Алёна Алексеева


Лу Ю «Отправился на прогулку, попал под дождь и вернулся»

Из хижины бедной своей только вышел, 

                                            как дождик полил проливной;

И берег озерный еще не увидел, 

                                            уже поспешил я домой.

Зажег благовонья в курильнице, лег и 

                                            вдохнул ароматный дымок…

Не думайте, что оттого я вернулся, 

                                            что в легких одеждах промок.

 

И по берегам неуемных потоков, 

                                            и гор неприступных в виду,

За запад ли путь свой держу, на восток ли, 

                                            себя не жалея, бреду.

Уж не пожалел ли Небесный владыка 

                                            сегодня меня, старика,

Велев задержаться здесь ветру с дождем, 

                                            чтоб поспал, отдохнул я слегка.

 


陆游《出游遇雨而返》

 

柴门方出雨霏霏,未到湖边促驾归。

深炷炉香掩屏卧,谁知不为湿春衣?


荒山前头野水边,东行西行不自怜。

天公岂亦哀老子,风雨留教终日眠。



Лу Ю На мелодию «У Персикового источника вспоминая старых друзей»

Вся бренная жизнь, словно пальцев щелчок, 

                           лишь мгновенье, исчезнет, как сон.

Хорош ли горшок, 

                           не узнаешь, пока не расколется он.

Все выше и выше всходить, 

                           пить вино, ввысь смотреть одному,

И петь одному, 

                           чтобы кто подпевал – ни к чему.

 

И сколько бы лет не осталось мне, буду 

                           искать неизменно себя,

Хоть тысячи ли 

                           по озерам и рекам в тумане гребя…

Отвергни оковы и узы 

                           корысти, побед и обид,

Увидишь: великий, 

                           весь мир пред тобою открыт.

 


陆游 《桃源忆故人》

 

一弹指顷浮生过。堕甑元知当破。

去去醉吟高卧。独唱何须和。

 

残年还我从来我。万里江湖烟舸。

脱尽利名缰锁。世界元来大。


Лу Ю На мелодию «Ночной плач ворона»

Всегда мне хотелось 

                  жить в уединенье, от бренного мира вдали,

Но, связанный долгом, 

                 блуждал и добрался до края земли…

Вернулся обратно, и все еще, к счастью, 

                 довольно силен и здоров,

Судьбе благодарен, 

                 в горах я нашел себе кров.

 

Пока холода 

                 уходить не спешат, увлекаюсь вином,

А дождик прольется, 

                 любуюсь цветами, красой их влеком.

Никто не заглянет в убогую хижину, 

                  так день за днем, тишина,

Тропа возле речки 

                  на склоне почти не видна.



陆游 《乌夜啼》

 

素意幽栖物外,尘缘浪走天涯。

归来犹幸身强健,随分作山家。

 

已趁余寒泥酒,还乘小雨移花。

柴门尽日无人到,一径傍溪斜。



Лу Ю «Под вечер у ивового моста смотрю вдаль»

Слышу у берега: 

                 рыба плеснула, шаля,

Жду, не увижу ль 

                 над лесом прилет журавля.

Вольное облако, 

                 легкое, дождь не польет,

К яшмовым склонам 

                 стремит безмятежный полет.



陆游 《柳桥晚眺》


小浦闻鱼跃,横林待鹤归。

闲云不成雨,故傍碧山飞。



Лу Ю На мелодию «Гадальщик» Воспевая сливу мэй

За ямом почтовым, где сломанный мост, в стороне,

Она, сиротливо, одна расцвела в тишине.

Горюет: никто на нее не взглянул, 

                          уже потемнел окоем,

К тому же еще налетели и ветер с дождем.

 

Она не желает ни с кем состязаться весной,

Но все же другие завидуют, пусть, ей одной…

И в грязь опадают ее лепестки, 

                          и в пыль обращаясь, лежат…

Лишь только витает как прежде ее аромат.



陆游《卜算子》 咏梅

 

驿外断桥边,寂寞开无主。

已是黄昏独自愁,更著风和雨。

 

无意苦争春,一任群芳妒。

零落成泥碾作尘,只有香如故。


Лу Ю «Ночью причалил у береговой деревни»

В колчане моем обветшали, распались 

                            давно уже перья у стрел,

И тяжко вздыхаю: на скалах Яньшаньских 

                            кто б подвиги запечатлел.

И старец, но все же достигнуть пустыни 

                            найти в себе силы могу,

А вы, господа, льете слезы в беседке 

                            опять на речном берегу?

Один я служил бы, готовый за родину 

                            тысячи раз умирать,

Да жаль, поседел, и виски мои черными, 

                            верно, не станут опять…

Я помню края, где причаливал лодку, 

                            все реки, озера не счесть,

И слушаю долго у отмелей стылых:  

                            с гусями прибудет ли весть.



陆游 《夜泊水村》

 

腰间羽箭久凋零,太息燕然未勒铭。

老子犹堪绝大漠,诸君何至泣新亭。

一身报国有万死,双鬓向人无再青。

记取江湖泊船处,卧闻新雁落寒汀。


Чжоу Цзычжи На мелодию «Гордый рыбак»

Давеча из-за сильного ветра задержался в полосе тростника на реке, 

среди ночи в лодке увидел такое…


Луна потемнела над бурной рекою,

                            и волны вздымались над ней,

И к иве плакучей подплыв, привязал

                            я лодчонку у самых корней.

Вокруг рыболовных сетей – рыбаки

                            заметались, огни разожгли,

                                        их блики алели вдали,

И словно у Красной скалы, развернулись

                            в смятении все корабли…

 

Но ветер затих, облака разошлись,

                            словно кто-то их смел в вышине,

Казалось, на остров священный Пэнлай

                            перенесся, как будто во сне…

Забыть бы о славе в изменчивом мире,

                            я думал тогда об одном,

                                        не лучше ли вволю напиться вином,

Как тысячи скал на рассвете алеют,

                            смотреть в упоенье хмельном.



周紫芝 (1082—1155) 《渔家傲》

 

往岁阻风长芦,夜半舟中所见如此

 

月黑波翻江浩渺。扁舟系缆垂杨杪。

渔网横江灯火闹。红影照。分明赤壁回惊棹。

 

风静云收天似扫。梦疑身在三山岛。

浮世功名何日了。从醉倒。柁楼红日千岩晓。



Лу Ю «Оборванные строфы о цветах сливы мэй» II

В глубоком ущелье растет она, там,

                    где и в солнечный полдень темно.

И так год за годом, пускай и в цветенье

                    запаздывать ей суждено.

Высоких ветвей не бывает изящней,

                    цветет за побегом побег,

В то время, когда их как будто бы льдом

                    покрывает слежавшийся снег.



陆游 (1125-1210)《梅花绝句·其二》

 

幽谷那堪更北枝,年年自分着花迟。

高标逸韵君知否,正是层冰积雪时。

1202, 一月


Лу Ю «Оборванные строфы о цветах сливы мэй»

Слышал, уже, говорят, мэйхуа

                         на ветру распустились с утра.

Вижу: наполнена снежными купами

                         вся совершенно гора.

Вот бы на сто миллионов людей

                         разделить бы мне личность мою,

Чтобы у каждого деревца сливы

                         цветущей – был старый Лу Ю.



陆游《梅花绝句·其一》

 

闻道梅花坼晓风,雪堆遍满四山中。

何方可化身千亿,一树梅花一放翁。


Лу Ю На мелодию «Хорошее рядом»

На старости лет 

                    рад вернуться назад, на восток,

И вымести прочь 

                    все былое базаров, управ и дорог.

Я выбрал для жизни 

                    места, окруженные горной грядой,

Глубокую заводь 

                    для ловли с лазурной водой.

 

И, рыбу продав, покупаю вино, 

                    пью, трезвею, пьянею сильней,

Заветные думы 

                    вверяю лишь флейте своей.

Скрывает жилище мне 

                    тысячеслойный завес облаков,

И с чайкой беседовать 

                    целыми днями готов.



陆游 (1125-1210)《好事近》

 

 

岁晚喜东归,扫尽市朝陈迹。

拣得乱山环处,钓一潭澄碧。

 

卖鱼沽酒醉还醒,心事付横笛。

家在万重云外,有沙鸥相识。



Чжоу Цзычжи На мелодию «Хорошее рядом»

На весеннем солнце в дороге увидел мэйхуа.

В этот день дул слабый ветерок, и цветы уже опадали.

 

Вьется речка, свой путь среди зелени гор проложив,

И одежды слегка пропитал 

                                              этой горной лазури прилив…

Кто придумал теперь облаками раскрасить 

                                              вечернюю даль,

И сгущает, разлив по всему небосводу, печаль.

 

Где высокие склоны ручья слишком густо 

                                              бамбуками оплетены,

Слива мэй ароматы сочит из лесной глубины.

И откуда вонзается в сердце мое 

                                              сокровенный мотив...

Так досадно: злой ветер срывает цветы диких слив.



周紫芝  《好事近》

 

青阳道中见梅花。是日微风,花已有落者。

 

江路绕青山,山翠扑衣轻湿。

谁酿晚来云意,做一天愁色。

 

竹溪斜度尽篮舆,疏梅暗香入。

何处最关心事,恨落梅风急。


Цю Чуцзи «Забывающие о главном в погоне за незначительным»

Достигший в момент просветленья нирваны,

                                     свободу тотчас обретет.

Рассеются тысячи бед и напастей,

                                     не будет кручин и забот…

Кто низкой природы своей одолеть

                                     не в силах, стремясь за мирским,

Те, кто день и ночь лишь бегут, суетятся...

                                     из круга как выбраться им.



丘处机 (1148∼1227)《弃本逐末》

 

一念无生即自由,千灾散尽复何忧。

不堪下劣众生性,日夜奔驰向外求。


Цянь Ци «Провожаю буддийского монаха, возвращающегося в Японию»

Было тебе суждено жить в Высокой стране,

Прибыл сюда ты, блуждающий словно во сне…

По небу-морю, дорога твоя далека,

Мир покидаешь, твоя лодка-дхарма легка.

 

В водах Луна, ты покоя постиг благодать,

Рыба-дракон, будешь голосу Будды внимать.

Свет этой лампы ты береги на Пути,

Тысячи ли будет сердце твое он вести.



钱起《送僧归日本 》

 

上国随缘住,来途若梦行。

浮天沧海远,去世法舟轻。

水月通禅寂,鱼龙听梵声。

惟怜一灯影,万里眼中明。



Хань Юй «Весенний снег»

Еще не бывало на новый год,

                          чтоб цветы распустились тут,

И редко, когда на вторую луну

                          ароматные травы взойдут.

Все ж белому снегу досадно: весна

                          не торопится в этом году,

И вот с ветерком он летит сквозь деревья,

                          цветами кружится в саду.



韩愈 《春雪》

 

新年都未有芳华,二月初惊见草芽。

白雪却嫌春色晚,故穿庭树作飞花。


Синь Цицзи На мелодию «Линьцзянский отшельник» II

В зал Нависающих Туч я случайно

                                  забрел по дороге вчера,

Только встревожил в ночи журавля, обезьяну с утра.

И удивленно смотрели они:

                                  отчего, мол, бродил я в пыли?

В думах, ответил, понять они будто могли:

                                  – Звали дела, и меня за собою влекли…

 

Там, у подножья Бэйшань встретил старца,

                                  едва я покинул тот зал,

И поклонился ему, мне он доброе слово сказал,

И, одолжив свой бамбуковый посох,

                                  обувку свою из травы,

Путь указал: от мирской суеты и молвы

                                  скроюсь среди облаков на краю синевы.



辛棄疾 《临江仙》

 

偶向停云堂上坐,晓猿夜鹤惊猜。

主人何事太尘埃。低头还说向,被召又重来。

 

多谢北山山下老,殷勤一语佳哉,

借君竹杖与芒鞋,径须从此去,深入白云堆。


Синь Цицзи На мелодию «Линьцзянский отшельник» Разыскивая сливу мэй

Старею, теперь уже чувства к цветам 

                                   убавляются с каждой весной,

Но все ж из любви к мэйхуа я кружу по долине речной…

Цветущая веточка возле ручья 

                                    возвещает начало весны.

И вовсе не для обольщенья они рождены,

С душой белоснежной, цветы и чисты, и скромны.

 

Не горы пустынные, но мэйхуа – 

                                    это пиршество ныне для глаз,

И лишь для нее сочиняется столько изысканных фраз.

Здесь рядом бамбук, облака над ручьем, 

                                    и поток отраженья влечет.

Забыв обо всем, опьяненный, смотрю я и вот

Во тьме уже вижу луны над горами восход.



辛棄疾  《临江仙》探梅

 

老去惜花心已懒,爱梅犹绕江村。

一枝先破玉溪春。更无花态度,全有雪精神。

 

剩向空山餐秀色,为渠著句清新。

竹根流水带溪云。醉中浑不记,归路月黄昏。


Лю Хань На мелодию «Хорошее рядом»

Мне под цветами послышался иволги крик,

Сверху в цветы, словно тонкий крючок, 

                                         вижу, месяц проник.

Каркает ворон, заходит луна, небосвод все светлей,

Словно снежинки, цветы облетают с ветвей…


Ветер восточный уносит печали, 

                                         что не покидали весь год,

Вновь распуститься бутоны сирени зовет.

Алым дождем лепестки полетят, осыпая весь сад,

Желтые бабочки парами здесь закружат.



刘翰 《好事近》

 

花底一声莺,花上半钩斜月。

月落乌啼何处,点飞英如雪。

 

东风吹尽去年愁,解放丁香结。

惊动小亭红雨,舞双双金蝶。


Синь Цицзи На мелодию «Некрасивая» VI

Жду каждой весной: мне цветы мэйхуа 

                                    улыбнутся, бледны и нежны.

Их редкие тени под вечер видны…

Их редкие тени под вечер видны,

Наполнили благоуханием ветер восточный 

                                    и след от луны.

 

Мой искренний стих в запустеньи безлюдном 

                                    не славят чужие уста,

Душа – словно лед, белоснежно-чиста.

Душа – словно лед, белоснежна-чиста,

В ручье отражение яшмовой сливы, 

                                     в тумане глухие места.



辛棄疾  《丑奴儿》

 

年年索尽梅花笑,疏影黄昏。

疏影黄昏。香满东风月一痕。

 

清诗冷落无人寄,雪艳冰魂。

雪艳冰魂。浮玉溪头烟树村。


Ван Янь На мелодию «Турачи в небе» Мэйхуа

Чистые-чистые, робки и редки, 

                                        далекие от суеты,

Их тонкое благоуханье в покое 

                                       безмолвном почувствуешь ты.

Средь ясного неба увидишь: чудесный 

                                       кружит над землей снегопад,

В двенадцатый месяц зимой незаметно 

                                        весну возвращает назад.

 

Цветет, улыбаясь, она, 

                                        грустит ли, роняя цветки,

Пускай даже слов не найти, но порою 

                                        мы, кажется, очень близки.

И старость придет, буду счастлив хмелеть 

                                        от красавицы рядом со мной...

Пускай затоскую потом я, оставленный 

                                        этой красой неземной.



王炎 《鹧鸪天》 梅

 

 

淡淡疏疏不惹尘。暗香一点静中闻。

人间怪有晴时雪,天上偷回腊里春。

 

疑浅笑,又轻颦。虽然无语意相亲。

老来尚可花边饮,惆怅相携失玉人。



Ван Янь На мелодию «Хорошее рядом» Слива мэй

Алым шелком румянец сияет на их белизне,

Вместе с ветром восточным повсюду несут они весть о весне.

И пускай даже нежные их лепестки истончатся стократ,

Совершенные, будут они источать аромат…

 

Нестерпимо в разлуке весь год провести, 

                                       не любуясь на сливу в цвету.

Как до капли теперь не испить мне ее красоту.

И не следует ждать, как стремительно схлынет цветенья волна,

Но сказать мэйхуа, что любви лишь достойна она.



王炎 (1137–1218)《好事近》 早梅

 

玉颊映红绡,搀报东风消息。

虽则清臞如许,有生香真色。


相看动是隔年期,忍不饮涓滴。

莫待轻飞一片,却说花堪惜。


Лу Ю На мелодию «Хорошее рядом»

Немного усталый, с похмелья, и пояс широк,

От окон решетчатых тени закатные – наискосок;

Но чтобы прогнать сотню тысяч, наверное, демонов сна,

Мне яшма лазурная пары драконов дана.

 

Пускай молодые смеются, мол, нынче 

                                              старик-то седой и без сил.

Но прежний изящный свой стиль я еще сохранил.

Взяв посох, иду, хоть не счесть облаков снеговых на пути.

В горах у ручья мне бы вести о сливе найти.

 


陆游 (1125-1210) 《好事近》

 

小倦带馀酲,澹澹数櫺斜日。

驱退睡魔十万,有双龙苍璧。


少年莫笑老人衰,风味似平昔。

扶杖冻云深处,探溪梅消息。


Лю Юн На мелодию «Брахман»

Прошлою ночью, как это случилось, 

                               что лег и уснул я в одежде,

Но и сегодняшней ночью 

                               случилось опять, что улегся в одежде как прежде:

Двор постоялый, я выпил, потом, 

                               первую стражу пробили, я радостный был, под хмельком…

Полночь уже миновала, 

                               и отчего-то проснулся, встревожен немало.

В эту холодную пору, ветер, лениво-лениво, жался к решетчатой раме,

                               вилось-плясало, мерцая, светильника пламя.

 

Долго в кровати пустой я ворочался, 

                                все продолжал вспоминать 

тучку с дождем, в сновиденье – 

                                наше свиданье – так трудно увидеть опять.

Сердце сто тысяч тревог оплели: 

                                рядом мы, но, как за тысячу ли.

Все же сложилось: прекрасна пора, 

                                чудна округа...

Только напрасно стремимся увидеть друг друга,

                                не представляется случай увидеть друг друга.



柳永 (987-1053) 《婆罗门令》

 

昨宵里恁和衣睡,今宵里又恁和衣睡。

小饮归来,初更过,醺醺醉。

中夜后、何事还惊起?

霜天冷,风细细,触疏窗、闪闪灯摇曳。

 

空床展转重追想,云雨梦、任攲枕难继。

寸心万绪,咫尺千里。

好景良天,彼此,空有相怜意,未有相怜计。



Синь Цицзи На мелодию «Бабочка, тоскующая по цветку»

Под луной опьянев, пишу на скале Юйянь

 

Душистые травы – на девять полей, 

                                      орхидеевый пояс плету,

В цветущей долине презрел суету, 

              но как бы забыть мне 

                                       про зависть двора, клевету.

Чудесная цитра журчит ручейком, 

                                       древний тысячелетний мотив…

Струна оборвется, нет рядом друзей, 

                                       что внимали, меня окружив.

 

И сам уже старый, бесшумно-неслышно 

                                       уходят куда-то года,

Просторные поймы заполнит вода, 

              где буду искать 

                                       ароматные травы тогда?

Зову Цюй Юаня, изгнанника скорбного, 

                                       песню мы с ним допоем…

Стих танец дракона. И в соснах истаивал 

                                       ветер, светлел окоем.



辛弃疾《蝶恋花》

 

月下醉书雨岩石浪

 

九畹芳菲兰佩好。空谷无人,自怨蛾眉巧。

宝瑟泠泠千古调。朱丝弦断知音少。

 

冉冉年华吾自老。水满汀洲,何处寻芳草。

唤起湘累歌未了。石龙舞罢松风晓。



Синь Цицзи На мелодию «Созрел боярышник» III

Одиноко брожу у западных скал

 

Зеленые горы, да, вы несравненны, нет слов,

Еще не решил, где надолго остаться готов.

Прошелся б легко по студеным волнам я босым –

Прозрачный ручей, нету лучше, чем жить рядом с ним.

 

И птицы с утра появляются с песнями тут,

И к горным вершинам меня подниматься зовут…

Но нет у меня устремлений больших к вышине,

Искать ароматные травы – довольно вполне..



辛弃疾《生查子》

 

独游西岩

 

青山非不佳,未解留侬住。

赤脚踏沧浪,为爱清溪故。

 

 朝来山鸟啼,劝上山高处。

我意不关渠,自要寻兰去。


Синь Цицзи «Чистые и ровные мелодии»

Один ночую в тростниковой хижине господина Вана на горе Бошань

 

Голодные крысы шныряют кругом,

Летучие мыши над тусклым кружат фонарем.

И буря грохочет, то ливнем по крыше, 

                             то в соснах, как бурный прибой,

И ветер срывает бумагу в окне, словно споря с собой.

 

Всю жизнь о центральных равнинах, о южном заречье радел,

Но в горы вернулся, усталый старик, и совсем поседел...

Когда в одеяло проник, разбудив меня, холод ночной,

Лишь горы и реки лежали на тысячи ли предо мной.

 


辛棄疾《清平乐》

 

獨宿博山王氏庵

 

繞床飢鼠,蝙蝠翻燈舞。

屋上松風吹急雨,破紙窗間自語。

 

平生塞北江南,歸來華發蒼顏。

布被秋宵夢覺,眼前萬里江山。


Синь Цицзи На мелодию «Созрел боярышник» II

Блуждая по горам, отправляю Ян Миньчжану


Хмельной, я забрел вчера в горы вечерней порой,

Когда в третью стражу раскрылась луна над горой.

Искал я тебя, но с тобою не встретился, брат,

Всю ночь мне казалось, повсюду снежинки кружат.

 

Сегодняшней ночью обратно побрел я, хмельной:

Свирель над горами звучала под ясной луной…

Теперь собираю, что складывал в сердце любя,

И в этих стихах отправляю, мой друг, для тебя.



辛弃疾《生查子》


山行寄杨民瞻

 

昨宵醉里行,山吐三更月。

不见可怜人,一夜头如雪。

 

今宵醉里归,明月关山笛。

收拾锦囊诗,要寄扬雄宅。



Синь Цицзи На мелодию «Созрел боярышник»

Одиноко брожу у западных скал

 

Зеленые горы, сзывали друзей вы не раз,

Возноситесь слишком, никто и не слушает вас.

Но этой зимой, от жестоких морозов храня,

Вы здесь, у ручья своего, приютили меня.

 

Под вечер луна над вершиной является нам,

И в выси небесной сияние дарит горам.

Но каждою ночью ложится на водную гладь,

Послушать, как буду горам я «Лисао» читать.



辛弃疾《生查子》

 

独游西岩

 

青山招不来,偃蹇谁怜汝?

岁晚太寒生,唤我溪边住。

 

山头明月来,本在天高处。

夜夜入青溪,听读《离骚》去。



«Лисао» – букв. Печаль отверженного (или Песнь Отрешенного) – поэма легендарного Цюй Юаня (ок. 340—278 до н. э.), написанная, когда поэт был отрешен от должности при дворе и сослан на юг Китая.  В такой же ситуации оказался и Синь Цицзи в 1181 году.


Синь Цицзи На мелодию «В ожидании красавицы»

Была уже полночь, когда я устало 

                           за ширмой прилег на кровать…

Дворцовый художник здесь мог бы ее рисовать:

Красавица приподнялась, ароматом 

                           цветочным повеяв, бледна,

И новую песню запела и вдруг, невзначай, замолчала, 

                           с улыбкой пригубив вина…

 

В четвертую стражу луна над горами 

                           овеяла холодом нас.

За песней и танцем разлуки приблизился час.

Прощаясь, спросил я: где чувства ее 

                           были боле всего глубоки?

Ответила: где слива мэй облетала, стараниям ветра – 

                           цветы удержать – вопреки.



辛弃疾《虞美人》

 

夜深困倚屏风后。试请毛延寿。

宝钗小立白翻香。旋唱新词犹误、笑持觞。

 

四更山月寒侵席。歌舞催时日。

问他何处最情浓。却道小梅摇落、不禁风。


Синь Цицзи На мелодию «Полоскание шелка в горном ручье»

В усадьбе Тыквенного Источника по случаю сочинил

 

Новую хижину, неутомим, 

                  день за днем покрывал тростником…

Горы зеленые тянутся вдаль 

                  за моим невысоким окном.

Начали строить с прошедшего года 

                  мы с ласточкой вместе свой дом.

 

Если хвораю, бросаю пирушки, 

                  спокойно живу без вина,

Старый уже, возжигаю куренья, 

                  читаю канон дотемна.

Только по-прежнему ночью особенно 

                  музыка циня нужна.



辛弃疾《浣溪沙》


瓢泉偶作

 

新葺茅檐次第成。

青山恰对小窗横。

去年曾共燕经营。

 

 病怯杯盘甘止酒,

老依香火苦翻经。

夜来依旧管弦声。


Р. М. Рильке In Dubiis II

Человек – великий, верно,

Кто под чей-то флаг не встал,

Край покинул свой теперь, но

Мир ему и целый – мал.

 

Мир весь – дом ему, но все же

С Отчим – не сравнить всерьез.

Ведь Отчизна вся, похоже, –

Дом, где родился и рос.



R. M. Rilke. In Dubiis II


Der erscheint mir als der Größte,

der zu keiner Fahne schwört,

und, weil er vom Teil sich löste,

nun der ganzen Welt gehört.

 

Ist sein Heim die Welt; es mißt ihm

doch nicht klein der Heimat Hort;

denn das Vaterland, es ist ihm

dann sein Haus im Heimatsort.


Р. М. Рильке In Dubiis*

Ко мне не донесутся днесь

Народов гордых злые споры,

Я в стороне от них, коль скоро

Нет правоты ни там, ни здесь.

 

Я чту Горация, подчас

Весь мир приемлю, только все же

Нет древней мудрости дороже:

aurea mediocritas**.


* "in necessariis unitas, in dubiis libertas, in omnibus caritas" –  

"в основном - единство, в сомнительном - свобода, во всем - любовь".

** aurea mediocritas -- "золотая середина"



R. M. Rilke. In Dubiis

 

Es dringt kein Laut bis her zu mir

von der Nationen wildem Streite,

ich stehe ja auf keiner Seite;

denn Recht ist weder dort noch hier.

 

Und weil ich nie Horaz vergaß,

bleib gut ich aller Welt und halte

mich unverbrüchlich an die alte

aurea mediocritas.


Синь Цицзи На мелодию «Некрасивая» V

Сегодня в пиру захмелел и уже 

                           на ногах-то держался едва,

Хоть пел, и плясал я в разгар торжества.

Хоть пел, и плясал я в разгар торжества,

Но думал при том: кто для песни торжественной 

                           новые сложит слова?

 

Прощаясь на улице, праздный народ 

                           надо мной насмехался потом,

Смеялись, не зная, что в сердце моем.

Смеялись, не зная, что в сердце моем

Светила луна, щебетала залетная 

                           ласточка в доме пустом.



辛棄疾  《丑奴儿》

 

寻常中酒扶头后,歌舞支持。

歌舞支持。谁把新词唤住伊。

 

 临歧也有旁人笑,笑己争知。

笑己争知。明月楼空燕子飞。



слагать слова

слагать слова при свете фонаря ночного,

за неименьем лунного сияния,

но выглянет луна в просвет, и снова

впадать в молчание,

и пить вино при свете жаркого камина:

жжет древнее деревьев заклинание,

пускай, горчит окалина-калина,

слепит мерцание,

смотреть на кроткий свет витающего снега,

где звезды отражаются окрестные

и возникают: альфа… и омега…

пути небесные.


Синь Цицзи На мелодию «Некрасивая» IV

Сочинил стихи наподобие песни «В опьянении», чтобы уговаривать выпить

 

Расходятся тучки, и вечер нисходит

               осенним сияньем с высот,

                                         закат разливается, чист небосвод.

Закат разливается, чист небосвод,

               по залу открытому – наискось дым

                                         над свечами по ветру плывет.

 

Великим стремлениям следуя в жизни,

                навеки утратишь покой...

                                        Исполнено каждое слово тоской.

Исполнено каждое слово тоской,

                и рвется душа, словно трогает ветер

                                        все струны, одну за другой.

 


辛棄疾 《丑奴儿》

 

醉中有歌此诗以劝酒者

 

晚来云淡秋光薄,落日晴天。

落日晴天。堂上风斜画烛烟。

 

从渠去买人间恨,字字都圆。

字字都圆。肠断西风十四弦。



Синь Цицзи На мелодию «Некрасивая» III

Отозвался на стихи Яньшаньского регистратора Чэня

 

Когда у подножий Еху мы простились

                         в дорожной беседке у скал,

                                       луна озарила в горах перевал.

Луна озарила в горах перевал,

                         и западный ветер порывом с деревьев

                                       увядшие листья сорвал…

 

Кто новою песней растопит теперь

                         снег со льдом, повернув время вспять,

                                       и кисть моя с тушью застыли опять.

И кисть моя с тушью застыли опять,

                        не в силах в разлуке сто тысяч различных 

                                        оттенков тоски описать.



辛棄疾  《丑奴儿》

 

和铅山陈簿韵

 

鹅湖山下长亭路,明月临关。

明月临关。几阵西风落叶干。

 

新词谁解裁冰雪,笔墨生寒。

笔墨生寒。曾说离愁千万般。


Синь Цицзи На мелодию «Некрасивая» II

Последнее время находит тоска, 

                              словно небо она велика,

И не с кем рассеять тоску мне пока.

И не с кем рассеять тоску мне пока,

Не стихнет она, словно небо великая, 

                              все прибывает тоска.

 

Издревле хоть тысячи дел отложить 

                              мы готовы, с темна до темна

Лишь горькой тоске предаваясь сполна.

Лишь горькой тоске предаваясь сполна,

Могу и один я рассеять тоску, 

                              только выпью побольше вина.

 


辛棄疾  《醜奴兒》

 

近來愁似天來大,誰解相憐。

誰解相憐。又把愁來做個天。

 

都將今古無窮事,放在愁邊。

放在愁邊。卻自移家向酒泉。



Р. М. Рильке На Малой Стране

Старые крутые крыши,

Шпили, звоны колоколен,

В узкий двор заглянет свыше

Неба синь, и двор доволен.

 

Лестницы, амуры, с виду

Озорные, смотрят строго;

Вазы, розами увиты:

Всюду пышный стиль барокко.

 

В подворотне паутина.

Солнце смотрит затаенно

На слова цитаты длинной

Возле каменной Мадонны.



R.M. Rilke Auf der Kleinseite

 

Alte Häuser, steilgegiebelt,

hohe Türme voll Gebimmel,

in die engen Höfe liebelt

nur ein winzig Stückchen Himmel.

 

 Und auf jedem Treppenpflocke

müde lächelnd – Amoretten;

hoch am Dache um barocke

Vasen rieseln Rosenketten.

 

Spinnverwoben ist die Pforte

dort. Verstohlen liest die Sonne

die geheimnisvollen Worte

unter einer Steinmadonne.


Синь Цицзи На мелодию «Продолжая великие традиции»

В Цзянькане в ночь Праздника Середины Осени

для Лю Шуцяня сочинил

 

Сиянье разлив золотистой волною,

                                      луна над землею плывет,

Блестящим зерцалом возносится на небосвод.

И чашу подъяв, вопрошаю Богиню Луны:

– Что делать, когда мы, седые,

                                      обидами, бедами сокрушены?

 

Мне б с ветром попутным отправиться в путь,

                  в бескрайнее небо за тысячи ли,

                                      на горы и реки родные взглянуть…

С коричного древа срубить бы побольше ветвей,

Тогда еще больше сиянья

                                      луна бы на землю лила для людей.



辛棄疾  《 太常引》


建康中秋夜為呂叔潛賦

 

一輪秋影轉金波,飛鏡又重磨。

把酒問姮娥:被白髮、欺人奈何?

 

乘風好去,長空萬里,直下看山河。

斫去桂婆娑,人道是、清光更多。


Р. М. Рильке В комнатке с эркером

Прочь от будничной заботы…

Страус будто бы, бегом я

Прячусь в старом-старом доме;

Тихо, никого кругом, и

Не смотрю сквозь переплеты.

 

Предки жили без затей, нам

Счастье передав в наследство;

Долго вспоминаю детство,

В кресле сидя, по соседству

С фонарем, в кругу семейном.



R. M. RILKE IM ERKERSTÜBCHEN

 

Nicht zu sehn das Alltagstreiben,

flieh ich—wie wenn ich ein Strauß wär,—

in das alte, alte Haus her;

lang dann seh ich nicht hinaus mehr

durch die breit verbleiten Scheiben.

 

Schlichtheit war der Väter Aussaat,

Glück die Frucht, die sie gefunden;

sitz so träumend manche Stunden

dort im Polsterstuhl, im runden,

mitten in Urväterhausrat.


Р. М. Рильке Бдения II

Открыв окно во двор укромный,

В ночи мечтаю, глядя вверх.

А свет луны лег серебром на

Округлости соборных сфер.

 

Хотя б один бы мир далекий

Проник сквозь узкий двор в окно,

Наполнив быт мой одинокий

Сияньем звездным заодно.



R. M. Rilke VIGILIEN II

 

Am offnen Stubenfenster lehn ich

und träume in die Nacht hinauf;

das Mondlicht windet silbersträhnig

sich um den schwarzen Kirchturmknauf.

 

Sehn wenig Welten aus den Fernen

auch durch den engen Hof ins Haus,—

es füllte Licht von zehen Sternen

ein ganzes, dunkles Leben aus.


Р. М. Рильке Бдения

Поблекнув, спят поля уже,

Душа моя, воззри…

Вот Вечер, в порт руля, уже

Снял паруса зари.

 

О бденье безмятежное,

Вскипает Ночь в реке,

Луна, лилея снежная,

Цветет в ее руке.



R. M. Rilke VIGILIEN

 

Die falben Felder schlafen schon,

mein Herz nur wacht allein;

der Abend refft im Hafen schon

sein rotes Segel ein.

 

Traumselige Vigilie!

Jetzt wallt die Nacht durchs Land;

der Mond, die weiße Lilie,

blüht auf in ihrer Hand.



Р. М. Рильке Забытие

Рыбак усталый загорелый

Уже к причалу правит челн,

А берег серебристо-белый

Мне навевает песню волн.

 

И, усыпляющей невольно,

Нет слаще музыки морской:

Помалу засыпает боль, но

Потом и сердце ждет покой.



R. M. Rilke Vergessen

 

Ein alter Fischer braun und sehnig,

bringt schon sein kleines Boot zu Ruh,

im weißen Silbersande lehn ich

und hör dem Sang der Wellen zu.

 

 Kenn keine süß’re Schlummerweise,

als milde Meeresmelodein; -

da schläft zuerst der Kummer leise

und dann – die ganze Seele ein. –



Синь Цицзи На мелодию «Весна в яшмовом тереме»

Шутя сочинил [потерявшийся] в горных облаках

 

Что за мудрец среди ночи пришел

                                   и все горы вокруг перенес*?

Вижу, плывут облака предо мной,

                                   и гадаю, где прежний утес.

Часто по этим местам я бродил

                                   мимо пары примеченных скал,

Только теперь, проходя вдоль ручья,

                                  ни одной из них не отыскал.

 

Западный ветер внезапно подул,

                                  облака разогнал да исчез,

И на востоке предстали тогда

                                  эти горы – опора небес.

Старый отшельник, в восторге смеялся я,

                                  радости полон хмельной,

Счастлив по-прежнему: горы зеленые

                                  все еще здесь, предо мной.



辛棄疾 《玉樓春》

 

戲賦雲山

 

何人半夜推山去?四面浮雲猜是汝。

常時相對兩三峰,走遍溪頭無覓處。

 

西風瞥起雲橫度,忽見東南天一柱。

老僧拍手笑相夸,且喜青山依舊住。


* отсылка к эпизоду из Чжуан-цзы, гл. VI Высший Учитель:

Если спрятать лодку в бухте, а холм в озере, то покажется, что они надежно укрыты. Но в полночь явится Силач и унесет все на своей спине, а Невежде будет невдомек. Как бы ни было удобно прятать малое в большом, оно все равно может пропасть. Вот если спрятать Поднебесную в Поднебесной, ей некуда будет пропасть. Таков великий закон сбережения всех вещей.

в пер. В. В. Малявина


Р. М. Рильке Дворянский особняк

Дворянский особняк, подъезд просторный:

Я вижу чудный тусклый блеск фасада.

Вот тротуар булыжный и ограда,

И на углу фонарь от сажи черный.

 

Здесь голубь ходит по карнизам зданья,

Должно быть, в окна смотрит он от скуки;

Там ласточки живут в чердачном люке:

Все – настроенье, все – очарованье.

 

 

R. M. RILKE    EIN ADELSHAUS

 

 

Das Adelshaus mit seiner breiten Rampe:

wie schön will mir sein grauer Glast erscheinen.

Der Gangsteig mit den schlechten Pflastersteinen

und dort, am Eck, die trübe, fette Lampe.

 

Auf einer Fensterbrüstung nickt ein Tauber,

als wollt er durch den Stoff des Vorhangs gucken;

und Schwalben wohnen in des Torgangs Luken:

das nenn ich Stimmung, ja, das nenn ich—Zauber.


Синь Цицзи На мелодию «Гадальщик» IV

После пирушки мучался похмельем


Кто ради бессмертия будет держаться Пути,

Кто ради бессмертия будет за Буддой идти.

Бессмертный даос выпьет тысячу чаш, 

                          вроде глины у пьяного вид,

Но тело его золотую пилюлю хранит.

 

А тот, кто не пьет, тот спокоен, силен и здоров,

Буддист в этом мире живет много тысяч веков,

И в восемьдесят с небольшим он, посмотришь, 

                         в нирвану вошел, отдохнуть...

А я только черпаю в чарке сокрытую суть.



辛弃疾  《卜算子》

 

饮酒成病

 

一个去学仙,一个去学佛。

仙饮千杯醉似泥,皮骨如金石。

 

不饮便康强,佛寿须千百。

八十余年入涅槃,且进杯中物。


Р. М. Рильке Ноябрьский день

Дух зимы отправил день в молчанье,

Тысячеголоса, радость тонет;

Колокол на башне будто стонет:

Кто почил в ноябрьском тумане?

 

И на трубах буйный ветер местный

В сонной мгле, по крышам распростертой,

Уж берет последние аккорды

Леденящей погребальной песни.


R. M. Rilke    Der Novembertag

 

 Kalter Herbst vermag den Tag zu knebeln,

seine tausend Jubelstimmen schweigen;

hoch vom Domturm wimmern gar so eigen

Sterbeglocken in Novembernebeln.

 

Auf den nassen Dächern liegt verschlafen

weißes Dunstlicht; und mit kalten Händen

greift der Sturm in des Kamines Wänden

eines Totenkarmens Schlussoktaven.


Р. М. Рильке Вечер

Засыпает, грусть храня,

Солнце красное за городом,

Заключительным аккордом

Прославляя радость дня.

 

Отблески по краю крыш

Пробегут и гаснут сразу,

Сеет ночь свои алмазы

 В фиолетовую тишь.




R. M. Rilke Abend

 

Einsam hinterm letzten Haus

geht die rote Sonne schlafen,

und in ernste Schlussoktaven

klingt des Tages Jubel aus.

 

Lose Lichter haschen spät

noch sich auf den Dächerkanten,

wenn die Nacht schon Diamanten

in die blauen Fernen sät.


Синь Цицзи На мелодию «Победивший в схватке»

Для почтенного Чэнь Туна, расставшись после пирушки, сложил боевую песнь


Осматривал меч, захмелевший, прибавив огня в фонаре…

Во сне я в наш лагерь вернулся, рожок затрубил на заре.

Горели костры и с бойцами делили 

                                                мы мясо, зажарив быка,

И песнь пограничной заставы на цитре 

                                                звенела, срываясь, горька…

Готовились осенью к жаркому бою войска.

 

И с белыми метками кони рванулись стремительно в бой,

И стрелы сверкали, и несся пугающий гром грозовой…

Служить Поднебесной и правое дело 

                                                 мечтал завершить генерал,

И славы прижизненной, или посмертной, 

                                                 сражаясь, должно быть, искал…

Да нынче уже, как ни жаль, поседел и устал.



辛棄疾 《破陣子》

為陳同甫賦壯詞以寄之

 

醉里挑燈看劍,夢回吹角連營。

八百里分麾下炙,五十弦翻塞外聲。沙場秋點兵。

 

馬作的盧飛快,弓如霹靂弦驚。

了卻君王天下事,贏得生前身後名。可憐白髮生!


Р. М. Рильке Со сторожевой башни

Вдали верхушки башен формы разной:

То шляпки желудя, то груши дикой;

Лежит там Прага, к ней, тысячеликой,

Прижался Вечер с тихой лестью праздной.

 

И черные крыла она раскрыла…

Святой Марии пару шпилей вижу.  

Нет, тянутся два усика, все выше –

Тянуть небес лиловые чернила?

 

 

R. M. Rilke Vom Lugaus

 

Dort seh ich Türme, kuppig bald wie Eicheln

und jene wieder spitz wie schlanke Birnen;

dort liegt die Stadt; an ihre tausend Stirnen

schmiegt sich der Abend schon mit leisem Schmeicheln.

 

Weit streckt sie ihren schwarzen Leib. Ganz hinten,

sieh, St. Mariens Doppeltürme blitzen.

Ists nicht: sie saugte durch zwei Fühlerspitzen

in sich des Himmels violette Tinten?


Синь Цицзи «Волна омывающая песок»

В горном монастыре посреди ночи услышал колокол

 

Весь век человеческий в чарке топлю я тоску, 

                               а тысячи дел – все ушли в пустоту.

Из славных героев былого остался ли кто-то еще на посту.

Грохочут дожди и бушуют ветра, 

                               лучший цвет потеряла страна,

Похерены доблестные времена.

 

Мне прежние сходки лихие приснились во сне, 

                                тогда я был молод, удачлив и смел…

Но старый монах среди ночи нечаянно 

                               колокол в храме задел,

Встревожен, проснулся и долго на запад 

                               в окошко смотрел я во мгле…

Лишь западный ветер шуршал по земле.



辛弃疾《浪淘沙》


山寺夜半闻钟

 

身世酒杯中,万事皆空。古来三五个英雄。

雨打风吹何处是,汉殿秦宫。

 

梦入少年丛,歌舞匆匆。老僧夜半误鸣钟。

惊起西窗眠不得,卷地西风。


Р. М. Рильке В старом доме

Мой старый дом; еще не ночь,

Передо мной простерлась Прага,

И вечер, не сбавляя шага,

В глуби бредет безмолвно прочь.

 

И город тает в дымке, мне

В шеломе воином являя

Костел Святого Николая

С зеленым сводом в вышине.

 

И вот уже темнеет синь,

Свет вспыхнул в шуме городском и

Послышалось мне в старом доме,

Как голос произнес: «Аминь».

 

 

R. M. Rilke Im alten Hause

 

Im alten Hause; vor mir frei

seh ich ganz Prag in weiter Runde;

tief unten geht die Dämmerstunde

mit lautlos leisem Schritt vorbei.

 

Die Stadt verschwimmt wie hinter Glas.

Nur hoch, wie ein behelmter Hüne,

ragt klar vor mir die grünspangrüne

Turmkuppel von Sankt Nikolas.

 

Schon blinzelt da und dort ein Licht

fern auf im schwülen Stadtgebrause.-

Mir ist, daß in dem alten Hause

jetzt eine Stimme "Amen" spricht.


Ян Ваньли «На второй день после праздника Чунцзю вместе с Сюй Кэчжаном взошли в сад Ваньхуа и под луной угощались вином»

Я, мучимый жаждой старик, тороплюсь, 

                                    только не упредить мне луну,

Еще не успела наполниться чаша, 

                                    луна приложилась к вину.

А следом и ясное небо явилось мне 

                                    к чаше с луной заодно,

И вот небеса и луна, и я сам, 

                                    на троих осушаем вино.

О том, что угодно вино небесам, 

                                    говорили с начала начал,

Но то, что луна никогда не пила... 

                                    кто-то прежде, видать, заливал.

Подниму свою чашу, хочу проглотить я 

                                   с луною вино в один мах,

Подниму свою голову, вижу: луна, 

                                    как и прежде плывет в небесах.

И со смехом тогда обращаюсь к тебе,

                                    я, старик, видно пьян от вина:

– Ты же видишь, дружище, две круглых луны, 

                                    или все же луна здесь одна?

А вино, проникая в нутро стихотворца, 

                                    наполнило ветром с огнем,

А луна, проникая в нутро стихотворца, 

                                    засыпала снегом со льдом.

Эту чашу еще не допил до конца, 

                                    но уже сочинились стихи,

Их прочел небесам, небеса изумились, 

                                    не так, знать они и плохи...

Наша жизнь коротка, остаются лишь кости, 

                                    так будет во веки веков,

Посему пить вино с этой круглой луною 

                                    я снова и снова готов.



杨万里 (1127-1206)《重九后二日同徐克章登万花川谷月下传觞》

 

老夫渴急月更急,酒落杯中月先入。

领取青天并入来,和月和天都蘸湿。

天既爱酒自古传,月不解饮真浪言。

举杯将月一口吞,举头见月犹在天。

老夫大笑问客道:月是一团还两团?

酒入诗肠风火发,月入诗肠冰雪泼。

一杯未尽诗已成,诵诗向天天亦惊。

焉知万古一骸骨,酌酒更吞一团月。


Синь Цицзи «Почтенный господин из Южных земель»

На лодке прилег я, качалась волна за бортом,

И весело весла плескались, под звуки те, 

                                  пьяный, забылся я сном.

Мне слышалась музыка с пеньем, пирушка 

                                  стихала в саду средь цветов,

Но видел я вновь: 

красавицы танец изящный, круженье 

                                  зеленых ее рукавов.

 

Прощались, застыл на бровях ее горький излом,

Хотела мне что-то сказать, но молчала… 

                                  и сон мой растаял потом.

И вспомнил я ночи прошедшей досаду, 

                                  как долго смотрела она:

Светила луна, 

бесчувственна к горестной нашей печали, 

                                  сияла, кругла и ясна.



辛弃疾《南乡子》

 

欹枕舻声边,贪听咿哑聒醉眠。

变作笙歌花底去,依然,翠袖盈盈在眼前。

 

别后两眉尖,欲说还休梦已阑。

只记埋冤前夜月,相看,不管人愁独自圆。


Синь Цицзи На мелодию «Гадальщик» III

Захочешь скитаний, и снова отправишься в путь,

Захочешь покоя, не долго домой повернуть.

Сидишь и сидишь, или бродишь и бродишь, 

                                 усталости не избежать,

Не лучше ли с книгой тогда на подушках лежать.

 

Однако, бывает, хвораю теперь иногда,

И слабость, и лень овладеют порой, не беда.

К источнику Пяо* тропу подметаю 

                                  под сенью бамбуков, дабы

В спокойствии жить, принимая веленья судьбы.



辛弃疾《卜算子》

 

欲行且起行,欲坐重来坐。

坐坐行行有倦时,更枕闲书卧。

 

病是近来身,懒是从前我。

静扫瓢泉竹树阴,且恁随缘过。


* Источник Пяо (букв. Тыквы-горлянки) в деревне Циси уезда Цяньшань (в округе Шанжао, провинция Цзянси), у подножия горы Гуашань, где долгое время проживал Синь Цицзи.


Синь Цицзи На мелодию «Гадальщик» II

Пью вино и не пишу книг


Когда на пирушке вы пьете всю ночь напролет,

Вестимо, похмелье потом за три дня не пройдет.

Кто книги не пишет и время проводит 

                                       в исканиях праздных утех,

Тех вряд ли дождутся богатство, почет и успех…

 

Взгляните: остался курган нам от древних людей,

Должно быть, известный курган поистертых кистей*.

Хоть тысячу книг, десять тысяч статей 

                                       напиши, только ждет нас одно…

Но в чарке сокрытую суть исчерпать мне дано.



辛弃疾《卜算子》


饮酒不写书

 

一饮动连宵,一醉长三日。

废尽寒暄不写书,富贵何由得。

 

请看冢中人,冢似当时笔。

万札千书只恁休,且进杯中物。

 

* Один буддийский монах из Чанша по имени Хуай Су (737~799) был известным каллиграфом, придумавшим стиль «дикая трава», за что его прозвали «Пьяным Су». По легенде, после того, как Су овладел мастерством скорописи, он сложил истертые им кисти в кучу и возвел над ними курган, который назвал «Курганом кистей».


Синь Цицзи На мелодию «Гадальщик»

На весенней прогулке сочиняю


Зеленые ветви бамбука завесой висят,

Потоки и горы уже озаряет закат.

На темной сокрытой тропе, одинокая, 

                                    благоуханье хранит,

Изведав без счета печалей и горьких обид.

 

Цветет мэйхуа – только с ней и веду разговор,

Лень дымку ловить мне на склонах темнеющих гор.

Она ароматом не склонна дарить 

                                    всех, кто ищет весенних красот,

И здесь аромат сокровенный никто не найдет.



辛弃疾《卜算子》


尋春作

 

修竹翠罗寒,迟日江山暮。

幽迳无人独自芳,此恨知无数。

 

只共梅花语。懒逐游丝去。

著意寻春不肯香,香在无寻处。


Синь Цицзи «Луна над Сицзяном» III

Ночью в дороге, возвращаясь к Хуанша

 

Сороки, сиянием лунным 

                              встревожены, с веток летят,

И с ветром прохладным полночный 

                              доносится стрекот цикад…

А запах цветущего риса, по слухам, 

                              сулит урожай в этот год,

Я слушаю: хор лягушачий 

                              в низине все громче поет.

 

Тут несколько капель дождя 

                              у подножья горы пролились,

Там несколько звезд показались, 

                              являя небесную высь…

Внезапно знакомый трактир и лесок 

                               с древним, духу земли, алтарем

Возникли, едва повернула 

                               дорога к мосту над ручьем.



辛弃疾《西江月》

 

夜行黄沙道中

 

 

明月别枝惊鹊,清风半夜鸣蝉。

稻花香里说丰年,听取蛙声一片。

 

七八个星天外,两三点雨山前。

旧时茅店社林边,路转溪桥忽见。


Синь Цицзи «Луна над Сицзяном» II

Перепоручаю детям домашние дела


Исчезли вдали, 

                   словно тучки туманные, тысячи дел,

И сам, словно осенью 

                   ива речная, увял, захирел.

И ныне уже для иных, подобающих, 

                   дел наступает черед:

Бродить – мне подходит, 

                   пьянеть – мне подходит, и спать – подойдет.

 

Запомните, дети: 

                   вам нужно оплачивать подати в срок,

Потом подведете 

                   расходов с доходом печальный итог.

Старик ваш по-прежнему будет при деле, 

                   не сильно, но занят и впредь:

Радеть о бамбуке, 

                   радеть о горах, и о реках радеть.



辛弃疾《西江月》

示兒曹以家事付之

 

萬事雲煙忽過,一身蒲柳先衰。

而今何事最相宜,宜醉宜遊宜睡。

 

早趁催科了納,更量出入收支。

乃翁依舊管些兒,管竹管山管水。


Синь Цицзи «Луна над Сицзяном»

В воодушевлении

 

Напиться вином допьяна, 

                            веселиться, смеяться потом;

Тогда и для горести с грустью

                            ты время отыщешь с трудом…

Недавно постигнул я, определенно, 

                            всех древних трактатов секрет:

В них верно лишь то, очевидно, 

                            что в сущности верного – нет*.

 

Прошедшею ночью напился, 

                            упал среди сосен, но все ж

Спросил у деревьев тогда: 

                            опьяневший – на что, мол, похож?

И мне показалось, что сосны, качаясь, 

                            склонились, пытаясь помочь,

Руками я сосны толкал, 

                            изрекая: «Подите все прочь!**»



辛弃疾《西江月》

遣兴

 

醉里且贪欢笑,要愁那得工夫。

近来始觉古人书,信著全无是处。

 

昨夜松边醉倒,问松我醉何如。

只疑松动要来扶,以手推松曰“去”!



* отсылка к известному изречению: «Чем всецело верить книгам, лучше не иметь их вовсе…» из «Мэн-цзы» (трактат, входящий в конфуцианский канон), книга VII («Цзинь-синь»), часть 2-я.


** аллюзия на историю об одном ханьском чиновнике Гун Шэне:

В конце династии Западная Хань при дворе вели борьбу две политические партии, возглавляемые с одной стороны канцлером (гл. помощником императора), с другой – министром (ведавшим канцелярией). Во время очередного конфликта между ними один чиновник по имени Гун Шэн, прежде занимавший должность императорского цензора (специализирующегося на увещеваниях и критике), открыто высказал свое недоверие сначала первой партии, затем второй. Когда один знатный сановник, доктор по каноническим книгам, пытался склонить его на сторону министра, Гун Шэн оттолкнул его со словами: «Уйди с дороги!»… 

«Ханьшу» (историческая хроника династии Хань с 260 г. до н. э. по 20 г. н. э. из Жизнеописания Гун Шэна (68 г. до н.э. – 11 г. н.э.)


В несколько похожей ситуации оказался и Синь Цицзи, в то время уже покинувший службу. Всю свою жизнь выступавший за военные действия с чжурчжэнями, захватившими центральные равнины, неодобрявший мирную политику императора, не смог поддержать и неподготовленный военный поход на север влиятельного канцлера Хань Точжоу (1151~1207), который в итоге потерпел поражение. Этим саркастическим стихотворением поэт выражает свой гневный протест двору.



Синь Цицзи На мелодию «Турачи в небе» VI

Однажды по дороге к Хуанша


Я шел, сочиняя, но ветер весенний

                                           подул и строку оборвал,

Тогда предо мной развернулась картина

                                           потоков, ущелий и скал:

Тут чайка подобная лодочке легкой,

                                           качаясь, плывет по волнам,

С полей возвращаются люди в деревню,

                                           ждет пес терпеливо их там.

 

Повсюду сосна и бамбук,

                                           все день ото дня зеленей,

На ветках – весенний снежок, не уступит

                                           и редким цветам сливы мэй…

Но стайкой вороны внезапно слетают,

                                           без мысли, не зная стыда,

Ту яшму прекрасную топчут на ветках,

                                           крутясь то туда, то сюда.



辛弃疾 《鹧鸪天》

 黄沙道中即事

 

句里春风正剪裁。溪山一片画图开。

轻鸥自趁虚船去,荒犬还迎野妇回。

 

松共竹,翠成堆。要擎残雪斗疏梅。

乱鸦毕竟无才思,时把琼瑶蹴下来。


Синь Цицзи На мелодию «Турачи в небе» V

 В порыве тоски по родимым краям, 

                                  словно рвущиеся облака…

Весна прибывает, и в сумерках с нею 

                                  еще прибывает тоска.

А к ночи, тем более невыносимый, 

                                  и дождь застучал за окном,

Капелью с карниза все ночь докучая 

                                  душе, позабывшейся сном.

 

В курильнице стынет зола, 

                                  над треножником вьется дымок,

И нет никого с кем вино разогреть и 

                                  былое припомнить бы мог.

Но вот чья-то флейта внезапно послышалась 

                                  возле склонившихся ив,

Не знаю, смогу ли, скиталец, я вытерпеть 

                                  этот печальный мотив…



辛弃疾  《鷓鴣天》

 

一片歸心擬亂雲。春來諳盡惡黃昏。

不堪向晚檐前雨,又待今宵滴夢魂。

 

爐燼冷,鼎香氛。酒寒誰遣為重温。

何人柳外橫雙笛,客耳那堪不忍聞。


Синь Цицзи На мелодию «Некрасивая»

Написал на скале по дороге на Бошань.


Вкус горькой печали еще не познав, 

                       вдаль смотреть в молодые года

На высокую башню всходил иногда. 

На высокую башню всходил иногда,

Там я песни слагал: лишь о горькой печали 

                      хотел говорить я тогда.

 

Только нынче, вкус горькой печали познав, 

                      я не в силах и слова сказать,

И хочу говорить, но смолкаю опять. 

И хочу говорить, но смолкаю опять,

И одно говорю лишь: чудесная осень, 

                      такая кругом благодать...



辛弃疾 《丑奴儿》

 

书博山道中壁

 

少年不识愁滋味,爱上层楼。

爱上层楼,为赋新词强说愁。

 

而今识尽愁滋味,欲说还休。

欲说还休,却道天凉好个秋。



Синь Цицзи На мелодию «Ветка цветущей сливы * В Праздник Середины Осени без Луны»

На праздник Луны, помню, в прошлом году, 

                                  цвел османтус душистый кругом,

Цветы были в чарке с вином, 

                                  луна плыла в чарке с вином.

Сегодняшней ночью на башне осталось 

                                  одно только в чарке вино,

А тучи уже затенили окно, 

                                  а ливень уже занавесил окно.

 

Хотел бы я ветер теперь оседлать 

                                  и Творца расспросить о Пути,

Но тропы до Вышнего трудно найти, 

                                  и письмам до Вышнего трудно дойти.

Наполнен свечами горящими зал, 

                                  одиноко стою на краю,

И медленно чарку за чаркою пью, 

                                  и медленно песню за песней пою.



辛弃疾《一剪梅·中秋无月》

 

忆对中秋丹桂丛,花在杯中,月在杯中。

今宵楼上一尊同,云湿纱窗,雨湿纱窗。

 

浑欲乘风问化工,路也难通,信也难通。

满堂唯有烛花红,杯且从容,歌且从容。


Синь Цицзи На мелодию «Турачи в небе» IV

С горы Еху вернулся, выздоровев, сочинил.

 

На тысячу сюней – зеленый бамбук,

                               и уснея свисает с ветвей.

Восточное озеро – после дождей

                               волны плещут еще сильней.

Но нравится все мне на этой зеленой

                               здесь приобретенной горе,

С тех пор как вернулся, досадую только,

                               что вся голова в серебре…

 

Узорные свечи горят,

                               и чаши златые блестят.

Хозяин поднимется, пляшет, а гости

                               поют его танцу под лад.

Хмельной, об одном только лишь сожалею,

                               что краток веселия час...

Назавтра рассеется хмель, и тогда

                               разве хворь будет горькой для нас.



辛弃疾 《鹧鸪天》

鹅湖归病起作

 

翠竹千寻上薜萝。东湖经雨又增波。

只因买得青山好,却恨归来白发多。

 

 明画烛,洗金荷。主人起舞客齐歌。

醉中只恨欢娱少,明日醒时奈病何。



Синь Цицзи На мелодию «Турачи в небе» III

На башню высокую я восхожу, 

                                  от тоски бы укрыться мне там,

Однако, тоска на высокую башню 

                                  восходит за мной по пятам.

Пройду по знакомым горам и потокам, 

                                  не знаю, узнаю ли их,

Все так изменилось, и головы стали 

                                  седы у друзей и родных.

 

Со службы уйти на покой, 

                                  домой бы вернуться скорей,

Ужели все люди стремятся лишь к славе 

                                  и титулам гунов-князей?

Плывут облака, изначала дано им 

                                   куда пожелают летать,

Хотел бы стать вольным и я, облакам 

                                   беззаботно плывущим под стать.



辛弃疾  《鷓鴣天》

 

欲上高樓去避愁,愁還隨我上高樓。

經行幾處江山改,多少親朋盡白頭。

 

歸休去,去歸休。不成人總要封侯?

浮雲出處元無定,得似浮雲也自由。


Синь Цицзи На мелодию «Турачи в небе» II

С горы Еху вернулся, выздоровев, сочинил.


В речном павильоне на тонкой циновке

                                   прохладно мне, осень близка,

К закату плывут над водой, истончаясь

                                    и тая вдали, облака.

Друг к другу склоняются алые лотосы,

                                    словно девицы, пьяны,

В молчанье застывшие белые птицы,

                                    теперь бесприютно грустны.

 

Писал бы: как странно, как странно;

                                    но нет: отдыхай, отдыхай!

Одни лишь холмы, да одни лишь лощины –

                                    отшельника вольного край.

Не знаю, насколько оправился нынче

                                    от боли, обид и потерь,

Но чувствую, в сумерках этих на башню

                                    подняться нет силы теперь.



辛弃疾  《鹧鸪天》

鹅湖归病起作

 

枕簟溪堂冷欲秋,断云依水晚来收。

红莲相倚浑如醉,白鸟无言定自愁。

 

书咄咄,且休休。一丘一壑也风流。

不知筋力衰多少,但觉新来懒上楼。



Синь Цицзи На мелодию «Турачи в небе»

Гляжу на закат, на озябших ворон, 

                           и не одолеть мне тоски,

Но ивы уже у пруда зеленеют, 

                           их ветви светлы и мягки.

Когда бы воочию не испытала, 

                           как боль расставания жжет,

То вряд ли поверила, что человек 

                           седеет от бед и невзгод.

 

И рвется от горя душа, 

                           и слезы так трудно унять,

В разлуке тоскуя, на красную башенку 

                           я поднимаюсь опять.

И ясно уже понимаю: с тобой 

                           нас горный хребет разделил,

Стою у перил беспрерывно, уйти – 

                           не хватает ни воли, ни сил.


 


辛弃疾  (1140–1207) 《 鹧鸪天》


 

晚日寒鸦一片愁。柳塘新绿却温柔。

若教眼底无离恨,不信人间有白头。

 

肠已断,泪难收。相思重上小红楼。

情知已被山遮断,频倚阑干不自由。



Ли Бо На мелодию «Думы Циньской красавицы»

Песня сяо, печали полна,

Грезы Циньской красавицы оборвала, а над Циньскою башней луна.

А над Циньскою башней луна, только ива цветет за весною весна,

С ним в Балине рассталась, осталась одна.

 

В парке Лэююань снова праздник осенний, ясны и чисты небеса,

А на древней Сяньянской дороге не видно коней, не слышны голоса,

Нет коней, не слышны голоса, только западный ветер, зари полоса,

Да на Ханьских развалинах стынет роса.



李白 《忆秦娥》

  

箫声咽,秦娥梦断秦楼月。

秦楼月,年年柳色,灞陵伤别。

 

乐游原上清秋节,咸阳古道音尘绝。

音尘绝,西风残照,汉家陵阙。


Ли Бо На мелодию «Чистая ровная музыка»

В дворцовых покоях в ночи – тишина,

В просветы меж окон осенняя смотрит луна:

К расшитым завесам из парных курильниц плывет орхидей аромат,

В серебряных лампах душистые свечи порою чадят.

 

Красавицы стихли, но сон не идет в одинокий альков:

В дворцовом гареме – три тысячи разных узорных шелков,

Стараются все обольстить Государя, им знать не дано,

Кем ночью сегодняшней сердце Властителя увлечено.



李白《清平乐》

 

禁闱秋夜,月探金窗罅。

玉帐鸳鸯喷兰麝,时落银灯香灺。

 

女伴莫话孤眠,六宫罗绮三千。

一笑皆生百媚,宸衷教在谁边?


Ли Бо «Сетование во дворце Чанмэнь*»

Северный Ковш повернулся и в небе 

                               над Западной башней завис.

Тихи, пусты Золотые чертоги, 

                               плывут светлячков огоньки,

Вскоре, палаты Чанмэнь озаряя, 

                               луна опускается вниз.

Только в глубоких покоях она 

                               ни на миг не убавит тоски.

 

***

 В роскошных покоях тоска бесконечна, 

                               весна здесь истаяла сном,

Уже покрывается пылью осенней 

                               поблекшее злато кругом.

Висит, словно ясное зеркало, ночью 

                               в безоблачном небе луна,

Одна только в зале Чанмэнь – позабытой 

                               красавице светит она.



李白《长门怨》 二首

 

天回北斗挂西楼,金屋无人萤火流。

月光欲到长门殿,别作深宫一段愁。

 

***

桂殿长愁不记春,黄金四屋起秋尘。

夜悬明镜青天上,独照长门宫里人。

743 г.


*Чанмэнь – букв. Вечные врата, название дворца времен династии Хань, где жила в одиночестве впавшая в немилость за свои высокомерие и ревность бездетная императрица Чэнь, первая супруга императора У-ди. 

По легенде, императрица заплатила сто золотых ученому-писателю Сыма Сянжу, и тот написал оду «Во дворце Чанмэнь», в которой от лица героини описал ее отчаяние и печаль. Рассказывают, что услышав эту оду, Император якобы растрогался и вернул супруге свою милость.

Ода стала первым произведением, описывающим чувства брошенной красавицы, которое породило в последующие века множество стихов на эту тему. В их числе самое знаменитое четверостишие Ли Бо «Сетование на яшмовых ступенях».



Ли Бо «Золотистого цвета – твой конь»

Золотистого цвета – твой конь,

Серебристого цвета – мой конь.

И пускай различаются 

                         мастью своею они,

Только не отличаются 

                         наши сердца искони.

Веселимся и пьем 

                         сообща на пирушке любой,

По Лоянским дорогам 

                         гуляем мы вместе с тобой.

А на солнце сверкают 

                         мечи, и остры, и длинны,

И достойные шапки 

                         у нас, высоки и красны.

И за тысячу золотом – 

                         шубы, на что нам пенять,

И всегда приглашает 

                         нас в гости сановная знать.

В западню попадает 

                         и тигр свирепый порой,

В испытаньях, бывает, 

                         склонится отважный герой.

С понимающим другом 

                         претерпишь любую нужду…

Так зачем в одиночку 

                         встречать нам успех и беду.



李白《君马黄》

 

君马黄,我马白。

马色虽不同,人心本无隔。

共作游冶盘,双行洛阳陌。

长剑既照曜,高冠何赩赫。

各有千金裘,俱为五侯客。

猛虎落陷阱,壮夫时屈厄。

相知在急难,独好亦何益。



Ли Бо «В Цзиньлине поднимаюсь на террасу Фэнхуана»

Птицы Фэн на горе Фэнхуана являлись 

                                  когда-то в былые века…

Но птицы исчезли, гора опустела, 

                                  лишь только струится река.

И Уский дворец позаброшен, тропинки 

                                  таятся в траве и цветах,

И Цзиньская знать здесь осталась лежать, 

                                  погребенная в древних холмах.

Три горных вершины в лазурную высь 

                                  сквозь туманы возносятся тут,

На два рукава разрезает Янцзы 

                                  островок, белых цапель приют.

Издревле бывало, что Солнце скрывают 

                                  сгустившиеся облака,

Смотрю я туда, где осталась Чанъань, 

                                  и вселяется в сердце тоска.



李白《登金陵凤凰台》

 

凤凰台上凤凰游,凤去台空江自流。

吴宫花草埋幽径,晋代衣冠成古丘。

三山半落青天外,二水中分白鹭洲。

总为浮云能蔽日,长安不见使人愁。

746 г.



Ли Бо «Лушаньскую балладу посылаю историографу Лу Сюйчжоу»

Я – Чуский безумец* по жизни, как будто бы, тот,

Кто песню учителю Куну с насмешкой поет.

И смарагдовым посохом стоит мне только взмахнуть,

С Башни Желтого Журавля отправляюсь я в путь.

На священных горах, не боясь дальних далей,

                                     дорогу к бессмертью искал,

На известные горы всю жизнь поднимался,

                                    бродил меж ущелий и скал.

На Лушань, что под Южным Ковшом вознеслась

                                     в небеса, я вернулся опять,

Ширмой в девять сложений с парчой облаков

                                     вновь гряда меня будет встречать,

Отразившись в воде, озарит она цвета

                                     индиго озерную гладь.

Две высоких вершины – надвратные башни

                                    откроют чертог золотой,

Три скалистых уступа напротив, с них воды

                                    летят серебристой рекой.

А за ними Курильница смотрит, блестя

                                    полосой водопада вдали,

Средь извилистых гряд, друг за другом вершины

                                   в лазурь вознеслись от земли.

Бирюзовые тучи над ними плывут

                                   и алеет зари полоса,

Птицы в выси летят, одолеть царства У

                                   нескончаемые небеса.

На вершину взойдешь, внеземные пейзажи

                                   величьем своим поразят:

Утекают безбрежные воды Янцзы

                                  на восток, не вернутся назад;

Эти желтые тучи на тысячи ли

                                  изумление вызовут тут,

Эти сизые ветры на девять путей*

                                  белопенные гребни влекут.

Лушань воспеваю балладой своей от души,

Зане несказанно пейзажи Лушань хороши.

К зеркальной скале* поднимусь я вглядеться,

                                   и в сердце вернется покой,

Зелеными мхами укрыт след Се-гуна*,

                                   прошедшего этой тропой.

Хотел бы принять я пилюлю бессмертья,

                                   покинуть мирские пути,

В гармонии сердца три слоя сложить,

                                  изначальное Дао найти;

Увидеть бессмертных, смотреть как они

                                  в облаках разноцветных парят,

Как лотосы взяв, поднимаются ввысь,

                                  во Владыки Небесного град.

О, мне б на Девятое Небо подняться,

                                  в бескрайний простор голубой…

По Высшему миру хотел бы я странствовать,

                                  друг мой, на пару с тобой.



李白《庐山谣寄卢侍御虚舟》

 

我本楚狂人,凤歌笑孔丘。

手持绿玉杖,朝别黄鹤楼。

五岳寻仙不辞远,一生好入名山游。

庐山秀出南斗傍,屏风九叠云锦张,

影落明湖青黛光。

金阙前开二峰长,银河倒挂三石梁。

香炉瀑布遥相望,回崖沓嶂凌苍苍。

翠影红霞映朝日,鸟飞不到吴天长。

登高壮观天地间,大江茫茫去不还。

黄云万里动风色,白波九道流雪山。

好为庐山谣,兴因庐山发。

闲窥石镜清我心,谢公行处苍苔没。

早服还丹无世情,琴心三叠道初成。

遥见仙人彩云里,手把芙蓉朝玉京。

先期汗漫九垓上,愿接卢敖游太清。

760 г.


По преданию, в период Чуньцю (770 — 476 гг. до н. э.) жил один человек по имени Лу Тун, второе имя его было Цзеюй; из-за того, что он был недоволен правлением Чуского князя и не хотел служить чиновником, он притворился безумным, и его прозвали чуским безумцем. В то время царство Чу посетил Конфуций, собираясь служить Чускому князю. Лу Тун стал ходить у его ворот и петь песню: «Фен-хуан, ах, Фэн-хуан, захирела твоя добродетель…», в насмешку над Конфуцием, стремящимся стать чиновником.

Гора Лушань находится возле города Цзюцзян (букв. Девятиречье), пров. Цзянси; в период Чуньцю он относился к царству У.

По легенде с восточной стороны Лушань есть одна круглая скала, гладкая как зеркало, в которой может отражаться силуэт человека.

Се-гун - Се Линъюнь (385—433), государственный деятель и поэт империи Цзинь.



Ли Бо «Брожу по Тайшань» VI

У пруда Сиванму

                     я воды на рассвете испил,

У Небесных ворот

                     на вершине я к вечеру был.

Одинок, только струны

                     зеленого шелка со мной,

По горе изумрудной

                     блуждаю порою ночной.

Всюду скалы и росы

                    блистают при свете луны,

Ветер в соснах таится

                    бесшумный среди тишины.

Лишь бессмертные бродят

                    по яшмовым этим горам,

И разносится музыка

                    с пеньем вокруг: тут и там.

Отрешенно любуются

                    светом небесным они,

А даосского храма

                    не видно в лазурной тени.

И неведомо, в нем

                    птицы фэн или феи кружат,

В танце вьется расшитый,

                    с драконом ли, с тигром, наряд.

Дотянувшись до неба,

                   срываю Горлянку-звезду*,

Словно в путанном сне,

                   трудно вспомнить, куда я иду.

Представляется мне,

                   что стою перед Звездной рекой,

И станка у Ткачихи*

                   внезапно касаюсь рукой…

На рассвете очнулся,

                   не ведаю, где мой приют,

Только вижу: кругом

                   пятицветные тучки плывут.



李白 《游泰山六首》


其六

朝饮王母池,瞑投天门关。

独抱绿绮琴,夜行青山间。

山明月露白,夜静松风歇。

仙人游碧峰,处处笙歌发。

寂静娱清辉,玉真连翠微。

想象鸾凤舞,飘颻龙虎衣。

扪天摘匏瓜,恍惚不忆归。

举手弄清浅,误攀织女机。

明晨坐相失,但见五云飞。

742 г.



* Нефритовый пруд, по легенде место обитания богини Сиванму, на юго-восточном склоне Тайшань.

* Звезда Горлянка – кит. астр. Паогуа (букв. Тыква-горлянка; созвездие из 5 звёзд, лежит в созв. Дельфин)

* О звезде Вега, которая вместе с Альтаиром стали прообразами влюбленных Ткачихи и Пастуха из известной китайской легенды, они сходятся на Млечном Пути один раз в год в седьмой день седьмой луны.


Ли Бо «Брожу по Тайшань» V

Любуясь восходом, 

                    с террасы смотрю я кругом,

Где, сжатые скалами, 

                    камни повисли мостом.

И вижу, как море  

                    сюда свои волны влечет,

Безбрежный лазурный, 

                    светлеет вдали небосвод.

Здесь тысячи пиков 

                    и скал, соревнуясь, сошлись,

Сто тысяч откосов, 

                   ущелий возносятся ввысь.

Бессмертные 

                   на журавлях прилетали сюда,

Исчезли они 

                    в облаках, не оставив следа.

Здесь сосны, взмывая, 

                     касаются звездной реки,

Хотя только в чи 

                     высотою, когда далеки.

Нет дивнее горных 

                     цветов ни в одной стороне,

Белеют повсюду, 

                     как снег, они к пятой луне.

И если бы здесь 

                     с Ань Цишэном я встретиться мог,

Мы вместе бы гнали 

                     бессмертия яшмовый сок.



李白 《游泰山六首》


其五

日观东北倾,两崖夹双石。

海水落眼前,天光遥空碧。

千峰争攒聚,万壑绝凌历。

缅彼鹤上仙,去无云中迹。

长松入霄汉,远望不盈尺。

山花异人间,五月雪中白。

终当遇安期,于此炼玉液。

742 г.


Ли Бо «Брожу по Тайшань» IV

Три тысячи дней 

                   я постился, без мяса, без вин,

На некрашенный шелк 

                   переписывал Дао-дэ-цзин.

Пел канон, постигая 

                   Учение день ото дня,

И все духи незримо 

                   теперь защищали меня.

Бесконечному ветру 

                   вверялся, на облаке плыл,

И со свистом летал, 

                   увлекаемый парою крыл…

На Пик Наблюденья 

                   за Солнцем взошел среди скал,

Восточное море 

                   с вершины – вдали отыскал.

Рассвет занялся, 

                  разливался за дальней горой,

Небесный Петух 

                  возгласил это утро с зарей.

В воде отражалась 

                  чертогов серебряных высь,

Там кит проплывал, 

                  белопенные волны взвились…

Когда б овладел 

                   эликсиром бессмертия сам,

Я на остров Пэнлай 

                   полетел бы, к священным горам.



李白 《游泰山六首》


其四

清斋三千日,裂素写道经。

吟诵有所得,众神卫我形。

云行信长风,飒若羽翼生。

攀崖上日观,伏槛窥东溟。

海色动远山,天鸡已先鸣。

银台出倒景,白浪翻长鲸。

安得不死药,高飞向蓬瀛。

742 г.


Ли Бо «Брожу по Тайшань» III

На пике Восточном 

                  рассветное солнце встречал,

Рукою взмахнул я, 

                  открылся из туч перевал.

Душа моя ввысь 

                   устремилась, витая кругом,

Казалось, над миром 

                   парила в пространстве пустом.

Внизу Хуанхэ 

                воды с запада тихо текли

И, лентой петляя, 

                в ущельях скрывались вдали.

Все стороны света 

                окинул с вершины мой взор,

И преодолел 

                беспредельный небесный простор.

Посланец бессмертных 

                внезапно возник предо мной,

И черные волосы 

                высились тучей двойной.

С усмешкой взглянул: 

                что же Путь я постичь не сумел,

И щеки поблекли, 

                пока, мол, слонялся без дел?

Раздумывал будто, 

                   а после внезапно исчез,

Сколь я не искал, 

                   было пусто в безбрежье небес…



李白 《游泰山六首》


其三

平明登日观,举手开云关。

精神四飞扬,如出天地间。

黄河从西来,窈窕入远山。

凭崖览八极,目尽长空闲。

偶然值青童,绿发双云鬟。

笑我晚学仙,蹉跎凋朱颜。

踌躇忽不见,浩荡难追攀。

742 г.


Р. М. Рильке Колыбельная

Однажды бросишь ты меня,

Но сможешь ли уснуть одна,

Когда, как липа у окна,

Умолкну я на склоне дня?

 

Когда нахлынет темнота,

Не станут сном, весомы чуть,

Слова мои, ложась на грудь

Твою и руки, и уста.

 

Когда глаза опустишь вниз,

Одна, оставленная мной,

Как сад, объятый тишиной,

Где ждут мелисса и анис.

 


Rainer Maria Rilke «Schlaflied»

 


Einmal wenn ich dich verlier,

wirst du schlafen können, ohne

dass ich wie eine Lindenkrone

mich verflüstre über dir?

 

Ohne dass ich hier wache und

Worte, beinah wie Augenlider,

auf deine Brüste, auf deine Glieder

niederlege, auf deinen Mund.

 

Ohne dass ich dich verschließ

und dich allein mit Deinem lasse

wie einen Garten mit einer Masse

von Melissen und Stern-Anis.


Ли Бо «Брожу по Тайшань» II

На белом олене 

                 отправился в путь на заре,

к Небесным вратам 

                 поднимался я ввысь по горе.

У самой вершины 

                 бессмертного вдруг повстречал,

С квадратным зрачком, 

                 он приветливо глянул со скал.

Цепляясь за корни, 

                 собрался задать я вопрос,

Он скрылся в тумане, 

                 объявшем скалистый утес.

Оставив мне книгу 

                 из записей птичьих следов,

К далекому гроту 

                 уплыл небожитель без слов.

Писания, знать, 

                 сохранились с древнейших времен,

Не в силах понять их, 

                 лишь долго вздыхал я, смущен.

Хотел бы отправиться 

                 следом на поиск Пути,

Да только Учителя 

                 так и не смог я найти.



李白 《游泰山六首》


其二

清晓骑白鹿,直上天门山。

山际逢羽人,方瞳好容颜。

扪萝欲就语,却掩青云关。

遗我鸟迹书,飘然落岩间。

其字乃上古,读之了不闲。

感此三叹息,从师方未还。

742 г.


Ли Бо «Брожу по Тайшань»

К вершине Тайшань

                    я поднялся к четвертой луне,

Здесь для императора

                    путь провели к вышине.

Шестерка драконов

                    прошла через тысячи скал,

Где горный поток

                    по ущельям кружил и петлял.

Следы лошадей

                    мимо яшмовых пиков вели,

Но скрыты сегодня

                    следы те во мху и в пыли.

На круче обрывистой

                    в брызгах повис водопад,

Клокочут потоки

                    и сосны печально шумят.

На севере скалы

                    творениям странным сродни,

Как будто стремятся

                    к восточному морю они.

Пещеры и гроты

                    закрыты камнями кругом,

Туманы ползут

                    из разломов, разносится гром…

Но остров Пэнлай

                    с высоты открывает гора,

Я вижу там башни

                    из золота и серебра.

Тогда долгий свист

                    я издал у Небесных ворот,

И ветер на тысячи

                    ли пронизал небосвод.

И вот появляются

                    несколько яшмовых дев,

Изящно кружатся,

                    с Девятого неба слетев.

И белыми ручками,

                    словно паря над землей,

С улыбкой подносят

                    мне чарку с текучей зарей.

Я кланяюсь дважды:

                    примите земной мой поклон;

Стыжусь: не бессмертный,

                    не гений, едва ль одарен.

И вдруг понимаю:

                    вселенная вся – мне мала,

Исполнен свободы,

                    и что мне мирские дела!



李白 《游泰山六首》

 

四月上泰山,石平御道开。

六龙过万壑,涧谷随萦回。

马迹绕碧峰,于今满青苔。

飞流洒绝巘,水急松声哀。

北眺崿嶂奇,倾崖向东摧。

洞门闭石扇,地底兴云雷。

登高望蓬流,想象金银台。

天门一长啸,万里清风来。

玉女四五人,飘颻下九垓。

含笑引素手,遗我流霞杯。

稽首再拜之,自愧非仙才。

旷然小宇宙,弃世何悠哉。

742 г.


гора Тайшань, одна из пяти священных гор даосизма,

находится на севере города Тайань, провинция Шаньдун. 


Ли Бо «В Цзянся* расстаюсь с Сун Чжити»

Вода, словно воздух, 

                       прозрачная в Чуской реке,

Лазурного моря 

                       достигнет она вдалеке.

Расстанемся вскоре, 

                       уедешь за тысячи ли,

И все наши радости 

                       в винную чашу вошли.

Все пташки нам пели 

                       о солнечном дне поутру,

Теперь обезьяны 

                       кричат на вечернем ветру.

За всю мою жизнь 

                       никогда я не плакал, но тут

Не в силах сдержаться, 

                       и слезы текут и текут.




李白 《江夏别宋之悌》

 

楚水清若空,遥将碧海通。

人分千里外,兴在一杯中。

谷鸟吟晴日,江猿啸晚风。

平生不下泪,于此泣无穷。

734 г.


* Цзянся – пригородный район города Ухань, пров. Хубэй.

Сун Чжити – младший брат Сун Чживэня (656–712 гг., известного поэта эпохи Тан), друг Ли Бо.

Сделал успешную карьеру, но к старости был понижен в должности и отослан в Чжуюань, округ Цзяочжи (во времена династии Тан бывшая южная окраина империи, на юге нынешних пров. Гуандун и Гуанси и севере Вьетнама), сейчас – территория Вьетнама.



Ли Бо «Отшельнику с горы Ванву Мэн Дажуну»

У Восточного моря 

                    я странствовал давней порой,

Лаошань посетил, 

                    и питался пурпурной зарей.

Ань Цигуна там видел 

                    воочию, словно сейчас,

Ел он финики, думаю, 

                    с дыню размером как раз.

Я служил Императору, 

                    только не слишком был рад,

И со службы ушел, 

                    чтобы в горы вернуться назад.

Только красные щеки 

                    поблекли, моргнуть не успел,

Стали белыми волосы, 

                    жизни открылся предел.

Остается теперь 

                     лишь искать золотой эликсир,

Взмыть на облаке в небо, 

                     оставив сей суетный мир.

За почтенным наставником я бы последовал 

                     в Храм у Небесной реки,

На досуге бы вместе с бессмертным сметал 

                     опадающие лепестки...



李白  《寄王屋山人孟大融》



我昔東海上,勞山餐紫霞。

親見安期公,食棗大如瓜。

中年謁漢主,不愜還歸家。

朱顏謝春輝,白髮見生涯。

所期就金液,飛步登雲車。

願隨夫子天壇上,

閒與仙人掃落花。

744 г.


Ли Бо «Под луной одиноко пью» IV

Хоть жизнь с миллионами 

                          бед и печалей трудна,

Довольно всего 

                          триста чаш молодого вина.

Пусть мало вина, 

                          лишь печалей бывает полно,

Печали исчезнут, 

                          едва опрокинешь вино.

Когда овладеешь 

                          сполна мастерством пития,

Сама на пирушке 

                          душа просветлеет твоя…

От мира уйдя, 

                          жил Бои на горе Шоуян,

Потом Янь Хуэй 

                          никогда не бывал сыт и пьян.

Пускай с древних пор 

                          имена сохранила молва,

Кому пригодится 

                          та слава – пустые слова!

Но краба клешни – 

                          как пилюля бессмертья, гуляй,

Гора из барды – 

                          превратится в твой остров Пэнлай.

Прекрасным вином 

                          упиваться порою ночной

На башне высокой – 

                         сегодня со светлой луной.



李白《 月下独酌》 其四

 

穷愁千万端,美酒三百杯。

愁多酒虽少,酒倾愁不来。

所以知酒圣,酒酣心自开。

辞粟卧首阳,屡空饥颜回。

当代不乐饮,虚名安用哉。

蟹螯即金液,糟丘是蓬莱。

且须饮美酒,乘月醉高台。

744 г.


Ли Бо «Во сне гуляя по горе Тяньму, напел на память»

На море ходит про остров Инчжоу молва,

Только средь водных туманных просторов

                             его различишь ты едва;

Люди Юэ говорили про гору Тяньму,

Только ее в заревых облаках

                             разглядеть доведется ль кому…

Мол, Матерь Небесная ввысь вознеслась,

                             рассекая небесный простор,

И скрыла собой она гору Чичэн,

                             превзошла пять Священных гор.

Хребет Тяньтайшань поднимался издревле

                             здесь в тысячи чжан высотой

И кажется, ныне простерся он ниц

                             пред Небесною Матерью той…

 

Прослышав о том, в царство У и Юэ 

                             устремляюсь душою во сне,

Лечу до Зеркального озера, странствуя

                             ночью при ясной луне.

За озером, дальше, луна, своим светом храня,

По речке Шаньси до горы провожает меня.

Когда-то бродил здесь Се-гун и остались

                             повсюду его следы,

Как прежде здесь слышится крик обезьян

                             и журчанье прозрачной воды.

С зубцами сандалии, в них к восхожденью готов,

И я поднимаюсь по лестнице меж облаков…

 

Вот полпути, вижу море и солнца восход,

Слышу, как тотчас Небесный петух здесь поет.

Вьются вокруг десять тысяч путей

                              среди тысяч ущелий и скал,

И, очарован цветами вдоль троп,

                              не заметил, как вечер настал.

Рык ли медвежий, драконий ли свист,

                              или это гремит водопад,

В чаще густой затрепещешь во мраке,

                              ах, тени тебя окружат…

 

Темные-темные тучи клубятся, ах, ливень грядет,

Дымка густая-густая ползет от нахлынувших вод.

Молнии вспышки и грома раскат,

                               кручи крошатся и камни крушат.

В горние гроты бессмертных врата

                               с грохотом приотворит высота.

Синяя бездна без края, без дна,

                               только где-то колышется тьма,

Солнце с луной озарят золотые,

                               серебряные терема.

Запряжены птицы фэн, ах, в повозки,

                               и в радужных платьях летят

Феи, бессмертные вниз друг за другом

                               спускаются, ах, из небесных палат.

Тигры играют на цитрах, и тут же

                               луани танцуют вокруг...

Только смешались ряды небожителей,

                               ах, и рассеялись вдруг.

 

Внезапно душа задрожала и сердце забилось… тогда

Прервался мой сон, растворялась видений чудных череда…

Подушка, циновка – со мною, и только, и сколь ни смотри,

Навеки утеряны прежние чудные – краски зари.

И радости все в этом мире – как этих

                              видений чудных череда,

Издревле все тысячи дел – на восток

                              утекающая вода.

С тобою расстанемся, друг мой, уйду,

                              но обратно вернусь ли когда?

Пускай же пасется на склонах зеленых

                              до срока мой белый олень,

Однажды отправиться в горы священные,

                               верно, наступит день.

Так нужно ли подобострастно склоняться пред знатными

                               власть предержащими в этом дворце,

Ну, нет уж, от сердца пускай расцветают

                               улыбки всегда на лице.





李白  《梦游天姥吟留别》

 

海客谈瀛洲,烟涛微茫信难求。

越人语天姥,云霞明灭或可睹。

天姥连天向天横,势拔五岳掩赤城。

天台四万八千丈,对此欲倒东南倾。

我欲因之梦吴越,一夜飞度镜湖月。

湖月照我影,送我至剡溪。

谢公宿处今尚在,渌水荡漾清猿啼。

脚著谢公屐,身登青云梯。

半壁见海日,空中闻天鸡。

千岩万转路不定,迷花倚石忽已暝。

熊咆龙吟殷岩泉,栗深林兮惊层巅。

云青青兮欲雨,水澹澹兮生烟。

列缺霹雳,丘峦崩摧。

洞天石扉,訇然中开。

青冥浩荡不见底,日月照耀金银台。

霓为衣兮风为马,云之君兮纷纷而来下。

虎鼓瑟兮鸾回车,仙之人兮列如麻。

忽魂悸以魄动,恍惊起而长嗟。

惟觉时之枕席,失向来之烟霞。

世间行乐亦如此,古来万事东流水。

别君去兮何时还?

且放白鹿青崖间,须行即骑访名山。

安能摧眉折腰事权贵,使我不得开心颜!

744 г.


Тао Юаньмин «Нависшие тучи» II

Нависшие тучи кругом, вспоминаю близких друзей. Наполнена чарка молодым вином, в саду распускаются первые цветы, но неотступна тоска и вздохов исполнена душа.


Деревья в саду за восточным окном,

           и ветви уже зацветают кругом.

Прекрасны, свежи, одна краше другой,

           и дарят мне радость они и покой…

Но есть у людей поговорка одна:

           стремительно солнце летит и луна...

На тесной пирушке нам сесть бы, друзья,

           всю жизнь вам за чаркой поведал бы я.

***


Стремительно птицы летают кругом,

           садятся на ветви в саду за окном.

И крылья сложив, обретя здесь приют,

           все вместе прекрасные песни поют.

Другой бы компании – рад был сильней:

           забыть не могу задушевных друзей.

Но нынче друзья все – в далеком краю,

           и только досаду-тоску я таю!



陶渊明   《停云》

 

停云,思亲友也。罇湛新醪,园列初荣,愿言不从,叹息弥襟。


其三


东园之树,枝条载荣。

竞用新好,以怡余情。

人亦有言:日月于征。

安得促席,说彼平生。


其四


翩翩飞鸟,息我庭柯。

敛翮闲止,好声相和。

岂无他人,念子实多。

愿言不获,抱恨如何!


Тао Юаньмин «Нависшие тучи»

Под нависшими тучами вспоминаю близких друзей. Наполнена чарка молодым вином, в саду распускаются первые цветы, но неотступна тоска и вздохов исполнена душа.


Нависшие тучи густы и темны,

         туманная морось в начале весны.

На восемь сторон только сумрак кругом,

          дороги повсюду залиты дождем.

В пристанище тихом окно на восток,

          за чаркой с вином молодым одинок.

Друзья мои нынче в далеком краю,

          и долго в раздумье безмолвном стою...


***

 

Нависшие тучи темны и густы,

          туманная морось летит с высоты.

На восемь сторон только сумрак сплошной,

          дороги повсюду залиты водой.

В запасе – вино, есть в запасе – вино,

          и пью, и смотрю на восток я в окно.

По дальним друзьям неотступна тоска,

          в повозке ли, в лодке, нет хода пока.

 



陶渊明  (365—427)《停云》


停云,思亲友也。罇湛新醪,园列初荣,愿言不从,叹息弥襟。


其一


霭霭停云,濛濛时雨。

八表同昏,平路伊阻。

静寄东轩,春醪独抚。

良朋悠邈,搔首延伫。


其二


停云霭霭,时雨濛濛。

八表同昏,平陆成江。

有酒有酒,闲饮东窗。

愿言怀人,舟车靡从。


Ли Бо «О дворцовых развлечениях» VIII

У Южного зала 

                   зеленые воды чисты,

у Северных башен 

                   алеют повсюду цветы.

То иволга возле 

                   пруда Тайечи* запоет,

а то птица фэн – 

                    на Пэнлае, над зеркалом вод.

Подвеской звеня, 

                    дева-фея поводит плечом,

играют красавицы 

                     шелковым ярким мячом**.

Погода прекрасна, 

                     улыбки у всех на устах,

и длятся гулянья 

                     весь день во дворцовых садах.



李白 《宫中行乐词》


其八

 

水绿南薰殿,花红北阙楼。

莺歌闻太液,凤吹绕瀛洲。

素女鸣珠佩,天人弄彩球。

今朝风日好,宜入未央游。

743 г.



* В эпоху Тан в Чанъани вокруг императорских дворцов разбивали великолепные парки и сады. К северу от дворца Дамин находился пруд Тайечи, в центре пруда возвышалась гора Пэнлай, а вокруг пруда было построено множество галерей для прогулок.


** игра разноцветным (цветного шелка) мячом -- по версии БКРС есть два варианта. первый: шары из пестрой материи использовались для старинной игры в ножной мяч (прообраз футбола); второй: мяч с пестрой вышивкой использовался для гаданий на жениха: если молодую девушку никто не сватал, она брала такой мяч и бросала с высокого балкона на людной улице в проходящих мужчин. тот в кого она попадала -- становился ее мужем.

(что-то вроде букета невесты, когда гадают, кто из девушек выйдет замуж следом; возможно, так во дворце гадали наложницы, чья очередь будет следующая)


Ли Бо «О дворцовых развлечениях» VII

Холодным снежком 

                  лепестки облетели со слив,

И ветром весенним 

                 распущены ветви у ив.

Наполнили иволги 

                 пеньем пленительным сад,

Над крышами ласточки 

                 всюду щебечут, кружат.

И долгими днями 

                доносятся песни с пиров,

И вьются танцовщиц 

                шелка среди новых цветов.

Цветные флажки 

                караула под вечер летят,

И льется сиянье 

                всю ночь из дворцовых палат.



李白 《宫中行乐词》


其七

 

寒雪梅中尽,春风柳上归。

宫莺娇欲醉,檐燕语还飞。

迟日明歌席,新花艳舞衣。

晚来移彩仗,行乐泥光辉。


Цай Юсюэ На мелодию «После праздника» «Провожая весну»

Уходит весна, еще день, и увянут сады,

иссякнет весна, 

                в ожидании утра не будет нужды.

Хотел бы упиться 

                весной, что осталась со мною пока,

Да только очнусь я, и снова нахлынет тоска.

 

На будущий год не боюсь, что, прекрасна, 

                ко мне не вернется весна,

Боюсь, постарев, не смогу ей упиться сполна.

Теперь собираюсь 

                гулять со свечой и свой сон превозмочь,

продлить хоть ненадолго эту весеннюю ночь.



蔡幼學  (1154~1217)《好事近》 《送春》

 

日日惜春殘,春去更無明日。

擬把醉同春住,又醒來岑寂。

 

明年不怕不逢春,嬌春怕無力。

待向燈前休睡,與留連今夕。


Ли Бо «О дворцовых развлечениях» VI

Дворец Мингуан, 

              сколько лучших красавиц Двора

Гулять собираются 

              вместе сегодня с утра.

Открыты в пурпурных 

              палатах весною врата,

Плывет в красных залах 

              музыка, небесно-чиста.

Красавица танцем 

             влечет, так искусна, нежна,

И песней другая 

             чарует, слегка смущена…

А чувства к цветам – 

             под луной – скрыть никто бы не смог,

Девицы смеются: 

             чья ручка упрячет крючок?



李白 《宫中行乐词》


其六

 

今日明光里,还须结伴游。

春风开紫殿,天乐下朱楼。

艳舞全知巧,娇歌半欲羞。

更怜花月夜,宫女笑藏钩。



* старинная китайская игра: угадать, у кого из группы соперников зажат в руке крючок.


Ли Бо «О дворцовых развлечениях» V

Сквозь двери узорные 

                       ветер несет аромат,

Кисейные окна 

                       рассветные краски струят.

В саду состязаясь 

                       за солнце, смеются цветы,

Растут у пруда, 

                       неприметные, травы густы.

В нефритовых рощицах 

                       певчие птицы слышны,

В зеленых палатах 

                       круженья танцовщиц видны…

Луну во дворце 

                       Чжаоян укрывает листва,

И соприкасаются 

                       шелковые рукава.



李白 《宫中行乐词》


其五

 

绣户香风暖,纱窗曙色新。

宫花争笑日,池草暗生春。

绿树闻歌鸟,青楼见舞人。

昭阳桃李月,罗绮自相亲。



Ли Бо «О дворцовых развлечениях» IV

На яшмовом деревце

                 солнце вечерней порой,

В нефритовых залах

                 не счесть удовольствий весной.

Красавица днем 

                 в сокровенных покоях одна,

Стемнеет едва,

                 паланкин ожидает она.

В саду под цветами

                 с улыбкой начнет разговор,

В бамбуковой роще,

                 прелестна, поет, пряча взор…

Задержат луну,

                 чтоб сияла всю ночь только им,

С богиней Чанъэ*

                 до утра веселиться хмельным.

 


李白 《宫中行乐词》


其四

 

玉树春归日,金宫乐事多。

后庭朝未入,轻辇夜相过。

笑出花间语,娇来竹下歌。

莫教明月去,留著醉嫦娥。



* красавица Чанъэ -- богиня Луны, из древних даосских мифов.


Ли Бо «О дворцовых развлечениях» III

Мушмулу золотую 

                  на Циньских террасах растят,

Виноград разрастается 

                  около Ханьских палат.

И ночные цветы 

                 распускаются, прячась к утру,

Разливается музыка 

                 струн на весеннем ветру.

Флейта сяо звучит,

                словно песнь Фэнхуана с высот,

Флейта ди – словно песнь 

                Водяного Дракона плывет.

Много радостей 

                у императора, в мирной стране

С Государем народ 

                веселится вокруг наравне.



李白 《宫中行乐词》


其三

 

卢橘为秦树,蒲桃出汉宫。

烟花宜落日,丝管醉春风。

笛奏龙吟水,箫鸣凤下空。

君王多乐事,还与万方同。

743 г.


Ли Бо «О дворцовых развлечениях» II

Словно желтые веточки 

                            ивы, тонка и нежна,

Как цветы белоснежные 

                           груши, душиста, бледна.

Где в Нефритовой башне, 

                           таясь, зимородки поют,

У Жемчужного зала 

                           в пруду – мандаринок приют,

Императора, избрана, 

                           сопровождает она,

В сокровенных покоях 

                           поет для него лишь одна.

Бесподобно танцует, 

                           изящны и поступь, и стан,

А прекраснее только 

                           Фэйянь из дворца Чжаоян*.



李白 《宫中行乐词》


其二

 

柳色黄金嫩,梨花白雪香。

玉楼巢翡翠,金殿锁鸳鸯。

选妓随雕辇,征歌出洞房。

宫中谁第一,飞燕在昭阳。

743 г.


* Чжао  Фэйянь – прославленная красавица, танцовщица и певичка. Фэй-янь  -  буквально  "Летящая  Ласточка"  - прозвище, которое дали ей за легкость и восхитительную грацию в танце. Прошла путь от столичной певички-гетеры до любимой наложницы, а затем и до императрицы, жены ханьского императора Чэн-ди (I век до н. э.).


Ли Бо «О дворцовых развлечениях» I

В роскошном дворце 

                      с малых лет подрастала она,

В пурпурных чертогах 

                      танцует, изящна, стройна.

Цветы горной сливы  – 

                      в прическе ее у виска,

Гвоздиками дикими –

                      вышиты платья шелка.

Всегда в императорской 

                      свите, на пир или в сад,

Потом в паланкине 

                      доставят в покои, назад.

Грустит: время песен 

                      и танцев однажды пройдет,

И облачком прочь 

                      улететь ей – наступит черед.

 



李白 《宫中行乐词》

 

其一

 

小小生金屋,盈盈在紫微。

山花插宝髻,石竹绣罗衣。

每出深宫里,常随步辇归。

只愁歌舞散,化作彩云飞。

743 г.


Ли Бо «Песнь Белого Облака дарю на прощание Лю Шестнадцатому, который возвращается в горы»

Будь ты в Циньских горах или в Чуских горах,

                                  видишь белое облако ты,

Это белое облако будет с тобой,

                                 где бы ни был, следя с высоты.

И следя с высоты за тобой,

                                за тобой поплывет

                                               всюду, в Чуские горы, в туман,

За тобою последует облако то

                                               в горы Чуские за реку Сян.

А за Сян-рекой – к деве той,

                                повиликою увитой*…

Сможет белое облако там отдохнуть,

                                и к тебе там вернется покой.



李白 《白雲歌送劉十六歸山》

 

楚山秦山皆白云,白云处处长随君。

长随君,君入楚山里,云亦随君渡湘水。

湘水上,女萝衣,白云堪卧君早归。

744 г.



* Отсылка к песне 

«Горному духу» из «Девяти напевов» Цюй Юаня:


В далеких горах Востока

Живет прекрасная дева,

Одетая в листья смоковниц,

С поясом из повилики…

Пер. А. Гитовича


Ли Бо «Преподношу ученому Вэню, который возвращается в свое прежнее жилище у пика Белого гуся в Хуаншаньских горах»

На пять тысяч жэней 

              Хуаншаньские горы взнеслись,

И тридцать два пика, 

              как лотосы, тянутся ввысь.

Киноварные скалы, 

               колоннами окружены:

Вершины-бутоны, 

              вершины-цветы вышины.

Когда бы на пик 

              высочайший взойти мы могли,

То сосны 

               «Небесных очей» разглядели вдали.

Здесь плавивших яшму 

               отшельников горной гряды,

И крылья обретших 

               бессмертных остались следы.

Я слышал, Вэнь Бо, 

               собирался идти ты один,

Позволишь, тебя 

               провожу до зеленых вершин.

Талант совершенный, 

               в Священных горах побывал,

Прошел десять тысяч 

               уступов, откосов и скал.

Ты хочешь вернутся 

               на Белого Гуся хребет,

Где лучше воды 

               киноварных источников нет.

Когда запоет 

               Птица Фэн, наше время придет,

В повозку впряжем 

               облака, понесемся вперед,

Все дальше и дальше, 

             от пика Линъян на восток,

Все выше и выше, 

              к османтусам в лунный чертог…

В извилистой речке 

              шестнадцать найдем переправ

Меж яшмовых гряд, 

              что стоят, друг за другом восстав.

Однажды на мост 

              Небожителей выйдем вдвоем,

И тихо ступая, 

              по радужной арке пойдем…



李白 《送温处士归黄山白鹅峰旧居》

 

 

黄山四千仞,三十二莲峰。

丹崖夹石柱,菡萏金芙蓉。

伊昔升绝顶,下窥天目松。

仙人炼玉处,羽化留馀踪。

亦闻温伯雪,独往今相逢。

采秀辞五岳,攀岩历万重。

归休白鹅岭,渴饮丹砂井。

凤吹我时来,云车尔当整。

去去陵阳东,行行芳桂丛。

回溪十六度,碧嶂尽晴空。

他日还相访,乘桥蹑彩虹。

754г.



На тринадцатом году правления Тан под девизом Тяньбао Ли Бо отправился в провинцию Аньхой и встретил в Сюаньчэне своего старого друга, ученого Вэнь. Некоторое время они вместе бродили по Хуаншаньским горам, после чего Вэнь собирался вернуться в свою бывшее жилище у пика Белого Гуся. Ли Бо написал на прощанье это стихотворение.

Хуаншань, букв. Желтые Горы, в древности назывались Черными горами. Согласно мифу, Желтый Император (Хуан-ди, который считается основателем даосизма и первопредком всех китайцев) получил в этих горах эликсир бессмертия, в связи с чем горы стали называть Желтыми. Это одни из самых живописных гор Китая, воспетые поэтами и запечатленные живописцами. С ними связано и множество других легенд.

Гора Линъян на юго-западе от Сюаньчэна, пров. Аньхой, названа по имени отшельника Линъяна, который по преданию жил здесь и обрел бессмертие.

Гора Тяньму, букв. Небесные очи, на северо-западе уезда Линьянь, пров. Чжэцзян, на которой находятся два больших озера.

В Хуаншаньских горах есть горячие источники, весной вода в них приобретает красноватый оттенок. По легенде, в древности люди, которые жили здесь и пили воду из «киноварного колодца», все были долгожителями.

Мостом Небожителей называют место в горах, где рядом находятся два высоких пика с направленными друг к другу скалистыми уступами, образующими подобие моста.

Ли Бо называет своего друга именем легендарного даоса Вэнь Бо по прозвищу Сюэ-цзы, описанного в Чжуан-цзы, гл. XXI:

Конфуций повидался с Сюэ-цзы и вышел от него молча. Цзы-лу спросил:

 Почему вы, учитель, ничего не говорите об этой встрече? Ведь вы так давно хотели встретиться с Сюэ-цзы!

 Я-то с одного взгляда понял, что этот человек осуществляет в себе Путь. Словами это не высказать! -- ответил Конфуций.

Пер. В.В Малявина


Чэн Гай На мелодию «Песнь Водяного дракона»

Всю ночь бушевали шумливые 

                                  ветер и дождь за окном,

Должно быть, цветов не осталось совсем 

                                 в моем крае далеком родном.

С тоскою не сладить, досада растет: 

опять ожидания были напрасны, 

                               мечтал, о цветении думал весь год.

Склоняются ивы, и персик смятен, 

мелки абрикосы и зелены сливы, 

                              в весенней природе не счесть перемен.

Я думал, прекрасная, долго продлится весна, 

прекрасные долго пребудут цветы… 

                            Изменчива, лишь человеку – недолгая младость дана.

 

Теперь вспоминаю былые в краю благодатном дела, 

но вижу свой волос седой, 

                             и снова досада растет, тяжела.

И время такое сегодня как раз, 

старик, я любуюсь цветами опять, 

                             и больно, и слезы струятся из глаз.

Но все же при виде повсюду опавших цветов 

грущу только лишь потому, 

                             что к старости все еще я не готов.

Доколе природа, алея, цветенья полна,

я тучки привечу, луну одолжу, 

                            сегодня напиться хочу допьяна.



程垓 (ок. 1186г.) 《水龙吟》

 

夜来风雨匆匆,故园定是花无几。

愁多怨极,等闲孤负,一年芳意。

柳困桃慵,杏青梅小,对人容易。

算好春长在,好花长见,原只是、人憔悴。

 

回首池南旧事,恨星星、不堪重记。

如今但有,看花老眼,伤时清泪。

不怕逢花瘦,只愁怕、老来风味。

待繁红乱处,留云借月,也须拚醉。



Ли Бо «Любуясь луной, вспоминаю…»

В прозрачной воде 

                 ствол могучей сосны отражен,

О, сколько веков 

                 здесь растет она с древних времен.

По чистым волнам 

                 проплывает, качаясь, луна,

Сквозь окна и двери 

                 в сияньи проходит она.

Смотрю на нее 

                 и вздыхаю от горькой тоски,

Скучая по другу, 

                 раздумья мои глубоки…

Но видеться с Даем* 

                 теперь ни к чему все равно,

Веселье иссякло, 

                 и сердце печали полно.



李白 《望月有怀》

 

清泉映疏松,不知几千古。

寒月摇清波,流光入窗户。

对此空长吟,思君意何深。

无因见安道,兴尽愁人心。


* отсылка к классическому сюжету:

Когда Ван Цзы-ю жил в Шаньине, [однажды] ночью пошел сильный снег. [Ван] проснулся, отворил дверь, велел принести вина — а кругом сияющая белизна. Тогда [Ван] встал и отправился бродить, читая вслух стихи Цзо Сы «Призывание сокрывшегося от мира». Вдруг подумал [он] о Дай Ань-дао, а Дай в ту пору жил в Янь, и [Ван] ночью сел в маленькую лодку и поплыл к нему. Добрался только к утру, подошел к дверям [дома Дая], но входить не стал, а повернул назад. [Вана] спросили: отчего? Ван отвечал: — Я сел в лодку, будучи в радости, но радость прошла, и [я] отправился назад — к чему [теперь] мне видеться с Даем! (из сборника Лю Ицина «Новое изложение рассказов, в свете ходящих» пер. И.А. Алимова)



Ли Бо «Подражая древним» VIII

Сиянье луны,

             словно иней лежит, не смести;

Скитальца тоску

             описать невозможно в пути.

Одежды осенние

             белой росою пленены,

Витающие светлячки

             в разнотравье видны…

И солнце с луною

             однажды прервут свой путь,

И небо с землей

             опустеют когда-нибудь.

Лишь лето цикада

             на соснах зеленых звенит,

Она не узнает

             деревьев стареющий вид.

Бессмертия зелье

             кого в заблужденье ввело –

Невежду, которому 

             сути достичь тяжело?

Не тысячелетний старик, 

             не бессмертный ты все ж,

Напрасно досадовать, 

              что раньше срока уйдешь.

Напейся вина, 

              хоть и кратко твое бытие,

В кувшине* из яшмы 

               храни совершенство свое.



李白 《拟古》其八

 

月色不可扫,客愁不可道。

玉露生秋衣,流萤飞百草。

日月终销毁,天地同枯槁。

蟪蛄啼青松,安见此树老。

金丹宁误俗,昧者难精讨。

尔非千岁翁,多恨去世早。

饮酒入玉壶,藏身以为宝。

 


* К идиоме «Небо и земля в кувшине»: даос. – о спокойной безмятежной жизни вдали от суетного мира. По легенде, во времена Восточной Хань один чиновник по имени Фэй Чанфан хотел стать бессмертным. Однажды на рынке он увидел старика, торгующего лекарствами в лавке с подвешенным кувшином. Когда все разошлись, старик вошел в этот кувшин. Фэй поклонился и последовал за ним: он оказался в роскошном яшмовом зале, где было вдоволь разных кушаний и изысканных вин. Восхищенный Фэй попросился к старику в ученики и стал практиковать даосизм.


Ли Бо «Подражая древним» IX

Живем – путешествуем 

                        мы в этой жизни мирской,

Умрем – возвращаемся* 

                        и обретаем покой.

А небо с землей – 

                        стали нам постоялым двором,

И каждый издревле 

                        вовеки скорбит о мирском…

Толчет лунный заяц 

                        лекарство бессмертия вотще,

Великое древо 

                        Фусан уже ссохлось вообще.

И белые кости 

                        безмолвно лежат в тишине…

Зеленые сосны 

                        не знают о скорой весне.

Все больше вздыхаю, 

                        вникая в бытия существо:

Богатство и слава 

                        ужели дороже всего?



李白 《拟古》其九

 

生者为过客,死者为归人。

天地一逆旅,同悲万古尘。

月兔空捣药,扶桑已成薪。

白骨寂无言,青松岂知春。

前後更叹息,浮荣安足珍?

757г.


* из даосского трактата Ле-цзы (ок. IV в. до н.э.) Гл. I «Небесная доля»: Древние называли умершего «вернувшимся к началу». Говоря, что умерший «вернулся к началу», они давали понять, что живые — странники в этом мире…


Ли Бо «В Чжунду расстаюсь со старшим братом, минфу»

Ты любишь вино и стихи, унаследовав

                                 Тао Юаньмина черты;

Талантлив, правитель уезда Чжунду,

                                 в Поднебесной прославился ты.

На башне восточной – две сросшихся ветки –

                                 мы вместе и радостно нам.

На южной дороге мы – листья – тоскуя,

                                 по разным слетим сторонам.

 

Прозрачные воды у стен городских

                                 на солнце осеннем блестят;

Зеленые горы над морем вдали

                                 хранят с облаками закат.

Напьемся с тобой и осмелимся мы

                                 этой ночью луну задержать…

Поутру прервется гусей вереница,

                                 лететь одному мне опять.



李白 《别中都明府兄》

 

吾兄诗酒继陶君,试宰中都天下闻。

东楼喜奉连枝会,南陌愁为落叶分。

城隅渌水明秋日,海上青山隔暮云。

取醉不辞留夜月,雁行中断惜离群。

746 г.


Ли Бо «Ночью плыву по озеру Дунтин, разыскивая историографа Пэй с чистым вином»

Приближаются сумерки, 

                    воды Сян-реки зелены,

одинокая лодка, 

                    вдали берега не видны.

Светлое озеро 

                    сверкает осенней луной,

одинока, плывет она 

                    к Змеиной горе вслед за мной.

Там друг мой, отшельник, 

                    Пэй отдыхает от дел,

киноварных ступеней 

                    он ищет небесный предел.

С цинем выходит 

                    из бамбуковой рощи густой,

для меня он играет 

                     песнь «Фазан золотой».

А закончатся песни, 

                     не останется больше вина,

пьяны в стельку, 

                      мы с ним упадем у окна.

Пока живы, мы будем 

                      веселиться, себе верны,

а какая охота 

                      иметь знатность, богатство, чины...



李白《夜泛洞庭寻裴侍御清酌》


 

日晚湘水绿,孤舟无端倪。

明湖涨秋月,独泛巴陵西。

过憩裴逸人,岩居陵丹梯。

抱琴出深竹,为我弹鹍鸡。

曲尽酒亦倾,北窗醉如泥。

人生且行乐,何必组与珪。


Ли Бо «Весенним днем в одиночестве пью вино» II

Когда-то мечтал 

                на пурпурных парить облаках,

покой обрести 

                на далеких речных берегах.

Теперь размышлять 

                за кувшином вина – мой удел,

достиг я покоя, 

                свободен от тысячи дел.

Играю на цине 

                у древней сосны дотемна,

взираю на горы 

               далекие – с чаркой вина…

Закат наступает, 

               без птиц опустел небосвод,

куда одинокое 

                облако тихо плывет?

Боюсь, ненадолго 

                сиянье весна сохранит,

и вскоре угаснет 

                уже увядающий вид.



李白 《春日独酌》二首

 

我有紫霞想,缅怀沧洲间。

思对一壶酒,澹然万事闲。

横琴倚高松,把酒望远山。

长空去鸟没,落日孤云还。

但恐光景晚,宿昔成秋颜。

762 г.


Ли Бо «Весенним днем в одиночестве пью вино»

И вот уже ветер 

                  восточный повеял теплом,

деревья и воды – 

                  в весеннем сиянье кругом.

Зеленые травы 

                  на солнце сочны и ярки,

алеют цветы и 

                  повсюду кружат лепестки.

Плывет одинокое 

                 облако к дальним горам,

и стайками птицы 

                 летят по знакомым местам.

Пристанище где-то 

                 все твари живые найдут,

лишь я, одинок, 

                 не обрел в этой жизни приют.

И здесь, под луной, 

                 в запустелом скалистом краю,

средь трав ароматных 

                  всю ночь пью вино и пою.



李白 《春日独酌》一首

 

东风扇淑气,水木荣春晖。

白日照绿草,落花散且飞。

孤云还空山,众鸟各已归。

彼物皆有托,吾生独无依。

对此石上月,长醉歌芳菲。

762г.


Ли Бо «Возвращаясь из Елана, доплыл до Цзянся, где вместе с дядей-помощником министра и правителем округа Сюэ устроили пирушку в южном павильоне храма Синдэ»

Пурпуровый храм 

               у реки воспарил в небосвод,

Зеленые горы 

               колышутся в зеркале вод.

Песчаные отмели 

               вьются одна за другой,

И солнце сверкает 

               на глади прозрачной речной.

Небесное пенье 

               из Зала плывет ввечеру,

А в лотосах челн 

               раскачался на легком ветру.

В бамбуковой роще 

               скажу я друзьям дорогим:

 – Вы пьете со мной 

               словно с Тао Юанем самим.



李白 《流夜郎至江夏陪长史叔及薛明府宴兴德寺南阁》

 

绀殿横江上,青山落镜中。

岸回沙不尽,日映水成空。

天乐流香阁,莲舟飏晚风。

恭陪竹林宴,留醉与陶公。

758 г.


Ли Бо «Преподношу двоюродному брату Яо Чэну, прибывшему в Западный сад встретиться»

Я – сам по себе, 

                  я – приволью природному рад,

Зачем десять тысяч 

                  существ все шумят и галдят?

Невежествен, что ж, 

                 просвещенной эпохе воздам,

Свободен, вернусь я 

                 к родимым полям и садам.

За мною ты следуешь, 

                 братец, прими мой поклон,

Соседи в повозках 

                 съезжаются с разных сторон.

Мечи, одеянья их – 

                 сосны вокруг осветят,

И даже их свита 

                  сверкает у каменных врат.

Мальчишка соседский 

                  принес редких ягод в мой дом,

Старик деревенский – 

                  кувшин с ароматным вином.

И вот о дровах 

                  и рыбалке мы начали спор,

Затем о полях,

                  огородах зашел разговор.

Ты давеча видел ли 

                  лотос цветущий в пруду,

Теперь, посмотри: 

                  орхидеи раскрылись в саду.

Один улыбнется, 

                  другой уже песню поет,

Не видит никто, 

                  как темнеет ночной небосвод.

О, вместе, хмельным, 

                  веселиться, как есть – благодать;

Скажу: это чувство – 

                  словами нельзя описать.



李白  《答从弟幼成过西园见赠》

 

一身自潇洒,万物何嚣喧。

拙薄谢明时,栖闲归故园。

二季过旧壑,四邻驰华轩。

衣剑照松宇,宾徒光石门。

山童荐珍果,野老开芳樽。

上陈樵渔事,下叙农圃言。

昨来荷花满,今见兰苕繁。

一笑复一歌,不知夕景昏。

醉罢同所乐,此情难具论。


Ли Бо «Преподношу ученому-затворнику Люйцю»

Мудрейший мой друг, 

                     от дел удалился когда,

Ты построил имение 

                     возле Шатан пруда.

Здесь тени бамбука 

                     осеннюю чистят луну,

И лотос роняет 

                     одежды в голубую волну.

На досуге читаю я 

                      «Книгу гор и морей»

И в дальних покоях 

                      дремлю-мечтаю над ней.

Мне по сердцу радости 

                      крестьянского жития,

Собирался в леса, 

                      но остался, беспокойность тая.

В полях наслаждаюсь 

                      цветами с ароматным вином,

Овощей соберу и 

                      похлебку варю потом.

Если б мне посадить 

                      из слив и персиков сад,

В нем жить под соломенной 

                      крышей я был бы рад.



李白 《赠闾丘处士》

 

贤人有素业,乃在沙塘陂。

竹影扫秋月,荷衣落古池。

闲读山海经,散帙卧遥帷。

且耽田家乐,遂旷林中期。

野酌劝芳酒,园蔬烹露葵。

如能树桃李,为我结茅茨。

757 г.



Ли Бо «Отшельнику Юань Даньцю»

Живет у священной 

               горы мой старинный друг*,

Он любит красоты 

               вершин и ущелий вокруг.

С начала весны 

               под деревьями дремлет один,

Средь белого дня 

               подниматься не видит причин.

Здесь ветер сосновый 

                ему рукава полоскал,

Здесь сердце и уши 

                омыл он* в ручье среди скал.

Завидую: 

                не потревожат ни шум, и ни гам,

И спит беззаботно, 

                склонясь к заревым облакам.




李白 《题元丹丘山居》

 

故人栖东山,自爱丘壑美。

青春卧空林,白日犹不起。

松风清襟袖,石潭洗心耳。

羡君无纷喧,高枕碧霞里。


* Юань Даньцю – друг Ли Бо, даосский отшельник, поселившийся в хижине у подножия горы Суншань, одной из пяти священных гор даосизма, на берегу реки Иншуй, пров. Хэнань.

* Промыть уши – образно, выкинуть из головы старые разговоры: по преданию о легендарном отшельнике Сюй Яо, вымывшем уши после неоднократных лестных предложений императора Яо (занять должность начальника 9 областей древнего Китая).



Ли Бо «Короткая песнь»

Так короток солнечный 

                     день, среди бед и невзгод

И срок нашей жизни* 

                     в сто лет незаметно пройдет...

Бескрайняя синь, 

                     необъятный неведомый мир,

Здесь тысячи кальп 

                     пребывал изначальный эфир.

И фея Ма Гу* – 

                     вечно юная на небесах,

Но иней сверкает 

                      уже у нее в волосах.

Владыка Небес* 

                      рассмеется в лазурной мгле,

Мильон человеческих 

                      жизней мелькнет на земле…

Повозку с шестеркой* 

                      драконов хочу задержать,

К великому древу 

                      Фусан* повернуть ее вспять.

И звездным Ковшом 

                      зачерпнуть дорогого вина,

И этих драконов 

                      вином напоить допьяна.

Хочу одного: 

                       задержать бы мне времени бег,

И вечно прекрасным 

                       пребудет тогда человек.




李白 《短歌行》

 

白日何短短,百年苦易满。

苍穹浩茫茫,万劫太极长。

麻姑垂两鬓,一半已成霜。

天公见玉女,大笑亿千场。

吾欲揽六龙,回车挂扶桑。

北斗酌美酒,劝龙各一觞。

富贵非所愿,与人驻颜光。

737 г.


* Цао Цао «Короткая песнь»: «Пей вино, веселись и пой, 

человеческая жизнь сколько длится, подобная утренней росе…»


Тао Юаньмин «За вином»: «Вся жизнь сколько может длиться?

Пройдет мгновенно, подобна быстрой молнии...»


* Одна из даосских легенд рассказывает, как один ученый, ставший даосским святым, Ван Юань пригласил на пир бессмертную Деву Ма-гу, которая сказала: «В своей жизни я трижды видела как Восточное море сменялось садами тутовых деревьев… Интересно, обернётся ли оно сушей снова?» Ван ответил со вздохом: «О, мудрецы все говорят, что Восточное море вновь станет пустыней».

* Небесный Владыка – в даосской мифологии Дун Вангун, повелитель Бессмертных, однажды играл с Яшмовой девой, бросая стрелы в кувшин. И когда проигрывал, громко смеялся, из его рта вылетали вспышки света – молнии.

* По древней легенде, божество солнца ездит на колеснице , запряженной шестеркой драконов. Фусан – мифическое дерево в Восточно-Китайском море, над которым восходит солнце.


Люй Биньлао На мелодию «Бесчувственный»

В зеленых покоях проходит весна,

и лень причесаться, припудриться,

                        целыми днями кругом тишина.

Внезапно услышу крик ворона, пение иволги издалека,

и в сердце опять, беспредельная, вечная, сходит тоска.

И прошлое вспомню опять, как сердца наши втайне к согласью пришли,

когда за цветами тебя я увидела, словно в тумане, вдали...

Потом украшал ты мое изголовье стихом,

и шпильку златую сменяв на вино,

                       мы вместе пьянели во дворике дальнем, устеленном мхом.

 

Смогу ли забыть я, как на галерее стоял ты с мной,

и за руки нежно держал, в весеннем цветенье под круглой луной…

Теперь же под вечер опять начинается дождь,

                       досадуют бабочки, пчелы грустят,

и капли по листьям банана стучат за окошком, и горше стократ.

Но кто усмирить бы мне сердце помог?

Сколь чувства, не высказать мне,

                       и капают слезы на циньскую цитру,

колки, словно гуси, летящие наискосок.

А талия тоньше и тоньше моя,

а сердце летит вместе с ивовым пухом в иные края…




吕渭老  《薄幸

 

青楼春晚。昼寂寂、梳匀又懒。

乍听得、鸦啼莺弄,惹起新愁无限。

记年时、偷掷春心,花间隔雾遥相见。

便角枕题诗,宝钗贳酒,共醉青苔深院。

 

怎忘得、回廊下,携手处、花明月满。

如今但暮雨,蜂愁蝶恨,小窗闲对芭蕉展。

却谁拘管。尽无言、闲品秦筝,泪满参差雁。

腰支渐小,心与杨花共远。


Ли Бо «Осенью в Янчжоу поднимаюсь на пагоду Силин»

Взойду, и в лазурную 

                 высь воспарю от земли,

И взором окину 

                 четыре предела вдали.

Эфир изначальный – 

                 в вершине – основа основ,

Клубится извечный 

                 внизу океан облаков.

Небесный простор 

                 от ста тысяч вещей отделен,

Три Мира* связуют 

                 ряды киноварных колонн.

На водах качается 

                 пагода в блеске златом,

И солнце восходит 

                 по балкам лучистым огнем.

И птицы слетают, 

                 касаясь жемчужных завес,

Заря по карнизам 

                 плывет, проливаясь с небес.

Мой взор провожает 

                 друзей по извивам дорог,

А сердце уносит 

                 под парусом легкий челнок.

Уже побелели 

                 катальпа с утуном от рос,

Желтеть мандарины 

                 с помело торопит мороз.

И кажется, что 

                  Седовласому* стоит взглянуть,

И вмиг озарит 

                  тьму миров и потерянный путь.

 


李白《秋日登扬州西灵塔》

 

宝塔凌苍苍,登攀览四荒。

顶高元气合,标出海云长。

万象分空界,三天接画梁。

水摇金刹影,日动火珠光。

鸟拂琼帘度,霞连绣栱张。

目随征路断,心逐去帆扬。

露浴梧楸白,霜催橘柚黄。

玉毫如可见,于此照迷方。

726 г.



* Три Неба, будд. – три ступени развития сознательных существ. Композиция пагоды по вертикали состоит из 3 частей: цоколь, «тело» и навершие, символизируют Три Неба – Три Мира: чувственный мир, мир чистых форм и мир за пределами форм.


* Седовласый, будд. – о Будде, имевшем пучок седых волос между бровями – один из тридцати двух сакральных знаков на теле Будды (из Лотосовой сутры: Будда, испустив свет из [пучка] белых волосков между бровей, озарил восемнадцать тысяч миров на востоке, и нет [места], где бы [этот свет] не распространился…)


Ли Бо «Поднимаюсь на Цзиньчэнскую башню Саньхуа»

Солнце восходит 

                     над стенами града Парчи,

Башню Саньхуа 

                     осияли рассвета лучи:

Окна златые 

                     и двери узорные в ряд,

И жемчуга 

                     на крючках серебристых висят.

Лестница круто 

                     возносится ввысь, в облака,

Вдаль посмотрю, 

                     и рассеются скорбь и тоска…

В сумерках дождь 

                     небольшой к Трем Ущельям спешит,

Шумный весенний 

                     поток по Двуречью бежит.

Нынче взошел, 

                     словно ввысь мне открылся портал,

Кажется, что 

                     на Девятое Небо попал.



李白《登锦城散花楼》

 

日照锦城头,朝光散花楼。

金窗夹绣户,珠箔悬银钩。

飞梯绿云中,极目散我忧。

暮雨向三峡,春江绕双流。

今来一登望,如上九天游。

721


Цзиньчэн – букв. Парчовый город, Чэнду, столица пров. Сычуань, древнего царства Шу.

Саньхуа – букв. Осыпанная цветами, название башни в южном предместье Чэнду.

Двуречье – район Чэнду Шуанлю, букв. Два потока, две реки окружающие этот район.

Девятое небо – миф. самая высшая сфера неба, эмпирей, неизмеримая высота.


Ли Бо «Весенние чувства»

С юга на север 

              ведет далеко-далеко

Путь мой прямой, 

              но смириться с мирским нелегко.

Связки монеток 

              на вязах склоняются вниз,

Пух тополей 

              в переулках, как яшмовый рис.

Лишь у скитальцев 

              одежды и лица в пыли,

А у красавиц 

              в прическах цветы расцвели.

Но перед взором – 

              зеленые горы стоят,

Скит у бамбука 

              не виден от облачных врат.



李白《春感》

 


茫茫南与北,道直事难谐。

榆荚钱生树,杨花玉糁街。

尘萦游子面,蝶弄美人钗。

却忆青山上,云门掩竹斋。

721



Ли Бо «За чаркой вина вопрошаю луну»

Старый друг Цзя Чунь побудил меня спросить…

 

На небе лазурном явилась луна –

                               в сколь давние времена?

Об этом хотел бы теперь разузнать

                               и отставил я чарку вина…

Да жаль, невозможно подняться наверх,

                               беседовать с ясной луной,

Однако, она неразлучно всегда

                               путешествует следом за мной.

Подобна зерцалу, летящему в выси,

                               проводит до красных ворот,

Сияньем лучистым рассеет туманы

                               и тучи вокруг разведет.

Увидишь, как неторопливо над морем

                               восходит ночной порой,

Но вряд ли заметишь, когда на рассвете

                                исчезнет за дальней горой.

Толчет белый заяц* волшебные травы,

                                за осенью ждем весну,

Богиню Чанъэ** навестит кто-нибудь

                                в ее Лунном Чертоге одну?

Луну, что издревле над миром вставала,

                                теперь не увидит народ.

Но древнему люду светила луна,

                                что и ныне над миром встает.

Издревле и ныне все люди, мы словно

                                текущая вечно вода.

Издревле и ныне сияла над каждым

                                все та же луна всегда.

Как знать, сколь отмерено жизни, теперь

                                за вином – веселись и пой!

Пускай неизменно сияет луна

                                в этих чарках*** у нас с тобой.



李白 《把酒问月》

故人贾淳令予问之

 

青天有月来几时?我今停杯一问之。

人攀明月不可得,月行却与人相随。

皎如飞镜临丹阙,绿烟灭尽清辉发。

但见宵从海上来,宁知晓向云间没。

 白兔捣药秋复春,嫦娥孤栖与谁邻?

今人不见古时月,今月曾经照古人。

古人今人若流水,共看明月皆如此。

唯愿当歌对酒时,月光长照金樽里。



*Согласно народным мифам, на луне живет белый заяц, который толчет в ступке под коричным деревом волшебные снадобья.

** Чанъэ – по древней легенде: жена легендарного стрелка Хоу И, которая выпила украденный у него эликсир бессмертия и, поселившись в Лунном дворце, стала феей-небожительницей, богиней Луны.

*** с этих чарках – бутылках, согласно синологу С. Ткаченко


Ли Бо «Осенним вечером, скиталец, печалюсь»

Ли Бо было 24 года (724 г.), когда он покинул родной город и отправился странствовать. Сначала по Сычуани: город Чэнду, гора Эмэй, город Юйчжоу (совр. Чунцин), затем по Янцзы, проплыв Три Ущелья, земли древнего царства Шу, и далее пересек древнее царство Чу, проплыв несколько тысяч ли до Янчжоу осенью 726 года. Здесь на постоялом дворе он написал знаменитое четверостишие «Думы тихой ночью», тоскуя по оставленной родине, и тогда же – это стихотворение:


От моря осеннего 

               холодом веет кругом,

И ветер навеял 

               мне думы о крае родном.

Бескрайние горы 

               теперь предо мною лежат,

Бегущие воды 

               когда возвратятся назад?

И вдаль я смотрю, 

                там сгущаются тучи, темны,

И рвется душа 

                от сияния ясной луны.

Душистые травы 

                теперь все слабей и тусклей,

А белые росы 

                торопят одеться теплей.

Приснится: спускаясь 

                с небес, серебрится река...

Проснусь: звезды тают 

                и прячутся за облака.

Родные края 

                вспоминаю, исполнен тоски,

Не знаю, кто нынче 

                смахнет мне слезу со щеки?



李白《秋夕旅怀》


 

凉风度秋海,吹我乡思飞。

连山去无际,流水何时归。

目极浮云色,心断明月晖。

芳草歇柔艳,白露催寒衣。

梦长银汉落,觉罢天星稀。

含悲想旧国,泣下谁能挥。

726 г.


Ли Бо «Мимо горы Цзинмэнь плыву на лодке, смотрю на Шускую реку»

Из лунных ущелий 

                    разлился весенний поток,

На лодке смотрю, 

                    сколько взор достает, на восток.

А с персиков вот уж 

                    на воду летят лепестки,

Напомнив мне воды 

                    Цзиньцзяна* – Парчовой реки;

Зеленая, льется 

                     Янцзы, лишь немного светлей,

Бескрайне-безбрежная, 

                     небо сливается с ней.

Петляет и вьется, 

                     зажата Башаньским хребтом*,

Клубятся-колышутся 

                     Чуские тучки кругом.

На отмелях тут 

                      лебедей белоснежных приют,

Здесь иволги, в кущи 

                      цветами слетая, поют.

Проплыл островок, 

                      разливающий трав аромат,

Навстречу с излучины 

                      купы деревьев летят.

Под вечер в тумане 

                      равнина почти не видна,

Наполнился парус, 

                      над морем восходит луна.

Огни впереди, 

                      скоро в город смогу я войти:

Владения Чуского 

                      князя, Цзинлин на пути.



李白《荆门浮舟望蜀江》

 

春水月峡来,浮舟望安极。

正是桃花流,依然锦江色。

江色绿且明,茫茫与天平。

逶迤巴山尽,摇曳楚云行。

雪照聚沙雁,花飞出谷莺。

芳洲却已转,碧树森森迎。

流目浦烟夕,扬帆海月生。

江陵识遥火,应到渚宫城。



В 758 году поэт, приговоренный к ссылке за участие в восстании Ань Лушаня, направляется в Елан (в совр. уезде Тунцзы, пров Гуйчжоу), поднимаясь вверх по течению Янцзы. Здесь, весной 759 года, пройдя Три Ущелья и достигнув города Байди в Куйчжоу (совр. Фэнцзе, Чунцин), он получает весть об амнистии и с огромной радостью поворачивает лодку обратно, на восток.

*Цзинмэнь – букв. Врата царства Цзин (древнее название царства Чу), название горы на берегу Янцзы с обрывистым рельефом, напротив (через реку) горы Хуя на северо-западе уезда Иду, округ Ичан, провинция Хубэй. С древних времен важный стратегический пункт на границе царств Шу и Чу.

*Цзиньцзян — букв. Парчовая река, протекает через город Чэнду в пров. Сычуань, приток реки Миньцзян. Этой водой сычуаньцы стирали парчу, чтобы цвет стал ярче, отсюда и название «Парчовая».

*Дабашань — горный хребет в Китае, юго-восточная ветвь хребта Циньлин, простирается вдоль границ провинций Сычуань, Ганьсу, Шэньси и Хубэй. Образует водораздел между р. Янцзы и её крупнейшим левым притоком Ханьшуй.



Ли Бо «Минуя гору Цзинмэнь, пишу в разлуке»

Проплыл все ущелья, 

                осталось Цзинмэнь* мне пройти,

Родные края – 

                позади, царство Чу на пути.

Равнина открылась 

                глазам за пределами гор,

Река рассекает 

                бескрайний зеленый простор.

Луна проплывает 

                по ясному зеркалу вод,

Растут облака, 

                словно город небесный встает...

А рядом по-прежнему – 

                воды родимой земли,

Меня провожают 

                на многие тысячи ли.



李白《渡荆门送别》

 

渡远荆门外,来从楚国游。

山随平野尽,江入大荒流。

月下飞天镜,云生结海楼。

仍连故乡水,万里送行舟。

725 г.



* Цзинмэнь – букв. Врата царства Цзин (древнее название царства Чу), название горы на берегу Янцзы с обрывистым рельефом, напротив (через реку) гора Хуя; находятся на северо-западе уезда Иду, округ Ичан, провинция Хубэй. С древних времен важный стратегический пункт на границе царств Шу и Чу.


Ли Бо «Прошу угощаться вином»

Ужели не видно, друзья,

Как Желтой реки бесконечные воды, 

                              с небес прибывая, летят,

И к Синему морю струятся потоки, 

                              они не вернутся назад.

Ужели не видно, друзья,

Как в чистых зерцалах высоких дворцов 

                             цвет волос от печалей поблек,

Струятся с утра черным шелком они, 

                             к ночи станут белы, словно снег.

Доколе удача нам благоволит, 

                             насладимся мы жизнью сполна,

Не следует чашам златым пустовать, 

                            когда с неба сияет луна.

Коль небо меня наградило талантами, 

                            будет, где их применять,

Хоть тысячу звонких монет я растрачу, 

                            сумею добыть их опять.

Зажарим барана, зарежем быка, 

                            будет пир на весь мир окрест,

Ужели мы с вами не выпьем, друзья, 

                            триста чарок в один присест?

Наставник, дружище Цэнь Сюнь, 

                            Даньцю, старина, дорогой,

Прошу угощаться вином, 

                            будет чаркам неведом покой.

Теперь же для вас, моих лучших друзей, я спою,

Покорно прошу, приклоните свой слух, 

                            и послушайте песню мою.

Пусть бьют в барабан, колокольцы звенят, 

                            все – для вас, будет яшмовой снедь;

Я с вами напиться хочу допьяна 

                            и боле уже не трезветь.

Ведется издревле, что мудрым мужам 

                            достается с уныньем тоска,

Лишь тот, кто вином утешается, имя 

                            прославит свое на века.

Когда-то князь Чэнь, Цао Чжи, приглашал 

                            на пирушки сановную знать,

Вином, десять тысяч – кувшин, угощал, 

                            в волю весело мог пировать…

Хозяин, зачем говорить, что уже 

                            не осталось монет, поскорей

Ты самого лучшего дай нам вина, 

                            и попотчуй моих гостей.

Вот мой пятицветный конь, 

                            шуба – с тысячу золотых,

Прислугу отправь, и попросят пускай 

                            дорогого вина за них,

И выпьем все вместе, рассеем мы тьму 

                            вековечных печалей земных.



李白 《将进酒》

 

君不见黄河之水天上来,奔流到海不复回。

君不见高堂明镜悲白发,朝如青丝暮成雪。

人生得意须尽欢,莫使金樽空对月。

天生我材必有用,千金散尽还复来。

烹羊宰牛且为乐,会须一饮三百杯。

岑夫子,丹丘生,将进酒,杯莫停。

与君歌一曲,请君为我倾耳听。

钟鼓馔玉不足贵,但愿长醉不复醒。

古来圣贤皆寂寞,惟有饮者留其名。

陈王昔时宴平乐,斗酒十千恣欢谑。

主人何为言少钱,径须沽取对君酌。

五花马,千金裘,呼儿将出换美酒,

与尔同销万古愁。


Ли Бо «Направляясь в Гуанлин, остановился на ночлег у Чжана второго, живущего в уединении в южном предместье»

У самой калитки  

                 зеленые воды текут,

Иль персиковый 

                 источник находится тут?

Забыть о печалях, 

                 ни горя не знать, ни забот,

Для этого, видно, 

                 повсюду лилейник* растет…

Заря растворилась 

                 за озером, стало темно,

Посыпался дождик 

                 в открытое с юга окно.

Мой друг, тростниковая 

                 хижина – нынче твой дом,

И птицы находят 

                 на иве приют за окном...

Прощанье с вином 

                 и стихами запомню навек,

Твои наставленья, 

                 что глубже озер или рек.

Расстанемся утром, 

                 отправлюсь я в путь, в Гуанлин*,

Как чарки порхали, 

                 я вспомню в дороге, один.



李白《之广陵宿常二南郭幽居》

 

绿水接柴门,有如桃花源。

忘忧或假草,满院罗丛萱。

暝色湖上来,微雨飞南轩。

故人宿茅宇,夕鸟栖杨园。

还惜诗酒别,深为江海言。

明朝广陵道,独忆此倾樽。



* Гуанлин – совр. Янчжоу, пров. Цзянсу.

* Трава Красоднев (Лилейник), по народным поверьям цветок помогает утолить печали, его называют: трава «ванъю» – «забыть о заботах».


Ли Бо «Поднимаюсь по Трем Ущельям»

Горами Шаманскими

                 сжата небес синева,

И вьется удавом

                 река, продвигаюсь едва.

Внезапно иссякли

                 извивы Удав-реки,

Безоблачные

                 небеса – и теперь далеки.

Три дня надо мной

                 возвышался горой Желтый Вол,

Три ночи он мимо,

                 казалось мне, медленно брел.

Три дня и три ночи

                 все та же картина кругом…

Что волосы – белы,

                 как шелк, я увидел потом.

 


李白《上三峽》

 

巫山夾青天,巴水流若茲。

巴水忽可盡,青天無到時。

三朝上黃牛,三暮行太遲。

三朝又三暮,不覺鬢成絲。


* Горный хребет Ушань – буквально Колдовские или Шаманские горы, в древности разделяли царства Шу и Чу (совр. пров. Сычуань и Хубэй).

* Башуй – буквально Удав-река, так здесь называют Янцзы за извилистость русла севернее города Ичан, пров. Хубэй..

* Гора Хуань Ню – буквально гора Желтого Вола на южном берегу Янцзы в районе Трех Ущелий выше по течению от города Ичан. 

В 758 году поэт приговорен к ссылке за участие в восстании Ань Лушаня и направляется в Елан (в совр. уезде Тунцзы, пров Гуйчжоу), поднимаясь вверх по течению Янцзы. Здесь, пройдя Три Ущелья, он получает весть об амнистии.



Ли Бо «Пирую в странствии»

Сунцзы* на горе 

                  Циньхуа жил когда-то давно,

Аньци* было остров 

                  Пэнлай отыскать суждено.

Отшельники древности 

                  стали, постигшие Путь,

Бессмертными, только 

                   встречал их потом кто-нибудь?

Плавучая жизнь* 

                    коротка, словно сон или всплеск,

Лишь вспыхнет и тотчас 

                    погаснет, как молнии блеск.

И только лишь Небо 

                    с Землей – неизменны всегда.

Наш облик и лик – 

                    безвозвратно меняют года.

На этой пирушке  

                    не хочешь упиться вином,

На что уповать ты 

                    собрался в унынье своем?



李白 《对酒行》

 

松子栖金华,安期入蓬海。

此人古之仙,羽化竟何在。

浮生速流电,倏忽变光彩。

天地无凋换,容颜有迁改。

对酒不肯饮,含情欲谁待。


* Чи Сунцзы и Ань Цишэн -- легендарные даосские бессмертные.

* Плавучая жизнь -- отсылка к Чжуанцзы, гл. 15 "Тщеславные помыслы":

В жизни мудрец идет вместе с Небом,

В смерти он превращается вместе с вещами...

Его жизнь -- как плавание по водам,

Его смерть -- как отдохновение.

Он свободен от суетных мыслей,

Он не строит планов и расчетов.

Он просветлен, хоть и не озабочен чистотою духа....

перевод В. В. Малявина


Ли Бо «Весной возвращаюсь в свой уединенный скит среди сосен на горе Чжуннань»

Когда я взобрался 

             по склону Чжуннани в свой скит,

Здесь все сохранило 

             свой прежний привычный вид.

Лишь горный ручей, 

             показалось, журчит сильней,

Струится он вдаль 

             по ущелью среди камней.

И дикие розы, 

             смотрю, разрослись у окна,

Лозою уснеи 

             увита жилища стена.

Но сколько же дней 

             провел я отсюда вдали?

Трава и деревья 

             на несколько чи подросли.

Так время летит… 

             Лучше взять мне вина кувшин,

Всю ночь напролет 

             буду пить-веселиться один.



李白《春归终南山松龛旧隐》

 

我来南山阳,事事不异昔。

却寻溪中水,还望岩下石。

蔷薇缘东窗,女萝绕北壁。

别来能几日,草木长数尺。

且复命酒樽,独酌陶永夕。


Ли Бо «Воспеваю горную чашу»

Извитое древо 

               склонялось над горной тропой,

Оно не из тех, 

               кого стоит украсить резьбой.

Такие сгодятся 

               едва ль для дворцовых опор,

Но чашей оно 

               сохранит все величие гор.

Кувшин золотой – 

               ей под стать, с ним она – заодно,

Вполне подойдет 

               ей нефритовое вино...

Да только стыдится, 

               должно быть, сановных господ,

Очистившись разве, 

               к пирушке дворцовой сойдет.



Бугристо-корявая – 

               с горной вершины сосна,

Но вынь сердцевину, 

               и чаша годна для вина.

Стыдится лишь меры, 

               что море в нее не войдет,

Но вольно порхает 

               она у столичных ворот.



李白 《 咏山樽》二首

 

蟠木不雕饰,且将斤斧疏。

樽成山岳势,材是栋梁馀。

外与金罍并,中涵玉醴虚。

惭君垂拂拭,遂忝玳筵居。

 

拥肿寒山木,嵌空成酒樽。

愧无江海量,偃蹇在君门。


Ли Бо «В Цзиньлине смотрю на Янцзы»

С Тибета до моря –

                     Чанцзян вьется тысячи ли,

Кружатся притоки,

                     как девять драконов вдали.

По землям срединным

                     бежит, заливая простор,

Кипучей стремниной

                     летит по ущельям меж гор.

Течет, где Династии

                     гибли, одна за другой,

Где Уское царство

                     утратило прежний устой.

Но объединил

                     Государь – земли все и народ.

Рекой полноводною 

                     жизнь в Поднебесной течет.

И ныне Жэнь-гуну* 

                     с удой возле синей воды

Гигантскую рыбу 

                     ловить больше нету нужды.



李白 《金陵望汉江》

 

汉江回万里,派作九龙盘。

横溃豁中国,崔嵬飞迅湍。

六帝沦亡后,三吴不足观。

我君混区宇,垂拱众流安。

今日任公子,沧浪罢钓竿。


* отсылка к Чжуанцзы:

Сын правителя удела Жэнь сделал огромный крючок и толстую черную лесу, наживил для приманки пять десятков бычков, уселся на горе Куйцзи и забросил свою удочку в Восточном море. Так удил он день за днем, но за целый год не поймал ни одной рыбы. Наконец какая-то гигантская рыба заглотнула приманку, утащила крючок на самое дно, потом помчалась по морю, вздымая плавниками высокие, как горы, волны. Все море взволновалось, и на тысячу ли вокруг все твари были напутаны громом, словно исторгнутым божественными силами.

   Поймав эту рыбу, сын правителя Жэнь разрезал ее, высушил и накормил всех, кто жил на восток от реки Чжэ и на север от гор Цанъу. И предание об этом событии восторженно рассказывали из поколения в поколение все рассказчики, даже самые неискусные.  

перевод В. В. Малявина


Ли Бо «Дорога трудна»

Наполнены чаши прозрачным вином, 

                              за кувшин – сотен сто золотых,

На яшмовых блюдах полно всяких яств, 

                              десять тысяч отдали за них.

Но чарку оставлю и палочки брошу, 

                              не в силах ни пить, ни есть,

И выхвачу меч, озираясь окрест,

                              а на сердце – тревог не счесть.

Хочу переправиться за Хуанхэ, 

                              но по льдинам проплыть не могу,

Собрался подняться на гору Тайхан, 

                              но теперь вся гора в снегу.

Однажды отправлюсь на речку Биси, 

                              порыбачить, смотря в синеву,

Быть может и мне там привидится сон, 

                              как на лодке я к солнцу плыву*.

Дорога опасна, трудна, 

                               дорога опасна, трудна,

Как много развилок на ней, 

                               какая из них верна?

Мне б ветер поймать, рассекая волну*, 

                               моя лодка взлетела б, легка,

Тогда переплыл бы я синее море, 

                               свой парус подняв в облака.


李白《行路难》

 

金樽清酒斗十千,玉盘珍羞直万钱。

停杯投箸不能食,拔剑四顾心茫然。

欲渡黄河冰塞川,将登太行雪满山。

闲来垂钓碧溪上,忽复乘舟梦日边。

行路难!行路难!多歧路,今安在?

长风破浪会有时,直挂云帆济沧海。


* Плыву к солнцу – отсылка к древней легенде: Однажды И Инь (знаменитый министр эпохи Шан) приснился сон, как он плывет на лодке мимо солнца и луны. После этого Шан Тан – (легендарный правитель династии Шан: 1766 - 1122 г. до н. э.) пригласил его к себе на службу, и тот помог основать царство Шан после гибели Ся (династии, правившей с 2070 год до н. э. по 1765 год до н. э.; царство Ся).

* Поймать ветер -- отсылка к  жизнеописанию Цзун Цю, Книга Сун (китайская династийная хроника с 420 по 479 годы): Когда Цзун Цю был молод, его дядя Цзун Бин спросил племянника о стремлениях, Цзун Цю ответил: Хочу оседлать долгий ветер и преодолеть десять тысяч ли по волнам …


Ли Бо «Провожаю Чу Юна в Учан»

Башня Желтого журавля, 

                           в ясном небе – луна,

Как Янцзы – бесконечна, 

                           душа моя – чувства полна.

Тридцать весен минуло, 

                           но все вспоминаю с тех пор

Наши встречи в Учане 

                           и наш молодой задор…

Но опять расстаемся, 

                           прощаться еще тяжелей,

Чашу нынче не выпить, 

                           тогда – пили, сколь ни налей…

Покидаешь ты край, 

                           где музыʹка* лилась над рекой,

Провожают тебя 

                           эти горы, одна за другой.

На вес золота – чуское 

                           слово свое* – держишь ты,

А стихи твои –  

                           как у Се Тяо – ясны и чисты.

О Цанланской воде* 

                           песню, друг мой, позволь поднести,

Над рекой поплывет, 

                           ты ее исполняй по пути.



李白《送储邕之武昌》

 

黄鹤西楼月,长江万里情。

春风三十度,空忆武昌城。

送尔难为别,衔杯惜未倾。

湖连张乐地,山逐泛舟行。

诺为楚人重,诗传谢朓清。

沧浪吾有曲,寄入棹歌声。



* Музыка – по легенде, в этих краях, где река Янцзы соединяется с озером Дунтин, император Хуан-ди, вдохновленный живописными просторами, сочинил песню под названием «Сяньчи».

* На вес золота – Сыма Цянь «Исторические записи: жизнеописание Цзи Бу»: "Пословица народа Чу гласит: «Лучше получить одно слово Цзи Бу, чем сто золотых." (Обещание Цзи Бу дороже ста цзиней золота)

* Песня о Цанланской воде -- Цюй Юань «Отец-рыбак»: "Отец-рыбак лишь еле-еле улыбнулся , ударил по воде веслом, отплыл. Отъехал и запел:

Когда чиста цанланская  вода-вода ,

В ней я могу мыть кисти моей шапки,

Когда ж грязна цанланская вода-вода,

В ней я могу и ноги свои мыть..."

перевод В. М. Алексеева

(О возвышенных стремлениях и неодобрении участия в грязных делах мира)


Ли Бо «В Цзиньсяне провожаю Вэя Восьмого в Западную столицу»

Чанъаньского гостя, 

                        тебя повстречать был так рад,

Теперь провожаю, 

                        в Чанъань уезжаешь назад.

Неистовый ветер, 

                        он сердце мое унесет

На ивах качаться, 

                        смотреть на столицу с высот...

И чувства свои 

                        мне не высказать, слов не найти,

Расстанемся, 

                        пересекутся ли наши пути?

Смотрю… и уже 

                        силуэт твой истаял вдали,

И горы сошлись, 

                        и повсюду туманы легли...



李白《金乡送韦八之西京》

 

客自长安来,还归长安去。

狂风吹我心,西挂咸阳树。

此情不可道,此别何时遇。

望望不见君,连山起烟雾。


Ван Аньши «Мэйхуа» (центон)

Цзян Вэйхань «Сетования невесты»


Перед белым нефритовым залом стоит 

                       во дворе слива мэй одна,

А сегодняшним утром смотрю я, внезапно 

                       уже распустилась она.

В этом доме ворота и двери повсюду 

                       закрыты и хода нет,

Так какими путями сюда проникает 

                       чудесный весенний цвет?


蒋维翰《春女怨》


白玉堂前一树梅,今朝忽见数花开。

儿家门户寻常闭,春色因何入得来?



Янь Дань «Жалею цветы»

 

Каждый год расцветает весна, каждый год 

                       возвращается после – куда?

Но пока еще с чаркой вина прихожу 

                       на цветенье смотреть сюда.

Каждый день я пытаюсь спросить цветы, 

                       но ответом мне –  тишина:

Для чего увядают цветы в свой срок, 

                       для кого расцветает весна?


严惮《惜花》


春光搏扔归何处,更向花前把一杯。

尽日问花花不语,为谁零落为谁开?



Ян Цзюйюань «С сюцаем Лянем прощаемся у ивы»

 

У реки словно желтые нити на иве 

                      плакучей, с дороги сверну,

Лошадей остановим, и мне на прощанье 

                      ты ветку сломаешь одну...

Только ветер весенний умеет сочувствовать 

                     так, как никто иной,

Эту веточку ивы в руках у меня 

                    овевает так нежно, шальной.


杨巨源《和练秀才杨柳》


水边杨柳曲尘丝,立马烦君折一枝。

唯有春风最相惜,殷勤更向手中吹。



Жена Чжань Гуанмао «Посылаю в далекие края»

 

Я на берег Цзиньцзяна опять прихожу 

                       разузнать, не пришла ли весна:

Лед растаял уже и… уже отцвела, 

                       мэйхуа увядает одна.

А сиянье весеннее веет теплом, 

                      словно мужа улыбкой родной,

Каждый год, каждый раз возвращается все, 

                      повторяясь так каждой весной.


瞻光茂妻《寄远》


锦江江上探春回,消尽寒冰落尽梅。

争得儿夫似春色,一年一度一归来。

 


Ван Аньши «Мэйхуа»

 

Перед белым нефритовым залом стоит 

                      во дворе слива мэй одна,

Для чего увядают цветы в свой срок, 

                      для кого расцветает весна?

Только ветер весенний умеет сочувствовать 

                      так, как никто иной,

Каждый год, каждый раз возвращается все, 

                      повторяясь так каждой весной.


王安石〔1021–1086〕《梅花》


白玉堂前一树梅,为谁零落为谁开。

唯有春风最相惜,一年一度一归来。


Ли Бо «Пою на реке»

Плывет не спеша из шатана – корабль, 

                               из магнолии – весла на нем,

Разносится музыка яшмовых флейт, 

                               драгоценных гуаней кругом.

Вина дорогого – сто тысяч ковшей, 

                               чарки вновь наполняются там.

Красавицы снова поют и танцуют, 

                               качаются в такт волнам.

Еще небожитель на желтом своем 

                               журавле не взлетел в рассвет,

А я, вне страстей и желаний, плыву 

                               за белыми чайками вслед*.

Стихи Цюй Юаня, как солнце с луною,

                               сияют, светлы и чисты.

А Чуских князей терема и террасы 

                               на дальних холмах – пусты.

В безумном веселье возьмусь я за кисть, 

                               потрясу пять священных вершин,

Стихи завершив, усмехнусь, вознесен 

                               над горами-морями, один.

Но если бы знатность, богатство и слава 

                               остаться могли на века,

Должно быть, на северо-запад бы, вспять, 

                               устремилась Ханьшуй-река.



李白《江上吟》

 

木兰之枻沙棠舟,玉箫金管坐两头。

美酒樽中置千斛,载妓随波任去留。

仙人有待乘黄鹤,海客无心随白鸥。

屈平辞赋悬日月,楚王台榭空山丘。

兴酣落笔摇五岳,诗成笑傲凌沧洲。

功名富贵若长在,汉水亦应西北流。



* отсылка к истории из древнего даосского трактата:

Один человек, живший у моря, любил чаек. Каждое утро он уходил на морской берег плавать вместе с чайками, и к нему слеталось такое множество птиц, что всех и не сосчитать. Однажды его отец сказал ему:

— Я слышал, к тебе слетаются все чайки на море. Поймай мне несколько — я тоже хочу поиграть с ними.

Когда на следующее утро тот человек пришел к морю, чайки кружились над ним, но не опускались низко.

Вот почему говорят: «Предел речи — отсутствие речей. Предел деяния — отсутствие деяний». Знание, доступное всем, — поверхностно. 

Ле-цзы пер. В.В. Малявина


Ли Бо «По реке отправляюсь в дальние края»

Долбленку изладил 

                   из древа в сто чи высотой…

Отправился я 

                   в царство Чу в этой лодке простой.

Взлетит одинокий 

                   мой парус с волной на ветру,

Глядишь, миновал 

                   уже тысячу ли ввечеру.

Прощальной пирушки 

                   румянец сошел не вполне,

А я уже сирый 

                   скиталец в чужой стороне.

Ты – в мыслях моих, 

                   но все дальше уносит река,

Взгляну на зеленые 

                    волны, все горше тоска...



李白《江行寄远》

 

刳木出吴楚,危槎百余尺。

疾风吹片帆,日暮千里隔。

别时酒犹在,已为异乡客。

思君不可得,愁见江水碧。


725



Ли Бо «В начале весны посылаю Ханьянскому Вану»

Прошел уже слух, что вернулась весна, 

                                но пока не встречался я с ней,

Отправился в путь отыскать сливу мэй, 

                                чтобы выведать весть поверней.

Здесь ночью гулял, видно, ветер восточный, 

                                предместье Цзянся посетив,

За городом возле дороги, смотрю: 

                                золотистые ветви у ив.

Безмерны-безбрежны лазурные воды, 

                                без края-конца – облака.

Старинный мой друг не приходит ко мне, 

                                наполняет мне сердце тоска.

Заранее камушки смел я с пути, 

                                прогуляемся горной тропой,

С кувшином и чарками встретим весну, 

                                день и ночь будем пить мы с тобой.



李白    《 早春寄王汉阳》

 

闻道春还未相识,走傍寒梅访消息。

昨夜东风入武阳,陌头杨柳黄金色。

碧水浩浩云茫茫,美人不来空断肠。

预拂青山一片石,与君连日醉壶觞。


Ли Бо «Посетил даосского учителя на горе Дайтянь, но не застал его»

Доносится издали 

                   лай над текущей водой,

Цветущие персики 

                   густо покрыты росой.

Олени выходят 

                   порой из лесной глубины,

А колокола 

                   этим утром в тиши не слышны.

На диком бамбуке 

                   лазурные тучки лежат,

На яшмовых пиках 

                   висящий, летит водопад.

Где нынче учитель, 

                   никто не ответил мне,

Печали свои 

                   доверю лишь горной сосне.



李白 《 访戴天山道士不遇》

 

犬吠水声中,桃花带露浓。

树深时见鹿,溪午不闻钟。

野竹分青霭,飞泉挂碧峰。

无人知所去,愁倚两三松。



Ли Бо «Подражая древним» III

Никто солнце вервями 

                        не привязал пока…

Ни дня не задержишь – 

                        скорбели во все века.

И горы златые, 

                        хотя б до Ковша в вышину,

Готовы отдать 

                       за прекрасную эту весну.

Из камня добытый 

                       огонь и погаснет сейчас,

Похоже, кратка так 

                       и жизнь в этом мире у нас.

Подобны уже 

                       все события прошлого снам,

А в жизни другой 

                       и не знаешь, кем станешь ты сам…

Вино разливая, 

                       не скажешь, что, мол, бедны,

Пирушку устроишь, 

                       все будут приглашены.

Почти небожитель, 

                       когда, напиваясь вина,

Себя обретаешь, 

                       от мира свободный сполна.



李白  《拟古》其三

 

长绳难系日,自古共悲辛。

黄金高北斗,不惜买阳春。

石火无留光,还如世中人。

即事已如梦,後来我谁身。

提壶莫辞贫,取酒会四邻。

仙人殊恍惚,未若醉中真。


Ли Бо «Подражая древним» V

Как прекрасны сегодня 

                          и ветер, и солнце с утра,

Только завтра, боюсь я, 

                          настанет иная пора.

Но еще улыбается 

                          ветер весенний пока,

Почему же никак 

                          не оставят печаль и тоска?

Заиграю на сяо, 

                          птица фэн затанцует, красна,

И отведаю рыбы 

                          волшебной, и выпью вина.

Хоть и тысячу золотом – 

                         за опьяненье отдам,

Разве стоит стремиться 

                         к другим удовольствиям нам?

Просвещенные люди 

                         оставили эти места,

Двое Шу* – из дворца 

                         за Восточные вышли врата.

Лишь невежды упорны, 

                         глупцы – черепице под стать,

Смогут гибкие, свиткам 

                         подобные, мудрыми стать.

Так что, выпей вина 

                         поскорей, чтоб тоска унялась,

Чтоб не быть, как один 

                         в колее пересохшей карась.

 


李白  《拟古》其五

 

今日风日好,明日恐不如。

春风笑于人,何乃愁自居。

吹箫舞彩凤,酌醴鲙神鱼。

千金买一醉,取乐不求余。

达士遗天地,东门有二疏。

愚夫同瓦石,有才知卷舒。

无事坐悲苦,块然涸辙鲋。



* «Двое Шу» — собирательное имя дяди и племянника Шу Гуана и Шу Шоу, выходцев из Ланьлина, провинция Шаньдун.

Во времена правления императора Сюаня, династия Хань, Шу Гуана призвали в столицу из-за его глубоких знаний, и его племянника Шу Шоу за его добродетельность тоже пригласили во дворец; вместе они обучали принца чтению и церемониям, классическим текстам, таким как «Аналитики Конфуция» и «Канон сыновней почтительности», учили принца относиться к людям уважительно и сочувственно. Когда принцу исполнилось 12 лет, и он добился больших успехов в учебе, Шу Гуан сказал племяннику: «Человек, довольствующийся тем, что имеет, избегнет неприятностей; а тот, кто умеет вовремя отступить, не подвергнется риску. Теперь, когда мы добились успеха и принц вырос, мы должны вернуться в наш родной город". Они сказались больными, император отпустил их, даровав много золота. Их родственники и друзья, жители столицы, устроили для них прощальный пир у Восточных ворот столицы Чанъань.


Ли Бо «Подражая древним» Х

                                                           М. В. Леонову


Небожитель парит 

                      на сияющей птице Фэн,

Не вчера ли спустился 

                      на землю с вершины Ланфэн?

Трижды видел он, 

                      как обнажалось морское дно.

Вышли к Персиковому 

                      источнику с ним заодно.

Из нефрита зеленого 

                     чашу оставил он мне,

Цинь из яшмы пурпурной 

                     вдобавок, чудесней вдвойне.

Эта чаша затем, 

                     чтоб испить дорогого вина,

Этот цинь для того, 

                     чтобы высказать чувства сполна.

В этом мире мне лишь

                     эта пара вещей дорога,

Не сравнить с этой парой 

                     ни золото, ни жемчуга.

И на цине играю, 

                     и в соснах шумит ветерок,

Чашу ввысь поднимаю, 

                     с луной говорю, одинок.

Лишь луна вместе с ветром 

                     всегда понимали меня…

Только жизнь промелькнет, 

                      не задержишь ни года, ни дня.



李白 《拟古·其十》

 

仙人骑彩凤,昨下阆风岑。

海水三清浅,桃源一见寻。

遗我绿玉杯,兼之紫琼琴。

杯以倾美酒,琴以闲素心。

二物非世有,何论珠与金。

琴弹松里风,杯劝天上月。

风月长相知,世人何倏忽。



*Ланфэн (букв. Высокий ветер) – название горной вершины. По легенде, находится в горах Куньлунь и является местом обитания бессмертных небожителей.

*Персиковый источник – уединенное место, рай на земле, описанный в поэме Тао Юаньмина «Персиковый источник»; здесь – об обители бессмертных.



Ли Бо «Проплывая по Чистому Ручью, уже среди гор»

Зачем моя лодка 

                  так быстро летит, налегке!

Достиг уже облачной 

                  рощи, сходящей к реке.

И птицы парят здесь, 

                  и рыбы видны в глубине,

И гор отраженья 

                  качнулись на легкой волне.

А плеску вослед 

                 среди скал перекличка слышна;

Но слово скажу, 

                  и опять на реке тишина…

Весло опустив, 

                  я застыл, в этом мире один,

Лишь свет золотистый 

                  закатный струится с вершин.



李白《入清溪行山中》


 

轻舟去何疾!已到云林境。

起坐鱼鸟间,动摇山水影。

岩中响自合,溪里言弥静。

无事令人幽,停桡向余景。


Ли Бо «Странствуя по Чистому Ручью»

Льет Чистый Ручей 

                       в душу мне чистоту и покой.

По тону река 

                      не сравнится с любой другой.

Позвольте спросить: 

                      хоть Синьань и прозрачна вполне,

Виднеется разве 

                      в ней камешек каждый на дне?

На Чистом Ручье 

                      челн по глади зеркальной плывет,

И словно на ширме, 

                      в ней птиц отразился полет…

Но к вечеру здесь 

                      вдруг послышится плач обезьян,

Настигнут скитальца, 

                      безбрежны, тоска и туман.



李白《清溪行》

 

清溪清我心,水色異諸水。

借問新安江,見底何如此?

人行明鏡中,鳥度屏風裏。

向晚猩猩啼,空悲遠遊子。



Ли Бо «Поднимаюсь на гору Тайбай»

Бродил по горам,

              исходил этот западный край,

И вот на закате

              взошел на вершину Тайбай*.

Теперь говорю

             со звездою Тайбай в вышине,

Она открывает

             Ворота Небесные* мне.

И ветер свободный

             уже оседлать я готов,

В небесную высь

             полететь сквозь просвет облаков.

Где руку протянешь,

             и можно коснуться Луны,

А сделаешь шаг,

             и вершины уже не видны...

Но если покину

             теперь и Угун*, то как знать,

Мне в эти края

             доведется ль вернуться опять?



李白《登太白峰》

 

西上太白峰,夕阳穷登攀。

太白与我语,为我开天关。

愿乘泠风去,直出浮云间。

举手可近月,前行若无山。

一别武功去,何时复更还?


* Тайбай (букв. Великая Белизна) и Угун (букв. Военная Доблесть) – главные вершины горной гряды Циньлин высотой около 3500 метров. Находятся примерно в 100 ли к западу от танской столицы Чанъань (совр. Сиань пров. Шэньси).

* Тайбай звезда – древнее китайское название планеты Венера.

* Небесные врата – кит. астр. Тяньмэнь  – две звезды в созвездии Рога (евр. астр. в созвездии Дева) – здесь воображаемый проход в небесное царство.


Ли Бо «В одиночестве пью вино у Чистого ручья на Речном Камне, сочиняю, чтобы отправить Цюань Чжаои*»

Брожу у реки,

                  взяв с собою вина кувшин;

На Камень Цзянцзу

                  поднимаюсь и пью один.

Стоит Камень Предков

                  Речных – с испокон веков,

На тысячу чи

                  выше этих речных берегов.

С улыбкою чашу

                  свою возношу к Небесам,

В ответ Небеса

                  только солнце склоняют к горам.

Хотел бы всегда

                  оставаться на этой скале,

Как прежде Янь Лин*,

                  здесь рыбачил бы, навеселе...

Пишу тебе, друг мой,

                  где бродишь ты горной тропой,

Всегда в устремлениях

                 были мы схожи с тобой.



李白 《獨酌清溪江石上寄權昭夷》

 

我攜一樽酒,獨上江祖石。

自從天地開,更長几千尺。

舉杯向天笑,天回日西照。

永願坐此石,長垂嚴陵釣。

寄謝山中人,可與爾同調。


* Цюань Чжаои родом из Тяньшуй, пров. Ганьсу. В молодые годы вместе Ли Бо в этих горах в районе Осеннего плеса, пров. Аньхой изучали даосизм, искали способы совершенствования и создания эликсира бессмертия.

* Янь Гуан, второе имя Цзылин, в юности учился вместе с будущим императором Восточной Хань – Гуанъу-ди, и когда Гуанъу взошел на трон, Янь отверг его предложение стать императорским советником, поселился в уединении отшельником на горе Фучунь и всю оставшуюся жизнь занимался сельским хозяйством и рыболовством.


Ли Бо «В Осеннем плесе у Чистого ручья снежной ночью с гостем пьем вино и поем песню «Турачи в горах»»

Соболью накидку 

                набрось, и присядем вдвоем,

Нефритовый чайник, 

               согретый, с тобой разопьем.

Хоть ветром заносит 

               снежок в наши чаши с вином,

Мороза не чувствуем, 

               словно обвило теплом.

Так рад я приветить 

               Цзяннаньского гостя в ночи,

Давай же затянем мы 

               песню «В горах турачи».

И вот за окном 

               на ветру закачался бамбук,

И южные птицы 

              уже подпевают вокруг.

И так мы довольны, 

              горланим на все лады,

Теперь ни в свирели, 

              ни в шэне нам нету нужды.



李白《秋浦清溪雪夜对酒,客有唱山鹧鸪者》

 

披君貂襜褕,对君白玉壶。

雪花酒上灭,顿觉夜寒无。

客有桂阳至,能吟山鹧鸪。

清风动窗竹,越鸟起相呼。

持此足为乐,何烦笙与竽。


Ли Бо «Ночью прощаемся с Чжаном пятым»

Прими же почтенье 

                  глубокое, друг дорогой,

В палатах высоких 

                  мы пьянствуем нынче с тобой.

И слушаем песни, 

                 светильников пляшут огни,

Танцуют красавицы, 

                 чаши подносят они.

На свирели сиянье 

                  осенней луны воспою,

Ты сыграй на пипа 

                  «Шелковица растет на краю».

Меч «Источник Дракона» 

                  сниму, пир не кончится наш,

Этой ночью с тобой

                  опрокинем мы тысячу чаш.



李白    《夜别张五》

 

吾多张公子,别酌酣高堂。

听歌舞银烛,把酒轻罗裳。

横笛弄秋月,琵琶弹陌桑。

龙泉解锦带,为尔倾千觞。


Ли Бо «За чаркой вина сочинил» II

В звучании циня – зеленый утун 

                                на высокой горе Лунмэнь,

Нефритовый чайник наполнен вином, 

                                 прозрачным, как ясный день.

Колки подкрути, струны циня настрой, 

                                 и напейся сегодня со мной,

Пускай от вина покраснеет лицо, 

                                 и застелет глаза пеленой.

Красавица хуская 

                                  обликом словно цветок,

Вино подает, 

                                 улыбнется, в глазах – ветерок.

Смеется, в глазах – ветерок, 

                                танцует, и вьются шелка...

Да разве отсюда ты сможешь уйти, 

                                не напьешься изрядно пока?



李白  《前有一樽酒行》二首

 

琴奏龙门之绿桐,玉壶美酒清若空。

催弦拂柱与君饮,看朱成碧颜始红。

胡姬貌如花,当垆笑春风。

笑春风,舞罗衣,君今不醉欲安归。


Ли Бо «За чаркой вина сочинил»

Ветер весенний с востока явился, 

                                 лицо овевает он мне.

Рябь показалась в наполненной чаше 

                                 златой на зеленом вине.

И лепестки друг за другом слетают, 

                                под ними земля не видна,

Жаждет красавица выпить, румяные 

                                щеки красны от вина.

Долго ль еще у лазурных перил 

                                слив и персиков выстоит цвет?

Время блестящим потоком бежит, 

                                оглянулся, его уже нет.

Спляшем не раз еще, брат, 

                                только все ближе закат...

Дух молодой не желает склоняться, 

                                и нрав обуздаешь с трудом.

Волосы только белы, словно шелк, 

                                но к чему сокрушаться о том?

 


李白  《前有一樽酒行》二首

 

春风东来忽相过,金尊绿酒生微波。

落花纷纷稍觉多,美人欲醉朱颜酡。

青轩桃李能几何?流光欺人忽蹉跎。

君起舞,日西夕,

当年意气不肯倾,白发如丝叹何益。


Ли Бо «В Сюаньчэне на башне Се Тяо пьянствуем, прощаясь, с дядей Юнем, текстологом*»

То, что уже навсегда потерял –

                     день мой вчерашний – его задержать,

                                         хоть ненадолго даже, нельзя;

Тот, что смятением сердце объял –

                     день мой сегодняшний, полный печалями –

                                         горьких страданий стезя.

Ветер извечный на тысячи ли

                                         провожает осенних гусей,

Пьянствовать будем на башне высокой,

                                         что лучше еще для друзей.

Все сочинения Ваши Пэнлайские –

                                         крепкой Цзяньаньской кости*,

Малого Се*, мои песни – прозрачное,

                                         чистое слово – в чести.

Вместе тоскуя, в едином порыве

                                         стремлений своих – вознестись

В ясное небо, где можно достать

                                        до луны, освещающей высь.

Меч достаю, разрезаю поток,

                                        но вода лишь сильнее бурлит,

Чарку налью, чтоб рассеять тоску,

                                        но душа лишь сильнее болит.

Разве возможно вполне в этой жизни

                                        достичь удовольствия нам?

Завтра же волосы я распущу,

                                        на челне поплыву по волнам.



李白 《宣州谢朓楼饯别校书叔云》

 

弃我去者,昨日之日不可留;

乱我心者,今日之日多烦忧。

长风万里送秋雁,对此可以酣高楼。

蓬莱文章建安骨,中间小谢又清发。

俱怀逸兴壮思飞,欲上青天览明月。

抽刀断水水更流,举杯消愁愁更愁。

人生在世不称意,明朝散发弄扁舟。


Текстолог – должность чиновника, сверяющего тексты в дворцовой библиотеке.

Ученые династии Восточная Хань называли Дунгуань (государственное учреждение по сбору книг) по имени даосской горы Пэнлай.

Цзяньаньская кость -- о мощном энергичном стиле стихов Цао Цао и двух его сыновей, а также Семи мужей Цзяньань во времена династий Хань и Вэй.

Вместе с Се Линъюнем Се Тяо называли великими Се. Малым Се – Ли Бо называет себя.



Ли Бо «Осенью в Сюаньчэне поднялся на северную башню Се Тяо»

Подобен картине, 

                раскинулся город речной,

Под вечер в горах 

               разлилась синева надо мной.

Две речки зеркальные, 

               город окутав, текут,

Два круглых моста, 

               словно радуги высятся тут.

Вдали мандарины 

               в садах у подножия гор,

И рядом утун 

               узловатые ветки простер.

Но кто посетил бы 

              прекрасные эти края,

Се Тяо почтить? 

             Только ветер осенний, да я.



李白  《秋登宣城谢脁北楼》

 

江城如画里,山晚望晴空。

两水夹明镜,双桥落彩虹。

人烟寒橘柚,秋色老梧桐。

谁念北楼上,临风怀谢公?



Ли Бо «Почтенному Ли Юну*»

Ли Юн (678~747 г.г.) служил губернатором в городе Юйчжоу (совр. г. Чунцин) в 719-721 годах. Когда 20-летний Ли Бо посетил Юйчжоу и нанес визит Ли Юну, тот остался недоволен тем, что Ли Бо не придерживался общепринятого этикета и свободно высказывал свои суждения, чем и вызвал у Ли Юна плохое расположение. В ответ на холодный прием Ли Бай написал это стихотворение «Почтенному Ли Юну», прямолинейное и нескромное, и преподнес начальнику округа на прощание.



Вместе с ветром великая птица Пэн* 

                             взмоет в небо когда-нибудь,

Мощным вихрем взовьется на сто тысяч ли, 

                             и отправится в дальний путь.

Даже если случится, что ветер иссякнет, 

                             и спустится вниз она,

То поднимутся воды из синей пучины 

                             и хлынет большая волна.

Но как только мой дар необычный увидит 

                             меня окружающий люд,

Лишь услышит толпа мою громкую речь, 

                             так презреньем меня обольют.

Как-то раз мальчугану Конфуций сказал: 

                             «Ты и старших умом превзойдешь!»*

Отчего же с презрением, доблестный муж, 

                             Вы взираете на молодежь?



李白《上李邕》

 

大鹏一日同风起,扶摇直上九万里。

假令风歇时下来,犹能簸却沧溟水。

世人见我恒殊调,闻余大言皆冷笑。

宣父犹能畏后生,丈夫未可轻年少。



** В Северном океане обитает рыба, зовут ее Кунь. Рыба эта так велика, что в длину достигает неведомо сколько ли. Она может обернуться птицей, и ту птицу зовут Пэн. А в длину птица Пэн достигает неведомо сколько тысяч ли. Поднатужившись, взмывает она ввысь, и ее огромные крылья застилают небосклон, словно грозовая туча. 

Чжуанцзы пер. В. Малявина

-- здесь под птицей Пэн поэт подразумевает себя и свой поэтический талант.


***

отсылка к фразе из "Суждений и бесед" Конфуция

《论语·子罕》:后生可畏,焉知来者之不如也!

На молодежь не следует смотреть свысока (букв. следует уважать). Откуда знать, что следующее поколение будет хуже!

выражение 后生可畏 стало известной идиомой (чанъюем), история, описывающая происхождение фразы, такова:

Один мальчик построил из глины крепость, которая преградила дорогу повозке Конфуция. Когда он спросил мальчика: «Почему ты сидишь в крепости и мешаешь проехать здесь?», тот ответил: «Я слышал, что повозки должны объезжать дома, но не слышал, что дома должны уступать дорогу повозкам». Ответ мальчика удивил Конфуция, и он сказал: «Хотя ты еще маленький, но уже такой рассудительный». А мальчуган в ответ: «Говорят, что рыба умеет плавать уже через три дня после рождения. Заяц может бегать по полю уже через три дня после своего рождения. Жеребенок ходит за лошадью на третий день после появления на свет. Разве это не естественно?». Конфуций в восхищении сказал: «Теперь я понял, что молодое поколение может превзойти старших».



Ли Бо «Осенней ночью причалил у переправы Баньцяо, под луной одиноко пью, тоскуя по Се Тяо»

Что там на небе?.. 

                  Ночные просторы пусты.

Яшмовый шнур – 

                 две звезды, что летят с высоты

Наискосок 

                 до старинных дворцовых руин,

Ярко сияют, 

                 во тьме озаряя Цзиньлин.

Древние воды 

                 как прежде светлы, словно шелк,

Чистый поток 

                 этой ночью холодной умолк,

Только струится 

                 сиянье закатной луны,

Отмели инеем 

                 утренним облечены.

С кем у Баньцяо 

                 напиться мне на берегу?

Древних поэтов, 

                 увы, я призвать не могу,

Славного друга 

                 Се Тяо уже не вернуть…

Чарку пролью, 

                 горьким духом исполнится грудь.




李白 《秋夜板桥浦泛月独酌怀谢朓》

 


天上何所有,迢迢白玉绳。

斜低建章阙,耿耿对金陵。

汉水旧如练,霜江夜清澄。

长川泻落月,洲渚晓寒凝。

独酌板桥浦,古人谁可征。

玄晖难再得,洒酒气填膺。


Ли Бо «В Цзиньлине на Западной башне под луной декламирую стихи»

Прохладно и тихо в осеннем Цзиньлине,

                                   тьма ночи сменила зарю,

Один, поднимаюсь на башню и в дали

                                   на Уские земли смотрю.

Сияет вода, в ней плывут облака,

                                   набегая на город пустой,

Жемчужные росы, висящие в выси,

                                   сочатся осенней луной.

И долго стою под луною, охвачен

                                   глубокими думами, все ж

Так издавна было – того, кто поймет

                                   твои мысли, – не часто найдешь.

Но лучше не скажешь: «Сияет, чиста, 

                                   словно шелк отбеленный, вода…»

Однажды прочтя, эти строки Се Тяо 

                                  уже не забыть никогда.



李白 《金陵城西楼月下吟》


 

金陵夜寂凉风发,独上高楼望吴越。

白云映水摇空城,白露垂珠滴秋月。

月下沉吟久不归,古来相接眼中稀。

解道澄江净如练,令人长忆谢玄晖。


Амелия Берр «Ноктюрн»

В лунном свете небеса

И земля, светлы, сулят

Ночи снежной чудеса –

И… твой взгляд.

 

Затонувших кораблей

Тайна, цвет, сколь ни малюй,

Певчего огня светлей –

И… твой поцелуй.

 

Тени вздрогнут, раз, другой,

Угли гаснут, отдохнуть;

Мир затих, обрел покой –

Так и… твоя грудь.

 

 


Amelia Josephine Burr «Nocturne»


 

All the earth a hush of white,

White with moonlight all the skies;

Wonder of a winter night —

And . . . your eyes.

 

Hues no palette dares to claim

Where the spoils of sunken ships

Leap to light in singing flame —

And . . . your lips.

 

Darkness as the shadows creep

Where the embers sigh to rest;

Silence of a world asleep —

And... your breast.


Ли Бо «К воротам Восточного Лу плыву на лодке»

Солнце заходит, на отмелях – свет,

                            небеса открываются в них,

Волны качаются, двигают камни,

                           кружатся в извивах иных…

В лодке плыву в лунном свете и всем

                           поворотам я следовать рад,

Кажется, словно в Шаньине отправился

                           к другу в большой снегопад*.


 

                              ***


Вьется зеленым драконом река,

                           повернет, и скалу обовьет,

Персики по берегам расцветают

                           отсюда до Луских ворот.

Мимо, сверкающий лунный поток,

                           мою легкую лодку неси,

Радостью этой ужель не сравнюсь

                           с Ван Хуэем, плывущим в Шаньси*.

 



李白 《东鲁门泛舟》二首


 

日落沙明天倒开,波摇石动水萦回。

轻舟泛月寻溪转,疑是山阴雪后来。

 

***


水作青龙盘石堤,桃花夹岸鲁门西。

若教月下乘舟去,何啻风流到剡溪。


* Отсылка к классическому сюжету:

Однажды во время большого снегопада Ван Хуэйчжи из Шаньиня проснулся среди ночи, открыл дверь и велел налить себе вина. Все вокруг было белым-бело. Тогда он оделся и пошел прогуляться, читая вслух "Приглашение отшельнику" поэта Цзо Сы. Внезапно вспомнился ему Дай Куй, который жил в то время в Шаньси. Ван сел в лодку и отправился к нему. Плыл он всю ночь и лишь к утру добрался до места. Дошел до дверей - и повернул обратно. Его спросили, почему он так поступил. "Меня посетило желание - и я отправился в путь. Желание исчезло - и я вернулся. Зачем же мне было встречаться с Даем?" - ответил Ван Хуэйчжи.


Ли Бо «В Цзиньлине на постоялом дворе оставляю на память провожающим»

                         “大江流日夜,客心悲未央” 谢朓

                          «Великая река течет днем и ночью,

                          Сердце скитальца печалится нескончаемо…»  

                                                                             Се Тяо



Закружится ивовый пух на ветру,

                                   ароматом наполнит трактир…

Красавицы Уские цедят вино

                                   и гостей зазывают на пир.

Гуляки Цзиньлина заходят проститься

                                   со мной, ну и выпить вина,

И ехать пора, но никто не уходит,

                                   и каждый пьет чашу до дна.

Скажите, друзья: вот река, что течет

                                   на восток, но сравнятся ли с ней

Все чувства, что мы ощущаем, прощаясь, 

                                   ужели они не сильней?



李白 《金陵酒肆留别》

 

风吹柳花满店香,吴姬压酒唤客尝。

金陵子弟来相送,欲行不行各尽觞。

请君试问东流水,别意与之谁短长?


Ли Бо «Слушаю Шуского монаха Цзюня, играющего на цине Зеленый Шелк»

С изысканным цинем 

                  земляк мой, монах царства Шу,

Сошел с Эмэйшань, 

                  нынче встретиться с ним я спешу.

И вот он рукою 

                 взмахнул, чтоб сыграть для меня,

И сосны с ущелий 

                 и скал зашумели, звеня.

Скитальца душа 

                стала, словно омыта, светла,

Вслед циню лились 

                серебристые колокола.

И вечер настал, 

                только лился и длился тот звук,

А я и не видел, 

                как тучи сгустились вокруг.



李白 《听蜀僧濬弹琴》


蜀僧抱绿绮,西下峨眉峰。

为我一挥手,如听万壑松。

客心洗流水,余响入霜钟。

不觉碧山暮,秋云暗几重。


Ли Бо «На закате размышляю в горах»

После дождей 

                  воссиял зеленеющий вид,

И небосклон словно 

                  шелком пурпурным увит.

Кажется, ветер 

                  восточный повеял весной,

И на ветвях 

                  раскрывает цветы надо мной…

Время придет, 

                  и цветы облетят, как ни жаль,

Сумрак сгустится, 

                  нахлынут тоска и печаль.

Лучше отправлюсь 

                 бродить по великим горам,

Дао познаю, 

                 пилюлю бессмертья создам.



李白  《落日忆山中》

 

雨后烟景绿,晴天散馀霞。

东风随春归,发我枝上花。

花落时欲暮,见此令人嗟。

愿游名山去,学道飞丹砂。



Ли Бо «На горе Лушань в Дунлиньском монастыре ночью обрел умиротворение»

Из города в горы 

                  подняться, врата миновал,

Искал я молитвенный 

                  Синего Лотоса зал.

Прозрачно звенели 

                  Дунлиньские колокола,

Луна, отражаясь 

                  в Тигровом ручье, проплыла.

Где благоуханье 

                  небесное всюду вилось,

И где песнопенье 

                  небесное вечно лилось.

Безмолвно сидел, 

                  отрешенный от тысячи дел,

В одном волоске – 

                  мириады миров я прозрел.

Очистив сознание, 

                  к сути великой приду,

Смертей и рождений 

                   извечных прерву череду.



李白《庐山东林寺夜怀》

 

我寻青莲宇,独往谢城阙。

霜清东林钟,水白虎溪月。

天香生虚空,天乐鸣不歇。

宴坐寂不动,大千入毫发。

湛然冥真心,旷劫断出没。



Ли Бо «В девятый день девятой луны»

Сегодня прекрасны,

                плывут облака на закат,

Зеленые воды, 

                осенние горы блестят.

С кувшином вина, 

                я нектара бессмертных налью,

Сорву хризантемы, 

                цветущие в горном краю.

Здесь высятся сосны 

                на скалах извека досель,

Шумят на ветру, 

                словно звонкие цинь и свирель.

И в чаше, смотрю, 

                отражается радостный лик,

Вина подолью, 

                усмехнусь, одинокий старик.

Хоть шапка спадет, 

                 упиваюсь я горной луной,

Пою, только в мыслях – 

                 друзья, что теперь не со мной.



李白《 九日 》

 

今日云景好,水绿秋山明。

携壶酌流霞,搴菊泛寒荣。

地远松石古,风扬弦管清。

窥觞照欢颜,独笑还自倾。

落帽醉山月,空歌怀友生。



Ли Бо «В Гуанлине дарю на прощание»

С нефритовой флягой, 

                   налитой прекрасным вином,

Тебя провожаю, 

                   прошли уже сколько вдвоем.

У ивы плакучей 

                   привяжем своих лошадей,

Пред дальней дорогой 

                   ты чарки полнее налей.

Прозрачные реки 

                   струятся до края земли,

Зеленые горы 

                   ты видишь у моря вдали.

Так развеселимся, 

                   и в путь провожу я тебя,

А что за нужда, 

                   опьянев, расставаться скорбя?



李白《广陵赠别》

 

玉瓶沽美酒,数里送君还。

系马垂杨下,衔杯大道间。

天边看渌水,海上见青山。

兴罢各分袂,何须醉别颜。



Ли Бо «Не мог дождаться вина»

К зеленому луку –

                     нефритовый чайник вина

В трактире купил,

                     но трактирщик забыл про меня...

Спускался с горы,

                     и смеялись цветы надо мной:

Спешил я, успеть бы –

                     сполна насладиться весной.

И вот уже вечер,

                     и пью у окна на восток,

И пение иволги,

                     словно журчащий поток.

Мы с ветром весенним –

                     совсем опьянели вдвоем,

Как больше никто,

                     мы сегодня друг друга поймем.



李白《待酒不至》

 

玉壶系青丝,沽酒来何迟。

山花向我笑,正好衔杯时。

晚酌东窗下,流莺复在兹。

春风与醉客,今日乃相宜。


Ли Бо «Опьяневший от весеннего солнца, высказал все, что чувствовал»

Вся наша жизнь 

                 так похожа на длительный сон,

Только зачем 

                 ты при этом всегда утружден?

Пил я сегодня 

                 вино целый день напролет,

После свалился 

                 и спал во дворе у ворот.

Но пробудился, 

                 и вот оглянулся вокруг,

Птиц на цветущих 

                 деревьях услышал я вдруг...

Кто бы ответил: 

                 какое же время сейчас?

Ветер весенний 

                 спел с иволгой несколько фраз.

И охватило 

                 умиротворенье сполна,

Вновь наливал себе 

                полную чарку вина.

Пел, приглашая 

                 луну, да утратил весь пыл,

Песню допел, 

                 и все чувства уже позабыл.



李白《 春日醉起言志 》

 

处世若大梦,胡为劳其生?

所以终日醉,颓然卧前楹。

觉来眄庭前,一鸟花间鸣。

借问此何时?春风语流莺。

感之欲叹息,对酒还自倾。

浩歌待明月,曲尽已忘情。


Ли Бо «Спускаясь с горы Чжуннань, остановился на ночлег у отшельника Хусы, и устроили пирушку»

Бродил по Чжуннани,

                   спускался вечерней порой,

Казалось, сходила

                    за мною луна над горой.

Когда оглянулся,

                   тропинка терялась вдали,

На склоны заросшие

                   синие тени легли.

До горной деревни

                   дошел, где отшельник живет,

Там встретили дети

                   меня у плетеных ворот.

С отшельником вместе

                   мы в рощу бамбука вошли,

Побеги плюща

                   к нам цеплялись с ветвей и с земли.

Гуляли, беседуя,

                   и, отдыхая потом,

Наполнили чарки

                   не раз мы прекрасным вином.

И пьяные пели

                   про ветер, что в соснах шумит,

Смотрели на звезды,

                   небес удивительный вид.

И так веселились,

                   пока еще не рассвело,

Беспечно забыв,

                   что в миру есть коварство и зло.



李白《 下终南山过斛斯山人宿置酒 》

 

暮从碧山下,山月随人归。

却顾所来径,苍苍横翠微。

相携及田家,童稚开荆扉。

绿竹入幽径,青萝拂行衣。

欢言得所憩,美酒聊共挥。

长歌吟松风,曲尽河星稀。

我醉君复乐,陶然共忘机。


Ли Бо «Сянъянские песни»

Сянъян, предаваться веселью назначено тут,

На улице Бронзовой конницы – пляшут, поют.

Омытый прозрачными водами город речной,

Легко обо всем позабудешь в цветах под луной.

 

Тут военачальник Шань-гун* жил, охоч до вина,

В предместье гулял, напиваясь всегда допьяна.

Потом с нахлобученным наискось белым платком,

Садился в седло и домой возвращался верхом.

 

Где воды Ханьшуй у Сяньшань тихо плещут о брег,

И в яшмовых водах белеет песок словно снег,

На склоне горы – стелла слез генерала Ян Ху*,

Но имя почти уже стерлось, укрыто во мху.

 

Гуляя, напился вина у пруда Гаоян,

И к стелле на склон не пошел я, до крайности пьян.

Хотел, как Шань-гун, на коне возвратиться верхом,

Сянъянцы тогда надо мною смеялись кругом.



李白《襄阳曲》

             

襄阳行乐处,歌舞白铜鞮。

江城回渌水,花月使人迷。

 

山公醉酒时,酩酊襄阳下。

头上白接篱,倒着还骑马。

 

岘山临汉江,水渌沙如雪。

上有堕泪碑,青苔久磨灭。

 

且醉习家池,莫看堕泪碑。

山公欲上马,笑杀襄阳儿。

 

* Шань Цзянь (253–312 гг.) – военачальник династии Цзинь, прославившийся своим пристрастием к вину во время службы в Сянъяне, пров. Хубэй.

В народе про него ходили разные песенки:


Всякий раз, когда бравый Шань-гун снова пьян, 

он приходит гулять у пруда Гаоян,

На закате очнется, качает его, 

он, упившийся в дым, не поймет ничего.


И обратно везет его конь, быстроног, 

с головы его падает белый платок.

Командира Гэ Цзяна приветствует он, 

и Бинчжоуским бойцам посылает поклон.


* Ян Ху (221–278 гг.) – военачальник династии Цзинь; на склоне горы Сяньшань возле Сянъяна жители возвели ему, как защитнику города, памятник-стеллу и храм. Никто из побывавших здесь не мог сдержать слез.


Ли Бо «В древней столице царства Лу* поднимался на восточную башню, напившись там, написал»

На башне восточной вчера выпивали весь день,

Сегодня очнулся, платок головной набекрень*.

Не ведаю, кто мне помог взгромоздится в седло,

Как с башни спускался, и вовсе понять тяжело.



李白《鲁中都东楼醉起作》

 

昨日东楼醉,还应倒接蓠。

阿谁扶上马,不省下楼时。


* Во время своего пребывания в Цзинине Ли Бай, ученый с высокими идеалами, отправился на север, в столицу древнего царства Лу (город Вэньшан, родина Конфуция), которая находится менее чем в ста милях к северу, чтобы отдать дань уважения Конфуцию и встретиться с друзьями.

* Отсылка к известному историческому персонажу из «Нового изложения рассказов в свете ходящих» Лю Ицина:

Шань Цзянь, питающий страсть к вину, напившись, по обыкновению, нахлобучив платок набекрень, садился на лошадь. Позднее он стал образом опьяневшего человека с непринужденными манерами.



Ли Бо «Отвечаю другу, подарившему шапку из черного тонкого шелка»


С шапкой из черного шелка* приятель помог,

Верно, она превосходит мой белый платок*.

В зеркало, старый отшельник, не стал я смотреть,

Сын мой одобрил, сказал, чтоб ходил так и впредь.

 


李白 《答友人赠乌纱帽》

 

领得乌纱帽,全胜白接蓠。

山人不照镜,稚子道相宜。



* Шапка из тонкого черного шелка, ушамао, традиционно считается чиновничьим головным убором. Но по некоторым данным обычай установился только во времена династии Мин. В эпоху Тан это был повседневный головной убор знатных, богатых людей. Простолюдины носили головные платки.

* Белый головной платок -- исходит из классического сюжета о цзиньском генерале Шань Цзине, впоследствии обозначавший вольнолюбивого, не связанного ритуалами и общественным мнением человека.

Тем не менее, стихотворение написано в 742 году, когда ведущий отшельнический образ жизни Ли Бо был призван императором на службу в столицу.



Рыжий

Посмотрит желтым оком

Так жалостно, так кротко,

Покажет ненароком

Клыки на миг короткий.

 

И песенку затянет,

Как бурлаки на Волге,

Как ятаган, достанет

Свой коготь, ненадолго.

 

Да мало ль рыжих бестий

По подворотням бродит,

Так мил, когда вы вместе,

Сам ангел по природе.

 

Готов играть он вечно,

Ты для него как рыбка,

Достанется беспечным

Чеширская улыбка.


Ли Бо «В округе Лу на востоке у Каменных врат преподношу Ду второму Фу»

Вскоре упьемся, прощаясь с тобой, а сейчас

Бродим в горах по округе вдоль рек и террас.

Снова когда доведется у Каменных врат

Вместе кувшин золотой нам откупорить, брат?

 

Плещут осенние волны в Сышуй-реке,

Блещут как море вершины Цулай вдалеке.

Будем, перекати-поле, мы в разных краях,

Ну, а сегодня пусть чарки порхают в руках.

 

 

李白 《鲁郡东石门送杜二甫》

 

醉别复几日,登临遍池台。

何时石门路,重有金樽开。


秋波落泗水,海色明徂徕。

飞蓬各自远,且尽手中杯。



Округ Лу – древнее царство Лу на территории нынешней провинции Шаньдун эпохи Чжоу.

Шимэнь (букв. Каменные врата) – название горы в пров. Шаньдун на северо-востоке уезда Цюйфу, ущелье, где скалистые вершины стоят напротив друг друга, наподобие ворот, отсюда и название.

Цулай – горы к юго-востоку от города Тайань, пров. Шаньдун.


Ли Бо «Из города Шацю* отправляю Ду Фу»

Что делаю нынче я в этом глухом городке?

Лежу на высоких подушках, вздыхаю в тоске.

Здесь несколько древних деревьев стоят на юру,

И ночью, и днем шелестят на осеннем ветру.


И луским вином я упиться никак не могу,

И циские песни не трогают на берегу.

Но следуют чувства – безбрежны в разлуке, мой друг,

Как бурные воды Вэньшуй – за тобою на юг.

 


李白 《沙丘城下寄杜甫》

 

我来竟何事,高卧沙丘城。

城边有古树,日夕连秋声。


鲁酒不可醉,齐歌空复情。

思君若汶水,浩荡寄南征。



*Шацю -- совр. город Яньчжоу в пров. Шаньдун

царства Лу и Ци -- государства, существовавшие на территории совр. пров. Шаньдун в древние времена (эпоха Чжоу с 1045 года до н. э. по 221 год до н. э.)


Ли Бо «Вместе с дядей, шиланом, плаваем, опьяневшие, по озеру Дунтин»

***

В бамбуковой роще* сегодня пирушка у нас,

Шилан* добродетельный, дядя, со мною как раз.

Племянник Ваш выпьет три кубка на склоне дня,

Хмельного безумца, прошу, не судите меня.


***

За весла садимся и песни гребцов мы поем,

По лунному свету плывем мы обратно потом.

Беспечные белые чайки за нами следят,

Толкаясь, на то что от пира осталось летят.


***

Я б остров Цзюньшань* так и стер бы с лица земли,

Чтоб воды Сянцзяна привольно в Дунтин  потекли.

И сколь этих вод – столь балинского* пил бы вина,

Чтоб Осенью этой упиться в конец допьяна.



李白《陪侍郎叔游洞庭醉后三首》

 

其一

今日竹林宴,我家贤侍郎。

三杯容小阮,醉后发清狂。

 

其二

船上齐桡乐,湖心泛月归。

白鸥闲不去,争拂酒筵飞。


其三

刬却君山好,平铺湘水流。

巴陵无限酒,醉杀洞庭秋。


*Отсылка к семи мудрецам из Бамбуковой Рощи (山涛, 阮籍, 嵇康, 向秀, 刘伶, 阮咸, 王戎 - группа китайских философов-даосов, писателей и музыкантов, III в. В которую входили Жуань Цзи (210-263) и его племянник Жуань Сянь, мастерски владевший китайской лютнёй, которая в его честь стали называть "жуань".

*Шилан – чиновничье звание, помощник министра.

* Гористый остров под названием Цзюньшань на озере Дунтин, также называют горой Дунтиншань, ее пещерные залы (дунтин) являются обиталищем (тин) духов, отсюда произошли название горы и озера. Расположен недалеко от устья реки Сян, впадающей в озеро.

* Балин – название округа. В период Весны и Осени и в период Воюющих царств здесь были земли царства Чу, во время первой Сунской династии (420-479 гг.) был учрежден Балинский округ, который позже переименовали в Юэчжоу, совр. уезд Юэян, провинция Хунань. Славится своим вином.



Ли Бо «Вместе с Ся двенадцатым поднимаемся на Юэянскую башню*»

С башни глядим: Юэян в окружении гор,

Дали реки и Дунтина безбрежный простор.

Гуси уносят из сердца тоску за собой,

Всходит луна из-за гор в небосвод голубой.

 

На облаках не заметим, как станет темно,

Небо само разливает по чаркам вино.

Холодом веет, да пьяным все поровну нам,

Ветер закружит, гуляющий по рукавам.



李白 《与夏十二登岳阳楼》

             

楼观岳阳尽,川迥洞庭开。

雁引愁心去,山衔好月来。


云间连下榻,天上接行杯。

醉后凉风起,吹人舞袖回。


* Юэянская башня высится на берегу, где соединяются воды Янцзы и озера Дунтин (г. Юэян, пров. Хунань) – одна из Трёх великих башен к югу от Янцзы, вместе с Башней Жёлтого Журавля (г. Ухань, пров. Хубэй), и теремом Тэнван (г. Наньчан, пров. Цзянси).



Ду Му «Пишу в Аньчжоу на башне храма «Плывущих облаков», чтобы отправить в Хучжоу ланчжуну Чжану»

Тем летом, когда моросили дожди чередой,

У красных перил говорили подолгу с тобой.

В то время у башни струилась, плескалась вода.

А нынче смотрю: все ушло, удалилось, куда?

 

И травам весенним подобно, досада взросла,

Вслед дикому гусю исчезли былые дела.

По Чускому берегу сколько поломанных ив,

Разлуки печаль оплела, словно пух, окружив.



杜牧 《题安州浮云寺楼寄湖州张郎中》

 

 去夏疏雨馀,同倚朱阑语。

当时楼下水,今日到何处?


恨如春草多,事与孤鸿去。

楚岸柳何穷,别愁纷若絮。


Ли Шанъинь «Песня о Янтай» «Весна»

Сияющий ветер повеял с востока,

                              гуляя в полях по пути…

Как долго разыскивал нежную душу,

                              но так и не смог найти.

Крылатый скиталец пчелиного улья,

                              летящий на чувств аромат,

Где листья прелестные, пышные ветви,

                              волнуясь от ветра, кружат.

Где в алом тумане цветение персика

                              с тихим закатом слилось,

Плыла вместе с пышною тучей цветочной

                              там пышная тучка волос...

Но скрылся дракон и чудесная птица,

                              и свет поглотила тьма,

Кружились повсюду пушинки в смятенье,

                              и Небо сходило с ума…

Но вот тусклый свет мне хмельному явился,

                              как будто забрезжил рассвет,

Алела завеса, и сон мой прервался,

                              и стихли обрывки бесед.

Тоскую, как будто бы в сеть моих чувств

                              захватить собирался коралл,

Но вот предо мною безбрежное море,

                             где то, что нашел – потерял…

Смотрю я, одежды и пояс нещадно

                            широкими стали на мне,

Весенняя сизая дымка исчезла

                            в осенней седой пелене.

Растертая киноварь, сломанный камень*,

                            любовь как и прежде чиста,

Хотел бы достичь я Небесного Хлева*,

                            обидой душа заперта…

Из легкого шелка достану одежды, 

                            сменить на подкладке халат,

Холодного сердца сквозь ткани касаясь, 

                            из яшмы подвески звенят.

Сегодня и ветер восточный не в силах 

                            с безудержной сладить тоской,

Сиянием тусклым слетит он на запад 

                            и канет в пучине морской.



李商隐  (813—858) 《燕台四首》

 

                       《春》

 

风光冉冉东西陌,几日娇魂寻不得。

蜜房羽客类芳心,冶叶倡条遍相识。

暖蔼辉迟桃树西,高鬟立共桃鬟齐。

雄龙雌凤杳何许?絮乱丝繁天亦迷。

醉起微阳若初曙,映帘梦断闻残语。

愁将铁网罥珊瑚,海阔天宽迷处所。

衣带无情有宽窄,春烟自碧秋霜白。

研丹擘石天不知,愿得天牢锁冤魄。

夹罗委箧单绡起,香肌冷衬琤琤佩。

今日东风自不胜,化作幽光入西海。


Стихотворение написано в стиле «Чанцзи», названному так по второму имени известного танского поэта Ли Хэ, чья оригинальная концепция основана на юэфу – народной песенной поэзии в сочетании с древним стилем, и включает в себя использование различных мифов и легенд для создания причудливых и необычных образов.

Стихи о Янтай Ли Шанъиня воспевают трагическую любовь и посвящены, вероятно, певичке или наложнице, в которую был влюблен поэт. Предполагают, что поэт встретил красавицу в Сянчуане (совр. Чанша, пров. Хунань), потом она стала наложницей знатного чиновника и жила в Цзиньлине, где ее искал Ли Шанъинь. По другой версии его возлюбленной была даоская монахиня, с которой он познакомился на горе Юйян, где изучал даосизм. Позднее ее выдали замуж и увезли.

Заимствуя элементы стиля Чанцзи, поэт создает особую туманную, спутанную атмосферу бесконечной тоски по возлюбленной, глубоко эмоциональную, в которой смешаны воспоминания и мечты, реальное и воображаемое.


* Отсылка к «Люйши чуньцю», «Вёсны и осени господина Люя» (китайский энциклопедический текст эпохи Воюющих царств, созданный в царстве Цинь под редакцией Люй Бувэя в III в. до н. э.): «Камень можно разломать, но нельзя отнять крепость, киноварь можно растереть, но нельзя отнять алость» – метафора искренних чувств, неотступной любви.

* Небесный Хлев – 15-е из 28 китайских зодиакальных созвездий, состоит из 16 звёзд, расположенных в южн. части созвездия Андромеды и сев. части созвездия Рыб; считалось созвездием, покровительствующим литературе и культуре.


Ли Юй На мелодию «Ожидая красавицу»

Весенний цветок с луною осенней, 

                              когда ваше время пройдет,

Минувшие годы несли столько бед и невзгод.

Но ветер восточный на маленькой башне 

                              в ночи мне повеял опять,

В сиянии лунном о родине древней мучительно горькие 

                              думы не в силах сдержать.

 

Ступени из яшмы, резные перила 

                              как прежде увидят рассвет,

Но красные щеки уже изменили свой цвет.

Спрошу я себя: в этом сердце вмещается 

                              много ли горькой тоски?

Подобна она на восток утекающим неиссякаемым 

                              водам весенней реки.



李煜 (937-978)  虞美人


春花秋月何时了,往事知多少?

小楼昨夜又东风,故国不堪回首月明中!

 

雕栏玉砌应犹在,只是朱颜改。

问君能有几多愁?恰似一江春水向东流。

978 г


Ли Бо «За чаркой вина»

Не нужно, мой друг, 

                   отвергать эту чарку вина,

Откажешься, будет 

                   смеяться над нами весна.

Приятели – персики, 

                   сливы – склонились в саду,

Цветы раскрывая, 

                   заждались, когда я приду.

Там иволги речи 

                   средь яшмовых веток слышны,

И в чарке златой 

                   ты увидишь сиянье луны…

Вчера были юны, 

                   румянец играл на щеках,

Сегодня уже  

                   старики с сединой на висках.

В чертогах тирана – 

                   терновника нынче полно,

На дивных террасах – 

                   олени пасутся давно.

Где были жилища 

                  правителей древней земли,

Остались развалины, 

                  скрытые в желтой пыли.

Напиться сегодня – 

                  не лучшим ли будет для нас,

Подумай, мой друг, 

                  где все древние люди сейчас?



李白 (701 —762)《对酒》

 

劝君莫拒杯,春风笑人来。

桃李如旧识,倾花向我开。

流鸾啼碧树,明月窥金罄。

昨日朱颜子,今日白发催。

棘生石虎殿,   鹿走姑苏台。

自古帝王宅,城阙闭黄埃。

君若不饮酒,昔人安在哉。


Ван Чанлин «На рубежах»

С династии Хань  на страже заставы

                                    в горах под циньской луной,

Но те, кто отправился в дальний поход,

                                    еще не вернулись домой.

Когда б и теперь охранял рубежи

                                    «Летающий генерал»*,

Кочевникам с севера он не позволил

                                    Иньшаньский пройти перевал.



***

 

В седла резные садились они,

                                    погоняя гнедых коней…

Битва закончена, стынет пустыня,

                                    восходит луна над ней.

Бой барабанов со стен городских

                                   грохочет, еще не стих,

Кровь еще не засохла на вложенных

                                   в ножны мечах золотых.



王昌龄  (698-756) 出塞二首

 

其一

秦时明月汉时关,万里长征人未还。

但使龙城飞将在,不教胡马度阴山。


其二**

骝马新跨白玉鞍,战罢沙场月色寒。

城头铁鼓声犹震,匣里金刀血未干。


* Эпоха династий Цинь (221-207 до н. э.) ― Хань (206 до н. э. - 220 н. э.)

Ли Гуан (? - 119 до н. э., известный генерал династии Хань, охранявший северные границы от кочевников, по прозвищу «Летающий генерал».


** второе стихотворение приписывают кисти Ли Бо под названием «Военный поход» 李白《军行》


Ван Чанлин «На башне Фужун* провожаю Синь Цзяня»

Ливень холодный схлестнулся с Янцзы,

                                       царство У охватила ночь,

Утром простимся, и Чуской горе

                                       одиночества не превозмочь…

Если расспрашивать будут в Лояне

                                       друзья, ты скажи им тогда:

Сердце мое – в сосуде из яшмы

                                       кристальный осколок льда*.




На юг я смотрю от Даньяна*, –

                                       осеннее море дождей,

На север смотрю от Даньяна, –

                                       там тучи из Чу все мрачней.

На башне высокой тебя провожаю,

                                       напиться не в силах в тоске.

Сердце мое – сияющий месяц

                                       в безмолвной студеной реке.



王昌龄 (698-756)《芙蓉楼送辛渐二首》


其一

寒雨连江夜入吴,平明送客楚山孤。

洛阳亲友如相问,一片冰心在玉壶。

 

其二

丹阳城南秋海阴,丹阳城北楚云深。

高楼送客不能醉,寂寂寒江明月心。



* Башня Фужун (Лотоса) на северо-западе Жуньчжоу (совр. Чжэньцзян пров. Цзянсу) откуда можно было смотреть на Янцзы и ее северный берег. Была построена в первые годы царства У периода Троецарствия.


Поэт провожает своего друга, следующего из Нанкина в Лоян, до Чжэньцзяна, где прощается с ним на башне Фужун.


Сердце осколок льда – метафора чистого искреннего сердца, а также честного чиновника. Нефритовый сосуд – символ Истинного Пути, следование сердца принципам естественности и недеяния.

Даньян – городской район на севере совр. Чжэньцзяна, выходящий к Янцзы.


Ли Бо «Весенние сетования»

На белом коне с золотою уздой

                                отбыл он к рубежу на восток.

Под вышитый полог мой в шелк одеял

                                только ветер весенний прилег.

Луна, опускаясь, в окно заглянула:

                                 погасла свеча, темнота.

Цветы, залетев в мои двери, смеются,

                                 что нынче кровать пуста.


李白 (701—762) 《春怨》

 

白马金羁辽海东,罗帷绣被卧春风。

落月低轩窥烛尽,飞花入户笑床空。



Ли Бо «Экспромт о захмелевшей красавице Уского князя»

 

От ветра колышутся лотосы, в залы

                                  чудесный плывет аромат,

В Гусу Уский князь развлекается, музыка

                                  льется из царских палат.

Хмельная, для князя танцует Си Ши**,

                                  глядит, утомленно-нежна,

С улыбкой склоняется к белой кровати

                                  из яшмы резной у окна.


李白 (701—762) 《口号吴王美人半醉》*

 

风动荷花水殿香,姑苏台上宴吴王。

西施醉舞娇无力,笑倚东窗白玉床。


* Стихотворение написано в период, когда в династии Тан наметился переход от процветания к упадку. За первые тридцать лет правления императора Сюань-цзуна страна достигла общего благоденствия. Когда 54-летний правитель влюбился в прекрасную Ян Гуйфэй, его стали больше интересовать празднества и развлечения, нежели управление империей. Используя классический сюжет из древней истории, когда увлечение правителя, князя царства У (периода Весен и Осеней), пирами и красавицами привело к падению царства, Ли Бо напоминает императору о его долге.


** В период Весен и Осеней, около 505 г. до н. э. Фу Чай, князь царства У, приказал устроить сад с дворцом на горе Гусу на юго-западе Уской столицы – Сучжоу – для одной из самых знаменитых красавиц в истории – Си Ши, которую в качестве дани отправил правителю побежденный им князь царства Юэ  – Гоу Цзянь с тайным умыслом, что красотка увлечет Фу Чая, и тот забудет о государственных делах. Все так и случилось.


Чжоу Банъянь На мелодию «Западная река»

«В Цзиньлине скорблю о древнем»


Цзяннань, восхитительный вид,

но кто о свершениях Южных династий теперь говорит?

Земля вековая, где плещутся воды

                                и горы теснятся кругом,

Скалистых вершин за изломом излом.

И где в тишине одинокого города

                                бьется безмолвный прибой,

А ветер гнет мачты и вдаль, на край неба, влечет за собой.


Обрывистый берег реки,

                                 деревья на самом краю,

Когда-то давно оставляла Мо Чоу здесь лодку свою.

Руины и тени былого скрываются

                                 в зелени пышной-густой.

Туман опустился на вал крепостной.

И ночью глубокой встает над стеной

                                 городской вековая луна,

Душа на восток, к Циньхуай устремляется, скорби полна…

 

Где винные флаги, что звали в трактиры,

                                 базар, что шумел за мостом?

Где знатных фамилий дворы? --

                                 теперь и не вспомнится, разве с трудом.

И ласточки, не различая эпохи, летают кругом.

Все ищут забытые гнезда,

                                 ютясь у простого народа в домах,

Щебечут, как будто о взлетах-паденьях беседы ведут,

                                  в последних закатных лучах…



周邦彦  (1056 - 1121)《 西河》 

             《金陵怀古》

 

佳丽地,南朝盛事谁记。

山围故国绕清江,髻鬟对起。

怒涛寂寞打孤城,风樯遥度天际。

 

断崖树、犹倒倚,莫愁艇子曾系。

空馀旧迹郁苍苍,雾沉半垒。

夜深月过女墙来,伤心东望淮水。

 

酒旗戏鼓甚处市?

想依稀、王谢邻里,燕子不知何世,

入寻常、巷陌人家,相对如说兴亡,斜阳里。


«Песни Западной окраины»

Юэфу Южных династий

                 Музыка Мо Чоу


Где же теперь 

                 дорогая Мо Чоу моя?

В каменном городе? 

                 Плыть мне в чужие края.

Лодочку вижу, 

                взлетая, спешат два весла:

Это Мо Чоу 

                меня провожать приплыла.

 

                             ***

Плывешь ты в Янчжоу, 

                 и срок отправленья настал,

Простимся, любимый, 

                 у Чуских обрывистых скал.

Давай же без слова 

                 с тобою обнимемся тут,

Смотри: даже воды 

                 речные уже не текут.



《西曲歌》 南朝乐府

              莫愁乐


莫愁在何处,莫愁石城西。

艇子打两桨,催送莫愁来。


                  ***

闻欢下扬州,相送楚山头。

探手抱腰看,江水断不流



Ли Бо «На горе Гусу осматриваю древние руины»

Зеленые ивы теперь заполняют

                                террасы Сутай дворца*…

Чилим собирают девицы и льется

                                их песнь о весне без конца.

И так же сегодняшней ночью восходит

                                ввысь над Сицзяном луна,

Как прежде светила дворцовым красавицам

                                Уского князя она.



李白 (701—762) 《苏台览古》

 

旧苑荒台杨柳新,菱歌清唱不胜春。

只今惟有西江月,曾照吴王宫里人。

 

* В период Чуньцю, около 505 г. до н. э. Фу Чай, князь царства У, приказал устроить сад на горе Гусу на юго-западе Уской столицы – Сучжоу, и посвятил его одной из самых знаменитых красавиц в истории – Си Ши. В саду «Гусу Тай» располагалось несколько террас, главная – около 26 метров в длину – находилась на 100-метровой высоте и открывала вид на 300 ли.

Гоу Цзянь, правитель царства Юэ, потерпевший поражение в войне против Фу Чая из царства У, планируя тайную месть, отправил к Фу Чаю в качестве дани красавиц Си Ши и Чжэн Дань. Очарованный красотой и лаской женщин, правитель забыл о своих государственных делах, в результате чего Юэский князь Гоу Цзянь разбил усцев у Гусу в 473 г. до н.э.





Ли Шанъинь «Поднимаюсь в сад Юэюй**»

 

Скоро стемнеет,

                                чувствую, тягостно мне.

Сел на повозку,

                                в гору всхожу в тишине.

В солнце закатном

                                пейзаж превосходен весьма…

Только уже

                                подступает вечерняя тьма.



李商隐 (813—858)《登乐游原》

 

向晚意不适,驱车登古原。

 夕阳无限好,只是近黄昏。


** Юэюйюань (букв. "сад весёлых прогулок") находился на возвышенной местности в южном пригороде столицы династии Тан городе Чанъань, совр. город Сиань, провинция Шэньси. Во время праздников сюда съезжались чиновники и знать, гуляя и наслаждаясь прекрасными видами древнего ландшафтного сада.

У этого стихотворения известная политическая подоплека: поэт обеспокоен положением дел в угасающей династии Тан.



Лю Юйси «Пять сюжетов Цзиньлина» IV-V

«Шэнгун в храмовом зале»


Шэнгун объяснял здесь учение Будды,

                                         все духи внимали ему,

Ушел он, и двери открыты с тех пор,

                                         но ведут в пустоту и тьму.

И нынче безмолвна трибуна высокая,

                                         только лишь пыли полно…

Сияющий месяц пройдет по двору,

                                         да заглянет в пустое окно.



刘禹锡 (772-842)《生公讲堂》

 

生公说法鬼神听,身后空堂夜不扃。

高坐寂寥尘漠漠,一方明月可中庭。



«Жилище Цзян Лина»

 

Служителем слова был в Южной стране,

                                         странник Северной стороны

Вернулся, увидел, что воды реки

                                         Циньхуэй все еще зелены.

На участке бамбука в три му поселился

                                         он в башне на склоне лет,

До сей поры помнят в народе то место,

                                         где жил у реки поэт.



刘禹锡 (772-842)《江令宅》

 

南朝词臣北朝客,归来唯见秦淮碧。

池台竹树三亩馀,至今人道江家宅。



* Шэнгун: Чжу Даошэн (355 – 432), буддистский наставник, мыслитель, переводчик и комментатор сутр, выдающийся монах поздней династии Цзинь, в мире звали Шэнгун. Выступал за то, что «каждый может стать Буддой», за что подвергался гонениям со стороны «монахов старой школы» и был изгнан из Цзянькана. Однажды в уединенном лесу на горе Хуцю он рассуждал в одиночестве, в сумраке ему показалось, что кто-то кивает. Приглядевшись он увидел лишь замшелые валуны. После этого случая возникла пословица: Шэнгун объясняет учение Будды, даже неразумные камни кивают головой.


** Цзян Цзун (519—594) занимал пост Первого министра при дворе династии Чэнь, вместе с последним императором династии Чэнь Хоу-чжу входил в последнюю группу литераторов поэзии дворцового стиля, и вместе с ним проводил дни в развлечениях и гуляниях. После смерти императора и падения династии служил чиновником при династии Суй, а уйдя со службы, поселился в небольшом поместье в Цзянду (совр. Янчжоу, пров. Цзянсу).


«Пять сюжетов Цзиньлина» противопоставляют вечную природу -- превратностям человеческих судеб и событий: уходят люди, гибнут династии и страны, и лишь горы и реки остаются неизменным пейзажем в театре человеческого тщеславия, и как прежде восходит луна и звучит древняя поэзия.


Лю Юйси «Императорский город»

Шесть династий здесь правили, были у них

                                            лишь богатство и роскошь в чести,

Павильоны Цзеци и Линьчунь никому

                                            в благолепии не превзойти.

Только дикими травами позаросли

                                             десять тысяч дверей и ворот,

И лишь песня звучит там «Прекрасное дерево

                                             в дальнем дворе цветет»*.


刘禹锡 (772-842)《金陵五题·台城》


台城六代竞豪华,结绮临春事最奢。

万户千门成野草,只缘一曲后庭花。


* стихотворение императора Южной династии Чэнь Хоу-чжу (553–604 г.г.), считавшегося самым талантливым в написании стихов дворцового стиля с пышными и витиеватыми восхвалениями красавиц. Император вел разгульный образ жизни, предавался чувственным удовольствиям с красавицами-наложницами, что в конечном итоге привело к падению династии. Стихотворение《玉树后庭花》(букв. "Яшмовое дерево в дальнем дворе цветет" (красота наложниц сравнивается с прекрасным яшмовым деревом; дальний двор – место обитания императорского гарема)) стало впоследствии популярной песней и символом погубленной страны.

 


Ду Му «Причалил у набережной Циньхуайхэ»

 

Вьется туман над холодной водой,

                                            сияет луна свысока.

Ночью причалил на Циньхуайхэ

                                            поблизости от кабака.

Где-то певички, не ведома им

                                            печаль о погибшей стране:

Песня «Цветы на дальнем дворе»

                                            плывет над рекой легка.


杜牧 (803-852) 泊秦淮


烟笼寒水月笼沙,夜泊秦淮近酒家。

商女不知亡国恨,隔江犹唱后庭花。



Лю Юйси «Пять сюжетов Цзиньлина»

В молодости я странствовал по Цзяннани, но так и не побывал в Молине*, о чем испытывал сожаление. Позднее, служа в Лияне, часто смотрел в его сторону. Случайно услышал «Пять сюжетов Цзиньлина», что вызвало размышления... внезапно меня озарило [и я написал свои стихи].

Однажды мой друг Бо Летянь [Бо Цзюйи], качая головой и вздыхая, долго хвалил [мои стихи], отмечая строку из «Каменного города»: морской прилив бьется в пустом городе безмолвно возвращаясь – со словами: Знайте, последующим поэтам так уже не сказать. Другие четыре стиха хотя и не дотягивают до этого, однако не обманули ожидания Летяня.


«Каменный город»

 

Горы со всех сторон окружают

                                            этот край вековой,

И в тишине запустелого города

                                            бьется безмолвный прибой.

Только с востока, от Циньхуайхэ,

                                            как и в прежние времена,

Над крепостною стеной среди ночи

                                            встает вековая луна.



刘禹锡 (772-842)《金陵五题·石头城》


 余少为江南客,而未游秣陵,尝有遗恨。后为历阳守,跂而望之。适有客以《金陵五题》相示,逌尔生思,欻然有得。他日友人白乐天掉头苦吟,叹赏良久,且曰《石头》诗云“潮打空城寂寞回”,吾知后之诗人,不复措词矣。余四咏虽不及此,亦不孤乐天之言耳。


山围故国周遭在,潮打空城寂寞回。

淮水东边旧时月,夜深还过女墙来。



«Улица вороньих одежд»

 

Возле моста Красной птицы повсюду

                                           дикие травы в цвету,

По переулку Вороньих одежд

                                           луч заката скользнул в пустоту.

Прежде здесь ласточки гнезда свивали

                                           в княжеских знатных дворах,

Нынче их ищут-летают, ютясь

                                           у простого народа в домах.



刘禹锡 (772-842)《乌衣巷》


朱雀桥边野草花,乌衣巷口夕阳斜。

旧时王谢堂前燕,飞入寻常百姓家。

* Город Нанкин, в разное время носил различные названия — Цзиньлин, Молин, Цзянье, Цзянькан, Цзяннин и др. Еще в период Сражающихся царств 476/403–221 гг. до н. э., город Цзиньлин был столицей царства Чу. В период Троецарствия Сунь Цюань (правитель царства У (222-252)) изменил название на "Каменный город" и выстроил здесь дворец. Во времена Шести династий Цзянькан, будучи столицей династии Восточная Цзинь и Южных Династий, стал одним из крупнейших городов мира, расположенный на реке Циньхуайхэ, притоке Янцзы, в окружении гор, что защищало его от северных набегов и способствовало развитию торговли. В начале 7 века, при династии Суй (581–618), а затем и Тан, столицей стал город Лоян, а Цзиньлин был заброшен и на двести лет стал «пустым городом».


Ли Бо "Взмахнув рукавами..."

«На Драконьей горе напиваюсь в девятый день девятой луны»

 

На Драконьей горе

                         пью на праздник Девятки Двойной,

Хризантемы желтеют,

                         смеясь над изгнанником мной,

Ветер шапку сорвет

                         мне хмельному того и гляди,

Но не в силах уйти,

                         я танцую, любуясь луной.


 

李白《九日龙山饮》


九日龙山饮,黄花笑逐臣。

醉看风落帽,舞爱月留人。

762 г



«В Тунгуаньских горах опьяневший [написал] цзюэцзюй»

 

В горах Тунгуаньских,

                         мне радости более нет,

Зачем возвращаться,

                         остался б на тысячу лет.

Взмахнув рукавами,

                         кружился бы в танце один,

Овеял бы сосны,

                         касаясь Усунских вершин.



李白《铜官山醉后绝句》


我爱铜官乐,千年未拟还。

要须回舞袖,拂尽五松山。

754 г


Ли Бо "На круче поднялся..."

«Ночую в горном монастыре»


На круче поднялся

                          на башню в сто чи высотой,

Здесь можно легко

                          до звезд дотянуться рукой.

Но не осмелюсь

                          громкое слово сказать,

Чтоб небожителей

                          вдруг не нарушить покой.


李白《夜宿山寺》

 

危楼高百尺,手可摘星辰。

不敢高声语,恐惊天上人。



Отвечаю Хучжоускому  сыма [воеводе] Цзяе на вопрос: кто таков Бо?

 

Отшельник Синего Лотоса, сянь,

                                                изгнанный в бренный мир,

Тридцать весен бродил из трактира в кабак,

                                                из кабака в трактир.

К чему же вопросы, Хучжоуский сыма,

                                                сами не знаете будто:

И в будущей жизни я также пребуду

                                                Вималакирти-будда.


李白 《答湖州迦叶司马问白是何人》

 

青莲居士谪仙人,酒肆藏名三十春。

湖州司马何须问?金粟如来是后身

756 г.


Ли Бо «Разыскиваю уважаемого наставника Юна, отшельника»

Сонм яшмовых круч  

                  до самых небес вознесен.

Блаженно блуждая, 

                  не помнит о времени он.

Взыскует пути 

                  извечного средь облаков,

На камни склонясь, 

                  внимает журчанью ручьев.

Лежит черный бык 

                  средь ярких цветов в тишине,

И белый журавль 

                  сидит на высокой сосне.

Беседуем с ним, 

                  а когда заалеет закат,

В холодный туман 

                  один я спускаюсь назад.



李白 《寻雍尊师隐居》

 

群峭碧摩天,逍遥不记年。

拨云寻古道,倚石听流泉。

花暖青牛卧,松高白鹤眠。

语来江色暮,独自下寒烟。

 


Ли Бо "Плыть по течению..."

清风朗月不用一钱买

Приобрести чистый ветер и ясную луну не стоит ни монетки.

                                                                             李白《襄阳歌》


«Провожаю цензора Ханя [сосланного] в Гуандэ»

 

Прежде в парчовых одеждах ходил,

                                  но почетом обязан ли им?

Нынче мы в долг покупаем вино,

                                  все до дна с тобой опустошим.

Только возьмем ненадолго в рассрочку

                                  мы лунного света с тобой,

С песней и чаркой -- всю ночь, Юаньмина,

                                  проводим тебя на покой.



李白 《送韩侍御之广德》

 

昔日绣衣何足荣?今宵贳酒与君倾。

暂就东山赊月色,酣歌一夜送泉明。



 «Плавая по озеру Дунтин»

 

Южное озеро ночью осенней,

                                  растаял туман над водой,

Плыть по течению если, то можно и

                                  в небо подняться... постой!

Лучше сейчас на Дунтине в рассрочку

                                   лунного света возьмем,

Лодку причалив у облака белого,

                                   купим вина мы потом.



李白 《游洞庭湖五首·其二》

 

南湖秋水夜无烟,耐可乘流直上天。

且就洞庭赊月色,将船买酒白云边。

759 г.



Ли Бо «Насмехаюсь над князем Лияна, который отказался напиться»

Однажды в сильный снегопад Ли Бо проезжал через городок Лиян, и уездный чиновник устроил пирушку в его честь. Ли Бо часто поднимал чарку, восхваляя красоту окрестных гор и рек, но местный чин совсем не пил вина, хотя во всем подражал Тао Юаньмину, известному своей любовью к вину.


Ветер холодный,

                          все белым покрыл снегопад,

Всюду снежинки

                          размером с ладони кружат.

Тао Юаньмина

                          играть ни к чему Вам: смешно

Не напиваться,

                          когда перед нами вино.

 

Глупо на цине

                           без струн Вам пытаться играть,

Втуне растите Вы

                           ивы числом ровно пять,

И понапрасну

                           надели платок головной.

Разве пристало Вам

                            быть рядом с пьяным со мной?



李白 701—762《嘲王历阳不肯饮酒》


地白风色寒,雪花大如手。

笑杀陶泉明,不饮杯中酒。


浪抚一张琴,虚栽五株柳。

空负头上巾,吾于尔何有?

761


Тао Юаньмин называл себя господин У Лю (букв. «Пять ив»), у его дома (про который поэт сказал:

Я поставил свой дом в самой гуще людских жилищ,

Но минует его стук повозок и топот коней.)

росли, посаженные им, пять деревцев. У него был цинь без струн, часто на пирушках он, взяв его, проводил рукой по отсутствующим струнам, чтобы выразить то, что чувствует. Он так любил вино, что использовал свой головной платок для процеживания молодого вина. В стихотворении из цикла «За вином» у него есть такие строчки:

Мне если опять не найти усладу в вине,

Я буду неправ пред моим головным платком.

Пер. Л. Эйдлина

(Дословно: напрасно ношу на голове платок.)


Ли Бо «Под луной одиноко пью III»

В третью луну

                      я в Сяньяне и навеселе:

тысячи ярких

                      цветов, как парча на земле.

Кто в одиночку

                      печалиться будет при том,

только и нужно –

                      напиться весенним вином.

Беден, богат ли,

                      а всех ожидает одно;

только таланты –

                      вот то, что природой дано.

С чаркой одной –

                     жизнь со смертию станут равны,

тысячи дел –

                     как узнаешь, какие верны.

Вволю напьешься,

                     утратишь и небо с землей,

на одиноком

                     твоем изголовье – покой;

И потеряешь

                     тогда ты себя самого,

радость не эта ли

                     в жизни превыше всего?



李白《 月下独酌 三 》

 

三月咸阳城,千花昼如锦。

谁能春独愁,对此径须饮。

穷通与修短,造化夙所禀。

一樽齐死生,万事固难审。

醉后失天地,兀然就孤枕。

不知有吾身,此乐最为甚。



Ли Бо «Гуляем с советником Чжэном у горного озера»

Ты боишься:

                        лазурные травы увянут вот-вот;

я страшусь:

                        красных щек переменится цвет в свой черед.

Посмотри, кружит

                        ивовый пух на исходе весны,

чтоб развеять тоску,

                        мы пирушку устроить должны.

Ну так выпьем, споем,

                        наши песни проводят закат,

наши тени, танцуя,

                        прозрачные воды взвихрят.

Этим вечером чарки

                        наполнить давай поспешим,

неужели теперь

                        веселиться оставим другим?



李白《宴鄭參卿山池》

 

尔恐碧草晚,我畏朱颜移。

愁看杨花飞,置酒正相宜。

歌声送落日,舞影回清池。

今夕不尽杯,留欢更邀谁。


Хейзел Холл Сомнительная походка

Там, где идет она,

Вихрь, так пыль игристо

Вьется, едва видна,

По улице чистой.


Словно идет борьба,

Яростно спорят силы:

Что ждет ее, а судьба,

Еще ничего не решила.


Проблемы, как две руки,

Соперничают упрямо:

Одной – подкосить каблуки,

Другой – толкать все прямо.


Согласия нет: кто сильней?

И поступь меняют ноги.

Следует вихрь за ней,

Словно пыль по дороге.


Hazel Hall    Disputed Tread


Where she steps a whir,

Like dust about her feet,

Follows after her

Down the dustless street.

 

Something struggles there:

The forces that contend

Violently as to where

Her pathway is to end.

 

Issues, like great hands, grip

And wrestle for her tread;

One would strive to trip,

And one would go ahead.

 

Conflicting strengths in her

Grapple to guide her feet,

Raising an unclean whir,

Like dust, upon the street.



Ли Бо С ясной луной не уснуть...

«С друзьями остановились на ночлег»


Эту тоску

                  вековую развеять сполна,

Выпить один за другим

                  сто кувшинов вина.

Дивная ночь

                  создана для веселых бесед,

С ясной луной не уснуть,

                   и ложиться не след.

Пусто в горах,

                    упадем мы, упившись, как знать,

Будь одеялом нам небо,

                    земля нам – кровать.



李白《友人会宿》

 

涤荡千古愁,留连百壶饮。

良宵宜清谈,皓月未能寝。

醉来卧空山,天地即衾枕。




«Преподношу красавице Дуань Ци»


В шелковых чулочках ты, пыль поднимая,

                                      как будто летишь над волной*,

Возможно ли будет свести мне знакомство

                                      поближе с душою родной?

И тысяче чарок с зеленым вином –

                                      распалить не под силу, пьяня,

Одни только эти прекрасные щечки

                                      вконец раздразнили меня.



李白《赠段七娘》

 

罗袜凌波生网尘,那能得计访情亲。

千杯绿酒何辞醉,一面红妆恼杀人。


* отсылка к строчкам Цао Чжу из оды «Фея реки Ло»:

Словно по волнам, легко ступала, шелковые чулочки рождали пыль.


Ли Бо В горах распустились цветы...

«В чужих краях написал»


В Ланьлине вино с ароматом куркумы  

                                  прекрасным считают не зря,

В нефритовой чаше до края налитой

                                  сияет, под цвет янтаря.

И если хозяин любезный скитальца

                                  меня напоит, то к утру

Уже я в родных ли краях, на чужбине ли,

                                  пьяный и не разберу.



李白《 客中作 》

 

兰陵美酒郁金香,玉碗盛来琥珀光。

但使主人能醉客,不知何处是他乡。




«В горах с отшельником на пару напиваемся»


На пару с отшельником пьем, а в горах

                                   распустились цветы, тишина…

Еще одна чарка, еще одна чарка,

                                   еще одна чарка вина.

–  Дружище, сегодня домой оправляйтесь:

                                   я пьян и хотел бы поспать;

А завтра с утра, если будет угодно,

                                   взяв цинь, приходите опять.



李白《 山中与幽人对酌 》

 

两人对酌山花开,一杯一杯复一杯。

我醉欲眠卿且去,明朝有意抱琴来。



Ли Бо «Под луной одиноко пью II»

Если бы небо

               вино не любило, тогда,

нам не светила бы

               Винного Флага* звезда.

Если земля бы

                вино не любила, тогда,

в Винном источнике*,

                верно, иссякла вода.

Если уж небо

                с землею так любят вино,

выпьем вина,

               видно, небу угодно оно.

Издавна чистое –

               мудрым прозвали вино,

мутное – добрым

               еще называют давно.

Добрые, мудрые –

                пили уже искони,

выпей, и ты

                небожителям станешь сродни.

Выпьешь три чарки –

                постигнешь Великий Путь,

выпьешь кувшин –

                и познаешь Вселенной суть.

Лишь когда пьян –

                упоение ты ощутишь,

что ощутил –

                не рассказывай трезвому лишь.



李白 701—762《 月下独酌 二》

 

天若不爱酒,酒星不在天。

地若不爱酒,地应无酒泉。

天地既爱酒,爱酒不愧天。

已闻清比圣,复道浊如贤。

贤圣既已饮,何必求神仙。

三杯通大道,一斗合自然。

但得酒中趣,勿为醒者传。


** отсылка к словам придворного астролога-историографа Кун Жуна (153–208) на введение Цао Цао (155–220), главным министром империи Хань,   запрета на вино: «На небе есть созвездие Цзюци («Винное знамя»), на земле есть округ Цзюцюань («Винный источник»), а у людей есть врожденная склонность смаковать вино. Если бы Яо не выпил бы тысячи мер вина, разве он стал бы совершенномудрым».


Ли Бо Сидя с вином...

«Разгоняю тоску»


Сидя с вином, не заметил, как стало темно,

И лепестков, на одежды слетевших, полно…

Пьян, возвращался, остались луна и ручей,

Птицы умолкли, и не было рядом людей.


李白《自遣》

 

对酒不觉暝,落花盈我衣。

醉起步溪月,鸟还人亦稀。



«Белая цапля»


Белая цапля, под нею осенний поток,

Кружит, одна, опускается, словно снежок.

Сердце спокойно, куда-то спешить ни к чему,

Так и стоять на речном островке одному.


李白 《白鹭鸶》

 

白鹭下秋水,孤飞如坠霜。

心闲且未去,独立沙洲傍。




Ли Шанъинь «Ветер с дождем»


Песнь о забытом мече драгоценном пою,

Вот уже год я скитаюсь в далеком краю.

Желтые листья оборваны ветром с дождем...

В тереме красном музыка и ночью, и днем.

 

Новых знакомых не встретить в мирской суете,

Старые други далече, и эти, и те.

Сердце разбито, с синьфэнским вином я один

Горе топлю, выпью – несколько тыщ за кувшин.



李商隐《风雨》

 

凄凉宝剑篇,羁泊欲穷年。

黄叶仍风雨,青楼自管弦。

新知遭薄俗,旧好隔良缘。

心断新丰酒,销愁斗几千。



Ли Шанъинь Всю ночь нам вчера...

Всю ночь нам вчера с неба звезды сияли,

                                            всю ночь ветерок овевал,

На западе – красочный терем стоял,

                                            на востоке – изысканный зал.

Хоть мы не чудесные фениксы с парою

                                            крыл, поднимающих ввысь,

Но наши сердца, удивительно связаны,

                                            тут воедино слились…


Всю ночь пировали, играли в крючки* мы,

                                            согреты весенним вином,

И, сидя напротив, отгадки искали*,

                                            и свечи алели кругом.

Досадно же было под бой барабанов,

                                            зовущих на службу* к утру,

Нестись на коне к Орхидеевой Башне*,

                                            как ивовый пух на ветру.

 


李商隐 (813—858) 无题

 

 昨夜星辰昨夜风,画楼西畔桂堂东。

身无彩凤双飞翼,心有灵犀一点通。

 

隔座送钩春酒暖,分曹射覆蜡灯红。

嗟余听鼓应官去,走马兰台类转蓬。

 

* Китайские застольные игры: угадать, в какой руке зажат крючок; 

* отгадывать загаданный иероглиф (по двум литературным намёкам).

* Автор в молодости служил корректором текстов в ведомстве дворцовой библиотеки, ведал рисунками, письменами и редкими свитками.

* Башня Орхидей -- дворцовая библиотека.


Ли Шанъинь «Пьянея под цветами» Следуя за ароматами...


Следуя за ароматами, тихо

                             пьянел от нектара богов,

А на закате прилег возле дерева,

                             в царство отправился снов…

После, скиталец, когда протрезвел,

                             еще долго в глубокой ночи

я любовался цветами помятыми

                             в отблесках красной свечи*.


李商隐 813—858《花下醉》

 寻芳不觉醉流霞,倚树沉眠日已斜。

客散酒醒深夜后,更持红烛赏残花。


* образ восходит к Девятнадцати древним стихотворениям (III в. до н. э.-III в. н. э.), в одном из которых есть такие строчки:


Человеческий век

                             не вмещает и ста годов,

Но содержит всегда

                             он на тысячу лет забот.

Когда краток твой день

                             и досадно, что ночь длинна,

Почему бы тебе

                             со свечою не побродить?

пер. Л. Эйдлина


этот образ развивается в стихах Ли Бо Весенняя ночь и пир во фруктовом саду


Слушайте! Небо с землей - это для живой твари какой-то постоялый двор.

А солнце и луна, свет и тьма? Ведь это лишь гости, безостановочно проходящие по сотням веков... Да и вся наша жизнь, беспочвенно плавающая по какой-то поверхности, есть нечто вроде сна. Много ль в ней радостных минут?

Люди прошлых времен порой брали в руки по свече и устраивали прогулки ночью. Уже и в этом был великий смысл.

перевод В. Алексеева


а позднее и в других стихах:


Бо Цзюй-и «Жалея красные пионы»

 

С грустью смотрю, как пионы прекрасные

                              возле ступеней цветут,

Вечером вижу: две ветки всего

                               отцвели и осыпались тут.

Завтра, должно быть, цветы будут сорваны

                               ветром, и эти, и те…

Ночью, жалея, любуюсь с огнем

                               увяданием их в темноте.


白居易 772—846《惜牡丹花》

惆怅阶前红牡丹,晚来唯有两枝残。

明朝风起应吹尽,夜惜衰红把火看。



Су Ши «Яблоня»

 

Ветер восточный качнет облака,

                               и сиянье прольет вышина.

Дымка душистая гуще и гуще,

                               нисходит к террасе луна.

Ночью глубокой в саду, опасаюсь:

                               уснут все цветы, отгорят.

Выйду с высокой свечой, и смотрю,

                               освещая их алый наряд.


苏轼 1037–1101《 海棠》

东风袅袅泛崇光,香雾空蒙月转廊。

只恐夜深花睡去,故烧高烛照红妆。



Ли Шанъинь Только когда станет пеплом свеча...

Трудно увидеть друг друга, расстаться

                                           тоже, никто не готов:

Ветер восточный бессильно утихнет,

                                           сколько увянет цветов.

Только весенний замрет шелкопряд,

                                           нити дум оборвутся тогда,

Только когда станет пеплом свеча,

                                           кончится слез череда.

 

В зеркало утром с тоскою смотрю:

                                            ужель на висках седина?

Ночью читая стихи, ощутишь:

                                            слишком луна холодна.

Путь на Пэнлайские горы найти,

                                            может быть, мы поспешим,

Синяя птица укажет нам путь,

                                            будет посланцем моим.


李商隐 (813 858)《无题》

 

相见时难别亦难,东风无力百花残。

春蚕到死丝方尽,蜡炬成灰泪始干。

 

晓镜但愁云鬓改,夜吟应觉月光寒。

蓬山此去无多路,青鸟殷勤为探看。


Весенней отрады в саду...

 独倚危栏泪满襟。小园春色懒追寻。

                                无名女《寄贺芳回》


Одна я на башне стою у перил,

                             слезами исполнена грудь,

Весенней отрады в саду небольшом

                             теперь не ищу я ничуть.

Подобно бутонам сирени завязаны

                             чувства сердечных глубин,

И, верно, банану листы тяжело

                             развернуть из тугих сердцевин.


Ли Шанъинь Весенние горы вдали...

       

На башню, в разлуке, под вечер всходя,

                                              внезапно застыла она:

Нефритовой лестницы путь рассечен,

                                              остра, словно серп, луна.

Банана листы и сирени цветы

                                              не раскрыли своих сердцевин;

И каждый повернут к весеннему ветру,

                                              и каждый тоскует один…

 

                   ***

 

Высокую башню косыми лучами

                                            уже озаряет восход,

На башне стоит он, в разлуке печалясь,

                                            и «Остров скалистый» поет.

Весенние горы вдали, словно брови,

                                            нахмурясь, черны, высоки;

Неведомо, сколько выносят они

                                            этой невыразимой тоски.



李商隐 (813–858)《代赠二首》

 

楼上黄昏欲望休,玉梯横绝月中钩。

芭蕉不展丁香结,同向春风各自愁。

 

东南日出照高楼,楼上离人唱石州。

总把春山扫眉黛,不知供得几多愁?



Чжу Дуньжу «Фея Сорочьего моста»

Возьми с собой цинь, вверь себя журавлю,

                                      потоки оставь и с горами простись,

В воодушевленьи вослед облакам ты поднимешься ввысь.

Возжаждешь бессмертья, пурпурно-златую пилюлю достань,

И ждет просветленье тебя,

                                      фэнхуан изумрудный, прекрасный луань…

 

Всходя по нефритовой лестнице в высь,

                                      кто знает, что далее нету путей.

Как видно, на землю с небес никому не отправить вестей.

Тогда ты вернешься на облаке белом

                                       в мир горя, забот и сует.

Мирских искушений избегнешь легко,

                                       в горах мудреца затеряется след.



朱敦儒 (1081~1159)《鹊桥仙》

 

携琴寄鹤,辞山别水,乘兴随云做客。

囊中欲试紫金丹,待点化、鸾红凤碧。

 

谁知到此,玉梯无路,天上难通消息。

不如却趁白云归,免误使、山英扫迹。



Хань Юань-цзи «Рассветный рожок в холодных небесах»

Написал в Цайши в павильоне Эмэй


Отвесные скалы до неба взнеслись,

На тысячу чи до реки – обрываются вниз.

Вдали две горы, словно бабочки-брови, черны, высоки:

Доколе, – не видно предела

                                 досады и горькой тоски.

 

И ветер поднялся, и в сумерках плещет волна,

Вино на исходе, и цяньская флейта слышна.

Скажите, где изгнанный с неба бессмертный цзюйши Тайбо Ли, –

За этой зеленой горою,

                                 в тумане лазурном вдали?



韩元吉 (1118–1187)《霜天晓角》

 题采石蛾眉亭


倚天绝壁,直下江千尺。

天际两蛾凝黛,愁与恨,几时极!

 

暮潮风正急,酒阑闻塞笛。

试问谪仙何处?青山外,远烟碧。



Чжу Дуньжу «В императорском зале»


В ночи я все слушал, как падает снег,

                                     и вот, лишь забрезжил рассвет,

Смотрю в изумлении: бренного мира уж нет.

Среди белоснежных дерев, очарован, в волшебном лесу

Я словно чиновник из мира бессмертных, здесь службу несу.

 

И с ветром попутным сквозь дымную мглу

                    взношусь за пределы земной суеты,

                                      меня не страшит лютый хлад высоты.

Вослед одинокому лебедю, пусть мы там вроде гостей…

А что ожидает внизу нас, в изменчивом мире людей?



朱敦儒 (1081~1159)《朝中措》


夜来听雪晓来看。惊失却尘寰。

摇撼琼林玉树,心疑身是仙官。


乘风缥缈,凌空径去,不怕高寒。

却被孤鸿相劝,何如且在人间。


Джордж Сантаяна Тресковый мыс*

Песчаные пляжи и чахлых сосенок кусты,

Залива простор – до небесной черты, –

              Как далеко от дома!

 

Соленый, соленый воздух морской густой,

И круглые камни, отглаженные водой, –

              Жду корабль знакомый.

 

И пни обгорелые на участке пустом,

Глубокая колея, оставленная колесом, –

              Мир древний таит загадки.

 

Плесканье волны, сереющий небосвод,

И крики ворон, и чаек недвижный полет, –

              Где брошенные останки?

 

Склоненные ивы, подтопленная земля,

В затоне – мачта, огромный скелет корабля, –

               Печали в жизни – извека.

 

По ровному берегу – сосен густых череда,

И ветер, и ветер шумит всегда, –

               Что ждет человека?


* Кейп-Код – полуостров в форме крюка в штате Массачусетс, 

популярное место для летнего отдыха.


George Santayana (1863–1952) Cape Cod

 

The low sandy beach and the thin scrub pine,

The wide reach of bay and the long sky line,—

          O, I am far from home!

 

The salt, salt smell of the thick sea air,

And the smooth round stones that the ebbtides wear,—

          When will the good ship come?

 

The wretched stumps all charred and burned,

And the deep soft rut where the cartwheel turned,—

          Why is the world so old?

 

The lapping wave, and the broad gray sky

Where the cawing crows and the slow gulls fly,—

          Where are the dead untold?

 

The thin, slant willows by the flooded bog,

The huge stranded hulk and the floating log,—

          Sorrow with life began!

 

And among the dark pines, and along the flat shore,

O the wind, and the wind, for evermore!

          What will become of man?



Чжоу Цзычжи «Пьяный скиталец»

 

Где тучки клубились над ширью морской,

Взлетал вместе с ветром все выше и выше,

                              в небесный чертог золотой…

От хмеля очнулся, и вспомнить не в силах,

                              вернулся куда и когда:

Прошли тридцать лет, не оставив следа,

                              никто не расскажет, что было за эти года.

 

Воистину, жизнь преходящая, словно

                               взметаемый ветром снежок,

Когда б с эликсиром волшебным бессмертье

                              легко обрести бы ты мог...

Но не прекращается здесь, в этом мире,

                              рождений-смертей череда,

И только луна, над горами взойдя,

                              тебя провожать в путешествиях будет всегда.



周紫芝 (1082-1155) 《醉落魄》

 

云深海阔。天风吹上黄金阙。

酒醒不记归时节。三十年来,往事无人说。

 

浮生正似风中雪。丹砂岂是神仙诀。

世间生死无休歇。长伴君闲,只有山中月。



Чжу Дуньжу На мелодию «Турачи в небе»


Повсюду, на небе и в мире людей,

                                  высоко почитают вино,

На вкус и не сладкое, но и не горькое,

                                  к небу возносит оно.

Все преобразится от чарки одной,

                                  так восходит в горах луна,

Сильней – от трех чаш, так в забытом ущелье

                                  порой расцветает весна.

 

То брови нахмуришь, а то –

                                  улыбнешься себе самому,

Когда протрезвеешь, не вспомнишь, что чувствовал

                                  давеча и почему...

Жил в древности Тао Юань, воспевал он

                                  вино, так и я – в свой черед;

Кто толк понимает, всегда, безусловно,

                                  пропойцу хмельного поймет.



朱敦儒  (1081~1159) 鹧鸪天

 

天上人间酒最尊。非甘非苦味通神。

一杯能变愁山色,三盏全迥冷谷春。

 

欢后笑,怒时瞋。醒来不记有何因。

古时有个陶元亮,解道君当恕醉人。



Чжоу Цзычжи «Гадальщик»

 На пирушке преподношу Ван Янью 

   

На береге северном лодку твою провожать,

На береге южном мы свидимся, верно, опять.

На береге северном, береге южном

                                    сколь осень сменила лет,

И словно во сне, алых щек изменился цвет.

 

Все люди подобны – у горных вершин облакам,

Кто встречи-разлуки – с небес посылает нам?

Ты как одинокое облако, вновь

                                     уплываешь, а я остаюсь,

Один, словно дикий, от стаи отбившийся гусь.



周紫芝 (1082-1155)《卜算子》

席上送王彦猷

 

江北上归舟,再见江南岸。

江北江南几度秋,梦里朱颜换。

人是岭头云,聚散天谁管。

君似孤云何处归,我似离群雁。



Чжоу Цзычжи «Ступая по травам»

             

 

Тоска – с паутинкой летящею схожа,

                                              на пух уносящийся – милый похож,

Напрасно пытаться утешить друг друга,

                                             и слезы уже не уймешь.

Спускаются тысячи шелковых нитей,

                                             за ивами – водная гладь,

И челн из магнолии скоро отчалит,

                                             ничем его не привязать…

 

В тумане на отмели прячутся травы,

                                             в закат  дикий гусь улетает вдали,

И сумерки сходят, печали без счета

                                             уже мне на сердце легли…

Пускай даже завтрашним утром напрасные

                                             думы прогнала бы прочь,

Но как мне сегодняшней ночью не думать,

                                             ну как пережить эту ночь.


周紫芝 (1082-1155)  《踏莎行》

 

情似游丝,人如飞絮,泪珠阁定空相觑。

一溪烟柳万丝垂,无因系得兰舟住。

 

雁过斜阳,草迷烟渚,如今已是愁无数。

明朝且做莫思量,如何过得今宵去!



Чжу Дуньжу На мелодию «Линьцзянский отшельник»

           

Родился и вырос в столичном Лояне,

                                познав животворный свет,

И, с песней в пути, никогда не считал утекающих лет.

С друзьями порой пировали в цветах,

                                засыпая в трактирах потом,

К Суншаньским вершинам плыл, ветром попутным влеком,

Трехречье прошел я вослед за летучим снежком.

 

Не надо смеяться, что дряхлый уже,

                                и виски убелили года,

Но вкусы мои неизменны, все так же душа молода.

Как небо плывущее в водах лазурных,

                                иль месяц в пучине морской.

Кто б мог превзойти старика со свободой такой,

Какой небожитель изведал подобный покой?



朱敦儒  《临江仙》


生长西都逢化日,行歌不记流年。

花间相过酒家眠。乘风游二室,弄雪过三川。


莫笑衰容双鬓改,自家风味依然。

碧潭明月水中天。谁闲如老子,不肯作神仙。


Бо Цзюйи На рассвете поднялся на Тяньцзиньский мост

 На рассвете поднялся на Тяньцзиньский мост, неторопливо любуясь,

и случайно встретился с ланчжуном Лу и советником Чжаном, вместе с которыми опрокинули по чарке.


Едва только смолкнут в Шанъянском дворце

                                           рассветные колокола,

Но будет еще над Тяньцзиньским мостом

                                           луна, опускаясь, светла,

Тогда и увидишь, как мир неземной

                                           распростерся, встречая восход.

И тело само в беспредельном просторе

                                           в небесную высь поплывет.

 

И Млечной реки растворится сиянье,

                                            лишь только лучи возлетят,

Сквозь дымку тумана взойдут силуэты

                                            роскошных дворцовых палат.

На встрече счастливой ты выпьешь по чарке,

                                            с друзьями навеселе,

Тогда и познаешь, что значит бессмертным

                                            себя ощущать на земле.


白居易 (772-846)《晓上天津桥闲望》


晓上天津桥闲望偶逢卢郎中、张员外携酒同倾

上阳宫里晓钟后,天津桥头残月前。

空阔境疑非下界,飘飘身似在寥天。

 

星河隐映初生日,楼阁葱茏半出烟。

此处相逢倾一盏,始知地上有神仙。



Хэ Мэнгуй «Думы Циньской красавицы»

  

В разлуке печаль все сильней.

Не слышно в Цзяннани гусиного крика,

                  теперь не дождаться вестей.

Теперь не дождаться вестей,

                  с жемчужину, слезы текут в два ручья,

                                       и море досады в душе моей.

 

Так горько, лишь вспомню, как прежде на Праздник

                   Луны мы гуляли без сна.

И в этом году совершенно такая,

                    как в прошлые годы луна.

Как в прошлые годы – луна,

                    кто мог бы представить, что нынешней ночью

                                       под полной луною я буду одна.


何梦桂 (1229—1303)《忆秦娥》

 

伤离别。江南雁断音书绝。

音书绝,两行珠泪,寸肠千结。

 

伤心长记中秋节,今年还似前年月。

前年月,那知今夜,月圆人缺。



Ли Чжи-и «Думы Циньской красавицы»

                                                                     фото М. Кохан

         

      На рифмы Тайбая

 

Прозрачна в потоке волна.

И ветром студеным омытая встала

                   над горной вершиной луна.

Над горной вершиной луна,

                  провожает плывущие прочь облака,

                                  и опять облака повстречает она.

 

Не ведаю, время какое теперь,

                  и живу, не считая дней,

С Заоблачной башни все вдаль я смотрю,

                 не слышно давно новостей.

Не слышно давно новостей,

                  приплывут паруса, уплывут паруса,

                                  где дворец поднебесный, вглядись посильней.


李之仪 (1048~1117) 《忆秦娥·用太白韵》

 

清溪咽。霜风洗出山头月。

山头月。迎得云归,还送云别。

 

不知今是何时节。凌歊望断音尘绝。

音尘绝。帆来帆去,天际双阙。



Чжу Дуньжу «Цветы магнолии» «Весна в яшмовом тереме»

Теперь окружают меня, старика,

                               молодые, куда я пойду?

Но яшмовым персикам благодаря,

                               задержусь еще в этом саду.

Из пыли багровой мирской возвращаюсь

                               к извечной туманной заре,

И в чистых пределах калитку открою,

                               где новый мой дом во дворе…

 

Но тянется день у отшельника, струйкой

                               плывет благовонный дымок.

По ветру летят лепестки, но вернуть

                               алый цвет разве кто-нибудь смог?

Теперь за своею ушедшей весною

                               я следовать всюду готов,

Но к яшмовой выси пути отыскать –

                               не пытаюсь среди облаков.



朱敦儒  《木兰花/玉楼春》


老后人间无处去。多谢碧桃留我住。

红尘回步旧烟霞,清境开扉新院宇。


隐几日长香一缕。风散飞花红不聚。

眼前寻见自家春,罢问玉霄云海路。



Чжу Дуньжу На мелодию «Думы Циньской красавицы»

         Как не устроить пирушку в павильоне Чаоюань, 

с Ши Хоу вместе выпивая, написал.


Лазурна Сицзяна волна...

В речном павильоне две птицы ночные,

                           хлебнувшие горя сполна.

Хлебнувшие горя сполна,

                          скитальцы у самого края небес,

                                                          этим вечером выпьем с тобою до дна.

 

Свеча догорает, мерцает едва,

                           только песня звучит горячей.

И с циньской заставы, и с ханьской равнины

                           никак не дождаться вестей.

Никак не дождаться вестей,

                           на башне дозорной играет рожок,

                                                          так трудно увидеть старинных друзей.



朱敦儒  《憶秦娥

  

若無置酒朝元亭,師厚同飲作

  

西江碧。江亭夜燕天涯客。

天涯客。一杯相屬,此夕何夕。

  

燭殘花懶歌聲急。秦關漢苑無消息。

無消息。戍樓吹角,故人難得。


Чжу Дуньжу На мелодию "Турачи в небе"

Сколь взора хватает  озера и реки,

                                    плывущие в них облака…

Так горько теперь вспоминать, как былая

                                    в Лояне весна далека.

У Брода Небесного ввысь уносились,

                                    раскинув для пира шатер.

На рынке цветочном делили с певичками

                                    песни, вино, разговор.

 

По улицам пышным, проулкам

                                    бродя в ароматной пыли,

От музыки циней и флейт опьяневшие,

                                    долго гулять мы могли…

Сегодня скитальцы, живя на чужбине,

                                    забудем о скорби с тобой,

Напившись столицы былой благодати,

                                    вкусив тот великий покой.



朱敦儒  鹧鸪天

 

极目江湖水浸云。不堪回首洛阳春。

天津帐饮凌云客,花市行歌绝代人。

 

穿绣陌,踏香尘。满城沈醉管弦声。

如今远客休惆怅,饱向皇都见太平。


Чжу Дуньжу На мелодию «Скрываясь за пологом»

И чайник с вином опустел,

                               и веер для пенья исчез,

На башне высокой один я стою,

                               и сердце исполнено муки до самых небес.

Душистые травы – до края земли,

                               но тучки под вечер светлей,

Родные края вспоминаю теперь,

                               порою ненастною сливовых желтых дождей.

 

Талант выдающийся, но

                               ему применения нет,

Благие стремления ветер уносит,

                               но вдосталь натерпишься в мире страданий и бед.

Как путь обрести, - вопрошаю у неба,

                               за все, что даровано, благодаря,

Но сколько бы ни было бурь и штормов,

                               оставишь ли службу у мудрого государя?



朱敦儒《苏幕遮》

 

酒壶空,歌扇去。

独倚危楼,无限伤心处。

芳草连天云薄暮。

故国山河,一阵黄梅雨。

 

有奇才,无用处。

壮节飘零,受尽人间苦。

欲指虚无问征路。

回首风云,未忍辞明主。


Чжу Дуньжу На мелодию «Капля алых губ»

Весенний ли ветер с весенним дождем,

Скажите, кто эти цзяннаньские травы

                              сегодня окрасил кругом.

Все ласточки-иволги шлют мне привет,

А я отправляюсь на службу на старости лет…

 

Издревле доныне все в красной пыли,

Богатство и слава от века лишь горе несли.

Петь песни, усмешку тая,

                               сидеть, наслаждаясь, за чаркой вина,

А после свалиться, напившись в цветах допьяна.



朱敦儒《点绛唇》

 

春雨春风,问谁染就江南草。

燕娇莺巧。只是参军老。

 

今古红尘,愁了人多少。

尊前好。缓歌低笑。醉向花间倒。


Чжу Дуньжу На мелодию «Цветы магнолии»

У праздных бездельников – вещи просты:

Обувка плетеная, веер из перьев,

                                  за гранью мирской суеты.

Но делим мы горы, и горный ручей,

И ветер, что вновь паруса нам наполнит

                                  на лодках, твоей и моей.

 

Пока же затишье, пьянеем вдвоем,

Так редки с друзьями сердечные встречи,

                                  что слезы невольные льем.

И кланяюсь долго, прощаясь без слов...

Назад возвращаюсь, а с персика в лодке –

                                  без счета слетевших цветов.



朱敦儒   减字木兰花

 

闲人行李。羽扇芒鞋尘世外。

一叠溪山。也解分风送客帆。

时平易醉。无复惊心并溅泪。

长揖忘言。回棹桃花插满船。



Чжу Дуньжу На мелодию «Капля алых губ»


Исполнена даль Хуайхай* синевой,

И ветер осенний в Янчжоу повсюду

                              играет летящей листвой.

Узорные лодки готовятся в путь,

Так выпьем до дна, расставание тщась растянуть…

 

Вот чайник допили и навзничь легли,

Хмельные скитальцы у самого края земли.

Где наш перевал Янгуань*,

                               осталась границей – Янцзы лишь одна*…

Умоется в чарке моими слезами луна.



朱敦儒 (1081~1159) 點絳唇

  

淮海秋風,冶城飛下揚州葉。

畫船催發。傾酒留君別。

  

臥倒金壺,相對天涯客。

陽關徹。大江橫絕。淚濕杯中月。


Хуайхай – области к северу от реки Хуайхэ с центром в Сюйчжоу.

Янгуань («Солнечный перевал») застава на Шелковом пути в северной провинции Ганьсу.

В 1127 году конные войска кочевников-чжурчжэней захватили столицу династии Северная Сун – город Кайфын. Армия чжурчжэней хлынула на юг и только полноводная Янцзы задержала ее продвижение. 


Хилэр Беллок К Дейвсу

Когда мы, Дейвс, отправимся к чертям,
Писаки, богачи, все будем там,
Где будто продолжается вояж;
Возьмём большой, но разный мы багаж.
Не тяжело ли будет Вам, мой друг?
Там, где очередной прервётся круг
Пройдёте Вы по рангу в первый класс!
На переправе Стикса встретит нас,
Изрядно вежлив и почти что мил,
Харон (я помню тесть Ваш говорил, -
Они в аду там соблюдают этикет):
Милорд! - Вам скажет
(чем не высший свет?!), -
Оставьте Ваш большой багаж! И вот,
Несчастный друг мой, полетят за борт:
Пятнадцать пар ботинок выходных,
Для встречи с чёртом – шляпа, и простых
Но дорогих уд.. галстуков, штук пять;
Шампанское, часы, кольцо – под стать,
Для Вельзевула взятка и бисквит
Для пса; гарантия, что не горит
В огне податель сих бумаг, и что
Воскреснет обязательно; пальто,
Специальное, чтоб пересечь Кацит…
Всё это, друг мой, в воду полетит.
Добро своё оставив позади,
Таким же нищим Вы войдёте в ад,
Каким и дед Ваш был лет сто назад,
Когда копал чужой прекрасный сад!
Потом настанет очередь моя.
Посмотрит перевозчик как змея
На всё, что я с собою захватил:
Воспоминания и смех, и стиль;
Немного чести, но полно долгов,
Сомнений куча, вера и любовь,
И (что, быть может, удивит его),
Мой список предков, всех до одного,
Кто верой жил отнюдь не напоказ…
Харон, который двадцать тысяч раз
Поэтов провожал до бездны, вниз,
Оценит ношу и воскликнет: Please!
Дружище (как известно, он и сам
пристрастьем отличается к стихам;
Поэмы даже сочинял, пиит,
Почти Вергилий)! Не отяготит
Нас малость эта (взвесив всё в уме)!
– И кто из нас окажется во тьме,
В аду ужасный претерпев урон!
Скажите, Дейвс, - я? Вы? или Харон?


Hilaire Belloc (1870 - 1953)
To Dives

"Dives, when you and I go down to Hell
Where scribblers end and millionaires as well,
We shall be carrying on our separate backs
Two very large but very different packs;
And as you stagger under yours, my friend,
Down the dull shore where all our journeys end
And go before me (as your rank demands)
Toward the infinite flat underlands,
And that dear river of forgetfulness--
Charon, a man of exquisite address
(For as your wife's progenitors could tell,
They're very strict on etiquette in Hell),
Will, since you are a Lord, observe, "My Lord,
We cannot take these weighty things aboard!"
Then down they go, my wretched Dives, down--
The fifteen sorts of boots you kept for town,
The hat to meet the Devil in; the plain
But costly ties; the cases of champagne;
The solid watch, the seal, and chain, and charm;
The working model of a Burning Farm
To give the little Belials; all the three
Biscuits for Cerberus; the guarantee
From Lambeth that the rich can never burn,
And even promising a safe return;
The admirable overcoat, designed
To cross Cocytus – very warmly lined:
Sweet Dives, you will leave them all behind
And enter Hell as tattered and as bare
As was your father when he took the air
Behind a barrow-load in Leicester Square.
Then turned to me, and nosing one that brings
With careless step a mist of shadowy things:
Laughter and memories, and a few regrets,
Some honour, and a quantity of debts,
A doubt or two of sorts, a trust in God,
And (what will seem to you extremely odd)
His fathers granfers fathers fathers name,
Unspoilt, untitled, even spelt the same;
Charon, who twenty thousand times before
Has ferried Poets to the ulterior shore,
Will estimate the weight I bear, and cry –
“Comrade!” (He has himself been known to try
His hand at Latin and Italian verse,
Much in the style of virgil – only worse)
“We let such vain imaginaries pass!”
Then tell me, Dives, which will look the ass--
You or myself? -- Or Charon? Who can tell?
They order things so damnably in Hell.”


Брюс Ньюджент Моя любовь

Твои вихры –

тьма бездны,

Но тьму сотрет восход,

Твои глаза –

свет звездный,

Но светлеет небосвод.

Твой голос –

росы тризны,

Смахнет их круговерть.

Твоя любовь –

суть жизни,

Но суть являет смерть.

 

 

Bruce Nugent (1906 – 1987) My Love


My love has hair

Like midnight,

But midnight fades to dawn.

My love has eyes

Like starlight,

But starlight fades in morn.

My love has a voice

Like dew-fall,

But dew-fall dies at a breath.

My love has love

Like life’s all,

But life’s all fades in death.

1926 г.


Ду Фу На берегу реки прогуливаясь в одиночестве, разыскиваю цветы

Не то, чтобы я любоваться цветами

                                  хоть даже до смерти готов,

Боюсь только, скоро и сам постарею

                                  от вида увядших цветов.

Распустится множество веток, а следом,

                                  одна за другой, опадут…

С бутонами договорюсь, чтоб они

                                 расцветали помедленней тут.



杜甫 (712—770)《江畔独步寻花七绝句》

 

不是看花即索死,只恐花尽老相催。

繁枝容易纷纷落,嫩叶商量细细开。

 


Чжу Дуньжу «Цветы магнолии» с аллюзиями

Не все китайские стихотворения старых поэтов могут быть легко восприняты читателем другой культуры и мировосприятия. В первую очередь это стихи со множеством отсылок к классике и историческим сюжетам. Таковы и рассматриваемые стихи поэта, жившего в эпоху, когда процветающая династия Северная Сун закончила свое существование. Автор, переживший вместе со страной бедствия и лишения, принесенные нападением чжурчжэней, и бежавший, как и множество других чиновников, на юг от разрушений войны, сравнивает себя с поэтом династии Тан Лю Юйси. Уроженец столичного города Лояна, провинция Хэнань, как и Чжу Дуньжу, Лю Юйси в своей карьере испытал множество перипетий. Его дважды понижали в должности, и он долго служил наместником в разных округах в провинции. Стихотворение с элементами иносказательной политической сатиры написано им в 815 году, когда поэт вернулся в Чанъань после 10 лет ссылки в Ланчжоу, после чего был опять понижен в должности и отправлен в провинцию, в Ляньчжоу, потому что стихотворение задело чувства власть имущих.


Лю Юйси

 В десятый год под девизом Юаньхэ вернулся из Ланчжоу в столицу, в шутку преподношу любующимся цветением чиновникам.

 

Все в красной пыли на столичной дороге,

                                       спешите в саду побывать,

И каждый сюда обещает вернуться:

                                       смотреть на цветенье опять.

Здесь тысяча персиковых деревьев

                                       у храма Сюаньдугуань*,

Все были посажены после того,

                                       как отсюда уехал Лю Лан.


刘禹锡 (772 -- 842)

元和十年自朗州至京戏赠看花诸君子

 

紫陌红尘拂面来,无人不道看花回。

玄都观里桃千树,尽是刘郎去后栽。


*Храм Сюаньду: даосский монастырь, расположенный в южном пригороде Чанъани.

Поэт называет себя Лю Лан (букв. Господин Лю), с намеком на древнюю легенду: по преданию, однажды Лю Чэнь и Жуань Чжао отправились на охоту в Тяньтайские горы, и набрели на прекрасную долина, где травы и деревья дивно благоухали. Лю Чэнь и Жуань Чжао встретили там двух красавиц-фей, и остались у них в гостях. Когда же оба героя вернулись домой, то их встретили потомки в седьмом поколении. Впоследствии они вновь возвращались в Тяньтайские горы, но фей там уже не нашли. На основе этой легенды возникла поговорка, чэнъюй: ушедший и вернувшийся господин Лю 前度刘郎 (о человеке, возвратившемся в полюбившееся ему место).

Лю Юйси сравнивает тысячи персиковых деревьев в монастырском саду с выскочками, молодыми и богатыми сановниками, занявшими влиятельные должности при императорском дворе, людьми которых интересовало вовсе не процветание государства, а лишь дворцовые интриги да собственное благополучие. В этой мирской суете («в красной пыли») самодовольно бахвалясь («обещают вернуться»), они вызывают у автора лишь саркастическую улыбку.

Через 14 лет Лю Юйси опять возвращается из ссылки в столицу и пишет второе стихотворение: «Во второй раз посещаю Сюандугуань». В нем он использует ту же метафору, и уверен, что выскочек и карьеристов ждет одна судьба. Все они, некогда популярные, «цветущие», «увянут», устранены историей…


В саду на сто му половина дорожек

                                     покрыта зеленым мхом,

Увяли цветущие персики все,

                                     лишь капуста цветет кругом.

Где нынче Святые даосы, вернутся ли –

                                     персики снова сажать?

Кто мог бы подумать, что, старый Лю Лан, все ж

                                     сюда я прибуду опять.


刘禹锡《再游玄都观》


百亩庭中半是苔,桃花净尽菜花开。

种桃道士归何处? 前度刘郎今又来。


Еще одна аллюзия в первой части стихотворения – на известное четверостишие другого танского поэта


Цуй Ху «Написал в южном предместье столицы»

 

Прошедшей весной в этот день, вспоминаю,

                                      увидел в саду у ворот:

Ланиты девичьи, как персик цветущий,

                                      кто алым кого превзойдет?

Где нынче те девичьи щечки – не знаю,

                                     теперь опустел этот сад,

Лишь персик цветущий как прежде алеет

                                      и ветру весеннему рад.

 


崔護 (772 — 846)《题都城南庄》

 

去年今日此門中,人面桃花相映紅。

人面不知何處去,桃花依舊笑春風。


Чжу Дуньжу переосмысливает эти строки: в перипетиях жизни утрачено все: родина, семья, друзья… но персик весной снова расцветет, и от этого становится еще горше. Автор, находящийся хотя и не в ссылке, но за тысячи ли от родных краев, занятых завоевателями, живущий на чужбине без надежды на возвращение, чувствует себя старым и усталым человеком, утратившим вкус к прежним радостям разгульной жизни.

Все, чего он теперь желает, это слушать музыку пипа. Во второй части стихотворения просвещенный читатель узнает отсылку к известной поэме Бо Цзюйи «Пипа Син» («Лютня») о тяжелой судьбе столичной певички, чей рассказ заставил поэта заново ощутить свою долю ссыльного.

Поэма начинается со строк:

«Мы там, где Сюньяна берег крутой,

                                     прощаемся ночью с гостем.

На кленах листва и цветы камыша 

                                     шуршат под осенним ветром...».


Музыка пипа необычайно проникновенна и трогательна:

Все слушают снова и плачут - сидят,

                                     закрыв рукавами лица.

Но все-таки кто из сидящих здесь

                                     всех больше, всех горше плачет?

Цзянчжоуский сыма - стихотворец Бо

                                     одежду слезами залил.

Пер. Л. З. Эйдлина


Переживания от музыки переплетаются и дополняются наполняющей сердце поэта скорбью от разрухи родной страны и потери семьи:


Чжу Дуньжу На мелодию «Цветы магнолии»

 

Лю Лан уже стар я, вернусь ли назад,

Пускай даже будет там персик цветущий

                                 по-прежнему радовать взгляд.

Но песню пипа мне послушать бы тут,

Найти красный терем в глубоком дворе,

                                  там, где иволги звонко поют…

 

Но песня смолкает, от музыки пьян,

Мне кажется, слез много больше теперь,

                                  чем у Бо возле речки Сюньян.

Хоть ветер Восточный – на тысячи ли,

Разбита страна, и на горы и реки

                                  багровые краски легли.

 


朱敦儒 (1081~1159) 减字木兰花

 

刘郎已老。不管桃花依旧笑。

要听琵琶。重院莺啼觅谢家。

 

曲终人醉。多似浔阳江上泪。

万里东风。国破山河落照红。



Сапфо

так краснеет – яблоко на верхушке

верхней ветки – как же его забыли.

не забыли – только достать не в силах.

 

так алеет – сбитый ногой пастушьей,

дикий ирис – сломленный, втопчут в землю…



ΣΑΠΦΩ

 

οἶον τὸ γλυκύμαλον ἐρεύθεται ἄκρωι ἐπ᾽ ὔσδωι,

ἄκρον ἐπ᾽ ἀκροτάτωι, λελάθοντο δὲ μαλοδρόπηες,

οὐ μὰν ἐκλελάθοντ᾽, ἀλλ᾽ οὐκ ἐδύναντ᾽ ἐπίκεσθαι.

 

οἴαν τὰν ὐάκινθον ἐν ὤρεσι ποίμενες ἄνδρες

πόσσι καταστείβοισι, χάμαι δέ τε πόρφυρον ἄνθος ...


Чжу Дуньжу На мелодию «Стремительный горный ручей»

И ветер восточный замрет, откружив,

                          с дождями наступит пора созревания слив.

За шелестом ветра лишь иволги крики слышны,

                        досадно, уже облетают

                                                  остатки цветов на исходе весны.

Четой неразлучной расстались когда,

                        тоски прибывало, с тех пор миновали года.

Теперь вспоминаю былое,

                       отраду в семейном кругу,

                                            сердечные речи его позабыть не могу...

 

На зеркале пыли лежит пелена,

                        и птица-луань*, одинокая, в нем не видна.

И башня Фэн-хуана* сокрылась в тумане густом,

                        где тот, кто на флейте играл –

                                                    ушел, и никто не расскажет о нем.

Вздремнув у окошка, я видела сон,

                        мы вновь были вместе, держал меня за руку он.

Всходили вдвоем на Янтай*…

                        растаяла тучка потом,

                                                    и сон растворился, лишь высились горы кругом.

 

Зеркало птицы луань – символ страданий женщины в разлуке с любимым; по легенде в давние времена князь западного удела Цзибинь поймал на горе Мао чудесную птицу Луань, он ее очень любил, посадил ее в золотую клетку, кормил изысканными блюдами, и все ждал, когда она запоет. Но птица Луань, разлученная с любимым, не стала петь и только чахла от горя; супруга князя сказала, что по слухам луань поет, увидев свою пару. И тогда перед птицей повесили зеркало; приняв свое отражение за любимого, она жалобно запела, бросилась ему навстречу и погибла.

Башня Фэн-хуана – иносказательно о счастливой паре. По легенде о Нун Юй, дочери циньского князя, однажды она услышала искусную игру на флейте и влюбилась в музыканта, которого звали Сяо Ши. Когда она вышла за него замуж, князь построил для них дворец, который назвали Башня Фэн-хуана, где поселились влюбленные. Через несколько лет они вознеслись на фениксах в небеса и стали бессмертными.

Янтай – символ любовного свидания. По легенде, запечатленной в поэме Сун Юя «Горы высокие Тан», однажды князь удела Чу, будучи в местности Гаотан, на горе Янтай, одной из гор массива Ушань, увидел сон, в котором встретился на любовном свидании с феей, повелительницей этих гор. Уходя наутро, она сказала князю: "Вечером я буду спускаться к вам дождем, утром подниматься тучкой". Позднее упомянутые в поэме названия гор – горы Гаотан, Ушань, Яньтай – стали символическими обозначениями места свидания; утренняя тучка, в виде которой являлась небожительница – олицетворением женского начала; сочетание тучки с дождем – знаком любовного свидания.


 朱敦儒 (1081~1159) 蓦山溪

 

东风不住。几阵黄梅雨。

风外晓莺声,怨飘零、花残春暮。

鸳鸯散后,供了十年愁,

怀旧事,想前欢,忍记丁宁语。

 

尘昏青镜,休照孤鸾舞。

烟锁凤楼空,问吹箫、人今何处。

小窗惊梦,携手似平生,

阳台路。行云去。目断山无数。


Шел Сильверстайн Замок

Знаю сказочный замок Теперь я,

Можем мы в нем гулять, по поверью.

Только малость он шаткий,

Миг в нем вечный… и краткий,

Вот внутри мы, а вот мы за дверью.



Shel Silverstein The Castle

 

 It’s the fabulous castle of Now.

You can walk in and wander about,

But it’s so very thin,

Once you are, then you’ve been--

And soon as you’re in, you’re out.


Чжу Дуньжу На мелодию «Зеленые нити ив»

Нет красного больше в зеленом густом.

С похмелья, очнулся еще не совсем,

                    но скоро отправлюсь, и конь под седлом.

И колокол гаснет в ночной тишине,

                   и гаснет свеча у постели моей,

                                        и гаснет луна в приоткрытом окне…

 

Подушку расшитую вспомнишь ее, и уже не уснуть…

Да только красавица вспомнит ли гостя,

                    что нынче отправился в путь.

И сердце не в силах оставить ее,

                    и очи не в силах ее отыскать,

                                         и разум не в силах найти забытье.



朱敦儒 (1081~1159) 柳梢青

 

红分翠别。宿酒半醒,征鞍将发。

楼外残钟,帐前残烛,窗边残月。


想伊绣枕无眠,记行客、如今去也。

心下难弃,眼前难觅,口头难说。


Чжу Дуньжу На мелодию «Безмятежная радость»

Летят лепестки, зеленеет листва,

За теремом ветер весенний, небес синева.

И бабочек стайка кружит безмятежно

                                над гладью зеркальною вод,

И утки у берега дремлют в тиши, их никто не спугнет.

 

И сам на прогулке теперь ощущаю я легкость, покой,

Лишь чайник с вином и красавицы веер беру я с собой.

Плакучие ивы, душистые травы на дамбе растут,

И только лишь иволги всхлипы случайно послышатся тут.



朱敦儒 (1081~1159)清平乐

 

乱红深翠。楼阁春风外。

胡蝶成团飞照水。睡鸭无人惊起。

 

身闲更觉身轻。酒壶歌扇随行。

芳草绿杨堤畔,一声初听啼莺。


Чжу Дуньжу На мелодию «Луна над Сицзяном»

Жил смолоду в древней столице и к жизни разгульной привык,

Теперь пребываю в Цзяннани, уже ослабевший старик.

И в прежнее время был несколько странный,

                                           сейчас обезумел совсем,

Все что-нибудь делал, да только сегодня не знаю – зачем?

 

Считаю: когда я дожить до восьмого десятка успел?

Назад посмотрю: оказались напрасными тысячи дел.

А лебеди-гуси среди облаков и

                                           зверье в этих травах густых

Со мною – похожи: такие же сны у меня и у них.



朱敦儒 (1081~1159)西江月

 

元是西都散汉,江南今日衰翁。

从来颠怪更心风。做尽百般无用。

 

屈指八旬将到,回头万事皆空。

云间鸿雁草间虫。共我一般做梦。


Чжу Дуньжу На мелодию «Забытый в глуши» II

Когда-то в цветах оставаться я был сколь угодно готов,

Вились мотыльки, лился иволги зов.

На шумных пирушках в стране пьяных грез,

                                без забот в молодые года,

Давали мы волю себе,

                                казалось, весна навсегда.

 

Теперь все иначе, в Цзяннани весна повернула на спад,

И щеки румянцем уже не горят.

И столько печали, сравнятся ли с нею

                                 летящие прочь лепестки?

Ведь можно исчислить цветы,

                                 да только бессчетно тоски.



朱敦儒 (1081~1159)《一落索》

 

惯被好花留住。蝶飞莺语。

少年场上醉乡中,容易放、春归去。

 

今日江南春暮。朱颜何处。

莫将愁绪比飞花,花有数、愁无数。


Чжу Дуньжу На мелодию «Полоскание шелка в горном ручье»

В гибискус спускается ласковый ветер,

                                        расписанный веер забыт,

Прохладой и свежестью легкой наполнен,

                                         весенний раскинулся вид.

Впервые за шелковой тонкой завесой

                                         луань* на одеждах летит.

 

Покойно с глубокою чаркой сидеть,

                                         иногда подливая вина,

Не следует ясное зеркало брать

                                         и смотреться: насколько бледна.

Не так уж и часто в изменчивой жизни

                                         нам чистая радость дана.

 

朱敦儒 (1081-1159)浣溪沙

 

 

风落芙蓉画扇闲。

凉随春色到人间。

乍垂罗幕乍飞鸾。


好把深杯添绿酒,

休拈明镜照苍颜。

浮生难得是清欢。


* Луань -- мифическая птица с ярким пятицветным оперением, наподобие феникса, жар-птицы.


Чжу Дуньжу На мелодию «Излить чувства души»

Зеленые нити плакучих ив 

                         склонились над гладью пруда.

Слетаются ласточки вслед ароматам сюда.

И тянется день, и повсюду безлюдно, затишья пора.

Халат поменял на одежды из шелка с утра.

 

Свирель с барабаном слышны, 

            дымок благовонный повис,

                         завесы развернуты вниз.

Цветочных теней – половина постели, 

            сосновый к подушке проник ветерок,

                          что в полдень от хмеля очнуться помог.



朱敦儒 (1081~1159)《诉衷情》

 

青垂柳线水平池。芳径燕初飞。

日长事少人静,山茧换单衣。


箫鼓远,篆香迟。卷帘低。

半床花影,一枕松风,午醉醒时。



Чжу Дуньжу На мелодию «Забытый в глуши»

Звучанье дождя не стихает

                                 всю ночь напролет, до зари.

И светятся ярко во тьме фонари.

И вот уже чувства былые опять

                                 пробуждаются, в сердце горя.

Цветы, увядая, летят,

                                 года утекают зазря.

 

Досадую: не насладиться

                                 весенним пейзажем полней,

Так много дождей, мало солнечных дней.

На юг от реки и на север – сливается

                                 с тучами водная гладь,

Не ведаю, где же теперь

                                 душистые травы искать.



朱敦儒 (1081~1159)《一落索》


一夜雨声连晓。青灯相照。

旧时情绪此时心,花不见、人空老。


可惜春光闲了。阴多晴少。

江南江北水连云,问何处、寻芳草。


Чжу Дуньжу На мелодию «Цветы магнолии»

Цзяннани весенняя плещет вода,

В шелковых палатах под вечер прохладно,

                                           еще не ушли холода.

Как это чудесно: нам встретиться вновь,

Исполнила песню красавица-фея,

                                           нахмурила черную бровь.

 

Глубокою ночью здесь пьяные все,

Бесчувственный, ветер холодный повеет,

                                           цветы словно плачут, в росе…

Рожок заиграл и, пока что темно,

Созвездье Шэньци с абрикосовым цветом

                                           на западе слились в одно.



朱敦儒 (1081~1159)减字木兰花

 

江南春水。罗幕黄昏寒未退。

好个相知。唱到姮娥敛黛眉。

 

夜阑人醉。风露无情花有泪。

画角残时。一片参旗红杏西。



за ручку с тучкой

солнце, тишь да благодать.
вдруг, за ручку с тучей-мамой, 
вышел дождик погулять, 
и пустился прыгать прямо
по сиреневым кустам
в небольшом дворе-колодце,
по балконам, тут и там,
вот на крыше дождь, смеется,
барабанит громко он,
не боясь казаться глупым,
и летит под гулкий звон
вниз по водосточным трубам,
пузырится, -- дождь устал,
на асфальт ложится лужей... 

дождь весной еще так мал,
просит: ты меня послушай!


Чжу Дуньжу На мелодию «В императорском зале» III

Уж красный иссяк, лишь зеленый темнеет,

                                           я дверь затворю за собой,

Смотреть на цветы не пойду ароматной тропой.

Заметно уже постарел за минувший год,

В нужде и лишеньях найдется ли тот,

                                           кто меня превзойдет.

 

Не в силах я выпить и чарку вина,

                      по рекам-озерам скитаться устал,

                                            лишь ветры с дождями стучатся в мой зал.

Да горькую брагу со мной разделить предложу ли кому?

Но как пережить эти желтые сумерки мне одному?


 

朱敦儒 (1081~1159) 朝中措

 

红稀绿暗掩重门。芳径罢追寻。

已是老于前岁,那堪穷似他人。

 

一杯自劝,江湖倦客,风雨残春。

不是酴醿相伴,如何过得黄昏。



Чжу Дуньжу На мелодию «Линьцзянский отшельник»

С тех пор, как за град Фэнхуана столичный –

                         чжурчжэням проигран был бой,

Заколку и зеркало* я разломала, прощаясь с тобой.

У края небес жду письма, только вести

                         незнамо когда долетят,

Во сне возвращаюсь на Север далекий назад,

                          и сердце болит о Заставе Нефритовых врат.

 

Вестимо, луна станет круглой; известно,

                          сойдется звезда со звездой,

Неведомо только, когда я увижусь с тобой?

И этой весною кукушка по-прежнему

                          слезы горючие льет,

И лебедь летит от заставы сюда каждый год,

                         пятнадцатый год ожидаю его прилет.



朱敦儒 (1081~1159) 临江仙

 

直自凤凰城破后,擘钗破镜分飞。

天涯海角信音稀。梦回辽海北,魂断玉关西。

 

月解重圆星解聚,如何不见人归?

今春还听杜鹃啼。年年看塞雁,一十四番回。


*Сломанная шпилька и разбитое зеркало считались знаком любви, когда, расставаясь, каждый из любящих брал себе половину в залог будущего воссоединения. Часто символизировали разлуку мужа и жены во время войны.

**Застава Нефритовых ворот -- пограничная застава Янгуань, была западным форпостом Китая.


Чжу Дуньжу «Радость встречи»

Ветер восточный осыпал цветы мэйхуа на лету,

                    лишь мандарины в цвету.

Древний дворец царства У* позабыт и заброшен, с тех пор

                    мхом покрывается двор.

 

Ныне все также, как встарь: горе, герои да гарь –

                    так старики говорят.

Долго досадую, солнце, склоняясь, уходит в закат,

                    катятся волны назад.



朱敦儒 (1081~1159)《相见欢》

 

东风吹尽江梅。橘花开。

旧日吴王宫殿、长青苔。


今古事。英雄泪。老相催。

长恨夕阳西去、晚潮回。


*Дворец У — дворец, построенный Сунь Цюанем (правил в 222-252, военачальник, князь государства У в период Троецарствия) в основанной им столице.

Здесь, иносказательно, о захваченной чжурчжэнями в 1127 году столице династии Северная Сун.


李商隐  (813—858)《吴宫》

龙槛沉沉水殿清,禁门深掩断人声。

吴王宴罢满宫醉,日暮水漂花出城。

 

Ли Шанъинь «Во дворце князя царства У»

 

Драконья беседка видна в глубине,

                                  павильоны на водах пусты.

Дворцовые двери закрыты, ни звука

                                  не слышится из темноты.

Закончен прием во дворце царства У,

                                  и все гости мертвецки пьяны…

Опавшие, прочь уплывают цветы

                                  в окруженье ночной тишины.


странный лучик

Проснулось солнце и взлетело с кручи,
в синь, словно стрелы, выпустив лучи,
а среди них один был странный лучик,
лучился он теплом, что ни случись.

Другие были неуклонно прямы,
лились туда, куда послали их,
а он был своевольный и упрямый,
летел наискосок от остальных.

То соскользнет под ель поймать лисичку, 
то залетит в гнездо согреть птенцов,
то вспыхнет вдруг в окне, как будто спичка,
а то нырнет в волну, и был таков.

И вот однажды любопытства ради
он взмыл под купол, и за край небес
скользнул и оказался в звездопаде...

-- смотри, упал, и в твой ночник пролез.


Чжу Дуньжу На мелодию «Луна над Сицзяном»

Когда обнищаешь, то кажется часто, что дом твой – тюрьма,

Когда постареешь, то мнится все больше, что сходишь с ума.

Голодные мошки и алчные блохи,

                                  от них нет спасения мне,

Всю ночь напролет досаждают, и только мечтаю о сне.

 

Когда одеялом укрыт, никого ни поймать, ни смахнуть.

Когда же откроюсь, кручусь, не могу отдохнуть хоть чуть-чуть.

Но колокол или рожок донесутся

                                  под утро всему вопреки,

К чему суетиться, ведь вскоре окажется: все – пустяки.


 

朱敦儒 (1081~1159)西江月

 

穷后常如囚系,老来半似心风。

饥蚊饿蚤不相容。一夜何曾做梦。


被我不扇不捉,廓然总是虚空。

寺钟官角任西东。别弄些儿骨董。



Чжу Дуньжу На мелодию «Турачи в небе» II

Когда-то с пирушек домой не спешил: 

                                   мэйхуа распускались, пьяня;

Подняв рукава, ожидали красавицы 

                                   новых стихов от меня.

Я алой помадой на пояс расшитый 

                                   певичкам писал их порой,

Зеленым вином мою чарку наполнить 

                                   спешили одна за другой.

 

Теперь все не так, как тогда, 

                                   седа старика голова,

Один под цветами, уже не хмелею, 

                                   лишь мокнут от слез рукава.

Теперь бы мне только вернуться, уснуть бы, 

                                   ворота закрыв за замок,

Пускай даже все лепестки мэйхуа 

                                   вдруг посыплются, словно снежок.



朱敦儒  (1081~1159) 鹧鸪天

 

曾为梅花醉不归。佳人挽袖乞新词。

轻红遍写鸳鸯带,浓碧争斟翡翠卮。

 

人已老,事皆非。花前不饮泪沾衣。

如今但欲关门睡,一任梅花作雪飞。


Чжу Дуньжу На мелодию «В императорском зале» II

Кто в старости все еще жаден до пищи,

                        того излечить тяжело:

Коричневый рис я готовлю, чуть утро пришло.

Капусту на грядке салатную вырастил сам, а потом

Ее засолил, и приправил еще золотистым лучком.

 

Вот сочную зелень помельче нарезал,

              кунжутное масло нагрел не спеша,

                        в бульоне – подобная шелку лапша.

И чарку вина наливаю, едва надвигается тьма,

Ну кто устоит, тут любой небожитель сошел бы с ума.



朱敦儒  (1081~1159)  朝中措

 

先生馋病老难医。赤米餍晨炊。

自种畦中白菜,腌成饔里黄薤。


肥葱细点,香油慢焰,汤饼如丝。

早晚一杯无害,神仙九转休痴。


Чжу Дуньжу На мелодию «Долгая тоска разлуки»

Вчера было солнце весь день, 

                                сегодня – ненастная тень.

У терема все – в облетевших цветках, 

                                над теремом все – в облаках,

И слезы текут, оставляя следы на щеках.

 

На юге ли жить от реки, 

                                на севере быть от реки.

И ветер весенний повсюду, но чувства – 

                               навеет различные нам…

В вечерней прохладе никак не утихнуть волнам.



朱敦儒  (1081~1159)《 長相思》

 

昨日晴。今日陰。

樓下飛花樓上雲。闌干雙淚痕。

 

江南人。江北人。

一樣春風兩樣情。晚寒潮未平。


от синего карандаша

Опять весна, тепло, и солнце

Сверкает, дразнится в оконце,

А возле дома ручейки

Несутся наперегонки.

 

Журчит в саду скворец-насмешник,

Синеется в траве подснежник.

И синяя бежит река

Со льдин ныряя в облака.

 

И день течет, и длится, длится,

Звенит веселая синица

И колокольчик – сон-трава,

С небес струится синева.

 

От детских глаз ничто не утаится.

Рука застыла малыша:

От синего карандаша

Весь снег истаял

на странице.


Чжу Дуньжу На мелодию «В императорском зале»

Бамбуковый посох – всей жизни стезю,

                                  ни на что променять не готов,

Луну зацеплю им, повешу на посох цветов.

Доверюсь ему, и не помню уже ни страстей, ни обид,

Дает он увидеть, как в дымке заря небосвод озарит.

 

С ним радостно мне и спокойно в пути,

Довольно в трактире вина испросить,

                                  а в монастыре – чашку чая найти.

Я словно те иволги, что беспрерывно повсюду снуют,

Не знаю в чей сад загляну, обретя ненадолго приют.



朱敦儒 (1081~1159) 朝中措

 

先生筇杖是生涯。挑月更担花。

把住都无憎爱,放行总是烟霞。

 

飘然携去,旗亭问酒,萧寺寻茶。

恰似黄鹂无定,不知飞到谁家。



Чжу Дуньжу На мелодию "Турачи в небе"

Пустая, безудержна лодка моя,

                          и в поисках горних вершин,

Забывший про время, скитаюсь везде

                           по рекам-озерам один.

Попутного ветра дождусь и зеленый

                          свой парус тогда натяну.

А против волны мне идти ни к чему,

                          смогу переждать волну.

 

Подушку предложит мне тучка,

                          циновку застелет луна,

Ни утром, ни вечером службой не занят,

                          валяюсь я, пьян без вина.

Но есть в пустоте, в беспредельности тот,

                          кто заботится здесь обо всем:

Высокий Чиновник, премудрый бессмертный,

                          которого Небом зовем.

 


朱敦儒 (1081~1159) 鹧鸪天

 

不系虚舟取性颠。浮河泛海不知年。

乘风安用青帆引,逆浪何须锦缆牵。

 

云荐枕,月铺氈,无朝无夜任横眠。

太虚空里知谁管,有个明官唤做天。



Чжу Дуньжу На мелодию "Излить чувства души"

Теперь уже старый, и радости прежние

                                      лет молодых не верну,

Устал я на цитре играть, и не тянет к вину.

А к вечеру ветер и ливень

                                      нахлынули вновь свысока,

Над башней стихают сигнальные звуки рожка.

 

Все мысли – о бренности жизни,

                  печали – о прежней стране,

                                      и горя не высказать мне.

Завесы бумажные вниз разверну,

                  накидку из войлока вверх подтяну,

                                     у тьмы и у холода в долгом плену.



朱敦儒 (1081~1159) 诉衷情

 

老人无复少年欢。嫌酒倦吹弹。

黄昏又是风雨,楼外角声残。

 

悲故国,念尘寰。事难言。

下了纸帐,曳上青氈,一任霜寒。



Чжу Дуньжу На мелодию "Волна, омывающая песок"

В праздник середины осени под затяжной дождь, вместе с Сянь Чжуном, Чунь Нанем, Лян Чжи сидя у ворот Буддийского храма, сочинил.

 

Ждем круглой луны мы на праздник Чжунцю с давних пор…

                                                      У Южного моря, у Западных гор

Дождем ядовитым, болотными тучками 

                                                      нынче заполнен простор.

Случайно здесь встретились, с Севера гости, 

                                                      достало нам слез на веку,

И вместе досадуя, делим тоску.

 

Сидим без вина, не унять нам тоски,

                                                      былые столицы теперь далеки,

И Двор Императорский мы вспоминаем, 

                                                      дворцы, терема, кабачки.

В ночи лишь Бяньшуй* отзовется, покинув 

                                                      на Севере чистый исток,

Струится, исполнена слез, на восток.



朱敦儒 (1081~1159) 浪淘沙

中秋阴雨,同显忠、椿年、谅之坐寺门作

             

圆月又中秋。南海西头。蛮云瘴雨晚难收。

北客相逢弹泪坐,合恨分愁。

 

无酒可销忧。但说皇州。天家宫阙酒家楼。

今夜只应清汴水,呜咽东流。


* При династии Северная Сун (960- 1127) столицей Китая был город Бяньлян (совр. Кайфэн, пров. Хэнань), которая называлась восточной столицей, в отличие от Лояна (родины поэта), западной столицы. Река Бяньшуй, связывающая реки Хуанхэ и Хуайхэ, протекающая через Бяньлян, при династии Сун была важнейшей водной артерией, связывающей север и юг страны.

На самом юге, куда бежал поэт после захвата обеих столиц чжурчженями в 1127 году, поэт вместе со своими давними знакомыми вспоминает родные края.



Чжу Дуньжу На мелодию «Собирая листья шелковицы»

У Южного моря, у края земли

                                 был мне сон, будто бы наяву,

Унылый, но снилось: в Чанъани живу.

На ширме – двенадцати гор череда,

Завесы расшитые, полог лазурный,

                                 все так, как в былые года.

 

Красавица, струны на цитре настроив,

                                 играла печальный мотив,

И хмурила брови, лицо опустив

Но сон мой растаял, иссяк аромат:

Лишь холод в ночи ощущал я и слушал,

                                 как ветер и ливень шумят.



朱敦儒 (1081~1159) 採桑子

 

一番海角淒涼夢,卻到長安。

翠帳犀簾,依舊屏斜十二山。

 

玉人為我調琴瑟,顰黛低鬟。

雲散香殘,風雨蠻溪半夜寒。

 


П. Б. Шелли Философия любви

Ручьи смешаются с рекою,
и к морю поспешит вода.
И ветры, лишены покоя,
сольются навсегда.
Никто не одинок на свете,
и все мы связаны судьбой
с другими, тесны связи эти,
лишь я здесь не с тобой.

Вот горы небеса обняли,
волна в объятиях волны.
Цветы, в веселье ли, в печали,
сестер любить должны.
Льет солнце свет земле, балуя,
луна целует море в сне, - -
что мне с того, коль поцелуи
свои не даришь мне?



Percy Bysshe Shelley 

Love's Philosophy


The fountains mingle with the river,

And the rivers with the ocean;

The winds of heaven mix forever

With a sweet emotion;

Nothing in the world is single;

All things by a law divine

In another's being mingle--

Why not I with thine?


See, the mountains kiss high heaven,

And the waves clasp one another;

No sister flower could be forgiven

If it disdained its brother;

And the sunlight clasps the earth,

And the moonbeams kiss the sea;--

What are all these kissings worth,

If thou kiss not me?


Чжу Дуньжу На мелодию «Гадальщик» II

У древних истоков в горах расцвела слива мэй,

В саду за оградой ютиться не выпало ей.

Вдали от дорог в этой горной глуши

                               не боится морозов она,

Свой облик весенний скрывает, тиха и скромна.

 

Кто мог бы ее сокровенные мысли прочесть?

Довериться некому, не с кем отправить ей весть.

Цветет беззаботно, сочась ароматом,

                               одна, никого не пьяня.

Луна воссияет, красавица ищет меня.



朱敦儒 (1081~1159)《卜算子》

 

古涧一枝梅,免被园林锁。

路远山深不怕寒,似共春相趓。


幽思有谁知,托契都难可。

独自风流独自香,明月来寻我。



Чжу Дуньжу На мелодию «Близкое празднество»

Дождик весенний, похожий на пыль, моросит,

Около башни у веточек ивовых вымокший вид.

Ветер проходит в завесы расшитые наискосок,

Сквозь кисею проникает лазури поток.

 

Возле окна вырезает красавица к первой луне фонари,

Цитре вверяет тоску до вечерней зари.

Деве Пурпурной зажжет благовония, молится ей,

Из Ляодуна от милого просит вестей.



朱敦儒 (1081~1159) 好事近

 

春雨细如尘,楼外柳丝黄湿。

风约绣帘斜去,透窗纱寒碧。

 

美人慵翦上元灯,弹泪倚瑶瑟。

却上紫姑香火,问辽东消息。


С древних времен в первое полнолуние Нового года, 15 день первой луны, отмечают Праздник Фонарей. В этом году празднуется 15 февраля.


Пурпурная Дева, букв. Цзы-гу, или богиня отхожих мест. Ее считали духом предсказаний, гадали, обращаясь с вопросами о будущем.

 

Согласно легенде, в древние времена жил в Ляодуне некий Дин Линвэй, однажды он превратился в журавля и улетел, но через много-много лет вернулся на родину и опять принял человеческий облик. Здесь иносказательно о дорогом человеке в далеких краях.


Р. Л. Стивенсон Сеновал

В лугах, от ветра трепеща,

До плеч поднялись травы...

Срезали косы их, блеща,

Налево и направо.

 

Душистый урожай во двор

Свезли, на сеновале

Сложили наподобье гор...

Их покоришь едва ли.

 

Гора-Орел, гора-Змея,

Гора-Чердак, - нет выше!

Был совершенно счастлив я…

И жившие там мыши.

 

Взбираться, прыгать наугад,

О, необыкновенно:

Играть, вдыхая аромат,

В веселых грудах сена.

 


The Hayloft Robert Louis Stevenson

 


Through all the pleasant meadow-side

 The grass grew shoulder-high,

 Till the shining scythes went far and wide

 And cut it down to dry.

 

 Those green and sweetly smelling crops

They led the waggons home;

 And they piled them here in mountain tops

 For mountaineers to roam.

 

 Here is Mount Clear, Mount Rusty-Nail,

 Mount Eagle and Mount High;--

 The mice that in these mountains dwell,

 No happier are than I!

 

 Oh, what a joy to clamber there,

 Oh, what a place for play,

 With the sweet, the dim, the dusty air,

 The happy hills of hay!


Чжу Дуньжу На мелодию «Благодаря за милости свыше»

Всего-то и нужно: лишь маленький садик,

                надел в два-три му*, и довольно, земли;

Бамбук и цветы разрослись, украшая

                округу вблизи и вдали.

Гибискус – оградой, с соломой – лачуга,

                все это подходит по духу и вкусу отшельнику с гор.

Напьюсь у пруда, отдыхаю под сенью деревьев,

                и все услаждает мой взор.

 

Чтоб сердце всегда оставалось спокойным,

                и чтобы во всем оставаться собой,

Зане, предаваясь пейзажу, брожу

                по горам запустелой тропой.

Исчерпав желанья, доволен пребуду 

                на старости лет, сколь еще в этом мире ни прожил бы я...

А кто говорил, будто гроты бессмертных – на небе,

                вне бренного, мол, бытия?



朱敦儒《感皇恩》

 

一个小园儿,两三亩地。

花竹随宜旋装缀。

槿篱茅舍,便有山家风味。

等闲池上饮,林间醉。

 

都为自家,胸中无事。

风景争来趁游戏。

称心如意,剩活人间几岁。

洞天谁道在、尘寰外。


*Му – мера земельной площади, соответствует приблизительно 0,07 га (7 соток)



Чжу Дуньжу На мелодию «Цветы магнолии»

Пусть нет никого, кто бы выпил со мной,

И войлочный коврик я сам расстилаю,

                                        под вечер сажусь под сосной.

Слагаю стихи, наливаю вина,

Дразню я цветущую сливу, как будто

                                        наложницей стала она.

 

Утешиться сердцу легко во хмелю.

Когда же восходит, сияя, луна,

                                       я уже под цветами дремлю…

Откуда бы знал, забавляясь, хмельной:

Проснусь, будет полон цветами платок

                                       и наполнена чарка луной.



朱敦儒 (1081~1159)减字木兰花

 

无人请我。我自铺氈松下坐。

酌酒裁诗。调弄梅花作侍儿。

 

心欢易醉。明月飞来花下睡。

醉舞谁知。花满妙巾月满杯。

 


Чжоу Банъянь На мелодию "Ожидание красавиц"

Светильник пылает, пора уходить мне,

                                      с тобою прощаюсь в тоске,

Душа разорвется от красных ворот вдалеке.

Нельзя, чтобы слезы, смывая румяна,

                                      по щечкам струились дождем,

Дождись, отцветет,

        лепестки осыпая, шиповник, вернусь,

                                      и мы будем с тобою вдвоем.

 

Танцуй на досуге по-прежнему, такт

                                      отбивая пайбанями, пой,

Пускай уж гуляки придут любоваться тобой.

Как долго, смотри, угольки не сгорают

                                      в курильнице той золотой,

Нельзя нам позволить,

        чтоб жаркие чувства в разлуке погасли,

                                      и стали остывшей золой.



周邦彦 (1057~1121) 虞美人

 

灯前欲去仍留恋。肠断朱扉远。

未须红雨洗香腮。待得蔷薇花谢、便归来。

 

舞腰歌版闲时按。一任傍人看。

金炉应见旧残煤。莫使恩情容易、似寒灰。


Чжу Дуньжу «Гадальщик» «Накануне Нового года»

Сегодня встречаем мы возле Янцзы Новый год,

Всё ждали, когда уже дождик весенний пройдет.

Готовы теперь, как и все, наслаждаться

                                  грядущей цветущей весной:

И белый, и алый разбрызгались легкой волной.

 

С вином дорогим вдохновения длится прилив,

И тихо поем «Золотистые веточки ив»…

Цветов мэйхуа на руках аромат

                                  истощится, не сладишь с тоской,

Вино исчерпается, все возвратятся домой.



朱敦儒  (1081~1159)《卜算子

《除夕》

 

江上见新年,年夜听春雨。

有个人人领略春,粉淡红轻注。

 

深劝玉东西,低唱黄金缕。

捻底梅花总是愁,酒尽人归去。


Чжоу Банъянь На мелодию «Весна в яшмовом тереме»

Бегущий меж персиков горный ручей

                                 ни замедлить, ни остановить.

Когда перерезан у лотоса корень,

                                 обрезана каждая нить*.

Когда-то на мостике с красной оградой

                                 мы часто встречались с тобой,

Сегодня один я брожу по тропинке,

                                 засыпанной желтой листвой.

 

Смотрю: на гряды зеленеющих гор

                                 бесконечных -- туманы легли,

На спинах гусей улетающих блики

                                 закатные гаснут вдали.

Теперь мы как тучки, что, ветром разбросаны,

                                  стынут над зеркалом вод,

А чувства похожи на ивовый пух,

                                  что к земле после дождика льнет.



周邦彦 (1057~1121) 玉楼春

 

桃溪不作从容住,秋藕绝来无续处。

当时相候赤阑桥,今日独寻黄叶路。


烟中列岫青无数,雁背夕阳红欲暮。

人如风后入江云,情似雨馀粘地絮。


* здесь используется так называемая "корректирующая" (с противоположным значением) аллюзия на чэнъюй (устойчивые обороты в китайском языке):

藕断丝连 -- корневище лотоса переломлено, но волокна тянутся. образно: ещё не все связи порваны; не в силах расстаться, тянутся друг к другу, продолжают любить.


Чжоу Банъянь «Бодхисаттва-инородец» «Мэйхуа в снегу»

Излучин три тысячи, вьется река

                                     и вдали серебрится волна,

Купаются утки и цапли парят,

                                     по затонам вода зелена.

Повсюду смотрю я, но лодка твоя не видна,

И солнце садится, у берега в башне – одна.

 

 Досадует небо, что мэй неуемно цветет,

И снег посылает, покроет им ветки вот-вот.

Завесы подняв, ты посмотришь на дворик в снегу,

И долго жалеешь, что холодно на берегу.



周邦彦 (1057~1121) 菩萨蛮·梅雪

 

银河宛转三千曲,浴凫飞鹭澄波绿。

何处是归舟,夕阳江上楼。

 

天憎梅浪发,故下封枝雪。

深院卷帘看,应怜江上寒。


Чжу Дуньжу На мелодию «Ветви ивы»

О Южный мой берег реки,

                      о Северный берег реки,

Мы длим расставание, рвем на прощание

                      веточки в ивах густых,

                                            и делим тоску на двоих…

 

Наполнена чаша моя, и слезы бегут в два ручья.

Отплыл ты в Чанъань, там захватит тебя

                      нежеланных забот череда,

                                            не знаю, вернешься когда.



朱敦儒  (1081~1159)《柳枝》

 

 

江南岸,江北岸。

折送行人无尽时。恨分离。

 

酒一杯,泪双垂。

君到长安百事违。几时归。


Чжу Дуньжу На мелодию "Близкое празднество"

Над чашкой зеленого чая струится дымок,

Как будто бы вьется, парит, но вот-вот улетит мотылек.

Сидим под цветами мы друг против друга в прохладе ночной:

В тиши овевает, сяо-сяо, нас ветром с луной.

 

Беседуем непринужденно, смеемся,

                                      пьянея, сидим до утра,

Но как же стерпеть, что разлуки приходит пора.

Когда бы хозяин оставить мог гостя, глядящего вдаль,

Еще и еще разливать золотую сусаль.


 


朱敦儒 (1081~1159) 好事近


 绿泛一瓯云,留住欲飞胡蝶。

相对夜深花下,洗萧萧风月。

 

从容言笑醉还醒,争忍便轻别。

只愿主人留客,更重斟金叶。


Чжу Дуньжу На мелодию "Линьцзянский отшельник"

Смешна, словно спутанный сон эта жизнь,

                                      словно сон, эта жизнь коротка,

Извека изменчива, словно плывущие вдаль облака.

В заботах мирских, бесконечных трудах

                                      связь душевная разве важна?

Когда каждый день чем-то занят с темна до темна,

                  и год пролетает,

                                      и вновь наступает весна.

 

Текущим потоком струится стремительно

                                      время, не зная преград,

Взлетая, светило в мгновение ока уходит в закат.

Из тех, кто дожил до ста лет в этом мире,

                                      случалось ли видеть кого?

Пока ты живой, этой жизни понять существо,

                  что б ни было, важно –  

                                      познать лишь себя самого.



朱敦儒 (1081~1159)临江仙

 

堪笑一场颠倒梦,元来恰似浮云。

尘劳何事最相亲。今朝忙到夜,过腊又逢春。

 

流水滔滔无住处,飞光匆匆西沈。

世间谁是百年人。个中须著眼,认取自家身。



Р. Л. Стивенсон На берегу моря

Однажды у моря, я был еще мал,

Сидел и песок я лопаткой копал

На береговой полосе.

 

И лунки пустые отгладил до дна.

По ним разливалась морская волна,

Пока не заполнила все.

 

 

Robert Louis Stevenson At the Sea-side

 

When I was down beside the sea

A wooden spade they gave to me

To dig the sandy shore.

 

My holes were empty like a cup.

In every hole the sea came up,

Till it could come no more.


Су Шуньцинь У длинного моста через Сунцзян на рассвете наблюдаю за рыбалкой

Рассвета лучи только-только возникнув,

                                                в туманную дымку вошли,

Рыбацкие лодки повсюду виднеясь,

                                                усеяли отмель вдали.

На легких волнах серебрился туман

                                                в тусклом свете закатной луны.

У горных вершин разошлись облака, 

                                                гасли звезды, сходя с вышины.

 

Гоня рыбу боталом, не потревожь

                                                водяного дракона покой,

И сети подняв, этот запах вдохни

                                                черепаховый, рыбный, густой.

По службе живя на чужбине, с другими

                                                соперничать я не готов,

Корзину для рыбы возьму, и найду здесь

                                                себе пропитанье и кров.



苏舜钦 (1008~1048)《松江长桥未明观渔》

 

曙光东向欲胧明,渔艇纵横映远汀。

涛面白烟昏落月,岭头残烧混疏星。

 

鸣榔莫触蛟龙睡,举网时闻鱼鳖腥。

吾实宦游无况者,拟来随尔带笭箵。


Сунцзян -- совр. река Сучжоухэ в городе Сучжоу (пров. Цзянсу), который называют китайской Венецией.

Водяной дракон -- мифический дракон, способный вызывать бури и наводнения.

Уйдя со службы, Су Шуньцинь приобрел один гектар земли в Сучжоу и основал здесь в 1044 году сад с Павильоном Вздымающихся Волн, сохранившийся до нашего времени: http://www.openarium.ru/poi/73696970/



Чжу Дуньжу На мелодию "Красавица Нянь Ну"

У беседки Чуйхун*


Весло отложил я, и челн отпустил, пока по Уцзяну студеному ветер влечет,

                                  пол-осени минуло, чист небосвод.

Свернув паруса у беседки Чуйхун, по холодным волнам я плыву,

                                  и клены вокруг еле слышно: сяо-сяо, роняют листву.

На тысячи цин засверкала глазурь, зерцало златое взошло в вышине,

                                  и стало нас трое скитальцев тогда на челне.

Лазурного неба бескрайняя высь:

                                  над Млечной рекою созвездия, споря, кто ярче, зажглись.

 

И ночь наплывала, безмолвно-бесшумная Рыба-Дракон,

                              под звездным шатром растворялся вечерний туман,

                                                      с небесным закатным сияньем слиян.

И небо с землею, кристально чисты, струящие блеск неземной,

                                казалось, возводят ступени из яшмы, чертог ледяной.

Мирские желания смыть, исчерпать, отвлечься от мира страстей, суеты,

                                рассеять-развеять на сердце тоску и мечты.

Заполнит его облаков пелена,

                                 и высветит ясным сиянием гроты бессмертных луна.




朱敦儒 (1081~1159)《念奴娇》 

垂虹亭

  

放船縱棹,趁吳江風露,平分秋色。

帆卷垂虹波面冷,初落蕭蕭楓葉。

万頃琉璃,一輪金鑒,与我成三客。

碧空寥廓,瑞星銀漢爭白。

  

深夜悄悄魚龍,靈旗收暮靄,天光相接。

瑩澈乾坤,全放出、疊玉層冰宮闕。

洗盡凡心,相忘塵世,夢想都銷歇。

胸中云海,浩然猶浸明月。

 


* Чуйхун (букв. Висящая Радуга) -- название моста через Уцзян (совр. Сучжоухэ) и павильона на нем, в городе Сучжоу, пров. Цзянсу.

Цин -- мера площади, около 7 га


Морис Карем Колыбельная елочке

Крошка-елочка, усни

Ты в объятьях мамы-ели,

И не верь чижам, они

Просто так в кустах свистели.

 

Нет, из леса твоего

Не снесут тебя, чтоб где-то

Ты стояла в Рождество,

Мишурой златой одета.

 

Елочка, усни скорей,

Пусть в лесу мороз, метели,

Но ютится у корней

Зайка, словно в колыбели;

 

Настоящая звезда

Будет над тобой светиться,

Синей от мороза, и тогда

Иисус родится.


 

Maurice Carême «Berceuse du petit sapin»

 

Dors mon petit sapin, dors bien

Sur les genoux verts de ta mère

Ne crois pas ce que le tarin

Raconte au seuil de la clairière.

 

Non, on ne te coupera pas

Pour te planter à la Noël,

Tout illuminé de chandelles,

Dans un bac en papier doré.

 

Dors mon petit sapin, dors bien.

Tu connaîtras le gel, la bise,

Le souffle amical du lapin

Qui se blottit sous ta chemise.

 

Et, c’est une étoile du ciel,

Une vraie qui te coiffera

Quand le petit Jésus naîtra,

Tout bleu de froid, à la Noël.


Чжу Дуньжу На мелодию «Собирая листья шелковицы»

«У Пэнланских скал»* 


На маленькой лодке, скитаясь, плыву я 

                                   к Цзяннани, назад не вернусь,

Одинокое облако, сбившийся гусь.

Путь в тысячу ли сизый дым заволок,

К серединной равнине назад повернусь,

                                   и от слез намокает платок.

 

Под вечер на отмели стылой причалю

                                   у яшмовых гор под скалой,

Где тростник полинялый с кленовой листвой.

Закатится солнце, утихнет волна,

Но тоска истерзает в разлуке: осталась

                                    далеко родная страна.




朱敦儒  (1081~1159)《采桑子》

《彭浪矶》

 

 

扁舟去作江南客,旅雁孤云。

万里烟尘。回首中原泪满巾。

 

碧山对晚汀洲冷,枫叶芦根。

日落波平。愁损辞乡去国人。


* В провинции Цзянси уезд Пэнцзэ, на южном берегу Янцзы.

В ноябре 1126 года, когда войска империи Цзинь форсировали Хуанхэ и захватили Лоян, родной город Чжу Дуньжу, поэт, спасаясь от захватчиков,  направился в южные провинции (Гуандун и Гуанси)


Чжу Дуньжу На мелодию «Гадальщик»

На юг устремился гусей перелетных клин,

Под ветром и ливнем отбился от стаи один.

От голода с жаждой жестоко страдая,

                               крыла опустил он в тоске,

Спустился, застыл на холодном пустом островке.

 

И чайки, и цапли на отмели дальней речной

Здесь бедствуют тоже, страшатся стрелы привязной.

В безбрежном неведомом облачном море

                               теперь не отыщется кров,

Услышит ли кто, отзовется ль на горестный зов?



朱敦儒 (1081~1159)《卜算子》

 

旅雁向南飞,风雨群初失。

饥渴辛勤两翅垂,独下寒汀立。

 

鸥鹭苦难亲,矰缴忧相逼。

云海茫茫无处归,谁听哀鸣急。


Чжу Дуньжу На мелодию «Турачи в небе»

Сочиняю в Западной столице


В Высочайшей Управе горами и реками

                                          ведаю, чин небольшой –

По Небесному установленью на службу

                                          назначен безумец шальной:

Утверждаю отправку дождей и ветров,

                                          чтобы не было лишних растрат,

Об утерянных тучках и займах луны

                                          много раз представлял я доклад.

 

Написать десять тысяч стихов,

                                          да вина выпить тысячу чаш,

На князей и сановников взгляд обращать

                                          и вниманье – напрасная блажь.

Но и в яшмовый терем, небесный чертог

                                          возвращаться назад ни к чему,

Мне бы только в Лояне сажать мэйхуа,

                                          мне в цветах бы пьянеть одному.



朱敦儒  (1081~1159) 鹧鸪天

西都作

 

我是清都山水郎,天教分付与疏狂。

曾批给雨支云券,累上留云借月章。

 

诗万首,酒千觞,几曾着眼看侯王?

玉楼金阙慵归去,且插梅花醉洛阳。


Чжу Дуньжу На мелодию «В императорском зале»

Скитаюсь повсюду, какие б места мне

                                                  тревогу унять помогли?

На север смотрю, где осталось Янчжоу вдали.

На мост Красной Птицы, на рынок, где прежде торговля цвела,

Опять в этом Каменном Городе* осень, тиха и светла.

 

Да нынче найду ли я прежних друзей?

                                                    Лежит в запустенье родная страна,

Лишь тихо приливная плещет волна.

Минувшее – сон мимолетный весенний, мне кажется тут,

А воды Янцзы на восток безвозвратно текут и текут.



朱敦儒  (1081~1159)朝中措


登临何处自销忧?直北看扬州。
朱雀桥边晚市,石头城下新秋。

昔人何在?悲凉故国,寂寞潮头。
个是一场春梦,长江不住东流!



* Каменный город – в то время Цзяньань, совр. Нанкин. После захвата северных территорий чжурчжэнями в 1127 году новоиспеченный император Гао-цзун, основавший новую империю Южная Сун, перенес свою ставку из Янчжоу, где в то время проходила линия фронта, в Цзяньань (пока в 1131 году столица не была перенесена в Линьань, совр. Ханчжоу), тогда-то вернувшийся сюда из южных провинций Чжу Дуньжу и пишет эти стихи о разоренной завоевателями стране.

Мост Чжу-Цюэ (букв. Красной Птицы) -- через реку Циньхуай в Цзяньане-Нанкине).


Чжу Дуньжу На мелодию «На пустынной заставе»

На тыщи ли к югу заброшен, родные края далеки,

Скрывают их горы, хоть плачь, 

                           вино добавляет тоски.

И где же теперь фэнхуана с драконом дворцы-терема,

                           и осень здесь сводит с ума.

 

В девятый день возле реки в павильоне смотрю я окрест:

Чужая природа вокруг, 

                           миазмы болотистых мест.

И красный банан отцветает, и рвется душа от утрат,

                           и воды текут на закат.



朱敦儒  沙塞子



万里飘零南越,山引泪,酒添愁。

不见风楼龙阙、又惊秋。


九日江亭闲望,蛮树绕,瘴云浮。

肠断红蕉花晚、水西流。


Чжу Дуньжу На мелодию "Двенадцать страж*"

Застелены дали увядшей травой,

                      застелено небо закатной зарей,

                                          застелены горы багряной листвой.

И западный ветер все краски смешал сгоряча,

Лишь горный ручей причитает, как прежде журча.

 

И ласточки скрылись, и гуси исчезли,

                                          и писем напрасно я жду,

У желтых цветов вопрошаю:

                                          с кем буду срывать я их в этом году.

Скиталец, тоскую среди подступающей тьмы,

И жгу подношенья для предков в преддверье зимы**.


 

朱敦儒 (1081~1159) 十二时

 

连云衰草,连天晚照,连山红叶。

西风正摇落,更前溪呜咽。

 

燕去鸿归音信绝。问黄花、又共谁折。

征人最愁处,送寒衣时节。



* В древности сутки были разделены на 12 двухчасовых отрезков (страж), каждый из которых именовался в соответствии с китайскими знаками зодиака: с 7 до 9 часов вечера (1 стража) собака приступает к ночной охране дома, с 9 до 11 вечера (2 стража) свинья наслаждается сном. с 11 до 1 часу ночи (3-я стража) – период активности крысы, с 1 до 3 часов ночи (4 стража) бык жует жвачку, с 3 до 5 утра (5 стража) гуляет грозный тигр и т. д.

** имеется в виду день поминовения предков: Праздник зимней одежды, который отмечается в 1-й день 10-го месяца по лунному календарю. Этот день знаменует переход на зимнюю одежду в Китае. В праздник принято сжигать (отправляя духам умерших) бумажные имитации одежды, домашней утвари, а также жертвенные деньги.



Чжу Дуньжу На мелодию "Радость встречи" V

Когда-то всходили на остров Пэнлай, мы с тобою в ладу,

                                                                          как ласточки в горнем саду.

Случалось и что с небожителями состязались порой,

                                                                          забавляясь на шэне игрой…

 

Меж облачных волн ввечеру, пяти-цветных знамен на ветру,

                                                                          как чайка, беспечен и смел,

Укрытую дымкой луну над Сунцзяном ловить полетел…

                                                                         да, пьяный совсем, протрезвел.



朱敦儒 (1081~1159)相见欢

 

当年两上蓬瀛。燕殊庭。

曾共群仙携手、斗吹笙。

 

云涛晚。霓旌散。海鸥轻。

却钓松江烟月、醉还醒。


Чжу Дуньжу На мелодию "Радость встречи" IV

Проснулся, сверчка среди ночи осенние песни звенят,

                                                           луна уплыла на закат.

Печалюсь, остались в душе только отзвуки, сны прервались:

                                                          с Куньлуня* спустился я вниз.

 

Все люди уже разбрелись, шагов не слыхать со двора,

                                                          считаю часы до утра.

Верчусь и встаю, поднимаю завесы, сижу, одинок,

                                                          свечи сторожу огонек.


* Куньлунь – мифическая священная гора, в даосских легендах – земной рай (наряду с горой Пэнлай).



朱敦儒 (1081~1159)相见欢

 

吟蛩作尽秋声。月西沈。

凄断余香残梦、下层城。

 

人不见。屏空掩。数残更。

还自搴帷独坐、看青灯。


Шел Сильверстайн Войди в этот заброшенный дом

Пройдемся тихо мы с тобой,

Здесь птицы и сверчки, постой.

 

Нет потолка – лишь голубой,

Вот зайчик солнечный, постой.

 

Пол – из цветов с травой густой,

Ромашки, васильки, постой.

 

Ух-ух – знаком ли ты с совой?

Фьить-фьить – летает мышь, постой.

 

Ха-ха, хо-хо, хи-хи, ой-ой…

Здесь гномы с троллями, постой.

 

Вот здесь, малыш, живем, постой,

Ты знаешь ведь… и мы с тобой.

 

Шел Сильверстейн



Enter This Deserted House

 


But please walk softly as you do.

Frogs dwell here and crickets too.

 

Ain't no ceiling, only blue.

Jays dwell here and sunbeams too.

 

Floors are flowers - take a few

Ferns grow here and daisies too.

 

Swoosh, whoosh - too-whit, too-woo

Bats dwell here and hoot owls too.

 

Ha-ha-ha, hee-hee, hoo-hoooo,

Gnomes dwell here and goblins too.

 

And my child, I thought you knew

I dwell here… and so do you.


Shel Silverstein


Чжу Дуньжу На мелодию "Луна над Сицзяном" II

Любые деяния словно весенние сны коротки,

Людские желания словно осенние тучки тонки.

Зачем предаваться раздумьям, тяжелым

                                     трудам, позабыв про покой,

Когда все дела предначертаны нам изначала судьбой.

 

Довольно для счастья трех чарок вина мне допрежь,

Потом еще встретить бы яркий цветок, что прелестен и свеж.

И с другом сердечным веселого смеха

                                     мгновенья делить пополам,

А будет ли завтра ненастно иль ясно, не ведомо нам.



朱敦儒 (1081~1159)西江月


世事短如春梦,人情薄似秋云。

不须计较苦劳心,万事原来有命。

 

幸遇三杯酒好,况逢一朵花新。

片时欢笑且相亲,明日阴晴未定。


Чжу Дуньжу На мелодию "Луна над Сицзяном"

Теперь каждый вечер наполнена чарка вином до краев,

И каждое утро в саду раскрывается столько цветов.

Один я пою, и один я танцую, 

                                                 один, душу я распахну,

Свободен, ни пут, ни помех, ощущаю лишь радость одну…


В анналах истории – грез мимолетных весенних – не счесть,

И в мире загробном – талантов блистательных сколько – невесть.

Зачем предаваться раздумьям, о том, 

                                                 что судьба уготовит для нас,

Довольно владеть хоть бы тем, что имеешь сегодня, сейчас.



朱敦儒  (1081~1159)西江月


日日深杯酒满,朝朝小圃花开。

自歌自舞自开怀。且喜无拘无碍。

 

 青史几番春梦,黄泉多少奇才。

不须计较与安排。领取而今现在。


Чжу Дуньжу На мелодию "Красавица Нянь Ну"

На старости лет  эта радость дана:

              когда обойдешь целый мир суеты и страстей,

                                поймешь, что таится за миром людей.

Прозрев до конца пустоту и тщету,

              однажды и море досады, и горы тоски

                                рассыплешь ты в пыль, разобьешь на куски.

И больше цветами не будешь пленен,

              и в пьяном угаре не будешь тонуть,

                                но сможешь повсюду отчетливо чувствовать суть.

Насытиться, после уснуть ввечеру,

              порою, при случае, повеселиться, затеяв игру.

 

О том, что случалось издревле доныне – к чему рассуждать,

              теперь у меня, старика, на уме

                              не очень-то много событий, все канет во тьме.

Бессмертным даосом я стать не стремлюсь, и Будде хвалами не льщу,

              Конфуция путь, что исполнен о людях забот, не ищу.

Соперничать мне с одаренными лень,

              пускай надо мною смеются гурьбой,

                              каким бы я ни был, да только останусь собой.

И роль свою в драме исполню, а там,

                одежды для сцены сниму я и брошу тщеславным глупцам.


朱敦儒 (1081~1159)《念奴娇》

 

老来可喜,是历遍人间,谙知物外。

看透虚空,将恨海愁山,一时挼碎。

免被花迷,不为酒困,到处惺惺地。

饱来觅睡,睡起逢场作戏。

 

休说古往今来,乃翁心里,没许多般事。

也不修仙不佞佛,不学栖栖孔子。

懒共贤争,从教他笑,如此只如此。

杂剧打了,戏衫脱与呆底。


Чжу Дуньжу На мелодию "Излить чувства души"

И яшмовый заяц в сиянии лунном,

                                 и ворон в сиянии дня,

Когда бы то ни было, сопровождают меня.

В любую погоду: жару или ветер, дожди ль, холода,

Насытиться, чаю могу заварить я всегда.

 

Отшельник бамбуковой рощи,

                 князь-хоу, что тыквы сажал*…

                                 такой же, я стар и устал.

Под небом открытым, доволен уделом,

                  живу я в горах, где лишь тучки кругом,

                                  куда б ни отправился, всюду – мой дом.


* В былые времена Чжао Пин был циньским Дунлин-хоу. Когда Цинь было разбито, он стал простолюдином, жил бедно и выращивал тыквы к востоку от городских стен Чанъани...                                                                     Сыма Цянь Исторические записки



 朱敦儒 (1081~1159) 诉衷情

 

月中玉兔日中鸦。随我度年华。

不管寒暄风雨,饱饭热煎茶。

 

居士竹,故侯瓜。老生涯。

自然天地,本分云山,到处为家。


Герман Гессе Китайское

Лунный луч из туч – явил картину:

Вот ветвей бамбуковых сплетенье,

Мостик, словно кошка, выгнул спину,

И в воде зеркальной – отраженье.


Эти виды любим безрассудно,

Что плывут над миром, в глубине ли,

Чудные, записанные чудно,

Через час – погасли, побледнели.


Пьян, поэт сидит под шелковицей,

Кистью он владеет, как и чаркой,

Пишет лунной ночи свет неяркий,

Что, мерцая, средь теней таится.


Кисть летит, он пишет, щуря веки,

Про минующее, беззаботно:

Про луну и тучи, горы, реки,

Воспевая все, что мимолетно,

Сопереживая с ними всеми,

Отдавая душу им и время.


И они останутся навеки.



Chinesisch - Hermann Hesse

 

Mondlicht aus opalener Wolkenlücke

Zählt die spitzen Bambusschatten peinlich,

Malt der hohen Katzenbuckelbrücke

Spiegelbild aufs Wasser rund und reinlich.


Bilder sind es, die wir zärtlich lieben,

Auf der Welt und Nacht lichtlosem Grunde

Zaubrisch schwimmend, zaubrisch hingeschrieben,

Ausgelöscht schon von der nächsten Stunde.


Unterm Maulbeerbaum der trunkene Dichter,

Der den Pinsel wie den Becher meistert,

Schreibt der Mondnacht, die ihn hold begeistert,

Wehende Schatten auf und sanfte Lichter.


Seine raschen Pinselzüge schreiben

Mond und Wolken hin und all die Dinge,

Die dem Trunkenen vorübertreiben,

Daß er sie, die flüchtigen, besinge,

Daß er sie, der Zärtliche, erlebe,

Daß er ihnen Geist und Dauer gebe.

 

Und sie werden unvergänglich bleiben.


Увядший лист Гессе

Ждет любой цветок – плода,

Свет сменится тенью;

Лишь полет, движенье –

Неизменны навсегда.

 

Ждет цветения пора –

осени и увяданья.

Лист, останься тих, игра –

с ветром длить свиданья.

 

Будет у игры исход,

а роптать -- нет проку.

Ветер, что тебя сорвет,

отнесет к истоку.



Hermann Hesse Welkes Blatt

 

Jede Blüte will zur Frucht,

Jeder Morgen Abend werden,

Ewiges ist nicht auf Erden

Als der Wandel, als die Flucht.

 

 Auch der schönste Sommer will

Einmal Herbst und Welke spüren.

Halte, Blatt, geduldig still,

Wenn der Wind dich will entführen.

 

 Spiel dein Spiel und wehr dich nicht,

Laß es still geschehen.

Laß vom Winde, der dich bricht,

Dich nach Hause wehen.


Чжу Дуньжу На мелодию "Радость встречи" III

Снова ветер осенний вернулся, витая повсюду, пьянит,

                                                      и листва, словно яшма звенит.

Посмотрю во все стороны: волны в тумане, безбрежный простор,

                                                      не хватает лишь зелени гор.

 

В бренной жизни событий чреда,

                      будто бы Янцзы-цзяна вода,

                                                      но когда же покой обретем?

Только, исстари заведено, неизменно все в мире людском…

                                                       так прими все с открытым лицом.



朱敦儒 (1081~1159)相见欢

 

秋风又到人间。叶珊珊。

四望烟波无尽、欠青山。

 

浮生事。长江水。几时闲。

幸是古来如此、且开颜。


Чжу Дуньжу На мелодию "Радость встречи" II

В 1127 году чжурчжэньские племена из Южной Маньчжурии вторглись в Китай, захватили столицу вместе с императорской семьей и всю северную часть страны, задержанные только полноводной Янцзы. Один из сыновей императора бежал на юг, в Ханчжоу, где основал империю Южная Сун.

 


На западной башне в Цзиньлине смотрю на простершийся вид,

                                                                     прозрачная осень стоит.

Закатное солнце все ниже, за тысячи ли вдалеке

                                                                    склонилось к Великой реке…

 

В срединной равнине – хаос,

                                    разбросан чиновный обоз,

                                                                     когда соберутся на бой?

О горестный ветер, прошу я, смахни эти слезы, не вой

                                                                     в Янчжоу на передовой.



朱敦儒 (1081~1159)相见欢

 

金陵城上西楼。倚清秋。

万里夕阳垂地、大江流。

 

中原乱。簪缨散。几时收。

试倩悲风吹泪、过扬州。


Чжу Дуньжу На мелодию "Радость встречи"

В саду поздней осенью веет прохладою и тишиной

                                                на праздник Девятки Двойной.

И возле плетня хризантемы цветы распустились вполне

                                                в нежнейшей своей желтизне.

 

Мне яства – и окунь один,

                      да зеленый лучок, апельсин,

                                                  и к ним молодого вина…

Я – вольный скиталец, уже безмятежность обретший сполна,

                                                  напиться готов допьяна.

 

Праздник Двойной Девятки или праздник хризантем, один из самых популярных в Китае, отмечают на 9 день 9 месяца по лунному календарю (в этом году приходится на 14 октября). По традиции в этот день поднимаются на гору с веткой кизила, отгоняющего злых духов, и пьют вино, настоянное на лепестках хризантем.

 

朱敦儒 (1081~1159)相见欢

 

深秋庭院初凉。近重阳。

篱畔一枝金菊、露微黄。

 

鲈脍韵。橙薤品。酒新香。

我是升平闲客、醉何妨。



о том, как одна блоха возомнила себя наполеоном и пошла плясать губерния

Казалось бы, подумаешь, какая-то блоха,

Ее и в мелкоскопе-то вовек не увидать,

Жила одна такая, что ж, была скромна, тиха,

Куснет, и тотчас же в кусты, не жизнь, а благодать.

 

Но вот однажды, ей под хвост попала ли вожжа,

Петух ли клюнул жареный, или судил ей рок,

Подумала тогда блоха, добычу сторожа:

– Наполеон ведь тоже был размером не высок.

 

И я войной пойду на тех, кто мне не сильно рад,

И, вздрогнув, чешется, что хоть святых вон выноси,

Я им устрою аустерлиц и праздничный парад,

Я буду прыгать и плясать, попробуй, выкуси.

 

Так и повадилась она давать за боем бой:

– Вам больно? Ложь! Вы передернули! Я царь, не тать!...


И в самом деле, рассудить, ведь это не разбой,

Бедняжке дайте хоть чуть-чуть известности стяжать.

 

Ну, капля крови, ну токсин, ну аллергия, что ж,

Ведь это лишь блоха, ни клещ, ни таракан, ни вошь,

Кто будет прыгать и плясать?

Оставь блоху, не трожь!


Чжу Дуньжу Песни старого рыбака VIII

Нет, я не святой небожитель-бессмертный даос,

Не плавлю пилюлю бессмертья, не пью чудодейственных рос.

Люблю винопитию лишь предаваться вечерней порой,

Пут бренного мира страшусь я и славы пустой.

 

Взрастить семена, чтобы после в саду этом

                                            персики-сливы цвели,

И жить на покое от шума людского вдали.

В занятье своем в этой жизни лицом не ударить бы в грязь,

И с песней бродить, и с улыбкой, гулять, веселясь.



朱敦儒 (1081~1159) 好事近  渔父词


我不是神仙,不会烧丹链药。

只是爱闲耽酒,畏浮名拘缚。

 

种成桃李一园花,真处怕人觉。

受用现前活计,且行歌行乐。


Чжу Дуньжу Песни старого рыбака V

Случайно свернул в те края и увидел я там,

Что истинна весть и цветет мэйхуа вопреки холодам.

И диск в небесах, словно тянет за леску, и светел, и полн,

Влечет за собою в тьму-тьмущую облачных волн…

 

Былое и сущее – в бренной пыли, 

                             и по ходу не виден просвет,

Ни чаек, ни цапель в округе, простыл их и след.

Стерпеть я не в силах суетного этого мира оков,

Отправиться хоть на все стороны света готов.



朱敦儒 (1081~1159) 好事近  渔父词 

 

猛向这边来,得个信音端的。

天与一轮钓线,领烟波千亿。

 

红尘今古转船头,鸥鹭已陈迹。

不受世间拘束,任东西南北。


Чжу Дуньжу Песни старого рыбака IV

Куда б ни свернул на рыбачьем челне я своем,

Все реки с морями – мое обиталище, всюду – мой дом.

Когда захочу, на Дунтин поплыву, чтоб купить там вина,

Порой на Сиху отправляюсь, там флейта слышна.

 

Что пьянице холод, лишь краски добавит,

                                   по лику румянец разлив,

С песчаного берега вскоре отхлынет прилив.

Минуя стремнину Цзылина* по краю, у самой мели,

Я весть получил, что уже мэйхуа расцвели.



朱敦儒 (1081~1159) 好事近 渔父词


拨转钓鱼船,江海尽为吾宅。

恰向洞庭沽酒,却钱塘横笛。

 

醉颜禁冷更添红,潮落下前碛。

经过子陵滩畔,得梅花消息。


*Цзылин – второе имя отшельника Янь Гуана, 1 в. н. э., который отверг предложение императора Лю Сю занять должность имп. Советника, и поселился у Семимильной стремнины на Янцзы, возле горы Фучунь, где пахал землю и удил рыбу.



Чжу Дуньжу Песни старого рыбака VI

С коротким веслом моя лодка быстра и легка,

В вечернем тумане лазурная медленно тонет река.

И гуси с заставы, и чайки от моря – им наперерез,

И вот над рекою – картина осенних небес.

 

Корзина, где плещется рыба, сверканья

                                        парчовых чешуек полна,

И этого хватит с лихвой, чтоб купить мне вина…

Домой одинокий мой парус – попутный влечет ветерок,

Ну кто бы теперь помешать возвращению мог?


朱敦儒 (1081~1159) 好事近  渔父词 


短棹钓船轻,江上晚烟笼碧。

塞雁海鸥分路,占江天秋色。

 

锦鳞拨刺满篮鱼,取酒价相敌。

风顺片帆归去,有何人留得。


Чжу Дуньжу Песни старого рыбака VII

Как облако, что потеряло родные края,

Плывущее сиро по небу, скитаюсь по миру и я.

Но суп из бразении с окунем только попробовал тут,

На озере Двух Мандаринок обрел я приют.

 

Когда в старой тыкве-горлянке, бывает,

                                                вино заведется внутри,

Я пью по глоточку с утра до вечерней зари.

И льется свирель с башни Лунной Волны,

                                                 из полунощной тьмы…

Я слушаю… кто там играет, знакомы ли мы?



朱敦儒 (1081~1159) 好事近 

渔父词

 

失却故山云,索手指空为客。

莼菜鲈鱼留我,住鸳鸯湖侧。

 

偶然添酒旧壶卢,小醉度朝夕。

吹笛月波楼下,有何人相识。


Чжу Шучжэнь На мелодию «Бодхисаттва-инородец»

Праздник Луны* вскоре встретят в беседках

                                   в горах, в павильонах у вод…

С птицею Фэн опускаю завесу,

                                   никто погулять не зовет.

Чувствую, новая все прибывает тоска,

Но и от прежней нахмурены два мотылька.

 

Встану с постели, смотрю за окно я на сад:

Время от времени лишь светлячки пролетят…

Благодарю я луну, что, сочувствуя мне,

Нынче в ночи совершенна еще не вполне.



朱淑真 (1135 - 1180)  菩萨蛮

 

山亭水榭秋方半,凤帷寂寞无人伴。

愁闷一番新,双蛾只旧颦。


起来临绣户,时有疏萤度。

多谢月相怜,今宵不忍圆。


* Праздник Луны и урожая — отмечают в Китае в 15-й день восьмого месяца по лунному календарю. Он приходится на середину осени, поэтому его называют Чжунцю — середина осени. В 2021 году его празднуют 21 сентября.


Чжу Дуньжу Песни старого рыбака III

Бездельником выглядит он для обычных людей,

Но старый рыбак беззаботен, свободен от бренных сетей.

На поясе носит печать из Морского владыки палат,

Ни волны лихие, ни ветры его не страшат.

 

И сердце его не доверится мудрости этой народной простой,

Что все в этом мире за-ради лишь славы пустой.

Знакомы ему пять озер и три острова, лодки весло,

Довольный плывет он, куда бы волной ни влекло.



朱敦儒 (1081~1159) 好事近  渔父词


眼里数闲人,只有钓翁潇洒。

已佩水仙宫印,恶风波不怕。

 

此心那许世人知,名姓是虚假。

一棹五湖三岛,任船儿尖耍。


Чжу Дуньжу Песни старого рыбака II

Старый рыбак отправляется рыбу ловить,

Старая снасть: из бамбука удилище, тонкая нить.

Лодку несет по волнам, но за весла он сядет когда,

Словно взлетает она в пустоту без следа…


Пухом лететь тростниковым – вот все, 

                                     что в изменчивой жизни дано,

Ну так не лучше ли пить беспрерывно вино?

В ночь над рекой, не стихая, буянили ветер с дождем.

Выпил рыбак и ни звука не слышал потом.



朱敦儒 (1081~1159) 好事近·渔父词

 

渔父长身来,只共钓竿相识。

随意转船回棹,似飞空无迹。

 

芦花开落任浮生,长醉是良策。

昨夜一江风雨,都不曾听得。


Карл Краус Реванш

Херр Шум судил меня не раз,

Отмстить? – витает дума.

Я жду, закончится рассказ:

В истории не будет Шума.

 

Karl Kraus  Revanche

 

Herr Schumy sprach von einem Karl Kraus.

Wie soll ich mich rächen?

Ich warte, bis die Geschichte aus:

sie wird von keinem Schumy sprechen.

 


Чжу Дуньжу "Близкое празднество" Песни старого рыбака

Тряхнув головой, выхожу я из пыли мирской,

Трезвею, опять напиваюсь, не знаю, сезон там какой.

В бамбуковой шляпе, с собой из вещей травяной дождевик,

От снега с морозом под ним укрываться привык.

 

И вечер наступит, и ветер утихнет,

                                и леска замрет, тишина...

Внизу и вверху, посмотрю: молодая луна.

На тысячу ли воедино с водою слился небосвод,

Лишь лебедь вдали одинокий порою блеснет.



朱敦儒 (1081~1159)好事近·渔父词

 

摇首出红尘,醒醉更无时节。

活计绿蓑青笠,惯披霜冲雪。

 

晚来风定钓丝闲,上下是新月。

千里水天一色,看孤鸿明灭。


浪淘沙

             

圆月又中秋。南海西头。蛮云瘴雨晚难收。

北客相逢弹泪坐,合恨分愁。

 

无酒可销忧。但说皇州。天家宫阙酒家楼。

今夜只应清汴水,呜咽东流。



Чжу Шучжэнь На мелодию "Гадальщик"

Высокий бамбук и одна слива мэй, склонена —

В гармонии чудной, на лес низошла тишина.

А после дождя — этот свежий пейзаж,

                               совершенней придумать нельзя,

У берега легкие волны блистают, скользя.

 

Откуда мелодию «Малый шаньюй» донесло?

Мне дум сокровенных прервать череду тяжело.

И, ветром навеянный, чувства былого

                               плывет потайной аромат,

В сиянии лунном цветы от прохлады дрожат.



朱淑真 1135 - 1180 卜算子

 

竹里一枝斜,映带林逾静。

雨后清奇画不成,浅水横疏影。

 

吹彻小单于,心事思重省。

拂拂风前度暗香,月色侵花冷。


звезда, луна

ты спросишь, как рождается любовь? – ну,

любовь во тьме твоей восходит словно

 

звезда, луна, но кажется, она,

та, эта – все равно, почти не светит,

а потому и вроде не нужна,

притом что знаешь верно: на две трети

 

их свет – обманка, выдумка, и пре-

увеличенье атмосферы, бренд,

 

мираж вселенный и томленье духа,

влеченье слабой плоти к небесам,

забытым всуе, Божия проруха…

ты знаешь, и… внимаешь голосам,

 

что в голове, настойчивые, шепчут:

иди, пусть этот путь смешон, нелеп чуть…

 

как будто завлекает кот Баюн

чарующее пенье Алконоста,

и веришь вещей птице Гамаюн…

безумию отдашься ли так просто?

 

но только и в аду готов гореть,

чтоб свет увидеть тот, хотя б на треть.


Чжу Шучжэнь «Цветы магнолии» Весенние сетования

Одиноко пою, одиноко я пью,

Одиноко сижу, одиноко брожу,

                          одиноко ложусь и не сплю.

В ожиданье стою и горюю, и пусть,

Ничего не поделаешь, даже прохлада

                          тоску разжигает и грусть.

 

 

Да заметит ли кто-то, что чувств я полна,

Льются слезы, смывают остатки румян,

                          верно, краска почти не видна.

У горючей тоски в неизбывном плену,

Фитилек в одиноком светильнике вновь

                          припускаю, да все не усну.



朱淑真  (1135 - 1180)   减字木兰花

春怨

 

独行独坐,独唱独酬还独卧。

伫立伤神,无奈轻寒著摸人。

 

此情谁见,泪洗残妆无一半。

愁病相仍,剔尽寒灯梦不成。



Чжу Шучжэнь На мелодию "Обольстительные взоры"

Лениво-лениво весеннее солнце

                            в ивовых нежных ветвях,

Плывет аромат потайной по тропинкам в цветах…

Цинмин миновал, с ним и ясные дни,

                            все в тучах, теснят алый терем они,

И меркнет былое в их мрачной тени.

 

Я в полдень уснула, но иволга песню

                            как раз завела за окном,

Весенней тоски мне прибавив, откуда, тайком?

То в ивовых кронах тенистых она,

                            то там, где айва у беседки одна,

То в алых цветах абрикосов слышна.



朱淑真  (1135 - 1180)  眼儿媚

 

迟迟春日弄轻柔,花径暗香流。

清明过了,不堪回首,云锁朱楼。

 

午窗睡起莺声巧,何处唤春愁。

绿杨影里,海棠亭畔,红杏梢头。

 


В горах мое сердце по Р. Бернсу

О горы, прощайте, родные края,

Геройской отваги Отчизна моя,

Где б ни был, куда б ни замыслил побег,

В Шотландские горы влюблен я навек.

 

В Шотландских горах мое сердце и там

Летит за косулей вослед по горам,

Следит дикой лани стремительный бег;

В Шотландских горах мое сердце навек.

 

Прощайте гряды, что укрыли снега,

Прощайте лощины и в росах луга,

Прощайте дубравы с чащобой густой,

Прощайте потоки с бурливой водой.

 

В Шотландских горах мое сердце и там

Летит за косулей вослед по горам,

Следит дикой лани стремительный бег;

В Шотландских горах мое сердце навек.

 


Robert Burns My Heart's in the Highlands



Farewell to the Highlands, farewell to the North,

The birth-place of Valour, the country of Worth;

Wherever I wander, wherever I rove,

The hills of the Highlands for ever I love.

 

My heart's in the Highlands, my heart is not here;

My heart's in the Highlands a-chasing the deer;

A-chasing the wild-deer, and following the roe,

My heart's in the Highlands wherever I go.

 

Farewell to the mountains high covered with snow;

Farewell to the straths and green valleys below;

Farewell to the forests and wild-hanging woods;

Farewell to the torrents and loud-pouring floods.

 

My heart's in the Highlands, my heart is not here;

My heart's in the Highlands a-chasing the deer;

A-chasing the wild-deer, and following the roe,

My heart's in the Highlands wherever I go.

 


Чжу Шучжэнь На мелодию «Бабочка, тоскующая по цветам»

Проводы весны

 

На башне, смотрю на плакучую иву

                                  с мильонами нитей одну,

Она словно хочет опутать весну,

                                  ее удержать хоть ненадолго в этом плену…

Но только лишь ивовый пух на ветру

                                   все кружится туда и сюда,

И кажется, вслед за весною летит,

                                  и все смотрит: уходит куда?

 

А горы и реки вокруг зелены,

                                    крик кукушки уносится вдаль,

Бесчувственной птице нисколько не жаль,

                                    не ведомо ей, что от песни той горше печаль.

За чаркой вина я прощаюсь с весной,

                                    но безмолвно уходит весна…

И только под вечер лишь дождь небольшой

                                    полился-полился, дотемна.



朱淑真 (1135-1180)《蝶恋花》送春

 

楼外垂杨千万缕,欲系青春,少住春还去。

犹自风前飘柳絮,随春且看归何处。

 

绿满山川闻杜宇,便作无情,莫也愁人苦。

把酒送春春不语,黄昏却下潇潇雨。



Чжу Шучжэнь На мелодию «Небо для куропаток»

Склонясь на перила, стою одиноко

                                        в течение долгого дня,

Вокруг хлопотливые бабочки, пчелы

                                        кружатся, друг друга дразня.

И с тополя пух облетает повсюду,

                                      так ветер восточный жесток,

И с персика цвет опадает на воды,

                                       ложится по краю дорог.

 

И этой весенней порой

                                      мне дум не избыть череду,

Густые-густые душистые травы встают,

                                      подступая к пруду.

И тысячи чарок мне было бы мало

                                      весной упиваться с тобой…

Но кстати пришлась эта горькая чаша

                                      с брагою, с кислой айвой.



朱淑真  (1135-1180)《鹧鸪天》

 

独倚阑干昼日长,纷纷蜂蝶斗轻狂。

一天飞絮东风恶,满路桃花春水香。

 

当此际,意偏长,萋萋芳草傍池塘。

千钟尚欲偕春醉,幸有荼蘼与海棠。



Цинь Гуань На мелодию «Полоскание шелка в горном ручье»

Завесы парчовые за слоем слой

                              на вечерней заре я сверну,

За ширмой резной, за изгибом изгиб,

                              нарушает пайбань тишину.

Досадую, с милым разлука горька,

                              оттого ли теперь не усну.

 

Был сон, и летала душа в царстве грез

                               вслед за ним, только слишком далек…

И вижу: уж солнце краснеет, склоняясь,

                               и день, угасая, истек…

На дворик, наполненный трав ароматом,

                               истерзан, слетает цветок.


秦觀 (1049 – 1100)《浣溪沙》


錦帳重重卷暮霞。屏風曲曲鬥紅牙。恨人何事苦離家。

枕上夢魂飛不去,覺來紅日又西斜。滿庭芳草襯殘花。


Чжу Шучжэнь «Посетить Золотые ворота» «Середина весны»

На спад повернула весна,

Куда ни взгляну,

                       беспредельными чувствами поглощена.

Склонясь на перила узорные, всюду

                       смотрю на простершийся вид,

Тоска прибывает до неба, а небо молчит.

 

И ласковый ветер, и теплое солнце – добры и милы,

А ласточка с ласточкой, иволга с иволгой – все веселы…

Завеса опущена: двор наполняя,

                        слетают, цветы, – отцвели,

И сердце разбито, и травы взрастают вдали.



朱淑真  (1135 - 1180)《谒金门 》春半

 

春已半,触目此情无限。

十二阑干闲倚遍,愁来天不管。

 

好是风和日暖,输与莺莺燕燕。

满院落花帘不卷,断肠芳草远。



Лю Юн На мелодию «Смиряя волны и ветер»

Чем дальше проходит весна,

                        все печальней цветы, все мрачнее листва,

Душистому сердцу

                        любые дела нынче – все трын-трава.

Уж солнце поднялось до верхних ветвей,

                      уж иволга в ивах кричит все сильней,

А я все лежу

                        в ароматной постели своей.

И чахнет молочная плоть,

                        из облака космы торчат,

Весь день напролет мне и скучно, и лень

                        расчесаться и выбрать наряд.

Ну что же поделать…

                        Обидно, зачем же,

                                          бесчувственный, так он со мной:

Уехал, и весточки нет ни одной.

 

Жалею теперь, знать бы все наперед,

                          все б иначе сложиться могло,

Когда под замок

                          убрала бы резное седло.

Остался бы милый со мной,

                          с бумагою писчей

                                            и кистью слоновой сидел под окном,

В сложенье стихов

                          упражнялись бы с ним мы вдвоем.

И вместе гуляли повсюду,

                          и не разнимали бы рук,

Взяв нитки с иголкой, я б рядом сидела,

                          его разделяя досуг.

Остался б со мной…

                          Такого бы, знать, не случилось тогда:

Что проходят зазря молодые года.


柳永(987-1053) 定風波慢

 

自春來、慘綠愁紅,芳心是事可可。

日上花梢,鶯穿柳帶,猶壓香衾臥。

暖酥消、膩云亸,終日厭厭倦梳裹。

無那。恨薄情一去,音書無個。

 

早知恁么,悔當初、不把雕鞍鎖。

向雞窗,只與蠻箋象管,拘束教吟課。

鎮相隨、莫拋躲,針線閑拈伴伊坐。

和我,免使年少,光陰虛過。



Ли Юй На мелодию «Безмятежная радость»

В разлуке...

                На спад повернула весна,

Куда ни взгляну я,

                душа изнывает, нежна.

Летят лепестки мэйхуа на ступени,

               подобно снежинкам кружат,

Сметаю их прочь,

                наполняют все вновь,

                                      возвращаясь назад.

 

И гусь возвращается,

                только вестей не приносит с собой,

Ты так далеко,

                и во сне не увидеть, вернешься ль домой.

И горечь разлуки

                с травою весеннею схожа сполна:

Чем дальше уходишь,

                тем выше и гуще взрастает она.


李煜  (937—978) 清平乐

 

别来春半,触目柔肠断。

砌下落梅如雪乱,拂了一身还满。


雁来音信无凭,路遥归梦难成。

离恨恰如春草,更行更远还生。



Ли Е «Ясной лунной ночью длим расставание»

Расставались мы долго, не молвив ни слова,

                                              при свете безмолвной луны,

Но пылала сиянием ясным луна,

                                              были чувствами мы полны…

И расстались, теперь мы тоскуем, и каждый

                                              в разлуке — подобен луне —

Посреди проплывающих туч, на волне,

                                              над вершиной Куньлунь в вышине.

 

 

李冶   (713-784) 明月夜留别


离人无语月无声,明月有光人有情。

别后相思人似月,云间水上到层城。



Чжан Янь На мелодию «Облака над переправой»

В Шаньине  загостившийся постоялец, снова встречаю весну и вспоминаю озеро Сиху в Ханчжоу... безбрежные горестные мысли.


Высятся горы, морские просторы открыв –

                          в дали смотрю я, на башне застыв –

                                                    ветра порывы торопят вечерний прилив.

Горлинки, слышу, воркуют под дождь на карнизе,

                          а за рекою пустые поля,

                                                  вспашки весенней уже ожидает земля.

Ивы дворцовые задымлены,

                          так и Сиху берега

                                                  зелени нынче, должно быть, полны.

Помню, как в уединении

                        прежде там жил у подножия гор,

                                                  несколько ив укрывали ворота и двор.

 

Сколько тоски! Пусты теперь берега древних вод.

                        Срубленным древом, ничтожною ряской,

                                                  нынче куда меня волею волн унесет?

Стали одежды мои широки,

                        и не знаю, где силы подняться беру,

                                                  тень одинокой свечи на ветру.

Думаю часто, когда же увижу красавицу – персика цвет,

                          кажется, только недавно

                                                  мне улыбалась, но писем все нет.

Пусть не добраться письму,

                          но в сновидении

                                                  встретиться с ней не могу почему?



张炎(1248-1320) 渡江云 


山阴久客一再逢春回忆西杭渺然愁思



久客山阴,王菊存问予近作,书以寄之。 


山空天入海,倚楼望极,风急暮潮初。

一帘鸠外雨,几处闲田,隔水动春锄。

新烟禁柳,想如今,绿到西湖。

犹记得,当年深隐,门掩两三株。


愁余。荒洲古溆。断梗疏萍,更漂流何处?

空自觉,围羞带减,影怯灯孤。

常疑即见桃花面,甚近来,翻笑无书。

书纵远,如何梦也都无。


Юй Гобао На мелодию «Ветер в соснах»

Все трачу весной на цветы и вино

                                и себя удержать не могу,

И так день за днем напиваюсь я на берегу.

Мой конь белоснежный с дорогой на озеро

                                  нынче прекрасно знаком,

И ржет каждый раз горделиво,

                                  когда приближаемся к лавке с вином.

В цветущем саду, где играют свирели, плывет аромат,

Под кронами пышными ивы плакучей качели скрипят.

 

Приятных забав десять ли на Сиху,

                                  и все девы изящно-просты,

И тучи-прически у них украшают цветы.

В челнах расписных мы по озеру плаваем,

                                    долго любуясь весной,

Продлит наслаждение вечером тихим

                                    туман над озерной волной…

Назавтра вернемся, хлебну я вина и тебе помогу

Цветочные шпильки найти оброненные на берегу.


俞国宝 风入松 (ок. 1185)

 

一春长费买花钱,日日醉湖边。

玉骢惯识西湖路,骄嘶过、沽酒楼前。

红杏香中箫鼓,绿杨影里秋千。

 

暖风十里丽人天,花压鬓云偏。

画船载取春归去,馀情付、湖水湖烟。

明日重扶残醉,来寻陌上花钿。


Фань Чэнда На мелодию «Обольстительные взоры»

По дороге в Пинсян внезапно прояснилось, задремал в повозке, 

утомленный, передохнул возле окруженного ивами пруда.

 

Пьянящее-цветущее солнце, лиясь,

                                    сквозь лиловые тучи плыло;

Халат распахнул я: в сиянье лучистом тепло.

И вот в этот час, утомленный теплом,

                  хмельной в аромате цветенья густом,

                                    прилег и забылся полуденным сном…

 

Весенняя лень, как вода на пруду,

                                    разлилась, колыхаясь слегка,

И шелковой рябью по ней пробегает тоска:

Привольно-раздольна, недвижна вода,

                   а ветер повеет над гладью пруда,

                                    появится рябь… и сойдет без следа.



范成大 (1126-1193) 眼儿媚


萍乡道中乍晴,卧舆中,困甚,小憩柳塘

 

酣酣日脚紫烟浮,妍暖破轻裘。

困人天色,醉人花气,午梦扶头。

 

春慵恰似春塘水,一片縠纹愁。

溶溶泄泄,东风无力,欲避还休。


Янь Цзидао На мелодию "Небо для куропаток"

Когда среди шумного пира Юйсяо

                                      увидел за чаркой вина,

В сиянье светильников пела и песней

                                       меня восхитила она.

И пение длилось, я был опьянен,

                                       о печали забыл бы любой,

И пение стихло, но отзвуки песни

                                       я все еще слышал, хмельной…

 

Весна так безмолвно тиха,

                                       а ночь бесконечно длинна,

По небу лазурная тучка плывет

                                       в дальний Чуский дворец, одна.

И вот, в царстве снов беззаботна, душа,

                                       условностей всяких сильней,

Ввысь, по тополиному пуху ступая,

                                       летит в ее терем за ней...


Поэт называет свою возлюбленную по имени знаменитой певички Юйсяо (букв. Яшмовая Свирель), история которой запечатлена в частности в IX в. Фань Шу в авторском сборнике жанра би-цзи «Дружеские отчеты Юань Си», где повествуется о любви танского полководца Вэй Гао и дочери содержательницы веселого дома девицы Юйсяо. Молодой Вэй Гао уезжает в столицу сдавать экзамены. Юйсяо хранит ему верность и ждет его, но, не дождавшись, умирает от тоски. Спустя некоторое время, когда Вэй Гао уже занимает высокий пост, ему опять встречается Юйсяо в новом воплощении, и они заключают брак.



晏几道 (1038—1110)鹧鸪天

 

小令尊前見玉簫。銀燈一曲太妖嬈。

歌中醉倒誰能恨,唱罷歸來酒未消。

 

春悄悄,夜迢迢。碧雲天共楚宮遙。

夢魂慣得無拘檢,又踏楊花過謝橋。


Чжан Янь На мелодию «Резные тени» «Тень мэйхуа»

Под вечер при свете неполной луны

                  по саду как будто рассыпались тени цветов —

                                  все явственней всюду видны.

И ветка на север, и ветка на юг,

                                  светильник и эдак, и так поверну,

Не знаю, какая же лучше из них, и не выбрать одну.

Тень сливы ли, девы прекрасной Цяньнян* —

                                  душа, что за милым вослед

Летела, блуждая повсюду,

                                  покинувши тело на несколько лет.

И ночью глубокой смотрю:

                                  меж бамбуков прямых слива с веткой кривой,

Плывут облака, и досадно,

                                  что тень ее меркнет порой.

 

Посмотрится в зеркало: бровь-мотылек, навести красоту**,

                  едва ли припудрится, думает: как нарядиться?

                                  И только лелеет свою чистоту.

Должно быть ее рисовал Хуа Гуан***,

                                  сияет, оттенков весенних полна;

Послышатся с башни дозорной сигналы, не дрогнет она.

Но ждет, когда те, кто зажгли носорога****

                                  рога-фонари, уплывут:

Едва осветить дно морское,

                                  и тотчас кораллы в глуби оживут…

От холода хмель растворился,

                                  тот образ исчез у меня на виду,

И только кружились снежинки

                                  душистые всюду в саду.


* Цяньнян — влюблённая девушка по имени Цянь-нюй, душа которой покинула тело (чтобы соединиться с её возлюбленным; согласно легенде, она пролежала неподвижно все годы разлуки со своей душой), по новелле Чэнь Сюанью 陈玄佑 «Душа, расставшаяся с телом».


** отсылка к стихотворению

Ду Сюньхэ «Сетования в Весеннем дворце»

Красавица утром осталась в покоях своих,

сидит перед зеркалом, краситься невмоготу.

Как выглядеть, чтоб удостоиться милости ей,

во что нарядиться и как навести красоту?


Под ласковым ветром все птицы щебечут вокруг,

в полуденном солнце цветы распустились в саду.

И так год за годом, лелея мечты о любви,

на чёлнах красавицы лотосы рвут на пруду.


杜荀鹤 (846 — 904) 春宫怨


早被婵娟误,欲妆临镜慵。

承恩不在貌,教妾若为容。


风暖鸟声碎,日高花影重。

年年越溪女,相忆采芙蓉。


*** Хуа Гуан – чаньский монах Чжунжэнь, искусный в рисовании сливы мэй. Чжунжэнь посвятил живописи сливы специальный трактат «Хуа Гуан мэйпу» (ок. 1140), в котором наряду с техническими приемами описал и ее символический смысл. В стихотворении Хуан Тинцзяна есть строка о нем: "Хуа Гуан так рисует сливу, что одна ее ветка стирает досаду-тоску"


**** Из летописи династии Восточная Цзинь: однажды прославленный генерал Вэнь Цзяо (288 -- 329) возвращаясь из Ухани, проходил мимо Нючжу горы, у подножья которой протекает Янцзы. Вода была глубока, по легенде там обитали чудовища. Вэнь Цзяо зажег светильник из носорога и увидел под водой водяных демонов удивительных видов: некоторые ехали на повозках, другие были одеты в красное. Ночью ему приснилось, что один из них с возмущением спросил его: мы разные как этот и тот свет, но не беспокоим друг друга, для чего ты взялся освещать нас?



张炎(1248-1320) 疏影 梅影

 

黄昏片月。似碎阴满地,还更清绝。

枝北枝南,疑有疑无,几度背灯难折。

依稀倩女离魂处,缓步出、前村时节。

看夜深、竹外横斜,应妒过云明灭。

 

窥镜蛾眉淡抹。为容不在貌,独抱孤洁。

莫是花光,描取春痕,不怕丽谯吹彻。

还惊海上燃犀去,照水底、珊瑚如活。

做弄得、酒醒天寒,空对一庭香雪。

 


Янь Цзидао На мелодию «Бодхисаттва-инородец»

Нынче в Цзяннани – не снег, верно, там – 

                                     белоснежные сливы цветы…

Помню, Цзяннаньского гостя встречала

                                     цветущая слива и ты.

Помню, с тобой любовались цветеньем весны

В легком тумане, в мерцающем свете луны…

 

Яшмовой девы так долго все жду я письма,

Верно, вернусь, и с улыбкою встретит сама…

Все вспоминая, поднялся на башню, глядел,

В тучах спустившихся гусь одинокий летел.



晏几道  (1030-1106)  菩萨蛮

 

江南未雪梅花白。忆梅人是江南客。

犹记旧相逢。淡烟微月中。

玉容长有信。一笑归来近。

忆远上楼时。晚云和雁低。


Су Ши На мелодию «Город у реки»

Когда Тао Юаньмин в пятый день первой луны бродил по Сечуани, отдыхал у потоков, взирал на горы Наньфу (Лушань), — дойдя до прекрасной горы Цзэнчэн,  сочинил о Сечуани стихи; и по сей день можно представить и увидеть эти места. В год черной собаки (пятый года правления под девизом Юаньфэн (1082)) весной я вспахал поля возле Восточного склона, построил себе жилище «Снежный зал». На юг широко тянулись павильоны, за ними холмы, на западе у северной горы находился небольшой источник; опечаленный, однако в воодушевлении здесь также в Сечуани бродил. И сочинил «длинные и короткие строки» на мелодию «Город у реки».

 

Внезапно отчетливо понял во сне,

                                      изрядно напившись один,

Что был в прошлой жизни поэтом,

                                       и звали меня Юаньмин.

Скитался по миру, бродил по горам,

                                      возделывал землю… и нынче пашу ее сам.

Вчера ввечеру здесь, в Дунпо, все поля

                                      увлажнились весенним дождем,

Теперь прояснилось уже,

                                      возвестили сороки о том.

 

На запад от Снежного зала на склоне

                                      сокрытый журчит родничок,

На севере горная речка

                                      струится горы поперек.

На юге скопленье холмов и террас,

                                      за ними, прекрасна, вершина Цзенчэн вознеслась.

И все это древний пейзаж Сечуани,

                                      его узнаю без труда,

И, нынче старик, лишь ему я

                                      последние вверю года.



Сечуань – местность, располагавшаяся в уездах Синцзы и Дучан провинции Цзянси. Находится недалеко от озера Поянху, среди живописных пейзажей, где некогда бродил прославленный поэт Тао Юаньмин (365-427).

Гора Цзэнчэн на пять ли западнее уезда Синцзы в пров. Цзянси.

 

苏轼 (1037 – 1101)《江城子》

 

陶渊明以正月五日游斜川,临流班坐,顾瞻南阜,爱曾城之独秀,乃作斜川诗,至今使人想见其处。元丰壬戌之春,余躬耕于东坡,筑雪堂居之,南挹四望亭之后丘,西控北山之微泉,慨然而叹,此亦斜川之游也。乃作长短句,以《江城子》歌之。

 

梦中了了醉中醒。只渊明,是前生。

走遍人间,依旧却躬耕。

昨夜东坡春雨足,乌鹊喜,报新晴。

 

雪堂西畔暗泉鸣。北山倾,小溪横。

南望亭丘,孤秀耸曾城。

都是斜川当日景,吾老矣,寄余龄。


Янь Цзидао На мелодию «Возвращение господина Жуаня»

Белая пудра хранит до сих пор 

                                   ароматы минувших дней,

Прежние чувства, досадую, – стали слабей.

Если весною еще получала 

                                    посланья порою, затем,

К осени, весточки редкими стали совсем.

 

Две уточки на изголовье, 

                                    только постель холодна,

Грусть безысходную мне не унять без вина.

Если и встретимся с милым во сне, 

                                     утром рассеется сон,

Как же стерпеть: и во сне не является он...



晏几道(1038—1110) 阮郎归


旧香残粉似当初,人情恨不如。

一春犹有数行书,秋来书更疏。

 

衾凤冷,枕鸳孤,愁肠待酒舒。

梦魂纵有也成虚,那堪和梦无。



Су Ши На мелодию «Словно во сне» «Поручение»

Когда у поместья Дунпо доведется, друзья, побывать,

Скажите там: в Зале Нефритовом* я пребываю опять.

С тех пор, как уехал, кто мог бы туда забрести?

За маленьким мостиком, скованным снегом, не видно пути;

Вернуться бы мне, вернуться бы мне,

Туда, где дожди перепашут поля у реки по весне.

 

* Подразумевается Императорская Ханьлиньская академия, куда вернулся на службу после ссылки Су Ши, скучающий по своему поместью в Хуанчжоу.



苏轼 (1037―1101)《如梦令·有寄》

 

為向東坡傳語,人在玉堂深處。

別後有誰來,雪壓小橋無路。

歸去,歸去,江上一犁春雨。



имаго

слово за слово, строчка
               за строчкой, листок за листком,
поглощаю, неведомым
               голодом, жаждой влеком,
и впитаю, что прежде
               навеял хмельной ветерок,
над слиянием рек,
               над пустынным сплетеньем дорог,
и взалкаю, что там
               расплескали, клубясь, облака,
это бремя влачащие
               издавна издалека.
я вдохну это небо,
               его голубое тепло,
что сквозь дни и года,
                и века, и эпохи влекло,
навевая виденья,
                рождая из сумрачной тьмы
чудных тварей, чудные
                творенья на вечность взаймы.
и настанет пора,
                потяну бесконечную нить,
чтобы это тепло
                и видения в сердце пленить,
замереть, отключиться,
                исчезнуть, уснуть...
а потом развернуться, вернуться,
                подняться в пространстве пустом,
плыть по небу по солнцу,
                лучистому в высях венцу,
осыпая едва
                 безъязыкого слова пыльцу...
разлетятся по ветру
                 обрывки несбыточных снов,
и Ткачиха наткет из них
                 перистых легких обнов.


Оуян Сю На мелодию «Созрел боярышник» «Первое полнолуние»

В пятнадцатый день первого лунного месяца года, в первое полнолуние, в Китае отмечают Юаньсяоцзе, праздник фонарей, завершающий празднование Китайского Нового года.

 

Как в прошлом году полнолуния время пришло,

Зажглись фонари, стало в парке цветущем светло.

Прекрасна, луна поднималась над кронами ив,

Меня с моим милым тем вечером соединив…

 

И в этом году полнолуния время пришло,

По-прежнему здесь от луны с фонарями светло.

Но прежде здесь были мы вместе, а нынче — мы врозь,

Весенних одежд рукава намокают от слез.



欧阳修 (1007-1072) 生查子 * 元夕

 

去年元夜时,花市灯如昼。

月上柳梢头,人约黄昏后。


今年元夜时, 月与灯依旧。

不见去年人, 泪湿春衫袖。


Э. К. Доусон Ангел мой

К возлюбленной

 

Ангел мой, еще близка,

Ты любить могла бы:

Вместе мы пока, пока

Эти чувства слабы.

 

Но любовь моя к тебе,

Слабая в начале,

Не должна твоей судьбе

Принести печали.

 

Ангел мой, еще близка,

Нас любовь влекла бы,

Я люблю тебя, пока

Эти чувства слабы.

 

Скоро будем далеки,

Стихнут разговоры,

Не коснусь твоей руки,

И погаснут взоры.

 

Ангел мой, еще близка,

И всегда была бы…

Но расстанемся, пока

Эти чувства слабы.


 

Ad Domnulam Suam

 

Little lady of my heart !

Just a little longer,

Love me: we will pass and part,

Ere this love grow stronger.

 

 I have loved thee, Child! too well,

To do aught but leave thee :

Nay! my lips should never tell

Any tale, to grieve thee.

 

 Little lady of my heart !

Just a little longer,

I may love thee: we will part,

Ere my love grow stronger.

 

 Soon thou leavest fairy-land;

Darker grow thy tresses;

Soon no more of hand in hand;

Soon no more caresses !

 

 Little lady of my heart !

Just a little longer,

Be a child: then, we will part,

Ere this love grow stronger.


Фань Чэнда На мелодию «Думы Циньской красавицы»

Во тьме меж деревьями башня видна,

Вот тень от перил протянулась,

                                встает на востоке луна.

Встает на востоке луна,

                                и ветер с небесной летит высоты,

И словно бы снег — с абрикосов цветы.

 

Дымок благовонный, дракона златого*

                                 капель долетает подчас,

За шелковым пологом тьма беспросветна:

                                 светильник расцвел и погас.

Светильник расцвел и погас,

                                 мгновенье весеннего сна**:

Цзяннани бескрайней картина одна.



范成大 (1126 —1193) 忆秦娥

 

光楼阴缺,阑干影卧东厢月。

东厢月,一天风露,杏花如雪。

 

隔烟催泼金虬咽,罗帏黯淡灯花结。

灯花结,片时春梦,江南天阔。


* клепсидра, украшенная фигуркой золотого дракона;

** мгновенье весеннего сна - аллюзия на стихотворение:


Цэнь Шэнь «Весенний сон»


Покои глубокие. Ветер весенний

                             средь ночи пробрался сюда…

Красавицу вспомнил, с которою нас

                             разделила Сянцзяна вода...

Надолго ли я к изголовью склонился?

                             – мгновенье весеннего сна –

И тысячи ли пролетел по Цзяннани,

                             туда, где осталась она.




岑参 (715—770)《春梦》


洞房昨夜春风起, 遥忆美人湘江水。

枕上片时春梦中,行尽江南数千里。


"мгновенье весеннего сна" встречается в стихах и других поэтов, как, например, у Янь Цзидао https://poezia.ru/works/135272


Фань Чжун-янь Цветы сливы мэй

Год завершается, скоро весна,

                              только ветви повсюду пусты,

Снег заковал их, мороз истерзал,

                              и цветам не раскрыть красоты.

Долго вчера я стоял у перил,

                              был прикован к верхушкам мой взгляд:

Медлят цветы, будто к новому году

                             густой берегут аромат.



范仲淹 (989-1052) 梅花

 

萧条腊后复春前,雪压霜欺未放妍。

昨日倚栏枝上看,似留芳意入新年。


Су Ши На мелодию «Цветы магнолии»

Здесь стрýны пипá словно яшма звенят,

То словно весенние птицы в цветах, 

                                   то пó льду стучащий град,

Сижу, опьяненный, за чаркой вина,

И словно бы с озера вдруг налетает 

                                   холодного ветра волна.

 

«К заставе» – звучание песни взвилось:

Потоков весенних струящихся струны… 

                                    мороз пробирает насквозь…

А в пятую стражу проводим луну,

Прошу Вас, мелодию, в высь вознося, 

                                    сыграйте еще одну.


苏轼 (1037―1101) 减字木兰花

 

空床响琢。花上春禽冰上雹。

醉梦尊前。惊起湖风入坐寒。

 

转关镬索。春水流弦霜入拨。

月堕更阑。更请宫高奏独弹。


По морю цветов

Где петух распелся поутру?

Ходят-бродят куры по двору,

Бабушкин цветущий палисад:

Красных георгинов аромат,

 

Синенький Венерин башмачок,

И подсолнух смотрит на восток,

Заросли смородинных кустов,

С краю россыпь золотых шаров.

 

Рядом, словно лодка на причале,

Дело дедушкиных рук – качели,

Позабыты детские печали…

Сядешь: поначалу еле-еле

 

Двигается лодочка, но волны

Поднимают выше, выше, выше,

Будто белый парус, ветра полный,

По морю цветов до самой крыши

 

Ввысь возносит… Но стихает буря,

Рыжий кот, глаза свои прищуря,

Задремавший, ждет на берегу,

Я причалю и к нему бегу.

 


Лю Юн «Глядя на путь, уходящий вдаль»

Небесный простор ниспослал благодать,

                                  и ветер слетел с высоты,

Свистит-шелестит, и уже облетают из яшмы цветы.

И вьются, кружат над лачугой монаха,

                                   и сыплются щедро на терем певиц*,

Неспешно ложатся по крышам крутым, по волнам черепиц.

А в лодке, доволен уловом, рыбак,

                                    стряхнув травяную накидку, плывет, возвращаясь домой,

у берега в сумерках стерлась граница меж светом и тьмой*.

И снегом укрыта Чанъань,

                                    в трактирах цена на вино высока, видно, этой зимой.

 

Чудесно повсюду...

                                    Исполненный радости, друга теперь навестить я готов,

по речке на легком челне

                                     отправиться волею волн и ветров.

Свой цвет белоснежный утратил фазан,

                                     свой блеск потерял белый цвет журавля,

на тысячи ли простираются всюду пустые поля.

Когда же закончится песня Юлань**, снизойдет тишина,

                                     багряная туча растает сама,

Заблещут из яшмы чертоги, нефритовые терема,

Распустится полная в выси небесной луна,

                                     сиянья сплетутся, рассеется тьма.


* цитируются строки из стихотворения танского поэта Чжэн Гу «В снегопад по случаю написал»: https://poezia.ru/works/159208

** букв. "Чудесная орхидея", то ли название песни, то ли имя певички.



柳永 (987—1053) 望远行

 

长空降瑞,寒风翦,淅淅瑶花初下。

乱飘僧舍,密洒歌楼,迤逦渐迷鸳瓦。

好是渔人,披得一蓑归去,江上晚来堪画。

满长安,高却旗亭酒价。

 

幽雅。乘兴最宜访戴,泛小棹、越溪潇洒。

皓鹤夺鲜,白鸟失素,千里广铺寒野。

须信幽兰歌断,彤云收尽,别有瑶台琼榭。

放一轮明月,交光清夜。



А.Э. Хаусмен Еще стихи XII

Все кончится, как началось,

Готовься:  дружба не навек,

И правда с прямотой, небось,

Умрут, так смертен человек.

 

Но длись несчастная любовь,

Ответь ей, и растает страсть;

Нам рок судил, не прекословь,

Во тьме отчаянья пропасть.

 


I promise nothing: friends will part;

  All things may end, for all began;

And truth and singleness of heart

  Are mortal even as is man.

 

But this unlucky love should last

  When answered passions thin to air;

Eternal fate so deep has cast

  Its sure foundation of despair.


А.Э. Хаусмен Еще стихи XXVI

Народ, ты жизнь-то ценишь все ж,

Умеешь слушать, нет?

Есть у меня обычный нож,

За двадцать пять монет.

 

Пронзит он сердце мне насквозь,

И небо упадет,

Наклонится земная ось,

И ты умрешь, народ.

 

Good creatures, do you love your lives

  And have you ears for sense?

Here is a knife like other knives,

  That cost me eighteen pence.

 

I need but stick it in my heart

  And down will come the sky,

And earth's foundations will depart

  And all you folk will die.



Чжэн Гу «В снегопад по случаю написал»

Вился, кружил над лачугой монаха,

                                                  от чайного таял дымка,

Сыпался щедро на терем певичек,

                                                  хмель разгоняя слегка…

В сумерках на берегу потерялась

                                                  грань между светом и тьмой,

Только, стряхнув травяную накидку,

                                                    рыбак возвращался домой.


郑谷  (851~910)《雪中偶题》


乱飘僧舍茶烟湿,密洒歌楼酒力微。

江上晚来堪画处,渔人披得一蓑归。


Фань Чэнда «В 11 луну в густом тумане с Сюй Коу пересекаем озеро Тайху»

Вздымаются ввысь белопенные гребни,

                                          туманом укрыт окоем,

Качает наш челн, как бамбуковый лист, и,

                                          на волнах взмывая, плывем.

Спроси меня: как с головой непокрытой*

                                          осмелился радостным быть?

– Владею горами и реками я,

                                          что впечатаны в сердце моем.


* Головной убор, изначально происходивший от головной повязки, был обязательной частью китайского мужского костюма, его носили не только на службе: в присутственных местах, в официальных церемониях, пиршественных трапезах, но и в домашней обстановке. Шапка символизировала чиновничью службу, а распущенные волосы и отсутствие головного убора означали отставку.


范成大 《十一月大雾中自胥口渡太湖》


白雾漫空白浪深,舟如竹叶信浮沉。

科头宴起吾何敢,自有山川印此心。



Су Ши На мелодию «Словно во сне»

Написал на башне Хуайшань


Над стеной городскою –

                              за башнями – горы, гряда за грядой,

Под стеной городской –

                              Хуайхэ с Бянь-рекою – волна за волной.

Облака царства У

                              я приветствую взмахом руки,

Словно небо вечернее

                              нынче друзья от меня далеки…

Разорвется душа,

                              разорвется душа,

Когда полная ночью

                              луна над Сунцзяном взойдет неспеша.



苏轼 (1037―1101) 如梦令

题淮山楼

 

城上层楼叠巘,城下清淮古汴。

举手揖吴云,人与暮天俱远。

魂断,魂断,后夜松江月满。



Су Ши На мелодию «Полоскание шелка в горном ручье»

По пути в столицу из родного Мэйшань, пров. Сычуань, поздней осенью 1058 года молодой 22-летний поэт, недавно сдавший экзамен на ученую степень цзиньши, миновав Цзинчжоу, пров. Хубэй, описал пейзаж по берегам Янцзы.

 

Над горной грядой, по всему окоему

                                      густой расплескался закат.

Над всею провинцией ветер лелеет

                                      осенних цветов аромат.

За рощей, над дальними крышами, стайками

                                      с криком вороны кружат.

 

Приснились родные края и дороги,

                                       что я исходил в пыли,

Смотрю, протрезвев, что оставил вдали,

                                      на самом краю земли…

Луна, озаряя песчаные отмели,

                                      светит на тысячи ли.


苏轼 (1037―1101) 浣溪沙

 

山色横侵蘸晕霞,

湘川风静吐寒花。

远林屋散尚啼鸦。

 

梦到故园多少路,

酒醒南望隔天涯。

月明千里照平沙。



Су Ши На мотив Южных песен

В Восточном саду так красиво, мне все говорят,

В нем Северный гость, я развеять тоску был бы рад.

Пускай не сравнится с родными краями,

                                                  но с башни взираю окрест,

Хотя исходил всю Цзяннань, задержался надолго лишь здесь,

                                                  из всех мною виденных мест.

 

У алого клена – под солнцем парчовый узор,

Из белого снега – в ночи хризантемы убор…

Года утекают, осталось былое

                                                  восточным потокам вверять,

Пускай и седеют виски, задержаться подольше бы здесь,

                                                  вернуть эту осень вспять…



苏轼 (1037―1101) 南歌子

 

见说东园好,能消北客愁。

虽非吾土且登楼。行尽江南南岸、此淹留。

 

短日明枫缬,清霜暗菊逑。

流年回首付东流。凭仗挽回潘鬓、莫教秋。


Су Ши На мелодию «Посетить Золотые Ворота»

Осень, озеро, павильон,

На рассвете подул ветерок, и завесы распахивал он.

В индевелой, еще не увядшей листве 

                                все шумел, но сорвать и не смог,

И едва ли встревожил дремавших ворон и сорок.

 

Улыбаюсь я: рвение – рвется, богатство и слава – пусты,

Мнится мне: отдаляюсь все дальше от мира, людской суеты.

Об империи печься, бежать по делам? 

                                 Лень – в душе, а в ногах – и вдвойне,

Хорошо бы остаться и здесь пребывать в тишине.


苏轼 * 谒金门

 

秋池阁。风傍晓庭帘幕。

霜叶未衰吹未落。半惊鸦喜鹊。

 

自笑浮名情薄。似与世人疏略。

一片懒心双懒脚。好教闲处著。



три строфы осеннего пейзажа

Ван Чжихуань Поднимаюсь на башню Аистов

 

Белое солнце

           сходит по склонам гор,

Желтая речка

           струится в морской простор.

Хочешь узреть

           в тысячу ли пейзаж,

Тогда поднимись

           еще на один этаж.


王之涣 * 登鹳雀楼


白日依山尽,黄河入海流。

欲穷千里目,更上一层楼。




Ду Му В Чанъани осенью смотрю вдаль

 

Над алыми рощами

                   башня взнеслась, высока,

В зерцале небес

                   не осталось от туч ни клочка.

На Южные горы

                   с осенним пейзажем взглянуть:

Друг другу величием

                   не уступают ничуть.


杜牧 * 长安秋望


楼倚霜树外, 镜天无一毫。

南山与秋色, 气势两相高。



Су Ши Зимний пейзаж

 

Теперь уже лотосы не поднимают

                                          свои дождевые зонты,

Но все ж хризантем, презирающих иней,

                                          остались еще цветы.

Пейзажи, бесспорно, весь год хороши,

                                          но запомнится мне только он:

Из всех самый лучший: апельсинно-зеленый,

                                          мандаринно-охряный сезон.



苏轼 * 冬景

 

荷尽已无擎雨盖,菊残犹有傲霜枝。

一年好景君须记,最是橙黄橘绿时。


вечерний сеанс

живу полной жизнью, ни в чем себе не отказывая,

стихи сочиняю и, веришь, не жду твоего отзыва я,

ведь мои стихи и есть сами отзыв, позыв, позывные,

без показухи и эпатажа, без каких-либо поз, иные:

смотрю твоими синими глазами, слушаю твоими ушами,

сплетаемся, словно корнями и ветвями, мон ами,

пульсом звучит журчанье ручья, накрывает волна тумана,

и горит синим пламенем вселенная… не совсем гуманно?

 

что поделаешь, мир так устроен, это мать его, человека – странное эго,

без него мы с тобой все равно, что зима без соленого снега,

весна без мэйхуа, лето без моря, осень без хризантем,

ночь полнолуния – без нее, полной молока – над горизонтом,

гроза без грез, без ливня молний, вино без похмелья…

изменить беспардонно – природе своей посмею ли я,

когда глаза и уши являют очевидное, искать сокрытое?

когда пылает вся вселенная, горячие твои миры тая...

 

так и живу я, полной пустоты жизнью, хожу по миру,

таю на Алтае, скучаю по тебе в Тибете, стремясь к Памиру,

делаю то, что умею всего на свете лучше: молчу…

по Хуанхэ сплавляюсь, над Миссисипи парю, слушаю Чу,

по спутниковой карте гугля, гуляю с просмотром улиц

по Новому Орлеану, Лос-Анжелосу, где бы мы столкнулись,

устами приникаю к устью Янцзы, и возвращаюсь вниз, что твой Улисс,

приснись, душою, тушью по шелку, случайно, кистью прикоснись.


сизый сезон

Всё ниже, все ближе, темней небеса,
все тише и все беззащитней леса.
Из липовых сот источается мед,
а ива плакучая слез не уймет,
пока не исполнится листьев река,
пока что зима будто бы далека.

Смотри, как горит твое время, смотри,
как кружится искрами на раз-два-три.
И дым развевается, едок и прян,
и память уже застилает туман.
Прохлада змеей заползает в нутро...

Раздуй эти искры, и ритмы утрой.
Пускай это будет всего лишь игра,
и с неба несётся лишь галочий грай,
и дождь, он бы смыть наносное помог.
И снег, словно с белого сада дымок.


Су Ши «Луна над Сицзяном» На Праздник Двойной Девятки

На праздник Двойной Девятки - Чунъян - по древним традициям китайцы обычно отправляются на прогулку и взбираются в горы или на башни. Во время гуляния принято носить в руках или прикреплять в прическу побеги кизила, символа долголетия и благополучия. В эпоху династии Сун появилась традиция любоваться хризантемами и пить вино, настоянное на цветочных лепестках.  В этом году Чунъян празднуется 25 октября.


Капля за каплей – на башне без устали дождь моросит,

Вдаль, слой за слоем – озер за рекой простирается вид.

Прежде в компании мы забавлялись

                                в Сюйчжоу ездой верховой,

Нынче уныло брожу вдоль Янцзы, позаросшей травой.

 

Не нужно досадовать, что хризантемы еще не цветут,

Покамест певичек румяна с белилами светятся тут…

Вино на исходе, и ветку кизила

                                высматривать мне ни к чему,

Моргнуть не успеешь, былое и сущее канут во тьму.



苏轼 (1037―1101) 西江月 * 重九

 

点点楼头细雨,重重江外平湖。

当年戏马会东徐,今日凄凉南浦。

 

莫恨黄花未吐,且教红粉相扶。

酒阑不必看茱萸,俯仰人间今古。



Су Ши На мелодию «Луна над Сицзяном»

Всей жизни события –

                    только один нескончаемый сон*,

За век человеческий

                    сменится сколько осенний сезон?

Послушаешь: ночью листвой на террасе

                   уж ветер прохладный шумит,

Посмотришь на брови в изломе,

                    виски, этот горестный вид…

 

Гостей не дождаться,

                    с дешевым вином, неизбывна тоска.

Сияет луна,

                    но плывут, заслоняют ее облака.

На праздник Чжунцю* одиноким сиянием

                    с кем любоваться мне впредь?

За чашей вина, сокрушаясь,

                    я буду на небо смотреть.


* отсылка к Чжуанцзы, гл. 2 «О равенстве вещей»: "Когда нам что-нибудь снится, мы не знаем, что видим сон. Во сне мы можем даже гадать по своему сну и, лишь проснувшись, знаем, что то был сон. Но есть еще великое пробуждение, после которого узнаешь, что есть великий сон..."

* праздник Середины Осени Чжунцю или праздник Луны – один из самых главных традиционных праздников, отмечается в 15-й день 8-го месяца по китайскому лунному календарю. В этот день всей семьей собираются за столом, общаются с близкими, любуются полной луной.

  


苏轼(1037―1101)西江月

 

世事一场大梦,人生几度秋凉?

夜来风叶已鸣廊。看取眉头鬓上。

 

酒贱常愁客少,月明多被云妨。

中秋谁与共孤光。把盏凄然北望。



Су Ши «Полоская шелк в горном ручье» «Цветы лотоса»

В девятый лунный месяц 1091 года Су Ши прибыл в Инчжоу, пров. Аньхой, назначенный на должность начальника округа. Любовался лотосами на Западном озере и написал это цы.

 

В ивах плакучих, на 10 ли тянутся

                                        заросли лотосов тут,

Скажите, цветы, что прекраснее всех,

                                        в какой стороне цветут?

– У южного края, где терем узорный,

                                        закатного солнца приют…

 

Прохладой повеет с небес, одиноко

                                        и сумрачно станет потом.

В ненастную пору не выдумать лучше

                                        часы коротать за вином,

И слушать звучанье свирелей и пенье  

                                       в цветах, позабыв обо всем.


苏轼 (1037―1101) 浣溪沙  


荷花

 

四面垂杨十里荷。

问云何处最花多。

画楼南畔夕阳和。

 

天气乍凉人寂寞,

光阴须得酒消磨。

且来花里听笙歌。


Су Ши На мелодию «Капля алых губ»

В Год Белой Лошади на Праздник Двойной Девятки пишу на прошлогодние рифмы

 

Зачем сокрушаться, что осень пришла,

и в этом году все еще собираемся

                             здесь пировать досветла*.

Приморье, заречье ли выберешь ты,

В итоге окажется все – лишь в пустыне цветы.

 

И плавали встарь по Фэньшуй корабли,

Цвели орхидеи, кругом хризантемы цвели.

Где с башнею джонка теперь**?

                             И серые тучки рассеются вмиг…

Останется только гусиный по осени крик.



苏轼 (1037―1101) 点绛唇


庚午重九再用前韵

 

不用悲秋,今年身健还高宴。

江村海甸。总作空花观。

 

尚想横汾,兰菊纷相半。

楼船远。白云飞乱。空有年年雁。



*в первой строфе аллюзия на строчки:


Ду Фу «На Праздник Двойной Девятки в Ляньтяне…»:

Состарился, печалюсь по осени, с трудом cебя утешаю…

В будущем году здесь, как знать, с кем еще соберемся?

杜甫:老去悲秋强自宽… 明年此会知谁健?


** во второй строфе - аллюзии на стихотворение:


В 113 году до н. э. У-ди Лю Чэ (седьмой император династии Хань),

направляясь с высочайшим посещением в земли к востоку от Хуанхэ, совершили благодарственное моление Хоу-ту (Божеству Земли); повернув обратно к столице радостные, в среднем течении реки пировали с сановниками, в разгар веселья собственноручно написал и назвал

 

 «Песнь осеннего ветра»

 

Ветер осенний рождается, только

                                                  серые тучи вокруг,

Травы с деревьями вянут, желтеют, и только

                                                  гуси стремятся на юг.

Цвет орхидей – восхитителен, только

                                                  и хризантем – аромат.

Вспомню, тоскуя, красавицу, только

                                                  все ж не верну назад…

Башня на джонке высокая, только

                                                  вниз по Фэньшуй мы плывем,

Гладь рассекаем речную мы, только

                                                  волны белы за бортом.

Флейты звучат с барабанами, только

                                                  песни гребцов веселей.

И не кончаются радости, только,

                                                  все же, не меньше скорбей.

Молодость минула, и не заметил я, только...

                                                  старость сносить тяжелей.


 

汉武帝刘彻 (156-87 до н. э.)《秋风辞》

 

上行幸河东,祠后土,顾视帝京欣然,中流与群臣饮燕,上欢甚,乃自作《秋风辞》曰:

 

秋风起兮白云飞,草木黄落兮雁南归。

兰有秀兮菊有芳,怀佳人兮不能忘。

泛楼船兮济汾河,横中流兮扬素波。

萧鼓鸣兮发棹歌,欢乐极兮哀情多,

少壮几时兮奈老何。



Су Ши «Капля алых губ»

В знак гармонии преподношу Цянь Гунъюну

 

Не спета прощальная песнь «Янгуань»,

Пирушка закончилась, время прощаться,

                            мой друг выдающийся Цянь.

Здесь Юя юдоль – Цинь, возвысясь, хранит*.

Пейзажа в тумане, воистину, редкостный вид.

 

На север – простерлась равнина, смотри,

На склоне горы – стынет солнце в сиянье зари.

Вдали одинокий челнок…

                           Безмолвно пою в лад печали твоей,

Пока провожаем за запад летящих гусей.


* Циньшань – гора Гуйцзи в округе Шаосин, пров Чжэцзян. По преданию, некогда на нее поднимался легендарный император Цинь Шихуанди, основатель династии Цинь.

Юйдянь – долина у подножия Гуйцзи, где находится мавзолей Ся Юя, прославленного правителя, усмирителя вод потопа, умершего по легенде в этих местах.



苏轼 (1037―1101) 点绛唇


再和送钱公永

 

莫唱阳关,风流公子方终宴。

秦山禹甸。缥缈真奇观。

 

北望平原,落日山衔半。

孤帆远。我歌君乱。一送西飞雁。



Су Ши На мотив Южных песен

Расстаемся возле Жуньчжоу с Сюй Чжунту


В пятом месяце 1085 года, по пути из столицы в Чанчжоу проезжая Жуньчжоу, Су Ши через своего друга Сюй Чжунту, правителя округа, содействовал принятию разрешения об исключении из «Музыкальных Списков» двух певичек: Чжэн Цзичжуан и Гао Минъюэ, выходящей замуж.


Прощаясь, тебе на мосту было руку пожал,

Вернулись, взошли в Новолунья присутственный зал…

Пирушка закончилась, все разбрелись,

                                      лишь луна на террасе вокруг.

И, северный гость,

                  завтра я  на рассвете уеду назад,

                                      отправились гуси на юг.

 

И Гао Минъюэ изящна, прекрасна, скромна,

И Чжэн Цзичжуан – элегантна, прелестна, стройна.

Разъедутся все в одночасье, покинув

                                      озерных просторов края,

Опавшие только

                   останутся в травах душистых цветы...

                                      Душа разорвется моя.



苏轼 (1037―1101)南歌子

 

别润守许仲涂

 

欲执河梁手,还升月旦堂。

酒阑人散月侵廊。

北客明朝归去、雁南翔。

 

窈窕高明玉,风流郑季庄。

一时分散水云乡。

惟有落花芳草、断人肠。


Су Ши Миновав устье Иншуй, впервые увидел горы вдоль Хуайхэ

и в этот день достиг Шоучжоу


 

В 1071 году, в седьмом месяце, Су Ши, выступивший против реформ Ван Ань-ши, был выслан из столицы, и отправился в Ханчжоу, пониженный по службе, чтобы занять там должность помощника начальника округа. К десятому месяцу он достиг Инчжоу, где встретился с братом и вместе с ним навестил Оуян Сю, недавно вышедшего в отставку. Оттуда поплыл по Иншуй до слияния с Хуайхэ, и далее на восток, в конце одиннадцатого года достигнув Ханчжоу.

 

И ночью, и днем я плыву по реке,

                                 влекущей в морскую даль,

Кленовые листья и пух тростниковый

                                 осеннюю красят печаль.

Вода Хуайхе отражает лазурь,

                                 небеса – далеки ли, близки,

Челнок мой взлетает, зеленые горы –

                                 то низки, а то высоки…

 И вот к Шоучжоуской пагоде белой

                                  уже открывается путь,

И лишь камышовые желтые заросли

                                  следует  здесь обогнуть.

И волны утихли, и ветер унялся,

                                  смотрю, сколько видно вокруг,

Где долго в безбрежном тумане меня

                                  ожидает мой старый друг.



苏轼 (1037―1101) 出颍口初见淮山是日至寿州

 

我行日夜向江海,枫叶芦花秋兴长。

长淮忽迷天远近,青山久与船低昂。

寿州已见白石塔,短棹未转黄茅冈。

波平风软望不到,故人久立烟苍茫。


Ууно Кайлас Твои мысли

Тусклые, словно они – издалека,

Рядом с рожденья кружа понемногу,

Вдруг они крылья свои ощутили,

И, не сомневаясь, пустились в дорогу.

 

Вдаль посмотри, как на крыльях прозрачных

Вновь устремляются в новую местность,

Будто бы кто-то зовет их куда-то,

Манит все далее в путь, в неизвестность.

 

И полетят они дальше шмелями,

Жизнь из цветов испивающи жадно,

И пролетят они все океаны,

После с нектаром вернутся обратно…

 

Время придет, и в Незримые руки

Жизнь, улыбаясь, отдашь ты смиренно,

Только искатели те над могилой

Твоей будут петь о тебе неизменно.


по подстрочнику Геннадия Михлина


Су Ши На мелодию «Гордый рыбак»

По легенде, один раз в году на Млечном Пути встречаются влюбленные Пастух и Ткачиха, звезды Альтаир и Вега. Небесный владыка за усердие разрешил Ткачихе выйти замуж за Волопаса, жившего на западном берегу Небесной реки. Выйдя замуж, та перестала ткать, и в наказание Владыка возвратил её на восточный берег, разрешив встречаться с мужем лишь раз в год ― 7-го числа 7-го месяца. В этом году "День влюбленных"отмечался 25 августа.


На Праздник «Двойной семерки»


У Млечной реки – Волопас и Ткачиха, -

                                мерцают, искрясь, две звезды,

Ни слова не молвят, по разные стороны

                                чистой прозрачной воды.

И смотрят: там солнце за тучкой лазурной

                                заходит за край синевы.

И встреча минула, увы,

              а свидятся лишь в сновиденье, где берег

                                исполнен душистой травы…

 

Исчезли все птицы, остатки цветов

                                 в беспорядке спадают дождем,

И ряска в пруду потемнела, и ветер

                                  душистый пропал за окном…

Но, чувства исполнив, луна воссияла

                                  за тонкой завесой дверной,

О, только б осталось со мной

              подольше сияние то неземное,

                                  меня провожая домой.


苏轼 (1037―1101) 渔家傲


七夕

 

皎皎牵牛河汉女。盈盈临水无由语。

望断碧云空日暮。无寻处。梦回芳草生春浦。

 

鸟散余花纷似雨,汀洲苹老香风度。

明月多情来照户。但揽取。清光长送人归去。



Су Ши На мелодию «Цветы магнолии»

Как выпадет иней, спадает вода

                               и струит Хуайхэ налегке.

Напрасно я слушаю плески и всхлипы

                               прозрачной Иншуй в тоске.

Красавицы – Старого Бражника* давние

                               всё напевают стихи,

И сорок три года с тех пор промелькнули,

                               как молний косые штрихи.

 

Жемчужной росинкой стекая с травы,

                               эта жизнь соскользнет в закат,

В пятнадцатый день – совершенна луна,

                               а в шестнадцатый – ждет её спад.

Из тех, кто гулял здесь со старым поэтом,

                               учителем, в те времена,

На Западном озере нынче лишь я и

                               упавшая в волны луна.

 

 

苏轼 (1037―1101) 木兰花令

 

霜余已失长淮阔,空听潺潺清颍咽。

佳人犹唱醉翁词,四十三年如电抹。

 

草头秋露流珠滑,三五盈盈还二八。

与余同是识翁人,惟有西湖波底月。


* Старый Бражник – прозвище Оуян Сю, известного поэта, покровителя и учителя Су Ши. В 1091 году, в восьмом месяце, посетив Западное Озеро, Су Ши вспоминает Оуян Сю, и вторит его стихотворению на мелодию «Цветы магнолии», написанному 43 года назад по случаю прощальной вечеринки, когда тот оставляет должность правителя округа и покидает Инчжоу, пров. Аньхой, чтобы отправиться в столицу:


Оуян Сю На мелодию «Цветы магнолии»


На Западном озере всюду туман,

                               не видны берега вдалеке,

И ветер разносит, как вместе рыдают

                               свирели и цитры в тоске.

Уже откружили зеленые юбки,

                               танцовщицы сели, тихи,

Вино проявилось на щечках красавиц,

                               румянца рисуя штрихи.

 

И вот незаметно испитые чарки

                               глазурью на дне блестят,

И снова танцуют под песню «Люй-яо»,

                               все жадно на них глядят…

Разъедутся в разные стороны завтра

                               повозки одна, за одной,

И я загрущу, на мосту расписном

                               вспоминая про ветер с луной.



欧阳修 (1007 — 1072) 木兰花

 

西湖南北烟波阔,风里丝簧声韵咽。

舞余裙带绿双垂,酒入香腮红一抹。

 

杯深不觉琉璃滑,贪看六幺花十八。

明朝车马各西东,惆怅画桥风与月。



Су Ши Оборванные строфы

Шестого месяца двадцать седьмого дня на башне Ванхулоу, опьянев, написал

(Ванхулоу – букв. Башня Любования Озером, в Ханчжоу на берегу Сиху, пров. Чжэцзян)

 

Чернильные тучи плеснули чернил,

                               задержаны цепью гор.

И ливнем посыпался жемчуг за лодкой,

                               заполнив озерный простор...

Вдруг ветер поднялся и свернутым свитком

                               истаяла туч полоса.

Смотрю: перед башней Ванху простираются

                               воды или небеса?



六月二十七日望湖楼醉书

 

黑云翻墨未遮山,

白雨跳珠乱入船。

卷地风来忽吹散,

望湖楼下水如天。



Вместе с Мо попали под дождь на пирушке у озера Сиху

(написано там же спустя пятнадцать лет, в 1089 году)


Встретиться нынче нам, видимо, здесь

                               уготовано было судьбой,

Словно во сне друг на друга мы смотрим,

                               да оба – седые с тобой.

Снова пируем на озере, снова

                               ливень – за лодкою вслед,

Как рассыпается жемчуг по водам –

                               не видел пятнадцать лет.



与莫同年雨中饮湖上

 

到处相逢是偶然,

梦中相对各华颠。

还来一醉西湖雨,

不见跳珠十五年。



Су Ши На мелодию «Полоская шелк в горном ручье»

В третий год под девизом Юаньфэн (1080), в седьмом месяце, Ван Жунь-чжи, супруга Су Ши, после долгой разлуки прибыла к нему в Хуанчжоу. Не желая больше разлучаться, они, взявшись за руки поднимаются на башню, полюбоваться на три звезды созвездия 心 Синь (Сердце).

 

Завеса жемчужная с ветром кружила, 

                                 пока не сцепилась крючком.

Листва, предвещая грядущую осень, 

                                 шумела, металась кругом…

На башню высокую, за руки взявшись, 

                                с тобой поднялись мы вдвоем.

 

Неполная нынче, луна проливает 

                                на нас сокровенный свой свет,

Созвездия Синь три звезды освящают 

                                связующий нас обет.

Сквозь дымчатый шелк аромат ощущаю, 

                                на нежный смотрю силуэт.


苏轼 (1037―1101) 浣溪沙

 

风卷珠帘自上钩。

萧萧乱叶报新秋。

独携纤手上高楼。


缺月向人舒窈窕,

三星当户照绸缪。

香生雾縠见纤柔。



Су Ши Проливной дождь у Юмэйтана*

*Юмэйтан – павильон на вершине горы Ушань, в южной части Ханчжоу, откуда видны озеро Сиху с одной стороны и река Цяньтан – с другой.

*Шисянь – поэт-небожитель, бессмертный поэт, так называли Ли Бо еще при жизни.


Лишь поднялись мы, и прямо у ног – 

                                     грома раздался раскат:

У Юмэйтана, теснясь, облака, 

                                     вьются, клубятся, кружат.

С края небесного черные вихри 

                                     яро над морем взвились,

Ливень с востока взлетел над рекой и, 

                                     приблизившись, ринулся вниз…

 

Чашу златую Сиху переполнив, 

                                     воды бурлят все сильней,

Будто бы бьют в барабан, ударяют 

                                     тысячи звонких плетей.

Ныне к шисяню* Ли Бо я взываю: 

                                     хмель водопадами смой,

На самоцветы морского дракона 

                                     ты полюбуйся со мной.


苏轼 (1037―1101) 有美堂暴雨

 

游人脚底一声雷,满座顽云拨不开,

天外黑风吹海立,浙东飞雨过江来。

 

十分潋滟金樽凸,千杖敲铿羯鼓催。

唤起谪仙泉酒面,倒倾鲛室泻琼瑰。



Су Ши На мелодию "Бодхисаттва-инородец"

На Праздник «Двойной семерки»*

 

* По легенде, один раз в году на Млечном Пути встречаются влюбленные Пастух и Ткачиха, звезды Альтаир и Вега. Небесный владыка за усердие разрешил Ткачихе выйти замуж за Волопаса, жившего на западном берегу Небесной реки. Выйдя замуж, та перестала ткать, и в наказание Владыка возвратил её на восточный берег, разрешив встречаться с мужем лишь раз в год ― 7-го числа 7-го месяца.

 

 

Ветер в повозке бессмертных пронесся, увлек за собой облака.

Минули стражи, скатилась луна и небесная скрылась река.

И пробудился я, ветром мой сон унесло,

Капли дождем заструились, едва рассвело.

 

Минула встреча влюбленных, пускай второпях…

Юные, вечно пребудут они в небесах.

И ни к чему возвращаться им к миру людей,

В мире людей дольше года порой длится день.



苏轼 (1037―1101) 菩萨蛮

 

七夕

 

风回仙驭云开扇。更阑月坠星河转。

枕上梦魂惊。晓檐疏雨零。

 

相逢虽草草。长共天难老。

终不羡人间。人间日似年。


Пяйви Ненонен Птицы на ветке

Птицы на ветке рябину на пару клевали.

Капало, осень вздохнула, вздохнула в печали.

 

Следом вздохнул на столе ноутбук, словно в книге,

Эти сказания связаны нитью интриги.

 

Тихо мигает курсор, где стоит запятая,

Чайный пакетик усталый застыл, засыпая.

 

Дырка в носке, и в другом тоже дырочка, сверху.

Красная нить потерялась, и сыплется перхоть.

 

Автор вздыхает и дергает прядку за прядкой.

Осень вздыхает и капли роняет украдкой.


Су Ши На мелодию «Благородный муж из Южных земель»

Провожая Шу Гу*

 

*Шу Гу – второе имя Чэнь Сяна – друга Су Ши. В седьмом месяце 1074 года истек срок его службы начальником округа в Ханчжоу. Су Ши, который два года служил его помощником, проводил друга по дороге до Линьпиншань – горы на северо-востоке Ханчжоу (пагода на ней – стала символом расставаний), и сочинил это цы.

 

Назад повернул я, где горы нависли, темны.

Стена городская вдали чуть видна,

                                  только люди на ней не видны.

Но кто-то стоит? Линьпиншаньская башня –

                                  на круче в горах высоко,

                                                                  в тоске одинокой,

Встречая скитальцев, прибывших с дороги,

                                  и в путь провожая легко.

 

Домой возвращался, прохладный подул ветерок.

И холод овеял мое изголовье,

                                  хотел я уснуть, и не мог.

Светильника пламя, в ночи затухая,

                                  металось, то ввысь, а то вкось,

                                                                    мерцало, искрилось…

И после ночного дождя прояснилось,

                                  но не прояснилось от слез.



苏轼 (1037―1101) 南乡子

 

送述古

 

回首乱山横,不见居人只见城。

谁似临平山上塔,亭亭,迎客西来送客行。

 

归路晚风清,一枕初寒梦不成。

今夜残灯斜照处,荧荧,秋雨晴时泪不晴。



Су Ши На мелодию "Ожидая красавиц"

В зале Юмэйтан преподношу Шу Гу*

 

*Шу Гу – второе имя Чэнь Сяна, правителя округа Ханчжоу в то время. В седьмом месяце седьмого года под девизом Синин (1074 г.) истек срок его службы. В павильоне Юмэйтан, что на вершине горы Ушань, к югу от города, неподалеку от торгового местечка Шахэ, Чэнь Сян устроил прощальную вечеринку и попросил Су Ши, своего друга и помощника, с которым они вместе проработали два года, сочинить стихи.

 

Прекрасны, воистину, горы с озерами

                                      юго-восточной земли,

Пейзаж несравненный простерся на тысячу ли.

Когда же, тайшоу, сюда ты вернешься, 

                                      прощаться приходит пора,

Давай же напьемся теперь допьяна мы

                           на этой пирушке, 

                                       и будем бродить до утра.

 

В районе Шахэ зажигают светильники,

                                      видно, гуляет народ.

И слышно, на Водный мотив кто-то песню поет.

И ветер стихает, и ночь на исходе…

                                      А время кончалось когда,

В сиянии ясной луны засверкала

                           лазурной глазурью 

                                       Цяньтана речная вода.



苏轼 (1037―1101) 虞美人

 

有美堂赠述古

 

湖山信是东南美,一望弥千里。

使君能得几回来?便使尊前醉倒且徘徊。

 

沙河塘里灯初上,水调谁家唱。

夜阑风静欲归时,惟有一江明月碧琉璃。


Ууно Кайлас Тесный мир

интерпретация

по подстрочнику Геннадия Михлина


Мир слишком тесен. И некуда шагу ступить.

Каждый мешает другому, готовы загрызть от злости.

Могут уже у соседних ворот напасть и кусить

Тайные зависть с агрессией – псы, стерегущие кости.

 

Каждый поставил забор. Написал на воротах:

«Это мое пространство», «Сверни твою рать!»

Каждый другому уже отмеряет воздух:

Вот это вдохни, и все – прекрати дышать!


 UUNO KAILAS 

PIENESSÄ MAASSA

 

Rajat liian pienet. Ei ole askelen alaa.

Kukin täällä on muiden tiellä ja puree muita.

Joka naapuriportista hyökkää arvaamatta

salakauna ja kateus — koira, väijyvä luita.

 

Raja-aitoja kaikkialla. Ja porteilla kilpi:

»Tämä on minun alueeni» ja »Käänny tästä!»

He mittaavat kuutiotuumin ilman toisillensa:

kas, hengitä tämä — ja lakkaa hengittämästä!



Ууно Кайлас Это было, словно...

Это было, словно в тысячу лучей

Солнцем сердце засияло издали,

Это было, словно радужки очей,

Как фиалки расцвели.

 

И казалось, что мои глаза сродни

Пчелам, словно эта жажда их ведет,

И казалось, что слетев к тебе, они

Пили твой чудесный мед.

 

И как будто раскололись небеса,

Словно чаша из хрустального стекла,

Будто бы из этой чаши, как роса,

Каплей наземь кровь стекла.

 

И земля ее впитала, и потом

Воедино в сердце чувства все слились

И пурпурным будто вспыхнули огнем,

Взмыв в космическую высь.


подстрочник Геннадия Михлина


Ууно Кайлас Дорога

интерпретация,

по подстрочнику Геннадия Михлина


Ниже – уклоны с корнями,

Выше – ущелье.

Всюду – туманы роятся,

А за густыми тенями –

Эха и троллей веселье.

 

Змейкой – дорога с ветрами,

Эти мгновенья –

Странные, но и прекрасные.

Прелести жажда, что нами

Властвует в миг опьяненья.

 

Кто мы? Из дальней дали мы?

Сколько – на свете?

С запада или с востока,

Истины все ж не нашли мы

Даже за сотни столетий.


Су Ши На мелодию "Опьянев, потерянный душой"

Весной седьмого года под девизом правления Синин (1074 г.) Су Ши, занимая должность помощника начальника округа в Ханчжоу, отправился по долгу службы в южные районы провинции Цзянсу для оказания помощи пострадавшим от голода. В середине лета, когда ситуация стабилизировалась, он из захолустного Цзинкоу (совр. Чжэньцзян, пров Цзянсу) возвращается в Ханчжоу.


Интерпретация настроения

 

За облачной дымкой – луна тускла,

Ко времени стражи второй протрезвел я,

                                                    а лодка моя отплыла.

Когда оглянулся, уже городишко

                                                    в тумане пропал без следа.

И помню, как мы выпивали и пели,

                          вот только не помню, вернулся на лодку когда…

 

Сползая с лежанки, плетенной из тэна,

                                                  и с шапкою наискосок,

От смутного пьяного сна пробудился,

                                                  как прежде – совсем одинок.

Когда отдохну в этой жизни, скиталец,

                                                  ветрами гоним по волнам,

Родные – на западе, я – на востоке,

                          в разлуке извечной так долго не встретиться нам.


苏轼 (1037―1101) 醉落魄

述情

 

轻云微月。二更酒醒船初发。

孤城回望苍烟合。记得歌时,不记归时节。

 

巾偏扇坠滕床滑。觉来幽梦无人说。

此生飘荡何时歇。家在西南,长作东南别。



Су Ши На мелодию «Возжигая курения в храме»

Следуя сердцу


Свежо и прохладно в покое ночном,

                                      сияет луна в небесах серебром,

Настала пора насладиться

                                      и доверху чарку наполнить вином.

Пустая корысть, преходящая слава, -

                                      напрасно положенный горестный труд

Как резвый скакун пролетит над разломом,

                                      как искры от кремня сверкнут,  

                                                                  во сне наши жизни пройдут.

 

Пускай ты лелеешь свои сочиненья,

                                      но сможет ли кто оценить их сполна?

И только лишь чистая-чистая

                                    светлая радость нам в жизни дана.

Когда же смогу я вернуться домой,

                                    отшельник, глядящий на мир свысока?

Пребудут со мной лишь настроенный цинь,

                                    кувшинчик хмельного вина,

                                                                    да меж горных вершин облака.



苏轼 (1037―1101) 行香子


述怀

 

清夜无尘。月色如银。酒斟时、须满十分。

浮名浮利,虚苦劳神。叹隙中驹,石中火,梦中身。

 

虽抱文章,开口谁亲。且陶陶、乐尽天真。

几时归去,作个闲人。对一张琴,一壶酒,一溪云。


Су Ши На мелодию «Благородный муж из Южных земель»

Самоинтерпретация


Свежо на циновке за шелковою кисеей,

И ветер несет к изголовью прохладу

                                    и сон навевает дневной.

Нет дел неотложных, сегодня в присутствии

                                  тихо вечерней порой.

                                                              Приходит покой:

Прочитаны свитки, которые здесь

                                  оставались еще под рукой.

 

Мне бросить бы службу, вернуться в родные места:

И рвенья все меньше, а слава, заслуги –

                                  напрасная лишь суета.

Когда бы спросили: Ты славный правитель,

                                  тайшоу*, ни с кем не сравним

                                                              талантом каким?

Скажу: в этом мире владею сполна

                                  недомыслием только одним.


* Тайшоу - правитель области, стихи были написаны, когда Су Ши занимал должность правителя округа Сюйчжоу, пров. Цзянсу, в 1077 - 1079 г.г.


苏轼 (1037―1101) 南乡子 

自述

 

凉簟碧纱厨,一枕清风昼睡馀。

睡听晚衙无一事,徐徐,读尽床头几卷书。

 

搔首赋归欤,自觉功名懒更疏。

若问使君才与术,何如?占得人间一味愚。



Су Ши На мелодию «Молодые гуляния»

В Праздник "Двойной Пятёрки"* преподношу начальнику области Хуанчжоу Сю Цзюньюю

 

В пруду отраженье перил киноварных, 

                            сверкание зыбкой волны,

Зеленые круглые лотосы всюду видны.

Листки орхидеи питают купальни, 

                            соцветьями ириса бродит вино,

Прекрасной погодою радует небо давно.

 

И празднику должное мы воздадим, 

                            и напьемся с тобой допьяна,

Пусть мало услышим мы песен, 

                            лишь было бы вволю вина.

Дорога к тюрьме зарастает травой, 

                            и возле суда не толпится народ,

Никто не скупится, пия, веселясь без забот.

 

*отмечается в пятый день пятого месяца по лунному календарю. Другие названия: Фестиваль лодок-драконов, День поэта, они связаны с памятью о древнем поэте Цюй Юане (3 в. до н.э.). В этом году празднуется 25 июня.

 


苏轼 (1037―1101) 少年游

 

端午赠黄守徐君猷

 

银塘朱槛麹尘波。圆绿卷新荷。

兰条荐浴,菖花酿酒,天气尚清和。

 

好将沈醉酬佳节,十分酒、一分歌。

狱草烟深,讼庭人悄,无吝宴游过。


Су Ши На мелодию «Линьцзянский отшельник»

(весной 1091 года Су Ши из Ханчжоу, где он служил правителем округа, отозвали в столицу, тогда Бяньцзин (совр. Кайфэн), по пути он заехал в Янчжоу на дружескую вечеринку и на пирушке написал это цы)


За чаркой вина кто взыскует Ли Бо

                                        о поэзии длить разговор*?  –

Отшельник в Чанъани, далеко

                                        в Цзяннань устремивший свой взор.

Завесы жемчужные свернуты всюду

                                        в Янчжоу на десять ли*,

Цветы распустились… А завтра – цветы отцвели.

Сто тысяч слоев у тоски по тому, кто вдали.

 

На маленькой лодке Янцзы пересек,

                                        ввечеру приближаюсь я,

С улыбками и с изумленьем

                                        скитальца встречают друзья.

Здесь древняя уская речь* на пиру

                                        как и в прежнее время слышна,

Глубокою ночью все вместе мы выпьем вина…

И кажется мне, что душа все еще в царстве сна*.


苏轼 (1037―1101) 临江仙

 

尊酒何人怀李白,草堂遥指江东。

珠帘十里卷香风。花开又花谢,离恨几千重。

 

轻舸渡江连夜到,一时惊笑衰容。

语音犹自带吴侬。夜阑对酒处,依旧梦魂中。


* о поэзии длить разговор - отсылка к стихотворению

Ду Фу Весенним днем вспоминаю Ли Бо

 

…В Чанъани, смотрю я,

                         уже расцветает весна,

В Цзяннани, ты смотришь

                         на солнца закат в облаках.

Когда же мы вместе

                         поднимем по чарке вина

И примемся снова

                         всю ночь рассуждать о стихах.


杜甫 (712—770)《春日忆李白》:

渭北春天树,江东日暮云。

何时一尊酒,重与细论文。

 

 

* Завесы жемчужные свернуты - аллюзия на стихи

Ду Му Дарю на прощание


Изящна-изящна, стройна-стройна,

                              тринадцати лет с небольшим:

цветок кардамона, в начале весны

                              раскрывшийся, нежен, раним.

Весенних забав повидаешь в Янчжоу

                              на улицах в десять ли,

сколь дев поднимают свой полог жемчужный,

                              но с ней не сравниться им.


杜牧 (803-852)《赠别》:

娉娉袅袅十三余,豆蔻梢头二月初。

春风十里扬州路,卷上珠帘总不如。

 

* уская речь - говор древнего Царства У,

удельного царства эпохи Весны и Осени "Чуньцю" в нижнем течении реки Янцзы; здесь - образно о поэтах, живших в Цзяннани, живописном крае озер и рек в дельте Янцзы.


* душа все еще в царстве сна - напоминает стихи

Ду Фу  Деревня Цянцунь


Алые тучи

             плывут среди пиков крутых,

Солнца лучи

             на равнину нисходят сквозь них.

И вот воробьи

             загалдели на ветхом плетне,

За тысячу ли я,

              скиталец, вернулся к родне.

Жена и детишки

              стоят в изумленье, застыв,

И радости слезы

               потом утирают: я жив.

В се смутное время,

                гонимый волной штормовой,

Случайно остался

               живым и вернулся домой!

По верху ограды

               соседи виднеются в ряд,

Взволнованы, тихо

               на нас в умиленье глядят…

А ночью глубокой,

                с супругою наедине,

Свечу не гашу,

                 все мне кажется, это во сне.

                 


杜甫 (712—770)《羌村》

峥嵘赤云西,日脚下平地。

柴门鸟雀噪,归客千里至。

妻孥怪我在,惊定还拭泪。

世乱遭飘荡,生还偶然遂!

邻人满墙头,感叹亦歔欷。

夜阑更秉烛,相对如梦寐。

 

 

этими строчками вдохновлено еще одно цы:

Янь Цзидао На мелодию «Турачи в небе»


...Когда разлучились, ту встречу

                   не смог позабыть я потом,

В моих сновидениях часто с красавицей

                   мы оставались вдвоем…

И ночью сегодня светильник серебряный

                    долго я буду держать,

Боюсь, что  счастливая встреча с любимой 

                    мне только приснилась опять.


晏几道 (1030∼1106 ) 鹧鸪天

从别后,忆相逢,几回魂梦与君同。

今宵剩把银釭照,犹恐相逢是梦中。



Су Ши На мелодию «Цветы магнолии»

Преподношу Чжао Чану, начальнику уезда

(в Гаою, пров. Цзянсу, 1091 г)

 

У павильона плескалась вода,

Сияла весна, разливался поток,

                          а теперь все исчезло – куда?

Солнце с луной, словно ткацкий челнок,

Смотрим с тобой друг на друга, что делать,

                          виски поседели в свой срок.

 

Встретились мы, старый друг мой, опять,

Сколько же в мире вещей и событий

                          сменилось, и не сосчитать.

Чиновного рвения нет и следа,

Стыдно: лишь только сосна сохраняет

                          зеленый свой цвет в холода.



苏轼 (1037―1101)  减字木兰花


送赵令

 

春光亭下。流水如今何在也。

岁月如梭。白首相看拟奈何。

 

故人重见。世事年来千万变。

官况阑珊。惭愧青松守岁寒。



Ууно Кайлас Босыми ногами

Так я вышел в путь из дому,

Так мне и брести: босому.

Выпал путь совсем не гладкий,

Раны иссекли мне пятки:

Камни остры на дороге,

Камни остры, в кровь – все ноги.

Что в пути искать покоя,

И закончу путь – босой я.

Буде боль остра, надсадна, так тому и быть:

– И ладно.

Предначертано все свыше, а другой судьбы

– не вижу.

 

Uuno Kailas Paljain jaloin

 

Niin mä kerran tieni aloin,

niin mä kuljen: paljain jaloin.

Avohaavat syvät näissä

ammottavat kantapäissä:

rystysihin joka kiven

jäänyt niist on verta hiven.

Mutta niin kuin matkan aloin,

päätän myös sen: paljain jaloin.

Silloinkin kun tuska syvin viiltää virkan:

-Näin on hyvin.

-Tapahtukoon tahtos sinun, kohtaloni,

eikä minun.


Су Ши На мелодию «Сетование госпожи Чжао»

Возле горы Цзиньшань прощаюсь с Лю Цзыюем

 

Откуда прощальная 

                     песнь Хуань И* на свирели слышна?

Из сна сокровенного, 

                    из-за зеленой завесы окна?

Но только лишь месяц 

                    во мгле непроглядной ночной

                                  плывет в небесах над рекой…

 

Простились у берега, 

                     вновь ухожу, возвращаюсь стократ,

Назавтра цветы 

                     вместе с ивовым пухом с дерев полетят.

Тот ивовый пух 

                     полетит, провожая челнок,

                                 все воды текут на восток.



苏轼 (1037―1101) 昭君怨


金山送柳子玉

 

谁作桓伊三弄,惊破绿窗幽梦。

新月与愁烟,满江天。

 

欲去又还不去,明日落花飞絮。

飞絮送行舟,水东流。


*

Хуань И, второе имя Шу Ся, известный музыкант династии Восточная Цзинь, 

искусно играющий на свирели.


Су Ши На мелодию «Хорошее рядом»

На башне смотрю я: 

                       повсюду туманы легли,

И еле виднеется 

                        где-то светильник, мерцая вдали.

Ступить бы на яшмовый 

                        радужный мост и вернуться домой,

Где в гротах бессмертных 

                        сияют созвездья с луной.

 

О дружбе я думаю Чжана и Фаня 

                        известной, на все  времена,

Как чарка кристальной, 

                        была совершенной она.

Не следует думать 

                        о суетных и преходящих делах,

Что мне до суждений – 

                        пустых, как тщеславья замах.



苏轼 (1037―1101) 好事近

 

烟外倚危楼,初见远灯明灭。

却跨玉虹归去、看洞天星月。

 

当时张范风流在,况一尊浮雪。

莫问世间何事、与剑头微吷。



Су Ши На мелодию «Бабочка, влюбленная в цветок»

И бабочки стихли, и иволги смолкли,

                                  весна повернула на спад:

От ветра цветы, осыпаясь, летят,

И алым наполнились дворик и маленький сад.

К полудню пьяна, не рассеялся хмель

                                  и на алой закатной заре…

Сгущается сумрак, завесу окна

                                  свернул бы кто к этой поре.

 

Бровь тонкая, туча-прическа растрепана,

                                  падает прядь на висок,

Настигло унынье весеннее в срок,

Кто б выслушал, скуку с тоскою прогнать бы помог.

Ужели же так тяжело обуздать

                                  чувств этих невольных игру,

Мятутся, кружат, словно ивовый пух

                                  на буйном восточном ветру.



苏轼 (1037―1101) 蝶恋花

 

蝶懒莺慵春过半。花落狂风,小院残红满。

午醉未醒红日晚。黄昏帘幕无人卷。

 

云鬓蓬松眉黛浅。总是愁媒,欲诉谁消遣。

未信此情难系绊。杨花犹有东风管。



Су Ши «Возвращение господина Жуаня» Начало лета

Софоры зеленые, ивы плакучие,

                                        свист молодых цикад,

У южного ветра едва уловим аромат.

Струится дымком благовонный агар

                                        у зеленой завесы окна…

Стук шашек – ее пробудил от полдневного сна.

 

И дождик по саду прошел, и лотоса лист уронил,

Гранатовый цвет распустившийся воспламенил.

Красавица чашей нефритовой лист

                                      подняла своей тонкой рукой,

И капли жемчужиной в ней собрались дорогой.



苏轼 (1037―1101) 阮郎归 《初夏》

 

绿槐高柳咽新蝉,薰风初入弦。

碧纱窗下洗沉烟,棋声惊昼眠。

 

微雨过,小荷翻,榴花开欲然。

玉盆纤手弄清泉,琼珠碎却圆。



Су Ши На мелодию "Луна над Сицзяном"

Прибыв в Хуанчжоу, весенней ночью проезжал вдоль речки Цишуй, по дороге, зайдя в винную лавку, выпил вина, изрядно опьянел. В лунном свете достиг моста через речку; сняв с коня седло, прилег и, пьяный, уснул, чтобы немного отдохнуть. Пробудился, уже рассветало, беспорядочно горы теснились вокруг, бегущий поток звенел, мир казался нереальным. И я написал эти слова на опоре моста.

 

Повсюду блистала в бескрайне-безбрежных бегущих волнах,

И высь осияла в сквозисто-слоистых седых облаках.

Мне спешиться, снять бы попону, но рвется

                                                   ретивый рысак снова в путь,

Мне – пьяному – лишь бы в душистые травы упасть и уснуть...

 

А я любовался сверкающей в речке прекрасной луной,

Боясь потревожить бесценную яшму волны предо мной.

Коня расседлав, лег под ивой, к седлу

                                                    свою голову тихо склоня...

Но крики кукушки, едва рассвело, разбудили меня.


苏轼 (1037―1101) 西江月

 

顷在黄州,春夜行蕲水中。过酒家饮酒,醉。乘月至一溪桥上,解鞍曲肱,醉卧少休。及觉已晓。乱山攒拥,流水铿然,疑非人世也。书此语桥柱上。

 

 

照野弥弥浅浪,横空隐隐层霄。

障泥未解玉骢骄,我欲醉眠芳草。

 

可惜一溪风月,莫教踏碎琼瑶。

解鞍欹枕绿杨桥,杜宇一声春晓。



Су Ши На мелодию «Цветы магнолии»

Возле озера Сиху есть поэт-монах Циншунь, его жилище – в местечке Цанчунь (букв. Таящее Весну), где перед дверьми растут две древние сосны, овитые цветущей лианой кампсиса. Шунь часто днем спит под ними. В тот день, когда я будучи правителем округа, оставив конную свиту, отправился навестить его, в соснах шуршал беспокойный ветер. Шунь, указав на опадавшие цветы, попросил написать стихи, и я сочинил это цы.

 

Два грозных дракона, взмывающих ввысь,

В тумане блестят чешуей, словно грива –

                                зеленые плети сплелись.

Цветением воздух вокруг напоен,

Под сенью прозрачной отшельнику за полдень

                                 долгий привиделся сон…

 

И с озера ветер подул небольшой,

Смеркалось, когда две сороки слетели,

                                защелкали наперебой.

Качаясь на ветках, колыша цветы,

Порой они вверх на сто чи залетали,

                                и алый спадал с высоты.



苏轼 (1037―1101) 减字木兰花

 

钱塘西湖有诗僧清顺,所居藏春坞,

门前有二古松,各有凌霄花络其上,顺常昼卧其下。

时余为郡,一日屏骑从过之,松风骚然,

顺指落花求韵,余为赋此。

 

双龙对起,白甲苍髯烟雨里。

疏影微香,下有幽人昼梦长。


湖风清软,双鹊飞来争噪晚。

翠飐红轻,时下凌霄百尺英。



Су Ши На мелодию "Море жемчуга"

В Лояне проездом* поздней весной,

Скрывают плакучие ивы сплетенные

                                      терем листвой кружевной.

Волнистая рябь на пруду словно линии

                                      древнего стиля письма.

В цветущем саду при свечах мы прощались,

                                      ты песни мне пела, вино наливала сама...

 

Но тучка с дождем уплыла, и, один,

                                      по любви я тоскую стократ,

Нас горы, заставы с тобой разделяют,

                                      но чувства не знают преград.

И жду, когда снова весенним цветеньем

                                      с тобой насладимся сполна,

Не выразить, как обрывается взгляд мой,

                                    где ласточка в Западной башне осталась одна.


 

* в 20 лет, через два года после женитьбы на 16-летней девице Ван Фу (1039—1065), Су Ши с братом едут в столицу, тогда город Кайфэн, сдавать экзамен на ученую степень цзиньши. По пути остановившись в Лояне, западной столице страны, скучая по молодой супруге, поэт сочиняет это цы.



苏轼 (1037―1101) 一斛珠

 

洛城春晚。垂杨乱掩红楼半。

小池轻浪纹如篆。烛下花前,曾醉离歌宴。

 

自惜风流云雨散。关山有限情无限。

待君重见寻芳伴。为说相思,目断西楼燕。



Су Ши На мелодию "Словно во сне"

Весенние мысли


Персики, сливы у Снежного зала сажал во дворе,

Мелких плодов полны кроны тенистые к этой поре.

Скворец за завесою, песней своей упоен,

Вспугнул неожиданно в пятую стражу* весенний мой сон.

Отшельник-цзюйши*, отшельник-цзюйши,

Быстрые речки с резными мостами забыть не спеши.


* Пятая стража - время перед рассветом (с 3 до 5 утра)

* Дунпо цзюйши (букв. Отшельник с Восточного склона) литературный псевдоним Су Ши, придуманный им во время проживания в ссылке в своем имении в местечке Дунпо, в Хуанчжоу, пров. Хубэй, где в 1082 году  он соорудил себе жилище в живописной местности  - зал «Дунпо сюэтан», так называемый Снежный зал. В 1085, вызванный в столицу, он покидает эти места и вспоминает о них в этом цы.


苏轼 (1037―1101) 如梦令

 

春思 1086

 

手种堂前桃李。无限绿阴青子。

帘外百舌儿,惊起五更春睡。

居士。居士。莫忘小桥流水。



Су Ши «Полоскание шелка в горном ручье» «Весенние чувства»

С повозки сошли расписной возле рощи:

                               цвел персик у горной реки.

Вино наливала, но крик турача*

                               вдруг донесся, исполнен тоски.

Прекрасный закат разливался по небу

                               и сумерки были близки.

 

Одежды полны аромата цветов,

                              в дорогих украшеньях рука.

Сливаются воды с душистой травою,

                              и месяц плывет в облака…

Когда расставанья наступит пора,

                              не хлынет ли в сердце тоска?


*Крик турача – согласно поверью, птица издает звуки, напоминающие слова: «Останься, брат». Образно – о грусти расставания.



苏轼 (1037―1101) 浣溪沙《春情》

 


桃李溪边驻画轮。

鹧鸪声里倒清尊。

夕阳虽好近黄昏。

 

香在衣裳妆在臂,

水连芳草月连云。

几时归去不销魂。



Су Ши На мелодию «Молодой гуляка»

Сочинил в Жуньчжоу (совр. г. Чжэньцзян, пров. Цзянсу)

 

Когда мы в прошедшем году за вратами

                            Ханчжоу прощались с тобою, мой друг,

Как пух тополиный, летели снежинки вокруг…

А нынче уж пух тополиный слетает,

                            а кажется, словно снежинки кружат,

Весна на исходе, а ты не вернулся назад.

 

Свернула завесы, луну приглашаю

                            со мною отведать вина.

Хоть ветер холодный и веет сквозь сетку окна,

Богиня Чанъэ приласкала двух ласточек:

                            луч ее света пролег

на балки резные, в гнездо их –

                            по терему наискосок.



苏轼 (1037―1101) 少年游


润州作

 

去年相送,馀杭门外,飞雪似杨花。

今年春尽,杨花似雪,犹不见还家。

 

对酒卷帘邀明月,风露透窗纱。

恰似姮娥怜双燕,分明照、画梁斜。



Су Ши На мотив Южных песен

Вина захватил и бродил по горам под дождем,

Поздней прояснилось. В одежде уснул я потом.

Не слышал, когда барабаны и колокол

                            предвозвестили восход,

Во сне мне приснилось,

          что бабочкой стал я, веселой, свободной,

                            кружащей легко, без забот…

 

Под старость таланты свои исчерпал все равно,

В родные края бы вернуться, да не суждено.

Заботы мои все о доме и хлебе

                            придворным вельможам смешны,

Но все, что мне нужно:

          вдоль озера чистой песчаной тропою

                            бродить посреди тишины.



Поздняя весна

 

Под ласковым солнцем раскрылись цветы поутру,

По всходам пшеницы проходит волна на ветру.

Дождем среди ночи омыло округу,

                                 и свежестью веет с полей,

В течение года

              нет времени лучше весны и Цинмина,

                                сих чистых безоблачных дней.

 

Чай свежий готовят отныне на новом огне,

И сладостей с кашей доселе довольно вполне.

С друзьями сойдемся высоким собраньем

                                честных благородных мужей,

 И радости нашей,

              беззвучной, бесцветной и неизъяснимой,

                                на свете не будет сильней.



苏轼 (1037―1101) 南歌子


带酒冲山雨,和衣睡晚睛。

不知钟鼓报天明。梦里栩然蝴蝶、一身轻。

 

老去才都尽,归来计未成。

求田问舍笑豪英。自爱湖边沙路、免泥行。


晚春

 

日薄花房绽,风和麦浪轻。

夜来微雨洗郊坰。正是一年春好、近清明。

 

已改煎茶火,犹调入粥饧。

使君高会有余清。此乐无声无味、最难名。


Су Ши На мелодию «Гадальщик» Вспоминая былое

Из Цзинкоу возвращаясь (в Ханчжоу) к озеру Сиху, 

в пути (написал)

 

 

И снова в Цзяннань, сирый странник из царства Шу,

Скучая давно по горам царства У, спешу.

Прекрасные виды, с пейзажами Шу

                                        схожи исстари, нет их родней.

И в эти места я вернуться хочу поскорей.

 

С друзьями опять соберемся, и в близком кругу

Усядемся в травах у озера на берегу.

Заметив, как мы постарели за год,

                                        сожалеть мы не будем о том.

Грустить ни к чему на пирушке за чаркой с вином.



苏轼 (1037―1101)卜算子- 感旧

 

自京口还钱塘道中

 

蜀客到江南,长忆吴山好。

吴蜀风流自古同,归去应须早。

 

还与去年人,共藉西湖草。

莫惜尊前仔细看,应是容颜老。


Су Ши «У Персикового источника вспоминаю старого друга»

В третий месяц весны

 

Очнулся от сна: из прекрасной страны

                                      Хуасюй* я вернулся в тот миг,

Когда вдруг из мангровой рощи послышался иволги крик.

Роса с куста роз ароматной капелью звенела с утра

В безмолвии сада, в затишье пустого двора…

 

Вчера легкий ветер хотел удержать

                                    на деревьях остатки цветов,

Один за другим осыпал на меня миллион лепестков...

И долго на башне смотрел я за прочь уходящей весной,

Дорога назад зарастала душистой травой.

 

 

*миф. страна Хуасюй описана в трактате Ле-цзы: император Хуанди, первопредок Поднебесной «Однажды заснул днем и увидел сон, будто попал в страну рода Хуасюй... В скольких миллионах ли она находится от Срединного царства, неведомо. До нее не добраться ни на лодке, ни на телеге, ни пешком, достичь ее можно лишь духом. В этой стране нет ни предводителей, ни начальников — одна лишь естественность (цзы жань). И у людей нет ни желаний, ни страстей, одна лишь естественность...»



苏轼 (1037―1101) 桃源忆故人

 

暮春

 

华胥梦断人何处。听得莺啼红树。

几点蔷薇香雨。寂寞闲庭户。

 

暖风不解留花住。片片著人无数。

楼上望春归去。芳草迷归路。


Су Ши На мелодию «Глядя на Цзяннань»

На террасе Чаожаньтай в Мичжоу

 

Еще не состарилась эта весна,

                  летят ветви ивы по ветру, тонки и нежны.

Всхожу на террасу Чаожань-безмятежности*,

                в дали смотрю с вышины:

Весенние воды наполнили рвы и

                повсюду сады расцвели,

Туманная дымка дома укрывает вдали.

 

День пищи холодной* прошел,

                  теперь, протрезвев, я вздыхаю о доме родном.

Но вместе со старыми другами все же

                  зачем тосковать о былом.

Вот новый огонь, выпьем нового чая*,

                 еще не минула весна,

И время осталось у нас для стихов и вина.


Чаожаньтай – название башни на северной крепостной стене Мичжоу (совр. Чжучэн, пров. Шаньдун), отсылающее к понятию «чао жань» из Дао Дэ Цзина. Согласно комментарию Малявина В. В., выражает «идею трансцендентной устремленности духа, который возносится над всеми вещами, сливаясь с абсолютным бытием».

Ханьши, праздник холодной пищи, трехдневный пост, когда было запрещено готовить пищу на огне. После Ханьши с помощью кремня разводили «новый огонь» и праздновали Цинмин. По древнему обычаю в этот день посещают могилы предков, гуляют  на природе и наслаждаются наступлением весны. Празднуются в первые дни апреля.

«Новый» чай - собранный до Цинмина.


苏轼 (1037―1101) 望江南


超然台作

 

春未老,风细柳斜斜。

试上超然台上望,

半壕春水一城花。

烟雨暗千家。

 

寒食后,酒醒却咨嗟。

休对故人思故国,

且将新火试新茶。

诗酒趁年华。



Су Ши На мелодию «Бабочка, влюбленная в цветок»

В третий месяц весны, провожая Ли Гунъи*

 

Безветренно, сами собой, шелестя,

                                  в саду опадают цветы…

И нет никого, мы одни: я и ты,

Цветение вишни – прошло, кроны ивы густы.

И только закатного солнца лучи

                                согревают еще нас с тобой,

И тают плывущие вдаль облака

                                над зеленою горной грядой...

 

Смотрю у реки: повернет уже скоро

                                челнок на излучине твой…

Причалишь к рыбацкой деревне глухой,

Зажжешь одинокий светильник под тусклой луной.

Тогда улетевшую чускую душу

                              твою призову* в тишине,

Едва о тебе я подумаю, сразу

                              подумаешь ты обо мне.



Ли Гунъи (1036–1093) - китайский художник и каллиграф, друг поэта.

Призывание души - обряд, совершаемый с целью умилостивить улетевшую на небо "душу разума" и водворить ее в «таблицу предков» или вернуть ее в тело. Он описан в поэме Цюй Юаня из свода "Чуские строфы"  «Чу цы» — «Чжао хунь» («Призывание души»).



苏轼 (1037―1101) 蝶恋花


暮春别李公择

 

簌簌无风花自亸。寂寞园林,柳老樱桃过。

落日多情还照坐。山青一点横云破。

 

路尽河回人转柁。系缆渔村,月暗孤灯火。

凭仗飞魂招楚些。我思君处君思我。


Су Ши На мелодию «Капля алых губ»

Плывет абрикосов в цвету аромат.

Колышутся нити, - плакучие ивы

                             в тумане зеленом стоят.

Дом с красными окнами, на воду вид.

Свернула завесы ты, в сумерках дождь моросит…

 

Трепещет свеча моя от ветерка,

На ложе холодном весенняя ранит тоска.

Вернуться теперь суждено ли?

                  И Феникса башня сокрылась вдали.

Травой ароматной дороги-пути заросли.



苏轼 (1037―1101) 点绛唇

 

红杏飘香,柳含烟翠拖轻缕。

水边朱户。尽卷黄昏雨。

 

烛影摇风,一枕伤春绪。

归不去。凤楼何处。芳草迷归路。



Су Ши «Капля алых губ»

На варварском стуле* сижу я, один,

За башней Юй-гуна* что грозди цветущие –

                         тысячи горных вершин.

Но с кем бы теперь захмелеть допьяна?

Со мной – свежий ветер и ясная в небе луна*.

 

Бецзя* ко мне в гости приходит потом,

Сидим мы с ним вместе,

                        и дарим друг друга стихом.

– Но, знаешь ли, друг дорогой?

                       Теперь, когда я здесь на пару с тобой,

В горах этих делим мы поровну ветер с луной!

 

 

*Кроме обычной манеры сидеть поджав или скрестив ноги, в III—VI вв. в древнем Китае постепенное распространение получает и иная манера сидеть с использованием так называемых варварских сидений (ху чуан), представляющих собой что-то вроде складных походных стульчиков, заимствованных, вероятно у древних римлян.

* Юй, носящий титул гун, Юй-гун, он же Юй Лян (298- 340), старший брат императрицы, полководец. С ним связан классический сюжет: Однажды ночью Инь Хао (ум. в 356 г.), китайский сановник и последователь даосизма, поднялся на Южную башню в Учане и встретил там Юй Ляна . Инь Хао хотел было уйти, но Юй Лян попросил его остаться, и они беседовали всю ночь.

* отсылка к известному стихотворению

Ли Бо "Пью один под луной" 

Всюду цветы, 

                  рядом  кувшин вина,

Сегодня один

                  ночь проведу без сна.

Чашу подняв,

                  я приглашу луну,

Явится тень,

                  третьей будет она.

*Бецзя - младший помощник начальника округа (правителя области).



苏轼 (1037―1101) 点绛唇

 

闲倚胡床,庾公楼外峰千朵。

与谁同坐。明月清风我。

 

别乘一来,有唱应须和。

还知么。自从添个。风月平分破。


Су Ши На мелодию «Возжигая курения в храме»

Миновав 7-мильную стремнину

(другое название этого места «Отмель Янь Лина»*)

 

Плывет мой челнок наподобье листка,

                                  на веслах – вспорхнет, словно гусь – в облака,

В зеленой воде отразится

                                 небесная синь, широка, высока.

Над гладью зеркальною рыбки мелькнут,

                                в тумане на отмели цапли видны,

Прозрачный, струится поток по песку,

                                хрустальный – поток на заре,

                                                      сверкает – при свете луны.

 

Гряда за грядой – живописный пейзаж,

                                излом за изломом – как ширмы стоят,

Здесь лучшие годы напрасно

                                провел Янь Гуан*, здесь он встретил закат.

Правитель, отшельник, все в жизни – тщета,

                                что ныне, что в древности – все только сны,

Но, вечные, тянутся горы одни,

                                увитые дымкою горы,

                                                       в рассветных лучах – зелены.


Янь Гуан (39 до н.э. – 41 н.э.), второе имя Цзы Лин, - сподвижник генерала Лю Сю (5 до н.э. – 57 н.э.) во времена борьбы последнего за трон. В 30 лет Лю Сю стал императором Гуан У-ди, основав династию поздняя Хань (25-220); решительный и добродетельный, он объединил страну, при этом назначал на высокие должности людей исходя из их способностей, а не личных заслуг. Правитель трижды приглашал своего друга Цзы Лина занять высокий пост в правительстве, но тот, презрев славу и богатство, остался отшельником в горах Фучунь на реке Цяньтан, где ловил рыбу до конца жизни.



苏轼 (1037―1101) 行香子


过七里滩

 

一叶舟轻。双桨鸿惊。

水天清、影湛波平。

鱼翻藻鉴,鹭点烟汀。

过沙溪急,霜溪冷,月溪明。

 

重重似画,曲曲如屏。

算当年、虚老严陵。

君臣一梦,今古虚名。

但远山长,云山乱,晓山青。


Су Ши На мотив "Южных песен"

В 1080 году, находясь в ссылке в Хуанчжоу, поэт ждет прибытия жены, Ван Жуньчжи, которая пробудет в пути еще 3 месяца. Скучая по ней, он сочиняет это цы, но, по обычаю, пишет не о своих чувствах, а о чувствах любящей женщины.


Храня в памяти пережитое

 

На сердце – тоски, кто-то скажет, - лишь малая пядь,

                              но длится и длится, попробуй ее оборвать.

Нахмурены брови и ты распрямить их

                              не можешь полгода уже,

С тобою лишь ласковый ветер, и ясная в небе луна,

                              но, как знать, что таится в душе?

 

А дождь моросящий последние смоет снега,

                              а ветер весенний развеет золу очага.

За чарой вина для кого же ты песен

                              не в силах прервать череду?

И длится последняя песня, последняя нота одна…

                              и все ждешь ты, когда я войду.



苏轼 (1037―1101) 南歌子


感旧

 

寸恨谁云短,绵绵岂易裁。

半年眉绿未曾开。明月好风闲处、是人猜。

 

春雨消残冻,温风到冷灰。

尊前一曲为谁哉。留取曲终一拍、待君来。


Су Ши На мелодию «Цветочная ветвь»

Ранней весной выздоравливая


Вслед солнцестоянию – праздников разных

                                   весенних пришла череда,

Весенний пейзаж обнажился средь снега и льда.

Пускай от восточного ветра пока что

                                  не видно, не слышно вестей,

Уже собирается явно

                                  плакучая ива раскрыться скорей.

Пускай бы и длилась холодная ночь,

                                  согреет меня одеяло слегка.

Звенит барабан, слышен колокол издалека…

 

Рассвет наступает, и солнце уже

                                  показалось над дальней горой,

За теремом вьется туман негустой.

И те, кто хотел на цветы любоваться,

                                  давно уж, наверно, в пути,

И персики, и абрикосы,

                                  готовы – кто раньше из них – расцвести.

Я после болезни подняться ленюсь,

                                совсем ослабел и себя распустил.

Дремлю целый день, слишком мало желаний и сил.



苏轼 (1037―1101) 一丛花 


初春病起

 

今年春浅腊侵年。冰雪破春妍。

东风有信无人见,露微意、柳际花边。

寒夜纵长,孤衾易暖,钟鼓渐清圆。

 

朝来初日半含山。楼阁淡疏烟。

游人便作寻芳计,小桃杏、应已争先。

衰病少情,疏慵自放,惟爱日高眠。


Су Ши На мелодию «Цветы магнолии»

Вот иволги защебетали опять,

из всех самых разных сезонов в году

                            лучше ранней весны не сыскать.

И дождь моросящий – как манна с небес,

посмотришь вдали – трав зеленый ковер,

                            посмотришь вблизи – он исчез.

 

Нельзя не напиться теперь допьяна,

а кто не любуется нынче цветами,

                            им старость осталась одна.

Зачем дожидаться ухода весны,

алея, цветы на зеленые мхи

                          в одночасье спадут, сметены...



苏轼 (1037―1101) 减字木兰花

 

莺初解语。最是一年春好处。

微雨如酥。草色遥看近却无。

 

休辞醉倒。花不看开人易老。

莫待春回。颠倒红英间绿苔。


в тридевятом царстве

Все события и герои вымышлены...

Слышь, Серый, здесь штормит седьмые сутки,
и черной тучей Змей Горыныч мечет
гром с молниями! Что? Какие шутки?
Темно как в подземелье, бедный Кречет

кричит с утра до ночи, не смолкая,
истошно, только глянет на котел он,
колдует над которым все, алкая,
старуха, и давно кипит он, полон


кореньев ли, мышей сушеных? видно
недоброе замыслила, да с синей-
то птицы  ей какой профит, ну,
ему сбежать бы, спрятаться в овине:

не упускает из виду Карга и
косится, что твоя Галина Бланка...
Русалка там сидит, совсем нагая!
А давеча еще была гулянка:

Кощей из шкафа выполз, знать по пьяни,
да с хутора вблизи, похоже, Леший, 
Сморчок еще какой-то, на поляне
соображали.... без меня! невежи!

А водяной, забывший о работе,
поет себе, и через пень колоду
шугает белых зайцев на болоте.
Нет, мутную себе мутил бы воду...

Вот, чтоб они не поступали дурно,
я напою им сказок, что твой гаджет,
чтоб не тужили тихо и культурно...

Ведь Кот Баян плохого не расскажет!


Су Ши На мелодию «Полоскание в горном ручье шелка»

(Будучи в ссылке в Хуанчжоу, почувствовав недомогание,) отправился в монастырю Цинцюань («Чистого Источника»), что в уезде Цишуй возле (поселка) Ланьси, где горный поток на запад течет.

 

У подножия гор ароматными травами

                                      полнится горный ручей,

Среди сосен песчаная отмель, проходим

                                    мы чистой дорожкой по ней.

Сквозь шуршание-шелест весеннего ливня

                                    кукушка кричит все слышней.

 

Кто сказал, что не в силах вернуть себе молодость

                                    вновь – ни один человек?

Вот поток, что на запад спешит среди всех

                                    на восток утекающих рек,

Так зачем, поседев, сокрушаться и сетовать

                                    горько на времени бег.



苏轼 (1037―1101) 浣溪沙


游蕲水清泉寺。寺临兰溪,溪水西流

 

山下兰芽短浸溪。

松间沙路净无泥。

萧萧春雨子规啼。

 

谁道人生无再少,

门前流水尚能西。

休将白发唱黄鸡。


Су Ши На мелодию «Возвращение господина Жуаня»

Песнь о сливе мэй


Цветочный струится-плывет аромат, 

                         и в сумерках всходит луна,

И деревце сливы в саду обнимает весна.

О если бы Ветер восточный слетел бы 

                         отсюда до западных гор…

Вот только закрыты обычно здесь садик и двор.

 

А кожа как снег холодна, 

                        и яшмовый облик простой,

На щечках красавицы след от румян негустой.

Рвет веточку сливы, отправить бы другу 

                        на дальний в горах перевал.

Да к ночи в Цзяннани туман все дороги устлал…



苏轼 (1037―1101) 阮郎归


梅词

 

暗香浮动月黄昏。堂前一树春。

东风何事入西邻。儿家常闭门。

 

雪肌冷,玉容真。香腮粉未匀。

折花欲寄岭头人。江南日暮云。



Осенняя песня Поль Верлен

Chanson d'Automne

Paul Verlaine 


Des sanglots longs

Des violons

De l’automne
Blessent mon coeur
D’une langueur
Monotone.


Tout suffocant
Et blême, quand
Sonne l’heure,
Je me souviens
Des jours anciens
Et je pleure


Et je m’en vais
Au vent mauvais
Qui m’emporte
Deçà, delà,
Pareil à la
Feuille morte.


Осенние струны

смущают подлунный

покой,

рвут сердце их стоны

такой монотонной

тоской.


Вздыхаю с трудом,  

в горле ком,

час пробьет...

О юные грезы,

лью слезы,

и вот...


Подхвачен ветрами,

под небесами,

так одинок,

взметенный, бескровный,

словно

листок.


Су Ши На мелодию «Возжигая курения в храме»

Вспоминаю зиму

 

Припомню, как шли мы с тобой вдоль реки,

                            кружились снежинки и слив лепестки.

И чувства – опять безграничны,

                            и рвется душа от печали-тоски.

Не вижу я старого друга давно,

                            читаю лишь старые песни  опять,

И вновь вспоминаю ворота Юнцзинь,

                            храм Юнфу на вершине Гушань,

                                                    все места, где любили гулять.

 

Гуляя, повсюду с тобой оставляли

                          мы тысячи разных стихов обо всем…

Багровая пыль их покрыла,

                            кто шелковым стер бы ее рукавом.

Уехал я, кто же скучал там по мне?

                          Лишь ты, старый друг, знаю наверняка,

И в водах Сиху, вероятно, луна,

                          да ивы вдоль брега Цяньтан ,

                                                    да возле вершин облака.



苏轼 (1037―1101) 行香子


冬思

 

携手江村。梅雪飘裙。

情何限、处处消魂。

故人不见,旧曲重闻。

向望湖楼,孤山寺,涌金门。

 

寻常行处,题诗千首,

绣罗衫、与拂红尘。

别来相忆,知是何人。

有湖中月,江边柳,陇头云。


Су Ши На мелодию «Бабочка, влюбленная в цветок»

В Мичжоу на Праздник фонарей*


На праздник – в Ханчжоу – огни зажигают

                              к пятнадцатой ночи весны,

В лучистом сиянии полной луны

                              нарядно одетые люди повсюду видны.

Играют на шэнах, по улицам мускуса

                              всюду плывет аромат.

В повозки впряженные лошади мимо

                              проедут и не запылят...

 

А здесь – в городке захудалом, в горах,

                            лишь стареть от Цзяннани вдали,

Под стук барабанов и звуки свирели

                            селяне о хлебе лишь молятся духам земли.

И падают белые росы, забытых

                           почти что не видно огней…

И вот нависают окрест облака

                            снеговые, темней и темней.

 

*Еще в 10 веке в Китае в первое полнолуние года повсеместно стали отмечать Праздник фонарей, зажигая в 15 ночь первого весеннего месяца фонари, устраивая фейерверки и танцы драконов.



苏轼 (1037―1101) 蝶恋花

密州上元

 

 

灯火钱塘三五夜。明月如霜,照见人如画。

帐底吹笙香吐麝。更无一点尘随马。

 

寂寞山城人老也。击鼓吹箫,乍入农桑社。

火冷灯稀霜露下。昏昏雪意云垂野。


Су Ши На мелодию «Почтенный господин из южных земель» 2

Сочинил в Линьгаотин в Хуанчжоу

 

Весенний закат в нефритовой чаше горит:

Среди облаков зеленеющих гор,

                              искрясь, отражается вид.

И кажется: с гор Эмэйшаньских* весеннего

                              талого снега волна

                                                  плеснула сполна

В речные просторы на тысячи цин*

                              младого хмельного вина.

 

Весенние тучки, слетев с Янтайшань, свысока,

Пролились дождем, намочили певичкам

                              румяные щеки слегка.

Овеяв округу, восточного ветра

                              вдруг вихорь поднялся лихой,

                                                    одну за другой,

Развеял он тучи, сияньем – полнеба –

                               закат озарил над рекой.


* Находясь в ссылке, поэт ностальгирует, глядя на запад и вспоминая родные Эмэйшаньские горы, у подножия которых в округе Мэйчжоу, пров. Сычуань, он родился.

* Цин – мера земельной площади, равная приблизительно 7 га.

 


苏轼(1037―1101)南乡子

 

黄州临皋亭作

 

晚景落琼杯,

照眼云山翠作堆。

认得岷峨春雪浪,初来,

万顷蒲萄涨渌醅。

 

春雨暗阳台,

乱洒歌楼湿粉腮。

一阵东风来卷地,吹回,

落照江天一半开。


Ван Цзао На мелодию «Капля алых губ»

Прекрасней, ясней – нет луны молодой,

Средь ночи на стылой реке тишина,

                      виден Северный Ковш за горой.

С постели поднялся, не спится давно,

                      тень веточки сливы в цвету расчертила окно.

 

Как холодно! Думал бы я об одном:

                      с тобой на пирушке согреться бы добрым вином!

Но знаешь ли, друг мой, теперь,

                      после криков кружащегося воронья*,

Пьянит только мысль,

                      как вернусь я в родные края.

 

*иносказательно об дворцовых интригах чиновников,

поэт был оклеветан и мечтает об отставке.



汪藻 (1079~1154) 点绛唇

 

新月娟娟,夜寒江静山衔斗。

起来搔首,梅影横窗瘦。

 

好个霜天,闲却传杯手。

君知否?乱鸦啼后,归兴浓如酒。



Су Ши В первый день первой луны, в снегопад, по Хуайхэ поплыл в гости, возвращаясь, написал стихи

Нахмурены брови, настигла досада как раз:

Неплохо сложить бы мне пару изысканных фраз.

Поля показались из дымки туманной густой,

Вороны голодные кружат над снежной стеной.

 

И гомон весенний угас у моста без следа,

И пагоду вдруг отразив, затихала вода...

Светильник под вечер погаснет ли, нет, все равно,

И темное ночью увижу я лодки окно.


苏轼《正月一日雪中过淮谒客回作二首》

 

攒眉有底恨,得句不妨清。

霁雾开寒谷,饥鸦舞雪城。

桥声春市散,塔影莫淮平。

不用残灯火,船窗夜自明。



Су Ши На мелодию «Потомки речного духа»

В большой снегопад вспомнил тайшоу Чжу Каншу, 

и, зная, что тайшоу тоже думает обо мне, 

написал это цы и отправил ему.

 

Вечор было нитями тонкими-тонкими

                                    дождь моросящий повис,

А утром раскрыл я завесу:

                                  снежок наполняет карниз.

Склонилося небо к просторам реки,

                                   над винными лавками не разглядеть мне флажки.

Кто в гости пришел бы: один, замерзая,

                                  стихи сочиняю, пою,

И взор затуманился болью,

                                  лишь бороду глажу свою.

 

А ты на пиру, знать, по полной, по полной,

                                  гостям наливая, устал,

И снег словно соли кристаллы,

                                  кого бы им потчевать стал?

Сорвав сливы мэй белоснежный цветок,

                                  ты, вспомнив отшельника, долго глядишь на восток.

И снег так походит на старого друга,

                                  а друг так походит на снег:

Пускай и чуждается некто,

                                  оценит другой человек.



苏轼 (1037―1101) 江神子 (12.1081)


大雪, 有怀朱康叔使君,

亦知使君之念我也,

作江神子寄之

 

黄昏犹是雨纤纤。

晓开帘。欲平檐。

江阔天低,无处认青帘。

孤坐冻吟谁伴我,揩病目,捻衰髯。

 

使君留客醉厌厌。

水晶盐。为谁甜。

手把梅花,东望忆陶潜。

雪似故人人似雪,虽可爱,有人嫌。



Су Ши На мелодию «Волна, омывающая песок»

Разыскивая весну (о первой загородной прогулке на исходе зимы)

 

Вчера на прогулке к восточным предместьям бредя,

              повсюду искал я виденья весны.

Казалось: вот алая ветвь абрикоса

            склоняется из-за стены*...

Но только не видно цветочных побегов еще в палисадах пока,

            пора возвращенья весны далека.

 

Кружилась душистая пыль по дороге к селу,

              утих снегопад, просветлел небосвод.

Восточный владыка уже за работой,

              на землю лучи свои шлет?

И кажется: вскоре польется сиянье, повеет теплом с высоты…

              Уже раскрываются сливы цветы.


苏轼 (1037―1101) 浪淘沙

 

探春

 

昨日出东城,拭探春情。墙头红杏暗如倾。

槛内群芳芽未吐,早已回春。

 

绮陌敛香尘,雪霁前村。东君用意不辞辛。

料想春光先到处,吹绽梅英。

 

г. Ханчжоу 1071 г.


* перекликается с более поздним стихотворением


Е Шаовэн «Неслучившееся гулянье по саду»


Жалея, что все же во мху остаются

               следы от сандалий гостей,

Хозяин скупой не открыл мне калитку

               в ограде высокой своей.

Но, сад наполняя, не знает преграды

                цветение щедрой весны:

Прекрасная алая ветвь абрикоса

                склоняется из-за стены.


叶绍翁 (1110 - 1151) 游园不值


应怜屐齿印苍苔,

小扣柴扉久不开。

春色满园关不住,

一枝红杏出墙来。




Су Ши На мелодию «Полоская шелк в горном ручье» 3

На второй день двенадцатой луны, после дождей пошел легкий снежок; правитель округа (тайшоу) Сюй Цзюнью, взяв вина, нанес визит; пируя с гостем, сочинил три цы. На следующий день протрезвел, после сильного снегопада сочинил еще пару цы.

 

Средь ночи большой снегопад начался,

                                        и все травы покрыл серебром,

С утра по дороге в полях потянулись

                                        повозки под снегом с дождем.

Туман растворился и волны затихли,

                                        все снегом укрыто кругом…

 

Голодному брюху довольно стихов,

                                      как одеждам хватает узлов,

Мне хворост дороже коричного древа,

                                      горсть риса – на вес жемчугов.

Кто в гости пришел бы, я, бороду гладя,

                                      петь песни ему готов.


                                ***


Не помню, когда над полями Сучжоу

                                        в ненастье темнел небосвод,

Здесь после снегов, верно,  будет пшеницы

                                        сто тысяч возов в этот год.

Печаль моя сразу рассеется, только

                                        насытится хлебом народ…

 

Зеленый рукав на ветру закружил,

                                        вьется снег, словно пух, густой,

И красные губы блестят от вина

                                        жемчужиной, вишней хмельной…

Выпью чарку и, руки дыханьем согрев,

                                        серебристой тряхну бородой.



苏轼 (1037―1101) 浣溪沙


十二月二日,雨后微雪, 太守徐公君猷携酒见过,坐上作《浣溪沙》三首。

明日酒醒,雪大作,复作两首。


半夜银山上积苏,

朝来九陌带随车。

涛江烟渚一时无。


空腹有诗衣有结,

湿薪如桂米如珠。

冻吟谁伴捻髭须。

            

              ***


万顷风潮不记苏,

雪晴江上麦千车。

但令人饱我愁无。

 

翠袖倚风萦柳絮,

绛唇得酒烂樱珠。

樽前诃手镊霜须。


Су Ши На мелодию «Полоская шелк в горном ручье» 2

На второй день двенадцатой луны, после дождей пошел легкий снежок; правитель округа (тайшоу) Сюй Цзюнью, взяв вина, нанес визит; пируя с гостем, сочинил три цы.

 

Когда на рассвете очнулся от пьяного

                                  смутно-туманного сна,

Услышал я: скрипнула гостя повозка,

                                подъехала к дому она.

И чтоб в голове прояснилось, мой друг

                                предложил мне отведать вина…

 

За домом сорву овощей для похлебки

                              и лука с зеленым пером,

И брага закапает жемчугом алым,

                              младым виноградным вином.

Душистых бутонов в саду мейхуа

                              предложу я отведать потом.

                     

                              ***


Ем снег, как Су У*, и меня на чужбине

                              лишений ждала череда,

Но друг мой тайшоу* в повозке с вином

                              завернул по дороге сюда.

На холоде пьяный румянец сойдет,

                              только глазом моргнешь, без следа.

 

Уже за ученого слово замолвил ты,

                              славный орел-рыболов*,

За это жемчужину* отдал бы, жаль,

                            не найти мне достойных даров.

Но, пьяный уже, обниматься с тобой,

                            как Се Ань с Хуань И*, я готов.


*Тайшоу – начальник округа, в Хуанчжоу в то время - друг поэта - Сюй Цзюнью.

*Су У - в 100 г. до н. э. посол ханьского императора У-ди у сюнну (гуннов), которые бросили его в темницу, добиваясь измены родине. Когда же убедились,  что Су У не удастся склонить к измене, его сослали далеко на север, где он 19 лет пас овец, «питаясь снегом и укрываясь войлоком» - голодая и бедствуя.

*Поговорка: лучше одна скопа (орёл-рыболов), чем сотни хищников. Образно: лучше один скромный деятель, чем целый сонм блестящих бездельников.

*По легенде, во времена династии Цзинь правитель княжества Суй однажды на прогулке увидел раненого змея и вылечил его. После чего змей принес ему из реки большую драгоценную жемчужину, отблагодарив человека за добро.

*При императоре Восточной Цзинь Сяо У-ди прославленный генерал Се Ань был оклеветан; начальник округа Юйчжоу Хуань И, на пиру играл для императора, затем, взяв цитру, спел «Жалобную песнь» Цао Чжи, со строчками о том, что «если преданность – необъяснима, ее подвергают сомнению». Императору стало стыдно, а Се Ань растрогался и «притянул Хуань И к себе за бороду».


苏轼 (1037―1101) 浣溪沙

十二月二日,雨后微雪, 太守徐公君猷携酒见过,坐上作《浣溪沙》三首。


其二

醉梦昏昏晓未苏,

门前轣辘使君车。

扶头一盏怎生无。

 

废圃寒蔬挑翠羽,

小槽春酒冻真珠。

清香细细嚼梅须。


其三

雪里餐毡例姓苏,

使君载酒为回车。

天寒酒色转头无。

 

荐士已曾飞鹗表,

报恩应不用蛇珠。

醉中还许揽桓须。



Су Ши На мелодию «Полоская шелк в горном ручье»

На второй день двенадцатой луны, после дождей пошел легкий снежок...

 

 Пшеница в полях: зеленя зеленеют, едва лишь успев прорасти,

Повозки спешат за Янцзы, и вослед им кружится листва по пути.

За домом Линьгао* туманные горы – прекрасней пейзаж не найти.

 

Вот дождь затихает, с карнизов струясь, рвутся нити одна за другой…

Но снег вдруг рассыпался по черепице, запрыгал, как жемчуг, крупой,

Насыпал мне в бороду зернышек столько, что в дом я вернулся седой.

 

*Линьгао - название принадлежавшей Су Ши усадьбы на берегу Янцзы в уезде Хуанчжоу (совр. Хуанган пров. Хубэй), где он жил, будучи в ссылке с 1079 года, прежде чем приобрел там же, на склоне Хуанганских гор, имение Дунпо. Стихи написаны в последнем месяце 1081 года.


苏轼 (1037―1101) 浣溪沙

 

十二月二日,雨后微雪


 

覆块青青麦未苏,

江南云叶暗随车。

临皋烟景世间无。

 

雨脚半收檐断线,

雪床初下瓦跳珠,

归时冰颗乱粘须。



Су Ши На мелодию «Почтенный господин из Южных земель»

В праздник «Двойной Девятки» на башне Цыся* предлагаю Сюй Цзюньюю

 

Уж иней ложится, 

                                    и воды спадают реки.

Средь яшмы блестящих-сверкающих волн

                                    показались вдали островки.

Уже опьяненье стихает, и чувствую, ветер как будто теплей,

Слабей и слабей,

Шумит лишь, но старую шапку сорвать*

                                    с головы он не может моей.

 

И как  этот праздник 

                                    сегодня с тобой проведем?

Давай, провожая унылую осень,

                                    поднимем мы чарки с вином.

Ведь тысячи дел, все минуют, как сон,

                                    обернутся одной пустотой.

Постой же, постой...  

Назавтра, как бабочки – о хризантемах,

                                    и мы затоскуем с тобой.

 

* башня Ханьхуэй, расположенная на юго-западе Хуанчжоу (совр. округ Хуанган провинции Хубэй). В 1982 году поэт, несогласный с курсом политических реформ, находился в ссылке, где подружился с правителем округа Хуанчжоу Сюй Цзюньюем.

*отсылка к истории из сборника «Ши шо синь юй» («Новое изложение рассказов, в свете ходящих») Лю И-цина (V в.): Однажды во время праздника Двойной Девятки Хуань Вэнь со свитой, куда входил и Мэн Цзя, совершали прогулку по Драконьей Горе. Внезапный порыв ветра сорвал с головы Мэн Цзя официальный головной убор. Когда пожилой советник, не заметив этого, отошел по нужде, один из приближенных Хуань Вэня написал пасквиль, высмеивающий «недалекого» чиновника. Вернувшийся к столу Мэн Цзя прочел сочинение и, недолго думая, сочинил в отменном стиле убийственный ответ. Смысл классического сюжета – о сохранении душевной силы в неблагоприятных обстоятельствах. Здесь под ветром и подразумеваются эти самые неблагоприятные обстоятельства: интриги и происки оппонентов при дворе.

 


苏轼 (1037―1101) 南乡子 

  

重九涵辉楼呈徐君猷

  

霜降水痕收,

浅碧鳞鳞露远洲。

酒力渐消风力软,

飕飕,破帽多情却恋头。

  

佳节若为酬,

但把清尊断送秋。

万事到头都是梦,

休休,明日黄花蝶也愁。


Янь Цзидао На мелодию «Возвращение господина Жуаня»

Роса стала инеем в длани златой*

                на этом краю земли,

Летят облака

                вслед за клином гусиным вдали.

И льется вино, и кружат танцовщицы

                на праздник Девятки Двойной.

Здесь все мне напомнит

                 далекий мой край родной.

 

Багрец орхидей – к поясам,

                 злато хризантем – к волосам.

К безумству былому

                вернуться не в силах я сам.

Хочу поскорее напиться, быть может,

                тоску и унынье пропью,

Но искренней песней

                не рвите вы душу мою.

 

* Император У-ди (156-87 до н. э.) в Чанъани построил башню, на которой были установлены бронзовые статуи святых, «простирающие ладони для собирания росы». Здесь –  образно о тогдашней столице (г. Кайфын).


晏几道  (1030∼1106) 阮郎归


天边金掌露成霜。云随雁字长。

绿杯红袖趁重阳。人情似故乡。

 

兰佩紫,菊簪黄。殷勤理旧狂。

欲将沉醉换悲凉。清歌莫断肠。


Хуан Тинцзянь На мелодию «Смиряя ветер и волны»

На сто тысяч ли над Цяньчжоу* дожди,

                                     прохудился совсем небосвод,

Из дома не выйти, и кажется, дом,

                                    словно джонка куда-то плывет.

И вот дождались: небеса прояснились

                                    на праздник Девятки Двойной,

Так выпьем с тобой,

За Адские* выйдя Врата среди скал

                                    царства Шу перед бурной рекой.

 

Я все еще полон решимости, что ж

                                  насмехаешься над стариком?

Спрошу об одном:

Цветки хризантемы в седых волосах

                                  ты часто ли встретишь кругом?

Стихи напишу я, как Се* сочиняли

                                  у Башни Лихих Скакунов,

И так же готов

Из лука стрелять на скаку вслед за ними –

                                  героями прошлых веков!

 


黃庭堅 (1045-1105) 定風波

 

万里黔中一漏天,屋居终日似乘船。

及至重阳天也霁,催醉,鬼门关外蜀江前。

 

莫笑老翁犹气岸,君看,几人黄菊上华颠?

戏马台南追两谢,驰射,风流犹拍古人肩。

 

*Цяньчжоу – местность в верхнем течении Янцзы (совр. пров. Сычуань), где в древности находилось царство Шу. Сюда, пониженный в должности, был сослан 50-летний поэт, который несмотря на все трудности и лишения сохраняет отважное воодушевление и непоколебимую бодрость духа, вспоминая героев древности.

*Возможно, здесь подразумевается ущелье Цюйтанся (одно из трех живописных ущелий на участке Янцзы от Чунцина до Ухани) неподалеку от города Фэнцзе, где два утеса, выступающие далеко в русло реки, образуют узкий проход, напоминающий ворота.

*Се Лин-юнь и Се Хуй-лянь – известные поэты эпохи Шести династий (3-4 вв.)

У «Великого Се» есть стихи «В девятый день девятого месяца в свите сунского государя пирую на Башне Резвящихся Скакунов» :

Пограничный район по-осеннему дик и суров,

Собираются в путь журавли накануне снегов.

Холода наступают - в полях замерзает трава.

На застывших озерах блестит подо льдом синева...


Хуан Тинцзян На мелодию «Куропатки в небе»

На пирушке (по случаю праздника Двойной Девятки) отвечаю стихами на рифмы мэйшаньскому гостю, отшельнику Ши Инчжи.

 

Над ветками желтых цветков хризантем 

                               плывет предрассветный туман.

Не следует чарку из рук выпускать, 

                               пока совершенно не пьян.

Тогда бы хоть ветер, хоть наискось дождь, 

                               на флейте играл бы весь день…

Я в волосы ветку цветочную вставил 

                               и шапку надел набекрень.

 

Так будем же все мы здоровы, 

                               пусть вдоволь – еды и вина,

Кружатся танцовщицы, ритм мы поддержим, 

                               и всех удовольствий – сполна.

И что же с того, что цветки в волосах 

                               подчеркнут седину старика?

А трезвые, те и пускай не поймут, 

                              взглянув на меня свысока.


 

黃庭堅 (1045-1105) 鷓鴣天

 

座中有眉山隐客史应之和前韵,即席答之。

 

黄菊枝头生晓寒。人生莫放酒杯干。

风前横笛斜吹雨,醉里簪花倒著冠。

 

身健在,且加餐。舞裙歌板尽清欢。

黄花白发相牵挽,付与时人冷眼看。


Р. Фрост О чем говорят пятьдесят

Был юн, учили старые меня,

И плавилась от жаркого огня

Душа как сталь, и вот почти застыла.

Старел я, познавая то, что было.

 

Теперь, старик, учусь у молодых,

Но что не может форм принять иных,

Трещит по швам... Вся в швах – душа живая.

Я молодею, завтра познавая.


What Fifty Said.. by Robert Frost.


When I was young my teachers were the old.
I gave up fire for form till I was cold.
I suffered like a metal being cast.
I went to school to age to learn the past.


Now when I am old my teachers are the young.
What can't be molded must be cracked and sprung.
I strain at lessons fit to start a suture.
I go to school to youth to learn the future


Ведь я филолог

Если читателей смущает нагота гриба - то вопросы пусть адресуются автору.

...Жена в обмотках, дети наги
Что, кроме рвани и вериг,
Вы оставляете трудяге?
Ведь он мужик, дурной мужик.

Я плачу не слезами - кровью.
Такая доля горемык -
Долготерпение воловье:
Ведь я мужик, дурной мужик.

Я, хворый, сам лечиться буду:
Изнеживаться не привык.
Больницы - барская причуда.
А я мужик, дурной мужик.

Неужто я, на вас батрача,
Истлею, гол, как боровик?... 
А. В. Ф.

Что я филолог, все тут знают,

Пускай у афтора свой почерк,
Перевожу всю ночь без сна я,
Ведь я филолог-переводчик.

Критиковать-то не грешно вам?
Здесь критик я - один, воочью,
Зачем же вы глумитесь снова,
Ведь я филолог-переводчик.

И так скажу: я кровью плачу,
Пусть афтору - пот застит очи,
Пишу я круче, не иначе,
Ведь я филолог-переводчик.

Повешу на него вериги,
Жене - солдатские обмотки.
Мне можно все, ведь я великий,
Ведь я филолог-переводчик.

Я это дело не оставлю,
Пусть афтор - чародей, короче,
Изнеживаться здесь я вставлю,
Ведь я филолог-переводчик.

Пусть, голый - у него метафора,
Скажу, как боровик, мол, голый,
Мол, это точно как у афтора,
Я ж - переводчик, я - филолог.

Я братцев сделаю братками,
Я светоч будущего, сполох,
Я гений, посудите сами,
Я точный, как никто, филолог.

Я сам с усам и шит не лыком,
Нет, афтора я не обижу,
Крик заменю звериным рыком,
Ведь я художник, я так вижу.


Лю Юн На мелодию «Волна, омывающая песок»

Ото сна пробудился,

                а ветра струя, проникая ко мне сквозь окно,

                                              погасила светильник, и стало темно.

И совсем уж, как будто, рассеялся хмель,

                нестерпимо ночного дождя по ступеням пустым

                                              беспрерывно звенела капель.

И опять задержался в пути,

                где у края небес я скитаюсь уже сколько лет?

Вспоминаю красавицу вновь,

              как давал поскорее вернуться обет.

И не знаю, что делать теперь:

              не вернуть тех веселых и радостных дней,

а пирушки былые сменились печалью и грустью моей.

 

Бесконечна тоска,

              вспоминаю опять и опять в тишине,

как в укромных покоях скрывались тогда,

              и как песни лились, как вина напивались мы наедине.

В одеялах ее ароматных уснуть я любил…

            Неужели, расстались, и все безвозвратно ушло,

                                            не осталось ни чувства былого, ни сил?

Ведь тогда, увлеченные тучкой с дождем,

            как любили мы: сто тысяч нежностей, тысячи ласк –

                                            изливали друг другу мы с нею вдвоем.

 

А сейчас, в эту пору ночную – один,

           лишь клепсидры капель, бесконечна, слышна...

                                            Я уехал, покинул ее, и она там осталась одна.

Как хотел бы я встретиться с ней,

            в циньском тереме будут нас тучка с дождем ожидать,

                                          разделили б за пологом мы изголовье опять.

Я бы долго рассказывал деве о том, как, один,

            ночь за ночью в краю речном

                                          вновь и вновь вспоминал я о ней, как мы были вдвоем.

 

 

柳永(987-1053)  浪淘沙慢

 

梦觉,透窗风一线,寒灯吹息。

那堪酒醒,又闻空阶夜雨频滴。

嗟因循、久作天涯客。负佳人、几许盟言,

便忍把、从前欢会,陡顿翻成忧戚。

 

愁极,再三追思,洞房深处,几度饮散歌阑。

香暖鸳鸯被。岂暂时疏散,费伊心力。

殢云尤雨,有万般千种,相怜相惜。

 

恰到如今,天长漏永,无端自家疏隔。

知何时、却拥秦云态,愿低帏昵枕,

轻轻细说与,江乡夜夜,数寒更思忆。


кошачье око

Природа отрешенно замерла,
и горизонт раскинулся широко,
октябрь душу выстудил дотла, 
сквозь дымку зрит луны кошачье око.

Что свет тебе, когда плывет во мгле
Земля, качаясь тихо в звездной зыбке,
и этой неприкаянной земле
мерцает еле, призрачный и зыбкий,

огонь души, едва рассеет  тьму,
убогий, бесприютный, одинокий,
оставь же суматоху-кутерьму,
покуда тьма пылает на востоке,

прими ее неистовый покой,
беги пророка, прока и порока, 
и не ищи себе судьбы другой,
когда ведет тебя твоя дорога,
и зрит вокруг - луны
кошачье око.


Лю Юн На мелодию «Полночное веселие»

Холодное небо

                     застывшими тучами заволокло,

А лодка моя – одинокий листок,

                     с песчаного брега отчалил, на сердце светло.

По горным потокам и рекам пройти я готов

                    сто тысяч ущелий и тысячу скал.

Все ниже и тише высокие волны,

                    и ветер попутный взыграл.

Торговцы бродячие, слышу еще, окликают друг друга,

                    но парус поднялся уже высоко,

И с цаплей резной на носу

                    на джонке вдоль южного брега лечу я легко.

 

Смотрю, как полощутся

                    неподалеку трактиров флажки,

Виднеются рядом деревни дымки,

                    деревьев алеющих ряд у реки.

И солнце спешит на закат,

                    и слышен плеск весел, поют рыбаки, возвращаясь домой.

Увядшие лотосы клонятся вниз,

                    опавшие ивы висят над водой.

Меж ними прекрасные девы, по двое, а там и по трое,

                    полощут в холодном потоке шелка,

А лодку завидев, смущаются,

                    шепчут, друг к дружке склонясь, улыбаясь слегка.

 

И вот вспоминаю о деве одной,

Как терем узорный покинул легко,

                  и носит меня, словно ряску волной.

Вздыхала о будущей встрече,

                  и все повторяла, вернешься когда, мол, как знать!

Но сетовать тщетно теперь,

                  что этой зимой отодвинулся срок моего возвращенья опять.

И слезы застыли в глазах,

                  теперь не найти мне пути в небожителей град,

Затих одинокого лебедя крик,  

                   и гаснет в полнеба закат.

     



柳永 (987—1053) 《夜半乐》

 

冻云黯淡天气,扁舟一叶,乘兴离江渚。

渡万壑千岩,越溪深处。

怒涛渐息,樵风乍起,

更闻商旅相呼,片帆高举。

泛画鹢、翩翩过南浦。

 

望中酒旆闪闪,一簇烟村,数行霜树。

残日下、渔人鸣榔归去。

败荷零落,衰柳掩映,

岸边两两三三、浣纱游女。

避行客、含羞笑相语。

 

到此因念,绣阁轻抛,浪萍难驻。

叹后约、丁宁竟何据!

惨离怀、空恨岁晚归期阻。

凝泪眼、杳杳神京路。

断鸿声远长天暮。



Чжоу Бан-янь На мелодию «Перевалы и реки»

Лишь выйдет осеннее солнце, скрывается

                               под наползающей тьмой;

На сад опускается холод ночной.

Стою и все слушаю шелест ветров,

И диких гусей не видать посреди облаков…

 

И все разбрелись на дворе постоялом, один – в тишине,

Сплетаются тени и блики светильника

                                на озаренной стене,

Уже порассеялся хмель от вина,

Как вытерпеть ночь бесконечную эту без сна!

 


周邦彦(1057~1121) 关河令

 

秋阴时晴渐向暝,变一庭凄冷。

伫听寒声,云深无雁影。

 

更深人去寂静,但照壁孤灯相映。

酒已都醒,如何消夜永!


Су Ши На мотив песни «Солнечный перевал»

Написал на праздник середины осени


Ввечеру облака растворились бесследно,

                                  прохладой залит небосвод,

Млечный путь серебрится беззвучно, луна –

                                  ясным яшмовым блюдом плывет.

Но не длится прекрасное долго, и эта

                                  встреча этой порою ночной…

Где с тобой любоваться на будущий год

                                  будем мы этой полной луной?

 


苏轼《阳关曲》

 中秋作


暮云收尽溢清寒,

银汉无声转玉盘。

此生此夜不长好,

明月明年何处看。


Су Ши Песня на Водный мотив

В год огненного дракона на праздник середины осени веселились и пировали до рассвета, когда совершенно пьяный написал эту песнь, скучая по брату Чжэ.

 

Когда же явилась, над миром сияя, луна? –

Спрошу небеса, поднимая к ним чашу вина.

И в лунных чертогах бессмертных, 

                           сверкающих там, в вышине,

Какой нынче год, 

                           - этой ночью неведомо мне?

Хотел бы вернуться туда я, 

                           на крыльях ветров вознестись

В нефритовый этот небесный дворец...

                            Беспокоит лишь мысль:

Как вынести холод, которым овеяна высь?

В сиянии лунном кружил бы, забыв обо всем,

Возможно ли что-то подобное в мире людском!..

 

И к терему сходит она, 

          видна у резного окна, 

                           и время проходит без сна.

Но только досадовать мне ни к чему,

Что в долгой разлуке теперь любоваться 

                           мне полной луной одному.

Как людям даются то радости встречи, 

                          то горечь разлук,

Луна – то ясна, то за тучи уйдет, 

                          то на убыли круг,

Увы, совершенного – исстари мало вокруг.

О, жить бы всем долго, и чтобы за тысячи ли

В разлуке бы вместе луной любоваться могли.

 

 

苏轼 水调歌头

 

丙辰中秋,欢饮达旦,大醉,作此篇。兼怀子由。

 

明月几时有,把酒问青天。

不知天上宫阙,今夕是何年?

我欲乘风归去,又恐琼楼玉宇,

高处不胜寒。

起舞弄清影,何似在人间!

 

转朱阁,低绮户,照无眠。

不应有恨,何事长向别时圆?

人有悲欢离合,月有阴晴圆缺,

此事古难全。

但愿人长久,千里共婵娟。


Чао Юаньли На мелодию «Зеленоголовый селезень»

Воспевая луну

 

Ввечеру облака, расходясь,

                            осеннего неба поблекшую просинь в глазурь облекли,

Блестящим серебряным блюдом,

                            из глуби морской поднимаясь вдали,

сверкая, луна все вокруг озарила на тысячу ли.

Как будто явилась богиня Чан-э,

                            прекрасная дева, скромна и бледна,

А рядом - коричное древо,

                            чья каждая ветка была нам видна.

И выпали первые белые росы,

                            и веял прохладою ветер златой,

счастливую эту прекрасную пору

                            весь год ожидали с тобой…

Я здесь задержался, во тьме,

                            уже светлячки загорелись вокруг,

Вороны-сороки теперь улетели на юг.

На яшмовой башне высокой

                            стою одиноко, застыв у перил,

Спуститься, сойти не находится сил.


И лишь о тебе мои думы,

                            расстались, а я уже весточки жду,

тоску утолить без тебя не смогу я, с собой не в ладу.

Терзает клепсидры капель,

                            звеня бесконечно среди тишины,

рвут душу цветочные тени,

                            их трепет невольный в сиянье луны.

Наверное, будущей ночью не меньшим

                            сияньем луна одарит свысока,

но пасмурной, ясной ли будет погода,

                            узнаем ли наверняка?

И вместе тоскуем с тобой,

                            в разлуке не ведаем, что теперь ждет,

а новая встреча случится ль еще через год?

И лишь бы мы были здоровы,

                            и в чарки луна бы сиянье лила,

гуляли б с тобой от светла до светла. 



晁元礼(1046-1113)绿头鸭

咏月

 

晚云收,淡天一片琉璃。

烂银盘、来从海底,皓色千里澄辉。

莹无尘、素娥淡伫,静可数、丹桂参差。

玉露初零,金风未凛,一年无似此佳时。

露坐久、疏萤时度,乌鹊正南飞。

瑶台冷,阑干凭暖,欲下迟迟。

 

念佳人、音尘别后,对此应解相思。

最关情、漏声正永,暗断肠、花影偷移。

料得来宵,清光未减,阴晴天气又争知。

共凝恋、如今别后,还是隔年期。

人强健,清樽素影,长愿相随。


Чжоу Банъянь На мелодию «Благодаря неторопливые звезды и луну»

Смеркалось едва, и смывало во мгле

                        всю пыль – выпадающей к ночи росой,

В кривом переулке – луны не светил даже лучик косой.

За низким плетнем – лишь светильник в окне,

                          знаком был тот дворик печальной красавицы мне.

Она улыбалась при встрече,

цветущей нефритовой розовой ветви

                          на яшмовом древе подобна была,

и словно бы ясной зари восходящее солнце – светла.

А взор, как осенние воды сиял,

                          ни с кем не сравнима, являла собой идеал.

 

Когда-то давно на картине

                        увидел весенний ее восхитительный лик,

О встрече не смел и мечтать,

                        но однажды чертогов нефритовых девы достиг...

Хотелось, чтоб ласковой тучки с дождем не кончалась пора,

                        горюю: повеяли и разлучили ветра.

И вот на подворье глухом,

                        холодном, безлюдном, ночую теперь, одинок,

И заперты все ворота,

                        за стенкой лишь сетует, слышу, осенний сверчок.

И тысячи гор и ручьев

                        нас с ней разделяют, мы так далеки,

Зачем же все тянется нить бесконечной тоски.

 


周邦彦(1057~1121) 拜星月慢

 

夜色催更,清尘收露,小曲幽坊月暗。

竹槛灯窗,识秋娘庭院。

笑相遇,似觉琼枝玉树相倚,暖日明霞光烂。

水眄兰情,总平生稀见。

 

画图中、旧识春风面。

谁知道、自到瑶台畔。

眷恋雨润云温,苦惊风吹散。

念荒寒、寄宿无人馆。

重门闭、败壁秋虫叹。

怎奈向、一缕相思,隔溪山不断。


не святы

По тонким иголкам сосновой хвои,
а может быть хвои, идти, где пенаты
родные смурные чудные твои,
где много нас, где, может быть, даже двое,
где смотришь с любовию в небо с утра ты.

Где тянутся корни, сплетаясь в узлы
судеб, или судеб? Где пусть и не святы,
и могут быть веселы, могут быть злы,
и если споткнешься, никто не осудит,
где смотришь с любовию в небо с утра ты.

Где кроны укроют тебя от дождей,
разделят утраты твои и отрады,
где в очарованье природных затей 
все смотришь с любовию в небо с утра ты,
мы -- вместе, и рады.


Лю Юн На мелодию "Бамбуковая лошадка"

У дальней заставы стою на вершине крутой,

Из горной беседки гляжу я окрест,

                    а берег туманный объят тишиной.

Две радуги в небе и дождь над рекою вдали;

Прохладой повеяли нынче ветра,

                    и зной иссушающий прочь унесли.

И кажется, скоро теперь вся сухая листва опадет,

Стихает уж стрекот последних цикад,

                   унылой поры наступает черед.

Вокруг посмотрю и о радости вспомню былой…

Да вот небожителей град - растаял в тумане,

                    растаял за облачной дальней грядой.

 

От воспоминаний душа взволновалась моя,

И новая все подступает тоска,

                    а старые не соберутся друзья…

Застыв неподвижно, смотрю целый день я в туманную даль.

И рвется душа, и нет слов, чтобы выразить эту печаль.

Смотрю, постепенно расходятся серые тучки кругом,

Вороны, дремавшие невдалеке,

                    взлетели, кружат над безлюдным речным городком.

На башне играет рожок расписной,

Закат провожая, уже поглощаемый тьмой.

 

 

柳永(987-1053)《竹马子》

 

登孤垒荒凉,危亭旷望,静临烟渚。

对雌霓挂雨,雄风拂槛,微收烦暑。

渐觉一叶惊秋,残蝉噪晚,素商时序。

览景想前欢,指神京,非雾非烟深处。

 

向此成追感,新愁易积,故人难聚。

凭高尽日凝伫。赢得消魂无语。

极目霁霭霏微,瞑鸦零乱,萧索江城暮。

南楼画角,又送残阳去。


Лю Юн На мелодию «Прекрасная бабочка»

Смотрю: затихают дожди и прояснел небесный простор,

На башне стою, полон грусти-печали,

                                        осенняя даль приковала мой взор.

Падет поредевшая тень ввечеру,

                    взволнован, как прежде когда-то Сун Юй, от тоски я замру.

Подул над рекой ветерок,

                                        на травах прибрежных увяли цветы,

Холодные росы легли,

                                        с утуна, желтея, слетают листы.

В чем нынче найти утешенье,

                    где старых друзей мне теперь отыскать,

                                        в тумане – бескрайняя водная гладь.

 

Забыть не могу

                    веселые с песнями наши пиры

и тайные встречи при свете луны…

                                        Но сколько снегов принесло с той поры.

Как горы высоки, моря широки,

                    и как далеки нынче Сяо и Сян, две раздольных реки.

На ласточек мне положиться,

                                        доставят ли весть они так далеко?

Довериться сумеркам желтым,

                                        плывущий челнок разглядеть нелегко.

С тоскою смотрю я туда,

                   где крики гусей оборвались вдали,

                                        и солнце исчезло за краем земли.

 


柳永(987-1053) 《玉蝴蝶》

 

望处雨收云断,凭阑悄悄,目送秋光。

晚景萧疏,堪动宋玉悲凉。

水风轻,萍花渐老,月露冷,梧叶飘黄。

遣情伤,故人何在,烟水茫茫。

 

难忘,文期酒会,几孤风月,屡变星霜。

海阔山遥,未知何处是潇湘。

念双燕,难凭远信,指暮天,空识归航。

黯相望,断鸿声里,立尽斜阳。


Лю Юн На мелодию "Молодой гуляка"

По древнему тракту столичному кони

                                          неспешно рысцою трусят,

А в ивах высоких встревоженный стрекот цикад.

Закатное солнце спустилось за остров,

                                          и ветер осенний гуляет в садах,

Смотрю, как смеркается всюду в небесных краях.

 

Плывущая тучка внезапно растаяла

                                          где-то вдали без следа,

Отрады, желанья былые исчезли куда?

И прошлых пирушек угасло веселье,

                                          далече друзья, что гуляли со мной,

И я не такой уж, как был, молодой и хмельной.



柳永(987-1053)《少年游》

 

长安古道马迟迟,高柳乱蝉嘶。

夕阳鸟外,秋风原上,目断四天垂。

 

归云一去无踪迹,何处是前期?

狎兴生疏,酒徒萧索,不似少年时。


Лю Юн На мотив "Пленительная песнь"

Свернул паруса я на легком своем, подобном листку, челноке,

У южного берега остановился на чуской реке.

Из города слышен вечерний рожок,

                                  и где-то свирель тихо плачет-поет.

Бескрайне-безбрежные воды,

                                  на отмели дикие гуси

                                                                    в тревоге взлетели вразброд.

Туман развернулся, подобно расписанной ширме,

                                  и в роще осенней повис.

И горы, чернея, как брови красавиц, вдали

                                   едва поднимаются ввысь.

 

Легко оставлял я родные края,

                                  с годами скитаться становится мне все трудней.

Служить на чужбине еще тяжелей,

                                  тем боле, на склоне дней.

Посмотришь: повсюду постылый пейзаж,

                                   безжизненный, тянется вдаль,

                                                                    тоскою мне мысли круша.

Далек императорский город,

                                   уже не достичь Циньской башни,

                                                                  в смятенье – скитальца душа.

Простерлися вдаль ароматные травы, наполнен

                                   закатным сияньем простор,

И тучек остатки рассеялись, нет от красавицы

                                   весточки мне до сих пор.

 


вариант для  Vir Variusа:

 

Снял парус на челноке, 

         ночевать на реке.

Чу, рожок, свирель поет, 

         с берега – гуси вдруг – ввысь вразброд.

Туман ширмой – в роще повис, 

         горы – брови дев – едва ввысь.

 

Дом свой бросив, в пути все трудней, 

         в чужбине – на склоне дней.

Уныл пейзаж – тоской мне – взор круша. 

         Столица, дева – где? Ах, душа.

В лучах заката – трав простор, 

         вести девы нет – до сих пор.

 


柳永(987-1053) 《迷神引》

 

一叶扁舟轻帆卷,暂泊楚江南岸。

孤暮角,引胡笳怨。水茫茫,平沙雁,旋惊散。

烟敛寒林簇,画屏展;天际遥山小,黛眉浅。

 

旧赏轻抛,到此成游宦。觉客程劳,年光晚。

异乡风物,忍萧索,当愁眼。帝城赊,秦楼阻,旅魂乱。

芳草连空阔,残照满。佳人无消息,断云远。


Чжан Лянтай На мелодию «Две горных гряды»

Глубокой весною густы кроны ив,

                            и ярок цветочный наряд.

За низкой оградой пионы зарделись уже,

                            бутоны как шпильки торчат.

Затихли дожди, ветер веет едва,

                            доносится щебет пичуг,

Застыло недвижимо солнце,

                            и тучки вдали

                                            незаметно рассеялись вдруг.

 

И мысленно не возвращаюсь к минувшим делам.

                          теперь на досуге могу я скитаться по рекам

                                             и вольно бродить по горам.

Повсюду былых путешествий следы

                           могу отыскать без труда.

Лишь только от дум молодых

                          и желаний, боюсь,

                                            не осталось уже ни следа.

 


章良能 (? – 1214) 小重山 ок. 1209 г.

 

柳暗花明春事深。

小阑红芍药,已抽簪。

雨余风软碎鸣禽。

迟迟日,犹带一分阴。

 

往事莫沉吟。

身闲时序好,且登临。

旧游无处不堪寻。

无寻处,惟有少年心。


У. Шекспир Сонет 5

Часы, что сотворили образ милый
и многих восхитившие черты,
позднее то, что всех превосходило,
безжалостно лишают красоты.
Упрямо время: лету выйдут сроки,
холодный потемнеет небосвод,
листва спадет, в цветах застынут соки,
а красоту снегами заметет.
И если сущность сладостную лета,
нектар, к зиме не заточить в сосуд,
то красота и все ее приметы
с ее чудесной силой - пропадут.
А выделив нектар, зимою стылой
красу цветы утратят, но не силу.


Those hours that with gentle work did frame
The lovely gaze where every eye doth dwell
Will play the tyrants to the very same,
And that unfair which fairly doth excel;
For never-resting time leads summer on
To hideous winter and confounds him there,
Sap checked with frost and lusty leaves quite gone,
Beauty o'ersnowed and bareness every where:
Then were not summer's distillation left
A liquid prisoner pent in walls of glass,
Beauty's effect with beauty were bereft,
Nor it nor no remembrance what it was.
But flowers distilled, though they with winter meet,
Leese but their show; their substance still livessweet.


Хуан Гуншао На мелодию «Синий яшмовый столик»

Прошел день моления об урожае,

                              и все отложили шитье...

Как буду смотреть на двух ласточек 

                              вольное в небе житье?

В Улине весна и цветенье повсюду,

                              и благоуханье кругом,

Скитаюсь теперь в одиночестве тут,

                              и горы вдали в беспорядке встают,

И горный ручей еле слышно течет под мостом.

 

Рубашка весенняя вся износилась,

                              кто нынче ее зашьет?

И капля за каплею слезы, стекая,

                              наполнят одежды вот-вот.

Закат, у реки среди трав ароматных

                              теперь расседлаю коня.

В цветах, - но никто не украсит виски,

                              с вином, - но никто не нальет от тоски,

Напьюсь допьяна, - но никто не утешит меня.

 


黄公绍 «青玉案»

 

年年社日停针线。

怎忍见、双飞燕。

今日江城春已半。

一身犹在,乱山深处,

寂寞溪桥畔。

 

春衫著破谁针线。

点点行行泪痕满。

落日解鞍芳草岸。

花无人戴,酒无人劝,

醉也无人管。


Цзян Куй На мелодию «У беседки расставаний, печалясь, медлить»

Очень нравится мне самому сочинять мелодии. Сначала произвольно записываю длинные и короткие фразы, а затем привожу их к музыкальному канону, поэтому строфы получаются неодинаковые. Советник Хуань говорил: «Прежде распустившиеся ивы, нежные-нежные в Ханьнане. Ныне смотрю - увяли, печалюсь на берегу реки: деревьям подобно, человек разве может?». Эти слова мне очень по сердцу.

Хуань Вэнь (полководец, Восточная Цзинь) (на самом деле стихи принадлежат Юй Синю (последний крупный поэт периода Северных и Южных династий (IV-VI вв.)) 

Ханьнань – совр. Ухань, пров. Хубэй)

 

Развеялся пух ароматный,

                        помалу слетающий с веточек ив,

И зелень повсюду дома окружила,

                       густою листвою дворы затенив.

Течет к горизонту, петляя, река,

не знаю, куда мне направить свой парус,

                      еще не стемнело пока?...

В беседке здесь много прощалось людей,

Кто б мог уподобиться ивам,

                      что с каждой весной - зеленей?

Когда б наши скорби деревья познали вполне,

Они бы тогда не сумели уже

                      так цвести-зеленеть по весне!

 

И солнце заходит…

Смотрю я, где скрылся

                    твой город в дали голубой,

и горы, бесчисленны, всюду встают

                    между мной и тобой.

Вэй Гао любимой кольцо подарил,

и уехал потом, почему

                    забыл, что она говорила ему:

«Уходишь теперь, но скорей бы, скорей бы,

                    настал возвращения срок,

Боюсь, не дождется, зачахнет совсем

                    в одиночестве алый цветок…»

И кажется, даже

                    бинчжоуским острым ножом

Не рассечь эти тысячи нитей

                    печали на сердце моем.

 

姜夔 (1155-1221) 长亭怨慢

 

余颇喜自制曲。初率意为长短句,然后协以律,故前后阕多不同。

桓大司马云:“昔年种柳,依依汉南。今看摇落,凄怆江潭:

树犹如此,人何以堪?”此语余深爱之。

 

渐吹尽,枝头香絮,是处人家,绿深门户。

远浦萦回,暮帆零乱向何许?

阅人多矣,谁得似长亭树?

树若有情时,不会得青青如此!

 

日暮,望高城不见,只见乱山无数。

韦郎去也,怎忘得、玉环分付:

第一是早早归来,怕红萼无人为主。

算空有并刀,难剪离愁千缕


Цзян Куй На мелодию «Задержаться в Янчжоу»

В год огненной обезьяны, в день зимнего солнцестояния, проезжал через Вэйян (Янчжоу пров. Цзянсу). Ночной снег только прекратился, поля, заросшие травами и злаками, раскинулись перед глазами. За крепостными стенами видел запустение, холодная вода была бирюзова, в надвигающихся сумерках пограничный рожок горестно звучал. В душе я чувствовал скорбь, вздыхая тяжко о прошлом и настоящем, свои размышления описал в этой песне. Почтенный Цяньянь ощутил в ней скорбь «Песней царской столицы» («Там просо склонилось теперь к бороздам… Кто пыль запустенья разнёс по стране?»)

Цяньянь: прозвище поэта Сяо Дэцзао, дяди жены Цзян Куя.

 

Славный град на восток от реки Хуайхэ:

             живописней беседки Чжуси не найти,

                          чтобы здесь задержаться,

                                        коня расседлав, ненадолго в пути.

Где весенних забав – 10 ли этих улиц полны,

                          травы-злаки раскинулись

                                        вдаль, зелены-зелены.

С той поры, как монгольские кони топтались

            здесь, глядя на юг, на Янцзы,

                          заросли, позаброшены, рощи, пруды,

                                             о войне вспоминая, не сдержишь слезы.

Надвигаются сумерки, ветер приносит

            рожка пограничного звук,

                          и на улицах пусто, безлюдно вокруг.

 

И когда бы сюда вдруг вернулся Ду Му,

                          то сегодня пришлось бы, наверное,

                                          в городе горько и тяжко ему.

О цветке кардамона

            строки его нет красивей,

                           и про терем зеленый легко он писал,

                                         только выразить горькие чувства сложней.

Нынче двадцать четыре моста,

            как и прежде, стоят в тишине,

                          и, холодную, мерно, беззвучно качает,

                                        колышет луну на волне.

Распустились пионы,

          цветут у моста одного

                          год за годом, прекрасные,

                                        вновь оживают они для кого?

 

 

 Ду Му «Дарю на прощание»

 

Изящна-изящна, стройна-стройна,

                                  тринадцати лет с небольшим:

цветок кардамона, в начале весны

                                  раскрывшийся, нежен, раним.

Весенних забав повидаешь в Янчжоу

                                  на улицах в десять ли,

сколь дев поднимают свой полог жемчужный,

                                  но с ней не сравниться им.

 

 

 

 

Ду Му «Посылаю в Янчжоу делопроизводителю Хань Чо»

 

Горы зеленые в дымке туманной,

                                  и реки в дали голубой,

Осень настала, в Цзяннани повсюду

                                  увяли деревья с травой.

Льется сияние ясной луны

                                  на двадцать четыре моста,

С яшмовой девой где нынче ты тешишься 

                                  чудной на флейте игрой?

 


姜夔 (1155-1221) 扬州慢 (1176)

 

淳熙丙申正日,予过维扬。夜雪初霁,荠麦弥望。

入其城则四壁萧条,寒水自碧,暮色渐起,戍角悲吟。

予怀怆然,感慨今昔,因自度此曲。

千岩老人以为有《黍离》之悲也。

 

淮左名都,竹西佳处,解鞍少驻初程。

过春风十里,尽荠麦青青。

自胡马窥江去后,废池乔木,犹厌言兵。

渐黄昏、清角吹寒,都在空城。

 

杜郎俊赏,算而今重到须惊。

纵豆蔻词工,青楼梦好,难赋深情。

二十四桥仍在,波心荡冷月无声。

念桥边红药,年年知为谁生。

 

 

杜牧 (803—852)《赠别》

 

娉娉袅袅十三馀,豆蔻梢头二月初。

春风十里扬州路,卷上珠帘总不如。

 

 

杜牧 (803—852) «寄揚州韓綽判官»

 

青山隱隱水迢迢,秋盡江南草木凋。

二十四橋明月夜,玉人何處教吹簫。


Цзян Куй На мелодию «Фея с лютней»

В «Оде Столице царства У» (совр. Сучжоу, пров. Цзянсу) говорится: «За дверьми скрытый туманом берег, домашнее угощение на расписных лодках». Полагаю, это касается и Усина (совр. Хучжоу). Весенние поездки за город (по озеру Тайху) великолепны. (Прогулки по) озеру Сиху не смогут превзойти их. В год петуха (1189 г.) я с племянником Сяо Ши, взяв вина, отправился в южное предместье. После прогулки сложил эту песню.

 

Качнула волна, миновал нас челнок,

                    и мне показалось, увидел на нем

                                былую подругу, певичку, мой Персиковый лепесток.

Со взмахами веера вились над ней и слетали цветы,

                    прекрасен был взор ее,

                                бабочки-брови, черты...

Весна уходила все дальше, зеленой травой берега заросли,

                    и крики кукушки уже раздавались

                                тоскливые где-то вдали.

Весенних забав 10 ли по Янчжоу,  

                    все минуло, словно три жизни* Ду Му,

                                и молодость мне вспоминать ни к чему.

 

Закончился праздник Ханьши**, дворцовых свечей уж зажглись огоньки,

                    сменяется старый сезон,

                                так быстро, так скоро, не вынести этой тоски.

И сердце мое наполняет свиданий былых аромат,

                     как прежде, крылатки

                                 на лестницы с вязов летят.

Сквозь тысячи ивовых нитей свисающих стая ворон не видна,

                    снежинками ивовый пух

                                закружился над яшмовой чашей вина.

И словно настала пора

                     на закат мне мой путь направлять,

                                и с прежней подругой расстаться опять...

 

*- буддийское понятие жизни человека, включающей прошлое, настоящее и будущее.

**- на праздник Ханьши (букв. Холодной пищи), не разводили огонь. После его окончания император одаривал приближенных зажженными свечами.

 

Ду Му «Дарю на прощание»

Изящна-изящна, стройна-стройна,

                     тринадцати лет с небольшим:

цветок кардамона, в начале весны

                     раскрывшийся, нежен, раним.

Весенних забав повидаешь в Янчжоу

                     на улицах в десять ли,

сколь дев поднимают свой полог жемчужный,

                     но с ней не сравниться им.

 

姜夔(1155~1221)《琵琶仙》


《吴都赋》云:“户藏烟浦,家具画船。”

唯吴兴为然。春游之盛,西湖未能过也。

己酉岁,予与萧时父载酒南郭,感遇成歌。

 

双桨来时,有人似、旧曲桃根桃叶。

歌扇轻约飞花,蛾眉正奇绝。

春渐远、汀洲自绿,更添了几声啼鴂。

十里扬州,三生杜牧,前事休说。

 

又还是、宫烛分烟,奈愁里、匆匆换时节。

都把一襟芳思,与空阶榆荚。

千万缕、藏鸦细柳,为玉尊、起舞回雪。

想见西出阳关,故人初别。

 

 

杜牧《赠别》

 

娉娉袅袅十三馀,豆蔻梢头二月初。

春风十里扬州路,卷上珠帘总不如。


Цзян Куй На мелодию "В радужных одеждах - лучшая из вариаций"

На башне речной все стою и смотрю я вокруг,
                и лотос роняет уже лепестки, а я не вернулся еще,
                                      порою и сил не хватает, порой одолеет недуг.
Мой шелковый веер хотя и не брошен пока,
               пора уж менять мне одежды шелка.
Как солнечный блик, проскользнувший извне,
               две ласточки на абрикосовой балке –
                                     лишь гости, подобные мне.
Но где же моя дорогая теперь?
              Покажется вдруг сквозь завесу луна,
                                      и чудится, это – ее бледный лик у окна.
Но я в одиночестве…
              Слышу за стенкою стрекот сверчка,
                                     и кажется, как у Юй Синя в стихах, это – нити свивает тоска.
Опять вспоминаю, как прежде скитался, еще молодой,
               под звуки свирели по горным заставам, по улицам в ивах, где дом дорогой…
Теперь лепестки опадают, и нету вестей,
               глубокие воды повсюду струятся, струятся лазури светлей.
Устал я по свету скитаться,
              и ныне свое отгулял я сполна,
                                    мне ль пьяным валяться в обнимку с кувшином вина?



姜夔 (1155-1221) "霓裳中序第一"


亭皋正望极,乱落江莲归未得,多病却无气力。
况纨扇渐疏,罗衣初索。
流光过隙,叹杏梁双燕如客。
人何在?一帘淡月,仿佛照颜色。

幽寂,乱蛩吟壁,动庾信清愁似织。
沉思年少浪迹,笛里关山,柳下坊陌。
坠红无信息,漫暗水涓涓溜碧。
漂零久,而今何意,醉卧酒垆侧!




Цзян Куй На мелодию «Очаровательные брови»

В шутку Чжан Чжунъюаню

 

 

Плакучие ивы,

             смотрю я, ветвями сплелись,

                              душистые травы повсюду взошли,

Тоска извела,

            лишь стемнело, ты скрылся вдали,

И в терем зеленый умчал на коне досветла…

За плотной завесой тебя

              ожидает твоя дорогая Фей Янь, так нежна и мила.

Споет она песни тебе о любви

              из чаш изопьете вино,

                                и, чувствами полн, будешь с ней заодно.

Покуда в руке рука,

              по лестнице облачной впору подняться к луне,

                                  и не ощутите, что ночью прохладно слегка.

 

И так безграничны…

                Любовные чувства иссякнут потом...

И спрятав украдкой изящную туфельку, ты

                вручишь ей записку о встрече тайком.

И на переправе

                назавтра ты встретиться рад,

Забьет барабан у реки,

                у лодки своей

                                    развязать поспешите весенний канат.

Когда десять тыщ лепестков полетят,

                и ляжет меж вами туман,

                                    то душу тогда истерзает досада стократ.

Пока же в руке рука, ты мгновенье лови:

                на лодке уплыть,

                                    утолить эту жажду любви.

 


姜夔(1155-1221)眉妩

 

一名百宜娇戏张仲远

 

看垂杨连苑,杜若侵沙,愁损未归眼。

信马青楼去,重帘下,娉婷人妙飞燕。

翠尊共款。听艳歌、郎意先感。

便携手、月地云阶里,爱良夜微暖。

 

无限。风流疏散。有暗藏弓履,偷寄香翰。

明日闻津鼓,湘江上,催人还解春缆。

乱红万点。怅断魂、烟水遥远。

又争似相携,乘一舸、镇长见。


Чжоу Ми На мелодию «Высокая гора Янтай»

Посылаю в Шаосин друзьям


По глади реки мелкий дождь пробежал,

                   прохлада у берега тает в тиши,

Весенними красками

                   на мелководье взошли камыши.

Рассеялись тучи. да город пустой,

Найдет ли приют пара ласточек

                  нынче, вернувшись домой?

К вам за реку хочет душа полететь,

                  но безбрежны просторы реки,

И, кажется, сон слишком легок,

                  не выдержит, верно, тяжелой тоски.

Печалюсь, как время летит,

                  и воды прилива к востоку спешат,

И месяц холодный плывет на закат.

 

Смотрю, сколько взора хватает, лишь травы

                  виднеются там, вдалеке,

И в дымке туманной

                  как будто деревья стоят,

                              и чайки кружат на весенней реке.

Зеленые горы, а я – уж седой,

                  печалюсь, цветеньем любуясь

                              и зеленью этой густой.

А вместе с приливом домой

                  возвращаются лебеди, тая вдали,

Смешон им скиталец усталый,  

                  обретший приют на краю земли.

Я ветер восточный спрошу:

                  слетит ли, плакучие ивы пленив,

                               овеет ли следом цветы белых слив?

 


周密 (1232-1298) 高阳台

 

寄越中诸友

 

小雨分江,残寒迷浦,春容浅入蒹葭。

雪霁空城,燕归何处人家?

梦魂欲渡苍茫去,怕梦轻、还被愁遮。

感流年,夜汐东还,冷照西斜。

 

萋萋望极王孙草,认云中烟树,鸥外春沙。

白发青山,可怜相对苍华。

归鸿自趁潮回去,笑倦游、犹是天涯。

问东风,先到垂杨,后到梅花?


Цзян Куй На мелодию «Нежно-зеленые ивы»

Проживая в Хэфэе к западу от моста с красными перилами, где было безлюдно,

совсем не так в Цзяннани, только ивы плакучие по обе стороны улицы напомнили родные края,

написал эти стихи, чтобы передать чувства скитальца.

 

В заброшенном городе слышен рожок,

            плакучие ивы колышет порой ветерок.

 Печалясь, по улицам еду на лошади,

              в тонких одеждах продрог.

Смотрю, как едва зеленеет

               листва молодая, нежна,

Прекрасную пору Цзяннань вспоминаю…

              Но минули те времена.

 

И тихо, вокруг ни души.

                А завтра к тому же

                              день пищи холодной, Ханьши.

Возьму, как обычно, вина,

                в твой дом у моста я зайду,

Боюсь только, груши цветы опадут,

                и осенний пейзаж мы увидим в саду…

И ласточки если вернутся тогда,

                наверное, спросят, мол, где же весна?

Увидят лишь, как пробежит

                по прудý цвета яшмы волна…

 


姜夔 (1155~1221)«淡黄柳»


客居合肥南城赤阑桥之西,巷陌凄凉,与江左异。

唯柳色夹道,依依可怜。因度此阕,以纾客怀。

 

空城晓角。吹入垂杨陌。马上单衣寒恻恻。

看尽鹅黄嫩绿,都是江南旧相识。

 

正岑寂。明朝又寒食。

强携酒、小桥宅,怕梨花落尽成秋色。

燕燕飞来,问春何在,唯有池塘自碧。


Ли Юаньин На мелодию «Песня пещерной феи»

 Из всего весеннего сезона пора, когда распускаются ивы и сливы, обладает непревзойденным очарованием, ведь когда приходит время цветов и иволг, и все ближе становится закат весны, взоры уже не услаждаются всецело. Сочинил эту песню, чтобы не упустить время и успеть налюбоваться весной.

 

От туч снеговых не осталось следа, 

                 заря отразилась в пруду, 

                                 осветила мой сад,

И тонкие листья у ивы блестят, 

                  словно искренний радостный взгляд.

У сливы, сердечки бутонов 

                  раскрывшей чуть-чуть – 

                                 еще более очаровательный вид,

И рядом с соперницей словно, 

                  она улыбается, кажется, 

                                  или немножко грустит.

 

Поймешь, несомненно: 

                  весенней цветущей поры – 

                                 густых ароматов – прекрасней стократ

Цветов распустившихся только что – нежный, 

                  изящный, заметный едва аромат.

Когда же настанут 

                  дни ясности и чистоты*, 

и тысячи алых оттенков цветы

                   распустятся пышно, тогда – 

останется лишь половина 

                   весенней хмельной красоты.

Цветением ранним успеть насладиться, 

                   и ночь прогулять досветла,

Прохлада весенняя 

                   будет совсем не страшна, 

                                  когда захмелеем с тобой от тепла.

 

*праздник Цинмин («чистоты и ясности»), в этом году отмечается 5 апреля, знаменует начало сезона «ясных дней», когда обычно устанавливается ясная теплая погода.

 


李元膺 《洞仙歌》

 

一年春物,惟梅柳间意味最深。

至莺花烂漫时,则春已衰迟,使人无复新意。

予作《洞仙歌》,使探春者歌之,无后时之悔。

 

雪云散尽,放晓晴池院。

杨柳于人便青眼。

更风流多处,一点梅心,

相映远,约略颦轻笑浅。

 

一年春好处,不在浓芳,

小艳疏香最娇软。

到清明时候,百紫千红,

花正乱,已失春风一半。

早占取韶光共追游,

但莫管春寒,醉红自暖。


Хэ Чжу На мелодию «Полоскание шелка в горном ручье» 2

Не верю, что благоуханная может наскучить весна старикам,

Весну провожать сколько раз доведется еще, и не ведомо нам.

Весной дорожа, воздадим же мы должное радостным ясным часам.

 

Жду песен прекрасных, улыбок прелестных, цветенья хмельной красоты,

Хочу среди них до безумья напиться, пускай упрекнешь меня ты,

По сути, лишь только когда напиваемся, искренни мы и чисты.

 

贺铸(1052~1125)浣溪沙

 

不信芳春厌老人,

老人几度送余春,

惜春行乐莫辞频。

 

巧笑艳歌皆我意,

恼花颠酒拚君瞋,

物情惟有醉中真。


У Вэньин На мелодию «Капля алых губ»

Вечером перед праздником фонарей прояснилось.

 

Завесы из туч разошлись в небесах,

Богиня Чанъэ, так свежа и прекрасна, восходит у всех на глазах.

Наполненный влагою воздух ночной,

Красавицы всюду как будто плывут над землей.

 

Встречаю в столице я праздник опять,

Припомнив, как прежде здесь весело было гулять.

И чувства текут как поток. Забудусь ли в тереме вешним сном,

В постели душистой, где пенье – всю ночь за окном.

 

吴文英 (1200~1260)点绛唇

 

试灯夜初晴

 

卷尽愁云,素娥临夜新梳洗。

暗尘不起。酥润凌波地。

 

辇路重来,仿佛灯前事。

情如水。小楼熏被。春梦笙歌里。


Цзян Куй На мелодию "Пора цветения абрикосов"

В год огненной лошади, зимой, отплыл из Мянькоу (из Ухани на лодке сплавляясь в Хучжоу – здесь и далее прим. перев.); во второй день Нового года остановился в Цзиньлине (совр. г. Нанкин). Смотрел на запад, царство Чу (где в Хэфэе когда-то встречался с певичкой), а когда повеяло свежим ветром, поднял паруса на маленькой лодочке, предоставил волю волнам.

 

Колышутся нити зеленые ив,

                                  у реки мандаринки сидят,

Когда-то, мой Персиковый Лепесток*,

                                  звал тебя я вернуться назад.

Вновь ветер весенний повеял, и снова

                                  мой взор наполняет тоска,

Отчалить пора мне,

          весло подниму, опускаю,

                                не в силах отчалить пока.

 

В Цзиньлине, здесь, иволги всюду щебечут

                                и ласточки всюду кружат,

Прилив угадаю, вот только себя

                                разгадать тяжелее стократ.

Душистые травы на отмели всходят,

                                все медлю, но где меня ждут…

Закат угасает,

            и все-таки в путь отправляюсь,

                                но где обрету я приют?

 


姜夔(1155-1221)杏花天影

 

丙午之冬,发沔口,丁未正月二日,道金陵,北望淮楚,

风月清淑,小舟挂席,容与波上。

 

绿丝低拂鸳鸯浦,想桃叶当时唤渡。

又将愁眼与春风,待去,倚兰桡更少驻。

 

金陵路、莺吟燕舞,算潮水知人最苦。

满汀芳草不成归,日暮,更移舟向甚处?

 

* Тао Е - букв. Персиковый лепесток, имя наложницы известного сановника Ван Сяньчжи (344~388), династия Цзинь. Переправа, где он ждал любимую, на месте слияния рек Циньхуайхэ и Циней, на юге Цзиньлина (совр. г. Нанкин, пров. Цзянсу), названа ее именем – Таоеду.

 

Ван Сичжи «Пою Тао Е »

 

Моя дорогая, мой Персиковый лепесток,

К какому ты берегу свой направляешь челнок?

Направь его лучше туда, где не встретит беда,

На береге этом тебя ожидаю всегда.

 


王羲之《桃叶歌》

  

桃叶复桃叶,渡江不用楫。

但渡无所苦,我自迎接汝。


Цзян Куй На мелодию «Отправляясь в путь»

Из Мянькоу возвращаясь на восток (сплавляясь в лодке по Янцзы из Ухани в Хучжоу – прим. перев.), в первый день Нового (1187) года (остановился) в Цзиньлине (совр. Нанкин); (ночуя) на реке, взволнованный сном, сочинил.

 

Изящна, легка, словно ласточка в небе,

                                      в речах, словно иволга, дивна, нежна,

Ее в сновидении ясно увидел,

                                      казалось, мне молвит она:

«Одна – нескончаемой ночью, зачем,

                                    бессердечный, меня позабыл?

Весна лишь пришла, но давно я тоскую,

                                      в разлуке свет белый не мил»…

 

Сижу, твои письма листая, в рубахе,

                                    тобою мне присланной в дар, вышивной,

И мнится, душа в сновиденьях твоя

                                    путешествует следом за мной.

На запад смотрю, где в тиши над горами

                                    холодная светит луна,

Из тьмы сокровенной - туда, где твой дом,

                                    возвращаешься, снова одна.

 

姜夔(1155-1221) 踏莎行 

 

自沔东来丁未元日至金陵江上感梦而作

 

燕燕轻盈,莺莺娇软,分明又向华胥见。

夜长争得薄情知?春初早被相思染。

 

别后书辞,别时针线,离魂暗逐郎行远。

淮南皓月冷千山,冥冥归去无人管。


Цинь Гуань На мелодию «Наполненный ароматами дворик»

На горные склоны легли облака,

                      увядшие травы простерлись до неба,

                                        стихая, доносятся с башни дозорной сигналы рожка.

У берега лодку качает волна,

                                        с тобою, прощаясь, мы выпьем по чарке вина.

И вспомним веселые встречи, свиданья былые, мой друг,

                                        пускай надвигаются сумерки, гуще и гуще туманы вокруг.

Заката косые лучи, и тысячи сирых ворон вдалеке,

                                        деревня, водой окруженная на островке.

 

Теряю рассудок, расстаться приходит пора,

                                      в знак чувств ароматный саше свой сними,

                                                                       мои благовонья - на память прими.

А если услышишь теперь,

                                        что в терем зеленый за ветреной славой ходил я, - не верь.

Уже отплываю, когда же свидание ждет нас опять?

                                        А полы одежд, рукава напрасно лишь будут  от слез намокать.

Ты будешь вослед мне смотреть, печалясь на башне, в вечерней тени,

                                        увижу вдали: фонарей загорятся огни.



秦观 (1049 - 1100) 满庭芳

 

山抹微云,天连衰草,画角声断谯门。

暂停征棹,聊共引离尊。

多少蓬莱旧事,空回首、烟霭纷纷。

斜阳外,寒鸦万点,流水绕孤村。

 

销魂。当此际,香囊暗解,罗带轻分。

谩赢得、青楼薄幸名存。

此去何时见也,襟袖上、空惹啼痕。

伤情处,高城望断,灯火已黄昏。


Цзян Куй На мелодию «Турачи в небе»

Приснилось в первое полнолуние* 

* В 15-й день первого месяца по лунному календарю в Китае
отмечается Праздник фонарей. В этом году -- 19 февраля. Он завершает встречу Нового года. Обычай: встречаться в эту ночь с дорогими людьми, собираться семьей, кушать «юаньсяо», которые готовят из клейкого риса со сладкой начинкой и цукатами, зажигать красочные фонари -- распространился еще в 10 веке.
 

Несет на восток свои воды Фэйшуй, течет бесконечно река,

Зачем мы лелеяли нашу любовь – извечна в разлуке тоска.

Во сне предо мной, нарисованный словно, неясный твой образ возник…

Внезапно раздался, во тьме пробуждая, встревоженный птичий крик.

 

Весна расцветает еще, виски побелели уже,

И этой разлуки не видно конца, и боль затаилась в душе.

Зажглись фонари, словно лотосы алы, в сиянии полной луны,

А мы вспоминаем счастливые встречи, с тобою разделены.

 

姜夔(1155-1221)  鹧鸪天

元夕有所梦

 

肥水东流无尽期,

当初不合种相思。

梦中未比丹青见,

暗里忽惊山鸟啼。

 

春未绿,鬓先丝,

人间别久不成悲。

谁教岁岁红莲夜,

两处沉吟各自知。


Хэ Чжу На мелодию «Полоскание шелка в горном ручье»

За теремом красною шелковой нитью на небе растаял закат,

В сени светло-желтых ветвей укрываясь, на ивах вороны сидят.

Луна, и красавица ветку срывает, плывет сливы мэй аромат.

 

Цветок растирая, едва улыбаясь, в покои уходит она,

Одну за другой, опускает завесы и тонкую сетку окна...

Лишь ветер восточный проникнет за полог, а полночь прохлады полна.

 

 

贺铸(1052~1125)浣溪沙

 

楼角初消一缕霞,

淡黄杨柳暗栖鸦。

玉人和月摘梅花。

 

笑捻粉香归洞户,

更垂帘幕护窗纱。

东风寒似夜来些。


У Вэньин «Вместе с Чжу Интай*» «Ночь перед наступлением Весны»

Цветы вырезали с любовью, и листья резные видны:

                                зеленый и красный – в прическах для встречи Весны**.

Закат угасающий веет теплом,

                                длит год уходящий, пытаясь остаться в былом.

У западных окон уже зажигают во мгле фонари, 

                               и кажется, иволги где-то щебечут: доносится пенье и смех, 

                                                              не спят в новогоднюю ночь до зари…     

                                                         

Пирушку с вином вспоминаю, когда мандарины делила ты яшмовой тонкой рукой.

                              И те ароматы смущают сердечный покой.

И вот возвращаюсь на озера берег во сне,

                              у зеркала вод зачарованный в той стороне…

Жаль, иней, как тысячи звезд в царстве У, на висках – серебром;

                              не в силах смести его ветер восточный, подует, и лишь лепестки

                                                              со сливы осыплет он алым дождем.

 

*Чжу Интай и Лян Шаньбо – юные герои древней китайской легенды о двоих возлюбленных, которым судьба не позволяет воссоединиться и их души превращаются в бабочек.

**По древнему обычаю, женщины на Новый год – праздник Весны, вырезали из бумаги или шелка цветы и украшали ими прически.

 


吴文英 (1200~1260)«祝英台近» «除夜立春»

 

翦红情,裁绿意,花信上钗股。

残日东风,不放岁华去。

有人添烛西窗,不眠侵晓,笑声转、新年莺语。

 

旧尊俎。玉纤曾擘黄柑,柔香系幽素。

归梦湖边,还迷镜中路。

可怜千点吴霜,寒销不尽,又相对、落梅如雨。


Ван Исунь На мелодию «Высокая гора Янтай»

Подтаявший снег потемнел во дворе,

                        прохлада колышет завесу слегка,

                                            уж вестью весенней взлетела из флейты зола тростника*.

Но весть от друзей золотого письма**,  

                                            не ведомо мне, принесет ли весна в чьи дома?

С тобой повстречаться хотя бы во сне, тоскую всю ночь у окна,

                                            теперь разделяют нас, друг мой, и воды реки, и небес пелена.

Печалюсь, уже за окном

                          цветеньем опять наполняется сад,

                                            повсюду тончайший плывет аромат.

 

С тех пор как в Цзяннани, горюю в разлуке, и в памяти все берегу,

                          как скитались по древним путям на конях, на челнах,

                                             как гуси ютились на том берегу.

Хотел бы теперь написать серебром,

                                            без устали долго с тобою в письме говорить обо всем.

Восходят уже ароматные травы, смотрю я вокруг с высоты,

                                            повсюду-повсюду тебя я ищу вдалеке у небесной черты.

До встречи с тобой сколько дней

                          и сколько восточных ветров пролетят,

                                            сколько раз облетят лепестки сливы мэй?

 

* накануне Зимнего Солнцестояния в бамбуковую флейту насыпали тростниковую золу и оставляли в темной комнате. Когда зола из флейты начинала вылетать, это означало, что солнце повернуло на весну.

**по обычаям эпохи Сун на праздник Весны чиновники обменивались новогодними карточками со стихами на красной бумаге, украшенной позолотой (написанные золотой краской?). После воцарения монгольской династии Юань многие обычаи были утрачены.

 

王沂孙 (1230—1291) 高阳台

 

和周草窗寄越中诸友韵

 

残雪庭阴,轻寒帘影,霏霏玉管春葭。

小帖金泥,不知春在谁家。

相思一夜窗前梦,奈个人、水隔天遮。

但凄然,满树幽香,满地横斜。

 

江南自是离愁苦,况游骢古道,归雁平沙。

怎得银笺,殷勤与说年华。

如今处处生芳草,纵凭高、不见天涯。

更消他,几度东风,几度飞花。


Цзян Куй На мелодию «Аромат невидимого цветка»

В год металлической свиньи (1191) зимой, несмотря на снег,  я отправился в гости к Отшельнику с Озера Шиху*.  В конце месяца он дал мне листок и попросил сочинить стихи, на новую мелодию. Когда я сочинил эти два куплета, Отшельник долго читал, наслаждаясь, потом заставил двух певичек заучить стихи. Звучали они мягко и гармонично, поэтому он назвал их «Тайный аромат», «Редкие блики».

 

Былое припомню, как часто при свете

                          луны серебристой на флейте любимый мотив

                                            играл посреди расцветающих слив?

И яшмовой деве слал зов я тогда,

                          чтоб вместе сорвать ветку сливы цветущей, не думая про холода.

Теперь, как Хэ Сюнь,** постарел и, былое не в силах сберечь,

                          уже позабыл прежний ветер весенний,

                                           изящную тонкую речь.

Теперь за бамбуком распустится редкая ветка, едва привстаю,

                                           когда ароматом овеет циновку мою.

 

Спокойно-спокойно сегодня в речном краю.

 

Сорвал ветку сливы, но где мне ту деву найти,

                       и снегом ночным заносит пути.

Над чаркой зеленой слезу уроню,

                        над веткою алой без слов постою

                                          и в сердце печаль схороню.

Припомню, как всюду гуляли мы, не разнимая рук,

                        где к тысячам слив подступали

                                            Сиху изумрудные волны вокруг…

Но вновь поднимается ветер,

                      пора лепесткам облетать,

                                          когда же красу я увижу опять?



姜夔(1155~1221)暗香

 

辛亥之冬,余载雪诣石湖。

止既月,授简索句,且征新声,作此两曲,石湖把玩不已。

使工妓隶习之,音节谐婉。乃名之曰《暗香》、《疏影》。

 

 

旧时月色,算几番照我,梅边吹笛。

唤起玉人,不管清寒与攀摘。

何逊而今渐老,都忘却、春风词笔。

但怪得、竹外疏花,香冷入瑶席。

 

江国,正寂寂。

 

叹寄与路遥,夜雪初积。

翠尊易泣,红萼无言耿想忆。

长记曾携手处,千树压、西湖寒碧。

又片片、吹尽也,几时见得。


*  прозвище поэта Фань Чэнда 范成大(1126-1193 гг.), сунский литератор, дослужился до должности помощника первого министра. В 1186 году подал в отставку и поселился отшельником на озере Шиху вблизи современного г. Сучжоу.

** Хэ Сюнь (поэт VI века н. э.) знаменит своей любовью к сливе мэй.

Воспеваю весенний ветер

Его все слышат, но никто не видит,

То он - ненастный вихрь, то - легкий ветер.

У зеркала он пудру опрокинет

И тронет лютню, и она ответит...

Пер. Л. Бежина


Чжан Янь На мелодию «Восемь тонов Ганьчжоу»

В 1291 году вместе с Шэнь Яодао возвращался с севера в родные места, в Ханчжоу. Через год  Яодао навестил меня в Юэчжоу. Несколько дней мы провели вместе, разговаривали и шутили. Когда он уехал, сочинил эту песню и отправил ему с Чжао Сюэчжоу.

 

Заставу Юймэнь вспоминаю:

                  прах бренного мира стряхнув, позапрошлой зимой

                                  под снегом в халатах собольих блуждали с тобой.

Средь рощ облетевших по древнему шли мы  пути,

                поили в реке Хуанхэ лошадей,

                                печальные думы не в силах снести…

Как сон мимолетный, былое минуло – в Цзяннани опять,

                                лишь слезы теперь у Сичжоуских врат проливать.

На алом листке начертал иероглиф едва,

                                тоскою исписана всюду листва.

 

На облаке белом в родные края ты к себе улетел,

                скажи: кто б на острове дальнем подвески хранил*,

                              одинокою тенью снося свой удел?..

Цветущий тростник я б отправил тебе в дальний край,

                              но осень осыпала все семена невзначай.

Брожу по окрестностям там, где шумит под мостом бесконечный поток,

              у берега долго стою,

                              но чайки дождаться** на отмели так и не смог.

Уж небо окрасил закат, 

             и давние чувства простор пробудил,

                              на башню взойти мне достанет ли сил***?

 

* Отсылка к стихотворению-гимну Цюй Юаня «Владыке реки Сян»:

…Где же ты теперь живешь?

Яшмовое ожерелье Я бросаю прямо в воду

И подвески оставляю На зеленом берегу...

Перевод А. Гитовича

Здесь – о глубоких дружеских чувствах.

** Иносказательно о друге

*** Отсылка к оде Ван Цаня «Взошел на башню»:

...Волнения и смуты в отчем крае

В чужие земли бросили меня.

Двенадцать лет я с родиной в разлуке,

Двенадцать лет, до нынешнего дня!

Как мне уйти от горестных раздумий,

Когда душа истерзана тоской?

Я вдаль смотрю, склонившись на перила,

И грежу возвращением домой...

Перевод Г. Ярославцева

Здесь – переживания поэта о бедствиях родины, захваченной монголами.


张炎(1248-1320)八声甘州

 

辛卯岁,沈尧道同余北归,各处杭、越。

逾岁,尧道来问寂寞,语笑数日。又复别去。赋此曲,并寄赵学舟。

 

记玉关、踏雪事清游。寒气脆貂裘。

傍枯林古道,长河饮马,此意悠悠。

短梦依然江表,老泪洒西州。

一字无题处,落叶都愁。

 

载取白云归去,问谁留楚佩,弄影中洲。

折芦花赠远,零落一身秋。

向寻常野桥流水,待招来、不是旧沙鸥。

空怀感,有斜阳处,却怕登楼。


Чжан Янь На мелодию «Разорванное звено»

                        «Одинокий гусь»


Над реками Чу – все темней небосклон.

                    Печалясь – отставший от стаи на тысячи ли,

                                      один и растерян, тревожится он.

На тень свою с жалостью глядя, в студеном затоне застыл на мели;

                    вдоль берега – травы увядшие, чистый песок,

                                    и воды сливаются с небом вдали.

Без клина гусей – иероглифа часть,

                    он в небе лишь с точкой-чертой –

                                    тоской по былому – и может совпасть.

Боится: задержится в этом суровом краю,

                    так прежде здесь снегом питался Су У,

                                    сносящий безропотно участь свою.

 

Ну, кто посочувствует непреходящей скитальца тоске?

                    Напрасно в Чанмэньском дворце плачет чжэн расписной  

                                      в ночной тишине, ото всех вдалеке…

Тоскуя о спутниках прежних, они – словно пух камыша на волне,

Он думает: скоро в обратный отправятся путь,

                                      и с ветром вернутся сюда по весне.

Друзей под дождем выкликая впотьмах,

                     внезапно пугается, как –

                                      повстречаются вновь у заставы в горах?

Но он после встречи той

                    не будет завидовать ласточкам, что

                                      приют обрели под узорной стрехой.

 


张炎(1248-1320)《解连环》

                      《 孤雁

 

楚江空晚。怅离群万里,恍然惊散。

自顾影、欲下寒塘,正沙净草枯,水平天远。

写不成书,只寄得、相思一点。

料因循误了,残毡拥雪,故人心眼。

 

谁怜旅愁荏苒。谩长门夜悄,锦筝弹怨。

想伴侣、犹宿芦花,也曾念春前,去程应转。

暮雨相呼,怕蓦地、玉关重见。

未羞他、双燕归来,画帘半卷。


Кун И На мелодию «Южный берег»

Ли И «Слушаю рассветный сигнал рожка»

 Возле крепости с вязов слетает листва, ночью инеем опалена,

А на башне рожок оглашает рассвет, сиротливо заходит луна.

Беспредельная даль… И гусям пограничным  не перелететь эту даль.

И свивается ветром осенним тревожный, тоскливый «шаньюй» - сигнал.

 

李益(748—829)听晓角

 

边霜昨夜堕关榆,吹角当城汉月孤。

无限塞鸿飞不度,秋风卷入小单于。



Кун И На мелодию «Южный берег»



Заплакал ли ветер, рожок зазвучал,

                  послышался «малый шаньюй»:

                                слетает тройной с наблюдательной башни сигнал.

Коня погоняющий, мчащийся всадник, - ищу я ночлег,

                                в далекой деревне уже начинается снег…

Везде в винных лавках своей чередой угасают огни.

                  И листья стучат по окну,

                                кружа и танцуя, летят друг за другом они.

Внезапно сюда шум гусей всполошенных проник:

                  в тумане взлетают над стылой водой,

                                и вот из-за туч снеговых еле слышен их крик…

 

Луна наполняет сиянием воды реки небольшой,

                повсюду, куда ни взгляни,

                                нет места, где я бы теперь не терзался душой.

Во сне бы вернуться мне к сливе цветущей, к моей дорогой,

                               зеленая юбка из шелка изводит тоской.

И благоухающей сливовой ветви задать бы вопрос:

              тоскует ли так же в разлуке,

                              сто тысяч росинок в цветах – не следы ее слез?

Печалится, верно, за ширмой лазурной она?

               Или ждет у ворот и, нахмурясь, досадует - в сумерках желтых одна?



孔夷(1085-1100)《南浦》


风悲画角,听单于、三弄落谯门。

投宿骎骎征骑,飞雪满孤村。

酒市渐闲灯火,正敲窗、乱叶舞纷纷。

送数声惊雁,下离烟水,嘹唳度寒云。

 

好在半胧溪月,到如今、无处不销魂。

故国梅花归梦,愁损绿罗裙。

为问暗香闲艳,也相思、万点付啼痕。

算翠屏应是,两眉馀恨倚黄昏


Снега много не бывает ДК-8

Снег идёт уже шестые сутки,
Это, Вовка, брат, тебе не шутки.
Перестань уже за Джеком бегать.
Слепим крепость знатную из снега,
Да снежками брось в меня кидаться,
На санях с горы айда кататься!..
Где лопаты, чистим двор, потом и
Сделаем мы из сугроба домик.
Вылезай, уснул там что ли, Вовка?
Погоди, не ешь, верни морковку!
Баба снеговая - как живая!
Да, брат, снега много не бывает.


Из бабушкиного сундучка 2

За окном уже темно,

За окном метет метель.

Я возьму веретено

И пушистую кудель.

 

И, как солнца теплый луч,

Потянувшийся из туч,

Обовьет росток весной –

Нить увьет веретено.

 

Вечер будет длинный-длинный,

Догорит моя лучина,

И закончится кудель,

За окном пройдет метель

И покажется луна,

Как моток веретена.


Чжоу Банъянь На мелодию «Ночная прогулка к монастырю»

Листву пронизая, закатные краски на воды легли,

Свиваются свитками волны,

                            струятся-струятся, на тысячу ли.

Стою на мосту, и от резкого ветра слезятся глаза все сильней.

Смотрю нескончаемо, как

                    на город спускается ночь,

                                      все больше в округе огней…

 

Уснуть у окна в старом доме не в силах потом,

И слушаю, как во дворе

                            с утуна слетает листок за листком.

И под одиночным верчусь одеялом, пока не забрезжит восток:

То встану, то снова ложусь…

                      Не думал, что весь испишу  –

                                        письма для любимой – листок…

 

 

周邦彦 (1057~1121) 夜游宫

 

叶下斜阳照水,卷轻浪、沈沈千里。

桥上酸风射眸子。立多时,看黄昏,灯火市。

 

古屋寒窗底,听几片、井桐飞坠。

不恋单衾再三起。有谁知?为萧娘,书一纸。


начертанное

Зеленые созвездья сосен - мерцают в зимнем небе,
Зеленою волною травы - объемлют все земное.
И где-то между - вновь творится небыль,
О том, что есть между тобой и мною.

О том, что отзвенели весны - веселым половодьем,
Что лета спелыми плодами - упали в Лету...
А осень мы оставим позолоте,
Свой птичий лепет вознося как лепту.

Гусиный клин скользнет устало - в небесную обитель,
И закружит перо, слетая - к неписаному краю...
Кто предначертанное - все провидел?
Земную зиму проведем, играя

На шелковинках снегопада - по клавишам заката
Пройдясь наитием вслепую, свирелью воздыхая,
Мы здесь, чтоб не разгадывать загадок,
В зеленых звездах тая.


Ли Хаогу На мелодию «Посетить Золотые ворота»

Проходят дожди, и опять

                          приходит пора белоснежным и алым цветам  облетать.

И ласточкам в старые гнезда опять пора возвращаться назад,

                          но, гнезд не найдя, они, тихо тоскуя, кружат…

 

Кто в Яшмовой крепости держится насмерть в холодных горах?

Кто в Яшмовом тереме с песнями-плясками пьет на пирах?

Когда бы хоть Ветер Восточный развеял 

                           монгольскую пыль без следа,

Ста тысяч дворов - Властелином он стал бы тогда.

 


李好古 《謁金門》~ 1260

花過雨,又是一番紅素。
燕子歸來愁不語,舊巢無覓處。


誰在玉關勞苦,誰在玉樓歌舞。
若使胡塵吹得去,東風侯萬戶。


Ван Исунь На мотив «Элегии о Шуй-лун» «Опадающая листва»

Зеленая роща под утро уж инеем обрамлена.

                        Пустынно и стыло. Заброшена нынче, 

                                             смотрю я,  родная страна.

Шумят-шелестят, увядая повсюду,

                        один за другим опадают листки,

                                            скрывают к воротам тропу сорняки.

По-над Хуайхэ зарождается ветер,

                       а на Дунтинху поднялася волна.

                                            Кончается осень, еще одна…

Вершины взнеслись, за грядою гряда,

                      и тысячу гор наполняет листва,

                                         на горных дорогах теперь

                                                          появится путник едва.

 

И кем-то исписанный, с тайным посланьем, багряный листок

                      дворцовый канал унесет,

                                       напрасно кружит его тихий поток.

Цикады стрекочут, поют, не смолкая,

                       летящие лебеди скрылись вдали,

                                        осенние чувства на сердце легли.

Смятенные тени дрожат за окном,

                      и звуки на лестнице - дробны, легки,

                                       да можно ли вынести столько тоски!

Смотрю я во тьму и не знаю, где нынче мой дом,

                     и думы ночные, во сне ль, наяву:

                                       сметет ли теперь во дворе кто листву?

 


王沂孫 (1230 – 1291)《水龍吟》

落葉

 

曉霜初著青林,望中故國淒涼早。

蕭蕭漸積,紛紛猶墜,門荒徑悄。

渭水風生,洞庭波起,幾番秋杪。

想重崖半沒,千峰盡出,山中路,無人到。

 

前度題紅杳杳,溯宮溝、暗流空繞。

啼螀未歇,飛鴻欲過,此時懷抱。

亂影翻窗,碎聲敲砌,愁人多少!

望吾廬甚處,隻應今夜,滿庭誰掃?


Янь Шу На мелодию «Капли клепсидры»

С окраины гуси летят, небесные росы легли,

Осеннею полночью Млечная речка прозрачна вдали.

Мы встретились, друг дорогой, зачем же ты хмуришь бровь?

Ведь новая встреча – случится когда еще вновь?

 

Звучит драгоценный чжэн, и шелковый вьется рукав,

Стучат из сандала пайбани под ритм музыкальных забав.

Мы чарки нальем до краев, напьемся с тобой допьяна,

Что делать, коль жизнь – расставаний извечных полна.

 

晏殊(991-1055) 更漏子


塞鸿高,仙露满。秋入银河清浅。

逢好客,且开眉。盛年能几时。

 

宝筝调,罗袖软。拍碎画堂檀板。

须尽醉,莫推辞。人生多别离。


Ван Исунь На мелодию «Пьянею, на острове Пэнлай»

Вернулся в родные горы

 

Мне западный ветер дорожку к воротам метет,

                          желтея, листва опадает, легка,

                                      и белые тают вверху облака.

Темны силуэты у ив за стеной.

                           Так поздно ушел я со службы, вернулся домой!

Струится-струится повсюду прохлада,

                            как бабочки-брови – вершины гор,

                                        пленяя, утешат блуждающий странника взор...

Родные края утекли как песок,

                            и старых друзей вижу только во сне:

                                        что в горы идти в одиночестве мне?

 

Уже хризантемы летят лепестки,

                            роняют цветы для кого свой наряд?

Но чускую душу назад не призвать,

                            один я, вечерней прохладой объят.

Бреду мимо ветхих бамбуковых стен,

                            кто вспомнит потом аромат сокровенный, блажен?

Осенний светильник – один на весь дом,

                            осенний льет дождь – по округе всей,

                                          и слышатся крики – осенние – диких гусей.

Вино ароматное пью не спеша,

                          - утешит ли, чаша моя глубока,

                                          но горше и глубже – моя тоска.

 

 

王沂孫 (1230 – 1291)《醉蓬萊》

 

歸故山

 

掃西風門徑,黃葉凋零,白雲蕭散。

柳換枯陰,賦歸來何晚。

爽氣霏霏,翠蛾眉嫵,聊慰登臨眼。

故國如塵,故人如夢,登高還懶。


數點寒英,為誰零落,楚魄難招,暮寒堪攬。

步屧荒籬,誰念幽芳遠。

一室秋燈,一庭秋雨,更一聲秋雁。

試引芳樽,不知消得,幾多依黯。


У Вэньин На мелодию «Жалею хрупкие хризантемы»

Возле Уцзяна останавливаемся, ночью, прощаясь, в печали, выпиваем у монастырских стен.

Земляк, регистратор Чжао, с молодой певичкой Се угощают вином, с песнями и стихами.

Вино заканчивается к четвертой страже. Сочиняю эти стихи на прощанье правителю Мей Цзиню.

 


С другом прощаюсь. Берег Уцзян.

Ночью холодной инеем снежным пленен,

                                     заалев, у моста осыпается клен.

Всюду небес бесконечные дали,

                                    смутно видна городская стена,

Сумрачно-сумрачно в нашей беседке,

                                     далёко-далёко струится волна.

Благоуханье утратили лотосы, сбросили алый наряд,

Ивы туманом окутаны,

                                     лишь на верхушках листочки дрожат…

Нынче я горечи полн,

Так и Шэнь Юэ, от дум истощен,

                                    здесь оставлял из магнолии чёлн…

 

Феникса пенье – на яшмовой флейте певички игра,

Но не задержат и «Девять суждений» тебя,

                                     если расстаться настала пора.

Смотрит красавица взором хмельным,

                                     в сумраке искрится пламя свечи,

Песня восходит, печали полна,

                                     в небо возносится, к звездам в ночи…

Чистая осень тебя провожает, отчалить приходит срок,

Алые листья летят

               над холодной волной, и твой чёлн как листок…

Снится мне милой убор,

Горестно: гуси, должно быть, достигли родных Южных гор…

 

 

吴文英(1200—1260)《惜黄花慢》

 

次吴江,小泊,夜饮僧窗惜别。

邦人赵簿携小妓侑尊。连歌数阕,皆清真词。

酒尽已四鼓。赋此词饯尹梅津。

 

送客吴皋。正试霜夜冷,枫落长桥。

望天不尽,背城渐杳,离亭黯黯,恨水迢迢。

翠香零落红衣老,暮愁锁、残柳眉梢。

念瘦腰。沈郎旧日,曾系兰桡。

 

仙人凤咽琼箫。怅断魂送远,九辨难招。

醉鬟留盼,小窗翦烛,歌云载恨,飞上银霄。

素秋不解随船去,败红趁、一叶寒涛。

梦翠翘。怨鸿料过南谯。


Ши Янь На мелодию «Пирушка у Зеленых ворот»

Посылаю любимой наложнице

 

Монгольский скакун заржал на ветру, имперское знамя взметается ввысь;

Багряные тучи раздвинулись вдруг, в просветах – заката лучи вознеслись…

И с небом сливаются древний лес, несметные горы, за слоем слой;

Закат угасает, и берег темнеет с увядшей травой.

Звезда зажигается над постоялым двором,

                        и ночь провожу я без сна…

                                         Светильник угас в изголовье моем.

Курильница льет ароматный дымок,

                        наплывы застыли уже на свече,

                                          рассвета морозного жду, одинок.

 

Опять вспоминаю прощанье, без краски была ты бледна,

Еще не допили по чарке вина, разлуки печаль охватила, сильна.

Твой взор во хмелю расплескался волной,

                          и тучка дождем пролилась, как во сне…

                                          А утром вернулись досада с тоской…

И нынче, я думаю, чувства, как прежде, храня,

                        и воспоминанья тая,

                                          на улице ты поджидаешь меня,

И слушаешь чутко, когда же, коня подгоняя, вернусь,

Узнаю – встречаешь меня у ворот – и легко улыбнусь.

 


时彦(?—1107)《青门饮 * 寄宠人》

 

胡马嘶风,汉旗翻雪,彤云又吐,一竿残照。

古木连空,乱山无数,行尽暮沙衰草。

星斗横幽馆,夜无眠、灯花空老。

雾浓香鸭,冰凝泪烛,霜天难晓。

 

长记晓妆才了,一杯未尽,离怀多少。

醉里秋波,梦中朝雨,都是醒时烦恼。

料有牵情处,忍思量、耳边曾道。

甚时跃马归来,认得迎门轻笑。


https://www.youtube.com/watch?v=aO4AqTyQ4xk&ab_channel=qingshengzhang


Чжан Лэй На мелодию «Вдохновенный человек»

Листва, опадая, с деревьев на берег летит, «Двойная Девятка» близка,

                                                    и слышатся в осени стуки по камню валька.

Как прежде Юй Синем, и мной завладела печаль, и как у Пань Аня седеют виски;

                          теперь хризантемы в прическу не вдеть,

                                                                    моей седины застыдятся цветки.

А Чуское небо темнеет, на белую ряску повсюду туманы легли,

                                                                    горец розовеет в полях за рекою вдали.

Душистые травы все чувствуют будто, летят гуси к югу наискосок,

                            на западе солнце безмолвно садится,

                                                                    на башне стоит человек, одинок.

 

И яшмовой деве, должно быть, неведом покой?

                           Изящно парчовое все исписала письмо,

                                                                    теперь от меня – далеко-далеко.

И сетуешь: тучки едва разойдутся, сойдутся опять,

                                                                    и птицы-гонца в них уже не видать…

Стоишь на ветру, бесконечной печали полна,  нахмурилась, брови - как ивы листки,

                        душистое сердце исполнено чувств,

                                                                  снести ты не в силах досужей тоски,

А чувства все горше, и выразить чувства невмочь,

                                                                  восточным потоком уносит их прочь.

 


张耒(1054—1114) 风流子

 

木叶亭皋下,重阳近,又是捣衣秋。

奈愁入庾肠,老侵潘鬓,谩簪黄菊,花也应羞。

楚天晚,白苹烟尽处,红蓼水边头。

芳草有情,夕阳无语,雁横南浦,人倚西楼。

 

玉容知安否?香笺共锦字,两处悠悠。

空恨碧云离合,青鸟沉浮。

向风前懊恼,芳心一点,寸眉两叶,禁甚闲愁?

情到不堪言处,分付东流。


Ши Сяою На мелодию «Волна омывающая песок»

Как же досадно: шалый взыграл ветерок,

                                                нашей разлуки он близит срок!

Дует в корму, и пляшет челнок, словно вот-вот взлетит,

Но почему не развеет он – мой мрачный и хмурый вид?

Как же стерпеть мне такой ветерок?

 

Тяжких раздумий сколько в разлуке бы мог

                                              перенести этот легкий челнок?

Если бы он проведал уже – о моей одинокой тоске,

Взял бы он милую под навес – ночевать со мной на реке!

Как бы хвалил я тогда ветерок!

 

石孝友 (~1170)《浪淘沙》

 

好恨這風兒,催俺分離!

船兒吹得去如飛,

因甚眉兒吹不展?

叵耐風兒!

 

不是這船兒,載起相思?

船兒若念我孤恓?

載取人人篷底睡,

感謝風兒!


Пань Сибай На мелодию «Владеть многим» «День Двойной Девятки»

Стихотворение написано на праздник Чунъян, который с древних времен отмечался на девятый день девятого месяца по лунному календарю — время поздней осени, когда повсюду расцветают хризантемы. Следуя обычаю, люди отправлялись в горы, чтобы наслаждаться хризантемами, пить вино с лепестками этих цветов.

В это время ( ~ 1275 г) поэт бросает службу и уходит в отставку, нынешний праздник омрачен для него печальными раздумьями, - страна уже несколько лет сражается с монгольскими завоевателями под предводительством великого хана Хубилая, династия Южная Сун (1127-1279 г.г.) накануне краха, осеннее умирание символизирует здесь умирание страны.

В этих стихах много аллюзий и отсылок, и особое значение имеет первая, упоминающая башню, где известный полководец эпохи Шести династий, основатель династии Южная Сун (420-479 г.г.) Лю Юй, успешно воевавший против гуннов, устраивал в день Двойной Девятки пиршества для своих приближенных.

Следующая отсылка – к известному стихотворению Тао Юаньмина (365-427 гг.), бросившего службу и вернувшегося на родину: «Хризантему сорвал под восточной оградой в саду, И мой взор в вышине встретил склоны Южной горы. Очертанья горы так прекрасны в закатный час, Когда птицы над ней чередою летят домой!» (пер. Л. Эйдлина)

Сун Юй (290 — 222 до н. э.) известный поэт царства Чу, в одной из своих знаменитых од -  «Цзю бянь» («Девять рассуждений») пишет: «Как печально дыхание осени!».

Вэй Цзе (286-312) — знаменитый каллиграф и живописец, писал преимущественно буддийские образы. В сборнике «Ши шо синь юй» («Новое изложение рассказов, в свете ходящих») Лю И-цина (V в.) рассказывается, как Вэй Цзе, собираясь пересечь Янцзы, вдруг опечалился и сказал: «Когда вижу эту безбрежную [ширь], все чувства собираются в моем сердце. Не будучи лишенным чувств, кто может вынести это?»

Веточки кизила, которые на праздник втыкали в шапки или носили на поясе, по поверьям -  отгоняли злых духов и излечивали болезни.

Стук валька — традиционный в китайской поэзии осенний образ.

Следующая отсылка напоминает другую историю, описанную в «Ши шо»: Однажды во время праздника Двойной Девятки Хуань Вэнь со свитой, куда входил и Мэн Цзя, совершали прогулку по Драконьей Горе. Внезапный порыв ветра сорвал с головы Мэн Цзя официальный головной убор. Когда пожилой советник, не заметив этого, отошел по нужде, один из приближенных Хуань Вэня написал пасквиль, высмеивающий «недалекого» чиновника. Вернувшийся к столу Мэн Цзя прочел сочинение и, недолго думая, сочинил в отменном стиле убийственный ответ.

Еще один случай был описан в «Ши шо»: однажды осенью в Лояне получивший повышение по службе Чжан Хань (Ли Ин — литератор династии Цзинь) вспомнил похлебку из бразении с нарезанным кусочками окунем, которую часто в эту пору готовили  у него на родине, сразу после этого подал в отставку и вернулся в родные края.

Последняя строка – аллюзия на стихотворение Ду Фу.

 

Пир у башни Резвящейся Лошади или - пора хризантем у ограды в саду…

Что, скажите, за время теперь?

                                    И что нынче на праздник Чунъян я найду?

Издалёка вернулся сюда,

                                    склоны Южной горы изумрудны теперь, как всегда.

Прошлой ночью шум ветра с дождем долго слушал за тонкой завесой окна,

Раньше в горы ходил я гулять в этот день, но иные теперь времена.

Полон скорби, как прежде когда-то Сун Юй и, с тоскою в очах,

                         всеми чувствами в сердце, подобно Вэй Цзе, от печали зачах…

 

И на поясе красный кизил, да вина отпиваю едва,

И от стука вальков на реке вдруг рождается холод,

                                    тайком проникая в мои рукава.

Поздней осени этой черты:

                                    все увяли давно уже лотосы, ивы роняют листы.

Ветер шляпу сдувает, поймаю, надвину ее набекрень,

Так в затылке чесал и Мэн Цзя, когда тень наводили на ясный день...

Сколько раз я, бразению с окунем вспомнив, на родину, думал, вернусь,

                                                                    до морозов, когда возвращается гусь...

 


潘希白  大有·九日

 

戏马台前,采花篱下,问岁华、还是重九。

恰归来、南山翠色依旧。

帘栊昨夜听风雨,都不似、登临时候。

一片宋玉情怀,十分卫郎清瘦。

 

红萸佩,空对酒。砧杵动微寒,暗欺罗袖。

秋已无多,早是败荷衰柳。

强整帽檐欹侧,曾经向、天涯搔首。

几回忆、故国莼鲈,霜前雁后。


Яо Юньвэнь На мелодию «Красного кизила легкий аромат»

Стихотворение написано в то время, когда Китай был только завоеван внуком Чингисхана, - Хубилаем (1279 г), и на сто лет попал под власть монголов. Династию Южная Сун сменила новая - династия Юань. Монголы невысоко ценили китайскую образованность, ученые люди были поставлены ими на одну из низших ступеней общественной иерархии, - рядом с актерами и музыкантами. Хотя Великий хан и благоволил китайским чиновникам («черным шапкам»), им доверяли лишь невысокие должности в провинциях, высшие должности занимали монголы. Стихотворение наполнено скрытой скорбью о павшем государстве, о прежних благополучных временах. 

Праздник Чунъян («Двойной Девятки»), описываемый в стихах, - отмечался в девятый день девятого месяца по лунному календарю — время поздней осени, когда повсюду расцветают хризантемы. Следуя древнему обычаю, люди отправлялись в горы, чтобы наслаждаться хризантемами, пить вино с лепестками этих цветов (в этом году отмечается 17 октября).

 

В преддверье "Девятки Двойной" не стихали косые дожди да ветра,

И как же приятно, что тихо и солнечно нынче с утра.

Спрошу: - Хризантем ароматных раскрылись цветы?

С гостями мы выйдем бродить – в предместье на западе до темноты.

Боюсь только, будет взволновано сердце скитальца опять,

Когда мы поднимемся снова на холм Хуантай,

                              я чувства свои не смогу обуздать.

И вспомню за чашей, как здесь – вино молодое мы пили с друзьями,

                                           цветы были в шапках у них…

Да только теперь уже нет – со мной, как бывало, друзей боевых…

 

И горестны чувства… Немного вина, и воспряну слегка,

Но даже стихи не помогут, - никак не проходит тоска.

Припомню: под сенью катальпы мы мчались верхом,

В лист ивы стреляли из луков резных.…

                          Но не с кем теперь толковать о былом…

Того, кто на празднике жаловал прежде пурпурный кизил,

Теперь в усыпальнице Ханьской - хоть кто-нибудь разве почтил?

А черные шапки идут, - лишь только туда, куда ветер подует,

                                          но ведома ль Небу такая стезя?…

Моя голова серебристой покрыта уже сединой…

                                          Кончается песня, и льется слеза...

 


姚云文  《紫萸香慢》 ~ 1280

 

近重阳、偏多风雨,绝怜此日暄明。

问秋香浓未,待携客、出西城。

正自羁怀多感,怕荒台高处,更不胜情。

向尊前、又忆洒酒插花人。只座上、已无老兵。

 

凄情。浅醉还醒。愁不肯、与诗平。

记长楸走马,雕弓笮柳,前事休评。

紫萸一枝传赐,梦谁到、汉家陵。

尽乌纱、便随风去,要天知道,华发如此星星。歌罢涕零。


Цзян Куй На мелодию «Капля алых губ»

Зимой в 44 год овцы (1187 - 14 год правления сунского императора Сяоцзуна), сочинил, проходя через Усун-реку.

 

Все дальше на юг от Тайху берегов,

Летят беззаботные яньские гуси, вслед стае седых облаков.

Над пиками гор опустел небосвод,

И в сумерках кажется: дождь очень скоро пойдет.

 

Стою у перил на Четвертом мосту,

Здесь, вслед за Тянь Суем, отшельник, приют обрету.

Неведомо, где он теперь. Один – полон дум о былых временах;

Лишь древняя ива, и ветер в сплетенных ветвях.

 


姜夔 (1155-1221)《点绛唇

丁未冬过吴松作

 

燕雁无心,太湖西畔随云去。

数峰清苦。商略黄昏雨。

 

第四桥边,拟共天随住。

今何许。凭阑怀古。残柳参差舞。


Тянь Суй - буквально: следующий естественному ходу вещей, 

- прозвище танского поэта Лу Гуймэна 陆龟蒙(?~881)



Лю Юн На мелодию «Восемь тонов Ганьчжоу»

До сумерек дождь моросил-моросил,

                    оросил над рекою небесный простор,

                                      омыл в одночасье он осень - до самых гор.

И похолодало, и ветер задул ледяной,

                    безлюдно, царит запустенье вокруг,

                                        заката лучи - на башне речной.

И всюду уже осыпается зелень и вянет багрец,

                    и пышно-роскошному цвету приходит конец.

Лишь только великой Янцзы полноводный поток

                    безмолвно-беззвучно течет на восток.

 

На башню поднялся, все далее взор устремляется мой,

                    туда, где в дали бесконечной - родные места,

                                        все думаю о возвращенье домой.

Печалюсь, теперь на чужбине проходят года,

                  зачем задержался, обратно отправлюсь когда?

Красавицу вновь вспоминаю,

                  что так же на башне глядит с высоты…

Не раз ошибалась она,

                чуть лодку завидев вдали, у небесной черты.

И, верно, смотрящая вдаль,

                теперь как никто понимает меня,

                                        мою беспросветную эту печаль!

 


柳永(987-1053)八声甘州


对潇潇暮雨洒江天,一番洗清秋。

渐霜风凄紧,关河冷落,残照当楼。

是处红衰翠减,苒苒物华休。

唯有长江水,无语东流。

 

不忍登高临远,望故乡渺邈,归思难收。

叹年来踪迹,何事苦淹留?

想佳人,妆楼颙望,误几回、天际识归舟。

争知我,倚栏杆处,正恁凝愁!


Янь Цзидао На мелодию «Думая о том, кто далеко»

Багряна листва, золотятся цветы, осенней тоски не снести,

Тебя вспоминаю, за тысячу ли ты - в пути.

Плывут облака, растворяясь вдали,

                               а следом и диких гусей череда,

Не ведаю даже, письмо мне отправить куда?

 

Сижу у окна, и лишь капают слезы, стекая одна за другой,

И в тушечнице растираю я тушь со слезой.

И мало-помалу чувства вверяю письму,

                                всю их глубину с той поры, как мы врозь,

Багряный листок – уже полинялый от слез.

 

 

晏几道 (1048—1113)《思远人》

 

红叶黄花秋意晚,千里念行客。

飞云过尽,归鸿无信,何处寄书得?

 

泪弹不尽当窗滴,就砚旋研墨。

渐写到别来,此情深处,红笺为无色。


Ван Исунь На мелодию "Прощания долгие сетования"

Вновь посещаю старый сад  Чжун Аня

 

Восточного берега вдоль на лодке своей одинокой пройду,

И вспомню, как вместе с тобою когда-то гуляли в укромном тенистом саду.

Сандалий следы на ступенях во мхах,

В беседах мы не замечали следов от вина на своих рукавах.

Хочу отыскать я былого следы,

И только печалюсь безмерно - осенние вянут повсюду сады.

Мы вместе цветами весной любовались, пока

С тобой не расстались, мой друг, разошлись будто бы на ветру облака.

 

А воды текут... Кто знает, куда, но куда бы они ни текли,

Ты дальше еще, за горами, на самом краю земли.

И коротки сны о деревне родной,

И думать, наверно, забыл - о встречах на этой террасе резной.

Смотрю нескончаемо вдаль, как медленно-медленно тает закат,

Светясь на вершинах деревьев, и годы неспешно  к закату летят.

И алых цветов остается всего ничего,

Но все еще помню твой западный сад, печальную нежность его.

 

王沂孙 (1230~1291)长亭怨慢

重过中庵故园

  

泛孤艇、东皋过遍。

尚记当日,绿阴门掩。

屐齿莓阶,酒痕罗袖事何限。

欲寻前迹,空惆怅、成秋苑。

自约赏花人,别后总、风流云散。

  

水远。怎知流水外,却是乱山尤远。

天涯梦短。想忘了,绮疏雕槛。

望不尽,冉冉斜阳,抚乔木、年华将晚。

但数点红英,犹记西园凄婉。


Хуан Тинцзянь На мелодию «Смотрю на восток от реки»

За водами, что отделяют мой берег, туманы на рощи легли,

Смотрю на восток от реки,

                                  дороги не вижу вдали.

И думаю, встретимся разве во сне, в разлуке с тобою скорбя,

Хотя бы и воды реки,

                                  пускай, отделяют тебя...

 

А сколько написано возле светильника писем тебе, и не счесть,

Но, кажется, нет никого,

                                кто б мог отнести тебе весть.

Пусть даже и дикого гуся найду, доверю письмо, как гонцу,

Да только ведь осень уже

                                идет со дня на день к концу.

 

 

黄庭坚  (1045 - 1105)  望江东

 

江水西头隔烟树。望不见、江东路。

思量只有梦来去。更不怕、江阑住。

 

灯前写了书无数。算没个、人传与。

直饶寻得雁分付。又还是、秋将暮。


Ши Дацзу На мелодию «Восьмое пристанище»

Осеннюю реку качает дождем, на отмель пустынную плещет волной,

В тоске, в одиночестве, долго на башне стою расписной.

Всплеск сети рыбацкой донесся, спугнул вдохновенье поэта тотчас,

И чайки встревоженной стайкою прочь улетели,

И не отыскать уж изысканных фраз.

Смотрю отрешенно, ну как на картине пейзажи изображены,

Вдали, на другом берегу, за дымкою хижины смутно видны.

И тянет оттуда дымком, наверно, деревня рыбацкая там,

Закат наступает, и ужин готовят теперь рыбакам…

 

Хотелось бы верить, что чувства мои не увяли еще, из чаши вина отопью, 

Немного утешу в разлуке скорбящую душу свою.

Опять вспоминаю, как странствовал в лодке, на южных путях подгонял я коня,

Красавица с ясными взорами пела тогда для меня…

Но только поспешно, поспешно темнеет окрест,

И чувствую сразу, тоска высока, как деревья оставленных мест.

И думы не в силах унять, - о старых друзьях на краю земли,

Взираю на горы Янчжоу вдали, все жду, чтобы гуси хоть весточку мне принесли…

 

 

史达祖(1163~1220) 《八归》

 

秋江带雨,寒沙萦水,人瞰画阁愁独。

烟蓑散响惊诗思,还被乱鸥飞去,秀句难续。

冷眼尽归图画上,认隔岸、微茫云屋。

想半属、渔市樵村,欲暮竞然竹。

 

须信风流未老,凭持酒、慰此凄凉心目。

一鞭南陌,几篙官渡,赖有歌眉舒绿。

只匆匆眺远,早觉闲愁挂乔木。

应难奈,故人天际,望彻淮山,相思无雁足。


Вэнь Тинюнь На мелодию «Капли клепсидры»

Курильницы яшмовой дым, на красной свече наплыв,

На блики смотрю в изукрашенном зале, тоску затаив.

И черные брови поблекли, и  туча волос взвихрена,

А ночь бесконечна, не спится, постель холодна.

 

И дождь начался в третью стражу, утун зашумел за окном,

Разлука с тобой отзывается горечью в сердце моем…

Листок за листком шелестят, и капля за каплей по ним,

Капель до рассвета стучит по ступеням пустым.

 


温庭筠 (812—870) 更漏子 


玉炉香,红蜡泪,偏照画堂秋思。

眉翠薄,鬓云残,夜长衾枕寒。

 

梧桐树,三更雨,不道离情正苦。

一叶叶,一声声,空阶滴到明。


Шел Сильверстейн Забытый язык

Прежде я владел цветочной речью,

Прежде знал, что шепчет гусеница мне,

Прежде, улыбаясь, тихо слушал болтовню скворечью,

Долго мог вести беседы с мухой на моем окне.

Прежде мог ответить на любой вопрос сверчка за печью,

Плакал вместе со снежинкой тающей, поверь,

Прежде я владел цветочной речью..

Все прошло теперь, 

Но все прошло теперь...


Shel Silverstein Forgotten Language

 

Once I spoke the language of the flowers,

Once I understood each word the caterpillar said,

Once I smiled in secret at the gossip of the starlings,

And shared a conversation with the housefly

in my bed.

Once I heard and answered all the questions

of the crickets,

And joined the crying of each falling dying

flake of snow,

Once I spoke the language of the flowers. . . .

How did it go?

How did it go?


Цзян Куй На мелодию «Восьмое пристанище»

«В провинции Хуннань провожаю Ху Дэхуа»

 

Душистые лотосы вянут, склонясь; у редких утунов спадает листва;

Темнеет, в саду уже сумерки, дождь прекратился едва.

Теперь, в безграничном моем одиночестве, так беспросветна тоска,

И ранят мне душу во тьме светлячки у ограды бамбуковой,

Пенье у мшистых ступеней сверчка.

С тобой распрощались, но вслед тебе все же, - на реку смотрю я опять,

В дороге тебе наиграет ли кто-нибудь песню на лютне, как знать?

Обидно мне, великолепен потоков и гор окружающих вид,

Зачем же кукушка так горестно плачет-кричит?

 

Досадую снова, - и так мы встречаемся редко с тобой,

Зачем же сегодня, который уж раз,

Опять разлучил этот западный ветер безжалостный нас?

Над водами легкая дымка плывет, все дальше тебя увлекает челнок,

Едва различимый вдали на волне он похож на листок…

Но ждет тебя та,  что стоит у садовой стены,

И смотрит все вдаль, и тоска все растет, и чулочки из шелка влажны.

Когда ты вернешься домой, по чаше вина изопьете вдвоем,

Опустите полог жемчужный, звенящий,

И будете долго луной любоваться потом...

 


姜夔 (1155-1221)《八归 湘中送胡德华》

 

芳莲坠纷,疏桐吹绿,庭院暗雨乍歇。

无端抱影销魂处,还见篠墙萤暗,藓阶蛩切。

送客重寻西去路,问水面琵琶谁拨。

最可惜一片江山,总付与啼鴂。

 

长恨相从未款,而今何事,又对西风离别。

渚寒烟淡,棹移人远,缥缈行舟如叶。

想文君望久,倚竹愁生步罗袜。

归来后,翠尊双饮,下了珠帘,玲珑闲看月。


Оуян Сю На мелодию «Бабочка, влюбленная в цветок» II

Красавица лотосы с лодочки рвет, блистает воды синева.

Из тонкого шелка узки рукава,

Браслеты златые порой обнажатся едва.

В воде отражается лик, словно лотос, раскрывшийся между листов,

И тянутся мыслей ее шелковинки, сплетясь, словно стебли цветов…

 

На отмели - две мандаринки пурпурные, в сумерках ветер угас,

Туманная дымка вокруг поднялась,

А спутницы в лодке давно уже скрылись из глаз.

И смутно-неясно доносится только их пение издалека,

И плещутся волны о берег Цзяннани, и длится в разлуке тоска.

 

 

欧阳修 (1007 - 1072) 蝶恋花

 

越女采莲秋水畔。窄袖轻罗,暗露双金钏。

照影摘花花似面。芳心只共丝争乱。


鸂鶒滩头风浪晚。雾重烟轻,不见来时伴。

隐隐歌声归棹远。离愁引著江南岸。


Янь Цзидао На мелодию «Задержать весну»

Край света – на ширме моей расписной,

              Смотрю, вспоминается смутно из снов

                             Мне остров бессмертных среди облаков.

И думаю с красной бумагой в руках, тебе бы отправить письмом -

Тоску бесконечную эту

                          Весеннюю в сердце моем.

 

В разлуке на башне высокой стою, а ты - на краю земли,

                          Цзаннань предо мной расстелилась на тысячу ли…

У башни река, пополам разделяясь, журчала, потоки струя,

Когда мы с тобой расставались,

                          И слезы лились в два ручья.

 

晏几道 (1048—1113)留春令

 

画屏天畔,梦回依约,

十洲云水。

手捻红笺寄人书,

写无限、伤春事。

 

别浦高楼曾漫倚,

对江南千里。

楼下分流水声中,

有当日、凭高泪。


Из бабушкиного сундучка

Весь чёрный, в копоти и саже,
вари мой чугунок, вари,
и если очень жарко даже,
гори, вари, не говори,
что не горазд сидеть ты в печке,
что кашу ты варить не рад...
корыто скорчится от сечки,  
тебя у печки ждёт  ухват.

                            ***
Что такое коромысло,
в коромысле много ль смысла?  
Зачерпну воды в ключе,
ведра мне нести далече.  
коромыслом на плече
их нести конечно легче.
Что вкусней любой еды? --
кружка ключевой воды.

                            ***
Видел ты рубель старинный,
что заведовал бельем,
и стирал, и гладил чинно...
жаль, то поросло быльем.
Понимал рубель так чутко
душу тонкую белья...

С прибауткой-незабудкой,
мёд и пиво там пил я.


Янь Цзидао На мелодию «Созрел боярышник»

В горах пограничных скитаюсь уже много лет,

И гуси давно не приносят из дома привет…

Виски мои в зеркале, вижу, густы и черны,

Но в думах бессонных все больше на них седины.

 

И к той, что стоит у окна с кисеей голубой,

Во сне возвращаюсь, и молвлю моей дорогой:

«Разлука с тобою воистину мне тяжела,

Но встреча с тобою так радостна, так весела».

 

晏几道 (1048—1113)生查子

 

关山魂梦长,塞雁音书少。

两鬓可怜青,一夜相思老。

 

归傍碧纱窗,说与人人道。

真个别离难,不似相逢好。


Ду Му Пью в одиночестве

На улице ветер, снежинки кружат за  окном,

У жаркой жаровни кувшин открываю с вином...

Не лучше ли в дождь под навесом дремать в челноке,

В ночи от вина захмелев на осенней реке.

 

杜牧(803—852) 獨酌

 

窗外正風雪,

擁爐開酒缸。

何如釣船雨,

篷底睡秋江。


Ю Цыгун На мелодию «Гадальщик»

Был ветер с дождем, когда ты приехал сюда,

Был ветер с дождем, остался со мною когда...

Но блюда и чаши оставив, сказал ты, когда мы прощались вдвоем,

Отправиться в путь зовет тебя ветер с дождем.

 

И взор, полон слез, все не прояснится пока,

И черную бровь все хмурит и хмурит тоска.

Горюя в разлуке, на башню, сказал ты, мол, не поднимайся потом,

Что ждет там, на башне, меня только ветер с дождем.

 

 

游次公 (ок. 1187 г.)卜算子

 

风雨送人来,风雨留人住。

草草杯盘话别离,风雨催人去。

 

泪眼不曾晴,眉黛愁还聚。

明日相思莫上楼,楼上多风雨。


Янь Цзидао И еще одна «Бабочка, влюбленная в цветок»

Приснилось: в тумане я шла по Цзяннани озерным, речным берегам,

Казалось мне, всю исходила Цзяннань,

Искала тебя… не случилось увидеться нам.

Во сне от тоски потерялась душа, что словами не высказать мне,

Проснулась, нахлынула грусть, оттого, что душа потерялась во сне.

 

Хотела бы я сокровенные чувства доверить на шелке письму,

Но гуси и рыбки уплыли во тьму,

Письмо отнести - поручить и не знаю кому.

И перебираю задумчиво струны, и песнь о разлуке пою,

Настрою на сердце, что рвется от горя, я циньскую цитру мою.

 


晏几道 (1048—1113)蝶恋花

 

梦入江南烟水路,

行尽江南,不与离人遇。

睡里消魂无说处,觉来惆怅消魂误。

 

欲尽此情书尺素,

浮雁沉鱼,终了无凭据。

却倚缓弦歌别绪,断肠移破秦筝柱。


Янь Цзидао На мелодию «Бабочка, влюбленная в цветок»

Напившись, прощались у Западной башни, проспавшись, забыл обо всем;

Та встреча истаяла в сердце моем

Осеннею тучкой, весенним изменчивым сном…

Лучи заходящей луны в пол-окна, только сон не идет до сих пор,

На ширме смотрю расписной: зеленеют пейзажи Цзяннаньских гор.

 

Вина ли следы на одеждах видны, стихи ли оставлены мной,

Но капля за каплей, строка за строкой,

Исполнены только печалью и горькой тоской.

И красная свечка жалеет себя, в безысходном мерцанье огня,

Холодною ночью горючие слезы роняет она за меня.

 

 

晏几道 (1048—1113)蝶恋花

 

醉别西楼醒不记,

春梦秋云,聚散真容易。

斜月半窗还少睡,画屏闲展吴山翠。

 

衣上酒痕诗里字,

点点行行,总是凄凉意。

红烛自怜无好计,夜寒空替人垂泪。


Оуян Сю На мотив «Южных песен»

Волос ее узел - как феникс над лентой златой,

И сбоку в нем гребень с драконом из яшмы, резной.

Посмотрится в зеркало и улыбнется лукаво супругу она,

И спросит, мол, как она выглядит нынче, достаточно тонко ли

Бровь ее подведена?

 

Играется кистью, и ластится долго к нему,

Потом возвращается вновь к рисованью-письму.

Затем, вышивая узоры по шелку, игриво прервется опять,

С улыбкою спросит, двойной иероглиф «чета мандаринок», мол,

Правильно как написать?

 

欧阳修 (1007-1073)  南歌子

 

凤髻金泥带,龙纹玉掌梳。

走来窗下笑相扶。爱道画眉深浅、入时无。

 

弄笔偎人久,描花试手初。

等闲妨了绣功夫。笑问双鸳鸯字、怎生书。


Оуян Сю На мелодию «Бабочка, влюбленная в цветок»

Расписанный терем оставив, опять смотрю на уход весны:

И ласточки парами в небе видны,

И персик отцвел, ветви ивы тонки и нежны.

И дождь моросящий до края небес, и ветер по саду всему,

Нахмурены тонкие брови, так что ж, не видно их здесь никому.

 

Одна я на башне стою у перил, смятение в сердце моем,

Душистые травы взросли под дождем,

Цзяннань вспоминаю, где были с тобою вдвоем.

Бесчувственны вечные ветер с луной, уйдет красота, не спеша,

Былые свиданья похожи на сон, измучена, рвется душа.

 

欧阳修 (1007-1073)  蝶恋花

 

画阁归来春又晚。燕子双飞,柳软桃花浅。

细雨满天风满院。愁眉敛尽无人见。


独倚阑干心绪乱。芳草芊绵,尚忆江南岸。

风月无情人暗换。旧游如梦空肠断。


Су Ши На мелодию «Бабочка, влюбленная в цветок»

             По легенде,  чуский правитель Хуай-ван (III в. до н. э.) однажды, будучи в местности Гаотан, 

увидел сон, в котором встретился на любовном свидании с феей, богиней облаков и дождя в горах Ушань. Уходя, она сказала: «Утром я бываю тучкой, а вечером - иду дождем»...

Поэт, оказавшись в этих местах, вспоминает свою жену, с которой они были в разлуке уже несколько лет.


За ширмой расписанной, помню, впервые с красавицей встретился я…

Растаял мой сон, с ним и фея моя,

Смотрю на Ушань, но пусты нынче эти края.

Кружит надо мной и опять улетает лишь ласточек пара одна.

С тех пор за кисейною сеткой окна сколько раз увядала весна…

 

И, помню, когда за расшитой завесой увиделись с нею опять,

Потупив глаза, порывалась бежать,

Потом улыбалась едва, поправляя душистого облака прядь,

И брови – весенние горы, - сходились, смущенно молчала она,

Не в силах излить свою душу, признаться, глубокого чувства полна…


苏轼 (1037—1101) 蝶恋花

 

记得画屏初会遇。好梦惊回,望断高唐路。

燕子双飞来又去。纱窗几度春光暮。

 

那日绣帘相见处。低眼佯行,笑整香云缕。

敛尽春山羞不语。人前深意难轻诉。


Янь Цзидао На мелодию «Весна в яшмовом тереме»

Безжалостный ветер восточный гуляет который уж день подряд,

И вот лепестки белоснежные, алые сорваны, всюду кружат.

И в тереме яшмовом спущенный завес не может тоску задержать,

И все, что так мучало прошлой весною, сегодня вернулось опять.

 

Кто знал, что, следя за весны угасаньем, не стоит терзаться всерьез,

Что прежде, повсюду бродя за цветами, напрасно лила столько слез.

Сегодня я чашу возьму золотую, до края налью вина,

И буду смотреть, как цветы опадают,  напьюсь, сколько раз, допьяна!..

 


晏几道 (1030-1106) 玉楼春

 

东风又作无情计,艳粉娇红吹满地。

碧楼帘影不遮愁,还似去年今日意。

 

谁知错管春残事,到处登临曾费泪。

此时金盏直须深,看尽落花能几醉。


Цинь Гуань На мелодию «Коснуться алых губ»

Напившись вина, обо всем позабыл,

И в лодочке легкой, доверясь теченью, в цветущие кущи заплыл.

Остаться бы мне среди этих цветов,

Но узы мирские, увы,  разорвать не готов.

 

Поднялся туман на закате, густой,

Бескрайне-безбрежный, на тысячу ли над водой.

Бесчисленны горы вокруг,

Цветы осыпаются алым дождем…

Дорогу сюда не сумею припомнить потом.

 

秦觀 (1049 – 1100)《點絳唇》

 

醉漾輕舟,信流引到花深處。

塵緣相誤。無計花間住。

 

煙水茫茫,千里斜陽暮。

山無數。亂紅如雨。不記來時路。



Цинь Гуань На мелодию «Близкое празднество»

Цветы вдоль тропинки умножились после дождя,
Весенний пейзаж оживили, я видел, на гору всходя;
Повсюду гуляя, истока ручья среди кущи достиг,
И сто тысяч иволг запели вокруг в тот же миг.

В драконов и змей обращаясь воочию, тучки клубились, вились,
И прочь улетали, яснела лазурная высь…
Уснул под глицинией древней, когда одолело вино,
Где север, где юг, - в общем, было уже все равно.


秦观(1049-1100)好事近

春路雨添花,花动一山春色。
行到小溪深处,有黄鹂千百。

飞云当面化龙蛇,天矫转空碧。
醉卧古藤阴下,了不知南北。


Сюй Чанту На мелодию «Линьцзянский отшельник»

Допили вино, попрощались, на запад отчалил я в ночь,

В изменчивой жизни скиталец, досаду смогу ль превозмочь.

На ивы вдали, что скрывает туман, слой за слоем, смотрю я назад,

И гусь одинокий летит высоко в облака,

Холодное солнце спускается в алый закат.

 

К каким берегам нынче ночью причалю свой челн расписной?

Течет Хуайхэ, широко разливаясь под тусклой луной.

Прошло опьяненье, застыл я, что делать, тоска как и прежде сильна,

И гаснет светильник, на сирой постели жду сна,

И в пятую стражу все плещет о берег волна.


徐昌图(около 965) 临江仙

 

饮散离亭西去,浮生长恨飘蓬。

回头烟柳渐重重。淡云孤雁远,寒日暮天红。

 

今夜画船何处?潮平淮月朦胧。

酒醒人静奈愁浓。残灯孤枕梦,轻浪五更风。


* пятая ночная стража: время с 3 до 5 часов утра


Полдник

Мам, сегодня Марьиванна

Сыпала мне соль на раны.

Говорит, мол, - не видны

Из-под фартука штаны

И веселая футболка,

Мне вот не смешно нисколько.

И девчонки говорят, -

У меня чудной наряд,

А шел я задом наперед…

Было дел невпроворот

У меня в саду сегодня,

Накрывал на стол я полдник,

На себя разлил компот,

Сел на сочный бутерброд,

Хорошо у няни фартук

Лишний был с восьмого марта.

Ну, пришлось стирать штаны,

И ходить повдоль стены,

А потом мне Марьиванна

Говорит, что я, мол, странный...

 

Мам, готовишь ты рагу?

Стой, тебе я помогу!



Сун Ци На мелодию «Цветы магнолии» * «Весенний пейзаж»

В восточном предместье пейзаж, ощущаю, чем дальше, тем боле красив,

И волны подобные шелку струятся, легко мой челнок подхватив,

Смотрю, как на ивах зеленую дымку - туманом окутал рассвет,

И на абрикосах алеют верхушки, - весны неуемный расцвет...

 

В изменчивой жизни – извечны печали, о радостях только вздохну,

И тысячу золотом не пожалею - всего за улыбку одну.

И чарки с тобой поднимая, прошу я закатное солнце вдали:

Лучей угасающий свет на цветах, - хотя б ненадолго, продли.

 


宋祁(998-1061)《木兰花·春景》

 

东城渐觉风光好,縠皱波纹迎客棹。

绿杨烟外晓寒轻,红杏枝头春意闹。

 

浮生长恨欢娱少, 肯爱千金轻一笑。

为君持酒劝斜阳,且向花间留晚照。



Оуян Сю На мелодию «Синий нефритовый столик»

О, сколько всего за весну нам дано - весенних пейзажей хмельных?

Теперь миновало уже, - наверное, две трети из них.

И алых цветов среди зелени свежей, недолгий, закончится срок.

Зеленые ветви у ив во дворе, завесы колышет слегка ветерок,

А кто-то на башне тоскует сейчас, одинок.

 

На рынке Чанъани цветы покупаю, печали в вине утопив,

Не лучше ли в горы вернуться родные, увидеть цветение персиков, слив.

И ветер восточный сдувает у странника слезы, одну за другой,

Разлука, не высказать, как тяжела, и даже во сне мне не сладить с тоской,

Когда я вернусь, и когда обрету я покой…

 

欧阳修(1007-1073)青玉案


一年春事都来几,

早过了、三之二。

绿暗红嫣浑可事。

绿杨庭院,暖风帘幕,

有个人憔悴。

 

买花载酒长安市,

又争似、家山见桃李。

不枉东风吹客泪。

相思难表,梦魂无据,

惟有归来是。



Су Ши На мелодию «Цветы магнолии» * Весенняя луна

Над садом весенним сияет луна.

И в чаше с вином ароматным качаясь, как будто танцует она.

Террасой пройду, возвращаюсь назад.

Склонились цветущие ветви у сливы, тончайший плывет аромат.

 

Сиянья туман и цветения дым:

Весной при луне веселиться с друзьями - довольно вполне - молодым.

И только в разлуке с друзьями, - скорбя,

Почувствуешь осенью, - в самое сердце - сияние ранит тебя.

 

苏轼 (1037-1101) 木兰花·春月

 

春庭月午,摇荡香醪光欲舞。

步转回廊,半落梅花婉娩香。

 

轻云薄雾,总是少年行乐处。

不似秋光,只与离人照断肠。



Райнер М. Рильке Мы лишь уста

  Мы лишь уста. Кто воспоёт юдоль

горнего Сердца – сути всех вещей?

И нет его биения сильней.
Частицы – в нас. Его большая боль
и ликование нам велики.
И вновь, и вновь, мы рвёмся на куски,
и – лишь уста. Но Сердце вдруг собой
наполнит и биением большим,
и мы кричим, -
являясь, ликом, сутью и судьбой.

Rainer Maria Rilke

Wir sind nur Mund. Wer singt das ferne Herz,
das heil inmitten aller Dinge weilt?
Sein groS'er Schlag ist in uns eingeteilt
in kleine Schla'ge. Und sein groSer Schmerz
ist, wie sein groS'er Jubel, uns zu groS'.
So reiS'en wir uns immer wieder los
und sind nur Mund. Aber auf einmal bricht
der groS'e Herzschlag heimlich in uns ein,
so das wir schrein, -
und sind dann Wesen, Wandlung und Gesicht.


Чжу И На мелодию «Коснуться алых губ» «Слива мэй»

«Остатки снега на мосту Дуаньцяо» ("Сломанный мост") – один из 10 знаменитых видов озера Сиху. Если смотреть на мост в конце зимы издалека, видно, как снег на некоторой его части растаял, и эта часть - выглядит черной, кажется, что мост сломался.

Цзяннань («К югу от реки») – живописный край рек и озер в дельте реки Янцзы.

 

Весенние воды, журча, разлились,

За мостом Дуаньцяо над дорогой, смотрю, 

                                    Ветви сливы склоняются вниз,

Белоснежные тихо слетают цветы,

Лишь пейзажи Цзяннани такой же полны красоты.

 

Белой яшмы, монет отсчитал бы сполна,

И  купил бы весну, да бесценна в цветенье весна…

А когда, не спеша, возвращался назад,

                На полях поднимался уже ветерок,

                                        А за лошадью следом тянулся цветов аромат.

 


朱翌 (1097—1167)《点绛唇·梅》

 

流水泠泠,断桥横路梅枝亚。

雪花飞下,浑似江南画。

 

白璧青钱,欲买春无价。

归来也,风吹平野,一点香随马。



Хуан Тинцзянь На мелодию «Цветы магнолии»

Морозы последние спорят с весной,

В снегу лепестки зимоцвета, от снега - заметней их цвет восковой.

Повеяло ветром восточным вчера,

И буйволов в поле выводят уже, весенней работы пора.


Сгущаются тучи, темнеют в ночи,

И словно во сне, опускается небо, и кажется, - в нескольких чи.

Не сетуй, что долго весна не идет,

Верхушки у слив и у персиков, знай, - распустятся, все в свой черед.

 

黄庭坚 (1045-1105) 木兰花

 

馀寒争令。雪共蜡梅相照影。

昨夜东风。已出耕牛劝岁功。


阴云幂幂。近觉去天无几尺。

休恨春迟。桃李梢头次第知。



Чан Цюаньцзы На мелодию «Турачи в небе» «Зима»

Всю ночь было холодно, сильный мороз  

                                        едва ли смягчился к утру,

Но лишь рассвело, и посыпались вдруг 

                                        снежинки повсюду в миру.

Из тучи багряной, из белой муки 

                                        летят мотыльки, так легки,

Как ивовый пух на весеннем ветру, 

                                        в смятенье кружат мотыльки.


И тянется ввысь слива мэй, 

                                       и ветви склоняет бамбук;

Стою у перил, на озерный нефрит, 

                                       на горы смотрю я вокруг…

Ну, кто бы помог, - все, что здесь разглядел, 

                                       пейзажа подробности все,

Хотел бы я в точности изобразить, 

                                       во всей первозданной красе.


 

长筌子 鹧鸪天 "冬"

 

一夜严凝作苦寒。头明六出落人间。

彤云掺粉蛾飞舞,柳絮随风蝶往还。

 

梅影瘦,竹枝弯。一丘湖玉倚阑干。

何人助我丹青力,写入屏山子细看



Фань Чэнда На мелодию «Лилейник»

В саду у плетня хризантемы поникли,

                                                на отмели травы в снегу,

Сто тысяч ветвей старой ивы

                                              от ветра колышутся на берегу.

Сиянье с небес - для кого же

                                              по водам озерным вдали разлилось широко-широко,

Как будто даровано свыше,

                                              отправлюсь на утлом челне далеко…

 

Давно в мандаринах на склонах горы

                                               наслаждались дунтинским вином…

Теперь поднимаю я парус,

                                              и тучи клубятся над Южным Ковшом.

Припомню, как прежде гуляли,

                                              не хуже, чем старцы в Шаншаньских горах далеко-далеко,

Но тех, кто бы вместе со мною

                                          мог вспомнить о том, - отыскать нелегко.

 


范成大 (1126-1193) 宜男草  

 

篱菊滩芦被霜後。

袅长风、万重高柳。

天为谁、展尽湖光渺渺,

应为我、扁舟入手。

 

橘中曾醉洞庭酒。

辗云涛、挂帆南斗。

追旧游、不减商山杳杳,

犹有人、能相记否。



Су Ши На мелодию "Бодхисаттва-инородец"

Из яшмы и злата ее украшенья, сережки и брошь у виска,

В лазурное тонкое платье одета, душисты одежды шелка.

Слегка разомлела, согрета весенним вином,

Как персики щечки, томима весенним теплом…

 

Снимает подвески, печалясь, одна,  в тишине,

Наверно, гуляет он с кем-нибудь наедине.

Как раньше любила луной любоваться она…

Теперь  ей досадно, - как ярко сияет луна.


苏轼   菩萨蛮


玉环坠耳黄金饰。轻衫罩体香罗碧。

缓步困春醪。春融脸上桃。


花钿从委地。谁与郎为意。

常爱月华清。此时憎月明。



Ли Чу-цюань На мелодию «Радость встречи»

Прохладой повеяло, ветер проник за полу, в рукава… 

                                                                                       Pаскрылась небес синева.

Мелодия цянской свирели откуда-то ясно слышна, 

                                                                                       прекрасна, восходит луна.

Ненастья рассеялась хмурь: осенних просторов лазурь, 

                                                                                       и яшмовый крюк в вышине.

И слушаем песнь о цветах сливы мэй, позабыв обо всем, 

                                                                                       пока полнолуния ждем.



李处全 (1134-1189)相见欢

 

新凉襟袂冷然。乍晴天。

风送谁家羌管、月便娟。

 

云散尽,秋空碧,玉钩悬。

洗耳时听三弄、等团圆。



Бо Цзюй-и На мелодию "Долгая тоска разлуки"

По теченью Бяньшуй-реки, по теченью Сышуй-реки,

К переправе Гуачжоу, по теченью Янцзы,

                                    там, где воды реки широки,

Встанут горы Ушань… эти горы моей тоски.

 

Думы ночи длинны-длинны, и печали длинны-длинны,

Не иссякнут потоки печалей, пока

                                                  мы с тобою разлучены,

Я на башне одна… в ясном свете полночной луны.



白居易 长相思

 

汴水流,泗水流,

流到瓜州古渡头。吴山点点愁。

 

思悠悠,恨悠悠,

恨到归时方始休。月明人倚楼。



Ли Бо На мелодию "Бодхисаттва-инородец" II

Ли Бо

На мелодию "Бодхисаттва-инородец"


На рощу в долине все гуще и гуще ложится тумана канва,

Холодные горы стеной окружают,  мучительна их синева.

В высокую башню вступает вечерняя мгла,

И кто-то на башне печалится вновь досветла.

 

На яшмовой лестнице долго стоять ни к чему,

И птица любая к ночлегу спешит своему,

А я позабыл, где дорога обратно, в мой дом?

Подворье сменяется вновь постоялым двором.



李白 ( 701—762 ) 菩萨蛮


平林漠漠烟如织,寒山一带伤心碧。

暝色入高楼,有人楼上愁。


玉阶空伫立,宿鸟归飞急,

何处是归程?长亭更短亭。


Ли Бо На мелодию "Бодхисаттва-инородец"

«Дикие гуси летят в Хэнъян, на крыльях несут с собой осень» 

                                                                                Ван Цинь-жо


Голову вверх поднимаю и вдруг вижу хэнъянских гусей*,

Тысячи звуков и  тысячи слов, чувства стократно сильней.

От бессердечности невыносимо твоей,

Так от Су У** тоже не было долго вестей.

 

В терем душистый, к себе возвращаюсь в тоске,

Слезы смывают остатки румян на щеке…

Гуси весною назад полетят, я дождусь,

Но от меня не доставит письма тебе гусь.

 

李白(701762)菩萨蛮

 

举头忽见衡阳雁,千声万字情何限。

叵耐薄情夫,一行书也无。


泣归香阁恨,和泪淹红粉。

待雁却回时,也无书寄伊。


* Горы Хэншань одни из самых красивых гор на юге Китая. Южной точкой гор является вершина Хуэйянь (пик «Возвращения Диких Гусей») у города Хэнъян. По легенде, дикие гуси прилетают сюда осенью и остаются в этих местах до весны, чтобы затем вернуться к гнездовьям на север.

** Су У, посланный к гуннам с дипломатической миссией в 100 г. до н.э., был захвачен гуннами и 19 лет провел в плену. На родине его считали погибшим. Согласно преданию, был освобожден после того, как  Су У удалось послать о себе весть на родину, привязав письмо к крылу дикого гуся, летевшего на юг.

С тех времен дикий гусь стал символом вести, письма.



Цзян Цзе Песнь о мэйхуа

   Где-то в Цзинси* остановился из-за снегопада

* местность к западу от озера Тайху

 

У берега белая чайка спросила, - зачем же причалил я тут,

Мол, тело ль искало приют, душа ли искала приют?

А если душа моя рада тому приюту недолгому, хмурю я бровь почему?

Завесою хлопает ветер на лодке, светильника пляшут огни,

И рядом качаются тени, и холод до дрожи-до звени,

А в думах минувшие дни.

 

Былые гулянья, былые друзья, к былому вернуться нельзя?

Где терем в цветах утопал, и лодке - под ивой причал.

И даже во сне, и даже во сне, туда не вернуться уж мне,

Напрасно потоки звенят в тишине.

Бескрайне-безбрежные тучи кружат, и скоро до нитки промокнет мой теплый халат.

И  полон тоски, и со мной никого, с кем, тоскуя, мы были б близки,

И  снег в темноте  все сильней, и только одна слива мэй

Такой же полна тоски.

 

蒋捷 (1245 ~1301) 梅花引

荆溪阻雪

 

白鸥问我泊孤舟,是身留,是心留?

心若留时,何事锁眉头?

风拍小帘灯晕舞,对闲影,冷清清,忆旧游。

 

旧游旧游今在否?花外楼,柳下舟。

梦也梦也,梦不到,寒水空流。

漠漠黄云,湿透木棉裘。

都道无人愁似我,今夜雪,有梅花,似我愁。


Ли Юй На мелодию "Бодхисаттва-инородец" III

Для того, чтобы открыто сказать о своих чувствах к девушке (что было не принято, чувство любви считалось низменным инстинктом, замутняющим разум благородного мужа), автор обращается к древнему преданию, согласно которому "Лю Чэнь и Жуань Чжао (I–II вв.) однажды отправились на охоту в Тяньтайские горы (провинция Чжэцзян) и увидали стадо горных козлов, которых стали преследовать. Вскоре они оказались у протока с переброшенным через него каменным мостом. Они прошли по мосту, и перед ними открылась просторная долина, где травы и деревья дивно благоухали. Лю Чэнь и Жуань Чжао пришли в восторг. Их встретили две удивительные красавицы-феи, которые зазвали их к себе в грот, угостили сезамом и позволили возлечь с ними на ложе. Когда же оба героя вернулись домой, то их встретили потомки в седьмом поколении."

т.о. здесь Тяньтайская фея - иносказательно о любимой.

остров Пэнлай - известное мифологическое место обитания бессмертных, небожителей. 

здесь Пэнлайский сад - иносказательно о месте любовных свиданий.


Тяньтайская фея надежно укрыта в Пэнлайском саду потайном,

И в зале узорном, одна целый день, приляжет, забудется сном.

Едва приподнимется, волосы тучей блестят,

Расшитого платья чудесный плывет аромат…

 

Украдкой вошел, лишь замочка жемчужного звон,

За облачной ширмой сейчас же слетел с нее сон.

Ланиты сияют, в улыбке нежны-нежны,

Глядим друг на друга, безмерного чувства полны.



李煜  (937 — 978) 萨蛮

 

蓬莱院闭天台女,画堂昼寝人无语。

抛枕翠云光,绣衣闻异香。

 

潜来珠锁动,惊觉银屏梦。

脸慢笑盈盈,相看无限情。



Ли Юй На мелодию "Бодхисаттва-инородец" II

Цветы так таинственны в свете луны, и легкая дымка кругом,

Сегодня к любимому ночью могу я выйти в тумане, тайком.

И золототканые туфельки сняты в саду,

В чулочках одних по цветочным ступенькам взойду.


На южной террасе у зала меня подожди,

Прильну на минутку, как сердце трепещет в груди,

Не знаю, смогу ли я выбраться снова сюда,

Люби же меня, как еще не любил никогда.



李煜 ( 937-978) 

 

花明月暗笼轻雾,今宵好向郎边去。

剗袜步香阶,手提金缕鞋。

 

画堂南畔见,一向偎人颤。

奴为出来难,教郎恣意怜。



Ли Юй На мелодию "Бодхисаттва-инородец"

В бамбуковых трубочках чисто звучат шэна медные язычки,

Мелодии новые тихо играет, пальцы яшмовые легки.

Влеченье таит ее выразительный взгляд,

И очи вот-вот осенней волной заблестят…

 

За дверьми расписными познаем мы «тучку с дождем»,

И гармонию чувств сокровенных в сердцах обретем…

Вечеринка пройдет, станет пусто и холодно мне,

И душа, одинока, в весеннем забудется сне.

 

李煜 (937-978) 菩萨蛮

 

铜簧韵脆锵寒竹,新声慢奏移纤玉。

眼色暗相钩,秋波横欲流。

 

雨云深绣户,来便谐衷素。

宴罢又成空,魂迷春梦中。



на пыльном чердаке

Вспоминаю старого дедушкиного дома пыльный чердак,

Впрочем, тогда не такого и старого, было тогда ему лет эдак

Под тридцать, а дедушке за шестьдесят, он построил дом после

Войны, на краю деревни, которую сожгли немцы, дедушка был рослый,

Под два метра, такая порода в роду Алексеевых, а дом - небольшой,

В одной комнате спали, в другой кушали, пятистенка с горячей душой,

Русской печкой, потолки чуть выше дверей,со скамейки достать рукой,

Проходя, дед задевал головой… Значит,  чердак, со скрипучей доской,

Мы, брошенные на лето в деревне дети, пробирались туда тайком,

Посмотреть голубей, две коробки-гнезда, а еще под самым коньком

Крыши, над окошком, лепили свой пупырчатый домик ласточки,

Где открывая огромные рты на тонких шейках, птенцы, не глядя вниз,

Ничтоже сумняшеся, уделывали весь под окошком карниз,

А еще на чердаке лежал ненужный хлам, одна зеленая ласта,

Корзина, расплетенная с одной стороны,  с павлиньим хвостом

Прутьев, смятый детский башмачок с тоненьким ремешком, потом

Выцветший оранжевый абажур с оторванной бахромой,

Пара старых разрисованных книг и косой заяц, на обе ноги хромой,

И мы, уложив зайца в корзинку спать, смотрели в тесное

Чердачное окно, как дедушка, облокотясь на калитку,

Смотрел вдаль, на дорогу, в Хрычково ковыляющую, в лес, на

Пастуха за коровами, еще не падающего с седла,  гляди-тка,

На скотный двор, на небесный просвет, июльский простор;

Доставал круглую, взамен портсигара, коробочку монпасье,

Он бросал курить, и думал, что завтра с утра косить по росе,

И надо отбить косу…

То ли жаворонок в поднебесье журчал, то ли задумчивый звон

Молоточка витал во сне, или это будильник, как заведенный,

В безвременье, один, голосил, голосил в беспробудной тоске,

Душе моей в унисон, заблудившейся там, на пыльном чердаке

Памяти, перебирающей драгоценные, старые, рваные воспоминания,

Никому уж теперь и не нужные, сожаленья, невысказанные признания,

И заботы больших и теплых рук, и ласки глаз, и прочее наследство отцов,

Где, как и прежде, лепила свое гнездо любовь и растила птенцов.



Лу Ю На мелодию «Долгая тоска разлуки»

Постигший тщету бренных благ,

Пресыщенный славой мирской,

Смотрю на минувшую тысячу чаш, все боле свободен и благ.

Отныне в душе снискал я великий покой.

 

Люблю когда речка журчит,

И соснами ветер шуршит,

Смотрю на утун одинокий, пишу. Постигнет ли кто-то сполна?..

Пустынна река. Осенняя светит луна.

 

陆游(1125-1210)長相思


悟浮生。厭浮名。

回視千鍾一發輕。從今心太平。


愛鬆聲。愛泉聲。

寫向孤桐誰解聽。空江秋月明。



Ли Юй На мелодию «Волна, омывающая песок»

За тонкой завесой 

                       все дождь проливной не пройдет,

                                                    весенние грезы растают вот-вот,

И в пятую стражу, несносна, прохлада 

                                                    сквозь шелк одеял обовьет…

Во сне позабыл ненадолго, что пленник 

                        я здесь, в чужедальнем краю,

                                                    и вспомнил былую усладу свою…

 

Стоять одному мне 

                       не нужно на башне без сна,

                                                    смотреть, где осталась родная страна,

И с нею в разлуке, теперь сокрушаюсь, 

                                                    иные пришли времена.

Вода утекает, цветы опадают, 

                       весна моя скрылась во мгле,

                                                    ни на небе нет ее, ни на земле.


 

李煜 (937-978) 浪淘沙

 

帘外雨潺潺,春意阑珊。

罗衾不耐五更寒。

梦里不知身是客,一晌贪欢。

 

独自莫凭栏,无限江山,

别时容易见时难。

流水落花春去也,天上人间。


https://www.youtube.com/watch?v=EQYHFQGwcVM&ab_channel=500nad



Чжао Линчжи На мелодию "Бабочка, тоскующая по цветам"

Высоко взвивается пух на ветру, 

                                    минула прохлада с дождем,

И белых цветов все плывет аромат, 

                                    и красных цветов 

                                                    летят лепестки день за днем.

Вино молодое допью и долью, 

                                    подольше остаться хмельной,

Досада-тоска моя этой весной 

                                    сильнее, чем прошлой весной.

 

Все бабочки спрятались, иволги скрылись, 

                                    я их расспросила б сама,

На башне смотрю, сколько взора хватает, 

                                   лишь воды вокруг, 

                                                     дождусь ли я рыбки-письма?

Печаль и тревога на сердце моем, 

                                   и все проглядела глаза,

И солнца закатного гаснут лучи, 

                                   темнеет небес бирюза.

 


赵令畤(1061~1134)  蝶恋花

 

卷絮风头寒欲尽,坠粉飘香,日日红成阵。

新酒又添残酒困,今春不减前春恨。


蝶去莺飞无处问,隔水高楼,望断双鱼信。

恼乱横波秋一寸,斜阳只与黄昏近。



навеяв синь

на землю пала тьма, и только небо 

на западе лелеяло тепло,

мне Чжуан-цзы ли, бабочкой, во сне бы 

взлететь, расправив тонкое крыло,

и, колокол ли тронув, колокольчик, 

взвивая синь с оттенком бирюзы,

вдруг уловить, недвижимо и молча, 

чудные звоны, капельки росы;

просыплется со львиного ли зева 

закатно-золотистая пыльца,

или зиянье млечного напева 

в тебя вглядится бельмами Ши-цза...


очнешься, только просветлеют очи, 

и защебечут песнями Ши-цзин

все ласточки ли ласковые ночи, 

трепещущие струны вечной цинь?


Оуян Сю На мелодию "Излить все чувства души"

С утра поднимаю дверную завесу,

                                прохладою полнится дом,

Так руки замерзли,

                                себя не украсить цветком.

В разлуке с тобою печали да скорби на сердце легли,

И сходятся брови, как будто

                              - две горных вершины вдали.

 

Минули былые дела,

                        истаял тех дней аромат,

                                                припомню, - больнее стократ.

Пытаюсь запеть, только стынет внутри,

                      хочу улыбнуться, но хмурюcь опять,

                                                душа разрывается, боль не унять.

 


歐陽修(1007-1073)诉衷情

 

清晨簾幕卷輕霜,嗬手試梅妝。

都緣自有離恨,故畫作,遠山長。

 

思往事,惜流芳。易成傷。

擬歌先斂,欲消還顰,最斷人腸。



Оуян Сю На мелодию «Волна, омывающая песок»

За ветер восточный поднимем мы чаши вина, 

                                                     еще не настал расставания срок,

Плакучие ивы в предместье Лояна, 

                                                     дорога ведет на восток.

Здесь так же мы вместе с тобой в эту пору 

                                                     бродили и в прошлом году,

И в благоуханном блуждали саду.

 

Горюю, так скоро - за встречей разлука нас ждет, 

                                                     и нет уж предела досады моей,

Цветение нынче прекрасней, чем прежде, 

                                                     цветенье сильней и красней.

Печалюсь, на будущий год расцветут 

                                                     еще красивее цветы,

Вот только, как знать, вместе с кем будешь ты?



欧阳修   浪淘沙

 

把酒祝東風,且共從容。

垂楊紫陌洛城東。

總是當時攜手處,游遍芳叢。


聚散苦匆匆,此恨無窮。

今年花勝去年紅。

可惜明年花更好,知與誰同?



летнее тепло

ромашка, мята, роза дикая, гвоздика, клевер, иван-чай, 

песок ссыпается, не тикая, ты чувствуешь? — не отвечай.

песок ссыпается по берегу, и корни сосен обнажа, 

уходит в воду, нежно, бережно лишая жизни без ножа.

песок стекает, словно летнее тепло - на глубину, на дно, 

во тьму, цветочное, последнее любви янтарное вино.

мерцая в колкой кроне, мечется заветный, угасая, свет...


и осень-фальшивомонетчица похерит одинокий след.


Сян Цзыинь На мелодию «Радость встречи»

* Персиковый источник - в одноименной поэме  Тао Юаньмина описана чудесная страна, 

где все люди живут счастливо и безбедно, не зная горя.



К источнику персиковому* весною не видно путей, 

                                                               сокрыт, и не слышно вестей.

Вода утекает, цветы опадают, и только тоску - 

                                                               избыть все никак не могу.


И не затихает теченье, но краткая, словно цветенье, 

                                                              дарована встреча судьбой…

А жизнь продолжается, долгие, тянутся дни чередой, 

                                                              как прежде, в разлуке с тобой.

 


向子諲 (1085-1152)相见欢

 

桃源深闭春风。信难通。

流水落花馀恨、几时穷。

 

水无定。花有尽。会相逢。

可是人生长在、别离中。



Оуян Сю На мелодию "Цветы магнолии"

 Расстались, ты в дальний отправился путь, 

                                               насколько с тобой далеки?

Теперь всюду пусто, куда ни взгляни, 

                                               и сколько же горькой тоски.

И так день за днем ты все дальше и дальше, 

                                               и так день за днем - писем нет,

И воды разлились, и рыбы* уплыли, 

                                               но кто принесет мне ответ?

 

Глубокая ночь, только ветер в бамбуке 

                                               шуршит на осенний мотив,

И тысячи листьев, и тысячи звуков 

                                               все слушаю, грусть затаив.

Склонясь к одинокой подушке, во сне - 

                                               тебя отправляюсь искать...

Но только опять обрывается сон, 

                                               и гаснет светильник опять.

 


欧阳修(1007-1073)木兰花


别后不知君远近,触目凄凉多少闷。

渐行渐远渐无书,水阔鱼沉何处问?

 

夜深风竹敲秋韵,万叶千声皆是恨。

故攲单枕梦中寻,梦又不成灯又烬。


* рыба (и гусь) в китайской поэзии считаются символами вестников, посланцев.   


Райнер Мария Рильке VII из сонетов...

Мы издавна слушаем родники,

С течением времени схож их звон.

Но, верно, изменчивостью близки,

Звенят они с вечностью в унисон.

 

Вода близка, и вода далека,

Земная, и все ж неземная вода.

Будь камнем ты в ложе родника,

В тебе отразится вещей чреда.

 

Так всё, что познать стремишься ты,

То будто исполнено пустоты,

То, кажется, смысла полно всегда…

 

Полюбишь неведомое, и вот

Даришь ему страсть, и оно влечет

Её за собою, в иное…  Куда?


Rainer Maria Rilke

VII «Aus den Sonetten aus dem umkreis der Sonette an Orpheus» 


Wir hören seit lange die Brunnen mit.

Sie klingen uns beinah wie Zeit.

Aber sie halten viel eher Schritt

mit der wandelnden Ewigkeit.

 

Das Wasser ist fremd und das Wasser ist dein,

von hier und doch nicht von hier.

Eine Weile bist du der Brunnenstein,

und es spiegelt die Dinge in dir.

 

Wie ist das alles entfern und verwandt

und lange enträtselt und unerkannt,

sinnlos und wieder voll Sinn.

 

Dein ist, zu lieben, was du nicht weißt.

Es nimmt dein geschenktes Gefühl und reißt

es mit sich hinüber. Wohin?



унесенное ветром

 "莫风流..." 张先


обрывки янтарных сосновых листков, а может быть писем твоих, - на ветру, и дождь подхватил и, смывая «любовь», и что еще было там, не разберу, разгульно и нагло махнув наголо, все перечеркнул он, ничуть не чинясь, размашистым почерком, сильным стилом...


и влажному ветру легко подчинясь, я прочь уходила, отдавшись дождю, который все шел, обхватив мне плечо, до моря, до неба, до солнечных дюн, и было нам, как бы сказать, нипочем, идти ли, кончаться, друг друга храня...


когда же он, медленно всхлипнув, иссяк на склоне горячем июньского дня, лучами закатными тихо скользя, задумчивый ветер  унес и меня...



Ли Юй 2 цы на мелодию "Любуясь речной сливой"

Грезы о родине длятся,

Нынче в Цзяннань ясная осень пришла,

Горы и реки на тысячу ли, даль бесприютно-светла.

Пух осыпая в густых камышах, лодку колышет волна,

В лунном сиянии башня, где флейта слышна.


***

                                       

Грезы о родине длятся,

Нынче в Цзяннани благоухает весна,

С лодок прогулочных музыка льется, речная вода зелена.

Легкая пыль по дорогам клубится, кружится пух тополей.

Всюду цветеньем спешат насладиться скорей.

 


李煜(937-978) 望江梅

 

闲梦远,南国正清秋。

千里江山寒色远,

芦花深处泊孤舟。

笛在月明楼。


***

 

闲梦远,南国正芳春。

船上管弦江面绿,

满城飞絮辊轻尘。

忙杀看花人。



Ли Юй На мелодию "Радость встречи" 2 цы

С деревьев цветы облетели, - все алые краски весны -

                                                                до срока легко сметены,

Ну что же поделаешь, прежде - безжалостный дождь поутру,

                                                               потом - и ветра ввечеру.


Так слезы смывают румяна;

                             – Останься, сегодня мы пьяны,

                                                                а встречи едва ль суждены...

Так было издревле, и длится тоска, словно водный поток,

                                                                текущий века на восток.

 

李煜 (937-978) 相见欢

 

林花谢了春红,太匆匆,

无奈朝来寒雨, 晚来风。

 

胭脂泪,相留醉,几时重,

自是人生长恨, 水长东。

 



李商隐 (813–858): “春蚕到死丝方尽,蜡炬成灰泪始干”

                  Нити (думы) обрываются только со смертью шелкопряда;

                  Слезы воска на свече высыхают лишь, когда свеча сгорит.

                                                                                               Ли Шанъинь

 

На западной башне в безмолвии ночи  смотрю, одинок:  

                                                                 луны на ущербе крючок,

В глубоком дворе сиротливый утун, облетая, стоит,

                                                                  прохладную осень таит.

 

Рву нить нескончаемых дум, 

                              смятенье сильнее вдвойне,

                                                                   тоска по родной стороне,

И этой разлуки особенный вкус, неизбывный уже,

                                                                   таится глубоко в душе.


李煜 (937-978) 相见欢


无言独上西楼,月如钩。

寂寞梧桐深院,锁清秋。

 

剪不断,理还乱,是离愁。

别是一般滋味,在心头。



Расул Гамзатов Журавли

Я думал: те, кто на войне пропали,

И не вернулись с той поры назад, -

Не птицами ль теперь в небесной дали,

Тоскуя по родной земле, кричат?

 

И, в облаках не ведая  дороги,

По небу разлетелись-разбрелись.

И всё летят, исполнены тревоги, -

Не потому ль я вглядываюсь в высь?

 

И белых чаек возле океана

Я спрашивал:  Где ваш забытый дом?

Два ястреба в горах,  из Дагестана?! –

Окликнули меня, махнув крылом.

 

Кружили в небе журавли упрямо,

Как будто говорили: оглянись!

И, мне казалось, звали:  Мама! Мама!..

Не потому ль я вглядываюсь в высь?

 

И, то ли птицы белые, взлетая,

То ль старые друзья, идя гурьбой,

Вдали, сливаясь с журавлиной стаей,

Кричали, словно звали за собой.

 

Настанет время, - вслед за журавлями

Взлечу неспетой песней: - Отзовись!..

И поплывет по небу плач о маме...

Не потому ль я вглядываюсь в высь?

 

P. Х1АМЗАТОВ «Къункъраби»

 

Дида кола рагъда камурал васал

Кирго рукъун гьеч1ин, къаникь лъун гьеч1ин.

Гьел рик1к1ад ракьазул хъах1ил зобазда

Ват1анин ах1долел х1анч1илъун ругин.

 

Гьел роржунел ругин Африкаялъул

Я Испаниялъул рорхалъабазда.

 Нак1к1азда гьоркьосанкуркьбал хьваг1улел

Ракьалде нух къосун къваридго ругин. —

Гьелъин дун зобазухъ балагьун вугев…

 

Дида гьел рихьана океаназда,

Огь, хъах1ал чайкаби, чаг1и руго гьал.

Цо ч1инк1иллъиялде диде ах1дана

Дагъистанин абун к1иго итарк1о.

 

Гьаб дир бет1ералда гьезул т1елаца

Т1авап гьабич1еб бак1 кибго хут1ич1о.

 Цояца ах1ула — «лъимал, лъимал» — ян

Цойгиял ах1дола — «эбел, эбел» — ян,

Гьелъин дун зобазухъ валагьун вугев…

 

 Рач1уна неккиял къайи цадахъал,

Къукъа-къукъа гьабун, — къункъраби г1адин,

Гьез к1и-к1иял рекъон, яги цо-цояз

Цадахъ вилълъайилан ах1ула диде.

 

Воржина, къункъраби, къо гцварабго дун, —

Цоги ах1ич1еб кеч1 ах1улев вуго.

Бук1ина дирги рак1 мискинаб зодихъ,

Ват1ан, ват1анилан, эбел, эбелин, —

 Гьелъин дун зобазухъ валагьун вугев…



Хуан Тинцзянь На мелодию "Безмятежная радость"

Весна миновала, исчезла куда?

Безмолвно и тихо ушла, не оставив следа.

Ах, если  бы кто-нибудь знал, где укрылась, приют ее где потайной,

То я  попросила б вернуться весну, и остаться со мной.

 

Пропала весна, и не знаю, кто б мог полететь вслед за ней?

Спросить бы у иволги желтой, поющей меж тонких ветвей,

Да только пойму ли я, что же щебечет в ответ, а потом,

За ласковым ветром взлетает над розовым диким кустом.

 


黄庭坚 (1045-1105)《清平乐》

 

春归何处?寂寞无行路。

若有人知春去处,唤取归来同住。


春无踪迹谁知?除非问取黄鹂。

百啭无人能解,因风飞过蔷薇。



Оуян Сю На мелодию "Бабочка, влюбленная в цветы"

В тенистом дворе, глубоком-глубоком, 

                                                 немереной глубины,

Плакучие ивы завесили терем, 

                           во сколько слоев, 

                                                 ворота сквозь них не видны.

Седло расписное с нефритовой сбруей, 

                                                 с певичками он загулял,

На башне высокой, смотрю на дорогу, 

                                                 далеко веселый квартал.

 

И ливень косой, и безудержный ветер 

                                                 взвиваются в третью луну,

Смеркается, и затворяют ворота, 

                            кто скажет мне, как - 

                                                 продлить хоть немного весну.

И, слезы в глазах, вопрошаю цветы, 

                                                  цветы же безмолвны в ответ,

Взлетают цветы над качелями, миг… 

                                                  и алый осыпался цвет.


欧阳修(1007-1073)《蝶恋花》

 

庭院深深深几许,杨柳堆烟,帘幕无重数。

玉勒雕鞍游冶处,楼高不见章台路。

 

雨横风狂三月暮,门掩黄昏,无计留春住。

泪眼问花花不语,乱红飞过秋千去。



Фэн Янь-сы На мелодию "Сорока, пляшущая на ветке"

Облака –  аллюзия на легенду о фее горы Ушань. 

По преданию, рассказанному в предисловии к оде Сун Юя  «Горы высокие Тан», ночью во сне она явилась к чускому князю Хуай-вану и предложила свою любовь, а утром ушла, сказав: «Утром стану плывущим облаком, вечером пройду дождем». Облака и дождь в китайской поэзии стали устойчивым символом любовного свидания. 

Здесь облака – иносказательно об уехавшем и загулявшем возлюбленном.

Весенние дни –  иносказательно о молодости.


Исчезли вдали облака без следа, 

                                            куда улетели они?

Уехал, забыл, и вернется ль сюда,

                                             не знает, что скоро минуют весенние дни?

А сотни и тысячи трав и цветов 

                                             распускаются день ото дня,

Кто скажет, под деревом в чьем же дворе 

                                             теперь привязал он коня?

 

На башне, одна, говорю, глядя вдаль, 

                                             и слезы текут по щекам,

Две ласточки с юга вернулись сюда,

                                             спрошу их, - его по дороге не видели там?

Весенняя грусть, словно ивовый пух, 

                                             кружится в смятенье  потерь,

И даже во сне мне не свидеться с ним,  

                                             все думаю, где он теперь.

 

冯延巳 (903 – 960) 鹊踏枝

 

几日行云何处去?忘却归来,不道春将暮。

百草千花寒食路,香车系在谁家树? 


泪眼倚楼频独语。双燕来时,陌上相逢否?

撩乱春愁如柳絮,依依梦里无寻处。



Ли Юй На мелодию «Благодарить за благодеяния»

Не слышно на сяо играющей девы, и циньская башня пуста…

А в сад императорский выйду, пейзажа пленит красота,

Пыльца золотиста, цветы розовеют, усыпана ими трава.

Но ветер восточный стихает уже,

                                      И благоуханьем не полнит мои рукава…

 

И сном забываюсь, склоняется солнце к закату за красным окном,

Но все не проходит, так долго, все длится тоска о былом!

Ее у зеленых перил навевает плакучая ива опять,

И вновь вспоминаю свидания наши,

                                      Подобные снам, и не в силах уже вспоминать.

 


李煜 (937-978) 谢新恩

 

秦楼不见吹箫女,空余上苑风光。

粉英金蕊自低昂。东风恼我,才发一衿香。

 

琼窗梦醒留残日,当年得恨何长!

碧阑干外映垂杨。暂时相见,如梦懒思量。


Янь Шу На мелодию «Весна в яшмовом тереме - Весенние сетования»

В беседке под ивами в травах душистых  

                                                       расстались, тебя не вернуть,

Оставил одну, молодой, налегке ты 

                                                       в далекий отправился путь…

И колокол в пятую стражу на башне 

                                                       нарушил мой сонный покой,

И дождь в пору третьей луны и цветенья 

                                                       наполнил досадой-тоской.

 

Безжалостный, разве почувствуешь столько 

                                                       страданий и горестных мук,

К тебе словно тысячами шелковинок 

                                                       привязано сердце, мой друг.

Кончаются где-то у моря любые

                                                       далекие земли-края,

Но только все длится и все не кончается 

                                                       горькая дума моя.

 

晏殊《玉楼春·春恨》


绿杨芳草长亭路,年少抛人容易去。

楼头残梦五更钟,花底离愁三月雨。


无情不似多情苦,一寸还成千万缕。

天涯地角有穷时 ,只有相思无尽处。



Янь Шу На мелодию "Полоскание шелка в горном ручье"

   Популярное лирическое стихотворение Янь Шу начинается с аллюзии (в первой строке) на другие лирические стихи, лет на двести раньше написанные Бо Цзюйи. В то время жанр цы, происходящий из любовной народной песни, только зарождался и стихи в этом жанре писались зачастую певичками из веселых кварталов для своего же исполнения. В своем цы Бо Цзюйи развивает нередкий в китайской поэзии эпикурейский мотив: спеши наслаждаться жизнью. Мотив этот утверждается через мысль о быстролетящих годах, мысль, вложенную в уста певички из веселого дома, которая замечает изменяющийся облик торговых гостей из провинций, изредка посещающих столицу. Отмеченная строка рисует, что называется одним взмахом кисти, схожую в этих стихах ситуацию: обстановку вечеринки, пирушки, с вином и песнями. Но и обращает читателя, знакомого с этим цы Бо Цзюйи к мыслям о быстротечности жизни:


Бо Цзюйи «Чанъаньская улица»

 

Терем зеленый, в раскрытом окне 

                                                 цветущая ветка видна,

Еще одна дивная нежная песня, 

                                                 еще одна чаша вина.

Красавица мне напевает, что надо 

                                                спешить веселиться-гулять,

Когда-нибудь красные щеки поблекнут, 

                                                года не вернутся опять.

- И Вы, Господин, неужели не видели Чжоуских гостей?

Сюда, на Чанъаньскую улицу, каждый приходит опять,

                                                Но каждый приходит старей.


白居易   (772-846) 长安道


花枝缺处青楼开,艳歌一曲酒一杯。

美人劝我急行乐,自古朱颜不再来。

君不见外州客,长安道,一回来,一回老。


Вторая строка Янь Шу тоже заимствована и на этот раз повторяет строку из классического четверостишия Танского поэта Чжэн Гу. Стихи, которые уже названием своим навеивают печальные мысли о преходящем. Осень, увядание природы, - иносказательно об увядании человеческой жизни. В старой китайской космогонии осень связана с западом, одно из значений которого (иероглифа, обозначающего запад) – загробный мир. Отсюда и закат символически может восприниматься как намек на старость и закат жизни, аналогично осени (как и по-русски осень и закат). Ситуация в этом ши Чжэн Гу та же: встреча со старым другом, с вином и песнями-стихами. Песни сравниваются с потоком (а водный поток -  иносказательно о течении времени), которые одинаково утекают, уносятся, чтобы уже не вернуться:


Чжэн Гу Со старым другом осенней порой горюем

 

И песни, как воды, - уносятся вдаль, уже не вернутся сюда,

Здесь так же сидели мы в прошлом году, и башня видна у пруда.

Везде запустенье, и пыль на мосту, и ласточкам время на юг,

Одна только желтая ветка раскрылась на мальвах высоких вокруг.


郑谷  (849-911)  《和知己秋日伤怀》


 流水歌声共不回,去年天气旧池台。

梁尘寂寞燕归去,黄蜀葵花一朵开。


Время проходит, его не остановить. Как не остановить, не задержать весеннее цветение в стихотворении Янь Шу. Ничего не поделаешь. Но, хоть и увядают цветы, и солнце заходит на западе, но (между строк мы можем прочитать (известный поэтический прием, через описания природы, пейзажа, передать, выразить лирические чувства, настроения)) наступит новый день, и солнце взойдет. Вот же, - ласточки вернулись обратно, и в этом узнавании прилетевших ласточек, словно бы во встрече со старыми друзьями, поэт, несмотря на грустные мысли о мимолетности земного, находит утешение, тем более радостное, чем горше печаль утрат и расставаний:

 

 

Янь Шу «Полоскание шелка в горном ручье»

 

Знакомая музыка - новая песня, 

                                        и новая  чаша вина,

Здесь так же сидели мы прошлой весной, 

                                        и прежняя башня видна,

Но солнце уходит на запад, возможно ль 

                                       былые вернуть времена?

 

Увы, ничего не поделаешь, снова 

                                       цветы, опадая, кружат…

Но кажется, видел уже этих ласточек, 

                                       вновь прилетевших назад;

Блуждаю один, ароматной тропой 

                                       обхожу увядающий сад.


晏殊 (991-1055) 浣溪沙


一曲新词酒一杯,去年天气旧亭台。夕阳西下几时回?

无可奈何花落去,似曾相识燕归来。小园香径独徘徊。



Янь Шу 2 цы на мелодию «Бабочка, тоскующая по цветам»

С утра щебетание ласточек слышу, 

                                               завеса от ветра дрожит,

Проснулась, вчерашний рассеялся хмель, 

                                               и пух тополиный в смятении всюду кружит.

Проходит весна, и тревога терзает, 

                                              что встречи напрасно я жду,

Уже облетели цветы на деревьях, 

                                              и мох зеленеет в саду.

 

На башне высокой в сто чи у перил я 

                                             смотрю на далекий простор,

И тучи густые с дождем небольшим, 

                                             идут то и дело, плывут, застилая мне взор…

Когда ты вернешься, не знаю, и вести 

                                             еще до сих пор не пришли,

Закатного солнца косые лучи лишь 

                                             на водах безбрежных вдали.

 


晏殊 (991-1055) 蝶恋花


帘幕风轻双语燕。醉后醒来,柳絮飞撩乱。

心事一春犹未见。余花落尽青苔院。


百尺朱楼闲倚遍。薄雨浓云,抵死遮人面。

消息未知归早晚。斜阳只送平波远。


 ***


Авторство приписывают также

                       Оуян Сю и Фэн Яньсы.

 

Рядом с резными столбцами перил

                                           дерево все зеленей,

легкий по иве прошел ветерок,

                                           колышет ее золотистые нити ветвей.

Кто-то играет на яшмовом чжэне,

                                           трогая струны в тиши?

Вдруг сквозь завесу проникли и прочь

                                           парой умчались стрижи.

 

Видно повсюду - лишь нити парят

                                           пух отлетает от них.

Только что алым расцвел абрикос,

                                           ясные дни, налетел сильный дождь и затих…

Утром меня разбудили внезапно

                                           иволги крики* в саду,

и распугали приятные сны,

                                           где же теперь их найду?

 

 

晏殊 (991-1055) 蝶恋花

六曲阑干偎碧树,杨柳风轻,展尽黄金缕。
谁把钿筝移玉柱,穿帘海燕双飞去。

满眼游丝兼落絮,红杏开时,一霎清明雨。
浓睡觉来莺乱语,惊残好梦无寻处。

 * крики иволги - аллюзия на стихи:

 

          Цзинь Чан Сюй

 

      Весеннее сетование

 

Желтую иволгу

                  прочь прогоните скорей,

чтоб не кричала

                  между высоких ветвей.

Сон мой спугнула,

                  так раскричалась в саду,

к тебе в Ляоси*

                  теперь уже не попаду.

 

 * Молодая женщина думает о муже,

уехавшем воевать на границу, в Ляоси.



Цянь Вэй-янь На мелодию "Весна в яшмовом тереме"

* Луань-зеркало - зеркало птицы луань (символ страданий женщины в разлуке с любимым). 
судя по по некоторым приметам, в том числе и по этому зеркалу, речь в оригинале  идет от (женского лица) и о женском лице, о даме, тоскующей по любимому и прошедшим счастливым временам, по молодости. иносказательно же здесь говорится о чувствах автора, занимавшего высокие чиновничьи должности при императоре, но не добившегося успеха в "политике" и разочарованного этим.


Над стеной городскою чисты небеса, 

                                            только иволги песни слышны,

Под стеной городскою туманна вода, 

                                            лишь биение вешней волны.

Ароматные травы,  зеленые ивы, 

                                            опять наступила весна,

Только слез не сдержать, и тоска на душе, - 

                                            процветанья прошли времена…

 

Прежде сильные чувства, теперь все слабей, 

                                             угасая на старости лет,

В луань-зеркале* алые щеки мои 

                                             незаметно теряют свой цвет.

От вина ароматного чаши одной, 

                                             помню, прежде бывала больна,

А теперь опасаюсь, ну что мне одна 

                                             ароматная чаша вина…

 

钱惟演(962-1034) 玉楼春


城上风光莺语乱,城下烟波春拍岸。

绿杨芳草几时休?泪眼愁肠先已断。


情怀渐觉成衰晚,鸾镜朱颜惊暗换。

昔年多病厌芳尊,今日芳尊惟恐浅。


Оуян Сю На мелодию "Отправляясь в путь" 2 цы

– Слива мэй возле башни уже отцвела, 

                                                  у моста над рекой ива нежно-светла.

Ветер теплый, трава ароматов полна… 

                                                 В путь пора, натяну удила.

А разлуки тоска, разливаясь сильней, 

                                                  разливаясь вовсю и везде,

Далеко-далеко, бесконечна, безбрежна, 

                                                 подобна весенней воде…

 

– Разрывается сердце, не свидеться нам, 

                                                слезы льются и льются по белым щекам,

Поднимаюсь на башню, стою у перил, 

                                                вдаль смотрю, все ищу тебя там.

По равнине, заросшей травою, ведут 

                                               за весеннюю гору пути,

Но теперь тебя нет там, не видно, тебя 

                                               за весенней горой не найти.

 

欧阳修(1007-1073)踏莎行

 

候馆梅残,溪桥柳细,草熏风暖摇征辔。

离愁渐远渐远穷,迢迢不断如春水。

 

寸寸柔肠,盈盈粉泪,楼高莫近危栏倚。

平芜尽处是春山,行人更在春山外。


Дождь успокоился, ветер затих, 

                                               ясной весны серединные дни.

Сотни и тысячи трав и цветов, 

                                               все несравненны они.

Мост расписной, пара ласточек вновь  

                                               вьется, кружит в вышине,

В яшмовой клетке грустит попугай, 

                                               дремлет один в тишине.

 

Тянется фикус, ограду увив, 

                                               мхом зарастают дорожки в саду,

В чьем же там тереме песня звучит 

                                               с музыкой чудной в ладу…

Воспоминанья о том, что прошло, 

                                                на сердце грустью легли,

Слова не вымолвить, брови сошлись, 

                                                словно вершины вдали.

 

欧阳修(1007-1073)踏莎行

 

雨霁风光,春分天气。千花百卉争明媚。

画梁新燕一双双,玉笼鹦鹉愁孤睡。

 

薜荔依墙,莓苔满地。青楼几处歌声丽。

蓦然旧事心上来,无言敛皱眉山翠。



Чжан Сянь На мелодию "Излить чувства души"

С тобой повстречались однажды мы в пору

                                                          цветенья и ясной луны...

Где чувства былые?

                    Лишь горькой досады полны.

Что делать, прошло опьянение, грезы сменила тоска,

Увяли цветы

                    и укрыли луну облака.

 

Но все же цветы расцветают, 

                           восходит луна без конца,

                                             и наши едины сердца…

Хотел бы с тобою быть связан всегда,

                     так тысячи шелковых нитей у ив

                                            сплетает - весеннего ветра  порыв.

 

张先(990-1078)诉衷情

 

花前月下暂相逢。苦恨阻从容。

何况酒醒梦断,花谢月朦胧。

 

花不尽,月无穷。两心同。

此时愿作,杨柳千丝,绊惹春风。



Хуан Тинцзянь На мелодию "Расшитый пояс" (Красавица)

Ветка одна, - мэйхуа у меня за окном,

Вдруг расцвела на морозце весеннем ночном.

Вечером теплым друзей созываю в душистый мой сад,

И, рукава напитав, ароматы кружат…

 

Яшмовым чарки вином наполняем опять,

Пьяны, расходимся, только, - готовы остаться и дальше гулять.

Что же, красавица, в сердце твоем? - Флейта так жалобно плачет о чем? 

Снежные хлопья метет под окном...

 

黄庭坚 (1045-1105) 绣带子 (好女儿)

 

小院一枝梅。冲破晓寒开。

晚到芳园游戏,满袖带香回。


玉酒覆银杯。尽醉去、犹待重来。

东邻何事,惊吹怨笛,雪片成堆。



Янь Шу На мелодию "Капли клепсидры"

Сливы мэй укрывает снежок, ивы в дымке едва ли видны,

Эти смутные дни, время первой луны, наступленье весны.

Только диких гусей провожу, пенье иволги слушать готов,

На зеленом пруду, вижу, волны рождаются вновь.

 

Мы цветы соберемся искать, пить вино до утра и гулять,

И былое припомним, весенние чувства вернутся опять…

Свою чашу наполни вином, ароматы курильниц вдохни,

И забудешь тоску, будут ясными долгие дни.



宴殊 更漏子

 

雪藏梅,烟著柳。依约上春时候。

初送雁,欲闻莺。绿池波浪生。

 

探花开,留客醉。忆得去年情味。

金盏酒,玉炉香。任他红日长。




Жми на backspace

В белом безмолвии сумрачный лес,

Крылья надломлены, ели чернеют,

В воздухе волглом туманная взвесь

Все погружает в глубины небес,

Чем оно медленней, тем и вернее.

 

Жми на backspace, уже стерт окаем,

Память вверяется фотоальбому…

Нalf a heart, памяти тает объем,

Help me… В командную строчку вобьем:

Memorize: будет весна, по-любому.



Фань Чэнда На мелодию "Рассветный рожок в холодных небесах"

Безоблачным вечером стихли ветра,

И за ночь иссякла весенних морозов пора.

В немом восхищенье: цветы распускаются, близок рассвет,

Редеет гряда облаков, мэйхуа белоснежная ветвь.

 

Пейзаж несравненный, тем боле печальный стою,

Никто не разделит заветную радость мою.

Лишь пара гусей из далекого края летящих видна…

Но знаю, ты тоже не спишь, и над башней высокой луна.


范成大  霜天晓角


晚晴风歇,一夜春威折。

脉脉花疏天淡,云来去,数枝雪。

胜绝,愁亦绝,此情谁共说。

惟有两行低雁,知人倚、画楼月。


Хань Ху На мелодию "Город у реки"


Рассеялся иней, растаял снежок,  и  челн мой относит в затон.

Оставлен  на волю волн. Взбираюсь  на горный склон.

Морозная дымка, - туман в вышине

Слабеет, но все же,  истаял еще не вполне.

Ты спросишь: - Уже расцвела слива мэй, или все-таки рано пока?

Вздыхаю, опять  и опять… весны подступает тоска.

 

Но на сердце чувство, как будто бы только обрел долгожданный покой.

И долго смотрю окрест. Спускаюсь глухой тропой.

Приходит стихов вдохновенный поток,

И месяц восходит, похожий на тонкий крючок.

Минует зима, наступает весна, пора уже, дом  далек.

В надежный мой челн вернусь. На запад течет поток.



韩淲 江城子


雪消霜入小溪舟。试浮游。上山头。

薄薄寒烟,依旧未全收。

问道梅花开也未,吟不尽,一春愁。

 

襟怀如此老还休。懒凝眸。转深幽。

诗罢一眉,新月又如钩。

腊後春前村意远,回棹稳,水西流。




Ли Хун На мелодию "Полоскание шелка в горном ручье"

Феникс, летящий, змеясь меж обрывов, - стремительный горный ручей.

Вьются снежинки-кристаллики, бьются о парус на лодке моей,

Вьются, - в хрустальных чертогах цветы, - мельтешат и кружат все сильней...


Наискосок сквозь навес проникают, пронзая струей ледяной,

И улетают,  уносятся с ветром, танцуя над легкой волной…

Странник, я здесь - в середине картины, написанной тушью с водой.



李洪 浣溪沙

 

夭矫翔鸾溪上峰。

飘萧雪霰打船篷。

天花凌乱水晶宫。


飞透纸窗斜取势,

吹回溪面舞因风。

身游水墨画图中。

 


Фэн Янь-сы На мелодию "Бодхисаттва-инородец" (краткий анализ)

     Одной из отличительных особенностей китайской поэзии является отсутствие определенности высказывания, уход от прямого выражения чувств, многозначность, предполагающая свободу восприятия, и вместе с тем, глубина мысли и подтекста, того, что за словами, вне слов. Существует особое понятие хань сюй – так называемое «таящееся накопление». В «Поэме о поэте» автор, Сыкун Ту (837-908), описывает сущность хань сюй следующим образом:

«Поэт, ни единым словом того не обозначая,

Может целиком выразить живой ток своего вдохновения.

Слова стиха, например, к нему не относятся,

А чувствуется, что ему не преодолеть печали.»

(Китайская поэма о поэте. Стансы Сыкун Ту. Пг., 1916. Перевод В. М. Алексеева.)

 

     Попробуем рассмотреть, насколько сохраняется это понятие в лирических стихах цы на примере одного цы Фэн Янь-сы (903 – 960), поэта, стоявшего у истоков жанра.

Расцветшие на излете династии Тан (золотого века китайской поэзии)  стихи этого жанра, безусловно, характеризуются более откровенным выражением чувств, нежели в классических стихах ши. Тем не менее,  вышедшие из-под кисти поэтов, получивших классическое образование (которое включало в себя, помимо прочего, обязательное знание всей предшествующей поэзии, начиная с Шицзин – Книги Песен (6 – 5 вв. до н.э.)), стихи цы наследуют из Танской поэзии ее  сущностные каноны, средства художественной выразительности и прочие поэтические приемы.

 

Рассмотрим подстрочник нашего стихотворения:

Окружающая (дом) галерея, дальние ступени зарастают осенней травой,

Душа в царстве грез за тысячу ли у зеленых ворот на дороге.

Попугай сетует долгое ночное время,

Яшмовая клетка, золотой запор наискосок.

 

Шелковый полог, среди ночи поднимаю(сь),

Серебристая (холодная) луна прозрачна подобно воде.

Белая роса не становится круглой (сочится, стекает),

Драгоценный чжэн оплакивает оборванную струну.

 

Что мы можем понять из этого стихотворения?

Первая строка определяет место и время действия: осень; галерея/терраса вокруг дома говорит о доме небедном, скорее всего, доме какого-то сановника. Ступени, зарастающие травой/мхом, - о заброшенности, одиночестве. Дальние ступени/крыльцо, - возможно, о статусе героини, вероятно, наложницы богатого чиновника (по некоторым материалам, крупный сановник должен (!) был иметь одну жену и двух наложниц).

Вторая строка вводит нас в состояние героини: душа ее грезит в разлуке о возлюбленном, который находится, по всей видимости, на службе в столице (беспечально проводя время?), зеленые ворота – метонимия Чанъани – столичного города династии Тан, зеленый цвет имели юго-восточные ворота при въезде в город.

Третья-четвертая строки создают образ птицы в золотой клетке. Несложно догадаться, что иносказательно автор под образом птицы подразумевает героиню, томящуюся взаперти. Подтверждает это иероглиф 怨 юань (сетовать: «попугай сетует»), обозначающий довольно сильные чувства, человеческие и, конкретно, женские, - от обиды, ропота, до печали, скорби. Чаще всего переводится как «сетования», и сразу отсылает китайского читателя к целому пласту в китайской поэзии, стихам об отлученной наложнице/брошенной возлюбленной. Каковой (китайский читатель) моментально видит перед своим взором череду образов, созданных различными китайскими поэтами, начиная с  выдающейся поэтессы 1 в. Бань–цзеюй с ее «Одой о собственной печали»: 

«Цветущий дворец во прахе, / на яшмовых ступенях – мох;

Внутренний двор густо зарос, / зарос зеленой травой»,

 

Се Тяо (464–499) «Сетование на яшмовых ступенях»:

 «Вечером в тереме / опустила жемчужный полог;

Блеснул светлячок / - погас-растаял во мраке.

Долгая ночь… / Шью одежды из шелка;

 Думы о вас / - когда же конец им?»,

 

и заканчивая очень известным стихотворением Ли Бо (701–762) с аналогичным названием, обратившись к которому, мы видим множество совпадающих с нашим цы деталей:

«Яшмовое крыльцо / рождает белую росу;

Ночь длится… // Полонен шелковый чулок.

Вернуться, опустить / водно-хрустальный занавес -

Звеняще-прозрачный… // Созерцать осеннюю луну.»

 

 - мы видим здесь в обоих случаях и «длящуюся ночь», и полог/занавес над постелью героини; образ луны, очень красиво преобразованный в цы, в сравнении ясного лунного света со спокойно мерцающей чистой, прозрачной водой;  и «белые росы», примету наступающих холодов, символ быстротечности человеческой жизни:

Се Тяо (464–499) из стихотворения «Осенняя ночь»:

…Как знать, / откуда белые росы сходят?

Безучастно смотрю, / как ступени предо мной намокают.

Кто может / долго в разлуке прожить?

Осень на исходе, / зима настигает!

 

Здесь, кмк, «белые росы» - иносказательный образ льющихся непрерывно слез героини.

У Ду Му (803-853) в стихотворении «Осенние дни»:

Цветок лотоса ловит листок плакучей ивы, // Оба не в силах выдержать осень.

Белая роса сочится слезами, // Осенний ветер навевает тоску…

 

Кроме того, белая роса в китайской поэзии часто сравнивается с инеем.

Осенний иней и холодная луна перекликаются со стихотворением Бо Цзюйи (772—846) «Сетования в холодном тереме», в переводе Л. Эйдлина:

«Холодный месяц далек и чист, / в глубокой спальне тишь.

На занавеску из жемчугов / бросает тень утун.

Осенний иней вот-вот падет, / то чувствует рука:

При свете лампы крою и шью, / и ножницы – как лед.»

 

Так холодная луна вызывает ощущения холода и бесприютности.

 Как кульминация нашего стихотворения – рвущаяся на чжэне (разновидность цитры, наподобие гуслей) струна, что еще более усиливает отчаяние и разочарование героини.

 

Таким образом, мы можем видеть, как поэт, практически «не единым слово того не обозначая», рисует безутешные чувства опечаленной, горюющей в одиночестве вдали от  возлюбленного, женщины.  И при этом все стихи предшественников, перекликающиеся с этим цы, наслаиваются, пересекаются, переливаются своими образами и запрятанными в них чувствами,  создавая в восприятии читателя невообразимой глубины и высоты образ /многомерную живую картину, словно отражение в темной глади вод - многослойной башни  в окружении то ли водорослей с недвижимыми рыбами и камушками, то ли деревьев с застывшими облаками и парящими птицами…

Возможно ли перевести / представить это - на русском языке, Бог весть?

Но, наверное, пытаться стоит?

:)

 

Ступени у дальнего края террасы осенней травой заросли,

Душа у зеленых ворот заблудилась, в Чанъани, за тысячу ли.

Досадует долго в ночи попугай, одинок,

Висит золотой на нефритовой клетке замок.

 

Давно уже за полночь, шелковый полог сверну,

Смотрю на подобную водам хрустальным луну.

От белой росы рукава намокают сильней,

И рвется струна, плачет чжэн драгоценный о ней.

 

冯延巳  菩萨蛮 


回廊远砌生秋草,梦魂千里青门道。

鹦鹉怨长更,碧笼金锁横。

 

罗帏中夜起,霜月清如水。

玉露不成圆,宝筝悲断弦。


Фэн Янь-сы На мелодию "Под звоны цина"

В праздник Чунъян, называемый также праздником "Двойной Девятки",
издавна принято ходить на прогулку в горы, а, добравшись до вершины, выпить бокал ароматного вина, настоянного на лепестках хризантем. Считается, что такая прогулка способствует избавлению от невзгод и проблем

Не следует сетовать, в горы идя, - в нефритовых чашах вино,

И ягод кизила плывет аромат, в цвету хризантемы давно…

В пруду небольшом замерзает вода, на юг мандаринки спешат,

В саду за окном застывает туман, летят зимородки назад.

В тиши ожидать у свечи раскаленной невмочь,

Не следует музыку с пением гнать, пускай не смолкают всю ночь.


冯延巳 抛球乐 


莫怨登高白玉杯,茱萸微绽菊花开。

池塘水冷鸳鸯起,帘幕烟寒翡翠来。

重待烧红烛,留取笙歌莫放回。


Ли Юй На мелодию "Благодарить за благодеяния"

Праздник Чунъян обычно приходится на 9-ое число 9-го месяца по лунному календарю.
Издавна принято в этот день ходить на прогулку в горы, а, добравшись до вершины, выпить бокал ароматного вина, настоянного на лепестках хризантем. Считается, что такая прогулка способствует избавлению от невзгод и проблем.


Осенние дни незаметно проходят, минуют, удержишь едва;

Наполнила лестницы алая кленов листва,

И праздник Чунъян, - девятки двойной, наступил,

Я в горы иду, на башне стою у перил;

И всюду висит ароматный кизил…

 

В саду хризантемы лиловы, я благоуханием пьян,

Спускается моросью легкой вечерний туман.

Гортанные крики гусей, бесприютны, доносятся издалека,

Опять возвращается, неудержима, былая досада-тоска.

 

李煜  谢新恩 

 

冉冉秋光留不住,满阶红叶暮。

又是过重阳,台榭登临处,茱萸香堕。

 

紫菊气,飘庭户,晚烟笼细雨。

雍雍新雁咽寒声,愁恨年年长相似。



Фэн Янь-сы На мелодию "Бодхисаттва-инородец"

– Веер заброшенный... Западный ветер веет легко-легко,

Время осеннее для путешествий - друг дорогой далеко.

Падают листья, летят, от мороза красны,

Как светлячки, что кружат на закате луны…

 

– Где-то в жилье орхидей ты тоскуешь одна,

В тысяче ли, где за башню заходит луна.

Травы увяли, утратив былой аромат...

Лишь бесконечные капли клепсидры звенят.

 

冯延巳 菩萨蛮

 

西风袅袅凌歌扇,秋期正与行人远。

花叶脱霜红,流萤残月中。

 

兰闺人在否,千里重楼暮。

翠被已消香,梦随寒漏长。


* брошеный веер - аллюзия на стихи Цзеюй Бань "На мотив обиды",

где под образом оставленного осенью за ненадобностью веера подразумевается брошенная наложница:


Белого шелка мерила ровный отрез,

Белого, словно  иней, летящий с небес.

Круглый кроила веер еще по весне,

Круглый, подобный на небе полной луне.

Веял прохладой, только взмахнешь им едва,

И Господин мой прятал его в рукава…

 

Но опасаюсь, осень настанет, тогда

Ветер развеет зной и жару без труда.

Веер забросят, в дальней коробке запрут…

Не распустившись, нежные чувства замрут.


班嫂好《怨歌行》

 

新裁齐纵素,鲜洁如霜雪。

裁为合欢扇,团团如明月。

出入君怀袖,动摇微风发。

常恐秋节至,凉风夺炎热。

弃捐筐筒中,恩情中道绝。



осенний сад


Осенний сад все тише, бесприютней:

Вздохнет, душистым бременем томим,

Как будто где-то тонко всхлипнет лютня,

И вновь замрет, неслышим, недвижим.

 

Уже оставил прежние забавы,

Беспечный, безрассудный ветерок,

Хлебнувший дней отверженных отравы,

Хмельной полынной горечи дорог...

 

А вечера неистово бесстрастны,

Вскипают на закате облака,

Спешат по следу самолетных трасс, но

Напрасно, гаснет свет, пока, пока…

 

И я, как этот сад, забыв о лете,

Плоды любви лелея, снега жду;

И ты, как этот бесприютный ветер,

Уже встречаешь первую звезду…


Фэн Янь-сы На мелодию "ИнТяньЧан"

День ото дня красота увядает и алый румянец бледней,

Невыносима разлуки тоска, разве кто-нибудь сладил бы с ней?

Тщетно печалиться если –

Близость былая пройдет…

Ночь бесконечна, в постели без сна, - она тянется, кажется, год.

 

Шелк на три чи уже мокрый от слез на платке,

Узел, скрепивший двоих, не порвать, если сердце в тоске.

Лишь задремлю, и сгущаются тысячи туч надо мной,

И пробуждаюсь, опять не уснуть мне одной.

 

冯延巳 应天长

 

朱颜日日惊憔悴,多少离愁谁得会。

人事改,空追悔,枕上夜长只如岁。

 

红绡三尺泪,双结解时心醉,

魂梦万重云水,觉来还不睡。


впадение в осень


Осыпается ржавчина рыжих лесов,

и осколки былого хрустят под ногой,

и никто уже не обернется на зов,

и никто уже не назовет дорогой.

 

Стынет небо в безмолвии серых очей,

и земля увядает, светясь горячо.

одиночество – отчество горьких ночей,

где стрекочет сверчок догоревшей свечой.

 

Ты впадешь в эту осень, как дым от костра

тонкой струйкой вливается в млечную высь,

Словно в лоно…

Настигнет иная пора, - обернись…



Ли Юй На мелодию "Ночной плач ворона"

Ночью вчера налетели дожди  да ветра,

Нынче за пологом шелест осенний и шум до утра.

Гаснет светильник, иссякла клепсидра, склонюсь к изголовью опять,

Снова встаю, беспокойство не в силах унять.

 

Водам текучим подобна событий мирских череда,

Жизнь это лишь сновидение, кажется мне иногда.

В царстве видений хмельных беспечально я мог бы всю жизнь провести,

Все остальные - невыносимы пути.

 

李煜  乌夜啼 


昨夜风兼雨,

帘帏飒飒秋声。

烛残漏滴频欹枕,

起坐不能平。

 

世事漫随流水,

算来一梦浮生。

醉乡路稳宜频到,

此外不堪行。


Ли Юй На мелодию "Линьцзянский отшельник"

Осыпалась вишня, весна миновала, никто не вернулся домой,

А бабочки всюду кружатся, сверкая пыльцой золотой.

Кукушка у маленькой башни за западе плачет ночами, кричит...

Тоска -- у окна, где с крюка золотого 

Спускается занавес, весь жемчугами расшит.


Дорога пуста за воротами в сумерках, - те, кто гуляли, ушли,

Смотрю, как в вечернем тумане скрываются травы вдали.

Над Феникс-курильницей медленно вьется дымка благовонного нить,

На шелковый пояс порою взгляну, и,

Припомнив былое, досаду не в силах избыть.


李煜

臨江仙


櫻桃落盡春歸去,蝶翻金粉雙飛。
子規啼月小樓西,楞簾珠箔,惆悵卷金泥。
門巷寂寥人去後,望殘煙草低迷。
爐香閑裊鳳凰兒,空持羅帶,回首恨依依。



небеса облака

памяти Сергея Соколова


Небеса облака чайно-мятно

поспешили развешать,

расплескала весна безоглядно

нестерпимую свежесть;

 

вьется ласточек трепетный лепет,

то ли ластится, то ли

ловит капли лучистые, лепит

луговое раздолье;

 

поднимаются к Троице стройно

молодые березы…

то не плач по тебе, дорогой, но

по тебе мои грезы;

 

грозы пусть занавесят закаты

терпко-горьким покровом,

вновь в своих животворных  стихах ты –

воскресаемый словом.



Ли Юй На мелодию "Си цянь ин"

На рассвете заходит луна, тает дымка ночных облаков,

И, не в силах уснуть, к изголовью склоняюсь без слов.

Ароматными травами грежу опять, о тебе не забыть ни на миг,

В небе слышится дикого гуся слабеющий крик.

 

Пенье иволги стихло давно, и в листве уж цветов не найду,

В одиночестве здесь, в расписном павильоне, в заросшем саду.

Не сметайте алеющие лепестки, пусть лежат в ожиданье, когда

Молодая танцовщица снова вернется сюда.

 

李煜  喜迁莺

 

晓月堕,宿云微,无语枕凭欹。

梦回芳草思依依,天远雁声稀。

 

啼莺散,馀花乱,寂寞画堂深院。

片红休扫尽从伊,留待舞人归。



Фэн Янь-сы На мелодию "Линьцзянский отшельник"

Последние алые, с персика всюду 

                                               цветы облетая, кружат.

Весны молодой вдохновенье иссякло, вернется ль назад.

Прохлада под свернутый занавес льется 

                                              уже в павильон расписной.

Прошла вечеринка, и все разбрелись кто куда,

Стою у перил, никого не осталось со мной.


На тысячу ли ароматные травы 

                                             с закатом слились вдалеке,

Густые-густые, ты смотришь на них, и вздыхаешь в тоске.

По небу лазурному, прочь устремляясь, 

                                             плывут облака дотемна,

На Феникс-органчике где-то играют; 

Восходит в ночи, все вокруг озаряет луна.

 


冯延巳 临江仙


冷红飘起桃花片,

青春意绪阑珊。

画楼帘幕卷轻寒。

酒余人散后,独自凭栏杆。


夕阳千里连芳草,

萋萋愁煞王孙。

裴回飞尽碧天云。

凤笙何处,明月照黄昏。



Фэн Янь-сы На мелодию "Тоска по милому"

Рассеялся хмель, только чувствую, словно больна,

И нити златые поблекли, и яшме подобная кожа бледна.

Дни "чистого света" прошли, далеки, а с яблони тихо летят лепестки.

 

Одна на террасе и долго стою у перил, туман разошелся ночной,

Зеленой завесой закрыто окно и укрыт павильон расписной…

Весенние сны глубоки;

Проснулась – давно рассвело, да и время забав на качелях прошло.

 

 

冯延巳 思越人

 

酒醒情怀恶,金缕褪,玉肌如削。

寒食过却,海棠零落。

 

乍倚遍栏杆,烟澹薄,翠幕帘栊笼画阁。

春睡着,觉来失, 秋千期约。

 



Фэн Янь-сы На мелодию "Винный источник" 3 цы

Ароматные травы, извечный поток,

У крутого моста отражения ив, 

                       по горам вьются петли дорог,

Пики яшмовых гор высоки;

            – Видишь, - гуси к гнездовьям летят,

                                   Уезжаешь, и путь твой далек…

 

Веет ветер и стелется легкий туман, 

                              дождь затих, но тоска лишь сильней,

А на том берегу, вдалеке, мне все чудится ржанье коней...

По дорогам кружится душа,

                    Только слезы текут по щекам,

                                           Небеса все темней и темней.

 

冯延巳 酒泉子

 

芳草长川,柳映危桥桥下路。

归鸿飞,行人去,碧山边。

 

风微烟澹雨萧然,隔岸马嘶何处。

九回肠,双脸泪,夕阳天。


Тучи рассеялись, ночь, тишина,
Словно в саду одинокий фонарь,
                            светит в окно мне луна.
Сливы цветов аромат,
             Снега остатки белы,
                                Ночь непроглядно темна.

Волосы яшмовой шпилькой убрав,
                                     Выйду к перилам тайком,
Здесь в одиночестве можно грустить, горевать о былом.
Северный ветер подул,
                  Одежды из шелка тонки,
                                      Смятение в сердце моем.

冯延巳 酒泉子


云散更深,堂上孤灯阶下月。
早梅香,残雪白,夜沉沉。
阑边偷唱系瑶簪,前事总堪惆怅。
寒风生,罗衣薄,万般心。



Башню мою озаряет луна,
В садике видно - летят лепестки,
                               Кончится скоро весна.
Полог жемчужный дрожит,
                      Свеч аромат унесло,
                                     Грущу и скучаю одна.

В дальних краях он, тоскую в разлуке,
                             Сколько с возлюбленным врозь,
Горько струятся, струятся потоки нефритовых слез.
Полог опущен, темно,
                   Капли клепсидры слышны,
                                        Плутает душа в царстве грез.

冯延巳 酒泉子

庭下花飞,月照妆楼春事晚。
珠帘风,兰烛尽,怨空闺。
苕苕何处寄相思,玉箸零零肠断。
屏帏深,更漏永,梦魂迷。


Фэн Янь-сы На мелодию "За чаркой вина"


Цветы сливы мэй увядают, и дождь последние сбил лепестки,

Тяжелые тучи да легкий туман, дни "чистого света" близки.

За пологом тихо, покойно одной,

А где-то чуть слышно качели скрипят под ивой вдали,  за стеной.

 

Изломана бровь, шпилька спала с волос, слегка растрепались виски,

А ивовый пух сквозь завесу летит, весенние сны глубоки…

И снится, как будто ты рядом, со мной,

Но знают об этом одни лишь цветы во дворике,  - вместе с луной.

 

冯延巳  上行杯

 

落梅著雨消残粉,云重烟轻寒食近。

罗幕遮香,柳外秋千出画墙。

 

春山颠倒钗横凤,飞絮入帘春睡重。

梦里佳期,只许庭花与月知。



Фэн Янь-сы На мелодию "Пьянея среди цветов"

Беспечно щебечут  пичуги лесные  

                                - повсюду вернулись назад,

Стою у террасы, долго смотрю на закат…

За ширмой укрылась, в зале темно расписном,

Завесу свернула, дождь шелестит за окном.

 

Сорока кружит, но, вести благой вопреки, -

Ушел дорогой мой, как мы теперь далеки;

И сходятся брови, сколько же горькой тоски.

Клепсидра послышалась, капля за каплей,

                                          - ночь завершается, знать,

Гашу сиротливый светильник,

                                            и двери пора закрывать…

 


冯延巳 醉花间

 

林雀归栖撩乱语,阶前还日暮。

屏掩画堂深,帘卷萧萧雨。


玉人何处去,鹊喜浑无据。双眉愁几许。

漏声看却夜将阑,点寒灯,扃绣户。



На мелодию "Пьянея у Персикового источника"


Рожок на заставе разносится вдаль, мэйхуа распустилась в горах.

Окно одинокое, лунные блики впотьмах.

На север летящий стремительно лебедь - далекого края достиг;

Зачем не стихает над стенами ворона крик…

 

Но сон оборвался, проснулась, в покоях моих тишина,

Для путника, верно, дорога препятствий полна.

А ива в саду день за днем зеленее, и тени ее все темней…

Когда же услышу поблизости ржанье коней?


冯延巳 醉桃源


角声吹断陇梅枝,孤窗月影低。

塞鸿无限欲惊飞,城乌休夜啼。

 

寻断梦,掩香闺,行人去路迷。

门前杨柳绿阴齐,何时闻马嘶?



Фэн Янь-сы На мелодию "Бодхисаттва-инородец"

Глубокая ночь, и на красных воротах запоры-засовы крепки,

За пологом лунные блики кружатся как будто цветов лепестки.

И слезы текут, колыхается пламя свечи,

Сильнее мороз, мэйхуа увядает в ночи.

 

В прическе запутался Феникс на шпильке витой,

Приснилось: отсюда - за тысячу ли я с тобой.

Проснулась - одна, и растаяла тучка с дождем…

В Цзяннани - весна, все вокруг порастает быльем.

 


冯延巳 菩萨蛮


沉沉朱户横金锁,

纱窗月影随花过。

烛泪欲阑干,

落梅生晚寒。


宝钗横翠凤,

千里香屏梦。

云雨已荒凉,

江南春草长。



Оуян Сю На мелодию «Бабочка, тоскующая по цветку»

Едва лишь подтаял последний снежок, 

                                       и вот расцвела слива мэй,

В гармонии белый снежок и бутоны.

Сорока кружит, 

                                      кружит у цветущих ветвей…

Очнулась от грез на вечерней заре, 

                                       и взор затуманен хмельной,

Нахлынула вновь вековая тоска, 

                                       как ветер восточный шальной…

 

Плоть, яшме подобная, истощена, 

                                      и шелковый пояс широк....

Алеют верхушечки у абрикоса.

В дни первой луны 

                                      прозрачен весенний поток.

Подняться и в дали смотреть тяжело, 

                                     вестей не приходит давно.

Ужель не придет дорогое письмо, 

                                     и встретиться не суждено?

 


欧阳修  蝶恋花

 

 腊雪初销梅蕊绽。

梅雪相和,喜鹊穿花转。

睡起夕阳迷醉眼。

新愁长向东风乱。


瘦觉玉肌罗带缓。

红杏梢头,二月春犹浅。

望极不来芳信断。

音书纵有争如见。


Фэн Янь-сы На мелодию "Сорока пляшущая на ветке"

Боле не видно нефритовых трав,

                                        в инее в глуби двора,

Листья увяли, едва шелестят,

Грустно, досадно, -  

                                         цветенья минула пора.

Горько, напрасно за годом год  

                                         осень пытаюсь сдержать,

Смутная, словно во сне, пустота

                                         сердце терзает опять.

 

Долго смотрю на закат у пруда,

                                         солнца косые лучи…

Горы вдали за оградой видны,

Там млечный путь

                                         тускло мерцает в ночи.

С музыкой, танцами, вспомнились вдруг,

                                         встречи былые с тобой…

Слезы не в силах сдержать, до утра –

                                         плачу, утратив покой.



冯延巳 鹊踏枝

 

霜落小园瑶草短,

瘦叶和风,惆怅芳时换。

懊恨年年秋不管,

朦胧如梦空肠断。

 

独立荒池斜日岸,

墙外遥山,隐隐连天汉。

忽忆当年歌舞伴,

晚来双脸啼痕满。



Фэн Янь-сы На мелодию "Собирая листья шелковицы" III

Уж минуло время, когда мы бродили, цветами любуясь весной...

Уплыл аромат, и тебя нет со мной,

Заброшенно, пусто, уныло вокруг,

И музыка с пеньем едва ли утешат, истерзано сердце, мой друг.


Там - бабочки возле деревьев в саду, и над крышами - ласточки тут,

И парами все, забавляясь, снуют,

И вот, о былом уже мысли кружат...

Листва зеленеет, и мох зеленеет, и медленно гаснет закат.


冯延巳 采桑子


花前失却游春侣,独自寻芳。

满目悲凉,纵有笙歌亦断肠。


林间戏蝶帘间燕,各自双双。

忍更思量,绿树青苔半夕阳。



Стихла музыка с пением, все разошлись, никого не осталось со мной,

Не уснуть в одиночестве в башне речной.

Над луной восходящей плывут облака,

Жемчугами расшита, свисает завеса окна с золотого крюка…

 

Поднимаюсь с постели и вновь вспоминаю, как были мы вместе с тобой,

И опять наполняется сердце тоской.

О, река, на восток ты течешь без конца,

Унеси же на остров цветущий Цзюйцзы разлученные наши сердца.



冯延巳 采桑子

 

笙歌放散人归去,独宿江楼,

月上云收,一半珠帘括玉钩。

 

起来检点经由地,处处新愁。

凭仗东流,将取离心过橘洲。



В узорчатом зале светильник зажжен 

                                         и свернут завес на окне,

Дворцовой клепсидры «дзин-дзинь» в тишине.

Закончился дождь, и рождается хлад,

На запад окно, не уснуть в эту ночь, 

                                     все думы и грезы кружат…

 

Красавице яшмовой встать тяжело, - 

                               куренья смешать со смолой;

Вернуться, за ширмой склониться одной.

В безмолвии, чувства свои затаив,

Внимать, как тоскующий кто-то играет 

                                 на флейте «Речной мотив».

 


冯延巳  采桑子

 

画堂灯暖帘栊卷,禁漏丁丁。

雨罢寒生,一夜西窗梦不成。


玉娥重起添香印,回倚孤屏。

不语含情,水调何人吹笛声。


Фэн Янь-сы На мелодию "Бабочка тоскующая по цветку"

Холодная осень, прозрачные дни…

                                          и слезы одна за другой,

На тонкой циновке застынув слегка,

Бессонно верчусь с боку на бок, утратив покой.

Еще не развеялся хмель от вина,

                                          с постели встаю в темноте,

Как шелк отбеленный светлеет луна,

                                          а небо подобно воде.

 

У лестницы западный ветер свистит,

                                           кузнечик стрекочет-поет,

Качаются ветви деревьев в саду,

Задумавшись, долго стою у закрытых ворот…

И горько жалею о чувстве былом,

                                          как были мы вместе с тобой,

Всю ночь до утра вспоминаю потом,

                                           и полнится сердце тоской.



冯延巳 蝶恋花

 

萧索清秋珠泪坠。

枕簟微凉,展转浑无寐。

残酒欲醒中夜起,

月明如练天如水。


阶下寒声啼络纬。

庭树金风,悄悄重门闭。

可惜旧欢携手地,

思量一夕成憔悴。



Фэн Янь-сы На мелодию "Винный источник" 2 цы

Так свежо и прозрачно, настала весна:
Возвращаются ласточки издалека, 

                                      песня иволги снова слышна,
Нежный персик раскрылся едва, 

                                      и плакучая ива светла…
                                                   В красном тереме - тишина.

Небеса застилает густой пеленой, 

                                     и досадую, вот уж темно,
Не приносят ни гуси, ни ласточки весть от тебя, все одно...
В изголовье светильник зажгу, 

                                     пусть сияет луна за окном,
                                                         Поплотнее завешу окно.


冯延巳  酒泉子


春色融融,飞燕乍来莺未语。
小桃寒,垂杨晚,玉楼空。
天长烟远恨重重,消息燕鸿归去。
枕前灯,窗外月,闭朱栊。



Листва индевелая сыплет в саду,

Весь вечер сижу у окна одиноко, 

                                            тоскую и спать не иду.

Колышется ветром завеса,

                   Трепещет свеча благовонная,

                                            Дум не избыть череду.

 

И ночь бесконечная, в клетке златой 

                                            попугай разворчался в тиши,

На яшмовом чжэне струна порвалась… Ты в далекой глуши...

Где скрылась Луншань в облаках,

                          И к Персиковому источнику*

                                             Путь не найдут две души…

 

* - «Персиковый источник» образно в значении: уединённое место;

земной рай, по фантазии Тао Юань-мина.



冯延巳  酒泉子


庭树霜凋,

一夜愁人窗下睡。

萧帏风,兰烛焰,

梦遥遥。

 

金笼鹦鹉怨长宵,

笼畔玉筝弦断。

陇头云,桃源路,

两魂销。



Фэн Янь-сы На мелодию "Под звоны цина" III

Вижу с башни высокой повсюду окрест - несметные тысячи гор;

Скрылись дикие гуси, осенний пейзаж, - куда бы ни кинул взор.


В облаках оплывая, пылает закат - истаявшей красной свечой,

Облетает в саду изумрудный утун и стынет колодец златой.


Нынче - в тысяче ли, а вчера был - в двух чи,

Когда музыка с пеньем звучали, и мы - с тобой наслаждались в ночи.



冯延巳 抛球乐

 

坐对高楼千万山,雁飞秋色满阑干。

烧残红烛暮云合,飘尽碧梧金井寒。

咫尺人千里,犹忆笙歌昨夜欢。



Фэн Янь-сы На мелодию "Под звоны цина" II

Подернуты инеем, тысячи кленов в осенних горах красны,

На башне высокой, стоящей у скал, киноварные окна видны.


Но тучи седые плывут вдалеке, досада, за слоем слой,

И листья, желтея, слетают в туман, и ветер вослед за мглой…


И льется мелодия "Остров речной", неясно слышна,

Там где-то играют на яшмовой флейте, мне сердце терзает она.



冯延巳  尴球乐


霜积秋山万树红,倚岩楼上挂朱拢。

白云天远重重恨,黄叶烟深渐渐风。

气仿佛《梁州》曲,吹在谁家玉笛中。




Р. М. Рильке Ангелы

Их души все светлы и ясны,

А их уста утомлены,

И лишь тоска (словно соблазны)

Порой пронизывает сны.

 

Друг с другом схожие незримо,

Безмолвны в Божиих садах, -

Как паузы неисчислимы

В Его владенье и ладах.

 

Но иногда в полет высокий

Стремясь, крылами будят Ветр,

И кажется, являя строки

Рукой Ваятеля широкой

Бог раскрывает свой Завет.



R. M. Rilke Die Engel


Sie haben alle müde Münde
und helle Seelen ohne Saum.
Und eine Sehnsucht (wie nach Sünde)
geht ihnen manchmal durch den Traum.

Fast gleichen sie einander alle;
in Gottes Gärten schweigen sie,
wie viele, viele Intervalle
in seiner Macht und Melodie.

Nur wenn sie ihre Flügel breiten,
sind sie die Wecker eines Winds:
als ginge Gott mit seinen weiten
Bildhauerhänden durch die Seiten
im dunklen Buch des Anbeginns.


Фэн Янь-сы На мотив «Песенка о разлуке» 2 цы

Горы сизые невдалеке,
Слышно, кто-то на яшмовой флейте играет, и волны бегут по реке;
Утлый ялик уходит в далекий путь, по Сянцзяну, уж близок срок.

Прочь за тысячу ли, тростниковый пух, серебристо-седой снежок.
И печаль твоя горше стократ,
Завтра утром отчалишь, заставы и горы с тобою, мой друг, разлучат.


冯延巳  归自谣

寒山碧,
江上何人吹玉笛?
扁舟远送潇湘客。

芦花千里霜月白,
伤行色,来朝便是关山隔。


Где флейта звучит в тишине?
Всю ночь напролет в виденьях душа - с тобою наедине…

А ветер в бамбуке, с карниза капель - сочатся в мое окно.
В разлуке неведомо сколько лет, - не слышно вестей давно.

И вот, с головою седой,
Уснуть не могу, вспоминаю все, как были вдвоем с тобой.


 冯延巳  归自谣

何处笛?
终夜梦魂情脉脉。
竹风榈雨寒窗滴。

离人数岁无消息。
今头白,不眠特地重相忆。


Фэн Янь-Сы На мелодию "Собирая листья шелковицы"

Холодную пору уже возвещает цикада в вечерней тиши,
Безмолвие, в тереме нет ни души,
Терраса листвы облетевшей полна…
Проникла сквозь окон завесы, рассеяла грезы о давнем, - луна.

К красавице Чжао* былая вражда не стихла до нынешних пор,
Но время унять бесконечный раздор,
На яшмовой флейте играть мудрецу…
Кровавые слезы, багрят рукава, текут и текут по лицу.


оригинал

* Чжао Фэйянь - ханьская императрица, известная своей красотой.
Бывшая танцовщицей, за изящную легкую поступь прозванная Фэйянь - Летящая Ласточка.
Путем сложных интриг из наложницы ставшая государыней, после смерти императора Чэн-ди в 7 г. до н.э. Чжао Фэй-янь покончила жизнь самоубийством из-за интриг жены нового императора Ай-ди.


Фэн Янь-Сы На мелодию "Тревога о милом"

Льются и длятся весенние речи, и попугай ручной
Тихо качается в клетке узорной резной.
Ширмы расшитые убраны в сторону, красные залы пусты,
Только вот в сумерках веет прохладой весенней ночной,
На ветру опадают цветы.

Приподнимаю завесу, смотрю: ласточки вьются вдали,
Зеркало вытру, - там танец луаней, - в пыли.
Месяц, изогнутый бровью, когда бы в ночи небеса озарил,
Пару подвесок в единое целое соединил…
Долго-долго стою у перил.

оригинал


Фэн Янь-сы На мелодию "Словно во сне"

С Луанями зеркало, яшмовый столик, в пыли все вокруг,
Распалась прическа с заколкою-Феникс, поправлю не вдруг.

И кисти на шелковом пологе плачут в тиши,
За яшмовой ширмой укрылась, тоскую, вокруг ни души.

Терзает печаль, терзает печаль,
Без тебя словно облако я, бесприютно плывущее вдаль.

оригинал


Лю Фанпин Осенней ночью плыву в лодке

В тихом затоне роща темнит берега,
Стрекот цикад, шорохи, шум тростника.
Тысяча бликов, - это луна высока.
Сто тысяч звуков, - это так осень звонка.

Времени года быстро минует черед,
Думы о доме, неистощима тоска.
В дальние дали, на запад плывут облака,
Знать бы, куда влечет меня эта река.

оригинал


Оуян Сю На ночь останавливаюсь возле Юэяна

Лёжа у борта, услышал вдали
Юэянские колокола,
К дереву лодку причалил, у стен
Юэянских вздремнуть досветла.

Восходит луна над пустынной рекой,
И блики на воды легли,
Речная дорога без края бежит,
Теряясь в туманной дали.

Средь ночи глубокой струится с небес
Сияние полной луны,
Над водами тихая песня плывет,
Взлетая со светлой волны.

И песня затихла, а звук все витал,
Так бы и слушал всю ночь…
Ялик, взметнув два коротких весла,
Мчится как птица прочь.



оригинал


Се Тяо (464-499) Осенняя Ночь

У южных соседей стихают стуки вальков,
Стрекочут сверчки в осенней тиши ночной.

О Вас мои думы, - меж нами девять небес,
Снова стоять за ночью ночь мне одной.

На север окно, опущена штора уже,
На западе дверь светится ясной луной.

Знать бы, откуда белые росы летят,
Смотрю, намокают ступени передо мной.

Вдали друг от друга могут ли люди жить,
Кончится осень, ветер пронзит ледяной.


оригинал


Бо Цзюй-и Весенний ветер

Ветер весенний повеет, сперва - слива в садах оживет,
Вишня раскроется, персик, затем груши приходит черед;
Сумка пастушья цветет на полях, вяз распускается вслед...
Ветер весенний повеет, меня - тоже в дорогу влечет. 




 白居易   春风

春风先发苑中梅,樱杏桃梨次第开。
荠花榆荚深村里,亦道春风为我来。



Фэн Янь-сы На мелодию "Журавль взмывающий в небеса"

Сквозь облаков пелену
В утро заходит луна;
Тает свеча, полог узорный сверну.
Колокол стих во дворце Цзяньчжан*,
Падает Яшмовый шнур*.
Капли клепсидры тревожат едва тишину.

Ласточек пара кружит.
Бледен весенний вид,
Алое солнце лучами его оживит.
Бросив наряды-одежды стою, иволгу слышу одну:
Щебечет, взлетая на вековую сосну.

* Дворец Цзяньчжан -- знаменитый дворец времен династии Хань.
Здесь: дворец сунского императора.
* Юйшэн, Яшмовый шнур – созвездие, две звезды к северу от µ Большой Медведицы.

оригинал


Огден Нэш Послушай

Здесь, в черепе, он издает
безмолвный вечный стон,
О стенку бьется и кричит:
«Позвольте выйти вон!»

Но не получит узник сей
ответа и в гробу,
Нет друга, кто услышал бы
безумную мольбу,

И разделил бы ужас тьмы,
никто и никогда
Не разглядит случайный свет,
пробившийся сюда…

Соединится с плотью плоть,
польется слов поток,
Но узник черепа вовек
пребудет одинок.

В сети животворящих вен,
в застенке из кости,
Здесь заключенный род людской
сумеем мы спасти.

Освободим от злой судьбы,
ручаюсь головой,
Коль ты раскроешь череп мой.
Иль я проникну в твой.


Listen Ogden Nash

There is a knocking in the skull,
An endless silent shout
Of something beating on a wall,
And crying, “Let me out!”

That solitary prisoner
Will never hear reply.
No comrade in eternity
Can hear the frantic cry.

No heart can share the terror
That haunts his monstrous dark.
The light that filters through the chinks
No other eye can mark.

When flesh is linked with eager flesh,
And words run warm and full,
I think that he is loneliest then,
The captive in the skull.

Caught in a mesh of living veins,
In cell of padded bone,
He loneliest is when he pretends
That he is not alone.

We’d free the incarcerate race of man
That such a doom endures
Could only you unlock my skull,
Or I creep into yours.




Бо Цзюй-и Высказать чувства

Ранней весною пышно цветет мэйхуа;
Южная ветка уже распустилась в саду,

Только лишь ради забавы ее не сорву,
Быстро в руках утратят цветы красоту,

Благоуханье скоро истает в руках,
Лишь сожаленья в сердце своем обрету.

Или напрасно им раскрываться дано?
Думаю долго, сливой любуясь в цвету.



оригинал


Фэн Янь-сы На мелодию "Пьянея среди цветов"

Безоблачно, холодно, маленький сад еще не согрела весна,
И лишь у пруда слива мэй оживает одна;
В гнездо, высоко, носит веточки пара сорок,
В лунных лучах пробивается первый росток.

Прекрасен пейзаж, от рек и до горных вершин,
С древних времен дорога уводит в Цзиньлин*,
Молоды были, пребудем в пути до седин.
Вместе сегодня напьемся вина, чаши златые полны,
Встречи веселые кратки, только разлуки длинны.



оригинал


Бо Цзюй-и В покоях осенней ночью

Тучи рассеялись, чистое небо,
свет разливает луна,
Долго смотрю, возвращаюсь в покои,
в саду простояв допоздна.
Ветер в окно и циновка остыла,
разве смогу уснуть?
Скоро светильник погаснет совсем...
Осенняя ночь длинна.



оригинал


Бо Цзюй-и Живу на покое

Усталый душой, старик, уж не пью вина,
Темнеет в глазах, давно не читаю книг.
Помыслы-мысли, досужи, свободно текут,
О чем писать, коль сущее все постиг.

Близится вечер, сел на плетень петух,
На дальних деревьях сияет-сверкает снег.
Один-одинешенек, облако в дальней дали,
Словно в горах уже поселился навек.


оригинал


Бо Цзюй-и В одиночестве плыву по осеннему озеру

Плетень из бамбука обветшал со времен иных,
Ветер над озером свежий давно уже стих;
Старые лодки связаны парой, плыву,
Пятнистая шкура оленья лежит на них.

На шкуре - один, простой деревенский старик,
В руках - держу початую чару с вином,
Уже захмелев, долго, качаясь, сижу;
Кто я такой, - думы мои об одном.

Так Чжуан-Цзы когда-то рыбачил в тиши,
И Жуан Цзи так распевал день да днем.
Беспечный скиталец, волей доволен вполне,
Кто я такой, внезапно проведал о том.

оригинал


Бо Цзюй-и Осенняя луна

В преддверии ночи лазуревый цвет все синей,
В течении ночи безудержный свет все сильней.

Кружит он помалу, сползающий с западных крыш,
Ширится тихо, сияющий в южном окне.

Кажется, снова зеленые травы густы,
С высот осияна, сверкает роса в глубине.

Листва опадает, шуршит-шелестит по земле,
Встревожена, птица трепещет-пищит в вышине;

На ветви садится, волненья не в силах унять.
Если тоскуешь, покой обретешь ли во сне?


оригинал


Бо Цзюй-и Осенней ночью засыпаю под дождь

Поздняя осень, в хижину холод проник,
Ночь коротаю, дряхлый досужий старик.

Лег, задремал, светильник едва не погас,
Под звуки дождя снятся покойные сны.

Спал бы и спал, под одеялом тепло,
Стынет жаровня, угли в золе не видны.

Ближе к рассвету холод крепчает, не встать,
Ступени у входа листьев багряных полны.


оригинал


Бо Цзюй-и Напиться вином

Коль не предаться в тиши созерцанию,
- от суеты мирской
Как отрешиться? - Напиться, горланить
песни, одну за другой!
Ибо, настигнет луна ли осенняя,
ветер весенний в ночи,
Что ты поделаешь с воспоминаньями,
сладишь ли с давней тоской?

оригинал


под шепот ив

застыли водомерки на пруду
и облака в нем замерли, застыли;
иссяк ручей, по мостику пройду...
здесь кто-то проходил вчера, не ты ли?

звучал свирели солнечный мотив,
речной сверчок подыгрывал чуть слышно
под теплый неумолчный шепот ив,
и волновалась в отраженье вишня...

скатилась капля, разлилась волна,
расходимся кругами по воде мы,
уже тропа безмолвия полна...
и только тают, тают хризантемы.


в родстве

рассветный вздох запутался в листве
усталого расхристанного сада,
с пичугами приблудными в родстве,
отринувшего серебро и злато,

распятого на солнечном ветру;
рассветный вздох ли, горькая лилея?..
однажды сад очнется поутру,
единственный свой алый плод лелея...

ну а пока его светлейший дух,
весеннему распутству не переча
пречистому, едва ли не потух...
и я внимаю пьяной птичьей речи.


"Чайка режет апрель.."

Чайка режет апрель.
Острый нож крыла
раскрывает пространство; округи той,
на которую я набрела, обрела,
потерялось название и никто

не подскажет мне, где же земля? где верх?
сине-серая сталь – это дно небес?
или мой потолок? или, веришь, дверь?
эти виды мне – хлеб или мой ликбез?

может мир обрисует тумана мгла,
или звёздная снова сгустится муть?
я как рыба в воде, что взлететь смогла,
или птица, ныряющая во тьму?

видишь, - меру свободы даёт Прокруст,
"одиночкой" становится беспредел?…
знаешь, чайка откроет мне май и грусть,
позовёт и пойму, – я в своей среде.


Фэн Янь-сы На мелодию "Под звоны цина"

Допито вино, не иссякло веселье, музыка, песни звучат,
воды прозрачны, на мостик взойдем, вновь распускается сад;

сливы бутоны дрожат на волне, терзая меня белизной,
ветер овеял одежды из шелка холодом ранней весной.

О возвращенье домой думать не будем сейчас,
музыка с пеньем всю ночь до утра радовать будут нас.


оригинал


Весна наступила, цветы мейхуа усыпали маленький сад,
этот печальный пейзаж за окном терзает безжалостно взгляд.

Легкие волны в заливе ледок скрывает еще до утра,
трав ароматных, встречающих лодку, еще не настала пора.

Подняться на башню, где синие дали видны,
стоять у перил и вдвоем любоваться рождением новой луны.


оригинал


Фэн Янь-сы На мелодию "Весна в Яшмовом тереме"

Внезапно осталась от туч снеговых - облак весенних игра,
и кажется, в синие дали смотреть - скоро наступит пора.
На северной ветке, не глядя на хлад, первый раскрылся бутон,
на южной реке, словно пеной - вино, рябью покрылся затон.

Травы-цветы прорастают-цветут, непрерывно, одно за другим,
всюду за ними восходит любовь - по трактам и тропам глухим.
Долгую грусть ожиданья весны - чарой вина развей,
из-за весенней хмельной тоски - черных не хмурь бровей.

оригинал


Альфред Остин O Любви

Альфред Остин Троица Любви

Что телом, сердцем и душой зовем,
в любви их не разъять, не развести...
Того стыдимся, это не в чести,
но вместе вспыхнут, сплавлены в одном,
так словно уголь с жаром и огнем.

То не любовь, что тело отдает
без сердца; душу на алтарь неся,
плоть стережет... Любовь отдастся вся,
чья высь, - как небо, глубь - как бездна вод,
ширь словно воздух или звездный свод.


Alfred Austin Love's Trinity

Soul, heart, and body, we thus singly name,
Are not in love divisible and distinct,
But each with each inseparably link'd.
One is not honour, and the other shame,
But burn as closely fused as fuel, heat, and flame.

They do not love who give the body and keep
The heart ungiven; nor they who yield the soul,
And guard the body. Love doth give the whole;
Its range being high as heaven, as ocean deep,
Wide as the realms of air or planet's curving sweep.

Альфред Остин Мудрость Любви

Теперь в любви взнеслись мы к небесам,
лишь поцелуй, - прощание отсрочь,
но лучше смерть, чем с выси - падать в ночь,
свободным - покоряться всем ветрам.
Здесь целый мир уже открыт очам,
и чувствовать сильней уже невмочь;
продлить восторг, и только, - время нам,
привычку умаля, могло б помочь.
Увы, не удержаться в вышине...
Божественную страсть - испить вдвоем,
хотя бы и единожды, зане
иссякнет вдруг любовь, что ждет потом?
Даруй лишь поцелуй, о, Небо, - мне,
и врозь к юдоли дольной побредем.

Alfred Austin Love's Wisdom

Now on the summit of Love's topmost peak
Kiss we and part; no further can we go:
And better death than we from high to low
Should dwindle or decline from strong to weak.
We have found all, there is no more to seek;
All have we proved, no more is there to know;
And time could only tutor us to eke
Out rapture's warmth with custom's afterglow.
We cannot keep at such a height as this;
For even straining souls like ours inhale
But once in life so rarefied a bliss.
What if we lingered till love's breath should fail!
Heaven of my Earth! one more celestial kiss,
Then down by separate pathways to the vale.


Альфред Остин Ослепление Любви

Любовь слепа и, ею ослеплен,
не вижу ни красот, объявших сад,
ни жизни, ни надежды, ни отрад;
тебя нет рядом - темен небосклон.
Я без тебя на хладность обречен,
в цветенье лета - вижу листопад,
в синичьем пенье - слышу крик ворон;
мне изобилье утолит ли глад?
Но лишь твои шаги взволнуют тьму,
взор - осияет горькие часы, -
затеют звонко птицы кутерьму,
под пологом рассветной полосы
все расцветет вокруг, и я пойму, -
прекрасен мир - в лучах твоей красы.


Alfred Austin Love's Blindness

Now do I know that Love is blind, for I
Can see no beauty on this beauteous earth,
No life, no light, no hopefulness, no mirth,
Pleasure nor purpose, when thou art not nigh.
Thy absence exiles sunshine from the sky,
Seres Spring's maturity, checks Summer's birth,
Leaves linnet's pipe as sad as plover's cry,
And makes me in abundance find but dearth.
But when thy feet flutter the dark, and thou
With orient eyes dawnest on my distress,
Suddenly sings a bird on every bough,
The heavens expand, the earth grows less and less,
The ground is buoyant as the ether now,
And all looks lovely in thy loveliness.


Альфред Остин Единство Любви

Любовь к тебе не выразить подчас.
Смогу ли передать, как ты мила?
Люблю всегда, расправишь ли крыла,
иль складываешь их, в любви лучась.
Как ночь без перемены дня, для нас
Любовь без перемен темна б была.
Любовь горит, но не сгорит дотла,
тобой воспламенен, я не угас.
Агония сладка! И солнце в срок
вспылавшее, на западе зайдет;
а утром всходит вновь на небосвод.
Так делает любовь моя виток,
и каждое начало - новый взлет,
но вместе все - одной любви исток.


Alfred Austin Love’s Unity

How can I tell thee when I love thee best?
In rapture or repose? how shall I say?
I only know I love thee every way,
Plumed for love's flight, or folded in love's nest.
See, what is day but night bedewed with rest?
And what the night except the tired-out day?
And 'tis love's difference, not love's decay,
If now I dawn, now fade, upon thy breast.
Self-torturing sweet! Is't not the self-same sun
Wanes in the west that flameth in the east,
His fervour nowise altered nor decreased?
So rounds my love, returning where begun,
And still beginning, never most nor least,
But fixedly various, all love's parts in one.


Альфред Остин Страда Любви

Нет, не кляни сезоны, дорогая,
и с временем не начинай войны,
плоды, что дарит год нам, убегая,
не превзойдут ли все цветы весны?
Восславленная в соловьином пенье,
в страду луна не светит ли сильней?
Такой же, как теперь, во дни цветенья,
останешься со мной на склоне дней.
Когда уступит солнцу дождь покорно,
и серп сверкнет, где плуг возделал новь,
и зелень тихо превратится в зерна, -
разбросанное соберет Любовь,
и кинет взор вокруг, так жнец довольный
свой урожай оглядывает дольный.


Alfred Austin Love’s Harvest

Nay, do not quarrel with the seasons, dear,
Nor make an enemy of friendly Time.
The fruit and foliage of the failing year
Rival the buds and blossoms of its prime.
Is not the harvest moon as round and bright
As that to which the nightingales did sing?
And thou, that call'st thyself my satellite,
Wilt seem in Autumn all thou art in Spring.
When steadfast sunshine follows fitful rain,
And gleams the sickle where once passed the plough,
Since tender green hath grown to mellow grain,
Love then will gather what it scattereth now,
And, like contented reaper, rest its head
Upon the sheaves itself hath harvested.


Альфред Остин Изменчивость Любви

Я легкомыслен? - полно, легкий лишь;
и повинуюсь легкости твоей,
будь ты весна - могу ли быть теплей,
иль веселиться, если ты грустишь?

Будь солнцем, - будет в этом небе тишь;
споешь, и я зальюсь как соловей:
не будет ближе наших двух стезей,
ты следовать тебе не запретишь.

Так ветер бросит флюгеру упрек,
как мне вменишь изменчивость в вину:
стань югом, я твой южный ветерок,
стань постоянной, знай, не поверну.

Но пусть любовь твоя бы замерла,
моей любви ли складывать крыла?


Alfred Austin Love’s Fitfulness

You say that I am fitful. Sweet, 'tis true;
But 'tis that I your fitfulness obey.
If you are April, how can I be May,
Or flaunt bright roses when you wear sad rue?
Shine like the sun, and my sky will be blue;
Sing, and the lark shall envy me my lay:
I do but follow where you point the way,
And what I feel you doing, straight must do.
The wind might just as well reproach the vane,
As you upbraid me for my shiftings, dear:
Blow from the south, and south I shall remain;
If you keep fixed, be sure I shall not veer.
Nay, on your change my changes so depend,
If ends your love, why then my love must end.


рассеянный осенний

рассеянный осенний ветерок,
безбожно пьяный, безнадежно пряный,
мятущийся по набережной рьяно,
кому бормочет он: всему свой срок?

пора, пора звучанья в унисон
с листвою унесенной свистопляской...
случайный луч сманил обманной лаской,
когда смятеньем был ты унесен.

по-ра-зачарованиям пора
бесстрашно и бесстрастно глянуть в очи,
и уходить в молчанье, в ночь и прочь, и
пускай все это будет лишь игра,

но прочь от надвигающейся тьмы,
от мороси и разведенной грязи,
где каждый миг и каждый взгляд напрасен
в надеждах кутюрье от кутерьмы...


замечешься, последний мотылек
фонарика садового при свете,
заметишь: ветерок, поймавший в сети,
уже свободно за собой увлек...


по строчке

Уйти в зеленый сумрак тополей,
где нежный пух на солнце сонно пляшет,
взовьется ввысь и тихо в травы ляжет,
все тише, безнадежней и светлей,
взлетает облаков нездешних стая,
когда закат к груди земной приник,
читаешь неоконченный дневник,
по строчке, по страничке в день листая,
улыбками лицо мое покрой,
и на подушках из пастушьих сумок
мы обретем наш призрачный покой,
чтобы с утра уйти в зеленый сумрак...


певчий инстинкт

Весенний ветер шепчет за спиной
О призрачной ли тающей свободе,
О радости ли солнечной земной,
Распутных вод веселом хороводе?

Иль шепчет, что давно уже пора
Раскрыться, расхристаться, расхрабриться,
Закинуть в небо клюв безумной птицей,
Внимая трепетанию пера?

Что в нашей жизни бренной и больной
Сильнее нету этого порыва,
Что этой запредельной вышиной
Мы призваны и ранены, и живы...

И в самый шумный суматошный час
Как будто ветер, вдруг толкнет под локоть…
И синь переливается из глаз,
И наполняет горло долгий клекот.


Фэн Янь-сы На мелодию "Бодисатва инородец"

Кружатся повсюду цветы сливы мэй, тихая флейта слышна,
Сгущаются тучи, глубокая ночь, небо что море без дна.
Очей не сомкну, клонюсь к изголовью слегка,
Из горной заставы он не вернулся пока...

Мелодия стихла, обиду мою унесла,
Рассеялись тучи, луна серебристо-бела.
Свет ясной луны, как полог струящийся вниз,
Несет ветерок цветы, наполняя карниз.
оригинал
Сбилась прическа и феникс-заколка, съехав, лежит в стороне;
плещутся-льются весенние воды, пух тополиный - во сне.
Алеет свеча - от наплывающих слез,
Лазурная ширма - волны тумана, мороз.

Когда бы клепсидру поторопить мы могли...
Подвески из яшмы* - на самом краю земли.
Катятся слезы, лишь посмотрю на наряд;
сливы цветы в утренний иней летят.
* - Подвески из яшмы украшали одежду придворной знати; здесь - образно о мужчине.
оригинал


к тебе

Срывает время вновь листы календаря,
Из новогодних снов летят они, паря,

То от меня к тебе, то от тебя ко мне,
То стаей голубей застынут там, в окне…

И лепестками ввысь с черемухи взлетят,
В весенний парадиз влекут, - цветущий сад.

И пухом тополей опутают, пленят,
Зовут под сень аллей, на летний променад…

То вспыхнут, и горят, и тают вдалеке,
И утишают взгляд туманом на реке…

То каплями свистя, застынув на лету,
Снежинками дождя латают пустоту,

Заплатами в судьбе, прозрением в вине,
То от меня к тебе, то от тебя ко мне.


на взмах

В сети дерев
трепещущие птицы,
улавливаем мы
со всех сторон
неведомые
веянья времен,
по капле,
по снежинке,
по крупице.
А мир вокруг
из мрака сотворен,
назначенный
в грядущем раствориться,
как чей-нибудь
благословенный сон.
Из лунной
заповеданной криницы
снега нахлынут
ясными словами,
взлетят и разольются
между нами…
И явится
на птичий зов, на взмах,
из темных дней,
промозглых, окаянных,
на снеговых страницах,
на полянах,
прозрачный мир
в заснеженных стихах.


Райнер Рильке Поэт

Время, ты улетаешь куда,
Боль мне взмахом крыла пророча.
Одинок: для чего мне уста?
Для чего эти дни, эти ночи?

Без любимой, без дома все дни,
Вещи те, на которые трачу
Я всю душу мою – всё богаче,
И меня расточают они.

Reiner Maria Rilke Der Dichter

Du entfernst dich von mir, du Stunde.
Wunden schlдgt mir dein Flьgelschlag.
Allein: was soll ich mit meinem Munde?
mit meiner Nacht? mit meinem Tag?

Ich habe keine Geliebte, kein Haus,
keine Stelle auf der ich lebe
Alle Dinge, an die ich mich gebe,
werden reich und geben mich aus.


Райнер Рильке XV из "Сонетов к Орфею" (ч. II)

Фонтана устье, - щедрые уста,
О, Вы неистощимы и чисты,
Вы – мраморная маска для воды
Струящейся. Сокрыт здесь навсегда
Дух акведуков, что издалека,
Со склонов Апеннинских гор, несут
Все то, что изречете свысока…
И с почерневших губ в сосуд,
Как в ухо перед Вами, будет течь,
Журча, переливаясь, Ваша речь.
Во слух Земли, которая без сна
Сама себе же внемлет… А когда
Кувшин подставит кто-нибудь сюда,
- Прервали речь, - подумает она.

Reiner Maria Rilke

 Aus: Die Sonette an Orpheus, Zweiter Teil  XV > 

 

O Brunnen-Mund, du gebender, du Mund,
der unerschöpflich Eines, Reines, spricht, -
du, vor des Wassers fließendem Gesicht,
marmorne Maske. Und im Hintergrund

der Aquädukte Herkunft. Weither an
Gräbern vorbei, vom Hang des Apennins
tragen sie dir dein Sagen zu, das dann
am schwarzen Altern deines Kinns

vorüberfällt in das Gefäß davor.
Dies ist das schlafend hingelegte Ohr,
das Marmorohr, in das du immer sprichst.

Ein Ohr der Erde. Nur mit sich allein
redet sie also. Schiebt ein Krug sich ein,
so scheint es ihr, daß du sie unterbrichst.



Фэн Янь-сы 3 цы на мелодию "Собирая листья шелковицы"

В глу'би покоев глубокая тьма, 
                                пенье и смех не слышны,
За'весы окон плотны и темны…
Месяц заходит, тускнея во мгле,
После дождя облетев, лепестки
                                алеют кругом на земле.

Снова как прежде безмерна тоска,
                              горесть душевных ран,
Но ветер весенний по-прежнему прян.
Стою, прислоняясь к утуну, без слов,
Легко размышляю, легко вспоминаю
                              до утренних колоколов. оригинал

Небесное благоуханье струилось,
                                  довольно вина и тепла,
И дверь расписная раскрыта была…
Но холодно стало в ночи, не до сна,
Сгорели дотла благовонья, за ширмою
                                  бровь подвожу я одна.

Светильник во тьме не гашу, посветлело,
                                  месяц проплыл за окном,
Только слегка задремала потом …
Ветром весенним овеял восток,
В грезах моих, наяву ли раскрылся
                                      первый на сливе цветок.
оригинал
Уходит весна,  неожиданно дождь 
                               двор намочил и сад,
Цветов лепестки все летят и летят.
Увядшую ветку ломаю одна,
Стою у перил молчаливо одна,
                              мыслей печальных полна.

В нефритовом зале курится свеча,
                              полог жемчужный сверну,
Ласточек щебет прервет тишину...
Придет ли он вновь на свиданье сюда,
Хотелось бы верить, цветенья пора
                              закончилась не навсегда.
оригинал 


Фэн Янь-сы На мелодию "Порхающая иволга"

Иволги крики в ночи 
          прервали о родине сны,
Деревья в цвету
          в утренней мгле не видны.
Мерцает светильник и ветер колышет
          завесу на красном окне,
Невдалеке
          слышны голоса в тишине…

Уже догорела свеча,
          уже рассветает в саду,
Случайно припомнила, как расставались
          мы в прошлом году.
Как дождь лепестков за стеной городской
          полился над гладью речной,
Лодку твою
          легко подхватило волной.
оригинал
Ветер шумит-шелестит,
          тумана разносит покров,
Ветви у ив
          ленты плывущих дымков.
Легкие хлопья, повсюду кружась,
          южный наполнили сад,
Новые травы
          буйно взошли у оград.

Ласточки вьются уже,
          иволги смолкли давно,
Ветер весенний никак не стихает,
          все веет в окно.
Встретиться, за руки взяться с тобой,
          и распевать вдвоем,
Что же еще
          в жизни важнее найдем?
             оригинал


ветреница в декабре

Снежинки распускаются в саду,
А мнится, не иначе как в бреду,
Что ветреница, видишь, расцвела,
Как солнечные зайчики светла,
Игрива и ничуть не холодна…

Иль осень напитала нас до дна
Слезами с разметавшихся берез,
И вот декабрь, морозен и тверез,
В окрестности хрустальный бросил взор,
И лес готов уйти в себя, в затвор,
И сад расцвел снежинками, смотри...

А ветреница, верно, спит внутри,
Покуда дни слетают чередой,
Покуда вьюга в сердце вьет гнездо,
Вселяя свой неистовый покой,
Пропащий свет, пропащий... и благой.


Вильям Дэвис Я - поэт


Я Вильям Дэвис, я - поэт,
и не сгораю со стыда,
была бы на столе еда,
была бы выпивка всегда.

Мой нос опух, губа висит,
и кожа словно угль грязна,
дурней всего - мои стихи,
в них видно, как душа черна.

Не муж Вам, слава небесам,
порок мой черноты черней,
но душу грешную мою
не укротят и сто чертей.


Недосуг


Ну, что за жизнь, коль недосуг
в заботах нам - взглянуть вокруг.

Нет времени вперять свой взор,
часами, как овца, - в простор.

Нет времени смотреть в лесу
на ветку с белкой на весу.

Нет времени увидеть днем
сверканье звезд на дне речном.

Нет времени посозерцать
красотки тонкий стан и стать.

Нет времени хотя б на миг
поймать ее улыбки блик.

Ничтожна жизнь, коль недосуг
в заботах нам - взглянуть вокруг.


William Davies I am the poet


I am the poet Davies, William,
I sit without a blush or blink;
I am a man that lives to eat;
I am a man that lives to drink.

My face is large, my lips are thick,
My skin is coarse and black almost;
But the ugliest feature is my verse,
Which proves my soul is black and lost.

Thank heaven thou didst not marry me,
A poet full of blackest evil;
For how to manage my damned soul
Will puzzle many a flaming devil.


Leisure


What is life if, full of care,
We have no time to stand and stare!

No time to stand beneath the boughs,
And stare as long as sheep and cows.

No time to see, when woods we pass,
Where squirrels hide their nuts in grass.

No time to see, in broad daylight,
Streams full of stars, like skies at night.

No time to turn at Beauty's glance,
And watch her feet, how they can dance.

No time to wait till her mouth can
Enrich that smile her eyes began.

A poor life this if, full of care,
We have no time to stand and stare.


Фэн Янь-сы На мелодию "Сорока на ветке"

Листья банана в саду истрепал 
                            осеннего ветра порыв,
Озеро зыбкою рябью покрыв,
Дождь исхлестал
                             лотосов редких залив.
Запах травы ароматной вокруг,
                             у лестницы песня сверчка,
Только сирени одной расскажу,
                             как безысходна тоска.

Взор обращая на запад, стою,
                             смотрю на луну до утра,
Дикому гусю вернуться пора,
Дудки бамбуковой
                             слышится плач со двора.
Радость минувшая вспомнится мне,
                              в печали останусь немой,
С горной заставы далекой теперь
                              не скоро вернешься домой.
оригинал

Слива цветет, миллионы цветов
                              лепестками наполнили сад,
Чувства былые сильнее стократ,
Снегу подобны,
                              по ветру слетая, кружат.
Музыка с пеньем звучали всю ночь,
                              затихли, беспечны-легки,
Хмель миновал, но осталась во мне
                              тьма беспредельной тоски.

С башни смотрю на весенние горы,
                              но холодом веют ветра,
Гуси домой улетели вчера,
Только окрест
                              тумана полны вечера.
Странника не разглядеть на пути,
                              недолго стою у перил,
Всюду тоскую, шелко'вый платок
                              слезы наверно сокрыл.
оригинал


краски поздней осени

Унялся, отшушукав, листопад,
И дерева прозрачные стоят:
Вздыхая неприметно на ветру,
Алея обнаженно поутру,
В туманном зыбком мареве лугов
Вплывая в синий сумрачный покров,
Улавливая звезды по ночам,
Внимая соломоновым речам
Реки, что воды медленно струит,
Шлифуя трав береговой нефрит
И вдаль уносит шалую листву,
Удерживая долго на плаву
Все то, что летом билось в вышине,
Кипело, пело, наяву, во сне…
И вот уплыло, сгинуло в ночи,
Легло на дно отрезами парчи…

Былая отлетела суета,
Остались судьбы,
да в ветвях звезда.


Фэн Янь-сы На мелодию "Долгая тоска разлуки"

Алым наполнился сад,
Зеленым наполнился сад,
Шел дождь беспрерывно всю ночь,
                    уснула едва на заре.
Цветов лепестки
              кружат в опустелом дворе.

Мечтаю о времени встречи,
Гадаю о времени встречи,
Ты часто приходишь в виденья мои,
                свершится ли въяве приход.
Не знаю, когда
                с тобой меня случай сведет.

оригинал


Фэн Янь-сы 4 цы на мелодию "Капли клепсидры"

Гусь одинокий летит, 
Муж одинокий застыл,
В воспоминаниях осень проходит, свет белый не мил.
Не сыщешь нефритовых трав, 
Увяли цветы хризантем,
Всюду полынь, близятся холод и темь.

Полог опущен давно, 
Мхом зарастает порог,
Праздное сетованье, словно пьяницы горький упрек.
Созвездия тают в ночи, 
Грядет полнолунья пора,
ЛОзы горцА древние треплют ветра.

冯延巳  更漏子

雁孤飞,人独坐,看却一秋空过。
瑶草短,菊花残,萧条渐向寒。

帘幕里,青苔地,谁信闲愁如醉。
星移后,月圆时,风摇夜合枝。


Холодом ветер пронзил,
Осень нежданно пришла,
Скоро уже орхидея одна отцветет без тепла.
Тучи плывут и плывут,
Деревья шумят и шумят,
С милым в разлуке, он все не едет назад.

Шелковый полог подняв,
В тереме красном - без сна,
В уединении можно печали предаться сполна.
Гусь улетает на юг,
Месяц плывет на восток,
Где-то в ночи бьет по одеждам валек.


风带寒,秋正好,蕙兰无端先老。
云杳杳,树依依,离人殊未归。

搴罗幕,凭朱阁,不独堪悲寥落。
月东出,雁南飞,谁家夜捣衣。


Тени сгустились в ночи,
С милым разлука длинна,
Ночью проснулась, смотрю у окна, как заходит луна.
Спят попугаи в ветвях,
Слышатся крики цикад,
Западный ветер холод приносит в мой сад.

Алые свечи горят,
Брошена в шашки игра,
Возле кровати на ширме зеленые дол и гора.
Полог расшитый сверну,
Плачем наполнилась грудь,
Радость былую яшмовой цинь не вернуть.


夜初长,人近别,梦断一窗残月。

鹦鹉睡,蟪蛄鸣,西风寒未成。


红蜡烛,半棋局,床上画屏山绿。
搴绣幌,倚瑶琴,前欢泪满襟。



Ножом золотым обрезаю волос сине-черную прядь,

На тонком листе ароматною тушью тебе написать.

И слезы стекают по гриму, письмо запечатать без слов,

И в чувствах моих – сто тысяч различных слоев.

 

Прическу поправить нет сил, темнеют в пыли зеркала,

У нынешней жизни удел предрешённый, судьба тяжела.

На башне высокой стою, обида-печаль глубока,

Смотрю, как течет к небесному краю река.

 

 

金剪刀,青丝发,香墨蛮笺亲札。

各粉泪,一时封,此情千万重。

 

垂蓬鬓,尘青镜,已分今生薄命。

将远恨,上高楼,寒江天外流。



Фэн Янь-cы На мелодию "Ароматные травы брода"

Листья утуна летят, долы гречишки полны.
Только закончился дождь, росы легли холодны,
Голые ветви, полынь - запустение, время тоски.
Этой унылой порой – сожаленье с досадою только
Сердцу любому близки.

Ласточки – в дальних краях, Цянская флейта грустит,
Ясны - прозрачны речные просторы, объемлющий вид.
Месяц – как будто крючок, горы – как будто черны,
С башни высокой смотрю я, видения - грезы исчезли,
Песни уже не слышны.

оригинал


вплетая лето

Золотою куделью прядет
пьяный ветер листву,
Завивая по полю
вертлявое веретено,
Наше лето вплетая
в небесной парчи синеву,
Чтоб сияя на землю
покрова легло полотно.

И от зимнего холода
зерна укрыло в полях
И от тления корни
цветов на лугах сберегло;
Пригасило извечный огонь
в наших бренных телах
Подарило душевный покой
и живое тепло…

А когда на смиренную землю
нахлынет весна,
Пьяный ветер из нитей дождя
будет ткать синеву,
И распустятся травы-цветы
после долгого сна,
И раскроются души-сердца
в небеса наяву…

А пока – золотую кудель
завивают ветра,
Жгу лучину всю ночь
открываясь тебе до утра.


Роберт Фрост Не В Себе

На Бога я смотрел, -
За что страданье нам?
К несчастью, видел я,
Увы, - нет Бога там.

Бог на меня смотрел
(Что может быть смешней),
Бог видел – нет меня,
Я не в себе, точней.

Not All There

I turned to speak to God
About the world’s despair;
But to make bad matters worse
I found God wasn’t there.

God turned to speak to me
(Don’t anybody laugh)
God found I wasn’t there –
At least not over half.


где лето вколото

Вдыхать пьянящий воздух осени,
Шуршать скорлупками листвы,
Где выстилает мох нехоженый
Твой путь под сенью синевы.

Где лето вколото иголками,
И роз раскрытых лепестки
Еще кружа́т, кружа́т... так долго мы
Перемывали звезд пески.

Но память птицей неприрученной
Летит неведомо куда,
И тихо стынет за излучиной
Любви истекшая вода.

Лишь солнца луч случайный высветит
Крупицы золота на дне...
Дано ли нам постигнуть выси те,
Что скрыты ныне в глубине?


на скудном суглинке

На скудном суглинке моем
Репейник да конский щавель
Встают, полоня окоем,
Других и не видишь земель.

Объемлющей сетью корней
Гусиная стелется сныть,
Лишь только крапива верней
Могла б оплести и пленить.

Но мятлик шепнет, неказист
И тонок, о чем-то не вслух…
Прильнет мать-и-мачехи лист,
И мята – захватит – дух…

Что розы – мне – соловьи?
И в снежной вихрящейся мгле
Я чувствую корни свои,
Привязана к этой земле.


Роберт Фрост Тень Облака

На книгу, что я позабыл у окна,
Нахлынула вешнего ветра волна,
Стихи о весне она стала искать.
«Там нет их!» – волне я пытался сказать.

Нужны ли кому-то стихи о весне?..
И гордо молчала она в тишине,
Лишь облака тень не сходила с лица,
Чтоб я не мешал ей листать до конца.




Robert Frost A CLOUD SHADOW

A breeze discovered my open book
And began to flutter the leaves to look
For a poem there used to be on Spring.
I tried to tell her "There's no such thing!"

For whom would a poem on Spring be by?
The breeze disdained to make reply;
And a cloud-shadow crossed her face
For fear I would make her miss the place.


все мнится

Напитаны влагой луга,
Блистают леса позолотой,
Плывут вдалеке облака,
И, кажется, ищут кого-то.

Без радостных радуг и гроз,
Все мнится тоскливым и тусклым,
Жемчужные россыпи рос
Плывут по невидимым руслам,

И в Млечный вплетаются Путь…
Звенят изумрудные травы
О том, что уже не вернуть
Иные хмельные забавы.

Тропинка уже не видна,
А листья расплещутся с шумом,
И будет рябина одна
Светиться в лесочке угрюмом.

Слетятся синицы, дрозды,
А там – снегири, свиристели,
И снежные, видишь, листы
С небес благосклонных слетели.

Но все это позже… Теперь
Плывут облака вдалеке лишь,
И, кажется, пишут: «Поверь,
Весна еще будет»…
- И веришь!


Р. Киплинг Бабочки

Где Психея летает, все дальше от дома
Дети шли, только ввысь обращая глаза,
Не заметив, что ходят по склону крутому,
И хлестали сачками они небеса.

Спотыкаясь порой, обжигаясь крапивой,
Ежевикой царапаясь, острой травой,
Возвращались устало и неторопливо
После тысячи тщетных попыток домой.

Подходил к ним отец, успокоить желая
Их обиды и боль, утешал их как мог,
Малыша поскорее в свой сад посылая,
Чтоб сорвал он на грядке капустный листок.

На изнанку листа они вместе смотрели,
Там средь жилок капустных, питаясь листом,
Небольшие личинки капустниц серели,
Где Психеи воскреснут из мертвых потом.

Все небесное - чисто, земное же - грязно, -
Проповедник трехмерный глаголил о том;
Будто смотрим на слизня с улиткой напрасно,
Где родится Психея… И так мы умрем!

Butterflies

Eyes aloft, over dangerous places,
The children follow where Psyche flies,
And, in the sweat of their upturned faces,
Slash with a net at the empty skies.

So it goes they fall amid brambles,
And sting their toes on the nettle-tops,
Till after a thousand scratches and scrambles
They wipe their brows, and the hunting stops.

Then to quiet them comes their father
And stills the riot of pain and grief,
“Little ones, go and gather
Out of my garden a cabbage leaf.

“You will find on it whorls and clots of
Dull grey eggs that, properly fed,
Turn, by way of the worm, to lots of
Radiant Psyches raised from the dead.”

"Heaven is beautiful, Earth is ugly,"
The three-dimensioned preacher saith;
So we must not look where the snail and the slug lie
For Psyche's birth... And that is our death!


и льется звук

Дождь – как заправский барабанщик,
Глянь, - лупит по тарелкам луж,
И всплески – звонче настоящих,
И музыка – почти что туш.

Дождь обернется в сад, по листьям
Вдруг как по клавишам летит,
И тремоло, стаккато быстрым
Рисуется, - тапер, пиит,

Бродяга, вот звенит шарманка
И льется звук органа крыш,
И продолжается гулянка,
Не выйдешь, не поговоришь.

И ты все смотришь в дали-дальние,
Покажется? - прикосновенья ждешь…
А дождь уходит в расставание,
Уже не сдерживая дрожь.


этот дождь

Подобно тихим темным водам,
незримо длящим свой исход,
под ясным летним небосводом –
часов и дней невидим лет.

Над ними бабочки смятенно
трепещут, крыльями звеня,
маня теплом и светом денно
и нощно своего огня.

Над ними расцветают травы
изысканною простотой
исполнены небесной славы
с колючей горечью густой.

Над ними облетают листья
по одному, по одному,
притягиваемые высью
в лилово-облачном дыму.

Над ними созревают росы…
о, небо, даждь нам этот дождь,
да будет дней прозрачных россыпь
под сенью удивленных рощ.


Роберт Фрост Мелькнувшее

Мелькнут в дороге за окном
Цветы, - я думаю о том,

Что мне бы с поезда сойти,
Чтоб рассмотреть их - вдоль пути.

Я знаю, там цвести не мог
Ни Иван-чай, ни василек,

Ни колокольчик синий, нет,
И не люпин, что любит свет.

Подвластно ль моему уму,
Что не найти уж никому?

Дано прозренье свыше – там,
Где разглядеть не можешь сам.


Robert Frost A Passing Glimpse


I often see flowers from a passing car
That are gone before I can tell what they are.

I want to get out of the train and go back
To see what they were beside the track.

I name all the flowers I am sure they weren't;
Not fireweed loving where woods have burnt--

Not bluebells gracing a tunnel mouth--
Not lupine living on sand and drouth.

Was something brushed across my mind
That no one on earth will ever find?

Heaven gives its glimpses only to those
Not in position to look too close.


Роберт Фрост Свобода Луны

Я видел месяц, плывший в небесах
Над фермою с туманным перелеском,
- Тебе такой брильянт бы в волосах.
Я видел, он прекрасен, с ясным блеском,
Один ли, со звездою, что сверкала
Вблизи, как украшение кристалла.

Владел сияньем лунным я – один.
Блуждая запоздалым пешеходом,
Тянул из кузовка кривых вершин
И проводил луну по темным водам,
И видел цвет, меняющийся в волнах,
Все виды превращений, тайны полных.



Robert Frost The Freedom Of The Moon

I've tried the new moon tilted in the air
Above a hazy tree-and-farmhouse cluster
As you might try a jewel in your hair.
I've tried it fine with little breadth of luster,
Alone, or in one ornament combining
With one first-water start almost shining.

I put it shining anywhere I please.
By walking slowly on some evening later,
I've pulled it from a crate of crooked trees,
And brought it over glossy water, greater,
And dropped it in, and seen the image wallow,
The color run, all sorts of wonder follow.


Роберт Фрост несколько стихов

Алмазом, словно солнце,
Лучился влажный луг,
Не шире, чем деревья
По высоте вокруг,
Ветра здесь не летали,
По воздуху плыла
Цветов густая сладость, -
В святилище тепла.

И поклоняясь солнцу,
Все жарче и святей,
Цветы мы выбирали
Из тысяч орхидей,
Чьи стрелки возносились
Над полем травяным,
От крыльев их, казалось,
И воздух был цветным.

И прежде чем уйти, мы
Молитву вознесли,
Чтобы в косьбе забыли
Сей уголок земли;
Пускай нам не увидеть
Молитвы той - плодов,
Никто косить не должен,
Где все полно цветов.


Robert Frost Rose Pogonias

A saturated meadow,
Sun-shaped and jewel-small,
A circle scarcely wider
Than the trees around were tall;
Where winds were quite excluded,
And the air was stifling sweet
With the breath of many flowers, --
A temple of the heat.

There we bowed us in the burning,
As the sun's right worship is,
To pick where none could miss them
A thousand orchises;
For though the grass was scattered,
yet every second spear
Seemed tipped with wings of color,
That tinged the atmosphere.

We raised a simple prayer
Before we left the spot,
That in the general mowing
That place might be forgot;
Or if not all so favored,
Obtain such grace of hours,
that none should mow the grass there
While so confused with flowers.


The Hill Wife


Одиночество
(Ее слова)

Не надо нам переживать,
Вздыхая невзначай,
Когда у дома стая птиц,
Кричит, кружа, - прощай;

Переживать, когда они,
Поют, вернувшись вновь;
Все дело в том, что чересчур
Грустим, - не прекословь,

И радуемся - чересчур,
А птичий мир так прост:
Полны друг другом их сердца,
И обустройством гнезд.

Страх В Доме

Они привыкли, - так всегда, -
Вернувшись издали туда,
В свой темный одинокий дом
С погасшим пепельным огнем,
Привыкли, - погреметь в двери,
Чтоб, кто бы ни был там внутри,
Предупрежден, летел бы прочь…
И, хоть снаружи – тоже ночь,
Привыкли, не закрыв дверей
Входить, чтоб свет зажечь скорей.

Часто Повторяющиеся Сны

Она молчала, глядя мрачно
На мрачную сосну,
Что ветки протянула прямо
К их спальному окну, -

Стучала, пробуя задвижку,
Но тщетно… так могла
И пташка биться, не сдаваясь
Пред тайною стекла;

Иль заглянуть в их дом хотела.
Из них – один во снах,
Все повторяющихся, думал,
Что сделала б сосна.

LONELINESS
(Her Word)

ONE ought not to have to care
So much as you and I
Care when the birds come round the house
To seem to say good-bye;

Or care so much when they come back
With whatever it is they sing;
The truth being we are as much
Too glad for the one thing

As we are too sad for the other here—
With birds that fill their breasts
But with each other and themselves
And their built or driven nests.

HOUSE FEAR

Always—I tell you this they learned—
Always at night when they returned
To the lonely house from far away
To lamps unlighted and fire gone gray,
They learned to rattle the lock and key
To give whatever might chance to be
Warning and time to be off in flight:
And preferring the out- to the in-door night,
They learned to leave the house-door wide
Until they had lit the lamp inside.

THE OFT-REPEATED DREAM

She had no saying dark enough
For the dark pine that kept
Forever trying the window latch
Of the room where they slept.

The tireless but ineffectual hands
That with every futile pass
Made the great tree seem as a little bird
Before the mystery of glass!

It never had been inside the room,
And only one of the two
Was afraid in an oft-repeated dream
Of what the tree might do.


Соломенная Крыша

Под дождь ледяной выходя, одинок,
Обиду и горечь унять я не мог.
Но боль становилась сильнее во мне,
Когда отдалялся свет в верхнем окне.
Свет был для меня самым важным сейчас:
И я б не вошел, пока свет не погас,
И он не погаснет, пока не войду.
Хотели мы знать, кто окончит вражду,
Кто первый уступит, хотели знать мы,
Весь мир стал невидимой сферою тьмы.
Шел ливень со снегом, холодный и злой,
И ветер стелил по земле новый слой.
Но странно, где старый соломенный кров,
Где летние птицы растили птенцов,
Кормили, учили вставать на крыло, -
Там кто-то остался, забыв про тепло.
Я рядом прошел, у карниза, притом
Соломенный клок зацепил рукавом.
Отшельников-птиц с их насеста согнал
Во тьму. Я их горе душой осознал,
Что новою болью над прежней взошло, -
Поправить нельзя причиненное зло,
Куда же лететь им с насиженных мест,
Во тьме не найдут ни гнездо, ни насест.
Скорей упадут, не в болото, так в грязь,
Крыло не спасало в ночи отродясь,
При свете лишь смогут лететь не таясь.
И боль не казалась столь сильною мне,
Ведь им без укрытия горше вдвойне,
Боль гасла моя, когда думал о том.
Они говорили: наш старенький дом
Разломан, солому уносят ветра,
Закончилась жизни столетней пора.
Захватывал дождь этот дом не спеша,
И с верхнего он начинал этажа.

Robert Frost The Thatch

Out alone in the winter rain,
Intent on giving and taking pain.
But never was I far out of sight
Of a certain upper-window light.
The light was what it was all about:
I would not go in till the light went out;
It would not go out till I came in.
Well, we should wee which one would win,
We should see which one would be first to yield.
The world was black invisible field.
The rain by rights was snow for cold.
The wind was another layer of mold.
But the strangest thing: in the thick old thatch,
Where summer birds had been given hatch,
had fed in chorus, and lived to fledge,
Some still were living in hermitage.
And as I passed along the eaves,
So low I brushed the straw with my sleeves,
I flushed birds out of hole after hole,
Into the darkness. It grieved my soul,
It started a grief within a grief,
To think their case was beyond relief–
They could not go flying about in search
Of their nest again, nor find a perch.
They must brood where they fell in mulch and mire,
Trusting feathers and inward fire
Till daylight made it safe for a flyer.
My greater grief was by so much reduced
As I though of them without nest or roost.
That was how that grief started to melt.
They tell me the cottage where we dwelt,
Its wind-torn thatch goes now unmended;
Its life of hundred of years has ended
By letting the rain I knew outdoors
In on to the upper chamber floors.


И Я Отдам Все Времени

Не принимает Время гордый вид,
Когда падет вершина снеговая
И обратится в пыль седой гранит,
Не веселится Время, все свергая,
Но лишь молчит, задумчиво молчит.

Где материк, - там будет островок,
И Время лишь взвихрит у рифа в море
Водоворот, - улыбки завиток,
Не испытав ни радости, ни горя,
И в этом я его понять бы мог.

И я отдам все Времени, верней,
Все, кроме мной удержанного, кроме
Того, что я, покуда в тишине
Таможня спит, уже пронес, притом и
Утраченное мною – все во мне.


Robert Frost I Could Give All To Time

To Time it never seems that he is brave
To set himself against the peaks of snow
To lay them level with the running wave,
Nor is he overjoyed when they lie low,
But only grave, contemplative and grave.

What now is inland shall be ocean isle,
Then eddies playing round a sunken reef
Like the curl at the corner of a smile;
And I could share Time's lack of joy or grief
At such a planetary change of style.

I could give all to Time except - except
What I myself have held. But why declare
The things forbidden that while the Customs slept
I have crossed to Safety with? For I am There,
And what I would not part with I have kept.


Птица, Поющая Во Сне

В ночь лунную, проснуться не успев,
Запела птица свой родной напев.
И потому, что пела в темноте
Однажды лишь, с куста, не в высоте;
И потому, что пела лишь в душе,
И собиралась замолчать уже,
Настороже, вблизи чужих ушей,
Риск не был так велик, как мнилось ей.
Но разве бы смогла пройти она
В просвет пространств иных, сквозь времена
Столь долгий путь перерождений весь,
Оставшись птицей, как людьми мы - здесь,
Когда кричащий в дреме, полусне
Добычей легкой может стать вполне.


Robert Frost On a Bird Singing in Its Sleep

A bird half wakened in the lunar noon
Sang halfway through its little inborn tune.
Partly because it sang but once all night
And that from no especial bush’s height;
Partly because it sang ventriloquist
And had the inspiration to desist
Almost before the prick of hostile ears,
It ventured less in peril than appears.
It could not have come down to us so far
Through the interstices of things ajar
On the long bead chain of repeated birth
To be a bird while we are men on earth
If singing out of sleep and dream that way
Had mode it much more easily a prey.


Несобранное

Я чуял запах спелый тот.
Свернул, не одолев искус,
Искал, откуда он идет, -
Была там яблоня видна,
Что сбросила свой летний груз,
Весь, кроме листьев, и она
Вздыхала тихо, ни о чем.
Лежал там совершенный плод,
Что человеку был вручен.
И всюду алого – полно.

Не все бывает собрано!
Не все всегда мы сбережем,
Забытое, как те плоды,
И сладость ту вдыхаешь ты.


Robert Frost Unharvested

A scent of ripeness from over a wall.
And come to leave the routine road
And look for what has made me stall,
There sure enough was an apple tree
That had eased itself of its summer load,
And of all but its trivial foliage free,
Now breathed as light as a lady’s fan.
For there had been an apple fall
As complete as the apple had given man.
The ground was one circle of solid red.

May something go always unharvested!
May much stay out of our stated plan,
Apples or something forgotten and left,
So smelling their sweetness would be no theft.


С Удобной Точки

Когда уставший от лесной прохлады
ищу я человечество, тогда,
не мешкая, спешу – в рассвет, сюда,
на склон зеленый, где пасется стадо;
смотрю никем не видим: даль объята
лазурью, на холмах дома кругом,
могилы дальше вижу я потом;
живые, мертвецы, - что ближе взгляду.

Смотрю полдня, не надоест пока,
тогда на локоть опущусь, и только,
лежу на обожженном склоне долго,
дрожит цветок от вздоха - ветерка,
вдыхаю дух земли я, дух полынный,
за жизнью наблюдая муравьиной...


Robert Frost The Vantage Point

If tired of trees I seek again mankind,
Well I know where to hie me--in the dawn,
To a slope where the cattle keep the lawn.
There amid lolling juniper reclined,
Myself unseen, I see in white defined
Far off the homes of men, and farther still,
The graves of men on an opposing hill,
Living or dead, whichever are to mind.

And if by noon I have too much of these,
I have but to turn on my arm, and lo,
The sun-burned hillside sets my face aglow,
My breathing shakes the bluet like a breeze,
I smell the earth, I smell the bruised plant,
I look into the crater of the ant.


Косьба

Здесь, около леса, не было звуков, верней
Был один, то шептала земле моя коса.
О чем шептала? О, если б я знал ответ,
Возможно о том, что солнце палит сильней,
О том, возможно, что исчезли все голоса,
Потому и шептала так тихо в косьбе своей.
Это были не грезы о даре праздных часов,
Или золоте легком эльфов ли, феи, нет.
То, что больше, чем истина – было бы много слабей
Горячей любви, что трясину укладывала в ряды,
И падали стрелы едва заостренных цветов
(Полевых орхидей), где змея исчезла мгновенно.
Реальность – сладчайшие грезы, что познали труды,
Шептала коса, а трава превращалась в сено.


Robert Frost Mowing

There was never a sound beside the wood but one,
And that was my long scythe whispering to the ground.
What was it it whispered? I know not well myself;
Perhaps it was something about the heat of the sun,
Something perhaps, about the lack of sound—
And that was why it whispered and did not speak.
It was not dream of the gift of idle hours,
Or easy gold at the hand of fay or elf:
Anything more than the truth would have seemed too weak
To the earnest love that laid the swale in rows,
Not without feeble-pointed spikes of flowers
(Pale orchises), and scared a bright green snake.
The fact is the sweetest dream that labor knows.
My long scythe whispered and left the hay to make


Вторжение

Нет, знак запрета я не ставил,
Да, и ограды не имел
Участок мой, но против правил
Вдруг кто-то вторгся в мой удел,

Используя без объясненья
Мои деревья и ручей,
И беспокоился весь день я
О собственности все ж моей.

Искал он книги трилобита
Окаменевшие листы
Что здесь давно была открыта,
Законны ли его труды.

Да разве я жалел о «кладе»,
Что мне тот камень или рак, -
Обычные, чего же ради, -
Мое-то право – не пустяк...

Но он воды спросил тогда,
Пусть был предлог придуман им, -
Все встало на свои места,
Вновь стало все моё – моим.


Robert Frost Trespass

No, I had set no prohibiting sign,
And yes, my land was hardly fenced.
Nevertheless the land was mine:
I was being trespassed on and against.

Whoever the surly freedom took
Of such an unaccountable stay
Busying by my woods and brook
Gave me a strangely restless day.

He might be opening leaves of stone,
The picture book of the trilobite,
For which the region round was known,
And in which there was little property right.

'Twas not the value I stood to lose
In specimen crab in specimen rock,
But his ignoring what was whose
That made me look again at the clock.

Then came his little acknowledgement:
He asked for a drink at the kitchen door,
An errand he may have had to invent,
But it made my property mine once more.


словно шепот

когда иссякнут жаркие ручьи,
подхватывают ласточки их речи,
чьи зовы словно шепот горячи,
речитативы - ретивое лечат,

скрипичными становятся ключи,
а путь ночной - загадочен и млечен,
и вот тогда, о чем ты не молчи,
движение пронизывает плечи,

легка, рука срастается с пером,
а в глубине - неведомое зреет,
невольно отмахнешься, и летишь...

а может быть так в эмпиреях реет
душа, что ищет молнию и гром...
чтобы объяла неземная тишь.


раскинь крыла

раскинь свои крыла, мой дерзкий пересмешник,
ты видишь, этот мир принадлежит тебе,
когда бы обрела я свет краев нездешних
открылся б мне Памир, Тянь-Шань или Тибет...

тебе открыто все, везде летать ты волен,
ты слышишь голоса и звоны всей земли,
от нежности спасен, внестайностью доволен,
закатным небесам внемли, мой друг, внемли;

в лесах или в степях беспечно одинокий
ты познаешь не грусть, не горечь, не печаль,
я слушаю тебя и во мгновенье ока
с тобой переношусь в неведомую даль...

и слышу я с тобой родных ручьев журчанье,
и слышу я с тобой церквушки дальний звон,
смиряется прибой, тушуется отчаянье,
и, сине-голубой, светлеет небосклон.


взойдя

тепло, прихлынув, льнет и ластится,
и пряно дышит мне в лицо,
а в небе распластались ласточки,
латая свет заподлицо,

и заживляя раны старые,
разбереженные зимой;
не от забот или усталости
я стану, кажется, немой,

взойдя над бездной одиночества,
не чувствуя земных препон,
когда как день осенний - ночь чиста,
и нежен птичий перезвон,

когда сверчок заводит бережно
свою шарманку до утра;
вздохну, и ты как будто веришь мне,
и говоришь, et cetera...


Роберт Фрост Дюны

Где воды на бегу
Зеленые замрут,
Земля на берегу
Вздымает волны тут.

Войдет песка волна
В село под ветра гул,
И погребет она
Всех, кто не утонул.

Пусть ведом ей разлив,
Неведом мир людей:
Все внешне изменив,
Лишит ли нас идей?

Рыбак – и лодку ей,
И кров отдать готов,
Он лишь вздохнет вольней,
Отбросив свой покров.


другой вариант:

Морской волны вода
Спадает на бегу,
Волна песка тогда
Встает на берегу.

В поселок та волна
Войдет под ветра гул,
И погребет она
Всех, кто не утонул.

Пусть ведом ей разлив,
Неведом мир большой:
Нас внешне изменив,
Не властна над душой.

Рыбак – и лодку ей,
И кров отдать готов, -
Он лишь вздохнет вольней,
Избавлен от оков.


вариант концовки:

Изменит берега,
Но не поймет вовек
Она наверняка,
Чем дышит человек:

Отдаст он ей в полон
Свой бриг, и будет прав, -
Свободней мыслит он,
Ракушку потеряв.

%.)...

Robert Frost Sand Dunes

Sea waves are green and wet,
But up from where they die,
Rise others vaster yet,
And those are brown and dry.

They are the sea made land
To come at the fisher town,
And bury in solid sand
The men she could not drown.

She may know cove and cape,
But she does not know mankind
If by any change of shape,
She hopes to cut off mind.

Men left her a ship to sink:
They can leave her a hut as well;
And be but more free to think
For the one more cast-off shell.


наваждение

весна!.. но словно наважденье некое:
алеет клен, я - листопада жду,
и слива облетает, - вижу снег я,
цветочный пух, что льдинки на пруду.

проснусь, окно светлеет белой ночью,
а кажется - пылает снегопад,
и ветра свист и все такое прочее...
но распахну окно, а там свистят

и щелкают, клокочут, разливаются
по всей округе други-соловьи!
и ветер от реки... и вновь мне двадцать,
и вновь больна предчувствием любви...

но я-то знаю, это - наваждение!
окно закрою и опять усну...
а утром буду захмелевшей тенью
бродить, у ветра светлого в плену.


а-ля фуршет

природа пятый? -дцатый? день уже
гудит, безумно рада воскресенью,
и длится кутерьма а-ля фуршет
плесканием черемухи с сиренью,

и птичьи трели где-то на хорах,
устало, слышно, пропускают ноты;
веселые, на первых-то порах,
коты шипят, не узнавая: - кто ты?

все дышит, все ликует, все спешит,
о, как свежи садов вишневых лица,
весенний день - прекрасный визажист,
цветущее мгновенье длится, длится,

наряды, украшенья хороши,
с иголочки, исполнены весною...
а мне бы кто покоя покрошил,
укрыл бы кто туманной пеленою?

прошу подать с протянутой рукой,
не смея сделать далее ни шага...
и подают - смятенья!... и покой
струится лепестками,
словно влага.


в воспоминанье

месяц в небесной выси
- чайкою острокрылой,
бьется шальная мысль:
все это было, было;

прошлой весной забытой
или в минувшей жизни?
скрыто в событьях быта,
иль в суете излишней?

кажется, золотились
также вокруг березы,
а в парусах флотилий
облачных зрели грозы;

только пока лишь зрели,
травы легко взрастали
из прошлогодней прели,
и волновались дали

с майским приветным ветром,
все только начиналось,
радио пело ретро,
были тогда мы малость

голодны и невинны,
в сердце любовь бродила,
ладан черемух длинно
вился, как дым кадила...

что же весною ранней
чайкою сердце виснет,
словно в воспоминанье
из прошлогодней жизни...


слышится

поезда шум залетный
слышится в темноте,
в этой ночи холодной
снится не то, не те,

снится в осенней мути
слякоть, и грязь, и мрак,
словно я на распутье,
словно не сделать шаг...

словно в бреду горячем
я по стерне бреду,
толку-то что - быть зрячим, -
в эту-то темноту?

в эту слепую пору,
где не сыскать звезды,
только с собой и спорю,
вкладываю персты

в раны зари заветной,
холод сменяет жар,
хоть бы и безответно,
благодарю за дар,

и темнота сдается
жарким огням зарниц...
все же, мне достается -
пенье весенних птиц!

вот оно ближе, четче...
солнце взрывает тьму,
словно, взывая: Отче! -
внемлет весь мир Ему.


по лучу

распотешилась птица ли,
рыба ли в темноте...

золотистые блики рассыпали по воде,
отзвенели сережки ольховые на ветру,
распустились крыла мотыльковые поутру,

по травинкам, по веткам березовым, по лучу,
за разливом, за облаком розовым полечу
по лугам, берегами песочными, перелеском,

разживусь за ручьями расточными пеньем-плеском,
надышусь сон-травой и пролесками, медуницей,
изукрашенный лес арабесками закружится...

ты меня не ищи, - сини жаждая, круговерти,
растворюсь в этом свете однажды я,
на рассвете.


воочию

я помню, как солнечный луч по щеке,
едва на рассвете раскрыла глаза,
согрев ненароком, все дальше вползал,
в окно, за окном, где-то невдалеке,

весенние пташки вели разговор
на ветках еще не укрытых листвой;
несдержанный линией береговой
вокруг разливался небесный простор,

плескался в ветвях, подбираясь к окну,
казалось, лазури вставала волна,
прозрачна, живительна, чуть солона,
вот-вот, мне казалось, я в ней потону,

сияньем немыслимым ослеплена,
воочию видела, снежный покров, -
как пена истаивал, билася кровь,
в тебе ли, во мне ли, -
рождалась весна.


птичья музыка

...и снег на склонах неприметно тающий
в плену горячих солнечных лучей,
- исток апреля, и не скоро май еще,
еще разлив не затопил ключей,

еще прохлада утра отрезвляюще
хрустит ледком, скрывающим ручей,
но вот звенит уже, звенит питающе
синичья-птичья музыка речей...

и вот отходят воды и весенняя,
еще чуть-чуть, нисходит благодать,
животворящее - любви рождение,

еще подснежной, нежной, тем не менее,
уже могущей миру сострадать,
дарящей миру возрожденья страсть.


влекомый

березы, прислониться к ним щекой,
небесный ощутить покой,

сочащийся из застарелых ран
и трещин розовой коры...
хотя теперь не верю ни на гран
теплу заманчивой поры,

вновь поведусь я на проникший взор
лучом - во внутренний разор,

на легкое касание к плечу
и нежный шелест бересты...
и словно бы свечою посвечу,
дни станут буднично просты,

но и не безотрадны, если в них,
березах, - пульс корней земных,

и, сокровенный, вновь стучит в висок
влекомый, чувствуешь ли ты? -
покоем тем небесным, - чистый сок,
днесь воплощаемый в листы.


по воздуху

вдохну сосновый терпкий аромат...
проталиной весенний день разъят
на время "до" - лежалой зимней тьмы,
и время "после" - звонкой кутерьмы

игривых бликов солнечных лучей,
синичьих оживившихся речей,
распутного речного ветерка,
которому потворствует река,

блаженно разметавшая по ложу
шелка свои, где берега положе...
и чувства, безнадежны и хмельны,
накатят под завесой пелены,

взметнутся крылья бабочки, и вот
любовь уже по воздуху плывет;
а на нее найдешь ли ты управу?
и я вдыхаю терпкую отраву.


коричневые

мир им неинтересен, -
нет огня! - сойдет разве дым?
расползается плесень
по мозгам недоразвитым.

им об избранной расе
спели!.. слышится крик? не вой?
так крепчает маразм
вновь чумою коричневой.

зверство прячут за строем,
и готовы убить они,
отморозки-герои,
что одеты, упитаны,

детки-марионетки,
им ли ведать, фанатикам,
как шкворчали их предки
поджигаемы свастикой.


scherzo

в полночном небе катят облака,
табун беспечных белых лошадей,
их обнимают млечные луга,
и плети звездных проливных дождей,
рожок луны вернуться не зовет,
влечет их горним склоном небосвод,
я слушаю медлительный полет...

ты говорил мне: слушай сердце,
но остро в нем играет scherzo,
кандальный развеселый перезвон,
да пляшущего ветра гулкий вой;
притом, затвор надежный отведен,
покуда не накроет синевой,
насытишься музыкою с лихвой...

сорвешь ли тяжкие оковы,
сгустившихся страстей покровы, -
natura безобразна и грязна?
пренебрегая берегами,
разлиться, вслед за облаками,
и сердцу твоему внимать без сна,
пока в крови бесчинствует весна...


когда придет

когда придет прощания пора,
пора осенняя, слетят ветра
пылающие с огненных дерев,
оставив пепла горсть от летней влаги,
похмелие от солнца пьяной браги,
ненадолго согрев;

невольно птичьи стаи обнажат
прощальных криков горловой надсад...
- наверно, так же сердце защемит,
как и сейчас, когда они в полете
на радостной уже застыли ноте,
родной завидя вид;

когда едва лишь отступила мгла,
и сердце лишь предчувствием тепла
наполнено, морозит чуть с утра,
но, видишь, занялась свеча восхода,
и медленно нисходит с небосвода
прощения пора.


в весну

как будто после длительной разлуки
без права переписки, без руки,
без слова, в темноте пустой до муки,
глубокой до неведомой тоски,

я открываю вновь лицо и руки,
морозу и рассудку вопреки,
для ласки робкой, и звенят в округе
струи немой открывшейся реки;

и тает, и сползает снеговой
покров и обнажает нерв живой,
играя, увлекая и балуя;

ослеплена ли вспышкой грозовой?
в весну я погружаюсь с головой
от солнца заводного поцелуя...

слушать аудио


nocturne

вновь по кромке строки, как по острому ломкому краю,
а слова далеки, на исходе чернила, играю
как по нотам nocturne, так Шопен опьянительно шепчет,
это голос nature, с каждым словом он звонче и крепче,

вьется, льется мотив, переливы исполнятся влаги,
недостаток тепла возместив на заснеженном поле бумаги,
так за кругом гончар согревает ладонями глину
сердцевинный свой жар в образ чаемый медленно вдвинув...

и предстанет вода в том сосуде вином виноградным,
заалеет руда прихотливым мгновеньем отрадным,
и закончится стих, и любовь в твоем сердце родится,
но, исполнен и тих, твой мотив просветленный продлится.


зимний день

а зимний день протягивает тени,
и кажется, на белоснежный лист
из солнечного горла пролились
чернильные лиловые виденья,

внимаю, и расходится смятенье,
чтоб по сердцу застывшему пройтись,
вздыхает позабытый парадиз
под аккомпанемент весенней звени,

и музыки язык звучит во мне,
сквозь зимнюю отчаянную ноту
в сердечной пробуждая глубине
слова неуловимые с налету,

и проступает, сквозь снега виясь,
твоих стихов задумчивая вязь.

слушать аудио


моя звезда

Моей звезде не суждено
Тепла, как нам, простым и смертным;
Нам - сытный дом под лампой светлой,
А ей - лишь горькое вино…


Б. Гребенщиков




Моя звезда летит сквозь мрак
Времен седых, небес полночных,
А нам во встречах наших очных:
Проспект, фонарный свет, кабак.

А нам в исканиях пустых –
Стакан дешевого портвейна,
В густом дыму Казбека: Пей, на,
Ныряй под свинг и бей под дых.

Не вдохновенье нам дано,
Но лишь безумное веселье
Сквозь боль и горькое похмелье,
Вино с виною заодно.

Нам в чаше жизненной мешать
Любовь и ненависть, и только,
А ей за ночью ночь, изволь-ка,
Свети на бредней наших рать.

А ей – лишь горькое вино
Любви и ледяная бездна,
Сгорать в иной ночи безвестно,
И не искать судьбы иной.


каждый может

У каждого дома есть окна вверх;
Из каждой двери можно сделать шаг;


Б. Гребенщиков




В моем доме - две двери, одна ведет,
Дверь парадная, белая, на восход,
Где возносятся сосны в небо;
Но я делаю шаг, словно кто-то зовет,
Через черную дверь, там в крови небосвод,
Путь на запад, но дух мой крепок.

Я спускаюсь все ниже и ниже, к реке,
Я сажусь и сижу, пока там, вдалеке,
Не появится тот, кого ждал я:
– В добрый путь, бедный Йорик, плыви налегке,
Флаг в твоих руках, фига в моем кулаке:
- Ты, дружище, ошибся далью…

Расплывется мое отраженье в воде,
Я обратно в мой дом возвращаюсь, где
В небо звездное окна открыл я…
В небеса каждый может свой взор воздеть.
Завтра новый я сделаю шаг – к звезде,
Через черную, расправив крылья.


за тыщу верст

Мне не нужно касанья твоей руки
И свободы твоей реки;
Мне не нужно, чтоб ты была рядом со мной,
Мы и так не так далеки.


Б. Гребенщиков




Мне не нужно твоего касания,
В небесах зажглась звезда ранняя,

Позвала меня, куда – неведомо,
Тыщу раз заглядывал рассвет в дома,

Я забыл, как светятся твои глаза,
А вокруг кипел, хрипел хмельной базар,

Воздух грызла, на куски рвала – толпа,
И копытами взрывалась – тропа;

Но свободной оставалась река,
И за тыщу верст была ты близка;

Мои песни словно шум прибоя,
Соль и свет, мы встретимся с тобою,

Твоего касанья мне – не нужно,
Ты впадешь в меня рекой послушной...


в осени

Ты в осени моей последний лист,
что на ветру трепещет золотисто,
с начертанным на нем: Hasta la vista,
и шепчет так легко: возвеселись,

смотри на небо, в сумерках густых
где скрылась солнца шустрая шутиха
плывут невдалеке светло и тихо
вкруг звезды все - в объятья пустоты;

но долго будут их свирели литься,
мелодия любви пускай продлится,
а налетит божественный мистраль,

раскроет жизни новые страницы,
веселых птиц вернутся вереницы,
и зазвенит молчания печаль...

слушать аудио


старый дом

неслышен ход часов.
вернусь в тот старый дом,
где также вкруг основ,
в явлении простом,
неслышно время шло
с рассвета до заката,
и млечный путь струил
туманы по лугам
сгущая звездный пыл,
и свет, и птичий гам,
и молоко текло
парное, - когда-то.

где сахар кусковой
и щипчики в столе,
лампадки свет живой,
в буфете черный хлеб,
и ведра на скамье
с колодезной водою,
а с фотографий, что
на стеночке висят
лучатся добротой
родные лица в ряд,
в большой простой семье,
и счастье - простое.

а в доме тишина,
все в поле, сенокос,
я выхожу, одна,
во двор и наискось,
скрипит калитка в сад,
налево ли, направо ль?
сорви, созрел, ранет,
к смородине иди,
и льет предвечный свет,
и вечность впереди...
летит, взгляни назад, -
с колодца - журавль.


в серебряном молчании реки

когда заснеженные берега
теплынью неожиданной охватит,
не станут дерева оберегать
парчу одежд под музыку Вивальди,

безудержно шурша, она сползет,
корявую натуру обнажая,
готовую низринуться в полет;
река оттаявшая, умножая

все сущности, что у нее в виду,
молчит, в своем серебряном молчанье
храня их на поверхности; взойду
на берег, и глубинное мерцанье -

тем явственнее, чем темнее дно,
и чем темнее дно, тем небо глубже,
а по краям сосновый и родной
зеленый бор, раскинув крылья, кружит...

жаль, так же заглянуть в себя нельзя,
пока звенит течением стезя.


Райнер Мария Рильке Дама на балконе

Вышла вдруг и, ветром пленена,
Встала, словно высвечена светом,
Зала за точеным силуэтом,
За проемом, тьмы полна,

Отшлифована, как фон камеи,
Что неизмеримый блеск явила;
Вечер тотчас словно стал темнее,
Только вышла, - опираясь на перила,

Выдохнула и уже легка,
И еще, и опустила руки,
К небу подается от округи,
От всего уже так далека…


Dame auf einem Balkon

Plцtzlich tritt sie, in den Wind gehьllt,
licht in Lichtes, wie herausgegriffen,
wahrend jetzt die Stube wie geschliffen
hinter ihr die Tьre fьllt

dunkel wie der Grund einer Kamee,
die ein Schimmern durchlдsst durch die Rдnder;
und du meinst der Abend war nicht, ehe
sie heraustrat, um auf das Gelдnder

noch ein wenig von sich fortzulegen,
noch die Hдnde, - um ganz leicht zu sein:
wie dem Himmel von den Hдuserreihn
hingereicht, von allem zu bewegen.


занавесила метель

занавесила метель мое окно
снеговою кисеей наискосок,
были мы вчера с тобою за одно,
а сегодня только тонкий голосок
улетевших снегирей, и полоса
затухащих небес; и вот метель:
словно ветер надувает паруса
в море хлещущих минут, часов, недель,

и наотмашь бьет тяжелая волна
ледяного и соленого житья,
и блуждаю я без света и без сна;
среди моря - без живящего питья,
только ветер и метель, и ни души,
на мильоны миль вокруг лишь пустота,
а на небе - снега полные Ковши,
а внутри - тепло нательного креста...

занавесила метель мое окно
снеговою кисеей наискосок,
только видно все уже предрешено,
а зачем смотрю иначе на восток?
и туманный ляжет на море батист
в предрассветной золотистой тишине,
и взойдет звезда под снегириный свист,
и останусь с нею я наедине.


Герман Гессе Без Любви

Как будто у глубокого обрыва,
Летят и пропадают ночи, дни
Без страсти, горя, музыки, они
Как розы увядают торопливо.

Не замечаю время на часах,
Лишь вижу я, любви моей светило
Вдали плывет, и призрачно, и стыло,
На жизни потускневших небесах.



Hermann Hesse
Ohne Liebe

Wie ьber eines tiefen Brunnens Rand,
So fallen Tage mir und Nдchte nun
Leer, ohne Lust noch Leid noch Lied noch Tun
Gleich welken Sommerrosen aus der Hand.

Ich achte nicht, wie mir die Zeit vergeht,
Ich sehe nur, wie meiner Liebe Stern
Weitab gewendet schattenhaft und fern
Am bleichen Himmel meines Lebens steht.

1901


Райнер Мария Рильке Дама Перед Зеркалом

Как в напитке - пряность, перед сном
в зеркале она текуче-темном
тихо исчезает с видом томным;
медленно улыбка тонет в нем.

Ждет она, что влагой горячо
переполнит зеркало бесплотно,
волосы вольет она свободно,
из наряда выплеснет плечо,

упиваясь, образ пьет она,
как любовник пил бы опьяненный,
взглядом испытующим сполна…

горничной махнет, когда неверный
свет свечей на дне найдет и сонный
полумрак, осадок тьмы вечерней.


Rainer Maria Rilke
DAME FOR DEM SPIEGEL

Wie in einem Schlaftrunk Spezerein
lцst sie leise in dem flьssigklaren
Spiegel ihr ermьdetes Gebдren;
und sie tut ihr Lдcheln ganz hinein.

Und sie wartet, daЯ die Flьssigkeit
davon steigt; dann gieЯt sie ihre Haare
in den Spiegel und, die Wunderbare
Schulter hebend aus dem Abendkleid,

trinkt sie still aus ihrem Bild. Sie trinkt,
was ein Liebender im Taumel trдnke,
prьfend, voller MiЯtraun; und sie winkt

erst der Zofe, wenn sie auf dem Grunde
ihres Spiegels Lichter findet, Schrдnke
und das Trьbe einer spдten Stunde.




не отрицай

так один в лесу, - шагнешь с тропы

в сторону, и - в снеговую синь
упадешь, беспомощный, - остынь,

твой здесь в море жизни островок
посреди осколков скорлупы,
снег вокруг глубок и лес глубок,

обожди, замри хотя б на миг,
вдруг в тебе раскроется любовь,
и смотри в нее, не прикословь,

все, что будет дальше: ветерок,
медленно роняющий с ветвей
снежные, лелеющие тишь
осыпи, чем ближе, тем живей;

наплывающую с неба мглу
солнца поседевшего в пылу
скорого заката, - ты вместишь,
этот лес, и высь, весь этот мир,

от любви растут порой сердца...
в этой застывающей глуби
эту глушь и эту глубь - люби,
без вопросов, все, как есть, прими,
и уже любви не отрицай.


вне вех

и кажется, совсем померкло солнце
и снег занес, засыпал белый свет,
лишь веточек сосновых колокольцы
да ласковой метели флажолет;

и ночь как день пройдет, вне тьмы и света,
вне всех ориентиров, меток, вех,
под снегом всеобъемлющего пледа
угаснут слезы, горечь, грусть и смех...

а утро не разбудит ни собаку
обманутую чистым забытьем,
ни кошку, ни веселую ватагу
синиц, довольных сонным бытием;

но мышка прошмыгнет, следов цепочка
потянется через дорогу в лес,
из ничего в тиши возникнет строчка,
другую нарисует крыльев всплеск,

и оживет затихшая округа,
и тронется, закружится земля,
воспрянувши от зимнего недуга,
синиц и свиристелей веселя;

развесит вечер призрачные тени,
гуляя по протоптанной тропе,
и вытемнит следов переплетенье,
и строчки приведут меня к тебе.


и останется

жизнь измерить бесконечными свечными вечерами,
закоулками, проходами, забытыми дворами
запорошенной заброшенной приткнувшейся окраины,
чьи колдобины, обиды, виды,
поводы - стираемы

незаметными мазками легкой мягкой зимней кисти:
дров неколотых гора и куча старых прелых листьев,
тачка, грабли - позабыты, похоронены в сугробах,
и дорогу скоро скроет
белоснежная утроба;

лечь на дно,
по прошлым чувствам
и мечтам справлять поминки,
и дымки протопчут ввысь едва заметные тропинки,
и сгорят, согреют пламенем былым воспоминанья,
разлетятся - белым пеплом? снегом? взгляд мой затуманят,

и засыплют где-то в памяти словечки и привычки,
жесты спорные, обычай твой прикуривать от спички,
и останется лишь тусклый свет свечей, биенье жизни,
а подробности другие будут
в общем-то излишни.


по сонному селу

По сонному селу проплыл луны лимон
за облаком осевшим в ночь - кофе горький, крепкий..
Как сладок поцелуй приправленный вином,
вином едва созревшим, и молодым, и терпким.

Прелюдия любви, серебряный ручей
уж миновал ущелье в своём стремленьи к морю,
меня ты не зови, уже туман речей -
ничто, отрава зелья - в крови, я с ней не спорю.

Тропинка вниз вела средь зарослей густых
едва заметным следом, под ясным лунным оком,
лоза рукой плелась, касалися листы,
и отзывалось лето под занавесом стога.

Дышал в ночи прибой, покрыв изгиб косы,
вздыхая от прилива, ручей вливался в море...

Смотрели мы с тобой рождение росы,
и шли неторопливо пить ночь и кофе горечь...


Янь Шу На мелодию «Спокойная радость»




Ветер осенний подует едва,
падает, падает тихо с утуна листва.
Нынче созрело вино молодое,
попробовав чарку одну,
сразу хмелею,
за пологом сетчатым крепко усну.

Вянет бегония,
гибискус тихо цветы уронил,
солнце зашло,
но остались покуда лучи у перил.
Птицам пора возвращаться,
две ласточки кружат пока,
ночью за ширмой серебряной
было прохладно слегка.

оригинал



дикий куст

так долго и томительно растил
ты дикой розы куст, взошедший
в играющей тиши ночных светил
из кружевной листвяной ветоши;

едва ли не дыша, за ним следил,
как исподволь на воле вольной,
он разворачивался как фитиль
огнем искрящимся исполненный;

как бабочки прозрачное крыло
из нежно-шелкового лона,
когда благоухание влекло
разлитое неутоленно;

истаивая таинством свечным,
прикосновенья ждал и жаждал
куст дикий, распустившийся ручным
однажды.


Кристина Россетти Зеленая Нива

Дол зеленел, синела высь:
я встретила однажды днем
здесь жаворонка, что завис
поющей точкой над зерном.

А ниже бабочки вились,
мелькали белые крыла,
спускался жаворонок вниз,
но песня ввысь его влекла.

Где нива на моем пути
простерла зелени покров,
гнездо его мне не найти
средь миллиона стебельков.

Я слушала его давно,
текли мгновения тепла,
но только дольше, все равно,
его подруга здесь была.


Christina Rossetti A Green Cornfield

The earth was green, the sky was blue:
I saw and heard one sunny morn
A skylark hang between the two,
A singing speck above the corn;

A stage below, in gay accord,
White butterflies danced on the wing,
And still the singing skylark soared,
And silent sank and soared to sing.

The cornfield stretched a tender green
To right and left beside my walks;
I knew he had a nest unseen
Somewhere among the million stalks.

And as I paused to hear his song
While swift the sunny moments slid,
Perhaps his mate sat listening long,
And listened longer than I did.


Теодор Шторм Город

На сером берегу, на море,
стоит мой городок
в тяжелом дымчатом уборе,
в тиши лишь мерным плеском море
тревожит городок.

Ни майских птичьих голосов,
ни шелеста дубрав,
услышишь лишь гусиный зов
среди осенних облаков,
да шум прибрежных трав.

Но все же всей душой с тобой,
мой серый городок,
и словно вечно молодой,
я весел здесь, с тобой, с тобой,
мой серый городок.

Theodor Storm DIE STADT

Am grauen Strand, am grauen Meer
Und seitab liegt die Stadt.
Der Nebel drьckt die Dдcher schwer,
Und durch die Stille braust das Meer
Eintцnig in die Stadt.

Es rauscht kein Wald, es schlдgt im Mai
Kein Vogel ohn’ UnterlaЯ;
Die Wandergans mit hartem Schrei
Nur fliegt in Herbstesnacht vorbei,
Am Strande weht das Gras.

Doch hдngt mein ganzes Herz an Dir,
Du graue Stadt am Meer;
Der Jugend Zauber fьr und fьr
Ruht lдchelnd doch auf dir, auf dir,
Du graue Stadt am Meer.


в стороне

деловито дятлы стучат,
над рекою берег воздет,
где неистовый в соснах свет...
а вода ключа горяча,

в ней снежинки тают шутя,
вдоль ручья слезится слюда,
отступают вдаль холода,
катят мимо волны житья,

катят мимо, к морю спешат,
где-то в стороне всплеск зарниц,
а на берегу слет синиц,
а на берегу снежный сад,

и неиссякаем родник.
- набери же стылой воды,
растопи осколки слюды...
что ж ты взором к соснам приник?

убежит сквозь пальцы вода,
соснам этим сто лет в обед...

только и останется этот свет,
когда дней прейдет череда,
жажду утолив навсегда.


голоса

вид отчаянным движением размыт,
снежною прикрыт пыльцой.
равнодушное дыхание зимы
студит пальцы и лицо.

спит вода в каналах под покровом льда,
спит вода, а жизнь течет
и клокочет, лишь под снегом лебеда
тихо шепчет свой причет.

равнодушное дыхание зимы
студит голос, студит звук,
обрывает сизый ветер все дымы,
слушать ветру недосуг.

непроглядные завесы серой тьмы
закрывают небосвод,
равнодушное дыхание зимы
изнутри мне сердце жжет.

- заслони меня от ветра, заслони,
в небе вспыхнет бирюза,
посреди зимы останемся одни,
будем слушать голоса...


остановись

остановись в преддверьи леса, замри, застынь,
пускай не видно ни бельмеса: овраг, кусты,
и ветви смежены и снежны; явленный вид
слегка заброшенный, небрежный, в тебе кровит

разрезанною пуповиной и ты войдешь,
склоняясь головой повинной, в отраду рощ,
прощение седых пролесков, и звон берез,
откроется тебе без плеска - глубокий плес

там теплится еще на водах утиный след,
перо для нового извода, - стило, стилет?
- возьми, и ты навек привязан к речным лугам,
березам, тополям и вязам по берегам.

сорвешься ли в края чужие, когда зима?
беги, взмывай, лети, кружи, и, сходи с ума...
очнешься вдруг в преддверьи леса, обнимет лес,
и снегопад исполнит мессу в вечерней мгле.


Смотреть...

А...



Смотреть, смотреть, смотреть в твои глаза,
Задумчиво мешая сахар в кофе -
Несладком. Или слушать и вязать,
Теряя петли, и ловить твой профиль.

А за окном, вот так же, бродит дождь,
Мурлыкающий ласково и долго,
Домашний наш зверёк, любитель рощ,
По сентябрю блуждающий без толку,

К открытому подкравшийся окну
По веткам тяжелеющего сада...
Вот так же я сегодня не усну
И, тихой песне бесконечно рада,

Все буду слушать, слов не торопя,
Как в сердце, внешним наполняясь звуком,
Вот-вот, сейчас... толкается... опять....
Творенье Муз... И ручку тянет в руку.


тропинка к морю

где с горы тропинка к морю ведет,
над мариною навис небосвод,
и голодным взором ловит луна,
чайки чуть качаются на волнах,

то летят над самой водой, легки,
и следят скользящих рыб косяки,
а волна накатывать не спешит,
и целует ветер волну в тиши,

пенный всплеск сорвет где-то по пути,
на глубоководье уже чудит,
где клубятся тучи у самой воды,
наготове стрелы грозной орды,

молнии войдут, пойдут полыхать,
да глубоким плугом волны пахать...

а покуда не иссякнет гроза,
буду в темные смотреть небеса.


пока отягощен

треск ветки словно выстрел, из тьмы, в упор,
висок жестоко выстриг... щелчок, затвор...
и время полетело за звездным светом вслед,
кому какое тело? - ставь крестик, и привет.

кричат - воспоминания? - спи, солнышко, усни!
летания? - литания! - тянись в тени!
там где-то затерялась твоя звезда,
осталась, в общем, малость, так, ерунда,

каких-то три столетия, оставит колесо:
- Finita la commedia, и это все.
а кто-то говорил еще, - Платон, Плотин?
живи, пока отягощен, а мир един,

в безвидное, все будем там, под звездным кровом,
ты прикоснись к моим устам горячим словом.
я жду в условном месте... и вспомню все
щелчок, затвор... ставь крестик... кричи, спасен.


в глубь

снег, острый, колкий, расчертил
деревьев ветви, травостой,
надолго ль, воцарился штиль,
а в синеве небес густой
уже натягивал мороз
месяца тонкий лук тугой,
звенел, прозрачен и тверез,
над лугом, лесом и рекой,
печаловался Млечный Путь,
и снова было не уснуть,

да, просто, было не до сна,
когда на зеркале-стекле
полуполночного окна
накалывал узор во мгле
и холодом в лицо дышал,
заглядывая в глубь очей,
и оставлял его кинжал
татуировку на плече,
светился в небе Млечный Путь,
затмив немую жизни суть;

в камине тлели угольки,
так далеко, на том краю
Вселенной, в глубине реки,
покрытой льдом, и колею
дороги покрывал туман,
- куда вела она в потьмах
желаний, горьком дыме тайн,
неясных жажданий штормах?..
у Млечного Пути на дне
мерцала лира в тишине.


Поль Анка Мой Путь

Теперь, когда я здесь,
пройдя всю жизнь, стою у края,
Друзья, пред вами весь,
скажу о том, что твердо знаю,
О, сколько ярких дней,
дорог-путей в тумане будней,
Но что всего важней,
это был путь мой.

Жалеть? в том есть ли прок?
жалею, да, но не о многом,
Я делал, все что мог,
я знал, меня ведет дорога,
Я думал лишь о ней,
пусть каждый шаг давался трудно,
Но что всего важней,
это был путь мой.

Веришь ли, были времена,
Все брал сполна и пил до дна,
Но просыпался и вставал,
Все принимал и отвергал,
Чтоб устоять, и не свернуть,
Это был мой путь.

Любовь, и смех, и плач,
все было, были и потери,
На время неудач
смотрю с улыбкою теперь я,
О, да, я жизнь вершил,
о ложной скромности забудем,
Но, нет, я ль это был,
это был путь мой.

Путь человека - к небесам,
найдет он то, что есть он - сам;
Сказать от сердца, от души,
не идти за тем, кто пал во лжи,
Не уступать судьбе ничуть,
это был мой путь.

https://www.youtube.com/watch?v=fTtakdyygNg&ab_channel=HERMANCHAN


And now, the end is near,
And so I face the final curtain.
My friends, I'll say it clear
I'll state my case of which I'm certain.
I've lived a life that's full -
I've travelled each and every highway.
And more, much more than this,
I did it my way.

Regrets? I've had a few,
But then again, too few to mention.
I did what I had to do
And saw it through without exemption.
I planned each charted course -
Each careful step along the byway,
And more, much more than this,
I did it my way.

Yes, there were times, I'm sure you knew,
When I bit off more than I could chew,
But through it all, when there was doubt,
I ate it up and spit it out.
I faced it all and I stood tall
And did it my way.

I've loved, I've laughed and cried,
I've had my fill - my share of losing.
But now, as tears subside,
I find it all so amusing.
To think I did all that,
And may I say, not in a shy way -
Oh no. Oh no, not me.
I did it my way.

For what is a man? What has he got?
If not himself - Then he has naught.
To say the things he truly feels
And not the words of one who kneels.
The record shows I took the blows
And did it my way.
Yes, it was my way.


Джастин Тимберлейк Плачь По Мне

Ты мне была – Свет и Земля,
как я любил тебя, - не знала, нет,
встретилась с ним, был он любим?
Так не проси начать меня все сначала, нет.

Мы теперь с тобой – далеки,
я знаю все, он сам сказал,
все кончено теперь, прощай, прощай,
но мне – не жаль!
И не переживай, - пустяки!

Ты говорила,
Будто любила, но одна,
Теперь встречи ищешь
И мне звонишь ты, влюблена?
Трубку бросаю:
Мисс, я Вас не знаю, желаю удач!
Как сожгла мосты
Так теперь ты – плачь!
Плачь по мне горько
плачь по мне горько
плачь по мне горько
плачь по мне горько

Мне говорят:
молчи, я и сам молчать бы рад,
Знать не хочу о том, что было с ним у вас,
Данные мне все советы смешались в голове,
Если бы ты мне сказала все, остался б шанс.

Мы теперь с тобой – далеки,
я знаю все, он сам сказал,
все кончено теперь, прощай, прощай,
но мне – не жаль!
И не переживай, - пустяки!

Ты говорила,
Будто любила, но одна,
Теперь встречи ищешь
И мне звонишь ты, влюблена?
Трубку бросаю:
Мисс, я Вас не знаю, желаю удач!
Как сожгла мосты,
Так теперь и ты – плачь
Плачь по мне горько
плачь по мне горько
плачь по мне горько
плачь по мне горько

поет Джастин Тимберлейк

Justin Timberlake Cry Me a River

You were my sun, You were my earth
But you didn't know all the ways I loved you, no
So you took a chance, And made other plans
But I bet you didn't think your thing would come crashing down, no

You don't have to say, what you did,
I already know, I found out from him
Now there's just no chance, for you and me, there'll never be
And don't it make you sad about it

You told me you loved me
Why did you leave me, all alone
Now you tell me you need me
When you call me, on the phone
Girl I refuse, you must have me confused
With some other guy
Your bridges were burned, and now it's your turn
To cry, cry me a river
Cry me a river
Cry me a river
Cry me a river.

I know that they say
That some things are better left unsaid
It wasn't like you only talked to him and you know it
All of these things people told me
Keep messing with my head
You should've picked honesty
Then you may not have blown it.

You don't have to say, what you did,
I already know, I found out from him
Now there's just no chance, for you and me, there'll never be
And don't it make you sad about it

You told me you loved me
Why did you leave me, all alone
Now you tell me you need me
When you call me, on the phone
Girl I refuse, you must have me confused
With some other guy
Your bridges were burned, and now it's your turn
To cry, cry me a river
Cry me a river
Cry me a river
Cry me a river.

Song writer/composer(s): Tim Mosley, Justin Timberlake, Scott Storch


Эми Лоуэлл Лепестки

Льется жизни поток
в неизвестные дали,
в сны, в него мы бросаем из сердца-цветка
лепесток, и еще лепесток…
мы их видим вначале,
как прекрасны и ярки они, отплывают пока.

В них и радости цвет,
и на них упованье,
распускается роза, мы сыплем ее лепестки;
их грядущий рассвет,
их иное призванье,
никогда не узнать нам. Течением этой реки

прочь стремятся они
и смывают их воды,
далеко за предел, в бесконечность летят.
Остаемся одни,
и торопятся годы,
уплывает цветок… остается его аромат.


Amy Lowell Petals

Life is a stream
On which we strew
Petal by petal the flower of our heart;
The end lost in dream,
They float past our view,
We only watch their glad, early start.

Freighted with hope,
Crimsoned with joy,
We scatter the leaves of our opening rose;
Their widening scope,
Their distant employ,
We never shall know. And the stream as it flows

Sweeps them away,
Each one is gone
Ever beyond into infinite ways.
We alone stay
While years hurry on,
The flower fared forth, though its fragrance still stays.


и примешь

антоновское яблоко, ломоть ржаного хлеба...
о, дикий ветер севера, свирель твоя свирепа;
у костерка на корточках, по корочке на брата,
а ты паришь над полночью персоною нон грата,

непрошен на сто верст окрест расхлябанной пустыни,
и только вышний южный крест во тьме безбожно стынет...
распахнуты метелями крыла, топорща перья
лесами поределыми от зверя и безверья,

и в полынью на старице, и в полымя полыни,
и за стерню цепляются, и за рябину в тыне...
роняя капли-ягоды, ты упадешь у яблонь,
антоновское яблоко где на ветвях озябло,

и примешь, и истерзанный, своим крылом укроешь,
любовию разверзанный, напоенный искрою,
взрастишь зерно заветное, свет разольется дольний
и тишину рассветную свирель твоя исполнит.


Бо Цзюй-и В Женских Покоях Дворца

Шелковый полон платок уже слез, 
                                    но все не приходит сон,
полночью музыка с пеньем звучат,
                                    в саду освещен павильон.
Щеки свежи, но уже миновала
                                    милостей щедрых пора,
над благовонной жаровней склоняясь,
                                    так и сижу до утра. 
              оригинал


капли

тревожит тихий вечер осторожно
гладь сонную осеннего пруда...
два кубика острожной тьмы подкожно,
два шага, - растворишься без следа,

как эти капли, видимые только
в миг соприкосновения с водой,
два круга, и уже на глади шелка
блеск неба, безупречный и пустой,

деревьев обнаженных отраженья
рисуют лишь ветвями в небесах,
их вольно-отрешенные движенья
вотще гласят: - "еже писахъ - писахъ!"

прозрачной кромкой режет по живому,
и кисть моя творит случайный взмах,
и в осень я бросаюсь, словно в омут,
чтобы в твоих глухих растаять снах.


вдоль осени

день черно-белый сеет сыростью промозглой,
березы ветвь качает быстрая сорока,
зима вдали маячит белою полоской,
пока вдоль осени все тянется дорога.

пока покалывают сердце - иглы сосен,
дождем с деревьев незаметным осыпаясь,
пока, случайная, нам застит взгляды просинь,
когда мы ввысь их обращаем, просыпаясь.

пока, зеркальные, в реке застыли воды,
весь окружающий, до капли, мир, приемля;
в них отражаются закаты и восходы,
небесно-алым разукрашивая землю...

пусть этот черно-белый день порой несносен,
но закружится небо долею земною,
когда заглянешь на закате в эту осень,
и будешь здесь до воскресения со мною.


в тумане

пейзаж ольховый под дождями выцвел,
и размытый кистью тумана,
словно припорошен пудрой,
вспоминает листья,
те дни, исполненные солнца
и веселой круговерти:
да был ли мальчик,
было ль счастье то безмерное,
ответьте?

то кружевное забытье,
та сногсшибательная нега...
одно желание осталось нынче:
снега, снега, снега,
метели, белого забвения,
беспамятства, поземки,
переживая одиноко
заведенные потемки,

струятся тонкие заломленные
хрупко к небу ветви,
в тумане тонут дерева
уже на треть, уже на четверть,
и вот парят, и то парение
с ума тихонько сводит...
и зажигаются снежинки,
две, семь, сто,
на небосводе.


в иное небо

а дождь все льет, и льет, и льет,
который час без передышки,
что кажется, небесный лед
истает скоро до ледышки.

и на дорогах - зеркала,
и капля каждая - зеркальна,
напрасно я себе лгала,
а правда - вот она - легальна.

а правда смотрится в меня
из каждой лужи, каждой капли,
стара и, в общем, не-вме-ня-
е-ма-йл, навроде дерижабля,

плывет еще, еще плывет,
но держится на честном слове,
мгновенье, рухнет небосвод...
и жизнь моя начнется вновь! и,

в иное небо воспарив,
душа изведает просторы
и сети, и чудесный миф
создаст, как е-майл, легко и скоро,

осталось - не забыть пароль, -
забот-то! радостна обновка,
и, в новую вживаясь роль,
вновь старую татуировку

накалываешь, и дизайн,
ты видишь вдруг, - слегка бракован.
и вопрошаешь: - muss es sein?
и тут опять звучит Бетховен...

ну, позабыв пароль, тая
былое, развенчаешь имидж,
и эту легкость бытия
невыносимую
- поднимешь.


до утра

фонарь в предзимней темноте
смотрел в окно, вдоль занавески
бросая блики - sms-ки -
живое слово в простоте,

и свет тот тусклый безнадежно
мой взгляд оборотил вовне,
уж потерявшийся на дне
ночном, притягивая нежно,

обозначая в пустоте
уют мой утлый и безпутный,
окрашенный надеждой смутной,
и светлый, чуждый суете,

светильник там в японском стиле
хранил за рисовой бумагой
неясный смысл востока, благо,
та тайна оставалась в силе;

на книжном стеллаже в углу
стояли книги в беспорядке,
их речи мудрые украдкой
рассеивали злую мглу,

хотя бы и слегка печальны
в своей таинственной глуши,
влекли меня в ночной тиши
к словам прозрачным, изначальным,

и мне навеивали сны,
и волновали ветра всплески,
березовые арабески
в лучах играющей луны,

и кристаллизовалась тьма,
и словно белые кувшинки
рождались на траве снежинки,
а с ними утро и зима.


не вернешь

пики елей взнесены, закат - кровав,
месяц в небе как кривой разбойный нож.
вот и бросила листва-то - дерева,
улетела, не воротишь, не вернешь.

пусто в сердце как на тропке у реки,
ох, остра соринка, да легка слеза.
ох, горька брусника, сладки пироги,
ветер слезы мне горючие слизал.

распростерты небеса в смурной воде,
по своей душевной, видишь, доброте,
так и светятся, качая острый нож:
мол, не бойся, это быстро, как уснешь...

только веткой дернет за рукав ветла,
на плечо туман набросит пелену...
или я сегодня ночью не усну?
или, может быть, прорезались крыла?


биенье жизни

В бокале тонком - красное вино,
Святая кровь земли благословенной,
Горячее биенье жизни бренной,
С моею грешной плотью заодно.

Казалось, все уже предрешено,
Стучало сердце песнею смиренной,
А вспыхнуло мелодией вселенной,
Глубинною волной вознесено.

Рассеивая темноту и стужу,
То вдохновенье взволновало душу,
Так сладким жаром бродит виноград...

Земного, пусть, не преступить предела,
Но содержанье возвышает тело.
- Налей любви, плесни хмельных услад.


Чэнь Тао Плач Кукушки




В пути задержалась кукушка в горах
на несколько дней по весне,
На север летела из южных краев,
и ночью кричит в тишине.
Такой же скиталец, я слушаю плач,
не двигаюсь, полон тоски,
Боюсь растоптать облетевших цветов
в восточном саду лепестки.


Кукушка - в Китае символ расставания,
она поет: "Бу-жу-гуй-цюй (Вернись!)",
символ плача и страдания.


оригинал




Чэнь Тао Песнь Луншаньских гор




Они поклялись, не щадя живота, -
гуннов смести с земли,
Пять тысяч мужей в парче, в соболях,
в гуннской пыли полегли.
Грудами жалких останков усыпан
берег безвестной реки,
Лишь в сновидениях жен оживают,
смерти своей вопреки.


оригинал



осталось

там, где смеялось,
звенело, летало лето,
нынче плетется
в лохмотьях старуха-осень,
и на плечах расползается
ветхость пледа
снежного,
где-то озимые бросила оземь,
напрочь листву по дороге
уже растеряла,
все, что осталось, -
горбушка луны в котомке,
так и хромает,
из полночи до астрала,
долго, задумчиво,
вдоль по небесной кромке,
снова вздыхает,
от ветра глаза слезятся, -
где-то за звездами
бьется зари криница...
может быть осень
устала от вариаций?..
а может быть это
душа моя ввысь стремится?


Чэнь Тао Поян Осенней ночью




Вспоминаю Поян, как некогда там
путешествовал, день за днем,
помню, наперебой стучали вальки
в южном краю родном;
И сегодняшней ночью слушаю вновь
вальков отбивающих звук,
оглянусь, и долго смотрю в небеса
на гусей, летящих на юг.


Поян – во времена династии Тан один из уездов
провинция Цзяннань (совр. пров. Цзянси)

оригинал



холодные росы

И осенью хочется жить
Этой бабочке: пьет торопливо
С хризантемы росу.
Басё




чашечка черного чая,
и солнце уже
падает и пропадает,
и сфера все уже,
сходит на нет
повседневный печальный сюжет,
ночь заведенная
звездной мелодией кружит,
и за туманом меняется
сущность вещей,
их очертания,
призрачность кажется вещей...
буду видения эти
читать при свече,
мир окружающий
станет вдруг четче и резче:
книга, клен алый, бонсай...
позабыв обо всем,
мшистость ковровой дорожки
почувствую босо
и побреду я по времени
вслед за Басё,
пить хризантем торопливо
холодные росы.


Ли Бо Песня Цзы-Е из царства У

Полночь в Чанъани, 
            тонкая долька луны,
Средь тысяч дворов
            звуки вальков слышны.
Ветер осенний
            дует сильней и сильней,
Крепость Юйгуань,
            думы мои лишь о ней.
Северных варваров
            скоро ли там усмирят?
Муж дорогой
              из похода вернется ль назад?


* Юйгуань, дословно - Застава Яшмовых ворот,
пограничная застава на северо-западе Китая.

оригинал



время совпасть

осенью свет материализуется,
видишь? смотри:
светятся листья, и, верно ведь,
свет их идет изнутри?
клены карминные
жаром беспечным сердечным полны,
грустью березы расхристаны,
охрою опалены...

наполовину был лес непрогляден,
и вот уж - на треть,
или, быть может, приходит пора
нам с тобою прозреть,
и развернуть свои синие флаги -
полотнища рек,
и потерять имена,
не забудется лишь имярек...

время совпасть с этой горько-звенящей
опальной листвой,
черновики пролистать, -
пожелтевшие? что из того?
видишь рассвет материализуется,
и полоса
у горизонта алеет,
и в травах белеет роса...


на землю

я смотрела вперед,
в безоглядную даль
и невидимый ветер
повсюду витал,
остужая слегка
мой горячий висок,
золотился на склонах
сосновых песок,
я смотрела вперед,
в приоткрытую высь
рядом птицы летали
и тучи вились,
и листы трепетали,
скрипели стволы,
и сады заповедные
тихо цвели,
лепестки облетали,
шептали: склонись,
я смотрела на землю
родимую, вниз,
только, снег, словно пепел,
стелился по ней,
может быть, притяжение
стало сильней,
что, срываясь, на землю
ложились слова,
потому ли горела,
пылала листва,
что плоды уронил
расплескавшийся сад?...
оттого ли теперь
все смотрю я назад?


всласть

гроза пришла, смела все листья,
осыпала антоновку в саду,
сказала словно: взвеселись, я -
к тебе иду!

как разыгравшаяся псина,
прыжками носится вокруг:
разметила штриховкой длинной
и даль, и луг,

вернулась, отряхнулась, брызги
веселые летят в лицо,
лакает воду, словно виски,
или винцо,

подпрыгивает, норовит все
лизнуть, и закружить кольцом,
набегаться и наловиться
живца живцом;

как-будто долго не гуляла
и радостно оторвалась,
хоть, сколько не гуляй, все мало,
но все же всласть...

и вот, повилась, и стихая,
как лужа у крыльца легла,
и очи смежила лихая
седая мгла.

а я иду и прибираю
антоновку побитую в саду,
вылавливаю, разве с краю,
листву в пруду,

смотрю, как небо, о, - живая
лазурь, струится под рукой...
смакуя, тихо допиваю
хмельной покой.


в озябшем сердце

сложена поленница у дома,
и горит осенняя листва,
освещая и вещая: кто мы
в этой жизни, - боги? черта с два!

все горит, попробуй, потуши-ка:
вспыхнул шалый пятипалый клен,
желтая береза рвется с шиком-
блеском искр из огненных пелен,

синим пламенем пылают дали,
ямб с хореем мечутся в крови,
речь ли, речка, мачта ли, мечта ли,
греза ли, гроза, - останови!...

но пройдут дожди и стихнут вихри,
воцарится в сердце благодать,
ритм? ищи-свищи, лишь всхлип и выхрип,
метроному старому подстать.

только горних хризантем сиянье
(или астр игольчатый разлет),
еще долго-долго не увянет
и о чем-то ярком напоет;

отпылавшему - не загореться,
не согреет и охапка дров...
но в одном озябшем сонном сердце
взор твой вновь отогревает кровь.


на все четыре стороны

мой дом открыт, на все четыре стороны:
березы тихо тянутся в зенит
и тучи их вершинами разорваны,
и семиструнно радуга звенит;

на западе овраг, в овраге - вороны,
назначенные тьму веков хранить,
здесь вены голубой земли отворены,
и бьется, не иссякнет жизни нить;

река животворящая на севере
и с ней благословение небес;
дорога на востоке, где мы верили,
что здесь наш дом и наша песня здесь;

дорога же вела нас на закат,
чтоб не сдаваться, и восход снискать.


случайная

когда вхожу отсюда,
с шумной, многолюдной улицы,
где, подбоченясь, продавец,
прицеливаясь, щурится
на покупателя, а покупатель
уж готов купиться,
кто на рекламу, кто на запах
свежеиспеченой пиццы,
где все, чудесным образом,
как будто, счастливы,
всегда надушены, подкрашены,
вчера, сейчас ли: Вы,
быть может, слышали..?
а видели с кем N сегодня...?

а я не вижу и не слышу.
ухожу отсюда, ветер-сводня,
ведет, ведет меня, все дальше,
и в - осенний сад,
и вот уже, его, случайная,
безоблачных объятий пленница,
я слышу, слушаю усталый,
щекотливый шелест-шепот,
смотрю в небесные глаза,
о, утонуть в них хорошо бы,
лишь только бы еще о птицах
улетевших он рассказывал,
о тьме, о холоде, и с ним,
его несчастием несчастливы,
терпеть отжившее, что листьями
срывается, уходит, и уходу
тому внимать, листать, вдыхать,
вздыхать, прошедшему в угоду,
скрипеть, качаться, становиться
вместе светлыми и кроткими,
и удовольствоваться птицами
оставленными крошками и нотками.


Мэн Хаожань Осенней ночью тоскую под луной




Полной луною
озарены небеса,
в травах осенних
всюду сверкает роса.
Ищет приют
ворон в ветвях, одинок;
через завесу
в дом залетел светлячок.

Тонкие тени
софоры трепещут слегка;
неподалеку
слышатся звуки валька.
Сколько, не знаю,
встречи желанной жду!
Снова напрасно
смотрю и смотрю в темноту.




оригинал



Роберт Фрост Войди

Когда я пришел к краю леса,
услышал – дрозда!
Если снаружи был сумрак,
внутри – темнота.

Птица как-то устроиться на ночь
движеньем крыла
Не могла в этом мраке,
но петь – могла.

Последний солнечный отсвет
на закате – угас,
Лишь в груди дрозда жил для песни,
одной, сейчас…

Затихая в колонном мраке,
звучала песня так,
Словно это был плач, и почти что
зов – войти во мрак.

Но, уж нет, я стремился к звездам
на исходе дня,
Не вошел, даже если бы звали,
да не звали меня.



второй вариант
(с исправлениями по замечаниям А. Ситницкого,
так и не удовлетворившими оного):

Лишь дошел я до кромки леса,
слышу – песнь дрозда!
Здесь, снаружи еще был сумрак,
но внутри – темнота.

Птица выбрать получше ветку
или взлететь
не могла уже в этом мраке,
но могла еще петь.

На западе солнечный свет
последний – погас,
жив в груди дрозда для песни
одной - сейчас.

Средь подъемлющих тьму колонн
песнь звучала так,
словно плакать с нею звала,
войти во мрак.

Не войду, мне б смотреть на звезды
на исходе дня,
Не вошел, даже если бы звали,
да не звали меня.



Robert Frost Come In

As I came to the edge of the woods,
Thrush music -- hark!
Now if it was dusk outside,
Inside it was dark.

Too dark in the woods for a bird
By sleight of wing
To better its perch for the night,
Though it still could sing.

The last of the light of the sun
That had died in the west
Still lived for one song more
In a thrush's breast.

Far in the pillared dark
Thrush music went --
Almost like a call to come in
To the dark and lament.

But no, I was out for stars;
I would not come in.
I meant not even if asked;
And I hadn't been.


Роберт Фрост Большой Пес* и Последний Лоскут Снега

Великая Псина,
Небесная тварь,
Блеснув звездным оком,
Восходит, как встарь,

И длит до заката
Танцующий лет,
На лапы передние
Не припадет.

Я, жалкая псина,
Не ровня ему,
Но нынче я рявкну
С ним вместе во тьму.


* - созвездие

Robert Frost Canis Major


The great Overdog
That heavenly beast
With a star in one eye
Gives a leap in the east.

He dances upright
All the way to the west
And never once drops
On his forefeet to rest.

I'm a poor underdog,
But to-night I will bark
With the great Overdog
That romps through the dark.


Последний Лоскут Снега

1
Как лист газетный, сбитый дождиком,
что шел с утра, –
Лоскут последний снега старого
в углу двора,

Так испещренный грязью, будто бы
шрифт слишком мал,
Там новости, забыл которые,
когда б читал.


2
Клок снега потемневшего лежал
в углу двора,
Подумал бы – газетный лист, прибит
дождем с утра,

Весь испещрен, и грязь на нем, как шрифт
что слишком мал, -
Те новости я, верно, позабыл,
когда б читал.


3
Лишь снега лоскуты лежали там,
в углу двора,
Подумал бы – листы, занесены
под дождь с утра,

Грязь въелась в них, казалось мелкий шрифт
их покрывал,
Те новости, которые забыл,
когда б читал.


4
Подтаявшего снега клок лежал
в углу двора,
почудилось, - газетный лист, прибит
дождем с утра.

Как мелким шрифтом, грязью испещрен,
он темным стал,
Известия, которые забыл,
когда б читал.


Robert Frost A Patch of Old Snow


There's a patch of old snow in a corner
That I should have guessed
Was a blow-away paper the rain
Had brought to rest.

It is speckled with grime as if
Small print overspread it,
The news of a day I've forgotten--
If I ever read it.


из Роберта Фроста

Закрой Окно

Закрой окно, пускай поля молчат,
Качаются деревья в тишине;
Не видно птиц, их пенью был бы рад,
Без них придется мне...

Еще не скоро певчих птиц пора,
Еще не скоро талых вод разлив,
Закрой окно, смотри, как мчат ветра,
Листву взвихрив.


Robert Frost Now close the windows


Now close the windows and hush all the fields:
If the trees must, let them silently toss;
No bird is singing now, and if there is,
Be it my loss.

It will be long ere the marshes resume,
It will be long ere the earliest bird:
So close the windows and not hear the wind,
But see all wind-stirred.


Шум Деревьев

Я удивляюсь им…
Деревья терпим мы,
И предпочтем другим
Их вечные шумы
У самого жилья.
Мы терпим, день за днем,
До слез, до забытья,
Довольные судьбой,
Выслушиваем их
И ловим вздох любой.
Они шумят: Уйдем! –
Ни шага не ступив,
И старше, и мудрей,
Стоят, как на века.
Гляжу ли из окна
На них, иль от дверей–
И склонится спина,
И задремлю слегка…
Отправлюсь, буду жив,
В один из дней лихих,
Вот зашумят в саду,
Заголосят, от них
Сбегут и облака.
Молчать бы мне пока,
Но все же: я уйду.


Robert Frost The Sound of the Trees


I wonder about the trees.
Why do we wish to bear
Forever the noise of these
More than another noise
So close to our dwelling place?
We suffer them by the day
Till we lose all measure of pace,
And fixity in our joys,
And acquire a listening air.
They are that that talks of going
But never gets away;
And that talks no less for knowing,
As it grows wiser and older,
That now it means to stay.
My feet tug at the floor
And my head sways to my shoulder
Sometimes when I watch trees sway,
From the window or the door.
I shall set forth for somewhere,
I shall make the reckless choice
Some day when they are in voice
And tossing so as to scare
The white clouds over them on.
I shall have less to say,
But I shall be gone.



Снежная Крупа

С ветки густой
Ворона спорхнула,
Снежной крупой
В лицо мне швырнула,
Темнел небосклон,
Так я, угрюмый,
В душе был спасен
От горьких раздумий.


Robert Frost Dust Of Snow

The way a crow
Shook down on me
The dust of snow
From a hemlock tree
Has given my heart
A change of mood
And saved some part
Of a day I had rued.


Осколки Сини

Зачем осколки сини нам нужны?
И здесь, и там: цветок и стрекоза,
Ручей и камень, бабочка, глаза…
А чистый цвет струится с вышины.

Но ведь земля – не небо, знать (пока),
Что небо – часть Земли, – то лишь слова,
И как недостижима синева,
Так наша тяга к сини глубока.


Robert Frost Fragmentary Blue


Why make so much of fragmentary blue
In here and there a bird, or butterfly,
Or flower, or wearing-stone, or open eye,
When heaven presents in sheets the solid hue?

Since earth is earth, perhaps, not heaven (as yet)--
Though some savants make earth include the sky;
And blue so far above us comes so high,
It only gives our wish for blue a whet.


за листопадом

Освободишься, – позвони,
поговорим за листопадом.
В аллеях парка – не одни,
в толпе деревьев. Солнце рядом.
Какой-то (гольден?) сладкий сорт,
зависло на ветвях сосновых.
Зелёное, закат сорвёт.
Что ж мы стоим, давай-ка снова:
Дела, семья.… Из колеса
не вырваться осенних будней.
Совпасть хотя б на полчаса.
Радушно смотрит парк беспутный.
Бормочет, будто не до нас,
мол, все здесь гости, проходите.
И тонет в солнечных тонах
его укромная обитель.
Мы от тумана и дождя
откажемся, - оно нам надо?
пригубим сумерек, хотя
готовы пить до звездопада.
Пить и курить, курить, курить
душистые сухие листья.
И с облаками… до Курил.
Пусть ищут, хоть с Агатой Кристи.
Но осени горят холсты
душой художника. В палитре
оттенков нету холостых…
Но трель мобильника, что выстрел…
К плечу листок припал, приник.
– Давай, братишка.… Очень рада.
Освободишься, – позвони,
поговорим за листопадом.


запах яблок

а запах этих яблок и потом
я буду безнадежно вспоминать,
что в августовском воздухе густом
хмельные предвещает времена:
земля - шарлотка, вроде пирога
и с неба - свет парного молока;

листва, легка, затихла на весу,
роняет капли, Божью ли росу,
и, глядя ввысь, кузнечики-сверчки
свои забыли скрипки и смычки,

малиновку и сливу, и налив,
напитывает блудных звезд наплыв,
конфетное и мельба, и ранет
летят, летят
ночным скитальцам вслед...


в пути их приютит забытый сад,
и вновь вдохну небесный аромат...


подражание Ли Бо (I - V) неизвестный автор



три, пять, семь слов
*
С деревьев падают листы,
И вянут день за днем цветы.
В горах затих поток и горы вместе с ним.
Скитаюсь тенью, сердцем раненым гоним.
Вслед за водой Янцзы качается и лодка, мой приют.
Цикады тихим стрекотанием уснуть мне не дают…
**
Играли блики, разошлись.
Жемчужный полог свешен вниз.
Вода струится на восток сама собой.
Тоска разлуки станет как-нибудь золой.
Я молодым вином хмельна, не замечаю темноты,
И силуэт неясный, показалось, что вернулся ты...
***
Повеял ветер, тишина.
Печали схлынула волна.
Застыла цапля у реки среди ветвей,
Уплыли рыбы, воды стали холодней.
Играет клен на берегу, рыбацких джонок ли огни?
Но звуки дудки раздаются, ранят сердце мне они.

****
Клепсидре опустеть пора,
Не слышно звуков со двора.
Луна садится, отражает свет листва,
Ручей далекий, плеск доносится едва.
Осенний ветер налетает, и цветы в слезах опять,
Тоска вернется, жду, пускай, снега печалью опоят…
*****
На небесах видна заря...
Унять тоску пытался зря.
Осенний ветер носит блики по цветам,
Речной поток заплел траву по берегам.
Встречаться с кем-нибудь, шутить и улыбаться тяжело,
Лишь сетую: где смоль волос и где последнее тепло…

оригинал



причудливый извив

как описать в словах
изгиб замысловатый
на солнечных стволах
сосны, огнем чреватый,
венчаемый волной
густозеленых игл, -
ветвей?

иль заводной
веселый ветер прыгал
по ним, или играл
для них тростник на флейте?
или жестокий шквал
на них обрушил
плети?

молитвой мировой
средь них - сухая ветка,
что кажется живой,
подобна тонкой сетке
несчитанных морщин
на умудренном лике
не ищущем причин
для ласковой
улыбки;

жемчужных от росы,
янтарных на закате?
как их отобразить,
когда слова
некстати?


возле ширмы

закрывают плакучие ивы окно,
застилают туманы низину,
солнца красный фонарь ночь, со мной заодно,
прячет, облако с облаком сдвинув.

и волнуется невдалеке водоем,
и от ветра стихают цикады,
и о времени мы забываем вдвоем
возле ширмы уснувшего сада.

и прохлада плывет, словно плачет свирель,
и струятся блаженные звуки:
то блуждают вблизи, наплывая на мель,
то уходят в глубины разлуки...

только снова засветится алым окно
за прозрачной бамбуковой шторой,
разводя облака на краях кимоно,
- время тел, их любовного спора.


круги

Размеренно течение реки,
минут и дней, горячий воск июля
(о, где твоя веселая гаргулья),
плывет, как лава, не отнять руки.

Попробуй, хладнокровье сбереги
когда жара (химера) жжет в разгуле,
как стая пчел в разворошенном улье,
туману или дыму вопреки.

А туча наползает грозовая,
и капли (пули) достают везде,
останется одна хоть тварь живая?

Но, вот лягушка - томными прыжками,
нырнет, и нет, круги лишь по воде...
расходятся мгновения - веками.


Ли Цин-чжао Случайная радость





Я помню, давно, лет пятнадцать назад:
распускались цветы, луна,

мы были вдвоем, я слагала стихи,
во все цветы влюблена…

И нынче смотрю на цветы и луну,
совсем как прежде они,

но где обрести такую любовь,
как в былые времена…



оригинал



снится

и бабочка тебя целует в губы,
и это лето словно снится, снится,
а час придет, и отцветет, отлюбит,
взлетит, - журавль, не синица,

истает... где блуждает по болотам,
однажды поманив тебя полетом,
и где курлычет, словно на прощанье,
и обещает обнищанье:

сокровища стекут твои земные
сквозь пальцы, превращаясь в листья, листья, -
червонны, золотисты, и темны, и...
не помнишь, - был ли золотистый?

зима нагрянет, вспыхнет небо синим,
и в пламени холодном мы застынем,
и словно листья полетят страницы...
и лето будет сниться, сниться...


а небо

а небо над Питером залито грустью
и следом за водами тянется к устью,
и светится Стрелка, сверкая огнями,
но мне не туда, говоря между нами,

уж слишком там шумно и жарко, и душно,
глядят любопытно, смеются натужно,
рассмотрят, оценят и ценник повесят,
но что мне за дело до чванства и спеси,

когда меня ждут...
нет, не ждут... но приветят
теплом этот берег, и камни, и ветер,
по-дружески так, подтолкнет меня в спину,
залив позовет, ни черта где не видно,

брести по песочного времени броду,
не вдруг обрести в себе птичью породу,
упругие острые крылья с изломом,
в потоке историй едва ли знакомом

нестись, и нести свою ношу, без мысли,
ты падаешь ввысь ли, возносишься вниз ли?
и кажется, больше уже не отпустит
та устная грусть, или грустное устье.


под аккомпанемент сяо

В древние времена художник один, Чжан Цзэнъюй,
рисовал, говорил: рисуя дракона, не малюй
глаза, ибо глаза - завершающий, решающий штрих,
с нарисованными глазами дракон улетит, и притих
народ, глядя, как наносит последний мазок
художник и дракон в небеса совершает бросок.
- Цветов и птиц не рисуй для меня, все равно
травы увянут, и бабочки улетят заодно;

только воды рисуй, и пускай они не отразят
глубины небес, пускай не вернутся назад...
только горы рисуй, в горах будет эхо блуждать,
эхо мелодии, той, чье предназначение - ждать;
также голос Хань Э, которая пела за риса горсть,
проходя царство Ци, - там никто не остался черств,
и ушла Хань Э, а звуки песен витали в домах...
- только горы рисуй, сделай кистью последний взмах.


***


День идет к закату, а дорога идет к концу,
говорил У Цзясюй незабвенный в эпоху Чунь;
и что хочешь делай, - пой, или, допустим, танцуй,
укротишь ли тоску на чи, или хотя бы на цунь?
но возьми продольную флейту сяо, вдохни
в нее трепет-дрожь, немоту мотылька, который,
когда мы ненадолго случайно оставались одни,
вдруг из солнечного сплетения рвался в горы...

и за ним потянется звук по наклонной ввысь
в облака, за птицами, брызгами водопада,
на мгновенье зависни, на вдох только остановись,
и застынет душа, свободным паденьем объята,
расправит крыло... чтобы все позабыть, тоски
не увидеть конца, так неведом конец пути,
и лишь сянь вздохнет, в иероглиф слетятся мазки,
лишь ветер проникнет в поперечную флейту ди.


в полумглу

В ночь, в эту полумглу, где шелест листвы и лепет легких крыл
сплелись и спелись, ты говорил:
что ночи белой ничего прекрасней и нет, когда ступали мы
босыми праздно в объятья тьмы,

под сень березовой аллеи, от света горнего насквозь
прозрачные, белели стволы берез,
роса как шелк для ног горячих, и ветер - свежесть простыней,
и небеса все ярче и все синей...

но все же, все же, зимней ночью, когда снегов гудит прибой,
забыв о прочем сидим с тобой,
и сеют синие метели по запорошенным полям, -
свет дольний делим мы пополам.


Ли Юй На мелодию "Печали красавицы"



Юймэйжэнь


В маленьком садике ветер кружит,
двор зарастает травой,
Ивы цветут,
веет повсюду весной.
С вечера долго стою у перил,
слова не молвив, без сна,
Словно бы встарь, заиграет свирель,
прошлое вспомню,
новая встанет луна.

Кажется, пенье не стихло ещё,
в чарке довольно вина,
Стаял весь лед,
пруда поверхность темна.
Зал расписной, ароматы свечи,
тьма заползает в углы,
Инеем чистым покрылись виски,
снегом последним,
мысли мои тяжелы.



оригинал



распахну

распахну окно в июнь, тихо,
разрастается бурьян дико,
светит небо и свистит птаха,
режет виражи стрижей стайка

наподобие живых молний,
этот воздух разливной дольний,
этот тополиный пух манной,
словно путь по облакам дальний,

притяжение луны, бриз ли,
полусладкий золотой Рислинг,
искушение ли нам, грешным,
вновь за ветром поспешить вешним,

распахну окно, впущу ветер,
впору вместе с ним
бродить, бредить...


Ли Юй На мелодию "Пора полоскания белёных шелков" 2 цы



«Даоляньцзылин»


Сбилась туча-прическа слегка,

На румяна – полоски легли,

На лице лишь досада и бровки ее –
словно сдвинулись горы вдали.

Подпирает душистую щеку рукой,
пальцы нежные словно ростки,

На холодной террасе застыв у перил,
кто умерил бы слез ручейки?



* Название мелодии настраивает читателя на определенный лад:
время полоскания-отбивания летних одежд, шелков,
стук валька по мокрому белью, - традиционный мотив осенней печали.
Ожидание на ступенях внутреннего дворика и чувства девушки,
утратившей благосклонность возлюбленного –
часто обыгрываются в китайской поэзии.


оригинал



В позабытом саду тишина,

И во дворике пусто с утра,

Временами доносятся звуки вальков,
временами засвищут ветра.

Бесконечная ночь, что поделаешь с ней,
если тянется время без сна,

Только звуки вальков, и за ними луна
проникает сквозь шторы окна.


оригинал



невесомое

давай с тобой поговорим о наболевшем,
дорога в Крым, дорога в Рим, проезжим, пешим,
спешим, торопимся, спешим, не видя цели,
а раньше верили в тиши, а раньше пели

тропе, траве, на берегу березе белой,
и до сих пор я берегу твой смех несмелый,
и удивление, и вздох, прикосновенье,
в песке секретик, лепесток, во тьме виденье;

и пахло скошенной травой, она нас позже
в стогу укроет с головой, и будет прожит
так медленно тот летний день, так вдохновенно,
так колокольчикова звень вскрывает вены,

так мы вливались в этот мир лесной капелью,
так вечер весело томил раздольной трелью...
так где-нибудь в пути в ночи меж Дном и домом
помолимся и помолчим о невесомом.


сумерки разума

снова сосны зажгли свои тонкие свечи,
и на север стремится, стремится закат,
и уже безнадежно почти что засвечен
этих звонких ночей бесподобный каскад,

и в туманном пейзаже, едва проступая,
чуть видны силуэты парящих дерев,
речка-речь еле слышно струится скупая,
с лика неба слепые дожди утерев,

и садовая славка о чем-то бормочет,
и крылатки прозрачные с вяза летят,
и бросаемся мы в эти спелые ночи
в затяжном беспокойные крылья сплетя;

на рассвете зарянка затихнет устало...
только если молчать снова будет невмочь,
нам достанется самая-самая малость, -
снова бросимся мы проявлять эту ночь.


Падшему аисту

А смерть смирит не глядя, всех и вся...
Ну что же ты упал, усталый странник,
последнюю высотку слету взяв,
расхристанного времени подранок?

Или, весною пьяный, за нее
с соперником сражался до конца ты?
Иль дух смятен тебя сюда занес,
что тройкой был приговорен в тридцатых?..

В церквушке на погосте тишина,
дверь сорвана с петель, провален купол,
гнездо на колокольне вьет весна,
сирень кадит размеренно и скупо,

и, в вешнем небе требу отслужив,
в родной удел стремившийся упрямо,
простертый аист, голову сложив,
заснул смиренный на пороге храма.


Ли Юй На мелодию "Долгая тоска разлуки"

Встали горы с одной стороны,

Встали горы с другой стороны,

Бесконечные горы, небесная высь,

                       и холодный туман над водой,

В безграничной тоске 

                   что мне клен с киноварной листвой.



Хризантемы давно расцвели,

Хризантемы увяли давно,

Вижу, гуси домой от заставы летят,

                         лишь тебя я не вижу вдали,

И от ветра с луной* 

                       закрываю завесой окно.







        *- свежий ветер и светлая луна; 

образно, - о прекрасном вечере; обстановке, 

        располагающей к лирической беседе, 

                к мечтательности и любви





李煜 (937 – 978)《長相思》

 

一重山,兩重山,山遠天高煙水寒,相思楓葉丹。

菊花開,菊花殘,塞雁高飛人未還,一帘風月閑。

Как туча прически виток, Нефритовый узкий челнок, И блеклые-блеклые, слишком тонки весеннего платья шелка, Две черных улитки, нахмурены брови слегка. Шум ветра с дождем заодно, Шум ветра с дождем все сильней, Три ляна жилище, банана листы завесой закрыли окно. И тянется ночь, но что же поделаешь с ней. http://www.haoshici.com/5511fy.html


Псковитянка

Спит Красуха у войны на дне,
Где Шелонь проходит - город Порхов,
В сорок третьем, на исходе дней,
Здесь земля застыла жжёной коркой.

Тлеет клевер в осени углём.
Девять вёрст от Порхова на Остров.
Здесь теперь не сеют рожь и лён.
Лес. А на ветру рыдают вётлы.

Улица – одни лишь трубы в ряд.
На холме – скорбящая Прасковья.
Мать, ты не забудешь, как горят
Люди да деревни. Сколько крови!

Век расстрелов, лагерей, огня, -
Сколько длиться ненависти-мести?
Скорбь от сердца сможешь ли отнять?
Мать-Россия, ты с Красухой вместе

Провожала сыновей своих
На войну и в неизвестность... к стенкам.
Боли узел скрученный двоит
красным и коричневым оттенком.

Псковитянка, голову склонив,
сидя на пороге пепелища,
ты, любовь для жизни сохранив,
силы встать ужели не отыщешь?


· деревня Красуха вместе с жителями
сожжена карателями в ноябре 1943 года


Оуян Сю На мелодию "Долгая тоска разлуки"



"Чансянсы"


Где марсилии в речке полно,
Ивой озеро окружено,
Скрылся путник и больше не виден вдали,
лишь уходит на Запад поток.
Возвращаться пора,
закатилась луна за отрог...

И туманом исходит вода,
Вместе с ветром спешат холода.
Всё стою, прислонившись, у красных ворот,
только слышится, лошади ржут,
Только чайка, одна,
в небеса поднимается тут.

оригинал



Цветы сливы напомнят тебя,
Ветви ивы напомнят тебя,
Распускаются ивы с цветами весной,
расстаться приходит пора,
Со склоненной главой
льем слезы всю ночь до утра.

Бесконечна река на закат,
Бесконечна река на восход,
Вместе утка и селезень на берегу,
поднимутся, вместе летят,
Не знаю, когда
с тобой меня случай сведет.


оригинал




весенние вариации

покуда роща не шумит,
едва ли ропщет понемногу,
едва проклюнулся, умыт
листок березовый до сроку,
но разливается уже
дух тополиной вскрытой почки,
и пробудившейся душе
уже не выпросить отсрочки,

летит, влечет её разлив,
любви шальное половодье,
равно полощет ветви ив,
кружит, и плещет, и заводит;
и слышишь, - на круги своя
заветные вернулись птицы
повторно этот мир ваять,
творить эфир и веселиться;

не петь и не летать грешно
и, грешным делом, телом грешным
нам в этом зодчестве смешном,
и в этом щебете кромешном;
открой же мне свои ключи,
мы станем призрачней и проще,
и песня песней зазвучит
в березовой расцветшей роще.

***

запел в овраге соловей,
вернулась ласточка-беглянка,
и с каждым часом розовей
заката пьяная гулянка;
и с каждой склянкой все светлей
цветеньем вспоенное небо,
да наливает водолей
искристое, за бывший жребий;

а с ним стрелец: - ну, за печаль! -
стрельнувший стрелы у коллеги,
слагает жертвам пастораль
и следом льет елей элегий;
в зеленом мареве теней
гудит весенняя округа,
напоминая все сильней
разгульную твою тортугу...

к утру затихнет кавардак,
лишь заблик будет что-то тихо
насвистывать сквозь сон, простак,
сирень разбрызнется шутихой,
и ветер, вдрызг осоловев,
в росе притихнет спозаранку,
вздохнет в овраге соловей,
но, чиркнет ласточка-беглянка...

***

еще одна в саду весна
гуляет тихо на рассвете,
и птичьи голоса она
в свои улавливает сети,
прислушивается, молчит:
овсянка в зарослях соседних,
там соловей в кустах мельчит,
с подругой отыграв намедни;

птенцы в скворечне верещат,
а в выси ласточка щебечет,
сбирается в весенний сад
настойчивое птичье вече,
спешит, волнуется, звенит,
дрожит, как жаворонок ранний,
не коготками все они
весне невольно сердце ранят…

и сливовые лепестки,
вишневые шелка спадают,
так розовые пузырьки,
помедлят малость и растают…
благоуханна и нежна,
крылом укрыта словно Леда,
спит обнаженная Весна
в объятьях Лета.


на птичьем наречии

то ли бриз бросает брызги,
то ль идет соленый дождь...
если ты достигнул риски,
всё, что было, подытожь.
странствуя в миру и в духе,
времени ты отдал дань,
к устью прислони свой слух и
к тихой пристани пристань.

сердце просит равновесья,
мы с тобой обречены
на наречье высей, весей,
тихих заводей речных;
заводи свою шарманку,
жаркий ропот робких струн
и в сирени спозаранку
и к вечернему костру...

россыпь рос оставят зори,
россыпь трелей - соловьи,
составляя суть историй,
всех историй о любви.
лей же, лей, слова, до риски,
речи пьяное вино...
бриз в лицо мне бросит брызги,
и утешит тишиной.


Память поманит

Память поманИт в молчанье,
Вечная да вещая...
Поклонюсь в немой печали
Храму Благовещенья*.

Помолившись на дорогу,
В путь пущусь неблизкий я,
Где в лесах, открыты Богу,-
Сердцу милые края...

Где в Шелони конь напоен,
На холме, средь серых плит,
ИсконИ мой предок-воин
Возле церкви** тихо спит.

И раскрыты двери в храме...
Только, весь алтарь зарос.
- Что же, Память, стало с нами?
Скрылся в зелени погост.

Поклонюсь родным могилам
И вернусь. - Мне снится сон?
Мой собор!.. Что это было?
Взорван он...



** о церкви записано 6 октября 1879 года
в "Псковских губернских ведомостях"
в "Заметках о храме святого Николая
в сельце Сырковичах" П. М. Силина.


к рождению белой ночи

Вернуться к Поцелуеву мосту
и целовать холодный хмурый воздух,
ловить густую с влагой пустоту,
идти, искать, считать до неба версты;

рукой подать до площади Труда,
бульваром до Исаакия, к Почтамту,
и к Реформатской, далее туда,
где купола слепят, блистая, там-то,

Святителя Николы под крылом,
обрящет всяк желанный край небесный;
а мне всё о былом, да о былом,
и на краю небесном больно, тесно,

и падаю, за Мойку, к тополям,
где Новая Голландия качает
ночную тишину напополам
с усталым шепотком апрельских чаек,

ругающих полночную звезду,
но слышится лишь - плещет аллилуйя...
иду я к Поцелуеву мосту
и свет рожденный, тихий свет целую.


утренний сеанс

нынче небо, смотрю в Веб-камеру, над Петербургом
беспросветно и хмуро, очевидно, по переулкам
собиралось пройтись дождём, являя милость,
но чего-то как-то задумалось малость, забылось,
и зависло, точно, а город, вообще, давно очнулся,
и меняются в камере кадры с частотою пульса,
хоть моё теперь бьётся, послушай, несколько чаще,
но не так всё же быстро, как у этой чайки летящей,

вот она заглядывает в глаза мне, камеру, то есть,
вот её уже нет... но по прежнему пишут повесть
неспеша, по Дворцовой сонные спозаранку люди,
их сейчас ветерок от Невы за углом разбудит,
с этой крыши видать, - трепыхается флаг на Зимнем,
только Ангел застыл неподвижно, и мы не покинем,
с ним на пару смешные зрители утреннего сеанса,
он, мне кажется, там стоит, сочиняет стансы,

а машины, как муравьи, все бегут, бегут, фары гасят,
а заря там, за куполом церкви дворцовой, на трассе,
небо золотом скупо красит, хотя этого я не вижу,
девять тридцать, плюс шесть по Цельсию, на эту крышу
приходи, будешь третьим одним этим ветром завороженным,
растворяется хмарь-тоска, и уже совсем хорошо нам,
этой камеры, крыши ли, площади, города - диогены,
в этом небе и в этой зоне, чувствуешь, аэрогенной.


в себе

наполненная синевой река,
берез и тополей сквозь облака,

стремится, верно, к небу, и трава
её возносит ввысь, и дерева,

и птичий клин, свершающий исход,
и лишь она одна в себе несет,

что было, и что будет впереди,
что есть, какая есть, как не крути,

смывая грязь, и мусор унося;
чуть неуклюжа, будто на сносях,

с деревьями и птицами, с травой,
исполнена небесной синевой.


Ли Бо Смотрю в зеркало, пишу о заветном


Дао кто постиг,
              пребывает тот в веках.
Путь утративший –
              старится за годом год.
Почему себе
              улыбаюсь в зеркалах,
Волосам седым
              цвет их кто-нибудь вернет?

Тщетно жду
              отраженья своего ответ,
И вздыхаю зря,
              на увядший глядя вид.
Персиков и слив
            скажет мне иссякший цвет:
Всё кончается…
              Южная гора блестит.
       


Южная гора – символ долголетия. гора Чжуннаньшань,
    расположенная к югу от города Сиань (быв. Чанъань)
          в пров. Шэньси, где в то время обитали даосы.


                          другой вариант:


Кто Дао познал,
                  тот пребывает в веках,
Утративший Путь –
                  стареет за годом год.
Почему же себе
                  улыбаюсь порой в зеркалах,
Словно травам седым,
                  цвет никто волосам не вернет.

Напрасно вздыхаю,
                  хоть сердце болит от утрат,
В отраженье смотрю,
                потому ли увядший такой.
Персики, сливы*
                разве с людьми говорят?
На Южной горе*,
                седовласый, найду покой.

     
      * парафраза: персики и сливы безмолвны –
  образно так говорится о том, что высокие качества,
ум, талант безо всяких слов привлекают сердца людей;
        полностью афоризм звучит: «персиковые
              и сливовые деревья безмолвны,
          однако под ними всегда образуется
            тропа от тянущихся к ним людей»

        * аллюзия на легенду об отшельниках -
            "четырех седоголовых мудрецах".
        китайский комментарий говорит, что
          под Южной горой подразумеваются
      Шаншаньские горы в провинции Шэньси.
          В конце династии Цинь, начале Хань,
          – жили здесь четверо седовласых,
    которые в знак протеста против императора
              Цинь Ши-хуана (221 г. до н. э.),
        названного ими тираном и узурпатором,
                удалились в горы Шаншань.


оригинал



ещё природа

Уже почти
истаяли снега,
уже ольха - в желтеющих сережках,
и речка захватила берега,
в затонах утки плавают сторожко,

ещё природа
чутко-чутко спит,
и далеки сиреневые трели,
и дух берез не принят, не испит,
лишь бражный воздух горьковатой прели,

лишь изредка
заговорит скворец,
- да мне твоей весной уж не согреться...
но он речист, подлец, в дуду игрец,
холодное, опять мне травит сердце.


Роберт Фрост Песня Грозового Дождя

Тучи рваные в буре несутся вдаль,
и дорога пуста лежит,
разбиваясь, летит и летит хрусталь,
исчезают следы копыт.
Отцветут у дороги цветы без пчёл,
опадут под дождем, пойдем
мы с тобой по холмам через лес и дол,
о любовь моя, под дождем.

Хоть в отчаянье птицы теперь молчат,
лес огромный в смятении весь,
только эльфы больше скажут стократ,
что таятся с древности здесь:
сметена, песня леса дрожит на весу,
словно диких роз лепестки…
О, пойдем, будь любовью в этом лесу,
где капели с ветвей легки.

Всюду буря, проникнет и к нам, сюда,
шумом пение заглушит,
от порывов по лужам бежит вода,
по одежде твоей спешит.
Только будем с тобой на закат идти,
пусть мокры с головы до ног,
только будет блестеть на твоей груди
словно брошь золотой листок.

И, похоже, что здесь, в наползающей мгле,
это море спешит назад,
к им когда-то оставленной древней земле
где ракушки его лежат;
и, похоже, расстались мы вновь с тоской,
лишь любовь во взоре твоём,
так войди в эту бурю и непокой,
о любовь моя под дождём.


A Line-Storm Song

The line-storm clouds fly tattered and swift.
The road is forlorn all day,
Where a myriad snowy quartz stones lift,
And the hoof-prints vanish away.
The roadside flowers, too wet for the bee,
Expend their bloom in vain.
Come over the hills and far with me,
And be my love in the rain.

The birds have less to say for themselves
In the wood-world's torn despair
Than now these numberless years the elves,
Although they are no less there:
All song of the woods is crushed like some
Wild, earily shattered rose.
Come, be my love in the wet woods, come,
Where the boughs rain when it blows.

There is the gale to urge behind
And bruit our singing down,
And the shallow waters aflutter with wind
From which to gather your gown.
What matter if we go clear to the west,
And come not through dry-shod?
For wilding brooch shall wet your breast
The rain-fresh goldenrod.

Oh, never this whelming east wind swells
But it seems like the sea's return
To the ancient lands where it left the shells
Before the age of the fern;
And it seems like the time when after doubt
Our love came back amain.
Oh, come forth into the storm and rout
And be my love in the rain.



Бо Цзюй-и О цветении в горах





Цветы персика у храма Далинь

В долине ко времени пятой луны
весенних не видно цветов,
у горного храма – на персик смотрю,
что пышно раскрыться готов;
досадовал долго, - в какие края,
неведомо, скрылась весна,
подумать не мог, что свернув по пути,
сюда заглянула она.


оригинал



Ван Вэй

Долина Магнолий


Белы, словно лотос,
в долине цветы не цвели,
лишь чашечки, алы,
в горах распустились, вдали;
у хижины, здесь,
в ущелье, где нет ни души,
раскрылись едва,
и падают тотчас в тиши.


оригинал II




Бо Цзюй-и О ветвях ивы



Песня о ветвях ивы


Тысячи тысяч ветвей на ветру
в самом начале весны,
как золотистые нити тонки,
как шелковинки нежны…
Сад на Юнфэн* позабудут потом,
и зарастёт он, пустой,
кто тогда к иве плакучей придет
любоваться её красотой?


*- улица Юнфэн на юго-востоке г. Лояна,
где, удалившись от дел, на старости лет
в своем доме с садом жил Бо Цзюй-и.
стихи – иносказание о невостребованном таланте.



Хэ Чжи-чжан

Воспеваю иву


Светлым нефритом одеты весной,
ивы стоят высоки,
тысячи веточек свесились вниз,
зеленого шелка шнурки.
Ветер весенний, вторая луна,
на полотне небольшом,
кажется, узкие эти листки
выкроил кто-то ножом.


оригинал и оригинал II





без названия

мы смотрели, звезды падали, или всё наоборот,
и деревья рощи, сада ли, прорастали в высь, вперед,
тихо взмахивали ветками, так и мы с тобой вдвоем,
и соприкасались веками, и казалось нам, поём,

словно те две птахи вешние в яблоневых облаках,
веяло святым забвением, и блистала, глубока,
млечная, вселенных омутов и туманностей полна...
к часу позднему какому-то, ты один, и я одна,

разбежались.. тихо плакали две березы под окном,
прорастали звезды злаками в сердце, как заведено.
понимала на две трети я, что не кончилась весна, -
только плата, вклад в бессмертие, в сроки нами внесена.


на белый снег / Вике

мазки на белый снег ложатся ниц
и раскрывают крылья, словно души.
помедли, обертоном обернись,
морская обитательница суши,

вернись, мазки чуть колки и сухи',
плесни на них живой житейской влаги,
распустятся лиловые стихи
на снежном поле скомканной бумаги.

а памяти исполненные сны,
не то, что коготками остро птицы,
вцепилися в тебя до белизны,
до крови, до весны, да им простится,

им надо сниться, солнечный удел,
- согреть и скрыться вновь за окоемом,
а ты не знаешь, - помнишь, кто-то пел,
предтечей напоённого приема..


Бо Цзюй-и О весенней тоске





«Песня о весенней тоске»

Поднимаются тьмы, мириады цветов,
лепестками округа полна,
за окном изумрудная дымка видна,
песня иволги желтой слышна.
Проливаются слезы, смывается грим,
опустила завесу, сижу,
и понять я не в силах весенней тоски,
что опять принесла мне весна.



Чжу Цзян

«Весенняя тоска девушки»


Не спеша вышиваю, сижу я одна
у закрытого сеткой окна,
опадает багряник, летят лепестки,
песня иволги желтой слышна.
И напрасно пытаюсь постигнуть я смысл
бесконечной весенней тоски,
замирает порою в работе игла,
окружает меня тишина.



оригинал и оригинал II




Бо Цзюй-и Оборванные Строфы




Навещаю Хуана Фу Седьмого


Еду верхом,
дорога моя длинна,
встречу цветы,
достану чарку вина;
когда миновал
тихие все места,
тогда повернул,
приехал и к Вам сюда.

оригинал


В монастыре утратил привязанность к мирскому


Не уставал
наслаждаться горным ручьем,
обходил монастырь
любовался цветами вокруг;
пение птиц
слушал я день за днем,
повсюду, казалось,
раздавался источника звук.


оригинал


Спрашиваю Лю Девятнадцатого


Зеленая пена,
стоит молодое вино,
красная глина,
огонь в очаге - давно.
Снег собирает
небо во тьме ночной,
может с тобою
выпьем по чарке одной?

оригинал


Журавль*


Любой человек
по-своему в чём-то хорош,
Любой из людей
когда-то уходит всё ж.
И кто говорит, -
ты можешь плясать тогда,
Не лучше ли мне
свободным стать навсегда?


*- птица, на которой летаю небожители,
символ долголетия и опытности;
иероглиф хэ обозначает так же и самого небожителя,
бессмертного, святого.


оригинал


Ночью в Пути Попал под Мелкий Дождь


Стыло, пустынно,
плывут облака, всё темней,
Мало-помалу
надвинулся холод ночной.
Чувствую только, -
намокли одежды сильней,
Но ни звука вокруг,
и капель нет, ни одной.


оригинал

Слушаю звуки вальков у реки (Сочинил в Цзянчжоу)
Одежды стирать
приходят на берег реки,
К десятой луне
повсюду стучат вальки.
Над башней всю ночь
луна – высоко в небесах,
За тысячи ли
сердце – в родных краях.

оригинал


Бо Цзюй-и Жалею Цветы Сливы





Прекрасны цветы
в рощице небольшой,
мягкий и нежный,
плывет густой аромат;
вокруг на три чи
ложится за слоем слой,
несколько тысяч,
чашечки всё летят.
Утром клубятся,
пышной полны красоты,
вечером тихо
сыплются здесь и там;
на слово о ветке:
карминно-белы цветы,
отвечу одно:
подобные алым шелкам.
Давно я люблю
их необычайный цвет,
когда же он гаснет, -
скорби приходит пора;
исчезли они,
цветов шелковистых нет,
дуют и дуют,
всё не стихают ветра.


оригинал




Лу Лунь У Заставы Песни




I

Орлиные перья,
золотистые стрелы блестят,
Ласточкин хвост
украшает узорный стяг.
Перед отрядом,
даёт генерал приказ,
тысяч бойцов
вознёсся единый глас.

II

Сумрак в лесу,
ветер пронёсся вдруг,
во тьме генерал
тотчас направил лук.
Когда рассвело,
белые перья нашли,
камень разбив,
застряла стрела в щели.


III

Скрылась луна,
встревоженный гусь – в высоте,
гуннский шаньюй
сбегает тайком, в темноте;
тут же в погоню
- конницы легкий отряд,
луки с мечами
им тяжелит снегопад...


IV

Походный шатер,
яшмовый пир на столах,
здесь одолели
западных цянов в боях;
напились вина,
в латах пустились в пляс,
гром барабана
горы и реки потряс.


V

Наладит стрелу,
ястреба кличет затем,
выдающийся муж –
как искусен, известно всем:
догонит лису,
распугает вокруг фазанов,
всех разом сметёт
с древних холмов и курганов.


оригинал

http://www.shicimingju.com/chaxun/list/418979.html





лунный лепесток

снег метелицей на след в саду напал
и сокрыл небесный солнечный опал,

геометрию теней преобразил,
по земле зашелестел что было сил,

центр тяжести переместил слегка
невесомым притяженьем лепестка,

что завис как будто где среди ветвей
стёртой памяти...
и стало чуть светлей.

и по свету полетели мотыльки..
почему мы так с тобою далеки?

будешь как-нибудь скитаться по сети,
сад заснеженный мой нежный посети.


когда лишь ночь

Склонила ива ветви до земли,
прохладный ветер их легонько треплет;
зачем сюда с тобой мы забрели,
когда лишь ночь луну-лампаду теплит

предтечею нечаянного родства,
когда в осеннем действе обретёшь ты
себя, точь-в-точь, по сути существа,
и светлых слёз твоих прольётся дождь, и

окрасит всё в кофейные цвета
и солнечные, млечные оттенки,
и чувств, и мыслей наших череда
потянется в обетованный край вселенский;

ты помнишь, веришь, чувствуешь его,
когда прохладный ветер пробуждает
в тебе осенний вечный свет живой,
и прибивает нас с тобою к стае.


Оуян Сю На мелодию "Собирая листья шелковицы - Цайсанцзы"



Пейзаж озера Сиху пользуется широкой славой.
И оттого что он красив, а погода стоит великолепная,
сюда часто съезжается на гулянье цвет общества.
И тот, кто свободен от дел, может наслаждаться
прохладным ветром и светлой луной.




Вода в этом озере как небеса,
чудесна Сиху красота,
Растаяли все облака без следа.
Чайки и цапли дремлют вокруг,
Видимо, нравится слушать им, как
флейты разносится звук.

Ветер прохладный и светит луна,
воды в ночной тишине
Полем нефритовым кажутся мне.
Хочется здесь на луанях летать,
Остаться и в джонке на озере жить,
сянем-отшельником стать.


оригинал


Цветение лотосов, время пришло,
чудесна Сиху красота,
Кубки златые несут нам сюда.
Излишни знамена и бунчуки, -
Возносятся алые копья вокруг,
зелёные флаги - листки.

Джонка стоит, невозможно грести,
в цветах, не вернуться назад,
Благоуханье, вина аромат.
Туман опустился с мельчайшим дождём,
Музыка всюду, дорогу домой
едва ли, хмельные, найдём.


оригинал


В воде отраженье вечерней зари,
чудесна Сиху красота,
На отмели травы меняют цвета,
Лишь десять мгновений, и стихла волна,
Причалила к берегу джонка сама,
вокруг никого, тишина.

И ясная всходит на юге луна,
исчезли вдали облака,
В открытой беседке прохладно слегка,
Цветов аромат над водою плывёт,
Доносит его небольшой ветерок,
развеется хмель мой вот-вот.


оригинал


На легком челне безмятежно плыву,
чудесна Сиху красота,
Куда ни взгляни – зеленеет вода,
По краю душистые травы растут,
Печальная музыка, еле слышна,
повсюду преследует тут.


На солнце поверхность глазурью блестит,
нет ветра на озере, штиль,
Совсем неподвижно челнок мой застыл...
Качнулся, и гладь он встревожил волной,
Над отмелью птицы взлетели тотчас,
подняв ветерок надо мной.


оригинал




в такт

Бьётся сердце моё в такт дождям,
струям теплого душа,
в такт безумным снегам,
что струят неизбывный свой свет;
и светлей окоём,
и теплей безрассудная стужа,
и природа, близка,
мне являет свой вещий завет.

Бьётся сердца моё
в такт будильнику с сонной кукушкой,
просто в такт, сгоряча ли,
- мерцающим в печке углям;
и светлеет проём в ночь
окна с белоснежной опушкой,
и нисходят печали,
минуты раздумия для.

Бьётся сердце моё
в такт словам утекающих будней,
уходящим словам,
восходящим по лестнице строк.
Чтобы в сердце своём
ты услышал небесную лютню,
птичий свист, шум и гам,
и вскипающий жизнью восток.


Бо Цзюй-и Зову Восточного Соседа




Маленький чайник,
2 шэна вина будет в нём,
Циновки свежи,
и ложе в 6 чи, коль уснём.
Поговорить
хоть ты приходи сюда,
Повеет прохладой,
всю ночь просидим у пруда.



*- шэн - мера объёма для жидких и сыпучих тел, равная 1,04 литра
чи - китайский фут, единица длины, равная 0,32 метра


оригинал



Бо Цзюй-и Цинь*




Цинь отложу,
песня взлетит в вышину,
Сидя в тиши,
полон любви, вздохну.
В музыке что-то
меня волнует весьма,
Ветер коснётся,
и цинь зазвучит сама.


* - этот инструмент также называли «инструментом мудрецов».
Среди виртуозов игры на цине были такие личности,
как Конфуций, известные поэты династии Тан Ли Бо, Ду Фу
и Бо Цзюй-и, а также император династии Сун Хуэй Цзун.
Цинь имеет прямоугольную форму, 7 струн и 13 ладов,
отмеченных специальными метками.
Внизу деки циня расположены два резонаторных отверстия.
Отверстие, которое больше, называется «водоём дракона»,
а которое поменьше – «озеро феникса».


оригинал



Райнер Мария Рильке Вечер

Меняет вечер тихо облаченье,
коснулся краем он – лесных вершин;
и видишь ты: миры пришли в движенье,
и странствуют, и падает один;

тебя оставив где-то между ними,
нет, ни таким, как смолкший дом пустой,
ни тем, чьи заклинанья негасимы,
кто ночь за ночью восстает звездой, –

оставят жизнь (осмыслить не по силам),
она, в которой вырос и созрел,
познав предел которой вдруг прозрел,
в тебе пребудет камнем и светилом.


Rainer Maria Rilke Abend

Der Abend wechselt langsam die Gewand der,
die ihm ein Rand von alten Bдumen hдlt;
du schaust: und von dir scheiden sich die Lдnder,
ein himmelfahrendes und eins, das fдllt;

und lassen dich, zu keinem ganz gehцrend,
nicht ganz so dunkel wie das Haus, das schweigt,
nicht ganz so sicher Ewiges beschwцrend
wie das, was Stern wird jede Nacht und steigt –

und lassen dir (unsдglich zu entwirrt)
dein Leben bang und riesenhaft und reifend,
so das es, bald begrenzt und bald begreifend,
abwechselnd Stein in dir wird und Gestirn.


Бо Цзюй-и В Сумерках Всматриваюсь Вдаль



За стеной крепостной
звук рожка взволновал меня,
На отмели птица
обернулась, к воде семеня.
В башне ступени
на самый верх привели,
На юго-запад
смотрю, на горы вдали.

оригинал




Бо Цзюй-и Ночью Навестил Друг



Ветер подул
под стрехой, у циновки потом,
Луна взошла
под сосной и в кубке с вином.
В раздумье сижу,
отступила прочь суета,
Хорошо бы еще
старый друг пришел сюда.

оригинал



всего полшага

Всего полшага до зимы, до снежной мути.
Заводит вновь "шумел камыш", пластинку крутит
крутой ноябрьский чифир, и сводит скулы,
и нет в чернильнице чернил, и сломан кулер;

едва лишь выхватит фонарь твой полдень бледный,
и снова только ночь без дна, точнее бездна,
в ней тонут мысли и мечты, и тает воздух,
и вот полшага до звезды, и, - звёзды, звёзды,

всего полшага, и снега летят в ладони...
нас безмятежная тоска за душу тронет,
ну, а пока меня возьми, хотя б, утешь ты:
всего полшага до зимы, и до надежды.


Бо Цзюй-и Засиделся Ночью в Заснеженной Деревне




К лампе спиной,
сижу у окна на юг,
Снежной крупой
ветер шуршит в тишине.
Ночью один,
в деревне темно вокруг,
Сквозь снегопад
гуси послышались мне.

оригинал



Бо Цзюй-и Осенняя Ночь




Листья летят,
будто бы дождь шелестит,
Светит луна,
кажется, иней летит.
Глубокая ночь,
спать соберусь вот-вот,
Кто эту пыль
с постели моей обметёт?

оригинал




Robbie Williams "Аngels" and "Feel"

Ангелы


Зачем я здесь?
Смотрит ангел на меня с небес?
Ему видней
Куда на склоне дней
Мы приходим, и потом…
Но говорят притом,
Защищает он своим крылом.
И когда я выключаю свет,
На всё ищу ответ,
Смотрю, любви уж нет.
И ближе ангелы мне.

Зачем она
Меня оберегает?
Любовь её такая,
Прав я или нет.
И пусть несёт волна куда-нибудь шальная,
Я выстою, я знаю.
Позову, она придёт, родная.
Но ближе ангелы мне.

Если упаду,
Понесу один свою беду,
Подниму глаза,
Верю, мне любовь дарят небеса.
И крепнут чувства вновь,
Снова я дышать готов…
Но любви уж нет,
И ближе ангелы мне.


Robbie Williams - Angels

I sit and wait
Does an angel contemplate my faith?
And do they know
The places where we go
When we're gray and old?
'Cause I've been told
That salvation lets their wings unfold
So when I'm lying in my bed
Thoughts running through my head
And I feel the love is dead
I'm loving angels instead

Chorus:
And through it all she offers me protection
A lot of love and affection
Whether I'm right or wrong
And down the waterfall
Wherever it may take me
I know that life won't break me
When I come to call
She won't forsake me
I'm loving angels instead

When I'm feeling weak
And my pain walks down a one way street
I look above
And I know I'll always be blessed with love
And as the feeling grows
She breathes flesh to my bones
And when love is dead
I'm loving angels instead 

Чувствовать

Дай же руку мне,
хочу познать жизнь без фальши,
но не пойму вполне
куда двигаться дальше?
Со мною рядом Бог,
Ему смешны мои планы,
я говорю слова,
но мне они странны.
Ощутить хочу любовь,
с нею станет мне лучше,
горячит мне кровь
жизнь и я живу,
только для чего?
Смерти не ищу,
но так и жить не вижу смысла,
и не влюблён ещё,
но любовь словно в прошлом.
Как будто и не жил,
но почему-то выжил,
и не вошёл ещё,
уже вижу, как вышел.
Ощутить хочу любовь,
сразу станет мне лучше.
Горячит мне кровь
жизнь и я живу,
только для чего?
Мне нужно ощутить любовь,
И почувствовать снова,
Во веки веков.
Ощутить хочу любовь,
Сразу станет мне лучше.
Горячит мне кровь
Жизнь и я живу,
только для чего?
Мне нужно ощутить любовь,
и почувствовать снова,
но в душе моей брешь,
разглядишь без труда,
что в душе пустота.
Дай же руку мне,
хочу познать жизнь без фальши,
но не пойму вполне
куда двигаться дальше?
Но не пойму вполне
но не пойму вполне
но не пойму вполне
но не пойму вполне

Robbie Williams - Feel

Come and hold my hand
I wanna contact the living
Not sure I understand
This road I've been given
I sit and talk to God
And he just laughs at my plans
My head speaks a language
I don't understand
I just wanna feel
Real love fill the home that I live in
'Cause I got too much life
Running thru my veins
Going to waste
I don't wanna die
But I ain't keen on living either
Before I fall in love
I'm preparing to leave her
Scare myself to death
That's why I keep on running
Before I've arrived
I can see myself coming
I just wanna feel
Real love fill the home that I live in
'Cause I got too much life
Running thru my veins
Going to waste
And I need to feel
Real love and the love ever after
I can not get enough
I just wanna feel
Real love fill the home that I live in
I got too much love
Running thru my veins
To go to waste
I just wanna feel
Real love and the love ever after
There's a hole in my soul
You can see it in my face
It's a real big place
Come and hold my hand
I wanna contact the living
Not sure I understand
This road I've been given
Not sure I understand
Not sure I understand
Not sure I understand
Not sure I understand



в сумерках

в этих сумерках, сумерках, су..
как сумел, так и выжил...
я на донышке в сердце несу
то, что ветер не выжал,

что не выстудил день ледяной,
не сожгла в ночи стужа..
ты ушёл, и теперь мне одной,
и метели закружат,

все дороги к тебе занесут,
белый свет забинтуют.
нынче - сумерки, сумерки, су..
всё через запятую,

всё ведь бывшее с нами вдвоём,
но не ставшее клятвой...
лишь на донышке в сердце моём
бьётся взгляд твой.

лишь на донышке в сердце моем
из былых песнопений
прорастает в ночной окоём
мой подснежник весенний.


Бо Цзюй-и Бамбук у Восточной Башни



От стены на восток
башня стоит одна,
С четырех сторон
бамбуком окружена.
Десять тысяч ростков,
лес поднялся, шелестит,
Белоснежная пыль
легла на зеленый нефрит...

Шторы свернул,
не спится, в окно смотрю,
Склонясь к изголовью,
вечернюю вижу зарю.
В покоях моих
блики ползут в тишине,
На пол легли,
ложе раскрасили мне...

В стене городской
закрылась тяжелая дверь,
Сгущается тьма,
гость не придет теперь.
Так одинок,
забудусь коротким сном,
Только бамбук
едва шелестит за окном.

оригинал



Бо Цзюй-и Ночую в Монастыре в Восточном Лесу




Заметил окно,
лампы огонь так мал,
В жилище монах
угли в жаровне мешал.
В хижине той
остаться ищу предлог:
Пурга началась,
ночью в лесу продрог.

оригинал



Бо Цзюй-и Ночую в Монастыре



В горах монастырь,
ночую, вокруг тишина,
Вижу в окне
пейзаж, освещенный луной.
Где-то ручей,
мельница мне слышна,
В ночи далеко
разносится звук слюдяной.


оригинал



настаивается

настаивается туман на травах,
всё дальше растекается вокруг,
неудержимо жаркий, словно лава,
захватывает, заполняет луг.

и словно по воде, ступаешь тихо,
ласкает влага и к запястьям льнёт.
и вот уже летит рассветный вихрь,
несметную печаль на плечи льёт.

взлетает жаворонок в поднебесье,
мир, чувствуешь ты, безнадёжно тесен,
дыхания хмельного флейта ждёт...

рассеются туманные картины,
но повторит ручей на дне лощины
мелодии падение и взлёт.


Бо Цзюй-и Ночной Дождь



Затихнет сверчок,
снова начнёт верещать,
гаснет светильник,
мигнёт, загорится опять.
Чувствую, дождь –
ночью захватит сад:
листья банана
уже за окном шелестят.




оригинал



Ли Цин-чжао 2 цы на мелодию «Небо для куропатки»


Чжэгутянь

"Гуйхуа"


Слегка золотисты и кротки, цветы
украсили в сумерках сад,

Просты по природе, чисты и скромны,
и долго плывёт аромат.

Хорош - ярко-алый, красива лазурь,
но мне ни к чему те цвета,

Теперь несравнимая в сердце моём
другая царит красота.

Завидует ей мэйхуа,

Цветы хризантемы – бледны;

В саду лучше нет - гуйхуа*,
расцветших на Праздник Луны.

Ужель бессердечны поэты, увы,
- не ценят чудесных цветов,

Иначе во все времена почему
им не посвящают стихов?


* гуйхуа - цветы коричного дерева.
по повериям, коричное дерево (османтус)
растёт на луне, кору которого Лунный заяц толчёт
в ступке для элексира бессмертия, и т.д.
расцветает осенью, когда отмечается праздник урожая
- Луны - 15 числа восьмого месяца по лунному календарю.
по традиции отмечая его, китайцы читают стихи
при свете луны, которая в этот день считается
самой круглой и самой яркой.
цветение коричного дерева наполняет благоуханием
романтические пейзажи лунной ночи.
цветы османтуса очень душисты,
их добавляют в чай.


***


Я слушала пение иволги той,
Что с ветки слетела ко мне;

И снова роняла слезу за слезой,
Припомнив, что было во сне.

Весна наступила и птицы летят,
Но весточки нет никакой,

И тысяча ли до заставы в горах,
Душа потеряла покой.


И слова не вымолвить мне;
В молчанье за чаркой вина*,

Глубокой печали не в силах унять,
Одна я сижу дотемна.

Прохладно, и руки согреть у огня,
Светильник зажгу я теперь,

Дождём обрывает на груше цветы*,
Закрою тяжёлую дверь.


*аллюзия на строки Ли Бо:
«Посреди цветов с одним чайником вина,
один пью вино, нет никого близких»

*Лю Фан Пин «Весеннее сетование»:
«Уединенный пустой садик, весенняя пора,
цветы груши повсюду, не впускаю в дом.»



оригинал 


про буквы II

***
Сидя на сосне высокой
стрекотали три сороки,
снегири и свиристели
свиристели и свистели,
шум поднялся до небес:
в чьей же песне лучше С?


***
Сорок семь сорок сидели
на высокой снежной ели,
двадцать восемь снегирей
и семнадцать сизарей,
сто синиц, семь свиристелей,
вот они уже взлетели,
поскорее сосчитай,
сколько в небе птичьих стай?

***

тара-тара-тарантас,
отвези в Торонто нас,
там такие тачки,
там не будет тряски-качки,
гладкие дороги,
не то, что в Таганроге...
но только ты туда-сюда
ездишь быстро без труда.

***

На рыбалку, как ни странно,
встал я утром очень рано, -
ждут меня на речке утки,
любят утки прибаутки
и весёлый анекдот,
- У-ху-ху! - кивнёт удод;
с судаком я посудачу
про уду, и про удачу,
и скажу, как на духу:
- Я вообще не ем уху!

*

У сестрёнки на уме
Только фенечки да фишки.
Я ей выдал резюме:
- Лучше б ты читала книжки,
Феня, фишки - не фонтан...
- Федя, это полный финиш!
Ты же форменный профан,
Я держу фасон, ты видишь?!.

Вообщем, спорил с Феней зря,
Фене всё до фонаря.

*

Хижина, высокий храм,
хата бедная, хоромы,
и в гостях неплохо нам,
и если ты - хозяин дома,
хорошо, когда в тепле,
вкусный ужин на столе,
но в гостях и дома мне бы
- хлеба.

*

У болотца много птиц,
Цапля говорит им: - Цыц!
Рыбку выловит в воде,
и на дерево, - в гнезде
вылупились из яиц,
цыркают птенцы у птиц.
- Тише! Камышовый кот
цап-царап и унесёт!

*

Что за чем,
и что к чему,
ничего я не пойму:
почему приходит вечер,
лучше спички или свечи,
почему я спать хочу,
лучше чистому лучу
в небе или
чёрным тучкам?
Почему я
почемучка?

*

Шорох, шелест в поле ржи,
где-то мышка здесь шуршит:
зернышко покушает,
страшно мышке, слушает:
не летит с опушки
совка Сплюшка?
в тот же миг
мышка в норку -
шмыг!

*

Щебет слышится с утра
со двора,
затрещало что-то вроде
в огороде,
и защелкало потом
за окном,
и в скворечнике пищало,
верещало...
- Это прилетел скворец,
мой певец!
Он весну нам обещает,
предвещает!

*

Потерял я знаки,
твёрдый знак и мягкий:
захотел попасть на съёмку,
а пришёл, - увидел Сёмку,
думал - съел, но только сел,
думал - мель, остался мел;
жесть была, но вышел жест,
шесть хотел, а дали шест!
Не теряй же знаки, коль
получишь не хочешь кол!

*
Убежала от совы
мышка вместе с буквой ы,
а навстречу ей - кроты,
и коты, подняв хвосты!
Съела мышка букву ы,
а без буквы ы, увы,
лишь один остался крот,
и сбежал он в огород,
а кот пригрелся у плиты.
Кем без Ы остался б ты?

*
Мне сказали как-то раз:
- Где же твой энтузиазм?
И теперь я бегаю, -
где найти энергию?
Для эксперимента
съел эклер моментом,
и для интереса
попробовал эспрессо...
Эхо - мне:
- Потеха-ха!
Эй! Побольше смеха-ха!

*
Мышь в норе ютится, холода,
разлетелись птицы,
кто - куда;
а у Юли - юбка-клёш,
закружится - не уймёшь;
вьюга всю округу замела,
Юля - всё по кругу, как юла.
Расцветёт в саду калина,
будет Юля - балерина.


я вернулась

я вернулась в мой город,
который во мгле сновидения
снова рождался во мне,

я вернулась,
и выросли храмы впотьмах,
и вросли в мостовые по горло - дома.

ветер первый похлопал меня по плечу,
но не слышал он,
что ему вслед я кричу,

я смотрела на свет, на небесную твердь,
и колодец глотал меня,
присно и впредь.

в глубине,
в оглушающей тьме дорогой
я пила обжигающий горький покой,

и врастала, вливалась в бессонницы муть,
там был город..
его так хотелось вернуть...

а на утро слепой молодящийся дождь
принимал меня,
бледную блудную дочь.


письма высокому брату



***
снова осень, брат, а ты давно не пишешь,
закрутился там, видать, в своих столицах.
скажешь, мол, терпи, мол, всё даётся свыше,
мол, когда ещё так доведётся слиться
с высшим обществом! - но если вдруг приестся,
приезжай, вкуси, у нас блага иные,
каждый день в таверне славная фиеста,
лишь похрустывают хрящики свиные.

***
света нет, братишка, почитай, неделю,
кроме печки - ничего уже не греет,
ладно интернет, и Бог с ним, был бы телик..
ну, хотя бы воду дали поскорее!
под дождём, оно конечно, умываться
веселее, только всё же нужен опыт
в этом деле, как сказал бы доктор Ватсон,
нету гигиены, кроме фотошопа.

***
а вообще, так проще, чем искать на клаве
эрогенные ей, видите ли, буквы!
хоть и сточен карандаш, - надёжней клавиш;
да и в файлах у тебя немало клюквы,
на бумаге же оно так незаметней,
- неразборчиво, почти что как диагноз,
и ни в жизнь не вспомнишь, где витал намедни,
- от литературы на закланье агнец.

***
а когда тебя обложат ярлыками
на пиру собратья по пиару, стёрто,
ты поймёшь, чего ты ради кулаками
не махал, ведь если у кого ни к чёрту
нервы, ты - всего лишь скромный подмастерье,
и перо - убого, но уже обратно
не возьмёшь ты слово данное на деле,
так что жду, когда напишешь только, брат мой.

п.с.
всё же, может бросишь, брат, свои столицы,
здесь у нас в деревне будет с кем подраться.
если выпало в провинции напиться,
так покажем мы имперским папарацци!


Ли Цин-чжао На мелодию «Недостойна мужчины»*


«Чоунуэр»

Под вечер поднялся вдруг ветер, с дождём
Нахлынул единой волной,

И смыло дневной ослепляющий зной.

Хотела сыграть, но свирель не звучит;

В цветок водяного ореха* смотрюсь, -
Свежа ли, бледна ли на вид?


Вишнёвые губы, как ниточка – бровь,
И кожа прозрачна, как лёд,

Чуть-чуть благовоний и пудры пойдёт.

С улыбкою глядя, скажу я тебе:

За пологом легким на тонкой циновке
Прохладно должно быть теперь.


* - образно о зеркале.

оригинал



незаметно

как осень незаметно подошла,
морщинистой погладила рукою,
и выстудила жар полей дотла,
оставив лишь спокойствие благое;
туманами луга заволокло,
и зыбью чуть подернулись берёзы,
и лес от птичьих стай почти оглох,
когда, казалось, медным купоросом,
являясь, кристаллизовалась суть,
в вечернем небе звездами сверкая,
та, что не обойти, не обмануть,
но примириться, медленно свыкаясь;
так старость незаметно подойдет,
и обнажит невидимую сущность,
её ты не прознаешь наперёд,
но выявится в срок, благополучно,
и как дитя потянется к соску,
осенние улавливая взоры.
прольётся суть, подобная песку,
но не оставит на песке узора...
и мы с тобой останемся одни,
дай руку, и часы переверни.


Ли Цин-чжао На мелодию "Столик из синего нефрита"


"Цинюйань"


Торопится нынче весна, столь она
В пейзаже видна городском,

Две трети уже миновало,
С начала смотрю я кругом:

Зелёного тени и алого цвет
Заполнили всё целиком.

Зелёная ива стоит во дворе,
Завесы коснулся порыв ветерка,

И что же тогда
никак не оставит тоска.


На рынке Чанъани цветы продают,
Повсюду вино на разлив,

Не лучше ль на родине тихо смотреть
На цветение персиков, слив?

Слеза набегает, лишь ветер весны
Доносит знакомый мотив.

Словами не выразить эту тоску,
О доме всё не покидает мечта,

И в думах – одно,
- увидеть родные места.

оригинал



Стемнело уже на дороге в Ханьдань*,
Походных коней не найти,

Вернуться скорее – нельзя,
и досадна задержка в пути.

Пустынно и стыло осенней порой,
Что будет ещё впереди?

Но светится неподалёку окно,
Продлим разговор за вином до утра,

А ночь пролетит,
прощаться наступит пора.


Печальны разлуки на старости лет*,
И молодость вспомнится нам,

Как вместе сходились, читали стихи,
Дивились искусным словам,

Традиции помнили, «снег, соль и пух»*,
И радовались похвалам.

Теперь же осталось стареть и скорбеть,
Лью слёзы порою ночной,

Унять их нельзя,
как сливовый дождь затяжной.


* - Ханьдань – символ долгого странствия.
Эти цы, предположительно, написаны Ли Цин-чжао осенью 1128 года
на прощание с братом, который отправляется в далекий путь.
* - Возраст поэтессы на время написания – 45 лет,
в древности считался старостью.
* - Снег, соль и пух – слова из связанных строк «Воспеваем снег»:

Сыплется-сыплется белый снег - с чем сравнить его здесь? (Се Ань)
Будто бросают блестящую соль из пустоты небес... (Се Лан)
Или то нежный ивовый пух ветер взметнул и понес (Се Дао-юнь)
перевод Александра Матвеева.
Се Ань (конец IV в.) - министр Восточной Цзинь, известный поэт.
Се Дао-юнь - его племянница, поэтесса. Се Лан - его племянник.
Подразумеваются семейные традиции, когда в семье
поддерживали и развивали поэтические таланты.


оригинал



вспомнить

я позабыла только,
как ты улыбался,
когда потом на бархат
августовской ночи
вдвоём накалывали
звезды мы и пауза
звенела, как цикады,
только много звонче,
и трепетали,
густо осыпая пальцы
пыльцою звёздной,
словно бабочки; неловко
роняла на воду,
как жёлтые купальницы
они качались, звёзды?
бабочки? и лодкой
поодаль месяц, как свеча,
летел, навстречу
ночным путанам
и чеширская улыбка
переливалась,
с каждым мигом тоньше, легче...
я позабыла это всё,
лишь по обрывкам
воспоминаний
снова связываю нити,
как будто лучников
какой-то лук отсеял
до одного, к нему стрелой
сквозь кольца выйти,
и вспомнить ясную улыбку
Одиссея...


за васильками

как дождь сечет неиссякаемый,
мне кажется, за пеленой
я слышу, вижу, что искали мы
порою летнею, льняной,
когда за васильками по полю,
шуршащему, как старый дед,
колосьями тугими, топали,
и, как в лесу, теряли след;
а выйдя на дорогу долгую,
шли до деревни босиком,
что в память вколота иголкою -
поплакаться о дорогом,
и причаститься кваса хлебного
в прохладной темноте сеней, -
души усталой для целебного,
пусть это времени сильней.
в дом, молоком топлёным пахнущий
теперь я не войду.
звучит во мне как отче наш сущий
и в яви и в бреду,
любовь, заботою согревшая,
дождям холодным вопреки,
прибой полей, где рожь поспевшая,
и лён, и васильки.


Ли Цин-чжао На мелодию «Волна, намывающая золото»*


«Лантхаоша»

На пятую стражу* вдруг ветер холодный подул,
развеял мой сон без следа:

На башенке терема с кем я была,
ушел он теперь навсегда?

А, кажется, с яшмовой шпилькой, склонясь,
вот-вот благовония жгла...

Иссяк аромат, всё сгорело дотла.


Опять вспоминаю зарю над Пурпурной горой*,
а здесь лишь густые туманы, дожди,

И волны весенние катит река,
как сердцу покой обрести?

Не чувствую - шелковый влажен халат,
и плачу о прошлом опять,

Гуменник* один меня сможет понять.



Цы написаны в 1129 году, когда после смерти мужа в Цзянькане,
Ли Цин-чжао скитаясь по рекам и озерам в районе Ханьчжоу, жила в джонке.
* Пятая стража – время с трёх до пяти часов утра.
* Гора Чжуншань в Цзянькане, также известная как Пурпурная
(с расстояния камни на вершине горы кажутся окрашенными в пурпур).
* Одинокий гусь-гуменник, здесь, видимо, символ уединённой отшельнической жизни.


оригинал



Вкруг талии тонкой обёрнут некрашеный шелк,
И сердце болит от весенних утрат.

Во тьме слива мэй облетает, как будто
Невеста снимает наряд.

Изящна, прелестна, прекраснее нет,
И как бесподобна она,

Так падает дождь – шелковинок волна…


Искусное пенье, в нём слышатся скорбь и любовь,
И, киноварь - губы раскрылись, цветут,

Как персика дивный цветок - у тропы,
Где все к переправе идут.

Он ищет чертогов нефритовых свет;
Дорогу осветит луна, –

Скорее вернётся повозка одна.


оригинал




Ли Цин-чжао На мелодию "Подкрасить алые губки" I


"Дяньцзянчунь"

Весеннее утро, качели в саду,

Сажусь и качаюсь, неспешно сперва,
Руками держусь на лету.

Роса на цветах не обсохла пока,

И пот небольшой
Чуть-чуть увлажняет шелка.


Но гость во дворе, и узнала я Вас,

Чулочек поднять,
Заколка упала тотчас...

Ушли Вы в смущенье назад.

Зачем же стою у ворот я полдня?
Вдохну аромат,
В руке слива мэй у меня.

оригинал I




всего лишь

Птенцом ли трепетало лето, -
стремительно взлетают дни.
- Крыло в небесной сини вздето,
ты видишь, видишь, ну, взгляни!..

Конечно, да, всего лишь птица,
мелькают в облацех стрижи...
А видишь, видишь, луч святится...
Постой, послушай, не спеши:

кузнечик вновь о чем-то просит,
как пахнет скошенной травой,
а сквозь рябину смотрит осень,
качая рыжей головой.

Но ты беспечно напеваешь
мотив знакомый и простой,
и наплывает синева и
притягивает высотой,

вот, кажется, обнимет просинь,
стриж, грешным делом, окрылит...
Но вновь кузнечик тени просит,
и тает облако вдали...


Ли Цин-чжао На мелодию «Песня о цветах магнолии»


Дзиэньдзымуланьхуа


Цветы предлагают везде на пути,
Весеннюю веточку выбрать, купить,
Бутоны раскрылись почти.

Как щечки в слезах удивляют красой,
Подобные алой заре и цветы
Покрыты рассветной росой.

Сомнений полна по дороге домой,
Боюсь я, в сравнении с видом цветов,
Ты облик не выберешь мой.

Пускай же причёску украсят они,
И будут заколкой цветы – на висках,
Теперь посмотри и сравни.


оригинал



Ли Цин-чжао На мелодию «Сетование сверчка»


«Юаньвансунь»



Весна в Императорский город пришла,
В глубоком дворе – тяжелы ворота.

Сквозь камень ступеней пробилась трава...
Стемнело, не видно гусей и следа.

Но кто же письмо передаст?
На башне стою, глядя вдаль,

И длится, и длится печаль.*


Друзья сердобольные в гости зовут,
А мне бы остаться в тиши.

От мыслей уйти нелегко,
А тут ещё праздник Ханьши.**

Стихают в саду голоса,
Качели застыли, пусты...

Луна на восходе сияние льёт,
И влажны на груше цветы.


*аллюзия на Бо Цзюйи "Песня о вечной печали ".
Последние строки этой поэмы звучат так:
«Вечны небеса, вечна земля, но временны все и каждый,
эта досада тянется, тянется, не прервать, не остановить»

** Ханьши – праздник «Холодной пищи» -
три для перед Праздником Цинмин - Поминовения Предков,
когда запрещалось разводить огонь для приготовления
или разогревания пищи.


оригинал 51




Проснулась, клепсидра почти не слышна,
Тоску не залить, сколь вина не налей...

Наутро подушка совсем холодна,
Лазурная ширма, рассвет всё светлей.

Лежат лепестки у порога,
как жалко, - цветам не помочь,

Дул ветер всю прошлую ночь.


Где тот, кто на яшмовой сяо играл,
в какие ушёл он края?

Весна миновала опять,

И не задержать,
печаль не стихает моя.

И чувства мои, и досада моя,
И время настало, - уйду
облакам уплывающим вслед,

- Владыка Весны, дай ответ!


оригинал II




Ли Цин-чжао На мелодию «Прекрасные цветы магнолии»


«Муланьхуалин»

Слабея, стихает, пропал аромат,
и голос исчез, тишина,

Слегка подморозило нынче с утра, -
продрогла на башне одна.

Весна родилась, показалась в Наньпу*,
течение волны несёт,

Но всё же Восточные горы в снегу,
ветра налетают с высот…


Из чарки златой выпиваю вино,
и, кажется, чайник пустой,

Завесу поднять, насладиться успеть
вечерней зари красотой.

Уехал, не скоро вернёшься домой,
грущу у перил допоздна,

Но, только досужим речам предпочту
смотреть, как приходит весна.


*название города Наньпу (переправы Наньпу),
- традиционно используется для обозначения
места про'водов, прощания.


оригинал



Ли Цин-чжао На мелодию «Полоскание пряжи в горном потоке – чувства девушки»


«Хуаньсиша - Гуйтсин»

Прекрасные лотосы – полог расшит,
Улыбкой раскрылись цветы,

Курильница, дым благовонный плывёт,
Струится, касаясь щеки.

В волнении нежном блестели глаза,
А ныне их помнишь ли ты?


Свидания первые в сердце храню,
И чувства ещё глубоки,

Досадую, тайные думы мои
Не в силах письмо передать,

А в свете луны пляшут тени цветов,
Кивают – попробуй опять.

оригинал



Ли Цин-чжао (43) На мелодию "Ценить красоту"


«Доли»

«Воспевать белизну хризантемы»


На башенке ночь холодна,
Опущены шторы и полог, в покоях моих тишина.
Досадую, дождь начался,
свист ветра безжалостный слышится тут,
И за ночь они - алой яшме подобную кожу1 помнут.
Нисколько не схожа она
с красой захмелевшей прекрасной Гуйфей,
Нисколько не схожа она
с красою изогнутых тонких бровей2.
Кто молод, у них благовонья крадут;
красотка напудрится немолода3;
Но необычайны бутоны, ни с кем несравнимая их красота.
Давно уже Тао и Цюй4
в стихах написали про эти цветы,
Что так гармонично-изящны, свежи и чисты.
Подул небольшой ветерок, -
Но долгие благоуханья струят,
Так долог малины ещё аромат.

Ненастной осенней порой
В саду хризантема как яшма бледна,
Подобна тому, кто тоскует в разлуке, застыв у окна.
И так Цзяо Фу5 тосковал,
когда он подвески из яшмы унёс,
Порхающей Ласточки Чжао6
был шёлковый веер весь мокрый от слёз…
То ветер подует и светит луна,
то дождь и густые туманы затем,
О, небо, не дай аромату, изящному виду увянуть совсем.
Цветёт – любят все,
В ладонях согреет её кто-нибудь,
цветенье продлит ненадолго, хотя б на чуть-чуть?
Сочувствия доброго нет,
Зачем же стихи вспоминают притом
Про озера берег с восточным плетнём7?


примечания:
1 – алой яшме подобная кожа: кожа уподобляется алой яшме,
нефриту с красными прожилками. Образно о цветах хризантемы.
2 – захмелевшая Гуйфей: Ян-гуйфэй - наложница танского императора Сюань-цзуна (VIII в).
тонкие изогнутые брови – один из эталонов женской красоты в древности.
Здесь красота цветов сравнивается с известными эталонами красоты.
3 – немолодая красавица напудрится: о любвеобильных и чувственных женщинах,
которые применяют благовония и грим, чтобы выглядеть изящно.
Но их красоте не сравниться с естественной красотой и благоуханием хризантем.

4 – Цюй и Тао: Цюй Юань (ок. 340—278 до н. э.) — первый среди великих китайских поэтов
и Тао Юань-мин (365-427), – они первые в своих стихах,
одушевляя цветы хризантем, придавали цветам
черты человеческого храктера – чистоту, благородство и т.д.
5 – Цзяо Фу: в древней легенде он встретил двух фей на берегу реки
и попросил у них яшмовые подвески. Феи исполнили его просьбу.
Цзяо Фу спрятал подарок за пазуху, но не прошёл он и десяти шагов,
как яшма исчезла. Затем искал двух фей, но и они исчезли.
6 – Чжао Фэйянь: искусная певица и танцовщица, Порхающая ласточка,
– это имя было дано ей за легкость и грациозность движений.
Девушка понравилась императору Сяо-чэн, 18 г. до н. э, он взял ее во дворец
и вскоре объявил императрицей.
По легенде, всё лето лелеял государь белый шёлковый веер Чжао,
исписанный стихами. А осенью за ненадобностью веер был брошен в шкатулку.
Иносказательно обе легенды говорят о быстротечности чувств.
7 – Берег озера: говорит о Цюй Юане. Поэма «Отец-рыбак» рассказывает о том,
что когда Цюй Юань попал в ссылку, и странствовал,
на берег озера он принёс жалобы души.
За восточным плётнём: говорит о Тао Юань-мине. Стихи из цикла «За вином»:
«От суеты \ нынче я сердцем далёк.\ Хризантемы цветок\ под восточным плётнём сорвал»
пер. М. Леонова


оригинал



пускай

отпускаю тебя, и пускай
ветер будет бросаться под ноги,
вслед тебе застрекочут сороки,
и тропинка обнимет, узка...

отпускаю тебя, и тоска
злых дождей бесконечные строки
обращает в ненастные сроки,
грозовой обнажая оскал...

отпускаю тебя, насовсем
ты свободен от синего взгляда,
что же делать,
коль нету с ним сладу?

на закатной замрёт полосе,
и стемнеет в сети небосвода,
будет ласточкой малой висеть,
примет сердце небесная сеть,
примет сердце небес несвободу.


Ли Цин-чжао (42) На мелодию «Долгая радость встречи»


«Юнюйюэ»


Расплавленным золотом льётся закат,
Любуюсь на свет облаков кучевых,
Наверно и ты где-то смотришь на них.

Окутана ива дымком золотым,
Печалится флейта о сливе одна, -
Все тайны весны не познаешь сполна.

Настал Юаньсяо*, зажгли фонари,
Как радует нынче погода теплом,
Надолго ли, может
не будет дождей и потом?

Вокруг на природу друг друга зовут,
И цепь дорогих экипажей видна,
Но за город нынче с друзьями
не еду я выпить вина…

Припомнила залитый солнцем Чжунчжоу,
И с близкими праздник в весёлом кругу,
Прошедший давно,
тот пятнадцатый день позабыть не могу.

В причёске была изумрудная ветвь,
В руках - золотые соцветия ив,
Но каждый убор
был изящен и очень красив.

Теперь увядания время пришло
И чёрные волосы иней покрыл,
Встречаться с друзьями теперь
ни желания нету, ни сил.

Опущены шторы, на север окно,
Сижу в тишине я, закрыта от всех,
Но радостно слышать в саду чей-то смех.


* Юаньсяо - праздник в ночь на 15 число первого месяца
по лунному календарю еще называют Днем фонарей.
Обычай любования фонарями восходит к 1-ому веку.
Праздник «Юаньсяо» еще является китайским праздником влюбленных.
Раньше молодым девушкам было запрещено свободно разгуливать по улицам,
поэтому любование фонарями являлось хорошей возможностью
для завязывания дружбы.


оригинал




Ли Цин-чжао (41) На мелодию «Слабые мои мысли»


«Наньнудзиао»

Давно никого не видать во дворе,
Лишь ветер гуляет, и наискось дождик идёт,
Смыкаются медленно створки ворот.

Плакучая ива уже распустилась
и праздник Ханьши* впереди,
Досадуют все на погоду,
- тепло задержалось в пути.

Я трудную рифму ищу для стихов,
Прошло опьянение к ночи слегка,
Вот только, боюсь, до утра не покинет тоска.

Последние гуси исчезли вдали,
Они мои тысячи нежных надежд
до него б не снесли.


На башню подняться?
Ночами морозно там несколько дней,
Темно, и опущены шторы вокруг,
На яшмовой лестнице будет ещё холодней.

Рассеялся дым благовоний,
постель холодна, и уснуть не могу,
Не лучше ль подняться,
- прогнать завладевшую мною тоску.

Рассвет наступает, стекает роса,
Ввысь вытянул ветки утун молодой,
Пора на природу, весенней дышать красотой…

На солнце туман растворился давно,
Но солнечным, ясным ли
будет закат, - угадать не дано.


* Китайские традиционные праздники Ханьши
(День холодной пищи), три дня, когда не разрешалось разводить огонь
и Цинмин (Чистого света) приходятся на время с 4 по 6 апреля.
Издревле Цинмин служил днем поминовения усопших предков,
жертвоприношения им и приведения в порядок могил.
Посещение могил китайцы совмещали с загородными прогулками,
наслаждением свежим весенним воздухом, развлечениями.



оригинал



отгорело

Бывает: солнце скрылось за лесами
(про горы не скажу, здесь нету гор),
а свет его блуждает между нами,
что ж, загулял, бывает, не в укор;

раззолотит верхушки пышных клёнов,
мелькнёт как белка по стволам берёз,
застынет янтарём в сосновых кронах,
гуляет, в общем, - оторви, да брось;

попрыгал, помелькал, его уже нету,
что, там - у чайки розовит крыло?
да, ввысь одна за солнцем взмыла следом,
но отгорело, было и прошло;

вот так и чувства, вспыхивают ярко,
бросают блики, и уходят прочь...
и только в небе розовая чайка
всё тщится тьму ночную превозмочь.


про буквы I

Познакомься: буква А -
буква первая твоя.
Начинать, ты знаешь, сложно,
заблудиться в книжке можно.
Вот Автомобиль, Автобус,
буква А покажет путь,
выбирай хоть Аэробус,
прилетим куда-нибудь;
путешествуй с буквой А
и учись читать слова.

*
Скажешь ты, что Алфавит
страшен несколько на вид,
только ты не трусь, приятель,
справимся мы с целой ратью
русских букв, прочтём слова,
первой будет буква А.

*
Ананас, Айва, Арбуз
очень разные на вкус.
Но похожи - ведь слова
начинает буква А.

*
Эту букву любит Аист,
с ней Аэроплан летает,
сладкая, как Апельсин
буква с номером один.
Букву А теперь я знаю,
буква А мне как родная.

*
Чтенье может быть игрой,
Друг мой, Азбуку открой!
Первая здесь буква А,
прячется она в слова:
Айсберг: буква А - гора,
Аист: А - лететь пора,
Астра: А - красива очень,
Ангел: А - святые очи.

*
Первой в Азбуке стоит,
начинает Алфавит,
буква А, - горА, вершину
снег покрыл наполовину.
В слове МАМА - дай ответ -
сколько снежных горок? ...

*
Букву Б возьмём в поход,
приготовим БутерБрод.
Бочку в Ботик загрузив,
будем Бороздить залив,
на Байдарке налегке
поплывём мы по реке...
А когда осмотрим мир,
привезёт домой Буксир.

*
Брат, упрямый как Баран,
Бьёт сегодня в Барабан,
Бабушка сказала здесь:
- Боря, ты - большой..
Балбес.

*
Б - беременная буква,
ест Бананы, Борщ и Брюкву.
Б надела козырёк
и ступила за порог,
вышла Буква на прогулку
чтоб купить к обеду Булку.

*
Палку Бабушки-Яги
с длинной ручкой для руки
колобок принёс к избе,
превратился в букву Б!
Палка бабке дорога,
съест ли бабка колобка?

*
Букву В легко писать:
палочка, два колеса.
Буква В с велосипедом,
нас катают тёплым летом.
На велосипед садись,
с горки мы поедем вниз,
полетим с тобой вперёд,
не догонит вертолёт.

*
Воробей кричал соседке:
- Нет ли там ворон на ветке?
Ты ворон не проворонь,
от ворон - один урон!

*
Нарисуй снеговика,
два кружка, как два комка:
голова, большой живот,
вот метла, не упадёт,
без ведра на голове
он похож на букву? ...

*
На галере быть гребцом,
это, братцы, - трудно!
На гондоле поплывём,
и гондола - судно!
Вот буква В - Венеция,
а рядом Г и Греция!

*
Гонит грузный грузовик,
груза - полный кузов,
грузовик гонять привык,
не боится грузов.

*
Чебурашка говорил
Крокодилу Гене:
- Ты хороший крокодил,
а с гармошкой - гений!
А ещё похож ты, Ген,
на большую букву? ...

*
Точно буква Д на вид -
в небе дельтаплан парит,
вот бы мне так полетать,
хоть на часик птицей стать!
Не боюсь я высоты,
долечу хоть до звезды!


*
Дровосеки у дубов
нарубили много дров,
чтобы у дубов потом
обогреть огромный дом.

*
В роще древней за деревней
сели дятлы на хвосты,
били дроби по деревьям...
Перебили их дрозды.

*
Здесь в песочнице пока
только лишь гора песка,
строим дом мы, все - в труде,
будет дом - как буква? ...

*
Если ешь ты вперемешку
буквы - будешь буквоежкой;
а набьёшь две шишки, крошка,
тут же станешь Бабкой-Ёжкой.

*
В Новый год метёт метёлка
в комнате - иголки с ёлки,
а в лесу зимой метель
заметает снегом ель.

*
Ели, ели, ели, ели
буквы Е и Ё еду,
и наелись, еле-еле...
Е упала в лебеду,
Ё упала в ёлки,
шишки да иголки,
у неё на голове
знаешь, сколько шишек?...

*
Жеребёнок тихо ржёт,
у него болит живот, -
убежал от лошадей
и наелся желудей...

Я поглажу жеребёнка,
- Иго-го! - заржёт он звонко.
- Жеребёнок, мой дружок,
побежали на лужок!


*
Хорошо быть буквой Ж,
и иметь две пары рук,
две - готовят бламанже,
две другие - режут лук.


*
Любят букву Ж - ежи,
любят букву Ж - ужи,
ну, а я люблю драже,
только нет его уже.

*
Мне бы стать побольше ростом,
полечу к далёким звездам
командиром и пилотом,
в гости к Маленькому принцу!
Будет след от звездолёта
буквой З по небу виться.

*
Небо в тучах - быть грозе...
Вьётся молнии зигзаг,
словно в небе буква З,
гром звучит как тормоза.

*
Зина мне два бублика несла,
но в дороге встретила козла,
откусил он бублик, дал - козе,
что же мне осталось, буква?...

*
Бублик на две половинки
разделила: мне и Зинке.
Говорит: - На самом деле
букву З зачем мы съели?

*
Занимается заря,
звонкий зяблик на заборе,
разбудил меня не зря,
в небе - розовые зори.

*
Буква И у нас - певица,
И-и-и - звучит и длится...
Буква Й лишь крикнет: - Ой!
Й - короткий звук, другой!

*
Красит красный карандаш
крышу, кошку и кота,
не найдёт их пёс Кураж,
вот картина - красота!
Кто же здесь - на букву К
чешет красные бока?

*
Лель играет на свирели
лесу, травам и цветам,
вторят Лелю птичьи трели.
Вверх и вниз летает там
легкий ловкий свиристель,
- в небе чертит букву Л.

*
Ночью на дворе темно.
- Мама, где найти надежду?
- В небе, посмотри в окно,
светят звезды, как и прежде;
и надежда, - та звезда,
что горит для нас всегда.

*
Буква О вновь не спала:
- Почему я так кругла?
Обруч дайте мне скорей!
Может, стану я стройней?

*
По округе бродит Осень,
листья желтые кружат,
лишь у ёлочек и сосен
не меняется наряд.
Вот алеют листья клёна,
О, не описать всего,
О! - я восклицаю, словно
знаю только букву О.

*
Парус, порох, пушки, клады,
мы - гроза двора - пираты!
Буквой П татуировку
на руке рисую ловко.
- Мама, мне не до обеда,
ждёт меня в бою победа!

*
Буква Р рюкзак надела,
по строке гуляла смело,
в разных пряталась словах:
гром, дорога, трактор, страх;
но слышны из этих слов -
рык и рёв!
Ну, и пусть они рычат,
порычать и сам я р-р-рад!

*
Сидя на сосне высокой
стрекотали три сороки,
снегири и свиристели
свиристели и свистели,
шум поднялся до небес:
в чьей же песне лучше С?

*
Сорок семь сорок сидели
на высокой снежной ели,
двадцать восемь снегирей
и семнадцать сизарей,
сто синиц, семь свиристелей,
вот они уже взлетели,
поскорее сосчитай,
сколько в небе птичьих стай?


на закате

На закате дождит потемневшая хмарь,
на закате с черёмухи падает снег;
соловей на закате и ныне, как встарь
заливается, - что ему год или век?

Над рекою витает цветенья дымок
и от редкой капели - круги по воде...
А певец не смолкает, хотя и промок,
и по прежнему с трелями - на высоте.

И струится вода, как столетья назад,
по равнине сбегая к далёким морям,
за бутоном бутон распускается сад
и как прежде стрижи над рекою парят.

Что же я нахожу в этой, этой весне,
почему нахожу я всё это теперь,
и не тает в ладони с черёмухи снег,
и как прежде, - все мысли мои о тебе?


желторотый

Зелёной дымкою подёрнулись леса,
зазолотились клёны, ивы и берёзы,
и желторотый дождь торопится слизать
мои смешные распустившиеся грёзы;

клюёт тихонечко то в щёку, то в висок,
косит по сторонам своим лиловым глазом;
а ветер дунет, и летит наискосок,
взлетая, падает смелее раз от раза.

И в умиленье влажно тянутся к нему,
листочки раскрывают дерева и травы,
и я, конечно же, ладонь не отниму,
не жаль мне грёз и для взъерошенной оравы.

Собьются в стаю, улетят мои дожди,
на солнце радужным хвостом сверкнёт последний,
всего и надо им - своей земли достичь,
всего и надо им - оставить
просветленье.


природа ворожит

Природа ворожит,
и вот, подобно чуду,
из схлынувшей воды,
из грязи, праха, тьмы,
восходит и дрожит,
почти из ниоткуда
трава - уже цветы,
и оживаем мы.

Подснежные цветы,
в них синева и солнце
чудно переплелись,
их царство лишь на час;
так родники чисты
до самого до донца,
что храбро рвутся ввысь,
не для себя, - для нас.

Ты загляни в него,
в себя, и полной горстью
той сини зачерпни,
истока пригуби
и сути огневой,
и ощути всей плотью:
спаси и сохрани
дрожит в её глуби.


Ли Цин-чжао (36) На мелодию "Одинокий дикий гусь"


«Гуеньар»

На ложе плетёное утренний свет
сквозь полог бумажный проник,

И мыслей нахлынул поток,
да радостных нет среди них.

Уплыл из курильницы яшмовой дым,
исчез аромат без следа,

Глубокие чувства мои
теперь холодны, как вода.

Послышалась флейта, в саду - слива мэй,
чуть дрогнув, бутоны раскрылись на ней,

Насколько весной
душевные муки сильней.


По саду прошёл небольшой ветерок,
он лёгкие тучи принёс,

За каплею капля бежит,
торопятся тысячи слёз.

Ушёл, кто недавно на флейте играл,
и яшмовый терем пустой,

Кто горе разделит со мной,
как справиться с этой бедой?

Цветущую веточку сливы сорву,
ни на небе, ни на земле не найду,

Кто б мог передать
ту ветку, её красоту.

оригинал


скрип скворца

Опять земля раскроена ручьями,
опять меня тревожат крики птиц;
уже спешит рассвет, как не крутись,
и вот они крамольными речами
тревожат, бередят мой чуткий сон,
перекликаются, зовут, взывают,
вздыхают, и повсюду и во всём
струна звучит небесная живая,
не трель, - непритязательнейший трёп,
по поводу прилёта и так, просто,
мол, ждать ли снова северных ветров,
что, может быть, пора почистить гнёзда,
скворец мяукнет, зяблик засвистит,
заплачет чайка,
и беру перо я,
пишу тебе рассветною порою,
- ты слышишь скрип скворца
и вздохи птиц?


Ли Цин-чжао (35) На мелодию «Возжигающий курения в храме»


«Cинсиандзы»


Сиянье осеннее льют небеса,
Куда от душевных мучений уйти,

И в памяти – эти цветы,
И праздничный день хризантем впереди.

Как прежде, примерила лёгкий наряд,
Как прежде, я пью молодое вино.

Осенних ветров наступает пора,
За ними придут ли дожди,

Потом холода – всё одно.


Спускаются сумерки медленно в сад,
В смятении сердце, - печаль глубока,

И хмель незаметно прошёл,
Всё в прошлом теперь, безысходна тоска.

Уснуть этой ночью удастся ли мне?
Холодное ложе, свет лунный вокруг,

Разносятся стуки вальков в тишине,
И тихая песня сверчка,

Клепсидры немолкнущий звук.


оригинал




по северной ветке

И вот уж отходят, отходят снега
Изношенны, ветхи,
Бегут по откосам, косые слегка,
По северной ветке.

Нисколько никто не жалеет о них,
Убогих и грязных,
И только, печалей исполнен, родник,
Их примет непраздных.

И только река принимает любя
Любых постояльцев,
И вот по оврагам кипят и скрипят,
Шипят и таятся.

Снега, словно тайные наши грехи,
Чуть-чуть, и растают,
Вдали превратятся, чисты и легки,
В дождливую стаю.

Чтоб плети косые по миру мели,
Гремело, блистало,
И смыло безудержно с грешной земли
Всю грязь и усталость.


Ли Цин-чжао (33) На мелодию "Нежная возлюбленная"


«Тхижэньдзиао»

Цветущая слива во внутреннем дворике вызывает воспоминания..



И белый изящный, и алый густой

Истают как снег, уплывёт аромат,

Досадую, в этом году
Цветенье прошло, лепестки уж летят.

Гостиница, башня у Цуской реки,

Неспешные мимо плывут облака,

Прозрачные воды легки,

И дали видны из беседки
зелёного мало пока.


Друзья собираются все у меня,

По чаркам вино разольём до краёв,

И вместе мы песню поём,
Летит высоко она до облаков.

На сливе красивую ветку найду,

Цветов ещё свежих так радует вид,

Теперь вечерами не жду

Когда же на Западной башне
тихонько свирель зазвучит.


оригинал



Ли Цин-чжао 2 цы на мелодию "Гордый рыбак"


«Юйдзиаао»

Подтаял последний снежок во дворе,
А значит приходит весна,

И яшмою алой украсив себя,
Так зимняя слива нежна.

Бутонов на солнце раскрытых едва
тончайший плывёт аромат.

Красавица так хороша,

взойдя из купальни, ясна и свежа,
весенний примерив наряд.


Природа сама влюблена в сливу мэй,
Издревле к ней благоволит,

Ей свет полнолуния дарит луна, -
Звенит над землёю нефрит.

Её восхваляем мы, в чаши сполна
Плеснув молодого вина,

За сливу пить каждый готов,

О, сколько красивых и разных цветов,
Но мэй, несравненна, одна. 


***

  
Тяжёлые тучи и волны вдали
В туманной слились пелене,

Рассвет приближался, бледнел Млечный Путь,
Лишь парус плясал на волне.

Душе зачарованной вспомнился сон:
Чертоги в Небесном саду,

Небесный разносится глас,

И тихо ко мне обращается он, -
Куда и зачем я иду.


И я отвечаю: дорога длинна,
Но солнце когда-то зайдёт,

Одно мне даровано щедро – стихи,
Но ценное – кто в них найдёт.

Вздымается ветром огромная Пэн*
На сто тысяч ли в синеву;

Но ветер почти что угас,

- О, ветер, ты лодку мою подхвати,
К священным горам** поплыву.


*Мифическая птица Пэн описана в I главе трактата Чжуан-цзы.
Чжуан-цзы определяет полёт этой птицы сложным выражением сяояою,
которое в обиходном языке, возможно, применялось в смысле
беззаботного скитания по белу свету,
переносно - в смысле беззаботного легкого скольжения по жизни.
У Чжуан-цзы оно приобретает смысл безудержной свободы человеческого духа,
не отягченного ни заботами, ни печалями, ни радостью - ничем.

** три горы - на которых по преданию обитают бессмертные:
Пэнлай, Инчжоу и Фанчжан, расположенные на островах
в Восточном океане.


оригинал



однажды

куда-то разлетелись
все слова,
что - словно бабочки,
сметаемые ветром,
назначенные
только целовать
цветы, в лугах
рассыпанные щедро...

теперь едва
кружится голова:
то рифма стукнется
в бессонный час
то дрогнет что-то
в солнечном сплетенье,
- от сквозняка
мигнувшая свеча,
или ещё
мотив какой заденет,

и вновь звенит
тумана пелена,
и вновь играет
стылое безмолвье;
и полоса рассвета
так длинна...
но позовёт
заречное раздолье
и бабочки-слова
взлетят, заспорят;
и я как будто
снова влюблена.


Ли Цин-чжао (30) На мелодию "Тоскующий мотылёк"


«Диеляньхуа»

Веселия ночь миновала уже,
Ночная рассеялась мгла,

И грёзы мои о Чанъани* ушли,

Чанъани, где я
Искусство и путь обрела.

Обильно цветение в этом году,
Прекрасней не помню весны,

Цветы словно светятся всюду в садах,
Подобные бликам луны.


Тарелки и чарки стоят на столе,
Оставленные кое-как,

С вином вдохновляет расцветшая мэй,

Всю ночь напролёт
Её воспевали в стихах...

Хмельная, с причёски снимаю цветы,
Цветам улыбаюсь одна,

Как жаль, увядают они, но и мы
Стареем, как эта весна.


*поэтесса упоминает Чанъань - столицу танского
Китая, в китайской поэзии - символ блеска, роскоши и
беззаботной жизни, - вероятно, вспоминая счастливые молодые годы,
которые прошли среди людей, тесно связанных
с искусством и литературой,
в атмосфере всеобщего поклонения древней поэзии.


оригинал


Ли Цин-чжао (26) На мелодию «Отшельник у реки»


«Линьцзянсянь»


О, как же сегодня глубок этот двор,
Немыслимая глубина,

В окне моём тучи и мгла,
В тумане беседка видна,

Аллея из ивовых тонких кустов
И слива, вот-вот расцветёт,

То в город вошла,
К деревьям вернулась весна,

И празднуют все
В Цзянькане опять Новый год.


Но что я успела за год совершить,
Вздыхаю под светлой луной,

Осталось теперь лишь стареть
Совсем безуспешной, одной,

Ну, кто же разделит со мной мою скорбь:
Прекрасного - короток срок!

Все жгут фонари*,
Меня сковал холод ночной…

Но дрогнуло сердце,
Лишь сделала шаг за порог.


* - в стихотворении описывается канун праздника фонарей Юаньсяоцзе,
который в Китае отмечают на 15-й день первого месяца по лунному календарю.
В этот день отмечается первое полнолуние в новом году,
поэтому праздничной является скорее ночь, а не вечер или день.
Как только на город опускается вечер, все улицы озаряются
тысячами многоцветных ярко сияющих огней.
Люди гуляют по улицам, любуясь незабываемым зрелищем
горящих фонарей.



оригинал



Ли Цин-чжао (25) На мелодию «Сорванная слива мэй»


«Ицзяньмэй»

Прекрасного лотоса стих аромат,
Струится река в тишине.

Одежды мои распахнул ветерок,

Плыву по реке я на лёгком челне.

Кто мне от тебя принесёт письмецо,
Тумана плывёт пелена?

Когда прилетит ко мне вестником гусь,
Над западной башней восходит луна.


Один за другим опадают цветы,
Свободно струится вода.

В разлуке мы оба тоскуем с тобой,

От этой тоски не уйти никуда.

И чувства свободно текут и никак
Не могут оставить нас,

Как только с бровей моих сходит печаль,

Так в сердце она возникает тотчас.


оригинал



Роберт Фрост Невыбранная дорога

В лесу размышлял я у двух дорог:
Не пройти одному – по обеим, а жаль;
И разглядывал путь, который пролёг
Далеко, что едва разглядеть я мог,
Как, свернув, в перелеске он исчезал.

И я выбрал другой, - не хуже ничуть,
И, возможно, здесь надо было пойти,
Так как больше травой зарос этот путь,
Впрочем, если поближе на них взглянуть,
Были схоже утоптаны оба пути.

И покрыты были в то утро листвой
Одинаково, оба – без чёрных следов.
Эх, и первый оставил бы я за собой!
Только знал, что дорога уводит к другой,
Так что вряд ли сюда я вернулся бы вновь.

Спустя много лет наверно вздохну,
Когда припомню, как это было:
Из двух дорог я выбрал одну,
По которой меньше ходили, ну,
В общем, это всё и решило.


третий вариант:

В лесу я стоял у двух дорог:
Обе мне не пройти, оставаясь одним;
И разглядывал путь, который пролёг
Перелесками, видеть вдали я мог,
Как он там исчезал за леском небольшим.
И я выбрал другой, - не хуже ничуть,
И, наверное, здесь надо было пойти,
Так как больше травою зарос этот путь,
Впрочем, если поближе на них взглянуть,
Были схоже утоптаны оба пути.
Я в то утро не видел на них ни следа,
Одинаково оба укрыл листопад.
Я хотел бы еще раз вернуться сюда!
Но дорога к дороге уводит всегда,
Так что вряд ли когда-то вернулся б назад.
Спустя много лет я, возможно, вздохну,
Когда припомню, как это было:
Две дороги лежали, я выбрал одну,
По которой меньше ходили, ну,
В общем, это всё изменило.



R. Frost

THE ROAD NOT TAKEN

TWO roads diverged in a yellow wood
And sorry I could not travel both
And be one traveler, long I stood
And looked down one as far as I could
To where it bent in the undergrowth

Then took the other, as just as fair,
And having perhaps the better claim
Because it was grassy and wanted wear
Though as for that the passing there
Had worn them really about the same

And both that morning equally lay
In leaves no step had trodden black.
Oh, I kept the first for another day!
Yet knowing how way leads on to way,
I doubted if I should ever come back.

I shall be telling this with a sigh
Somewhere ages and ages hence:
Two roads diverged in a wood, and I—
I took the one less traveled by,
And that has made all the difference.


Ли Цин-чжао (24) На мелодию «Прибежище отшельника»


«Сяоджуншань»


Весна наступила, Чанмэнь оживив:
Весенние травы густы,

И красная слива
Раскрыла бутоны свои,

Подобны закату цветы.

Лазурные тучи исчезли вдали,
Забыты дневные дела,

Нахлынули грёзы, светлы

И трепетны, будто
Из чаши вина отпила.

Цветочные тени
Все заполонили дворы,

Раздвину завесу,
Луна освещает постель,

Нет лучше вечерней поры.

Два года живу я, печали полна,
Не вижу весны третий год,

Вернётся ли в дом мой она?

Но чувствую я,
Что эта весна меня ждёт.


оригинал



краешками

соприкоснулись
краешками крыл
и разлетелись
в разные края...
птах одинокий
в небесах парил,
в лугах скиталась
пташка беглая.
что счастье птичье?
скорбная нужда,
забота испарившейся
росинкою,
хмельная трель,
чтобы из уст в уста
(и я уже про эту
синь пою);
и ветка с видом
на реку, скажи,
чего же боле?
кисть рябины горькой,
жучка, личинку,
разве, для души?
да небо чтобы от земли,
и только.
соприкоснуться
краешками крыл,
и разлететься
в разные края...
здесь наши навсегда
теперь миры,
лети, снегирь!

малиновка твоя


кухонька




послушай,
позабыла этот запах,
который в комнату
с утра сочился
из кухни,
поначалу слабо,
выслеживал повадкой лисьей,

потом набрасывался жадно,
и легко
терзал нутро
черничный запах пирогов;

и солнце рвалось в окна
и лучами
косыми подбиралось близко, жарко,
и плавали пылинки и кричали
за стенкой куры,
ну так что ж им - каркать?

колодезный журавль
поскрипывал в саду..
и встану я, босой
на кухоньку пойду,

в-точь кошка
на сторожких лапах,
открою дверь.. проснусь..

уже с собой в ладу,
пойду на кухню,
детям что-то стряпать.


Ли Цин-чжао (21) На мелодию «Небо для куропатки»*


«Чжэгутянь»

Холодное солнце, пустынно и стыло,
Открыто окно, подойду:

Утун опадает, досадует словно,
что ночью морозно в саду.

Хмель будто прошёл, заварила я чай,
Он горький проснуться помог,

И грёзы растаяли как аромат,
Свечи благовонный дымок.

Закончилась осень увы,

Последние тёплые дни.

Я как Чжунсюань**, вспоминая, скорблю:
Родные края – где они?

Не следует ли покориться судьбе,
Забыться за чарой вина,

На цвет хризантем за восточным плетнём ***
Смотреть и смотреть дотемна.



* «Небо для куропатки» — «Чжэгутянь»,
заслышав песню на этот мотив, путники с грустью вспоминали
на чужбине о родных краях.

** BAH ЦАНЬ, Чжунсюань (177-217), китайский поэт.
Принадлежал к поэтич. плеяде "семь мужей цзяньаньского периода".
Происходил из знатного рода. Из-за междоусобных войн долго жил на чужбине.
В стихах В. Ц. проявились тоска изгнанника, любовь к родине,
надежды на возвращение («Взошёл на башню», «Семь печалей» и др.).


*** аллюзия на строки Тао Юань-мина

«采菊东篱下,悠然见南山»:

Хризантему сорвал Под восточной оградой в саду,
И мой взор в вышине Встретил склоны Южной горы.



оригинал



Ли Цин-чжао (20) На мелодию «Сетование сверчка»


«Юаньвансунь»

Гуляю вдоль озера, ветер несёт
По глади бескрайней волну.

Последних осенних цветов аромат
Едва уловимый вдохну.

Озёрные блики и красочность гор,
Любого пейзаж покорит,

И хоть бесконечно смотри,

Совсем не наскучит их вид.


Осыпались лотоса все лепестки,
Созрели орешки-плоды,

Росою покрытых листочков - узор
Причудлив на глади воды.

На отмели белая чайка сидит,
И не обернётся назад,

Досадует, видно, как я,

Что слишком поспешен закат.


оригинал




в пустыне

в пустыне
расцветшее дерево ждёт,
как женщина, не уставая,
и жизнь её грешная
вовсе не мёд,
и жизнь её - передовая;
песчаная пыль,
горяча и близка,
иссушит, погубит, засыпет,
та пыль, словно пуля,
свистит у виска,
суля золотистые зыби;
а ночью холодная
звёздная пыль
кружится,
кружится над нею,
как бы Дон Кихот
ускакал и забыл,
оставив одну
Дульсинею;
и дерево ждёт
на распутье ветров,
как будто одно
в целом свете,
не для золотых
или звёздных даров
ветвей пораскинуты сети;

но, может, от древа
пыльцу, плоть и кровь,
как милостыню бросит небо...

- а люди зовут это
действо - любовь!..

Все новости Webа.


Ли Цин-чжао (18) На мелодию «Любуясь цветами при луне»


«Цзуйхуаинь»


Туман, облака, долгий пасмурный день
окончен, осталась одна,

Курится свеча
и тлеет, почти не видна.

О, день хризантем,
мой праздник девятки двойной*,

Уж полночь, подушка совсем холодна,

И ветер проник
сквозь газовый занавес мой…


Вино за восточным плетнём** в этот день
мы пили с тобой год назад,

Хранят рукава
и нынче цветов аромат.

Нельзя и сказать,
как сердце тоскует о том,

Что западный ветер вторгается в сад,

Цветы хризантем
увянут, боюсь, за окном.

* - Праздник двойной девятки – Чунъян приходится
на девятый день девятого месяца по лунному календарю.
С древних времён в этот день принято подниматься в горы
и пить там вино, настоянное на лепестках хризантем,
и любоваться осенними хризантемами —
символом любви запоздалой.

** - Вино за восточным плетнём - поэтесса перефразирует
известные строки стихотворения Тао Юань-мина:
«От суеты \ сердцем я ныне далек.
Хризантемы цветок \ под восточным плетнем сорвал.»
Из цикла За вином (перевод Максима Леонова;)


оригинал




под тёплым снегом

под этим тёплым невесомым снегом
легко забыться, замереть
(тебя как будто небо поит млеком),
закрыть глаза и не смотреть,

но видеть сквозь опущенные веки
горячий солнечный очаг
и лоно, полное холодной неги,
а ты, беспомощен и наг,

губами только медленно находишь
одну снежинку за другой;
и в безраздельно преданном природе
тебе пульсирует покой;

над головой сосна склоняет ветки,
часам покачиваясь в такт...


ну, попадётся же прохожий редкий,
посмотрит, хмыкнет,
мол, - чудак.


Ли Цин-чжао (17) На мелодию «Весна в Улине»


«Улинчунь»

И ветер затих, и увяли цветы,
Последний угас аромат,

Расчёска в руках,
Устало смотрю на закат.

Любой человек это лишь человек,
Всему же приходит свой срок;

Одна я сижу,
И слёз не унять мне поток.


А на Шуанси, все вокруг говорят,
Цветенье намного сильней,

Туда поплыву
На маленькой лодке своей.

Боюсь одного я, - стремительно хоть
Течение горной реки,

Не сдвинется с места челнок, -
Так много тяжёлой тоски.


оригинал




как встретились Сюань-цзун и Ян Гуйфэй

История эта – обычна, как,
знаешь ли, снег в декабре,
хоть нынче уже неприлично
бедна зима, снега – в обрез,
не выпросишь; но, это было
однажды прохладной весной:
ему всё, казалось, постыло,
- уж за пятьдесят, с сединой,
со множеством всяких наложниц,
там, жён, и притом сыновей
одних сосчитать было сложно,
- конечно, попробуй тут взвей
знамёна.. Начнём же сначала:
ты знаешь, гробница есть Цин?
Гора там Лишань нависала,
источник вблизи – Хуацин,
горячий, - туда император
приехал как раз отдыхать:
опять же для сердца - отрада,
и двор не тревожит, и знать;
так запросто, без церемоний,
- расслабиться на день другой,
ведь тронуться можно от трона,
в гареме забыв про покой!
А здесь тебе и павильоны,
ну, вроде, вот - «Шепчет Дракон»,
купальни, пруды и пионы
и… Небо, Она – как пион.
Но кто она? Евнух придворный
Лиши – Сюань-цзуна зазвал
в купальню, и возглас невольный
затих, что твоя тетива.
Как будто не видел красавиц
без веера и кимоно,
точнее ханьфу, но она ведь –
сравнима была лишь с луной,
что, полная, светится в водах
лазурной небесной реки
жемчужиной, что ни на йоту,
хоть в злато её облеки, -
не станет светлее.. Поверишь,
так думал он, глядя на свет
её из-за ширмы, растерян,
- в душе, видишь, был он поэт.
Казалось, не подозревала
она, что за нею следят,
и только когда одевалась,
- лукавством наполнился взгляд:
тогда на него посмотрела,
врасплох Сюань-цзуна поймав…
О ней Бо Цзюй-и скажет смело:
«Бессильная нежность сама»;
напишет (поэту виднее,
поэт не сравнится с молвой):
«Тогда и пролился над нею
дождь милостей высших его»…





Ли Цин-чжао (16) На мелодию "Собирая листья шелковицы"


«Тяньцзы цайсанцзы»

Кто, скажите, тот пышный японский банан
посадил у меня под окном?

Тень его во дворе всё закрыла кругом.

Тень его во дворе всё закрыла кругом,

Только лист за листом и за мыслью мысль
словно волны бегут, чувств нахлынувших не превозмочь.

Истерзалась душа и никак не уснуть,
третья стража - глубокая ночь,

Долгий дождь затяжной навевает тоску.

Долгий дождь затяжной навевает тоску,

И так горько в тяжёлой разлуке одной,
дождевую капель больше слушать уже не могу!


оригинал



зима засыпала

зима засыпала все стёжки,
и мир опять невинно нов;
и я на снег бросаю крошки,
жду умиротворённых снов;
такие, верно, лесу снятся
под колыбельную небес,
во власти снежных интонаций
малейший звук угас, исчез,
и мне уже почти что снится
пушистый ласковый покой...
но стряхивает снег синица
крылатой маленькой тоской,
и прыгает по снежным веткам,
выклёвывает не во сне
всех червячков сомнений метко.
и смело я вступаю в снег,
иду, протаптываю тропку
вслед за синицею своей,
и только лишь надеюсь робко,
- прибудет время журавлей.


Ли Цин-чжао 2 цы на мелодию "Полоскание шёлка на берегу ручья"


"Таньпо хуаньсиша"



Посреди увядающей жёлтой листвы
Хризантемы цветы высоки,

В изумрудных листах, словно яшма белы,
Слой за слоем летят лепестки.

Своим духом сродни благородным мужам,
Ничего совершеннее нет, -

Незапятнанный редкостный свет.


Слива мэй слой за слоем возносится ввысь,
Но в сравненье намного бледней,

Тьма бутонов сирени с ней рядом бедна,
И проста по природе своей.

Ароматом пронзит, затоскуешь тогда,
И потянется памяти нить...

Эти чувства – не остановить.

***


После болезни подняться невмочь,
и на висках седина.

Лёжа любуюсь я полной луной
через завесу окна.

Пью с кардамоном горячий настой,
брошен в него чайный лист,

Крепок отвар и душист.


Сяду в постели, читаю стихи
в уединенье своём...

А за окном живописный пейзаж,
стихло всё перед дождём.

Кинмокусей*, восхищаться лишь им
можно весь день напролёт,

Даже зимой он цветёт.


* С кинмокусеем (османтусом) в Китае связано множество легенд,
ведь его цветы, кроме всего прочего, являются символом китайского
праздника Луны, который отмечается в сентябре - именно в это время
душистый кинмокусей (османтус) начинает свое обильное цветение,
которое может продлиться до самой весны.

оригинал



смешная прогулка

Проглянуло ненадолго
солнце - огненная белка,
скачет вверх по снежным ёлкам.
Рады мы её проделкам:

с веток сыплет нам снежинки,
а порой уронит шишку,
поспешинки-насмешинки,
мы бежим за ней вприпрыжку.

Белка спрыгнет, и - за кочки...
Мама ждёт нас на крылечке,
щёчки - алые цветочки
дома расцветут у печки.


Ли Цин-чжао (10) На мелодию "Сокровенный плач"


"Сучжунтсин"


Ночь наступила и, сильно пьяна,
Смываю я медленно грим,

Сливы цветки
Увяли, снимаю с волос.

Тихо проходит мой хмель,
Грёзы весны словно дым,

Тают они,
Не возвратишь этих грёз.

И кто-то грустит и грустит,

Луна всё блестит и блестит,

Сквозь полог смотрю на луну.

Опять бутоны увядшие мну,

Опять увядший ловлю аромат.

Опять вернётся ли время назад?


оригинал



Ли Цин-чжао (9) На мелодию «Бодисатва инородец»


"Пусамань"


Вернулись вновь гуси, стихает их крик,
синеют во тьме облака.

На север окно, вижу, падает снег.
Ввысь тянутся струи дымка.

И блики огня
на фениксе шпильки видны.

Фигурки людей
в причёске в седьмой день весны*.

Рожок зазвучал
призывно рассветной порой.

Ковша и Тельца
созвездия тают с зарёй.

Весну ожидаю,
цвести ещё рано цветам,

Ведь Западный ветер
уйти не даёт холодам.



* седьмой день весны - Седьмой день новогодних праздников, который традиционно считается всеобщим днем рождения. В этот день причёску украшали вырезанными ( цветными или из золотой фольги ) фигурками людей.

оригинал



Хризантемы увяли

Хризантемы увяли,
осыпались все
лепестки, словно белые птицы,
куда-то взлетели,
закрутились на
чёртовом колесе,
закружились на
звёздной смешной карусели.
и, казалось,
уже не вернутся сюда,
в этот странный,
нелепо устроенный садик,
растворятся в небесных
прудах без следа...
только хлопьями снега
вернулись, и кстати.
Они сливу укроют
пуховым платком,
и коврами укроют
поникшие травы...
до тех пор, пока
ветром весенним влеком
не польётся поток
наподобие лавы.

Так и чувства,
возносятся в звёздную высь,
обретая свободу...
Ты возьми, и до самой
земли их возвысь, -
ключевую
кристально-звенящую воду.


Ли Цин-чжао 4 цы на мелодию «Хуаньсиша»


"Полоскание пряжи в горном потоке"


Чаша из яшмы с янтарным вином
Наполовину полна.

Только все мысли смешались мои,
Словно пьяна без вина.

Звон колокольный вернул ветерок
В сумерках издалека...


Словно куренье рассеялись грёзы,
Что были так горячи.

Шпилька упала с волос золотая,
Узел ослабив слегка.

Грусть охватила... Но вспыхнуло пламя
Вдруг заискрившей свечи...

***


Делать причёску – ни сил, ни желанья,
Вечер весенний, тоска…

Слива цветущая вся облетела,
Ветер поднялся едва,

Месяц высокий на небе скрывая,
Тихо плывут облака.


Снадобье жгу на жаровне из яшмы,
Тлеет куренья трава,

Алою вишней расшита завеса,
Кистями удлинена,

Будет ли холодно ночью, довольно
В чаше из рога - вина.


***


Время праздника «пищи холодной» пришло.
Облаками покрыт небосвод.

Над курильницей яшмовой вьётся дымок,
Ароматный, плывёт и плывёт.

Все заколки узорные я убрала,
Не подняться, лежу, полна грёз.


Не летит ещё ласточка в наши края,
Собирают все травы в цвету,

Распушились серёжки у ив на ветвях,
Отцветает уже абрикос.

В синих сумерках дождик идёт небольшой,
Намокают качели в саду.

李清照 浣溪沙


淡蕩春光寒食天,玉鑪沈水裊殘煙,夢迴山枕隱花鈿。

海燕未來人斗草,江梅已過柳生綿,黃昏疏雨濕鞦韆。


***


На башне смотрю я, лазурное небо
Повсюду, вокруг и вдали,

Внизу от палат ароматные травы
До неба границы дошли...

Сказал ты, - высокая башня, - ужели? -
Не видно родной стороны.


Бамбук во дворе, молодые побеги
Уж выросли выше стены,

Готовы у ласточек гнёзда из глины,
Летят лепестки вдаль и ввысь…

Не выдержать более, слушать не в силах,
Как плачет кукушка: «Вернись…»


*Кукушка - в Китае символ разлуки, поскольку
она поет: "Бу-жу-гуй-цюй (Лучше уж вернуться?)"
Согласно китайской легенде, правитель царства Шу,
потрясенный добродетельными качествами одного из
своих приближенных, передал ему власть, а сам ушел в горы,
где и скончался во вторую луну, когда кукуют кукушки.
С тех пор стали считать, что кукование кукушки -
это плач души правителя Шу.



Ли Цин-чжао 2 цы на мелодию «Жумэнлин»


"Словно во сне"


Мне помнится солнца закат,
Беседка над горной рекой,

Когда опьянённые мы
Забыли дорогу домой.

Веселье прошло,
И в лодку вернулись тогда,

В потёмках заплыли в затон,
Где в лотосах скрылась вода.

Мы плыли с тобой,
Мы плыли с тобой...

Лишь белая чайка, вскричав,
Взлетела над тёмной водой.

***

Весь вечер накрапывал дождь,
Порывистый ветер шумел…

Глубокий мой утренний сон -
Вчерашний не выветрил хмель.

И мучил вопрос,
Когда сдвинул занавес ты,

Спросила про сливу мэй:
- Осыпались за ночь цветы?

Скажи, да иль нет?
Скажи, да иль нет?

Ответил: - Да! в пышной листве,
Последний, - так светится цвет.


Вариант:


Весь вечер накрапывал дождь,

                    порывистый ветер шумел…

Глубокий мой утренний сон

                    вчерашний не выветрил хмель.

Свернул ты завесу,

                    но что за окном я найду?

В ответ мне: – Прекрасна по-прежнему

                    яблоня в нашем саду…

Но знает ли он, но знает ли он,

Что, верно, средь зелени тучной,

                    уже алый цвет истощен?


李清照  如夢令

常記溪亭日暮,

沉醉不知歸路。

興盡晚回舟,

誤入藕花深處。

爭渡,爭渡,

驚起一灘鷗鷺。


如夢令

昨夜雨疏風驟,

濃睡不消殘酒。

試問捲簾人,

卻道海棠依舊。

知否?知否?

應是綠肥紅瘦。



Бо Цзюй-и Вспоминая Цзяннань



Прекрасна Цзяннань.
Устье Янцзы,
пейзаж мне знаком давно.
Солнце встаёт, и речные цветы
пылают огня сильней.
Весна настаёт, и речная вода
зелена, как цветы орхидей.
И позабыть
Заречье уже не дано.

оригинал





Бо Цзюй-и Ночной Снег


Внезапно проснулся,
постель моя холодна,
Смотрю, удивлён,
светлеет проём окна.
Глубокая ночь.
Похоже, прошёл снегопад,
Ветви бамбука,
слышно, - ломаясь, трещат.

оригинал




Чтобы Не Наступали. Роберт Фрост


Когда за бороздой
я наступил ногой
на край мотыги, той,
что здесь валялась с лета, -
удар был - в лоб, такой,
что я не взвидел света.
Хоть не её вина,
я высказал сполна,
что думал; но потом
подумал я о том,
что был удар - ответом.
Смеётесь - ерунда?
Но сказано когда:
перековать мечи -
в орудия труда
?
Иначе - не кричи,
когда твоё орало
тебе же сдачи дало.



The Objection To Being Stepped On
Robert Frost



At the end of the row
I stepped on the toe
Of an unemployed hoe.
It rose in offense
And struck me a blow
In the seat of my sense.
It wasn’t to blame
But I called it a name.
And I must say it dealt
Me a blow that I felt
Like a malice prepense.
You may call me a fool,
But was there a rule
The weapon should be
Turned into a tool?
And what do we see?
The first tool I step on
Turned into a weapon.


музыка ночи



когда ты уходишь..
тогда
я глажу любимую кошку,
слежу,
как уходит по каплям
вода из крана,
разбившись о ржавую плошку.
огонь зажигаю и кофе варю,
смотрю за окно,
как внезапно вскипает
вечерняя тьма,
в самый раз к ноябрю;
и ночь надвигается,
точно слепая,
рукой ощущая
заката тепло,
к огню наклоняется
ниже и ниже;
и кажется, кофе
не так уж и плох,
горячий и горький;
и звёзды всё ближе,
виниловым диском
кружат, небеса,
иглою, пером
потерявшейся птицы,
мелодию новую будут писать...
скрипичные стихнут
к утру голоса,
а иней в напитке ночном
растворится.


"Фонарей отраженье.."

Фонарей отраженье
дрожит на реке,
точно пересыпается
время, и уходит
в прибрежный песок,
налегке, словно слово
случайное в теме,
так, обмолвился ты
невзначай; за окном
промелькнувшая чайка;
но мы отклонились
от пути очевидного,
правы в одном:
нам светили -
те воды, огни ли?
Это было, когда
золотистым песком
истекал в воду
солнечный берег
и, теченьем невидимым
властно влеком,
отливался
богатством потери;
блёстки тускло сверкали
на синей воде...
Или это ещё
только будет?
Повернутся часы,
и мы будем владеть
светом соприкоснувшихся судеб.


"Холодный ветер рвёт.."

Холодный ветер рвёт
последние листы,
взлетает над водой,
летит косяк по руслу;
копчёный небосвод,
приметы пустоты,
иссохший травостой,
безжизненный и тусклый.

Белоколонный храм
потресканных берёз,
орущих галок тьма, -
отметины на фресках,
оставлены ветрам, -
разруха и разброс;
как в рубище, в туман
одеты перелески.

Исчерпано тепло,
засыпана тропа.
По лужам, по грязи
влачатся наши тени.
И пусть земля зело
устала и скупа.
Но правят нам стези
капели медной звени.


БОлеслав Лесьмян Во Сне

Во сне - ты иная, даль - обман.
Вечность ли нам сверкала?
Вместе летим. Туман. Туман,
Бог, темнота и скалы.

И увлекая в туман, во мрак,
Шепчешь в полёте том мне:
"Это во сне, только снюсь я так!
Помни об этом, помни..."

Помню. И мчимся мы в тишине
В высь, темноты тенеты.
О, как же трудно снишься мне!
Явь моя, где ты?


о нити

Наполни мне ладони,
настоенного на листве - тумана
плесни, ты видишь паутины
струятся из огня агоний;
похожи осени на раны;
мы не повинны?

Когда гусиным долгим клином,
что вьётся крестиком по небу,
все горизонты стянет нитью,
застынет брызгами калина,
как будто завершая требу,
звеня I need You.

Наполни мне ладони,
молчание берёзовое свяжет
всё заодно; на тризне жизни
о нити птичьей помня тоже,
плесни, и пусть для славы вящей
мы станем лишни.


листок лимонный

Лимонной корочкой
горчит фруктовый чай,
и клён малиновый
к тебе взывает охрой,
- да только осень, брат,
и номер, в общем, дохлый:
куда-то рваться,
словно шалая свеча,
на что-то сетовать
вослед гусиной стае,
и шелестеть уже
опавшие слова;
давно исчерпана
густая синева,
зависла в сером небе
тишина густая;
и, бесполезно, знаешь,
брат, искать тепла;
послушай, как беззвучно
рвётся паутинка,
скрипит, уже совсем
заезжена пластинка,
бедняга-дождь, и плачет
волглая ветла;
сосна, кивая в небо
поседевшей кроной,
перебирает
золотые сентябри,
листок лимонный
светится в ветвях, внутри;
цветёт душой своей
мятежною зелёной.


Ветвь сливы Мурасаки-сикибу

В покоях моих
светло. Сундуки стоят
у стенки, и в них
(одна из моих услад)
полным-полно книг. Стократ
милы мне они.
Изъеденные давно,
но в хмурые дни,
когда на дворе темно
и в сердце, тогда одно
утешит меня:
из старых китайских книг
- стихи. Блик огня
к страницам уже приник...
и ты вне страстей, интриг.

А что в той игре?
Ведь милости государя
взыскав, при дворе
что хочешь наговорят,
обсудят твой шаг, наряд,
и нрав. Ну и с кем
из милых придворных дам
избегнешь тех тем?
С кем поговоришь по душам,
доверишься чьим ушам?
Книг не признают.
Устанут от болтовни
(серьёзен их труд),
в молитвах проводят дни,
лишь чётки слышны одни.

Душа суетой
пронизана, тем сильней
дрожит за чертой
ночной моя цитра. С ней
он будет вдвойне нежней.

Прислал мне письмо
и сливы цветущей ветвь,
прошедшей зимой
подаренный снежный цвет,
и свежий весенний ветр.

Он пишет: "Давно
известно, что сливы на вкус
кислы, как вино.
Но трудно сдержать искус.
Сорвёшь, хоть и кисло, пусть."

Пишу я в ответ:
"Кто судит о вкусе слив,
не отломив ветвь,
и в чашу вино не налив?"

Отправить письмо?
Нужно ли?



не достигая звёзд

Дымок от сигареты
задумчиво плывёт,
влеком теченьем Леты,
не достигая звёзд,
но тихо постигая, -
всё суета и тлен.

Звенит струна тугая
молчания, взамен
мятущихся сомнений
и оголтелых слов.

Плывёт туман осенний,
пленительный покров
для пыльных одиночеств,
таких, как я и ты,
и освещает ночи
до утренней черты.

На полутёмной кухне
распахнуто окно,
огонь вот-вот потухнет,
не выпито вино.

Но еле тлеет россыпь
антоновки в саду.

Ночь кинет взор раскосый,
и звёзды упадут.

Ты яблоко в тумане
сорви, мой друг, сорви.

И мы безвестно канем.
в чьей-то крови.


Сун Юй Бессмертная Фея



Чуский князь Сян с поэтом Сун Юем
гулял по берегу Юньмэна и приказал воспеть
его встречу со святой девой на Высокой горе Тан.
В ту же ночь Юй во сне встретился с Феей.
И князь просил изобразить её в поэме.
Cун Юй сказал так:



Как фея прекрасна святая,
весь облик её так мил.
В ней вся красота сего мира,
в котором стихия двух сил.
Смотреть на неё, - любоваться.
Изящный, изящный наряд.
Подобен он птичкам-калибри,
когда над цветами парят.
Её красоте нет предела,
нет в мире ей равных лицом.
Мяо Цяй рукавом заслонялась,
но трудно ей стать образцом.
Прекрасна, Си Ши закрывалась,
но их не сравнить красотой!
О, Фея, - вблизи очарует,
вдали восхитит высотой.
Сложение - великолепно,
совсем государева стать.
Любуешься, - взор наполняет.
А боле красы не придать!
Так, ей восхищаясь без меры,
уж в сердце любил глубоко.
Но с ней изъясниться не мог я,
до дружбы и чувств далеко.
И, словно высокие горы,
была недоступна она.
О, как передать мне словами,
- насыщенная собой,
краса та была совершенна,
но строгою женской красой!
А в яшмовом лике таилось
живительное тепло.
Духовно, духовно лучились
зрачки её глаз, светло.
Блистал её взор красотою,
всю жизнь любоваться им мог!
А брови её трепетали,
словно бабочка-мотылёк.
Как киноварь - яркие губы;
густа красота, - как вино.
И всё в ней спокойного тона,
и сдержанности полно.
А как хороша, затворяясь
в покойный, покойный чертог.
Но так же проста и свободна
на людях, ступив за порог.
Она уходила в молчанье,
высокий, высокий чертог;
с открытой душой выступала,
стеснений не знал её слог.
В движеньях - легка, словно дымка.
Неявственен шаг её был.
Камнями наряд драгоценный
звенел, чуть касаясь перил.
Внимательно, долго смотрела
она направляясь ко мне,
Наряд её переливался,
подобно высокой волне.
Но строго оправила платье,
взмахнув рукавом, рукавом,
стояла, качаясь немного;
и тихо склонилась потом.
В бесстрастном спокойствии фея,
в спокойствии вся была,
так непринуждённо стояла,
свободна, чиста и мила.
И двигалась всё же, слегка лишь,
сама, как прозрачный поток.
О чём она думала, вряд ли
тогда догадаться я мог.
Казалось, она приближалась
ко мне, где я скрылся в альков,
Но вдруг отходила обратно,
вновь делала пару шагов...
Тогда приподнял я свой полог
и ждал для объятий там,
Желая, желая всю душу
любовным отдать страстям.
Но в ней целомудрие было,
строга и чиста, да, чиста,
она с запретительным жестом
ко мне обратилась тогда.
И несколько слов мне сказала,
лишь несколько слов в ответ.
Из уст её благоуханье
превзошло орхидеи цвет.
Слились наши души в общенье,
и сердце раскрылось в тот миг
для радости нашей любовной.
И дух мой в неё проник.
Но в ней не нашёл он почвы,
души живой в глубине.
Жизнь теплилась еле-еле,
в ней нить не виднелась мне.
На ты и я - не разделяться
была уж согласна она...
Но лишь тяжело вздохнула,
страданья и скорби полна.
Досада её охватила,
на лик опустилась мгла.
И видел я, - нет, поступком
себя запятнать не могла.
В уборе её зазвенели
феникс яшмовый, жемчуга.
Но платье оправила строго,
и сделалась вся строга.
К наставнице - обратилась,
и слугам кивнула она.
Ко мне любви не обнаружив,
уже уходила, бледна,
сближения не разрешая,
себя выводя в тишине.
Казалось, уйдёт. Только всё же,
идя, обернулась ко мне.
Глазами слегка лишь скользнула.
Но видел, как ярко горят,
сказать не могу. Мне открылось
всё, всё, что таил её взгляд!
Я думал - уже расстаёмся;
однако застыл, нем и глух.
Лишь в сердце моём метался
в испуге смятенный дух.
Не в силах совсем поклониться,
и весь потрясён до основ,
не мог до конца отыскать я
прощальных каких-то слов.
Её хоть на миг задержать бы!
- Сказала: "Пора уже."
И, ранен, мой дух склонился,
смешалося всё в душе.
Смешалося всё. Потерялся,
забылся, не знал, - что со мной
и где я, - мой ум помутился,
сознанье покрылось тьмой.

Наполнен любовью, кому я
поведать могу беду?
Лью слёзы, всю ночь в печали , -
где фею мою найду?




в сизой дымке

Я не спешу, журчанье длится, длится…
И склон крутой, и под горой криница.

Тропинка узкая, как по канату.
Ночь исполняет лунную сонату.

И ночь светла, и ночь нежна до ноты,
И не заметит, и не спросит: Кто ты?

Птенец неловкий, распахнувший зенки,
Или поэт, лелеющий нетленки?

Ночь дышит в такт хмельному океану.
Ночь чувствует, что всё идёт по плану.

А ты, что тот птенец на дне полёта.
Клокочет воспалённо в горле клёкот.

И то ли ландыши вздыхают рядом,
В росинке, в чашечке весь мир запрятан.

То ль звёздочки звенят неподалеку,
Указывая быструю дорогу:

К покою и блаженству, пустоте,
Мол, что гнездо, забудь ты о гнезде!

И что-то там ещё про совершенство,
И про единственный, быть может, шанс твой;

И таинство огня.… Но ты не слышишь,
Сжигаем жаждой, падаешь всё выше.

Инстинкт ведёт, куда ему до звёзд-то.
Вот на исходе свет, и тьма, и воздух…

Плеск оглушающий. Кругом вода и…
Ты пьёшь. Свет звёздный тает, тает.

И обжигает чистотой криница.
Меж крон сосновых, что твоя зеница –

Синица, будто в глубине колодца,
В прохладной сини безмятежно вьётся.


***

В сизой дымке сосновый лес.
Стайка пташек кружит над лугом,
и пространства у них в обрез.

Под заточенным ветром-плугом
набегают валы небес
тучным исчерна полукругом...

Вознесутся ростки дождей
и заполнят всё тихой сапой.
Робкой хваткой, по-детски слабой,
оплетут землю тьмой плетей...

Месяц выйдет ли, - чудодей?
Из дождинок он сплёл бы полог;
под усталый хрустальный звон

на циновке сосновых иголок
сон, покажется, - так недолог,
мой хрустальный усталый сон,
дней зелёных хмельных осколок.

Пташки будут кружится в нём
за густым хмелевым плетнём.


о чём же

О чём же рассказать тебе, мой друг?
У нас опять дожди сменило вёдро,
а лунный диск, истаявший к утру,
последней лужи плод разрезал бодро.

Поднялся солнца белый каравай
едва над лесом и.. на е-четыре.
И ты не скажешь, мол, не заливай;
и так довольно скучно в этом тире.

Особенно, когда дожди палят
да в яблочко, отнюдь не в молоко,
что нынче через край течёт в поля,
парное, разливается рекой...

Когда не заливаются дрозды,
но, только и гляди, стреляют вишни.
А мне до записной моей звезды
весь день роскошно-суматошной жизни.

Просплю всё утро, молоко и хлеб,
букет уже увядших облаков и,
вертеп вокруг творится, не вертеп,
я пью свой светлый бархатистый кофе.

И долго-долго говорю с тобой,
привычки, знаешь ли, даются свыше.
Дела? пусть собираются толпой,
я говорю, и, кажется, ты слышишь...

И вот, теченьем дел увлечена,
будто река тянусь до горизонта
Связует легкокрылая волна
исток горячий с дольней солью понта.

Где млечный разливается покой...
Уходит солнце шагом королевы,
и до рассвета уж подать рекой
и снятся мне твоей земли рельефы.


лиловые поляны

Лиловые поляны иван-чая
и клевера легли по берегам,
как будто бы безмолвно отвечая
расцветшим на закате облакам.

Река дремала. Жёлтые кувшинки
опустошённо брошены вокруг.
Разгладились печальные морщинки
отчаянно заломленных излук.

Затихли грома грозные угрозы.
Низвергнутый с небес иссяк поток.
Гроза прошла. Остались только грёзы,
легки, словно летящий лепесток.

Остался сон, навеянный закатом,
о синих и лиловых облаках.
И, показалось, - чудо где-то рядом,
всего в каких-то, может, двух шагах.

А, может быть, закат навеян снами
реки, пьянённой пиршеством дождей?
И чудеса, смеясь, следят за нами,
ждут наших неприкаянных затей;

Вбирают наши головокруженья,
так, словно краски набирает кисть;
зовут невесть куда, и ты уже не
вернёшься, берегись, не берегись...

И я шагаю за рекою следом.
Темнеет вечер, словно хохлома.
На берегу, теплом реки согретом,
Глотаю липовый хмельной туман.


Ли Бо из цикла "Дух Старины" ч. 2


№18

 

          На Небесном броду

                  третьей луны пора.

          Без персиков, слив -

                  ни одного двора.

          Утром ещё

                  душу волнует цветок,

          Вечером он

                  прочь плывёт, на восток.

          Поток за потоком

                  уносится всё водой,

          Нынешний день,

                  и древность, текут чередой.

          И люди сегодня

                  так же, как люди вчера

          На мост, ко дворцу,

                  год за годом идут с утра:

          Петух закричит,

                  просветлеет небес окоём, -

          Вельможи спешат,

                  их ждёт во дворце приём.

          Садится луна

                  на западе, за Шанъян,

          На башнях - лучи,

                  когда затихает Лоян, -

          Расходятся все,

                  уборы, как солнца блестят,

          Покинув дворец,

                  спешат по домам, назад.

          Осёдланы кони,

                  летящих драконов сильней,

          Узда золотая

                  на мордах вельможных коней.

          Прохожий в испуге

                  с дороги уйти спешит.

          Сравнима с горой

                  гордыня, надменен вид.

          Их во дворцах,

                  в высоких покоях ждут,

          Стоят на столах

                  премного изысканных блюд.

          За ласками Чжао -

                  струится румян аромат.

          За песнями Цы -

                  звонкие флейты звучат.

          Везде юаньян

                  резвятся по парам там, -

          Пурпурные уточки,

                  плавают по прудам.

          Пьют, веселятся

                  целую ночь напролёт.

          Тысяча осеней,

                  думают, так пройдёт.

          Успеха добились,

                  никто из дворцов не уйдёт.

          Но кто-то ошибся,

                  того наказание ждёт.

          О жёлтом псе

                  будет вздыхать ни к чему.

          Красавица Чжу

                  не достанется никому.

          Вослед Чи Ицзы

                  кто вступит на утлый чёлн?

          Власа распустить,

                  и плыть, слушаясь волн.

 

          753 г.

 

№19

           

            На горе Цветов,

                  на самой вершине – один.

            Высоко-высоко

                  вижу я деву Минсин.

            Лотос в руках

                  сияет, подобно звезде.

            Ступая легко,

                  по Высшей идёт Чистоте.

            В радужном платье,

                  сверкает на нём роса.

            Зовёт за собой,

                  уходит она в небеса.

            Восходим вдвоём

                  на Террасу, в туман густой,

            Встречает нас

                  на горе Вэй Шуцин святой.

            Склоняюсь пред ним,

                  и мы покидаем скалу.

            На Журавле

                  взлетаем в пурпурную мглу.

            Вниз я смотрю -

                  к Лояну течёт река,

            Варвары всюду,

                  движутся их войска.

            Кровь по степи –

                  потоком, травы не видать.

            Волки, шакалы

                  в уборах, что носит знать.

 

            756 г.

 

 

                                  № 20

 

                  Однажды я был

                                в Линьцзы, близ Хуафучжу.

                  И вот на гору,

                                любуясь, я восхожу.

                  Насколько крута,

                                и так живописна гора,

                  Нефритовый склон.

                                Как яшмовый лотос с утра.

                  И, в свисте ветров,

                                вдруг древний святой возник.

                  То был Чисун-цзы,

                                спускающийся на пик.

                  Он в небе на двух

                              зелёных драконах кружил.

                  С ним Белый Олень,

                                которого мне предложил.

                  С улыбкою - в высь,

                               взлетели мы выше светил…

                  Парить рядом с ним

                              безмерно счастлив я был.

 

                                ***

                  Печалюсь, грущу.

                            Мой друг отправляется в путь.

                  Хочу говорить,

                            тоска мне сжимает грудь.

                  Пусть будете Вы

                            чисты, словно иней и снег,

                  Пусть стойка душа,

                            подобно сосне, навек.

                  Мирские пути

                            премного опасны, трудны.

                  И юность пройдёт,

                            так коротко время весны.

                  И тысячи ли

                            нас с Вами разъединят.

                  Вперёд и вперёд.

                            Когда же вернёмся назад?

 

                              ***

                  Мы прибыли в мир

                            на долгий, короткий ли срок,

                  Вся жизнь промелькнёт,

                            растает, как ветерок.

                  Зачем изучал

                            даоский Канон Золотой,

                  Теперь не пойму.

                            И только скорблю, седой.

                  Утешу себя.

                            И вдруг рассмеюсь легко.

                  К чему это всё?

                            И снова вздохну глубоко.

                Зачем нам искать

                            богатства и славы мирской?

                На этом пути

                            найдём безмятежность, покой?

                Уйду без своих

                            пурпурных, в рубинах, сапог,

                На остров Пэнлай,

                            дорогою на восток.

                А коль государь

                            меня призовёт за собой,

                Увидит тогда

                            один лишь туман седой.

                744 г.

 

№21

 

            В столице пришелец

                    пел песню «Белы снега»,

            Стихали звуки,

                    взлетая за облака.

            Но понапрасну

                    вёл он мелодии нить.

            Кто в этом мире

                    сможет её подхватить?

            Когда же он пел

                    о парне из Ба простом,

            Тысячи слушали,

                    все подпевали притом.

            О чем говорить?

                    На сердце - печаль одна.

            Осталось вздыхать, -

                    как холодны времена.

 

            743 г.

 

  №22

              Цинь-реки во'ды

                        прощаются с Лун-горой,

              Тяжко взыхают,

                        ропщут, полны тоской.

              Варваров кони

                        привыкли к родным снегам,

              Скачут и ржут,

                        рады холодным ветрам.

              Чувства такие

                        сердце тревожат мне.

              Думы лелею

                         о горах, о родной стороне.

              Вчера наблюдал

                        мотылька осенний полёт,

              Сегодня смотрю,

                        как шелкопряд растёт.

              Первые листья

                        на тутах уже видны,

              Пышные ивы

                        в новых побегах, нежны.

              Вешние воды

                        мимо бегут по двору,

              Сердце скитальца

                        трепещет, как флаг на ветру.

             К себе возвращусь,

                        слёзы мне лить ни к чему,

              Но почему,

                        печали своей не уйму?

 

              744 г.

 

№23

 

Роса как нефрит,

                        белеет осенней порой,

На зелень двора  

                        ложится за слоем, слой.

Печалясь, смотрю,

                        когда выхожу сюда,

Как время спешит,

                        как рано пришли холода.

Как будто бы птица,

                        мелькнувшая мимо глаз,

Проносится жизнь,

                        зачем у себя ещё красть?

На гору взойдя,

                        насколько же глупым был

Правитель Цзингун,

                        когда по себе слёзы лил?

Так плачутся все,

                        не ведаем, где покой,

Восходим на Лун,

                      а грезим горой другой.

Так в сердце людском

                      бежит за волною волна.

А жизни тропа,

                      извилистая, длинна.

Всю долгую жизнь,

                      тридцать шесть тысяч дней

Свечу зажигай,

                      иди ночь за ночью с ней.

 

745 г.

 

№24

 

                Пыль поднимают

                      колёса больших карет,

                Так, что в полях

                      над дорогами меркнет свет.

                Богаты вельможи,

                      золота – не сосчитать,

                До облаков

                        возводит хоромы знать.

                За бои петухов

                        удостоены высших наград.

                Кареты, одежды

                        блеском своим ослепят.

                Дыханье дракона,

                        гневный, надменный вид.

                Прохожий с дороги

                        прочь от таких бежит.

               

                Уши омыв,

                        лишь старец Сюй Ю честной

                Мог отличить -

                        где Яо, где Чжи лихой.

 

                731 г.

 

№25

 

Сильней и сильней

                            расходятся Мир и Путь.

Где древний Исток?

                            Как ту чистоту вернуть?

Высок, не сорвать

                          коричного древа цвет.

У чёрных корней

                        живущим не ведом свет.

Поэтому здесь

                    молчит расцветающий сад,

У персиков, слив

                        лишь ввысь лепестки летят.

Падение, взлёт

                      даны нам веленьем небес,

Зачем же бежим,

                        летим - суетимся здесь?

Я Дао отдам

                  и сердце своё, и взор,

За Гуанчэн-цзы

                      уйду в беспредельный простор.

 

753 г.

 

№26

 

Яшмовый лотос

                          у источника вырос, в глуши.

В утреннем солнце

                          лепестки и светлы, и свежи.

Осенью скроют

                          синь потемневших вод,

И нефритовой дымкой

                          густая листва ниспадёт.

Если очарованье

                          в отрешенье живёт, пустоте,

Кто тогда подивится

                              аромату и красоте?

Сижу, наблюдаю

                          инея лёгкий полёт.

Благословенно,

                    время неслышно уйдёт.

И не отыщешь,

                        где были корни, где – кров.

Как бы хотел я

                        жить у Пруда Цветов.

728г.

 

 

№27

 

Чудной красы

                      дева в Янь-Чжао живёт,

В дивном дворце,

                          что вознесён в небосвод.

Из под бровей

                          ясные луны глядят,

И покорит

                    царство – один её взгляд.

Только грустит, -

                        прошла ярких трав пора,

Плачет она,

                  осенние дуют ветра.

Тихо звенит

                    яшмовой цинь струна.

Утро придёт,

                    долго вздыхает она:

Где достойный муж,

                      как бы встретиться с ним.

Сядем вдвоём,

                      на Луанях крылатых взлетим.

 

728г.

 

№28

 

Внешность твоя –

                                молнии блеск, пока жив.

Время твоё –

                        ветра угасший порыв.

Встала трава,

                            - стала белым бела.

Тает закат,

                      где уж луна взошла.

Осень пришла,

                            сделав меня седым,

Миг, - по вискам

                              словно сползает дым.

Сколько святых,

                              мудрость чья высока,

Было в веках?

                          Кто же прошёл века?

Стал журавлём,

                            кто благороден был,

Низкий же люд

                            в гнус обратился, в пыль.

Гуанчэн-Цзы

                            разве достигнут они?

Там он парит,

                            где облака одни.

 

753г.

 

№29

 

                        Три эпохи

                                    смутами сметены,

                        Семь героев

                                    погрузились в пучину войны.

                        "Нравы правителя"

                                    наполнили гнев и печаль:

                        Дао и Мир

                                    расходятся, как ни жаль.

                        Постигшие тайны,

                                    прозревают знаменья комет,

                        Поднимаются ввысь,

                                     воспаряют в пурпурный рассвет.

                        Конфуций хотел

                                    уплыть к морским берегам,

                        Ушёл Лао-цзы,

                                    мой предок, к зыбучим пескам.

                        Бессмертные старцы

                                    исчезли в глуби веков.

                        Мир на распутье.

                                    Вздыхаю, в тоске, без слов.

 

                        753 г.

 

№30

               

                Духом высоким

                        славны древние времена.

                Но мир обречён -

                        Путь исчерпался до дна.

                Люди в смятенье, -

                        наступит ли снова восход?

                 Петух закричал,

                        ко вратам четырём зовёт.

                Спешат все туда,

                        где высится Конь Золотой.

                Но им ни к чему

                        остров Пэнлай святой.

                До белых волос

                        ищут шелков да утех,

                Песни звучат,

                        ночами не молкнет смех.

                Что им элексир,

                        коли пьют молодое вино?

                Не замечают -

                        румяна поблекли давно.

                Учёный один,

                        не дрогнет со спицей рука,

                Обряды свершив,

                        в могилах искал жемчуга.

               

                Птиц изумрудных

                        и жемчужные дерева

                Из бездны глубокой

                        увидят они едва.

 

                753 г.

 

№31

 

            Посланник Чжэн Жун

                      много прошёл дорог.

            До столицы Сяньян

                      долго добраться не мог.

            Встретил в пути

                      отшельника на Пинъюань,

            С белым конём

                      сошёл он с горы Хуашань,

            Яшму вручить -

                      знак, что грядёт беда:

            Забыв о Пути,

                      погибнет Властитель Пруда.

            Жители Цинь

                      опасаясь грозящих смут,

            Решили тогда -

                       от Предка-Дракона уйдут.

           

            Отгородились

                      от быстротекущих вод,

            Где тысячи вёсен

                      у источника персик цветёт.

 

            753 г.

 

№ 32

 

      За духом Жушоу

                время ци золотых летит.

      Над Западной твердью

                луны тетива блестит.

      Плачет цикада, -

                осенняя вянет трава,

      Печаль не стихает

                у чуткого существа.

      Куда же ушли

                добрые времена?

      Грядущая участь

                Веленьем Небес суждена.

      Неистовый ветер,

                вздымаясь, несёт холода.

      В ночи бесконечной

                последняя гаснет звезда.

      Печального слова

                не в силах я превозмочь,

      И скорбная песня

                звучит и звучит всю ночь.

      753г.

 

№ 33

 

Есть в Северном море,

                                Пучине, вдали от земли,

Гигантская рыба

                              вся – несколько тысяч ли.

Фонтан высотой –

                            три горных снежных гряды.

Заглотит она

                            за раз сто потоков воды.

Когда же плывёт,

                            бушует вокруг океан,

А в силу войдёт,

                            вздымается как ураган.

Взлетит в небеса

                            почти на сто тысяч ли,

Не остановить,

                            я вижу, как тает вдали.

725 г.



зови, не зови

В этом небе, где нежно цветут
Незабудки, пасутся стрекозы,
Ноготки распускаются, тут
Ждут нежданные метаморфозы.

Просыпается жажда в крови,
И взмываешь безудержной чайкой,
За рекою, зови, не зови,
Вслед за ласточек тающей стайкой.

И маячут они впереди,
Словно стайка забот и печалей.
Да забот-то – лети и лети.
А блаженства и не обещали.

И какое блаженство, когда
Каждый раз: приближаешься к сути –
Мелких истин плывёт череда
На поверхности лет. Или судеб.

Выбирай, и любую – лови...
Только снова зовёт меня берег,
И взыскую нектара любви,
В незабудки небесные веря.


Ли Бо Долгое Томление*

В долгом томленье
Живу в Чанъане.
Нить паутины осенней летит.
                    Златом звенит родник.
Инеем скоро всю воду затянет.
                    К кромке листок приник.
Свет фонаря моего всё слабей.
                  Вот-вот погаснет совсем.
Полог откинув, смотрю на луну.
                  Долго вздыхаю, нем.
Яшмовый лик её словно цветок.
                  В тучи уходит она.
Небо над нею - ночная тьма.
                  Воды под ней - волна.
Долгая в небо уходит дорога.
                  Ветер уносит вдаль.
Путь прозревая, душа одинока.
                  Где-то в горах перевал...
Вечно томленье Чанъаня*.
Вечная в сердце рана.

подстрочник
оригинал: http://www.chinese-poems.com/lb20.html

второй вариант


Длится в Чанъани тоска,
Кажется мне, - века.
Песней осенней кузнечик звенит
                    у ключа золотых перил.
Циновку бамбуковую мою
                    иней выпавший охладил.
Лампа мерцает. Погаснет совсем,
                    без дум во тьме утону.
Полог откину. К чему вздыхать,
                     наблюдая в небе луну?
Расцветает, красавица, словно цветок,
                     сквозь облачную пелену.
Вверх посмотрю – высоки небеса.
                     А ночь темным темна.
Вниз посмотрю – прозрачна вода.
                     И вздымается волна.
Небо высоко и путь мой далек,
                     трудно взлететь душе.
Дух мой до родины и во сне
                     не долетит уже.
Длится моя тоска.
Рана в душе глубока.

*вечная тишина, вечное спокойствие и т.п. - буквальный
перевод названия г.Чанъань - древней столицы Китая


подстрочник Sonbi
 


Ли Бо из цикла "Дух Старины" ч. 3


№34

 

          Дощечка с пером

                  кометой летит свысока.

          Знак тигровый –

                  приказ поднимать войска.

          Тревоги сигнал

                  нарушил покой границ.

          Кричали всю ночь,

                  металися стаи птиц.

          Но белое солнце

                  сияет в созвездьи Цзывэй.

          Служат народу

                  сановники властью своей.

           Небо с землёй –

                  единство пути обрели,

          Морей чистоту

                  и вечный покой земли.

          Тревога и плач

                  к чему, я спросить хочу.

          Поход, говорят,

                  в южные земли Чу.

          Лежит река Ху

                  с гиблой водой на пути.

          К пятой луне

                  спешат, чтоб её перейти.

          В жарких краях

                  путь тяжелее стократ.

          Но не боец

                  в страхе живущий солдат.

          Им на прощанье

                  долгие вздохи родных.

          Солнца, луны

                  сиянье померкло для них.

          Слёзы иссякли,

                  кровь проступила утрат.

           Разбиты сердца.

                  В молчании все скорбят.

          Затравленный зверь

                  тигром свирепым убит.

          Ослабшую рыбу

                  глотает стремительный кит.

          Из тысяч ушедших

                  ни один не вернулся домой.

          Тело покинув,

                  рассталися с жизнью самой.

         

          Но танцем с секирой

                  правитель из древних времён

          Смог усмирить

                  смуту восставших племён.

 

                      751 г.

 

№35

                  Красавице грустной

                                  подражала девица одна.

                Только соседей

                                  всех распугала она.

                Шоулинец хотел

                                  научиться манерам чужим,

                Разучился ходить,

                                  в Ханьдань потешались над ним.

                Звучит "Фэйжаньцзы",

                                  красива она, но пуста.

                Мошку простую

                                  малюет малыш без труда.

                Вэйский ловкач

                                  макаку из тёрна ваял,

                Энергию духа

                                  три года напрасно терял.

                Хоть кропотливый,

                                  только напрасный труд.

                Хоть витиевато, -

                                  другие того не поймут.

                Великие Оды,

                                  поэзии древний канон,

                Что пели Вэнь-вана, -

                                  исчезли в пучине времён.

               

                Но плотник из Ин

                                  известен везде до сих пор,

                Своим мастерством, -

                                  как ветер летал топор.

 

                  750 г.

 

№36

 

                    Владеющий яшмой

                                    подносил драгоценность в дар.

                    Только не принял

                                    её ни один государь.

                    Яшму - бесценной

                                    не захотели признать,

                    Гостя в обмане

                                    обвинила сановная знать.

                    Рубят сперва

                                    те дерева, что прямей.

                  Жгут орхидею,

                                    что благоухает сильней.

                  Где щедро дано,

                                    там отнимает сполна

                  Небесное Дао,

                                    глубь заполняет без дна.

 

                  В Восточное море,

                                    на остров Пэнлай уплыть,

                  Или в пустыне

                                    облаком пурпурным взмыть,

                  Как Лу Лянь с Лао Цзы,

                                    с их духом высоким святым.

                  Во всём на пути

                                    буду я следовать им.

 

                  753 г.

 

№38

 

Лишь орхидея

                            к солнцу пробилась едва.

В диком саду

                        всё заглушила трава.

Только грустит,

                            так одинока весной,

В думах она

                        вновь под осенней луной.

Ранний снежок

                            бросят на сад небеса.

В белой росе

                          вовсе исчезнет краса.

Так для кого

                        цветение и аромат,

Коль ветерок

                          не освежит дивный сад?

 

730 г.

 

 

№39

 

 

Всхожу высоко,

                            смотрю окрест на моря:

Бескрайни столь

                            и небеса, и земля.

Но скроет снег

                          по осени тьму вещей,

Пустыня вокруг,

                            и ветер, царящий в ней.

Цветенье весны -

                            вода, что течёт на восток.

Сто тысяч вещей –

                            струящийся прочь поток.

Последний луч

                            исчезнет из глаз вот-вот

За тучею той,

                          что дальше плывёт, плывёт.

Высокий платан

                              обжили тьмы мелких птах.

А Феникс Луань

                              гнездится в колючих кустах.

Вернусь я к себе,

                                домой, на гору свою.

На меч обопрусь,

                                о трудном пути спою.

 

743 г.

 

 

№42

 

Две чайки плывут,

                                качаются, ловят волну;

Взлетая, кричат

                            в лазурную глубину.

Привыкли они

                            к поморнику, духу воды,

Но пара ли им

                          журавль в облаках, в высоте.

Ночуют они

                       на отмели под луной,

И на островке

                            в цветенье резвятся весной.

Забуду про всё,

                            душевной взыскав чистоты,

От мира уйду

                        и бренной его суеты.

 

744 г.

 

 

№44

 

Ползёт повилика

                                по дереву вверх от земли.

Запутались стебли,

                                  сосну, кипарис оплели.

Траве и цветам

                              опора для жизни нужна,

Чтоб выдержать им

                                    холодные времена.

Так дева сидит,

                              как персик цветущий нежна.

Вздыхая, стихи

                              о редьке читает, одна.

А яшмовый лик

                              весенней цветёт красотой.

В причёске её

                          нет ни волосинки седой.

Оставил, забыл,

                              теперь господин не войдёт.

Без милости что

                               меня, недостойную, ждёт?

 

743 г.

№45

       

          Смерч пролетел

                        по всем восьми сторонам,

          Из тысяч вещей

                        ничего не оставил нам.

          Бессильное солнце

                        из волн уже не взойдёт.

          Великая Бездна

                       разверзлась меж бурных вод.

          От тесных уз

                        избавился Феникс-Дракон.

          Только куда

                        полетит после этого он?

          Уйду я, уйду,

                        взмою ввысь на Белом коне,

          В горах воспою

                        ростки на полях по весне.

 

          757г.

 

№47

 

Персик раскрыл

        цветы в Восточном саду,

Что белого дня

        восславили красоту.

Вздыхают они

        в ласке вешнего ветерка.

Им дарит тепло

        солнце яркое свысока.

И кажется мне

        красавицы нежатся тут.

Только, боюсь,

        цветы те семян не дадут.

Драконов Огонь

        повернёт, и придёт беда.

Опадут они,

        опалят цветы холода.

Но знает ли кто, -

        на Южной горе есть сосна.

Одиноко стоит

        под ветром свистящим она.

743 г.

 

 

№49

 

Из южных краёв

                        красавица прибыла.

Как лотос, она –

                            чудесна, чиста и бела.

Блистала ль улыбкой

                                своей белоснежной она?

Раскрыла ли душу?

                              Кому красота здесь нужна?

В пурпурных покоях,

                                издревле известно нам,

Ревнуют все девы

                              к прекрасным бровям-мотылькам.

К себе возвращайся,

                                к слиянию Сяо и Сян.

Ничто здесь не стоит

                                    печали душевных ран.

 

743г.

 

 

  №50

 

            Где дивный Утай,

                        в стране Сун невежда был.

            За тысячу лянов

                        себе яньский камень добыл.

            Во всей Поднебесной,

                        считал, ничего нет ценней.

            Чжаоская яшма?

                        Он лишь насмехался над ней.

            Но князя из Чжао

                       яшма бесценна всегда.

            А у невежды

                        камень источат года.

            Сколь заблуждений

                        встречал на своём веку

            Яшму от камня

                        как отличить смогу?

           743 г.

 

№52

 

            Уходит весна

                  как стремительная вода.

            Красный свет лета

                  истаять спешит без следа.

            Смотреть не могу,

                  как гонит ветрами прочь,

            Вдаль, чертополох.

                  Печали не превозмочь.

            Склонил орхидею

                  осеннего ветра порыв.

            Белые росы

                  выпали, мальвы покрыв.

            Достойных мужей

                  вокруг отыщу едва.

            Деревья опали,

                  засохли цветы и трава.

           

728г.

 

№54

         

          Опоясан мечом,

                  на террасу всхожу высоко.

          На весенний простор

                  посмотрю далеко-далеко.

          Колючих кустов

                  полно на любом холме,

          А яшмовых трав

                  не видно в ущелье, во тьме.

          Феникс кричит,

                  не знает - лететь куда.

          В Западном море

                  древа нету, не свить гнезда.

          Только вороны

                  находят себе приют.

          Сколь мелких птах

                  копошатся в бурьяне тут.

          Всюду упадок,

                  В Цзинь о нравах не вспомнят впредь.

          Путь потерялся.

                  Остаётся только скорбеть.

         

753 г.

 

№55

 

          В Ци играют на сэ,

                  весел восточный мотив.

          В Цинь играют на сянь,

                  и западный голос игрив.

          Мелодии те

                  волнуют красоток, зовут.

          И так цветёт,

                  повсюду плодится блуд.

          Одна за другой

                  кружатся под лёгкий напев,

          Прелестницы все,

                  сильна обольстительность дев.

          За танец один

                  им тысячу платят монет.

          Две яшмы дают,

                  увидев улыбки свет.

          Что время летит,

                  здесь не жалеют ничуть.

          Лишь страстность в цене.

                  Не дорог им Дао-путь.

          Пурпурного Гостя

                  заветная цинь не слышна,

          В дивном Чертоге

                Яшмовом плачет она.

         

744 г.

 

№56

           

            Юэский гость,

                  принёс из южных краёв

            Жемчужину, свой

                  чудесный, бесценный улов.

            Сияла, подобно

                  луне, что омыта волной.

            Склонилась столица

                  пред блеском её и красой.

            Поднёс государю,

                  властитель схватился за меч.

            Гость плачет: как тот

                  сокровищем смог принебречь?

            И "рыбьи глаза"

                  смеялись над даром, как жаль.

           Сердце его

                  навек захватила печаль.

           

743г.

 

№58

 

На Башне Солнца

                              и близ Колдовской Горы,

Повсюду ищу

                        предания древней поры.

Прекрасная тучка

                                истаяла без следа.

Как свеж ветерок,

                                с вершин прилетевший сюда.

Являлася князю

                              прекрасная фея Ушань.

Но где она ныне,

                                  где чуский князь Сян?

В пучине времён

                              исчез сокровенный блуд.

И лишь пастухи

                              порою о них вздохнут.


759 г.

 


Ли Бо Чистые мелодии*

*     "Чистые,  ровные"  и  падающие мелодии 
– так назывались в древнем Китае мелодии по доминирующему
тону их и музыкальному стилю: высокому или низкому.
              В глубокой древности они были предназначены
для воспевания супружеских радостей.
   
    Император Сюань Цзун (713-756 г. нашей эры),
наслаждаясь великолепным расцветом государственной политики,
золотым веком поэзии и прочих искусств и потонув в наслаждениях,
начинал пресыщаться, искать нового, необыкновенного.
И вот, случайно, в гареме одного из своих же сыновей он усмотрел
красавицу, пленившую его до безумия, и совершил дикий поступок
- взял девицу к себе. Она стала теперь его любимой наложницей.
Свет померк в его очах, глядевших только на нее...
    Картина настоящих строф такова. Ли Бо только что произведен
в высшую ученую степень академика литературы и на радостях
упился вином до полной потери чувств.
    А во дворце в эту светлую лунную ночь происходило торжество
пересадки необыкновенных тюльпанов, которыми все были увлечены,
к дворцовой беседке, названной по дереву, из которого она была
сделана, "беседкой топи ароматов".
    Цветы только что пышно распустились. Император прибыл
к беседке со свитой. За ним несли царицу.
    Император приказал выбрать из основанной им же придворной
школы певцов, музыкантов и актеров, наиболее талантливых
людей для прославления этойчудной ночи. Отобрали шестнадцать
человек, во главе с Ли Гуйняньем, первым певцом своего времени.
И вот, этот певец, ударив в кастаньеты, выступил вперед
и приготовился петь, но император его остановил.
    "Нет, - сказал он, - раз мы здесь любуемся знаменитыми
цветами, да еще перед нами царица, - старых песен нам не надо!"
    С этими словами, он велел певцу держать перед ним бумагу,
на которой был золотой узор, и набросал новому академику
приказ сейчас же явиться во дворец, представив новый парафраз
древних любовных мелодий, в виде трех отдельных строф одной
и той же темы.
    Ли Бо, получив приказ, ничего не понял: он был слишком пьян.
Его облили водой, вытерли, дали в руки кисть, и стихи были
моментально набросаны, а Ли Гуйнянь их спел.
    Пока он их пел, царица - или, как ее велено было называть,
"Великая Настоящая Фея" - наливала и пила виноградное вино,
улыбаясь лестным словам стиха.
    Император не утерпел, и сам, велев подать флейту, стал
подыгрывать мелодии. Под конец строфы он замедлял темп,
чтобы доставить царице удовольствие.
    С этих пор государь стал еще более отличать Ли Бо среди
всех прочих академиков.
    Таким образом, Ли Бо прославляет красоту царицы
среди фантастически прекрасной и великолепной обстановки:


*

Там, где облако, - мнится - её наряд,
                             и лицо, - где цветка краса.
Милость дарит тюльпану ветерок, -
                             и цветёт, благодатна роса.
Не иначе, красавица с горы Яшм
                             Си Ван Му посетила нас,
Или самая царственная под луной
                            фея Фэй с Изумрудных Террас.


**

Сама сочная прелесть, тюльпана ветвь,
                             и росы на ней благодать.
Так счастливо слияние тучи с дождём, -
                             фее У от горя рыдать.
О, скажите, - царящая во дворце
                             с кем сравнится по красоте?
Лишь с царицей «Летящая ласточка». Лишь
                             во всём блеске на высоте.


***

О, красавица, кто - царство покорит,
                             и цветок, красоту даря,
Навсегда пленили улыбку, взор,
                             восхищённого государя.
Словно ветер весенний, недоволен был, -
                             что закрыты ещё цветки.
Но в беседке любуется государь:
                             распускаются лепестки.




Примечания:
* О государе, влюбленном в царицу, тогда еще всего лишь
гаремную затворницу князя Шоу Вана.
    Как весенний ветерок куртины, касается государь ее своею
милостью - и она сочно расцветает, как тюльпан в благодатной росе.

** "Гора У" - местопребывание феи, явившейся во сне древнему
удельному князю, случайно там заночевавшему. Она сказала ему,
что будет его ждать, являясь днем тучей, а ночью дождем.
Поэт Сун Юй написал по этому случаю бессмертную оду.
  "Летящая Ласточка" - прозвание фаворитки, а впоследствии –
императрицы ханьского императора Чэн Ди (32-6 до начала нашей
эры), который полюбил ее за выдающиеся качества танцовщицы
и из частного дома перевел ее в пышный дворец.
   

*** "Крушащая царство" красота женщины была воспета придворным
поэтом II в. до начала нашей эры в следующих строках:

                    На севере живет красавица,
                    Выделяясь из всех, оставаясь одна.
                    Раз взглянет - сокрушит человеку город,
                    Два взглянет - свергнет человеку царство!

    Император, прослушав это, вздохнул и сказал:
"Ну, в хорошие-то времена (как наши) разве может такая появиться?"
Тогда выяснилось, что поэт пел о своей сестре. Император приблизил
ее к себе и в любовном умопомрачении был близок к катастрофе.

пер. стихов А.Алексеевой
подстрочник и комментарии:
Ли Бо. В переводе В.М.Алексеева СПб.: Кристалл, 1999



В небосвод

Мне лицо согревает
между ив ветерок.
Сэн Чжиань



Лодка плывёт.
Воды играют веслом.
Ветер весны
холодом веет, теплом,
Ива цветёт.
Кротко слетает краса.
Кружат над ней,
птичьи звенят голоса.

Словно туман,
зелень ложится на луг.
Нежный нефрит
в яшмовом свете излук.
Утлый челнок
тихо теченье несёт.
Утки плывут.
Вот-вот нырнут в небосвод.



Вода как будто шёлка полоса
Ли Бо


Сосны молчат.
Катятся капли из крон.
Кистью дождя
свиток реки испещрён.
Рядом стою.
Видно, прочесть его весь
Не суждено.
Слушаю шёпот небес.

Слышу, почти,
как прорастает трава.
Вяжет весна
тихо свои кружева.
Скоро цветам
свет свой подарит луна.
Скроет река
времени письмена.



О, таинства извечные весны!
Ли Цинчжао



Дальний лесок
в дымке туманной исчез,
Словно повис
полог, хрустальная взвесь.
Ива в реке
ветви спустила на дно.
Льдины плывут,
словно парчи кимоно.

Чайка летит,
крики затихли во мгле.
Падает вниз.
Крыльев её робкий плеск
Тишь бередит;
пишет круги на воде,
Будто в дневник
виды весенних чудес.


Деревья стоят, окутаны синей мглой
Ши Чумо




Солнечный склон.
Вниз, по тропинке, прочь,
К речке, ручью
снега течёт серебро.
Следом идёт
по изумрудным мхам
Игл поток.
Множится птичий гам.

Эхом вдали
мечется галок тьма.
Лёгкий мотив,
в сердце сквозит кутерьма,
Призрачный мой,
жданный весенний гость.
Дарит сосна
яшмовых звёздочек горсть.



Ни цветочка нигде не видно,
Но я знаю: весна в пути.

Ли Цинчжао




Тянет сосна
ветви к вечерней звезде.
Плещет река.
Ива склонилась к воде.
День отсиял,
вымытый ветром весны.
Небо теперь
синее. Воды темны.

Снег отошёл.
Травы ласкает волна.
Ночь не спешит,
холодом поздним полна.
Месяц взойдёт,
звёздами будет искрить.
Кроме него
некому думы излить.


Ли Бо Пью Один Под Луной

Среди цветов  
                  я с кувшином вина,
Один эту ночь 
                  проведу без сна. 
Чашу подняв, 
                  приглашаю луну,
Явится тень, 
                  третьей будет она.
Тень без вина 
                  вторит движеньям моим,
И никогда 
                  не выпивает луна.
Трое нас,  
                  лучше компании нет,
Будем гулять, 
                  чтобы длилась весна.
Я запою, 
                  станет луна мерцать,
Я запляшу, 
                  двинется тень, пьяна.
Весело нам, 
                  пока в кувшине вино,
Но разойдемся, 
                  когда я допью до дна.
Связаны дружбой, 
                  пойдем беззаботно бродить,
На Млечном Пути 
                  встреча нам суждена.

李白《 月下独酌 一》


花间一壶酒,独酌无相亲。

举杯邀明月,对影成三人。

月既不解饮,影徒随我身。

暂伴月将影,行乐须及春。

我歌月徘徊,我舞影零乱。

醒时同交欢,醉后各分散。

永结无情游,相期邈云汉。


Во тьму



Ночь. Лунный свет водою стал.
      Где небо, где река, скажи!
            Чжао Гу




Падает ночь.
      Тихо. Светло. Не спеша,
Млечный поток
      льёт из Большого Ковша.
Паром над ним –
      белые облака.
Речка стоит.
      Словно из молока.

Берега нет.
      Кажется, канул во тьму.
Лишь силуэт.
      Тянется взгляд к нему.
Дремлет сосна.
      Ветви раскинуты вширь.
Рыбка-луна.
      Звёздные стынут Ковши.




Ли Бо Осенний Ветер




Осенний ветер чист,
И лунный свет лучист.

Листву сметает, разметает иногда.
Вороны зябнут и взлетают кто куда.

Когда мы свидимся, в разлуке, сколь тоскуем мы уже?
Но длится время, нынче ночью – только горечь на душе...



Li Bai Autumn Air


Autumn wind clear
Autumn moon bright
Fall leaves gather and scatter
Jackdaw perch again startle
Each think each see know what day
This hour this night hard be feeling

подстрочник
оригинал: http://www.chinese-poems.com/lb18.html




Ли Бо Весной

В Вашем холодном краю стынут травы,
                    синие, как нефрит.
Здесь зеленеют сплетённые ветви,
                    тутовник тихо стоит;
Ждёт Вас на родину возвращение,
                   дрогнуло сердце вдруг…
Скрылась за пологом. О, ветер весенний
                   трогает шёлк вокруг?


Li Bai In Spring

Your grasses up north are as blue as jade,
Our mulberries here curve green-threaded branches;
And at last you think of returning home,
Now when my heart is almost broken....
O breeze of the spring, since I dare not know you,
Why part the silk curtains by my bed?

Witter Binner




С вином наедине, 
              не замечаю: тьма настала.
Летят цветы.              
              Одежда аромат впитала.
Хмельной встаю,              
              бреду в потоке за луной.
Не слышно птиц.              
              И больше никого со мной.



Li Bai Amusing Myself

Face wine not aware get dark
Fall flower fill my clothes
Drunk stand step stream moon
Bird far person also few



Опускается небо.
                Сердце рвётся, грустя.
У «Беседки Скорбящих» 
                    расстаются друзья.
Даже ветер весенний,
                    горечь их разделив,
Не даёт зеленеть
                тонким веточкам ив.



Heaven below damage heart place
Laolao see off visitor pavilion
Spring wind know parting sorrow
Not send willow twig green.


Сосны шумят

... лист пожелтелый
Ветер кружит и уносит с собой...
из "Книги песен"



Слышишь, о чём
сосны на склоне шумят?
Легкий листок
катит, иссушен, измят.
Несколько игл
брошены вслед с высоты.
Нет облаков.
Серые дали пусты.

Быстрый ручей
лёг подо льдами на дно.
Сосны шумят.
Лето, зима, - всё одно.
Старый овраг.
Скользко. Сходя, не спешу.
Тонкой иглой
стих на запястье пишу.


Северный ветер
гонит вдаль облака.
Су Тин




Снежная пыль
пудрой покрыла луга.
Только вчера
в речке цвела шуга.
В зеркале вод
долго не будет видна
На берегу
так одинока, - сосна.


Скрыл поворот
речку за дальним холмом.
Стылый очаг.
Я посмотрю потом:
Есть уже лёд?
Где горяча вода
Даже в мороз;
утки всё плещутся там?


В струящейся воде
Осенняя луна.
Ли Бо




Ветер утих.
На реку с башни смотрю:
Где-то исток
лес обступает, угрюм.
Тая, луна
к лесу склонилась к утру.
Капли росы
я рукавами утру.

Лодку возьму
и поплыву к родникам.
Может луну
там уловила река,
Где дерева
спрятали горизонт…
С солнцем проснусь.
Ночью вернусь ли
в мой сон?


Тысячей звуков
стала вдруг тишина
Чан Цзянь




Снег на полях
тонкий до голубизны.
Солнечный луч
светит на ветви сосны,
В иглах дрожит,
падает, разгорячён.
Снег у корней
каплями изрешечён.

Рядом совсем
дятла доносится дробь.
В сердце моём
также печаль стучит.
В небо смотрю,
только не вижу троп.
Гуси летят,
как по весне ручьи?


Лишь здесь - небеса,
и земля - только здесь
Ли Бо




Тают снега.
Тает небесный простор.
Льдины плывут,
иль облака по реке,
Словно зовут,
мой обращая взор,
Семь голубей
кружатся невдалеке.

Близко к воде
видно – темнеет дно.
Лишь с высоты
берега – небо одно
Отражено.
Птицы и сосны в нём.
Чудится мне
с небом осталась вдвоём.


Деревья и травы знают, что скоро
вернется опять весна.

Хань Юй


Падает снег.
Сад засыпает в тиши.
Травами луг
будто бы золотом шит.
Снилась ли мне
жёлтая слива в цвету?
С башни спущусь.
Холодно, голо в саду.

Речка в снегу.
Солнца не видно следа.
В небе с луной
не загорится звезда.
Тает тропа
с травами, занесена.
Долго смотрю
как расцветает сосна.


Спеши взглянуть, как гладь реки
колышет ветерок!

Чжан Ши


Дождик косой
сыплет зиме вопреки.
Под воду лёг
лёд на изгибе реки,
Как серебро
светится край ледяной.
Будто бы след
был там оставлен луной.

Яблони ствол
серый лишайник покрыл.
Дымкой летит
вдаль серебристая пыль.
Кончится дождь.
Солнцем согреется сад
И расцветёт.
Сердце таит твой взгляд.



И по воскресшим побегам —
Россыпи розовой яшмы
Ли Цинчжао


Смех или плач?
Птичьи звучат голоса.
Щедро дарит
розовым жемчугом сад,
Нежность весны
жадно в себя вобрал.
Ветви в цвету, -
словно вознёсся коралл.



Лишь на краю
слива цветенья бежит,
Дань холодам.
Темную ветвь освежит
Пара цветков
рядом со спелой луной.
Так почему
ею любуюсь одной?



С последним снегом
в царственном уборе...
Синь Цицзи



Травы взошли.
Землю омыла роса.
Слива поёт,
сердце раскрыв в небеса.
Каждым цветком
времени гасит бег.
Встанет луна,
небо рассыплет снег.

Сквозь синеву
вечность снисходит вниз.
Зеркало вод
лёгкий смущает бриз.
Не торопясь,
всё принимает река:
Небо, луну,
снег и лёт лепестка.


Ли Бо из цикла "Дух Старины" ч.1

№1

Никто не творит
    давно уж Великих Од.
И я ослабел.
    Кто древность теперь воспоёт?
Нравы властителя
    скрыты ползучей травой.
Где войны прошли,
    там вырос терновник густой.
Тигры, драконы
    терзали друг друга, сильны,
Склонили секиры,
    Цинь безумной покорены.
Праведный голос
    ослабел, призывать устал.
В горечи, грусти,
    отлучённый скорбящим стал.
Сыма Сянжу
    и Ян Сюн поддержали волну,
Поток забурлил,
    без преград возлетел в вышину.
Сто тысяч раз
    сменялись упадок, расцвет,
Достоинство, доблесть
    исчезли в пучине лет.
А после Цзяньань
    иные пришли времена:
Излишня, красивость
    ужель почитаться должна?
Мудрейшее царство,
    что древность вернуло, - в цвету,
И, свесив платье,
    ценит ясность и простоту.
Свету навстречу
    идёт талантов толпа,
Вольные рыбки,
    счастлива их судьба.
Слово и жизнь
    светятся ярко в стихах, -
Тысячи звёзд
    в осенних ночных небесах.
Отсечь, передать
    древность, - моя мечта,
Чтобы сиянье
    длилось и длилось всегда.
На Мудреца
    с благоговеньем гляжу,
Цилиня поймают,
    так же я кисть отложу.
750 г.

№2

Безобразная жаба
небо пьёт за глотком глоток.
В её пасти тает
Яшмовый Лунный Чертог.
В середине неба
иссякают лучи, бледны,
Исчезает в бездне
золотая душа луны.
В таинствах пурпурных
возникает радужный Змей.
Угасает светило,
восходящих не видно лучей.
Беспросветные тучи
скрыли всё, солнце и луну,
Десять тысяч вещей.
Тьма набросила пелену.
Кто вчера блистал,
тот сегодня исчез без следа,
Впав в немилость,
во дворце Глухие Врата.
У цветов нет семян,
и на древе коричном - тля.
С неба иней слетел,
остывает под ним земля.
В бесконечной ночи
погружаюсь всё глубже в тоску.
Мокрые рукава,
слёзы остановить не могу.

753 г

№3

Все шесть сторон
воедино собрал государь.
Он тигром глядит,
так смотрели герои встарь.
Поднимет меч,
рассечёт грозовую тьму.
Покорённые все
на запад спешат к нему.
Суждениями
со светлых небес осенён.
Всечасно захвачен
мудрыми думами он.
Оружье собрал,
переплавил в людей золотых.
Заставу открыл
на восток среди гор крутых.
На пике Гуйцзи
деяния запечатлел.
С террасы Ланъе
взглянул окрест, горд и смел.
Каторжники,
тысяч семьсот людей
Гробницу в горах
строили меж камней.
За элексиром
корабль посылал он вдаль.
Что скрыто туманом,
в сердце рождает печаль.
В рыбу морскую
летела его стрела.
Большого кита,
огромного, как скала,
Что Пикам священным
носом подобен и лбом.
Волны вздымает,
изрыгает тучи и гром.
За плавниками
небес не видна синева.
Как за ней увидать
те священные острова?
Корабль Суй Фу,
много с ним циньских дев,
Не скоро вернётся,
в поисках не преуспев.
И узрят в глубине
источника трёх слоёв
Хладный прах, что укрыл
саркофага златой покров.

747 г.

№4

Тысячи жэней
Феникс в пути одолел.
Словно жемчужина
всеми цветами горел.
Послание нёс,
но вернулся к себе, воспаря.
В Цинь и Чжоу
появился он, видимо, зря.
Вновь блуждает
по всем четырём морям.
Задержится где,
не находит соседей там.
На Пурпурной Ладье
взмыть бы мне в облака,
Пыль мирскую
отряхнуть с души навека.
Только снадобье
где таится, в морях, горах?
Бреду вдоль Ручья,
ищу сурик на берегах.
На Далоу порой
поднимусь, и со склонов крутых
Смотрю в вышину
на праведников, святых.
Птиц запрягли,
и не осталось следа.
Не возвратятся
в вихревой колеснице сюда.
Только найду ль,
снадобье - где оно?
Сбыться моим
чаяньям не суждено.
В зеркале вижу
иней в моих волосах.
Стыдно святых,
вознёсшихся на журавлях.
Персика, сливы
лепестки далеко снесены.
Это - цветы
уже не моей весны.
Град Чистоты
увижу ли в вышине?
С Хань Чжуном святым
породниться навек бы мне.

754 г.


№5

Прекрасна Тайбо
зелёный-зелёный склон.
Звёзды, созвездья
висят над покровом крон.
К небу иду
долгих три сотни ли.
Мир суеты
остался уже вдали.
Вот возлежит,
тучей укрыт, под сосной,
Старец-отшельник,
ни волосинки седой.
Не улыбнётся,
не взглянет, не заговорит.
Рядом в скале
его сокровенный скит.
Встретиться с ним
предназначено мне на пути.
Смиренно спросил:
как элексир обрести?
С улыбкой своей
яшмовой, в тишине,
Поведал тогда
мудрец о бессмертии мне.
Знания те
в сердце моё вошли.
Огнь небесный,
тотчас исчез он с земли.
Я понял - достичь
его невозможно в тот миг,
Но чувства, все пять,
внезапно тогда постиг.
Возьмусь выплавлять
златую пилюлю скорей.
Оставлю навек
суетный мир людей.
744 г.

№7

Однажды святой
взмыл на журавле в высоту,
В лазури постиг
он Высшую Чистоту.
И там, в небесах,
где облачный перевал
Он имя своё,
Ань Ци, громогласно назвал.
Как яшма белы,
там отроки были видны.
В свирели свои
пурпурные дули они.
Ань Ци уходил
за ними, и так исчез.
Лишь ветренный вихрь
донёс его глас с небес.
Я долго стою,
смотрю и смотрю туда.
И кажется мне,
я вижу, летит звезда…
Отведать бы трав,
что светятся золотым.
Навечно уйти,
как тает в лазури дым.

742г.

№8

Древний Сяньян,
вторая ли, третья луна.
Дворцовые ивы
позолотила весна.
Знают Дун Яня,
что продавал жемчуга.
Едет шатаясь,
смотрит на всех свысока
Пьяный повеса,
вечно в зелёном платке.
Только завидят
на белом коне вдалеке,
Сходят с дороги
люди, и стар, и мал,
Все сторонятся,
того, кто удачу поймал.
Где же Цзыюнь,
не преуспевший в делах?
Государю
он, с сединой в волосах,
Оды слагал.
Да не снискал наград.
Дряхлый, писал
о Сокровенном трактат.
Жалко, в Палате
бросился он из окна.
Только повесе
его чистота смешна.

753 г.

№9


Во сне Чжуан Чжоу,
видел, как мотыльком летал.
Проснулся когда,
мотылёк - Чжуан Чжоу стал.
Коль тело одно
измениться смогло без труда,
О прочих вещах
стоит молвить тогда?
Восточное море,
где остров Пэнлай, потом
Может станет
только мелким ручьём.
Был когда-то
Князь Дунлина, и вот
Тыквы сажает
он у Зелёных ворот.
Богатство и слава
однажды уйдут без следа,
К чему тогда будет
наша вечная суета?
745 г.

№10

Учёный Лу Лянь
был в древности в царстве Ци.
Достоинств высоких.
Склонялись пред ним мудрецы.
Подобен луне,
когда та из моря встаёт.
И светится так,
что её не затмит и восход.
Войну отвратил
Лу Ляня геройский глас.
Доныне его
сияющий свет не угас.
Награду отверг
и тысячу звонких монет.
Властителю Пин
он лишь посмеялся в ответ.
И мне пребывать
в мирской суете ни к чему.
Я следом за ним
чиновное платье сниму.

741 г.

№11

Течёт Хуанхэ
к Восточной пучине вод.
Солнечный диск
к морю на Запад плывёт.
Время бежит.
Свой у потока путь.
Уносятся прочь,
они никого не ждут.
Скрылись мои
весенние цвет и пыл.
Осень пришла.
Волосы иней покрыл.
Человек живёт,
не сосна в краю зимы.
С годами, увы,
должны измениться мы.
Сесть на дракона,
взмыть бы мне в облака.
Упиваться светом,
и так пребывать века.

741 г.
№12

Сосна, кипарис
одиноки, прямы и просты,
Им не даны
персика, сливы цветы.
Мудрец Янь Цзылин,
прямодушен, с собою в ладу,
Со службы ушёл,
закинул в пучину уду.
Тело сокрылось, -
летящая прочь звезда.
Сердце, как облако,
вольно поплыло тогда.
Кланялся долго
Властителю тысяч коней.
На гору Фучунь
обратно ушёл скорей.
Чистым порывом
повеяло в шесть сторон.
И не достать,
слишком высоко он.
Им восхищаясь,
тоже отшельником стал.
Вечно тоскую,
уединясь среди скал.

743 г.

№13

С мудрым Цзюньпином
тихо расстался мир.
С миром расстался
Цзюньпин, молчалив и сир.
Все измененья
в ряду Перемен прозрел,
Сущностей всех
познал изначальный предел.
В молчании долго
нити Дао сплетал тогда.
Глубинные чувства
скрыла истинная пустота.
Тигра Цзоуюй
кто обнаружит приход?
Крик Юэджо
значит – пора настаёт.
Знает ли кто
над Небесной рекой в высоте
Имя его
у Солнца - подобно звезде.
Жалко, давно
Гостя Морского нет.
Кто же узрит
бездны безмолвия свет.
753 г.


№14

Где варваров земли,
заставы пусты давно.
Заброшено всё,
песками заметено.
Трава пожелтела,
опали деревья, кусты.
Вздымаюсь на холм,
на жунов смотрю с высоты.
Пустыня вокруг.
Где прежние города?
Селения все
с земли снесены без следа.
Уж тысячу лет
белеют холмы из костей
Терновником склон
зарастает сильней и сильней.
Позвольте спросить,
так кто же нас истерзал?
То был <i>гордецов
небесных</i> погибельный вал.
Но мудр государь.
Разгневался он потом,
И войско созвал,
звучал барабанов гром.
Сияние солнца
сменили вражда и разлад.
Срединные земли
своих собирали солдат.
Уходят в поход
несколько тысяч людей.
Слёзы – дождём,
многие скорби скорбей.
Войско идёт,
с ним и печаль заодно.
Кто остаётся
в поле собрать зерно?
Не видно парней,
ушедших в тяжёлый поход.
Не знает никто,
что их на заставах ждёт.
Нету Лу Му,
в мире не встретишь смелей.
Тигры, шакалы
грызут на границе людей.

749 г.

№15
Яньский князь Чжао
Го Вэя к себе пригласил,
И для него
возвёл Золотой Чертог.
Тогда и Цзюй Синь
из Чжао к нему прибыл,
Из Ци - Цзоу Янь
тоже приехать смог.
А нынче князья -
иные, глядят свысока.
Меня словно пыль
отбросили властной рукой.
За песни, улыбки -
яшму дают, жемчуга,
А мудрость, талант -
кормят мякиной, лузгой.
Как Жёлтый Журавль
взлечу выше горных вершин.
Тысячу ли
буду скитаться один.
731 г.

№16

Два ценных меча -
два дракона, всегда вдвоём.
Лотос узорный
сверкает на них серебром.
Небо и землю
блеском своим ослепят.
Молнии словно,
их не достигнет взгляд.
Ножны златые
покидают они легко,
И не догонишь,
улетят далеко, далеко.
Где же Фэн Ху,
мечей драгоценных знаток.
Кроме него
кто б оценить их смог?
Уские воды
тысячи ли глубиной.
Чуские горы
тысячи ли высотой.
Но пару мечей
им не разлучить никогда.
Высшие сущности
вместе сойдутся всегда.

731 г.

№17

На горе Цзиньхуа
был пастушком он, мал.
После же Гостем
тумана Пурпурного стал.
Как бы за ним
последовать я хотел.
Но не иду,
старый, и волос – бел.
В жизни мирской
знатных людей - не пойму,
К славе, богатству
стремясь, суетятся – к чему?
Кто возле Куньлунь
дерево Цунь найдёт,
Бессмертье души
навечно тогда обретёт.

747 г.



иные

Я вышла в ночь промозглую
проулками, садами.
Мигали вслед мне сонные
окошки, фонари.
Всю эту землю плоскую
с её тремя китами
пройти, края бездонные
услышать до зари.
Где плещется невидимо
и безучастно время,
и чёрная беззвёздная
слепая пустота.
Застынуть посреди зимы,
их разговору внемля.
И разгорится поздняя
зелёная звезда.
И вот горит и светится
(язык её неведом)
летучая разведчица
в пустынные миры.
Сквозь облака замшелые
безумно сладким бредом
снега нисходят белые
на время, до поры.
По закоулкам памяти
вернусь душою блудной,
хоть и в объятьях замяти,
уже вне темноты.
И шарик мой закрутится.
Сквозь сумрачные будни
сверкнёт звезда-попутчица?
или посмотришь Ты.


***
Исчез огонь в глуби камина:
Взметнулись крылья и взвились
Жар-птицы, возлетели ввысь,
Оставив россыпи рубинов.

Мерцают огненные угли,
Даруя драгоценный пыл,
Что ты в промозглом мраке улиц
Уже почти что позабыл.

Так и стихи живут иные:
Угасло чувство. Но полны им
Слова – хранят тот ярый жар.

И, зажигательны, готовы,
Приблизишься ты, вспыхнуть снова…
Беги их вдохновенных чар!


Роберт Фрост Вечер в Сахарной Роще

От сахарного домика во тьму
Весенней ночи не спеша пока,
Я от котла позвал истопника,
Подбросить в топку поручил ему:
«Добавь-ка жару, чтобы в небосвод
Летели искры через дымоход».
Я думал, только он огонь разжёг,
Что искры тлеющие мне видны
Меж голых веток, в небе над холмом,
Добавлены к мерцанию луны.
Виднелись при неверном свете том
И вёдра на деревьях, и снежок,
Под ними брошен небольшим ковром.
А искры не соперничали, нет,
С луной, всего лишь плыть в деревьях рады
Как Лев и Орион, и все Плеяды.
И ветви клёнов наполнял их свет.



Robert Frost Evening in a Sugar Orchard

From where I lingered in a lull in march
outside the sugar-house one night for choice,
I called the fireman with a careful voice
And bade him leave the pan and stoke the arch:
'O fireman, give the fire another stoke,
And send more sparks up chimney with the smoke.'
I thought a few might tangle, as they did,
Among bare maple boughs, and in the rare
Hill atmosphere not cease to glow,
And so be added to the moon up there.
The moon, though slight, was moon enough to show
On every tree a bucket with a lid,
And on black ground a bear-skin rug of snow.
The sparks made no attempt to be the moon.
They were content to figure in the trees
As Leo, Orion, and the Pleiades.
And that was what the boughs were full of soon.


Роберт Фрост Опасение

Кричащая: – «О Ветер, мы с тобой!»,
Листва летит за ним, и лист, и семя;
Но покоряет сон их на лету,
И гаснет, гаснет зов их на лету,
И гаснет зов, снимая с ветра бремя.

Поскольку листья знали про полёт
Ещё когда цвели порою вешней,
То станут ли убежища искать
Они теперь, в преддверье тьмы кромешной.

Теперь на призывающий порыв
Им не подняться больше, отлетали,
Ну, разве что, поднимет легкий вихрь
И бросит, передвинув их едва ли.

Вольны искать за гранью бытия.
И я надеюсь на одно, не скрою, –
Такую же свободу обретя,
Я вряд ли поиск предпочту покою.

Robert Frost Misgiving

All crying, 'We will go with you, O Wind!'
The foliage follow him, leaf and stem;
But a sleep oppresses them as they go,
And they end by bidding them as they go,
And they end by bidding him stay with them.

Since ever they flung abroad in spring
The leaves had promised themselves this flight,
Who now would fain seek sheltering wall,
Or thicket, or hollow place for the night.

And now they answer his summoning blast
With an ever vaguer and vaguer stir,
Or at utmost a little reluctant whirl
That drops them no further than where they were.

I only hope that when I am free
As they are free to go in quest
Of the knowledge beyond the bounds of life
It may not seem better to me to rest


Стоя у Леса Снежным Вечером

Роберт Фрост

Мне кажется, чей это лес
Я знаю, дом его в селе.
Он не увидит, как я здесь
Застыл у леса в снежной мгле.

Моей лошадке странно, где
Наш дом, места совсем не те,
Лес, озеро; зачем зимой
Стоять в вечерней темноте.

Она мотает головой,
Качает колокольчик свой.
Снежок не торопясь, летит.
Ни звука, ни души. Покой.

Лес чуден, непрогляден, тих.
Я обещал… Пора идти.
И долго до конца пути,
И долго до конца пути.

Robert Frost Stopping by Woods on a Snowy Evening

Whose woods these are I think I know.
His house is in the village though;
He will not see me stopping here
To watch his woods fill up with snow.

My little horse must think it queer
To stop without a farmhouse near
Between the woods and frozen lake
The darkest evening of the year.

He gives harness bells a shake
To ask if there is some mistake.
The only other sound's the sweep
Of easy wind and downy flake.

The woods are lovely, dark and deep,
But I have promises to keep,
And miles to go before I sleep,
And miles to go before I sleep.



Чей это лес, я вспомнить смог,

Но он не выйдет за порог,

А я здесь подошел к черте,

Следя, как падает снежок.


Конек мой, верно, в простоте,

Смущен, места совсем не те:

Лес, озеро, но где наш дом,

Зачем стоим мы в темноте?


Порою звякнет бубенцом,

Как будто спросит: что потом?

А в тишине шуршит чуть-чуть

Снежок, кружащий с ветерком.


В глубинах леса чудна суть…

Но долг не даст с пути свернуть,

До сна еще далекий путь,

До сна еще далекий путь.



Роберт Фрост Всадники

Мы – всадники, и нет сомнений в том,
Не слишком-то удачливы, ведём,
По землям, в дар нам данным, временам,
Но и теперь поток нас держит сам.

Что ведаем о тайне естества,
Как без седла мы держимся едва?
Дитя верхом летит наверно так,
Не виден в гриве маленький кулак.

Безумна наша скачка – дикий конь,
Не видящий дорог, неукрощён,
Он слов не слышит, кажется, сейчас;
Но, думаем, всё ж силы есть у нас.


Robert Frost Riders

The surest thing there is is we are riders,
And though none too successful at it, guiders,
Through everything presented, land and tide
And now the very air, of what we ride.

What is this talked-of mystery of birth
But being mounted bareback on the earth?
We can just see the infant up astride,
His small fist buried in the bushy hide.

There is our wildest mount--a headless horse.
But though it runs unbridled off its course,
And all our blandishments would seem defied,
We have ideas yet that we haven't tried.



Роберт Фрост Сбор Листьев

Хоть лопатой листья
Черпай, только мешки,
Что наполнены ими,
Как баллоны легки.

Поднимаю я шум,
Шуршу целый день,
Как бегущие прочь
Кролик или олень.

Кучу я обнимаю,
Но подниму едва,
Как скользит по рукам
И в лицо листва.

Вновь и вновь грузить
И носить. Без труда
Я наполню сарай.
Что я буду иметь тогда?

Почти ничто по весу
И, столь яркие по лету,
Увядшие на земле, они
Почти ничто по цвету.

Почти что бесполезны,
Но урожай, как не крути.
А где тот, кто скажет,
Мол, сбор прекрати?

второй вариант:

Как будто бы ложкой,
лопатой в мешки,
листву я бросаю,
они всё легки;

я шум поднимаю,
шуршу целый день,
как кролик трусливый,
пугливый олень;

и приподнимаю
я кучу едва,
из рук вылетает
в лицо мне листва;

гружу и ношу,
и сарай без труда
наполню листами,
что будет тогда?

ну, что в них за вес,
ищу я ответ,
лежат на земле,
ну, что в них за цвет?

ну, что в них за прок?
дык ведь урожай!
ну кто бы сказал:
эй, сбор прекращай?

Robert Frost Gathering Leaves

Spades take up leaves
No better than spoons,
And bags full of leaves
Are light as balloons.

I make a great noise
Of rustling all day
Like rabbit and deer
Running away.

But the mountains I raise
Elude my embrace,
Flowing over my arms
And into my face.

I may load and unload
Again and again
Till I fill the whole shed,
And what have I then?

Next to nothing for weight,
And since they grew duller
From contact with earth,
Next to nothing for color.

Next to nothing for use.
But a crop is a crop,
And who's to say where
The harvest shall stop?


Роберт Фрост День Бабочек-Голубянок



День бабочек небесных, день весны,
Они летят, взметаемые ветром,
И на крылах у них голубизны
Побольше, чем на незабудках летом.

Цветы порхающие, всем видны;
И вот теперь, когда утихли страсти,
Вцепляются, закрыты и бледны,
В следы в грязи апрельского ненастья.

Robert Frost Blue-Butterfly Day

It is blue-butterfly day here in spring,
And with these sky-flakes down in flurry on flurry
There is more unmixed color on the wing
Than flowers will show for days unless they hurry.

But these are flowers that fly and all but sing:
And now from having ridden out desire
They lie closed over in the wind and cling
Where wheels have freshly sliced the April mire.


Роберт Фрост Певчий День Долины

Ничто не нарушало тишины.
Закрылась дверь, и были не слышны
Шаги в траве, куда от двери той
Ты отошла под утренней звездой.
Ты птицу разбудила, а за ней
И все запели. Будто спал, точней,
Уже проглядывал рассвет, причём,
Решительно, сквозь облако лучом,
Чтобы взлететь сквозь облако лучом,
Чтоб занавес сорвать, являя вид,
Что музыку сокрытую таит.
Но всё ж не наступал рассвет «жемчужно»;
(Где жемчуг – ранний дождь, добавить нужно,
Что солнцем превращается в алмаз),
Но не они звенели в этот раз.
Ты это начала, а кто бы в том
Засомневался, -- с крыши за окном,
Сквозь сон я слышал, - капало едва;
Я просыпался, и твои слова
Заверив, повторял на все лады,
Что этот певчий день открыла ты.

Robert Frost The Valley's Singing Day

The sound of the closing outside door was all.
You made no sound in the grass with your footfall,
As far as you went from the door, which was not far;
But had awakened under the morning star
The first song-bird that awakened all the rest.
He could have slept but a moment more at best.
Already determined dawn began to lay
In place across a cloud the slender ray
For prying across a cloud the slender ray
For prying beneath and forcing the lids of sight,
And loosing the pent-up music of over-night.
But dawn was not to begin their 'pearly-pearly;
(By which they mean the rain is pearls so early,
Before it changes to diamonds in the sun),
Neither was song that day to be self-begun.
You had begun it, and if there needed proof--
I was asleep still under the dripping roof,
My window curtain hung over the sill to wet;
But I should awake to confirm your story yet;
I should be willing to say and help you say
That once you had opened the valley's singing day.


Роберт Фрост Безграничный Миг

Он, кто-то бледный, на ветру плясал,
Не призрак ли, там в клёнах, далеко?
Он вызвал март, не ведая о том,
Но верить мог и в большее легко.

«О, это рай в расцвете», - я сказал;
Воистину, то были те цветы,
Что будто бы пустили в нас ростки
Той белой буйной майской красоты.

На миг вступили мы в чудесный мир,
Так нас обман захватывает свой;
Но правду я сказал (и мы пошли).
Бук согревался палою листвой.

Robert Frost A Boundless Moment

He halted in the wind, and--what was that
Far in the maples, pale, but not a ghost?
He stood there bringing March against his thought,
And yet too ready to believe the most.

'Oh, that's the Paradise-in-bloom,' I said;
And truly it was fair enough for flowers
had we but in us to assume in march
Such white luxuriance of May for ours.

We stood a moment so in a strange world,
Myself as one his own pretense deceives;
And then I said the truth (and we moved on).
A young beech clinging to its last year's leaves.


Роберт Фрост Незамеченное в Течении

В безумном шелесте листвы
Взывать, вздыхать, - всё зря. Кто Вы
Среди деревьев, в их тени?
Сверкают в вышине они.

Вы - даже меньше, чем ладьян,
Что светом скудным осиян
И листьев вообще лишён;
Цветки к земле склоняет он.

И Вас влечёт извив коры,
Как от подножия горы.
Слетает мимо, обронён,
Листок, нет имени на нём.

Уйдёте Вы. Листвы полёт
Дубрава даже не прервёт,
И не заметит, глядя вниз,
Что взяли Вы цветок, свой приз.


Robert Frost On Going Unnoticed

As vain to raise a voice as a sigh
In the tumult of free leaves on high.
What are you in the shadow of trees
Engaged up there with the light and breeze?

Less than the coral-root you know
That is content with the daylight low,
And has no leaves at all of its own;
Whose spotted flowers hang meanly down.

You grasp the bark by a rugged pleat,
And look up small from the forest's feet.
The only leaf it drops goes wide,
Your name not written on either side.

You linger your little hour and are gone,
And still the wood sweep leafily on,
Not even missing the coral-root flower
You took as a trophy of the hour.


Роберт Фрост В Буше в Солнечном Свете

Сегодня, протянув ладонь,
Ловлю я луч, но не огонь,
Сжимая пальцы, - вот он, тут…
Но ничего, напрасный труд.

А были времена, когда
Ловили солнце без труда,
Любой одним свеченьем мог
Жить, утолив горячий вздох.

А кто смотрел, до пелены,
Те падали, ослеплены,
И уползали, словно тать,
Не в силах многое принять.

Бог, было, возгласил, что он
Истинный, и ушёл, как сон.
Всё, что оставил – тишину,
В буш брошенную в старину.

Бог, было, с каждым говорил,
И солнце отдало свой пыл.
Один порыв – дыханье дал,
Другой же – нашей верой стал.


Robert Frost Sitting by a Bush
in Broad Sunlight

When I spread out my hand here today,
I catch no more than a ray
To feel of between thumb and fingers;
No lasting effect of it lingers.

There was one time and only the one
When dust really took in the sun;
And from that one intake of fire
All creatures still warmly suspire.

And if men have watched a long time
And never seen sun-smitten slime
Again come to life and crawl off,
We not be too ready to scoff.

God once declared he was true
And then took the veil and withdrew,
And remember how final a hush
Then descended of old on the bush.

God once spoke to people by name.
The sun once imparted its flame.
One impulse persists as our breath;
The other persists as our faith.


Роберт Фрост О Ищущем Нечто в Созвездиях

Мы наблюдать готовы дни, года, -
Что там за облаками в небесах,
Где Северных сияний нервный след.
Луна и Солнце вместе никогда
Не сталкиваются, не терпят крах
В огне, в пересечениях планет,
Нет, ничего не происходит там.
Могли бы также мы беречь покой
И не смотреть на звёзды, чтобы нам
Осталось здраво рассуждать о том,
Что засуха закончится дождём,
А мир в Китае, сколь не длись, - войной.
Но будет наблюдатель награждён
Тогда, когда на небо смотрит он
В надежде: что-то здесь произойдёт.
А там-то всё известно наперёд.


Robert Frost ON LOOKING UP BY CHANCE
AT THE CONSTELLATIONS

You'll wait a long, long time for anything much
To happen in heaven beyond the floats of cloud
And the Northern Lights that run like tingling nerves.
The sun and moon get crossed, but they never touch,
Nor strike out fire from each other nor crash out loud.
The planets seem to interfere in their curves
But nothing ever happens, no harm is done.
We may as well go patiently on with our life,
And look elsewhere than to stars and moon and sun
For the shocks and changes we need to keep us sane.
It is true the longest drouth will end in rain,
The longest peace in China will end in strife.
Still it wouldn't reward the watcher to stay awake
In hopes of seeing the calm of heaven break
On his particular time and personal sight.
That calm seems certainly safe to last to-night.


На распутье

Вы дорожите одиночеством своим…
На перекрёстке стынет, стонет Христаради
Гусиный клин, и крепок, и нерастворим
В осеннем сумрачном, кричащем
маскараде.

Летят и кружат листья, музыка звенит
И разудалой, и раззолоченной жизни,
И оголтелая, взвивается в зенит,
И за светилом следом
виснет в укоризне.

И день стремится стать значительней. Вотще.
И оседают, в небе, в сердце, птичьи стаи.
Ночь правит балом… Лишь за лепетом свечей
И за ледащими снежинками
светает.

Мы на распутье вновь по осени стоим,
Но по распутице не избежать тоски нам…
Вы дорожите одиночеством своим,
А в сердце птичий клин не выбьет
птичьим клином.


за лесом

Трамваи здесь не ходят, и пути
для них не проложили.
Липы, сосны
по обе стороны, как не крути
по латаной дороге двухполосной.
А жаль, что нет, трамвая-то, а жаль,
– не обозреть его неспешным ходом
окрестностей, по улочкам кружа,
за лесом следом, ох, была б охота:
когда б трамвай, подковами гремя,
под линией наперевес, гарцуя,
распугивая галок, окромя
и некого, бежал бы прочь от сует.
Совсем не то маршрутка, путь прямой
тропою муравьиной по проспектам,
где только то и видишь, что зимой
из снега шапку нахлобучит «некто».
Уж лучше я пойду, пройдусь пешком
вдоль по, за неимением трамвая,
просторы прозревая за леском,
моменты света запечатлевая.


прикоснись

Асфальт весь день полировал до блеска,
шёл дождь-прохожий.
В глаза взглянул и за спиной без плеска
исчез похоже.
И я одна, в зеркальное пространство,
пустую площадь
погружена… Так беспробудно пьянство,
сказать попроще.
Не оторваться так от книги ночью
ещё бывает,
когда вдруг подчиняет муждустрочья
мольба живая:
Прими и прикоснись, хотя бы взглядом!
Раздельно – бренны,
но будем мы гореть, плеяды, рядом
в раю вселенном.
Так выдувает искры, искры-листья
бродяга – ветер.
В костре чернеют ветки летних истин,
одна, две трети…
А листья всё летят, летят навстречу,
из зазеркалья,
и вспыхивают на асфальте – речью,
что мы искали.


Роберт Ли Фрост

Пустыни

Снега летят. И налетает ночь,
и я смотрю, идущий полем прочь, -
земля под гладью снежного покрова,
стерня, полынь, им плен не превозмочь.

Деревья обступают всё вокруг,
засыпан зверь в берлоге, замер звук,
и я, подавлен, не ищу иного;
так пустота охватывает вдруг.

Один. Уединенья тишина
чем дальше, тем безмолвней, - белизна
тьмой сотканного снежного покрова,
без слова, и без чувства, и без дна.

Бояться космоса, межзвёздной стыни,
и звёзд, где ни одной живой души? - ни
к чему, мне ближе собственного крова –
свои, почти такие же пустыни.


Robert Frost Desert Places

Snow falling and night falling fast, oh, fast
In a field I looked into going past,
And the ground almost covered smooth in snow,
But a few weeds and stubble showing last.

The woods around it have it---it is theirs.
All animals are smothered in their lairs.
I am too absent-spirited to count ;
The loneliness includes me unawares.

And lonely as it is that loneliness
Will be more lonely ere it will be less --
A blanker whiteness of benighted snow
With no expression, nothing to express.

They cannot scare me with their empty spaces
Between stars---on stars where no human race is.
I have it in me so much nearer home
To scare myself with my own desert places.

Час Покоя

Я был, гуляя, одинок,
Без тех, с кем помолчать бы мог;
Но был во тьме – домишек ряд,
Что окнами на снег глядят.

Казалось, близко, здесь, во мне:
Звучала скрипка в тишине;
Я видел через жалюзи
Их, молодых совсем вблизи.

Так, как на проводах родных.
И удалялся я от них,
Кружил и возвращался, но
Ни одного окна, черно.

По снегу мой скрипучий шаг
Сон улицы тревожил, так
Как будто осквернял покой
Здесь, в десять вечера зимой.

Robert Frost Good Hours

I had for my winter evening walk--
No one at all with whom to talk,
But I had the cottages in a row
Up to their shining eyes in snow.

And I thought I had the folk within:
I had the sound of a violin;
I had a glimpse through curtain laces
Of youthful forms and youthful faces.

I had such company outward bound.
I went till there were no cottages found.
I turned and repented, but coming back
I saw no window but that was black.

Over the snow my creaking feet
Disturbed the slumbering village street
Like profanation, by your leave,
At ten o'clock of a winter eve.

Шаг Назад

В какое-то мгновенье
Земля пришла в движенье,
И камни, и песок,
Нёс грязевой поток,
Все валуны окрестно
Влекла оврага бездна.
И берег рухнул вниз.
И навалился мрак,
Будто вселенский криз.
Я сделал только шаг
Назад и был спасён.
И мир воскрес со мной.
Исчезла буря, словно сон,
И солнце грело, как весной.

Robert Frost
One Step Backward Taken

Not only sands and gravels
Were once more on their travels,
But gulping muddy gallons
Great boulders off their balance
Bumped heads together dully
And started down the gully.
Whole capes caked off in slices.
I felt my standpoint shaken
In the universal crisis.
But with one step backward taken
I saved myself from going.
A world torn loose went by me.
Then the rain stopped and the blowing,
And the sun came out to dry me.

Шагающий По Листьям

По листьям я весь день шагал, тропа в лесу вилась.
Бог знает, сколько их резных, цветных вдавил я грязь.
Из опасенья может быть, я сил вложил не мало,
Зло топая по листьям тем, чьё время миновало.
Всё лето в вышине они блистали надо мной.
Теперь мимо меня летят к обители земной.
Всё лето слушал - что они шептали так отрадно.
Теперь бегут, и тянут за собою безвозвратно,
Как будто видят беглеца во мне, и льнут к виску,
И губ касаются, зовут в их горечь и тоску.
Да только мне резона нет, - за ними вслед, кругами…
Год будет снежным, будет мой черёд идти снегами.


Robert Frost А Leaf Treader

I have been treading on leaves all day until I am autumn tired
Lord knows all the color and form of leaves I have trodden on and mired
Perhaps I have put forth too much strength or been too fierce from fear ...
I have safely trodden underfoot the leaves of another year.
All summer long they were overhead more lifted up than I .
To come to their final place in earth they had to pass me by.
All summer long I thought I heard them whispering under their breath.
And when they came it seemed with a will to carry me with them to death .
They spoke to the fugitive in my heart as if it were leaf to leaf.
They tapped at my eyelids and touched my lips with an invitation to grief .
But it was no reason I had to go because they had to go ...
Now up my knee to keep atop another year of snow.

Пыль В Глаза

Когда пылинка попадает в глаз
Тут, говорят, не до мудрёных фраз.
Чтоб убедится, я не буду ждать.
Пускай сметёт меня, снежинок рать,
Пыль снежную буран швырнёт, звеня,
Пусть ослепит, чтобы прервать меня.

Robert Frost Dust in the Eyes

If, as they say, some dust thrown in my eyes
Will keep my talk from getting overwise,
I'm not the one for putting off the proof.
Let it be overwhelming, off a roof
And round a corner, blizzard snow for dust,
And blind me to a standstill if it must.

Нищий

Что я услышал в тишине?
Ветер взревел ещё сильней.
Что вызвало меня вовне?
Дверь хлопала, я спорил с ней,
Берег пустой был виден мне.
Лето прошло. Последний луч
Пропал за стаей темных туч.
С тропинки втоптанных камней
Листва вползала на порог,
Шипела и вилась у ног.
Чей голос, из каких глубин,
Открыл источник всех причин:
Слово, я в доме был один,
И где угодно быть бы мог.
Слово, я в жизни был один,
Слово, - был нищ,
когда б не Бог.


Robert Frost Bereft

Where had I heard this wind before
Change like this to a deeper roar?
What would it take my standing there for,
Holding open a restive door,
Looking down hill to a frothy shore?
Summer was past and day was past.
Somber clouds in the west were massed.
Out in the porch's sagging floor,
leaves got up in a coil and hissed,
Blindly struck at my knee and missed.
Something sinister in the tone
Told me my secret must be known:
Word I was in the house alone
Somehow must have gotten abroad,
Word I was in my life alone,
Word I had no one left but God.

Однажды у Океана

Волна разбилась, и раздался вой.
И новый вал вставал вслед за волной,
И подбирался к берегу в упор,
Чего не мог достичь он до сих пор.
Туч рваных назревающий разлад
Грозил затмить и свет небес, и взгляд.
Казалось мне, - и берег бы снесла
Волна, не поддержи его скала,
И скалы, если бы не материк…
Казалось, без надежды, день поник,
Шла ночь, и с нею время старости,
И вечность… Быть готовым к ярости.
Чтоб над разбитою волной до срока
Пребыть, когда погаснет Свет, у Бога.

Robert Frost Once by the Pacific

The shattered water made a misty din.
Great waves looked over others coming in,
And thought of doing something to the shore
That water never did to land before.
The clouds were low and hairy in the skies,
Like locks blown forward in the gleam of eyes.
You could not tell, and yet it looked as if
The shore was lucky in being backed by cliff,
The cliff in being backed by continent;
It looked as if a night of dark intent
Was coming, and not only a night, an age.
Someone had better be prepared for rage.
There would be more than ocean-water broken
Before God's last Put out the Light was spoken.

Золотая Еда

Глотали пыль и стар, и мал,
и только бриз её сметал.
И детям, нам сказали, что
часть этой пыли – золото.

В закат взлетала пыль и там
казалась золотистой нам.
Но детям, говорили, что
та пыль и вправду золото.

У Золотых Ворот – житьё:
всё в золоте – еда, питьё…
И детям, нам сказали, что
вся наша пища – золото.


Robert Frost A Peck of Gold

Dust always blowing about the town,
Except when sea-fog laid it down,
And I was one of the children told
Some of the blowing dust was gold.

All the dust the wind blew high
Appeared like gold in the sunset sky,
But I was one of the children told
Some of the dust was really gold.

Such was life in the Golden Gate:
Gold dusted all we drank and ate,
And I was one of the children told,
'We all must eat our peck of gold.

В Кокон

И даль осенняя и небосвод
Тускнеют за туманом, что плывёт,
Лик лунный изменяя на иной,
Луг с вязом наполняя синевой;
Плывёт, как дым из дома одного,
Последнего, с одной трубой всего.
В том доме не зажжётся ранний свет,
Скрывая, есть там кто-то или нет,
Никто во двор не приоткроет дверь,
Не до забот вечерних им теперь.
То, верно, одиноких женщин дом.
И может быть, они прядут, с дымком
Свивая терпеливо кокон свой,
Причаленных к иной земле с луной,
Я знаю, их не унесёт ветрами,
Но, кто вьёт кокон, это – знают сами.



Robert Frost The Cocoon

As far as I can see this autumn haze
That spreading in the evening air both way,
Makes the new moon look anything but new,
And pours the elm-tree meadow full of blue,
Is all the smoke from one poor house alone
With but one chimney it can call its own;
So close it will not light an early light,
Keeping its life so close and out of sign
No one for hours has set a foot outdoors
So much as to take care of evening chores.
The inmates may be lonely women-folk.
I want to tell them that with all this smoke
They prudently are spinning their cocoon
And anchoring it to an earth and moon
From which no winter gale can hope to blow it,--
Spinning their own cocoon did they but know it. 



Боль во сне

Я шёл по лесу, пел под сенью крон,
И был мотив мой унесён листвой;
И ты пришла, встал лес перед тобой,
Войти хотела, был порыв силён,
Но медлила (такой мне снился сон),
И, не решаясь вглубь войти за мной,
Задумчиво качнула головой,
Мол, пусть ко мне навстречу выйдет он.

Я замер за ветвями в тишине,
Все это наблюдая сквозь листву...
Боль сладкая расплатой будет мне
За то, что не скажу, не позову,
Но нет, не безучастен я, - пойму,
И ты здесь – подтверждение тому.



Robert Frost A Dream Pang

I had withdrawn in forest, and my song
Was swallowed up in leaves that blew alway;
And to the forest edge you came one day
*This was my dream) and looked and pondered long,
But did not enter, though the wish was strong:
you shook your pensive head as who should say,
'I dare not--to far in his footsteps stray-
He must seek me would he undo the wrong.'

Not far, but near, I stood and saw it all
behind low boughs the trees let down outside;
And the sweet pang it cost me not to call
And tell you that I saw does still abide.
But 'tis not true that thus I dwelt aloof,
For the wood wakes, and you are here for proof.




в упоенье

От цокота цикад
бежит земля.
– Склонись!
Табун кузнечиков крылатый
Повелевает!
В солнце блещут латы
И золотой пыльцой
в глаза пылят.
В полон без боя
отданы поля.
И бабочки летят
в шатры-палаты,
плутовки-куртизанки,
просят платы
И души васильковые
зорят.
В радении своём
бездушном вечен,
Оглохший мир уже
не внемлет речи
И кроет этот свет
на все лады.
И сад
едва бредёт, надев вериги,
Вынашивая
солнечные блики
И добрые крылатые плоды.

***
Дождаться, вдруг апрель
свечу затеплит
И разольёт
священное тепло,
И прорастать сквозь
каменные дебри
И ледяное
битое стекло.
Сквозь тесноту и строй
унылых реплик
Расти и
становиться на крыло,
Где ветер, снисходя ли,
перья треплет,
Где самое
заветное сбылось.
И с каждым взмахом
прорастать осенней
Прозрачностью сквозь
облачный покров
Сгущающихся в сизое
сомнений.
И невесомость
звёздную терпя
Врастать в ночную бездну
и в тебя.
И не искать уже
иных даров.

***
Разделим мы
с тобою эту землю
и эти воды
и роскошный вид:
вон аисты
у кромки леса дремлют,
плетями солнечными
лес увит.
И небо
твоему молчанью внемлет.
В размеренном
течении любви
на край земли
меня ты не зови,
глубины
променяем ли на мели?
Разделим свет и тень,
и явь и сон,
листвой соприкоснёмся
и корнями,
и окружит нас сонм
безумных солнц.
Земля и небеса
пребудут с нами…
любя, а в русском
больше - нет причастия,
нет горше – сладкой
участи участия.

***
Навстречу мне
протянутые тени
не обещают
ветреных услад.
Пленительный покров
переплетений.
Не самый худший,
в сущности, расклад.
Холодные дожди
капель заменит,
и робкий плеск
серебряных рулад
уймет неугасимый
жар сомнений
во тьме нерукотворных
колоннад.
И осень здесь – царит!
И звёзд алмазы
летят, летят, звеня
на крыльях сказок.
Зима теплом
сочится тишины…
Здесь часто снятся
дикие просторы,
покорные ветрам
седые горы,
где были мы
покоя лишены.

***
А травы здесь
в развалах буйной улицы,
в подполье разведённых
мостовых,
всю зиму спят и видят:
солнце жмурится
беременное
лепетом травы.
Весною прилетают
с юга лужицы,
из-под колёс,
шумливы и резвы,
взлетают и
над площадями кружатся,
осколки
неразбитой синевы.
И здешняя любовь,
как эти птицы.
К теплу, неудивительно,
стремится,
роса, осядет
на кленовых звонницах.
Трава, отцветшая,
ветрам поклонится,
и затаится
в скверах и садах,
любви иной
простая красота.

***
Сентябрь.
И рябина в упоенье, -
горячий плод
рождает непокой,
колеблет лоно,
словно дикий пленник
уздечки, гордо бьёт
под дых ногой,
в безоблачное
сонное сплетенье.
И беззащитной,
почитай нагой,
рябина терпеливо
ждёт рожденья
любви своей
бесценно дорогой.
Распята, болью
согнуты колени…
И, кровь от крови,
ляжет в землю семя…
Но брызнет луч
из облачных клубов,
и явится
другое поколенье,
поросль никчёмная,
шальное племя...
И вновь родит
безумную любовь.

***
Летят горстями
птицы в борозду
распаханного
лесом горизонта…
А солнце вновь
затягивает рондо
в осеннем
многокрасочном бреду.
Кружат, кружат,
на счастье ли, беду,
плевелы золотистые
по фронту,
в душе рождая
радостную фронду –
огонь, и угли,.
пепел,.. лебеду…
И будет семя
горькое во хлебе.
Объемлет землю
белоснежный лепет,
угодные кому-то холода,
зимы преобладает
благодать.
Зимы
преобладает благодать,
чтоб отошли
стремительные воды
и возлетели в небо –
птицы? всходы?

***
Как этот день,
- осенним терпким светом,
струящимся из зелени лихой,
и пляшущим
по пыльным парапетам;

и воздухом, покуда не пропетым,
освобождённым
палевой листвой..
Как этот день,
не знаю, мой ли, твой,
подаренный
октябрьским обетом…

Коснись его чуть
дрогнувшей рукой,
ресницами, солёными губами,
без слов,
без сожаления, напой…

День этот истечёт,
песком, в другой.
Но буду я,
во всей осенней гамме,
как этот день,
исполнена, тобой.



Генрих Гейне На голом и скользком утёсе

На голом и скользком утёсе,
На севере где-то, без сна,
Одна-одинёшенька, слёзы
Замёрзли, под снегом, – сосна.

И грёзы её лишь о юге.
В далёкой и жаркой стране,
В горах раскалённых, упругий,
Там кедр грустит в тишине.


Ein Fichtenbaum steht einsam
Im Norden auf kahler Hцh.
Ihn schlдfert; mit weiЯer Decke
Umhьllen ihn Eis und Schnee.

Er trдumt von einer Palme,
Die, fern im Morgenland,
Einsam und schweigend trauert
Auf brennender Felsenwand.


Илиэгия-Блюз по мотивам У.Х. Одена Л. Ш.

Довольно этих игр: чудовищен Твой юмор,
И в звёздной мишуре уж надобности нет.
Пускай аэроплан напишет слово «Умер»
На небе... Забери обратно свой билет.


Лариса Шушунова




О/становите часы и гонца порубите в капусту,
Псам плотоядным доколе над косточкой лаять,
Лиру забросьте, с глухой барабанною дробью
Урну с костями несите. Рыдайте и волосы рвите.

Пусть в колесницу коней легконогих летучих заложат
Лампа и брата его Фаэтона, и в небе рисуют: Он умер!
Музы, все девять, поют похоронные скорбные гимны!
Будет насыпан здесь холм погребальный дорожною ратью.

Он был отцом мне и матерью, даже двоюродным братом,
Трудными буднями и воскресенья разнузданным пиром,
Полднем и полночью, словом и сладкоголосою песней.
Верил, любовь будет вечной! Но как я жестоко ошибся!

Мне же теперь в этом мраке и звёзды, весь сонм их не нужен!
Больше не встанет младая, с перстами пурпурными Эос.
Выпейте море! И много дерев, порубив их, сожгите!
Больше ничто моё сердце ни в жизнь, никогда, не восхитит!


Затем

О, Господи,
дела Твои чудны,
Творения Твои
и вовсе чудны!
Или ради
благодарности даны
Семи небес
серебряные струны?
Играет на басах,
гудит гроза;
Дождя слепого
нависает соло;
И каждою росинкой
дорожа,
Рассвет мятежный
отзвуками полон;
И на разрыв
дрожащей тетивой
Пронзает долгий
полдень синевой;
Вечерний мрак зовёт
музыкой зыбкой;
Звёзд голоса –
в безумной высоте…
Чтоб месяц плыл
чеширскою улыбкой,
Пусть будет
увертюра слов,
затем.


О чём поёт

О чём поёт
блаженный ветер твой,
Полынный,
неприметен, неприкаян;
В ладонях легких
ласточек лаская,
Сверкая
светоносною листвой,
Туманные
навеивая вирши?
О чём печалится он,
от чего бежит,
Рисуя вензеля
и виражи?
Отыскивая
солнечные ниши,
Где без него
томятся и молчат,
Там, где берёзы
тоненькой свеча
Искрится семенами,
не сгорая;
Где ждут грибных
и радужных дождей, -
Затей земного
призрачного рая,
О чём поёт
твой ветер – чародей?


свободный

Янтарная,
карминна арабеска.
Рябина.
Кисти солнечной сосны.
Река спешит
без проблеска, без плеска.
Смотрю.
В ней воедино сведены
И целый мир
безоблачно подводный,
И целый свет,
сокрытый, в облаках;
И точкой зренья
сотканы полотна.
Мне эта точка зрения
близка.
Но только недалёко,
сроду кроток,
Негромкий говор
заводного брода.
Свободный.
Торопи, не торопи.
Я вижу, как вода
рисует камни.
И этого достаточно,
пока мне
Необходимы
проблески рябин.


струны паутины

А здесь уже
не видно горизонта.
Да, лес, как лес.
Но призрачный закат
Лучистое
наигрывает рондо,
Средь веток
паутины отыскав.
Летит к земле,
возносится под своды
Берёзовый
благословенный звон
И семена,
частицы позолоты,
С небесных куполов
роняет он?
И больно рвутся
струны паутины,
И гаснет вдруг
лучей закатных взмах;
Так тишина
становится единой
И стынет время
в солнечных часах.
И мне уже
не видно горизонта…

Но, Боже, как звучат
восходы солнца!


на ветер

Что отдал – то твоё.
Шота Руставели

Я всё отдам,
до капли, до искры…
В промозглом
леденящем полумраке
Сад до поры
до времени сокрыт,
Слагающий регалии
да саги.
Молчания
червонная листва
Срывается
с величественных клёнов
И липы
огорчённые едва
Бросают света золото,
мильоны.
Летят они на ветер,
на Неву,
в Лебяжию канавку
и к Заливу.
Я этим светом
искренним живу,
Напитываюсь им
неторопливо…

Я всё отдам
до нежности хмельной…
Твоя любовь
останется со мной.


вкратце

Стригут стрижи
небесную траву
серебряную,
собирая в тучи.
Их чирканья
почти несносный звук...
но, только, разве мне ли
он наскучит?
Трав сизых
подбираю колоски
и незабудки
бирюзовой нити
в тетрадь, чтоб
не засохнуть от тоски
одной, среди
развоплощённых литер.
И может быть тогда
цветная пыль
моих прозрачных крыл
взлетит меж строчек,
цветов и трав,
и мой напрасный пыл,
когда стрижам дано
дожди пророчить,
мне бы в лугах небесных
затеряться,
тебе оставив
незабудки, вкратце…


За образами

За образами,
лёгкими, лихими,
глазами, или,
взглядами, стихами, –
таятся неутешные стихии,
словами ли
слезами истекая;
питаемы осенними
дождями
и с бризами морскими
побратимы;
хозяевами или же
гостями,
явления их
неисповедимы…
За образами
тихими сквозными
скрываемся,
теряемся мы сами,
идущие тропинками
лесными
за светлыми
своими небесами –
за образами или образами –
с тобой живём с весны
и до весны мы?


заметы

Ландыш рассыпал хрустальные ноты.
Сбросило лето налёт позолоты.

Сорвано кружево праздничных дней,
Зелень и синь с каждым часом темней.

И распускается белый шиповник,
Чашу нектаром до края наполнив…

Благоуханная белая ночь
Плещется в сердце и просится прочь.

Брызги искристого, грёзы жасмина,
Белая ночь и пьяна, и карминна.

Свечи зажжёт, словно липовый цвет,
В свитке небес понапишет замет…

Может быть их мы с тобою читали
В час, когда меркли раздольные дали?


Роберт Бриджес из Коротких стихотворений

О милости – душе,
О красоте – глазам:
Иных печалей нет уже;
И взор мой – небесам.

Звёзд неземной пожар
Нас озаряет вновь,
То, - говорим, - от Бога дар -
Небесная Любовь,

В пылающих сердцах
Жар истинный храня.
И отражается в глазах
Свет горнего огня.

***

My eyes for beauty pine,
My soul for Goddes grace:
No other care nor hope is mine;
To heaven I turn my face.

One splendour thence is shed
From all the stars above:
Tis named when God's name is said,
Tis Love, 'tis heavenly Love.

And every gentle heart,
That burns with true desire,
Is lit from eyes that mirror part
Of that celestial fire.


ты здесь

Молчишь…
– Зачем ты здесь, летящий
пустыней голубой бездонной?
Ужели нету действа слаще,
чем зрелище земного лона,
когда божественным закатом
вдруг восхищается природа;
ужели тьма тебе близка там,
где звёзды льются с небосвода,
и тучи, – зыбкие покровы,
слетают, нисходя, шелками;
зачем со страстью Казановы
молчишь…
зачем ты здесь веками,
зачем? – Пути земные проще.
И согрешишь, - начнёшь сначала.
Обнимут солнечные рощи.
Кого земля не привечала…
А здесь – уже бескровны зори;
и рощи далеки, и чащи;
и ты семи ветрам покорен…
– Приветствую тебя, летящий!


Генрих Гейне Разговор в Падерборнской Пустоши

Слышишь, где-то звуки, вроде
Скрипки ли, виолончели?
Верно в быстром хороводе
Там красотки да веселье.

«Э, мой друг, какие скрипки?
Это свиньи где-то близко,
Здесь не может быть ошибки,
Слышу хрюканье да визги».

Слышишь, кони пролетели,
Егеря охоте рады?
Да играет на свирели
Пастушок, и спят ягнята.

«Э, мой друг, там ни свирели
Ни охоты. Это ж надо!
Свинопас, на самом деле,
К дому подгоняет стадо».

Слышишь, сладостное пенье
Льётся высоко над нами,
Ангелочки в одобренье
Хлопают ему крылами!

«То, что принял ты за пенье,
Дорогой мой, очевидно,
Лишь гусиное шипенье
На пастушью хворостину».

Слышишь, колокола звоны
Благостно-светлы на диво!
Прихожане на поклоны
В храм идут благочестиво.

«Друг мой, что ты, право слово,
Бубенцов - то перезвоны.
За быками вслед коровы
В стойло тянутся покорно».

Посмотри-ка, там, в тумане
Чьё-то тихое движенье -
Двух возлюбленных свиданье,
Грусть во взорах и смятенье.

«Вижу я, мой друг, не скрою,
Только лешего подругу,
Ведьму тощую с клюкою,
Что ползёт едва по лугу».

Что же, друг мой, смейся, смейся,
Мой вопрос – пустяк, похоже.
Чувства те, в которых весь я,
Можешь ты развеять - тоже?



Heinrich Heine
Gespra'ch auf der Paderborner Heide

Ho'rst du nicht die fernen To'ne,
Wie von BrummbaS und von Geigen?
Dorten tanzt wohl manche Scho'ne
Den geflu'gelt leichten Reigen.

»Ei, mein Freund, das nenn ich irren,
Von den Geigen ho'r ich keine,
Nur die Ferklein ho'r ich quirren,
Grunzen nur ho'r ich die Schweine.«

Hor'st du nicht das Waldhorn blasen?
Ja'ger sich des Weidwerks freuen,
Fromme La'mmer seh ich grasen,
Scha'fer spielen auf Schalmeien.

»Ei, mein Freund, was du vernommen,
Ist kein Waldhorn, noch Schalmeie;
Nur den Sauhirt seh ich kommen,
Heimwa'rts treibt er seine Sa'ue.«

Hor'st du nicht das ferne Singen,
Wie von su'Sen Wettgesa'ngen?
Englein schlagen mit den Schwingen
Lauten Beifall solchen Kla'ngen.

»Ei, was dort so hu'bsch geklungen,
Ist kein Wettgesang, mein Lieber!
Singend treiben Ga'nsejungen
Ihre Ga'nselein voru'ber.«

Ho'rst du nicht die Glocken la'uten,
Wunderlieblich, wunderhelle?
Fromme Kirchenga'nger schreiten
Andachtsvoll zur Dorfkapelle.

»Ei, mein Freund, das sind die Schellen
Von den Ochsen, von den Ku'hen,
Die nach ihren dunkeln Sta'llen
Mit gesenktem Kopfe ziehen.«

Siehst du nicht den Schleier wehen?
Siehst du nicht das leise Nicken?
Dort seh ich die Liebste stehen,
Feuchte Wehmut in den Blicken.

»Ei, mein Freund, dort seh ich nicken
Nur das Waldweib, nur die Lise;
BlaS und hager an den Kru'cken
Hinkt sie weiter nach der Wiese.«

Nun, mein Freund, so magst du lachen
U'ber des Phantasten Frage!
Wirst du auch zur Ta'uschung machen,
Was ich fest im Busen trage?


Кот и небо

Взял за привычку, как-то, рыжий, кот
Цепляться к голубям, кусать синичек;
Кормушку превратил он в эшафот,
Мурлыкая пронзительные спичи:
«Мол, птицы от природы все глупы.
Мол, все вы – просто курицы, не птицы.
Мозги у вас засохли от крупы!
Учитесь, - в жизни надобно крутиться:
Там – потереться у хозяйских ног,
Здесь – помурлыкать, - и дадут сметаны.
А вас вовек не пустят на порог,
Скитаетесь, непрошены, незваны.
И что вам небо – бледно-сизый клок?…
И я могу взлететь!» - хвост выгнул белкой,
И с дерева летягой тут же – скок!…
Да, в луже оказалось слишком мелко.

Мораль моя – коту под хвост – урок.
Хромой, беззубый, нынче он – на свалке
И крутится (что ж, это ли порок?),
Когда его поклёвывают галки.


из У.Б. Йейтса

О Мудрости, Приходящей с Годами

Хоть листьев много, единый ствол;
Как долго, в солнце, чего бы ради,
Листвой шумел я, и так отцвёл;
Теперь могу я вернуться к правде.

William Butler Yeats

THE COMING OF WISDOM WITH TIME

Though leaves are many, the root is one;
Through all the lying days of my youth
I swayed my leaves and flowers in the sun;
Now I may wither into the truth.

Застольная Песня

Вино мы пробуем губами
Любовь мы пробуем глазами;
Так познаётся правда нами,
Пока - не время умирать,
Я подношу вино к губам и
Смотрю в тебя, теряя память.

William Butler Yeats

A Drinking Song

Wine comes in at the mouth
And love comes in at the eye;
That's all we shall know for truth
Before we grow old and die,
I lift a glass to my mouth,
I look at you, and I sign.

Воспоминание

Милы бывают лица,
И очаруют, право,
Но их очарованье – зря.
Ведь там, где лёжка зайца
В горах, - примяты травы.
Не распрямит их и заря.

William Butler Yeats

Memory

ONE had a lovely face,
And two or three had charm,
But charm and face were in vain
Because the mountain grass
Cannot but keep the form
Where the mountain hare has lain.

Вечные Голоса

О голоса благие, тишины!
Летите к сторожам небесным лучше,
Пусть до скончания времён, верны,
Скитаются, огня любви полны;
Вы слышали, что ветхи наши души,
Что Вы звените ветром вышины,
В дрожащих ветках, шелесте волны?
О голоса благие, тишины!

William Butler Yeats

The Everlasting Voices

O sweet everlasting Voices, be still;
Go to the guards of the heavenly fold
And bid them wander obeying your will,
Flame under flame, till Time be no more;
Have you not heard that our hearts are old,
That you call in birds, in wind on the hill,
In shaken boughs, in tide on the shore?
O sweet everlasting Voices, be still.

Старик, смотрящий в воду

Мне шелестел старик, как древний дуб, точь-в-точь,
«Всё точат годы,
И в свой черёд мы все уходим прочь».
Корявые, как ветви, руки с венами по коже,
Колени, так на корни узловатые похожи,
Что мыли воды.
Мне шелестел старик, как древний дуб, точь-в-точь,
«Прекрасное всегда уносит прочь,
Как эти воды».

William Butler Yeats

The Old Men Admiring Themselves In The Water

I heard the old, old men say,
'Everything alters,
And one by one we drop away'.
They had hands like claws, and their knees
Were twisted like the old thorn-trees
By the waters.
I heard the old, old men say,
'All that's beautiful drifts away
Like the waters'.



облаками

Раскинул ясень в высях шелковые сети,
И, остроглаза, чайка ловко ловит взор.
Но облака, - мой сад камней небесных, светят
и приближают оживающий простор.

И проплывают дом и город, - не барокко,
но и не готика, мой сон – сосновый бор.
Меж облаками льётся мыслями дорога,
да беспокоит, поит сердце птичий ор.

Плывут события и лица облаками,
и облака встают громадой синих гор…
Взлетят, растают облака колоколами
и разольёт закат малиновый кагор…

Найду я камень ли всегда недостающий*
в моём саду камней, дождям наперекор,
цветут вишнёвые заброшенные кущи
не прописной любовью живы до сих пор.

* в японском саду камней – один камень
всегда находится вне видимости.


по тропам памяти

А.А.П.



Встаёт трава по колеям и тропам,
заполонив поля.
Года уносятся галопом
и памятью болят.

В объятиях дерев застыла речка,
а на холме за ней –
Храм, догоревшей Божьей свечкой, -
из россыпи камней.

Берёзки тоненькие смотрят в небо,
сойдясь у алтаря,
и шелестят легко и лепо,
за всё благодаря.

А рядом – до могил склонились клёны;
известный мой Солдат,
тебе – салют из звёзд зелёных
и алый звездопад.


За околицей

За околицей солнце
стреляет в упор,
только небо, печалясь,
уходит в затвор.
Травы падают, падают,
падают ниц,
под копыта коней
золотых колесниц.

За околицей травы, -
полынь, лебеда.
Им ли серым да сирым,
надежды питать.
Им под крыльями прятать
своё серебро.
Им бы ввысь, им бы вдаль,
им бы с птицами прочь.

За околицей ждут
одуванчик и сныть.
Им земля навевает
чудесные сны.
И цепляясь за камни,
за каждую пядь,
взяв свою высоту,
травы падают вспять.

Но вращается небо;
слепые дожди
им молитву творят и
раздумчивый штиль
и сверкающий, призрачный,
звонкий уют.
И тогда за околицей
травы поют.


к вопросу О

«О, сколько нам открытий чудных…»

Раньше курица неслась,
Яйца кушали мы всласть.

Я, конечно, не философ,
Но важнейший из вопросов:
«Курица или яйцо, –
Кто был первый?» – налицо.

Сын ошибок трудных – опыт.
Что же зря глазами хлопать?

Чтобы тот вопрос решить,
Рано, в утренней тиши, -
Взял для курицы я пряник
И отправился в курятник.

Во дворе мне на бегу
Спел петух: «Ку-ка-ре-ку!»

Ясно солнышко вставало.
Кура встретила скандалом;
Я хотел найти яйцо,
Отыскал же – двух птенцов.

Эта курица несётся?!
Да скорей взлетает солнце!

Гений, Парадокс, - мой друг,
Я вопрос решил не вдруг.
Впрочем, что там сомневаться:
Будут куры – будут яйца.

Только просвещенья дух
Молвил: «Первый – был петух!»


не наглядеться

Подслушать болтовню скворцов,
неспешно обживающих скворечник.
Пить полусладкое винцо
спонтанного разлива соков вешних.

Ловить простые чудеса
обыденных небесных измерений;
не наглядеться, чуть дыша
спелёнатыми почками сирени.


Шагнуть в шальной простор лугов,
помеченных извечным млечным цветом,
и слушать шёпот облаков
покуда не испитых и не спетых.

И заводную кутерьму
перелетая в учащённом ритме,
внимать молчанью твоему
и птичьей незатейливой молитве.


миф о весне

А по земле клубятся, кучевые,
сгущаются, темнеют облака.

Два лебедя, вытягивая выи
в межзвёздный устремляются прогал.

Нектары звёздных лилий птицам – брашно.
Так щедры на туманности ключи.

Вода в ночи прохладна и прозрачна.
Таращат очи чудища пучин.

Но к берегу из бирюзовых джунглей
приникнет, водам, ярый леопард…

И растворится, медленно ли, вдруг ли,
в фонтанах брызг лиловых – звездопад.

И заросли сомкнутся, и по склону
взойдёт сиятельнейший зверь в зенит;

Сомнёт, не глядя, лунную корону
и – в облака земные...
вверх ли,
вниз?


немножко о замашках

В иных глазах таится томность,
прильнёт, заластится, - репей,
живое теребит бездомно…
Лишь обольстительность резвей:

Сверкает искрами во взоре,
подпрыгивает, бьёт хвостом,
того гляди, оближет вскоре
тебя, и тапочки, потом...

А есть певцы - достойны рампы.
Пыль золотистая в глазах.
Такие пустят дифирамбы,
отказывают тормоза!

Эх, вот бы мне бы те замашки,
я их бы не сажала в клеть.
Моей любимой черепашке
порой так хочется взлететь!


не свернувшиеся или кризис ср. возр.

О Время, мы тебя не выбирали,
мы за тобой взрастали по спирали.

Не ведая, наращивали панцирь,
сдирая варварами раны Рима,
средневековья сбрасывая ранцы,
и, вырываясь ввысь непримиримо,

сворачивали… Нам бы те законы…
Да, мы бы, мы б… свернули горы в раже!..
Но, только ведь дороге не прикажешь,
ей, по большому счёту, – будь ты конный,
обутый ли, босой, - катись помалу…

О Время, мы летим, куда попало
и метим… безусловно, что-то метим,
улитки, не свернувшиеся в кокон,
твои смешные тронутые дети…

О Время, как же сладко ты качало,
нас пестуя с любовью, без упрёка.


в эмпиреи

Из воздуха сочится влага.
На деревах набухли слёзы.
Тепло. Идти и плакать, благо
зима с морозом – с воза.

Идти, и не идти, но трогать
всей сутью тающую землю.
Подснежная эклога лога
звенит. И зелень внемлет.

Идти и таять, растворяться
в бездонном мареве небесном.
Где ты витаешь, рад стараться,
одной весне известно.

Зависнуть, воспевать осанны…
Но средство есть ещё согреться,
почище, чем туман нирваны –
согреть кому-то сердце.


Сбегаю

Сбегаю в стылую усталость
шафраном веющих дождей.
О, как задумчиво светало
среди сентябрьских затей.

О, как медлительно слетали,
срываясь, дни календаря,
и ветви всё тесней сплетались,
качаясь в окнах и дверях.

И таяли благоговейно
берёзы в утренней тиши.
Здесь время жмурилось ничейно
и позволяло не спешить.

И гасла в сердце злая алчность
беснующихся площадей….

Сбегаю в вечную усталость
Твоих сентябрьских затей.


Лягушка и соловей

Лягушка пела соловью:
«Мой друг любезный, ай лов ю,
И словно вешние ручьи,
Так бесподобно ваша трель звучит.

Вот только не к лицу вам оперенье.
Сидите вы не так, да и не там.
Кто наверху оценит ваше пенье?
Довольно обретаться по кустам!

Спуститесь с облаков, без дураков,
Признают, несомненно, вас в болоте!
Всё дело только в точно взятой ноте.
А вы берёте слишком высоко.

Да и летаете совсем неверно.
Сложите крылья. Тут важнее – ноги!
И бабочек вы покорите многих
(Здесь разговор отдельный, не для нервных)!

Но должен доложить предельно честно,
Что главное, конечно же, слова –
Уж двести лет банальна ваша песня!
Учитесь у меня, скажите: Ква!»


Мораль? О ней я говорить не буду,
Ведь пение лягух подобно чуду!


на грани земли

Твоя любовь вовек неутолима.
И эта ночь скончается вдали,
И новый день взойдёт неумолимо…
Но и его ждёт пыль и нафталин.

Мы где-то затеряемся, на грани
Земли, в краю обыденных планид,
Где жаркой близостью светило ранит
И звёздный взор космический хранит.

Причастные земному причитанью
(Кляни же одиночество, кляни),
По крови мы – подранки, мирозданью;
Ты на меня, ещё разок, взгляни.

Твоя любовь, мой друг, неутолима.
Высь горнюю мы вряд ли покорим.
Всё остальное в жизни повторимо.
И только мир, твой мир, неповторим.


Огден Нэш Мужам

Супружество наполни
Любовью, во все дни,
Не прав – признай и помни;
А если прав – заткнись.

Ogden Nash A Word to Husbands

To keep your marriage brimming,
With love in the loving cup,
Whenever you're wrong, admit it;
Whenever you're right, shut up.

вариант

Супружество – что чаша
Любви, ни капли вниз,
Когда не прав – признайся;
Но если прав – заткнись.


Со скоростью света

Что со временем? Вчера
Мне его так не хватало!
Я летал бы до утра,
Только ночью – света мало.

Скорость света мне нужна,
Истребитель я умелый!
Где порядок, тишина?
– Нет! И время пролетело!

А сегодня ждём гостей.
Я с утра навёл порядок.
Тихо. Не до скоростей.
Время спит устало рядом.

Что со временем? Оно
Загрустило в самом деле?…
Но раздался в дверь звонок.
Гости! Время, полетели!


Оляпки

Называют нас – Оляпки.
Мы нырнём на дно реки,
Ловко двигаются лапки,
Не нужны нам плавники!

Там и вкусные личинки,
И улитки, и мальки.
Не промокнут наши спинки,
Выпорхнем мы из реки.

И - домой. За водопадом
На скале висит гнездо,
Пролететь сквозь струи надо.
В колыбельке – птичьи чада,
Ждут, хранимые водой.


Глушь. Снег..

Глушь. Снег стерильный.
Лай. И скрип морозный.
И сосны в белом
неподвижны, праздны.
И дразнят нас дымки
теплом и дрёмой.
Тропинка – шаткий мостик.
Топай прямо.
Упрямый? – шаг, и
в пропасти сугроба.
Попробуй. Будет
на тебя управа.
И травы спят. Лишь
веточки полыни
поныне хворостом
торчат палёным.
Везло нам осенью
распутной, помню.
И полно. Под ногами
снег и камни
Сомнений. Но
раскроет небо хляби,
И слепо, - в солнце,
мы и зиму любим.


А мне бы

А мне бы,
мне бы… слушай, слушай,
Парить бы невесомой каплей
На стебельке травинки скучной,
Чтобы во мне лучи не гасли.

А мне бы… ты не смейся, слушай,
Тянуться длинной паутиной
И ветер ждать, как лучший случай
Взлететь за парочкой утиной.

Или, вот, ягодой рябины
Ловить снежинки,
первый холод,
И падать льдинкой неповинной…
Мир этот пополам расколот.

А мне бы
только слушать, слушать
Твои живительные речи…
Они любви всенощно служат.
Они мне сердце, знаешь, лечат.


выйду

Выйду в серый полдень.
Мир вокруг
сирый,
притаился, ждёт.
Дерева ушли в кору.
Ворожит синичий слёт.

Холод. Беззащитная пора.
Белоснежных мотыльков
– предвкушение, - игра,
кровь горячая и кров.

Снизойдут, укутают снега,
завладеет всем покой;
лишь позёмкою слегка
тронет времени прибой…

Выйду в пробуждающийся сад.
Буду робко предвкушать,
как снежинки с яблонь полетят,
слов рожденье, боль и сласть.


О коло

И. Т.


Скажите, разве солнце виновато?
Мы варимся в своём соку, не в пекле?
Цепляемся, как стебли винограда
За стены, в тень. И падаем, как кегли

В толпе, проспект дымится миражами,
Мелькают лица, лица, лица, ноги…
А где-то ветхий свет за витражами.
Он всех призрит…
ну, хорошо… но многих!

И я сверну. Не потому, что знаю
Куда идти. Но что мне те пожитки.
Почудилось ли… верно… речь родная,
Мой тополь. Вырывается из плитки.

И пусть нам не сбежать, увы, за город.
Мы нищие, на паперти собора.


Играй, пианист

Пианист, играй!
Коснись легко просыпающихся вод
вкрадчиво, немного вскользь…
Зажигающий восход,
в этой пьесе скромный режиссёр,
сердце поделил на всех.
Ты по декорациям озёр
поседевший мудрый стерх.
Стёрты ноты, линий жизни лист
исполняя, всего лишь,
вслушиваясь в истины земли,
отрешённо ты паришь.
Пианист, играй,
в тени, во тьме, незаметен,
без тебя
может синема и онеметь,
музыкой жива, любя.
Ярко светится экран, но так
в унисон поют глаза,
чтобы точно попадаться в такт,
и терзаться, и терзать.
Жить, вживаться и переживать,
каждый взмах и каждый вздох,
познавать беспомощности власть
всласть и, - на другой виток.
Лепесток коснётся, поплывёт
по мотивам тонких ив,
под земной зелёный небосвод
в самый первый свой мотив.
Зазвучат аккорды.
Ты берёшь
горы, облака и ночь..
колосится солнечная рожь.
Мы с тобою – заодно.
Пианист, играй, играй, играй,
падай со своих высот,
ветер, облака бросай на край,
зажигающий восход.


садовая пристань

Дворцы, сады и замки. Царский блеск,
из прошлого – слепящим ореолом.
Орёл – орлом!
мне – решка, робкий плеск
самозабвенный, - Мойки льётся соло.

Где Марсово – сиреневый прибой
и слёзы белой пены больно горьки;
швырнёт волна на берег… спасиБо,
забытые имперские задворки.

Под сенью сада сумрак и покой,
и по плечам похлопывают ветки;
и свежий знойный ветер городской
с болотным духом перемешан ветхим.

Здесь, в сочном однотравье, утонуть,
и в солнечном, сплошном, тумане мглистом,
уйти ко дну растерянности, пусть
нас вечно ожидает наша пристань.


Пройти

Пройти и тысячу шагов и две.
И пусть весь мир твердит,
но ты не верь.

Любовь жива.
Как нежный мотылёк
она в когтях зимы жестокой сникнет,
как неприметный поздний василёк.
В кромешном холоде тебя окликнет
потерянный синичий голосок.
Любовь пронижет ночь наискосок.

Улыбки, сонной, детской, светлячок,
зажжёт на звёздном небосклоне свечи,
и заведёт задумчивый сверчок
извечные, спасительные речи.
И день придёт взыскующий.
Долги – отдать сполна.
Да будут дни легки.

В пределах притяжения земли
однако, одинокие скитальцы;
снега ли наши тропы замели,
и не видать ни маяков, ни станций.
Мой позывной узнаешь ты, лови:
– Зла нет, но есть отсутствие любви.

И если мы с тобою здесь не зря,
пускай осмелятся, и бьют по правой.
Лишь повернуться, слов не говоря,
открытым сердцем,
словом: - Отче, Авва…
Пройти всё поприще, и выйти снова,
когда горит и оживает слово.


Ни в сказке

В осеннем парке, видишь ты,
Творятся чудеса?
Такие водятся цветы,
Пером не описать!

Бывает только в сказке так.
Повсюду на траве
Сверкающая красота,
Кленовых листьев цвет.

Горят и тают огоньки…
А где-то в вышине,
В ветвях – небесные цветки
Всё ярче и синей!

Сказалась сказка, день погас,
И я смотрю с крыльца:
Летит над парком в этот час
Вдаль звёздная пыльца.


Райнер Мария Рильке Пантера

из "Новых стихотворений"


Зоологический сад, Париж

Взгляд от мельканья прутьев уж не прежний,
усталый, не задержится он здесь.
И кажется, что этой тысячи стержней
и не было, а мир за ней исчез.

Упругий кроткий шаг, который круто
сворачивается, и круг так мал.
Беззвучный вихрь, танцующий как будто,
всю волю мощную в себя вобрал.

Порой вуаль зрачка взлетит повыше, -
видения возникнут. И тогда
пронижет мышцы страстное затишье,
и канет, в сердце, без следа.





Rainer Maria Rilke Der Panther

Im Jardin des Plantes, Paris

Sein Blick ist vom Voru'bergehn der Sta'be
so mu'd geworden, daS' er nichts mehr ha'lt.
Ihm ist, als ob es tausend Sta'be ga'be
und hinter tausend Sta'ben keine Welt.

Der weiche Gang geschmeidig starker Schritte,
der sich im allerkleinsten Kreise dreht,
ist wie ein Tanz von Kraft um eine Mitte,
in der beta'ubt ein groS'er Wille steht.

Nur manchmal schiebt der Vorhang der Pupille
sich lautlos auf -. Dann geht ein Bild hinein,
geht durch der Glieder angespannte Stille -
und ho'rt im Herzen auf zu sein.

второй вариант:

Не проникает взор ее за прутья,
в нем ничего не отразится здесь,
ей кажется, за прутьями по сути
нет мира, он за прутьями - исчез.

Упругий мягкий шаг, который круто
сворачивает, кружит, круг так мал.
Беззвучный вихрь, танцующий как будто,
всю волю мощную в себя вобрал.

Взлетит завеса глаз порой повыше, -
видение возникнет. И тогда
пронижет мышцы страстное затишье,
и канет в сердце, без следа.


возврат

Заводится вода, - кап, кап, из крана.
Ей вторит редкий дождик за окном.
Речитатив, и шёпотом и, рьяно,
перебивая метроном.

Часов неторопливое вращенье.
Что ходикам? Им некуда спешить.
Секундам незнакомо возвращенье.
И мне, - иди и не греши.

Воркуют голубки на скользкой кромке;
летит капель – не аккомпанемент,
но, а капелла, звуки больно звонки,
что впору, впору онеметь…

И утекут... впитаются? взлетят?
чтобы парить на белоснежных крыльях.
Секундам, видишь, не грозит возврат.
А мы – заговорили


Райнер Мария Рильке Музыка любви

из "Новых стихотворений"



Как мне покой потерянный вернуть
и не касаться бы твоей души?
Как мне к чему другому обратиться?
Хотел бы я во тьме какой-нибудь
потерянной, душою заблудиться,
в чужой и оглушающей тиши,
когда взлетает песнь твоя, как птица.
Смолчать с тобою рядом не смогу.
Мы – две струны, подвластные смычку,
и голос, твой и мой, - в едином жив.
Какой скрипач настраивает нас,
чтоб музыка сладчайшая лилась?
Любви мотив.

Rainer Maria Rilke Liebes-Lied

Wie soll ich meine Seele halten, daS'
sie nicht an deine ru'hrt? Wie soll ich sie
hin heben u'ber dich zu andern Dingen?
Ach gerne mo'cht ich sie bei irgendwas
Verlorenem im Dunkel unterbringen
an einer fremden stillen Stelle, die
nicht weiterschwingt, wenn deine Tiefen schwingen.
Doch alles, was uns anru'hrt, dich und mich,
nimmt uns zusammen wie ein Bogenstrich,
der aus zwei Saiten eine Stimme zieht.
Auf welches Instrument sind wir gespannt?
Und welcher Geiger hat uns in der Hand?
O su'S'es Lied.


перевал

Стразы в травах
заблестели,
облетели дерева.
Прилетели
свиристели.
Перевал.
Кучевые, кочевые…
Под ногами
– трын-трава.
Каждый шаг
– в туман, впервые.
Вверх? в провал?
И ползком, ползком…
решись, - не в караван,
ни - в карнавал.
Где-то на
вершине жизни
– Сон-трава.
А пока
– часы, недели;
жив? – переживай.
И вернутся
свиристели,
на привал.


Райнер Мария Рильке Осень

из "Книги образов"



Листы летят, летят издалека,
из вянущих садов небесных словно;
и падают, с последним взмахом, сонно.

И по ночам из звёзд уединённо
летит Земля, темна и нелегка.

Мы падаем. Ладони гаснет взмах.
И видишь, - так во всём. И тем не менее.

Есть Тот, кто это долгое падение
так нежно держит на своих руках.

Rainer Maria Rilke Herbst

Die Bla'tter fallen, fallen wie von weit,
als welkten in den Himmeln ferne Ga'rten;
sie fallen mit verneinender Geba'rde.

Und in den Na'chten fa'llt die schwere Erde
aus allen Sternen in die Einsamkeit.

Wir alle fallen. Diese Hand da fa'llt.
Und sieh dir andre an: es ist in allen.

Und doch ist Einer, welcher dieses Fallen
unendlich sanft in seinen Ha'nden ha'lt.


и как бы ни

Моё льняное озеро
на заливных лугах;
на солнце лето бросило
шальные облака.

Шальные, белоствольные,
летят, глядят в упор.
Ох, песни твои вольные
я помню до сих пор.

Твоё хмельное зодчество
у неба на краю…
Дождливые пророчества
на радуги крою.

Прошью по дну наколкою
в синеющей глуши.
На осень. Осень долгую.
Зима - не заглушит.

И как бы ни морозило,
бьёт ключ по бе'регу.
Моё льняное озеро
я берегу.


Райнер Мария Рильке Осенний день

из "Книги образов"



Прекрасно лето. Господи, пора.
Как солнечные стрелки прихотливы,
дай тень твою, на нивы брось ветра.

Плодам последним в жаркой тишине
день, два ещё дозреть, позволь; дай, летней
и совершенной сладостью последней
исполниться в насыщенном вине.

Кто одинок, тот свой не ищет кров.
Но так и будет он неугомонно
читать и письма длинные бессонно
писать, бродить и возвращаться вновь
в аллеи, где алеют листья клёна.

Rainer Maria Rilke Herbsttag

Herr: es ist Zeit. Der Sommer war sehr groS'.
Leg deinen Schatten auf die Sonnenuhren,
und auf den Fluren laS' die Winde los.

Befiehl den letzten Fru'chten voll zu sein;
gieb ihnen noch zwei su'dlichere Tage,
dra'nge sie zur Vollendung hin und jage
die letzte Su'S'e in den schweren Wein.

Wer jetzt kein Haus hat, baut sich keines mehr.
Wer jetzt allein ist, wird es lange bleiben,
wird wachen, lesen, lange Briefe schreiben
und wird in den Alleen hin und her
unruhig wandern, wenn die Bla'tter treiben.


варианттретьейстрофы:

Бездомен кто, теперь - не строит дом,
один - пребудет одинок, безмолвно
он будет письма длинные бессонно
писать, бродить туда-сюда потом
в аллеях, где алеют листья клёна.


не глядя

И не звони.
Пожалуйста.
Уйду
скитаться
в лабиринте скользких улиц,
в густом и диком
каменном саду,
где мы однажды
небом захлебнулись…
Уйду, не глядя.
Навзничь.
Наугад.
Не замечая ангелов парящих.
Мне не сказали, вроде,
- что искать.
Но обещали точно,
мол, - обрящешь.
Ищу.
Кариатиды
смотрят вслед
и сфинксы медленно
отводят взгляды.
А я уже не вспомню
и примет,
отбросив звёзд рисунок,
ветром смятый.
Метаться
в прочных прутьях колоннад
и ждать суда
Сената и Синода,
и принимать у неба
снегопад…
Чтобы в твою вернуться
несвободу.


и утешенье

Слетела шалая листва,
легла литьём,
не шелохнётся.
Вздрогнет разве.
Лежит на дне клок солнца.
Сонный водоём.
А в коридорах туч погас свет.
И загорится пульс огня внутри,
– не без неугасимого сиянья.
И поплывёт земля
в объятиях небес
в ночное полное слиянье…
Стемнеет.
Стихнет и застынет небосвод
в уединенности кромешной,
лишь зимородок звёздный
свой уют совьёт
в заречной млечности безгрешной.
Где согреваются извечностью ветра
и быстрокрылые теченья…
И так на землю вечно падает искра,
и снежный свет, и утешенье.


Странный странник

Не сердце, - просто постоялый двор,
харчевня (а что делать?). Здесь очаг
ворчит во мраке. Жарко угольки
подмигивают: есть, мол, разговор,
хлебни чего, покамест не зачах.
Скамьи, столы, понятно, при свечах.
Укромные, известно, уголки.

Сюда вползают… змеи? – не совсем…
и брови ни при чём, но целят в глаз,
две милых гостьи: грусть, и с ней тоска;
являются во всей своей красе,
и дхаммапада с дзен – им не указ;
пьют, зеркала с посудой бьют, за раз…
ещё и ухмыльнутся свысока.

Тут ввалится кручина, и за ней
отчаянье, а там и вовсе сброд
какой-то, безобразия чинить.
Наступит ночь, длиннее летних дней;
Клеймом калёным – время обожжёт
и поведёт его на эшафот…
В очаг вольётся солнечная нить.

Зал пуст. И только где-то в глубине,
едва ли, вспыхнет прежнее тепло.
На лавке дремлет маленький зверёк
и ушками поводит в полусне.
Он сердобольный, мало, что трепло,
мурлычет, жмётся к каждому (от блох),
оближет, словно вешний ветерок.

И радость у порога бьёт хвостом, -
волной прохожей выброшен к дверям
ободранный приблудный старый пёс;
доверием неведомым ведом,
он одиноко бродит по дворам,
где ждёт его смешная детвора
и, всё у них взаправду, всё всерьёз.

Заглянет радость в опустелый дом.
Усталый странник здесь нашёл приют.
Он приласкает пса, зажжёт огонь,
откроет окна. Тихо. О своём
пичуги в ветках весело поют…
Мелькнёт мгновенье, - будто бы в раю
и кажется, Он жил здесь испокон.


пригрел бы

Последняя антоновка.
Октябрь
с утра туманом
голову морочит.
Пригрел бы что ль,
хвостом вильнул, хотя б,
иль порычал бы,
глядя в women очи.
Молчишь. Точу я когти.
Нежно, чай?
Не я ль тебе
все листья оборвала
в томленье безнадежном,
невзначай,
твоею милостью
жива не мало.
Прошелести,
впитаются слова,
тяну к тебе
открытые ладони,
лечу, уже
кружится голова;
тряхнём, брат, стариной,
нас не догонят.
О, предвкушая твой
ядрёный хруст,
в твоих ветвях плутаю,
словно зяблик…
И падает мне прямо
в руки грусть
антоновских, октябрьских,
крепких яблок.


Райнер Мария Рильке "Ручья чарующий мотив"

из "Ранних стихотворений"

Ручья чарующий мотив,
и, град и грязь вдали.
Деревья, взмахами смутив,
меня сюда вели.

Бор буйный, ветреный простор,
свет, ширь моей души.
В уединенье, тонет взор
в таинственной глуши.

Rainer Maria Rilke

Der Bach hat leise Melodien,
und fern ist Staub und Stadt.
Die Wipfel winken her und hin
und machen mich so matt.

Der Wald ist wild, die Welt ist weit,
mein Herz ist hell und groS'.
Es hа'lt die blasse Einsamkeit
mein Haupt in ihrem SchooS'.


Убогие, в быту им свет неведом,
невзрачные, мне дороги слова.
С моих небес я одарю их цветом,
поднимутся, - примятая трава.

И прорывая бытия оковы,
чтобы войти в невиданную стать,
увидит каждый, - вновь они готовы
в мелодии моей затрепетать.

Rainer Maria Rilke

Die armen Worte, die im Alltag darben,
die unscheinbaren Worte, lieb ich so.
Aus meinen Festen schenk ich ihnen Farben,
da lа'cheln sie und werden langsam froh.

Ihr Wesen, das sie band in sich bezwangen,
erneut sich deutlich, daS' es jeder sieht;
sie sind noch niemals im Gesang gegangen
und schauernd schreiten sie in meinem Lied.


Боюсь я, - если люди говорят,
всё очевидным делая при том.
И это скажут – пёс, а это, скажут, – дом,
а здесь, понятно, – рай, вот тут же – ад.

Меня страшат их мнения, смешок;
что будет, было – им известно с давних пор;
не увлекут их чудеса далёких гор;
добро и огород их – там, где Бог.

Я им хотел бы крикнуть: руки прочь.
Все вещи – вещие оракулы, точь-в-точь.
Коснитесь, и застынут, смолкнут, как во сне.
Оставьте, слушать, эти вещи мне.

Rainer Maria Rilke

Ich fu'rchte mich so vor der Menschen Wort.
Sie sprechen alles so deutlich aus:
Und dieses heiS't Hund und jenes heiS't Haus,
und hier ist Beginn und das Ende ist dort.

Mich bangt auch ihr Sinn, ihr Spiel mit dem Spott,
sie wissen alles, was wird und war;
kein Berg ist ihnen mehr wunderbar;
ihr Garten und Gut grenzt grade an Gott.

Ich will immer warnen und wehren: Bleibt fern.
Die Dinge singen hцr ich so gern.
Ihr ru'hrt sie an: sie sind starr und stumm.
Ihr bringt mir alle die Dinge um.


Эпиграф

Это стремление: жить на просторах
и не искать во времени приют.
И эти страсти: в тихих разговорах
взыскующих к векам дневных минут.

Жизнь: до минуты той высокой,
из прошлого, с улыбкой не такой,
как у сестёр, безумно одинокой,
всходящей в вечный свой покой.


Rainer Maria Rilke

Motto

Das ist die Sehnsucht: wohnen im Gewoge
und keine Heimat haben in der Zeit.
Und das sind Wu'nsche: leise Dialoge
ta'glicher Stunden mit der Ewigkeit.

Und das ist Leben. Bis aus einem Gestern
die einsamste Stunde steigt,
die, anders la'chelnd als die andern Schwestern,
dem Ewigen entgegenschweigt.


Мой ангел, я нуждался в нём всерьёз,
он у меня в руках стал нищим
и незаметным, я всё больше рос:
до состраданья, не его ль мы ищем
в мольбе дрожащих рос.

Так я вернул ему небес хмельную синь, -
и он исчез из близкого мне круга;
и он парил, и познавал я жизнь,
и мы узнали медленно друг друга...

Rainer Maria Rilke

Ich lieS' meinen Engel lange nicht los,
und er verarmte mir in den Armen
und wurde klein, und ich wurde groS':
und auf einmal war ich das Erbarmen,
und er eine zitternde Bitte bloS'.

Da hab ich ihm seine Himmel gegeben, -
und er lieS' mir das Nahe, daraus er entschwand;
er lernte das Schweben, ich lernte das Leben,
und wir haben langsam einander erkannt...


Мой лес, меж горестными холодами
как дерзко полон ты весенних сил,
всё серебро твоё истает льдами,
увижу я, как страстью ты ожил.

И как твои пути откроют дали, -
в нигде из ниоткуда – твой ответ.
А было: двери – дебри открывали.
Теперь их нет.

Rainer Maria Rilke

Du wacher Wald, inmitten wehen Wintern
hast du ein Fru'hlingsfu'hlen dir erku'hnt,
und leise la'ssest du dein Silber sintern,
damit ich seh, wie deine Sehnsucht gru'nt.

Und wie mich weiter deine Wege fu'hren,
erkenn ich kein Wohin und kein Woher
und weiS': vor deinen Tiefen waren Tu'ren-
und sind nicht mehr.


из "Часослова"

Тебя я вижу в каждом из событий
добра, которым я так рад, причём
являя в малом семена наитий,
величие своё таишь в большом.

И преисполнив чудеса в весеннем
потоке дел течением в крови
и от корней к вершинам вознесеньем,
всю силу воскресением яви.

Rainer Maria Rilke

Ich finde dich in allen diesen Dingen,
denen ich gut und wie ein Bruder bin;
als Samen sonnst du dich in den geringen
und in den groS'en giebst du groS' dich hin.

Das ist das wundersame Spiel der Kra'fte,
daS' sie so dienend durch die Dinge gehn:
in Wurzeln wachsend, schwindend in die Scha'fte
und in den Wipfeln wie ein Auferstehn.


из «сонетов, примыкающих к
«Сонетам к Орфею»»


VII

Извечно вслушиваться в родники.
Подобно времени они поют.
Но слышатся за пением шаги
И вечности бредущей неуют.

Вода свободна и вода близка,
земная, здешняя, - вода небес.
И ты, что камень - в струях родника,
В тебе все вещи отразятся здесь.

Твоё всё исключительно, и всё ж
Загадку эту вновь ты познаёшь, -
Дно чувства, снова высота.

Не ведая, любовь ломает лёд.
И это страсть дарёную влечёт
С собой в иное, но куда?

Rainer Maria Rilke VII
Aus den Sonetten aus dem umkreis
der Sonette an Orpheus


Wir horen seit lange die Brunnen mit.
Sie klingen uns beinah wie Zeit.
Aber sie halten viel eher Schritt
mit der wandelnden Ewigkeit.

Das Wasser ist fremd und das Wasser ist dein,
von hier und doch nicht von hier.
Eine Weile bist du der Brunnenstein,
und es spiegelt die Dinge in dir.

Wie ist das alles entfern und verwandt
und lange entra'tselt und unerkannt,
sinnlos und wieder voll Sinn.

Dein ist, zu lieben, was du nicht weiS't.
Es nimmt dein geschenktes Gefuhl und reiS't
es mit sich hinuber. Wohin?



из «Стихотворений,
не включенных в сборники»


Уходит всё, вдаль, в памяти поток.
Мы в изумленьи говорим: всё верно.
И с этим мы живём обыкновенно.
Невидимо, - что вызовет восторг.

Не думай, даже если одинок.
Объемлет сердце все земные вёрсты.
Взлетит, услышишь, голос свой, высок,
Так мир поёт, твои звенят так звёзды.

Rainer Maria Rilke

Wie ist doch alles weit ins Bild geru'ckt.
Wir Staunens an und nennen es: das Wahre.
Und wandeln an uns mit ihm im Gang der Jahre.
Und doch ist unsichtbar, was uns entzu'ckt.

Drum sorge nicht, ob du etwa verlo'st.
Das Herz reicht weiter als die letzte Ferne.
Wenn du die eigne Stimme steigen ho'rst,
so singt die Welt, so klingen deine Sterne.



Прогулка

Мой взор был на предгорьях озарённых
долины, где пути мои вились.
Так проникает в нас, непросветлённых,
явления исполненная высь

и мы, - едва предвидя, незаметно,
уже иные, хоть и зрим из тьмы;
предвестие здесь веет нам ответно…
Лишь ветер встречный ощущаем мы.


Rainer Maria Rilke Spaziergang

Sсhon ist mein Blick am Hu'gel, dem besonnten,
dem Wege, den ich kaum begann, voran.
So faS't uns das, was wir nicht fassen konnten,
voller Erscheinung, aus der Ferne an –

und wandelt uns, auch wenn wirs nicht erreichen,
in jenes, das wir, kaum es ahnend, sind;
ein Zeichen weht, erwidernd unserm Zeichen...
Wir aber spu'ren nur den Gegenwind.


Предвестие весны

Твёрдость тает. И с её уходом
вдруг ложится на луга туман,
интонацию меняя водам.
Нежность, это ли обман,

льнёт и льётся в воздухе густом,
где-то по земле сочится тайно,
и возникнет, - видно то, нежданно,
в дереве едва пустом.

Rainer Maria Rilke Vorfru'hling

Ha'rte schwand. Auf einmal legt sich Schonung
an der Wiesen aufgedecktes Grau.
Kleine Wasser a'ndern die Betonung.
Za'rtlichkeiten, ungenau,

greifen nach der Erde aus dem Raum.
Wege gehen weit ins Land und zeigens.
Unvermutet siehst du seines Steigens
Ausdruck in dem leeren Baum.





Роберт Фрост Октябрь

Октябрь. Кроткая пора.
Пора листве срываться с крон.
Нахлынут буйные ветра,
Считай урон.
Вороны не услышат стон,
Взлетят, и прочь, на пустыри.
Октябрь, кроткая пора,
Замедли тление зари,
Ну хоть обманом день продли.
Воображения игра –
По сердцу, что ни говори.
С утра пусти кленовый лист,
А в полдень выпусти другой,
Здесь, рядом, а потом вдали.
Туманом нежным упокой,
Укутай в сумрак-аметист,
В закат – замри.
О, ради винограда! Он,
Чьи листья уж мороз ожёг,
Чьи гроздья ждёт иной итог,
Пускай он будет сохранен.

Robert Frost October

O hushed October morning mild,
Thy leaves have ripened to the fall;
Tomorrow's wind, if it be wild,
Should waste them all.
The crows above the forest call;
Tomorrow they may form and go.
O hushed October morning mild,
Begin the hours of this day slow.
Make the day seem to us less brief.
Hearts not averse to being beguiled,
Beguile us in the way you know.
Release one leaf at break of day;
At noon release another leaf;
one from our trees, one far away.
Retard the sun with gentle mist;
Enchant the land with amethyst.
Slow, slow!
For the grapes' sake, if they were all,
Whose leaves already are burnt with frost,
Whose clustered fruit must else be lost--
For the grapes' sake along the wall.



очертя

Когда затеплится
закатная лампада
и листья клёна
колокольцами взлетят,
меня под своды примет
сосен колоннада
и я приникну храму,
сердце очертя.
И облака зарозовеют
словно лики
за серебристой дымкой,
сумрак оживят
паломницы-зарянки,
кулики-калики,
и будет свят закат и
свет закатом свят.
Благословение
опустится туманом,
за горизонт нырнёт
преосвященства шлейф,
преображая даром
даром небом данным
земную суетность и
страсть лесов-полей.
Замрёт волнение,
утихнет перезвон,
теченьем млечным
уплывёт ковчег-амвон
и, от причастия
бредущие к запою,
мы будем здесь,
мой милый друг, близки,
с тобою


Роберт Фрост Время Поговорить

Когда зовёт меня мой друг,
В пути коня замедлив шаг,
Я не стою, окинув взглядом
Всё, что не вскопано вокруг,
«В чём дело?» - крикнув с важным видом,
Мол, некогда мне. Нет, не так.
Воткнув лопату в землю, рядом,
Вглубь; роста футов пять во мне,
Хромаю к каменной стене,
Я с дружеским визитом.


Robert Frost A Time to Talk

When a friend calls to me from the road
And slows his horse to a meaning walk,
I don't stand still and look around
On all the hills I haven't hoed,
And shout from where I am, 'What is it?'
No, not as there is a time talk.
I thrust my hoe in the mellow ground,
Blade-end up and five feet tall,
And plod: I go up to the stone wall
For a friendly visit.


Роберт Фрост В Поиске Птицы Заката Зимой

Тонуло солнце в золоте,
И ветер замер в холоде,
Лес, поле, было всё бело.
Мелькнуло ли в ветвях крыло.

Однажды летом, здесь, меня
Остановил певец, звеня
Сладчайшей трелью, осиян,
Дар ангельский был птице дан.

Всё, что теперь я видеть мог, -
Единственный сухой листок,
Вокруг я дважды обошёл.
И тишиной был полон дол.

И показалось мне с холма,
Что зря старается зима,
Всё вымораживая льдом.
Что позолота на златом?

Своим путём извилистым
Слетело, облако ли, дым,
На юг, по сини, наискось.
Пронзила звёздочка. Насквозь.


LOOKING FOR A SUNSET BIRD IN WINTER

The west was getting out of gold,
The breath of air had died of cold,
When shoeing home across the white,
I thought I saw a bird alight.

In summer when I passed the place
I had to stop and lift my face;
A bird with an angelic gift
Was singing in it sweet and swift.

No bird was singing in it now.
A single leaf was on a bough,
And that was all there was to see
In going twice around the tree.

From my advantage on a hill
I judged that such a crystal chill
Was only adding frost to snow
As gilt to gold that wouldn't show.

A brush had left a crooked stroke
Of what was either cloud or smoke
From north to south across the blue;
A piercing little star was through.


Роберт Фрост Бук

Где грань по линии легла,
Взошла железная игла
Где режут дебри клин поляне,
И грудой – скалы, валуны,
Здесь были вместе сведены.
Здесь бук с иглой в глубокой ране.
То Дерево – Свидетель, мне
Напоминать всего верней:
Предел есть у любых владений.
Так истину не побороть,
Хоть и во тьме, в тумане, хоть
Весь этот мир – в сетях сомнений.


Robert Frost Beech

Where my imaginary line
Bends square in woods an iron spine
And pile of real rocks have been founded
And off this corner in the wild
Where these are driven in and piled
One tree, by being deeply wounded
Has been impressed as Witness Tree
And made commit to memory
My proof of being not unbounded
Thus truth's established and bourne out
Though circumstanced with dark and doubt
Though by a world of doubt surrounded.


Роберт Фрост Когда Открылась Ночь

Когда открылась ночь передо мной,
Я шёл за город, прочь, за свет огней.
Я вышел в дождь и дождь был за спиной.

И были переулки всё темней.
И, опустив глаза, без лишних слов,
Я миновал и сторожа теней.

Я встал, стих звук моих шагов,
Когда донёсся чей-то крик, причём
Метался он над крышами домов, -

Ни зов, ни «до свиданья». И потом
Всё стихло где-то в выси неземной,
Отмерив час, ни правдой, и ни злом,

Светилось время истиной одной,
Когда открылась ночь передо мной.


Robert Frost Acquainted With the Night

I have been one acquainted with the night.
I have walked out in rain --and back in rain.
I have outwalked the furthest city light.

I have looked down the saddest city lane.
I have passed by the watchman on his beat
And dropped my eyes, unwilling to explain.

I have stood still and stopped the sound of feet
When far away an interrupted cry
Came over houses from another street,

But not to call me back or say good-bye;
And further still at an unearthly height
One luminary clock against the sky

Proclaimed the time was neither wrong nor right.
I have been one acquainted with the night.



Роберт Фрост Оставленные во тьме

Из разговоров с детьми

Мы закрываемся в ночи
В домах, закрыв цветы во тьме,
Мы гасим в окнах свет свечи.
Тогда за дверью, мнится мне,
Шуршат и пробуют запоры.
Снаружи там цветы и воры.
Но нет, не тронуты цветы.
Лишь лепестки настурции
Увидишь на ступеньках ты.
Возможно, я виновен в том:
В задумчивости, я, слепец,
В вечерней мгле, играл с цветком,
Луну встречая, на крыльце.

Robert Frost Locked Out

As told to a child


When we locked up the house at night,
We always locked the flowers outside
And cut them off from window light.
The time I dreamed the door was tried
And brushed with buttons upon sleeves,
The flowers were out there with the thieves.
Yet nobody molested them!
We did find one nasturtium
Upon the steps with bitten stem.
I may have been to blame for that:
I always thought it must have been
Some Hower I played with as I sat
At dusk to watch the moon down early.


Тени на песке

Канкан танцуют ивы на реке
и шарик крутится и сыплет блики.
А день заваливается в пике
и тьма ноябрьская скалит пики.

Теченье смолкло. Тени на песке
растаяли. И голуби вернулись
на диски, на круги своя дискет.
И так Итака ждёт, и ложе – пули.

Улисс, скрипи веслом и тетивой.
Волна солёная поймёт, догонит,
домчит, дотянется и, упадёт в прибой,
на переправе взмыленные кони.

Но здесь мой край, мой берег, мой покой.
Здесь долгие дожди по барабану.
Утешусь полустертою строкой,
во тьму ноябрьскую кану.


вариации (для папарацци)

Играет осень
вариации на темы
Дождей и солнца.
Отзвук, словно мёд тягуч.
Бросает небо
облак белых хризантемы
И фиолетовые астры
пышных туч.
И рукоплещут дерева,
шуршат шелками.
Браво партера,
крик галёрки – птичий гвалт.
И всходит соло
в оркестровой амальгаме, -
Вновь солнце и..
аплодисментов гаснет вал…

***

И в солнечной мажорной гамме
Всё перевоплощается.
И мхами расцветает камень
И золотыми ручейками
Листва на небо возвращается,
Будь ты навек благословенно,
Цельное сыплется зерно,
Плевелы ветрами развеяны;
И мы с тобою вместе сверены,
Что, в общем-то, не мудрено.


за чертой

А там, где истончается черта
черновика, за ней – ошибки прячу.
Узорная царит там темнота,
там, не таясь, на глупости я трачусь.

И плачусь, на превратности, на бред
(зачёркнуто), мотивы непогоды,
на этот (заштриховано) инет;
печалюсь и впечатываю оды.

И ближнего люблю, что так далёк…
Ну, в общем, отрываюсь, лист осенний,
так у окошка бьётся мотылёк,
мятущийся среди ветвей плетений.

И с той узорной темнотой сливаюсь.
Я от себя с тобою там скрываюсь.


предисловие осени

Предисловие осени.
Мягкий раздумчивый флейм.
Стрекоза зависает.
И парашютисты – пушинки
занимают плацдармы полян
и траншеи полей.
По озёрам камыш загибается,
тонут кувшинки.

Облака - словно беженцы.
Хмурятся, тучи мрачней.
Взгляд, отсутствующий,
проникающий, медленно - в души…
А когда в них взорвутся,
взыграют сполохи огней,
кто пожар тот ревущий и
рвущийся дерзко потушит?

Всё поставит на карту
и царство отдаст за коней,
и рубашку последнюю;
путь исчерпает до капли?
А дожди всё прицельней,
дожди всё синей и сильней,
и «дождись», как наколка
(по глупости, точно?), май дарлин.

Развернётся стихия
под раненый стон журавлей…
Мы с тобою очнёмся,
свечением млечности живы
и поймём, что в театре
нет выхода, нет в нём ролей.
Но играют спектакль:
проверка на щедрость и живость.


несказанное

Я верю в большеглазую ромашку
и подорожник, мудрый и простой,
чьи стрелки поворачивают в сказку
на час, не на постой.

Так сто тропинок поле рассекают,
тебя же ищет сумеречный лес.
И вот ты здесь. Рождение стихает,
как жар в золе.

И познаёшь закрытыми глазами
и клеточкою каждой существа
себя ты не самим собой, но нами
в объятьях божества.

И царство раскрывается лесное,
звенит на все земные голоса
чарующей прелюдией в иное,
на вечность в полчаса…

Один, ты, в поле, помнишь только ласку,
один на век в пустыне ледяной…
Я верю в подорожник и ромашку.
И ты – со мной.


Раскраска (из серии: рисую)

Выйду за калитку,
Обгоню улитку.

У неё рюкзак крутой,
Но и я не лыком шит.
Мой рюкзак-то – не пустой,
В нём лежат карандаши.

Красный цвет для яблока,
Синий – красит облака.

Наполняет их водой
Для полей, где спеет рожь,
Колос будет золотой.
А горох и так хорош.

Радугу свою открыл я!
Нам бы в небо,
нам бы крылья.

Мы бы вместе полетели,
Красить мир
на самом деле.


Ни бабочка, ни птица

«Роскошь
крошёной ромашки в росе»
Б. П.


Ни бабочка, ни птица,
ни виденье,
Легка, слетаю
на твою ладонь.
Неведенье прости,
и неведенье.
В паденье –
искупленье испокон.
Огонь. Очаг.
В очах вскипает синим
И разворачивается,
ворчит
Гроза отчаянным
осенним ливнем.
Сверкает и смеркается.
Горчит.
Горит и чахнет.
*И погаснет небо,
Всё звёздами ярчайшими
черно.
И выпрямится,
колос в поле, крепок.
И хлеб, и зрелище.
Твоё зерно.
*И я, полна сомненья
и смятенья,
клюю, целую
целую ладонь.
Ни бабочка, ни птица,
ни виденье,
Взлетаю
в синь и сон.


Башмачки

Черевички-башмачки,
Невелички-каблучки,
Заплясали у дверей.

– Обувайтесь поскорей.
Вместе мы гулять пойдём,
Пусть увидит нас весь дом.

Но, скажите, почему,
Захотелось одному
Башмачку пойти во двор,
А другой глядит на сад?

Как решить мне этот спор?
Поверну-ка я назад.

Поменяю башмачки.
Левый – слева, правый – справа,
Пятки вместе и носки…

– Босиком пойду, по травам.


Орешник

Лес цедит солнечные струйки.
Август. Немотствует листва
И птицы кружат по округе,
Где птах весенний заливал.

В тени, тончайшие тенёта,
Сверкнув, мгновенно, ловят взор;
Но притяжение полёта
В иной влечёт его узор.

Орешник. Бирюза листочков
В зелено-нежных небесах
Из млечных возросла истоков.
Орешки зреют? чудеса?

В них исполнение желаний?
– Склони мне солнечную ветвь:
Я прикоснусь к небесной тайне…
Найду' ответ?


Осень звала

Сеанс окончен.
Сумерки зажглись.
Мы «на зелёный»
вышли в ночь и слякоть.
Осень с экрана
возлетела ввысь…

Осень звала смеяться нас
и плакать,
когда, закрой глаза, -
стереожизнь,
как не старайся, не сотрёшь.
Ворвётся
крик рвущейся листвы.
Ну, так решись,
раскройся.
Жар огня в тебя вольётся.
Реализуйся в буйстве цвета,
что творит
земли насквозь живые акварели!

Но кончен фильм.
И вот слепые фонари,
как мы во тьме,
совсем офанарели,
бредут. И мы с тобой
шагнём за грань,
полны тем светом,
тем осенним ярким светом,
за фонарями вслед.
Морозную откроем рань
за разговором медленным,
иль за окном кафе там…


Ещё вчера

В твоём саду мимозы, маргаритки
и георгины, и чертополох,
неспешное скольжение улитки
и озарения сполох.

В твоём саду легчайшие свирели,
литавры замирающей грозы…
Ещё вчера в нём откровенья зрели, -
сверкают стразами росы

И рассыпаются, теряясь в травах
ручью прозрачно-солнечному вслед,
чьё пение – сладчайшая отрава,
отведаешь, увидишь свет…

Зачем же я вчера спала так чутко,
в твоем саду - чудная незабудка?


фонтаны Московской пл.

Мне тополя паломники навстречу шелестят.
Какие ... (стёрто) дворники? Из памяти – назад

Лечу под двести, мысленно, в сегодня и сейчас…
С утра, с нутра мы вышли на фигуру Ильича.

По Сталинско-Московскому. В высотках здесь парил
Почти по-маяковскому свет утренней зари.

Направо, только прямо вёл пр. Славы (Кэпэсэс),
Рабочих же уламывал по разнарядке (бес).

Но парками Победами дышали мы сквозь смог,
Мглу, тучи, - небом, белыми ночами, видит Бог.

В лесах стояли, крёстными нам, спасы на крови
И куполами звёздными мерцали о любви.

В трущобах междуречия лип царственных вблизи
Извечные наречия листвы, - о mon plaisir!

Шумели просторечные на Мойке тополя.
Казалось, старцы вечные… И вот теперь – болят.

Всё повторится - вспомню я, и расцветут сады,
Когда звучит симфония серебряной воды.

Я, чайкою пророщена, вернусь на свой причал,
На зов, на звук. И, проще, – на фигу.ru Ильича.

А тополя поклонятся святым. На поводу
У них пойду паломницей, да в небо упаду.


Пушистый

Досталась доля – маленький, зелёный,
пупырчатый, плюс, кактус, ко всему!
Создатель упражнялся изощрённо…
Налей-ка, лейка, капель пять, приму.

Не приласкают, эх, не приголубят,
не выслушают крик моей души!
Здесь только долговязый фикус любят, -
отполирован, что хоть свет туши!

А вон бонсай, смотри-ка, сколь внимания!
По обрезанью - просто чемпион!
Великий, ха, да у него же мания!
Стоит, будто один на поле он.

Бегония вот, тоже королева,
Раскинулась (льют лесть ей), хороша!
Направо дарит взгляды и налево…
Зимой-то будет, чем воображать?

И я, в душе, почти что хлорофитум!
Мир окружающий готов менять
одним своим роскошно-щедрым видом!
Пусть и колючки лезут из меня.

Совсем забыли! Сдамся, заморённый?
Эй, лейка, вздрогнем? Десять! Наливай!
Скажу, от всей души своей зелёной,
пушистые, плюс, белые слова!


На семи ветрах

Зверобой, колокольчик, камыш
К стенам города в лето поспели.
Эти земли – не в цвет Хохломы,
Только небо расписано в Гжели.

Золотые мои купола,
Колоколенки, тонкие шпили,
Вам досталось в рассветах пылать,
Чашу белых ночей вы испили.

Ваши Ангелы вас берегли,
На семи ветрах вольно парили
Чайки – благословенья земли,
Вод балтийских – соцветия лилий...

Над притихшими толпами крыш
Небо переливается в море.
Зверобой, колокольчик, камыш,
Вашим пошептам город мой вторит.


Моё окно

Извечный прибой

Моему сердцу четырнадцать лет…
Б. Г.



Холодит, сквозь сон, заката –
золотой стилет.
Сердцу моему –
восемьдесят лет.
Звон тревожит. Бьётся сердце.
Солнечный прибой.
Снится этот сон, когда то,
девочке рябой.
И летят, летят в ночи
рябины лепестки
(Из семи небес,,
все тебе близки).
Зреет горестная сладость,
будто бы впервой.
Душу бередит извечный
солнечный прибой.
Волны ржи бережно бьются
о прибрежный лес
и зовёт, зовёт тропинка,
словно волнорез.
Осень озаряет память…
Растревожит звон,
и приснится мне когда-то,
знаю, тот же сон:
На краю последней жизни
будет путь светлеть
(Сердцу моему,
я вспомню, - восемьдесят лет).
И любовь в нём, гроздь рябины,
будет тихо тлеть.

***

Светились ивы золотистым
и вились узкие листы…
Тогда мой май почти что выстыл
под шелест пепла бересты.

Черёмуховая позёмка
золой кропила всё вокруг,
и зяблик, монотонно, звонко,
ворчал, что сторож на ветру.

И я любой ловила отблеск…
Но тлели яблонь лепестки,
когда заря сменила облик
земли, приметам вопреки.

Погасли золотые искры,
дым ив стелился серебристый.

***

Да полно вам кружить, снежинки!
Весна уже обречена.

Смотрю на небо, без запинки
перебирая Отче наш.

Смотрю, а мимо проплывают
и оплывают облака.

Берёзка тянется кривая
за ними: - как не расплескать

на коромысле веток дымку
из глубины холодных снов.

А ветер теребит косынку.
И вовсе не исключено,

что небо что-то говорит нам,
о нас летит его молитва?

***

Моё окно распахнуто во мглу,
где на лугах заречных зреют росы;
луна горит у леса на углу
и звёздный свет растерянно разбросан.

В безветрии угрюма и нема,
река угадывается, и только,
как будто крутит время синема,
прошедшего высвечивая дольки.

И чудится, - иллюзия? обман? –
минувшее – куда сочней и слаще;
и подоконник будто бы корма,
видения чудесные всё дальше.

А утром завершается вираж.
Как равнодушно заступают будни.
И склянки повседневность бьёт на судне.
И, светится в душе моей витраж.

***

Гуляет вяз,
бросая в воздух денежки,
летят целковые, – лови, лови!
Помилуй, Троица!
Ох, будут венички!
Да отпоют по рани соловьи.
Июль взобьёт перину тополиную,
Жасминным диким зельем опоит,
Что в ночь Купала бесконечно длинную
ВпОру искать Ивана – на пари.
Цветок зари, отполыхает, сладостный,
На солнечной, твоей, земной оси.
И пусть совсем потом тебе не снятся сны.
Нальётся колос и заголосит...
О, Спас, прости!
Мой незабвенный визави!
Гуляет вяз, лови целковые любви.

***

Бредут корабли по небесной пустыне,
И, кажется, воздух, уже, не остынет.

Там на горизонте – тьма, или оазис?..
И вот уже ветер несётся в экстазе.

Рвёт листья, сгоревшие в пекле июля
И мечет, и прячет в рукав, словно шулер.

Дождь!
Брызги источника! Сладкая манна!
Как вдох долгожданный, –
за что свыше дан нам?..

И яблони слёзы роняют сквозь кроны.
Лягушки в тени их блаженствуют сонно.

И тишь наползает, как зноя барханы.
Оазис исчез. Облаков караваны…

Тебе отнесут эти капельки сини
На край нас связавшей небесной пустыни.

В озёрном храме

По длинным иглам, колким шишкам,
По раскалённому песку
И чутким водам
путь изыскан…
И клевер клонится к виску.

И чайка, непременно чайка
Самозабвенно здесь парит;
Не то, что ласточка-весталка
Близкая к солнцу исстари.

Но чайка, преданная волнам
И верящая истово
Целует, падает с поклоном…
Не так ли верим мы с тобой?

Зовут нас сосны гулким звоном
Под свод и, в солнечном бреду,
По иглам, до воды амвона…
К тебе, или с тобой бреду?

***

Забродила осень в сердце лета.
Блики в липах. Сладкий свет.
И летит листва вдоль парапета…
Безмятежный блюз пропет.

Отзвучали благостные ноты.
Лепет лепестков. Полёт.
Поцелуев ветреных длинноты
Время не вернёт.

Ах, саксофонист, стареешь!
Только
Не для нас скрипучий док!
На волне холодного потока
Ты пронзительный игрок…

И когда созреет в липах осень,
Полон серебристых рос,
– Мистер Блюз,
на брошенном покосе –
Прошенный мой гость!

Средь особ

Преломлённый в берёзовой роще,
Льётся свет в вены тонких ветвей.
Всё же видится легче и проще
Средь особ бирюзовых кровей.

И как дышится жадно-невинно.
Здесь ты ищешь не груз правоты.
Из колодца тебе «журавлиный»
Дар - небесной напиться воды.

Здесь не плавится лава асфальта,
Не от-ка-зы-ва-ют тормоза.
Здесь не смотришь в туманную даль ты,
И блестят не алмазы – роса…

Только, мятными дышится снами
Так легко, будто бы не всерьёз;
Хлеб и свет преломляются нами
Среди простоволосых берёз.

Нищий дождь

Мама, мы все тяжело больны...
В. Цой



В городе холодно. Как по льду –
По асфальту. По асфальту

Вместе с дождём я лечу? бреду?
Небо – тучи? Или фатум?

Мчатся машины и грязь – в лицо.
Или наше – то паденье?

Жив? Так утрись. Греет кровь – винцо.
Душу? Душу греет пенье.

Эти машины хотят войны.
И взорвётся камень болью.

Мама, мы, все, тяжело больны,
Нелюбовью. Нелюбовью.

Медленный, ты почему не бьёшь?
Не жалей, лей! нищий, пуще!

Землю целуешь? зачем? поёшь
Всё о небе? Всё о сущем.


Мне чудятся

Мне чудятся задумчивые лики…
Но в это место Ты меня привил,
за что, о Боже, горькие вериги
гордости, жажды, голода… любви?!

Заботы о насущном – это ладно,
висят на шее, пусть себе висят.
Но их утяжелят и многократно
амбиции, спесь, чванство…
свят, свят, свят!

А эта, прости, Господи, «святая»,
да, - простота, - что каменный венец?!
– Возьмите, все печали вмиг растают!..
Хотя б примерьте, на худой конец!..

А глупости пудовые оковы?!
Кто говорит «как пробка» – сам такой.
Легко ль, когда любой твой шаг, как новый
и даже не привидится покой?!

Как вынести груз гулкой глухоты
от самопогружения? В пучине
ни смех, ни плач волны не слышишь ты
и не заметишь, как она застынет.

Вслепую, беззаконно, наугад
шагать под ношей собственного счастья,
пути не разбирая, - в рай ли, в ад,
и путая удачи и напасти.

Под бременем желаний и страстей
извечно неизбывных, - мне то надо?!
Ну, вам, понятно, делать бы детей…
Любовь ли жизни бренной детонатор?!

Во власянице дней, минут, мгновений
мучительней лишь только обречённость
брить ноги, дергать брови, красить тени
и сдерживать при всём при этом стоны!!

И кто, от этой тяжести земной
избавившись, – мгновенно б не взлетел?!

– Слышь, тело, а тебе легко со мной?..
Да, и ты, скажу, не худшее из тел!


Мы совпадём

Мы совпадём на это солнце, полчаса,
полвека или половину словаря
И, в кружевах, весь,
обнажится, молча, сад,
Застынет месяц, небеса благодаря.

Мы совпадём, столь безнадёжно, не скорбя
Ни о скончавшихся в закатах долгих днях,
Ни о зачатых…
И мудрёный свой скарб я
Оставлю позабытым где-то у плетня.

Дорога станет нам молитвой.
Пусть молвой
Обдаст,
иссушит равнодушием, введёт
В трактир, заманит коркой хлеба даровой;
И покаянье будет, как по крови – лёд.

Мы совпадём с тобой на солнце, полчаса,
Взлёт и падение, траву и небеса.


Не довелось

Мы вымораживались
стужами
И обледеневали
душами,
Вцеплялись в землю
детской хваткою;
И пусть на нас вороны
каркали,
Мы ввысь тянулись,
да не плакали.
Воспоминания –
не плата ли,
Хвосты оторваны,
отброшены,
И с каждой бурей-дурой –
проще мы.
Не довелось гулять
нам рощами,
Мы на своём стоим,
не склонимся,
Упрямые, прямые –
донельзя;
И, одиноки,
обездолены,
Обласканы ветрами,
зорями;
И нищие,
да небу – верные…
- Спаси Бо,
сосны корабельные.


Росы на травах

Росы на травах на двоих, -
На брудершафт, из горла… песню,
Да не кумира, сотвори,
В ней вновь воскреснет
Новорождённый летний мир
И свет, и жаворонок рьяный,
И земляничная поляна,
Хоть упади и обними;
Нанизывай мгновенья неги
На луч; не в ноевом ковчеге,
А словно в лодке на мели,
Земля склонит зелёный лик,
Волною ветра укачает,
Я заплутаю в снах твоих,
Печали счастия не чая…
Росы на травах – на двоих.


Свидания с вечностью

Горячим блеском волны
ранят взор и нежат
и, вдруг, ложатся, тропкой,
прямо на Иглу;
а то взовьются, словно
кони у Манежа.
Их усмирит гранит ли,
Кастор и Поллукс?
Но, между прочим, скажем,
Близнецы, конечно,
как плагиат, ну, Римский,
да! но, ни к селу,
но к Городу, который
в рифму – вечность.
Так вот, я жду её, на
круглом, но углу.
Пусть Пётр мается здесь,
рядом, по соседству.
Пусть проплывает мимо
Её Светлость Ночь.
Но что мне Ночь? – роскошна,
– что же, Ей по средствам,
хоть на три дня ты эту
местность обесточь.
Эх, мне бы вечность,
пусть является всё реже.
Издалека увижу,
нет, найду на слух,
вдохну её всегда
изысканную свежесть
с соленовато-мудрым
привкусом разлук.


Моросит

Моросит. Эх, не забыть зонтик,
да пойти упиться свободой;
впрочем, вы меня урезоньте,
неба доводы, либо своды.
То ли жалюзи, то ли шторы;
и в глаза летящие тюлем
сети, - нет, не снега, которым
пичкала Зима нас, - чистюля.
Попадусь, как глупая птаха
на весенние песнопенья;
суета захватит, хоть ахай,
всю ощиплет, то есть разденет.
А и к лучшему, что здесь думать,
и с зонтом бы сердце промокло.
Разница – важнее, чем сумма.
Моросит апрель. Моет стёкла.


Роберт Фрост Закройте окна

Закройте окна, пусть молчат поля,
Деревья немо выкажут печаль;
Не слышно пенья, птицы говорят,
Но я их потерял.

Как долго до разлива талых вод,
Как долго до весенней песни птиц:
Закройте окна, ветер не поёт,
Листву бросая ниц.


Robert Frost Now close the windows

Now close the windows and hush all the fields:
If the trees must, let them silently toss;
No bird is singing now, and if there is,
Be it my loss.

It will be long ere the marshes resume,
It will be long ere the earliest bird:
So close the windows and not hear the wind,
But see all wind-stirred.



Роберт Фрост (1874–1963)

из книги: "A Boy’s Will" 1913:

В Себя

Зовут меня другие дерева,
Их ветер лёгкий покачнёт едва;
Они, как маска мрака, будто бы
Ведущего на самый край судьбы.

Не скрою, я б хотел когда-нибудь
В ту необъятность тихо ускользнуть.
Заманчива нехоженость дорог,
Где колесо неспешно льёт песок.

Я должен возвращаться или нет,
А может быть пойдёт за мною вслед
Кто без меня здесь будет одинок,
Чтобы понять в сплетениях дорог -

Мне так же ль дорог? И увидит он,
Что в выборе я твёрдо убеждён.

Robert Frost Into My Own

One of my wishes is that those dark trees,
So old and firm they scarcely show the breeze,
Were not, as 'twere, the merest mask of gloom,
But stretched away unto the edge of doom.

I should not be withheld but that some day
into their vastness I should steal away,
Fearless of ever finding open land,
or highway where the slow wheel pours the sand.

I do not see why I should e'er turn back,
Or those should not set forth upon my track
To overtake me, who should miss me here
And long to know if still I held them dear.

They would not find me changed from him the knew--
Only more sure of all I thought was true.

Откровение

Мы затаимся за словами,
Намёком лёгким, между строк
И, ох как беспокойно, сами
Ждём, - кто бы отыскать нас мог.

И вот, как это ни печально,
(Не для того ли говорим)
Мы другу раскрываем тайну,
И откровенье делим с ним.

Но в прятки так играют дети,
В сердцах у нас таится Бог.
Скрывающийся, кто на свете
В молчании прожить бы мог.

Robert Frost Revelation

We make ourselves a place apart
Behind light words that tease and flout,
But oh, the agitated heart
Till someone really find us out.

'Tis pity if the case require
(Or so we say) that in the end
We speak the literal to inspire
The understanding of a friend.

But so with all, from babes that play
At hid-and-seek to God afar,
So all who hide too well away
Must speak and tell us where they are.

Моя Ноябрьская Гостья

Моя печаль, когда мы с ней
Осенней хмурою порой,
Не ведает красы верней
Деревьев голых, тёмных дней;
И бродит мокрою тропой.

На пастбище. Отрадно ей.
И говорит, - я повторю:
Что рада тишине полей,
Что серебрит туманный шлейф
Вид, посеревший к ноябрю.

Пустынны сонные леса,
И небо мрачно и земля,
Она считает, - их краса
Видна лишь ей. Мои глаза
Другие. Дразнит: «Как!?..» И зря.

Уже не помню я, когда
Познал любовь к ноябрьским дням, -
Пока не грянут холода...
Но знать о том зачем ей? Да,
Я верю этим похвалам.

Robert Frost My November Guest

My Sorrow, when she's here with me,
Thinks these dark days of autumn rain
Are beautiful as days can be;
She loves the bare, the withered tree;
She walks the sodden pasture lane.

Her pleasure will not let me stay.
She talks and I am fain to list:
She's glad the birds are gone away,
She's glad her simple worsted gray
Is silver now with clinging mist.

The desolate, deserted trees,
The faded earth, the heavy sky,
The beauties she so truly sees,
She thinks I have no eye for these,
And vexes me for reason why.

Not yesterday I learned to know
The love of bare November days
Before the coming of the snow,
But it were vain to tell he so,
And they are better for her praise.

Ропот

Через долины и леса,
Вдаль, за ограды шли дороги;
Я брёл и поднимался вверх,
Смотрел на мир с холмов высоких;
Спускался, путь мой вёл домой.
И вот, я здесь, в итоге.

Мертвы, все листья на земле,
И только на дубах остались.
Когда срываясь на ветру,
Метались, отметались… пали
На корку снега, то под ним
Другие листья спали.

И так покойны листья те,
Что были перекати-поле;
Орешник ведьмин сбросил цвет;
Нет астры одинокой боле;
Стремленья сердцу не унять,
Да ноют ноги лишь: «Доколе?»

Ах, сердце, сердце! Для него
Не меньше, чем измена – сонно
Плыть по течению на дно,
Сдаваться милости резона,
И покоряясь, принимать
Конец любви ль, сезона?

Robert Frost Reluctance

Out through the fields and the woods
And over the walls I have wended;
I have climbed the hills of view
And looked at the world, and descended;
I have come by the highway home,
And lo, it is ended.

The leaves are all dead on the ground,
Save those that the oak is keeping
To ravel them one by one
And let them go scraping and creeping
Out over the crusted snow,
When others are sleeping.

And the dead leaves lie huddled and still,
No longer blown hither and thither;
The last lone aster is gone;
The flowers of the witch-hazel wither;
The heart is still aching to seek,
But the feet question 'Whither?'

Ah, when to the heart of man
Was it ever less than a treason
To go with the drift of things,
To yield with a grace to reason,
And bow and accept the end
Of a love or a season?

Закройте Окна

Закройте окна, пусть молчат поля,
Деревья немо выкажут печаль;
Не слышно пенья, птицы говорят,
Но я их потерял.

Как долго до разлива талых вод,
Как долго до весенней песни птиц:
Закройте окна, ветер не поёт,
Листву бросая ниц.


Robert Frost Now close the windows

Now close the windows and hush all the fields:
If the trees must, let them silently toss;
No bird is singing now, and if there is,
Be it my loss.

It will be long ere the marshes resume,
It will be long ere the earliest bird:
So close the windows and not hear the wind,
But see all wind-stirred.

К Тающему Ветру

Южный ветер, приходи!
Певчих птиц зови, дожди;
Чтобы воспарил сугроб
И воскрес подснежник чтоб;
Бурый цвет освободи;
Будешь вечером в пути, -
Пусть дождя поток пройдёт
И стекла растопит лёд;
Моего окошка крест –
Страннику пустынных мест;
В келью тесную ворвись,
Раскачай картину; ввысь
Брось, страницы пролистав,
Расшвыряй стихи; отправь
За порог поэта, в явь.

Robert Frost To the Thawing Wind

Come with rain. O loud Southwester!
Bring the singer, bring the nester;
Give the buried flower a dream;
make the settled snowbank steam;
Find the brown beneath the white;
But whate'er you do tonight,
bath my window, make it flow,
Melt it as the ice will go;
Melt the glass and leave the sticks
Like a hermit's crucifix;
Burst into my narrow stall;
Swing the picture on the wall;
Run the rattling pages o'er;
Scatter poems on the floor;
Turn the poet out of door.

Весенняя молитва

О, дай нам, Боже, радости в весне;
О завтрашнем, позволь, не думать дне,
О жатве будущей; и так все дни
Нас в этом простодушии храни.
Дай радости в цветении садов,
Их снежности для яви и для снов;
Дай счастье пчёл счастливых. Вьётся рой
Среди деревьев вешнею порой;
Дай счастье птицы, что над ним поёт,
Когда прервёт стремительный полёт;
Так метеор, пронзивший высь небес,
Вдруг расцветает, освещая лес.
Поскольку, не иначе, то – любовь,
Которую нам заповедал Бог,
Чтоб уходящее всё освятить,
И мы нужны, любовь осуществить.

Robert Frost A PRAYER IN SPRING

Oh, give us pleasure in the flowers to-day;
And give us not to think so far away
As the uncertain harvest; keep us here
All simply in the springing of the year.
Oh, give us pleasure in the orchard white,
Like nothing else by day, like ghosts by night;
And make us happy in the happy bees,
The swarm dilating round the perfect trees.
And make us happy in the darting bird
That suddenly above the bees is heard,
The meteor that thrusts in with needle bill,
And off a blossom in mid air stands still.
For this is love and nothing else is love,
The which it is reserved for God above
To sanctify to what far ends He will,
But which it only needs that we fulfill.


из книги: "North of Boston" 1914

Пастбище

Я выхожу весной убрать листву
В источнике чистейшем на лугу
(И над водой задуматься могу):
Надолго не уйду. – Ты приходи.

Я выхожу телёнка привести.
Он мал. Его мать кормит молоком
И, шаткого, оближет языком.
Надолго не уйду. – Ты приходи.

Robert Frost The pasture

I'm going out to clean the pasture spring;
I'll only stop to rake the leaves away
(And wait to watch the water clear, I may):
I sha'n't he gone long.-You come too.

I'm going out to fetch the little calf
That's standing by the mother. It's so young,
It totters when she licks it with her tongue.
I sha'n't be gone long.-You come too.



Роберт Фрост

из книги: "Mountain Interval" 1916:

Лягушачий Ручей

Меняется в июне буйный нрав
Ручья, весной журчащего, и вот
Он под землёй крадётся, будто крот
(Весь лягушачий род с собой забрав,
Чей крик в тумане месяц лишь назад
Звучал, как колокольцы в снегопад) –
Иль вдруг пробьётся средь поникших трав,
И чтобы цвет и свежесть им вернуть
Всего себя отдаст, продолжив путь.
И вот, уже иссохшейся листвой
Засыпанный, ручей, едва живой –
Не о таком поэт когда-то пел;
Но только и совсем иной, в тени,
Для тех, кто помнит, звонок он и смел.
Любимых любим, ибо есть они.

Robert Frost Hyla Brook

By June our brook’s run out of song and speed.
Sought for much after that, it will be found
Either to have gone groping underground
(And taken with it all the Hyla breed
That shouted in the mist a month ago,
Like ghost of sleigh-bells in a ghost of snow) —
Or flourished and come up in jewel-weed,
Weak foliage that is blown upon and bent
Even against the way its waters went.
Its bed is left a faded paper sheet
Of dead leaves stuck together by the heat —
A brook to none but who remember long.
This as it will be seen is other far
Than with brooks taken otherwhere in song.
We love the things we love for what they are.

Певун-печник

Гуляя в роще, слышать мог любой
Певца, который летнею порой
Из крон густых звучит то здесь, то там.
Он говорит, - листва совсем темна,
И лето не потворствует цветам,
Что майских груш и вишен кончен бал.
Когда спадала лепестков волна,
И ясный день как будто угасал;
И листопад, попробуй-ка, продли.
Он говорит, что всё, увы, в пыли,
Молчал бы, как молчат певцы. Но то,
Что понимает в пенье он, - не cпеть.
Вопрос его витает, как листок:
Что сделаешь, всё убывает ведь.

Robert Frost The Oven Bird

There is a singer everyone has heard,
Loud, a mid-summer and a mid-wood bird,
Who makes the solid tree trunks sound again.
He says that leaves are old and that for flowers
Mid-summer is to spring as one to ten.
he says the early petal-fall is past
When pear and cherry bloom went down in showers
On sunny days a moment overcast;
And comes that other fall we name the fall.
He says the highway dust is over all.
The bird would cease and be as other birds
But that he knows in singing not to sing.
The question that he frames in all but words
Is what to make of a diminished thing.

из книги: "New Hampshire" 1923:

Чтоб Песней Жить

Однажды ветерок лихой,
В полях гуляя, зазвучал,
И вот теперь он день-деньской
Грохочет, позабыв печаль.

Но человек сказал: - Спешить
Не надо. Это не пустяк.
Послушай, чтобы песней жить,
Звучать должно примерно так.

И он вдохнул, чуть-чуть, потом,
Довольно долго, помолчал,
Чтоб холод, верно, стал теплом,
Подул, - не дрогнула б свеча.

Медленно. Слово выдохнуть,
Воздух, дыханье -- что из них
Касалось горла, губ, чуть-чуть,
Чтоб песней жить. И ветер стих.

Robert Frost The Aim was Song

Before man came to blow it right
The wind once blew itself untaught,
And did its loudest day and night
In any rough place where it caught.

Man came to tell it what was wrong:
I hadn't found the place to blow;
It blew too hard--the aim was song.
And listen--how it ought to go!

He took a little in his mouth,
And held it long enough for north
To be converted into south,
And then by measure blew it forth.

By measure. It was word and note,
The wind the wind had meant to be--
A little through the lips and throat.
The aim was song--the wind could see.

Не Вечно Злато

Пленяет красотой
Не зелень, - золотой
Природы первый цвет;
Но час, и его уж нет.
Пройдёт и листопад.
Так цвёл Эдемский сад,
Так день сотрёт рассвет.
Не злато вечно, нет.

Robert Frost Nothing gold can stay

Nature's first green is gold,
Her hardest hue to hold.
Her early leaf's a flower;
But only so an hour.
Then leaf subsides to leaf.
So Eden sank to grief,
So dawn goes down to day.
Nothing gold can stay.

Начало

Всё повторится, в роковую ночь
Когда накопленного будет не возмочь
Нести, с небес опустятся снега,
Такие белые во тьме лесов. Пурга
В полях неповторимо будет петь.
Вверх посмотрю, я, словно пойман в сеть,
Как тот, застигнутый в конце пути,
Кто бросив труд и руки опустив,
Ждёт смерть, и белый свет ему не мил,
И злу сопротивляться нету сил;
Как будто бы и вовсе он не жил.

Но опыт на моей всё ж стороне:
Зима жестока, да известно мне,
Снегами не похоронить земли.
Сколько бы вьюги их не намели,
Только не выше клёнов и дубов,
И кваканье весной раздастся вновь;
Увижу я, сугробы сгоряча
Снесёт вода апрельского ручья;
И тот по склонам промелькнёт хвостом
Сквозь прошлогодний травостой, потом
Среди берёз исчезнет снега след;
Да будут церковь и дома белеть.

Robert Lee Frost The Onset

Always the same, when on a fated night
At last the gathered snow lets down as white
As may be in dark woods, and with a song
It shall not make again all winter long
Of hissing on the yet uncovered ground,
I almost stumble looking up and round,
As one who overtaken by the end
Gives up his errand, and lets death descend
Upon him where he is, with nothing done
To evil, no important triumph won,
More than if life had never been begun.

Yet all the precedent is on my side:
I know that winter death has never tried
The earth but it has failed: the snow may heap
In long storms an undrifted four feet deep
As measured again maple, birch, and oak,
It cannot check the peeper's silver croak;
And I shall see the snow all go down hill
In water of a slender April rill
That flashes tail through last year's withered brake
And dead weeds, like a disappearing snake.
Nothing will be left white but here a birch,
And there a clump of houses with a church.

По Направлению К Земле

Любви хмельной нектар 
Пил столько, сколько мог.
Спадал любовный жар,
И влёк поток,
Туда, где виноград
В тени на склонах рос,
Плыл дивный аромат
Весенних лоз.
И жимолость в лесу
Цвела, и голова
Кружилась, чуть росу 
Стряхнешь едва.
Лишь в молодости сок
По сладости, как мёд;
И розы лепесток
Бывает, жжёт.
Совсем не то теперь.
Я к терпкости привык
Усталости, потерь;
Разлуки крик –
Свидетельство любви.
И горечь нам сладка;
Жжёт губы и живит
Вкус чеснока.
Остры края камней
И трав. Нет слаще мук.
Пусть руку ранят мне,
Не отниму,
И это – счастья часть:
В движении живом
Мне б землю ощущать
Всем существом.

Robert Frost TO EARTHWARD

Love at the lips was touch
As sweet as I could bear;
And once that seemed too much;
I lived on air
That crossed me from sweet things,
The flow of- was it musk
From hidden grapevine springs
Down hill at dusk?
I had the swirl and ache
From sprays of honeysuckle
That when they're gathered shake
Dew on the knuckle.
I craved strong sweets, but those
Seemed strong when I was young;
The petal of the rose
It was that stung.
Now no joy but lacks salt
That is not dashed with pain
And weariness and fault;
I crave the stain
Of tears, the aftermark
Of almost too much love,
The sweet of bitter bark
And burning clove.
When stiff and sore and scarred
I take away my hand
From leaning on it hard
In grass and sand,
The hurt is not enough:
I long for weight and strength
To feel the earth as rough
To all my length.

На Дерево, Упавшее Поперёк Дороги

Пусть Слышит
Бросила буря древо поперёк
Проезда, вынуждая нас свернуть,
Её барьер нам помешать не мог
И нас она спросила, - что нам путь,

Кто мы, что так упорствуем в своём.
Ей нравится рвать лёгкий санный бег,
Заставить думать, как нам быть, причём
Без топора; и гнать в глубокий снег.

И знает ведь, - её напрасен труд.
Чья цель сокрыта в сердце, не вдали,
Те всё равно с дороги не свернут,
Нет, и возьмутся сдвинуть ось земли.

Крушит, на месте кружит буря, пусть,
Ждёт космос нас, туда мы правим путь.


Robert Lee Frost
On a Tree Fallen Across the Road

(To hear us talk)


The tree the tempest with a crash of wood
Throws down in front of us is not bar
Our passage to our journey's end for good,
But just to ask us who we think we are

Insisting always on our own way so.
She likes to halt us in our runner tracks,
And make us get down in a foot of snow
Debating what to do without an ax.

And yet she knows obstruction is in vain:
We will not be put off the final goal
We have it hidden in us to attain,
Not though we have to seize earth by the pole

And, tired of aimless circling in one place,
Steer straight off after something into space.

из книги: "West-Running Brook" 1928:

Светлячки В Саду

Здесь прибывают звёзды, в вышине,
И на земле - подобные вполне,
Хоть не сравнить их по величине
(И звёзды им, конечно, не чета), -
Как звёзды вспыхивают иногда.
Им не доступна только высота.

Robert Frost Fireflies in the Garden

Here come real stars to fill the upper skies,
And here on earth come emulating flies,
That though they never equal stars in size,
(And they were never really stars at heart)
Achieve at times a very star-like start.
Only, of course, they can't sustain the part.

Дерево В Моём Окне

Ты здесь, в моей оконной раме.
Лишь на ночь затворю окно.
Но занавеса всё равно
Нет между нами.
Расплёскивает грёзы крона
И опускается туман.
Язык с тобой нам общий дан, -
Шептать бессонно.
Я знаю, власть ветров жестоких
Тебе знакома. Видел ты
Меня во власти темноты.
Нас одиноких
Судьба в тот день соединила
Случайной прихотью своей:
Из вешних, внутренних дождей
Нам черпать силы.

Robert Frost Tree at my window

Tree at my window, window tree,
My sash is lowered when night comes on;
But let there never be curtain drawn
Between you and me.
Vague dream-head lifted out of the ground,
And thing next most diffuse to cloud,
Not all your light tongues talking aloud
Could be profound.
But tree, I have seen you taken and tossed,
And if you have seen me when I slept,
You have seen me when I was taken and swept
And all but lost.
That day she put our heads together,
Fate had her imagination about her,
Your head so much concerned with outer,
Mine with inner, weather.

Весенние Лужи

Незамутнённой, синь небес, весной,
Сверкает в лужах в тишине лесной.
Трепещут воды, словно первоцветы, -
И первоцветы ждёт небесный сад;
Ни в речке, ни в ручье, исчезнут где-то
В корнях они и... листья воскресят.
В набухших почках затаится плеск,
Чтобы затмить природу; летний лес, –
Помедли, прежде чем свою победу
Торжествовать, допив, повергнув в прах,
Синь вод весенних, капли-первоцветы,
Из снега таявшего лишь вчера.

Robert Frost Spring Pools

These pools that, though in forests, still reflect
The total sky almost without defect,
And like the flowers beside them, chill and shiver,
Will like the flowers beside them soon be gone,
And yet not out by any brook or river,
But up by roots to bring dark foliage on.
The trees that have it in their pent-up buds
To darken nature and be summer woods --
Let them think twice before they use their powers
To blot out and drink up and sweep away
These flowery waters and these watery flowers
From snow that melted yesterday.

Грустный птах

Неутомим, хотя и мал,
Певец покоя не давал;

Я хлопнул, выйдя на порог,
Когда перенести не мог,

Казалось мне, его тона.
Была ли здесь моя вина,

Ошибка, в глубине души,
Желание побыть в тиши.

Robert Lee Frost A Minor Bird

I have wished a bird would fly away,
And not sing by my house all day;

Have clapped my hands at him from the door
When it seemed as if I could bear no more.

The fault must partly have been in me.
The bird was not to blame for his key.

And of course there must be something wrong
In wanting to silence any song.


Приятие

Когда цепляя облако лучом,
Пылая, солнце падает во тьму,
Никто в природе не вопит о том,
Что стало. Птица знает, почему,
Мрак застилает к ночи небеса.
Щебечет что-то про себя, когда
Устало закрываются глаза;
Иль окажись далёко от гнезда,
Летит, листвы касаются крыла,
Вниз к ветке, что её как будто ждёт.
И только тихо напоёт: «Цела!
Пусть тьмой ночною прерван мой полёт,
Пусть тьмой ночной мне не смотреть вперёд,
Что завтра будет, пусть произойдёт.»

Robert Lee Frost Acceptance

When the spent sun throws up its rays on cloud
And goes down burning into the gulf below,
No voice in nature is heard to cry aloud
At what has happened. Birds, at least must know
It is the change to darkness in the sky.
Murmuring something quiet in her breast,
One bird begins to close a faded eye;
Or overtaken too far from his nest,
Hurrying low above the grove, some waif
Swoops just in time to his remembered tree.
At most he thinks or twitters softly, 'Safe!
Now let the night be dark for all of me.
Let the night be too dark for me to see
Into the future. Let what will be, be.'

из книги: "A FURTHER RANGE" 1936:

Потерянный на Небесах

Ох, облака, предтечи бурных гроз,
Вы росами усыплете рассвет;
Жду этой ночи, к небу взгляд прирос,
Ориентир ищу я в синеве.

Но редки звёзды в этой стороне,
Знакомых не найду не то, что двух -
И ни одной, чтоб подмигнула мне;
Я благодарен им за мой испуг,

Потерян, справедливо, вижу сам,
«Где, где я? Но молчите, облака!
Не открывайте путь по небесам.
Так пребывать позвольте мне пока.»

Robert Lee Frost Lost in Heaven

The clouds,the source of rain, one stormy night
Offered an opening to the source of dew;
Which I accepted with impatient sight,
Looking for my old skymarks in the blue.

But stars were scarce in that part of the sky,
And no two were of the same constellation -
No one was bright enough to identify;
So 'twas with not ungrateful consternation,

Seeing myself well lost once more, I sighted,
'Where, where in Heaven am I? But don't tell me!
Oh, opening clouds, by opening on me wide.
Let's let my heavenly lostness overwhelm me.'

из книги: "A WITNESS TREE" 1942:

Шёлковистый тент

День летний высушит росу в момент.
Так трепетна на солнечном ветру
Палатка в поле, шелковистый тент,
Вольна в растяжках, как душа в миру,
Она вершиной ввысь устремлена,
Опорой стержень, как кедровый шест,
Что придаёт уверенность, она
Не знает, что другие узы есть,
Но всё же прямо держится за счёт
Любви свободных шелковистых пут
И мыслей обо всём вокруг – тенёт
И, только в воле ветреных причуд
Взлетая, понимает, что она
На плен легчайших уз обречена.

Robert Frost The Silken Tent

Shi is as in a field a silken tent
At midday when a sunny summer breeze
Has dried the dew and all its ropes relent,
So that in guys it gently sways at ease,
And its supporting central cedar pole,
That is its pinnacle to heavenward
And signifies the sureness of the soul,
Seems to owe naught to any single cord,
But strictly held by none, is loosely bound
By countless silken ties of love and thought
To everything on earth the compass round,
And only by ones going slightly taut
In the capriciousness of summer air
Is of the slightest bondage made aware.

из книги: "STEEPLE BUSH" 1947:

Астрометафизика

Я, признаюсь, любил, всегда,
Твои, Господи, небеса,
Будь то ясная высота,
Мрачная гроза.

До круженья, до слёз из глаз
Ввысь смотрел я, что было сил.
Спотыкаясь, падал, не раз
С костылём ходил.

Семь небес, любое, зане
Бесконечный, вечный Твой край,
Я люблю. За это Ты мне,
Господи, воздай.

Это, видимо, не даёт
Мне надежды, уйду когда,
Что украсит небесный свод
Скальп мой, как звезда.

С моей склонностью мне легко ль?
Ты на жизнь мою обернись,
Срок придёт, мне уйти позволь
Все же вверх, не вниз.

Robert Frost Astrometaphysical

Lord, I have loved your sky,
Be it said against or for me,
Have loved it clear and high,
Or low and stormy.

Till I have reeled and stumbled
From looking up too much,
And fallen and been humbled
To wear a crutch.

My love for every Heaven
O'er which you, Lord, have lorded,
From number One to Seven
Should be rewarded.

It may not give me hope
That when I am translated
My scalp will in the cope
Be constellated.

But if that seems to tend
To my undue renown,
At least it ought to send
Me up, not down.

На Пути

Вела дороги полоса
Наверх, на холм, и вот
Словно взлетела в небеса.
Так дальний поворот,
Вдруг кажется, остановил
Её в лесной тиши
И упокоил пыль и пыл.
Но что бы ты, скажи,
Вообразил под шорох шин
В машине, что бежит,
Сжигая мили и бензин;
Дорога – весь твой вид.
И зелень не видна, почти, и
Безбрежный голубой,
Что навевают на пути
Полёты и покой.

Robert Lee Frost
The Middleness of the Road

The road at the top of the rise
Seems to come to an end
And take off into the skies.
So at the distant bend
It seems to go into a wood,
The place of standing still
As long the trees have stood.
But say what Fancy will,
The mineral drops that explode
To drive my ton of car
Are limited to the road.
They deal with near and far,
But have almost nothing to do
With the absolute flight and rest
The universal blue
And local green suggest.






из У.Х. Одена

Однажды вечером

Как-то вечером я вышел
Погулять на Бристоль-стрит,
Где толпа по тротуарам,
Словно ржи волна бежит.

В берега река плескалась.
У моста была слышна
Песня, что влюблённый пел там:
«У любви не видно дна.

Буду я любить, покуда
Не сойдёт земная ось,
Не сорвутся реки в горы
И не запоёт лосось.

Буду я любить, покуда,
Как гусиный клин паря,
Звёзды не растают в небе,
И не высохнут моря.

Годы убегут, как зайцы,
А цветок всех возрастов,
У меня в руках раскроет
Лепестки свои – любовь.»

Вдруг на башнях зазвенели
Все часы, почти что рать:
«Это всё обман, не верьте,
Время не завоевать.

В темноте ночных кошмаров
Справедливость суд чинит.
Сколько б вы не целовались,
Время кашляет в тени.

И в заботах и в волненьях
Жизнь всего лишь горсть песка.
Завтра или же сегодня -
Всё у Времени в руках.

И зелёные долины
Страшный снег берёт в полон.
Время рвёт объятья танца,
Радуги земной поклон.

Зачерпни руками воду,
Сколько можешь, зачерпни,
И смотри, смотри в ладони:
Всё, что ты имеешь – в них.

Пустота в твоём буфете
И кровать – пустынный край.
Чашка с трещиной откроет
Узкую тропинку в рай.

Где удача любит нищих,
Великан ужасно мил.
Десять негритят живут там,
И не плачут Джек и Джилл.

О, смотри на отраженье,
О, смотри на нищету.
Жизнь благословенье, хоть и
Прославлять невмоготу.

Стой, держись, когда ударит
Горе, обожжёт тебя, -
Всё же брата по несчастью
Сердцем раненым любя».

Длился поздний-поздний вечер.
Смех влюблённых смолк вдали,
Прекратился бой часов и,
Воды сонные текли.


W.H. Auden As I walked out one evening

As I walked out one evening,
Walking down Bristol Street,
The crowds upon the pavement
Were fields of harvest wheat.

And down by the brimming river
I heard a lover sing
Under an arch of the railway:
"Love has no ending.

"I'll love you, dear, I'll love you
Till China and Africa meet,
And the river jumps over the mountain
And the salmon sing in the street,

"I'll love you till the ocean
Is folded and hung up to dry
And the seven stars go squawking
Like geese about the sky.

"The years shall run like rabbits,
For in my arms I hold
The Flower of the Ages,
And the first love of the world."

But all the clocks in the city
Began to whirr and chime:
"O let not Time deceive you,
You cannot conquer Time.

"In the burrows of the Nightmare
Where Justice naked is,
Time watches from the shadow
And coughs when you would kiss.

"In headaches and in worry
Vaguely life leaks away,
And Time will have his fancy
To-morrow or to-day.

"Into many a green valley
Drifts the appalling snow;
Time breaks the threaded dances
And the diver's brilliant bow.

"O plunge your hands in water,
Plunge them in up to the wrist;
Stare, stare in the basin
And wonder what you've missed.

"The glacier knocks in the cupboard,
The desert sighs in the bed,
And the crack in the tea-cup opens
A lane to the land of the dead.

"Where the beggars raffle the banknotes
And the Giant is enchanting to Jack,
And the Lily-white Boy is a Roarer,
And Jill goes down on her back.

"O look, look in the mirror,
O look in your distress;
Life remains a blessing
Although you cannot bless.

"O stand, stand at the window
As the tears scald and start;
You shall love your crooked nelghbour
With your crooked heart."

It was late, late in the evening,
The lovers they were gone;
The clocks had ceased their chiming,
And the deep river ran on.

Одиноким

Когда сидел у сада я в тени,
Шум голосов его – меня пленил.
Естественным мне показалось, что
Слов лишены и птица, и листок.
И серый дрозд без имени без слов,
Исполнит Аллилуйя всех дроздов.
Бутон расскажет через третьи лица,
Что парам суждено соединиться.
И не солгут ни те, ни эти, верьте,
Кто никогда не думает о смерти.
Никто во власти ритма или рифм
Из них не сочиняет апокриф.
Словарь они оставят – одиноким,
Кто писем ждёт и лобызает строки.
Ты плачь и смейся в голос, от души.
А слово тем, кто словом этим жив


W.H. Auden Their Lonely Betters

As I listened from a beach-chair in the shade
To all the noises that my garden made,
It seemed to me only proper that words
Should be withheld from vegetables and birds.
A robin with no Christian name ran through
The Robin-Anthem which was all it knew,
And rustling flowers for some third party waited
To say which pairs, if any, should get mated.
Not one of them was capable of lying,
There was not one which knew that it was dying
Or could have with a rhythm or a rhyme
Assumed responsibility for time.
Let them leave language to their lonely betters
Who count some days and long for certain letters;
We, too, make noises when we laugh or weep:
Words are for those with promises to keep.

Блюз Римской Стены

Ветер вьётся по вереску, бьёт в висок.
Вши в одежде.... Насморк. Я весь продрог.

И долдонят, долдонят дожди с небес.
Я солдат на Стене. Но зачем я здесь?

Серый камень, туман, - куда взгляд ни кинь.
Моя девушка в Тангрии, сплю один.

Авл, собака, у дома её торчит.
И манеры противны его, и вид.

Пизон, христианин, рыбе бьёт поклон;
Волю дай, целоваться не дал бы он.

Где кольцо её? эх, проигрался! чёрт!
Я хочу мою девушку, и расчёт!

Ветеранский достался бы мне удел,
Одноглазый, плевать, в небеса б смотрел.


W.H. Auden ROMAN WALL BLUES

Over the heather the wet wind blows,
I've lice in my tunic and a cold in my nose.

The rain comes pattering out of the sky,
I'm a Wall soldier, I don't know why.

The mist creeps over the hard grey stone,
My girl's in Tungria; I sleep alone.

Aulus goes hanging around her place,
I don't like his manners, I don't like his face.

Piso's a Christian, he worships a fish;
There'd be no kissing if he had his wish.

She gave me a ring but I diced it away;
I want my girl and I want my pay.

When I'm a veteran with only one eye
I shall do nothing but look at the sky.




Хилэр Беллок (1870 - 1953)

Ночь

О Ночь, мне двери отвори
В свои покои до зари,
Приди, я жду, я утомлён,
Даруй мне сон.

Смогу ли я теперь уснуть.
Пусть день уйдёт в последний путь.
Плачь, колыбельной прозвучи
В моей Ночи.

И ты, прекрасная луна,
Воспоминаниям верна,
Мечты навей мне и благой
Верни покой.

Пусть длится отдых мой и сон.
Рассвет ветрами занесён.
Их ложь сумеет мне помочь,
Святая Ночь.

Дикобраз

Что! Драка – дело по плечу?
Стой! Это – дикобраз!
Да ты, наверное, драчун,
Дружок мой, вот те раз.

Тех, кто слабей, наверняка,
Грех – обижать, причём,
Гораздо хуже – бить зверька
С колючками на нём.

Большой Бабуин

Большой и наглый Бабуин
(Всё нипочём ему)
Гуляет, видишь, без штанин,
Скажи мне, почему?

Но если он наденет фрак
И отрастит усы,
То станет сэром Так-и-так,
И всем утрёт носы!

Вопрос

Когда мы, Дейвс, отправимся к чертям,
Писаки, богачи, все будем там,
Где будто продолжается вояж;
Возьмём большой, но разный мы багаж.
Не тяжело ли будет Вам, мой друг?
Там, где очередной прервётся круг
Пройдёте Вы по рангу в первый класс!
На переправе Стикса встретит нас,
Изрядно вежлив и почти что мил,
Харон (я помню тесть Ваш говорил, -
Они в аду там соблюдают этикет):
Милорд! - Вам скажет
(чем не высший свет?!), -
Оставьте Ваш большой багаж! И вот,
Несчастный друг мой, полетят за борт:
Пятнадцать пар ботинок выходных,
Для встречи с чёртом – шляпа, и простых
Но дорогих уд.. галстуков, штук пять;
Шампанское, часы, кольцо – под стать,
Для Вельзевула взятка и бисквит
Для пса; гарантия, что не горит
В огне податель сих бумаг, и что
Воскреснет обязательно; пальто,
Специальное, чтоб пересечь Кацит…
Всё это, друг мой, в воду полетит.
Добро своё оставив позади,
Таким же нищим Вы войдёте в ад,
Каким и дед Ваш был лет сто назад,
Когда копал чужой прекрасный сад!
Потом настанет очередь моя.
Посмотрит перевозчик как змея
На всё, что я с собою захватил:
Воспоминания и смех, и стиль;
Немного чести, но полно долгов,
Сомнений куча, вера и любовь,
И (что, быть может, удивит его),
Мой список предков, всех до одного,
Кто верой жил отнюдь не напоказ…
Харон, который двадцать тысяч раз
Поэтов провожал до бездны, вниз,
Оценит ношу и воскликнет: Please!
Дружище (как известно, он и сам
пристрастьем отличается к стихам;
Поэмы даже сочинял, пиит,
Почти Вергилий)! Не отяготит
Нас малость эта (взвесив всё в уме)!
– И кто из нас окажется во тьме,
В аду ужасный претерпев урон!
Скажите, Дейвс, - я? Вы? или Харон?

Эпиграммы

О своих книгах

Услышу ли, когда уйду в иные дали:
«Грехи его считали, а стихи читали».

О жилищах

Кто во дворцах живёт, кто в загородках,
А кто-то – в ожиданьях. Мудро, кротко.

Розе для Розы

Скажи красотке, что прелестней нет цветов,
Я у возлюбленной как ты стоять готов

Разговор о стихах

Вильям, отличные, брат, у тебя стихи.
Совсем не плохи эти, те – совсем плохи.

Пример таких стихов

Как много удовольствий от вина.
От многого вина – печаль одна.

Жираф

Известно вам, само собой,
Жираф всегда стоит.
Кровать под рост высокий свой
Найти не может и не спит.
Упёрся в небо головой,
Рогами, - индивид.

Но он же всё-таки живой!
Пусть вас не удивит!
Я раздобуду дельтаплан
И буду рядом с ним кружить,
С оружием, кричать: – Пора!
Чтоб эту крепость сокрушить,
Готов пойти я на таран:
– Ляг, неразумный, полежи!

Крокодил

А чтоб не стала жизнь твоя кошмаром,
ты на любой удар ответь ударом,
так выслушай, дружок мой, до конца:
великий и солидный, - ставший старым,
так мал он, выходящий из яйца.
От пирамид неподалеку
покушать сел служитель Бога,
там, где струился Нил:
он хоть и был лукав немного,
сутаной все покрыл.
Но вот нахмурился он строго,
улыбку смыла вдруг тревога
(а прежде был так мил).
Зачем вскочил без разговора,
пустыню одолел так скоро,
как тот, кто убежал за скорым,
иль тот, кто борется с затором?..
– А он лишь вскрыл яйцо, в котором
сидел с голодным диким взором –
малютка-крокодил.


Hilaire Belloc The Crocodile

Whatever our faults, we can always engage
That no fancy or fable shall sully our page,
So take note of what follows, I beg.
This creature so grand and august in its age,
In its youth is hatched out of an egg.
And oft in some far Coptic town
The Missionary sits him down
To breakfast by the Nile:
The heart beneath his priestly gown
Is innocent of guile;
When suddenly the rigid frown
Of Panic is observed to drown
His customary smile.
Why does he start and leap amain,
And scour the sandy Libyan plain
Like one that wants to catch a train
Or wrestles with internal pain?
Because he finds his egg contain—
Green, hungry, horrible and plain—
An Infant Crocodile.



Hilaire Belloc The Camelopard

The Camelopard, it is said
By travellers (who never lie),
He cannot stretch out straight in bed
Because he is so high.
The clouds surround his lofty head,
His hornlets touch the sky.

How shall I hunt this quadrupled?
I cannot tell! Not I!
I'll buy a little parachute
(A common parachute with wings),
I'll fill it full of arrowroot
And other necessary things,
And I will slay this feafull brute
With stones and sticks and guns and slings.

Hilaire Belloc Epigrams

On his books

When I am dead, I hope it may be said:
“His sins were scarlet, but his books were read”.

Habitations

Kings live in Palaces, and Pigs in sties,
And Youth in Expectation. Youth is wise.

On a rose for her Rosom

Go, lovely rose, and tell the lovelier fair
That he which loved her most was never there.

Talking of bad verse

William, you vary greatly in your verse;
Some s none too good, but all the rest is worse.

An example of the same

Wine excercises a peculiar charm;
But, taken in excess, does grievous harm.

Hilaire Belloc To Dives

"Dives, when you and I go down to Hell
Where scribblers end and millionaires as well,
We shall be carrying on our separate backs
Two very large but very different packs;
And as you stagger under yours, my friend,
Down the dull shore where all our journeys end
And go before me (as your rank demands)
Toward the infinite flat underlands,
And that dear river of forgetfulness--
Charon, a man of exquisite address
(For as your wife's progenitors could tell,
They're very strict on etiquette in Hell),
Will, since you are a Lord, observe, "My Lord,
We cannot take these weighty things aboard!"
Then down they go, my wretched Dives, down--
The fifteen sorts of boots you kept for town,
The hat to meet the Devil in; the plain
But costly ties; the cases of champagne;
The solid watch, the seal, and chain, and charm;
The working model of a Burning Farm
To give the little Belials; all the three
Biscuits for Cerberus; the guarantee
From Lambeth that the rich can never burn,
And even promising a safe return;
The admirable overcoat, designed
To cross Cocytus – very warmly lined:
Sweet Dives, you will leave them all behind
And enter Hell as tattered and as bare
As was your father when he took the air
Behind a barrow-load in Leicester Square.
Then turned to me, and nosing one that brings
With careless step a mist of shadowy things:
Laughter and memories, and a few regrets,
Some honour, and a quantity of debts,
A doubt or two of sorts, a trust in God,
And (what will seem to you extremely odd)
His fathers granfers fathers fathers name,
Unspoilt, untitled, even spelt the same;
Charon, who twenty thousand times before
Has ferried Poets to the ulterior shore,
Will estimate the weight I bear, and cry –
“Comrade!” (He has himself been known to try
His hand at Latin and Italian verse,
Much in the style of virgil – only worse)
“We let such vain imaginaries pass!”
Then tell me, Dives, which will look the ass--
You or myself? -- Or Charon? Who can tell?
They order things so damnably in Hell.”

Hilaire Belloc The Big Baboon

The Big Baboon is found upon
The plains of Cariboo:
He goes about with nothing on
(A shocking thing to do).

But if hi dressed respectably
And let his whiskers grow,
How like this Big Baboon would be
To Mister So-and-so!

Hilaire Belloc The Porcupine

What! would you slap the Porcupine?
Unhappy child – desist!
Alas! that any friend of mine
Should be Tupto-philist.

To strike the meanest and the least
Of creatures is a sin,
How much more bad to beat a beast
With prickles on its skin.



Hilaire Belloc The Night

Most holy Night, that still dost keep
The keys of all the doors of sleep,
To me when my tired eyelids close
Give thou repose.

And let the far lament of them
That chaunt the dead days requiem
Make in my ears, who wakeful lie,
Soft lullaby.

Let them that guard the horned moon
By my bedside their memories croon.
So shall I have new dreams and blest
In my brief rest.

Fold your great winds about my face,
Hide dawning from my resting-place,
And cheat me with your false delight,
Most holy Night.



из Роберта Бернса

Заздравный тост
(Burns grace at Kirkudbright)


Один не ест, хотя всё есть,
Другой – корову съел бы:
Ты можешь всё, что хочешь съесть,
Благодари же небо.

Песня (Contented Wi' Little..)

Всем тем, что имею, доволен вполне,
А если невзгоды приходят ко мне,
Даю им пинка, чтоб не лезли вперёд,
Пускай лучше виски в стакане поёт.

Я мрачные мысли хватаю за хвост;
Родился – сражайся, ведь жизнь – не погост:
Храню свою радость я, - с ней веселей,
Никто не коснётся СВОБОДЫ моей.

Бывает, напасти толкают весь год,
Ночь дружеской встречи, глядишь, - всё пройдёт;
Когда с разговорами время летит,
Кто помнит минувшие беды пути.

Мой случай слепой, плох ты или хорош,
Ко мне ли стремишься, иль мимо идёшь:
Работа ли, Отдых; Разлука, Любовь;
– «Входите!» - я им говорю вновь и вновь.

Сонет о песне дрозда
на утренней прогулке в январе


Пой, птица, пой, сладкоголосый дрозд,
Я слышу вызов в нищенстве ветвей;
Зиме суровой трель свою излей,
Смирит она жесткий нрав-мороз.

Ведь в одиноких, брошенных сердцах
Спокойствие и кроткий свет живут,
Они приветствуют течение минут,
А с ними и надежду или страх.

Благодарю, Творец рассвета дня
За золото сияющих небес.
Неизмерим его богатства вес,
а благость – не купить и не отнять!

Пребудь ребёнком бедности, забот,
Разделим всё, что небо нам пошлёт.

Падение листа

Струится туман у оврага с плеча,
Скрывая лениво извивы ручья;
От осени после решительных сцен
Зиме достаются и бледность, и тлен.

Печальны безлистые виды земли.
Беспечное лето исчезло вдали.
Брожу одиноко я, всеми забыт,
И время навстречу, и стрелы судьбы!

Как долго живу я, ошибок – не счесть,
А сколько от жизни осталось, - Бог весть,
Что ценного прошлое мне принесло, -
Что - рок разорвёт или выявит зло.

Как глупо к вершинам успеха ползти, -
Беспомощна боль на обратном пути!
Не стоит жить ради всего, что даст жизнь,
Но ради иного – живи и держись.

Моя милая Мэри

Скорей налейте мне вина,
Пью из серебряного кубка;
Война зовёт. И ждёт меня
Моя прекрасная голубка.
Пусть бьются о причал волна
И ветер, - раненные звери;
Но в срок уйдёт корабль, разняв
Мои объятья с милой Мэри.

Знамёна вьются на ветру
И копья ставятся рядами;
Несётся дикий крик войны,
В сраженье кровь бежит ручьями.
Но как не бьются, не уймут
Наш пыл и страсть, по крайней мере
Ни крик войны, ни вой волны,
Моя возлюбленная Мэри!

My Bonie Mary R. Burns

Go, fetch to me a pint o' wine,
And fill it in a silver tassie;
That I may drink before I go,
A service to my bonie lassie.
The boat rocks at the pier o' Leith;
Fu' loud the wind blaws frae the Ferry;
The ship rides by the Berwick-law,
And I maun leave my bonie Mary.

The trumpets sound, the banners fly,
The glittering spears are ranked ready:
The shouts o' war are heard afar,
The battle closes deep and bloody;
It's not the roar o' sea or shore,
Wad mak me langer wish to tarry!
Nor shouts o' war that's heard afar-
It's leaving thee, my bonie Mary!

The Fall Of The Leaf

The lazy mist hangs from the brow of the hill,
Concealing the course of the dark-winding rill;
How languid the scenes, late so sprightly, appear!
As Autumn to Winter resigns the pale year.

The forests are leafless, the meadows are brown,
And all the gay foppery of summer is flown:
Apart let me wander, apart let me muse,
How quick Time is flying, how keen Fate pursues!


How long I have liv'd-but how much liv'd in vain,
How little of life's scanty span may remain,
What aspects old Time in his progress has worn,
What ties cruel Fate, in my bosom has torn.

How foolish, or worse, till our summit is gain'd!
And downward, how weaken'd, how darken'd, how pain'd!
Life is not worth having with all it can give-
For something beyond it poor man sure must live.



Sonnet - On hearing a Thrush sing on a Morning Walk in January.

Sing on, sweet thrush, upon the leafless bough,
Sing on, sweet bird, I listen to thy strain,
See aged Winter, 'mid his surly reign,
At thy blythe carol, clears his furrowed brow.

So in lone Poverty's dominion drear,
Sits meek Content with light, unanxious heart;
Welcomes the rapid moments, bids them part,
Nor asks if they bring ought to hope or fear.

I thank thee, Author of this opening day!
Thou whose bright sun now gilds yon orient skies!
Riches denied, thy boon was purer joys-
What wealth could never give nor take away!

Yet come, thou child of poverty and care,
The mite high heav'n bestow'd, that mite with thee I'll share.

Song

Contented wi' little, and cantie wi' mair,
Whene'er I forgather wi' Sorrow and Care,
I gie them a skelp as they're creeping alang,
Wi' a cog o' gude swats and an auld Scottish sang.

I whiles claw the elbow o' troublesome thought;
But Man is a soger, and Life is a faught;
My mirth and gude humour are coin in my pouch,
And my FREEDOM's my Lairdship nae monarch dare touch.

A townmond o' trouble, should that be may fa',
A night o' gude fellowship sowthers it a':
When at the blythe end o' our journey at last,
Wha the deil ever thinks o' the road he has past?

Blind Chance, let her snapper and stoyte on her way;
Be't to me, be't frae me, e'en let the jade gae:
Come Ease, or come Travail, come Pleasure or Pain,
My warst word is: "Welcome, and welcome again!"


Burns grace at Kirkudbright

Some have meat and cannot eat,
Some can not eat that want it:
But we have meat and we can eat,
Sae let the Lord be thankit.



Злато жатвы

Одаривает жатва златом.
Полей молчание слащаво,
а белых рощ не речь – услада,
вид – величавый!

Ещё подсолнухов печати
пророчат призрачное счастье
и пигалице бледнолицей, -
поёт синица.

Но в раже будоражит стаи.
Ждут птицы взмаха дирижёра…
И журавли взлетают хором,
кружится аист.

Солист большого поднебесья
вершит прощальный круг почёта
и, невесом, несёт по весям
печаль полёта.

В озёра смотрится, не плачет,
седые нити дождь не прячет;
со снегом мимолётны встречи
и кратки речи.

К подмосткам мы всё ближе, чаще…
И снег, как занавес снисходит.
Густых, медлительных мелодий
мотив привязчив!


Напряжение

Ну, нет! довольно,
хватит, всё, уволь!
терпеть твои насмешки?!
сколько можно!
Любовь ли?!
Напряженье 300 вольт!
сто молний внутривенно
и подкожно!

То лепестком бросаешь
в небеса,
то ласково и нежно
сносишь в бездну!
А мне бы в сад
зимой – переписать
евангелие от весны,
совместно…

Перелистать
дарованные дни,
как в притяженье
пребывая в вере.
Твоими мудрыми,
весёлыми глазами
смотреть, любя, на мир,
парить над ним…
А не болтаться
ягодкою в шерри,
и не стоять,
как дура под часами!


В севера

Красит белый свет рябина.
Снег с иголочки искрит.
Огоньков цепочку видно, -
Загорелись снегири.

Следом за зимой летели
На юга пути мостить
Синим вьюгам, да метелям.
Сели в ели, погостить.

Сок рябины свеж и сладок.
Лес накормит, напоит.
Снегири остаться рады,
Да Зима ещё не спит.

Нагуляется сполна,
В севера свои вернётся…
Птицы путь откроют Солнцу,
И раскрасит свет Весна.


Храм воздушный

Церковь белая.
Летят снежинки ввысь.
Колоннада.
Бесконечности лучи.
Портик.
Сизокрылый облаком завис.
И звучит мелодия
небес, звучит.

Фуга и прелюдия.
Орган зовёт.
Тихо. На коленях,
мир ушёл в себя.
Купол синий.
До пронзительности звёзд
Всё летят и
падают снежинки вспять.

Крест. Последняя
ступенька. Словно в сон.
Паперть. Берег.
Замерзает млечный путь.
Разольётся лунной
молнией озон.
Ты слова молитвы
нашей не забудь.

Храм воздушный
тонет в душах. Вознесён…
Приземляемся. Сюда.
Тяни стропу!

***

Сквозь узкое, высокое оконце
пробрался в церковь любопытный лучик.
В сороковом году здесь были танцы,
но было суждено в живых остаться
собору и в войну, и после. Случай?
Теперь то дождь молитвой лёгкой льётся
под купол, то танцует лучик солнца.

А стены белые зияют алым.
Кирпичик, каждый, был положен верой.
Так жизнью человеческие судьбы
скрепляются любовью. Ведать суть бы!
Строительство б не трогали химеры
войн, революций, время не взрывало.
Не ведаем. И плачем снегом талым.

И, редко, но бывают между нами,
отмеченые, скажут, Божьим даром,
тверды надеждой, верою, любовью,
не глина, - бронза, медь, готовы к бою;
те, что ответят на удар – ударом.
В огнеупорных душах вспыхнет пламя.
В нас вера зиждется с колоколами.

Закатные лучи спешат на паперть,
взлетают выше и ласкают бронзу
и крест на колоколенке целуют,
под куполом вздыхают: аллилуйя…
И засыпает, как берёзы розов, -
собор, не милостыни ждёт, не стар ведь.
Перебирает судьбы-раны память.

***

София – небо в куполах,
крыла раскрыла;
И Новгород объяв, плыла
в веках, парила.

Навстречу солнечным ветрам
и вешним звонам.
Премудрости Господней Храм,
грядущий вольно.

Лучами высвечен шелом.
И камень серый
одеждой светел и челом,
что воин веры.

В какие времена слетел
в рассвет смотрящим, -
Дух Святый? Голубь - на кресте
Животворящем.

***

Иоанно-Богословский монастырь.
Остров. В озеро упавшие леса.
Роскошь русской столь неброской красоты.
Облака - развалины и небеса...
Камыши. Бежит дорожка вкруг холма.
Камни древние, поросшие травой.
На вершине - крыльев храма полувзмах
и негромкий колокольный разговор...
Меж церквей взвивался в центре тонкий шпиль,
целовала крест вечерняя звезда...
Веру полтысячелетия крепил
здесь Любви Апостол.
Появился встарь
Чудотворный образ. Ангел на плече...
- Вознесётся вновь ли храм твой, Богослов?!
Птица белая, алтарь, - сто тыщ свечей, -
бесконечно-терпеливая
Любовь...


Пламя слов

Заиндевели веточки берёзы.
Седая, закурчавилась полынь.
– И что молчишь ты, ангел мой тверёзый?
Или былое перья ворошит?
Пусть инеем серебряным расшит
день до земли, души – не половинь.

Родник неугомонный на бегу
хрустально-хрупкие целуют травы.
Охватывает пламя слов и губ.
А ты меня доверчивостью ранишь.
Растает день, и невидимкой станешь,
хлебнув земной, губительной отравы.

Заледенеют ветви. Прикоснусь,
два слова на ладонь тебе плесну

***

Мне разум, ментор мой, твердит одно,
А сердце, глупое, - другое.
А времени кружит веретено,
Не обещая мне покоя.

Шальные мысли из кудели дня
Кручу я разноцветной нитью.
Теченье - то иссякнет, полиняв,
Собьётся, - не могу развить я.

То чистые небесные цвета, -
И нить - из ясных доводов свита.
А то гроза сгущает краски.

И с молниями мечется душа.
И шепчешь медленно: "Не искушай!"
И счастья светятся участки

***

Клён разворачивает кожистые крылья
и бьются листья липы в солнечном дыму…
О чём-то мы с тобою не договорили,
словами, долгими, летящими во тьму.

О чём-то мы с тобою не доворковали
и не досвиристели, - пели на лету.
Дожди-метели наше небо воровали.
Но всё ж дожди рисуют зыбкую черту.

На повседневности – разливы зазеркалья.
В них, временами, видно, близко-близко, дно.
Но только дерева ветрами тучи рвали
и открывали в дали дальние окно.

И я читала свет за голубым и синим,
Ты слышал-видел ультра -звук и -фиолет,
вплоть до невидимых созвездий лёгких линий;
метели, мили и, слова преодолев.

***

На чудной, тёмной стороне твоей, вдали
от сизо-сумрачно-клубящегося смога,
как змей парящего над городом, дорогой,
мне жажды снов цветных, увы, не утолить.

Вдали от требища рекламного, вдали
от веча сплетен, маркой ярмарки амбиций
мне тишиной твоих покоев не напиться,
где так светло и безмятежно падал лист.

Где нежно-трепетной полоскою зари
касалось небо не земного ореола
и саксофона вырисовывалось соло,
и этот голос высоту благодарил.

И постепенно из кричащей темноты
вдруг проступали очертания цветные
на тёмной стороне тебя.. совсем иные,
где не хотелось мне переходить на «ты».

***

Ты позвонил… И в доме, вдруг,
нарушил тишину вокруг
как будто – звон курантов.
И вот случайное такси
за стоп-сигналами висит,
что в зёрнышках гранатов.

Проспект гирляндой фонарей
и ветви улиц… То быстрей,
то медленнее сердце.
Рекламный блеск, туманный дым.
Как ввысь, въезжая на мосты.
В окне зеркальном – я ли, ты?..
Но никуда не деться.

Не убежать из суеты
в речную, зазеркалья – стынь,
горящую огнями.
Не отступить в себя, за край,
где тишины блаженный рай
– меж нами



О чём шептали сосны

О чём шептали сосны поутру,
роняя снега чувственные розы?
Забыв язык, не разнимая рук,
следили мы небес метаморфозы.

Вживаясь в мир, мы впитывали суть
минуты исходящей за минутой,
и капельки дрожали на весу,
и падали, и влёт срывали путы.

Была зима… И не было зимы.
Задумавшись, она блуждала где-то.
И мы с тобою не искали смысл,
приговорённые к изменам света.

Палитрой неба брошены в любовь,
обречены на вечное свиданье…
И ты, мой друг, себе не прекословь,
когда с азов учить язык мы станем.

***

Уснуло озёро под лёгкой шалью снега
И дремлют сосны, колыбельную допев,
И притаились наши альфа и омега
На млечной, светом припорошенной тропе.

И мы, непрошеные, в сказке заблудились.
Наш путь коротким замыканием искрит,
Или снежинки в небе плохо залудили?
Рябина, видишь, снегирями вся горит.

В благоговении молчим, лишь эхо тонет,
Сорвалась стайка, вновь всё замерло в тиши.
Склонились ветви до земли в немом поклоне.
Весь Божий мир так нежно иглами расшит.

Родством небесным, святым, связанные словно.
Магнитом манит нас таинственности вязь;
Впервые будто, познаём любовь дословно,
Как откровенье, светлой снежности дивясь.

***

Гроза накрыла город градом,
а во дворе сосна лишь рада…
Ты далеко и словно рядом,
чуть слышен в шуме разговор…
А точки града тают в кроне,
порывы ветра ветви клонят,
а в дымке неба дождь и кроме
дождя сплошного – никого.

Метель, почти, заносит звуки,
но словно не было разлуки,
благодаря блажной услуге,
танцуют небо и земля.
Над лужами кружит позёмка.
С высот, пронзая воздух тонко,
сверкая, рвутся струны звонко,
печалясь или веселясь.

И сладострастные мотивы
сосне наигрывает ливень,
терзаясь странно терпеливо…
Вот так же мы, и здесь, и там,
слегка поглощены друг другом,
дождливо-огненным недугом,
доверенным чудным стихам

***

Заветные сады Семирамиды,
Ненайденный мой рай,
И головокружительные виды
И тесная нора

Дворца из солнцем обожжённой глины
Сады камней, корней,
Сосновые террасы, свет вершины,
Где верится верней

Где воздух разряжён или разряжен
Полотнами зари,
Где каждый шаг и вдох, и миг - не зряшен...
Ты с высоты призри

На неказистый, серый срез обрыва,
Где ласточки гнездо
И лепестки из сада сыплют живо
На мой речной простор...


Васькина сказка (бесшумная)

Луна в горшочке ночи – пшёнка,
а звёзды – угли в печке неба.
Вечор сверчок завёлся звонко
и Васька вспоминает небыль:

Была у кузнеца лошадка,
и шибко бегала, без спора,
под говор ласковый и сладкий
бубенчика. Но свистнул ворон,
и не спасибо вам, ни здрасте!
Без звона – будто без подковы.
Кузнец отлил такой же, новый, -
на это дело был он мастер.
Пусть не серебряный, а медный,
из прохудившегося таза…
Не угодил он кляче вредной!
И выезжал кузнец, два раза,
в лес, за дровами. Вроде шустро.
Да ночевал в корчме, у леса.
Ползла до кузни Сивка утром
и… да, – за ней кузнец-повеса.
Что делать? Эх, ни дров, ни угля!
Дед думал, как всегда, не долго:
кот – человеку-то, не друг ли?
И я свою покинул ёлку…
Куда снёс ворон наш бубенчик –
не ведали, вели нас лапы.
Бурьян – час от часу не легче…
Но щи лакать – ищите лапоть,
а мы с дедулей в том овраге,
да и в кустах – почти, как дома.
Дуб. Курьи ноги. Ишь, - не враки!
Тут ветер нас догнал, знакомый, -
подул.… А между тем смеркалось.
Открылось нам дупло меж веток.
Что там скрипело и сверкало?!
Шерсть дыбом! Песенка отпета…
А в клубе, верно, пела Маня.
Гармонь заброшенно молчала, -
кузнец к зиме готовил сани.
А песне места было мало…
Летела песня лёгкой птахой
по перелескам, да в поляны…
Тень с дуба рухнула вдруг с маху!
Что я не принял валерьяны?..
Но стихло всё, лишь отголоски
мелодии в окошке неба
мерцали нежно, звёзды – крошки
и сладкий лунный ломтик репы…
И мы по дереву взлетели,
в дупле – непрошеные гости,
и… оба – в обморок, осели:
костей-то! будто на погосте!..
Очнулись мы, - уже светало.
Но как сыскать тут наш бубенчик?
А чтоб не показалось мало,
зажглись в дупле две ярких свечки;
а тень бесшумная с порога
без слов накинулась на деда,
нацелив в глаз кровавый коготь…
И ей бы праздновать победу.
Дрожа, я кувыркнулся в угол,
и вдруг бубенчик мой под лапкой
заговорил, и… улыбнулась
Яга-Неясыть хитрой бабкой,
сложила крылья и… уснула.

По темноте – не попадайтесь
вы бабушке Сове, котята!
О! За окном – бубенчик, кстати.
Слышь, Маня, - шибко не катайтесь!


Васькина сказка (свистун)

Раскинув облачные сети,
ждёт вечер звёздного улова.
Выглядывают с печки дети,
мурлычет Васька сказку снова:
Как ветры летние подули,
покинув кузницу и лавку,
побрёл однажды мой дедуля
в лес-поле за целебной травкой.
Я следом увязался. Солнце
взлетало в облачные скалы.
С небес, казалось, песня льётся.
То птичье пенье слух ласкало.
Малиновки, дрозды, и славки,
и соловей, конечно, - соло…
А дед уже унюхал травки
и я к нему склонился долу.
Тут свист пронёсся больно странный,
сметая всех певцов по лесу…
Дед полз со мной и с валерьяной,
как… кто сказал: кузнец-повеса?!.
С тех самых пор в лесу не стало
покоя. Только соберётся
хор певчих, много или мало,
и в песне солнечной сольётся,
так сразу свист несётся. Ужас
охватывает всех в округе
и души сковывает стужа,
и в мураву летят пичуги…
Потом и вовсе разгулялся
злой ворог, тать в лесочке тихом:
точили две сороки лясы,
как у гнезда мелькнуло лихо,
у кумушки хвостатой ложки
и побрякушки все пропали.
И в сумерки разбойник ловкий
с упряжки кузнеца в запале
унёс заливистый бубенчик…
А в клубе танцевала Маня
и сонно догорали свечи;
гармонь страдала, сердце раня…
Дед в кузнице дремал, но слышал,
как тот бубенчик уводили:
всё дальше он звенел и выше.
И кот подумал: – Или, или…
Хлебнув настойки валерьяны,
он взрезал ночь, объятья мрака.
И я рванул за ним бурьяном.
Бежали долго, по оврагам.
А звон завёл в глухую чащу
и, всхлипнув, стих на древнем дубе.
Смотрели мы, глаза тараща,
всю ночь. В кустах – не то, что в клубе.
Чуть рассвело, - слетела тень и
опять мы бросились в погоню.
Пират летел на птичье пенье.
Что дальше, как в тумане помню:
дед, обнажив свой острый коготь,
вдруг ринулся на посвист вора…
Оправдывался чёрный ворон:
– Хотел я петь и души трогать,
подобно соловью. О славе
мечтал, живя у лесопильни…
Дед ворона на путь наставил.

– Почисти пёрышки, будильник!
Ну, детки, спать! А ты, Марьяна,
грустишь? прими вот, - валерьяна.


Васькина сказка (огнеглотатель)

Как рыбка на песке, кручина
во тьме трепещет в ветках ели.
Трещит тихонечко лучина,
луч сонно вьётся из кудели.
В печурке грустно гаснут угли
и кот на лавке щурит глазки.
Покуда детки не уснули,
мурлычет сказки:

– Однажды в нашей деревушке, -
сам слышал, маленьким котёнком
на ёлке сидя, у макушки;
С чего петух завёлся тонко?
кукушки смолкли изумлённо,
когда по лесу вихрь пронёсся.
Болотное раскрылось лоно
и, вмиг померкла неба просинь.
Как я со страху не свалился?
Но видел, - кто-то полз из леса
на свет ли, что из кузни лился?…
Неет! Кто сказал: кузнец-повеса?!.
Кузнец, конечно, был не ангел.
В ту пору он светился в клубе.
А в кузнице сидел, как в танке,
мой дед, - в огонь глядеть он любит.
Так вот, из леса тень тянулась,
мерцая жёлтыми очами.
Дома подмигивали снуло,
вздыхая жаркими печами.
Тень на ближайшую лачугу
взметнулась, и – в трубу. Собака,
здесь, - без сознанья, с перепугу.
И свет в избе погас. Я плакал, -
шум, тарарам, и треск, и крики…
А тень во тьме – к другой хибаре,
лишь на спине сверкнули блики…
Дома тонули в хмурой хмари...
А в клубе догорали свечи.
Кузнец, гармонь и Маня – в танце.
Вдруг – тьма. Тот, видимо – за плечи, -
визг… Кто сказал: И рад стараться?!.
Что было в клубе, врать не буду...
Темь обступила, будто волки
собрались стаей. Но покуда
был свет, держался я на ёлке.
То в горне кузни угли тлели.
В окошко вижу: дед мой дремлет.
Вползает ящер, еле-еле,
дыханьем обжигая землю…
и в горн – огонь последний лопать.
Смотрю, дедулю сон покинул
и, обнажив свой острый коготь,
он бросился врагу на спину.
Но скользкий тип тот был – не промах!
Из пасти изрыгая пламя, -
теснил кота!.. Но кот был дома!
И от стены он, между прочим,
в прыжке рассёк врага!.. Но чудо –
две морды выросло у гада!..
Что было, если бы не блюдо,
серебряное, молвить надо, -
подарочек для Мани, кстати.
Своё увидев отраженье,
остолбенел огнеглотатель!
Так, детки, кончилось сраженье…

Гаси лучину, слышишь, Маня,
да, в блюдо не смотрись во брани!


В глаза

Колокола над ярмаркой:
– Дин-донн!
Взметнутся голуби…
– Я – не гадалка.
Дайте мне ладонь
Навру с три короба.
И загляну в
тревожные глаза,
Как в небо светлое…
Сорвётся сердце
(что тот взор сказал?),
– Малина спелая.
Какие линии
(– ладонь в ладонь)?!
И глаз не оторвать.
Большого колокола
баритонн!
Толкают – трын-трава.
Толпа бурлит.
Удачу ловит всяк.
Ещё та публика.
«Сладкоголосого»
даст порося
В придачу к бубликам…
Ах, перезвоны!
(Кто кому гадал?)
– Ох, бриллиантовый!
Кто ж ведает, мы
свидимся когда.
Зачем о плате Вы?
Платок? Подарок? Мне?
Нуу… Боже мой!
С кистями длинными!
(В его объятьях
утонуть зимой!)
Да весь рябинами!
Я не гадалка!..
Боженька спаси!…

Заплачет звонница.
В колокола
вглядится неба синь…
Мне снится? Помнится?


Две звонкие свечи..

бабушке


Взрывы прогремели на рассвете,
и не надо будет хоронить...
Объявили: "Женщины и дети!"
Боже милосердный, сохрани!
На восток всё гонят эшелоны
немцы, в каждом - с нашими вагон,
сквозь пургу и сумрак, перегоны
к фронту ли? с оружием - в огонь?
Партизаны-то про нас ли знают?
(Гришка, брат, набрёл ли на отряд?)
Оборвётся ль колея лесная?
Вновь сполох! Деревни ли горят?
Стук колёс, скрипят в теплушке нары.
- Плачь, малышка! Нету молока!
Может быть охранник, немец старый,
на разъезде даст нам кипятка.
Подожди, вот высохнет пелёнка
под одеждой, - мокро на спине.
Одеяльце-то уж больно тонко...
Только что не босиком на снег
выгоняли ночью, поджигали
избы (взять бы вязаный платок)!
Партизан по деревням искали.
Фронт давно шагнул уж на восток.
И при немцах жили и рожали, -
я вот, Клавдия из-за реки.
(Как сейчас тепло бы было в шали.)
Да зажгли не наши ль мужики
коменданта в городе по пьянке?
Стук колёс. - Плачь, детка, - ведь усну...
Кто поднимется ль на полустанке?
не взорвёмся, в кофту заверну...


по-чёрному

Дымок прохожий из окошка бани,
У загородки - ветка груши чахнет.
Очаг и пламя, лижущее камни,
Дождя пять вёдер в закопчённом чане.

Здесь тесных стен ночная необъятность,
Скамья, полок - до потолка рукою.
Мы с бабушкой, девчонки... Ох. Обратно
Близка дорога памятью людскою:

В мгновенье ока вырастает ива,
Распахивая в пашню неба крылья;
Встревоженный со сна петух ретивый.
Усталость дня, уборочной поры ли.

В пару кипящем отводили душу
Мужчины и - в субботнее застолье...
О чёрной той убогости мы тужим.
О чистоте душевной нынче молим.


Свистелки

Окошко выходило на восток
И голуби под кровлей ворковали,
Захлёбывался ливнем водосток.
Таились, дети, мы на сеновале.

И впитывали пыльных, диких трав
Запрошлогодних – сны, воспоминанья
И терпкость сена, к нам сюда с утра
Заброшенного, ворох приминая;

Молчание смотрящего в поля
Из-под навеса деда, с леденцами
От курева. Бежали мы гулять
За радугой, летящей над лесами.

К обеду возвращались, сбившись с ног.
А дедушка, с орехами от белки
И хлебом – от лисы, сдержав смешок, –
Мы верили, дарил стрижей – свистелки.

помню

Как-то, дед, стоит твоя груша,

Яблони, поди, чахнут с горя,

Разрослись лопух да крапива,

И никто не скосит. Послушай,

Улетит журавль твой вскоре,

Слышишь, как скрипит сиротливо.

Будет зимовать в одиночку

Твой колодец, с горькой водою.

Рядом разошлась буйным цветом

Винна-ягода хмельной ночкой,

А сажал, была, ой, худою.

Будет ягод много, чай, летом,

Сад, оставленный без присмотра,

Облюбуют  птицы-гуляки,

Да полакомится чей отрок...

Нынче, дед, опять алы флаги.

Нынче, дед, опять не приеду.

Приберёт весна на погосте,

Будут птицы все к тебе в гости…

Помню, дед, давай, за победу!


Ноябрьский аист

Взять с гвоздя отцовскую ветровку,
белую от ветра, солнца, пота...
Словно прячась под крыло неловко,
на плечах почую дух полёта.
Не прощально-горького паренья
над ноябрьской незамёрзшей прелью;
не в сверканье ярком - оперенья...
В разговоре с ветром, будто пенье,
светлость возвращения к апрелю...
Я размах крыла к себе примерю, -
нет, да и не дорасту, конечно.
Не сравняться мне к земле любовью,
край крыла закрасившей навечно.
Лишь доверие добра, наверно,
то наследство, что дано судьбою,
эта тяга и к земле, и к свету:
Радостно и ясно... будет утро...
Ветер ли шепнёт шальной, всеведущ,
в памяти ли: ...Сердце, будь же мудро...

памяти..



Две звонкие свечи, что речь живая.
Мятущийся меж сосен ветер, будто
кого-то потерявший, застывает,
дождя тончайшим маревом опутан.

Два сонных мотылька, взлетает пламя
и падает. Нашли то, что искали,
деревья, скорбными вздохнув крылами,
тяжёлые в песок роняют капли.

Два огонька срываясь, воскресая,
спеша молитвой солнечной согреться,
летят.… И тает пауза немая
во внутреннее виденье врезаясь.

Церквушка ветхая мир обнимает
разверстым сердцем.


Говорливая вода

Далеко, на склоне гор источник мой…
– Подходи, плебеи, - вся я на виду!

Не в горячих термах родилась немой!..
Помню тёмный, долгий, гулкий акведук.

Гладко ложе, стелится, берёт в полон,
зажигает, увлекает, под уклон.

И под каменными сводами в тиши
эхо мечется, взлетает, мельтешит.

Властный, страстный шепот,
еле слышный гул, -
то ли крови ток толкается в виски..

Чувства-птицы воспаряют, высоки,
над обрывом, зависая на бегу…

Пон-дю-Гар. Ажурных арок торжество!
Свет пронизывает глубину аркад…

Призывает вод целебных божество,
провожает акведук, едва покат.

За границы эры.
Древний город Ним. Площадь.
– Кто сказал, что мой фонтан раним?

Солнце ловит брызги, капельки души.
– Эй, гражданка, слышишь,
подставляй кувшин!

Дар небес - земля от сердца, не вино
отдаёт, но - вдох насущный, просто жизнь.

Зачерпни ладонью слово, жить спеши!..
На холмах, вдали, источник мой хмельной


Край света

Край света

Остров Врангеля. Край света.
Край арктических пустынь.
Хочешь, на хвосте у ветра
без билетов, без кареты,
пронесёмся, как кометы,
в мир полярной красоты?

Здесь, едва теплом согреты,
словно солнце светит мак,
мхом оазисы одеты.
Как птенца смешного – лето, -
в скалах караулит где-то
ласка хитрая – зима.

Берега морские, горы
приютили столько птиц!
Сторонится разговора
да базара - старый ворон.
На озёрах гуси хором
рассуждают о пути.

Стихнут птичьи крики, споры.
От метелей – белых сов
берегут зверюшек норы.
Солнце – подо льдами, в море.
Будут медвежата вскоре
в лапах сладких звёздных снов.

Белоснежный

Лисица, волк? Во мгле метнулись тени.
Метели сбрендили по вечной мерзлоте.
Давно ли гуси снялись, улетели.
Да, что ловить им в этой темноте.

Хех, нам куда лететь, перезимуем.
Ух, летом уродилось грызунов.
Беляк-то прыткий нонче, посему и
Что ж дёргаться, довольно сладких снов.

Ишь, заметает, не отыщешь яра,
Река промёрзла, не видать ни зги.
Что ветры, воя, там ваяют яро?
Сияний бы! Метели – пустяки.

Слышь, белоснежный, ты лететь готов, а?
Ну, что хохочешь? Ветер то, - не волк.
Стихия – только нам, полярным совам.
Ну, тронемся? Вон в небе – света клок!

Держись, малыш

Держись, малыш, мы полетим с тобой
в на'ш день через чердачное окно,
и белопенный под крылом прибой
садов - окатит сонной тишиной.

Увидишь - мир не только жжёт глаза,
он полон разных лакомых чудес.
Услышишь - звёздная звенит роса
и где-то высоко и рядом, - здесь.

В бессчётной тьме загадочных причуд
речных обрывов и полян лесных
отыщем мы укромный свой приют,
чтоб, завернувшись в крылья - видеть сны
в косых лучах из солнечного дня.

А подрастёшь, в преддверии зимы
мы полетим далёко, - догонять
косяк гусей, сынок Летучий Мыш

Странный разговор

На рассвете в воскресенье
вдруг раздался странный шум
и проснулся сад весенний
за окном. Я чуть дышу:

Что за скрип? Или сороки
там стрекочут у рябин. 
Иль не поделили крохи -
забияки-воробьи.

Иль синица засвистела,
с соловьём вступая в спор.
Или курица взлетела
вслед за кошкой на забор?

Я все окна оббежала,
только пусто во дворе...
То на баньке обветшалой
с зорькой говорил скворец.

Блик зари

Зачем звенит он день-деньской,
Забыв забавы и покой,
В деревьях и кустах?
Бормочет, словно родничок
Ворчит, журчит, бежит, течёт...
Не умолкает птах.

Синичка спорит с ним, шутя,
И в клюв кузнечики глядят.
Он, знай, твердит одно.
Как заклинание: "Нельзя
Без солнца, я озяб, озяб,
Озяб я", - вновь и вновь;

"Дожди, дожди, летите прочь,
Летите, напоите ночь!"...
А утром - посмотри!
Согреют зяблика лучи
И трелью звонко зажурчит
Птах певчий, блик зари.

Месяц-парусник

Причалит месяц-парусник,
сон сядет на окошко.
Устал и ветер, парус сник.
– Послушай вечер, крошка:

Возьмёт трещотки саранча.
Трескучие огнёвки
на балалайках забренчат,
скрипя без остановки.

И затрещат в траве сверчки,
кузнечики слетятся,
зажгутся звёзды-светлячки,
закружат в ритме танца.

Поднимут ветер на волнах,
засветится дорожка
и парус – полная луна
тебе приснится, крошка.

Треск и искры

Что случилось?
Треск раздался за окном.
Точно с горки кто-то
круто загремел.
Во дворе.
А может старый, мудрый гном
застучал своим
кресалом о кремень.
Во! сверкает!
Видно в хижине огонь
в очаге случайно
ветер погасил.
А разжечь огонь
без спичек нелегко.
Гном гремит, как
барабашка, что есть сил.
Высекая искры, кашляет.
А вот
зашумело,
зашуршало что-то вдруг.
Может ёжик?
Продырявил небосвод?
И в тумане брызг
укрылось всё вокруг.
Но затеплится
в камине огонёк
и вода запузырится.
Добрый гном
чай заварит.
Ёжик сядет на пенёк.
Веселей вдвоём-то,
и не слышен гром.

Мурка-осень

Потягиваясь, из листвы восстав,
с подпалинами, осень-кошка
движеньем трепетным хвоста
мела, мела дорожки;

Приникла, притаилась, и с земли
внезапно взвилась рыжим вихрем.
Листочки стайкой понеслись,
попались, в лапах стихли.

На солнцепёке мягко развалясь,
ленивым ветерком лизала
ржаные, спелые поля,
и, щурясь, засыпала.

Голодная, на неба край скользнув,
ловила в тучах света блики.
А ночью будет на луну
мурлыкать..

Подснежный жемчуг

Облако снега на крону сосны
В ночь опустилось, да там и осталось
В колкой хвое зимовать до весны.
Сказка под волнами леса рождалась.
В полдень под снежно-зелёный шатёр
Стайка весёлых синиц прилетала
И разжигая беседы костёр,
В песнях декабрьский денёк коротала.
Следом летели под сень воробьи
И чик-чирикали, так, как умели.
На парусах облака-корабли
Плыли всё дальше за местные мели.
Дни пролетали и ветер кружил,
Снежною пеной метели плескались..
Рифы кораллов март-месяц крушил.
В солнце падут даже льдистые скалы..
Облако, тая, прощалось с сосной,
Капали слёзы и плакал дождь вешний..
И напоённые сказкой лесной
Плыли цветы, словно жемчуг подснежный.



Всю ночь летел..

Всю ночь летел…
нет, падал первый снег,
как будто белизны своей стеснялся,
и тени в беспросветной пелене
неспешно растворялись.
Лес пленялся.

В безмолвном состязании цензур,
стирающих осинник приземлённый,
бросался снег на пламя амбразур
и таял на зелёном изумлённо.

И в пасти елей, в лапы сыпал снег.
Хвосты деревьев вздрагивали страстно…
А в очищающейся вышине
звезда моя звучала.
Не напрасно.

Ложился снег на хвою, на листву.
Листва – на снег, безудержным экспромтом…
Волна рассвета приглушала звук,
лиловым заливая горизонты.


новый Прометей

Я – белый лист. Меня на карандаш
ты не бери, приятель!... Эх, напрасно.
Я знаю, помню, - всё тебе отдашь…
– ответишь, словом или мыслью бранной.

Да не пиши, прошу тебя! Опять?!
Холодные иззубренные скалы,
вой диких волн и брызги?! Я... распят!
Ну, не хватает только пятен алых!

А этот что здесь делает? – Орё-ол!
Эй, что ты трёшь, и трёшь и… рвёшь на части?!
– Уже в печёнке!! Где мой ореол?!
Сейчас я закричу! – Уйми свой ластик!

И что ты смотришь, а? Да, это я!
Я! подарил тебе огонь, надежду!
Учил письму, все знанья, не тая
отдал! Прикрой же хоть какой одеждой!

О, мука! О, неумолимый рок!
О, Зевс! За что? здесь снова рисоваться,
и видеть жалкий вечный твой мирок?!
Не лучше ли совсем мне разорваться?!

Когда уже созреет тот Геракл,
что с клав.. ой, как там, со своей кувалдой
оковы снимет?! Росчерки пера
ужо заменит не печатной правдой?!

А то ведь плюнуть некуда! Доколь!
Поэтов всяких развелось речистых!…

С кем обнимусь… и обрету покой...
И буду белым и, почти пушистым.


Берега памяти

Высоки и скалисты в истоках мои берега.
Там впитала вода лёгкость робкого первого снега,
где стремительность чувства сильнее стремленья разбега
и открытые, обнажены, будут кварцы сверкать.
Моей памяти дальние, солнечные берега.

И порода уйдёт и порывы, и чувство уйдёт
на поросшие северным бором сосновым равнины.
Только вцепятся корни в песочных оврагов лавины
и откроет долину разлива весны поворот,
и нахлынет вода… и туманами в небо уйдёт.

Будет тихую бухту залива река обнимать,
слюдяными крупицами давних истоков сверкая,
затихая течением чувства, светла и легка, и,
в море ветреном, вольном едва различима, нема.
И бездонно-солёному сонному небу внимать.

Как близки будут памяти солнечные берега!


Поль Верлен Искусство поэзии

Paul Verlaine Art poetique

De la musique avant toute chose,
Et pour cela préfère l’Impair
Plus vague et plus soluble dans l’air,
Sans rien en lui qui pèse ou qui pose.

Il faut aussi que tu n’ailles point
Choisir tes mots sans quelque méprise :
Rien de plus cher que la chanson grise
Ou l’Indécis au Précis se joint.

C’est de beaux yeux derrière des voiles,
C’est le grand jour tremblant de midi ;
C’est par un ciel d’automne attiédi,
Le bleu fouillis des claires étoiles !

Car nous voulons la Nuance encor,
Pas la couleur, rien que la Nuance !
Oh ! la nuance seule fiance
Le rêve au rêve et la flûte au cor !

Fuis du plus loin la Pointe assassine,
L’Esprit cruel et le Rire impur,
Qui font pleurer les yeux de l’Azur,
Et tout cet ail de basse cuisine !

Prend l’éloquence et tords-lui son cou !
Tu feras bien, en train d’énergie,
De rendre un peu la Rime assagie.
Si l’on y veille, elle ira jusqu’où ?

Ô qui dira les torts de la Rime !
Quel enfant sourd ou quel nègre fou
Nous a forgé ce bijou d’un sou
Qui sonne creux et faux sous la lime ?

De la musique encore et toujours !
Que ton vers soit la chose envolée
Qu’on sent qui fuit d’une âme en allée
Vers d’autres cieux à d’autres amours.

Que ton vers soit la bonne aventure
Éparse au vent crispé du matin
Qui va fleurant la menthe et le thym...
Et tout le reste est littérature.


Искусство поэзии

О, Музыка! Она во всём.
Вот раздаётся звук, чуть слышен,
и льётся словно воздух, выше
и выше, чист и невесом.

Как будто облака застыли,
чьи очертания точны,
расплывчаты? навеют сны,
слова, как отраженья были.

Пленительный за пеленами взгляд,
дрожащее дыханье полдня;
так звёзды ясные пылят,
так небо осени мы помним!

Не цвет, - оттенок, тон, полтона,
и свет, и тень, - едины, те,
что зазвучат мечтой в мечте
и флейтой в роге удивлённо.

Но низких берегись острот
и смеха, - только ради смеха.
Оставленная на потеху,
и синева слезу прольёт.

Ты красноречия дороги
оставь. К чему быть на виду,
у рифмы плыть на поводу?
Ей, строгой, верим ли в итоге?

Не чёткой рифмы ли вина,
когда красивой безделушкой
ребёнка, дикаря игрушкой
к пустому звуку сведена…

О, Музыка! Взлетай, живи!
В каких бы землях не остались,
ты нас зовёшь в иные дали,
к иной, непознанной любви.

И пусть хмельная авантюра,
твой стих, рассветную пастель
овеет свежести метель…
Бессильна здесь литература!


Птичьи чётки

Когда то предоставлено судьбой?
на выбор мне, - кем быть, хотела б птицей
летать и ни-ку-да не торопиться
в морях лазури бледно-голубой;

Где облаком мерещится любой
прохожий парусник. В тени укрыться,
и не искать ни нищего, ни принцип,
но пищу лишь и кров, что есть любовь…

Хотела б я по осени скитаться
среди дождливых туч – импровизаций,
и схватывая ноты на лету,

питаться тем источником и только…
дарить перо ночной дороге, долго
лететь, не отрываясь, на звезду.
*
Лететь, не отрываясь, на звезду…
Не это ли по жизни все мы ищем?
И будет ночь прозрачнее и чище,
когда туманы в чащу заведут.

Озёр лесных, чудесных череду
откроешь, - странников небесных ниши,
ввысь канешь, возносясь всё ниже…
И камыши тебе шалаш сплетут.

Вновь яблоко зари откроет эру
полёта, разгорится в сердце вера;
в обетованный край - твою среду.

И если, может быть, однажды, где-то,
безумные, но сбудутся надежды,
что больше самого пути найду?
*
Что больше самого пути найду,
куда бы ни вела меня дорога?
Здесь каждый шаг окажется уроком.
Не всё же птице в райском петь саду.

Но не блаженство ль, - видеть красоту
в рожденья – муках, увяданье кротком?
Из слёз росы на паутине соткан
рассветный луч, - зажёгся и потух…

Во мгле таятся капельки мелодий.
И ты – свою, - увидишь на восходе, -
лови её, проговори, пропой!

Настанет день, и ярче станут тени,
мы растворимся в облаках видений.
Что проще и сложней, чем быть собой.
*
Что проще и сложней, чем быть собой?
Не по теченью плыть, но и не против, -
на берег – лишь тебе открытый остров,
где обретёшь пристанище. Тропой…

Пройдёшь ли ты, некошеной травой,
здесь, обжигаясь в кровь осокой острой,
стремлением срезая повороты,
мгновенья осязая, - ты живой…

И, как на крыльях, будто сбросил тонну,
взлетаешь и… Париж, и все лондОны
кружками проплывают под тобой.

Да что Багамы? С нами Бог! и пусть их…
когда так ждёт тебя родное устье,
новорождённый так кричит прибой.
*
Новорождённый, так кричит прибой!
Луну уснувшую на глади – будит.
И льётся молоко, - не держат груди,
котёнок лижет, тычется, слепой.

Любовью напоённые с лихвой,
растём; ветра и бури жизни крутят,
и, странники, - бредём, да ищем сути…
Лишь небо нас ласкает синевой.

Мы – больше всё по плоти, да по платью.
Земного притяжения объятья
излечат ли сердечный твой недуг?

Сиротства – исцелимые ли, раны?
Но отдаёт вода тепло туманом!
Так тянет в небеса смятенный дух.
*
Так тянет в небеса смятенный дух,
когда гроза привычная нагрянет
и наведёт на травы, листья – глянец,
откроет горних облаков гряду.

В сиянии не различишь черту,
Любви причудливо размыты грани.
Вскружатся чувства ароматом пряным
и, моментально падаешь в мечту.

А лето исполняет все желанья.
Мгновения, стремительны, как лани,
скользят в потоке времени… по льду…

Но сердце неуёмно просит музык,
и снежный рок сбивает с ног и кружит
в осеннем джазе, ветреном ладу.
*
В осеннем джазе, ветреном ладу, -
день будний заиграет нервной скрипкой,
Джокондо-Леонардовой улыбкой, -
в невероятно солнечном бреду.

Когда тебя, Любовь, я обрету,
как больно будут журавли курлыкать.
В небесной глубине святые блики
я в память незабудками вплету.

И пусть зальётся саксофон дождями.
Мелодии шальные пей горстями.
И пусть взлетают листья вразнобой.

Впусти в себя природы мудрой звуки,
и, в тишине и снежности разлуки
сердечною согреемся мольбой
*
Сердечною согреемся мольбой
когда бывает, вьюга воет, стужа
льдом сковывает души… Уже, уже…
и жгучий холод колется молвой.

Но глубоко основы моего
град-Китежа – святого храма. Тушит,
пусть, день короткий свечи. Только кружит
во мгле звезда лампадой, маяком.

И сколько вьюги ниточке не виться,
вернутся, веришь ли, весною птицы,
и стает лёд, оставив берега.

И пусть при свете солнечном потерян,
но не погаснет мой огонь, я верю,
в извечном поиске, земных бегах.
*
В извечном поиске, земных бегах,
зачем – стремимся мы из леса в поле,
но устаём от суши, тянет спорить
с волною в море; дальше, и – в песках…

И вот, от суеты устав слегка,
скрываемся опять в лесах мы вскоре…
чтоб вновь мечтать о ветреном просторе.
И так всю жизнь обречены искать.

Кому-то ближе море – по колено,
Париж другому, открывая Вену,
а кто мгновенье ловит у виска.

Разбрасываем, собираем камни
и только память остаётся с нами…
Теряемся, песчинки – мы, в веках.
*
Теряемся, песчинки – мы, в веках.
И так же время. Время истекает.
Бежит шуршанье жизни, не стихает,
струится вглубь, а может свысока.

Меж нами высекается искра.
И чувства – разгорается лихая
игра. И так всегда, - любя, да каясь…
Полёт любви очерчивает храм.

Молитве молчаливой ты доверься.
Лампадками святится будет сердце
и звёздные увидишь миражи.

Любови наши – то горят нетленно.
Струится время вглубь, на дно Вселенной.
Падение в часах песочных – жизнь.
*
Падение в часах песочных – жизнь,
– парение на синих крыльях, ветра
дыханием подаренных так щедро!
Держись его в заоблачной тиши.

В огонь заката, слышишь, не спеши.
И музыки клубящейся – либретто
прочесть не торопись, когда согреты,
просвеченные солнцем витражи.

Летят осколки ясеня и клёна,
на землю оседая утомлённо.
Погреемся у яркого костра.

Взовьются искры радостно и остро.
Мгновенья длятся, пролетают годы.
Мы вместе на мгновения? года?
*
Мы вместе на мгновения? года?
нас в Лету окунающего лета,
где так легко забыться и не ведать,
что есть на свете снег и города.

Мы в вечность погружаемся, когда
теряемся на полустанках где-то,
иль тянется тоскливая сиеста…
Но вихрем налетает вдруг страда.

Мелькают, тают дни, поля и горы,
разлуки, постиженья, разговоры;
но светится далёкая звезда.

И в ней, единственной, души не чая,
мы ничего вокруг не замечаем, -
скитальцы во Вселенной навсегда.
*
Скитальцы во Вселенной навсегда,
мы вспомним наши древние заветы
и, видимые лишь чутьём приметы
откроют заповедные места.

Здесь, в тихой неприметности гнезда,
в объятиях реки туманной ленты,
из прошлого – сверкнувшие моменты,
смигнув, росу роняя вниз, листать.

И дни, желтея, полетят как листья.
Прошьют закаты клёны – тонкой нитью
дождей – ветров шальные куражи.

Блуждая по пунктирам паутин,
мы обретём превратности пути.
Земные сны подарит ночь, кружись.
*
Земные сны подарит ночь, кружись,
увидишь, заиграет небо в лужах
на тонких звёздных струнах,
самых лучших
и… музыка в душе уже звучит.

И, словно свет негаснущих лучин,
откроет сокровенное, послушай,
придёт заветный час,
укажет случай –
скрипично-родниковые ключи.

И, - раздаются, льются в унисон и
с вершин по кручам, и
с высоких звонниц:
журчанье, щебет, колокольный бой…

Взлетают птицы на исходе ночи
и тают в небе точки
многоточий,
когда то предоставлено судьбой.

ключ:

Когда то предоставлено судьбой -
Лететь, не отрываясь, на звезду,
Что больше самого пути найду,
Что проще и сложней, чем быть собой?

Новорождённый, так кричит прибой,
Так тянет в небеса смятенный дух!
В осеннем джазе, ветреном ладу
Сердечною согреемся мольбой.

В извечном поиске, земных бегах
Теряемся, песчинки, мы в веках.
Падение в часах песочных – жизнь.

Мы вместе на мгновения, года?
Скитальцы во Вселенной навсегда.
Земные сны подарит ночь, кружись…



Фея реки Ло

по мотивам оды Цао Чжи, 222 г

Оставил я столицу
и путь мой на восток
лежал домой. Уж солнце
к Хуаньюань склонилось.
Ущелье. Горы. Кони
изнемогли. Поток
бежал в полях зелёных,
сквозь рощу Ло струилась.

Остановились. Долго
бродил я у воды.
Вдруг взвилось сердце, только
с чего бы?.. За утёсом
красавица стояла,
небесной чистоты -
видение сияло,
как хризантема в росах.

И как дракон в полёте
– изящна, будто вихрь
снежинок, в дымке –
солнце так на заре пылает
и ослепляет, лотос, -
из тайны вод своих;
её сиянье льётся,
гармонию являя.

Божественная фея!
И статна, и стройна,
прелестны плечи, шея;
улыбка опьяняет,
взор – ясных звёзд живее.
И вся озарена
спокойствием, движенья,
естественны, - пленяют.

Нежна и благородна.
Туманный шёлк – наряд;
и перья зимородка,
и золото блистает.
На край крутого склона
шагнёт… и озарят
её жемчужин сонмы.
В бессмертии – святая.

Красою очарован,
в печали я застыл, -
не вымолвить и слова,
и сваху не найти.
Я обратился к волнам,
ведь помыслы чисты,
и лишь любовью полон.
Что в дар мне принести?

Ми-фей мне отвечала,
приличиям верна.
Искушена не мало.
Манеры. И стихи,
как видно, понимала.
Открылась быстрина,
что встречу обещала
мне во дворце стихий.

Захвачен скачкой чувства,
в сомнениях застыл.
Легендой старой, грустной,
– о юном Фу, коварстве
бессмертных – был обуздан.
Стремлений бурных пыл
сдержал, лис хитрый, шустро,
- мол, этикет мной правит…

Как будто «Книгу песен»,
в душе моей прочла
Ми-фей легко, как если б
сама её писала.
А я наверно, грезил,
– ко мне она плыла,
мерцая еле-еле;
темнея, - отплывала.

И обернулась птицей.
Подобно журавлю,
который в воздух взвиться
готов вот-вот, и крылья
раскрыл. Казалось, длится
– волшебное «Люблю».
Иль песня эта снится?…
И много духов плыли.

Летели и скользили,
играя в волнах Ло,
как дым алмазной пыли.
То жемчуга искали,
всплывали и струились,
дарили сладость слов,
что не произносили.
Следы их затихали.

Я, позабыв о пище,
смотрел, как Дух Пин И, -
ветров, - слуг верных ищет…
Фей милых созывая,
Рек Божество, я вижу,
бьёт в барабан; звенит:
– В путь! - колокольчик.
Ближе слетелись рыбьи стаи;

Вкруг колесницы, вместе
со стаей птиц морских.
Впряглись драконы, шесть их.
Взлетел кортеж… Растаял.
Исчезли духи…
Фея, вдруг, ветрам вопреки,
ко мне вернулась, вея.
И с губ слова слетают:

– Иссякло время встречи!
Мы, – дух, и человек,
чей путь, увы, не вечен…
(Зачем мы полюбили?)
Но вечны наши речи.
Любовь моя навек.
Мой дар, светлейший жемчуг
– прими, то слёзы лилий.

Сияние погасло.
И нет уж феи Ло…
Я в горы поднимался
в бессмысленной надежде,
и по реке скитался.
Лишь образ мой прекрасный
горел в душе светло
всю ночь. Печалясь страстно,
пытался я напрасно
уснуть…
Но рассвело.
Снег таял на одежде.
Пустился в путь?.. Остался?


Полное погружение (К С-П-б)

или
от колокольни до колокольни



С мостов-балконов дальний вид на море.
А с колокольни "Спаса на крови",
с креста Исус Христос посмотрит.
По зову – на плаву, ты взгляд лови…

Вот... вот – любви распятые объятья…

Мосты парящие застыли над рекой-
каналом. И с тобою здесь опять я,
и так скользится, дышится легко.

Под Невский, вглубь, где светятся трущобы,
и где грифоны, вторя плеску волн
кивают важно свысока. Ещё бы.
Блестит на солнце крыльев статус-кво.

Но, только, за ближайшим поворотом
нам открывает пара белых львов
меж тополями – долгий путь по водам
в метельный пух,...
на свет колоколов.

***
Века, из каменных оков,
из мрамора и бронзы,
в волне, взлетала высоко
и рассыпалась в росы...

И прорастала между плит
гранитных, сквозь булыжник…
Плыла в цветенье тонких лип,
витая в сферах вышних...

В полёте солнечной листвы,
срывалась на ветру и,
упрямо вновь взлетала ввысь
в лихих фонтанных струях.

В крови стремительных коней
кипела и в металле
не стыла. Думали о ней,
молились и мечтали.

Цари и нищие, и мы,
Святым согреты духом
и крепостью его сильны…
Здесь в камне живы
мысль и смысл, -
Душа Санкт-Питер-бурха

***
Алексеевский * равелин.
Эх, Нева, Трубецкой бастион.
Петр Первый! Ильич! Довели!...
Лето. Пляж. По песку босиком…

Набегает волна, холодна.
Солнце греет и греет гранит,
горечь горькую выпив до дна.
Видишь, Троицкий, Чкалов парит?

Чудотворец Морской Николай!
Боже! Боже, Царя * храни!
Полдень. Пушка и колокола.
Льётся звон далеко за гранит.

Ветра воли испившим сполна,
нам ли, Ангел, взлетать высоко?
Отступает, бессильна, волна.
Дети. Лето. Песок. Босиком.

Правят волны строку за строкой,
напевая, как гордый «Варяг»
не сдаётся врагу. И покой
снится волнам. И чайки парят.

***
Шёл июль, и гасло солнце в куполах.
Вдоль канала плёлся, таял белый день.

Из-под мостика горбатого плыла
ночь, а может пара чёрных лебедей.

Поздним пухом исходили тополя.
Звёзды сыпал заблудившийся трамвай.

Ах, по Летнему гулять бы да гулять,
у воды на склоне так нежна трава…

Ныне тихо здесь. А липы зацветут,
разожгут благоуханный, тусклый свет,

словно сотни свеч затеплятся в листве,
околдуют, опьянят, с ума сведут…

И Амур* своей возлюбленной вот-вот
улыбнётся и рукою обовьёт

* Амур и Психея)

***
Пройдёмся по Малой Садовой,
где временем пересеклись
невенчаной красотою -
даль неба и Невского близь.

И с кучером* Александринки
слетит колесница сюда,
где замерли прошлого лики,
и.. вот уж уносится вдаль.

Вспорхнёт голубиная стая.
Раскрутим фонтана мы шар,
историю перелистаем,
и следущий сделаем шаг.

В колодце - собака, что, кстати,
любые желанья хранит.
В мансарде меж крыш зимний садик -
Луну с Аполлоном* манит.

* - одно лицо)

***
Затеряться, заблудиться,
закружиться в тишине
шумных улиц,
листья, птицы,
я и ты - наедине.
И кому, какое дело,
что с балтийским ветерком
мы болтаем обалдело,
мы болтаемся легко
по Неве, и по каналам,
и на Мойке под мостом,
чтоб не показалось мало -
Синим, длинным, метров в сто.
Катерок волна толкает.
Мы на свет родимся вновь
как Аврора ли, сверкая,
как в Европу ли окно.
Случай бросит нас у Сфинксов
или у китайских львов
Ши-Цза.
Сердце закружится,
словно листик или птица,
и, залив глаза нам Финским,
опьянит любовь



Финиш

Финиш

Мне вчера сказала мама
отчего-то очень прямо,
что меня не может слушать,
– у неё завяли уши,
и глаза на лоб полезли.
Что терпенье лопнет, если
не приду в себя. Но я же
завершал крутой вираж и,
ну, не мог остановиться.
И рычала словно львица
на бегу моя машина.
Было финиша не видно,
– мама тут погорячилась.
В общем, гонка прекратилась…
Опущу я руки разве?

– Мам, сегодня на КАМАЗе?!

Автопортрет

Я авто портрет рисую.
Утром бегать я устал.
Маму просто потрясу я.
- Ах, картина, - красота!

Мама, посмотри скорее!
Карандаш пора менять
мне на краску-акварель и
не догоните меня!

Крокодил?! Да нет! Машина!
Почему же я хвастун?
У меня не хвост тут длинный,
а прицеп! Ведь я расту!

Путешествие по..

Нас качает на волнах
развесёлый ветерок.
Проплываем на слонах
мы по джунглям без дорог.

Хорошо бродить пешком,
лучше - в лодке и верхом.

По пустыне - на ослах,
на верблюдах - за мечтой.
Вот бы в горы на орлах,
- любоваться красотой.

Только с горки - не бегом,
не на лодке, не верхом.

Ну, садись, катись скорей!
Вот песок, кусты - стеной,
лужи, словно семь морей...
Со двора пора домой!

Правда..

Не пойму я этих взрослых.
Говорят: малыш, не бойся!
А ножей боятся острых
сами-то, огня и вовсе.

Даже луж, - не подходи, мол.
Будто в них живут акулы.
Нет в лесу волков, вестимо.
Скажут: лес не для прогулок.

Только я-то не из робких.
И движений двухсторонних
не пугаюсь на дороге.
И собак. Кричат: не тронь их!..

– Ты не бойся, мам, не кусят!
Я не дам тебя в обиду.
Правда, в темноте боюсь я...
потерять тебя из виду.

Сегодня ночью

Сегодня ночью кто-то к нам
зачем-то влез исподтишка.
Мелькнул он тенью у окна,
я видел, и забрался в шкаф.

Наверно кушать захотел.
Молчит, как будто нем и глух.
Жуёт тихонько в темноте
рукав за платьями в углу.

Молчит и снится, снится мне,
большой, неведомый зверёк.
Подвинусь срочно я к стене:
– Не укусил бы, серый волк!

Колючий, бурый, резвый тигр!
Проснусь, чуть-чуть открою шкаф,
мне будет солнышко светить:
– Эй, киска, хочешь молочка?

Шпион

Эй, мальчик, на меня не так ты смотришь,
зачем?! и уши у тебя большие!
Да сколько лет тебе, дружок… всего три?!
Мне – два и семь, и щёки мои шире!

И что-то я тебя впервые вижу?
Ты не шпион ли, к нам проникший в группу,
чтоб надо мною спать – в кроватке выше?
Отдай компот! С тебя довольно супа!…

Не трогай! мой горшок! я здесь писатель!…
Писать умеешь тоже ты? иначе?
Так получи… придёшь ещё в мой садик!…
- Что, Марьиванна? Я ж ему дал сдачи!

Зелёнка с ветрянкой

Так бывает в жизни только раз.
Всё пройдёт, братишка, ты не трусь.
И зелёнки боевой раскрас
смоётся, как дымка поутру.

А пока ветрянки ураган
нас увлёк, забросил, ты представь, -
шарику земному на рога.
Остров, неизвестные места.

Джунгли жаркие. И мы ползём
через заросли на склоне гор.
Ветви жгутся, ох, тяжёл подъём.
Наша цель уже не далеко.

Принимает небо нас под кров.
Там, где лес простёр зелёный плед, -
распускается бутон ветров.
Доползём, ветрянки сдует след.

Вот ещё какой вопрос

Где живёшь ты, Дед Мороз?
В лёд полярный дом твой врос?
Долгой, тёплою порой
встречи ждёшь ты с детворой?

Шьёшь подарки понемножку?
Топчешь топкую дорожку
по болоту, - по морошку,
клюкву ешь не понарошку?

Или ты по травке летней
целый день пасёшь оленей?
Вечерами чинишь сани,
зритель Северных сияний?

Или, может, сказка - ложь?..
Или в сердце ты живёшь
тех, кто верит в волшебство?!
Снежный свет - подарок твой

Я считаю

Научился я считать:
Раз, два, три, четыре, пять!
Обнимает солнце нас,
Тает снег, идёт весна,
– это раз!
Дуют жаркие ветра,
Выше пояса трава,
Я считаю:
лето – два!
Разноцветная листва,
осень – три!
Что за чудо, посмотри, -
Ничего не видно, в мире,
Только снег.
Зима – четыре!
Но весна придёт опять,
– это пять!


Блеск следов крылатого ботинка

Блеск следов

Наступила осень золотая…
на порог, на тротуар, дорогу.
– Глянь-ка, и по воздуху летает
след, чуть тёпленький, ты сам потрогай!

Тут и там, на крышах, на тропинках,
прям, бросается в глаза, несносен,
блеск следов крылатого ботинка!
Ой, вот красный! Кто-то ранил осень?!

Кровь?! Смотри, смотри! И вот! Всё больше!
След возьмём, догоним, перевяжем,
напоим! Бедняжке мы поможем!
Будет Осень веселей и краше!

Игрушка

Поблёкли, стёрлись краски,
что ж, да, я – деревянный.
Упал колпак дурацкий,
а трещины – не раны.

Ни принц, ни полукровка,
а простота святая.
Резинка – не верёвка,
болтаюсь и болтаю.

Улыбку не рисуйте,
в руках судьбы – игрушка,
весёлый я по сути,
зовут меня – Петрушка.

Точилка

Целый день верчусь, кручусь.
Или я уже тупая?
Всё карандаши учу
и точу, не отступая.

Всё твержу одно и то же:
– Ну, рисуйте! – всё равно, -
лишь обломы труд итожат.
И снимаю стружку вновь…

Малыши – карандаши
нетерпение утратят.
Тонкой линией души
разукрасят мир тетради…

Ох, да, станем мы тупые...
– все, резинка, - три, не три.
Только сказка станет былью,
если мы добры – внутри.

Где так легко

– Я ни гуру, ни гуру,
– говорила кенгуру.

– Малыша носите в сумке
на природу, на простор,
не устанут лапки-руки.

Можно прыгать выше гор,
не бросая мягкой люльки,
расширяя кругозор.

Научиться в сумке танцам
можно, если день-деньской,
крошка будет кувыркаться…

Где всегда уют-покой
и чудесный, сладкий кальций
по доставке с молоком.

Там, где так легко согреться.
– Всё своё ношу у сердца.

А если улечу

Ты выберешь меня по цвету или
размеру, или по татуировке.
Всё будет просто. Дело тут не в силе,
и уж конечно, вовсе не в сноровке.

Твоим рукам доверюсь не напрасно.
Ты отдаёшь своей души частицу
и... вот друг к другу мы с тобой причастны
- действительно-страдательные лица.

И соучастники; что, преступленье?
- участие... Так делимся мы с ближним
словами или просто цветом летним,
годами ли, мгновениями жизни.

Я рядом. Говори со мной. I need you.
Не важно что, когда с любовью даришь.
Мы связаны теперь единой нитью.
Я - от души душа, - воздушный шарик.

А если улечу, - ты веришь в чудо?
- луною за тобой держаться буду...

Рядом

Что разлаялся, Дружок?
Позабыл, как я давала
Кити-Кэт тебе, горшок,
Мышку, поиграть? Всё мало?

В тёплый, тихий полдень спать
Ты ходил ко мне в корзинку,
Если помнишь, и раз пять
Я тебе чесала спинку.

Пить давала молока
Раза три, но очень долго
Ты, Дружок, его лакал...
Что же нынче смотришь волком?

Или косточку свою
Пожалел? А звался братом!
Или ранили в бою?
Хочешь, мурр, тебе спою?..
Ладно, можешь писать рядом.

Лушка

Миску с носом лижет кошка
Лушка, лапкой моет ушко.
Оближу тарелку с ложкой
И свою помою кружку.
Может быть и всю посуду?
- Кис-кис-кис, какая пена!
Ну-ка, мыть тебя я буду!..
Что же ты ползёшь на стену,
Как ободранная крыска?
Стой! Куда на стол? Там банки!
Ни к чему на шторы прыгать!
На-ка, киска, - валерьянки,
Капли, - мама принимала.
Вкусно? Вылакала? Шустро!
Успокоишься. Что, мало?
Почему летишь на люстру?...

Сластена

Наступает понедельник,

Я беру со вздохом веник;

 

Будто по квартире дворник,

Подметаю и во вторник.

 

А без дворника - беда,

Фантиков полна среда.

 

Вот сластёна - человек!

Не убраться и в четверг.

 

Пусть неделя тянется,

Остаётся пятница...

 

И теперь - одна забота,

Ем конфеты я в субботу.

 

Продолжается везенье

На веселье в воскресенье.

 

Буду бегать в понедельник

С пылесосом, до паденья



Новая метла

Сегодня - самый лучший день!
Вот - новая метла моя!
Мне с нею подметать не лень,
Я в доме буду главная.

Песок, овсянку или соль,
Что на полу окажется,
Не засосёт и пылесос.
С метлою - свалим кашицу!

Я загляну под мамин стул
И чистоту наделаю.
И клошки хлеба подмету,
И нечисть обголелую.

Летаю с самого утла!
- Я ведь, мам, - ласкласавица?
Лети, мети моя метла!..
Ты можешь, мам, ласслабиться!

Зайка

Зайку бросила хозяйка,
под кустом остался зайка.
Притаился.. Молоток
в лапы он возьмёт, а то
и топор: - Ну, где здесь дятел?
От его тук-тук уж спятил.
Ну и жизнь у вас в лесу.
Приведите мне лису.
Что за странные порядки?
Волк зачем играет в прятки?
А медведь всё спит? Ужо,
Я скажу, что хорошо,
а что плохо! Звери, эй,
собирайтесь поскорей!
Стройсь, равняйсь, команду слушай!
Или берегите уши.
Здесь, в кустах, Я на посту
буду делать тук-тук-тук.
Кто умней косого зайки!?
Тихо тут! - уйду к хозяйке...



Мариам

Раввуни, Ты вернулся, Ты снова со мной.
Луч рассветный целует ресницы Твои.
Шепчешь: Мир вам…
Исчез иссушающий зной
и Отец небеса для Тебя отворил.
Разорвалась завеса до низа. Земля
потряслась…

Ты молился: Прости им, прости…
Ты терпел наши взгляды, как муки, смирясь.
Говорил: Вы любите, любите врагов.
Ты исполнил Завет, Ты – Любовь во плоти.
Луч сияет, тропинка из-за облаков.
Раввуни, здесь в весеннем саду Ты со мной
не восшедший ещё и уже не земной.
Сердце, скорбью омыто, молитву творит
и открыто Тебе. В этот миг мы вдвоём…
Гаснут яркие, горькие капли зари,
греет ветер ли вешний, дыханье Твоё?


Перекрёсток Вероны

Ромео:
Тибальт, природа чувств моих к тебе
велит простить твою слепую злобу...


Меркуцио:
Нет, этот сукин сын, каков - Ромео!
Ты, говорит, Тибальт, совсем меня
не знаешь...
Молодец, однако, смело.
От дерзости красавчик полинял
лицом, как синьорита, что забыли
на танец пригласить. И рот открыл -
не знает что сказать, как будто пыли
глотнул дорожной. Ха, любитель крыс!
Молчит. Добавь, Ромео, не стесняйся,
ещё словцо, другое, поострей!
Да наплевать на все запреты князя!
Тибальт дыряв от смеха - тонких стрел!
Расстанемся друзьями... - Ну, Ромео!
Ой, уморил, приятель, враг готов,
отделал ты его весьма умело...
Что ж, очередь моя. Он не шутил,
назвав тебя - злодеем! Дам уйти?!....

Тибальт,
постой,
любезный
царь котов!...


Новорождённая

Снега стремительно мелели.
Во чреве еле шевелясь,
В срок предназначенный апреля
Ждала рождения Земля.

Весна, измучена волненьем
Ночей морозных, хмурых дней,
Во бремени, мед-лен-ной лени…
А, солнца жар, хоть леденей…

Да не кричи, не плачь. И воды
Ручьями отойдут и вот
Земли, как есть, начнутся роды.
Благословен Весны живот.

Терпи и тужься. Повитуха –
Природа сделает своё.
Дитя Отца, Святого Духа, –
Земля зальётся соловьём…

Потом. А нынче – кровь и клочья
Рубашки… Глубже не вздохнуть.
Мать опускает сини очи,
А чадо властно ищет грудь.


Мария Магдалена фон Лош*

16 апреля 1945 года (?) Берген-Бельзен

Прощай, сестра. Здесь всё пропахло смертью.
Смотрела ль ты в открытые глаза
всех тех, кому и в куче не согреться
и чьи давно уж стихли голоса?

Тех тысяч тел, чьи души нынче вместе
ползут последней, светлою тропой
в свою весну. Ни вдоха уж не снесть им,
ни капельки. Прощай, и Бог с тобой.

Но как, скажи мне, как ты здесь кормила
и развлекала этих твар… зверьё?
Ах, верила, что мы элита мира,
что чистоту мы нации вернём?

Стреляя и сжигая сотни, тыщи
детей еврейских, женщин, стариков?
Иль не давая им воды и пищи?
Прощай сестра, тебе жилось легко.

Играл оркестр, заглушая крики
у врат бетонных, у порога в ад…
Что я? Забыла родину и близких?
Я пела… для идущих в бой солдат.

В госпиталях «Лили Марлен» звучала
последней колыбельной для ребят
немецких, пленных…
Что ж, начнём сначала.
Прощай, сестра. Да Бог простит тебя…

И родину. И пусть сгорят бараки,
чтоб Берген-Бельзен просто полем стал.
Простят ли те, кто видел этот лагерь?
Начнут ли жизнь с чистого листа?

Прощай, страна.
Мир ищет совершенства,
но есть любовь, её не отпускает плен
и тихой музыки небесного блаженства.
Да здравствуй мир!
С тобой Лили Марлен.

* - Марлен Дитрих


Рисую

Пусть листок мой в клетку
и в снежинку, пусть,
это будет ветка.
Нарисую путь;
голубя, синицу,
рядом воробья.
Вот им не сидится
на моей странице,
полетят опять
погулять по лесу,
где с утра гудит
ветерок повеса,
облака развесив.
Дальше по пути
будет речка будто
на листе строка.
Пара чутких уток
спустится в рассказ,
а ручей – в разведку.
Птицы мне вернут
на листок - не в клетку
странницу весну.

**
По листу летит фломастер,
в хвост и в гриву подгоняю.
Странной, сине-сивой масти,
вижу наяву коня я.

Не успеют прикоснуться
кнут, уздечка или ластик.
В небе стаи туч проснутся
и рассыпятся на части.

Полетит мой конь по кронам,
волны сизые взбивая.
В выси след прожжёт бездонный
пляска-поступь огневая.

Не закрасит мой фломастер
звёздочку в ночной пучине.
Сивка-Бурка на запястье
отразится птицей синей.

**
Нарисую тушью
свой цветущий сад:
солнечную грушу,
ветви в небеса.
Будто бы в ладони
падают лучи,
в брызгах дева тонет,
свет прозрачно чист.
Вишню нарисую.
Ах, наряд хорош!
Девочку босую
кружит солнце-клёш.
Яблоню... Бутоны,
словно щёк кармин
у красы той скромной,
только обними.
Ветер, ты ли?
слушай, друг мой,
не спеши...

Сад.
Свет белый.
Тушь и...
музыка души


Лили Марлен (песня)

вольный перевод. стихи Ганса Лейпа, 1915

Помнишь, как когда-то
в сумерках одни
шли с тобой навстречу,
и звали нас огни?
Снова хотим мы быть вдвоём
и в свет волшебный мы войдём..
С тобой Лили Марлен.

Здесь под фонарём
две тени на свету
сумерки, бывало,
в тоске с ума сведут.
Ни от кого не утаим,
как в этом свете мы стоим..
С тобой Лили Марлен.

Время приходило,
разлучало нас.
Как фонарь светила
случайная луна.
И оставляла в горе нас,
скрывала свет - тьмы пелена..
С тобой Лили Марлен?

Только из туманов
и тяжёлых снов
снова позовёт
и поднимет нас любовь.
Тень одинокая опять,
- мы будем в свете здесь стоять..
С тобой Лили Марлен (повторять)


Морали - нет (сборник)

Попка не дурак

Жил в зоомагазине
средь птиц, - большой чудак,
зелёно-жёлто-синий;
звать: Попка-Хоть-Куда.

Жил, не тужил. Но мало
кормили, - вот судьба!
Под потолком болтал он,
и до пяти считал, а
никто не покупал.

Так попугай со всеми
любезно говорил:
- "Привет! Я?! Клюнул в темя?!
Ты - первый! И не ври!...

Послушайте, мужчина:
- Два, три, четыре, пять...
Испачкал Вам ботинок?
Промазал я... Любя...

Уборщицу! Ох, проза.
- Я чистоту блюду!
А Ваша, сорри, роза, -
сорит здесь! Я хороший!
Вот только - не летун...

Возьмите попугая!
Как голодно тут жить!
Скажу вам, не мигая,
всю правду, - для души!"

Любите люди птицу
(мораль совсем проста)!
Но! Поднимайте лица
на крик далёких стай!

Обезяна без изьяна

По лесу проезжали циркачи.
И вот, с одной нагруженной телеги
Свалились в ночь глухую, – хоть кричи,
Кот с обезьянкой, так сказать, коллеги.

А сверху – пара плошек ли, кастрюль,
Да плюс обрывок ткани, старый тюль.
Светало. Просыпались тихо звери.
Кот огляделся:
– Как бы нас не съели!

Тут, старый, вышел из кустов осёл,
И видит он, – сидит у края леса
В короне-плошке – чуть ли не принцесса
Под тюлем. И вскричал осёл:
– Нашёл!

Что ж, обезьянка та была учёна.
А звери, – те поверили ослу.
Так и сидит она, кастрюля – троном,
Ослу, внимая, и коту – послу.

Мораль: Макакою пришлось родиться?
Ты можешь «мисс Вселенной» обрядиться!

Открыта дверца

Один козёл забрался в огород, -
была открыта дверца и, закон – не писан.
И был козёл причёсан, – чистенький, прилизан,
побрит, практически, одет во фрак;
надушенный, бродил среди борозд,
научен церемонностью двора.

Манеры переняв правителя – быка,
увидев перец, вдруг, – капусту забодал,
и (для чего?) забор хотел порушить!
Но, сократим рассказ наш, вот беда:
застряли здесь у козлика рога…
А мог (ведь мог?) козёл наш и
покушать…

Мораль стара, как мир, и будет, в общем, краткой:
во фраке, в Африке ли, –
спрячем ли повадки?

Волк - человечкам..

Однажды тигр, волк-милашка и шакал,
Томимые зубным недугом,
- Ну, вы-то знаете, - какая это мука?!
От голода опухшие слегка,
Попали на альпийские луга,
Где шелковистые паслись овечки и барашки
На мягкой, нежной травке.

Решили тигр, волк-милашка и шакал
Отведать сладких сочных яств,
воды из чистого, холодного ручья,
что с гор бежал, струясь..
- Трава - отрава! Не еда - зелёный яд, -
Плевался тигр яростно и громко.
Выл, на овечек глядя, наш милашка-волк:
- Кусить бы! Вот же видит око,
Да зуб болит, - воды хлебнул, и смолк.
Ну, а шакал, а что шакал,
Он лишь показывал оскал,
Хвостом помахивал, кивал:
- Овечек наших - нету краше!
Нам - зубы, были б - солоно хлебавши!
Жаль, - нет на нас врачей.

Морали - нет. Нам - только бы погорячей!
Что ж до других, так дело - то не наше!



У родника


Ночная охота

День уходил,
катился прочь..
Вступала Ночь
в свои права.
Темнело,
словно на века..
Луны сверкнуло серебро,
лучом край леса разорвав..
И ранена, река,
нырнёт на дно оврага,
в ров.
Струится голубая
кровь..
Всё ярче Ночи
звёздный взор,
стремителен и невесом
полёт горящих Гончих Псов.
За сворой следом
мчится Двор..
Беглянка скроется в лесу,
часы Охоту унесут
и встреча канет
во вчера..
Затянется на речке шрам
и будет ныть лишь..
по ночам

Иван-чай на двоих

Туман зальёт долину,
а лучи
рассветные
пронзят прозрачный лес.
А мне бы на минуту
залучить
твой взгляд,
улыбкой вместе просветлеть,
увидев эти дивные
места,
росою вытканный
рисунок трав,
и с небом мы наедине,
мечта...
Вот Иван-чай
на угольках костра,
зарёй заварен только
нам двоим.
А сосны, словно
свечи на ветру,
огонь зелёный мы
не утаим,
пылает пусть.
Ромашек наберу.
И каждая - ненайденный
ответ...
И патефон
(цикады) заведу.
Вечерний чай заварим
на траве?
Сольются росы,
отразят звезду.


Облака в глубине

Лист берёзовый – по реке,
а в реке плывут облака,
как же, надобно полагать,
им легко лететь налегке.

А под нежною сенью ив –
шёпот тонкого тростника,
безмятежно. Легко вникать
в лики светлой твоей любви.

Плыть последней кувшинкой вслед
летней томности и теплу
в лунный, бликами, поцелуй,
в синий, дымкою, звёздный плед.

В невесомости темноты,
в пряных волнах ночной тиши –
никуда уже не спешить,
погружаться в туман и, стыть.

Будет утро зарёй ласкать
лист берёзы в руках реки,
или, времени вопреки,
разожжёт на дне облака.


Про Осень

Осень бросила монетки
в старый пруд,
загляделась, - расплескались
русы косы на ветру,
и серёжки обронила,
- подберу
и примерю к сердцу
или же к лицу.
- Разреши, подруга Осень,
погостить в твоём лесу.
Заповедною,
заветною тропой..
- Я с тобой побуду
солнечной, дождливою, любой.
Напои настоем
липовым, напой,
нашепчи своих сказаний,
тайных слов,
и как будто вспомню снова
свет забытых вещих снов.
Заговором, разговором
растревожь,
цветом розовым
берёзовых, далёких в поле рощ,
растворюсь,
меня обратно ли вернёшь?..
Старый пруд.
Серёжки Осени верну,
чтоб вернуться,
очутиться вновь в чарующем плену..

***

И мечется,
в бескрайности, срастаясь
и рассыпаясь пеплом, -
галок стая
над угасающим
невидимым костром..
- Ноябрь!
Хлопья времени листая,
с тобою - осень, -
да не золотая.
Но и тебе к лицу -
пронзительный простор.
Ловлю в глазах улыбку -
дальний парус..
Мне рядом - дымкой,
облаком на пару
с тобой легко лететь,
рисуя горизонт,
в молчанья берег
на бегу врезаясь,..
и падаю
в сосновые леса я,
где дом и глушь,
и словно вдох
глубокий сон.
Где колкий да холодный
воздух лечит,
усталость тает,
отпуская плечи,
ковёр хвои смягчает
времени шаги..
И снова, словно
заново рождаясь
зимою, из огня
возникшей стаей,
снежинками
в простор твой прорастая..
- Ноябрь! Твой черёд.
Так жги костёр свой, жги..


Увидим

Когда для нас раздастся благовест,
Сердца стараясь странников согреть,
Увидим: и озёра вскрылись,
И "зайчики" запрыгали окрест,
И бабочки раскрыли крылья.

И, переполнена весной, река
Печаль свою несёт издалека.
Скань серебра - на вербах слёзы
Кисть солнечная золотит слегка,
И словно ризы - обнимают плёсы.

Вяз, каждой почке развязав корсет,
Сирень во всей беременной красе
И ясень - в ожиданье мая,
Чтоб обрести свой самый яркий цвет.
И мы друг друга понимаем.

Вдвоём на оживающей земле,
Увидим: и вовек не обмелеть
Озёрам, их - дожди наполнят боле,
Оставив радуг изумрудный след,
И свет любови.


В тонкой шали

Давай с тобою помолчим
о пустяках весенним утром
и в ночи.
Глянь, белой шалью куст укутан
вишнёвый.
Ночь скорей промчит.
Согреют первые лучи
ковчег* наш утлый.
По этим северным краям
май не бывает без мороза
и что ж природу укорять?
А хоть кричи "аз буки" Морзе,
напрасно.
Силы тратить зря.
Костёр согреет не искрясь,
лишь звёзды - в россыпь.
А вишен
(кислых, мелких - вкус?!)
сколь будет,
и того довольно.
Доверимся судьбы кивку.
До света будет путь наш дольний.
Вишнёвый в тонкой шали куст,
эль тополей, черёмух грусть
молчание наполнят




И в рокоте и в шуме

И в рокоте и в шуме городском, В твоих пределах, за решётками твоими, Мне дышится свободно и легко, И умиротворённо; Мне чудится, что все печали растворимы. И словно пульс твой чувствуя виском, Брожу заговорённой И в рокоте и в шуме городском.

Небесным звонам - так легко внимать, Когда на спуске где-то стынешь отрешённо, И над Невою колдовской туман Окутает безмолвно, Возникнет темой тихой, темноты лишённой, И уплывёт людская кутерьма. На колокольне Смольной Небесным звонам - так легко внимать.

В твоих садах, чего ещё желать? В тени твоих аллей, в объятиях каналов,
Касаньем лебединого крыла - Твоё дыханье - ветер. Из тысяч городов в веках тебя узнала, И, может быть, для этого жила? Мы в этой жизни - вместе, В твоих садах, чего ещё желать?


В невидимый рассвет

На Карповке качаются,
что утки – катера.
Ласкается, да кается –
далёкое "вчера".

Трамвайчик мой семнадцатый
над Невкою гремит,
вольно' ему шататься-то,
здесь путь - не напрямик.

По Петроградским улочкам
петляя вдоль реки,
куда - равно ему, по Чка-
ловскому, нет, – беги,

сворачивая вкрадчиво...
Вот и Крестовский О.
Июньские - заманчивы
пруды ЦПК(и)О.

Я вспомню: ты учил меня
держать весло. Закат
в Заливе чисто вылинял
и звёзды полоскал...

Мы долго шли по Карповке
за парой уток вслед
и только звёзды капали
в невидимый рассвет


Этот Финский ветер

Нет, этот Финский
ветер, ну, прикинь, -
Неву совсем уже
зацеловал.
И только "Прибалтийская"
с Морским
вокзалом-то прикрылись,
голова
вскружилась у бедняжки
и поплыл
туманом сумрак ночи.
Почему?
ни белой, нет,
сиреневой поры;
и шепчет, представляешь?
- спой ему...
Попробуй, пой,
когда один порыв
за Шкиперским протоком
на пустом
и безнадёжно сиром
берегу...
птиц длиннокрылых
отрешённый сон
и на губе
реки Смоленки вкус..
А в сердце Острова,
мой милый друг,
живой огонь
ни нескольких минут,
- часовня*, свечи...
тут иной недуг.
Под сенью Ксении,
у неба на виду,
здесь ветер
у иной любви в плену


***

Ночных небес старинная пластинка.
Мосты.. Пружины патефона звон..
А на конверте - осени картинка.
Раструб Невы.. Дождя привычный фон..
И вот меж тучами дорожкой звёздной
Бежит уж Петропавловки игла..
Со Стрелки некуда спешить, да поздно.
И мы за рамкою машинного стекла
Поглощены мелодией волшебной
Переливающейся через край
В шальной эфир залива.. Совершенно
Блестящая в мерцании игра
Потоков света факелов горящих
На маяках Ростральных; фонарей
Вдоль набережных будто бы парящих..
Плесни нам, Ночь, игристой тьмы пьянящей,
Мелодией огней налей, согрей...


От Залива до Канавки

Долгий дождь Дворцовую наполнит
вод потоками, воспоминаньями?
Сложенные чашечкой ладони,-
свежими и безнадёжно ранними.
Откровенье самой первой встречи,
и потом – вокзалами, вокзалами;
ровными проспектами прочерчен
путь, Большими и, конечно, Малыми.
От Залива до Канавки Зимней,
от знакомства и до привыкания,
чтение Васильостровских линий,
улицы, дома, дворцы, искания…
Пусть воспоминаний воды – мелки,
пересохнут вряд ли, тем не менее.
Пригублю дождя, и выйду к Стрелке, -
выбрать направление…


Серый город

Мне не наскучит этот серый город
ни в дымный зной и ни в секущий град.
Приятие Казанского Собора
притягивает тенью колоннад.
Не хватит солнца, а не то, что часа,
чтоб растопить разлуки лёд и снег.
Но радужка под радугою "Спаса"
вновь заиграет.. кровь по венам рек..
побег, пробег, прогулка, шаг под арку..
В гранитном сердце-крепости - раскат..
и оглушающая тишина - подарком,
паденье в совпадение броска
под дождь.., напиться эха гулом звучным,
почувствовать ковчега тесный круг..
Но, верно и тогда не будет скучно
с тобой, мой сероглазый Петербург.


Город мой..

Город мой - строгий взор
уходящих времён,
тёмно-серых колонн -
стройный слаженный хор.
Тёмно-серый гранит
огранённой Невы
три столетья привык
себе верность хранить.
Все оттенки теней
в окнах точных гравюр.
В этом гордом краю
лишь Нева - всё синей.
Лижет камень волна,
трёт о берег свой бок,
ветер рвёт пенный клок,
и вздыхает она -
грусть ли кариатид
ощущая слегка.
В глубине же зрачка -
крест... и ангел летит.
Грани крепости не
ограничат твой взгляд.
Видишь, чайки парят,
чертят след на стене.
В ночь идут карабли
сквозь разорванный круг
обнимающих рук,
через устье в залив.
Город снимет леса.
Снова будет весна,
будут ночи без сна
и светлы небеса...


В ночь белую

В ночь белую, в бессонницу, бывает,
Я этот город вижу наяву...
Мне не хватает грохота трамвая,
Устало пробегавшего Неву

Я вспоминаю Смольного Собора
Как в небе отраженный, стройный вид
И парусник, наперерез Авроре
Так гордо рассекающий гранит

Я ощущаю легкую прохладу
Вдоль берега синеющей Невы,
Где полумрак таинственного сада
И то ли шепот, то ли шум листвы

Вонзенный в небо шпиль, где пролетая
Являлся Ангел с поднятой рукой,
Смотрящий, как над Городом светает,
Нашедший в этом Городе – покой.


Отголоски

Тот город с перекрестками судьбы
Следами встреч, что временем сотрутся
И светлыми надеждами любви…
Как мне захочется туда вернуться
Так прочно все знакомые черты
Впечатаны мне в память, (и так нужны)
Как эти легкие сплетенья кружев
Оград, перил и фонарей в мосты
Так площади без храмов и царей
На стареньких открытках остаются*
Колокола утраченных церквей
Звучат в тех волнах, что о берег бьются
Там звонок шаг,
и просветлен мой взгляд
О Петербург…
и все же …
Ленинград


"Новая Голландия"

Я к тебе еще вернусь
Оглянусь из суеты
И тихонечко пройдусь
В ночь. Уставшие мосты

В высь дорогу уведут
Но потерян Млечный путь
В чаще туч. Водой пройдут
Тени тополей, чуть-чуть

Шепчущих… откроют вдруг
Дремлющий алтарь луны…
И волна погасит звук.
Тишиной освящены

Стены храма. Прикоснусь
К ним молчанием своим…
Я к тебе еще вернусь
И мы снова помолчим.



о видении

*
Гляжу наружу,
а вижу – что проникло
внутрь, задевая

**
Месяц напомнит
лепесток хризантемы
в ладони твоей

***
Ноябрь. Темнеет.
Трава к реке склонилась
золотистая


На шёлковой шторе

У стихов и картин основа сути проста: Наитие свыше, свежесть и чистота.
Су Ши


Светает. На шёлковой шторе
Изящно, тончайшею кистью
Пейзажу восточному вторит
Художник теней – по наитью.

Чуть зримой застенчивой гостьей,
Причёска с заколками, - вишня
Застыла в саду, не заходит,
Как будто боится быть лишней.

Сосна, силуэт еле видим.
Не к вишне ли тянется ветка?
К гостям не торопится выйти
Монах ясноликий и ветхий.

Вот дверь приоткроется солнцу
И… вишня распустится словно,
И то ль зазвенят колокольцы,
Ты ль мыслью коснёшься безмолвно

Лунное озеро

"Сон необычный мне снился..."
"Ночь несказанно прекрасна:
Свет неяркий луны..."

Ли Цинчжао



За изголовьем
вьётся дымок благовонный,
Снова мне снятся
лотоса сладкие звоны.

Лёгкая зыбь чуть
видимо воздух волнует,
В небе рассветном
ветер уткнулся в луну и

Будто бы гонга
гул, - в отраженье дробится.
Сон не гоню я,
незачем мне торопиться.

Лотосы стихли.
Озеро в сизом тумане.
Может быть сон мой
лунной мелодией станет...

Вспомню едва ли.
Тают туманы бесследно.
Утро. И солнце
тенью покажется бледной.

Дождь по тарелкам -
лужам блестящим пройдётся
И онемеет
небо до синего донца.

Дымом истает
диких гусей вереница...
Станет приютом
лунное озеро птицам

Отзвуки тепла

Я только и должен хранить тишины нерушимость
Мэн Хаожань


Реки струящиеся струны
перебирает стайка уток,
звучат разводы и буруны,
на цитре ты играешь будто.

Ловлю неслышимые звоны.
Утун у пагоды, роняя
последний лист устало, сонно,
молчит. Иду по грани дня я.

Заботы, за рукав цепляясь,
манят меня в событий чащу.
Храню я отзвуки тепла и,
к реке оглядываясь чаще,

Иду... А может день стремится
снежинками ко мне навстречу...
Мои б не улетели птицы
и, молча, я тебе отвечу

Туман водопада

И водопад Повис среди вершин.
Ли Бо


Туман водопада играет клубами
Над заводью тёмной прозрачной реки.
В горах, по годам ли бредёт моя память?
В эпоху ли Мин мы здесь были близки?

В молчании снежном блуждали по склонам,
Искали приюта две вольных души
Под сенью сосновой. А в городе сонном
Огни карнавала час поздний тушил.

Здесь крона над нами шатром простиралась.
И гул бесконечно летящей воды
Дарил единенья нам вечную малость.
Слов радости встречи не сдерживал ты.

Луна улыбалась, как старый отшельник.
Я слушала эхо и свет твоих глаз.
В тумане скрывалось любви отрешенье..
Тропинка по небу, светлея, вилась

Облачная парча

Смотрю: в небесах под звездой Пастуха --
Ткачихи сияет звезда.
Ду Му


Цзянлин укутали атласные снега,
Но сливы-мэй ещё так далеко цветенье.
На склоне хижину прохожим не сыскать,
Тропинку редкий гость сквозь заросли проденет.

Седьмая ночь седьмой луны, мост над Рекой
Небесной, уж давно рассеяны рассветом.
Ткачиха ткёт парчу, шелка и непокой
И встречи ждёт Пастух. И путь судьбы неведом.

А снег с вершины здесь, в моём глухом саду,
Плющом увитой сливы - слизывает рану,
Лишь брызги ветер к моему порогу сдул.
А я и с окон листья смахивать не стану.

Сползёт к подножию серебряная ткань
И.. растворится в водах речки говорливой...
Зазеленеет плющ. Тебя звезда Сюань
В дорогу позовёт..
Иль свет цветущей сливы.

Вдвоём под говор

У встречного ветра прошу я о милом известий.
ЮЭФУ, народная китайская песня


Лицо не пудрю. Пришла Зима – подруга,
по переулкам, в моих горах аукать.
Да ветра в поле ей что-то не дозваться,
не хочет ветер на месте оставаться.

И разложила Зима снега куделью,
и вечерами печаль мы с ней разделим.
Совьётся белой, пушистой нитью пряжа,
луны клубочек на небе где-то ляжет.

Вдвоём под говор сверчков ли, звёздных свечек,
вязать мы будем светящиеся вещи.
Пуховым шарфом укутается ветер,
но не придёшь ты, мой друг, и не ответишь.

В краю далёком твоя играет песня,
её напел мне бродяга, ветер вешний.
Лицо не пудрю, Зима на гору сманит,
рассвет, и ветер нам щёки зарумянит.


За пологом

На ложе из тэна
за пологом тонким,
Проснувшись, встречаю
рождение дня...
Ли Цинчжао



И утренняя
падала звезда
в ладони месяца.
И цвёл рассвет.
Раскрытый веер..
Ныне или встарь?
Край солнца розовел.

Мир оживал и
полога вуаль
летела
от прикосновений ветра.
И шёлком
рвался ритуал.
Рдел круг
небесной сферы

И оставались
только ты и я,
объятые
слепящими лучами..
И расставались,
Инь и Ян,
уж через час скучая.

С песчинками в часах
струился день,
нас в Поднебесной
ждал десяток дел,
как иероглиф - на листе,
закат летел.


под голубыми куполами

В единый день
Сердце моё,
Мирскую познавшее горечь,
Весенний ветр просквозил
И осенний - разом.
Ёсано Акико


Охрип.. Забрызган охрой
берёзовый лесок,
взлетая..
Номер дохлый.
Пристрелян дождь.
В висок.
В падении осеннем
все строки оборвав,
займу долготерпенья
у придорожных трав.
А купола сокрыты
в навязчивом дыму
сомнений не избытых.
А, всё, как пить, приму.
И в головокруженье –
в снега..
И чтоб – ни зги…
Придешь грозой весенней, -
зажги..


Твой конь

Ты ушёл, не оглянулся.
Поселилась в сердце грусть.
И твои остались гусли,
плачут, ну и пусть.

Я окошко занавешу,
погашу в печи огонь,
хлеба корочку отрежу, -
у реки - твой конь.

Серый в яблоко - стреножен,
долу голову склонил.
Тяжела на сердце ноша,
белый свет не мил.

Хлебушко с конём разделим
и речной водой запьём.
И потеря - полпотери,
если мы вдвоём.

Рожь поспела к обмолоту,
вольно сыпется зерно.
Веет ветерок холодный
на моё гумно.

Веет слёзы и плевелы,
не развеет лишь печаль.
Месяц, молодец пресветлый,
сумерки встречай.

Гусли положу в котомку,
растреножу я коня,
побредём мы поля кромкой
на закате дня.

По высокую отаву,
где ворчанию сверчков
вторят шёпотами травы.
В них упасть ничком..

Утонуть в многоголосье
и вернётся лето вспять,
загорится летом осень
вспоминать тебя.

Гусли спят, конь дремлет серый,
Ночь молчит и ветер стих.
Будет месяц звёзды сеять
на твоём пути.


Храм на дороге

Русский храм... Таких в России, верно, много.
Не Блаженный ли Василий на дороге

На последней, до дворца ли, чьей то волей?
За резными, за крыльцами, колокольня

Купол, золотом залитый, в звёздах сень и
Спасу горькая молитва. Воскресенье

У Михайловского сада, вдоль канала
Подготовлена засада, ждут сигнала

Взрыв. Упал прохожий мальчик. Во спасенье?
Но Перовская вновь машет. Взрыв. Последний.


Александр покровитель - нам, убогим,
Русский Спас наш на крови и на дороге




Шутки для Шурки

Если солнце греть устало,
Если солнца стало мало;

Если старые сандалии
Не хотят гулять, скандалят,

Потому что зонтик нужен,
Чтоб идти - шагать по лужам;

Все тропинки в мокрых листьях,
У рябины мёрзнут кисти;

Клён мигает светофором,
Брат в учении по горло,

Комары слиняли вовсе, -
Значит, мы попали в осень.

**
Если солнце - масла вроде, -
Тонким слоем в бутерброде,

День, как белая горбушка,
Ночь - большая чая кружка;

Кто-то сахар сыплет горкой,
Чтобы вечер был не горький.

Если снег почти не тает, -
В валенки с утра влетаем,

И кидаемся снежками,
как мешками со смешками..

Будем валенки снимать,
И домой придёт зима.

**
Если солнце в небе чистом
Улыбается лучисто, -

То ползут сосульки с крыши,
А сугробы - меньше, ниже..

В них весёлые ручьи,
Говорят, нашли ключи,

Побежали вдоль дороги, -
Хулиганы - недотроги..

Если снег вот-вот растает,
Ёж зелёный подрастает,

Грач хозяйничает, - знай,
Прилетела с ним весна.

**
Если солнце, розы краше,
Светит в глаз с утра пораньше;

Манит на ковёр травы -
прыгать, бабочек ловить;

Ездить на велосипеде,
позабыв про всё на свете;

Босиком катиться к речке,
Как ошпаренному, с печки;

Если теплая вода,
И совсем не видно льда,

Значит песенка не спета,
Наступило в речку - лето.

**
С Новым Годом! В январе
столько ёлок во дворе,
что дороги-двери в лес
не найдём и в феврале.

Но весной встаёт на старт
самый первый месяц март,
а за ним летит апрель
и капель, капель, капель.

Шубу, валенки снимай,
снег - черёмуховый, май.
А цветущий май сменю
на сиреневый июнь.

Сад из лейки я полью,
сладок ягодой июль.
За июлем, в августе, -
яблочные сладости.

С солнышком в листве теплей
всем в осеннем сентябре,
самых ярких красок блеск
на деревьях в октябре.

Ветер северный - борей
носит тучи в ноябре,
снег нам дарит в декабре.
- Дед Мороз, иди скорей!



Златокосая краса

Сторона моя родная...
Слёзы сладкие
роняя,
под напевный
ветра сказ
рожь рожает.
Первый Спас.
Серп над полем
серебрится.
Проступает вереницей
стайка ранних
звёздных птах.
Тени пляшут
на листах.
Василькам ли
веселиться,
луговым медам
излиться.
Вечер в небо
сыплет мак.
Обнимает
Цвет впотьмах
златокосую красу...
Упадут к утру
в росу.
А медовому на смену
яблочный,
благословенный,
будет
в радость детям
Спас.
Не успеют и опасть
солнечный налив,
прозрачен,
и, ранета -
нету слаще.
Звёзды будут
вниз сновать
в ночь,
закружат жернова,
золотом польёт зерно
и к Успенью,
заодно -
Спас ореховый и
хлебный.
Есть ли что
во всей вселенной
слаще и..
к чему слова,
чем ржаной наш
каравай?


Плоды духа ("И нам судьбой душевных устремлений...")

«Плод же духа есть: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, доброта, верность, кротость, обладание собой…» к Галатам 5:22


1
И нам судьбой душевных устремлений
даровано родиться и расти
от первого спасибо и прости...
Взлетать на волнах времени велений

и плыть им вопреки. И не старея,
учиться жить, свободою дыша.
И в клетке плоти птица ли, душа
выводит первые смешные трели.

В них ветра и простора голоса.
В тоннеле ночи света полоса -
искания возвышенных мелодий.

Нам вновь и вновь стремиться из оков
желаний и страстей. И так в полёте
даровано свою найти любовь...

2
Даровано свою найти любовь
ребёнку - в тёплой материнской ласке,
прочитанной однажды доброй сказке...
Вот так пчела по капле от цветов

пыльцу с нектаром в улей понесёт.
Дождей и солнца радужная сладость
таинственным хранится в сотах кладом.
И в нас заветно-светлый зреет мёд.

Сокровище по капле собирая,
земных любовей чувственный нектар,
несём мы в сердце - близких чистый дар.

И мёд любви небесной слаще рая.
То откровенье - всех превыше слов.
Для тайной тайны сердце ты готовь...

3
Для тайной тайны сердце ты готовь.
Найди в себе частицу искры Божьей
зажечь светильник освящённый сможешь,
огонь питая чуткой добротой.

И будут лить холодные дожди.
Не зашипит змеёй и не угаснет
свет в иглах снега, вьюгам не подвластен.
Пусть ветер и бушует и свистит.

Дар драгоценный - не всего ль дороже,
когда в него и жар душевный вложен,
ни отраженье чувств и ни сполох,

ни мишура заманчивых хотений, -
огонь, другим несущий свет, тепло.
Рассеются сомнений тёмных тени...

4
Рассеются сомнений тёмных тени.
Беззвёздная, не вечно длится ночь.
Природа воскресает вновь весной,
из мрака получив освобожденье.

Взлетит светило, пробивая тучи.
Глотай свободы воздух голубой,
ты здесь один из тьмы и Бог с тобой.
Так наслаждайся жизнью! Что же лучше

сокровищ, собранных не на земле?
А серебро луны? А чистый блеск
алмазов неба, и не счесть каратов?!

Что сердцу - лёд, огонь иных богатств?
Причастием небес прими закат
и радости затеплится лампада...

5
И радости затеплится лампада,
когда увидишь и услышишь ты
в любви весь мир. А он любой мечты
прекрасней. Будет песня звездопада,

и колокольных звонов переливы
в тебе звучать во все часы и дни.
И колокольчик синий прозвенит,
росинка скатится неторопливо,

услышишь ветра беспокойный вдох...
утешив тишину, замрёт листок...
гармоний красота явится миру.

Итак, лети музыка, не греми,
по звёздным сферам и земным эфирам,
в нас привнося покой и свет, и мир...

6
В нас привнося покой и свет, и мир,
светильником для тела станет око.
Смотри глазами чистыми и только.
А ближнего таким как есть прими.

Поймём ли мы друг друга, и простим?
Какие б ни были, а все мы - Божьи дети,
и одинаково нам солнце светит,
и где угодно падают дожди.

И разные, одним мы все же схожи, -
грешны, но и владеть собою можем.
Налёт гордыни с глаз своих сними!

Сюда пришли мы вместе не навечно.
Дадим друг другу руки, будет легче...
И внутренне мы станем вновь детьми...

7
И внутренне мы станем вновь детьми,
но не умом, младенцами - на злое,
растущими на солнце, - добром слове.
Обиды перестанут нас томить.

И будем мы растить свой вешний сад,
лелея землю и питая корни.
А время ветви соками наполнит...
И вот на наших солнечных часах

укоротятся, да иссякнут тени...
Запишет ветер чудеса цветенья...
А большей славы надо ли искать?

Трудов или плодов вкусим мы сладость?
Да не иссякнет времени река!
Долготерпению учиться надо...

8
Долготерпению учиться надо.
Дороги не свернётся полотно.
То степь потянется, то лес - стеной,
и, - роднику хохочущему рады,

и другу, и врагу (ведь тоже спутник,
и все пред неизвестностью равны),
ухабам клятым близкой стороны...
В заботах преодолевая будни,

бредём мы ослеплённые собой.
И что спасёт нас, если не любовь?!
Однажды встанешь ты на повороте,

покажется прохожий - брат родной.
Ни зависти не станет и ни злости,
да будет милосердие одно...

9
Да будет милосердие одно -
награда наша, может быть, и шанс,
что дан по жизни каждому из нас...
Вот вьём гнездо мы, как заведено

(любой находит то, что в жизни ищет),
так разве из птенцов - кто лишний, лучший?
Кому не дашь из них просящих - кушать?
Своим птенцам, не отказал нам в пище

Господь, Отец наш, также - и в прощенье,
по милости великой и благой!
И мы летим свободно и легко...

Пусть наша доброта нам не изменит!
И так, прощать, с любовью, вновь и вновь
во благости небесной нам дано...

10
Во благости небесной нам дано
и в радости, и в горести и грусти, -
как повезёт, иль как ветра закрутят,
влачить свой путь отчаянно земной...

А много ли мы можем изменить,
что даровала нам судьба, природа?
Сегодня от вчера - дана свобода?
Не по земле ручья струится нить?

Стремясь неудержимо, страстно к морю,
с препятствиями неуклонно споря,
прокладывая русло по камням,

в земле взрывая рвы, струясь в пещеры...
А всё ручью - наклон. Вот так и нам, -
надежда - стержень и предтеча веры...

11
Надежда - стержень и предтеча веры,
оплот любви, начало всех начал...
мигающие звёзды по ночам
и свет рождённый, предрассветно серый,

его дыхание на разнотравье,
бутонов нераскрытых жемчуга,
к кому-то шаг - навстречу, наугад...
В пути какие силы нами правят?

А ждём мы в жизни света и тепла.
В исканьях истин и небесных благ
открыты перекрёстки и просторы.

Нас тянет в небо и земля - магнит.
Лишь вера - и мерило и опора,
и воздержанье душу окрылит...

12
И воздержанье душу окрылит
и в сердце - свет в покое отрешённом...
Бывает так в молчанье хорошо нам,
в объятьях тесных неба и земли,

что кажется небесной манной - снег,
вдыхаем мы дожди неторопливо,
приливам доверяем и отливам,
и слякотью довольны по весне.

И ничего не требуя от жизни,
мы делим смех и радость пополам,
и слёзы, да была б печаль светла...

всё остальное будто бы и лишне...
Тогда при свете искренней искры
клад тайный будет кротостью открыт...

13
Клад тайный будет кротостью открыт...
В нём солнечные зайчики ли скачут
и состраданье чайке - крику, плачу...
родного сердца - щедрые дары

и чистый, благодарности порыв.
В нём целый мир и Божия коровка...
И с этим кладом, дерзко или робко,
цветные открываем мы миры.

В нём чудо милосердия без меры
и несгибаемая крепость веры
(как птица, с ним душа твоя поёт),

слов истины заветные посевы
и сердца - всё сокровище твоё...
Любовь в нём, плод - духовный, будет первый...

14
Любовь в нём, плод - духовный, будет первый...
Открытым сердцем слушай, созерцай
мир, данный откровением Творца,
в звучании чуть слышимых напевов...

В хрусталь росы плеснули день весенний.
Прими его, дари своё тепло!
День - маленькая жизнь, а чем он плох?
Так радуйся же каждому мгновенью!

А тайной сердца светел будет лик.
Плоды души ты с ближним раздели
(зарёю заиграет вечер летний)!

Ведь, может быть, тем самым остальной
наш мир любовью осветить дано
и нам судьбой душевных устремлений...


ключ:
И нам судьбой душевных устремлений
Даровано свою найти любовь!
Для тайной тайны сердце ты готовь,
Рассеются сомнений тёмных тени.

И радости затеплится лампада,
В нас привнося покой и свет, и мир,
И внутренне мы станем вновь детьми.
Долготерпению учиться надо.

Да будет милосердие одно
Во благости небесной нам дано.
Надежда - стержень и предтеча веры,

И воздержанье душу окрылит.
Клад тайный будет кротостью открыт,
Любовь в нём, плод - духовный, будет первый!



Марго

Марго, мне снились
Пиренеи
И пристальный,
как будто, взгляд
И небо...
И летал во сне я...
Смотри-ка,
листья всё летят.
Клён, словно
пьяный оборванец
На нашей свадьбе...
Только здесь
Так тесно,
и последний танец...
Уйдём.
Париж кружит гостей.
Уйдём, Марго,
ведь мы здесь гости.
Марго, тобой не утолить
Мне жажды.
В сад, к реке,
на мост и...
Вдвоём, мы сможем
ночь продлить...
Гори, Любовь,
с тобой не смею
О мести, Гизах
думать я,
О Колиньи...
Варфоломею
Помолимся,
Любовь моя!...
Мой Бог и твой
почти что братья,
Мария Дева лишь одна...
Но что,
скажи мне, Бога ради,
Прибавят кровь нам
и война?
Марго, ты видишь,
ветряная
в порывах, -
мельница кружит?
Марго, колокола, -
не знаешь,
Зовут - не на помин души?


На Плескаве-реке

Где Пскова плескалась золотом с утра
И в Великую вливалася в искре -
Две реки-дороги, что ведут во Храм,
В окруженье старых башен - древний Кремль.
Здесь увидела Княгиня Ольга свет -
трёх лучей,
в сиянье озаривших бор.
Возводиться стала Крепость на Пскове,
А над ней - парящий, Троицкий Собор...
Сколько войн, поветрий претерпевший град
На Руси, исконных землях-рубежах.
И, с мечом пришедший, враг стоял у врат,
Жёг и рушил,
только, сокрушён, - бежал.
Восстанавливались церкви - с Городца,
От Пролома, Торга... башни, и мосты.
На палёный камень падала роса,
Вновь белели храмы, святы и просты.
В землю вросши, со спокойствием небес
Принимали самозванцев и стрельцов...
Купол Троицкого Храма, в выси - крест, -
Золотятся солнцем.. В крепости лесов
И поныне пребывает
древний Псков


Практически кулинарно-э..

Кулинарно-эротическое

Я влюбилась в тебя, когда резал ты лук.
Притаилась, следя за движеньями рук…

... О, была загорелая эта рука
Так в предплечье сильна, а в запястье тонка,
Что ослепнуть боясь, я прикрыла глаза -
Ведь без слёз это вынести было нельзя...
Всё шипело, кипело и пело вокруг!
А я в пропасть летела.
А ты резал лук.

Муся



Практически кулинарно-э..

Я влюбилась в тебя, когда ты пахал луг..
Притаилась, следя, как отваливал плуг
Словно нож кулинара - свеклу, - борозду
И в движении мощном ты сбросил узду!
О, как кожа блестела и мышцы - бугры, -
В перекатах, как борщ закипали.. Пары
От сего поднимались. И пласт за пластом
Ты ворочал, тихонько махая.. хвостом.
Конь - красавец!

Я плакала!


Плуг - не соха!


Просто в пропасть летела!

А ты всё пахал.











Разноцветное лукошко

Спи, дитя! В твоё окошко
глянет полная луна.
Разноцветных снов лукошко
принесёт тебе она.

Первый, крепкий, синей нити,
размотает ночь клубок.
Это ангел твой хранитель
шепчет в ушко: "С нами - Бог"

Длится ночь и, фиолетов,
снится самый тёплый сон.
Словно солнечное лето
дарит нам надежду он.

На заре приснится самый
сладкий; розово-лилов,
обернётся чудесами
сон, с названием - Любовь.


Коломна

... я живу
Теперь не там, но верною мечтою
Люблю летать, заснувши наяву,
В Коломну, к Покрову - и в воскресенье
Там слушать русское богослуженье
А.С. Пушкин




Коломна скромно близостью дворцов,
ветров с залива не хвалилась.
Ждала своих героев и певцов
на Божью полагаясь милость.

Метели, времена летели вскачь,
стирая с лика града Храмы,..
и отдавался взрывов гром в висках.
Но люди верили упрямо.

Храм Воскресения и Покрова,
и Благовещения, Спас на водах -
Герои-моряки - на память вам..
во имя...
Снесены в угоду...

Звонят Никольские колокола
и плач их льётся по Коломне,
по водам Крюкова...
Не помним зла.
Но Бога и героев помним.


С лиственниц

Сыпал дождик редкий, золотой,
с лиственниц по снегу тонкой гладью..
Ты прими, зима, нас на постой,
да открой премудрости нам кладезь
в письменах на снежной бересте,
в песнях птичьих вольных, изначальных, -
о надежде, вере, о звезде,
что сияет смутными ночами.

Здесь - неиссякаемый исток,
родниковый ключ, алтарь основы.
Подари искристости глоток
под высоким берегом сосновым,
чистотою причасти, открой
нам - себя и новую страницу, -
чтоб зажечься от звезды искрой..
и дождя частицами пролиться.


Песнь калик перехожих (жалостливая)

Сами мы не местные. Давно,
да издалека. Зашли к вам на день.
И хотя от Бога нам дано,
но и вы подайте, Христа ради!
Ведь бредём, убогие, певцы,
мы по миру в скорби да печали,
от того, что видим, - мудрецы,
лишь бревна в глазу не замечая.
Мы споём про то, как надо жить,
блюда есть каки, с какого блюда.
А к чему вам вилки да ножи?
Не видали с палочками люда?
Мы расскажем про таки сады,
где сажают из камней рассаду!
Ждите, и дождётесь красоты -
для души и ваших глаз услады.
На болоте вырастет зерно -
и пахать не надо, время тратить.
Воссияет солнце за стеной!
Стройте!
И подаайте, Христа ради!


Вспомнишь

Солнце, мать-и-мачехой искристой,
льёт лучи на чистый белый снег,
и звенит синиц в ветвях монисто
в мартовской случайной белизне.

Что тебе почудится в том звоне:
колокольчик в тройке под дугой,
что в бескрайности полей утонет;
или колокольный звон другой?

Вспомнишь ли вечернюю прогулку
по аллее в дымке снежных ив,
эхо под мостом капели гулкой,
брошенные в реку рушники?

И теперь стремительно теплеет,
солнечных лучей горяч поток;
и в цветах проталина желтеет,
как упавший с головы платок


Знаешь, эта осень..

Знаешь, дни такие могут только сниться.
Ласковое солнце щурится слегка,
В пурпуре и злате - осени возница
Рассыпает искры в травах и песках.
И лазури море заливает дали,
Плещется прозрачно в берег октября.
Помнишь, мы по краю сентября блуждали,
Будто дорогое что-то потеряв.
Тая, пантомиму исполняли птицы,
Ветер брал аккорды первые листвы.
Вот и нынче плачет, всё ему не спится...
Отзовётся месяц звоном тетивы,
Скроется за краем солнца колесница,
И окатит звёздной тишиною нас...
Знаешь, эта осень может только сниться
Здесь, на побережье времени без сна.


К ***

***
После дроби упругих вневременных струй
голубого дождя за окном, в окоёме,
от заката лучи полетят, на ветру,
во внезапно открывшемся в тучах проёме.
Ключевая вода твоих вдумчивых фраз,
Совиньон, виноградная гроздь, нам пора
с хрусталя, невзначай, перейти на фарфор,
пока кофе горяч ещё и разговор...
- Ну, закурим? - И вспыхнув, погаснет свеча,
и утонет наш столик в молчанья дыму,
не исчерпана тема, вино, и к чему
этот сахар от кофе. Теперь, освещать
огоньки сигарет будут руки и лица.
И стемнеет. Туман молоком будет литься.
Будем пить, но вином жажда не утолится.

***
Облака серебристых ив
всё летят и летят куда-то..
Тенью лягут в тетрадь стихи:
К.. три звёздочки.. Птицей дата..

Стайка листьев слетит в строку,
рябь по глади пойдёт озёрной..
Терпкий привкус я сберегу
в многоточье рябины чёрной.

Ты сорви-прочти, ощути
вкус как будто забытой встречи.
Над разлукою ты шутил,
таял холод и лёд..., и вечер..

Превращаясь в ночной туман,
стаю птиц на озёрной глади.
Осыпалась со звёзд сурьма,
ветер ив облака ладил..

***
Небо цвета индиго..
Здесь почти не бывает
Безнадёжно и тихо.
И прибой напевает,
Как цикады невидим.
Мандариновый садик.
Соли звёзд намелите,
Да и кофе нам кстати.
С Вами сварим мы полночь,
И свеча-полумесяц
Ароматом наполнит
Наше время и место
Под развесистой грушей.
Столик круглый, скамейка..
Кофе голову вскружит
И молчанье - не мельком..


***
Отпылало пламя маков,
Что охапкой ты сорвал.
Озарил нас свет. Однако
И девятый гаснет вал.

Но бутоны распускались,
Словно тлели угольки.
Только свой мы путь искали.
Тропы торные легки.

Слов пыльцу, размолвок искры
Ветер времени унёс.
Зрели зёрна истин близких.
Испарялись росы слёз.

На белёсом пепелище
Ржи остался колосок,
Золото, что в жизни ищем,
Хлеб насущный духом нищих,
Истинной любви исток..


***
Мы были в сумерках одни
у дома тихого в руках,
всплывали за окном огни
и звёзды плавились слегка.
Молчали стрелки на часах,
зима укрылась в лес, нема.
И проблески в твоих глазах
и свечи сумрак обнимал -
густой, волнующий раствор
сближал нас мягко и легко,
и единенья волшебство
захватывало целиком..
Ночь в сердце все огни свела,
когда в предтече всех ночей
я с ощущением тепла,
уснула на твоём плече..


***
Ну, здравствуй же, мой верный друг!
Моя ты первая любовь! -
Слова приходят ночью, вдруг,
наверно из сбежавших снов.
И вновь рифмуется легко,
почти без правки горьких слов.
Что значит слово "далеко",
когда любовь волнует кровь.
Что значат в мире все слова,
срифмованные тыщу раз?
Ведь сказано: любовь - права!
Так было тыщу раз до нас.
Любовь - одна, на все века..,
но в разных лицах и руках.
Вот почему знаком слегка
нам этот привкус на губах...


***
Словно в море - штиль, печальный
вечер ляжет мне на плечи
и закатное молчанье
в сердце ссадины залечит,
зарубцует нетерпенье,
успокоит пульс волнений
и любви кровотеченье
перекисью веры вспенит.
Волны в солнечном сплетеньи
море чувств бросать устанет.
Сновидений лягут тени.
Ночь...
и вдруг..
цунами - танец..
сердце захлестнёт в паденьи -
губ твоих во сне касанье...

***
Вспомни обо мне зимой,
И когда наступит осень.
Вспомни обо мне, друг мой,
В день, когда у неба просим
Мы чуть-чуть тепла и света,
В ночь, когда рукой привычной
Сердца струнка не задета.
В миг, когда из жизни личной
Звёзд сияние исчезло.
Небосклон закроет тучи
Сине-голубая бездна.
Не грусти, послушай, лучше
Обо мне, мой милый, вспомни..
В тот момент от всплеска молний
До того как стихнет гром -
Будем мы с тобой вдвоём...


***
Ты придёшь
в мой звёздный мир
Тихой музыкой
без слов,
Мыслями заветными
И обрывками стихов.
Ты найдёшь в нём
мягкий свет
Отражённого луча,
Так, как будто
1000 лет
Для тебя
горит свеча.
Воплощая
звёздный час,
Ты ворвёшься
в светлый круг,
Превращая век
в сейчас,
Отзовётся
в сердце стук.
Дверь откроешь
в никуда,
Песней будет
скрип петель..
- " Ты пришёл?" -
спрошу.
-"Ну да.."
- "Милый..,
ужин на плите.."


***
Ты меня
не отпускай
На дороги
птичьих стай
Перекрёстки
синих туч
К ветру, что
как свет летуч
Ты меня
не отпускай
Пусть проснётся
грусть-тоска
Но с тобой
она светла
Как с берёз
легка листва
Ты меня
не отпускай
Будет биться
у виска
Молнии неровный
пульс
Дождь пройдёт и
я очнусь
Просветлеет
окоём
Мы останемся
вдвоём
Ты глазами
заласкай
И никуда..
не отпускай!


***
Господи!
Я прошу о милости
Милую,
Чтобы мне простилося
Смелая
Лишь одно мгновение
Верую
В душ переселение
Так сильна
Власть любви несбывшейся
Осень - нам
Тайной приоткрывшейся
Ветер слов
Золото сорвал с берез
Унесло
В зиму, в сон, до первых слез
Обожгли
Прошлые сомнения
Жизни шли
Яркие мгновения
Время, лей
Свой бальзам на раны мне
Обогрей
Вечности дыханием
Вспомню все
Ты...твоя рука... друзья…
Бог спасет –
Верю и надеюсь я


***
Цветут на подоконнике
Цветы, цветы...
А посмотрю ка в соннике
Мне снился ты
Слова замысловатые
Горит свеча
То радость обещают мне
То вновь - печаль
Так видно жизнь устроена
Белым-бело
Зима метелью пройдена
Мело...мело...
Снегурочка растаяла
Твоей мечтой
Проталины, прогалины
Землей простой
То не погоды - фокусы
Закон лесной
И зацветают крокусы
Моей весной...


***
Ты помнишь нашу первую игру
На корте возле "Спаса на крови"
Во взгляде первом яркую искру
Как хочешь это чувство назови

Но пролетело лето чередой
Случайных и не очень долгих встреч
И осень разлила любовь водой
Зачем мы лето не смогли сберечь

Пусть все тебе напомнит обо мне
Слова и музыка, и свет в окне
Дым сигареты, вкус вина. Мне тоже
Вернется отраженное вдвойне
И ты придешь...под утро и во сне
Я прошепчу в ответ:
Как сладко все же...

***
Я тебя запомню, милый
В ярких красках октября
Сто дорог, сто встреч, всё было
Зря? А может быть не зря?

То, что мы забыли быстро
В лёгких сумерках аллей
Шёпот, шорох, шелест листьев
Клёнов, лип и тополей

Время записало, милый
Диск, мелодией дождя
Всё, что было, не остыло
Ну, а листья пусть летят

В дым костров. за стаей птиц
Унося тот вальс на крыльях
Не забыть родных нам лиц
О тебе я помню, милый


Лепесток Сэй Сёнагон*

* - прозвище, которое означало титул фрейлины. настоящее имя автора "Записок у изголовья" - не известно

То, что не высказал я,
Сильнее того, что сказал.


из стихотворения "О бегущей под землёй воде"

Дождь плакал в ночи.
Девятой луны пора.
Но солнца лучи,
Открыв хризантем парад,
Сверкали в росе с утра.
На нить паутин,
На ветви, как жемчуга,
(Кто мог бы сплести?)
Нанизаны. Так легка
У ночи с дождём рука.
Скатилась роса,
Взлетела в ветвях листва.
Вчера он сказал:
"Прощайте, к чему слова".
Письма уже не прислав.
А в Малом дворце
Принцессы - горит огонь.
Но только расцвет
Её миновал. Покой.
Верна ей Сей Сёнагон.
Отцвёл уж пион.
И шлейфы придворных дам
В цвет астры-сион.
Сверкают в нарядах там
Опавшей листвы цвета.
Как юдзуриха
Алеют листы. "Прочти
Концовку стиха.
О волнах морских - тот стих.
Напой мне простой мотив, -
Велит госпожа, -
Бежит к берегам волна, -
Сказав, не спеша, -
Зовёт ли волну Луна,
Залив, мыс ли
..". - "И без сна
Все мысли мои
Стремятся к тебе, мой друг!
" -
Сказала, но и
Со словом своим строку -
Сэй. Замер придворных круг..
И много стихов
В тот вечер читали все.
И было легко,
И лунный струился свет
В печальной своей красе.
Прохладу в окно
Открытое - ветер нёс.
Светился луной
Меж ряски зелёных звёзд
Заброшенный пруд, зарос
Травою и сад.
В последний же ночи час
Вдруг вихрь небеса
Занёс. Разговор зачах, -
Истаявшая свеча.
И вновь плакал дождь -
Разносчик холодных рос,
Для ночи - пригож.
А утром письмо принёс
Посыльный с букетом роз.
И видела Сэй
Лишь на лепестке слова:
"О, как от дождей
Вода прибывает...". Листва
Летела. С собой ветер звал...


Последний полёт.. (на "Последний побег..")

Август. Вечер. И густые,
Всех оттенков кисти туч, -
В небе астрами застыли.
Но закатный тает луч.
Блёкнут краски, осыпаясь
Ливнем лепестков во тьму.
Месяц дремлет, засыпая.
Я тебя в свой сон возьму.
Где в гнезде, под звёздным небом,
На краю, презрев уют,
Тишине внимая немо,
Аисты туманы пьют.
Клевер в поле розовеет.
Отцветает Иван-чай.
Только ветер не развеет
Те туманы невзначай.
И галактик паутины
В миллиардах капель звёзд
Будут плыть светло и чинно..
Сколько до зимовья вёрст
Аистам в растущей стае.
Ветрами - туман влеком,
На рассвете всё ж растает.
Вместе аисты, взлетая,
Крыльями взмахнут легко.


Галерея Камерона

Галерея Камерона.
Царское Село. Осколок
неба римского неровный,
в трещинах стрижей. И соло
солнца в куполах дворцовой
церкви. Вниз ведут ступени.
Пруд Большой и солнце снова -
блещет в водах в сонной лени.
Тень аллей - нежней и проще,
сердцу русскому - усладой.
Сумрак Эрмитажной Рощи
одарит сырой прохладой..
День исчезнет незаметно
и в синеющем просторе,
в поле канет грошик медный
в темь с осколками историй.
Только в память мне вонзится:
галерея Камерона,
небо режущая птица,
ришелье-узоры в кронах..


..на Невских островах..

Когда тебя немного позабуду,
зачем-то захочу вернуться к чуду
на Невских островах.
Поверхностного так не хватит взгляда,
но пролететь хотя б, я буду рада
на птичьих, но правах.

Над замощёнными вновь площадями,
тропинками, размытыми дождями,
моих земных путей.
Адмиралтейским, Спасским и Казанским,
и в Новую Голландию, как в сказку,
вновь чайкой прилететь.

И в древнем сердце каменистых джунглей,
светящемся, как тлеющие угли,
найти приют-причал.
На рубежах эпох, именований,
под краской не скрывал ты цвет свой ранний,
и ветром привечал.

Величие своё за ростом пряча,
но всё же слышащий, и всё же зрячий,
души моей - Тибет.
Васильевский как в небо отпуская, на ночь;
и я летаю, чайка городская, напрочь,
привязана к тебе.


Когда устанет солнце падать

Когда уже устанет солнце падать
за край, зависнув в облачном гнезде;
ты ощутишь нечаянную радость
за ласточками взглядом вслед взлетев.

И лёгкий ветерок, шутя подхватит
твои - не мысли, нет, и не мечты,
быть может их птенцов, подросших кстати
в полёт по лету. И очнёшься.. в небе.. ты?

Крылом неловким облаков касаясь,
поток теряя и взмывая ввысь,
в восторге в струях воздуха купаясь,
свыкаясь с высотой., постой., не торопись..

Под тем же солнцем, у того же края,
в такой же неизведанный простор,
и может в тоже время выпускаю
птенцов и я - в полёт, такой же.. не простой..


Ночное венчание

День венчания - не точен.
Ночь-невеста в платье пышном
Подойдёт и встанет очень
Близко. Синим вспыхнут очи
Упадёт фата на крыши
Мгла лилового тумана
Город исподволь наполнит
В этой атмосфере странной
Сумрак хлынет из парадных
Оживут грифоны, кони
И крылатые богини
И квадрига Аполлона
Аттик, как причал покинет
И оставят в дымке синей
Ангелы свои колонны
Воздух словно волны вспенив
Оросит прибой фасады
С маху брызгами сирени
Всадников очнутся тени
И сорвётся кавалькада
Царское сопровожденье
Вслед за свадебным кортежем
И в июньское круженье
В буйстве зелени, цветенье
Город будет очень нежен


Когда луны дамасский нож

Когда луны дамасский нож
Полнеба вскроет где-то по весне,
Однажды медленно шагнёшь
Под дождь неразгоревшихся огней.
Поймав "подземки" томный вздох,
Поймёшь скоропостижно, что спешить -
Резона нет. Продлить ездой
Агонию. И город будет жить!
Сверкнёт трамвайное кольцо.
По капельницам рельсовых путей
Кровь бросится в лицо
Одной из самых малых скоростей.
И синева и бледный вид
Исчезнут.
- Как Вы чувствуйте, больной?
Примите капельку любви!
Да что Вы? Полежите! Вот шальной!
Бальзам неоновых огней
На светофоре - "на двоих":
- За Вас!
И в путь! В водоворот теней
До головокруженья, искр из глаз..
И в темноту садов, полей,
Чтобы в районе "Марсова" сойти..
- Вы.., ты последнюю налей,
Чтоб ввысь через Неву "навеселе"
Вели твои трамвайные пути!


..до зорьки..

Солнце окунулось в реку,
месяц в облаках не тонет.
Сад в авоськах яблок крепких
домик заслонил на склоне.
Треск цикад всё громче, будто
заблудившиеся звёзды
возвращаются откуда..,
или их с собой принёс ты,
бросил горстью на дорогу
и в колодец. Скрипнув дверью,
появился на пороге...
Я глазам своим не верю,
что тебя быть может лучше?
Дождь! И собственной персоной?!
Тёплый, ласковый, без тучи..,
потому, наверно, скромный.
Ты воды попросишь. Только
зачерпнёшь небесной сини,
со звездой и лунной долькой.
Зажурчит ручей в низине.
Яблоки в траву густую
упадут. Мы не услышим.
Выпьем на двоих звезду и...
смолкнут звуки, краски - лишни,
если ночью, да во сне и..
мы, как яблоки сорвёмся,
от звезды с луной пьянея,
вниз и по ручью. Без вёсел
поплывём рекою Млечной,
в облаках - не быстротечной,
лишь частицы Мирозданья,
на восток, до зорьки ранней...


Капель.. в листве..

Весенний наполнялся день
отравой солнечных лучей.
Казалось мне - едва задень
тот день и стаями грачей
прольётся время через край
на раны свежие полей,
и тишь разрушит птичий грай.
Ты это время не жалей,
разлей словами по стихам, -
по капле с крыш.., и в струи строк,
как сок берёзовый - в верха
и в почки многоточий... Сок -
медленнодействующий яд,
весной - в кровь впущенный ветвей
и, верно, волшебством Наяд,
свет, воплотившийся в листве..

***

Белым ослепительным крылом
Голубь в небе мне - блесна..
Снова словит на былом
Весна.

За собою позовёт в полёт,
Светом и теплом маня.
На круги своя вернёт
Меня.

Светлые одежды тополей,
Белые - берёз. Их дар
Делать нАс чуть-чуть светлей
И март.

Ветер песню будет петь с листа
И пригонит, не спросясь
Он не тучи птичьих стай -
Косяк.

И сомнений прошлогодний снег
Вновь растает без следа.
Слово.. И взорвётся рек
Слюда.

Половодье ивы в плен возьмёт,
В окружение, на мель
И отправится на взлёт
Апрель.

Повторится всё, как мир - старо.
Солнце светом опалит,
Сбросит временный покров
Земли.

Просочатся жаркие лучи
В глубину ко всем корням.
И сорвутся в высь ручьи
Звеня.


Эхо капели

Солнце мать-и-мачехой искристой
льёт лучи на чистый белый снег,
и звенит синиц в ветвях монисто
в мартовской случайной белизне.

Что тебе почудится в том звоне:
колокольчик в тройке под дугой,
что в бескрайности полей утонет,
или колокольный звон другой?

Вспомнишь ли вечернюю прогулку
по аллее в дымке снежных ив,
эхо под мостом капели гулкой,
брошенные в реку рушники?

И теперь стремительно теплеет,
солнечных лучей горяч поток,
и в цветах проталина желтеет,
как упавший с головы платок...



Дорога (Елене Королевой)

Не имен у нас, ни званий...
В бесконечности дороги -
наше счастье и призванье.
Где-то отчие пороги...
И уже не так и важно:
путь - по слякоти ли; пылью,
розами ли изукрашен,
иль ухабы в лёд застыли.
Пусть кибитка кочевая
продувается ветрами,
дождь гитаре подпевает,
будит солнце утром ранним.
Трактом - стук копыт беспечный..
Хлеб и воду мы разделим
и дороги бесконечность...
Что нам нужно-то, на деле?


Об игре

Есть на свете вещь, которую никак я не могу понять: Чем у человека меньше слов, тем больше будет он кричать. И если человеку будет, что сказать, он лучше промолчит, и лишь только тот, кому нечего сказать, громче всех кричит.
Андрей Макаревич

Не рвите струны на гитаре,
Гитара нежный инструмент.
Ничто её так не ударит,
Как неприятный тот момент,
Иль в кураже или в запале
Когда вы, не желая зла,
Случайно, может быть, но рвали
Струну, как сердце, пополам

Припев:
С гитарой не вступай ты в спор,
Поверь, что это перебор!
И не кричи в игре на ней!
Что в мире нежности - сильней?

Гитара стерпит всё, конечно,
Душою музыки полна.
Так пусть не будет столь беспечна
Рука, но в нежности - сильна.
Гитара платит за терпенье,
Всех струнок нежный перебор.
Гитара любит обращенье
И задушевный разговор.

***
Вы играли когда-нибудь на
Шестиструнной обычной гитаре?
Ваших пальцев касалась струна,
Под ладонью лады замирали?

Вы настраивали для себя
Две струны в одном тоне?
Друг милый!
А подушечки пальцев, любя
Замыкали в цепь – нервы и жилы

Вы наигрывали неспеша
Ритмы сердца, поющего стуком?
На крыло - не ложилась душа
Наполняясь предчувствия звуком?

Вы не слушали ту тишину
Тех созвучий, что музыка дарит?
Когда рвали Вы, нет, не струну
Размыкали себя и гитару…


Застыли облака

Застыли облака
китайской акварелью,
размытые слегка.
Настрою еле-еле
звучащую струну
и краски растирая,
лист в воду окунув,
их нанесу, играя..
И будто волшебством
звук растворится в выси..
Небесное родство
и обретенье мысли..
Но может всё - обман
случайных сочетаний
или игра ума?..
но что так сердце ранит?


Мой листопад

И пожелтеет лес до срока,
И листья тихо закружат..
Когда мне будет одиноко
В смятеньи сентября, душа
Уйдёт бродить по тем дорогам,
Где были вместе - ты и я..
Нам было надо так немного
В теченьи буйном бытия:
Приподниматься над собою
И уходить лесной тропою,
Мир впитывать неторопливо,
Друг другом осенью дыша,
Опавшим золотом шурша,
И.. убеждаться, что мы живы..

*
Шуршащий ворох вверх подброшу..
Мой листопад
Подхватит ветер, бросит в рощу,
Зажжёт закат.
И разгорится пламя в клёнах
И скроет дым,
Что было некогда зелёным
И молодым.
Воспоминаний вереница..
Застынет взгляд.
Весна и лето повторится
За слайдом слайд..
Что времени - мои победы?
Всего лишь дым!
Но песня осени - не спета..
Слова - листы,
Шуршаший ворох вверх подброшу.
Как листопад,
Пусть будет лёгкой наша ноша,
Светла тропа...

*
Осень струны оборвала..
Струй хрустальных стихла песня
И остался после бала
Только блеск парадных лестниц.

Парк померк и позолота,
Постепенно обгорая,
Обнажала руны сводов
Позаброшенного рая.

В белом мраморе холодном
Ваши образы застынут.
Вы - уходите.. свободны..
Лишь прибой колышет тину.

Чайки вслед за "Метеором"
Улетят легко и просто
В пенную волну, в которой -
Их земля - вода и воздух…

*
На ковёр из крон сосновых
с неба опускалась мгла.
Замерзая, осень снова,
как камин, закат зажгла.
Разбросало пламя блики
по портьерам облаков.
Лета бабьего улики
плыли звуками танго,
разгораясь, с ветром, искры
уносило в дымоход,
словно пеплом звёздным, быстро
усыпая небосвод.
И раздвинув шторы, осень,
в лунном свете фонаря,
убирала угли с сосен
и дары из янтаря...

*
Скинул тополь ветхие одежды
и нырнул под солнечные струи.
Бабьим летом, осень, нас утешь ты,
подари мелодию простую:
с переливами кармина в охру,
с длинными легато паутины,
каплями аккордов в травах мокрых,
от дождей оставшихся рутинных.
Облаков, адажио плывущих,
растворятся ноты в отдаленье
и тона от солнца станут гуще
лета вариации последней.
Тополь, теплотою убаюкан,
и зимою в снежном одеянье
сочинит во сне - концерт ля-вьюга
летней ночи в лунное сиянье.

*
Лучи косые из-за пиков леса
Прибрежный нежно плавили туман,
Как сахар, растворяясь, таял месяц.
Сползла за дальний край улиткой тьма
И день пришёл, - не лучше и не хуже
Других таких же, тысяч - десяти.
Танцует лист на паутинке, кружит,
Невидимой для глаза..
Ветер стих,
И в рамке неба замер парк осенний..
Лишь детские смешные голоса
Затеребят застывшее мгновенье,
Реки засеребрится полоса
И колокольный звон встревожит душу,
Открытую извечному извне..
И день пройдёт, - не лучше и не хуже..
Но может самый правильный из дней.

*
В отголосках
и в отблесках - лес,
и мой сад - отсверкал,
отплескался
шальной листопад.
Из костров листья, искры
летят, шелестят,
как столетья назад
и столетья спустя;
что слова и что листья
тебе - пустяки..
Те слова, что с рассветом
сольются в стихи
и с закатом распустятся,
станут близки;
но услада для зренья -
цветов лепестки,
что стремительно сносит
теченье реки, -
не оставишь навечно,
как не береги.
И бумаги истлеет листок;
пересказ
вдруг иссякнет,
как тонкая струйка песка
из ладоней.
Но зреет иная листва
в тонких почках деревьев.
А в сердце слова..
Словно лотос распустится
песни строфа
и строка - словно ветвь, -
за стопою стопа,..
чтобы вновь расплескался
шальной листопад..


Ночь Идзуми-сикибу

"Чувствуете ли вы, что моя душа повсюду следует за вами
По всем местам?
О, бесконечная тоска!"

Из письма принца Ацумити - Идзуми-сикибу, 1002 год, Киото

Стих сад в темноте,
Луна окунула взгляд
В цветы хризантем
И звёзды в росе блестят -
Которую ночь подряд

Ручей не журчит
И ветер не бродит тут..
Польются лучи
По мостику через пруд,
По саду в тиши пройдут.

Веранды окно
Их впустит, в осенний сад
Чуть растворено..
Легко при луне писать,
Да слёзы ведь - не роса.

И думы туман,
Тоска - застилают взор
И сводит с ума
Признанья письма узор!
Да разве любовь - позор?

Быть младшей женой,
Но рядом и во дворце;
Остаться одной,
Вдали от дворцовых сцен
(То жизни придворной цель).

И жить, как луна;
Одна в ожиданьи встреч
И снова без сна,
Слова, словно свет беречь,
В рассвете разлуку жечь

И долгие дни
Молитвы с дождём шептать,
Писать свой дневник,
Стихи о любви.. Опять
Письма или встречи ждать

В ночи.. Только вдруг
В окно ветерок проник,
В ворота ли стук,
В саду ли вздохнул тростник..
И слёзы просохли вмиг.

Его паланкин,
Его силуэт в окне,
Чуть слышны шаги..
А сердце уже в огне!
О принц! Он приехал к ней

Мелькнёт лунный след
И выскользнет за окно,
В глазах вспыхнет свет...
И станет совсем темно.
Скользнёт с плеча кимоно.

Сплетутся слова
И ласки, и пальцы рук..
О, как целовать
Он будет её, до мук,
За ночи и дни разлук.

И в эту ночь их
Согреет любви пожар,
Одна на двоих,
В слиянии вновь кружа,
Из двух половин - душа


Charles Best Лунный сонет

A SONNET OF THE MOON

Look how the pale queen of the silent night
Doth cause the ocean to attend upon her,
And he, as long as she is in his sight,
With his full tide is ready her to honour,
But when the silver waggon of the Moon
Is mounted up so high he cannot follow,
The sea calls home his crystal waves to moan,
And with low ebb doth manifest his sorrow.
So you, that are the sovereign of my heart,
Have all my joys attending on your will;
My joys low ebbing when you do depart,
When you return their tide my heart doth fill.
So, as you come, and as you do depart,
Joys ebb and flow within my tender heart

Как притяженья полон светлый взгляд
Сей королевы ночи молчаливой -
Луны, что даже океан ей рад
Прислуживать, наполненный приливом.
Когда ж её серебрянный возок
Уносит ввысь, под звон волны кристальной,
Не в силах море следовать на зов,
С отливом удаляется печально.
И ты так в сердце властвуешь моём,
Движение души легко меняя,
Печалюсь я, когда мы не вдвоём
С тобой же сердце - счастьем наполняет,
И вечно - возвращение твоё -
Приливы в сердце нежности даёт


Why Worry? ( Вир Вариусу)

Крошка

Смотрю в глазах твоих - печаль

Есть люди разные, мне жаль -

Мир не всегда - цветущий сад

Но крошка

Осушит слёзы - солнца луч

И ветром сдует стаи туч,

Что затемняют небеса



Поверь мне

Улыбки свет - любой поймёт

И ночь пройдёт, и боль пройдёт,

Любовь растопит в сердце лёд

Ты просто верь мне



Крошка

Когда ты вырастешь - поймёшь

Что в сказках - правда, а что - ложь

И не всегда ты будешь петь

Но крошка

Бывают холод и дожди,

И лишь любовь всё осветит,

А мир - такой, какой он есть



Поверь мне...


Why Worry? (Dire Straits "Brothers In Arms")

Baby I see this world has made you sad
Some people can be bad
The things they do, the things they say
But baby I'll wipe away those bitter tears
I'll chase away those restless fears
That turn your blue skies into grey

Why worry, there should be laughter after the pain
There should be sunshine after rain
These things have always been the same
So why worry now

Baby when I get down I turn to you
And you make sense of what I do
I know it isn't hard to say
But baby just when this world seems mean and cold
Our love comes shining red and gold
And all the rest is by the way

Why worry, there should be laughter after the pain
There should be sunshine after rain
These things have always been the same
So why worry now


Скажи...

Скажи, ты помнишь - яблоневый сад?
Назначенный судьбой на небесах
Его цветенье не вернёшь назад,
Но можно сохранить его в глазах...

И в памяти чуть-чуть, и может быть
В любви... Земной, усыпанный насквозь
И полный светом... Дай Бог: не забыть -
Тот луч, дарованный, как жизни ось -

Твоё воспоминанье... ни о чём -
Из полусна, из детства. Лепестки -
Чуть тронутые солнечным лучём -
с рассвета, до заката, не покинь

Мелодия весны... Один раз в год?
А может вовсе - в жизни только раз
Твой светлый, яблоневый сад цветёт,
Как яблочный, не августовский - Спас


Почти цыганский

Так играй же, ты всю ночь
Опьянён я светом лунным
Кто же сможет мне помочь
О! Гитара - звонки струны

Унеси печали прочь
Ветром в поле - в ночь густую
Больше думать мне не в мочь
Губы жаждут поцелуя

Как она была нежна
Слёзы капали украдкой
О княжна, моя! Княжна!
Ночи безрассудной, сладкой

Не спалось мне в эту ночь
Карты правду нагадали -
Счастье с горем...Всё - точь в точь...
Мне записку передали

В сердце - стук, в глазах - туман
Пальцы справятся едва ли
Или это - всё обман?
"Приходи. где мы бывали"

Где шумит зелёный бор
Как мне милая велела
Я к реке во весь опор
Гнал коня, едва стемнело

Перекаты на реке
Пели жалобно и звонко
И рассыпались в руке
Шёлком - волосы с гребёнки

Звёзды плыли по воде
И в глазах тонули звёзды
Сколько были мы... и где
Губы жадно пили ... воздух

Опьянённый ночью той
Переполненный печалью
Я остался... а её
Кони заполночь умчали

Плыл туманом над рекой
Дым костра, звенел гитарой
До рассвета - сердцем пой!
Плачь, струна, со мной на пару


Мечты ("Пройти по городу...")

***
Пройти по городу... мечты,
Там где разводятся мосты,
Где день, как день… а сказка ночь -
На белых крыльях мчится прочь,
В туман, в бессонницу, в стихи
За парою коней лихих
Неукрощённых. Вслед за тем
Печальным ангелом. Вдоль стен
Каналов, площадей и рек
Из под мостов - в разлёт, в разбег,
В просвет соборов, над крестом,
Над куполами, и потом
В хрустально-голубую высь…
И в золото рассвета – вниз,
Пройти по городу мечты
Где крылья сведены в мосты

***
Пройти по городу... Одна
Я выпью эту ночь до дна,
И опьянённая слегка,
Войду не в русло - в берега.
Пока зима и снег пока,
Навстречу мне пойдёт река,
Весна! Опять! Ты так щедра -
На воды вешние, ветра...
Всё, что нанесено зимой:
Налёт свинца - с лица ты смой,
Пыль - унеси речной водой -
В залив и океан.. Постой!
Нет, нет, мне прошлого не жаль -
Оставь-ка мне мою печаль -
Цвет глаз весною осветлять,
Как светлую от солнца прядь

***
Пройти по городу вдвоём
Из арок трёх открыв проём
На площадь Зимнего Дворца,
Двора-колодца и крыльца,
Парадной лестницы - портал
В Большой зеркальный Тронный зал
Рисованные небеса
Хоть и не будут нависать
Над нами, всё же там светлей
Где ветер туч - не суховей,
Наполнен волнами, бежит
Он взгляды наши освежит
И тёмно-серый потолок -
Вод отражение - пролог
Пред балом ночи и огней
"Маэстро - музыку, смелей!"

***
Пройти по городу... Втроём -
С июньским солнцем и дождём,
На пол часа забыть о том,
Что где-то ждёт меня мой дом
И не окажется зонта
Дождь арию споёт с листа
Залитой блеском мостовой
Шум улиц замер сам собой
Труб водосточных череда -
Аккомпанирует вода,
По нотам брызг и пузырей,
Вода торопит дождь: Скорей
И ветер, вольный дирижёр,
Сметает звонких капель хор
На затихающий аккорд -
Аплодисменты солнце шлёт
Нева под арками мостов -
Разносит эхо голосов -
Июньских солнечных дождей,
Оставив след в душе моей...

***
Пройти по городу.. Каприз..
Глотками пить вечерний бриз,
Смакуя, погружаясь в ночь,
В забытое давным-давно
В коротких паузах средь нот
И ощущать тебя спиной
И сердцем.. Чувствуя уют
Объятий прошлого.. Минут
Хмельных, заполненных тобой..
Бриз, вызывающий запой
Любовью.. Городу, что спит,
Храним незыблемостью плит
Гранитных набережных.. мы
И равнодушие зимы,
Зной запирающих оков
Простим.. за несколько глотков..

***
Пройти по городу с тобой.
На Невский вынырнуть с толпой,
Смешаться от тисков людских,
Прикосновения руки,
Споткнуться вновь, задать вопрос,
Ответишь, будто бы всерьёз
И на Морскую повернёшь.
Воспоминанья – в спину нож…
Надежда – только на мосты.
Здесь в колыбели волн – остыть,
Над Мойкой, над каналом, здесь
«Исаакий» в медной красоте;
Мосты нам укачают боль,
На каждом – постоим с тобой;
Их, подвесных, - наперечёт,
Согреет тёплое плечо…