Возвращение к скрижалям. 5.Зерцало. 6.Поэзия.

5.Зерцало

5-й венок короны сонетов из книги "Гирлянда"

Libelli testes temporis (лат.)
Книги - свидетели времени


1

Струйки строчек связуются в сплав,
в симметричность, в расклад, в соразмерность,
без которых орнаменты скверны,
а чертёж неуклюж и коряв,

без чего не всплывёт батискаф,
без чего как сухая цистерна
и зазря остывающий термос
пресловутая сила держав.

В кои веки Ликург и Солон,
Хаммурапи и царь Соломон
высекали указы на скалах

и творили железный канон,
но история недоковала
лучезарную звонкость металла.


2

Лучезарную звонкость металла
восприемлет чеканный предмет.
Прочность цепи и ценность монет
измеряют в условленных баллах.

А в сравнениях материалов
рейтинг золота крон и песет
при торгах превзошёл паритет
бронзы гонгов и стали кинжалов.

Каждый век учреждает закон,
по которому класс-гегемон
направляет мечи и орала.

Поусердствовал Наполеон,
чья юстиция отшлифовала
небывалого блеска зерцало.


3

Небывалого блеска зерцало —
свод наследия многих веков.
А в России подход не таков.
Очищали в порядке аврала

чердаки, сундуки и подвалы
флибустьеры, гроза большаков.
Всё под корень, а дальше с азов —
первобытная прыть радикала.

Объявили горой дребедени
многопудье былых уложений,
хоть какие свидетельства прав.

Выдворяем на свалку и к фене
(а не то и подальше послав)
строгий стан полированных граф.


4

Строгий стан полированных граф.
Мудрость Азии. Гордость Европы.
Подытоженный практикой опыт:
Конституция, Кодекс, «Стоглав»…

И плевавший на них Голиаф.
Устрашающий посвист и топот.
Наступление порознь и скопом
троглодитов из сточных канав.

Открываю хронограф, судебник.
Пособляют Востоков с Потребней,
непонятности растолковав.

Пробираюсь сквозь древние дебри.
Слышу дух энергичных расправ.
Пальцы — щупы, а мысли — бурав.


5

Пальцы — щупы, а мысли — бурав.
Шелковинки размолотой ткани,
характерный узор филиграни
и печать на шнурке, как аграф.

Древний свиток свернётся, вобрав
перепалки горячих собраний.
Доходило до крика и брани,
а итожил высокий конклав.

Набредёшь на музейный патент,
чей-то редкий и ценный презент,
современник карет и кресала,

рассмотри непростой документ.
Подивись на крючки и овалы.
Кружевница бы так не связала!

 


6

Кружевница бы так не связала:
зачернённый травлёный узор.
Древний рыцарь слепит коридор
полировкой стального закала.

И по глади страниц побежала
та же сыпь припечатанных спор,
строем ратей и сварами свор
в полудрёме читального зала.

Понамешанный в книгах сумбур
оживает штрихами гравюр,
лишь раскраска чуть-чуть полиняла.

А приманчивей прочих фигур
труд смышлёных затейливых малых,
рисовальщиков инициалов.


7

Рисовальщиков инициалов
согревали не стенки печей.
Их фантазии били бойчей
под уютною крышей кружала.

Вот и лили они непомалу,
чем поят без особых затей
Геродот, Цицерон, Апулей,
Данте, Мильтон, Рабле, Калевала.

Их смущали обильные гроздья
всех учений, и ранних, и поздних:
ром, первач и нектар гуайяв.

Совращали сивушные козни,
мухоморы идейных шалав.
Школил старший в цеху изограф.


8

Школил старший в цеху изограф,
а дурманили алые маки.
Что ни мак — полыхающий факел
там, где бились гусар и зуав.

Цвет шиповника у переправ —
будто память о давней атаке.
Киноварною искрой на хаки
земляника во рвах у застав.

Из корней извращённых учений
нынче тянется строй ополчений
и бранчливо грозит невпопад.

Бродит смута сектантских движений.
Реваншистские стяги шумят,
сопрягаясь в расцвеченный ряд.


9

Сопрягаясь в расцвеченный ряд,
собираясь в ритмичные блоки,
лишь прямые и честные строки
проникают сквозь толщу преград,

согревают сырой каземат,
облегчают казённые сроки,
поднимают казармы и доки,
окрыляют зелёных ребят.

Не беспочвенный бзик превосходства
на основе элитного скотства,
а программа на дружбу и лад

предлагается для руководства.
И само обращение: Брат! —
заключает огонь и набат.


10

Заключает огонь и набат
всевозможный поток манифестов.
А скажи-ка, взыскательный Нестор,
кто творец исторических дат.

Совесть времени — стойкий солдат,
шедший в бой без эффектного жеста,
и учитель, рачительный пестун
сыновей, дочерей и внучат.

Тем обидней и горше сейчас,
что лихие водители масс,
издавая прегромкие зовы,

выставляют расписанный фас,
а в речах позабыта основа:
даже буквенный строй часослова.


11

Даже буквенный строй часослова
неизвестен для тысяч людей.
Распевает - что тот соловей -
хитроумный деляга из новых.

Торгаши перепрелой половой,
толпы магов и тьмы ворожей
рекламируют, кто пошустрей,
колдовство или бред ерундовый.

Виршеплёты кропают поэмы.
Журналисты вгрызаются в темы,
эпатажные стили кроят.

Мир линяет, меняя системы,
обербоссов и весь аппарат.
В подоплёке — сплетенье шарад.


12

В подоплёке — сплетенье шарад.
Круговерть без огней перспективы.
Хаотичный расклад по массиву.
Пирамиды затихших громад

недостроенной грудой стоят.
С важных уст ханжескИе мотивы,
а в развалах фривольное чтиво,
лженауки и арт-суррогат.

В разнобое моральных платформ
громыхает лирический шторм.
Инструмент духовой и смычковый,

роты скрипок и взводы валторн
жаждут помощи: гуда и рёва
в слитке лексики, если прокован.


13

В слитке лексики, если прокован,
раздаётся магический звон,
недоступный локаторам тон,
эманация духа Толстого,

«Илиады» и книги Иова.
Ширя круг досягаемых зон,
по настрою сердец, в унисон,
звук то стихнет, то властвует снова.

Прозвучит ординарный сонет,
два катрена и дважды терцет,
а послушное сердце готово

обратиться в стучащий брегет.
Силой лирики в недрах живого
уплотняется первооснова.


14

Уплотняется первооснова
акустической ткани речей.
Рифмачи, норовя половчей,
рассыпают приваду для клёва.

Долгожданным желанным уловом
там и сям подплывёт книгочей.
Излучение чувств и рацей
обращается в стимул и повод.

Прелесть музыки, строгость науки,
лепет счастья, сердечные муки,
неподдельная радость забав

выливаются в строки и звуки,
захватив, засверкав, забряцав.
Струйки сточек связуются в сплав.


15

Струйки строчек связуются в сплав,
лучезарную звонкость металла,
небывалого блеска зерцало,
строгий стан полированных граф.

Пальцы — щупы, а мысли — бурав.
Кружевница бы так не связала.
Рисовальщиков инициалов
школил старший в цеху изограф.

Сопрягаясь в расцвеченный ряд,
заключает огонь и набат
даже буквенный строй часослова.

В подоплёке — сплетенье шарад.
В слитке лексики, если прокован,
Уплотняется первооснова.

1999-2000 гг.

ПОЭЗИЯ

6-й венок Короны Сонетов из книги "Гирлянда"

Habent sua fata libelli (лат.)
Книги имеют свою судьбу (Теренциан Мавр)


1

Уплотняется первооснова
в пирамиде накопленных книг.
Вот представьте: исландский ледник,
субарктическим холодом скован

и недвижим под небом суровым,
но в какой-то негаданный миг
начинается экстренный сдвиг
с оглушительным гулом и рёвом.

Вулканической бури начатки
вон из недр через горные складки
пробивают то кратер, то штрек,

а в России идейной взрывчаткой
запаслись и эсэр и эсдек
под завалами библиотек.


2

Под завалами библиотек
в сетке строчек и в точечном растре
чутко спит параллельное царство,
сад фантазий, восторгов и нег.

Там старанием мудрых Сенек
разрываются цепи коварства,
зло и грех поглощаются карстом
и цветут Оймякон и Певек.

В наслоениях книгохранилищ
ключ к заплотам и тайнам узилищ,
там Том Сойер, Роб Рой и Гобсек.

Там запряталась куча страшилищ:
гог с магогом, вандал, печенег.
Там шумит восемнадцатый век.


3

Там шумит восемнадцатый век,
героически вздорное время,
украшавшее нобилям темя
париками, белее чем снег.

Винтовой исторический шнек
крутит-вертит труды академий
и рассаду бунтарских пандемий,
сотрясавших всемирный ковчег.

Восемнадцатый век от души
разгулялся в российской глуши,
порезвился по ней непутёво,

драил пятна застойной парши
и сказал громогласное слово
в верноподданных одах Кострова.


4

В верноподданных одах Кострова
расцветал и доселе не сник
обольстительно сладкий язык,
цвет сукровицы таял в пунцовом.

Тем и нынешний век нашпигован.
По кантатам премудр и велик,
а на деле, как ражий мясник,
чёрт-те чем набивает черёва.

То и дело на главную роль
подвизается голый король,
царь Додон или Трумф бестолковый.

Не с того ли надсада и боль,
проступают под маской смешного
в шутовстве журналиста Крылова.


5

В шутовстве журналиста Крылова,
в эротических виршах Парни
вылетает из давней тени
грубоватая дерзость былого.

Непотребное набожным вдовам
за два века цензурной возни
обратилось в текушие дни
в сочный силос телкам и коровам.

Современность копается, ищет
родников посветлей и почище.
Заблистали зрачки из-под век:

Ломоносов, Державин, Радищев...
Но и мысли ментальных калек
блещут в руслах ритмических рек.


6

Блещут в руслах ритмических рек -
однобокие лживые книги,
книжки-фантики, книги-расстриги:
Бабаевский, Павленко, генсек…

Там восславлены пресный чурек
и премудрость вождя-прощелыги,
вольный край кетменя и мотыги,
Беломор, Магадан и Артек.

По томам всевозможного толка
плачет свалка, грустит барахолка.
Потянулись обозы телег.

Если книжицам тесно на полках,
сочинения рвутся в побег,
пообмявшись в объятьях коллег.


7

Пообмявшись в объятьях коллег,
примирясь с неизбежным уроном,
поневоле умерят свой гонор
и гроссбух и живой человек.

Не стеснён лишь прославленный грек,
вознесённый эпическим троном,
хоть незряч, а подсказчик и донор
для Шекспиров и Лопе де Вег.

Редкий шанс — актуальный вопрос
может вдруг спровоцировать спрос
на затерянный опус любого.

Дождались сожалеющих слёз,
изнывая под ржавым засовом,
даже опусы графа Хвостова.


8

Даже опусы графа Хвостова -
капитал, заточённый под спуд.
Он под пыльною тяжестью груд
препаршивых книжонок спрессован.

Книгочеи к талантам суровы.
Ни классический выспренный труд,
ни торжественность стиля не чтут.
Им милее, что модно и ново.

Молодая и резвая сила
заправляла идейным кормилом
и заткнула елейный роток,

в пролетарскую грудь колотила,
забивала бунтарский гвоздок.
Беспрестанно стучал молоток.


9

Беспрестанно стучал молоток.
Вольнолюбие не прекращало
контролировать прочность начала,
на котором держался чертог.

А меж тем расседался песок
под фундаментом тронного зала.
Возмущённая сила вскипала.
Приближался трагический срок.

На изломе минувшей эпохи
стихотворные ахи и охи
оживлял сатиричный «Свисток»,

то и дело искрили сполохи.
Состязались набат и батог,
догремев до серебряных строк.


10

Догремев до серебряных строк
на мистическом стыке столетий,
поэтический мир не заметил,
как стремительно креп ветерок,

и застойный удушливый смог,
распростёртый по целой планете,
сел ипритом на грязном паштете
под трамбовкой военных сапог.

Только бросил пророческий взмёт
героических жертвенных нот
перед жребием, что уготован,

буревестник над толщами вод,
над непрочным проржавленным кровом
Мережковского и Гумилёва.


11

Мережковского и Гумилёва,
Ходасевича и Кузмина
грела рифма. Она и слышна
диссонансом на фоне громовом.

Кто уехал, а кто измордован.
Неуютные шли времена.
Песнопевцев щадила война,
изводили нуво-Пугачёвы.

Кузнецы-стихотворцы, провидцы,
неустанно творили из крицы
слово-ласку. Но слово — в клинок

закалялось российской водицей.
Вот Невою, вот Волгой у ног
мчит и пенится пёстрый поток.


12

Мчит и пенится пёстрый поток,
порывается с ветром задраться.
Ликовали певучие братцы —
и шампанское шло в потолок.

Так заткнули им в глотку платок.
Кто ж? Апостолы Блока — «Двенадцать».
А при чём приплетённые святцы,
поспрошай, никому невдомёк.

Революция — дело на вкус,
поворот, сортировочный шлюз.
Неприемлющий отдал швартовы.

После драки в сообществе муз
два отрядца - цепной и бедовый -
обновляют настрой и понёвы.


13

Обновляют настрой и понёвы
два недружные хора певцов,
те — попутчики большевиков,
а другие — багаж упакован -

и ступай по приютам портовым
от когорт петербургских дворцов
в приживалы чужих городов,
в эмигранты и индикопловы.

И повсюду бывал результат
не без блеска престижных наград,
редкий выигрыш в пульке рисковой,

а, как правило, — скверна и ад.
Слово к вечным сраженьям готово,
превращаясь в заклятья и зовы.


14

Превращаясь в заклятья и зовы,
зазвенев — то струна, то коса —
неумолчно звучат голоса,
оживляют творенье Петрово,

выпеваются в звонницах Пскова,
пронизают тверские леса
и цепами стучат в небеса,
в голубые плафоны алькова.

В отраженьях от свода и дна
прибывает добротность зерна,
отметается пыль и полова.

Крепнут гимны на все времена,
и в рапсодии многовековой
уплотняется первооснова.


15

Уплотняется первооснова
под завалами библиотек.
Там шумит восемнадцатый век
в верноподданных одах Кострова,

в шутовстве журналиста Крылова.
Плещут в руслах ритмических рек,
пообмявшись в объятьях коллег,
даже опусы графа Хвостова…

Беспрестанно стучал молоток,
догремев до серебряных строк
Мережковского и Гумилёва.

Мчит и пенится пёстрый поток,
обновляет настрой и понёвы,
превращаясь в заклятья и зовы.

1999-2000 гг.

Владимир Корман, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 116737 от 14.12.2015

1 | 0 | 1300 | 27.04.2024. 01:36:12

Произведение оценили (+): ["Вячеслав Егиазаров"]

Произведение оценили (-): []