Чётки из рудракши

Трёхликий Шива

 

  Пробираясь тихо и осторожно вдоль столь же прелестного, как и коварного залива, мы имели еще довольно времени любоваться его окрестностями. Направо от нас виднелась группа островов, во главе которой высится головообразный Гхарипури, или Элефанта, со своим глубокой древности храмом. Гхарипури в переводе означает «город пещер» – по мнению ориенталистов, «город очищения» – коли верить туземным санскритологам. Этот высеченный неизвестною рукой в самой сердцевине скалы храм из камня, похожего на порфир, давно уже служит яблоком раздора для археологов, из коих ни один не был доселе в состоянии определить даже приблизительно его древность. Высоко вздымается скалистое чело Элефанты; густо обросло оно вековым кактусом, а под челом, у самого подножия скалы, высечены два придела и главный храм... Словно сказочный Змей Горыныч, широко разинул он черную зияющую пасть, как бы готовясь поглотить дерзновенного, пришедшего выведать сокровенную тайну титана; и скалит он на пришельца два уцелевшие, потемневшие от времени длинные зуба, – две громадные колонны, поддерживающие при входе нёбо чудовища...

  Сколько поколений индусов, сколько рас простиралось во прахе пред Тримурти, тройным божеством твоим, о Элефанта!.. Сколько веков понадобилось слабому человечеству, дабы прорыть в порфирном чреве твоем весь этот город пещерных храмов и мраморных пагод и изваять твои гигантские идолы? Кто может это знать теперь! Много лет прошло с тех пор, как виделись мы с тобою в последний раз, древний и таинственный храм! А все те же беспокойные мысли, те же неотвязные вопросы волнуют меня теперь, как и тогда, и остаются все же безответными... Через несколько дней опять увидимся мы с тобой; снова взгляну я на твое суровое изображение, на твой гранитный тройной лик в 19 футов вышины, чувствуя столь же мало надежды когда-либо проникнуть тайну бытия твоего!..

                                             Е.П.Блаватская, Письма из пещер и дебрей Индостана

 

На Элефанту путь не близок,

Но качку стоит побороть.

Солёный вкус морского бриза

Спасёт от жажды душу-плоть.

 

В пещере, в сумеречной глуби

Укрыто чудо из чудес.

Здесь мудрость знание голубит,

Налёт неведенья исчез.

 

Три лика, вырубленных в камне,

Невозмутимы сквозь века,

Не искажённые веками,

Глядят на вечность свысока.

 

Ты вдруг поймешь, что время оно

Перед тобой застыв, стоит.

Искусный маг резцом калёным

Сумел упечь его в гранит.

 

Правее дремлет юный Шива,

И улыбается весне.

По центру – муж в расцвете силы,

Левее – старец в полусне.

 

Стезя твоя, моя и прочих,

Всех тех, кто женщиной рождён:

Сперва ты нов, красив и сочен,

Бессмертьем щедро наделён.

 

Вот возмужал и думал было

Расправив крылья, взвиться ввысь.

Не льсти себе – земные силы

И не таким не поддались.

 

Пройдя набором вожделений,

Изведав слово «никогда»,

Ты поседеешь, жар стремлений

Зальёт бытийная вода.

 

Обычный круг. Раскрыта тайна,

Что древний жрец изображал.

Нагая суть всегда банальна,

Но, тем не менее, свежа.

 

Снаружи море дышит влажно,

Садится солнце. Благодать!

Пусть жизнь иллюзия – не важно.

Её придётся проживать.

 

Притхвирадж Чаухан

 

  Притхвирадж Чаухан* был последним раджпутом – правителем Дели. В 1192 г. в битве при Тараине он уступил афганскому завоевателю Мухаммеду Гури, и с этого момента на территории Северной Индии установился Делийский султанат.

  Рассказывают, что Чаухан дважды встречался в бою с Мухаммедом Гури. В первый раз ему удалось одержать блистательную победу и пленить самого султана. Однако, несмотря на советы придворных, благородный Чаухан отпустил врага на свободу. Спустя год противники встретились вновь, и удача изменила раджпутам. По преданию, перед этим Чаухан как раз женился и так увлёкся общением с возлюбленной, что не успел изготовиться к битве.

  Последний раджа Дели попал в плен. На вопрос афганского правителя, как он смеет смотреть ему в глаза, Чаухан ответил, что истинный раджпут отводит взгляд лишь перед Смертью. И тогда ему выжгли глаза раскалённым железом.

Между тем весть о печальной судьбе раджи дошла до его побратима, поэта Чанда Бардая, который поклялся не пожалеть жизни, чтобы спасти честь своего лучшего друга и повелителя. Под видом учёного факира он отправился в Гур. Со временем ему удалось попасть в свиту владыки.

  Однажды, наблюдая, как Мухаммед упражняется в стрельбе из лука, придворный поэт заметил, что некогда Притхвирадж славился, как непревзойдённый лучник, и умел попадать в цель даже с завязанными глазами.

  Следующим утром раджа был доставлен на ристалище. Ему дали лук, одну стрелу и поставили перед гонгом, в который он должен был попасть. На вопрос, почему узник не пошевелился после удара в гонг, Чанд Бардай смиренно ответил султану:

  – Увы, твой пленник так и не смирился с судьбой, он упорствует и до сих пор воображает себя царем. Чаухан не будет выполнять ничей приказ, кроме воли султана.

  – Что ж, ему будет полезно узнать, чьи приказы выполняются в Гуре всеми, даже, шутка сказать – царями! – согласился Мухаммед и громко крикнул: – Стреляй!

  Притхвирадж Чаухан выстрелил. Каленая стрела вонзилась в горло афганского султана Шахаб-уд-Дина Мухаммеда из Гура.

  Прежде чем окружающие успели сообразить, что произошло, Чанд Бардай бросился к побратиму с двумя кинжалами в руках. Один из них он вложил в руку Притхвираджа, и раджпуты вонзили оружие друг в друга.

 

Я пальцами провёл по тетиве.

Ладонь на лук – как на бедро любимой.

В последние минуты на земле

Мне честь восстановить необходимо.

 

Над горькой долей плакать не пришлось –

Слёз не роняют выжженные очи.

Я цепи грыз, чтобы умерить злость,

И разум гас во мраке вечной ночи.

 

Желанен добрый лук в моих руках,

Как юная княжна на брачном ложе.

Боль, ужас, срам, всей прошлой жизни крах

Мне побороть он в этот час поможет.

 

Не промахнусь. Не задрожит душа

От страха или ярости палящей.

Спокойно усмехнувшись, не спеша

Я и вслепую цель свою обрящу.

 

«Стреляй скорей!» – да, голос мне знаком!

Осмелюсь ли перечить господину?

Жаль, не узреть, как с рваным кадыком

Ты через миг завалишься на спину.

 

Не сомневаюсь: побратим сумеет

Меня услать за смертную межу.

Теперь судьба перечить не посмеет:

Я в небеса свободным ухожу.

 

 

  * Правописание всех личных имён даётся по: Антонова К.А. и др. История Индии (краткий очерк). М., «Мысль», 1973 г. – 558 с.

 Разия-султана

    Джаллатаддин Разия-султан бинт Ильтутмыш правила Делийским султанатом с 1236 по 1240 год. Дочь второго делийского султана Шамсуддина Ильтутмыша, по мнению отца, выросла «лучшим мужчиной», чем его беспутные сыновья. Перед смертью Ильтутмыш завещал ей свой трон, однако придворные нарушили последнюю волю султана и привели к власти его сына Рукнуддина Фируза. Принцесса Разия с помощью друга детства, командира султанской гвардии Малика Джамаладдина Якута Хаджи, выступила против брата и его коварной матери Шах-Туркан. Жители Дели поддержали молодую правительницу.
      Дальнейшая жизнь Разии-султаны – дворцовые интриги и кровавые войны с мятежными эмирами окраин государства – Бадауна, Лахора, Мультана… Тем не менее, за неполных четыре года правления Разия прославилась как мудрая и справедливая правительница, поэтесса, покровительница наук и искусств.
      В конечном итоге партия Разии-султаны уступила сторонникам младшего сына Ильтутмыша Муиззаддина Бахрам-шаха.
      Разия погибла, когда ей было всего 35 лет. По легенде, записанной арабским путешественником Ибн Батуттой, после поражения в битве при Кайтхале в октябре 1240 г., Разия-султана бежала с поля боя и в одиночестве скиталась по округе. Однажды она попросила еды у встречного крестьянина. Человек протянул бывшей владычице мира кусок лепёшки. Утолив голод, Разия уснула. Крестьянин заметил, что под боевой одеждой скрыто богато украшенное платье, и вонзил нож в грудь спящей женщины. Однако похищенное не принесло ему счастья – убийца был задержан на базаре, когда пытался продать явно чужие драгоценности…
      Гробница султанши Разии расположена в южной части Старого Дели, неподалёку от Туркменских ворот. Скромное надгробие да несколько стихотворений на персидском языке – всё, что осталось от владычицы могучего султаната.

          И хотя не видела лика его, но, подобно зрачкам,
          Я поместила его в сердце очей своих.*
                       Джалаатаддин Разия-султан бинт Ильтутмыш

 Жизнь струйкой течёт из пробитой груди,
А быль обращается в небыль.
Лишь сумрак забвенья дрожит впереди,
Бескрайний, как звёздное небо.

Я некогда славной царицей была,
Владычицей дивного края.
Но вот завершились земные дела –
В пустыне одна умираю.

Как дерзость пылала огнём на лице,
Как разум пьянила свобода,
Когда вознеслась на лихом жеребце
Над буйным потоком народа!

С судьбой не поспоришь, мне выпало пасть
От злобы раба и невежды;
Навек погубила невинная страсть
К девичьим усладам – одежда.

А жизнь утекает, и губы горят,
Родное привиделось мне бы!
…я помню любимого алчущий взгляд
Бездонный, как звёздное небо…

    * Перевод стихотворения даётся по: Учок Бахрие. Женщины-правительницы в мусульманских государствах. М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1982 г. – 176 с.

 

Старик

 

  Тимур подступил к Дели в начале декабря. <…> Он пробыл в стране меньше полугода и оставил после себя разорение, еще небывалое в истории Индии. Голод стал неизбежным следствием разрушений, причиненных его войсками; моровая язва распространилась по стране из-за множества оставленных непогребенными трупов. Говорили, что в Дели два месяца не было никакого движения, даже птицы не летали над городом.

                      Гаскойн Бэмбер, Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана

 

Чёрная ночь не к добру ворожит.

Старец седой средь развалин кружит.

 

В ветхом халате, в чалме, при мече,

Ворон сидит на прозрачном плече.

 

Бродит, хромая, и бешеный взгляд

Вмиг прожигает вокруг всё подряд.

 

Прячутся, встретив случайно его,

Робкие птицы и злое зверьё.

 

Только сова в полуночной глуши

Ухает и улетать не спешит.

 

Коли старик на дорогу зайдёт –

Поздний водитель к обочине льнёт.

 

Визг тормозов, свет неоновых фар

Вовсе того старика не пугал.

 

Рёв самолетов, тревожных систем

Будто не слышал упрямец совсем.

 

Но лишь узнает шаги – в тот же миг,

Заковыляет навстречу старик.

 

Ногу волочит, почти что бежит,

Ворон, поднявшись, поодаль кружит.

 

В ужасе путник. Скрываясь, кричит –

Больше не будет шататься в ночи.

 

Если же кто-то не смог убежать –

Тут же старик начинает рыдать.

 

Пав на колени, рвёт древний халат,

Стонет о том, что кругом виноват.

 

Бьется седой головой об асфальт,

Алые слезы в глазницах кипят.

 

Он проклинает себя, и судьбу,

И говорит, завершая мольбу,

 

Встречному, в прах распростершись у ног:

«Ты уж прости меня что ли, сынок».

 

Рождение Акбара

 

  Третий падишах дома Великих Моголов Абуль-Фатх Джалалуддин Мухаммад, прозванный Акбаром – «Великим», родился в крепости Умеркот в современной пакистанской провинции Синд.

  Его отцом был второй Могольский падишах Насрреддин Мухаммад Хумаюн. В персидской традиции Хумаюн (в русском варианте – Гамаюн) – волшебная птица, приносящая удачу. Одно из значений этого слова в персидском языке – «счастливчик».

  Воин, поэт и звездочёт, Хумаюн был вынужден бежать из Индии, проиграв войну одному из наместников своего покойного родителя Захируддина Мухаммада Бабура – Шер-шаху Суру.

  Он скрывался сперва в Синде, затем – в Марваре. Получив поддержку от правителей Персии, собрал войско, захватил Кандагар, Кабул, Лахор, Дели, Агру и в конце жизни вернул некогда утраченное царство. Спустя почти год после повторного воцарения скончался в Дели, упав с лестницы выстроенной им обсерватории и библиотеки Шер Мандал, по сей день сохранившейся на территории Пурана Килы – Старой крепости в Дели. Но это более-менее достоверные сведения. А по легендам…

  Согласно одному из преданий, Акбар родился, когда утративший последнюю надежду Хумаюн переживал долгое, изнуряющее изгнание, скитаясь по бескрайним просторам севера Южной Азии. Якобы в день рождения сына он хотел отпраздновать это событие с оставшимися верными людьми, но всё, что ему удалось найти – куски мускуса. Бывший падишах разломал их и роздал соратникам со словами: «Как разлетелся вокруг аромат мускуса, так слава моего сына когда-нибудь охватит весь мир».

 

Всё кончено. Разбито. Сожжено.

Я царство целое утратил – не заметил.

И вот теперь скитаться суждено,

Надгробием мне станут земли эти.

 

Зачем меня прозвали Хумаюн?

В насмешку что ли? Явно не иначе.

Никто не знает, сколько долгих лун

В тряпьё зарывшись, я ночами плачу.

 

Все, все на свете бросили меня.

Нукеров рядом ста не наберётся.

Последнее пристанище – семья

Со мной среди пустыни остаётся.

 

Моя жена сегодня родила,

Лежит в шатре, укрытая кошмою.

Сколь малого судьбина не дала:

Друзей потешить радостями тоя*.

 

Вот, мускус разломал на сто частей –

Последнее, что у меня осталось.

Ничем другим столь преданных людей

Я наградить не смог, какая жалость.

 

И, дар свой раздавая, говорил:

«Запомните! Как запахом теснина,

Так славой новорожденного сына

Исполнится однажды этот мир».

 

  * Той – праздничный пир.

 

Пратап Сингх

 

  История Раджастана заметно отличается от истории остальной Индии. Если большая часть субконтинента развивалась по модели классической восточной империи, то в Раджастане – суровом краю каменистых пустынь и безжизненных выветренных гор – сложился феодальный строй со всеми его непременными атрибутами – многочисленными княжествами, рыцарским сословием – раджпутами, культом воинской чести и прекрасных дам…

  Княжество Мевар занимает особое место в истории Раджастана – не покорённые, не сломленные, стоявшие насмерть. Одним из символов легендарного противостояния меварцев Великим Моголам по праву стал раджа Пратап Сингх.

  Князья Мевара упорно сражались за независимость еще с первым могольским императором Бабуром. Когда в 1556 г. на Павлиний трон взошел Акбар, Меваром правил Удай Сингх. Ему пришлось бежать из своей столицы Читтора в глубь Аравальских гор, где он основал город Удайпур, и таким образом Мевар по-прежнему остался непокоренным. Спустя четыре года раджа умер, и корона вместе с тяжким долгом защиты Родины перешла к его сыну Пратапу.

  …Это случилось во время битвы при Халдигхати в июне 1576 г. Оруженосец меварского раджи Мана увидел, как Пратап, получив очередную рану, замер в седле без сознания. Он снял с Пратапа боевой шлем, одел его на себя и крикнул коню владыки Четаку: «Уходи!» Моголы приняли Ману за раджу и растерзали.

  От естественного укрытия – леса, который раскинулся под горной долиной, – Пратапа отделяла пропасть. Верхом на коне он бросился с тридцатиметрового утеса. Рухнув на землю, Четак в агонии на несколько мгновений выпрямил ноги, благодаря чему Пратап Сингх удержался в седле…

  Сохранилось поверье, что красный песок долины Халдигхати – вечная память о крови, пролитой раджпутами. На месте гибели Четака установлен мраморный памятник.

  …Остатки меварской дружины обнаружили своего вождя в глубине леса. Его перенесли в близлежащую пещеру, где он смог постепенно оправиться от ран. В дальнейшем Пратап собрал новый отряд и приступил к партизанской войне.

  В 1614 г. сын Пратапа Сингха удайпурский раджа Амар Сингх признал себя подданным Великих Моголов. Но признал сам и на почётных условиях. Например, в отличие от владык прочих княжеств, меварцы имели право не являться к делийскому двору и никогда не отдавали женщин своего народа в могольские гаремы.

 

Очнулся во мраке. Пещера.

Лишь капли звенят в глубине.

Я помню, как битва гремела,

Полёт на буланом коне.

 

Отчаянье, боль пораженья,

И ужаса липкую дрожь,

Последней молитвы мгновенья,

Да волчий оскал: не возьмешь!

 

Я видел, как лучшие пали,

Не сдавшись на милость врага.

Нас мало. К утёсу прижали,

И стремя не ловит нога.

 

Мевара не стало отныне.

В какие податься края?

Пусть небо бескрайнее примет,

Раз эта земля – не моя.

 

Четак не подвел господина:

Своей повинуясь судьбе,

Взлетел, словно птица. И сгинул.

Но внёс меня в жизнь – на себе…

 

…Я знаю: грядущего рати

Подходят, доспехом звеня…

Довольно в пещере лежать мне!

Коня! Приведите коня!

 

Пляска Анаркали

 

  Рассказывают, что, когда четвёртый падишах дома Великих Моголов Джехангир ещё не стал владыкой и звался Салимом, с ним случилась такая история.

  Как только его отец, великий Акбар, понял, что любимого сына увлекают лишь женская краса да хмельное вино, он отправил юнца в дальний поход. Спустя годы принц возвратился с победой. Акбар с гордостью встретил наследника и устроил в его честь роскошный пир.

  И плясала на том пиру юная рабыня из гарема Акбара по имени Надира Бано. И была она так хороша, так неотразима, что триумфатор Салим усадил её рядом с собой и, сорвав с груди бесценное жемчужное ожерелье, трижды обвил его вокруг шеи танцовщицы. Залюбовавшись её красотой, принц, якобы, произнёс: «Ты прекрасна, как гранаты в цвету. Я буду звать тебя Анаркали – «гранатовое зёрнышко».

  …Они стали любовниками. Акбар не раз намекал сыну, что непристойно лазать по ночам в гарем отца. Но Салим не знал удержу ни в бою, ни в вине, ни в любви. Однажды, когда он под утро перебирался через забор женской половины дворца, на него, приняв за вора, напала стража. И тут уж Акбар не стерпел.

  Стоило Салиму отлучился из Агры, падишах велел замуровать Анаркали в стену одной из башен Лал Килы – Красного форта.

  Узнав об этом, принц обезумел от горя и пошел войной на родного отца. Спустя годы ему будет суждено залечить сердечную рану, повстречав свою судьбу – Нур Джехан. Но это совсем другая история…

 

*         *         *         *         *

 

  В пакистанском Лахоре по сей день сохранилась гробница Анаркали. Якобы, спустя годы после гибели её останки были доставлены сюда. На надгробии выгравировано стихотворение на персидском языке, которое, по легенде, сложил сам Салим, уже являясь падишахом Джехангиром:

 

              Будь мне дано ещё хоть раз лицо любимой увидать,

              До дня последнего суда я стал бы Бога прославлять.

 

  И подпись: Меджнун Салим Акбар – безумный от любви Салим, сын Акбара.

 

Меня девчонкою отдали

В дом падишаха из семьи.

Живым рубином зацветали

С тех давних пор уста мои.

 

Сам господин готовит встречу:

Издалека вернулась рать.

И мне приказано под вечер

Героев пляской развлекать.

 

В гареме жизнь тускла, как осень…

Ну хоть бы что-то довелось!

Широким взмахом шаль отбросив,

Легко ступаю на помост.

 

Мне танцевать дано судьбою:

Ох, и потешусь нынче всласть!

Несладок выбор предо мною:

Или взлететь, или пропасть.

 

Спаси, любимое монисто!

Сердечко ёкает в груди.

Лишь об одном молю зурниста:

Не подведи, не подведи!

 

Я в пляске полностью сгораю,

Кружу, колдую, ворожу:

То стан волною изгибаю,

То на мгновенье замираю,

То, свившись косами, лежу.

 

Вот постепенно умолкает

Владык весёлый разговор.

Углями пятки обжигает

Персидский кружевной ковёр.

 

Не посрами сегодня, тело!

Пусть роскошь явится стократ!

Пусть груди ввысь взовьются смело!

Пусть бёдра мускус источат!

 

Пусть пальцы отдыха не знают!

Несусь под ритм, как стрекоза.

Услады рая обещают

Мои миндальные глаза.

 

Звенят бессчётные браслеты,

Искрятся в отблесках огня.

Прикрыв рукой лицо от света,

Салим взирает на меня.

 

Ах, как зрачки его горячи,

Что ярче тысячи свечей!

Ах, как же неискусно прячет

Он страсть в безумии очей!

 

И вот, в последнее мгновенье,

Прозрев, что ждёт нас впереди,

Я распростёрлась и в томленьи

Душою выгнулась: «Приди!»

 

Всё. Умерла. Лечу далече…

Кругом потёк хвалебный гул.

Вдруг встал наследник мне навстречу

И молча руку протянул.

 

За дастархан садись смелее!

Сколь чаша славы дорога!

И в три кольца на влажной шее

Сверкают капли-жемчуга.

 

Мазар

 

  Иди на мазар. Это святое место. Самый лучший сон на мазаре. Мазар научит тебя многому. Придешь с любовью и молитвой – и он откроет тебе свои тайны, будешь там ночевать – научишься бороться с призраками ночи.

                   И.Горненский, Легенды Памира и Гиндукуша

 

Под сводом старого мазара

Остановились времена.

Резных гробниц немая пара,

В затёртых росписях стена.

 

Полынью горькой пахнет вечность,

Тягучий сумрак клонит в сон:

Пути бытийного конечность

В нем затаилась испокон.

 

Замри, не торопись обратно,

И не стремись за окоём.

Здесь тишина шепнет невнятно:

Мы все когда-нибудь умрём.

 

Нур Джехан

 

  Когда четвёртый император дома Великих Моголов Джехангир сменил Акбара на престоле, ему было всего двадцать шесть лет. В первый же год своего владычества он повстречал женщину, которой суждено было стать его судьбой.

  В Навруз при могольском дворе устраивались пышные празднества на потешном рынке – мина-базаре, где придворные выступали и как продавцы, и как покупатели. На одном из таких базаров Джехангир заметил очаровательную женщину по имени Мехрун Низа. Как раз в этот момент к нему подбежал посыльный со срочным донесением. Сжимая в ладонях двух только что купленных голубей, император подошел к женщине и попросил присмотреть за голубями, пока он не вернётся.

  Та кивнула в знак согласия. Император коротко поклонился и ушел.

  Когда он вернулся, Мехрун Низа стояла на том же самом месте, но в руках у нее был только один голубь.

  – Что случилось со вторым голубем? – спросил Джехангир.

  – Улетел, – ответила Мехрун Низа.

  – Как же он улетел?

  – А вот так! – сказала женщина и высоко подбросила второго голубя.

  Спустя два месяца Джехангир привел в дом новую жену и пожаловал ей титул Нур Махал (Светоч дворца), который через несколько лет поменял на Нур Джехан – Свет мира. Любовь между супругами была так крепка, что вошла в поговорку.

  Вскоре женщина стала принимать столь активное участие в управлении государством, что в период правления Джехангира чеканились даже монеты с ее именем, которые назывались Нур Джехани. Чем старее становился император, тем больше в стране зависело от Нур Джехан, и в конце концов на нее легла вся тяжесть управления огромной державой.

  После смерти Джехангира она оставалась безутешна. Когда Нур Джехан скончалась, ее похоронили в мавзолее мужа в местечке Шахдра близ Лахора, а саркофаг украсили надписью, которую она сочинила сама, скорбя о любимом:

 

        О странник, что вступил в мир мрака и прохлады!

        Здесь роз не рассыпай, не зажигай лампады,

        Чтоб мотыльки не опалили крыл своих,

        Не пели соловьи печальные рулады.

 

*       *       *       *

 

Я тебе подарил голубей.

Ты их тут же пустила на волю

В небеса. Насмехаешься, что ли,

Над внезапной любовью моей?

 

Я тебе подарил бирюзу*.

Догадайся, что сердце разбито,

Что былое навеки забыто,

Что покой предвещает грозу.

 

Я тебе подарил Индостан,

Ты владычицей села на троне;

Посмотри: у тебя на ладони

Слава мира и тысячи стран.

 

Эта жизнь – только сон пустоты,

На судьбу не набросить нам сбрую.

Говорю тебе правду простую:

Нет на свете желанней, чем ты.

 

Для меня невозможного нет,

Мне народы Вселенной подвластны,

Но готов восхвалять ежечасно

Путеводный чарующий Свет**.

 

* Бирюза – в персидской традиции символ безответной любви.

** Нур – по-арабски – свет.

 

Сигнальщик Гурмук Сингх

 

  Бой на заставе Сарагархи – эпизод так называемой Тирской кампании – широкомасштабной военной операции британских колониальных войск против воинственных пуштунских племён африди и оракзай. В начале 1897 г., на фоне роста напряженности в отношениях с пуштунскими племенами, 36 Сикхский полк под командованием подполковника Джона Хаугтона развернулся в нескольких крепостях и на выносных заставах вдоль Сулейманова хребта (в настоящее время Северо-Западная пограничная провинция Пакистана).

  Коммуникация между двумя расположенными на горном гребне вне прямой видимости основными опорными пунктами – крепостями Гулистан и Локхарт – осуществлялась посредством гелиографа через заставу Сарагархи.

  12 сентября 1897 г. Сарагархи была атакована превосходящими силами противника. Наблюдавший за ходом боя из Локхарта подполковник Д.Хаугтон, ориентируясь на количество вражеских бунчуков, оценил подступившие к заставе силы противника в 10 тыс. сабель. В тот момент на заставе находились 20 сипаев-сикхов под командованием Хавильдара Ишара Сингха и обозная обслуга.

  Около 9 часов утра пуштуны бросились на пост боевого охранения, но под огнём сикхов были вынуждены отступить, потеряв убитыми порядка 60 человек. Двум афганцам удалось подобраться вплотную к стенам северо-западного бастиона. Там, в мёртвой зоне, недоступные для обстрела, они начали подкапывать укрепление. Пуштуны подожгли расположенные возле заставы кусты и под дымовой завесой предприняли вторую атаку, но вновь отступили. В ходе непрерывного боя с 9 утра до полудня защитники Сарагархи отразили семь атак неприятеля.

  В полдень сигнальщик Гурмук Сингх передал Д.Хаугтону сообщение об одном убитом и одном раненом сикхах. Командир приказал гарнизону беречь боеприпасы и держать противника на максимально возможной дистанции до подхода срочно формируемого подкрепления. Однако несколько попыток Д.Хаугтона пробиться к окруженному гарнизону оказались безрезультатными.

  В три пополудни рухнул подкопанный угол бастиона, и пуштуны бросились в пролом. Тяжело раненый командир заставы Хавильдар Ишар Сингх приказал оставшимся в живых бойцам отступить в помещение. Затем он попросил двух сипаев оттащить себя к пролому в стене, рассчитывая хоть ненадолго задержать атакующих. Не имея патронов, три отчаянных сикха примкнули штыки и бросились на рвущихся в пролом афганцев.

  Когда пуштуны ворвались в Сарагархи, в живых оставалось только пять сипаев. Четверо из них заперлись в помещении заставы, сигнальщик Гурмук Сингх находился на вышке.

  В 15.30 Гурмук Сингх отправил в Локхарт последнее сообщение: «Ворота пали. Никого не осталось. Прошу разрешения покинуть пост и вступить в бой». Крепость ответила: «Вступить в бой разрешаю». Сигнальщик Гурмук Сингх разломал на части гелиограф, схватил винтовку и полез с вышки вниз. Наблюдатели крепости Локхарт видели, как он исчез в толпе нападавших, и даже расслышали его последние слова: «Джо болей со нигаль! Сат шри акаль!» – «Да сбудется сказанное! Верные – бессмертны!» Говорят, перед гибелью самый молодой сипай отряда 19-летний Гурмук Сингх сумел уничтожить около двадцати пуштунов.

 

«В бой вступить разрешаю,» – ответила крепость.

Ненужный вопрос и забавный ответ.

Я должен спросить. Уставная нелепость.

Как будто есть выбор. Но выбора нет.

 

Я не был героем и вряд ли им стану.

Герои решают: вперёд ли, назад…

Себя не утешишь красивым обманом:

Откуда геройство? Я просто солдат.

 

Погиб командир, перебита застава.

Подмоги не будет – не верь в чудеса!

Мой дерзкий набег удаётся на славу:

Спускаясь с небес, ухожу в небеса...

 

Внизу расплескалось враждебное племя,

Смех, вопли победы и хохот зверья.

Десяток ступенек – путь с вышки на землю,

Там – верная гибель. Конец бытия.

 

Последняя схватка – за службу награда,

В последнем бою, как велось испокон,

Противника встречу ударом приклада

И хоть одного опрокину штыком.

Денис Карпов, 2016

Сертификат Поэзия.ру: серия 1690 № 124353 от 21.12.2016

1 | 0 | 1228 | 26.04.2024. 08:34:29

Произведение оценили (+): ["Владимир Корман"]

Произведение оценили (-): []