Ястребы и ласточки - ч.18

69.
Он вернется в Кабул в конце января, когда в Ташкентский госпиталь начнут прибывать раненые. Бойцы обрадуются его приезду, но словно ища у него справедливости, они, ждущие приказа о возвращении домой, будут с горечью рассказывать Саньке о бойне в Панджшере. Ротный Гончар высокий, почти двухметрового роста говорил, чуть не плача:
- Сань, ну, зачем надо было устраивать это позорное побоище. Ведь у нас же была договоренность с Ахмадом, мы уходим, не трогая их, а они нас. Мы же знали все их посты, они у каждого командира на карту нанесены. Скажи, там, в верхах люди сидят или нелюди? Зачем надо было нарушать это соглашение? Масуд узнал о готовящейся операции и заблокировал все выходы из ущелья. Простые крестьяне стали заложниками. А мы бомбили их. Наши самолеты поливали кишлаки огнем.

Тебе повезло, что ранен был, а я до смерти себя проклинать буду за то, что принял участие в этом позорище. Ты, знаешь, после бойни женщины выходили на дорогу. Снегу было много, а они выходили и бросали под гусеницы наших боевых машин своих мертвых детей.

Санька обнял его, пытаясь разделить эту горечь. Армия всегда будет заложником политики. Почему же во главе государства оказываются недоумки? В тот момент ему казалось, что он больше не возьмет в руки оружие, чтобы не выполнять приказы, от которых тошно на душе даже у таких матерых бойцов, как Гончар.

А первого февраля из Союза на вертушке прилетел Полкан. Он привез приказ о его переводе под юрисдикцию КГБ. Санька, не желающий обсуждать эту тему, схватился с ним:
- А ты спросил меня, хочу я воевать? Что ты, как змей, искушаешь меня своими предложениями?
- Сань, ты еще не жил в Союзе. И не знаешь, что той страны, из которой ты уходил в Афганистан, больше нет. Я знаю тебя. Кем ты будешь в ней – кооператором или рекэтиром? Что глаза вытаращил, не усек? Бандиты это. Свободы захотел, а куда ты ее девать будешь? Ты сейчас не горячись. Давай документы оформляй, и съездим в гости к Лехе, Оленю, Русту. Или ты хочешь под фанфары из Афганистана выйти?

Санька хотел оказаться на необитаемом острове с Аленкой и сыном. Но, остыв, согласился подумать над предложением Полкана. А съездить к матери Оленя и Руста надо обязательно. В штабе все уже было согласовано, и Санька опять задался вопросом, кто же на самом деле Пал Егорыч? Глаза у него выхватывали бойцов из бывшей Санькиной роты, и он невзначай, то ли спрашивал, то ли констатировал:
- А, вот этот Тош – хороший парень. Где ты его нашел? Возьми адрес, такие друзьями до смерти бывают.
- А, если я хочу, чтобы он жил долго?
- Ну, ты этому его должен был научить.

Санька, прощаясь, без Полкана спросил, где тот живет и сам назвал Аленкин город. Тогда ему просто хотелось встретиться как-нибудь с Антоном на гражданке, может быть выпить пива или познакомиться с его семьей.
Да и с другими бойцами расставаться было нелегко. Вот ведь надоело все и палатки, и казармы, а уж от пекла Афганистана летом и от пронизывающих ветров зимой, сводило скулы. А на поверку, оказывается, привык. Жалко мужиков, с которыми судьба, может быть, больше не сведет. Есть и шутники среди них, и угрюмые, как сычи, но в бою не подведут. Он снова вспомнил Руста. Теперь и прощения не попросишь, что засомневался в нем. Надо будет мать навестить, как она теперь без сына?

Сделанное дело должно вызывать удовлетворение. Но, уезжая из Афганистана, Санька чувствовал щемящую пустоту, напрасность своей работы, будто десять лет он строил песочный замок, а набежавшая волна одним махом слизала его.
Тяготили и предстоящие встречи с родственниками погибших. Малодушно хотелось найти причину, не ехать. Но побывать на могилах друзей нужно. В купе поезда они с Полканом больше пили, чем разговаривали. А на станции, где жил Леха, пытаясь выяснить, как пройти к нему - он почему-то съехал со старой квартиры, нарвались на гром бабу:
- А он вам зачем? – спросила она, прищурив глубоко посаженые глаза.
- Да, вот служили вместе с ним в Афганистане, - под простачка закосил Полкан.
- Видела я таких дружков, пошли вон отсюда.
Не ожидавшие такого приема мужчины, оторопели, а она уходя, громко бубнила что-то.

70.
Они найдут его. Подскажет мужичок запойного вида. И дом Лехи окажется совсем недалеко от станции. Сам он на стук в дверь скажет:
- Кто это там такой вежливый – без бутылки не пущу.
Полкан войдет, стукнувшись о низкую коробку косяка, и увидит Рыжего с гипсом на ноге.
- О, япона мать, Полкан, ты? – не веряще спросит он.
А, увидев из-за его спины Саньку, поскачет к ним на одной ноге:
- Мужики, какими судьбами, - бросится он в объятья.
- Да, вот решили проведать, как наша гвардия поживает, - отстранившись, ответил Полкан, - где это тебя зацепило, - кивнет он на ногу.

Но Леха, махнет рукой, мол, пустяки:
- Едрена вошь, не верю, что вы ко мне пожаловали. Эх, жены дома нет, за бутылкой сходить некому. Такая радость, такая радость. Мужики, вы подождите немножко, сейчас она вернется и соорудит нам что-нибудь на стол.
- Да, ладно, не копошись ты – бутылка у нас есть. Ну а, насчет закуски, ты сам – мастер.
- Сань, сходи в курятник, там яйца в гнезде должны быть.
- Нет, я по чужим курятникам ни ногой.
- Полкан, может, ты кур не боишься, - подначил Рыжий Егорыча.
- Где сарай? – согласился тот, и, выслушав Лехины наставления, вышел на улицу.

Не успели они с Санькой дойти до кухни, как с улицы послышался истошный женский крик:
- Ах, ты гад, по чужим сараям лазить вздумал, на тебе, на.
Санька выглянул в маленькое кухонное оконце и увидел, как та самая гром-баба за шкирку, словно провинившегося котенка, тащит из низенькой сараюшки Полкана, успевая поддавать ему пинков под зад.
- Моя Ириша, - с гордостью похвастался Леха и, открыв форточку, крикнул:
- Отпусти человека. Ты чего удумала, генерала пинками учить, - для устрашения жены он на всякий случай повысил друга в звании.
- Этот генерал? - она развернула Полкана к себе лицом.
- Да, дорогая, генерал перед Вами, - не то шутя, не то всерьез произнес Егорыч, поводя плечами, чтобы освободиться от цепких рук женщины, - то-то же Вы не хотели видеть героических друзей Вашего мужа – яиц жалко.

Женщина отпустила его:
- Да, ничего мне не жалко, вид у тебя не больно-то генеральский. – без всякого почтения сказала она, - ладно, идем в дом, там разбираться будем, руки-то у меня не казенные. Полкан только сейчас обратил внимание на то, что эта баба скрутила его одной рукой, держа в другой сумку, набитую продуктами.

Санька хохотал на весь дом, видя, своего наставника в глупом положении, но, когда они вошли, сжал губы.
- Ириша, - медовым голосом пропел Леха, - знакомься – это мои друзья. Тот, который с тобой – Пал Егорыч, а это Санька, ну он меня спас.
- Ну, уж, простите меня, гости дорогие, что так встречаю. Только и вы мне ответьте, что вы с моим мужиком сделали?
- Ириш, Ирисочка, - Леха на одной ноге скакал возле жены, которая была одного роста с ним, но из-за полноты казалась выше и мощнее, - будет тебе. Они из самого Афганистана приехали ко мне, говорят, война скоро кончится. Ты нам чего-нибудь на стол подай.

И эта женщина, одной рукой расправившаяся с боевым мужиком, приласканная теплым мужниным словом, расплакалась:
- Да, разве мне жалко, за конец войны и я с вами выпью, только ты уж больше на крышу-то не лазь.

Она быстро подала на стол то, что успела отоварить на талоны в магазине, порезала колбасы и хлеба, открыла банку консервов, пожарила яичницу – Полкан и сдачи-то не дал напавшему на него с тыла врагу только потому, что держал в руках несчастные три яйца. Начистила картошки и, залив ее водой, поставила на газ:
- Ну, наливайте, мужики, генералы вы или просто солдаты, а только, я думаю, и вам в радость, что под пулями ходить больше не надо.
Они выпили за окончание войны, за то, чтобы ее не было никогда, за тех, кто не вернулся.
Ирина, захмелев, стала пытать Саньку:
- Ты, вот мне скажи, от чего или от кого ты моего мужа спасал, если он, как напьется, так и лезет на крышу. Ведь жить в квартире, паразит не смог, видишь ли, задыхается. А в доме, стоит только рюмку пропустить, так непременно на крышу лезет. Ладно бы, только у себя, а то ведь и в гостях. Вот три дня назад были у его брата, он паразит и прыгнул, теперь без ноги – сиднем сидит, а мне и на работу, и по хозяйству за двоих приходится отдуваться.

71.
Леха проводит их до станции и, как и предупреждала жена, захочет залезть на верх, стоящей рядом водокачки. Слава Богу, костыли не дадут, а на одних руках он долго не продержался – лестница была из металлического прута. Полкан пошлет женщину с флажком за Ириной, боясь, что Рыжий с передышками заберется все-таки на верхотуру. А когда та придет, узнает, что на высоту его тянет только по пьяному делу. И посоветует в следующий раз бутылку на конек крыши привязывать. Если выпить захочет – пусть трезвый лезет. Саньке показалось это глупой шуткой. И он нескоро узнает о том, что несколько раз слазивший за бутыльком Леха, перестал задыхаться от высоты, а, когда страх прошел и пить перестал.

Но сегодня Саньке было грустно. Друг вроде как тосковал по Афганистану, скучно, что ли ему было. Еще дети у них с Иринкой никак не получались. Рыжий, смутившись, признался, что они с женой все анализы сдали и все у них хорошо, а дети не получаются. А бабка, местная колдунья, жене сказала, что мертво у него в душе, потому и дети не заводятся. Не веривший в колдунов Санька, почему-то нашел в словах знахарки смысл. Полкан молчал, глядя в потолок, о чем думал он, было непонятно.

Деревенька Олега и районный центр , где жил до войны Рустам были в одном направлении. Они проезжали села и города, маленькие полустаночки и крупные станции. И всюду по пути следования их цыганской толпой встречали частники или, как говорил Полкан, кооператоры. Что им только не предлагали: от игрушек, сшитых из старого плюша до тулупов из овчины. Санька уже хотел было прицениться, кроме военного бушлата и летной куртки у него ничего не было, но Егорыч остановил, вывернул тулуп наизнанку и показал ему сожженную во многих местах шкуру:
- Частники! Наверное, научатся когда-нибудь, а пока зряшный перевод денег.

К Олеговой деревне подъехали в пять вечера. Вроде бы светло было, но пока разузнали, пока дошли – начало смеркаться. Они шли по пустой заснеженной улице, многие дома на которой были заколочены, отчего деревня казалась заброшенной. В редких окнах горел свет, где-то лаяла собака. Дойдя почти до речки, они остановились перед домом, с красной звездой на наличнике. От дороги к дому была расчищена узкая тропинка, по обе стороны которой высились сугробы. Света не было. Они постояли, прикидывая, что же делать, как-то они не предусмотрели этот вариант. Но в доме вдруг вспыхнул свет, а на крыльцо, кутаясь в шаль, вышла женщина – мать Олега. Не узнать ее даже в сгущавшихся сумерках было нельзя:
- Вы от Олега, сынки, - спросила она, будто ждала вестей от него.
- Мы его друзья, - хрипло ответил Санька.
- Так чего же стоите на дороге, проходите.

В доме было чисто, но как-то безжизненно.
- Вы проходите, проходите, - опять сказала женщина, видя, что они оглядываются в поисках коврика. Но Санька снял ботинки и Полкан, нагнулся, расстегивая замки и, заслонив собой дорогу хозяйке. Женщина, съежившись от холода, подождала, потом сложив лоскутное одеяло, убрала его с дивана, пригласив присесть.
- Сынки, вы не обессудьте, я вас оставлю на времечко – вот карточки Олежкины пока посмотрите, - она кивнула на толстый, обтянутый плюшем, альбом и, как была босая, сунула ноги в валенки, накинула шубейку и шаль, и убежала куда-то.

Они посидели в тишине, слушая дыхание друг друга, перебиваемое громким цоканьем маятника, взяли альбом, который, видимо, не убирался со стола и стали смотреть черно-белые снимки. На них счастливый, лукавый, озорной Олень, не подозревавший о своем будущем, то обнимал друзей, то строил рога одноклассницам, а то совсем маленький, в одной маечке стоял на дороге с прутиком. Боль заставляла усиленно глотать слюну. Полкан встал, обошел комнату, приоткрыв дверь, заглянул в другую. Но как по команде замер, услышав шаги в сенях:
-- Ну, вот и прибежала я, не устали ждать, - женщина держала в руках банку со сметаной и завернутый в газету кусок свинины, - Митрич сегодня поросенка колол, предлагал мне мясо, да я не взяла. А, видишь, понадобилось. Сейчас я, сынки, сейчас.
Санька, почувствовал неловкость, вот ведь, обормоты, даже гостинцев не захватили:
- Да, зачем вы из-за нас в расходы пустились, картошкой бы обошлись. Мы знаете, сколько жареной картошки не ели?

- Вот и Олежек тоже картошку жареную всему предпочитал. А мяса Митрич мне по-соседски дал, мало у нас народу осталось. Все, в город перебираются. Здесь и хлеба – то свежего не купишь. Да мне и не надо ничего. – Она включила газовую плиту, налила масла, порезала мясо и пока чистила картошку по избе, поплыл самый соблазнительный запах из Санькиного детства - он вспомнил, как они с Серегой принюхивались на улице, когда пахло жареным мясом и картошкой.
- Брат звал к себе, да куда я от Олега уеду, - продолжала женщина, - а вы какими судьбами ко мне?
- Война кончается, вот решили друзьям об этом сказать.

Они боялись, она расплачется, но она, помолчав, сказала:
- Я вот ночами не сплю, все думаю, может лучше бы его в тюрьму посадили – отсидел бы, да живой пришел. Герой-то он для кого? А сына-то у мамки нет.
Что тут на это скажешь – они и молчали. Но она велела им выдвинуть от стены стол, застелила новой клеенкой, достала из подпола соленья и пока раскладывала по тарелкам – поспела картошка, она подала ее прямо в сковороде.

- Выпьете, ребятишки? Мне-то нельзя – сердце прихватывает, а вам можно за то, что выжили. Она подала граненые рюмки, налила водки, внесенной из сенцов и села рядом.
Но так и не притронувшись ни к чему, перед третьим тостом сказала:
- За родителей это, за помин, значит. Только сынки-то раньше родителей упокоились и прижала платок к глазам, привычно достав его из - под манжеты платья.

72.
Они встанут по привычке рано, но тетя Галя, мать Олега будет уже на ногах, а по дому будет плыть запах блинов. Лицо женщины не разрумянится даже от жара в печи, где она допекала последние ровные, словно солнышко, круги дрожжевого теста. На них сверху падали искорки, и Санька постоит рядом, он ни разу не видел такого действа.

- Умывайся сынок, я воду теплую в умывальник налила. Вы, когда в обратный путь?
- Вот к Олегу сходим и поедем, нам еще к одному товарищу заглянуть надо.
- Живой, - участливо заглядывая в глаза, спросит она.
Санька отрицательно покачает головой.

- Спасибо, сынки, - поблагодарит она у ворот кладбища, - матерям надо знать, что об их детях помнят. А то, вроде, и не жили они на этом свете.
- А дорогу, кто на кладбище чистил?
- Митрич и чистил. Сына его - девять дней послезавтра будет, как тоже в железном гробу привезли. Он поросенка-то ко встрече берег, да вот на помин и заколол.

Она проводит их до автобусной станции, так, оказывается, ближе и быстрее до Рустама добраться. Прощаясь, они дадут ей денег, она не захочет брать:
- Куда мне?
Но Полкан сунет их в карман ее старенькой шубейки. Он и Саньке вернет его две тысячи:
- Семья у тебя. А я всю жизнь на казенных харчах. Машину купил, а вижу ее только в гараже.

Потом они часа три тряслись по ухабистой дороге, пытаясь смежить веки, каждый переживал тихое и оттого более страшное горе матери. И новая встреча радости не сулила.
К дому, где когда-то с дедом жил Руслан их привел мальчишка лет шести.
- Вот здесь бабай живет, - он показал на крепкую домину с четырехскатной крышей.
Они постучали в ворота, но, не дождавшись ответа, сами открыли тяжелую дверь. Пройдя по дощатому настилу, снова постучали, из-за двери раздался женский голос:
- Входите, не заперто.
- Здравствуйте, - они вошли в дом, гудящий от детских голосов.
- Вы к Рустаму, - красивая женщина, крепко зажмурила глаза, - проходите. А я все жду, вспомнит его кто или нет. Пальто вот сюда повесьте, - она указала на вешалку из оленьих рогов и провела их в большую комнату. Там на диване лежал старик, а рядом на полу играли двое ребятишек лет пяти-шести. Старик, увидев их, замычал, пытаясь поднять руку, женщина что-то сказала ему по-татарски и, повернувшись к ним, перевела:
- Он спрашивает, вы вместе с Рустамом служили?
- Да, в том бою он закрыл собой еще одного бойца, но и он умер от раны.
Детишки притихли, разглядывая незнакомцев в военной форме, но Санька подмигнул мальчишке и тот улыбнулся:
- Я тоже смелый, видишь, - он открыл рот, где не доставало зуба, - мне мама ниткой его выдернула, я даже и не плакал.
- А вот и врешь ты все, орал, как резаный, - выдала сестра.
- Ну, немножко можно, - восстановил утраченную репутацию Санька.
- А тебя как зовут, - девчушка подошла к нему и обвила его ногу.
- Саша.
- Дядя Саша, - подал свой голос Полкан, - ты уже дядя Саша, друг.
- Полина, идем, помогать мне будешь на стол накрывать, да и ты Витек тоже, - женщина увела детей, а вскоре они сновали из кухни к круглому столу, накрытому клетчатой скатертью, ставя тарелки с разнообразными блюдами.
- Садитесь, давайте знакомиться, меня Эльвирой зовут.
- Меня Александр.
- А я Павел, - Полкан взял руку женщины и поцеловал.
Она смутилась и спрятала ее, было, за спину, но тут же, стала двигать тарелки к ним ближе:
- Вы уж простите, вина не держим, или, может все-таки сбегать к соседям?
- Не надо, - ответили мужчины в один голос, - наугощались, хватит.
- Конец войне, вот и решили товарищей навестить, - оправдательным тоном пояснил Полкан, - это Ваши, он кивнул на ребятишек, занятых обедом?
- Нет, Рустам у меня один был. Один, один, мой мальчик рос, пока я на Севере работала, - в голосе послышались слезы.

Старик снова замычал, она повернулась к нему, встала, вытерла заслезившийся глаз:
- Парализовало его после похорон Рустика, а мама умерла через неделю. Теперь я сиделкой при нем за то, что он меня проклял и из дома выгнал, - выдохнула женщина наболевшее. – Простить себя не могу, что уехала тогда и сыночка оставила. Будь я здесь, может, откупили мы его от армии.
- Эльвира, Вы не вините себя зря. Руст, Рустам он сам напросился. Он у Вас, знаете, какой смелый. Ордена и медали за просто так не дают, - Егорыч взял женщину за руку.
- И Вас он очень любил, - добавил Санька, вспоминая предсмертную просьбу, переданную Женьке.
- Я знаю, - он снится мне часто, - и все гладит меня по волосам, как в детстве, - она сглотнула невыплаканные слезы. - Потому и волосы не стригу. На кладбище сейчас я не смогу вас проводить, отца не с кем оставить. Вот соседка придет с работы за детьми, я с ней на утро договорюсь. Вы устали с дороги, наверное. Отдохните, пока я баню протоплю. Но они откажутся, пройдут по селу или маленькому городку, но выяснять не станут. Так и будут идти, молча, по улице, вдыхая морозный воздух. Февраль в Союзе был холодным, как и в Афганистане.

Елена Жалеева, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 1547 № 114934 от 18.10.2015

0 | 0 | 1266 | 01.11.2024. 03:18:39

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []