Я искал любовь – исходил башмаки до дыр.
Износил одежду – остался гол, как сокол.
Обошёл, казалось бы, целый мир,
и вернулся домой - ничего не нашёл.
А в дому жена готовит борщи.
И котлеты с изжогой, на каждый день.
Да ещё смеётся:
- Иди, ищи!
Если только тебе, дураку, не лень.
Мне, конечно лень, но как без любви?
Без любви мне не лезет в горло кусок.
''Сколько ты – говорю – меня не трави –
я опять уйду, лишь настанет срок.''
А она мне нежно так, как всегда:
- Ты сперва поешь, а потом уж в путь.
Чай, не мальчик уже, в твои-то года.
Вот поел – и славно, приляг отдохнуть.
Но едва она, утомившись, уснёт –
я наполню котомку едой и тихонько за дверь.
Кровом станет мне в дырах звёзд небосвод.
Хоть и сыт, да несчастлив в неволе зверь.
А когда обношусь совсем или стану не дюж –
я вернусь к ней снова гол, как сокол.
И она вздохнёт:
- Здравствуй, блудный муж.
Душ прими, я пока соберу на стол.
2015.
**
И снова Новый год, как день за два!
Секунда за секундой, миг за мигом!
Ещё находим как-то время книгам…
Интригам тоже, но едва-едва.
Обидно тратить время на пустое!
В калейдоскопе дней за годом год
сменяются, и кто там разберёт,
насколько хватит их в достатке и покое.
А впрочем, так ли важен нам покой?
Отняв потраченное на безделье всуе,
фантазий пляжных девушек рисуя,
живём покорно с самою одной,
которая на все наши причуды,
глядит чуть-чуть с ехидцей, свысока…
Ну что взять в этой жизни с дурака,
кроме разбитой вдребезги посуды?
С годами он немного поутих.
Стал мягче, менее категоричен.
А главное – до тошноты привычен!
Такого не сыскать среди других!
2024. Декабрь.
Небо серое тучами хмурится -
стою у окна.
Знакомая, вроде бы улица
и всё-таки - не она.
Там девчонка жила смешливая -
косички вразлёт.
Не так, чтобы очень красивая,
а забыть не даёт.
Вниз по улице мячик катится
покинутой нами планетою.
Всем воздастся, за всё заплатится
смеха детского звонкой монетою.
Подросла фонарями улица.
Над каждым - венец.
Старый дом напротив сутулится...
Давно - и муж, и отец.
Удивляюсь себе серьёзному -
повзрослел как-то вдруг.
Прикоснуться бы к небу звёздному,
да всё - недосуг.
…………………………………….
Мячик вприпрыжку по лужам
заметен - едва.
Стал терпимей к дождям и стужам,
взвешиваю слова.
Иногда лишь мне улыбнётся
беспечный пацан.
Да смешливая обернётся...
И рассеется сон-туман.
………………………………………
2017.
**
Неуютно
зайцу на асфальте -
Ни капустки хрумкой, ни травы.
Только, белки, зря не зубоскальте -
без деревьев будете и вы.
Город всё сожрёт и утрамбует,
упакует в камень и бетон.
Он и нас самих у нас ворует,
превращая в городской планктон.
И живём мы, растворившись в массе.
Не собраться мыслями в пучок...
Но пружины скрипнули в матрасе
и тебе по ножке башмачок.
Ветер стонет в тесном переулке.
Жутко. Не иначе быть беде.
Смерть кощея-города в шкатулке.
Да шкатулка неизвестно где.
2017.
**
Смотрю как ветер, заплутавший в кронах,
ломает скрюченные пальцы тополей.
Мне чудится, в глухих натужных стонах,
печаль, рассеянных за обозримым, дней.
Зима вот-вот… Переживут ли зиму,
весёлые однажды, тополя?
Зелёная листва подобна гриму,
развенчанного свитой короля.
За ярким блеском праздных одеяний,
тяжёлый груз несбывшихся побед.
Есть время встреч, есть время расставаний…
Вот только времени вне нас – и вовсе нет.
2017.
**
Солнечный ветер сияньем в пространстве летит.
Солнечный ветер срывает планеты с орбит.
Планеты кружатся, утратив привычность пути.
И будто бы люди - ни взмаха руки, ни прости.
Сближаясь, расходятся, чтобы расстаться навек.
Солнечный ветер ожогом касается век.
Щёки изрезали горькие реки обид...
Но где-то всегда ярко новое солнце горит!
2017.
Ожидаемо-неожиданно закружила
зима метелями.
Навалилась тяжёлой наледью на покатые склоны
крыш.
Заблудившийся ветер мечется, скрипит во дворе
качелями.
Сосульками оторочены проёмы оконных ниш.
Прохожие, балансируя, скользят вдоль домов
неуверенно.
Глядят с высоты неприкаянно озябшие фонари.
Гадают, сколько морозами живому зимы отмерено,
на ветках окоченевшие, безмолвные снегири.
2016.
**
Холодно. Крысы попрятались в норы.
Жаль ненадолго - "голод - не тётка".
В поисках пищи - рыщут, как воры,
им помогает природная смётка.
Ловко обходят людские ловушки,
жрут, как приправы, любую отраву.
Поодиночке - рады горбушке.
В стае - им кошка по силам и нраву.
Так неужели же нету спасения
от вездесущих, пронырливых тварей?
Есть. Только нужно их всех, без стеснения,
переселить во вселенский виварий.
Где же права и свободы? Согласен,
несправедливо, и даже противно.
Но если ты чем-то всем прочим опасен -
это оправданно и конструктивно,
Один лишь вопрос без ответа повис-
кто вправе решать за нас и за крыс?
2016.
**
У слепого поводыря
мир всегда погружён во тьму.
Он думает, и не зря –
путь известен ему одному.
Зрячие в темноте -
беспомощны и слепы.
Привыкший же к слепоте -
уверено ставит стопы.
Он ведёт идущих за ним,
в его окружающий мрак.
Он зрячим необходим...
- Эй, зрячие - твёрже шаг!
2016.
Всё как-то так - не по-людски,
когда опохмелиться нечем.
В огонь летят черновики
о чём-то самом человечьем.
Всё прожитое в спешке до -
становится засохшим звуком…
Дом - опустевшее гнездо,
никто не потревожит стуком.
Манит шагнуть в проём окна
рябина обнажённой веткой...
С утра он за стакан вина
согласен флиртовать с соседкой.
Ей неизвестно сколько лет.
Известно лишь - что их немало.
И он идёт к ней на обед,
втянув язвительности жало.
2016.
**
Дождь. На лужах - пузыри.
Небеса – сплошь серый купол.
Даже странно – без зори
новый день рассвет нащупал.
В каплях ветви голых крон.
Мир - разверзнутая слякоть.
Жалко зябнущих ворон…
Дождь умеет только плакать.
Только, даже горький плач,
не умеет длиться вечно…
Вот и солнца яркий мяч
скачет между туч беспечно.
Всё проходит – и дожди,
выплакав себя – стихают.
Просто терпеливо жди -
видишь – почки набухают.
2016.
**
Узнаю ли тебя при встрече?
Захочешь ли меня узнать?
Я видел - время многих лечит,
жизнь превращая в тишь да гладь.
Так неужели эта участь
нас стороной не обойдёт?
И наших чувств безумных жгучесть,
однажды превратиться в лёд?
...Ночь мерно темноту прессует,
собою заслонив рассвет.
Ты спишь. Бессонница рисует
мне череду грядущих бед.
2016.
**
Из всех грозивших мне бед я выбрал тебя.
Почему - не ищу ответ, не кляну.
Бесполезно менять курс корабля,
если он однозначно идёт ко дну.
Мне с тобою совсем не страшны шторма.
Я давным-давно ко всему привык.
Не подумай, что я схожу с ума,
просто мне коньяк развязал язык!
У меня до встречи с тобой были друзья.
И подруг хороших – не меньше друзей.
А теперь у меня - только семья.
И ещё гастрит, отголоском весёлых дней.
Ты мне пить не велишь уже который год.
А сама не против и – покурить!
Знаю точно, выход там же, где вход,
да оборванна Ариадны нить.
Ты прости, у знакомого допоздна
засиделся. Болтали, пили коньяк.
Предлагали остаться, но я: ''Ни хрена!''
Ты же знаешь, мне без тебя – никак!
Ну, не надо, прошу тебя, не плачь.
Ты же видишь, мне ничего не болит.
Это я храбрюсь и прыгаю, словно мяч…
Улыбнись, у знакомого тоже гастрит.
2016.
**
Размазывая слёзы по
щекам,
я горевал над сломанной игрушкой.
Но понял, утешаемый ватрушкой -
неловкий взмах руки и счастье - хлам.
Размазывая слёзы по щекам,
я горевал отвергнутый любимой.
Но понял, утешаясь дружбой мнимой -
любовь не делится друзьями пополам.
Размазывая слёзы по щекам,
я не горюя принимаю старость.
И понимаю - в утешенье мне осталось -
давать ненужные советы новичкам.
2016.
Есть шанс начать отсчёт с нуля.
Пока белей листа бумаги,
сияют снежные поля…
Хватило бы душе отваги
перешагнуть через барьер,
или приблизиться к барьеру,
пока в январь спешит курьер,
с приказом срочным квартирьеру.
В казарме сонный рядовой
не помышляет о походе.
Но он не властен над собой
в своей солдатской несвободе.
Уже летит сквозь ночь приказ
к войне готовым генералам.
Январь вот-вот оплачет нас…
И Вас… Всё дело лишь за малым.
Есть хрупкий шанс начать с нуля,
пока душе уютно в теле,
пока не занесли поля
войны кровавые метели.
Пока не стали круговертью,
вражда, наветы, кривотолки…
Как пахнет праздником и смертью
от яркой Новогодней ёлки.
2016.
**
''Операция по ликвидации Варшавского гетто
началась в три часа ночи 19 апреля 1943 года.
Есть предположение, что дата начала операции
была связана с началом еврейского праздника
Песах (вечером 19 апреля) или днём рождения Гитлера (20 апреля).''
(Из Википедии)
Умерший город. Улицы-вены
перерезаны окопами и баррикадами.
Выбиты стёкла, обрушены стены.
Перекрытия зданий свисают каскадами.
На пятом этаже, у края пропасти,
испуганно замерла этажерка.
На четвёртом топорщится обломком лопасти
слепого трюмо приоткрытая дверка.
На третьем – лишь фрагменты стены,
как будто там никогда и не жили.
Или съехали давным-давно до войны,
забыв сквозняки в завитушках пыли.
На втором – покосившийся письменный стол.
Над ним абажур, повисший в пространстве.
Кто-то совсем недавно ушёл,
но вернётся, погрязший душой в постоянстве.
Ниже ателье мадам Ангелины.
Разграблено. Сорваны двери и шторы.
Манекены, в своей наготе неповинны,
по-прежнему живы. Мертвы мародеры.
Город умер, обезлюдили улицы-вены.
Мёртвый город мёртвых судить не вправе.
Лишь пробитые пулями манекены
монументом непокорённой Варшаве.
2016.
**
Свечою тает мрак ночной -
у времени свои законы.
И тени отдают поклоны,
покинувшим приют земной.
Вдруг став неважными слова,
придали новый смысл поступкам.
Мир замер в равновесье хрупком,
как перед бурею трава.
Не дотянуться тем, кто рядом.
Не докричаться - немота.
Беспомощность и пустота.
Не встретиться ещё раз взглядом.
Бессмысленными стали ссоры -
оставшийся - всегда неправ!
Живущим - ждать у переправ.
Ушедшим - райские просторы.
Там дорогие сердцу люди,
не торопя, ждут с нами встречи.
Горят в домах скорбящих свечи.
Так было до, так есть и будет.
Нам только предстоит, скорбя,
душой привыкнуть к новой боли,
как привыкает к жатве поле,
став старше сжатого себя.
2016.
**
Человек по фамилии... Впрочем, не важно -
важнее - он Человек.
Он знает, что всё в этом мире продажно,
и продано - до и навек.
А ему всё равно, ему и не надо.
Счастье - всегда при нём.
Это цветенье ожившего сада
и полная чаша дом.
В наполненной чаше - любовь любимых:
мамы, жены, детей...
Из всех богатств, реальных и мнимых,
нет ничего ценней.
Заходятся в злобе слюной до рвоты
заумные упыри...
Ему не до них - столько работы -
их мир менять изнутри.
2016.
- Хочу, чтобы меня понимали с полуслова! Хорошенько подумай, если ты хочешь строить семью. Ну, что скажешь? Готова?
- F…ck yоu!!!
- Что это значит?
- Это значит, что я тебя люблю. Видишь, я тебя уже понимаю с полуслова! Так что, похоже, я готова. А ты согласен понимать меня без слов?
- Это как???
- Э, да ты из ослов! И поэтому ты мне вполне подходишь. И это значит, мы будем отличной парой. Я тебя уже поняла, а ты меня ещё нет. И поэтому ''Да'' мой ответ. Иметь умного мужа - морока! С таким поседеешь и увянешь до срока. А с таким ослом, как ты – мысли, как вода в санузле просты. Так что я хоть сегодня готова в загс. А ты?
- А я так нифига и не понял. Умная, что ли очень?
- Да нет, дура дурой! Но зато посмотри с какой фактурой! А мыслишки – это так, излишки. Это я больше разговариваю сама с собой, чем с тобой. Короче, завтра берём в ЗАГС с собой паспорта, и начнём жить, как с чистого листа. Ты будешь меня пытаться понять, а я тебя - нет. И в этом счастливого брака секрет, как мне говорила когда-то мама. Она папу пыталась исправить упрямо, но он всё равно никогда ничего не понимал. И был счастлив тем, и страстей накал не бушевал в нашей семье. Да и какие могут быть страсти, когда каждый сам по себе и в тоже время - вместе. А ещё говорила, что жених должен подарить невесте что-нибудь такое, чтобы у неё захватило дух. И чтобы я помнила, муж – петух! Но он должен знать, кур топтать можно только до, но не после брака. А то жена бывает порой, как собака! Сперва облает, потом загрызёт… Всё ещё согласен, любимый мой идиот?
- Ты так всё объяснила за шагом шаг. Упустить свой шанс? Не такой уж я и дурак!
- Всё ложь! Ты лжив, как этот мир.
- Да нет же, всё не так уж плохо.
- Ты врёшь, не чувствуя подвоха,
как в шашках, угодив в "сортир".
- Какой-то детский глупый бред.
Кто ищет - обретёт дорогу.
- Взгляни своим мечтаньям в след...
- Другие будут, слава Богу.
- Но так нельзя! Ты - инфантил,
не видящий ближайшей цели!
- Когда бы мог - давно убил!
Как мы друг другу надоели!
2016.
**
На чёрном небе распускается луна.
Мир снова обретает очертания.
И всплеск во мне дремавшего сознания -
фантазия причудливого сна.
Хотелось бы не просыпаясь снить
прекрасный сад наполненный цветами.
И не искать спасительную нить,
давным-давно оборванную нами.
2016.
**
Когда родной болеет человечек -
дрожит судьбы недолговечной нить.
И в целом мире не хватает свечек,
чтоб о его здоровье засветить.
Мелькнёт разлука тенью у порога.
И вдруг, неверующий до сего,
молитвой истовою призывает Бога,
спасти болящего, взамен забрав его.
2016.
**
Старый дом - как старый человек.
Крепкие ещё недавно стены,
трещин набухающие вены
покрывают, обрамляя век.
Пусть шаги пока ещё легки -
вздохом выдадут невольно половицы.
Окон застеклённые страницы -
наших детских снов черновики.
Двери заперты, утеряны ключи.
Тараканы вечные проворны...
Окна, стены, двери - иллюзорны...
Просто старость видится в ночи.
2016.
**
И вот молчание ягнят
сменилось блеяньем баранов.
А внешне - никаких изъянов -
вполне нормальный звукоряд.
Так и должно, по сути, быть.
Там, где безмолвны даже дети -
прочнее всех цепей на свете
незримой паутины нить.
Лишь иногда, в безумных снах,
вдруг просыпается сознанье,
но обрекает на молчанье,
теперь уже врождённый страх.
2016.
**
С толпою спорить смысла мало.
Толпа - бездушная стена.
Бежать, иль опустив забрало,
смотреть, как бесится она?
А может быть, себя жалея,
смешаться с этою толпой?
Для тела - это панацея.
Но как же быть потом с душой?
2016.
**
- Если бы тебе сказали:
Выбирай одно желание!
Всё подвластно - время, дали...
- Выбрал я его заранее.
Я хочу жить на планете,
в самом лучшем из миров,
где никогда не гибнут дети,
и каждый весел и здоров!
2016.
- У времени нет понятия жалость -
оно беспристрастно вершит свой бег…
- Позвольте, но это же человек
придумал ''Время'', объясняя свою усталость.
- Да, придумал. И что из того теперь?
Рождённое смертным, будет жить вечно,
не зная отклонений, задержек, потерь…
- По человеческим меркам – бесчеловечно.
Непорочно зачатое в чьём-то мозгу,
так ли оно уж само непорочно?
Человек, превратившись в его слугу,
следит за ним то солнечно, то песочно.
Бесконечно оттачивая своё мастерство,
человек не сумел сделать вечным своё естество.
Казалось, и не жил ещё...
А время мчится по ухабам.
Не шутится: "Пора по бабам",
к единственной прижав плечо.
Уже не хочется дразнить
любовь, ютящуюся рядом.
Иду за ней под звездопадом,
держа спасительную нить.
Иду, не ведая куда,
послушный зову крысолова.
И нет ни музыки, ни слова.
нет прошлых горестей следа.
Что есть? Ресниц над бездной взлёт.
Тепло невидимой заботы...
Наполнены любовью соты
для тех, кто после нас придёт.
2018.
**
Отпустили холода -
девушки туда-сюда...
Что отпущено природой
не испортить даже модой!
Головой верчу им вслед...
В седине прошедших лет
столько кроется печали,
а ведь помнится, давали,
потому, что был хорош...
Вдруг в мозгу:
- Кому ты врёшь,
старость от себя гоня?
Ты боялся, как огня,
всех вокруг супруги кроме...
Поздно, милый, пить "боржоми"!
2018.
**
Одиночество – танец с тенью,
не коснуться, не ощутить.
И хотел бы придать забвенью,
оборвать прежней связи нить.
Обрести, наконец, свободу
от несбывшегося себя.
И не дуть трусливо на воду –
просто жить, никого не любя.
Улыбаться случайным прохожим,
отвечая взглядом на взгляд.
И не врать себе, будто можем
разобраться, кто был виноват.
2017.
**
Всё с утра как-то не так -
вкривь и вкось.
Ссора - глупость, пустяк -
мы врозь.
Каждый сам по себе в себе -
молчком.
Неуютен и мне, и тебе
наш дом.
Стены дома впитали хулу...
За трубой
испуганно замер в углу
домовой.
Он давно привык - мы всегда
заодно.
Бьётся раненной птицей беда
в окно.
Что ты, право, мать,
вот моя рука.
Ну, давай не будем пугать
старика.
2017.
**
Закат уже почти истлел
и ночь вот-вот укроет дали.
Как трепетно когда-то ждали
мгновений этих в бездне дел.
У темноты свои права
на любящих в подлунном мире…
Луны рогалик в звёзд гарнире…
А дальше – просто высота
фантазий рук и тел влюблённых.
В ней робость мыслей, смелость уст…
Был светел день, но мир был пуст
для них, делами разлучённых.
Но истончилась света нить,
и снова льнут тела друг к другу…
Стараясь не будить супругу,
он встал и вышел покурить
2024.
Ему, образованный по самые уши твердил: ''Тебе таланта бог не дал!''
(Твердивший знал всё обо всём на свете. О глубинах морей. О безбрежности суши…) И ласково, как больному врач, повторял: ''Талант – ключ от всех задач! А без таланта, будь ты писатель или поэт – тебе в историю хода нет! Пишущих много, талантливых мало. Впрочем, во все времена так бывало…''
Непреодолима к писанию тяга. А бумага – на то она и бумага! Всё стерпит – кляксы, слова и мысли. Кто-то сам себя в поэты зачислил. Кому-то кто-то сказал: '' Ты поэт!'' Похлопал по-приятельски по плечу. О том, кто это был – промолчу. Этим ''кто-то'' мог быть любой из нас. В какой-то миг, в неурочный час. Сказать доброе слово тому, кто его ждёт… Не думая, что оно может быть во вред. Можно часто услышать - если таланта нет – помогают трудолюбие и упорство. И даже похлопывателя по плечу притворство – тоже помощь в ежедневных трудах, помимо основной работы. А в часах – всего двадцать четыре часа на циферблате. У него же – как у смертельно больного в палате, таких же как и он, смертельно больных. Он бредит, и слова стекаются в стих, который он сам, возможно, уже не напишет. Но кто-то свыше слышит, как он его дышит. Этот последний стих. Без рифмы, в прозе. Как быстро гаснет, подобно цветку на морозе. И потом уже, после него, вдруг оказывается, что из ничего, из каких-то бессвязных слов он плёл кружева. Становились узором слова, которые не воспринимали всерьёз. И официальные таланты смеялись до слёз, над его пустыми, как им виделось, потугами. И отсмеявшись, делились смешным с супругами. И потом ещё долго, после его ухода, объясняли, что он просочился в историю с чёрного входа. Позже, когда поутихнут страсти, и наступят для знавших его старческие покой и счастье, станут рассуждать о природе, не терпящей пустоты… И сочинять мемуары, как были дружны с ним, или даже близки… И были с ним на ''короткой ноге'', и на ''ты''…
У далёкой звезды, на одной из планет,
у которой ещё и названия нет,
вырос яркий своей красотою цветок…
Удивлённо глядит на него мотылёк:
- Ты откуда? С какого сошёл корабля?
- Я с далёкой-далёкой планеты Земля.
Там остался навеки покинутый сад.
У цветов не бывает дороги назад.
Нас уносит сквозь годы за тысячи миль,
звёздным ветром гонимая звёздная пыль.
Нам неведомы наших скитаний пути,
потому и дороги домой не найти.
Мы не помним любивших нас там имена.
Нас уносит, пока мы ещё семена.
Помним только сквозь время, сквозь мрак, пустоту,
нам доверено миру нести красоту.
Мы корнями сильны, семенами легки.
Для одних мы - цветы. Для других – сорняки.
Нас лелеют, растят, собирают в букет,
нас сжигают, стирая из памяти след.
Мы страдаем и любим, смеёмся, грустим.
Неподвластны себе, неподсудны другим…
Если я приглянулся тебе, мотылёк,
дай мне имя, дай в сердце своём уголок.
И, быть может, чужбина мне станет родной,
Страшно? Но надо идти. Ожидание страшнее пути, который неизвестно куда ведёт. И есть ли выход, или только вход? Но тот, кто идёт, знает, всё пройдёт. И будет свет, там, у горизонта за краем. Кто-то назовёт это призрачным Раем. А кто-то просто не заметит, в бесконечности бед и тревог. Как знать, возможно, только Бог ведёт нас по этому пути. Я опять несу ахинею, прости. Просто бессонница мешает сомкнуть глаза. Да я бы и рад уснуть, я всегда за. Но что-то не так. Разладилось что-то в часах. И смысл отыскать с каждым годом сложнее в словах. А бессмысленность – вот она, на виду. Уже забыл, к чему я веду. Просто так, разговариваю сам с собой. Может быть, мне только кажется, что я живой? И меня давно уже нет. Я весь сам в себе, свободный от тревог и бед. Но всё ещё вкручиваюсь в жизнь по своей уникальной резьбе? Всё смешалось, но если я слышу голоса дорогих мне людей, значит я всё ещё здесь. Значит, что-то ещё есть, за этой одной бесконечной бессонницей.
Вот старый фильм, с летящей в атаку конницей. А вот разрывы текущей войны. Безмятежные детские сны. Что ещё откапаю в жизни своей мешанине? Многое, казавшееся давным-давно забытое в помине, вдруг оживает, обретает черты и плоть. Похоже на огород – сорняки бесполезно полоть. Они всё равно однажды пробьются, в своём желании быть ближе к свету. Но с морозами, как и не убранный урожай, канут в лету. Возможно, кто-то и переживёт эту зиму. Пока мы молоды и сильны – мы стремимся к экстриму. И только потом, повзрослев, рассуждаем о вечном покое. Перебираем в уме список былых побед. И слушаем этот, не нами придуманный бред.
Остался день не завершён
и планами остались планы.
Далёкими остались страны,
в которые он был влюблён.
В которых, видел он во снах –
его ждёт та, которой нужен.
И тот, с кем мысленно был дружен.
Который… Странно… Где же страх,
того, что он неощутим
для тех, кто был с ним в жизни рядом?
Он, провожаемый их взглядом,
бредущий в вечность пилигрим.
Не выбирающий путей,
сам выбранный его дорогой,
без ранящих камней, пологой,
среди попутчиков – ничей.
Покинувший, тех, кто был мил,
в мир неосуществлённых планов,
не вознесенных к небу храмов…
Счастливый тем, что просто жил.
Слушай, слушай – чуть слышно шелестела листва. Далеко-далеко, между морем и сушей, есть острова. Они легки и свободны. Ветру послушны… Не спи. Я знаю, день был долгий и душный… А на тех островах всегда свежо и прохладно. Снова закрыл глаза. Понимаю – устал. Ладно. Я буду здесь тебе шелестеть, и это будет твой сон. Видишь, осень красит листву в медь со всех сторон. И, кажется, лес горит, но это не так. Просто осень меняет вид, это верный знак. Скоро-скоро уже зима и белый снег укроет непроглядная тьма, и человек, укутавшись в плед, будет смотреть в камин. Вспоминать, как снег засыпал его след. И он брёл один куда-то, не зная зачем или от кого. Под прозрачным льдом томилась вода. И ничего не случалось, просто всё повторялось за годом год. Проходило время, снег становился ручьями и таял лёд. И можно было зачерпнуть из моря грёз в ладонь мечту. Потом новый мороз лил пустоту в души дремотных лесов и полей. И этот изменчивый мир был твой и ничей. И ты снова, закутавшись в плед, смотрел в камин. А где-то тебя ждала она, но ты был один, привыкший к своему одиночеству среди людей. Ты помнил её, ты никогда не забывал о ней. Но не был уже уверен, что она где-то есть и ждёт. Когда же хрустел под ногами прозрачный лёд – тебя не пугал, как других, этот хруст. И стихи о ней песней срывались с уст. Так, должно быть, трубил одиночество в чаще лось. И сбывалось её пророчество о жизни врозь.
Вернувшийся в местечко дурачок –
он в город ездил постигать науки,
да видно не постиг… Из ж..ы руки,
и голова, как и была, пустой горшок!
А гонору теперь – хоть отбавляй!
- Я городской! А вы здесь кто такие?
Пришли в местечко времена лихие –
хоть закрывай глаза и уши затыкай!
Он был везде, и всё на свете знал.
Казалось, караулил вас у дома…
Потом, кто уцелел в аду погрома,
о бедном дурачке всю жизнь скучал.
**
Неимоверная цена – шесть миллионов,
чтобы понять - никто нас спасёт,
спокойно живший у чужих кордонов,
многострадальный мой, разбросанный народ.
Не хватит жизни многих поколений,
чтоб вычерпать до дна колодцы слёз.
Но выжили, и поднялись с коленей,
умениями выше всяких грёз.
И пусть невелика страна родная.
И недругов вокруг, увы, не счесть.
Но есть ли в мире где-нибудь другая,
которой выпало так много перенесть?
Возникнуть вновь, через века из праха.
Связать судьбы разорванную нить.
И жить, чтобы в глазах не видел страха,
пытающийся больно укусить.
Да, много нас разбросанно по свету.
Несчётно нас терзающих химер.
Но если что-то и спасёт планету –
то это наш, свершившийся пример.
**
Видеть смерть каждый день, каждый час, каждый миг –
ты готов?
Если уверен в своей правоте - тогда ступай.
Ищущий, в мире всегда отыщет врагов.
Но как же тогда заповедь: ''Не убивай?''
Верящий в Бога, который для всех един,
и убивающий Бога в любой войне,
даже дожив до глубоких седин,
однажды спросит себя об исходном дне.
Как я сумел ступить на эту тропу?
Как оказался среди этих людей?
Зрячих, наполнивших эту слепую толпу.
Кто из неправых скажет: ''Я был правей?''
И не находят руки рук.
Пространство, темнота ли, время?
У всех разлук похожий звук…
Вот воин поправляет стремя,
оттягивая этот миг,
который безнадёжно близок.
И смерть там - не страшней разлуки…
Его влекущий мир велик,
но он в её вместился руки.
Весь мир теперь в её руках,
согрет теплом её ладоней.
Что ждёт его в чужих краях?
Пора, прядут ушами кони,
нетерпеливы под седлом:
-Герой, давно пора в дорогу!
Вернётся ли он в этот дом?
Дождутся ли? Известно Богу.
Но Бог привычно молчалив.
Как жить – решают сами люди.
Трубы воинственный мотив
звучит… А дальше - будь, что будет.
**
От города я потерял ключи.
Твой город заперт от меня навеки.
Поэтому и телефон молчит,
и не текут из мест далёких реки.
Твой город сам в себе – ты в нём живёшь.
Ключи утеряны и нет пути обратно.
Мне кто-то скажет:
- Брось, всё это ложь!
Я в этом городе бывал неоднократно.
Что спорить? В чём-то он, возможно, прав.
Ключи лишь повод - разве в этом суть?
Весна вот - вот взломает ледостав…
Успею ли? Отважусь ли рискнуть…
''Отпусти меня, золотая рыбка,'' – взмолился рыбак.
Нет у меня давно никаких желаний.
Я и сеть-то забросил от скуки, просто так,
чтобы не слышать старухиных причитаний.
Ну не держи ты меня, золотая, в плену!
Ты же добрая, ходит слушок меж рыбаками.
Представь, попалась бы ты на чью-то блесну –
желания вырвали бы с потрохами.
А сеть – она и в Африке сеть.
Из неё есть шанс обратно на волю.
Обещаю! Не буду рыбачить впредь.
За плугом буду ходить по полю.
Правда, там, говорят, кувшин с джином зарыт.
Да и бог с этим джином, авось не отрою.
На кой мне ляд, скучающий индивид?
Я же не Шлиман, отрывший Трою.
Я простой рыбак, без желаний смешных и дурных.
Да куплю я, куплю старухе её корыто.
Будет всё у нас с тобою как у других –
по согласию – тихо-тихонечко – шито-крыто.
Никому не скажу, что живёшь ты в нашем пруду.
Да ещё принесу тебе свежие хлебные крошки.
Отпускаешь? Спасибо тебе, золотая, пойду…
А ведь мог бы скормить старухи любимой кошке.
Манхеттен светится огнями.
Река – прохладный эликсир.
Мосты над нею - парусами.
Натужно трудится буксир.
Небесной сваркой вспышки молний
соединяют времена…
И я на мир смотрю спокойней
из госпитального окна.
2018.
**
I am looking down at multicolored trees
I am looking down at multicolored trees –
The Autumn-artist’s amazing late show,
But soon the winter is going to sneeze
And cover everything with white snow.
Under the trees I see the short cut grass,
It will bloom again next spring.
And sunny bunny will jump from glass to glass
And naked world will dress itself in green.
In cold skies is just a wind and no singing birds,
The sun shines, but can not turn the world to bloom,
And it’s very hard to find right thoughts and words,
When I look through the window in my friend’s Hospice room.
I feel guilty for two of us will fall apart
And I am still enjoying the autumn’s art.
2010.
**
Когда друзья уходят раньше нас –
года, болезни – ничего не ново,
бубня затёртое:
- Врачует раны слово,
привычно лжём, не смея прятать глаз.
И продолжая начатую ложь,
твердим:
Держись! Нам не впервой такое.
Пусть жизнь не сахар, что с неё возьмёшь?
А в голове – из всех нас только двое…
2024.
Она мечтала летать… Это были первые детские воспоминания, едва разбуженного сознания. Сказки, которые рассказывала ей мать, были о добрых драконах, которые помогали людям. Мама, мамуля, мамочка… Нежности как-то не были приняты в их семье. Ещё она помнила новогодние праздники, салат ''оливье''. И несколько дней, после гостей, они подъедали вкусности. У детей память цепляется за какие-то мелочи, казалось бы, не важные теперь, после стольких разочарований, потерь. Но память не зависит от нас, и когда приходит её час, она вызывает к жизни события, в которых радость, боль, открытия… Забытые напрочь сто лет назад. Но память похожа на волшебный сад, в котором каждый плод хранит в себе чудо, которое однажды пришло ниоткуда и ушло в никуда. Забылось, забылось… Как забывается всё ненужное в этом реальном мире. Что это? Страх? Бескрылость? Иногда она вспоминала отца, как он встревоженно ходил по квартире, словно ожидая какой-то беды. Потом он исчез из их с мамой среды обитания. Но остались смутные воспоминания о том, что он был. И возможно ещё где-то есть. Но это - как ребёнку – на минуту где-то присесть, и убежать, увлечённому новой игрой в мир такой увлекательный и простой, который дарит радость в каждом своём срезе. Соседка, училка английского, глядя на неё, часто повторяла:''crazy''. Позже она узнала значение этого слова. Но это было для неё уже не ново. Её часто называли: ''слегка того'' А ведь не было в ней ничего необычного. Ей просто хотелось летать. Как драконы из сказок, которые рассказывала мать. Мама, мамочка… Нежности не были приняты в их семье. Но осталась навсегда любовь к ''оливье'' и к сказкам, в которых жили драконы и новый год. И она со всем этим в себе живёт. Уже сама давно мама, мамуся, мамуля. Не успеет оглянуться, и скажут: ''бабуля, расскажи нам о своих волшебных драконах. Об их добрых делах. Об их законах. Почему их нет, и где они сейчас…'' И ты будешь снова, в который раз, срывая плоды воспоминаний из волшебного сада, рассказывать, и будешь сама бесконечно рада, что это кому-то ещё интересно. А это значит, что сад не забыт, не заброшен. И каждый отыщет в нём несколько яблок или горошин, которые дадут новые всходы. Ощущение внутренней, от всего внешнего свободы, в мире, в котором можно летать с драконами наперегонки. И возможно даже один коснётся крылом твоей руки. Ты увидишь его удивлённый взгляд… Ах, эти сказки. Время спать. В доме давно уже крепко спят.
Мысль задумалась:
- Где мысли? Ни одной!
А без мыслей мысли одиноко.
Так пойдёт – сама скукожится до срока,
и уйдёт в мыслительный покой.
И останется без мыслей голова.
Будет ей бессмысленно беспечно...
И хотелось бы задуматься, конечно,
да стихи не вяжутся в слова.
Всё на месте – уши, нос, глаза.
Пахнет свежевспаханное поле.
А стихи – вроде фантомной боли…
Как красива в небе стрекоза.
Можно век смотреть на мир вокруг,
не выпячиваясь из него стихами.
Делать из бумаги оригами,
вдруг взлетит один журавлик, вдруг.
Притяженье разорвёт земное,
вырвется из плена на простор.
Голова – лишь постоялый двор…
Как спокойно ей без мыслей на постое!
Далеко-далеко, за туманностью лет,
где грядущее, даже ещё не сюжет.
Где судьба – белизною чарующий лист.
А причина проста – слишком юн сценарист.
Он едва отправляется в путь наугад…
Сны – единственный способ вернуться назад.
В мир, в котором ещё ничего не стряслось,
не намотано время цепями на ось.
Где любим и за всё изначально прощён.
Не разменян на мелочь надежд миллион.
Где на смену закату приходит рассвет
и на каждый вопрос есть понятный ответ.
И всплывает порою в расплывчатых снах,
то, что память хранила в своих тайниках:
Здесь гнездо обустроил за окнами грач.
Там по лужам бежит апельсиновый мяч.
Пальцы гладят котёнка одетого в мех.
И звучит беззаботный рассыпчатый смех.
2017.
**
Вот и август уже взял разбег…
Как же быстро сменяют друг друга
месяца ежегодного круга…
Вдруг подумалось:
- Выпадет снег
и заметить едва ли успеем,
как сосулек прозрачных подкрышье
и метелей уставших затишье
сменит шелест листвы по аллеям.
Как плодами наполнится сад,
как дожди зарядят чередою…
И над грустной травы желтизною
листопад совершит свой обряд.
Что ж так быстро-то годы летят?
**
Мне хочется, чтобы после меня
мир хоть на песчинку стал смыслом богаче.
Чтобы каждый в ночи, среди белого дня,
слышал, где-то ребёнок обиженный плачет.
Чтобы помнил, он здесь только сейчас,
и жизнь не даст ни на миг отсрочки.
Делай что-то, пока в глазах свет не погас...
Постарайся в главном расставить точки.
Мир остыл. Последний уголёк он лелеял, обжигая руки. С пионерских давних лет он мог развести костёр… Но времена науки, как и всё, остались позади. Мир вокруг – дремуче-зябкий холод. Да, тогда он был наивно молод. А теперь в ладонях уголёк, и безумный страх – а вдруг? Что дальше? Вспомнил, как у свежих пепелищ грелись в холода порой на марше. Уголёк… надежда на тепло. Как случилось, кто ему доверил? Он же, как и все, нёс миру зло. До седин в добро наивно верил. Осторожно, в пальцах немота, он из потаённого кармана вытащил письмо. Смешно и странно. Столько лет хранил его от глаз тех, кто были постоянно рядом. Не хотел, чтоб осквернили взглядом.
Вот и пригодилось на сейчас, не отправленное давней той письмо, с первыми наивными стихами. Как они в тот день, сплетясь руками, целовались в зеркале трюмо. А потом… Потом была война. Не его война, но он в ней умер. Не совсем. В ушах тревожный зуммер. И она. Незримая она, на груди письмом дарила веру, превращаясь в странный сон, в химеру… Дальше в памяти прореха, пелена. Уголком письма он осторожно прикоснулся к жизни уголька… Чья-то зябко-жёсткая рука, по лицу скользнув, закрыла веки. Он не знал, спасён ли мир навеки, или вместе с ним ушёл в века.
Двусмысленность в словах –
насущный хлеб поэта.
В них рядом смех и страх,
задумано и спето.
Читателю решать,
что видит он за словом.
О прошлом вспоминать,
мечтать о чём-то новом…
Талант лишь инструмент -
он требует настройки.
Пусть вдохновенья нет -
бери на сцене стойкой.
Вдохни в себя до дна,
расправь пошире плечи.
Есть в зале хоть одна,
кто рада этой встрече.
**
Замолкают поэты в сети.
О причинах мы с грустью гадаем.
Может скрылся за призрачным краем?
Может ищет к себе же пути?
Мы не виделись с ним никогда,
было пусто в его аватарке,
но почти в каждой строчке подарки
для себя находили всегда.
Виртуально знакомый поэт
был в общении ровен, спокоен.
Словно был кем-то мастерски скроен,
и с гарантией выпущен в свет.
А теперь его нет. Замолчал.
О причинах едва ли узнаем.
От чего же реально скучаем?
Отзовись, дорогой Виртуал!
В мире слепых зеркал
не увидишь ни лиц, ни глаз.
Даже звериный оскал –
это всё не про нас.
Здесь в зеркалах пустота,
кажется, души пусты.
Мир слепой за верстой верста…
И пусть мысли твои чисты,
что проку от них здесь,
в этом мире слепом?
Я помню, где-то здесь есть
мой в зазеркалье дом.
Слава богу – в нём нет зеркал.
Сторожат ставни в окнах стекло.
Кто-то мне однажды сказал:
- От зеркал всё на свете зло.
Я не знаю, был ли он прав,
или просто так, пошутил,
но себя в зеркалах не узнав,
я все зеркала разбил.
**
Хотел доехать молча, но не смог.
Таксист сумел меня разговорить.
И потянулась откровений нить,
разматывая памяти клубок.
А в том клубке – чего там только нет!
И прошлое, забытое давно.
И будущего странное кино…
И перечень разлук, потерь и бед.
Таксист молчал, а я всё говорил.
Казалось, кто-то тянет за язык.
Порой сорваться был готов на крик,
и не было остановиться сил.
Вот и аэропорт. Куда, зачем
от самого себя сейчас лечу?
Водителю, как будто бы врачу,
вдруг выплеснул нежданное совсем.
И стало стыдно, будто согрешил,
невольно предал самого себя…
Я расплатился. Он заговорил:
- Попробуй жить, о прошлом не скорбя.
Прости, приятель, я же не со зла,
но трудно рядом с кем-то быть ''молчком.''
И поперхнулся, словно в горле ком…
Я отмахнулся:
- Прошлые дела.
**
Снов нет, просто не сплю – бессонница.
Смотрю в темноту, глаза прикрыть – как-то лень.
Последнее время сны от меня сторонятся.
Скорей бы уже рассвет обозначил день.
Что он принесёт мне – гадать и смешно, и бессмысленно.
Всё знаю, на недалёкое время вперёд.
Словно два ведра висят на плечах коромысленно.
В одном надежда, другое - полно невзгод.
Я очень стараюсь пока удержать равновесие,
но с каждым шагом становится всё сложней.
То, что с невзгодами – тянет меня в поднебесие.
То, что с надеждою – с каждым днём тяжелей.
Но я, пока, всё ещё балансирую.
Как долго ещё смогу – не ко мне вопрос.
Поменяться, что ли с кем-то квартирою,
где сон в бессонницу не до конца перерос?
Она подошла бесшумно сзади, обхватила его руками, прижалась губами к плечу – дорогой ему ритуал. Постояли минуту-две – он молчал. Он любил такие моменты. Притворялся, будто не слышит её шагов. Но он слышал её шаги, когда даже не мог отыскать её взглядом. Каким-то своим внутренним слухом…. Он всегда ощущал её рядом и был счастлив этой игре, ставшей ещё азартней чем на заре их юности безудержной страсти… А проблемы, и всякие там напасти казались смешными теперь, по прошествии лет. Да, хватало тревог и бед. Но это жизнь, в которой мы просто живём. Столько лет по счастью вдвоём. Он разнял её руки, поцеловал. Оглянулся – плачет.
- Любимая, что это значит? Я сделал что-то не так?
- Дурак! Раньше мне не хватало рук тебя обнять. А теперь посмотри, даже осталось…
Он губами утёр её слёзы…
- Лапушка, это просто усталость. Всю нашу долгую жизнь, прошу – никогда не плачь.
- Ты уже забыл, что сказал тебе врач?
-Да помню, конечно. Просил отойти от дел. Ему легко говорить. Я же столько ещё не успел. А врачи, ты знаешь, всегда ''Ох'' да ''Ах''. Но я спокоен в их надёжных руках. И уж подавно в твоих, которых хватает на нас двоих.
И чтобы успокоить её, стать как-то смешнее, пошутил:
- Просто руки твои стали длиннее, в бесконечной твоей обо мне заботе. Кроме этого – ты весь день на работе. Так что это не я, а ты виновата,
что у тебя образовались излишки обхвата…
Но время идёт, ему надо спешить. И он спокойно, и даже как-то глухо, шепнул:
- Не тревожься, наем ещё брюхо. Я знаю, твои золотые руки, вопреки здравому смыслу и науке, из ничего умеют сотворить чудо. И любое, приготовленное, даже в спешке блюдо – вершина пирамиды кулинарии. Безусловно, вкусно готовят и другие. Но так как ты – никогда и никто. И еще, не сердись, прости. Дел по горло – вернусь после шести. По-другому я просто уже не умею. Без привычного круга дел – я зверею. И позволяю себе на тебя рычать. Но ты давно научилась меня понимать и принимать мой стариковский бубнёж, зная, мне всё всегда в нетерпёж, и я вечно спешу. Но каждую минуту, стараюсь вернуться к твоему уюту. В объятья твоих, таких длиннющих теперь уже рук…
Она рассмеялась:
- Я запуталась в паутине твоих сказок, паук. Я качаюсь ней, как в гамаке. Всегда спокойная, мыслями налегке…
- Пока родная.
-- Давай, ступай. А то будешь опять, как сумасшедший гнать свою машину, стараясь повсюду успеть. Я привыкла бояться и бесконечно терпеть. Осторожней, пожалуйста, не лихачь. Человека сто раз не надуть, как мяч. Обещаешь?
- Обещаю!
( Привычно вру.) Приятно гнать с ветерком по шоссе поутру. Да она и сама гоняет, ей ли не знать… Но она другое – жена и мать. Ей за всех волноваться и всё прощать.
Об этом просто шутить, но невозможно понять. И если моё расставание с ней объяснимо, правда с годами как-то страшней и страшней. Но не думать об этом – кто бы смог научить как. Начни разговор с ней об этом – тотчас:
- Сглазишь, дурак…
Он запахнул большое ему пальто.
- Ты, главное, ничего не бойся и верь.
И привычно добавил:
- Замкни за мной, пожалуйста, дверь.
Я был далеко-далеко… ближе, чем мог представить. Меня куда-то влекло. Крылья рук пытался расправить. Очень хотел, но не смог. Сжался всем телом в комок. Лежал неподвижно, словно скомканный лист бумаги. Казалось, был выпит до дна из фляги запас отваги. Было страшно? Странно, но нет. Хотите, верьте, не верьте – не было мыслей о смерти. Был уверен, я уже там. Дальше - в мыслях какой-то хлам. Ненужный ни мне, ни людям. Однажды мы всё забудем и помнится будет лишь то, что есть где-то конь в пальто, который свободен и весел. Уздечку на крюк повесил и гуляет себе по стерне прошлым летом отпевших полей… И не нужен ему ничей совет, ни доброе слово. Но врачи, что с них возьмёшь, что-то вкололи снова. И я вынужден сделать вдох. Плох? Да, наверное плох. Но они знают свою работу. Вот-вот я буду готов к полёту. И тогда я непременно взлечу. Улыбнусь, помашу рукою врачу. И, свободный от иллюзии страха, сделаю два-три дополнительных взмаха. Рукою-крылом достану звезду, которую тебе всю жизнь обещал. Но было как-то не до того. А сейчас уже нет ничего, чего бы я сделать не смог. И пусть путь и вправду далёк, но как же уютно в груди. А что позади, впереди – не важно, замкнётся круг. И я вернусь неожиданно, вдруг. С корзиною полной горячих звёзд. На вопрос, где был – ответ прост. Тут, рядышком, невысоко. Пил небесное молоко. А когда возвращался лунной тропинкой, подумал, не ходить же с пустой корзинкой! А звёзд там - больше чем ягод в моём детском лесу. Если кому-то не хватит, завтра ещё принесу.
Я уже и не помню, как её звали.. . Кажется, Валя... В телогрейке, в таких больших, смешных сапогах. Рядом я, в беспогонной ''парадке'', на груди значки, не медали. Откуда медали в моих временах? Армия в совсем недалёком прошлом. Институт начался, как и должно быть, с ''картопли.'' Целомудренная девушка, с нею беседы о пошлом не прокатят. Сижу, жую сопли.
Как-то незаметно отвык от таких девчат. Последние несколько лет встречались дамы постарше. Я, ещё совсем недавний солдат, потею, как новобранец на марше. Конечно же, мысли, как и всегда, о ''том.'' Воображение, чёрт его подери, будоражит. Вечер нас укрывает прохладным крылом. Молчу, терпеливо жду, что девчушка скажет.
- Завтра в клубе танцы. Пойдём?
- Пойдём.
Хоть я и знаю, с местными будет драка. Эх, лучше бы куда-нибудь к речке, вдвоём.
Но раз приглашают – не трусь, вояка! Ты же в недалёком прошлом почти герой. Вспомни, сколько всего бывало. Месяц в звёздною даль уплывал ладьёй… Нам в жизни для счастья надо так мало…
Я всё ещё во что-то верю,
пусть неумело, вкривь и вкось.
Привычно каждую потерю
шепчу себе – не задалось.
А впрочем, мне всегда хватало
в делах житейских неудач.
То зарабатываю мало,
то бестолку кручусь, хоть плачь.
А как мечталось, как мечталось!
Хотелось в океанах плыть.
Бубню себе:
– Какая малость,
эх, мне бы Ариадны нить,
и я бы отыскал удачу,
и Минотавра приручил.
Но жизнь подбросила мне клячу,
в седло забраться – где взять сил?
И я бреду сквозь жизнь понуро,
несу своих проблем суму…
Судьба - злодейка, пуля - дура.
Зачем жизнь прожил – не пойму!
**
Мой безусловный герой
в мире условных побед,
ответь, зачем тебе мой
в твою честь рифмованный бред?
Пуля в сердце, как пропуск в Рай.
Но вполне возможно и в Ад.
Жизнь – это передний край,
виноват ты, не виноват.
Повсюду бездушная смерть
покрывает нас всех крылом.
Это надо же было суметь
дом отцовский пустить на слом.
Победивших бессмысленна речь,
наступит других черёд,
рассуждать, как смогли отсечь,
мир, где общим шатром небосвод.
**
Выстроились клином журавли,
криком вывернули наизнанку душу.
Белокрылые живые корабли.
покидают сумрачную сушу,
Грусть моя светла, смотрю им вслед,
и шепчу:
- Мы доживём до встречи.
Пусть хранят вас небеса от бед,
от несущей птицам смерть картечи.
Пусть подальше лебединый бог
уводя вас от полей сражений,
невесомый с вас возьмёт оброк –
белый пух для флагов примирений.
Пусть не навсегда - на год, на день -
на минуту миру даст отсрочку.
Пусть исчезнет в небе смерти тень…
В распрях помоги поставить точку.
Сперва был даже рад - сосед мне показался адекватным. Привычно:
- Здравствуйте. Куда? Зачем? Я - Марк, А Вы?
- А я - Семён. Куда? Так, по делам. И ненадолго отдохнуть от домочадцев.
Немного помолчав, он начал разговор. О чём? Да сразу обо всём на свете. Жена, любовница, соседи, дети. Начальница свинья, коллеги - гады. И как ему везде всегда не рады. И как его давно никто понять не в силах. А те, кто мог, давно уже в могилах... Я слушал и молчал. Ведь он сперва мне показался чуть умнее. Но я ошибся. Это не беда. Мы все имеем право на ошибку. Особенно когда наш выбор невелик.
Беда в другом, что не с кем говорить! А он всё говорит и говорит. И нет свободных мест во всём вагоне. Я тамбур прокурил. Куда бежать? Его навязчивость и в космосе догонит. Уже и намекал, пытался спать. Куда там! Вот же повезло с соседом... А ведь сперва казалось, не дурак. Одет прилично, выбрит, а ботинки - начищены до блеска, хоть смотрись. И надо же – я влип как кур в ощип! И с проводницей говорил и так, и сяк...
Она и рада бы помочь, да полон весь состав таких же чудаков, которым в их местечках не сидится. Их тянет в мир большой, себя всем показать. О, чёрт! Всего две сигареты в пачке. И нет обычной для меня заначки. Куда бежать? Ещё три дня пути.
Пойти напиться, что ли? Нет, нельзя, два месяца уже, как я в завязке. Я притворился, что уснул, всхрапнул чуток. Не помогло!
Куда бежать???
Давайте дружить стихами,
созвучием строк в сердцах.
Придуманное не нами,
не мять, словно мусор в руках.
За каждым стихом - чьи-то мысли,
плюс авторских чувств мотив.
Если строчки где-то провисли,
подскажи, пока автор жив.
А если ушёл, ну что же –
останется всё, как есть.
Не надо к ушедшим быть строже –
это словно посмертная месть.
Не случилось сказать при жизни –
не рви его стих на куски.
Ушедшему в укоризне
ни горечи, ни тоски.
Давайте, пока мы живы
будем добрее к другим.
Они же не ради наживы –
мир видится им таким.
Тот же мир в нашей подаче –
поэзии таинство, суть.
Автор изнанку не прячет –
может любой заглянуть.
Возникла в стихах потребность –
не руби с плеча – графоман!!!
Интернета прими неизбежность –
публичность – наркотик, дурман.
И здесь бесполезны советы,
кто-то сам поймёт – не его.
Кто-то будет искать ответы
и есть шанс - не найдёт ничего.
Давайте же будем добрее –
нет созвучия – промолчи.
Как смолкают в предзимьи аллеи,
когда гомон уносят грачи.
2024.
*Кухонный стол, табуретки,
пустые стаканы, тарелки…
У Машки - весёлой соседки,
закончились посиделки.
Мы притаились в норах -
кто парами, кто в одиночку.
В наших заумных спорах
утро поставило точку.
Запах дешёвой "Примы"
рот форточки цедит в небо.
Мы к простоте терпимы -
хватает вина и хлеба.
Главное - это общение -
все мы живые люди.
Ну, и как дополнение,
упругие Машкины груди.
Беспечная и шальная -
не ими одними упруга...
Зайти бы на чашечку чая,
да не велит супруга.
- От чая - сплошные беды -
лучше пей дома какао.
Знаю я ваши беседы...
Так что, Машуня, чао.
А помнишь… я о какао,
у меня от него изжога...
Но стоит благоверная Клава
часовым на посту у порога.
2013.
*Прошу не искать совпадения. Все персонажи реально выдуманы.
**
Сюжет привычен и понятен –
он рисовал автопортрет.
Весь в розовых тонах, без пятен…
Он автор – почему бы нет?
Нос вырисовал чуть прямее,
в глазах глубоких мыслей тьма.
Кто запретит быть всех умнее?
Но только вот рука сама
привычное вершила дело –
сейчас он не творец – модель.
Вне всех пропорций вышло тело,
и взгляд, казалось, ищет цель.
Смеялось зеркало ехидно:
- Не нравишься себе такой?
Мне в отражении всё видно -
других высмеивать герой!
Напрасно мнишь себя гигантом.
Во мне ты злобный лилипут!
Да, ты обременён талантом,
но помни, зеркала всё врут.
В них видишь то, что греет душу,
всё остальное просто фон.
Запечатлей-ка лучше Ксюшу -
натуры в ней – на миллион!
Зря тратить на себя пастели* –
поверь, таланту не к лицу.
А Ксюша – сколько жизни в теле!
Вовек не исчерпать творцу!
*пастельные мелки/карандаши.
**
Билась грозы безумная птица
в окно, разбивая грудь.
От страха казалось дней вереница
вот-вот оборвёт свой путь.
Мне это не снилось, я её видел,
глядя в проём окна.
В душе тени тех, кого я обидел,
поднимались со дна.
Сердце кукожилось дрожью озноба,
а я всё смотрел и смотрел.
Этих ударов кровавая злоба
ранила тысячей стрел.
И лишь под утро, когда гроза
утихла и вспыхнул рассвет,
я смог, наконец, отвести глаза
от памятью ранящих лет.
2011.
На берег выброшен баркас,
шпангоутами зияет остов.
Необитаемым для нас
стал прежде многолюдный остров.
Роняют пальмы на пески
беззвучно спелые кокосы.
С тенями наперегонки
бежим к воде наги и босы.
Безлюден прежде шумный пляж,
прибой ласкает наши ноги.
Короткий отпускной мираж
рисуют легкой дымкой боги.
И в целом мире только мы,
и наше ласковое море.
Ни от тюрьмы, ни от сумы
не зарекусь с судьбой в раздоре.
Сегодня будет всё как есть -
и будут сны и мысли зыбки.
Судьба свою отсрочит месть
за совершённые ошибки…
На берег выброшен баркас,
шпангоутами зияет остов.
Необитаем, хоть на час,
стань наших снов прекрасный остров.
2012.
**
С небес на землю падал снег.
Мир становился чёрно-белым.
Твой взгляд из под прикрытых век
был удивлённым и несмелым.
Сердца звучали в унисон
и руки находили руки.
Негромко плача, саксофон
играл мелодию разлуки.
Такси скользило вдоль домов.
Скрипели свежим снегом шины.
И было ясно всё без слов.
Как в детстве, были мы невинны.
Ещё не кончилось вчера,
но словно вечность за плечами.
Вокзал. Любимая, пора.
Да будет наша память с нами.
2015.
**
У нашей любви, как у медали -
две стороны.
С одной - то, о чём однажды мечтали -
волшебные сны.
С другой - наши будни - обиды, тревоги,
кошмарны во сне.
Что же теперь мы имеем в итоге?
Портрет на стене.
Светлые лица без тени печали
взгляды нежны...
Жаль, у портрета, как у медали,
две стороны.
2013.
**
When the beautiful sunrise breaks the darkness,
And blindness of the night goes away,
The sun behind the horizon shows it’s brightness
You and I, we go together to another day.
The morning meadow touches our bare feet,
It is still wet with tears of dew.
We can hear how flowers and grass repeat:
“What is new? What in the world is new”.
But we don’t answer, we just laugh and run
To the horizon that seems to be so close,
We can see the increasing smile of the sun
And can feel how the wakened wind blows.
We are happy, ahead of us is whole day.
The meadow is under and the skies are above.
We are not running, we are flying on life’s freeway
With wings that we got from the morning and our love.
2009.
**
When you touch the string in somebody’s heart,
It amuses you with the sound of the beautiful tune.
This music starts a brand new chart
Of your life, like a night starts with a new moon.
And nothing else exists in the world, but this sound.
It turns you around, it makes you fly.
You don’t need to touch with your feet on the ground,
You don’t need to know where you’re going and why.
You are happy to hear the music of the heart.
It was somebody’s before, now it’s all yours.
And somehow you know, it is not very hard
To share this tune with somebody on the dance floor.
2009.
Мы с ним не говорили о делах.
Дела остались где-то в прошлом веке.
Всё тяжелее поднимались веки.
Всё больше было хрупкости в шагах.
Беседовали редко, чаще так,
сидели в парке молча на скамейке.
Нам ветер грустно плакал на жалейке
и шелестела в такт листва - тик-так.
Потом сосед мой вовсе замолчал,
как будто кончились слова в копилке.
Каким путём пойдёт он по тропинке?
Похоже, делал выбор у начал.
Налево - вечно грызть гранит науки.
Направо - дом, семья и детский шум.
Я был во власти бесполезных дум,
а солнце медленно с небес сползало в руки,
ладонями подставленными лету.
И я гадал, мы у конца разлуки,
или в пути к негаснущему свету.
**
Человек отлучился уже,
а я всё говорю, говорю...
Он там, на каком-то своём этаже,
в своём раю,
и едва ли слышит меня.
да и зачем?
Раньше нам не хватало дня
для избитых тем.
А теперь-то ему зачем?
Там, поди, собеседников тьма.
Нет, для рая тьма не звучит.
Не сомневаюсь,
там есть с кем говорить.
И, наверное, есть места,
где можно молчать.
Там, должно быть нет смысла
из пустого в порожнее лить.
И под сказанным там,
надеюсь, не ставят печать.
Зачем я гадаю? Если мне повезёт
и я окажусь с ним на одном этаже,
заметит ли он меня,
отправляясь в полёт?
Мне, кажется, он летать научился уже.
**
В тревожном беспокойном сне,
из отголосков поражений,
разбилось зеркало во мне
на сотни мелких отражений.
И каждое теперь живёт
своей судьбой в своём осколке.
Одно готовится в полёт,
Другое - книгой спит на полке.
Четвёртое висит грустя,
утратив третьего опору.
Похоже, в нём весь спящий я -
булыжник снов несущий в гору.
В своей бессмысленной тщете
осколков собираю пазл,
узором грозным на щите,
в который камнем не промазал.
**
Я ещё не взлетел, но уже угодил в звездопад.
Странное чувство, будто падаешь вверх, в пустоту.
И куда не кинь удивлённо-восторженный взгляд -
кажется, сейчас, наконец-то, встретишь мечту.
Я слегка огорчён, я не помню, о чём мечтал.
Помню только - мне очень хотелось взлететь.
Справа месяц ущербный, рассветом почти догорал.
И с него расплавом стекала за дальний лес медь.
В своём лесу медведю стало скучно.
Он лапы навострил в соседний лес.
К чужим местам возникший интерес
обосновал медведь вполне научно:
Мол, слышал от залётных медведе́й,
там - слаще мёд и дружелюбней пчёлы,
к тому же, получают новосёлы
жильё в углу медвежьем от властей.
Пришёл медведь – с удобствами берлога,
и сладок мёд, и лес вокруг дремуч.
И хоть снаружи мишка наш могуч ,
внутри, увы - брезгливый недотрога.
А тут напасть – чужие комары
кружат, жужжат несчётно у берлоги.
Медведь терпел недолго – '' сделал ноги''.
Уж больно местные упрямы и храбры.
Мораль проста:
Пусть где-то сладок мёд –
Незваного никто нигде не ждёт.
2019
В тёплых тонах заката
таится подвох.
За дневное тепло расплата -
солнца последний вдох.
А потом темнота до края -
дотянуться не хватит руки.
И плыву я, куда, не зная -
покорный бегу реки.
Иногда, сквозь прорехи мрака
звёзды блеснут на миг.
И снова - ни звука, ни знака...
И что жив - никаких улик.
**
И хотелось бы шутить, да не шутится.
Если шутится - то грустно, невпопад.
Эх, вернуться бы лет на пяток назад...
Оглянулся - за спиной распутица.
Расхотелось выходить из дома.
Возвращаться расхотелось, как-то так.
Ну, подумаешь - бессонница, пустяк.
Да ещё вдали раскаты грома...
Что копаться в сумрачном себе?
Всё равно не спишь - послушай книгу.
Кто-то же придумывал интригу
разбираясь в собственной судьбе.
Или в чьей-то, да не в этом суть.
Мысли, мысли вместо снов уютных,
в тех, в которых на авто попутных
мчал… Kуда? Не помню, смог уснуть.
**
- Ну, что, устал старик?
- Устал, сынок.
- Присядь, передохни в теньке чуток.
В извечном море дел - куда спешить?
- Но кто меж завтра и вчера натянет нить?
Кто свяжет прошлый разнобой в один пучок?
- Да ты старик, я погляжу, не старичок!
Ты видишь цель, ты знаешь путь.
Ты - жизнь, как есть.
Я проводить тебя чуть-чуть
сочту за честь.
- Пулемёт раскалился, а их всё ведут и ведут.
Сколько же их? На всех не хватит патронов.
Не знали они - исполнителей тоже ждёт суд.
И проклятье во веки веков миллионов.
Но это случится потом, а пока -
пулемёт всё строчил и подносили патроны.
И текла человеческой крови река,
унося убиенных молитвы проклятья и стоны.
У меня вопрос:
- А видел ли это Бог?
Или был занят в раю делами другими?
Если видел, то почему не помог?
Или Он тоже расстрелян был в Яме* с ними?
*Мемориал "Яма" в Минске. Посвящён жертвам Холокоста. Здесь 2 марта 1942 года нацистами было расстреляно около 5000 узников Минского гетто.
**
- Эта ночь пройдёт, спи сынок, -
шептала мать.
С улицы доносились стрельба и топот сапог.
Она уже знала, она не могла не знать,
это - последняя ночь - их покинул Бог.
Дверь открыта, нет смысла ломать - заходи.
Поздно, да и куда бежать с малышом.
Скорее бы, что ли... Нет ничего впереди,
да и времени нет думать о чём-то другом.
Как же спокойно он спит в её руках.
Его не разбудит смерть, они просто уйдут.
Даже странно, где терзавший недавно страх?
Бога нет, и значит, надежды нет на приют.
А если больше никто и нигде не ждёт -
пусть он крепко спит, не познавший потерям счёт.
**
Бог умер со мной и во мне.
И хотел бы верить, но как,
если живьём в огне
был умерщвлён барак.
Испытание веры огнём –
как выдержать, если вокруг,
сжигают людей живьём.
В их глазах безнадёжность, испуг.
Бог не смог бы такое стерпеть,
глядя на дым из печей.
Почему не обрушилась плеть
на головы палачей?
Тёплый ветер пепел людской
тучами носит в полях.
А, может быть, он живой,
ждёт участи в лагерях?
2024.
Из темноты твоих ночей
родился свет.
И мир, вчера ещё ничей
даёт обет,
теперь твоим навеки быть,
пока ты жив.
Натянутая жизни нить
родит мотив.
И будет он в тебе звучать
и день, и ночь.
И будет радоваться мать,
смеяться дочь.
И внук однажды подрастёт,
и скажет: "Дед,
теперь пришёл и мой черёд
лететь на свет."
И он, расправив крылья рук,
умчится вдаль.
Струны осиротевший звук
споёт печаль.
Но будешь ею счастлив ты,
найдя ответ,
зачем тогда из пустоты
родился свет.
**
Озеро морщится в утренней ряби.
Просыпаться, похоже, ой как неохота!
Ночи прошедшей небесные хляби
Спать не давали, но надо – работа!
И озеро моет сваи причала,
гладит песок ещё сонного пляжа,
лениво свой день начиная с начала,
всё веселее себя будоража.
Смотрит в бездонное небо лукаво,
волны ероша привычным движеньем.
Может быть здесь и есть переправа,
в мир, что глядит на нас отраженьем?
Слова и выражения на идиш записаны на слух со слов папы. Пояснений, надеюсь, не понадобится.
Разговор ученика ешивы с хозяйкой харчевни.
- Чтоб я так жил - какая
шейка,
какая царственная стать!
Скажите, Фейгел: "Вы еврейка?
Могу я Вас поцеловать?"
- Вы, Моня, больше чем шлемазл!
Не распускайте жирных рук!
Ваш дед ко мне под юбку лазал,
Вы, Моня, мне почти что внук.
- Ах, Фейгел, я горю, как примус,
Мои желанья выше крыш!
Ваш взгляд манит, как сладкий цимус,
Вы пахните гефилте фиш.
- Прошу, оставьте эти речи,
Вот Вам меню и карта вин.
Ваш папа гладил эти плечи.
Вы, Моня, мне почти что сын.
- Какие Ваши годы, Фейгел?
Причём здесь папенька и дед?
Я Вас хочу, как свежий бейгл
с копчённой рыбкой на обед.
- Мой бедный мальчик - жизнь прекрасна,
утри невольную соплю.
Зайди попозже, я согласна.
Ах, Моня, я тебя люблю!
2012
**
- Ах, Моня, что же с вами стало?
Я помню вас ещё шул-боем*.
Да вижу, вижу – помотало.
Непросто в мире жить изгоем
от наших мест родных далёко…
А помните, как славно жили?
Как всё закончилось до срока -
кто умер сам, кого убили…
Как разбросало нас по свету –
не соберёшь, хоть век рви жилы.
И некого призвать к ответу,
да и два шага до могилы.
А помните харчевню Фейгл?
Какие люди там бывали!
Мне бы сейчас от Фейгл бейгл –
и я забыл бы все печали.
- Жизнь – не волшебное колечко –
не повернёшь начать сначала.
Да, было славное местечко…
Как всё война переломала,
лишь ей одной присущим махом,
безжалостно, железной лапой,
пустила по миру нас прахом…
Живём кто где неспешной сапой.
*Шул-бой – ученик ешивы.
2024.
Он на страже морали –
с ним не шути!
Вот только едва ли
мне с ним по пути.
Почему? Это его мораль…
Границ очерчен железный круг.
И стало свою недотёпу жаль,
а спорить лень, да и недосуг.
И всё б ничего, если бы он
не вторгался в пределы моих границ.
Но он в правоте своей убеждён.
А по мне – у морали тысячи лиц.
Уверенность в том, что прав – застой.
Сомнения – медленный, но прогресс.
И пусть в сомненьях погряз мой герой –
мне он необходим… позарез.
Я могу с ним спорить на злобу дней.
Убеждать его – он лишь мой фантом.
Но его в целом мире нет мне родней.
Он мой проводник между злом и добром.
Он пронзительно плакал
над убитой семьёй.
Удивлялись соседи:
- А пацан-то - живой!
Как он в этом кошмаре
сумел уцелеть?
В сумрак утренней хмари
плач впивался, как плеть.
Кто-то зло матерился:
- Проклятая ночь...
И никто не решился
пригреть и помочь.
Кто он, этот ребёнок?
Остался ли жив?
... От мозгов до печёнок
сон мой жуткий правдив.
2016.
Мои безумные мечты
ты превратила в плоть живую.
Я самого себя ревную,
к покою прежней пустоты.
Мой мир был первозданно прост,
а простота не знает фальши...
Теперь гадаю - что же дальше?
Заливисто смеётся дрозд.
Или поёт? Кто разберёт,
мне всюду чудятся подвохи.
С навязчивостью выпивохи
пью губ твоих пьянящий мёд.
Хмелею и схожу с ума
от этой многогранной страсти.
С тобою жизнь - одни напасти.
Свобода без тебя - тюрьма.
Увяз в заумности своей...
К утру бессонница стихает.
В окне за шторою светает...
И снова, всё, как у людей.
2016
**
Их было много, если врать.
А если честно - только пять,
меня любивших просто так,
без всякой выгоды и врак.
Сначала - бабушки и мама.
Зеркал померкла амальгама.
Ушли. Их снова не обнять.
Не повернуть событий вспять.
Потом ещё жена и дочь...
Сомненья отметаю прочь!
Хотя... Чего уж там скрывать,
с женой седел за прядью прядь.
Недолгим получился счёт.
Пять женщин в жизни напролёт,
меня любили. Только пять...
Но как же хочется соврать!
2016.
**
Блохаст, опалены усы.
Я сам себе порой противен.
Быт запредельно примитивен...
Жизнь - неисправные часы.
Застыло время, отсчитав
положенное механизму.
(Усопшему не ставят клизму.
Усопший и без клизмы прав.)
Но я-то жив ещё пока,
и всё земное мне так близко,
и недоступно, как сосиска,
в руке садиста-мясника.
Проплешин зябкие следы
спасают - не гожусь на шапку,
и живодёр меня в охапку
не схватит... Это полбеды.
А настоящая беда -
вон - притаилась у окошка.
Почти котёнок, кошка-крошка...
Сегодня, кажется, среда...
Я звал её всю ночь вчера.
Я знаю, что она согласна.
Но как же жизнь моя опасна...
Уж кипяток льют из ведра!
2016.
И будет лить, как из ведра,
и будет пахнуть ночь сиренью…
Потом ты скажешь: ''Мне пора…''
В рассвет уйдёшь незримой тенью.
Замрёт мгновение в часах
осколком мимолётной встречи.
И будет ветер в проводах
рыдать совсем по-человечьи.
И будет беспробудность дел,
и мир, знакомый до зевоты
Слиянье чуждых душ и тел,
падения, потери, взлёты.
Кричащие безмолвно рты,
скрип половиц в чужой квартире…
И ощущенье пустоты
в огромном одиноком мире.
Я это знаю наизусть,
я этим сном давно болею.
Придуманная мною, грусть
сродни лихому суховею.
Но только вечер в небесах
зажжёт бесстрастно звёзды-свечи.
Мгновенье оживёт в часах
и я усну до новой встречи.
2011.
**
Не дотянуться друг до друга,
не разорвав кольцо сомнений.
Нет удивления, испуга,
наш мир – мир разных измерений.
Мы так близки и так похожи –
делами, мыслями, словами…
От мелочей до зябкой дрожи,
беспамятством и даже снами.
Мы смотрим пристально и строго,
в упор, как смотрит ствол нагана.
Вот-вот, ещё совсем немного,
и разорвётся амальгама.
Миры сольются в мир единый,
и зазеркалье отраженья
покажет в злобе беспричинной
лишь пустоту воображенья.
2011.
**
Я падаю лицом в траву,
вдыхаю терпкий запах лета.
То ли в бреду, то ль наяву,
блуждаю в поисках ответа,
как дважды пересечь рубеж,
что б снова возвратиться в детство.
Из мира рухнувших надежд,
из мира фальши и кокетства.
Я слышу, как звенит пчела
над распустившимся бутоном.
Трудолюбива и смела…
А я, в унынии зловонном,
всё строю башни из песка
на многолюдно - шумном пляже…
И от того моя тоска
становится с годами гаже.
2011.
**
Разгоню руками облака,
дождь подсохнет на щеках слезами.
Улыбнётся солнце свысока,
наблюдая за смешными нами.
А и вправду, разве не смешно,
выгнув небо радужной дугою,
наблюдать, как рвётся полотно
сотканное нами и судьбою.
Как задорно топчет детвора
отражения друг друга в луже.
Как мужик уходит со двора…
Ну и чёрт с ним, не было бы хуже.
2011.
Лето выдохлось, туманы
в серой зябкости своей,
прячут грустные изъяны
набежавших стылых дней.
В зеркалах закрытых окон
сединой блестит трава.
Я, как гусеница в кокон,
заверну себя в слова.
За смешными - спрячу скуку
непроглядных вечеров.
За беспечными – разлуку,
к ней давно уже готов.
За невнятными – сомненья,
за размытыми – печаль.
Осень – это сновиденья,
уплывающие вдаль.
Сонной мухой в паутине
трепыхнусь разок, другой,
и в янтарном желатине
по стволу стеку слезой.
Сквозь прозрачность амулета,
миллионы лет спустя,
Я опять увижу лето,
о прошедшем не грустя.
2012.
**
Когда твой день начнётся без меня -
не удивляйся, просто вышли сроки.
Скрывала мои слабости, пороки
дурацких шуточек словесная броня.
Зачем и от кого - мне не понять.
Но знаю точно - от тебя - подавно.
Жизнь не текла безоблачно и плавно,
мой друг, по случаю - жена и мать.
Бывало всякое - провалы в немоту,
шторма, в которых не было просвета.
Порой вопросы повисали без ответа,
порой летели эхом в пустоту.
Потом... потом, как водится - потом.
Дня не могли прожить мы друг без друга.
Вчерашних отношений злая вьюга
навечно, верилось, наш покидала дом.
…Так не бывает, если у двоих
есть неотъемлемое право слова,
которое любви первооснова
и у немых, и у совсем глухих.
И пусть порой мы прячемся в себе –
для тех, кто дорог нам - всегда открыты.
Нет побеждённых, мы ''по жизни'' квиты .
Не стыдно уступать в такой борьбе.
Когда твой день начнётся без меня –
не удивляйся – ничего не вечно.
Но было между нами человечно,
хоть и хватало вспышек и огня.
2024.
**
Не спорь с женой, не трать слова.
Жена всегда во всём права.
Нет смысла даже возражать.
а коль она ещё и мать
твоих детей – стань нем и глух,
и повторяй: ''согласен'' вслух.
Но лишь едва закату вслед
ночь в окна бросит чёрный цвет,
Шепни:
- Закончим канитель!
Давно расстелена постель…
И ты увидишь, как она
бывает иногда нежна.
2019.
**
Don’t waste your time on
useless fight
with wife, because she’s always right.
You don’t have a chance something to prove.
She always knows which string to move.
Don’t pay attention to what she says
and keep repeating: “Yes, dear, yes”,
or plug your ears, let her to scream
till night will paint windows dim.
Then ask her nicely:
- Not finished yet?
My love, it’s time to go to bed.
And you will see how sweet she is.
She’ll say:
- Forgive me, honey, please.
2010.
Ушла незаметно любовь…
Ушла и уже не помочь
тому, что никто не заметил.
День, как и прежде, светел.
Темна, как и прежде, ночь.
Чудом меньше – мала потеря -
много в мире других чудес.
Упала звезда с небес,
в забвенье и смерть, не веря.
Её невесомый след,
на полотне вселенной,
не станет другой заменой,
панацеей другим от бед.
Жизнь - вспышка, короткий миг.
Цветком увядает семя…
Эхом уносит время
к последнему первый крик.
2018.
**
Нет нашего "Мы",
есть "Она" и "Я".
Холода зимы -
во все края.
Не занёс ещё
снег наши следы.
Но звучат общо
голоса беды.
В море общих бед,
нашей не сыскать.
Будит день рассвет,
чтобы ночью стать.
Утекает ночь
темнотой в рассвет.
Тех, кто мог помочь
рядом больше нет.
2018.
**
В тебе не отыскать изъяна –
прекрасны каждый штрих и звук.
В непостоянстве постоянна…
Любовь к тебе – сплошная рана,
причина грусти и разлук.
Я ухожу и возвращаюсь,
не в силах навсегда уйти.
Тобой дышу и задыхаюсь,
и неприкаянностью маюсь
к тебе, иль от тебя, в пути.
Днём ты тепла, щедра на ласки.
В ночи - ты зябка и строга.
Меняешь вечно лица-маски…
То, разметав нарядов краски,
вдруг, обнажишься донага.
Осенний парк, в аллеях шорох
шагов с годами всё слышней…
Растёт воспоминаний ворох.
Листвы опавшей вспыхнет порох,
сгорая в осени моей…
2018.
**
Ты пахнешь любовью и морем.
Я вдыхаю твой аромат.
Мы лениво о будущем спорим,
не оглядываясь назад.
Что прошло - то прошло и не надо
ворошить ворох выцветших грёз.
Было всё у нас с первого взгляда.
А что было – не вспомнить. Склероз.
2018.
**
It is so easy to get
close, look at your eyes,
softly say:
- My love, without you I
am lost.
And smile without hiding the breath exhaust,
turn myself in your hands, like ties.
All doubts, that I’ve got when we were apart
are forgotten, I left them behind.
I forgot my tears, my shivering heart,
lonely evenings and empty mind.
I forgot what is useless, I just want to feel,
how your fingers are touching my chin.
You and I are all along, we left the world that is ill.
I am desperate to get out of my dress annoying skin.
And then naked get the feel, that you are real.
This is pure priceless love, not a sin.
2009.
Стихи к нему приходили обычно ночью.
Нет, не сказать, чтобы совсем во сне.
То ему виделось, он гуляет по междустрочью,
то босиком бежит по колючей стерне.
Он знал, к утру не вспомнит ночных видений,
но подняться и записать было ''в облом''.
Проку от тех бессонных ночных откровений?
И хоть знал, что будет терзаться весь день потом,
лежал неподвижно, не желая тревожить супругу –
она так уютно посапывала в ночи…
Мозг мысли взрывали, то бесшумно, подобно плугу,
то шумно, подобно полчищам саранчи.
Неумение вспомнить когда-то его огорчало,
но с годами, похоже, стало забавной игрой.
Под утро уснув, день, как жизнь, начинал он сначала.
А стишок… Да бог с ним. Завтра приснится другой.
2024.
У ювелира в руках ремесло -
перешло к нему от отца и деда.
Им и его детьми приросло,
и ещё… завистливым взглядом соседа.
Ювелир, чуть свет - уже на ногах,
раздувает огонь в закопчённом горне.
Золотая нить в золотых руках,
плетётся в узоры с годами проворней.
Золота мало - оно не для всех,
только для тех, кто побогаче.
Серебро попроще, но имеет успех...
Люди судачат:
- Колдун, не иначе!
Заработанный потом медный пятак,
превращает в два кольца обручальных.
Почти бесплатно, или "за так".
Вырезает внутри пару слов сакральных.
А люди, после его ворожбы,
жить не умели вовек друг без друга…
...обрамляя их судьбы - не ведал своей судьбы...
Погром. И сосед косою по горлу упруго...
2016.
Кот по имени ''Пират''
хулиган и демократ!
Он уверен, что продукты
дома делит бюрократ!
На его кошачий ум
я - буржуй и толстосум.
Значит мне необходимо
учинить ''шурум-бурум''!
Вот запрыгнул на диван
в знак протеста хулиган!
- Брысь!
Так он скандал устроил,
будто голоден и пьян!
А вчера, смотрю, Пират
в сторону отводит взгляд.
Так и есть – нагадил в тапки
медалист-аристократ.
Я в водовороте дел
и такое бы стерпел…
Да вовлёк хитрец супругу
в свой кошачий беспредел!
И теперь они вдвоём
знают что, кому, почём.
Словом – вотум недоверья…
Так вот, братцы и живём.
2019.
Смешно признаться, был и я счастливым обладателем старенького "Запорожца".
Между тобой и ржавым "Запорожцем"
любовь делил я честно - пополам.
Себя, не причисляя к многобожцам,
на вас двоих молился по утрам.
Ну, заводись же, заводись, родная!
Прошу тебя - не подведи, родной!
Мольбам моим, увы, не потакая,
вы дружно издевались надо мной.
Ты холодна была со мной в постели.
Он, жопорылый - даже холодней.
В него с трудом вмещались еле-еле
все восемь общих, кажется, детей.
И вот однажды ты ушла с другою.
Все восемь весело повесили носы.
И "запор" наш, чихнул, взревел трубою
и стал работать чётче, чем часы!
И даже печка, что вовек не грела,
раскочегарилась и дарит нам тепло.
Без твоего просторней стало тела...
Так, может быть, в тебе и было зло?
**
Красивая, должно быть иномарка,
заехала сегодня в мастерскую.
Был день рожденья мой, но я подарка
не ждал, и вдруг судьба мне шлёт такую…
Я, тихо ойкнув шаровой опорой,
втянул живот и сделал шаг навстречу.
Открыт не только сердцем – каждой порой.
Безгрешен, но готов… За всё отвечу!
Богиня! Выхлоп – аромат озона!
Случайность. Просто подспустила шина.
Заметь же под бронёй комбинезона –
механик, пусть и старый, но мужчина!
Я опытней всех молодых в округе!
Меняю бампера, чиню моторы!
Не веришь? Да спроси хоть у супруги!
Да хоть кого – какие разговоры!
Бесплатно поменяю батарею!
Согласен, не орёл уже, но сокол!
Дай шанс – я докажу, что всё умею!
Ну, приспусти тонированность стёкол!
...Вуаль стекла бесшумно вниз скользила.
За ней – битюг! Глаза – два острых жала.
- Эй, чё, уснул? Греби сюда, терпила.
Тут тёлка к вам на ''бэхе'' заезжала.
Так вот, у ней проблема с передком!
Не накосячь и будет всё пучком!
**
Осень в медвежьем углу.
Прекрасная осень. Медведицы шкура
на ощупь приятна... Медведица - дура.
Уснула. И летом была флегматична…
- Глянь! Лес обнажается так эротично!
Берёзки белеют нагими телами.
Ковёр жёлтых листьев у них под ногами.
Ель в юбках широких - ну, прямо ''купчиха''!
Серёжками шишек украшена лихо.
Клён - бабник лысеющий - всё ещё в силе.
А проку? О нём до весны все забыли.
Рябина разделась, не сняв украшений -
с озябшими птицами ждёт отношений.
(Уж лучше хоть с кем-то, чем в зиму одной...)
Медведь удручённо трясёт головой:
- С медведицей вечно всё ''не по уму"!
Знать лапу зимой мне сосать одному.
Сгорбленный старый еврей
печально играет на скрипке,
для безмолвно стоящих теней,
у настежь открытой калитки.
Половина печной трубы
и частично забор уцелели
под ударами страшной судьбы,
под напором свинцовой метели.
Сгорбленный старый еврей
Печально играет на скрипке.
0божжённые пальцы ветвей
дрожат, беззащитностью зыбки.
Не слышно звона птенцов
из разорённых гнёзд,
Его небо – мир мертвецов,
в жёлтых осколках звёзд.
Сгорбленный старый еврей
Печально играет на скрипке.
Нет ни жены, ни детей,
ни стонов, ни слёз, ни улыбки.
Нет ничего, пустота…
Что имел - забрала война.
Жизнь до предела проста –
чёрный хлеб, бутылка вина.
Сгорбленный старый еврей
Печально играет на скрипке.
Звуки музыки всё слышней,
пальцы по-прежнему гибки.
Сгорбленный старый еврей…
Вокруг никого, пустота.
Сгорбленный старый еврей…
А ему ещё нет и полста.
2011.
**
Your violin is more than a hundred years old.
The scratches on it like the wrinkles on your face.
The buttons on your coat used to be covered with gold.
Every morning I see you at the same time and place.
And now I am waiting, I want to hear you play.
The opened violin case is in front of you on the ground.
Probably, it will rain – the morning is gray.
Not too many people because of this are around.
You don’t need a lot, just for breakfast; a bottle of beer.
And may be a little bit more for the new “A” violin string.
The violin is your lover, your working gear.
Of your simple life – the most valuable thing.
You closed your sad eyes, you are playing now.
In your music I see snow, covering muddy grass.
The cold wind makes the naked tree bow –
it lost all of its pride since it lost its colorful dress.
Then your bow goes faster and I see the shining sun,
the blooming meadow, birds singing in the skies.
And I already know, when you will be done -
there will be some money in the case and some tears in eyes.
2009
У соседей за стеной,
что ни день – то выходной!
Словом, праздник без конца…
Я же мордою лица,
от таких ''весёлых'' дел
скажем мягко – одурел.
Не забыться, не уснуть –
пучит беспокойством грудь.
Ладно, только бы запой,
так ещё и мордобой!
Веселятся от души
Мальчиши – Кибальчиши,
пролетарии всех стран …
Развесёлый балаган!
Мы же чахнем здесь от скуки,
просятся в работу руки.
Я к жене:
- Пойду, уйму
у соседей кутерьму?
Но она, взглянув как сыч,
заявила:
- Старый хрыч,
разберутся без тебя –
он же бьёт её любя.
И ушла в досаде прочь…
Жаль, а я бы мог помочь.
2018.
**
Теоретически - здесь рыбы - тьма!
Вон, плещется в серебряных доспехах.
Как хочется поведать об успехах,
чтобы от зависти сосед сошёл с ума.
Нет, по-соседски, я его люблю...
пока мы о рыбалке не судачим.
Его невероятные удачи -
мне мина подлая в подбрюшье кораблю.
И не соврать, такая вот беда -
он весь подъезд снабжает свежей рыбой.
Я рядом с этакою в этом деле глыбой -
карасик тощий из замшелого пруда.
Уж я и на рыбалку с ним ходил,
одалживал за поллитровку снасти…
Всё не избыть свалившейся напасти.
Смотреть на это не хватает сил!
А тут он вдруг нежданно занемог.
Звонит:
- Эх, мне бы рыбки для ушицы...
Я в рыбный магазин быстрее птицы...
Скорее поправляйся, рыбий бог.
2021
**
Сосед сказал:
- Не размышляй!
Судьба вершится наугад.
Вон, третий наш стремился в рай,
а угодил, похоже, в ад.
С последним скомканным рублём
всегда поддерживал других…
Давай-ка тихо помянём
болезного в местах лихих.
- С чего ты взял, что он в аду?
Был набожен, хотя и пил.
- Рай воздаётся по труду,
а он трудиться не любил.
Глаза протрёт и в магазин,
взяв у жены дежурный рубль.
И вроде третий, но один…
Давай за наш надёжный дубль.
Пока мы живы – мы в раю.
А там – как знать. Когда бы знать…
Быть может в трудовом строю
мы будем вечность коротать.
2024.
Распахнулись дождём облака,
невидимый кукловод
пальцы напряг слегка -
шевелись, мой смешной народ!
Чуть заметные нити дождя
правят нами - танец смешон.
Кто-то снял дождевик с гвоздя.
Кто-то снял с головы капюшон.
Мужичонка с большим зонтом
мокнет рядом с дамой в платке.
У дамы футляр с альтом,
кавалер её - налегке.
Представленья последний акт.
Солнце сушит улыбкой сцену.
Непогода ушла? Не факт.
Славит гром вдалеке Мельпомену.
**
Всё сегодня не так, иначе
А вот, что не так - не пойму.
Дождь то ли идёт, то ли плачет.
Если плачет - то по кому?
Если идёт - то откуда?
Или куда и зачем?
Мыслей ненужных груда
Мало других проблем?
Проблем у всех выше крыши,
но вот поболтали с дождём
и стало уютней и тише
нам в этом мире вдвоём.
Выплакали печали.
Поболтали и разошлись.
Светлее кажутся дали -
дождь смыл с небосклона слизь.
Иду, огибая лужи.
Шепчу:
- До свиданья, дружок.
Спасибо, что не простужен,
за яркий закатный штришок.
За мимолётность встречи.
За то, что не видно слёз.
Пусть тёплый дождь нас лечит
от осенних ненастных гроз.
**
Дождь шёл и шёл, и всё не уходил.
Казалось, просто топчется на месте.
И не было ни мужества, ни сил
встать и уйти... Ты запекала в тесте
двух карасей - вчерашний мой улов.
Я и сегодня бы смотался на рыбалку...
Клён за окном на тысячу ладов
скрипел, и в сумрак уходил вразвалку.
Был ранний ужин в меру молчалив -
всё сказано за минувшие годы.
По счастью вечер был ужасно тороплив
в уютном царстве нашей несвободы.
**
Лето началось дождями,
Полей колючая стерня -
итог прошлоосенней стрижки,
подобен шрифту странной книжки,
в ней про тебя и про меня.
Про наш осенний марафон,
что с каждым годом всё короче…
И мы читаем между строчек
грядущих вёсен перезвон.
Вот-вот залысины полей
укроет шевелюрой зелень.
Луна, прорезав светом темень,
тропинкой пробежит по ней.
Дорожкой зыбкой в никуда –
в невидимое нам отсюда.
И снова мы поверим в чудо –
что нас не тронут холода.
Поверим, горизонт не сон -
он достижим, он где-то рядом.
Цветущим вечно райским садом,
нас окружит со всех сторон.
И мы с тобой рука в руке
пойдём дорогою цветущей,
к реке, прозрачностью текущей,
без тяжких мыслей налегке.
04/28/2024.
**
Городок в окружении ферм - только кажется полусонным.
Просто люди, живущие в нем, чуть свет – все в делах.
Их трудами мир наполняется светом зелёным.
Работа привычно спорится в крепких руках.
Жёлтый автобус развозит детей по школам.
У каждого в этом мире свой путь.
Не огорожен их мир частоколом.
Любой проезжающий может в него заглянуть.
Зайти поболтать. Спросить, если нужно, дорогу.
Тебя угостят здесь рассказом и свежей водой…
Если мир вокруг этого мира угоден Богу –
это заслуга мира, что перед тобой.
05/11/2024.
Бархатные пальцы камышей
трогают осоковые струны.
Музыка то тише, то слышней
к звёздам тянется тропинкой лунной.
На душе спокойно и светло.
Внешний мрак не проникает в душу,
если в ней не угнездилось зло,
войнами корёжащее сушу.
Кто я? Где я? Как сюда попал
в междумирья сказочную бездну?
Если вдруг откроется портал –
улыбнусь… И навсегда исчезну.
И никто не спросит там меня -
кто, зачем и по какому праву…
За полоской камышей стерня
стережёт в замирье переправу
07/05/2024.
Темнеют зеркала,
закат глядит в окно.
На краешке стола
забытое письмо.
Ни слова о былом,
ни жалоб, ни обид.
Наш опустевший дом
нас памятью роднит.
Хранит тепло огня
поблекший абажур.
Погасли краски дня,
осенний вечер хмур.
Запутался сквозняк
в плетенье паутин.
Просел дверной косяк
и комом каждый блин.
Остановили бег
настенные часы.
Вот-вот просыплют снег
небесные весы.
Уставший домовой
остался не у дел.
Я так спешил домой.
Я так спешил домой…
Да только не успел.
2012.
**
Даруй мгновение любви,
не обрекай меня на муки.
Надеждой сладкой отрави,
согрей моим дыханьем руки.
Я сам придумаю обман,
в невероятное поверю.
И буду нежно грызть капкан,
подобно раненому зверю.
Даруй мгновение любви –
мне больше ничего не надо.
Незримым жестом позови
к пруду у дремлющего сада.
Я часто вижу сад и пруд
сквозь сном дрожащие ресницы.
Там только о тебе поют
свободные в неволе птицы.
Даруй мгновение любви,
лиши рассудка и сознанья.
Прикосновеньем оживи
уснувшие воспоминанья.
Пусть притяжение земли
не разорвать, взмахнув руками.
И всё же мы с тобой смогли
парить над миром облаками.
2012.
**
Он приходил, нечасто, в месяц раз.
Она ждала, спокойно, без истерик.
И этот, с небольшим короткий час,
был для неё дороже ста Америк.
Она его встречала у дверей
и больше никуда не отпускала.
Час с небольшим он был навеки с ней –
для тех, кто любит этого немало.
Наполненный вином темнел хрусталь,
дрожали тени, оплывали свечи.
Смотрела ночь сквозь плотную вуаль
в окно, как он держал её за плечи.
Казалось, вышли сроки всех разлук,
и в целом мире не было теплее
его озябших, огрубевших рук,
касавшихся её лица и шеи.
Как мимолётна, призрачна любовь –
не удержать несбывшиеся грёзы.
Он уходил, шипами рвали в кровь
ей пальцы, им подаренные розы.
Она смотрела неотрывно вслед.
привыкшая, без жалоб и истерик.
И надувался парусом рассвет.
И звал его на поиски Америк.
2012.
**
Пока не рассвело - ещё есть время
остановить грядущую разлуку.
Судьба ещё не вдела ногу в стремя,
ещё поводья не натёрли руку.
Пока не вынут острый меч из ножен –
есть хрупкая надежда на спасенье.
Пока последний счёт не подытожен –
судьба даёт ещё одно мгновенье.
Но мы молчим, безумные в упрямстве,
и каждый в чём-то прав и чем-то грешен.
Прозрачный сад, в серебряном убранстве,
в своей незримой грусти безутешен.
Конь у крыльца дрожит и бьёт копытом –
как тяжело быть у судьбы в неволе.
А там, под небом, звёздами расшитом,
резвиться жеребёнок в чистом поле.
Пока не рассвело – у нас есть время
сказать "прощай" обидам и невзгодам.
В сухую землю брошенное семя
и то любовью прорастает всходом.
Судьба ещё не вдела ногу в стремя,
конь у крыльца дрожит и бьёт копытом.
Светлеет горизонт, ещё есть время
сказать о главном, ссорами размытом.
2012.
**
Ты всё ещё любишь меня?
Не надо, не отвечай
на бессмысленный мой вопрос.
Если вместе день ото дня,
если вместе пьём водку и чай –
значит каждый в другого врос.
Привычкой дышать в плечо,
пониманием мыслей без слов,
скукой в разлуке на час…
Если сердцам горячо,
когда слышим музыку снов,
звучащую в каждом из нас.
Ты всё ещё любишь меня?
Не надо, не отвечай,
даже если что-то не так.
Обиды свои гоня
улыбнись и скажи невзначай:
- Какой же ты, милый, дурак.
2012.
**
Закатных окон витражи
украсили фасады зданий.
В них, словно детства миражи,
горят цвета воспоминаний.
Плывут мгновения, года,
у каждого свой тон, оттенок.
И память, будто бы вода,
смывает грань окно-простенок.
Фасад - один большой экран.
Мелькают прожитые сцены.
На этой - маленький обман,
на этой - поздние измены.
Летящая в ночи звезда,
парящая над морем птица…
Исчезнувшие без следа
в тумане лет глаза и лица…
А мимо, глядя лишь вперёд,
размеренно и деловито,
привычно движется народ -
привычки преданная свита.
Нет времени взглянуть вокруг,
увидеть горизонт и выше,
Где солнца яркий полукруг
последним бликом нежит крыши.
Кто знает, может это знак -
тем, что имеешь – дорожи?
Темнеет, непроглядный мрак
смывает с окон витражи.
2012.
Представь, что нет воспоминаний -
есть только цель.
И ты избавлен от страданий -
ты - цитадель,
одетая в гранит шершавый
на рубежах.
Огнём своих орудий правый...
Грехи и страх -
для тех, кто помнит всё, что было,
любил, страдал.
Срывался в пропасти бескрыло,
искал причал
в морях несбыточных желаний,
теряя след.
Свобода от воспоминаний -
реальность? Бред?
Хочу ли сбросить груз былого,
забыть грехи?
Но как без опыта живого
писать стихи?
2024.
**
Из безнадёжности моих надежд -
не вырваться, не развести руками
туман непонимания. Словами
с души не сбросить облачение одежд.
Нельзя согреть, не прикоснувшись рук,
озябших, огрубевших от работы.
И тонны легковесных слов заботы -
не перевесят времени разлук.
Когда бы знать всё это наперёд -
могла бы жизнь сложиться по-другому.
Но привела меня дорога к дому,
в котором много лет никто не ждёт.
И то, что дверь в него не заперта -
увы, не может изменить итога.
Пенять ли на себя, или на бога -
но там давно уже живёт не та.
2024.
Под крышей высокого дома,
с циферблатом в чердачном окне,
жили два брата - два гнома,
каждый в своей шестерне.
Разговоры вели друг с другом,
в унисон звучали слова.
Бесконечное время кругом
утекало слышно едва.
Рядом с ними жила кукушка,
но она улетела давно.
Осталось гнездо-избушка,
распахнутое окно...
Иногда в молчанья пучины
погружались братья на век,
если спираль пружины
забывал завести человек.
Потом времена менялись,
начиная неспешный шаг.
И братья опять просыпались...
Я уверен, вы догадались -
братьев-гномов звали Тик-Так.
К худышке секундной стрелке
прикипели братьев сердца.
На циферблатной тарелке
казалось, нет цифрам конца...
Жаль, время капризная штука -
братьям не повезло.
Сменяются цифры без звука
на электронном табло…
Тишиною звучит разлука,
баюкая память светло.
2024.
Смешные башмаки и трость,
две струйки слёз из глаз.
Печальный клоун, вечный гость,
рыдает напоказ.
Прожектор выхватил лучом
его на миг из тьмы.
О чём он плачет? Обо всём.
О том же, что и мы.
Свою обыгрывая роль -
споткнулся и упал.
Вскочил, превозмогая боль -
хохочет гулко зал.
Аплодисменты, крики: "Бис!" -
как дочке объяснить -
его печальный бенефис
нам помогает жить.
Нам помогает не сойти
от ужаса с ума.
Зажав её ладонь в горсти,
шепчу: "Поймёт сама."
Прожектор выхватил лучом
его на миг из тьмы.
И слёзы по щекам ручьём.
Смешно. Он - это
мы.
2013.
**
Мой клоун, то смешной, то грустный…
Привычно рукоплещет зал.
Ты хрупок, словно лист капустный,
ты беспощадней, чем кинжал.
Тебе дано воображеньем
связать разорванную нить,
почти невидимым движеньем
напомнить и помочь забыть.
В тебе живут неразделимы
улыбка ''Да'' и слёзы ''Нет''.
Под вечной маской пантомимы
ты на арене в дни побед.
Когда же набухают дали
тяжёлым, грозовым свинцом ,
ты рядом с нами в дни печали,
открыт душою и лицом.
2014.
**
I am a clown. It is my time to go on the stage,
but I forgot all words I am supposed to say.
Maybe it happened because of my age,
but… ''the show must go on'' anyway.
So, I will go, I don’t have a choice,
even, if I will die on a stage.
One more time all of you will hear my voice.
I will show you old tricks, staying at the edge.
And later, all exhausted, I will see myself
in the mirror, with a face, white as snow.
I will put my wig on the “memory shelf”.
Today was my best and very last show.
2009.
Теряет чёткость линий силуэт
на ветхом полотне воспоминаний.
Так много было разочарований…
Остался недописанным портрет.
Теряют смысл красивые слова
и смелостью безумные поступки.
Любовь – хмельной настой в прекрасном кубке,
которым так кружилась голова.
Теряет память ненадёжный след
в тот день, где мы с тобой познали вечность.
Мы заплатили за свою беспечность
ценой не ставших нашей жизнью лет.
2011.
**
Из перевёрнутых зеркал,
стекая отраженьем в мир,
стараюсь избежать лекал
и отношений чёрных дыр.
Пытаясь отыскать свой путь,
я расплываюсь пустотой,
в тщете дыханием надуть
надежды парус над собой.
По улицам, в толпе теней,
спешу, не ведая куда.
В безликости летящих дней
страшусь исчезнуть без следа.
Боясь нечаянных потерь
и неожиданных побед,
Я робко закрываю дверь
В мир дарящий любовь и свет.
2011.
**
Я уходил и возвращался,
сжигал и наводил мосты.
И вот теперь мой мир ужался
до необъятной пустоты.
Её не потревожит смехом
любимый мною человек.
Она не отзовётся эхом
надежды, нынче и вовек.
Она тесна своим пространством,
непостижимостью страшна.
В ней ночь, с угрюмым постоянством,
полощет лишь обрывки сна.
В том сне, мы, как и прежде рядом,
ты тихо дышишь мне в висок…
Но вздрогнув, упираюсь взглядом,
в нависший небом потолок.
В душе царит опустошённость,
включаю прикроватный свет.
И… проклиная обречённость,
плыву в рассвет сквозь сумрак лет.
2011.
**
Я устал, я так бесконечно устал,
Я - пылинка Вселенной, ничтожен и мал.
Всё, что вижу – придуманный мною мираж,
но песчинка к песчинке - и стелется пляж,
у рождённой фантазией кромки воды,
из которой выходишь прекрасная ты.
Свежий ветер на пальмовых листьях повис,
облака обожанием тянутся вниз.
Очарованный юной твоей наготой,
я, как будто теплею остывшей душой.
В каплях влаги полощется солнечный свет…
Неужели и ты мой несбыточный бред?
2011.
Я не забыл, я помню наши встречи -
короткий, не свершившийся роман.
Мерцали над землёю звёзды-свечи,
над озером густел ночной туман.
Казалось, было всё ещё возможно,
мир сладких грёз лежал у наших ног.
Два тела опускались осторожно
причудливою тенью на песок.
Луна скользила в небе невесома,
послушна воле странного гребца.
И не было ни прошлого, ни дома…
Лишь миг - без продолженья и конца.
2013.
**
Наполненный любовью звук
дороже вычурных гармоний.
Чуть различимый сердца стук
в нём откровенней и бездонней.
Его не удержать в струне
разбуженной твоей любовью.
Он - сон, доверенный луне,
лучом скользящий к изголовью.
Наполненный любовью звук
подобен дремлющему саду,
прикосновенью нежных рук,
пролившемуся звездопаду.
Его не в силах утаить
глухая тьма меж дек скрипичных.
Струны трепещущая нить
стократ прочнее стен кирпичных.
Наполненный любовью звук
нам не даёт остыть сердцами.
Как птицы тянутся на юг,
так мы к друг другу голосами.
Наполненный любовью звук,
волной разбившись у причала,
Не завершает жизни круг,
но начинает бег сначала.
2013.
**
Всё могло быть чуть-чуть иначе,
или даже совсем не так.
Дождь осенний уныло плачет,
ветер дверью стучит в косяк.
И от этого гулкого стука
дом пустой ещё более пуст.
Завершает свой круг разлука,
поцелуем касаясь уст.
Неумело звучат молитвы,
оплывает слезой свеча.
Ранит глубже опасной бритвы
слово, брошенное сгоряча.
У обиды свои законы,
у разлуки свои пути.
Облетая листвою, клёны
тихо шепчут: ''Не жди, не жди…''
Я уверен, всё будет иначе,
даже если опять не так.
И пусть дождь бесконечно плачет -
месяц в небе зажжёт маяк.
Я по хрупкому лунному следу,
по серебряному лучу,
Доплыву, долечу, доеду…
Только ты не гаси свечу.
2013.
**
Льдинка тает на ладони,
исчезая без следа.
В золотых волос короне
ты прекрасна, как всегда.
От твоей улыбки вечер
озарился блеском звёзд.
Стих неугомонный ветер,
замерли деревья в рост.
Снег искрится под ногами
в тусклом свете фонарей.
Тени следуют за нами,
то короче, то длинней.
И такая в сердце нега
от того, что ты со мной,
что не важно сколько снега
нам отмерено зимой.
Льдинка тает на ладони,
исчезая, словно сон.
Льдинка тает на ладони…
Как же я в тебя влюблён!
2013.
**
Набегала волна на песок,
мой нечёткий смывая след.
Я бежал за тобой на восток,
я спешил за тобой в рассвет.
Горизонт, оживавший вдали
розоватой полоской дня,
был похож на картины Дали
из причудливых снов и огня.
Ветер ввысь уносил слова,
повторяя их вновь и вновь.
Из фантазий и волшебства
ночь соткала мою любовь.
Я коснулся твоих волос,
я тобою на век сражён…
Жаль, сорвавшийся вниз кокос
оборвал мой прекрасный сон.
2013.
Любимый мой, спокойно спи -
тебе верна твоя Далила.
Хотела бы - не изменила,
как зверь прикованный к цепи.
Безумцу разве что взбредёт
с тобою потягаться силой.
И значит быть тебе лишь милой -
обречена на век вперёд...
Пока ты цепь моей любви
сам не порвёшь, ища свободы.
Дождём прольются в землю годы,
как их в ладони не лови.
А дальше что? Кому нужна
прелестница времён минувших?
Кто разглядит в глазах потухших,
как трепетна душой она?
Нет! Нет! Не об измене речь!
Но женский век - лишь тень мгновенья.
Терзают страшные сомненья -
любовь предать, или сберечь?
Смогу ли жить, тебя предав?
Мозг разъедает ядом жалость...
Но обеспеченная старость...
Филистимлянин лжив, но прав...
2015.
В моём окне погашен свет,
гром вдалеке играет гаммы.
Дождинки первый робкий след
упёрся в срез оконной рамы.
Упругий ветер, странник крыш,
гнёт непокорные антенны.
И тени из уютных ниш
выходят на подмостки сцены.
Вот-вот раздастся дикий вой,
дрожат испуганные клёны.
Властитель туч над головой
дождём опустится на кроны.
И по асфальту побегут
потоки долгожданной влаги…
Белеет на столе лоскут
пером нетронутой бумаги.
Я написать хотел давно
о том, что помню наши встречи.
Но дождь уже стучит в окно
и память задувает свечи.
**
Пахнет грибами лес,
осень легла на кроны.
Медвежата набрали вес –
у природы свои законы.
Белка прячет в дупло орех,
покидают гнездовья птицы.
И разлуки невольный грех
мелкой дрожью упал на ресницы.
Мы пытаемся удержать
нам отпущенное судьбою.
Только осень, опять и опять,
метит кроны голов сединою.
Разрывает сплетение рук,
плачет ветром в прозрачности сада.
И манивший весною луг,
умывает сырая прохлада.
Нас листвою уносит вдаль,
нас бросает дождю под ноги.
И вот-вот укроет печаль
белым снегом пути-дороги.
Станет льдом озёрная гладь –
продолжением стылой суши…
И как жаль, что уже не связать
воедино тела и души.
**
Опять в ночи горит костёр,
и радость долгожданной встречи.
Хмельной, неспешный разговор,
мерцают в небе звёзды-свечи.
Луны прозрачная ладья
качает чьё-то сновиденье.
И только время нам судья,
и наказание - прощенье.
Нам будут прощены грехи,
невольно ставшие судьбою.
И станут музыкой стихи,
и станет музыка росою.
В костре сгоревшие дрова
подарят ощущенье крова
И будет хохотать сова,
смолкать и просыпаться снова.
И то ли память, то ли дым,
в ночи невидимой слезою,
вернут нас к тем, кто был любим,
кто стал забытою мечтою.
И будет согревать огонь
им вызванные к жизни тени,
когда, дыша в твою ладонь,
пред миром встану на колени.
2012.
Всю ночь слушал дождь за окном –
нам вместе сегодня не спится.
Гром гулко грохочет ведром …
Молнии яркая спица
проткнула на миг темноту,
и всё, будто не было вспышки.
Пытаюсь поймать на лету
бессмысленных мыслей мыслишки.
**
Улыбнётся город сонный
солнцу синевою луж.
Сединою убелённый
месяц, тьмы покорный муж,
растворится в дымке зыбкой,
завершая ритуал,
перевёрнутой улыбкой
где-то у конца начал.
Знает, солнца позолота
в небесах не навсегда.
У него своя работа –
звёзд выгуливать стада.
2024.
Струн далёких перезвон
сердцу не даёт покоя.
Окликает почтальон
не вернувшихся из боя.
И такая тишина –
слышно - кровь бежит по венам.
Убирает старшина
в сумку письма убиенным.
В этой сумке полевой –
сколько судеб – столько горя.
И живёт с самим собой
старшина о смерти споря.
Сколько молодых ребят,
им бы жить и жить на свете,
вдоль его пути лежат…
Кто за это всё ответит?
Сколько юных наповал...
Пуля – сволочь, хоть и дура.
Знает, что кому писал
лишь военная цензура.
И с пометкой: ''Адресат
в списках числится пропавшим'',
письма возвратят назад,
их однажды написавшим.
2015.
**
Оглохший в громе канонады,
ты не услышишь тишины.
Как на груди звенят награды,
не состоявшейся страны.
Как плачет сын тобой любимой,
зачатый ею и другим.
Мир стал невнятной пантомимой,
понятной мёртвым и глухим.
Оглохший в громе канонады,
ты не услышишь тишины.
Как шаг печатают парады,
и как смеются пацаны.
Как скрипнет ворот над колодцем,
к нему ты бегал босиком.
Как скособоченным уродцем
молчит знакомый с детства дом.
Оглохший в громе канонады,
ты не услышишь тишины.
Как выжившие буйно рады
к родным вернуться с той войны.
Как веселятся в парках дети,
как шелестит листвою сад...
Ты был за это всё в ответе,
убитый в первый день солдат.
2015
**
По хитросплетению улочек
бреду, сам себя встречая.
Здесь запах горячих булочек
мешается с запахом чая.
Здесь солнце блеснёт позументом
так редко - зевнёшь - не увидишь.
Здесь русская речь с акцентом
перемежается с идиш.
Здесь ветер бельё полощет
над головами шуршаще...
Здесь память безмолвно ропщет
в моём забытьи всё чаще.
Туманятся взгляды окон
нетронутым слоем пыли.
Седым стал упрямый локон,
а будто бы и не жили.
Справа от каждой двери
закрашенные мезузы.
Потери, потери, потери...
Слабеют с годами узы.
От прошлого нет прививки -
мы от него зависим.
Лишь память хранит обрывки
неотправленных нами писем.
2015.
**
Мальчик мой, я тебя никогда ни о чём не просил.
А сейчас умоляю, пожалуйста, не возражай.
Я верю, тебе, мой любимый, хватит отваги и сил
из ада, где мы оказались, шагнуть за край.
О нас не думай, мы с мамой, считай, мертвы.
Если Бог позволил эту войну – бога нет.
Веру в чудо забудь, выбрось из головы.
В жизни есть только солнце и звёзд желтоватый свет.
После жизни нет ничего, лишь глухая тьма.
Забудь обо всём во что верил, просто живи.
Не позволь себе от страха сойти с ума.
Жизнь и Смерть всегда замешаны на крови.
Убей любого, кто встанет вдруг на пути.
Ты не убьёшь – они убьют тебя.
Я врал тебе всю твою жизнь, сынок, прости,
что нужно жить в мире, подобных себе любя.
За нашим сараем под проволокой подкоп.
Он незаметен, о нём знаю только я.
Прошу, не хмурь, мой мальчик, упрямо лоб.
Ты теперь – всё! Вся наша семья.
Посчастливится выжить – значит, выжили мы.
А не случится, ну что ж, себя не вини.
Бога нет! За жизнью земной - лишь бездна тьмы.
Только пока мы живы, нам светят в ночи огни.
Ступай, не тяни! Скоро уже восход.
Только вперёд, не оглядывайся назад.
Кто обещает, после смерти есть жизнь – врёт!
Забудь сказки, будто есть где-то райский сад.
Ушёл. Вот и всё… Боже, позволь сказать:
- Он верит мне. На нём нет греха.
Спасибо, что дал мне силы сыну солгать.
Я знаю, любовь Твоя не слепа, не глуха.
Помоги понять, как же случилось так?
Неужели и в этом есть что-то от планов Твоих?
Помоги ему! Не дай кануть бесследно во мрак.
Не отвернись от него на путях лихих.
*Стихотворение было задумано много лет назад. Опубликованное конкурсное стихотворение ''Потерявшиеся в пустыне''. https://poezia.ru/works/182882 подтолкнуло вернуться к задумке, хотя и было это очень непросто. Спасибо, Екатерина!
Она улыбнулась мне кончиками ушей…
Так умеют улыбаться только собаки.
И сразу стало как будто светлей
в прошитом всеми ветрами бараке.
Ткнулась влажным носом в мою ладонь
и спросила:
- Ну что, замёрз, бродяга?
Стало жарко, в буржуйке ожил огонь -
со мной по-людски говорила дворняга.
Рыжину, от кончика хвоста до клыков,
оттеняло чёрное зазеркалье глаз.
В них светилась мудрость грядущих веков,
мудрость тех, кто ушёл задолго до нас.
Я ждал откровений, но она виляла хвостом
и тыкалась носом в ладонь опять и опять,
словно говоря:
-Я всё объясню потом,
а сейчас ещё рано, да и время ложиться спать.
2012.
**
Он её ощущал в других,
на неё совсем не похожих.
Он её находил в чужих,
он её узнавал в прохожих.
Он искал её много дней,
она снилась ему ночами.
Даже тени от фонарей
пахли её духами.
Старый парк без неё был пуст,
он искал в нём её аллею.
Каждый встречный розовый куст
был похож на посаженный ею.
Он себя представлял щенком,
он её умилял до слёз…
Найдёт ли потерянный дом
брошенный, взрослый пёс?
2013.
**
Осень раскачала рощу,
грубо обнажила кроны.
Я промозглый день чихвощу,
ветру отдаю поклоны.
До зимы всего два шага.
Изморозь полдня не тает.
Пёс бездомный, бедолага,
на ворон задорно лает.
Кров, потерянный однажды,
не вернуть ему обратно.
В лужах лёд, предвестник жажды...
Лето пережил - и ладно.
Нет на будущее планов.
Прежде жил в тепле и холе.
Жизнь, увы, полна изъянов,
неподвластных нашей воле.
Неразрывна цепь событий -
смерть хозяина, сиротство,
голод, череда открытий,
в их числе – людское скотство.
Всё в новинку, всё впервые,
потому и невдомёк,
что грядут морозы злые...
Взрослый - он совсем щенок.
2015.
**
What a day! What a beautiful day!
Nothing is wrong, everything is OK.
It’s not raining, don’t rush, I can wait.
I know, as usual, you will be late.
For many years I am used to this.
My smile will tell you – don’t worry, please!
Five hours ago you went to the store…
You left me waiting for you by the door.
I don’t mind, because everything is all right.
Just make sure you‘ll be back for me by midnight!
Please remember to buy me some food.
Or I’ll show you what is ‘’a cranky mood”.
One more time: “What a beautiful day!
It’s dog’s life always wait, do not run
away.”
2010
- Во избежаньи диабета,
или сосудистых проблем -
Вам, пациент, нужна диета.
На год, а лучше - насовсем!
И так, забудьте про мучное!
Мучное - вредно и полнит!
Продлить веселие земное -
мешают вес и целлюлит.
Не экономьте на продуктах -
полезное - всегда в цене!
Поменьше сладкого во фруктах!
Побольше кислого в вине.
К здоровью хлипкому с повинной
вернитесь, тонус возлюбя!
Поверьте, через год с полтиной,
Вы не узнаете себя!
- Да что Вы, доктор, в самом деле!
У лет прошедших на краю,
себя, в своём унылом теле,
я и сейчас не узнаю!
2015.
Утекает в небо нить,
гулко режет воздух душный.
Белокрылый змей воздушный
просит в небо отпустить.
Он похож на журавля -
он уже почти что птица.
Ему дома не сидится -
уменьшается земля.
У него хватает сил
и безудержной отваги.
Мне из реек и бумаги
змея папа смастерил.
Рвётся ввысь, неутомим.
Я его не отпускаю,
потому, что я летаю...
Я летаю вместе с ним.
Проплывают подо мной
в черепичных волнах крыши.
- Ну, давай же! Выше! Выше!
Мама машет вслед рукой.
Я кричу ей:
- Погоди!
Ты же видишь – мы летаем!
Мы, пока, ещё не знаем,
что там выше, впереди.
2013.
Натянулась упруго нить,
рвётся в небо воздушный змей.
Если время нельзя изменить -
отпусти его, не жалей.
Дай свободу своей мечте,
дай надежду моей любви.
В разлучившей нас зябкой тьме,
эхо мыслей моих лови.
Отыщи в небесах мой след,
назови в мою честь звезду.
Я ждала тебя тысячу лет.
Если надо, ещё подожду.
Только верь, я умею ждать.
Не сдавайся на полпути.
Крылья раня, взлетай опять.
Светом, звуком ко мне лети.
Я увижу тебя сквозь ночь,
и услышу сквозь гул ветров.
Сын родится у нас и дочь
в лучшем Мире из всех Миров.
Пусть они не узнают разлук –
нашей хватит на них сполна.
Пусть они не услышат вдруг
даже слово такое – Война.
2014.
Пальцы ласкают гриф,
звуки ласкают слух.
Музыка – это миф,
неуловимый дух
забытого утром сна,
сияния звёзд в ночи…
Музыка – это весна,
вернувшиеся грачи.
Пусть нет тепла в осколках дня,
пусть рядом - ни души,
она, врачуя и маня,
звучит в ночной тиши.
Тихая музыка – сад.
Громкая – буйство рек.
Для музыки нет преград,
ей тесен мир струн и дек.
Её не собрать в закрома,
не запереть на замок.
Она нас сводит с ума.
Уводит вдаль за порог.
Когда беспомощны слова,
когда огонь погас
У музыки свои права
на каждого из нас.
Сорванный ветром лист,
парит над землёй крылом.
Играй же! Играй, гитарист!
О будущем, о былом.
Пусть рукоплещет зал,
с тобой ощутив родство.
Ты музыкой всё сказал…
Не сказав ничего.
Когда беспомощны слова,
Когда огонь погас
У музыки свои права
На каждого из нас.
2014.
**
Ты замер, молча смотришь в зал.
До крови стёр о струны пальцы.
В руках гитара, ты устал -
вы с нею вечные скитальцы.
Не разлучаясь много лет,
вы породнились каждой нотой.
В дни поражений и побед
вы заняты своей работой.
То утешаете больных
и потерпевших пораженье.
То в победителях хмельных
вдруг пробуждаете сомненье.
Для каждого есть свой мотив
и тайный смысл в звучаньи струнном.
Людские души, как прилив,
всё выше в притяженьи лунном.
Глазам невидимая связь
соединила вечной нитью
небесный свет, земную грязь,
жизнь по законам и наитью.
Мы связаны одной судьбой
в пределах солнечной октавы.
А гитарист до боли свой,
для всех, кто правы и неправы.
2014.
Вчера ещё цветущий, сад
уже чарует взгляд плодами.
Не иссякает листопад,
кружащий шелестом над нами.
Ветвей причудливый узор,
на облачно-небесном фоне,
похож на очертанья гор,
склонивших головы в поклоне.
И словно не было весны,
оставшейся за гранью лета.
Нам были помыслы тесны
в том мире, полном грёз и света.
Пусть гнутся ветви до земли
под тяжестью плодов познанья.
Фантазий наших корабли
спешат к пределам мирозданья.
Плывут туда, где первый звук
ещё не обозначен нотой.
Где робкие движенья рук
не стали тяжкою работой.
Где месяц арфой золотой
изогнут струнами тугими.
Где мы не познаны собой…
И, уж тем более, другими.
2014.
Колокольчики капели -
дзинь, дзинь, дзинь.
Птицы с юга прилетели,
неба синь.
Скачет детвора по лужам –
брызги, смех.
Отпускает солнце стужам
зимний грех.
Сонный лес у горизонта
неуклюж.
Писем нет два года с фронта…
Жив ли муж?
Сердце птицей в клетке бьётся…
Дочке – пять.
Что ещё им остаётся,
как не ждать?
2015.
Не ускользай из памяти моей
удушливой безликостью забвенья.
Бессмысленную пустоту ночей
наполни до последнего мгновенья
теплом улыбки, светлой грустью глаз,
чуть различимой музыкой молитвы
к Всевышнему о несмышленых нас…
О сыновьях, сгоревших в пекле битвы,
проклятьями безжалостной войне,
кровавым палачам за смерть и муки…
- Не умирай забвением во мне –
Шепчу я бабушке, сквозь тридцать лет разлуки.
09/26/2011.
**
Поэт читал стихи о Холокосте,
а позади меня, в уютном зале,
две дамочки негромко щебетали,
одна – другой:
- Ах, надоело, бросьте,
и что мы за народ такой - евреи?
Ну, сколько можно? Всё одно и то же…
А у меня озноб бежал по коже –
нет от забвенья предков панацеи.
Что им мечты, исчезнувших навеки
в концлагерях или еврейских гетто?
Всё это было так давно и где-то…
Но видел я, как набухали веки
моей соседки справа злой слезою
не ею прожитой смертельной боли.
И волосы её, чернее смоли,
казалось, покрывались сединою.
06/18/2011.
**
Печальный старый еврей
чуть слышно играет на скрипке,
для близких безмолвных теней,
замерших у калитки.
Половина печной трубы
и частично забор уцелели
под ударами страшной судьбы,
под напором свинцовой метели.
Печальный старый еврей
чуть слышно играет на скрипке.
Нет ни жены, ни детей,
ни стонов, ни слёз, ни улыбки.
Нет ничего, пустота,
что имел - забрала война.
Жизнь до предела проста –
чёрный хлеб, бутылка вина.
Печальный старый еврей
чуть слышно играет на скрипке.
Но звуки слышней и слышней,
и пальцы по-прежнему гибки.
Печальный старый еврей…
Вокруг никого, пустота.
Печальный старый еврей…
А ему ещё нет и полста.
01/27/2011.
**
Он шёл по мосту в никуда.
Скрипел под ногами настил.
Тёрлась о сваи вода…
Господи, как он любил
этот проклявший его мир –
мир рухнувших в смерть надежд.
Полицая чёрный мундир,
(гнуснейшая из одежд),
оттенялась солнечным днём,
в спину дышал автомат,
готовый плюнуть огнём…
Его растерянный взгляд
нежил в последний раз
места, где его убьют.
Сколько осталось? Час?
Или, может быть, пять минут?
Неподвижно весит стрекоза-
крылья опёрлись на свет.
Вода в реке – как слеза,
он прожил здесь столько лет.
Знакомые облака -
похожи на стадо овец.
Здесь корнями ушли в века
и прадед, и дед, и отец.
Кукушки размеренный счёт
отмеряет другому года.
Остался последний пролёт
и он шагнёт в никуда.
Как свежи за рекой луга –
не ему в них косить траву.
Но будут стоять стога
и коровы мычать в хлеву.
Всё останется так, как есть –
запах хлеба, дым из печей…
Да падёт забвения месть
на головы палачей.
09/14/2011.
**
Я надышаться не могу
травы пьянящим ароматом.
На свежескошенном лугу,
уткнулся в пулю на бегу,
став неопознанным солдатом.
Я лишь один из тысяч тех,
кто распахнул земле объятья.
Убийство - неподъёмный грех.
Нас не разбудит детский смех,
здесь вместе и враги, и братья.
Здесь каждый обретёт покой
и каждому найдётся место.
Нас мёртвой окропит водой
и вдаль поманит за собой
одна, на грешных нас, невеста.
Ей всё равно, кто б ни был ты -
мы все равны перед судьбою.
Там, в царстве вечной темноты,
за горизонтами мечты,
смерть станет каждому женою.
Одной на всех, и нет верней
её, избравшей нас навеки.
Мы станем пищей для корней,
мир станет нами зеленей…
Как быстро тяжелеют веки.
08/30/2012.
**
Мы брели, который час подряд,
а вокруг, свежи и толстопузы,
зрели, словно утешая взгляд,
кровь земли вобравшие арбузы.
Конвоиры чавкали глумясь,
как зверьё клыками рвали мякоть.
И бросали нам под ноги, в грязь,
сочные куски. Хотелось плакать.
Мой сосед не выдержал, присел,
к лакомству протягивая руки…
Выстрел, словно плеть, коснулся тел,
обречённых временем на муки.
Он лежал, распластанный в грязи,
равнодушный к отболевшей боли.
Конвоир скомандовал: ''Грузи!''
И добавил: ''Ну, оглохли что ли?''
Мы его подняли над землёй,
бросили обмякшим кулем в кузов.
Всхлипывало эхо над бахчой
полосатых, как и мы, арбузов.
09/30/2012.
**
Вы не успели домечтать,
допеть, дожить.
Вы так хотели кем-то стать,
а вышло быть.
Быть недописанной строкой
письма жене.
Быть оборвавшейся судьбой
на той войне.
Быть поднимавшимися в рост
среди огня.
Быть отблеском погасших звёзд
внутри меня.
05/09/2012.
**
Лист кленовый, упавший шуршаньем под ноги,
я поднял и приладил булавкой к плащу.
Он мне станет надёжною картой в дороге -
по прожилкам на нём я к вам путь отыщу.
Он похож желтизною на Звёзды Давида
на одеждах евреев идущих к черте.
В нём на осень-разлучницу злая обида,
и надежда на чудо в безумной тщете.
Я иду сквозь толпу безразличных вниманий,
обречённый другими на смерть человек.
За плечами лишь груз накопившихся знаний,
и короткий, едва ли начавшийся век.
Я иду вместе с вами к последнему краю,
я сползаю в телами наполненный ров.
Я уже не живу, не люблю, не мечтаю.
Не шепчу неумело молитвенных слов.
Я ещё не остыл, став забвеньем и прахом,
но уже остываю в горячей крови.
И душа, воспарив над безумьем и страхом,
тихо шепчет далёкой любимой: ''Живи.''
Лист кленовый, упавший шуршаньем под ноги,
я поднял и булавкой приладил к плащу.
Он мне станет надёжною картой в дороге.
По прожилкам на нём я ваш след отыщу.
05/02/2014.
**
Он шёл по чужому знакомому городу
сквозь собачий заливистый лай,
Слова молитвы падали в бороду:
- Барух, Ата, Адонай.
Не возносились, а именно падали,
Адресат был суров и глух.
Непонятно откуда – из Рая, из Ада ли
вниз летел тополиный пух
06/14/2015.
**
Над пепелищем оседает дым,
трава вокруг пожухла от пожара.
Мир в одночасье стал, как лунь седым,
состарившись безумием кошмара.
Ещё вчера в нём ветер шелестел
прогретой за день яркою листвою.
И было столько неотложных дел,
что на века хватило бы с лихвою.
Вчера, такое страшное вчера…
Местечко наводнили люди-звери.
Вчера здесь щебетала детвора,
вчера не запирались на ночь двери.
Стал прошлым мир незапертых дверей…
Торчат полуразрушенные трубы
покрытых чёрной копотью печей,
потрескались иссушенные губы.
Глаза пусты – в них не осталось слёз,
душа мертва – в ней не осталось боли.
В июньский день декабрьский лёг мороз
горячим пеплом на ржаное поле.
Единственный оставшийся в живых
стоит над мёртвым миром изваяньем.
И плачет ветер в небесах слепых,
Уже много лет я знаком с одним человеком. Назову его мистер Х. Тихий, замкнутый человек. Он не любит, когда где-либо упоминается его имя. Однажды у нас зашёл разговор о Второй Мировой Войне. Оказалось, что его отец, как и мой, принимал участие в той войне. Естественно, со стороны союзников. Я предлагал мистеру Х. организовать встречу наших ветеранов. Как общаться, если один почти не говорит по-английски, а второй по-русски? Оказалось, есть универсальный способ общения у евреев, рождённых в начале – середине девятнадцатого века. Язык их родителей. Идиш. К сожалению, встречу организовать не удалось. Отец Мистера Х. умер в 2008-м году. Два солдата, воевавшие на одной стороне, но с разных сторон. Отец Мистера Х. был 1919-го года рождения. На момент начала войны, ему было двадцать два года. Он дружил с девушкой. Позже она и стала матерью мистера Х. В 1941-м отца призвали в армию на срок… до окончания войны. Всю войну будущие отец и мать мистера Х. переписывались, но заключить брак договорились только после окончания войны. Если отцу мистера Х. посчастливится уцелеть. Посчастливилось. Перед началом боевых действий Второго Фронта, часть, в которой служил отец, отправили в Англию. Когда это случилось, мистер Х. не знает, хотя задавал отцу вопросы о войне и ребёнком, и уже взрослым человеком. Отец не хотел вспоминать войну и рассказывать о том периоде своей жизни. В памяти мистера Х. сохранились отрывочные сведения, время от времени проскальзывавшие в беседах с отцом. Англия оставила у его отца неприятное впечатление. Почему – мистер Х. не знает. Думает, что отцу было тяжело понимать тамошний английский язык. Отец принимал участие в высадке десанта в Нормандии. День ''Д'' плюс, или ''Д'' плюс два. Т.е. на второй, или третий день, после высадки первого десанта. Мог ли он питаться согласно еврейской традиции во время войны? Нет. Что-то из еды, очевидно противоречащие традиции, обменивал на сигареты. Оставшимся он и питался, хотя оставшееся тоже было далеко не ''традиционно'' по еврейским законам. Но что-то же надо было есть. Это очень похоже на положение, в котором оказался мой папа, до войны питавшийся согласно той же еврейской традиции. Другой возможности выжить не было. Не важно, в какой армии служил солдат-еврей. В этом вопросе советская и американская армии были похожи. Мистер Х. помнит рассказ отца, о том, что тот ударил офицера и был под следствием. Никто из свидетелей происшествия, вызванных для дачи показаний, этого не подтвердил, хотя происшедшее видели многие. До суда дело не дошло. Вот такое фронтовое братство. В советской армии, как сказал мой папа, и до следствия дело бы не дошло. За что ударил? Офицер донимал солдата-еврея придирками. Офицер был антисемитом. А тут к антисемитизму ещё добавилась и власть над ''жертвой''. У людей, имеющих какую-то власть над другими людьми, иногда вырываются наружу садистские наклонности, таящиеся глубоко внутри, под вековыми отложениями цивилизации. В 1945-м, после окончания войны, отец мистера Х. был демобилизован и вернулся домой. Женился. У мистера Х. хранятся свадебные настенные механические часы родителей. Эти часы заводились в день свадьбы, и завода хватало ровно на год. Не забывайте заводить часы, и вы не забудете о важном для вас событии. Замечательная традиция.
- Привёз ли отец с войны трофеи? Что-нибудь ценное?
- Ценное – нет. Только сувениры. Немецкий поясной нож. Много немецких медалей. Пряжку от ремня лётчика. Только сувениры. Можно было брать и везти домой, что угодно, но не было смысла. В Америке всё было.
Тоже разница между армиями и странами. Существенная.
- Имел ли отец какие-либо привилегии после войны в повседневной жизни, как ветеран войны?
- Да, он мог обращаться в ветеранские госпиталя. Но они находились далеко от дома, и отец покупал медицинскую страховку.
Отец часто говорил мистеру Х., что ему от Америки, в случае смерти, положены три вещи. Бесплатная могила на воинском кладбище. Где? Это уже как получится. Как решит администрация воинских кладбищ. Воинский салют. Двадцать один залп. И Американский флаг. Возьмёшь только флаг. Что мистер Х. и сделал, предъявив организаторам похорон документы отца. Я присутствовал на похоронах отца мистера Х. и видел, как ему вручили сложенный треугольником флаг. Вот такая история. Два солдата одной войны.
2014.
**
Встреча с американским ветераном Второй мировой.
Из разговора с коллегой мистером М.:
- Давно знаю, тебя интересует история второй мировой войны.
А почему бы тебе не поговорить с Майком? Он тоже воевал в Европе. К тому же он журналист. Кажется, делал какие-то записи.
- Майк воевал? Вот уж не подумал бы.
- Да. Он рассказывал мне, что пошёл в армию добровольно. Вполне вероятно, из-за маленького роста он вообще не подлежал призыву…
Я довольно часто встречаю Майка последние двадцать два года. Он и его сестра Джей несколько раз в неделю заходили в автомастерскую, где я работаю. Иногда пригоняли свою Хонду для ремонта. Они ремонтировали свою машину только в нашей мастерской. Гораздо чаще они заходили просто так, без всякой причины. Перекинуться парой слов. Спросить как дела. Просто сказать: ''Привет.'' Жили они неподалёку от мастерской. В основном говорила Джей. Майк обычно стоял рядом, или немного в стороне. Он был не очень-то многословен. На шее у него, почти всегда, висел фотоаппарат. Однажды он принёс мне фотографию, на которой я занят ремонтом автомобиля. Они мне показались при первой встрече очень старенькими, но необычайно подвижными. Годы шли, а они совсем не менялись. Пока у Джей не случился инсульт. Она не могла больше ходить сама, но так же часто заезжала в мастерскую с Майком. Из водителя она стала пассажиром. Я подходил, здоровался. Справлялся о её здоровье. Она никогда не жаловалась. Интересовалась тем, что происходит у меня в семье. Года три или четыре назад её не стало. Майк остался один. Но он по-прежнему остаётся активным человеком. Бассейн, поездки за продуктами. Всё, что необходимо делать человеку, чтобы поддерживать привычный образ жизни. Правда, машину он стал водить менее аккуратно. Часто отбивает на ней зеркала, царапает. И сцепление на его машине сгорает каждый год, а то и два раза в год. Но поменять свою Хонду с ручным управлением, на машину с автоматической трансмиссией он не соглашается. То ли привык к ручной коробке передач, то ли не хочет расставаться с машиной, как с памятью о сестре. Не знаю. Это не важно. Важно человек в девяносто три года продолжает жить полноценной активной жизнью. Узнав, что Майк воевал, я попросил мистера М. организовать мне с ним встречу. Я мог бы и сам постучать в его дверь. Знаю, где он живёт. Десятки раз подвозил его домой, или забирал из дома. Но мне показалось, что будет уместней, если встречу организует Мистер М.. Он и его семья, последние годы взяли шефство над Майком. Мистер М. договорился о встрече, но я был вынужден по семейным делам уехать в Нью-Йорк. Потом ещё раз. Потом не получалось у мистера М…. Наконец, в преддверии дня подписания Германией капитуляции союзникам 8-го Мая 1945-го года всё совпало. И вот мистер М., его супруга и я в гостях Майка. Правильнее сказать, у Майкла Нейгофа. Michael (Abracham) Neigoff. При рождении ему было дано имя Абрахам. Но родители решили называть Майком. Он и в школу пошёл под этим именем. Так, по его словам, меньше донимали дразнилками. Оказывается, это проблема существовала не только в Советском Союзе. Я спрашиваю, для порядка, как к нему обращаться. Он машет рукою:
- Как всегда, Майк.
Спрашиваю разрешения делать звуковые и видео записи. Он снова машет рукой:
- Всё что тебе покажется уместным и полезным.'' Аппаратура настроена, Майк устроился поудобней. Мы тоже. Я уже знаю от моих спутников, что Майк ждал нашей встречи, достал и просмотрел свои старые записи. Журналист из меня никакой, зато любопытства - выше крыши. Я понимаю, что человеку много лет. Насколько у него хватит сил выслушивать мои вопросы и отвечать на них? Очень боюсь допустить какую-нибудь нетактичность.
- Майк, когда ты по-настоящему понял, что война пришла в Америку?
- Америка находилась достаточно обособленно от остального мира. Многим казалось, что происходящее в Европе нас не касается. Но когда случился Пёрл Харбор, мы поняли, что война касается и нас. Она гораздо ближе, чем мы думали. Произошёл какой-то всплеск патриотизма. Многие из моего колледжа шли добровольцами в армию. И студенты и преподаватели.
- Майк, когда и как ты попал в армию, и сколько тебе было лет?
- Это был 1942-й год. Мне был 21-н год. Я закончил три курса колледжа. Учился на журналиста. Несмотря на мой, совсем небольшой, рост, меня могли призвать в армию. Спросил кого-то, когда это может произойти. Ответили, что вероятнее всего в сентябре. От кого-то из знакомых узнал, что в воинской части, в форте Шеридан возле Чикаго, освободилось место оператора пишущей машинки. Надо было печатать отчёты и приказы для транспортной компании. Да мало ли чего ещё. Решил, что так будет спокойней, чем меня позже, возможно, заберут в пехоту или ещё куда-нибудь. Написал рапорт и получил эту должность. Выдали армейскую форму, прошёл обычную для новобранца подготовку, и приступил к своим новым обязанностям. Эта работа, впрочем, не спасла меня впоследствии от участия в боевых действиях в Европе.
- Принимал ли ты участие в высадке десанта в Нормандии?
- Нет. Я прибыл в Марсель позже.
- Из Америки или из Англии?
- Я не был в Англии. Транспортным кораблём, который раньше принадлежал Южной Африке, я из Америки прибыл в Марсель. Переход через океан происходил под прикрытием кораблей конвоя. Сколько дней – не помню.
- Как вас встречало местное население?
- Прекрасно. Как героев. Франция долго была оккупирована немцами, и нас встречали как освободителей.
- Встречал ли русских солдат?
- Нет, это было другое направление.
- Что знал о войне в России?
- Знал из газет и новостей, что между Гитлером и Сталиным существовал договор о ненападении. Когда началась война, Сталин как будто исчез, а затем проснулся. Знал о поставках по ленд-лизу. Знаю о человеческих потерях со стороны Советского Союза. Около 40-ка миллионов. Со стороны Америки, кажется, 350-т тысяч. Несопоставимо. У Советского Союза, похоже, были беспредельные людские ресурсы.
- Кем ты был во время боевых действий?
- Стрелком. У меня была полуавтоматическая винтовка М1. Со штыком. Нас обучали штыковому бою. В подразделении, в котором я служил, были разные службы. Мне сложно сравнить систему нашей организации с вашей, но думаю, что так же как и у нас, в Советской Армии каждый занимался своим делом. Я был стрелком.
- Убил ли ты кого-нибудь?
- Не знаю. Я стрелял. Возможно.
- Был ли ранен?
- Нет. Бог миловал. Ни одной царапины. Даже, когда рядом разорвался то ли снаряд, то ли бомба, и лейтенант, с которым мы вместе выходили из дверей здания, был разорван чуть ли ни на куски, я остался невредим.
- Может быть, так произошло из-за твоего небольшого роста?
- Не думаю. Так же мог уцелеть и человек твоих размеров. Просто повезло.
- Видел ли концентрационные лагеря? Встречал ли узников этих лагерей?
- Видел на марше лагерь для военнопленных. Они были за проволокой и кричали нам, что бы мы дали им оружие. Они обращались к нам на английском языке. Исходя из этого, я делаю вывод, что это были американские и английские военнопленные. Оружие, конечно, никто из нас им не давал. Однажды встретил у хозяйки, где квартировал, человека, который сказал, что он еврей. Было странно, как он уцелел. Должно быть хозяйка, у которой он работал, спасла его. Я не сказал ему о том, что я тоже еврей. Почему? Много лет не могу сам себе ответить на этот вопрос. Тогда это даже не пришло в голову. Не знаю даже почему. Потом стал думать, что же всё-таки удержало меня от откровений. То, что мне было всё равно, кто он? Или опасение, как он это воспримет? А так – американец, и американец.
- Как относились к пленным немцам?
- Насколько позволяла ситуация, по-человечески. Но если на марше радом оказывалась колона пленных, идущих в том же направлении, то мы пользовались случаем и нагружали их оборудованием и тяжестями, которые должны были нести сами.
- Имел ли ещё какие-то контакты с пленными? Что запомнилось?
- Однажды мой лейтенант, сопровождающий пленного немца, подвёл его ко мне и приказал:
- Забирай!
- Что мне с ним делать?
- Что хочешь. Не знаешь, что с ним делать, отведи в сторону и расстреляй.
Я был поражён его ответом. Как это взять и расстрелять?
- И что ты сделал со ''своим'' пленным?
- Подсунул его, сославшись на лейтенанта, кому-то другому. Что с ним стало дальше, я не знаю. Надеюсь тот, другой, довёл пленного до места, где их собирали. Просто так убить человека, даже если он враг…
- Как вас кормили?
- О кошерной еде не было и речи. Были консервы с мясными и жидкими продуктами. Были и сухие продукты. Галеты. Это на марше. На привалах готовили повара.
- Когда и как узнал о подписании договора о капитуляции?
- Кажется, мы были на марше. Услышали по радио, или кто-то сказал, что слышал по радио.
- Какое было впечатление от этой новости?
- Радость. Облегчение. Надежда вскоре вернуться домой. Во время войны мы не имели определённого срока службы. Служить должны были до окончания войны, плюс шесть месяцев. Пока мы находились в Америке, до начала боевых действий союзников в Европе, казалось, начальство не знало, что с нами делать. Занимались повседневными делами. Тренировались в стрельбе. В других упражнениях. Теперь же всем хотелось вернуться домой. Живыми. И появилась реальная надежда на такое возвращение в обозримом будущем.
- Был ли ты награждён?
- Да. Обычной медалью за участие в боевых действиях. Такие награды получили все, кто был участником тех событий. Где эта медаль теперь – я даже не вспомню. Возможно, была ещё какая-то награда, но я не помню. Других солдат награждали и другими наградами. Я печатал списки представляемых к награждению, поэтому знаю, что многих награждали.
- Привёз ли какие-либо трофеи с войны.
- Привёз пистолет, который отобрал у сдавшегося в плен немца. Бросил в вещмешок и забыл о нём. Так он и болтался в мешке. Никто ничего не проверял. Бери и вези домой, что хочешь. Когда, позже, решил зарегистрировать трофей и пришёл в офис, занимающийся регистрацией оружия, служащий замахал руками. Мол, уходи. Я не знаю, что делать с твоим пистолетом.
- Сколько служил после подписания Германией капитуляции и где? Был ли в Берлине?
- Был во Франции, Германии, Италии и Австрии. В австрийских и итальянских Альпах. В Берлине не довелось. В июне 1945-го года нас отправили домой. Находился в разных местах. В том числе снова в форте ''Шеридан'', недалеко от Чикаго. Ожидались боевые действия в Японии. Начальство снова не знало, что с нами делать. Нам предоставляли отпуска. Можно было куда-то сходить. Съездить. Когда в августе 1945-го года на Японию сбросили атомные бомбы, Япония капитулировала. Это стало облегчением для всех. Никто не хотел снова подвергать свою жизнь опасности. Я продолжал служить до конца года. В декабре или январе меня уволили из армии.
- Майк, мистер М. рассказывал, что помнит из бесед с тобой, о какой-то психологической реабилитации солдат, вернувшихся из Европы. Что ты можешь рассказать об этом?
- Я не помню, о чём мы говорили с М., но никакой специальной программы реабилитации не помню. ''Они'' были счастливы избавиться от заботы о нас. Мы, в свою очередь, были счастливы избавиться от их заботы. Расставались со службой без сожаления. Я, чтобы занять себя, засел за воспоминания о том, что со мной было. Это и была моя реабилитация. Я тебе уже предлагал взять мои записки домой и прочитать, если тебя это интересует.
- Спасибо, Майк, за предложение, но мне страшно прикасаться к почти истлевшим листкам твоих воспоминаний. Я знаю, что мистер М. сделал копии с них. Он обещал распечатать для меня. Конечно, с твоего разрешения.
- Делайте, как считаете правильным. Боишься брать оригинал, возьми копию.
- Ещё раз спасибо, Майк. Я считаю, что такие свидетельства истории не должны покидать дом хозяина, без острой на то нужды.
Получил ли ты какие-то льготы от государства, как участник боевых событий?
- Государство оплатило четвёртый год моего обучения в колледже.
Следующий вопрос задала супруга мистера М.:
- Как ты себя ощущал, будучи евреем, на той войне?
- Старался, чтобы обо мне пореже вспоминали. Так же, как и в гражданской жизни. К евреям относились по-разному. Часто недружелюбно. Чем меньше о тебе вспоминали, тем спокойнее была жизнь.
Снова с вопросами к Майку обращаюсь я:
- Служили ли с вами чернокожие солдаты?
- Да. Но они находились отдельно от нас. В нашей части они занимались хозяйственными работами и жили отдельно. Были, наверное, и боевые подразделения, но не у нас. Позже, кажется при Трумэне, чёрные и белые стали служить вместе. А когда я служил, это было недопустимо. Сегрегация.
- Как твоя семья оказалась в Чикаго?
- Отец уехал из Белорусского города Гродно в 1901-м году. Он опасался, что его могут забрать в армию на двадцать пять лет. Перейти границу в то время не представляло труда. За совсем небольшую взятку пограничники разрешали переходить границу. Мать ещё раньше, ребёнком, вместе с семьёй перебралась в Америку. Осели в Чикаго. Никакой еврейской жизни здесь не было.
Мистер М. вмешался в наш разговор, и сказал Майку, что мой отец работал вместе с Ли Харви Освальдом. После этого ещё какое-то время я развлекал Майка рассказом о том периоде жизни предполагаемого убийцы президента Кеннеди. Настало время прощаться.
- Майк, спасибо за беседу. Попробую организовать сегодняшние записи. Могу ли я обратиться к тебе ещё раз, если у меня возникнут вопросы?
- Пожалуйста. В любое время. Кстати, на этой фотографии я во время войны.
- Можно я сделаю снимок с этой фотографии?
- Пожалуйста.
Я сделал снимок с военной фотографии Майка. Потом мистер М. сфотографировал на мой телефон нас с Майком вместе. На память. Убрали на место стулья, которые принесли с кухни и распрощались. Майк закрыл за нами дверь.
На душе было тепло, от встречи с этим, небольшим, хрупким человеком. В нём не было ничего героического. Трудно было представить, что он был участником тех далёких, кровавых событий. Столько лет мы находились рядом, а вот чуть-чуть ближе узнать его мне довелось только сейчас. Сколько же мы упускаем интересного и важного в нашей жизни, оставаясь нелюбопытными к людям, живущим с нами рядом. К событиям, к которым эти люди имели отношение. А время неумолимо – тик-так, тик-так…
05/07/2014.
Сколько слов было сказано в рифму и без.
Сколько мыслей уложено в строчки и точки…
Ягод терпкою горечью стали цветочки.
Мрачно-серой гримасой улыбка небес.
Жизнь течёт, всё меняется, как ни крути.
Есть отпущенный срок в достижении цели.
Нет пределов тому, что однажды хотели.
Не всегда свет надежды маячит в пути.
Очень часто наощупь бредём в темноте,
спотыкаясь о камни, сбиваясь с дороги.
У забитых дверей обиваем пороги…
Вечно ищем изъяны в чужой красоте.
Объясняем другим, не умея понять,
что таится в себе беспробудного, злого.
В терриконах остывших словоблудья пустого,
тщимся искорку правды живой отыскать.
Она заведует в Раю отделом памяти.
Работает за совесть, не за страх!
Вот этого сотрём, без всякой жалости.
Вот этого - оставим жить в веках.
Вся объективность в субъективном восприятии.
Ни хорошо, ни плохо – так, как есть.
Один судьбой помечен при зачатии.
Другой – уже не там, ещё не здесь.
Она, по-своему, умна и беспристрастна,
одних из памяти стирая для других.
Она слепа, и этим так опасна,
в той тихой части Рая для глухих.
2019
Два брата-мага варят волшебство…
Бурлит в котле, переливаясь, зелье.
В глазах у старшего – злорадное веселье.
У младшего – смешинки, озорство.
Взрываются, всплывая пузыри…
У каждого в руках свои приправы:
У старшего – надменный грохот славы.
У младшего – чуть слышный всплеск зари.
Густеет варево, темнея на глазах…
Готово. Кто же первым снимет пробу?
Макнули, разделив по-братски сдобу.
С улыбкой младший, старший – пряча страх.
2019.
''Куда в этой жизни
дорога еще бы меня привела?''
(ЛУ Ю. Перевод Алёны Алексеевой.)
Откуда ноги растут у дороги?
Куда она нас ведёт?
Через поля, огибая отроги,
назад ли домой? Вперёд?
Кого в попутчики выбирает?
С кем на подъём легка?
С кем в темноте кротка бывает?
С кем, словно жизнь, далека?
С нею, в ночи устроившись рядом,
остаёмся порой навек.
Бугорком, едва различимым взглядом,
оборвав на полшаге бег.
С ней хорошо самому с собою
быть вместе наедине.
От солнца глаза заслонив рукою,
увидеть свой мир извне...
Давно проторенная не нами -
неподвижна, всегда в пути.
В пыль попирая её ногами,
забываем сказать: ''Прости.''
Замарали Мораль, заморочили.
Отодвинули в сторону глупую.
Раны, что до поры кровоточили,
не отыщешь и с мощною лупою.
И живёт Мораль тихо в изгнании,
смотрит новости по телевизору.
Иногда лишь в забытом сознании
промелькнёт:
- Не сходить ли к провизору?
Усыпить свою память натужную,
что однажды была людям нужною.
2022.
Пытался угадать медведь,
кто это и о чём
посмел в лесу ночами петь...
Но тёртым калачом,
похоже, был ночной певец.
Пел, смолк и... тишина.
Извёлся наш медведь в конец
в сон спячечный без сна.
Едва пристроит лапу в пасть,
едва глаза сомкнёт
как сразу певчая напасть...
Всех знал наперечёт
медведь. А этот - хоть умри,
на сотни голосов
поёт с захода до зари
мелодии без слов.
Медведь певцу грозил, ревел:
- Поймаю - съем живьём!
А тот - всё так же жив и цел -
ему всё нипочём!
Соседям страшно, но молчат -
певца поди - поймай!
Он всем в лесу приятель, брат...
Кто это - отгадай!
''…пытаясь полдень удержать,
как ось земную под наклоном.''
Юрий Добровольский.
Когда износится земная ось
и остановится вращение планеты,
виновными окажутся поэты...
Пророчили? Пророчество сбылось.
Могли бы, занимаясь нужным делом,
подмазать вовремя земные полюса…
И, может быть, надежды паруса
на мачтах не обвисли флагом белым.
Нет победителей и побеждённых нет -
Земля не сделалась спасительным ковчегом.
Стихи нам лишь казались оберегом
от наших общих рукотворных бед.
Твоих татуировок лабиринт
меня манит волнующе-тревожно.
Но есть в аптечке валидол и бинт,
и отправляюсь в путь я осторожно.
По карте пальцами заблудшими скользя,
ласкаю краски, что впитал пергамент кожи,
страшась услышать:
- Всё, сюда нельзя!
Сюда, дружок, значительно дороже!
Но ты молчишь. Движенья всё смелей.
(В желаниях мы часто безоглядны.)
Не страшен Минотавр. Я - Тесей
без путеводной нити Ариадны.
К чему мне нить? Обратного пути
я не ищу, я счастлив заблудиться.
Что мне клубок мифический в горсти?
Здесь жизни неизвестная страница!
На возвышеньи справа – водопад.
На левом - в снежной шапке Фудзияма.
И вдруг дурная мысль невпопад:
- А счастлива ли это видеть мама?
2021.
Была мечта у червяка –
мечтал он стать змеёй.
Чтобы ужалить рыбака
за род червивый свой.
**
- Похожа дочка на отца
и цветом шерсти и с лица.
Спросила мать:
- Кто мой отец?
И та ответила:
- Овец!!!!
**
Олень наводит на плетень
рогами тень, который день!
Спросили:
- Ты чего, олень?
- Ищу к пейзажу светотень!
**
Писец - пока ещё малец.
Писцы и мама и отец.
И дед мальца - большой писец.
И даже бабка, наконец.
**
Писца назначили судом
писцу-детёнышу отцом.
- Хотите что-нибудь сказать?
- Хотя бы покажите мать!
**
Пингвин... Зачем сидит пингвин
который день совсем один?
Причина явно налицо –
он греет под собой яйцо!
**
Есть у меня знакомый гриф
с красивым именем Сизиф.
Додумалась же грифья мать
ребёнку имя подобрать!
**
Нафталином пахнет норка…
Это норка смотрит зорко.
Показалось будто моль
обживает антресоль!
**
Выдра вышла из воды.
С водой у выдры нелады.
Мутная – хоть вырви глаз -
с мазутом утонул баркас!
**
- Ондатра, куда ты спешишь спозаранку?
- На рынок. Купить внуку шапку-ушанку!
Мозги отморозит и будет весь в папку,
которого люди пустили на шапку.
**
Скунс перебегал дорогу
в месте неугодном богу.
Сбил его автомобиль –
весть разнеслась на много миль.
**
Хорёк… Игнат поймал хорька -
у парня ловкая рука.
А зря. Теперь они вдвоём
пропахли накрепко хорьком!
2016.
В этом городе - ни ветерка!
Оставшийся не у дел,
старый флюгер, исподтишка,
сам себе назло заржавел.
Неподвижно глядит с высоты
в жестяных доспехах герой.
Ни тревоги, ни суеты
за крепостной стеной.
А где-то там, вдалеке,
ветра наклоняют дожди.
Облака плывут налегке.
Облакам не нужны вожди.
Там в каждом живёт мечта.
Здесь – сонный покой наяву.
А ещё, здесь счастлива та,
ради которой живу.
2016.
В ветвях разлапистого вяза,
вдали от мощного ствола,
ворона, как чума чумаза,
гнездо уютное свила.
Мне скажут:
- Не чумаза птица!
Такой, мол, у неё окрас!
Ну что ж, друзья - ответ годится!
С него я и начну рассказ.
Ворона, средь других пернатых -
наиумнейшая из всех.
(Я не хулю других крылатых -
хулить других - тяжёлый грех.)
Итак - жила-была ворона...
Дитя печных и прочих труб.
Гуляя, как-то вдоль перрона,
нашла ворона... хула-хуп.
Что делать с этакой находкой?
Не унести на раз-два-три!
И стала чинною походкой
ходить вдоль обруча...внутри.
Дивятся люди - что за чудо!
Бесплатный цирк средь бела дня!
И в круг бросают, словно в блюдо
всё, чем снабдила в путь родня!
Кто бросит хлеб, кто - две конфетки -
она не станет есть сама
В гнезде ждут маленькие детки -
в бочок отложит - в закрома!
Потом ворону на манеже
подменит муж - отец птенцов.
И мама, в клюве грея-нежа,
им отнесёт дневной улов.
За лысым бугром*
молитвенный дом,
окружённый кольцом
олив.
Воздух пылью пропах,
человек в тех местах –
печален лицом,
некичлив.
На острой игле
скрипнет флюгер порой…
Андалусия – дом мой
во мгле.
*Недалеко от Минска была Лысая гора. А рядом городок Заславль. И там была церковь. Впрочем, за давностью лет мог и напутать.
По независящим причинам
он выбыл из числа живых.
Стал тише тихий мир глухих.
Ещё темнее мир слепых.
И к постоянным величинам
добавлен прожитой им век.
Но стало ли просторней в мире,
который щедро он любил?
Стал чуть длиннее ряд могил…
Увы, но не хватило сил
ему для взлёта взять разбег.
На свежую могилу снег
кружась, ложится покрывалом…
Он находил утехи в малом.
Шутил лишь над самим собой.
Улыбкой, будто бы забралом
укрыв лицо от вьюги злой,
уйдя из дома - шёл домой,
надеясь обрести покой
от бесконечных бед и дел…
И не заметил, как взлетел.
Слонёнку очень хотелось гулять, но мама, самая большая слониха в стаде, велела ему держаться рядом. Не дальше длины его хобота. А хобот у слонёнка был совсем коротеньким. И слонёнок смотрел на мир вокруг грустным взглядом. И думал, скорей бы уже вырасти и уйти - куда глаза глядят. А глаза глядели на всё вокруг и вдруг, слонёнок понял, если смотреть на всё подряд, он никогда, никуда не уйдёт, так и будет топтаться за годом год, в одном и том же месте, с другими слонами вместе, и никогда не увидит солнца восход, рядом с тем местом, где солнце встаёт, и огорчался, что он совсем не растёт. А ведь ему через полгода будет уже почти что год...
Но делать нечего, мама всегда права. У неё большие уши и голова. Она всё слышит, и видит всё, потому, что глаза её высоко. А ему хочется далеко-далеко, где ещё никто из слонов не бывал. Папа-слон погладил слонёнка хоботом и сказал:
- Пока ты мал – крепко держись за мамин хвост. А потом ты пойдёшь незаметно в рост и станешь таким же большим, как мама и я, потому, что мы – большая семья. В смысле – большие размерами тел. А когда ты станешь большим и будешь смел – смотри и иди только вперёд! И если слоновья мудрость не врёт… А мудрость, дружок, никогда не врёт, ты придёшь туда, где каждый апрель зацветает сакура. И эта цель называется просто Цель. В жизни у каждого она есть. У кого-то – спать. У кого-то – всё время есть. Но если ты хочешь увидеть мир – иди вперёд. Раздвигай хоботом пока кусты. Потом деревья, если густы. И ты узнаешь, что мир – прекрасен и прост. А пока держись хоботом за мамин хвост. Обходи вслед за нею ловушек ямы. И помни – нет никого ближе Мамы.
Есть в ненависти что-то притягательное…
Не замечая подступившую угрозу,
сознанье утекает в бессознательное
и требует очередную дозу.
Не дашь – загнёшься от смертельной ломки,
не отыскав спасительной соломки.
У моего опять ночная смена.*
Опять моя бессонной будет ночь.
И набухает память, словно вена…
Спокойно спит в своей кроватке дочь.
Как на него любимая похожа!
Частенько слышу:
- Глянь, одно лицо!
Одно лицо… Но у него-то - рожа!
Взять что ли развестись, в конце концов?
Но жалко дочку, и себя мне жалко.
Люблю его, хоть знаю – гадом гад!
И пусть сама я не совсем весталка –
но у него – круглогодичный март!
Вернётся утром, пахнущий заводом,
метнётся в душ, поест и ляжет спать.
И буду любоваться я уродом,
уставшая любить и ревновать.
И никуда от этого не деться.
Тепло, когда он рядом, хоть какой.
В окне светает, тает льдинка сердца…
Ну что ж так долго, ненаглядный мой!
02/16/2024.
*Подслушанное, но не отправленное на конкурс.
Эта невероятная история случилась в одном малюсеньком, почти сказочном городе. В этом городе жили два волшебника. Один, как и бывает в сказках, был добрым. Он всех жалел, старался оградить от проблем. Всегда был рад дать совет. Жители города верили, что волшебники знают будущее, и многие обращались к нему за советом. Волшебник выслушивал их тревоги и давал, так необходимый им, совет. Как поступать сегодня или завтра. Советовал, кем стать в будущем, чтобы быть счастливыми. Люди следовали его советам и становились вполне успешными и обеспеченными гражданами. А если им даже не очень нравилось то, чем они занимаются, они успокаивали себя тем, что могло быть хуже, если бы они не послушались совета. Были и такие, кто за советом не обращался. Их было немного, но они были, если и не богаче соседей, то как-то счастливее соседей что ли, веселее…
Второй волшебник… Нет, он не был злым. Он просто был другим волшебником. Многим он казался хмурым, непонятным. И люди сторонились его. Да и жил он где-то на отшибе, и люди старались обходить те места стороной. Мало ли чего. Волшебник же!
Однажды в этот город переехала небольшая семья. Мама, бабушка и худенький, в больших очках, мальчик. Мама и бабушка очень опекали своего малыша. Он был таким хрупким. Казалось, даже небольшой сквозняк может унести его далеко-далеко. А малыш только и мечтал о том, что однажды ветер унесёт его. Ему так хотелось летать! Как птица! Смотреть на землю с высоты птичьего полёта, касаться руками звёзд! Мама и бабушка пугались, когда их малыш во сне сбрасывал одеяло и махал руками. Ему снилось, что он летает.
Бабушка поделилась своими страхами с соседями и те посоветовали спросить совета у доброго волшебника. Так бабушка и мама сделали. Взяв малыша, они отправились к волшебнику. Волшебник встретил их приветливой улыбкой, внимательно выслушал тревоги взрослых и мечту малыша…
- Дружок, не огорчайся, пожалуйста, но летать – это не твоё. Ты слабенький, да и зрение…
Но если ты будешь старательно учиться, ты станешь очень хорошим бухгалтером. Люди будут уважать тебя, обращаться к тебе за советом. Ты принесёшь много пользы городу. А про полёты постарайся забыть. Это не твоё призвание.
Но малыш не хотел забывать. И однажды, когда мама и бабушка были заняты огородом, он незаметно выскользнул из дома и отправился на отшиб, к другому волшебнику. Малышу было очень страшно, но сильнее страха было желание летать. Он робко постучал в дверь…
- Это кто там мешает мне заниматься моими волшебными делами?
Малыш подумал:
- Странно, волшебник должен знать, кто стоит з дверью.
Дверь распахнулась, и на пороге показался сурового вида, взлохмаченный старик. Он совсем не был похож на волшебника, но малышу так хотелось летать!
- Скажите, пожалуйста, я смогу летать как птица? Я хочу касаться руками звёзд. Я не хочу ничего другого. А мне говорят – это не моё. Мне говорят, что я могу быть….
Старик не дослушал малыша:
- Ты можешь быть, кем ты захочешь! Ступай домой. Слушайся маму с бабушкой и старайся хорошо учиться. И никогда не переставай мечтать. Всё. Не отвлекай других по пустякам.
Малыш ушёл. Он очень старался. Учил физику, математику, географию… Занимался спортом. И однажды он взлетел! Нет. Не как птица. Он стал лётчиком. Очень хорошим лётчиком. Он много раз облетел весь мир. Если где-то была нужна помощь – он в любое время дня и ночи, в любую погоду поднимал свой самолёт в небо.
А когда его спрашивали, почему он стал лётчиком, он с улыбкой отвечал:
- Потому, что я не захотел стать бухгалтером.
03/25/2022
В семействе пожилых ворон
из крупного яйца
на свет проклюнулся дракон,
улыбчивый с лица.
Не по часам взрослел птенец –
шёл на минуты счёт!
Был очень удивлён отец,
как быстро сын растёт.
Подрос – стал маме помогать
кормить других птенцов.
И пусть он не похож на мать –
он сын, в конце концов!
И что дракон не из ворон –
понятно всем вокруг,
но бесконечно счастлив он
тем, что он сын и друг.
Тем, что он брат другим птенцам,
тем, что богат семьёй.
И непонятно мудрецам -
откуда он такой?
Мелькали дни, года, века,
сменяясь неуклонно…
Умчала млечная река
в ночной простор дракона.
Прозрачен мощных крыльев взмах –
и, очень вероятно,
как обещали в письменах –
вернётся он обратно.
Когда кончается задор –
уходят лирики в отставку
и, оседлав в тенёчке лавку,
оглядывают скучный двор
в котором всё не так, не там,
всё незнакомое, чужое…
Нет отставной душе покоя…
Эх, накатить бы двести грамм!
Да не велят жена и врач,
мол, это вредно для здоровья.
Как удержаться от злословья?
Он знаменит, а тут - хоть плачь:
есть вдохновенье, да нет тем…
Что ж, пусть во мне скончался лирик –
жив острый на язык сатирик!
Держитесь! Покажу вам всем!
Хорошо, если наши обиды уходят с нами.
Хуже, если они в других обретают приют.
Становятся мыслями и словами
и живут, и живут, и живут, и живут…
И уже не вспомнить, кто был у истоков,
этих, кажется вечно живущих обид.
Нет ясновидящих и пророков
для тех, у кого постоянно болит.
Эх, прервать бы в зачатии эту обиду -
на поздних сроках бессильны врачи.
И живём, здоровые вроде бы с виду,
своим душам безжалостные палачи.
Рессорка. Часть вторая.
Моя стажировка мастером закончилась через два дня, вместо обещанной недели. Александр Федорович (Саша) – мастер у которого я должен был стажироваться неделю, ушёл на замену заболевшего командира второй смены. Встретились мы с ним в пересменку. Около 11-30 вечера.
- Не удивляйся. Здесь много непредсказуемого: Сколько людей выйдет в смену. Хватит ли комплектующих. Как безотказно будет работать оборудование… Что точно известно, кто-то не появится вообще. Кто-то придёт пьяный или выпивший. Тебе решать допускать, отстранять. Отстраняешь – составляй акт об отстранении. Не забывай инструктировать по технике безопасности под роспись новых в смене. Всей смене инструктаж раз в месяц с записью и росписью в журнале. Случится травма, а они всегда случаются, будешь ответственным. Инструктаж по ТБ подтверждён подписью – потеряешь прогрессивку. Нет инструктажа – легко угодить под суд. Главное твоё богатство – наладчик смены Коля Опанасюк. Он знает всё и всех. За ним ты как за каменной стеной.
- А почему он не работает мастером?
- Так он же не дурак! Деньги почти те же, а отвечает только за себя. Зачем ему этот геморрой?
- А можно мне в наладчики?
- Нельзя. У тебя высшее образование. Если сильно проштрафишься, могут вместо увольнения перевести наладчиком. Опыта у мастеров хватает. Постоянно заменяют наладчиков, когда уговаривают тех занять места отсутствующих рабочих. Но где гарантия, что переведут, а не уволят по статье? Но это если и случится – потом. А пока если что – за ворота.
Вот тебе мой блокнот с размерами рессорных листов и расстояниями до центрового отверстия. Мне он не нужен. Знаю на память. Рулетка у тебя есть. Несколько дней до выходного с расстановкой смены помогу, но у тебя есть Коля. Повезло тебе. Начальник не разрешил ему уйти со мной в другую смену.
Я с ужасом смотрел на толстущий блокнот с цифрами.
- Это надо помнить?
Саша смеётся:
- Через месяц приму экзамен.
Саша был прав. Экзамен не понадобился. И понеслось! 1-я, 2-я, 3-я смены. 1-я 2-я 3-я…
В первой смене проще. Есть старшие, кто готов помочь. Есть кому жаловаться. Вторая – в начале ничего. Старший мастер и начальник не уйдут, пока смена не запустится. С ними проще отстранять сильно выпивших. Опытные ребята. Вторая смена после обеденного перерыва частенько превращается в американские горки. Кто-то ''нажрётся'' и пропадёт. (Уйдёт или где-то спит.) Кто-то уверен, что он трезвый и уговорить его покинуть рабочее место выливается… Ну хочет человек работать, а эта сволочь мастер мешает ему показать свой трудовой героизм. И это отнимает гораздо больше сил и времени, чем просто ''пропавший''. Оплату труда производили два раза в месяц – аванс и получка. И каждая выдача денег сопровождалась трёхдневной лихорадкой. Завода. Потом перешли к одноразовой выдаче заработанных денег. Стало немного легче. Три дня ожидаемы, а дальше как Бахус на душу положит. Я по молодости и глупости с этим смириться не мог, и года полтора безжалостно отстранял пьяных. (На слегка ''датых'' как бы не обращал внимания. Ну, невозможно отстранить из 30-ти человек 10-ть – 12-ть) Требовал убирать их из моей смены. У нормальных трудяг находил понимание. У ''обиженных'' понимания не находилось. Было всякое. Чаще просто угрозы. Но после второй смены дорога к автобусной остановке осенью и зимой требовала внимания. Только кого-то наказал, и тебе обещали… (Весной и летом пользовался мотороллером.) Мне начальник цеха Валерий Алексеевич Стёпичев постоянно повторял, что других не предвидится, и отправлял ''отсраненцев'' в смену Валентина Александровича Сманцера. Сманцер принимал всех! И поэтому на рабочих местах он оказывался гораздо реже, чем я. Положительная сторона моей самоуверенности и глупости – я быстро освоил весь производственный процесс, и знал как тяжела работа рессорщика. Исчезла проблема незаменимых. Можно долго… Уже долго, но короче не получается. Сманцер В.А. … Валик… Ему тогда было лет около сорока пяти. Очень надеюсь, он жив. Рессорка - не санаторий – здоровья не добавляла. Ещё один старожил и легенда завода. Его знали все. Он знал всех и всё. Невысокого роста, полноватый. Улыбчивый, добродушный. Безотказный. На заводе кем он только не побывал… От наладчика до старшего матера… И обратно. И снова вверх. Был не против выпить. Проштрафится – понижают. Понадобился – повышают. Он никогда ни на кого не обижался и шёл туда, где был нужен. Для всех был своим. И для рабочих, и для руководителей. Ему посчастливилось родиться 8-го марта. И стало доброй традицией на торжественных собраниях в честь женского дня поздравлять и его. На него могли обижаться, ругать, сердиться, но однозначно уважали и любили. Озорной, всегда готовый на безобидную проказу. Надеюсь вернусь подробней к Валентину Александровичу, а пока… Сманцер, Рудак В.С. начальник ОТИЗа:
- Валентин Александрович, как ты смотришь раздавить бутылочку беленькой после работы?
- Положительно, Виктор Степанович, но одна на двоих – многовато. А не позвать ли нам Виктора Евгеньевича Бурачкова. (начальник производственного отдела).
Позвали.
Бурачков:
Одна на троих? Маловато будет. Давайте возьмём две.
Кончается вечер. Ребята за проходной. Рудак:
- Валик, одной на двоих – много. А две на троих в самый раз? Ты где математику изучал. Долго эта математическая головоломка гуляла по заводу. Увы, нет уже ни Виктора Степановича, ни Виктора Евгеньевича… Опять унесло меня…
Словом осваиваюсь на заводе. Мысли о поисках другой работы как-то ушли. Да и денежный вопрос имел немаловажное значение. Приятно ощущать себя молодым, свободным и относительно богатым. Каждый день что-то происходит. Травмы. Научился достаточно профессионально оказывать первую помощь. Ночная смена. Толик Седун порезал руку между локтем и кистью. Смочил ватный тампон йодом и прибинтовал к порезу. Следующая ночь:
- Начальник, посмотри, как быстро на мне зажило!
Толик разматывает повязку, а там… от пореза нет и следа. Пятно выжженной вместе с порезом кожи. Начинаю извиняться за свою жопорукость и дурость, мол, учили же и в армии и на военной кафедре, а я.. Толик смеётся:
- Да брось, Аркадий… Надо же тебе на ком-то учиться. Ты мужик ничего. Помню, как сделал вид, что не заметил, что я еле на ногах стою…
И снова ночная смена. Выдалась свободная минута – заполняю наряды в своей коморке. Вдруг, перекрывая грохот оборудования, раздаётся истошный женский крик. Сердце оборвалось куда-то вниз. Вылетаю в цех. Одна сборочная линия стоит. Почти все смеются. И только одна женщина кроет бригадира разными забавными словами. Бригадир, Юхнович Владимир Степанович смущённо улыбается:
- Что случилось, Степанович?
- Да вот, мыша поймал и показал ей. И протягивает ко мне руку с ''мышом'' в зажатым в кулаке. Никакая это не мышь – кусочек искусственного меха, который попался ему в обтирочной ветоши. Но похоже на мышь. Я начальник, мне улыбаться нельзя. Стыжу крысолова:
- Степаныч! У тебя голова-то где? А если бы девушка отпрыгнула и угодила в механизм конвейера! Взрослый же мужик! Ну, ладно бы пацаны! Дай сюда эту гадость и за работу. На минуту отошёл наряды заполнить а ты….
Забираю кусок злосчастного меха, отхожу в сторону. Складываю мышкой в кулак и… направляюсь к девочке контролёру ОТК. Мы одновременно пришли на завод и подружились.
- Ириша, глянь, я мышку поймал!
Душераздирающий крик переходит в громкое и подробное описание моих умственных способностей. Точнее – их отсутствия. Попытки умудрённых жизненным опытом женщин, включая первую ''жертву'' мышки, объяснить девушке, что это мастер неумело пытается ухаживать, успеха не имели.
- Ириша, прости мудака! Бес попутал. Не знаю, что на меня нашло.
Вся смена в лёжку. Я хоть и моложе Степаныча, но уже достаточно взрослый.
Долго я потом свою глупость вкусняшками заглаживал.
Всегда с теплом вспоминаю апрельские субботники на заводе. Занимались изготовлением рессор. На основных операциях стояли рабочие. Обыкновенно, согласившиеся поощрялись премией. А вот на остальных рабочих местах работники заводоуправления. Технологи на оборудование, которое не соответствует требуемым ими стандартам продукции. Работники ОТИЗа – на операции где за смену можно заработать с установленными ими расценками рубль-два. Потом с этими службами проще разговаривать. В рукаве всегда есть козырь, когда разгорается скандал:
- Да посмотрите, это невозможно сделать. Начальник ОТИЗа за смену на субботнике заработал два рубля. Это его вклад в дело… Где мне взять людей, согласных работать за такие деньги???
Правда, первый субботник на рессорке у меня не задался. Но это в другой
раз.
Отдельная история о рессорке здесь:
https://poezia.ru/works/142617
Ей было… впрочем, не важно, сколько ей было. Она, может быть, в первый раз в своей жизни любила. И хотя понимала, это – не тот, она была счастлива, и счастья круговорот, вращая её, кружил и кружил, затягивая всё глубже и глубже в пучину. Она благодарила Бога за такого мужчину. И счастливая, могла часами стоять у плиты, готовя ему, так любимые им манты. А потом смотреть, как он аппетитно ест. И не думать о том, из каких он мест. Что скоро он насовсем уйдёт, пропадёт. О том, что его где-то кто-то ждёт. Родители, или даже жена. И что она ему не очень-то и нужна. И что их случайная в этой жизни встреча, словно лавина, всё круша и калеча, скатится месивом к подножию гор… Всё закончится, как всегда, ничем. Точнее – целой кучей проблем, без которых она не помнит и дня. Её снова будет ругать родня. Дети будут уже привычно жалеть. Но это потом, а пока ей хочется петь, летать. Что из того, что она дочь и мать. Она - прежде всего – человек. Седины в волосах первый снег ничуть не старит, наоборот. Она будто моложе в море забот, потому, что с ней рядом сегодня тот, который с собою не позовёт. Но ей всё равно, а пока - её удивлённый дом слушает музыку их шагов. Они понимают друг друга без слов. В целом мире их двое – он и она. Как мало для счастья нужно двоим…
Спи мой любимый, завтра поговорим
Ты сегодня красива, как никогда,
в своём новом вечернем наряде..
От вчерашней сердитости нет и следа,
фейерверк искринок во взгляде.
Я пытаюсь загладить свою вину,
за вчерашнее глупое слово.
Отдавая дань золотому вину,
пригубляем снова и снова.
Ты меня простила или простишь –
в тебе всепрощения горы.
Дробной поступью дождь касается крыш,
в дождь уютно вести разговоры.
Или просто молчать и смотреть, как вино
убывает хрустальном бокале.
И забыв всё, что было однажды давно,
помнить только о чём мы мечтали.
**
Эх, научиться бы молчать
в ночи без снов!
И повернуть обиды вспять
к началу слов.
Как просто выплеснуть в сердцах
мгновенный гнев.
И всходит на души полях
беды посев.
Что мы посеем, то и жнём
из года в год.
То порастает всё быльём,
то недород.
Во всём всегда виним других,
себя щадя.
Дрейфуем в море дел пустых
день изо дня.
Всё потому, что только раз
не промолчал,
один, из бестолковых нас,
там, у начал…
**
- Я к тебе вернусь, вернусь…
Доносило эхо.
В небе одинокий гусь
тишине помеха.
Почему он там один?
Почему без стаи,
средь небес глухих седин,
вдаль не улетает?
Может быть любимая его
здесь навек осталась?
Может слаб стал на крыло,
навалилась старость?
В мой дом сосед вошёл без стука.
(К чему соседям этикет?)
В глазах презрительная мука.
- Ты кто такой? Держи ответ!
Что выпучил, урод, глазёнки?
Ещё свиным вильни хвостом!
Слюнною брызжет, голос звонкий!
Спросить хотел:
- Да Вы о чём?
Но рта открыть не успеваю,
он:
- Возражать не вздумай, дрянь!
Слова звучат подобно лаю.
В горшке скукожилась герань.
И хоть я дома, всё же страшно.
Казалось бы – интеллигент.
Сойтись бы с ним, да в рукопашной!
Он прочь, я упустил момент.
Потом - арест, допросы, акты…
В сизо совет дал мудрый вор:
- Пусть передёргивает факты –
всё безопасней, чем затвор.
2021.
Насквозь прозрачный лес
не радует простором.
Свисает дождь с небес,
подобно влажным шторам,
стараясь оградить
нас от тепла и света.
Прерывистая нить
нехитрого сюжета
стежками метит ткань
неспешно по лекалам.
Везде, куда ни глянь
мир ждёт тепла. За малым
задержка. Но вот-вот
всё оживёт листвою.
Птенцы уйдут в полёт,
покинув нас с тобою.
Тебе поверилось, что в целом Мире мир,
нет больше ни вражды, ни даже ссоры.
Легендами стал грозный рёв мортир,
и Бог навечно запретил повторы.
И для любви родившись человек,
живёт в любви до мирного ухода,
и нет взбешённых половодьем рек,
подвластна своевольная погода.
И каждый, получая по делам,
рад поделиться, не скупясь, с другими.
Не принято идти ''по головам''
вперёд, пусть даже с целями благими.
Нет смысла снова прошлое стирать
при помощи магического ластика…
Ушёл… Пришла моя пора мечтать,
что обретёт однажды плоть и стать
твоя сегодня ненаучная фантастика.
Упираясь в непогоду
фары рвут кромешный мрак.
Можно оседлать природу.
Оседлать себя – никак!
Напридумали игрушек –
самолёт, автомобиль…
Раскаляясь жерла пушек
цели превращают в пыль.
Цели, цели – всюду цели.
Жизни – смерти карусель.
Спит младенец в колыбели…
Неужели тоже цель?
Блуждала во вселенной где-то,
забывшая покой орбит,
печальная недопланета,
ещё не старая на вид.
А ведь могла бы стать планетой,
обзавестись своей луной.
Стать обжитою и воспетой,
быть тёплой, а не ледяной.
Но не сложилось - лёд внутри
остывшим сердцем в вечной дрёме.
Раз в вечность блеск чужой зари
мелькнёт надеждой в окоёме…
Недопланета, затвори
мечты в своём безлюдном доме.
**
Старый дом переехал в новый район
за бревном бревно.
И, похоже, это уже не он,
да и было давно.
Дом тепло вспоминал те места,
где был юн и люб.
Где поставил сруб, лет уж больше ста,
молодой лесоруб.
А потом лесоруб куда-то исчез,
не сказав прощай.
Ушёл за поле, за ближний лес
в чужедальний край.
Дом ветшал, но потом его кто-то купил
и перевёз.
Неделю пыхтел, выбиваясь из сил,
лесовоз.
Теперь этот дом сдают внаём,
он всякому рад.
Незаметно грустить перестал о былом,
завёл палисад.
Под глазами окон цветут цветы,
за спиною – река.
Старый дом панибратски со всеми на ''ты.''
Ручка двери – рука.
Старый дом любит шутя пугать
новых жильцов.
Они дверь не запрут, уйдут гулять –
он и был таков.
Исчезнет в тумане - не разглядишь
мираж или явь.
Словно в храме полночном – такая тишь -
хоть свечку ставь.
Подойдёшь наощупь, откроешь дверь –
внутри светло.
И будто бы не было в жизни потерь,
и во всём везло.
Скрипнет пол под ногами слышно едва:
- Проходи, дружок.
Помолчи, не роняй беспричинно слова –
уснул сверчок…
С благодарностью моему наставнику Созановичу Марату Антоновичу. Его науку я усвоил на всю жизнь. И это сделало мою жизнь интересней и насыщенней, чем могло случиться, если бы не Марат Антонович.
После неудачной попытки стать студентом, я решил учиться на токаря. Мой папа, сколько я его помнил, работал токарем.
Но папа отсоветовал. Мол, целый день на ногах, масло горит. Запахи. Какие запахи? Я в детстве любил привычные для меня запахи масла и бензина.
Словом, папа пристроил меня учеником слесаря-механика в Экспериментальный ''Опытный'' цех, который занимался изготовление новых моделей телевизоров ''Горизонт'' и переносных радиоприёмников ''Океан''. Уговорил своего знакомого, Созановича Марата Антоновича, взять меня учеником. Тот учеников давно уже не брал. Разница в заработной плате десять рублей в месяц, а хлопот - ''полон рот''. Но папа Марата уломал.
Они были знакомы много лет и Марат Антонович уступил папиным просьбам. Вместе со мной в цеху работало ещё несколько моих ''блатных'' сверстников. Тоже детей работников завода. Какое-то время моя жизнь, по сравнению с ихними, казалась адом. Они могли уйти на часовой перекур – никому и дела до них нет. Ученики. Какой с них спрос? Но стоило мне пойти с ними – Марат Антонович появлялся через десять минут. Находил он нас безошибочно, где бы мы не прятались, и ехидно спрашивал:
- Ты что, целый день курить собираешься?
И я, понурив голову, брёл за ним в цех. Однажды я куда-то торопился и забыл убрать свой верстак. Много месяцев по дороге к проходной, он спрашивал меня:
- Не забыл убрать рабочее место?
- Марат Антонович, сколько можно? Я уже давно запомнил!
- Я так, на всякий случай.
Простой рабочий – он был прирождённым учителем.
Немного по-доброму ироничный. Очень внимательный к деталям. Ему было не лень учить. Как всё переплетается. Мне ''по наследству'' достался верстак Павла Перельмана. Сына папиного хорошего приятеля, Додика Перельмана. У них был хороший большой дом на Сельхозпосёлке. В 1972-м году они уезжали в Израиль. Павла должны были на собрании исключить из комсомола. Не может комсомолец ехать в Израиль. Как член комсомольской организации, я должен был принимать участие в этом действе. Как быть? Стыдно же. Перед Павлом. Я хорошо относился к Павлу, а тут… Я попытался с ним как-то объясниться перед собранием. Он весело рассмеялся и похлопал меня по плечу. - Какой же ты ещё ребёнок. Подрастёшь – поймёшь, это всё просто цирк.
Павел был старше меня всего-то лет на пять. Я подрос. И понял. Только заняло это много лет. Он же ''созрел'' значительно раньше меня. Работу, мне ученику, Марат Антонович давал ту же, что поручали делать ему. Только он делал деталь для телевизора, а я – для обучения. Обучаясь правильно работать напильником, я, из полукилограммовой заготовки, сделал стограммовый молоточек.
- Напильник должен двигаться параллельно тискам. Угол между плоскостями должен быть девяносто градусов. Набивай руку до автоматизма.
Молоточек со мной уже более пятидесяти лет. Этот маленький молоточек, часть большой памяти.
Все курят, дурачатся, а я пилю. Испытывал ли я к Марату, как я называл его за глаза, тёплые чувства? Думаю, нет. Какие тёплые чувства можно испытывать по отношению к своему ''мучителю''? Уважение – да. Он мог сделать то, что многим другим было не под силу. Когда я делал пробную работу на второй разряд слесаря, он попросил нормировщика подобрать для меня работу для четвёртого разряда. Мол, мне будет стыдно, если ты будешь делать примитивную работу. Ладно. Я быстренько изготовил деталь и собирался пошляться по заводу. Всё, кончается моё ученическое рабство! Но Марат деталь обмерял, осмотрел и… в урну!
- Что такое? Всё в допуске!
А Марат Антонович отвечает:
- Забоины. Работать деталь будет, а показать кому-то стыдно. У тебя ещё есть два часа. Делай по-людски!
Спасибо, Марат Антонович. Твоя наука, всю мою последующую после завода жизнь, служила мне и продолжает служить добрую службу. И в Армии, я занимался интересными проектами в оружейном цеху. И в институте, я свободно читал технические чертежи. И на Рессорном заводе, где работал сперва мастером, потом – начальником цеха, и сейчас…
Уже после армии, ожидая папу у проходной, встретился с Маратом Антоновичем и другими работниками ''Опытного'' цеха. Объятия, рукопожатия, расспросы. Звали обратно в опытный цех. Мастер обещал сразу дать пятый разряд. А это в те времена были ''серьёзные'' деньги. Работать там мне нравилась. Решил для себя, погуляю немного, чтобы трудовой стаж не прервался, и в цех. Все мамины уговоры ни к чему не приводили… Пока однажды мама, вроде бы в шутку, не встала передо мной на колени, и попросила подать документы в институт.
- Ты, сынок, потом поймёшь, что я права. А пока просто поверь мне на слово.
Я поднял её с колен, отшутился и убежал по своим делам. Но что-то перевернулось во мне. Может быть, где-то внутри сидела история, как дед на коленях умолял сына Абрашу уйти с ними из уже горящих Боркович? Абраша не послушал. Остался с комсомольцами в подполье. Что-то они взорвали. Их поймали и казнили. Люто казнили. Как это было родные узнали уже после войны…
Через несколько дней я отнёс документы в приёмную комиссию. Начал нехотя заниматься. Поступил. Мама, как всегда, оказалась права. Годы учёбы – замечательное время.
Но это следующая история. А пока ''Опытный'' цех.
Сколько странных и неожиданных встреч преподносит нам жизнь… В начале шестидесятых с папой в опытном цеху работал американец. Самый настоящий американец. Папа тогда упоминал о нём в разговорах с мамой. Говорил, что американец женился на белорусской девушке, и за это её отца уволили из милиции. Потом американец уехал. Когда в 1963-м был убит Американский президент Кеннеди, ходили слухи, что Ли Харви Освальд, предполагаемый убийца президента, работал на Минском радиозаводе. И будто американцы утверждают, что это Советский Союз послал его убить их президента. Ребёнком я верил в это и спрашивал папу, если папа его знал, и правда ли, что он убил Кеннеди. Папа отвечал, что видел Освальда, а он ли убил или нет, и тот ли это вообще Освальд – он не знает. У папы, обычно, всегда наготове какая-нибудь история - ''майса',' как папа называл свои истории. А тут он как-то неохотно отвечал, не развивая историю дальше. Когда я подрос, верить в эту историю перестал, хотя в разговорах заводчан она время от времени возникала. Это был 1972-й год. Многие работники опытного цеха его помнили. Даже если американец и был, тот ли это Освальд? Может быть просто однофамилец. Потом история эта затерялась в лабиринтах памяти. Перестройка напомнила о ней снова. В газетах появилось несколько статей об убийстве Кеннеди, в которых упоминался Освальд. Позже, уже в Америке, в разговоре с американскими сослуживцами я упомянул эту историю. Не поверили. Сказали, что у русских сильно развита фантазия. Построить то, что они построили, без ЕЁ Величества Фантазии невозможно. По стечению обстоятельств через несколько дней после того разговора в одной из англоязычных газет появилась статья об убийстве Кеннеди. В статье фигурировали, радиозавод, уволенный из органов отец жены американца, и сам американец – Ли Харви Освальд. В прошлом военнослужащий американской армии, бежавший в Советский Союз. Я показал газету сослуживцам. Они ответили, что это, может быть и правда, но заявление относительно фантазии русских остаётся в силе. Работая с папой над книгой об истории нашей семьи, задал вопрос о той, давней истории. И к своему удивлению услышал от папы:
- Ну, зачем об этом писать. Начнут ещё ходить, тягать…
- Папа, тебе девяносто один год! Кто может тебя тягать? Не смеши меня.
И ещё подумал, как же сильно сидит в нас страх. На следующий день папа спокойно ответил на все мои вопросы. Я пересказываю историю его недолгого общения с Освальдом.
Американец работал в опытном цеху слесарем. Это был ещё старый ''Опытный'' цех. Он занимал теперь весь корпус, который достался радиозаводу от завода имени Чкалова. Слесаря располагались на втором этаже. Папа работал на первом. Сперва его станок ''ДИП-200'' был единственным в цеху. Потом, позже, появились другие. Завод рос. По специфике работы папе приходилось общаться с американцем. Он приходил к папе заказывать что-то из оснастки. Папа, когда возникали вопросы по заказанной детали, поднимался к нему на второй этаж. Решался вопрос нестыковки. (Думаю, вопрос решался с мастером Освальда Володей Грицом). Эта практика существовала и позже, когда я работал в уже новом корпусе опытного цеха. Конструктора отправляли чертежи рабочим. Начиналась работа над каким-то узлом. Не сходятся посадочные места, или невозможно изготовить деталь в тех параметрах, которые указаны в чертеже. Иногда это обнаруживается уже в самом конце работы. И тогда рабочие отправляли чертежи на доработку. Опытные рабочие хорошо знают, что они делают, и читают чертежи зачастую внимательнее и быстрее, чем недавние выпускники институтов в конструкторском бюро. А в ''Опытном'' цеху рабочие были опытные. Папа уходит немного в сторону от своего повествования. Группа технологов с утра крутится в цеху. Запускают какую-то деталь. Процесс не идёт. Пробуют и так, и этак. Не идёт. Появляется главный технолог завода Куцер. Посмотрел на то, что происходит и говорит:
- Хватит ломать головы. Скажите, что вам нужно Шляпинтоху, и идите в отдел. Позже придёте, и напишете техпроцесс по тому, что он сделает. Таких как папа на заводе было достаточно. Рабочие, зачастую создавали технику, до которой завод не дотягивал. Модернизированные приёмники ''Океан'' ловили любые ''вражьи'' голоса. Отец моих одноклассников Саши и Игоря Кухарчиков создал такой навороченный агрегат, что заводу и не снилось. Занимаясь с братьями математикой, меня закрепили за ними, как хорошего ученика, я часто бывал у них дома. Да и жили мы в одном дворе. В сверкающем лаком корпусе находились: телевизор, радиоприёмник, проигрыватель пластинок, магнитофон и что-то, что сегодня бы назвали баром. И схему, и все механизмы их отец придумал и изготовил сам. Естественно на заводе, в рабочее время, но сам. Позже он делал подобные игрушки начальству. Начальство всегда знает, что хорошо. На то оно и начальство. Возвращаю папу к рассказу об американце. Говорил Освальд с сильным акцентом. Разговаривали только о работе. Многие старались вообще американца не замечать. Людей предупредили, чтобы не болтали и не лезли с расспросами. Худощавый. Волосы русоватые, как выразился папа. Одевался он как и все. Частенько, когда папа заходил к слесарям, американец сидел, закинув ноги на верстак.
- А ещё кто-нибудь так сидел?
- Нет. Могли ничего не делать, но делали вид, что делают. А так откровенно отдыхать, наши себе не позволяли. Работая над этой историей, я ''покопался'' в интернете. Уж очень она и мне казалась невероятной. Попалось много информации, что Освальд работал токарем. Спросил у папы:
- Папа, ты не ошибся? Пишут, что Освальд был токарем.
- Нет. Он точно был слесарем. Мастером был Володя Гриц. Да, совсем выскочило из головы. Его учил работать Либезин. Парторг цеха. (Папин хороший приятель. Многие заводчане жили в двух заводских домах нашего двора) Потом его долго донимали шутками. Мол, на винтовке Освальда обнаружили его отпечатки пальцев, и скоро за ним должны прийти.
Папа звучал очень уверено. Грица и Лебезина я знал с детства. Позже работал с ними в опытном цеху. Гриц был мастером слесарей. Лебезин – слесарем. Дальнейшие поиски привели меня к интервью бывшего председателя Верховного Совета Республики Беларусь С. С. Шушкевича. Вот ссылка на это интервью.
РИА Новости http://ria.ru/interview/20131122/978039326.html#ixzz2zhf8RWGO
Папа абсолютно точен в своём повествовании. Какая светлая память! А ведь столько лет прошло.
Недалеко от американца работал Миша Каган. Тот ещё персонаж. И папа перешёл к историям связанным с Мишей Каганом. Миша жил с нами в одном дворе. Я много слышал о нём от папы и немного от мамы. Но сам его я не помню. Наверное, у него не было детей моего возраста. Итак. Миша Каган работал слесарем в ''Опытном'' цеху. Ох уж, этот опытный цех, с его бесконечными историями.
Директор завода Юделевич ведёт по заводу комиссию из министерства лёгкой промышленности. Завод был в подчинении этого министерства. Он вышагивает во главе процессии. Следом в белых халатах, может быть и не министры, но тоже важные персоны. В хвосте процессии начальник опытного цеха Степан Тарасович. ''Опытный'' цех – это лицо завода. Новые разработки. Новые технологии. Мише Кагану тоже любопытно. Бочком, бочком он вклинивается в процессию и оказывается за спиной Юделевича. Директор показывает новые модели, даёт пояснения. Вот, например, в этой модели мы заменили лампы на полупроводниковые диоды. И тут за спиной раздаётся Мишин голос:
- Давид Львович, вы ошибаетесь! Лампы заменили на триоды. На триоды, не диоды.
Бедный директор. Какая разница комиссии диоды или триоды. Что они в этом понимают? Тех, кто понимает, по заводу выгуливают или главный инженер Пумпянский, или главный технолог Куцер. Но как угомонить всезнающего Мишу, не уронив лица? И директор ведёт гостей дальше, а опущенной вниз рукой, ладонью, делает знаки начальнику опытного.
- Стёпа, убери его! Убери!!!
Степан Тарасович видит, что происходит и понимает команду директора. Он просачивается между гостями, пытается за полу халата вытянуть Мишу без лишнего ажиотажа из процессии. Не тут-то было. Как же это, без меня? На помощь начальнику цеха подключается кто-то из мастеров. Общими усилиями ''консультанта'' удалось вытянуть. О чём с ним потом говорили, папа не знает. Но к директору он после этого разговора старался не приближаться на пушечный выстрел. Степан Тарасович. Начальник опытного цеха. Знающий. Добросовестный. Постоянно боролся за порядок в цеху. Папа работал с ним со дня основания завода.
- Папа, а сам он выпивал? Нет. Он и пьяницам спуска не давал. Окончил заочно Политехнический институт. Он и ещё один парень из цеха подрабатывали в Политехническом. Монтировали в лабораториях приборы. И часто оставались слушать лекции. Очень тянулись к знаниям. У каждого семья. Когда учиться? Вот и учились заочно, как мама. Степан Тарасович стал начальником опытного цеха. Второй парень, еврей, стал технологом цеха. Тоже очень грамотным.
Миша Каган… Миша одалживал деньги у всех, всегда и везде. Он любил одалживать деньги. Что он чувствовал в этот момент? Не знаю. Может быть, он ощущал, как богатство наполняет его карманы? Не знаю. Мама с папой тоже занимали деньги, особенно когда совершалась большая покупка. Например, автомобиль или мебельный гарнитур. Одалживали деньги и у них. Обычно люди стараются побыстрее рассчитаться с долгом. С Мишей Каганом дело обстояло иначе. Не думаю, что ему нужны были деньги больше чем другим. Они всем нужны. Но почему не одолжить, если одалживают? Те, кто его уже знал, ни под каким видом деньги в долг не давали. Но завод-то, большой. А убеждать Миша, судя по всему, умел. Отдавать же деньги Миша не любил. Народная мудрость гласит: ''Одалживаешь чужие и ненадолго, а отдаёшь свои и навсегда.'' И вот как-то к папе подходит знакомый настройщик телевизоров, и спрашивает, где найти Мишу Кагана. Папа, в свою очередь спрашивает:
- Что, одолжил ему деньги?
- А ты откуда знаешь?
- Будешь семнадцатым.
- Каким семнадцатым?''
- Шестнадцать человек уже искали Мишу с деньгами. Папа улыбается:
- Это я, конечно, придумал. Частенько видел, как люди приходили к нему за деньгами. Просили. Ругались. Угрожали. Деньги с Миши получить было почти невозможно. Нужно было быть очень настойчивым. Кто-то махал рукой – пропало и пропало. А кто-то ходил и ходил. Несколько раз Миша обращался за ''субсидией'' к папе.
- Одолжи десять рублей до завтра.
- Не могу.
- Нет денег?
- Есть.
- Тогда одолжи.
- Не могу.
- Ты собираешься в магазин после работы?
- Нет, сразу иду домой.
- Тогда одолжи. Я завтра отдам. Ты же меня знаешь.
- Знаю.
- Не веришь?
- Верю.
- Тогда одолжи.
- Не могу.
- Но почему?
- Я одолжил одному, а он не отдал.
- Я отдам.
- Тот тоже так говорил.
- Обещаю, что завтра отдам.
- Тот тоже обещал завтра. Не отдал.
- А ты к нему подходил?
- Нет.
- Почему?
- Не могу.
- Почему ты не можешь?
- Он умер.
- Не волнуйся, я не умру.
- Тот тоже не собирался умирать.
- Я здоров. Недавно проходил медосмотр.
- Тот тоже выглядел здоровым.
Папа с трудом отвязался от назойливого заёмщика.
И ещё одна папина ''майса'', про этого пройдоху. Очевидно, многие имели на него зуб. Папин приятель Додик Перельман, с группой товарищей, решили проучить Мишу за все его ''добрые'' дела. Стоят они, вроде бы о чём-то шепчутся. Миша тут, как тут. Додик задумчиво:
- Где бы достать столько бидонов?
Миша сразу же заглатывает ''наживку'':
- Я достану! Сколько нужно бидонов?
- Десять.
- Достану десять. А зачем?
- Договорились с рыбозаводом набрать десять бидонов живой рыбы.
- Возьмёте в долю?
- Достанешь бидоны, возьмём.
- Сказал же достану!
Миша поспешил к знакомой заведующей столовой и просит одолжить десять бидонов.
- Зачем тебе столько бидонов?
- Договорились набрать живой рыбы.
- Один бидон рыбы мне.
- Договорились. Один бидон тебе.
Миша ''поймал'' где-то грузовую машину, погрузил в кузов бидоны и привёз их к подъезду. Папа проходил мимо. Шёл на работу.
- Помоги занести бидоны домой.
- Не могу. Обещал сменщику прийти пораньше.
Папа просто не хотел иметь с Мишей каких-либо дел.
Придя на работу, поделился с Додиком:
- Миша затеял какую-то авантюру с бидонами.
- Дружище, держись от него подальше.
- Я знаю.
Квартира у Миши небольшая. Десять сорокалитровых бидонов занимают больше половины квартиры. Повернуться негде. Дни идут. Миша нервничает. Донимает партнёров вопросами:
– Когда?
Те отвечают:
– Потерпи. Ждём команды с рыбзавода. Ты же понимаешь, что рыбу мы не покупаем.
Партнёры выдержали достаточное время и звонят заведующей столовой:
- Вы Михаилу Кагану одалживали десять пищевых бидонов?
- Одалживала, а что?
- А вы знаете, что он наполнил их бензином?
И положили трубку. Заведующая бегом в цех. Нашла Мишу. Кричит:
- Верни немедленно бидоны в столовую!
- Не могу. Где я тебе сейчас найду машину!
- Не моё дело! Мне нужны бидоны!
- Тебе нужны – ты и ищи машину!
Обругали друг друга и разошлись.
А к этому времени о розыгрыше знает весь завод. Кроме, конечно, Миши и заведующей. Слух о пищевых бидонах наполненных бензином дошёл до отдела занимающегося заводскими столовыми. Теперь заведующей уже серьёзно звонят и предупреждают, что будет проверка. И если от бидонов будет запах… Вы понимаете, что с вами будет! Заведующая нашла машину. Бидоны привезли на завод. Выгрузили возле столовой. Подтянули шланги с водой. Весь персонал столовой с мочалками трёт бидоны. Народ ходит вокруг и посмеивается. Не могу удержаться от смеха и я. Потом спрашиваю папу:
- Но ведь наказали не только Мишу, но и бедную заведующую.
Папа на минутку задумался и отвечает:
- Почему бедную? Она ведь тоже хотела дармовой рыбки.
- Папа, ты, как всегда, прав.
Ещё одна встреча. Славины. Два брата работали на заводе. Я несколько раз был в пионерском лагере ''Волма'' в одном отряде с Аликом Славиным. Имя я, может быть, перевираю. Сколько лет прошло. Крепкий, коренастый парень, который не боялся за себя постоять. Такое впечатление у меня о нём сохранилось. Тесен мир. В девятом классе к нам пришёл новый ученик. Саша Д. Статный парень с расплющенными ушами и носом. Борец. Занимался он неплохо. Хорошо рисовал. Он часто уезжал на спортивные сборы. Кажется, он был чемпионом Союза среди юниоров по борьбе. К нему время от времени заскакивал Марк Славин. Брат Алика. Мой одноклассник и Марк были похожи мощными размерами, сломанными ушами. Когда мы были в десятом классе, Марк как-то заглянул в класс и попросил разрешить Саше выйти. На перемене Саша сказал, что он пришёл попрощаться. Уезжает с родителями в Израиль. Саша недоумевал. Зачем? Какие перспективы у него в Израиле? А здесь он может войти в сборную Советского Союза. Позже, когда я уже работал на заводе, ходили слухи, что сын Славина Марк, сразу по приезду в Израиль был зачислен в Олимпийскую сборную Израиля по борьбе. В Мюнхене он был убит палестинскими террористами. В газетах об этом я ничего не встречал. Там и о катастрофе на заводе ''Футляров'' объединения ''Горизонт'' не было реальной информации. Коротенькая, в несколько строк, заметка в газете. А тогда погибло более ста человек. Чего уж было ожидать сочувствия к семье покинувшей Советский Союз? Позже, вскоре после окончания школы, я встретил Сашу на улице, и он подтвердил, что это правда. Откуда он знал – я не спрашивал. В спортивных кругах, наверное, были свои источники информации. В восьмидесятые годы мои родители встретили семью Славиных в Израиле. Тепло общались. Вспоминали заводских. Уже после трагической гибели Марка у них родился третий ребенок. Так рассказывали родители. Мужественные люди. Встречи. Совпадения. Переплетение судеб.
Ещё одна история -''майса'' из ''Опытного'', рассказанная папой.
В цеху работал лет сорока пяти мужчина. Мутный какой-то. Поговаривали, обо всём, что происходит в цеху он докладывает начальству. Может это были просто слухи, но мужик и сам по себе был гаденький.
В цеху почти все обращались к нему ''Серый''. Было ли это от имени, или ещё почему – папа не знал. Но мог наблюдать какое-то время ''Серого'' с расстояния. Неприятный был человек. В цеху работал тихий спокойный парень. Улыбчивый, безобидный. Доверчивый. Кто-то скажет – недалёкий. Не думаю. Над ним иногда подшучивали, но беззлобно. И он не обижался, особенно если шутник не донимал его слишком настойчиво.
Так вот этого парня Серый и выбрал мишенью для своих, часто далеко от безобидных, ''шуток''.
Сколько раз обмотчицы, работавшие в цеху, ругались на Серого:
- Оставь парня в покое! Он никого не трогает! Что ты за ним как тень ходишь? Другой бы тебе давно шею намылил. Отстань от него!
Куда там! Серый только скалился.
Однажды в конце смены рабочие умываются. На умывальниках стоят половинки мыльниц с жидким мылом. Безобидный парень на секунду отворачивается, а Серый меняет мыльницу с мылом на мыльницу с какой-то смазкой. Парень не замечает подмены и размазывает смазку по рукам, лицу… Серый заливается смехом. Парень молча, как-то отрешённо, уходит. Кто-то бросает:
- Ты совсем рухнулся!
Серый утирая слёзы смеха:
- Мужики, так смешно же!
И тут появляется этот ''безобидный''. На лице всё ещё видны следы смазки. Он молча подходит к Серому. В руке у парня пруток толщиной миллиметров двадцать и длинной сантиметров тридцать. Быстрый взмах и пруток опускается на голову весельчака. Парень также молча поворачивается и уходит. Лицо Серого в крови. Улыбка исчезла. Все молчат. Ошарашены. Парня осудили. Были общественные защитники от цеха. Ему все сочувствовали.
Странно, но Серый тоже исчез из цеха. Папа говорит, что не помнит, чтобы о Сером вспоминали, но помнит свои ощущения. Казалось, в цеху стало чище и стало легче дышать.
Много лет потом еще доводилось встречать знакомых по радиозаводу. На даче – это был заводское садовое товарищество. Просто в городе. И здесь в Чикаго. Для родителей такие встречи были праздником. Сколько было воспоминаний, разговоров…
Папе недавно исполнился сто один год. Трудно представить, что кто-то из его заводских друзей ещё жив. Папа был одним из самых молодых среди них. Но очень хочется верить…
Марат, Марат Антонович, был моложе папы… Кто знает, может быть… Спасибо, Марат Антонович!
Ласково орёл:
- Соловушка!
Спой моим орлятам колыбельную.
Пусть уснут, трещит моя головушка,
свежей кровью с вечера похмельная.
Убаюкаешь птенцов - тебя не трону я.
Будешь под моим крылом в фаворе.
Разнесут ветра о том - во все края.
Не уснут – твоим всем будет горе.
И заплакал соловушка звонко-звонко.
Не умеет иначе небесная птаха.
Словно горько оплакивал своего ребёнка,
полон голос его был любви и страха.
Но уснули птенцы гнезда орлова.
Улетел соловей к своим крохам...
В тех краях соловья не слыхали снова -
ни заливистой трелью, ни тихим вздохом.
Обсуждала шумно волчья стая
зайцев агрессивный беспредел.
На загривках дыбом шерсть густая:
- Это кто позволил? Кто посмел?
Вой стоял такой - кровь стыла в жилах!
- Рвать ушастых в клочья день и ночь!
Много их, но это в наших силах!
Зайцам смерть! Нам вместе жить невмочь!
Нашу травку зайцы жрут от пуза.
Рвут покров зеленый из-под лап!
В ареале волчьего союза
брезгуешь ушастым - нюхом слаб.
Каждый пусть убьёт в себе брезгливость!
Заяц не кабан, но тоже снедь.
Их врожденная природная пугливость,
нам поможет нечисть одолеть!
К осени закончилась охота...
Зайцев нет, волков обрюзгших - рать.
А в траве скулит незримый кто-то:
- Что зимою, братцы, будем жрать?
Лягушка вышла замуж и болото
покинула привычное своё.
У мужа за крутым бугром работа...
Просторное, уютное жильё.
''Ква-ква'' - язык знакомый на чужбине
и мошкара привычная в меню.
Стирай, готовь добытчику-мужчине -
он всё отдаст за ласку и стряпню.
Мечи икру, расти, лелей детишек,
Впадай в анабиоз семьёй, так нет!
Наслушалась воробушек-врунишек.
Ей стал немил весь забугорный свет.
Не так поют соседки вечерами.
Не так в чужих болотах пахнет грязь...
Всё бросила, с попутными ветрами
отправилась туда, где родилась.
Вот добралась, глядит - вокруг всё то же!
Всё то же... то же, только без семьи.
И ужас бородавками по коже -
наврали всё злодеи-воробьи!
Вернуться бы домой, да только поздно.
Ква-ква, мой дом не там где только я.
Как пели там, как было небо звёздно...
Ква-ква, мой дом там, где моя семья.
У нас с внуком сегодня мальчишник.
Мы строим для воробьёв
семейный дом-воробьишник
на пять или шесть птенцов.
Внучке неинтересны
мальчиковые наши дела.
Девушки чем известны?
У них куклы, кухня, метла…
Она соберёт за нами
строительный мусор в совок.
Как положено будущей маме,
предложит яблочный сок.
Пусть не яблочный, пусть из сливы,
главное - что нальёт.
И пусть девчонки плаксивы,
они в целом - отличный народ.
А наша - всех в мире лучше –
внучка, сестрёнка, друг.
Правда льёт из неё, как из тучи
громко, обильно и вдруг!
Но это пока терпимо –
ей немногим больше трёх лет…
Почему же так быстро мимо
время мчит, досадует дед…
... блоха, живущая у львицы под хвостом,
вообразив себя всесильною царицей,
живя в тепле, питаясь вкусно львицей,
взялась кормилицу критиковать во всём!
Стеснялась львица, но, в конце концов,
на дискомфорт пожаловалась мужу…
Лев дал совет:
- Любимая, сядь в лужу
и отдохни в ней несколько часов.
И, как всегда, мораль:
Кусай, пей соки,
но в тишине, не затевая склоки.
Я был глупым юнцом, когда свой секрет поведал мне старый рыбак:
- Можно жизнь прожить, бороздя моря. Быть счастливым за просто так.
Ищи красавиц, их в мире тьма, пока мутным не станет твой взгляд,
но русалке увлечь себя не дай. Вплавь, кто слаб, не вернётся назад.
Вплавь, кто слаб, не вернётся назад.
Её кудри морской травы зеленей. Кожа - цвета волн, глаза - ярче звёзд…
Хорошенько подумай – нырнув за ней, ты полюбишь её всех сильней…
От округлости бёдер и выше, но… тебе не понравится хвост.
Я стал китобоем и в первый же день увидел в морской волне
прекрасную русалку и вдруг она обратилась чуть слышно ко мне:
- Стань моим навсегда, шептала она, дно сулит нам любовь и покой.
Я тебе открою все чудеса, что хранятся в пучине морской.
Что хранятся в пучине морской.
И я прыгнул к ней, и она увлекла меня в ложе своё из морской травы.
Черепаший панцирь подушкой стал для мутящейся головы.
Она подала мне креветки, икру в серебряной чаше-ладье.
От пояса вверх - хороша, в моём вкусе, а ниже - рыбий хвост в чешуе.
Ниже - рыбий хвост в чешуе.
Её кудри морской травы зеленей. Кожа - цвета волн, глаза - ярче звёзд…
Время шло, я любил её всё сильней. Я поклялся навеки быть только с ней.
Но в душе я знал – это глупо, мне совсем не по нраву был хвост.
Но однажды я, запрокинув голову, увидел над бездной морской паруса.
Я встретился взглядом с миллионером – мы смотрели сквозь воду, глаза в глаза.
Он привязал к прочной тоненькой леске золотое кольцо с бриллиантом – наживку.
Вот и всё, и клюнула моя любимая на его дорогую приманку-фальшивку.
На его дорогую приманку-фальшивку.
Как горько я плакал - видели все – моллюски, киты, морской прибой.
Как мне не хватало её хвоста, серебристо покрытого чешуёй.
Но когда я увидел её сестрёнку, сердце ёкнуло: ''Эй, не горюй напрасно!''
Сверху она была рыба-рыбой, снизу – чисто по-женски прекрасна.
Да, снизу – чисто по-женски прекрасна.
Как прекрасны были её коленки, как нежны и хрупки пальчики ног.
Её тело было вершиной искусства. Моё сердце заполнили новые чувства.
Что же до верха - плевать – конец истории! Я снова был счастлив и не одинок.
**
The Mermaid.
Shel Silverstein
Hey when I was a lad in
fishing town an old man said to me
You can spend your life your jolly life just sailing on the sea
Now you can search the world for pretty girls till your eyes are weak and dim
But don't go swimming with the mermaid son if you don't know how to swim
If you don't know how to swim
For her hair is green as seaweed and her skin is blue and pale
And I tell you now before you start you can love that girl with all your heart
But you're just gonna love the upper part you're not gonna like the tail
So I signed onto a whaling ship and my very first day at sea
I seen a mermaid in the waves reaching out to me
Come live with me in the sea said she and down on the ocean's floor
I'll show you a million wonderous things you never seen before
Oh you never seen before
So over I jumped and she pulled me down down to her seaweed bed
And the pillow made of tortoise shell she placed beneath my head
She fed me shrimps and caviar upon the silver dish
From her head to her waist she was my taste but the bottom part was a fish
Oh her bottom part was a fish
Oh her hair were green as seaweed her eyes were blue and pale
And I loved that girl with all my heart I vowed we'd never part
But I knew the back was not too smart cause I did not like the tail
And then one day when I looked up I saw a sailin' ship
And I met the stare of a millionaire out on a fishing trip
A diamond ring he tied to a string and lowered it down to the water
And my love divine she went for his line and that was the way he caught her
Yes that was the way he caught her
So I sat and cried to the tide same to the clams and whales
How I missed my love her seaweed hair and the silvery shine of her scales
Just then her sister swam on by, and set my heart awhirl
For her upper part was an ugly old fish but the bottom part was girl
Yes the bottom part was girl
Yes her knees are pink and rosy and her toes are small and frail
Her body it's a work of art and I love that girl with all my heart
And I don't give a damn about the upper part and that's how I end my tale
Спит в заснеженном болоте
хладнокровная лягушка.
Снится ей причал-опушка,
служба в лягушачьем флоте...
Все её друзья матросы
схожи тем, что хладнокровны,
вечерами - многословны,
а ещё - многоголосы.
Их кораблики-кувшинки
под цветными парусами
так уютны вечерами
летом... а пока снежинки
над болотом, словно мошки...
Всё кружат, кружат неспешно -
долгая зима кромешна...
Эх, лягушке бы сапожки,
да попрыгать на морозе -
пусть завидуют подружки...
Только сладок сон лягушки
до весны в анабиозе..
Последняя листва на первый лёд
ложится незатейливым узором.
Итог с ветрами обречённым спорам –
скольжение, сменившее полёт.
А был ли он, полёт, и в самом деле?
Иллюзия отрыва от корней…
Рвать связи – привилегия людей.
Листва жива, пока есть соки в теле,
и не оборвалась с ветвями связь.
А там - падение в небытие и грязь
под белоснежным саваном метели.
Иней первой сединой
лёг на сонный луг прибрежный.
Ветерок - шалун мятежный,
в голых кронах сам нагой,
прячется в плетеньи зябком,
им же обнажённых крон…
Новый день берёт разгон.
Всё идёт своим порядком.
Озеро прервало сон
рябью, в пробужденьи сладком.
- Из ниоткуда в никуда…
Так начал он свою историю.
- В ночи летевшая звезда
вдруг изменила траекторию.
Костра танцующий огонь
коснулся звёздного внимания…
А он подставил ей ладонь
и приютил из сострадания.
Звезды прозрачные лучи
дрожали на его ладони.
Казалось, небосвод в ночи
стал без неё ещё бездонней.
Упавшая в ладонь звезда
безмолвно-жалобно блестела.
Из ниоткуда в никуда
зачем-то же она летела?
Не в силах вечное объять,
он ощущал тепло и нежность.
А время утекало вспять -
в любви вселенскую безбрежность…
Звезда слабела на глазах -
её не согревали руки...
Мы словно погружались в страх
их ожидающей разлуки.
...Он замер, глядя на ладонь.
Мы молча, терпеливо ждали.
Костра тускнеющий огонь,
казалось, угасал в печали.
Бледнея, звёзды над землёй
застыли в ласковом поклоне.
И не хватало лишь одной -
угасшей на его ладони.
2013.
Ну что, мой хороший? Готов к приключениям?
Собрался в дорогу в дальние дали?
К победам стремись, будь готов к поражениям -
иначе путь долгий осилишь едва ли.
Отвага и мудрость достойны успеха –
преодолеешь пустыни и горы…
Запомни: чем больше в кармане прореха,
тем меньше в итоге потратишь на сборы.
А много ли надо с собою в дорогу?
Весёлый характер, подружку-улыбу.
Умение прятать за шуткой тревогу,
не прятать за пазухой зависти глыбу.
Иди, познавай непонятное в новом,
будь щедр на добро, будь к молве безразличен.
Старайся не ранить неряшливым словом
близких, чей мир лишь тобой ограничен.
Ещё: не пугайся, когда я отстану…
Я буду невидимо рядом с тобою.
Всё в жизни вершится по Высшему плану –
есть время поступкам, есть время покою.
Ты мал, и едва ли запомнишь уроки,
что дед так старался вложить в твою душу.
Ты светел и чист. Миром правят пороки,
но тайной о них твой покой не нарушу.
Опустело наше озерцо.
Рябь - морщинками по глади кожи.
И от этого твоё лицо
мне ещё роднее и дороже.
Смотришь сонно в неба синеву,
провожаешь птиц прозрачным взглядом.
Клён прибрежный влажную траву
укрывает ранним листопадом.
Тишина такая – всё забыть
хочется - от края и до рая.
Никуда себя не торопить…
Только памяти натянутая нить
держит, никуда не отпуская.
''Вот новый поворот
И мотор ревёт,''
Группа ''Машина времени''
Знакомые голоса и лица,
и тот же юношеский задор.
Не получается отрешиться
от близкого с давних, уютных пор.
И открываются новые дали,
и неизвестное где-то ждёт.
Покорно послушны ногам педали -
машина стелется в поворот.
Что ждёт нас? Улыбчивые просторы?
Бездонной пропасти злая пасть?
Пассажиры спокойно ведут разговоры -
в машине времени не пропасть.
Однажды всё снова будет в порядке -
на смену мраку придёт рассвет.
Врут - с ушедших и ''взятки гладки".
В вечности всем нам держать ответ.
Красиво и доступно излагать -
искусство, уходящее корнями
в глубины, что под нами и над нами...
Язык - людьми проложенная гать
через болото вязкого безмолвья
к себе подобным на другом краю.
Нести в ладонях искренность свою
опаснее, чем пустоту злословья.
Поэзия - бесценный дар небес -
надежда сохранить земную вечность.
В ней главное - любовь и человечность...
И никаких заоблачных чудес.
''And
Spring herself when she woke at dawn
Would scarcely know that we were gone.''
There will come soft rains… By Sara Teasdale
...зимою была война
и мы убили друг друга.
Потом наступила весна,
безжизненна, словно вьюга.
Безжизненная для нас,
убитых зимою друг другом.
За тысячи лет первый раз
земля не тронута плугом.
Над сорной недавно травой
одиноко колышутся злаки.
Воем тревожат покой
одичавшие к лету собаки.
...сражаясь за каждый ломоть,
мы, словно дикие звери,
рвали друг друга плоть...
Мир не заметил потери
11/21/2014.
**
Накануне была война...
И они друг друга убили.
На надгробиях имена,
даты с прочерком и фамилии.
И неважно уже, кто прав,
кто неправ, или так, не очень.
Ухмыляется, многоглав
змей победы и сыт, и порочен.
Могильщики наугад
прочерк жизни вбивают в плиты.
Пока жив хоть один солдат -
они будут при деле и сыты.
05/16/2017.
**
Мне снился сон: безлюдная планета
в очередной виток отправилась без нас.
Алел цветок, не радующий глаз,
на месте, где последняя ракета
земли коснулась в предрассветный час.
Цветку уютно было в сонном мире.
Корнями погружаясь в пух земли,
он ощущал небесный свет вдали,
и распускался лепестками шире…
Гораздо шире, чем представить мы могли,
себя съедая в ядерном гарнире.
Цветку лишь предстояло заселить,
наш мир, который не сумели сохранить.
03/03/2022.
В подводном царстве осьминог,
вообразив себя царём,
на ''ближних'' возложил оброк:
- Я жизнь вам даровал... взаём.
Хотите жить - должны платить!
Кем? Это вы решайте сами.
А нет - я ваших жизней нить
прерву стальными челюстями.
Сказал, и весь подводный свет
окрасил в мрачный фиолет.
(Известно всем - у осьминога
подобной дряни в теле много)
И ''ближние'' платили дань,
пока случайная акула
на отдых к ним не заглянула
однажды в сумрачную рань.
И всё! Ужасный осьминог
исчез. Просторней и светлее
подводный сделался чертог.
А ведь он был почти что бог
для тех, кто был его слабее.
Мораль проста:
Будь трижды спрут,
Случится час - тебя сожрут.
2020.
**
Сам не видел, врать не стану –
мне поведал старый дуб –
с острым топором нежданно
в лес явился… лесоруб.
Загалдели звонко птицы:
- Разлетайся кто куда!!!
Всхлипнула сосна:
- Не скрыться…
Корни держат. Вот беда…
Солнце в небесах взгрустнуло –
Старый, добрый лес в беде.
Ветру сонному шепнуло:
- Тучки где? Где дождик? Где???
Быстрый ветер тучек стадо
к лесу грустному пригнал.
А у туч дождя и града…
Лесоруб как ''дёру'' дал!
И стоит наш лес, крепчает,
щедр на ягоды, грибы.
Кто-то скажет:
- Не бывает!
Только, разве врут дубы???
2022.
Гроза закончилась и лягушачий хор
в деревню нашу прибыл на гастроли.
Уж так заведено, с каких незнамо пор -
мы все свои озвучиваем роли.
Чуть свет – петух кричит – ку–ка, кукареку
и распускает хвост на радость курам.
Заводит бесконечное ку-ку
кукушка в дальней роще утром хмурым.
Осёл поёт своё и-а!!! И-а!!!
Ах, сколько страсти в пении ослином.
И, если правда, что права молва –
соседский конь его беремен сыном…
День просветлеет – жаворонков трели.
Стемнеет – в чаще ухает сова.
Эх, если бы лягушки улетели
с их бесконечным до утра ква-ква…
Хотелось бы уснуть, да вот не спится.
Хор лягушачий не даёт уснуть.
Лягушка, к сожалению, не птица,
её привычным ''Кыш!'' не отпугнуть.
Я так иссяк – глаза сомкну едва,
а за окном опять – ква-ква, ква-ква.
Да сколько можно, до каких же пор
я буду слушать лягушачий хор!?
Вчера граница между морем и песком
была границей между голубым и жёлтым.
Но шторм ночной, в Аду скучавшим чёртом,
на волю вырвался бессмысленным броском.
Разрушил равновесие цветов…
К рассвету мир вокруг стал грязно-мутным.
Шторм разрушителен, будь он сто раз попутным,
как смысл в обиде вырвавшихся слов.
А дальше – неизбежна тишина!
И меж цветов едва размытые границы.
В умытом небе бабочки и птицы…
И муть, осевшая на глубине у дна.
Мне кто-то скажет:
- Скучно без штормов!
В них ощущенье безграничной силы.
Отвечу:
- От рожденья до могилы,
Всем тем, кто дорог мне, кто сердцу милы –
Желаю только светлых мирных снов.
06/25/2022.
**
Как прекрасна мадонна с веслом!
Сколько ей? Двадцать с малым? Едва ли.
По воде на доске с малышом –
вдоль заката в манящие дали.
Шёпот волн, звонкий смех малыша.
Солнце за горизонтом присело.
Я смотрю, замерев не дыша,
как прекрасна она! Как умела!
Сколько веры в своё мастерство,
чтоб скользя над бездонной пучиной,
плоть от плоти своё естество
научить быть однажды мужчиной.
Научить не бояться дорог,
не кичиться минутным успехом…
А пока, здесь, у маминых ног,
заливаться безоблачным смехом.
06/26/2022
То ли девочка-русалка,
то ли рыбка-человек…
Я любуюсь. Ей не жалко…
Волны, замедляя бег,
нежат то, что под водою –
то ли ноги, то ли хвост.
Солнце машет ей рукою,
позабыв свой важный пост.
Лёгких облаков перины
шепчут девочке:
- Взлетай…
Пять минут-то всей картины,
а покоя – через край!
Ощущение такое –
словно вечность впереди.
И земное в неземное
превращается в груди.
**
Пеликан пикирует на воду –
рыбам смерть несущий самолёт.
Ведомо ли рыбьему народу,
что его через мгновенье ждёт?
Рыбы много, море бесконечно.
Пеликан – добытчик, не злодей!
Убивать бездушно, бессердечно –
это привилегия людей.
Для чего-то в них вложили душу?
Для чего-то же был разум дан?
Делят меж собою воду, сушу…
И межзвездья общий океан.
На крошечной планете у голубой звезды
живут, возможно, дети – такие же, как ты.
Живут, возможно, папы – такие же, как твой.
Живут, возможно, мамы – все дружат меж собой…
И бабушки, конечно – без бабушек нельзя.
И дедушки, что вечно ворчат, почём зазря .
Там солнце голубое и жёлтая луна.
Там всё чуть-чуть другое. Там жёлтым ночь темна.
Там голубой на жёлтом - закатные тона.
Там каждый блинчик - тортом… Такая вот страна -
одна на всю планету, без прочных стен-границ.
Летай по синесвету свободней вольных птиц.
Понравилось, мой славный? Спи, завтра мы опять
в тот странный мир забавный отправимся летать.
Ветерок спросил у папы-Ветра:
- Почему жизнь устроена несправедливо?
У меня хвостик, дую - чуть больше метра,
у тебя же хвост – вон какая грива!
Тебе все вокруг отдают поклоны –
и большие деревья, и, даже, люди.
Ты с дубов-царей срываешь короны.
Налетишь ураганом – век никто не забудет!
Улыбнулся папа, подул на сына:
- Эх, какой же ты у меня задира!
Посмотри, вот перед нами равнина,
а за нею горы – вершины мира.
Я дышу – крушу всё на белом свете.
Ты дышишь – ласкаешь всех, кто рядом.
От меня отворачиваются в страхе дети,
к тебе - поворачиваются улыбчивым взглядом.
Эх, если бы мне стать опять ребёнком…
Качать беззаботно цветы и травы,
дрожать росинкой на стебле тонком
и не знать вовек сокрушительной славы.
Преданья давние гласят -
однажды, много лет назад,
пришла к портному черепаха:
- Мне, – говорит, – нужна рубаха!
И сыну к свадьбе модный фрак!
Возьмёшься за работу, рак?
(Рак слыл в реке портным известным -
наряды шил не только местным.)
- Да, я приму у вас заказ.
Примерка ровно через час!
И вот, приходят черепахи.
Ни фрака нету, ни рубахи.
Печальный рак сидит в углу.
Осколки ткани на полу…
- Да я о ваш материал
все клешни нынче обломал!
Нет до сих пор у черепах
ни модных фраков, ни рубах!
2015.
Жизнь полна странных совпадений, встреч, которые и становятся нашими или чьими-то историями. Истории - ''Майсы'', как их называет папа. Несколько историй, не связанных напрямую с папой, но характеризующие период Второй Мировой войны. Папа слышал и помнит эти истории. Знаком, или близок с людьми, их рассказавшими.
Яков Ш*. - муж папиной племянницы Жанны. Яшина семья жила до войны в Киеве. Ему в 1941-м было девять лет. Старшему брату Пете – тринадцать. Кроме мамы и папы с ними жила бабушка, мамина мама. Когда началась война - отца зачислили в ополчение. Немцы приближались к Киеву, и семья решила эвакуироваться. Бабушка отказалась уезжать. Она помнила немцев по 1918-му году и была уверена, что они не тронут мирное население. Какое трагическое заблуждение. Этот же довод я слышал и от других, близких мне людей. Сколько молодых людей погибло потому, что они не смогли покинуть пожилых, больных, или просто не желающих уходить родителей. Безумно жалко и погибших, оставшихся дома, и переживших трудности и лишения бегства и эвакуации. Ушедшие, как показало время, поступили правильно. Они спасли себя и детей. Дали возможность моему народу продолжить существование. Но если может быть больней в этой ситуации, то мне больней за тех, кто не смог расстаться со своими стариками. Стариками… Яшиной бабушке было едва за шестьдесят. Жить и жить. Она, как и тысячи других евреев, погибла в Бабьем Яру. Сейчас Яша задаётся вопросом: как она, пожилая, не работающая женщина, без каких-либо накоплений, собиралась выживать в оккупированном Киеве? А может быть, она не хотела связывать руки молодым? На этот вопрос никто не в состоянии ответить. Ополченец Ш. посадил на железнодорожной станции жену и сыновей в товарный вагон и, счастливый от того, что семья в безопасности, вернулся в часть. Больше они его не видели. Судя по всему, он погиб, или был захвачен в плен немцами в районе Дарницы. Что немцы делали с евреями, попавшими в плен, общеизвестно. Яшина семья была уверена, что он погиб там. Каждый год в День Победы они приносили цветы к монументу погибшим в том районе. Вплоть до самого отъезда в Америку, в ноябре 1989-го года. Яша помнит, что их эшелон, когда они проезжали Дарницу, бомбили. Их обстреливал самолёт с двойным фюзеляжем. С ними вместе ехала мамина двоюродная сестра Вита В. Незамужняя женщина. В дорогу взяли лишь самое необходимое и ценное. Всего несколько узелков. Мама умудрилась как-то свернуть своё пальто с котиковым воротником. Должно быть, оно представляло для неё большую ценность. Жили-то очень бедно. Сколько ехали - Яша не помнит. Из поезда они высадились где-то на Кубани. Дальнейший путь до станицы Зеленчукская проделали на подводах. Красивая станица. Казаки на конях. В папахах и бурках. Маленький Яша мечтал стать казаком, когда окончится война. Не стал. Стал инженером. Может оно и к лучшему. Жили они все вместе в малюсенькой комнате с земляным полом. Там, в реке Кубань, Яша научился плавать. Дети всегда остаются детьми. Даже когда это кажется невозможным. Взрослые устроились на работу в колхоз. Приняли их там очень тепло. Жалели. Беженцы же. Так продолжалось несколько дней, пока какая-то ''добрая душа'' не проведала, что беженцы евреи. С ними перестали общаться. Как же глубоко должен был сидеть антисемитизм в людях. Семьи беженцев перебрались в Черкесск. Помнит, как по улицам на конях гарцевали джигиты. Кто-то скакал стоя на коне. Это были другие наездники, чем в Зеленчукской. Сняли квартиру. В соседней комнате жила ещё одна семья из Киева. За счёт чего они жили в Черкесске, Яша не помнит. Помнит, что старший брат Петя ходил к главпочтамту и помогал за какие-то копейки заполнять переводы или какие-то документы. Было очень много безграмотных людей. Правда, милиционеры его прогоняли, но он приходил снова. Нужно было как-то жить. Яша раздобыл где-то кресало. Кусок железа, камень, сухая кора. Со спичками было туго. Когда его кто-то видел на улице с этим кресалом в руках, просили дать прикурить. Яша был невероятно горд своей миссией. Дети всегда остаются детьми. Потом прошёл слух, что немцы близко. В это время евреи уже знали, что немцы их убивают в первую очередь и очень боялись попасть к немцам. Надо снова уходить. Дошли до выхода из города. Город покидали войска. На выходе из Черкесска располагался воинский пост. Солдаты очень доброжелательно относились к беженцам. Особенно к детям. Делились едой. Дети с мисками и вёдрами подходили к расположению войск, и солдаты сбрасывали остатки каши из своих мисок и котелков детям миски и вёдра. У кого, что было. Иногда набиралось полведра каши. И тогда Яша и Петя ели до отвала. Мама такую сборную кашу не ела. Но детей не останавливала. На выходе из города солдаты подсадили их на чью-то телегу. Но отъехали они только метров сто. Хозяин повозки прогнал их. ''Пошли вон, жиды! Или сейчас проломлю вам головы!'' Они вернулись назад, к посту. Наступала ночь. Стало холодно. Мама с Витой и детьми попросились на ночлег в стоящий неподалеку дом. Там уже приютилось несколько семей. Ночью Яше снилось, что пришли два трактора с прицепами и увезли всех людей. Оказалось, это был не сон. Ночью действительно были трактора с прицепами и они увезли всех ожидавших у воинского поста в сторону Минеральных Вод. Многие, из ночевавших в доме, начали плакать: ''Всё, мы погибли.'' Они ещё не знали и не могли знать, что все уехавшие на тракторах погибли. Среди ночевавших в том доме, была семья из Кишинёва. Муж, жена и мать жены. Детей у них не было. Его звали Нусим. Он был балагула. Грузчик, занимающийся перевозкой грузов на лошадях, впряжённых в повозку. Яшина семья познакомилась с ними какое-то время назад. Бездетный Нусим очень привязался к Яше и Пете. Яша мечтал: ''Вот вернётся отец с войны и станет балагулой. Как мы тогда хорошо заживём.'' Отца уже давно не было в живых. Была в доме ещё одна знакомая семья из Киева. Глава семьи – парикмахер. Они были зажиточными, то есть у них вещей было больше чем у остальных. Яша думает, что парикмахеры тогда хорошо зарабатывали. Судя по семье моего деда, думаю, Яша ошибался. Были там и другие семьи. Всего семей пять – десять. Нусим предложил собрать имеющиеся ценности и купить пару лошадей и плоскую повозку. Вещи погрузить на повозку. Люди, кто-то будет идти пешком, кто-то ехать на повозке. Потом меняться. Денег ни у кого не было, да и деньги, в той ситуации, не имели ценности. Яшина мама отдала своё обручальное кольцо. Это была единственная её ценная вещь. Купили повозку и двух лошадей. Белую и вороную. Лошади были хорошие, рабочие. Нусим знал своё дело. Семья парикмахера купила четырёх лошадей и пару повозок. Но опыта, в такого рода занятиях, у них не было, и вскоре они отстали. Яша думает, они все погибли. Иногда Яша сторожил по ночам стреноженных лошадей. Было очень страшно, и он дрожал, как осиновый лист. Ведь ему было всего десять лет. Однажды Яша увидел в поле брошенную лошадь. Поманил её: ''Кось-кось'', и лошадь пошла за ним. Нусим был очень горд своим воспитанником. Хвалил его. Теперь за повозкой шла привязанная третья лошадь. Белой и вороной стало полегче. Позже солдаты одну лошадь реквизировали. Добрые попались. Могли забрать всех. Яша помнит, когда они переезжали деревянный мост через реку Малка, у перил стояла бочка с бензином. Начинало темнеть. Они расположились неподалёку от моста. Немного в стороне от воинского подразделения. На траве возле противотанкового ружья лежал солдат и пересчитывал патроны. Патронов было двадцать три. Детская память хранит многое. Когда поток беженцев иссяк, офицер отдал команду стрелять по бочке с бензином. Солдат прицелился. Вдруг вдалеке на пригорке появился трактор, тянущий за собой пушку. Офицер закричал: ''Не стрелять! Это наши! Пропусти через мост.'' Трактор с пушкой переправились через реку. Солдат выстрелил по бочке и мост загорелся. И вдруг стало очень светло. Яша подумал, что это свет горящего моста, но он ошибался. С неба на парашютах медленно спускались осветительные шашки. Начался артобстрел и бомбёжка. Немцы громили войска. Мама и Вита накрыли мальчиков своими телами. По счастью, беженцы оказались в ''мёртвой'' зоне. Немного в стороне от войск. Над ними со свистом пролетали щепки и комья земли. Камни и осколки. Потом всё стихло. Через какое-то время обоз во главе с Нусимом-балагулой двинулся дальше. Люди старались не выпускать из поля зрения Яшу и Петю. Держаться к ним поближе. Они боялись, что Нусим может исчезнуть вместе с повозкой. Но зная его привязанность к мальчикам, были уверены, что без них он не скроется. В это время немцы, рвущиеся к Каспийской нефти, выбросили десант и Яшина семья вместе с остальными семьями, оказались на территории занятой немцами. Теперь они передвигались только ночами. Копыта и морды лошадей обматывали тряпками, чтобы не позволять им ржать и цокать копытами о камни. Нусим тщательно смазывал оси повозки. Станицы, занятые немцами, обходили окружными дорогами. Прятались не только от немцев, но и от ''своих''. Примерно через неделю они всё-таки вышли из окружения. Добрались до Нальчика. В Нальчике Нусим с ними распрощался. Позже народ возмущался, мол, он продал лошадей и повозку, а все вырученные деньги забрал себе. Мама же увещевала людей: ''Побойтесь Б-га. Он нас всех спас от смерти. Ну, так взял он какие-то деньги.'' Из Нальчика, на платформе с катушками кабеля, разместившись между катушками, беженцы поехали в Баку. Город на Каспийском море. Вдоль железной дороги шли войска. Солдаты давали беженцам кашу. Яша помнит сгоревший состав с обувью. Горы сгоревшей обуви. После Нальчика их уже не бомбили. Доехали до Баку. В Баку они сели на нефтеналивной танкер ''Цурюпа''. На палубе устроили туалет. Все отходы вытекали за борт. Качало сильно. Многих страшно рвало. У кого-то за борт упал тюк с вещами. Они умоляли капитана спустить шлюпку. Какая шлюпка. Из Баку танкер с нефтью и беженцами пришёл в Красноводск. Шли несколько ночей. Сколько точно - Яша не помнит. Чем питались на танкере – не помнит. Шутит, точно не нефтью. Но помнит, как мама летом несла в руках своё тёплое пальто подкладкой наружу. Единственная оставшееся у семьи ценная вещь. Помнит, как купался в Каспийском море и угодил в нефтяное пятно. Еле отмыли. Дети - всегда дети. В Баку они встретили Яшину учительницу из Киева. Позже он дружил с её сыном. Из Красноводска, в товарном вагоне, семья доехала до Чарджоу. Это Туркменская ССР. Там у мамы в эвакуации жила родная сестра Таня. Её младшая дочка Томочка умерла от тифа ещё до приезда Яшиной семьи. Таня со старшей дочкой Женей жили в маленькой кибитке. Кровать и стол. Приехавшие расположились на земляном полу. Позже от тифа умерла старшая - Женечка. Она и Петя были одногодки. Петя и Яша тоже переболели сыпным и брюшным тифом, но судьба пощадила их. Позже мама и тётя Таня получили квартиру получше. Адрес: Магазинная улица, дом 32. Хуже той, которая у них была, и придумать было невозможно. Мама и Петя пошли работать на швейную фабрику. Там Петя научился кроить. Шили одежду для армии. Тётя Таня пошла в сапожную артель. Яша хотел ходить в школу, но его оставляли дома охранять '' богатство''. Яша придумал, как уходить из дома и запирать дверь на крючок изнутри. Если кто-то и приходил, то он думал, что дома кто-то есть. А Яша в это время убегал в школу. Даже мама не в силах остановить ребёнка, если он хочет учиться. Дом, в котором они жили, назывался мазанка. Каждый год стены и крышу обмазывали глиной, чтобы не протекали. Рядом с домом находилось танковое училище. Однажды, когда было жарко, Яша, Петя и тётя Таня спали во дворе. Мимо проходили танки. Крыша мазанки, толщиной сантиметров тридцать, обвалилась. Мама и вторая тётка чудом успели выскочить из дома. Маму зацепило чуть-чуть, но не опасно. После этого их переселили в более надёжное жильё. Даже с верандой. Получали они на шесть человек тогда, уже 2400-то грамм хлеба в день. Дом был прямо напротив кладбища, где была похоронена Женечка. Потом тётя Вита пошла работать в детский сад, или ясли, и съехала от них. В этой квартире семья и встретила победу. Потом, в 1945-ом году, в товарном вагоне семья через Москву вернулась в Киев. Скитались по родственникам. Пришло письмо от отца, что он жив и едет домой. Оказалось это ошибка. Это был какой-то другой. Однофамилец.Так они пережили смерть отца и мужа второй раз.
* Яков Ш. – муж моей двоюродной сестры. Его, к сожалению, уже нет с нами.
Воспоминания Яши, как я к нему обращался, записал, кажется, между 2014-м и
2015-м годами. Географические названия и маршруты не перепроверял. Память у Яши
была фантастическая. Просто старался подробней записать его воспоминания. Его
воспоминания перемешались с моими ощущениями-размышлениями. Тогда думал это
важно только для моей семьи. Сейчас думаю – не только…
Скрипка
то плакала, то смеялась,
ночь наполняя то плачем, то смехом.
И вдруг, словно на плечи усталость,
тишина опустилась прозрачным эхом.
Скрипач отрешённо замер в пространстве
во власти каких-то своих сомнений.
Чёрное небо, в звёздном убранстве,
касалось рассвета крылом сновидений.
Месяц блестел отраженьем улыбки,
в глазах безмолвно сидящих рядом.
Скользил по струнам уснувшей скрипки,
просящим о подаянии взглядом.
Таял дыханием дым над кострищем,
озеро тёрлось о сваи причала,
когда ощутил себя жалким и нищим
У палача работа дрянь -
он норму выдаёт ночами.
Дружить с другими палачами -
мозгами двинуться за грань.
О
достиженьях трудовых
болтать с женою несподручно,
а жить молчком всё время - скучно.
Спасают двести даровых.
За
"каждого" - по двести грамм
по завершению работы,
а вот сегодня - до блевоты!
Шестьсот уже не по зубам.
Двоих за
смену с головой
и в путь, тропинкою давнишней…
Девчонка оказалась лишней -
подвёз бы кто-нибудь домой…
2016.
**
Предвоенный спор.
Один утверждал:
- Гитлер не нападёт.
Мы с немецким народом идейные братья.
Другой возражал:
- Идейность – налёт,
что весёлой бабёнке строгое платье.
Кто был прав - не случилось узнать друзьям.
Они встретились снова лишь в тридцать девятом
ненадолго... У одной из расстрельных ям,
не расслышав друг друга за ружейным раскатом.
О чём думали спорщики, встретившись снова -
не узнать... Им не дали прощального слова.
2022.
**
Предвоенная зима.
Вот-вот уже замёрзнет пруд
и санки горку "отопрут",
полозьями прорезав снег.
И беззаботный детский смех
разделит всех на до и тех,
кто так и не сумел начать разбег.
2019.
Среди братьев и сестёр
зрел на ветке помидор.
Каждый день с росою ранней
становился всё румяней,
больше, мягче и сочнее…
Глянуть – сердцу веселее.
Верил: станет он когда-то
украшением салата.
Но попал он в переделку –
повстречал на грядке белку.
Та схватила помидор
и стрелой через забор.
Только хвост мелькнул пушистый –
бег у белок очень быстрый!
Перепрыгнула канаву,
Надкусила…. Не по нраву!
Бросила беднягу в грязь -
восвояси убралась.
Помидору стало грустно –
вкусно всем, а ей невкусно.
Как возможно, как же так???
Помидор совсем размяк,
и сравнялся кожурою
с влажной мягкою землёю.
Осень быстро пролетела.
Закружила, завертела
вихри снежные зима,
да растаяла сама.
Тут бы и конец рассказу…
Нет, дружок, не так-то сразу.
Там, где помидор наш скрылся,
по весне росток пробился.
Стал кустом – растенья скоры,
а на ветках - помидоры –
детки жертвы шустрой белки
в прошлогодней переделке.
Пережило грусть раздора
семечко из помидора.
Новой жизни дало всход…
Спи, мой мальчик, жизнь идёт.
**
*Дятел - птичьему врачу:
- В голове какой-то стук!
Призадуматься хочу,
сяду с мыслями на сук,
тут же рядышком – ''тук-тук''!
Словно кто-то рубит сук.
Доктор, я устал от стука!
Вечный стук - такая мука…
Птичий лекарь - врач Глухарь-
посмотрел на дятла строго:
- Каждому своя дорога,
как говаривали встарь.
Сизый голубь любит крышу,
высь небесную – орёл.
Стука, дятел, я не слышу,
вижу - вы долбите стол!
Прекратите портить мебель!
Чай, не у себя в лесу!
Стол вам - не сосновый стебель –
зарубите на носу!!!
Кстати, дятел, вы в полёте
тоже слышите ''тук-тук''?
Нет? Так это вы поёте!
Это вашей песни звук.
Отправляйтесь-ка домой,
отдохните головой.
Мой совет – от тряски мозга
средство лучшее – покой!
*Теперь ДК на главной странице. Замечательно! Грустно – нет движения. Добавить ещё один текст – будет многовато. А хочется. Буду добавлять к уже опубликованному стихотворению. И на главной ничего не меняется, и мне веселее.))
"Я научился говорить,
теперь пора учиться слушать".
Вл.Куковякин
Ещё безмолвствует петух
и светлячки играют в прятки.
В чащобе филин - ух, да ух...
- Спи, мой хороший! Спи, мой сладкий!
Отец баюкает птенца,
рассказывая на день сказки...
- День - это маска без лица.
И только ночь - лицо без маски.
День - время праздной суеты
для тех, кто ночью видит плохо.
Кто у невидимой черты
дрожит в предчувствии подвоха.
Наш еженощный разговор
вселяет страх в непосвящённых.
Кому-то чудится топор,
кому-то - мрак глубин бездонных.
Учись у тех, кто не болтлив.
Их мало, но за ними сила!
Будь бесконечно терпелив,
пока ночь свет не погасила.
Смотри, как терпеливо нить
плетёт паук. Он хочет кушать.
Ты научился говорить -
попробуй научиться слушать.
2016.
Сегодня ровно год. 3-го апреля 2021-го года не стало Аси Михайловны Сапир. Много лет Ася Михайловна была бессменным редактором Детской комнаты. Время беспощадно (беспристрастно?) ко всем. Но от понимания этого легче не становится. В 2019-м Ася Михайловна стала чаще ''исчезать'' с сайта. Когда её ''исчезновения'' затягивались – я отправлял ей в ''личку'' вопрос о самочувствии. В середине августа 2019-го Ася Михайловна ответила последний раз, что снова долго находилась в госпитале. Что ей помогает внучка. На поздравление с Новым 2020-м годом ответа не получил. Наступило тягостное ожидание. Отправлял ещё несколько писем. Молчание. Недавно ушедший Вячеслав Фараонович Егиазаров несколько раз спрашивал меня, если известно что-нибудь об Асе Михайловне. Огорчался, что ощущает её отсутствие на сайте. Потом пришло горестное сообщение…
Светлая память замечательному Поэту и Педагогу. Доброму и внимательному человеку. Смелому и бескомпромиссному. Она не боялась сказать подлецу в лицо, что она о нём думает. Ушёл сильный, мужественный человек. Сделавший очень много для сайта и нас, обитателей этого сайта. Очень больно.
Хочу поделиться историей знакомства с Асей Михайловной.
Моё появление на сайте совпало с проведением конкурса ''Азбука'' в ДК. Мне это показалось забавным. Я никогда до этого серьёзно не относился к детским стихам. Выставил на своей, недавно открытой странице, стишок о букве ''Х''. Так, глупость, стёб. Ася Михайловна нашла нужные, важные слова. Не обидев, объяснила, что стихи для детей очень важны. Что если что-то кажется одним смешным – не всегда смешно другим. Сложно объяснять что-то новое взрослому, давно состоявшемуся человеку. А вот Ася Михайловна смогла донести.
Словом, принимая участие в поэтическом проекте ''Азбука'' оказался в забавной ситуации. (Пришлось выкручиваться из ситуации со стёбом.) Участникам проекта предлагалось написать одно или несколько небольших стихотворений на очередную букву. Затем авторитетная комиссия во главе с Асей Михайловной отбирала одно, которое и войдёт в азбуку. И так, буква ''Х.'' Я представляю мои варианты буквы. Один из вариантов звучит так:
Второгодница Анжела
Букву ''Х'' в руках вертела.
Хи-хи-хи, да ха-ха-ха.
Как ни глянь - всё буква ''Х''.
А обсуждение, надо сказать, идёт на открытом формате. Получаю от руководителя такое послание (Ответы воспроизвожу по памяти): ''Уважаемый Аркадий! Во-первых, в стишке недостаточно звуков ''Х''. Во-вторых – детям непонятно, как можно вертеть букву. И, в-третьих! Я не позволю протащить в азбуку двусмысленные стишки. Это касается всех участников!!! Начинаю оправдываться.
- Уважаемая Ася Михайловна. Ничего такого и в мыслях не было. (Вру, конечно.) Просто азбука-то магнитная! На холодильнике висит. И буквы ''Х'' и ''О'' как не приладь – всё тоже. ''Тогда обозначьте это в стихотворении,'' - отвечает Ася Михайловна. И добавьте, пожалуйста, звук ''Х''.
Пересказывать всю переписку можно долго. Короче. Следующий вариант звучал так:
Первоклассница Анжела
Кубик с буквой ''Х'' вертела.
Хи-хи-хи, да ха-ха-ха.
Как ни глянь - всё буква ''Х''.
Хмыкнул Харитон тактично:
''Х'', похоже, симметрична''.
Словом, мой стишок победил и вошёл в ''Азбуку''. Только звучал он теперь так:
Филин в чаще ''УХ'' да ''УХ'' -
Время отмеряет вслух.
Две кометы - два штриха
В небе прочертили ''Х''.
Звёзд далёких меркнет свет -
Приближается рассвет.
Вот такая трансформация.
Светлая Вам память, дорогая Ася Михайловна! Спасибо за доброту и внимание.
И особенно за науку. За науку, оставаться человеком, даже если это невероятно
сложно.
Майский жук окликнул водомерку:
- Ты куда соседка?
- На примерку!
Бегать по воде озябли ноги -
закажу сапожки у миноги.
Стану первой девушкою в луже,
а потом подумаю о муже…
- Сапоги нужны, тут нету спора,
да минога - жуткая обжора!
Сапоги – для простаков приманка,
как для кошки Мурки валерьянка!
И умна минога, и умела…
Да беда – троих клиентов съела!
Съела бедных вместе с сапогами…
Лучше быть босою, да с ногами!
2017.
**
Загадки.
Кто на свете самый главный?
Самый добрый, самый славный?
На меня похож, как я?
Это? (…………)
**
Кто просыпается чуть свет?
Кто варит каждый день обед?
Спокоен в шуме тарарама?
Вы догадались? (………..)
**
Кто рисует мне картинки?
У кого в глазах смешинки?
Бабушка сказала:
- Знамо. Это ваша с братом… (……)
**
Папа часто говорит:
''Всё в её руках горит!''
Что она всем дамам – Дама!
Кто же это? (…………..)
2016.
**
Две улыбки, четыре косички,
любопытные бусинки глаз -
внучки друга – погодки-сестрички
атакуют меня третий час.
Их вопросы – солдаты на марше -
не на каждый отыщешь ответ.
Я испуган:
- А что будет дальше?
Им уже на двоих восемь лет…''
2011.
**
Медвежата-медвежата,
жизнь с рождения лохмата.
Им по лесу страшновато
без родителей гулять.
Медвежата-медвежата,
у сестры четыре брата,
а всего их вместе - пять.
Лягушата-лягушата,
жизнь в болоте скучновата,
развлечений не богато,
хватит лапок перечесть.
Лягушата-лягушата,
две сестры, четыре брата,
а всего их вместе - шесть.
Верблюжата-верблюжата,
жизнь барханами горбата,
миражами странновата
и не сладкая совсем.
Верблюжата-верблюжата,
три сестры, четыре брата,
а всего их вместе – семь.
Сосчитайте-ка, ребята:
- Медвежата, верблюжата,
плюс квакуши-лягушата…
Сосчитали? Итого?
Десять? Вроде маловато.
Двадцать? Вроде многовато.
На одну сестру – два брата…
Сколько будет всех всего???
2011
Раньше грустил – не доживу
увидеть, как будущее прекрасно.
Но дожил. Увидел всё наяву…
И загрустил, что грустил напрасно.
Поводов нет для вселенской грусти.
Всё однажды пройдёт…
и нас всех отпустит.
Быть женщиной - нехитрый труд...
Подводишь кисточкою тени
и пред тобою на колени
покорно рыцари встают.
Снимают латы и в глаза
глядят, моля о снисхожденьи.
В тупом, животном возбужденьи,
забыв о том, что ты гюрза,
опасная смертельным ядом,
но помня, жизнь - всего лишь миг.
Моргнул - и ты уже старик,
и никого с тобою рядом.
Отвлёкся. Вечный грех мужчин -
лирические отступленья.
В них суть любого преступленья,
без видимых на то причин.
Итак, смываешь макияж,
даря счастливчику надежду.
Снимаешь верхнюю одежду,
И лишь потом, во тьме, корсаж.
По-современному - бюстгальтер.
Ему детали ни к чему...
Забыв дневную кутерьму,
семейный начинаешь бартер…
...Когда он, наконец, уснёт,
уже не притворяясь кроткой,
неслышной лёгкою походкой
его покинешь и в поход...
На кухню. Время ставить чай,
будить детей, стирать и гладить...
А как ещё его привадить,
в такой земной свой женский рай?
2015.
Всех случайных читательниц,
заглянувших на мою страничку, поздравляю с замечательным праздником 8-го Марта.
Здоровья, счастья, любви. И такого необходимого всем Женщинам мира Мира.
*В его
зловонном мозгу —
гнилое болото,
В прикрытых
глазах мерцает недобрый свет.
Там, где у
человека душа, у него —
крыса.
На
него затравленно смотрим сквозь бездну лет.
Он
лежит на руинах великих прежде империй,
На
смятении, боли, бесконечных страданиях.
Тяжелый, задиристый
и жестокий,
Несдержанный в
поступках своих и
желаниях.
Но
если кто-то встает других смелей,
Раболепие покорных становится еще страшней.
Ошибается тот, кто
решил —
он у
Бога в
чести.
Богатство —
уловка, что
делает смерть трудней.
Железные сухожилия, которыми
он нас наделил,
Тоже
рвутся, только
намного больней.
Ну, скажи, зачем
женщине ее красота,
Если
гибнут те, кто
мог бы ее оценить?
Появление кошек делает крыс хитрей.
Темнота —
наш хрупкий шанс до утра дожить.
Он
видит все. Он
не знает, что
значит сон.
Он
питается соками странных корней.
Нет
ничего странного, что
странное забывается.
Бывает, он
в засуху
теряет своих людей.
Ах, какая это ничтожная малость,
Это
даже меньше, чем
выпавший волос.
Его
пальцы запихивают обратно в
горло
Нечаянно вырвавшийся наружу голос.
Мы
— всего
лишь тени в
пустыне отчаяния,
Где
слепы и
легки минуты прощания
С самими
собой и
с тобой, разложившийся Бог.
2009.
**
God.
By ISAAC ROSENBERG (25 November 1890 – 1 April 1918)
In his
malodorous brain what slugs and mire,
Lanthorned in his oblique eyes, guttering burned!
His body lodged a rat where men nursed souls.
The world flashed grape-green eyes of a foiled cat
To him. On fragments of an old shrunk power,
On shy and maimed, on women wrung awry,
He lay, a bullying hulk, to crush them more.
But when one, fearless, turned and clawed like bronze,
Cringing was easy to blunt these stern paws,
And he would weigh the heavier on those after.
Who rests in God's mean flattery now? Your wealth
Is but his cunning to make death more hard.
Your iron sinews take more pain in breaking.
And he has made the market for your beauty
Too poor to buy, although you die to sell.
Only that he has never heard of sleep;
And when the cats come out the rats are sly.
Here we are safe till he slinks in at dawn
But he has gnawed a fibre from strange roots,
And in the morning some pale wonder ceases.
Things are not strange and strange things are forgetful.
Ah! if the day were arid, somehow lost
Out of us, but it is as hair of us,
And only in the hush no wind stirs it.
And in the light vague trouble lifts and breathes,
And restlessness still shadows the lost ways.
The fingers shut on voices that pass through,
Where blind farewells are taken easily ....
Ah! this miasma of a rotting God!
*Перевод был опубликован в журнале ''Нёман'' в разделе
''Всемирная литература'' Март 2013.
More
than a catbird hates a cat,
Or a criminal hates a clue,
Or the Axis hates the United States,
That's
how much I love you.
(My Valentine. Ogden Nash)
Больше чем дрозд ненавидит кота,
чем пойманный вор – судью,
чем главы стран Оси – США –
так я тебя люблю.
Люблю тебя больше, чем утка пруд,
чем грейпфрут на столе свою роль,
больше картёжной игры ''ни на что'',
сильней, чем зубная боль.
Как жонглёр ненавидит шаткий помост,
тонувший моряк - шторма.
Как грустит от нежданных гостей семья –
по тебе я схожу с ума.
Люблю больнее, чем жалит оса,
чем бесит давка в метро,
чем попрошайка свой верный костыль,
чем ранит заноза остро.
Я клянусь небесами в любви к тебе!
Если есть – нашей звездой.
Мне Высший суд не позволит солгать,
как ты любима мной.
Река, раскинув озябшие руки,
обняла заснеженный островок.
Ей бы, по всем законам науки,
одеться в лёд, да не выпал срок.
Мурашками рябь от края до края.
Реке не привыкнуть к зимней стуже.
Вода в реке всё время другая…
Не стать ей верной женой при муже.
И островок одинок в объятьях.
Лягушки спят, улетели птицы.
Деревья в белых нарядных платьях…
Что этим двум одиночествам снится?
Вечереет, стою замерев, очарован.
Откуда эти ненужные мысли?
Юный месяц к холодному небу прикован,
над которым прозрачные звёзды повисли.
- Извините, Ви откуда?
- Ты, картавая паскуда,
как ты смеешь сука, млядь
мне вопросы задавать?
- Ой, простите бога ради -
мне, на Вашу рожу глядя,
показалось - Вы – аид*,
ну, по-вашенскому, жид.
- Ах ты, мерзкая старуха!
Ещё звук - заеду в ухо!
Это ж надо, сука, млядь,
за жида меня принять!
- Ой, не рвите в горле кожу -
больше Вас не потревожу.
И не нервничайте даром -
задохнётесь перегаром.
…Дело было где-то в марте.
Наступила ночь в плацкарте...
Таял снег у полотна.
Эх, страна моя, страна.
Утром:
- Женщина, простите.
Зла на дурня не держите.
Принял лишнего ''на грудь'',
отправляясь в дальний путь.
Вышло - ужас как неловко.
У меня командировка.
Ну, а Вас, что за печаль
гонит в этакую даль?
- Нету никакой печали -
с внучкой посидеть позвали.
- Ой, как голова гудит!
Я же не антисемит...
На еврейке был женат.
Вышел с тёщею разлад.
А ещё среди друзей -
через одного - еврей.
А уж как люблю сынишку -
кучерявого мальчишку..
Весь в Мариночку мою.
От того, должно быть, пью.
Я дурной, когда "под газом".
Заезжает ум за разум....
Предлагаю, выпьем чаю
за знакомство. Угощаю.
*Аид – еврей (Идиш.)
- Как я старюсь? Неважно!
Вспомни, как я взрослел.
Бестолково и бражно,
уклоняясь от дел.
И ждала ты ночами,
не пытаясь уснуть.
Твой журавль-оригами
мне подсказывал путь.
Вырван листик-страница,
сложен наискосок.
Ночь – вязальная спица.
Мысли – пряжи клубок.
Сколько раз повторяла;
- Будь всегда сам собой.
Чьих-то жизней лекала
обходи стороной.
На себя будь похожим,
на случайной тропе
улыбайся прохожим,
не теряйся в толпе.
- Как старею, родная? -
сам пока не пойму.
Но надеюсь, у края
будет всё по уму.
- Да Вы совсем сошли с ума!!! -
сказал сосед соседу.
- Мозгов и было-то не тьма,
и тем - под черепом – тюрьма!
О чём вести беседу?
Другому б промолчать, так нет!
И впрямь, мозгов не много.
- Вы полный идиот, сосед!
Несёте несусветный бред!
Я не сужу Вас строго.
- Ещё бы, Вам меня судить!
У Вас мозги – прореха!
Извилины прямая нить –
пунктир, мыслишку им не сшить.
Речь – отголоски эха!
…Шёл разговор через забор,
что разделял их дачи.
Причина ссоры? Давний спор.
О чём? Сто лет прошло с тех пор –
забыли, не иначе.
На них, глядя, дивился люд –
всегда на ''Вы'', без мата…
А ведь при случае убьют!
Интеллигенты, что уж тут…
Культурные ребята.
01/28/2018.
Из оставшейся струны
нервно пляшущие руки
Бога, или Сатаны,
извлекают чудо звуки.
Не
колдун, не чародей -
это просто разговоры.
В партере онемел плебей…
В ложах замерли сеньоры.
Пальцы пляшут по струне -
в лицах публики тревога:
Что присуще Сатане -
всё равно идёт от Бога!
Если он посмел и смог
невозможное в помине,
значит, он и вправду Бог -
этот дьявол - Паганини.
Сотни струн, или одна -
разве только в этом дело?
Смертный, Бог, иль Сатана -
Музыкой врачует тело.
Будят царство тишины
им разбуженные звуки.
Мы навеки прощены
И ... обречены на муки.
Пальцы пляшут по струне -
в мире нет важней работы,
чем в бездушной тишине
зажигать, как звёзды, ноты.
2012.
Всего два дня – и Новый Год
нас закружит и унесёт.
Сперва - в январь, затем - в февраль,
так - день за днём, за далью даль…
Мы будем двигаться вперёд
пока, взрослея, Новый Год
не станет снова декабрём…
- Эх, если б я был дикарём,
не знающим календаря,
то время на подсчёты зря
не тратил… И, по мере сил,
жрал ближних и вольготно жил.
Тут мне супруга:
- Слышь, дикарь!
Затем придуман календарь,
чтоб не позволить жить беспечно
таким занудам в мире вечно.
12/28/2010.
Я чувствую - твоя любовь с подвохом,
красавица лукавая моя!
Но полнюсь нежностью по самые края,
когда ты ластишься ко мне с чуть слышным вздохом.
Немолод. Опыта – не занимать!
Насквозь я вижу все твои уловки!
Но за улыбку, за наклон головки –
остаток жизни я готов отдать!
Когда рукой проводишь по щеке –
уверен я, блаженству нет предела,
как ряби на проснувшейся реке.
Твоё обмякшее податливое тело
баюкаю, и в жилку на виске
шепчу: ''Спи,
внученька, ночь-птица прилетела.''
Ко мне на ''чай'' зашёл сосед.
Мы с ним давно… Почти что братья.
Он, заточив меня в объятья,
бубнил про суверенитет.
Что было дальше – не скажу.
Сегодня мне не до веселья.
Сосед, надеюсь что с похмелья,
меж нас перекопал межу.
Сосед, конечно он не тать,
но мимо рта не двинет ложкой.
Он засадил межу картошкой –
чего землице пропадать?
Я понял – суверенитет –
вот был, а вот его и нет!
Соседа встретив невзначай,
я не зову его на чай.
Я с ним теперь молчком, бочком…
Боюсь, чтоб не оттяпал дом.
Спит малыш и мир вокруг крепко спит.
Тишина легла на крыши домов.
Не по возрасту деловит –
постигал весь день премудрости слов.
Слово мама – это проще всего.
Слово мама с рожденья в крови.
Божество? Не божество?...
Просто мера бесконечной любви.
Спит малыш, а за окном спит луна
на мерцающем звёздном лугу.
Неизведанных миров тишина
ночь баюкает: ''Агу'', да ''агу.''
Тёплый ветер вдох в груди затаил -
притаился на чердаке.
В мире прошлых вещей и стропил
от погодных невзгод вдалеке.
Спит малыш. Светел сон малыша.
Маме рядом тепло и светло.
Птица-ночь, замерев не дыша,
распластала над ними крыло.
2020
Предыстория.
Супруга попросила просмотреть её сценарий к Новому году. Каждый год повторяется одно и то же. Новогодний утренник должен быть особенным! Уникальным!
Не понимаю!
Один раз написал сценарий и пользуйся хоть сто лет.
Нет! Каждый год новый! Зачем? Дети в детском саду вырастают, уходят. Для новых детей и старый сценарий новый. И каждый раз супруге нужно знать моё мнение. Я, с присущими мне скрупулёзностью и добросовестностью, прошерстил весь сценарий, и оставил свои бесчисленные пометки между строк и под каждым стишком. Можно сказать - стишка на стишке не оставил! Словом, выразил своё объективное мнение. Раз просят - имею полное право!
(А если не просят - всё равно имею!)
Моё усердие восторга у супруги не вызвало. Целый вечер и следующее утро отношения у нас не клеились. Все мои попытки объяснить, что мною двигали только любовь и объективность успеха не имели. Мне очень важен мир в доме, но поступиться своим объективным мнением - ни за что!
История.
Супруга собирается с дочкой в бассейн. Они уже опаздывают, им нужно выходить. На ходу сердито бросает:
- Значит так, махровый рецензент! Обед на плите. Не забудь покормить сына! Сегодня его очередь мыть посуду. И не вздумай критиковать, как он это делает. Отобьёшь охоту… Ладно, что тебе объяснять…
Хлопнула дверь и в доме наступил покой.
Сели обедать. Парень задаёт мне вопрос:
- Папа, а что такое махровый рецензент?
- Хм... Сынок, ты неправильно услышал. Мохеровый рецензент. Рецензент - человек оценивающий писанину другого человека - автора. Автор пишет, а рецензент объясняет ему, что плохо. Мама - автор. Я - рецензент. А мохеровый - потому, что люблю ходить дома в мохеровом пулОвере, который мне связала наша мама. Она называет его полувЕром и это неправильно. Но главное - у мамы золотые руки и она связала мне пулОвер!
И когда я рецензировал мамино сочинение, я был в мохеровом пулОвере. Вот мама и назвала меня мохеровый рецензент.
- А почему мама сердитая! Всё, что она написала - так плохо?
- Что ты! Всё просто замечательно! И мама у нас самая-самая замечательная! Готовит лучше всех. Посмотри, какие наряды она шьёт твоей сестрёнке! Какие игры с тобой придумывает! А как её дети любят в детском саду!
Но каждый год, когда дело доходит до новогоднего утренника, ей нужен новый сценарий. Зачем? Дети уже другие! Зачем сочинять каждый год новое. Но она сочиняет. И ей почему-то важно узнать моё мнение.
- И что, в этот раз сценарий не удался?
- Сценарий замечательный! Я открою тебе большой секрет. Только ты никому ни слова.
Мама у нас птица высокого полёта. Она взлетает всё выше и выше, и я очень боюсь, что однажды она взлетит так высоко, что я её больше не увижу. И чтобы она вообще не улетела, когда рецензирую её сценарии, стараюсь сделать так, чтобы она не улетала слишком далеко. Я очень боюсь её потерять. Вот поэтому очень серьёзно отношусь к своим обязанностям рецензента.
- Папа, но это же нечестно. И я точно помню, мама сказала махровый.
- Всё, хватит болтать! Кушай, пока горячее и за мытьё посуды! И не так, как в прошлый раз, абы как! А с мочалкой и мылом. Не забудь протереть стол и вынести мусор.
Ишь, уверен он…
Я из чаши твоих ладоней
смело пью любовный настой.
И с каждым глотком бездонней
небо над головой.
Плетёт созвездий узоры
нежная летняя ночь,
Цикад бесконечные споры
утро уносит прочь.
И что с того, что в настое
половина – смертельный яд.
Если в мире нас только двое –
я и отраве рад.
2011.
**
Я в тебя столько лет влюблён
как мальчишка, отчаянно.
А вчера подсмотрел твой сон.
Ты прости меня, я нечаянно.
Опустившись беззвучно ниц,
у манящей твоей постели,
разглядел сквозь завесу ресниц,
как летят над землёй качели.
Словно кто-то подвесил луну
на струне из мечты и света.
Ветер пальцами гладя струну,
ночь тревожил напевами лета.
Ты смеялась, взлетая ввысь,
разметав, будто крылья, руки.
А навстречу тебе неслись
ярким эхом звёзды и звуки.
Улыбаясь смотрел Стрелец,
как паришь ты над сонным миром.
Безразлично мотал Телец
головой, обрастая жиром.
Я смотрел в твой сон не дыша,
потревожить боясь покой.
И казалось моя душа
на качелях летит с тобой
2014.
**
Шелковисто утекает шея
в очень аппетитную ложбинку.
Будто приглашает:
- Не робея, выбирай любую половинку!
Глянь, они давно уже созрели!
Прикоснись - и брызнут нежным соком!
Ну, давай же! Что ты, в самом деле!
Не противься мыслями порокам!
…Жмусь к супруге. Не ревнуй, родная.
Не смотри ей вслед мрачнее тучи.
Помнишь, ты сама была такая.
А местами, даже чем-то круче.
2017.
Я всё так же влюблён в твои глаза.
Так же дурею, целуя плечи.
Ты смеёшься:
- Время увечит.
Я серьёзно:
- Тебе лишь немного "за".
Ты всё также смешна и юна...
- А то, что у глаз морщинки?
Не время ли "починки"?
- Это прошлая ночь без сна.
- Что ж, по-твоему, зеркало врёт?
- Нет. Просто оно бездушно.
Отражает, что видит, послушно,
не заглядывая вперёд.
А всё, что случалось до -
отвернись, и его не стало.
Впереди светлых дней немало -
уютно птенцам гнездо.
А выпорхнут в свет зори -
ты станешь опять моложе...
- У меня мурашки по коже...
Говори, говори, говори...
2020.
Юмористу тем в родных пенатах
стало не хватать в потоке лет.
Но пришёл на выручку Рунет –
сколько вон всего смешного в Штатах!
Или у ''европцев'', например.
Как они смешно дрожат от страха…
Ширится усмешкою мордаха –
словом, ''алигер ком алигер''.
Нет бы откровенно, без подвоха,
посмеяться над самим собой.
Поделиться со своей страной
тем, что видится смешным, что плохо.
И однажды, может быть, как знать,
станут над землёй прозрачней тучи.
Станет на земле теплей и лучше,
подобреет пародистов рать…
Не сейчас. Но может быть … Как знать.
How do you like to go up in a swing,
Up in the air so blue!
Oh! I do think it the pleasantest thing
Ever a child can do!
(The Swing. Robert Louis Stevenson)
Тебе нравится взмыть в небесную синь
на качелей лёгком крыле?
О! Нет ничего прекрасней, прикинь,
взмыть в небо подобно стреле!
Взмыть выше забора, взглянуть вокруг
насколько хватает глаз.
На реку, на лес, на коровий луг –
на мир, окружающий нас!
Потом вновь увидеть зелёный сад,
коричневой крыши карниз.
Раз за разом снова взлетать буду рад
и падать отважно вниз.
Я удивлюсь, или сделаю вид, что удивлён.
И ты удивишься, или сделаешь вид.
Каждый из нас разлукою утомлён,
каждый давно устал от своих обид.
Ты мне протянешь руку, как и тогда.
Я поцелуем уткнусь в ладонь.
Нам улыбнётся с небес наша звезда,
вспыхнет в сердцах почти погасший огонь.
И станет мир вокруг опять невесом,
будет кружиться в тумане свет фонарей.
Будет манить нас окнами старый дом,
и тихо звякнет в кармане связка ключей.
Мы отопрём забытую нами дверь,
несмело, как и тогда, шагнём за порог.
И кончится время наших потерь.
И выйдет нашим разлукам срок.
2013.
**
Я тебе отпускаю грехи,
каждый день начиная тобою.
Я тебе посвящаю стихи,
мой источник с живою водою.
Ты - конец и начало пути,
Яркий свет, темнота, полутени.
Если можешь, пойми и прости,
видишь, я преклоняю колени.
Я тобою не просто живу –
я тобою дышу, задыхаюсь.
Ты - мой бред, сладкий сон наяву.
Я к тебе сквозь года возвращаюсь.
Набухает росою рассвет,
птицы в песни сплетают свирели.
Я готов ещё тысячу лет
ждать любви у твоей колыбели.
Я тону в твоих чистых глазах,
погружаясь на дно мирозданья.
За безумства, ошибки и страх
пред тобой не ищу оправданья.
Ты сама мне отпустишь грехи,
не унизишь никчемной мольбою.
Я тебе посвящаю стихи,
мой источник с живою водою.
2012.
**
Я соберу слова в букет
и подарю тебе стихами.
В них будет трепетный рассвет,
повисший в небе облаками.
Чуть ощутимый свежий бриз,
разбуженный твоим дыханьем.
Угаданный в глазах каприз,
скрываемый ресниц дрожаньем.
Горячий полдень у реки,
приятно холодящей тело.
Взмах лёгкой, как крыло руки,
и взгляд потупленный несмело.
Жужжащий бесконечно шмель,
бесстрашный в поисках нектара.
Травы примятой сладкий хмель,
дурман любовного угара.
Чуть слышный полуночный бред,
рождённый губ прикосновеньем.
Твоё слабеющее ''нет'',
стираемое вожделеньем.
Ночь нескончаемых утех,
два тела льнущие друг к другу.
И тихий плачь, и нежный смех,
и жизнь, летящая по кругу.
2010.
**
Я смотрел удивлённо и обалдело
на её обнажённое крепкое тело,
Звёзды в небе хихикали, глядя на нас,
и она вдруг спросила: ''Ты что, первый раз?''
Мне, казалось, я - взрослый, и было обидно,
что признаться в своей непорочности стыдно.
Вена гулко стучала пружиной в висок,
уходил из под ног зыбкий, влажный песок.
Бил озноб, незнакомым ещё вожделеньем,
и она, незаметным, спокойным движеньем,
провела по губам пальцем с запахом грядки,
и шепнула: ''Не бойся, всё будет в порядке.''
И действительно, страх улетучился прочь,
и наполнилась музыкой первая ночь.
2011.
**
Я сегодня проснусь чуть свет,
незаметно уйду из дома.
И куплю у знакомого гнома
роз волшебных колючий букет.
Гном не зря поливал цветы
лунной влагой в садах потаённых.
В праздник всех на земле влюблённых
мы вдохнём аромат мечты.
2012.
**
Я примитивен, как колун –
вот рукоять, вот клин железный.
И всё же я - предмет полезный,
хоть нет во мне звенящих струн.
Не зря меня ковал кузнец –
я создан для иных занятий,
мне плен мозолистых объятий
дороже музыки сердец.
Но чувствам нежным я не враг,
врубаясь с придыхом в полено
и утончаясь постепенно,
в любовный погружаюсь мрак.
Полено же, потупив взор,
мне шепчет: ''Ты - почти топор!''
2011.
**
Я подобен старинному кораблю -
трусь устало о волны крутыми бортами.
Я тебя, словно ветер попутный люблю
и в объятья ловлю каждый миг парусами.
Мне отправиться в плаванье не суждено.
Обрубать якоря бесполезно и поздно.
Вытекает из бочек в трюм дырявый вино.
Крысы все разбежались, и это - серьёзно.
Чайки крыльями небо пронзительно рвут,
огибая скрипучие хлипкие реи.
Ты уютная гавань моя, мой редут.
Ждут команды твоей все мои батареи.
Я спокойно сгнию, опущусь на песок
тихой памятью в голуболикой лагуне.
И твой голос, как нежный морской ветерок
не позволит мне кануть безвременно втуне
2020.
Мне из твоей любви исхода нет.
Мне в ней уютно – и тепло, и нежно.
С тобою засыпаю безмятежно,
пью утром глаз твоих зелёный свет.
С тобою рядом все мои невзгоды,
придуманная мною мишура.
И льётся внуков смех, как из ведра,
на прожитые незаметно годы.
Я всё спешу, хоть некуда спешить.
И словно балансируя по краю
над пропастью любви я уповаю
лишь на тобою связанную нить.
Скукожен, хрупок, неказист
летит кленовый поздний лист
в прорехах тлена.
Промчался лета краткий сон,
порывом ветра унесён,
из плена.
Свобода! Он о ней мечтал,
она - начало всех начал,
была желанна...
И вот она обретена -
небес пустая седина,
стена тумана.
А ветер мчит уставший лист.
Скукожен, хрупок, неказист
в прорехах тлена.
И всё, о чём он так мечтал -
конец началу всех начал -
побег из плена.
09/02/2019.
Посреди тротуара - стул.
Присядь, отдохни, прохожий!
Старичок присел и… уснул.
Проснулся - чуть-чуть моложе.
Ссутулясь, тронулся в путь
по делам, или так, без дела.
Дама с клунками отдохнуть
на стул опустевший присела.
Ненадолго, всего пять минут -
оттянула поклажа руки.
Где-то должно быть ждут
пожилой супруг, или внуки.
Хмурый с похмелья мужик
взгромоздился на стул уныло.
Совсем ещё не старик,
но работа давно постыла.
Ушёл… Девчонка-коза
присела - смотрите, люди!
С озорной дьяволинкой глаза.
От взглядов ей только прибудет!
Люди обходят стул.
Кто-то ворчит сердито,
кто-то сумкой стул оттолкнул,
чуть подвинул - дорога открыта.
Кто придумал эту игру:
''Присядь, отдохни, спешащий!''
Я тоже присел, не вру!
Убедиться, что стул настоящий.
**
Две кукушки наперебой
друг дружке считают годы.
Удивлённо верчу головой,
дитя городской природы.
Откуда вы здесь взялись?
В городе птицам тесно.
Непроглядна под крышами высь.
Что люди творят – неизвестно.
Людям слушать вас времени нет,
им бы только ломать да строить.
Иллюзорность их громких побед
мало в будущем будет стоить…
Улетайте в ближайший лес,
рвите в каплях росы паутину…
Но причудлив божий замес –
не оборвать куковину.
С
благодарностью Сергею Ткаченко(Амис)
(Врачевателю ностальгии.)
Трёхлетний мальчишка, взгляд насторожен.
- Смелее, трусишка! Кораблик надёжен!
А то, что качает его - не беда.
Мы не на суше - это вода!
Глянь, как бесстрашно плавают гуси.
Гуси привыкли, гуси не трусят.
Малыш понимает - дедушка прав,
но всё же покрепче вцепился в рукав.
Прошло полчаса, мой герой пообвык.
В глазах огонёк:
- Эй, быстрее, старик!
Ты взрослый! Чего ты боишься? Не трусь!
- Э, братец, похоже, ты тот ещё гусь!
Летим, за кормой пенным следом вода.
С таким капитаном и я хоть куда!
Но тут капитан отдаёт мне приказ:
- Сестрёнку на борт взять немедля! Сейчас!
- Прошу извинить, сэр, перечу Вам вслух,
никак невозможно! Девчонке нет двух!
И Вы притомились. По курсу - причал!
Это, дружок,
лишь одно из начал.
Птеродактиль по имени Гоша*
вдруг взлетел, всех вокруг огороша!
Он летал и летал
никого не клевал…
Потому, что был Гоша хороший.
**
Птеродактиль по имени Ваня
обманул всей семьи ожидания.
На работу – ни-ни,
как его не гони!
День-деньской он лежит на диване.
**
Птеродактиль по имени Люба
с первобытного рухнула дуба.
И теперь не кричит,
лишь противно шипит…
Птеродактилю плохо без зуба.
**
Птеродактиль по имени Роза
генетически - мама склероза!
Повтори, хоть сто раз –
позабудет тотчас!
Впрочем, это всего лишь гепоза!
**
Птеродактиль по имени Миша
в небо рвался всё выше и выше!
… Солнце, крылья, пожар…
Рухнул гордый Икар!
А в девичестве был просто Миша!
**
Птеродактиль по имени Сеня
на рыбалку летал в воскресение.
Никого не поймал,
крылья зря отмахал…
Вот откуда пошло невезение.
**
Птеродактиль по имени Слава
плохо видел, особенно справа.
Он, не зная наук,
изобрёл ультразвук.
И за это ему честь и слава!
**
Птеродактиль по имени Вася
жил беспечно, гуляя и квася.
Был он грозен на вид –
тот ещё троглодит!
А внутри нежных чувств катавасия!
**
Птеродактиль по имени Рита
пригласила к себе троглодита.
Троглодит, хоть и мал,
всё до крошки сожрал!
И уснул, как свинья, у корыта!
**
Птеродактиль по имени Зоя
знала тайны всего мезозоя!
Кто куда полетел,
кто куда не успел…
Была первою сплетницей Зоя.
**
Птеродактиль болтливый Аркадий
исписал клювом сотню тетрадей…
из гранитных страниц…
Рифмоплёт без границ.
Только, кто бы сказал, чего ради?
*Все имена вымышленные.
Глобус, отмотавший срок,
ветер катит вдоль дороги.
С ним дружили педагоги…
Знаний красочный мирок.
Сколько тёплых детских рук
Этот псевдомир вращали!
Становились ближе дали,
время встреч, потерь, разлук.
Шар земной размером с мяч
соскользнул с оси непрочной,
укатился в мир порочный
без оценок и задач.
В мир вполне реальных бед,
где игрушечной планете
больше ничего не светит.
Вот - была, а вот - и нет.
Любая история имеет свою предысторию. А уж что касается рыбацких историй – тут сразу перейти к рассказу о рыбалке – напрасно потратить время.
Предыстория:
Мы оказались в Lake Summerset 16-ть лет назад. Совершено случайно. И влюбились в это место. Купили участок, построили просторный дом. Словом, дача. Lake Summerset – городской посёлок деревенского типа. Дома очень даже городские по всем стандартам. А в остальном – деревня деревней. Света на улицах нет. Кое-где деревья растут прямо посреди улицы. Территория посёлка условно огорожена проволокой. (Не колючей) Перешагни – и ты внутри. Но никто, похоже, так не делает. Есть проходная и автоматические шлагбаумы. Приглашаешь гостей – сообщаешь на проходную. В центральной части городка находится градообразующее озеро Summerset. Мусора, даже при большом скоплении людей на пляжах, практически не остаётся. Внутренняя жизнь посёлка зарегулирована правилами. Несколько патрульных машин катаются по территории, и служба безопасности выписывает штрафы. Гость нарушил правила (скорость, шум…) - пригласивший отвечает долларом. (Воспитывай гостей сам)
За территорией посёлка - уютный палаточный городок. Ставь палатки, разводи костёр, есть место для чистки рыбы… Есть душевые с тёплой водой и всё прочее. Поразило в первый приезд, как люди могут организовать такое на пустом месте. И теперь не перестаёт удивлять. Дети с 9-ти лет могут передвигаться внутри посёлка на электрических картах. Свобода!
За годы, что живём в Чикаго, обросли друзьями. Летом очень часто у нас гости. Кто-то останавливается в доме. Кто-то, таких большинство, в палаточном лагере. Среди наших гостей много гитаристов, есть аккордеон, баян, саксофон, барабан, скрипка… О скрипке - чуть позже и отдельно.
Само собой сложилось, каждый из нашей дружной компании взял на себя какие-то обязанности. Кто-то оповещает о сборе, кто-то делает вкуснейшие шашлыки, кто-то изумительный плов… У кого что-то получается хорошо – то он и делает. Я музыкальными и кулинарными талантами обделён, поэтому мне досталась… рыбалка. Днём я развлекаю детей и внуков друзей, показывая, как ловить рыбу. Дело хлопотное, но благодарное. Я у малышни ''в авторитете''. К вечеру мне надо поймать несколько хорошего размера рыбин, чтобы хватило на всех. Только поймать… Чистят рыбу другие.
Много лет всё шло своим чередом. Приносишь в палаточный городок несколько приличных рыбин и всё! Герой! Никто тебя не трогает: сделай то, помоги с этим…
И вот однажды что-то разладилось. Нет, рыба всегда есть, но небольшая. Такой местный карасик ‘’bluegill.’’ На уху - замечательно, тем более, что чищу рыбу не я. А вот ''серьёзной'' рыбы нет. Я и снасти менял, и блесны, и червей. Ловил до восхода, ловил после заката, в дождь, с катера… Друзья меня утешают, мол, раньше было, будет ещё, не переживай! Но я же понимаю, скоро меня заставят делать черновую хозяйственную работу, поскольку уникальных навыков у меня нет.
И тут от безысходности меня осенило.
Скрипка!
Теперь о скрипке. Моя супруга Роза скрипачка. Как утопающий хватается за соломинку, от безысходности я ухватился за осенившую меня идею.
А если попытаться привлечь крупную рыбу скрипичными пассажами? (Я же клюнул!) Выйдем рано утром на середину озера. Роза будет играть на скрипке, а я ловить рыбу.
- Любимая, давай попробуем! Спасай мой пошатнувшийся авторитет. Тебе же не впервой…
- Нет!
Почему?
- Скрипка не переносит влажность!
- Если что – отдадим в ремонт, покроем новым лаком от Страдивари, поменяем струны…
- Нет!
- Почему?
- Катер будет качать, а играть и удерживать равновесие – я же не цирковая артистка!
- А я брошу якорь и утром, ты сама знаешь, волнения на озере нет.
- Нет!
- Почему?
- Утром до 10-ти на озере нельзя шуметь. Нас оштрафуют!
- А ты тихонечко… и спасателя, дежурного по озеру, я вчера угощал пивом.
- Нет!
- Ладно. А если пообещаю, что не стану вечером у костра донимать наших гостей чтением своих стишков?
- Ты и мёртвого уговоришь! Ладно. Но ещё две недели моешь посуду и выносишь мусор. Да, и поменяешь тормоза на моей машине!
- Согласен!
Следующим утром ещё до 6-ти мы были на середине озера. Погода -замечательная. Едва ощутимый бриз. Рябь на воде чуть заметна. Солнце ещё одним боком в озере.
Я бросил якорь. Роза достала из футляра скрипку… И над ещё сонным озером разлилась музыка. Сперва робко, Роза приноравливалась к покачиваниям катера, потом увереннее. И наконец, совсем свободно. Я забыл о своём коварном плане охмурить и приманить рыбу музыкой. Удочки так и оставались нетронутыми.
Вдруг я заметил, что беспорядочно разбросанные по озеру лодки и катера неторопливо подгребаются к нам. Первая мысль: потревоженные рыбаки если не потопят нас, то накостыляют – рыбы не захочешь! Схватил аварийное весло и приготовился отталкивать надвигающуюся армаду, а если понадобится, то и отбиваться. Ещё одна мысль шевельнулась где-то на задворках сознания: ''Конкуренты'' решили порыбачить в ''причарованном'' месте. Меньше всего я ожидал того, что произошло дальше. Вокруг нас образовался круг любителей утренней озёрной музыки. Никто не забрасывал удочки. Люди жестами показывали на телефоны, мол, можно ли снимать? Я милостиво махнул веслом – валяйте, мне не жалко! Несколько человек показали их серьёзный улов, предлагая поделиться с нами удачей. А что, если музыкантам на улице бросают в футляр от скрипки деньги, то почему бы на озере не бросить в скрипичный футляр парочку больших окуней?
Но эту крамольную мыслишку я прогнал. Подумал, скрипачке не понравится рыба в футляре. Меня и без рыбы распирало от гордости: пускай у вас улов, а скрипка - только у нас!
Солнце отряхнулось и приподнялось над озером. Скрипка замолкла, и раздались
аплодисменты. Не только с лодок, но и с берега. Мы ещё какое-то время поболтали
со слушателями, и они неторопливо разбрелись по прикормленным местам. Я
попытался рыбачить, но, похоже, невольные слушатели своими аплодисментами
распугали всю мою рыбу.
Eight O’Clock.
Supper comes at
five o'clock,
At six, the evening star,
My lover comes at eight o'clock—
But eight o'clock is far.
How could I bear my pain all day
Unless I watched to see
The
clock-hands laboring to bring
Eight o'clock to me.
(Sara Teasdale)
В пять ужин, время, не томи!
Шесть - звёздам срок сиять.
Возлюбленный придёт к восьми.
Как время скоротать?
Болезненно весь день тик-так…
Прикован взгляд к часам.
Двух стрелок выверенный шаг
подарит встречу нам.
- За жизнь, что я дала взаймы –
я злата не прошу сумы.
- Чем долг тебе вернуть за муки?
- Пойдут в уплату долга… внуки,
чтоб не прервалась жизни нить.
- Ну, это проще, чем ''дать пить''!
- Да, не сложнее ''До, Ре, Ми…''
Сложнее долг вернуть людьми!
А это – многолетний труд.
- Мам, хватит! Внуки подождут!
- Ну что ж, я тоже подожду.
Дождаться бы… имей в виду.
У жирафа проблема с шеей -
чешется в верхней трети.
Помочь бедолаге некому -
не достают ни жена, ни дети.
Спросил жираф у мартышки:
- Ты сможешь забраться на шею?
Мартышка в ответ:
- Конечно!
Это-то я умею!
До больного места на шее
добралась мартышка ловко.
(Бегать по вертикали
у мартышек с рожденья сноровка.)
Укутала место больное
банановым сладким компрессом...
Пролетая, дивятся птицы -
две головы над лесом!
Одна – губастая, с носом
и с рожками на макушке.
Другая - рожицей плоская,
по бокам - полукруглые ушки.
Разнесли птицы новость по свету
о двухголовом чуде.
Художник, прослышав о чуде,
мчался пять дней на верблюде!
Слез с верблюда - туман пролился.
Да ещё вечерело...
Но готовы и кисти, и краски -
спешно взялся мастер за дело.
Нарисовал картину,
и от восторга немея,
сделал надпись на полотне:
"Мартышка на чьей-то шее".
Когда голова в тумане -
Поди догадайся - чья шея...
Комар скучал в своей глубинке.
В мозгу рассказы журавлей,
вернувшихся из-за морей,
мелькали, будто бы картинки.
Там круглый год теплым-тепло.
Там люди ходят без одёжки...
Любой, пардон, сопливой мошке
там от рожденья повезло.
А он здесь кто? Болотный гнус!
Чтобы хоть изредка напиться -
приходится весь день трудиться...
А там – летай, ''не дуя в ус''!
И так бедняга загрустил,
что не заметил как однажды
себе от зависти и жажды
он в сердце хоботок вонзил...
И выпил сам себя до капли.
Не веришь мне? Спроси у цапли!
2019.
Время роняет мгновения в вечность…
мы познаём на себе ''человечность''
тех, кто пришёл в этот мир после нас.
Сколько слезами иссушенных глаз
видели в жизни лишь мрак унижений?
Сколько ещё предстоит нам сражений
кровью омыть, чтобы внуки детей
несли безбоязненно имя – Еврей?
Избраны Богом, мы прокляты миром…
Не обросли ни уютом, ни жиром
лени душевной, вечно в дороге…
Вдоволь познали лишенья, тревоги.
Вдоволь испили из чаши страданий
тысячи лет бесконечных скитаний…
Что нами движет? Отчаянье? Вера?
В чём наших деяний высшая мера?
Общие фразы, вопросы, вопросы...
Бабушки Берты белые косы
врезались в память с младенческих дней.
Мать, потерявшая двух сыновей,
стала старухой задолго до срока.
В прежде весёлых глазах поволока
боли, которой нет в жизни предела,
но в глубине её мёртвого тела
теплилась жизнь, ради выжившей дочки...
''Мишка, Абрашка - кровинки, сыночки,
простите, я вас не смогла уберечь...''
В стон превращалась невнятная речь.
Память морщинит незримою складкой.
Помню, как бабушка часто украдкой,
словно младенца качала в руках...
''Мишка, Абрашка'' - набатом в ушах.
''Мишка, Абрашка. Мишка, Абрашка'' -
Ужасом липла к телу рубашка,
когда на исходе отпущенных дней
она всё звала и звала сыновей.
Сколько в ней было несломленной воли,
если сквозь бездну безумья и боли,
не оборвав путеводную нить,
сумела бессмертием смерть победить.
2011.
Она знала всё наперёд
давным-давно.
Она знала, что всё пройдёт...
Ей было смешно
наблюдать, как сходит с ума
за часом час,
мир вокруг неё и она сама
в который раз.
Она знала и помнила всё о тех,
кто её любил.
Был печален негромкий смех
на пределе сил,
обожжённой новой изменой
озябшей души.
И лишь память, сдуваясь пеной,
шептала: ''Не вороши…''
**
Она улыбалась случайным прохожим
наивным, по-детски доверчивым взглядом.
И пасмурный день становился погожим,
и сонная роща - бушующим садом.
Она никого ни о чём не просила,
она просто шла босиком по планете.
И этой улыбки, незримая сила
дарила теплом всех озябших на свете.
Я думал, как, в сущности, мало нам надо,
таким незаметным в безликом потоке.
Порою достаточно тёплого взгляда -
ведь мы в одиночестве не одиноки.
Мы вдруг покидаем унынья чертоги,
в которые сами себя заточили.
Уютно дороги ложатся под ноги,
теряется прошлое в облаке пыли.
Мы вновь улыбаемся щедро друг другу,
как будто и не было лет отчужденья.
Улыбка волшебной юлою по кругу -
поди разбери, где века, где мгновенья...
Она никого ни о чём не просила,
она улыбалась и шла по планете.
И женской улыбки великая сила
дарила теплом всех озябших на свете.
**
Она врачует серый холст -
наносит краски слой за слоем.
Мир обретает цвет и рост,
и наполняется покоем.
И распускаются цветы,
становится безликость садом…
В нём столько нежной красоты,
что не охватишь беглым взглядом.
Мазок, мазок, ещё мазок –
мир обретает совершенство.
Отпущенный природой срок
вмещает горечь и блаженство.
Ручья чуть различимый звук,
безумный грохот водопада…
Рисует врач – хватает рук.
Диагноз:
Всё идёт как надо!!!
**
Она смотрела на меня
влюблёнными глазами.
Плясали языки огня
в камине под часами.
Дышало терпкое вино
в наполненном бокале...
И вдруг, закончилось кино,
и свет зажёгся в зале.
Ещё мелькали имена
на полотне экрана...
И мысль, что рубль - не цена
за два часа обмана.
**
Он и Она. Он и Она…
За окнами – синева простора,
Мичигана задумчивая волна
разбивается о подреберье Лэйкшора.
Небоскрёбы огнями пронзили ветра.
Ветра с этажами слышнее и жёстче.
Он и Она. Сегодня, вчера…
Непросто сюжет придумать проще.
Он и Она. Он и Она…
Многое в жизни решает случай…
Светает. За окоёмом окна
небо набухло тяжёлою тучей…
Как им хорошо в этом мире вдвоём…
**
В припорошенной снегом беседке,
нам портвейн, что на раны елей.
Мерзнут гроздья рябины на ветке,
приглашая на пир снегирей.
Курим ''Приму'', табачные крошки
с губ горчащих стирает язык.
Не спеша подметает дорожки
в старом парке смотритель-старик.
Чёрный ворон фальшиво, картаво
повторяет бессчётное ''кар''.
И прекрасных созвучий октава
превращается в нудный кошмар.
Зябкий полдень, просыпало блёстки
солнце щедрой рукою на снег.
В подвенечных нарядах берёзки
женихов ждать готовы свой век.
Нас пока не коснулись седины –
на двоих ещё нет сорока.
Мы немножко пьяны и невинны,
И разлука, как смерть, далека.
**
Глянешь вправо, глянешь влево –
всюду женские тела.
Что ни баба – королева!..
Без кувалды, без весла.
Просто женщина на пляже
отдыхает нагишом.
И не вспоминает даже,
что есть муж, любовник, дом.
Я смотрю на них украдкой,
и пусть жизнь моя скучна,
Мне дороже каждой складкой
рядом спящая жена.
**
Мы плывём, штормит погода,
зонтик-парус гонит вдаль.
Лик прозрачный небосвода
скрыла серая вуаль.
Под ногами мокнут лужи,
обдавая нас водой.
Я тебе сегодня нужен,
потому, что зонтик мой.
На скамейках зябнут листья –
лета тёплого привет.
Осень красит жёлтой кистью
кроны клёнов в мокрый цвет.
Ветер кашляет, простужен,
брызжет в лица нам слюной.
Я тебе сегодня нужен,
потому, что зонтик мой.
Ты держи меня за руку,
никуда не отпускай.
Дождик-душ смывает скуку,
в лужах плещет через край.
Наш кораблик перегружен…
Не потонем, не впервой.
Я тебе сегодня нужен,
потому, что зонтик мой.
Поздравляю случайно заглянувших сюда девушек с замечательным праздником
8-го Марта! Здоровья и хорошего настроения. Пока женщины улыбаются – у мира
есть надежда.
Расчистил снег, проделал лунку.
''На грудь взял" двести... Для удачи.
Подёргиваю леску-струнку...
Вдруг слышу - подо льдом судачат.
Один судак - другому:
- Тише!
Не шебурши зря плавниками.
Снаружи снега - выше крыши.
Лёд рухнет, что случится с нами?
Второй в ответ:
- Не дрейфь, братишка!
Уж мы-то точно не потонем!
- А рыбаку? Бедняге крышка...
- Их тучи там, в потустороннем.
У них и снасти, и приманки.
Прогнозы, о погоде сводки...
Вон, наш-то - засадил полбанки...
Не всё жё нам на сковородки!
Я удочку смотал и дёру!
На кой мне ляд подлёдный лов?
Рыбачить в этакую пору
с тех пор поныне не готов.
Ох и ворчлива Дед Мороза супруга!
Не зря звать её Заунывная Вьюга.
Ворчит на деда, ворчит на внучку,
ворчит на давно улетевшую тучку…
- Хорошо детишкам на всём готовом.
Истоптали свежий снежок перед домом.
Дед Мороз снежинку к снежинке копил,
не жалея времени, холода, сил.
А они – пять минут - и всё истоптали.
До скорой весны снега хватит едва ли…
Дед Мороз ей с улыбкой:
- Ну что ты ворчишь?
У меня снегопадов в запасе – до крыш!
А поднатужусь – насыплю и выше.
Только ты, старуха, ворчи потише.
От твоей ворчливости – сплошь сугробы,
побольше улыбок, поменьше злобы.
Чем зря ворчать день и ночь без дела –
замела бы на озере два пробела.
И стал бы мир и белее, и краше…
Где снега взять? Из небесной чаши!
...За утренним кофе читаю в газете:
- По парку гуляют серьёзные дети!
Серьёзные взгляды, серьёзные лица...
Да как же такое сумело случиться?
Быть может, ошибка? Неумная шутка?
А может быть, просто “газетная утка”?
Да нет, даже утки не шутят в газете,
о том, что гуляют серьёзные дети!
Отправился в парк. День весёлый, морозный.
И дети гуляют, и каждый - серьёзный!
Серьёзные Саши, серьёзные Тани...
Серьёзные мамы, и папы, и няни.
Серьёзно на санках катаются с горки
серьёзные Маши, Андреи, Егорки.
На лыжах серьёзно катается Рая...
Да что ж это вдруг за серьёзность такая?
У входа снежками жонглируют грозно
серьёзные клоуны. Дело серьёзно!
И вдруг, меня кто-то за ухом щекочет.
И весело так, беззаботно хохочет:
- Ты снова уснул сразу после обеда,
а сам обещал!... Ну пожалуйста, деда!
Лягушата - ква-ква-ква,
засучили рукава.
Дружно взялись за работу –
их дежурство по болоту.
Надо прополоть кувшинки,
с камыша стереть пылинки,
наловить побольше мошек,
с ряской их скатать в горошек…
(Слухи ходят: там, на суше,
люди так готовят суши.)
Принести старушке жабе
два ведра болотной хляби.
Говорят, у дамы сей
завтра будет юбилей!
Для подсветки - вдоль опушки
разложить рядком гнилушки.
Соберётся всё болото!
Вот забота, так забота!
Будет дядька Водяной,
к сожалению, с женой –
длинноногой злою цаплей –
нос всегда увенчан каплей,
зазеваешься на миг –
цапля клюнет и - кирдык!
С цаплей шутки не шути –
убегай с её пути!
Будет филин-сибарит,
если только не проспит.
Будет выводок мышей –
мама с кучей малышей.
Будет крыса-дирижер
возглавлять болотный хор.
Будет петь жужжаку шмель.
Роет крот метро-тоннель.
Жаворонок даст гастроль.
В лёгкой шубке будет моль.
Обещались на рассвете
быть с визитом жабьи дети,
из соседнего болота…
Ква-ква-ква – кипит работа!!!
Навалился, такой долгожданный –
всю как есть подмял под себя.
И уснул на ней, словно пьяный –
не сочувствуя, не любя.
Ей же, грешной, и это в охотку –
не отверг неприглядность и грязь.
Он уйдёт – позабудет походку.
В долгой верности не клялась.
Сколько было их всяких разных
на веку – не упомнишь всех.
Нежных, жёстких, лёгких, отвязных…
Память сплошь из дождливых прорех.
Вот и с этим недолго в постели
коротать долгий вдовий век.
Месяц-два – отгудят метели
и растает
январский снег.
В те дни, когда небо лишилось опоры,
а твердь раскроили траншеи и рвы,наёмники - распрей чужих вояжёры,
оплату услуг огребли... и мертвы.
Чужой небосвод подпирая плечами,
ногами врастали в чужую им твердь.
Мир, брошенный богом, своими мечами
спасли... Оплатила услуги им смерть.
**
A.E. Housman. Epitaph on an army of mercenaries.
These, in the day when heaven was falling,
The hour when Earth's foundations fled,
Followed their mercenary calling
And took their wages and are dead.
Their shoulders held the sky suspended;
They stood, and earth's foundations stay;
What God abandoned, these defended,
And saved the sum of things for pay.
Есть мамы-портнихи,
есть мамы-пилоты.
У мамы любой
очень много работы!
Сегодня, к примеру,
всего лишь среда,
а дел – «как грибов» -
не хватает ведра!
Собрать брата в садик,
проведать бабулю.
Я ей помогаю -
я караулю!
Что караулю?
Конечно - заботы.
Не позабыть бы
важное что-то.
- Мама, быстрей,
опоздаете в сад!
Бабуле купить
не забудь виноград!
Мама смеётся:
- Какой ты большой!
А делать приходится
всё мне самой.
**
Знают всё на свете гномы.
Мы с одним давно знакомы.
А вчера спросили прямо:
- Где нашла нас наша мама?
Отвечай, да поподробней!
Гном уселся поудобней,
снял колпак, взглянул на нас,
будто видел в первый раз
и ответил без утайки,
что нашли нас на лужайке!
- Про капусту - это шутка.
Принесла вас с братом утка.
Утке помогал утёнок,
аист разносил девчонок.
С ними проще - есть косички.
Только, в поисках сестрички,
не пытайтесь быть упрямы!
Детей находят только мамы!
**
Если вас ругают мамы -
это значит - вы упрямы!
Непослушнее, чем папы!
Хулиганы и растяпы!
С вами всяческих забот -
не вмещает мамин рот!
Вы болеете некстати,
не хотите спать в кровати,
обижаете братишку,
не берёте в руки книжку...
Даже вырвали страничку!!!
… Ну, куда же нам сестричку!
(Это папа по-секрету
нам сказал, что купят к лету.)
**
Порешили раз лягушки
в комаров стрелять из пушки.
Чем ловить их языком,
"Бах!'' - и ужин целиком!
Притащили дружно пушку
из болота на опушку.
Развели углом станины,
в ствол забили бочку тины...
"Бах-бабах! Трам-тарарам!" -
дали залп по комарам!
Комарам же нет печали,
от того, что в них стреляли.
Мораль?
Мораль: чем меньше цель -
тем больше с нею канитель!
Вот если бы слоны летали -
в них непременно бы попали!
В лесу у нас с недавних пор
завёлся зонтик-мухомор!
Пятнистой шляпой "ля навес"
украсил наш дремучий лес.
Природа! Что с неё возьмёшь?
Под мухомор забрался Ёж,
поскольку дождик лил с утра
как из пожарного ведра.
Нанюхался наш ёжик спор,
и отрубился, как топор.
Пришла промокшая вдрызг Мышь:
- Подвинься, что один лежишь?
Не видишь - женщина в беде?...
Наш Ёж глаза продрал:
- И где?
Как женщина - тогда давай!
Ну, в смысле - это, наливай…
И вот их двое под грибком,
почти семья, почти что дом.
Мышь оклемалась - тут хомяк,
погреться тоже не дурак.
- Пусти, пушистая, - хрипит, -
пока колючий крепко спит.
Мышь смотрит - мордою упруг.
Еж крепко спит, ей не супруг...
- Входи, мордастая свинья...
И вот их шведская семья.
А дождь упрямо льёт и льёт.
Из норки выплывает Крот,
ощупал всех:
- Едрёна мать!
(Куда ж его, слепого гнать?)
- Когтями только не сучи.
Пришёл без спроса - так молчи.
И вот их четверо уже.
Улитка мокнет в гараже,
как Запорожец-вездеход...
Дождь льёт, наш мухомор растёт…
И тут пришёл угрюмый Лось.
(С Лосихой что-то не срослось.
Рогатым стал не просто так...)
Съел мухомор, а дальше - мрак...
Короче - склеил ласты Лось.
Дождь отшумел. Теперь все врозь...
Но каждый год с тех самых пор
пьют в это день за мухомор.
**
Жираф решил пошить пиджак,
без пиджака ему никак.
Жираф на выданье жених.
Отец советовал портних,
но наш жираф отверг совет:
- Нет, папа, и ещё раз – нет!
За полноводною рекой
есть удивительный портной.
Молва о нём давно идёт,
в его костюме бегемот
изящен, будто юный лев.
Я буду, трудности презрев,
шить только у него пиджак.
- Ну что ж, сынок, пусть будет так.
Прошло с тех пор немало лет.
Жираф наш исходил весь свет.
Никто не слышал о портном…
Так и живёт холостяком.
И счастлив он без пиджака.
Нашли жениться дурака.
**
Случай выдался не лучший -
брёл по лесу лось могучий.
Нёс свои рога вразвес
через этот самый лес.
Всё смотрел, что под ногами,
и увяз в ветвях рогами!
Ни туда, и ни сюда!
Вот такая вот беда!
Хоть отбрасывай копыта…
У разбитого корыта
ждёт его лосиха зря,
нет и нет богатыря!
И ушла она к ослу –
зарубежному послу.
Пусть он, как мужик, убогий,
ей важнее, что безрогий.
Отишачил – и домой!
Пусть осёл, но под рукой!
А вы замечали, что боль очень похожа на стаю птиц…
Птицы срываются с озябшей предзимней стерни
и совершают круг, в пределах отпущенных крыльям границ…
Затем возвращаются, но уже не одни,
а прихватив с собой ещё десяток-другой
свободнопарящих, но ищущих родное крыло.
И это не зло. Просто так устроено в этом мире.
Там, где сегодня одна, завтра - три-четыре…
Стая становится гуще, как боль.
Тебе же, увы, отпущена терпеливая роль
принимать это, как данность. Кричать или молчать.
И всё повторится однажды опять и опять…
С тобой или с кем-то другим… Впрочем, не в этом суть.
И хотел бы, но не можешь уснуть, терпеливо считая птиц…
В пределах размахом рук очерченных тобою границ.
Вот и всё. Как-то так. Сознания полумрак
приносит недолгое облегчение…
А дальше - новое пробуждение…
Птицы неутомимо кружат и кружат у насиженных мест,
похожие на боль, которая ест, но никак не съест.
Но пока болит – это добрый знак.
Всё остальное – пустяк. Просто время…
Птицы уже вот-вот сорвутся и улетят до весны.
И останутся только тревожные зябкие сны,
и надежда увидеть их снова грядущей весной,
всё ещё оставаясь в этом мире самим собой.
Гром к утру раскатался дождём…
Непроглядным дождём от края до края.
Словно бочку с камнями по тучам катая,
нас пугал, норовя настоять на своём.
Удалялась гроза в дальних росчерках молний.
Ветер гнул непокорные руки берёз.
И казалось, нет чуда страшней и достойней,
чем начало сезона зябких сумрачных гроз.
**
Солнце встало, смотрит зорко:
- Отражаюсь ли в воде?
Спит у берега моторка.
Аист замер на шесте.
В лодке спит, спиной сутулясь,
переросток-рыбачок.
Рыба в речке не проснулась.
Неподвижен поплавок.
Пастушок - душа простая,
собирает из дворов,
пыль ногами подымая,
в стадо сонное коров.
Ветер дремлет в паутине,
неподвижен, невесом…
Интернета нет в помине.
И война давно в былом.
Бабушкин ''Зингер'' поблек позолотой,
а сносу нет.
Окружён был вниманием и работой
сто с лишним лет.
Теперь он в кладовке в углу на полке,
в тишине.
Неподвижен острый язык иголки -
будто во сне.
Под лапкой - потёртый кусочек ткани
от бывших брюк.
За ручку тронешь, и он затянет
своё тук-тук.
И побегут, подгоняя друг дружку,
слова-стежки.
Он вспомнит свою хозяйку-подружку,
дом у реки.
Расскажет, как всех вокруг обшивали
за годом год.
Вспомнит дни радости, дни печали -
жизнь напролёт.
Прочертит прерывистой в дырочку строчкой
по ткани шов.
Нить оборвётся с последней точкой,
у края слов.
Sundown by the Lake Summerset.
Облака, словно крылья ангела, подсвечены золотом,
где-то там за пределами небосвода.
Вечереет. Жара уступила место прохладе,
и такая в душе свобода –
хочется замереть и не думать – просто дышать.
Наполнять себя счастьем присутствия здесь опять и опять.
И пусть эта вечность не для меня, и всё пройдёт.
И не важно – минута, день, или даже год остались в запасе.
Но каждую из шестидесяти секунд в текущем часе
Я стараюсь наполнить радостью бытия…
В мире есть только этот вечер, и моё в этот миг бесконечное ''я''.
08/22/2020.
**
Sunrise at the Lake Summerset.
Беспросветную, казалось бы, ночь прорезал солнечный штрих,
коснулся земли.
Облака-корабли расправили паруса. Новый день начал обратный
отсчёт в закат.
На прибрежной траве жемчугами блестит роса.
Ещё немного, каких-нибудь полчаса и солнце взойдёт.
И покатится вверх законам всем вопреки шар золотой.
А пока царит полумрак. И такой вокруг и внутри покой,
что даже не верится, что бывает так.
Но вдруг гусиные крики озвучили синь. Осень. Пора
собираться в другие края.
И куда полусонный взгляд не кинь – это всё моё.
Это всё ещё я.
08/23/2020.
Владеть ли домом - выбор мой.
Страшусь владеть своим же телом.
Душой? Убереги господь
во сне увидеть очумелом.
Владеть друг другом - счастья миг,
пока наследующий нас
велик в наивности бессмертьем,
прозреет - Бог дал жизни час.
**
Emily Dickinson. I am afraid to own a body
I am afraid to own a Body —
I am afraid to own a Soul —
Profound — precarious Property —
Possession, not optional —
Double Estate — entailed at pleasure
Upon an unsuspecting Heir —
Duke in a moment of Deathlessness
And God, for a Frontier.
Дембельский эшелон, перрон.
(Отсюда в одиночку отпускают редко)
Петлицы, погоны… Солдатский планктон…
С приятелем прощается местная Светка.
Он её утешает: ''Не тужи, вернусь!''
Она обещается ждать до смерти.
Хочется бросить: ''Друг другу не верьте.
Между вами навек распластается Русь.''
Но молчу. Со своею местной подружкой
простился без клятв. Клятва – лишний грех.
Начальник эшелона запортупеенной тушкой
обернулся на чей-то чуть слышный смех.
И вот долгожданное: ''По вагонам!''
В каждой секции - девять солдатских тел.
Проводница, привычная к человеко-тоннам,
замкнула один туалет… Беспредел.
Но мне нет дела до беспредела.
Я своё оттоптал. Еду домой.
На багажной полке. Места – в полтела
вдоль окна, в обнимку с пыльной трубой.
Вагоны лязгнули буферами…
Провожающих мало. Кому провожать?
За нами - краюшка земли. Перед нами –
страна – в десять дней пути не объять.
Лица в масках – безликость лиц.
Августейший август вызрел в карантин.
Ещё свеж и зелен лесной палантин -
скоро осень лето опустит ниц.
И уже до весны не встать с колен.
Листья-маски укроют лица крон.
И склонится в поклоне обнажённый клён…
Нужно верить, это лишь сон, не тлен.
Вслед зиме всегда приходит весна,
оставляя невзгодное где-то там.
И становится вольно глазам и словам.
Смоют маски с лиц новые времена.
Новый август будет улыбчив – верь.
Всё проходит однажды, в конце концов.
И свершится чудо взросленья птенцов.
И останется светлая грусть от потерь.
Родятся сны из ничего, из звёздной пыли,
из тишины не вызревших обид,
из мелочей, что не договорили,
из памяти, что всё ещё саднит.
Сон – утешительно-спасительная шлюпка
среди житейских беспокойных вод,
как бабушкина простенькая юбка,
что нас спасала в детстве от невзгод.
- День прошёл вполне себе удачно –
лишь три раза обозвали ''гадом''
''Гад''. Согласен. Это – однозначно.
Не смотрите, повернитесь задом.
Ну, какое до меня Вам дело?
Мы же с Вами даже не знакомы!
- Атеист Я! ''Нет души – есть тело!''
(Это что-то вроде аксиомы.)
К телу голова идёт в комплекте.
В ней - мыслишки. Их-то мне и надо.
И не заикайтесь о респекте!
У меня такого нет для ''гада''!
(В сторону:)
День сегодня – не бывает круче!
''Гадом'' стал в четвёртый раз – ''до кучи''.
Заштатный городишко в штате Иллинойс.
Можно смело сказать – без названия.
На триста человек – один Rolls-Royce…
Пятьдесят второго года издания.
Половинка полицейского на триста душ – самый размер.
(Много ли для захолустья надо?)
На четверть он - почтальон. Ещё на четверть – мэр…
У него – пистолет, и за выслугу лет награда.
Магазинчик, в котором есть всё, и ничего
из того, что людям в глубинке не нужно.
Народ в основном пожилой, но ещё о-го-го!-
рыбаки, охотники… Живут спокойно и дружно.
Помогают друг другу, если кто-нибудь вдруг занемог.
Знают друг друга, в своём большинстве, с рождения.
Рядом нет больших городов, скоростных дорог.
Впрочем, им не очень-то и нужны искушения.
Над городом - звёздный флаг, как и везде – интернет.
Оркестр инструментов слегка нестройных…
И ещё на четыреста двадцать три имени монумент…
Местным, погибшим в различных конфликтах и войнах…
Моё сердце висит на твоём голоске -
не придумать надёжнее нити.
Я рисую твой мир на прибрежном песке -
полный сказок, фантазий, открытий.
Ты смеёшься и ножкой, обутой в песок,
оставляешь следы в этом мире.
И заливистый, солнечный твой голосок
разливается эхом в эфире.
Даже море, безбрежьем смирясь пред тобой,
стихло вечно шумящим прибоем.
А в лазурной дали альбатрос золотой
распластал два крыла над покоем.
- Как я перевожу?
Сперва жужжу.
Потом вдыхаю аромат цветка
и, наполняясь счастьем соучастья,
забыв о днях дождливого ненастья,
я раздвигаю лепестки слегка,
и окунаюсь телом в благодать...
- И всё?
- Нет, не совсем. Ещё должна сказать,
что я не просто так кружу-жужжу.
Я эту благодать с собою уношу -
теплом и чудом пахнущий нектар.
Мне свыше даден был волшебный дар,
мир познавая, ощутить в себе полёт.
А вот и улей. В нём всё лето зреет мёд.
Теперь, похоже, всё. Больших секретов нет.
Возить мне мёд до окончанья лет.
Ветер в море пас барашков
в белых пенистых рубашках.
Целый день туда-сюда
он гонял свои стада.
Вдруг примчал угрюмый шквал –
всех барашков разогнал!
Буря! Грохот, всхлипы, стоны…
По морю бегут бизоны…
Или тучные бараны?
Буря – это очень странно.
Только осьминог века
на бури смотрит свысока.
Серый ослик в загоне рядом с клеткою львиной.
Попривык, не боится, и с отвагой ослиной
он подходит к ограде и смотрит на льва.
Лев его иногда замечает едва
и приветствует хриплым, задумчивым рыком,
словно делится мыслью о смешном и великом.
(Ведь и то, и другое в неволе безлико.)
Лев отважен, силён, но в загоне тугом
он сравнялся с беспомощным глупым ослом.
Их обоих смотрители кормят ''от брюха''.
А над ними жужжит надоедливо муха.
Ищет, что бы урвать - бесполезная тварь!
Почему же ей, гнусной, завидует царь?
Потому, что питаясь случайным дерьмом,
век свой муший живёт не тужа ни о чём.
На неё посмотреть не придут экскурсанты.
В дрессировке она не проявит таланты.
А прихлопнут - ну что же , бывает проруха.
Лев под гривою прячет ослиное ухо.
Ослик львиным задорно махает хвостом.
Им уютен их общий невольничий дом.
Мальчик спросил отца:
- Папа, почему если одним плохо, другим, глядя на них хорошо? А если другим плохо - первым, взглянув на них, становится лучше? Неужели нельзя, чтобы всем было хорошо?
- Нельзя, малыш, - ответил отец.
Если всем будет хорошо, как люди смогут узнать, что такое плохо?
- А зачем людям знать, что такое плохо, если всем вокруг хорошо?
Отец задумался над вопросом и думает до сих пор.
Малыш, как-то незаметно, вырос и давно забыл про свой детский вопрос. И ему, как и всем, бывает то хорошо, то плохо. И даже когда ему очень плохо, но его недругу ещё хуже - ему становится лучше.
Папа же, глядя на подрастающего внука, думает, что он ответит внуку, когда малыш
задаст тот же вопрос.
Спи, моя лапушка. Видишь, темнеет в окне.
Там за окном сад заметен уже еле-еле.
Спят у пруда, растопырившись шишки на ели.
Звёзды-котята уснули в лукошке-луне.
Спи, моё солнышко. Сон – это внутренний свет,
что наполняет твоё золотое сердечко.
Ветер ночной сдует с яблони цвет на крылечко.
Утром проснёшься – услышишь, он шепчет: ''Привет''.
Спи, моя девочка. Ёжик свернулся в клубок.
Спит лягушонок в своей колыбели-кувшинке.
Спит паучок на воздушной своей паутинке.
В мамин живот влажным носом уткнулся щенок
Спи, моя славная. Слышишь, братишка твой стих.
Синие глазки твои, я же вижу, устали.
Завтра их цветом окрасятся ближние дали.
Дальний рассвет прочертил первый солнечный штрих…
- У тебя, Тень, своего – ноль!
Ты прозрачна, хоть и темна.
Кто ты? Неизбывная боль,
или хуже того – вина?
Что ты ходишь за мной по пятам?
То вдруг забегаешь вперёд…
Равнодушна к слезам и мечтам…
Что за странный вы, тени, народ?
Словно в танце с тобою кружим,
повторяя рисунок шагов…
Кто ты? Мой безобидный мим,
или злейший из всех врагов?
- Я с тобою, пока светло -
отражаю твой внутренний мрак.
Я - твоё непрощённое зло.
Мне с тобой без тебя – никак!
Наступает непролазная ночь,
где безмолвствует страх вокруг –
бесполезно ''в ступе воду толочь…''
Я - твой самый единственный друг.
Неразрывна меж нами нить.
Неразлучен наш общий век.
Привыкай в одиночестве жить,
повелитель теней - Человек.
Великий странник Мира Снов -
гость из галактики Баранов,
был, как и все там, без изъянов
и мудр, как тысяча ослов.
Он сквозь безмолвье чёрных дыр,
где каждый встречный гуманоид
опасен, словно астероид,
явился в наш прекрасный мир.
И, приземлившись без проблем
у тихой речки-говнотечки,
где травку кушали овечки,
проблеял: ''Вот он, мой Эдем!
Я вас искал сто тысяч лет…''
Но тут какой-то хмырь двуногий,
короткошерстный и безрогий,
схватив его, остриг ''на нет''.
Затем, о, ужас! Оскопил…
Его - дитя других галактик,
тупым ножом, (не врач, но практик),
и лысым в стадо отпустил.
И вот он бродит меж овец –
четвероногий гуманоид…
Его теперь не беспокоит
вселенский социум сердец.
Мечты, надежды – всё зазря.
Весь мир его – лужок у речки.
И даже нежные овечки
ему, скопцу, до фонаря.
Не мог бедняга знать, что есть
на голубой планете страны,
где гуманоиды-бараны
идут лишь на шашлык и шерсть.
2011.
Нажравшись дурь-травы и вдрызг осоловев,
Козёл распутный возомнил, он - Лев!
И, значит, прочему зверью он - царь.
А что царя тошнит – так то от зверских харь
его придворных… Но блюдя верховный протокол,
царицу-львицу повелел позвать Козёл.
Народ звериный замер, ждёт потехи,
но не чинит безумцу в дурости помехи.
Занятно – как с Козлом поступит Лев?
А Лев в сторонке у ручья присев,
задумался:
- Я сам порой бываю пьян,
И, значит, пьянство – вовсе не изъян.
Так, маленький грешок – отнюдь не смертный грех.
Казнить Козла безумного при всех,
да на потеху всем - свой уроню престиж.
Тут Львица шёпотом рычит:
- Неужто ты простишь?
Он оскорбил меня, он посягнул на честь…
Лев встрепенулся:
- Что ж, теперь Козлину есть?
Блеснули озорно под гривою глаза…
- Позвать жену козла! Быстрее!!! Где Коза?
Коза уж тут, как тут:
- Бе-беее, прости, мол, Царь.
Лев ей в ответ:
- Я царь, но не совсем дикарь!
Коль грешен сам – других не вправе я судить.
И повелел Козла в день сорок раз… доить!
Зверьё шептало расходясь:
- В какой стране живём!
А мог же и убить, или сожрать живьём.
Козёл наш попривык и, нарастив бока,
в неделю стал давать пол-литра молока.
Разбогател вдвойне или втройне.
Поскольку молоко козлиное в цене.
Жирует ''сукин сын'' и каждый Новый год,
как будто издеваясь, он Льву в подарок шлёт
бутылку молока, корзину дурь-травы…
- Эх, надо было жрать Козла, - вздыхают львы.
Из-за чего возникла ссора –
никто не скажет – тишина.
Природе ни к чему война.
Дичает фауна, крепнет флора…
Зверьё мудрее человека –
огромен хищник или мал –
свой обживает ареал
от первой жертвы и до века.
Остановило время бег.
Незримы меж эпох границы.
Раскачивают небо птицы…
Дожди смывают чистый снег.
Деревья – сплошь профессора,
звучат в веках нестройным хором.
Дремучий лес - учёный кворум
сегодня, завтра… А вчера…
…………………………………….
Из-за чего возникла ссора –
никто не скажет – тишина.
Природе не нужна война…
Дичает фауна,
крепнет флора…
Смешно: галлон воды даёт тепло,
что двух гнедых сильней, так, дон Паоло?
Изобретенье адского престола!
Давно я наблюдаю это зло.
Косиченко Бр.
Вначале был велосипед.
Ему поныне сноса нет.
Прогресс нас воодушевил
крутить педали, что есть сил.
Мы их крутили день за днём,
но игры с паром и огнём
позволили создать мотор...
Вот так и ездим с этих пор.
Плоды развития наук -
слабеют мышцы ног и рук.
Одна лишь мышца ни при чём...
И ту вчера отбил седлом!
2018.
Когда съест виноград лиса
и лань стрелок пронзит стрелою -
сбегу в мангровые леса,
в домишко, что сама построю.
Волшебным феям став сродни,
лишь мне известными словами
задую лунных глаз огни,
в чащобы заманю следами.
Вернусь ли снова в мир? Не жди.
Ищи среди корней глубинных,
где яблоневых дней дожди
стекали в блёстках с гнёзд осиных.
Elinor Wylie
Escape
When foxes eat the last gold grape,
And the last white antelope is killed,
I shall stop fighting and escape
Into a little house I'll build.
But first I'll shrink to fairy size,
With a whisper no one understands,
Making blind moons of all your eyes,
And muddy roads of all your hands.
And you may grope for me in vain
In hollows under the mangrove root,
Or where, in apple-scented rain,
The silver wasp-nests hang like fruit.
Городок на Полесье,
наличников вязь.
Синева поднебесья,
непролазная грязь.
Белорусский и идиш –
смесь языков.
Пятничный кидуш
на стыке веков.
Плач по усопшим,
новорожденных плач.
Субботняя хала,
воскресный калач.
Синагоги и церкви,
полуночная тьма.
И мир, не сошедший
войною с ума.
2011.
**
Сегодня, разговаривая с папой по телефону,
зацепились за историю семьи.
И папа, в который раз, рассказал о судьбе семьи
своего брата Авремула. Он погиб на фронте.
Меня назвали в его честь. Или в память о нём?
Не знаю, как правильно. Мне больше
нравится ''В честь.'' Не важно…
Его жена Геля и трое детей, остались в Турове.
Геля не смогла оставить больную мать и уйти.
Она даже не пыталась уйти.
Детей звали:
Мишенька – в честь Гелиного отца.
Рахилька – в честь матери Авремула.
Гарик – в честь отца Авремула.
Мать Гели, Геля и дети погибли в гетто Лельчиц.
Вот такая история одной из
обрубленных ветвей нашей семьи.
**
Одни уходили, спасая себя и детей,
оставляя позади немощных на подъём.
За веком век впитал в себя иудей –
спасаясь, бросай нажитое - богатство и дом.
Будут кости целы, мясо - оно нарастёт.
Всё остальное – вообще не имеет цены.
Какие бы оправдания не пускались в ход,
уходящие горбились под грузом своей вины.
Другие оставались, не в силах покинуть своих,
в безнадежной надежде – может быть пронесёт.
Не случилось. Не пощадили других…
Стёрт, уничтожен безжалостно мой народ.
Самые лучшие, преодолевшие страх,
заплатили за верность своим непомерной ценой.
Превратились в беззвучное эхо, развеянный прах...
Не дали всходов потомством юдоли земной.
Тех, кто ушёл – не виню – я родом из них.
А сколько ушедших легло на своём пути…
Но больно от гордости за не ушедших других…
Как уместить эту гордость и боль в груди?
2016.
**
Шесть миллионов умерщвлённых
взывают сквозь кровавость лет
к нам, голосами нерождённых,
не появившихся на свет.
Не отдышаться от угара
ещё дымящихся печей.
Исчезли в пламени пожара
местечки родины моей.
Развеян пепел легким прахом
по миру горькой сединой.
Победа над врагом и страхом
далась ужасною ценой.
Мир обеднел невероятно
на физиков и скрипачей…
Ограблен зло и безвозвратно
руками своры палачей.
2011.
**
Озябшие пальцы рук
играют печаль.
Пианист, усмиряя звук,
вжал ногу в педаль.
Уцелевший чудом "Стейнвей"
звучит средь руин.
Из предвоенных дней
в живых - он один.
Словно израненный зверь,
сердце в груди.
Сколько ещё потерь
ждёт впереди?
В слепые глазницы окон
кричит тишина.
Звучащий внутри камертон
не заглушила война.
Не хватает в октаве нот
выплеснуть боль.
Музыкой вновь оживёт
земная юдоль.
Уцелевший чудом рояль
плачет среди руин.
Укрывают скорбь и печаль
горящий Берлин...
2015.
**
Я этот город сотни раз во сне
сжигал дотла.
Он – ненависть, живущая во мне,
Он - символ зла.
Мне боль за всех погибших в той войне
не побороть.
И обретает ненависть во мне
живую плоть.
Она кричит в безумной тишине
моих ночей.
И тени, тени на глухой стене,
и дым печей.
2011. Берлин.
Книжный Червь презирал интернет…
- Что за подлая разработка!
Раньше с книгою был тет-а-тет,
как с бездонной пучиной подлодка.
А теперь – всякий неуч – доцент.
Десять классов осилил – профессор!
Что сказал Кьеркегор? One moment…
Всё, готово, сработал процессор.
Источил сотни тонн мудрых книг,
продираясь сквозь твердь переплётов.
Погружался в пучину интриг,
грезил безднами звёздных полётов.
А теперь что мне грызть? Кабеля?
Hardware? Software? Красоток с дисплея?
Эх, начать бы как люди – с нуля…
Как мне жить, ничего не умея?
Что стихи? Нынче всякий горазд.
Переводчик, прозаик, философ.
“Show must go on” - это значит – I must!
Есть ответы на всё без вопросов.
Книги стали ненужной трухой.
Мир опутан невидимой сетью.
Перспективы – забвенье, покой?
Не взбодрить скакуна знаний плетью.
И полвека ещё не прошло
от начала ужасной трагедии.
Интернет – победившее зло…
Обо мне – пара строк в Википедии.
Книжный Червь – без фамилии, дат…
Помню – камень сменился папирусом…
Книжный червь – безымянный солдат…
Может стать мне компьютерным вирусом?
И поймал мужик золотую рыбку…
Без перчаток достал из воды. Без маски.
Рыбка:
- Блин! Совершил ты, дурак, ошибку.
Пандемия. Закончились в мире сказки.
Я теперь на полгода с тобой в карантине.
И желаний - не три, а одно на рыло.
И не спрашивай зря меня о вакцине.
Это раньше всего выше крыши было.
Чёрт с тобой, не грусти. Дам совет по секрету.
На соседку Светку давно косишься?
Выбирай: могу превратиться в Свету,
или к бабе своей ни с чем возвратишься.
И махнул мужик обречённо рукою:
- Справку дашь для жены опосля карантину?
Стала рыбка Светой:
- Да бог с тобою.
Будет справка тебе. Не дрожи. Не кину.
И забыл мужик обо всём на Свете…
Так уж вышло – никто ни за что не в ответе…
Праща повисла мёртвою змеёю,
Давид ещё не царь, он юн и наг.
У ног его, с разбитой головою,
могучий Голиаф – смертельный враг.
Ещё не вынут острый меч из ножен,
ещё он не коснулся шеи делом.
Бог медлит… Бог в решеньях осторожен,
хоть мил ему Давид душой и телом.
Не он ли наделил его талантом
игры на арфе, мужеством героя?
Помог в бою с невиданным гигантом…
Но нет Творцу желанного покоя.
Он знает путь светил и связь событий,
что став царём, Давид предаст собрата,
в угоду плоти, жаждущей соитий,
с Вирсавией, женой его солдата.
Достоин ли он царских одеяний?
Ещё не совершённый, грех ужасен.
Судьба Давида на весах деяний…
И Бог взмолился:
– Боже, он прекрасен!
Мне сладостны Давида псалмопенья,
как страннику последний миг скитаний.
Кто мне поможет одолеть сомненья?
Я так устал бродить в пустыне знаний.
2011.
Беспомощен влюблённый Бог.
Он сам себе смятеньем тесен.
Мир, копошащийся у ног,
Ему лишь ею интересен.
Подвижен талии узор,
манит прикосновенья шея.
Она смущённо прячет взор,
глаз на Него поднять не смея.
Обычный, в общем, эпизод -
фантазия творящей воли.
В театре вечности живёт
мгновение в пределах роли.
А дальше - бесконечный мрак,
и прах, родившийся из праха.
Но что-то вдруг пошло не так -
Бог мир готов стереть с размаха.
Уже занесена рука,
закат под Ним пылает ало.
Прервут движение века...
Но что же вдруг так сердце сжало?
Она - земное существо...
Признать свою любовь ошибкой?
И стала женщина Его
Божественно звучащей скрипкой.
**
Бог с улыбкой слушает стихи,
удивляясь мудрости творений.
Мысли в них то гулки, то тихи,
то - ясны, то - облачность сомнений.
- Боже правый, что я сотворил!
Ну, к чему им эти заморочки!
Сколько тратят времени и сил
на рифмованные всуе строчки.
Но забавно, где же тот предел,
за которым смысл меняет форму.
Так пойдёт – останусь не у дел.
Дел и так осталось для прокорму.
**
Рассвет. Бог выключает нимб -
ночная тьма осточертела!
Как будто нет другого дела -
лишь наносить штрихи на лимб.
Зачем? Чтоб смертный без труда,
пространство пожирая взором
по им придуманным приборам,
нашёл дорогу в никуда?
И что не делай – столько лет
не дать с их поисками лада.
Шторма и бури – не преграда...
День пролетел… Да будет свет.
**
Разгневанно вздыхает Бог:
- Ой, вэй! Людишки позабыли
убрать свой общий дом от пыли,
разбросан мусор вдоль дорог!
Я даровал им райский сад,
плодоносящий и цветущий.
Они же вытоптали кущи
И гадят, гадят… все подряд!
Ну, сколько можно повторять!
Дана для приключений ж..а!
Дождутся нового потопа!
И будут тишь да благодать.
**
По планете забытых Богов,
где каждый другому враг,
миллионы слепых врагов
мерно чеканят шаг.
Уверенно смотрят вдаль
невидящие глаза.
Никому ничего не жаль.
Не туманит бельмо слеза.
Обострённый годами слух
помогает не сбиться с пути.
Но если ты слеп и глух -
не обессудь, прости.
Тебя не поставят в строй,
не удостоят наград.
Но ты можешь махать рукой
и принимать парад.
У слепых, идущих на смерть,
у слепых, забывших Богов.
Год за годом планеты твердь
принимает тела врагов.
В одиночку слепому – жить.
В одиночку - и зрячий слаб…
Кукловод потянул за нить –
поднимайся в атаку, раб!
Прибился к волчьей стае волкодав.
Бывает в жизни – свой своих предаст.
А почему бы нет? Звериный нрав.
Вот только… Волкодав наш был блохаст.
- Предателя - на цепь! Да чтоб он сдох!
(Притворным гневом Тузик обуян.)
Волкам не до охоты – ищут блох…
Всё. Волкодав – герой. Сработал план.
Мораль? А надо ли искать мораль?
Блохов не жалко и волков не жаль.
Проуз, овдовев, во всём винит людей
Заложит душу – сделать им больней.
А дальше что? Положим, сгинут твари.
Вернёт ли душу та, что Ад пиарит?*
*Публикуется временно.
**
Robert Herrick
Upon an old Woman
Old Widdow Prouse to do her neighbours evill
Wo'd give (some say) her soule unto the Devill.
Well, when sh'as kild, that Pig, Goose, Cock or Hen,
What wo'd she give to get
that soule agen?
Я, в который раз подряд,
виноватее, чем брат.
Он - в углу, где две стены,
я же - глажу ''низ спины''.
Надоело мне, ребята,
быть всё время старше брата!
Где закон, что старший брат
за обоих виноват?
Разве это справедливо?
Мне и больно, и тоскливо…
Брошу всё, уеду к тёте –
вот тогда вы запоёте!
У неё в деревне дом
с тёплой печкой и котом,
злой собакой во дворе,
с хитрой мышкою в норе,
с голосистым петухом…
Вот такой у тёти дом!
Есть свинарник там и баня!
Толстый хряк и дядя Ваня!
Есть колодец за углом
с длиной цепью и ведром.
У двоюродной сестрички
есть веснушки и косички!
Там всё будет справедливо
и не будет мне тоскливо…
Вдруг в углу, где ''мелкий'', вой:
- Забери меня с собой!
Быть согласен старшим братом,
за обоих виноватым!
Вот беда-то, вот беда!
Мне без брата – никуда!
Кто его всему научит?
Да ещё темно и тучи…
Я немного погрущу -
и родителей прощу.
Недалёкий человек недалёк.
Вот он рядышком со мною прилёг.
Это славно, что он так недалёк.
Я к нему, как на огонь мотылёк.
А вот если бы он был далеко -
мне бы было без него нелегко.
Если рядом дорогой человек -
дольше длится быстротечный
мой век.
Любимой все мои слова…
Нас ночь помирит тишиной,
мы будем счастливы, как дети.
Прибой нам прошуршит волной
воспоминания о лете.
Ещё не скоро холода,
ещё не опустели пляжи.
И даже странно, что вода
уже горчит слезой пропажи.
Колышет ветер за окном
ветвей причудливые тени.
И страх, что всё уже в былом,
нас опускает на колени.
И мы друг другу, в сотый раз,
протягиваем нежно руки.
И молим: ''Отними хоть час
у наступающей разлуки''.
**
Дай мне руку и я покажу тебе мир моих снов.
Поверь, в них достаточно места для нас двоих.
Там бродят в лугах стада золотистых слонов
и жар-птицы парят в небесах на крыльях тугих.
Мы с тобою пойдём, не спеша, в созвездье Стрельца,
ты увидишь, как он напрягает свой лук тетивой.
И улыбкой луна твоего коснётся лица,
Млечный Путь выгнет спину под нами прозрачной дугой.
И по Млечной Дуге, что похожа на сказочный мост,
мы уйдём в бесконечную даль, не страшась пустоты.
Нежный бархат заката я вышью веснушками звёзд.
Дай мне руку, доверься, мы в помыслах будем чисты.
Будет вихрем клубиться за нами звёздная пыль,
оседая блеском на влагу вселенских рос.
А когда под утро мой сон превратится в быль,
я усну улыбкой в шёлке твоих волос.
**
Она скользила по солнечному лучу,
балансируя между тьмой и светом.
Как мотылёк, что летит в ночи на свечу,
упиваясь полётом и тёплым летом.
Звонкий луч, натянутый как струна,
звучал мелодией под её ногами.
Мелодией забытого детского сна,
прерванного мамиными шагами.
Я смотрел ей вслед, уходящей вдаль,
грациозно-прозрачной и невесомой.
Сквозь рассвета дымчатую вуаль,
она мне казалась давно знакомой,
похожей на всех, кто меня любил,
или случайно оказавшихся рядом...
Но солнце взошло, и не было сил
провожать её в небо слезящимся взглядом.
**
Я живу на другой планете,
вдалеке от февральских стуж.
У тебя, должно быть, есть дети
и какой-то по счёту муж.
Над тобою раскинулся звёздно
наших детских фантазий сад.
Не зови меня, слишком поздно.
Я уже не вернусь назад.
Если прошлое стало снами -
пусть останется всё, как есть.
Расстояние между нами -
столько лет световых - не счесть.
Не взлететь в то же небо дважды -
мы на разных концах пути.
За случившееся однажды,
если сможешь, меня прости.
Мне разлука с тобой - возмездие,
за несказанное тогда...
Утро. Гаснут чужие созвездия
в небесах надо мной без следа.
**
Луны прозрачен полукруг
на сочно-синем небосклоне.
Блестит росой прибрежный луг
под солнцем в радужной короне.
Ныряют весело стрижи
в туман, парящий над водою,
насквозь пронзая этажи
дворцов, придуманных не мною.
Укутанный тобою в плед,
я вижу, будто бы впервые,
как солнце, оставляя след,
роняет крошки золотые.
Ему не изменить маршрут -
давно проторена орбита...
Промчалось утро, пять минут
катиться солнцу до зенита…
Год пробежал, Зоил подрос.
Стал целый ''метр с кепкой'' в холке.
Ему - что кролики, что волки…
Ужасно любопытный пёс!
С ним разминуться – шансов нет!
Отыщет… хоть в навозной куче.
Откуда интеллект могучий?
В глазах азарта жгучий свет.
Образованием Зоил –
профессор! Год в собачьей школе!
Он на прогулке в парке, в поле
не одного уж удивил.
Увидит девушку в кустах –
сдержать его мне не по силам.
В сравненьи с ним, другим Зоилам
до старости ходить в щенках.
Но вот что в толк я не возьму:
Облает девушку прилюдно
(а дело, в общем-то, подсудно,
сейчас с Зоилом, как с Му-Му) -
всё сходит с лап. Одна девица,
Зоил на ней порвал колготки,
сказала:
- Или ящик водки,
или… Пришлось на ней жениться.
Супруга и Зоил – друзья!
Ошейник у него в цветочек.
И первый лакомый кусочек –
всегда ему, потом уж я…
Так и живём. Зоил, Зоил…
А вот, поди ж – соединил.
Когда бы знать, что так случится –
я б на прогулку не ходил!
Орёл, взглянув на скорпиона свысока
(орлиный глаз – острее телескопа),
брезгливо бросил:
- Нет отвратней паука.
В нём мерзко всё и особливо – хвост,
с опасною для сущего иглою.
Такого раздавить – себе дороже.
И с поднятою гордо головою
взлетел так высоко, куда лишь сильный может.
- Уф, пронесло, - подумал скорпион.
А мог ведь и сожрать с иглою вместе.
Остался жив, но был ужасно уязвлён
тем, что быть съеденным он недостоин чести.
Мораль? Какая тут, к чертям, мораль!
Орёл был молод и брезглив. А жаль.
Не зря же аксакалы говорят:
- Орлам полезен скорпионий яд.
Язык - мой конь - несётся вскачь.
А я… а я вцепился в гриву.
Язык безудержно горяч,
подвластен всякому порыву.
Болото, дебри – всё равно –
мой конь бездумно своенравен.
Слюны пьянящее вино
стекает с губ, и я бесправен
в попытках совладать с конём…
Но вот устал, стал заплетаться.
Хотел взбодрить его кнутом,
да жалко стало святотатца.
Добрались кое-как домой.
Укрыл потомка Росинанта.
Конюшню запер… На покой.
Что ржать, коль не дал бог таланта!
02.02.2020.
Однажды критик, возомнив – он бог,
Поэту дал совет:
- Стишки бы сжёг!
Поэт в ответ:
- Начни с себя, как все.
- Так у меня же не стихи – досье!
А вот досье и вправду не горят.
Вот так-то, брат.
The
weary horse on which I ride
Is language vitiate
That cannot take in its stride
Bank, stream and gate.
Its eyes have the blank look
Of a memoried fool,
Or a Victorian book
In a modern school.
The Weary Horse. ( Patrick Kavan…)
Язык мой – измождённый конь…
Цветастые бока
поблекли, как их не попонь –
загнал я скакунка.
Пуст прежде шаловливый глаз...
- Глупец, всё было зря.
И как ты ржал за разом раз –
не вспомнит даже НКРЯ.
Дверь в комнату была не заперта,
и я вошёл, чуть скрипнув половицей.
Промозглой непогоды темнота
в окно стучалась раненною птицей.
...Она стояла у окна ко мне спиной...
Дождь штриховал стекло в оконной раме.
Казалось, сквозь года пришёл домой,
вот-вот шепну "привет" на ушко маме.
И подбородком лягу на плечо,
вдохну такой знакомый запах детства…
И снова станет сердцу горячо
от этого случайного соседства.
**
Снегопад выкрасил ночь в белый цвет.
Озвучил прохожих шаги мелодией скрипа.
И уже не понять, то ли правда, то ли навет -
завывание ветра от горького плача до всхлипа.
Закрываю глаза, и мне кажется мама в окно
смотрит пристально, зная, сегодня уже не приеду.
Согреваю в ладонях давнишних событий вино...
(Обещал заскочить ненадолго в прошедшую среду.)
Не сумел... Задержали, неважно какие, дела.
Не успел... И теперь навсегда, навсегда не успею.
Мама, как же безропотно ты терпеливо ждала...
Ты прости, я учусь, но как ты всё ещё не умею.
Старушка кормит голубей.
Они толкутся у скамейки.
(Хлеб за последние копейки
был куплен впрок на пару дней.)
Старушка завтрашний обед
крошит дрожащими руками.
Послушные неслышной гамме
танцуют птицы менуэт.
Всем тяжело. Зима - не мёд.
Старушка, у скамейки - птицы…
Улыбкою морщин границы
размыты… Значит жизнь идёт.
Пусть будет грустно, но тепло.
Пусть будет весело до дрожи.
Пусть будет беспробудным зло.
Пусть зависть никого не гложет.
Пусть будут дальние близки.
Пусть близкие не будут в ссоре.
Пусть будут парными носки.
Пусть будут все терпимы в споре.
Пусть сочиняются стихи.
Пусть музыка в душе родится.
Пусть будут мудрыми верхи…
Пусть так когда-нибудь случится.
Всех заглянувших с наступающим Новым Годом!!!
Скорей бы уж весна
и с удочкой на бережок.
Я рыбу не люблю,
она мне не нужна,
но насадив наживку на крючок,
я терпеливо жду,
смотря на поплавок,
когда голодный обитатель глубины,
чужого, недоступного мне мира,
в попытке нарастить немного жира
на тощий свой хребет,
проглотит смерть…
Качнётся поплавок: ''Привет''.
Я вытащу несчастного на сушу
и буду с жалостью смотреть,
терзая глупостями душу:
- Зачем он здесь, ненужный мне карась?...
И всё-таки – рыбалка удалась!
**
Похоже, день не задался...
У карася.
Кто знал, что прячет червячок
в себе крючок?
В итоге - порвана губа -
судьба...
К чему наряд из серебра
внутри ведра?
Среди соседей бедолаг -
вчерашний враг.
В ведре нет места для вражды -
не до еды.
А дальше что - сковорода?
Совсем беда...
**
Карась смотрел на облака
из-под воды, издалека.
- Взглянуть бы ближе, хоть разок!
Взглянул… Попавшись на крючок.
До неба плавником подать,
да только тяжело дышать!
И всё же, счастлив наш карась!
Мечтал? И вот мечта сбылась!
**
Я вступил в единоборство с карпом.
У меня и удочка, и снасти.
У него же, кроме тяги к жизни,
никакой другой на свете страсти.
Бьётся он в стремленьи неуёмном,
на струной звенящей прочной леске.
И хохочет мерзким смехом филин,
спрятавшись от взглядов в перелеске.
Не помогут сила и отвага,
карпа я подтягиваю к лодке.
Запускаю жадно пальцы в жабры:
-Быть тебе, дружок, на сковороде.
**
Темнело. С видом знатока
учил Андрея рыбной ловле.
Ему одиннадцать, пока.
И мой авторитет - до кровли.
- Я очень опытный рыбак.
(Я третий раз уже рыбачу.)
Сейчас, дружок, рыбачит всяк,
в тупой надежде на удачу.
Поверь, я знаю в рыбе толк.
И в фаршированной, и в свежей.
(Хвостом рыбачил Серый Волк.
А почему? Он был невежей!)
Рыбалка - это мастерство,
помноженное на терпенье.
Здесь неуместно баловство,
И очень важно самомненье...
Над озером пылал закат
такой, что не хватало взгляда...
- Внимай моим советам, брат!
И будет всё у нас, как надо.
Пока я с видом знатока
ронял слова, рождая скуку,
Андрей второго судака
поймал...
- Спасибо за науку.
**
Утки дружно кря, да кря.
- Ты мужик рыбачишь зря!
В этой луже отродясь
жил единственный карась.
Да и тот вчера по пьянке
утонул в консервной банке.
Воду здесь не баламуть –
лучше собирайся в путь.
Дома, может быть, другой
тешется с твоей женой.
- Принял к сведенью совет.
Если в луже рыбы нет –
я приеду к вам в субботу
на утиную охоту.
Будет мне за путь неблизкий
дома утка ''по-пекински''.
И в придачу - ''фуа- гра''
под шампанское с утра.
Кря, кря, кря, вздыхают утки:
- С рыбаками плохи шутки.
Новый снег приятно радует взгляд.
Светло и красиво.
Примерила вновь подвенечный наряд
старая слива.
Расправила хрупкие ветки рук,
стала моложе.
Белым-бело повсюду вокруг
расстелено ложе.
Ветер протяжно грустит:
- Отсрочь! Весна далече…
…Темнеет. Всё ближе брачная ночь.
Оголяются плечи…
**
Ты озябла. На улице ветрено, снег
белой грустью ложится на мрачные дали.
Отогрею тебя ли сегодня? Едва ли.
Вслед смотрю. Самолёт начинает разбег.
Он уносит тебя далеко-далеко.
Не ко мне - от меня и, похоже, навеки.
Сон тяжёлой ладонью ложится на веки
и становится мне беспробудно легко.
**
Порвётся время на клочки
и разнесёт обрывки мыслей.
У звёзд расширятся зрачки.
Жизнь проскользнёт повадкой лисьей,
черкнув едва заметный след,
невидимый для посторонних.
Вот был, но не отыщешь след,
как в мёртвой роще гнёзд вороньих.
**
Однажды мой растает след
и клин гусей сойдёт ''на нет''
в прозрачной синеве.
Склонится ива над водой
моей покинутой вдовой
и первый иней сединой
блеснёт в траве.
Потом… Пока же, я могу
рвать грудью ветер на бегу -
мой зорок глаз.
Но время катится в закат,
прозрачней с каждым часом сад,
последний солнца луч,
как взмах руки – прощай!
**
Умирают цветы, не успев распуститься -
холода.
Зябко в небе кружат перелётные птицы...
Среда.
А ещё в понедельник всё было нормально
и вдруг...
Может где-то и вправду теплеет глобально,
мой друг?
А у нас и зима - не зима, и весна - не весна –
беспредел.
Полуспущенным мячиком в небе луна.
Город бел.
Всё у нас нестабильно, во вторник случилась метель,
календарь
нам бессовестно врёт, будто это Апрель…
Это снова Январь.
**
У радуги семь цветов, семь нот.
Кто мне радугу эту споёт?
Перемешает ноты в цвета…
Давай всё начнём с начала листа.
Радуга - семь цветов, семь нот.
Куда её мост меня заведёт?
Всё выше по радуге - солнце манит.
Вот-вот уже поднимусь в зенит.
Оглянусь на мир, что остался вдали
и сбегу, как в детстве, за край земли.
Жил в зале у окна рояль.
Играл то радость, то печаль.
Но чаще наш рояль молчал.
Он думал о конце начал.
Знал, увертюрный звук сердец,
всегда имеет свой конец.
В аккорде отзвучит струна,
А дальше… Дальше – тишина.
Его владельцы - старики
играть любили в три руки.
Старик мальчишкой воевал,
был ранен, руку потерял.
Война - безжалостный палач…
(Какой же без руки скрипач?)
Ему:
- Будь рад – остался жив!
А в голове звучал мотив
войной разорванных небес
и сны, в которых нет чудес.
Детей Бог не дал старикам,
жизнь шла… И слёзы по щекам
легли ложбинками морщин,
и не было давно причин
о несвершённом горевать,
но время утекало вспять,
в счастливый предвоенный год…
Старик её переживёт
на год разящей тишины…
Эх, если б не было войны…
Перетряхивая траченное молью,
натыкаешься на связку старых писем…
Осторожно! Мы от памяти зависим.
Не зайдись, читая, новой болью.
Их писавших, нет давно на свете.
Адресаты все – и те - далече.
Может быть и вправду время лечит?
Лечит… Где-то… На другой планете.
Страшно прикоснуться к чьей-то тайне.
И оставить тайной - невозможно.
Развязать шнурок истлевший осторожно
не получится. Несбыточно желанье.
И сидишь, забыв о нафталине,
привыкаешь к почерку чужому.
Стали прошлым все дела по дому –
будто их и не было в помине.
И придумываешь сам себе ответы
самого родного адресата…
Как же мало знали мы когда-то
близких нам прозрачные секреты.
**
Опять не клеится разговор -
что-то не так.
Тебя раздражает с недавних пор
любой пустяк.
Отведенный мною в сторону взгляд,
небрежный ответ…
Улыбка, словно зубы болят…
-Ты в порядке?
-Нет!
Открой мне свой молчаливый мир,
не таись.
Взгляни, как звёзды прожгли до дыр
чёрную высь!
Сядь рядом, коснись моих губ рукой,
прижмись к плечу.
Если ты хочешь, я вместе с тобой
помолчу.
Позволь мне укрыть тебя, как птенца,
надёжным крылом.
Смыть раздражения маску с лица
моим теплом.
Позволь убаюкать тебя на руках,
хоть на час.
И пусть ты увидишь в безоблачных снах
смеющихся нас.
А позже, проснувшись, ты скажешь: ''Прости,
мой родной.
Я счастлива тем, что нам по пути
под нашей звездой.
И сколько б ещё не выпало лет
нам идти,
поможет её, немеркнущий свет
не сбиться с пути.
Когда же Время невольно сотрёт
прошлую муть,
Кто-то другой снова начнёт
этот путь.”
**
Мерцающий огонь камина
в твоих глазах.
Прильнув ко мне, ты отдыхаешь
в моих руках.
Причудливо танцуют тени,
тепло огня.
И никого нет в целом мире –
лишь ты и я.
Два тела, льнущие друг к другу,
сплетенье рук.
Стук двух сердец, переходящий
в единый звук.
Ты шепчешь: ''Будь со мной, любимый,
не уходи.''
Как к роднику я припадаю
к твоей груди.
Я пью и не могу напиться –
любовь и страсть.
И я шепчу: ''Спаси, Всевышний!
Не дай пропасть!''
**
Мы в копилку великой любви,
опуская мгновения счастья,
просим: ''Господи! Благослови!
упаси от разлуки ненастья.
От поспешных неверных шагов,
от безумства невнятных затей.
Дай нам лучше заклятых врагов,
не давая неверных друзей.
О, Господи! Дай нам тепло
И нежность любимых глаз.
Не дай причинить им зло,
пусть невольно, хотя бы раз.
Даровав быстротечность дней,
не дай бесконечных ссор,
Дай кому-то из нас быть умней
и первым начать разговор.
Кому-то ж позволь понять,
или, простив, забыть.
На мгновение время вспять
повернув, дай нам вместе плыть.
Не дай укачать нас волнам
океана нашей любви.
О, Господи! Дай же нам….
О, Господи! Благослови!''
**
Время кончились, замерли звуки,
в целом мире лишь Он и Она.
Нежно держат друг друга за руки,
в тишине у проёма окна,
в ожидании скорой разлуки.
За окном ночь улыбкой луны
осветила начало дороги.
Так случилось, ничьей нет вины,
просто жизнь, подбивая итоги,
их уводит из этой весны.
На сто тысяч ли над Цяньчжоу дожди,
прохудился совсем небосвод,
Из дома не выйти, и кажется, дом,
словно джонка куда-то плывет.
Хуан Тинцзянь. (Перевод А. Алексеевой)
Дождь всю ночь, что было сил,
то бежал, то моросил.
Лужи напоив водою,
он туманом воспарил.
Я смотрю, как за окном
уплывает в дымку дом,
с крышей, окнами, трубою...
(Над трубою - дым столбом!)
Дом похож на пароход.
В трюме – мыши, выше - кот!
Очень странно мне, не скрою,
наблюдать, как дом плывёт!
- Ой! Не сели бы на мель! -
шепчет старенькая ель.
Было ей сто лет с лихвою
в прошлозимнюю метель!
Кот - отважный капитан -
не страшится в схватке ран!
Я машу коту рукою:
- Осторожнее - туман!
Мой друг никого не будил по ночам
диким воем.
Не являлся во снах своим палачам,
слыл изгоем,
И даже среди подобных ему
таких же изгоев,
он был незаметен почти никому
на фоне обоев.
Он один коротал, никем нелюбим,
ночи бдением,
он был невесом, неощутим –
он был привидением.
Мы познакомились очень давно,
Вы спросите : ''Где?''
В подвале, когда я вступил в го..о,
зайдя по нужде.
Не смейтесь, действительно по нужде –
за капустой и салом,
но как-то сразу забыл о еде
в унынии вялом.
- Ну, ни фига себе, начался день, –
подумал с тоской.
И вдруг заметил белесую тень
в углу за трубой.
О нет, он не был тем подлецом,
кто гадит в подвалах.
Я видел грусть за прозрачным лицом
в глазных провалах.
Он знаком позвал меня за собой,
вздыхая тяжко.
И, то ли крылом, то ли рукой,
показал где бумажка.
И, хоть проку в бумажке, признаюсь вам,
как от икоты,
не находилось места словам
от этой заботы.
Я пригласил приведенье домой
на простенький ужин.
Ещё не зная, как он неживой
мне, живому, нужен.
Мой гость парил любопытной тенью
по всей квартире.
И я ощущал, как приведенью
не просто в мире.
Мы с ним просидели ночь напролёт,
до рассвета.
Но вопрос, как он неживой живёт -
повис без ответа.
А когда нам слова не могли помочь -
помогали жесты.
Как мужу, узнавшему в брачную ночь
о ''проказах'' невесты.
Темнел портвейном остывший чай
в гранёном стакане.
Его мир, куда я попал невзначай,
был подобен нирване.
В нём не было лжи и вечных тревог
о грядущем.
Там каждый был сам себе бог
и был вездесущим.
Но даже в царстве всесильных теней,
где он сам себе бог,
мой гость мечтал о мире людей,
полном тревог.
Мечтал строить замки на зыбких песках
своих надежд,
срывать с любимой, до дрожи в руках,
покровы одежд.
Он будто бы вёл меня за собой,
в царство грёз.
Я - то плакал над странной его судьбой,
то смеялся до слёз.
И только о тех, кто его убил,
мы молчали.
Я думал: ''А, может быть, он забыл,
как его убивали?''
И этот вопрос грузом лежал
на моих плечах.
Вопрос, что вонзался тысячей жал –
о палачах.
А утро уже чинило помехи
нам в разговорах.
Солнечный зайчик искал прорехи
в задёрнутых шторах.
Когда, наконец, одолев свою робость
спросил напрямик
о его убийцах, и, будто бы, пропасть
возникла на миг
между нами. Казалось, он исчезал,
оседая без сил.
Но потом, смущаясь, тихо сказал:
- Я их всех простил.
Убийцей прожить до конца свой век
среди людей,
если жив хоть чуть-чуть в тебе человек –
нет кары страшней.
Пожалуйста, больше ни слова о них,
подумай, зачем?
Ведь у нас с тобою много других,
нетронутых тем.
И наш разговор, из жестов и слов,
струился опять.
Я понимал, даже он не готов
повернуть время вспять.
Мы вновь говорили с ним обо всём
и ни о чём,
Наш разговор то журчал ручьём,
то бил ключом.
Я уже не знал, кто из нас живой,
кто - нет,
Он, как будто, вернулся к себе домой
через бездну лет.
Он покинул призрачный мир теней –
вечных изгоев.
И затерялся среди людей
на фоне обоев.
2011.
Поэт, ты знаешь, рифма - ложь.
Наркотик, сладкий бред.
Ответь, поэт, зачем ты лжёшь?
И вот его ответ:
- Мне радостно, когда слова
находят парный звук.
От смыслов - кругом голова,
иллюзий рвётся круг.
И хаос радостей, тревог
сплетается в ажур.
Мысль мчит по серпантину строк -
летит во весь аллюр…
Сбивается на шаг… озноб
в пустеющей груди.
И питекантроп морщит лоб: -
А что там впереди?
Он сам не воевал, но презирал
отважных воинов, рождением ''чучмеков.''
Когда бы не увечье, показал
геройствующих супер-человеков.
- А в чём увечье, если не секрет?
- Нет, от собратьев у меня секретов нету!
Я - генофонд страны – вот мой ответ!
Поэта долг – врага призвать к ответу!
- Всё это так, но всё ж увечье в чём?
На вид – здоров. Без мыла лезешь в драку…
- Болезнь ''медвежья'' - храбрость бьёт ключом.
Куда с таким напором-то в атаку?
Бездомные звёзды блуждали в ночи.
Бледнели, тускнели, теряли лучи.
Им люди построили дом до небес.
Для каждой звезды - свой балкон и навес.
Сиди на балконе, свети в темноту,
лови метеоры сачком на лету.
У каждой есть в спальне с периной кровать,
где можно весь день дотемна почивать.
Но звёздам под крышей не хочется жить.
У каждой - своя путеводная нить.
У каждой звезды - свой тернистый маршрут.
И свой, для других неуютный, уют.
Не веришь? Проснись и на небо взгляни.
Увидишь далёких галактик огни.
Там звёзды бездомные бродят в ночи,
Бледнея, тускнея, теряя лучи.
Как и все старики, он казался уставшим евреем.
Под седыми бровями – печальная мудрость в глазах.
Терпко пахло вокруг свежим деревом, лаком и клеем.
Безголосая скрипка младенцем лежала в руках.
Звук, ещё не рождённый, покоился в чреве творенья.
Струн ещё не касался уверенным жестом скрипач.
Мастер ждал, а над миром незримо витали сомненья:
что таишь ты, дитя? Звонкий, радостный смех или плач?
Как отец, собирающий дочку в далёкие страны,
мастер ласково гладил рукою изогнутость дек.
- Пусть минуют тебя, моё чадо, обиды и
раны,
лихолетий невзгоды, а главное – злой человек.
Было в этом прощании что-то, как детство, родное.
Я смотрел, замерев неподвижно, почти не дыша,
словно видел, как хрупкое чудо, творенье земное
наполняет вселенских просторов живая душа.
- Сколько раз ты, старик, отдавал сам себя без остатка,
чтобы голос обрёл плод бессонных фантазий и снов,
чтобы в деках упругих веками таилась загадка
нежных звуков, понятных любому без жестов и слов?
Кто тебя научил? Кто позволил проникнуть в глубины
наших тайных надежд, наших скрытых от взглядов тревог?
Кто вложил мастерство в огрубевшие руки мужчины...
И старик, улыбнувшись, глазами ответил мне:
- Бог.
И добавил, уже без улыбки, с оттенками муки,
выпуская из рук новой кожей блестевший футляр:
- Ты полюбишь её, как и я, за волшебные звуки -
это мой самый лучший, поверь старику, экземпляр.
Объявление:
- Продаётся рояль.
Отдам недорого в хорошие руки.
Не хватает места - приезжают внуки…
Под крышкой - бронзовая медаль
с берлинской выставки. Дед привёз трофейный.
Приходите, попробуйте, не пожалеете,
если, конечно, играть умеете.
Цвет – коричневый. Нет, скорее - кофейный.
Клавиши – из слоновой кости…
Другой такой не найти – гарантирую.
Если бы не проблемы с квартирою…
Или, знаете, приходите-ка просто в гости.
Поболтаем о жизни. Жизнь - штука странная.
Артрит, выхожу на улицу редко.
Возможно, ещё заглянет соседка,
если вернётся с работы не пьяная.
Пьяная она ко мне ни ногой!
Стесняется этой своей слабости.
А какие она готовит сладости…
Помню непьющей её, молодой.
О чём это я? Причём здесь соседка?
Звоните. Прекрасный старинный рояль.
Иногда вдруг западает педаль.
Починить - недорого, да и случается редко.
Та ещё задница - эта Пятница!
Возомнила себя Робинзоном!
Ещё бы! В теле, загаром лужёном,
жизнь бьёт ключом! Хохотушка, забавница!
Двадцать лет жил на острове, словно в сказке!
Сам себе был слуга и немного бог.
Делал то, что хотел, а не то, что мог...
И вдруг на песке - труп папуаски!
Думал труп, но оказалась жива.
Делал ей два часа искусственное дыхание!
Понемногу, не сразу, вернулось сознание.
Стали жить-поживать, засучив рукава!
Нет, насчёт рукавов - это я хватил.
Пообносился - тому лет десять!
А на неё шкуры повесить -
ни фантазии нет, ни желанья, ни сил.
Так и жили мы с ней пару лет нагишом.
Обучил её языку и манерам.
Где-то жестом, а где-то своим примером...
Словом - Рай! И вдруг - всё кувырком!
Вбила в голову мысль, будто мы равны!
Дальше-больше - она меня "ровнее".
Кто здесь Робинзон и кто умнее?
Откуда у Пятницы повадки жены?
Кто её научил - не могу взять в толк!
Мы здесь одни. Неужели природа?
Одни... А держит меня за урода!
Как будто поклонников целый полк!
Казалось бы, радуйся да живи.
Друг другом наш выбор навек ограничен.
Быт прост и поэтому так органичен...
Но что-то бурлит в папуасской крови.
На пальму - ни-ни! Полезай, мол, сам!
Я тебе не прислуга и не обезьяна!
Вокруг шалаша - в сорняках поляна.
Показать кому-либо - стыд и срам!
У павлинов - нечёсаные хвосты!
У ручного шакала - клещи и блохи.
Попугаев прогнала. (Чем были плохи?)
У свиней – (неудобно сказать) - глисты!
Я едва за порог - Ты куда пошёл?
- Куда-куда! Как всегда, на работу!
- Не смей мне лгать! Ты - на охоту,
а мне здесь одной ''паши, как вол''!
Обидно! Сам же всему научил!
Она вола и в глаза не видала,
но язык острее пчелиного жала!
Спорить с ней - нет моих человеческих сил!
А недавно повадилась ревновать.
Обалдел! Нас на острове - только двое!
Объясниться пытался - куда там! Какое!
- С тобой нянчиться? Я тебе не мать!
Всё рассосалось само собой.
Располнела в талии, стала рассеянна…
О, Боже, да она же беременна!
Жениться, что ли? Впрочем – на кой?
Родила мне тройню – все пацаны!
На меня не похожи совсем, да ладно.
Объяснила всё по-научному складно.
Мутация, гены.. Растут шалуны.
Всё не так уже мрачно на свете.
Построить корабль возникли надежды.
Вот только… Пришлось пошить ей одежды!
Вокруг мужики, хоть ещё и дети.
В 2048-м году, в районе, где оборвались сигналы источника 1, вновь были зафиксированы сигналы…
Ты уменьшающейся точкой
исчез свечением с экрана.
Мой мир озябшей оболочкой –
незаживающая рана.
Летят тревожные посланья,
не достигая адресата.
И, словно корни, глубь сознанья
взрывают мысли: ''Виновата!''
Не тем, что многого хотела,
не тем, что мало понимала.
Но тем, что увидать предела
любви нельзя сквозь щель забрала.
Тем, что тебя не удержала.
Тем, что вернуться не позвала.
**
Как будто подводя черту
под нашим бесконечным спором,
я наполняю пустоту
моим с тобою разговором.
Вселенной бесконечна ночь
и мы, за призрачным рассветом,
летим от нас самих же прочь
к далёким звёздам, за ответом.
Ощупывают мир вокруг
локаторов тугие уши
и бороздят его, как плуг,
тоскующие наши души.
Пробьются ли однажды всходы
наградой нам за все невзгоды?
**
Никто меня так много лет
не называл любовно ''Лучик''.
Мне время выдало секрет -
ты был не просто друг-попутчик.
Ты был частицею меня.
Нет! Это я была частицей!
Искринкой твоего огня,
твоей любви безумной жрицей.
Безумной в дерзости своей.
Огонь погас, а я всё тлею…
В надежде снова быть твоей,
я тленье погасить не смею.
Ведь там, в стране небытия
с тобой едва ли встречусь…
Так же внезапно, как и в 2032-м, сигналы оборвались.
В 2093-м в районе, где замолчал источник 2, сигналы возобновились.
Мой Лучик, как был близок путь
к себе самим, таким понятным.
Но вдруг любовь дыханьем в грудь
вошла. И мир стал необъятным.
Там, за пределом пустоты,
мертвы земные эталоны.
Там нет кромешной темноты,
сложнее времени законы.
Там память, будто давний сон,
межгалактическим туманом
бледнеет. Звёзд хрустальный звон
уже не кажется обманом.
Там вечность спит на облаках.
Нет смерти, неизвестен страх.
**
Мы возвращаемся назад.
Лететь ещё почти столетье.
Мой Лучик, я безмерно рад!
К чему мне без тебя бессмертье?
Я знаю, свидеться нам вновь
шанс до безумия ничтожен.
Но если чудеса любовь творит,
быть может, он - возможен?
И может быть, хоть раз, как знать,
мне суждено тебя обнять?
**
Нас поглощает бесконечность,
усыпанная звёздной крошкой.
Сигналы, укрощая вечность,
бегут невидимой дорожкой.
И, не сумев достигнуть цели,
всё дальше гаснут грустным эхом.
Жаль мы вернуться …
В 2130-м году учёный совет закрыл тему изучения сигналов источников 1 и 2 за давностью и неактуальностью.
Август – сентябрь 2009.
В 2032 году учёным Чикагской обсерватории института изучения дальнего космоса удалось записать радиосигналы, излучаемые двумя удаляющимися друг от друга источниками.
Ниже приводится расшифровка сигналов.
Источник 1.
Мы уже друг без друга – вечность.
Каждый миг нестерпимо долог.
Нашей молодости беспечность
укрыл бесконечности полог.
Я живу ожиданием встречи,
вечера наполняю скукой.
Оплывают памяти свечи,
зажжённые нашей разлукой.
Сон не лечит ночным забвением,
беспокоен путь до рассвета,
каждый шорох грозит пробуждением,
каждый вздох – вопрос без ответа.
В сердце – голос твой наваждением...
Глаз твоих не хватает света.
Источник 2.
Ты права, разлука – не решение
и она не лечит одиночество.
Наше друг от друга отлучение –
сбывшееся глупое пророчество.
Начитавшись в детстве всякой разности,
мол ''проверка чувствам – расстояния'',
мы себя, скучающих от праздности,
обрекли на звёздные скитания.
И бежим мы позывными звонкими,
будто в детстве, веселы и босы.
Свет далёких звёзд лучами тонкими
Я во снах в твои вплетаю косы.
Ты себя раскаянием не мучай.
Может быть, ещё сведёт нас случай...
Источник 1.
Год летело твоё послание.
Как же мы далеки в пространстве!
Здесь в часах световых - расстояния,
мрак в сияющем звёздном убранстве.
Не трясёт на ухабах до рвоты,
равнодушно гудят моторы.
Ну, какие же мы идиоты!
Как смешны наши прошлые ссоры!
Объясниться ума не хватило –
мы бываем безумны в упрямстве,
А потом, подхватив, закрутило
нас песчинками в гиблом пространстве.
Если только вернёшься на Землю,
знай, любого тебя приемлю!
Источник 2.
Не правда ли, мой Лучик, странно,
мудрею я с тобою врозь.
Но почему душа, как рана,
разлукой прожжена насквозь?
Пусть мы с тобой безмерно малы,
нам заменяют стук сердец
летящие, как S.O.S. сигналы
в пространство из конца в конец.
Вот только нет, увы, предела,
чтоб оттолкнуться и – назад –
туда, где нас любовь согрела,
как лето яблоневый сад.
Мне б твоего коснуться тела,
А там... хоть в леденящий ад.
Источник 1.
Пока ещё закрыта дверь,
но где-то есть волшебный ключик
и, словно не было потерь,
звучит из детства имя ''Лучик''.
Здесь слёзы на щеках следы
не оставляют . Невесомость.
Парят, как бусинки беды
и тем заметней их весомость.
Я подставляю им ладонь,
они искрятся в ней росою
И греют душу, как огонь
костра, что мы зажгли с тобою.
Пожалуйста, любимый, тронь
ещё хоть раз меня мечтою.
Источник 2.
Мои мечты лишь о тебе,
мой Лучик света в тёмном мире.
Они, наперекор судьбе,
летят надеждою в эфире.
Разлуки нашей лечат боль,
теплом отогревают душу,
где бездна чёрная, как смоль,
волною поглощает сушу.
И даже зная, нет пути
вернуться в прошлое друг к другу,
Твержу себе: ''Лети, лети,
быть может - жизнь подобна кругу!
И в ней, для любящих сердец,
начало там же, где конец!''
Источник 1.
Мне каждое твоё послание –
судьбой преподнесённый дар.
Любовь сжигает расстояния,
как лес бушующий пожар.
Пронизанные звёздным светом,
нас пожирают небеса.
Спеша куда-то за ответом,
творим порою чудеса.
Я перелистываю время,
не терпящее суеты
и ощущаю тяжесть-бремя
меж нами гулкой пустоты.
Как всадник, ногу вдевши в стремя,
готова в путь туда, где ты.
Источник 2.
Твои слова ласкают душу,
я трепетно и с нетерпением
их жду, и беспрестанно трушу:
''Вдруг оборвётся связь забвением?
Вдруг ты, решив, с тебя довольно,
не отвечая на послания,
ещё раз сделаешь мне больно,
как сон сотрёшь воспоминания?
Прости, мой Лучик, поневоле
наружу вырвались тревоги.
Ты знаешь, я страшусь не боли,
а без тебя средь звёзд дороги.
И если есть на свете Боги,
пусть к нам они не будут строги.''
Источник 1.
Забвенье? Нет, любимый, нет!
Как чуда жду я нашей встречи.
Погасших звёзд далёкий свет
тускнеет, время гасит свечи.
Водовороты чёрных дыр
глотают время и пространство,
сжимается привычный...
Сигналы
оборвались так же внезапно, как и появились. Учёные надеются...
Танцует по просёлку грузовик.
Наш кузов'' на двоих'' гремит бортами.
Алмазный круг – вселенский маховик,
звёзд искры щедро разбросал над нами.
Периною подстелен мой бушлат.
Мы, замерев в объятиях друг друга,
летим сквозь неподвижный звездопад…
С мгновеньем счастья у солдата туго.
Водила гонит утомлённый ЗИЛ –
ему до пассажиров дела нету.
Ухаб… Лишаясь разума и сил
мы покидаем бренную планету.
Растянута струна. Неверный звук
разрушил стройную гармонию октавы.
И стало слышно, как плетёт паук
ослепшим окнам зыбкие оправы.
Расстроенный рояль молчит в углу.
Оборваны на полуфразе смыслы.
Дождит. Сгущает стылый вечер мглу.
Ив руки-ветви, чуть дрожа, повисли.
И каждый, на себя взвалив вину,
не в силах сделать первый шаг навстречу.
Мы навсегда у осени в плену.
Зачем? - не спросишь ты. Я - не отвечу.
Жил на свете пушистый ёжик в стародавние времена.
(Мир тогда был ещё первозданно чист.)
С ним не дружили другие ежи,
словно была его вина
в том, что он не колюч, а пушист.
Он часто маму просил:
- Скажи, почему?
Я такой же, как и другие ежи -
я пойму.
Отвечала мама ему:
- Не спеши, погоди.
Ты такой же, да не совсем такой,
всё ещё впереди.
День наступит - и станешь ты, как и все – колюч,
а пока усни. Видишь, месяц уснул.
Его ветер укутал пледом из туч…
И пушистый ёжик уснул, и он видел во сне,
как на нём иголки растут. Как на сосне...
Мама гладила малыша:
- Спи, Пушок.
Будет в жизни тебе нелегко, мой сынок.
Стать колючим так просто,
поверь мне, гораздо сложней
оставаться пушистым в растопыренном мире ежей.
Я тебя так люблю, что сказать – не хватает слов!
Но зачем ты пушист, если в мире так много врагов…
Я тебя не видел никогда такой, как сейчас.
Как чудесен мир твоих глаз... (Оо-оо-оо....)*
Все вокруг хотят танцевать только с тобой,
но ты танцуешь со мной, давая мне шанс...
Тебя платьем облегает яркий цвет.
Ничего прекрасней в целом мире нет,
бездну лет.
Как же идёт этот красный цвет тебе....
И никого, только ты и я, и этот цвет.
Щека к щеке и ночь плывёт в рассвет…
Мне не забыть тебя и этот цвет.
Ты прекрасней всех, кого я когда-либо знал,
ярче всех звёзд в ночи... Я ждал.
Верил, что наступит этот чарующий миг
и меня озарил твой свет. В меня проник.
И мне кажется, с тобой танцуя,
над самим собой сейчас я парю. Я так люблю...
Моя любовь. И этот красный цвет сейчас -
так похож на кровь и так похож на свет...
И никого в целом мире нет.
Только я и ты, и этот красный цвет.
* оo-оo-оo - добавлять по вкусу и слуху.... )))
**
The Lady in Red
Chris de Burgh.
I've never seen you looking so lovely as you did tonight
I've never seen you shine so bright
I've never seen so many men ask you if you wanted to dance
They're looking for a little romance, given half a chance
And I have never seen that dress you're wearing
Or the highlights in your hair that catch your eyes
I have been blind
The lady in red is dancing with me, cheek to cheek
There's nobody here, it's just you and me
It's where I want to be
But I hardly know this beauty by my side
I'll never forget the way you look tonight
I've never seen you looking so gorgeous as you did tonight
I've never seen you shine so bright, you were amazing
I've never seen so many people want to be there by your side
And when you turned to me and smiled, it took my breath away
And I have never had such a feeling
Such a feeling of complete and utter love, as I do tonight
The lady in red is dancing with me, cheek to cheek
There's nobody here, it's just you and me
It's where I want to be
But I hardly know this beauty by my side
I'll never forget the way you look tonight
I never will forget the way you look tonight
The lady in red, the lady in red
The lady in red, my lady in red
I love you
https://www.youtube.com/watch?v=FC1C4g8YOA4
Короче дни, грядёт зима
и осень собирает вещи.
Её настырно ветер хлещет:
- А ну-ка, шевелись, кума!
Пообносилась-ка, гляди!
Поблекли яркие наряды.
Твоей печали здесь не рады –
сама уж поняла, поди.
Прошедшее, как ни латай,
не скроют наготы заплаты.
Весны беспечные утраты
давным-давно оплакал май.
У лета был недолог срок.
Птиц голоса всё дальше, глуше…
Нелёгок путь к заморской суше,
хоть здесь и жировали впрок.
Зима торопит холода.
Да не горюй ты так, сестрица.
Слезами вдоволь не напиться –
прощаемся не навсегда.
Вернёшься снова. Не впервой.
Ну, собралась? Давай в дорогу.
Дождутся ли – (решать лишь Богу),
те, кто прощаются с тобой.
10/27/2019.
Он почти что ребёнок -
велики сапоги и пилотка.
Он почти что ребёнок -
горло сводит противная водка.
Кашель душит - курить не привык -
слишком молод.
Он глубокий старик,
познавший лишенья и голод.
Он дитя той беды,
у которой названия нету.
Не дожить до черты
за которой есть место ответу
почему или ради чего
он пришёл в этот проклятый мир...
Он ребёнок-старик -
убитый в бою командир.
Разговорились два нарыва.
О чём? Конечно, повод – Тело.
Один спокойно, без надрыва:
- Похоже, Тело заболело.
Второй в ответ зашёлся криком:
- Да я вот-вот готов взорваться!!!
Век прожил на лице безликом!
Угри, хоть вы скажите, братцы!
Ответил первый, (он - попроще):
- Не до красот в паху, братело.
От нас потом не сыщут мощи…
Мы живы, если живо Тело.
…там у доски, преподаватель
указкой Африку обвёл,
класс оглядел и сел за стол.
А я… Я - первооткрыватель.
Необитаемый мной остров
манит меня...
В глазах лагунных
дрожит молчанье бликов лунных…
Упругость холмиков-форпостов
укрыл фантазий полумрак…
Я наношу гвоздём на парту
соседки контурную карту.
Штришок, штришок, за шагом шаг…
Однажды может быть, как знать,
позволишь мне тебе сказать:
- Пойдём танцевать.
Но если даже и пойдёшь,
есть шанс, что ты с другим уйдёшь
домой, как знать.
А если нет, то мы вдвоём
в кафе уютное зайдём
и я сглуплю.
Испорчу всё, сказав тебе,
как вижу я тебя во сне,
как я люблю.
Так дай же время объяснить,
как без тебя мне не прожить,
как я грущу.
Что я про всех других забыл,
что без тебя мне свет не мил,
не отпущу!
Я верю, что настанет час
и вечер обласкает нас
и звездопад
на нас прольётся вдруг дождём
и мы поймём, чего мы ждём,
но невпопад
сорвутся с губ моих слова
о том, что кругом голова
и я сглуплю.
Испорчу всё, сказав тебе,
как вижу я тебя во сне,
как я люблю!
2009.
**
Something stupid.
Carson Parks
I know I stand in line,
''- да я читаю практически всё... а отзывы (комменты) скажут
об их авторе гораздо больше, чем его собственные опусы...''
О. Бедный-Горький.
Рассказывал мне таз из меди,
(с его владельцем мы - соседи),
что тот - известный пародист,
жаль только, на язык нечист.
И потому ему не спится –
к морозам ноет ягодица.
Я записал его рассказ…
Итак, жил-был на свете таз…
Исчадье недр, людей творенье.
Детей купал, варил варенье,
гнал самогон и раз за разом
проекты чьи-то медным тазом
он накрывать не уставал…
Дружили с ним и стар и мал…
Пока однажды пародист,
прилипчивый, что банный лист,
огрёб в ночи, без лишних слов,
соль в задницу из двух стволов!
Вприпрыжку прибежал домой…
Жена с усмешкою:
- Герой!
Награду получил за ''трели''?
- Заткнись! Я ранен на дуэли!!!
Грей воду! Не считай до двух!!!
Штаны стянул и в тазик - плюх!!!
И стал несчастный медный таз
ему соавтором на час…
Потом на три, потом на шесть,
рассказываю всё, как есть.
Висит теперь наш таз ''на стрёме''
в углу у пародиста в доме.
На всякий случай – наготове…
Кто знает, что таится в слове…
Сколько любви и терпения вложено в этот дом!
Каждый его закуток придуман однажды нами.
Сколько выпито чая, (и не только), за этим столом,
в бесконечных спорах о будущем зимними вечерами.
Дом наш уже не молод, но гораздо моложе нас.
Дома тоже стареют, но всё же не так, как люди.
Мы вечно куда-то спешим, проживая за часом час.
Дом никуда не спешит. Что от него убудет?
Он встречает наших детей радостным скрипом полов,
узнавая их голоса, вторит им сквозняками эха.
Ненасытный камин вечерами пожирает запасы дров,
а над крышей в заплатах звёзд облаков зияет прореха.
04/01/2016.
(Между Чикаго и Нью-Йорком.)
**
Старый дом, как старый человек…
Крепкие ещё недавно стены
трещин набухающие вены
покрывают, обрамляя век.
Как бы ни были шаги легки -
вздохом выдадут невольно половицы.
Окон застеклённые страницы -
наших детских снов черновики.
Двери заперты, утеряны ключи.
Тараканы вечные проворны...
Окна, стены, двери - иллюзорны...
Просто старость видится в ночи.
03/18/2016.
**
В этом городе сонном наш дом.
Я его не забыл, он мне снится.
Ночь укрыла прозрачным крылом
фонарей удивлённые лица.
Вниз по улице - эхом шаги.
Тени – то великаны, то гномы.
Мы пока не друзья, не враги,
мы с тобой вообще не знакомы.
Нам с тобою ещё предстоит,
пригубив из сосуда желаний,
ощутить на губах соль обид
и горчащую пыль расставаний.
Только всё это будет потом,
А пока, в нашем городе сонном,
нами вместе придуманный дом
спит в неведении обречённом.
05/17/2014.
**
Растут дома на пустыре.
И скоро будет здесь просторно
смешной и звонкой детворе
резвиться у домов задорно.
Огнями оживёт пустырь,
ночь, что казалось беспросветна,
раздвинется и вверх, и вширь
до звёзд прозрачных незаметно.
Пока же – строятся дома
на пустыре безлюдном прежде.
И ты осознаёшь, что тьма –
лишь обрамление надежде.
04/15/2019.
Зоил всегда со мною рядом:
то спит под письменным столом,
то следует за мною садом,
то притаится под кустом…
Меня хулит, не зная скуки -
всё время слышу: ''Гав-гав-гав…''
Поглажу – нежно лижет руки,
как будто говорит: ''Ты прав!''
Учу проситься ''по большому'' –
никак! Вчера опять забыл…
Убрал… Я не отдам другому
щенка по имени Зоил.
Встретившись в ночи с тобою взглядом,
понял, что навек останусь рядом,
я не знал, что делать мне с самим собой.
А в твоих глазах любовь искрилась,
всё, что до тебя, мне только снилось,
сердце мне шептало: '' В мире нет другой!''
Встретившись в ночи, любви отведав яда,
встретившись в ночи, что ласковой прохладой
разогнала зной нашей пустоты,
поняли, что в мире есть сиянье звёзд и я и ты...
Ласковая ночь нас закружила…
Ласковая ночь обворожила...
Встретившись в ночи,
мы встретили любовь.
**
Strangers In The Night.
Charles Singleton and Eddie Snider.
Strangers in the night
Exchanging glances
Wondering in the night
What were the chances
We'd be sharing love
Before the night was through?
Something in your eyes
Was so inviting
Something in your smile
Was so exciting
Something in my heart told me I must have you
Strangers in the night, two lonely people
We were strangers in the night
Up to the moment when we said our first hello
Little did we know
Love was just a glance away, a warm embracing dance away
And ever since that night
We've been together
Lovers at first sight
In love forever
It turned out so right
For strangers…
https://www.youtube.com/watch?v=h5h_EW4odWw
Мой кот - ужасный Полиглот!
- Мур-муррр. Вам переводчик нужен?
К любому знает он подход.
С любым, ''с пол-оборота'' дружен.
Недавно встретил тут одну.
Пришла. По-русски – ни бельмеса!
Я линию упрямо гну:
- Люблю, богиня-поэтесса!
Она глазами хлоп, да хлоп:
- Моя твоя не понимает!
Тут кот к ней на колени - шлёп!
- Мур-мурр…
Смотрю, красотка тает.
По шёрстке провела рукой…
Я фейсом - бух в её колени:
- А чё, нельзя? Котяра мой!!!
За окнами сгустились тени…
Коту шепнул:
- А ну-ка, брысь!
Не видишь – девушка дозрела!
Ступай на кухню. Затаись.
Понятней слов движенья тела.
В ответ мне Полиглот:
- Мур-мурр!
Ты без меня - пустое место.
Домой приводишь всяких дур
и растекаешься, как тесто.
Учил бы лучше языки,
А то так и помрёшь невежей!
Мур-мурр! Резвитесь, дураки…
Уйдёт – мне купишь рыбки свежей.
Ёжик на велосипеде
мчится напрямик к победе.
Расступается народ –
Еж иголками вразлёт!
- Эй, посторонись, очкарик,
проколю воздушный шарик!
Эй, болельщик, не шучу,
меня не хлопай по плечу!
Ловко крутит Ёж педали,
все соперники отстали.
Есть на то у них причины –
проколоть боятся шины.
Вот и пьедестал почёта…
Но не весел Ёжик что-то.
Занял место призовое –
хоть бы кто обнял героя…
(С благодарностью Андрею Гастеву.)
Я боюсь тебя разбудить,
потревожить невольным вздохом.
Рвётся мыслей тоскливых нить,
каждый шорох грозит подвохом.
У окна, за моей спиной,
бьётся мама в беззвучном плаче.
Спи, мой маленький, мой родной.
Скоро, скоро уже домой.
Мы с тобой, мы всегда с тобой.
Всё пройдёт и никак иначе.
Тонкой жилкой дрожит экран,
набухает лекарством вена.
Сквозь наркоза густой туман
ты выходишь на свет из плена.
Ночь погасла в окне звездой,
новый день нам сулит удачу.
Спи, мой маленький, мой родной.
Скоро, скоро уже домой.
Покраснели глаза слезой -
это свет, я ничуть не плачу.
2012.
Люблю тебя, как выплаканный дождь с утра...
Ты всё ещё влажна и только всхлипы
где-то глубоко... В окне две липы.
Листья-письма шелестят: "Пора."
Я целую мокрые глаза,
от блаженства таю, замирая.
Отсверкали молнии, гроза
лишь едва коснулась краем Рая.
Новый день подарит нам тепло
и, в который раз, уют прощения.
Что же нас вчера-то так несло?
Ты прости меня, завистникам назло.
Пусть дожди смывают все сомнения.
Солнечный ёжик живёт без колючек.
Что ни иголка - солнечный лучик.
Бегает быстро - поди, догони!
Его не удержишь в плену западни.
Он любит играть в догонялки и прятки.
Знает домашних животных повадки.
Дождик идёт - он на тучке снаружи.
Дождик закончится - плещется в луже.
Умылся - сияет нарядом блестящим.
Его никогда не застанете спящим.
Темнеет - быстрей самой быстрой ракеты
ёж на другой половинке планеты...
Солнечный ёжик - шалун-сорванец.
Есть у него братишка-близнец.
Где Солнечный заяц, где Солнечный ёж -
не отгадаешь, не разберёшь!
**
Я – велосипед-такси!
Надо ехать – попроси!
Как платить? Вопрос серьёзный.
Мне достаточно ''Мерси''.
Я – такси-велосипед!
У меня карманов нет!
Ни к чему рубли и франки…
Солидол – вот мой обед.
Я – велосипед-такси!
Сел – бонжур. Сошёл – мерси.
Знай себе – крути педали.
''Я устал!'' - не голоси!
Я – такси-велосипед!
С пассажиром – тет-а-тет!
У меня с любым консенсус,
будь то мальчик или дед!
Я – велосипед-такси!
Руль один на две оси.
Я - один на всех в деревне!
Так что мною – НЕ ФОРСИ!!!
**
Хряк по имени Хрю-хрю.
Мама Свинка - папе Хряку:
- Ты со всеми лезешь в драку!
Кто-то хрюкнет - и скандал!
Всех соседей распугал!
Тоже мне - свинячий князь!
От тебя повсюду грязь!
Говорю тебе открыто:
вымой за собой корыто!
На тебя же смотрят дети!
Раз отец - за всё в ответе!
Ты куда пошёл, Хрю-хрю?
Я с тобою говорю!
Снова дома не сидится???
- Я, хрю-хрю, пошёл мириться...
Сегодня с утра в мастерскую заехал Билл М. Привёз всем кофе и донаты. Ничего необычного в этом не было. Он частенько заезжает в гости. Иногда с автомобильной проблемой, чаще – просто так, угостить нас кофе, поболтать пару минут, завезти пару-тройку неисправных велосипедов… Спросите, зачем велосипеды в автомастерской? Всё очень просто. Один из мастеров заядлый велосипедист. Ему прокатиться в обеденный перерыв 20-30 миль – сущие пустяки. Чему, если откровенно, я ужасно завидую. Мне такие нагрузки давно уже не по силам. Но кроме этого велосипедист уникальный мастер по ремонту и регулировке великов. Хобби у него такое. С детства. Первой в жизни работой у него была работа в мастерской по ремонту этих самых велосипедов. Так вот, Билл постоянно привозит ему неисправные агрегаты, а он их восстанавливает и продаёт. Такой небольшой, но постоянный дополнительный бизнес. Веосипеды Билл отдаёт ему бесплатно. Только сейчас разговор не о велоумельце. Вопрос откуда Билл берёт эти самые неисправные велосипеды в таких количествах. А если учесть, что наблюдаю за этим уже лет двадцать с хвостиком…
Словом, заехал Билл. Принёс в офис кофе. Я помог ему разгрузить двухколёсный металлолом. Пока разгружал, ворчал:
- 20-ть лет тебе говорю – мне кофе без молока! Ну, неужели так сложно запомнить!
- Извини. Старый стал. Забываю всё. Мне же 75-ть уже…
Потом ещё потрепались минут десять, и Билл уехал на своём стареньком Понтиаке Ацтек.
Парень он не бедный. Семья ездит на современных машинах, а он на таком вот антиквариате. Но менять на более новую модель отказывается. Машина удобна для транспортировки велосипедов. Предложения отремонтировать автомобиль бесплатно, когда возникает необходимость, категорически отвергает.
После стольких лет знакомства назвать Била клиентом не поворачивается язык. Добрый знакомый? Приятель? Какая разница? Просто Билл.
Знаю, его семья родом из Италии. Знаю, первые ботинки он получил в армии. Служил в шестидесятых в Европе. Знаю, что у него сын и дочь. Они тоже заезжают ремонтировать свои машины. Кто-то однажды пошутил с дочкой Билла:
- Как у такого невзрачного мужчины такая очаровательная дочка?
А в ответ:
- Мама с папой меня удочерили.
(Девочка, кстати, уже целый доктор! В смысле - врач.)
Знаю, что Билл до пенсии работал менеджером большой продуктовой компании…
Тьфу! Разговор-то о его велосипедах!
В Америке много чего есть. В том числе и велосипедов. И велосипеды часто можно увидеть выставленными в мусор. Иногда это металлолом. Чаще – просто требуют чистки, регулировки, смазки… Ремонтировать бывает дороже, чем купить новый. Вот люди и выбрасывают. По мусорным аллеям, расположенным параллельно основным улицам, постоянно проезжают сборщики металла. Есть такой незамысловатый бизнес…
Всё, я уже почти у цели моего повествования.
Несколько недель назад какое-то время отсутствовал на работе. Возвращаюсь, а мне и сообщают:
- А Билл-то наш попал в газету!
Делаю испуганные глаза:
- Я так и знал! Попался на краже велосипедов? Я же его столько раз предупреждал! Надо внести залог? Взять на поруки? Где подписаться?...
Ребята отсмеялись:
- Ты же знаешь, что сюда он привозит велосипеды, которые не может сам отремонтировать?
- Знаю.
- Знаешь, что те, которые может починить, раздаёт детям и подросткам?, Да и всем, кому нужен велосипед?
- Знаю. И знаю, что часто к велосипеду в придачу он покупает детям шлемы и замки на колёса.
- А теперь угадай, сколько наш Билл за эти годы раздал велосипедов?
- ???
- 2000!!!
- Две тысячи?
- Две тысячи!
В следующий раз, когда Билл появился в мастерской, требую:
- Не хочу кофе! Хочу газету с автографом!
- Пей свой кофе. Привезу тебе газету. Только журналисты всё врут. Я что, считал эти велосипеды?
А память-то уже не та. Три раза напоминал, а газеты всё нет.
Разыскал статью в интернете. Всё так и есть. Уже более 20-ти лет Билл покупает велосипеды у сборщиков металлолома. Люди в округе знают о нём и отдают ненужное. Администрация многоэтажек, когда приходит время освобождать велостоянки, от брошенных машин, звонит Биллу. Машину в гараж не поставить – велосипеды.
В газете его обозвали: ''The Bike Man.’’
Зачем я это всё рассказываю? Не знаю. Просто захотелось поделиться теплом,
которое ощущаю, общаясь с этим скромным и незаметным человеком.
Поэт не тратил время зря.
Сперва он воспевал царя.
Потом тех, кто царя убил.
Бог дал поэту лет и сил
воочию увидеть крах
того, что он воспел в стихах.
Бог всемогущ и справедлив,
в деяниях нетороплив...
Поэт успел вкусить сполна,
надежд пьянящего вина.
Рукой уже подать до звёзд
и вдруг - вся жизнь ''коту под хвост''!
Всего в достатке у него...
Всего, но кроме одного.
Всей жизни бесполезный труд,
в бессмертие шагнуть - лишь зуд.
Чесотка не прошла сама...
Врачует вторсырьё тома
его стихов, его надежд,
на вечность бронзовых одежд.
- О, Господи! Зачем я жив?!!!
…Бог всемогущ и справедлив...
2018.
В солнце, которое
Джоя ''достало'',
Джой бросил камень
и солнце
упало.
Бум-турурум!!!
Брызги и шум!
По грядкам
вверх-вниз
прокатилось немного,
и всхлипнув, упало
Джою на ногу.
И стало на белом свете
темно.
Как в кинозале
за миг до кино!
Теперь день и ночь –
ночь.
А всё потому,
что Джой
бросил камень.
**
Joey
Shel Silverstein.
Joey
Joey took a stone
And knocked
Down
The
Sun!
And Whoosh! It swizzled
Down so hard.
And bloomp! It bounced
In his backyard.
And glunk! It landed
On his toe!
And the world was dark,
And the corn wouldn’t grow!
And the wind wouldn’t blow!
And the *bleep* wouldn’t crow!
And it always was Night,
Night,
Night.
All because
Of a stone
And Joe.
Я не умер, я просто закрыл глаза.
Что же вы надо мною так громко о смерти?
Я не старый, всего лишь немного за…
Не помню… Пока я цепляюсь - верьте.
Я прячусь тенью в глухую нишу.
Гляжу из неё в необъятные дали.
Вам кажется - я ничего не слышу…
Не надо меня посвящать в детали.
Зачем мне знать, когда я умру?
Хотя бы выйдите из палаты.
Неважно, ночью ли, поутру…
Убыли все мои адресаты.
Я же не камень, идущий ко дну.
Сознание бьётся в мозгу пытливо.
Потом, когда я насовсем усну,
вы всё обсудите неторопливо.
Пока светло – сродни обычной мыши.
Уютно ей на чердаке под крышей.
Под шляпкою из пальцев - голова.
Днём пульс не слышен, кажется – мертва.
Наступит ночь – и не сыскать бодрей.
Парит во мраке, в свете фонарей…
Прильнёт вдруг к сетке тёмного окна –
с ней взглядом встретишься и тут уж не до сна.
Себя творенья возомнив венцом,
боимся мыши с человеческим лицом.
**
The Bat.
Theodore Roethke.
By day the bat is cousin to the mouse.
He likes the attic of an aging house.
His fingers make a hat about his head.
His pulse beat is so slow we think him dead.
He loops in crazy figures half the night
Among the trees that face the corner light.
But when he brushes up against a screen,
We are afraid of what our eyes have seen:
For something is amiss or out of place
When mice with wings can wear a human face.
На белом свете много вздора…
Цветок сказал пчеле:
- Я – флора!
А ты что есть?
Пчела:
- Я – фауна.
- Вот и лети отсюда плавно.
Держись подальше от меня,
не заслоняй мне яркость дня!
Разворотила мне причёску
брюшком в унылую полоску…
Пчела цветку в ответ:
- Жу-жу, жу-жу.
Да ты - мудрец, я погляжу!
Мне до тебя нет больше дела.
Жу-жу, прощай…
И улетела за рощу, на далёкий луг…
Год пробежал и как-то вдруг
пчела вернулась в те места…
Трава упруга и густа.
Всё также нежен, ярок свет,
а вот цветов - в помине нет.
Кто прав в извечном этом споре
о глупой фауне, умной флоре?
Кто на кого за что обижен…
Прав тот, кто более подвижен.
Очень любят Могбы
на солнышке лежать.
Очень любят Могбы:
''Я мог бы…'', - повторять.
Каждый Могбы мог бы
бездельничать весь день
Но тут пришёл Ясделал –
удрали Могбы в тень!
**
Woulda-Coulda-Shoulda
Shel Silverstein.
All the
Woulda-Coulda-Shouldas
Layin' in the sun,
Talkin' 'bout the things
They woulda coulda shoulda done...
But those Woulda-Coulda-Shouldas
All ran away and hid
From one little Did.
Вот какой рассеянный...
Самуил Маршак.
Почему иногда по утрам
в штанах неуютно ногам?
Коротки, не вмещают живот.
С остальным же - наоборот.
У рубашки длинны рукава.
Шапке тесна голова.
Мама:
- Давай помогу!
Ишь, как согнуло в дугу!
**
Why Is It?
Shel Silverstein.
Why is it some mornings
Your clothes just don’t fit?
Your pants are to short
To bent over or sit,
Your sleeves are to long
And your hat is too tight– –
Why is it some mornings
Your clothes don’t feel
right?
Базар. Сезон весенних распродаж.
Между рядами очень осторожно,
насколько это для него возможно,
гуляет необычный персонаж.
Пообносился малость наш герой.
Нужны ему и обувь, и одежда.
Найти необходимое надежда -
не оставляет. Крутит головой.
Ответь мне, уважаемый базар:
(В глазах вопрос, сомнение и вера.)
- Где взять ботинки сотого размера?
И нужно мне – всего-то двадцать пар!
К ботинкам я хочу купить пиджак…
Каков мой рост? Пожалуй, метров двести,
но это если с головою вместе.
Согласен взять на вырост. Как-то так.
Базар молчит – не может дать ответ.
Ни обуви размерной, ни одёжки…
Для малыша – слона-сороконожки….
А малышу всего-то восемь лет.
Жук-пожарник собрал светлячков для беседы:
- От вас, светозадых, в природе все беды!
Звёзд не видно в ночи, лесные пожары…
Значит так, всем отныне носить шаровары!
… стало в мире ночном беспросветно-темно.
(Будто плёнка порвалась в старинном кино.)
День прошёл, и слетелось жучьё на совет:
- Светлячки, включите, пожалуйста, свет!
Огоньками мерцайте от края до края…
Жук-пожарник? Да бог с ним. Работа такая…
Митч включил в розетку гитару.
Пэг включила фонарик-фару.
Лиз включила в розетку плойку.
Рик - на кухне посудомойку.
Мама - видеомагнитофон...
Дед - мегафон, я - интернет...
Эй, кто во всём доме выключил свет?
**
Plugging In.
Shel Silverstein.
Peg plugged in her ‘lectric toothbrush,
Mitch plugged in his steel guitar,
Rick plugged in his CD player,
Liz plugged in her VCR.
Mom plugged in the TV fights,
I plugged in my blower-dryer– –
Hey! Who turned out all
the lights?
История болезни - сто томов -
писателям такое и не снилось.
Поток мудрёных, непонятных слов,
а если в трёх словах - здесь сердце билось.
То гулко, бесшабашно – на износ,
то нежно и почти неразличимо...
О жизни, что всегда неизлечима,
кому задать бессмысленный вопрос?
Нас беспокоят пульс, холестерол,
давление, гемоглобин, кислотность.
Чтоб помыслов забыть нечистоплотность -
на сон грядущий "глушим" демидрол.
И сон, похожий пустотой на смерть,
мозг погружает до утра в забвение.
Лишь сердца бесконечное движение
груди мешает превратиться в твердь.
А врач всё пишет, пишет, не ленясь.
Фиксирует привычно отклонения.
И строчек неразборчивая вязь -
изношенного сердца откровения.
История болезни - сто томов -
писателям такое и не снилось.
Поток мудрёных, непонятных слов…
А если в трёх словах - здесь сердце билось.
2013.
Господи, прошу тебя о малом:
Не позволь мне на излёте дней
мысли по чужим кроить лекалам,
вычерпав до дна запас идей.
Не позволь стать одуревшей молью
и вдыхать блаженно нафталин.
Не позволь мне поделиться болью
для которой создан я один.
Глаз-жвачка за крепким стеклом автомата –
(между красным и синим) – не вру вам, ребята,
подмигнул мне, как будто пытался сказать:
- Хватит уже на сегодня жевать!
**
Gumeye Ball
Shel Silverstein.
There’s an eyeball in the gumball
machine,
Right there between the red and the green,
Lookin’ at me as if to say,
“You don’t need anymore gum today.”
''The spoiled brat put a coat on the cat…''
Shel Silverstein.
Избалованная девчонка накрыла ведром котёнка.
Избалованная девчонка прогнала из лужи утёнка.
Избалованная девчонка тягала за хвост лисёнка
и заткнула носком вход в норку мышонка.
Избалованная девчонка сказала: ''Глупа сестрёнка''.
Избалованная девчонка съела морковку зайчонка.
Избалованная девчонка в зоопарке дразнила тигрёнка
и отняла колокольчик у ласкового козлёнка.
Избалованная девчонка забрала совок у ребёнка.
Избалованная девчонка заглянула в мешок кенгурёнка.
Избалованная девчонка не умеет чувствовать тонко
и поэтому убежала обиженная собачонка!
Избалованная девчонка приготовить решила ужин.
Если мама готовит, значит это совсем не сложно.
В кастрюле - перец, чеснок, уксус… всё, что возможно!
…Такой ''избалованный'' ужин
едва ли кому-нибудь нужен.
Недаром люди говорят –
у Пугли-пай недобрый взгляд.
Не вздумай ей в глаза смотреть –
там не один увидел смерть!
Ты не смотрел?
И молодец!
Взглянул?
Бай-бай!
Тебе конец.
**
The Deadly Eye
Shel Silverstein.
It’s the deadly eye
Of Poogley-pie.
Look away, look away,
As you walk by,
‘Cause whoever looks right at it
Surely will die.
It’s a good thing you didn’t …
You did? …
Good-bye.
Котяре по прозвищу ''Киса'' до ужаса нравилась крыса.
Острохвостую звали ''Алиса''. Как же ей нравился ''Киса''!
Об этом все в городе знали – влюблённые вместе гуляли.
И было слышно не раз: ''Ужас! Какой мезальянс!''
Всем известно вокруг - кот крысам не друг,
что ''крысиные'' сами не дружат с котами…
И знал каждый дурак, что-то с ними не так,
но как быть с их любовью - не знали.
Предложил кто-то ловкий - купить крысоловки
и поймать возомнившую крысу.
Многодетная пара: ''Вызвать ветеринара!
И избавить кота от кошмара!''
А один хитрозадый: '' Ни к чему нам засады!
Подберём-ка для крысы мышонка.
А гуляке-коту, чтоб забыл срамоту –
кошку юную, лучше котёнка!''
Были долгими споры…
Разговоры, раздоры…
То ли - явь, то ли – бред,
а решения нет, и плевали им ближние вслед.
И сидела однажды крыса рядом с котом.
Кот мяукнул уныло: ''Вопрос встал ребром!
Всем вокруг наше счастье – в горле острая кость.
От друзей нет прохода – презренье и злость!
Не могу я так дальше – от темна до темна –
ты же видишь сама – мысли сводят с ума!
И от крика оглохнув, кот взревел: ''Я же - кот!!!''
И за крысой зубами захлопнулся рот…
Все теперь утверждают - кот поддался давлению…
Вот, ребята, и всё – конец представлению.
**
The Cat And Rat
Shel Silverstein.
Well, there once was a cat
who was in love with a rat
And the rat was in love with the cat
And the folk in town seen 'em truckin' 'round
They said, "Ooh...what do you make of that?"
'Cause everybody knows cats don't love rats
And rats don't lean towards cats
So there's something ***** goin' on in here
Now what're we gonna do about that?
Well somebody said, "Well, we could set us a trap
And catch that presumptuous rat."
Somebody said "Hey, we could call up a vet
And come and gas that cat."
Sombody said, "Hey, there's a sweeter way
To end all the trouble than that.
We could dig up a cute little mouse for the rat
And some pretty little ***** for the cat."
Oh, so they argued and argued
They talked and discussed
And they had many a chat and spat
But all they agreed was that it was wrong for a cat to love a rat
One day the rat was sittin' with the cat
When the cat says to the rat,
"Hey, everybody's mad that we're so glad,
And my friends all tell me, 'Scat!'
They got me crazy thinkin' it's wrong,
And I can't take much more of that.
I am a cat!" Screamed the cat.
And with that he gobbled up the rat.
And everybody says he yielded to pressure,
And that my friends is that.
Они говорят - морковка полезна для глаз.
Клянутся - улучшится зрение в несколько раз.
Попробовал. После бессонной ночи
утром вижу как-то не очень…
(Кружочки морковки забыл снять с глаз.)
**
Carrots.
Shel Silverstein.
They say that carrots are good for your eyes,
They swear that they improve your sight,
But I’m seein’ worse than I did last night--
You think maybe I aint usin’ ‘em right?
(Carrots are in the eyes)
Я вижу как их убивали.
Скалятся палачи.
Багровеют закатом дали...
Господи, научи!
Помоги обрести забвенье:
''Простите, мама и брат."
Я вижу это мгновенье
тысячу лет подряд.
Вы не одни - вас много.
Полуденный летний зной.
Последняя в жизни дорога
пустыней юдоли земной.
Прижались плечами, рядом,
я же - издалека,
касаюсь вас мутным взглядом,
глаза закрывает рука.
Но Бог убирает руку:
"Ты должен видеть и знать!
Впитай их ужас и муку,
смотри - это брат твой и мать!"
………..
Лельчицы*, вечереет,
ночь смоет Ваши следы.
Сосед-полицай звереет:
‘’Всё, хватит, пришли, жиды!
Ну, что, надышались, твари?
Напились крови людской?''
Обычный соседский парень –
их дом стоял над рекой.
Пустые глазницы окон
слепо глядят Вам вслед.
Седой непослушный локон
в пятьдесят-то неполных лет.
И вот Вы застыли у ямы,
за околицею села.
Брат упал справа от мамы,
в сердце вонзилась игла…
Я вижу, как их убивали
тысячу лет подряд.
Багровеют закатом дали…
Простите, мама и брат.
*Лельчицы – место, где были убиты папины мама и брат.
2012.
Они говорят - у меня папин нос
и дедушкины глаза.
Мамин оттенок волос…
Так что же это выходит, друзья?
Только сзади я – действительно я?
**
They Say I have...
Shel Silverstein.
They say I have my father’s nose,
My grandpa’s eyes,
My mother’s hair.
Could it be that my behind’s
The only thing that’s really mine?
Они сказали - десять лет перешагну –
на двадцать сантиметров подрасту.
Подрос на двадцать пять…
Но в ширину.
**
Short Kid
Shel Silverstein
They
said I’d grow another foot
Before I reached the age of ten.
It’s true, I grew another foot--
Guess
this is what they meant.
- Да, мы зажарили эту гусыню.
Что? Мы жизнь превратили в пустыню?
- Гусыня несла золотые яйца…
- Ты мог бы их съесть, как лисица зайца?
Приготовить из них омлет?
Добавить в салат, или в фарш для котлет?
И пусть согревает золота тень,
но кушать хочется каждый день!
**
Golden Goose
Shel Silverstein
Yes, we cooked that fat ol’ goose.
You say we were insane
Because she laid those golden eggs,
But you don’t know the pain
Of trying to boil a golden egg
While you just starve away.
If she’d laid ordinary eggs
She’d be with us today.
Anteater
'A
genuine anteater,'
The pet man told my dad.
Turned out, it was an aunt
eater,
And now my uncle's mad!
Shel Silverstein.
Прожора.
- Про Жору Вам лучше спросить прожору.
- Сынок, не видал ли ты дядю Жору?
- Да сколько же можно твердить вам всем:
Я людоедов на завтрак не ем!!!
Я помню, обжорство приводит к беде,
нельзя всё подряд есть всегда и везде.
(После ужина тётей я разборчив в еде).
В пруду росли деревья вверх стволами,
Автобус плыл, был перевёрнут дом…
Своими это видел я глазами,
взглянув на Мир чуть под другим углом.
**
New World
Shel Silverstein
Upside-down trees swingin'
free,
Busses float and buildings dangle:
Now and then it’s nice to see
The world– – from a different angle.
Мы – дожди! Мы землю лужим!
Мы между собою дружим.
Я, к примеру, дождь Грибной –
не ищи меня зимой!
Дружен я с дождём Осенним –
часто вместе лужи пеним.
Но изменится погода –
разбежимся на полгода.
А потом мой друг Осенний
смоет с веток листьев тени
и оставит голым лес,
ветками наперевес.
Дождь Предзимний смочит ели…
Следом налетят метели
и дождинки станут льдом.
Иней ляжет серебром…
А затем весною грозы
громом отпугнут морозы
и Весенний дождь польёт,
в лужи превращая лёд…
Ну, а там и мой черёд!
Вот такой дождеворот!
День за днём, за годом год.
Мы дожди друг с другом дружим!
Нашу землю дружно лужим…
**
Дождик шлёп да шлёп по шляпе –
дождик ''придождился'' к папе,
потому что папин зонт
улетел за горизонт.
Нет зонта, а дождик здесь.
Папа вымок весь, как есть.
Вымок и пришёл домой
мокрый, но такой смешной,
что смеялся даже кот!
Вот.
Ну и что? Пусть моросит.
Или льёт - быстрее, тише…
Меня дождик не страшит!
Буду танцевать на крыше.
Буду шлёпать босиком
напрямик по свежим лужам.
Не растаю - мы же дружим.
**
Dancin' In The Rain.
Shel Silverstein
So what if it drizzles
And dribbled and drips?
I’ll splash n the garden,
I’ll dance on the roof.
Let it rain on my skin,
It can’t get in--
I’m waterproof.
Довелось бывать Вам в Счастливом краю,
где все счастливы день ото дня?
Где все весело шутят и песни свои
лишь про счастье поют у огня?
Нет печалей и слёз в том Счастливом краю,
не придумано слово разлука…
Я бывал и не раз в том Счастливом краю.
И признаюсь – ужасная скука!
**
The Land Of Happy
Shel Silverstein
Have you been to the land
of happy,
Where everyone's happy all day,
Where they joke and they sing
Of the happiest things,
And everything's jolly and gay?
There's no one unhappy in Happy
There's laughter and smiles galore.
I have been to The Land of Happy-
What a bore
Перекрёсток. Красный свет.
Заскрипел велосипед
тормозами, что есть сил!
Он два дня не тормозил -
экономил тормоза...
Велосипедист - коза.
В город на велосипеде
не впервой хозяйка едет.
Дома - семеро козлят -
нужен за детьми пригляд.
И поэтому козёл
на работу не пошёл.
Выходной взял на заводе,
мол, дела есть в огороде.
Только знают все соседи
в город на велосипеде
отпускать нельзя козла,
даже если там дела!
У него и прав-то нет -
разобьёт велосипед!
Меня отправляют в лагерь ''Чудесный''.
За озеро ''Рай'', за хребет ''Нескучай''.
В долину ''Надежд'' у залива ''Небесный''
Они говорят, это - ангельский край.
Девиз там: ''Живите, чтоб не упрекнули!''
Заманчиво очень, но чую подвох…
А, может быть, лучше в деревню, к бабуле?
**
Camp Wonderful.
Shel Silverstein
I’m going to Camp Wonderful
Beside Lake Paradise
Across from Blissful Mountain
In the Valley of the Nice.
They say it’s sunny, cool, and green,
They say the angels made it.
They motto is “Be Fair and Care.”
I
know I’m gonna hate it.
Итак, возьмём автомобиль!
(Его хотели сдать в утиль.)
Мол: устаревшая модель
и с ним сплошная канитель,
и стоит он сегодня - грош...
Но вспомните, как был хорош
он сорок лет тому назад.
Прабабушки беспутный брат
на нём гонял "Париж - Дакар".
На фото - пыль, или загар...
Вдали - прозрачный горизонт...
Вперёд - берёмся за ремонт!
Сперва, обходим "агрегат",
все шины обстучав подряд
носком кроссовки, башмака...
В кармане левая рука,
а правой - гладим хмурый лоб -
мол, кто сказал вам - это гроб?
В нём прошлых инноваций - тьма –
союз железа и ума.
Поднимем у него капот,
как будто открывая рот.
- Мотор, скажите дыр-дыр-дыр!
- Дыр-дыр – порядок, командир!
Две фары – мутных, как слеза –
автомобильные глаза,
протрём салфеткой не спеша,
и в них засветится душа!
Затем проверим стоп-сигнал,
чтобы, ''на хвост'' присевший знал –
ты начинаешь тормозить
и нужно осторожней быть.
Чуть не забыл, ведь знает всяк,
заправить стоит бензобак.
Принять для храбрости ''на грудь''…
Ремонт закончен! В добрый путь!
Время катится вспять. Неоновый свет витрин
превратил влажный асфальт в череду полос.
Светофоры и фары льют блеклый аквамарин
в пустоту унылого вечера. Мысли вразброс…
Я веду машину. Представляю, ты рядом со мной.
Хочу поделиться с тобою недавним кино.
В нём муж и жена, разлучённые страшной войной,
в конце снова встретятся. После… Однажды весной…
Ты дразнишь меня: ''Для тебя говорить и водить –
несовместимо.'' Усмешкой расплылся рот.
Голос памяти тих. Улыбаюсь твоим словам.
Ты прав, как всегда – пропустила свой поворот.
Улыбка гаснет. Я помню, мы врозь - навсегда.
Ты, эмбрионом свернувшись, спишь в зыбкой земле.
Без надежды родившись вновь, вылететь из гнезда…
Тьма. Ничего нельзя отыскать в золе…
**
Elaine Feinstein. Winter
The clock's gone back. The shop lights spill
over the wet street, these broken streaks
of traffic signals and white head-lights fill
the afternoon. My thoughts are bleak .
I drive imagining you still at my side,
wanting to share the film I saw last night,
----of wartime separations, and the end
when an old married couple re-unite ---
You never did learn to talk and find the way
at the same time, your voice teases me.
Well, you're right, I've missed my turning,
and smile a moment at the memory,
always knowing you lie peaceful and curled
like an embryo under the squelchy ground,
without a birth to wait for, whirled
into that darkness where nothing is found
Тёрлась боком волна о причал,
солнце падало в зыбкость Гудзона.
Музыкант грусть души выдыхал
в эбонитовый клюв саксофона.
Золотилась закатом река,
истончалась душа в долгом плаче,
и дрожал язычок мундштука,
говорить не умея иначе.
Вечерело, сливались в одно
саксофон и его повелитель.
Отзвучавшее эхом давно,
обретало покой и обитель.
Я стоял и смотрел, как вдали
солнце таяло горкой пломбира.
Мы надеялись, но не смогли…
Между нами две жизни… Полмира.
Эта история просто ужасна!
После неё засыпать опасно.
Всюду чудовища, колдуны,
мурашек несу на себе вдоль стены!
Лунный свет от страха погас -
я в темноте вишу…
- Бабушка, очень прошу,
расскажи ещё один раз.
**
Blood-Curding Story.
Shel Silverstein
That story is creepy,
It’s waily, it’s weepy,
It’s screechy and screamy
Right up to the end.
It’s spooky, it’s crawly,
It’s grizzly, it’s gory,
It’s the awfulest story
(Please tell it again).
Гольф - интересная игра!
Я ставлю мячик на макушку.
Мой папа поднимает клюшку...
Удар! Мяч улетел! Ура!
Тут главное - не шелохнуться.
Да, папа - профессионал!
Он с дедушкой ещё играл...
Но, каждый может промахнуться.
**
Quality Time.
Shel Silverstein
My father is a golfer--
He let me be his tee.
He puts the ball upon my nose
And hits it right off me.
He says that I can share the joy
Of every ball he hits.
Oh, ain’t it grand to have a dad
Who spends time with his
kids.
Впервые за много лет, (со времён моей службы в СА) День Победы папа будет встречать без меня. Так уж случилось в этом, не самом спокойном для моей семьи, году. Обычно мы собирались за столом у папы, задавали вопросы, рассматривали фотографии…
Пять лет назад я записал папины и свои воспоминания о семье. (Многое было утрачено с уходом бабушек, деда, мамы.) Получилось что-то вроде семейной летописи-хроники. Приведу записанные со слов папы воспоминания о войне. Его войне. Названия городов и фамилии сослуживцев могут быть искажены. Папе, когда делались записи, было за девяносто. Удивительно, как фотографически точно он вспоминает события тех лет.
…Когда началась война, ребятам допризывного возраста предписали явиться в военкомат. Папа не уверен, но думает, их вызывали повестками. Собравшейся молодёжи было приказано двигаться самостоятельно к железнодорожным станциям, садится на поезда и уезжать в тыл от передовой. Кто-то уходил на баржах по Припяти. Папа и его однофамилец Велвул Шляпинтох вместе с другими дошли до Наровли и сели на поезд. Папа впервые покинул Туров, и первый раз в жизни видел железную дорогу. Доехали до Киева. Дальше плыли на барже. Папа помнит, как баржа стояла на Днепре между мостами, а немецкие самолёты бомбили мосты. Потом опять по железной дороге. Эшелон много раз бомбили. Он и Велвул приехали в Краснодарский край. Их направили в станицу Усть Лозинская. Работали в совхозе. Убирали урожай, делали всё, что скажут. Их кормили, было где спать. Так продолжалось полгода. Когда немец стал подходить ближе, они поездом уехали в Андижанский район Казахстана. Там опять работали в совхозе. Месяца через три-четыре папа заболел тифом. Сперва он лежал в какой-то кибитке, и сердобольная казашка ухаживала за ним (приносила еду и воду). Потом папу забрали в госпиталь. Госпиталь был устроен в школе. Классы стали палатами. Когда папа был в госпитале, случилось землетрясение. Ходячие больные, в их числе и папа, выбрались наружу. Было страшно. К счастью школа-госпиталь уцелела. После госпиталя папа вернулся в совхоз. Его земляка Велвула медкомиссия военкомата признала годным, и его забрали в армию. Что с ним случилось дальше - папа не знает. Думает, что погиб. Папу в армию не взяли, он был слишком истощён. Директору совхоза предписали выдавать папе 100 грамм! дополнительного риса в день. Пока папа "отъедался", приехал вербовщик нанимать рабочих на Урал, в Березняки. Папа завербовался. Дорога заняла около двух месяцев. Пропускали все воинские эшелоны. Кормили кое-как, но регулярно. Был старший, который занимался снабжением едой на станциях. В вагоне были трёхъярусные нары и соломенные тюфяки. Туалет на остановках. Никто особенно ни с кем не знакомился. Больше молчали. Каждый был занят своими мыслями. Хулиганства или насилия папа не помнит. В их вагоне женщин не было. Возможно, для женщин были отдельные вагоны. В их вагоне были люди, которые завербовались добровольно, как папа. Были и те, кого забрали принудительно. Приехали в Березняки. Вновь прибывших поселили в здании цирка, оборудованного под жильё, там были установлены нары. Магниевый завод в Березняках ещё строился, но уже начинал работать. В Соликамске магниевый завод был построен до войны и работал уже на полную мощность. Прибывших распределили по специальностям и отправили в Соликамск для обучения. Там их поселили в бараки, построенные заключёнными. Заключённых было невероятно много. Несколько месяцев их учили работать. Смена - шесть часов. Если работаешь на час больше - 100 грамм хлеба дополнительно. Платили ли зарплату? Наверное, да, но точно папа не помнит. Денег никогда не было. Вычитали за еду и одежду. Питались в столовой. Работа ли на заводе женщины? Да, учётчицами, в разных отделах. В цеху по производству магния женщин не было. Работа была очень тяжёлая и вредная. (Когда в восьмидесятые годы я работал на Минском Рессорном Заводе, там сплошь и рядом на самых тяжёлых и вредных работах трудились женщины. Времена сильно изменились.) Арестовывали кого-нибудь? Папа не помнит, но говорит, что арестовывать не было смысла. Это и так уже была каторга. И бежать с неё было некуда. Вокруг лагеря и леса. Пришёл состав с узбеками и таджиками. В халатах, в тюбетейках. Люди, непривычные к суровым условиям и климату, начали умирать. Из бараков утром выносили по 20-30 трупов. Свинину они не ели - мусульмане. А другого мяса не было. Через несколько месяцев они почти все погибли. После Соликамска папу снова отправили в Березняки. Цех представлял собой кирпичные колоны, на которые установили мостовой кран. Проёмы постепенно забивали досками. Позже, проём за проёмом, доски убирали и делали кирпичную кладку. А на дворе - 40. Жили в землянках, которые немного возвышались над землёй. Трёхъярусные нары. Что представляла собой работа? Расплавленный карналлит в бадье краном подвозился к электролизной ванне и выливался в неё. Начинался процесс. Папа в куртке и брюках из шинельного сукна, в противогазе специальным ковшом похожим на ложку собирал расплавленный магний с катода и заливал в форму. На анодах собирался хлор. Если забивалась вентиляция - травились хлором. Каждый час можно было минут десять отдохнуть (пока на электроде собирался магний). Снег вокруг был всех цветов радуги. Люди умирали бесконечно. Выжить в этих условиях было нереально. Папа отказался от брони и пошёл в армию. Сохранился профсоюзный билет, выданный папе 29-го марта 1943-го года. У папы начался отсчёт профсоюзного стажа. Входит ли война в профсоюзный стаж? Надо будет спросить.
Ещё одно подтверждение выражения - "Тесен мир''. Военком, оформлявший папины документы, оказался земляком. Из Запесочья. Деревня недалеко от Турова. Он хорошо знал Авремула и Пейсаха. (Папиных братьев.) Помнил и других членов папиной семьи. Военком предложил папе и, даже пытался убедить, пойти в офицерское училище. Говорил, что училище - это шесть месяцев, а там, глядишь, и война подойдёт к концу, или вообще закончится. Как папа теперь понимает – он пытался спасти его от очень вероятной смерти. Папа отказался. Я слышал эту историю много раз ребёнком и был абсолютно уверен, что папа рвался на фронт мстить за погибшую семью. Теперь я знаю, что на тот момент папа ещё не знал о гибели своих близких. Всё было гораздо прозаичней. Шанс уцелеть в Березняках был невелик. Голод, отравления хлором. При отравлении хлором людей рвало, сильно болела голова. Я спрашивал у папы, умирали ли люди от отравления? Он ответил, что никто не разбирался в причинах смерти Просто хоронили. Повторяюсь, каждое утро из землянок выносили много трупов. Папу отправили в город Пермь, тогда город Молотов. В учебное подразделение. После окончания подготовки папа попал в часть, где он и начал свой боевой путь. Мы с папой пытаемся прочитать на единственном им исписанном листке его крайне короткие заметки.
Папа попал в 24-ю бригаду 7-го механизированного корпуса. Бригада формировалась 2-го мая 1942 года в городе Верещагино Молотовской области. С 30-го мая по 13-е июня 1942 года - на воронежском фронте. С 12-го июля по 23-е октября 1942 года на орловском направлении. 24-го июля 1943 года части присвоили звание Гвардейской за взятие станции Змеёвка. Была перерезана дорога Орёл - Харьков. 24 августа 1943-го года папа участвовал во взятии города Нежин. Форсировал Днепр. Переправлялся по уже наведённому понтонному мосту. Это было его первое участие в боевых действиях. Папа вспоминает такой эпизод. Когда их везли на крытой брезентом машине к передовой, где-то в Восточной Пруссии, или в Польше они попали под бомбёжку. Машина продолжала движение. Он почувствовал удар по уху. Прижал ухо рукой. Ладонь наполнилась кровью. Сидевший рядом с ним солдат из пополнения, он был тоже из Белоруссии, кажется из Борисова, прислонился к папиному плечу, со стороны, где папа зажимал кровоточащее ухо. Папа его оттолкнул плечом. Солдат прислонился к кому-то сидевшему с другой стороны. Когда машина, наконец, остановилась и все выбрались из кузова, папин земляк остался сидеть, прислонившись к борту кузова. Он был мёртв. Ни крови, ни других следов. И только после внимательного осмотра тела обнаружили малюсенькую точку на шее. Шрапнель. Совсем молодой, не обстрелянный, кажется 1925 года рождения. Его похоронили здесь же. Папа говорит, что в это время уже делались записи, где кто похоронен. Позже команда из их части проезжала по местам боёв и перезахоранивала погибших в братские могилы. Тот осколок до сих пор в папином ухе. Ребёнком я часто просил папу разрешить мне его потрогать. В такие минуты папа казался мне настоящим героем. Для меня это было важно, потому, что в папином облике и поведении не было ничего героического. 26-го октября 1943-го года папина часть уехала в Восточную Пруссию. О боях в Восточной Пруссии папа помнит плохо. Будем с ним работать над этой темой. Папа был в Восточной Пруссии, согласно его пометкам, почти два месяца. 24-го декабря 1943-го года из Пруссии в деревню (село) Грабы (Граба), кажется Польша. В Грабах шло переформирование. Папина часть попала в состав первого Украинского Фронта. Десантное подразделение, в котором служил папа, было преобразовано в миномётный батальон. Танковый десант оказался на том этапе войны неэффективен. После очередных больших потерь личного состава от этой практики отказались. Папины сослуживцы: ст. сержант Кряжев, мл. сержант Шмельков, рядовые Степашко, Сайфудинов, Блинов в это время уже были вместе с папой.
В седьмом корпусе было четыре бригады. Командовал корпусом генерал-полковник Корчагин. Папа видел его пару раз, во время каких-то инспекций. Папа помнит, что генерал армии Черняховский погиб уже после выхода их части из Восточной Пруссии. 6-го января 1944-го года уехали из деревни Грабы. С 12-го января 1944-го года в резерве 1-го Украинского фронта. С 8-го февраля 1944-го года участвовал в окружении Бреславской группировки. 11-го февраля 1945-го года папе объявлена благодарность Верховного Главнокомандующего за форсирование реки Одер северо-западнее Бреслау и прорыв обороны немцев на западном берегу.
За Одер папа награждён орденом Красной Звезды. За Бреслау
– медалью ''За Отвагу''. Форсировали реку Одер. Немецкая сторона реки была выше
нашей. Началась массированная артподготовка и бомбовые удары. Долбили часа
четыре. Земля под ногами ходила ходуном. Их подразделение ждало приказа где-то
возле самого переднего края. В это же время сапёры навели через Одер, кажется,
четыре понтонных переправы. Когда поступила команда, войска начали переправу.
По одному мосту шли танки. По другому мосту переправлялись машины. Папа был в
машине. В кузове было два миномётных расчета. Рядом с машинами по мосту шла
пехота. Третий мост был в основном для пехоты. Немцы вели активный огонь. Как
говорит папа, за Одером они ''сели на шею'' немцам
и уже не слезали. Немец, не останавливаясь, отступал.
С15-го февраля 1945 года по 6-го марта 1945 года были на отдыхе и формировании в городе Кунерн. С 6-го марта 1945 года по 29-го марта 1945 года участвовал в окружении и ликвидации Оппельнской группировки немцев. За участие в этой операции папе объявлена благодарность Верховного главнокомандующего.
Также папа принимал участие в операциях по овладению городами Нейсе и Леобшутц. За что ему объявлена благодарность Верховного Главнокомандующего.
С 29-го марта 1945-го года по 13-го апреля 1945-го года часть снова на ''отдыхе.'' Я даже попытался шутить с папой: ''Несколько дней повоевал и на отдых, если полагаться на твой дневник, размером и объёмом в один лист школьной тетради. Не война, а сплошной отдых.''
В папиных записках так и помечено - вывели на отдых. Папа улыбнулся и рассказал, что такое "отдых". Несколько дней в соприкосновении с немцами и, иногда, до двух третей личного состава выбывает ранеными и убитыми. Затем подходят свежие силы, а обескровленные подразделения выводят в недалёкий тыл на короткий отдых. Начинается пополнение людьми, техникой, припасами. Кто-то возвращался из госпиталя, кто-то только окончил учебное подразделение и ещё не был обстрелян. Командовал батальоном, где служил папа, капитан Гаджимуратов. Сразу после войны Ему присвоили воинское звание ''майор''. Невысокого роста, смуглый, лет тридцати пяти. Очень хороший человек и командир. Берёг солдат. Понимал их. Однажды на переформировании к ним поступил молодой офицер. Только после училища. Изводил он солдат тренировками страшно, до седьмого пота. Такого не было у них никогда раньше. Этот офицер погиб в первом же бою. Я спросил у папы: ''Может быть, это кто-то из своих?'' Папа уверенно ответил, что нет. Ему разворотило весь живот, наверное, осколком. С необстрелянной молодёжью старались не очень сближаться. Знали, что очень многие из них погибнут в первом же бою. Когда рядом с тобой гибнут люди, даже привыкнув к этому, если к этому можно привыкнуть, очень тяжело. И ещё тяжелее, если успел привязаться к человеку.
- Папа, почему ты не пил перед боем, положенные тебе 100 - 150 грамм спирта ''для храбрости'', чтобы приглушить страх? Папа объяснил, что трезвым, может быть, и страшнее, но выжить, уцелеть шансы значительно выше. Ты по звуку можешь определить, где ляжет снаряд. Нужно ли зарываться в землю, или этот не за тобой. Лучше ориентируешься, откуда ведётся огонь. Многие солдаты собирали во фляжку дневные порции спирта или водки, чтобы выпить, когда начнутся боевые действия. Но война - это та же работа. Её лучше делать трезвым. Что же касается молодёжи, то набраться опыта можно было только в реальном бою. Поэтому и процент гибели, среди только что призванных был так высок. 16-го апреля папин корпус получил задачу соединиться с союзниками в Дрездене. Город был сильно разрушен бомбардировками союзников. Встреча произошла в городе Торгау. Союзников папа не видел. Их миномётный батальон находился где-то рядом. Из личного оружия у папы, сперва, была винтовка. Уже в Германии их перевооружили и выдали автоматы ППШ. После соединения с союзниками погнали немцев дальше. Их 24-я механизированная бригада ворвалась на плечах немцев в город Баутцен, сильно оторвавшись от основных сил. Каждый воинский начальник стремился, чтобы подчинённые ему части первыми занимали населённые пункты. Гордость, амбиции, награды... К сожалению это очень часто приводило к большим и неоправданным потерям. Папину часть, механизированный корпус, бросали туда, где срочно нужна была помощь. За ночь они могли преодолеть до двухсот километров. Сперва папа в том же корпусе был в танковом десанте. Но позже от этой практики отказались, так как немцы отрезали огнём десантников от танков и те оставались без прикрытия. Однажды командир искал кого-нибудь знающего немецкий язык для допроса "языка". Папа вызвался помочь. Он знал идиш и учил в школе немецкий. Допросил. Говорит, даже замахивался на немца кулаком, когда тот медлил с ответом. Представить папу, замахнувшегося, пусть даже на фашиста, я не могу. Через несколько дней, когда добровольцы-разведчики опять пошли за "языком'' Папин товарищ Саша Шмельков попросил командира отправить "переводчика" с ними.
(Ближе всех, мне кажется, папа был со Шмельковым.) Папа характеризует его так: ''Это был отчаянный парень. Весь израненный. На одной ноге вся икра была вырвана. Много раз ходил через линию фронта за языком. Это он ''втянул'' меня в вылазку за языком в качестве переводчика. Мог и выпить, но не злоупотреблял.''
Доползли почти до самых немецких окопов. Затаились. Папа переводил то, что можно было расслышать. Потом разведчики поползли к окопу, а папа остался их ждать. Наверное, они понимали, что помощи от него в этом рисковом деле немного, а без подготовки может и навредить. Вернулись с пленным. Сначала тащили его на себе, а когда отползли подальше от немецких окопов, поднялись и уже просто пригибаясь пошли к своим.
Папа шутит - "Язык мой - враг мой." Поди разбери, что он имеет в виду. То ли пленный немец его враг, то ли его язык, благодаря которому он оказался в ещё более чем обычно опасной ситуации.
В боях за Баутцен папина бригада прорвала немецкую оборону и углубилась довольно далеко. Фланги держали поляки. Когда немцы на них нажали, они отступили. 24-я бригада оказалась в окружении. Командир бригады генерал-майор Максимов, Герой Советского Союза, был ранен и, кажется, вместе со своим штабом попал в плен к немцам. Немецкие врачи пытались его спасти, ампутировали ногу, но он умер. Гангрена. Похоронили его позже с почестями на военном кладбище в городе Бреслау. Папа вспоминает, что Максимов был хорошим командиром. Он был в высоких чинах ещё до воины. Смелый. Солдаты его любили. И через семьдесят лет папа говорит о нём с теплом. В Баутцене, где их бригада была окружена и где погиб генерал-майор Максимов, они пробыли в окружении день - два. Подоспела на помощь 56-я бригада. Потери, к счастью, были невелики. После бригадой командовал полковник Дежуров. Его перевели в 24-ю бригаду откуда-то. Тоже хороший и смелый командир. Почти под Берлином погибли полковник по политчасти Платитин и начальник штаба 24-й бригады подполковник Караев. Около их ''Виллиса'' разорвался снаряд и они погибли вместе с солдатом-водителем. Их везли хоронить на большое военное кладбище в Бреслау. Позже, после победы папа заезжал на это кладбище несколько раз. Я спрашивал у папы, не было ли ему страшно попасть в плен, зная, как немцы поступают с евреями. Папа ответил, что в это время немцам было уже не до евреев. Они стремительно отступали. Огромное количество немцев оставалось позади передовых отрядов наших. Кто не сопротивлялся - брали в плен. Остальных уничтожали. С кем дружил папа? Рядовой Степашко Иван Иванович, Украина. Младший сержант Шмельков Александр, Ульяновская область, село Дремайловка. Его папа пытался разыскать уже будучи в Чикаго, и узнал, что он умер в 1973 году. Рядовой Сайфудинов, татарин. Рядовой Блинов, мордвин. Как их звали – папа не помнит. Командиром расчета 82-х миллиметрового миномёта был старший сержант Кряжев. Сайфудинов носил миномётную плиту. Это была самая тяжёлая часть миномёта. Он был высокий и очень сильный. Папа носил двуногу. Блинов – ствол. Шмельков – пять мин, на первое время, остальные подвозили по необходимости. Вот такой интернационал. ''Дедовщины'' не было и в помине. Когда папу начинало шатать от усталости, Сайфудинов забирал у него двуногу, пристраивал её на своём плече и давал папе передохнуть. Папа был не из силачей. Укрывались одной шинелью, если была необходимость. Делились всем. Едой, трофеями…
Папа, Сайфудинов и Блинов не пили и не курили. Степашко курил и мог хорошо выпить. Кряжев любил выпить и делал это с удовольствием. Так как папа не пил и не курил, он отдавал сигареты и спирт своим курящим и пьющим товарищам. Реже менял на сахар или тушёнку. За едой в это время они вылазок не делали. Кормили, особенно в Германии, неплохо. Была бригада снабженцев, которые заготавливали (отбирали) скот и всё, что было необходимо. Начальник штаба батальона Патокин погиб уже после победы. Разбился в Венгрии на мотоцикле. Был сильно пьян. Отсоединил коляску и гонял на двух колёсах. Похоронили его там же на большом ухоженном кладбище в Мельники. Вот такая нелепая смерть. Папа говорит, что все кладбища там были очень аккуратные, с плитами, именами. Это Патокин, однажды, где-то в Германии послал папу со срочным пакетом куда-то ночью.
- Почему тебя?
- Я хорошо ориентировался на местности. Это правда. Сколько мы не ездили в лес или другие города – папа всегда безошибочно находил дорогу. Мы никогда не плутали.
Часть двигалась на Берлин, когда поступил приказ повернуть на Прагу. Папа принимал участие в освобождении Праги и других населённых пунктов в Чехословакии. С 6-го мая 1945-го года по 9-е мая 1945-го года участвовал в освобождении городов Ниски, Хонжурк?, Цитаи? Либва? Мельники? Названия городов написаны карандашом и крайне неразборчиво. Ещё предстоит расшифровать эти записи. Награждён медалями ''За Освобождение Праги'',
и ''За победу над Германией в Великой Отечественной Войне 1941 -1945гг.''
Бои продолжались и после подписания 9-го мая немцами капитуляции. Через какое-то время папина часть вернулась в Германию. В город Фьюстенвальде. Уже после победы в часть прибыло пополнение офицеров, не успевших принять участие в боевых действиях. Соответственно трофеями они не успели разжиться. А хочется! В один из дней старшина построил подразделение в четыре шеренги и приказал выложить на землю содержимое солдатских вещмешков. Затем солдатам было приказано положить в мешки то, что было положено по уставу: мыло, портянки, котелки. После этого команды: ''Направо! Шагом марш!'' Всё, что было в солдатских вещмешках ''неуставного'' осталось на плацу. Сколько могло уместиться в солдатском заплечном мешке? В основном это были простые поношенные вещи. Что мог ухватить солдат во время движения, да ещё нагруженный своим снаряжением? Но, как говорит папа, ''с голодухи'', т.е. от бедности и удивления хватали всё, что можно было запихнуть в мешки. До Одера гражданское население успело покинуть свои дома и они стояли пустые. Заходили, рылись в шкафах. Брали то, что могли унести. Была ли это инициатива старшины, желавшего выслужиться (перед кем?), или приказ сверху – папа не знает. Было очень обидно после этого, как папа выразился ''шмона.'' Тем более, что офицеры отправляли домой много разного. Чем выше звание – тем больше было возможностей поживиться. Генералы отправляли чуть ли не вагонами. Водителям хозвзвода это было хорошо известно. Папин сослуживец и товарищ Степашко И. И. перегонял офицеру машину из Фьюстенвальде в Киев. Ему оформили отпуск и он поехал. Папа говорит, что это была обычная практика.
Солдат более зрелого чем папа возраста демобилизовали. Освободились места водителей. Папа попросил отправить его учиться водить машину. Зачем? Говорит, был азарт попробовать управлять машиной. После окончания обучения папа получил права военного водителя и был зачислен в хозвзвод. Занимался перевозками различных грузов. Что прикажут – то и везёшь. Как ориентировался? Давали ли карту с маршрутом, папа не помнит. Говорит, может быть и давали. Но факт остаётся фактом – всегда доезжал куда было нужно. Вспоминает такой эпизод:
- Послали куда-то с прицепом. На дороге через какое-то время он догнал немца, ехавшего на велосипеде посередине проезжей части. Посигналил раз-другой - никакой реакции. Начал объезжать велосипедиста, но прицеп мотнуло в сторону, и в зеркале увидел, что немца сбросило прицепом с дороги. Не остановился. Доехав до места назначения и, отцепив прицеп, поехал обратно. Специально сделал "крюк", чтобы проехать той же дорогой и посмотреть, что случилось. На том месте стоял армейский дорожный патруль и "тормозил" грузовики с прицепами. Моя машина была уже без прицепа. Не остановили. Что стало с велосипедистом не знаю. Сожалел ли о случившемся? Нет, не думаю. Я уже знал, что мама и братья погибли. Какой-то особой лютой ненависти к немцам не испытывал, но и жалости тоже. Иногда мне кажется, что в тот момент я специально дёрнул руль, чтобы прицеп вильнул. Но, может быть, это мне только кажется
После службы в Германии папину часть перебросили в Венгрию. Папа был за рулём "Форда". Машины были в основном американские, как и тушенка, которую они ели во время войны. Американские машины и заводились лучше отечественных, и ломались гораздо реже. Папа не помнит, чтобы его форд ломался. Обслуживали машины водители сами. Ещё папа ездил на ЗИС. ЗИС вечно нужно было заводить "кривым стартером". Папа тянул прицепом за своим фордом 120-ти миллиметровый миномёт. Дорога была отличная, но в Карпатах, на спуске, у папиного форда сгорело сцепление. Горы, недостаток опыта... Спереди к форду подъехала "летучка". Папа прицепил к ней трос и уже цеплял другой конец троса к своей машине, когда спускавшийся по идущей вниз дороге студабекер не успел затормозить и врезался в папин форд. Папу зажало между двумя машинами, бросило лицом на капот форда и протянуло в этой "связке" какое-то расстояние вниз по дороге. Спасли папу от неминуемой смерти защитные дуги над фарами его форда. Папе перебило нижнюю часть позвоночника, крестец. Уцелев во время боёв, отделавшись несколькими осколками, которые сидят в его теле до сих пор, в правом ухе и в указательном пальце левой руки, он чуть не погиб после войны. Папа не помнит, как его привезли в госпиталь Будапешта. Наверное, был без сознания. На кровать положили две доски и папу прибинтовали к ним, чтобы зафиксировать позвоночник неподвижно. В таком положении он провёл два месяца. Когда, сразу после аварии зампотех приехал в госпиталь за документами на машину, папу из операционной уже перевели в палату, и он его не нашёл. Зампотеху сказали, что раз не нашёл в палатах, значит солдат умер. Папины документы остались в машине. Зампотеха спросили, как записать погибшего. Фамилию он помнил, а вот имя нет. Сказал, что, кажется, зовут Фёдором. Так и записали. Я помню эту справку и историю с детства. Справка затерялась, но подробности этой истории сохранились в памяти. К счастью, молодой организм выдержал и папа поправился. После госпиталя папа мог демобилизоваться, или поехать служить в Советский Союз, но он разыскал свою часть в городе Табор. Ему не хотелось расставаться с друзьями – Шмельковым и Степашко. Наверное, это важно знать, что рядом есть кто-то, на кого можно положиться. Когда папу увидели в части, очень удивились. Смотри ты, живой! А мы тебя уже списали. Папа продолжил службу в Венгрии, пока его и Шмелькова не отправили служить в Грузию, в город Мцхета.
После демобилизации в 1947-м году папа приехал в Минск…
У Барбары глаза - цвета неба,
но она любит Глеба.
Лёля - нежней всех девчонок на свете,
но её любит Петя.
Женя не может меня терпеть.
Катя тоже – я с ней танцевал, как медведь.
Провожать Алёну далеко и темно…
Может, ты пойдёшь со мною в кино?
**
Won't You?
Shel Silverstein
Barbara's eyes are blue as
azure,
But she is in love with Freddy.
Karen's sweet, but Harry has her.
Gentle Jane is going steady.
Carol hates me. So does May.
Abigail will not be mine.
Nancy lives too far away...
Won't you be my Valentine?
Элвис Пресли всем известен. Он – звезда!
Пол Маккартни - на Ролс Ройсе – туда-сюда!
Дилан ''стоит'' миллионы,
лишь я пою ''за так''
Все на песнях поднялись и только я никак!
Все на песнях поднялись и только я никак!
Все, ну все приподнялись и только я никак!
Нил Даймонд - в бриллиантах.
В ''стекляшках'' я – простак.
Все на песнях поднялись и только я никак!
Слыхал я Элис Купер завёл подружку – класс!
С такою - хоть в постели, хоть на концерте в пляс!
Элтон Джон завёл двоих.
Доктор Джон - троих!
А у меня все прежние, не то, что у других.
Все на песнях поднялись и только я никак!
Все, ну все приподнялись и только я никак!
У меня - харизма
и вроде - не дурак.
Но все на песнях поднялись и только я никак!
Как Боуи косметикой
украсил я фасад.
И, подражая Джагерру,
подправил тушью взгляд.
Накрасил ярко губы,
чем огорчил семью.
Ну, все на песнях поднялись, лишь я ''за так'' пою.
Все на песнях поднялись и только я никак!
Все на песнях поднялись и только я никак!
Фанатки к ним – издалека,
а мне на ‘’всё – про всё’’ – рука.
Все на песнях поднялись и только я никак!
Все на песнях поднялись и только я никак!
Все на песнях поднялись…
**
Everybody's Makin' It Big But Me
Shel Silverstein.
Elvis he's a hero he's a superstar
And I hear that Paul McCartney drives a Rolls Royce car
And Dylan sings for millions
And I just sing for free
Oh everybody's makin' it big but me
Oh, everybody's makin' it big but me
Everybody's makin' it big but me
Neil Diamond sings for diamonds
And here's ole rhinestone me
Oh everybody's makin' it big but me
Well I hear that Alice Cooper's got a foxy chick
To wipe off his snake, and keep him rich
And Elton John's got two fine ladies
And Doctor John's got three
And I'm still seein' them same old sleezoes, that I used to see
Oh, everybody's makin' it big but me
Yeah everybody's makin' it big but me
I've got charisma
And personality
Oh how come everybody's makin' it big but me?
Well I paint my face with glitter
Just like Bowie does
And I wear the same mascara
That Mick Jagger does
And I even put some lipstick on
But that just hurt my dad and mom
And everybody's makin' it big but me
Oh, everybody's makin' it big but me
Yeah everybody's makin' it big but me
They got groupies for their bands
And all I got is my right hand
And everybody's makin' it big but me
Everybody's makin' it, makin' it, makin' it
Everybody's makin' it big......
https://www.youtube.com/watch?v=x4Z8lqLgMBc
По просёлку на мопеде
в магазин корова едет.
Хвост – трубою! Пыль – столбом!
- Ты куда?
- За молоком!
С молоком в деревне худо,
как в пустыне без верблюда.
Как без сумки кенгуру…
Му-у… ни капельки не вру!
Молока большую бочку
нужно мне купить в рассрочку!
По-научному – в кредит!
У старухи-то – артрит!
Ей меня доить нет мочи,
дед её уехал в Сочи…
Утверждает старый чёрт –
любит горнолыжный спорт!
Словом, нехороший дед!
Бросил бабку и мопед.
Лыжник он… Видали аса?
Хорошо ещё на мясо
не пустил меня с быком.
Вот и еду
целиком…
Корабль, что мы построили – хорош!
Не смейся, в мире лучше не найдёшь!
Борта, корма, такой изящный нос…
Постой, где днище? Да, вопрос…
**
Homemade Boat
Shel Silverstein
This boat that we just built is just
fine--
And don't try to tell us it's not.
The sides and the back are divine--
It's the bottom I guess we forgot....
Вот рисунок подружки - не окончен с того декабря.
Три страницы рассказа. О чем? Вспомнить пробую зря.
Вот гитара ''Martin''. Брал уроки игры, но остыл.
Наяву так приятно мечтать, не расходуя сил.
Свой ''Харлей'' обменял я на пластик для парусной лодки.
Он два года пылится в подвале - не плавать красотке.
Диктофон прикупил, что хотел записать – позабыл…
Наяву так приятно мечтать, не расходуя сил.
Тренажёр занимает полкомнаты. Вам он не нужен?
Фотокамера ''Лейка''. Купите – я с нею не дружен.
Уступлю вам за четверть цены…
Не хватает на глину деньжат, а лепить я любил.
Наяву так приятно мечтать, не расходуя сил.
В день, когда я умру, люди скажут вослед мне такое:
- Начинал всё подряд, но бросал, начиная другое.
Эту песню сегодня закончу и тем прослыву.
Как же приятно мечтать наяву.
Как же мечтать… не расходуя… где? Голова, голова...
Я позабыл слова, все слова.
Послушай, почему бы не сделать сейчас перерыв?
Я не прочь пропустить до обеда аперитив.
Давай в ресторане бросим с тобой якорёк.
Послушай, там за углом книжный ларёк.
Букиниста ларёк…
Там много прекрасных книг… Комиксы, сказки… У них есть Бэтмэн…
**
Daylight Dreamer
Shel Silverstein
Here's the half-finished painting of
a girl that I started last December
Here's the first three pages of my novel bout I don't really remember
Here's my Martin guitar that I never quite learned how to play
That's the daylight dreamer wishful thinker's way
I had a Harley bike but I traded it off to a feller
For the Astroglass boat that's still sittin down in my cellar
I bought a tape recorder and found I had nothin' to say
That's the daylight dreamer wishful thinker's way
I got an exercise machine man I'd be
glad to let you try it
This well it's a Leika Camera maybe you'd like to buy it
I can get you a real good deal
I just need enough money to buy myself some modeling clay
Yeah that's the daylight dreamer wishful thinker's way
On the day that I die they'll be
talking about the dearly departed
And they'll say he never ever finished nothin' that he started
But I started this song man I'm gonna finish it today
Yeah that's the daylight dreamer
(How was it... daylight... oh
wish... wishful... think... what were it...
I forgot I forgot the words
Listen... anyway... why don't we just take a break and finish it later you know
Cause I could sure use a sandwich
I wanna get myself a BLT or something
And listen... right near the restaurant there's a great old bookstore.
Right near the restaurant
They got all these great old books... great old comic books... they got Batman)
https://www.youtube.com/watch?v=rFxkdniOndc
Маршал рессорного завода.
Памяти Стёпичева Валерия Алексеевича.
Последние несколько месяцев подсел на сериал шестидесятых годов ‘’Gunsmoke’’. Чёрно-белое кино. Каждая серия - отдельный эпизод - смотри с любого места.
Середина восемнадцатого столетия. Американский запад. Ковбои, салуны, разношерстный народ. Преступность. Человеческая жизнь стоит мало. Правосудие быстрое, особенно если были свидетели. Убил человека защищая себя или другого – невиновен. Убил без повода – висельница. Часто толпа берёт правосудие в свои руки. Небольшой городок Дадж. Главный герой – маршал Мэт Дилан. Маршал – официальное лицо, следящее за соблюдением законности в диком, ещё почти беззаконном мире, где споры почти всегда решаются посредством пистолета или ружья. Мэт Дилан. Двухметровый парень. Он не говорит красивых слов о справедливости. Он просто спокойно делает свою работу, каждую минуту рискуя жизнью. Там так: кто первым нажал на курок, тот и жив.
Смотрю я сериал, а где-то внутри ощущение, что я знаком с маршалом Диланом. Отношу это к обычной симпатии к положительному герою.
В середине марта звонил в Москву поздравить друга с днём рождения. Спросил, давно ли он был в Минске, известно ли ему что-нибудь о наших общих сослуживцах по Минскому рессорному заводу. Ответил, что заезжал. Почти никого из тех с кем работали на заводе, уже нет. Другой завод, другой мир. Почти тридцать лет прошло. И ещё сообщил, что в прошлом году умер Стёпичев Валерий Алексеевич. Помолчали. Попрощались. И тут меня, как током. Вот кого мне всё это время напоминает Мэт Дилан.
Они же даже внешне чем-то похожи. Ростом, уверенностью в себе, спокойствием, бесстрашием. Как же я не сообразил раньше…
Стёпичев Валерий Алексеевич…
В1980-м я закончил БПИ. Инженер-механик. Распределился в институт ядерной энергетики Белорусской академии наук. После защиты диплома – два месяца армейских сборов. Для уже служившего срочную – приятный отпуск. Возвращаюсь со сборов, этаким бравым лейтенантом, а дома меня ждёт письмо из академии наук:
''В связи с изменением в плане научных работ, необходимость в специалисте Вашего профиля отпала. Зайти за откреплением в отдел кадров БАН.''
Прихожу. Спрашиваю:
- Как же так?
- Не тот профиль. Вот вам письмо-открепление. Делайте, что Вам нравится.
- А подъёмные молодому специалисту?
- Вы ещё не работали, а уже вопросы задаёте.
И только выйдя из кабинета кадровика, понимаю, что даже не возмутился. Положены же подъёмные! Оседлал я свою ''лошадку'' (мотоцикл) и начал методично объезжать заводы Минска. И оказалось, специалисты моего ''профиля'' нигде не нужны. А у меня стаж трудовой вот-вот прервётся. А стажа уже – о-го-го! Год до армии, два года армии, пять лет института…
Восемь лет стажа коту под хвост? А потом через тридцать пять лет у меня пенсия будет не 132 рубля, а всего каких-то 120! И как я потом жить-то буду? С такой пенсионной перспективой и семью заводить страшно!
Иду к декану ''родного автотракторного'':
- Как же так? Пять лет учили на конструктора двигателей внутреннего сгорания. Диплом выдали ''инженер – механик''.
- Так вам, ребята, работу найти будет проще. (А то, что от черчения только мозгами можно было тронуться, это как?)
А теперь с моим новым профилем я и подавно никому не нужен. Обязаны – трудоустраивайте! (Декан - не кадровик БАН. С ним можно, как с ''человеком''. Он у нас эти самые двигатели и преподавал.)
Выслушал декан мою пламенную речь. Снял телефонную трубку. Соединили его там с кем-то:
- Андрей Андреич, выпускника моего по фамилии Шляпинтох на работу возьмёшь? Спасибо. Увидимся. Значит так, езжайте на Минский рессорный завод. Директор завода уже дал указание отделу кадров. Вас возьмут мастером, а там сами решите, нужно вам это или нет.
Приехал. Начальник отдела кадров:
- Когда можете приступить к работе?
- Да хоть сегодня.
- Соседний подъезд, второй этаж. Начальник рессорного участка - Стёпичев Валерий Алексеевич. Зарплата 105рублей. Ступайте.
Мне частенько доводилось бывать и работать на серьёзных машиностроительных предприятиях. Грохот и дым над крышами меня не удивили. Заводик как заводик. В кабинете начальника участка находилось человек пять-шесть. Дыма было больше, чем на улице. Курили почти все. Двое играли в шахматы. Остальные наблюдали за игрой. Давали советы, перебрасывались какими-то фразами. Крепкого телосложения мужчина сидел в торце стола. Боком к столу сидел другой играющий. Крепыш, лет сорока, похоже, проигрывал. Кто-то давал ему советы, кто-то критиковал его ходы. Он лениво отмахивался от помощников и критиков. Типа:
- Отстань, а то как …
На меня никто не обратил внимания. Покашлял. Крепыш бросил на меня вопросительный взгляд и тут же снова уставился на шахматную доску.
- Меня отправили к Стёпичеву Валерию Алексеевичу. Я новый мастер. Крепыш что-то промямлил.
- Извините, не понял?
Он промямлил более длинную фразу, но уже слегка раздражённо.
- Извините…
От стола отделился молодой парень:
- Не отвлекай. Без толку. Пойдём, я тебе объясню.
Вышли из кабинета.
- Значит так. Он тебе сказал, чтобы выходил в третью смену. Начало в 12-ть ночи. Приходи за 30-ть минут до начала. Мастеру третьей передадут о тебе по смене. Недельку походишь с ним, а там и сам начнёшь работать, если не передумаешь. Многие бросают через несколько часов. Некоторые работают несколько дней. Мастера меняются часто. Я - старший мастер сборочного отделения. Надеюсь, сработаемся.
- А на каком языке разговаривает начальник?
- Не обращай внимания, привыкнешь. Конец рабочего дня, устал человек.
Пришёл в ночную смену. Из тридцати необходимых работников появилось на работе человек двадцать пять. Троих, особенно пьяных, мастер отправил домой – отстранил от работы. Сделал необходимые перестановки. Сам стал на рабочее место наладчика. Меня поставил на сборку… Несколько раз в термическом отделении (то же помещение) происходило возгорание. Всё в дыму. Никакой паники. Каждый делает своё дело. Сбили огонь, устранили проблему и вперёд. Со стороны посмотришь – ужас. Но люди спокойны. Значит - это штатная ситуация.
Утром, за час до окончания смены, появился начальник. Перекинулся несколькими словами с мастером, с рабочими.
- Зайди ко мне после смены.
Зашёл.
- Вижу, осваиваешься. Недельку походишь с напарником, потом выйдешь в ночную сам. Не дрейфь. Обычные люди. Работа тяжёлая, текучка большая. Но и зарплата серьёзная. 145 оклад, 40% прогрессивка, премии за новую технику, запчасти, экспорт. Набегает за 300.
- У меня оклад 105.
- Ну, старый… чудак начальник отдела кадров. Где он такую ставку для мастера откопал?
Ладно, в этом месяце компенсирую премиальными, а в следующем месяце будет как у всех.
Кстати, утром Стёпичев разговаривал гораздо внятней, чем накануне.
К концу недельной стажировки освоил ещё четыре или пять сборочных операций, научился заполнять наряды – работа у почти всех ''сдельная''. Сколько сделал – столько получил. Научился составлять протоколы об отстранения от работы. Каждую смену одно и то же. Либо кто-то не пришёл, либо кто-то пришёл такой пьяный, что глаза на это закрыть невозможно. Утром просишь укомплектовать смену людьми. Кого-то отправляют из первой смены. Отправят двоих, в смену не выйдут трое других… Успевай , крутись.
Обжился, работаю. Отстраняю пьяных, составляю протоколы, требую увольнения ''злостных''.
Стёпичев каждый раз спокойно повторяет:
- В этих условиях других людей не будет. Будь терпимей. У каждого из них свои беды и проблемы. Я тебе отправлю кого-нибудь, а дойдёт ли он - не обещаю.
Ох, и долго же у меня заняло понять это. Так вот, ''рессорный участок'', как я теперь понимаю, здорово напоминал киношный Дадж-сити. Разные люди, пьянство, драки, травмы, любовные истории, измены, подлость, порядочность, способность прийти на помощь… Историй друг о друге столько расскажут – заслушаешься. Все всё друг о друге знают. И работают, и живут рядом. Людей в цеху больше, чем в Дадж-сити. Милицию на каждый конфликт не дозовёшься. Да и не рвётся милиция разбираться. Если в первой смене что-то случилось, старожилы тут же:
- Зови Стёпичева. (Или сам кто-то за ним сбегает.) Да и сам он всегда где-то рядом.
Появляется Валерий Алексеевич. Пытается достучаться словами до буянящих. Иногда это удаётся. Иногда нет. Сперва, я слышал истории о том, как он кулаком умудрялся наводить порядок. Потом увидел его в деле. Не важно, сколько человек ''против''. Не важно, какого они размера и силы. (Физически слабые там не работали.) Если слова не действовали, в ход шли кулаки. Видел, как он сбил с ног озверевшего пьяного амбала на голову выше его. Было такое ощущение, что у него полностью отсутствовали чувство страха и инстинкт самосохранения.
Но что было ещё более удивительно, когда пытавшийся его убить или изувечить, протрезвев, приходил просить его же не увольнять или не наказывать деньгами. И он прощал. Нет, это было не прощение. Это было что-то другое.
- Иди, работай. Скажешь мастеру, я
разрешил. Будешь человеком, в конце месяца решу, что с тобой делать.
Он каждому давал шанс. И опять. И опять… Но если кто-то не давал житья другим – увольнял сразу же. Или предлагал уволиться самому, если не хочет запись в трудовой книжке об увольнении за пьянку или прогулы. Мастера, как правило, умели сами за себя и других постоять. Но если он слышал, что кто-то угрожает мастеру – плохо тому приходилось. Кто-то его любил. Кто-то ненавидел. Но уважали все.
Он никогда не пугал или угрожал противнику. Но если было надо – он просто делал работу по наведению порядка так, как умел. К нему приходили с любыми вопросами, и он пытался помочь. Просто помочь, не ставя никаких условий.
За ним давно закрепилась кличка ''Лось''. То ли потому, что он был высокого роста. То ли за силу, то ли потому, что он был заядлым охотником. Близкие могли так называть его ''в глаза''. Он не обижался. Казалось, он даже не замечал этого.
Неожиданно для самого себя, я прижился на ''рессорке''. Перешёл на заготовительное отделение. Тоже помещение, но на пенсию, после выработки 10-ти лет, уходили мужчины в пятьдесят. Пенсия – архиважно. Как же без пенсии? Стал старшим мастером. Забот вместе с зарплатой прибавилось. Редкая ночь проходит без телефонных звонков домой. Либо травма, либо нет людей, особенно в дни аванса и получки, либо не завезли необходимый металл. Удаётся решить проблему по телефону – хорошо. Нет – едешь на завод. Участок работает круглосуточно. Заводик маленький – 670 всех работающих. Достаточно уникальный даже в масштабе СССР. Рессорных производств в стране мало, а потребность в рессорах – огромная. Дороги плохие и рессоры ломаются часто. Без этой ''ерундовины'' машины стоят на приколе. Входит наша ''рессорка'' в объединение БелавтоМАЗ. Всё бы ничего, но без рессоры и рамы нельзя начать сборку автомобиля. А рессоры и лонжероны для рамы делаем мы. И любой сбой влечёт серьёзные последствия. Без других деталей сборку автомобилей можно продолжать, или откатить в сторону, пока не привезут детали. Без нашей продукции не начнёшь сборку. На моей памяти за 11 лет сменилось четыре директора. Меняться могло всё. Но начальник ''рессорки'' был незаменим. Желающих ''подсидеть'' его, занять его ''хлебное'' место не было.
Каждое утро и вечер проводились оперативки у директора завода. Основной вопрос - как просматривается план, как реально выдать необходимое количество рессор и лонжеронов. И необходимого ассортимента. Валерий Алексеевич обязан присутствовать и утром, и вечером. Если приглашает меня с собой, это значит, как говорил один сослуживец ''будут загонять каштан''. Стёпичев старается ограждать нас, мастеров, от этих экзекуций, аргументируя тем, что мы нужны на рабочих местах в цеху. Но когда он уходил в отпуск, приходилось его подменять. Удовольствия это не доставляло. Автозаводу нужна рессора. Нет рессоры – зачем директор рессорного завода? А возможности что-то изменить у директора ''рессорки'' нет. Работа у рессорщиков неимоверно тяжёлая. Зарплата не соответствует затратам сил. Какой-то костяк коллектива есть, но с каждым годом он ''тает''. Люди уходят. Свободные места заполняются очень ''непростыми'' людьми, оказавшимися на самом дне общества. Дальше опускаться некуда…
И вот таким цехом руководит Стёпичев. Где-то уговорами, где-то кулаком. По обстоятельствам.
Утром он уходит на оперативку. Долго не возвращается. Шутим:
''Наш Лось где-то рогами зацепился.'' У него в каждом отделе заводоуправления - друзья и подруги. Спокойный, доброжелательный, улыбчивый, надёжный. Даже если что-то сорвалось в работе ''рессорки'' по вине отдела, или кого-то лично – не ''сдаст''. Возьмёт на себя. Всё равно ''кругом виноват'', и за всё отвечает.
Появляются руководители других служб. Задаёшь вопрос:
- Что было на оперативке?
- Всё утро по тебе ''топтались''! С языка у директора и парторга ''не сходил''.
Всё, настроение испорчено. Чтобы ни делал – плохо.
Наконец появляется ''Лось''. Где-то уже пропустил стаканчик. Или больше. Обычное явление. Здоровый! Что ему стаканчик… Точно как в Дадж-сити. Маршал Дилан и остальные пропускают.
- Валера, (когда нет посторонних, обращаюсь к нему Валера) что там сегодня меня ''трепали''? Сделали же больше, чем могли. Металла нет, людей нет…
- Вот же языки! Уже доложили. У тебя начальник я. Если что-то не так, я тебе скажу. А то, что они там на этих оперативках языками стучат – тебя не касается. Работай спокойно.
Для этого я хожу туда, чтобы кто-то мог работать.
- Но обидно же…
- Не обращай внимание. Тоже мне – ''красная девица''! Пусть болтают. Им кажется, они так помогают. На-ко лучше глотни и работай.
- Евреи на работе не пьют!
- Во-первых – врёшь. Ну и дурак, помогает же! Черти. Весь кабинет прокурили. Мне что в цех идти ''свежим воздухом'' дышать? В шахматы будешь?
- Нет.
- Ну, тогда или сиди тихо, или ступай. И без тебя голова трещит!
Каким же терпением необходимо обладать, чтобы после того, как тебя час с лишним ругали из-за ‘’кого-то’’, оставаться спокойным и не срывать раздражение на этом ''кто-то''?
Я пробовал перенимать у него это ''спокойствие''. Но как же сложно удержаться и не сказать резкость человеку, из-за которого тебя только что ''имели''.
Время шло. Что меня держало на этой, казалось бы, сумасшедшей работе? Теперь понимаю. Отсутствие скуки, рутины. Сколько людей - столько историй. Страшных, смешных, трогательных…Не знаешь , что произойдёт через минуту. А уж через несколько часов – и подавно.
Конец рабочего дня. Стёпичев:
- Идёшь со мной на открытое партсобрание.
Начинаю ''валять Ваньку.'' Знаю же – ''обязаловка''. Руководитель должен присутствовать!
- Какого чёрта? Я не коммунист! Дома жена молодая. А я и так за полторы смены за…работался!
- А я что – коммунист? И жена у меня не старая. Короче, не … ''тревожь мои мозги''. Я тут заскочу в ОТИЗ к Виктору Степановичу, а ты займи мне место рядышком.
Сидим на собрании. ''Лосю'' хорошо. Только пропустил и спит. Начинает похрапывать – толкаю его в бок. Завтра буду целый день донимать, вот, мол, зачем ты меня на собрание тянул. Вот-вот собрание закончится. Но надо же, чтобы кто-то ещё сказал, кроме штатных ораторов.
Парторг:
- Валерий Алексеевич, хотелось бы услышать ваше мнение по обсуждаемому вопросу.
Толкаю спящего в бок:
- Валера тебя на трибуну. Самому смешно, хоть это и не первый раз происходит.
''Лось'' не торопясь поднимается и, просыпаясь по дороге, идёт на сцену. Начинает говорить. Понять, что он говорит, могут не все. Но это не важно. Всем ужасно хочется, чтобы ''это'' закончилось.
Возвращается на своё место.
- Валера, ты же спал всё собрание. Как же ты знал, о чём разговор?
- Молодой ты ещё. Они всегда говорят об одном и том же. Учись, пока я жив. И всё равно, они не понимают мою дикцию.
Смешное. Через несколько лет я в его ''шкуре''. Маленькие дети дома. Работу я уже описывал. Принял? Нет. В рабочее время всё ещё не пью. Партсобрание. Сплю. Сидящий рядом старший мастер толкает в бок: ''Начальник рессорного на сцену.'' Выхожу и начинаю говорить о нехватке людей, дисциплине…
Парторг:
- Погодите, тема была другая. (Мне сложнее. С дикцией пока всё в порядке.
- Мне плевать на эту тему! Мне работать надо, а людей нет, металла нет. Тюрьма ушко поставляет с перебоями! (Был у нас такой поставщик. С людьми у них никогда проблем не было, а перебои – были.)
Возвращаюсь на свое место. Мой старший давится от смеха.
- Ну, начальник, ты даёшь! Как такому научиться?
- Молодой ты эшо. Обращайся к Стёпичеву. Он многих хорошему научил, и тебя, бестолкового, научит. Всё, я домой, а ты загляни на минутку в цех. Договорились?
В 1988 я подал документы на выезд из страны. Сколько это займёт времени – неизвестно.
Мастеров в моей команде должно быть пять. Больше трёх уже много лет не бывает.
Обратился к директору, поговорив с ребятами, сократить ''мёртвые'' души, а обязанности разделить официально между оставшимися. Директор согласен. Ещё бы! Будет с кого спрашивать в случае травмы или прочего.
Получаем расчётные листки. Из 300 рублей ''сэкономленных'' окладов мастерам добавили по десять рублей всего – тридцать! Как в глаза ребятам смотреть? Иду к директору.
- Как же так? Мы же договорились!
- Не горячись. Должно же что-то остаться у хозяина?
Выхожу в приёмную. Пишу заявление с просьбой перевести наладчиком. Деньги такие же, а головной боли меньше в сто раз.
Возвращаюсь в кабинет директора. Там ещё и парторг завода.
Директор пытается меня отговорить, а парторг его подзуживает, мол, найдём на такие деньги человека. Заявление подписывается. Забираю все собравшиеся дни и ухожу в отпуск. Полтора месяца.
Недели через три меня разыскивает друг:
- Я с поручением от директора. Тебя срочно вызывают на завод. Зачем - предупредили не говорить, но всё равно всем всё известно.
Стёпичев, пришёл на вечернею оперативку как обычно, немного уже ''того''. Фактически рабочий день закончился час с лишним назад. У директора плохое настроение – проблемы с основным предприятием. А там шутить не умеют. И директор наехал на Валеру.
- Опять от тебя спиртным несёт! А автозавод вот-вот остановится. (А вся вина Валерия Алексеевича в том, что автозавод же и не поставил необходимые комплектующие для рессоры)
Если меня снимут, я успею и тебя за собой потянуть. Не отсидишься у себя в цеху! (Это-то Стёпичев отсиживается?)
Валера:
- Успокойтесь, не первый раз. Прорвёмся. Запах? Так я яблочко кислое съел, вот и кажется, что принял. И ещё. На моей памяти вы, кажется, уже шестой директор. Отсюда директора обычно идут на повышение. А я здесь, похоже, так свой век и проживу.
- Директор:
- Эх, вывести бы тебя из кабинета, да набить морду!
Валера, усмехаясь:
- Так в чём дело? Пойдём, поговорим. С удовольствием сложу твои железные зубы тебе в ладошку.
А разговор происходил при всей команде заводоуправления.
- Короче, Аркадий. Валеру снимают. Тебя хотят начальником сделать.
- Какой начальник? Я уезжаю скоро, да и заявление о переводе в наладчики подписано.
Дружище, ты меня не нашёл!
Догулял я отпуск и прихожу на завод. На проходной пасутся парторг и кадровик. Им важно перехватить меня до того, как я узнаю ситуацию. Столько лет работают, а не знают, что на заводе секретов нет, Ну, может быть от них.
И вот я у директора в кабинете.
- Хотим предложить тебе должность начальника рессорного участка.
- А Стёпичев?
- Он не может больше исполнять обязанности начальника.
- Почему?
- Не может и всё.
- Я скоро уеду. И заявление в наладчики подписано.
- Ладно, погорячились и хватит. Получат твои мастера обещанную прибавку.
- Мне надо подумать.
Пришёл в кабинет Валерия Алексеевича.
- Валера…
- Я всё знаю. Тебе уже предложили?
- Да.
- А ты?
- Сказал, что подумаю. Но думать-то нечего. Не хочу.
И тут ''Лось'' преподал мне самый важный урок:
- Ну и снова дурак! Когда же я научу тебя думать? Оставить меня начальником директор не может после разговора при таком скоплении народа. Да и поддатый я был. И в этом он прав. Найдут они кого-нибудь, если ты откажешься? Не сомневайся – найдут! Только это будет чужой человек. Как скоро он поймёт, с кем имеет дело, если вообще поймёт. Вспомни, сколько у тебя заняло времени понять этих всех таких разных. Они тебя знают, понимают, принимают. Надеются на тебя. Приходят к тебе с вопросами чаще, чем ко мне. Ты пьёшь мало и просьбы и обещания не забываешь. Подал документы на выезд? Так ещё неизвестно, может и откажут. (Он как-то криво, неловко улыбнулся). Соглашайся. Ради тех, кто горбатится на этой чёртовой работе столько лет. Если не против и сможешь - оставь меня в цеху наладчиком. Место на которое ты претендовал свободно. (Он снова криво усмехнулся.) Друзей у меня хватает. Зовут на другой завод с повышением, Только не могу я уйти с ''рессорки''. Ты же знаешь, квартиру ''горьким методом'' строю. Через год сдавать должны. С тремя дочками и женой тесновато в двушке. Да и старшая из девчонок с парнем хороводится. Хороший, вроде бы. Обидит – убью! А если они поженятся до сдачи дома – двушка им останется. Да и куда я без наших? Прикипел за столько лет.
Я согласился и принял участок. Меня пытались убедить перевести Стёпичева в другую службу, но я стоял на своём. Или он здесь, или я не соглашаюсь.
- Он будет тебе палки в колёса вставлять!
- Вы его совсем не знаете!
Валера хотел отдать мне ключи от кабинета.
- Зачем? Для тебя он всегда открыт.
Через два года я уехал в Америку. Все эти два года ''Лось'' был незаменим.
- Валерий Алексеевич, извини, но надо выйти из первой в третью смену.
- Не извиняйся. Надо, значит выйду.
- Валерий Алексеевич, (теперь я обращался к нему только по имени отчеству) можешь остаться из второй в третью, там мастер заболел?
- Нет вопросов.
Прощались тепло. Его уроки остались в памяти зарубками.
И вот его нет.
Светлая память тебе, Стёпичев Валерий Алексеевич. Мой дорогой Лось.
P.S.
Как же мало я знал о нём!
Кажется, он был родом из Сибири. Кажется, служил в войсках МВД.
Несколько баек о Валерии Алексеевиче. Источникам этих историй верю, как самому себе.
Стёпичев с мужиками из цеха на зимней охоте. Каждый на своём месте. Холодно, скучно. Загоняющих не слышно. Пошёл тихонечко к соседнему посту. А там его приятель Коля прислонил ружьишко к дереву, спустил несколько пар тёплых штанов и присел подумать.
''Лось'' бесшумно подошёл к мыслителю. И холодным стволом ружья, прикоснувшись к обнажённому задумчивому месту, сделал ''хрю-хрю''. Коля, как был в задумчивости, так и взлетел на дерево.
Стёпичев снизу наивным, ласковым голосом:
- Коля, ты чего там делаешь?
- Убью, сволочь!
Шутник, зная бешеный нрав приятеля, прихватил его ружьишко и ходу. К вечеру Коля набегался и поостыл. Но долго ещё цех сотрясался от хохота, когда Коля рассказывал в деталях эту историю.
**
Стёпичев идёт с работы домой. У пивного ларька толпа пьяных мужиков. Вдруг один из них как заорёт:
- Это же тот козёл-начальник, что меня за пьянку уволил!
''Козёл'' оценил взглядом толпу и… побежал. Мужики за ним. Такой охотничий азарт. Бегут. Беглец всё время оглядывается. Вот от толпы отделяется самый шустрый. Вот он уже почти хватает за плечо жертву. Стёпичев разворачивается и бьёт. Один выбыл. И так повторяется несколько раз, прежде чем до мужиков доходит, что он не убегает от них, а разъединяет их, выманивая вперёд шустрых. Отстали.
**
Один из таких ''пострадавших'' стучит в дверь его квартиры, но прежде чем хозяин успевает приблизиться, кричит обидные слова и убегает. Один раз. Второй. Третий. Третий раз дверь не открывается. '' Герой'' ждёт. И вдруг в подъезд входит Стёпичев. Он спрыгнул с балкона, обошёл дом и… Бежать некуда
- Валерий Алексеевич, прости дурака!
**
На завод приехали командированные. Была такая практика. Автобазе нужна рессора – присылают людей для работы в цеху. Месяц отработает человек – отгрузим вне плана двадцать рессор. Двадцать человек прислали – четыреста. Живут командированные на заводе – устроили им общежитие. Трудятся ребята. Тут же и ''гудят''. И девушек у нас хватает, которых никуда не берут на работу, и райисполком направляет к нам, на ''рессорку''. Хорошие девушки, весёлые.
Как-то отработал Валерий Алексеевич первую смену и устроился в нашем, теперь уже общем кабинете, с мастером первой смены играть в шахматы. К перерыву второй смены ''наигрались'' и подались домой. Стёпичев проходит через цех, а там командированные к девушке пристают. Приглашают к себе в общежитие. Девушка согласна заглянуть к ним в гости, но только после работы. А им невтерпёж. Стёпичев и стал их увещевать, мол, девушка на работе. Сейчас не может. Говорит же, после смены – хоть до утра. Не слышат они его. Особенно самый здоровый не слышит.
- Мы здесь на вас ишачим, а вы нам в маленьких удовольствиях отказываете…
Ну, и врезал Валерий Алексеевич. Сильно врезал. Врезал и пошёл домой. Командированные вызвали милицию, скорою.
Утром Стёпичев первым делом сообщил мне о происшествии. Спрашиваю:
- Кто видел?
- Вся смена видела.
- Не хорошо. Буду говорить с людьми, когда придут во вторую смену.
- Не надо. Всем рот не закроешь, а должен потом будешь много. Как же, покрывали по твоей просьбе.
Делать ничего не пришлось. Едва открыл рот…
- Да ты что, начальник? Стёпичев из цеха ушёл вчера раньше тебя. Это командированные нажрались и между собой бузу устроили. А теперь виноватого ищут.
Ты же знаешь, Валерий Алексеевич никогда в жизни никого пальцем не тронул!!!
- Знаю.
Так уж вышло, дуб и розовый куст
рядом росли у дороги.
Их беседы – то шелест ветвей, то хруст -
о причудах погоды тревоги.
Куст лелеял цветы на колючих ветвях,
дуб в стремлении к небу был скор.
Он теперь говорил о других вещах –
об орлах, о вершинах гор.
С каждым днём дуб видел всё дальше вокруг -
близким стал даже самый далёкий луг…
Было слышно, как плачет розовый куст,
нелегко докричаться до кроны:
- Думаешь, ты велик? Ты пуст!
Пусть с тобою болтают вороны!
- Дело не в том, как высок я стал,
дело в том, что ты, как и прежде, мал.
**
The Oak And The Rose
Shel Silverstein
An oak tree and a rosebush grew,
Young and green together,
Talking the talk of growing things-
Wind and water and weather.
And while the rosebush sweetly bloomed
The oak tree grew so high
That now it spoke of newer things-
Eagles, mountain peaks and sky.
'I guess you think you're pretty great,'
The rose was heard to cry,
Screaming as loud as it possibly could
To the treetop in the sky.
'And now you have no time for flower talk,
Now that you've grown so tall.'
'It's not so much that I've grown,' said the tree,
'It's just that you've stayed so small.'
Он думал, эту огромную лужу,
сделав ''бултых'',
выльет наружу!
Оказалась озером эта лужа.
Буль-буль…
Не вылил её наружу.
**
Glub--Glub
Shel Silverstein
He thought it was
The biggest puddle
He’d go splashing through.
Turns out it was
The smallest lake--
And the deepest, too.
Время к обеду, открываю ссобойку.
Думал яблок увидеть в ней парочку-тройку.
Бутерброд с колбасою, или икрою…
Пакет оказался наполнен… змеёю!
Раздвоен язык, пасть настежь открыта...
Ой, чувствую, очень она ядовита!
Злобно глядит мне прямо в зрачки.
На морде - в массивной оправе очки.
Вот-вот разорвёт всё на свете в клочки!
Змея извивалась и грозно шипела.
Оставаться голодным мне надоело!
Такое случилось уже не впервой…
- Мама, пора уж мириться со мной!
**
Every Lunchtime
Shel Silverstein
I open my lunch box
Hopin’ to find
A sandwich, an apple,
Some cookies or cake.
But there, coiled and hissin’,
And set to unwind,
Is another big venomous,
Poisonous snake,
Slitherin’ and squirmin’
And hissin’ away,
Leavin’ me hungry as can be.
It happens every single day…
You think my mother’s mad at me?
- Пойдём кататься на коньках.
Ты сможешь, позабудь свой страх.
Пойдём кататься на коньках.
Услышишь ветра свист в ушах.
Пойдём кататься на коньках…
- Смогу, смогу, - стучит в висках.
Надел я ролики и вот…
Пришли мы на каток – там лёд!
**
Come Skating
Shel Silverstein.
They said come skating;
They said it's so nice.
They said come skating;
I'd done it twice.
They said come skating;
It sounded nice….
I wore roller-
They meant ice.
Автор играет крестиками.
Критик играет ноликами.
У автора - тычинки с пестиками.
У критика - изжога с коликами.
У автора – в цветах луга.
У критика - поле выжжено.
Автор - критику:
- На фига
живёшь свою жизнь обиженно?
Критик - автору:
- Тавтология.
А до этого - просторечие.
Это что? Филология?
Или, быть может, увечие?
В туалетную бумагу
завернулся весь до пят.
В туалетную бумагу –
думал рассмешить ребят.
Думал, мне ребята скажут:
- Ты на мумию похож.
А ребята мне сказали:
- Глупость! Шутка стоит – грош!
**
The Mummy
Shel Silverstein.
Wrapped myself in toilet paper,
Head to toe to tummy.
Wrapped myself in toilet paper,
Thought that I’d be funny.
Wrapped myself in toilet paper,
Thought they’d call me “Mummy.”
Wrapped myself in toilet paper,
They just call me dummy.
Третий день разгул ненастья -
прохудился небосвод.
Носит гном секреты счастья
в решете который год.
Что за странная причуда?
Счастье сыплет из прорех.
Гном смеётся:
- Хватит чуда
тем, кто верует, на всех.
Кто не видел, скажет:
- Сказка,
душ доверчивых удел.
Мудрый гном – всего лишь маска
гнусных помыслов и дел.
А под маской, гляньте сами,
может быть и ''конь в пальто''…
Мне важнее чтоб с годами
не пустело решето.
2013.
В костюме модном ''от кутюр''
всем недоволен мистер Хмур.
Перевернули вверх ногами –
теперь он недоволен нами.
Хмур всё нам делает назло…
Не помогло…
**
Mister Moody
Shel Silverstein.
And here we see ol’ Mister Moody,
Wearing such a gloomy frown.
But turn him upside down and see …
Mister Moody
Upside down--
What did you expect?
Ужонок только делал вид,
что он ужасно ядовит!
Всем, кому надо и не надо,
известно – нет в ужатах яда!
Уж - только с виду ''грозный змей''.
Обидчик, подходить не смей!
И даже взрослые ужи
не ядовиты – хоть лижи!
Однако их лизать не надо!
А вдруг в них есть немножко яда?
У вас там, должно быть, снег
и, однозначно, ночь.
Время замедлило бег.
Спит безмятежно дочь.
Нашей девочке скоро пять.
Ты старше на двадцать лет.
Не надо меня ожидать -
меня, почитай что, нет.
Здесь смерть на каждом шагу.
С ней каждый - наедине.
Если себя сберегу,
не по своей ''вине''.
Вчера в предрассветный час -
рядом троих наповал!
Случайный, шальной фугас
меня в этот раз миновал.
Припорошил землёй,
да осколком порезал сапог.
Едва ли вернусь домой…
Живите! Храни вас Б…г.
И пусть говорит ''замком'':
- Б…г – икон золотая жесть!
Он крестится сам тайком…
И, значит, надежда есть!
Он был непримиримо-вездесущ.
И в силу этой самой вездесущести,
душил едва пробившиеся сущности,
их обвивая, словно нежный плющ.
В быту - неприхотлив. Быт – суета.
Как мало человеку в жизни надо…
Взглянуть мельком на дом соседа-гада.
Плющ по стене до крыши – лепота!
Вот только в окнах всё не гаснет свет.
Не рыть же землю, чтоб обрезать провод?
Но свет горит и это ли не повод
открыть в углу темнеющий буфет.
Налить ''снотворного'' в стакан по окоём.
(Жаль, очень сложно это сделать ''с горкой''.)
Сравнив себя с Шекспиром или Лоркой…,
уснуть под звон капели за окном.
В героях не было нужды.
Точнее - не было отбоя.
Ещё один шагнул из строя
в порыве праведной вражды.
Взошли обильно семена,
умело брошенные в души.
Шестая часть подвластной суши -
и впрямь Великая Страна!
Сокровищ у неё не счесть!
Но главное богатство - люди.
Их, что ни делай, не убудет.
Погибнуть за идею - честь!
Им разномастные вожди
уже сто лет твердят упрямо:
- Кротчайший путь к победе - прямо!
Пусть льют свинцовые дожди.
И гибнут страшно пацаны
в чужих, ненужных им пределах -
удел отчаянных и смелых
детей безжалостной страны.
Зайдётся в жутком крике мать.
Сиротами проснуться дети...
Герои, вам на этом свете
и в правду нечего терять?
Сказал: "Я лошадь..." - в тот же миг
седло мне бросили на спину.
Я одного едва лишь скину -
другой - в седло: "Гони, старик!"
Невнятность речи - мой удел -
распорядилась так природа…
Хотел сказать, да не успел:
- Я лошадь привязал у входа.
**
Little Hoarse
Shel Silverstein.
My voice was raspy, rough and cracked.
I said, “I am a little hoarse.”
They stuck a saddle on my back
And jumped on me– – and now, of course,
They trot me and they gallop me,
They prance me up and down the town
Yellin’, “Giddy up, little hoarse.”
(Some things don’t mean
the way they sound.)
Дорогая Ася Михайловна! Поздравляю Вас с Днём Рождения! (Если ошибся датой – простите!) В начале сентября 2009-го с лёгкой руки Никиты Винокурова, светлая ему память, я попал на Пру.
Примерно через месяц я впервые принял участие в проекте ''Азбука''. Персонажи, с которыми я пришёл в проект (в детскую комнату), были гномы.
С тех пор, почти десять лет из детской не уходил. Ужасно не хочется взрослеть.
Разыскал двоих из тех тридцати трёх гномов, с которыми пришёл к Вам знакомиться.
- Так много лет…
- Так мало лет…
Вздыхали гномы.
- Да-да. Уже сто лет
в обед, как мы знакомы.
- Уже сто лет? Какой-то бред!
Вчера? Едва ли
друг друга, дорогой сосед,
мы повстречали.
- Да нет, Вы гляньте на сосну,
всё - очень просто.
Сосна, в ту, первую весну,
была с нас ростом.
И вот - до неба высока, стройна,
солидна…
Да нас не разглядеть под ней!
Вам не обидно?
- Ни чуточки, признаюсь Вам,
не в росте дело.
И всё-таки, как быстро время
пролетело.
Будьте, пожалуйста, здоровы, оптимистичны, веселы. Спасибо Вам за всё-всё
Ваш Аркадий.
Я тебе обещал - всего будет у нас в достатке.
Но тебе нужно сразу всё и сейчас.
Не растёт "бумажная зелень" на грядке.
Потерпи, всё будет в порядке у нас.
Но кто же тянет тебя за язык,
сказать мне гадость прямо в лицо?
И про меня, и про мой грузовик...
Сколько же можно, в конце концов?
Ты ещё пожалеешь, когда я вдруг
вернусь на лимузине длиною в улицу.
И будет ужасно светло вокруг,
даже если погода будет хмуриться.
Ты спросишь: "Мама, кто это к нам?
Неужели принц-солнышко издалека?’'
А это буду всего лишь я -
твой бывший водитель грузовика.
И ты не заметишь, как я усмехнусь
твоей слепой надежде на чудо...
Однажды, когда я вернусь.
Однажды, когда я вернусь.
**
Someday’s Here
Shel Silverstein.
Well I've told you someday I'd have a lotta money
And you would see me grinnin' from ear to ear
Look in my pocket this ain't gabbage that I'm foldin' baby
Oh oh someday's here
And I told you someday I'll come driving up your driveway
In a Cadillac that stretched across from here to here
Look out your window this ain't no Mack truck I'm drivin' oh someday's here
Yeah you should have stucked with me just a little bit longer baby
When I was ragged and thin
You should have stuck with me till I got a little bit stronger baby
But you wanted the battle now you're up the creek without a paddle
Say I told you someday I'd have so many women
That if I try to count 'em it would take a year
Look in the back seat this ain't no football team I'm drivin' with
Aw someday's here
[ harmonica ]
You should have stuck with me...
Say I told you someday you come crawlin' to me
Beggin' pleadin' scratchin' cryin' crocodile tears
Look at my feet is that my dog Rover no it's you
Aw someday's here hmm someday's here
Рискуешь, дозируя слёзы и смех,
для тех, кто тобою любим больше всех.
Дари им без меры улыбки и розы.
Доза в любви, что фиалкам - морозы.
Однажды был счастлив я в жизни с подружкой.
Такою казалась мне лапушкой, дужкой.
Всё было у нас, как в аптеке, по дозе.
Ушёл. Нет стихов. Изъясняться стал в прозе.
Ушёл, а привычка всё мерить осталась.
Дают - взять побольше, отдать - только малость.
Доза – ужасно ''заразная'' штука.
А уж в моменты интимности – скука!
Хотел излечиться от вредной привычки,
да не выходит. Сгораю, как спички!
Другим отдавал. Кто-то взял, кто-то - нет.
Со мною по жизни подружки той след.
То - не скажи, тут - не гладь, там - не трогай.
Всё - по рецепту - в пропорции строгой.
Секс - две минуты, слёзы - полдня.
Кто же такого полюбит меня?
**
Don'T Give A Dose To The One You Love Most
Shel Silverstein.
Don’t give a dose to the
one you love most.
Give her some marmalade...give her some toast.
You can give her the willies or give her the blues.
But the dose that you give her will get back to youse.
I once had a lady as sweet as a song.
She was my darlin’, and she was my dear.
But she had a dose, and she passed it along.
Now she’s gone, but the dose is still there.
So, don’t give a dose to the one you love most.
Give her some marmalade...give her some toast.
You can give her a partiridge up in a pear tree,
But the dose that you give her might get back to me.
So if you’ve got an itchin’...if you’ve got a drip,
Don’t sit there wishin’ for it to go ’way.
If there’s a thing on the tip of your thing or your lip,
Run down to the clinic today, and say...
'I won’t give a dose to the one I love most.
I’ll give her some marmalade...give her some toast.'
Give her the willies or give her the blues,
But the dose that you give her will get back to you.
Музыкант был с рождения глух
и поэтому не любил трубу.
И труба не любила его
за отсутствие слуха.
Каждый день они трубили
своё: ''Бу-бу''.
И, казалось, что тот,
который уже в гробу,
вот-вот проснётся
и даст музыканту в ухо.
И так сперва день за днём,
из года в год.
Дальше - больше –
за плечами уже эпоха.
И прав был тот,
кто сказал: ''И это пройдёт''.
И прав был другой,
кто икнул: ''и-грает неплохо''.
Вот так и жили музыкант и его труба.
И вторил им глухой барабанщик:
''Ба! Ба!''
Следом - глухой скрипач:
''скрип, да скрип''…
Но однажды случился в этом городе грипп.
И оркестр из службы ритуальных услуг
заболел сразу всем глухим
коллективом вдруг.
Две недели хоронили усопших молчком.
Кому-то даже казалось – будто тайком.
Потом грипп прошёл,
на улицах стало тепло.
И весь город шептался о тех, которых ''молчком'':
- Повезло!
Стоит сказать:
- Мне - горбушечку хлеба ...
Длиннорукий Рик:
- Да хоть звёздочку с неба!
- Хотите фасоль? Я подам Вам фасоль.
- Пожалуйста, соль!
- Вот, пожалуйста, соль!
Нет в целом мире парня щедрее.
Только руки его всё длиннее, длиннее...
Длиной целый метр, а может быть - два.
Рик руки в карманы прячет едва.
Длиннорукий Рик смеётся беззлобно:
- Ими всё доставать и легко, и удобно!
**
Reachin' Richard
Shel Silverstein.
‘Stead of sayin’, “Pass the peas,”
Richard reached across and grabbed some.
‘Stead of whisperin’, “Lamb chops, please,”
Richard poked his for and stabbed one.
‘Spite his father’s warnin’ words,
‘Spite his mother’s tearful teachin’,
With each grab his arm did grow
‘Til it stretched twenty yards or so.
Said Richard, “Yes, it’s weird, I know,
But boy, it’s great for reachin’.”
Аллигатор-кусатор, вылезай из постели!
Завтрак вы с Фрэдом, я вижу, доели?
Нет, погоди, где приятель мой Фрэд?
Он курит трубку и носит берет.
Не вижу ни трубки его, ни берета.
Отвечай, не уползай от ответа!
Я знаю, конечно, Фрэд - жуткий чудило,
но звать меня в гости кормить крокодила...
**
Feeling Time.
Shel Silverstein.
Oh alligator, palligator, get up out of bed.
It’s breakfast time and I can’t find
Our keeper Mister Fred.
He smokes a pipe and wears a little
Derby on his head,
And he was ‘sposed to meet me here
To help to get you fed.
Не верь моим словам – я лгу.
Я не парил, сорвавшись с кручи.
Не ночевал с тобой в стогу,
не разгонял руками тучи.
Не раздвигал пучины вод
усилием мечты и взгляда.
Не похищал запретный плод
из зачарованного сада.
Не верь моим словам – я лгу.
Я не посмел коснуться чуда.
Остановиться на бегу
и всё бегу, бегу оттуда,
где мог бы обрести покой,
где был любимым и желанным…
Где небосвод над головой
казался бесшабашно-пьяным.
Не верь моим словам – я лгу.
Мои слова и жесты лживы.
И всё ж словесную пургу
я буду гнать, пока мы живы.
Надеясь, хоть одно из слов
твоей души коснётся дрожью.
И мир дарованных нам снов
не станет беспробудной ложью.
2012.
Пусть будет для детей лишь день в неделе,
в который можно всё "молоть Емеле".
Кричать и топать, хлопать и икать,
зевать, бить в барабан и днём не спать!
Включать без разрешенья перфоратор,
зубами щёлкать, будто аллигатор!
Шуршать газетами и шелестеть фольгой,
бить по кастрюлям ложкой и рукой.
Цеплять к машинам "хвостики" из банок,
звон извлекать из опустевших склянок.
Включать любую музыку "до плешки".
Вскрывать кувалдой на полу орешки.
Кричать в пустую бочку "О-го-го"!
(За это им не будет ничего.)
Стучать соседям в запертые двери.
Рычать, как будто в зоопарке звери.
Под вечер ухать сонною совой,
но не спешить на ужин и домой.
Плясать и топать, будто бы слониха.
Трещать на "Зингере", как бабушка-портниха...
Потом неделю дома будет тихо.
**
Noise Day
Shel Silverstein.
Let’s have one day for girls and boyses
When you can make the grandest noises.
Screech, scream, clang a bell,
Sneeze– – hiccup– – whistle– – shout,
Laugh until your lungs wear out,
Toot a whistle, kick a can,
Bang a spoon against a pan,
Sing, yodel, bellow, hum,
Blow a horn, beat a drum,
Rattle a window, slam a door,
Scrape a rake across the floor,
Use a drill, drive a nail,
Turn the hose on the garbage pail,
Shout Yahoo– – Hurrah– – Hooray,
Turn up the music all the way,
Try and bounce your bowling ball,
Ride a skateboard up the wall,
Chomp your food with a smack and a slurp,
Chew– – chomp– – hiccup– – burp.
One day a year do all of these,
The rest of the days– – be
quiet please.
Был уже не день, но ещё не ночь.
Солнце – Луне:
- Убирайся прочь!
Не смей заходить в мои владения
без моего на то позволения!
Покраснела Луна:
- Смешные претензии!
Твои владения – лопухи да гортензии.
Не смей в мою заглядывать вотчину!...
И влепила Солнцу с размаха пощёчину.
Сраженье случилось в начале мая
над черепичною крышей сарая.
Громыхало так, что тряслись поджилки
у хозяйки сарая коровы Милки.
Луна победила. Солнце бежало.
Ему в след неслось:
-Приходи, если мало!
До утра Луна отмечала победу…
А Солнце проснулось только к обеду.
**
A Battle In The Sky
Shel Silverstein.
It wasn’t quite day and it wasn’t quite night,
‘Cause the sun and the moon were both in sight,
A situation quite all right
With everyone else but them.
So they both made remarks about who gave more light
And who was the brightest and prettiest sight,
And the sun gave a bump and the moon a bite,
And the terrible sky fight began.
With a scorch and a sizzle, a screech and a shout,
Across the great heavens they tumbled about,
And the moon had a piece of the sun in its month,
While the sun burned the face of the moon.
And when it was over the moon was rubbed red,
And the sun ha a very bad lump on its head,
And all the next night the moon stayed home in bed,
And the sun didn’t come out ‘til noon.
Замер.
Беспросветна ночь
у края.
Поздно прошлое толочь
всё зная.
И не зная ничего -
поздно.
Что слепому из того,
что звёздно.
Слышишь, как чеканит страх
поступь?
Что отыщешь в небесах
на ощупь?
Горка перед домом превратилась в лёд.
Наш корабль-санки по волнам плывёт.
Экипаж весёлый держится друг друга.
Не страшны отважным ни мороз, ни вьюга.
Гонится за нами целая армада!
Экипажи санок - малышня детсада!
Только мы проворнее – пираты-первоклашки.
Не страшна погоня мне и другу Сашке.
Правильно, не убирай игрушки.
Пусть лежат на полу машинки и пушки
Солдатики, Барби и самолёты.
Крокодилы Гены и бегемоты.
Каждую ночь сюда на обед
приходит голодный игрушкоед!
Он съест и пушку, и бегемота.
Крыло откусит у самолёта.
Он любит всё, что блестит искристо…
Утром в комнате будет чисто.
Собирайся спать – сны ждут в подушке…
Правильно, не убирай игрушки.
**
The Toy Eater
Shel Silverstein.
You
don’t have to pick up your toys, okay?
You can leave ‘em right there on the floor,
So tonight when the Terrible Toy-Eatin’ Tookle
Comes tiptoeing’ in through the crack in the door,
He’ll crunch all your soldiers, he’ll munch on your trucks,
He’ll chew your poor puppets to shreds,
He’ll swallow your Big Wheel and slurp up your paints
And bite off your dear dollies’ heads.
Then he’ll wipe off his lips with the sails of your ship,
And making a bur pity noise,
He’ll slither away-- but hey, that’s okay,
You don’t have to pick up your toys.
Жила-была на свете Чушь!
Её загнали люди в глушь.
(Она мешала мудрецам
искать пути к людским сердцам.)
Спокойно Чушь жила в глуши
на пенсионные гроши.
Могла с утра, присев на пень,
весь день нести любую хрень!
О чём? Да обо всём подряд!
О том, что люди говорят.
(Или о чём они молчат,
стыдливо опуская взгляд.)
А в это время мудрецы
пытались увязать концы
не совмещаемых вещей,
решая, кто из них мудрей.
Вдали от их заумных фраз,
смеялась Чушь в душе не раз
над их ненужной суетой...
И умерла... в ладу с собой.
2017.
История мне ''не идёт'',
физика - тоже загадка.
Математика - цифр хоровод,
от химии – ''вянет'' тетрадка.
Обществоведенье – бред,
литература - сплошь мука.
Пение - голоса нет,
черчение - страшная скука.
Анатомия - руки дрожат,
астрономия - вижу ''не очень''.
География - карты шуршат,
иностранный язык – наворочен.
Уроки труда не терплю,
драма – тошно от слёз и улыбок.
Физкультуру не очень люблю…
Зато я пишу без ошипок.
**
One Out Of Sixteen.
Shel Silverstein.
I’m no good at History,
Science makes no sense to me,
Music is a mystery,
English is no friend to me,
Math is my worst enemy,
Economics tortures me,
Gym takes too much energy,
Reading is a chore to me,
Geography just loses me,
I hate Sociology,
Chemistry confuses me,
I barf in Biology,
Astronomy’s just stars to me,
Botany’s just flowers smelling,
Even Art’s too hard for me.
Well, at least I’m good at
Speling!
Лужи застеклил мороз.
Едет в город грязевоз.
В кузове автомобиля
хлюпает грязищи воз.
За рулём автомобиля
восседает цапля Циля.
(Не ходить же ей пешком
по болоту босиком.
Кочка, кочка… Тяжело.
Острый клюв стучит в стекло.)
Все лягушки на морозе
крепко спят в анабиозе…
И о длинноногой Циле
даже думать позабыли!
Что же делать ей зимой
длинноногой и босой?
И решила цапля Циля
сесть за руль автомобиля.
Подвернулась ей работа –
грязь возить для бегемота!
Бегемот - болотный князь -
очень сильно любит грязь!
Но живёт он в зоопарке,
куда Циля нанялась.
Знаменита с этих пор
Цапля Циля как шофёр!
Скажете, не может быть?
Значит, так тому и быть!
Приходите, помогите
цапле Циле грязь грузить!
К нам в гости зачастил енот.
Смешной, наивный, беспардонный.
Пока весь мир в дремоте сонной,
он вдруг возьмёт, да и придёт.
Мы оставляем под окном
еноту что-нибудь на ужин.
Он громко фыркает. Простужен?
Жаль, что нельзя еноту в дом.
Как наша мама говорит -
он не обучен был манерам
и будет нам плохим примером…
К тому же он ещё хитрит.
Он притворяется больным
и ''давит'' фырканьем на жалость.
А папе даже показалось,
что от него разит спиртным.
Но мы-то знаем, что енот
в "употребленьи" не замечен.
Пока он не очеловечен -
лишь молоко и воду пьёт!
Ты просишь меня снять мой шарф
и присесть отдохнуть в тени.
Но позволь историю рассказать
тебе, пока мы одни.
Наша дуэль с графом Думандред
была не на жизнь отнюдь.
Она продолжалась немало лет,
был труден к победе путь.
Однажды я оступился в бою.
Его острый, как бритва, меч
голову тотчас же снёс мою
с моих молодецких плеч.
Я двумя руками её подхватил.
поставил туда, где была.
Шарфом порез на шее скрепил -
такие вот, друг, дела.
Если шарф мой снять - с головой беда -
я терял её много раз.
Не боишься? Ну что же, смотри тогда.
Я снимаю мой шарф сейчас…
Ой, лови же её!
Лови!!
**
Long Scarf
Shel Silverstein.
You ask me to take off my scarf
And sit down and rest for a while?
That’s sweet of you--but before I do,
I’ll tell you a story, my child.
Some years age I fought a duel
With the Count Doomandread,
And I slipped or tripped
And his sword just clipped
My neck--and sliced off my head.
I scooped it up and put it back,
But it didn’t quite connect,
So I tied this scarf around it
Just to keep it on my neck.
That’s why I always keep it on,
‘Cause if it did unwrap,
This wobbly chopped-off head of mine
Might tumble in your lap.
So now you’ve heard my tale, and if
It will not make you ill,
And you’d still like me to
Take off my scarf…
I
will!!
Всё, и никаких ассоциаций -
страшен однозначностью ответ:
- Продолжается война цивилизаций -
победивших не было и нет.
Уступая личное пространство,
я сливаюсь мыслями с толпой.
Ненавидя всей душой тиранство,
бесконечно счастлив, что живой.
Выжить невозможно в одиночку.
Одиночка – всем, по сути, враг.
Дикость гуманизма оболочку
превращает пулями в дуршлаг.
Вытекает доброта наружу,
оставляя ненависть внутри.
Если я себя обезоружу -
значит, победили дикари...
Выбор мой войною ограничен
и пока свет жизни не погас,
я останусь до конца циничен -
лучше мы, чем снова кто-то нас.
Гудит встревоженно болото:
- Слыхали? Горе-пастушок
не досчитался бегемота!
- Да как же так? Да как он мог?
Как будем дальше жить, лягушки?
Без бегемота - пропадём.
Он - наш кормилец - до макушки
всегда покрыт был комарьём.
Лизнёшь его и сыт "от пуза".
Лежи и квакай целый день.
Ловить комариков - обуза...
Царь лягушачий скок на пень:
- Кого назначим бегемотом?
(Царь в назначеньях - голова!)
В ответ лишь эхо над болотом:
- Буль-буль
ква-ква! Буль-буль ква-ква!
Она спешит. Светает. Время пик.
Ребёнок спит, прильнув к
плечу уютно.
Дела, карьера - всё
сиюминутно,
и бесконечен только этот миг.
Как бережно она его несёт.
Любовь в её глазах, как ночь,
бездонна.
Сама - почти дитя, дитя-мадонна,
надеждой мир свихнувшийся
спасёт.
В сплошном потоке сумрачных
людей,
обязанных привычно торопиться,
при встрече с ними вдруг
светлеют лица
и мир вокруг становится
светлей.
2015.
Я спросил у робота:
- Есть минутка?
Он зевнул и ответил:
- Глупая шутка.
Попросил его приготовить жаркое.
Робот в ответ:
- Это что такое?
Хорошо, говорю:
- Приготовь ссобойку*
Он в ответ:
- Устал, да и время ''в койку.
Попросил отвечать на звонки телефона:
- В ушах мембраны дрожат от звона.
Попросил заварить мне с лимоном чаю:
- Лучше ты для меня, пока я читаю.
- Ладно, свари мне яйцо, да быстрей!
У робота перекосило дисплей.
- Сколько в тебя заложено хлама!
Я - Робот! Ни няня тебе, ни мама!
Кто чей робот, я так и не узнал...
Я его за бесценок продал.
*Ссобойка - Тормозок.
**
My Robot
Shel Silverstein.
I told my robot to my biddin’
He yawned and said, “You must be kiddin’.”
I told my robot to cook me a stew.
He said, “I got better things to do.”
I told my robot to sweep my shack.
He said. “You want me to stain my back?”
I told my robot to answer the phone.
He said, ‘ I must make some calls of my own.”
I told my robot to brew me some tea.
He said, “Why don’t you make tea for me?”
I told my robot to boil me an egg.
He said, “First– – lemme hear you beg.”
I told my robot, “There’s a song you can play me.”
He said, “How much are you gonna pay me?”
So I sold that robot, ‘cause I never knew
Exactly who belonged to
who.
Тихо звякает посуда -
наступает Новый Год.
Что за странная причуда
отмечать его приход?
Поминать прошедший всуе
и загадывать мечты.
Ни о чём я не тоскую,
если только рядом ты.
У тебя глаза большие,
больше - только небосвод.
Ах, какие мы смешные -
будто дети в Новый год.
Украшаем ёлку дружно
золотою мишурой,
а всего-то мне и нужно -
чтобы ты была со мной.
Новый год скрипучим шагом
уминает свежий снег.
Над трубою белым флагом
вьётся дым который век.
В полночь ярче вспыхнут свечи
и бенгальские огни.
Мы себя надеждой лечим -
мол, стареем не одни.
Громко звякает посуда.
Наступил ''грядущий'' год.
Кто-то ждёт привычно чуда,
кто-то ничего не ждёт.
У меня всего в достатке -
мне невзгоды нипочём…
Всё нормально, всё в порядке,
если мы к плечу плечом.
Никто не положит монетку в чулок,
не испечёт пирог.
Не отыщет новую в небе звезду,
глядя в ночь за порог.
О дружбе не заведёт канитель,
не впадёт в распродажный азарт.
Не скажет: ''Красиво украшена ель!''
… если на улице март.
**
Merry
Shel Silverstein.
No one's hangin' stockin's up,
No one's bakin' pie,
No one's lookin' up to see
A new star in the sky.
No one's talkin' brotherhood,
No one's givin' gifts,
And no one loves a Christmas tree
On March the twenty-fifth.
The night is over,
sweet dreams are gone.
I have the hangover,
please, give me a gun.
You’re asking me: “Why?”-
to kill a headache.
I should have died
before I awake.
Relax. It’s a joke.
With the first star
we’ll take a walk
to the closest bar.
Я собака! Я охраняю дом!
Мой маленький друг спит в доме том!
Ох и темна здесь за окнами ночь!
Я - на посту – грабители, прочь!
В окне огоньками моргает ёлка.
Снаружи зябко!
Снаружи колко!
Кто это у двери с огромным мешком?
Да не один – девчонка при нём!
Предупреждаю, сперва я лаю!
Не уберётесь – я вас покусаю!
Лезьте обратно через забор,
Я - на посту, охраняю мой двор!
Старик и девчонка запрыгнули в сани,
что ждали их возле калитки у бани.
Кони заржали, умчали их прочь…
Я - на посту в новогоднюю ночь!
**
Christmas Dog.
Shel Silverstein.
Tonight’s my first night as a watchdog,
And here it is Christmas Eve.
The children are sleepin’ all cozy upstairs,
While I’m guardin’ the stockin’s and tree.
What’s that now--footsteps on the rooftop?
Could it be a cat or a mouse?
Who’s this down the chimney?
A thief with a beard--
And a big sack for robbin’ the house?
I’m barkin’ I’m growlin’ I’m bittin’ his butt.
He howls and jumps back in his sleigh.
I scare his strange horses, they leap in the air.
I’ve frightened the whole bunch away.
Now the house is all peaceful and quiet again,
The stockin’s are safe as can be.
Won’t the kiddies be glad when they wake up tomorrow
And
see how I’ve guarded the tree.
Поздний птенец, что тебя ждёт?
Осень роняет последние слёзы.
Мчатся на крыльях метелей морозы .
Скоро скуёт гладь озёрную лёд.
Ты не успел научиться летать -
Рано закончилось тёплое лето.
Жизнь - бесполезный вопрос без ответа...
Вдаль улетают отец, братья, мать.
Не удержать их в холодных пенатах
жалобным криком - морозы суровы.
Слабые крылья прочней, чем оковы,
держат в плену притяженья крылатых.
Ты остаёшься один на один
с этим жестоким, непознанным миром.
Дни коротать в одиночестве сиром...
Не разорвать притяженья глубин.
Поздний, невольный заложник любви -
в детском неведеньи смел и беспечен.
Пусть будет век твой надеждой расцвечен.
Если взлететь не судьба - так плыви!
10/28/2013.
Со мною рядом у огня
сидели: Гуль, Вампир и Тролль.
И что-то дёрнуло меня
рассказчика примерить роль:
- Итак, знакомый людоед
съел восемь Гулей на обед…
Гуль дико вскрикнул и исчез.
Лишь эхом отозвался лес.
Потом я рассказал ещё
о Троллееде из трущоб.
Тролль ахнул, кинулся бежать…
Хотел Вампиру рассказать…
Так он:
- Сейчас, я - по нужде!
И всё, и нет его нигде!
Один остался у костра.
Светает. Спать и мне пора.
**
Settin' Around
Shel Silverstein.
Settin’ ‘round the campfire
With a Werewolf, a Ghoul, and a Vampire,
I told ‘em the story of Murderin’ Mack,
And the Ghoul ran off screamin’
And never came back.
Settin’ ‘round the campfire
With the Werewolf and the Vampire,
I told ‘em the tale of Three-Headed Ed,
And the Werewolf ran home
And hid under the bed.
Settin’ ‘round the campfire,
Just me and that ol’ Vampire,
I read him the poem of the skeleton bone,
And now it’s just me,
Settin’ here all alone.
У Эллисон Грей было двадцать угрей -
вполне достаточно для затей.
Один свернулся в кольцо-хула-хуп.
Один стал мешалкой - помешивать суп.
Ещё два угря, размягчившись хрящами,
стали в нарядных ботинках шнурками.
Один стал крючком, пригодившимся в душе.
Ещё два - серёжками Эллисон в уши.
Один стал похожим на змейку браслетом.
Два - ремешками к её сандалетам.
Один стал для книги удобной закладкой.
Один под столом притаился украдкой.
Один стал красивым и модным ремнём.
Два – единицей и круглым нулём!
Два – знаком ''плюс'', разместившись крестом.
Один – цифрой ''два'', изогнувшись гусём!
Два стали знаком ''равно'', только зря…
На ответ всё равно не хватило угря.
**
Allison Beals & Her 25 Eels
Shel Silverstein.
Allison Beals had twenty-five eels--
She used four for skateboard wheels,
She used one as a hula hoop,
She used one to stir her soup,
Two of them with silly faces
She would use for sneaker laces,
One was a band to tie her hair,
Two were earrings danglin’ there,
One was a ring upon her hand,
One made a perfect wristwatch band,
One of them held her cup of tea,
One held the bandage on her knee,
One was a belt for her cut-off jeans,
One held you her magazines,
One was a necklace that never would choke,
One was a bra strap in case hers broke,
One was a wobbly baton to twirl,
One held a banner that she could unfurl,
One was a bracelet that wouldn’t unwind,
One made a lovely Valentine,
The ‘lectric one was a lamp that could shine,
And one got a new job on page fifty-nine.
Угрей, как и бегемотов, не бывает много. : ))
Хорошо родиться музыкантом.
И поэтом хорошо родиться...
- Не носись ты со своим талантом! –
говорила Журавлю Синица.
Смысла нет тереть о воздух крылья,
оставлять на откуп ветру гнёзда
в поисках тепла и изобилья...
Всюду то же небо, те же звёзды.
- Ты рискуешь, собирая стаю.
Не зови неискушённых в дали.
Ей Журавль ответил грустно:
- Знаю.
Только в нас вчера опять стреляли!
Просто так стреляли, для забавы.
Мы большие, промахнуться трудно...
- Понимаю. Вы, возможно, правы.
Но зачем рыдать об этом нудно?
Я - человек ''Воздушный шар''!
Вчера рано утром, до школы,
выпил ведро газированной ''колы'' -
гасил горчичный во рту пожар!
Я раздулся, стал большим, как Земля.
Взлетел: подо мною лужайка, лужа…
На мне повисли мои друзья…
Всё дальше и выше по небу скользя…
Вот только бы…
Газ не вышел наружу.
**
Human Balloon.
Shel Silverstein.
Hi-ho for the Human Balloon.
He guzzles up Pepsis and Cokes,
Then gassy and bloaty
And burpy and floaty
He lifts off the ground, while his folks
Hang on to the Human Balloon
As he scoops them right up off the grass,
And as they sail away
They all cheer Hip-Hooray--
And
pray he don’t run out of gas.
''Наш пострел везде поспел'':
Он, пока все крепко спали,
разукрасил стены в зале –
(очень пригодился мел.)
А потом нашёл фломастер,
наш трёхлетний горе-мастер…
Не бывает слишком много
добрых и полезных дел.
Если очень хочет кто-то
бутерброд из бегемота -
то рецепт и вправду прост:
два батона в полный рост,
бочка мёда, бочка хрена,
лук в колечках (до колена).
Бегемота весом в тонну
приложить брюшком к батону.
Сверху - привязать второй
толстой прочной бечевой.
Осталось только поперчить
и… попытаться укусить.
**
Recipe For A Hippopotamus Sandwich
Shel Silverstein.
A hippo sandwich is easy to make.
All you do is simply take
One slice of bread,
One slice of cake,
Some mayonnaise
One onion ring,
One hippopotamus
One piece of string,
A dash of pepper -
That ought to do it.
And now comes the problem…
Biting into it!
Пришёл в пекарню носорог:
- Мне носорожий пирожок!
- Вам с чем? С хурмой или с орехом?
Наш носорог зашёлся смехом:
- Ха-ха, какой же вы смешной!
С одним орехом и хурмой?
Кладите всё, что есть в кладовке:
побольше лука и морковки,
бананы, редьку, артишок…
- Платить чем будете, дружок,
за пирожок, что весом в тонну?
- Ничем! Я просто вас не трону!!!
Следующая песня посвящается всем полицейским в мире, большинству моих друзей, включая меня.
Полицейский участок, суббота, дурдом!
Судья стучит по столу молотком.
Они хватают всех, без разбора.
- Этот за что?
- С...пал у забора.
Замок - щёлк да щёлк - нас всё больше в клетке.
И каждый поёт, как птица на ветке
о чём-то своём, но этой субботой
все песни кончаются той же нотой.
- Они меня заставили нюхнуть кокаин!
Я не из тех! Я что, кретин?
И даже насыпали на лацканы пиджака!
Просыпать кокаин? Нашли дурака!!!
Я - не такой. Я - не из тех!
Тот, что в углу - пьян в драбадан.
Кричит, что есть сил:
- Бардак! Балаган!
Они мне в горло залили пойло!
Бутылку в карман и - как лошадь, в стойло!
Хотите выпить? Есть малость водки.
Мокрые джинсы? Выпал из лодки!
Они мне залили в горло пойло!
Девица вторит из клетки рядом:
- Ваши истории пахнут "детсадом"!
Я ему, мол - девственна и невинна...
А он - туда... Такая скотина!!!
Он мне подсыпал чего-то в рюмку,
а потом кошелёк подбросил мне в сумку!
Я ему… А он… Какая скотина!
Вот ещё один хлопнул себя по колену:
- Мне они зелье вкололи в вену!
Посмотрите, все руки в следах от иглы!
Все полицейские в мире - козлы!!!
Пытался от них просочиться сквозь стену...
Скрутили и зелье вкололи в вену...
Мутноглазый урод встрял в разговор:
- Что жене и детям скажу? Позор!
Я не из тех гуляк-молодцов...
Она села... всем телом мне на лицо!
Отбивался, просил: "Не надо, детка..."
Толстуха, да ещё - малолетка!
Как она оказалась в моей машине?
Как я оказался в такой мешанине?
И меня схватили... Говорят:
- Хоть тресни,
но отсюда, Шел, не уйдёшь без песни...
**
"This next song is dedicated to all the cop outs in the world. My friends mostly, including me."
Shel Silverstein.
It was Sat night at the slammer
The gavel was falling like a hammer
As they dragged in every freak
From off the road
One by one they entered the cell
And the stories that they had to tell
Were all different
But all seemed to end on the very same note
"They held me down and they put it on my nose
They even sprinkled a little bit on my clothes
Yeahâ?¦ I know what you're thinkin
But I ain't one of those
Noâ?¦ they held me down and put it in my nose."
This wino in the corner got up and shook himself outâ?¦.
He said,
"Well they held me down and poured it down my throat
That's what they did.
They even planted the bottle in my coat
Anybody want some?
Yeahâ?¦ the reason why my pants so wet
Is they pushed me off the boat
After they held me down and poured it down my throat."
And this chick in the next cellâ?¦
She said,
"I heard you guys talking
And let me tell you somethingâ?¦
He held me down and he put it you know where
Ohhhhâ?¦ I told him I was a virgin
But he didn't care
Nooooâ?¦ the pig!
Ahhhhâ?¦ you see his wallet's in my purse.
What's it doing there?
He held me down and put it you know where."
And then this cat got up.
Wellâ?¦ he half got up.
He lifted his head and,
He said,
"Hey, manâ?¦ hey held me down and they put it in my vein.
They even held a pistol to my brain
Or I wouldn'ta done it
Ohhh.. these scars on my arms are where I crashed through the window paneâ?¦
Tryin' to get awaaaaaaaaay
When they held me down and put it in my vein."
And then this cat.. a rollie-eyed cat in a raincoat, and shoes
And the bottom of his pants were cut off at the knees
He said,
"She held me down and put it in my face.
Oh, the disgrace.
And that's the fact on which I'm gonna base my case.
She was overweight and underage.
And we was at my place.
But she held me down and put it in my face."
They held me down and made
me write this song..........
Прошлой ночью лежал – мне не спалось.
В голове мыслей скрипела ось.
В темноте жужжала назойливо муха…
Сотни Чтошек проникли в мой мозг через ухо.
Что если я самый глупый в школе?
Что если самый бездарный в футболе?
Что если кто-то меня изобьёт?
Что если треснет на озере лёд?
Что если я никому здесь не нужен?
Что если я съем отравленный ужин?
Что если палкой греметь по ведру?
Что если я вдруг случайно умру?
Что если с молнией вдруг повстречаюсь?
Что если я в кипятке искупаюсь?
Что если стану усат и хвостат?
Что если в глаз попадёт мне снаряд?
Что если шерстью покроюсь зелёной?
Что если стану крикливой вороной?
Что если папа от мамы уйдёт?
Что если проглотит меня бегемот?
Что если вдруг приключится война?
Что если рухнет от ветра стена?
Что если ночь станет ярче, чем день?
Что если я превращусь утром в тень?
Что если уснув, не сумею проснуться?
Что если Чтошки завтра вернутся?
**
Whatif
Shel Silverstein.
Last night, while I lay thinking here,
some Whatifs crawled inside my ear
and pranced and partied all night long
and sang their same old Whatif song:
Whatif I'm dumb in school?
Whatif they've closed the swimming pool?
Whatif I get beat up?
Whatif there's poison in my cup?
Whatif I start to cry?
Whatif I get sick and die?
Whatif I flunk that test?
Whatif green hair grows on my chest?
Whatif nobody likes me?
Whatif a bolt of lightning strikes me?
Whatif I don't grow talle?
Whatif my head starts getting smaller?
Whatif the fish won't bite?
Whatif the wind tears up my kite?
Whatif they start a war?
Whatif my parents get divorced?
Whatif the bus is late?
Whatif my teeth don't grow in straight?
Whatif I tear my pants?
Whatif I never learn to dance?
Everything seems well, and then
the nighttime Whatifs strike again!
Ты не поверишь, как труден и долог мой день.
Я ужасно устал!
Всё надо успеть, нету времени даже на лень.
Я ужасно устал!
Травку всем телом держу на земле подо мной.
Лист, с берёзы упавший, прижал занемевшей щекой.
Проверяю на сладость все яблоки в здешнем саду.
Водомерок считаю - их тысячи в нашем пруду.
Мне нужно: запомнить форму и цвет облаков,
предупредить петуха не будить мотыльков,
отпугивать бабочек от помидоров сачком,
следить, если где-то торнадо крадётся волчком,
распределять по рабочим местам муравьёв,
подумать о нотах для звонких певцов-соловьёв,
рыбкам сказать, где рыбацкая прячется сеть…
Как же мне всё это сделать и всюду успеть,
если я так устал?
**
I'Ve Been Working So Hard
Shel Silverstein.
I've been working so hard you just
wouldn't believe,
And I'm tired!
There's so little time and so much to achieve,
And I'm tired!
I've been lying here holding the grass in its place,
Pressing a leaf with the side of my face,
Tasting the apples to see if they're sweet,
Counting the toes on a centipede's feet.
I've been memorizing the shape of that cloud,
Warning the robins to not chirp so loud,
Shooing the butterflies off the tomatoes,
Keeping an eye out for floods and tornadoes.
I've been supervising the work of the ants
And thinking of pruning the cantaloupe plants,
Calling the fish to swim into my nets,
And I've taken twelve thousand and forty-one breaths,
And I'm TIRED!
Каждый день приходят к Насте
в гости новые напасти:
то порвут на ней колготки
на коленке посерёдке,
то запутают косички
на макушке у сестрички,
то варенье вдруг съедят…
Десять баночек подряд.
Каждый день напасти Насте
повторяют хором:
- Здрасьте!!!
Мама Насти - брату Насти:
- Не давай ты ей фломастер!
И своих игрушек части
запирай в комод от Насти!
Папа хмурится на Настю -
не иначе, быть ненастью!
Только для бабули Настя -
непоседливое счастье.
И смеётся:
- Непоседа!
И лицом , и прочим - в деда!
Дед в ответ, (не очень смело):
- На себя бы посмотрела.
Настей в честь тебя назвали,
вот отсюда и печали.
Послушаешь - ругаются.
Посмотришь - улыбаются.
**
Разве виноват кокос
в том, что он на пальме рос?
В том, что твёрд и волосат -
он совсем не виноват!
Он внутри молочно-бел –
зря ль на солнцепёке зрел?
Он хотел бы быть щенком –
весело вилять хвостом,
носом тыкаться в колени
девочке-соседке Лене.
Но, увы, висит кокос
выше Леночкиных кос.
Как предупредить девчушку:
- Береги свою макушку!
Я здесь нависелся всласть!
Запросто могу упасть!
Брось вокруг, подружка, взгляд –
пятеро в песке лежат!
Любишь нежиться в тени –
ушибу – уж не вини!
Это ветер, так и знай,
собирает урожай!
**
Разогнал рукой туман
над рекой подъёмный кран.
Взял с причала бочку мыла
и ещё, что в бочке было.
Всё на палубу отнёс.
Бочку отцепил матрос.
"На попа" поставил бочку...
Мне бы здесь поставить точку,
да нельзя, в той бочке был…
настоящий крокодил!
Переплыть хотел он "зайцем"
мутный полноводный Нил.
**
Вышел поиграть во двор.
Рано. Спят другие дети.
Затеваю разговор
с дворничихой, мамой Пети.
- Можно я у Вас спрошу,
Вы зачем метлой шуршите?
Шу-шу- шу, да шу-шу-шу.
Сами почему не спите?
Тётя Даша молвит строго:
- Любопытных не терплю!
На вот, помети немного,
ну а я пойду посплю.
Слышно как я двор мету
всем ребятам за версту!
**
Смеялся над медведем ёж:
- Что с косолапого возьмёшь?
Всю зиму он в берлоге спит.
Весной имеет скучный вид.
Шерсть в клочьях на худых боках,
спросонья дрожь во всех ногах...
И хоть медведь был терпелив -
прорвал терпения нарыв.
В лесу болтают млад и стар -
медведь собрался на базар,
искать подарок для сестриц...
Ежовых пару рукавиц!
Расчёсывать весною мех...
Ёж смолк, и
только эхом смех.
Письмо, текст набранный курсивом:
- Не жди, уехала на дачу.
Я "полирую" водку пивом,
поверив в чудо и удачу.
Три дня нежданного покоя...
Но почему же дрожь по коже?
Покинуть молча поле боя
без боя? Быть того не может!
Должна быть веская причина:
Семейной жизни монотонность?
А если у неё мужчина?
В душе испуг и обречённость.
Испуг проходит, я зверею!
Вернуть немедленно обратно.
Не важно - ведьму или фею -
раз навсегда и безвозвратно!
Я бью копытом с дикой силой,
я в спешке сам себя седлаю...
И вдруг звонок:
- Ты скоро, милый?
Я без тебя уже скучаю.
Нам испытание разлукой
поможет ближе стать друг другу...
Кого назвал ты глупой сукой?...
И снова жизнь волчком по кругу.
Хотите верьте, хотите не верьте –
я свитер связал из ангорской шерсти.
Осмотрел, примерил своё творение:
- Я - лучший вязальщик, вне сомнения!
Но тут паучок, что живёт за картиной,
который опутал весь дом паутиной,
сказал: ''Чтобы отбросить сомнения,
давай-ка сравним наши плетения.
Моё пропускает и ветер и свет,
ловит мне мух каждый день на обед.
Твоё-то - пригодно на всякий случай?
Если да, тогда ты и вправду - лучший.''
**
The Weavers.
Shel Silverstein.
I was sittin’, I was knittin’
On a sweater I could wear.
When I finished, I said proudly,
“Hey, I’ve done some weavin’ there.”
But ol’ spider on the gossamer
From the ceiling to the stair?
Can you let the wind blow through it
So it sways but doesn’t tear?
Then can you grab onto it
And swing lightly on a hair?
When you can--then you may truly say,
‘I’ve done some weavin’
there.’”
Лоза опутала колени.
Меня схватили лось с оленем
и притащили в зоосад…
Я - в клетке, третий день подряд.
Тесно. Жильё не по размеру.
(- Шутите, только знайте меру!)
Гогочет мимо стайка уток…
Э, дело вижу - не до шуток!
Пришло семейство обезьян.
Мальчишка бросил мне банан.
Я не беру. Молчу упрямо.
- Не голоден, – сказала мама.
Сижу, грущу и вспоминаю:
Бросал я шишки попугаю…
Да, был такой печальный случай…
Живи, а вот других не мучай!
**
People Zoo
Shel Silverstein.
I got grabbed by the elk and the
caribou.
They tied me up with vine lassoo
And whisked me away to Animaloo,
Where they locked me up in the People Zoo.
Now I’m here in a cage that is small as can be
(You can’t let wild people just run around free),
And I’m fed bread and tea at a quarter to three,
And the animals all come and gander to me.
They point and they giggle and sometimes they spit
(There’s bars on my cage, so they can’t poke or hit),
And they scream, “Do a trick,” but I stubbornly sit,
Not doin’ nothin’ … but thinking’s a bit.
So if you come visit, just howl, honk, or moo
And try to pretend you’re an animal, too.
‘Cause if you’re a person, they’ll throw you into
Cage Two of the zoo here in Animaloo.
Я долго шагал, износились ступни.
Приполз к сапожнику без оглядки.
Сапожник сказал:
- Помогу, не стони!
Нужны подошвы тебе и пятки!
Сапожник взял толстой кожи кусок,
выдавил пятку, оформил носок.
Всё это приклеил, прибил, пришил.
Он торопился и я спешил.
Потеплел, наконец, его взгляд суровый:
- Ну вот, теперь ты ''почти, как новый''!
С тебя - десять долларов, – он сказал.
- Сколько? (Со стула едва не упал!)
- Да я за десять долларов мог
купить себе новую пару ног!!!
**
Foot Repair
Shel Silverstein.
I walked so much I wore
down my feet– –
Do you know how weird that feels?
I went to the cobbler. “Aha,” says he,
“You need new soles and heels.”
So he took some tacks
And some thick new skin,
And quick as quick could be,
He stitched and he clipped
And he glued and he snipped,
And he shined ‘em up for me,
But when he said, “Ten dollars, please,”
It almost knocked me flat
“Ten dollars? Just for heels and soles?
I could have bought new feet for that.”
День - слишком долог,
солнце греет не слишком.
Ветер холоден, колок.
В мозгу глупо мыслишкам.
Трава - вредно-зелёная.
Простынь - очень уж чистая.
Море - слишком солёное.
Небо в тучах – бугристое.
Луна - очень ущербная.
Песок - очень сыпучий.
Весна - очень уж вербная.
Ёжик - очень колючий.
Земля - очень уж грязная.
Дети - слишком шумны.
Жизнь - совсем безобразная.
Ботинки - тесны.
Камни - слишком тяжёлые.
Ночь – сплошь страхи и мрак.
Люди - слишком весёлые…
Всё на свете не так.
**
Mr. Grumpledump's Song
Everything's wrong,
Shel Silverstein.
Days are too long,
Sunshine's too hot,
Wind is too strong.
Clouds are too fluffy,
Grass is too green,
Ground is too dusty,
Sheets are too clean.
Stars are too twinkly,
Moon is too high,
Water's too drippy,
Sand is too dry.
Rocks are too heavy,
Feathers too light,
Kids are too noisy,
Shoes are too tight.
Folks are too happy,
Singin' their songs.
Why can't they see it?
Everything's wrong!
В мозгах засела "кукарача" -
мотив фиест.
Растраченных иллюзий сдача -
на проезд.
Куплю талон за три копейки -
на трамвай.
В потёртой старой телогрейке
меня встречай.
На остановке, где колонка -
дом на слом.
Трамвай исчезнет гулко-звонко
за углом.
Пойдут две тени по тропинке -
на ночлег.
И будет память по крупинке
падать в снег.
- Ты помнишь, как мы посыпали
снег золой?
Остались призрачные дали
за спиной.
- Малыш, не повернуть разлуку,
как память, вспять.
Я буду рядом, дай мне руку -
время спать.
2013.
Маг - Великая Сибил - не терпела трат.
Её заяц позабыл морковку и салат.
Так бедняга отощал – кожа в нём, да кости.
И бездонный океан на хозяйку злости.
Удивлялся сам себе, как ещё не помер!
Вот цилиндр, он – внутри – их коронный номер!
Руку всунула Сибил - зайца взять за уши.
Если нервами ты слаб – лучше, брат, не слушай!
Руку всунула Сибил… Оп! И вдруг пропала!
Испарилась, вознеслась! Вжиг! Её не стало.
Не выходит на поклон,
на трибунах шум.
Из цилиндра слышится смачное хрум-хрум…
**
Sybil The Magincian's Last Show
Shel Silverstein.
Magical Sybil was much too
cheap
To buy her rabbit a carrot.
He grew so thin, just bones and skin,
So starved he couldn’t bear it– –
And so, as she reached into her hat
To grab him by the ears,
She felt a tug, she felt a pull,
And WHAP– – she disappeared,
“The greatest act we’ve ever seen,”
We cheered for Magical Sybil.
But all that remained was a hat and a cape
And the sound of a bunny
Goin’, “Nibble…nibble…nibble.”
В моём огороде рядами грядки.
На грядках моих всегда всё в порядке,
но растут на них не цветы, а носы.
Разных размеров, оттенков, красы!
Залетают ветра в огород отовсюду.
Носы частенько хватают простуду.
Начинают чихать, ухудшается нюх.
Не перечислить проблемы их вслух.
Летом носы поливаю из лейки.
Зимой укрываю – пошил им шубейки.
Для цветов есть выставки-галереи.
Носы таких галерей не имеют.
Почему растут носы, не гортензии –
не знаю! Не мне предъявляйте претензии!
Весна была тёплой - хорош урожай!
Не ошибёшься – любой выбирай!
**
My Nose Garden
Shel Silverstein.
I have rowses and rowses of noses
and noses,
And why they all growses I really can’t guess.
No lilies or roses, just cold-catching noses,
And when they all blowses, it’s really a mess.
They runs and they glowses, these sneezity noses,
They drips and they flowses, they blooms and they dies.
But you can’t bring no noses to fine flower showses
And really expect them to give you a prize.
But each mornin’ I goeses to water with hoses
These rowses of noses that I cannot sell,
These red sniffly noses that cause all my woeses,
Why even the crowese complain that they smell.
Why noses, not roses? Well, nobody knowses.
Why do you supposes they growses this think?
But since there’s no roses come gather some noses--
I guarantee each one’s a good nose to pick.
В стране Гдеслушаюторущих
на рубль жизни - сто - налог.
Хотел бы жить там в днях грядущих?
В стране Рыдающескулящих
зарплата только тем, кто спит.
Там хочешь жить в днях настоящих?
В стране Заплаточнолоскутной
рожают малышей мужчины, усаты женщины...
Там хочешь жить в момент сиюминутный?
В стране Гдевсёнетаквверхдном
актёром может стать уродец,
там ближним не плюют в колодец...
Пусть будет в той стране наш дом.
**
In The Land Of...
Shel Silverstein.
In the land of Listentoemholler
Steaks cost a nickel but the tax is a dollar.
How’d you like to live in Listentoemholler?
In the land of Wailinanweepin’
You work for free and get paid for sleepin’.
How’d you like to live in Wailinanweepin’?
In the land of Ragsanpatches
The men have babies and the ladies have mustaches.
How’d you like to live in Ragsanpatches?
In the land of Muglywugly
You got to be a movie star if you’re ugly
And your nose is knobby and your eyes are bugly
And your neck is snugly and your arms are hugly.
Let’s all go live in
Muglywugly
В коротенькой майке гулял напрасно.
Эта простуда просто ужасна!
Не хватает салфеток, из носа – поток!
Почти до…пяток уже промок!
Не знаю, кстати, на сколько хватит.
А-а-а-пчхи!!! Салфеток полон мешок.
Дайте быстрей носовой платок!
Мне кажется, я сейчас утону.
(Платок размером годится слону.)
Не знаю, кстати, на сколько хватит.
А-а-а-пчхи!!! Дайте же мне полотенце!
Простуда выкидывает коленца.
Не могу понять, льёт уже из ушей.
Сколько может быть в человеке соплей?
Не знаю, кстати, на сколько хватит.
А-а-а-пчхи!!! Дайте скатерть! Тогда, быть может,
скатерть мой насморк чуть-чуть подытожит!
Ой, как бежит! Как из носа бежит!
Похоже, простуда со мною блажит!
Не знаю, кстати, на сколько хватит.
А-а-а-пчхи!!! Промокла моя изнанка!
Прошу, принесите чехол от танка!
А-а-а-пчхи!!! Зачем я в коротенькой майке
бегал вчера под дождём на лужайке?
Чехла, кстати, быть может, хватит.
**
Bad Cold
Shel Silverstein.
This cold is too much for my shortsleeve.
Go get me a Kleenex--and fast.
I sniffle and wheeze
And I'm ready to sneeze
And I don't know how long I can last....
Atchoo--it's to wet for a kleenex,
So bring me handkerchief, quick.
It's--atchoo--no joke,
Now the handkerchief's soaked.
Hey, a dish towel just might do the trick.
Atchoo--it's too much for bath towel.
There never has been such a cold.
I'll be better off
With that big tablecloth,
No--bring me the flag off the pole.
Atchoo--bring the clothes from the closet,
Atchaa--get the sheets from the bed,
The drapes off the window,
The rugs off the floor
To soak up this cold in my head.
Atchoo-- hurry down to the circus
And ask if they'll lend you the tent.
You say they said yes?
Here it comes--Lord be blessed--
Here it is--Ah-kachoooo--there it went.
...Они прощались, не хватало слов,
глаза в глаза - печально и устало.
Обыденность, сюжет давно не нов,
отпущенное время ускользало
в неведомое. Что там впереди?
Попутный ветер? Океан печали?
Сердца перекликались: "Погоди!
Мы главное друг другу не сказали."
Они молчали в гулкой пустоте
бессмысленной и тягостной разлуки.
Неправые в ненужной правоте,
не в силах протянуть друг другу руки.
Будь толще столба,
тоньше спицы в зонте -
все мы одной толщины...
В темноте.
Богат, как султан,
иль живёшь в нищете -
цена нам одна, если мы...
В темноте.
Красный, оранжевый,
жёлтого цвета -
мы все одноцветные...
В мире без света.
Не попросить ли нам
Господа Бога
свет приглушить на Земле...
Хоть немного.
**
No Difference.
Shel Silverstein.
Small as a peanut,
Big as a giant,
We're all the same size
When we turn off the light
Rich as a sultan,
Poor as a mite,
We're all worth the same
When we turn off the light.
Red, black or orange,
Yellow or white,
We all look the same
When we turn off the light.
So maybe the way
To make everything right
Is for God to just reach out
And turn off the light!
Tell me I'm clever,
Tell me I'm kind,
Tell me I'm talented,
Tell me I'm cute,
Tell me I'm sensitive,
Graceful and wise,
Tell me I'm perfect-
But tell me the truth.
Shel Silverstein.
Скажи мне: ''Ты умна''.
Скажи мне: ''Ты прекрасна!
Надёжна, как стена,
как лезвие опасна''.
Скажи: ''Ты - огонёк,
мир озаряешь светом.
Твоя любовь, твой бог...''
И не соври при этом.
**
Скажи мне: ''Ты умён''.
Скажи мне: ''Ты отважен''.
Скажи: ''Мой чемпион''.
Скажи: ''Ты людям важен.
Ты - глубина без дна,
не зря слывёшь поэтом''.
Скажи: ''Я влюблена...''
И не соври при этом.
Сегодня я ещё тобой любима...
Что завтра ждёт? И будет ли хранима
любовь обетом: "Верным быть всегда"?
Коль нет - беда!
Как призрачно и хрупко в жизни счастье...
Обеты, данные в порыве бурной страсти,
исполнить до конца не в нашей власти...
Что скажешь ты в объятиях другой?
Любовь - всего лишь сон, подобно смерти,
он вырывает нас из круговерти,
даруя миг блаженства неземной?
Бессмысленно в грехах винить мужчину -
в тебе неверности отыщет он причину.
Как я могла поверить в эту чушь?
Ты мне не суженный, тем более, не муж!
И пусть поспешны мысли эти...
Таких, как ты, полно на белом свете.
**
Woman's Constancy.
John Donne
NOW thou hast loved me one whole day,
To-morrow when thou leavest, what wilt thou say?
Wilt thou then antedate some new-made vow?
Or say that now
We are not just those persons which we were?
Or that oaths made in reverential fear
Of Love, and his wrath, any may forswear?
Or, as true deaths true marriages untie,
So lovers' contracts, images of those,
Bind but till sleep, death's image, them unloose?
Or, your own end to justify,
For having purposed change and falsehood, you
Can have no way but falsehood to be true?
Vain lunatic, against these 'scapes I could
Dispute, and conquer, if I would;
Which I abstain to do,
For by to-morrow I may
think so too.
Эй, Нели, Нели! Посмотри в окно.
Эй, Нели, Нели! Там вечер, почти темно.
Он въезжает в город на муле верхом
В высоком цилиндре – дурак-дураком.
Говорит мудрено. Знать, был школяром.
И это 1853-й.
Эй, Нели, Нели! Послушай, что он говорит.
Эй, Нели, Нели! Говорит – будто где-то болит.
Он предлагает свободу дать чёрным рабам.
Они должны быть свободны, подобно нам.
Демократия, он утверждает, нам ''по зубам''.
И это 1858-й.
Эй, Нели, Нели! Слышишь оркестров медь?
Эй, Нели, Нели! Где ружьё? Я не спешу умереть.
Но покинут даже мальчишками каждый дом.
И каждый ужасно горд, что он в голубом.
Мне нужно спешить, об остальном – потом.
Потому, что это 1861-й.
Эй, Нели, Нели! Посмотри в окно.
Эй, Нели, Нели! Я жив, знать, так суждено.
Голубой мой мундир кровью залит.
Человек в высоком цилиндре – убит.
Уверен, он не будет забыт.
Это 1865-й.
Эй, Нели, Нели! Посмотри в окно.
Эй, Нели, Нели! Столетья замкнулось звено.
Чёрное с белым уже не дано разомкнуть.
Каждый своим невзгодам подставил грудь.
Кровавый и долгий всем нам отмерян путь.
В 1963-ем.
**
Hey Nelly Nelly
Hey Nelly Nelly, come to the window
Hey Nelly Nelly look at what I see
He's riding into town on a sway back mule
Got a tall black hat and he looks like a fool
He sure is talkin' like he's been to school
And it's 1853
Hey Nelly Nelly, listen what he's sayin'
Hey Nelly Nelly, he says it's gettin' late
And he says them black folks should all be free
To walk around the same as you and me
He's talkin' 'bout a thing he calls democracy
And it's 1858
Hey Nelly Nelly hear the band a playing
Hey Nelly Nelly, hand me down my gun
'Cause the men are cheerin' and the boys are too
They're all puttin' on their coats of blue
I can't sit around here and talk to you
'Cause it's 1861
Hey Nelly Nelly, Come to the window
Hey Nelly Nelly, I've come back alive
My coat of blue is stained with red
And the man in the tall black hat is dead
We sure will remember all the things he said
In 1865
Hey Nelly Nelly, come to the window
Hey Nelly Nelly, look at what I see
I see white folks and colored walkin' side by side
They're walkin' in a column that's a century wide
It's still a long and a hard and a bloody ride
In 1963
Генерал Клэй – генералу Гору:
- Позвольте Вас пригласить к разговору.
Убивать, умирать… До каких же пор?
- Согласен, - ответил генерал Гор.
Генерал Гор – генералу Клэю:
- Позвольте Вам предложить идею.
Пойдёмте на пляж! Там веселей!
- Согласен, - ответил генерал Клэй.
Генерал Гор – генералу Клэю:
- Нет, отзываю назад идею!
Вдруг пляж закрыт на несколько дней?
- Возможно, - ответил генерал Клэй.
Генерал Гор – генералу Клэю:
- Да я и плавать-то не умею!
А просто лежать на песке у камней…
- Скукотища,- ответил генерал Клэй.
Генерал Клэй – генералу Гору:
- Да и плавки мои - мне давно уж не впору.
Пусть останется всё, как до сих пор.
- Согласен, - ответил генерал Гор.
Генерал Гор: ''Огонь из всех батарей!
Перед нами враг – генерал Клэй!''
Генерал Клэй: ''По Гору - огонь! Батарея…''
Всё. Нет генералов Гора и Клэя.
**
The Generals
Shel Silverstein.
Said General Clay to General Gore,
'Oh must we fight this silly war?
To kill and die is such a bore.'
'I quite agree,' said General Gore.
Said General Gore to General Clay,
'We could go to the beach today
And have some ice cream on the way.'
'A grand idea,' said General Clay.
Said General Gore to General Clay,
'But what if the sea is closed today?
And what if the sand's been blown away?'
'A dreadful thought,' said General Clay.
Said General Gore to General Clay,
'I've always feared the ocean's spray,
And we may drown!' 'It's true, we may.
It chills my blood,' said General Clay.
Said General Clay to General Gore,
'My bathing suit is slightly tore.
We'd better go on with our war.'
'I quite agree,' said General Gore.
Then General Clay charged General
Gore
As bullets flew and cannons roared.
And now, alas! there is no more
Of General Clay or General Gore.
Гуляли вместе, кого не спроси,
длинноногий Лу и малышка Люси.
Они любили гулять вдвоём.
Болтали между собой обо всём.
Но однажды сказал длинноногий Лу:
- С тобою я опоздаю к столу.
Семени побыстрее своими ногами…
Глянь, все вокруг смеются над нами!
Я – впереди, ты - позади…
Люси ему в ответ:
- Погоди!
К чему стесняться коротконогой?
Ступай-ка, дружок, ты своею дорогой!
И пошёл длинноногий Лу один.
Сам себе отныне он господин.
Правда, скучно ему одному без Люси.
Было видно любому, кого не спроси.
Люси повстречала малыша Сэма.
Сама собой разрешилась дилемма.
Гуляют рядом Люси и Сэм.
И нет у них никаких проблем!
**
Long-Leg Lou & Short-Leg Sue
Shel Silverstein.
Long-Leg Lou and Short-Leg
Sue
Went for a walk down the avenue,
Laughin’ and jokin’ like good friends do,
Long-Leg Lou and Short-Leg Sue.
Says Long-Leg Lou to Short-Leg Sue,
“Can’t you walk faster than you do?
It really drives me out of my mind
That I’m always in front, and you’re always behind.”
Says Short-Leg Sue to Long-Leg Lou,
“I walk as fast as I’m meant to do.”
“Then I’ll go walkin’ with someone new,”
Says Long-Leg Lou to Short-Leg Sue.
Now Long-Leg Lou, he walks alone,
Looking for someone with legs like his own,
And sometimes he thinks of those warm afternoons
Back when he went walkin’ with Short-Leg Sue.
And Short-Leg Sue strolls down the street
Hand in hand with Slow-Foot Pete,
And they take small steps and they do just fine,
And no one’s in front and no one’s behind.
Они бюстгальтер натянули на верблюдицу.
Негоже даме голой выходить на улицу.
Показывать ''интимности'' прохожим.
Верблюдице плевать, а мы - не можем!
Дальнейшие их планы не смешны:
свиней одеть в просторные штаны,
потом одеть гусей и даже куриц,
коль уж бюстгальтеры пошили для верблюдиц.
Они бюстгальтер натянули на верблюдицу
и обрела она вполне пристойный вид.
Они бюстгальтер натянули на верблюдицу,
а главное – верблюдица молчит!
Как втиснули её ''бюджет'' в бюстгальтер,
Вам не ответит никакой бухгалтер!
О Боже, план готов и для коров,
раз есть у них бюстгальтер для горбов!
**
They'Ve Put A Brassiere On A Camel
Shel Silverstein.
They've put a brassiere on a camel,
She wasn't dressed proper, you know.
They've put a brassiere on a camel,
So that her humps wouldn't show.
And they're making other respectable plans,
They're even even insisting the pigs should wear pants,
They'll dress up the ducks if we give them the chance
Since they've put a brassiere on a camel.
They've put a brassiere on a camel,
They claim she's more decent that way.
They've put a brassiere on a camel,
The camel had nothing to say.
They squeezed her into it, i'll never know how,
They say that she looks more respectable now,
Lord knows what they've got in mind for the cow,
Since they've put a brassiere on a camel.
Год промелькнул. Всё вокруг, как в тумане.
Что делал – не помню, лишь ''ветер в кармане''.
Хозяин квартиры угрюмый и злой:
- Плати-ка вперёд, иль из ''хаты'' - долой!
К чёрту!
Женщины… Кто-то приходит, уходит.
Как куры, которых петух хороводит.
Я рад им… пока не нарушат покой.
А нет – так пинок в ягодицы ногой!
И к чёрту!!!
Письмо от родных: ''Мы погрязли в долгах!''
(Писать мне об этом – прореха в мозгах!)
Что им сказать? Не готов я к ответу!
Прикурю-ка от их письма сигарету!
Ну их к чёрту!
Я им должен? Нет и ещё сто раз нет!
От дома я был отлучён в тридцать лет!
Без денег: ''Ищи, бездельник, работу!'
Спасибо родным за приют и заботу…
Поэтому – к чёрту!
Какая-то тётка взяла в оборот -
просит подать для бездомных сирот.
Дал двадцать пять центов дрожащей рукой…
Возможно, кто-то из брошенных мой.
К чёрту детей!
Что от них проку – лишь времени трата.
От маленьких - грязь.
Подрастут – нет возврата!
К чёрту!
Прошлой ночью схватился с детиной в углу.
(Почти что всю драку лежал на полу.)
Но, едва победитель повернулся спиной,
Огрел по макушке его кочергой.
К чёрту честную схватку!
У наркомана-приятеля ломка:
- Вот пять баксов, нужна мне для дозы ''соломка'',
Купил на все деньги ''от пуза'' пожрать.
А то, что он ждёт – мне на это плевать!!!
''Нариков'' - к чёрту!
Мне омерзительна эта порода!
Сколько от них пострадало народа!
Крадут всё подряд, но кричат о свободе.
Спасать их самих от себя – нынче в моде.
К чёрту их всех!
Но вот приболел… Не к лицу крепышу…
Кашляю кровью, с трудом, но дышу.
Всё ещё жив, но уже еле-еле,
Смерть приютилась в изножье постели.
- Ну что, Шел, голубчик, настала пора?
- Закашлялся…
- Дьявол в аду ждёт с утра.
- Закашлялся…
- Песню допел ты свою.
Дьявол заждался, и я здесь стою…
Откашлялся:
- К чёрту! Пусть ждёт хоть сто лет!
В могилу с долгами уйти? Вот уж нет!
Надежды родных мне людей обмануть?
И женщин не всех удосужился пнуть!
Осталось немало несделанных дел.
Сиротку свою отыскать не успел…
Вот, как-то так!!!
**
Fuck them.
Shel Silverstein.
I'm all strung-out, and my money's spent
Can't really tell ya where last year went
But I've given up paying my bills for Lent
Now the landlord, he says he wants his rent
Fuck 'im
Hey, now, the women they come, the women they go
The hens start to cackle when the cock starts to crow
Hell, I take 'em in when the warm winds blow
But I boot 'em in the ass once it starts to snow
'Cause fuuuuuck them!
Yeah, got a letter from my folks, and they say they're in debt
They say that things are as bad as they can possibly get
Y'know, I haven't answered that letter yet
I might use it to light my cigarette
'Cause fuuuuuck them!
What'd they ever do for me anyway?
Threw me outta the house when I was twenty-nine years old
And cut off my allowance
Fuck 'em
Hey, a woman come around and handed me a line
About a lot of little orphan kids sufferin' and dyin'
Shit, I give her a quarter, 'cause one of 'em might be mine
Yeah, rest of those little bastards can keep right on cryin'
I mean, fuck kids!
Throw up on your shoulder
Piss in your lap
Never give you nothing
Fuck 'em
I had a fight last night with a big lumberjack
I spent most the fight laying flat on my back
You know he beat me up fair, and that's a fact
But I busted his head as soon as he turned his back
Cause fffuuuck "faaaiiir fighting"!
Yeah...
Y'know, my junkie buddy got the shakes again
He give me five bucks, sent me out in the rain
I'm supposed to bring back something to kill his pain
Aw, shit! I took the bread and I jumped on a train
Cause fuuuuuck junkies!
Menace to society
Break into your house, steal your TV set, and go pawn it
And stick up gas stations
And then wanna get rehabilitated right next door to you
Fuck them
Hey, I caught a cold, I'm chilled and wet
And I'm coughing blood, and I'm short of breath
And at the foot of my bed sits Old Man Death
He says: "Hey Shel," he says, "ain't you ready to go yet?"
And I says... *coughing*
He says: "You're the Devil's favorite pet!"
And I says... *coughing*
He says: "He's waitin' for ya..."
*coughing*
"And you're late..."
And I says:
"Fuuuck him! Let the mother wait!
"I got things I ain't done yet, and bills I haven't not paid!
"I got people I ain't bad-talked and I got
"Chicks that I haven't knocked up and left yet!
"I've got things to do...
"Places t' go... people t' do!"
How's that?
Кто-то случайно, а может быть, нет,
просыпал зерно воробьям на обед.
Слетелось их столько – даже не счесть!
Каждому хочется зёрнышко съесть!
Чирик, да чирик! Толкают друг друга.
Напрочь забыли, кто друг, кто подруга.
Вот-вот подерутся, ну прямо ''шпана''!
Пойду-ка подсыплю ещё им зерна.
Чирик, да чирик! Что ж вы галдите?
Ешьте, воробушки, сколько хотите.
Кот отощал, оголодал,
в глазах погас огонь азарта.
А впереди ещё квартал
зимы, до наступленья марта.
Растает ледяная гладь
пруда. И станут сотни кошек,
дрожа желанием, внимать
его стенаньям у окошек.
И будут маяться тоской,
живущие в тепле и холе,
мечтая стать ему женой,
надеясь погулять на воле.
Им всё равно, что он блохаст,
что от него разит помойкой.
Он смел, хитёр и коренаст.
Достанется он самой стойкой,
посмевшей выскользнуть за дверь...
Он ей покажет дали с крыши.
Охотник, хищник, дикий зверь -
Он будет с нею тише мыши...
...Сезон охоты на мышей
закрыт. Бродячие собаки
собрались в стаю, стали злей -
вчера хвоста лишился в драке.
Спасибо, что остался цел.
Эх, жизнь бездомного скитальца.
Полдня на груше просидел -
едва не отморозил... уши.
...потом она уйдёт домой,
храня в себе его начало...
За остывающей трубой
облезлой шкуры покрывало
не согревает. В декабре
лютуют, как всегда, морозы...
Нет! Не
увидит во дворе
никто его кошачьи слёзы.
2015. Январь
Я - Дракон! Я выдыхаю огонь!
Со мной не шути и лучше не тронь!
Того, кто придёт ко мне с копьём,
я зажарю на нём живьём,
как сосиску тёплым июльским днём.
Стоит мне взглянуть на прекрасную фею,
я даже вздохнуть ещё не успею,
как она из нежно-прозрачно-блестящей,
становится в миг аппетитно-хрустящей…
Потом я плачу и сожалею.
Я - Дракон! Моё дыхание - жар…
Мои обеды – хрустящий кошмар.
Я ежедневно прошу у неба:
- Дай мне съесть ломтик мягкого хлеба!
**
The Dragon Of Grindly Grun
Shel Silverstein.
I'm
the Dragon of Grindly Grun,
I breathe fire as hot as the sun.
When a knight comes to fight
I just toast him on sight,
Like a hot crispy cinnamon bun.
When I see a fair damsel go by,
I just sigh a fiery sigh,
And she'd baked like a 'tater-
I think of her later
With a romantic tear in my eye.
I'm the Dragon of Grindly Grun,
But my lunches aren't very much fun,
For I like my damsels medium rare,
and they always come out well done.
Слыхали? Было в газетах даже,
собрались ужасные персонажи
на свою злодейскую ассамблею,
посвященную Б. Кощею!
На десерт подавали кощеевы мощи,
да пирог из Яги - Кощеевой тёщи!
Из Америки прибыл ходячий покойник.
Из-под Мурома - Соловей-разбойник.
И ещё богатырь о трёх головах...
На такого не глянуть, подумать - страх!
Из красавиц была Царевна-Лягушка.
Из артистов были Петух и Кукушка.
Курочка Ряба с железным яйцом.
Был Федя Крюгер с недобрым лицом.
Из ''новых'' был аллигатор Гена,
достойная Феде Крюгеру смена.
Из инвалидов был Мойдодыр,
затёрший Русалку мочалкой до дыр!
В коммюнике с итогами дня
в разделе стихи был отмечен и я.
PS.
Ещё был богатый, но злой Лепракан.
Из Греции - древний Циклоп-великан.
Почётный диплом выдали внукам
Аборигенов, обедавших Куком!
**
Rotten Convention
Shel Silverstein.
They had a Rotten Convention
And everyone was there:
Hamburger Face and Gruesome Grace
And the Skull with the slimy hair.
There was Mr. Mud and the Creepin’ Crud
And the Drooler and Belchin’ Bob,
There was Three-Headed Ann– – she was holdin’ hands
With the Whimperin’ Simperin Slob.
The Unpronounceable Name, he came,
And so did Saw-Nose Dan
And Poopin’ Pete and Smelly Feet
And the Half-Invisible Man.
There was Sudden Death and Sweat-Sock Breath,
Big Barf and the Deadly Bore,
And Killin’ Dillon and other villains
We’d never seen before.
And we all sat around and told bad tales
Of the rottenest people we knew,
And everybody there kept askin’ …
Where were you?
Тик-так. Тик-так.
Закрывай, любимый, глазки.
Тик-так. Тик-так.
Будет день и будут сказки.
Будет дождь стучать в окошко,
умываться лапой кошка.
Будут танцы мотылька…
Жизнь - прекрасная река.
Тик-так. Тик-так.
Не тревожься - мама рядом.
Тик-так. Тик-так.
Солнце спать легло за садом.
Спят зайчата под кустом.
Спит капуста кочаном.
Только ты всё морщишь лоб,
да глазёнки - хлоп, да хлоп.
Тик-так. Тик-так.
Все тебя так долго ждали.
Тик-так. Тик-так.
Ты пришёл - ушли печали.
Лунный свет на скатах крыш.
Что же ты не спишь, малыш?
За окном всё гуще мрак...
Спи, малыш.
Тик-так.
Тик-так.
Правда может обидеть, это знает любой,
и вопросами лучше не мучай!
Не пытайся узнать, был ли где-то с другой.
Глаз горит – значит, выдался случай!
Не пытайся узнать, что я делал всю ночь -
проболтаться могу невольно.
О другой расскажу и тогда - не помочь,
не пытайся себе сделать больно.
Не пытайся сравнить себя с той, до тебя.
Это в данный момент неважно!
Не пытайся – спокойнее жить не скорбя,
чем бороться с прошедшим отважно.
Не пытайся узнать о тех временах,
когда сердце полнилось плачем.
Не дано взвесить прошлое на весах -
лишь сегодня мы весим и значим.
Не пытайся, Бэби, всё однажды пройдёт,
я полжизни дорогами маюсь.
Соберу свои вещи в рюкзак и вперёд,
в новый город, который надеждой зовёт.
Не пытайся узнать, что нас в будущем ждёт.
Не пытайся, а то проболтаюсь.
**
Better Not Ask Me
Shel Silverstein.
(Hey the truth might hurt so I'm tellin' you now
that you better not ask me)
Hey you better not ask me where I been all night
Why my eyes are shinin' and my spirit is flyin'
You better not ask if I been doin' right or I just might tell you
And you better not ask me bout the girls I used to know
And days I used to run around before I ever met you
You better not ask how they compare to you or I just might tell you
And you better not ask me if I'm satisfied
With the way you've been givin' me what you call lovin'
Better not ask me bout the times I cried or I just might tell you
So keep on doin' what you're doin' and if you should see me straight
Well don't you ask baby just let it pass baby
And maybe it'll go away but I don't doubt it
You better not ask me if I'm gonna stick around
Or pack up all my bags and find another pretty city
You better not ask me who it is I found or I just might tell you .
Я в зоопарке, где гладят зверей.
Клетки открыты, входи, не робей!
Ой, антилопа Гну-ну-ну-ну.
Ой, попугай Какаду-ду-ду-ду.
За хвост подержал Кенгуру-ру-ру-ру.
Могу приукрасить, но врать – я не вру!
Утку погладил, в ответ – кря-кря-кря!
А вот крокодила погладил я зря.
Я думал, он спит на траве у реки…
Едва убежал – заплетались… шнурки.
**
Oooh!
Shel Silverstein.
I went to the petting zoo-zoo-zoo,
I petted the baby gnu-nu-nu,
I petted the cute cockatoo-too-too,
I petted the kid kangaroo-roo-roo
I petted the owlet too, too-woo,
I petted the skunklet, too--pee-yoo,
Then I did what one should never do-do-do:
I petted the tiger let too, ooh--ooh!
Won’t somebody please tie my shoe?
Boo--hoo.
У двухвостого пса два хвоста… с обеих сторон.
Покупай! Не сыскать второго, такого как он.
Правда он никогда не знает, куда
держит собачий свой путь.
Ошейник на шее без шеи не может никто застегнуть.
Он не умеет лаять, кусаться или рычать.
У него на хвостах нет ушей –
на него бесполезно кричать.
Но зато, он умеет сидеть
вдвое лучше любой из собак!
Поскольку нет головы – на еду не потратишь пятак.
Ужасно уютно ему между своими хвостами…
Вот только, гулять с ним надо
вдвое чаще, чем с прочими псами.
Почему? Догадайтесь, пожалуйста, сами.
**
Double-Tail Dog
Shel Silverstein.
Would
you like to buy a dog with a tail at either end?
He is quite the strangest dog there is in town.
Though he's not too good at knowing
just exactly where he's going,
He is very very good at sitting down.
He doesn't have a place to put a collar,
And I'll admit it's rather hard to lead him,
And he cannot hear you call
For he has no ears at all,
But it doesn't cost a single cent to feed him.
He cannot bite, he'll never bark or growl,
Just scratch him on his tails, he'll find it pleasing.
But you'll have to take him out
For twice as many walks,
And I'll bet that you can quickly guess the reason.
Сильвии мама сказала мне: ''Сильвия не хочет с тобой говорить.''
Сильвии мама сказала мне: ''Сильвия просит её отпустить.''
Сильвии мама сказала: ''Послушай, ей нужно спешить на вокзал.''
Оператор голосом без акцентов
прервал: ''Три минуты - ещё сорок центов.''
- О, Миссис Эйври, прошу Вас, пожалуйста!
Согласен – я негодяй!
О, Миссис Эйври, прошу Вас, позвольте,
сказать ей '' Прощай''
Сильвии мама сказала мне: ''Сильвия…'' Тут голос её стал тих.
Сильвии мама сказала: '' У Сильвии в Мексике есть жених.''
Сильвии мама сказала: ''Просила же, чтоб ты, наконец, отстал!''
Оператор голосом без акцентов
прервал: ''Три минуты - ещё сорок центов.''
- О, Миссис Эйври, прошу Вас, пожалуйста!
Согласен – я негодяй!
О, Миссис Эйври, прошу Вас, позвольте,
услышать её '' Прощай''
Сильвии мама сказала мне: ''Прошлое не принимай всерьёз.''
Сильвии мама сказала мне: ''Сильвии с тобою хватило слёз.''
Сильвии мама сказала мне: ''Сильвия…'' Голос её ускользал…
Оператор голосом без акцентов
прервал: ''Три минуты - ещё сорок центов.''
- О, Миссис Эйври, прошу Вас, пожалуйста!
Согласен – я негодяй!
О, Миссис Эйври, прошу Вас, позвольте,
последнее наше ''Прощай ''
Сильвии мама сказала мне шёпотом: ''Отныне вы далеки…''
- О, Миссис Эйври…
Закончились центы и только гудки, гудки…
**
Sylvia's Mother
Shel Silverstein.
Sylvia's mother says
"Sylvia's busy, too busy to come to the phone"
Sylvia's mother says "Sylvia's trying, to start a new life of her
own"
Sylvia's mother says "Sylvia's happy so why don't you leave her
alone?"
And the operator says
"Forty cents more, for the next three minutes"
Please Mrs. Avery, I've
just got to talk to her
I'll only keep her a while
Please Mrs. Avery, I just want to tell her
Goodbye
Sylvia's mother says
"Sylvia's packing, she's gonna be leaving today"
Sylvia's mother says "Sylvia's marrying, a fellow down Galveston-Way"
Sylvia's mother says "Please don't say nothing to make her start crying
and stay"
And the operator says
"Forty cents more, for the next three minutes"
Please Mrs. Avery, I've
just got to talk to her
I'll only keep her a while
Please Mrs. Avery, I just want to tell her
Goodbye
Sylvia's mother says
"Sylvia's hurrying she's catching the nine o'clock train"
Sylvia's mother says "Take your umbrella, 'cause Sylvia it's starting to
rain"
And Sylvia's mother says "Thank you for calling and sir won't you come
back again"
And the operator says
"Forty cents more for the next three minutes"
Please Mrs. Avery, I've
just got to talk to her
I'll only keep her a while
Please Mrs. Avery, I just want to tell her
Goodbye
Tell her goodbye
Please, tell her goodbye
https://www.youtube.com/watch?v=U-3o7bYMRbA
История появления песни:
https://www.youtube.com/watch?v=qZMUx2CfpXI
Он гибкий, сжимаемый, непотопляемый,
незаметный в толпе человек...
В нагрудный карман, в небольшой медальон,
свернувшись, легко помещается он.
Растянется - выше шпиля на башне.
Ужмётся - меньше зёрнышка в пашне.
Всё может такой человек!
Гибкий, сжимаемый, нераздражаемый
на свете живёт человек.
С ласковой, нежною и уважаемой
женой коротает свой век.
Двое детишек у них обожаемых.
Очень подвижных
и очень сжимаемых.
Деткам, как папе, всюду просторно.
Согнуться, сложиться -
ничуть не зазорно.
Гибкий, сжимаемый,
всеми желаемый,
в мире со всеми, неутомляемый,
надёжный, почти никогда неломаемый...
А если сломался -
легко починяемый.
Если испачкался в чём-то -
стираемый...
Удобный такой человек.
**
Twistable Turnable Man
Shel Silverstein.
He's the Twistable Turnable Squeezable Pullable
Stretchable Foldable Man.
He can crawl in your pocket or fit your locket
Or screw himself into a twenty-volt socket,
Or stretch himself up to the steeple or taller,
Or squeeze himself into a thimble or smaller,
Yes he can, course he can,
He's the Twistable Turnable Squeezable Pullable
Stretchable Shrinkable Man.
And he lives a passable life
With his Squeezable Lovable Kissable Hugable
Pullable Tugable Wife.
And they have two twistable kids
Who bend up the way that they did.
And they turn and they stretch
Just as much as they can
For this Bendable Foldable
Do-what-you're-toldable
Easily moldable
Buy-what you're-soldable
Washable Mendable
Highly Dependable
Buyable Saleable
Always available
Bounceable Shakeable
Almost unbreakable
Twistable Turnable Man.
Примерил шляпу ковбоя –
не то!
Её хорошо надевать с пальто.
Поля у шляпы размером с вокзал.
Пытался привыкнуть – не смог.
Снял.
Примерил ботинки танцора –
жмут.
В них танцевать - засмеют.
Пытался привыкнуть,
но быстро устал.
Снял.
Попробовал солнце. Тепло –
в самый раз.
Так хорошо – слёзы из глаз.
Пошёл босиком по траве –
лучше нет.
Ну вот, наконец, я обут и одет!
**
Tryin' On Clothes
Shel Silverstein.
I tried on the farmer's hat,
Каждый из них замер на своём конце линии. Молчание. Точнее – молчал он. Она что-то говорила. Казалось, разговаривала сама с собой. Как долго может продолжаться это молчание? Как долго оно уже длится? Впервые он увидел её здесь же. Потом она уехала и почти забыла о нём. Он остался. Он никогда не покидал привычных с рождения мест. Так уж получилось. Даже утро тогда было таким же солнечным и ветреным. Казалось, солнце выплеснулось на её подрагивающие кудряшки. Она звонко смеялась, глядя в его неподвижно застывшие огромные глаза. Он был младше её. На год или два. Он и тогда молчал. Её папа нежно погладил золотистые завитушки:
- Не мучай его. Он ещё совсем маленький. Прощайтесь. Нам пора. Доведётся, следующим летом снова встретитесь.
Не довелось. Ни следующим летом. Ни потом. Так бывает.
Сколько же прошло? Он уже совсем взрослый. Умудрённый жизнью, упругий телом, усатый… Маловероятно, что она узнает его при встрече. Разве что по глазам. Они такие же большие и грустные…
Сегодня утром он вздрогнул, услышав короткий, едва различимый звонок. Нет, даже не услышал. Почувствовал. Замер. И вот уже почти час лежит неподвижно, прислушиваясь к её голосу. О чём она говорит? Какой диплом? Разве это сейчас важно? Разве это имеет сейчас какое-то значение? Они стали одним целым. Ещё не увидев её, он уже знал, что не расстанется с ней до самой смерти….
Она удобно устроилась на скамейке около самой воды. Скоро защита диплома. А там – свобода! Она давно готова к защите. Просто по привычке повторяет давно пройденное и усвоенное. На несколько дней удалось вырваться к отцу в деревню. Знакомое с детства озеро. Как же ей нравилось чуть свет вместе с папой отправляться на рыбалку! Однажды она даже поймала небольшого сома. Каким он выглядел испуганным! Какие у него были огромные глаза! Папа уговорил её отпустить ''бедолагу'' обратно в озеро. Сколько же ей тогда было? Около пяти?
Погружённая в свои воспоминания и мысли о предстоящей защите, она не услышала, как тихонько звякнул сигнальный колокольчик на её удочке…
Огромный сом сразу почувствовал неладное, проглотив такого аппетитного
червяка. Когда-то он уже попадался на крючок. Он неподвижно лежал в такой
уютной и привычной тине, понимая, что в этот раз она его уже не отпустит.
Памела всегда, безусловно, права -
грудью готова лечь за права!
Ей уступают не только соседи –
медведи, заслышав: ''Первыми - леди!''
''Первыми - леди!'' – в метро огороженное.
''Первыми - леди!'' – к ларьку, где мороженое.
''Первыми - леди!'' – в аптеку, в кино…
''Первыми - леди!'' – куда? Всё равно.
- Первыми – леди!, – кричала Памела,
когда мы по джунглям блуждали несмело.
''Первыми – леди!'' - жаждой томима,
выпила воду до капли! Мы – мимо…
Но вот захватили нас в плен людоеды.
Как вы догадались - не для беседы.
Их вождь Тумба-Юмба-Ясъемвсехподряд
смотрел на совсем отощавший отряд.
Замер на троне – дело такое:
решить, кто - на первое, кто - на жаркое,
чтоб сыты остались свои и соседи…
Вдруг голос Памелы: '' Первыми - леди!''
**
Ladies First.
Shel Silverstein.
Pamela Purse yelled, 'Ladies first,'
Pushing in front of the ice cream line.
Pamela Purse yelled, 'Ladies first,'
Grabbing the ketchup at dinnertime.
Climbing on the morning bus
She'd shove right by all of us
And there'd be a tiff or a fight or a fuss
When Pamela Purse yelled, 'Ladies first.'
Pamela Purse screamed, 'Ladies first,'
When we went off on our jungle trip.
Pamela Purse said her thirst was worse
And guzzled our water, every sip.
And when we got grabbed by that wild savage band,
Who tied us together and made us all stand
In a long line in front of the King of the land-
A cannibal known as Fry-'Em-Up Dan,
Who sat on his throne in a bib so grand
With a lick of his lips and a fork in his hand,
As he tried to decide who'd be first in the pan-
From back of the line, in that shrill voice of hers,
Pamela Purse yelled, 'Ladies first.'
Им на пляже ''это'' издавна претит.
Им на пляже ''это'' издавна претит.
Они думают, что ''это'' портит людям внешний вид.
Им на пляже ''это'' издавна претит.
''Это'' в лавке на прилавке можно видеть под стеклом.
На пирушке бесшабашной можно встретить целиком.
Можно подсмотреть украдкой. ''Это'' взгляд всегда манит,
но на пляже ''это'' им всегда претит.
Да, на пляже ''это'' им претит, друзья,
но на пляже ''это ''обнажать нельзя.
Они думают, что ''это'' портит пляжа общий вид.
Им на пляже ''это'' здорово претит.
''Это'' можно на экране рассмотреть во всей красе
и в журнале популярном ''это'' могут видеть все.
На прощальном школьном пари ''это'' их не огорчит,
но на пляже ''это'' им всегда претит.
Их нисколько не пугает смертоносный пистолет.
Их ничуть не удручает окровавленный стилет.
Только то, что служит жизни и любовь в себе таит,
им на пляже до безумия претит.
**
Show It At The Beach.
Shel Silverstein.
Oh they won't let us show it at the beach
no they won't let us
show it at the beach
They think we're gonna grab it if it gets within our reach
And they won't let us show it at the beach
But you can show it in your parlor to most anyone you choose
You can show it at a party with your second shot of booze
You can show it on the corner wearin' overcoat and shoes
But they won't let us show it at the beach
No they won't let us show
it at the beach friends
Ah they won't us show it at the beach
Oh they're sure we're gonna grab it if it gets within our reach
So they won't let us show it at the beach
But you can show it in the movies on the cineramic screen
You can show it in the most sophisticated magazine
You can show it while you're bouncing on the high school trampoline
But they won't let us show it at the beach
But if you've got a gun it's legal to display it on your hip
You can show your butcher knives to any interested kid
But if it's made for lovin' then you'd better keep it hid
And they won't let us show it at the beach
- Кто ответит на вопросы:
Почему летают осы?
Для чего слонёнку нос?
Кто источник горьких слёз?
Кто не может жить на суше?
Где у бегемота уши?
Где зимует носорог?
У кого нет рук и ног?
Почему собака злая?
Кто раскрасил попугая?
Для чего павлину хвост?
Сколько в небе светит звёзд?
Кто в лесу роняет шишки?
Есть ли у слона подмышки?
Где рождаются слова?...
Подняла крыло сова:
- Уважаемый учитель,
мудрых мыслей попечитель,
час назад звенел звонок -
затянулся наш урок!
Вскинул плоский хвост бобёр:
- Мы давно хотим во двор!
Вставил реплику олень:
- Мы учились целый день!
Сплюнул верблюжонок пену:
- Мы хотим на пе-ре-ме-ну!!!
Головой кивнул жираф:
- Горбунок-Плевакин прав.
Снял очки учитель-крот:
- Время медленно течёт.
И ОСОБЕННО при свете...
Всё, на перемену, дети!
Но добавил, недовольный:
- Завтра день начнём с контрольной.
И совсем сердито вслед:
- Уходя, гасите свет!
Это вам не пятью пять!
Сколько можно повторять???
Обнажилась луна всем телом,
сбросив одежд покров.
Надоело гулять ей в белом,
пошитом из облаков.
Как ей, бесстыдной, нравится
отражение в зеркале вод.
- Полная, а красавица!
Мне полнота идёт.
Усмехнулся ветер глумливый
и облако на лету,
подхватив рукой шаловливой,
прикрыл её наготу.
Умолкли в ночи собаки,
смолк эхом протяжный вой…
Лишь звёзд золотистые маки
кое-где цветут над землёй.
**
Пляшет луна, отражаясь в воде
Дразнит: ''Лови же! Не видишь, я - рядом?''
Ветер прозрачный везде и нигде.
Звёзды в ночи проступают парадом.
День отболел и унёс суету.
Озеро гладит прибрежные камни.
Сон погружает сознанье в мечту…
Слабеющих век закрываются ставни.
**
- Что делать, если прячется луна? –
Спросил слонёнок взрослого слона.
Слон хоботом за ухом почесал
и произнёс:
- Пока ты слишком мал
всю хитрость мироздания понять…
Есть у тебя, мой друг-слонёнок, мать.
Ты хоботом держись за мамин хвост
и вырастешь большим, до самых звёзд.
Жаль, у луны-слонихи сына нет.
Зато есть хвост – прозрачный лунный след.
Держи его, покуда ночь темна –
и никуда не спрячется луна.
**
Луна забросила блесну сквозь облака.
Искрится рыбьей чешуёй в ночи река.
След леской гибкой побежал наискосок.
Тройник невидимый вцепился в островок.
Эх, будет знатная уха на выходной,
с туманной дымкою и звёздною крупой...
Вдруг ветерок задул прореху в облаках.
Сижу бессмысленно с удилищем в руках.
Река упруго
трётся боком о песок...
Плывёт в рассвет знакомый с детства островок.
**
На чёрном распускается луна.
Мир снова обретает очертания.
И всплеск во мне дремавшего сознания -
фантазия причудливого сна.
Хотелось бы не просыпаясь снить
прекрасный сад, наполненный цветами.
И не искать спасительную нить,
давным-давно оборванную нами.
**
- Желанная, наполни смыслом
безмолвие моих ночей,
коснись внимательного уха
беззвучным шелестом ресниц.
Вчерашней вьюги завируха
затихла у земных границ.
Снег чист от края и до края,
сердцам от счастья горячо.
Уткнись, родная, засыпая,
дыханием в моё плечо.
Coil and hiss--writhe and twist--
My hairdo won’t get done.
Shel Silverstein.
Её прическа танцует твист!
Волосы вьются - шипение, свист.
Толкают, щипают, кусают друг друга,
но ни один не уходит из круга…
Первый волос: ''Меня заплетите в косичку.''
Второй: "И макните её в горчичку."
Третий: "Мне - бантик посередине!"
Четвёртый: "Бантик? Такой дубине?"
Сто двадцать первый: "Шампунь из арбуза..."
''Всё! Надоело!" - взревела Медуза.
...Прибрежный салон, пейзаж Айвазовского...
- Как будем стричься?
- Стриги ''под Котовского''!!!
В тебе не отыскать изъяна –
прекрасны каждый штрих и звук.
В непостоянстве постоянна…
Любовь к тебе – сплошная рана,
причина грусти и разлук.
Я ухожу и возвращаюсь,
не в силах навсегда уйти.
Тобой дышу и задыхаюсь,
и неприкаянностью маюсь
к тебе, иль от тебя, в пути.
Днём ты тепла, щедра на ласки.
В ночи - ты зябка и строга.
То ты меняешь лица-маски,
то, разметав нарядов краски,
вдруг обнажишься донага.
Осенний парк, в аллеях шорох
шагов с годами всё слышней…
Растёт воспоминаний ворох.
Листвы опавшей вспыхнет порох,
сгорая в осени моей…
Королева:
- Свет мой, зеркальце, быстрей
дай ответ, кто всех честней!
Зеркало:
- Белоснежка всех честней!
Белоснежка – хоть убей!
Королева:
- Свет мой, зеркальце, постой,
вдруг случится что с тобой?
Глянь, стоишь у края полки,
упадёшь – и всё – осколки.
Их обратно не собрать…
Зеркало:
- Погоди! Спроси опять!
Королева:
- Свет мой, зеркальце, быстрей
дай ответ, кто всех честней!
Зеркало:
- Ты на свете всех честнее…
Всех красивей, всех умнее!
(Уф…)
**
Mirror, Mirror
Shel Silverstein.
QUEEN:
Mirror, mirror on the wall.
Who is the fairest of them all?
MIRROR:
Snow White, Snow White, snow white--
I’ve told you a million times tonight.
QUEEN:
Mirror, mirror on the wall,
What would happen if I let you fall?
You’d shatter to bit with a clang and a crash,
Your glass would be splintered--swept out with the trash,
Your frame would be bent, lying here on the floor--
MIRROR:
Hey … go ahead, ask me just once more.
QUEEN:
Mirror, mirror on the wall.
Who is the fairest of them all?
MIRROR:
You--you--It’s true
The fairest of all is you--you--you.
(Whew!)
Это ужасно - жить в страхе - ревел медведь.
Каждую зиму я снова боюсь умереть.
Там, где выпадет снег – там обязательно я.
Холодна берлога, разбрелась по чащобам семья.
Это ужасно - жить в постоянном страхе.
Это ужасно - жить в страхе - скрипел снег.
Наступает весна, короток снежный век.
Побегу по проталине, грустно журча ручейком.
Слижет солнце мой след горячим своим языком.
Это ужасно - жить в постоянном страхе.
Это ужасно - жить в страхе - трещал огонь.
Река убивает меня, но ласкает ладонь.
Несправедливо вечно бояться воды.
Смоют дожди очень скоро пожаров следы.
Это ужасно - жить в постоянном страхе.
Это ужасно - жить в страхе - журчала река.
Я боюсь медведя, он пугает мои берега.
Напьётся воды и давай реветь надо мной
о том, как ужасно боится снега зимой…
Это ужасно - жить в постоянном страхе.
**
THE BEAR, THE FIRE, AND THE SNOW.
Shel Silverstein.
“I live in fear of the
snow,” said the bear.
“Whenever it’s here, be sure I’ll be there.
Oh, the pain and the cold,
When one’s bearish and old.
I live in fear of the snow.
“I live in fear of the fire,” said the snow.
“Whenever it comes then it’s time I must go.
With its yellow lick flames
Leaping higher and higher,
I live in fear of the fire.
“I live in fear of the river,” said the fire.
“It can drown all of my flames anytime it desires,
And thought of wet
Makes me sputter and shiver.
I live in fear of the river.”
“I live fear of the bear,” said the river.
“It can lap me right up, don’t you know?”
While a mile away
You can hear the bear say,
“I live fear of the snow.”
А что в основе?
Семена любви…
(Константин Еремеев.)
- Что в этом зелье?
Семена любви?
Похоже я и вправду страшно болен.
Я сам! Прошу, колдунья - не трави!
Я в трезвой памяти! Мой выбор доброволен…
Лишь любопытства ради - дай мне знать,
какие в нём ещё ингредиенты?
Как долго мне осталось? Месяц? Пять?
Какие есть к спасенью аргументы?
- Она беременна! Ты помнишь месяц Май?
- Не береди! По полной наливай!!!
Она его журила, как мальчишку:
- Что за манеры, что за дикий нрав?
Удав промямлил:
- Виноват, не прав.
И… проглотил свою жену-мартышку.
Мораль:
Жены нравоучения
полезны для пищеварения.
Я однажды владел языком цветов.
Понимал слова комаров, пауков.
Различал голоса полуночных звёзд -
смысл их бесед был понятен и прост.
Я часами беседовал обо всём
с непоседой и болтуном сверчком.
Я таял плачем с каждой снежинкой...
Сколько мне было?
Четыре? Пять?
Как я мог понимать?
Как я мог понимать?
**
Forgotten Language
Shel Silverstein.
Once I spoke the language of the flowers,
Once I understood each word the caterpillar said,
Once I smiled in secret at the gossip of the starlings,
And shared a conversation with the housefly
in my bed.
Once I heard and answered all the questions
of the crickets,
And joined the crying of each falling dying
flake of snow,
Once I spoke the language of the flowers. . . .
How did it go?
How did it go?
Ни родины, ни гражданства -
мечетесь взад - вперёд.
Вам бы чуть-чуть постоянства,
мой журавлиный народ.
Шутка Творца? Причуда?
В небе без родины жить.
"Кукловод" в никуда - ниоткуда
журавлиную тянет нить.
На каждом краю планеты
свои и горечь, и мёд.
То вас воспевают поэты,
то стреляют охотники влёт!
Вечно свои и чужие
для одних и других…
Парите, мои родные,
на размашистых крыльях своих.
Привычно выскользнул из кожи,
снял головы тяжёлой груз.
За годом год - одно и то же,
лишь только спать я соберусь.
Пока я спал, пришёл чудак.
Наг, бос – видать, шёл издалече.
Влез, крякнув, в кожу кое-как
и голову надел на плечи.
Весь город на моих ногах
избегал он бесцеремонно.
Ему неведом стыд и страх
в том, что он носит незаконно!
Он, то щекочет малышей,
то пригласит на танец леди...
Его бы, наглеца, взашей,
но терпят вежливо соседи.
Он может стать причиной слёз
и голову вскружить девице.
С ним сложно говорить всерьёз…
Надеюсь, он мне только снится.
Но если нет - прошу, друзья,
поверить: тот чудак – не я!
Похож, но даже не семья.**
Skin Stealer
Shel Silverstein.
This evening I unzipped my skin
And carefully unscrewed my head,
Exactly as I always do
When I prepare myself for bed.
And while I slept a coo-coo came
As naked as could be
And put on the skin
And screwed on the head
That once belonged to me.
Now wearing my feet
He runs through the street
In a most disgraceful way.
Doin' things and sayin' things
I'd never do or say,
Ticklin' the children
And kickin' the men
And Dancin' the ladies away.
So if he makes your bright eyes cry
Or makes your poor head spin,
That scoundrel you see
Is not really me
He's the coo-coo
Who's wearing my skin.
Всему находится в жизни место:
кругозору взгляда, пространству жеста.
Культуре и бескультурью слова...
Бык бросил угрюмо жене: "Корова!"
Ему соседка-наседка строго:
- Сосед, повежливей будь немного.
Ты мордой - бык, а в душе - свинья.
Забыл, должно быть, у вас - семья!
Твою подругу зовут Бурёнка...
Другой бы ей за бычка-телёнка
был благодарен до самой бойни!
Так, что, бычара, дыши спокойней!
Возьми-ка лучше пример с барана.
Упрям. А кто из вас без изъяна?
Но как он нежно: ''Бе-е-бе-е, овечка,
побудь со мною, моё сердечко!''
Бык отвернулся, добрёл до хлева:
''У самой-то петух, что ни час, – ''налево!''
А туда же, учить меня взялась… Дура!
Впрочем - и это тоже ''культура''.
She
was dancin' when I seen her, in a Mexican cantina
In a neighborhood they call 'La Zona Roja'.
Shel Silverstein.
Назывался тот район ''Ла Зона Роха''
Как ребёнок, улыбаясь, мне сказала не стесняясь:
Быть с ней вместе - стоит золота ''неплохо''!
Акапулько, Золотце, погоди, постой.
Сказала: будем вместе.
Но, куда же ты, возьми меня с собой!
Губки… Зубки - перламутр. Ты сказала, что ты ''puta''.
Я спросил, что ''puta'' значит? Рассказала… ой-ё-ёй…
А потом курили травку, под текилу на затравку…
А потом в глазах померкло… был я твой…
Как Акапулько Золото, куда же ты ушла?
Сказала: будем вместе.
Но куда же ты, возьми меня с собой!
Да, да, вернись, возьми меня с собой!
https://www.youtube.com/watch?v=NZqUmMWOGNI
Мне казалось, где-то в ночи
плачет ветер невидимой скрипкой.
Покрывало небесной парчи
луна украшала улыбкой.
Чуть подвижная лента реки
в берега упиралась плеском.
От бессонницы и тоски
ухнул филин за перелеском.
Догорая, мерцал костёр,
не давая тепла и света.
Травы отсыревший ковёр…
Вот и всё, и закончилось лето.
Наклонившись до самой воды,
печальная старая ива
словно искала следы
в те дни, где была игрива.
Где без плача, без чувства вины
ввысь тянулась гибким побегом,
и ещё не согнули спины
годы тяжёлым снегом.
Но, увы, нет пути назад –
время неумолимо,
Не зная земных преград,
незаметно проносится мимо.
К небесам поднимаю взгляд –
журавли режут крыльями просинь.
И едва распустившийся сад
спелым яблоком падает в осень.
Каруселью межсезонья, разноцветий чехарда -
влюблён я в переменчивость природы.
Мне слышен шёпот ветра, зовущий в никуда,
я - вечный странник в поисках свободы.
Ветрам открыт Чикаго, Мэйн засыпает снег,
а где-то остров пальмами вразлёт.
Мне надо слышать вьюги, дождей то шаг, то бег
и знать на вкус не только терпкий мёд.
Прошу тебя, не заставляй выкручиваться, лгать.
Твои: куда, зачем – мне вечный плен.
Ты нежная, ты - лето. Вернусь ли я? Как знать,
когда захочет сердце перемен.
Ветрам открыт Чикаго…
Тут дело не в тебе, и нет совсем твоей вины.
Как объяснить… Тесны пределы Ойкумены…
Одним нужна зима, другим уютно без весны.
А мне необходимы перемены.
Ветрам открыт Чикаго…
**
Changing Of The Seasons
Shel Silverstein.
Oh the changing of the seasons it's
a pretty thing to see
And though I find this balmy weather pleasin'
There's the wind come from tomorrow and I hear it callin' me
And I'm bound for the changing of the seasons
Oh it's blowin' in Chicago and it's snowin' up in Maine
And the Islands to the south are warm and sunny
And I've got to feel the earth shake and I gotta feel the rain
And I've got to know a taste of more than honey
So don't ask me where I'm goin' or how long I'm gonna be away
Don't make me give you all the hollow reasons
I'll think of you like summer and I might be back some day
When my heart miss the changing of the seasons
Oh it's blowin' in Chicago...
[ guitar ]
Oh it's nothing that you said and it ain't nothing that you done
And I wish I could explain you why I'm leavin'
But there's some men need the winter and there's some men need the sun
And there's some men need the changing of the seasons
Yeah it's blowin' in Chicago...
Хочу поделиться историей написания одного стихотворения. Думаю, похожая история случалась почти с каждым, кто ''засветился'' сочинительством.
Три с небольшим года назад мне позвонил едва знакомый человек, мы встречались раз или два на каких-то вечеринках.
- Здравствуйте! Меня зовут… Вы, конечно же, меня помните, мы встречались с Вами у…
Я знаю, у Вас недавно прошёл концерт в ОРТ институте. Мы с супругой так хотели пойти, так хотели… Очень жаль, что не получилось. Дела, знаете ли. Бизнес. Знакомые Вас так хвалили!
- Спасибо, мне очень приятно! Не переживайте, может быть, соберусь выступить ещё раз.
Чем чёрт не шутит! Особенно, если Вашим знакомым так понравилось.
- О.К. Я бизнесмен, поэтому к делу! У моей супруги скоро день рождения. Мне бы хотелось её красиво поздравить. Сколько Вы берёте за стих-поздравление? Честно скажу, я узнавал цены. Дорого, конечно, но я хотел бы ваш стих, или песню. Ваша супруга, говорят, лихо управляется со скрипочкой. Надеюсь, музыка войдёт стоимость стихотворения.
- Может быть, Вы как-то своими словами? В прозе?
- Нет, в прозе нельзя! У супруги дата! Она у меня вторая... или третья? Нет, мне надо в стихах! Называйте Вашу цену и будем говорить!
- Мне никогда не платили за стишки. Даже не знаю, что и ответить. Сам я стихов не заказываю... Как-то обхожусь...
Да, совсем забыл упомянуть. Звонок знакомого знакомых застал нас в дороге. Трасса свободная. Скорость примерно 90. Я рулю, супруга дремлет. Звонок, можно сказать, нас разбудил. Разговор происходит в режиме громкой связи. Эмоции от этой беседы у меня на лице сменяют друг друга. Супружеский сон, как рукой сняло. Смотрит на меня, слушает разговор и норовит сползти с сидения от смеха. Мешает сползти ремень безопасности. Смеётся она, конечно, беззвучно, чтобы не обидеть заказчика. Но знаками показывает - соглашайся!!!
- Ладно. Я попробую, но ничего не обещаю. Расскажите мне о вашей жене хоть что-нибудь. Учитывая, что она у Вас вторая или... интим оставим в стороне. Что она любит, что умеет, как её зовут... Словом, знакомьте нас.
Она любит танцевать. Мы часто танцуем. Любит играть в казино. Замечательная, красивая женщина. Мы так счастливы!
- Если стихи будут с музыкой - сможете ли спеть? Прислать Вам ноты?
- Слух у меня отличный, я же танцую! Нотной грамоты не знаю. Напойте и пришлите запись.
- О.К. До связи.
Теперь начинаю выяснять отношения с супругой:
- Ты что - совсем...? Какой заказ? Какие стихи???
Супруга, вытирая слёзы умиления и гордости за мужа:
- Это же знакомые знакомых. Неудобно отказывать. Человек так хотел прийти на твоё выступление! Ты же пишешь друзьям! Что тебе стоит!
- Сравнила! Да я за возможность провести вечер с дорогими мне людьми, да под хорошую закуску из русского магазина, да ещё и подурачится всласть... Мы же даже не приглашены!
Короче, уболтала меня супруга. Написал какой-то немудрёный текстик. Отправил "клиенту". Естественно после проверки текста "на вшивость" супругой и без нот.
Ответ был коротким:
- Ты - гений!
Потом позвоню!
Пока писал поздравление для его очередной супруги, возник другой стишок. Как же пропустить такую благодатную тему!
Показал супруге, посмеялись и забыли.
Вот этот (второй) стишок:
Звонок: "Супруге тридцать пять!
Мне нужен стих!"
Я умиляюсь: "Как, опять?",
но тут же стих.
- Построчно платишь за стихи?
Тогда готов!
(Хватило б мысленной трухи
и нужных слов.)
Его супруге тридцать пять -
уж не впервой.
У них, богатых, время вспять
течёт рекой.
Я буду о любви в тиши
писать "талмуд".
И будут мне платить гроши
за глупый труд.
Я для него стихи пишу
не первый год.
За пятьдесят их "малышу",
как он растёт!
А вот супруге тридцать пять,
да тридцать пять.
И значит, буду я опять
стишки кропать.
Подёнщик мыслей и пера,
творец речей.
Идёт "товар" мой на "ура"
у богачей.
Их жёнам лучшие духи,
алмазный хлам...
Зато, своей жене стихи
пишу я сам.
Нет денег автора извне
себе нанять.
И потому моей жене
лишь двадцать пять.
А значит в бедности моей
есть тоже прок.
Иди ко мне и будь нежней
со мной, дружок.
Ты в мире для меня одна -
мой идеал.
Я без тебя бы ни шиша
не написал.
Поверь, ты самый главный стих
в моей судьбе.
Всё, что пишу я для других -
лишь о тебе.
В прошедшее воскресенье торопимся домой. Возникли непредвиденные проблемы. Повторяется сцена - я рулю, супруга дремлет. Ей потом ещё разгребать проблемы. Подал голос мой, сильно за эти годы поумневший, телефон. Трёхлетней давности бизнесмен прислал сообщение: "Привет! Нужно поздравление на свадьбу! Срок - неделя!"
Супруга взглянув на меня встревожилась:
- Что-то ещё случилось?
Молча подал ей телефон. Как же забавно было наблюдать за сменой чувств на её лице, пока она читала сообщение.
- Да он же даже не позвонил тогда сказать спасибо! Знакомые говорили - его выступление произвело фурор! И снова мы не приглашены...
Вдруг вижу, она что быстро напечатала и нажала кнопку "отправить". Мне стало дурно.
- Ты, что - дала согласие???
- Нет. Я написала - ПОЗДРАВЛЯЕМ.
Приляг.
И будет тепло между нами.
Вокруг не слышно других сердец.
Бэби, позволь поделиться снами
и, быть может, мы, наконец,
найдём время узнать друг друга?
Бэби, у нас есть всё время вселенной.
Спешка в таких делах не нужна.
Вырастет наша любовь нетленной,
если взойдут её семена.
Всё что нам нужно - узнать друг друга.
Не уходи,
хотя бы пока не погасла свеча.
Пока не перестали кружиться стены.
Пусть страсть уже не так горяча -
не затихая, пульсируют вены.
Величайшая тайна - познать друг друга.
Бэби, у нас есть всё время вселенной.
Спешка в таких делах не нужна.
Вырастет наша любовь нетленной,
если взойдут её семена.
Всё что нам нужно - узнать друг друга.
**
All The Time In The World
Shel Silverstein.
Lay down
Let's explore this tenderness between us
There ain't no one around at all to see us
And baby would you mind
If maybe you and I
Took a little time to find each other?
Baby , We got all the time in the world
So why don't we just take it nice and slow?
We got everything we need
To plant a lovin' seed
And all the time we need to watch it grow.
Stay down
Stay at least until the fire stops burnin'
At least until the room has stopped it's turnin'
And when the embers dyin'
We're lyin' in the afterglow
It'll be as sweet as anything we've ever known
Baby , We got all the time in the world
So why don't we just take it nice and slow?
We got everything we need
To plant a lovin' seed
And all the time we need to watch it grow.
Нас ночь коснётся ласковым крылом
и мы подставим звездопаду лица.
Нисколько не тревожась о былом…
Позволь согреть тебя души теплом,
прошу тебя, пусть это только снится.
Пусть оплывают дымкой миражи,
маня нас в мир несбывшейся надежды.
Упрутся в небо замков этажи,
безликость окон сменят витражи,
одев наш город в яркие одежды.
Мы побежим по улочкам кривым,
касаясь стен беззвучными тенями,
ко всем любившим нас, ещё живым,
к себе самим, беспечно-молодым…
И в детство воспарим, взмахнув руками.
Шел Силверстейн.
С тенью наперегонки.
Как только солнышко встаёт,
я с тенью - наперегонки.
От солнышка лечу вперёд,
тень обгоняет шутовски.
А к солнышку - наоборот.
Тень неизменно отстаёт.
Вот!
**
Shadow Race
Every time I've raced my shadow
When the sun was at my back,
It always ran ahead of me,
Always got the best of me.
But every time I've raced my shadow
When my face was toward the sun,
I won.
**
Голос.
Голос, живущий внутри тебя,
слышен тебе одному.
То он шепчет: ''Ты прав, живи не скорбя.''
То вздохнёт: ''Не живёшь ''по уму''''.
Не научат тебя ни родня, ни друзья,
хоть кумира из них сотвори.
Знает, что хорошо и что делать нельзя,
только голос, живущий внутри.
**
The Voice
There is a voice inside of you
that whispers all day long,
'I feel that this is right for me,
I know that this is wrong.'
No teacher, preacher, parent, friend
or wise man can decide
what's right for you - just listen to
the voice that speaks inside.
**
Кто выше?
Зависит, если судья не уснул.
Зависит, какую обувь обул.
Зависит, чем волосы подоткнул.
Зависит, можно ли встать на стул.
**
Who's Taller?
Depends on if the judge is fair,
Depends how high the heels you wear,
Depends on if they count the hair,
Depends if they allow the chair.
**
Овощи.
Ешь помидоры и станешь красным.
(Я не верю, но почему бы и нет?)
Ешь морковку и станешь оранжевым.
(Вряд ли, но тоже красивый цвет.)
Ешь капусту и станешь зелёным.
( Сам я не видел, не стану врать.
Просто мне так сегодня сказали,
вот я и решил тебе передать.)
**
Vegetables
Eat a tomato and you'll turn red
(I don't think that's really so);
Eat a carrot and you'll turn orange
(Still and all, you never know);
Eat some spinach and you'll turn green
(I'm not saying that it's true
But that's what I heard, and so
I thought I'd pass it on to you).
**
Когда в теле согласия нет.
Ноги сказали: ''Хотим танцевать!''
Язык возразил: ''Сначала обед!''
Мозг заявил: ''Желаю читать!''
Глаза, закрывшись: ''Гасите свет!''
Желудок буркнул: ''Пора на заправку!''
Спина устало: ''А я – на покой.''
То, чем сидят, уселось на лавку:
'' Придите к согласию между собой!''
**
Body Language.
Said my feet, “Hey, let’s go dancin‘.”
Said my tongue, “Let’s have a snack.”
Said my brain, “Let’s read a good book.”
Said my eyes, “Let‘s take a nap.”
Said my legs, “Let‘s” just go walkin’.”
Said my back, “Let‘s take a ride.”
Said my seat, “Well, I‘ll just sit right here,
‘Til all of you decide.”
**
Что-то новое.
Хочу придумать что-то такое,
чтобы любой захотел купить.
Придумал! Я придумал жаркое,
которым можно печку топить!
Не покупают, обидно конечно.
Придумал лодку с затычкой в днище.
На море шторм-буря, ад кромешный!
Гром и молния, ветер свищет!
Волна шальная накрыла лодку,
Воды - по края, потонем вскоре!
Ан, нет! Я просто выдернул пробку
и … вытекло море… обратно в море.
**
SOMETHIN’ NEW
They say, “Come up with somethin’ new
And everyone will buy it.”
So I came up with a paper umbrella,
But no one was willing to try it.
And then I came up with reusable gum.
It seemed such a pity to waste it.
Then I came up with some mustard ice cream.
Nobody bothered to taste it.
So now I’ve invented a plug-bottom boat.
It’s just what you need, there’s no doubt,
‘Cause if any water should ever splash in,
Just pull the plug--it’ll all run out.
**
Три жала.
Был в щёку ужален пчелою Рома.
Он сказал: "Зря я вышел сегодня из дома!"
Пчела ужалила в ногу Галю.
Галя - в крик: "За что меня наказали?"
Когда был ужален пчелою Федот,
он сказал: "Пчёлы - это не только мёд!"
**
Three Stings.
George got stung by a bee and said,
“I wouldn’t have got stung if I’d stayed in bed.”
Fred got stung and we heard him roar,
“What am I being punished for?”
Lew got stung and we heard him say,
“I learned somethin’ about bees today.”
**
Урок музыки.
Не понимаю, ''хоть убейте'' –
ведь я же мог играть на флейте,
губной гармошке, иль кларнете…
Увы, не всё решают дети.
Пот градом льёт. Ещё пролёт…
…Учительница - мисс Брюзже
живёт на пятом этаже.
**
Music Lesson
I really should have studied flute,
Harmonica, or chimes.
A clarinet is nice and light,
A fiddle would be fine.
But my teacher is a brute.
He lives up seven flights of stairs.
(I wish I played the flute.)
**
Я считаю.
Профессор Биланки
принёс мух в банке.
Вместо крышки - лопух…
- Сколько в банке мух?
Кто их сосчитает,
тот получает
за верный ответ
велосипед!
Я начал считать –
Мухи стали летать.
Насчитал миллион
и ещё двадцать пять.
Тут одна из мух
в лопухах нашла двух.
Миллиона мало.
Начал счёт сначала.
**
Keepin' Count.
Professor Bacar
Keeps flies in a jar
And ask, “Who can tell
Just how many there are?
‘Cause whoever can count
The exact right amount
Will get a new bike
And a ‘lectric guitar.”
So I start tryin’,
The flies they start flyin’,
I get to three million
And seven, and then--
Some little fly lady
Has one more fly baby,
And I have to go back
And start over again.
**
Извините, я опрокинул.
Хлеб на подушке,
масло в руке,
От пят до макушки
весь в молоке.
Яйцо под ногою,
в ухе - кисель…
Я опрокинул
завтрак в постель!
**
Sorry I Spilled It.
The ham’s on your pillow,
The egg’s in your sheet,
The bran muffin’s rollin’,
Down under your feet,
There’s milk in the mattress,
And juice on the spread--
Well, you said that you wanted
Your breakfast in bed.
Впереди у нас ночь и полдня.
Не робей, мой любимый, смелее.
Пусть недолго я буду твоею,
я смирюсь, я привыкну, сумею, -
без тебя я навек овдовею...
Всё забудь, погружаясь в меня!
Пробежит рябь желаньем по коже.
Обещаю, я буду покорной, -
голубою, зелёною, чёрной,
отрешённой, беспечной, задорной,
неподвижною или проворной...
Сделай шаг, упади в моё ложе!
Не смотри на меня свысока.
Изогнувшись упруго спиною,
я тебя с головою укрою,
освежу, закружу, успокою,
дам напиться бездонной собою...
''Ну, входи же!'' - стонала река.
Бэби, освободи мой разум, мозг осуши.
Открути мою голову, сердце вынь из души.
Боль сотри и давай начнём всё с начала.
Как ты не можешь понять - ранит близость страшнее кинжала,
если видишь во мне в этот миг другого мужчину.
Я могу укусить свой локоть, в сотый раз поменять личину…
Ты меня презираешь и тут же боготворишь.
И снова уходишь в себя. Что ты со мной творишь?
Освободи мой разум…
Освободи мой разум…
Я тебе уже говорил – я так не могу.
Я подвешен, я будто у жизни твоей в долгу.
Ты меня называешь Джон,
только я - не он. Гуляешь с Чарли и ещё неизвестно с кем.
Тебе нужен отец, но я не могу быть всем.
И, уж подавно, каждым из этих парней.
Освободи мой разум…
Освободи мой разум, облегчи мою душу, останься только моей.
**
Drain My Brain
Shel Silverstein.
Unwind my mind oh baby drain my
brain
Unscrew my head take a part of my heart
Scrape away the pain and start all over again
I tell you baby I don't understand just how you can make love to me
While you're lookin' at the picture of another man
You got me talkin' to my elbow climbin' up the wall
First you tell me you despise me then you say you idolize me
Then you tell me you can't use me at all
Unwind my mind...
[ guitar ]
Unwind my mind...
I tell you baby I just can't go on
The hung up way that we're livin' while I'm doin' all the givin'
You keep on callin' me John
First you messin' with Charlie and then you jivin' with Jim
And I know you need a father but I really can't bother
Bein' all those other guys plus him
Unwind my mind...
Unwind my mind settle my spine yeah unroll my soul yeah
Выброшу в окно заначку дурь-травы.
Взвизгнут тормоза: ''Живи!''
Отложу бумаги. Всё, что нужно мне отныне -
капелька твоей любви.
Пусть всё будет у нас естественно.
Всему свой отмерян час.
И то, что держало меня на плаву,
станет прошлым, связавшим нас.
Любовь унесёт меня так далеко,
Где никто не слыхал о '' Panama red’'.
Всё, что нужно сделать – взяться за руки
и покинуть прибежище наших бед.
У меня найдётся немного наличности –
купить пару тонких простых колец.
Всё будет у нас с тобою естественно.
Сольются в один звуки двух сердец.
Только не спрашивай меня ''когда''-
в этом природа всех проблем.
Может быть завтра, однажды потом…
Сейчас не готов пожертвовать всем.
Но однажды, я выброшу всё в окно.
Другим отдам свой кокаин.
И мой, усиленный микрофонами голос,
зазвучит над миром руин…
Всё у нас будет естественно, всё у нас будет естественно…
**
Makin' It Natural
Shel Silverstein.
I'm gonna throw my grass
out the window
Crumple up my papers too
Give away my speed, Cause all I'm gonna need
Is just a little bit of love from you
And we'll be makin' it natural
And ain't it just about time
That stuff I was so keen on
I no longer have to lean on
Cause your love's enough to keep me high
Now if any you heads want some Panama red
All you gotta do is to reach out your hand
I'll trade my stash for just about enough cash
To buy a simple golden wedding band
And we'll be makin' it natural
But don't you ask me how
It's been the cause of all my sorrow
But I think I'll start tomorrow
'Cause I sure could use a hit right now
But I'll throw it out the window, some day
Give away my cocaine
Bust my spikes and flush a million mikes
Of acid right down the drain
And we'll be makin' it natural,
makin' it natural...
Он вырос на
моих глазах.
Стал незаметно выше ростом.
В груди раздался и в плечах...
Мы с ним прощались в девяностом.
Он был давно делами зрел,
погряз до одури в заботах.
Я нежно на него смотрел...
Брусника зрела на болотах,
когда мы с ним последний раз
друг друга обнимали взглядом.
Соринкою слезился глаз -
сведётся ли быть снова рядом?
Я был с ним бережен и тих,
печаль сквозила в каждом жесте.
Так провинившийся жених,
смущённо ластится к невесте.
Ночь пролетела, словно миг.
Светало... Эхом в сердце гулком
отозвалось: ''Прощай, старик,
родной мне каждым переулком."
Утро началось как обычно. Мне показалось, как обычно. Ты проснулась раньше меня. Ты всегда просыпаешься первой. Как тебе кажется. К моменту твоего пробуждения я уже какое-то время неподвижно лежу с закрытыми глазами. Я жду. Я люблю ощущать твоё пробуждение. И вот ты делаешь первое, едва уловимое движение. Стараясь не разбудить меня, осторожно выскальзываешь из-под одеяла. Садишься на край кровати. Беззвучный скрип пружин. Матрас должен издавать скрипящие звуки. Наш новый матрас не скрипит, но я внутренним слухом ощущаю этот, ожидаемый, скрип. Через несколько секунд, словно сбросив с себя дрёму, ты пружинисто встаёшь и начинаешь своё движение в новый день. Я не слышу звука твоих шагов. У тебя удивительная способность ходить бесшумно. Но я знаю, что ты уже начала своё движение. Матрас своим беззвучным скрипом сказал мне об этом. Я приоткрываю глаза. Чуть-чуть. Ровно на столько, чтобы иметь возможность наблюдать, сквозь дрожание ресниц, за твоими движениями. Вот-вот ты исчезнешь за дверью ванной комнаты. Вот-вот. А пока, я, замерев, смотрю, как плавно и упруго твоё тело, меняя очертания, скользит сквозь полумрак спальни. За тобой бесшумно закрылась дверь. Теперь только звуки рисуют мне картину того, что происходит в ванной комнате. Журчание воды. Ты принимаешь душ. Не торопясь. До работы ещё целый час. Звук падающей воды сменился жужжанием фена. Ты сушишь волосы. Я будто вижу, как они, из влажно-тяжёлых, становятся воздушно-пушистыми. Жужжание прекращается. Ещё семь минут я буду лежать в тишине. Это ты наносишь на лицо и тело свои, такие знакомые мне ароматами, крема. И вот ты снова в спальне. Всё также бесшумно двигаясь, ты начинаешь одеваться. Я, затаив дыхание, смотрю как исчезает твоя нагота. Только бы не вспугнуть тебя неосторожным движением… Сейчас ты застегнёшь последнюю пуговку на блузке, бросишь быстрый взгляд на себя в зеркало и отправишься меня будить. Я закрываю глаза. Я жду. Сперва, я ощущаю аромат твоих духов. Затем прикосновение твоих волос к моему лицу. Ещё мгновение и я почувствую твои губы на своих… И вот я слышу такое знакомое: ''Просыпайся, любимый, пора.''
Открываю глаза. Ты лукаво смотришь на меня и задаёшь неожиданный вопрос:
- Ну, и как тебе понравилось сегодня, мой дорогой?
Пытаясь не выдать своего удивления, отвечаю, всё ещё притворяясь сонным:
- Ты, как всегда, очаровательна!!!
Вижу, как лукавинка гаснет в твоих глазах.
- Неужели ты ничего не заметил?
Напряжённо думаю, что же я пропустил. Чем сегодняшнее утро отличается от многих других? Моё молчание ещё больше огорчает тебя:
- Совсем-совсем ничего?
Молчу.
- Сегодня я застёгивала блузку не сверху вниз, как обычно, а снизу вверх! Какой же ты невнимательный!
А мне это казалось так эротично. Какой же ты всё-таки у меня…
До вечера. Не задерживайся на работе. Сегодня 8-е Марта.
Дверь за нею закрылась.
… Интересно,
догадывается ли она, что на переднем сидении её Запорожца лежит, ожидая её,
огромный букет, срезанных мною рано утром на соседском участке, чайных роз?
Ей случалось болеть и раньше. Обыкновенно, болезни продолжались от
нескольких дней до нескольких недель. И даже "средней руки"
специалист легко возвращал её к повседневным занятиям. В этот же раз всё было
гораздо серьёзней. Смотревшие её специалисты были самого высокого уровня, но и
они удручённо разводили руками. Её это не пугало. Она прожила долгую жизнь, в
которой бывало всякое. В той, до болезни, жизни было много мужчин и даже
несколько женщин, которые её искренне любили. Она тоже любила каждого из них.
Каждого по-своему. Кого-то - за нежный и мягкий характер. Кого-то - за сильные
и властные руки. Кого-то - уже и не вспомнить за что. Просто любила. Каждого
по-своему... Она уже почти забыла своё настоящее имя. Каждый новый возлюбленный
придумывал для неё новое, известное только им двоим. Она не возражала. Ей казалось,
вместе с новой любовью и новым именем, начиналась новая жизнь. Впервые в её
жизни было столько свободного времени и она коротала его воспоминаниями. Ей
казалось, она помнит себя с самого рождения. Нет, это не так. Матери она не помнила, но помнила старших сестёр, хоть и
расплывчато. Они рано исчезли из её жизни, но она хорошо помнила отца. Он много
и тяжело работал. Отец уходил из дома ещё затемно, а возвращался, когда в
соседских домах давно уже были погашены окна. От него пахло чем-то таким
родным... Этот запах она до сих пор не спутает ни с каким другим. Когда он
прикасался к ней, сонной, своей шершавой рукой, ей казалось, что где-то глубоко
внутри неё звучит волшебная музыка. Отец, словно предчувствуя предстоящую
разлуку, нежно баюкал её в своих руках и шептал нежные, до слёз, слова. Это он
начал придумывать ей разные имена... Предчувствие не обмануло отца. А, может
быть, умудрённый опытом, он знал, что произойдёт? Как бы там не было, но однажды
в их доме появился не очень молодой мужчина. Они с отцом о чём-то долго
говорили в соседней комнате... Мужчина ушёл вместе с ней. Отец стоял на пороге
и смотрел им вслед. В глазах... Больше отца она никогда не видела. Мужчина, с
которым она ушла из дома - был первым, если не считать отца, мужчиной в её
жизни. От него пахло совсем не так, как от отца и это было необычно. Незнакомец
тоже был нежен с ней, но это была не отцовская нежность. Его прикосновения
волновали её, но как-то совсем иначе, чем прикосновения отца.
Прошло совсем немного времени и она, сперва, привыкла к "Незнакомцу",
а потом и полюбила его всей душой. Душой... А есть ли у неё душа? Разве может
одна и та же душа любить всех, встречающихся на её пути? Не должна ли душа
хранить верность кому-то одному? Но эти размышления заводили её в тупик и она
просто возвращалась к воспоминаниям. Незнакомец... Он бывал разным: то
безгранично нежным и терпеливым к её капризам, то требовательным и безжалостным,
то совершенно отрешённым, не видящим ничего и никого вокруг. Он мог подолгу
находиться в близости с ней и в тоже время быть мыслями так далеко, куда даже
её воображение не позволяло ей заглянуть. Но это нисколько не уменьшало её
любви. Даже, казалось, за эту отрешённость она и любит его больше всего. Жили
они уединённо. К ним изредка заходил племянник Незнакомца. Он был симпатичен
ей. Племянник смотрел на неё восторженным взглядом и этот взгляд тревожил её.
Но он никогда не позволял себе даже прикоснуться к ней. Даже когда находился
настолько близко, что она ощущала его, такой волнующий, запах. Незнакомец исчез
неожиданно. Обычно они повсюду бывали вместе, но в тот вечер он ушёл из дома
один. Она прождала его всю ночь. Потом было ещё много дней и ночей в опустевшем
без него доме. Ей было страшно от того, что когда-то полная впечатлений жизнь
превратилась в бесконечное ожидание. Когда она уже окончательно потеряла счёт
дням, появился Племянник с какими-то незнакомыми людьми. Люди бесцеремонно
ходили по дому, заглядывали в каждую щель, трогали руками всё, что встречалось
у них на пути. Её же, Племянник, словно защищая от надвигающейся беды, прижал к
груди и успокаивающе ласково поглаживал. И от этой, такой неожиданной и
долгожданной ласки, внутри у неё снова зазвучала любовь. Из этого, ставшего её
тюрьмой, дома они ушли вместе.
У неё появились новое имя и новый дом. Дом был меньше и скромнее предыдущего,
но это её нисколечко не огорчало. Наоборот, даже нравилось. Куда бы Племянник
не повернулся, раньше или позже он натыкался на неё. Они были почти ровесниками.
Его необузданный темперамент заводил её до такой степени, что ей частенько
становилось страшно. Казалось, вот-вот внутри что-то оборвётся и она навсегда
потеряет способность ощущать его. Господи, как же она его любила! Каждое его
прикосновение отзывалось в ней такой бурей страсти! Эта буря была готова снести
всё на своём пути. Господи... А верила ли она в Бога? Если каждый встреченный
ей мужчина становился её Божеством, возможно ли верить в то, что где-то есть
единый для всех Бог? Она не знала ответа на этот вопрос, да он, по совести
сказать, не слишком сильно занимал её. Впрочем, так же, как и понятие совесть.
Она давно уже поняла, что её предназначение в этом мире дарить любовь всем
обладающим ею. Она не пыталась узнать о своих возлюбленных больше, чем они ей
позволяли. Довольствовалась тем, что она знала о них сейчас. Она не пыталась
заглядывать в будущее. Не строила планов. Она была счастлива настоящим. Так же,
как она не знала о Незнакомце ничего, кроме того, что у него есть Племянник,
так же мало она знала и о Племяннике. Догадывалась, что он был однажды женат.
Вместе с ними жила его маленькая дочка. Что стало с её матерью - она не знала. Присутствие в их доме ребёнка
наполняло её незнакомым прежде ощущением материнства. И от этого её существование
становилось ещё теплее, если такое было возможно. Сколько продолжалось это
счастье? Этого она не помнила. Помнила, когда оно оборвалось. С началом войны.
Племянник, уже облачённый в военную форму, успел отправить маленькую Дочку и её
в эвакуацию. В далёкий-далёкий город, в котором жила его старшая сестра. Больше
Племянника в своей жизни она не встречала. Он навсегда исчез, так же, как
когда-то исчез Незнакомец. Дорогу в тот далёкий-далёкий город она помнила
плохо. Всё было в каком-то сумасшедшем бреду. На вокзале их встретила сестра
Племянника. Потом наступила зима. Было голодно и холодно. Ей был страшнее
холод. Она часто болела.
До войны Сестра преподавала музыку. Теперь же она работала на заводе.
Возвращалась домой поздно и бесконечно уставшая. Но, несмотря на это, если
только Дочка ещё не спала, занималась с ней музыкой. Это были самые светлые
воспоминания военной поры. Потом война закончилась, и она с Сестрой и Дочкой
вернулась в их довоенную квартиру. Сестра, как и до войны, преподавала музыку.
Дочка поступила в консерваторию. Теперь её, всё ещё не растраченная любовь,
была отдана Дочке. Девочка росла, очень часто они ходили в консерваторию
вместе. Это была совершенно другая любовь, не сравнимая с предыдущими, но не
менее всепоглощающая. Она не могла вспомнить, когда у Дочки появился
консерваторский приятель, но хорошо помнила день, когда этот самый приятель
стал дочкиным мужем. Как они с Сестрой пели на дочкиной свадьбе! Как они пели!
Потом Сестра уехала в свой далёкий-далёкий город, а образовавшуюся пустоту
занял дочкин Муж. Между ними установились сперва доверительные отношения,
которые незаметно переросли во что-то гораздо большее. Дочка ревновала Мужа к
ней, но старалась не показывать своей ревности, стыдясь её. А потом в их
небольшом доме появился крикливый малыш. Мальчик умудрялся без всякого
музыкального образования брать такие высокие ноты, что соседи частенько стучали
в стену, прося о снисхождении. Потом Дочка начала болеть. Сказалось военное
детство. Очень скоро её не стало. Очень, очень долго Муж с ней не разговаривал.
Ей казалось, что он винит её в том, что она не уберегла Дочку. Страшное было
время.
Сколько продолжалось это глухое молчание? Уже и не вспомнить. Или просто
страшно вспоминать? Мальчик рос. Начал ходить в школу. Чуть позже, как и
родители, стал заниматься музыкой. И Муж начал понемногу оттаивать. Они снова
пробовали разговаривать. Вначале по несколько минут, потом дольше... Наступило
время, когда их беседы затягивались далеко за полночь. Правда, эти беседы
всегда были грустными. Им обоим не хватало Дочки, и они бесконечно вспоминали
её, представляли, как бы могла сложиться их жизнь. Мальчик вырос, и однажды они
оказались в своей квартире совершенно одни.
Время шло. Они старились. Муж начал прихварывать. Ему становилось всё хуже.
Разговаривали они всё реже. Он ни на что не жаловался. Только вспоминал Дочку и
Мальчика. И однажды поздней промозглой осенью... Приехал Мальчик. Он взял её с
собой на кладбище. Как же горько и безутешно она плакала. Как бесконечно
продолжался этот плач. Потом она слегла. Она перестала разговаривать. Мальчик
пытался разговорить её, но в ответ слышал только невразумительные хрипы. Она
умирала. Высококлассные специалисты удручённо разводили руками. А Мальчик всё
продолжал и продолжал искать. Бывают же чудеса. А вдруг? Сколько продолжалась
эта агония - она не помнила. Мальчик, удручённый безнадёжностью, был согласен
на всё... Кто-то посоветовал знакомого специалиста. Скорее знахаря, чем
специалиста, и Мальчик решил рискнуть. Она пошла на поправку. Вернулся голос.
От Знахаря пахло чем-то бесконечно знакомым, но напрочь забытым. И всё-таки она
вспомнила этот запах. Так же пахло от её отца, в таком теперь уже далёком
детстве. Когда Мальчик пришёл забирать её домой, Знахарь, провожая их до
дверей, давал ему последние напутствия: "Берегите старушку. Влажность,
холод, перепады температур ей категорически противопоказаны. У неё
замечательный голос. Попоёт ещё. Да что я Вам рассказываю, Вы и сами знаете. Берегите её. Скрипки, как и люди, тоже болеют."
За картиной жил паук.
Был он многоногорук.
Или многоруконог?...
Паутину плёл, как мог.
Из-за этой паутины
мухам не видать картины!
Мухи к живописи льнут…
А паук наш тут, как тут!
**
Известен мне один секрет.
Секрет мой – на вопрос ответ.
Вопрос – дыра. Ответ – заплатка.
Он называется отгадка!
**
- Кто в саванне ''прав-неправ'' -
не ответит вам жираф.
Хоть и видит далеко,
мысли - очень высоко!
...Повторял бесчисленно
крот глубокомысленно.
**
Дождь водой наполнил лужи,
смыл остатки зимней стужи,
напоил дремучий лес,
вымыл небо и исчез.
- Где ты, дождик, отзовись!
Отозвалась громом высь:
- Дождь пошёл на водопой
за водою дождевой.
Подожди немного, брат,
дождь вот-вот придёт назад.
**
Если дождик льёт снаружи -
значит, он кому-то нужен.
А вот если льёт внутри -
лужу на полу затри
и подставь под дождик таз.
Все слыхали, и не раз,
это - верная примета.
Крыша прохудилась где-то.
Дождь уйдёт за горизонт -
принимайтесь за ремонт.
А не то вам раз за разом
дождь ловить придется тазом!!!
**
Если насморк не даёт покоя,
если капает на лацканы пижамы,
предложу решение простое -
встань на голову...
Сперва, спросив у мамы.
**
Надоело дёргать сорняки.
(Любят это только чудаки.)
Как бороться? Я придумал как!
Выведу-ка ''зимний'' я сорняк!
Папа будет чистить первый снег -
''чик'' лопатой - и замёрз побег.
**
Все светлячки боятся темноты,
поэтому у каждого фонарик.
А вот сова, с рождения - очкарик,
летает ночью, с темнотой на ''ты''.
**
Слон-папа решил худеть.
Главное – захотеть!
Он мечтает летать
и ушами махать.
Но не просто, так просто взлететь.
**
Мячик мечется по полю.
(Это я его футболю.)
- За тобой, дружок, должок-
гол забить вчера не смог?
Восемь раз пытался зря
"объегорить" вратаря...
В наказанье - тренировка!
Спорт - упорство и сноровка!
Бьют тебя? А ты не плачь!
Завтра очень важный матч!
Время за полночь, зал опустел, отшумел ресторан.
Стихли здравицы, тосты и пышных речей комплименты.
Уходя, музыканты уносят свои инструменты.
А на мир за окном опустился бездушный туман.
Музыканты устали, скорей бы добраться домой.
Фонарей вдоль дороги размытая желтая мякоть.
Под колёсами жалобно хлюпает вязкая слякоть,
и почти позабыто, что утро дышало весной.
Город спит, надышавшись безумной дневной суетой,
ветер треплет без жалости голые зябкие кроны.
Звёзд не видно, похищены, как бриллианты короны,
и зияют прорехи от них в небесах пустотой.
До утра далеко, ночь не скоро уступит права.
В этом мире теней наши тени едва различимы.
Мы больны, но болезни и язвы пока излечимы,
если кто-то находит для песен простые слова.
Лобовое стекло упирается в зябкую ночь,
словно руки слепого в глухую шершавую стену.
Каждый вечер привычно выходят на яркую сцену,
даже если для этого нужно себя превозмочь.
Их чарующей музыкой дышит хмельной ресторан,
наполняя сердца то печалью, то ласковым смехом.
То надеждой, звучащей разбуженным трепетным эхом…
И врачует нас всех от душевных невидимых ран.
Я пришёл к вам не конный, не пеший,
не во сне, не в похмельном бреду.
Вы же видите сами, я – Леший,
тайны леса с рожденья блюду.
Знаю все потайные тропинки,
Водяной - мне по матери брат.
Я поведать бы мог, без запинки,
где здесь кости заблудших лежат.
Эх, бывало туристы по триста
заглотнут, да по ягоды в лес…
А теперь у любого туриста
есть мобильный, а в нём GPS.
Жизнь такая – хоть грудью на вилы.
Ипотека – опять же – тиски!
Водяной был мужчина не хилый,
да и тот утопился с тоски.
Дрожью в голосе злая обида,
от того, что не любит никто.
Всё слабее мужское либидо,
я же Леший, не лошадь в пальто!
Помогите мне, добрые люди –
Приходите в дремучий мой лес.
Вас так много – от вас не убудет.
Я вас жду и люблю… позарез!
Когда ты плачешь.
Никто не знает, как ты одинока.
Фантазии, страхи умело прячешь…
В любви – загадочна, волоока.
Никто не видит, когда ты плачешь… кроме меня.
Никто не видит, когда ты плачешь.
Ты плачешь и я готов бежать
за ускользающим солнцем вслед.
Вернуть его, чтобы опять
твой мир озарил лучезарный свет,
если ты плачешь.
Босая уходишь в туманный день,
сияние снов в глазах не прячешь...
Но день сменяет ночная тень
и снова ты испуганно плачешь… для меня.
И снова ты испуганно плачешь.
Пусть кто-то слышит твой шёпот и смех.
И ты для него так много значишь.
Но лишь для меня ты дороже всех.
Возвращайся ко мне, когда ты плачешь…
Возвращайся ко мне, когда ты плачешь.
**
When She Cries
Shel Silverstein.
No one knows my lady when she's lonely
No one sees the fantasies and fears my lady hides
There are those who've shared her love and laughter
But no one hears my lady when she cries…but me
No one hears my lady when she cries
And when she cries she makes you wanna run
And chase the sun and bring it back
To brighten up a corner of her dark and troubled skies
When she cries
She walks barefoot through the misty mornin'
Dreams of golden yesterdays reflectin' in her eyes
But soon the evenin' shadows crowd around her
Frightening my lady till she cries…for me
Frightening my lady, till she cries
You may have seen her lyin' in your lamplight
And if you've heard her whispered words,
it comes as no surprise
So be the one she shares her secret smiles with
But send me back my lady when she cries…for me
My lady's gonna need me when she cries
Маленькие зелёные пуговки.
Их медовый месяц давно позади.
Всё ещё любима? Поди, разгляди.
День Рождения вот-вот. Вспомнит ли он?
Напротив их дома Тату-салон...
И давно привычный её "наряд"
украсил зелёных пуговок ряд.
Он сбегает от шеи маняще вниз...
Такой вот в День Рожденья каприз.
Индейка - в духовке, суп - на плите.
Он поел и, уставший, уснул на тахте.
Лишь неделю спустя - удивленье во взгляде -
перемену заметил в её наряде.
И теперь в их доме любви - немерено!
День за днём, как впервые, он неуверенно
расстегнуть ряд пуговок всё пытается...
Только, что-то не очень пока получается.
**
Little Green Buttons
Shel Silverstein.
The honeymoon ended a decade ago,
If he still loves her he don't say so,
So she's taking her blues to the House af Tattoos,
Getting little green buttons on her birthday suit.
Little green buttons all in a row
From her face to the place they ain't never gonna slow.
Might sound crazy but they sure look cute,
Those little green buttons on her birthday suit.
She had supper in the oven when he came home,
Now he's snoring on the sofa to the Late, Late Show.
It was ten days later before he knew
'Bout those little green buttons on her birthday suit.
But now she's living in a house of love,
She's got his attention, he can't get enough
He spends every evening trying to undo
The little green buttons on her birthday suit.
Шел Силверстейн.
Дэни-топтыжка.
Дэни-топтыжка – танцующий мишка,
из цирка сегодня сбежал, шалунишка.
Он бесшумно забрался к нам на веранду,
пригласил на танго бабушку Ванду.
Потом он стал прыгать, рычать, кувыркаться,
кудахтать как курица, хрипло смеяться.
Потом танцевал ещё польку и твист!
Исполнил канкан - недаром – артист!
Потом подражал двум котам и собаке,
на крышу забрался быстрее макаки.
Потом станцевал ещё вальс и фокстрот,
без скрипки исполнил шмелиный полёт.
Потом показал мне как сделать ''шпагат'',
как давят в кадушке на сок виноград.
О, я разгадал смысл его пантомим!
Он просит меня танцевать вместе с ним!
**
Danny O'Dare
Danny O’Dare, the dancin’ bear,
Ran away from the County Fair,
Ran right up to my back stair
And thought he’d do some dancin’ there.
He started jumpin’ and skippin’ and kickin’,
He did a dance called the Funky Chicken,
He did the Polka, he did the Twist,
He bent himself into a pretzel like this.
He did the Dog and the Jitterbug,
He did the Jerk and the Bunny Hug.
He did the Waltz and the Boogaloo,
He did the Hokey-Pokey too.
He did the Bop and the Mashed Potata,
He did the Split and the See Ya Later.
And now he’s down upon one knee,
Bowin’ oh so charmingly,
And winkin’ and smilin’– – it’s easy to see
Danny O’Dare wants to dance with me.
**
Крошка Мелинда.
Слышал? Крошка Мелинда съела кита.
Она начала есть гиганта с хвоста.
Сказала, что съест.
Не за присест.
Слово сдержала, совесть чиста.
Ей все говорили, не съешь, ты мала!
Но ела Мелинда, почти не спала.
Откусит кусочек и долго жуёт.
Какой там у крошки Мелинды живот?
… Мелинде исполнилось сто двадцать лет.
Сказала и съела. Кита больше нет.
**
Melinda Mae
Have you heard of tiny Melinda Mae,
Who ate a monstrous whale?
She thought she could,
She said she would,
So she started in right at the tail.
And everyone said,'You're much too small,'
But that didn't bother Melinda at all,
She took little bites and she chewed very slow,
Just like a little girl should...
...and eighty-nine years later she ate that whale
Because she said she would! ! !
**
Кто думает она на самом деле…
Спросил у Зебры:
«Какого ты цвета? Чёрно-белая
или бело-чёрная?»
Не дождался простого ответа –
Зебра-то, оказалась, учёная.
На вопрос - вопросом – что за привычка?
Да каждый вопрос с подковыркой.
Ответь мне: «Ты - каждой бочке затычка,
Или ты - бочка с дыркой?
Кто ты: хороший с плохими манерами,
или плохой, с хорошими?»
Я стоял, такими её примерами,
весь из себя огорошенный!
Теребил на затылке ладонью волосы
и навек зарёкся у Зебры спрашивать
какого цвета
у неё полосы.
**
Who Does She Think She Is…
I asked the Zebra:
Are you black with white stripes?
Or white with black stripes?
And the zebra asked me:
Are you good with bad habits?
Or are you bad with good habits?
Are you noisy with quiet times?
Or are you quiet with noisy times?
Are you happy with some sad days?
Or are you sad with some happy days?
Are you neat with some sloppy ways?
Or are you sloppy with some neat ways?
And on and on and on and on
And on and on he went.
I’ll never ask a zebra
About stripes
Again
**
Люди внутри нас.
Внутри тебя, паренёк,
спит старичок,
смотрит сны и ждёт часа подправить глянец.
Внутри тебя, девчушка,
дремлет старушка.
Проснётся - покажет медленный танец.
Так играйте же всласть!
Будьте смелы, легки!
Не бойтесь упасть,
пока спят старички.
Пока они не устали спать...
Проснуться - выйдут из вас поиграть.
**
The Folks Inside.
Inside you, boy,
There’s an old man sleepin’,
Dreamin’ waitin’ for his chance.
Inside you, girl,
There’s an old lady dozin’,
Wantin’ to show you a slower dance.
So keep on playin’,
Keep on runnin’,
Keep on jumpin’, til the day
That those old folks
Down inside you
Wake up … and come out and play.
**
Взрослым вход воспрещён.
Взрослым вход воспрещён -
здесь играются дети.
Не желаем мы знать,
кто за детство в ответе.
В наше детское братство
взрослым вход воспрещён.
Наша тайна - богатство!
Цена - миллион!
Мы весёлой ватагой
отправились в путь.
Заглянули в кафешку
поесть, отдохнуть.
Время настало платить за бульон...
Мамам и папам вход разрешён!
**
No Growns-Ups.
No grown-ups allowed,
We’re playin’ a game,
And we don’t need
“Be-careful” or “don’ts.”
No grown-ups allowed.
We’re formin’ a club,
And the secret oath
Must not be shown.
No grown-ups allowed.
We’re goin’ out for pizza--
No, no one but me and my crowd.
So just stay away.
Oh, now it’s time to pay?
Grown-ups allowed.
**
Когда мне было…
Дядя спросил, как я добираюсь в школу.
- На автобусе? Дядин рот искривился смешком -
Я в твоём возрасте, дорогой племянник,
в школу ходил восемь миль пешком!
Дядя спросил, какой вес я способен поднять.
- Мешок зерна? Да это вес для ребёнка!
Я в твоём возрасте, дорогой племянник,
мог тянуть телегу, на плечи взвалив телёнка!
Дядя спросил, сколько раз мне случалось драться.
- Два раза, и оба - я был, увы, побеждён.
- Я в твоём возрасте, дорогой племянник,
побеждал сто раз, вот как я был силён!
А ещё дядя спросил, сколько мне лет.
- Семь с половинной? Всё! На этом мы бросим!
- Мне в твоём возрасте, дорогой племянник,
мне было... мне было... Мне было восемь!!!
**
When I Was Your Age.
My uncle said, “How do you get to school?”
I said, “By bus,” and my uncle smiled.
“When I was your age,” my uncle said,
“I walked it barefoot--seven miles.”
My uncle said, “How much weight can you tote?”
I said, “One bag of grain.” my uncle laughed.
“When I was your age,” my uncle said,
“I could drive a wagon--and lift a calf.”
My uncle said, “How many fights have you had?”
I said, “Two--and both times I got whipped.”
“When I was your age,” my uncle said,
“I fought every day--and was never licked.”
My uncle said, “How old are you?”
I said, “Nine and a half,” and then
My uncle puffed out his chest and said,
“When I was your age… I was ten.”
**
Нужен писатель.
О, новый компьютер, сверкают детали.
Красивый, умнее встречали едва ли!
Он знает всё обо всём на свете.
С ним нянчатся взрослые, играются дети.
Он делает стазу много вещей –
больше чем в цирке маг-чародей.
Папе - подскажет неточности в тексте.
Маме – чего недостаточно в тесте.
Не привлекая к себе внимания,
Поставит пропущенный знак препинания.
Одна лишь проблема – он не мечтатель!
И значит, компьютеру нужен Писатель!
**
Writer Waiting
Oh this shiny new
computer– –
There just isn’t nothin’ cuter.
It knows everything the world ever knew.
And with this great computer
‘Cause there ain’t a single thing that it can’t do.
It can sort and it can spell,
It can punctuate as well.
It can find and file and underline and type.
It can edit and select,
It can copy and correct,
So I’ll have a whole book written by tonight
(just as soon as it can think of what to write).
**
Разговор с ботинком.
Я буду говорить с ботинком,
раз все вокруг ''молчок''.
У него внутри тепло,
у него есть язычок!
Бабочкой шнурок завязан.
Так блестит – рябит в глазах!
Два часа мы с ним болтали…
О ногах, да о ногах…
**
Shoe Talk
There’s no one to talk wit--
I’ll talk with my shoe.
He does have a tongue
And an inner soul, too.
He’s awfully well polished,
So straightlaced and neat
(But he talks about nothing
But feet--feet--feet).
**
История о длинном языке.
Это случилось в стране Занзибар.
Мальчика звали Зизу Дандулар.
Язык у него был длиннее, чем хвост
Гепарда… Он им дотянулся до звёзд.
Обжёг свой язык и втянул его в рот.
Мне скажут: ''Похоже, мальчишка твой врёт!''
- Не знаю! Не видел я сам ничего.
Вы лучше спросите его самого.
**
The Tongue Sticker-Outer
They say that once in Zanzibar
A boy stuck out his tongue so far,
It reached the heavens and touched a star,
Which burned him rather badly.
I wasn’t there, but they say that lout
Now keeps his tongue inside his mouth,
But if you ask I’m to stick it out …
I think he’ll do it gladly.
Ушла и уже не помочь…
тому, что никто не заметил.
День, как и прежде, светел.
Темна, как и прежде, ночь.
Чудом меньше – мала потеря -
много в мире других чудес.
Упала звезда с небес,
в забвенье и смерть не веря.
Её невесомый след
на полотне вселенной,
не станет другой заменой,
панацеей другим от бед.
Жизнь - вспышка, короткий миг.
Цветком увядает семя…
Эхом уносит время
к последнему первый крик.
У крокодила болели зубы.
Как-то раз, я не шучу,
крокодил приполз к врачу!
Без спроса в кресло сел – артист!
- Чем Вам помочь? – спросил дантист.
- Неделю, доктор, не до сна!
Зубам от боли пасть тесна!
- Откройте-ка пошире пасть –мне внутрь нужно к Вам попасть.
И вот дантист уже внутри.
Рвёт зубы… Двадцать, тридцать три…
Рекой льёт слёзы крокодил:
- Терпеть уж нету больше сил!!!
Дантист смеётся: ''Шире рот!
Ой, вырвал, кажется, не тот…
Один - туда, другой – сюда,
их много, это - не беда.''
Но приключилась вдруг напасть –
наш крокодил захлопнул пасть.
Уполз на запад… Или юг?
Гадать об этом - недосуг.
А с ним и наш дантист пропал.
Искать его никто не стал.
Дантистом меньше – не беда!
Дантист - туда, дантист - сюда…
**
Crocodile's Toothache.
Shel Silverstein.
Oh the Crocodile
Went to the dentist
And sat down in the chair,
And the dentist said, 'Now tell me, sir,
Why does it hurt and where?'
And the Crocodile said, 'I'll tell you the truth.
I have a terrible ache in my tooth.'
And he opened his jaws so wide, so wide,
That the dentist he climbed right inside,
And the dentist laughed, 'Oh, isn't this fun?'
As he pulled the teeth out, one by one.
And the Crocodile cried, 'You're hurting me so!
Please put down your pliers and let me go.'
But the dentist just laughed with a Ho Ho Ho,
And he said, 'I still have twelve to go --
Oops, that's the wrong one, I confess.
But what's one crocodile's tooth, more or less?'
Then suddenly the jaws went snap,
And the dentist was gone right off the map.
And where he went one could only guess...
To North or South or East or West...
He left no forwarding address.
But what's one dentist more or less?
Дочь китайского короля.
Дочь китайского короля…
''Она никогда не полюбит меня'' –
думал я, наряжая её мускатное дерево
бубенцами и верхушкой цвета огня.
Вместо лимонов и апельсин,
я взял звёзды, сверкавшие в небесах,
(я похитил их когда-то для тебя, дорогая)
и тоже подвесил на гибких ветвях.
У луны я взял чуть-чуть серебра,
у солнца - золота на одежду,
a вместе они своим лёгким дыханием,
остудив меня, подарили надежду.
Но дочь китайского короля
притворялась, что не видит меня,
когда я наряжал её мускатное дерево
бубенцами и верхушкой цвета огня.
Дочь китайского короля
ослепительна своей красотой…
Лицо подобно плоду мускатного дерева
влажною желтизной.
Подаренная ею мне скакалка,
которой она коснулась губами,
была сделана из раскрашенных нот,
пропетых птицами над чайными кустами.
Я перепрыгнул рощу мускатных деревьев,
я перепрыгнул море от края до края
и ни луна, ни солнце не остановили меня,
моя дорогая.
**
The King of China's Daughter
Edith
Sitwell
The King of China's Daughter,
She never would love me,
Though I hung my cap and bells upon
Her nutmeg tree.
For oranges and lemons,
The stars in bright blue air
(I stole them long ago, my dear)
Were dangling there.
The Moon did give me silver pence,
The Sun did give me gold,
And both together softly blew
And made my porridge cold;
But the King of China's daughter
Pretended not to see
When I hung my cap and bells upon
The nutmeg tree.
The King of China's daughter
So beautiful to see
With her face like yellow water, left
Her nutmeg tree.
Her little rope for skipping
She kissed and gave it me-
Made of painted notes of singing-birds
Among the fields of tea.
I skipped across the nutmeg grove,-
I skipped across the sea;
But neither sun nor moon, my dear,
Has yet caught me.
Спой мне радугу.
Джоси, это был долгий день.
Я, должно быть, сбился с пути.
Они мне сказали: ''Ночная тень
скрыла солнце, радугу не найти.''
Только ты, Джоси, можешь меня спасти.
Спой мне семь радужных нот.
Песню нельзя томить взаперти.
Выгни радугой небосвод.
Со мною так долго всё было не так -
много внутри теней.
Страшно брести одному сквозь мрак.
Спой мне радугу, может быть станет светлей.
Растрачено время, я опоздал,
Мой поезд пришёл и ушёл без меня.
Безлюден гулкий ночной вокзал.
Пересадки, спешка – пустая возня.
Бездумность щедра –
раздавал не скупясь мечты.
Завтра я буду искать вчера,
а сегодня, пока со мною ты,
спой мне радугу, Джоси,
спой семь радужных нот.
Всё, что было – отбросим.
Всё, что будет – пройдёт.
Со мною так долго всё было не так.
Голод бывает различным, Джоси.
Иногда, не поверишь, спасает пятак.
Иногда непомерное что-то просим.
Если ты можешь, если ты можешь…
Спой мне радугу, если ты всё ещё можешь.
**
Sing Me A Rainbow.
Shel Silverstein.
Josie it´s been a long hard day
Down the road to where it´s at
I must have lost my way
When I got there they said I was too late
Now you´re the only one can get me straight
So won´t you sing me a rainbow Josie
Roll me a song
Just tonight make it right
Cause it´s been wrong for oh so long
There´s lots of shades of darkness, Josie
Deep inside a man
So sing me a rainbow if you can
The train I went to meet
Had come and gone
Seems like I spend all my time
Gettin´ off and gettin´ on
I sold my mind
And gave my dreams away
And tomorrow I´ll start lookin´
´Round for yesterday
But til then
Sing me a rainbow Josie
Roll me a song
Just tonight make it right
Cause it´s been wrong for oh so long
There´s lots of kinds of hunger Josie
You don´t understand
So sing me a rainbow if you can
If you can, If you can
Sing me a rainbow if you can.
В поле лежит неподвижно пехота…
Целая рота. К стволу пулемёта
не прикоснуться голой рукой.
Бабочка - чьей-то душой над землёй.
Её отгоняет пацан-пулемётчик:
- Что ж ты всё вертишься здесь, ангелочек?
Я же тебе столько раз повторял –
нельзя на горячий садиться металл!
Подальше лети от окопа за поле.
Все мы на свете живём поневоле…
Пойми, наконец, меня, чудо смешное –
война – это дело сугубо людское.
Скажи ей, Семён.
Задремал и не слышишь?
Да ты, мой приятель, похоже, не …
Шел Силверстейн.
Осмотр.
Доктор спросил: ''Беспокоит живот?
Откройте пошире, пожалуйста, рот.''
Руку засунул в мой рот до подмышки,
достал две машинки, ботинок, три книжки,
гантели, скакалку, ведёрко, совок,
футболку, бейсболку и левый носок.
Упёрся… и вытащил велосипед.
- Советую, ешьте поменьше в обед!
**
Examination
I went to the doctor-
He reached down my throat,
He pulled out a shoe
And a little toy boat,
He pulled out a skate
And a bicycle seat,
And said 'Be more careful
About what you eat.'
**
Волшебная стирка.
Я говорю: ''Послушай, Ирка!
У меня есть волшебная стирка!''
Ирка в ответ: ''Ты известный болтун!
И к тому же - ужасный врун!
Волшебная стирка? С каких это пор?
Докажи!''
Так уж вышло... Я Ирку стёр.
**
Magical Eraser
She wouldn't believe
This pencil has
A magical eraser.
She said I was a silly moo,
She said I was a liar too,
She dared me prove that it was true,
And so what could I do--
I erased her!
**
Дружба.
К дружбе нельзя относиться беспечно!
Со мною, к примеру, дружить можно вечно!
Всё очень просто, я не шучу!
Ты только делай, что я захочу.
**
Friendship
I've discovered a way to
stay friends forever--
There's really nothing to it.
I simply tell you what to do
And you do it!!
**
В поисках Золушки.
Я ищу свою Золушку день и ночь.
Проку – что ''воду в ступе толочь''.
Я упрям, как Иванушка-дурачок -
всем подряд примеряю её башмачок.
Городам и странам потерян счёт.
Надежда на встречу
мне силы даёт.
Любовь не может свернуть с дороги...
Вот только...
Я стал ненавидеть ноги!
**
In Search Of Cinderella
From dusk to dawn,
From town to town,
Without a single clue,
I seek the tender, slender foot
To fit this crystal shoe.
From dusk to dawn,
I try it on
Each damsel that I meet.
And I still love her so, but oh,
I've started hating feet.
**
Взаимоотношения.
Встретил кого-то – скажи: ''Салют!''
это приветствие, сразу поймут.
Спросят меня: ''Как дела? Как работа?''
Я догадаюсь – это забота!
Проболтали от завтрака до обеда –
ясно – это случилась беседа!
Если не раним друг друга словами –
значит, консенсус возник между нами.
Кричим и ругаемся – это ссора.
(Не забудь извиниться в конце разговора.)
Если приняли извинения –
значит, произошло примирение.
Помогли кому-нибудь - это поддержка!
В ответ ни гу-гу – бывает, издержка!
Вся эта в общении кооперация
носит название… цивилизация!
(И ещё, если это - стихотворение,
налицо – преувеличение!)
**
Ations
If we meet and I say,
'Hi,'
That's a salutation.
If you ask me how I feel,
That's a consideration.
If we stop and talk a while,
That's a conversation.
If we understand each other,
That's a communication.
If we argue, scream and fight,
That's an altercation.
If later we apoligize,
That's reconciliation.
If we help each other home,
That's a cooperation.
And all these actions added up
Make Civilization.
(And if I say this is a wonderful poem,
Is that exaggeration?)
**
А там медведь...
Наш холодильник стал жутко реветь.
Дверь приоткрыл -
там Полярный Медведь!
За окнами - сорок,
плавится улица,
а ему хорошо -
вот рыбка, вот курица.
Нос у Медведя по уши в сметане.
Глаза - как у папы,
когда папа в нирване.
Съел обжора-Медведь
всё выше изложенное,
но обидней всего –
всё до грамма мороженое!
Да ещё невежливо,
видимо молод,
заревел: "Дверь закрой!
Выпускаешь мой холод!"
**
Bear In There
There's a polar bear
In our Frigidaire-
He likes it 'cause it's cold in there.
With his seat in the meat
And his face in the fish
And his big hairy paws
In the buttery dish,
He's nibbling the noodles,
He's munching the rice,
He's slurping the soda,
He's licking the ice.
And he lets out a roar
If you open the door.
And it gives me a scare
To know he's in there-
That polary bear
In our Fridgitydaire.
**
Тесно в ванне.
Меня и Андрея, Нину и Жанну
папа забросил купаться в ванну.
Для четверняшек ванна тесна...
Спину потёр - не моя спина!
**
Crowded Tub
There are too many kids in this tub
There are too many elbows to scrub
I just washed a behind that I'm sure wasn't mine
There are too many kids in this tub.
**
Кот, Малыш и Мама.
- Не видишь, я кот! – сказал кот.
- И я всегда буду котом!
Почему ты сердишься, лишь покину дом?
Мышь поймаю – ты сразу кричишь мне: ''Брысь!''
Поцарапаю – ты понапрасну не злись –
я - кот!
- Не видишь, я мальчик! – сказал малыш.
Принимай таким, какой я есть!
Не сердись, если я не желаю есть.
Прыгаю в лужи, рву в клочья штаны,
как все, вокруг меня пацаны…
Я – малыш!
- Не видишь, я мама! – сказала мама.
Я знаю, что хорошо, а что – нет!
Бесполезно коту давать совет,
отпускать, пойманных им мышей.
Я знаю, что лучше для малышей!
Я – мама!
**
A Cat, A Kid, & A Mom
“Why can’t you see I’m a cat.” said
the cat,
“And that’s all I ever will be?
Why are you shocked when I roam out at night?
Why are you sad when I meow and I fight?
Why are you sick when I eat up a rat?
I’m a cat.”
“Why can’t you see I’m a kid?” said the kid.
“Why try to make me like you?
Why are you hurt when I don’t want to cuddle?
Why do you sigh when I splash through a puddle?
Why do you scream when I do what I do?
I’m a kid.”
“Why can’t you see I’m a mom?” said the mom.
“Why try to make me wise?
Why try to teach me the ways of a cat?
Why try to tell me that ‘kids are like that’?
Why try to make me be patient and calm?
I’m a mom.”
Леди Годива.
Салют, Леди Годива! Обнажённая, верхом на лошади,
по улицам города, через площади...
Шелковистые волосы - до седла вдоль спины.
Леди Годива, Вы сказали, вам страшно,
вы смущены.
Я ненавижу себя, выдавать чью-то тайну грех,
но Вы выбрали странное место, спрятать себя от всех.
Салют, Леди Годива! Можно место искать без конца,
где никому нет дела до обнаженности тела
и уж подавно - лица.
Леди Годива! Вы сказали, что хотите быть там,где Вас будут ценить по вашим делам и мечтам.
Извините, я не больший знаток лошадей,
но странный выбор - прятаться среди людей.
Там Вас может обидеть взглядом и словом любой,
или, даже, бесстыдно коснуться Вас грязной рукой,
вызвав испуг, причинив неудобство и боль…
Честно признаюсь, Вы странную выбрали роль.
Салют, Леди Годива! Вас пугает их отчуждение.
Доброта и талант у толпы вызывают сомнения.
Они никому не нужны, не важны.
Леди Годива, ваши жесты для них сложны.
Но если подумать опять –
Вы нашли лучшее место, где Вас не будут искать.
**
Lady Godiva.
Shel Silverstein.
Hey Lady Godiva, ridin´ through the
town
Naked on your big white horse
With your long hair hangin´ down
Lady Godiva, you say you´re really frightened
and so shy
I hate to bust your bubble but you
Sure picked a funny place to hide
Hey Lady Godiva, lookin´ for a place
Where no one wants your body
And nobody knows your face
Lady Godiva, you say you wanna be loved
For what´s inside
I don´t know much about horses but you
Sure picked a funny place to ride
Every man´s just a clutchin´ hand
Reachin´ out to grab you
Every man´s a quiverin´ lance
Tryin´ hard to stab you - don´t let ´em nab you
Hey Lady Godiva, lookin´ kind of scared
You showed ´em all your talents
But nobody seems to care
Lady Godiva, could it be nobody wants to ride
Come to think it over
You may have picked the perfect place to hide
Бабочка на ладони…
Замер, боюсь вспугнуть.
Два симметричных крыла
сложились в одно -
устала, должно быть,
долог был трудный путь
в безбрежном море небес.
Вот она и упала на дно,
по которому ходим мы,
не умеющие летать.
Что нам неба простор
с неуютной его глубиной?
А соседский пацан сачком
целый день, опять и опять,
ловит бабочек…
Эх, его б, сорванца, крапивой…
Ну как ему объяснить –
в этом мире мы не одни.
Бабочки – тоже мы,
только меньше и без затей.
Я шепчу странной гостье моей:
''Усни, отдохни.
Я тебя сберегу
от бездушия и сетей''.
2012.
Добей Её.
Ты узнала, любовь к тебе всё ещё со мной.
Ты вернулась, чтобы добить её. Не впервой.
Ударила жёстко, в горле хрустнул кадык.
Захлебнулся плач, оборвался в безмолвие крик.
Усмехнулась, увидев - любовь дышит едва.
Не разобрать, где плевок, где ещё слова.
Не уходи, есть время её добить.
Не уходи, оборви её жизни нить.
Не уходи, до смерти терзай, кричи.
Видишь, она жива, бей, души, топчи.
Измены твои бессильны покончить с ней.
Задыхаясь, хрипит, но жива, добей же, добей.
Ну же, сильнее, она всё ещё жива…
**
Kick It Again
Shel Silverstein.
So you heard there was a spark
of love that I have for you
You come back to kill it like you always do
You found it weak and tremblin' hangin' on just by a thread
And you kicked it choke it stepped on it and broke it left it half to death
Kick it again it's still breathing
Kick it again I think I seen it move just a little bitty
Kick it again it's still living
So kick it again and then again and then you'll kill my love for you
[ harmonica - guitar ]
You're gonna have to do much more this time than a-make it crawl
A cheatin' on it doesn't seem to work at all
And it won't do no good to try to shame it to death
Cause it's raspin' gaspin' crawlin' callin' to you with each dying breath
Kick it again it's still breathing...
Шел Силверстейн.
Замок.
Как же прекрасен замок "Сейчас"!
В нём есть уголок для любого из нас.
Он огромен - легко заблудиться случайно.
Только тонок "Сейчас" - необычайно...
Робко войдёшь, огибая лужи, шаг - и уже снаружи.
**
The Castle.
It’s the fabulous castle of Now.
You can walk in and wander about,
But it’s so very thin,
Once you are, then you’ve been--
And soon as you’re in, you’re out.
**
Странная птица.
Птицы к зиме улетают на юг.
Лишь странная птица - в зиму, с юга.
Оставляет вдали друзей и подруг.
Ей крылья рвёт в клочья сердитая вьюга.
Клацает клюв, развивается хвост.
- Наперекор традиции древней,
куда и зачем?
Ответ был прост:
- Хочу быть единственной птицей в деревне.
**
Weird-Bird
Birds are flyin' south for
winter.
Here's the Weird-Bird headin' north,
Wings a-flappin', beak a-chatterin',
Cold head bobbin' back 'n' forth.
He says, 'It's not that I like ice
Or freezin' winds and snowy ground.
It's just sometimes it's kind of nice
To be the only bird in town.'
**
Растеряха.
Мама вздыхала тише травы:
- Играя, сынок, не теряй головы.
Сегодня случилось: дурачась с кузеном,
споткнулся и наземь свалился “поленом”,
и покатилась моя голова –
запад-восток, небо-трава.
Заплакать хотел - непослушна слеза.
На голове остались глаза.
Окликнуть пытался её побыстрей –
не получилось, рот тоже на ней.
А если бы даже её и позвал –
уши на ней, как бы я услыхал?
Подумать хотел, сжав руками виски –
не смог, вместе с ней укатились мозги.
Прилёг поудобней на мягкий лужок…
Раз так получилось,
вздремну я часок.
**
The Loser
Mama said I'd lose my head
if it wasn't fastened on.
Today I guess it wasn't
'cause while playing with my cousin
it fell off and rolled away
and now it's gone.
And I can't look for it
'cause my eyes are in it,
and I can't call to it
'cause my mouth is on it
(couldn't hear me anyway
'cause my ears are on it),
can't even think about it
'cause my brain is in it.
So I guess I'll sit down
on this rock
and rest for just a minute...
**
Рассказ бывшего бригадира.
Старый-престарый дом миссис Росс,
согласно плану, идёт под снос.
Пригнали бульдозер, подъёмный кран.
К стреле подвешена груша-таран.
Сорвали шифер, снесли стропила.
Бригада строителей – это сила!
Ух - стены вдрызг! Тысячи брызг!
Вдруг кто-то: ''Стой! Это дом чужой!''
Теперь бригадир у бригады другой!
**
The Former Foreman's Story.
We had to demolish the Johnson’s old house.
I brought in the bulldozers, shovels, and cranes.
We tore off the shingles, we banged in the walls,
We knocked down the chimney, we tore up the drains,
We smashed in the windows, we ripped out the bell,
We cut down the rafters, we sawed up the floor,
We dug up the basement--then somebody yelled,
“Hey, the Johnsons don’t live there--they live next door.”
(Maybe that’s the reason I‘m not foreman anymore.)
**
Применение лосю.
Если Вы вдруг промокли в лесу,
отыщите лося с большими рогами.
Украсьте рога своими штанами -
быстрее сохнут штаны на весу.
Сам проверял совет мною данный!
Раз пять возвращался из леса... бесштанный.
**
A Use For A Moose.
The antlers of a standing moose,
As everybody knows,
Are just the perfect place to hang
Your wet and drippy clothes.
It’s quick and cheap, but I must say
I’ve lost a lot of clothes that way.
**
Пульт управления папой.
Мама ушла на работу
и забыла… пульт управления папой.
Как рукой сняло зевоту.
Кнопку нажал - и папа под шляпой.
Другую – папа тотчас уснул.
Третью – играет со мною в футбол.
Четвёртая – папа залез на стул.
Кнопка номер ''семь'' – забрался под стол.
Папа кричит – убавляю звук.
Кнопка ''десять'' – стирает одежды груду.
Кнопка ''пятнадцать'' – не жалея рук
убирает квартиру и моет посуду.
А когда устаёт мыть окна и рамы –
отключаю его… до прихода мамы.
**
Remote-A-Dad .
It’s just like a TV remote control,
Except that it works on fathers.
You just push the thing that you want him to do
And he does it--without any bother.
You want him to dance? Push number five.
You want him to sing? Push seven.
You want him to raise your allowance a bit?
You simply push eleven.
You want him quiet? Just hit Mute.
Fourteen will make him cough.
You want him to stop picking on you?
Yelling and telling you what not to do?
And stop bossing you for an hour or two?
Just push Power--Off.
**
Врунишка Лари.
Мой приятель Лэри - ужасный врун!
Он однажды видел пятнадцать лун.
Он врёт, что и сам живёт на Луне!
Ладно, ври другим, но зачем же мне?
Он говорит, что ему сто лет!
А ему ещё и шести-то нет!
Врёт, что знает, как делать из камня монеты,
чтобы за них покупать конфеты.
И снова был уличён в обмане -
у него и копейки нет в кармане!
Он придумал, что прячет в ладони огонь.
И что есть у него одноногий конь!
Я проверял - нет там огня!
И четыре ноги у его коня!!!
Врёт, что ростом он с целый подъёмный кран.
Но я то знаю - это обман!
Я другого такого не знаю вруна -
он говорит - его мама - Луна!
Папа - Ветер, который колышет кроны
и учит деревья делать поклоны!
А вчера он соврал, что придут три гнома,
помочь мне с уборкой нашего дома.
Ну и обманщик же, этот Лэри!
Один только гном постучался двери.
**
Lyin' Larry.
Larry’s such a liar--
He tells outrageous lies.
He says he’s ninety-nine years old
Instead of only five.
He says he lives up on the moon.
He says that he once flew.
He says he’s really six feet four
Instead of three feet two.
He says he had a billion dollars
‘Stead of just a dime.
He says he rode a dinosaur
Back in some distant time.
He says his mother is the moon
Who taught him magic spells.
He says his father is the wind
That rings the morning bells.
He says he can take stones and rocks
And turn them into gold.
He says he can take burnin’ fire
And turn it freezin’ cold.
He said he’d send me seven elevs
To help me with my chores.
But Larry’s such a liar--
He only sent me four.
**
Шкаф полный обуви.
Обуви в шкафу – на всяческий случай!
Повыше - рядами, пониже - кучей.
Вот туфли парадные, очень стильные,
вот домашние тапочки мягко-субтильные,
бутсы с шипами для быстрого бега,
тёплые валенки для уборки снега.
Снег тает – оденем на них калоши -
аксессуар полезный и очень хороший.
Ботинки клоуна – носы картошкой,
сапоги баяниста – голенища гармошкой,
пуанты с завязками – это для танцев,
кроссовки ''Найки'' – от иностранцев.
Они хороши для походов с гитарой…
Много новой обуви, больше старой.
Нет лишь второго, что к первому парой.
**
A Closet Full Of Shoes.
Party shoes with frills and bows,
Workin’ shoes with steel toes,
Sneakers, flip-flops. And galoshes,
Brogans, oxfords, satin pumps,
Dancin’ taps and wooden clumps,
Shoes for climbin’ shoes for hikes,
Football cleats and baseball spikes,
Shoes of shiny patent leather,
Woolly shoes for winter weather,
Loafers, rough-outs, sandals, spats,
High heels, low heels, platforms, flats,
Moccasins and fins and flippers,
Shower clogs ballet slippers…
A zillion shoes and just one missin’--
That’s the one that matches this’n.
У меня закончились краски…
Закончились краски? Совсем не беда,
на кухне всегда есть в запасе еда.
Зелёного цвета салата листок.
Для синих оттенков прекрасна черника,
Красный… На красный пойдёт земляника.
На белое – сладкий молочный коктейль.
Оранжевый – из апельсина кисель.
Коричневый – кофе из папиной кружки…
Хотел я отправить картину подружке –
не помещается скатерть в конверт.
Повесил на стену. Названье – ''Десерт''!
**
We're Out Of Paint, So.
Shel Silverstein.
Let’s paint a picture with
our food.
For red we’ll squeeze these cherries.
For purple let’s splash grape juice on.
For blue we’ll use blueberries.
For black just use some licorice.
For brown pour on some gravy.
For yellow you can dip your brush
In the egg yolk you just gave me.
We’ll sign our names in applesauce
And title it “Our Luncheon,”
And hang it up for everyone
To stop…and see…and munch on.
Шел Силверстейн.
Агрегат для продажи домашних заданий.
(По Шелу)
Министр ненаучных и прочих знаний
доверил продажу домашних заданий
агрегату, что продавал пепси колу.
И вот агрегат привезли в нашу школу.
Бросишь монетку, в твоей тетрадке
готово задание, гуляй - всё в порядке.
Теперь, вместо баночки пепси колы,
домашнее задание - не отходя от школы.
Сколько будет двадцать на двадцать пять?
В тетрадке ответ: "Будет ровно пять".
Странно, всё делал согласно инструкции.
Похоже, недоработка в конструкции!
**
The Homework Machine
The Homework Machine,
Oh, the Homework Machine,
Most perfect
contraption that's ever been seen.
Just put in your homework, then drop in a dime,
Snap on the switch, and in ten seconds' time,
Your homework comes out, quick and clean as can be.
Here it is— 'nine plus four?' and the answer is 'three.'
Three?
Oh me . . .
I guess it's not as perfect
As I thought it would be.
**
Мост.
Этот мост бесконечный - лишь половина пути
в ту страну, о которой ты долго мечтал взаперти.
Ты увидишь арабский базар, пыль цыганских дорог,
лунный лес, где на воле пасётся единорог.
Мы, какое-то время, будем рядом шагать по мосту.
Мы увидим сияние звёзд и деревья в цвету.
Только знай, этот мост - половина пути в ту страну.
Дальше - ты сам. Я с тобою, мой друг, не дерзну.
**
The Bridge
This bridge will only take you halfway there
To those mysterious lands you long to see:
Through gypsy camps and swirling Arab fairs
And moonlit woods where unicorns run free.
So come and walk awhile with me and share
The twisting trails and wondrous worlds I've known.
But this bridge will only take you halfway there-
The last few steps you'll have to take alone.
**
Няня.
Старшая Аня - младшенькой - няня.
Плачет сестричка полдня на диване.
Похоже, у няни входит в привычку
просто сидеть и смотреть на сестричку.
**
The Sitter
Mrs. McTwitter was the baby-sitter
I think she's a little bit crazy.
She thinks a baby-sitter's supposed
To sit upon the baby.
**
Большой палец.
Нет ничего вкуснее пальца.
Спросите хоть русского, хоть непальца.
Пусть сморщенный палец выглядит грустно,
сосать его бесконечно вкусно!
(Эта истина высосана из пальца!)
**
Thumbs.
Oh, the thumb-sucker's thumb
May look wrinkled and wet
And withered, and white as the snow,
But the taste of a thumb Is the sweetest taste yet
(As only we thumb-suckers know).
**
Глупый карандаш.
Ничего не понимаю!
Рисовать хочу - стираю.
Захочу стереть - рисую.
Кто придумал чушь такую?
**
Stupid Pencil Maker
Some dummy built this pencil wrong,
The eraser's down here where the point belongs,
And the point's at the top - so it's no good to me,
It's amazing how stupid some people can be.
**
Улыбкоделатели.
Гигант, недовольный всем вокруг,
решил улыбку примерить вдруг.
Надо лишь губ приподнять края.
Вызвались мой приятель и я.
Трудились "в поте лица" весь год,
загибая улыбкой гигантский рот!
Ох и тяжёлая это работа,
сделать, чтоб улыбнулся кто-то!
**
THE SMILE MAKERS
The grungy, grumpy, grouchy Giant
Grew tired of his frowny pout
And hired me and Lee to lift
The corners of his crumblin’ mouth.
That was last year--and we’ve been here
Sweatin’, strainin’ all the while.
Sometimes it sure can be hard work
To make somebody smile.
**
Бутерброд для Ведьмы.
Слыхал о кухонной Ведьме,
но не встречал, и вот!
Произнести успел лишь:
- Хотел бы в мой бутерброд…
Вокруг ни земли, ни неба,
обмазан горчицей слизкой,
между двух ломтиков хлеба
лежу неподвижной сосиской.
**
COOKWITCH SANDWICH
I heard that Katrina
The Cook was a witch,
But me, I’m such
A stupid kid,
I yelled, “Hey! Katrina,
Make me a sandwich,”
And ZAP--
She did!
Забывчивость.
Это стоило… Два - у моря?
Или на суше - семь?
Нет, или семь - у моря?
Память не та совсем.
Или на суше - бесплатно,
а там, у моря - четыре?
Стало всё непонятно
в этом забывчивом мире.
Или… Не помню, странно…
Память стала туманна.
Зрение стало негодным.
конь старым, седло холодным.
Как же тут не вздохнуть,
таким отправляясь в путь.
**
Forgetful Paul Revere.
Shel Silverstein.
Was it two if by land
And one if by sea?
Or one if by land
And none if by sea?
Or none if by land…
Or was it three?
My memory’s not
What it used to be,
And it’s getting so foggy
I hardly can see,
And this hard, cold saddle
Is killin’ me--
Oh, what a ride
This is gonna be.
Из ценностей в нехитром багаже -
медали, да ещё осколки в теле.
Медали, правда, отобрать хотели,
а вот осколки не отнять уже.
Таможенник вначале:
"Отдавай!
С собой нельзя, ведь ты, отец, предатель."
Но вспомнив что-то, видимо некстати,
махнул:
"Валяй в свой зарубежный рай."
Почти треть жизни ты в "чужой" стране.
Из ценностей - родные, да награды.
А ведь могли бы отобрать их, гады...
Или убить фашисты на войне.
05/09/2018.
Малыш и старик
Маленький мальчик сказал: ''Иногда я роняю ложку''.
Его успокоил старик: ''Я тоже''.
Мальчик, смущаясь, чуть слышно: ''Штаны намочил немножко''.
Старик рассмеялся: ''Со мною случается чаще, похоже''.
Маленький мальчик вздохнул: ''Я очень часто плачу''.
''Я тоже частенько плачу'' – грустно ответил старик.
''Но хуже всего на свете, что ко всему в придачу,
взрослым я безразличен'' – промолвил малыш и сник.
Старик дрожащей рукою погладил его: ''Малыш,
как же я понимаю, о чём ты сейчас говоришь''.
The Little Boy And The Old Man.
Shel Silverstein.
Said the little boy,
'Sometimes I drop my spoon.'
Said the old man, 'I do that too.'
The little boy whispered, 'I wet my pants.'
'I do that too,' laughed the little old man.
Said the little boy, 'I often cry.'
The old man nodded, 'So do I.'
'But worst of all,' said the boy, 'it seems
Grown-ups don't pay attention to me.'
And he felt the warmth of a wrinkled old hand.
'I know what you mean,' said the little old man.
Небесная приправа.
Кусочек неба
оторвался, сделал
ХЛЮП!
И угодил прямёхонько в мой суп,
через прореху в черепице.
Я, скажем мягко,
равнодушен к чечевице,
а тут - до капельки умял!
Вкуснее-вкусного!
Вкуснее - не едал!
Я море съел бы, я был глуп!
Да я готов за чечевичный суп...
Я сыт, я поражён,
щепотка неба к блюду,
позволила мне приобщиться к чуду.
**
Sky Seasoning.
Shel Silverstein
A piece of sky
Broke off and fell
Through the crack in the ceiling
Right into my soup,
KERPLOP!
I really must state
That I usually hate
Lentil soup, but I ate
Every drop!
Delicious delicious
(A bit like plaster),
But so delicious, goodness sake--
I could have eaten a lentil-soup lake.
It's amazing the difference
A bit of sky can make.
Шел Силверстейн
Воспитанный поросёнок.
Поросёнок просит папу Хрякова:
- Вот конфетная лавка
Там много всякого!
Пойдём, обещаю блюсти дисциплину,
если ты, как люди носят детей,
посадишь меня к себе на спину.
**
LITTLE PIG’S TREAT.
Said the pig to his pop,
“There’s the candy shop.
Oh, please let’s go inside.
And I promise I won’t
Make a kid of myself
If you give me a people-back ride.”
**
Жалобщик Джек.
Мой весёлый Джек, он живёт в ларце,
постарел, обтёрся, изменился в лице.
Я сегодня утром был встрече рад…
Да застрял мой Джек – ни вперёд, ни назад.
Он стал жаловаться на тесноту ларца.
И что нет там на палочке леденца,
что ночами слышит странные звуки,
что затекают всё чаще ноги и руки.
И что видел он там лягушонка и мышку…
Пока я, наконец, не захлопнул крышку.
**
COMPLAININ’ JACK.
This morning my old jack-in-the-box
Popped out—and wouldn’t get back-in-the-box.
He cried, “Hey, there’s a tack-in-the-box,
And it’s cutting me through and through.”
“There also is a crack-in-the-box,
And I never find a smack-in-the-box,
And sometimes I hear a quack-in-the-box,
‘Cause a duck lives in here, too.”
Complain, complain is all he did—
I finally had to close the lid.
**
Весы.
Если бы я мог взглянуть на весы!
Не задирали б соседи носы.
Не дразнили бы: ''Эй, ходячий живот,
пора бы закрыть на секундочку рот!''
Я худею, теряю избыточный вес.
Я, даже, в игольное ушко пролез!
Я не ем, пью настой из целебной росы…
Если б я мог взглянуть под себя на весы!
**
SCALE.
If I could only see the scale,
I’m sure that it would state
That I’ve lost ounces… maybe pounds
Or even tons of weight.
“You’d better eat some pancakes—
You’re skinny as a rail.”
I’m sure that’s what the scale would say…
If I could see the scale.
**
Свет в чердачном окне.
Старый заброшенный дом
вздыхал всеми щелями.
Я думал, он населён
невидимыми тенями.
Но кто же тогда зажёг
на чердаке огонёк?
Он виден издалека
зрачками в глазах чердака.
И значит, кто-то под крышей,
видит дальше меня и выше.
**
A LIGHT IN THE ATTIC.
There’s a light on in the attic.
Though the house is dark and shuttered,
I can see a flickerin’ flutter,
And I know what it’s about.
There’s a light on in the attic.
I can see it from the outside,
And I know you’re on the inside… lookin’ out.
**
Самый страшный.
Пытаешься стать всех на свете известней.
Орёшь диким голосом жуткие песни.
А ты оглянись, у тебя за плечами,
стоит Чудо-юдо с ушами-газами!
Ростом пять метров в намыленной холке…
И ты запоёшь, как голодные волки.
Ты сам себя станешь бояться до дрожи…
Вы с этим чудовищем чем-то похожи.
**
THE WORST.
When singing songs of scariness,
Of bloodiness and hairyness,
I feel obligated at this moment to remind you
Of the most ferocious beat of all:
Three thousand pounds and nine feet tall—
The Glurpy Slurpy Skakagrall—
Who’s standing right behind you.
**
Хрустальный шар.
Я владею волшебным хрустальным шаром.
Подходи, десять центов – почти, что даром!
В твоём прошлом вижу : играл во дворе,
потом ел картофельное пюре,
с огромной, на всю тарелку котлетой,
потом закусил пирогом и конфетой,
потом выпил сока почти полведра.
Я правду сказал? Признаваться пора.
Шар мой хрустальный - всего лишь игрушка,
таким вот доверчивым детям ловушка.
Как я узнал, где играл и что ел?
Всё это в одежде твоей разглядел.
**
CRYSTAL BALL.
Come see your life in my crystal glass—
Twenty-five cents is all you pay.
Let me look into your past—
Here’s what you had for lunch today:
Tuna salad and mashed potatoes,
Green pea soup and apple juice,
Collard greens and stewed tomatoes,
Chocolate milk and lemon mousse.
You admit I’ve told it all?
Well, I know it, I confess,
Not by looking in my ball,
But just by looking at your dress.
**
Капитан Крюк.
Что должен помнить Капитан Крюк?
Не чесать пальцы ног пальцами рук,
не искать улиток в своём носу,
даже если он совершенно один в лесу.
Должен усвоить твёрдо науку,
как пожимать при встрече руку.
Должен беречь, открывая консервы,
чью-то одежду и чьи-то нервы.
Подавая гостям горячий чай,
не разлить чай на гостей невзначай!
Я рад, большинство людей вокруг,
ведут себя как Капитан Крюк.
**
CAPTAIN HOOK.
Captain Hook must remember
Not to scratch his toes.
Captain Hook must watch out
And never pick his nose.
Captain Hook must be gentle
When he shakes your hand.
Captain hook must be careful
Openin’ sardine cans
And playing tag and pouring tea
and turnin’ pages of this book.
Lots of folks I’m glad I ain’t—
But mostly Captain Hook!
**
Мои правила.
Желаешь стать моей женою?
Должна уметь тушить жаркое.
Должна уметь стирать носки,
спасать мой разум от тоски.
Должна чесать меня по шёрстке,
конфеты приносить мне в горстке.
Снег убирать, косить лужайку,
пока я ем на завтрак сайку.
Всё исполнять, чем озадачил…
Куда? Постой! Я только начал!!!
**
MY RULES.
If you want to marry me, here’s what
you’ll have to do:
You must learn how to make a perfect chicken-dumpling stew.
And you must sew my holey socks,
And soothe my troubled mind,
And develop the knack for scratching my back,
And keep my shoes spotlessly shined.
And while I rest you must rake up the leaves,
And when it’s hailing and snowing
You must shovel the walk… and be still when I talk,
And—hey—where are you going?
**
Слушай: ''Не сметь!''
Слушай, ребёнок, не сметь!
Слушай , не думай, даже!
Не стоит даже хотеть –
невозможного нет в продаже!
Запомни, что делать нельзя.
Что вообще не годится.
И всё же, знайте, друзья –
ВСЯКОЕ МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ!
**
LISTEN TO THE MUSTN’TS.
Listen to the MUSTN’TS, child,
Listen to the DON’TS
Listen to the SHOULDN’TS
The IMPOSSIBLES, the WON’TS
Listen to the NEVER HAVES
Then lost close to me—
Anything can happen, child,
ANYTHING can be.
**
Смешная Саша.
Убеждала мама Сашу: ''Есть нельзя руками кашу!''
Отвечала Саша маме: ''Я попробую ногами.''
**
RIDICULOUS ROSE.
Her mama said, “Don’t eat with your fingers.”
“OK,” said Ridiculous Rose,
So she ate with her toes.
**
Здесь темно.
Я пишу тебе поэму-очерк.
Прости, что так неразборчив почерк.
В темноте не просто писать слова.
А пишу я тебе из утробы льва!
Я хотел дать хищнику две конфетки
И подошёл слишком близко к клетке.
Ты мне скажешь привычно: ''Побольше ври!''
Я не вру, я сейчас у льва внутри.
Я тебе опишу, что сейчас наблюдаю…
А вот как отправить письмо – не знаю.
**
IT’S DARK IN HERE.
I am writing these poems
From inside a lion,
And it’s rather dark in here.
So please excuse the handwriting
Which may not be too clear.
But this afternoon by the lion’s cage
I’m afraid I got too near.
And I’m writing these lines
From inside a lion,
And it’s rather dark in here.
**
Весело.
Шел Силверстейн.
Эй!
Кинь!
Ой!
Дзинь!
Уф!
Занесло!
Ух!
В стекло!
Тс!
Не плачь!
Спасайся!
Прячь
мяч!
**
THE FOURTH.
Oh
CRASH!
my
BASH!
it’s
BANG
the
ZANG!
Fourth
WHOOSH!
of
BAROOM!
July
WHEW!
**
Годы спустя.
Твоего уже не увижу лица,
когда ты прочтёшь до конца
эту книжку, но вдалеке от всех,
возможно, сквозь годы услышу твой смех.
**
YEARS FROM NOW.
Although I cannot see your face
As you flip these poems awhile,
Somewhere from some far-off place
I hear you laughing—and I smile.
Шел Силверстейн
Кто.
-Кто может отфутболить мяч
отсюда до пустынь Афганистана?
Я могу!
Кто тигра укротил,
когда все спрятались в подвале ресторана?
Я укротил!
Кто будет в небесах парить
и не страшиться пуль, и видеть всех насквозь?
Конечно, буду я!
Кто может врать всю ночь под всполохи огня?
Должно быть, снова я!
**
WHO.
Who can kick a football
From here out to Afghanistan?
I can!
Who fought tigers in the street
While all the policemen ran and hid?
I did!
Who will fly and have X-ray eyes—
And be known as the man no bullet can kill?
I will!
Who can sit and tell lies all night?
I might!
**
Изобретение.
Я придумал! Я придумал!
Отгадайте, что придумал!
Изобрёл, секрета нет, получать из солнца свет!
В небе солнце светит ярко.
Света лампочке - не жалко.
Слабое звено в идее –
где взять провод подлиннее.
**
INVENTION
I’ve done it, I’ve done it!
Guess what I’ve done!
Invented a light that plugs into the sun.
The sun is bright enough,
The bulb is strong enough,
But, oh, there’s only one thing wrong…
The cord ain’t long enough.
**
Падение вверх.
Шнурок развязанный стреножил,
я упал.
Не вниз, но вверх.
Вот подо мной вокзал.
Чуть выше - крыши,
горы облаков.
Здесь цвет сливается
с напевами ветров.
А подо мной красиво – нету сил!
Прилив морской болезни ощутил.
Ком в горле оборвался и повис…
И я тотчас упал обратно вниз.
**
FALLING UP
I tripped on my shoelace
And I fell up—
Up to the roof tops,
Up over the town,
Up past the tree tops,
Up over the mountains,
Up where the colors
Blend into the sounds.
But it got me so dizzy
When I looked around,
I got sick to my stomach
And I threw down.
**
Каменный самолёт.
Самолёт мой каменный - облетел весь свет.
В нём пилот прославленный - мечтатель-домосед.
**
STONE AIRPLANE
I made an airplane out of stone…
I always did like staying home.
**
Край Земли.
Колумб ошибался, считая, земля кругла.
Не стоит верить его словам.
Я сидел на краю Земли и видел сам,
как гуляют ветра от угла до угла.
У края земли, куда я дошёл,
где начинается неба синь,
оглянулся и понял – Земля - плоский стол!
**
THE EDGE OF THE WORLD
Columbus said the world is round?
Don’t you believe a word of that.
For I’ve been down to the edge of the world,
Sat on the edge where the wild wind whirled,
Peeked over the ledge where the blue smoke curls,
And I can tell you, boys and girls,
The world is FLAT!
**
Трамплин.
Я - на трамплине для прыжков.
Я чемпионом стать готов!
Сперва, проверил пол трамплина.
Потом, крепка ли в нём пружина,
как он пружинит подо мной
и занялся самим собой.
Проверил, как одеты плавки.
Не соскользнут ли, где булавки...
Стоял у края сто минут.
- Ныряй же! Остальные ждут!
**
DIVING BOARD
You’ve been up on that diving board
Making sure that it’s nice and straight.
You’ve made sure that it’s not too slick.
You’ve made sure it can stand the weight.
You’ve made sure that the spring is tight.
You’ve made sure that the cloth won’t slip.
You’ve made sure that it bounces right,
And that your toes can get a grip—
And you’ve been up there since half past five
Doin’ everything… but DIVE.
**
Цвета.
Цвет моей кожи жёлто-
коричнево-розово белый цвет.
Глаза – серо-голубо зелёные,
но, если верить друзьям, оранжевые по ночам.
Я рыжеватый блондинобрюнет.
Если волосы влажные, в них блестит серебро.
Заглянул в себя - такой многоцвет –
ему ещё и названия нет.
**
COLORS
My skin is kind of sort of brownish
Pinkish yellowish white.
My eyes are grayish blueish green,
But I’m told they look orange in the night.
My hair is reddish blondish brown,
But it’s silver when it’s wet.
And all the colors I am inside
Have not been invented yet.
**
Проклятие Моргана.
По старой карте, в поисках сокровищ,
я брёл тропою призрачных чудовищ,
когда облезлый древний попугай
мне хрипло крикнул: "Ты пришёл, копай!"
За разом раз, я, не жалея рук,
вонзал свой заступ и отрыл сундук!
На крышке надпись. Унимая дрожь,
прочёл: "Знай, если золото возьмёшь,
разделишь участь сгинувших фрегатов…
И подпись: "Морган, капитан пиратов."
Стою и думаю - вознаграждён достойно!
Взять, или дальше ночью спать спокойно?
**
MORGAN’S CURSE
Followin’ the trail on the old treasure map,
I came to the spot that said, “Dig right here.”
And four feet down my spade struck wood
Just where the map said a chest would appear.
But carved in the side were written these words:
“A curse upon he who disturbs this gold.”
Signed, Morgan the Pirate, Scourge of the Seas.
I read these words and my blood ran cold.
So here I set upon untold wealth
Tryin’ to figure which is worse:
How much do I need this gold?
And how much do I need this curse?
**
Как избавиться от мытья посуды.
Если тебе надо мыть посуду,
всегда наступает твой черёд.
Если тебе надо мыть посуду,
а это так скучно, досада берёт.
Если тебе надо мыть посуду -
одну лишь тарелку "случайно" разбей.
Тебя на неделю оставят в покое,
а, может быть, и до скончания дней.
**
HOW NOT TO HAVE TO DRY THE DISHES.
If you have to dry the dishes
(Such an awful, boring chore)
If you have to dry the dishes
(‘Stead of going to the store)
If you have to dry the dishes
And you drop one on the floor—
Maybe they won’t let you
Dry the dishes anymore.
**
Мой портрет.
Портрет. Я корчу рожи.
Портрет висит в прихожей.
Ночами сплю спокойно.
Кошмары к нам не вхожи.
**
MY ZOOOTCH
I never have nightmares,
I’m happy to say.
The Zoootch on my bed
Always scares ‘em away.
**
Не буду!
Я кусочек сладкой дыни
положил под микроскоп.
Дыню я не ем отныне -
в ней живёт мильён особ!
Может, это и по плану,
не просите - есть не стану!!!
**
NOPE.
I put a piece of cantaloupe
Underneath the microscope,
I saw a million strange things sleepin’,
I sawa zillion weird things creepin’,
I saw some green things twist and bend—
I won’t eat cantaloupe again.
**
Акробаты.
Я буду качаться,
держась за твои лодыжки.
Ниже повиснет она –
выше нельзя худышке.
Ты повиснешь носом
на перекладине.
Народа сегодня - тьма
в цирке-громадине.
Начинаем, гаснут огни.
Очень прошу – не чихни!
**
THE ACROBATS.
I’ll swing
By my ankles,
She’ll cling
To your knees
As you hang
By your nose
From a high-up
Trapeze.
But just one thing, please,
Don’t sneeze.
**
Я должен помнить.
Индейка – День Благодарения.
Салаты – это Новый год.
Торт – означает День Рождения.
В четверг - всё рыбное сойдёт.
Воскресный день – кусочек курицы
На понедельник – выбор мал.
А я пришёл голодный с улицы
и всё на год вперёд ''умял''.
Едва не лопнул, но ''умял''!
**
I MUST REMEMBER.
I must remember…
Turkey on Thanksgiving,
Pudding on Christmas,
Eggs on Easter,
Chicken on Sunday,
Fish on Friday,
Leftovers, Monday,
But ah, me—I’m such a dunce.
I went and ate them all at once.
Шел Силверстейн.
Дакины и Неткины.
Дакины всегда отвечали "Да",
чтобы не предложили.
Неткины, напротив, отвечали всегда
"Нет", если - не убедили.
Все Дакины умерли от переедания,
Неткины - от страха шагнуть без оглядки.
А Самодумкины хранят о них предания…
Я думаю, с ними всё будет в порядке.
**
YESEES AND NOEES.
The Yesees said yes to anything
That anyone suggested.
The Noees said no to everything
Unless it was proven and tested.
So the Yesees all died of much too much
And the Noees all died of fright,
But somehow I think the Thinkforyourselfees
All came out all right.
**
Обнимки.
Чем перетягивать канат,
я лучше обниму ребят.
Игра в ''обнимки'' – тоже спорт!
И, между прочим – высший сорт!
Что нужно делать? Веселиться:
То падать, то взлетать, как птица,
Смеяться, бегать по стене,
Канат оставив в стороне.
Итог – хотите, не хотите ли –
все счастливы, все - победители!
**
HUG O’WAR.
I will not play tug o’ war.
I’d rather play hug o’ war,
Where everyone hugs
Instead of tugs,
Where everyone giggles
And rolls on the rug,
Where everyone kisses,
And everyone grins,
And everyone cuddles,
And everyone wins.
**
Джек сказал.
Да, я приёмыш.
Не видели мои мама с папой,
как в мир пришёл их детёныш,
Но они предпочли меня
другим малышам на свете.
И это гораздо больше,
чем могут похвастаться многие дети!
**
JAKE SAYS
Yes, I'm adopted.
My folks were not blessed
With me in the usual way.
But they picked me,
They chose me
From all the rest,
Which is lots more than most kids can say.
**
Монстры, которых я встречал.
Повстречал приведение, оно меня не обидело,
лишь спросило, где можно купить конфет.
Встретил дьявола, он душу мою не тронул,
лишь на час одолжил мой велосипед.
Вампира встретил - совсем не злодей,
не стал мне клыком дырявить темя.
Я всегда встречаю хороших людей,
но всегда в неудачное время.
**
MONSTERS I’VE MET.
I met a ghost, but he didn’t want my head,
He only wanted to know the way to Denver.
I met a devil, but he didn’t want my soul,
He only wanted to borrow my bike awhile.
I met a vampire, but he didn’t want my blood,
He only wanted to nickels for a dime.
I keep meeting all the right people—
At all the wrong times.
**
Волшебство.
Сандра видела Лепрекана,
Эдди пожимал руку Троллю,
Лауру катала Летучая обезьяна,
Чарли выпустил Джина на волю,
Дональд слышал пенье Русалки,
Сюзи Эльфа обогнала на палке,
А вот мне, не пойму почему,
волшебство приходится сочинять самому.
**
MAGIC.
Sandra’s seen a leprechaun,
Eddie touched a troll,
Laurie danced with witches once,
Charlie found some goblins’ gold.
Donald heard a mermaid sing,
Susy spied an elf,
But all the magic I have known
I’ve had to make myself.
**
Ранняя птичка.
О, если ты птица, будь ''ранней птичкой'',
поймай на завтрак червяка побольше.
Если ты птица, будь ''ранней птичкой'',
а если червяк, спи утром подольше.
**
EARLY BIRD
Oh, if you’re a bird, be an early bird
And catch the worm for your breakfast plate.
If you’re a bird, be an early bird—
But if you’re a worm, sleep late.
**
Счастливый конец?
Конец не бывает счастливым.
Мне скажут – поверю едва ли.
Дайте счастье мне посередине
и побольше в самом начале!
**
HAPPY ENDING?
There are no happy endings.
Endings are the saddest part,
So just give me a happy middle
And a very happy start.
**
Предупреждение.
В носу у каждого из нас
живёт зубастая улитка.
Засунешь палец первый раз –
она откусит ноготь прытко.
Засунешь глубже, что ж, не плачь,
и не смотри на взрослых косо.
А дальше - дальше нужен врач,
чтобы достать тебя из носа.
**
WARNING
Inside everybody’s nose
There lives a sharp-toothed snail.
So if you stick your finger in,
He may bite off your nail.
Stick it farther up inside,
And he may bite your ring off.
Stick it all the way, and he
May bite the whole darn thing off.
**
Рыба?
Мелкая рыба ест кроху-рыбу.
Крупная рыба ест мелкую рыбу.
В итоге – жиреют только большие.
Неужели мы все в этом мире такие?
**
FISH?
The little fish eats the tiny fish,
The big fish eats the little fish—
So only the biggest fish gets fat.
Do you know any folks like that?
**
На планете Марс.
всё так же, как и у нас.
Шляпы, одежда, ботинки, шнурки.
Молодость, зрелость, седые виски.
Руки, ноги, лица на головах…
Только всё
не на тех же самых
местах.
**
THE PLANET OF MARS
On the planet of Mars
They have clothes just like ours,
And they have the same shoes and same laces,
And they have the same charms and same graces,
And they have the same heads and same faces…
But not in the
Very same
Places.
**
Оркестр.
У тебя нет барабана – хлопай по животу.
У меня нет трубы - нос звук издаёт хороший.
У нас нет медных тарелок –
мы будем хлопать в ладоши.
Может быть, есть оркестры,
которые чуть лучше играют.
Их блестящие инструменты
ценами поражают.
Всё равно, мы два раза лучше них,
потому, что играем на себе самих!
**
OURCHESTRA
So you haven’t got a drum, just beat your belly.
So I haven’t got a horn—I’ll play my nose.
So we haven’t any cymbals—
We’ll just slap our hands together,
And though there may be orchestras
That sound a little better
With their fancy shiny instruments
That cost an awful lot—
Hey, we’re making music twice as good
By playing what we’ve got!
Шел Сильверстейн.
Приглашение.
Коль ты мечтатель - заходи!
У входа расседлай коня.
(Твой горбунок скакал три дня.)
Присядь меж нами у огня.
Историй собралось, поди...
Ну, заходи же!
Заходи!
**
INVITATION.
If you are a dreamer, come in,
If you are a dreamer, a wisher, a liar,
A hope-er, a pray-er, a magic bean buyer…
If you’re a pretender, come sit by my fire
For we have some flax-golden tales to spin.
Come in!
Come in!
**
Маски.
Она была голубокожа,
как и он.
Она стеснялась, он был тоже
удручён.
Всю жизнь под масками,
от поисков устав,
друг с другом разминулись,
не узнав.
**
MASKS.
She had blue skin.
And so did he.
He kept it hid
And so did she.
They searched for blue
Their whole life through,
Then passed right by—
And never knew.
**
Какой блин?
Стопка блинов на столе
с пылу-жару.
- Какой ты желаешь? -
спросил я Тамару.
- Мне - верхний, пожалуйста.
С тем же вопросом - к Ирине...
С ехидством:
- А мне самый вкусный...
посередине.
**
PANCAKE?
Who wants a pancake,
Sweet and piping hot?
Good little Grace looks up and says,
“I’ll take the one on top.”
Who else wants a pancake,
Fresh off the griddle?
Terrible Theresa smiles and says,
“I’ll take the one in the middle.”
**
Снежок.
Я вылепил снежок
из утренней метели.
Он будет, как щенок Дружок,
со мною спать в постели.
Снежок - сплошь голова,
укутан по макушку….
А ночью он сбежал, сперва
мне вымочив подушку.
**
SNOWBALL.
I made myself a snowball
As perfect as could be.
I thought I’d keep it as a pet
And let it sleep with me.
I made it some pajamas
And a pillow for its head.
Then
last night it ran away,
But
first—it wet the bed.
**
Я не вылуплюсь!
Я цыплёнок под скорлупою яйца.
Там, снаружи, орут петухи громогласно!
Я не вылуплюсь из своего ''дворца''.
Там, снаружи, и холодно, и опасно!
Там пожары и ядовитый смог!
Люди стреляют, война без конца!
Я могу, но лучше бы я не мог!
Я не вылуплюсь из яйца!!!
**
I WON’T HATCH.
Oh I am a chicken who lives in an egg,
But I will not hatch, I will not hatch.
The hens they all cackle, the roosters all beg,
But I will not hatch, I will not hatch.
For I hear all the talk of pollution and war
As the people all shout and the airplanes roar,
So I’m staying in here where it’s safe and it’s warm,
And I WILL NOT HATCH!
**
Сделай что-нибудь!
Вылепи картинку из бумаги!
Сочини из пустоты стишок!
Нарядись затейливей стиляги,
в танце закружись "на посошок"!
Выкрась непогоду в голубое,
в трубы водосточные трубя!
Сделай, сделай, что-нибудь такое,
что никто не делал до тебя!!!
**
PUT SOMETHING IN.
Draw a crazy picture,
Write a nutty poem,
Sing a mumble-gumble song,
Whistle through your comb.
Do a loony-goony dance
‘Cross the kitchen floor,
Put something silly in the world
That ain’t been there before.
**
Второе лицо.
У меня под маской лица -
лицо, невидимое другим.
Не такое счастливое,
не такое уверенное…
Я в зеркале вижу себя таким.
**
UNDERFACE.
Underneath my outside face
There’s a face that none can see.
A little less smiley,
A little less sure,
But a whole lot more like me.
Я помню – натянул носки.
Я помню, что обул ботинки.
Я помню – галстук повязал –
на нём забавные картинки
цветов…
Потом надел пиджак –
сегодня танцы – не до скуки!
Но что-то, чувствую, не так!
Забыл... Ой, вспомнил, это…
**
SOMETHING MISSING
SHEL SILVERSTEIN
I remember I put on my socks,
I remember I put on my shoes.
I remember I put on my tie
That was printed
In beautiful purples and blues.
I remember I put on my coat,
To look perfectly grand at the dance,
Yet I feel there is something
I may have forgot—
What is it? What is it?...
-Hello, сынок, where have you been?
-Nowhere, at work, дела заели.
-Тогда понятно, f…. блин,
You didn’t call me две недели.
-I’m sorry, знаю, был неправ,
не злись, I was extremely busy.
-Bull shit! Forgive my stupid нрав,
But, не могу я take it easy.
You have to call me каждый день,
а не тогда, when you need money,
I know, for you - it’s kind of лень,
don’t make me feel я - вроде няни.
-Dad, ты не няня, don’t get mad,
перезвоню in couple hours,
Да, в Sunday - с мамой на обед
зайди, and bring few hundred dollars.
-OK. So, see you в выходной.
I love you very much, ленивец.
And call at evening нам домой,
your mоm is missing you, паршивец.
**
-Hi dad, прости, что не звонила
-Don’t worry дочка, it’s O.K.
-Don’t think, что я тебя забыла…
-Я знаю. Как прошёл your day?
-As usual, одно и то же
New York is crazy, как всегда,
-If I would чуточку моложе,
Like you, from home ''махнул'' туда.
- How many times I told you – хватит!
Ты должен stay with mom, be cool!
If you will move, кто здесь оплатит
мои расходы from the school?
- Relax, all wоrds - just оболочка
того, что прячется inside.
I love your mom, до встречи, дочка.
Учись, и будет всё alright.
2010.
Вчера, после работы, как обычно, заехал к папе. День на работе выдался
захлопоченный, устал. Погода в Чикаго ещё та. Словом, настроение достаточно
скучное. Задал папе привычные вопросы о здоровье, настроении, что нового в
телевизоре.
Рассказал вкратце о том, как прошёл мой день и уже собирался попрощаться до
завтра, как папа мне и говорит: "Скоро у тебя день рождения. Возьми мою
банковскую карточку, там собралось немного, и сними себе на подарок $200. И
ещё, сними для Томы $300. (Тома, это моя дочка, папина младшая внучка. Она
сейчас живёт и учится в Нью Йорке и
времена у неё достаточно непростые.) И такая в папиных глазах светится любовь,
что не могу удержаться и начинаю дурачиться. "Папа, скажи, пожалуйста, где
же справедливость? Я приезжаю к тебе почти каждый день. Прибираю. Привожу
что-нибудь вкусное на обед. Заполняю необходимые бумаги и.т.д. Почему же мне на
день рождения $200, а Томе, без всякой на то причины, $300? Бывает она у тебя
редко, звонит не каждый день. Почему же ей больше?" У папы замечательное
чувство юмора и он, понимая, что я дурачусь, подыгрывает мне. "Во-первых,
она звонит почти каждый день. Во-вторых, она заслужила." " А я,
значит, не заслужил? Погоди, понадобится тебе что-нибудь!" Папа: "Да,
кстати, хорошо, что напомнил. Ты обещал заполнить для меня нужную бумагу."
На этом мы и расстались. На следующее утро, улучив минутку, звоню папе с
работы. "Как дела, как спал, что ел на завтрак? Да, папа, по твоей бумаге
- отправил Томе, с инструкцией. Она заполнит и отправит куда надо." В
телефоне молчание, затем вопрос: "Зачем ты её нагружаешь моими заботами?
Не мог сам заполнить?" "Да? Как мне - так 200. Как Томе - так 300.
Пусть тоже поработает!" Тут чувство юмора папе изменяет и он говорит, что не
нужно было ему меня просить заполнить эту неважную бумагу. "Папа, извини,
это я так шучу. Всё уже заполнено и отправлено. Не скучай, до вечера."
Минут через пятнадцать звонит Тома. Звонками она меня не балует, поэтому бросаю
всё и начинаю беседу с дочкой. Как дела? Почему не в школе? Ты просто так, или
по делу? Выслушав её ответы и, убедившись, что у неё всё в порядке, сообщаю ей
о дедушкиной "стипендии." И, стараясь её развеселить, передаю в деталях и лицах мой с папой разговор,
изложенный выше. У Томы с чувством юмора гораздо серьёзней, чем у дедушки.
"Папа, я тебя уже тысячу раз просила не дразнить дедушку! Хватит над ним
издеваться!" Доча, тебе легко говорить. Это же тебе дедушка дал триста
долларов!" Но видя, что Тома начинает сердиться не на шутку, обещаю больше
не "издеваться." "Да, папа, ты меня совсем заболтал и я чуть не
забыла, зачем звоню. Я разговаривала вчера с дедушкой и он сказал, что ты и
мама приносите ему еды больше, чем он может съесть и поэтому почти перестал
готовить. Дедушке 91 год и он должен двигаться. Приносите ему поменьше.
"Ах, так он ещё и жалуется? Я ему сегодня вечером устрою головомойку! И
обеды носить больше не стану!" "Папа, ты опять за своё?!"
"Доча, доча, да я же шучу! Не сердись. Пока." От этой трогательной
заботы друг о друге двух очень близких мне людей на душе стало тепло и
спокойно. Я понимал, что, как говорит папа: "Бог даст, всё у нас будет
хорошо."
02/04/2014.
Сколько хлопков помнит старая дверь?
Зависит - как громко её закрывали.
Сколько ломтиков в буханке хлеба?
Зависит - как тонко их нарезали.
Насколько хорош был прошедший день?
Зависит - сколько в нём было затей.
Насколько тебя любят друзья?
Зависит - насколько ты любишь друзей.
**
HOW MANY, HOW MUCH
SHEL SILVERSTEIN
How many slams in an old screen door?
Depends how loud you shut it.
How many slices in a bread?
Depends how thin you cut it.
How much good inside a day?
Depends how good you live ‘em.
How much love inside a friend?
Depends how much you give ‘em.
Улыбнулось солнышко тучке,
Протянуло к ней тёплые ручки:
- Улыбнись мне, ты же не злючка!
Отчего вдруг заплакала тучка?
**
Раньше ёжики летали,
но однажды перестали,
потому, что их колючки
протыкали в небе тучки.
Чем всё время их латать -
лучше вовсе не летать!
**
- Ветерок – спросила птица -
почему тебе не спится?
- Потому, что я не птица.
Чем за ветку уцепиться?
**
Дождик в гости зачастил
без приглашения.
Говорю ему:
- Дружок, прошу прощения!
Не подумай обо мне,
как о невеже,
только в гости к нам
заглядывай пореже.
**
Внука спрашивает дед:
- Знаешь, где ночует свет?
- Знаю. Если дашь конфетку,
даже покажу розетку!
**
Вы слыхали, стали мыши
белой краской красить…
крыши!
Нынче чёрному коту
не укрыться за версту!
Целый день трудились мыши,
крася белой краской крыши.
Наступила ночь и вот…
Почему не виден кот?
**
В блюдце - молоко для кошки.
На полу, для мышки - крошки.
Пчёлкам у калитки - маки.
Кости в миске - для собаки.
А ещё внучонку Пете -
килограмм конфет в буфете.
Только вот не едет внук –
он ''грызёт гранит наук''!
Гуси пронзительно рвут тишину:
- Мы прилетели! Мы прилетели!
Все ли дождались, из тех, кто хотели,
хоть краешком глаза увидеть весну?
Не откликается птицам земля.
Эхо уносит протяжные крики...
Кто-то испуганно прячет улики.
Кто-то спокойно стоит у руля.
Небо безмолвно роняет слезу.
Вязнут уставшие крылья в просторах.
Пусто в покинутых душами взорах
у пепелища застывших внизу.
У далёкой звезды, на одной из планет,
у которой ещё и названия нет,
вырос яркий своей красотою цветок.
Удивлёно глядит на него мотылёк:
- Ты откуда? С какого сошёл корабля?
- Я с далёкой-далёкой планеты Земля.
Там остался навеки покинутый сад.
У цветов не бывает дороги назад.
Нас уносит сквозь годы за тысячи миль,
звёздным ветром гонимая, звёздная пыль.
Нам неведомы наших скитаний пути,
потому и дороги домой не найти.
Мы не помним любивших нас там имена.
Нас уносит, пока мы ещё семена.
Помним только сквозь время, сквозь мрак, пустоту,
нам доверено миру нести красоту.
Мы корнями сильны, семенами легки.
Для одних мы - цветы. Для других – сорняки.
Нас лелеют, растят, собирают в букет,
нас сжигают, стирая из памяти след.
Мы страдаем и любим, смеёмся, грустим.
Неподвластны себе, неподсудны другим…
Если я приглянулся тебе, мотылёк,
дай мне имя, дай в сердце своём уголок.
И, быть может, чужбина мне станет родной,
если кто-то полюбит меня всей душой.
В давнишний год, в забытый март,
был игуаною дан старт
забегу гончих черепах…
Застыли шестерни в часах,
как будто отмотав ресурс.
Помечен камешками курс.
Взорвалась птичьим криком высь:
- Эй, пятый номер, торопись!
До финиша рукой подать!
Эй, номер три – не отставать!
На ласты налегай, седьмой -
второй обходит стороной!
Но бесполезен птичий крик -
для черепах столетье – миг.
(Им триста лет на свете жить,
куда бежать, зачем спешить?
Хоть скипидаром панцирь мажь –
им, черепахам, спешка - блажь,
как для слонов игра в хоккей…)
На каждом панцире жокей -
улитки в ракушках ''винтом'' –
глаза на усиках торчком.
У финиша ждут рак-судья
и комментатор – это я.
Жара – сто градусов в тени.
Три раза гасли звёзд огни…
Мы не дождались бегунов.
Сварился рак…
И я готов!
Не
плачь, красавица! Весна!
Глянь, оживает всё на свете!
Резвятся беззаботно дети,
котам и кошкам не до сна.
Четвёртый день всё слёзы льёшь!
В слезах, поверь мне, проку мало.
Прозрачна уж, так исхудала!
Дунь ненароком – упадёшь!
Поведай мне причину слёз,
моя прозрачная принцесса.
Я сам противник экстра веса -
давай поговорим всерьёз.
Мы пережили холода
и заунывный вой метели.
По мне – ты симпатичней в теле!
(Надеюсь, в этом нет стыда?)
Зима промчалась, словно миг,
для нас с тобой под общей крышей.
Должно быть, промысел есть высший,
в том, что к тебе я так привык.
И даже то, что холодна,
и смотришь в небо безразлично -
мне и понятно, и привычно,
как утро в контуре окна.
Очнись, вокруг такая синь!
Жизнь - это не игра в бирюльки...
В ответ - молчание сосульки.
И только капли - дзинь, да дзинь.
Мама с папой на работе -
засучили рукава.
Лягушонок-сын – в болоте.
Скучно парню – ''ква'' да ''ква.''
Ухнул раздражённо филин:
- Не уснуть который час!
Очень ты квакваобилен,
собирайся в первый класс.
Унесу тебя за поле,
мой зеленый кваквабрат.
Будешь ты учиться в школе
среди прочих лягушат.
… Дремлет филин на осине.
Тихо шелестит листва…
Лягушонок же, отныне,
учит в школе кважды ква.
**
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Небо завернулось в облака,
звёзды мирно спят назло погоде.
Спи и ты, любимый мой малыш,
как в углу игрушки на комоде.
Завтра будет день и белый снег.
Мама спрячет в шарф твой нос и глазки.
А пока усни, любимый мой малыш,
как уснули в толстых книжках сказки.
Тёплый дождь весною смоет снег,
Станешь ты на четверть жизни старше.
А сейчас усни, любимый мой малыш,
как солдатик спит, устав на марше.
**
Подарил мне дядя Коля
настоящий барабан.
Как у пионеров в школе...
Я забрался на диван
и "играл" на барабане
целых три часа подряд.
А теперь в моём кармане
деньги весело звенят.
Это мама заплатила,
чтобы не сойти с ума.
Музыка, ребята, сила!
И доходная весьма.
Правда, больше дядю Колю
мама в гости не зовёт…
Барабан - на антресоли…
Кто их, взрослых, разберёт.
**
Маша с Барсиком в окошко
смотрят два часа подряд.
Барсик - вообще-то, кошка,
ей подружки говорят.
Маша им в ответ упрямо:
- Если кошка – значит дама.
Если дама – значит мама.
Маме ж не нужны усы…
Разве только для красы?
Так что Барсик – точно кот!
И никак наоборот!
Разве Маша виновата
в том, что очень хочет брата?
**
Не спеша, лениво даже,
(время замерло в часах),
из конца в конец по пляжу
шло семейство черепах.
В крепких панцирях, не труся,
шли, как воины, рядком.
(Если б это были гуси –
я б сказал: ''Идут гуськом!'')
Папа – предводитель действа.
Следом дети – двадцать пять.
Позади – глава семейства –
мама, надо понимать!
Утро. Солнце сушит косы.
Море плещет через край…
Это, брат, Галапагосы –
тёплый черепаший рай.
**
- Бабуля, скажи, что такое семья?
- Семья, мой хороший, семь маленьких "я".
"я" - мама, "я" - папа, "я" - ты - это три.
Уставшие глазки ладошкой не три.
Две бабушки "я" - получается пять.
Два дедушки "я" - продолжаем считать.
В итоге имеем семь маленьких "я",
которые вместе - большая СЕМЬЯ!
...Уснул. Скоро будет нас больше, чем семь...
И как объяснять? Непонятно совсем.
**
Бабушка, тебе загадка:
- Маме с папой спится сладко.
Почему?
- Они едва ли
ночью хоть минуту спали!
Виноват твой младший брат!
Он не спит - они не спят!
У них ушки на макушке -
тише, собирай игрушки!
Ты же старшая сестра -
понимать уже пора!
**
Тигр сегодня очень-очень,
между прочим, озабочен -
у тигрицы выходной.
Нет бы, с мужем поваляться,
стиркой детских шкур заняться,
так ведь нет же, хвост трубой,
и всем телом - шмыг за двери…
Тигр ревёт: "Спасите, звери!"
Только вопли не спасут.
Рвут тигрята папу в клочья,
Убедился Тигр воочью,
как нелёгок женский труд.
**
Дуб, в силу вековой привычки,
жил мыслями о том, о сём.
А тут две шустрые синички
повадились сидеть на нём.
Устроятся рядком на ветке -
и спорят - оторопь берёт!
Так спорят кумушки-соседки,
присев на лавку у ворот.
Дуб, поначалу, сильно злился!
Был шелест листьев, словно вздох.
Но время шло. И дуб смирился:
- Без них - от скуки бы засох.
То ли притча, то ли быль –
много лет тому назад,
жил один автомобиль.
Ни Бугатти, ни Фиат.
Ни Пежо, ни, даже, Форд,
и уж точно не Харлей.
Это был машинный лорд –
чисто аглицких кровей.
У него был свой гараж.
(В нём он жил совсем один.)
Занимал гараж этаж.
Пил наш автосэр бензин.
Кушал лучшие масла,
кожей убран был солон.
Кубкам не было числа –
чемпионам - чемпион.
Только, время утекло –
постарел автомобиль.
В мелких трещинах стекло,
позади сто тысяч миль.
Съела ржавчина капот,
износился коленвал.
И мотор, стуча, поёт:
- Я устал, устал, устал.
Я проехал столько миль,
рвал туман и ночь стеклом.
А теперь меня в утиль!
А теперь меня на слом!
Нет заботливой руки –
пробил мой последний час.
Ой, спасите от тоски –
потушите фары глаз.
Радиатор кап, да кап
антифризною слезой.
Ухожу, подвеской слаб,
в путь последний, тормозной…
Как-то, где-то поутру,
я увидел этот хлам.
Хлам пришёлся по нутру –
пять копеек килограмм.
Сын помог – пригнал тягач.
Притянули хлам домой.
А супруга - чуть не в плачь:
- Ты свихнулся, дорогой!
Но терпение и труд,
если гнать сомненья прочь,
даже время перетрут…
Помогали сын и дочь.
Некуда бежать жене
и она, понурив взгляд,
тоже помогала мне,
но ворчала:
- Детский сад…
Долог, короток ли сказ,
раритет набрался сил.
И, как будто в первый раз,
По ухабам покатил.
Рвёт асфальт на вираже,
Следом едкий дым и пыль.
Занял место в гараже
Оккупант-автомобиль.
Мчится антиквариат -
весело звучит клаксон.
Всем автомобилям - брат,
Он - один на миллион.
А, возможно, и на пять,
только разве в этом суть?
Вместе, даже время вспять -
есть надежда повернуть.
2012.
Снежинки в свете фонарей,
искрясь, плетутся в паутину.
Им ветер из-за трёх морей
подставил сгорбленную спину.
Он, выдыхаясь, тянет сеть
с блестящим чешуёй уловом.
И можно до смерти смотреть…
Умрёшь и не опишешь словом.
Вы
слыхали? На мартышку
ёлка уронила шишку!
Уронила с верхней ветки.
(Раскачали ёлку детки.)
Удивлённо смотрит шишка:
- Ты откуда здесь, мартышка?
Странно, даже очень странно -
не растут у нас бананы.
Расспроси, хоть двести шишек -
не видали здесь мартышек.
Даже наш столетний лес
не видал таких чудес!
Отвечает ей мартышка:
- Эх, дремучая, ты, шишка!
Я - не яблоко, не груша...
Меня сделали из плюша.
Новый год уж на дворе!
Я - подарок детворе!
Малышу гиппопотаму
пошили новую пижаму.
Потому, что без пижамы
малыш казался больше мамы.
**
Ищут бабушка и мама
малыша гиппопотама.
- Где ты, где ты, наш малыш,
притаился, не шалишь?
Шум да гам:
- Беда! Тревога!
Тут промолвил папа строго:
- Возвратится наш повеса!
В нём уже две тонны веса!!!
Не волнуйтесь - не утонет.
И никто его не тронет.
Не обидит малыша...
Вон, спешит он не спеша.
Всё в порядке, раз не плачет.
Кушать хочет, не иначе!
**
Безобиден только с виду…
В теле затаив обиду,
даже крошка-бегемот
разевает грозно рот!
Есть обидчика не станет -
он прибрежной травкой занят.
Травка свежая вкусней,
надоедливых людей!
Ну, а тем, кому охота
съесть на ужин бегемота -
выходи на честный бой -
он поборется с тобой!
Говорила мне горилла -
он сильнее крокодила!
А ещё идёт молва -
бегемот отважней льва!
И, к тому же, бегемот -
это вам не бутерброд!
Если всё ещё охота
съесть на ужин бегемота,
пожелай себе удачи...
Но гляди – получишь сдачи!!!
**
От левого берега мутного Нила,
к правому, плыли два крокодила.
Плыли проведать вдову бегемота
и рассказать ей печальное что-то.
Что рассказать? Как на прошлой неделе
они её мужа нечаянно съели.
(Не разобрать в замутнённости вод,
где просто лягушка, а где - бегемот!)
Такое частенько случается в Ниле.
Съели, поплакали, да и поплыли.
Поведать несчастной о съеденном муже…
А если удастся – остаться на ужин.
And now! Переводим с английского слово.
Какое? Любое! К примеру – корова.
Ребёнок ткнул пальцем в картинку:
- A cow!
Отец-переводчик:
- Сынок, ты неправ!
Давай-ка подробнее с этого места -
рассмотрим корову в разрезе контекста.
''A cow!'' - это грустно и очень общо.
Такая корова кончает борщом,
прожив без любви, без наплыва страстей…
Не просто корове быть просто ничьей!
''The cow'', мой хороший, по смыслу вернее!
Здесь в слово заложена свыше идея!
У той, что ''the cow'' есть хозяйка и хлев.
И будет весной кукурузы посев.
И на зиму силос… Зима далеко…
Ну, хватит капризничать! Пей молоко!
На улице солнечно, шепчет погода…
Мы в парке продолжим урок перевода.
Я, родившись в стране победившего зла,
и, впитав его каждою клеточкой тела,
с ним боролся, отчаянно и неумело,
отмывая себя изнутри добела.
Мне казалось, всё можно в судьбе изменить,
только нужно быть сильным и верить упрямо.
Как жалела меня, бестолкового, мама,
в свитера превращая пушистую нить.
Мамы нет. Что вязалось – изношено в хлам,
сквозь прорехи в лохмотьях уходит тепло…
Мудрость старости – непобедимое зло.
Время – всё! Ни секунды врагу не отдам!
Я, в попытке понять и себя, и других,
пробивался сквозь дебри обмана к истокам.
Но привык, сам себя осуждая, к порокам
и уютно ослеп в мире вечно глухих.
Смотрю, как ветер, заплутавший в кронах,
ломает скрюченные пальцы тополей.
Мне чудится, в глухих натужных стонах,
печаль, рассеянных за обозримым, дней.
Зима вот-вот… Переживут ли зиму,
весёлые однажды, тополя?
Зелённая листва подобна гриму,
развенчанного свитой короля.
За ярким блеском праздных одеяний,
тяжёлый груз несбывшихся побед.
Есть время встреч, есть время расставаний…
Вот только времени вне нас – и вовсе нет.
В детской комнате порядок:
ни отчаянных ''войнушек''.
ни разбросанных тетрадок.
ни поломанных игрушек.
Книжки в ряд стоят на полке.
Майки-трусики – в комоде…
Внук и внучка - на прополке –
помогают в огороде.
Слышно, как паук гуляет
гулким шагом по стене!
Бабушкино сердце тает
тихой нежностью… во сне.
На пасеку забрался вор.
Видать, силён - сломал забор.
Пчелиный в панике народ:
- Из ульев был похищен мёд!
Встревожено кружат, жужжат:
- Кто главный - тот и виноват!
Свинья, и та:
- Хрю- хрю, хрю-хрю!
Эй, пасечник, иди к царю!
Старик вздохнул, да и пошёл.
За хмурый лес, за тёмный дол.
В его мешке не только снедь...
А был царём в те дни медведь.
Далёким был тяжёлый путь.
Страх вздохом забирался в грудь.
Три раза день сменял зарю -
и вот пришёл старик к царю.
А царь сидит, пьёт с мёдом чай:
- Ну, раз пришёл, так отвечай!
Принёс мне свежего медку?
Коль нет - в берлогу упеку!
- Принёс! В мешке...
- А ну, открой!
... Открыл... А там пчелиный рой!
- Всё лучшее - всегда царю!
Держи и пользуйся! Дарю!!!
Наука для царей других –
пчела мала, да много их.
Всех сразу не смахнёшь хвостом!
Медведь бежал – и поделом!
Мораль?
На пасеку медведь
зарёкся появляться впредь!
Ничего не осталось из того, что связала.
Мы, взрослея, к ненужным вещам равнодушны.
В них, затёртых, казалось бы, ценности мало
и они исчезают, нашей воле послушны.
Но однажды, в шкафу, среди старого хлама,
вдруг, случайно увидев вязальные спицы,
вспоминаем, как за день уставшая мама,
нам вязала то шапочку, то рукавицы.
Таял нитью клубок, уменьшаясь в размере,
тихо ныли пружины в старинном диване,
желтой шляпкой висел абажур на торшере…
И, казалось, мир дремлет в блаженной нирване.
Сколько было всего – и разлук, и скитаний,
зависала щемящая дрожь на ресницах.
Но от этих чарующих воспоминаний
сердце - мягким клубком на маминых спицах.
2011.
Let me imagine you, my love,
And touch your hands with breathless kiss.
Your eyes are deep, like sky above,
Like shoreless ocean underneath.
Let me become your sweetest dream,
Your servant , your free willing slave,
Your warm sunset, that’s getting dim…
Let make you feel forever save.
Let me imagine you, my love,
And then become your wordless shadow,
That follows you as peaceful dove.
Let touch your feet like morning meadow.
Let fill your day with singing birds,
With flowers that will bloom forever,
Let fill your ears with all those words
That I was scared to tell you ever.
Let me imagine you, my love,
And then myself - still brave and young,
Who wouldn’t think to throw a glove
To someone with an abusive tang,
Who does not think that it’s too late
To start his life again from scratch,
But only echo screams “Wait, wait…
Your boat just left - too late to catch.”
Let me imagine you, my love.
For me - you are a shooting star,
That’s flying through the sky above
From other world that is so far.
*Спи моя девочка, видишь вон там на столбе
лампа зажглась,
освещая соседние крыши.
Ослик не плачет, он дышит все тише и тише.
Он засыпает, спиною прижавшись к тебе.
( Аркадий Брязгин)
Спи, моя звёздочка, лучики нежных ресниц
замерли крыльями ветра бесшумно на взмахе.
Стихли в лесу за околицей ''охи'' да ''ахи''
нашей бессонной соседки – мудрейшей из птиц.
Спи, моя крошка, прозрачной улыбкой луна
льёт отражение солнца на мир затемнённый.
Мир засыпает, в себя тишиной погружённый,
и уплывает в пространства безбрежного сна.
Спи, моё чудо, плывут в темноту облака,
приоткрывая далёкие звёздные тайны.
Встречи людей на земле не бывают случайны –
встретишь однажды и ты своего Чудака.
Спи, моя девочка, я занавешу окно,
не потревожив тебя, подоткну одеяло.
Снов до утра посмотреть ты успеешь немало…
Знаю, в них будет тебе и легко, и смешно.
04/30/2017.
*Несколько дней не отпускает колыбельная Аркадия Брязгина. Пытаюсь избавиться от наваждения.
Напевает тихо-тихо
песню грустную портниха,
а сама, к стежку стежок,
дочке шьёт наряды впрок.
Ночь длинна, а ей не спится.
Ремесло – в руках синица.
Не хватает с давних дней
всем на свете журавлей.
Ест огонь дрова в печурке.
Может быть её дочурке
в жизни больше повезёт?
Звёзды водят хоровод
над заснеженной избушкой.
Время спит в часах кукушкой.
Вьюга замерла вдали.
Дочке снятся журавли.
Спи мой ангел, мой цветочек.
Счастья спутанный клубочек
каждый сам, за пядью пядь,
в жизни должен размотать.
Напевает тихо-тихо
колыбельную портниха.
А сама, к стежку стежок,
шьёт дочурке счастье впрок.
2015.
Атрибут палача – плеть.
Её свист переходит в стон.
Набухает рубцами смерть
на спине. Смотри, фараон.
Неподвижен маской лица,
безразличен и отстранён.
Сотни долгих лет без конца,
день за днём. Смотри, фараон.
Под ударом склонился раб,
в дикой боли своей смешон.
Это только кажется, слаб
мой народ. Смотри, фараон.
Пусть ты армией и силён,
золотой твой непрочен трон.
Отпусти мой народ, фараон!
Не отпустишь? Смотри, фараон!
**
Из безысходности исход
не прост.
Поднялся сгорбленный народ
в рост.
Горят неверием глаза -
толпа.
Небес пустая бирюза
слепа.
Колышется нелепо лес
рук.
Понятней таинства чудес
звук.
Что обещать им в этот миг?
Всего?
- Один из Вас - я - ученик
Его!
Мы дети мудрого отца -
смелей.
Уж лучше так, чем до конца
дней.
**
Пусть и чужой, но всё же дом
давал нам ощущенье крова.
Но время вздыбилось ребром
и стало продолженьем слова.
А выбора, по сути, нет,
есть страх, воспитанный веками.
Лишь детских глаз печальный свет
давал нам силы жить рабами.
Нам выпало решать за них -
мы ропщем, выбор так неясен.
Настало время дней лихих –
исход и труден и опасен.
А если мудрый Моисей
неправ? Тогда и вовсе худо.
Безумно страшно за детей,
а он вершит за чудом чудо.
Кто не был никогда рабом,
не пригубил из горькой чаши -
откуда знать ему о том
как дороги нам дети наши?
Как уберечь их от невзгод,
от злого поцелуя плети?
О чём разбуженный народ
гудит – пока не знают дети.
**
Ты жив ощущеньем во мне
несколько дней и ночей.
Ты мой наяву и во сне.
Мой и больше ничей.
Мужа протяжный храп
тревожит уснувший дом...
Зачатый рабами раб -
ты не родишься рабом.
Луна в небесах кругла.
Нам звёзды подскажут путь.
Пора запрягать вола,
тревога сжимает грудь.
Что тебя ждёт, малыш?
Сердце стучит в горсти.
Солнце коснулось крыш,
время не ждёт, прости.
Я буду сильна тобой.
Меня не согнут ветра.
Орут петухи вразнобой...
Ты слышишь, малыш? Пора.
**
Ты уложила детей? Тогда посиди со мной.
Видишь, мне тоже страшно, я весь дрожу.
Как низко звёзды повисли над головой…
Слушай внимательно, что я тебе скажу.
Я, в бесконечных трудах, роптал на судьбу.
Немилосердна судьба к рабам.
А что же ещё оставалось делать рабу?
Вот я и давал порою волю словам.
Если Он слышал, как я возносил хулу
к небу, как всуе трепал имена Его,
то почему он давал нам еду к столу?
И почему не делал для нас ничего?
Чтоб не случится завтра – это судьба.
Знает лишь Он, что нас в этом мире ждёт.
Из всех несметных богатств на земле, у раба
есть только дети его и его народ.
Кажется, кто-то плачет, пора вставать.
Детей покорми, а я запрягу вола.
И если что-то пойдёт не так, ты – мать!
Это была только моя хула.
**
И день наступил, и скрип тележных
колёс показался нам слаще
воды, в глубинах безбрежных
пустыни. И день занимался маняще
вдали. И спали тревожно дети
в шатрах, надувшихся парусами
надежд. И наши, по влажной от слез планете
скитания, долгими, злыми веками,
не ставшие ещё бесконечным изгнанием,
из мест, завещанных нам Всевышним,
до краёв наполняли нас осознанием -
что это значит быть всюду лишним.
Ночные ветра ткали гулкую стылость,
укрывая Моисея негреющим пледом.
А он шёл вперёд, не уповая на милость
роптавшего народа, идущего следом.
**
Мы бежали по сырому морскому дну.
Падали, поднимались и снова бежали.
Рождённые и выросшие рабами в плену -
мы оставили нашим врагам печали.
Море замерло, две прозрачных стены
никому не давали свернуть с дороги.
Я не видел в толпе ни детей, ни жены.
Впереди - чьи-то спины, внизу - чьи-то ноги.
Ноги, ноги - тысячи грязных ног
вязли в песке и противном иле.
Я в толпе бегущих был одинок.
Я забыл обо всех и меня забыли.
Казалось, вот-вот забурлит вода
и все мы исчезнем в морской пучине,
не оставив о себе на земле следа,
Ничего не оставив, даже в помине.
Я бежал, не понимая того, что бегу,
проклиная судьбу, себя, Моисея.
Отыщу ли семью на том берегу?
Потеряю ли всё, ничего не имея?
**
Самых маленьких матери несли на руках.
Они плакали, смеялись, но чаще спали.
Я, постарше, цеплялся рукой за одежды отца.
В его карих глазах был знакомый с рождения страх.
А вокруг, за покровом пыли - необъятные дали,
которым не видно было конца.
Старики и старухи тряслись на скрипучих повозках,
отзываясь стоном на любую неровность дороги.
Нам казалось это смешным и мы их дразнили,
сами смешные в своих нелепых
обносках.
Отцы к этим шалостям были привычно строги.
И, поймав нас за этим, частенько нещадно лупили.
По ночам зажигались костры, если хватало дров.
Огонь отгонял темноту и диких зверей,
согревал озябших в пути стариков и старух.
А потом начинала вершиться магия слов.
Я помню, однажды, к костру подошёл Моисей…
Даже звёзды, казалось, в ту ночь превратились в слух.
Он присел, опираясь на посох, утомленный годами старик,
похожий на тех стариков, что уже сидели вокруг.
Только взгляд у него был какой-то совсем другой.
Утекало время в песок водою за мигом миг.
Надувался хамсином рассвет, суров и упруг.
И я вдруг поверил – он знает дорогу домой.
**
В низком небе – ни облачка.
Пятнадцатый день пути.
Мама братика-грудничка
приложила лицом к груди.
Он губами во сне чмок, да чмок,
не открывая глаз,
отыскал её бурый сосок
с блаженнейшей из гримас.
Ему отроду двадцать дней.
Он беззащитен и слаб.
Его папа назвал Моисей.
Его мама зовёт ''бывший раб.''
Мне его иногда дают
подержать ненадолго в руках.
И такой от него уют
исходит, что просто страх.
**
Было тихо вокруг и только стража
обходила лагерь тревожным дозором.
В нашем стаде вчера случилась пропажа.
Я сидел у костра, ночь буравя взором.
В прежде тучных стадах овец стало мало,
мясо ели только старики и дети.
Не вернуть обратно того, что пропало,
как прошедшую ночь не вернуть на рассвете.
Я думал: "Ну и что, ну пропала овца.
Случалось и раньше, вокруг бродят звери.
Почему же пропажа так всполошила отца?
Он всегда спокойно сносил потери.
А тут, вдруг, кричит: "Мы все пропадём
в этой бесконечной проклятой пустыне!
Куда мы идём? Ведь у нас был дом.
Что делает Моисей на горной вершине?
Почти не осталось овец в стадах..."
Я смотрел на спокойного прежде отца.
И, словно влагу песок, впитывал его страх...
… день спустя беспризорный народ отлил золотого тельца…
То ли падаю, то ли лечу -
над судьбою безликой не властен.
Близок был палачу и врачу...
К милосердью и злу не причастен.
Я безмолвно внимал их речам.
Был хранителем их откровений.
Стал привычен к бессонным ночам.
Рядом был в дни тревог и сомнений.
Без упрёка смотрел им в глаза.
Сквозь себя преломлял их обиды.
Вместе с ними был ''против'' и ''за''.
Рассуждал о судьбе Атлантиды.
Я делил с ними горечь утрат,
наполнялся их буйным весельем…
Мог не пить две недели подряд
и страдать вместе с ними похмельем.
Хмурый взгляд, замутнённый слезой,
был мне чем-то сродни и понятен.
Возвращался с работы домой,
не стыдясь дня прошедшего пятен.
Мне уютен был грязный карман.
Меня только ленивый не лапал...
Я – гранённый стеклянный стакан,
ненароком уроненный на пол.
В сердцах людских оставить след
желаешь? Слушай мой совет.
- Не зарекаясь от сумы,
возьми у одного займы.
Не отдавать, конечно, грех,
но здесь и кроется успех!
Пусти чужое в оборот.
(Кто одолжил - тот подождёт.)
Забудь о том, что задолжал -
приумножай свой капитал.
Потом, величием томим,
отдай... немного… и другим.
Тебе хвалой воздаст народ,
вкусивший малость от щедрот.
И доживёшь ты до седин...
Печален будет лишь один,
чей голос, впрочем, будет тих,
средь громких голосов других.
Он вырос на моих глазах.
Стал незаметно выше ростом.
В груди раздался и в плечах...
Мы с ним прощались в девяностом.
Он был давно делами зрел,
погряз до одури в заботах.
Я нежно на него смотрел...
Брусника зрела на болотах,
когда мы с ним последний раз
друг друга обнимали взглядом.
Соринкою слезился глаз -
сведётся ли быть снова рядом?
Я был с ним бережен и тих,
печаль сквозила в каждом жесте.
Так провинившийся жених,
смущённо ластится к невесте.
Ночь пролетела, словно миг.
Светало. Эхом в сердце гулком
звучало: "Всё. Прощай, старик,
родной мне каждым переулком."
**
В этом городе сонном мой дом.
Я его не забыл, он мне сниться.
Ночь укрыла прозрачным крылом
фонарей удивлённые лица.
Вниз по улице эхом шаги.
Тени – то великаны, то - гномы.
Мы пока не друзья, не враги -
мы с тобой вообще не знакомы.
Нам с тобою ещё предстоит,
пригубив из сосуда желаний,
ощутить на губах соль обид
и горчащую пыль расставаний.
Только всё это будет потом,
а пока, в нашем городе сонном,
нами вместе придуманный дом
спит в неведении обречённом.
**
В этом городе эхо наших шагов
стихло давным-давно.
Не отыскать потаённых углов,
где мы пили любви вино.
Где, расставаясь на пять минут,
до губ синевы, взахлёб,
целовались. И мысли, что дома ждут,
не морщинили складками лоб.
Где я часами смотрел на тебя
в интерьере случайных стен.
Ещё неумело, по-детски любя...
Взятый тобою в плен.
**
Оживают окна цветом
на фасадах спящих зданий.
Ночь становится рассветом
полным грёз-воспоминаний.
Утомлённые бульвары
видят сны о днях погожих.
В тёплых лужах тротуары
терпеливо ждут прохожих.
В нашей крошечной квартире
пахнет земляничным чаем.
Мы живём почти что в мире -
мы друг друга приручаем.
На плите доходят гренки -
нет вкуснее их, ей-богу.
Прислонилась мебель к стенке,
уступая нам дорогу.
Будет день и будут встречи,
птиц звенящие рулады.
А потом наступит вечер,
полный ласковой прохлады.
И дорогою забытой,
между сонными домами
наши тени, тихой свитой,
будут шествовать за нами.
**
Найди, пожалуйста, слова.
Согрей теплом остывший голос.
Зерно любви, покинув колос,
попало в будней жернова.
Ничтожен шанс дать новый всход
и вытянуться в рост побегом…
Становится тяжёлым снегом
снежинок легких хоровод.
Не отводи упрямо взгляд,
согрей его теплом улыбки…
И пусть ростки надежды зыбки,
есть время повернуть назад.
Коснуться прошлого рукой,
забыть ненужное, пустое…
Нас в этом мире только двое
под нашей вечною звездой.
**
Этот город, похожий на сон
-
сплошь из прямых углов.
Толпы равнодушный планктон
безразличен к значению слов.
Я привык ощущать тепло
плывущих рядом со мной.
Толпа - безусловное зло,
связавшее нас судьбой.
Здесь каждый сам по себе,
с другими плечом к плечу.
Я, себя
ненавидя в толпе,
одиночество в ней лечу.
**
Прогретая солнцем трава
в память растет корнями.
Плывут облаков острова
над поседевшими нами.
Вечный труженик шмель
жужжит, упившись нектаром.
Терпкий полуденный хмель
мысли туманит угаром.
Кузнечик едва различим
в зелённом своём наряде…
И мы, замерев, молчим
в деревьев шуршащей прохладе.
Бабочки рваный полёт
мешает принять решение.
А так ли уж сладок плод,
рождающий вожделение?
Прозрачная стрекоза
на крыльях висит по соседству…
Как жаль, что закрыв глаза,
нельзя прикоснуться к детству.
Детская площадка
в сонном забытьи.
Мирно спит лошадка –
мимо не пройти.
Хочется коснуться
гривы голубой.
В детство окунуться,
снова став собой.
Прожитое в спешке –
выбелить на нет.
Смыть с лица усмешки –
шрамы взрослых бед.
Захлебнуться смехом,
не ища причин.
Не болеть успехом
выросших мужчин.
Девочке-соседке
фантик подарить.
Паучка в беседке
потянуть за нить…
Кря-кря-кря проснулась утка.
- Дети, в пруд! У нас побудка!
Огляделась – нет утят…
Те к воде гуськом спешат!
**
Щука в озере – не шутка!
Мелочь рыбная, побудка!
Кто куда и лишь карась
не спеша зарылся в грязь.
**
Распустилась незабудка.
Утро, солнышко… Побудка!
Закипает самовар…
Просыпайся млад и стар!
**
У крыльца избушки будка.
Эй, Полкан, вставай! Побудка!
К бабушке Матрёне гости!
На обед получишь кости.
**
Дзинь-дзинь-дзинь звенит звонок!
Эй, минутки, на урок!
Тема звонкая – побудка.
Где последняя минутка?
У Родины моей усталый вид -
разъехались по ''заграницам'' дети.
Как мать, она безропотно молчит -
пусть будет детям хорошо на свете.
Уж как-нибудь она сама, без них,
управится по осени с делами.
И нарожает по весне других,
и назовёт другими именами.
И будет жизнь звенеть, но будет ждать
она вестей нечаянных с чужбины.
Как ждёт детей покинутая мать,
надеясь их увидеть до кончины.
2014.
Проснулся. Март. За окнами - бело.
Нежданно небо разродилось снегом.
Дрожит, не распустившимся побегом,
цветок, едва поверивший в тепло.
Смахнула белка, оборвав полёт,
снежок, упавший на ресницы ели.
Сознание проводит параллели -
жизнь не загадывай поспешно наперёд...
Соседский кот пометил белизну
опять же, параллельными следами...
Но почему же всё трудней с годами
поверить в наступившую весну?
Какая женщина прошествовала мимо!
Ей до меня, давно седого, дела нет.
В мозгу невидимых фантазий пантомима,
но, Боже упаси, смотреть ей вслед.
Жена ко мне строга не по сезону -
ей кажется, я всё ещё в цене...
Закат, на край земли одев корону,
цвета перемешал на полотне.
Звук каблучков всё тише по аллее.
Прозрачный полумесяц невесом…
Листва ехидно шелестит: "Смелее!
Не оставляй надежду на потом."
И будет ласков дождь, и будет пахнуть поле,
и будут ласточки всегда кружить на воле,
и петь в пруду лягушки до утра,
и сливы белый цвет сдувать ветра.
Малиновка в своём пылающем наряде
зальётся свистом, сидя на ограде...
Никто не будет знать, что кончилась война.
Не вспомнит воевавших имена.
Никто... Ни птицы, ни озябший лес
не будут сожалеть, что род людской исчез.
Заметит ли Весна, в рассвет окрасив дали,
что мы ушли навек? Едва ли.
2014.
***
There will come soft rains… By Sara Teasdale
There will come soft rains and the smell of the ground,
And swallows circling with their shimmering sound;
And frogs in the pool singing at night,
And wild plum trees in tremulous white;
Robins will wear their feathery fire,
Whistling their whims on a low fence-wire;
And not one will know of the war, not one
Will care at last when it is done.
Not one would mind, neither bird nor tree,
If mankind perished utterly;
And Spring herself when she woke at dawn
Would scarcely know that we were gone.
Занавешено окно темнотой.
Спать пора давным-давно, мой родной.
Спят игрушечные кошка и мышь.
Только ты, сынок мой крошка, не спишь.
Гном из сказки зажигает огни.
Закрывай скорее глазки, усни.
Губки бантиком сложи - чмок, да чмок.
Спят и белки, и ежи - спи, сынок.
Дед и бабушка твои крепко спят.
Спят на ветках соловьи, дремлет сад.
Шепчет месяц золотой: "Баю-бай."
Не упрямься, мой родной, засыпай.
"Баю-бай, усни" - поёт ветерок.
"Баю-бай, усни" - журчит ручеёк.
Баю-баюшки... Усни, мой родной.
Не тревожься, мама рядом с тобой.
Мне приснился дом в разрезе.
Видно всё, секретов нет.
Вон хромает на протезе
одноногий мой сосед.
Ногу потерял трёхлетним -
сорок лет тому уже.
Он живёт на предпоследнем,
на четвёртом этаже.
Выше - в двушке-распашонке
многодетная вдова.
Муж разбился на трёхтонке...
Живы впроголодь едва.
Под соседом одноногим -
трое вечных алкашей.
Надоели гады многим,
да не выгонишь взашей.
С папой, мамою и братом
я с рожденья на втором.
Слушаю, как кроют матом
ближних выше этажом.
Ниже бабушку слепую
беды сгорбили в дугу.
Посмотреть бы жизнь иную,
да проснуться не могу.
Два ужонка, выгнув шеи,
спорят - кто из них ''ужее''.
Рассудила спор синица:
- Тот, кто в лужицу глядится.
Значит, и водить ему.
И, похоже, одному!
(Номинация 7г)
Мама гнома папу гнома
просит: "Гном, останься дома!
Для чего? Поймёшь потом.
Запасись терпеньем, гном!"
Папа-гном остался дома
и узнал, что громче грома
плачет их младенец-гном.
Гром, в сравнении с ним - гном!
Папа-гном младенца-гнома
взял на улицу из дома.
В парк, что рядом, за углом.
Там прохладный водоём.
Там однажды папу-гнома
сон сморил у водоёма.
Там, подумал папа-гном -
сын подружится со сном.
Гном носил младенца-гнома
три часа у водоёма!
То неспешно, то бегом...
Утомился крошка-гном.
Возвратилась мама гнома.
Удивилась - тихо дома.
Смотрит - в детской крепким сном
спит на папе крошка-гном.
Улыбнулась мама гнома:
"Славно. Всё в порядке дома,
если крепко спят вдвоём
папа-гном и крошка-гном."
(Я бы отнёс это стихотворение к номинации 7б, но могу и ошибаться)
Дел у мамы-то - всего ничего,
да не оставишь малыша одного.
И трясётся в тесной сумке малыш.
Маме некогда - не пошалишь.
Так торопится - в ушах гул.
Не заметил малыш, как уснул.
Разбудила его мама поутру:
"Время в школу, попрыгунчик-кенгуру!"
Кенгурёнок скок из сумки на лужок.
Прыг да прыг... Не опоздать бы на урок!
Сочной травкою позавтракал в пути...
Мама шепчет вслед: "Расти, сынок, расти!
Пусть тебе во всём сопутствует успех…
Прыгай, прыгай дальше всех и выше всех!"
У поэта украли точку
Точка - мелочь, поди-ка взвесь
Мысли льются и льются в строчку
Мой поэт исписался весь
Нет возможности взять дыхание,
помолчать, оглянуться назад
Кража знаков, пардон, препинания -
самый гнусный из всех плагиат
Сидел на дереве Антон,
считал на лавочке ворон.
Сперва их было двадцать пять,
но пять отправились гулять.
На лавочку вернулись две -
отнял, прибавил в голове…
Но тут вернулись три других
и привели ещё троих.
Антон в уме прибавил шесть...
Шум,
гам… На лавочку ни сесть!
Совсем запутался Антон...
Так сколько же всего ворон?
Бродвей, перетекание толпы –
художники, танцоры, музыканты…
Щедры восторгами, на доллары скупы
заполнившие город экскурсанты.
Художник зазывает: ''Пять минут!
По доллару в минуту, без обмана!''
Дрожащею рукой - финансы ''жмут'' -
я достаю пять баксов из кармана.
И вот, он, глядя в душу сквозь прищур,
в ней ищет к потаённому лазейки.
А там – не увлекайся чересчур -
пять долларов и больше ни копейки!
Повадился зайчишка в огород...
к соседу. Там хрустящая капуста.
В своём - чертополох, который год.
Никто в семье не сеет и не жнёт...
А у соседа - зелено и густо.
Нет ни забора, ни ворот с замками.
Ну и дела! Не взять воришке в толк.
Подвоха нет, как ни косил глазами.
Грызи себе до хруста за ушами!
Когда бы знал он, что соседом... Волк!!!
Как-то раз учёный гном,
от чужих проблем устав,
за бугром построил дом,
на дверях, как щит, устав:
''Всяк, переступив порог,
для меня - желанный гость.
Коврик у дверей - для ног,
для одежды - в стенке гвоздь.
На столе стоит обед,
дров достаточно в печи.
Если ты устал от бед,
сразу говорю - молчи!
Понял я за триста лет-
не решить чужих проблем.
Коль не можешь дать совет,
лучше их не знать совсем!''
Разнеслась по миру весть,
мол, у гнома за бугром,
можно вдоволь пить и есть,
не владея языком!
От гостей не продохнуть,
да народ-то всё - жульё…
Гном, вздохнув, собрался в путь
новое искать жильё.
Комар. Любовь его, что кровь - чиста.
Он без ума влюблён в мою соседку.
Лишь выйдем вечером поворковать в беседку -
ей расцелует все доступные места.
Прихлопнуть бы его - и все дела!
Не распускай назойливое жало!
Но я стесняюсь хлопать, где попало,
девиц невинных нежные тела.
Вот вижу: он присел к ней на плечо,
проник в него глубоким поцелуем…
(Как часто мы, завидуя, ревнуем
к тем, кто рискуя, любит горячо.)
А он всё глубже жадным хоботком.
Уже набухло юной кровью тело,
когда по-детски, робко, неумело
смахнул соперника берёзовым листком.
Заяц. Приклеилась кличка - ''трусишка''.
Это неправда – обычный мальчишка.
Бегает быстро, но это не страх.
Нравится зайцу шум ветра в ушах!
**
Волк. С ним водиться - плохая идея.
Серый живёт никого не жалея!
Чуть зазевался и будешь таков.
Держитесь подальше от волчьих клыков!
**
Бобёр. День не может прожить без труда.
Стихии трудяги - земля и вода.
Играя с соседями грозными в прятки,
строит плавучие прочные хатки.
**
Лось. Всем известно – мужчина серьёзный.
Трубит, будто дует в гудок паровозный!
Ему не страшны ни болота, ни чащи.
Он - вездеход и, причём, настоящий!
**
Медведь. Поглядеть – дядька очень солидный.
Издалека – зверь вполне безобидный.
А выйдет весною на свет из берлоги –
не попадайся ему на дороге.
**
Лисица. Пушистая шуба и хвост.
Муж у неё – всем известный прохвост!
Дети… А дети, как все малыши,
тем, что невинны, уже хороши!
**
Сова. Это птица ночного полёта.
Выспится днём – ночью спать неохота.
Мыши, заслышав совиное ''Ух'',
в раз превращаются в трепетный слух.
**
Барсук. Обитатель им вырытых нор.
Не любит вступать с незнакомцами в спор.
Но лучше его понапрасну не злить,
Он может, обидевшись, вас укусить!
**
Енот. Он частенько у нас на виду.
Гуляет под окнами в нашем саду.
Енот никогда не бывал ''под судом''
и всё же воришку не пустим мы в дом!
**
Белка. Упругое гибкое тело.
Ей до всего на деревьях есть дело.
Если не видит опасных помех,
носит в дупло за орехом орех!
**
Мышка. Зверёк очень хитрый и ловкий.
Любит есть вкусности из мышеловки.
Поест и играет, рискуя хвостом,
с нашим ленивым домашним котом!
**
Ёж. Любопытный колючий зверёк
Лист наколол и в кусты поволок.
Зачем ему листик – не знает никто.
Может быть, ёж там устроил гнездо?
**
Крот. Он не часто выходит наружу.
Тепло под землёй даже в лютую стужу.
К тому же – кроты под землёю при деле –
роют во всех направленьях тоннели!
**
Черепаха. Свой домик совсем небольшой
носит всегда и повсюду с собой.
Голову втянет вовнутрь и спит.
А домик хозяйку свою сторожит!
**
Хомяк. ''Расскажи мне, как дома дела?'' –
спросила летевшая мимо пчела.
Хомяк ни гу-гу, как набравши воды.
Во рту у него на неделю еды!
**
Хамелеон. ''Какого будет цвета
нас ожидающее лето?''
Хамелеон в ответ тотчас:
''Посмотрите на мой окрас!''
**
Бурундучок. Туда – сюда.
Соседи думали – беда.
Спросить послали куропатку.
- Я просто делаю зарядку!
**
Кабан. С ним лучше не шути!
Мох взрыт – уйди с его пути!
Кабан не сеет и не жнёт,
но любит рылом в огород!
За что же, не боясь греха,
Кукушка хвалит Петуха?
За то, что хвалит он Кукушку.
(И. А. Крылов.)
Две жабы, как петух с кукушкой,
не хвалят ласково друг друга.
В болоте с этим делом туго -
ква-ква - и сразу в тину тушкой.
Да что там в сущности хвалить?
Куда не глянь - сплошь бородавки.
От смеха корчатся пиявки:
- У жаб с лица воды не пить!!!
Хватает для прокорма мух.
Лови и радуйся успеху!
Так нет же, надо на потеху
кого-нибудь обквакать вслух.
Найти достойного врага
в болоте, ох, совсем непросто!
Вон лось - мужик большого роста,
к тому ж - копыта и рога!
И с цаплей тоже не шути -
отыщет даже в мутной луже.
Она с жабенциями дружит
лишь за обедом в ассорти!
А жаворонок, например,
невидим и поёт противно.
И стали жабы креактивно
хулить певца небесных сфер.
- Ква-ква! Смешно! Певец, пиит!
- Ква-ква! Да разве это голос!
- Ква-ква! Да это в горле волос
застрял, вот бедный и хрипит!
- А пользы от него на грош.
К чему в болоте эти песни?
Он высоко, хоть рожей тресни -
о чём поёт - не разберёшь!
И жаворонок, сам не свой,
умолк. В природе – или-или!
Мораль?
Уж лучше бы хвалили
друг друга жабы день-деньской!
Роберт Фрост. Голоса деревьев.
Шелест листвы на ветвях.
Почему мы терпим без отдыха
Её шёпот в родных краях,
В отличие от других шумов,
Этот звук принимая за благо?
День ото дня и дальше
Сбиваемся с мерного шага,
Теряем радужность снов,
Взамен - колыхание воздуха.
Разговоры - отправиться в путь,
Но деревья застыли на марше.
Тем не менее, когда-нибудь,
Не сегодня, быть может, с годами,
Когда станут мудрее и старше.
Мои ноги срастаются с полом,
Голова раскачивается над плечами,
Когда вижу в окне как они, уставшие,
Качают ветвями в пространстве полом.
Но однажды я всё же выйду из дома,
Сделаю свой безрассудный выбор.
Они будут громко шептать верлибр
И метаться отчаянно, до разлома,
Пугая облака в небесах над собою.
Их разговор, лишённый фальши,
продолжится, но уже не со мною.
**
Robert Frost. The Sound of the Trees.
I wonder about the trees.
Why do we wish to bear
Forever the noise of these
More than another noise
So close to our dwelling place?
We suffer them by the day
Till we lose all measure of pace,
And fixity in our joys,
And acquire a listening air.
They are that that talks of going
But never gets away;
And that talks no less for knowing,
As it grows wiser and older,
That now it means to stay.
My feet tug at the floor
And my head sways to my shoulder
Sometimes when I watch trees sway,
From the window or the door.
I shall set forth for somewhere,
I shall make the reckless choice
Some day when they are in voice
And tossing so as to scare
The white clouds over them on.
I shall have less to say,
But I shall be gone.
Они не говорили о любви
в присутствии детей,
а может, вообще не говорили.
Как будто не было бурления в крови
всё пожирающих безумием страстей…
И оседали будни слоем пыли
на время, про́житое без обид и ссор,
их мир плыл в море серо-однотонном.
А у соседей, рядом, за стеной,
частенько самый мирный разговор
внезапно прерывался громким звоном,
и дом следил с азартом за ''войной''.
Родители же, просто, без затей,
предвидели желания друг друга,
тем самым открывая вновь и вновь
передо мною тысячи дверей
в пьянящий мир для избранного круга,
название которому – Любовь.
Как предания гласят,
много лет тому назад,
(сам не видел – врать не буду)
строили бобры запруду.
Топором валили лес -
знать и к ним пришёл прогресс.
Каждый рвался к топору
(сам не видел, но не вру).
Слово за слово – раздор.
В реку бросили топор.
И с тех пор, смотрите сами,
Валят лес бобры зубами.
Нет ни ссор, ни топоров
У строителей-бобров!
Звучит надорвано струна,
саднят натруженные пальцы
и поднимаются со дна
глубин бездонных постояльцы.
Из мира вечной темноты
туда, где свет царит кромешный,
они, по зову красоты,
плывут в попытке безуспешной.
Зов музыки не побороть,
но смерть, не подавая знака,
рвёт размечтавшуюся плоть,
достигнувшую полумрака.
И наступает тишина,
и опускаются тоскою
на ил покинутого дна
обманутые красотою.
А музыка звучит, маня
наивных, музыкант не знает,
что он, играя для себя,
других невольно убивает.
Над миром вечной тишины,
где жизнь прерывистей пунктира,
всегда отчетливей слышны
мелодии чужого мира.
**
Вздрогнул, напрягся и оттолкнул
причал от себя волну.
Рождённый в недрах моторов гул
эхом ушёл ко дну.
Едва заметный во тьме буксир,
пыхтя из последних сил,
тянул нас из сонной гавани в мир
тросами надорванных жил.
Мерно качаясь над головой,
звёзды входили в транс.
Ночь, отсекая былое стеной,
давала нам хрупкий шанс.
Гасли за кромкой обид огни,
ветер шумел в ушах...
И вечными были только они -
наши любовь и страх.
И было не деться от них никуда -
они наполняли грудь.
Винтами взъерошенная вода,
оседала в пенную муть.
Уже розовела рассветом даль…
Горизонта прозрачный круг,
сжимаясь, смывал ночную печаль
с наших озябших рук...
Медведь усыновил ежонка.
Не просто было – сплошь иголки!
Облизывались злобно волки
на ускользнувшего ребёнка.
(И хоть в нём мякоти - на клык,
да и пораниться несложно,
в лесу такой поднялся крик,
что и представить невозможно!)
- Вернуть несчастного домой! -
заполнили призывы ''Google''.
- Нельзя его в медвежий угол!
- Он – генофонд, до боли свой!!!
Куда ежа в чужие дали? -
здесь жили дед его и мать!
Медведь пытался возражать:
- Да вы же сами их сожрали…
И ''вдруг'', как водится – мороз.
Снегами замело дороги.
И спят медведь с ежом в берлоге.
Спокойно… До весенних гроз.
Я её не звал, она сама
как-то раз пришла, да и осталась.
Нежно телом худеньким прижалась.
Показалось – я схожу с ума.
Я же по натуре – одиночка,
старый безнадёжный эгоист!
Кто угодно, но не мазохист!
С женщинами - вечно заморочка!
Я пытался с ней и так, и сяк.
Ласково и даже по-плохому,
а она всё шастает по дому
и за дверь не выманить никак.
День прошёл, потом ещё три дня.
Холостятский кров обрёл уют.
Непривычно знать, что где-то ждут,
но приятно - именно меня!
В жизни стало веселей, иначе.
Повезёт – ночь ''коротнёшь'' с другой.
Возвратишься засветло домой,
к двери подойдёшь – похоже, плачет.
Даже, как-то совестно немножко.
Пусть ей ничего не обещал,
я делю с ней кухню, спальню, зал...
Двое нас в квартире - я и кошка.
Когда нам от рожденья пять
и завитушки на макушке -
нам, за конфеты и игрушки,
легко друзьями обрастать.
В пятнадцать хочется дружить
нам с противоположным полом.
И ни родителям, ни школам
не оборвать влеченья нить.
Когда нам тридцать и пора
свободу обрести от нянек -
нам лучший друг - автомеханик.
Урчит машина средь двора.
Когда за сорок и домой
бредём, но мыслями крылаты –
в друзьях всё чаще адвокаты…
И снова крылья за спиной.
Взрослеем. Нам за шестьдесят
и тонус не поднять речами -
дружить желательно с врачами –
у них на жизнь особый взгляд.
А вот и восемьдесят пять,
и жизнь почти что летописна…
И дружба наша бескорыстна.
Надолго ли? Как знать, как знать.
Удивляются тюлени:
- Где же, где же наши тени?
- Тише, тише, не галдите!
Полдень. Вы на них лежите!
**
Слону сказала гордо Люба:
- На мне мутоновая шуба!
В ответ, качнув ушами, слон
спросил: ''Как выглядит Мутон?''
Расхохотался павиан:
''Мутон – подстриженный баран!''
И как теперь зазнайке Любе
ходить в простой бараньей шубе?
**
У каждого бывают дни –
то очень, то - не лучшие.
А вот у ёжика они
С рождения - колючие.
Он не узнает дней плохих,
хоть нет пока иголок.
У мамы с папой много их…
И у соседских ёлок!
**
У нас в палатке поселился ёж.
Без разрешения. Да что с ежа возьмёшь?
Ему, колючему, совсем не ведом страх.
Он – дома. А вот мы в лесу – в гостях.
**
- Ты здесь сидишь который час.
Скажи мне, ворон – зоркий глаз,
забыв старинную вражду,
где отыскать ежа? Я жду!
- Зачем тебе, лисица, еж?
Ежа-то ты не проведёшь.
Он с виду прост, зато – колючий.
Остерегись, на всякий случай!
- Меня к ежу отправил волк -
порвался шкуры серый шёлк.
Волк просит одолжить иголку,
зашить дырявую соколку.
- Нашла, плутовка, дурака!
А нитка где?
- У паука!
- Ой, клювом чувствую – ты врёшь!
Не знаю, где гуляет ёж!
**
Слон слонёнка мог подкинуть
до шестого этажа.
Но не смог и с места сдвинуть
с виду лёгкого ежа.
Только с виду лёгок ёж –
как не пыжься – не возьмёшь!
**
Людям не страшны метели!
Люди вырыли тоннели
во все стороны хитро…
Называется – Метро!
Крот вздыхает: ''Рою, рою,
жизнь с рожденья под землёю.
У меня здесь тоже свой,
незаметный Метрострой!
Жаль не строят для кротов
быстроходных поездов…''
Впрочем, и без поездов
дел хватает у кротов!
**
Говорит Андрюша Пете:
- Мы с тобою на ракете
в межпланетный детский сад
полетим сегодня, брат!
За сто тысяч звёздных миль!
Пристегнись. Готов? Фитиль!
…Мама с папой на рассвете
Удивились:
- Где же дети?
**
Говорит корова:
- Ой!
Где же скачет мой ковбой?
Очень я расстроена.
Третий день не доена!
Как бы научиться
мне самой доиться.
**
Нашей с братом черепахе,
чтоб ей плыть не тратя сил -
я из папиной рубахи
парус прочный смастерил.
Черепаха, выгнув шею,
оглянулась:
- Ну и ну!
Я же плавать не умею -
я в два счёта утону!
Если ты такой рукастый,
если грезятся шторма -
одевай на лыжи ласты...
Глянь! На улице зима!
У меня собралась коллекция коньяков -
мне их дарит, в который раз, один Чудак.
Он не знает, что я из созвездия ''Дураков'' -
я не знаю, как правильно пить коньяк.
И стоят на полке бутылки в ряд,
завтра он мне подарит ещё одну.
Я, конечно, буду подарку рад.
Мы откроем её и пойдём ко дну.
Мы в ней будем тонуть и вести разговор
о пользе наших бесед и вина.
А Чудак-то мой - ещё как хитёр -
ему дома пить не велит жена.
И моя мне тоже не очень-то и велит,
но она терпеливо молчит, не браня.
С Чудаком у нас на двоих один гастрит,
и сегодня он, кажется, весь у меня.
Мы его не лечим - пройдёт и так,
как проходит утром тревожный сон.
Только с кем однажды Чудак будет пить коньяк,
если первым в янтарной слезе утонет не он?
За окном уже темнеет, ему пора.
Завтра ждёт нас обоих рабочий день.
- Оставайся, Чудак, дождь льёт, как из ведра...
Но коньяк допит и ему оставаться лень.
Любовь… История стара.
Судьба готовила им встречу.
Строкою этот миг помечу,
чтоб не забыть его с утра.
Её, тринадцать лет назад,
с рожденья нарекли Джульеттой…
Слыла проказницей отпетой –
всё норовила голой в сад.
Но годы шли, она росла,
взрослела, наливалась соком.
И вот однажды, ненароком,
с ним повстречалась у села.
В тот день им было по пути.
Он развлекал её беседой.
Она, игривой непоседой,
всё норовила прочь уйти,
его дразня. Недалеко.
Чтоб не терять его из вида.
(Вдруг в нём поселится обида?
Избыть обиду нелегко.)
Он сразу стал Джульетте мил.
Случайное прикосновенье,
продлившееся лишь мгновенье,
её лишило прежних сил.
Как он несказанно красив!
Как развевает ветер кудри!
Как пылью придорожье пудрит
среди колышущихся нив.
А имя… имя у него –
Ромео! Отзвук бурной страсти!
С ним не страшны судьбы напасти!
Ей с ним не страшно ничего!
Она забыла обо всём…
Она… Она на всё готова!
- Куда ты, глупая корова?
И он стегнул её кнутом.
У тебя - даже взгляд колючий.
Лишь помыслю коснуться - в дрожь!
Неужели всего лишь случай
нам позволил примять эту рожь?
Неужели случайность встречи
не позволит проникнуть в суть?
Странно слушать пустые речи,
если солнце торопит в путь.
Пред тобой преклонив колени,
я к тебе протянул ладонь.
Но едва лишь коснулись тени -
будто окрик: "Не смей! Не тронь!"
Вот и всё - я своей дорогой,
но осталась примята рожь
там, где встретился с недотрогой...
До свидания, что ли ... ёж?
С ним повстречавшись ненароком -
не обойдёшь так просто боком.
**
Спорить с ним себе дороже –
Лишь наплачешься до дрожи.
**
Он всегда недалеко,
но от него бежать легко.
**
С ним не страшен дождь любой,
если он в пути с тобой.
**
Его приходу всякий рад,
Но всё равно отводит взгляд.
**
День за днём, за годом год -
то садится, то встаёт.
**
Бежит - журчит.
Застыл - молчит.
**
Хоть оно и тешит взгляд,
всё равно его съедят!
**
Не струны, а звенят.
в дорогу нас манят.
**
Разбросаешь – какофония.
Упорядочишь – симфония.
**
Чтобы мы позабыли про наши заботы,
у них непочатое поле работы.
Вместо утренней зарядки
лук играл с морковкой в прятки.
Где? Есть тема для загадки!
Ну, конечно же, …
на грядке!
- Это лук, или морковка?
- В поисках нужна сноровка.
Лук в земле растёт головкой.
Выдернешь – сравнишь…
с морковкой!
**
- В буфете было пять конфет.
Теперь конфет в буфете нет!
Лишь пять обёрток на паркете…
- Мам, с этою загадкой…
к Свете!
Сестрёнка Света – не в накладе -
по уши щёки в шоколаде!
Смешно, что взрослым невдомёк
повесить на буфет…
замок!
Бросает бедолагу в жар.
Жужжание сменилось хрипом.
Похоже, заразился гриппом
меня ужаливший комар.
Его по-человечьи жаль –
озноб, понос, температура…
Супруга, нежная натура,
укутала больного в шаль.
Повис уныло хоботок.
Обмяк вчерашний непоседа.
''Эх ты, присел бы на соседа -
и был бы вам обоим прок.
Меня же жалить – глупый риск –
я третий день уже гриппую…''
''Прости, охотился вслепую…'' -
в ответ раздался хриплый писк.
…Бывает, иногда и мы
так невнимательны к деталям…
Не думаем, кого мы жалим
для чего берём взаймы.
Мама-гном и папа-гном
строят детям гномам дом.
Дом растёт всё выше, выше.
Дом уже дорос до крыши!
Окна, двери, стены, пол…
Полом стал наш с братом стол.
Потому что гномам дом
строим с братом мы вдвоём.
Мама-гном – конечно – я.
Папа-гном – моя семья.
Дети-гномы – Коля, Зина –
ждут в коробке пластилина.
Дети – это на потом.
Для детей и строим дом.
Ты меня согреваешь теплом глаз,
ты меня утешаешь музыкой слов.
Ты придумала целую жизнь за нас,
ты её раскрасила в пять цветов.
Нашей встречи цвет - метель февраля -
мы пошли на вечерний сеанс в кино.
Я потратил последние три рубля
на билеты с рук и сухое вино.
А когда, внезапно, случилась весна,
мир окрасился в сочно-зелёный цвет.
И меня твои губы лишили сна,
превратив всё "до" и всё "после" в бред.
За весною - лето, речной песок,
покрывал тела золотой загар.
На твоей ладони дремал мотылёк.
Я смотрел, вдыхая любовный угар.
Вот уже и осень шуршит листвой.
Журавли улетают в чужую даль.
Ты окрасила мир небес в голубой,
и вздохнула: "Уже недалёк февраль."
Сколько нам ещё отпущено лет?
Утекает время за часом час.
Я уверен, в палитре последний цвет -
цвет твоих, неразгаданных мною глаз.
Это стихотворение мой товарищ Александр Гоман положил на музыку.
Бабушка уснула - убежал клубок.
Вниз по складкам пледа - пряжи ручеёк.
Ёжик-непоседа, не смотри, что мал,
бабушкин клубочек спинкою поймал.
- Спи спокойно, бабушка, я посторожу.
Чем ещё заняться в зимний день ежу?
На конкурс ''Устами младенца'' -2
Светлячок.
- Яркой звёздочкой, сорвавшейся с небес,
светлячок несёт фонарик через лес.
Страшно ночью без фонарика в лесу,
вот и держит он фонарик на весу.
Почему, скажи, моргает маячок?
- Экономит батарейку светлячок.
**
Пасоги.
- Даня, скажи ''пироги''.
- Пироги.
- Даня, скажи ''малышу''.
- Малысу.
- Даня, скажи ''сапоги''.
- Пасоги!
Это я бабушку с мамой смешу.
Скрипки уснули в тесных футлярах,
трясясь на жестких ложах сидений.
Парнишка в рубашке и шароварах
улыбался принцессе своих сновидений.
В ушах не смолкали мелодии Баха,
они их совсем недавно играли.
Зал был переполнен, но не было страха,
им в музыке грезились светлые дали.
Они целовались в пустом трамвае.
Дробно звучали на стыках колёса.
Когда это было? В апреле? Мае?
Выгнулось время знаком вопроса.
Не было прошлого, дней отдалённых,
Не было завтра, грядущей разлуки…
Город качался и двое влюблённых
крепко держали друг друга за руки.
Ночь хищно кралась вслед за вагоном.
Дрожали стёкла в разболтанных рамах.
Казалось, Бог потревожил звоном
колокола в невидимых храмах…
И они не могли разорвать объятий,
словно сердцами предчувствуя, где-то,
мир, обвалившись громом проклятий,
им уготовил войну и гетто.
Лицом припадая к его ладоням,
сквозь дрёму слышу: ''А шейнем поним.
Майн либэ мейделе. А шейнем поним.''
Зачем я о самом… с посторонним?
Его много лет уже нет на свете.
И дети мои - для меня лишь дети.
И то, что в глубинах себя хороним,
наружу рвётся: ''А шейнем поним.''
Одно из ранних воспоминаний,
ещё до первых потерь-прощаний,
почти забытом, потустороннем:
"Майн либэ мейделе. А шейнем поним."
Потом были в жизни ещё мужчины.
Память о них, как рубцы, морщины.
Пока мы молоды - всё фасоним...
"А шейнем поним. А шейнем поним.''
Казалось, молодость будет вечной...
Ещё две станции до конечной.
Память... Мы в ней, будто в море, тонем...
И дедушкин голос: "А шейнем поним.''
1 - Майн либэ мейделе. (Идиш)
Моя любимая девочка.
2 - А шейнем поним. (Идиш)
Красивое лицо.
С вечера гудевшая гроза
стихла где-то гулким отголоском.
Сонный мир, нажав на тормоза,
замер неоконченным наброском.
И уже нечаянный покой
оглушил внезапной тишиною…
Обнажилось небо над землёй
первозданной звёздной целиною.
То ли ветер звёзды разбросал,
то ли разогнал ночные тучи...
Млечный Путь, похожий на причал,
в темноту небес плывёт скрипуче.
Ждёт из дальних странствий корабли
в ярком абразиве звёздной пыли,
чтобы заплутавшие вдали
до него когда-нибудь доплыли.
По дороге к бабушке, среди могил,
под гранитной плитой, навеки в мире
брат и сестра... их зарубил
пьяный сосед по коммунальной квартире.
Сколько раз он стучал в их дверь кулаком.
Сколько раз угрожал кровавой расправой...
Бессмысленно в спор вступать с дураком.
У пьяного мысль не бывает здравой.
Потом он трезвел и, потупив взгляд,
несколько дней ходил виноватый.
Мог даже не пить две недели подряд...
До аванса, или там... до зарплаты.
Затем в нём опять просыпался зверь
и он, со всей своей пьяной силы,
гремел ногами в закрытую дверь,
грозясь довести жидовьё до могилы.
И так продолжалось за годом год.
Брат и сестра играли гаммы...
Её виолончели вторил фагот.
Коммунальный народ не предвидел драмы.
- Ну, выпил малость, вот и кричит,
не может уснуть, настроенье плохое...
Да нет, ну какой он антисемит?
Антисемит - это другое.
- Пьяница - да! Но ни жулик, ни вор -
На кухне частенько текла беседа.
И, даже когда взметнулся топор,
соседи жалели... убийцу-соседа.
Поменьше - его, побольше - семью.
- Как они будут жить без опоры?
- Ох, пропадёт он в далёком краю...
Звучали негромко теперь разговоры.
Жалели, конечно, и убиенных:
- Их имена не мелькнут на афише.
И шёпотом, в мыслях от всех сокровенных:
- А в коммуналке-то стало потише.
Когда совсем невмоготу
и рвётся вечное на части,
спасаясь, вспоминаю ту,
дарившую мне щедро счастье.
Она, не требуя взамен
любви, сама в любви безбрежна,
рукой, в прожилках тонких вен,
моей щеки касалась нежно.
Не осуждая, не браня
повадки дурака и хама,
до смерти бережно меня
таким как есть любила мама.
Завитушки на затылке,
Уши, щёки - голова!
В ней, как денежки в копилке,
Собираются слова.
Понемногу, слово к слову.
Мама, папа, баба... ДАЙ!
''Дай'' берётся за основу.
Дальше только успевай!
''Дай конфету! Дай игрушку!
Мама, папа, баба... ДАЙ!''
- Всё! ''Копилку'' на подушку!
Спи, мой сладкий, баю-бай.
Р. Б. Мариот-Ватсон.
Погиб 24 марта 1918.
Судьба.
Облака на западе цвета опала,
(Целую вечность горят над землёй).
И пуля с визгом вонзила жало
В сердце дежурному рядом со мной.
Кому-то раньше, кому-то позже
Вечер ответит предсмертным криком.
Кто здесь не верит в Судьбу до дрожи
И в уход души предзакатным бликом?
***
Kismet
By R. B. Marriott-Watson
Killed in action, 24 march 1918.
Opal fires in the Western sky
(For that which is written must ever be),
And a bullet comes droning, whining by,
To the heart of a sentry close to me,
For some go early, and some go late
(A dying scream on the evening air)
And who is there that believes in Fate
As a soul goes out in the sunset flare?
Какою мерой измерить боль?
Какою мерой - масштаб потери?
В слезе, стекающей исподволь,
Жизнь отражается в полной мере.
Глухое эхо: "Прощай… Прости...''
Разлука ветром струну задела.
Уверен, будет легко в пути
Душе, покинувшей бренность тела.
В сердцах скорбящих оставив след,
Паря в просторах необозримых,
Ты вновь и вновь зажигаешь свет
В глазах так нежно тобой любимых.
Войны безумие, Холокост -
Тебя, негромкого, не согнули.
Своих солдат поднимая в рост,
Ты сердце сам подставлял под пули.
В себе самом побеждая страх,
Себя самого становясь сильнее,
Отважно жил на семи ветрах,
Оставив детство своё в Черее.*
Мечты, наполнявшие воздухом грудь,
Хранит исписанная бумага...
Ты не ушёл, ты прилёг отдохнуть
Дома, в тебя приютившем Чикаго.
Стихотворение посвящается Михаилу Лазаревичу Миркину - трижды раненому участнику Второй Мировой Войны.
*Черея - Местечко в Витебской области Белоруссии. Там мой старший друг родился. Там, 6-го марта 1942-го года, вместе со всеми евреями местечка была убита вся его семья.
Хадсон Вильям Ноэл.
Родился 3 января1893.
Погиб 1 июля 1916.
Англия своим сыновьям.
Сыновья мои, звуки восторга
Слышу в трубах, зовущих в бой.
Усмехайтесь, но я, без торга,
Вас равняю с избранными судьбой,
Великими мира сего. Вы в сердце моём тоской.
Добровольцы, правые делом,
Не приемлющие бесчестья,
Прочнее стали духом и телом.
О смертях и увечьях принимали известья,
Как данность, без страха шагая к победным пределам.
Вперёд, и может быть Бог сражений
Убережет вас хранящей своей рукой.
Если же Он отправит вас в мир сновидений,
К любимым своим, в вечную тишь и покой,
Я и это покорно приму, и оплачу вас чистой слезой.
***
England to her sons
By Hodgson William Noel.
3 January 1893 - Killed in action 1 July 1916.
Sons of mine, I hear you thrilling
To the trumpet call of war;
Gird ye then, I give you freely
As I gave your sires before,
All the noblest of the children I in love and anguish bore.
Free in service, wise in justice,
Fearing but dishonour's breath;
Steeled to suffer uncomplaining
Loss and failure, pain and death;
Strong in faith that sees the issue and in hope that
triumpheth.
Go, and may the God of battles
You in His good guidance keep:
And if He in wisdom giveth
Unto His beloved sleep,
I accept it nothing asking, save a little space to weep.
Паучок на тонкой нити
Опускается с небес.
Объясняю внуку Мите,
Как на небо он залез.
Посмотрел малыш на тучи
И, по-взрослому совсем,
Произнёс: "Скажи-ка лучше,
Мне, пожалуйста, зачем?"
Еварт Элан Макинтош
Родился 4 марта1893.
Погиб 21 ноября 1917.
In Memoriam.
Тебе Давид был сыном,
Ты был ему отцом.
Ржавеют инструменты
Без дела под крыльцом.
Сочится по морщинам
Слёз безутешных яд.
Как нестерпимо больно –
Сын не придёт назад.
В отправленных им письмах
Ни слова о войне.
Всё больше о погоде,
О молодом вине.
О том, что скоро осень,
Холодные дожди…
Его убили Боши,
Прости, старик, не жди.
Он был в моём отряде,
Одним из тех солдат,
Кто по чужим просторам
Недвижимо лежат.
Мы вышли на закате,
Был страшен лай мортир.
Ты был отцом Давида,
Я - всем им командир.
О, Боже, эти стоны
Над мешаниной тел…
Их слышать, до кончины –
Печальный мой удел.
Я к ним тянусь душою,
Но чем помочь бойцам?
Они мне доверяли,
Сильнее, чем отцам.
Отцам, хранящим в сердце
Их первый, звонкий крик.
Я ж вёл их в бой, был рядом
В предсмертный, страшный миг.
Вы были их отцами,
Но, покидая мир,
Они меня молили:
''Дай руку, командир.''
***
In Memoriam
by Ewart Alan Mackintosh.
4 March 1893 – killed in action 21st November 1917 .
So you were David’s father,
And he was your only son,
And the new-cut peats are rotting
And the work is left undone,
Because of an old man weeping,
Just an old man in pain,
For David, his son David,
That will not come again.
Oh, the letters he wrote you,
And I can see them still,
Not a word of the fighting,
But just the sheep on the hill
And how you should get the crops in
Ere the year get stormier,
And the Bosches have got his body,
And I was his officer.
You were only David’s father,
But I had fifty sons
When we went up in the evening
Under the arch of the guns,
And we came back at twilight -
O God! I heard them call
To me for help and pity
That could not help at all.
Oh, never will I forget you,
My men that trusted me,
More my sons than your fathers’,
For they could only see
The little helpless babies
And the young men in their pride.
They could not see you dying,
And hold you while you died.
Happy and young and gallant,
They saw their first-born go,
But not the strong limbs broken
And the beautiful men brought low,
The piteous writhing bodies,
They screamed “Don’t leave me, sir”,
For they were only your fathers
But I was your officer.
Джон Вильям Стритс.
Родился 1885.
Погиб 1 июля 1916.
Солдатское кладбище.
За линией траншей, где жизнь и смерть
Всегда соседствуют, как мужество и страх,
Есть кладбище. На нём в земную твердь
Без почестей зарыт солдатский прах.
Так гибнут поздней осенью цветы,
Презревшие грозивший им мороз.
Разрывы бомб развеяли мечты,
Над ними эхом канонада гроз.
Залечит время раны тишиной,
Война закончится, всему приходит срок.
Цветы им станут памятью живой,
Их принесёт паломников поток.
И многие из них, преодолевших даль,
Повесят на кресты своих сердец печаль.
***
A Soldier’s Cemetery
by John William Streets
1885 - killed and missing in action on 1st July 1916
Behind that long and lonely trenched line
To which men come and go, where brave men die,
There is a yet unmarked and unknown shrine,
A broken plot, a soldier’s cemetery.
There lie the flower of youth, the men who scorn’d
To live (so died) when languished Liberty:
Across their graves flowerless and unadorned
Still scream the shells of each artillery.
When war shall cease this lonely unknown spot
Of many a pilgrimage will be the end,
And flowers will shine in this now barren plot
And fame upon it through the years descend:
But many a heart upon each simple cross
Will hang the grief, the memory of its loss.
Т. М. Кэтл.
Родился 9 февраля 1880.
Погиб 9 сентября 1916.
Моей дочери Бетти.
Настанет день и ты - распустишься цветком
И маминой красы в тебе пробьётся семя.
Как далеко ещё то, дорогое время…
Ты спросишь, как я мог родной покинуть дом.
Зачем я вдруг решил играть со смертью в кости.
И будут нас жалеть, и рифмовать слова,
Пытаясь доказать, что жизнь во всём права,
А кто-то, усмехнувшись, скажет – бросьте…
Сейчас здесь воздух рвёт протяжный вой.
Орудия нам шлют проклятья и угрозы.
Здесь все обмануты – и мёртвый, живой…
Мы погибаем не за флаг – за грёзы,
Рождённые под вспыхнувшей звездой,
И верим в то, что смерть осушит слёзы.
***
To my daughter Betty
By T. M. Kattle
9 February 1880 – Killed in action 9 September 1916.
IN wiser days, my darling rosebud, blown
To beauty proud as was your mother's prime,
In that desired, delayed, incredible time,
You'll ask why I abandoned you, my own,
And the dear heart that was your baby throne,
To dice with death. And oh! they'll give you rhyme
And reason: some will call the thing sublime,
And some decry it in a knowing tone.
So here, while the mad guns curse overhead,
And tired men sigh with mud for couch and floor,
Know that we fools, now with the foolish dead,
Died not for flag, nor King, nor Emperor,—
But for a dream, born in a herdsman's shed,
And for the secret Scripture of the poor.
Роберт Эрнест Вернед.
Родился1875.
Погиб 9 апреля 1917.
A Listening Post.
Солнце смыло с неба веснушки звёзд,
Трава под ногами серела росой.
Рядом беспечно пел чёрный дрозд –
Он не знал, что мир искажён войной.
Я и поодаль сидящий стрелок
Притаились в туманом окутанной роще,
Готовые пулей пробить висок,
Или сердце врага. Что может быть проще?
Откуда беспечной пичуге знать,
Если нам сегодня судьба промахнуться,
В далёкой Англии чья-то мать
Не сможет сына слезой коснуться.
Как странно слышать песню дрозда,
Готовясь к убийству себе подобных.
Его жизнь, в сравнении с нашей, проста.
Он счастлив среди просторов свободных.
Но может быть, Бог всесильной рукой,
Книги судеб перелистав страницы,
Дарует нам долгожданный покой
И гармонию слаще пения птицы.
***
A Listening Post.
By Robert Ernest Vernede.
1875 - Killed in action, april 9, 1917
“The sun’s a red ball in the oak
And all the grass is grey with dew,
Awhile ago a blackbird spoke –
He didn’t know the world’s askew.
And yonder rifleman and I
Wait here behind the misty trees
To shoot the first man that goes by,
Our rifles ready on our knees.
How could he know that if we fail
The world may lie in chains for years
And England be a bygone tale
And right be wrong, and laughter tears?
Strange that this bird sits there and sings
While we must only sit and plan –
Who are so much the higher things –
The murder of our fellow man.
But maybe God will cause to be –
Who brought forth sweetness from the strong –
Out of our discords harmony
Sweeter than that bird’s song.”
Патрик Шо – Стюарт.
Родился 17 августа 1888года.
Погиб 30 декабря 1917.
Без названия.
''Хочу ли я исчезнуть
Как ночь в момент рассвета?'' -
Спросил я сам себя
И не нашёл ответа.
Виднелись Дарданеллы
Сквозь утренний туман.
Я свежим лёгким ветром
Был, словно чайка, пьян.
Мне за Эгейским морем
В прохладе не прилечь.
Там пушки ждут команды,
Чтоб выплюнуть картечь.
Исчезнут в адском пекле
Дома и корабли.
Должно быть так же греки
Когда-то Трою жгли.
Но пал непобедимый
В сраженьях Ахиллес.
Пред ним стояла Троя,
Пред нами – Херсонес.
Пока ещё не поздно
Поворотить всё вспять,
Скажи, отважный воин,
Не страшно ль умирать?
Я ухожу. За морем
Исчезнет Херсонес.
Пусть за меня в окопах
Воюет Ахиллес.
***
Untitled.
By Patrick Shaw – Stewart.
17 August 1888. - Killed in action 30 December 1917.
I saw a man this morning
Who did not wish to die:
I ask and cannot answer,
If otherwise wish I.
Fair broke the day this morning
Against the Dardanelles;
The breeze blew soft, the morn's cheeks
Were cold as cold sea-shells.
But other shells are waiting
Across the Aegean Sea,
Shrapnel and high explosive,
Shells and hells for me.
O hell of ships and cities,
Hell of men like me,
Fatal second Helen,
Why must I follow thee?
Achilles came to Troyland
And I to Chersonese:
He turned from wrath to battle,
And I from three days' peace.
Was it so hard, Achilles,
So very hard to die?
Thou knewest, and I know not---
So much the happier I.
I will go back this morning
From Imbros over the sea;
Stand in the trench, Achilles,
Flame-capped, and shout for me.
Джон Мэги.
Родился 9 июня 1922.
Погиб 11 декабря 1941.
Высота.
О! Я, разъяв земли угрюмые объятья,
Танцую на блестящих крепких крыльях
Средь белых облаков. Я рву их платья,
Несдержанный в желаньях и усилиях.
Я счастлив, я свободен, я беспечен!
Вонзаясь в солнцем дышащий простор,
Сливаюсь с ним. Я, словно ветер вечен,
Гуляю выше неприступных гор.
Я, бредя, обжигаюсь синевою -
Так высоко вовек не заносило птицу.
Ещё чуть-чуть, и я коснусь рукою
Лица Всевышнего… С усмешкой на устах
Он смотрит на меня, я пересёк границу
Его святых владений в небесах.
***
High Flight
By John Magee.
9 June 1922. - Killed in action 11 December 1941.
Oh! I have slipped the surly bonds of Earth
And danced the skies on laughter-silvered wings;
Sunward I've climbed, and joined the tumbling mirth
Of sun-split clouds, — and done a hundred things
You have not dreamed of — wheeled and soared and swung
High in the sunlit silence. Hov'ring there,
I've chased the shouting wind along, and flung
My eager craft through footless halls of air. . . .
Up, up the long, delirious burning blue
I've topped the wind-swept heights with easy grace
Where never lark, or ever eagle flew —
And, while with silent, lifting mind I've trod
The high untrespassed sanctity of space,
Put out my hand, and touched the face of God.
Новел Окслэнд.
Родился в 1891.
Погиб 15 августа 1915 года
Притяжение памяти.
Там водопад, знакомый с детства,
Роняет пену меж камней.
Там озеро – моё наследство
Из прошлой жизни милых дней.
В краю преданий и легенд
Кроншнепы плачут над водой.
Мой вересковый Камберленд,
С тобой я сердцем и душой.
Пока ночь ласковым крылом
Укрыла очертанья гор,
Всплывают мысли о былом,
Я слышу рек волшебный хор.
Свет звёзд в далёких небесах,
Размытый пеленой тумана,
Похож на хитрый блеск в глазах
Задорно пляшущего Пана.
Ах, если б прошлое назад
Вернув, связать его ветрами:
Луны полночной кроткий взгляд
С реки безумством под мостами,
Ущелья и вершины гор
С мерцаньем звёзд над головою,
Небес сияющий простор
С тумана рваной бахромою.
Теперь же здесь моторов гул
Дежурных погружает в дрёму.
В барашках волн залив уснул…
Найдём ли мы дорогу к дому?
Огней не видно, за кормой -
Ночь непроглядная для глаз.
Лишь волны мерной чередой
В дорогу провожают нас.
Блаженны те, чей крепок сон,
Те, кто неведеньем невинны.
Им снится шелест пышных крон
И полыхание рябины,
Луга, покрытые травой -
Они когда-то в них гуляли.
Ещё не ставшие золой
Мечты, волнующие дали.
Нам знать ли, что там впереди,
Кто нам ответит без обмана?
Кому судьба припасть к груди
Косматого по пояс Пана –
Отца всех нас, или война
Удобрит грязь полей телами,
Что б наступившая весна
Нас оживила вновь цветами.
С улыбкой Боги смотрят вниз,
Порой задумчиво вздыхая.
Мы дети их, мы - их каприз,
Мы – приведенья Минелая,
Как он, пришедшие сюда
Из тех же самых мест за морем,
Что бы исчезнув без следа,
Стать чьей-то памятью и горем.
Мы превратимся в жаркий день,
В прохладой радующий вечер.
Нас унесёт за тенью тень
На лёгких крыльях свежий ветер.
И мы вернёмся навсегда
В край птичьих песен и легенд
Туда, где рек журчит вода,
В наш вересковый Камберленд.
***
Outward Bound.
By Nowell Oxland
1891. - Killed in action in Gallipoli, Aug. 15, 1915.
There's a waterfall I'm leaving
Running down the rocks in foam,
There's a pool for which I'm grieving
Near the water-ouzel's home,
And it's there that I'd be lying
With the heather close at hand,
And the Curlew’s faintly crying
Mid the wastes of Cumberland.
While the midnight watch is winging
Thoughts of other days arise.
I can hear the river singing
Like the Saints in Paradise;
I can see the water winking
Like the merry eyes of Pan,
And the slow half-pounders sinking
By the bridges’ granite span.
Ah! To win them back and clamber
Braced anew with winds I love,
From the rivers’ stainless amber
To the morning mist above,
See through clouds-rifts rent asunder
Like a painted scroll unfurled,
Ridge and hollow rolling under
To the fringes of the world.
Now the weary guard are sleeping,
Now the great propellers churn,
Now the harbour lights are creeping
Into emptiness astern,
While the sentry wakes and watches
Plunging triangles of light
Where the water leaps and catches
At our escort in the night.
Great their happiness who seeing
Still with unbenighted eyes
Kin of theirs who gave them being,
Sun and earth that made them wise,
Die and feel their embers quicken
Year by year in summer time,
When the cotton grasses thicken
On the hills they used to climb.
Shall we also be as they be,
Mingled with our mother clay,
Or return no more it may be?
Who has knowledge, who shall say?
Yet we hope that from the bosom
Of our shaggy father Pan,
When the earth breaks into blossom
Richer from the dust of man,
Though the high Gods smite and slay us,
Though we come not whence we go,
As the host of Menelaus
Came there many years ago;
Yet the self-same wind shall bear us
From the same departing place
Out across the Gulf of Saros
And the peaks of Samothrace;
We shall pass in summer weather,
We shall come at eventide,
When the fells stand up together
And all quiet things abide;
Mixed with cloud and wind and river,
Sun-distilled in dew and rain,
One with Cumberland for ever
We shall go not forth again.
Франсис Ладвидж.
Родился19 августа 1887.
Погиб 31 июля 1917.
Монолог.
Я был когда-то юн и смел
И был уверен – мой удел,
Шагнув наперекор судьбе,
Добыть величие в борьбе,
Чтоб не могли затмить мой след
Ни жаворонок, ни поэт.
Я рос, озорничал, был рад
С мальчишками обчистить сад,
Взобраться на церковный шпиль,
Вспугнуть ворон и сбросить пыль
С безмолвия колоколов
Старинных башенных часов.
Соседи же, за годом год,
Вели моим проказам счёт.
Теперь французское вино
Я пью и детство уж давно
Осталось позади, война …
Кто скажет – в чём моя вина?
Но поздно что-нибудь менять,
Мечты разбиты, время вспять
Не повернуть и всё же Бог,
Дел ратных подводя итог,
Солдату, как венец трудов,
Могилы безымянной кров
Дарует и награда эта
Прекрасней, чем венец поэта.
***
Soliloquy
By Francis Lеdwidge.
19 August 1887. - Killed in action 31 July 1917.
When I was young I had a care
Lest I should cheat me of my share
Of that which makes it sweet to strive
For life, and dying still survive,
A name in sunshine written higher
Than lark or poet dare aspire.
But I grew weary doing well.
Besides, 'twas sweeter in that hell,
Down with the loud banditti people
Who robbed the orchards, climbed the steeple
For jackdaws' eyes and made the cock
Crow ere 'twas daylight on the clock.
I was so very bad the neighbours
Spoke of me at their daily labours.
And now I'm drinking wine in France,
The helpless child of circumstance.
To-morrow will be loud with war,
How will I be accounted for?
It is too late now to retrieve
A fallen dream, too late to grieve
A name unmade, but not too late
To thank the gods for what is great;
A keen-edged sword, a soldier's heart.
Is greater than a poet's art.
And greater than a poet's fame
A little grave that has no name.
Роберт Палмер.
Родился в 1888.
Погиб в 1916.
Когда же, о Всевышний?
Ответь, когда, когда же, наконец,
Потопу лютой злобы выйдет срок?
Не дай исчезнуть миру, о, Творец!
Напились крови Запад и Восток.
В тумане ненависти, даже с двух шагов,
Не рассмотреть сомнение в глазах.
Бледнеет мудрость прожитых веков
Пред варварством, несущим смерть и страх.
Злорадно пляшет дьявол в облаках,
О, Всемогущий, до каких же пор,
Он будет нас, слепых, держать в руках,
Вершить над нами суд и приговор?
Сердца детей своих, согрев у очага,
Дай знанье: ''Ненависть к врагу – триумф врага.''
***
How Long, O Lord?
By Robert Palmer
1888 - Killed in action, 1916
How long, O Lord, how long, before the flood
Of crimson-welling carnage shall abate?
From sodden plains in West and East, the blood
Of kindly men steams up in mists of hate,
Polluting Thy clean air; and nations great
In reputation of the arts that bind
The world with hopes of heaven, sink to the state
Of brute barbarians, whose ferocious mind
Gloats o'er the bloody havoc of their kind,
Not knowing love or mercy. Lord, how long
Shall Satan in high places lead the blind
To battle for the passions of the strong?
Oh, touch Thy children's hearts, that they may know
Hate their most hateful, pride their deadliest foe.
Лэсли Коулсон.
Родился1889.
Погиб в октябре 1916.
Из Соммы.
В былые дни я пел о пустяках –
Восходах и закатах, летнем дне.
Траве, в сиянье рос, лугах, цветах,
О жаворонке в яркой вышине.
В лесу звучала музыка моя
Для белки, разгрызающей орех.
На берегу я воспевал моря
И облака, парящие для всех.
В ночи, у растворённого окна,
Где мрамор статуй отливал луной,
Я пел любовь без отдыха и сна,
Сравнимую с прекрасною весной.
В таверне пел о молодом вине,
О солнце, насыщающем лозу.
И струны радости, звеневшие во мне,
Хмельною влагой полнили слезу.
Играя тем, что даровал мне Бог,
Беспечен был у счастья на краю.
Гримаса жизни – вышел играм срок,
Я бросил лютню верную свою.
Певец в былом, я хохочу до слёз,
Масштаб людской трагедии велик.
Как страшен мир опустошённых грёз.
И ужасом немеет мой язык.
***
From the Somme.
by leslie Coulson.
1889 – Killed in action, october1916.
In other days I sang of simple things,
Of summer dawn, and summer noon and night,
The dewy grass, the dew wet fairy rings,
The larks long golden flight.
Deep in the forest I made melody
While squirrels cracked their hazel nuts on high,
Or I would cross the wet sand to the sea
And sing to sea and sky.
When came the silvered silence of the night
I stole to casements over scented lawns,
And softly sang of love and love’s delight
To mute white marble fauns.
Oft in the tavern parlour I would sing
Of morning sun upon the mountain vine,
And, calling for a chorus, sweep the string
In praise of good red wine.
I played with all the toys the gods provide,
I sang my songs and made glad holiday
Mow I have cast my broken toys aside
And flung my lute away.
A singer once, I now am fain to weep,
Within my soul I feel strange music swell,
Vast chants of tragedy too deep - too deep
For my poor lips to tell.
Дэвид Бёрн. Операция зовёт
Родился1921. Погиб - сентябрь1941.
''Чистим чёрную зону,
Патруль Bass Rock’’*.
Сердце упало, что-то не так.
Время ужалось,
Хватай свой шлем.
Бегом, прочь усталость.
Мерлин** гулко урчит,
Воздух сжат винтом.
Ты здесь – остальное потом,
Твой номер в конце.
Тяжёлым грузом внизу за спиной
Парашют, ты словно слепой
В кислородной маске.
Но щёлкнули пряжки и ты готов,
Всё в порядке, вперёд.
Огибая крыло,
Кричишь: ''Из кабины,
Эй, ты, времени мало!''
Лесенка вверх, заклёпки крыла ранят как жала.
Последний рывок и ты внутри,
Считаешь секунды.
Время уснуло – раз, два, три,
Ну же, четыре…
Нет ничего надёжнее в мире
Рук на штурвале…
''Операция'' началась,
Нас позвали.
* ''Bass Rock’’ – название отряда.
** ''Мерлин'' – название авиамотора.
***
OPERATIONS COLLING
By David Bourne
1921.
Killed in action septembr1941.
Operations Calling!
Clearing Black Section
Patrol Bass Rock,'
Leaps heart; after shock
Action comes stumbling;
Snatch your helmet;
Then run smoothly, to the grumbling
Of a dozing Merlin heating
Supercharged air,
You are there
By 'Z'.
Down hard on the behind
The parachute; you are blind
With your oxygen snout
But click, click, click, you feel
And the harness is fixed.
Round the wing
And 'Out of the cockpit, you,'
Clamber the rung
And the wing as if a wasp had stung
You, hop and jump into the cockpit
Split second to spike
The Sutton harness holes,
One, two, three, four,
Thrust with your
Hand to the throttle open…
'Operations'
called and spoken.
В полдень вышел за порожек
Погулять по лесу ёжик.
Запер домик свой на ключ,
Улыбнулся стайке туч:
"Чур, не баловать с дождём!"
Те в ответ: ''Мы подождём.
Мы же давние друзья,
А друзей мочить нельзя.''
Хоть и хмурилась погода,
Ни дождинки с небосвода
Не упало на ежа.
Он по лесу, не спеша,
Погулял часок, другой,
И решил - пора домой.
Тут-то дождик, что есть сил,
С небосвода вдруг полил.
Ёжик вымок до иголки -
Зонтик он забыл на полке,
Покидая в полдень дом,
Но рассказ мой не о том.
Тучи - знаем ёж и я -
Ненадёжные друзья.
Размытые полутона заката
Заполнили проём оконной ниши.
Дождь выбивает пальцами стаккато
На черепичном ксилофоне крыши.
Мелодия, знакомая с рожденья,
Звучит в ушах забытой колыбельной.
Я детских снов прозрачные виденья,
Расцвечиваю краской акварельной.
Мне одному понятные сюжеты
К мазку мазок ложатся на бумагу.
Соцветье снов беспечные рассветы
Пьют словно лужи дождевую влагу.
День обретает половодье красок.
Нет грани между музыкой и цветом.
Зло справедливость бабушкиных сказок
Не в силах одолеть лихим наветом.
Мне хорошо - спокойно и уютно,
На кухне мама накрывает ужин.
Я, обращаясь к ней ежеминутно,
Вдруг понимаю, что любим и нужен.
Ещё не зная, что такое счастье,
Я слушаю дождливое стаккато…
А за окном промозглое ненастье
Смывает с неба волшебство заката.
- Это что за сорванцы
Здесь устроили разгром?
- Это братья-близнецы
Обживают новый дом.
Мама хмурится сердито:
'' Кто сегодня виноват?
Чашка вдребезги разбита...''
Правый брат и левый брат
Взгляд отводят виновато,
Дома не было чужих.
Ждёт их скорая расплата,
Но расплата на... двоих!
Значит будет меньше вдвое
Каждому из сорванцов.
Это дело непростое -
Воспитанье близнецов.
***
- Это ты!
- Нет, это ты!
- Это я!
-Нет, это я!
Ссорятся до хрипоты
Над портретом сыновья.
Папа стонет: "Быть беде."
Разлетелась с шумом рама.
Знает точно кто и где
На портрете только мама.
Дело близится к развязке,
Нет управы на бойцов.
Папа взял цветные краски
И... пометил близнецов.
Попросила я Николку
Отыскать мою заколку.
А Николка мне в ответ:
''Это стоит пять конфет!''
Получил одну и рад
Малолетний дипломат.
Ох, сдаётся мне, Николка
Знал, где пряталась заколка.
''Кто бы только знал, как я устала!
И не спорь, не начинай сначала…
Папа, что ты топчешься, как гусь?
Я же в детский садик тороплюсь!''
Папа сразу стал как будто строже:
''Как вы с мамой, доченька, похожи.''
И расхохотался: ''Гусь, так гусь.
Рождество наступит - пригожусь.''
То вверх, то вниз, то вверх, то вниз
Полчища серо-коричневых крыс.
Провода телеграфа спутались косами,
Грузовик у дороги - к небу колёсами.
Над городком, превратившимся в пыль,
Воздух недвижим, пугающий штиль
Утренней дымкой над миром повис…
То вверх, то вниз, то вверх, то вниз
Полчища серо-коричневых крыс.
Из развороченной взрывом гробницы
Череп глядит сквозь пустые глазницы.
Бабочка плавно плывёт над травою
В утро, омытое чистой рoсою.
Что нами движет? Отчаянье? Страх?
Мы заблудились в себе, как впотьмах?
Кто мы? Солдатики в Божьих руках?
Там, где разрыв лёг – центр картины,
По краю воронки застыли руины,
Лишь маки, как прежде, пылают свежи,
Замков паучьих растут этажи.
Да капли росы невредимы висят
В юной листве, блеском радуя взгляд.
Бог всемогущ, Он берёт и даёт
Каждому, в им отведённый черёд.
От храма людского убрав свою длань,
Он спас паутины прозрачную ткань.
То вверх, то вниз, то вверх, то вниз
Полчища серо-коричневых крыс.
Щелчок пистолета и крысы мертвы…
Лишь ветер шуршит парусами листвы.
After the Salvo
by Herbert Ashley Asquith.
UP and down, up and down
They go, the gray rat, and the brown.
The telegraph lines are tangled hair,
Motionless on the sullen air
An engine has fallen on its back,
With crazy wheels, on a twisted track
All ground to dust is the little town.
Up and down, up and down
They go, the gray rat, and the brown
A skull, torn out of the graves near by,
Gapes in the grass. A butterfly,
In azure irridescence new,
Floats into the world, across the dew
Between the flow'rs. Have we lost our way,
Or are we toys of a god at play,
Who do these things on a young Spring day?
Where the salvo fell, on a splintered ledge
Of ruin, at the crater's edge,
A poppy lives: and young, and fair,
The dewdrops hang on the spider's stair,
With every rainbow still unhurt
From leaflet unto leaflet girt.
Man's house is crushed ; the spider's lives
Inscrutably He takes, and gives,
Who guards not any temple here,
Save the temple of the gossamer.
Up and down, up and down
They go, the gray rat and the brown:
A pistol cracks: they too are dead.
The nightwind rustles overhead.
Оторочены снегом Чикагские улицы,
Зябко ёжатся в мягких попонах машины.
Накатила зима, небо тучами хмурится,
Белым паром сопят небоскрёбов вершины.
Город стал как-то чище и даже светлее,
Лёг размеренным хрустом под ноги прохожим.
И, оттаяв морозом, мы стали добрее
К нам самим и другим, на нас не похожим.
Цирк затих, погружается в сон,
Разбежались все по домам.
На манеже - клоун и слон
Разговор ведут по душам.
Клоун пьёт с причмоком вино,
Слон капусту ест не спеша,
Разговор затеян давно,
Он о том, а есть ли душа.
А и то, куда им спешить?
Мир вокруг первозданно пуст,
В путеводную вьются нить
Мысли, срываясь с уст.
Молчащий зрительный зал,
Манежа замкнутый круг…
В нём каждый по-своему мал:
Ни врагов, ни друзей, ни слуг.
''Не молчи, мой ушастый брат,
Брось кочан, отвечай скорей,
Ведь недаром же ты носат,
Словно мудрый старик-еврей!''
… убывало в бутылке вино,
Становилась несвязней речь…
За них, как в немом кино,
Говорила покатость плеч.
Седину приоткрыв, сполз парик,
На лице - разводами грим.
- Хоть ты телом, приятель, велик,
Как и я, душою незрим.
Слон в ответ качнул головой,
Хобот к небу поднял перстом,
Словно хочет сказать: ''Бог с тобой,
Закуси капустным листом.
Что душа – невнятная муть,
Невесомость, так, пустячок,
Не дающий спокойно уснуть
Надоедливой песней сверчок.
Комплекс чем-то ущербных людей
Приручивших огромных слонов.
Утро вечера мудреней,
Ну, плесни-ка в ведро. Будь здоров!''
- Куда уходят сказки спать,
Когда приходит ночь?
Быть может под мою кровать?-
Сквозь сон спросила дочь.
Я призадумался чуток
- Конечно под кровать,
Ты как всегда права, дружок.
А где ж ещё им спать?
Они с тобой не только днём,
Но и когда ты спишь.
В них звёзды золотым дождём
Смывают время с крыш.
И бесконечности река
Бежит по мостовой,
А впереди ещё века
У нас, дружок, с тобой.
В ночной тиши плыла луна
Серебряной ладьёй,
Средь ярких звёзд – осколков сна,
Повисших над землёй
Окна касался лунный след,
Стекая со стекла…
Она не слышала ответ,
Она уже спала.
Настало время возвращать долги
Всем, кто когда-то проявил участье
В дни радости, безоблачного счастья,
А в день ненастный не подал руки.
Я не сужу их. В тот убогий век,
Когда страною правили с размахом,
Таким, что души леденели страхом,
Был не всегда собою человек.
Быть может, потому что жизнь одна,
Не просто воспарить, скрывая робость,
Или шагнуть в поступок, словно в пропасть,
Где только эхо достигает дна.
Я их, давно не поминая злом,
Сквозь годы разделившей нас разлуки,
Приветливо протягиваю руки
И улыбаясь говорю :''Шалом''.
Нашей дружбе давно за полста .
Ты взрастил её, добрый садовник.
Разве можно забыть, как с куста
Дружно ели неспелый крыжовник?
Как летели на санках с горы
И ходили в рассвет за грибами?
Сколько зим с той чудесной поры
По весне отжурчали ручьями.
Мы делили с тобой не тая
Наши радости, наши печали.
Вспоминая родные края,
Обживали заморские дали.
В нашей дружбе хватало обид,
Оседала годами усталость.
Ты учил: ''Всё пройдёт, отболит''.
Всё прошло… А вот дружба осталась.
До сих пор, если в жизни тупик,
И тоску не осилить с нахрапа,
Я с вопросом к тебе напрямик:
''Как дела? Что ты думаешь, папа?''
А был ли я уже? –
Мне не понять.
В безумном кураже –
Сознанье вспять
Летит туда,
Где в жилах стынет кровь,
Где слёз вода
Со щёк смывает вновь
Румянец дня…
Где непроглядна ночь
И свет огня
Не отгоняет прочь
Последний страх
У края бытия …
Шесть миллионов - прах…
И в каждом - я!
Море виделось серым, чернела земля вдалеке,
Жёлтой луны полукруг был огромным и низким.
Невесомые локоны пены - воды беспокойной покров,
Казались волшебною сказкой разбуженных снов,
Когда неожиданно берег вдруг сделался близким,
И нос моей лодки мягко увяз в песке.
Пляж шириною в милю - пахнущий морем песок,
Потом за тремя полями покажется фермерский дом.
В окне ярким всполохом спички зажжётся свеча,
Скрипнет чуть слышно калитка, сердито ворча.
Когда ж я услышу твой голос, согретый теплом,
Два сердца, журча, сольются в один ручеёк.
MEETING AT NIGHT
THE gray sea and the long black land;
And the yellow half-moon large and low;
And the startled little waves that leap
In fiery ringlets from their sleep,
As I gain the cove with pushing prow,
And quench its speed i' the slushy sand.
Then a mile of warm sea-scented beach;
Three fields to cross till a farm appears;
A tap at the pane, the quick sharp scratch
And blue spurt of a lighted match,
And a voice less loud, through its joys and fears,
Than the two hearts beating each to each!
Robert Browning
Месяц прячется улыбкой
В дымки лёгкую вуаль.
Горизонт полоской зыбкой
Очертил ночную даль.
Под мелодию капели
Тает чёрный небосвод,
У вселенной колыбели -
Звёзд прозрачных хоровод.
Потянулись птицы с юга,
Звонким криком высь тесна.
Даже если завтра вьюга,
Всё равно придёт весна!
Тяжёлый снег который час
Устало падает на город.
Он белизною тешит глаз
И дрожью злит, попав за ворот.
В размытом свете фонарей
Знакомые фасады зданий
Становятся ещё родней,
Утратив чёткость очертаний.
Вчерашней оттепели грязь
Ещё не скована морозом,
Заснеженных деревьев вязь
Плывёт в ночи, подобно грёзам.
Привычных будней череду
Скрипящая укрыла мякоть.
А я домой по ней бреду,
И счастлив так, что впору плакать.
Несмышлёныш-червячок,
Прогулять решив урок,
С братом начал перепалку:
''Я с соседом на рыбалку
Выбраться мечтал не раз.
Всё, настал желанный час!''
Брат ответил без улыбки:
''Захотел отведать рыбки?
Осторожней, дурачок,
Не поранься о крючок.''
Сегодня, в руки взяв букварь,
Мы словно аргонавты встарь,
Отправимся без колебаний
За золотым руном познаний.
''А''
Буквам старшая сестра
В Алфавите буква «А».
Вот с неё то, мой дружок,
И начнём мы наш урок.
Превратившись в самолёт,
«А» отправится в полёт
В Азбуки волшебный мир.
- Ну ж, смелее, командир!
''Б''
Барсик в бабушкин сапог
Целиком залезть не смог.
И хвостом, торчащим вбок,
Стал на «Б» похож сапог.
''В''
Букву «В» найти легко.
Не ходите далеко.
Оглянитесь лишь вокруг –
Сосчитать не хватит рук.
Буквой «В» верблюдов спины,
Гор заоблачных вершины,
Пара набежавших волн,
Парус, вдаль несущий чёлн.
''Г''
Мы поставили в углу
Возле печки кочергу.
Много лет назад кузнец
(нашей бабушки отец),
Буквой «Г» её ковал,
Хоть и азбуки не знал.
''Д''
Наш космический корабль –
Межпланетный дирижабль –
Мощных двигателей дрожь…
Формою на «Д» похож,
А над нами – солнца круг
В окружении звёздных слуг.
''Е'' ''Ё''
Шепчет буква «Е» сестре
(на неё похожей «Ё»):
«У тебя на голове
Кружев яркое шитьё.
Завтра в школе маскарад,
Коль позволишь поносить
Мне свой праздничный наряд,
Нас вовек не отличить».
''Ж''
Буква «Ж», как майский жук,
Издаёт жужжащий звук.
Слышен он издалека.
Да и лапками жука
Буква «Ж» напоминает.
Ну же, кто их сосчитает?
"З"
"З" на чашечкaх весов
Взвешивает тяжесть слов,
Помогая осознать:
Где сказать, где промолчать.
Очень важная забота -
Уберечь от слёз кого-то.
''И'' ''Й''
Букве «И» «И»-краткое
Говорит: «Я – сладкое,
Словно йогурт в баночке
И хожу в панамочке».
«И» в ответ: «Короче,
Хвастайся не очень!
Не таких учили,
Всё! Поговорили».
''К''
Быстрой птицей буква «К»
К нам летит издалека.
В клюве - лёгонькая ветка…
- С возвращением, соседка!
Знаю, над моим окном
Ты птенцам построишь дом.
''Л''
Говорит Серёжа другу:
«Стрелки двигались по кругу,
А недавно посмотрел,
Стрелки стали буквой «Л».
То ли кончился завод,
То ли время не идёт».
''М''
«Невесёлые дела» -
Жалобно звенит пила.
«Были зубья буквой «М»,
А теперь их нет совсем!»
Ей в ответ могучий дуб
Молвит: «Не сочти, что груб,
Но к тому, что ты беззуба,
Нет сочувствия у дуба».
''Н''
Букву «Н» писал Никита,
Утром в школу торопясь.
Очень буква «Н» сердита:
«Посмотри, какая грязь!
Показать кому-то – срам!
Есть всему на свете сроки.
Не годиться по утрам
Делать ''на бегу'' уроки!».
''О''
Удивившись, буква «О»,
Рот открыла широко
И исчезла, как в провал,
Виден только губ овал.
"П"
Буквой "П" старинный стол
Ножками упёрся в пол,
Ждёт, когда придёт соседка -
Невеличка-табуретка.
Очень уж она пригожа,
Как и он, на "П" похожа.
Ощущается культура
Дорогого гарнитура.
''Р''
Тяжело быть буквой «Р» -
Не один тому пример:
Кто картавит, кто храпит,
Даже Тузик «Р-Р-Р» рычит.
От буквы "А" до буквы "Я",
Пройдя нелёгкий путь,
Познали Вы чуть-чуть себя,
И мир вокруг. Чуть-чуть.
Едва-едва, но он Вас ждёт
Сиянием небес.
Вы отправляетесь в полёт
К созвездию чудес!
Буква ''Я'' – Азбука.
Буква ''Я'' горда собою,
Выпятила грудь дугою:
''Что мне прочих букв семья?
Я сама себе - семь ''Я''!
Для кого-то говорите
''Я'' последней в алфавите?
Я ж, не уронив лица,
Крикну – ''первая с конца!''
**
Словно Янус ''Я'' двулична,
Формою ассиметрична,
Ножка в пляс, рука дугой -
Слева, справа вид другой.
Справа ''Я'' строга собою,
Не взмахнёт, шутя, рукою.
И читается с лица –
Я, Я -первая с конца!
**
Папа загадал загадку:
''В алфавите по порядку
Тридцать третьей буква…
- ''Я!
Тороплюсь с ответом я.
- А последней?
- Тоже ''Я''!
Снова отвечаю я.
Буквам младшая сестра…
- В школу сын тебе пора.
К нашей крыши острию
С папой флюгер, буквой ''Ю'',
Прикрутили мы чуть свет.
Только ветра нет и нет.
Я его не тороплю,
Лишь на флюгер – ''Ю'' смотрю.
**
Встретил я во сне семью –
Мама ''Ю'' и папа ''Ю'',
Дети – пятеро ''Ютят''-
То смеются, то галдят.
А проснулся – где семья?
В доме только кот и я.
Это витязь могучей рукой
Букву ''Э'' изгибает дугой.
Ещё миг – зазвенит тетива
И стрелу поглотит синева,
Глубиной бесконечных небес
Превратив букву ''Э'' в букву ''С''.
**
Отражаясь в водной глади,
Яркий месяц смеха ради
Показал себе язык –
Он у нас большой шутник.
И теперь любитель рож
Стал на букву ''Э'' похож.
Без буквы ''Ы'' не скажешь ''мы'',
Не скажешь ''сны'' или ''мечты''.
И, словно царство пустоты,
Мир языка без буквы ''Ы''.
**
Путник с посохом в руке
К тихой подошёл реке,
Сел на камень у воды,
Замер грустной буквой ''Ы''.
Отдохнул и говорит:
''Эх, учил бы алфавит,
Не ходил бы я с сумой,
Ел бы финики с хурмой''.
**
Эхо.
Эхо гулкое весны – это мы…ы,
Недосмотренные сны – это мы…ы
Робкий шорох тишины – это мы…ы,
Нежный плеск речной волны – это мы…ы,
Звук разбуженной струны – это мы…ы,
Мир, в который влюблены – это мы…ы,
Изучаем букву ''Ы'' тоже мы…ы.
**
Новогодняя азбука
С мамой ёлку до макушки
В буквы, будто бы в игрушки,
Наряжали целый год…
- Глянь! К нам Дед Мороз идёт.
У него мешок и посох,
Опыт в азбучных вопросах,
Абрисом похож на ''Ы''…
- Пап, я знаю, это ты!
В СНЕГУ.
Когда видишь, как падает тихий, пушистый снег,
Мать – англичанка, обними своего малыша,
Согрей его лаской в безумно-жестокий век,
В котором за хрупкую жизнь не дают и гроша.
Мысли твои, словно бездомный странник,
Отправились в край снежных вершин и ущелий,
Где ищет добычу волк, смерти посланник,
Среди промозглых туманов и пыльных метелей.
О чём там задумался юный английский солдат,
Что холодно смотрит на кровью окрашенный снег?
Может о том, здоровы ли мама и брат?
Может о том, как короток жизни бег?
А может о том, для чего этот юноша жил,
Которого он, чужеземец, сегодня убил?!
In Snow
O English mother, in the ruddy glow
Hugging your baby closer when outside
You see the silent, soft, and cruel snow
Falling again, and think what ills betide
Unshelter\'d creatures,--your sad thoughts may go
Where War and Winter now, two spectre-wolves,
Hunt in the freezing vapour that involves
Those Asian peaks of ice and gulfs below.
Does this young Soldier heed the snow that fills
His mouth and open eyes? or mind, in truth,
To-night, his mother\'s parting syllables?
Ha! is\'t a red coat?--Merely blood. Keep ruth
For others; this is but an Afghan youth
Shot by the stranger on his native hills.
Я за стол накрытый сел,
Весь обед до крошки съел,
Потому, как натощак
Не осилить твёрдый знак.
***
За окном, гудя, метель
Укрывала снегом ель.
Я же в комнате сидел,
Сушки с пряниками ел.
Ложка в чашке - звяк да звяк.
Ой! Да это ж мягкий знак!
***
- Наша лодка дала течь.
Как её нам уберечь?
Кто поможет? Как нам быть?
Как до берега доплыть?
- Где-то должен быть черпак,
Он похож на мягкий знак.
- А на твёрдый?
- Не болтай!
Лучше побыстрей черпай!
- Крепче вредного клеща
В букву ''Ш'' вцепился хвостик…
- Мама, это ж буква ''Щ''!
Радостно воскликнул Костик.
**
Буквой ''Ш'' был наш забор,
Но отростками плюща,
Что крадётся словно вор,
Стал похож на букву ''Щ''.
**
Буква ''Ш'', устав с дороги,
Села в кресло, свесив ноги.
Съела вкусного борща,
И… уснула буквой ''Щ''.
**
'' Я вчера поймал леща,
Показать – не хватит рук!'' -
От восторга трепеща
Всем рассказывал мой друг.
'' Да, рыбалка это ''вещь''! -
Шутим мы, собравшись вкруг -
Но, похоже, этот лещ
Съел десяток крупных щук''.
**
Ствол обвивая, к небу плющ
Ползёт, хоть рви его, хоть плющь.
Ползёт за светом и теплом
Невидимым для глаза злом.
И как бабуля говорит:
''Красив, однако, паразит''.
Двенадцать месяцев
Снежный, Тающий, Задувающий,
Дождливый, Цветущий, Отдыхающий,
Созревающий, Родящий, Опадающий,
Прохладный, Чихающий, Замерзающий.
George Ellis
The Twelve Months
Snowy, Flowy, Blowy,
Showery, Flowery, Bowery,
Hoppy, Croppy, Droppy,
Breezy, Sneezy, Freezy.
Штат Невада, США.
У дороги буквой ''Ш''
Дремлет кактус-исполин,
Под шуршащий шёпот шин.
**
Трясогузки, не спеша,
Лапками писали ''Ш''
На песочке, у воды,
Оставляя в нём следы.
Сколько букв легко узнать,
Если птичек сосчитать.
Я хотел, да пёс мой Тошка
Лаем их вспугнул немножко.
**
Разудалый петушок
Лихо вспрыгнул на шесток,
Громко просится в стишок:
''Буквой ''Ш'' мой гребешок.
Посмотрите, как хорош,
Как на букву ''Ш'' похож,
Слышите, как я кричу?
Не возьмёте – улечу!''
**
- На что похож звук буквы ''Ш''? -
Спросил я сына-малыша.
Недолго думая, малыш
Ответил: 'Так шумит камыш,
Когда деревья поутру
Покорно гнутся на ветру.
Как в песне, той, что ты поёшь,
Когда домой едва бредёшь''.
-Ты как со мною говоришь?
Отца учить, негодник? Кыш!
Акробат-силач Артём,
Стул поставив буквой ''Ч'',
Балансирует на нём
С медвежонком на плече.
''Браво!'' - публика кричит,
Восхищаясь циркачом.
Медвежонок же рычит:
''Осторожно, упадём.''
**
''Чик – чирик, чирик – чик – чик!''-
Воробьи подняли крик .
'' Перепрыгнул к нам во двор
Чёрный кот через забор.
Чик – чирик, черней, чем ночь.
Улетайте, птицы, прочь!''
**
У Ирины на плече
Обезьянка - буквой ''Ч''.
'' Улыбнитесь, щёлк, готово!''-
Говорит ''фотограф'' Вова.
Обижается сестричка:
'' Где обещанная птичка?''
WHAT is our life? A play of passion…
Sir Walter Raleigh
Жизнь – затянувшаяся пьеса.
Нелепо, глупо, невпопад
Играем. Зрители сидят,
Смотря сквозь нас без интереса.
Какой там к чёрту интерес.
Мы повторяем чьи-то роли,
Всем надоевшие до боли…
А где-то музыка с небес
Пролилась песней журавлиной,
Шуршаньем падающих звёзд,
Мотив естественен и прост…
Но мы, с упрямостью ослиной,
Не поднимая к небу глаз,
Спешим, доигрывая роли,
В спектакле о земной юдоли,
Кто в первый, кто в последний раз.
Облаками небосвод
Тяжелее во стократ.
Уходили мы в восход,
Возвращаемся в закат.
Отшумел беспечный день,
Стёрлись обувью года.
На воде длиннее тень
Ивы около пруда.
Ку, ку-ку – издалека
Эхом просится в висок.
Бог рукой часовщика
Отмеряет жизни срок.
Лично каждому из нас,
Долгий ли, короткий срок.
Прокукуй ещё хоть раз
Мне, кукушечка-дружок.
Мы на разных концах бесконечности,
Если у таковой есть оные.
Я пытаюсь к тебе приехать,
Да не выписаны прогонные.
В канцелярии Бога не чешутся -
У них свои заморочки.
И морзянкой поёт Вселенная,
В ней звёзды - тире да точки.
Млечным Путём рассыпались -
Поди, прочитай послания,
Но с каждой упавшей звездой,
Сокращаются расстояния.
Между двух концов бесконечности,
Где пространство связано временем,
Где наше с тобой одиночество
Стало спасительным бременем.
***
Улетая в ночь, прилетал в рассвет,
Всем хотел помочь, всё искал ответ.
Ничего не нашел, никому не помог -
Каждый сам себе и судья, и Бог.
Каждый сам себе, каждый сам себе,
Отчего же я всё спешу к тебе?
***
Дорога к самому себе
Порой почти неодолима.
Устав с самим собой в борьбе,
Самих себя проходим мимо.
Рассветом гаснет ночь в окне,
Бессонное закончив бденье.
Тень вниз сползает по стене,
Грядущий день как наважденье.
Мы снова трогаемся в путь,
Самих себя, надеясь, встретить.
И будней оседая муть,
Даёт нам шанс себя заметить.
О чём я пожалею в час ухода?
Что омрачит последние мгновенья?
Тревожившая старость непогода?
Не сбывшиеся в детстве сновиденья?
Кому-то причинённая обида,
Коротким словом, брошенным небрежно?
Иль то, что я, не подавая вида,
Любил Её нелепо - безнадежно.
- Цыплёнок – малец
Начинается с ''Ц'',
А в слове птенец
Та же буква в конце…
- Да ты башковит
Я гляжу, молодец,
Учи алфавит.
Улыбнулся отец.
***
Вова с Ирой – сорванцы.
Гигиену позабыв,
С хрустом ели огурцы,
Прямо с грядки, не помыв.
- Умывальник на крыльце.
Краником похож на ''Ц''.
"Отель Калифорния"
Ветер волосы треплет, ночное шоссе,
Всё живое в пустыне видит сны о росе.
День выдался жарким, в голове - будто звон,
И я чувствую, как я устал, как мне нужен сон.
Отель у дороги – долгожданный приют.
Она стояла в проёме дверей, я поверил, меня здесь ждут.
Ничуть не смущаясь, встретила взгляд.
Я не мог понять, куда попал: в рай или в ад.
Ждёт нас всех отель ''Калифорния'',
Поднимись на крыльцо,
Поднимись на крыльцо,
Ей смотря в лицо.
Ждёт нас всех отель ''Калифорния'',
Круглый год открыт,
Круглый год открыт -
Всех к себе манит.
От брильянтов хмелея, гонит свой Мерседес,
А вокруг неё так много всегда весёлых повес.
Она с ними танцует, хочет любить,
Но сердце не знает, что забыть, что хранить.
Я крикнул бармену: ''Ты забыл про вино!''
Он в ответ мне: ''Так весело здесь не бывало давно!''
И вдруг стало ясно - я здесь не чужой,
Голоса, что будили в ночи, говорили со мной!
Ждёт нас всех отель ''Калифорния'',
Поднимись на крыльцо,
Поднимись на крыльцо,
Ей смотря в лицо.
Наша жизнь – отель ''Калифорния'',
Каждый миг – сюрприз,
Каждый миг – сюрприз.
Не сорваться б вниз!
Недвижимо время в мёртвых зеркалах,
А её глаза смеются: ''Победи свой страх!
Отпусти на волю, душу не скорбя,
Ты – всего лишь жалкий узник самого себя ''.
Дальше помню только тёмный коридор,
И с ночным портье за стойкой странный разговор.
Он смотрел куда-то, будто сквозь меня:
''Можно убежать отсюда, но не от себя!''
"Hotel California" lyrics by “Eagles”
On a dark desert highway, cool wind in my hair
Warm smell of colitas, rising up through the air
Up ahead in the distance, I saw shimmering light
My head grew heavy and my sight grew dim
I had to stop for the night
There she stood in the doorway;
I heard the mission bell
And I was thinking to myself,
'This could be Heaven or this could be Hell'
Then she lit up a candle and she showed me the way
There were voices down the corridor,
I thought I heard them say...
Welcome to the Hotel California
Such a lovely place (Such a lovely place)
Such a lovely face
Plenty of room at the Hotel California
Any time of year (Any time of year)
You can find it here
Her mind is Tiffany-twisted, she got the Mercedes bends
She got a lot of pretty, pretty boys she calls friends
How they dance in the courtyard, sweet summer sweat.
Some dance to remember, some dance to forget
So I called up the Captain,
'Please bring me my wine'
He said, 'We haven't had that spirit here since nineteen sixty nine'
And still those voices are calling from far away,
Wake you up in the middle of the night
Just to hear them say...
Welcome to the Hotel California
Such a lovely place (Such a lovely place)
Such a lovely face
They livin' it up at the Hotel California
What a nice surprise (what a nice surprise)
Bring your alibis
Mirrors on the ceiling,
The pink champagne on ice
And she said 'We are all just prisoners here, of our own device'
And in the master's chambers,
They gathered for the feast
They stab it with their steely knives,
But they just can't kill the beast
Last thing I remember, I was
Running for the door
I had to find the passage back
To the place I was before
'Relax,' said the night man,
'We are programmed to receive.
You can check-out any time you like,
But you can never leave!'
My little one, I want you to have sweet dreams
About blue balloons flying in peaceful skies,
About the sun dropping down shiny beams,
But you don’t sleep and I have no idea why.
My little one, please give me a few minutes of rest,
Close your beautiful eyes, I will be by your bed.
Since your mom went shopping, our house is “an empty nest”.
I feel like a helpless fish that caught in a net.
My little one, why are you crying so loud?
Please, tell me, what I didn’t do yet?
Oh, I see. I found what is wrong. I am so proud!
It is so simple: your diaper somehow got wet.
Пожилая пара в тени у бассейна.
Не по моде купальники, дряблая кожа.
Я, глядя на них украдкой, думал:
Эта пара на всех стариков похожа.
Заботливы, время над этим не властно.
- Малыш, я схожу для тебя за водой?
Она улыбнулась, морщины разгладились.
- Спасибо, сиди, я сама, дорогой.
И так это было нежно и буднично,
Что я, рядом с ними у жизни порога,
Понимая, время ко всем безжалостно,
Молил: «Боже, дай им ещё хоть немного».
Когда-то бесконечный мир
Ужался до размера фиги.
Любимые пылятся книги,
Смешон развенчанный кумир.
Когда-то бесконечный мир…
А был ли мир наш бесконечен?
С тех пор, как он очеловечен,
Он – совокупность чёрных дыр.
В них исчезают без следа
Любовь, надежды, постоянство,
Отведенное нам пространство.
Однажды. Раз и навсегда.
Гуляет сама по себе
Бездомная чёрная кошка.
Не ждёт бедолагу нигде
Сметаны манящая плошка.
Ей домом - глухие углы
В клоаках подземных артерий.
Она – порождение мглы
И диких людских суеверий.
Ей в след бросить камень – не грех,
'' Иззыди, исчадие ада!''
Ей, чёрной, не ведать утех
Кошачьего райского сада.
Вот так же порою и мы,
Судьбы принимая побои,
Живём под прикрытием тьмы,
Рождением нашим изгои.
Филин в чаще ''УХ'' да ''УХ'' -
Время отмеряет вслух.
Две кометы - два штриха
В небе прочертили ''Х''.
Звёзд далёких меркнет свет -
Приближается рассвет.
***.
Дождик с неба льёт и льёт,
Спит в тумане самолёт,
Замер буквой ''Х'' пропеллер.
- Эх, скорее бы в полёт.
***.
Первоклассница Анжела
Букву ''Х'' в руках вертела.
И смеялась: ''Ха – Ха – Ха,
Как ни глянь - всё буква ''Х''.
Петя ей сказал тактично:
''Х'', похоже, симметрична ''.
***.
Между буквами ''Ш'' и ''Х'',
Словно ветра чуть слышный вздох,
Притаилась строчкой стиха
Фамилия ''Шляпинтох.''
(шутка)
Дома с сыном.
Учить с ребёнком букву ''Х''
Не просто. Легче - на галеры.
Где взять достойные примеры?
В уме - сплошная чепуха.
- ''Х'' завершает слово стих,
И предпоследней - в слове муха,
Второю буквой - в слове ухо,
А первой…
- Пап, ты что затих?
Я думал, пряча хмурый взгляд,
Как объяснить ему, родному,
Что жизнь нас учит и плохому…
''Херсон'' – промямлил невпопад.
***
В армии со старшиной.
С первым воплем петуха
Выбегаем на зарядку,
Руки, ноги - буквой ''Х'',
Все движенья - по порядку.
Старшина – усатый змей,
В клочья лёгких рвёт меха.
- Эй, салаги, веселей!
Руки, ноги - буквой ''Х.''
***
На рыбалке со снохой.
Вслед за песней петуха,
Ветер щёк раздул меха.
Не хватает лишь штриха
Для серьёзного стиха.
Над костром кипит уха,
Хорошо горит ольха,
Греет лучше, чем доха…
Плешь проела мне сноха:
Обветшала, мол, стреха,
Ох, дождёмся мы греха!
Утро. Ночь была тиха,
И рыбалка неплоха,
Слышу крики пастуха –
Все слова в них с буквы ''Х.''
Брачный разорвав контракт,
Я живу как в дивном сне.
Стал беднее - грустный факт.
Стал счастливей - факт вдвойне.
Шепчут злые языки:
"Это не конец - антракт".
Заменил в дверях замки,
Не вернёшься - это факт.
Перестал тревожить страх,
Что нарушишь мирный пакт.
Нынче, если дрожь в руках,
Лишь от водки - тоже факт.
Тёща больше не родня,
Разомкнулся наш контакт.
Нет счастливе меня!
Мелочь, а приятный факт
Бытие – череда перебежек
От воронки к воронке событий,
Под прицелом разящих насмешек.
В жизни мало надёжных укрытий
От презрительно брошенных взглядов,
От всё знающих толстокожих,
От соблазном вползающих гадов
И от истин до рвоты расхожих.
Род людской – это всего лишь глина
В ладонях ваятеля по имени Время.
Послушная масса в руках Властелина,
Он лепит из неё за племенем племя.
Лепит без устали, из века в век,
Решая какую-то сверхзадачу,
В которой даже Большой человек
Сам по себе ничего не значит.
Готовые творения в горниле войны
Он обжигает, придавая им прочность,
И пусть на нас ещё нет вины,
Он уже видит нашу порочность.
Недовольный собой и тем, что создал,
Бушует, превращая всё в черепки.
И каждый осколок ничтожно мал,
И мёртв без тепла творящей руки.
Я бросил, в смысле - прекратил,
С тобой неясность отношений,
Чтобы избегнуть осложнений,
Грозящих бурей обвинений,
Набравшись мужества и сил,
Убил в себе глиста сомнений.
Стёр память вещих сновидений,
Ночных, неутолённых бдений,
Больших и мелких унижений -
Через себя переступил.
И глядя на тебя с коленей,
Руки и сердца попросил.
Но с облегчением в ответ
Услышал многократно - НЕТ!
Любви мерцавший огонёк
Со мной прощаясь, ты задула.,
Погас последний уголёк,
Глаза, как пистолета дуло,
Глядят безжалостно в упор.
Ты передёрнула затвор,
Надежды на пощаду нету,
Нелёгкий кончен разговор.
Боль и обиды, канув в лету,
Смягчат тяжёлый приговор,
Когда нас памяти укор
Однажды призовёт к ответу.
Самовар Фырчит трубой,
Словно раздражённый лев,
А похож он, мальчик мой,
Формою на букву «Ф».
***
К облакам воздушный шарик,
Будто маленький «фонарик»,
Яркой буквой «Ф» летит,
А под ним шнурок висит.
***
Буква «Ф» напоминает
То, о чём любой мечтает –
Вкусный, сладкий леденец.
Даже Петя сорванец
Хочет «Азбуку» учить,
Чтоб конфетку получить.
Тётка Фёкла буквой ''Ф''
Руки уперев в бока :
''Превратил квартиру в хлев!'' –
Упрекала мужика .
Горным эхом тот упрёк
По подъезду рокотал,
Словно бушевал поток,
Ущемлённый между скал.
''Федор, ты же инженер,
Седина уже в виски,
А, как юный пионер,
Разбросал везде носки.
За комодом - восемь пар,
Под диваном, под столом...''
Разошлась, в глазах пожар,
Из ушей - аж дым столбом.
Дядя Федя – тихий муж,
Сгорбившись под грузом слов,
Всё же шепчет: ''Что за чушь?
Хлев - не место для носков.''
Пять долгих лет душа сочится болью,
Хоть я и знаю, ты, как прежде, с нами.
Я помню как горчили щёки солью,
Когда я в спешке трогал их губами.
Я ощущаю рук твоих касанье,
Средь бесконечной суеты и гама
Пять долгих лет со мной твоё молчанье,
И я шепчу: «За всё спасибо, мама».
Something breaks down in the clock.
It seems the time doesn’t move at all.
My heart is turned in to a painful rock.
My wife’s face is white as a wall.
Our little daughter is in a surgery room,
It’s not a clock – our lives don’t move,
We don’t see how outside summer blooms
I feel how the tear cuts on my cheek a deep groove.
We are sure, that everything will be fine,
We just don’t have another choice.
I am screaming inside: ‘’God, please, save the daughter of mine’’
And I hear the same being asked by my wife’s voice.
Ирина Свечникова
Романс.
Мы в радужных очках
увидели друг друга.
Прищурилась любовь,
и забурлила страсть.
И мне казалось – «ах»,
и ты сказал: подруга!
Ну, как же было вновь
в объятья не упасть?
Нам было хорошо,
как детям возле мамки.
Любовь всегда права,
и под ее пятой,
нам осень капюшон
надела наизнанку,
чтоб бурая листва
казалась золотой.
***
Строительный романс.
Мы в сварочных щитках
На стройке повстречались.
Любовь росла, как дом -
За этажом этаж.
И Вы сказали «Ах,
Зачем же Вы сорвались?
Я не успела Вас
Запечатлеть в стихах»
Я падал широко
Расправив крылья-руки.
Покуда время есть,
Я Вас не тороплю.
Но где-то высоко
Витает тень разлуки...
Ещё два этажа,
Что-бы сказать лю...
Мы, вырвав из себя себя,
Став невесомыми и злыми,
Летим над муками земными,
О возвращеньи не моля.
Мы, вырвав из себя себя,
Самим себе вдруг став чужими,
Летим над прежде дорогими,
Их не жалея, не любя.
Мы, вырвав из себя себя,
И осознав всю боль утраты,
В которой сами виноваты,
Летим, страдая и скорбя.
Мы, вырвав из себя себя,
Летим... Легки, но не крылаты...
''Молчи!'' – шепчу я сам себе, -
С судьбою спор – пустое дело.
Ей не понять, что наболело,
Её не одолеть в борьбе.
Ей всё равно, что ты был прав
И что она несправедлива.
Судьба, как женщина, игрива,
Но показать стремится нрав.
Словесный остуди свой зуд,
Улыбки натяни гримасу,
Встань вслед за остальными в кассу,
А там глядишь – и подадут.
Плакучих ив чарует обнаженность,
Ночей осенних дольше длятся сны,
Уже зимы маячит обречённость,
Глаза озёр бездонны и грустны.
Деревьев многоцветье у дороги,
Травы пожухлой вытертый ковёр.
И облака, как горные отроги,
Подпёрли неба голубой шатёр.
Побудь, пожалуйста, со мной -
Мы так давно не говорили
И в бесконечной суете
О чём-то важном позабыли.
Забыли, как блестят глаза,
Как греет душу рук тепло,
Забыли, сколько лет мы вместе,
Что повстречаться повезло.
Нам повeзло, любимый мой,
Не только тем, что повстречались.
Важнее то, что бездну лет
С тобой почти не разлучались.
Я счастлива, что ты со мной,
Что, засыпая, обнимаешь,
А то, что мало говорю –
Меня без слов ты понимаешь.
А помнишь, как мы рядом шли
Весной едва ожившим лугом?
И каждый день приходит вновь
К нам испытание друг другом.
Давай же молча посидим,
Друг друга обласкаем взглядом,
Давай судьбу благословим
За то, что мы с тобою рядом.
Побудь, пожалуйста, со мной...
Папа загадал загадку
(он их очень много знает):
'' Буква «У» напоминает
Что?''
''Воронку и рогатку!''-
Весело спешу с ответом,-
''Помнишь, дедушка Антон
Сквозь воронку прошлым летом
Лил в бутылки самогон!''
''Ароматный, первосортный'' –
Нежно дедушка шептал.
И, как рыцарь благородный,
Всех соседей угощал.
Папа покосился глазом,
Вежливо дыхнул в сторонку:
''За рогатку – был наказан,
Накажу и за воронку!''
Утконос спросил утёнка:
«Это «У» или воронка?
Сквозь воронку воду льют...
Ты куда?»
« Учиться в пруд!
Там утятам целый день
Букву «У» учить не лень.
И поэтому в пруду
Сто утят на букву «У»»
***
Утром утки загалдели:
«Где утята? Улетели?
Убежали? Что за шутки!»
« Здесь мы, в луже, мамы-утки!»
Я пытаюсь тебя развлечь
И болтаю,болтаю,болтаю...
Хотя глупость свою, понимаю,
В умность слов мне, увы, не облечь.
Ты внимательно слушаешь бред,
Что твержу я в безумном угаре.
Я, похоже, сегодня в ударе,
Я созрел для любовных побед...
И оглохшей кукушкой в лесу:
«Я люблю, я люблю...»- повторяю.
Ты устала, я всё понимаю.
О, Гоподи! Что я несу...
Но едва я замолк, ты сказала:
«Повторяй, я ничуть не устала».
Поэта грустные глаза
на мир взирают с сожалением.
На мир, где места нет сомнениям,
где все - единогласно ''за''.
На мир, где смазаны оттенки,
где всё заполнил серый цвет,
где вера в то, что будет свет,
кончалась выстрелом у стенки.
На мир, в котором пустотой
заполнились людские души.
Где все, закрыв глаза и уши,
жизнь называли суетой.
На мир, в котором детский плач
для большинства такая малость!
Мир, где обычною считалась
профессия в тюрьме палач.
На мир, в котором даже смех
горчил невольными слезами,
где небо, взбухнув облаками,
давило, словно смертный грех.
Поэта грустные глаза
через года глядят с портрета,
как будто ждут от нас ответа:
Вы – против, или тоже - за?
2009.
**
The poet’s very sad eyes
look at the world with sorrow.
At the world that always agrees,
that doesn’t believe in tomorrow.
At the world that is always gray,
with no bright colors at all.
At the world where our hopes
end by the shot at the wall.
At the world that is filled with emptiness,
human heads, hearts and souls.
Where we close eyes and ears
and don’t want to know where it falls.
At the world where the most of us
feel nothing when we see a child’s tears.
Where the executioner is a common job
and it doesn’t fill us with fears.
Even the world in which we laugh
has a strong bitter taste.
Where the skies are ready to blow
and turn our lives into the waste.
The poet’s very sad eyes
are looking at us through the years.
They are asking: “Do you agree
with the world full of tears.”
2010.
«Позвольте, а разве мы с Вами знакомы?» -
Спросили друг друга знакомые гномы.
«Конечно знакомы, подумайте сами,
Ведь мы же когда-то дружили домами!»
«Стареем, однако» - смущаются гномы,
Того, что забыли что были знакомы.
Вот так же частенько бывает и с нами,
Когда забываем, что дружим домами.
Давайте же будем, как мудрые гномы,
С забытыми нами, как прежде знакомы.
Давайте как прежде встречаться домами,
Себе не ища оправданий годами.
Когда устанешь от моей любви,
Ты намекни, и я навек исчезну.
Вот только нежных слов не говори -
Так проще сделать шаг в забвенья бездну.
Да, лучше так, чем, веря в чудеса,
Обманывать себя и тех кто рядом.
К нам благосконны были небеса,
Я, в них взглянув остекленевшим взглядом,
Скажу спасибо за короткий миг
Любви, что нас мечтою укачала,
И, жизнь перечеркнув как черновик,
В который раз начну eё сначала.
Карниз под моим окном
Птицы обжили гнездом,
Высидели птенца –
Желторотого сорванца.
Мне так забавно смотреть,
Как хочет птенец взлететь,
Рвануться вверх или вниз,
Да страшно покинуть карниз.
Вот он и стучит в стекло:
''Смотри, как мне повезло.
Я скоро буду летать!
Тебе меня не догнать!''
Я улыбаюсь: ''Глупыш,
Забавный птичий малыш.
Куда ты, милый, спешишь?
Время придёт – полетишь''.
Вот так мы с ним говорим -
Станем старше и полетим:
Он вверх, покинув карниз...
Я же, похоже, вниз.
Мне в небесах не парить,
Давай же просто дружить,
Возвращайся домой через год,
Птенцами продолжи род.
Быть вместе -
Не значит не быть одиноким,
Безумно чужим, бесконечно далеким.
Быть вместе -
Всего лишь быть рядом в пространстве,
Привычка погрязших в своём постоянстве.
Быть вместе -
Основа бездушной толпы,
В которой молчащие рядом слепы.
Быть вместе -
Начертано всем нам судьбой…
А так бы хотелось остаться собой.
I think it is evaluation time of my life,
To find what I did right, what I did wrong,
To make sure I already told my wife
That I am so happy to be with her all along.
I have to go to see my very old friend
To ask his forgiveness for bringing him pains
And I must do it before the end
When blood ceases flowing in my veins.
I have to water the tree in front of my house
That I planted myself just a year ago.
I have to set up a trap for annoying mice
That I promised my daughter I would do so.
I am planning to do one more little thing
That I put for years on the shelf.
If there is a chance to do it before my clock starts to ring,
I need to find peace between me and myself.
Буква "Т" как молоток
Норовит забить гвоздок.
Тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук,
Раздаётся эхом стук.
Мама спрашивает: "Тёма,
Ты стучишь так громко дома?"
"Мама, я же не стучу.
Я так букву "Т" учу!"
***
Скороговорка
Тридцать три учёных гнома
Тридцать три тяжёлых тома
Тихой тайною тропой
Торопясь несли домой.
Что бы там без баловства
С буквой "Т" учить слова.
Ты вошла в мой покой
Беспокойною тенью,
Золотистой листвой,
Веком, равным мгновенью.
Сном, похожим на бред,
Бредом, ставшим реалью,
Тайной прожитых лет,
Непокорною далью.
Миром, полным чудес,
Слух ласкающим смехом,
Красотою небес,
Убегающим эхом.
Губ манящим теплом,
Гибко гнущимся станом,
Неприемлимым злом,
Позабытым обманом.
В ночь летящей звездой,
Удивлённою бровью,
Ты вошла в мой покой
Многоликой любовью.
- Забудь её, к чему травить
себя напрасною тоскою?
Ушедшего не оживить,
как не смахнуть морщин рукою
с лица, что улыбаясь криво,
глядит зеркальным отраженьем:
то безразлично, то глумливо,
то с мимолётным сожаленьем...
- Ну да! Конечно же забыть!
На жизнь растянутая драма
смешна. А лучше разлюбить...
Вот только как? Ответь мне, мама.
Рояль пока ещё молчит –
Тобою не разбужен.
Забыт холодный зимний день,
Забыт горячий ужин.
Есть только та, с кем много лет
Ты делишь кров и ложе,
Которой в целом мире нет
Прекрасней и дороже.
Рояль пока ещё молчит –
Ты разминаешь руки.
Ещё мгновение - и мир
Заполнят сердца звуки.
Ты будешь, думая о ней,
Касаться нежно клавиш.
Не пальцами, своей душой
Звучать рояль заставишь.
Играя о своей любви,
Возможно не заметишь,
Как на вопрос в её глазах
Ты музыкой ответишь.
Как, подойдя к тебе, она
Коснётся плеч руками.
Ты музыкой сказал ей то,
Что не сумел словами.
Вечером светил с небес
Яркий месяц буквой "с",
А с утра он в дымке зыбкой
Грустною исчез улыбкой.
***
Считалочка
Сыплет соль в салат солонка.
Смотрит сумрачно сова.
Старый слон спит "сном слонёнка".
Сосчитай-ка с "С" слова.
***
Дождь прошёл и в синь небес
Радуги цветное "С"
Круто выгнулось спиной
И сияет надо мной!
Иду по лезвию судьбы.
От наших бесконечных ссор
Устал. В себя уставив взгляд,
Читаю страшный приговор
Себе, который год подряд.
Надежды на пощаду нет,
Как от порезов боль от слов,
Погас свечой мерцавший свет
В тоннеле. Я давно готов.
Иду по лезвию судьбы
К концу, наощупь, наугад,
Под улюлюканье толпы,
Не зная, в чём я виноват.
Нечёткий век,
Невнятный день,
Дрожанье век,
Разлуки тень.
Слезы подтёк,
Бездонность глаз,
Чувств уголёк
Почти погас.
Мы у черты,
Остался шаг,
Страх пустоты,
Безличья мрак.
Касанье рук,
Тепло сердец,
Скажи хоть звук
Ты наконец!
Страшнее смерти – пустота,
В которой ничего не будет:
Ни жизни с чистого листа,
Ни тех, кто эту жизнь осудит.
Ни тех, кто нас за всё простил,
Ни тех, кто проклял нас когда-то,
Ни той, которую любил,
К которой нет уже возврата.
Страшнее смерти - пустота,
Как самого себя утрата...
Шумевший ночью дождь, утих.
У гoризонта - неба просинь,
Листвою ветер пишет стих
О том, как в мир приходит осень.
Луж не просохшее стекло,
Трава блестит прохладной влагой,
И птицы в дальнее тепло
Спешат крикливою ватагой
Как дети, счастливы, легки,
В края, где бесконечность лета
Не знает ледяной тоски,
Где много зелени и света.
Пусть мне за ними не поспеть,
Пусть им крылом подать до звезд.
Им навсегда не улететь
От здешних, опустевших гнёзд.
К рассвету всё тревожней сон,
Как будто чаще рвётся нить,
Как будто тихий дальний звон
Пытается меня будить.
В рассветной дымке тает ночь,
Рыжеет солнцем край земли,
А тени так спешили прочь,
Но не успели, не смогли.
И бродят тени меж людей,
Сны не успевших досмотреть,
И непонятно что трудней –
Проснуться или умереть.
Они растут из наших ног,
Их, невесомых, тяжек груз.
Ах, если бы всесильный Бог
Избавил нас от этих уз.
Забвением окутал день,
Стёр беспокойной ночи зов
И отпустил на волю тень
Из недосмотренных мной снов.
Я стал бы легче облаков,
Что, тая, уплывают вдаль
Туда, где нету сна оков,
Где ночь прозрачна как хрусталь.
Родится стих из хрупких снов,
Из памяти, что тает тенью,
Из века, равного мгновенью,
Из музыки твоих шагов.
Родится стих из ничего,
Из пульса, что тревожно бьётся,
Из эха, что не отзовётся
В глубинах сердца твоего.
Родится стих из пенья птиц,
Из шелеста ночного моря,
Из радости, тоски и горя,
Из трепета твоих ресниц.
Родится стих, родится стих…
Из нашей жизни, нашей смерти,
Из наших будней круговерти
Родился. Вздрогнул и… затих.
Бессмертные
Я убил их, но они не умерли.
Да, каждый день и каждую ночь
Они рядом со мной, они во мне,
Не дают забыться, не уходят прочь.
Я превратился в сплошную боль,
Их кровь запеклась на моих руках.
Всё безнадёжно. Они проросли во мне
Жестокими розами в острых шипах.
Я снова и снова убиваю их.
Кровавого безумия изнуряет сладость.
Розы шипами в клочья рвут плоть,
Только Дьяволу смерть приносит радость.
Я узнал: Дьявол не в женских улыбках,
Не в хмельных пирах – это всё ложь.
Я его называл Сатана, Велзевул.
Теперь называю – грязная вошь.
The Immortals, by Isaac Rosenberg
I killed them, but they would not die.
Yea! all the day and all the night
For them I could not rest or sleep,
Nor guard from them nor hide in flight.
Then in my agony I turned
And made my hands red in their gore.
In vain - for faster than I slew
They rose more cruel than before.
I killed and killed with slaughter mad;
I killed till all my strength was gone.
And still they rose to torture me,
For Devils only die in fun.
I used to think the Devil hid
In women’s smiles and wine’s carouse.
I called him Satan, Balzebub.
But now I call him, dirty louse.
Меня спрашивают, читал ли я
Как газеты бранят Ютландскую битву
В Северном море,
И большое наступление русских войск
За этой битвою вскоре.
''История решается в эти дни, а потери –
Во вселенском споре.
Оправданы достижением высшей цели
Как и горе''.
Но не для того,
Кто пал ниц в Раю, потупив глаза
Пред Господним троном,
Кто верно служил Ему, подчиняясь
Его законам,
Чья вера заплатой была на лохмотьях
Нашего мира,
Который славил Его, шёл Его путём
К призрачному совершенству
Средь кровавого пира.
Но когда он, раздавленный горем,большим чем вера,
Застывший в поклоне,
Поднял испуганное лицо и не увидел
Его на троне...
Пустота. Он отвернувшись, как пьяный,
Побрёл по дороге,
Не смея поверить, что разуверился
В Боге.
The End of the Second Year by Arthur Graeme West
One writes to ask me if I’ve read
Of “the Jutland battle,” of “the great advance
Made by the Russians,” chiding — “History
Is being made these days, these are the things
That are worth while.”
These!
Not to one who’s lain
In Heaven before God’s throne with eyes abased,
Worshipping Him, in many forms of Good,
That sate thereon; turning this patchwork world
Wholly to glorify Him, point His plan
Toward some supreme perfection, dimly visioned
By loving faith: not these to him, when, stressed
By some soul-dizzying woe beyond his trust,
He lifts his startled face, and finds the Throne
Empty, turns away, too drunk with Truth
To mind his shame, or feel the loss of God.
Обнаженность земли тепла весной
Ласково льющимся солнечным светом,
Цветением яблонь, зелёной травой,
Ветром, проснувшимся вместе с рассветом.
Жизнь так многоцветна,теплА и светлА,
Что за неё не грех и сразится.
Тот мёртв, кто покорен безумию зла,
Кто умер сражаясь, вновь возродится.
Солнце бойцу дарует тепло,
Жизнь дарует земля в весеннем цвету,
Ветер, тугое подставив крыло,
Дарует ногам бойца быстроту.
Пусть война – нелёгкое ремесло,
Сладкий отдых чувствам даёт полноту.
Он, хлебнувший тягот войны через край,
Робко ступает на Млечный путь -
Звёздную дорогу в желанный Рай,
Где сможет к погибшим друзьям примкнуть.
Качая кронами, лес шелестит.
Ему в нём каждое дерево – друг,
Нежный ветер с приветом спешит
За холмы, за цветами оживший луг.
Быстрый сокол крылом режет день,
Сова уханьем будит ночь.
Они словно просят: «Будь как кремень,
Будь пронзителен, быстр, сомнения прочь.»
Чёрный дрозд негромко поёт: «Брат, брат,
Если жизнь кончается с этой песней,
Пропой её так, чтобы глянув назад,
Ничего не услышать её чудесней.»
В час, когда Он всё подвергнет сомнениям,
Под звёздных небес бронзовым взглядом,
Лошади научат его терпению.
Они в сражениях были с ним рядом.
А когда мир взорвётся новой войной
И всё остальное станет неважным,
Радость схвавтки за горло, схватив рукой,
Его сделает снова слепым и отважным.
И сквозь схватки восторг и слепоту,
Когда дрожь азарта уже не унять,
Он поверит: снарядам, что рвут красоту,
Ни свинцом, ни железом его не достать.
Бой вспышками молний уходит прочь.
В воздухе – стонов предсмертные звуки.
И прохладой погибших укроет ночь,
И живым день подставит крепкие руки.
Into battle by Julian Grenfell
THE NAKED earth is warm with Spring,
And with green grass and bursting trees
Leans to the sun’s gaze glorying,
And quivers in the sunny breeze;
And Life is Colour and Warmth and Light,
And a striving evermore for these;
And he is dead who will not fight;
And who dies fighting has increase.
The fighting man shall from the sun
Take warmth, and life from the glowing earth;
Speed with the light-foot winds to run,
And with the trees to newer birth;
And find, when fighting shall be done,
Great rest, and fullness after dearth.
All the bright company of Heaven
Hold him in their high comradeship,
The Dog-Star, and the Sisters Seven,
Orion’s Belt and sworded hip.
The woodland trees that stand together,
They stand to him each one a friend;
They gently speak in the windy weather;
They guide to valley and ridges’ end.
The kestrel hovering by day,
And the little owls that call by night,
Bid him be swift and keen as they,
As keen of ear, as swift of sight.
The blackbird sings to him, “Brother, brother,
If this be the last song you shall sing,
Sing well, for you may not sing another;
Brother, sing.”
In dreary, doubtful, waiting hours,
Before the brazen frenzy starts,
The horses show him nobler powers;
O patient eyes, courageous hearts!
And when the burning moment breaks,
And all things else are out of mind,
And only Joy-of-Battle takes
Him by the throat, and makes him blind,
Through joy and blindness he shall know,
Not caring much to know, that still
Nor lead nor steel shall reach him, so
That it be not the Destined Will.
The thundering line of battle stands,
And in the air Death moans and sings;
But Day shall clasp him with strong hands,
And Night shall fold him in soft wings.
Моё свидание со смертью
У жизни недолгой предела,
Когда назад пpилетела
Весна, шелестящая тенью.
У меня свидание со смертью,
Когда тянется мир к цветенью.
Может быть, взяв меня за руку,
Смерть в страны своей чёрную скуку
Уведёт, оборвав дыхание.
А может быть, жизнь круговертью
Моё свидание со смертью
Отложит,продлив пребывание
На земле, изрытой войною
И идущей по ней весною.
Видит Бог, мир, сочащийся кровью,
Предпочёл бы шёлк мягкой постели.
До краёв наполняясь любовью,
Два дыхания в одном дыхании
И два сердца в одном ощутив,
Но моё со смертью свидание...
В ночи, озарённой пожаром,
В весне с любовным угаром,
Данных клятв ясней понимание.
Я прийду на это свидание.
I Have a Rendezvous with Death
by Alan Seeger (1888 – 1916)
I have a rendezvous with Death
At some disputed barricade,
When Spring comes back with rustling shade
And apple-blossoms fill the air –
I have a rendezvous with Death
When Spring brings back blue days and fair.
It may be he shall take my hand
And lead me into his dark land
And close my eyes and quench my breath –
It may be I shall pass him still.
I have a rendezvous with Death
On some scarred slope of battered hill,
When Spring comes round again this year
And the first meadow-flowers appear.
God knows 'twere better to be deep
Pillowed in silk and scented down,
Where love throbs out in blissful sleep,
Pulse nigh to pulse, and breath to breath,
Where hushed awakenings are dear...
But I've a rendezvous with Death
At midnight in some flaming town,
When Spring trips north again this year,
And I to my pledged word am true,
I shall not fail that rendezvous.
Sombre the night is.
And though we have our lives, we know
What sinister threat lurks there.
Dragging these anguished limbs, we only know
This poison-blasted track opens on our camp-
On a little safe sleep.
But hark! joy-joy-strange joy.
Lo! heights of night ringing with unseen larks
Music showering on our upturned list'ning faces.
Death could drop from the dark
As easily as song-
But song only dropped,
Like a blind man's dreams on the sand
By dangerous tides,
Like a girl's dark hair for she dreams no ruin lies there,
Or her kisses where a serpent hides.
Ночь темна,
Но покуда мы живы, мы знаем
Какая угроза в ней таится.
Еле двигая разбитыми суставами,
Тащимся по изувеченной дороге в лагерь,
Надеясь коротким сном забыться.
Чу! Радость! Радость! Нежданная радость!
Слышите? Невидимые жаворонки поют в вышине.
Их песня льётся на наши запрокинутые лица.
Смерть также просто, как и эта песня,
Может из темноты пролиться.
Но пока льётся песня, она так красива!
Мы замерли, словно слепые уснули на песке.
Не догадываясь о начале прилива.
Ночь черна, как волосы девушек о которых тоскуем.
А где-то смерть притаилась змеёй с отравленным поцелуем.
Charles Hamilton Sorley
When You See Millions of the Mouthless Dead
When you see millions of the mouthless dead
Across your dreams in pale battalions go,
Say not soft things as other men have said,
That you'll remember. For you need not so.
Give them not praise. For, deaf, how should they know
It is not curses heaped on each gashed head?
Nor tears. Their blind eyes see not your tears flow.
Nor honour. It is easy to be dead.
Say only this, "They are dead." Then add thereto,
"Yet many a better one has died before."
Then, scanning all the o'ercrowded mass, should you
Perceive one face that you loved heretofore,
It is a spook. None wears the face you knew.
Great death has made all his for evermore.
Когда видишь миллионы немых мертвецов
Батальонами шагающих в нечётких снах,
Не повторяй другими затёртых слов
О том, что они будут жить в веках.
Они не услышат. Им в шелесте слов
Не отличить похвалы от проклятий.
Не плачь, слепы глаза мертвецов.
Что им теперь до славы объятий?
Они, шагнув за жизни черту,
Мертвы, как и те, кто погиб до них.
Попробуй родного лица теплоту
Ощутить среди призрачных лиц других.
Не сможешь. Они глядят в пустоту,
Непроглядную для живых.
Dulce Et Decorum Est
Bent double, like old beggars under sacks,
Knock-kneed, coughing like hags, we cursed through sludge,
Till on the haunting flares we turned our backs
And towards our distant rest began to trudge.
Men marched asleep. Many had lost their boots
But limped on, blood-shod. All went lame; all blind;
Drunk with fatigue; deaf even to the hoots
Of disappointed shells that dropped behind.
GAS! Gas! Quick, boys!-- An ecstasy of fumbling,
Fitting the clumsy helmets just in time;
But someone still was yelling out and stumbling
And floundering like a man in fire or lime.--
Dim, through the misty panes and thick green light
As under a green sea, I saw him drowning.
In all my dreams, before my helpless sight,
He plunges at me, guttering, choking, drowning.
If in some smothering dreams you too could pace
Behind the wagon that we flung him in,
And watch the white eyes writhing in his face,
His hanging face, like a devil's sick of sin;
If you could hear, at every jolt, the blood
Come gargling from the froth-corrupted lungs,
Obscene as cancer, bitter as the cud
Of vile, incurable sores on innocent tongues,--
My friend, you would not tell with such high zest
To children ardent for some desperate glory,
The old Lie: Dulce et decorum est
Pro patria mori.
* * *
Как просящие милостыню, сгибаемся вдвое,
Ведьмой Смертью обречены брести сквозь грязь,
Туда, где отдых ждёт на постое,
Сними с нас проклятие, старая мразь.
Мы движемся медленно, будто во сне;
Многие без обуви, ноги в ранах;
Мы пьяны усталостью, глухи ко всему, что Вне,
Забыты мечты о прекрасных странах.
''Газы! Газы! Парни, давай быстрей!'' –
Как в экстазе натягиваем неуклюжие маски.
Тот, кто не успел, кричит, но уже слабей,
Чем кричал вначале...Похоже идёт к развязке.
Запотевшие стёкла, плотный зелёный туман;
Мы как-будто тонем в вязком зелёном море.
В моих снах, похожих на страшный обман,
На губах его пена в последнем со смертью споре.
Если бы ты, как и я, в удушливых снах,
Идя за телегой, куда мы его положили,
Мог увидеть безумную боль в побелевших глазах,
Тех, что недавно ещё улыбаться любили.
Если бы ты мог услышать как булькает кровь
В порванных лёгких, то выйдя во фраке к обеду,
Ещё раз подумал, прежде чем с пафосом вновь
Наивную юность звать умирать за победу.
И если рассказ мой вызвал печаль во взоре,
Не повторяй ещё раз старую ложь:
“Dulce et decorum est рro patria mori.”
Break of Day in the Trenches
***********************
The darkness crumbles away
It is the same old druid Time as ever,
Only a live thing leaps my hand,
A queer sardonic rat,
As I pull the parapet's poppy
To stick behind my ear.
Droll rat, they would shoot you if they knew
Your cosmopolitan sympathies,
Now you have touched this English hand
You will do the same to a German
Soon, no doubt, if it be your pleasure
To cross the sleeping green between.
It seems you inwardly grin as you pass
Strong eyes, fine limbs, haughty athletes,
Less chanced than you for life,
Bonds to the whims of murder,
Sprawled in the bowels of the earth,
The torn fields of France.
What do you see in our eyes
At the shrieking iron and flame
Hurled through still heavens?
What quaver -what heart aghast?
Poppies whose roots are in men's veins
Drop, and are ever dropping;
But mine in my ear is safe,
Just a little white with the dust.
* * *
Как ушли навсегда времена друидов,
Ночь уходит в рассвет тревожно-глухо.
Я протянул руку к маковому цветку на бруствере,
Чтобы сорвав, засунуть его за ухо.
Руки, словно поцелуем, коснулась крыса.
Вздрогнул. Почудилось – я у смерти в объятиях.
Смешная крыса, они бы и тебя убили,
Узнав о твоих космополитичных симпатиях.
Сейчас ты касаешься руки англичанина,
Но перебежав безмятежно уснувший луг,
Ты с таким же удовольствием сможешь коснуться
Неподвижно – мёртвых немецких рук.
Ты, наверняка, злорадно смеёшься внутри,
Касаясь останков прекрасных некогда тел.
У них шансов выжить было меньше, чем у тебя.
Под взорванным небом мало кто уцелел.
Как же причудливо разбросаны наши тела
На французских, изрытых войной, полях.
И уже не спрятать бесконечый предсмертный ужас
В наших мёртвых, широко открытых глазах.
Маки увяли, корнями напившись крови,
И склонившисьскорбят по тем, кого здесь убили;
Только цветок, что у меня за ухом,
По-прежнему жив, лишь слегка поседел от пыли.
Now
***
Out of your whole life give but a moment!
All of your life that has gone before,
All to come after it, -- so you ignore,
So you make perfect the present, condense,
In a rapture of rage, for perfection's endowment,
Thought and feeling and soul and sense,
Merged in a moment which gives me at last
You around me for once, you beneath me, above me --
Me, sure that, despite of time future, time past,
This tick of life-time's one moment you love me!
How long such suspension may linger? Ah, Sweet,
The moment eternal -- just that and no more --
When ecstasy's utmost we clutch at the core,
While cheeks burn, arms open, eyes shut, and lips meet!
**********************************************
Миг.
***
Всю свою жизнь отдай ради единого мига!
Всё, что случилось до,
Что будет потом – забудь.
Пусть наши души наполнят жизни смысл и интрига,
Как воздухом наполняется
Робостью сжатая грудь.
Пусть временем будет сжат этот миг до предела:
В нём ты рядом со мной,
Ты вокруг меня , ты во мне.
В нём есть и экстаз, и боль, и до разума нету дела,
В нём восхищенье и гнев
Полыхают в едином огне.
В этот миг, трепеща от любви, находит объятия тело.
В этот миг сливаются губы в поцелуй наяву и во сне.