Владимир Мялин

Кижи. Проплывая в век из века, Среди елей и камней...

---

Москва горит – уже в который раз!

                   * * *

Москва горит – уже в который раз!
Но вот теперь пожар иного рода:
Жара идёт, удушлива, на нас,
И в лени вянет скудная природа.

Деревья сохнут; птицы без воды –
Летят к прудам, чуть шевеля крылами.
В саду раскрыли ротики цветы,
Лежат у храма голуби стадами.

И мы о пальмах вспомнили с тобой –
И морем грезим, и всерьёз и в шутку.
Нас щиплет за нос тополь пуховой,
Нас тешит птицы разомлевшей дудка.

О возгораньях всё же нет вестей.
А наш пожар, слабеющий с годами,
Уже потушен моросью дождей
И занесён осенними листами.

2019

---

Стихи последних дней

То ли жизнь не скоротечна,
То ль случился непокой, –
Ухо правое извечно
Чешешь левою рукой.

Польза дел тебя не сушит:
У тебя на сходе дней
Всё не так, как у зверюшек,
И не то, что у людей.

---

В свитере под горло, у причала

                      * * *
                                           "Кораблям не спится в порту..."
                                                                        Инна Кашежева
В свитере под горло, у причала,
С русым шёлком, скрученным в пучок,
Начинала каждый раз сначала
Песню всех ветров и всех дорог.

Пела, пела всякий раз певица,
Вдалеке от жизни – и забот:
Что-то кораблям в порту не спится…
И теперь она ещё поёт.

Разливаясь, снова голос мчится
Над равниной моря, налегке.
Снова жизнь мою поёт певица
В вязаном, под горло, свитерке.

---

История, рассказанная Оле Лукойе на ночь

---

Он отточил своё перо

---

Гор золотых наобещала.. Из последнего

                * * *

Мы от кристаллов без ума,
Морозных, огненных и синих.
Идёт отсталая зима
И в звёздной вопиет пустыни.

Высоким голосом высот,
Непрерываемом пунктиром,
Она минувшее зовёт
И вьюгой стелется над миром.

Она в тебе, она – во мне,
Мечтой горячею без срока.
И нам тревожно по весне,
И даже вместе – одиноко.

                  * * *

Нас с тобою пластинка кружила
Чёрным кругом в слепом хрустале.
Но зима меня подсторожила –
И носила по вьюжной земле.

И тебя унесла за полвека,
И живёшь ты в чужой стороне,
Где ни искр-поцелуев, ни снега
И ни рук лебединых на мне.

                   * * *

Гор золотых наобещала;
Очаровала, подвела.
Ночами страстными шептала,
Ночами сытыми спала.

Ушла за двери – не осталось
Ни сна, ни звука, ни духов…
Лишь безучастная усталость
И благодушие стихов.

           Скрипачка

Московскою осенью хлипкой
Ещё не ударил мороз…
Играет скрипачка – и скрипка
Поёт, напрягаясь до слёз.

В груди они впалой вскипают;
Смычок наподобье струны.
И тонкие пальцы ломают
Закрученный гриф тишины.

---

Скрипочка пиккОло

Поезд

И поезд пел: дудук-дудук,
И ветер продувал.
И однобокий этот звук
Катился и стучал.

И дама в кружеве манжет
И в шляпке золотой
Сидела, как в петлице цвет,
Как мушка над губой.

Играл на скрипке кавалер...
Ах, что-то не туда
Забрёл я сверх причин и мер,
Как талая вода.

Поднялся вешнею водой
Над смыслом глупым я...
Да будет скрипка с музой той,
Как музыка моя!

И тронет струны кавалер
У дамы на слуху.
И сверх причин и всяких мер
Я умереть смогу.

И сам я стану – словно звук;
И дама у окна
Услышит скрипку и «ду-дук-
Ду-дук»... И тишина.

2017

 ***

Скрипочка пиккОло,
Лаковый смычок.
Не ходила в школу
Девочка-сверчок.

Всё она болела,
Снадобья пила.
Скрипочка без дела
Девочку ждала.

Во футляре тёмном
Скрипке в самый раз.
Высоко над домом
Ночничок погас.

2020

---

Школьные хореи

На рынок за картошкой

Вот идём с отцом на рынок.
По бокам сугробы блещут,
Искры мечут, золотятся
Щёки красящим морозом.
Мы идём с отцом на рынок
За картошкой огородной:
В магазине вся гнилая,
Как почистишь, от картошин
Ничего не остаётся.

Мы идём на рынок снежный;
За отцом не поспеваю,
Огорчённый второклассник.
Всё тут ново, всё немило:
Переехали недавно
Мы в Черкизово с Ольховки.
И весёлый класс, и школа,
И сама квартира пахнет
Новым запахом тоскливым…

Пятьдесят пять лет минуло,
И опять иду на рынок.
За тамбовскою картошкой.
А отец плетётся сзади:
Он за мной не поспевает:
Девяносто зим почти что,
Он оставил, огорчённый,
За сутулыми плечами.

Останавливаюсь: «Папа…»
Никого. И нет ответа.

---

Скоро серые вербы заплачут...

Голос в пурге

– Пойте, метели; да, кроме шуток,
Сшейте мне беличий полушубок.
Только с обновою поспешите,
Рядом со мною в гроб положите.

Рядом со мной положите шапку,
Трут да берёзовых дров охапку, –
Слиток смолы, завернув в тряпицу,
Чтоб мне согреться и осветиться.

Думку – под щёку и сны на веки
Про голубые огни и снеги,
Про золотую мою зазнобу:
Долго нам спать под одним сугробом.

2013

* * *

– Чей гроб на кладбИще несут?
Кого отпевали с утра?
Чьё тело, скудельный сосуд,
Полно было жизни вчера?

Чьё сердце стучало во сне –
И пело, очнувшись от сна?
К кому приходила извне
Поэзия, звука полна?

А ныне – качается, ал,
Ковчег между белых стволов, –
Вот, в яму отпущен, упал, –
Удар, вместо песен и слов…

Хоронят, хоронят кого,
Так скучно-протяжно трубя?..
– Не понял ты, друг, ничего…
Ты умер; хоронят – тебя.

2015

 * * *

Не ходи ты на дальний погост
И листву не срывай золотую.
Пред тобой я стою в полный рост,
Вспоминаю тебя, как живую.

Чёрный плат, синий взор голубой,
Небеса на холмах золотые.
Тут и лягу я рядом с тобой
У ограды осенней, Россия.

Тут и выйду я в скорбный простор
Слушать ветер, осыпан листвою,
Где я плакал и пел до сих пор –
В тишине и разлуке с тобою.

2016

 * * *

Скоро серые вербы заплачут
Под холодным весенним дождём.
Потускнеют холодные дачи,
Старый домик – и комнаты в нём.

Помрачнеют знакомые лица,
Купола, колокольня и бор.
И в углу золотая божница,
Обозначит печальный пробор.

Смуглый лоб и уста золотые,
Говорящие не говоря.
И в окошке – родные, родные,
Под остатками снега поля.

2017

---

Из последнего

---

Школьные хореи

У альфы Водолея

"Архиерейка"

Пруд мой зимний из времён
Школьных, близких и далёких!
Льнут к тебе со всех сторон
Ледяных ветров потоки.

Режет вензель под ногой
Мой конёк оторопелый –
И за ним конёк другой
Поспевает то и дело.

А весною неспроста,
От московских стуж немея,
Заскользив, летит с моста
С блюдом алым Саломея.

Вот сомкнулись льды над ней, –
Голова глядит, отъята…
Лёд мягчает, зеленей
От весеннего заката.

Архиерейка* – так называли Архиерейский пруд жители старого Черкизова.

---

Элегия. Перечитывая Назона

---

Если бы я умел играть на виоле. Из последних стихов

---

Угловой

1          

Как же так? – По Москве не гуляю,
Штукатуркой дворов не дышу;
Забегаловки не посещаю,
По снесённым пивным не тужу.

А тужу по тебе, друг старинный,
Трезвой памяти звонкий изгой,
Застеклённый метелями винный,
Полный тварей ковчег угловой.

2

Сюда спускался мой отец,
По лестнице сбегал.
И туфель уличных, юнец,
Спеша не надевал.

И дядя в тапочках сходил
С той лестницы порой,
В чудесный винный заходил,
От счастья сам не свой.

И нынче – рупь или трояк
Зажал он в кулаке.
Так корке хлеба рад бедняк,
Синице рад в руке.

Сидят два братчика; вино
По скатерти ручьём.
Уже и умерли давно,
А всё им нипочём.

3

И я там был, мёд-пиво пил,
И вот, остался жив.
Поистрепал, поистребил,
И переврал мотив.

Иду я в винный, но в другой,
Ему названья нет,
Суровой трезвости изгой,
Гранёных строф поэт.

---

Школьные хореи

К Психее

Бесноватая Психея!
Ну когда меня в покое
Ты оставишь: перестанешь
Вечно перевоплощаться?

То – кликушей, старой бабкой
Лаешь ты, точь-в-точь собака;
Бродишь меж пятиэтажек.
И смеёмся, и смущённо
В след тебе со школьным другом,
В страхе, смотрим, третьеклашки.

То жена ты мне – в глазницах
Фиолетовые блики;
Утром ты пучок свиваешь
Изо льна – и быстрой шпилькой
Вдруг на темени скрепляешь.
К ночи тёмной – распускаешь:
Плавно падает на спину
Прелесть светлая живая.

А когда надоедает –
Как у Блока, плащ свой синий,
Плащик синий надеваешь
И уходишь постепенно,
Растревожась, разобидясь,
Бесноватая Психея.

Вот, и дожил до седин я.
Ты являешься мне тайно
Распалённой поэтессой;
Бедной, странной поэтессой,
С головой, где пышут угли.
Ты приходишь виртуально –
Обвинять меня и грезить.
Грезить жарко – и грозиться.

---

Мой зачитанный "Овидий"

                 * * *

Мой зачитанный «Овидий»,
Разве только не до дыр,
Жду, когда на небо выйдет
Золотой луны кумир.

Он прольётся нежным светом
И расскажет в тишине,
Как бежит челнок с поэтом,
Подымаясь на волне.

Подымаясь, опускаясь, –
Близок берег, кончен путь.
Может быть, и я раскаюсь
В строфах пылких, как-нибудь.

На пленэре ль, на досуге,
Завернувшийся в халат? –
И принявший смертны муки
За любовь, как говорят.

---

Не так и Дант суровый растревожит... Вчерашнее и сегодняшнее

после прослушивания 1-ой части сороковой симфонии В. А. Моцарта

Который год с самим собой
Я разговариваю тайно,
Симфонией сороковой
За сердца край задет случайно.

Она проникла в глубину
И засветилась вся оттуда.
И медленно иду ко сну,
В надежде на такое чудо!

---

Богородица, прости мне!..

---

Дух вспоров средневековья плотный...

---

Фотоснимок. Школьные хореи

Фотоснимок

Был заснят отцом когда-то,
Летом, в дальнем далеке,
Мальчик с фотоаппаратом
«Смена – 2» – на ремешке.

И прошли года; полвека
Пролетели свет и тьму, –
Только тень от человека
Долом стелется к нему:

От снимающего долго
Нет вестей который год,
Но зато на фото пчёлка
В ухо мальчику поёт.

---

Падение Эспозито. Школьные хореи

В прошлый век вчера вернулся,
И увидел я, в тоске:
Эспозито поскользнулся
На цветочном лепестке.

И привставши на колено,
Стадион обвёл рукой:
Два артиста во вселенной –
Я и он, такой-сякой...

Это время повернуло
Годы медленные вспять,
Это время обмануло
Сердце трагика опять.

Был я клоуном когда-то,
На паркете и на льду…
Был я молод, но, ребята,
Позабыл, в каком году.

---

Король Дроздобород

Который год шумит война,
В смятении народ.
Я глину мну – моя жена
Изделья продаёт:
Горшки и вазы – и порой
Льёт слёзы рыжий ангел мой,
Покуда кованой стопой
Который год
Идёт в поход
Король Дроздобород.

Я сам, не принц и не гончар,
Отнюдь не чуждый женских чар,
Верчу ножной станок
И нажимаю на педаль.
Ах, я и сам ушёл бы в даль
В кирасе, если б мог.
Но за меня
Идёт в поход
Король Дроздобород.

Идут года, уж век другой;
Все проданы горшки.
И вертит Смерь сама клюкой
Гончарные круги.
Под шлемом волос бел, как снег,
Но вот уже который век,
Который год
Идёт в поход
Король Дроздобород.

---

Школьные хореи

---

Голубушка, луна Буонарроти...

---

Снова – недавнее

Дурачок

Коля слоником кричал
Средь народа, в лесопилке.
Коля крыльями стучал,
Петушком горланил пылким.

Коля малость не в себе:
Он похож на бармалея.
Дырка в Колиной судьбе…
Как я Колю пожалею?

А кричал он на весь мир
Петушком, как слоник укал,
Потому что бригадир
Наставлял на Колю ухо.

Вечер

Какой моцартианский вечер!
Как с моря дует ветерок!
И я иду к тебе навстречу,
А ты смеёшься между строк.

Теперь могу лишь так с тобою,
Душа, встречаться по ночам.
Или вечернею порою,
Так близкой сердцу и очам.

Смерть Пушкина

Когда Жуковский остановит время,
Прервав часов однообразный ход,
Уйдёт от нас поэт, любимый всеми,
И у дверей затопчется народ.

Затихнет сердце, тишиной убито,
Прервав и жизнь, и смертную красу.
И хмельный дядька, крепостной Никита,
Смахнёт с лица мужицкую слезу.

* * *

И уважаю, и люблю? –
Вкушу я радости в избытке
Когда от Вакха пригублю.

Ах, этот бог напропалую,
Презрев фалерн, который год
«Белугу» глушит ледяную
И «Bushmills» комнатное пьёт.

Сок кисловатый не в фаворе
Ни у него, ни у меня.
Не вспоминаю я о горе,
Набравшись горького огня.

Элечка Лохнесова

Элечка Лохнесова
Маленького роста,
Но, сестрица бесова, –
Динозавр просто.

Элечка с подругою,
Как раскроет рот, –
С малою натугою
Входит пароход.

***

Уходит жизнь – вода в песок.
И нет сравнения банальней.
И пью я виноградный сок,
Стихов бокал сентиментальный.

А виноград перебродил
И стал вином, и выпит мною.
Но у отеческих могил
Не пью – и прах не беспокою.

Странноприимный мой приют...

Странноприимный мой приют
С крестом на треугольной крыше,
Меня мечты к тебе зовут,
Как трубный глас, как голос свыше.

Люблю старушек седину
И стариков пустые споры,
И капли мятные ко сну,
И зачерствевшую просфору.

Люблю, когда погашен свет,
Беседу сонную некстати,
На сон грядущим, напослед, –
Пружины-жалобы кровати.

---

Недавние стихи

Внучке

Сегодня ты с лопаткой, куклой,
Душа, Фаина, ангел мой!
Пройдут года – и незабудкой
Ты улыбнёшься голубой.

И где бы ни был я – отвечу
Улыбкой, что встречала ты.
И протяну тебе навстречу
Живой поэзии цветы.

Отцу

Мне не нужен Лондон и Париж,
Горные каракули Кавказа,
Если ты со мною говоришь,
С давних пор не свидевшись ни разу.

Говоришь во сне и наяву,
На Ольховке в разорённых стенах.
И проснувшись, голос твой зову,
И сдуваю с дней пивную пену…

Черепок сломали – слишком стар…
Там, где небо смотрит на державу,
Хмель и солод варит пивовар –
Расставанья горькую отраву

***

Летите, летите, летите
Вы – лебедью белой, стихи.
Кричите, кричите, кричите,
Пуская по тучам стежки.

Путей незапамятных нити
Протянутся в сердце моём…
Летите, летите, летите –
И ночью, где звёзды, и днём.

Особенно в чёрные ночи
С алмазами в жуткой дали.
Глядеть в ваши девичьи очи
Мне весело будет – с Земли

Засечки

Часто делал дед зарубки
У двери на косяке:
Вырос я и сон мой хрупкий
Вдруг разбился вдалеке,
На стеклянные осколки,
Но порой (не может быть!),
Дед приходит втихомолку
Чтоб засечки обновить.

Разлука

Не люблю зануд поэтов,
Сам бываю я зануда.
И тогда во мрак от света
Ухожу я на минуту.

Ухожу и появляюсь
Обновлённый, окрылённый.
И опять, опять влюбляюсь
В темнобровую икону.

От занудства излечился
Светло-карим, тёплым взглядом.
И вполвека научился
Всюду быть с разлукой рядом.

---

И храм был полон, как сосуд...

                * * *

Люблю в стихах высокий слог
Помпезной глупости на грани.
Сыграл Державин оду «Бог»
На патетическом органе.

Дыша поэзией живой,
Торжественные звуки плыли,
И над вельможной головой
Уснувших ангелов будили.

И храм был полон, как сосуд,
Причастием, органом, хором.
И был не страшен Страшный Суд
С его суровым приговором.

---

Фонтейн

---

На съёмках кинофильма "Иван Грозный"

---

Улыбки разных широт

Чиполлино

В цирюльне "Чау Бамбино",
В горшочке на окне
Рос мальчик Чиполлино,

А рядом, как во сне,
Давил на грушу мастер,
Сесилио слепой,

Окно собою застя,
И свет затмив собой.

Как ножницы звенели,
Как пенилась вода!
Был толст и лыс на деле
Сесилио всегда.

Весь выстрижен до блеска,
Блестел, как купола.
И этого гротеска
Франческа не снесла.

На кладбище укромном
Лежит она без дел.
Чиполло вянет томно,
Сесилио прозрел.

2016

1.

Скомороший фокус

Я про фокус не скажу:
Фокус-покус покажу,
Как взлетает с блюдочка
Курица да уточка.

Птиц потребно усыпить:
Сонным маком опоить,
А когда уснут (не сразу),
Ощипав, желтком обмазать.

Дать желтку совсем засохнуть.
Три раза над ними охнуть,
Прыгнуть задом наперёд…
Гость дичину вилкой ткнёт –

Встрепенётся тута птица,
Меж посуды побежит,
И, как горная орлица,
На пол со стола слетит…

Не досуг мне нынче, братцы,
За такое дело браться...
Ничего не показал,
А уж всё и рассказал!

2.

Скоморохи и спящая курица

Собралися менестрели
И на дудках загудели.
Миннезингеры пришли –
Их обноски в пляс пошли.

Но явились скоморохи,
Мастера на все подвохи –
"Кура жареная петь
И летать у них уметь".

Её спящу общипали
И намазали желтком –
И отбросили сандали
Немцы ранним вечерком.

Испугались, побледнели,
Замолчали менестрели.
Миннезингеры, упав,
Зазевали среди трав.

И на нивах той земли
С этих пор цветки пошли –
Слепоты желток куриной
И зевок какой-то львиный...

2016

1.

В пивнице

Пан Марьян колотит гроб,

---

Снова "Охотники на снегу"

---

Кувшин

---

Свет липовой лучины... Недавние стихи

Пушкин

Свет липовой лучины,
Усадьба, как изба.
Пера поскрип гусиный,
Поэтова судьба.

В лоснящемся шлафроке,
За письменным столом
Мешает слог высокий
С крестьянским говорком.

И в этом суть творенья:
Творец и прост, и мал,
А ангельское пенье
В метели услыхал.

Мадонна Бенуа

Почему ты, мадонна, рыжа,
А улыбка – улыбка ребёнка?
Крестик в ручке у малыша,
У него в перетяжках ручонка.
Образ в арке... За аркой окна
Тёплой платины небо светлее…
Слышу смех твой: горит рыжина
Предвечерней зарёю моею.

---

Старомосковские картинки. Часть четвёртая

---

Как люблю старинные картины!.. Стихи последних дней

 Созвездие Лебедь

Разве может такое присниться
Красным вечером, сумрачным днём? –
Превращается женщина в птицу,
Оперённая белым огнём.

Расправляются крылья; тончая,
Долго тянется шея вперёд…
И кричит эта лебедь, встречая
В чёрном небе печальный восход...
 
И парит меж созвездий высоко
Над далёкой, как память, Землёй.
И сияет девическим оком,
И кричит из пучины немой.

Поэт

Я обо всём на свете рассказал,
И написал я обо всём на свете.
Я обнимал и Землю, и Астрал,
И лишь себя меж смертных не заметил.

Мне было интересней о чужих
Страстях попеть, помыслить на досуге.
И жизнь мою опережал мой стих –
Гармонии таинственные звуки.

Памятник Лермонтову

Опять в Москве зима чужая.
У Красных Врат поэт стоит,
Дождю и ветру подставляя
Мятежный мрамор и гранит.

И мы – любили-не любили,
Как этот юноша живой.
Горючий камень огранили,
И встали сами над собой.

                  * * *

Как люблю старинные картины!
В чуть заметных трещинках они.
Это Возрожденья паутина,
Сонные мгновения и дни.

Разбрелись фигуры живописно,
Свет на лицах красного огня…
Может быть, какой-нибудь Батиста
Как-нибудь напишет и меня.

---

Кукольная шутка. Ведьма

---

В храме. В двух строфах

 * * *

Над свечой оплывшей - нитка дыма ...
Осени за окнами темно.
И глядит она, неуследима,
Из промозглой тьмы в моё окно.

Ни улыбок, ни зари вечерней,
Ни угроз, ни ропота ветвей.
Лишь налёт из золота и черни
На глухом стекле души моей...

 

2011

 

В храме

 

Горяч и светел топкий воск.
Из незапамятного часа
Сидящий с Книгою Христос
Светло глядит с иконостаса.

Обжив златой иконостас,
Святые вытянулись в тени.
И Бог меж ними среди нас –
С раскрытой Книгой на коленях.

2019

 

 * * *           К NN

Мы сидели у церквушки
Летним белым вечерком.
Были чёрные макушки
У церквушки под крестом.

Мы на лавочке сидели,
Как на ёлке ангелки.
Мы на ниточке висели,
Словно вырезки, легки.

2019

 

У церкви

 

Напыжась, дутыши сидят
На проводах, втянув головки.
Пластины – главы золотят,
И главы выпуклы и ковки.

А няня щурится, в очках –
И линзы добрые толстенны.
Молчат на фресках-образах,
Святые, обживая стены.

 

2019

 

* * *

Наполнялась церковь хором,
Свечи таяли, дрожа…
Как же тихо, как же скоро
Укрепляется душа.

Словно прошлые столетья,
Ходят женщины, легки:
На руках грудные дети,
А на темени – платки.

 

2020

  

 * * *

Стоят, изваяны, мадонны,
Смотря в готическую тьму...
На досках липовых икона
Приятней сердцу моему.

Там Божья Матерь с жемчугами
Глухим повязана платком.
Там ангел с красными ногами
Глядит смоленским мужиком.

 

2021

---

Долго бил по железу Гефест...

                  * * *

Долго бил по железу Гефест –
И ковал не за страх, а за совесть:
И идёт из неведомых мест,
В бронь закованный, медленный поезд.

И грохочет он дальней бронёй,
От коровьего рёва немея,
Словно кованой хочет пятой.
Раздавить придорожного змея.

«Берегись!», – я кричу, как во сне,
И отходишь ты в сторону, мнима…
И полночи мерещится мне:
Тяжкий поезд проносится мимо.

2022

---

Фра Филиппо Липпи

Тонзура строгого аскета
Не гарантирует порой
Душе божественного света.
Монах–художник молодой,
С трудом скрывая под сутаной
Любовный пыл и нрав крутой,
Чин улучивши капеллана,
Украл монахиню одну.
Она недолго возражала.
И кстати тут упомяну:
Едва ль не сами кардиналы
Его загладили вину.
Ну и таланта блеск, конечно,
Что в утешенье дан нам, грешным.

Мы знаем: пленницу Кавказа,
Великий умыкнул Гайдай…
Добреем мы от раза к разу,
И нам комедию подай!
На грани краха есть загадка:
Мертва легенда без затей.
Бреди не валко и не шатко,
Мой пегий конь, моя лошадка,
Святош подальше и людей.

---

Принц Петрушка. Последнее слово Арлекина

---

Чудесный Рак

---

Стихи, написанные ночью

               1.

Мест в Венеции немало,
Где и камень не тяжёл.
По каналам разбросало
Полумесяцы гондол.

Перекинуты, как арки,
По-над бездною мосты.
Дремлют воды, словно Парки
Чуть шевелятся персты.

Будто нить перебирают,
Повторённую стократ.
Под палаццо догорает
Опрокинутый закат.

                 2.

Света лунного и плеска
Не пугайся, мой дружок!
Расчудесная Фантеска,
Выходи на бережок!

Узкой туфелькой потрогай
Лодки шаткую доску.
Мандолиною попробуй
Разогнать мою тоску.

С челноком управлюсь ловко,
Лишь на скользком на пути
Приюти меня, плутовка,
На шнурованной груди!

2020

---

Пушкин, Пушкин, поскорей...

---

В вечер пятницы чудесной...

               * * *

В вечер пятницы чудесной
Пили белое вино.
А напившись, пели песни –
Восхитительно давно.

Те цыганские, как пламя,
На стоянке кочевой,
И неверными руками
Всё стучали ендовой.

Простучали, проморгали
Свет таинственного дня,
И ушли в былые дали,
Стали песней для меня.

То ль о девке в хороводе,
То ль о матери седой…
То ль о смерти, что уводит
В хмельный терем за собой.

---

Лалл татарского балета...

                 * * *

Очи стрелами к вискам,
Доски громкие – к мыскам.
Надо лбом султан восточный,
Локон чёрен, бархат точно.

Шамаханская царица,
Пусть гранат тебе приснится,
И на лифа белизну
Чёрно-алым брызнет соком.
Поведёшь ты чёрным оком,
Я стихом в тебя плесну.

Лалл татарского балета,
Суховейный ветерок.
Моя песня не допета,
Как зурной не спет Восток.

Принц в чалме тебя поднимет
Над султанной головой.
И как уголь в грудь водвинет
Мне, татарка, танец твой.

---

Стихи последних недель

                 * * *

Даже ветер времени не тронет...
Но приснится прошлое опять…
Я бы взял лицо твоё в ладони,
Чтоб глаза и губы целовать.

Жизнь моя прошла и постарела...
Но, ещё прекрасней и нежней,
Ты на крик прощальный прилетела
Лебединой осени моей.

                     * * *

А небо тут, как старый холст, серо.
В нём не увидеть лебедя перо, –
Ни угол журавлиный музыкальный,
Ни уток быстрокрылых лёт прощальный.

Но можно мирно стариться под ним,
И строчки гнать бесцветною порою,
Единокровьем хвастаясь своим
С бескровной этой пустотою.

---

Фотограф Иудеев

---

Липовые аллеи

---

Слуги и господа

Пьеса-феерия из отдельных, связанных главным героем, сценок.

По мотивам Гевары и Лесажа.

  

Доктор Альвар Санградо                            1.                                    
или Жестокий Экспериментатор

Доктор (сам с собой)

Готовить снадобья, мой друг,
Для исцеления – полдела.
И потому прошу я слуг
Моё лекарство выпить смело.
Но слабы люди в наши дни,
Тем паче слуги: мрут они.
От насморка и от простуды,
Опустошив мои сосуды.
Ах, без слуги я не могу.
Пошли, Создатель, мне слугу!

Стук в дверь. Входит Фабрисио.

Фабрисио (с поклоном)

Пришёл я к вам из Сарагосы,
Благословен Вальядолид!
О, вас, сеньор, смутил мой вид!
Предвидя долгие расспросы,
Спешу я их опередить,
Всё по порядку объяснить:
Как достают себе бродяги
Камзолы, епанчи и шпаги.

Доктор

Изволь, поведай о себе.

Фабрисио

Возрос в приличной я семье.
Но сиротою круглой рано
Остался я – и дядя мой,
Лиценциат, сухой рукой
Ввёл в дом меня, напротив храма.

Доктор (под нос)

Да ты, приятель - сирота!..
Дела мои пойдут тогда
Неплохо…

Фабрисио

            Дядя мой почтенный,
Меня наукам обучив,
Однажды молвил мне степенно:
Слезу на рясу уронив:
«Ступай дорогой, что поуже,
Широкой к Богу не ходи!»
И затянув мошну потуже,
Прижал меня к сухой груди.
В пути невзгоды поджидали;
Повсюду люди обмануть
Неискушённого желали.
И, как кошель мой, облегчали
Мой неширокий к Богу путь.
Дукаты кончились так скоро,
Что и моргнуть я не успел.
И вот, служу я у сеньора,
Мой университет сгорел –
И честь, и шапка бакалавра,
И ждут меня другие лавры.
А кто виной тому – вопрос? –
Карьера лошаку под хвост.
Так вот, служу… Приходит время,
Хозяин мой сапог свой в стремя –
И ускакал (велась война) –
Жена, прекрасная Камила,
День-ночь в слезах: «ах, муж мой милый!
Осталась я совсем одна!".
Позвольте, пересохло в горле…

Доктор

Позволю: выпей-ка, мой друг.

(Фабрисио пьёт. Доктор себе под нос)

Лекарство действует не вдруг,
И помогать должно без боли…

Фабрисио

Так дальше слушайте… ко сну
Меня, сеньор, с дороги клонит…
Так я про верную жену:
Камила чести не уронит.
Хоть муж её давно убит, –
Камила (зевает) верность сохранит… (падает)

Доктор

Уснул и этот, боже мой!
Как без слуги прожить на свете?
Вот время! Слабы слуги эти!
И этот, видно, не герой.

 

Мануэла де Сандоваль                         2.
или
Благочестивая вдова

Вдова

Мой друг, готов ли ты к причастью?
Читал молитвы? Пост держал?
Ты худ и бледен: это счастье!

Фабрисио (под нос)

Чуть богу душу не отдал…
Три дня без хлеба, но водою
Кропила вдовушка меня.

Вдова

Беда, мой милый, коль душою
Ты не готов…

Фабрисио

            Уже три дня
Как не вкушал я даже хлеба –
Одни молитвы да псалмы…

Вдова

Вкушать еду не вправе мы,
Пока не разрешит нам Небо;
Однако, пинту в день воды
Без страха выпиваешь ты:
Стыдись, Фабрисио, и снова
Тебя зажжёт молитвы слово.

Фабрисио

Как не стыдиться, госпожа?
(под нос)
Так стыдно мне, что вон душа.

Вдова

К тому же, надо осторожней
Со свечками: чем меньше жжёшь,
Тем вероятней: к вере Божьей
Без ослепления придёшь.
Душа из мрачного засилья
Страстей, пороков, суеты,
Обрящет свет, а значит, крылья…
Фабрисио, согласен ты?

Фабрисио

Я, госпожа, согласен с вами,
Но провалился мой живот…

Вдова

Готов ли подтвердить делами
То, что из уст твоих идёт?

Фабрисио

Готов, готов…

Вдова

            Тогда в дорогу –
Священник ждёт у алтаря.

Фабрисио

Иду… Ах, дурно, е-ей богу (падает)

Вдова (молитвенно воздев глаза)

Он приготовился не зря.

 

Капитан Торбельино                    3.                        
или Влюблённый Грубиян

Сцена первая

Утро. Неубранная комната.

Капитан

Любезный, черт тебя дери,
Иди сюда, да стой по стойке!
Воды холодной набери,
Неси скорей, да дай настойки.
(кладёт ладонь на лоб)

Фабрисио

Сию минуту, господин:
Возьму салфетку, миг один!
(приносит таз, кувшин и рюмку. Хозяин умывается,
затем выпивает рюмку)

Угодно ль?..

Капитан

            Вольно! Ну, теперь,
Хочу я знать, зачем и кто ты.
Молчать! Отставить! Марш за дверь!
Стоять! (икает) Замучила икота.
Ну, начинай, приятель, врать!

Фабрисио

Сеньор, не знаю, что сказать…
Я – сирота, воспитан дядей;
Когда достиг я нужных лет…

Капитан

Молчать! По форме!

Фабрисио

            Бога ради…
Отправлен в университет
Вот еду в полдень по дороге
Лошак плетётся кое как,
Вдруг, вижу: шляпа, в ней пятак,
И слышу голосок: убогий,
Страдающий под бузиной,
Ко мне взывает: помогите,
Сеньор, гинею положите
В убор сей бедный головной!
А сам пищаль навёл и целит
Мне в лоб… И денежки сгорели,
А с ними должность и диплом,
И шапка с кисточкой притом.

Капитан

Отставить! Вот, теперь известно,
Что ты за гусь такой, любезный…
А знаешь, дело есть одно…
Учёный ты, а я давно
Хочу, ага, одну сеньору
Обворожить стихами. Впору
Тебе стихи слагать? (Фабрисио утвердительно кивает головой) Добро:
Беру тебя я в услуженье,
Но чтоб с тебя – стихосложенье,
С меня же, в меру, серебро.
Теперь ступай, готовь куплеты:
Сегодня в полночь, при луне,
Внимать сеньора будет мне,
Пищаль мне в глотку, три мушкета!

(Фабрисио уходит) 


Сцена вторая

Ночной, с запахом цветущего апельсина и луною, сад.

Фабрисио

Зачем, сеньор, меня вы взяли
С собой?

Капитан

        Брат, петь я не горазд,
Нет слуха, хоть отменен бас.

Фабрисио

Ах, мне и петь вы приказали?

Капитан

Молчать! На месте! Запевай!
Вон на балкон она выходит…

(Фабрисио играет вступление на мандолине)

Менсия

Алонсо, словно ангел водит
Пером по струнам, словно рай
Сошёл на землю с дивным садом,
С луной и нежным ароматом
Лимона, розы в лепестках…

Капитан (слуге)

Чтоб не остаться в дураках,
Нам уносить кирасы надо
Или скорей достать клинки…
Ах, ты!.. (увидев в темноте силуэт)

Алонсо (выхватывает рапиру)

            Держитесь, "дураки"!

(капитан и Алонсо сражаются)

Менсия

Постойте, хватит, шпаги в ножны!
Такие жертвы невозможны!
Любовь, сеньоры, не война –
Не крови требует она;
Её утраты сладки, слёзы
Светлы – и нежные, как розы,
Прикосновения: клинки
Для нежных ушек так громки!
Алонсо, кончим дело пиром!
Благочестивый капитан,
А это кто под смоквой там?

Капитан

Слуга мой, пусть почиет с миром…

 

Донья Мерхелина                                  4.
или Находчивая дуэнья

Персонажи:

Донна Мерхелина, жена доктора дона Мускада.
Мелансия, новая дуэнья донны Мерхелины.
Фабрисио, молодой человек.

Сцена первая

Мерхелина

Ну что ж, Мелансия, конечно
Следить вы будете за мной,
Но я скажу чистосердечно:
Не буду верной я женой.
Старик надеется напрасно –
Люблю Фабрисио я страстно,
И вот вам будет мой совет:
Своей сеньоре не мешайте!
Ну, что мне скажете? Решайте,
А то наделаю я бед,
Дуэнья, строгая не в меру!
(под нос)
Она похожа на химеру…

Дуэнья

Не беспокойтесь, госпожа!
Строга дуэнья только с виду:
Есть у Мелансии душа,
Хоть глубоко она зарыта;
Но целомудреннее то,
Что не видал вовек никто.
К тому же, выгода вернее,
Когда любви служу вдвойне я:
Себе и мужу, и жене,
А значит, госпожа – втройне.

Мерхелина

Тогда, Мелансия, о главном:
Желаю встречи я давно
С Фабрисио…

Дуэнья

            Ну вот и славно!
Уж это утром решено.
Послала я свою старуху
Позвать Фабрисио; по слуху,
Он смел – и будет к вам в полночь…

Мерхелина

Узнали вы, как мне помочь…
Но как, Мелансия? Откуда?

Дуэнья

Дуэньи должность такова –
Всё знать вперёд хозяев…

Мерхелина

            Чудо…

Дуэнья

Но прежде дело, а слова –
Потом, потом (машет рукой). Теперь о главном:
Там, где пупырышки у фавна,
У мужа вашего, вот тут (приставляет два пальца ко лбу)
Рога знатней произрастут.

Мерхелина

(в растерянности) Рога…До полночи, Дуэнья,
Как мне дожить? Вот разве пенье? (берёт лютню, поёт)

Дремлет розовый гранат,
Спит лимон благоуханный.
Ты приходишь в тёмный сад,
Мой единственно желанный.

Ночь темна, бледны черты;
На плечах моих мантилья, –
Не тревожься, друг мой, ты:
Рядом, рядом Иннесилья.

Сдёрни чёрный свой платок
С щёк, лицо освобождая.
В губы милой, как в цветок,
Поцелуй любви вливая.  

Сцена вторая

Ночь у ворот дома дона Мускада.
Фабрисио крадётся в темноте, подходит к воротам.
Подавая условный знак, мяукает.

Видать, напутала старуха (мяукает громче)
Все спят; ни слуха и ни духа…
Никто не вышел, вот дела…
Ах, как же докторша мила!
Какая стать, какие формы!
А голосок, прошу покорно! (мяукает совсем громко)

Силуэт из темноты

Ах ты котище! Стой на месте!
Тебя научит благочестью
Булыжник – станешь ты, монах, (поднимает с земли камень)
Тогда по кошкам бегать!.. (бросает камень с размаху)

Фабрисио

            Ах!..
 (хватается за голову и падает без чувств)

 

Дон Алонсо де ла Фуэнте                           5.

 

Дон Алонсо де ла Фуэнте, сочинитель.
Фабрисио, его слуга.

Дон Алонсо

Скажи, Фабрисио, на милость,
Ну что с тобою приключилось,
Что ты последние три дня
Так кисло смотришь на меня?
Или бобы мои не сытны,
Или дела неблаговидны?
Или, быть может, за гроши
Служить не хочешь от души?
Скажи мне, что тебя печалит?
Но только улыбнись вначале!

Фабрисио (улыбаясь)

Сеньор, имея лёгкий нрав,
Слуга ваш, впрочем, не лукав;
Лгать верным слугам не пристало…
С чего ж начать?

Дон Алонсо

            Начни с начала.

Фабрисио

Ну слушайте, сеньор поэт:
Когда мне было восемь лет,
Отца лишился я; и с горя
Мать заболела и слегла,
И встать потом уж не смогла,
Страдая от жестокой хвори.
Вот как-то после ночи раз –
Бессонной и ужасной ночи,
Мне говорит: «Мой близок час,
Кто мне навек закроет очи?
Лиценциата позови:
Хочу уйти я по закону,
А по дороге попроси
У коробейника лимона:
И мне скорее принеси…»
Пришёл, скрестил священник руки,
А мать без сил уж: пить да пить:
«Забыл, сынок, лимон купить?..»
И отошла, в жару и муке…
С тех пор три целых дня в году
Себе я места не найду,
Как будто с Господом в разлуке,
И мучит жажда, как в аду,
Ни есть, ни дрыхнуть я не в силе –
Как кислотой меня облили…
Но только минут эти дни –
Мне странно: были ли они?

Дон Алонсо

Занятно, а скорее даже –
Печально, а ещё верней:
Не тяжела твоя поклажа
Из трёх в году коротких дней.
Они одно напоминанье,
О том, как к ближним состраданье
Душа испытывать должна.
Не только на одре болезни,
А и в рождённой в муках песне,
Подобной действию вина.

 (берёт гитару и поёт)

Донна с талией осиной –
Красный веер, чёрный взгляд.
На одре же – голубиный
Странно бел её наряд.

Нет ни веера, ни взора,
Ни подвязок, ни колец.
Лишь перчатка командора
И с иконкой поставец.

 

 

 

Донна Эскудилья                               6.
или Кот в мешке

Сцена первая

Донна Эскудилья, пожилая домовладелица,
в прошлом трактирщица.
Фабрисио, её слуга.

Донна Эскудилья (одна)

Уф! Уф! Какая полнотелость!
Сесть на диету захотелось
И похудеть; куда там, брат!
Так всякий терпит, кто богат.
Несчастный падает со стула –
Гляди-ка, как его раздуло!
Пятнадцать рябчиков за раз
Намедни съел сеньор Мендас,
Малаги выпил три бочонка…
Диета вред! Диета яд! –
Врачи напрасно говорят,
Что от вина болит печёнка,
А утром потроха горят…
Эй, плут Фабрисио, малаги
Подай сюда из винной фляги,
Что там, в шкафу, да поскорей! –
Тебя послал мне Асмодей.

Фабрисио

Сию минуту!

Донна Эскудилья

Поспешай!

Фабрисио

Бегу, сеньора, ног не чуя!
(под нос)
Так, душу тучную врачуя,
Немудрено попасть мне в рай.
Несу-у-у, несу-у… (ставит перед ней кружку с вином,
сеньора пьёт)

Эскудилья

Другое дело…
Уф! чуть душа не отлетела.
Богатым быть тяжёлый труд.
Поверь, Фабрисио, на слово.
Счастливчик – певчего зовут,
И подмастерье, и портного, -
Всех тех, кто денег не нажил,
И не порвал на этом жил…
Его сундук не тронут воры,
Там сбережения его (показывает пальцем на потолок)

Фабрисио

Кто сверх нужды нажил, сеньора!
Тот не имеет ничего…

Фабрисио

Ты прав. Но к делу: за служенье
Хочу тебя вознаградить.
То есть тебя, в вознагражденье,
В мешок с деньгами посадить.
Разбогатеешь ты ужасно,
А чтоб сидел ты не напрасно,
Дукаты будешь охранять
В мешке завязанном – от воров –
И госпожу свою, сеньору,
Приятным словом поминать.

Фабрисио

Зачем же лезть в мешок мне?

Донна Эскудилья

Пфу-ты...
Ограбить воры захотят –
Мешок развяжут, а оттуда
Мушкет заряженный

Фабрисио

Вот чудо!
(под нос)
Видать, она сошла с ума…

(вслух)
Кто это выдумал?!

Донна Эскудилья

Сама.

Сцена вторая

Первый вор

Свети сюда, Туфля, – скорее!
Мешок! А в нём, видать, гинеи…
(пытается поднять)
Тяжёл…

Второй вор

Ну что же делать нам?
Развяжем, с горем пополам
Набьём карманы, завтра снова
Вернёмся…

Первый вор

Завтраки к чертям!
Вали на плечи мне!.. Готово.
Пусть лазит в окна лишний раз –
За пышным задом дон Мендас!

Второй вор

Ты прав, сеньор Буена Гарра:
Спины своя не ломит тара.

Буна Гарра выбрасывает мешок из окна.
Слышен короткий вскрик, за которым наступает тишина.
Напуганные воры спрыгивают на мостовую и, хромая, разбегаются.
Мешок остаётся лежать на мостовой.

 

 

 

 

Коварный бес                                         7.
Или поцелуй Инессы

Ночь. Чердак. Фабрисио с лампой в руке входит в дверь.

Ого! Чего тут только нет!
Реторты, циркули, квадранты,
Рисунки солнца и планет,
Две сферы, глобусы-гиганты,
Бумаги стопки – и таблиц,
И ветры с выраженьем лиц…
Хозяин мой – алхимик, видно,
Таит под маской благовидной
Своё лицо и ремесло:
Вокруг всё пестики и ступы…
Видать, ему не повезло –
Раз кормит слуг мякиной грубой,
Исправно, через год-другой,
Их отправляя на покой…
Известно всем: к богатству тяга –
Скорей проклятья зло, чем благо.
Забыл про то хозяин мой:
Песок он моет золотой!..

А-пщхи!

Фабрисио (испугавшись)

Кто там чихнул?..

Бес (из колбы)

Не бойся!
Я – не разбойник, успокойся.
Уж больно жидкость щиплет нос.

Фабрисио

Кто ты?

Бес

Я – бес.

Фабрисио

Но вот вопрос:
Как ты попал сюда, под пробку?

Бес

Хозяин твой в сию похлёбку
Меня упрятал колдовством
И уговором вероломным…
Дон Триакеро – враг мой кровный.
Возьми квадрант – разбей стекло,
Освободи благого беса!
Всю жизнь мне, друг мой, не везло:
Прожил я век без интереса…
Разбей же колбу! Отплачу
Тебе за это – не шучу!

Фабрисио (придя в себя, разбивает колбу.
Бес падает со стола на пол, но тут же встаёт на копытца)

Б-р-р-р (встряхивается, как мокрая кошка)
Весь затёк: сосуд постылый!
Скажу тебе, Фабрисьо милый,
Никчемно это ремесло:
Ибо алхимия есть зло.
Один обман и ослепленье.
Нет чтобы чёрта попросить
И я ему в одно мгновенье
Сумел бы золота намыть.
Но он трудом желает тяжким
Добыть насущный хлеб, бедняжка…
Мне жаль его, хоть он мне враг!
Ну, ты, я вижу, не дурак,
Коль выпустил на волю беса!..
Но жизнь пуста без интереса.
А интерес твой знаю я:
Инесса милая твоя,
Сегодня ночью из окошка,
Как господа её уснут,
Даст знак тебе зажжённой плошкой…
Счастливых, друг, тебе минут!
Да лестницу возьми складную,
Чтоб лилию сорвать ночную…
Привет, мой друг, я полетел:
Скопилось за год столько дел! (улетает в окно)

Сцена вторая

Ночь. Луна. Фабрисио крадётся к дому сеньора Мембрильо
со складной лестницей под мышкой. В тёмном окне появляется
Инесса с горящей лампой в руке.

Фабрисио

Инесса, милая, Инесса!
Не зря послушался я беса.
Видать, лукавый не соврал
И слово данное сдержал.

Инесса (услышав звук шагов, тихо)

Кто там?..

Фабрисио

Не бойтесь, дорогая!
Слуга ваш, лилия ночная!

Инесса

Ах, ах! Проснутся господа!

Фабрисио

Но поцелуй один тогда, -
Всего один, один невинный… (влезает по лестнице,
Хочет поцеловать Инессу, тянется губами к её губкам)

Инесса

Ах, ах! Проснутся господа!..

Фабрисио

Один, один! Ах чёрт! Куда?!
(лестница медленно складывается и Фабрисио падает
на мостовую и замирает)

 

 

 

Дон Паскудильо                                 8.
или драматург от дьявола

Фабрисио

Который месяц я не сплю,
Ночами слышно мне сквозь стену:
Скрипит, похоже на петлю,
Перо хозяйское – и сцены
Разыгрывает сам с собой
Влюблённый в страсти мой герой.
То жжёт наложниц надоевших,
Тюрбан на лысину надев,
То слуг, три месяца не евших,
Хоронит, плача на распев,
То в пленных целится из лука,
То короля на эшафот,
Набросив чёрный плащ, ведёт,
А я не сплю – такая мука!
И про себя кричу к утру:
"Паяц, заканчивай игру!"

Драматург

Слуга! Иди сюда, да пива
Подай! Не то сейчас засну;
Неделю гнёт меня ко сну,
Усталость, праздна и ленива,
А мне не терпится успеть
И ... на лаврах умереть,
Напрасно ль мрут мои герои?
Напрасно ль штабелями их
Кладу у стен ... Трои
Или в волнах топлю, живых?
Горит колдунья, рубят вору
Ту руку, что привыкла красть…
Я удавил бы и суфлёра,
За пьянство, чтоб ему пропасть!
Хлеб драмы чёрен, чёрств и горек,
Вино кроваво, кровь суха…
Сегодня в ночь одной сеньоре
Я дал лекарство от греха –
Руками праведной подруги –
Флакончик яда, на досуге…
И что же? – грешною жила,
А мученицей умерла.
Вот так, приятель мой сердечный:
Что ни скажи, а драма вечна!
Так что там с пивом? Ну скорей
Неси сюда его, злодей!

Фабрисио

Несу, несу, дон Паскудильо!

Драматург

Я б и тебе подрезал крылья.
Но мне сегодня недосуг
Птиц потрошить и резать слуг.

 

Ишмаэль Перес                                           9.

Или совестливый часовщик

 

Фабрисио

 

Хозяин мой, каноник Блас,

Принять покорно просит вас

В починку часики стенные;

Застряли стрелки кружевные:

Хотели в вечность перейти,

Да замерли на полпути,

Уже не слушаясь завода –

Тому предлог какого рода,

Не ведает каноник мой:

За здравье петь? За упокой?

 

Ишмаэль (вставляя в глаз монокль)

 

Сейчас посмотрим и подкрутим,

Подвинтим – часики пойдут.

Что вам сказать? Часы, что люди:

Им в душу лезть – напрасный труд.

Не может ключик Ишмаэля

Вернуть им юность, в самом деле;

Износ детали дело швах,

Но подлатать возможно тело.

За то еврей берётся смело,

Не будь дождливою Пейсах!

 

Фабрисио

 

Так значит, вам я оставляю

Часы?..

 

Ишмаэль

 

            Нет, нет, я подлатаю

При вас, сеньор. Один дукат

Всего один, попасть мне в ад!

 

Фабрисио

 

Сеньор сказал, после починки.

 

Ишмаэль

 

Ну ладно. Заменю пружинки,

Сменю колёсик-шестерню

И молоточек заменю.

Всего дукат, прошу не много:

Врачующий боится Б(о)га!

А что хозяин твой, здоров?

 

Фабрисио

 

Ах, он не любит докторов.

Сижу ночами у постели,

Горшок и воду подаю,

Раз десять за ночь – сам не пью,

Не ем не сплю: всё это вредно;

Твердит каноник мне всегда:

«Всё это, сын мой, суета»,

А этим временем бесследно

С большого блюда для гостей

Уже, как тени, исчезают

Пулярка, рябчики за ней,

И кролик сзади их толкает

Кувшином крепкого вина…

(под нос)

Да, не здоров хозяин, верно

Его утроба не полна,

И от того он дрыхнет скверно.

 

Ишмаэль

 

Привет ему передавай.

Я знал его почти с пелёнок.

Тогда Ревеку Мордыхай

Назвал Луизою спросонок,

А та в отместку, вот дела! –

От альгвасила понесла…

Вот, ходят. Всё уже как надо,

Чтоб не дождаться мне дуката!

 

(Фабрисио расплачивается)

 

 

 

 

 

Хуан Кампанарио                                         10.

или друг детства

 

Питейный дом. Фабрисио и его товарищ

Сидят за столом с горящей тускло плошкой

за кувшином вина.

 

Фабрисио

 

Ну, брат Хуан, здоровы будем! (пьют)

Клянусь, не грех хорошим людям

За кружкой встретиться вина.

Да будет жизнь твоя полна,

Как то гончарное изделье –

Что нас спасает от безделья!

Давно ль, приятель, к нам в Мадрид?

Что Сарагоса? что Ла Сео?

Всё так же к вечеру звонит

Храм Дель Пилар, Святая Дева?!

Внутри поёт, весь в белом, хор,

И два юнца безусых рядом

Как ангелки, потупив взор,

Выводят мирные рулады;

Гремит под куполом орган;

И это мы с тобой, Хуан…

 

Хуан

 

Да, друг Фабрисио, минуло

То время… время Вельзевула

Пришло нежданно – и вино

Со мною дружится одно.

Но прав философ: в мире тесно–

Тем паче, тесен и Мадрид:

И вот передо мной сидит,

Друг детства, друг поры чудесной, (пьёт)

Со мною пьёт и говорит…

А помнишь юную Луису,

О коей томно ты вздыхал?

Смущаясь, взглядом провожал? –

Её степенный граф Фулиса,

К себе на содержанье взял.

Она теперь…

 

Фабрисио

 

                  Мой друг, довольно

Звонить в кастрюлю с колокольни!

Скажи мне, служишь у кого?

И тут добился ли чего?

 

Хуан

 

Увы, мне нечего итожить…

Мой аккуратный господин.

Намажет на ночь кремом рожу,

И спит в подусниках, один.

На чуб накрутит папильотки,

Натянет митенки; из водки

Наложит на виски компресс –

Забаву ветреных грандесс,

И спит до света сном младенца,

Скрутив тюрбан из полотенца…

Ну, словом, друг мой, франт и фат.

А что не так – я виноват.

Но ты, Фабрисио, с Фортуной,

Дружил с поры, я помню, юной:

Луиса выбрала тебя…

 

Фабрисио

 

Свои желания любя…

Но это к лучшему, наверно…

Служу с полгода я примерно

В семье бесчисленной судьи,

В ней, окромя коррехидора, –

Борзых, тощающая свора,

Жена, почтенная сеньора

И дети – чаянье семьи.

А мать над чадами своими

Орлицей вьётся, дышит ими,

Желанье ловит, каждый взгляд

Сопливых… орлят.

А сам судья – такая рожа! –

Мурашки бегают по коже!

Что твой бандит? – В сравненьи с ним

Мигель Удавка – херувим.

 

Хуан

 

Кого Фортуна не трепала,

Тот в нашей жизни смыслит мало.

Порой ливрея тяжелей

Слуге, чем стражнику кираса.

Спаси их, Боже, от ливрей,

Как от чумы или проказы!

Пусть им чуть больше повезло,

Но поменяемся местами

Когда-нибудь всему на зло

Мы со своими господами.

 

Фабрисио

 

И то, Хуан…

 

                    (Занавес)

 

Конец апреля – начало мая 2019

---

Композитор из Вены

---

Сквасив загодя овсянку...

---

Школьные хореи

"Радик Юркин"

Зубная память

Зуб шатается тот самый,
Что давным-давно когда-то
Раскачал мысок ботинка
В стельку пьяного подонка.
Было мне тогда пятнадцать.
Впятером меня катали по земле,
А мой товарищ ничего не мог поделать.

Зуб счастливо укрепился,
Но недавно, но недавно,
Через долгие полвека,
Вспомнил, видно, о мыске он,
Твердокаменном, ботинка.

Вот качается он снова.
Снова пять хмельных подростков,
Здоровей меня и старше,
По земле меня катают.

Первый – жилистая Старость,
И второй и третий – Старость,
Старость – пятый и четвёртый.

Пять числом, лицом различны,
Одинаково жестоки.

Чудесный мир

Мир чудесный, мир случайный,
Прилетевший с синих звёзд, –
И окутан чудной тайной,
Удивителен и прост.

Простотой такой из рая
Дует свежий ветерок.
И кораблик прибывает –
Красный, с синих звёзд, «Восток».

Он несёт с собой печали –
Грунт астральной стороны.
На обшивке прочной стали
Буквы давние видны.

Стёрты, еле различимы…
И в ночи, неуловим,
Пролетает век мой мимо.
И любовь моя – за ним.

---

Балерине

Словно девочка, мала,
И худа необычайно;
Некрасива и мила,
Как мила бывает тайна.

С дивно поднятой пятой,
На мыске квадратном стоя,
Задержись на миг, постой,
Над зимы моей порою!

Я дышу и жив ещё,
Но глядеть уже неловко
На высокий твой пучок
Над высокою головкой.

---

Папп обнесённый

---

Друзья

---

Танцовщица Мухаббат

Её звали Мухаббат,

Её Мухой называли –

Много-много лет назад,

В стороне моей печали.

Извивалася она

То ль лозою, то ль змеёю,

Пронизая времена

Изогнувшейся рукою.

Танцовщица Мухаббат,

Лал ташкентского "Бахора",

Я тревогою объят

Твоего, татарка, взора.

Очи кверху, бровь дугой,

Носик ветреный чуть плосок.

Вспомнил я тебя такой –

С обнажённою стопой

На углях горячих досок.

Чаша с пламенем в руке;

Шаровары ниже стана...

И исчезла вдалеке,

Наваждение Салтана.

---

Школьные хореи

Муха

Как из этого окошка
Наблюдал я чудо замок,
Где ходила ты по залам
В бальном платьице воздушном.
А внизу ждала карета,
Что была недавно тыквой,
Кучер – крысой; на запятках,
Пара ящерок недавних, –
Слуги в белых треуголках.

Было то назад полвека.
А теперь – пятная замок,
Муха заспанная бродит
По стеклу: находит пищу –
И живёт себе, зимует
Зиму-зимушку со мною.

На катке

девочка с фигурными коньками

Вечереет; снежно, серо.
Кинолентою в мурашках
Чуть потрескивает память.
Ей приснилась, ей приснилась
Ты с фигурными коньками, –
И один сапожек белый
Спереди, на жёлтой шубке,
И другой сапожек белый
За спиной, его не видно.
Мёрзнешь ты, как оленёнок,
Чуть дрожишь и смотришь прямо
В объектив моей печали,
В линзу жизни промелькавшей.

---

Державин

В крупной шапке меховой,
В рукавицы спрятав кольца,
Едет, здравый и живой,
На санях, под колокольцы.

Не старик ещё седой,
И не то чтоб молод очень.
Солнца купол золотой
Ослепил вельможны очи.

За какие за грехи,
За которые заслуги
Любят на Руси стихи?
И снега? – Снега и вьюги?

---

Леонардов щит

Маленькая поэма

1.      

Сер Пьеро как-то ранним летом
По сельской местности бродил,
И встретил давнего соседа.
Старик охотиться любил
На птиц, и рыбу он удил.
Нередко дикими дарами
Лесов оливковых и вод
Сер Пьеро пользовался. Вот,
Сияя птичьими глазами,
Навстречу друг ему идёт.
«Здорово, Пьеро!» То да это...
«Как поживаешь?» «Так и сяк.
Надеюсь, не забыл соседа...»
«Уж я сетей твоих отведал,
Филиппо, бражник и рыбак!»

Стоял денёк – святая Дева! –
По-райски бледно-голубой.

«Послушай, Леонардо твой,
Слыхал я, самого Андреа*
Заставил кисти отложить!..
Тебе хочу я доложить:
Такого ангела с натуры
Твой сын исполнил! А фигуры
В «Святом Крещении» того
Не выражают ничего...»
«Ну, это ты, Филиппо, слишком,
Помилуй Бог, куда задрал!
Хотя, конечно, мой мальчишка
Кусок неплохо написал...»
«Ну ладно, что ходить далече,
Коль на ловца и зверь бежит?
А вот к чему веду я речи:
Есть у меня обычный щит,
Но – нерасписанный и плоский,
И прочный, как из дуба доски.
Пусть Леонардо покорпит, –
Невелика ему забота, –
Распишет мой дубовый щит.
Уж лучше мастер твой, чем кто-то...»

2.

Пухлы Эроты и курчавы.
А с женских глиняных голов
Слетает дух, слегка лукавый,
Античных древних мастеров.
По лавкам памятки, картины,
Бумаги свитки, пыль страниц,
Где сукновальные машины
И аппараты в виде птиц...
Пунктиры, циферки и знаки,
Чернильным черчены пером,
И крылья мельницы, и влаги
Кувшин, и колба с серебром
Недвижной ртути... На мольберте,
На раму тянут, холст стоит...
«Ну что за щит прислали черти!» –
Смеясь, хозяин говорит.
«И сучковат он и в занозах,
Неровен по краям и гнут...»
Вокруг – скульптуры в разных позах
Ему о главном вопиют.
А он доскою занят всуе,
И выправляет на огне,
Потом левкасит и шлифует. –
Как это непонятно мне!

Он натаскал в свою камору
Сверчков, хамелеонов, змей,
Лягушек, бабочек, мышей
Летучих – всяких без разбору.
Он переносит их на лист,
Беря от каждого по части,
Не замечая, в душной страсти,
Что воздух смраден и нечист.

3.

Бывало, видит Леонардо
В толпе, на улице, у стен
Лицо живое, руки старца,
И волосы, подобье пен;
Морщины, бороду мочалом,
Нос бульбой, что-нибудь ещё,
О чём мы грезим горячо
В своих виденьях небывалых;
Очнувшись, знаем: красота –
Нет, не собою занята...

Всё Леонардо пригодится.
И всё художника влечёт.
На рынке покупает птицу,
Потом следит её полёт.
Модель крылатую он строит,
И вдруг, закрывшись в мастерской,
Воображенье беспокоит
Страстей чудовищной игрой.
Нанесены на щит сначала:
Дракона лапы; грудь пуста,
Из пасти – огненное жало,
И шип на кончике хвоста.
Чернеют крыльев перепонки,
Белки красны, дым из ноздрей,
Два усика сверчковых тонких,
А пузо бабочек и змей...

Куда фантазия поэта,
Тебя, мой мастер, завела?
Который век Персеем где-то
Глядишь с опаской в зеркала.
В руке не меч, а кисть сверкает,
Тебе отсечь не помогает
Горгоны змееву главу.
Ты спишь ли, грезишь наяву?
О том никто уж не узнает, –
Сидишь, расписываешь щит,
А за дверьми отец стоит...

4.

«Что, сын, закончил ты работу?» -
На щит расписанный старик
Глядит и вдруг раздался крик,
Как будто Пьеро ранил кто-то,
Как будто шпаги остриё
Впилось под сердце и застыло.
«Ожило чудище твоё!
Ей Богу, чудище ожило!»
«Отец, затем и нужен щит,
Чтобы оберегать, пугая.
Посмотрит недруг – убежит,
Босыми пятками сверкая...»

5.

«Ну, нет, Филиппо, не отдам
Игрушку ценную обратно!
Снесу-ка я её купцам,
Продам, проезжим – ну и ладно...»
Сказал и сделал Пьеро, смел:

Продал мошенникам бывалым –
И сто дукатов заимел;
А те, раздумывая мало,
Загнали втридорога щит,
В три меры, герцогу Милана.
И в светлой зале он висит
Мечтой чудовищной и странной.

Волы по улице бредут,
Идёт наёмник с алебардой.
Сер Пьеро в лавке тут как тут –
Кричит, торгуется с азартом.
Он выбирает щит один
С пробитым сердцем и стрелою. –
Доволен будет селянин,
Простак, не ровня нам с тобою.

8 июня 2017г.

*Андреа Вероккьо, учитель Леонардо да Винчи

---

Школьные хореи

---

Гость

---

Бенвенуто Челлини. Монологи

---

Три карты

                  «Графиня не отвечала. Германн увидел, что она умерла».
                                                                           А. Пушкин
  
1.
 
Из мрака, холода и хлама,
Над разгулявшейся Москвой,
С афиши пиковая дама
Глядела мумией живой.
Дудел матчиш прохожим в ухо,
Желтел фойе уютный свет.
А на афише на старуху
Навёл безумец пистолет.
«Три карты, или вам могила!» –
И целит, нечего сказать!
Графиня ахнула, застыла
И приказала поминать.
 
2.
 
А снег дрожал; по подворотням
Шатались стайки голытьбы,
И о спокойствии Господнем
Мечтали каменные львы.
Их трагедийные личины
Пургой припудрились рябой.
Матросы склад громили винный,
Как фрица на передовой.
Блестя трофейными штыками,
Патруль разбойный проходил.
И, перевязанный бинтами,
Безногий плакал и вопил.
А в зал, с утроенным азартом,
Летел со сцены монолог:
«Колдунья старая! Три карты
Открой, открой!.. Мертва, мой Бог!»
 
3.
 
В гримёрной, зеркала напротив
Сиди, артистка, много лет.
Пусть Германн на тебя наводит
«Лепаж», извечный пистолет.
В чепец одетая и в гриме,
Ты, умирая каждый раз,
Живёшь в короткой пантомиме
И тайну бережёшь для нас.
И эта малая площадка,
Раздолье склянкам, пузырькам,
Любовь, надежда и загадка –
Три карты, выпавшие нам.
 
4.
 
В мерлушках, ватниках, бушлатах,
Отведав терпкого плода,
Хлюсты, карманники, солдаты
Шатают снег туда-сюда.
Матросы в тельниках, не с флота,
Которых бросил пулемёт,
Из гроба вставшая пехота,
Та, что за вьюгою бредёт.
И псов заоблачная свара
Из кущ, мертвецких и с полей.
И паровозного ангара –
Всенощный ладан и елей:
Достигнув места назначенья,
Из драмы смутной и дрянной
Спешат гробы на представленье
Ослепшей площадью ночной.
 
5.
 
Подмостки – чудо, лицедейство,
Мелькнувшей юности пора;
Трагедий буйное злодейство,
Комедий шумная игра.
От Гоцци весел, но застенчив,
От Бомарше – как пух летуч,
От Данте – словно бы увенчан
И от Островского дремуч, –
Во всё вникал мой зритель зоркий,
Шестидесятник молодой,
Короткобрюкий друг галёрки,
Элиты вычурной изгой.
Ульянов там гремел народно,
Обычен нравом и лицом,
Нескладный Яковлев дородно,
Глядел гусарским молодцом.
Легко Борисова блистала
Великолепной худобой,
Реснички страшно раскрывала,
Манерно звук тянула свой.
Там чахла Гоголева в кресле
Старухою в чепце ночном…
Но не обидитесь вы, если
Об этом доскажу потом?..
Там в рамку тусклую, простую
Забот сегодняшнего дня
Вставлял Арбузов зачастую
Картинку, снятую с меня.
 
6.
 
Два раза вышедши на вызов,
И утвердив с галёркой связь,
Старомосковская актриса
В пустой гримёрке заперлась.
В чепце сценическом и гриме,
В воздушных рюшах старины,
В морщинах старческих – бог с ними! –
И как без них? Они нужны.
Хотя бы вечером, для роли,
А дома всё равно – одной.
А утром – в театр: «чего же боле?»,
Что нужно старой да больной?..
Актриса в зеркало глядела,
Рукой сухой стирая грим,
Где немец кукле онемелой
Грозился выстрелом своим.
 
7.
 
«Толпа вошла, толпа вломилась...» –
Не скажешь Тютчева точней.
Дверь распахнулась – не раскрылась.
А на пороге, перед ней...
В гримёрку чередой заходит
Бойцов проверенный отряд –
Пьеро, печальный по природе,
Псалмы читающий прелат,
Король шекспировский, обманут
Коварно дочками – и тут
Незаживающие раны
Его к отмщению зовут.
И достаёт он штык гранёный,
Но щёлкнув маузером вдруг,
В графиню целит неуклонно
Угарный шут его и друг...
 
8.
 
Вчистую отрицать неверно
Значенье сплетен городских.
Пропали вдруг из костюмерной
Одежды пастырей святых, –
Корона, мантия и бармы,
Колпак с бубенчиком двойной,
Сапог три пары и непарный
Башмак, и капор кружевной.
Твердят что ночью по Ордынке,
А может статься, вдоль Тверской
Идёт король в одном ботинке,
А с ним – отряд сторожевой.    

                                   27 – 28 ноября 2017 г  

---

Франческо

     Небольшая  поэма

 

                  1.

 

Глубокой осенью в Париже,

В Монсо, уже платан ронял

Свою листву, и дождь по крышам

Почти неслышно пробегал.

На серо-палевых фасадах

Домов, посаженные рядом,

Светлели окна, как глаза;

Сырая улица мрачнела,

И на лицо она хотела

Скорей надвинуть небеса.

В своей коморке в эту пору

Сидел приезжий гитарист,

И напевал: «Моя синьора...»,

И свечку жёг; и нотный лист

Был весь исписан... И порою

Он трогал струны – и потом

Листок с каёмкой золотою

Царапал, пачкая, пером.

 

Певец капеллы Сан-Лоренцо

Едва ли узкой был кости.

Имел он пальцы не младенца,

И струн не меньше тридцати.

Лет пять пропел он в хоре, вроде,

Там, где ваял Буонарроти,

Корпя над прахом королей,

И резал мрамор из Каррары...

Вдруг, мастер лютни и гитары

Простился с родиной своей.

 

– Как звали вашего поэта

Колков и деки золотой?

– Да точно так же, как Корбетту*:

Франческо, новый мой герой.

Он вина чёрные Болоньи

Любил, но, кажется, сильней –

Лихие танцы Каталоньи

И песни родины своей.

Под вечер, в блеске камельковом,

Когда стучится дождь в окно,

С искусным Алигьери словом

Мешал дешёвое вино.

Любил Рамо он и Гаспара,

Визе скучливый идеал,

И, как младенца – из футляра

Свою гитару доставал.

 

                  2.

 

Что делать осенью под крышей,

В унылом свете камелька?

Что сердцу музыканта ближе

Попойки дружной, кабака?

 

– Сыграй, Франциск*, и спой нам песню,

Ту, что ты пел в последний раз!

Налей вина ему, любезный,

С цикутой схожего как раз!

Ты отравитель, Жак, похоже:

За то и деньги с нас берёшь,

А сам бордо, не морщась, пьёшь!

– Молчи, ремесленная рожа!

– Ну ладно, герцог кабака,

Налей бургундского пока...

 

Играй, Франциск, и пой нам песню,

Ах, жаль, названье позабыл...

Её не слышал я прелестней!

– Слова когда-то сочинил

К ней флорентинец неизвестный...

Ну что же, слушайте, друзья!

Слова... Но музыка моя.

И заиграл Франческо песню.

 

            (Поёт)

 

Собирался на охоту

Герцог в горные леса.

Целовал свою Шарлотту

В повлажневшие глаза.

 

Говорил: к тебе приеду

Я с охоты на коне.

Приготовь вина к обеду,

Постели в алькове мне.

 

И уехал он со свитой

Во дремучие леса.

Не вернулся он, убитый

За прекрасные глаза.

 

Ранним утром на охоте

Протрубил чужой рожок.

Вместо герцога к Шарлотте

Возвращается дружок.

     

– Жалко, наш Франциск Азисский

Музыкален был не так...

Пей, забудь о смерти близкой,

Неминучей, как кабак!

 

                    3.

 

Лютье*, приезжий из Толедо,

Приземист, крив на глаз один, –

Трудолюбивый господин.

К нему пришёл Франческо в среду.

Намедни трещину дала

Сухой ситхинской ели дека.

– Родриго, страшные дела!

Разбила жизнь мою скула

Монсо ночного имярека!..

Хотел залезть он в мой карман,

Моя гитара возразила...

Сдержать разбойницу не в силах

Я был, хотя и не был пьян...

 

– Давай-ка, брат, свою гитару.

Посмотрим...  – Вертит так и сяк, –

Нельзя с утра не выпить, старый!

Кладёт гитару на верстак.

– Сестра, там в ящичке в прихожей

Вина полпинты – высший сорт!

Давай, приятель, уничтожим

Сустатку этот натюрморт.

 

Аннета в комнату порхнула,

И на Франческо моего

Глазами ясными взглянула,

Воздушна, словно божество.

Свежа, как срезанные розы,

Хрупка, как мейсенский фарфор...

Но тут маячит рифма: «грёзы»,

И архаическая: «взор» …

 

                  4.

 

Ещё над городом желтела

Сырая неба полумгла.

Слонялись жители без дела,

Закончив важные дела.

Скрипела ось телеги, площадь

Слегка шумела, будто роща

Осенним вечером; зевак

Собора осеняли склоны,

И два студента из Сорбонны,

Спешили весело в кабак.

 

Какое счастье, друг Франческо,

Что ты родился до Гюго,

Его не ведая гротеска,

Иллюзий каменных его;

Его цыганочки фальшивой,

Аббата резвости плешивой,

Упрямства свыше всяких мер,

И Notre-Dam-овых химер.

Бреди, спокоен и свободен

От наших мелочных обид,

Пусть ангел музыки Господень

Тебя везде сопроводит.

Под звуки лютни и гитары

Пускай тебя судьбы удары

Минуют... В возрасте твоём

Мы все играем и поём.

 

                  5.

 

Но Анна... С именем чудесным

Как всё меняется вокруг!

Франческо в комнатке не тесно,

И нежен колокола звук.

Прозрачен воздух в узкой раме,

Весна, как ласточка, черна.

Высоко утро, словно в храме

Перед молитвой тишина.

Он помнит глаз её галисских

Огонь, и кроткий, и живой

Из-под ресниц... И видит близко

Её черты перед собой,

Дыханье чувствует и слышит,

Целует шёлковый пробор...

И говорит она, как дышит...

 

Вот, входят об руку в собор

Они, в холодном полумраке,

Под небом свода золотым,

Малы, как буквы на бумаге,

Видны апостолам святым.

Алтарь сияет, слышно пенье;

На клиросе невидим хор...

Вдруг, безобразное виденье –

И с треском рушится собор...

Один Франческо... Камни давят...

Нет Анны; он её зовёт.

Нигде нет Анны; он идёт –

И в пропасть падает... Лукавит,

Кто скажет ночью, весь в поту:

«Не сон я видел: ерунду...»

 

                    6.

 

Настало лето. В небе душном

Увязли быстрые стрижи,

Сквозил платан листвой воздушной...

Но как цветисто ни пиши –

Всё будто не на самом деле...

Летели слухи из Марселя,

Как будто бы на корабле

Матросы привезли заразу.

И, по крысиному указу,

По галльской шла она земле.

 

Уже повозки потайные

Везде скрипели по ночам,

И, как преступники – живые

Сидели, прячась, по домам.

Париж пустел и только ночью

Он оживлялся, как маньяк –

Тела холстинами ворочал

И чумной тростью трогал мрак.

            _________      

   

  Первый прохожий

 

– Куда спешишь, приятель,

В такую поздноту?

 

  Второй прохожий

 

– Скорее, мой приятель,

В такую рань – иду.

В аптекарскую лавку

Спешу я, мой дружок.

 

  Первый прохожий

 

– А я иду в «Пиявку» –

Давай на посошок!

 

  Второй прохожий

 

– Нужны скорей снадобья,

Жена занемогла…

 

    Первый прохожий

 

– Теперь не до надгробья

Такие, брат, дела.

Лежит моя Жаннетта

В суглинке под кустом,

И дети с ней… Я это…

Один в дому пустом.

 

    Второй прохожий

 

– Нужны скорей, приятель,

Снадобья для жены!

 

   Первый прохожий

 

– А мне скорей, приятель,

С верёвкой крюк нужны.

 

        Женский голос из окна

 

Свечку зажгу я, сестрицы, послушайте,
Ночью не видно ни зги...
Как кружевница сплетала мне кружево,
Муж мастерил башмаки!

Шила свекровь мне одежду свободную,
Саван кроила швея...
«Среди подружек ты самая модная
Будешь, Джустина моя!»

Лента мой лоб увенчала, и курится
Ладан-духи; камфара...
Вот, приоденусь и выйду на улицу!
Вот, одеваться пора...

 

 

                    7.

 

Франческо взял свою подружку;

Рукой по лаку проведя,

Ночную вспомнил он пирушку,

Колок рассеянно крутя.

Потом, в беспамятстве каком-то,

Весь день глядел перед собой…

Вдруг, как ужаленный пчелой,

Вскочил и бросился из комнат.

 

Как жаль, что не было трамвая

Во дни повозок и телег!

Часы бесценные теряя,

По жизни плёлся человек.

А чтобы сэкономить время,

Кто познатней – и лишь порой,

Вдевал сапог со шпорой в стремя –

И мчался рысью и стрелой.

 

Не то мой друг – во тьме лиловой

От встречных факелов слепых,

Спешил, как вор средневековый,

Вдоль смрадных улиц неживых,

Земли под стопами не чуя,

Вокруг не видя ничего.

Гнала по улицам, бичуя,

Тревога смутная его…

 

Вот дом, где друг его давнишний

Весь день стоит за верстаком,

Вот занавеска цвета вишни,

Мерцает свечка за окном.

Родриго, мрачен как-то странно,

Встречает… Гроб на верстаке,

Закрытый крышкой… И в руке

Он держит ленту… «Анна!?» – «Анна…»

 

                      8.

 

      Первый гуляка

 

– Давно ли нашего Франциска

Ты видел? Славно он играл

И пел. Такого гитариста

Я, друг мой, с роду не видал.

С тех пор, как минула зараза,

Мы не кутили; в кабаке

Я не встречал его ни разу…

 

      Второй гуляка

 

– Он плыл, играя, по реке.

Закрыв глаза. И пел он песню,

Но слов никто понять не мог…

Той песни не было прелестней,

И той гитары, видит Бог!

Потом безжизненное тело

Влекли, баграми зацепив,

А сам Франческо то и дело,

Плывя, наигрывал мотив...

 

              ___________

 

Ах, Сена-Сена! Ты Парижа

И кровоток, и водоём...

«Pont Notre-Dame»* ещё я вижу

В скользящем зеркале твоём.

Быть может, ночью, цепенея,

С него Франческо глянул вниз,

Ступил ногою на карниз –

И полетел, как дух Эгея?..

Кто знает? Может, тень его

Ещё здесь бродит спозаранку,

Поёт, зовёт свою испанку

И ищет друга своего?..

 

Слыхал куплет сапожник Жан,

Из кабака плетясь намедни.

Но мне сказал отец Вальжан,

Что это выдумки и бредни

Простолюдинов-парижан.

 

 

12 – 16 октября 2017 г.

 

 

*Корбетта – итальянский виртуоз, лютнист и гитарист 17 в.

 

* Франциск – переиначенное французами имя Франческо.

 

*Лютье – мастер струнных инструментов.

 

*«Pont Notre-Dame» – мост в Париже.

---

Моцарт. Монологи

---

Филиппо*. Монологи

---

Петрарка. Монологи

---

Данте Алигьери. Монологи

                                       "Писать о том,
                                        что происходило
                                        семьсот лет назад,
                                        гораздо легче и приятнее,
                                        чем выводить из небытия
                                        день вчерашний
                                        или позавчерашний..."
                                                             
                                                                "Сердце Алигьери"

 1.

Гуляю в роще, воздухом дышу.
Он, как кристалл; устойчив запах хвои…
Смотрю под ноги: всюду пинеоли,
Взгляну наверх – везде на фоне неба
Гроздятся шишки между нежных игл…
И кажется: среди лазурных кущ
Хожу давно уж, позабыв про время.
Мне надо "Рай" закончить… Всякий путь
Конечен на земле. Но забываешь
О том, бродя по рощам близ Равенны.

Сирокко дует горячо, стволы
Скрипят задумчиво. Прибой доносит,
Как будто песни рыбаков, шипенье
Далёких волн… Года согнули спину.
И без того меня моя сутулость
Всегда смущала… Вот и дровосек –
Лесной мясник, разделыватель пиний.
Зимой в печи куски смолистых туш
Поест огонь… Счастливая Пинета!
Ты, пошумев, несёшь в дома тепло.

2.

Вчера зашёл в аптекарскую лавку,
Взял в руки книгу – так и простоял,
Часов шесть кряду. Вечер заалел,
В окно подул; на небе ни пушинки,
Ни пятнышка – разлитая лазурь
И золота вкрапленья, как у Джотто.
А между тем, на улице народ
Стал расходиться, празднество затихло –
И пение, и звуки мандолины
До слуха моего слегка касались.
Вот так весной, на празднике, с полвека
Тому назад увидел я синьору
В нарядном алом платье; девять лет
Ей было отроду – и мне не больше.
В кружке детей жемчужиной она
Из шёлка алого, как праздничный подарок,
В ажурном обрамлении сияла.
Мелькнувший праздник! Чуден мир с тех пор,
Как запах розы в доме Портинари.

3.

Явил нам краткий переулок
Разлуки образ дорогой.
Так узок был он и так гулок,
Так полон сладкою тоской.

Наутро яркие торговки
Брели с товаром на базар;
Днём он пустел, а вечер робкий
Над камнем пламя раздувал.

И сердца уголёк каминный
Он распалял всему назло,
И дом твой светлый и старинный
Скрывал как ангела крыло.

В окне твоём мелькали свечи,
И ты темнела у окна…
О Беатриче, как далече
Ты от меня унесена!

Стремится жизнь моя к закату;
Проулок узок и высок.
И по нему иду куда-то,
Как лавр увядший, одинок.

4.

Счастлив тот человек, кто жизнь свою
Провёл на родине, пускай не выезжая
В края другие и в иные земли.
Пусть улицу одну он каждый день
В окошко видит узкое – и время
Из колбы в колбу золотой песок
Нещадно сыпет… Пусть горячим утром
Он близ лица увидит не лицо –
Подушку, мокрую от слёз, пролитых
Бессонницей – супругой дорогой.
Пусть ласточки, крича как будто дети,
Под крышей гнёзда вьют; пускай очаг
Зимою стынет, запах – как в коптильне,
Пускай… Но он Флоренцией своей
Живёт и дышит. Сам – как воздух свежий
С её холмов, как утра дух кедровый.
Она – жена ему; когда домой
Приходит он, уставший от работы,
Она зовёт его детей к столу.
Как ангелки, в крахмаленных рубашках
Садятся в круг… Она глядит в окно
На счастие, подаренное ею…

5.

Кансоны старых провансальцев
В себя впитал я с молоком –
Весёлость нищую скитальцев,
Их блеск, как в камне дорогом.

Но юмор смерти не преграда.
И всякий день уносит та
То трубадура, то прелата,
То кавалера, то шута…

И каждый раз недоумённо
Ей гордый разум смотрит вслед,
А сердце мечется влюблённо,
И видит то, чего уж нет…

Не верит в страшную потерю,
Скорбя до самых поздних дней.
И я, любовь моя, не верю
Могиле – до сих пор – твоей.

6.

Два друга давние, Гвидо и Лапо,
Где вы теперь? Где нынче ваши дамы:
Мадонна Ванна, монна Ладжа? Где
Моя любовь, тридцатая по счёту
В сирванте юности?.. Покинув свет,
Вы, может быть, с толпой шумливой
Одетых в белое – в десятый раз –
От врат небесных Санта Феличита
Идёте с танцами и песнями, в цветах.
Играют цитры, трубы возвещают
О новом стиле и о новом веке…
А спорщик Бонаджунта на углу
Стоит и вслед глядит живым укором.
Живым?.. Друзья, в танцующей толпе
Вы Беатриче часом не встречали?
Девятую по счёту в той сирванте…

7.

Коснётся розы тленье; красота,
Как лепестки душистые, увянет.
Источит жук живую плоть листа,
И свежий цвет морщинами изранит.

Малютка донна, с нежных лепестков
Давно ль росу поэта губы пили?..
Но дом мой срыт, и лавровых венков
Листву жуки чужбины источили.

8.

Что скажешь, Каччагвида? Каждый раз
Пророчеством меня ты удивляешь.
Ты прочишь мне заслуженный венец
Из листьев лавра, что растёт в Тоскане?
Нет, мой отец – помпезных этих веток
Не надо мне вне родины моей.
Завянут листья, зелень жук источит,
Засохнут стебли от несчастных мыслей.
Флоренция глуха ко мне. Не хочет
Мои канцоны ни читать, ни слушать.
В лучах свечи давно милее ей
О дрязгах дня досужие рассказы.
Вот тот и тот застал жену свою
В постели с братом – заколол обоих;
Ту обсчитали, эту обнесли,
А Уголино в башню заточили
С детьми и с внуками – и поделом!..
Цветущая моя, в цветах сурепки
То место, где когда-то рос
Зелёный лавр, достойный Алигьери.

9.

Вчера, как роза вешняя, свежа,
Сегодня, смотришь, горькие морщины
У рта легли: два алых лепестка,
Тихонько превратились в плод
Сушёной смоквы, волосы поблекли.
В глазах, лучивших небо – блеск
Лучины тусклой; щёки – как земля
Во время засухи… Пустыни аравийской
Не так печальны зыбкие пески,
Как с розовой головки лепестки
Слетевшие – для взглядов флорентийских.

10.

С тех пор, как ад в гармонию терцин
Я облачил – красны мои одежды,
Как пламя – а лицо ещё смуглей
И суше стало. Слышу за спиной:
"Он был в геенне – опалил огонь
Ему лицо; глаза же, словно угли…"
Да, "Ад" мне дался мой не так легко,
Но рай куда трудней – он всех гармоний
Гармония. Ему не нужен звук,
Чтобы звучать, не нужен свет, чтоб видеть.
Он сам себе – и звук, и свет, и слово;
И всюду он, и нет его нигде.
Да, сложно ад писать, но рай сложнее:
Нет подходящих красок для него.

11.

В приходе Сан-Мартино-дель-Весково,
Неподалёку от дворца Барджело,
На стенах коего бунтовщиков
Частенько вешали, налево от Кастаньи –
Высокой башни – в яслях двухэтажных
Ягнёнок вдруг заблеял… В первый раз
Зацвёл в саду лимон и апельсин,
Цветами белыми вздыхая, а инжир –
Цветами розы… В узеньком окошке
Проснулся мир, не знающий конца,
Как ангел первый с лютней наготове.
Вот миг – и слово чудное Творца
Коснётся струн – и вновь родится в слове.

12.

Один учёный укорял меня:
"Не на латыни, на простом volgare
Написана “Комедия” твоя.
И что на это бы сказал Вергилий?"
А вот что, мой учёный буквоед:
"Латынь – моё законное оружье.
У Данте же такого больше нет,
Да и оно теперь совсем не нужно:
На языке любом поэт – поэт".

13.

Вчера забрёл на рынок городской.
Прилавки все завалены товаром.
Там мидии живые, там лангуст
Шевелится; как шар раздута
В колючих перьях рыба, острый шип
Нацелил скат, распластанный на досках…
Живу, как в море, в мутной глубине,
Уловом сыт иль голоден уловом.
И жду когда жемчужиной во мне
Из извести простой возникнет слово.
Тогда, как мир, яснеет глубина,
Мне не страшны чудовища немые.
И так спокойны воды голубые,
Как будто небо достигает дна.

14.

Кричит петух… Вставать уже пора.
Я "Рай" закончил. Звонкие терцины
Меня измучили, грозя исчезнуть
Как свет небес, как звук от топора…
Вот пинии дохнули мне в лицо;
Бежит озноб по телу малярийный…
Как душно тут, вокруг чужие лица…
Нет никого теперь… Один. Ау-у!
За хворостом пришла ты в лес? Зачем?
Зачем ты здесь? Тебя в раю оставил
Дня два тому назад я, Беатриче.
Ты хворост собрала, кому?
Где дом теперь твой? Фолько Портинари
Ведь умер, помнится… Как пинии шумят!
Сирокко дует жарко… Горячо!
Дай лёд к вискам тебе я приложу,
Его в горах я Фьезоли сколол…
Он так легко теперь мой лоб венчает.

Присядь, скажи хоть слово, Гвидо, Гвидо!

2017

---

Микеланджело Буонарроти. Монологи

---

Сцены из времён правлений св. князя Вацлава и его брата Болеслава Грозного

Сцены из времён правлений св. князя Вацлава и его брата  Болеслава Грозного

                          

                                       (черновые наброски)

 

Действующие лица

 

Генрих 1 Птицелов – герцог Саксонии, король Германии

Вацлав – князь, правитель Чехии

Болеслав – князь, его младший брат

Драгомира – княгиня, их мать, правительница Чехии до Вацлава

Княгиня – жена Болеслава

Страхквас (Христиан) – сын Болеслава

Наёмники:

1-ый воин

2-ой воин

Кмет, нищий, стражники, телохранители, пражане, народ.

_____________

 

Ночь в княжеском замке. Горит одна свеча.

 

                  Драгомира

 

С тех пор как князь Моравский Святополк

Попотчевал беднягу Радживоя

Вином в углу, где лакомились псы,

С тех пор как тот, униженный, но гордый,

Христьянсво принял вместе с Людмилой,

Супругою своею, а Мефодий

Размахивал кадилом перед ними, –

С тех пор смутилась Чехия; богов

Она как в супе клёцки почитает.

И дух тревожный в воздухе повис,

Как морось осенью перед рассветом...

 

Два сына, два крыла могучей птицы,

А разница какая! – Младший мой

Проникнут верой пращуров; и боги

Благоволят к нему: практичный ум,

Любовь сыновнюю и княжью строгость

С воинственным Пржемысловичей духом

Так благодатно в нём соединив.

А старший – хоть не слаб, но мягок.

И мир худой ему войны милее.

Ему с пелёнок бабка Людмила

С безбожьем вместе в сердце занесла

Пустые семена прекраснодушья.

Теперь его на трон сажают княжий,

Чтоб управлять и князем, и страной…

Но их обоих больше самой жизни

Люблю я равно... Больше, чем свекровь

Любила мир на радость Птицелову...

За это ль в ссылку, в Бранденбург, меня

Наутро с пышной свитой отправляют?!

Для Чехии что сделать я смогла?

Безбожницу-свекровь обезопасить,

Руками кметов тайно удушив?

Войска собрав, не сделавшие шагу

Навстречу саксу*... Птиц своих теперь

У нас он ловит... Сердце неспокойно...

Мой первенец!.. Шаги! Идут, идут...

 

(Входят кмет и два стражника.)

 

Проходит несколько лет. Центральная площадь Праги. Генрих 1 Птицелов едет на коне. Навстречу ему – Князь Вацлав. Играют трубы.

 

        Первый пражанин

 

Гляди, гляди! Вон там, вон, видишь: немец?..

Навстречу – Вацлав; руку протянул:

Берёт ковчежец, полный мёртвых птичек...

 

        Второй пражанин

 

Эй, не шути! Гореть тебе в аду!

В шкатулке Генриха – чудесная десница

Святого Вита.

 

          Первый пражанин

 

        (прикладываясь к бутылке)

 

                        Нечего сказать!

Щедр Генрих! Лучше бы бочонок пива

Нам прикатил из Мерзебурга...

 

          Второй пражанин

 

  (косится на стражника неподалёку)

 

                                                Хватит!

Хлебнул лишка – так прикуси язык.

 

                  (Трубы играют)

       

                 Нищий

 

                  (поёт)

 

На хлеб подайте, честные пражане!

Не на Мораве был я саблей ранен.

Не венгр злой сразил меня стрелой,

А медный грош да прииск золотой.

 

    Пражанка в выцветшем платье

 

На, пожуй.

 

    (Даёт ему кусок хлеба. Нищий ест)

 

          Голоса в толпе

 

 

– Да здравствует Вацлав! Да здравствует князь!

– Да здравствуют живые птички!

– Курица ты общипанная! Тебе ли, оборванцу, над королём шутить?!

 

– На этом месте Вацлав обещал поставить собор...

– Лучше бы поставил бочку с пивом.

– Экая ты скотина, Милан! Тебе бы выпить да захрапеть.

 

– Вот, руку он привёз и продаёт...

– Нет, дарит, но в обмен на деньги...

– А велика ли дань, дружок?

– Какая мне забота, когда плачу не я, а ближний мой?

– Заимодавец, сукин сын, с тебя сам хвостатый не вытянет гроша!!

 

 

Проходит ещё несколько лет. У замка Болеслава два его наёмника.

 

 

 

          1-ый воин

 

Вот ночь! Ни зги не видно...

 

          2-ой воин

 

                                              Меньше пить

На княжеских пирах тебе бы надо!

Тогда и ночь светлей, и сам целей –

И Болеслава новые доспехи ...

 

            1-й воин

 

Какой уж Вацлав трезвенник, а пьёт,

Здоровье брата, если рядом бочка.

Ну, ладно, пир есть пир... Пойду засну.

Тяжёлый день нам предстоит...

 

            2-ой воин

 

                                                  Замыслил

Хозяин наш нешуточное дело.

Как бы с тобой нам не попасть впросак!

Остёр топор, но прежде – костоломы;

Ремни и раскалённые щипцы...

 

            1-ый воин

 

Не робок я, но весь дрожу, приятель...

Пойдём ещё по кружке, да на бок!..

 

Из окна замка слышится песня

Наёмники прислушиваются.

 

        Княгиня (поёт)

 

Ночь темна, луна багрова;

Гости в сон погружены.

Колыбель давно готова

И крахмальны пелены.

 

Если девочка родится,

С золочёного шестка

Отпущу я голубицу,

На свободу в облака.

 

Посажу зелёну липку,

Пусть шумит она листвой,

Пусть шмелёк поёт над зыбкой

С милой доченькой-княжной.

 

Если мальчику родиться

В спальне замковой моей,

Закажу я кобылицу

У заморских торгашей.

 

Из серебряной купели

Выну саблю и копьё.

Будут петь над колыбелью

Трубы, дитятко моё.

 

                2-й воин

 

Жене рожать, а он задумал дело!..

 

                                  1-й воин

 

Когда б ей знать – запела б по-другому…

Идём по кружке, Милош – да на бок!

 

Болеслав один в комнате замка.

 

                    Болеслав

 

Попировали... Хмель куда-то делся.

Как тяжело... В проклятой голове

Свою смолу нечистый разжигает...

Назавтра всё решится... Поутру...

Всё люди верные, разбойничья порода!

Но может ли быть верным хищный зверь

Или холодный, нанятый убийца?

Но поздно, решено! Помогут боги

Тому, кто веру предков охранит,

Кто Чехию спасёт от наглых саксов,

Разбросанных сапожными гвоздями;

Она лишь с места – как немецкий гвоздь,

Впивается в протёртую подошву...

 

    (Отхлёбывает вино из чаши)

 

Кровь брата – кровь, выходит, и моя.

Убив его, себя я убиваю...

Но с тем я жить останусь, искупив

Свою вину – и кару я приму

За Чехию и весь её народ.

Народ... Овец рассеянное стадо!..

Прости меня, мой Вацлав, брат! Зачем

Из чрева матери не я явился первым?..

 

Утро. Из ворот деревянного храма выходит князь Вацлав с двумя телохранителями. В кустах неподалёку прячутся слуги Болеслава.

 

                    2-ый воин

 

Ты будь готов! По моему сигналу.

 

                   1-й воин

 

Сам знаю, Милош... Вот в дверях... выходят!

 

Бросаются на телохранителей. Сражаются.

Один из слуг Болеслава поражает Вацлава копьём.

 

                      Вацлав

 

Я знал... Но брат?.. Прости его, Господь!

 

            (Падает на колени, умирает)

 

 

Много лет спустя. Комната в княжеском дворце.

 

                      Страхквас (Христиан)

 

Какое удивительное имя:

Страхквас, * по правде говоря...

Мне странный пир сегодня ночью снился.

Столы накрыты в церкви, много свеч –

Горят светло, с других, как будто нити,

Дымок идёт... Все в облаченье гости –

Священники, епископы, монахи,

И хор поёт. Вдруг ты, отец, встаёшь,

И всё притихло, воздух зазвенел;

Всё – слух, всё за тобой следит.

Ты хочешь говорить, но речь

Тебе не служит больше –детский лепет,

Смешки ребёнка слышатся... Проснулся

Я с ощущеньем новым, непонятным...

 

                    Болеслав

 

Сны, сны и сны, и снова сны; и снова...

Когда же явь?.. Во чреве материнском

Ещё как ангел, крылышки слепив,

Ты спал – дня за два-за три до того,

Как на жестокий свет тебе явиться –

Мне снится сон: темно вокруг ужасно,

Такая темь, какой и не бывает.

Вдруг – свет какой-то; бабка Людмила

Из тьмы выходит и за ручку держит

Чернявого мальчишку лет пяти;

Зажал он крепко в кулачке просфору,

А сам одет в лохмотья, босиком,

Хоть снег уж выпал... Много, много

Вмещает сердце... В сундуке таком

Добра на десять жизней накопилось:

И ревность тут, и зависть, и коварство...

Чему князьям завидовать? К кому

Им ревновать? К змеиному коварству

Им, всемогущим, нужно ль прибегать,

Убийц холодных тайно нанимая?..

Давно не сплю я – ни вино, ни капли

Не помогают... Ночью, в темноте,

Твой дядя всё стоит перед глазами,

То будто чем-то страшно озабочен,

То усмехнётся дерзко – и уйдёт...

 

              Страхквас

 

Отец мой бедный, значит, это правда?!

Не выдумка, не сказка (лживой?) черни?

Так ты?..

 

              Болеслав

 

              Да, я... Ты будешь презирать

Теперь отца?..

 

              Страхквас

 

                        Судья тебе Господь.

 

 

Площадь перед княжеским дворцом.

Появляется Болеслав с конной свитой.

 

                Пришлый

 

Смотри, смотри, с коня он слез, идёт!

 

                Пражанин

 

Вот всходит на крыльцо, как бледен!..

 

                Пришлый

 

Помят, глаза, как угольки блестят...

Наверно пировал вчера до ночи

Со слугами, да лишнего и выпил...

 

                Пражанин

 

Большое горе у него, и нам

Шутить не время!

 

                  Пришлый

 

                              Что же с государем?

Как будто выпил дёгтя он...

 

                  Пражанин

 

                                              Как что!

Да ты свалился с неба что ли, братец?

Все говорят об этом лишь...

 

 

                  Пришлый

 

                                          Я пришлый.

                  Пражанин

 

Вчера в соборе нашем князя сын

Епископа священный сан принять

Был должен. Служба шла своим путём;

Пел хор и всё такое... Вдруг ...

Схватился Страхквас за сердце, упал.

Подняли – мёртв, не дышит, капля крови

У рта откуда-то взялась... А князь

Окаменел; сын тут, а он ни с места...

 

                Пришлый

 

Дела... И к телу он не подошёл?..

 

                Пражанин

 

Не нам князей судить!

 

                Пришлый

 

                                      Уж это точно...

 

              ___________

 

 

                                      8 – 25 ноября 2017 г.

 

 

Примечания:

 

Страхквас* – страшный пир

 

Навстречу саксу* – королю Генриху Птицелову

---

Государев вертеп

---

Опричник

Малюта, кровью худородный,
Душой холопской несвободный,
Служа царю и сатане,
В оторопевшей стороне,
Метлою мёл пути кровавы,
Рыча собачьей головой…
И, вдруг, на пике мрачной славы
(Иль страх вселил в него лукавый?)
Пришёл к обители святой.
Поднёс иконы и червонцы,
Как нож, блеснувшие на солнце...
И что ж? Господь его простил,
Пришедшего из страха к вере,
Когда терпеть не стало сил?
Не знаем, но по крайней мере
Достойный ждал его конец:
При штурме крепости свинец
Пробил доспех его нагрудный…
В конце концов по воле чудной
Мы все бредём под сень святынь,
Где пьём иную кровь. Аминь!

---

Весна 1982

---

Скрипки с флейтами поют,...

Придворный музыкант

Стучал всё утро клавесин,
И для души, и для потехи,
Как будто важный паладин
Перебирал свои доспехи.

Короны, шлейфы и банты,
Как сон, куда-то исчезали.
Лишь в зале оставался ты
Сидеть в раздумчивой печали.

Сидишь и ныне у огня,
И смотришь в зарево камина.
Всё как тогда, лишь не звенят
Поодаль струны клавесина.

2019 – 2024

Камерный оркестр

 Скрипки с флейтами поют,

---

Скачет Пётр на коне...

           * * *

Скачет Пётр на коне,
Медный конь храпит во мне.
И улыбкою до уха
Улыбаюсь я во сне:

Надо мной несётся брюхо...

Площадь ясная в луне.
И чему бы не присниться!
Царев конь летит, как птица;
Царь, как лев – на скакуне.

Грозен, грозен государь.
У него усы воздеты.
Пятернёю давит хмарь,
Молвит: «Вам ужо, поэты!»

Но Евгений бедный жив,
Хоть и дремлет на погосте.
И не смыл Невы разлив
В море чёлн его – и кости.

2016

---

Минуты истории

---

Песнь о козлах

из книги "Театр Золотая Тыква"

Разгулялись козлы на площади,
Развернули баяны широкие,
Затрясли бородёнками тощими.
Поднимали копыта до облака,
Поводили белками пунцовыми.
Песню пели козлы заунывную,
Жалко блеяли, словно козочки.
И заслушался городской их люд;
Распахнулись, раскрылись лавочки.
Смотрят девицы, улыбаются,
Злятся купчики бородатые:

Мы козлов таких да повыведем –
На подстилки их да на коврики,
Да на шкуры их прикроватные.

Услыхали те, испугалися,
Говорят: вы за что же, купчики,
Шкуры с нас содрать вознамерились?
Не губите вы на корню талант,
Пощадите вы наши бороды.

2015

---

Добрый Ханс

 (датская сказка)

Долговязый Ханс идёт
Семимильными шагами.
Флюгерок-петух поёт
На шпильке под облаками.

Повернулся на задок –
Видит медный петушок
Хан в чалме идёт с войсками,
В шароварах – а за ним
Дико воинство, как дым,
Колыхается холмами.

Ханс затылок почесал,
Не взглянул на басурмана.
Только пальцем показал –
И совсем не стало хана.
И рассеялось, как дым,
Войско пёстрое за ним.

Крикнул медный петушок,
На Восток поворотился.

Долговязый Ханс изрёк:
"Лом железный к нам явился".

Бросил под ноги кушак –
И бежит железный враг,
По пути доспех роняет,
Великана проклинает.

Ты звени, железный лом!
Будет пиршество потом.

Бочек пять детина выпьет
И ещё бочонок в раз.
А коль медный петел крикнет –
Протрезвеет добрый Ханс.

2021

---

Без нужды негоже строчки Хворостиною гонять...

---

Ах, нет мне дела до того ...

               * * *

Ах, нет мне дела до того,
Что было там на самом деле:
Пиры ли хмельны, торжество?
А может финские метели
За рамой подымали вой? –
И друг Петров шептал, трезвея:
«Мин херц, да что ж ты! Бог с тобой!
На кой тебе хомут на шею?
Остаться с Катей мне позволь!..»
«Повиноваться мне изволь!» –
И Пётр по столу ударил
С размаху царским кулаком…

История едва ль не старе,
Чем эта вьюга за окном…

Или мне грезится спросонку:
Не торговали два дружка
Между собой красу ливонку,
Царицу русскую – с торжка?
Как я решу сию задачу?
Или историю свою
Я расскажу… и, вдруг, заплачу:
И вмиг правдиво запою.

2022

---

Старая, старая сказка. (из последних стихов)

На натюрморт Кристофа Паудиса

https://poezia.ru/works/66004

                                           Сергею Пагыну

Простецкий натюрморт во мне,
Где в скрутке луковицы; склянку
Бедняк повесил на стене,
Отменно светлой спозаранку.

Простая трубка с черенком
Длиннющим – на столе под нею…
Как волхв пред маленьким Христом,
Пред чудом я благоговею.


Старая, старая сказка

Время течёт по тиснёной бумаге
Струйкой пролитых чернил…
Маленький чёрт в парике и во фраке –
Был он
или не был?

Вылез ли ночью из табакерки
Ровно в 12? – И в срок,
Там у дворцовой раскрывшейся дверки
Встала ль она на мысок?..

Что опечалился, друг мой отважный? –
С верным своим ружьецом
Свет обогнёшь ты на лодке бумажной,
В грязь не ударив лицом.

Ждёт тебя, ждёт – или это лишь снится? –
Чтоб запылать в камельке, –
В платьице лёгком своём танцовщица,
Стоя на жёстком мыске.

---

Губная гармошка

Губная гармошка

Пан немецкий дует в свой органчик.
Нимфа Грета, кудри наклоня,
Слушает, как пыжится романтик,
И совсем не слушает меня.

Стелет Рейн закат золото-алый;
Чёлн плывёт с фигуркой рыбака…
Ах, какие звуки выдувала
И моя влюблённая строка!

2019

---

Странные вещи

Каштан

Каштан тяжело ронял
Коричневые орехи.
Старик его стукам внял,
Тащась в небывалом веке.

Он сердце своё достал –
Орех с глуховатым звуком;
И вдруг растворился, стал
Плодов жестковатых стуком.

И стал тишиной старик. –
Молва разнеслась по свету:
Каштанов сухой язык
Поведал о том поэту.

И выдохнул ветер, вдруг,
Поэт – и запела дудка.
Но дедова сердца стук
Всё слышался в промежутках.

Колесо

Колесо покатилось по свету,
От мертвецкой телеги отпав.
Вот оно прикатилось к поэту,
У порога три раза упав.

Снял рубанком он стружку златую,
Распилил этот круг фронтовой;
Смастерил себе лиру витую, –
И она зарыдала вдовой.

Так она безутешно рыдала
Сорок осеней, вёсен и зим.
И когда стихотворца не стало,
Наконец замолчала – над ним.

Колодец

У вежи колодец гнездился,
Три века ведёрко ронял,
И вдруг в журавля превратился
И голос свой в небо поднял.

И стелется голос за тучей,
Курлычет в родимой дали.
И где-то – журавль скрипучий
Ему отвечает с земли.

2015

Лапти

Лапотки летят над крышей,
Над хибарой чердаков,
Сизарей зелёных выше,
И сверкают – будь здоров!

Люди смотрят и дивятся:
– Лапти в небе – что за вздор!
– Ведь летают-не боятся! –
Машет маковкой собор.

Машут вслед им кучевые
И иные облака...
Пролетают над Россией
Два из лыка лапотка.

Пролетают-проплывают,
Сверху смотрят на поля,
И полнеба огибают
Лапотки за три рубля.

Лапотки за три целковых
Огибают небосвод.
Босоногий Ваня-олух:
«Вот я вас!» – им вслед орёт.

2016

---

Ты свет в окне, но дальше всё, бледнее…

                       * * *

Ты свет в окне, но дальше всё, бледнее…
Любовь, тоска всё было так давно! ...
Была зима – и ты пришла за нею,
И превратилась в лунное пятно.

Пришла и шубку скинула в передней,
Ведь даже лунам холодно порой.
И улыбнулась мне в свой раз последний
Припухших глаз улыбкой молодой.

                        * * *

Вот опять серо-белое фото,
И опять – пианино и ты.
Что играешь ты, вполоборота
Замерев на года немоты?

Этот свет, что баюкает душу,
Всё искупит и всё озарит.
Долг ль буду я слушать и слушать,
Как твоё пианино молчит?

---

Чеснок

Чеснок

Белоснежно-фиолетов,
Шишковат и крутобок,
Созревает ранним летом
Ностальгический чеснок.

Щи хлебая, работяга
Тёр о корочку зубец.
Но вакхическая влага
Извела его вконец.

В богатырской мерясь силе,
Всё же ел чеснок народ.
И дышал им, как Вергилий
У Аидовых ворот.

2024

---

Свет век твоих, Ирина ли, Мария?...

---

Сербские песни

---

Русские сказки

---

Девушка напротив

Девушка напротив

Не голландских кружев взбучка,
Не мантилья цвета роз –
Рафаэлиева ручка
Теребит концы волос.

Кольца шёлковые гладит,
Взоры погрузив в "планшет", –
Не жеманничанья ради,
Не кокетства ради – нет.

Просто некуда ей деться,
И художник уж не тот:
Нет ни пухлого младенца,
Ни пелён и ни забот.

Но всё также отрешённо
Смотрит, будто с полотна,
Словно чистая мадонна,
Рыжекудра и юна.

2019

«На глухих ступеньках перехода…»
В.Н.Попов

* * *

Не глядит Флоренция с карнизов,
Не лучат полотна тихий свет…
Птичьими руками Моны Лизы
Держишь кожей тянутый планшет –

На сиденьях метрополитена,
В ободе летящего окна…
И улыбка тает постепенно
На нетканых нитях полотна.

2020

Сиюминутное

---

И опять импрессионисты

---

Снова импрессионисты

---

Школьные хореи

После жизненной разлуки

Хоть в это ты поверишь?

                             В. Кудрявцеву

Нет, не годы непрерывно
Память чудно отражает.
Словно в зеркале волшебном
Лица вспыхивают – гаснут.

Ходят люди головами
Книзу, словно акробаты.
Синевласые мальвины
Тут же с пуделями бродят.
Есть и рыжие, и в красный
Перекрашенные девы.

Во дворце – король со свитой
Обезьянок-лилипутов.
У него корона сбоку
На мукой белёных буклях.
Все указы отдаются
Через свёрнутую трубкой
Папиросную бумагу.

В этом милом королевстве,
На планете-невидимке
Мы живём одно мгновенье,
Что в полвека растянулось.

Там мы будем жить и после
Нашей смерти, вероятно,
И летать в миры любые,
Напридуманные нами…

Ну хоть в это ты поверишь?

Фотография 2-го "Б"

Ты прислал мне фото класса.
Во втором ряду стоишь ты,
Из-за толстого Олежки
Чуть выглядывая – робко.
Ваше явное несходство
Мне глаза как будто режет.

Все мы разные и ныне:
Этот – боров толстокожий,
Ощетинившийся грозно.
Тот – нежней девицы бледной.

Смотришь, борова уж смыло
Море вечности – уносит,
И барахтается грозный,
И идёт ко дну, как камень.

А другого, что бледнее
Нашалившего подростка,
Смерть как будто пожалела,
И цветёт он пышным цветом
В мире собственных фантазий.

Я на фото – пухлый мальчик
С вечно скучными глазами.
Как такого только терпит
Глянцем крытая бумага?

Тут же девочка с бантами,
С детским личиком сердечком,
Два больших тревожных глаза
Смотрят в камеру полвека 
И пять лет, не уставая…

Ты совсем не изменилась,
Только бантиков не носишь,
И тебе не гладит мама
Воротник из тонких кружев.

---

Мне дорог Бах...

                         Мне дорог Бах…
                                Н. Ушаков

Органа выдох многогорлый
Переворачивал нутро.
И уголок программки тёрло
Его открытое перо.

На глянце синие чернила
Ложились строчкой, между дел.
Быстрее пёрышко скользило,
Орган пророчески слабел.

Угас, затих, а сердце билось.
И время стало – и прошло.
И ничего не изменилось.
И никому не повезло.

2019

_________

Николай Ушаков написал своё стихотворение на концерте
И.С.Баха в 1927-м году, то ли на программке, то ли на клочке бумаги.

---

Школьные хореи

Ира

Я на красные закаты,
На закаты золотые
Из окна любуюсь летом,
Из того же, что когда-то
Рамой трескалось сосновой.
А прошло уже полвека,
Даже больше. Было лето,
Лето жизни – и влюблённость,
Чиркнув спичкой, зажигала,
С кулачок, подростка сердце.

Месяц в небе появлялся,
Чудо-звёздочки моргали
Удивлённо и далёко.

И я думал: жизнь большая. –
На моём веку, быть может,
Повстречают люди братьев
Где-нибудь в мирах далёких.
Ведь и ты жила когда-то
Там, на краешке Вселенной.
Потому проходишь мимо
На короткой перемене,
Ира, пола не касаясь.

Не разлей вода

Нет уж, не предполагает
Дружба равенства. Случалось,
Побивал Алёша Грибов
Мешковатого Артура.
Нет, не ссорились ребята,
Но у длинного Алёши
Были руки на два метра.
Ну куда девать их? Значит,
Шерстяной мешок – Артура –
Надо ими отмутузить.

А ведь не было дружнее
В целом свете, да и в школе –
Непохожих, неразлучных,
Не разлей вода подростков.

А Артур, Артур Иоффин
Был похож на Ронинсона.
На лице его страданье
Молчаливой Иудеи
Бровь к светилам поднимало.

Грибов был желтоволосый
И немножко конопатый;
Тощ, как остов в кабинете
Анатомии, зачем-то
В форму школьника одетый.
Был он прям, как кол, душою,
Сын военного – и брови
По-над глазками чернели.

Годы, годы пробежали.
Улетел Артур в Торонто,
Улетел и не вернулся.
Не достанут, не достанут
Кулаки его, костисты.

Лёша Грибов растворился.
Где он, что он? Неизвестно.
Может, звёздами сияет
На погонах офицерских.
Может, нового Артура
Ищет в далях – не находит.

И там, и здесь

У меня с утра сегодня
Настроение, как в годы
Ранней юности, зимою.
А всего-то южный ветер
Ветром северным сменился.
Как поэт сказал, полезен
Холод нам, разгорячённым.
Нам, кого ночами душат
Чёрной совести кошмары.

Снова север пробуждает
Чувства чистые, любовно,
Как назад тому полвека,
Золотит всё те же клёны,
В сучьях пламя разжигает.

На твоих ресницах иней,
Словно в миг ты постарела.
Ты – старушка молодая,
Из времён и тех, и этих.

Мне тебя к каким причислить
Звёздам, дальним или близким?
Или к тем, что так далёки,
Что, погаснув, светят ночью?

---

Голос Пушкина! Заране...

              * * *

Голос Пушкина! Заране
Я в него уже влюблён:
Иль – распорот-шёлк гортани,
Или бархат-баритон.

Или смуглыя Евтерпы –
Пухлогубый и грудной.
Или ставший после смерти
Нашей вьюгой ледяной.

Всё равно его я слышу
Ухом внутренним своим:
Улетает… Тише, тише –
И совсем неуловим.

2019

          К Музе

Ты несла свои святыни

2024

---

Madonna Della Pace

1

Madonna Della Pace

Ты, как мадонна Пинтуриккьо,
Цвела – где прежняя краса?
Где золотые, как на лике,
Слегка печальные глаза?

Припухли веки: слёзы скрыла
По нашей нежности былой.
Не знала ты – и не забыла
Огни Сиены голубой.

2

К Пинтуриккьо

Ты работал в Перудже холмистой,
Где над морем златые дома.
Веки бледные Девы Пречистой
На холстах твоих сводят с ума.

И живу я в Москве одичалой
Через несколько скучных веков.
И пишу эти очи сначала
На камнях и на тканях стихов.

3

Свет век твоих, Ирина ли, Мария? –
Мне видится сквозь прошлого стекло,
И эти очи каре-золотые,
И шёлк волос, упавший тяжело.
На плечи, спину (падать водопаду
Так с вешних гор, под таянье снегов) –
И тень улыбки в пору листопада –
Печальный блеск печальных жемчугов.

---

Куклы

Полишинель

Ты на пальцах кукла только,
Мой блажной Полишинель!
До упаду пьёшь за стойкой
И не тянешь канитель.

Говоришь ты ерунду
Или то, что всем известно.
Предлагаешь на ходу
Место в ящике любезно.

Друг горбатый, не спеши,
Отправляя нас под крышку!
Нагруби и наблажи
На людЯх взъерошив стрижку.

Надевая свой колпак
И сюртук с заплатой сзади,
Потешай нас просто так:
Ради смеха, смеха ради!

Петрушка

Пульчинелла

С носом, с носом Пульчинеллу
Оставляет Арлекин! –
Коломбина улетела,
Остаёшься ты один.

Не жалела, не желала
Потерпеть тебя жена.
С краснорожим убежала,
Пульчинелле не верна.

Это не было и было:
Небылицы, чепуха…
Жаль, горбатого могила
Исправляет на века.

---

Дед Пихто, любовь и голуби

Дед Пихто

Тёмно-синее пальто,
Воротник-каракуль.
Как на улице – Пихто-
Дед похмельный запил.

Содрогаются дома,
Валятся на деда;
И метелица сама
Мчится, как «Победа».

«Тося, больше не могу:
Силы на исходе!..»
Упираяся в пургу,
Дед Пихто уходит.

"Тося, Тося!" – никого,
На Басманной тихо...
Безутешно на него
Рот кривит шутиха.

    Голубятня

Голубятня, вертеп
Серебристый и сизый.
Густо валится снег,
Долу падают ризы...

Словно дуясь, сидят –
Синий голубь и рыжий.
И куда-то летят
Побелевшие крыши.

         Снег

Голубятни исчезли,
Побелели дома,
Что поделать мне, если
В окнах сизая тьма?

Улыбаются дёсны,
Нет у стёкол зубов...
Снег забытый, бесхозный –
Обиталище псов.

     Небесный барашек

Над Рогожской белёсый закат.
Снег идёт и составы дымят.
Вот почтовый, багажный вагон;
Снег смеётся – глядит из окон.

И в пурге, нелюдим и белёс,
Словно вол, замычал тепловоз –
А барашек, в небесном руне,
Мутно светится, мекает мне...

2016

Войлочные ботини

Дед-блондин снимал пальто
Зимнее в парадной.
На вопрос мой: «кто там, кто?"
Отвечал он: дед Пихто.
И ушёл обратно.

В снег и ветер… На лету
Сосчитал снежинки.
И направил в высоту
Валены ботинки.

Эти «молодость прощай»
Уж полвека снятся…
«Вскипятила Тося чай:
Надо возвращаться».

2024

---

Продавщицы утвари

1

Две старушки-продавщицы
(Это мило, это мило!)
Щебетали, словно птицы,
И как будто через силу...

Ах, как мило, ах, как мило! –
Так, что я сейчас заплачу...
И одна товар хвалила,
А одна давала сдачу.

И притом рука сухая
Элегически дрожала...
Улыбалась мне другая
И до двери провожала.

2020

2

А когда пришёл я в срок
В магазинчик престарелый,
На двери висел замок
И витрина опустела:

Белой краскою кресты
Намалёваны, и в позах
Одинаковых – «козлы»,
Неотёсаны, в занозах…

Нет старушек за стеклом:
Улетели сойки эти;
Прячут клювик под крылом
И в своём щебечут лете.

2024

---

Дон Дурас

Дон Дурас

---

Самый глупый дом

1

***

Эх, пирушка за столом,
Развесёлое застолье!
Воздавалось поделом,
А лечилось алкоголем.

И селёдочкой с икрой,
И солянкою в томате.
И вставала над горой
Горькой снеди Богоматерь.

И, как цвет, цвела она,
И в окладе молодела…
Отступали времена,
Плоть скудельная скудела…

Под фатою, под конец,
Девка прятала морщины:
Хладен студень-холодец,
Самогонны пьяны вина.

2

Самый глупый дом

И остался потрошён
Дом – улиточья скорлупка,
Беззащитен и смешон,
В пятнах неба, остов хрупкий.

Уж без крыши, где кусты,
Зелены, растут, как дети.
И пустые видит сны
Самый глупый дом на свете.

Снятся дому моему
Коридоры и соседи;
И, неведомо к чему,
В небе – белые медведи.

3

                    "При народе в хороводе
                     Парень девушку обнял..."
                                                песня

***

Мне сентябрь насчитал
Шестьдесят три года вроде.
«Парень девушку обнял
При народе в хороводе…»

Эту песню за столом
Пела бабка и соседи.
Поборюсь ещё со злом,
Поживу ещё на свете.

Год ли, два ли, или пять?
Или завтра срок – кто знает?..
К "Богородице" опять
Стол Таисья накрывает.

Чеснок

Белоснежно-фиолетов,
Шишковат и крутобок,
Созревает ранним летом
Ностальгический чеснок.

Щи хлебая, работяга
Тёр о корочку зубец.
Но вакхическая влага
Извела его вконец.

В богатырской мерясь силе,
Всё же ел чеснок народ.
И дышал им, как Вергилий
У Аидовых ворот.

***

Жизнь моя так уныло глупа,
И веселье – пустое занятье.
Взрезав шёлк, открывай короба,
Доставай то невестино платье.

В дом твой тенью бесшумной войдёт
И у зеркала лён свой расчешет;
Поглядит – словно мёд разольёт
И тревожное сердце утешит.

Не жених и не муж, и не брат,
Меж гостями сидишь ты бессонно...
И живёшь ты, покуда уходит назад
Молодая под звёздную манну Афона.

---

"Песня о нежности"

---

Бабье лето

---

Лютеранский собор

Ну и что ж что лютеранский
Двери нам открыл собор! –
В медных трубах – ветер странствий;
Черно-белый веер хор.

Он рассыпался – и замер,
А потом загрохотал.
Говорят, что Моцарт запил.
Нет, он Реквием слагал.

К звуку звук. В соборе гулком.
В красной Вене и везде:
В Старосадском переулке
И у Смерти на хвосте.

---

Осень

---

В Адыгее ночью чёрной

---

Мачехин горох

---

Маленькие европейские баллады и стилизации

---

Горячие консервы из свежего судака

---

Школьные хореи

---

Две фотографии Александра Блока

***

Блок с собакой дворовой на фото.
Нет, не тот – в символистских кудрях:
Приютилась и смотрит забота
В истощённых военных чертах.

И шинель-то до снегу-до полу,
И фуражка с кокардой на нём.
Что-то щурится он, невесёлый,
Опалённый внезапным огнём.

Долговязым лицом он белеет
Из далёких неведомых дней.
И намотан башлык вокруг шеи,
Эшафотной петли холодней.

2020

***

Фотографии Блока,
Фотографии Блока
Сохранились неплохо.
И ты, душенька, рада
Посидеть против «лейки»
За столом на скамейке,
В окруженье беспечном,
В дачных яблонях сада.

Это очень отрадно,
Это очень наивно.
Тут же: смотрит Любовь
Издалёка с любовью…
Мы стихи сочиняли
В экзальтации дивной,
И лишь Блок волшебства
Перемешивал с кровью.

И теперь посмотри,
Как в саду на скамейке
За столом с самоваром,
Так близко и рядом,
Чёрно-белые лица
Осветились для «лейки»
В дачных яблонях сада,
В дачных яблонях сада.

2021

---

Жили-были гуси

 Жили-были гуси         

 памяти Вали Назарова

Если ты сегодня пьян,
Баянист кудрявый,
Разворачивай баян
Левой или правой.

Ну а трезв – себе сиди
Ты на венском стуле,
Или, хочешь, уходи
Во дворы июля.

Там на солнце кирпичи
Горячей пустыни;
Там отвесные лучи
Из небесной сини...

Там сверкает лезвиё –
Тонкая наука!
Жизнь – индейка; ну её...
Этакая скука!

Ой вы люлюшки-люли,
Жили-были гуси.
Или – в баночке рубли
Были у бабуси...

Или праздник в три церквы
С чаркою-отравой.
– Не сносить мне головы,
Буйной и кудрявой.

2017

               * * *

Как жарил Валька на баяне,
Об этом знаю только я:
Ах, баянист давно в тумане
Лесов – и с ним моя семья.

Среди хвои, в туманных топях,
Где кулики среди болот, –
В баяний бок он кнопку втопит
И "три танкиста" заведёт.

2020

                  * * *

Кудрявый Валька-баянист,

---

Eau de toilette

---

Плисецкая

1.

Воздев на шее лебединой
Свой профиль греческий, она
Плывёт и тает, словно льдина,
Великолепно холодна.

Ах, сколько радостных мгновений!..
Но чёрный лебедь в оный час
Вдруг появляется из тени
И в бездну увлекает нас.

2.

Фламинго просто – что за шея!
А руки? – плавные крыла…
Не танцевала Саломея –
Она как Майя не могла.

Утихло всё в Ерусалиме…
Под головой сомкнулись льды…
Мне жалко: нет непроходимей
Сухой прижизненной воды.

5.

Балет мне дорог; с давних лет.
Люблю балет, как любят дети.
«Стоит Истомина…» – поэт
Писал недаром о балете…

Люблю движения быстры,
Люблю движенья истомлённы –
И взоров робкие костры
Из-под ресниц, слегка влюблённых…

Но Майя… Майя ни одним
Нарциссом гибким не пленялась.
И чёрным лебедем осталась,
Горда султаном перьевым.

2021.

---

Тамара

---

Школьные хореи

---

Как нить, тончали времена И расползалась мира пряжа...

                 * * *

Как нить, тончали времена,
И расползалась мира пряжа.
И слёз упрямая волна
Давила грудь; несчастье наше,
Медовой сладости порок
Не мог спасти от угасанья,
Спасти от гибели не мог.
Ни влагой винной, ни вливаньем
Целебной горечи. У нас
Пробил распада скорбный час.

Москва, как древняя Эллада,
Насторожилась, смотрит: глаз
Её златой мерцает – ада
Картины вьются перед ней,
Идут, одна другой страшней.
Вот воин; шлем его пронзённый
Стрелою к черепу прибит.
Вот дева с амфорой – бежит
Вода из трещины струёю,
И жизнь уходит вместе с ней
Кристальной негой ключевою –
И мела бедная белей…
Старик дрожащий наклонился
Глядит в глаза пустые ей…
«Дитя моё!..»

                   Мне утром снился
Огромный демон… он явился
Бог весть откуда, и в петлю,
Меня поднявши в поднебесье,
Просунул голову мою.
И отпустив меня, повесил.

И вечность я не знал, что сплю.

---

"Жизнь проходит, а смерть у ворот..."

                  * * *

Я пристрастные вывел портреты,
Населявших мои времена:
Слесарей, коллажистов в беретах –
И кого опалила война.

Те творили, копая коренья.
Эти – пили московскую муть;
Угощали овсяным печеньем
И просили куму помянуть.

Незатейливы лица на стенке
Времена обрамляют легко…
Я сдуваю с морщинкою пенки,
И горячее пью молоко.

И томительно пахнет лекарством,
И отец наклонился ко мне…
Кто б оставить меня догадался
В этом зимнем, натопленном дне!

2020

                   * * *

О, нет! – не Горького ночлежка
Сегодня дверь открыла мне:
Тут занавесочка-мережка,
Буфет грушовый в глубине.

Тут смотрит зеркало, в изъянах,
Как в оспе хмурое лицо.
Тут в забытьи застолий пьяных
Горит невестино кольцо…

Ещё фата не погасила
В очах девичьего огня,
А уж засыпали могилу,
Молчанье строгое храня.

Полвека с лишним промолчали,
Потом решили помянуть. –
И долго в траурной печали
Свой крестный совершали путь.

2021

                     * * *

Что осталось мне в жизни неспешной? –
На родимом мосту постоять?
Флейтой, тубами уши потешить
И чудесную гарь обонять.

И взирая на спины составов,
Вспоминать на шинелях разрез;
«Тишину за Рогожской заставой»
И мещанские платья невест…

Крик старьёвщика; в окнах герани;
Дизелёк у небес на виду…
Ах, как ласково прошлое ранит
На родном Красносельском мосту!

2021

                      * * *

---

Каменоломня в Карраре

---

На итальянские мотивы. Венеция и Смерть, и проч.

---

Король танцует с арфой...

---

Итальянский верлибр

---

Виолончель

Виолончель

Будто срезанная ель,
И покрыта мутным лаком, –
На игле виолончель
Пустотелая, как рака.

С густотой олив – внутри
Груди, полнящейся болью.
И смычок её горит,
Напомажен канифолью.

Вдумчив виолончелист;
Точно волос конский в силе:
Словно вдовы унялись –
И опять заголосили.

2019

Виолончелистка

Виолончель коленями обняв,
Вдруг загрустив – и улыбаясь что-то,
Качаясь в такт, играет для меня,
Так хороша, как хороша свобода.

Рука скользит по грифу, трепеща,
Как мотылёк; смычок другая тянет,
Как будто жизнь толкая и влача
Из тишины, услышанной заране.

2020

***

Колени разведя широко,

Виолончель меж них уткнув,

Она задумалась глубоко,

На миг как будто бы уснув.

И рыжая волна омыла

Гипюр вздымающую грудь.

И, вдруг, виола забасила,

В смычок влюблённая чуть-чуть...

Смычок туда-сюда лениво

Ходил и плавал налегке,

Как ветка мирная оливы

В прозрачной ангела руке.

2020

Картина неизвестного художника. 18 век

Как мне виолончель близка! –
Как девушка в воздушном платье…
А музыкант прошёл века
И заключил её в объятья.

И как апрельский ветерок
То губ касается, то веет, –
Так замирает в сердце слог
И перед музыкой немеет.

2021

---

Жизнь прожить – не дивное ли диво?

---

Старомосковские картинки

---

Дневной сон

---

Маленький сатир

---

Хор Пятницкого. Моцарт. Requiem

---

Допотопное кино

Допотопное кино

 

За далёкими морями,

За дремучими лесами

Начинается кино;

Очень старое оно.

 

Там всё чётко и всё строго –

Данька, Ксанка и цыган;

Лютый грабит по дорогам

И лютует Капелян.

 

Ришелье стоит, как камень,

Сичкин любит погулять...

А Чапаева руками

Вычерпан Урал опять.

 

Чёрно-белое, цветное,

Допотопное кино!

Я прилип к тебе душою,

И твой зритель я давно.

 

В старом клубе вновь порхает

Мотылёк в луче твоём.

И живёт, не умирает.

Так и мы с тобой живём.

 

2017

 

            * * *

 

Отважно идут юнкера,
Идут офицеры красиво.
«Уж спать тебе, внучек, пора!» –
Мне бабка вечор говорила.

Гремел пулемётами вал,
Папахи и кони летели…
Мне снился кровавый Урал,
И шёл я во сне до постели.

И где-то в далёкой дали,
Как под барабана удары,
Полки бессловесные шли,
Роняя штыки и сигары.

 

2019

 

               * * *

Вертелась по кругу юла,
Желтела цветочная лейка.
Весна на квартиру пришла,
И листик прорезался клейкий.

А пудреный ветер в окно!
А фильмы трещащие эти!
Хочу, чтоб Чапаев в кино
Урал переплыл на рассвете.

Но, ангелом смертным храним,
Он канет в бездонные воды.
И, может быть, следом за ним –
Века, времена и народы…

В смертельный попав переплёт,
Пройдут, словно фильм этот старый,
Где ровно колонна идёт,
Роняя штыки и сигары.

 

2019

 

                * * *

 

Кино немое – шик и раритет:

Им торговать в арбатской лавке впору…

Гремит тапёр – и чёрно-белый цвет

Доносит луч под журканье мотора.

 

А тут – в бобинах заждались давно:

Ильинский, Кторов, Чехова, Орлова…

Но крутится и крутится кино,

В том с капителью зале вновь и снова…

 

Рабочие, мещане, туз бубён

И нэпман-половой с девицей в туши…

И воздух тишиною напоён:

Зачем слова, когда играют души?

 

2021

 

             * * *

 

Не пишу стихи давно,

Но является порою

Чёрно-белое кино

С поэтическим героем.

 

То ли Кторов виноват,

То ль Ильинский плутоглазый,

Но пришлись на мой закат

Века прошлого проказы.

 

За баранки ли, рубли

Плут меня потешит снова –

И отбросит костыли

в честь ильфийского святого*.

 

*Илья Ильф, один из сценаристов

фильма "Праздник святого Йоргена"

2024

             * * *

Век искусства золотой,

Подожди меня, постой!

Мы уйдём с тобою вместе.

Хлопнем дверью – или песней

Вспыхнем вольной и простой.

Ты, конечно, был звездой

На лощёных досках сцены.

Вот котурны, вот сирены,

Море, звёзды над тобой.

Всё обман души великой,

Всё искусства торжество.

Всё в тебе по воле дикой

И шайтан, и божество.

Все ходов переплетенья,

Лабиринт, клубок и нить.

Все небесные селенья –

Только в них теперь и жить.

Нет мне места на планете,

Карлы ходят там и тут.

И беспечные, как дети,

Мотыльков на крылья рвут.

2024

 

                    * * *

 

Женщины, женщины старого стиля!
Серые фото меня истомили.
Мир чёрно-белый печален и мил,
Как мотылёк без пыльцы и без сил…

Женщины, женщины прошлого стиля!
Старые фото меня погубили…

И чёрно-белые взгляды ловлю,
И чёрно-белую леди люблю:
Пусть и заочно – дитя Голливуда,
Пусть и пустое – но нежное чудо!

Прошлого стиля мне не разгадать:
Прошлого стиля отец мой и мать.
Таня Самойлова – Белка-куница,
Таня Доронина, бортпроводница.

2024

 

Три плюс два

 

Сколько лет сожжено и потеряно,
Но, влюбляясь в моря-паруса,
На забытом экране Фатеева
Раскрывает фиалки-глаза.

Ей приносят снадобья участливо,
Что б не слечь на морском берегу…
Как же юны мы были и счастливы!
И словами сказать не могу.

А скажу я дурной интермедией
Между первым и крайним числом:
Облачился в ахейские меди я
И венец возложил над челом.

И на зыбкой галере растерянно
Выхожу в океан напоказ…
О бессмертье молчит мне Фатеева –
И смеётся фиалками глаз.

               * * *

Звук мой, грудью повторённый,

Жар души пустой, бессонной,

Не преследуй ты меня!

Я пугаюсь не огня –

Как шипят, в последнем пыле,

Угли счастья на могиле.

Не того, что ввечеру

Или утром я умру.

Не навязчивой идеи,

Распалённой в голове,

Не того, чем я владею,

Что неведомо тебе.

Не подпития хмельного,

Не зоила клеветы, –

Я боюсь себя живого

В мире мёртвой пустоты.

 

2024

 

---

Смена-2. Часовщик. Прозой? Зеркальце

из цикла "Памятные закладки"

Смена-2

Немецкой «Лейки» доблестная смена,
В футляре рыжем: толст кожзаменитель –
И глянцево на солнышке блестит.
О «Смена-2»! Сейчас отец поставит
На нужное деленье диафрагму
И выдержку… Ах, нет наоборот…
Потом – метраж, и отойдёт, и щёлкнет.
И я с сачком, унылый толстый мальчик,
В рубашке-сетке и с сачком на палке –
Как есть, переплыву в иную плоскость,
Минуя линзы чудо-объектива
И чернокожий негатив с белками
Глаз, и бачок-вертушку-лабиринт;
Под лампой я намного увеличусь;
И искупаюсь в ванночке-купели –
И высохну, прилепленный к стеклу.
И серо-белый день надолго ляжет
В альбом семейный с бархатной обложкой.
И Память будет изредка садиться,
И, седенькая, сморщенной рукой,
Как сучья, узловатой от артрита,
Шершавый перекладывать картон,
Из прорезей порою вынимать,
Разглядывая, снимки поколений –
Ушедших и живущих по сей день,
Запечатлённых беспристрастной линзой.
 
Хороший часовщик

Хороший часовщик всегда потребен.
Абрам сидел в своей унылой будке,
В окошечке, крепленьем окольцован –
И с лупой любопытною в глазу.
Другой – он жмурил, словно ему больно –
И терпит он. О, сколько поколений
Прошло под тополем пушистым тут
Через вертеп с картавою кукушкой:
«Ку-ку! с вас рубль, с вас руп-писят, ку-ку».
И принимался снова за работу
Абрам в кипе, почтенный часовщик.
И люди приходили, уходили…
Снимала с ручки «крабы» на пружинке,
Голубка-Таба; Ритушка, в очках,
Несла ему настольные, под лаком;
Карманные, с камнями, с гравировкой,
Совал Абраму лысый, как коленка,
Давид богатый; у него в дому
Ванилью пахло или чем-то вроде…
Да, приходили люди, уходили,
И лишь Абрам сидел на том же месте.
Сидит он и теперь ещё; вокруг
Ни дворика, ни липки не осталось.
Сидит он с лупой в старческом глазу,
Другой сощурив, говорит кому-то:
С вас рубль, дама, приходите завтра…»

Как это - прозой?

Как я могу писать "презренной прозой",
Петь петухом о фотоаппаратах,
Вздыхать да охать о какой-то будке
Под ржавой вывеской «ремонт часов»? –
Как я могу, когда сегодня, ах!
Родился Пушкин?
                              Вот о нём бы что-то
Высокое напеть, легонько тронув
Раздумчивые струны мандолины!
Подуть, скользя вдоль флейты серебристой
Весёлыми сомкнутыми губами!
Или прочесть ещё – в двадцатый раз –
О Моцарте печальном и Сальери…
«Ах, Моцарт, Моцарт!..» почему-то гений
Не может долго среди нас бродить
И песни петь – он скоро умолкает.
Тот тридцать пять, а этот тридцать семь
Мелькнувших лет, в лирическом экстазе,
Нас услаждали соловьиным пеньем.
И среди нас они живут, как могут –
И там, и тут, и рядом – и нигде...

А между тем, бреду домой с работы,
И тополь придорожный ярко блещет
Мерцающей, как озеро, листвой.
А в душной кроне, среди клейких листьев
Какая-то неведомая птица
Выводит трель знакомую.

Зеркальце вдали

А ейский порт, как блин на сковородке.
На глади стоя, белые гиганты,
Сияя, возвышаются и дремлют.
Покуда спят они, разморены
Тяжёлым и сухим, как степи, солнцем,
Другие великаны, сухощавы,
Расчерчивая небо на круги,
Снимают с них неведомые грузы,
Как будто тяжесть с их железных душ.
А тут, внизу, снуют, простоголовы,
Ершистые, как сжатая пшеница,
С чернёным торсом. Эти полусонно
Берут и тянут на тяжёлых спинах,
Как будто души, пыльные мешки,
Осклабясь; катят бочки ободные.
Блеснёт погрузчик громкими клыками...
Ну, в общем, ясно: бабкина картина
Из баек сонных... Зеркало, играет
С лучами море; мать прикрыла нос
Пластмассовым наносником от солнца:
Наносник странный, чёрные очки –
Курортная таинственная маска.

Минуем порт, на небе золотом
От жара – облачка белее снега,
От них лениво тянет паутинки
Высотный легкоперстный ветерок.
Вдали корабль с фундучную скорлупку
Величиной стоит себе на месте,
Как будто и не думает уплыть.
Неужто те циклопы и гиганты
Размером с "башню" на Преображенке,
Уйдут в моря – и тоже станут точкой,
Слепящим чьим-то зеркальцем вдали?

2019

---

Белки. Облака. Воспоминание

из цикла "Памятные закладки"

Летают белки

Исчезните ль, сарайчики-дома,
Заборчики, упавшие дугою,
Из колышков растресканных и серых?
За вами жарко улицам и липам…
А деревянной мостовой из досок
Уж нет давно. Пылит моя дорога,
И грузовик несётся, пыль подняв –
Не просто так себе, а кран-японец.
Зачем он тут? Проездом? Всё равно…
Аллея лип стоит, шумит листвою.
В душистых кронах, словно золотые,
Горят цветы, и медленные пчёлы
Летят на них, на стойкий, душный запах.
Немало лет, полвека уж, пожалуй,
Я тут бываю, но всё реже, реже
Я нахожу здесь давние приметы
Любви моей, волнующей и ранней.
Перед дворцом тут статуи стояли
Аллеи по бокам, травой ковровой
Лежащей и спускающейся мерно
К Москве-реке по мраморным ступеням.
Теперь их нет – беглянок и сатиров,
Изящных муз, играющих на дудках,
Бесстрастной Клио, развернувшей свиток,
Урании мечтательной со сферой
И Славы, в зеленях, широкобёдрой.
А вместо них, всегда меня встречавших,
Давным-давно, молчаньем благосклонным, -
Заросший дёрн, трава; нет-нет над нею
В листве и хвое, рыжие как пламя,
Летают белки…

            Зимним вечерком
Окошко трёшь жемчужным кулачком.
Боюсь в глаза я карие живые
Взглянуть – и робости своей дивлюсь,
И слово молвить лишний раз боюсь,
И очарован тайною впервые.

Облака

Слыхал я предсказание учёных.
Ещё одиннадцать всего-то лет –
И на Земле, так трудно-долго ждавшей
Сего открытия – в небесном теле
Пойдут необратимые процессы.
А там лет сто, ну двести – и конец
Цивилизации самовлюблённой.
Мне представляется сейчас Земля –
Сначала любознательным ребёнком.
Он в спичечный сажает коробок
Жука, что шебуршится в кулачке,
Потом глядит в глаза вам долгим взглядом,
Как утро чистым, голубым, невинным.
Затем передо мной подросток
В потёртой школьной форме и прыщах.
Пиджак кургуз и брюки коротки,
Шпане постарше глупо подражая,
Он девочку с косичкой и бантом
Ломающимся голосом срединным
Меж женским и мужским – влюблённо дразнит.
А третий возраст – юная пора.
Хандра, переходящая в восторги.
Она легко уже через момент
С улыбкой об обиде забывает –
И друга порывается обнять.
А что случись – какой-нибудь пустяк,
И сердце вдруг замрёт, перевернётся.
И может быть, в опасный этот миг
Она стоит над бездной, как Отелло...
Потом – о зрелость! Мирная пора –
Уступчивости к самому себе
И требований к прочим самых строгих.
И старость, наконец, друзья, седея,
Лысея и теряя зубы, смирно
Она сидит в углу, и всё канючит,
Что жизнь прошла так скоро, что душа
Так молода ещё! Что так грешна.
Что старые привычки и ошибки
Сильней её состарившейся воли…

А в небе над Архангельским порой
Проходят, постояв, белы, как овны,
С подбрюшьем плоским кучи-облака.
Они бредут неспешно, невозвратно
Всё в сторону одну, гонимы ветром.
Они уйдут – и где-нибудь прольются,
Собравшись в тучи, может, над такой же
Рекой с лесами в зеркале, часовней,
Картинно опрокинутой с обрыва.
А сосны, сосны!.. Как неверный муж,
Двоится мир, рекою повторённый.

Воспоминание
 
Как душно! тучей нависая,
Гроза идёт, и гром гремит,
И, вспыхнув, молния косая
Дугой вольфрамовой блестит.

И первой каплей обжигает,
Тебе плеча и волоса.
И ветер жадно надувает
Холстины влажной паруса.

Уже поток шумит над нами,
Но мокрым цветом и листвой,
От ливня – влажными руками –
Укрыла липа нас с тобой.

2019

---

Ута из Наумбурга

---

Что далеко ходить? – вот угол мой...

                        * * *

Что далеко ходить? – вот угол мой,
Где я родился, дом, очаг… Постой!
Ни дома нет, ни очага родного.
Всё снесено – фальшивая обнова
На дряхлых стенах*… Вынуто нутро.
Разнесено по кладбищам добро.
Лишь Фёкла старая на сундуке убогом
Сидит весь век в молчании глубоком.
Дворовый кот забрёл, ластится к ней,
И жёлтый глаз косит на голубей.

* фальшфасад

---

Числа. Почтовые марки. На Неве

  из цикла "Памятные закладки"

Красные и чёрные числа

К чему Москве все жалобы, все пени,
Всё глупое сиротство и сродство –
И наши песни лёгких лет и трудных,
И красных дней, и чёрных – календарных?
Зачем ей, древней, блещущей, звонящей,
Вознесшей чудотворную икону
Над аркою Варварской, горевать?
Зачем просить на паперти рубли
И чёрные от времени копейки?
Она и так богата и красна.
..............................................
..............................................
...............................................
Зачем ей, славной, этот мыший писк?
Сюда въезжал с дружиной Долгорукий
Поставить стены, город из села
Содеять, приготовив к возвышенью.
Здесь низкие кирпичные коморки
Кремля обхаживал суровый Грозный,
Тревожно в сумрак глядя над свечой.
А нервный Пётр отсюда гнал кобылу
В Преображенское построить полк,
Палить из пушек и ходить в атаку
Потешную – как пригодится всё
Потом!.. Наполеон победно
Вошёл сюда, но дух опустошенья
И запустенья – испугал пришельца,
Рождая страх в душе, холодной, смутной.

А я иду по улице Ольховской,
И дядя, лет шестнадцати, с футляром,
С гитарой в нём, мою сжимает руку,
Костяшками играя: это шутит
Со мною так любимый братик Слава
(Так называю я его – и так
Я думаю: что это брат мой старший).

Почтовые марки

Мадонна Литта, монна Бенуа,
Билибина берёзки, Васнецова
Богатыри и витязь на распутье,
А рядом, вся в зубцах, Елизавета –
Зубцы короны, зубчики оправы;
А рядом – рог, закрученный в баранку –
Эмблема почты на века, а рядом…
Цветные кольца Саппоро – и лыжник,
Несущийся с весёлого Олимпа…
Всё это марки, давние пришельцы
Со всех краёв неведомого света,
С печатями, в кармашках слюдяных.
Их достают, любуются, мечтают:
А хорошо бы дунуть в гнутый рог –
И гончих подозвать, и зверя
Гнать по полю закатною порой!
Потом обратно, отогнув слюду,
Кладут – и закрывают нежно
Альбом заветный, как учёный – атлас
Во времена Рембрандта или Доу.

Вот здесь они, как будто на кладбИще
Под сенью лип раскидистых могилки,
Могли бы обрести покой, уснуть,
Но нет – их вынимают, вертят в пальцах,
Разглядывают знаки водяные,
Пинцетом щиплют, продают, меняют,
Как века три назад крестьян – помещик,
Какой покой!? Одна неразбериха.
Но странно: всё к гармонии приводит
Один лишь краткий миг воспоминанья…
Как всё само собою за полвека
Устроилось: и день мой, как альбом,
Захлопнет скоро солнечный подросток.

2019

На Неве

А на Неве, и плоской, и широкой,
Волнящееся зеркало лежит,
По берегам строенья отражая.
Особняки в наглаженных мундирах,
Содвинули, как по команде, ряд,
И встали "смирно", отомкнув штыки
Холодных шпилей, продырявив воды.
Меж ними дом, в который заходил
Поэт – беспечно полистать тома,
Окинуть взглядом лавку букиниста,
Учтиво поздороваться с владельцем,
Сложившим руки на груди в замок;
На первой строчке бросить графомана,
Оставить дилетанта на второй,
А критика досужего читать,
Пока не выбьет смех слезу печали
Из серых глаз, с зеленоватой дымкой.
Два раза был я в Городе Петра.
С отцом, гребя, на лодке по заливу
Катались мы, и лужею назвал
Я это нескончаемое море;
Сказал, чтоб скрыть восторженные слёзы…
А во второй, в последний раз – с женой
Моею первой был я – в Ленинграде,
Мы к Блоку заходили на квартиру,
Как в некий храм, где вместо образов –
Любови Дмитриевны облик в рамке,
С копною тёмной, поднятой с затылка
И на макушке убранной в пучок.
Сегодня в девять поутру не стало
Её, тогдашней спутницы моей.

2 июня 2019

---

В Лондоне. Дела Господни. Голуби

---

"Ленинградка". Моцарт

      из цикла "памятные закладки"

"Ленинградка"

О памятниках сказано довольно.
Они стоят себе на площадях,
И зеленеют, словно кипарисы,
Столетья не заботясь ни о чём.
Но сами люди – разве не сосуды
Для памяти хранения – и с пробкой
Коричневым облитой сургучом?
И разве в них – не опыт поколений,
И разве жизнь их не сплошная память?
Однажды, скульптор некий… Что ж таить:
Не утаишь от вас – Буонарроти –
Запамятовал как-то сей ваятель,
Как следует со старшими себя
Вести – дерзил, шутил и насмехался
Над Пьетро, над его прилежной кистью,
С издёвкой называя маляром.
Так тот ему напомнил, «кто здесь главный» –
И нос сломал с размаху кулаком.
Ему, ему обязаны мы тем,
Что Микеланджело портрет, как снимок
«Фас-профиль»; разве что его костюм
Не нумерован – и не полосатый.
Вот сила памяти!
                        Но гонор итальянский
Нам ни к чему. И учимся мы помнить
На улицах наставницы Москвы.

Идём по «Ленинградке» вдоль ограды,
Огородившей бурые кубы
От нас, не знавших сталинской науки
Молчать и помнить, помнить и молчать.
Дворы мертвы, какое-то затишье,
Как перед гробом, пущенным с ремней
В сырую яму. Даже не спасает
Урчащий ровно, на тишайших шинах,
Как кот на лапах, чёрный «Мерседес»,
Уныло волочащийся вдоль сквера.
Дома-кубы мы счастливо минуем.
Вот – перед нами бывшее посольство,
Болгарии, теперь тут дом культуры
Болгарии же, но у нас билеты
На «Cantus firmus». Камерный оркестр
Сегодня нам сыграет три концерта
Из Моцарта: «Ах, Моцарт, Моцарт!
Когда же мне не до тебя?..»

Моцарт

Конферансье-пухляш и дирижёр
В одном лице, во фраке, как кузнечик,
С нашейной бабочкой, танцуя ножкой,
Нам объявил программу и взмахнул
Своею тростью, задержавшись в позе.
Потом кивнул и палочка запела.
Ей вслед – вздохнули юные скрипачки
И потянули длинные смычки,
Охаживая деки, словно тростью
Ученика учитель в давнем веке.
Затем виола говорила низко
С большой девицей, в меру конопатой,
Между колен поставившей её,
Вколовши в пол блестящим тонким шпилем.
Потом… потом широкая Нева,
Как море ширилась – и дальний мост
На ней лежал раскрытою браслеткой…
А там, на дальнем берегу блистал
Адмиралтейства золотой клинок.

Взбивает пену белый «метеор»,
И мчит, задрав свой острый подбородок,
К заливу Финскому…
                               На трёх китах
Стоит дворец на каменных уступах;
В лазури облаков стада клубятся;
Под ним широкой лестницы уступы
И люди золотые по бокам,
И женщины, и греческие боги.
И Моцарт тут; в камзоле, в парике,
Петра владенья он обходит скромно.
Фонтан спадёт – поклонится ему
И вновь взметнёт свой венчик серебристый.
Самсон оставит льва на миг в покое,
Терзать закончив, и поднимет руку –
Ладонь наружу. Голову Персей,
Держа её за кудри золотые,
На постамент положит аккуратно.
А юная Венера ахнет вдруг
И в золото туники завернётся.
А фавн, свирель смиренно отложив
Пред гением, приехавшим из Вены,
Тому покажет два-три зуба жёлтых,
Лукаво рот в улыбке растянув.

2019

---

Концерт. У Гоголя

  из цикла "Памятные закладки"

Концерт в музее М. Н. Ермоловой

Чему не быть в Москве в начале лета,
В конце весны – на сретенье недель?
Музей Ермоловой; пять вечера. В окне
Бульвар в сиренях, детские площадки,
Шум, гам; машин толпа нетерпеливых.
А тут – так тихо в комнатках линялых!
На лестницах скрипучих, где ступени
Для детских ножек словно – скрип досок
Изъеденных, расшатанных шагами –
Среди которых, верно, и её –
Шаги стальные девы Орлеанской.
Теперь в витрине за стеклом висят:
Железный шлем, как бубенец огромный,
И, в талию, железная кираса,
Из-под которой шёлковой волной
Спадает платье… Было ей с руки
Играть "колдунью", девку из народа,
Такую же актрису, как она…
Везде старушки – эта шебуршит
Нам о раздрае революционном,
О том, что в печь хозяйскую бросали
Паркет дубовый новые жильцы,
Что было их набито тут, как сельди
В бочонке малом; тоже – "Львом Толстым"
Топили печь голландскую, буржуйку.
О чрево белой кафельной печи,
Какие мысли и какой паркет
В тебе горели, отдавая людям
Свой шумный жар – и пеплом становились!
Потом – концерт. На маленькой площадке –
Рояль с пюпитром; оправляя платье,
Как утка перья, за него садится,
В листы уставясь, дама в чёрном крепе,
С прозрачными руками и плечами.
Конферансье умеренно развязно
Приветствует старушек, старичков,
И сам поёт романс про сапоги
На Пушкина слова. А между прочим,
И весть концерт – романсы на слова
Нам Идеал создавшего поэта,
Да сцен из «Золотого петушка»
Две-три всего… Как хороша певица
В момент подъёма голоса! она
Сейчас подобна ангелам небесным,
Из уст которых – нет, уже не звук,
А пламя вырывается струёю,
И, вдруг, упав, становится молчаньем
Да тихим вздохом – детским иль сердечным…
О Пушкин-Пушкин! Долго ль ты вздыхал,
Шутил, молчал и в мыслях отдалялся
От суеты; балов, старух в чепцах,
И в домик свой под Псковом удалялся,
Как в келью благодатную монах?

У Гоголя на Никитском бульваре

Ах, патина! Главнейшая черта
Москвы, в свои заботы погружённой.
Там Пушкин зеленеет, как салат,
Охваченный крепчайшими листами,
Там Гоголь - в малахитовом плаще
И с пелериной, птицею усталой
С поджатой лапкой, мрамор увенчал.
А постамент с окружным барельефом
Героями уныло населён…
Ах, Гоголь, мастер- пересмешник злой,
С нежнейшем сердцем, с носом слишком длинным,
Чтоб веселиться самому – о, нет,
Смешной другим – себе, пожалуй, скучен…

И вот сидит он целый век один.
Проходят люди кованой оградой.
Проходит с дамой рыцарь-паладин,
Орфей проходит – а за ним менады.
А у витых ворот, помилуй Бог,
Вздыхает нос, скрывая свой порок.
Ещё чуть-чуть – и мы дойдём до сути
Булгаковской чертовинки и мути.
Но не про то и не о том рассказ…
Вот в эту дверь пожалуйте сейчас.
Парадное минуя, все ступени
Пройдите вверх без суеты и лени.
И вы тогда войдёте, ах, нет-нет,
Пока не в спальню, в старый кабинет.

Здесь за конторкой, обмакнув в чернила
Щербатое гусиное перо,
Душа поэта помечтать любила,
И отделить от скверного добро.
Вот здесь она шепталась на досуге,
Сама с собою, не имев прислуги,
Не нажив денег, звания, семьи,
И завернувшись в крылия свои.
Как тот салат, охваченный листами,
Или щегол, дремавший вечерами…

Угодно ли в гостиную пройти?
Вот он, камин, где стали пеплом строчки,
Известные всем, Господи прости,
Как том второй.* В исподнем иль в сорочке
Несчастный автор несчастливых строк
Бросал листы в огонь – ах, как он мог!

А вот и спальня, по стенам… Да где там!
Уж не до стен: линялая кровать –
Под покрывалом куколка поэта.
Как смерть пришла – так впору пеленать.
А то сидел себе всё в старом кресле,
И сидя спал-дремал, ах, если б, если...

Да, если б так – и был бы Пушкин жив,
И был бы тут, и, руку положив
На лоб горячий, немудрящим словом
Его ободрил – он бы ожил снова.
И если б, правил строгих, духовник
Изобличить порок не так старался
В грешащем вечно, - может быть поднялся б
Он с ложа смерти– к коему приник…
Но что же делать? Поздно. В оном веке
Не то что в нашем жили человеки.

2019

*Потом я узнал, что рукопись второй части "Мёртвых душ" Гоголь сжёг в Италии, но дело было сделано.

---

В тактах нескольких музЫки...

 В вагоне метро

Еду в стареньком, скрипучем,
Незапамятном вагоне
Со светильниками в виде
Опрокинутых бокалов,
С жёлтой варварской обшивкой –
Из Германии восточной.

Может быть, вагон вот этот
Помнит маму молодою
С лентой шёлковой в шиньоне
И отца в простой рубашке
(Завернул он выше локтя
Рукава). А посерёдке –
Я, застенчивый ребёнок;
На сидении пружинном
Мне – как на море, на лодке…

Может быть… Нет, это точно:
На седьмом моём десятке
Еду: справа будто – мама,
Слева папа. Молодые.
Папа в хлопковой рубашке,
Мама – с ленточкой в шиньоне.

 * * *

Как же может быть такое? –
В тактах нескольких музЫки
Умещаются не только
Жизни лучшие мгновенья,
Но и жизнь сама как будто,
И Вселенная – и вечность…

Что Вселенная! – она лишь
Наше с вами восхищенье
Перед тем, что не измеришь
Взора разумом коротким.
Что Вселенная! – рефлектор,
Наших пристальных фантазий
Плод, оптическое чудо…

Нет, не газовые сгустки,
Где-то вспыхнувшие, где-то
Умирающие долго, и летящие куда-то…
Нет, не это… Суть музЫки:
Нежно любящее сердце,
Твоего дыханья стройность –
Такт и мера мирозданья.

---

Два грека и Дольник

---

Что ты бродишь, Феофил?..

* * *

Что ты бродишь, Феофил
Ночью посередь могил
Что б тебе не спать во гробе?

Отвечает Феофил:
«Не легко моей особе:
Жизнь свою я прокутил.
Жизнь земная – разбитная;
Всё на свете я забыл…»

Скрипнет веткой тьма ночная,
Выйдет полная луна.

«Жив ли, умер – сам не знаю…
Мне теперь уж не до сна».

2017

Старое кладбище

Что тут: столбики оград
Или чёрные деревья?
Мертвецы ли встали в ряд –
Или Стенькино отребье?

Или бродят чернецы
Вдоль кладбищенской ограды?
Под землёй лежат отцы
В туго запертых палатах.

Вздох их замер на устах;
Крик не слышен им вороны.
Только свечки на крестах
Да заржавлены иконы.

2017

Торгаш

Был торгаш я с Немецкого рынка.
Моя совесть, как сажа, чиста.
А теперь в бороде моей –льдинка;
Посинели, замёрзнув, уста.

Я глушу самогон на кладбище
Под метели густой бабий вой.
Над забитыми лавками свищет
Дух торговли, хмельной и скупой…

Продаю, отдаю почти даром.
Подсчитаю барыш я тайком.
А потом запалю самовары,
Продувая хандру сапогом.

2018

Мой прадед

Под витым крестом на Пятницком
Под тенистою листвой,
Может быть, схоронен в Пятницу
Был тверёзый прадед мой.

Может быть, стучали заступом,
Доставая валуны,
И могилу рыли засветло
Глины славные сыны.

Может быть… К чему фантазии?
Я не знаю ничего…
Не хочу в беспечной фразе я
Потревожить прах его.

Не хочу, хоть не намеренно,
Величаться клеветой.
Вот, в тени большого дерева
Холм остался небольшой...

        ___________
 
Прадед мой, смоленской волости,
Похоронен здесь давно...
Надо б петь, а я не в голосе
А фальшиво петь грешно.

Лишь скажу под слово честное:
Здесь лежит простолюдин…
И жена его любезная
Похоронена над ним.

2018

Немецкое кладбище

1

В три четверти теперешнего роста,

День и ночь метёт пурга.
Расскажи мне сказку, Пушкин,
У ночного камелька.

О царице-персиянке,
Любострастном старике,
О кричащем спозаранку
Непоседе петушке.

О царевне, в гробе скрытой
За хрустальной пеленой,
О старухе у корыта
И о рыбке золотой.

В час, когда проститься надо
Будет с грешною землёй,
Вдруг случится мне отрада?
Вдруг случится мне покой?

2023

Шиповник

Я наконец дошёл до точки.

---

Будьте счастливы! Школьные хореи

---

Барочный портрет

Рот, словно губы упырей;
Лик – мел; парик набелен тоже.
Бог в канцелярии своей,
Он каменщик в масонской ложе.
В руке, жабо оторочённой,
Трость с набалдашником злачёным –
Что шаг – под щёгольским углом…
Француз – всё говорит о нём.
«К чему картинка? – Смысла нет
В холодном описанье этом.»
Есть смысл. И в том он, что поэтом
Муляжной жизни дан портрет.

2019 – 2024

---

Самокат

---

Школьные хореи

Плесневеет хлеб мой всуе...

Плесневеет хлеб мой всуе,
А вино – чистейший уксус…
Вот и давность не рисую,
А ребёнком полным куксюсь.

Полнота – всего мне хуже:
Двоек жирных, классной брани.
Второклашка снова тужит;
Сухо в певческой гортани.

В суете и не заметил,
Что окончены уроки.
И один гуляет ветер
В школьных классах, одинокий.

---

Предметы старого быта

Фарфоровый графинчик в виде льва

Лев фарфоровый в коробке,
Позолочен докрасна;
У него над гривой пробка
Для зелёного вина.

Я куплю его за тыщи
И поставлю на комод.
Скоморох его отыщет,
Нарумяненный юрод.

Зеленым вином зальётся,
Звякнув пробочкой глухой…
Словно девушка смеётся,
За метелью, за пургой.

Скачут кони, снег завинчен;
Разрумянилась она:
Пробкой звякает графинчик
Из-под белого вина

2021

Кувшинчик в виде кольца

Наш кувшинчик кольцевой,

---

Царевич

---

Покидаю старинные дали...

Хрисеида

Покидаю старинные дали,
Для других оставляю свой дом,
Где сидит Хрисеида, в печали,
В свете масла, за ткальным станком.

И тебя вместе с ним оставляю,
Как когда-то смущённый Атрид…
Льном промасленным мрак разгоняя,
Одиноко светильник горит…

И, смахнув заблестевшее что-то
С щёк рукой и перстнями, – опять
Принимаешься ты за работу,
Чтобы снова и плакать, и ткать.

2021

Кинфия

---

В Копенгагене

Машет длинными руками,

В рукавах коротковатых.

От причала меж домами

Идёт улицей покатой.

А на реях холст, как рюши,

Бечевой-пенькой прихвачен…

И торговки – словно души;

Как народ у церкви – мачты…

Море синь-волну пластает;

Раскричались чайки-птицы…

Роза чуткая вздыхает

В Ганс-Христьяновой петлице.

2022

---

Бездомный Моисей

Чуть седея, не лысею:
Всё со мной моё добро.
Я сегодня Моисея
Встретил поутру в метро.

Серо-бело-голубая
Волновалась седина,
И щеками ниспадая,
Скрыла смуглый лик она.

Спал вожатый на сиденье,
Поникая головой.
Наважденье, привиденье,
Злак пустыни мировой. –

Обхватив себя руками,
Как евреи в той дали,
Не разбужен петухами
Обетованной земли.

---

Тимофеевка, сумка пастушья...

---

Что растут в саду цветики жёлтые...

Что растут в саду цветики жёлтые
Да цветочки синие анютины глазки.
Налей мне, девица, пива светлого,
Пива светлого, зелена вина.
Зелена вина кисловатого
Да красна вина горьковатого.
Напьюсь я допьяна из ручек беленьких,
Из ручек беленьких да из алых губ.

2020

---

...И встречаются мне в высоте...

---

В цирке

---

Сеговия

---

Овидию

---

Таормина

---

Школьные хореи

...И теперь скучаю

Обо всём, что я запомнил

---

Канцелярский магазин

---

Мимо каменных хижин Ламанчи...

---

Раковина

Ракушка

В раковине краник
Отвернул моллюск.
Ничего сохранней
Нет – ракушки уст.

Внешности извёстка,
Полости глазурь.
Кое что от лоска,
Кое что от бурь.

Тихий шум сердечный,
Пенная вода.
Строится навечно –
Бьётся навсегда.

Раковина

Я с моря-океана
Привёз прекрасный груз:
О раковина-рана,
Несчастливый моллюск!

Пустое чрево моря,
Омытое волной,
Шумишь, шумишь от горя
Мне в ухо – тишиной.

И если в день холодный,
Случается, тужу,
И твой живот бесплодный
Я к уху приложу, –

То слышу я дыханье
Неведомых морей;
И машет на прощанье
Рукою мне Эгей.

По ложной смерти сына
Спустился он в Аид,
И в ракушке пучина –
Душа его – шумит.

2017

Джотто. Мадонна Оньиссанти

Проходит век, приходит время оно.
Художник мал, но поздних царств восход
Его зовёт, – и юная Мадонна
Уже на ярком полотне цветёт.

Охранна кисть, как маленькое ложе.
Смеясь, младенец тянет ручку к Ней.
Закат в окне художнику поможет
Создать игру и таинство теней.

Ещё никто так не писал с натуры,
Вливая свет, как масло, в полотно.
Горит хитон Её чернёно-бурый:
Глядит закат в глубокое окно...

Ах, как светло писала Византия
Своих седых пророков и святых!
Как чудно ликом тонкая Мария
Печалилась в одеждах золотых!..

А здесь – крупна, с чертами падуанки,
Сидящей под оливой; вдалеке
Блистает море; мальчик спозаранку
Нашёл и вертит раковину в руке.

2018

 * * *

Афродита

Как-то, девой полонён,
Жалился Анакреон:
«Все двенадцать струн пектиды
Твоей юностью убиты!
Не могу играть на ней,
В царство, знать, пора теней".

Отвечала Левкастида:
"Кипра пенами увита
Лиходейница твоя.
Виноватая не я:
Не ломала я пектиду!"

2019

***

Зеленовато-синий Понт2020

***

Играл морями царский дух,
А нынче музыки не стало…
Как головня, маяк потух,
Рыжеет баржа у причала.

Сон вечный видят рыбаки;
Их жёны не латают сети…
О, сладко-горькие стихи! –
Тревожные сирены эти!

2024

---

Школьные хореи

---

"Пивнушку Фельдмана сломали..."

---

Мойры

---

Оставив чопорную лиру...

---

Храбрый портняжка

---

На еврейские мотивы

---

Там на Басманной... (с последующим добавлением стихов)

                        * * *

               

---

Перестань мне сниться, дом!..

---

Леда

                          Пока к коленям Леды белой…
           
                                                         Н.Ушаков
                    * * *

К коленям сахарным и полным
Прекрасной Леды, в краткий миг
Крыла сомкнув, как будто волны,
Зевс чёрным лебедем приник.

Над нею трудится и бьётся,
Всё отрешённей, всё быстрей.
А Леда белая смеётся:
И сладко, и щекотно ей.

2019

                 Зевс

Золотым он дождём обратится,
То змеёй поползёт меж камней…
К Леде ластится чёрная птица,
Миг – и бьётся крылами над ней.

Слышит шёпот жена Тиндарея:
«Леда белая, Леда моя…»
И на лебедя смотрит, слабея,
Стон в пунцовых губах затая.

2024

                 ***

Олимпиец с чёрным зевом,
Где зубов недостаёт,
Без причин пылает гневом,
И смеётся, и орёт.

Шквал мирской перекричал,
Шторм морской перекачал.
Гору бросил в небо сине…

Может, эта глыба минет
Древнегреческий народ –
И в пучину упадёт?

2024

---

Как три смешивала сорта...

                 ***

Как три смешивала сорта
Чая – в чайнице стеклянной,
Ароматных – няня Рита.
В синей чайнице под крышкой.

В кипятке крутом распарясь,
Солнца свет давал цейлонский,
Красным жёг огнём – индийский,
Бризом веял краснодарский…

Няня Ритушка подует –
Чай душистый остывает.

Первый сделает глоточек –
Подрасту я на полпальца.

Во второй разок пригубит,
Уж на голову я выше.

В третий раз допьёт до донца, –
Скажет: старая я стала!
Скажет: брать тебя на ручки
Тяжело мне стало, Бутик.

---

Две сказки

---

Дорожная фантазия

Ломоносов

(на перекладных)

Холмогоры, Холмогоры!
Дом под снегом по трубу…
Кони тащатся: не скоро
Увидать родну избу.

Услыхать ему не скоро,
Утонувшему в бобрах:
Ветер путают поморы
В леденеющих снастях.

И отец в поддёвке серой,
И по-чёрному изба.
Двоеперстьем старовера
Унесённая судьба.

В коляске

Дороги медленной и тряской
Поля и дали высоки.
На облуке, в крестьянских рясках,
Тут крайне редки ямщики.

Старик задрёмывает тихо;
Кивая, лошади бредут.
И перепёлка, как шутиха,
То там всполохнется, то тут…

Державин приподнимет веки, –
Церква макушкой заблестит…
Как славно жил в вельможном веке
Екатерининский пиит!

Он жив доселе, будто замер
В старинной раме, в колпаке.
А нынче едет на экзамен
В лицей, на пегоньком коньке. 

Дорожная фантазия

---

Послушай, дружок закадычный...

---

Школьные хореи

---

Мордваландия

Чудь

Ходят по лесу и крутят
Одичалою тропой
В малахаях дивьи люди –
Как с медвежьей головой.

Не бегут они от плахи,
Не секут они голов.
И мелькают их рубахи
Меж осиновых стволов.

Говорят, они выходят
Из-под матушки-земли;
На болотах ночью бродят,
Жгут зелёные угли.

А при свете их не встретить,
Лишь за веткой как-нибудь
Можно облачко заметить –
И тихохонько вздохнуть.

***

Над Красносельской тихо, будто
Весь день звонят колокола…

Скакал, поднявши пыль, Малюта
С метлой опричной у седла.
Ольховка в ельнике мелькала,
Неся убогие суда.
И долго женщина стояла
В ольхе серебряной тогда…

…На крупах с пёсьими башками,
Давили встречных жеребцы…

У красных стен, под куполами,
Окоченели мертвецы:
Кровавы белые рубахи,
Раскрыты рты, навыкат взор…
Тверда смола в котлах; и к плахе
Пудовый прислонён топор…

А ветер, с мёртвыми играя,
Ерошил бороды… В платке,
Как прежде, женщина стирает
Рубашку мужнину в реке

***

Отзвучало холодное лето,
Отшумели над полем дожди.
Что-то конная тень Пересвета
Протянулась из зябкой дали.

И бледна, и по росту велика:
И на горке церква, как копьё…
Запах осени нежный и дикий,
Лебединое пенье моё.

И старею я и молодею.
Что-то осенью чудится мне
Отороченный шлем Челубея
На дремучей и мокрой стерне.

                   ***

Охватывая кольцами поленья,

 
2021

Мордваландия

Эх, мордваландия! – бабка моя
Так говорила кому-то…
Вот и теперь ещё слушаю я
Вздох её тёмный как будто.

Долго ли- коротко песни лились,
Плакала-ныла гитара…
Братья, хмельны, подрались – обнялись,
Мирною звякнули тарой.

…Снова седеющий дед мой блондин
Вяжет похмельное лыко…
Песня летит из лесов и долин
Чуди родимой и дикой.

Швейная машинка

Ах, как годы полетели!
Ах, как время понесло!
Непробудною метелью
Всё вокруг заволокло.

Словно медленно и длинно
Тянет ниточку вотще
Чудо бабкина станина
С дивной птицей на плече.

2024

---

Портрет лютнистки в интерьере

---

О, как причудливы сплетенья...

                 * * *

О, как причудливы сплетенья
Корней и веток... и родов!
Ты, русской Азии творенье,
Опять предмет моих стихов.
Глазами музы своевольной,
С улыбкой старости сухой,
На диковатый образ твой
Смотрю с своей я колокольни.
Смотрю… Но что тебе Москва?
Гляжу – и что тебе Ольховка?
И что тебе мои слова,
С глазами рыси полукровка?

2022

---

Три музы

---

Весенняя песенка ла-ла бу-бу

 * * *                         О.

Ах, Сафо! Тебя нимало
Аполлон не обделил!
Так талантливо писала –
Что всплакнул и сам Зоил.

Издалёка приезжала:
(Дым отечества не мил…)
Гуси тронулись вокзала –
И состав загомонил…

И Москва тебя встречала.
И потом для поэтесс
Интерес ты представляла.
Представляла интерес.

Как же был твой облик светел,
Как печален голос был! –
И тебя Цветкофф заметил.
И Кен-Жей благословил.

2021

 * * *

---

Школьные хореи

Гонорары

Пожирал Сатурн когда-то
Деток собственных… а ныне
Стариков тела терзают,
Души рвут на части – дети.

Не завидую тебе я,
Мой товарищ школьный. Дома,
Среди книг в шкафах огромных,
Сын твой бегает и окна
Раскрывает. Заморозить
Он тебя, профессор, хочет.
А потом, не разморозив,
Проглотить – и прикарманить,
Сняв со счёта, гонорары.

---

Великий плагиатор

Известно мне, один поэт
Вдруг позаимствовал сюжет.
Одну новеллу Возрожденья
Он перевёл на свой манер
(Чтоб не случилось вырожденья),
Развив сюжет и дав размер.
Его ругали и стыдили,
Литературные витии,
Аббаты, лорды, короли,
И у виска ему крутили
Посланцы Дантовой земли...
Но был он твёрд душой, как кремень,
И вскоре знал о нём весь мир,
И стал он почитаем всеми.
А звали автора – Шекспир.
Его воздушная Джульетта,
Вдруг облетев все части света,
Вернулась в мутный Альбион;
Забыли подлинник истёртый
Аббаты, короли и лорды,
Съезжаясь в театр со всех сторон.

Мои стихи, мои поэмы,
Хоть и заимствовали темы,
(Таскали, нечего сказать!)
Но, словно свет луны заёмный,
Сердец посланиям любовным
Они спешили подражать.

2018

---

Стихи последней недели

               ***

Брошу горестей охапки,
А печали тут как тут:
Неужели эти лапки,
Эти глазки – мой капут?

Эти щупальца-отростки –
Из отравленных шаров?
Эти липкие присоски
Из невидимых миров?

Нет, не верится: хворобы
Я в златом вине топлю.
И люблю я телескопы:
Микроскопы я – терплю.

 

           Сушки

 

Говорят, от седины
Помогают сушки.
Сушки очень мне нужны
После первой кружки.

С каждой кружечкой –
По сушечке.
С каждой пьяночкой
По тараночке.

И глядишь: она
И не седина,
Снова волос – смоль.
Щёлкай сушки, голь!

  

                  ***

Как без облака звезды,
Русь не мыслю без… Орды.

Там какая-никакая,
Всё ж слыла как Золотая.

Раздавала ярлыки,
Не жирела от тоски:

Вшей давила,
Кумыс лила…

Степь! Какие там грехи?!

Степь! Курган или могила…
В небе – крики пустельги…

Тишина тяжелокрыла,
Легкопёрая стрела…

Конь кусает удила,
С жёсткой гривой, коренастый.

Хан появится скуластый:
На носилочках ковчег…

Кровь на сопках, первый снег.

Шерудит в траве пороша:
Хану в ноги перстень брошу.

 

               ***

Как мы жили-не тужили
На Ольховке золотой!
Как начало положили
Жизни доброй и простой.

Как звонил на остановке
Сорок пятый нам трамвай! –
На Ольховке, на Ольховке
Кого хочешь забирай.

Двери громкою гармошкой
Закрываются легко.
Подожди ещё немножко:
Уж теперь не далеко.

 

 

        Вакханка

 

У вакханки медноокой
Я всё лето прогостил.
Приходил одной дорогой,
А другою – уходил.

Поднимала чашу вечно
Черно-медная жена.
Молчалива, бессердечна.
До безумия хмельна...

Обвивала кудри лента;
Вся её шаталась стать:
Не сойти ей с постамента!
Со скамейки мне не встать!

 

                ***

 

Плечи мощные и главы
Виснут в воздухе пустом,
Златозвонно, величаво –
В нимбе неба золотом.
По Елоховской старинной
Лошадёнка с гривой длинной
Мирно тащится; ямщик –
Словно цыган прокопчённый…
Со крестов зовут вороны
Богомолок и калик.

Среди бабок-невеличек
С Фёклой Павловной седой
Мы идём святить куличик,
И коричневых яичек –
Жизнь под тряпочкой льняной.

 

               ***

Уже зазеленели парки
И заблестели купола.
По миру бродят аватарки.
Мой друг, хорошие дела!

А чтобы получилась пара,
Всегда довольные судьбой,
По миру бродят аватары
Самоуверенной стопой.

Весна! как много в слове этом
"Для сердца русского слилось!"
Друг мой, печально быть поэтом:
С любимой половинкой где-то
Он вечно, вечно бродит врозь.

 

                   ***

Если кто-то, всех прелестней,
Почитать меня зайдёт,
То такой зальюсь я песней:
Так и кенар не поёт.

Жёлтый кенар в клетке тесной,
Накормлю тебя овсом.
Стихотерпице прелестной
Мы в два голоса споём.

---

Город в облаках

---

У фра Анджелико фигуры...

                ***

У фра Анджелико фигуры
И лики писаны с натуры.
Какая лёгкость, нежность тут!
Так, редки, облачка плывут
В лазурных Умбрии просторах…
Я не встречал подобных взоров,
Как у Марии… В дни разлук,
Быть может, только ты, мой друг,
Взглянула раз, я помятую,
Луча любовь – как весть благую.

________

"Благовещение". Фрагмент.

---

Лука Синьорелли. Проповедь и дела Антихриста

---

Смолкают ложные фанфары

---

Школьные хореи

Молвил Блок вслед Алигьери.
Я же – Блоку вслед немею,
И в себе ношу я имя.

Это имя за семью ли
За печатями держу я?
Это имя помогает
Встретить немощную старость.

Нет, его не назову я!
Пусть оно звучит подспудно
В поздних звуках – о скорлупку
Стукнет так ядро орешка.

_______________

*Первая строчка стихотворения, написанного в 80-х

---

Стихи последних недель

Немецкие новогодние открытки

1

На открытке белочка –
Саксофон златой.
Завтра станет девочка
Дальнею звездой.

Там, в сребристом облаке
Расцветёт она.
Так и жизнь проохали б,
Если б не струна.

2

Так бы жизнь похерили,
Не запачкав глав:
Верили б - не верили
В сказочный состав.

В то что пишет письма нам
И ежа с трубой
Долго шлёт из Висмара
Папа  нам с тобой.

***

Да, я по бедности моей
Люблю разваристую гречку.
Пасти крылатых лошадей
Доходней мне, чем стричь овечку –
Как древний грек или еврей.

Я знаю: трудный хлеб дороже!
Предпочитаю молоко
От млечных звёзд… И жизнь итожу
Надёжно, выгодно, легко.

 

***

В парике залаченном
Уж который год
Пьеха озадаченно
В студии поёт.

Микрофоны трогая,
Как удивлена,
Замкнутой дорогою
Всё идёт она…

Оператор камерой
Ловит тень и свет.
В этом веке каменном
Жил да был поэт.

Телевизор щёлкал он,
Пела где как раз
В парике и с чёлкою,
С ласточками глаз.

 

***

Утки-крякалки и гуси
Всё ходили во дворе.
Помню я собаку Пусю
В сбитой будке, как в норе.

Звякнет цепью, морду кажет,
Пышной шерсти, из дыры,
Бело-чёрную – и даже
Зубы скалит до поры.

Но пора пришла: в печали
Вырос я и постарел –
Где гусыни гоготали,
Там, где селезень блестел.

И где Пуся хвост пушистый
Распушает в давний год.
И парит жасмин душистый,
И сирени пыль цветёт.

 

***

 

Скорбный Блок уж давно мне не снится:
Веселею в безвременье я.
И в окно моё горько стучится
Жизнь, понурая птица моя.

На стекло налетает – так вьюга
Налетит… И порою ночной
Друга кличу: нет верного друга.
Нет печального друга со мной.

 

***

Стареют улицы. А ты –
Ты помнишь свет Ольховки дальней?
Душны Лефортова пруды,
Стрекозы громкие хрустальны.

Войной изрезан и побит,
Тележный просит инвалид;
Цыганка клянчит спозаранку.
Всем надо что-нибудь… Давно
Идёт в «Новаторе» кино…

Зачем калека мне? цыганка?

Без них стихи мои мертвы.
Люблю я клянчащих. Увы!

 

***

Я хирею (через «и»)
Без тебя, читатель милый.
Песни тянутся мои
В неизвестности уныло.

А бывало, так легки,
Поднимались, опускались –
Ворковали, голубки,
И к голубкам прижимались.

А бывало по весне
Грудь, как шар, моя раздута:
Птица сизая ко мне
Прилетала на минуту.

 

***

При чалме, как при параде,
Величавый, как никто,
Задремал старик – в халате,
Словно в хлопковом пальто.

И неведомо откуда,
Плавно шлёпая стопой,
Потянулись верблюды
Равнодушною гурьбой.

Как оазис, исчезала
Ты в тумане золотом…
Вечность угли разгребала
Под холодным казаном.

 

***

Не порыв, не вдохновенье,
Не печаль, что так легка:
Из небесного селенья
Гонит вон стихотворенья
Скука смертная, тоска.

Пролетают над землёю
Строчки-ангелы, белы.
Подувает тишиною
Из ночной хрустальной мглы.

В этот час отдохновенья
И слетает стих живой.
И пророческого пенья
Слог я слышу над собой.

 

***

Не оставьте вы, печали!
Радость – тоже погоди
Улетать в смурные дали
На Аидовы пути!

Вы, пожалуй, равноценны
В жизни муторной моей.
Вы бесценнее, бесценны,
Усечённых смертью дней.

 

В Архангельском

 

Такой зимы не видел я давно!
Трещит мороз, на небе месяц гладкий…
Вот школа, где смотрели мы кино,
И в темноте касался я украдкой
Её горячих пальчиков; она
Душой, как Маша, верила наивно
Дубровскому, томлением полна:
Её глаза во тьме блестели дивно…

И весь свой век я видел вдалеке
Смущенья розу на её щеке.

 

***

Когда посредственность ликует,
Всерьёз довольная собой,
Поэт, не огорчайся всуе,
Великолепный трагик мой!

Как солнце красное заходит,
Что б утром заново взойти,
Так и Поэзия находит
Свои окружные пути.

 

***

Давно я музыки не слушал,
И роз не целовал давно.
Бог знает, чем забиты уши…
Любви весёлое вино
Младых бокалы наполняет.
Но, муза, ты доступна мне.
Так почему же в тишине
Твоя мне флейта не играет?
И лиры лепетной твоей
От струн не слышно дуновенья?
И ранят так к развязке дней
Былой любви прикосновенья?

 

 

***      

Пела женщина песню, с косой,
Заплетённой, как ручка кувшина,
Над прекрасной, как шёлк, головой, –

Я бы взял этот дивный сосуд
В руки ночью прозрачной и длинной –
С бессарабской косою, как жгут.

 

***

Не цените, не цените
Жизнь – шалунью- егозу!
Лучше в чарку уроните
По минувшему – слезу.

В настоящем мало славы:
Слава любит прошлый год. –
Ныне ж мудрствует лукаво
И не ценит вас народ.

Не любите, не любите:
Что исчезнет не родясь!
Лучше песню расскажите,
Чтоб хмельным вином лилась.

Чтоб мещанская гитара
Сердце рвала, грохоча.
Чтобы таяла, рыдала
Перед образы – свеча.

 

 

***

Старик оплакивал гадливый
Жены кончину, ел и пил.
И за беседой говорливой
Поведал, как её любил.

Хмельной, он таинства постели,
Рыдая, мерзко раскрывал.
И скулы пасынка бледнели:
Но робкий виду не подал.

 

 

* * *

Паутиновые путы:
В звуках клавиши топя,
Моцарт, мне не перепутать
С громким гением тебя.

Ни вульгарно, ни угарно:
Просто – нежности туман…
Скажет: «слишком фамильярно» –
Мне упорный графоман.

Скажет, кисло покривится,
Осуждающе вздохнёт:
«Так, товарищ, не годится!
Так, товарисч, не пойдёт!»

---

Школьные хореи

В разных классах

Часто чувствую на веках
Я подушки пальцев нежных.
Ты ресницы задеваешь
Или – что от них осталось,
Дышишь мне в лицо не детским –
Юной девушки дыханьем.
И, развившись, в тёплой кофте
Прижимаешься – и сердце
Грудь мою толкает часто.

Мы с тобою ходим в школу,
В классы разные. Недавно
Мы в одном сидели классе.
И учительница, Ира,
Бант твой сбоку поправляла.

А теперь мы в классах разных.
Я – в Москве, у двери белой,
В коридор ведущей длинный,
Скриплым мощенный паркетом.

Ты бог весть – у немцев скучных,
Может быть. Орган играет,
Мощные меха сдвигая.

И над кирхой вечер тёплый
Порыжел – и догорает…

Сон

Не волнуйтесь!

Хулиганы, хорошисты
И отличники, поверьте!
Я не дам вам провалиться
В пропасть чёрную забвенья.
Я не дам обвить питону,
Удушающему нежно
И ломающему кости, –
Ваши первые тревоги.

Не волнуйтесь: миллионы
Будут знать о вас – не скорбью
Вы их будете тревожить.

Успокойтесь те, что живы!

Вас же, спящие младенцы,
Богородица утешит.

---

Микеланджело. Сивиллы.

Кумская сивилла

Для перемен обласкан и храним,
В могуществе заёмном возрастая,
Тебе внимал заворожённый Рим,
Старуха в грубых тканях – и босая.

Тебя творец изобразил в веках,
В ряду фигур на потолке капеллы.
И держишь книгу вещую в руках,
И грудь полна, и мускулисто тело.

Любил ваятель-гений неспроста
Нас повергать в восторг чрез изумленье:
Нашепчешь ты приход и смерть Христа –
И набормочешь Воскресенье.

9 апреля 2024 г

Ливийская сивилла

В одеждах смуглая Сивилла
Руками кузнецу под стать
Тяжёлый фолиант раскрыла,
Чтоб вещий вздор пробормотать.

И в этот миг, в молчанье длинном,
По воле автора навряд,
Её глаза, как две маслины,
Огонь под веками таят.

Колено, в шёлке, не округло,
В плетенье мышечном спина.
И часть стопы прекрасно смуглой
Из-под одежд её видна.

2020

---

Преображённый мир

О портрете четы Арнольфини Ван Эйка

 

Лица бледны у роскошной четы,
Брови белёсы, как колос.
Как же тебя в ожиданье звезды
Мучает внутренний голос!

Голос под складками платья... Но твой
Перевернулся во чреве,
Словно плотица, младенец живой,
В комнате светлой, как в хлеве...

Тих Вифлеем – и наместо звезды
Медный светильник... Болонка
Вьётся у ног... Не вздыхают скоты
Над колыбелью ребёнка.

Юноша-муж положил на ладонь
Руку твою молодую.
В зеркале сзади, как некую сонь,
Вижу чету я иную.

Две одиноких фигурки малы,
Как статуэтки из спальни...
Словно бы мир выступает из мглы –
Преображённый и дальний.

 

2016

 

Портрет голландской женщины

 

С портрета смотрит, как живая.
А уж четыре сотни лет
Её не наблюдает свет.
От карих глаз изнемогая,
Стихи не пишет ей поэт.

На мандолине не выводит
Он элегических рулад.
На пристань лунную не ходит,
Где мачты праздные дрожат.

И в кабаке, из трубки пылкой
Не выбивает уголёк,
Воображая на затылке
Под милой шапочкой пучок...

Ах, лица бледные в окошках,
В чепцах крахмальных и без тех!
Я подожду ещё немножко –
И время подниму на смех!

Ну что за шалость и забава:
Следы во мраке оставлять? –
Черты угасшие – лукаво
На обозренье выставлять?

«Ничто не вечно под луною…» –
Ах, этот шёпот колдовской!
Но твой портрет всегда со мною,
Овеян нежностью ночною,
Запечатлённый ангел мой.

 

2019

 

               Хендрикье

 

(Навеяно картиной Рембрандта «Каменный мост»)

Каменный мост, словно арка в реке.
Хендрикье, Хендрикье налегке
Или с корзиной, где фрукты и мёд, –
Вниз головою идёт.

Вот и другая – плывёт по мосту,
Ту же скрывая от всех красоту...
На берегах разрослись дерева,
Неба касаясь едва.

Лодки скользят – изобилие шляп;
Лица пловцов, как ошибка и ляп:
Хендрикье! Может ли место и век
Выбрать себе человек?!

Сколько набилось сюда чудаков:
Пухлых, сухих, молодых, стариков! –
Все получили от жизни права –
Держит их лодка едва...

Ты же скользи по мосту, и в руке
Чудо-корзину неси налегке,
Фрукты любимому, масло и мёд! –
Хендрикье, счастье не ждёт!

 

2016

 

Картина неизвестного художника

 

Плывёт Венеция; прекрасно
Один балкон к стене прирос, –
Как будто Федерико* в красном,
Написанный Франческа, нос.

Под ним на лодке деревянной,
Как в башмаке, который год
Гребец качается, как пьяный,
И песню девушкам поёт.

 

2021

_______________

*Диптих Федерико да Монтефельтро и Баттисты Сфорца — две картины маслом итальянского художника Пьеро делла Франческа.

 

                   * * *

Ночные сны спокойных галерей,
Где по стенам картины в пышных рамах:
Поэтов свитки, скипетры царей,
В железе рыцари – и дамы…

Здесь смерти звон и жизнь на волоске:
В разрезе глаз, в руки прикосновенье;
В картавой сводне, в шёлковом чулке –
И в полной девушки смущенье…

И кавалер со шпагой и усами,
Нога на ногу, долгими часами
Тут холостяцкой трубочкой дымит:

И уголёк в вишнёвой чашке тлеет…
И о морях непройденных жалеет,
В одной, в полоску, гетре – инвалид.

 

2023

 

        Мой портрет

 

Хотел я заказать портрет
Чтоб на карминно-красном фоне
Помпезно восседал поэт,
Подобен греческой иконе.

Но не разверзлись небеса:
И мой портрет не написали. –
В тоске еврейские глаза
И скулы финские в печали.

Сижу за письменным столом,
Не очень сед, не слишком славен…
Под стариковским колпаком,
Взирает на меня Державин.

 

2021

 

              * * *

Я пишу стихи с картины,
И рифмую с веком век. –
И милее мне скотина
Доброй Фландрии калек.

Мне милее конь и ослик
С колокольцами слепцов;
Мельниц лопасти и мостик,
Лица глупые гребцов...

Щёки Хендрикье прекрасной,
Пиво, масло, виноград...
Там, где хмуро, там, где ясно,
Где калеки голосят...

Где горланит лицедейство,
Старость просит на пропой,
Где проверено злодейство
Кистью бойкой и живой.

Где весёлой Клары* груши
Полнят пёстрые холсты...

Где жевать и петь, и слушать
В миг единый можешь ты.

___________________

*Клара Петерс (1594—1657) — нидерландская художница, мастер натюрмортов.

 

2016

---

Веласкес. " Менины"

Веласкес. "Менины"

 

Собака и карлИца,
А девочка – цветок...
Художнику приснится
Испанская Суок.

Мала и белокура,
Затянута в корсет.
И пишет он с натуры
Три сотни с лишним лет.

И кисть его застыла,
И орден на груди, –
Баюкает могила,
А вечность впереди.

Не спит он – полудремлет
В дворцовой мастерской.
Летят менины, землю
Не чуя под собой...

И зеркало, так странно,
Вдали горит огнём, –
Филипп и Марианна
Навек застыли в нём...

«Ах, дочь моя, инфанта,
Что так печальна ты?» –
Воркует Марианна
Из сонной пустоты. –

«Ах, Маргарита-Рита!
Могила холодна...»

Четвёртый век забыта
Среди менин она.

 

2017

 

"Фрейлины"  Диего Веласкеса

 

Ни то и ни другое –
Не фото, не кино:
Мне не даёт покоя
Диего полотно.

Веласкес драматично
Взирает на меня.
А фрейлины привычно
Почтительность хранят.

Инфанты воспитатель –
Карлица с орденком...
Не помышлял создатель
О полотне таком.

Но кисть его летала,
А нить судьбы вела.
Как много нас упало,
Упало в зеркала!..

Но прежде – Марианна
И царственный Филипп
Выходят из тумана,
Серебряной пыли.

Они остались с нами
На давнем полотне
Печальными тенями,
Кивающими мне.

Ах, что за чудо, право,
Жемчужный складок свет!..
Не мудрствует лукаво
В стихах своих поэт.

Он дверь приоткрывает,
В картинной глубине,
И головой кивает
Из страшной дали мне.

 

2019

---

Рыжий трагик в соломенной шляпе...

                   Чужой             

                  (Ван Гог)

Рыжий трагик в соломенной шляпе,
В хладнокровном Париже чужак,
Ты недаром смутился и запил,
А холсты нарезал – просто так.

Там пестрели Прованса долины;
Расцветали, краснели цветы…
Удушающий запах и винный
Кистью бедной ты клал на холсты.

Но взмолилась душа – и остыла
После жизни в цветистом раю:
И казённая простынь накрыла
Рыжеватую поросль твою.

2024

        О Дюрере

Время мерно убывает,
Тихо тикают часы.
А художник напевает,
Подвиваючи власы.

Может, это только проза
Окаянных наших лет? –
Или Дюрера угроза
Повторить автопортрет?..

Вот он слышен зальным эхом:
Глухи мастера шаги;
И кафтан запахнут мехом,
Мягкой кожи сапоги.

Привиденья так не ходят:
Этот призрак – кость тверда.
Вот коня ему подводит
Карлик – чёрна борода…

Конь гнедой танцует чутко
И кусает удила…
У Альбрехта под желудком –
Раскалённая игла.

2020

   "Мадонна с чижиком"

2019

---

Хореи

Недоступны мне соленья,
Что хвалил ещё Адам.

Как прожить мне без закуски
Да без дедовской «капуски»,
Без наследственных «ста грамм»?

Был стакан готов намедни.
Как бы не был он – последний
В поэтической судьбе…

Выпить что! – одно мгновенье.
Но высокое давленье…
Недоступны мне соленья –
И не пан я сам себе.


                "Не собирайте себе сокровищ на земле,
                где моль и ржа истребляют
                и где воры подкапывают и крадут".
                                                    Мф.

                 * * *

На Земле, до сластей жадной,
Я сокровищ не собрал.
Верных строчек благодатный
Собирал я капитал.

Как друзья, они шутили
И печалились со мной.
Хлам опасный выносили
Из коробки черепной.

И осталось, и осталась –
И живёт во мне сам-друг
Сократическая старость,
Лингвистический недуг.  

2023           

---

Школьные хореи

---

Снова – итальянское

                * * *

Написала брови чёрным

На готическом лице.

На соборе золочёном

Месяц в радужном кольце.

Напоила, приютила.

Обласкала, как могла.

Целый век её могила

Среди моря прождала.

Увезла её гондола

В пышной раке, под холстом.

Потускневший взгляд весёлый,

Брови писаны углём.

                 * * *

Там разлеглась Флоренция, пышна, –

И лев на шар опёрся у порога…

Там Девы Чистой облик, как весна,

С Младенцем пухленьким, как сдоба.

Там мул бредёт под тяжестью тюков,

И прачки голени купают в Арно.

И там звучит мотив моих стихов –

Неповторимый, лучезарный.

Там Рафаэль не кончил полотно,

И ничего о вечности не знает,

А Форнарина уж глядит в окно:

Шумит трамвай – и проезжает.

                       *  *  *

У Микеланджело есть странные фигуры.

Как будто он «рабов» ваял с натуры –

И не закончил: камень груб везде,

И барельефом выступают члены.

Почти готовый тот, что в бороде,

А этот – держит ношу всей Вселенной,

Взвалив на плечи, головы же нет:

Она ещё слита с отвесной глыбой…

Так и стихи надеется поэт,

Лежащие в столе безвольной кипой,

На пенсии, в домашней тишине,

В халате, в белоснежной седине,

Шлифуя, править до скончанья века…

Мечтать не ново: в воле человека

Загадывать на двадцать лет вперёд…

А там глядишь – и года не пройдёт:

Перевернётся, встанет вверх ногами

Весь мир вокруг: бог с ними со стихами!..

И порассудишь здраво: хороши

Они и так для вдумчивой души.

Что править их? – они уже в народе:

И вольны… как рабы Буонарроти.

         Гоголь в Риме

С самим собою не лукавя

И ощущая Рим как дом,

Мешает Гоголь православье

С холёным папским ремеслом.

В салоне у Волконской сидя,

Глядит в окно который год:

Мицкевич из собора выйдет,

Жуковский мимо проплывёт…

И итальянка на подножку

Коляски, вдруг, поставит ножку:

Прощально хлопком зашурша:

И плавный скрип исчезнет где-то

Среди времён… и у поэта

Слезой наполнится душа.

               

                     * * *  

                                                 А.Г.

Не итальянка Вы: москвичка.

Живёт в Вас милая привычка –

Словами речь не торопить;

Не помогать ей быстрым жестом,

Но, словно вихрь, срываться с места

И галереями бродить.

Черты провинции Вам чужды:

И моде следовать след-в-след

Вам нет нужды (а может, нужды –

Как говорил один поэт).

Для Вас, быть может, Фьорентино

Писал диковинны картины,

На холст тяжёлый выводя

Марии профиль чуть покатый

Глазастых ангелов пернатых

И неутешное Дитя.

               

                   * * *

Великолепен ангел Россо!

Громадна лютня не по нём.

Как в небесах её он носит,

Летая в небе голубом?

Щекою к грифу он прижался,

Шалун, внимательный вполне.

Да так недвижим и остался

На Возрожденья полотне.

Струну шелковую неловко

Он детским пальчиком берёт.

И вьются кольца по головке

Который век, который год.

2021

           

 

---

Не рви мне душу, богатырь...

Илья Муромец

Ехал как-то через мост
Илья Муромец, не прост.
А под ним Смородина
Протекала вроде бы.

А над ним – из Мурома –
Туча млела бурая.
Из небесной красноты
Тоже ладились мосты.

Поскакал Илья по жерди,
Видит: гвоздь в небесной тверди –
Из ладони облаков...
Проскакал – и был таков.

Скачет долгими полями,
Едет тёмными лесами,
Доезжает до луны,
Всюду – звёздочки, ясны...

Слез с коня Илья степенно
И на облако ступил.
Утонул в нём по колено,
Вынул плошку и прибил...

Скачет долгими полями,
Едет тёмными лесами –
Доезжает до Земли;
Люли-люлюшки-люли.

Прилетели гулюшки,
Они сели к люлюшке.
Гули стали ворковать,
Моё дитятко качать:

Чем нам милое кормить,
Чем нам дитятко поить,
Чем нам ночку осветить?
Илья Муромец, постой!

Плошка светится звездой,
Освещает мрак ночной.

Плошку долго ли прибить?

9 окт. 15 – 24 нояб. 16

Никита Кожемяка

Не рви мне душу, богатырь,
В двенадцать бычьих кож!
На светлой горке монастырь
На облако похож.

Доходит звон колоколов,
Синеет лес вдали.
И змей проходит, трёхголов,
По краю той земли.

Качает в лапах он княжну,
Баюкает дитя...
Быть может, тоже я усну –
Всерьёз, а не шутя.

Просплю я годы и века,
В стеклянной люльке сей,
Меня не вызволит пока
Из плена ротозей.

Он рот раскроет, удивлён:
Как можно столько спать?..
И я покину, обновлён,
Печальную кровать...

И усмехнётся богатырь,
Порвёт двенадцать кож...
На светлой горке монастырь,
На облако похож.

2017

---

Летка-енька

1.

А давненько, ах, давненько
Я не пел тебе куплеты,
Вагонетка, Летка-енька,
На путях в мазуте, летом.

А давненько (очень-очень!)
Мне на ум не приходили
Голубого юга ночи,
Где цикады голосили.

Светляки, светясь, нередко
Плавной искрой пролетали…
И молчала вагонетка,
Словно финочка в печали.

2.

Словно финка в красной юбке
И шнурованной жилетке,
Под звездою юга хрупкой
Засыпает вагонетка.

Дремлет сладко, как в жилище,
Не гружённая дровами.
И не грохает ни днищем,
Ни понурыми бортами.

Финн, пантограф опуская,
На неё не взглянет метко.
И не скажет: дорогая,
Летка-енька-вагонетка!

3.

 

Во сто раз труднее будет

И скучнее непременно

Мне писать, увы, о людях

Ночью вешнею – и денно.

 

Лучше я спою куплеты

Или прошепчу на ушко

Этой милой, этой – где-то

Затерявшейся дурнушке.

 

Может, малость подустала,

Но опять станцует польку

Летка-енька в бусах алых,

В железнодорожных гольфах.

---

Пабло Пикассо. Любительница абсента

Как Фортуна колесо
Крутит бОсыми ногами,
Так прославил Пикассо
КикИ* вольными холстами.

Пойман ракурс и момент:
Долговязой птицей чудной
Призадумалась; абсент
Зеленеет в рюмке смутной.

Птица синяя пьяна;
Захватив плечо рукою,
Долго думает она:
Днём – и ночью голубою …

Подбородок подперев,
Дланью тощею и длинной,
Век сидит, мужей и дев
Удивляя птичьей миной.

_________

Кики* - Алиса Эрнестина Прен, одна из натурщиц Пикассо.

---

Улугбек

В чалме с эгретом властным звездочёт!
Без линз точёных как могло случиться? –
Ночных жемчужин проследив полёт,
Ты начертал точнейшие таблицы.
Ночных светил ты обозначил ход,
Земной оси наклон исчислил точно.
Ты и теперь не спишь – который год
Ты век сомкнуть не можешь ясной ночью!

Тимура внук, рождён в обозе ты,
Но не война прославила вовеки
Властителя расчисленной мечты, –
Ни персы, ни кочевники-узбеки,
В седле походном, с саблею кривой –
Ни распрей пыл, ни мирной лени чётки,
А свет волшебный, дальний свет ночной
Над головой, увенчанной чалмой
С рубиновым эгретом посерёдке.

---

Песню горько Русланова пела...

                 * * *

Песню горько Русланова пела,
И пластинка устала кружить…
Раз – и к Богу душа отлетела,
Два – и выпало заново жить:

Возвращаться в родимые клети,
Где лились и печаль, и вино.
И родня, словно малые дети,
Ела кашу, глядела в окно...

Входишь в дикий покой тихомолком,
Под снесённый, разрушенный свод:
И царапает сердце иголка,
И Русланова песню поёт.

---

По долине волнистой и хлюпкой...

---

Школьные хореи

Если б силою волшебной...

Если б силою волшебной
Я б прожил ещё полвека, –
Может, эти дни глухие
Я б представил в лучшем свете:
Заполнял бы я пустоты,
Чёрный день забыв за белым…

Может, с высоты столетней
Ширь низины озирая,
Вспоминал бы я хореи:
Тосковал ещё чудесней,
Чем сегодня я тоскую.

Может быть… Но вновь – о тайне,
Что зачем-то притаилась
Век назад в глазах прекрасных,
Миг назад – меж век припухших..

Фонарик

И опять в ночное небо
Я смотрю – и вижу звёзды.
Мириады синих точек,
Точка к точечке, мерцают…

Не могу поверить ныне,
Как не мог поверить в детстве,
Что малюсенький фонарик
Так огромен и так жарок.

Вот, и милое сердечко
В отдаленье зарубежном
Звон теряет свой хрустальный
Или звук упавших яблок.
Жар, что сладко жёг когда-то,
Средь чужбин охладевает.

То ль в Словакии практичной,
То ль в Германии примерной,
Не могу я разобраться, –
Там один горит фонарик.

И поверить мне не трудно,
Что огромен он и жарок.

---

Школьные хореи

Портрет девочки

 Надо лбом и детской бровью
Ручейком бежит пробор.
Как у дам средневековья,
Лик сердечком; тёплый взор.

Как же сепия сумела
Сохранить твоё тепло:
Две косички, бантик белый,
Словно бабочки крыло.

Столик круглый под рукою,
Под резьбою рококо…
Благо сепия со мною –
Тяжелеющей стопою
Не хожу я далеко.

---

Поэт

Труден день Анакреонта;
Верный хелис зачехлён.
Дали Евксинского Понта
Озирает взглядом он.

Седовласый не лукавит:
Не поётся – не поёт.
На чехле замок поправит,
Расстегнёт – и застегнёт.

Мысли жгут его, как пчёлы,
О беглянке молодой,
Резвой девушке весёлой
С окрылённою пятой.

Потому его пектида
Битый час зачехлена,
Хоть, как Понт, душа пиита
Слёз и музыки полна.

---

Изверившись в тоске и лени...

               * * *

Изверившись в тоске и лени,
Мозолей спрятав волдыри,
Моё уходит поколенье
За грани розовой зари.

Мои уходят ожиданья,
И раздвигают времена…
И ты, мой ангел, на прощанье
Тревожной прелести полна.

И робость, новая с годами,
В тебе, как маков цвет, живёт.
И плед тяжёлый вечерами
Тебя печально обовьёт…

И в цвет невыносимо чёрный
Монашьих риз, жеманных роз
Ты красишь пепельные корни
Когда-то бархатных волос…

Года, как ветер, пролетают,
Вдали не видно ничего...
Осталась песня молодая
От поколенья моего.

2022

---

Школьные хореи

Каменная лестница

Трудно лестницы начало
Во ступенек двадцать пять.
Там, где пяточка мелькала –
Жизни шумной не мелькать.

Стали тихими ступени:
Каблучками не стучат.
Не сгибает всход колени,
Ученицы не спешат.

Вверх и вниз не ходят бодро,
От Эрота хороня
Бело-сахарные бёдра,
Жарче песен и огня.

Забвение
             

---

Школьные хореи

---

Лира Орфеева смолкла, а плошка...

                   * * *

Лира Орфеева смолкла, а плошка
Точит чуть видимый свет.
Вот, Эвридика ступает, как кошка,
Тысячи, тысячи лет…

Вот уже звёзды сверкнули в прорехе:
Воля, Любовь, Красота!..
Как же меня обморочили греки,
Сердце пленив... навсегда?..

Молча уйдём мы с тобою из края
Наших беспамятных дней,
Где, как во сне, Эвридика ступает
В тёмной накидке своей.

2023

---

Саломея

Саломея

…И танцует Саломея
Во Вселенной синеглазой:
То закружится – и блюдо
Замелькает – с головою.
То замрёт – и Иоанна
Дрогнут сомкнутые веки.

Пусто, пусто во Вселенной.
Но танцует Саломея,
Не своей кружима волей.
Кровь с подноса золотого
Каплет в бездну и дымится.
Прядь Крестителя намокла,
Слиплась – и свисает с блюда.

Где проходит Саломея
В танце нежном и ужасном –
Звёзды-карлики краснеют.

Где она кружится вихрем,
Вскинув гулкие браслеты, –
Там воронки круговые
Звёзды всасывают нежно.

Где замрёт – дыра чернеет
Смерть Вселенной предвещая.

 * * *

Ой вы, быстрые Хореи,
Поднимайтесь в небеса!
Там танцует Саломея,
Распустивши волоса.

В жемчугах и изумруде,
Кружит, кружит – и летит.
У неё на тонком блюде
Голова в крови скользит…

Струны, флейты плачут где-то;
Бездн касается нога –
И звенят её браслеты
Вековечные века..

---

Школьные хореи

***

Доведёт весна до гроба,
Обострения неся.
Тают синие сугробы
И лучи по ним скользят.

Раньше – школьницы ходили
По паркету перемен;
Раньше школьницы носили
Платья выше чуть колен.

И весна несла отраду,
Наступив не без тревог, –
И девические взгляды,
И ручьи у милых ног.

Вот, подумает читатель...

Я счастливый был свидетель...

Я счастливый был свидетель,
Как пятнистый оленёнок
В лань, подросши, превратился.

Я счастливый был свидетель,
Как два банта упорхнули
С восхитительной головки.

Я счастливый был свидетель,
Как ты волосы подстригла –
Шёлк невинности по пояс.

В полнолуние, зимою...

В полнолуние, зимою
Я вертелся с боку на бок,
Я заснуть не мог, казалось
Мне, что рядом ты со мною.

Где-то рядом – то на Млечном
Ты Пути, в пятнистой шубке
Примерещишься, то – в платье
Закрывающем колени, –
Шёлк волос твоих распущен;
Ты – как лебедь изогнулась
Руки мне кладёшь на плечи.

То – ты дверь мне открываешь,
Неопрятная спросонок,
На меня, с букетом чайных
Роз, смущённого под взглядом,
Смотришь, в тёплом удивленье,
Чуть миндальными глазами…

Мандарины

Новый год без мандаринов
Невозможен, невозможен!
Запах цитрусов и хвои,
Ели сумрак благодатный…

А в колючках – густы смолы,
И на веточках корявых –
Мандарины, мандарины –
В кожуре с душистым спреем,
С соком в дольках вожделенных.

А на срез они – как солнце
Предзакатное... но, впрочем,
Их не режут – очищают.

Кожуру снимают резво
Пальцы девочки с бантами.

Кожуру снимают робко
Пальцы девочки-подростка.

Кожуру снимают нежно
Пальцы девушки прелестной.

Невозможен, невозможен
Новый год без мандаринов!

---

Школьные хореи

Королева Елизавета

Что за марки и монеты
Вспоминаются опять!
Снова еду – и не еду
Королеву обменять.

Нос остёр Елизаветы,
А корона!.. Если б мог
Отыскать в альбомах где-то
Я почтовый сей рожок!

Я б к тебе примчался, дева,
На почтовых в час ночной…
И зачем мне королева
Ранней школьною весной?

Полнолуние

Короткие встречи

Восьмиклассники – герои…
Но на третьем этаже
Мы встречаемся с тобою,
Словно в знобком неглиже…

Словно минули столетья
И пропали навсегда:
И играем мы, как дети,
В эти школьные года.

Будто длится жизнь не всуе
(Хоть прошли минуты те), –
И ресницы я целую
В тёплой, млечной темноте.

---

Миролюбивая мордва...

---

Школьные хореи

На уроке физкультуры

Летние каникулы


Летней ночью

Учительница пения

Всё счастливее – и горше
Дней таинственная даль…
В зале актовом тапёрша
Нажимает на педаль.

Чтобы песню в жизни шаткой
Второклашки спеть смогли,
Черносливною укладкой
Нам кивает издали…

Мне обманный мир не нужен.
Мне нужны на полчаса:
Речи клавишных жемчужин,
Иудейские глаза.

---

Любви проносятся моменты...

                            памяти Нины Шацкой

Любви проносятся моменты;
Уходят души в небеса…
Но остаются киноленты
И счастья полные глаза.

Рукой художника хранима
И восхитительно юна,
Опять влюблённо смотрит Нина
С экрана, будто с полотна.

И режиссёр в краю забытом,
Где ночь стрекочет и поёт,
Её, залитую софитом,
Как ангел, за руку берёт.

2021

---

Школьные хореи

Первоклассница

Трудно Гале в первом классе;
У неё лицо в чернилах,
Чёлка по брови густая
Вроде стриженой соломы.
Первоклассница, а глазки
Хулиганисто смеются;
Глуповато выраженье
Глаз под чёлкою тугою.

Почему-то, почему-то
Залиняева-от Галя,
С толстым хвостиком и чёлкой,
Так похожа на лошадку,
Но никто не замечает
Восхитительного сходства.

Я же знаю: в старом цирке,
На арене, где лошадки
Скачут бодро, увязая
Там копытами в опилках, –
Среди звёзд, несётся слава
О колышнице о Гале:
Чёлка по брови густая
Вроде стриженой соломы.
А лицо в чернильных пятнах,
А глаза смеются бойко
Вот уже полвека с лишним.

Как нахлынет вдохновенье...

Как нахлынет вдохновенье
Водопадом золотым,
Все давнишние виденья,
Все миры и откровенья
Бурно следуют за ним.

И пишу свои хореи,
Обожжён шипучим льдом,
И как будто молодею
В давнем детстве золотом.

Шёлк твоих волос

«Школа зимняя пустела…» –
Я уже писал когда-то,
Но не грех мне повториться:
Так вживляться мне отрадно
Плодородной почкой – в древо,
В поры жизни промелькнувшей,
Где за рамой синий вечер
Отразил плафоны класса.
Где сидишь ты одиноко
Над тетрадкою прилежной:
Ранней прелестью смущённо
Тёмно-русый шёлк лоснится.

---

Родные, милые места!...

---

Мне жаль, Антонова ушла...

  * * *

(по поводу ухода на пенсию. Первое стихотворение триптиха)

Мне жаль: Антонова ушла!
Покинув мраморные залы,
С собой старушка унесла
Эпохи щедрой идеалы.

Не так величествен Давид;
И Ариадну в сон не клонит...
И всадник, в патине, сидит
На медно-вылитой попоне.

Тускнеет сине-золотой
Пред взором портик Возрожденья.
Венера розовой пятой
Подпёрла мрамор, без движенья.

Один, быть может, добрый знак:
Искусства правила не строги –
Раскрыты залы для зевак…

Мне жаль Антоновой-эпохи:
Пришла на смену ей... Лошак.

2020

---

Воспоминания о прошлом

---

Стихи через годы. По картине Брейгеля

Притча о слепых

Цепочкой слепцов голосистой
Здесь участь плетётся моя.
Звенит бубенец неказистый,
И нет от ухабов житья.

Надежда, лишённая зренья,
Как можешь влачить за собой
Ты – старость с горчинкой смиренья
И с запахом смерти – покой? –

Больную старуху в отрепье
И юношу-память с бельмом?..
О, если свершилось на небе –
Зачем эта ночь с бубенцом?..

Зачем эти путы связали
В один белоглазый конвой –
Тоску неслучившихся далей
И – пропасти ужас ночной?..

2009

Слепые

Дороги прямые, кривые
Измерив на ощупь шажком,
Идут друг за дружкой слепые,
Повязанные пояском.

Гремят колокольчики глухо,
Как будто пасутся стада.
Вот этот похож на старуху,
А этот, с бельмом, на кота…

Встречают рассвет белоглазый;
Идут и глядят чуть поверх –
И этот, вкусивший проказы,
И тот, длинноногий, как стерх…

А мельницы крутятся с пеньем;
Дорога пылит, чуть дыша...
Как цепи гремучие звенья,
Слепые бредут, не спеша.

2020

---

К поэме Леонардов щит

Бежит февраль, предвестник марта;
То таль, то изморозь, то снег…
Кто не писал о Леонардо –
Тот суть не чуткий человек.

Не так давно и я в Неаполь
Направил лёгкие стопы,
Где год считают как-то за-пол,
А век – за присказку Судьбы.

Там вечно взвинченный да Винчи,
Тайком расписывая щит,
На этот раз был страшно взвинчен,
Кричал: «ужо тебе, пиит!»

Ругал: «коварный сочинитель,
Меня в поэмку ты вписал,
И Леонардовым назвал
Мой щит, представив в страшном виде.

Как будто кроме ничего
Не создал я … Мои полотна –
Перерожденья воздух плотный,
А дух – механик волшебство!»

Сказал – и сел на табуретку,
Вмиг отразившийся в окне...
Бежал февраль капелью редкой,
Напоминая о весне.

2019

---

Школьные хореи

Песни мялинского Леля

Надоели, надоели
Песни мялинского Леля:
Голосят они напевно,
Но зато и ежедневно.

Хуже пареныя репы!
Ах, от них укрыться где бы?
В море ли, на побережье?
Или в бомбовом убежье?

---

Ямбы о ранней влюблённости

 Рыжеволосая

(очень давнее воспоминание)

Об эти волосы обжечься
Давно грозила мне судьба.
Не убежать, не уберечься,
Коснёшься локонов едва…

Влюблённость лёгкая опасна,
Когда рыжа, как огнь, краса,
И кожа белая прекрасна,
И глаз спокойна бирюза.

* * *

Мечтой живой, полузабытой
Пришла в мой сон ты налегке,
В осенних туфельках закрытых
На низком, робком каблуке, –

Ещё с застенчивым портфелем
И в чёрном фартуке глухом;
Ещё глаза твои теплели
Незнанья ранним огоньком…

Но я успел уже (так скоро!)
Состариться средь бела дня:
И прелесть девственного взора
Смертельно ранила меня.

 * * *

Ударит камертон весенний,
Подтают с лёгким хрустом льды.
Погрузишь дивные колени
В лучи капроновые ты.

В пальтишке розовом, как в ризах,
Пройдёшь, мой ангел, надо мной,
Где капли падают с карнизов,
И пахнет снегом и весной.

---

Школьные хореи

Принцесса Турандот

                           В.Т. Кудрявцеву

Вальса чудного уплыли
Саркастические волны.
Золочёные кулисы
Бархат сдвинули тяжёлый.
Наконец-то, наконец-то
Перерыв: в буфете будет
Бутерброд с икрой янтарной,
С колбасой сырокопчёной;
Лимонад шипучий, с газом:
Ледяные иглы в горле;
На резном бумажном блюдце –
Пусто-жирные эклеры
Под ленивою глазурью;
Будет чёрная "картошка"
С чайной розочкой из крема,
И "песочное"  с вареньем,
Что во рту коржами тает...

И продолжится спектакль –
Превосходнейшее действо,
Где затейливые маски
Нас любовью окружают.
Голосят они, смеются,
Слёзы льют они притворно.
Но мы верим безусловно
Им, товарищ мой старинный.
Верим им уже полвека,
Даже чуточку и больше,
Чем бы следовало верить
Маскам театра былого.

Меж зелёных лип

Ай да Пушкин!.. Вот образчик
Власти над капризной Рифмой:
Мысль его не улетает,
Нимфой лёгкою влекома.
Сам он деву эту держит
В нежной строгости – недаром
Столько вчерне исправлений:
Чуть ещё – сольются строфы
В кляксу чёрную сплошную…

Равновесие! Терпенье
С вдохновеньем стало вровень.
Вдохновенье – с пониманьем,
Что гармония златая
Достигается работой.

Я же строчки отпускаю
С Рифмой лёгкою на волю.
Стих уносит, быстронога,
Не надев сандалий, нимфа…

Мне терпенья не хватает
В шестьдесят два года с лишним.
Прожил жизнь – не научился
Я усидчивости школьной.
Прожил жизнь – и снова в школу
Я иду меж лип зелёных…

Таня Ершова

Таня в школу не ходила,
Таня смуглая болела;
А когда на день ли, на два
Приходила – приносила
На худом лице два чёрных,
Два, с огнём чудесным, взгляда…

За год Таня появлялась
В школе – раз, быть может, десять.
Дома делала уроки;
Приходила – получала
Твёрдые свои четвёрки.

Что запомнилась мне Таня
По фамилии Ершова –
Много лучше посещавших
Ежедневно нашу школу?
Словно названой сестричкой
Мне болезненная Таня
На закате горьком стала…

Фра Филиппо
                                       И.К

Фра Филиппо Липпи славный,
Все твои мадонны чудно
На Лукрецию похожи,
Что когда-то ты похитил
Из келейки монастырской.
Пухлолицему Младенцу
Сходство ты придал искусно,
Помолясь, с самим собою.

Так художник вдохновенный
С Божеством себя равняет;
Холст – с пустыней мирозданья,
Кисть – с томлением любовным,
Мысли – с Промыслом чудесным.

Если бы мечты подростка
Обросли тяжёлой плотью,
Если б стал я живописцем, –
Я бы всем портретам женским
Сходство придавал с тобою,
Русоглазая мадонна,
А себе нашёл бы место
На руках твоих молочных,
У груди печальной, дева... 

---

Когда Антоновой не стало...

                  ***

Когда Антоновой не стало,
Как сиротливо, боже мой,
Притихли Пушкинского залы
И шорох эха колдовской.

Где Тинторетто мрачноватый?
Где ты, Вечеллио златой?
Кальяри киноварь и злато
Покрылись времени тафтой...

Вермеер с Халсом – подкопчённой
Годами – рамой не блестят.
И сферу, в шапочке, учёный
Не крутит сотни лет подряд…

Ушла Антонова. Притихли
Мои надежды и мечты.
И времени разбились тигли,
Реторты памяти пусты.

Забыли люди и предметы
Её дыханье и тепло.
И затерялось счастье где-то,
И солнце вечности взошло.

---

Школьные хореи

Наука рыболовства

                                     моим зоилам

Снова автора "хореев"
Упрекайте в многословье!
Вместо лавра связку змеев
Снова вешайте на шею!

Смейтесь холодно-притворно:
Ведь её простая шпилька
Из пучка, что пал на спину
Тёмно-русыми ручьями,
Мне ценней сокровищ мира,
Дня насущного реальней.

Рано шутите: Овидий
Среди варваров обжившись,
Мир в душе к концу обретший,
Много поздних откровений
Поместил, как в трюмы, в строки:
Дидактические песни
Долго в плаванье звучали…

Написал «Орешник» скорбный,
Уязвляемый камнями,
А в «Науке рыболовства»
Описал подробно, ярко
Рыб морских и дивных гадов.
 
Даже женщинам капризным
Он умело дал советы:
Как использовать на деле
Притирания и смеси,
Свежесть кожи сохраняя.

Что за живопись по воску!
Что за чудо, в гибких свитках,
Дидактического стиля!

Смейтесь же теперь, зоилы!
Упрекайте в многословье
Уязвлённого любовью,
Мир обретшего, подростка!

Необычный вирус

***
                              В.Т. Кудрявцеву

Что-то скучно, что-то грустно…
Не встряхнёт меня от сна
Даже тёмная робуста
Конголезского зерна.

Не нальёт мне виночерпий
Ослепительный стакан.
Не зачнут ночные черти
Свой паскудный балаган.

Помолясь, пойду я в дали
Вдоль железной колеи, –
Где ни грусти, ни печали,
Ни Хапиловки-змеи.

_______________

Хапиловка – речка вдоль узкоколейки,
ныне загнанная в трубу.

2020

---

Школьные хореи

На ночном разъезде

На разъезде, ночью давней
Просыпаешься от стука
Колеса: толчок последний –
И встаёт купе на месте,
Дверью рельсовою стукнув.
А в окно – сердитый голос:

«Третий, третий эс-эр-третий,
Путь свободен, путь свободен…» –
Женский голос незнакомый,
Ночь шумливую погладил.

«Пятьдесят четвёртый, скорый,
Заходи на путь девятый!
Путь свободен, путь свободен...» –
Женский голос незнакомый
Ночь шумливую погладил.

На разъезде, ночью давней
Засыпаешь ты – и к югу
Твой ночной несётся поезд.
Стук колёс под нижней полкой
Убаюкивает чудно.

И во сне, и через годы,
В веке новом, равнодушном
К ветру тёплому и морю,
Долго, долго слышен голос –
Женский голос незнакомый:

«Третий, третий, эс-эр-третий,
Путь свободен, путь свободен…»

Если б чудом я вернулся...

Если б чудом я вернулся
В то таинственное время,
Если б цепкие кружочки
И упругая пружина
Время вспять бы повернули,
Стрелки, с фосфором, пустились
Справа круг свершать налево! ...

Ах, я б деве некрасивой
Соловьиные слагал бы
Чайной розочке – напевы…

Я бы, в кружевной манжетке
Ручку взял бы нежно в руку…
Я бы, я бы… Понапрасну
Сколько времени я тратил!

Всё искал, ходил далёко,
А прекрасной, некрасивой
Девы рядом не заметил.

---

Школьные хореи

Ты не постареешь

Старость мудрая равняет
И красавиц – и дурнушек;
И пластических хирургов –
И пропойц одутловатых.

Всех сравняет угасанье:
На закате медно-алом
Лица разные похожи,
Красным пламенем объяты.

Только ты не постареешь.
Будешь ты в стихах и песнях
Перетягивать резинкой
Тёмно-русый шёлк послушный:

Хвостик каждый раз на спину,
Меж лопаток, будет падать…

Яблоко

Немецкая 12- миллиметровая железная дорога

Вровень с залом

Сцена актового зала,
Скольких помнишь ты артистов!
На твоих скрипучих досках
Предлагал Кончак лукаво
Князю Игорю жениться
На Кончаковне прекрасной:
Две косы, как будто змеи…

На тебе Джузеппе-Ярцев
Папе Карло нёс полено…

На тебе, сровнявшись с залом,
Сев на корточки, журчала
Виноградова Светлана,
Мир волшебный открывая
Музыкального искусства…

Вот и вспомнилась мне кстати
В январе, в двадцатых числах,
Чуть не в день её ухода:

Чудо, мистика? Не знаю.
Но бежит стихотворенье,
Словно речь её, журчанье
О неведомом доныне:
О гармонии чудесной –

Вровень с залом,
Вровень с нами.

Пушкин

Не могу закончить цикл,
Посвящённый школьным годам:
Всё мне кажется – покинет
Жизнь меня с последней строчкой.

Стал я мнителен к закату;
На лице огонь небесный –
След тревоги оставляет,
Жаром сморщивая кожу.
В сердце – зачастит, то стихнет
Ненадёжный поршень жизни.

Вот и ждут мои хореи
Резвых строчек продолженья.
Тоже, как поэт, боятся:
Всё им кажется: покинет
Их душа – с последней строчкой.

«Школа зимняя пустела…»
И пустела с нею старость,
Жизнь протяжная пустела,
С нею – дальние планеты,
С ними – время и пространство,
В Вечность брошенной, Вселенной…

Но натоплен класс до жара,
И в него приходит Пушкин:
Шубу прочь и шарф бордовый.

Как глаза его печальны!
Как всего за два столетья
Его кудри поредели!

---

Проходит жизнь, а время ново...

---

Купеческая дочь. По мотивам кинофильма "Михайло Ломоносов"

---

Школьные хореи

Перед белым кабинетом

Как боялся кровь из пальца
Я сдавать: Как гильотинка
Бедный палец безымянный
Остро ранила иглою.

Отменили гильотинку,
Опасаясь зараженья:
Снова перьями стальными
Палец ранили медсёстры.

Бедный палец безымянный!
Сколько колотых ранений
Перенёс ты в тихой битве
С детским ужасом и страхом!

Но однажды, но однажды,
Полноту мою приметив,
Мне назначили на сахар
Кровь сдавать из пяти пальцев!

Перед белым кабинетом,
Белой выкрашенный краской,
Стол стоял, где пеленала
Мать Рахиль своих младенцев…

Детские весы стояли
На столе для пеленанья –
С вогнутым охранно ложем,
Чтобы взвешивать удобно,
В чепчиках – молочных крошек.

..............................

…Нашатырь ударил в ноздри –
Отрезвляющие иглы.
И на этом прекратилась
Пытка бедного подростка.

Снова мог он вечерами
Из окна смотреть на звёзды
И сквозь линзы раздвижные
Маленькой подзорной трубки
Видеть таинство ночное
Голубых глубин Вселенной:
Дальний свет улыбки тёплой,
Груди близкое дыханье...

Двойняшки

Только в память постучится –
В дверь мою – воспоминанье,
Как кладу его я сразу
На вощёную дощечку.
Буквы врезываю остро
Медным стилосом. И редко
Флакка слушаю советы:
Мысль летучую не правлю,
Свежих строф не затираю.

Жили-были, жили-были
Близнецы на белом свете,
То ли в Аттике прибрежной,
Полной солнца, то ли в Риме,
То ли в пасмурной России,
Забывающей о солнце.

Народились, поделились
Меж собой талантом, силой,
Жизни быстрыми годами…

Что же я?.. Куда забрёл я?..

Жили-были две двойняшки:
Вот о чём хотел сказать я.
Две двойняшки-первоклашки
В белом классе преогромном, –
По две шёлковых косички,
Обе – светлые головки.

Что за чудо эта Таня!
Что за чудо эта Оля!

Таня – куколка-красотка,
Оля – куколка-дурнушка.

Как же так случилось, Боже,
Что пришедшим друг за дружкой
В мир Твой, вымышленный мудро,
Сотворил одну красивой,
И невзрачною – другую?

Или разные двойняшки –
Отраженье нашей жизни,
Где неброское – к величью,
А красивое – к печали?

Чудо

---

Школьные хореи

Как скудны воспоминанья!

Как скудны воспоминанья!
Два-три ярких, семь бледнее,
Ну а сто совсем уж тусклых.
Но какие обретают
Звуки, смыслы и значенья
Даже эти сто поблёкших,
Стоит только струны тронуть
Целомудренной пектиды!

Будут звёздочки на небе
Слушать, в детском удивленье,
Месяц в бархате вечернем
Улыбнётся, золотистый…

Ты заслушаешься пенья
Звёзд – златых головок детских,
Между крылышек пернатых, –
Синеглазых, кулачками
Упирающихся в щёки.

Или, может быть, не смотришь
В небо ты давно ночное:
Смотришь под ноги давно ты,
Чтоб о камень не споткнуться.
А зимой, сухой, морозной,
(Нашей чудною зимою!)
Ты обходишь стороною
В снеге – чёрные каточки,
По которым ты скользила
Мимолётные полвека:
В шапке вязаной и в шубке
Жёлтенькой, под леопарда.

Кеды

Мы в футбол играли в кедах
На резиновой подошве,
А на косточке лодыжки –
Был резиновый кружочек,
Ненадёжная защита.

Мне купили полукеды
Папа с мамой, но страдал я:
Я хотел обуться в кеды
С восхитительной шнуровкой
И высокими бортами, –
Импорт дивный из Китая.

Не купили кеды сыну
Мама с папой, и в разводе
Поврозь жизнь свою прожили.

Во дворе играю в мяч я,
В полукедах низкобортных,
Шерстяной носок ворсистый, –
Удручён и опечален.

Солнце летнее садится,
Красновато-золотое…

Далеко мои партнёры:
Разбрелись и разбежались:
Эти бродят по Европе,
Те – у Господа далече:
Вот – ночное небо чертят;
Шитый мяч с тугой шнуровкой,
В дивной обуви, гоняют.

---

Фонтан "Нимфа"

---

Школьные хореи

---

Общенья круг разорван нежный...

                    * * *                  К  И.М.К.

Общенья круг разорван нежный:
Давно мне не к кому писать.
Но в платье школьницы прилежной
Передо мною ты опять.

К тебе пишу, тебя лелею,
Спустя полвека я, в стихах,
Как будто белую лилею,
В полураскрытых лепестках...

Припомню первые свиданья –
И задрожит моя струна...
И станут песней расстоянья,
И станут песней времена.

2021

---

Волшебный обруч

Балерина

Прожила свой день влюблённо

---

Школьные хореи

Белый танец

Ломота пройдёт в затылке,
Выпью водки, как бывало
В фильме Мельников-учитель –
Исторической, на клюкве,
Зимним вечером морозным,
Всё на той же старой кухне,
Где глотал салат я зимний,
Колбасы сырокопчёной
Клал на хлеб кружки поспешно
Пряные – назад полвека.

Новогодней вечеринки
Стол ломился, но не ел я:
Тушевался – и стеснялся
Вилкой тыкать в золотые
Шпрот бока; жевать стеснялся.
Только тонкие бокалы
Чёрным вермутом полынным
Не стеснялся я наполнить…

И ловя твоё дыханье,
Я ничуть не тушевался:
Близко, близко… Повернула
Ты лицо ко мне так близко,
Что не мог я видеть. Веки
Ты прикрыла отрешённо,
Утомясь, для поцелуя.

В мире животных

Ты тогда ещё не знала,
В лёгком облаке витая,
Ира-девочка: на свете
Люди – мир животный, звери.

Есть коварные питоны,
Подползающие тихо
И ломающие кости.
И ленивые кроваво
Львы с косматой жёсткой гривой.
Есть проворные тушканы,
Средь степи встающий суслик.
Передразнивать горазды,
Строить рожи – обезьяны.
Падаль ждущие гиены,
Долго – с плоскими зубами.
Есть пластающие тело,
Гребненосные вараны,
Выпускающие «жало»,
Пожиратели ленивцев.
Есть ленивые приматы,
Обтекающие ветви,
Застывающие в позах
Импозантно и картинно.
Много разного народу
В диком царствии зверином.
(Долго Шнейдеров с экрана
Говорил об этом. Тщетно!)

Это царство разношёрстно...
Нет тебя там, оленёнок,
С беззащитными глазами.

---

Школьные хореи

Крылатые кони

Не бросай на полку лиру,
Эпик – грузную кифару,
Зачехлив, не ставь в прихожей.

Не на то мы получили
Дар от Бога всемогущий,
Чтобы в страхе жить липучем,
Как мушиная липучка.
Не на то – чтоб перед хворью
Отступать, и мысль и звуки
Променять на бред унынья.

Лиры юные настройте!
Пусть безудержные звуки
Сладко льются во Вселенной,
Пусть созвездия мерцают
В зимнем небе неохватном.

Ну а я свои хореи
Потихонечку направлю,
Словно греки колесницы,
В солнцем залитые дали.

---

Школьные хореи

Лена

Бросить вас, мои хореи,
Дать вам вольную: летите
К синим звёздам во Вселенной!
Млечный Путь минуйте скоро –
И смуглянку Андромеду!
Уходите, уходите
Дальше в космос неизвестный!

Но не мог я отказаться
От весёлых ваших игр,
От печали неизбывной
Всё о прошлом, вечерами,
В час, когда с зелёной лампой
Я беседую, в молчанье,
И ко мне приходят чудной
Чередой – воспоминанья…

Я не смог… да и не надо
Мне искать тревоги новой
В новых песнях: нет в них счастья.
Нет тебя в них, ангел с тёплой
Недоверчивой улыбкой.

---

Сколько поэтов руси балаганной!..

---

Школьные хореи

---

Помрачились площади и плиты...

---

Школьные хореи

---

Школьные хореи

Космос

Скукой полнятся хореи
Что-то с нынешних времён…
Молодею, молодею,
В школьный космос унесён.

Там созвездий вереницы:
Там мелькают всякий раз
Древнегреческие лица,
Геркулес и Волопас.

Там на Млечной на дороге,
Тишины не доходя,
Сколотили небо боги
Без единого гвоздя:

Только взором и дыханьем…
И горю на склоне дней
Я одним воспоминаньем
О влюблённости моей.

---

Радивой

Бродит в храме Радивой.
Тихо свечи полыхают.
«Радко, Радко, Бог с тобой!», –
Мать умершая вздыхает.

«Сын, спасайся и беги!
Турки дики, сабли кривы…»
Вышел – не видать ни зги,
Только пруд колышет ивы.

Рядом плавает луна.
Мать ему с дрожащей глади:
"Близко турки, ночь темна.
Сын, спасайся Бога ради!»

2019

---

Школьные хореи

---

Школьные хореи

---

Старая пластинка

---

Школьные хореи

Маша Миронова

Важно, степью оренбургской
Пугачёв, качаясь, едет,
А вокруг него, в овчинах,
Чешут темя енералы.

Едут в шапках из мерлушки
Узкоглазые калмыки.
Едут бритые башкирцы –
Ноздри, рваные щипцами:
Едет каторжная сволочь,
Едут беглые крестьяне.
И над всем соболья шапка
Проплывает – "государя"…

Как случилось, что полвека
Или больше промелькнуло?
Что я часто вспоминаю
Машу, дочку капитана?
Как случилось, что волнует
Маша, нежностью и честью,
Вместе: школьника сердечко,
Сердце старого поэта?

Роза, полная в бутоне
Ароматов незнакомых? …

Тридевятое царство

Директриса

А страною этой правит
Не холодный Барбаросса,
В бронь закованный по горло,
Не Редедя, князь адыгский,
Что зарезан был Мстиславом,
И не хан, степняк плешивый,
В башмаках козловых, шитых
Пухлоглазою буряткой.

А страной той управляет
Валентина Алексевна,
Директриса из дворянок,
С чудо скрученным, высоким
Надзатылочным шиньоном.

Валентина Алексевна,
Директриса из дворянок,
Гулко хлопает в ладоши,
Если в классе расшумелись.

Валентина Алексевна,
Директриса из дворянок,
Любит русскую словесность;
Нас, послушных, непослушных;
И ласкает класс по-царски
Чуть навыкате очами.

Битлз

---

Любить всех сразу невозможно....

                      ***

Любить всех сразу невозможно.
Но, в скудости души своей,
Я полюблю неосторожно
Почтовых резвых голубей.

С головкой голой, то – мохнатой,
То – в шароварцах пуховых,
За их улёты и возвраты,
За лапку с весточкою их.

2020

---

Зимний дятел

Дятел, сидя на сосне,
Трель высверливает мне.
Молоточек бросил – свёрла
Вставил в вязкую кору…
Тишина меня припёрла,
Для неё – и я умру…

Будет тихо, славно – словно
В гулкой зимней тишине
Дятел маленький любовно
Вертит свёрла на сосне.

---

Школьные хореи

Таня

Таня глупо улыбалась

Свобода

                     «Свободен, как сто китайцев!»

Варит суп мясной на кухне
Мне супруга через силу.
Я болею понемногу,
Выздоравливаю долго.
И тошнит меня – и ломит
Воспалённые суставы.
Мысли чёрные роятся
Муравьями – каждый носит
На спине бревно-травинку…
Муравейник, да и только
Голова моя растрёпка.

А когда-то, а когда-то –
Что за радость, что за счастье
Было – если столбик ртути
Поднимался выше нормы!
Ты свободен, ты свободен!
От занятий ненавистных,
От упрёков, замечаний.
От учительской опеки,
От родительского гнева.

Ты свободен, словно негров
Сто – и тысяча китайцев!

Ах, чего бы только не дал
Я теперь, седой, брюзгливый,
За одну минуту счастья
Той ужасной несвободы!..

В этом снеге беспричинном...

В этом снеге беспричинном,
Безначальном, бесконечном –
Чудо лица возникают,
Чудо образы витают.

Мы учились вместе в школе,
Рядом жили – и сидели,
В парты прятали портфели.

Я ли дёргал за косичку
Круглолицую девчушку
С удивлёнными глазами?

Я ли жёваной бумажкой
Кровожадно целил в щёчку,
За младенческое ушко?

Я ли – девушки развитой
Целовал глаза и брови,
И слабеющие губы? –

В этом снеге беспричинном,
Безначальном, бесконечном?..

---

Заброшенный маяк

Маяк

Заброшенный маяк

---

Школьные хореи

---

Меня забыл Андерсен

---

На неделе Филомеле...

               * * *

Говорю жене востока:
"Ты, жена, как лань, стройна,
Чернокоса, светлоока;
Голос нежен, как зурна."
Отвечает мне жена:
"Посмотри, иль я ослепла?
Вместо смоли – седина,
Взгляд потух, как жар из пепла;
Голос больше не струна...
Стан лозой тугой не вьётся;
Не воздушна, не тонка...
Тёмно золото смеётся,
Где белели жемчуга..."

2017

              * * *

Мне запить, наверно, впору:
Жизнь закончилась моя…
Улетаю я, синьора,
В отдалённые края.

Там тебя я позабуду,
Внеурочных песен друг.
Целовать вечор не буду,
В серебре, точёных рук.

Затворюсь я, как в пустыню,
От людей и от зверей,
Где ни слёз, ни шубки зимней -
И ни со́больих бровей.

2023

          От меня вечор Леила
          Равнодушно уходила.

                             А.Пушкин

              * * *

На неделе Филомеле
Горько жаловался я:
"Мои кудри поредели,
Хуже пытки жизнь моя".

Отвечала Филомела,
Усмехнувшись свысока:
"Юной, свежей, нет мне дела
До седого старика!"

И ушла. И в самом деле
Жизнь окончилась моя...
На неделе Филомеле
Горько жаловался я.      

2017

---

Школьные хореи

---

Из последних стихов

Не так уж и надо мне было
Раз в тысячный ручку крутить:
Писать о шарманке, премило
На прошлое лоск наводить.

Но я записного поэта
Творенье прочёл: в тишине
Шарманщик, чья песенка спета,
Тихонько явился ко мне.

Снял ящик с горба, спозаранку
На ножки его водрузил.
В холодном пальто обезьянку
Себе на плечо посадил.

Играет он, крутит прилежно
Лапищей судьбу-рукоять.
И песенку хочется нежно

---

Троллейбус

Старый троллейбус из парка
Ехал, белела искра.
       _____________

Липовым утром не жарко;
Всем на работу пора.

Синий ковчег спозаранку
Ржавчиной тронут почти.
Крутит водитель баранку
Цвета слоновой кости.

Свалены в угол сиденья,
Шинной резины круги.
Слышно, как ёрзают тени,
В кассе звенят медяки.

Девушка в ситцевой блузе
Молча сидит у окна;
Волосы скручены в узел...
Как же прекрасна она!

Девушка в утреннем свете,
Как же она молода!
Вот, оторвите билетик,
Вот, передайте сюда...

Скрипнет троллейбус и ухнет,
Искры сорвутся с дуги...
Едет на детскую кухню
Бабка, не видя ни зги.

Едет учитель до школы
Без перемен и ребят...
Едет башмачник весёлый
Много столетий назад...

И трубочист, и торговка
Рыбой, живой до сих пор...
Окна раскрыла Ольховка
Слушать электромотор.

Слушает, смотрит, в печали,
Словно сама не своя...
        _________

Ехал троллейбус, видали?
Ехал в чужие края.

2018

---

Школьные хореи

---

Леонардо да Винчи

---

Школьные хореи

---

Школьные хореи

Голос

 

Ну зачем подняли греки
В небо звёздное героев
И цариц, царей, царевен –
И богов своих кичливых?
Сплетни носятся по небу:
Вся вселенная грохочет –
Плачет, молится, смеётся,
Лает, рыкает и блеет,
И ревёт медвежьим рёвом.

Мой мечтательный подросток,
Если вслушаться – услышишь
Пенье девушки; прекрасный
Голос небо заливает…

Мой семейственный мечтатель,
Если вслушаться – услышишь
Пенье женщины; прекрасный
Голос небо заливает…

Мой философ поседевший,
Если вслушаться – услышишь
Пенье; ангельского хора
Стоны небо заливают.

 

Выручай, как выручало…

 

Выручай, как выручало,
Время чистых впечатлений,
Мимолётных встреч глазами,
Где влюблённости приветы!
Выручай, не то пропал я
В мире страшном. И ночами
Не снести мне, не развеять
Скорбной старости видений.

Одиночество подкралось,
Кошкой ластится бесшумной,
И урчит, когда поглажу.

В дверь раскрытую без спросу
Входит с палочкой с набойкой,
Низко сгорбившись, Дряхленье.

Выручай, на стопы скорый,
Мой хорей, быстрее ветра!
Разметай, развей тревоги,
Недостойные поэта!

 

Старинные фотографии

 

Я рассматриваю фото
Пятьдесят седьмого года.
Вот Халтуринская; повдоль
Рельсы линии трамвайной.
Пешеход в широких брюках,
В шляпе гангстеров Чикаго,
Адаптированной ловко
Под черкизовских совслужев.
Видно вышел он из дома
Деревянного, калитку
Закрывая на вертушку.

А вот в этом двухэтажном
Доме с каменной основой,
Где второй этаж из брёвен,
Обитала тётя Груша.
Чай она пила из блюдца,
Самовар кипел старинный.
Чайник фыркал из фаянса
На его резной макушке.

Улыбалась Аграфена...

Или это мне приснилось?
Или кто-то рассказал мне?..
До рожденья мне четыре
Года; мамочке семнадцать.
У неё глаза, как бархат,
С тихим блеском, а улыбка
Женской школы выпускницы,
В серой кофточке домашней.
А причёска – словно ветер
Причесал расчёской частой.

Для чего-то это нужно,
Чтоб я в памяти оставил
Маловажные моменты.

Может быть, чтоб, вспоминая,
Очищающие слёзы
Пролил я – и обжигали
Слёзы – милые изломы
Пожелтевших фотографий.

---

Бродский

Бродский

Хоть поэт – не мой поэт
Бродский: холодностью бравый,
Прогремел на целый свет
Лирой нервной и картавой,
Дым вдыхая, синеват:
И читая из тумана…

Я б сидел, коль был богат,
На сиденьях «Флориана».
Тоже б в кофе добавлял
Я коньяк, дубильный цветом,
И нервически читал
Сквозь туман от сигареты…

* * *    

Я перед Бродским повинюсь,
Не раз назвав его холодным.
Не всяк обожествляет грусть,
Не всякий славит дух свободный.

Поэты есть, которым мил
Холодный смысл и чисел гений.
А я тепло сердец любил
И слёзы ранних откровений.

---

Две стихии

1

В отрочестве-детстве две стихии
Привлекли, очаровав, меня:
Влаги колыхания тугие
И мерцанье звёздного огня.

Море стало мне заветной тайной;
Рыб передо мною имена
Открывали мир необычайный,
Где всегда шумела тишина.

Рыба-меч, а эта рыба – клоун;
Рыба-шар, и Солнце, и Луна...
Там я был мечтою околдован,
Где всегда шумела тишина...

И теперь ещё – такая пытка –
Если что-то в мире не по мне,
Ухожу я в панцирь, как улитка,
Повинуясь шумной тишине.

2

В отрочестве-детстве невозвратном
Две мечты забрезжили во мне –
Бег челночный влаги необъятной
И полёт созвездий в вышине.

Проплывала там Кассиопея,
В зеркальце кокетливо смотря.
Жезл блистал, в карбункулах, Цефея –
Чёрной Эфиопии царя.

Гнали Псы добычу, загоняя;
Белая Медведица брела.
Глядя вниз, от края и до края
Грустно Лебедь расправлял крыла.

Проплывали Луны и планеты,
Хрусталём звенела тишина…
Этой тихой музыкой и светом
И моя Поэзия полна.

---

Нет глупей легенд античных...

                  * * *

Нет глупей легенд античных.
Почему поэты все
Удивлялись их обычной
Необычной красоте?

Сам Арахниным искусством
Я болею до сих пор:
Не живу – такое чувство –
А извечный тку узор.

           Пленира

По водам временнОй реки
Давно поэты те уплыли…
Они, напудрив парики,
Царям о правде говорили.

Мне жаль, не там родился я;
Душа хвалебных од не знала.
И лира верная моя
Царицам славу не играла.

Пленирой я не называл
До гроба верную супругу.
И на коня не одевал
В степи калмыцкую подпругу.

                  * * *

Двадцать первый век противный:
В прошлом веке я живу.
Интеллект таю наивный –
И во сне, и наяву.

Ах, дождливые широты,
С неба, в дырочку, – вода…
Покупала мама боты,
А не ботов мне тогда.

---

Ай да Пушкин!

               * * *

Почему глаза сухие,
Почему не льются слёзы?
Почему прекрасный локон
На щеке в слезах не мокнет
И к скуле твоей не липнет?
Потому что, может статься,
Не напитан он любовью:
Вьётся он по принужденью,
Ниспадает от бессилья,
От смятенья не растрёпан…

Что же можно тут поделать?
За любовью не угнаться:
Ланью вспугнутой пятнистой
Среди звёзд она пропала.

               * * *

Просыпаюсь ночью чёрной;
Мысли чёрные язвят.
В артистической уборной
Дамы в чепчиках сидят.

Все они уже старухи;
Жирный грим морщины скрыл.
А над ними реют духи
Свежевырытых могил.

То ли жив, а то ли умер
Театрально – белый свет…
И роняет, обезумев,
Германн скользкий пистолет.

             * * *

Одиночество, болезни,
Ожидаете ль меня?
Не спасают больше песни
От смертельныя огня.

Очистительный для мира,
Для меня ты пепел-прах...
Лавр, олива, меч и лира –
Всё сравняется в веках.

---

Школьные хореи

Канады

Вот уж заморозки. Осень,
Вдруг, зимою обратилась.
Ветер северный ударил
В ноздри свежею струёю
И повлёк воспоминанья
Ледяным хрустящим шлейфом.
Словно Снежной Королевы
Сани в выси пролетели
Над вечерней черепицей;
Будто девочка в шубейке
Пальчики дыханьем греет,
И бредёт, бредёт сквозь вьюги
В царство Снежной Королевы.
Там, во льдах застыло сердце,
В лыжной шапочке, поэта.

Не растёт он, не взрослеет:
Вот уже полвека с лишним
Он из правильных ледышек
«Вечность» складывает слово.
За холодный мир в награду –
И хоккейные канады.

Чёрно-белые фото

Лягушки

Остролистая олива,
Ты от солнца не защита.
Под тобою не комфортно
Семикласснику садиться.
Он под яблочки златые
Прихапиловского сада,
В форме школьника, садится
Достаёт он сигарету,
Спичкой чиркает – и курит…

Этот сад, почти что райский,
Слушал лязги вагонеток,
Стук дрезин и коренастых
Дизельков зелёно-красных.

Вдоль Хапиловки-болотца
Рельсы тихие тянулись.
Там бродили мы, охотясь
На лягушек сладкогласных.

Много отдал бы сейчас я,
Чтоб лягушки, пучеглазы,
Песни брачные запели.

Телеспектакль

Что за чудо, что за прелесть
Перед телепередачей
Неприглядная заставка
Из рогожки домотканой!
А по ней названье фильма
Лентой пущено гимнастки…

Что за прелесть, что за чудо
Тишина телеспектаклей,
Бедность средств – и обстановки
Аскетическая скудость.

Вот космический корабль
Изнутри – иллюминатор
Чёрен. Руки на коленях,
Тихо женщина, в шиньоне,
Смотрит в стену неподвижно.

Туфли с мысом округлённым,
Отрешённый взгляд – за ушко
Завиток волос завился.

За стеной фанерной – космос,
Дух печали непонятной,
Бесконечности хранитель.

---

В Золотом Веке

Переболел я серебром
Времён, тоскующих красиво.
И вот, я в Веке Золотом
Сижу под липою счастливо.

Простые ясные слова
Мне шепчет липка золотая,
И я, проснувшийся едва,
Себе на гусельках играю.

Шумят олива и платан;
Адам светло глядит на Еву.
И бранной кипенью Боян
Не растекается по древу.

2017

---

Школьные хореи

Сок

 

Возвращаюсь потихоньку
К вам, мои воспоминанья.
Сон, кошмар ночной растаял,
Где пятнистая пантера,
Смерть сама, со мной играла.

Возвращаюсь к вам, хореи.
Помогите мне! Простите
Недостойному измену!
Ведь простил Христос когда-то
Трижды слабость человеку.

Больше я желать не буду
Удовольствий, развлечений.
Легкомысленного счастья
Пить шампанское не стану.

Снова буду глуповато,
Виновато улыбаться,
И стакан с томатным соком
Покупать в буфете школьном.

Ира

Что-то я совсем забросил
Лет далёких описанье;
Школы чёрные паркеты
И паркеты золотые:
Отциклёваны-натёрты;
Двери белые: как осень –
Краской пахнущие; парты,
Исцарапанные ручкой
Остропёрою, влюблённой...
Что-то я не вспоминаю
Доску глянцевую с мелом,
С огромадною линейкой,
Что держала в ручке белой
С кружевной манжетой – Ира.

Ира – та, что Форнариной
Станет грустно-грациозной…

 

Магазин певчих птиц

 

Всё осталось там, на тихой
Бернской улице. Когда-то
Магазинчик райских птичек
Свиристел, свистал и булькал,
Клетки шумные качая.
И актёр, в плаще коротком,
Задержался у витрины,
И поглядывал на окна,
На цветок конспиративный.

Тот цветок я взял на память
И поставил на окошко.
Это – знак моей печали
По ушедшим поколеньям.
Может, кто-нибудь приметит
И зайдёт к поэту в гости.
Даже если это недруг –
Станет другом мне сердечным.

 

Дневник, Рояль и Буфетчица

 

Ты прости меня, дневник,
Через годы, через дали!
Я марал твой чистый лик,
Вырывал листы-печали.

Ты страдал, уже с утра
Красной пастой нарумянен,
И чернильного пера
Гневом праведным поранен.

Ты прости меня, рояль,
В зале актовом! Немножко
Мне потёртой крышки жаль,
Жаль колёсика под ножкой.

Мы ходили далеко,
За туманом пропадали…
Западали глубоко
Эти клавиши-печали.

Ты прости меня, дружок,
Чудо бантик издалёка!
Съем в столовой пирожок,
Выпью яблочного сока.

Чуть разбавлен он водой...
Да и я не молодой;
Жаль буфетчицы в уборе:

Кокон марлевый над ней…
Вот она за дымкой дней
С грубой нежностью во взоре.

 

В косичках

 

Дождь осенний за окошком.
Лампа в доме, темнота…
Успокой меня немножко,
Юность, нега, Красота!

У тебя в косичках свитых –
Банты-бабочки дрожат,
У тебя в очах сокрыто
То, что вслух не говорят…

У тебя в глазах тревога
Лани, маминой ещё…
И бретелька-недотрога,
И смущённое плечо.

  

В любое время

 

Говорят мне: невозможно
Так писать стихи, как пишешь
Ты серийные хореи.
Так слагать: без вдохновенья,
В миг любой, когда захочешь,
Поцелуя не дождавшись
Целомудренной Эрато.
Отвечаю им: не славно
Ждать мне юной поцелуев,
Да и время поджимает:
В верхней колбочке Эрота
Золотой песочек тает;
Колба нижняя по горло
Уж полна песком опасным.

И к тому же, и к тому же
Нет нужды мне ждать у моря
Ветра, волн благоприятных.
Я давно носим стихией;
Берег виден мне порою,
Но лишь к берегу направлюсь,
От него меня уносит
Вдохновение, которым
Мне завистники пеняли.

Так что снова по желанью
Своему вхожу я в двери
Шумной школы, где Эрато,
Надевает босоножку:
Ремешок, стопу стянувший,
Закрывает на замочек.

---

Возвращение

---

Тёплая безрукавка

---

Счастлив поэт: с высоким звуком...

---

Старость, немощна, приснится...

                              "Ворон к ворону летит..."
                                                        Пушкин  

                    * * *

Старость, немощна, приснится…
Почему не ворон я? –
Я хотел бы возвратиться
В те далёкие края.

Пролетел бы я над степью,
Над равниною лесов.
Зазвенел тяжёлой цепью,
С меткой каторжной, оков.

Пролетел бы я над морем,
Где вздувается волна,
И над долом, и над полем,
Там, где ветер, как струна…

И меня бы встретил ворон,
Друг мой верный с детских лет:
И растрёпан, и оборван,
Как черкизовский поэт.

Он мне песню бы прокаркал
Лет, истекших, как вода –
И оранжевою старкой
Пировали б мы тогда…

Потому мне часто снится
Чёрный ворон на сосне.
И хочу во сне напиться,
Но вино, как уксус мне.

---

В дни детства моего, зимой морозной...

---

Как мощной кистью – Страшного Суда...

                                                Микеланджело
                      * * *

Как мощной кистью – Страшного Суда
Под потолком соединял ты сцены! –
И Греции античные года,
Как Пифии округлые колена.
Вот тут шумит Летейская вода,
А там – рука к руке Отца тянулась:
Адама кисть в стремленье изогнулась –
Принять духовный импульс бытия…
Вот так душа потянется моя
К Тебе, Отец, источник утешенья:
Восплачу я, припомнив прегрешенья.
И покидая скорбные края.

---

Рябины в предзимье

Ветки, венчанные гроздью
Голой осени рябин;
Окровавленные гвозди
Хладных Севера долин.

Может статься, на Голгофе,
О блаженной той поре
Крови жертвенные крохи
Запекались на коре.

Крест, отёсанный наскОро;
Магдалина, Никодим…
Богородицыны взоры;
Осень северных долин.

2018

---

Караваджо. "Натюрморт" и "Больной Вакх"

Вот Караваджо виноград

С плетёной свесился корзины:

В подвялой кисти – розоват,

В туманной кисти – чёрно-синий.

Вот персик с молодым пушком;

Вот шишковатая, с листком,

Как груди лавочницы, груша…

Вот яблоко – а на бочке

Чернеет язва: в червячке

Всё дело тут – а Еве кушать…

А гроздь несвежую – смурной,

С холста покажет Вакх больной;

С больной улыбкой виноватой

Он долго смотрит: пятый век

Огонь тускнеет из-под век.

А рядом, как набиты ватой,

Два схожих персика лежат.

Лозы листами не прикрыты.

А между – чёрный виноград. –

И дёгтем ягоды налиты.

2021

---

Анакреонт

Стан твой и грудь станут как ялик разбитый,
Волосы-лён – жёстче, белее руна.
От персика щёк останется косточка только,
Губы как роза, станут сушёный инжир.
Кремами мажут лицо женщины наши, надеясь
Жиром забить времени поры… Но я
Молодость струнам твою, о Левкастида, оставлю!
Ты же, свежа, будешь ли помнить меня?

2018

---

Дыма, дыма запах стойкий...

                * * *

Дыма, дыма запах стойкий
Вдоль по матушке-реке:
Пароходика постройка
Исчезает вдалеке.

Там купец бузит до ночи,
Свет поносит нигилист;
Шарит шпик, и шило точит
Сухогрудый террорист.

В шляпке с кружевом курсистка:
Шёлк стыдливый меж колен;
Дорогая одалиска
И чикагский бизнесмен.

Все они, как невесёлый
Сон, что грезится к утру…
Их в прилежные глаголы
Всех уже не соберу…

Ах, покосы заливные
Правит Смерть. Который год
Крутит лопасти стальные
Вдоль по Волге пароход.

---

Ветер щекочет ресницы...

                * * *

Ветер щекочет ресницы.
Спи, моё золото, спи!
Сирин споёт тебе, птица,
Светлую песню любви…

Ветер коснётся под шалью,
Двух твоих маленьких роз…
Крылья раскроет, в печали,
Чёрный, как ночь, Алконост.

---

Вянет осень по садам, бульварам...

                * * *

Разве это осень, дорогая? –
Южный ветер, южное тепло…
Не багряная, не золотая
В снах, где держит женщина весло…

Много, много промелькало всуе
Лет нелепых, месяцев, и дней…
Вот октябрь на стекле рисует
Полусумрак, глаз твоих грустней…

Вянет осень по садам, бульварам;
Доживём до лета как-нибудь…
Только б паркам, этим девам старым,
Нитку не наскучило тянуть.

---

Путешествие в Арзрум

Там, где бодрая Орлова
Разливалась соловьём,
Где печалилась Серова
Над партейским хрусталём.

Где Ладынина старела
Без блажного казака,
Где Макарова глядела
На Данилу-батрака.

И народный Курский Ваня,
И Андреев гужевой
Часто видели в стакане,
Не побритый облик свой.

Где Черкасов долговязый
Заговорщиков казнил,
Где эксперт учёный лясы
С гардеробщицей точил.

Там, где станция шумела,
Отправляя поезда.
Где рубинная горела
В чёрном бархате звезда.

Где халаты
         полосаты,
Тюбетейки и чалмы;
Цвета платины закаты,
В сучьях треснувшей, зимы, –

Там…
     Теперь уж там иное…
Словно в «тысяче ночей», –
Толпы шумные (от зноя?)
Без усов бородачей.

Ну и что: народ в народе...
Непоседливый на ум,
Совершил же Пушкин вроде
Путешествие в Арзрум.

---

Суоми

Ты зачем идёшь навстречу,
Дева бледная Суоми? –
Я не звал тебя, не кликал
Жалким голосом кукушки.

Твой рукав широк холщовый,
На льняных власах повязка.
Где рука твоя вторая?
Дева бледная Суоми?

А рука моя вторая
За спиною: в ней подарки –
Ледниковые озёра
В чаше, выбитой из камня,
В ней леса смолистой хвои
На серебряном подносце.
В ней – мешок из грубой ткани
С головой твоей медвежьей.

---

Прекрасна женщина литая...

Меланхолия

Скучаю, ангел мой, по Вам.
Считаю дни, часы считаю.
Меланхолическим стихам
Досуг осенний посвящаю.

Сухие листья на дворе;
В душе лучится бабье лето…
В позолочённом сентябре
Так мало Вас, так много света!

                 * * *

Давно весна мне не на пользу.
И осень, с ранней темнотой,
Мне руку жмёт – в холодных кольцах
Твоей горячею рукой.

Скажи: зачем, печаль, отрада,
Ты этой осенью нежна,
Где в позднем пурпуре ограда
Потяжелевшего вьюна?

Бронзовая статуя со светильником

Прекрасна женщина литая.
Какая нега и покой!
Высоко лампа шаровая
В руках – над юной головой.

Она, как струи, тянет руки,
Не уставая век и год…
И в эти сладостные муки
Твой свет под вечер перейдёт.

---

Как по речке, по Казанке

              * * *

Как по речке, по Казанке
Шестьдесят две лодки плыли.
И одна из них – казанка,
И под парусом другая,
А ещё одна, с винтами,
На резиновом моторе.
Впрочем, все не перечислишь
Шестьдесят две лодки кряду…
Да и надо ль? Да и надо ль? –
Все они похожи, словно
Проплывающие годы.

             * * *

Деревушка в десять хат
У реки с разбитой лодкой.
Время движется назад.
На столе бутылка водки,
Лук зелёный, чеснока
Фиолетова головка…
Жалко, жалко старика:
Износилася обновка,
И старуха, лет уж пять,
Приказала поминать.

Прибедняться, Тихон, хватит:
Ты живёшь, как господа:
Десять хат; и к крайней хате
Подбирается вода…

Закипает, словно чайник
Предвечернего жилья…
Дети, не озорничайте:
Спит Настасьюшка моя.

---

Мадонна Джотто

Проходит век, приходит время оно.
Художник мал, но поздних царств восход
Его зовёт, – и юная Мадонна
Уже на ярком полотне цветёт.

Охранна кисть, как маленькое ложе.
Смеясь, младенец тянет ручку к Ней.
Закат в окне художнику поможет
Создать игру и таинство теней.

Ещё никто так не писал с натуры,
Вливая свет, как масло, в полотно.
Горит хитон Её чернёно-бурый:
Глядит закат в глубокое окно...

Ах, как светло писала Византия
Своих седых пророков и святых!
Как чудно ликом тонкая Мария
Печалилась в одеждах золотых!..

А здесь – крупна, с чертами падуанки,
Сидящей под оливой; вдалеке
Блистает море; мальчик спозаранку
Нашёл и вертит раковину в руке.

2018

---

Сад ронял антоновку, в печали...

***

Сидел я на скамейке, молодой.
Сентябрьский ветер щекотал ресницы.
Но ты ступила маленькой стопой
В мой чудный сон, и стала сниться, сниться...

Как будто бы не минули века,
Оставив юность нежную в покое,
И оземь яблоки стучат… пока
Ты машешь мне приветливой рукою

.***

Сад ронял антоновку, в печали,
И стучал так глухо, как вначале
Райский сад – и Ева-тишина
Мой удел наполнила сполна.

Так кувшин девица наполняет,
И на тяжесть оного пеняет,
Горько плачет, уронив с плеча,
И, забыв, краснеет, хохоча…

Жениха поить водой студёной
Не пристало ей, в себя влюблённой.
И сандалий развязать ремни
Ленится римлянка – в наши дни.

---

Маркс

Зачем наш мир менять? Негоже
Рядиться с Господом Самим.
Брадатый немец был, похоже,
Прекрасной феей не любим.

Не бредил душными ночами
И поцелуев не срывал,
И соловьиными речами
Влюблённой Розы не смущал...

Так в жизни духа ущемлённый
Творит нелепые законы,
На всё обиду затаив.

Ложится тень кровавой смуты
На мысли, головы, минуты…

На прелесть локонов твоих.

---

Пахнет кожею палёной...

               * * *

Пахнет кожею палёной,
Винной бочкой и пивной…
Фреска с дивною мадонной
На стене вечеровой.

Солнце красными лучами
Красит золото ланит.
И расшитыми парчами
Город башенный горит.

Млеют лавки и колбасни
В гобелене синих гор.
И тосканки сладострастней
Опускают тихий взор.

---

Святая Варвара

Тих Илиополь... Как во сне
Сияют звёзды в небе душном.
На узкой башенной стене
Проходит стражник равнодушный.

Варвара, долго не смотри
В окно над страшной высотою,
И до зари не говори
С неопалимою звездою.

Бледна, не спрашивай звезду:
Зачем языческое племя
Не видит эту красоту,
Кумир поставив надо всеми?

Ночи не задавай вопрос:
Откуда утро золотое,
Зачем отец булат занёс
Над златокудрой головою?

Кумир языческий смешон,
Когда омыта кровью плаха.
И это лишь кошмарный сон,
Что с рёбер сдёрнута рубаха…

---

Царевна

Там, где Пушкин дремлет древний,
Синей патиной покрыт,
Старец с юною царевной
На скамеечке сидит.

Смотрит в очи молодые,
Руку нежную сожмёт;
Тронет волосы седые –
Вспомнит, ахнет – и умрёт...

Опечалится царевна,
Потеряет царский вид
Там, где Пушкин дремлет древний,
Синей патиной покрыт.

---

Золотой ранет

---

Лютня горько залепечет...

              * * *

Лютня горько залепечет
В сонной памяти едва:
Удивительные речи!
Молчаливые слова!

Пальцы, шёлковей тюльпана,
Ручка, сахара белей,
Возникают из тумана
Грёзы давешней моей. –

Щиплет весело и гладит –
Ветерок упругих струн:
Ниже плеч, подвиты, пряди,
Взгляд медлителен и юн.

Ах, мечтательницы этой
Я в стихах бегу давно
В угол тёмный, угол бедный –
Пить поэзии вино.

---

У скрипучей колыбели Век, а может, два назад...

                 1

Словно Моцарта музЫка
Пробивается извне,
Как прибой многоязыкий
И барашек на волне, –
Ты в моих виденьях длишься:
Голос дивной красоты…
Что ж ты шепчешь? ... Иль боишься
Разбудить ребёнка ты?

                  2

У скрипучей колыбели
Век, а может, два назад
Мамки-бабушки сидели…
И теперь они сидят.

В люльке, яблока румяней,
Целый век, а может два
Спит младенчик… Дремлют няни.
Расцветает сон-трава.

---

Встретил бы я тебя, возвращаясь с работы

                           * * *

Встретил бы я тебя, возвращаясь с работы,
На тротуаре, покрытом утоптанным снегом, –
В коричневой шубке, с чуть постаревшим лицом,
Девочка, которая мне никогда не нравилась.
Ни тогда, когда шла по школьному коридору,
Поправляя прилежной рукою
Чёрную окладистую бретельку фартука.
Ни тогда, когда стояла
У зеленеющего тополями окна,
Держа перед собой учебник,
Бережно обёрнутый канцелярской бумагой.
Ни тогда, когда честно защищала меня
От гнева раздражённых учителей…
Встретил бы я тебя на снежной дорожке,
В коричневой меховой шубке,
С постаревшими прекрасными чертами –
И заплакал.
Я пригласил бы тебя куда-нибудь
Выпить со мной… Ведь отличницы
И примерные девочки
Теперь, случается, выпивают.
А потом я бы поцеловал
Твои вздрогнувшие, вдруг, пальцы.

2021

---

Бабье лето

Бабье лето

Над Ольховской, над Преображенской
Словно свечи, блестят купола.
Осень, вдруг, просияла по-женски,
Мне рукой по щеке провела.

Улыбнулась печально и нежно,
Оглянулась – исчезла во мгле…
И горел, как на лето надежда,
Алый клён в голубом хрустале.

2021

Осенние клёны

Почему-то меня не тревожит
Летний клён… Но в осенней земле
Сколько звонкого золота, Боже!
Сколько меди на чёрном стволе!

Желтизны бледновато-лимонной,
Розоватой, цыплячьей, рудой…
Словно ризами блещет икона –
И срывается лист золотой…

Небеса леденеют из дали,
И пестрятся холмы вдалеке:
Словно женщины ткали и ткали
Покрывало на шатком станке.

2021

---

Я люблю бродить музеем Полутёмным, без народа...

---

Парикмахерша Белла

Не любитель морских навигаций,
Я в Одессе давно не бывал,
На балконах, меж южных акаций,
Загорелых ундин не видал. –

Парикмахершу, толстую Беллу,
Что одна не ложилась в кровать,
И любила стаканчик меж делом
У прибрежной волны выпивать.

Мидий с мола притаскивать ломких,
Подгребать к ним золы белизну,
И себя положить на шезлонги
И потом положить на волну.

А теперь она где-то пропала,
Затянуло песком её след.
И жила она, и умирала:
Ничего в этом нового нет.

Приплывала за ней каравелла,
Подставляла крутые борта.
И была парикмахерша Белла,
Как перина, пышна и проста.

2022

---

Два слова о кн. Меншикове

За что тихОго казнокрада,
Вояку с горем пополам,
Любил российский император? –
Зачем судил не по делам
Торговца в прошлом пирогами,
Что взят женевцем в денщики
Тереть бархоткой сапоги
До блеска – резвыми руками?

Зачем в Лефортово ночном,
Когда зудели под окном
Сверчки и липы пахли мёдом, –
Сидел на равных за столом
С ним царь с рассеянным челом
За долгой чаркой, без заботы?

Зачем? Бог знает… Может быть,
Тому любви не доставало,
И было не с кем поделить
Печаль, что вечно прибывала?..

Она, быть может, в нём жила,
И пуще совести молилась:
Отставь кровавые дела –
И призови на брата милость!

2020

---

Школьные хореи

---

Мария Стюарт

Вдохновляя Шиллера и Цвейга,
Вот опять идёт на эшафот…
Скучная шотландская жалейка
Лезет вон из кожи – и поёт.

Снова голова упала с плахи,
В волосах запуталась, страшна…
Кружевами шёлковой рубахи
Ледяная пенится волна...

Ветер шумно с парусом заспорит
Иль волынщик выдует струи –
Опускает королева в море
Спутанные волосы свои.

---

Школьные хореи

Зимним вечером

Как любил я коридоры
Полутёмной зимней школы
В час шестой, после занятий!
Звук раздастся одинокий;
Кто-то гулкие ступени
Просчитает каблуками –
И опять темно и тихо…

В этот час я наблюдаю
Сад, в сугробах, заоконный,
Синий сумрак в белой раме…

Из натопленного класса
Шумный ангел Боттичелли
В зимний сад летит к Марии
В потемневшую беседку.

Ни стекла не замечая,
Ни за партой – третьеклашку.

Шумный ангел Боттичелли

Шумный ангел Боттичелли
За спиною пролетел.
Улеглись снега-метели,
Твой пробор заиндевел.

Стали белыми ресницы,
Как у Настьюшки зимой:
Как могла ты мне присниться
С непокрытой головой?

Это иней, что не тает;
Это давние снега
Упадают, упадают
На увядшие шелка.


Коридоры

Как любил я коридоры
Опустевшей тёмной школы,
Окон зимние узоры,
Тайных классиков глаголы!

Современников от плуга
Избегал высокомерно…
И держал тебя за руку,
Моя рыженькая серна.

Взгляд, испуганно воздетый,
Гаснет в памяти не скоро…
Вдоль зыбучего паркета
Убегают коридоры…

---

Школьные хореи

Вдохновение

Едешь где-нибудь в вагоне,
На работу: душно, мутит
(Твой поэт термозависим).
Вдруг, всплывёт бог весть откуда
Образ, вряд ли сообразный
С давкой метрополитена.

И душа летит навстречу,
И, наполнено слезами,
Бьётся сердце благодарно:
Мир слагается из звуков
Песни новой, неизбежной.

И уже ты сам далёко,
В классе с полками по стенам:
Там шары и пирамиды,
Кубы тяжкие из гипса;
Всюду головы, головки
В кудрях, лентой перевитых,
Эта вниз взирает – шею,
Подпирая подбородком;
Улыбается другая,
Глядя с нежностью лукавой…

Вот – Гомер поверх взирает
Очарованного класса;
Вот – чело прикрыл ладонью
Размышляющий философ…

Тут – стопа белеет, чудно
Отделённая от тела
По лодыжку, одиноко
Украшающая полку…

Может, гений флорентийский
В тёмный класс заходит ночью
И на голову Давида
Долго смотрит, приближая
К хладным кудрям воск горячий…

Лукреция Бути

В школе, к вечеру притихшей,
В тихом классе рисованья
Тихо девочки склонялись
Над альбомами прилежно:
Чёлки чуть не щекотали
Распахнутые альбомы:
Косы гладили, намокнув,
Водяные акварели…

Шаловливые мальчишки
Притихали, затихали,
Потому что было тихо
В мире царственном искусства,
Где писал Филиппо Липпи
С Бути* – чистую мадонну.

_________________

Лукреция Бути* – молодая послушница, похищенная
Липпи из женского монастыря в Прато.

---

Школьные хореи

Вьюн

Вьюн зелёный на ограде
Без вкраплений ярко алых
И малиново-свекольных.
Только начался сентябрь,
Дети в школу потащились,
Нагрузив на спину ранцы,
Божьи будто бы коровки.

Вот они заходят в школу,
Разбредаются, зевая,
Вверх плетутся по ступеням;
Между ними снег белеет
Пышных фартуков нарядных,
Гольфы белые мелькают
Старшеклассниц в лёгких бантах…

Шум стоит, как будто море
На грохочущую гальку
Груз обрушило прибоя.

Незаметно тает время…
Вьюн алеет на ограде;
Лист малиново-свекольный
Грустно звёздочкой острится.

Ты всегда проходишь мимо,
Вот уже полвека с лишним,
Не взрослея, не старея:
Вьюн застенчиво краснеет,
Как влюблённый пятиклассник.

---

По Италии скучаю, По Италии тужу....

---

Красное слово

Слово красное, лети,
Улыбайся по пути,

Слёзку жалку урони,
Что смешная в наши дни.

Может, буду за тобой
Я в заре вечеровой,

Сяду в дружеском кругу
Пить извечную нугу,

Сладко ль, горько ли вино –
Там уж будет всё равно.

Потому что в вышине
Все поэты – братья мне:

Брат мне Пушкин и Эсхил –
Все, кого недолюбил,

Все, кому чуть не молюсь,
А в подмётки не гожусь…

Будет там, быть может, Свет-
Мой томилинский поэт.

С ним – родимые края:
Свет-Малаховка моя.

---

Если я не сяду с кружкой Пировать между великих...

---

Школьные хореи

Гули

Тело глиняной свистульки
Я раскрасил во цвета:
Гули-гули, мои гульки,
Полудетская беда!

Бинт резиновый, рогатка,
Смертный камешек ребрист.
Эх, охотничья повадка,
Сволочной Емелькин свист!..

И в июне, и в июле,
Я свистульку достаю:
Гули-гули, мои гули
Расклевали жизнь мою.

Дальняя страна

Лебедиха

Далеко-далёко в ночи,
Среди вспыхнувших созвездий
Проплывает лебедиха,
Широко расставив крылья.

То кричит она, то плачет,
То молчит, и только глазом
Смотрит на меня печально.

«Где твой друг, скажи мне?» - «Вечность
Протекла с тех пор, как вдовьи
Перья чёрные надела,
И лечу в ночном просторе,
С неподвижными крылами,
Никого вокруг, лишь звёзды
Мне сочувственно мигают.

Я тебя подростком помню,
Пожалел ты лебедицу,
Грустным взглядом провожая…

С этих пор прошло полвека,
Я вокруг оси вселенской
Проплыла и пролетела.
С неподвижными крылами –
Никого вокруг, лишь звёзды
Мне сочувственно мигали…»

---

Дождь в Париже

"Театр Золотая Тыква. Весёлый раёк.

Кукольное представление

(На фоне Эйфелевой башни)

Полишинель

Я вышел прогуляться, но сегодня
Погода, точно в Шербуре, дождлива.
Я весь промок: хотел укрыться в башне;
Но, строя башню, досточтимый Эйфель
Перед собою видел решето...

Эйфель (появляясь под зонтиком)

Нет, мой горбун, сему сооруженью
Не должно стен иметь глухих, бетонных:
Париж – паренье, вздох, а башня эта –
Летящая по ветру паутинка...

Полишинель

Ну, вот ещё! Я тут промок до нитки,
А он мне про Париж, паренье, вздохи!..
Болтает чушь, проклятый буржуа!
Небось в карманах денежки припрятал,
Те, что на башню выделил префект...
Конструхтор детский ты собрал – не блоки!

(Эйфель достаёт носовой платок – из кармана вытряхивается франк).

Эйфель (спохватываясь)

Возьми - и выпей за моё здоровье!

Полишинель

Вот так бы сразу!..

Эйфель

Башня – это вздор!..

Полишинель (выпуская водяную струю)

Когда в гортани сухо – не до башен!..

(Обнимаются) 

(Полицейский свистит)

Немая сцена.

2015

Из книги "Театр Золотая Тыква.
Иллюстрации Жанны Цинман.

---

Двор-колодец

---

Над топкой лункою дрожала...

                 * * *

Над топкой лункою дрожала

---

Из незапамятных времён, когда Борисова блистала...

               * * *

Из незапамятных времён,
Когда Борисова блистала,
И Лановой, не столь умён,
В глазах и голосе – металла
Лелеял жёсткость, юный блеск;
Гриценко представлял гротеск;
Когда, великолепно важен,
Асклепий Яковлев пленял
Миллионершу дивной феской…
Да что! – вся жизнь была гротеском,
И шуткой доброй – идеал, –

Из тех времён я вышел рано,
И кувыркаюсь, стыдно мне,
Как заводная обезьяна
С забытым ключиком в спине.  

---

Как прекрасен храм на горке!..

             "Только вёрсты полосаты…"
                                  А. Пушкин
 
                  * * *

Как прекрасен храм на горке!
До него мне не дойти…
То ли волки, то ли орки
Завывают на пути.

Облака плывут куда-то;
Неприметен мой закат...
Мне осталось маловато
Полосатых вёрст и хат.

Погодя, умолкли толки,
С сонных вежд спадает гнёт…
То ли орки, то ли волки
Воют, пёс их разберёт.

---

Диапроектор

Диапроектор, праправнук райка,
Фильм покажи нам на стенке, пока
Вьюгой стоит Королева в окне
И улыбается холодно мне.

Девочка, дальше отсядь от окна:
Очень улыбка её холодна.
Розы скукожились в дальнем углу;
Бабушка приковыляла к столу.

Тихо она опустилась на стул...
Медленно холод на Кая подул.
Саночки взял он в парадной, где ночь –
Некому бедному Каю помочь.

Остроконечные крыши внизу.
Держат метели возок на весу.
Сердце ледышка; вокруг никого;
И Королева целует его.

2018

---

Школьные хореи

---

Нева широко волновалась...

                 * * *

Нева широко волновалась,
Блестя свинцовою волной.
Сквозь тучи солнце прорывалось,
Спадая тканью золотой.
Как будто царская порфира,
Волнясь,  влачилась по реке.
Сквозь газ играющий эфира
Адмиралтейский вдалеке
Блестел клинок, готовый к бою,
Поднят властителя рукою.

Как берег призрачный далёк!..
На волнах Финского залива
Давно качался наш челнок:
Полвека минуло счастливо.
Отец, мне пусто без тебя;
Волна прижизненная крутит;
Глаза болят, простор кривя,
И от тяжёлой качки мутит.

---

Школьные хореи

Вот не знал я, что Евтерпа

Вот не знал я, что Евтерпа
Старится и увядает
Вместе со своим поэтом.

Роза шёлковая вянет,
Лепестки её коробит
Златолиственная осень…
А потом её головка,
Смотришь, клонится – упала.
Лепестки вокруг разбросил
Озорник – студёный ветер…

Так и ты, моя Евтерпа,
Смотришь в зеркало ручное,
Удивляешься: «Недавно
Вроде, я ходила в школу:
Хвостик, платье, белый фартук…
А из красной босоножки
Нежно пальчики глядели».

Пили белую

Смерть приходит жарким летом,
И бетон-пятиэтажка,
Печь, развеивает пепел…

...Ели хладные арбузы,
Ели красные арбузы,
Зелень-корки ледяные
В вёдра цинковы кидали.

Пили белую – спешили,
В леднике не охлаждая.

А наутро не проснулся
На своём десятке пятом
Хулиганистый подросток,
С папкой кожаной под мышкой,
Вечно делящий со мною
Пересушенное «солнце» *.

*«Солнце» ("Слънце") – марка болгарских сигарет.

---

Школьные хореи

Коробочка из-под розового масла

---

Фарфоровая фигурка

Музыкант стоит горбатый,
С полки смотрит на меня,
Как-то грустно-виновато
Мандолиною звеня.

В шляпе с гнутыми полями
Он похож на гриб лесной.
Шевелит едва губами –
Как беседует со мной.

Говорит, а я не слышу,
Тронет струны – ничего.
Вылитый Берлинский Миша –
Карлик детства моего.

---

Мойры

Три старухи сидят неподвижно,
Все белы, на лицо – как одна.
Нить в ослушных руках; еле слышно
Скрип тяжёлого веретена.

Нитка тянется, время застыло.
Взгляды тусклы, провалены рты...
Не заглянет дневное светило
В эту ночь с золотой высоты.

Нить хлопчатая рвётся, где тонко,
Ни строкой, ни струной не звеня…
А летучая мышь перепонкой
По лицу задевает меня.

---

Идёт лошадка, не спеша...

             * * *

Идёт лошадка, не спеша,
И головой кивает.
Нет, в мире ни одна душа
Её не понимает.

Идёт лошадка – цок да цок;
Желта, лохмата грива.
И как у девушки висок.
А глаз, как будто слива.

 

2019

 

                    * * *

Постаревший мой хаски вздыхает,
У порога ложится опять.
Оба глаза наверх поднимает,
Будто хочет о чём-то сказать.

И лежит, словно барская шуба
На полатях в случайной избе…
Между пальцами мех его грубый,
И одышка – на сизой губе.

 

2020

 

 

               * * *

Востря монгольские колы,
Они шипят – и проклинают.
Глядят Чингисами из мглы
И лисьи шапки вытрясают.

Продравши пухлые глаза,
Гудит бурятка на варгане,
И скрип ночного колеса
Уж тает в утреннем тумане…

Угар спиртовый и дурман –
И степь на тыщу километров…
И одинокий тарбаган
Стоит, прислушиваясь к ветру.

 

2022

---

Иван-дурак

Иван-дурак

Жалко, жалко дурака.
Он на дудочке играет
И намятые бока
Пятернёю потирает.
Жалко Ваню-дурака!

Жалко Ваню... Я ему:
Не играй, Иван, на дудке!
Что-то, Ваня, не пойму,
Что бормочешь в промежутке.

Отвечает мне дурак:
Бормочу я просто так.

Говорю ему: не диво,
Что бока твои болят:
Ты играешь некрасиво,
И бормочешь невпопад.

2017

---

Стихи последних дней

                    * * *

Чуть навыкат глаза, круглолицый,
Узкий, длинный и с тростью в руке
Император приходит в столицу
В европейском своём сапоге.

На погосте берёзовском кашка
Рыжий клевер, крапива желта…
Где гуляешь, друг мил Алексашка? –
Что казна, если кружка пуста?!

Торговали мы девку Европу,
Колотили мы в кровь корабли...
Поднялись православные гробы
И поплыли до финской земли.

 

         Серебряный век

 

Век серебряный, праздность и поза

И какой-то всеобщий бедлам,

Где печалятся Рыцарь и Роза;

Бузины арматы от дам.

 

И духи те и ранние грёзы

Никому ни за что не отдам…

И оставлю на память я Розу

И вуаль незнакомой мадам…

 

Сохнет роза в страницах, не колка,

Ткань меж мушками стала желта…

Поцелуй, а-ля клео*, заколка,

Напридуманных лет маята.

 

 

*«а-ля Клео де Мерод» - название модной причёски

 

Красная дрезина

 

 

Красная дрезина
Встала на пути:
Жёлтый кран заспинный,
Фары впереди.

За тобою плёлся
Я весь век блажной,
Тосковал-развёлся
С первою женой.

И вторая – сына
Мне не родила:
Красная дрезина
Стороной прошла…

А как отоснилась,
И обрёл покой, –
Вдруг сама явилась
Та передо мной.

 

        Липа

 

Неделю-две цвела, душиста.
Я эту пору упустил:
Елея липы золотистой
Я не вдыхал – и я не жил…

Кому теперь вы на потеху,
Былого милые края? –
В Архангельское не поехал –
И жизнь закончилась моя…

Цветы поблекли и опали;
Шмели елозят на полях.
И липа старая – в печали
Неувядающих цветах.

---

Над плетеньем, над ветром, над блеском сандалий ...

                     Амфоры

Амфоры чёрных фигур — аппликации ночи,
Амфоры красные пламенем тёмным горят.
Семь колесниц обожжённых — и каждая хочет
Вырваться... Семь олимпийцев — танцующий ряд.

Сонно свершается жизнь и стремится по кругу
Выпуклой глины — война, вакханалии, быт;
Чёрной повязкой стянув обагрённую руку,
Полое время раскрашенной медью звенит...

Чаши содвинув, увитое острой листвою,
Силится вырваться — с круга сорваться оно.
Но колесницы летят и летят... Голубое
Льётся из жерла обратной струёю вино.

                          * * *

Над плетеньем, над ветром, над блеском сандалий –
Два трепещут крыла.
В кофрах амфоры тяжкие не расплескались.
Влага не умерла.

Голосит и шипит, пробираясь наружу
Лиловатой струёй.
Кто-то песню поёт, и играет на лире – и тужит,
Упиваясь тобой...

Кто-то хочет догнать, долететь, опрокинуть,
Чтоб летел до земли
Круг вертящийся – крыльев, сандалий, кувшинов
И искрящей струи...

2013

                 * * *

Это всё непослушный Икар…
Озорник, не балуй со светилом!
Меж мальчишеских рёбер пожар
Оперённый, пернатый – бескрылый.

Нити тают, как будто свеча.
И обратная точность полёта
Озорна, как излука плеча
И смертельный изгиб поворота.

Не горюй, престарелый Дедал:
Блудный сын твой вернулся – и тише
Стало в мире, где я не летал,
Только чудную музыку слышал.

 

                * * *

Летал Икар, летал Дедал.
Летал крестьянин с колокольни.
Крыла холщовые сшивал –
И аккуратно, и не больно.

А падал – путаясь в снастях,
И шею ли, хребет ломая...
И там, у Господа в гостях
Пил чай, о жизни вспоминая.

 

2014

---

Школьные хореи

Метаморфоза

Ты в какую превратилась
Птицу? В лебедя, быть может,
Крылья шумные воздела,
Крикнув грустно, полетела –
И девичий голос нежный
Долго в небе раздавался.

Вслед тебе глядело солнце
Вслед тебе мигали звёзды,
Серебром тебя осыпав.
Долго, долго улетала
От земли, прижавши лапки
К белоснежным мягким перьям…

Верность, жизнь моя, зачем ты
В лебедицу превратилась?
Неужели было плохо
На счастливой перемене
Нам встречаться – и глазами
Говорить любви признанья?

Разве плохо в дни каникул
Тосковать с тобой нам было
И короткую разлуку
Превращать, печалясь, в вечность?

Разе мало было зёрен-
Звёзд у верной лебедицы? –
Разве небо не сходило
К нам, любовь моя, на Землю?

Пришкольный сад

Сад стоял, не мыт не стрижен,
Яблонь девственность храня.
Время медленней и тише
Проходило сквозь меня.

Проходило, не спешило
Доверяться и любить.
Школьный сад запорошило
Снегом – некуда ступить.

Все тропинки и дорожки
Замело крылом пурги.
А по снегу – лёгкой кошки
Осторожные следки.

---

Из последних стихов

                 * * *

Старость вздорная крадётся,
Смерть за ширмами дрожит…
А пишу я как придётся –
Куда строчка побежит.

Прошиваю, как рубашку,
Расстоянья-времена…
Вышел весь поэт: портняжка
У ольховского окна.

       Гитаристы

Звучат урочные гитары
Так – что и день к стеклу приник.
Играет гитаристов пара:
Преподаватель – ученик.

Увлечены, как те сатиры,
Игрой желаний и мечты;
В карманах их табак и дыры,
Но сколько в мире красоты!..

Не горе – вермут в магазине,
И смерть в стаканах – не беда:
Какими звуками доныне
Их наполняет нищета!

                    * * *

Это время платьев из кримплена,
Стрижек женских с видимым ушком –
Промелькнуло, скрылось за вселенной,
И стоит пустой, без стёкол, дом.

Словно двинув бабкиным ухватом,
Лестницы обрушил чёрный год…
Жёлтый плоскомордый экскаватор
Кирпичи черпает и гребёт…

Веришь-нет? – из крепких состояло
Нашей жизни тёплое жильё…
В эти окна солнышко сияло.
Солнышко далёкое моё.

            * * *

Взглядом бы окинуть
В синих звёздах твердь, –
Можно б отодвинуть
Маленькую смерть.

Полетит к созвездьям
Жизнь моя, чудна,
Умягчая песней
Дали-времена.

                        Владимиру Старшову

Мне поэт сказал – и будто
Свет заслушался, притих:
«Жду-пожду чуднОго чуда
В школьных выдумках твоих.

Эти выдумки правдивей
Жизни в каменном мешке;
Эти выдумки красивей
Звёзд в далёком далеке.

Это – прошлое поманит
И улыбкой одарит;
Это – солнышко в тумане
Нашу землю озарит».

---

Школьные хореи

И танцует Саломея

Фатера

Шёл по Нижней Красносельской
С ранцем красным за плечами,
Волочился, словно божья,
В робких пятнышках, коровка.

Этот мальчик первоклашка,
Словно серая букашка:
Шерстяной костюмчик впору.

Неумело пришивает
Он воротничок крахмальный,
Неумело набирает
В чудо ручку перьевую
Тёмно-синие чернила…

Вот шагает он до дома
Из кирпичной серой школы,
Из чужой, скучливой школы.
Перед ним, через дорогу
Окна, где цветут герани
Красным цветом: ах, фатера
Деда днём скучна, пустая.

Как же скучно, как же скучно
В этих комнатах с прабабкой,
Где машинка монотонно
Напевает, нитку тянет.
Рукоятку крутит Фёкла
Узловатою рукою,
Завернув седую косу –
Как снега в пучок зашпилив.

Чёртово колесо

За летучими часами

Ты всегда перед глазами,
Чудо девочка моя!
За летучими часами
Не заметил жизни я.

Так, прошла и закатилась,
Словно солнышко красно.
Потихоньку источилось
Страсти крепкое вино.

Пузырьки не остры газа,
Пуст бокал из хрусталя…
Потемнела как-то сразу
Неба Божия земля.

---

Карусель

Сладкий петушок

Едет, едет карусель;
Кони парами, олени.
Тень ложится на плетень,
День румянится весенний.

По проталинам ручьи;
Снег – невымытая губка.
Прилетевшие грачи,
Улыбнувшиеся губки...

Столько зим и столько лет,
А ребёнок всё не вырос...
Мама юная билет
Покупает мне на вырост.

И кручусь я на доске,
На пожизненной площадке,
И алеет в кулачке
Петушок на палке сладкий.

Карусель

Славно скачете по кругу,
Карусельные лошадки!
И олени, словно вьюгу,
Раздвигают воздух шаткий.

За оленями, не вижу,
Кто по кругу славно скачет.
Эскимос отставил лыжи,
Плавным скоком озадачен...

Смотрит глазками, как щели,
На оленей утром рано.
И поют ему метели,
Как органы Иоганна.

А на круге, а на круге
Поднимаются колени:
Скачут кони без подпруги
И рогатые олени...

2018  

---

Из последних стихотворений

---

Как златое знаменье Господне...

                         памяти Р. Аванесова

Как златое знаменье Господне

На белёной холще полотна,

Встал разрушенный храм на Кропотне

Супротив и пониже окна.

Я сошёл на жестяную крышу

Бельведера твоей мастерской:

И гудение медное слышу,

Словно пенится моря прибой…

И, ступая на зыбь золотую,

В предзакатном охряном огне,

Ростом мал, ты приходишь вживую

И киваешь по-дружески мне…

…И садимся за стол у окошка

Наблюдать восхитительный вид…

Вот, трещит в сковородке картошка,

И душа как-то сладко болит.

2021

---

Знахарка

Яды разные гадюки
Престарелая знахарка
В миске глиняной мешает:

Яд изжёлта золотистый –
От болезней тяжких тела.

Яд зелёный – для прошедших
Лет: он прошлого ошибки
Роковые исправляет.

Голубой – для материнской
Пылкой нежности-заботы:
Он от пуль, от сабель-молний
Сыновей оберегает.

Вместе гадины болотной
Перемешанные соки
Чудным сном смежают веки, –

Ни «вчера» нет, ни «сегодня»,
Ни обманчивого «завтра».

---

Открою Пушкина тетради...

---

Снова Школьные хореи

Вратарь

 

Ты в динамовской пилотке,
Я в спартаковской пилотке,
Мы гоняем мяч из кожи,
Зашнурованный не туго.
И стоишь ты на воротах
Между двух кленков трёхлетних,
Это штанги – а напротив
Тоже вроде бы ворота:
Штангой стала груша-дичка,
А второй – найдёныш камень…

Так играем мы полвека:
Бью я пыром по воротам;
Мягкой щёчкой полукеда
Мягко мяч я посылаю.
То ты ловишь, то не ловишь,
Мяч шнурованный – планету;
И летит она в ворота
Между клёнов двух – трёхлеток.

И огромные перчатки
Велики тебе, как прежде.

 

Полнолуние

 

Проклинаю полнолунье,
Каждый раз, когда, обрамлен,
Светит мне в окно прожектор;
Всякий раз не сплю ночами,
Весь разбитый, в полнолунье.
Днём в беспамятстве хожу я,
Натыкаясь на предметы,
Как лунатик задремавший
Или меряю давленье.

А давным-давно когда-то
(В жизни прошлой ли, прошедшей?)
Я встречал луну на синем
Летнем бархате – с восторгом.

Я разглядывал на круглой
В окуляр подзорной трубки –
Разливные Океаны,
Век спокойные Моря.
Вот – Дождей, Нектара море,
Вот Спокойствия пучина;
Бурь таинственная влага
Из сыпучего базальта…

Тут – как в чаше плоскодонной,
Аристилл Александрийский* –
Он полулежит, в хитоне,
На боку, задумчив, – рядом
С ним Эратосфен* со сферой,
Из полос окружных меди.
Он полулежит, в хитоне,
На боку, а рядом – циркуль.

Вот – в другой такой же чаше –
Улугбек, правитель тюрков,
Тамерлана внук, в халате,
Ватой хлопковой подбитом,
На чалме – перо над брошью,
На челе учёном – дума.
Зидж лежит пред ним Гурганский*;
Угломер; Над головою –
Словно облако, поднялось
Медресе, а он снимает
С плеч главу свою: минуту
Держит – снова водружает…

Да, смотрел я в небо долго
Мало больше полувека,
Много больше скучной жизни,
И теперь ещё я вижу,
Как Коперник* тщетно чертит
На песке сыпучем сферы…

_____________

Гурганский Зидж или зидж Улугбека* – средневековый звёздный каталог, изданный султаном Улугбеком в 1437 году.

* Именами этих учёных, включая Улугбека, названы кратеры видимой части Луны.

 

 

Три горе-музыканта

 

Как у школьников в июле
Закружилась голова:
Очутилась в Ливерпуле
Музыкальная Москва.

Ходят-бродят, бродят-ходят
В дни свободы и вина;
Звуком вспыхивает вроде
Ливерпульская струна.

Три гитары-обезьяны
Врут, дразнясь, наперебой...
Удивительные страны
Повидали мы с тобой!

 

Письмо

 

Я пишу тебе письмо
Из неведомых столетий.
Не читаешь всё равно
Писем ты при жёлтом свете.

В тихой комнатке своей
Не сидишь за книгой скучной,
Не считаешь долгих дней
До разлуки неразлучной.

В юбилейной полумгле
На пирог из свеч не дуешь…
На оконном хрустале
Робкий вензель не рисуешь.

В Праге, в Кёльне ли – века
Ты, где колокол – и выси? –
Всё равно: наверняка
Не читают фрау писем.

 

Эликсир молодости

 

Потому не постареют
Эти школьные хореи,
Что и я разбросан сам
По волшебным временам.

Старость-Смерть не разбирает
И улов свой собирает:

Только нет меня нигде,
Потому что я – везде.

Фартук белый и манжеты
Там и сям, и тут воспеты, –
Ножка, туфелька, коса,
Подведённые глаза…

Этот слой наивной туши
Уврачует наши души.

Эти чудо-каблучки
Мрамор лет дадут послушать –
От смертельныя тоски.

---

Как Набоков ни поносит Этот рыцарский роман...

---

Она у зеркала сидит...

---

Тихо-тихо, вечер млеет...

---

Пахнут липы уныло и сладко...

                  * * *

Пахнут липы уныло и сладко,

Разливая нектар дорогой.

Ах, какая мечта и загадка,

Этот липовый поздний покой!..

Мы ругались, мирились, старели;

И полыни вдыхали – и мёд:

И листвою мы зашелестели,

Где душистая липа цветёт.

             Васильки

Василёчки-васильки

От меня недалеки:

Вся зелёная поляна

В синеглазых васильках;

Старый дуб – как тень Бояна,

Складны гусельки в руках.

Ой вы, гусли-самогуды,

Иво-липовы свистки!

Помогают от простуды

Голубые васильки

Красным девкам, но не сразу, –

Русокосым да льняным:

От беды, от чёрна сглаза –

Чудо-цветом голубым.

                  * * *

Лжекороны лилий ломких,

Золотые лепестки;

Мимолётные котомки:

Самокатные тюки…

Липы крапчатое злато,

Удушающий жасмин;

Ослик Пансы глуповатый –

И упрямый господин…

Едут коротко ли - длинно;

Машут мельницы вдали

И слуге, и господину –

По окраинам Земли.

---

Васильки на стеблях тонких...

---

Мой читатель, меж поэтов...

---

Стихи-воспоминания о ранней влюблённости

                 * * *

Продолжается наше свиданье

Уж полвека, где, снега белей,

Одиноко встают изваянья

Среди липовых влажных аллей.

Здесь садятся тяжёлые пчёлы

На медовые чудо цветы.

Взгляд твой бархатный, смех твой весёлый:

Никуда не уехала ты.

Не уехала. Резвой сильфидой

Не пропала в чужой стороне.

Изваяния томного вида

Сквозь листву улыбаются мне.

                 ***

Не поехать, не доехать:

Сон чудесный, край родной! –

Сердца старого утеха,

Запах липы распашной.

Шмель в цветок забрался, грузный;

Вспомню девочку мою…

Почему бывает грустно,

Вечерами слёзы лью?

Потому что липы, в цвете,

В аромат погружены;

Потому что были дети

В этих липах влюблены.

                   * * *

Перебираю всё, что свято,

На старость лет в своём уме.

Зима, морозная когда-то –

Упрёк теперешней зиме.

Глухая шапочка – по брови;

И слышно голос твой грудной.

Луна – и город, как в обнове,

Облитый тайною луной.

Как лёд, таинственны и сини

Планеты в чистой высоте.

И ты с улыбкой, словно иней,

Подобна северной звезде...

А на щеках стемнели розы,

И меж припухших век, в глазах,

Стоят, подрагивая, слёзы,

Как две планеты в небесах.

            ***

Ира, Ира, в инее

Шапочка твоя…

Добрая ириния,

Сладкая моя!

Через ночи вьюжные,

Через времена

Стихотворцу скушному

Снова ты видна.

Настигаешь ласково

И, по доброте,

Снова даришь ласкою

В нежной темноте.

Снова зимы синие,

Корочка из льда.

Добрая ириния,

Шапочка-беда.

---

Театр Теремок. Невзрачный генуэзец и проч.

Невзрачный генуэзец

 

(вольное переложение 8-й новеллы Франко Саккетти)

 

Невзрачный генуэзец

 

Скажите, мессер Данте, как тут быть?

Случилось мне синьору полюбить.

Кровь, словно борщ, внутри меня кипела,

Но на меня синьора не глядела.

Всё раздражало нежную её...

 

Данте

 

Перо смените, сударь, на копьё;

Беретку – прочь! Наденьте шлем из меди.

Резвиться любят дамы, словно дети:

Серьёзность наша в них рождает сплин.

Звенящий шут им – царь и господин!

...А лучше б так: чтоб как-нибудь и вскоре

Прекрасной забеременеть синьоре...

 

Н. Г.

 

Да что вы, как? Зачем и от кого?!

 

Данте

 

Ну, в этом направленьи ничего

Поделать, сударь, мы не сможем с вами...

И остаётся только ждать... годами.

 

Н.Г.

 

Но для чего беременность нужна?

Что пользы мне?..

 

Данте

 

Брюхатая жена

Меняет вкус к еде, питью, к замашкам,

И к внешности, и к статусу мужчин...

Кто знает, чем потешится бедняжка? –

А ну как вами, добрый господин?

 

 Бесценный карбункул

 

(Свободное переложение 10-ой новеллы из «Новеллино» Мазуччо Гуардати)

 

Фра Антонио

 

Карбункул этот я куплю, чтоб вставить

Его в распятье. Нечего лукавить:

Достойны митры папы самого

Размер и блеск, и стоимость его.

 

Мошенник

 

Его у грека, сродного мне в вере,

Я отобрал, страдая на галере...

Грек в лучший мир с молитвой отошёл

(В кармане тайном перстень я нашёл).

Покаялся он мне в свой час последний:

Нагрел собор он, вашему соседний.

 

Фра Антонио

 

Как мал и узок божий этот свет:

К соседу возвращается сосед!

 

Мошенник

 

Я за него лишь тысячу дукатов

У вас прошу – а больше мне не надо!

 

Фра Антонио

 

Как тысячу! Мошенник и злодей!

Губитель греков честных и людей!

Я вижу ты наврал мне тут с три тюка.

 

Мошенник

 

Помилуй Бог! Я чист – тому порука

Моя цена, ведь стоит он в пять крат...

 

Фра Антонио

 

Да ты, матрос, на выдумки богат!

Я упеку тебя в одно мгновенье...

 

Мошенник

 

Я чист – и нет состава преступленья...

 

Фра Антонио.

 

Я покажу тебе, мой сын, состав,

Все позвонки твои пересчитав!

 

(Выхватывает перстень, который падает на пол;

камень выскакивает из оправы. Монах обнаруживает

подделку, увидев приклеенную к тыльной стороне камня фольгу)

 

Мошенник.

 

Проклятый грек надул меня изрядно!

А мой приход и сам я не богат.

Мы люди малые: надули нас – и ладно.

Распятие совсем другой расклад !

 

2016

 

      В пивнице

 

Пан Марьян колотит гроб,

Отложив рубанок,

Чтобы лечь в него и чтоб

Отрезветь от пьянок.

 

Пани Зося со свечой

Чтоб сюда спускалась.

Чтобы пиво горячо

В глотку заливалось.

 

Пан-Марьяну хорошо,

После первой стопки.

В полдень надо бы есшо

Опосля похлёбки!

 

2017

Калиостро

Кто воздушною стезёй
Пролетел, как бес хромой?

И толкнулся от балкона,
Где балясины белы?

И летит он, как ворона,
Из сгущённой римской мглы.

Плащ раздулся от полёта,
Шляпа выгнула поля…

Неприкаян этот кто-то:
Для него мала Земля.

В сапогах летит попрОсту,
Прах Италии поправ…

– Кто же это?
– Калиостро.
Из тюрьмы бежавший граф».

2021

     

---

Театр Теремок. Ведьма

---

Театр Теремок

                Теремок

Бумажно-театральные действа и злодейства
в лицах, жестах и кратких репликах.

               Вступление

В теремочке кто живёт?
Лисы, волки и койот,
Проживает Лена с Вовой,
Прозябает пень дубовый,
Тот, что двигают как стол,
Как бы ни был он тяжёл.

Тук-тук-тук! Ну, кто ещё
Здесь толчётся всю седмицу?
И вздыхает горячо,
Если Африка приснится?

Это добрый,
Это добрый,
Добрый доктор Берендей,
У него жена, как сдоба,
И одиннадцать детей!
Это – добрый,
Очень добрый,
Добрый доктор Берендей.

А ещё живут здесь мысли
И дела иных господ;
Два ведра на коромысле
И ревнивец Дон Кихот.

Санчо с дурой Дульсинеей,
Стадо розовых свиней,
Марианна – и за нею,
Вся Бразилия за ней…

Сеня Роджер с чёрной метки,
И картёжник, и герой.
Верный муж моей соседки,
Обожавшей домострой.

Это добрый,
Это ладный,
Неказистый теремок!
Живы люди в нём – и ладно!
Живы звери – славен Бог!

            ____________

Злодейство первое

Германн и Акулина

/Карточная драма/

Германн

Зачем Вам это? Дайте это мне!
Вы старая и скоро Вам в могилу.
А я женюсь на бюргера жене,
И буду пиво я варить премило.
Вам ни к чему семёрка, тройка, туз.
Зачем старухе этакий искус?
Поближе к пеклу надо о душе,
Графиня старая, подумывать уже.

Графиня

Умрут со мной три карты из колоды!
Семёрка, туз и тройка… Что мне годы,
Пока есть карты тайные?.. Игра
Не пивоварня, знать – не немчура!
Суконный стол – не ваш лужок зелёный!..

Германн

Молчи, старуха! И оставь газоны!
Сиди недвижно в кресле до трубы!

(достаёт "Лепаж")

Графиня

Одна беда от этой голытьбы!

Германн

Не буду Германн я, трухлявая колода,
Ты назовёшь мне карты!..

Графиня

            Тройка…

Германн

            То-то!

Графиня

Семёрку выдам, что же до туза –
Ну ни за что – ни в глаз, ни за глаза!

(Слышен выстрел. Старуха остаётся неподвижно сидеть в кресле)

            ___________________


Злодейство второе

Доверчивый плотник

/Чёрно-белая комедия/

Плотник

Кто там? Кого нелёгкая несёт?
В глухую ночь кому теперь не спится?

Гроб

Не отпирай, то Смерть твоя идёт,
Тебе во мне не худо б схорониться.

Плотник

Я сколотил тебя не для того,
Чтоб лезть живым и накрываться крышкой...

Гроб

Спеши, хозяин, это Смерть того...
Ей всё равно – старик или мальчишка.

Плотник

Ну ладно, брат, полезу, знать судьба.
Недаром нынче снились мне гроба!..

Гроб

Вот хорошо! дубовые мы с виду,
Ну а нутро у нас парчой обито.

Плотник

Как мягко тут, отличное сукно!
Жаль нет окна, не плохо бы – окно!

Гроб

Ишь захотел чего ты, мой приятель!
Стучи теперь внутри утробы, дятел!

Плотник

Проклятый гроб защёлкнул свой замок!
Иуда, Смерти ты войти помог!

Соседка

Открой, сосед! Совсем оглох ты что ли?

Гроб (за плотника)

Меня тут нет, век не видать мне воли!

            ______________

2017

       Принц Петрушка

       Дворовая сценка

---

Русской баловень Европы...

                               Как зашипевшего аи
                               Струя и брызги золотые...

                                                         А. Пушкин

               ***

Русской баловень Европы,
Рима Третьего каприз, –
Эфиоп – у эфиопов,
У киргизов ты – киргиз.

Пушкин, Пушкин! сколько песен
Мы слагали в тишине,
Но о том, что свет чудесен
Ты поведал только мне.

Только мне – сию минуту,
В час бессонницы лихой;
Улыбаюсь тихо чуду,
Пью аи шипучий твой.

---

Расскажи мне сказку, Пушкин!..

---

Лирик, лиру расчехливший... Школьные хореи

Лирик, лиру расчехливший…

 

Лирик, лиру расчехливший,
Век играет для любимой;
Эпик, ученик Гомера,
Должен битву слышать чётко.
Ну а мне необходимо
Видеть образ твой, хоть призрак,
Хоть видение немое…
 
Или нужно, чтоб наставник
Похвалил стихи – оттуда,
Нет откуда возвращенья,
Ветер жалоб не доносит…

Или школьный мой товарищ
Пусть со мною детство вспомнит,
Вспомнит отрочество, первой
Чистоту любви к Ирине –
Нашу робкую влюблённость…

Нет, не вспомнит… Ну а вспомнит –
В одиночестве семейном,
На профессорском диване,
В толстом докторском халате.

Да и ты виденьем лёгким
Не пройдёшь – и не исчезнешь,
В школьном фартуке парадном –
Две крахмальные бретели.

Мой учитель престарелый,
Ты мой сон порой тревожишь
Чудным вещим появленьем:
Постоишь немного молча –
И уйдёшь в пустые двери.

 

Элегия

 

Вот и этот, мой последний
Школьных дней свидетель дряхлый –
Дом у речки покупает,
Продаёт свою квартиру,
Где железную дорогу
Мы раскладывали бойко.
Тепловоз бежал зелёный,
За собой тяня вагоны.
Ах, двенадцать миллиметров
Между рельсами – и только:
Между старостью и детством –
Больше, горше полувека.
Но проходит за минуту
Жизнь, себя не замечая,
Словно школьница-подруга
По бурливой перемене.

 

Мне пора закончить песню…

 

Мне пора закончить песню.

Эта песня надоела,

Эта песня прожужжала

Уши длинные мидасам.

Может, новая тростинка

Звуки выдует иные,

Льня к дыханию поэта:

Может, Пиндар современный

О любимой песню сложит

Не в пример моей – пространной

И рассеянной в столетье.

 

Пусть по-своему споёт он

Детство, отрочество, юность,

Зрелость умную и старость,

Возвращающую в детство.

 

Я тогда его привечу

Детски старческим восторгом,

Как меня когда-то встретил

Мой учитель…

2020 – 2023

---

Стихи последних дней

В Замоскворечье

(женитьба Бальзаминова)

На пригорке тихо,
Церкви не поют.
Сваха и купчиха
Чай из блюдец пьют.

Курицею квохчет
Бабка за кусок.
«Больше нету мочи:
Где же женишок?

Ох, в Замоскворечье
Скучно жить вдовой!»
И покрыла плечи
Шалью охрянОй.

* * *

Чуткий слушатель, читатель,
Незатейливый мечтатель,
Эти песенки, любя,
Я слагаю для тебя.

Без похвал твоих чуть живы
Сердобольные мотивы.
Даже шутка для утех
Без тебя и смех и грех.

Нет, не верю я артистам,
Виртуозам-куплетистам,
Что от важности красны:

Мол, и сами мы с усами;
Нам, с такими голосами,
Ваши уши не нужны.

Портрет молодой голландки

Какие кроткие глаза,
В них столько нежности,  смиренья!
Так виноградная лоза,
Набравшись за зиму терпенья,
Рождает винные плоды:
И так в глаза мне смотришь ты
Из темноты, в чепце крахмальном,
Душа Голландии родной…
И в мыслях трогаю печально
Воротничок твой отложной.

 * * *

Увидев пьесу, ужаснулся:
Как дом публичный посетил…
Шекспир в гробу перевернулся,
А Чехов – стопку не допил.

Подстрижен Гоголь поэтичный
Под удалого кузнеца.
Блок с незнакомкою публичной
Стоит у царского дворца.

И Летний сад обходит Пушкин,
С месье за ручку, стороной.
А сам я охаю, в подушках,
Как будто дядюшка больной.

* * *

* * *  

Ах, я старею – не мудрею.
Но я оставил галерею
Портретов женских за собой.
Они всё юны, я ж седею
Не поумневшей головой.
Оживлены Амуром лица
Прелестниц нежных, молодых;
Ты среди них, как лебедица
Среди павлинов расписных.
Я образ твой оставлю, чтобы
Поэты пели горячей,
И не порочили очей
Уродство жадное и злоба.

* * *

Я иду к безлунной ночи.
Ночь тревожна и мутна.
Бесы мелкие хохочут
За окном и у окна.

Бесы прыгают и скачут:
Палки с конской головой…
Горько женщина заплачет
Над поэтовой судьбой.

* * *

Не снега высокогорий,
Не широкие поля,
А волнительное море,
Жизнь шумливая моя.

Там фелюги, как девицы,
Адмиралы-корабли;
Словно снег, морские птицы
В покачнувшейся дали.

Там – созвездий синих пламя,
И сквозь ночи налегке
Ходит женщина волнами
С лампой масляной в руке.


 * * *

Полнеба в солнечных каштанах,
Как одуваны – тополя.
А прошлым вечером – стаканы
Полнели, душу веселя.

Похмелья нет: ничтожны дозы
В сравненье с чашей молодой.
Наутро – клёны и берёзы,
И дым с каштанов золотой.

---

Светит ночь, собака брешет...

               «Помянуть нам этих нужно.

                Поминать, так поминать...»

                                                  Пушкин

               * * *

Светит ночь, собака брешет,

Град готовится ко сну.

Потемнели окон бреши.

Дай прабабку помяну!

Вместе с ней – Никиту-мужа;

Был серьёзный господин –

И не лучше, и не хуже,

А из прочих всех один.

Он в Москве купил фатеру,

Что гремит на всю страну...

Но в питье не знал он меру, –

Дай прадеда помяну!

А за прадедом – мордовку,

Бабку Домну, так и быть!

А за этими – Ольховку;

Дальше, брат, "куда ж нам плыть?.."

Нет, ещё мы не приплыли,

Не темно у нас в глазу.

Вспомню дворника Фазиля,

Что показывал "козу".

И горбатого соседа,

Вроде – брата скрипача.

Помяну я пивом деда,

Дядю – стопкой первача.

А отца мы не забыли?

Как же нам его забыть?

Братец, кажется, приплыли...

А ещё нам пить и пить.

Помянули мы полсвета.

Много всех, а мы – вдвоём...

Позабыли мы поэта, –

Помянём, так помянём.

2017

---

Вчера, заснув, я в Ад спустился вроде...

                      * * *

Вчера, заснув, я в Ад спустился вроде.
Фонарик был моим проводником.
И трусил я, пугливый по природе.

Вдруг, предо мной возник какой-то ком;
Его два беса алые катили.
И в шаре том я различил с трудом

Сплетенье тел… Меня они спросили –
(То голос был, срывающийся в писк)
Как я попал сюда, живой и в силе?

И я ответил им, идя на риск
Остаться с ними в братской сей могиле,
Что я уснул – и вот доставил сон
Меня сюда – без слёз и похорон.

"А вы зачем сплелись в едином шаре?
И грех какой вам стал как будто клей"?

«Телами мы соплавились в пожаре.
С молитвой нас, о путник, пожалей!

Огонь Свободы, Равенства и Братства
Нас опалил, поджарив, как цыплят.
Сплочённость – наше общее богатство, –

И вот, бесы наш общий шар катят,
Язвя иглою, тонкою как волос,
Единый глаз – и все глаза болят!»

Тут застонал и покатился мимо
Несчастный шар, в клубах огня и дыма.

2019

---

О прачках

Прачка

 

На мостке, заткнув подол,

Наклонилась над водою,

Словно тряпкой моет пол –

Но с кувшинкой золотою.

 

Звонко плещется бельё –

Полотенца и простынки.

Ой, ты счастие моё,

Преподобие кувшинки.

 

Горе луковое ты,

Туго скрученные косы.

У внимательной воды

Очи ясны и белёсы.

 

Словно южный холодок

По спине бежит не всуе.

И в забрызганный висок

Ветерок тебя целует...

 

Прачка, прачка, ты полна,

Загорела, как Даная;

Как кувшинка, как волна,

Как... И слов таких не знаю.

 

2016

 

Несчастливая прачка

 

Прачка простынь колотила,

В сини воды упустила.

Прачки дрогнула рука –

Унесла её река.

 

«Толстой прачке очень просто

Опрокинуться с мостка!»

«Нет, не прачку, только простынь

Унесла Простынь-река».

 

«Нам и простынь очень жалко!»

«Знамо, жалко у пчелы.

А была у прачки скалка,

А у простыни – узлы.

 

Вся расшитая цветками,

С жёлтой розой в уголке…»

Прачка с красными руками

Шла от речки налегке.

 

Отдувалась: "пфу ты, ну ты",

Распаляясь утюгом,

И враждебному кому-то

Угрожая кулаком.

 

2018

 

Женщина, полоскающая бельё

 

На алеющей реке

На бревенчатом мостке

Долго женщина стояла.

Ой ты, солнышко моё!

И в воде она бельё

Грациозно полоскала.

Засучив, подняв подол

Вплоть до бёдер загорелых.

 

Лес шумел, дивился дол,

Воздыхая то и дело.

 

Щёчку трогал ветерок

Дуновенья паутиной.

 

Как прекрасен вечерок

В речке красной, как рябина!

 

2019

 

Картинка с Зальцахом

 

Не слышно меди похоронной;

Над глыбой замковой закат.

И облака, как галеоны,

Над светлым Зальцахом стоят.

 

Полощут прачки, на коленях,

Бельё... И тут, невдалеке

Идёт, насвистывая, гений

В крахмально белом парике.

 

2020

---

К Аполлону

Дельфийский демон, лира  и стрела...
И та и та отрадой мне была:
Где струны – там пернатые подруги;
Где рифмы – там и лирика потуги.

Изогнут лук натужной тетивой.
Звучи, струна! Лети, мой стих, стрелой!

2014

---

Расцветёт шиповник летом...

---

Эти сны натрудили мне веки...

---

Из недавних стихов

                          * * *

Я Пушкина люблю: пленительные строки!
Они в душе моей оставят след глубокий;
Любовью озарят, возвысят красотой
И до скончанья дней обворожат мечтой.

Я Пушкина люблю аккорды гармоничны.
Они звучат в душе – и новы, и привычны,
И остаются в ней: так в темноте ночей
Рассыплет трели нам, невидим, соловей.


                Морю

---

Люблю тебя, Черкизово...

* * *

Где бабушкин платочек
(в горошек ли, в цветочек),
Скамейка и подъезд,
Где золотистых почек
Листок, зеленоперст?

Всё скручено в клубочек,
Всё шатко, как отвес. –

Качается, волнится,
Колышется, не ждёт...
Что грезится и снится,
Никак не настаёт…

Ах, девица-девица!
Ах, первый мой полёт!

Ах, в почках тополиных
Невыносимый свет…
В сказаниях недлинных
Себя нашёл поэт.

Поёт он о природе,
Началах и концах.
И радость он находит
В размеренных слезах.

2018

 * * *

Люблю тебя, Черкизово,
Родной для сердца край.
Салатовыми ризами
Листвы – прикрылся май,
Где домики бревенчаты,
А зимнею порой
Скользит к колонке женщина
В ушанке меховой.

2023

---

Праздничная открытка

Я добра не наживаю:
Удивляюсь сам себе…
Шесть десятков проживаю
Лет – в красавице Москве.

Здесь звенят в буфете стопки,
Проползёт трамвай едва;
«Невидимок» горсть в коробке:
Мама нежная жива...

Обниму её за шею,
Потяну из темноты:
И мимозу ей наклею
На альбомные листы.

---

Шутки и эпиграммы

.                 * * *              М.

Душа от посторонних скрыта…
Но о поэзии скажу:
Чем чаще пишет Маргарита –
Тем реже, реже я тужу.

 

                 * * *                
          
Шут, обнаглев, сказал притом:
«Я всех вас, если вы меня!..»

И все считаются с шутом
С тех пор до нынешнего дня.

Поэт и клещ

Присосался клещ к поэту,
Кровопийца-паразит.
А поэт ему на это:
"У меня душа болит".
   
До души ль иезуиту?
Лишь раздулся – уж в раю.
Помогу сейчас пииту –
И клеща, под кожей скрыта,
Постным маслицем полью

Поэт и клоп

А пока поэт зевал,
Клоп на грудь ему упал.
Хоронясь, дополз до шеи,
Жало в шею погрузил:
Хмеля жарче и свежее,
Вволю кровушки попил.

И теперь трубит по свету,
Что он кровный брат поэту.

         * * *

Буду жив доколе –
Буду поднимать
Тему алкоголя:
Стану наливать
В чистую посуду
Чистого стиха
Чистую цикуту,
    Ха-ха-ха!

---

Школьные хореи. Продолжение

Домашние растения

Покупал цветы для дома,

Возвращаются подростки

Вот раскрашенный индеец,
С томагавком: на предплечье
Жилы вздуты; из орлиных
Головной убор из перьев.
Бахромой штаны обшиты,
Мягкой кожи мокасины
Под стопой подбиты мехом.
Лбом покатым, в нос орлиный
Без ложбин переходящим
Странно он похож на тигра,
Что выходит на охоту.

Вот пастух, в широкополой
Шляпе кожаной, винчестер
Вскинув, держит наготове.
Сколько бед и огорчений
Претерпел тогда я, школьник!

Как хотел носить в кармане
Я индейца и ковбоя.
Вынимать, вертеть и ставить
Этих двух – друг против друга.
Пусть закат звериных прерий
Обагрит сухие лица!
Пусть по улице закатной
Стадо буйволов несётся,
Тучи пыли поднимая,
Или дикие мустанги
Мимо, фыркая, проскачут!..

Но прошло полвека с лишним –
Не сбылась мечта подростка.
Вдоль по улице закатной
Тени длинные ложатся:
Возвращаются подростки
Поменять между собою,
В бахроме, ковбоев грубых,
Дикарей свирепоглазых.

Магнитная лента

В ящике стола волшебном –
Ленты вязь магнитофонной,
Как пропеллеры – катушки
И эссенция под пробкой.

Толстобокая «Комета»
Тянет давнюю волынку,
Крутит скриплые бобины.

Медь ударная тарелок,
Грохот кожи барабанной,
Электрической гитары
Взвизги, плач однообразный;
Хор меж всем свободно реет –
Где-то в дальнем Ливерпуле,
Нет которого на карте.

Брат двоюродный рыдает,
Что квартет распался вечный,
Что закончилась эпоха
Сантиментов, обожаний,
Девушек льняноволосых,
Крупных, с глупыми глазами,
Стуруа Мэлора книжек
(Вместо имени – акроним), –

Так сидит он и рыдает,
Брат двоюродный, по-детски,
Век прожив над пыльной вязью
Ленты, склеенной наскоро.

---

Эпитафии

---

Школьные хореи. Продолжение

            * * *         И.А.

Загляну к тебе едва ли
На неделе я Страстной.
А давно не выпивали,
Друг-товарищ, мы с тобой  .

А давно не вспоминали
Клёш твой модный, «кролик» мой…

Разобщили, разлучили
Послешкольные года,
Нас молчанью научили,
Навевая холода…

И забыли мы, забыли
Радость с горькою виной…
Рядом девушки ходили
В белых фартуках, весной…

…Оседает пыль земная,
И в далёком далеке
Нас уборщица ругает
На чувашском языке

Я оставил их с любовью

Написал я всё, наверно:
И хореи я закончил,
И оставил их: не знаю,
Среди книг в шкафу ль сосновом,
В интернете ли – в помойке
Среди смрада и гниенья?
 
Я оставил их с любовью,
Равной разве что забвенью,
Равной разве что пустыне
Надвигающейся ночи.

Так сжигал, быть может, Гоголь
Души мёртвые – и в жертву
Принося живую душу…
Так, быть может, Блок оплошный,
Надорвавшись, славил бойню…
Так в народ брадатый старец
Чуть заря ходил с клюкою,
так он умер на скамейке,
дом души своей оставив.

Перед вами я, хореи,
Непростительно виновен.
Но простите, но простите,
Если можете, поэта.

Изгнанник

Опечатывал Овидий
Сургучом тугие свитки:
Там стихов хранились клади,
Неприметны, эфемерны.
Буквы танец исполняли,
Как красавицы на праздник,
В лёгких хлопковых туниках,
С лентой в кудрях шелковистых.

Перед тем сушил он свитки,
Разостлав на покрывале:
Много слёз они впитали
Неутешного Назона.

Вы плывите, вы плывите
Под холщой, надутой ветром,
От изгнанника всё дальше
И всё ближе к сердцу мира!

В Риме будете в фаворе,
В Риме будете в почёте:

Вас прочтут друзья, печалясь,
Вас враги прочтут, тревожась…

А мои хореи сникнут,
Словно пленницы, в упряжке,
Конным варваром ведомы.

Время

Я не жалуюсь на время,
Что оно уносит силы,
Что и жизнь оно уносит…
Это Время, эта нимфа,
Трубочку калейдоскопа
Приставляя осторожно
К глазу моему, картины
Милых будней возвращает.

Стоит только мне промолвить:
«Так хочу!», – и деловито
Принимается за дело:
Крутит шар с подвижной смальтой:

Вот – отец мой бреет щёки,
Собирается на службу:
Вьётся провод, как пружина,
Бритва грубая рокочет.

Пополнела мама нежно;
Сушит жёсткую укладку:
Веет воздух разогретый,
И она, как Аэлита,
Под стальным убором фена.

...Как из девочки печальной
Стала девушкой ты взрослой?
Школу кончила, остригла
Шёлк с рыжинкой тёмно-русый?
Как каре на ножке, с чёлкой
В Братиславе ты носила?
Как могла родить ты сына,
Девочка в колготках в рубчик,
С горьким взглядом оленёнка?

---

Похвалы и оды

 Ода Печатной Машинке

 

О, скольких знала ты поэтов!

И сколько вдохновенных рук,

Живой поэзии отведав,

Из клавиш выбивало звук!

 

И сколько – двигало каретку,

Освобождая звон-металл...

Я достаю тебя так редко!

Я от удобств и благ устал.

 

От почитателей комфорта,

Успеха рабского, гроша…

Поэта пальцами истёрта

Твоя старинная душа.

 

А ты, как девушка, прекрасна,

И ты, как женщина, умна,

Когда стучит однообразно

Моих печалей тишина.

 

          Ода Стулу

 

Не просто стул, а с гнутой спинкой,

С сиденьем круглым венский стул!

Ты мило жёсток по старинке,

Из дома изгнан, как Катулл…

 

И дома нет давно, и стены

Сквозными окнами пусты…

Ты, родом из прекрасной Вены,

Как мог меня покинуть ты?..

 

Быть может, фалды во мгновенье

Откинув, Моцарт ввечеру

Садился на твоё сиденье

И начинал свою игру.

 

Звучала скрипка одиноко,

Клавир, под клавишами, пел;

Завистник уязвлённым оком

На профиль гения глядел…

 

И на тебе, в квартире старой,

Фанеры жёсткость не кляня,

Сидел мой дядя за гитарой,

Визе играя для меня.

 

       Ода Радиоле

 

Утёсов с дочерью Эдит

Вздохнёт из мрака по старинке:

Меня по-царски наградит,

На круге, быстрая пластинка, –

 

Иглы статический полёт

По волнам, памятным от роду…

А кто «виват» тебе споёт?

И кто тебе напишет оду?

 

Есть стихотворец тут один,

Под лёгким бременем седин;

Тебе он благодарен будет:

 

Он заведёт свой патефон

Не разбирая лет-времён,

И раструб к тишине прикрутит.

 

     Похвала Креслу

 

Гарнитур, под лаком, чешский,

Полировка-полироль…

Что диван мне мой норвежский?

Что шотландский алкоголь?

 

Снова кресло вспоминаю,

Неказистое на цвет,

Но в него я опускаю

Боль-усталость наших лет, –

 

Старость в выцветшем халате,

Сон трагического дня…

Глубины сиденья хватит

Для уставшего меня.

 

Только как потом я встану

Из него, как тени мним, –

Слушать чуткую мембрану

С тёплым голосом твоим?

 

  Похвала Троллейбусам

 

Троллейбусы завода СВАРЗ:

Сиденья, сваленные в угол…

Я в этот день пришёл для вас

И ваши дуги перепутал.

 

Не вспыхнет резвая искра

На проводах, как на канатах –

Циркачка в блёстках серебра…

 

Кондуктор – сумочке не рада,

Билетов голубых мотку,

Шиньону, гладкому платку

В нейлонных гроздьях винограда…

 

Здесь дядя делал кувырок

Под потолком, пришедши в срок

Со мной, назад полвека мглистых:

Резиной пахло, руль ребристый

Являл слоновой кости цвет…

 

О, дух таинственный и чистый,

Ты виноват, что я поэт!

Тобой дышал; как вдохновенье

Ты овевал меня порой…

 

Машин затихшие виденья

Уходят в рейс вечеровой…

 

 Ода Консерваторскому Креслу

 

Люблю ленивый бархат твой,

Оплот златых консерваторий!

Твой скрип, протяжный и живой,

Сиденье плавное, как море.

 

Скрипело громче скрипки ты,

Но звуки чудные стихали,

Когда уставшие зады

В тебе печально засыпали.

 

       Ода Тишине

 

О Тишина, насколько лучше

Ты бесконечной суеты!

Царевна Несмеяна ты:

Как летний день сгущает тучи,

И близко видится гроза, –

Теплеют влагой неминучей

Твои славянские глаза.

 

Ну как тебя мне рассмешить?

Что рассказать тебе, царевна?

Как юный смех растормошить,

Чтоб день не кончился плачевно?

 

          Похвала Столу

 

        Где стол был яств, там гроб стоит

             

                         Г.Р. Державин

 

Стол дубовый раздвижной,

Под клеёнкой, в веке дальнем

Распрощался ты со мной

Скрипом тихим и печальным.

 

Мы играли в домино:

Дядя, дед, отец – давно

Это было – и пропало:

Чёрно-белое кино,

Верблюжье одеяло…

 

На скатёрке горы блюд;

Вечер Пятницы; поют

Чуть подвыпившие гости.

Вина, песни льются тут…

 

Но поскрипывают кости,

Блещет вострая коса, –

Умолкают голоса…

 

Где шипела под свининой

Жар-чугун сковорода,

Где полынным соком вина

Дружно пенились всегда;

Волновался холодец,

Стопок звон стоял хрустальный;

Где хмельной курил отец, –

Там, на скатерти печальной

Гроб явился, наконец,

Для последней ночи в доме,

И лежал в гробу мертвец,

Неподвижно, словно в дрёме…

 

С этих пор прошли года,

Наступили холода,

Растворились в мраке лица…

 

Я к тебе издалека

Сквозь года и сквозь века

Еду, в траурных петлицах.

 

Рядовой-не рядовой, –

Попрощаться, дед, с тобой.

---

Из последних стихов

          * * *       найденное в черновиках

Раскрывайте короба,
Коробейнички!
Карабахская халва
И кофейнички.

Не мортира, не палаш,
Ржанье лошади, –
А раскрытый саквояж
Да на площади.

Не холера, не чума,
Не проказа я, –
А бактерия сама.
Ускоглазая.

2020

  

 

              * * *

 

И снова ты перед глазами,
С распущенными волосами –
Обрамок чуть монгольских скул;
Припухлость век чуть розоватых,
И словно пламенем объята,
И ветер от тебя подул…
Тебя такой я вспоминаю,
Тебя такую я люблю.
На струнах памяти играю
И сердца жаркий воск топлю.

 

 

      Старые больницы

 

Люблю черно-кирпичных зданий
Неизъяснимую тоску:
Приютов скорби и страданий –
На человеческом веку.

Ворота-арки, окна-арки
И крыш проржавленную жесть,
Где ветер шепчется с флюгаркой,
Что в мире расставанья есть.

 

 

           Буря

 

Море пасмурное бурно,
А волна, размером с башню,
С рёвом рушится на берег.
Море, море, ты прекрасно,
Потому что сердцу нужно,
Чтобы было ты прекрасно!
Чтобы было ты бескрайне,
Чтоб шумело и гудело
Наподобие горнила.
Чтоб рвались, как пламя, волны
Из печи: тяжёлый молот
Поднимал кузнец вспотевший
Над блестящей наковальней.
Я люблю тебя, стихия:
Человеческого сердца
Ты ошибки повторяешь.

 

 

            * * *

Под Богом ли, у Бога
Вы, милые друзья?
Ах, сердце-недотрога!
Ах, душенька-кутья!

О, как вас жизнь любила,
Да, видно, до поры…
Ах, братская могила,
Черкизова дворы!

 

 

            * * *

Отчего пишу я мало? –
Потому что скучно стало
Ей и мне, да и ему -
Лир. герою моему.

Целый день она тоскует,
Целый день она сидит,
Сердце пальчиком рисует
Или мухою зудит.

Надоедливая муха
Бьётся, вьётся возле уха…
Я на улицу бегу
Сгинуть в мокрую пургу…

Лир-герой бряцал на лире,
Просидел весь табурет,
Как амур, парил в эфире,
Уверяя, что поэт.

Я болею, взор мой тлеет,
Я не вижу света дня,
А герой мой здоровеет
За неё и за меня.

 

 

                                   В. Кудрявцеву
 
                   * * *

Что сдаёшь, профессор мой,
Что ты кашляешь так трудно?
Не пора ли нам домой,
Друг, с чужбины непробудной?

Нет, ещё нам не пора:
Мы не всю мякину съели,
Недопив из серебра
Элегической купели.

Другу взбалмошных Психей
И ослушнику Эрато
Водки клюквенной налей,
Ира, вместо шоколада.

 

 

             * * *

Когда поэты уходили
В иноплемённые края,
Чуралась суетных идиллий
Пектида лёгкая моя.

О, как она отяжелела!
Как был я в звуках неумел,
И черепахового тела
Вовек коснуться не хотел.

Мне стало в мире нестерпимо
Без вдохновенья, божества.
Шептали губы нелюдимо
Сиюминутные слова.

 

 

               * * *

 

Куда наш театр подевался?

Одна мышиная возня.

В кого бы переодевался

Актёр досужий без меня?..

 

Теперь не пишут пьес, как раньше –

Арбузов, Розов… Всё же мой

Не утихает балаганчик

Шумя накидкой холстяной…

 

И ты играешь понемногу;

И тих шатёр, и тускл свет…

И не пылит моя дорога,

И не трещит мотоциклет.

---

Суетился, суетился

             * * *

Суетился, суетился,
Вспоминал былую стать.
Огляделся, спохватился –
Ан и не о чем писать.

Все исписаны тетради,
Изрисованы поля…
Умолкает Христа ради
Во мне русская земля.

---

Чёрные глаза

  «Чёрные глаза»

1

По улице фабричной,
Где под мостом пути,
Легко тебе, столичной,
И весело идти.

В чудесной ручке зонтик
И шляпка на шелку…
Ах, вы меня не троньте!
Ах, больше не могу!..

Замасленные рожи
Глазеют из пивной.
На розочку похожа,
В горжетке меховой.

И небо догорает
Всего за полчаса.
И патефон играет
Про чёрные глаза.

2

А на путях, где лето,
Уже огни цветут.
И этот фиолетов,
А этот – изумруд…

Рабочий матерится,
Кувалдой где-то бьёт,
А тепловоз, как птица,
Журчит – и не идёт.

И тепловоз как вкопан,
Трепещет чуть живой…
И ты глядишь из окон
Сквозь сумрак голубой.

Играют вальс старинный;
Огни глядят с высот.
И этот – как рубины,
И как лазурь вон тот.

3

На путях стародавних, где в сини
Проводов паутинных ряды,
Спишь и дышишь ты тмином полыни,
В плащанице из хрупкой слюды.

Горьким, сизым дымком и ворчаньем
Убаюкал тебя дизелёк.
И сама ты – покой и звучанье,
На царевну из сказки намёк.

Спишь в хрустальной гробнице, чуть дышишь,
Меж путей, на мембране веков.
И поют тебе ангелы тише
Отрывных маневровых свистков.

4

Пластинка с «чёрными глазами»
Плывёт по кругу своему.
Между землёй и небесами
Чей голос слышится сквозь тьму? –

Из лет, из дней невозвратимых,
Поёт, состарившийся вдруг?
И в бороздах неизгладимых
Иглу укачивает круг…

Шероховатый, стариковский...
А время тронулось едва…
И долго, долго над Ольховской
Любви проносятся слова.

2018

---

Школьные хореи. Продолжение

Удивительные звёзды!

 

Удивительные звёзды,
Восхитительные звёзды!
Вы свидетели немые
Папоротниковых джунглей,
Диплодоков змеешеих
С кнутовидными хвостами,
Стегозавров-шипоносцев,
ПАстистых тираннозавров
На трёхпалых задних лапах
С ручками, как у младенца.
Вы и мамонтов мохнатых
Наблюдали издалёка,
Высоко мерцая в небе;
Вы и птиц когтистокрылых
Кратки помните полёты.

Но всего чудесней, звёзды,
То, что дальними лучами
Вы ресниц касались влажных
Лироносного Орфея.
И тогда слагал он песни,
Об утраченной любимой,
Плектром струны задевая.

 

Тени прошлого цветные

 

Тех, кто умер, оживляю,

Сущих делаю моложе

На полвека и с лихвою.

Вот они все вместе, рядом –

Те и эти, люди-тени,

Тени прошлого цветные,

Дорогие манекены.

Вы в витринах не стояли

Застеклённого «Мосторга»,

Вы росли со мною рядом,

Не по дням, а по минутам.

Вас я помню, вас я помню!

Вас я знаю, вас я знаю!

Вас не спутаю ни с кем я,

Дальних, как гипербореи,

Близких до прикосновенья:

Не касанье ледяное –

Жар души, подобной солнцу,

Тело, словно пух лебяжий,

Девы юной в школьной форме.

 

Роза

 

Вечер розовый в окошке,

«Жиля Бласа» я читаю.

Книга толстая в обложке

С запряжённою каретой:

Кнут возницы режет воздух,

Два коня раздули ноздри.

 

«Жиля Бласа» я читаю;

Вечер розовый в окошке,

Там, где дом над горизонтом,

Розоватый, красноватый.

К девятиэтажке блочной

Я иду полвека с малым,

Где в окне твой стан, одетый

В бело-розовые ткани,

И головка, словно роза,

Светит шёлковым пробором.

---

На пиру у Грозного вино...

               * * *

На пиру у Грозного вино –
И кисло оно и зелено.

Скачут маски – карлы и шуты:
Далеко ли, люди, до беды?..

Сам-то царь в порфире, при свече.
Шутовской колпак на палаче.

Рты у лицедеев до ушей;
В волосах, поди, полки из вшей…

Строит царь опричников-стрельцов,
Бородатых пьяных молодцов.

Говорит: «вино и кровь кипят…
Я казнил и миловал телят.

Одевал шутами чернецов,
В шкуры заворачивал отцов.

Стриг руно с опальных их детей.
Дул в дуду и выл, как лицедей.

А теперь впотьмах, о двух свечах,
Жду-пожду сваво я палача».

2022

---

Школьные хореи. Продолжение

Кабинетная система

Финиш. Больше я ничей:
Стол с столешницею плоской;
Чёрный сонм учителей
Налетает на подростка.

И ругает, и разит
Незнакомыми словами,
На младого шелестит
Нетопырьими крылами.

А бывали времена
Пела, надо мной летая,
Птица вещая – одна,
И, как лунь почти, седая.

Я забросил вас...

Я забросил вас, хореи,
Как игрушку в дальний угол
Озорной бросает мальчик.
Не со злобы, от восторга,
Чувства прятать не умея.
Но, хореи, но, хореи,
Вы – любимые игрушки:
Эта – кукла в школьной форме,
В белых гольфах, носик кверху,
Две, под бантами, косички,
Как бараночные связки;
Этот – мальчик в серой форме,
Подворотничок подшитый,
В шерсти серенькой похожий
На печального мышонка…

Много, много вас, любимых,
Почитаемых хореев:
Больше, чем на небе летнем
Синих звёзд, доступных взгляду.

Чёрный бархат обитаем,
В бриллиантах огранённых
Им обтянутое небо,
Как в коробочке – подарок
К дню шестидесятилетья
Той, что прыгала когда-то
На расчерченном асфальте,
У счастливого подъезда,
Ножкой биту подгоняя.

Портрет мальчика на витрине парикмахерской

---

Эпиграмма

(по поводу анонимной опции "минус")

Один знакомый графоман

Вокруг себя пустил туман,

И сам по пуп исчез в тумане...

Ну что нам, братья, в графомане?

 

А то: застенчивой рукой

Он чертит чёрточки на камне…

Хоть и гравёр он стародавний,

Поэт он вовсе никакой.

---

Дюны

Дюны

Колокольни уходят в песок
Там, где море спокойно часок,
А другой – величаво и пенно
Вал за валом вздымает степенно.
Там – мерцает в окошке слепом
Огонёк: говорит мне о чём?
И над хижиной – глазки вселенной.

Эти глазки, как Кристен глаза,
Голубые, как будто слеза...
Ходит Кристен к вечерне, к обедне.
Крест, как мачта, торчит из песка.
Проплывают, виясь, облака,
Ловят чаек в чинёные бредни*...

Ходит в церковь худой Христиан –
Табаком засорённый карман;
Средь молящихся Кристен он ищет.
А встречаясь глазами порой,
Опускает он взгляд голубой
В пол, как будто в протечное днище.

Жить на дюнах простым рыбаком –
Что в избе, занесённой песком.
Здесь закопаны церкви по груди;
Колокольня слепая молчит,
Словно медные жерла орудий
Или тонущий в море бушприт...

Час за часом и день ото дня,
Море, море, не мучай меня,
Ввечеру обо мне вспоминая!
Светом жёлтенькой плошки маня,
Сказка давняя, быль дорогая,
Не усаживай возле огня...
Вот и Кристен сегодня другая:
Христиану совсем не ровня!

Нынче девушка замуж идёт;
Косы белые молча совьёт,
Платье красное молча наденет,
В пол глаза и – пойдёт под венец...
Сватал Кристен богатый купец,
А оплакали в море тюлени.

Чайки долго кричали, виясь –
Долго жалоба в небе неслась;
Ветры гнали валы, словно спины
Горбачей; засыпали песком
Христианову барку, потом
Заносили часовню Кристины.

_________________

*Небольшие сети

2017

 

Терье Викен

 

          «Чудит Терье Викен…»
                       Генрик Ибсен

«Чудит Терье Викен, – сказала жена, –
Вся хижина ветром и солью полна,
Как будто бы море ворвалось в окно –
И ветром, и льдом обжигает оно".

«Чудит старый Терье, – ответил рыбак, –
Ох, лодки моей не попасть бы впросак!
Волной опрокинет, канат оборвёт,
И в море, как щепку, её унесёт!"

Сказал он и встал, и ушёл в темноту.
И хлопнула дверь, предвещая беду.
И ливень хлестал, и всю ночь у окна
«Уймись, Терье Викен», – шептала жена.

И утро настало, но муж не пришёл.
На дне он морском свою лодку нашёл.
И молча сидит он, насупившись в ней,
И ловит плотву и морских окуней.

И с Викеном делит улов на двоих;
И оба тоскуют о жёнах своих.

 

2018

---

Стихи о вороне

    Ворона и пугало

 

Я – ворона, я ворона,
Прилетела от Харона.
Скрип Харонова весла
Прямо в клюве принесла.

Хорошо тебе на грядке,
В огороде на шесте,
Я же вечно в беспорядке
И в дождливой высоте.

Я же вечно без постоя –
Там сосна или ольха,
Или кладбище ночное,
Иль часовенка ветха...

У тебя обноски новы,
У тебя сосновый шест...
Да, мои дела хреновы:
Всяк с пером ворону ест.

Ничего не отвечает,
Молча пугало стоит
Только шляпою качает
И плечами шевелит.

2014

                  * * *              

Словно в чёрном приживалки,
Старчески смеются галки,
Кособоко глядя вниз:
Рядом с тополем подрались
Две вороны – побратались
Скоком-боком, разошлись.
 
Что они не поделили?
Корку, валянную в пыли,
Воска плавленый кусок?
Или это только стружка –
Несъедобная игрушка,
Развлеченье на часок?

Рады серые вороны,
Вороватый вид у них –
Аферистки Малых Бронных
И хапуги Моховых.

2018

 

     Осенняя ворона

 

Ворона на лапах высоких
Что словно бы прутья черны,
Ходила, как римлянин в тоге
И видела важные сны.

По зубчатым жилкам осины,
По розовой клёна листве
Шуршала ворона, носила
Девический ужас в себе.

И клювом вертела чернёным,
И глупо косилась глазком.
Приметив поэта, ворона,
Его назвала "дур-р-раком".

 

2019

 

               Ворона

 

Кричит… Неужто кто-то умер? –
Людскую предварив молву,
Чуть подкартавливает зуммер
И жалуется на судьбу.

И впрямь у птицы грубоватой
Ни грации, ни белизны.
И крылья что-то сероваты,
И лапы сажево черны.

А клюв… а клюв, как у еврея
Иного – нос, а как важна!
И схожа с участью моею:
Как в луже в ней отражена.

 

2019

 

      Ворона зимой

 

О любви ли писать старику?
Уместить ли слезинку в строку –
За минуту мелькнувшее время?..
Поблажил, погулял на веку,
Поделил свою душу со всеми.

Как ворона черна на снегу!

Скачет боком – трёхпалые лапки;
День морозный, ненастный и зябкий –
Вот просыплется хрупкий снежок;

Вот вороний закончится скок.

 

2019

Ворона в небе на проводе

 

Ворона взобрАлась высоко,
Далёко от пыли земной.
И крошечной стала для ока
На проводе-нитке стальной.

Но вот поскользнулась, неловко
Крылами взмахнула, в беде…
И всё ж удержалась плутовка
На синей небесной воде.

А если бы с неба упала,
Порвав серебристую нить –
Несчастной вороны б не стало,
И некого было б винить.

2019

     ***

Не боятся птицы
Серой черепицы:
Полетают, покружат –
И присядут наугад:
«Кто живёт под крышей:
Люди или мыши?»

А ворона прыгнет вскачь –
Ходит, точно чумный врач.
Пищу разрывает,
Головой мотает.

А другая стерегла –
Каркнула с натуги.
Растопыривши крыла,
Подрались подруги.
Ой вы люлюшки-люли –
За кусок – не за рубли.

Всё нелепо и не так
У картавых бабок!
Поругались за пятак
У базарных лавок.

2019

* * *

Мелькнуло лето золотое
И осень красная прошла.
И покрывало распушное
Зима везде разостлала.

Сквозь сеть берёзок на пригорке
Белеют дальние домки.
Пурга дымок доносит горький;
Сугроб доходит до стрехи.

Где пела ласточка-касатка,
Держа державинский манер,
Ворона серая украдкой
Облюбовала бельведер.

Сюда частенько прилетает,

Расхаживает вдоль перил.
И, вдруг, округу озирает,
Что так один поэт любил.

Он, тот поэт, пророком не был;

Рим не клеймил, как Ювенал.
И памятника он до неба
Нигде себе не воздвигал.

2019

               

 * * *

Вот ворона поскользнулась,
Кверху лапы – и кричит…
Что прошло, то – не вернулось,
Что горланило – молчит.

Порвала как будто связки
Жизнь в стеклянной тишине.
Словно снег кружится вязкий,
Тихо падая во мне.

2020

            Вороны

Посмотри на ворону! Она,
Как еврейский учитель, важна,
Как мальтийская Клякса, космата…
Лишь, в мороз, она каркнет трикраты –
Долго, долго стоит тишина.

Ей другая фарфорово вторит,
Словно ухо, простор леденя…
Будто знает, что горькое горе
Приключилось вчера у меня.

Ворон

                   * * *

Над печально-зимней Бронной,
Над старинной Моховой,
На суку, вертит ворона
Музыкальной головой.

И в серебряном просторе,
Там, где купола полёт,
Криво колоколу вторя,
Под шарманочку поёт.

 

2021

---

Я помню летний детский сад...

---

Старомосковский трамвай

Мимо древнего бульвара,
Мимо домиков жилых,
Где витой балкончик старый,
Мимо булошных-пивных,

Мимо девушки с коляской,
Мимо серых «москвичей»
Уплывает короб тряский
Вдаль куда-то от очей.

Тополя зачем-то блещут,
Словно в дни моей весны.
Удивительные вещи,
Удивительные сны!

Ничего не сталось, вроде,
Ни с тобой – и ни со мной,
Лишь трамвай от нас уходит
По дороге скобяной.

---

Метель морозная кружила...

                * * *

Метель морозная кружила
И застилала небеса,
И ты ресницами прикрыла
Пугливо-тёплые глаза...

Собрав под вязаную шапку
Шёлк непослушною копной,
Всё медлишь ты в метели шаткой,
Всё дышишь в шарф мой шерстяной.

---

Школьные хореи. Продолжение

Времена

 

Окрылив пером лодыжки,
Вдаль летят мои хореи.
Уж они мне не подвластны,
Я им больше не хозяин.
Посмотрели на Гермеса,
Посмотрели на Персея
И сказали дружным хором:
«Чем мы хуже? Чем мы хуже?»

Вот они меня уносят
На блестящей колеснице
Прямо к плавающим звёздам,
В сине-чёрный бархат неба.

Два светильника пылают
По краям повозки чудной
Из сосны высокогорной,
Серебром обитой ковким.

Вот уж звёздочки несутся
Мимо резвой колесницы, –

И внизу они, и сбоку,
И вдали они сверкают.

Глазки сонные смежают,
То смеются неудержно,
Словно женщины Эллады
С чернокудрыми пучками…

То они улыбку прячут,
А то слёзы отирают
Загорелыми руками.

Вдаль летят мои хореи,
Низь и выси перепутав;
Голубой земли не видно,
Только яркие созвездья
Воплощаются чудесно.

Мимо! – в зеркальце глядящей:
В меди гладь – Кассиопеи,
Вместе с мужем вверх ногами
В чёрном бархате висящей.

Мимо! – юной эфиопки,
Смуглокожей Андромеды,
На запястиях в обрывках
Цепи, сомкнутой когда-то.

Вот, несут меня хореи
В неизведанные дали,
Времена, где я, мальчишка,
О тебе мечтал ночами.

 

Март

 

Март вогнать меня в могилу
Хочет палицей тяжёлой,
Ощетиненной шипами
Из лучей смурного солнца, –
Расколоть несчастный череп
Хочет некогда мой нежный
Чувств нежнейших покровитель.

Он когда-то, лёд расплавив,
Снегом пористым, знобливым
Обрамлял ручьёв зерцала,
Где пульсировала влага
В такт с твоим сердечком чутким.

Как же лужи обходила
Ты в резиновых сапожках,
Как смеялась, поскользнувшись
На подводной льдистой глади!..

Сердце всё сильнее билось,
Растрепался шёлк каштанный,
Голова склонялась – пряди
Щёки прятали печально…

Ты сказала, улыбнувшись:
«Тут наш дом стоял когда-то…»

 

В гостях у Игоря

 

Где твой хитрый мяч футбольный,
Звонкой кожи, под шнуровкой?
Лёгкая с загибом клюшка,
В изоленте светло-синей?
Ты её не удержал бы
В шестьдесят четыре года:
Даже стопочку рифлёну
Ты расплёскивал сегодня.
У тебя трясутся руки
После лёгкого, как клюшка
Изогнутая, – инсульта,
После меткого удара
Крови в мозг, как мяч футбольный.

Исхудало тело, стало
На увядший лист похоже:
Не коснёшься в разговоре
Крепких грудок старшеклассниц
В белых фартуках парадных,
Как тому назад полвека...

Я налью тебе в стаканчик,
Что побольше рюмки малой,
Чтобы мог его держать ты,
Не расплёскивая водки.

Водка красная, на клюкве,
Не окрасит нашу скатерть:
В барабан машины шумной
Ты не станешь класть, льняную,
Непослушными руками…

Много там чудес творится,
Полон звёзд иллюминатор.
Барабан их вертит быстрый,
И в движении кипучем
Нарождаются созвездья,
Форму тел приобретая.

Не в подобное ль окошко
Улетают наши души:
Души школьников-погодков –
Прямо с резвой перемены?

Мы сидели на скамейке

---

Школьные хореи. Продолжение

Стар и млад

 

Не проживший шесть десятков
Глупых лет быстролетящих,
С ломотой в суставах, с хрупкой,
Истончившейся сетчаткой:
С неотступным ощущеньем
Приближающейся ночи,
Где ни звёзд, ни ламп, ни тени
От людей и от предметов:
Нет, не этот жизнь проживший, –
Шестиклассник, что до школы
В форме бегает, без шапки,
Раскрасневшись от мороза.
Это он стихи слагает.
Это он ещё по-детски
Век твоих припухлость любит…

Он писал бы и получше,
Если б мог: как этот старец,
Что в своих воспоминаньях
Превзошёл и Мнемозину.

Пишет тот о том, как в спальне,
Растворял когда-то в небо,
Раму – и следил, как ночью
Плыли в бархате светила…

На ковре персидском, рядом
С ним потомок Тамерлана
Восседал с ручным квадрантом,
Поворачивая глобус.
Рядом с тем лежали зиджи,
А в чалме его рубины,
Как на небе Марс, сверкали.

Тут же, в кресле Тихо Браге
Во фризе, наместо носа
Со серебряным протезом.
Карта звёздная лежала,
Перед ним на секретере.
И сама Кассиопея
На нефритовом подносе
Принесла ему светило…

Тут – Коперник длинновласый,
Чудо-сферами увенчан,
И по ним планеты ходят
Разноцветными шарами…

И Урания босая
Тут же собственной персоной
В ниспадающей тунике,
Словно струи водопада
(И с моей подзорной трубкой).

Пишет старый, а слезинка
На щеке его сверкает,
Словно звёздочка на небе.

 

Везувий

 

Вглубь спешат мои Хореи,
В кратер стихшего вулкана.
Опускаются на крыльях
Сыро-кожаных сандалий
По округлому тоннелю;
Уж кору они проходят,
Уголь, кремень, руды купно,
Уж к ядру они стремятся,
К златопламенному шару;
Уж от жара пот струится
По челу и спинам, в рёбрах;
Влага выкипела с кровью:
И на мумии похожи
Любопытные Хореи.

Заворочался Везувий,
Затрубил органным басом:
«Что, оплошные Хореи,
Иль Помпею позабыли?
Я напомню вам, ребята!..»

Испугалися Хореи:
"Не губи ты нас напрасно,
Мы и так иссохли телом,
Влага выкипела с кровью:
Мы на мумии похожи…

И возьми ещё в расчёт ты:
Мы поэтов Рима любим,
Мы красоток римских славим
Легкопёрою строкою.

Мы Италию пропели
Всю от края и до края,
За экраном, в креслах сидя.

Уж мы глотки надорвали,
Уж мы лиры поломали!

Уж мы деве надоели
Из соседственной палестры,
В школьной с фартуком тунике,
В гольфах, в галстуке пунцовом.

Пощади ты нас, Везувий,
Ради римлянки прекрасной!"

 

Хоровод

 

С тех таинственных мгновений
До сегодняшнего дня
Хоровод стихотворений
В стенах лет ведёт меня.

Не могу сорваться в дали,
В очарованном кругу
Госпожой моей печали
Наглядеться не могу.

Не могу сказать я другу
Дружбы верные слова,
И ведёт меня по кругу
Эта школьница Судьба.

 

Песня о Золушке

 

           "Хоть поверьте, хоть проверьте,
            Но вчера приснилось мне"

                             песня Золушки

Пела песенку-загадку,
Ранней розой расцвела;
На серебряной лошадке
Принца юного ждала.

Конь расплавлен на монеты,
В государстве принца нет,
А поёт тебе куплеты,
Всё бессребреник, поэт.

 

Золушка

 

День настал – и шарик скользкий,
Пасту тянущий из стержня,
Ручки корпусок ребристый
Я меняю на машинку:
Словно, в семечках, подсолнух,
Эта звонкая машинка!

А до этого я в склянку
Погружал перо стальное
И закачивал чернила
В чрево колбочки прозрачной.
Как же я ленился, помню,
Накренив перо двойное,
Надавив слегка, косые
Выводить в тетрадке строки!..

Парту чёрную истыкал
Я пером стальным и острым,
Сердце выцарапал, стрелку
С опереньем в виде ёлки
Или рыбьего скелета, –
И вонзил в него печально…

На другом ряду сидела
Ты, сложив прилежно руки
В белых, в кружеве, манжетах,
Словно Золушка из сказки.

Скольким я потом примерил
Башмачок, упавший с ножки!
Но хрусталь всё не был впору.

 

Не от лени

Не от лености природной
Я от Рифмы отказался –
Я от нимфы открестился.

Просто, лёгкая, уносит
Вдаль она, куда захочет,
Не советуясь с поэтом,
Не спросив о пожеланьях.

А поэт порою хочет
Отдышаться, оглядеться,
На скамейку сесть витую,

Пшикнуть пробкою пивною
Да о прошлом поразмыслить.

Хочет мелочи он вспомнить,
Что сложились в жизнь чудесно,
Что его стихами стали.

Никуда спешить не хочет,
Хоть Хореи подгоняют
Детским прутиком корявым,
Хоть завистливое Время
Сердце старое торопит.

 

Вместо эпитафии

 

После школы вырастает
Слава школы; после смерти
Слава полнится поэта.
Мне венок на мрамор сложит –
Свивку глянцевого лавра
Не заплаканная муза, –
Ты, Любовь, в слезах, положишь.

 

Альфа Центавра

 

По ночному небу звонко
Конь – по грудь стрелок – несётся.
То копьём он замахнётся
На кого-то в чёрном мраке,
То натягивает, в беге,
Тетиву тугую лука.

Белой платиной подкован,
А в подкову вправлен яркий
Превосходным Ювелиром
Бриллиант звезды ближайшей:
Альфа мощного Центавра,
Украшение копыта,
Дней моих бесценный, чудный
Оберег от трёх недугов:

Первый – смерть ещё в утробе.
А второй – пустые годы.
Третий – чёрное забвенье.

---

Школьные хореи. Продолжение

Каре на ножке

 

Ты приехала из дальней
Пивоварни-Братиславы,
Где Старинный белый замок
Смотрит сверху на Дунай,
А на каждом перекрёстке
Закуток с янтарным пивом,
Погребок с душистым пивом,
Пивоварен бархат тёмный…

Ты приехала оттуда,
Позвонила и сказала:
"Я приехала оттуда,
Я скучала там одна:
С мужем, правильным словаком,
С чудо мальчиком любимым,
С выпивающей подругой,
С сельским погребом вина…"

И потом мы говорили,
Вспоминали, вспоминали;
Из богемских чаш хрустальных
Пили мы мартини горький;
И Тавриды дар шипучий,
Из бокалов тонких, узких
Сок рубинный виноградный:
Щекотали нам гортани
Сотни газовых иголок.

У тебя глаза огромны,
У тебя «каре на ножке»
У тебя свободна шея
От волос, когда-то длинных.

Ты ли – девочка в рейтузах,
В школьном платьице, болонья
На тебе, в простёжку, куртка?

Ты ли – девушка в капроне,
В белом фартуке парадном,
Шёлк волос твоих распущен,
Прикрывающий лопатки?

Ты ли – дышишь близко-близко
Перед первым поцелуем,
И манит, щекочет щёку
Незнакомый ветерок?..

Вот ты встала, проводила
До дверей своих поэта,
Вот руки его коснулась
Благодарными губами:
Столько песен спел тебе он,
Сколько звёзд на тёмном небе.

 

У школьного приятеля

 

Не из этого ль окошка
Я смотрел на двор кипящий? –
Детвора в снежки играла,
Лица разбивала снегом,
Плотно слепленным в комок.
Детвора в хоккей играла,
Без коньков, друг против друга
Пару ящиков поставив,
Из сосны, в занозах серых.

А теперь я вижу голый
Двор, в стволах, уныло-голый.
Ни души там, лишь порою
На велосипеде тощем,
Тихо, с коробом квадратным
Мёрзнущий киргиз проедет.
Иль причалит к парапету,
Тихошумное такси…

Наш ли это двор, приятель?
Или это сновиденье?
Или наяву я вижу,
Опустевшую планету?

Вот плывёт она в пространстве
Между звёзд оторопелых,
Нет родителей там наших;
Детвора, забыв про клюшки,
В невесомости витает,
Лишь порой курьер проедет
С грязным коробом квадратным.
Иль причалит к парапету
Тихошумная машина.

 

Вакхов дар

 

В первый раз напиток винный
Рано губ моих коснулся,
Горько-кислою струёю
Горло нежное минуя,
Грудь согрел мою, желудок
Охладил, сердечный клапан
Кровь впускать заставил чаще
В сердце школьника-подростка.

Горяча пятнистых рысей,
Вакх хмельной в хромой повозке
Из Лефкадии примчался.
Каберне, напиток чёрный,
Он привёз в бутылках, также –
Светлый Рислинг острокислый,
И с лимонным ароматом
В бочках, с краником, дубовых
Золотое Шардоне.

Уж он, пьяненький, шатался;
Уж вокруг него плясали
Мохноногие сатиры,
И играли, и играли
На свирелях многоствольных.

Наливал мне зелья чёрна,
Каберне – и ночь чернела,
Звёзды на небе сверкали,
Злыми глазками, как сводни,
Что влюблённым помогая,
Деньги чёрные считают.

Наливал он зелья бела,
Рислинг – в светлые стаканы, –
Утро нежно расцветало.
Нежно-розовой долиной,
Шёлк волос развеяв влажный,
Шла ты, в злаках утопая
По прекрасные колени.

 

Курильщики

 

Как трещит мороз московский
Зимним вечером чудесным!
В блоках сложенных бетонных,
Словно в стенах, мы укрылись,
Непослушные подростки.
Пачку новую «Столичных»
Плоскомордый, толстомясый,
Вакх таинственно вскрывает.
Он с щетиною, без шапки,
Голова уходит в плечи –
Воротник скрывает темя.
Предлагает сигарету
Мне, беру её – и мёрзнут
Стекленеющие пальцы.

В небе звёзды стекленеют.

Курим, дым пускаем белый,
И его уносит к звёздам…
В голове кружится небо,
Словно зонт исчёрно-синий
Гнома с белыми бровями,
С круглой шкиперской бородкой…

И одна звезда, далёко,
Так далёко, что лететь к ней
Даже мыслью, даже взглядом
Долговато, страшновато, –
Из седых глубин Вселенной
Улыбается мне нежно
Взглядом девушки любимой.

 

Есть предметы и явленья...

 

Есть предметы и явленья,
И о них писать не стоит.
Не живут они, родившись,
В вялых строках умирают.
Встрепенутся слабым тельцем
И, молочные младенцы,
Убаюканы, затихнут,
Под кифару Аполлона.

Их всегда минует муза,
Плавной поступью ступая –
Икры сильные опутав
Беотийскими шнурами.
 
Вот – к губам  – в рубине палец

Прилагает в знак молчанья
Осторожная Эрато…

И предмет я выбираю
Для сердечных упражнений
Среди девушек, прослывших
Чистотой сердечной нравов, –
Школьник, троечник, подросток,
Без отца… старик в морщинах.

Нет, давно мой выбор сделан,
Выбор ли? – помимо воли
Ранняя любовь приходит.
И летишь ты ей навстречу,
Ничего не понимая,
Ветром прелести овеян,
И осыпан лепестками
Райских яблонек корявых.

---

В садах Поэзии свободной...

                * * *

Когда б хватило сердца нам
Культуру собирать по крохам,
Прильнул бы ты к моим стихам,
Как к той бутылке выпивоха.

И зашумело б в голове,
И полон грусти и веселья,
Тогда б мой дух слетел к тебе,
Расправив благодатны перья.

Овеял болью и тоской,
И слёзы вызвал бы счастливы,
Благонадёжною рукой,
Тебе вверяя ветвь оливы…

Но мало времени у нас.
В садах Поэзии свободной
Гуляешь ты в досужий час,
Чураясь лиры благородной.

 

2023

 

Из недавних поправленных

 

                  * * *

Уж мне Державин прочих ближе.
И я преклонные лета
На нитку жемчугом нанижу,
И полюбуюсь иногда.

И поскорблю, совсем немного,
Что перл мой давний желтоват.
Присяду, выпью на дорогу,
И полюбуюсь на закат…

Какие краски на границе,
На кромке Неба и Земли! –
Какие крохотные птицы,
Какие ангелы вдали!

 

               * * *             В.Т. Кудрявцеву

Ах, я счастливчик, милый мой!
Какое счастье, забывая
Век равнодушный и немой,
Наполнить кружечку до края.

Какая тоже благодать:
Там на минуту очутиться,
Где жив отец ещё – и мать
К тебе заботлива, как птица.

 

             У могилы

 

Шиповник розовый и белый
Уже роняет лепестки…
Что дева мраморная пела?
Что шмель раскачивал цветки?

Я в уголок, едва ль не дикий,
К тебе пришёл, как тот Орфей
За безголосой Эвридикой
В страну печальную теней.

 

           Одеяло

 

Верблюжье одеяло,
Первозданное тепло…
Сколко взоров промелькало!
Сколько времени прошло!

И простились тихо люди,
Не доделали дела…
То-то холодно им будет
В чём праматерь родила.

Но средь горнего покоя,
Где для ангелов приют,
В одеяло шерстяное
Сих младенцев завернут.

 

        Лилия

 

Увядала, увядала
Чудо-Лилия моя.
Лепестки она смежала –
Пожелтевшие края.

И была ещё чудесней
И свежей на склоне лет…
И томительные песни
Старый ей слагал поэт.

 

                 * * *

Прощайте, асфальтные долы,
Прощай, незабудка моя!
Я с песней своей невесёлой
В какие забрался края?

Всё меньше людей вдоль дороги,
Всё больше крестов и столбов…
Пригорок и ров неглубокий,
Да горькие дымы костров.

 

       Нимфа Одиночество

 

Ни слёз, ни совести, ни чести
Нет в этом мире, друг, давно!
Поразбежались все… На месте
Лишь Одиночество одно.

За подстаканником старинным
Сидит минуты и года.
Ах, эта загнанная нимфа
Лепечет глупости всегда.

 

              * * *

Что-то бесы разгулялись
В чистом поле ввечеру.
Пили мы, не похмелялись –
Да болели поутру.

Уж болели мы, болели
На отступницком веку.
Поседели, побелели,
Словно ворон на суку.

На пугливого присвистнем,
Кинем бесовский закут…
И уйдём, пишите письма;
Власти дьявола капут.

 

              * * *

В Северной Графомании,
Укоренясь, в окне
Рядом с цветком герани,
Ангел явился мне.

Вырвал я с корнем форточку,
Об пол разбил горшок –
Тот, где сидел на корточках
Маленький ангелок.

 

             13 Марта

 

                  школьному товарищу
                  В.Кудрявцеву
     
Старинный день весны подталой;
Великолепные года!..
Их всю дорогу не хватало,
От них не деться никуда.
Как полудетская загадка –
Седьмого таинство десятка…
А ты, Весна далёких дней,
Раз лёд сердечный растопила –
Дай нам желание и силы,
Как в детстве, справить юбилей!

 

             * * *

Как сверкает стёклышко,
Как поют цветы –
Песенку о Золушке
Исполняла ты.

Нежная и звонкая,
Розовый цветок...
Словно струнка тонкая,
Детский голосок.

2022

---

Мирра

Под свистящую дудку эфира,
В жаркий вечер, в полуденный зной –
Разветвляет печальная Мирра
Древний куст с суховатой листвой.

Мимо ходят верблюды и кони,
Грек в хламисе; арабы в – седле…
А янтарной смолы благовонья
Закипают в корявом стволе.

Льются горькие слёзы печали –
И в пустыне стоит аромат…
И отец свою дочку прощает.
И сабейские песни звучат.

2020

---

Школьные хореи. Продолжение

Мнемозина

 

Равнодушье правит миром,
Миром выгод и порока.
Ничего тут не попишешь,
Разве песенка споётся –

О всеобщем безразличье,
О бездушье всенародном,
О безмыслии холодном.

Вспоминать устал я юность:
Лица свежие с мороза;
Шубку с тёплою подкладкой,
Тёплой пудры ароматы…

Вспоминать устал я друга,
Что мне друг на расстоянье.

Вспоминать устал я: Память
Изменять с другими стала:
С молодыми-холостыми…

У неё, как жемчуг, зубы,
Рот, как роза под росою,
И глядит она с презреньем
На смущённые морщины.

 

Касания

 

Впечатляю я мгновенья
В лист бумаги виртуальной,
В чёрну ночь клавиатуры,
В буквы – звёздочки созвездий
Тыча пальцами, в восторге
Оттого, что возвращаю
Я угасшие моменты
В отдаленье невозможном,
На краю иной вселенной.

Эти звёздочки мерцали
В небе глаз прекрасно-карих,
Бледным утром заходили,
Ночью синей появлялись.

Возникала и улыбка,
Ранней юности улыбка,
Словно роза распускалась…

Лепестки её я гладил,
Целовал росы прохладу,
И ресницы щекотали
Веки юного поэта.

Что осталось мне? – Бумага,
Что не мокнет и не рвётся,
Ночь со звёздами, которых
Можно пальцами касаться…

 

Печатная машинка

 

Посмотрите, красота!
Как брюнетка, как блондинка,
Всё поэтом занята,
В сотню кнопочек, машинка.

Всё волнуется, стучит
И кареткою звенит,
Выбивает чудо строки,
Как блондинки, одиноки,
Как брюнетки, хороши, –

Всё тревожится, спешит, –

Потому и не старели
Мои «школьные хореи».

Та же девушка идёт,
И бретели, словно крылья,
Та ж лебёдушка плывёт
По паркету, без усилья.

Держит в рученьке портфель;
Заоконная метель
Крутит перья и ярится,
Словно сказочная птица.

Долго я о ней певал,
Да машинки след пропал…

 

Прости меня, Пушкин!

 

Ты прости меня, мой Пушкин,
Что морозною порой
В букинист, по первой вьюжке,
Многотомник снёс я твой.

Выход – год тридцать восьмой,
В золочёном переплёте:
Дух гармонии живой
Заключённый в пыльной плоти...

День за днём, пострел подрос,
Он не школьник шаловливый,
Он поэзии принёс
В мир счастливые мотивы.

Он вселенную прошёл,
Со слезой, влюблённым взглядом,
Он в гармонии нашёл
Сердцу старому отраду.

Но ему порою жаль
Книг в злачёном переплёте.
И томит его печаль,
И тоска в стихах приходит.

 

Сон

 

Чёрный мрак меня окутал,
Плотным облаком, на грудь мне
Сон-валун тяжёлый давит.

Но небесная Каллисто
Мне явилась среди ночи,
С неба чёрного спустилась,
Из медведицы косматой
Обратившись вновь царевной.

Говорила мне Каллисто,
Гладя мне виски седые
Пухловатою рукою,
В тесном бронзовом браслете,
Успокаивала: «Видишь,
Я была Аркадской девой,
Я невинности лишилась;
Я меж звёзд бродила долго
И кормила медвежонка
Молоком медвежьим сладким.
Я сошла к тебе на ложе
Успокоить, влагой вечной
Остудить виски седые»

Говорила так Каллисто,
Дочь Аркадии небесной.

И спросил её я тихо:
Не встречала ль ты на небе,
На пути, средь звёзд молочных,
Чудо девушку с глазами,
Словно карие светила?
У неё припухли веки
От пролитых слёз когда-то,
У неё гофре-туника,
Галстук на груди пунцовый?
И ступает, словно лани,
А бежит – быстрее ветра…

Не видала ль?..» Молча встала
С ложа дрёмного Каллисто,
Молча стала подниматься,
Потолок раздвинув, в небо.
Звёзды яркие мерцали,
И меж них она поплыла,
Шкуру яркую набросив.

 

Мог ли я поверить?

 

…Без звонка не ходят в гости;
По домам сидят, как крысы,
Топоча на злобных тапках.
За столом, в конце недели,
Не поют похмельных песен:
Рюмок звон не слышен, жалоб
Шестиструнка не роняет.

Все в углы свои забились,
На замки позапирались,
Или в транспорте, как мухи,
Лапки офисные чешут,
Вылупляются в экранцы.

Что так будет, в оны годы
Мог ли я поверить, школьник,
Нежно в девушку влюблённый,
Простоявший в телефонной
Будке больше полувека,

Трубку к уху прижимая,

Ради шороха молчанья?..

---

Немного о поэтах

                Орфей

 

Кто был у мрачной переправы
И, вдруг, увидел снова свет, –
Тот пьёт вино, не ценит славы,
Не любит прозвища «поэт».

Тот тихо век свой доживает,
Простую песенку бренча,
И праздно встречи ожидает
С ладьёй Харонова ручья.

2011

          Блок. Весна 

 

Хорошо на каменном мосту,
Отразившись книзу головой,
Повстречать далёкую звезду,
В ледяной пустыне голубой.

Медный сфинкс рельефен и тяжёл:
Лапы тянет, и созвездий шёлк
Весь посёк колючими когтями.

Я сошёл с моста – где над Невой
Примостился лев сторожевой
И колдует женскими очами...

О поэт, в пустыне неизвестной
Осчастливь своей тревожной песней! –

По весне оттаял – и намок
У Любови Дмитриевны пучок.

 

2023

 

                  * * *    

Я перед Бродским повинюсь,
Не раз назвав его холодным.
Не всяк обожествляет грусть,
Не всякий славит дух свободный.

Поэты есть, которым мил
Холодный смысл и чисел гений.
А я тепло сердец любил
И слёзы ранних откровений.

 

2023

---

Школьные хореи. Продолжение

Кехано

 

Так. Напялил я доспехи,
Шлем надел я – суповую
Миску с гнутыми полями.
В руку взял копьё: наместо
Наконечника – от ручки
Перьевой – перо стальное.
Росинант мой бил копытом
В стойле – швабра для уборки
Коридорного паркета.

Так застало меня время;
Так застала меня дама.
Дама сердца, Дульсинея,
В школьном фартуке прелестном,
Распустивши шёлк тяжёлый,
Занавесивший лопатки…
Не по возрасту развита,
Не по возрасту печальна, –
На короткой перемене,
Меж уроков безвозвратных.

 

Розовое масло

 

Слёзка вспыхнула, погасла
У любимой на щеке.
Благовонной розы масло
У меня на языке…

Годы минули в пустыне,
Жизнь исчезла вдалеке.
Горечь горькая полыни
У меня на языке.

 

Так я думал

 

Думал я, что так и будет,
Недвижимо, неизменно:
Парты школьные и люди,
Сини звёзды во Вселенной.

Думал я, что так и надо:
В гольфах девочка, с портфелем:
Тополиные прохлады,
Тихошумные метели…

Думал: так оно и будет
Всю аллею, всю дорогу…
Но сердечные орудья
Бьют недолго… слава Богу!

 

Диски наших дней

 

По Арбату мы бродили,
Вьюги зимние мели.
В магазинчик заходили,
Где пластинки не в пыли.

Во чехлах они картонных,
Диски наших юных дней.
И со мной моя мадонна,
Рафаэлевой юней.

Новой улицей, старинной
Мы гуляем до сих пор,
Форнарина, Форнарина,
Вьюг-метелей перебор.

 

Белым крашенная дверь…

 

Даже странно мне теперь
Вспоминать, такое было:
Белым крашенная дверь
В школу нас впускать любила.

Обувь сменную в мешке
Мы с собою приносили…
Растворились вдалеке
Кого помнили-любили…

Много времени прошло:
Уже больше полувека.
Наморщинилось чело,
Раскрывает дверь аптека.

У дороги я стою,
Где меня печаль встречала:
В бантах, школьницы поют
Песню юную сначала.

 

Нитка с иголкой

 

Нитка тянется оттуда,
Где я школьник несмышлёный,
Где, мечтательный подросток,
В трубку звёзды наблюдая,
О тебе мечтал ночами.

Нитку тянешь ты оттуда,
Где, наивностью жестокий,
Голубей гонял камнями –
Из рогатки смертоносной.

Тянешь ты оттуда нитку,
Где на бранной перемене
В кровь носы мы разбивали
И зализывали губы…

Ткань растягивай на пяльцах,
Вышивай узор свой снова.
Нить тяни свою оттуда,
Пурпур с совести иглою.

 

Вагоны метро

 

Раньше первые вагоны

Лица добрые имели,

Грудь сосущего младенца

Выражение; глаза

Удивленье выражали,

Округлённые; торчала

Соской сцепка лицевая…

 

И кричали, словно дети

Из кроватки, за жердями.

В ползунках, ползли  навстречу

Гладко-мраморной платформе,

Где меня за ручку мама

Пухленькой взяла рукою,

В тесной «крабовой» браслетке.

 

Райские яблоньки

 

Всё куда-то запропало,

Всё прошло, запропастилось:

Сам я, в шёлковом пурпурном

Галстуке, с узлом широким,

Что завязан по-ковбойски;

Школа красная: над крышей

Герб, а по бокам лепные

Белокаменны знамёна;

Сад, где яблочек пунцовых,

С терпкой жёлтою начинкой,

Россыпь райская по веткам.

 

Мы ушли с тобой из сада:

Ты – а я поплёлся следом…

Твой – смущённый, свой – печальный,

Нёс в руках я два портфеля.

---

Левкастида, с тобой я не спорю...

            О Левкастида!
            Я двадцатиструнною
            лирой владею:
            Ты же владеешь
            цветущею юностью,
            дева!
                                    Анакреонт

                     * * *

Левкастида, с тобой я не спорю,
Асфоделия диких полей!
Дует перечный ветер Приморья
И доносит гудки кораблей.

Распушившись, у кромки застыла
Хохотунья*, утихла возня...
Это, вдруг, меня юность забыла,
Это – небо не помнит меня.

Подними золотую головку.
Мы одни на морском берегу.
Мне любить, моё солнце, неловко.
Но играть я на лире могу.

_______________

*Хохотунья – вид чайки

 

2019

              Ариадна

/из цикла "Пандемейские песни"/

 

В тихих залах – музейного гула
Не слыхать... Как под лиры напев,
Ариадна на ложе уснула,
Щёку мраморную подперев.

Сновиденья витают над нею;
Спит тоска в её ровных чертах…
Может снятся ей пальцы Тесея
В шелкокудрых её волосах…

Но уже пронизает уныло
Её веки безрадостный свет…
И сонливую руку обвила
У плеча её змейка – браслет.

 

2020

 

          Кинфия

 

Нитку пурпурную тянет
Ткацкий, брякая, станок.
Он тоску её обманет
До рассвета, на часок.

Легковесна лира – тоже
Да вощёная доска.
Держит факел чернокожий
КарфагЕнянин слуга…

…Пахнет мятою и розой;
И все ночи напролёт
С щёчек смахивает слёзы,
И узор печально ткёт.

 

2023

 

                    * * *

 

Лира Орфеева смолкла, а плошка

Точит чуть видимый свет.

Вот, Эвридика ступает, как кошка,

Тысячи, тысячи лет…

 

Вот уже звёзды сверкнули в прорехе:

Воля, Любовь, Красота!..

Как же меня обморочили греки,

Сердце пленив... навсегда?..

 

Молча уйдём мы с тобою из края

Наших беспамятных дней,

Где, как во сне, Эвридика ступает

В тёмной накидке своей.

 

2023

---

Из-под Пуатье

Из-под Пуатье

                      *  *  *

Снова бредут по полям и дорогам,
Латы звенят… И разорван мундир
У командира – осколком ли, дротом? –
Может, об этом расскажет Шекспир?

«Он рассказал уж: минуя столетья,
Полк выступает из-под Пуатье.
Ноги в железе, а руки, как плети,
Иней серебряный на бороде.

Шлемы не блещут, кирасы застыли;
Медленных коней копыта во льду.
Эти в плащи завернулись в могиле,
Эти дудят в боевую дуду.

С ними король, с обезглавленной шеей;
Шут в колпаке, на лягушку похож.
– Рыцарь простреленный, смерти прочнее
Рваный подлатник из кож».

2023

---

Песенка о фабричном районе

Висячий светофор

На перепутье – Серафим.
Под козырьками светофора
Три цвета времени – один,
В чьих пальцах – сок,
Другой просфору
Сжимает...
Третий – муравой
Сам вырастает – над собой...

А долговязый постовой
Степан, что светофора выше, –
Он лампы крутит, чуть живой,
Почти не задевая крыши.

О, дядя Стёпа-светофор,
Налей стакан – с тех давних пор
Мне можно и вина, и хлеба;
Мне можно терпкой красноты
И зелени, и высоты,
И золота.
И неба...

2013

   Старый троллейбус
           
…Где пошевелит усами
Старый троллейбус навряд –
Битые фары глазами
Из темноты не горят.

Свалены в угол сиденья,
Звякает касса – и вот
Длинной размашистой тенью
Строгий водитель идёт.

Взором обводит стоянку,
Ладит усы к темноте;
Жёлтую ищет баранку
И не находит – нигде…

Тока холодного вместо
Просит привычной искры…
Рыжий троллейбус ни с места;
Стронуть нельзя пустоты…

Прошлого счастья не стронуть
С вкопанных, сдутых колёс…
Только бы блеск электронов,
Вёз бы водитель и вёз…

2014

                * * *

Вагоновожатой кудрявой –
Свет-зеркальце в левом окне...
Москва, просыпаясь со славой,
Никак не очнётся во сне.

И снится ей в малой вселенной,
В похмельных посмертных гудках –
Бредут ветераны на смену
И женщины в тусклых платках.

По грани какого смятенья,
Каких достижений скупых –
Ведёт их гортанное пенье
Из тёмных краёв золотых?

Каким проржавевшим трамваем
Доедут они до ворот? –
И станет им миром и раем
Умолкшая дудка высот.

2014

Песенка о фабричном районе

Мил мне сердечный фабричный район,
Лих, беспокоен, как утренний сон.

Смирен, засален, засажен, промыт;
Стёкла, как воздух, который дрожит.

Пиво его не течёт из сосцов –
Пиво его в янтаре облаков,

В пене небесной, в кухонной воде;
Радостно жить в подворотней беде...

Жил-был когда-то в квартирке на слом –
Жил баянист, впрочем, умер потом.

Впрочем, не умер – а был он убит,
Ночью, ножом – да и ныне забыт.

Только не всеми – сердечный район
С самых далёких его похорон

Утром гудел похоронной трубой,
Да и затих – лет уж сорок с лихвой.

Фабрика спит, отдыхает завод;
Сердце гудком его бычьим поёт.

И всё стучит, как ночной товарняк
И молоточек путейских бродяг.

2019

Московские трамваи

Писал я о трамваях –
О дровяных сараях
И о жестяных будках –
Стальное колесо:
С держалками-ремнями,
С вечерними огнями
В оконных промежутках –
С мелькающим лицом.

Студенточка в беретке,
Старушечка в «таблетке»,
И в кепке из ратина
Под мухой – заводской…
Московские трамваи!
Я вас позабываю,
Как забывает вина
Предъязвенный больной.

2019

                   * * *

Над Каланчёвкой, на мосту,
Как дни, мелькают электрички…
В вокзал под гребень я войду,
Слегка взволнован по привычке.

Фанерой гнутую скамью
В старинном зале облюбую.
И песню старую свою,
Как древний Пиндар, затяну я.

И будет помнить мой восторг
Носильщик в робе без телеги;
Цыганка спрячет быстрый взор
Под округлившиеся веки…

А поздновато мне гадать:
Мне сон раздумий интересней...
Одно осталось мне – слагать
Стихи вокзальные и песни.

О давней давности путей,
О крымских амфорах шипучих…
Чтоб стало душеньке моей
И утешительней, и лучше.

2020

                 * * *

Зимний день проходит тихо,
От очей оконных скрыт.
Старость в шубе, как шутиха,
Колокольчиком звенит.

Свет дневной включаю, щёлкнув,
Раму шторой заслоня…
А шутиха смотрит в щёлку
Из метели на меня.

2020

                       * * *

Свет заката – и красный, и чёрмный,
Разорвал небосвод на куски…
Загудит паровик закопчённый
С молодецкой какой-то тоски.

Спотыкаясь, польются вагоны
Мимо сонных татарских телег…
И торжественно спустит знамёна
С мачт железных мой горький, мой век…

Ничего-то мне жизнь не сказала;
Промолчала, притихла, ушла…
Ярославского гребень вокзала,
Прогоревшее небо дотла.

2020

              * * *

Не удары по судьбе,
Не к вину зелёну тяга:
Я скучаю по тебе,
Красносельский работяга.

Растворился в тишине,
С папиросой, в вечной кепке…
Вечерами грустно мне,
И портвейн теперь не крепкий.

И стихов лоснится шёлк,
И дерюга жизни рвётся…
И Попов уже ушёл:
Только голос раздаётся.

2021

       Проводница

В понедельник или в среду
Соберусь я и уеду
Ко неведомым звездам.
В прошлый век, на верхней полке.
Закажу я сахар колкий,
В подстаканнике стакан.

Яркой ночью мне приснится
В строгой форме проводница,
В звуке рельсов и гудков.
«Ваша станция, вставайте,
Выходите, поспевайте
К синим звёздам, меж снегов».

Моя обувь не годится:
Не летаю я, как птица;
Мёрзнут ноги на снегу,
Туфли летние дырявы,
Косолапит левый, правый
Натянуть я не могу…

Как же мне до звёзд добраться?
Если очень постараться,
Добреду я как-нибудь,
Но меня заботой кормит
Проводница в строгой форме,
С "птичкой"* маленькая грудь.

_____________________________

птичка* – знак железнодорожника

2023

---

Нет такого молодца, кто б обманул винца

               * * *
                              Нет такого молодца, кто б обманул винца.
                                                                  Пословица

Запевали медленно и глухо,
За столом, мещанским вечерком…
Опьяневши, в грудь себя старуха
Материнским била кулаком.

Сыновья, два брата, как в тумане,
Осеняли песней дом отца…
Но вино зелёное обманет,
Опоит любого молодца…

И старуха всхлипывать устала;
И в цыганский, струнный разнобой
По-мордовски что-то бормотала,
И качала тёмной головой.

2020

                     * * *

                 * * *

Раньше все добрее были –
Люди, звери и грибы.
Из квартиры выносили
Солью смоченны гробы.

Уносили доброхоты
Новосёла моего…
Скромно-серенькие фото
Оставались от него.

Вот мордовская прабабка –
Веки выпукло-круглы.
Настя, Настя, очень зябко
Под сугробом у ветлы.

Раньше пели всей Россией
За столом на голоса…
Выносили, уносили
Настю-выпуклы глаза.

2023

---

Читая книгу двух авторов Ренессанса

на книжку "Эразм Роттердамский @ Иоанн Секунд

Какая радость! Не напрасно
Взял в руки скучного Эразма
Я книжку: от любовных ран
В ней стонет Секунд Иоанн.
Катуллу подражая в меру,
На протяжении часов
Целует нежно он Нееру,
На всё дальнейшее готов.
Какое счастье! Не напрасно
Открыл я скучищу Эразма!

Нееры длится поцелуй;
Пчелиным жалом, влагой, звуком…
Поэт, летит к тебе (ликуй!)
Мальчишка злой с весёлым луком.

Удача, право, какова! –
Я пью поэзии слова,
Как пчёлы мёд – и прячу в соты,
Чтоб ими лакомился кто-то.

 

2020

 

                        * * *

 

Горчайший дух – Катулл отвязный;
То злой, то нежный – всё прекрасный.
Идёт... Дошёл до наших дней –
И грезит Лесбией своей.

Хранит и шпильку, и застёжку
Замужней львицы тыщи лет,
И помнит узенькую ножку,

В ремнях сандалии, поэт...

А я, под лампою, с натуры
Пишу; и вечер розоват...
И стрелки-пёрышки Амура
В нагретом воздухе свистят.

 

2020

 

Катуллистическое

Лесбия милая, умер птенчик,
Птичку похитил проклятый Орк.
Голос срывается, как бубенчик,
Глазки припухли от слёз…
            Восторг
Я испытать хочу с печалью,
Жалости ласку в себе таить.
Птенчик чирикает нам за далью:
      ФьЮить-фьюИть!

 

2020

---

Простор от скрипки до виолы ...

---

В розовых бликах заката

(О женских пучках, заколках и проч.)

У зеркала

(Из дневника. Ответ на стихотворение, уже не помню, на какое)

Зонтик в углу, в бахроме.
И возвратившись с прогулки
Дама снимает колье
И убирает в шкатулку.

Дама снимает кольцо,
Модный браслетик с топазом.
Кисточкой пудрит лицо,
С шеей высокой, как ваза.

Зеркало всё отразит:
Все времена и моменты.
Новый найдётся пиит –
Петь и воланы, и ленты.

Сам он, как зеркало, пуст –
И отразит по порядку
Алую розочку уст,
Ручку в цитринах, перчатку.

Сам он, как глубь серебра,
В розовых бликах заката...
Всё повторить мне пора,
Всё, что случилось когда-то.

2019

Черепаховая заколка

Ах, если б знала черепаха,
В глубинах плавая морских,
О злоключениях своих, –
Она б не выплыла со страха
Из царства бликов голубых.
Но сеть рыбацкая хитрее
Окостенелого ума –
И стала бедная сама
Заколкой в волосах твоею.
Она лоснящийся каштан
В пучке удерживает ровно,
Волнует сердце-океан,
И в волны прячется любовно.

2019

                * * *

Когда в подушечку свою
Иголки ловкие втыкала, –
Как ты Тропинина швею
Порою мне напоминала!

Как розы вспыхивали щёк
И вянул разговор несложный,
Когда податливый пучок
Ты поправляла осторожно…

И, шпилек не найдя с утра,
Смотрела в зеркало, как в дали:
Смеялась юная пора,
И пальцы волосы свивали.

2020

                      памяти Т.С.Д.

Как изгиб волны встающей,
Вспоминаю стан я твой,
И пучок, сиянье льющий
Над несчастной головой.

И порой, средь скуки шумной,
Вижу, глядя в небеса,
Я – Психеи полоумной
Светлобровые глаза.

2021

              * * *

Она улыбкой удивляла
И величавой простотой,
Когда пучок свой поправляла
Непринуждённою рукой.

Легко о чём-то говорила;
О чём не знала, не судила,
Глядеть любила в зеркала…
Да так и в прошлый век ушла.

И легкомысленную тень
Её встречаю повсеместно.
И вспоминаю что ни день,
Но это вряд ли интересно.

Всё отшумело и прошло,
Лишь смотрит женщина в стекло, –
Пучок печально распускает,
За шпилькой шпильку вынимает.

2022

                  ***

Мне запить, наверно, впору:
Жизнь закончилась моя…
Улетаю я, синьора,
В отдалённые края.

Там тебя я позабуду,
Внеурочных песен друг.
Целовать вечор не буду,
В серебре, точёных рук.

Затворюсь я, как в пустыню,
От людей и от зверей,
Где ни слёз, ни шубки зимней,
Ни улыбки нет твоей.

2023

---

Школьные хореи. Продолжение

Сказка

 

Пригорюнились хореи,
Стали медленней, докучней,
Надоели тем, что любят
Строчки беглые, младые.
У хореев боль в суставах,
Поджелудочная: сахар.
Катаракта, дистрофия
Истончившейся сетчатки.
Зубы крошатся у слабых,
Даже не за что протезы
Зацепить. Жевать им нечем.
Денег нет у них, у бедных,
От получки до получки
Тянут тягло, дни считают,
Хоть на пенсии давно уж
Подобает отдыхать им…

Но скрепившись – и давленье
Смерив, медленно плетутся
На работу, поспешая…

Едут в варварских вагонах,
Едут в кабельных туннелях,
Едут в сцепленных столетьях…

Жили-были, жили-были
В равнодушный век хореи:
Дед да бабка, дед да бабка,
Может быть, у синя моря.
Может, в городе, далёком
От читателей случайных…
Может, на краю Вселенной,
На какой-нибудь планете,

Полной звуков незнакомых,
Полной призраков опасных,
И немножечко печальной…

 

Вы закончили хореи?

 

«Вы закончили хореи?», –

Николай меня спросил.

Это я, сказал, старею,

У стихов избыток сил.

 

Ещё радуют-печалят,

Лебедь-девицей плывут,

Так прекрасны, как в начале

Нескончаемых минут.

 

На стадионе

 

На огромном стадионе,
На печальном стадионе,
Где теперь стоит при входе
Паровой локомотив
На колёсах красных: кузов,
Как открытая шкатулка, –
Там когда-то мы с тобою,
Дети, взглядами встречались.
Ты была в колготках в рубчик,
Из-под курточки короткой
Платье школьное виднелось.

Как в свисток свистели громко
Антонина, дочь Ивана,
По фамилии же – Львова,
И Георгий свет-Георгич,
По фамилии же – Гиря!

Не шучу я, не шучу я:
Мне ль над прошлым зубоскалить?
Мне ль над милым потешаться?

Над любителем «зубровки»,
В тренировочном костюме? –

Над суровой Антониной,
Что любила нас, быть может,
Как детей внебрачных любят?..

---

Миги истории

(на море и на суше)

 

Затонувший конвой

 

Лейся, море золотое,
Улыбайся вдоль бортов.
Голос слышится гобоя
Из подводных городов.

Не спешит оркестр, в рюшах,
Скрипки стонут в глубине.
Рыба сонная послушать
Приплывает, как во сне.

И король с весёлой свитой
Приплывает, поражён
Зазвучавшей Атлантидой –
Тишиной со всех сторон.

Скрипки стонут, звук гобоя;
Дирижёр в своём жабо
Там, где давнего конвоя
Затонуло божество.

 

2014

 

                  ***

Может, подводная лодка,
Может быть, кит-кашалот –
Тень, проявляясь нечётко,
Вдруг, из пучины встаёт.

Где же зрачок перископа?
Люк герметический где?
Борт ощетинили ль скобы
В мутно-зелёной воде?

Или – в могиле как будто,
Спит здесь эсминец, угрюм?
Рыба в замшелых каютах,
Ржавчиной съеденный трюм.

Лижут железные раны
Токи неведомых вод.
В порт, без рулей и охраны,
Долго эскадра идёт.

 

2019

 

Забытые корабли

 

Вдохновенье не обманет,
Не усадит на мели...
Одиноко в океане
Ходят чудо-корабли.

Ходят-бродят меж волнами,
Все – Голландии сыны –
Невесомы, словно пламя,
Неприступны, будто сны.

Пушки медные остыли,
Пяля жерла вдоль бортов.
Капитан лежит в могиле,
Вдалеке от берегов.

Спит команда, отдыхает;
Смолкнул лоцмана свисток.
Их – макрелей овевает
Серебристый холодок.

Их медузы огоньками
Фиолетовыми жгут.
Их, как ивы берегами,
В чёрных шалях вдовы ждут...

Провиант из жабр и плёсов
Им везёт уныло кок,
Как киргиз на трёх колёсах,
Вдоль заоблачных дорог.

2019

 

                   * * *

Что за прелесть, в бликах лунных,
Чёрная река!
А на касках у драгунов
Конские шелка.

Тих привал Наполеона,
Не горят костры.
Стяги свёрнуты в рулоны,
Саваны пусты.

Побродить пошли бедняги
Во лесок ночной,
Прихватив с собою фляги,
Полные луной.

2019

  

Затонувший эсминец

 

Словно бритвой рассекая пены,
Уходил по мачту в глубь волны…
От него остались только стены,
В перекрытьях ржавых тишины.

Шаря по бортам его замшелым,
Ходит рыба медленно насквозь…
Словно в удивленье онемелом,
Водолаз расставил ласты врозь..

И парит он в лягушачьей позе,
Подставляя брюхо тишине...
Но его течением относит
На слепой невидимой волне...

Он не помнит, где его носило,
Лишь уныло смотрит сквозь стекло:
Бескозырку затянуло илом,
Словно землю пухом занесло.

 

2020

 

                * * *

Как прежде славен Ушаков.
Он турка гнал из всех углов,
Топя и руша галеоны.
Палили ядра паруса,
Как будто вражии знамёны,
Где полумесяца коса…
И долго после смертной драки
Уныло плавали во мраке
Ночные факелы судов,
И поминутно освещали
Картину скорби и печали
С полуобугленных бортов.

Обломком реи протаранен,
Бочонок плыл пороховой;
А там – волна, как мусульманин
Кивнув обритой головой,
Скрывала бедного героя,
Пятно оставив кровяное.

 

2020

---

Школьные хореи. Продолжение

За обложкой тёмно-синей

 

Как же связано всё в мире:
И Земля, и чёрно небо,
Что исчерчено огнями
Звёзд – истыкано подзорной
Трубкой с линзой любопытной,
Взглядом отрока проткнутой.

Очарован мальчик Ночью,
Чернокудрой, синеглазой
Нюктой, дочерью Хаоса.
От неё, из чрева выпав,
День злачёный заструился,
В нём возникли звери, люди,
В шкурах, с бурными сердцами,
Боги со своим бессмертьем,
Повергающем в унынье
Греков смертных и гречанок…

Мальчик смотрит в чёрно небо,
Звёзды трубка приближает,
И фантазия рисует
В небе яркие фигуры…
Вот летят они – и складки
Шевелит незримый ветер.

Вон любимая – как будто
В кучке звёзд в дали бескрайней,
Улыбается глазами…
Не добраться, не добраться,
Хоть всю жизнь лети, как ветер…

Но ведь есть же в секретере,
На покрытой лаком полке
Книга Куна, чудодейна.
В ней разгадка тайны дремлет
За тяжёлым переплётом.
За обложкой тёмно-синей.
Всё там сказано, что было,
Всё в ней сказано, что будет.
Только нет минуты этой,
Пролетевшей безвозвратно...

 

Половинка сердца

 

Одиночка мать и бабка –
Вот моя семья отныне.
В класс четвёртый по аллее
Я иду, портфель под мышкой.
В коридорную систему
В замешательстве вхожу я
Половинной сиротою.

На паркетах отсырелых,
Влагой пахнущих и тряпкой,
Я встречаю это утро
Половинкою сердечка.
Вместо чёрных парт уклонных,
Со скамейками совместных, –
Стулья громкие, подвижны,
Угловатые столы…

Ни учительницы старой,
Собирающей гребёнкой
Ровно стриженную роскошь
Мягкосердой седины,
Ни – смягчённого ей чудно
Звука «же»: жужжанья пчёлки
На цветке медовом липы…

Ново всё… и всё чужое:
Лица, запахи, движенья…
Стук указки, словно дроби
Ретивого барабана.
Строгость, что уже жестокость
Для сердечной половинки
Полноватого подростка:
Он отдал бы и вторую –
За учительницы новой
Похвалу – всего два слова…
Если б только, пусть случайно,
Назвала его: Володя…

 

Космическая палеонтология

 

Всем известно: динозавры
Миллионы лет назад
Землю лапами топтали,
Рыли на бегу когтями;
В шеи жёсткие впивались –
В чешую собратьев меньших,
Что щипали мирно травку…
На безлюдной, дикоцветной,
Воем пуганной, планете
Поднимались в рост, ходили
На громадных задних лапах,
Скрючив слабые ручонки…

Но где видано такое! –
На планетах отдалённых,
Что как звёздочки синеют,
Жили-были динозавры,
И в лилово-алом небе
Птеродактили парили,
Разостлав крыла костисты…

Это было, это – правда:
Правда высшая, поскольку
Две фантазии, сплетаясь,
Как соседственные лозы,
Сладко терпкий сок рождали
В кожуре прозрачно-нежной:
Соки жизни, бесконечной,
Как Вселенная чужая,
Как родимое сердечко
Милой девочки, в рейтузах…

Это было, это правда:
На немыслимых планетах,
В миллионах лет от горки,
Деревянной, где в отсеках
Мы с тобой, мой друг, сидели
В идиллических скафандрах,
Затворившись от чудовищ…

Мы с тобою и теперь
Затворившись в мутных кельях,
Всё сидим поодиночке
И глядим в иллюминатор.

Мимо нас проходят важно
Диплодоки с длинной шеей,
Стегозавры – колыхая
Островерхими шипами…

А над горкой деревянной,
Меж созвездий – образ дальний
Милой девочки, в рейтузах.

 

2023

---

Школьные хореи. Продолжение

Секунды

 

О ленивых итальянках,
О голландках светлобровых,
О мордовочках с косою,
В узел скрученной прилежно,
О британках прямогрудых
Шест как будто проглотивших,

О цыганках угловатых,

О француженках развязных,

О стремительных испанках –

Я писал почти полвека,

Наслаждаясь красотою
В разных формах и обличьях…

Но среди и фей прекрасных
Никогда я не был счастлив
Так, как счастлив был с тобою
В строчках беглых, то тягучих...

Вот по лестнице спустилась
Гладко-каменной, взглянула
Мне в глаза как бы случайно.

Мне мгновения довольно:
Взгляда, полного любовью,
Глаз чуть грустных светло-карих,
Век припухших розоватых.

 

Фотография из бархатного альбома

 

Розы осени прекрасны…
Ты выходишь в сад осенний,
В бежевом плаще-болонье;
Руку к розе протянула,
А тебе всего тринадцать…

Что ты веки опустила,
Лепестки лелея взглядом,

Не по возрасту серьёзна,
Не по возрасту развита,
Не по возрасту печальна?

Так же юная Джульетта,
В сад, быть может, выходила,
Розу гладила рукою,
На неё сердилась детски,
Уколов, в колечке, пальчик.
Было ей всего тринадцать…

 

12-и миллиметровая железная дорога

 

Вот сидим мы за столом,
За бутылкой, вспоминаем
Школы общий шумный дом:
И курилку за углом,
И нашествия Мамая
С той – не нашей стороны…
Вспоминаем дни весны,
Ослепительные льдины,
Ранней молодости сон:
Лену, Люду и Марину…
Кто же не был в них влюблён?
Кто о них не грезил тайно,
Прикоснуться не мечтал
К ножке шёлковой случайно,
К пухлым губкам, как коралл?..

Утекли года, как воды
Архий-рейского пруда.
Поглупели анекдоты,
Постарели господа.

Дамы в гольфах белоснежных,
Что бросали взгляд свой нежный
На растерянных ребят,
Стали бабушками: внуки
Им теперь целуют руки
И тихонечко шалят…

Ну а мы сидим с тобою,
Друг мой Игорь, ендовою
Мы звеним заздравной тут,
Вспоминаем ради бога
Про железную дорогу,
Что немецкою зовут…

Тут мы вспомним и помянем
В даль ушедших, как в тумане,
И подружек, и друзей
В нарисованных погонах,
В ГДР-овских вагонах
Электрических путей.

 

2023

---

Милые тени

           * * *
               
Милые тени родные,
Юность и детство моё!
В тихом сиянье старушка,
Слёзы в глазах у неё.

Что же ты плачешь, родная?
Серых дворов тебе жаль,
Или по гулким парадным
Слёзы твои и печаль?

Или – по праздникам светлым,
Или по будням глухим? –
Или по призракам скучным,
Старым знакомым твоим?

Вот они – вдоль коридора
В ламповом свете встают,
Старой бряцают посудой,
Пола касаясь, снуют.

Праздник сегодня – и люстры
Будут гореть до утра.
Много гостей запоздалых
Нынче придут со двора .

Кум и кума, что почили
Лет тому тридцать назад,
С кошкой красавица немка
И без погона солдат …

Дед и отец мой, и дядя
Сядут за праздничный стол;
Чокаться будут – и рюмки
Бить молчаливо об пол.

1999  

                                Памяти Т.

                  * * *

…И просит нарезать харита
Грамм триста «российского» сыра.
И блещет в глазах васильковых
Отроду гранённый бриллиант.
И Райка кладёт на прилавок
Громадную жёлтую шайбу,
Облитую воском пчелиным
С цветочных Эллады полей…
И жертвенный нож отрезает,
Блестя, за пластиной пластину.
Забрав свой торжественно свёрток,
Харита уходит, смеясь.

Уходит она за туманы,
Уходит она за заборы,
Минует она гаражи.

И к дому подходит, где лира
На стенке висит на гвоздочке,
Висит на гвоздочке, прибитом
Поэтом московских дворов.
И он называет Тамарой
Младую, как масло, хариту
И гладит её по головке,
По шёлковым белым кудрям.

А утром вставать на работу,
А утром идти на работу,
Идти по мосту, там, где ветер
Тебя продувает насквозь.

И слушать гудки и составов
Гремящие звенья, и видеть:
Внизу – с тепловозных амвонов
Косые восходят дымы…

2013

                           Было то в темных карпатах                               
                           Было в Богемии дальней…

                                       А. Блок                                                                                                                                                         
Было то в шестидесятых
Прошлого, впрочем, столетья…
В дальних Филях – в коммуналке
С духом сырой штукатурки,
С крашеной белою дверью,
Может быть, неподалёку
От знаменитого дома,
Где перед сдачей Москвы
За полночь плакал Кутузов,
Глаз отирая платком
С красною шёлковой меткой.

Так ли иначе, прошло
Больше полутора века…
В комнатке светлой на стуле,
А может быть, на диване
Тётя Тамара сидела,
На белоснежных коленях
Что-то котёнка лаская.
Слабо котёнок царапал,
Великолепные ноги.

Было то в шестидесятых
Прошлого будто столетья;
В дальних Филях, в коммуналке
С духом сырой штукатурки,
Где восьмилетнему мне
Голубоглазая немка,
Взрослая тётя Тамара
Вдруг разрешила погладить
Серого с дымкой котёнка.

 

2022

 

* * *

Ничего нет печальней на свете
И грустнее, чем к старости лет
Встретить женщину в чёрном берете
С волосами, как солнечный свет.

Что же, лапушка, ты повстречалась
Поздно так, где ты раньше была?..
Посмотрела, в толпе затерялась:
И волна твой берет унесла.

 

2023

---

Из угла

Из последних стихов

О стихотворце

Над стихом сопит и дышит,
И почти забыв про лень,
Стихотворец пасквиль пишет,
На поэта целый день.

Он смешить людей в округе
Подвизался, но ему,
Стихотворческие други,
Не до смеха самому!

Уязвлён судьбой жестоко,
Графоманочкой блажной,
Брызжет едкой желчью дока –
И завистливой слюной.  

               * * *

---

В ветре проносится чёрный монах...

---

Снова парижские зарисовки

Весёлый Раёк. Дождь в Париже

(из книги "Театр Золотая Тыква")

В Париже по Сене три лодки плывут.
Одна – до таверны, где чёрные вина;
Хозяина дочка – хрустальный сосуд
С цветком, распустившимся наполовину.

Вторая – с уловом трески небольшим,
На днище худом и залатанном ловко.
Пристанет – с корзиной рыбак поспешит
Туда, где торговку поносит торговка…

А третья-то лодка: не видно гребца.
Но кто-то порой со скамейки привстанет –
Как будто бы облако вместо лица…
И дальше гребёт, исчезая в тумане.

2. В кабаке над водяной мельницей

Это картинка другая,
Ставшая былью давно…
Мельница водяная
Жирное мелет зерно.

Прямо из Сены широкой,
Воду воинственно взяв,
Вспенит и бросит потоку,
Перемолов в лопастях.

А наверху – над стремниной –
Шляпы, картузы, тряпьё;
Терпкую кровь из кувшинов
Льёт по стаканам ворьё.

Кости бросает, глумится…
Лампа мелькает едва...
Деньги берёт у вдовицы
Старая сводня Сова…

Среди отребья и пены
Как ты попала сюда?..
Под полом охает Сена,
Падает с шумом вода.

3

Призрак городом гуляет,
В лунном свете – как безе.
И сюртук он поправляет,
Сам в помятом картузе.

Не подошв коснётся камень
Присоборной мостовой…
Впереди себя руками
Словно шарит, как слепой.

И, на соль жующем рынке,
У причала, где суда,
Такелажника ботинки
Не стучат его тогда...

И, как вспышка, исчезает
Он по утренней заре…
И Париж его узнает,
Прокартавив: «Жан Маре!»

2021

                      * * *

---

И снова Школьные хореи

Шубка с шёлковой подкладкой

Как назад почти полвека,

Чудодейною зимою
Приходила – и в передней
Шубку, в инее, снимала,
С тёплой шёлковой подкладкой:
И летели брызги снега,
И глаза твои теплели…
А на стёклах окон давних
Был узор шероховатый,
И чертил твоё я имя
Соскребая хрупкий иней...
А потом поцеловались:
И я помню неумелый
Подростковый поцелуй.

Вот полвека промелькнуло.
Окна те же и квартира,
Дом шестнадцатиэтажный.
Только нет тебя в передней,
И влюблёнными руками
Не приму, с мороза, шубку
С тёплой шёлковой подкладкой.

Старая-старая сказка

Дали снегом замело;
И по улице нестарой,
Словно ангела крыло,
Стелют вьюги покрывало.

Стелют скатерти льняны
До неведомой весны,
До свечами светлой Пасхи:
Да простятся нам вины!
Да утихнут вьюги ласки!..

Словом, белая страна
Нынче счастием полна…
Санки с горки полетели:
Рассекли полозья лёд;
Ели спрятались в метели…
Мы же сказку захотели
Спрятать в толстый переплёт.
Мы, друзья мои, совместно
Эту сказку посетим,
И рассядемся нетесно
В ней по стульчикам своим.

Эти стульчики, они
Позабыты в наши дни.
Нынче делают иные –
Раскладные да витые,
Только, как сказал поэт,
Романтизьму в этом нет.

Те же стульчики стояли
В зале актовом как раз,
На себя они сажали,
В белых бантах, третий класс.
В серых брючках-пиджачочках,
У рояля на виду, –
И отличницу в очочках,
Толстяка, в румяных щёчках, –
В незапамятном году…

Это было? Это было.
Нет, не помню, не скажу…
Эта девочка забыла
Что по ней я век тужу.
Этот день ещё настанет,
Всё вернётся всё равно…
И метели затуманят
В зале актовом окно.

День космонавтики

 

Космонавтики воздушный
День двенадцатый апреля:
Верб сребристых колоночек –
Распустившиеся почки.

В школе нам дано заданье
Вырезать себе погоны,
Их раскрасить акварелью,
На картон наклеить твёрдый,
И нашить их на рубашки
Белоснежного нейлона.

Так и сделано. И с песней
Мы шагаем в коридоре
По дубовому паркету,
Второклассники, попарно:
Мальчик-девочка, с отмашкой.

«Заправлены в планшеты
Космические карты…»

Мы поём нестройно; строем
Коридор проходим узкий.
В класс, где парты, не заходим
В дверь окрасом, как в больнице.
Мы проходим класс уютный,
С песней, строем и попарно.
И уходим – кто куда.

Эта девочка, два банта, –
Крылья к кофточке пришила:
Улетала, улетела
В Кёльн ли, в Лейпциг ли где кирхи;
Где звучат органа трубы,
Как космические сферы…

Мальчик – синие погоны
К гимнастёрке пришивает;
Кобуру он носит… Впрочем
Уж давно он ходит в штатском,
Позабыв про день апрельский,
С сединой самодовольной...
Редко песенка досадно
Дунет в ухо тёплым ветром:

«Заправлены в планшеты
Космические карты…»

2023

---

Издательство Художественная литература

Издательство "Художественная литература"
на Новой Басманной

Шёл подьячий здесь, крестился
Двоеперстием на главы;
На телеге монотонной
С белоснежными мешками
Ехал ухарь краснолицый,
Перепачканный мукою;
Дочь купецкая спешила
На опасное свиданье,
В шали кутаясь нарядны,
Под платком – коса кручёна…

А теперь здесь дом высокий;
У витой калитки сбоку –
Конь крылатый на табличке.
Свет дневной в одном окошке,
А в другом окошке – темень…

В опустевших коридорах
Никого весь день, а к ночи
Лир седой сюда приходит
Сокрушаться о коварстве
Дочерей неблагодарных.
У окна стоит он долго,
Опершись о подоконник
Суховатою рукою.
И потом уходит тихо…

Шут и рыцари уходят
За монархом полоумным.

21 января 2023

Старый редактор

Никого, лишь коридоры;

Коридоры, коридоры,

Подпирающие лестниц

Деревянные пролёты.

Спит издательство, уснуло

На часы, на долги годы.

Лишь печатные машинки

Вдруг кареткой звонко стукнут

И начнут печатать вроде –

Но, помедлив, затихают…

Только эхо в коридоре

Всё никак не затихает:

То ступенью дряхлой скрипнет,

То – паркетиною шаткой...

 

Из-за белой двери выйдет,

В шарфе вязаном вкруг шеи,

Сухо кашляя, редактор.

В даль немого коридора

Он посмотрит отрешённо

И тотчас зайдёт обратно.

За стеною застучит

Одинокая машинка.

22 января 2023

---

На святки

1.

На святки

Эту с козьей бородой,
В медвежачьей шкуре,
Называют Колядой
Во метели-бури.

Да коровии рога,
Да свиное рыло…
Серп блестящий и снега, –
Как давненько было!..

Тает, каплет воск ночной,
И густеет в плошке:
Девка с вязаной косой,
Подожди немножко!

Коридором зеркала,
Свечки полыхают…
Замуж девицам пора,
А они не знают…

Ряженые вкруг стола
Выпьют, сядут рядом.
Богородица с угла
Смотрит долгим взглядом.

Чуть шевелится во тьме
Красная лампада.
«Женишок спешит ко мне,
Ну а мне не надо…»

2020

2.

Коляда

Зазвенела Коляда
Певчими словами…
Заплясали господа
В шкурах и с рогами.

Натрудились мужики
За год високосный;
Наглоталися пурги
На хмельных погостах.

И, подвыпив, сгоряча
Песни затевают…
Светит в горнице свеча:
Девушки гадают.

2020

3.

Славянский обряд

Обряд языческий, а – тайна
Глухих прадедовских веков:
Брести зимой необычайной
Среди сугробов и снегов.

Краснея бычьими глазами,
В медвежьей шкуре и с клюкой,
Или с козлиными рогами,
С сластолюбивой бородой.

Шуметь и песни петь, покуда
Вино грохочет в головах,
И появляться ниоткуда,
Теснясь в испуганных дверях.

За стол, заваленный харчами,
Садиться дикою гурьбой.
Как мысли трудные – ночами
С рыданьем ветра и волшбой.

2023

---

Нет вкусней ржаной краюхи...

                   * * *

Нет вкусней ржаной краюхи
Из несеянной муки.
Красносельские старухи
Запалили угольки.

Формы мазали елеем,
Выпекали хлеб ржаной,
И тихонечко алели
Их лампадки за стеной.

Доля бабкина такая:
И старушка, в трудный год,
Хлеб обдирный выпекает,
И горбушку мне даёт.

2023

---

Заметки на полях

---

На Руси калек любили...

Деревянный протез

                    * * *

Как пудрой сахарной пекарня,
Зима позёмкою пылит.
Скользя вдоль станции товарной
Тележный едет инвалид.

Он на войне забыл дороги,
Шинель, ушанку, две ноги.
Пургой оторванные ноги
Ему натёрли сапоги.

Саднят бескровные мозоли,
Ожог в гортани спиртовой.
И чертыхается от боли
Обрубок времени живой.

А ты – совсем другое дело:
Не так горчит твоё вино.
И сердце – весело и цело,
Хоть с корнем вырвано оно.

 

2015

 

Старый дом

 

Дом заклеен и забит;
Дом кирпичный мой забыт,
Только снизу – магазины
Да – прохожий инвалид.

Как ему скривило спину,
Голова его седа!..
Ах, прошли мои года!

Старый дом тому свидетель,
Дверь сутулая без петель,
Окон битая слюда.

Там, где пенился янтарь,
Дух пивной стоял и плавал,
И с путей летела гарь,
Тепловоз дымил и плакал, –

Всё крапивой поросло,
И акация стручками
Сохнет, щёлкает над нами;

Дышит небо тяжело.

 

2016

 

Калечный

 

Калека на тележке
Толкнулся от земли –
И звёзды, словно вешки,
Дорогой потекли.

А с ним была бутылка
Убойного вина,
И огурец, и вилка,
И шапка-тишина.

Звенел он медяками,
Мычал среди светил.
И чёрными руками
По воздуху водил.

– Вернись, мужик, обратно:
Какой в паренье прок?
И отвечает: «Ладно...
Вернулся б, если б мог.

Мне выдали тележку,
Отняли две ноги...»

А звёзды, словно вешки,
И звёзды – огоньки.

Ресницами мигают,
Торопятся светить...

Калека улетает,
Его не возвратить.

 

2016

                * * *

2019

 

                * * *

На Руси калек любили:
Лишь завидев игруна,
Медью звонкою кропили,
Наливали сонь-вина.

Тот с гармоникой лихою
На асфальте, на траве…
Будь тележным иль с культёю
В подоткнутом рукаве;

Будь – матрос, в глухую стужу
В тельнике пониз сукна, –
Никому теперь не нужен,
Как закончилась война:

Рядовой, тянувший сроки,
Немец, пыльный капитан,
И точильщик одноногий,
Где встречаются дороги, –
Красносельский горлопан.

 

2023

---

Камен гостеприимный кров...

1

 

Болгарский Дом

 

Камен гостеприимный кров,
Тебя забуду я едва ли.
Великолепный Петухов
Играл здесь Баха на рояле.

Тут палочкою колдовал
Хургин, похожий на коалу.
Хрусталь светильников сверкал,
И флейта томная играла.

Плеская музыки вино,
Скрипачки взглядами менялись,
Кусали губы озорно,
И прыснуть со смеху боялись…

О ранней молодости сон!
Как скоро растворится он!
Как мы сурово повзрослеем!
Как постареем мы потом…
Пока же – скрипка со смычком.
И эти юные лилеи.

 

2

Квартирка старая поэта
Желтеет лампой в пол-огня…
Давно перипетии света,
Увы, не трогают меня.

Что толку в суете словесной!
Народы мира, языки –
Всё уместилось в келье тесной
Моей скучающей строки.

Включаю лампу – рифмы звонко
Бегут черкизовской сторонкой.
И, слава Богу, тишина
Слезой, как девушка, полна.

 

3

Давно, со скрипками в разлуке,
Я в Дом Болгарский не хожу.
И зимним вечером от скуки
Стихов под лампой не пишу.

Всё больше сердце мне волнуют
Телеспектакли давних лет,
И краской серою рисуют
Ту жизнь, давно которой нет.

Там – Фауст в келии унылой
Стареть не хочет; бес ему
Мир обещает одному,
А с ним и молодость – и силы.

Там Чацкий-революцьонер
Нам подаёт дурной пример,
Устои света отвергая…

Там – наша бытность дорогая,
Где кухня общая кипит;
И смех, и ругань… И звучит
Вдруг – семиструночка хмельная.

Там… Нет, для театра стал я стар,
Героев путаю и роли,
И жжёт суставы острый жар,
И головные мутят боли.

А там – крадётся слепота:
И тычет – мордочкой крота.

 

2023

---

Монастырское вино

                   * * *

            (подражание. 19 век)

В сутане красной, лупоглаз,
Он поучал и вас и нас.
А срок пришёл – и ада пламя
Его едва не подожгло.
И стал дышать он тяжело,
И часто шевелить губами.

За что же на него беда
Свалилась? – силы и труда
Влагал он в проповедь немало.
К врагам Христовым нетерпим,
Гордился званием своим,
И звон презренного метала
Его почти не тешил слух...
Любил застолья хмельный дух
И чашу осушать за чашей,
Припоминая всех святых,
Спасенье видя в муках их
Заблудших ваших душ и наших.

Его б из горнего тепла
В Россию снежную с холмами –
Из-за обильного стола
В подвал с опальными цепями.

И посмотреть бы между дел,
О чём тогда бы он запел.

 

2014

 

                 * * *

Брат Жан на винной бочке сидел,
И был он изрядно пьян.
А выше, на ветке удод дудел,
И ветер выл, как орган.

И куколь глаза его скрывал,
На щёки съезжая вмиг.
И к небесам монах поднимал
Вино и багровый лик...

Сидел брат Жан, хвалы вознося,
И пил он за всех святых.
И никого пропустить нельзя:
Обидеть не мог он их.

Пустела бочка, листок летел;
Тускнело стекло небес.
И вслед за удодом монах запел,
А вслед за монахом – лес.

 

2015

 

В винном погребке

 

 (Из французского Средневековья)

На бочке винной восседал монах –
Седьмые сутки, с вечера до рани.
И обводил глазами полумрак,
И открывал ежеминутно краник.

Огарок свечки в медном блюдце тлел,
Топился воск; с щеки слеза слетала.
И пил вино монах и веселел,
Потом глупел – и начинал сначала.

Сидит он в тёмной келье до сих пор,
Молитвы шепчет, потупляя взор?
Или ворчит и вздор несносный мелет? –

Кто скажет мне теперь наверняка,
Когда прошли сквозь погребок века
И за собой замуровали двери?

 

Монастырское вино

 

Пить, как капуцин, означает пить немного.
Пить, как целестинец, – это много пить.
Пить, как якобинец, значит брать полпинты.
Пить, как францисканец – погреб осушить…

                              Французская поговорка


1.

Монах-виноградарь

 (Средневековая песенка)

Корпел монах, с любовью,
Над бочкой, как всегда:
«Полезно для здоровья
Вино, а не вода!»

Податлив краник медный,
А погреб сыр и мал…»
Сидел монашек бедный
И свечку возжигал.

Читал молитву строго,
И лил, и пил до дна.
«Полезно, е-ей богу,
Вино – вода вредна!»

 2.

Монах-винодел

(средневековая байка)

Сидел монах невинно
У скромного стола.
И струйкой из кувшина
Мальвазия текла.

А шёл он – ко всенощной
По лесенке крутой;
А пил из кружки прочной
Напиток золотой.

Сидел доминиканец,
И лютня по складам
Наигрывала танец,
Известный плохо нам…

Улыбка раздвигала
Довольное лицо,
И между струн мелькало
Рубинное кольцо.

Сидел монах на бочке, –
Сидит до наших дней.
И промывает почки
Со множеством камней.

3.

Монастырь Фалькенау

Там, где нынче переправа,
На Омовже на реке,
Возвышался Фалькенау
На пригорке вдалеке.

Стерегли его туманы,
Дождь кропил и ветер мёл.
Каменели истуканы
Замков рыцарских и сёл.

Здесь прилежные аскеты,
Не прилюдно, а тайком,
В рясы бедные одеты,
Обретались босиком.

Подпоясавшись верёвкой
В три завязанных узла,
Возжигали угли ловко,
Выжигали грех дотла.

И в пару они хлестали
Спины прутьями сам-друг,
А потом они ныряли
В прорубь, красные от мук.

Вот посланник Рима, в страхе,
Посещает пчельник сей.
Говорят ему монахи:
«Плотью жертвуем своей.

Подпоясавшись верёвкой
В три завязанных узла,
Возжигаем угли ловко –
Выжигаем грех дотла.

Пар глотаем и стегаем
Спины прутьями сам-друг.
А потом в чём мать ныряем
В прорубь, красные от мук.

Заслужили поощренье
Мы, стеснённые в средствАх:
Дни и ночи нам мученье,
Словно в адовых котлах!»

И ведут клеврета Папы
В баню с каменной парной,
Где монахи, словно крабы
С круто сваренной клешнёй.

«Да, мученья ваши тяжки», –
Говорит в смятенье фрязь.
"Будут деньги вам, бедняжки!"
И уехал, помолясь.

 4.

Монахи. Сбор винограда

Виноградник – лазурь и террасы;
Монастырский осенний уклад.
Подвязавши верёвкою рясы,
Собирают они виноград.

Срезав, грозди, как день, золотые,
По корзинам плетёным кладут.
Туеса тяжелеют витые
И осёл, подвернувшийся тут.

А иные монахи устали,
И не ведают в этом греха –
Чтоб давить босиком, без сандалий,
Зашипевшую мякоть стиха…

Вот уж в кадках процежена гуща;
Льётся в бочку блаженная муть.
Жаль, что я не монах и не пьющий –
И весной мне вина не хлебнуть.

 

2019

Итальянское фото с монахом

---

Смотрит на портрет он давний...

* * *

Как любим мы масона Новикова,
Масона Моцарта, масона Казакова,
Безухова – да мало ли кого!
Они за то изрядно заплатили.
В темнице – первый, Амадей – в могиле
(Гашённой известью засыпали его).
Кто отделит добро от зла эпохи?
От пса Цыгана в доме лай и блохи,
И шерсть везде – зато сохранен дом.
Утихнув, Пьер женился на Ростовой.
А Новиков, приняв венец терновый,
Склонился просветительским челом.

2014

Баженов

Невозмутимый Пушкин мой,
Сложивший, на портрете, руки!
Недолго хмарью городской
Бродить мне с Господом в разлуке.

Как ты – не встану, обрамлён
Сосновой рамкою прилежной,
Меж книг, как будто меж времён,
В душе с надеждой безнадежной…

Что жизнь? предчувствие ль беды?.. –
И день, взойдя зарёю новой,
Меня не встретит?.. И, как ты,
Не перекину шарф бордовый.2023

---

Сальери и Тень

---

Царскосельский мезонин...

---

Сказки варёного петушка

(навеяно творчеством Владимира Любарова)

 1.

На скрипке играл еврей.
Едва наступив на крышу;
Другою ногой своей,
Друзья, из шинка он вышел.

Запела его доска,
Занозой заныв под кожей.
И стал он на дурака,
Под шляпой, чуть-чуть похожий.

Он драл из последних сил
Трактирщика Буха фугу.
Он Ривке по пояс был,
А тут перерос и Шуку!

2.
   
Я – варёный петушок
На кошерном блюде.
У меня есть гребешок,
Надо мной – три люди.

Трое в беленьких кипах,
Бороды бараном.
Лук, чеснок и на досках
Влага в трёх стаканах.

Закусите петушком,
Бороды и кипы!
Мутный глаз под гребешком,
А в местечке – липы.

3.

Хороша жена у Мотла,
Просто вишенка жена!
Просто цимус! А походка?!
А лицо во время сна?!..

Спит, как ангел или дети,
Доит Цилю битый час.
Хава – лучшая на свете,
И опрятна всякий раз...

У неё платок на шее
И платок на голове...
"Я жену свою жалею,
Потому имею – две!"

 4.

Хор поёт. Пять человек
Открывают рот.
У того – припухлость век,
Пучеглазый тот.

А у третьего козёл
Щиплет огород,
А четвёртый, как сокол –
Голый, но поёт...

И у пятого – жена...
А шестого нет...
Как прекрасна тишина!
Как прекрасен свет!

 5.

     Адам и Ева

Речка вьётся вдалеке,
Козы, словно люди,
А в Адамовой руке
Евиные груди.

На траве вдвоём лежат;
Лютик золотится.
Подкопил Адам деньжат,
Хочет пожениться...

Ева дышит горячо,
А глаза, как сливы...
«Поцелую вас ещё,
Как же вы красивы!»

 6.

Кнейделах и бабка,
Вкусная еда!
Нет на левой тапка,
Лавочка пуста.

Не торгует Веня
И не спит Абрам,
А Иосиф тенью
Ходит между дам...

Дорого местечко
Петушка душе.
И горшок, и печка
Дороги уже...

 

7.

          Старый еврей

В старом Черкизове жили да были
Старый еврей с хохотушкой Рахилью,
С плаксой Абрашей,
С козой и гусём.
Было им весело жить впятером.

За частоколом – акация млела.
Сохла Рахиль, и коза постарела.
Стали Абраша и гусь помудрей;
Старился, старился старый еврей.

Громко стонал он и сидя, и лёжа,
Жить он собрался бессрочно, похоже.
Спит среди липок в могиле Рахиль,
Звери давно превратилися в пыль.

Стонет старик и рыдает Абраша…
Тут и закончилась сказочка наша.
Так и всему ведь бывает предел,
Кроме еврея, что вечно старел.

8.

Музыканты

Собирались тихо в кучку –
Беня Гром и Сеня Сноб.
И давали дудкам взбучку,
Так, что Риву бил озноб.

Улыбалась Рива ломко:
Два такие жениха!
Сеня Сноб разил негромко,
Беня Гром – наверняка.

Дудки пели,
И плясали
Бородатые хвосты.
Этот в кожаных сандалях,
Тот – в лаптях из бересты.

 

2017

---

Стихи о философах... и поэтах

Три старика

 

"У того же Гомера старики беседуют, сидя
на городской стене, и голоса их поэт
сравнивает с шелестом лилий".

                                    Эразм Роттердамский

 

1.

 

Сидели мирно старики
На городской стене,
Как будто лилий лепестки
Лепеча, как во сне.

 

Они беседовали тут
Про давние года;
Смотрели вниз, как там бредут
Ленивые стада.

 

Бараны, шубами белы
И тучные собой;
За ними гордые козлы,
Мотая бородой.

 

За ними козы без затей,
По-детски голося;
И так похожи на людей,
Что отличить нельзя...

 

Точили лясы старики
На городской стене.
Орёл накручивал круги,
Купаясь в вышине.

 

И всё вставало на места,
Всему была пора...
Сидели мирно неспроста
Три старика с утра.

 

2.

 

Один старик зевнул, другой
Воскликнул: «жизнь – не сон!»
А третий молвил: «дорогой
Ценою я рождён!

 

Посажен на стену с двумя
Такими же, как я.
Парит высоко жизнь моя,
Старинные друзья!

 

Возносит к облаку стена,
Но тянут вниз года.
Беда у нас у всех одна,
Единая беда!»

 

Проснувшись, первый говорит,
Ладонь прижав к губам:
«Стена от вас двоих дрожит...
И что не спится вам?»

Второй ему: «проспишь зарю
И старость, и закат!..»

А третий: «точно говорю:
Всяк небом будет взят!..»

 

________

Сидели трое на стене
(Давно идёт молва),
И лепетали, как во сне,
Неясные слова...

 

3.

 

И первый был Марон как раз,
Чесночною бурдой
Когда-то угостивший нас
Из чаши золотой.

 

И был второй – не то слепец,
Античный музыкант,
Не то из Персии гонец,
Не пропивший талант...

 

Был третий, точно, Феофил,
Приятель мой и друг.
Сидели; Запад заходил,
Пестрел стадами луг.

 

Стервятник плавал в вышине,
Алели облака...
Вели беседу, как во сне,
Три вечных старика.

 

Сидели на стене они,
Как мумии желты.
Глаза горели, как огни,
Чуть раскрывались рты...

 

2017

Ксантиппа и философ

Ну что это такое!
(Подглядывать не надо!)
Ксантиппа льёт помои
На голову Сократа.

До этого бранила
И жалила, как пчёлка.
И вдоль чела ходила
Рассерженная чёлка...

Философ не смутился,
И, сидя неподвижно,
К жене он обратился,
И молвил еле слышно:

"Вот дождик после бури,
Желанная прохлада!
Ни облачка в лазури
Не будет после града..."

Потом умылся в кадке
И вышел из сеней он...
И, став для всех загадкой,
Прослыл ещё умнее.

* * *

Опять по рынку бродит

Философ и мудрец.

И в лавки он заходит,

К менялам, наконец.

Идёт туда, где раки

И скаты на мели...

Торгует царь Итаки

На старые рубли...

«О проходимец важный,

Тебя я всё ж мудрей!

Мой рубль не бумажный,

Товар – зерна ценней.

Мои лохмотья новы,

Я и босой обут.

И нрав мой несуровый

Опасным назовут.

Дадут мне выпить яда,

Сожгут мой труп дотла.

Жалеть меня не надо!

Весёлые дела..."

2017

 

Диалог Сократа с поэтом

 

Сократ

Бродить по свету босиком – мечта
Недостижимая: везде каменья,
Осколки раковин, гниющие суда,
И черепки – остры на удивленье.

А между тем, на берегу морском,
На рынке в лавках, где пестрят товары, –
И виноград, и рыба, и с душком
Овечий сыр и – резвые менялы, –

Там всё живёт, смеётся и галдит.
Публичный гвалт для дела мне сгодится.
Не прав ли, прав печальный Гераклит, –
Весёлый нрав разглаживает лица.

И лишь шутя возможно просветить
Умы и души; и, сердца смягчая,
За ужином с дружком поговорить
И выпить, на Ксантиппу не серчая.

И что помои, вылитые ей
На голову мою? – всего лишь морось.
Не стал Сократ от этого глупей,
И голова его не раскололась.

Моя жена, добрейшая из жён,
И в родах, и в хозяйстве преуспела.
Ну что, поэт, ты скажешь: я смешон?

Поэт

Нет, тот смешон, кто куксится без дела.

А ты, Сократ, я вижу, не простак.
Умеешь всё свести к единой точке.
Всё объяснить шутя и просто так –
А не годами сидя в тесной бочке.

Всегда, везде, с оливковым венком
Вперёд тебя ступает Каллиопа.
Моя ж Евтерпа ходит всё кругом,
Протянет тёрн – и говорит: попробуй…

А между слив – колючие шипы…

Сократ

Зато и кисло лакомиться сливой…
А я варю похлёбку из крупы
И заедаю сочною оливой.

Поэт

Вещала Пифия, что мудр Сократ,
И нет его мудрее в целом свете.

Сократ

Да. Вот брожу сомнением объят:
Она забыла, верно, о поэте...

О, тот в делах своих большой мудрец,
Коль ловит мысль в бессмысленном экстазе,
И, как богам принесший жертву жрец,
Передаёт в приятной сердцу фразе.

5 - 7 сентября 2017

К Сократу

Сатир, Селен, играющий на дудке,
Что ты играешь в кратком промежутке,
Когда не занят размышленьем ты,
И все слова без музыки пусты?

О чём звучит незримая свирелька?
Увидеть мне тебя хотя бы мельком,
Что бы вписать в бессрочную статью
Не мысль философа, а жизнь твою…

Твой дом, твой быт; у рыночной агоры
Кривую улочку, цирюльни, школы –
Гимнасии, где музы и борьба –
И речь твоя притворна и жива.

В гончарне, в лавке ламповой, в дубильне…
Всё босиком, всё исподлобья взгляд,
Античный шут, бреди агорой пыльной,
Смеясь над тем, что люди говорят!

*По словам Алкивиада (Платон. Пир. 215 b и сл.),

Сократ был похож на Силена или сатира.

 

Мудрецы

 

Один мудрец сказал: "Не надо
В себе вселенную губить!"
Другой смолчал и выпил яда,
А третий просто начал пить...

Прошло немало лет тягучих -
Всё мудрецов рождает свет.
Но, помня тех, на всякий случай,
С них пишет копии поэт.

 

* * *

У рынка шумного, по площади гранитной
Бродил Сократ, философ дальновидный, –
Толст животом (знать, жил, не зная бед),
Но, как бедняк обут был и одет.
(Калечный Зен, что клянчил с медной плошкой,
Одет был хуже чуть – совсем немножко…)

Итак, бродил меж лавочек купцов
Афинский шут, мудрец из мудрецов,
Серьёзности блажной узнавший цену:
Там с мясником менялу пожурил,
А там, смеясь с торговцем, цену сбил
И, не купив, как дух исчез мгновенный…

Видали вы такого мудреца,
Что вволю веселится без конца
Под кожаной Ксантиппиной подошвой?
(Он при Делосе, в бранной жизни прошлой,
Не отводил от гибели лица).
Не зря гордился им Алкивиад:
Так победил и женщину Сократ.

 

Ни вихрем конниц, ни пехотой бравой, –
Покорностью притворной и лукавой…

 

Антисфен

 

«Эх, стило моё, стило!
Ты куда меня свело?» –
Возмущался киник денно:
«Навощённая доска
Уподобилась вселенной,
Звёзды – менее плевка…»
Я и сам, клянусь собакой,
Стал бы киником вполне:
В сутки мне довольно злака,
Песни краткой при луне,
Ди и та пусть будет воем…
Будь доволен, Антисфен:
Я вернулся из-под Трои
И попал ученью в плен.
И теперь ценю я волю
В окруженье простоты;
И делюсь с кифарой долей,
Как с доской делился ты.

 

2018

---

Голландские мотивы

На фламандский мотив

 

Прилежны струны мандолины,

Девиц прилежны кружева:
Сюжет из воздуха невинный,
Пустые, ёмкие слова...

Наполнен звуками тугими
Белёсой комнатки сосуд.
Белеют руки молодые –
И звуки сонные плывут.

И так о суженом мечтают,
Что слово с языка нейдёт.
И пальцы в кружеве порхают –
И лютня девичья поёт.

 

2016

Навеяно картиной Рембрандта Мельница

 

Мельница на каменном уступе –
Плоские древесные лучи.
Хорошо молоть пшеницу в ступе;
Треснувшее семя, не кричи!

Из него уже не выйдет колос,
Не блеснёт щетиной золотой.
Хорошо молоть и плакать в голос
И скрипеть смертельной шестернёй!

Та мука, белее снега, станет
Золотистым хлебом пуховым.
И накормит душу, и поранит
Нерождённым колосом моим.

2016

 

Кисти и цепи

 

(По мотивам полотен Рембрандта ван Рейна)

Вот кисти спелые и аромат олифы;
Палитра памяти; мольберт неторопливый,
Рука художника в пространном рукаве,
И золотые мысли в голове,
И мысли алые, способные ютиться
В пространстве медленном… Сусанна золотится
Тяжёлый стыд ей веки приоткрыл:
Из кущ ветвистых веяньем могил
Старик колючий смотрит на девицу…
А вот чета: как умершая птица, –
Глава семьи, богат и знатен он,
И светел – даже после похорон.
Платок зажат в руке его супруги, –
Как будто жизнь удерживают руки
С узлами вен, а взгляд уже погас
(Так гаснут лампы в полуночный час).
Всё это – кисти… Что же нам про цепи
Сказать теперь среди великолепий
Палитры сочной, словно бы хурма,
Где украшений золото и тьма, -
Колец, цепей таинственные блики
И шум огней, и жар многоязыкий?..
Вирсавия – смятенье и покой…
Но пойман миг – натурщице нагой
Вдруг стало холодно – она прикрылась тканью,
И так, застыв, она сидит, в сиянье…
Но что же цепь?.. Холодная змея…
Уносит жизнь Лукреция моя,
На бёдрах – цепь, в руке блеснуло жало…
Моя любовь, и тут ты опоздала!..

Но жив Гомер – и бюст его велик,
Как сам слепой сказитель и старик.
На нём – рука: философ вдохновенный
Коснулся тайн аттической вселенной;
И цепь на нём, на звеньях – медальон,
Где в шлеме Александр изображён.
Связала цепь философа, поэта –
И полководца, словно злата Лета…
Один – счастливый раб своих идей,
Другой в плену поэзии своей,
А третий – плен и рабство нёс народам,
И лишь себе – пленённую свободу.
И тем в веках, наверное, велик…

А краски что?.. Потресканный язык…

 

2016

 

Хендрикье

 

(Навеяно картиной Рембрандта «Каменный мост»)

Каменный мост, словно арка в реке.
Хендрикье, Хендрикье налегке
Или с корзиной, где фрукты и мёд, –
Вниз головою идёт.

Вот и другая – плывёт по мосту,
Ту же скрывая от всех красоту...
На берегах разрослись дерева,
Неба касаясь едва.

Лодки скользят – изобилие шляп;
Лица пловцов, как ошибка и ляп:
Хендрикье! Может ли место и век
Выбрать себе человек?!

Сколько набилось сюда чудаков:
Пухлых, сухих, молодых, стариков! –
Все получили от жизни права –
Держит их лодка едва...

Ты же скользи по мосту, и в руке
Чудо-корзину неси налегке,
Фрукты любимому, масло и мёд! –
Хендрикье, счастье не ждёт!

 

2016

 

Натурщица. Рисунок Рембрандта

 

Прикрылась покрывалом как-то вдруг:
Ей стало холодно, а может, стыдно.
Случайный миг, девический испуг
Запечатлел художник дальновидный.

Он мог писать Сусанны наготу,
Лукреции предсмертную истому,
И Вифлеема умную звезду,
И Саскию среди веселья, дома...

Он мог писать Марию и царей,
И краски притч ему давали силы.
Но нагота натурщицы моей,
Едва прикрывшись, время победила.

 

2016

 

О малых голландцах

 

Милы мне старые картины,
Сюжет нехитрый и простой.
Во тьме свеча; и погреб винный
На миг осветится свечой.

Единый взгляд – и блик чудесный
Из мрака выхватит сейчас
Объятья парочки любезной,
Поставит бочку напоказ.

Кувшин и краник отворённый;
В глаза ударило вино –
Крестьянин лыбится хмельно.
Хозяйке весело, влюблённой…

Или – высокое окно
В высокой зале освещённой;
Читает девушка письмо,
Глаза опущены с вниманьем.
На веках тени… "Решено...
Всё завтра разрешит свиданье…"

Или – в замызганном углу
Над люлькой юная служанка;
Или на шахматном полу
Игрушка-куколка и склянка;
Неспешный лекаря лорнет;
Семья почтенная в тревоге…

Или учёный-буквоед,
Или разбойник на дороге…

Простой мне нравится сюжет,
Проникновенный и не строгий.

2018

В кабаке. По Тенирсу

 

В холщовых штанах, в башмаках на шнуровке,
Он трубку мусолит, набив её ловко.
Дымок жидковат, и беретик с пером…
Ну как мне не бредить таким кабаком?

Потрёпан и красен беретик петуший;
А рядом флейтист – его флейту послушай!
Сей авлос фламандский не в меру далёк.
А в трубочной чашке трещит уголёк.

Над кружкою мылится пена пивная.
Ах, доля крестьянская, видно, такая –
Сидеть в кабаке и потягивать дым;
И пивом налиться,
И в угол мочиться,
И в драке остаться живым.

 

2018

 

Портрет

 

С портрета смотрит, как живая.
А уж четыре сотни лет
Её не наблюдает свет.
От карих глаз изнемогая,
Стихи не пишет ей поэт.

На мандолине не выводит
Он элегических рулад.
На пристань лунную не ходит,
Где мачты праздные дрожат.

И в кабаке, из трубки пылкой
Не выбивает уголёк,
Воображая на затылке
Под милой шапочкой пучок...

Ах, лица бледные в окошках,
В чепцах крахмальных и без тех!
Я подожду ещё немножко –
И время подниму на смех!

Ну что за шалость и забава:
Следы во мраке оставлять? –
Черты угасшие – лукаво
На обозренье выставлять?

«Ничто не вечно под луною!» –
Ах, этот шёпот колдовской!
Но твой портрет всегда со мною,
Запечатлённый ангел мой.

 

2019

Музицирующий крестьянин в жёлтом

 

 (по картине Тенирса)

Крестьянин с лютнею похмельной
Не брит, не вымыт, но с утра
Такое в кабаке веселье,
Такая в кабаке игра!

В своём цыплячьем одеянье,
А всё ж похож на воробья,
Хвативший крепкого крестьянин,
Без двух минут, быть может – я...

Такую хмарь, что даже жутко,
В душе не раз я испытал,
И средь людей всерьёз и в шутку
По струнам ухал – и играл.

 

2019

                          * * *

 

                       * * *

Живёт Голландия… так в масле сыр
Лежит и млеет, в глиняной маслёнке;
И с носиком отбитым тут кувшин,
И быстрый взгляд молоденькой торговки.

Тут туша кажет рёбра, на крюке,
С прилавка гуси шеи уронили…
Блистает гульден в пухленькой руке,
Шумит кабак, который не топили…

Раскуривает трубочку моряк –
И уголёк трещит в вишнёвой чашке…
И сводня в чёрном девушку в кабак
Ведёт, и ей даёт мужчина знак;
Сидит – и шпага вдоль лощёной ляжки…

Страна слепых, ты дремлешь наяву,
Пока чеканят с мельницей медали...
Уже давным-давно твою судьбу
Прилежный холст и кисть предугадали.

2022

---

Парижские зарисовки

                * * *

Вот и Франция, чудо-Париж...
Ты над миром фантазий паришь,
Подаёшь мне какие-то знаки...
А! наверное, ты говоришь:
«Введены однополые браки...
Конституцией введены:
Я, де Голля питомец, невинен.
Нет на мне ни беды, ни вины:
Так легли на сукно старины
Своенравные буби и вини.
Дама с сердцем молчанье хранит,
Дама крести смеётся – лукавит...
И в могиле запела Эдит"…

И Париж о Содоме картавит.

 

2012

 

Пиаф

 

Маленький воробышек предместья,
Ну зачем, зачем тебе Париж?
Хочешь, улетим с тобою вместе,
Хочешь, в одиночку улетишь?

Крыши край,
трущобы, словно ветки,
Растопырены на полверсты.
Здесь повсюду траурные метки
Сжавшейся в комочек красоты…

Траурный воробышек Парижа,
Жизнь не застуди в такую стынь!..
Я тебя не вижу и не слышу,
Лишь твержу заветное: аминь!

 

2012

 

Долгая дорога в Берн

 

Дорога в Берн пролегала
через необъятное
снежное поле.
Штирлиц включил радио
и салон старенького «Опеля»
наполнило пение великой
Эдит Пиаф.

«Срамота» – подумал пастор Шлаг.
«Эта певица переживёт нас с вами, –
мысленно ответил ему
штандартенфюрер.

«Не сомневаюсь» – сказал Шлаг
и выдернул проводок
из панели радиоприёмника.
Воцарилась тишина.

«Приехали» – Штирлиц,
Недовольно открыл глаза.

«Опель», словно сом в ил,
зарылся мордой в сугроб.

«Вставайте на лыжи, пастор
и бегите прямо до Берна!
И не дай вам бог
свернуть вправо или влево:
помните: ваша семья
осталась в Берлине...

«Не знаю, кто из нас больше рискует» –
покачал головой Шлаг.
«А вы как думаете?..»

«Думаю, что вы» – расстроился пастор
и стал напяливать лыжи,
которые не доставали ему до пупа.

«Придёте в Берн,
отправите телеграмму
на имя...»
«Всё помню:
на имя Эдит Пиаф.
Содержание таково:
«Плейшнер в городе...»

«В огороде» –
поправил его фон Штирлиц, –
Настают великие времена,
когда одно слово
может решить исход
всей войны.
Да что войны –
повернуть ход
истории человечества...»

Вдруг, штандартенфюрер осёкся.
Он понял,
что религиозный деятель
никогда в жизни
не влезал в лыжи,
и уж точно никогда
на них не наступал...

 

2016

О Париже

Эйфель башню твою, о Париж,
Смастерил – и теперь ты паришь
И глядишь, как ворона и стриж
С высоты этой лёгкой постройки.
Мажешь тушью и белишь Пьеро,
Заливаешь портвейном нутро,
И Гобсеком ты прячешь добро
В нафталиновый запах и стойкий.

Ты с закатом лицом багровей!
Нос крючком: не грузин, не еврей,
Презирая, корми голубей,
Ненавидя, шути до озноба!
О юродивый пустозвон,
Дорогой мой буффон,
Круассан,
А не сдоба.

 

Больная Пиаф

 

1

 

Грассирует вульгарно,
Как карлица, она.
И голос лучезарный,
И в зале тишина.

Под мелким бесом редким
Глаза, как у Пьеро.
Болезнь – её соседка,
Лягушечье нутро!

Бессмертная заране,
Картавит из тени.
А голос – из гортани,
А руки – пятерни.

 

2

 

Рассекайте на авось
Тишину парижских улиц!
Молодой на сцене лось:
Вы опять не обманулись.

Всюду молодость права
И везде достойна песни.
Только горькие слова
В ней порою от болезни.

Юный лось сутуловат;
Он жуёт, как ветки, звуки.
Не пляшите наугад,
Переломанные руки.

2019

Воробей на углу

Как высок Нотр-Дам де Пари
На вечерней заре, посмотри!
А шансон, а шансон, а шансон
Под шарманочку-аккордеон!..

Вы не верьте, что это так плохо!
В рваных туфельках кашляет кроха.

Загорелся фонарь. По домам!
А наутро опять спозаранку:
Нотр-Дам, Нотр-Дам, Нотр-Дам, –
Утро серое крутит шарманку.

Вы не верьте, что это беда –
Век стоять на углу, господа!

2020

 

На бульваре Капуцинов (Ошибочное: Капуцинок)

На бульваре Капуцинов
Жил отменный капуцин.
Он имел жену и сына.

Как же так?
Жену и сына?!

А вот так – жену и сына –
И, как видно, не один.

На бульваре Капуцинов,
Вам скажу без лишних слов,
Жило много капуцинов –
И у всех – по пять сынов!

Как же так: у капуцинов?
И у всех – по пять сынов?!

Это что! Скажу без злобы
И без зависти, друзья:
Жёны были – не особо,
Были глупы сыновья…

А, ну если – бестолковы…
Если жёны – никуда…
Всё бывает, право слово!
Всё на свете – не беда!

 

2017

 

На пожар в соборе Парижской Богоматери

 

Кто виноват в парижской этой драме? –
Все бросились писать о Notre Damme-е.
Все стали, на манер свой каждый, петь
И о химерах страшных сожалеть.
Куда ни шло: жалели б о приходе,
Куда под веры сень народ приходит
Послушать хор под сумрачный орган…
Но слаб поэт – он или к ночи пьян,
Или в беде гармонию находит…
Таков и я: парижский истукан
Мне музыки незавершённой вроде.

 

2019

 

Парижский экспромт

 

– Задавай любую тему –
Я увижу и услышу.
Я всему на свете внемлю…
– Расскажи мне о Париже!

Слушай мой экспромт, приятель.
С высоты собора – крыши
Наблюдала Богоматерь…
Словно крыш для влаги скаты,
Богоматери Парижа
Плечи нежны и покаты.
На хитоне, по-над грудью –
Блещет звездочка златая…

Небо, травленное ртутью,
Купоросом догорает.

Не идёт аббат в сутане
Переулком, тени тише,
А летит, расставив длани,
И цепляется за крыши…

Мне Париж – что клешни крабу,
Что захватывает рыбку…
Бродят томные арабы
С бородой, в одежде зыбкой,
Пятки чёрные не пряча, –
Коренные парижане.
Вдарил колокол, не плача, –
Словно ложечка в стакане…

Нет цыганочки блестящей
И козы – актрисы вроде,
Лишь Гюго ненастоящий
Переулком тихо бродит.
Шелестят кой-где платаны,
Пересохли водостоки.
И случайные цыганы
Голос пробуют высокий.
На углу с аккордеоном,
Чуть охрипла шансонетка.
Ах, писатель вдохновлённый
Здесь писал роман нередко.
Здесь цедил густейший кофе
Так, что почернели зубы.
И Пьеро, поднявши брови,
Красной охрой мазал губы.
Приходили постоянно
Выпить грубые мужчины.
И галантного Монтана
Профиль тут мелькал лосиный…
Карандашик над бумагой
Грызли импрессионисты.
И, покрывшись потной влагой,
Кони шли рысцою быстрой…

Сколько лет прошло-мелькнуло!
Черепицу с крыш смахнуло…
Полсобора унесло…
Всё это ещё не зло.
Но душа! Но камень ломкий!..
Ах, конец зачем-то скомкан –
И подрезано экспромта
Лебединое крыло.

 

2020

 

Французская гармоника
Шарманочке под стать:
Такая какофония,
Такая благодать!

Аккордеон рубиновый
На кожаном ремне:
Подтяжечки заспинные
И трепет в пятерне…

Да жми себе на кнопочки,
Ничем не огорчён…
Шкатулочки-коробочки,
Зелёный пуазон!

 

2022

 

Мирей

 

Далёкая юность мне снится
В далёком прекрасном краю…
Меня растревожит певица,
И песню исполнит свою.

А чёлка как будто под глянцем,
И, словно ребёнок, мала
Все свежие розы Прованса
И все лепестки сорвала.

На память в жестянку сложила,
В коробку из-под монпансье…
Тужила она – не тужила,
Журча для мадам и месье.

С глазами чудесными лани –
Откуда у маленьких фей
Такие органы в гортани –
Картавей грозы и сильней?

 

2022

 

Воробышек Мирей

 

Воробышек Мирей
Летит на свет, трепещет…
А в туче барабан трещит,
И молнии с пластинки блещут…

Воробышек летит.

Отпущен с маленьких ладошек,
С которых он клевал пшено…
В прованских пёрышках воробышек,
Впорхни в моё окно!

 

2022

 

Непристойницы

Кисть художника написала
Щёчки Флоры, сосцов цветки:

Непристойницы Фрагонара,
Растрепавшиеся мотыльки…

Та – почешет за ушком кошку,
После – стиснет её немножко
Меж ступней, высоко подняв…

Глазки узенькие спросонок,
Улыбается, как пионы,
В ножкой взвихренных простынях.

 

2022

---

Новая Басманная

---

Сон Годунова. Архиепископ Пимен

Сон Бориса Годунова

 

Вселенский старец-патриарх
Кремль на осляти объезжает.
Иов, с «святынею» в руках,
Из врат церковных выступает.
Толпой народа окружён,
Царевич маленький, в кафтане,
Стоит, за ручку, с мамкой он.
Вдруг, исчезает всё в тумане…

Борис ворочается: грёзы –
Одна сменяется другой:
Чернец какой-то, бабьи слёзы,
Юрод с двуперстною рукой…
Вдруг, площадь светом озарилась,
Ударил гром – и небеса
Стальная рассекла коса,
И вновь удар, – и всё затмилось:
Исчезла площадь, стены, храм,
Народа толпы. Пополам
Рассекли небо херувимы,
Подлетки в ризах золотых,
И голос тоненький средь них
Борису слышится… Из дыма –
Чернеет, громом поражён,
Дьяк с окровавленным ножом.

Архиепископ Пимен

 1

Дана царям от века воля,
Что б честно править на Земле.
За смрадным Новгородом – поле…
Сам город – в прахе и золе.
Везде Ивановы владенья:
Детинец, торжища, посад…
И стар, и млад во рву скудельни,
Землёй засыпаны, лежат.
Над ними пели и кадили,
И малых деток хоронили;
Мать билась пойманной плотвой;
Простоволосой головой,
Крича, мотала… Тыщи, тыщи
Здесь обрели земной покой
В костьми заваленном жилище.

Дыбился Волхов, запружён
Уже распухшими телами.
Софии Новгородской звон

Их не тревожил временами,

А только – длинные крюки

Тянули на берег реки...

Гуляли вороны везде

И мясо жертвенное рвали.

И старец, в древней бороде,

Сей сон записывал в скрижли.

2

Монарх на выдумку хитёр:
Стрельцы, ограбивши собор,
Архиепископа схватили
И на кобылу посадили,
В измене ложно обвинив,
Мол, тот предаться, вместе с градом,
Хотел Литве. И вот награда:
С волынкой, словно скоморох,
Он с бубном на кобыле белой;
Её ведут – и то и дело
Он в бубен дряхлой дланью бьёт –
И кляча улицей бредёт…

Давно ли дед твой, Иоанн,
Упрямой вольностью смущённый,
Взял только град, не тронув храм:
Казну и кубки, и иконы? –
Лишь, голос знати вечевой,
Снял с башни колокол литой.

---

Кн. Владимир Старицкий

---

Никола Салос

Уж полночь. Свечка угасает.

Кивая острой бородой,

Царь, зелья принявши, зевает.

Звенит, гудит и повисает

Над Псковом благовест святой.

И дрогнул грозный повелитель:

Ему представилось: народ

В Христову скорбную обитель

С мольбой последнею бредёт;

О царской милости крушится:

Глазами тупятся мужи,

И мать к Пречистой приложиться,

С младенцем на руках, спешит.

И умилился князь Великий,

Кошмар злодейства позабыл,

И, целовав святые лики,

Во град испуганный прибыл.

Его встречал народ покорный:

Хлеб-соль, колена преклоня.

Князь Токмаков, умом проворный,

Пред ним осаживал коня:

Прими дары: царю единый!

Мы все рабы твои вовек!

И стлали под ноги холстины

И сукна, белые как снег.

Столы вдоль улицы ломились:

Кувшины с квасом и вином,

Тут блюда пышные явились,

Скупым умерены постом…

Смягчился царь, в глазах погасло

Гневливо пламя в этот раз.

Монахи возжигают масло:

Он у икон – за часом час.

Тих монастырь; бежит веселья

Игумен, сухонький старик,

И даже в праздник, в тёмной келье,

Чернец печалиться привык.

Ведёт по коридорам голым

Царя, в подряснике простом,

Пред ним жилище, где Никола

В веригах, в шлеме и с крестом.

Он князя мясом угощает:

Сырым: "Отведай, царь!" – «Зачем?!

Я православный, – отвечает, –

И в пост скоромного не ем…»

«Ты хуже делаешь, – он рече, –

Питаясь мясом человечьим!»

---

Стихи за выходные

---

Государев вертеп. Действие третье

---

Государев Вертеп. Действие второе

---

Государев Вертеп. Действие первое

Предисловие

Недавно проходил мимо кукольного театра на моей Спартаковской, смотрел в витрины на кукол. В моё время куклы были, конечно, другие. Они были наивнее и проще, и выражение "лиц" было добрее... Они были создаваемы для детей, точнее были рождены на свет кукольными мастерами. Это была целая культура, среда, благодатная и таинственная. Куклы были другие, но в голову мне пришла идея, и в сердце ударилась вот эта маленькая кукольная драма. Постучалась легко, но настойчиво, и вот результат того:

Кукольное представление

Действие первое

Скоморох

Открывается вечерний вертеп,
Будет зрителям с отрубями хлеб.
Театр кукол на Спартаковской улице,
Дом 26/30,
Сухо горло ощипанной курицы,
А мне пора напиться.
Буду пить я горькую и сладкую,
Да закусывать то салом, то шоколадкою.
А кому не любо, в театр не ходите,
На меня не смотрите,
Дома, за холщовой ширмой сидите,
Слушайте жену,
Подошед к окну,
Войте на луну!
Театралы-ценители.

А мы, пожалуй, начнём представление,
Куклы на нитках, в сие мгновение.
Наберитесь терпения!
Ну-с, начинаем.      (бьёт в бубен)

Царь Иоанн Грозный, с жезлом, сидит на троне.

Иоанн

Слышно, чёрный народ на Московии
Захлебнулся давеча в крови, и
Иные полезли на кол,
Иные на колесо,
Малюта мой даже заплакал,
Три дни лошадь кормил овсом.

А Басманов в темнице,
Окна в решётке,
Сладко ему спится,
Зарезанному, на шёлке.

А Владимира, двоюродного братца,
Угораздило же яду набраться!
Выпил бы лучше зелена вина.
Была бы ему сестрица-смерть не страшна.
Ну да из моих рук и змея не змея,
Коли то не так – буду я не я!

Хор

Нас, великий царь,
Тёпленьких, бери!
На кострищах жарь,
В кипятке вари!

Наши косточки
Разбивай-ломай,
Нашу кожушку
До ступней снимай!

Топором махай,
Тяжко-востреньким,
Вдов, детей спасай
Чёрным постригом.

Иоанн

Распелся ты тут не в меру, не в лад,
Вон из царских палат!
Нет, постой, за честь – раздавить химеру,
Супротив пошедшую православной веры!

(Забивает Хор жезлом. Стоит в луже крови)

Где Петрушка, мой верный, любимый шут?

Петрушка (в сторону)

Поспешай, любезный, тебя зовут.

(царю)

Государь, ты звал своего шута?
Я пришёл побранить тебя, как всегда.

Иоанн

Ну брани, только очень тихо.
Как бы враг не услышал.
Не было б лиха.

Петрушка

Побраню, пожурю я тихо,
Про жену скажу, про шутиху.
У неё в гортани
Красные герани,
У неё в глотке
Анисовая водка,
У неё в желудке
Прибаутки,
У неё в утробе –
Сказки об общем гробе.
О братской могиле,
Где мы Новгород хоронили.
О митрополите на кобыле,
В бубенцах и с волынкой,
Чем не Петрушка на белой скотинке?

И немножко о Пскове погутарю,
Скажу тебе, как на духу,
О твоей доброте, великий Царю,
О пианстве в волю, в стельку-дугу,
О столах под яствами-снедью,
О Николкином мясе, ручнице с плетью.

Иоанн (выливает миску горячих щей на голову Петрушке.
Тот визжит и хочет убежать)

Ах ты, шутушко мой оплошный,
Разговорился ты неосторожно.
Получай по заслугам, шут!

(Ударяет Петрушку ножом)

Петрушка (умирая)

Государев нож – яко Божий Суд.

(Конец первого действия)

---

Cтарец Филипп

---

Лондонские этюды

В таверне "Кабанье ухо"

Лондон, туманный Лондон,
В холод меня согрей!
Молли волнистый локон
Мелким дождём залей!

И затяни туманом
Молли прекрасный лик!
Жалко, что я не пьяный,
Жалко, что я старик!..

В тёмной таверне сухо,
Лампы коптящей – свет.
Глухо «Кабанье ухо»,
Ухо же Молли – нет.

Слышит она волынку,
Слышит она гобой…

Молли, поставь пластинку!
Молли, сама не пой!

2017

Песенка английского Шута

Биг Бэн без стрелок, Тауэр –
Без окон-без дверей.
Я шут, я только га-у-ер,
Мне хереса налей!

Иду я по дорожечке,
Сбежав от короля.
Налей-же мне немножечко
В стакан из хрусталя!

Я шут, я гаер простенький,
В лохмотьях, в колпаке.
Иду к принцессе в гостеньки
С конфетой в кулаке.

Я шут, я гаер простенький,
И всё в моей руке!

Шутить и резать окорок –
Профессия шута.
Падёт принцесса в обморок,
Но это ерунда!

Что для принцессы обморок
В еёные года?!

2017

Лондонская зарисовка

Трубка гнутая дымит.
Ватсон улицей бежит.

И застенчиво немножко
Смотрит Шерлок из окошка.

А на крыше дремлет кошка
И тихонечко сопит.

Бедная Элис

(саксонская песенка)

Крошка идёт по дороге, и вереск
Вьётся у ног в башмаках из козы.
Бедная Элис, ах, бедная Элис,
Век не видал я подобной красы!

Элис по улице серой ступает.
В сером дожде и тумане дома.
Бедная Элис, такое бывает:
Что и откуда – не знаешь сама.

Темза течёт, словно олово в форму,
Лодка с трубою минует мосты.
Бедная Элис, теченью покорна,
Что нас навеки оставила ты?

Разное, разное счастье бывает:
В небо, в вертеп ли дорога ведёт? –
Бедная Элис молчит и не знает;
Бедная Элис по тропке идёт.

2019

                    * * *

Сидит Шекспир с колечком в ухе,
Как будто денди наших дней.
Какие творческие муки?! –
К обеду колокол слышней.

Стоят Вестминстер и округа
По темя в мути и дожде…
Джульетта, юная подруга,
Тоскует в сладкой дремоте.

Звук колотушки гулкой замер;
Верона спит, кругла луна.
С распущенными волосами
По спальне мечется она…

А драматург за ветчиною
И тёмным элем – глуповат.
Ему не пишется: виною
Увядший давешний салат…

Джульетту милый приласкает…
А кто утешит нас с тобой?
Цветочек, Эльза золотая,
С глазами в дымке голубой?

2019

 

                 * * *

 

Смолкнул вечер монотонный,

Где от свечки не светло.
В конуре, почти картонной,
Шевелит пером Марло.

В дымке лондонских окраин
Шарят воры и шпана.
Мутный вечер узнаваем,
Узнаваема луна. –

Словно важная особа,
Опускает веки вниз,
Где сияет маслом "Глобус",*
Как румянами – артист.

 

 2019

 

                 Тауэр

 

Башни прячут глазницы немые;
Озаряется в полночь стена.
Сам Шекспир на огни смоляные
Поглядел из резного окна.

В воротник, словно лорды, наряжен,
Под кулисами тёмных волос.
На стене голосистая стража
С алебардами, вроде стрекоз.

Бедный Генрих! В застенках зарезан
Горбуна претендентским мечом.
Под журчание лютневых песен
Он лежит, обернувшись плащом...

И слеза выступает из глуби,
Набухает – и падает вдруг…
И чернила с пером его любят,
Как подруга и преданный друг.

 

2020

 

                   * * *

 

На минуты Тауэр охватит
Тускловатым пламенем закат...
Принцы, окровавленные братья
На камнях, спелёнаты, лежат.

Дети: Ричард – с Эдуардом рядом:
Куколки как будто казнены…
Скрюченный горбун с блестящим взглядом
Молча отделился от стены.

Он сухой рукою не владеет;
Меч сверкнул в другой его руке.
Но упал валун на горб злодея,
И труба сыграла вдалеке...

Плачет ангел долгими ночами,
Потерявший в небесах покой.
С серыми британскими очами –
Песней отзывается другой.

 

2020

 

Юная лондонка играет на лютне

 

О любви оповещая,
Башня выползла из мути…
Доуленда изучает
Англичаночка на лютне.

Тронет струны, словно чётки –
Ноготки, как жемчуг с речки…
За оконною решёткой
Скачут в латах человечки.

А лошадки под попоной –
В разноцветных перьях темя;
С красным белые знамёна
В это утреннее время!

И заложница момента
Грезит в праздники и будни;
И играет Доуленда
На согнутой в грифе лютне.

 

2020

 

Элеонора

 

Туман и дождь нередкий;
На башне бьют часы...
Везут колдунью в клетке –
Растрёпаны власы.

И улица мутнеет;
По сторонам – народ.
Телега, а за нею
Голодный пёс бредёт…

И чернь швыряет глиной
В померкшее лицо.
А как же род старинный,
С печатями кольцо?

Где муж, могучий Глостер,
Что вместо короля?
"Пусть под моей повозкой
Разверзнется земля!

Иголки я втыкала,
Чинила колдовство.
Лишь чести я искала
Для Хамфри моего.

Анжуйскую гордячку
От Генриха долой! –
Некормленая кляча,
Вези её домой!..

Пажи, откройте дверцу:
Здесь галкой стать легко…
Прощай, мой бедный герцог!
Лечу я далеко".

2020

 

               * * *

Пишет Доуленд для лютни,
Для британки молодой.
Накрахмален даже в будни
Воротник его фрезой.

В раме Тауэр белеет,
Ходит стража на стене.
Он как будто молодеет,
Улыбаясь, как во сне…

Глухо в лондонском закуте.
Но кивнёт ему порой
Англичанка с ровной грудью,
В чёрной шапочке глухой.

 2020

 

*"Глобус" - театр, где ставились пьесы Марло, Шекспира.

---

Римские стихи

---

Стихи с прогулок по знакомым местам

"Изба рыбака"

 

Ресторан мой, «Изба рыбака»,

Ах, окошко с буйками и бреднем!

С твоего не слезал я крючка

Каждый раз говоря: по последней.

 

Мрачных дней золотая пора!

Никуда торопиться не надо.

Заказать, в сухарях, осетра

И морского, пойодистей, гада,

Триста грамм в леденящем стекле –

И исчезнуть за дымкой во мгле.

 

Мой корабль, не жестянка баржа –

Не шаланда – рыбацкая шхуна.

Пусть в кармане уже ни шиша,

Но зато я школяришка юный;

Впрок идёт мне с женою развод,

И на свет меня воля зовёт.

 

Повторить, повторить ещё раз!

Ещё два, ещё три и четыре!

Умереть от сияющих глаз

В этом сладко пугающем мире,

Золотом, как из Гейне строка,

В ресторане «Изба рыбака».

 

2019

 

Редакция на Поварской

 

/из цикла «Печальные публикации»/

ЗаглЯнул я с книжицей новой
В редакцию «Дружбы Народов».
Под лампочки ветхого крова,
В облупленность узких проходов.

Как ветер, редактор взлетела
По лестнице шаткой со скрипом.
Встречаться она не хотела
С таким выдаюшымся типом.

Вот если б Цветков – иль Кенжеев
Явился сюда из Канады!..
А этого – в шею!
ПовАрским ухватом.

 

2021

 

На старинной улице Жёлтый особняк...

 

/из цикла "Печальные публикации"

            памяти Михаила Николаевича Макарова*

Нынче время Хамово.
А когда-то, смел,
В семинаре Храмова
Месяц я сидел.

А потом, под вьюгою
Выпив рюмку-две,
Всё ловил севрюгу я
В «рыбака Избе»...

На старинной улице
Жёлтый особняк.
И студентки пудрятся
В бестолковых днях.

Под семью печатями,
В тишине МОПИ
Старичок печатает
Все стихи мои.

*М.Н.Макаров был редактором газеты "Народный учитель",
выходившей в институте.

 

2021

  

Малютинские подковы

 

В этой жизни всё бывало –

Скука, сплин, тоска и страх,

Но мне память помогала,

На семи златясь холмах.

 

Златозвонными крестами,

Москворечьем золотым,

Храмов белыми холмами

И сухариком святым.

 

На людей я не в обиде

За враньё по временам:

В них, как в зеркале, увидел

И вертеп, и Божий храм.

 

И свою увидел душу,

Всю в прорехах от грехов…

И в ночи мне страшно слушать

Звон малютинских подков.

 

2022

 

Чудак-человек

 

Тепловоз упрямо едет

На мосту, как ишачок...

А с гитарою в беседе

Красносельский чудачок.

 

Как в шкатулке музыкальной,

Струны хапает шутя

Пятернёю гениальной,

Гениальное дитя.

 

Теребит свою игрушку,

Гриф качает и колки...

Вот такая заварушка,

Вот, каковские стихи!

 

2022

 

                   * * *

 

Там, где лестницы чугунны,

Н.К. Крупской институт, –

Лингвистические гунны

Тута, тама, там и тут.

 

С чудо книгами, без оных,

Лишь – со знания щитом:

Ещё не было смартфонов

В моём веке золотом.

 

Пчёлы важные пылили,

На сиренях, на цветах.

А мы чёрный вермут пили

На Лефортовских прудах.

 

2022

---

Лесопилка

Три охотника

 

Три охотника в стыни альпийской
Возвратились с охоты домой.
Лесопилка, с искрою и взвизгом,
Наполняется винной зимой...

То не мельницы скрещены руки,
Не сороки хвостатый полёт, –
Это давняя песня разлуки,
Что обратно никто не придёт…

Это только на пыльной холстине –
Мужики возвратились назад.
И бредут, и идут по пустыне,
И хитоны в снегу их горят.

 

2016

 

               * * *

Жил дурак в одном селе
За рекой. На лесопилке
Он стоял «на горбыле»
И под рамой «на опилках».
От звонка и до звонка.

Похмелившись ровно в восемь:
«Коля, сделай петушка», –
Бригадир его попросит.

Кукарекает дурак,
Бьёт ладонями по ляжкам.
В море брёвен товарняк;
Тепловоз пред ним – букашка.

Красны брови дизелёк
Над разбитой фарой сдвинул…
Где ты, Коля-дурачок,
Что же пост ты свой покинул?

Помешались все пути
И гудки умчались в дали.
Лесопилку не найти,
Как мы, Коля, ни кричали.

 

2019

 

В «ремонтном». Токарь Коробейников

 

Дядя Слава-токарь очень,
Очень бойкий на язык.
Пять минуток он поточит –
Заливает за кадык.

В летней шапочке зимою:
Козырёк – простой винил,
В телогреечке со мною
В дальний винный не ходил.

После первой брал он с полки
В блеск заточенный резец.
Со второй – посмотрит волком,
Стружку срежет, наконец.

После третьей кружки, стоя
У станка, как будто тень,
Режет кружево стальное
Дядя Слава. По сей день.

 

                    * * *

Лесопилка встречает любовно
Товарняк, нагружённый бревном.
Теремами уложены брёвна –
И до неба возвысился дом.

Тепловозик с игрушечной фарой
Замирает: «курлык» да «курлык».
Сонный мак и ромашек нектары
Наливаются в летний килик…

Рама пылкая взвизгнет жалейкой,
Лезвия́ми берёзу деля…
И поеду я узкоколейкой,
Где Макар не бивал костыля.

 

2021

Брёвна ровные до неба
Складно спилами белеют.
А под ними, а пред ними –
Дизелёк, всегда журчащий,
Словно чайничек зелёный.

Как открытая избушка
Четырём ветрам и вьюгам, –
На сосновых курьих ножках,
Замечталась лесопилка.

В голове её машины
Рамой шумною железной,
Словно мысли, монотонно
Бьются в воздухе с шипеньем…

А в бытовке бесподобной,
Жестью толстой пообитой,
Как разбойники лесные,
Что вращают вертел с тушей
Кабана или оленя, –
В робах грязных работяги
В домино стучат прилежно.

Не забуду эти годы,
Запах дерева сырого,
Досок резаных колоду,
Чалку-скрутку, что похожа
На девическую косу.

2022

 

---

Сад Баумана

    Памятник Бауману

 

Не ютиться Елоховской розе
На решётке, не красить гранит:
На квадрате, до пят в купоросе,
Немец, в бронзе отлитый, стоит.

Шёл сюда он пребодрой походкой;
Встал и видит, меж лип, свысока:
Транспарант над бунтарской пролёткой,
Лом тяжёлый в руке мужика…

«Револьвер промолчал мой некстати:
Розой кровь у виска запеклась...
Ни идей, ни свинца нам не хватит
Извести ненавистную власть!..»

И глядит обречённо и злобно,
Словно делая шаг с высоты,
Где цветение лип бесподобных
И, как сахар, сирени цветы.

 

2020

 

      В сквере

 

Зеленеет бронза скоро:
Брошен лом; убийца пьян…
Что-то вроде Командора
Этот бронзовый смутьян.

На гранитной тумбе бденье
Продолжается его.
Все он видит похожденья
Дон Жуана моего.

Из печального Аида
Он поднялся на века;
Охраняет он сердито
Честь и совесть простака.

Но грозна его охрана
И тяжка его хула…
 «Донна Анна!
 Анна! Анна!..» –
Долго бьют колокола.

 

2020

 

    Сад Баумана

Ах, полвека назад
Знал я Баумана сад:
Ущерблённого слуха услада, –

Пианино в углу
На дощатом полу,
Где выходит артист на эстраду.

Милый женский народ
Очарованно ждёт,
Поправляя шиньон под косынкой.

Сочно липы цветут;
Щёчки с бантами тут
И «селёдки» на тонкой резинке.

Сколько лет утекло!
Сколько лип отцвело
У афиши, где розные маски!..

Плачет девушка там –
И течёт по щекам
Безутешная чёрная краска.

 

2021

---

На прогулке

              * * *

С двухголовыми орлами
На боках, бежать устав,
Сизоватыми дымками
Горько жалится состав.

По мосту иду я тихо,
А родная сторона,
Как петровская шутиха,
Горькой водкою пьяна.

 

                      * * *

 

Вот особняк. Купеческий? дворянский? –
Скорей купцов помпезное жилище.
Пред двухэтажным домом, за оградой
Фигура женщины, держащая плафон.
Шар мутноватого стекла; давно уж
Не светит он; вокруг на бледный снег
Свет бледно-жёлтый свой не изливает…
Всё так же нимфа-женщина стоит,
Застыв, как при хозяевах когда-то.
Всё те же окна в два ряда, как прежде,
На серовато-бежевом фасаде,
Лишь статуй нет в них – бронзовых героев,
Богинь и нимф, потупивших ресницы.
Разливших воду, безутешных дев…
Они на дачах нынешних купцов
Безвкусные фасады украшают.
Еще (в мою последнюю прогулку)
Совсем недавно – крайнее окно
Фигура заграждала грациозно;
Одна, она чернела грустно бронзой…
Теперь там пусто, как и в прочих окнах.
Пуста усадьба. Что мне делать тут?..

Дома, дома старинные сменяют
Друг дружку. С каждым, с каждым на ноге
Короткой я: как поживаешь, славный?
«Да так всё как-то… Бельведер облез,
Осыпалась, упала штукатурка,
Вдруг обнажив кирпич трёхвековой…
Поскрипывают крашеные доски:
Полов коричневая краска слезла.
Лишь иногда порой ночной накладка
Дверная звякнет, в коридоре тёмном
Свет тусклый замаячит одиноко.
Как будто кто-то, с свечкой восковою,
Чуть слышным шагом в темноту уходит.

 

Старые фабрики

 

(из окна вагона метро)

Вот из тоннеля выезжает поезд
«На улицу», я вижу, как в окне
Плывут дома кирпичные, постройки
Времён царя последнего. А в окнах
Станки не бьют, как в бубен: не мелькают
Железной рамой, чудо челноками.
Не тянут нити – и не ткут ткачихи
Арахне раздосадованной в помощь…

Давно нет фабрик цвета терракоты,
С белёными над окнами "бровями".
А эти замолчали и заглохли,
Снежком присыпав крашеные крыши,
Под ними рельсы тянутся, ржавея.
И редко-редко мимо пробежит,
Ворча и кипятясь, зачем-то – дизель…

Я у таких путей неосторожно
И молодость, и жизнь свою оставил.
Там, за пургой сырой и серой где-то
Она, как бледный огонёк мерцает:
Обходчика путей фонарик строгий.

---

Леонардов щит

---

Мария-Антуанетта

1

Из обители бедняцкой
С отсечённой головой
Тяжело ей подниматься,
Тяжело бродить живой.

Голова в руках; напудрен
Пышный траурный парик.
Плечи в лунном перламутре,
Окровавлен мёртвый лик.

Нет в Версале, нет в Париже
Больше царственных особ.
Ничего король не слышит –
Заколочен в тесный гроб.

Молча бродит королева,
Позабыла все слова.
Неподвижна, смотрит влево,
Смотрит вправо голова.

2

От неё осталась память –
Барельеф на Триумфальной
Арке – это Марсельеза,
Младшая из Эвменид.

Что за перевоплощенье
В деву внешности нахальной,
В беломраморного беса,
Что над городом парит?

3

Ведь простила перед казнью
Палачей своих она, –
Почему же площадь гаснет,
Ночь бледнее полотна?

А вокруг шипят машины;
Одинокий пешеход
Пробегает: вдруг с вершины
Идол каменный сойдёт?

2017

4

Как с парадного портрета
В диадеме-парике
Смотрит в мир Антуанетта
И не чает о тоске.

Ничего ещё не знает,
Не тревожится ничуть.
Платья, в рюшах, примеряет,
Пряча маленькую грудь.

Цугом молодость промчится,
И за окнами карет
Революция случится,
И померкнет белый свет.

Там, где роскошь, плаха рядом:
Лязг продажных гильотин…
…Вот и мне в дорогу надо,
Вот, остался я один.

2022

---

В Лефортово. 2

            * * *

Дремлет парк Лефортов;
В камыше пруды.
Как Азова форты –
Зеркало воды…

А полки умолкли,
Словно бы вот-вот
В грозной треуголке
Быстрый Пётр пройдёт.

Вылупясь, высокий,
Ускоряя шаг,
Пропадёт в осоке,
В шелест-камышах.

Глянет: нету сына, –
Зеркало-вода;
Домик лебединый
Посередь пруда.

 

2020

 

                * * *

 

Это что за фатер-фотер,
Питер-твиттер-фортинбрас?
Во карете едет Пётр,
Что зовётся тарантас.

Лошадёночка вздыхает,
Волочится тяжело.
Питер-Пётр отдыхает,
Сдвинув шляпу на чело.

На стенах глухого форта
Пушка бьёт полуден-час…
Едет, едет до Лефорта,
Погружаясь в тарантас.

Во дворце, где липы сладки
Зеленеют средь аллей, –
Стол накроют для порядка,
И бокал нальют полней.

Ах, баварочка на РУси
В парике, как седина!
Ты в моём немецком вкусе,
Благо кончена война!

Выпью кубок со Лефортом,
За Азов и Амстердам!
И потом хоть за ботфорты
Душу грешную отдам.

 

2021

 

Обрывочные мысли о Петре Великом

 

Рушитель верной старины,
Король в надставленных ботфортах,
Он видел Русь со стороны:
Подобьем Амстердама-порта
Встал новый город на плаву.
Вошли в широкую Неву
Суда из Балтики холодной.
Везли морскую соль, вино…
И ветер моды чужеродной…

Я видел: Симонов в кино
Его играл… Нет: жил – и правил.
Убравши волосы со лба,
Он чем-то был похож на льва…
Артист великий не лукавил,
Что представлял богатыря:
Таким увидел он царя.

А Пётр был высок, нескладен,
С размером маленьким ноги.
Суровым сердцем необъятен
И добр, угрюмству вопреки.
Не в меру весел, любопытен,
Открыт, жесток, заботлив, скрытен…
Готов соперников казнить.
А вора – дружески побить.

...Казнь казни рознь… Бывало хуже:
Жену, зарезавшую мужа,
За то, что тот её бивал, –
По скулы в землю закопал.
И долго голова кричала,
Простоволоса и страшна…
Молила, Бога вспоминала,
Хрипя, преступница-жена…
Посол из Дании гуманной,
Гость возмутился иностранный.
Царь капитана подозвал –
И краткий выстрел всё прервал.

*****************************

*****************************

2021

 

Соколиная гора

 

Едет Пётр на охоту:
Рог, дамасский ствол, седло…
Государевы заботы,
Соколино ремесло.

Птица в шапочке на диво –
На руке, как царев шут.
Звяк сокольничий огнивом –
Кольца сизые плывут.

Табачок намок голландский:
Всё болота да жара.
А кальян магометанский
Не для нашего нутра…

Едет царь, уздой играет…
Крючья вытянув когтей,
Сокол крякву настигает,
Словно Марьюшку Кощей.

...А потом они бряцают
Медной чашей до утра,
Где не спит моя родная
Соколиная гора.

 

2022

  

Немецкое кладбище

 1

В три четверти теперешнего роста,
Сидят фигуры ангелов, людей.
В тени листвы Немецкого погоста
Они как-будто бы живых живей.
Когда идёшь аллеей тесноватой,
Под сенью лип, – по разным сторонам,
Среди оград, мечтой замысловатой,
Они слезу роняют… Тут и там –
Часовенка, малютка колоннада,
Латинский криж, саксонский капюшон…
И урна-медь – и мраморная рядом,
Над нею ангел в думу погружён.
Волконской склеп, надгробье Васнецова;
Солдатам пленным, с Первой Мировой,
Поставлен тут со скромностью суровой
Гранёный столб, где вписан в круг златой
Германский крест известный нам немало…
Там тумба покосилась – и упала
На траву… Там, во мху, чугун цепной –
На пушках, книзу жерлами зарытых –
Могилы братской; в ней французы скрыты;
Насытясь Бонапартовой войной,
Они лежат, смиренными друзьями
Нам став давно… В полуденной жаре
Курятся усыпальницы с князьями;
Звенит латынь на чуждом алтаре…
И Пётр сюда, отворотясь от форта,
Идёт прочесть под мохом надпись плит.
И флейта адмиральская Лефорта
Среди могил воинственно звучит.

2

 

И голос Рины старенькой не вечен,
Под мрамором, Максакова молчит.
И добрый Хааз больных давно не лечит,
И Озеров в эфире не кричит.
(Имел он нрав Ловласа и дородство,
И добрыми чертами с дедом сходство:
Мой дед Ляляй, будь пух тебе земля! –
Ля-лякать внукам очередь моя…)

В крахмальной пачке, из плиты убогой,
На цыпочках, балетной недотрогой,
Выходит Лепешинская; она
Как бы в раздумья сон погружена:
Надгробие удачное едва ли,
На чёрном фоне белый барельеф…
Мимо него и я прошёл в печали,
И задрожал во мне тогда напев…
Но годы шли, душа моя черствела.
Теперь мечты не трогают меня,
И я скучаю на закате дня;
До кальвинистов мрачных нет мне дела –
И до приезжих из различных стран,
За славой ли, доходом, лютеран.
Но дорого как память мне кладбище:
Не мрамор-блеск, и не гранит рябой,
А человек, последнее жилище,
Оплот печальный памяти земной.

 

2022

---

В Лефортово

На портрет Петра 1 работы Луи Каравака

 

Словно с греческой иконы,
Будто даль ему видна,
Смотрит грустно удручённый
Император с полотна.

Густо мантия волнится,
Лента синяя блестит.
Европейская столица
За спиной монарха спит.

Стихли казни и победы;
Русло скованно Невы.
В париках прожжённых шведы
Не поднимут головы.
 
И стрельцы в прохладу гроба
С душной плахи не сойдут.
И царевича холопы
Под топор не поведут…

...............................

«Сын, Алёша, дай утешу,
Дай в дорогу обниму!..»
И встаёт отряд, потешен,
Царь даёт приказ ему.

И бегут солдаты в драку
Взять редут с налёта сей…
Грустен Пётр Каравака,
Словно древний иудей.

 

 

В Лефортово

 

Люблю, как лёгкое виденье,
Собор старинный Вознесенья…
Здесь был лесок — и просто так
Белел камыш; текущей гладью,
Как шелкопряд, свой невод сладив,
Гулял по Яузе рыбак.

Катясь по Вознесенской где-то,
С гербами быстрая карета,
С Лефортом за окном, неслась;
Парик курчавился высокий…
И пчёлы с лип сосали соки,
В цветках пахучих запылясь.

 

2021

 

 

                  * * *

…И встаёт в метели шаткой
Бомбардир в медвежьей шапке.

Пушка бьёт. От фитиля
Загорается земля…

…Пётр мчится в треуголке.
Перед ним – полки, как ёлки:

Индевеет круп коня…

…Вспоминай хоть ты меня,
Благолепная Эрато!

Запираться постыдись:
И под вечер появись

В свете лунном, без халата.

 

2021

 

                   * * *

Ложится ночь на город стылый,
Зарёй чернеет небосвод.
А император из могилы,
На трость опёршийся, встаёт.

И от родимой цитадели,
От хладной, словно лёд, Невы,
Спешит он, Первый в самом деле,
Под стены древние Москвы…

Уж позади леса и сёла...
И входит он в мертвецкий ряд.
А там уже, штыки наголо,
Полки потешные стоят.

Преображенский на равнине
Залёг, Семёновский – во рву.
И офицер в кафтане синем
Глядит сквозь мрамор и листву.

Его ребята зеленеют
В камзолах, продранных до дыр.
Медвежьей шапкою своею
В гробу гордится бомбардир…

Умолкли пушки зло и гордо.
Лишь тень смущённого Петра
Над прахом дружеским Лефорта
Сидит в раздумье до утра.

 

2021

 

Старинная широкая башня

 

Печально чёрен, по карнизу
Кирпич круглившийся века;
А башня, сплюснутая книзу,
Широкогруда и низка.

В Европе б чудный парк разбили
Вокруг кичливой старины…
А мы причин не находили:
Мы чем богаты – тем бедны.

Но тур петровых круглобоких
Не хватит нам когда-нибудь, –
И негде будет на дороге
Глазам усталым отдохнуть.

 

2021

---

Наводнение 1924-го года

---

Несколько последних стихотворений

Хлыст

 

Глубоко в глазницы спрятал
Нелюдимые глаза.
Похмелиться ему надо
И упасть пред образа.

Прячет мутные стаканы
В чёрногрушевый буфет.
В голове его туманы
И паяльной лампы свет…

В ослепленьи и угаре
Он забыл: своё ли, чьё?,
Как монгольские татаре
И Емельки сволочьё.

 

                    * * *          

Помню: как-то странно и давно,
Празднуя невольную разлуку,
Пили мы горчащее вино…
И ты мне… поцеловала руку.

Много, много лет прошло и дней,
Но в тревожной жизни, звука полной,
Всё – касание души твоей,
Всё – волос пленительные волны…

                     * * *

Дед седел, как седеют блондины –
С желтизною соломы сухой,
И ходил мимо масляной блинной,
И ходил мимо рыбной пивной.

И «По Муромской – пела – дорожке»
Средь застолий простая родня…
И дрались, и ругались немножко,
И просфоркой кормили меня…

А потом я подрос постепенно,
И под звоны железных путей
Облаками, под сводом вселенной,
Проплывали над жизнью моей.

---

Стихи, написанные на днях

                    Илье Будницкому в ответ на стихотворное

                    посвящение "Челлини"
             
                   *  *  *

Листал я том в обложке синей,
И наслаждался между дел:
Великолепный бред Челлини,
Косноязычия предел!

Читал я строки негодяя
И душегуба похвальбу,
Уже искусству не вверяя
Свою непрочную судьбу.

Непостоянную Фортуну,
Что вслед за ветром перемен
Могла б палить ядром чугунным
И кровь пускать из чёрных вен.

                        *  *  *

                              "...нет у меня и крошки шоколада
                              для нашего торжественного дня..."

                                                                Н. Ушаков
   
Если можно дорогой посильной
Было б мне возвратиться назад, –
Дорогая! молочный, ванильный
Я дарил бы тебе шоколад…

Но состарились мы за полвека:
Нам уже и милей и нужней,
В желтых пасмурных клёнах, аптека
И снежок убывающих дней.

 

В вагоне метро

 

Молодилась любовников пара,
Миловалась, не ведая зла…
И она на лицо – капибара,
Ну а он – будто в шкуре козла.

Приобнял, что-то на ухо шепчет,
А глаза, как у вора, блестят…
И вагон их везёт и колеблет,
И сиденья под ними скрипят…

Миловались, они миловались,
Старый козлик, морская свинья…
И в стихах моих как-то остались…
С этих пор не старею и я.

 

                 * * *

Заметать осенней вьюге,
Таять городу во мгле…
Сколько сволочи в округе,
Сколько черни вдалеке!

Опечалюсь я немножко,
И немножечко глотну.
Как мала бутылка-крошка,
А ведёт всегда ко дну!

Вспоминайте о поэте:
Пусть поёт теперь другой!
А в пленительные сети
Уж я больше ни ногой!

 

               *  *  *

Не в том величие, друзья,
Чтоб величаться средь народа.
В изгнанье обретаю я
Неизъяснимую свободу...

Один я в мыслях и в судьбе;
Ко мне приходит вдохновенье –
И этих песен о тебе
Неповторимые мгновенья.

 

                   *  *  *          

Отчаялся я взгляд поймать в толпе
Участливый – блаженство и отрада…
Давно на свете сам я по себе,
И ничего душе уже не надо…

Стремится мир слепой, как всё, к концу –
И с каждым днём быстрее и быстрее…
Успеть припасть к родимому лицу,
Успеть «люблю» шепнуть, бледнея.

 

                *  *  *

Мысль мелькнула – и исчезла,
Как падучая звезда…
Где ты, белая невеста*?
Где вы, ранние года? –

Васильков, зелёный летом, –
Словно пух, зимой парной?
Ты приснишься – или где-то
Повстречаешься со мной?..

Снова – госпиталь военный,
Снова киевский поэт*;
Снова яблоневой пеной
Занесённый белый свет.

_________________


*«то невеста была в белом платье» - стихи
 Н. Ушакова.
*Николай Ушаков

---

Школьные хореи. Окончание

Розы осени. Школьные хореи

 

Давней осенью чудесной,
Чуть помедлив, опадали
На пришкольных клумбах розы…
Было дивно и печально;
С милой девушкой разлука
На день, на два, – освещала
Всё златым волшебным светом…

Клёны жёлтые редели –
И под чёрными стволами
Вороха лежали прели.
Тишина-лазурь сквозила
В их ветвях заиндевелых.

Твоя курточка-болонья,
Шапка-вязка с отворотом,
Прикрывающая брови:
Стали жизни мне дороже.
Стали осени печальней.

  

Прощание. Школьные хореи

 

Уж пора бы мне закончить
Этот цикл фантазий школьных, –
Этих вымыслов правдивых,
Этой правды чудодейной!

Быстроногие хореи,
Вы побегали довольно:
На уроках физкультуры,
На крючок повесив форму, –
По дворам, по закоулкам,
С «духовушкою» из клюшки;
Вы по строчкам побродили
Постаревшего поэта!

Вы устали, вы устали!
Отдохните, отдохните!

Вас я больше не гоняю:
Ни за пивом жигулёвским,
Ни за «Примою» дукатской,
Ни за сахарным арбузом…

Вас я больше не неволю:
Ни в шестнадцатиэтажке,
Ни в кирпичной красной школе,
Ни в своём усталом сердце.

---

Девица и Змей

Воротился змей стремглавый
Во холодную пещеру.
В этот раз принёс он в лапах
ДевчонОчку молодую.

Та молила долго Бога,
Свечку жгла и по деннице:
«Ты, Господь, меня избави
От горыныча от змея!»

Но услышал горн молитву,
И примчался он на крыльях;
Подхватил с собой девицу,
И за горы он умчался…

Горько плачет девчонОчка,
Слёзы горькие роняет.
Глядь, на камне на холодном –
Поднялись цветочки алы.

Сорвала девица цветик:
Говорит: «цветочек малый,
Я хочу обнять сестрицу,
Мать утешить дорогую.

Сорвала другой цветочек,
А сама всё причитает:
«Год не видела я мила
Васко, друга дорогого».

Сорвала и третий цветик:
«Ой ты, аленький цветочек!
Целый год я не ходила
В храм святой, не причащалась».

Озарилась тут пещера,
По стенам зарницы пляшут:
Перед ней стоит сестрица;
Мать к ней руки протянула.

И юнак пригожий Васко
На коне тяжёлом въехал,
В шлеме голову пригнувши.

2018

---

Стихи, написанные за эти выходные

          * * *

 

Серая голубка,
Белый голубок,
Пёрышки, как шубка,
Жёлтенький глазок...

Где-то крикнет утка,
Селезень-зелён...
Словно на минутку
В уточку влюблён.

 

            * * *

 

Терракотового цвета
Дом кирпичный под крестом
Чем не сказка для поэта,
Чем не Рай перед концом?

Ничего я не желаю,
кроме медленных часов,
Богаделенка златая,
Божий храм без образов.

 

Перепёлки

 

Две сестрёнки-перепёлки
Жить не могут друг без друга.
Или, может, не хотят…
День и ночь сидят в вотсапе,
На жерди, на птичьей лапе,
И бранятся, и свистят.

Отключаются – и снова
Перепёлка, что сурова,
Недовольная житьём, –
Сидя в гнёздышке своём,
Честит ту, что жизни рада…
Перепёлочки, не надо:
Мы костей не соберём!

 

                * * *

Как мы с дедом по Басманной
Шли морозною зимой,
И усадебки, как панны,
Плыли рядом по прямой

За чугунною решёткой,
За воротами, в орлах...
А снежок – как будто чётки
В смирных схимника руках…

А чуть позже – дед мой запил,
И пропали ни за что:
Шапки серенький каракуль,
Синий драп полупальто.

  

Лидия Клемент

 

Ты бродила дождливою Мойкой,
По волнящейся дико Неве.
Нежный голос, то мягкий, то бойкий,
И томленье в короткой судьбе.

«Разводные мосты Ленинграда,
До чего вы меня довели!
И теперь я и рада – не рада
Раствориться в карельской дали…

Нежный голос и карие очи
Я навеки тебе отдала…
Ленинградские белые ночи,
Ленинградская белая мгла».

 

                   * * *

Каравелла над Адмиралтейством,
Вдалеке, за туманами лет…
Что за низость и что за злодейство –
На дуэли убитый поэт!

Будто сам я убит на дуэли,
Снег обнявший, лишённый небес,
Где далёкие ели белели,
И синел отступающий лес.

Где кровавою красною пеной
Чёрной речки набухли снега.
И летят на просторы вселенной
Распрощальных стихов жемчуга.

 

                     * * *

Опять Челлини сквозь столетья
Пустоты заполняет форм.
И олово мешает с медью
Вселенная, плавильный горн.

Разбиты глиняные узы,
И перед взоры скверны всей
За космы голову Медузы
Подъемлет бронзовый Персей.

---

Школьные хореи. Продолжение

Маленький краб

 

Здесь так трогательно мелок
На песке кусочек моря.
Где голыш сидит, как кукла:
Ветерок ребрит поверхность –
И купель ему – как зыбка.

Крабик мизерный бежит –
Панцирь плоский из извёстки.
Вот он клешенку поднял,
Словно пальца два – и смотрит
На меня он пучеглазо.

Говорит он мне: «На крыше
Буду сохнуть не напрасно.
Не напрасно я рассыплюсь
В пыль межзвёздную: вот, ты
Из меня задумал сделать
Медальон. Не на верёвке
Не на леске рыболовной –
А меж звёзд висеть я буду,
И меж звёзд пылить я стану
Всполохнувшимся песком».

 

Листок из «Детской энциклопедии»

                                              Пыльных звёзд междоусобица,

                                              Карты чёрные из книг ...

 

Вырвал я листок из книги
О планетах и светилах,
О кометах круглолицых,
Что струя свой шлейф прозрачный,
В чёрном бархате застыли.
Вырвал карту полушарий
Неба звёздного ночного,
И прикнопил её к стенке
Справа – рядом с секретером.
На гвозде висела, ниже,
Находясь в футляре чёрном,
Голубых ночей стеклянный
Глаз – подзорная труба.

Ночью часто наблюдал я,
Ах, как часто наблюдал я,
Распахнув окно большое,
Мнимы, контуры созвездий! –
И тебя так близко видел,
С гребешком в движенье, Дева!

А зимой, в мороз, одевшись,
И в окне оставив щёлку,
Пар горячий выпуская,
Наблюдал я, как идёшь ты
В шубке, как из леопарда,
По дороге Млечной, зимней;
Как круги свои златые
Фонари качают мерно
На снегу. Торчат торосы.
И к Медведице кормящей
Льнёт губами медвежонок.

 

Южный город

 

В южном городе давнишнем
Я сидел бы на скамейке,
Возле белого забора,
В чёрных кудрях винограда,
Словно отрок Дионисий.
Но без чаши золотистой,
Без гранёного стакана,
Без рубинного портвейна…

Я смотрел бы, как проходят:
Рыбаки в штанах широких,
Красным вечером, под мухой,
С папиросами вприкуску;
Крутобёдрые казачки,
Словно волны у причала,
В блузах, в талию, и с баской,
Эти ейские Аксиньи;
Востроглазая еврейка,
Что кладёт на лоб свой смуглый
Чудо-косу смоляную
Воблу вялит на верёвках,
Судака, в томатах, варит..
Я старушку бы увидел,
Что кулёк бумажный скрутит –
И стаканчиками, в гранях,
Сыпет семечки: златые,
Сыпет чёрные, малы́е,

Сыпет пёстрые, большие…

Я б лиман увидел, в лодках,
В катерках, моторках ветхих,
Где вода по голень в днищах,
И в лицо бы мне пахнуло
Душным морем и бензином.

Так сидел бы я на лавке
Где моей великой тётки
Беломазаная хата,
Словно отрок Дионисий,
Времена не разбирая.

 

Поэт

 

Без венца, но всё же в силе,
Пожилой, увы, поэт…
А нам в школе говорили,
Что на свете Бога нет.

Говорили в умной школе:
«От попов – обман и вред!..»
И поверил алкоголю
Восприимчивый поэт…

Говорили, что – бездельник,
Избалованный Весной…
И уснул он в понедельник,
А проснулся – выходной.

---

Триптих

1

---

В распрекраснейшей из Лидий...

---

Школьные хореи. Продолжение

Где ты теперь?

 

Где теперь ты, я не знаю,
Я не знаю, Форнарина!
Может в Бремене далёком,
Где находчивые звери
Собрались в один оркестр?
Может, в Лейпциге, где в кирхе
Бах елозит по скамейке
Чудодейного органа,
Кантор в белом парике?
Может, ты с подругой-немкой
С васильковыми глазами
Пьёшь из кружки с медной крышкой
С пеной мылкою напиток –
Сон Баварии богов?..

Я не знаю – знаю только,
Дорогая Форнарина,
Что с тебя писал Мадонну
Знаменитый Рафаэль, –
Кареглазою мадонну
С итальянскими чертами
И с глазами, словно ланей
В них охотники вспугнули…

 

Зимнее утро

 

Утро зимнее с узором
На морозных тёмных окнах.
В темноватом свете лампы
Мама завтрак мне готовит
На блестящей белой кухне,
И в яичнице с сосиской
Сонно вилкой ковыряюсь.

Хор поёт мне пионерский
О Неве и об «Авроре»,
И Серёжа Парамонов,
О судьбе своей не зная,
Всё солирует задорно…

Молодая моя мама
Убегает на работу,
И жемчужною помадой,
Глядя в зеркало на ножке,
Красит губы, как в улыбке.

 

Госпитальный вал

 

Вспоминаю: «Госпитальный
Вал» – тоскливое названье
Одинокой остановки,
Где таинственно-унылы
Окна сумрачной больницы.
Там, в окне – в халате мама,
За стеклом рукой мне машет,
Говорит, а мне не слышно –
Говорит, а мне не слышно.

Я когда-нибудь услышу,
Я когда-нибудь узнаю,
Что мне мама говорила,
Улыбаясь сквозь стекло…

Вот, она рукой мне машет –
И рукав до локтя съехал.

 

Парные картины маслом

 

Две уютные картинки

Маслом – жизни итальянской,

Сельской жизни итальянской

Незатейливый сюжет.

На одной – моряк в повязке

У шумящего прибоя.

На другой – его морячка,

Итальянка, темноглаза.

 

В этой комнате, где лаком

Пах паркет желтоблестящий,

Мой товарищ, мы смотрели

«Мартин Иден»: «Мартин Иден»

Только вышел на экраны…

Там – мисс Морс великолепна.

Как она великолепна!

Как родителям послушна!..

 

В этой комнате на праздник,

Роза-девочка сидела,

Лет одиннадцати, в кофте

Называемой «лапша».

За старинным фортепьяно:

Два подсвечника на фронте.

 

И смотрели итальянцы

С двух морских картинок маслом,

И печально пахло розой,

Словно в доме Портинари.

---

Школьные хореи. Продолжение

I m a loser

 

«I'm a loser, I'm a loser…»*

Потерял я много, много;
Приобрёл я много больше,
Много-много потеряв.

Потерял я только время,
Только – место нашей встречи,
Но тебя не потерял я,
Чудо-звёздочка моя!

Каждый раз, создав, Создатель
Оживляет человека.
Человек же оживляет
Между-звёздное пространство.
Населяет, заселяет
Отдалённые миры.

Все ему планеты дивны,
Все созвездия, как чудо!..

Вся Вселенная подвластна
Уголкам лучистых губ:
Вся Вселенная мечтает
Шёлк волос твоих погладить,
Заглянуть в глаза большие,
Переполненные светом:
Ярких звёзд-то ей хватает;

Не хватает пальцев тёплых –
Из морозных рукавичек.

________________

*«I'm a loser». The Beatles

 

Сократ

 

1

Дивный шут одутловатый,
В драном рубище, Сократ!
Лысоват, как пан рогатый,
Ты мне снился, хитрый фат.

Ты во сне бродил агорой,
Словно в студии – Швыдкой.
И собак афинских свора
Семенила за тобой.

Хоть ушёл через минуту
Сон – но в яви всё равно
Пьёшь смертельную цикуту,
Словно белое вино.

2

Но быстры мои глаголы,
Точно свора Гончих Псов,
У гимнасия, у школы,
На скрещении миров.

И тебя, философ, гонят
В те печальные года,
Где, как в бубен, бьёт в ладони
Директриса иногда.

Где, дивясь, она увидит
Нас за партами, седых:
Тише, тише!.. не шумите!..
Здесь философ спит, притих.

 

Дифирамб Рифме

 

Я от рифм не отказался:
Лишь поведать собирался
Нерифмованным стихом
Свои школьные проказы
И взросление (не сразу),
И мечты, как  снежный ком…

Собирался я поведать
О влюблённости... а в среду –
Об усталой седине…
И уснул... а как проснулся, –
Оглянулся, ужаснулся:
Рифмы ластятся ко мне.

Нерифмованные строки
Да не будут одиноки
Во вселенной, где звезда
Плошкой северной мерцает,
И черёд свой ожидают
Мысли, звуки и года.

---

Школьные хореи. Продолжение

Хрустальная туфелька

 

Мне порой поёт Здислава,
И порой поёт Халина*;
Мерно крутится пластинка –
И плывёт звукосниматель,
Гладь царапая с шипеньем.

Нас с тобой челнок качает,
Ира, девочка Ирина.
В челноке плывём мы, стоя,
Приобнявшись: этот танец
Нас качает до сих пор.
До сих пор паркет под нами
Блещет лаком золотистым,
До сих пор нас освещают
Пять рожков волшебной люстры.
До сих пор твоё дыханье
Мне щекочет щёку; шёлк
На спину тебе спадает:
Шёлк, с рыжинкой, тёмно-русый,
Чутко рук моих касаясь…

Этот замок – среди звёзд.
Вон – Полярная – на шее
Медвежонка ярко блещет,
Как ошейника под шерстью
Металлический замок.

Вон – и туфелька на небе:
Каблучок звенит хрустальный…
Потеряла ты, танцуя,
Эту туфельку. И я
Много раз достать пытался,
И тянулся, и тянулся…
И не мог я дотянуться,
С неба туфельку достать.

_________________

Здислава Сосницка, Халина Куницка –
Популярные в 70-е польские певицы

 

Лимонад

 

…И искристый лимонад
Недопит в моём стакане.
С колбасой сырокопчёной
На тарелке бутерброды.
Оливье-салат столовой
Ложкой ем я с аппетитом.
Это после вечеринки
Со столом обильным, сытным.
Не притронулся я к яствам,
На тебя я не смотрел.
Есть стеснялся, вдруг увидишь:
Не амброзией питаюсь –
И нектар не пью, а в шпроты,
В жирном масле, вилкой тычу.

И была ты так печальна,
И была ты так воздушна!
Или это я придумал?
Или сказку сочинил?
И живёт она доселе.
Вот уже почти полвека.
И полвека я тоскую.
И полвека мне светло.

 

Розовое масло

 

Ни "мажи нуар" вечерний,
Ни "клима" со сладким вкусом.
Ни с щербатым шаром "эллипс" –
Над квадратным пузырьком,
Ни "Жеозе" - великолепный
Аромат от Ги Лароша, –
Никаких духов не знала
Кроме розового масла:
Пахли сладко лепестками
Близко волосы твои.

Шапка, вязанная крупно,
Их прекрасно обрамляла.
И с дыханьем приближались
Чуть смежённые ресницы,
Чуть прикрытые глаза.

Роза чайная дышала
На морозе хрупком. – Роза
Жарко губ моих коснулась…

Видно, тюбик деревянный
Открывала – доставала
Пузырёк с летучим маслом,
Средний смазывала пальчик…
Сорок восемь лет подряд.

---

Школьные хореи. Продолжение

Имбирная горькая настойка

Время, тикая, проходит

По магическому кругу.

Словно бархат чёрный, небо

Бриллиантами расшито…

Долго ль, коротко ль – полвека

Промельнуло, пролетело.

Циферблат жестяный выцвел,

Цифры римские истёрлись,

Стрелки фосфор растеряли.

Только небо всё, как прежде,

Блещет звёздами, мерцает.

И старинные алмазы

Только ярче и дороже.

В менной лавке ростовщик,

С бородой волнистой чёрной,

Их зашедшим предлагает.

Я же беден, не могу

Я ни звёзд купить искристых,

Ни фетяски золотистой,

Что, с серьгами, продавщица

Продавала нам тихонько,

Мы же в тощие портфели,

В дерматиновые папки

Клали тяжкие бутылки

И от радости хмелели.

Магазинчик тот исчез.

Весь как есть, он вместе с нами

В небо звёздное поднялся:

В белом глаженом халате

Продавщица за прилавком.

Мы же, больше не старея,

Меж созвездий, на углу,

Пьём имбирную настойку,

И от радости хмелеем.

Суперсерия - 72

В телестудии сидели:

Мэтр Фетисофф, в жирном гриме.

Крупный Ляпкин постаревший.

Рядом, сморщенный годами,

Как сушёный гриб, Анисин.

Тут же Якушев седой

Над иными возвышался.

Говорили, вспоминали

Суперсерию, канадцев.

Как ленивый Эспозито

Ночевал на пятачке;

Как решил исход сражений

Жарких – Хендерсон незвёздный,

В красном шлеме среди прочих

Лысоватых и патлатых.

Как ничем не отличился

Он ни до того – ни после.

Вспоминаю, вспоминаю

Этих юных хоккеистов…

Разве этот дед с оплывшим

Округлившимся лицом,

Где от глаз остались щёлки, –

Наш подтянутый Волчков?

А Анисин чернобровый?

А спартаковец кудрявый,

Сухощавый, как Кехано,

Долговязый, словно Блок?

Лишь Михайлов с перебитым

Носом – был всегда немолод,

Только не был сед под шлемом,

Только – вспыльчивая челюсть,

В брани, двигалась резвее.

А за ними – сонм мальчишек

В свитерах хоккейных… Я же

Среди хора, в школьной форме,

Мальчик, в меру полноватый.

Вот приду домой, включу

Чёрно-белый телевизор.

Замелькают, задрожат

Чёрно-белые фигурки.

Среди пляшущих полос

Кларк осклабится беззубо,

Как разбойник – и исчезнет,

Шайбу выиграв, исчезнет.

Вероятно, вероятно.

Дальняя звезда

Честь пора и знать: замылил

Я глаза себе хореем.

Плохо вижу – и сетчатки

Дистрофия мне мешает.

Мне мешает катаракта.

И частенько вспоминаю,

Как в стихах моих когда-то

Ковыляли до оврага

Нидерландские слепые:

И холодный амфибрахий

Был им связкой и опорой…

Неприлично, несолидно,

Разменяв седьмой десяток,

О какой-то плакать школе,

Мыслью детской веселиться

О манжетах белых школьниц,

О летающих бретелях

Над крылатыми плечами,

О горящих огоньках

Глаз, немножко подведённых

Карандашиком ребристым,

Чёрно-жирным грифельком.

Неприлично, не пристало…

Но закончить не могу

Речи, жёлтого накала,

Словно лампочка в пургу, –

На крыльце вечернем школы

Раскачнулась на года…

Эти давние глаголы!

Эта дальняя звезда!

---

Как на глади возле утки

             * * *  

Как на глади возле утки
Ходит селезень, влюблён.
И в фарфоровые дудки
По порядку дует он.

Перва дудочка – сурдина,
И квакушечка – втора.
Третья дудка с серединой
Из литого серебра.

Моет уточка головку:
Прячет в рябь, а то ли в гладь...
Сказка кончилась: не ловко
Мне сначала начинать.

2020

---

Школьные хореи. Продолжение

В «Трёх дроздах»

 

Как корят меня невежды,
Графоманы от Союза
Сочинителей России –
За хореи неразумны,
За свободные, как речка,
И за звонкие, как в детской
Ручке – робкий колокольчик.

Щурясь, девочка на солнце,
В белых бантиках, смутилась;
Колоколец школьный рядом
С кружевной её манжеткой
Серебром залился, шаткий.

В первый класс!.. А мы с тобою
Носим клёш – и пиво любим
Пить с солёною баранкой
На Алымова в пивнушке.
На шоссе Открытом – тоже:
В «Трёх дроздах» стоим с тобою
И на стол стекает пена
По стеклянным граням кружки –
И пространство заполняет
Лет томительно-унылых.

Вот она покрыла город,
Пена мылкая густая,
Вот до звёзд достала ясных.
И качаемся мы в лодке.
И дотронуться рукой
Можем мы до Андромеды,
Чёрный шёлк волос погладить
Эфиопки загорелой.

 

Музыкальная шкатулка

 

В механической шкатулке
Вал пупырчатый крутился,
Гребня зубчики цепляя:
Вечно песенка одна
Металлически звучала.

Над шкатулкой ты склонилась
Уронив волос тяжёлый
Шёлк – и слушала, соскучась,
Дни и годы, и столетья.

И теперь ещё мотив
Милой песенки старинной
В заводной шкатулке жив;
Напружинена пружина.

И на крышке – столько лет! –
Стих царапает поэт.

 

На залитых кортах

 

На коробочке хоккейной,
На залитых скользких кортах –
Весь исчёрканный коньками,
Крест-накрест, стеклянный лёд.
Здесь – высокие канады
Над сапожками из кожи;
На тесьме, прямые гаги,
Ненадёжные ботинки;
С длинным лезвием ножи,
Чтоб скользить быстрее ветра.
Здесь фигурные сапожки,
Что сожмут порою сердце,
Обувающие ножки
Фигуристок молодых.

Эта девочка чертила
Круг за кругом, круг за кругом,
На зубце сребристом стоя,
В школьной юбочке гофре.
И рейтузы в мелкий рубчик
Облегали так прекрасно
Рано развитые бёдра!

---

Школьные хореи. Продолжение

Капустница

Словно бабочки, слетелись

К школе красной первоклашки:

Стайка белая капустниц

Над цветами задрожала.

А внутри холодной школы

Краской пахнут коридоры,

Чёрным выкрашены парты.

Чёрный глянец классных досок

Поменяли на зелёный.

Скоро выросли ребятки;

Пиджачки из шерсти стали

Маловаты, ну а брюки

Поползли наверх к коленям…

Шумно бабочки летают,

Крылья, белые бретели

Грациозно поправляют,

Косы тяжкие свивают,

Тянут щёточкой ресницы…

Вот, случилось: улетели

В дальни дали однодневки.

Та – в Британии суровой

Нектар сладкий собирает:

Кудри рыжие, веснушки

Между глазок бирюзовых…

Та – из чуждой Братиславы

К Рейну тёмному стремится.

И потом летит обратно

Сон мой чуткий успокоить,

По щеке меня погладить,

Наклонясь, рукой горячей.

Эта осень

Ты брала кусочек мела

Неуверенной рукой.

Ты на доску поглядела,

Словно тихий ангел мой.

Ты бесшумно пролетела

Над моею головой.

Был слегка запачкан мелом,

На бретелях, фартук твой…

Ты взглянула – прошуршали

Невесомые крыла.

И тебя из дали – в дали

Эта осень унесла.

Школа зимняя пустела...

Школа зимняя пустела.

В коридорах тёмных гулко

Раздавалися шаги:

Пушкин шёл по коридору

Быстрой лёгкою походкой,

В чёрном драповом пальто.

Он вошёл в мой класс вечерний,

Освещённый ярким светом,

Батарей согретый жаром.

И в окно взглянул он быстро.

За окном вечерне-синим

Школьный сад, под снегом, голый

Чуть дрожал в морозной дымке.

Там, в беседке, почему-то

В платье белом и воздушном,

Вознеся пучок высокий

Над шелковою головкой

На уклонной длиной шее, –

Маша милая сидела.

Перед ней стоял, потупясь,

Очарованный Владимир.

---

Из итальянского Возрождения

Битва кентавров

 

рельеф

 

Мне помнится, Буонарроти
Ваял кентавров битву, вроде;
Его ребячливый резец,
Ходил в атаку, как боец.

То, как дитя, бежал вприпрыжку,
То мрамор грыз, железный зуб.
Лоренцо Медичи мальчишку
Ценил, хвалил – и не был скуп.

На барельефе, в смертной схватке,
Под грудой торсов, рук и ног,–
Как конь, античною загадкой
Лежал кентавр, одинок.

 

2017

Отрывок не вошедший в поэму "Монологи. Микеланджело"

Оставлю бугорок на крышке
Гробницы; как закончу всё –
Фигуру ночи женскую с совой
И дня – изображающие Время, –
Так мышку им исстукаю в подарок.
Пусть сыр грызёт, пусть точит мрамор –
И время жизни заодно… Так думал
Лет сорок я тому назад, а нынче
Я думаю: оно и хорошо,
Что не закончил я гробницу эту...

 

2017

Мадонна Литта

 

с картины Леонардо да Винчи

Меж двух окошек с небесами –
Расшнуровавшая шнурок:
Младенец пухленький губами
Нашёл питающий сосок.

Отяжелевшая не очень
Она от нежности такой,
К ребёнку наклоняет очи,
С обвитой тканью головой.

 

2020

 

Ангел Россо

Великолепен ангел Россо!
Громадна лютня не по нём.
Как в небесах её он носит,
Летает в небе голубом?

Щекою к грифу он прижался,
Шалун, внимательный вполне.
Да так недвижим и остался
На Возрожденья полотне.

Струну шелковую неловко
Он детским пальчиком берёт.
И вьются кольца по головке
Который век, который год.

 

2021

 

Сивилла

 

роспись капеллы, Микеланджело

В одеждах, смуглая Сивилла
Руками, кузнецу под стать,
Тяжёлый фолиант раскрыла,
Чтоб вещий вздор пробормотать.

И в этот миг, в молчанье длинном,
По воле автора навряд,
Её глаза, как две маслины,
Огонь пророческий таят.

Колени полные, округлы,
Не знают складок полотна.
И часть стопы прекрасно смуглой
Из-под шелков её видна.

 

2022

---

Школьные хореи. Продолжение

---

Два стихотворения. Офелия

***

 

Смоктуновский стал принцем когда-то.
И Вертинская, только она
Дарит стебли сухие солдатам,
Одинокою песней странна.

Волоса словно башня на крае,
А в глазах – азиатский отсвет…
Семь прислужниц её одевают,
Словно в колокол, в жёсткий корсет.

Так бери же янтарные чётки,
Растворись, будто башня во мгле, –

И ступай за резные решётки,
В монастырь на высокой скале!

А у нас – невозможно поверить,
Затупив сотый заступ стальной, –
Что шутил и грустил этот череп,
По глазницы набитый землёй.

2021

 

***

Офелия, тугих волос улитка;
Глаза монгольские… Ну чем не пытка –
Букет цветов принять из полевых
Ромашек, незабудок голубых?

Их раздаёшь направо и налево –
То нищенка, то будто королева, –
Солдатам войн, что ввергли нас в хаос…
Монахиня! Мне жаль тебя до слёз.

«Вот незабудка, памятливый цветик.
Чтоб быть в рассудке – вот желтофиоль.
Вот сонный мак, чтоб всё забыть на свете.
А розу к сердцу приколоть позволь!..»

В глаза глядишь, вуаль приподнимая:
И меж солдат ступаешь, как слепая.

 

2022

---

Моей матери

---

В золотые времена

---

Тени Европы. Часть 2

            * * *

Сидели: кожаный берет,
Малиновый жупан. –
Пан Вишневецкий был не сед,
Пан Мнишек был не пьян.

Вино, как жар, текло густой
Струёй – и старики
О жизни давней, молодой
Точили языки.

И был им мил весь божий свет;
Поплакаться был рад
Пан Вишневецкий, что не сед,
Пан Мнишек, что усат.

Дольют венгерского вина,
Молчат – и выпьют вдруг.
– А помнишь, в наши времена?..
– Не то всё нынче, друг!..

   

                 * * *

(сочинено на органном концерте
Баха и Моцарта)

Творенье готики скупой,
Орган прелюдию играет.
И аскетической стопой
Педаль маэстро отжимает.

Восходит музыки огонь
По металлическим каналам.
Костёлов скучная гармонь
Чего нам только не сыграла!

Недаром притекали к ней
И причащались Бога ради
И Бах, музЫки математик,
И Моцарт, звука чародей.

 

        * * *

Сереющее море
И сосны на заре.
Увязнул как на горе
Комарик в янтаре.

Его нашёл белёсый
Эстонец под волной,
И равнодушно бросил
В подсумок кирзовой.

Лети, комарик, выше,
Через леса и дни!
Кусок смолы нанижут
На ниточку они.

Медлительно, но ловко
На склоне моих дней
Зажжёт его литовка
Меж маленьких грудей.

 

                  * * *

Люблю на полках понемножку
Тома цветные ворошить,
Тисненья трогать на обложках,
Над переводами тужить.
Когда под лампой, в самом деле,
Ко мне являются порой
Жестокосердный Макьявелли,
Назон с упавшей головой.
И, обрамлённый позолотой,
Дотошный по-немецки Гёте.
И осторожный Эккерман –
С известной долей прагматизма
На бледном фоне романтизма,
Иль предприимчивый Ростан;
Иль из-под бархатной завесы –
Солдатские Шекспира пьесы,
Великолепный балаган!

Или Челлини чушь златая:
Души заносчивой штрихи.
А лучше – Бродского стихи:
Под них я скоро засыпаю.

 

                  * * *

В сине-багровой жакаранды
Зелено-солнечных краях
Писал стихи свои Дуранте
На милой родины камнях.

В литую медь звонили церкви,
Рябя горячим кирпичом.
Как сладко рукописи меркли
Под парусиновым плащом!

Потом – чужбина, где могила
Мирской вольгаре пресекла.
И Беатриче приходила  –
И утешала, как могла.

 

Средневековая башня

В зубцах, как шахматные туры,
В венце из кирпича, кругла,
Бойницы две на лоб свой бурый
Она угрюмо подняла.

Давно стоит она, в печали:
По толстым стенам, как на грех,
Не ходит стража в звонкой стали,
И не блестит её доспех.

И капитана голос резкий
Не слышен рощам вдалеке.
И словно кони, перелески
Гурьбой спускаются к реке.

             Слепые

(по картине Питера Брейгеля Старшего)

Дороги прямые, кривые
Измерив на ощупь шажком,
Идут друг за дружкой слепые,
Повязанные пояском.

Гремят колокольчики глухо,
Как будто пасутся стада.
Вот этот похож на старуху,
А этот, с бельмом, на кота…

Встречают рассвет белоглазый;
Идут и глядят чуть поверх –
И этот, вкусивший проказы,
И тот, длинноногий, как стерх…

А мельницы крутятся с пеньем;
Дорога пылит, чуть дыша...
Как цепи гремучие звенья,
Слепые бредут, не спеша.

---

Тени Европы. Часть 1

                   * * *

Панна, панночка в кудряшках,
Что ж ты так тонка?
Для тебя проезжий ляшек
Соскочил с конька.

Лупоглазый, темнобровый,
Рыжий ус завит.
Что ж ты, панночка, сурова
И дика на вид?

Он же князь али графёнок, –
Словом, всё при нём.
Голосок имеет звонок
Управлять конём.

А для девушек строптивых –
Сыромятный кнут...
"Очень паненка красива!
Как тебя зовут?.."


Вильгельминка

Улетает миг, как птичка;
За окном речная даль…
Ножка в туфельке тряпичной
Нажимает на педаль.

Под лодыжкой Вильгельминки,
Упакованной в чулок,
Тихо тикает машинки
Металлический сверчок.

…Ткань проводит под иголкой,
Шов за швом, который год,
И о Шмульце втихомолку
То поплачет, то поёт…

Шмульц имеет в воскресенье
Стул особенный в пивной.
И поваренное зелье
Потребляет в выходной.

У него на шляпе с тына
Есть баварское перо.
Очень любит Вильгельмина
Его доброе нутро.

И поэтому немножко,
Чтоб подсахарить печаль,
Восхитительная ножка
Нажимает на педаль.


Краковское

Сквозь колоколен клети –
Алый закат, как шёлк…
Колокол, на лафете,
Взад и вперёд пошёл.

В медные бьёт тарелки,
Лабух, – и налегке
Захохотали мелкие
На подвесной доске…

Чьи он затронул струны,
Жалуясь?.. всё одно!
У католички юной
Шапочка, как в кино.

Гаснет костёл и Краков
Грезится ей пока:
Держит полячек – лаковый
Браунинг у виска…


Хоэнзальцбург

Холмами зелёными замкнут
Синеет простор, как во сне.
И в нём возвышается замок,
Где бродит король в тишине.

Он бродит, свеча догорает;
Виляет, дрожит язычком.
И тени на камне играют:
Встают и ложатся ничком.

Сверчок отзывается тише,
Со стражей наперебой…
Свисают летучие мыши,
Шушукаясь вниз головой.

«Жена, отзовись!" Нет ответа…
"Мой Дитрих, была я верна…»
И узник заохает где-то,
И заголосит тишина.

"Твоей я осталась любимой,
Лежу я в гробу много лет…» –
И тени проносятся мимо:
И смотрит король им вослед.


Дама с попугаем

 (По картине Каспара Нетшера)

Чудный край необитаем –
И немного грустно мне:
Эта дама с попугаем
В каноническом окне.

Молода и рыжевата,
Словно с моря ветерок.
А на пальчике пернатый
Переимчивый дружок.

Хрустнув, сыпется печенье;
Рюша – ниже локотка.
В африканском изумленье
Замер маленький слуга...

Как тоска моя, пустынна
Клетка медная с кольцом...
Эта девушка невинна
Розовеющим лицом.

Но зачем она, как птичка,
Насторожена сейчас?
Нежной юности привычка,
Непонятная для нас…

Кормит дама молодая
Птицу-лодыря с руки.
И совсем от попугая
Её мысли далеки.

    * * *

Тихо вечереет;
Зальцах не спешит.
Медленно алеет,
Медленно бежит.

Крыши островерхи;
Башенка с крестом.
Облако, как стерха
Свитое гнездо.

В бронзовом камзоле,
С пёрышком в руке
Моцарт поневоле
Тает вдалеке.

Тает Гогензальцбург
С горе-королём…
Только мы остались
Странствовать вдвоём. –

Где горели мальвы,
А с недавних пор
С лязгом тянут Альпы
Нить-фуникулёр.

---

Октябрьский дуб

Как поживаешь, дуб златой?

Доволен неба ль синевой,

Листвой слетающей резною? –

Так ризы римлянки вокруг,

Перед рабыней смуглой, вдруг,

Цветною падали волною...

Доволен ли?.. К тебе пришёл
Я вспомнить дни былые наши;
Под вишней – самовар тяжёл,
Седую стрижку бабы Саши,
И в ней увязший гребешок…

Скажи, а ты не одинок?
Не жаль тебе? – с оградой вместе
Пивной сломали тут ларёк,
А здесь, на выровненном месте,
Когда-то кладбище цвело,
И пахло дикими цветами,
Врастали плиты тяжело
В траву замшелыми камнями;
Несли на Пасху под кресты
Дары печально вдовы вечны...

Что кроною трепещешь ты,
Роняя осени беспечно
Волнообразные листы?..

---

Петергоф

Чудо! Геракл золотой
Львиную пасть раздирает.
Рык молчаливый того
Водной струёю забил.
Дева на рыбе сидит
Над ледяною водою:
Змея голубит она
Великолепной рукой…

Здесь остывала порой
Кровь императора; тут же
Мыслила передохнуть
Слава, омывшись в струях…

Узким коленом блестя
Из-под короткой туники,
И, заградясь от лучей
Помнящей древко рукой,
Здесь озирала царей
С мраморной тумбы Диана.
И обретали цари
Соколов зоркость и хват.

В парке под кронами лип
Белые жёны сидели,
Вечно в движенье немом,
Заняты вечным трудом:
Эта на лире бренчит,
С дудкой играется эта…
Вот купидон озорной,
Вот пышнотелая мать…

Вот и смеркается… Диск
Золотом блещет на небе.
Зеркалом тёмным Нева,
Зыблясь, далёко лежит.

А в Монплезирский дворец
Грустный идёт император.

Тёмные липы шумят
Над головою седой.

2021


.

---

Школьные хореи. Продолжение

Дрезина

 

Как от ветреной подруги,

Я от рифмы отказался.

Снова я свободен, весел.

Снова точен в выраженьях,

Волен в выборе напитков.

Захочу – вино сухое

Я налью в бокал хрустальный:

Миг – и влага золотая

Разольётся в мерных строках.

Захочу – стакан гранёный

Самогоном я наполню,

Что в гортани оставляет

Острый лёд, а в сердце – пламя.

Захочу – сонливый солод

И ячмень смешаю в кружке

Я под шапкой мылкой пены,

И стихи сыграю на ночь:

«Спи, любимая, усни!» …

Это всё даёт мне вольный

Стих без рифмы ненадёжной,

Нимфы вспугнутой, сатиров

Неминуемой добычи.

 

Вот, текут мои хореи –

И тихонько притекают

Речкой узенькой и мелкой

К полотну узкоколейки.

А по той узкоколейке

Мало больше полувека

Тянет, тянет вагонетку,

В дёгте, верная дрезина.

До завода тянет уголь,

Бочки ржавые с мазутом,

Лес, затянутый прутами.

В горках правильных кирпич.

И меня она увозит,

И тебя, мой друг, увозит –

До завода или дальше,

В край родимый, словно в песню:

То берёзка, то рябина,

Куст ракиты над рекой…

 

Салават, сын Юлаев

 

«Ты далёко, отчизна моя!

Я б вернулся в родные края,
В кандалах я, башкиры!
Мне пути заметают снега,
Но весною растают снега,

Я не умер, башкиры!»

                                           Салават Юлаев

 

Из каких краёв: с Урала,

Из степей ли Оренбурга,

Из губернии ль Уфимской

Ты явился, с бородою,

С палкой, в шапке меховой

Жарким летом? Что за ветер

Перенёс тебя в столицу,

В закуток глухой, в промзону,

На Хапиловку-реку?

Или ты пришёл заводы

Отвоёвывать, как прежде,

Словно Симский и Катавский,

Перепутав всё на свете? –

Салават, скажи, поведай

Нам, московским третьеклашкам,

Вновь готовым прыснуть смехом…

 

Нет, ты адресом ошибся,

Заблудился ты в столетьях!

Но тебе заводы дарим

Мы, ступай себе с котомкой,

Полной полою «посудой»,

Мимо «винного»: обрадуй

Возвращением – Юлая!

 

В тридевятом государстве     (2021 г.)

                                                  В.Т. Кудрявцеву, профессору психологии

              
В тридевятом государстве,
В каменном подземном царстве,
Где к Аиду переход, –
Там столпились тени длинны.
Дева с лампой керосинной
Переходит речку вброд.
И Хапиловка течёт
Сквозь кирпичные тоннели.
Персефона круглый год
Держит деву в чёрном теле.
А она Орфея ждёт.

Помнишь, как вдоль речки длинной
Проходил, сосной богат,
Дизелёк – или дрезина,
Или старый Салават?
Тот – башкир, а наш – отменный
Старец, точно говорю:
С бородою, современной
Иудейскому царю.
Мы над ним смеялись, дети –
Над брадатым мудрецом.
А теперь за то в ответе
Пред хапиловским творцом:
Мрачно царствие Аида,
Но несут в преданьях свет
Внук Психеи домовитый
И черкизовский поэт.

---

Контрабас

Лет двадцать контрабас в углу
Втыкал в линолеум иглу –
Застёгнутый и зачехлённый,
К стене спиною прислонённый,
Как бы ожоговый больной,
Что забинтован с головой…
Когда-то в молодости ранней
На нём отец играл в собраньях:
На курсе, дома, в кабаках,
Как негр, вертя его в руках.
Но невзначай проходит время…
Ушёл отец за всеми теми,
Кто по домам стихи писал,
Кто их в компании читал,
Возвысив голос до предела,
Среди посуды опустелой,
Блондинок, в дыме сигарет, –
Кто называл себя – поэт…
Ушёл, а контрабас остался
В чехле пылиться на года.
Его наладить я пытался,
Но он рассохся, вот беда!
Его я продал тихомолком,
Ему цены не зная толком,
Контрабасисту: пусть его
Отца помянет моего!

2020

---

Восточные мотивы

---

Школьные хореи. Продолжение

Карта звёздного неба

 

На стене висела карта
Чёрных звёздных полушарий,
Вся исчерченная чудно
Тонкой лесою созвездий.
И смотрел я в небо ночью,
И искал я Андромеду,
И искал Кассиопею…
Мать бежала с медвежонком,
Неуклюже, мешковато
Переваливаясь в беге.
Царь Цефей свой жезл тяжёлый,
В изумрудах и рубинах,
Поднимал над мирозданьем,
И бессильно опускал…
Там Персей летел над морем,
Шлем блестел его крылатый,
И на щиколотках – крылья
Трепетали в вышине…
Что ни ночь – ко мне являлись
Купно боги и герои,
Плыли в небе вверх ногами
И друг дружку обгоняли.
Там и девочка была.
Там она жила, быть может,
Очарована, ночами,
А наутро опускалась
На придуманных крылах.
Надевала платье, фартук,
Гольфы, белые, как сахар,
И брела с портфелем в школу…
И теперь она бредёт:
И теперь ещё заходит
В класс, где утром невозможным
Я встречаю не нарочно
Взгляд её чудесных глаз.

 

Подоконник

 

Одиночество поэту
Не всегда идёт на пользу.
Если умер твой наставник,
Твой учитель, друг сердечный,
Кто тебя, пусть впрок, похвалит?
Кто укажет на промашки?
Кто воскликнет: "Это чудо
Из чудес! Ве-ли-ко-леп-но!"?

Одиночество поэту –
Хуже лени, хуже боли
В часто бьющемся мешочке,
Хуже рано поседевшей
Дудку бросившей Эрато.
Хуже Леты безголосой,
В ужас греков приводившей.

Но порой… порою – память
Мне даёт возможность счастья –
Счастья разливаться в строках
Нескончаемою влагой,
Как источник Царскосельский,
Не скудельный черепок…

И порой мне снится школа –
Та, что залита лучами
Ало-золотого света –
Словно перья райской птицы…
Это школа облаками
Белоснежными одета.
И порой лишь видно в выси:
То – лицо, в шелках прилежных,
Мимолётная улыбка,
То – холодный подоконник,
Камень крапчатый, счастливчик:
На него она, за книжкой,
Опиралась лёгким станом;
То – паркет, мастикой тёртый:
По нему ступала ножка
Каблучком стуча печально.

 

24 сентября

 

Как прекрасен дождь осенний!

Ветер северный срывает

С клёна розовые листья;

Тяжело они ложатся

На асфальт прощальным златом.

 

В этот день, давно когда-то,

Появился я на свет.

На старинной Красносельской –

Или, может, за морями,

За горами, за долами,

В белом крашеном роддоме,

Где четыре дня и ночи

Не хотел я появляться

На прекрасный белый свет.

 

В этот день влюблённым юным

Из окна смотрел я долго,

На дорогу меж домами.

 

Как по этой-то дороге

Шли три школьные подруги.

И одна меж них сияла…

И одна меж них была

Мне – тоска и вместе счастье,

Ослепительное счастье,

Что становится печалью:

 

Пахнут волосы тогда

Грустным розовым шампунем.

---

О море

Фрези

Что моря ночного печальней?

Что лунного моря скучней?

Хранит оно сонную тайну

Рожденья и жизни моей.

Таит оно смертные сроки,

Томленье последнего дня…

На тёмной печальной дороге

Там женщина встретит меня.

Поднимет светильник, быть может:

«Темно одиноким в пути…»

И, ветры целуя, поможет

Мне давнюю землю найти.

В ночном море

Вокруг лишь тьма, луны клочок, обрезок;

Спит море, спит за низеньким бортом.

Один в пучине, в треснувшей скорлупке;

Прокравшись, в днище плещется вода.

Мир подо мной: быть может, жизнь кипит,

Но мне не видно и не слышно… Небо

Сплошной покров, брезент, непроницаем:

Для света лунного лишь дырочка, прореха,

Что шилом, вдруг, проткнул шалун, в веснушках…

На тыщи миль нет ни души, ни звука.

Порою всплеск раздастся где-то рядом:

Виной тому проснувшаяся рыба,

Ночной кошмар приснился ей, наверно…

Ночной кошмар мне снится наяву.  

Так далеко всё: шутки, разговоры,

Друзья, враги, с женою перебранки…

Просторы снежные, смола для лыж –

И запах дёгтя в кухне… Всё далёко…

Вот мы с отцом, в покрытой снегом роще.

В пазы я ставлю свой ботинок чешский,

Чтоб придавить прилипчивым крепленьем:

Мороз трещит, и сосны красны, словно

В парилке жаркой парящихся спины…

Как далеко всё: клён, сентябрь, школа:

Весь белый, двор в букетах утопает…

Учительница, с серой сединой,

Рассказывает что-то на уроке,

Она добра, как все учителя

Родившиеся в пуще деревенской,

Приехавшие в город многолюдный

С душой, хранимой сельской добротой.

Как далеко всё! Сонная пучина

Готова поглотить мою скорлупку,

И вместе с ней – отца, меня и рощу,

Учительницу первую мою,

И даже лыжи не оставит плавать,

Качая на волне едва заметной…

Но свет вдали… Или воображенья

Обман пустой?.. Свет ближе, ближе.

Вот женский силуэт; освещено

Лицо прекрасное… И море держит

Фигуру женщины, качая, на волнах.

                  * * *

На белом, песчаном, пологом,

Горячем, как жар, берегу

Разбитый баркас одиноко

В песке утонул, как в снегу.

Рыбак с волосами соломой,

В широких портках, босиком.

И сети латает, как дома,

Рыбачка с коротким смешком.

Тут хижина, в язвах, из туфа:

Двух лодок рассохлись бока…

Тут смотрит на море старуха,

Глазами ища старика.

Чайки хохотуньи

Это чайки-хохотуньи,

Чайки-плакальщицы плачут,

В воздух высыпав солёный.

А иные ходят важно

По ракушке, по прибрежной.

Те – стоят, и смотрят в дали,

На прямых нелепых лапах.

Ветер пёрышки им чистит.

Стопы пены омывают.

Выйдет бабушка на берег,

В ситце трепетном старуха,

Смотрит в дали равнодушным,

Как потухший уголь, взглядом.

Шевелит она губами,

Словно молится беззвучно.

Будто где-то, под валами,

В полусумрачных глубинах

В гулких долах, где ни звука,

Боцман крутит самокрутки

И глядит в стекло кабины,

В зыбких трещинах от пули,

На мальков игривых стайки.

---

Маленький цесаревич на осле в корзине и др.

Старинная фотография

 

Бутуз царевич Алексей,
На ослике, в корзине сбоку:
Дагерротип счастливых дней.
Как фотография жестока
Наивной точностью своей!
Она не смотрит так далёко,
Как глаз историка; она
Как будто в сон погружена
Момента, схваченного оком
Пустого ящика… Внутри
Свершалось таинство печали:
И упырям цари прощали,
И царствовали упыри.

Перемешались дни и лица...
И, камерой не уследим,
Христос въезжает на ослице
В кровавый Иерусалим.

2022

 

Две фотографии цесаревен

 

С фотографии не древней,
Из картонной пустоты
Появились цесаревны,
Как махровые цветы.

Удивительны и чутки,
Как сквозь чистое стекло,
Смотрят глазок незабудки
И наивно, и светло.

…А сегодня – милосердьем
Озабочены княжны,
И печали, и усердья,
И смирения полны.

Как монахини в одеждах,
Сёстры Первой Мировой,
Наша кровная надежда,
Наш целительный покой.

…То смиренье пригодится,
Как сойдёт во прах война,
И над душами случится
Кроткий мир – тишина.

 

2022

                    * * *

 

То не две ладьи в море вёсельны:
Муж с женой плывут, с уткой селезень.
А меж ними их дети малые –
Как клубочки по полу катятся.

А за ними чайки приглядывают,
Норовят схватить их ребятушек,
Поклевать хотят малых деточек;
По пятам плывут чайки белые.

Во всё горло утка закрякала.
Отвечает ей зелен селезень:

«Не дадим клевать
Наших детушек –
Молодых княжон,
Цесаревича».

 

2020

---

Школьные хореи. Продолжение

Скоморох

 

Собирайтесь, музыканты!
В дудку дуй, в веснушках, рыжий!
Трогай, на ремне, гитару,
Скоморох-блондин! Рябой,
Бей в баклуши-барабаны!
Уж теперь-то мы попляшем,
Уж теперь покурим вдоволь,
Уж вина напьёмся вволю!

А потом… потом затихнет
В зале актовом музЫка,
Потоптавшись, музыканты
Инструменты унесут;
Гости, с шумом, разойдутся;
Зал погасший опустеет,
И взойдут на небе звёзды…
А весёлый скоморох
В шапку кроличью заплачет.

 

В первый класс

 

В первый класс пошёл я; белый
У меня портфель девчачий.
Всё мне ново, всё пугает –
Коридоры, как в больнице,
Двери белые столовой,
Класс огромный, незнакомый.
И вокруг чужие дети.
У доски – чужая тётя
На высоких каблуках,
С носом тонким и с горбинкой,
Словно утренников детских
Моложавая Яга.

Утром солнечным меня
Привела зачем-то мама
В незнакомый, шумный, общий
Дом, где хочется заплакать,
Где – в столовой скучно, скучно
Есть сырок творожный мокрый.
И боярышник пунцовый
Рвать не хочется в саду.
Мякоть жёлтая безвкусна.
А сырок творожный сладкий
От солёных слёз промок:

Никогда никто за мною
Не придёт сюда – не скажет:
Вовочка, пойдём домой! …
Так и вырасту из формы:
Станут коротки мне брюки;
Вверх манжеты по предплечьям
Поползут; по швам рубашка
Затрещит; в локтях протрётся
Серой шерсти пиджачок.
Из мышонка-первоклашки
Как-то вырасту я чудно
В непослушного подростка,
А мгновения спустя,
Стану для детей отцом я,
Стану дедушкой для внуков.

  

В вагоне метро

 

Что за чудо! Еду, еду
На метро в вагоне старом, –
Стены жёлтые с узором,
И вверх донышком – бокалы
Вместо ламп на потолке.
О, вагон, мой воспитатель,
Старший брат мой, мой родитель,
Ты куда с натугой едешь?
Ты куда меня везёшь?
На Арбат ли, где пластинки
Ждут, в конвертах, в магазине?
На Ольховку ли, где папа
Чисто выбрит утром свежим?
Или на Фили, далёко,
С пересадкою в полвека,
К милой девочке с косичкой,
К её маме, русской немке,
С васильками вместо глаз?..

Ты везёшь меня, качая
На сидениях пружинных,
Кожей тянутых подменной.
И грохочешь, и грохочешь,
Как у Куна – гром Зевесов.
Как зелёные бидоны
Бабки сухонькой моей.

О вагон шестидесятых!
Из каких тебя пригнали
Незапамятных депо?
Что скрипит состав печально? –
Что везёт меня полвека
По неведомым тоннелям?

---

На Млечной Дороге

Амалфея

 

Амалфея с отломанным рогом;
Это – притча моя и судьба.
Поплыву я в созвездье высоком,
Переменчив и виден едва.

И коза молодая заблеет,
Детку-Зевса в пещере тая...
До свиданья, – скажу, – Амалфея,
Сливоокая нимфа моя!

И увижу: из рога, как дети,
Проливает она молоко, –
И Дорога Молочная светит, –
И становится песней легко.
 

2016

 

Гермесу

 

Мой Гермес, в крыла обутый,
Шустрый, бронзовый, худой,
Ты летаешь, птица будто,
Чёрным светом залитой.

Пара крылышек на шлеме,
На сандалиях – по два...
Хитрый спец в торговой теме,
Сам торговец не едва...

Зевса бронзовый посланник,
Как отлитый из небес...
Бог с тобой! Я тоже странник,
И поэзия – мой Зевс.

2016

 

Кассиопея

 

Серебрятся тёмные аллеи,
Высота молчит и глубина.
Вверх ногами там Кассиопея,
Говорят, меж звёзд помещена.

Что ни ночь царицу провожает
Бледной Эфиопии закат.
Но к кудрям, как мёд, не приливает
Душных роз и лавров аромат.

Не приносят мускус ей рабыни;
Не несут, плеская впопыхах,
Влажный лёд в шероховатой глине
На покрытых тканью головах.

Только мир, как в комнате зеркальной,
Перевёрнут страшно: смех и грех.
И летит она в опочивальне,
Горстка звёзд, далёкая от всех.

 

2019

 

Гермес

 

Доля странная такая –
Позавидуют не все:
Без крыла Гермес летает
На моторном колесе.

По дорожке мчится, стоя,
Среди Млечного Пути.
Нет отважнее героя,
И обманней не найти.

Бродит в жилах вероломство
Вместо крови у богов.
Это позднее потомство!
Эта выдумка веков!

Вот летит он в звёздной дали,
Как лунатик, невесом,
Без крыла и без сандалий,
Управляем колесом.

 

2019

 

Дочь красильщика

 

(метаморфозы)

Как колдует Арахна-простушка
Деревянным своим челноком!
А дневная, ночная кукушка
Ей считает года за окном.

И никак не умолкнет блажная
Тёмной ночью и днём золотым.
И повиснет на нити, я знаю,
Эта женщина с тканьем седым…

…Белый храм у черешен румяных
Появляется на полотне…
И всё водит челнок деревянный
Эта женщина в давнем окне.

2021

 

Персей

 

Может быть, скуёт мне меч-зарницу
Полукровок, отроду хромой.
Медный шлем, затрепетав, как птица,
И меня закружит над волной.

Может быть, под вечер или утром,
Бросив щит зеркальный, налегке,
Подниму за кожаные кудри
Я Медузы голову в руке.

Иль вон там, где каменеет в сини
Зелень гор, одетая в гранит,
Усмехнётся мне герой Челлини –
И закатной медью заблестит.

 

2019

 

Хрисеида

 

Покидаю старинные дали,
Для других оставляю свой дом,
Где сидит Хрисеида, в печали,
В свете масла, за ткальным станком.

И тебя вместе с ним оставляю,
Как когда-то смущённый Атрид…
Льном промасленным мрак разгоняя,
Одиноко светильник горит…

И, смахнув заблестевшее что-то
С щёк рукой и перстнями, – опять
Принимаешься ты за работу,
Чтобы снова и плакать, и ткать.

 

2021

---

Школьные хореи. Продолжение

Дворы

 

Что за чудная картина –
Наши общие дворы!
Тут очкарик, осклабляясь,
Опрастав вело-маслёнку,
Сделал брызгалку – ехидна,
Бьёт струёю ледяной.
Тут – из клюшки духовушку
Смастерил проказник Кузя,
Прикрутивши изолентой
К ней насос велосипедный –
С трубкой медной вместо шланга.
И стреляет пластилином.
Очень больно и обидно,
Если Кузя попадает
Чуть пониже ягодицы.

Вот – на трёх велосипедах
Едут трое персонажей
Из комедии Гайдая:
Трус, Бывалый и Балбес.
И один из них – Кудасов,
Тучный, с ёршиком-щетиной
Над загривком. И худющий
Слава скелетообразный.
И о нём, да и о третьем,
В общем, нечего сказать…
Но два слова только: тройка
Всё под окнами маячит
Девочки с косичкой свитой:
Выше темени начало,
А повыше чуть лопаток –
С мягкой кисточкою кончик.

А теперь они куда-то
Все разъехались, распались…
Ну а их велосипеды,
Всё же спицами сверкают,
В небо звёздное подняты.
Там же – девочка с косичкой:
Выше темени начало,
А повыше чуть лопаток –
С мягкой кисточкою кончик.

 

Божия коровка

 

Вспомню скорбного Назона,
Вспомню Данте, что оставил
В зрелом сердце – Беатриче,
Вспомню также однолюба –
Многоумного Петрарку…

Вспомню: старость на пороге;
Уж зашла она в квартиру,
Палкой старческой коснулась
Ног моих – налились ноги
Тяжким оловом застывшим.
Глаз моих она коснулась, –
Мир в глазах усталых меркнет,
Катарактою кривится…
Головы моей коснулась
Каучуковой набойкой, –
Словно шлем одели готский
Мне на голову – и давит;
И пожар в ней разгорелся…

А назад полвека с лишним
Эос лёгкая влетала
В многошумную квартиру.
Мать была жива и бабка.
И утрами, перед школой
Не хотел вставать я долго
С крытой пуфиком кровати,
Под спринцовкою Гипноса.
Всё мне грезилось, что встал я
И иду умыться в ванну,
Но негромкий голос мамы,
Вдруг, будил меня – и снова…

А потом тащился в школу
Между тополей пушистых,
За спиной – с тяжёлым ранцем,
Словно божия коровка.

 

Два хвостика

 

Ты в два хвостика когда-то

Тёмно-русый собирала,

С лёгкою рыжинкой, шёлк.

От пробора во́лос падал

По щекам, как две кулиски,

И в две кисти собирался,

Ниспадающих на грудь.

Ты когда-то, в белых гольфах,

Мне на лестнице встречалась,

Улыбалась чуть заметно

И глядела мне в глаза…

Сколько лет прошло! Полвека

Без каких-нибудь годочков,

А тебя я вспоминаю,

Солнышко моё, в стихах…

 

Всё мне кажется, что в доме

Блочном девятиэтажном,

На высоком этаже,

В тихой комнатке, с портретом

Грустной девочки-младенца, –

Долго делаешь уроки,

Пишешь ручкою чернильной…

А тем временем старею

Я над вечною тетрадью,

Где под кляксами – ошибки,

А за розовою ниткой

Незапамятных полей –

Сердце стрелкою пробито.

---

Стихи о скрипачах и скрипках

Девочка

Хочешь – луну золотую
В хрупкие пальцы возьми ...
Бубен бежит врассыпную
Чёрные ночи и дни.

Скрипочка, помнишь, желтела
У подбородка и глаз?
Девочка не взрослела,
Баха играя для нас.

Скрипочку отобрали;
Надо, сказали, молчать;
Надо быть умной, сказали,
Чтобы как все зазвучать ...

Дали гремушку простую
Девочке умной моей;
Бубен бежит врассыпную:
Бубен боится людей.

2009

Скрипач

 

Печальный клоун или "рыжий"?
Скрипач в тужурке на разлёт
Присел, скривился: ниже, выше, –
И скрипка, как пчела поёт.

Под подмастерье он острижен –
И неприметно как-то сед.
Слегка над публикой возвышен,
В блистаньи лаковых штиблет.

А скрипка – радостный ребёнок:
То крикнет весело спросонок,
То протяжённо запоёт.

В молочно-шоколадной деке
Возможны в двадцать первом веке
И Бах, и слёзы, и полёт.

 

2019

 * * *                    (пандемейские концерты)

Мой музыкант совсем не вёсел,
Он не выносит темноты…
Концертных опустели кресел
Недавно дружные ряды.

Для никого играть прилежно –
Труд каторжный, но ойстрах мой
Кладёт смычок на струны нежный
В манжете узкою рукой.

И длятся ласки и касанья,
И скрипка жалобно-нежна…
И долго в зале ожиданья
Ей отвечает тишина.  

2020

 

Кабацкий скрипач

 

Прекрасна нелупейка,
Лафитничек в руке!..
Играет неумейка
На скрипке в кабаке.

Он смотрит как-то странно
Сквозь синие очки.
Хозяйка: "Прошу пана!»", –
А хитрые зрачки…

Полячек с полотенцем,
В жилетке шелковОй…
И вынимает сердце
Мне музыкант слепой. –

Не складом и не ладом…
Подай ему скорей!
Ведь пожалел когда-то
Бродягу Амадей.

 

2020

Ранний урок

Что так разносится по миру
Мотив, едва ли не простой?
А это Вольфганг за клавиром,
Наннерль над скрипкой золотой.

Отец круги рукою пишет,
В камзоле и простоволос...
И струны с клавишами тише
Тряпичных кукол и стрекоз.

2021

Молдаванский оркестрик

 

Звучит оркестрик молдаванский
И день и ночь, и ночь и день.
Скрипач, с серёжкою цыганской,
В помятой шляпе набекрень.

А тот – с гуделочкой весёлой,
В жилетке, шёлком расшитОй;
Другой, в гуцульской шапке колом,
Долдонит в кожаный чимпой…

Так много музыки задаром!
К чему ненужные слова!
Четвёртый хапает гитару,
Залепетавшую едва…

Стоит оркестрик, при параде,
А в банке медяки звенят…
Чернея в листьях, на ограде,
Налился соком виноград.

 

2020

 

Венгерский скрипач

 

Я на венгра подивился,
На смычка стрижиный лёт:
Он со скрипочкой родился,
А со скрипкою – умрёт.

Он в засаленной жилетке,
В старой шляпе на боку,
Как алмаз сверкает редкий
В изумрудовом кругу.

Бьёт смычок, то влажно тает…
То он весел, то в тоске…
То – как пьяный Вакх, играет
На неведомой доске.

Для него  безделка – скрипка;
Форинт розовый – пустяк.
И цыганская улыбка
Жжёт усы его за так.

 

2021

* * *

Когда умолкнет детский плач,
И круг луны – над башней длинной, –
Выходит на балкон скрипач
В цветенье ночи апельсинной:
Луна – на бледных рукавах...
И ладит деку к подбородку, –
И скрипка тонет в кружевах,
Как в море – вёсельная лодка…
Какая нега разлита,
Какое счастие и мука!
И Паганини никогда
Не извлекал такого звука.
И апельсин цветёт в саду,
Где упоительно и душно…
И жизнь проходит, на беду, –
Слезам и музыке послушна.

2021

 

Румынский скрипач

 

Зима в Карпатах не сурова,
Дымками вея и горча...
Но скрипка давняя готова –
И ждёт румына-скрипача.

Цыган, в усах голубоватых,
Под подбородок деку взял.
А снег то высился, то падал
И влажно плечи убелял.

На шляпу мятую ложился...
И упоительно-смешно
Дрожал смычок, как будто злился
С седым цыганом заодно.

2021

 

* * *

 

Золотом сверкнувшими зубами
Он усы цыганские прожёг.
И поехал томно над струна́ми
Острый фернамбуковый смычок.

Словно волны, вздрагивало тело;
Скрипка пела, плача и шепча…
И, как иней, седина блестела
Из-под мятой шляпы скрипача.

 

2021

 

* * *

 

Над златой и алой Веной,
Между небом и землёй
Ходит Моцарт, вдохновенно
Крыш касаяся порой.

В красном праздничном камзоле,
С чёрным бантом в парике…
«Моцарт, Моцарт, нам доколе
Жить в печали и тоске?»

Ничего он не ответит,
Альт достанет из чехла, –
И над Веною, как дети,
Запоют колокола.

 

2021

Ойстрах

С лицом сатира и щеками,
Немножко схожий с хомяками,
Под щёку деку положив,
Он изготовился, застыв,
Как Вакха пьяного статУя;
С смычком, где каждый волосок,
О плясках конских памятуя,
Рванулся б с места, если б мог.

2020.

Иегуди Менухин

 

(Чакона Баха)

Сатир с долговязым лицом,
Зачем ты так скрипку измучил
Печальным своим челноком?
 
Что шляпу раввин нахлобучил? –
Как сладостно спится ему!
Какие он сны наблюдает!..

Не спится тебе одному,
Покуда Чакона играет.

Покуда из скрипов растёт
Тревожное это звучанье.
Покуда смычок твой идёт
И скрипка его – на закланье.

2021

 * * *

Я плачу; Бах со мной не спорит

И соглашается со мной...

Какое радостное горе!

Какая буря с тишиной!

Великолепная Чакона

Скрипит, как оси колеса...

Сеньора-жизнь смыкает сонно

Миндалевидные глаза.

2021

 

Страсти по Матфею

 

Лет на пятнадцать молодея,
Толст, кругл – и с зобом, как у птах,
Играет «Страсти по Матфею»
Скрипач еврей, в седых кудрях.

Ему оркестр скорбно вторит,
А скрипка радости полна…
И человеческое горе,
Как хор, проходит времена.

Ах, времена всегда кровавы,
Но равнодушное подлей...
На скрипке – Баха, Боже правый! –
Седой играет иудей.

 

2022

 

* * *                         Максиму Венгерову

Цветы в корзинах рампы вдоль;
Скрипач, как вихрем унесённый,
Покинув скучную юдоль,
Играет быструю Чакону.

Дробится звук скрипичный чисто,
Смычком расколот и поддет…
Платочек женский из батиста
Промок, от слёз оставив след…

И счастье призрачное тает,
И дум накатывает ком,
Пока с усильем успевает
Скрипач за взвинченным смычком.

 

2022

---

Стародавний фотограф

В фотостудии

 
Фотограф, как цапля на ножках,
Очертит заглушкою круг, –
Рельефы помедлят немножко
И лягут на плоскости вдруг.

И матери чудо-укладка,
И карие ласточки глаз
Застынут не валко-не шатко
Чудесным мгновеньем для нас.

А рядом я, в банте нашейном,
Наивно смотрю в объектив.
В молчании благоговейном
Ложится на плоскость мотив...

Отец остаётся за рамой,
А годы уходят вперёд...
Фотограф снимает упрямо –
И из мастерской не идёт.

За дверцей, за ширмой чудесной
Он плёнку вращает в бачке,
Поёт незнакомую песню
На птичьем своём языке.

И трепетно мне по привычке
В волшебной его мастерской,
И бледные магния птички
Меня озаряют порой.

 

2019

 

Женский фотопортрет

 

        (сепия)

Сиди вполоборота
И, глядя в пустоту,
Храни в себе заботу,
Таи в себе мечту.

Глаза твои прекрасны:
Задумчиво-темны –
И огонёчек ясный,
И бархат тишины...

Смотри из рамки фото,
Жизнь прошлую храня.
Сиди вполоборота,
Чуть глядя на меня.

 

2020

 

Стародавний фотограф

 

Ах, я не молодею:
Меня оставь в веках,
Фотограф Иудеев
На стерховых ногах.

Подлезь под покрывало:
По манию руки –
Хоть на картонке малой
Остаться помоги!

Как нимб, твои пружины
Нечёсаных волос…
На вшивую Тишинку
Ты ящик свой отнёс.

И, как индусский Агни,
Почиешь под плитой.
И вспыхивает магний
Жар-птицей золотой.

2020

                        * * *

Сойдём по ступенькам в подвальчик,
Былого неяркий закут,
Где с мамой снимается мальчик,
И магний рассыпчатый жгут.

В пальтишке, в болотную клетку,
Что щёткою чистила мать,
Взобрался он на табуретку –
Да так и остался стоять.

Стоит он; года пролетают,
Пустеет подвальчик рябой…
И с лысины завесь снимает
Фотограф неспешной рукой.

---

Случайный верлибр

Мерный кувшин разбился

 * * *

И у тебя – крылья, костлявая старость...

Серые, перепончатые, как у летучей мыши.
Повиси ещё вверх ногами: повесели ещё нас!

* * *

Гречанка молодая,
Зачем отразила медь
Твои оливковые глаза,
Смуглые скулы
И кудрявый пучок?

 * * *

Мерный кувшин разбился –
Жизнь утекает...
Плачет красавица, слёзы льёт...

 * * *

Зелен грецкий орех,
Мягок белый миндаль,
А ты всё прячешь глаза,
Бархат ресниц опуская.

* * *

Ветер подул. Паруса,
Как золотые холмы
На синем просторе.

 * * *

Прыгай, Эгей, со скалы!
Бурное море подхватит,
Пенное море возьмёт
Все твои ложные страхи.

Персею

Станете россыпью звёзд
Вы с Андромедой, тогда
Вспомните дудку мою,
В небе ночном помолчите...

 

2014

 

Мимо окон

  

 * * *

Потешь меня дудкой своей,
Узловатая старость!
Не медовый дух полевой –
Воздух болотный серный
Выдувай прилежно!

 * * *

Гнилушке ночной подобны
Глаза твои, немощь.

* * *

Насупился Путто. Пуста
Верхняя колба часов.

 * * *

Красный трамвай – и тот
Засвиристел от стыда.
Вот уже лет пятьдесят
Бабушка за молоком
Мимо окон идёт.

 

2014

 

Говори мне, радость

 

 * * *

Дерево сохнет в степи;
Женщина пожилая.

Высохли очи и грудь,
Лоно стало незримым.

Внуки играют в степи:
Ветер и злак колючий.

 * * *

Волнами ходит поле,
Золото рассыпая.

Ветер шилом блеснувшим
Тучу проткнул.

 * * *

Говори мне, радость...
Губы – вишни,
Глаза – сливы.

* * *

Семена арбуза –
Чёрные
На пурпуре среза

Это – тебе, радость!
Счастье моё, горе.

 * * *

Снова ворона идёт,
Важно переступая.

Словно вечный дофин,
Старый дофин.

 

2015

 

Случайный верлибр

 

Мечтал я побывать в кофейне,
напротив Елоховской церкви.
Сидел бы я у окна и смотрел
на проезжающие машины,
на цветные фрески святых,
на ангелов в облаках
и на салатовые стены.
Шёл бы мокрый снег;
решётки сквера, голые деревья,
жёлтая Пушкинская библиотека, –
всё бы уплывало, уплывало,
оставаясь на месте,
как в пантомиме, в детстве...
Сидел бы я на своём стуле у окна,
печальный и улыбающийся,
как Марсель Марсо.

 

2020

---

По морям Владивостока

---

Месяц тонкий проходит над лесом...

---

В давней студии печальной

            * * *

Не Арбатская держава –
Из чердачного окна,
Не гитара Окуджавы,
Не Никитиных струна –

Мне для памяти нужна.

Не Бичевской тоскованья,
Не Бесединой печаль,
А Наташи придыханье
Мысль мою направит вдаль:

Стюардесс мне очень жаль…

Где летаете, по по-птичьи
Озирая небеса,
Щуря, в стрелках, как Светличной,
Светлоокие глаза? –

Свиты в узел волоса
И пилоточка прилична.

 

2020

 

На телепередаче

 

Пора подумать хорошенько
О поэтической клюке…

Какой же старый Евтушенко,
В кроссовках, в модном пиджаке!

Он прилетел из-за кордона
И говорил на всю страну:
«Музейную и – стадионов
Не нарушал я тишину…

Я шёл за призраками счастья:
Они далёко завели…
А тут и старости напасти
На грани неба и земли...

А был я молодым когда-то
И удивлял стихами вас…» –

И улыбался виновато,
Собрав морщины возле глаз.

 

2021

 

                * * *

В давней студии печальной,
И в висячий микрофон,
Пел певицы голос дальний,
Киноплёнкой сохранён. –

Телекамерой подвижной,
Словно в танковой броне...
И теперь за ним не слышно
Современных песен мне.

 

                    * * *

Непревзойдённым быть и штучным,
Своё талдычить в меру сил:
Поэтов столько разнозвучных
Нам век двадцатый подарил!

Там Бродский – хлада бесподобье,
Орфей чужбинный не у дел.
Тут – Пастернаковские «хлопья» –
Жилой безвкусицы предел.

Там Ахмадуллина рыдает,
Тут Евтушенко знаменит…
И заикасто звук глотая,
Поднесь Рождественский грустит…

Под Маяковским из гранита
Названый брат сего пиита,
Великолепный горлопан –
Платком нашейным обуздан…

Ах, математик-Вознесенский,
Конструктор чёрствости вселенской,
Решил ты поднапрячь мозги:
И стал стальные лить стихи –

Без состраданья, без печалей,
Без поклоненья Красоте.
И растворились звуки те,
Как только струны замолчали...

Двадцатый век, наивный век!
Поэтом мог сказаться каждый.

2022

               * * *

2021

---

Обеденный стол

      Обеденный стол

 

Этот стол, тишиною покрытый, –
И печально-то мне, и чудно, –
Ещё прадеда поит Никиту,
Ещё смотрит немое кино.

А настенное, с грузным наклоном,
Бархат-зеркало, алый овал,
Отразило венок похоронный,
Стол всё тот же, где гроб ночевал.

А окно свои стёкла промыло,
И смотрело, и охало вслед:
А того в переулках носило
Средь хмельных инвалидов и бед.

 

2019

 

             * * *

 

Эта женщина седая
Косу к ночи распустила.
И сидит, и ровно чешет
Пряжу вдоль груди иссохшей.
Гребень, в узловатых пальцах,
Лён струя голубоватый,
Вверх взлетает, книзу – вязнет...

Эта женщина седая
Мне приходится прабабкой.
Вот, сидит она в рубашке,
Что белей снегов ольховских,
На перине, плохо взбитой,
Шестьдесят без года вёсен.
И плечо её худое
Белой залито луной.

 

2021

  

      Метаморфоза

 

Нос твердеет и странно острится,
И вздыхает под перьями грудь.
Превращается женщина в птицу,
И потом собирается в путь.

И ещё непослушные перья
Расправляет, крича в тишине.
И за белою крашеной дверью
Колыбелька мерещится мне.

Малый мальчик поднялся на ножки,
И ему из кроватки видать,
Как в раскрытом исчезла окошке
Окрылённая юная мать…

А на воздухе медные звоны
И громадное золото глав,
Где садятся на ветви вороны,
От отчаянных криков устав.

 

2021

 

      Медвежья голова

 

Часто мать говорила ему:
«И в кого ты такой – не пойму.
Жизнью был ты моей и надеждой,
Эх, мордва! Голова ты медвежья!..»

И опять запивал – и неделями сын
По ступенькам сбегал в угловой магазин.
И читал он стихи, хмельно голос волня,
А стихи – как его пятерня…

И трепала за волосы матерь, рукой
Ухватив тёмно-русую прядь:
«Слабовольный в кого уродился такой? –
Тёмной мне и лесной не понять…»

И плела, и плела на мордовском слова,
Словно шёлковых нитей узлы:
Эх, медвежья – медвежья твоя голова!
И рыдала из комнатной мглы…

И рыданья и стоны поются опять,
И мотив – на эрзянок слова, –
Треплет сына за волосы старая мать:
«Эх, медвежья твоя голова!»

 

2021

 

                 *  *  *

Снова бледные тени в парадном,
Упадая, идут по стенам.
И встают – и уходят обратно,
Разбредаясь по всем сторонам.

И никто-то им дверь не откроет,
Что неверным толкали плечом...
И уходят похмельные трое
От двери под сухим сургучом.

Этот – с номером с вешалки, старый,
И другой, что стихами богат;
Ну а третий – с разбитой гитарой…

И всю ночь у подъезда стоят.

 

2021

  

    Чёрный футляр

 

                            дяде

 

Доставал футляр он чёрный
С красной бархатной подкладкой.
Извлекал гитару нежно
Всякий раз после ремонта.
И когда он задевал
Корпус – звук пустой рождался,
А когда он задевал
Струны – словно веер веял…

Праздно жил холостяком
Слава, слава гитаристов.

Он вертел колки тугие
Вместо ушек непослушных;
Струны – то трепал, то гладил
Вместо шёлковых головок.
Обнимал он стан волнистый
Лакированной гитары –
Вместо девушки покорной,
Вместо женщины строптивой.

А потом в конурке старой,
С образами после бабки,
Пил он горький и полынный
Чёрный вермут, дух аптечный;
Пил портвейн рубинно-сладкий,
Будто сахар пережжённый,
Что цыганкин леденец.

А потом упал, однажды,
Замер в позе неудобной,
Будто вмиг его сморила
Необорная усталость…

Это было в прошлом веке,
Брат мой, в день один прекрасный.

 

2021

 

                 *  *  *

Этот лётчик в военной кожанке
На Мишулина будто похож.
Во овечьей с кокардой ушанке,
Он в покой наш разрушенный вхож.

И в тяжёлый пучок убирая
Вологодское масло волос,
С ним – толстуха, жена его Рая
В дом приходит, знакомый до слёз.

В этот дом, где не тронуты стены
Тяжкой гирей и хватким ковшом,
Соберётся родня постепенно
И за траурным сядет столом.

Зазвенят тут заздравные тосты;
И затянут цыганский напев
Постояльцы хмельного погоста,
Артистически руки воздев.

Засмеются они, зарыдают,
Вспоминая родные края,
Сёстры кровные – Лида и Рая,
И мордовская бабка моя.

 

2022

 

                 *  *  *

В смазных приходил сапогах,
В кожанке и шапке с кокардой,
Похожий на цЫгана, лётчик.
(Сходил он с простой чёрно-белой,
С резными краями бумаги,
С щербатого фото). Точильщик
Стоял под окном и искрил
Ножами, как огнепоклонник;
И скрежет его долетал
До скучного дня, Воскресенья…
Ещё приходили: в очках,
С пучком муже-видная тётка -
Мордовская толстая Рая,
Лоснящаяся, золотая:
Румянец на белых щеках.
(Ах, Рембрандта тут не хватало!)
Была парикмахерша Клава,
С каким-то гражданским супругом –
Тут – из паровозных Мытищ,
Похожа на Веру Орлову.
И пили, и пели заливно
Цыганские, русские песни:
И бабка моя горевала,
А дед, некурящий, курил…
Теперь тут ни лестниц, ни пола,
Ни кровли; чердак голубиный
Пропал, лишь кирпичные стены
Под ложной тафтой фальшфасадов.
Всё тихо… Лишь слышны порой
Гостей разгулявшихся песни.

 

2022

 

                  * * *

Открывается ящик китайский,
И как будто приходит пора…
И ты мне говоришь: «Оставайся!»
В тишине проходного двора.

Эхо гулкое отзовётся,
Ударяясь о стену углом.
«Как тебе, мой хороший, живётся
В обескровленном доме твоём?»

«На строенье моём фальшфасады,
Мои окна зияют вдали.
И ковшом достаёт экскаватор
Моё сердце, как комья земли».

 

2022

 

    Девкины Бани

 

Бани Девкины, милые сердцу,
И духовка, и ларчик пивной.
Открывал я дощатую дверцу,
И по скользким ступенькам парной
Поднимался в жаровню, ко зною,
Где, наколот, с войны инвалид,
Словно чайник, шипит и кипит,
И распаренной хлещет листвою
По спине – сохранённой рукой…
Там в своём шерстяном «тюбетее»,
Держит ковшик татарин лихой,
У булыженной топки потея:
Зачерпнёт и швырнёт за заслонку
Ком воды – и отпрянет в сторонку…

Бани, бани! Уж нет вас, беда! –
И разбитые окна, как раны;
И не бьёт ледяная вода
В цинк гремящий из синего крана.
Дуб-берёзой не парится дед,
И не ухает прадед от стопки;
Где отец?.. В заключение бед
Занавесили дом на Ольховке…
Слава, дядя, не крутит колка…
Упокоились бабка с прабабкой…
И отец издали-далека
Будто машет мне войлочной шапкой.

 

2022

---

Не садись в чужую гондолу

Венецианская комедия масок

(Из сборника графа Чимабуэ)

         …Шестой же возраст –
Уж это будет тощий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса кошель,
В штанах, что с юности берёг, широких
Для ног иссохших; мужественный голос
Сменяется опять дискантом детским:
Пищит, как флейта…

                  Шекспир

        Вступление

        Мастер

В моей столярной мастерской
Смолистый дух и запах клея.
Готов почти уже герой
И ликом крашеным чернеет.

Бородка дыбится его,
Усы не оторвать, хоть дёргай.
Кинжал Бригеллы моего
Из древесины страшно твёрдой.

Герой с надменностью невеж,
С потешным гонором лакейским.
Стамеска, лишнего не срежь,
Оставь для лацци лицедейских!

Второй слуга ленив и глуп,
Обжора, бабник, в ярких ромбах
Его костюм; тосканский дуб
Я взял для этой куклы скромной.

Возни с ним было! Но зато
Характер вышел то что надо –
Учтива кукла как никто
Из сонма вышедших из ада.

Сменил я имя Эллекен
На Арлекин – молве в угоду.
Хозяин театра, мой кузен,
Оплатит мне мою работу.

        _________
 
Начав со слуг и покорпев
Над сыроватой древесиной,
Продолжу чурками для дев –
Для Изабеллы с Коломбиной.

Из липы мягкой госпожу
Я изготовлю аккуратно.
На щёчки охру наложу
И стан стяну корсетом ладный.

Из проволоки кринолин
Сплету на зависть грымзам старым –
И в шёлк одену… Господин
Настроит под окном гитару.

Струну потрогает, колком
Покрутит, сплюнув между делом.
И выйдет дева на балкон,
Из липы кукла Изабелла.

А там, в каморке, при свече,
За Книгой Вечною служанка…
Я кол осиновый уже
Сточил и выстругал рубанком.

Такая бестия, что проб
На этой кукле негде ставить.
Но для хозяюшки по гроб
Она намерена лукавить. –

В любовных плутнях потакать –
И о себе не забывая,
(Чтоб о душе не забывать):
Её профессия такая.

Недаром я осинный кол
Упомянул… Но для крестьянства
Летучий вольности подол
Милей любого постоянства…

Ах, маски женские мои,
Как в яслях козочки, вы кротки!
Их от петляющей змеи
Я отличаю по походке.

А что же Панталоне мой?
Ну, как и надо, в панталонах,
В одежде красной; чуть глухой,
Надутый и самовлюблённый.

Он был купцом, но постарел;
Теперь – лишь тень торговой стати.
Он высох между мелких дел,
Криклив, покуда силы хватит.

Его я выточу, друзья,
Из старой чурки для растопки,
Не будь отменный мастер я
Бутыли, присказки и пробки!

Ещё о чём-то я сказать
Хотел… Ах, логово склероза!
Спешит мой мозг соображать,
Коптит почище паровоза…

О лоб мой медный! – Уж давно
На полке, от Бригеллы справа
Стоит, завёрнутый в рядно,
Дон Баландзоне, доктор права.

С клистиром и ночным горшком,
С латинских слов всегдашним сором,
Ах доктор, доктор, как лучом
Проткнул невежество ты взором.

На пузе мантия, как шар, –
Ни оступиться, ни нагнуться.
Но брагу винную, как жар,
Ты пьёшь, не смея поперхнуться.

Как Панталоне, похотлив,
Не в меру лживый и скабрезный!
Из плоти масляных олив
Тебя я выстругал, любезный.

Не то – мой добрый кавалер! –
Возьму я палисандра чурку.
Для рыцарей из высших сфер
Мельчайшая пригодна шкурка.

Отшкурю, отшлифую то,
Что вырезал станок токарный,
Что выдолбило долото
В моей каморке лучезарной…

Ну вот, закончена возня,
Моя столярная работа.
Видать, кузен бранит меня:
С утра измучила икота.

      ____________________

 

Действующие лица

Панталоне по прозвищу Маньифико – старик-купец
Доктор Баландзоне – доктор права и медицины одновременно
Изабелла – его дочь
Коломбина – служанка Изабеллы
Бригелла – слуга Панталоне
Кавалер, венецианский испанец
Арлекин – слуга кавалера


                   Сцена первая

Венеция. Сад и дом покойного доктора Баландзоне. Под окном старик Панталоне с лютней.

Панталоне (глядясь в карманное зеркало)

Не так и стар я, чтобы горевать,
И не юнец, чтоб в чувствах заблудиться.
В трёх пиниях негоже мне блуждать…
Ну, ближе к телу – как там говорится?

(громко)

О Изабелла, подойди к окну!
Хочу тебя узреть и, между делом,
Покуда ты не отошла ко сну,
Тебе сыграть на лютне тарантеллу.

(Играет на лютне и танцует)

Изабелла

Нет, Панталоне! В поздний час ночной
Не седина твоя меня смущает, –
Мил Изабелле юноша другой,
Хоть и отца сей казус возмущает…

Под мягкой шапкой чёрный шёлк кудрей,
Накидка, грудь обшита галунами…

Панталоне

Кто?!…

Изабелла

        Дзанни твой…

Панталоне

                  Слуга?!

Изабелла

                          Любви моей…
Но тень отца восстала между нами!
Приходит он из ада по ночам,
Зовёт, клянёт меня с моим Бригеллой.
Проходит дрожь по мертвенным губам,
И лоб он отирает то и дело.
За ним, как плащ, струится серный шлейф,
И демоны ведут его под руки…
Бригелла мой, слуга любви моей!
Но чу! Шагов я будто слышу звуки!..

(Панталоне, крестясь, убегает)

Панталоне (за сценой)

Чтоб мне сгореть! Назавтра же, на дню,
Бригеллу на крестьянке я женю!..


Изабелла (одна)

Девице честной не грешно приврать,
Чтоб комара, зудящего над ухом,
Или прихлопнуть, или отогнать…
Но что это?.. Ловлю я чутким слухом
Шаги, шаги Бригеллы! – только он
Так тихо ходит, мягко так ступает.
Гитара с ним, и, словно махаон,
За ним накидка лёгкая летает.

Вместо Бригеллы входит отец. Под руки его ведут двое демонов. В одной руке у него клистир, в другой ночной горшок. Изабелла падает в обморок, но тут же встаёт.

Доктор

Спешу обман я в правду обратить,
Чтоб излечить недуг твой, Изабелла –
И отчий дом, меж делом, посетить:
И мёртвого разбудит тарантелла!
Слыхал я там, что плохо без меня
В семье блюдут обычай благочестья.
Благоволит к Бригелле дочь моя –
Всему сословью нашему бесчестье!
Подумать! Друг мой Фауст возмущён
И Парацельс, и Нострадамус умный.

Изабелла

Что им за дело в выборе моём?..
Ханжи! Для них ли быть благоразумной!?
Но кто тебе донёс...  такую чушь?

Доктор

Фантоцци, вор, что пел в церковном хоре.
Он прибыл к нам, сорвав приличный куш,
За картами заколот в пьяной ссоре…

Изабелла

Туда и путь ему!..

Доктор

                Смотри же, дочь,
Не подпускай на сто шагов лакея!
А мне пора: горшки меняю в ночь
Я по часам у койки Асмодея.

Уходит с демонами. В дверях, встретив Коломбину, щиплет её за бок. Та вскрикивает. Все трое, наконец, исчезают в темноте.

Коломбина

Там, у дворца, на пьяцца-дель-Гондола
Я встретила Бригеллу, госпожа.
Он сунул мне вот это.

(Отдаёт записку)

                    Невесёлым
Он показался мне...

Изабелла
                Моя душа!..  

Коломбина

С ним был синьор и шут его-прислужник,
Что, пыжась, важно шествовал за ним.
Бригелла ж показался мне недужным,
Сказать точней, так попросту – больным.

Изабелла

И здесь таится этому разгадка?..

(читает записку и медленно опускается на стул)

И двух часов с момента не прошло,
Как тут кривлялся Панталоне гадкий,
А уж задумал принца моего
Женить на дочери Факино – Бьянке
А как же я? А как же честь моя?..
На дочери артельщика, крестьянке,
На серой птичке, мельче воробья!..

Коломбина

Не огорчайтесь так, моя синьора!
Вот что на ум мне давеча пришло…
Надеюсь с вами нам удастся скоро
Дела свои наладить всем на зло!

Изабелла

Уж и не знаю, душка Коломбина,
Как эту пьесу кончить нам добром?..

Коломбина

Всё будет гладко, шапкой Арлекина
Клянусь я Вам – и заячьим хвостом!

               Сцена вторая

Комнатка слуги в доме кавалера

Арлекин

(лёжа на кровати в одежде, с обвязанной полотенцем головой)

Вчера в пивной поведал мне Бригелла,
Хватив лишка (немыслимое дело!
Он пиво помешал с Алиготе).
И я тогда подумал: быть беде!
Он стал икать – не выношу икоты!
Потом дымил – и так дошло до рвоты…
Но всё же он мне нашептать успел,
Что старый хрыч его женить хотел,
Чтоб взял он в жёны дочь простолюдина.
Но будто предложила Коломбина:
Надев личину Бьянки на лицо,
Вручить Бригелле сердце и кольцо.
Конечно, без венца и Божья слова.
А Бьянка что? Да выйдет за другого:
Ей мил колбасник Массимо давно,
И без него не жить ей всё равно!
А Панталоне… Плут и образина!
Без редьки хрен ему, не синьорина!

(Берёт флейту, играет)

Но Коломбина какова! служанка!
Служила б мне, как служит ей Амур.
Всё ж без неё пуста моя лежанка,
Но под венец – уж это чересчур!
Дороже мне всего моя свобода:
Хочу – в кабак, хочу – на бок и спать…
А брак есть брак – изъян такого рода
Ни врач, ни гроб не может врачевать.

Кавалер (входит)

Зовёт к себе Маньифико, мой кум.
Давно он потерял моё доверье…
Слугу он женит завтра. Мой костюм
Мне приготовь, начисти пряжки, перья
На шляпе взбей и шпагу навостри,
Смажь сапоги свиным свежайшим салом.
Подбей каблук и шпоры подбери
Такие, чтоб Венеция дрожала.

Арлекин

Бегу, синьор.

(в сторону)

Вот славный будет бал!
Лжецам – обман, а маскам – карнавал…


Кавалер (оставшись один)

Не по душе мне эти гастролёры,
В Венецию прибывшие из сёл.
От них страдают дамы и синьоры…
Но мой слуга не враль и не осёл.
Не трус, но ввек не встрянет в заварушку;
До юбок падок, выпить не дурак,
Но больше любит мягкую подушку,
Чем балаган на пьяцце и кабак…
Его поощрю, коль провернёт он дело…
Вся жизнь моя теперь в его руках…
Записка вот моя… О Изабелла!
(достаёт свёрнутую записку)
А в ней моё послание в стихах.

Сцена третья

Коломбина и Бригелла

Коломбина

Что я теперь скажу своей хозяйке?
Когда всерьёз женили нас с тобой.

Бригелла

Всё, Коломбина, всё – и без утайки
(Любовь по гроб судил нам аналой), –
Что сам старик привёл с тобой нас к храму,
Чтоб соблюсти венчания обряд.

Коломбина

Попали мы, Бригелла, Миа Мамма! –
«Как кур во щи» – в России говорят…
 
Бригелла

Хотел давно я на тебе жениться,
И этот случай делу так помог!
Не всё порхать, пора остепениться!

Коломбина

И я хотела деток, видит Бог!
Малютки ждут на облаке, и ручки
К нам дружно тянут эти пухляши…
Но госпожа!.. Не избежать мне взбучки,
Как пить подать – теперь от госпожи!

Сцена четвёртая

Комната Изабеллы

Изабелла

Какое горе! Выплакать глаза
Осталось мне сердечной тьме в угоду.
Разрушено судьбой за полчаса,
Всё, что носила в сердце я полгода!
Плачь, Изабелла, горе-госпожа,
Плачь безутешно, важная синьора!
Не может слёзы выплакать душа,
Не в силах сердце вынести позора!

На пол падает брошенная в окно записка.
Изабелла разворачивает, читает, всхлипывая.

Некстати это… Нет, должна теперь
Я скорбь свою вынашивать годами,
Она дитя моё – и колыбель
Её б весь век качалась между нами…
Как? Между нами? Смею ль говорить
О том? Слова – ведь в них желаний проблеск…
Но он готов у ног моих сложить
Свою любовь и кавалера доблесть…

В саду раздаётся песня Кавалера под гитару. Изабелла подбегает к раскрытому окну.

Ты играй, моя гитара!
Ночь тиха, закат погас.
Из сафьянного футляра
Я достал тебя как раз.

Ах, испанцу, право слово,
Даже гибель нипочём,
Если ждёт его, любого,
Синьорина за окном.

Каталонок много страстных
Есть на родине моей,
Но милей мне нет опасных
Вниз опущенных очей.

За единый взгляд их смело
Я сошёл бы в самый ад…
Ах, спуститесь, Изабелла,
К кавалеру в тёмный сад!

Изабелла

Как сердце рвётся, рвётся и стучит!
Прости, прощай, что не было и было!
О милый мой!.. Когда манок звучит,
Варакушка противиться не в силах…

                  Занавес.

На сцену выходит Арлекин

Прошу вниманья! На свои места
Всё встало вдруг в комедии весёлой.
Сложилось всё… Разгадка же проста:
В чужую вредно плюхаться гондолу.
Бери жену по нраву и летам!
Живи чем Бог послал – на том спасибо!
А лучше вовсе, избегая дам,
В кабак – и дрыхни! Ибо... Ибо… Ибо.

                 (кланяется)

                     Конец

                                                      май 2018

---

Шумит фонтан, поёт фонтан...

---

Стихи о Владимире Николаевиче Попове

             * * *

Как же живы у Попова
На возвы́шенье строки
Мастерских арбатских кровы,
Живописцев чердаки!

Фалька сочные полотна –
Жизни замкнутой кусок,
Где застыли благородно
Лошадь, уличка, шинок…

А у Ксении Московской
Платье ветхое красно́…

Портсигар остался плоский,
Недопитое вино…

Вышли гости из-под крова,
Тихой лесенкой кривой…
Как шумит в стихах Попова
Чердачок вечеровой!

Я и сам, тверёз и резов,
Поднимаюсь в те места
Наблюдать, как Аванесов,
Храм Спасителя Христа*.

 

2020

*Аванесов Размик Осипович - художник,

имевший мастерскую на чердаке,

в доме напротив храма Христа Спасителя.

 

     Поздравление В.Н. Попову

 

Зима метельная устала
Скрипеть льняным веретеном...
Спешу поздравить запоздало
Я Вас с Христовым Рождеством!

Волхвов с дарами перед стойлом
Припомню, хоть вокруг бело, –
Чтоб в песнях было Вам спокойно,
А пред лампадкою – светло.

 

2021

 

Стихи, написанные после кончины поэта

 

                * * *

Закат морозный не дрожит,
Блестя в окне, как медь литая…
Поэт под простынёй лежит;
Душа над простынёй летает.

Он долго песни нам слагал,
Подобно перелётным птицам.
И, в путь собравшись, умирал
Зимой, в натопленной больнице.

7.02.2021


На вечере в библиотеке

    Это Моцарт? Это Моцарт…
                             В.Н.Попов

С бардисткой крашеною рядом
Сижу меж полок, среди книг.
Свою «Ночную серенаду»
Читает медленно старик.

Костюм повис, как в гардеробе
Среди сорочек и рубах…
И голос медленно уходит –
И растворяется в стихах…

Восторг! Всего одна минута –
А на душе уже светлей.
И улыбается как будто
Мне Моцарт. Вольфганг Амадей.

9.02.02021

                 * * *

Мне Попов приснился утром.
Как по парковой аллее
Шли мы с ним – и кто-то третий,
Тот, кто должен развезти
По домам нас… После чтений
Возвращались мы домой.
Он – в Томилино, наверно,
Я – и сам куда не знаю.
«Москвичок» нас ждал убогий,
Старомодный, низколобый,
Тот, что бегал осторожно
Мимо ёлочек кремлёвских:
Тонкий руль – слоновой кости
Восхитительного цвета…
(Как в июльский ливень стрелки
Расчищали полукружье
Узколобого стекла!)
Тенорком поэт тихонько
Что-то молча говорил.
Я сказал ему: присядьте –
И помог ему: «Присядьте,
Подождите на скамейке».
А когда вернулся скоро –
Не нашёл на прежнем месте
Я ни старого поэта,
Ни того, кто с нами третьим
Шёл, в молчанье, по аллее.
Только в парке, у ограды,
«Москвичок» стоял печально.

14.02.2021

     
               * * *

В жизни впервые несладко
Слёзы мне горькие лить.
Свечку, горящую шатко,
Воском к латуни лепить.

Падает свечка – и снова
Я укрепляю её –
Словно горящее Слово,
Тихое пламя твоё.

14.02.2021

              * * *

Мой поэт, наставник мой,
Полон ласковой печали,
Возвращаешься домой
Ты в томилинские дали,
Где плакучей головой
Ивы дачные качали.

Над вечернею стрехой
Тает облако златое…
Посиди ещё со мной:
Побеседуем с тобою.

О волшебном волшебстве,
Что дарили нам тревоги...
И немножко – о себе.
И тихонечко – о Боге.

16.02.2021


                * * *

Когда я писал неудачно,
Писали мне много рецензий –
Немало хвалебных рецензий!
Но стал я писать хорошо –
И тут же настало молчанье,
Которое длится поныне...

Вот! сколько созданий людских –
Не меньше и мнений, и вкусов…

А мне-то почти хорошо,
Что больше спешить мне не надо,
Что больше не надо их слушать
И им отвечать благолепно...

Ушёл мой учитель недавний,
В томилинский край, где домишки
Похожи на бабок в платочках,
А сосны на рыжих ногах –
На гурий веснушчатотелых…

                  * * *

Летала пчёлочка* – не сразу
Нам мёд вощёный принесла…
Нет, не китайская зараза
Попова жизнь оборвала.

Но мира выкладки суровы:
Не у родительских оград –
А похоронен он в Красково,
Где пчёлы летом пожужжат…

Далёк обманного Китая,
В снегу, в древесной голытьбе,
Белеет холмик, привставая,
Как скромный памятник тебе.

22.02.2021

"Пчёлочка златая" – книга стихотворений В.Н.Попова,

законченная буквально за считанные дни до его кончины.

               * * *

1.Искусала кошка цветик
«Декабриста» на окошке –
И увял двойной фонарик
Цвета фуксии, обвиснув;
Длинной вытянулся скруткой,
Как ребёночек в пелёнке...
А цветёт он крайне редко:
Раз в четыре года много.
Но в метельном феврале
"Декабрист" цветок подвесил,
Цвета фуксии фонарик –
В день, когда поэт ободрить
Захотел меня приветом.

2. …Не услышу больше «в трубке»
Голос старчески высокий,
Словно козочка смеётся:
Не коснусь я пальцем робко
На зажёгшемся экранце
Больше – имени поэта.
Не увижу на собранье,
Как у шкиперов английских,
Под усами – серебристой
Закруглённой бороды…
Не увижу глаз цыганских,
Словно чёрные маслины,
Под веночками из листьев.

1.03.2021

       "Золотая змейка"
                стихотворение В.Н.П.

С тех пор, как змейка, удушив,
Врезалась в шею Саломеи,
Я вспоминаю твой мотив
И поэтически взрослею.

Ты перенёс сей древний слог
Сюда перед закатом грустным…
И я тебя оплакать мог
Пером печальным и искусным.

3.03.2021

           Сорок дней

Я возвращаюсь к жизни горькой.
Она, как талая вода...
Она – подснежник из-под корки
Сырого мартовского льда.

Лежат подтаявшие льдины,
Набухнув ветром и водой...
А мне справлять сороковины –
И мне беседовать с бедой.

13.03.2021

              * * *

Одно осталось, в слякоть
Мне под холодным кровом:
С Овидием поплакать,
Да помолчать с Поповым.

У Пушкина учиться
Счастливиться стихами.
Иль вспоминать волчицу
С медяными сосцами.

Италии курьёзы
В обличье Бенвенуто.
И русские берёзы –
Всё девицы как будто.

Часовенку из брёвен
В весенней снежной каше:
Как будто бы – Коровин
Писал свои пейзажи.

              * * *

Когда же мне захочется
Под лампою читать?..
Такое одиночество,
Что даже благодать.

Сосед ударит гирею,
В тиши, по потолку…
Сыграю-ка на лире я
Весеннюю пургу…

Засветится фонарик мне
За рамами пурги…
Попов приснится старенький,
Читающий стихи.

16.03.2021

                   * * *

«Три придворных музыканта»
        (стихотворение В.Н.Попова)

Я пришёл к Попову в гости
На страницу, где поэты
След оставили; а кости –
Графоманы – вместо следа.

Я читаю «Музыкантов»
И взираю на картину:
Сколько шпильманов-вагантов!
Сколько около – скотины!

И жуёт она и плюет
На отеческую землю…
Как легко Попов рисует! –

И я, вглядываясь, внемлю.

19.03.2021

                * * *

…И на сорок дней цветочек
На членистолистой ветке*,
Густо-розовый, повис.
Я привет поэта вижу
Удивлёнными глазами.
Это цветик одинокий
Прикасается к ресницам,
Словно слёзы утирает.
Улыбнётся лепестками,
Покачается, фонарик.
«Не грусти: всё будет славно», –
Скажет розовый цветочек.

*Ветка декабриста

                 * * *

На еврейской скрипочке пиля,
Облекла Москву густая вьюга…
В одиноких числах февраля
Я терял учителя и друга.

И, бродя в пурге меж горожан,
Позабыт Землёй и Небесами,
Старика лицо воображал
С грустными цыганскими глазами.

9.04.2021

                 * * *

          Как прекрасен разбитый кувшин!
                                     В.Н.Попов

Прекрасен разбитый кувшин
На скатерти кипельно белой.
В нём тихая песня души,
В нём – крах обожжённого тела.

Не надо ни вздохов, ни слов:
Закончен сюжет и оплакан.
Порою приходит Попов
Покрыть его краской и лаком...

17.04.2021

                 * * *

Прожив не валко и не плохо,
Мечты отправив к праотцам,
Прошла старинная эпоха
На радость новым мертвецам.

Но – задержалась ненадолго
На перепутии дворов:
Ещё мне машет тихомолком
Рукою старческой Попов.

Чужды волос его седины,
В глазах цыганская тоска…
Его мятежная Сарина,
Окаменела на века…

Там – с шевелюрою своею,
Из невозвратной стороны,
Томимый жаждой, Передреев
Приходит пить со мной «Апсны».

И мне не так темно и зябко
Как в детстве в бабкином лесу...
И, зачерпнувший зыби, Тряпкин
Купельку держит на весу.

2021

              * * *

Давно я не читал Попова
(Дня три), забыв про идеал. –
И в изумлении суровом
Своих стихов я не ругал.

А он – хвалил, как будто верил
В Пегаса звонки удила…
Как эту горькую потерю
Поэзия пережила?

2021

            * * *

Я рассказывал поэту,
Отвечая на вопросы –
Как на даче отдыхал я
Этим летом в трёхэтажном
Белом доме среди елей.
Где один сибирский кедр –
Как монах на песнопенье,
Машет, в шишках, рукавами.

Я рассказывал подолгу:
Две минуты или больше.
Ну а может быть, полночи
Промелькнуло в разговоре.
А потом он удаляться
Стал, как будто привиденье
Или гоголевский Плюшкин.

Я догнал его – и обнял.
И проснулся среди ночи.

 

2021

---

Филиппо. Монологи*

---

Моцарт. Requiem

(Из поэмы "Памятные закладки".
Заключительная часть)

Сначала света не было в фойе,
И долго ждали зрители, когда
Зажжётся свет – и в зал их впустят. Вот
Зажёгся свет – и зажелтела сцена.
На ней – рояль налево, как обычно
Раскрыт и пуст; направо, в середине,
Как некий ларь – органчик, как ручной.
Игрушка-лавочка купца, и дверцы
Её распахнуты – а на витрину
Её хозяин выставил свирель.
Пред ним помост-квадрат для дирижёра.
И больше ничего – рояль, органчик…
Вот хор вошёл, рассыпался, как веер,
Шумя, стал обживать амфитеатр,
Сам чёрно-белый: в бабочках мужчины,
А женщины – кто в чём, но всё же строги
Их платья в чёрном золоте до пола.
А с хором вместе вышла пианистка,
Уселась, словно эльфы на цветок,
На стул, с плечами голыми, руками –
Худыми, пухловатыми, с руками,
Которых кисти молча поплывут
Над клавишами, словно над волнами
Пучины страшной и прекрасной равно.
А органистка – личико бледно,
Его и видно только над коробкой,
Вокруг него – соломенную стрижку.
Летя, выходит дирижёр в жилетке
Атласной, мишка плюшевый и только!
Коала-мишка; руки он поднял,
Раскланявшись нелепо-грациозно.
И вот, кистям волнящимся послушны,
Заволновались пальцы пианистки,
И в зал подул прохладный ветерок.

Вступает тихо хор, всего пугаясь,
Затем – погромче, мерно нарастая
До страшной ноты: океан ревёт,
Или гремит разверзнутое небо:
Последним днём? знаменьем грозным трубным?
И тишина. Певица вдруг встаёт,
От дрёмы пробудившись, словно ангел
С полотен Фра Анджелико, мала,
Узка, и в длинном платье в блёстках-иглах,
Которые дыханью в такт сверкают
На мерно их качающей груди.
Она встаёт – и голос тоньше нити
Серебряной – уносится куда-то,
Куда-то вверх, и будто бы «сопрано»
Обводит степь калмыцкими глазами.

"Ну вот, теперь и умереть". Нет-нет!
Ещё не прозвучала Lacrimosa.
День Страшного Суда не отзвучал,
И не ясны последние аккорды…
Но звук дрожит у Господа в устах.

А в облаках вставали изваянья
Из золота – всё греческие боги
Да нимфы, да античные герои.
Фонтаны брызги рассыпали; жемчуг
На землю лил дождём. Холодный пот
Геракл вытирал со лба десницей.
Златая Гера в золоте кудрей,
Обвитых лентой шёлковой, следила,
Жемчужну губку закусив, как овод
Язвил и гнал соперницу-корову.
А Ганимед, захваченный орлом,
Пугливо вниз глядел… Такие звуки!
Ещё я слышал в детстве… Детский Кун
Рассказывал мне мифы и легенды,
Как ветерок ночной дыша на ушко.
Всё небо было в греческих богах,
В царях, богинях, в птицах и животных.
И не Олимп тогда прельстил меня
Своими склоками и вечной скукой.
А небо. Небо, равное тебе,
Из Вены гений, лёгкий даже в скорби.

«Ты сочиняешь Requiem? Давно ли?»
«Давно, недели три».

Меццо-сопрано, куколка с чертами
Полу-старушки, полу-грудничка.
Пошёл бы ей чепец благообразный,
Особенно к закатанным глазам,
К пропорциям, нарушенным чудесно –
В убыток телу, в пользу головы…
И тоже – ангел с голосом грудным,
Пониже чуть, чем у её соседки.

Прелестный край, заоблачная Вена!
Дома увязли прямо в облаках.
Как будто дым обвил их – из клубов
Они торчат, краснея черепицей.
И дерево над ними возросло,
Раскинув крону зыбкую. Под ним
Адам и Ева за вечерним чаем
С вареньем яблочным… Ах, дивные плоды,
Хрустящие под зубками красавиц!
От них немало натерпелся я –
Давно то было. Срок пришёл – и снова
По улицам заоблачным брожу.
Вот ангел реет вровень с париком
Констанцы скорбной – он с кабацкой скрипкой
Какого-то еврея-музыканта,
Ушедшего недавно в мир иной.
Он был слепец. Его маэстро встретив
У кабака, сказал, не удержавшись:
«Из Моцарта нам что-нибудь!» И тот
Играл, играл, скрыпел, пока не умер.

И грянул хор. И в бабочках мужчины,
И женщины-поющие головки,
И ящичек органа, пианистка
И дирижёр в лоснящейся жилетке –
Всё как-то вдруг приподнялось, поплыло,
Огромным бледным облаком сокрыто.
И уплыло… И только пелены
Е г о белели на могильном камне.

2019

---

Петрарка. Монологи

---

Са́фа

Сапфо

                   1.

Пчелиный воск теснится –
И вьётся колея:
И на доску ложится,
Сапфо, душа твоя, –

Жужжащая, как овод,
И как стило – она.
В кудрях тяжёлый обод,
Ну а в очах – луна...

Какого винограда
Чернёные струи –
Поэзия, отрада,
Все горести твои?

Все собранные звуки
На восковой доске? –
Задумчивые руки,
И стебелёк в руке...

И амфоры теснее –
С вином горчащим грудь.
И ласка – и за нею
Любви и жизни жуть.

                    2.

– Я бросилась в море с утёса –
И приняли волны меня.
И стала я пеной белёсой,
И стала рубином огня.

Не слышу я вёсел Фаона,
Левкадии шумных олив.
Прильнула ко мне Персефона,
На ложе во сны погрузив.

Лежу без движенья, больная,
Над бездной, в перинах, на дне...
Когда-нибудь смертный, я знаю,
На воле споёт обо мне.

И встану я с дрёмного ложа,
Как Лесбоса солнце, смугла.
И сладкая лира поможет
Мне вспомнить, что я умерла.

                   3.


– О, смуглорукая лира,
Пой обо мне и звени –
Через сиянье эфира,
Моря волненья и дни.

Звуком наполни чудесным
Слух белокурый и грудь.
Вылей из амфоры тесной
Сердца рубинную жуть.

Вспыхни углями под кожей,
Струны пусти по ветрам.
Вечную песню, как ложе,
Будем делить пополам.

 

2015

 

Сафа

 

Смейся, Сафа дорогая,
Грудью полною вздыхая!
Смех могу ли запретить?
Я его тебе прощаю,
И смеяться обещаю
Там, где должно слёзы лить.

 

2017

                   * * *         

Не в волнах твой проносится прах:
Бродишь с лирой по розам долины,
С тонкой сеточкой на кудрях,
А глаза – две лесбосских маслины.

Ах, Сапфо, если б мог я играть
На изогнутой лире старинной!
Если б мог этой сеточкой стать,
Ароматы хранящей жасмина*…

2020

______

*Гречанки прятали в волосах мешочки с экстрактом
 жасмина и козьего жира.

 

К Сафо

 

Лесбос, девственное лоно,
На море лежит...
Приукрасил благосклонно
Вас Луи Давид.

За влюблённой лиры звуки,
Плектор костяной –
Да заломленные руки
Над ночной струной.

За изменчивость Фаона,
Высоту скалы…
За струну не из капрона,
С точностью стрелы.

Архилоха и Алкея
Песни хороши.
Но поэту жар милее
Женственной души.

Груди нежной колыханье
Под холщой простой.
И не с копией свиданье –
С женщиной живой.

 

2020

 

        Песенка

Итальянка молодая,
Чуть красивее Сафо,
Обвела меня, вздыхая,
Вкруг мизинца своего.

Наплела про галереи
С три картонных короба.
Засмеялась, молодея,
Равнодушна, как судьба –

У колонны с завитками,
Где торгует грек седой…
И живу с тех пор стихами,
Вспоминая голос твой.

 

2020

---

Стихи о ранней влюблённости. Часть 2

            * * *

Золушка – нежное имя,
В нём – и цветок, и зола ...
Ты ли руками своими
Сердце моё обвила?

Слишком ли верило в счастье –
Только не дышит оно;
Самою чистою страстью
Много цветов сожжено ...

Будут горячими строки,
Жизнь будет – сказочный бал ...
Кто же до нас у дороги
Твой башмачок подобрал?..

            Середина 80 – х.

 

              * * *

Прибежала, прилетела
В сон мой утренний ко мне.
Видно, ты давно хотела
Улыбнуться кротко мне –

Там, где липы, где цвтенье
У Евтерпы теневой,
Как живое дуновенье,
Словно встречный ангел мой...

Ира, Ира, быть не может,
Что не впрок мне и не в срок
Шелестящих босоножек
Легкоперстный ветерок.

 

2018

 

Урок рисования

 

Средь шаров и конусов из гипса,
Где от тел отнят голеностоп,
Поперёк чернеющего Стикса
Ходит-бродит времени челнок.

Пьяница, насквозь пропахший луком,
Правит лодкой, как извозчик, груб…
Рисованья школьная наука.
Розочка девическая губ.

Глаз оливки: чуть припухли веки,
Может быть, от влажных тополей…

Розы были слаще в прошлом веке,
И глаза прекрасные теплей.

 

2019

 

                  * * *

 

В них много женского укора,
В них мало нежности порой:
Глаза давинчьевой синьоры
Жестки – по жизни прожитой…

Ах, Ира! Схлынул пыл любовный,
Утихла свежая гроза…
Но я сейчас с улыбкой вспомнил
Твои печальные глаза –

Меж век раскрытых, как фисташка,
Под смежным бархатом бровей;
На ножке шёлковой – затяжку
И нежный жар души твоей.

 

2020

 

                * * *

Проперций Кинфию лелеял,
Гомер – данайское копьё…
Хочу я И.М.К. моею
Наполнить позднее житьё.

Хочу черты её оставить
Среди забывчивых людей –
И лёгкой рамою оправить
Живой поэзии моей.

 

2020

2020

 

            * * *

Как розочка, чиста,
иной тебя не знаю...
Но, Золушка моя,
на стенке у окна,
вдруг, заскрипят часы –
и, туфельки роняя,
останешься босой,
останешься одна.

 

2022

  * * *

Ты – ангел, канувший далёко,
Но не с небесной высоты:
А – где стекла двойное око –
И где морозные цветы.

И в тёплой комнате с паркетом,
Где пианино при свечах,
И всё залито дивным светом,
И звук в гипюровых руках…

Где всё свершается случайно,
И остаётся навсегда:
Любви, касаний, клавиш тайна
И поцелуя резеда.

2022

 

Песня о Золушке

 

Помнишь книги в старинных обложках
И пластинки в бумажных чехлах?
И квартиру, где пахнет немножко
Книжным глянцем?.. В оплывших свечах
Пианино венчавший подсвечник
В жёлтом воске закапанных дней,
Где грудные напевы и речи
И кулончик на кофте твоей…

Это было, звенело – да сплыло,
Как и всё, что мечтой рождено.
И холодная Вечность закрыла
В эту жаркую зиму окно.
И не знаю: откуда и где ты,
Только слышу холодной порой
Я про Золушку жалобу эту –
Из прекрасной груди молодой.

2022

              * * *

Зима морозная повсюду
Слепит любимые глаза:
И вновь блестит – и верит чуду
На веках школьная слеза.

Ещё движенья Терпсихоры
Хранят неловкости следы,
И подросткового пробора
Шелка прилежно подвиты…

Опять ты шапочку снимаешь
В прихожей топленной моей –
И по плечам распространяешь
Каштан отпущенных кудрей…

Прошло полвека без недели:
Увял поэт, полуседой…
А ты приходишь из метелей,
Чтоб вспыхнуть розой молодой.

2022

 

 Признание

 

Я с Данте-мальчиком бывал
В роскошном доме Портинари.
Я Беатриче там видал –
И с Ирой сравнивал исстари.

Я с Микеланджело глядел
На свод, где плыли массой тел
Картины мирозданья купно.
Я к Бенвенуто охладел,
Найдя клинок кровопреступный
На месте воска, долота…

Я стал любимцем навсегда
Счастливой пушкинской Эрато.
Века ли минули, года –
Хранят Юсупова пенаты
Меж львов придверных, фонарей
И муз, Кановой изваянных, –
Плоды влюблённости моей,
Цветы надежд благоуханных…

Начала знал я – и конец:
Нет в нашем мире совершенства!
Но есть сближения сердец
И лирной памяти блаженство.
Печали мир! неужто зря
Я в пекле, как и ты, сгораю? –
Я знаю звёзды и моря…
А самого себя – не знаю.

 

2022

                    * *  *

Никогда ты в мой сон не входила…
Что ко мне ты сегодня пришла? –
Поцелуем меня остудила,
Поцелуем меня обожгла?

Всю печаль, что отдать не успела,
Отдала за мгновенье со мной.
Вместе с нежной душою и телом,
И каштановой душной волной…

И потом – ты куда подевалась?
И в какие ушла города?..
Ты, наверно, со мною прощалась...
Ты прощалась со мной навсегда.

2022

 

             * * *

Роза милая из детства,
Приходила ты во сне…
Никуда уже не деться:
Грустно, грустно, грустно мне!

Заведу себе привычку
Вечерами выпивать.
Чудо птичку-невеличку
На свободу выпускать.

Пусть летит себе за дали
Песня лёгкая моя.
Розу ж детскую печали
Положу на сердце я.

 

2022

             * * *      

А голос польки улетает
С пластинки, ветром увлечён.
И танец медленный качает
Твой нежный стан, как зыбкий чёлн.

А руки – лебеди на глади –
Уснули на моих плечах.
Побудь со мною, Бога ради,
Лицо запутай в волосах! …

И вновь, застенчива, как дети,
Скользи на лаковом паркете,
Играя жизнью без забот,

Под эту польскую пластинку…
И новогодняя картинка
Опять, быть может, оживёт.

2018

                  * * *

Поёт "концертный", осторожно
Пластинку ломкую вертя.
И мы юны – и всё возможно.
И мы чисты – и всё шутя...

Ты положила мне на плечи
Две осторожные руки...
И платья шорохи – далече,
И поцелуи – далеки.

2022

                 ***

Как сверкает стёклышко,

Как поют цветы –

Песенку о Золушке

Исполняла ты.

 

Нежная и звонкая,

Розовый цветок...

Словно струнка тонкая,

Детский голосок.

2022

---

Пировали в избе два разбойника

Вурдалак

 

(из сербских песен)

 

Жили Марко и Елена
В доме белом у дороги.
Вот, однажды, летней ночью
Кто-то в ставни постучался.
Кто-то тихо и протяжно
Их по имени назвал.
– Это кум пришёл, наверно, –
Говорит Елена мужу.
– Отопри пойди ты, Марко,
Куму дверь, спроси: что надо?
Отпер Марко дверь тихонько,
Пригляделся: у порога
Незнакомец в лунном свете,
Бледен, словно полотно.
А глаза горят огнями…
Говорит он, словно плачет:
«Вы меня впустите в избу,
Кружку мне вина подайте,
Рану мне перевяжите.
Уж недолго мне осталось,
До утра лишь потерпите».

И впустили незнакомца
В избу; полную налили
Кружку, вымыли водою
Рану и перевязали.

А наутро он скончался,
Да в бреду грозился турку,
Простыню в руке сжимая,
Словно сабли рукоятку.

Отвезли в телеге тело,
Под горой похоронили,
Землю камнем привалили,
Крест поставили сосновый.

Ночь настала, тихо в доме.
Кто-то в ставни постучался.
Кто-то тихо и протяжно
Их по имени назвал.
– Это кум пришёл, наверно, -
Говорит Елена мужу.
– Отопри пойди ты, Марко,
Куму дверь, спроси: что надо?

Отпер Марко дверь тихонько,
Пригляделся: у порога,
Оперся на саблю, бледен,
В лунном свете незнакомец.
А на перевязи белой
Кровь от раны запеклася.
А глаза горят, как угли.
Говорит он, словно плачет:
«Вы меня впустите в избу,
Кружку мне вина подайте,
Рану мне перевяжите».
Говорит, а сам-то люльку
Ищет взглядом – со младенцем.
Дверь тогда захлопнул Марко
На засов и стал молиться.
А Елена, тихо вскрикнув,
Малыша к груди прижала.

 

2017

 

Девица и змей

 

(из сербских песен)

 

Воротился змей стремглавый
Во холодную пещеру.
В этот раз принёс он в лапах
ДевчонОчку молодую.

Та молила долго Бога,
Свечку жгла и по деннице:
«Ты, Господь, меня избави
От горыныча, от змея!»

Но услышал горн молитву,
И примчался он на крыльях;
Подхватил с собой девицу,
И за горы он умчался…

Горько плачет девчонОчка,
Слёзы горькие роняет.
Глядь, на камне, на холодном
Поднялись цветочки алы.

Сорвала девица цветик,
Говорит: «цветочек малый,
Я хочу обнять сестрицу,
Мать утешить дорогую».

Сорвала другой цветочек,
А сама всё причитает:
«Год не видела я мила
Васко, друга дорогого».

Сорвала и третий цветик:
«Ой ты, аленький цветочек!
Целый год я не ходила
В храм святой, не причащалась».

Озарилась тут пещера,
По стенам зарницы пляшут:
Перед ней стоит сестрица;
Мать к ней руки протянула.

И юнак пригожий Васко
На коне тяжёлом въехал,
В шлеме голову пригнувши.

 

2018

 

Сон Годунова.

 

Видит сон Годунов под утро:
Объезжает Патриарх Византийский
Иеремия кругом Кремлёвские стены
На осляти. За ним, тоже в чёрном,
Архиереи и архимандриты...
А Иов, патриарх Московский,
Со свечою в руке и святынею Мономаховой
Выходит из храма Успения,
Объятый облаком белёсым.

Из облака выходит сын Иоанов,
Девяти лет, с мамкой и кормилицей.
Тогда выбегает из толпы человек
Со звериным лицом
И бросается на царевича.
Свет Божий меркнет – и гаснет совсем…
А когда тьма рассеивается,
Видит Борис лужицу крови,
А сверху, там, где главы собора золотятся, –
Словно ангелы поют –
И меж голосами тоненький,
Совсем ещё детский, слышится.

На земле же, в пыли, под папертью
Лежит мёртвый дьяк Михаил Битяговский,
Лицом в пыльную землю уткнулся,
А рядом – нож его окровавленный
На ярком солнце блестит.

 

2016

 

Пировали в избе два разбойника          

 

Пировали в избе два разбойника,
Друг пред дружкою похвалялися.
Говорит один: «В тёмну ночь в лесу
Я купца извёл проезжавшего,
Помахал кистенём да дубиною.
Лошадь взял гнедую с подводою.
На подводе-то соболя-песцы,
А за пазухой с серебром кошель,
А на пальце-то перстень с яхонтом".

Говорит второй: «Пировал я ночь,
А наутро – хвать, вышли денежки.
Сел в кустах стеречь у дороги я.
Глядь: идут две-то девки красные.
«Ты не тронь нас, – говорят девки красные, –
Мы во храм идём ко заутрене,
На колени встать перед образы.
Не бери ты грех на душу!»
Говорю я им: «Девки красные,
Вы идите в храм, помолитеся
За мою-от душу грешную.
Вы поставьте свечу воскОвую,
Помолясь, пред святые образы».

 

2020

---

Слиянье певчих голосов...

               * * *

Над кирпичной колокольней
Купол неба голубой.
Церковь старая над полем
Поднялась печной трубой.

И ничто её не будит;
В башне колокол молчит.
Не идут к обедне люди,
И телега не скрипит.

Обезглавленно и странно,
Словно печь или изба,
Эта церковь Иоанна
Потеряла купола.

Там её упали главы,
Где тихонько рожь шумит.
До сих пор под нею в травы
Витязь будто бы зарыт.

Шлем его на солнце блещет;
А вечернею порой
Красно солнышко трепещет,
Словно купол золотой.

2018

Преображенская площадь

1

Здесь церковь били для порядка
Железной «бабою» цепной.
И кран на гусеницах шатко
Водил окрашенной стрелой.
И как-то странно и не скоро
Дробились стены и ползли, –
И купол, потеряв опору,
Осел, исчезнувши в пыли.
И любопытные, как мухи,
Вороны вились в облаках.
Стояли поодаль старухи,
Крестились, в ситцевых платках.
И карапуз прижался к няне.
Не понимая ничего,
Смотрел, но в высохшей гортани
Защекотало у него.

Моя отеческая площадь!
Полвека с горем пополам
Спустя – придавливая мощи,
Восстановили прежний храм;
Скрепили блоки из бетона…
Но пыл молитвенный храня,
Не ходит Ритушка к иконам,
Не водит в летний парк меня.
Платком очков не протирает
И гребешком не подбирает
Волос остриженных, скромна…
Никто в Черкизове не знает,
Где похоронена она.

2

Какая времени утрата
На мрамор памятный легка,
Взвела лейб-гвардии солдата
Преображенского полка?
Он в треуголке, в ожиданье
Стоит со знаменем в руке...
Мне жалко, жалко: на страданье
Герой поднялся налегке.
Его ваял крестьянин Клыков.
Его поставила Москва,
Черноголова, плосколика:
И не мертва – и не жива…
С охоты скачет соколиной
Царь брать неведомый редут,
Пока ромашки и люпины
У ног Бухвостова цветут.

2020

                  * * *

Недужны майские прохлады;
Пустыни дням потерян счёт.
Но дунет ветер за ограды –
И пенье хора донесёт.

Ворота заперты под нишей
На цепью скрученный засов.
Как хорошо молчать и слышать
Слиянье певчих голосов!..

Стоит весна, с листвою клейкой.
И выплывая на простор,
Поёт, в монашеских скуфейках,
Невидимый церковный хор.

2020

                 * * *

Я пришёл – и стою у иконы
В древней церкви на старом холме,
Где летят золочёные звоны
И вороны кричат в вышине.

Сладкий сумрак – в решётчатом свете,
Где Владимирской образ святой
Поглядит из далёких столетий –
И под ризой цветёт золотой.

Из-под арок бровей мироточит, –
Как маслины, задумчивый взгляд.
Рядом женщины в лёгких платочках,
Как поплывшие свечи, стоят.

2021

Церковь Илии

Погрузилась в сугроб по соседству
И роняет капель-хрустали
По весне, мне знакомая с детства,
Белобокая церковь Ильи.

Здесь домишка стоял придорожный,
И к колонке ходили с ведром.
Заплетали мочала-рогожи,
И весь век расплетали потом.

Свитера из крапивы вязали,
Обжигалися до волдырей.
Находились – снимали, снимали
Вместе с кожей дублёной своей.

Чудо-пряжи напряли девицы,
Навертели на косы, вплели…
Снится, снится: и снится, и снится
Белобокая церковь Ильи.

2022

---

Уличная колонка

1

Колонка во льду

Свет зимы прозрачно-ломкий;
Избы заревом горят.
Наряжается колонка
В стекленеющий наряд.

Взявши вёдра, в телогрейке,
Заскользила к ней по льду
Та, что старыя еврейке
Носит свежую воду.

2

На Николу Зимнего

Как в наряде слюдяном,
В сарафане ледяном
На углу стоит колонка,
Заговаривает звонко:
Ручка, лязгая, поёт.

Волдырём под нею лёд,
А на носике – ведёрко,
А на маковке – скатёрка,
На железной, ледяной, –
С окаёмкой кружевной.

Эх, зима-стальная кичка,
Перевязана платком...
Надевая рукавички,
Вспомни встречи вечерком!

Печки газовой конфорку
Потихоньку приглуши;
Как ходила на колонку,
Пред Николой расскажи.

3

Снега быстрые уколы,
А в окошке свет.

Встретишь Зимнего Николу,
А другого нет…

И сугробы, и ухабы;
Месяц на холме…

Словно дымковские бабы
Идут по зиме…

4

Не кобылка скачет звонко
Меж сугробами, в снегу,
А дощатая трёхтонка,
Как медведь, ревёт в пургу.

То крадётся тихо-тихо,
Как на мягких лапах кот.
А то, вдруг, присвистнет лихо
Или жалобно споёт…

5

Часы форточник украл,
Через форточку достал:
На шкафу они стояли…
Плачет Ритушка; в печали
Заоконная сирень;
Плачет тополь, палисадник…
Не спешит в погонах всадник.

На закате летний день.

6

На Преображенке
Обрушали храм.
Ядрышком по стенке,
Не по куполам.

То ли ангел вышел
Из витых ворот.
То ли певчий выжил
И во мне поёт.

7

Гоги и Магоги,
Сволочной народ!
Как у синагоги
Бел-жасмин цветёт.

Он не разбирает,
Где ему цвести,
И благоухает,
Господи, прости!

Подорожник крепок
Только у дорог,
Но его, как репу,
Потаскал Магог.

8

Не веленьем Осмомысла, –
Чудом, может быть, осьмым
Ходит девка с коромыслом
И ведёрком золотым.

Струйку выплеснет наружу –
Белка серая летит.
А ведро поставит – стужа
Хрусталями позвенит…

9

И верится-не верится,
Что вырос я давно,
И девица-метелица
Вертит веретено.

И жмурится-не жмурится
У белого окна.
И дровяная улица
Ей, вся в снегу, видна.

2020

---

Публий Овидий Назон. 2019 - 2024

Изгнание

1.

Ленив, как студень, Понт суровый,
А Истр стеклянный – как гранит.
И в лёд врезаются подковы,
Телега ободом скользит.

Назон перепелёнут в шкуры,
Как бабки русские в платки.
Пар из ноздрей его каурой;
Холмы и степи, далеки…

Сармат в снегу да грек-возница,
Что истукан, на облуке…
И дикий конник, как куница,
На снежных холмах вдалеке.

2.

К тебе, Овидий, жалоба моя.
Не то чтоб был судьбой обижен я
Или, как ты, к косматым гуннам сослан,
С золой печной деля промёрзлый быт…
Но всё ж душа и у меня болит;
Брожу, как на чужбине, с миной постной.

Не Август мне заклятый новый враг
И не молчун, отступник малодушный.
Не замерзает ночью мой рысак,
Не истекает недруг кровью душной.

Не ранен я отравленной стрелой.
Живу, пока есть небо надо мной,
И облака бегут жемчужной цепью…
Пока пишу ещё свои стихи,
Перебирая ранние грехи
И удивляясь муз великолепью.

3.

Здесь море крачит подо льдом,
А в небе индевеет птица.
И варвар, слившийся с конём,
По снегу вьётся, как куница.

И к винам, расколов сосуд,
Сарматы липнут языками –
И в пляске шкурами трясут
Над треугольными мечами.

А стрелы протыкают степь,
Шипя, как змеи, ядовиты.
Здесь пленниц ледяную цепь
Потянет конник деловито.

А я, холодный свой ночник,
Как гет, топя тюленьим жиром,
Меч отвязав, спугнутой лирой
К тебе, о Фабия, приник.

4.

Там рыба ходит подо льдом,
Как под прозрачным потолком:
Чернеют, вздрагивая, спины.
Безудержно вмерзает в льдины
Хрустальный остов корабля.
В снегу гранитная земля;
Простор для птиц необитаем.
Холмы волнятся пеленой:
И всадник вьётся горностаем,
Волну минуя за волной.

Ах, холод Скифии прибрежной!
Не так ты страшен лире нежной,
Как Рима ложное тепло,
Как лицемерия уставы,
Что тем мерзей, что не кровавы:
Души погибельное зло.

Там спит змея на ложе пышном…
А тут всё рядом, на виду.
Порой стрелу над ухом слышно;
Порой рука торчит во льду…
Порою варвар лижет вина,
Объём принявшие кувшина,
А под стеною крепостной,
Из двух десятков брёвен сбитой,
Проводит пленниц бечевой
Сарматский конник деловитый.

И день за днём, во сне пустом,
Спешат исчезнуть подо льдом.

5.

Писал поэт о дикой стороне.
Пора б чужбину воспевать и мне.
Но не страну свирепых бессов, гетов,
Где коротко, не плодоносно лето,
Где вина – лёд, снега, как пелена:
Увязла в прошлом злая старина,
Ушла, как в ил сарматская телега...
Да и давно, давно не видел снега
Я между домиков в Москве моей
И белизной сверкающих полей –
Окрестностей Архангельского лунных –
И бледных елей вдоль оград чугунных...

Но годы шли, приблизилась чужбина.
Корабль идёт к пустынным берегам.
Попутный ветер чаще дует в спину
И не даёт повиснуть парусам.

Увы, страна изгнания всё ближе.
Ещё чуть-чуть – и я холмы увижу...

6.

Ах, как же близок мне Назон
Печальных дней живописаньем,
Когда из варварских времён
На нас он смотрит с состраданьем.

И сам, изгнанием томясь,
И опасаясь гетов грубых,
Времён таинственную связь
Он держит, закусивши губы.

Стрела ль голубкой пролетит,
Пчелой сердитой не ужаля,
Вино ль язык оледенит
Прилипнув, как клинок из стали,

Бирема ль вздыбившись во льду,
В броню оденется литую, –
Везде я в памяти найду
Его прострочку золотую…

…И будет каяться Назон
Просить у «сильных» состраданья.
Ах, как тоской мне близок он
И красотой живописанья!

7.

Мест варварских и дикости законов
С недавних пор я прочный селянин.
Пустых холмов белеющие склоны
Из римлян всех встречаю я один.

Там горностаем вьётся варвар конный,
С калёным ядом в грузном колчане.
И в забытьи моём тревожно-сонном
Порой стихи являются ко мне.

И тем скучнее цитра меониды,
Чем дольше в скорби пребываю тут.
И по волнам, верёвкой перевиты,
Мои стенанья в гордый Рим плывут.

8

Из поздних варварских времён,

Раздвинув грубые полотна,
Опасной ссылкой удручён,
Назон вздыхает благородно.

И все он письма написал,
И все он песни убаюкал;
Любви он лёгкую познал
И жизни горькую науку.

Где пленных варваров вели
И гордый Рим трубил победу, –
Иные стены вознесли –
Иные праздники и беды.

...Рожок гарольдовый трубил
И лютня лепетала песню…
И души Вирус неизвестный
Косой наточенной косил.

 9

 Весь Рим пред Августом дрожит.

Услали к варварам Назона…

Он в одиночестве сидит,

Пакуя свитки сокрушённо.

 

Под вязким сургучом кипит

Тугой волной Причерноморье:

Он в одиночестве сидит

И перевязывает горе.

 

Прочна, вощёна бечева,

От тёплых слёз не намокает…

Плывут, как узники, слова,

И в трюме Понт пересекают.

 

10

 

          Начинающему поэту

 

          /Подражание Овидию/

Сразу высокую ноту возьми – с табличкой и стилем!
   Думай о вышнем всегда, дорогой пыля не спеша.
Но и о низких басах не забудь – и о струнах промежных:
   Разнообразьем не грех баловать чутких камен.
Сладко звучит в тишине Панова флейта и лира, –
   Бубном оркестр оживи, пусть барабан затрещит.
Сладости слишком: избыток не так уж и сладок.
   Чёткость сухая – и ритм нужен и шатким волнам.
Море строит ряды и гонит под парусом судно.
   Если же шторм закружит – гибель команды близка.
Много поэтов у нас: Альбий, сажающий лозы,
   И иониец слепой, мощных данайцев певец.
Вспомним Катулла, влюблённого в Лесбию страстно.
   Тут же и Пушкин, по мне, равный Гармонии брат.
Тут современный Попов, дух доносящий славянский,
   Горький дымок деревень, запах цветов полевых.
Выбери лучший пример, тот что душе твоей близок,
   Но под ярмом, словно бык, плуг волоча, не ходи.
Всякий губителен плен, кроме темницы любовной,
   Всякая воля блага, если в душе идеал.
Песню ли долгую тянешь – так станешь занудой.
   Плачешь без меры – так будешь смешон у людей.
Всякая в каменном Риме и всюду бывает погода:
   Ливень, что встанет стеной, с солнечным дружит лучом.
Лето приносит фасоль и красные гроздья кизила.
   Осень срывает листву, носит кристаллы зима…
Ягоде всякой, плоду своё время и место.
   Всякий сердечный порыв с ветрами лет согласуй!
Сам себе выбери средство по силам и звуку:
   Тяжкой кифары страшись, если в кости слабоват.
Тонкую лиру бери в гибкую отрока руку,
   Плектор бери костяной – и ударяй по струнам!
Если силён в духовых – дудку к губам приставляя,
   Воздух наполни пустой розовым цветом любви.
Не забывай и слова песни вставлять в промежутках:
   Голос, прошедший гортань – лучший души инструмент.

11

Цикутой зависти обрызган,
Из поздних ханжеских времён
И я уже, быть может, изгнан,
Как к диким варварам – Назон.

Ещё и сам того не знаю,
Но, как с лучиной, в поздний час
Свои элегии слагаю,
Душа далёкая, для Вас.

12

Всё ты туда хотел – к теплу поближе,

Где виноград растёт, и пашня дышит

Теплом, а Рим обманчив и далёк,

Как в небе Том напрасный уголёк.

Там император празднует победу:

Триумф над варваром… На праздник еду

Меж пыльных звёзд на пегом скакуне,

И гет в цепях не страшен больше мне.

Отсюда – дальше по полям Молдовы…

Где виноград тяжёл, сады медовы,

Где в ссылке вольной наш расцвёл поэт*, –

Хранит Дунай «элегий скорбных» след.

*Пушкин

2024

---

Скульптор из Оша

На Таганке, в стоячей пивной
Наливал я в ребристую кружку
Горьковатый напиток хмельной
И зажёвывал мокрою сушкой.

И подходит, бородкой обвит,
Человечек серьёзного вида.
«Молодой человек, – говорит, –
Я б лепил с вас героя Давида.
Юность, бледность, с горбинкою нос
И в глазах иудейский вопрос…
Сорок лет! – Велика проволока:
А натура – такая морока!
Может, только Рублёв не искал…
Тут ему монумент недалёко –
На граните меж липами встал,
Поопёршись на доски из меди…»

…Где искать тебя, кто мне ответит,
Скульптор ошинский, немец Адольф?
Погубил ли тебя алкоголь?
Или глина, что мял ты так мало,
В Оше царственным юношей стала?

            ____________

*Ош - город в Киргизии

---

Школьные хореи. Продолжение

Ежик и тяжеловоз

 

Удивительные судьбы,
Удивительные души!
Этот, в тапочках домашних,
Ученик на перемене
В угол тихонько забьётся
С книжкой в розовой обёртке,
И не видно и не слышно…
Он на ёжика похож
Тихим норовом и стрижкой.

Этот – грубый, как мужлан,
Как Арден, ширококостный.
Каждый может подойти
И отвесить подзатыльник –
И в ответ получит только:
«Хватит!» или взгляд коровий.
Он чернявый волосами,
А в ученье туп, как пробка.

Судьбы схожие какие!
Первый – вырос, что-то запил.
Что-то век свой одинокий
И коротенький прожил
Неприметно, незаметно,
Как полночный дачный ёжик
Зашумевший в лопухах.
Ежик, любящий тихонько
К таре горькой приложиться,
Приложиться к таре долгой –
И остаться на открытке
Детским ёжиком с трубой.

А второй - мужлан и грубый,
Как Арден, ширококостный,
К грубой тягловой работе
Стал привычен. Одиноко
Жил в своей пятиэтажке,
В душной маленькой квартирке,
Где его изображенье,
В обрамлении бутылок,
С ртом по-детски приоткрытым,
Зачумлённым дымным летом
Обнаружили соседи –
И хотели вновь обидеть.
Но, уставив в потолок
Взгляд коровий и печальный,
Им сказал покойный: «Хватит…»

 

Девочка с пучком

 

         «Сквозь волнистые туманы
         Пробирается луна…»

                А.С. Пушкин

Огоньки вдали дрожали
Сквозь мороз от снега синий,
Заливала жёлтым светом
Снег высокая луна.
Я дышал морозом липким,
Вместе с мамой, вместе с папой
Шёл дорогою печальной –
И иду ей до сих пор.

Там вдали девчушка с мамой,
С доброй бабкой деревенской,
В малой комнатке – с сугробом
За окном, где звёздный вечер…
Кареглаза, носик кверху
И пучочек на макушке
Чёрный, шпильками зашпилен.
К дню рождения, наверно…

В глазках – блёстки-огонёчки:
«Мама, мама, к нам приедет
Дядя Женя с тётей Талой?
С полным мальчиком Володей,
Очень тихим и печальным –
И смешливым без причины?

Мама, мама, едут, едут!..»

Вот уже полвека с лишним
Тётя Тала с дядей Женей,
Отпустив такси, поляной
Оснежённой, в лунном свете,
Опечаленно идут.
Толстый мальчик с ними в шубке.
Он зачем-то превратился
В одинокого поэта.
И стихи тебе он пишет
Хвойной веточкой по снегу.

 

 

Полина Фёдоровна

 

В душном пухе тополином,
Залетевшем в шумный класс,
Долговязая Полина
Тишине учила нас.

И надеясь что-то слишком
На некрасовский стожок,
В разлохмаченную стрижку
Запускала гребешок.

...Долговязая Полина,
Словно страус на полях,
В класс заходит в очень длинных,
Чуть растоптанных, туфлях.

Вот, гулка, как будто птицы,
Отчитает нас с тобой.
И по-доброму скосится
Глаз иссера-голубой.

 

Младшая дочка

 

Старый век прошёл и минул,
Новый словно не настал…
Я узнал тебя, Марина,
Хоть лет сорок не встречал.

Как? Совсем не изменилась:
Ты такая как была…
Как во сне ты появилась,
Как влюблённость ты прошла…

Надо ж было мне влюбиться
В бледность розовую щёк,
И под рыжею ресницей
В васильковый огонёк.

В эти пятнышки у носа,
В эту рыжую копну:
В эту путаную косу,
Словно в буйную весну…

Но, Марина! Ты ли это?
Так юна… Не может быть!
Сердцу старого поэта
Стыдно юную любить…

«Нет не я, – как будто пенье,
Нежный голос слышу я, –
Это милое творенье –
Дочка младшая моя».

2020

 

Мрамор Праксителя

 

Как прекрасна Афродита
Чёрно-белая на фото
В книге Куна чародейной!
Сам профессор, несомненно,
Загляделся б, поправляя
Пальцем вдумчивым очёчки.

Сами боги осторожно
Со страниц, когда могли бы,
Из блестящих глянцем арок
Взгляды б пылкие бросали:
На застенчивую шею,
На округлый подбородок,

Целомудренные плечи.
На девические грудки,
На сосочки-недотроги,
На спелёнатые ноги,
Стопы в завязях сандалий…

Но каким-то юным чувством,
Ощущая камня холод,
Про себя я, глупый школьник,
Афродите предпочёл
Наших девочек неброских.
Эту – в рыжих конопушках,
Эту – с бёдрами худыми,
В гольфах ниже икр – ту.

Не пример, а всё ж – живые.
И на перемене ходят
Неразбитой робкой парой,
Всё бретели поправляя.
Не взрослея, не старея...
Словно мрамор Праксителя.

---

Сюжет низкого жанра

---

Липовые аллеи

---

В двенадцать часов по ночам…

---

Стихи о ранней влюблённости. Часть 1

                 * * *

Может ли печальнее
Задремать душа?..
Кремовая, дальняя
Кофточка-лапша…

Веки полудетские,
Голосок грудной…
И шары немецкие
В хвое голубой.

Чуть касаясь клавишей,
Что ты мне споёшь?
Голоса оставишь ли
Тоненькую дрожь?

Подвитые волосы,
Чудо-волокно…
А грудного голоса
Не слыхать давно.

 

2020

 

            * * *

Какие были туфельки!
Как тонок был капрон!
А губки, словно трюфели –
И фантик золочён.

А глазки, словно белки
В Сокольничьих лесах:
И тушевые стрелки,
Загнуты на концах…

Зимы очарование…
Ты – в шапочке глухой…
Ах, чудное свидание –
Ах, поцелуй живой!

 

2020

 

         * * *

Горевать не надо:
Вновь морозным днём
Мы с тобою рядом
Улицей пойдём.

Шапочка глухая,
Хладный локоток.
Льдинка тает, тает
На бутонах щёк.

Ах, моё дыханье!
Душенька, мой свет,
Словно на прощанье
Помаши мне вслед!

В городе келейном,
В зимний день и час, –
В шарфике оленьем
Вязаном – до глаз.

2020

 

 

  Букетик чайных роз

 

В изумительном сомненье
И наивный, как вопрос,
Ире в день её рожденья
Нёс букетик чайных роз.

Вышла, заспанная с ночи,
Не причёсана, томна…
Пышет розою, а впрочем,
Удивлённо-холодна.

Эту сладкую минуту,
Эти милые края
Не забуду, не забуду,
Роза чайная моя!

2021

 

                * * *

 

Она была, как Форнарина, –
Былая школьница Ирина,
Зачем-то близкая до слёз;
Носила фартук с белой рюшей,
И золотой каштан волос
Спускался, покрывая уши, –
И хвостик, молодости лоск,
Лучился прелестью невинной
У этой девы за спиной…
Она была, как Форнарина;
Она была совсем иной…
Она сияла лучезарней,
С глазами горше миндаля;
Она жила возле пекарни,
Где пухом выстлана земля –
И жарко летом тополиным,
И гулко осенью златой…
Она была, как Форнарина;
Она была совсем иной.

 

2021

 

         * * *

Кофточка-лапша
Кремового цвета.
Ах, как хороша
Молодая Грета! –

Детская душа
В кофточку одета.

Грете снится сон,
Что она на бале,
И в неё влюблён
Юный Ювеналий.

Как же он влюблён –
С лавра до сандалий!..

Славен новый год
И морозен вечер…
Девушка идёт
Мне весь век навстречу.

И несёт меж дней,
Кроме горькой шутки,
В кофточке своей
Две печальных грудки.

2021

 

---

Попутного ветра, "Синяя птица"!

Где бриз у чаек перья гнёт,
И пена палубу покрыла, –
Глазами серыми поёт
Рыжеволосая Радмила.

Как будто голос – только свет
Глаз, улыбающихся мило.
А мне шесть лет, а мне шесть лет,
Рыжеволосая Радмила!

Как громко чайки голосят! –
Всё о любви здесь говорило…
Мне шестьдесят, мне шестьдесят,
Рыжеволосая Радмила!

2021

---

Рыбаки

1

Жил да был Иван Зубило
На отшибе у леска.
Как забрасывал удило –
Говорил ему Лука:
Где бы щука ни бродила –
Не минует, знать, крючка.
И вытаскивал наружу
Хищну рыбину в аршин.
«Ты, Лука, меня послушай,
Кривобокой Марьи сын!
Я тебе открою душу –
Ты поймёшь меня один».
И, уху хлебая с ложки
Деревянной, из кленка,
Пригорюнился немножко
И насупился слегка,
И ловил в смущенье в плошке
Разварного окунька.
«Давеча, погожей ранью
Засылаю я сватов
К рыжей косенькой Маланье
Из недавних псковских вдов.
Мать на стол блины, грибочки,
Нелупейку и первач.
Видишь ты, Лука: а дочка –
Рожа пятнами – и в плач.
Мне Иван, кричит, не милый,
Я его не полюблю:
Под фамилией Зубило
Лучше в прорубь иль в петлю.
Ты поверишь? – Так и было…
Поменяю на «Удило»
Я фамилию свою".

2

По профессии когда-то
Называли пастухов.
Если пас Емеля стадо, –
Был он точно Пастухов.
Если бреднем иль сетями
Рыбу в омуте ловил,
С полногрудыми ладьями
В море синее ходил;
Если сыт солёной пылью,
Пляшет килька вдоль бортов, –
Получай свою фамилью,
Будь отныне Рыбаков!
Ну а если не фартило,
Как поведал мне Лука,
Называйся ты Удило,
Нет в том страшного греха!

Так и наш Зубило прежний
Носит имечко уды.
Стороны левобережной
Берега им заняты.
Никого он не пущает
Во уловисты места.
Всё Лука ему прощает
За фамилию спроста.

2020

---

Нити судьбы

---

Пыль сотру, чтоб пластинка блестела...

              * * *

Пластинка по кругу стремится,
От яркого света черней.
И голос забытой певицы,
Как голубь, порхает над ней.

Былое во мрак отступило,
Невидимым стало для глаз.
Но твёрдая память винила
Его возвращает для нас.

На круге резиновом лёжа,
Колышется плоскость земли.
И голос из детства, похоже,
Дрожит и воркует вдали ...

 

2009

 

              * * *

Пластинка памяти свершает
Свой идиллический обряд.
О чём-то звуки вопрошают,
Зачем-то струны говорят…

Игла, шуршащая по кругу,
Цыганки ярче и верней
Сулит дорогу и разлуку,
И даму битую червей …

Земное счастие пророчит,
Приказывая долго жить.
И улыбается: не хочет
Певицу плачем разбудить…

 

2010

 

Радиола

 

Приёмник с лицом человека –
Два глаза, матерчатый лоб,
Во чреве двадцатого века –
Минувшего жар и озноб.

Он помнит и маму, и папу,
И даже прабабку мою.
Пластинка бежит по ухабам –
И крышка дрожит на краю...

Он знает и бабку, и деда,
Ольховку, Елоховской пыл.
Горбатого знает соседа –
И только себя позабыл...

И в дом не разваленный верит,
В утюжный и праздничный быт.
И там, за плетёнкой материй,
В эфир его сердце стучит.

 

2016

                  * * *

Пластинка скользила по кругу;
И розан, и голос мерцал.
За окнами плакала вьюга,
За вьюгой смеялся вокзал.

Гудки раздавались и пели,
Перрон спотыкался о снег.
«Ромалэ» ромэновцы пели,
Весь день или год, или век.

Скользила пластинка и выла,
Мерцанье и шорох храня;
И злобу под сердцем носила –
Украсть и замучить меня.

 

«Спидола»

 

Полна была «Спидола»,
Евтерпа прошлых дней,
То томною виолой,
То флейтою моей.

Свистками и гудками
С путей, которых нет,
И тёмными морями,
Где шхун рыбацких свет.

Морзянкою далёкой,
Стучащею в эфир,
Вселенной волоокой
И древней, словно мир.

И «Зингером» педальным.
И голосом твоим,
Умолкшим и печальным,
Как сердца стук – грудным.

 

2017

 

               * * *

Пластинка радиолы старой
Идёт дорогой круговой.
И женский голос под гитару
Звучит и плачет, как живой.

"Цыганка белая" запела
И ноту горькую взяла.
Поёт о счастье Изабелла;
Шумит и плавает игла…

В пучок опрятный на затылке
Затянут лён её кудрей.
И голос нарочито пылкий
Слетает с памяти моей.

 

2020

 

               * * *

 

Радиола пластинку вертела –
И чертила игла колею…
И как будто душа захотела
Оболочку покинуть свою.

Милый голос певицы весёлой
Что-то плакал, томил, обожал…
Отпускала его радиола –
Где винила касался металл…

И полвека с тех пор пролетает.
Поглядел: ни забот, ни людей…
Только голос как будто вздыхает
И грустит над пластинкой моей.

 

2020

 

              * * *

Уж сколько можно о пластинках,
О патефонах мне писать?
Игла, ленивая скотинка,
Ей всё бы холкою кивать.

Брести по полю круговому,
По ненасытному лужку.
Шуршать, зажёвывая слово,
И спотыкаться на кружку.

На чёрной плоскости шипящей
Изображать далёкий звук.
Певицы голос настоящий,
Слезу картинную разлук.

Давно под липой на кладбище
Певица юная поёт.
А мрамор вымыт окон чище –
И к розам пыль не пристаёт.

 

2019

 

Грустная песенка Нины Косты

 

Неприметно желтеют рябины;
Потемнев, моросят небеса.
И поёт свою песенку Нина,
Подведя молодые глаза.

Реют зонтики в студии дальней.
Нина в платьице выше колен…
Ничего не бывает печальней
Ожидаемых перемен…

Опечаленно голос взлетает,
Опечаленно падает вниз.
И как будто бы ангел витает,
В паутинном дрожании риз…

И такая осенняя нега
С постаревшею памятью в лад.
И как будто не дождик со снегом,
А года мои мимо летят.

 

2020

                      * * *

 

                   * * *

Пыль сотру, чтоб пластинка блестела
На резиновом плавном кругу, –
И певица, проснувшись, запела
Сквозь дожди и года, и пургу.

Чтоб шутила она постоянно
И грустила, величье храня, –
И грудным своим тёплым сопрано
До волос заливала меня.

И потом, когда песни весёлой
След простынет в ночном забытьи, –
Не закрою я вновь радиолу,
Где звучат поцелуи твои.

 

2022

---

...И не дует в трубу Джельсомина

1

Во кибиточке мотоциклетной,
Тарахтя, в пистолетном дыму,
Всё куда-то я еду и еду,
А куда: я и сам не пойму…

Пахнут перцем харчевни и тмином;
Все брезенты разлезлись давно…
И не любит уже Джельсомина
Дикаря Дзампано...


2

И не дует в трубу Джельсомина,
Барабаны её не трещат...
В погребке итальянские вина,
Запылившись, на досках лежат.

Сагрантино
       и Франчакорта,
Барбареско,
       Таурази…

А в харчевне не первого сорта
Дзампано полудикий бузит…

Кто угрюмого видел повесу? –
Он рыдает, где шумен прибой.
Кличет Матто и клоунессу,
Разлохмаченную, с трубой.

3

Ах, имея такое наследство:
Золотой Ренессанс на холстах,
Как же можно забыть своё детство,
Будто кубики вилл на холмах?

Газ тончайший и бязь занавески
На барашковой зелени гор?
Восьмигранный шишак Брунеллески
И маслинные взгляды синьор?..

Виноград, набухающий рано
Красным оком… А тут, на арбе,
Между рёбер лоскут балагана
И сумятица в долгой трубе…

Не идёт тебе шляпка с полями…
Жжёт бензин мотоцикл рябой…
Долго еду я меж зеленями,
Убаюкан, кибитка, тобой.

 

2020

 

        ____________

 

Сижу в заброшенном вокзале.
А мимо ходят поезда
В софилореновые дали,
В маньянианские года.

Мотоциклетный на дороге
Матчиш порой сыграет мне...
Короткий Мастроянни профиль
В вагонном промелькнёт окне...

Ах, сколько кануло красиво,
Как в омут, в общую судьбу,
Где дует бережно Мазина
В свою потешную трубу.

 

2021

---

О Ейске

Стихи разных лет

Возвращение из плавания

 

Зол от соли и от влаги,
В море плавал дядя Миша
Там, где люди андрофаги
И летучие, как мыши.

И – плавучие, как рыбы
Или ходят вверх ногами,
А рыбачки голы, либо –
Увитые жемчугами…

Возле хижины белёной,
Где зелёный виноградник,
Полуримские матроны
Убирают палисадник.

Судака и воблу вялят,
Осьминога пучеглаза.
Верхоплавки глазки пялят
Перед жаркою из таза…

Вот приходит дядя Миша
В двор, увитый виноградом.
(И плывёт луна над крышей,
И колышется прохлада).

Достаёт бутылку рома,
Помидор срезает с грядки…
– Ну, жена, теперь я дома.
За воротами ребятки.

Открывай ворота, Катя,
Приглашай к столу команду!
Расстилай к обеду скатерть,
Обведённу чёрным кантом.

 

2017

                * * *

 

Прошло с этих пор много лет:
Полвека, как в сизом тумане…
Но в шляпе соломенной дед –
И бабка – сидят на лимане.

Отец из бамбука уду
Забросил в кисель желтоватый…
И снова я краба найду,
С клешнёй, будто палец, поднятой.

Зубчатый и плоский, в броне,
Он в бок побежит торопливо…
Как скучно без матери мне!
Как мне без отца сиротливо!..

…Полвека – не маленький срок!
Дед с бабкой в тени загорают...
И пёрышки ветерок
У чаек перебирает…

 

2020

 

                  * * *

Словно в тёплой зелени лагуны,
По песку морскому, меж дворов
Ходят в Ейске женщины, как шхуны
Вдоль рыбацких мелей-берегов.

Эта с тазом, где чернеют дыры,
Та с корзиной раков поутру…
На верёвках, истекая жиром,
Вялит вобла в чешуе икру.

В межреберьях рыбьих догорает,
Напитавшись вечером, янтарь...
И старуха вечно сеть латает,
Зажигая над крыльцом фонарь.

 

2020

 

           Рыбачка

 

С тяжёлой косой над пробором,
Прекрасна, как южный закат,
Не режет с куста помидоры,
С лозы не берёт виноград.

И бусин на леску не нижет,
Не ставит вишнёвку на стол...
"Где ловишь ты камбалу, Миша?
В какие моря ты ушёл?.."

И мужа во сне окликает, –
И берегом бродят они,
Пока за лиманом мелькают
Далёкой станицы огни.

 

2020

 

              * * *

Где в лиман врезается коса,
Замедляет поезд ход устало:
За окном трепещут паруса,
И волна облизывает шпалы.

Вместе с машинистом и трубой
Паровоз почти увяз в прибое…
Как же в Ейск приехать нам с тобой,
Прицепясь к «кукушечке» с трубою?

Горький запах йодовый вдохнуть,
Как в волнах, а всё ещё на суше?..
Приближаться к морю по чуть-чуть,
Где трепещут паруса, как души.

 

2021

 

                 * * *

 

Словно в жёлтой зелени лагуны,
Где волна шелохнется едва,
Ходят в Ейске женщины, как шхуны,
Косу положив повыше лба...

Как же быстро лето промелькало
Во дворе с разбитым катерком!..
И потом печаль меня искала,
И тоска нашла меня потом...

А сюда, под черепицы крова
Воротясь, как птицы в небеса,
У казацкой церкви Мордюкова
Поднимала чёрные глаза.

 

2021

Рыбак дядя Миша

---

В Ейске

---

Charmante Catherine.

О шарманке

Стихи разных лет

 

 * * *

 

Шарманка, словно ларчик,

На шее у него.

«Что надо тебе, старче?»

«Не надо ничего».

 

Гудит узкоколейка

За домом и стеной…

«Наличная копейка

Была б всегда со мной.

 

Да чтоб не привязалась

Болезня и хандра.

Да белого бы малость,

Да красного б с утра…"

 

И по дворам дорога

Шарманщика ведёт…

Он отхлебнёт немного

И снова запоёт.

 

* * *              

 

Серый вечер лёг на крыши;

Занавескою колышет

Дворик газовая мгла.

И шарманку тише, тише

Рукоятка завела.

 

Из-под шляпы – пук соломы,

Молью съедены поля.

А у каменного дома

В лужах хлюпает земля.

 

Кто ты: немец? итальянец

Али пленный австрияк?

За твоей спиною ранец

Галицийских забияк.

 

Ты с утра подвыпил славно!

Доставай опять рубли,

Чтобы вал вертелся плавно

И колёсики плыли.

 

Может, хрипы фисгармоньи

Да твой кашель заводной

Честь солдата не уронят

И прославят ящик твой.

 

***

 

Скрипит органчик строгий,

И звуки чуть слышны:

 «По Муромской дороге

Стояли три сосны…»

 

То в хрип, то взвизгнет тонко…

А девушке темно:

На дальнюю сторонку

Уехал друг давно.

 

Нарушил клятву милый

Друг в дальней стороне…

Скрипит органчик хилый,

Вздыхает обо мне…

 

Старик промок; как дети

Игрушечка звонка.

Нет ничего на свете

Грустней её витка.

 

Памяти Николая Ушакова

 

«Вот шарманщик идёт с обезьянкой…»   
           
            Н. Ушаков

За здорово живёшь не будешь сыт.
Одна и та ж морока спозаранку:
Шарманщик во дворе с утра стоит
С одетой в плащ продрогшей обезьянкой.

И дождик хил, и двор осиротел.
Трамвай пройдёт за громкой подворотней…
Всю ночь без сна за ширмой просидел,
Старик, чиня органчик свой, в исподнем.

Теперь стоит и крутит рукоять.
Его, пожалуй, песенка пропета.
В сыром дворе невесело стоять
С понурой обезьянкой, в плащ одетой.

 

Charmante Catherine

 

Шарманщик напевает

«Прекрасную Катрин».

И шляпу он снимает

С желтеющих седин.

 

Кладёт её на плиты

Поля не заломив.

И ящичек раскрытый

Жуёт себе мотив…

 

«Их целых пять мелодий,

А я – один, один!..»

И снова он заводит

«Прекрасною Катрин» …

 

Затем – «Невесту» тонко,

И «Трансвааль» потом…

Виляет собачонка

На площади хвостом.

 

Гримасничает мальчик, –

А девочка ревёт…

Ещё один стаканчик –

И кончится завод…

 

За спину ящик брошен;

Звонят колокола…

«Три пуда – разве ноша? –

Обычные дела».

Обезьяна

Белой шёрсткой опушённая,
С лысой мордой обезьяна
Смотрит, как заворожённая,
На стоящих у шалмана.

А старик, под липой сонною,
В шляпе с пёрышком, помпезно,
Крутит ручкой немудрёные
Механические песни.

Хорошо на крепкой привязи
За пораненную лапу –
Все глаза, напучив, высмотреть
И без слёз и слов – заплакать.

 

Шарманщик

 

Что бредёшь нетвёрдою походкой

У раскрытых окон на виду?

А с тобою девочка-сиротка,

И с тобою белый какаду.

 

С ящика-шарманки стёрся глянец.

Пой задаром: что тебе пятак?!

Кто ты: швабский немец? Итальянец?

Или – штык зарывший австрияк?

 

Или ты – бурлак с Суры и Волги,

Перетёрший век свой и ремни?..

Попугай кричит с поднятой холкой,

Всё ещё возможный в наши дни.

Пражский шарманщик

С игрушкой шарманкой, раскрашенной впрок,

С тонюсеньким пёрышком в шляпе,

Сидит у собора, как будто мешок –

И сыплются деньги растяпе.

 

На площади давней, где Вацлав с флажком,

На бронзовом крупе, при пике,

А бабка Людмила – под чёрным платком,

А выше – апостолов лики.

 

Бывает, сидит он, солидный на взгляд,

Где в полдень часы пробивают

Двенадцать ударов, и медленно в ряд

Двенадцать фигур проплывают.

 

Тринадцатой – Смерть появляясь с косой,

По рельсу скользит – для порядка.

И старый – сливовицу с пьяной слезой

Мешает, вертя рукоятку.

                   «Ночь проходит, а смерть у ворот»

                                            Н.Ушаков

                    * * *

Смерть за горкой, а жизнь наизнанку;
В окнах полых не видно огней…
Успокой мою душу, шарманка –
Из мещанских прадедовских дней.

Диво дивное дальнего НЭПа
И дворов, где не видно ни зги,
Опусти мне на голову небо
И дождя по-налей в сапоги!

Спой «На Муромской – мне ты – дороге»,
«При народе» про девку сыграй!
Заведи про подвалы-остроги,
Про скуластый и каторжный край…

И я горы, наслушавшись, строну;
Понатешась, воспряну опять.
Только пой про родную сторонку

И стальную крути рукоять.

                  ***

Не так уж и надо мне было
Раз в тысячный ручку крутить:
Писать о шарманке, премило
На прошлое лоск наводить.

Но я записного поэта
Творенье прочёл: в тишине
Шарманщик, чья песенка спета,
Тихонько явился ко мне.

Снял ящик с горба, спозаранку
На ножки его водрузил.
В холодном пальто обезьянку
Себе на плечо посадил.

Играет он, крутит прилежно
Лапищей судьбу-рукоять.
И песенку хочется нежно

---

Школьные хореи. Продолжение

---

Элегии

        Овидий

Там рыба ходит подо льдом,
Как под прозрачным потолком:
Чернеют, вздрагивая, спины.
Безудержно вмерзает в льдины
Хрустальный остов корабля.
В снегу гранитная земля;
Простор для птиц необитаем.
Холмы волнятся пеленой:
И всадник вьётся горностаем,
Волну минуя за волной.

Ах, холод Скифии прибрежной!
Не так ты страшен лире нежной,
Как Рима ложное тепло,
Как лицемерия уставы,
Что тем мерзей, что не кровавы:
Души погибельное зло.

Там спит змея на ложе пышном…
А тут всё рядом, на виду.
Порой стрелу над ухом слышно;
Порой рука торчит во льду…
Порою варвар лижет вина,
Объём принявшие кувшина,
А под стеною крепостной,
Из двух десятков брёвен сбитой,
Проводит пленниц бечевой
Сарматский конник деловитый.

И день за днём, во сне пустом,
Спешат исчезнуть подо льдом.

2019

 

    Хутор «Железный»

 

Дни молодости, дни уединенья
Вдали от города, в украинском селенье;
Точнее – в роте: за забором там
Раскинут хутор белый по холмам.
Авдотья старая у мазанки присела.
Спуститься в погребок она хотела,
Чтобы достать, в бутылках, самогон
Для чёрных, жаждой мучимых, погон.
Но – ах и ох! – вступило в поясницу…
Как курица, рябая тут девица.
Доить корову ей и стыд, и лень.
К хохлушке ходит рядовой Долбень,
Чтобы потом хохлушкою хвалиться...
Черна, что та шелковица, девица,
И спереди зубов недостаёт…
Сижу на крыше (это мой полёт)
Прицепа, где молчит аппаратура…
Тутовника меня влекут плоды.
От них у всех черны, как сажа, рты.
Вот службы прелесть – отдых Эпикура!
Разложен ужин пышный на траве.
Тут «табуретовки» бутылки две,
И ключницы над ними дух витает;
Прямоугольник сала ожидает,
Лоснясь, – как бритва, острого ножа.
Две-три рыбёшки жаренных лежат –
Армянским поваром, но без приправы…
Тут – паляница с гребешком корявым
Блестит на солнце лаковым бочком,
И кружка ходит пьяная кругом.
Бывало, выйдешь в поле кукурузы,
Пройдёшь его, потом леском, леском…
Или в дощатый заберёшься кузов,
От колеса толкнувшись сапогом.
И в гарнизон. А там глядишь дорогой –
Бредут хохлушки стайкой голоногой…
А ты – в сельмаг – и «Осени златой»
Бутылку хвать – и в ёлки чуть живой…
Зачем минули дни уединенья
Вдали от города, в украинском селенье? –
Точнее – в роте: за забором там
Раскинут хутор белый по холмам.

 

2020

 

      Архангельское

 

Уходят подмосковные селенья,
В моих стихах помедлив на мгновенья…
Вот магазинчик, деревянный дом,
Где торговали пивом и вином, –
На курьих ножках. Лестница, скрипуча,
Ведёт наверх: тут – дерево, могуче,
Шатёр листвы раскрыло над тобой:
Весь теремок – под липой вековой…
Сюда отец когда-то, мучим жаждой,
С конферансье-приятелем, однажды,
Зашёл, с похмелья ангелом храним…
Давно их нет. И сломан магазин.
А там – посёлок: домики с лепниной;
С витой решёткою балкон старинный
Висит над улочкой и, верно, ждёт:
Вот краля выйдет, веер развернёт…
Напротив – клуб, где крутят кинофильмы
По вечерам. Как в масляной давильне,
Народ теснится в душной темноте.
Идёт «Дубровский» … В бледной чистоте,
На улице мороз кусает сучья,
И снег скрипит и колет мрак трескучий.
А утром – чай и саночки легки:
И влажное касание руки
Разгорячённой девочки, в мерлушке,
И глазки карие… Такие Пушкин,
Быть может, видел иногда во сне
Или в злачёной раме на стене.
Потом – и парк, заваленный снегами;
Усадьбы дверь с таинственными львами
И балюстрада, где балясин бег,
С фигурами и бюстами, как снег.
И в мягкой позе Афродиты юной,
За кованой решёткою чугунной,
В глубокой арке мрамор чуть живой,
С пучком волос над дивной головой...
Всё, всё стоять осталось неподвижно…
С еловой лапы снег падёт чуть слышно;
Качая хвою, белка промелькнёт;
Воспоминанье, вспыхнув, оживёт:
Рассеет лет тяжелое молчанье –
И успокоит душу на прощанье.

 

2020

       Южная элегия

Бывали дни, когда летал Амур
Над увенчанной тиной головою.
И моря ластилось, и волн ажур,
И шумный бег кудрявого прибоя,
И дальний парус, меньше, чем платок,
Где красным – буквы: «В» и «М»; вилок
Над морем чудо-облачка высоко…
И по обрыву –  в глинистый песок
Колючий куст воткнутый одиноко…

Там, наверху – железные пути.
Там – вагонетки ходят друг за дружкой.
Цистерны, в саже, с лесенкой-игрушкой,
И паровоз с звездою на груди.
Идёт вразвалку поезд дровяной,
Везёт в пригоршнях уголь насыпной,
Везёт кругляк, затянутый прутами,
Везёт мазут и нефтяной кисель…
Блестит стальная рельсов канитель,
Окаймлена зелёными горами.

А там – скала, где берег как увяз
В седой волне голубовато-рыжей…
Как пусто мне без света тихих глаз! –
И жду я возвращенья всякий час.
И рад уж мысли, что тебя увижу.

2020

---

Импрессионисты

---

Моцарт. Черновые наброски

1.

Приехали мы в Лондон поутру.
Отец меня представил музыкантам
Различным, среди них, я помню,
Был Иоганн Христиан, последний сын
Великого Иоганна Себастьяна.
Представь, Констанца, он со мной шутил,
Через платок играть мне предлагая,
Положенный на клавиши, и сам
Играл на скрипке, клавесине, флейте.
Четыре или пять часов
Мои концерты продолжались; долго
Пред публикой на сцене я стоял
Худой и бледный; был костюм велик,
Парик завит, напудрен – как мука;
Движеньям в такт с него слетала пудра.
Похож я был на куклу, чей завод
Не прекращается никак – и «браво!»
Кричала публика. Как дети друг у друга
Игрушку вырывают – так рвала
Она из скрипки детской звук за звуком.

2.

Потом – Париж. И то же всё; потом
Домой обратно; снова Зальцбург; пьески,
Дом, бедный садик у крыльца; затем –
Смычок придворный, снова сочиненья.
В Италию меня отец повёз.
Венеция, Флоренция; Миланской
Там оперы меня коснулся дух,
Как матушкин платок касался
Горячих глаз, чтоб отереть мне слёзы.
Творения великих мастеров
Меня тогда приятно удивили:
Сикстинский свод, массивные фигуры,
Взнесённые самим Буонарроти,
Парили в воздухе – и хор звучал
Молитвенно – то низко, то высоко…
Представь, Констанца: небо над тобой,
А в небе – люди; множество народу...

3.

Однажды, рано утром вышел я
Из конуры своей (под самой крышей
Тогда я жил). Вдруг, слышу кто-то
Насвистывает весело мотив
Из Митридата, оглянулся я –
Торговец раками с корзиной полной
Мне подмигнул – и скрылся за углом
Приятно стало мне, что иностранец
к тому же лавочник простой, так бойко
Насвистывает оперу мою.
Нередко и теперь я вспоминаю
Под шляпой загорелое лицо
Его и полную корзину с горкой
Злых глаз и шевелящихся клешней.
Вот слава! Есть сегодня: «браво»
Тебе кричат и носят на руках,
И жизнь полна надеждой, как корзина
Живым товаром… А назавтра в ней
Нет ничего – что продано, что так
Пришлось раздать, чтоб не пропало даром...

2017

4.

Неловко было мне, не по себе,
Когда меня сажал за общий стол
Со слугами в людской обедать
Хозяин граф. Не за себя краснел я,
Лицо в платок, расшитый шёлком, пряча.
Мне было жаль его преосвященства...
Но ненадолго – стало мне забавно
И весело их слушать болтовню:
На языках скупых вертели слуги
Хозяев важных, приложившись к кружкам…
А вечером – мне самому служил
Весь Геликон: и музы и простушки
С лугов альпийских… Милые картины
Мечтались мне – и превращались в звуки…
И забывал обиды я тогда,
И пресный хлеб, и похвалы некстати;
Карман дырявый, кислое вино…
Твоё я пью, Констанция, здоровье!

5.

Лоренцо милый*, часто я теперь
Отцовские уроки вспоминаю.
Тогда вдвоём сидели мы с сестрой
За клавесином старым, и отец
Водил смычком по скрипке, нам кивая…
Ногами я тогда не доставал
До пола далеко, смешно болтая
Ботинками. Серьёзной становясь –
Вдруг прыснула Наннерль – и разразилась
Неудержимым детским, звонким смехом…
Каморка наша, свечи, полумрак
И музыки начальные аккорды…
О, это стоит дорого! А смерть,
Как всякий дар, бесплатно достаётся.
Ушёл отец, мой бедный. Был я с ним
Порою сух… И мать… Помянем их!

*Лоренцо да Понте - либреттист и приятель Моцарта.

6.

Довольно звуков! Закрываю крышку
Клавира моего, тушу свечу.
Удача мне сегодня улыбнулась:
Придя с концерта, сел за инструмент,
Не сняв камзола, туфель, парика,
Лица не вымыв, не надев халата,
Я принялся записывать, на ум
Пришедшие мне грустные аккорды.
И весело мне стало как-то вдруг
И чудно, и легко, и пальцы вновь
От клавишей к перу переходили…
Теперь в постель! И наблюдать во сне,
И слушать, как гудит орган в соборе –
И Реквием рождается, плывёт;
И хор – фигурки женщин и мужчин
С трагическими лицами, смешно,
Величественно тянут звук за звуком…
А между тем, уверенности нет,
Что я проснусь назавтра, что скворец
Меня разбудит песенкой сварливой,
Как флейта в зингшпиле… Вот в клетке он,
Прикрывши плёнкой глазки, задремал.

2020

---

Школьные хореи

Канцелярский на углу.

 

На углу стоял он, давний,
Словно короб деревянный,
В пять ступенечек скрипучих,
Канцелярский магазин.
Приходил туда я часто,
Красный ранец за спиною,
Словно божия коровка, –
Второклашка, третьеклассник…
Ах, какое это чудо! –
Разноцветные рулоны
Краской пахнущей бумаги
Для вырезываний школьных!
И гофре – шероховатой,
Из которой вырезали
Мы салатовые ёлки…
Были стопочки тетрадей,
Эти в клетку, те в линейку,
Разлинованные косо…
Ластик, пахнущий резиной,
Карандаш простой, графитом
Губы мажущий за партой
На усидчивом уроке…
Где учительница наша,
Пожилая, с хватким гребнем
В поседевших волосах,
Нас хвалила и журила,
"Ж" смягчая добросердно...
А ещё в том магазине
Был бумаги свежий запах,
Влажной глянцевой бумаги!
А пустые дневники
В голубых лежали стопках,
В бледно-розовых лежали,
Ожидая ручки красной
Справедливого пера…
А ещё – напротив двери
Магазинчика из брёвен,
Через шумную дорогу,
Дом стоял твой, как корабль,
Якорь бросивший тяжёлый.
Там, среди окошек ровных,
Было солнышко-окошко…
Ира милая моя!
За каким окном теперь ты
Красишь волосы седые
В свой застенчивый каштан?

 

2020

 

В.Т. Кудрявцеву.

 

Мой товарищ по несчастью! –
Помню, «ритмики» училка,
Кажется, жена завхоза,
Нас объединила в пару
В танце прыгать и скакать.
Девочек нам не досталось:
Милых девочек, в косичках
В гладиолусных бантах!
И скакали, и вертелись
Мы в застенчивом галопе,
Будто в цирке медвежата,
Второклашки, а завхозша
Глухо клавиши дробила,
И кивала нам причёской –
Чёрной, словно чернослив...
Пятьдесят два года – шутка ль? –
Промелькнули… В зале тихо.
Это клавиши умолкли,
Стукнув крышкою рояля.

 

2020

 

Маша

 

Зимним вечером морозным
Школа людная пустела.
И темнели коридоры,
Камень-лестницы темнели.
Эхо плавало по школе,
Кашель, шорохи умножив, –
Стук подбитых каблучков:
Вот скользнули со ступенек,
Поутихли: наступают
Незнакомою подковкой
На дубовые паркеты.
Вот они всё глуше, тише –
И далёко утихают…
А в отдельном коридоре
Да под чудо-чердаками
Дверь белела, а за нею –
Класс натопленный – и Маша
В платье розовом, в беседке,
Там Дубровского ждала.

 

2020

 

Две подруги

 

Я иду районом давним,
В мае тёплом и зелёном.
Вижу – девушки навстречу:
И одна, как будто – Таня,
Золотистая блондинка –
Хвостик слева, хвостик справа.
И другая – будто Ира,
Та, что фартука бретельки
На плечах несла, как крылья,
Что застенчиво ходила
Мимо, и, глаза подняв,
На мгновенье мне в глаза
С грустью юною глядела,
Как мадонна Рафаэля;
Говорила мне: «привет!»

Эти девушки-подруги,
Вечно вместе, мне в убыток…
Но и Таню из-за Иры –
И весь Божий свет люблю я…
Даже зная, даже помня,
Что стакан гранёный Таня,
Золотистая блондинка –
Хвостик слева, хвостик справа, –
Подымала, подымала…
А потом не стало денег:
И рубли, и серебро
Воровала, воровала
У подруги своей давней,
У своей подруги лучшей,
Той, что фартука бретельки
На плечах несла, как крылья,
Что застенчиво ходила
Мимо, и, глаза подняв,
На мгновенье мне в глаза
С грустью юною глядела,
Как мадонна Рафаэля;
Говорила мне: «привет!» …

…И уехала куда-то,
И в земле чужой пропала…
И теперь идут навстречу
Две подруги мне – под ручку.
И одна, как будто – Таня,
И другая – будто Ира.

 

2022

 

Форнарина

 

Говоришь: стихи живые
У тебя выходят часто,
Как горох из жестяной
Банки сыплются, гремучей.
Слово чести, не нарочно
Эти яркие картины
Вывожу в стихах, без кисти
Без посконного холста
На смолистой свежей раме,
Палец вдруг не занозив.
Без палитры, где густы
Перемешанные краски,
Охра жёлтая и кадмий,
Сажа, зелень и белила…

Возрождаю, возрождаю
Жизнь ушедшую куда-то.
Из кореньев васильковых,
Из коры сосны и дуба
Да из липового цвета.
Да из близкого дыханья
Этой девушки, когда-то
Мне в лицо дышавшей розой:
Да из грустных взглядов кратких
Очень юной Форнарины,
Очень дальней Форнарины,
В школьных гольфах белоснежных…

Говоришь: живые строчки
У тебя выходят часто…
Это – я хожу за ними,
Как ходил под парусами
За руном Ясон в Колхиду.

 

2022

 

В актовом зале

 

Крышка стукнула рояля.
С ней захлопнулось и время.
То, где наши дни летели,
Словно «зорьки пионерской»
Пробуждающие песни.
Словно Золушкино платье,
Полетевшее по ветру,
Сахар бёдер обнажая.
Это время не вернётся:
Там оно, где мы – мальчишки,
Заглядевшиеся тайно
На развившиеся грудки,
На сомкнутые коленки.

Зал темнеет постепенно,
Вечер зимний в окнах синих.
Стул пустой зачем-то скрипнул.
А учительница пенья
Закрывает, закрывает
Крышку громкую рояля.

 

2022

---

В тридевятом царстве...

Сказка о блохе

 

Подковал Левша блоху-блошеньку,
Подковал серебряными подковками.
Стала жалиться блоха, стала плакаться:
Ах, несчастная я, разнесчастная,
Не могу ни ходити, ни прыгати!
Посадил меня Левша в клетку медную,
За засовом сижу я титановым.
Не испить мне, блохе, честной кровушки,
Не топтать вовек тёплой шерстушки.

Говорит ей Левша, подбоченившись:
Не горюй, блоха, блоха-блошенька!
Отнесу я тебя во Плешиный ряд,
На Блошиный рынок, на торжище.
Там купцам загоню богатеньким,
Приплывавшим к нам из Венеции.

Принёс Левша блоху на базар
И продал за целковый купчикам.
Увезли купцы блоху в Венецию.
Открывали клетку медную,
Пересаживали в золочёную.
На гондолу поставили узкую,
Повезли во дворец к государю-то.
Увидал её дож, удивляется,
На копытца её не насмотрится.
А блоха давай ему жалиться,
Говорит: не могу я прыгати,
Не могу ходити-бегати.
Не испить мне вволю честной кровушки,
Не топтати мне тёплой шерстушки.

Услыхал её дож, опечалился,
Приказал слугАм расковать блоху:
Ты иди, блоха, своей дорогою,
Не погублю я душу твою блошиную.

 

2017

 

Сказ об Иване-струннике и о царе Горохе

 

В тридевятом царстве,
В тридесятом государстве,
Где кофе – молотый,
А дома из чистого золота,
А дороги вощёные,
А мосты мощёные,
Жил-был Иван-балалаечник,
Балалаечник да гусельник.

Как-то позвали Ивана во дворец.
Сам царь ему и говорит:
"Неча, Иван, на печи лежать
В потолок плевать!
Будешь, Ваня, послов встречать,
Струны пощипывать,
Песни выдумывать,
Царя-батюшку потешать".

А Ивану что:
Знай на гусельках наигрывает,
Да балалайку поглаживает.
«Ладно, – говорит, – постараемся,
Поработаем во славу Божию
Да потешим царя-батюшку».

Приехали послы итальянские –
На головах плоские шапки,
А на шапках перья колыхаются.

Стал играть Иван, тронул гусельки –
Заплясали гости итальянские,
Пляшут час, пляшут два часа;
Шапки с голов попадали,
Перья повылезли,
Пот с коричневых лбов
Градом льёт.

Отложил Иван гусли,
Взял балалаечку.
Взмолились послы итальянские:
"Не играй, Иван, не губи ты нас.
Отдадим мы царю-батюшке пол-Венеции,
Да ещё, к тому ж, пол-Флоренции,
Да в придачу ещё шапки с перьями
И плащи наши красные суконные.
А не то отсекут нам головы,
Обвинят нас в хореомании".

Бросил тут играть Иван.
И ушли послы счастливые.
И повесил царь-батюшка
На стену полкарты - Венеции
И полкарты Флоренции.

И стал жить-поживать,
Да вечерами с блюдечка
Чай пить китайский.

 

2017

 

Князь и витязи

 

Понесёт река белой лилией
Смоляну ладью тихоходную.
А над той рекой стены до неба,
Словно печь в избе побелённая.
А за стенами, над бойницами, –
Блещут маковки позолотою.
Та приплюснута, будто палицей,
Та – округленька, словно девица.
Башня третья-то – как берёзушка,
С колокольнею, белоствольная.

Как к высокому крыльцу-паперти
Подъезжал на коне с попоною
В шапке, соболем отороченной,
Князь Владимир-от Святославович.
Подъезжал, вопрошал служилого:
Не видать ли обоза вражьего?
Не слыхать ли зверина гиканья,
Табунов басурманских топота?

Отвечает служилый, кланяясь:
Нет покоя соседним волостям
От татарина щелеглазого.
На башке у них шлемы ржавые,
Шапки лисами оторочены.
На кол садят, срубают головы.
А из кожи христьянской праведной
Шьют их жёны мошны с попонами.
В чёрной бане они не моются,
У костров кружком собираются
Жрать кобыл, а раздевшись, слушают,
Как полымя их вшами щёлкает.

Говорит тогда Красно Солнышко:
Сослужи ты мне службу верную:
Поезжай ты в степь со товарищи,
Прогоните отродье идолье
От белёных стен да от маковок,
От святых икон в степи ровные!

Выходили в степь трое витязей,
Трое витязей во броне кольцом.
Первый с палицей, как каштанов плод,
А второй с копьём – будто деревце.
А у третьего за спиною лук,
Словно бровь черна, поизогнутый.

Под Ильёю конь заелозиет,
Под Добрынею заартачится, –
Уж Поповичев вслед стрелы летит.

2019

 

Марфа вдова

 

Жила в Новгороде Марфа.
Муж её погиб в сраженье
С ненавистною Литвою.
Был посадник он исправный,
На войне был витязь храбрый.

К речке Марфа выходила,
На мосту стояла долго,
Долго в полюшко глядела.
Вот, супруг любимый скачет:
Приближается – и в пене
Конь храпит и пыль метётся...
Держит голову курчаву
Всадник на железной длани,
А другой рукой – поводья.

Закричала Марфа в поле,
Серым лебедем взлетела.
И кружит над полем долго,
И кричит не птичьим криком,
И рыдает вдовьим плачем...

А как к Новгороду войско
Подступило Иоанна,
Обратилась снова в Марфу,
И на площади широкой
Собрала она дружину
Из посадских, из торговых,
Да из чёрного народа.
Да ещё Великой Ганзы
Немцев любекских в пять сотен.
А всего-то было войска
Тысяч пятьдесят, не меньше.

Марфа к речке выходила,
На мосту стояла долго,
Долго в полюшко глядела:
Вот и зять по полю скачет.
Конь храпит и пыль метётся...
Держит голову курчаву
Всадник на железной длани,
А другой рукой – поводья.

Закричала Марфа в поле,
Серым лебедем взлетела.
И кружит над полем долго,
И кричит не птичьим криком,
Плачет плачем материнским...

А во граде плаху строят,
Там, где вече собиралось,
И ведут на плаху Марфу:
Обратилась она снова
Марфой – чёрною вдовою.

Говорит она народу:
В небе птицей я летала,
А спустилась я на землю
Умереть женой утешной,
Нежной матерью счастливой,
Новгородкою свободной.

 

2017

---

Старый Гриша

---

С местечком бедным в унисон...

                 *  *  *

---

У ван дер Вейдена есть странная картина...

---

Счастливчик Августин. Действие второе и последнее

Действие второе

 

Картина первая

Поздний безлунный вечер. Человек стоит на углу дома,
опираясь на стену. Безветрие, смрад.

Человек (подвыпивший)

Не пил я раньше допьяна ни разу;
Имел семью: жену и трёх детей.
Но унесла всех четверых зараза,
Как слабый лист уносит суховей.
Не пил я раньше – ни глотка, ни кружки;
Монашка-жизнь не ладила с вином,
Но смерть пришла – и взбила мне подушки
В сыром и смрадном погребе своём.
Не знал я буйства хмельного веселья,
Любил жену и дочек дорогих…
Но нет их здесь, (плачет) лишь Дантов ад похмелья
И скрип телег – и смрад от ям чумных.
Храм опустел; колокола застыли;
На башне спит безмолвно циферблат.
И время спит – темно в его могиле, –
И мертвецы над чёрным рвом стоят…
Безумье правит сатанинской кликой:
Везде слышна на Господа хула,
Телеги стонут тонко, как пила,
И мыслят тени слиться в пляске дикой,
Жизнь обретая снова при огне…
Врачи чумные ночью снятся мне
В клювастых масках, ворошат колоды
Из мертвецов, клюкой – проходят годы,
Столетья пролетают – всё одно:
Скрипит арба по улице пустынной –
В углу случайно задралось рядно:
Раскрытый рот девичий, взгляд невинный,
Уставлен в небо, немощный старик
Таращит бельма, высунув язык.
Вот мой сосед, мальчишка-непоседа,
Средь них притих, на радость старикам –
Родителям, уснувшим по бокам.
И верный пёс, скуля, плетётся следом.
Храм опустел… одна у алтаря
Мой ангел кроткий, бедная Елена,
Псалтырь читаешь, преклонив колена,
Спасителя за всё благодаря. (плачет)
И три головки смотрят с потолка…
А! вот стучит проклятая клюка…

Доктор

(приближается, в ужасном снаряжении. Распространяется
смешанный запах благовоний и чеснока)

Иди домой, не стой тут понапрасну!
Иди домой, работать не мешай!
Иди домой, не то назавтра, ясно,
Твоя душа перекочует в рай.

Человек

Пошёл бы я, но некуда идти.
Пуста каморка, в очаге застыла
Зола – и жир от мозговой кости,
Что я принёс из лавки – и варила
Её жена, уже сама больна.
И дети ели… а к утру она
Угасла… и детей взяла могила.

Доктор

Ну, стой, приятель… стой себе хоть век.
(бормочет сквозь маску песенку) «Жил-был в Вероне знатный человек…» (уходит)

Мимо проезжает телега, запряжённая тощей кобылой.
На ней гроб. Полураздетая женщина, изображая смерть, стоит с косой в руке. По бокам телеги идут люди в длинных одеждах и в масках, с факелами, и поют молитвы. Во главе шествия человек в стихаре с большим крестом, переодетый в священника.

Женщина

Я прихожу – и в дверь вхожу без стука:
Хоть на засов хоть на замок запри.
Развратнику я нежная подруга,
Его ласкать я буду до зари.
Потом – прощай! Скупому я – надежда:
Хранить в подвалах сундуки его
Я обязуюсь, но никак не прежде,
Чем закопают под ольхой его.
Убийца, вор, на грудь ко мне склонитесь!
Лишь я покой смогу вам подарить.
И, судьи, вы, передо мной явитесь,
Чтоб мертвецов, таких, как вы судить.
Безбожники, чья вера – справедливость,
Что на земле должна торжествовать:
И ты, юнец в прыщах, сама стыдливость,
И ты, старик, готовый умирать.
Моя сестра, упрямая девица:
Всё забежит она вперёд меня.
А я за ней, кадилами звеня.
Спешите, братья, язвами покрыться!

Люди в масках (поют)

Чуму восхвалим, братия честная!
Надежду нам дари ты, всеблагая,
На очищенье тела от греха, –
Да отлетит от нас душа, легка!
Как будто гроб унылый с катафалка,
Гремя цепями, сбросим в глинозём,
В зловонных язвах, жизни жребий жалкий,
И над могилой спляшем и споём.

(Танцуют. Процессия проезжает и скрывается во мраке)

 

 

Картина вторая

 

Ночь. Таверна. Иоахим, Эразм, Аннета, Луиза,

венгр-скрипач, посетители.

 

Эразм

 

Счастливцы эти на цветы похожи:

Подует ветер – словно пух, летят:

Пешком, в повозках, погрузив уклад,

Бегом от крыс, на крыс же и похожи.

А мы вот тут свой расточаем хлам,

За здравье пьём друг друга – и за дам!

 

Иоахим

 

Ты шутишь: здравье…

 

Эразм

 

                                      Нет, мне не до шуток:

Когда здоровья швах – удел наш жуток:

Не можем милых женщин мы любить,

И, вот беда, за их здоровье пить.

Но если есть такие силы в теле –

Легко себя проявим мы на деле.

Луиза и Аннета, пью за вас,

Два ангела с полотен Боттичелли.

Иоахим, будь счастлив, в добрый час! (пьют)

 

Луиза

 

Слыхала я сегодня от сиделки:

Занемогла, лежит в постели с грелкой

Джоанна, в лихорадке и жару

Уж третий день, и кажется пустячной

Её болезнь среди заразы мрачной,

Что кожи бархат превратит в кору.

Поблекнут щёки, ввалятся глазницы…

Кошмар ночной который месяц снится!

Нальём-ка мы бокалы по края

Помянем мёртвых, милые друзья!

(все пьют)

 

Аннета

 

Слыхала я от трезвого монаха:

Собрался в путь меняла Мардохей:

Бежать задумал, вроде, он от страха;

Не верю я что спустит долг еврей.

А должников немало, вот хоть этот

Отец семейства должен сто гиней…

Нет, не поверю, чтоб простил еврей

И лепты медной Нового Завета.

 

Эразм

 

Виват, Аннета! Прелести твоей

Да не сокроет пагубная Лета!

Такая грудь должна белеть средь нас,

А губы жечь. Мой ангел, в добрый час!

 (целует в губы, пьёт)

 

Иоахим (хмелея)

 

Ты говорил: мадонна Боттичелли…

А я скажу: ты прав, на самом деле:

Луиза прелесть, уф как хороша!

Клянусь: женюсь, чтоб кисти облысели! –

Коль в небеса не отлетит душа.

Чума чумой, а перебор за кружкой

Мне обниматься повелит с подушкой!

(смех)

 

Эразм

 

Живых припомним! Ты, Иоахим,

Румяной охрой с суриком храним,

Тебе чума, что насморк и простуда.

Струится жизнь в тебя не весть откуда.

Примерный рост и лень, и рыжина –

Всё здесь за то, чтоб пить тебе до дна!

(пьют)

Аннет моя, как речь твоя скромна!

Как обходительна: как обойти умеешь

Вопросы странные… как в грусти ты томна –

И как в любви мгновенно пламенеешь!

И всё себе позволишь и посмеешь,

Как мой бокал, игрой страстей полна.

Луиза! Лань, встревоженная львом,

Стоит не в силах двинуться под взором

Опасных глаз, но вдруг летит – с позором

Отставший хищник гонит мух хвостом.

Печаль – могуча, юность быстронога.

Уйдёт Чума из наших скорбных мест.

Как жухлый лист, уляжется тревога,

И затанцует в небе медный пест.

Священник, выйдет к алтарю степенно,

Начнёт читать – и белоснежный хор

Храм огласит. И встанет на колено

Седой старик, молчавший до сих пор.

Мой тост за мир, за радость исцеленья! (пьют)

Теперь припомним нашего дружка,

Что забавлял нас здесь на удивленье –

Жаль в мастерской своей пропал Люка,

У верстака, средь дек, как женщин стройных,

В пыли древесной, с пальцами в клею…

 

Луиза

 

Угас Люка… на кладбище спокойном

Теперь он скрипку мастерит – свою.

И шутит, что в прижизненной могиле

Ему чужие скрипки приносили.

 

Иоахим

 

Люка, Люка… Мой бедный друг, не раз

Вот здесь над жизнью мы с тобой шутили…

И вот теперь, пожалуйста: угас…

 

(все молчат)

 

Иоахим (музыканту)

 

Сыграй нам песню грустную, скрипач,

Протяжную, похожую на плач...

 

Музыкант играет на скрипке. Сидящий за соседним столом человек, по виду бродяга, падает со стула на пол и замирает.

 

(все молчат; музыкант играет)

 

Картина третья

 

Утро, комната, залитая светом. В оконце, голубом от лазури, звенят, похожие на дамские ножнички, стрижи.

 

Августин

 

Родная улица, тебя не узнаю,

Когда иду под вечер, где волокна

Закатных тучек плыли, как в раю,

И на заре раскрыты были окна,

Впуская свежий ветерок с реки,

Когда отец и старший брат учили

Меня аккорды брать – и в три руки

Играли мы и в небо звуки плыли…

А после я на пальцы долго дул,

Облизывая свежие мозоли…

Брат старший мой в Дунае утонул,

Отец сгорел, вина напившись вволю;

В тот день он свежий холмик обнимал,

И над могилой матери рыдал.

А помню я себя ребёнком малым:

Отец меня по улице ведёт.

Гремят литавры, цитры, розы валом

Из окон сыплют; в храме хор поёт.

А над толпой Пречистой изваянье

Плывёт, в венце из белоснежных роз,

И в полный рост паря, минует зданья…

И тут отец не сдерживает слёз,

И достаёт, раскрывши полу, флягу,

И долго пьёт спасительную влагу…

А, между тем, вся улица в цветах,

И мать нам машет из окна рукою.

Мой музыкант так весел, просто страх,

И так не ловок, что идёт дугою.

Цветы, венки, танцующий народ;

Курится ладан, музыки порывы…

Слепец в коляске женщину везёт,

Скрипач выводит жалкие мотивы.

А что теперь на улице моей?

Где был булыжник умащён цветами, -

Скрипят телеги, полные теней,

И смрадный дух над мёртвыми телами.

И где теперь Амелия? О ней

Давно не слышно: девять-десять дней…

В окне напротив плачет мандолина;

Стрижи летают в ясной вышине;

Ни человечка, улица пустынна,

И яркий день страшнее ночи мне.

 

Трубочист (с крыши)

 

Привет, дружок! Без музыки неделю

На крыши жарюсь. Скучно, в самом деле;

Жара и жажда и работать лень.

 

Августин

 

Ты разве чистишь трубы целый день?

Всегда-то ты работал на закате.

Потерю в весе кто тебе оплатит?

Весь в саже ты…

 

Трубочист

 

                              Да совесть не черна!

 

Августин

 

Иди к жене!

 

                    Трубочист

 

                    На кладбище жена.

Дом опустел, углы прогрызли мыши.

Теперь, дружок, мне веселей на крыше.

 

Августин

 

Несчастный Ганс!

 

Трубочист

 

                            Несчастен – у кого

В трубе засор, а в сердце ничего.

 

Августин (берёт мандолину, поёт)

 

 

Далеко Чума ходила,

Всюду ставила кресты.

Всех она похоронила:

Ей не пить с лица воды.

 

И чистюля, и чумазый –

Все легли в единый ров.

И пошли на небо сразу,

Обретая дом и кров.

 

Кто пониже, кто повыше,

За шиповником оград,

Кто совсем уже под крышей,

Где и трубы не дымят.

 

(трубочист плачет)

 

Картина четвёртая

 

Вечер. Городское кладбище. Над только что засыпанной

могилой сидит, покачиваясь, Мардохей.

 

Мардохей

 

 

Уснула; спи, дремли, моя Ревекка!

Не дал нам Бог с тобой иметь детей.

Почти без ссор мы жили четверть века,

Так слёзы льёт сегодня Мардохей.

Всё, что я мог – я делал, что умею:

И вот один, весёлые дела!

На старость лет могилу я имею.

Зачем моя Ревекка умерла?.. (плачет)

 

Могильщик

 

Хозяин, всё, окончена работа.

С вас золотой – не дорого беру.

 

Мардохей

 

Работник, ты завысил цену что-то;

И половины я не наберу. (даёт серебро)

 

Могильщик

 

Ну, с вами Бог, что можете…

 

Мардохей

 

                                              Ревекка!

Спокойно спи, не дал нам Бог детей…

Без ссор почти мы жили четверть века,

Так слёзы льёт, родная, Мардохей…(плачет)

 

 

Неподалёку Амелия – лежит, обнимая холм; рядом вторая, ещё свежая, могильная насыпь.

 

Амелия

 

Амелия, ты слышишь, будто в храме

Под сводом хором ангелы поют?

Курится ладан; свечи огоньками

Дрожат, лампады тихие цветут…

У алтаря, колена преклоняя,

В одежде белой ангел мой, родная,

Псалтирь читаешь или слёзы льёшь,

Или меня по имени зовёшь?..

Вот муж твой бедный; век прожив в заботах,

Он знал любовь; прощёлкав дни на счётах,

Он жизнь свою проплакал по ночам,

Тебя любя одну на целом свете,

Доверчиво, как взрослых любят дети,

Век доживая с горем пополам,

И всё и всем вокруг себя прощая…

Прости и ты меня, моя родная!

 

(умолкает)

 

 

Картина пятая

 

Поздний вечер, переходящий в ночь. Раструб улицы, переходящей в площадь. Высоко в небе сквозь тучи пробирается ясная луна.

 

Фонарщик (с длинным факелом на плече; поёт)

 

Была б мошна моя полна,

Как эта яркая луна,

Тогда бы, точно, до зари

Не зажигал я фонари.

 

Тогда бы дома в тишине,

Стонал и охал я во сне,

И сердца собственного стук

Я б слышал, вдруг, обняв сундук.

 

И всё б мерещился б мне вор

Во мраке – нож и бритва-взор…

Нет! хорошо, что по ночам

Тяну я факел к фонарям.

 

(зажигает фонарь)

 

Первый мужской голос

 

Распелся тут: ишь, ночь ему темна!

И так уж светит полная луна.

На что смотреть? Бледны от страха рожи,

А эти на лунатиков похожи:

От горя спятив, бродят по ночам,

А те в углы забились по домам,

Боясь схватить блошиную заразу.

По мне ж, коль в преисподнюю – так сразу.

Коль на роду написано «мертвец»,

Так ты хоть лопни – всё тебе конец.

 

Второй мужской голос

 

Ну, не скажи! Молитва помогает.

Хоть я и грешник – только помолюсь

И лишь двуперстьем я перекрещусь –

Как тут же, в миг, от сердца отлегает.

 

Первый

 

И я молитву пошептать люблю:

«Помилуй, бог, пошли мне ночь темнее!»

И как пошлёт – прохожему на шее

Во тьме стяну потуже я петлю.

 

Женщина

 

Так ты – убийца, вор? Каким пугают

Чуть не с пелёнок матери детей?

А! сироту не удивит злодей;

… сказок сирота не знает.

С трёх лет меня воспитывал приют,

Будь проклят он, под розгами кричащий!

Потом я шла туда, куда зовут,

За медный грош – не за дублон блестящий.

Короче, жизнь пришла моя к беде.

Но вот Чума явилась, слава богу:

Ни наряжать в последнюю дорогу,

Ни корчить роль не надо сироте.

Коль нет своих – чужих я обряжаю:

Тяп-ляп – и хватит тем, кто победней;

Кто побогаче – с теми понежней.

 

Первый

 

Пошли со мной: пустеет храм без толку.

Без шума проберёмся, втихомолку,

Да можно с шумом: нет там никого,

А серебра – лопатой гресть его! –

Подсвечники, а посох драгоценный!

Да кой-чего содрать и с алтаря…

 

Второй

 

Нет, я хоть грешник – не пойду…

 

Первый

 

                                                      А зря.

 

Голос из толпы

 

Я, я с тобой!..

 

(уходят)

 

Астролог

 

                    Светила во вселенной

Мне говорят, что близок наш конец.

Луна в Тельце, и на одной орбите

Планеты две – я в телескоп увидел –

Кто хочет знать: жилец он – не жилец,

Судьбу свою и близких и без вести

Пропавших – словом, подходи, народ!

За плату малую…

 

Голос из толпы

 

                               Дозор идёт!

 

Первый дозорный

 

Марш по домам!

 

Второй дозорный

 

                                 Ишь набежало бестий!

Отребье, дрянь! Окраин татских люд.

 

Третий дозорный

 

Оставь их, Якоб, пусть себе поют!

 

Первый дозорный

 

Коли смирны, так что, на самом деле?..

 

Второй дозорный

 

Они уже на реквием напели!

 

Мимо на тележке двое катят закрытый гроб.

 

Первый стражник

 

Аннета.

 

Третий стражник

 

              Та, что утром умерла?

 

Второй дозорный

 

Я знал её… такие, брат, дела…

 

(достаёт флягу. Тележка проезжает)

 

 

 

 

Картина шестая

 

Утро в комнатке-мастерской Иоахима. В центре два мольберта. По столику, что у стены, разбросаны предметы: краски, кисти на палитре, клубок со штопальной иглой, латунная ступа с пестом, дырявый шерстяной носок, проросшая луковица, пара пуговиц и большая щербатая кружка. Над столом – полка с тубами, банками, коробочками и проч.

Художник, чем-то встревоженный, сидит на диване; перед ним – Августин на табурете с хозяйской гитарой в руках. На полу также разбросаны вещи и предметы туалета.

 

Августин

 

Послушай песню, брат Иоахим.

Как говорится, музою томим,

Не так давно поэт наш незабвенный,

Эразм, но – Венский, кисточкой мгновенной –

За пять минут стишок нарисовал,

А я его за пять секунд сыграл.

Простой мотив; Иоахим, послушай –

Слова просты, но как тревожат душу!

Один момент, дай подкручу колок. (подстраивает гитару)

Не торопясь, поехали, дружок!

 

 (играет и поёт)

 

Нынче в город наш весёлый,

Через медные врата,

Обойдя леса и долы,

Не спросясь, пришла беда.

 

Стихли шумные забавы;

Стали улицы пусты.

И налево, и направо

Ширит кладбище кресты.

 

Сяду тут, под липой тёмной;

Не спешу на свадьбу я.

Не жива, в могиле скромной

Спит любимая моя.

 

Птиц не слышно, камни голы;

Не ухожен смерти сад.

Только в жимолости пчёлы,

Собирая мёд, жужжат.

 

Иоахим

 

Слова простые действуют верней,

Когда в них боль. Мелодия простая

Органной мессы иногда сильней,

Тревожит душу, нам напоминая

Забытый храм открытостью своей (зевает).

Не выспался совсем я, до рассвета

Писал этюд.

 

Августин

 

                    А как же твой портрет –

Тот, странный, помнишь? С женщиною?

 

Иоахим

 

                                                                Нет…

А, странный? – Да… Не чисто дело это…

Писал-писал, потом соскрёб совсем.

Сначала, впрочем, я её замазал…

Поверх белила положил – не сразу –

Дуная гладь, когда наш город нем,

Изобразил в час утренней прохлады,

А вместо стен убогих – колоннады;

По берегам не замки, а дворцы…

Но на холсте, блаженные отцы! –

К утру всё то же проступило снова!

И я соскрёб её к тузам бубновым!

 

Да что ты? Врать ты, братец, не горазд –

Тебе я верю. Жаль, шутник Эразм

Спит как убитый, не разбудят черти,

А то бы он…

 

Иоахим

 

                    Ты видишь, дело в том…

На свалку снёс подрамник я с холстом,

А утром, глядь – он снова на мольберте…

Иди сюда, тебе я покажу

Её… (подводит друга к мольберту, снимает покрывало)

 

Августин

 

      Но где же?.. Врать, я погляжу, –

Ты не горазд; сама Чума явилась,

На полотне, и свалка её приснилось.

 

(на мольберте пусто)

 

 

………………………

 

 

Картина седьмая

 

Ночь. Угол улицы, ведущей к храму.

В темноте появляется дозор из двух человек;

один держит в руке фонарь.

 

Первый дозорный (приподнимая фонарь)

 

Смотри-ка, Пауль, подойди сюда.

Опять мертвец. Ужасная гримаса!

Лицом бы это не назвал я…

 

Второй дозорный

 

                                           Да-а…

Тут и второй, с оскалом, одноглазый.

Под сердцем рана; нож окровавлён;

Передрались, видать – и души вон.

 

Первый дозорный

 

Почём ты знаешь?

 

Второй дозорный

 

                          Вон, мешок с поклажей.

 

Первый дозорный

 

Мешок?

 

Второй дозорный

 

                Мешок. А стало быть – и кража.

(перерезает тесьму, со звоном вываливает содержимое на мостовую)

Ах вы, отцы святые, бес в ребро!

Смотри-ка, Лукас, храмово добро!

Подсвечники, потир – причастья чаша,

Из золота, и камни с алтаря,

В алмазах посох…

 

Первый дозорный (смотрит страшными глазами в глаза Паулю)

 

                                Что же, Пауль, зря

Семь лет ты носишь званье капитана?

А ни гроша прибавки; будет странно

Не поделить добро между собой;

Нам эта ночь дана самой судьбой…

 

Второй дозорный

 

Заткни дыру! Из глотки рвота хлещет.

Я не святой, и в храме раз в году,

Но я не вор! Вали на плечи вещи!

Ступай вперёд – я за тобой пойду.

 

(уходят. Из темноты появляется бездомный)

 

Расходились тут, раззвенелись тут;

Не дают поспать и пяти минут.

Детки есть у них, есть у них жена,

А не спится им: нет у стражи сна.   

 

(приплясывает, отпивая из бутылки)

 

Вот соломы пук – на него валюсь,

Перед сном, ей-ей, на луну молюсь,

А уж до того осушу до дна

Не одну бутыль – будь она полна!

 

(танцуя, натыкается на мёртвое тело)

 

Ах ты, мать честная,

Курица рябая!

Темень собачья;

Упаси меня Боже!

 

(наступает на что-то; поднимает плоскую прямоугольную вещь)

 

Фу-ты, ну-ты, в звёздном свете

Разглядеть тут мудрено…

Ясно дело, полотно:

На «большой» – шероховато,

На мизинец – грубовато,

А для дела – всё одно

Не годно.

На растопку – нет камина;

Но зато всегда при мне

Свалка (бросает картину на мостовую; выходит луна),

              Ну-ка при луне

Гляну… (вглядывается) Вот так образина!

Чтобы ей гореть в огне!

Страсть-то! Жуткая картина!

 

(пятясь, уходит в темноту)

 

 

Картина восьмая

 

В окне красновато-золотой вечер с перистыми облачками и тёплым, струящимся в комнату, ветерком. Кормилица сидит за шитьём.

 

Кормилица

 

Бедняжка Эмма, чистая душа!

Её я знала юною девицей.

С косой льняной, как ангел хороша,

Всё у окна, всё с ручки кормит птицу.

Берёт зерно из пальчиков щегол,

Поёт… Раскрыта клетка, не боится,

Клюёт – и просо сыплется на пол.

А я беру метёлку – собираю,

А Эмма мне: «Не надо, дорогая:

Влетев в окно, голубки подберут».

И вот уже голубки тут как тут –

И кормит с рук их Эмма, как святая…

Бедняжка Эмма, милый, добрый друг!

Ах, мой хозяин! Доброю душою

Ты всех несчастных приласкать умел,

Умел считать, чтоб грош остался цел,

И в лавке жил, как во дворце, с семьёю.

Жену и дочь, берёг ты пуще глаз.

Зачем, зачем покинули вы нас?

 

(входит Амелия, садится у окна под клеткой с щеглом)

 

Амелия, покушать ты должна.

Хоть велико, сказать по правде, горе,

Но кушать надо: эко ты бледна!

А похудела! – облачко в просторе

Тебе скажу, мой ангел, тяжелей

Умолкшей пташки, девочки моей.

 

Амелия

 

Кормилица, жалеть меня не надо.

У Господа родители мои.

Их обдувает райская прохлада,

И холодят прозрачные струи.

Голубки к ним слетаются, воркуют,

И ангел сам серебряной трубой

Играет им напев чудесный свой,

И ветерок их нежит и целует…

Я плачу, няня …

 

Кормилица

 

                        Ангел, Бог с тобой!

 

(Амелия поёт)

 

Лепетанье лютни редкой;

За окном пустынен дол.

За вьюном в висячей клетке

Певчий прыгает щегол.

 

Прыгнет с жёрдочки, заскачет,

Словно клеть ему тесна.

У окна девица плачет,

Без родителей, одна.

 

И нет-нет – щегол ей вторит,

Свистом-щебетом своим.

Тает звук, слетает горе

В опустевший дол за ним.

 

 

Картина девятая

 

Таверна. За столом Августин, Иоахим, Эразм, Луиза. Нестарая седая женщина поёт песню, играя на мандолине; рядом с ней за столом сидит молодой человек, по виду студент.

 

Женщина

 

ГотлИб Розенкрейцер в попорченных латах
Из битвы к любимой спешит.
А бедная Грета, как персик когда-то,
Лет тридцать не ест и не спит.

Как вечер томна и как утро ленива,
Иссохла она от тоски.
Гер лекарь, над нею склоняясь красиво,
Ей уксусом мочит виски.

«Ах, доблестный рыцарь, как долго с победой
Ты едешь и скачешь домой!..»
Сидит у окна с мандолиною Грета,
Качая седой головой.

 

Молодой человек

 

Елена, песня грустная твоя

Так мне мила! С твоей душой моя

Сейчас над миром горестным летает.

И, верь мне, всё на свете забывает.

Ты замолчишь – а голос твой во мне

Ещё поёт, ещё струна лепечет.

И покоряюсь этой я струне,

И внемлю я унылой этой речи,

Как внемлют птицы Богу в вышине.

Твоя печаль мне радости милее,

Когда поёшь, как лилия бледна, –

Дороже слёз твоя мне седина:

Как школьник, перед ней благоговею.

 

Не надо, Генрих… я обручена –

В могиле тот, кто жизнью стал моею.

 

Августин

 

Аннеты нет у этого стола.

В край лучший нашего она ушла,

И второпях проститься не успела,

Как лань, резва, как ангелок, мила;

До скуки жизни не было ей дела –

И ей она весёлость предпочла.

Её душа ещё прекрасней тела,

Хоть и грешна, но тих её полёт.

Когда Господь на суд нас призовёт –

Придёт Аннета лёгкою походкой,

И песенку весёлую споёт,

Потом заплачет, улыбнувшись кротко…

И, может быть, тогда простится ей

Сердечный мрак унылых этих дней.

Поднимем кружки! Уже круг наш, други,

Но с нами тень весёлая подруги.

(пьют)

 

Иоахим

 

Покой душе! Она была мила.

Вот стул пустой у нашего стола…

 

Эразм

 

О грустном петь – давать Чуме поблажку…

 

Луиза (плачет)

 

Пустеет стул…Мне жаль тебя, Аннет!

Пустеет стул, мне жаль тебя, бедняжка.

Пустеет жизнь – в ней света больше нет.

 

 

 

Августин

 

Ещё вина нам принеси, хозяин!

 

Эразм

 

Да – лучшего подай нам, Актеон!

 

 

(с улицы доносятся голоса)

 

Первый голос

 

Упал вот только что, скончался он…

 

Второй голос

 

Не розы мы с амвона убираем –

А мертвецов тела, пора бы знать!..

Покойников не сахар подбирать:

Ни твой чеснок, ни ладан не поможет (покойнику)

А, брат, и ты скривил от смрада рожу!

А твой сосед – тот вылупил глаза –

Лежит лягушкой, смотрит в небеса.

Эй, негр, чумазый, подвози телегу!

Не видишь разве? – плохо человеку!

 

 

 

Картина десятая

 

Лунная ночь у городской стены.

 

Начальник стражи

 

Клянусь, Симон, кирасою своей,

Чтоб без причастья лопнуть мне на месте:

Надул с тобой нас хитрый иудей.

А вот и он! (из темноты появляется Мардохей)

 

(Мардохею)

 

                      Дружок, плохие вести.

 

                      Мардохей

 

Вы, лейтенант, пугаете меня! (спотыкается, чуть не падает)

Ходить в полночь неважно без огня.

Но что стряслось?

 

                        Второй стражник

 

                              Удвоена охрана –

И ублажить придётся капитана:

Ещё, голубчик, пятьдесят гиней

 

Мардохей

 

Но всё уже отдал вам Мардохей –

И стал бедней синагогальной мыши…

Ни гроша нет…

 

Второй стражник

 

                        Меня ты плохо слышишь?

А коли нищ – ступай себе назад,

Оревуар, как франки говорят.

 

Мардохей

 

Чтоб мне так жить! удвоена охрана!

Иметь в виду я буду капитана (отдаёт кошель Симону)

 

Симон

 

Ну вот, ему его я передам.

(лейтенанту тихо) Ну – пополам.

 

Лейтенант (тихо)

 

Ты спятил? – пополам!

 

Уходят в темноту по направлению к городским воротам. Слышится перекличка часовых. Доносится пенье, из мрака выходит нестарая женщина в рубище, длинные с сединой волосы распущены, в беспорядке. Поёт.

 

Король Гаральд на дне морском
Сидит с возлюбленной своей,
И рыба жёстким плавником
Льняные кудри чешет ей.

А та устами, словно мёд,
К Гаральда высохшим устам
Прильнёт, отпрянет – и прильнёт
Назло недобрым языкам

Сидит король, и жёлт, и сед,
Почти беззубый и без лат.
Он пожелтел за сотню лет,
И дремлет, скукою объят.

Мечи звенят ли наверху,
Горит Нормандия в огне, –
Гаральд воскликнет: не могу
Я встать – вся тяжесть вод на мне.

И меч уронит, и слеза
Сползёт по выпуклой скуле.
Но льнёт к Гаральду егоза,
Свежа, как роза в хрустале.

 

Часовой (машет рукой на город)

 

Ступай! ступай себе обратно, Грета.

Йоханнес твой, пить дать, на небесах.

 

Грета

 

Ах, вместе вы стояли на часах,

Доминик, Грете дай немного света:

Глоток луны – а песен хватит ей,

Чтоб звуками наполнить Злизей.

 

Стражник

 

Бедняжка, вот возьми, осталось малость

Вина – и сухари: всё, что осталось.

 

Грета

 

Спасибо, славный, я уже сыта.

Йоханнес бледен был вчера: неделю

Не ест, не пьёт и не встаёт с постели;

Его кираса на стене пуста.

Доминик, право, я уже сыта.

 

Часовой

 

Ступай бедняжка!

 

Грета

 

                              Бог с тобою, славный!

(Перекрещивает часового; поёт, уходя)

 

Жил-был на свете рыцарь своенравный…

 

 

Картина одиннадцатая

 

Пустой храм, наполненный органной музыкой. В дальнем углу

фигурка пастора; он играет на органе. В громадные двери осторожно входит Амелия, останавливается, слушает. Пастор заканчивает играть, подходит.

 

Пастор

 

Сказал Господь: не общими вратами

Входите в Дом мой – узкими путями

Ко мне придёте… Видишь, дочь моя

Пустынен храм; здесь сторож, служка я

И музыкант, и хоры – храм же Божий

Теперь на смердных улицах, похоже,

Где поношений скверна – и беды

Глухие стоны… Дочь, в смятенье ты;

Господь с тобой, прими благословенье.

Святая Дева дай нам всем терпенья!

 

Амелия

 

Святой отец, младенца у груди

Держала мать; он тельцем содрогался

И ручками, ах, Господи, прости!

Дрожа, груди её живой касался

Вчера ещё – сегодня колыбель

Пуста, и мать лежит под покрывалом…

О, неужели этой жертвы мало?

Как верить мне?!

 

Пастор

 

                          Любить не смеешь – верь,

Жалея; дочь, полюбишь через жалость.

 

Святой отец… Родителей моих

Смерть унесла: печально мне на свете…

 

Пастор

 

За грешных нас живые души их

Перед Престолом молятся, как дети.

Ступай, живи в любви и чистоте.

Беда пройдёт, придёт во след беде –

Любовь, от скверны мир освобождая.

 

Амелия

 

Святой отец!

 

Пастор

 

               

                      Тебя благословляю.

 

Амелия, в слезах, идёт к дверям. У дверей сидит нищий

Амелия подаёт монету.

 

Нищий

 

Господь с тобой, прекрасная девица!

Вернётся медный грош тебе сторицей.

 

Амелия уходит. Слышится органная месса.

 

 

Картина двенадцатая

 

Площадь. Солнечный день. Идёт театральное представление.

 

Актёр, изображающий крысу

 

Пора! Веди вперёд нас, крысолов.

Оставим город; за весёлой дудкой

Пойдём мы войском в тысячу голов

От стен печальных, зубы скаля жутко.

На свалках мы насытились вполне,

Деликатесами набив желудки.

Веди теперь к дунайской нас волне!

 

Актёр, переодетый в блоху

 

Ага! Бежать решила ты? Ха-ха!

Тебя догонит прыткая блоха! (прыгает на спину крысе)

 

Крысолов

 

Не ссорьтесь, ссора только портит дело:

За мною обе шествуйте вы смело!

Я вам добра желаю, господа;

Веди вас дудка, как волхвов звезда!

 

Актёр, переодетый в женское платье в маске Смерти

 

Ну нет, приятель, радуешься рано!

Твой главный враг сидит на дне стакана.

Ещё разок ты явишься ко мне!

Утопишь слуг моих в Дунае спьяна,

А я тебя, знай, утоплю в вине!

 

Крысолов (приставляя к губам дудку)

 

Иди и ты за мной, старуха злая!

 

Чума

 

Ишь, испугал! Я на ухо тугая.

 

Голоса в толпе

 

Первый

 

Чуме конец, ушла от нас зараза…

 

Второй

 

Не торопясь: ушла бы лучше сразу,

А то распухли кладбища, как труп.

 

Первый

 

Ушла бы! Кости для неё, как суп.

 

Женский

 

Смотри: карета! Едет королева…

С ней император…

 

Второй

 

                                Мать его налево!

 

Первый

 

Наш Леопольд вернулся, славен Бог!

 

Второй

 

Я б развернул карету, если б мог.

 

Первый

 

Да ты, видать, на Господа в обиде?..

 

Женский

 

Слепец!

 

Слепой

 

            Слепого к храму проведите…

 

Исправник

 

Па-а-старанись, народ, туда-сюда!

 

Шут

 

Двуличье – зло большое, господа!

Так голове недолго раздвоиться (хватается за колпак);

Направо мысль уйдёт – придёт девица,

Налево мысль пойдёт, тогда беда!..

Но неприлично глупо, может статься,

Двум госпожам в одной петле болтаться (передразнивает исправника)

Па-а-старанись, народ, туда-сюда!

 

На подмостках.

 

Актёры, изображающие крысу и блоху (в один голос)

 

Ты нас завёл в пучину, боже правый!

Конец! мы тонем, крысолов лукавый!

 

Актёр, одетый Смертью

 

И я за вами, ненасытный род! –

Эх, пропадай, костлявый мой живот!

 

В толпе

 

Браво! Ещё! Ещё!

 

Астроном (ученику)

 

Я не астролог, но скажу, любезный,

Ожил надолго город наш чудесный.

 

Ученик

 

Учитель, да: теперь двойных планет

На нашем небе и в помине нет.

 

Монах

 

Налил себе с утра я чарку, братья.

Ушла Чума, развеялось проклятье.

Подул густой апрельский ветерок.

Оделись вербы в серенький пушок,

Как тут не выпить зелья золотого,

Упоминая каждого святого!

 (танцует, бряцая медным туесом)

 

Шут

 

Налей-ка мне, отшельник, в мой колпак!

И я за святость выпить не дурак.

 

Августин

 

Иоахим, уж год как между нами,

Поэта нет; печальными стихами

И шуткой он не услаждает нас

От наших глаз укрытый облаками,

В Господень край унёс его Пегас.

 

Иоахим

 

Да, брат… Кривая косит без разбору.

Грозится долго, наступает скоро…

А всё – судьба у каждого своя…

 

Августин

 

Да, это так. Тому с полгода – я

Не в меру выпил: ближних поминая;

Так охмелел, что сам себя забыл –

Упал как труп на улице: не знаю

Кем и когда я в яму брошен был,

Как пролежал в обнимку с мертвецами…

А утром, ужас! друг Иоахим,

Представь кромешный ад перед глазами.

Но нищий, крик услышав страшный мой,

Привёл туда отряд сторожевой.

Я о судьбе: родился я в рубашке…

 

Иоахим

 

Что ж ты молчал!

 

Августин

 

                            Стыдился я друзей.

 

Иоахим

 

Ну, доставай тогда, счастливчик, фляжку:

Не на помин – так за удачу пей!

 

 

Картина тринадцатая

Яркое весеннее утро. Амелия в домашнем платье и чепце сидит за пяльцами у окна, напротив – кормилица. Амелия поёт песенку.

 

Просыпается зайчонок,
Пробуждается сурок;
В клетке прыгает щеглёнок,
К солнцу тянется вьюнок.

 

Няня, няня! Что-то будет!
Шевельнулся тихо плод.
Набухают тяжко груди,
Округлился мой живот.

 

Срок настанет – песен звонче,
С криком явится на свет
Розы розовый бутончик
Или майский первоцвет.

 

Заласкаю, закачаю
В люльке дитятко моё;
Мальчик? девочка? – не знаю,
Ну а может быть – вдвоём,

 

Словно ласточки с весною,
К нам от Бога прилетят,
И в окошко голубое
Защебечут-закричат.

Кормилица

 

Тебе, дружок, побольше надо кушать,
И доктора поменьше надо слушать:
Чуть что: «мочите уксусом виски…»

 

Амелия

 

Ах, лучше нет лекарства от тоски,
Чем это сердца милое томленье –
В свободном платье, дома, за шитьём,
В мечтательно-ленивом нетерпенье,
Или с супругом ласковым вдвоём…
Кормилица, от счастья слёзы лью я,
Но иногда, как тучка среди дня,
Найдёт тоска как будто на меня,
И я о бедной матери тоскую.
Я вспоминаю, милый мой отец,
Твою любовь, смиренье – и конец.
Но посмотрю я на живот – и слёзы
Вдруг высохнут; в душе утихнут грозы,
И, лучик из неведомого дня,
Младенец-ангел смотрит на меня –
Раскрытыми глазами Августина.
Там голубеют чудо-васильки;
И губки улыбаются невинно,
И сыплются бубенчики-смешки…
Так станет на душе легко, светло!
Ах, няня! сердце тянет, тяжело!..
Мне тяжко, тошно!

 

Кормилица

Аленький цветочек!
Смочи виски: возьми скорей платочек!

(Входят Августин и Иоахим)

 

Иоахим

 

Мир домику не хуже чердака!
Хотя окно не смотрит свысока
На трубы крыш, чумазые от сажи,
Хотя не вьётся ужиком река
Вдали – и замок не синеет даже,
Но из окошка мил нам вид родной
На дверь и окна доблестной пивной.
Душа моя, Амелия, украшен
Тобою – будь чердак он или дом;
В такой ракушке шторм любой не страшен,
И драгоценный жемчуг сохранён.
Я рад, друзья, весёлой нашей встрече!
Поставь на стол вот это, Августин (достаёт из-за пазухи бутылку).
Не нужен тост: к чему пустые речи?
Луизы нет… Я как-нибудь один…
За этот дом я пью – бокал полнее!

Августин

 

Конец чуме: веселье веселее,

 

Амелия

А грусть грустнее?

Иоахим

 

Грусть всегда грустна…
Эй, Августин, подлей ещё вина.
Есть в нём покой и пробужденья сила.

 

Амелия

Семья важней, так мама говорила…

Кормилица

 

Цветочек мой, семья всегда важна:
Печаль проходит– радость остаётся.

Августин

 

И веселей по памяти поётся,
Друзья мои, в любые времена.

 20 февраля –18 марта 2019

 

---

Счастливчик Августин. Действие первое

          Счастливчик Августин.

 

 Сцены из жизни Вены эпохи раннего барокко

 

Пьеса в 2-х действиях и 24-х картинах

 

            Die Stadtluft macht frei!
            (Городской воздух делает свободными!)

                                          Средневековая немецкая пословица

Персонажи:

Августин, музыкант.
Эразм, поэт.
Художник Иоахим по прозванию Свеча
Аннета, девушка свободных нравов.

Луиза, тоже девушка.
Лавочник Грубер.
Эмма, жена лавочника.
Амелия, дочь лавочника.
Тересия, служанка Груберов.
Старушка, кормилица Амелии.
Мардохей, ростовщик.

Седая женщина.

Грета, помешанная.

Женщина с лампой, потом – с котёнком.
Актеон, Грек, хозяин таверны.

Посетители таверны,

Воры,

стражники,

дозорные,

подвыпивший человек

часовой,
пьяница,
нищий,
трубочист,
исправник,

чумной доктор,
рыночные торговцы,

актёры,

шут,
студент,
горожане.

Действие первое

Картина первая

Летний день. Бедная комната с маленьким окном, выходящим на окно и крышу соседнего дома. Августин сидит на диване с мандолиной в руках.

Августин

О нищета! Весёлые дела! –
Моя мандола трещину дала,
А денег нет снести к лютье подружку…
И как же мне не обнимать подушку,
Что, как Аннета, по ночам тепла?
Но денег нет… а в кабаке веселье,
По кружкам пиво льётся, словно зелье,
Что мне плутовка подлила тайком,
Толкнув слегка коленкой под столом.
И поминутно взглядами манила –
И поцелуй горячий подарила.
То влюблена, а то не влюблена,
Меня как будто мучает она…
Ах, голова с утра подобна дыне,
И нет вина ни капельки в кувшине .

Иоахим (входя)

Так что ж тебе? Какого, брат, рожна? –
Есть серебро! Портрет знатнейшей пары
Я продал. Нынче славного вина
Нам поднесут – из мхом обросшей тары,
И пива, будто с Коха полотна.

Августин

Стыдись, Свеча! У пьяниц век короткий,
А ложь есть грех: тебе, всего верней,
Ссудил на пиво, ущипнув бородку,
Меняла Смалец, набожный еврей.
Не отпирайся, знаю я немного
Твою «чету знатнейшую», ей-богу!

(Иоахим шарит по карманам, достаёт медяки)

Но где-же гроши? Вижу медяки...

Иоахим

Ах, да, дорогой нищий привязался;
Он попросил, а я не отказался...
Он мне сказал, что за моё добро
Сторицей мне вернётся серебро.

Августин

Да, сто по сто – и десять раз на дню...
Пока хоть медь цела,  пошли в "Клешню!"

Иоахим

Ну, брат, идём: ещё с утра, до света,
В харчевне, против лавочки мясной,
Уж заждалась тебя твоя Аннета…

Августин

Моя Аннета? Что ты, бог с тобой!..
Но чтоб «сухое» не лилось напрасно,
Давай захватим по пути Эразма:
Умеет он стихами подсластить
Кислейший сорт вина.

Иоахим

            Ну, так и быть!

(Входит Эразм)

Что слышу я! Поэта имя всуе
Ты помянул.

Августин

        Знать, будешь жить сто лет.

Иоахим      

        Тогда с тебя, приятель, нарисую,
Лет через сто, Вергилия портрет.

Эразм

Я и теперь хожу кругами ада;
Чтоб видеть рай, вина мне кружку надо.

Августин

И мы о том: когда помедлим миг, –
Сведёшь нас в рай, со Свечкой, проводник!

(Уходят. Слышно как по крыше ходит трубочист и напевает)

Чёрная сажа, черно лицо.
На завтрак дёготь, на ужин яйцо.
Жив трубочист, и здоров сегодня, –
Рай – на земле, наверху преисподня;

Назавтра он болен, и дело швах:

Раз – и он уже в облаках.

 

 

Картина вторая

Дом-лавка Грубера. Амелия с матерью.

Мать

Послушай, дочь, тебе он не чета.
Он беден; в храме мышь его богаче.
Совсем другое дело – господа:
Аптекарь Шпуфф или купец Карпаччи,
Приехавший из Генуи сюда.
Или толстяк, владелец пивоварни.
Неплох и грек, успешный винодел.
Всё это, дочь, с надёжным тылом парни.
А Августин? – он вечно не у дел;
Повеса, плут и пьяница; в волынку
Он на углу без дела дуть горазд.
А с ним дурной поэтишко Эразм,
В бесполой шляпе, стоптанных ботинках,
И рыжий тролль с запачканным лицом,
Рассеян, глуп и долговяз притом.
Зачем, ни сил, ни жизни не жалея,
Отец твой, дочь, ночей не досыпал,
И до седьмого пота торговал
Пчелиным воском, мёдом, бакалеей?

Амелия

Ах, мама, вас с отцом мне, правда, жаль.
Но как же в сердце утаить печаль?
Как приказать ему ровнее биться?


Мать

Ах, милая, должна ты примириться:
Не выбирает женщина пути;
Её удел всегда повиноваться,
И одиноко лилией цвести,
Рожать детей, малюткам улыбаться,
И в том покой и счастье обрести.
Уж пожила на божьем свете я;
Поверь мне, дочка, главное – семья.

Амелия

А что, отца до свадьбы ты любила?

Мать

До алтаря не знала я его.
Кого любила – унесла могила;
Бог упокой Филиппа моего!
В тот год чума распространилась скоро –
И уносила жизни без разбора.
Кладбища пухли, как в печи пирог,
И обезлюдел город в краткий срок.
Обозы стихли: заперли ворота;
Порой  ночной телега проскрипит,
Гружёная телами, или кто-то,
Вдруг запоёт, заплачет, закричит,
Лишён рассудка чумными парами...
А мой Филипп уж двадцать лет как спит,
Всё мой жених – в мертвецкой общей яме.

Амелия

Бедняжка! Мама, ты мне всех дороже!

Мать

А как же милый твой? Сердечко что же?..

(Уходит)

Амелия(одна)

Что милый мой?.. Сама я не своя
С тех самых пор, как повстречалась я
С тобой на шумной площади глазами.
Как мотылёк порхает жизнь моя –
И плачу я счастливыми слезами;
И день и ночь всё жду я одного:
При краткой встрече – взгляда твоего.
А дом, где ты проводишь дни и ночи,
Под крышей, в келье с узеньким окном,
Мне королевским кажется дворцом, –
Там умереть от счастья сердце хочет...
А ночью, только веки я сомкну –
Во тьме картину вижу я одну:
Каштан кудрей – и стан и профиль тонкий,
И слышу смех, как горный воздух, звонкий...
И до утра потом уж не усну.

Отец (из-за сцены)

Амелия, иди скорей сюда!
Прилавок ждёт, заждались господа.

 

 

Картина третья

 

Рыночная площадь. Августин играет на волынке,
Рядом Иоахим рисует женский портрет с натуры,
неподалёку поэт; на столике перед ним лежат
рукописные листки со стихами на продажу.


Пьяница(поёт)

Когда проходит день, спешу я
Вина из чарки пригубить,
И после чарки нахожу я,
Что можно трезвенником жить.
Бурум-бубум, траля-лала –
В мозгах звонят колокола.

Когда от постного хирею,
И нет в кармане ни гроша,
Иду я в лавку к Мардохею
С табличкой скромной «Три Шиша».
«Бурум-бубум, траля-лала –
Внутри звонят колокола.

А минет день и ночь настанет,
И не видать вокруг ни зги, –
То, как свеча, горят в тумане
Мои прожжённые мозги.
«Бурум-бубум, траля-лала –
Звонят по ним колокола.

Цыган

Купите, купите: даром берите,
В сотый раз на дню,
В зубы не смотрите
Дарёному коню!
Подходи, девица,
Шёлкова косица!
Плюнул патер в пол –
Опустел костёл.
Берите даром!
В овине старом
Заблеял козёл.

Торговец дичью

Покупай голубей,
Подходите смелей.
Вяхири и утки,
Яйца в промежутке:
Крупные утиные,
Мельче – воробьиные,
Курьи десять за дробину,
Бекасьи – за половину.

Горожанин (пристаёт к торговке мёдом)

Торговка

Отойдите, пропустите!..

Исправник

Отойди!

Торговка

Подходите, мёд берите,
(Судьбу не корите)
С сотами и пчёлами, –

Будете весёлыми:
ДевИцы, как цесарки,
А молодцЫ – у знахарки!

Мальчик с кроликами

Кролики с севера,
Прижатые ушки.
Кушают клевера
С малую осьмушку –
И то за месяц,
А вот какое
Из них вам будет
Рагу-жаркое!
Берите, берите:
Из лесу только –
И как танцуют гавот и польку!

Продавец масок

Вот маски разные –
Жёлтые, красные,
Маскарадные, театральные,
Те у пояса – погребальные!

(Подскакивает шут, отирает платком
прорези у трагической маски).

Шут

Не плачь –
дам тебе калач!

(Публика смеётся)

В центре площади на подмостках начинается представление.
Появляется Амелия со служанкой.

Комедиант

Начинаем показ:
Для вас
Представляем трагедию,
Как есть, без прикрас.
Если вызовет слёзы –
Будем очень рады,
Если смех – и то нам награда:
Лучшая трагедия –
Трагикомедия…

(Амелия роняет платок. Августин подбирает)

Августин

Вы обронили.

Амелия

        Что?..

Августин

            Платочек.

Амелия

            Ах…

Августин (в сторону)

Доколь, певец, тебе ходить в шутах?
Пора, пора тебе остепениться,
И на прелестной девушке жениться.
(Амелии)
Как Вас зовут? иль дерзок мой вопрос?
Цветок небес, нежнейшая из роз!

Амелия

Конечно, я… но дерзки вы… немного.
Амелия. Угодно было Богу
Чтоб я, вкусив от чёрного труда*…

Августин

Всегда б была прекрасна и чиста…

Амелия

Меня смущаете вы, е-ей богу…
(подходящей с полной корзиной служанке)
Тересия, пора, дружок, в дорогу.

(Уходят, Августин смотрит в след)

Нищий

Подайте крейцер, сделайте добро!
Сторицей к вам вернётся серебро.

(Августин подаёт медную монету)

Шут

В придачу гульден, с дыркой две гинеи,
Чтоб от тычка не соскочили с шеи.

Комедиант

Окончено действие первое.
Отдохнём и начнём наверное
Скрашивать ваши будни
В три часа пополудни.
А пока перерыв на обед;
Актёров простыл и след:
В масках, шлемах и тогах
Пустились они в дорогу. –
Подмостки пусты, а кабак
Полон уже бродяг.
Народу, как сельди в бочке:
Поберегите почки!
Не расходись, народ!
Игра чередой пойдёт.


___________________________


*Амелия – работящая

 

Картина четвёртая

 

Таверна. За столом сидят Августин, поэт Эразм, бродяга.

Бродяга

А жить неплохо…

Поэт

            После кружки браги
Мякина – пряник и тюрьма – кабак…

Бродяга

Без браги тощ пустой живот бродяги,
А жизнь его, что ломаный пятак.

Августин

Пришла охота нам повеселиться!

Поэт

Раздуй меха, счастливчик Августин:
Напомни нам, что мы должны жениться
До геморроя, грыжи и седин.

Августин (играет на волынке и поёт)

Я встретил девушку,
Словно шёлк – пробор.
Взгляд, как свет звезды,
Голос – струн перебор.

Ах, много девушек, –
Нет другой такой!
Ночью я не сплю,
Потерял покой.

Эта пери славная
Сердце мне сожгла.
А при встрече глазоньки
От меня отвела.

Ах, много девушек, –
Нет другой такой!
Ночью я не сплю,
Потерял покой.

Лишь её на улице
Повстречаю вновь,
Вспыхнут мне две звёздочки –
Тоска и любовь.

Ах, много девушек, –
Нет другой такой!
Ночью я не сплю,
Потерял покой.

Теперь поэт! прочти нам что-нибудь.

Эразм

Сначала чокнемся, затем и в путь! (пьют)
Ну раз спешите, то без предисловий...

Августин

Заранее уверен в каждом слове…

Эразм (читает свои стихи)

Чтоб не сказать словами Алигьери,
Спешу залезть в особый лексикон,
И насладиться волей в полной мере –
Поэзией, где лишь один закон:
Люби! Простушку, даму или пери:
Не всё равно ли, если ты влюблён?

В виду иметь Хафизовы газели –
Не подражать придумкам Ширази, –
Вот мой девиз, а как бы вы хотели?
От всех великих, Господи, спаси!
Немало, друг, чужих мы песен спели:
Не больше звёзд ночных на небеси.

А всё своя рубаха ближе к телу:
Народная пословица гласит.
Любить себя – нешуточное дело! –
Как ближнего, Иисус Христос велит.
Путём своим к Нему идите смело –
Увечный – здравый, здравый – инвалид.

Бродяга (Эразму, хмельной)

Налей – и чокнемся и выпьем снова!

Хозяин (подходит)

Душа твоя к скитаниям готова…

Эразм

Оставь его! Пусть дремлет, Актеон!
Мы все пока бродяги, право слово;
Лишь раньше нас с дороги сбился он.

 

 

Картина пятая

 

Комната Августина, в окошко пробивается утренний свет. Музыкант сидит на диване, на полу – волынка, на стене мандолина.

Августин

Амелия, Амелия, Амели…
Одно воспоминанье, в самом деле,
Не уходя, стоит передо мной:
Давно, ещё ребёнком, в день святой
Христовой Пасхи, утром в Воскресенье,
Среди крестьянских танцев и веселья,
Тебя я, в белом платьице, в толпе
Увидел, было восемь лет тебе,
А может девять – куколкой домашней
Ты мне казалась… Ангелок бумажный
На ниточке порхающий – и тот
Едва ли меньше в жизни знал забот.
Беспечно мать ты за руку держала.
Вдруг, вся, как лист осины, задрожала,
Когда на паперть вышли из дверей
Отцы святые, чёрных туч мрачней:
В хитонах длинных, в трёх Марий одеты, –
Раскрыли гроб, и был он пуст – а где-то
Ударил гром, – ты вздрогнула опять –
И в свой платочек принялась рыдать,
И руку сжала матери сильнее…
В тот миг тебя мне не было роднее –
Загадочней не знал я ничего,
Мне брошенного, взгляда твоего.

(стук в дверь)

Кто там, входи! лавчонка не закрыта…

(входит Мардохей)

А, Мардохей, догадываюсь я,
С чем ты пришёл.

Мардохей

            О, я имею виды!
Чтоб я так жил: пуста мошна моя!

Августин

Но денег нет пока, пожди немного!

Мардохей

Я долго ждал, чтоб завтра не дожить!

Августин

Ещё дня три, не дольше, е-ей богу:
Отцов кафтан пришлось мне заложить…

Мардохей

Пошли покой душе его, Всевышний!
Его я знал… Но жду я месяц лишний.
Бумага есть и подпись, боже мой!..

Августин

Да ты грозить удумал мне тюрьмой!
Как смеешь ты? Пошёл за дверь, иуда!

Мардохей

Не торопись туда – спеши оттуда!
Один пример, чтоб жить мне без мошны:
Недавно мне случилось разоренье,
И в этом было Грубера вины
На сто гиней, но я имел терпенья.
Не дал бумаге я законный ход,
Имеет сердце Мардохей – и ждёт.

Августин (в сторону)

Как так? отец Амелии – должник?!

Мардохей

Ждёт Мардохей, эх, враг ему язык!

(Процентщик уходит. Августин остаётся сидеть в раздумье.
 Из окна доносится песня пьяненького калеки, завсегдатая
 уличного угла)

Был схож Сократ с пузатым фавном,
И в том он не был виноват,
Но прав зато, конечно, в главном
Философ-пьяница Сократ:
Траля-ля-ля, траля-ля-ля,
Хмельной мудрее во сто крат.

Хитрец афинский и бродяга
Жены боялся, как огня,
Зато в военных передрягах
Был твёрд, как медная броня.
Траля-ля-ля, траля-ля-ля,
Врага коварнее родня.

Был осуждён, но выпил яду
В тюрьме упрямец и гордец.
"Такой конец – сказал – отрада:
Сравнялись мудрый и глупец".
Траля-ля-ля, траля-ля-ля, –
"Ослу на темя – мой венец!"

Картина шестая

 

Ночная улица. Луна. Августин стоит под балконом Амелии.
Поют сверчки. Видно, как из окна соседнего дома показывается человек и что-то сбрасывает вниз.

Вор (тихо)

Держи… (на землю глухо падает мешок)

Второй

          Скорей, не то не ровен час
Проснётся он и обнаружит нас…

Вор (держась за подоконник, спрыгивает)

Второй

Скорей, скорей!

            Вор

                 Сам знаю я, пошёл!..

Второй (семенит вслед, прогибаясь под мешком)

Пошёл бы я, да твой мешок тяжёл…
Что ты камней туда нагрёб, растяпа?

Вор

Заткнись! За мной! Стучи копытом, Шляпа!

Исчезают за углом. Августин порывается идти за ними, но
в раскрытом окне появляется головка Амелии.
Девушка в ночном платье, с распущенными волосами. Щебечут цикады.

Амелия

Что мне споёшь, соловушка ночной?

Августин

Тебе спою… Что петь в железной клетке? –
О чём, скажи, Амелия, друг мой,
Без нежной и щебечущей соседки?

Амелия

Я здесь, я рядом – руку протяни!
Я чувствую руки твоей пожатье…

Августин

Ты чувствуешь, Амелия? – Взгляни:
Целую шёлк волос, шнурок на платье,
И долго-долго – влажных губ цветок,
И пальчик, и жемчужный ноготок!

Амелия

Ах, шум шагов, скрип двери, звуки речи…
Прощай, мой милый Августин!

(исчезает в окне)

Августин

                До встречи!..

(уходит в темноту. Звеня оружием, проходят дозорные)

Первый

Спокойно всё; все спят и видят сны,
Кто с вдовушкой, кто в бакалейной лавке (указывает  рукой в перчатке пониже окна Амелии)
А мы всю ночь шататься тут должны...

Второй

И то обидно: даже и козявки
На улице не встретишь до утра.
А поутру похмельная хандра... (достаёт флягу, протягивает её товарищу)
Не запятнай мундира капитана:
Пей, Пауль! всё не так уж плохо спьяна!

(уходят в темноту)

 

 

Картина седьмая

 

День. В окно льётся яркий солнечный свет,
Амелия сидит на стуле возле стола, положив голову на руку,
в задумчивости. Кормилица - напротив неё перелистывает библию,
рассматривая гравюры. Обе молчат. С улицы доносятся голоса.

«Ах ты наглец! Тебя я проучу!
Сейчас тебя я шпагой отхлещу
Спины пониже – будешь знать, химера,
Как лезть в ворота прежде офицера».

«Ей-богу, я… ай-ай!» – «Пошёл, пошёл!» –
«Кто сыт с утра, тот на руку тяжёл…»

(слышна скрипка)

Кормилица

Дитя моё, сегодня ты не в духе…
И на лицо бледна, нехороша…
Уж ты прости, Амелия, старухе,
А за тебя моя болит душа.
Не кушаешь, не спишь, а похудела! –
Вот платьишко, висит, как на шесте…
А женихов – немало…

Амелия

            Всё не те…

Кормилица

Каких же ты, цветочек мой, хотела?
(умолкают. С улицы слышны скрипка и голоса)

«Возьми, скрипач – и пей моё здоровье!"
"Благодарю ...»

(срывающиеся юношеские)

            «Ты мне заплатишь кровью!»
«Дыши ровней, вытаскивай клинки!».

(командный бас)

«А ну домой, по клеткам, петухи!»

Амелия

Сегодня в гости будет к нам толстяк,
Хозяин пивоварен двух известных.
Кормилица, вот будет интересно:
Как он протиснется в дверной косяк.
Старушка!

Кормилица
           
            Что?..

Амелия

            Ах, мне грешно и тошно…

Кормилица

Неужто всё поправить невозможно?

Амелия

Не знаю я…

Кормилица

            Дитя!

Амелия

                       На сто гиней
Вчера принёс бумагу Мардохей.
И стал шутя грозить отцу тюрьмою.
Отец – на дверь.

Кормилица

                    Ах, бедная моя!

Амелия

Да, я бедна, кормилица, и я
Должна бочонку с жиром стать женою.

Кормилица

Голубка, дитятко!..

(с уличной площади доносится шум балагана)

Иной толстушку ущипнёт –
И нате – сразу запоёт,
Другой от скромности долдонит
В дуду докучную, а тот –
Из лести бьёт ему в ладони.

Шумят подмостки и гудят,
Как галки зрители галдят,
На сцене движутся фигуры.
И чернолицее дитя
На горло давит не шутя
Своей подружке белокурой.

В шеломе блещущем на бис
Выходит Красс из-за кулис.
Спартак погиб, поднят на копья,
А голос плакальщиц прокис;
И пудра сыплется, как хлопья,
С истёкших краскою актрис.

 

 

Картина восьмая

 

Солнечный день, улица. Мардохей показывается в окошке лавочки.

Мардохей

Нельзя быть добрым! Беды от добра.
Пять фунтов я отвесил серебра
Картёжнику, кутиле Фабиану.
Процентишко так мал, что с ноготок,
А вот уж год, как он меня избёг –
Так я к нему, а он мне в морду спьяну…
Нельзя быть добрым, скажет вам любой.
Вчера зашёл я к Груберам домой,
И говорю по чести, боже мой,
Ждёт Мардохей уже девятый месяц!
За это время, чтоб мне так дожить,
Уже способна женщина родить;
Чтоб сто гиней отдать не надо песен.
А! на помине лёгок… (громко) Кто идёт!
(тихо)Ждёт Мардохей, зато процент растёт.

Грубер

К тебе я шёл, меняла и бездельник,
Просить отсрочки… Дочь я выдаю
За пивовара, скоро будут деньги.

Мардохей

Ой, я тогда уже тебе спою!
Ещё ты плохо знаешь Мардохея:
Он не лесов каких-нибудь злодей, –
На свете нет добрее иудея,
Чем всё раздавший бедным Мардохей!
Ну, по рукам, запишем месяц тоже,
Число и подпись – верные дела.
Эх, Мардохей даёт отсрочку, боже:
Добра не делай – не получишь зла!

(Лавочник молча уходит. Мардохей щёлкает на счётах, записывает)

Женщина, старше среднего, с пустой лампой в руке, кормит голубей.

Женщина

Гули, гули,
Где вы летали,
Зерно клевали,
Пшено выбирали?
Колосок в клювик брали,
В галифе расхаживали,
Пёрышки разглаживали,
Ворковали.

Гуль-гуль-гуль,
Кушайте!
Хороша мякина,
Мычит скотина –
Слушайте!

(бросает крошки. К прохожему:) 

Молодец,
Подай на ларец
Серебра и золота!
Всяк мудрец –
Дурак смолоду.
Чок-чок, дурачок.
Подай пятачок!

(Поднимает пустую лампу, как бы освещая ему лицо;
тот даёт медь)

Благодарю!

Эх, пой веселей,
Выставляй столы!
Не накормим вшей –
Будут крысы злы.
Кушайте, гости дорогие:
На рынке всё дорого!
Проходи, Чума!

 

Картина девятая

 

Пивная, в окошке розовеют вечерние облачка. Августин,  
Иоахим и Эразм сидят за столом. Перед ними кружки с пивом.
На блюде золотится копчёный лещ.

Августин.

Недавно ночью мне приснился сон.
Идём с отцом с каких-то похорон.
Кого мы только что похоронили –
Как ни стараюсь, вспомнить я не в силе.
И мне не странно, что отец – живой,
Идём и видим бочку над пивной.
Заходим внутрь, а жажда жабры сушит:
"Скорей, хозяин! жарит наши души
Похмелья адская сковорода!"
«О, пиво ледяное, господа!
Одну минуту…» – и на свет мгновенно
Явились кружки, истекая пеной.
Отец сидит, молчит, не ест, не пьёт.
А я губами к глине припадаю,
Но жижа тёплая мне в рот течёт,
Без вкуса, запаха, без цвета – и не знаю
Как оторвать мне кружку ото рта,
Она к губам присохла; немота.
Мычу, кричу, хозяина ругаю,
Зову на помощь – только звук глухой…
И, вдруг, как в склеп, впадаю в сон другой.
Темно; вокруг себя рукою шарю
Ищу волынку, не могу найти.
И жуткий запах гнили; вдруг в груди
Оторвалось – и колокол ударил
Вверху – и свет забрезжил в потолке.
И слышу голос милый вдалеке,
Хочу понять, но словно глушит Лета…
«Амелия», – зову, и нет ответа.
И лишь удар, как будто гроб с цепей
Упал, совсем неподалёку где-то.
И ночь – и нет Амелии моей.

Иоахим

А, ерунда! такие байки, вроде,
Привидеться могли к плохой погоде.
К дождю, а может быть, похмельный бред…
Я прав? Не прав? Что скажешь ты, поэт?

Эразм

Скажу: давно уж в горле пересохло.
Сны снами – жизнь совсем другая вещь:
Клянусь кобылой, чтоб она издохла,
Сельдь хороша, но лучше к пиву лещ!

(чистит рыбу. Августин дует в волынку, потом поёт)

Песня

Много я бродил по свету –
Не во сне – не наяву.
Лучше города, где лето
Круглый год – не назову.

В этом городе пристойном
Лип душистые цветы,
На высокой колокольне
Разнозвучные песты.

Там, где облако и птица
Совершает свой полёт,
Чародейная девица
В замке каменном живёт.

И выходит на закате,
Смотрит ласково со стен.
И от этого захватит
Дух беспечен и блажен.

 

 

     Картина десятая

 

Вечер. На колокольне собора играют колокола. Амелия одна
у окна в комнате, залитой красновато-золотым светом и теплом. Над

окном клетка с щеглом. Ветерок, прилетевший с городской окраины, доносит запах палёной щетины.

Амелия

Смирись душой, коль Господу угодно,
Запрись в темнице, брось ключи в Дунай.
Забудь, что ты в любви была свободна,
И тишину покорности узнай.
Прощай, луна, под сливой поцелуи!
Прощай, мой друг, Амелию прости!
Ах, соловей, не пой ночами всуе!
Ты, голубок, на волю не лети!

Отец (войдя)

Всесильный Бог, закончен сговор брачный.
Придёт к нам завтра Швайнер.

Амелия
            Да, отец.

Будь весела, дочурка…

Амелия

            Да отец.

Отец

Развеселись… Давид жених удачный
С лица воды не пить нам, наконец…

Амелия

            Да, отец.

Отец

Да что ты: «да» да «да» – как будто эхо?

Амелия

«Развеселись!» – развеселюсь: потеха,
Как будет Швайнер пролезать в косяк,
Как лопнет бочкой с солодом толстяк…
Нет, с детства знаю: смех – к слезам обычно.
Кормилица учила, не шутя:
«Смеяться по-пустому неприлично».

Поплачь-ка лучше, милое дитя!

Отец

Амелия моя, но что же делать?
В конце концов... могу я отказать!

Амелия

Ты можешь. Но мои отец и мать
Теперь в руках Амелии всецело.
Мой долг дочерний жертву принести.

Отец (целует её в висок)

Отца седины, девочка, прости!

(уходит, прижав к глазам платок. Амелия
 играет на мандолине и поёт)

Песня

Уезжает мой дружок;
Вьётся лентой путь далёк
Мимо замков, мимо речки.
Влажен шёлковый платок:
Красоты не долог срок;
Бьётся жалобно сердечко.

Уезжает милый мой –
Воротится ли домой?
Или в тёмные глазницы
Дунет летний ветерок?
Вьётся лентой путь далёк,
Замирают в небе птицы.
 

 

Картина одиннадцатая

 

Городская площадь. В центре на сколоченных подмостках идёт
представление. Актёр (Давид) рубит деревянным мечом
голову толстому актёру (Голиафу), облачённую в шлем.

Голиаф

Мне жаль, что я пришёл в твою страну
С мечом – теперь я чувствую вину.

Давид

Уж поздно! Здесь умрёт филистимлянин!

Голиаф

Но меч повинных не сечёт, не ранит!

Давид

Кто к нам пришёл с мечом – тот от него ж
Умрёт, на труп без головы похож!

(отсекает голову, отделяя от тела капустный кочан)

Голиаф

Ах!

Давид

      Будешь знать, захватчик и злодей,
Как обижать порядочных людей!

(поднимает над толпой «за волосы» капусту. В толпе смех)

Монах

Отправил в мир монаха настоятель –
Медь, серебро (а буде – золотой)
Сбирать по белу свету Христа ради,
Благословив Распятьем и Пьетой.
И вот забрёл на рыночную площадь,
Гол, как сокол, с утра не сыт-не пьян,
И в печень поражён, святые мощи! –
Где храм стоял – там пляшет балаган!

(танцует; на поясной верёвке бряцает медный туес с деньгами)

Полоумная (в детском чепце на макушке, с котёнком)

Проходи, монах, или ты оглох?
Мышеловку ставь на крысиных блох!
НА котёнка!
Не хочешь за так –
Давай пятак!
Проходи, Чума!

Комик

Довольны все – истории конец.
Лишь Голиаф в крови лежит, мертвец!

Шут (собирает платком клюквенный сок)

Хорош от простуды, да дорогой!
(чихает; выжимает платок в банку)
Помогает от вшей на часок-другой.

Лейтенант (нищему)

Проходи, не задерживайся.

Нищий

Иду, иду!
Замёрзну в раю –
Отогреюсь в аду.

(Полоумная заворачивает котёнка в тряпьё, тот кричит
и вырывается)

Лови, держи!
Скачут крысы,
Верхом – вши.
Заходи справа!

Через площадь (по направлению к городским воротам) проезжает императорская карета, запряжённая множеством лошадей, цугом. В окошке виден густой каштановый парик и женская головка в чёрной накидке.

(Голоса в толпе)

Леопольд!

Император…

С императрицей.

        Лейтенант

Рас-с-ступись!

        Полоумная

Скатертью дорога!

        Лейтенант

Постор-р-онись!

        Полоумная

Император с женой –
За городской стеной.
Котёнок убежал (плачет)

        Астроном (ученику)

Так вот, Нико, уже неделю
В созвездье Лиры, в самом деле,
Комета яркая видна.
Я не астролог, но она,
Меня волнует почему-то,
Тревожно как-то мне, как будто
Грозит бедою нам звезда…

        Ученик

Учитель, в чём же тут беда? –
Минует Землю глыба льда…

        Астроном

Тоска сердечная – вот чудо!

(Через площадь идут Эразм с Иоахимом)

        Эразм

Ну что, закончил ты портрет?

        Иоахим

Представь себе, почти что… нет.
То есть, почти что да, но что-то
Меня заботит, друг-поэт,
Когда гляжу я на портрет,
Меня какая-то забота…

        Эразм

            Что-что?

        Иоахим

           Во взгляде женских глаз…
Не то, не так… на этот раз
Мне кисть как будто изменяет,
Малюет по холсту сама;
И, слой за слоем, проступает
Не та, возьми её чума!

        Эразм

Уж эти женщины! Не чудо,
Что на картине не она:
Та в это время у окна
Стоит – о, женские причуды! –
Мечтанием увлечена.
А может, шёлковой шнуровкой,
А может юношей-слугой,
Или подарок дорогой
Сейчас в ушко вдевает ловко.

        Иоахим

Нет, тут-брат, странные дела…

        Эразм

Ну да – налево кисть пошла.

        (читает)

Почто не слушается кисть
С утра Иоахима?
За трезвость, патер, помолись –
Студент, спешащий мимо.

И ты, красавица, нежна,
С жемчужиною в ушке.
И ты, столь верная жена,
Привстав с чужой подушки!

Иоахим, приди во храм
И закажи молебен.
Потом мы выпьем по сто грамм:
Душе покой потребен.

Тогда мила нам даль и высь,
И запахи, и звуки:
Как странно, что с утра тряслись
У Иоахима руки!

             (проходят)

        Картина двенадцатая

Ночь. Полнолуние. Городская окраина.

Амелия

Печальна ночь, печальное известье…
Луна в ветвях младенчески кругла.
Свиданья миг на нашем милом месте,
Здесь целый век тебя я прождала…
Вот слива тут, вон яблоня, там липка.
Зачем со мной приветливы они?
Луна вверху, внизу Дуная зыбка,
На зубьях стен – тревожные огни.
Всё спит кругом, легко сквозь сон вздыхая –
Поля, холмы, лишь у стенных ворот
Оружьем звякнет стража городская,
И вдоль стены, отбросив тень, пойдёт.
На небе свет; пред полною луною
Поблекли звёзды, как печаль моя…
Моя любовь сильней с моей виною...
Шаги!.. Кто там?

Августин

            ......
Амелия

........

      Августин

........

 

Амелия
.....................

Августин

......................

Амелия

..................

(Луну наполовину скрывает облако.
На берегу, в темноте, пошатываясь, появляются два силуэта)

Первый стражник

Снимая шлем, не вычерпай Дунай! –
Умойся, Лукас! Будет, так и знай
Нам на орехи: вспомним капитана!

Второй стражник

А ты покуда флягу вынимай:
Далёк рассвет: ещё трезветь нам рано.

(поёт)

В детстве я играл в бутылку,
На полу её вертел.
А подрос – характер пылкий
Мой к спиртному охладел.

Тра-ля, траля-ля-ля,
Траля-ля-ля – бум.

Капитан меня похвалит,
Скажет: Лукас, бог с тобой!
На единственной медали –
Кружка с пенною водой.

Тра-ля, тра-ля-ля-ля,
Траля-ля-ля – бум.

Не люблю вино и пиво
Пить по праздникам большим,
Но зато по будням криво
Я хожу по мостовым.

Тра-ля, траля-ля-ля,
Траля-ля-ля – бум.

(исчезают в темноте)

 

Конец первого действия

---

Папп обнесённый

(Ателлана)

Сцена первая

Старик Папп сидит в курительном кресле.

Папп

Богатый пир Картоний дал вчера.
Довольны гости; вина дорогие
Текли струёй густою до утра.
Ковши носили юноши живые,
Дымился бык на вертеле стальном,
И благовонным эвкалипт углём
Трещал в печи; зола, как дудка, пела…
Но обнесли – хорошенькое дело! –
Меня, к развязке, чашей круговой…
Что б мне не быть засыпану землёй! –
Не отпущу обидчику обиду!
И оплачу по нём я панихиду!

Входят Буккон и Макк.

Буккон

Возрадуйтесь, почтенный гражданин!
Мы с Макком тут поспорили намедни,
Он мне: «подлец!», а я ему: «кретин!» –
И по ушам!..

Папп

            Оставьте эти бредни!
Есть поважней насущные дела:
Меня судьба фиалом обнесла.

Макк

Какой же мастер сочинять вы байки!

Папп

Нет, говорю я прямо, без утайки:
Меня Картоний на пиру обнёс
Почётной чашей, мальчика руками…
А почему? – Я задаю вопрос –
И отвечаю сам себе стихами:
По зданию Совета мой сосед
Решил меня унизить на весь свет,
Иуда! За каких-то шесть оболов
Обнёс меня в глазах гостей весёлых!

Буккон и Макк (в один голос)

Смерть, смерть и смерть! – Такому подлецу
В Афинах жизнь была бы не к лицу!..

Папп

Так решено: сегодня ровно в полночь
Встречаемся – и гневный Зевс нам в помощь!

Сцена вторая

Каталажка. Папп, Буккон, Макк и философ Доссен,
потом нимфа темницы

Папп

В глухой вертеп, в пристанище позора
Привёл нас Рок… Ах, если бы не вы:
Хвастун Буккон, и ты, горбун-обжора!
Одна беда от этой голытьбы!

Теперь торчи вот тут неотомщённый,
А злобный враг, здоровый и живой,
Грызёт миндаль и тянет мёд лощёный,
Да пьёт вино из чаши дорогой.

Буккон

Ну что ж, напиток наш, хоть запах жуток,
Хорош: бодрит отстойная вода.
А пролетят шестнадцать эти суток –
Уж я напьюсь воды другой тогда…

Макк

Напьёшься ты! Хвастун и забияка!

Буккон

Молчи, осёл ушастый!

Макк

            Нет, постой!
Кто жался, как побитая собака
И пятки драл, как будто пёс хромой?

Буккон

Я б не бежал и завязал бы в узел
Того, с мечом, слугу-здоровяка,
Когда б сандалий правый твой не струсил,
А левый вдруг не дал бы драпака!

Доссен

Друзья, не ссорьтесь! Тонкая уздечка
Тюрьма для столь здорового коня:
Стило готово, под рукой дощечка,
Вот миг – и мысль освободит меня…
За ней толпой потянутся другие;
Сверкнут миры, в стремлении светил…

Буккон

А ты за что? Грехи твои какие?
Кого ограбил али порешил?

Папп

Оставь его, не трогай филосОфа,

Буккон

На кой мне он? Я так…

Доссен

            Моя голгофа –
Наука мыслить в сельской тишине,
Когда, как нимфы резвые, ко мне
Сбегаются под волосы седые
Потешить старость мысли молодые…

Мак

Плох твой улов: не будешь сыт ты им!

Буккон (Макку)

Обжора!

Макк (Буккону)

            Плут...

Нимфа темницы (являясь)

            Явлением моим
Обязана я автору немножко –
Поодиночке ль, сразу всем богам?..
Вот вам ключи. А вот в придачу вам –
Наш Эпос Уголовный на дорожку.

Доссен

Бутырия, ты снилась мне во сне
Лет пять назад...

Нимфа темницы

            Старик! не внял ты мне
И вот ты здесь... Ловить ли будешь сетью
Впредь кильку там, где Эпос не велит?
Но ладно уж, ступай в свой сельский скит,
Дружи с удой, как тут сдружился с плетью.
 

            Конец


 2018

---

Чудесный Рак

 Ольховско-неаполитанская фьяба

Действующие лица

Автор-Скарамучча
Фантеска – девушка из коммуналки
Дворничиха Марфа
Александр Никитович, пенсионер
Таисия Яковлевна – жена Александра Никитовича
Марчелло – артист
Рак
Зеваки в окнах

        Автор (в костюме Скарамуччи)

Смешение различных стилей,
Свиных, говяжьих языков,
Здесь вам представлю без усилий
И подключения мозгов.

С годами череп многодумный
Носить всё хлопотней, друзья.
Теперь представит город шумный
Для вас фантазия моя.

Прекрасен дворик итальянский,
Инжир и грузный апельсин.
И театр неаполитанский –
Толпы слуга и господин.

Его Лучинды и Фантески,
Базары, томные сады.
Но мне милее дворик детский,
Дворняги, пьяницы, коты.

Так пусть смешаются эпохи
В большом кухаркином котле.
Все твари Божьи – жучки, блохи.
Всё люди братья на земле!

Все языки достойны звука.
Мы здесь слегка подперчим их,
И в шутку высунем друг другу –
Один говяжий, два свиных.

Картина первая

Обычный московский дворик. В арку входит Фантеска с корзиной.
Дворничиха Марфа метёт двор.

Фантеска

Уже июль, Марфуша, на дворе,
А фрукты – брос на нашем блошьем рынке.
Где фермер, где? По этой-то поре
Дичок уж зрел…

Марфа

            Да… Что в твоей корзинке
Шевелится? Никак, Фантеска, рак?

Фантеска

Один цыган меня, с серьгою рожа,
За локоть дёрг: «Бери его за так.
Вари живым…»

Марфа

            Садист, чай?

Франческа

            Не похоже…
«Вари живьём, потом, очистив, съешь,
Свежайшим пивом с пеной запивая.
Отвадит этот оберег невеж,
Что пристают к тебе, не уставая».

Так он сказал, и след его простыл.

Марфа

От смеха лопну, больше нету сил!

Фантеска

Я без умолку хохотала б тоже…
Но так страшна была цыгана рожа!
Не дай Господь, привидится во сне!

(Рак шебуршится в корзине. Потом встаёт в человеческий рост)

Рак

Не ешь меня, доверься лучше мне!
Твоё любое женское желанье.
Я выполню без всякого роптанья.
Моя клешня! – держи её скорей.
В знак рачьей благодарности моей.

Автор (появляется в костюме Скарамуччи, с гитарой. Поёт)

Глупец себя заранее тревожит
Раздумьем тягостным, но мы не те:
Поём как Бог нам на душу положит –
И яркий смысл находим в простоте.

До посиненья думает бездельник,
Ему что час убить, что целый год.
А нам вставать на службу в понедельник,
Мы трудовой, как видите, народ.

Потехе час – ну а работе сутки.
За час же можно многое сказать.
А уж на сцене – за одну минутку –
Нажить, пропить, проспаться – и сыграть…

Картина вторая

Те же, актёр Марчелло с ящиком для кукол, Таисия Яковлевна, её муж Александр Никитович. Иные смотрят из раскрытых окон.

Марчелло

Почтенной публике на удивленье
Марчелло начинает представленье.
Фанерный ящик – больше ничего –
Волшебный мир, чудесный театр его.
Товарищ, верь марионетке шаткой –
В картонный месяц, в звёзды -хрустали.
Раздёрнем шторки в ночи сумрак сладкий
Где мой Меджнун тоскует о Лейли!

     (Начинается кукольное представление)

     Меджнун

         (Едет на ишаке)

Какая ночь! О милая Лейли!
Повсюду звёзды: с неба до земли.
Как ты – луна млада и лунолика...
Явись, Лейли, Меджнун тоскует дико!

            Лейли

            (Является)

Что вижу я, Меджнун мой дорогой?!
Что за осёл гарцует под тобой?!
Как паранджа моя его попона,
И смотрит он, как ты, Меджнун, влюблённо!

            Меджнун

Его, Лейли, наутро я продам.
Узнает он, как чтить потребно дам!
Себе возьму я ишака иного!
Тебе, клянусь, понравится обнова!
Отдам в чужие руки наглеца –

            Лейли

И будут наши скреплены сердца!

            Меджнун

Нерасторжимым, о Лейли, союзом!

            Лейли

Уздечки крепче будут наши узы!

            Меджнун

Мои таньга – твои, Лейли, таньга!

            Лейли

На радостях простим же ишака!

(Кружатся, взявшись за руки с ишаком.
Занавеска задёргивается.
Публика из нескольких человек аплодирует)

Александр Никитович.

Какая жизненная, Тось, картина!
Там до любви охоча и скотина,
А молодёжь – послушна… Эх, восток
Я посетил бы, Тося, если б мог…

Таисия Яковлевна

Да, тяжела восточных женщин доля:
Хозяйство, ланцепупы, паранджа…
Ах, Саша, Саша, жалко их до боли.
Болит за них и тело, и душа

Автор-Скарамучча

Вот чудо театра! Магия искусства –
Для всех одни он приготовил чувства,
У всех похожий вызвал интерес:
Стихи писать заставил поэтесс,
Певицу – петь, ваятеля натуры –
Выстукивать чудесные фигуры,
Простой народ – смеяться и тужить,
А автора – на слог переложить.

Фантеска (в сторону)

Марчелло так забавен! Боже мой!
Так мил, талантлив, так хорош собой…
Ах, если бы не ящик сей дорожный,
Я б сердце отдала ему и честь –
Но, к сожаленью, это невозможно:
У флорентинца, верно, кто-то есть. ..
Постой-постой, для грусти нет причины:
Чудесный рак на дне твоей корзины…

Картина третья

Комнатка под крышей. По дощатым стенам развешаны куклы.
Марчелло лежит в одежде на топчане. Горит тусклая лампа без абажура.

Марчелло

Зачем, Фантеска милая, в дорогу
Я отправляться должен? Мне, ей Богу,
Чужда земля родная, тёмен свет,
Когда тебя, мой друг, со мною нет.
Марионетки мне друзья-подруги,
Моя каморка – ящик за спиной…

(размечтавшись)

Готова ли ты следовать за мной,
Делить с артистом нищету и муки?

Фантеска (появляясь)

Готова ли?.. Готова, милый мой!
Я театр люблю девической душой!
Весь день могу смотреть я представленье
В ущерб еде, в ущерб увеселеньям,
И если вдруг зевну я раз-другой,
Ты отдави мне ногу, дорогой!

Марчелло (в сторону)

Как счастлив я! Но что это за чудо?
Еще три дня назад я был как будто
В Кларусь влюблён… ах, всё это во сне!..
Была Фантеска холодна ко мне…

Фантеска (в сторону)

Неужто здесь и впрямь дойдёт до брака?
Как хорошо, что я не съела рака!
Что он исполнил мой благой каприз…

Марчелло

Теперь дуэт сыграем мы на бис!

            Конец

2018

---

Волшебный фонарь

               * * *

Быть может, так не уходили
Актёры в давних тех веках.
Они в кибитках колесили –
И умирали на руках…

Быть может, дочь седого Лира,
О незапамятной поре,
Слова шептала из Шекспира
На тряском дощатом одре…

Старик актёр трагикомично
Свисая с простыни рукой,
Просил наигранно и зычно
Вина – и пил глоток-другой…

И смерть, как сцена, приходила,
Как ветерок из-за кулис…
Да, всё намного лучше было
Там для актёров и актрис.

А Тихонов на даче пыльной
Один – смотреть ему легко
Счастливой молодости фильмы
И пить коровье молоко.

2020

       Волшебный фонарь

 

В волшебном фонаре старинном
Творятся странные дела.
Макарова проходит Инна,
За нею Скобцева прошла.

Поёт пятидесятых тенью
С эстрады летней – Броневой.
Разбужен старости виденьем,
Проснулся Тихонов. Живой.

Кустинская молитвы шепчет,
На ложе старческого сна:
Ей после капельницы легче,
И снова юная она.

И шелковистый локон вьётся,
И в бедной комнатке светло...
И Смоктуновский улыбнётся
Чуть брюзгловато сквозь стекло.

 

2020

 

              * * *

Мы к новому подходим году,
Почти не выбившись из сил.
Ах, сколько разного народу
Год високосный покосил!

Простилась Скобцева... Невесел,
Счастливый вытянув билет,
Фотограф ящик свой завесил
И зачехлил походный "ФЭД"...

Пурга на Чистых, чуть не плача,
Утрату силится понять...
Быть может, зимняя удача
Зигзаг свой совершит опять?..

Быть может, всё ещё вернётся
Москвой метельною ко мне...
И Гафт широко улыбнётся
Родной Матросской Тишине.

 

2020

 

     Моему соседу Гафту

 

О пургу бесшумно бьётся
Жёстким войлоком шинель…
Гафт сквозь вьюгу улыбнётся,
Словно злой Полишинель.

Усмехнётся ядовито,
Эпиграммку тиснет мне.
И задремлет как убитый
На Матросской Тишине.

Вот края его родные –
Я от них недалеко…
Льются песни по России,
Как в бидоны – молоко.

 

2021

 

       У Юрского

 

Как-то дочь моя явилась
В гости к старому артисту –
Брать, конечно, интервью.
И сказала между прочим:
«Сергей Юрьевич, Вы лучший –
Лучший Бендер Задунайский
Среди Бендеров других.
И дала артисту книжку
«Золотой телёнок» – книжку
С тонким супером цветистым.
«Сергей Юрьевич! На память
Мне на память подпишите
Своей собственной рукой!
Напишите Вы: «Лауре»,
Напишите Вы: «на память.
И на счастье» – напишите
Вы признательной Лауре...

Улыбнулся Юрский грустно
Плутоватою улыбкой,
Как индусский Марусидзе,
Только старый, без чалмы.
С предсказуемой заботой
Взял рукой увядшей книгу,
А другой взял авторучку.
Приговаривая в нос,
Словно эху отвечая, –
Очень быстро написал он:
«Дорогой Лауре..."

 

              * * *               памяти С.Ю. Юрского

И элегантно, и красиво
Сей век оставив под пятой,
Уж в парусиновое Рио
Уплыл телёнок золотой.

Ушёл в торжественное лето,
Где профсоюзов нет как нет,
С улыбкой озорной поэта,
Без апельсиновых штиблет.

Поднесь таинственная свита
Плетётся далями страны,
Как будто лейтенанта Шмидта
Простосердечные сыны.

 

2020

 

               * * *            паяти Леонида Куравлёва

Нет обожателей в аллее.
Один, уснул в гробу актёр.
Никто сей свет не пожалеет,
Никто не крикнет: командо-о-р!

Друзья состарились; коллеги
Сидят, в тревоге, по домам.
Ушёл актёр, в печальном веке
Улыбку подаривший нам.

Часы надежд, минуты счастья…
И вот, уже не за рубли,
ГраждАне бедного в участок
На веки вечные свели.

Лежит – не холодно не странно.
А снег ложится, будто дым…
И словно, выйдя из тумана,
Склонился Командор над ним.

 

2022

                * * *

Ушёл Мягков предновогодний,
Ушёл Корчагин-Лановой…
Как будто женщина в исподнем
Стоит у ели снеговой…

Ах, нет, никто не умирает,
Как в идиллическом кино...
Лишь пани Брыльска распускает
Вдоль щёк златистое руно.

2021

                    * * *

На пани Брыльской шапка рыжа
Из холодеющей лисы.
Улыбка розовая ближе,
Подвиты шёлковы власы.

Ещё мерцает огоньками,
Как утро хмурый, Ленинград,
И грациозными шажками
По снегу сапоги хрустят.

Ещё вокзал под снегом крова,
И куплен жертвенный билет, –
А уж полгода, как Мягкова
По адресу двойному нет.

2021

---

Не ломит февральская стужа...

1

 

Не ломит февральская стужа
Костей дезертирам седым…
А в небе фабричном, простужен,
Стоит-не шелохнется дым.

У храма, где тёплой иконой
На царство венчались цари,
Солдаты срывают погоны,
Счастливые, как упыри.

Девический визг раздаётся
И хохот, и пьяная брань…
И Всадник в лазури несётся,
Простёрши железную длань.

 

2

 

И снизу, и слева, и справа
Шинелей и войлок, и снег…
И тенор визгливо-картавый:
И в небе стоит человек.

"Отбросьте сомненья и страхи!
Пропейте, протрусьте войну!.."
А снизу – фуражки, папахи
Да пара сапог на кону.

И холодно в шапке бараньей,
И солоно режет в гортани…

…И ползает аглицкий танк;
В окопе пусты пикельхельмы…

Спешит мимо лавки питейной
Мадам по фамилии Бланк.

 

3

 

Вечерний город затянуло;
Вокзал чернеющий промок.
И возвращается понуро
С войны в шинели длинной Блок.

В фуражке с маленькой кокардой
И в башлыке, как атаман,
Он схож с каким-то государством,
Где вечно – холод и туман…

Ямщик молчит во всю дорогу,
Глухой ворочаясь спиной…
И начинает понемногу
Поэт беседовать со мной.

 

4

 

Не граниты морды львиной,
Не фабричные гудки:
В кабаках гуляй, рванина!
Нынче льготны кабаки.

Побродяжим забесплатно
Со тальяночкой вдвоём.
Острым ножичком в парадной
Толстопузого пырнём.

И потом зальёмся песней,
Как голодные волки...
А к утру на мёрзлой Пресне
Сложим головы в тюки.

 

5

 

Расшаталася вьюга косая,
По февральским дорожкам кривым…
Дай, прохожий, тебя попугаю
Я австрийским затвором стальным.

Сапоги за серебряны гроши,
А шинель за керенки отдам
Тыловой замерзающей воши:
Я пардону прошу у мадам.

 

6

 

Неву сковал тяжёлый лёд.
Сверкает шпиль адмиралтейский.
Большой из Штатов пароход
Застыл у пристани халдейской.

Темно осьмнадцатой зимой
Послу в пыли голубоватой…
И пишет женщина домой
В свободой дышащие Штаты.

«Мадлен, у нас течёт бачок
И не хватает спичек серных.
Зато есть свечи – и ещё
Муки три фунта и консервы…»

Бесшумно тает керосин,
Беззвучно угли догорают…
И, как влюблённый Аладдин,
Метель стекло перетирает…

И еле слышны сквозь пургу
Сухие выстрелов гремушки...
И я оплакать не могу
Её ирландские веснушки.

 

7

 

Эх, война, кабатчик пьяный,
Беспробудных друг ночей!
В беспардонности твоей
Виновата обезьяна,
Что у серба на плече:

Ходасевич Владислав –
За мистический свой нрав.

И ещё – в костисых щёчках –
Немец в цейсовских очёчках,
Сверху кайзеровских бельм
Нахлобучивший штальхельм.

8

Ты отвернулась; словно птицы,
Взглянула ты куда-то вбок:
Я видел чёрные ресницы –
И твой младенческий висок…

Надела шапочку глухую
И, может быть, ушла туда,
Где Блок размеренно тоскует
В стихах, как детская беда.

9

Как чудно, в мучице снежной,
С молодой на голубках
Прокатиться – и, вспотевши,
Утонуть в её мехах!

У неё веснушки рыжи
И морозною зимой;
У неё глазок бесстыжий –
Как червонец золотой.

Ах ты, девка с антресолей!
Уж давно тебе не впрок
Ни цыгане, ни застолья,
Ни воро́вский кошелёк.

 

23 – 26 февраля 2021 г.

---

Рассматривая фотографии Вильяма Каррика

Фотографии 1858-1872 года:
последнее спокойное десятилетие России

Староверка

В чёрной шапочке-скуфейке
На мерлушковой цигейке,
Двоеперстием сильна,
Старо-верная жена.

И застенчива, как птица,
В чёрном платье до сапог.
Всё ей видится и снится
Наяву суровый Бог.

Смотрит в даль отроковицей
Не девица – не клюка.
И скуфейка над сестрицей
Непомерно высока.

Балалаечник

Как в жилеточке глухом,
Со свободным рукавом,
С балалайкой треугольной,
В тонкокожих сапогах,
С тонкой трубочкой в зубах,
Да с улыбкою привольной,
Отбивает он струну
За былину-старину,
За лепёшечки ржаные
Да за губочки милые,
Раскорячась на весь свет,
Не шатая табурет.
На столе бутылка водки,
А на горлышке – стакан.
Улыбнулся с жёлтой фотки
Балалаечник Демьян.

Почтальон

Что за странная игра? –
Он похож на комара.
У него меж пальцев листик
И конвертик с сургучом.
У него улыбка лисья
И картузишко с орлом.
«Мне на кой чужое счастье? –
Фон мой жёлт, потёрт пейзаж…
Время точит – время застит
Мой картонный макияж.

Столичный чиновник Санкт-Петербурга 1860 года

Не могу я взять без спросу
Снимок тот полуживой…
На глаза он – как философ,
На пробор – как половой.

Губы чуть одутловаты;
Чуть насмешливо-умён,
В кабаке молодцеватый,
На работе – старче он.

В сапогах, в плаще до полу,
С картузом в руке одной,
Перед камерой – весёлый,
А с красоткой – заводной.

 

Купеческая жена

А купеческая жёнка
Разве что не пала ниц –
Смотрит кротким медвежонком
Из потупленных глазниц.

Словно баба с самовара,
Распустила сарафан.
Баловник и скряга старый
Не придёт в дымину пьян.

Словно битая скотина,
Со слюною на губах,
Не завалится в перины
В гуталинных сапогах.

Водонос

В картузе, со взглядом жгучим,
С коромыслом, как вопрос,
Перед Карриком* в онучах
Встал крестьянин-водонос.

У него из меди вёдра –
Вниз широкой стороной…
Лапти врозь, стоит он твёрдо,
Словно «быська» племенной.

И шотландец* что есть силы
Магний жжёт и трёт ладонь...
Эх, вода не затушила
Этот идольский огонь.
_____________

*Фотограф Вильям Каррик, по происхождению
Шотландец.

 

Трубочист

О жертва отопленья
Исчадливым углём!
Ты сам как удивленье
В цилиндрике своём.

Метла в руке тощалой,
Чумазая щека…
Фотограф запоздалый,
Гляжу издалека.

Завидую коллеге
С каморой на ногах…
Грущу о человеке,
Затерянном в веках.

Дровосек

Одинокий отдых лесоруба
На вязанке дров; раздумчив взор.
А в руке его пустая трубка,
К сапогу прислоненный топор.

Он похож на древнего Баяна,
Что на бёдрах гусли разложив,
Напускал на честный люд дурмана
С птицею лесной наперерыв.

 

Ямщик

Старая привычка
Тень снимать и свет:
Застоялась бричка
На сто с лишним лет.

В ней сидит извозчик
(как на облучке) –
Отпускает вожжи,
В тёртом армяке.

35 16 –
личный номерок.
Можно покататься –
И доехать в срок.

В шапке, как Каифа,
С жёлтой бородой,
Поезжай под липу
К жёнке молодой.

Песню городскую
Промочи вином…
Жинку молодую
Помяни потом.

Печник

Надавил на плечи,
Полдень городской…
Выложу я печи
Хитрою рукой.

С козырьком фуражка,
Малость долговяз.
За спиной – поклажка
Кирпичей на раз.

На селе просили,
В городе – не то…
Печи закоптили
Новые – а то!..

Онучи-онучи
Лыком подвяжу.
На холодный случай
Печи положу.

Чтоб горело-грело,
Чтоб теплей былО…
Чтоб не коченело
Барское село.

 

Продавщица мётел

Молодая Фёкла
Продавала мётла.
Плетено лукошко;
Денежек немножко.

Встретила кого-то –
И стоит работа.
Девка отдыхает,
Паренёк вздыхает…

Скулы широченны,
Кулаки степенны…
Фёкла тихо млеет;
Мётла зеленеют.

Серенькие с виду,
Денежки повыйдут:
Эх, стоит работа
На картонном фото.

Уличные музыканты

Музыкант, мещАнин с виду,
Но с гармоникой – хоть в дрожь:
Он на братчика Никиты –
На Мефодия похож.

У него фуражка фрязем
И сюртук, и башмаки.
Чёрной бабочкой подвязан;
Что крахмал – воротнички.

У неё ж – как у Аксиньи
Кофта в талию; в руках
Вертит бубен Ефросинья
У парадных на углах.

Эту пару не напрасно
Вывел Каррик на панно…
Удивительно прекрасны
Люди, жившие давно.

 

Дворник

В мешковины и рогожи –
Бой стекла и прочий сор…
Сапоги – свиная кожа –
Топчут двор мой до сих пор.

До сих пор в моём столетье,
В незапамятном дворе
Дворник тихий, словно дети,
Копошится на заре.

На вихрах его изделье
С франтоватым козырьком:
Изготовлено артелью –
И запачкано потом.

Продавец баранок

И барышни, и саночки;
Морозец спозаранку.
– Бараночник-бараночник,
Почём твои баранки?

А шапочка из соболя;
И зубки – жемчужок…
– Сворачивай, оглобля,
С дорожки на торжок!

Бараночек куплю я,
Чаёв накипячу.
Которого люблю я
Под вечер залучу.

 

Грузинский аристократ Кавказского
казачьего полка

На груди газырь свирелью,
Над кольчужкою – халат.
Не абрек и не бездельник,
А грузин-аристократ.

Смотрит соколом клювастым
С фотографии одной:
Доблесть-смертушка не застит
Глаз чеченскою рукой.

В белой студии – не взрывы:
Вспышка магния тиха.
За манерою красивой –
Где ты, доблесть казака?

Дагестанский казак Кавказского
казачьего полка

Дагестанские сапожки.
Шевелюра, борода.
Потерпи, казак, немножко –
Уморит тебя беда.

Напоит война, натешит,
Как аульская жена.
Принесёт тебе депеши
Из-за Терека она.

Письмецо прочесть не сможешь,
Под черкесским сургучом.
Чёрну голову положишь
Под ковровым чепраком.

 

 

Православный паломник путешествует
по православным обителям

В шапке, что боярин,
Борода седа.
«Мы же не татаре,
Детушки Христа».

Посох сучковатый;
Чист, а не монах…
«Барин тороватый,
Ящик на ногах…

Долго мы ходили
В разные места.
И везде любили
Господа Христа".

Весовщик передает ремесло
своему сыну

Бьются гирьки звонко,
Медной чаше внемлют.
От отца мальчонка
Ремесло приемлет.

Весованье всё же
Точная наука.
Тюки и рогожи,
Рыночная скука…

Эх, немного весит.
Эта жизня наша…
Всё уравновесят
На цепочках чаши.

 

Галантерейщик

Не крестьянин – не купец,
Благолепный продавец
МелочнОй галантереи –
В армячишке, как в ливрее;
Под баян сапог смазной;
И в цепочке золотой.

А штаны в казацкий напуск.
Меж кудрей пробор прямой.
Улыбнётся сикось-накось –
И замрёт, как половой.

«Мой товар галантерейный:
Тонкий хлопок, грубый лён –
И материи кисейной
Завалявшийся рулон.

А подтяжки – из артели,
А ажуры – для постели!..»


Ямщик

Во дублёной шубе в пол,
С бородой, в конфедератке,
Он, как колокол, тяжёл
И окладист для порядка.

«Где, ямщик, твой звонкий кнут,
Что каурую ожарит?»
"Под перины подоткнут…» –
И рукой в перчатке шарит.

«Где-то был он… поищу
За кладбищенской развилкой.
И в метели посвищу
Над ленивою кобылкой".

 

Молочница

Не звенят её бидоны –
Очень полны молока:
Коромысло, как дуга.
Колоколен слышны звоны…

А поэтова строка
Льнёт к молоденькой крестьянке.
Но куда ей до тальянки
Разбитного жениха!

У него в фуражке роза,
А глаза, как свечечки.
Ну а дальше? – только проза
Да молочны речечки.

Продавец металлических изделий

Бедный в городе – чудак,
А в родном селе – немножко.
На груди его продмаг:
Молотки, ножи и ложки.

Он торгует просто так.
Не берёт рубли – копейки…
Парень в городе – чудак,
А в деревне Нелупейке*

Он для девок – серебро
И железо скобяное.
Не болит в селе нутро
От недельного запоя.

____________

*Нелупейка - варёная "в мундире" картошка.

 

Точильщик

Крутит круг-веретено
РеменнАя сила.
Паутиновый станок –
Грубое точило.

Нажимает на педаль:
«Поточу ножи я!»
И глядит куда-то вдаль
За дома большия.

В объектив взглянуть пора,
На сухую вспышку…
Жись, точильная искра, –
Не хватить бы лишку!

По мотивам фотографий Вильяма Каррика

Выйду я на улочку –
А вокруг булыжник.
Прямо – крендель булочной,
А налево – "книжный".

На углу – французская
Старая кофейня…
Доля моя русская,
Мармелад желейный!

Встала я на площади
Продавать иголки.
У проезжей лошади
Шёлковая холка.

 

По мотивам Фотографий Вильяма Каррика

А проезжая карета –
Гофра кожаная.
Что-то ты, моя Анетта,
Заторможенная.

Эй, ямщик, притормози
У гостиницы.
Надоело колесить
За гостинцами.

На губах солёный груздь,
В плошке – трюфели.
Как же так Святую Русь
Мы продрюфили?

Монахиня

Словно в чёрной прОстыни
Замирает звук:
У неё апостольник,
А поверх – клобук.

Чёрная монахиня,
А душа бела.
Белое Евангелие
На краю стола.

Жизнь широкоскулая,
Лебедь на реке…
Давеча проснулась я
С образом в руке.

 

Женщины-бурлаки тянут плоты по Суре

По лесам потянулись туманы;
По низинам растаяли льды.
И мордовские женщины тянут
По весеннему Шуру плоты.

Вереницей бурлачек скуластых
Око камеры давней полно.
Бечевою обвязанных застит
Фотографии старой окно...

По Суре проплывает не скоро
Лес, в тяжёлых корявых плотах.
И бредут они – в ровных проборах
Или в чёрных и белых платках.

Две мордовские девушки у лубяной избушки

Две мордовки, словно кошки,
У избушки лубяной.
Та наряжена в кокошник,
Та – с простецкой головой.

Смотрят в дивное окошко
Темноватого стекла
Две мордовки, словно кошки,
Чуть поодаль от села.

Бродит лето, как в тумане;
Дремлют в доме лубяном:
Эта – в шитом сарафане,
Эта – в платье холстяном.

 

Стирка

Мордовочка прелестная,
Ушат так плосок твой! –
Не расплескай, любезная,
Водицы ключевой.

Колодезной, проточною
Прополощи бельё.
Лицо твоё молочное,
Несчастие моё.

Торговля с саней

Бабка с саней торговала
Мёдом и молоком.
Голову повязала,
В инее, платком.

С кружечки не напиться:
Вдарил бидон о лёд.
Вынула из тряпицы
Сало, как камень, мёд.

Сало – для обогрева,
Мёд, чтобы сладко спать.
А молоко – для девки,
Чтобы детей рожать.

Бабушка. По мотивом фотографий
Вильяма Каррика

Я – московский полукровка,
По родительской вине.
Бабка – русская мордовка,
Не сказала сказок мне.

В зимний вечер не сказала
О молочной, о реке.
Только что-то бормотала
На эрзянском языке.

Или, может, как мокшане, –
Кто расскажет мне теперь?
Унесли меня цыгане
Чёрным ходом через дверь…

И полвека пролетело…
Не пугает цыганом
Меня бабка то и дело,
Под лампадой вечерком.

 

«Двое пьют чай»

Без особенной причины,
На картонке, в те года,
Мужики сидят в овчинах
Дуя в блюдца иногда.

Круглый чайник из фарфора;
Самовар надул бока.
Два растрёпанных пробора,
Два промёрзших мужика.

И, застывши для порядку,
Чтоб в село доехать в срок,
Пьют вприкуску и вприглядку,
Экономя сахарок.

По мотивам фотографий Вильяма Каррика

Словно детство возвратится:
На углу под окнами –
Голосиста, будто птица,
А льняные локоны:

«Шоколады, мармелады,
Белое морожено!».
В подворотенке ребяты –
Уши отморожены.

Млеет старая Москва,
От мороза сонная…
Луковая голова.
Забубённая.

 

Продавец лепёшек.
Торговцы спичками.
Продавцы ножей.


В масло он макает хлеб,
Продаёт лепёшки.
С бородою, будто дед,
Лапотные ножки.

Горожанин никакой
Из него не вышел.
Колокольни чередой –
Одна другой выше.

Рассыпают медный звон,
По прилавку – гроши…
Не хотит нести урон
Продавец лепёшек.

А мальчишки на углу, –
Картузы по бровки, -
Хоронят суху искру
В спичечной головке.

«Спички серные сухи,
Вспыхивают ладно!
Сосчитаем медяки
В арочке прохладной!»

Два артельных на лотки,
Чтоб не ссохнуть с жиру,
Разложили тесаки
Разного ранжира.

Сталь булатная блестит,
А железо млеет…
Коровёнка замычит,
А коза заблеет.

Уберут парнишки хлам,
Соберут пожитки.
Побредут по кабакам
Потреблять напитки.

 

По мотивам фотографий Вильяма Каррика

Тары-бары-растабары.
Этот поезд на Казань.
А носильщики-татары
Разбрелись в такую рань.

Балаболят меж собою,
Словно близится беда.
И шипит, подкравшись, поезд:
"Кельманда" да "кельманда"*.

И в степной какой-то неге,
Покосясь на все бока,
Тарабарские телеги
Катят в средние века.

* иди сюда

Под впечатлением от фотографий Каррика

Прабабка Настя

Бабка Настя так стара!
Ничего она не знает.
Просыпается с утра
И с молитвы начинает. –

Заучила наизусть
Сельской девочкой-мордовкой.
А в глазах как будто грусть,
Словно ей в гостях неловко.

Бабка Настя чай не пьёт,
И не ест почти ни крошки.
Как она ещё живёт,
Тащит валеные ножки?

Появляется из мглы,
Уезжает с узелками –
Деревянные углы
Видеть детскими глазами.

 

Навеяно фотографиями Вильяма Каррика

Чёрный ход

Нашу дверку на накладку,
Чёрный ход – на крюк
Закрывали для порядка,
Мало ль что – а вдруг?

Где изъедены ступени
Каменной цингой,
Вдруг русалка на коленях
Приползёт нагой?

Или в полночь постучится
Смоляной цыган,
В полушубке, словно птица,
И мертвецки пьян?

Или, может быть, Рогожин,
Из былого сна,
Меж дверей просунет рожу
Цвета полотна?

Иль обиженный мещанин,
Наточив топор,
Красносельскими ночами
Внидет через двор?

Чёрным ходом, где перила,
Холодок ночной,
Тень прекрасная Леилы
Спорит с тишиной.

Очарует, заморочит,
Поцелует в раз;
Уведёт во чёрны ночи
Тёмным блеском глаз…

Чёрный ход зовёт и манит
Тех, что далеко,
В после-жизненном тумане –
Словно молоко.

И текут они из весей
И из городов
На ступени гулких лестниц,
В чёрный ход веков.

Но закрыта дверь тугая
На загнутый прут.
Постоят они, вздыхая, –
И назад бредут.

2020

---

ПохорОны

Похороны

 

Серобокая ворона,
Лапы чёрные, а клюв!..
Принимайте похорОны,
Трубы медные продув.

Маршик тянется по снегу
Меж берёзовых стволов.
Как не слушать человеку
Во гробу середь снегов!

Гроб, обитый крепом красным,
В мутной, чистой белизне:
Неужели всё напрасно –
И растает по весне?

 

 

Весна пришла

 

Всё растаяло, поплыло:
И лесистый островок,
И хрустальная могила –
Медвежачий теремок.

Полыньи в снегах зияют.
По реке сплошным плотом
Брёвна громкие пускают,
Тянут крючистым багром.

 

Новоселие

 

Оркестровы литавры,
Труба и барабан.
Грустны поэта лавры
И пуст его карман.

Особенно в эпоху,
Которой чуден свет.
Устроился неплохо
Среди снегов поэт.

Устроился и пишет
Опять, опять стихи…
Овечьих тапок тише
У времени шаги.

 

 

Перепел

 

Свиристели свиристели:
Успокоились метели,
Лес на дудке заиграл,
Балалаечкой поддал.

Скоморох запил намедни,
"Третий день не просыхат".
СвИстит перепел соседний
На берёзе, его брат.

Нет ни маковой росинки
У него во клюве-рту.
По коре бегут слезинки...
Дай-ка баночку найду.

 

Смола

 

Как печально в январе
Треск стоит в сухой коре!

Как янтарь молочно-белый,
И как сахаренный мёд,
По чешуйкам то и дело
Сверху вниз смола идёт.

Это чудной жизни тело
Проступает сквозь ледок.

Словно молодцам намёк.
Да и девушкам несмелым…

 

Глагол

 

Как же яблоко тяжёло,
И как тонок черенок!..
Подопру-ка ствол глагола,
Чтобы он упасть не мог.

Чтобы он не изогнулся,
Не пригнул плодов к земле.
Чтобы кроной раскачнулся
Он в лазурном хрустале.

 

Трубач

 

Вот надул он щёки,
Дунул сгоряча…
Меди вздох глубокий;
На ветру свеча.

На гранитном снеге,
Словно на меду.
А в котором веке?
А в каком саду?

 

Барабанщик

 

Серый заяц, ну как тебе спится
Среди лип? Не морковь тебе снится –
Барабана трескучая дрожь:
Миллионы свинцовых дробинок...
Или пара осенних осинок?
Или дом из натянутых кож?

 

Розы и лилии

 

Розы и лилии,
розы и лилии
тонкий твой стан оплетут,
словно с застёжкой
корсеты Сицилии,
стиснув на пару минут.

Милая девушка,
женщина славная,
мать-королева! Беда:
трон твой качается,
сон мой кончается,
хрупок, как корочка льда.

 

Не реквием

 

Конечно, форте и пиано,
Орган и скрипок толкотня.
Опять, опять, конечно, рано
Отход играют для меня.

ВольфгАнг с крахмальной головою:
Песцовый хвостик, чёрный бант…
Кто я теперь перед тобою? –
Словесной скуки музыкант?

Ни осеняющих глаголов,
Ни струн чарующих, ни крыл
В стихах, то грустных, то весёлых,
Я до небес не доносил.

 

Ель

 

Ель визжала под пилой,
В снег пыля: «Хочу домой!»
И макушкою мотала.
И потом она упала
Распушённым телом всем,
Зарываясь в снег совсем…

 

 

В песках

 

Не видал ещё Харон
Таких славных похорон:
Венки пёстрые и ленты.

А сырой земли клиенты –
В прочных цинковых гробах
Без окошечек, впотьмах.

"Трудно их перевозить
Через море-океаны.
Легче было б схоронить
Прямо там, в песках Афгана".

 

Бульба

 

В погреб постарИне
Любу поманю.
В тёмной домовине
Бульбу я храню.

Чтоб не прорастала
Синим черенком.
Чтоб не вспоминала
Девка о другом.

 

Лиловый шоколад

 

Артюры и Гогены!
Посыпан жемчужком
Ваш чёрный кофе пенный
И кофе с молоком.

Таинственную жижу
Вкусили вы едва –
И мигом из Парижу,
И сразу – острова.

Под пальмовые кровы,
В малиновый закат
Пить липкий и лиловый
Смертельный шоколад.

 

Александр Сергеич Пушкин

 

Александр Сергеич Пушкин,
Как же светишь ты порой
То завьюженной избушкой,
То печальною луной.

Как ты весело играешь
Во гудок на всю страну –
Что лампаду разжигаешь
Сине-красно-зелену!

 

Силыч

 

Образ старенькой церквушки
На пригорке у леска.
По дороге едет Пушкин;
Силыч смотрит с облучка.

Осеняет лоб и перси.
Ему барин: «Поезжай!».
В одной лапе – троеперстье,
А в другой туга вожжа.

 

Стежки

 

Сплетены стихи и судьбы
Не пеньковой бечевой…
Мне от строк светлее будет
По-закатною порой.

Как стежки по белой глади
Чистых девичьих тряпиц, –
Звоны струнные тетрадей,
Шелест жизненных страниц.

 

Без названия

 

Треугольным рукавом
Машут ели под снежком, –
Сыплют перловицы…

Нет, недаром мне лесок
Снится, снится, снится…

На ресницы иней лёг,
Зябко серебрится.

Снится, снится твой висок,
И не отоснится…

 

К галлам на обед

 

Поворачивай оглобли:
Едем к галлам на обед!
Там Пикассо в пасодобле
Поправляет свой берет.

Там Матиссовы фигуры
И Дега голубизна.
Ренуарова натура
До прекрасного крупна.

И кофейни, и беглянки
Из окна вниз головой.
И Гогена таитянки
Со слоновою стопой.

 

Пуазон

 

Проститутки Пикассо,
Маски, маски.
Я рассказываю всё
Сказки, сказки.

Про французскую возню
Чуть живую.
Про печальную мазню
Повествую.

Ой ты, прибыльный район
С фонарями!
Ах ты, синенький флакон
Со духами!

*Пуазон – яд (франц.)

 

СисИ

 

А Сиси на чердаках,
А Жози в подвале.
Их на масляных холстах
Мы видали.

Два мольберта – тот в углу,
Рядом этот.
Жемчуг-тело на полу
Неодето.

И жандармы и возок.
И мещане.
Во головке узелок
Со вещами.

 

 

Цибуля

 

Не Остап свинцову пулю
В красноватой кузне льёт.
Словно режет кто цибулю, –
Гоголь плачет и поёт.

Не сметана Бисаврюжья,
Не качалка-тарантас.
Хуторок за полночь вьюжит,
И горилку пьёт Тарас.

 

Лунный круг

 

Лик луны. Кружок туманный.
Синь-каракуль в небесах, –
Словно бархатный, желанный
Огонёк в твоих глазах.

Много время схоронило
Под сугробами сам-треть…
Жизнь – волшебная могила;
Сладко грезить-умереть.

 

Лепаж

 

Говорят, на Чёрной речке
В снегу ели, как овечки.
А под тихой толщей льда
Ходит синяя вода.

А в сугробе, а в сугробе
Проржавев за много лет,
Как труба в печной утробе,
Чуть дымится пистолет.

 

Наоборот

 

В лесной избушке, очень рано,
Сидела за столом Татьяна.
Вокруг ярился чудищ сонм.
Вошёл педант, не поражён.

Сказал: «Моя!» – и всё отребье
Затихло… Строф великолепье!

Татьяны образ дорогой!
Руси образчик вестовой.

Когда в поту морозны кони,
И ветер душу рассупонит.

 

Китеж

 

Вязы, словно вещи,
Вязаны узлом.
Китеж-город блещет
В озере лесном.

Башнями рябится,
Бьёт в колокола.
Солнце, как Жар-птица,
А лучи – крыла.

Окунётся в воду –
И шипит, как жар.
Множество народу –
Смердов и бояр.

На крылечко вышел
Огласить указ, –
Шапка башен выше,
Словно шило – глаз.

ДорогИ одежды;
Кичи да платки.
Куполами между
Ходят окуньки.

 

 

Козёл

 

На холмах зелёных – сёл
Чёрствые горбушки.
Примерещился козёл
Бабушке-старушке.

Чёрны ночи напролёт
Жалится и блеет.
Маслице старуха жжёт;
Крестится, робеет.

В огороде лебеда;
Заломило спину…
Гнуты роги, борода:
Экая скотина!

 

Спящая царевна

 

В хрустальной гробнице,
В прозрачном плену,
Клонило девицу-
Царевну ко сну.

И тихо уснула,
Зевнувши в рукав.
И сто лет минуло
На чудных часах.

И, стрелка за стрелкой,
Минуты спешат.
Холодные грелки
У ножек лежат…

А витязь с победой
В печальном седле
Всё едет и едет
С венцом на челе.

 

Губная гармошка

 

Ах, нудилка гармошка! для немца
Ты, как Моцарт волшебный, как Глюк!
Я сыграю тебе, моё сердце,
Миллион вечереющих фуг.

Урони золотые кудряшки
На погончик на мой, на плечо.
Отхлебну я из глинистой фляжки,
И сыграю ещё и ещё.

 

Противогаз

 

Славен у нас
Противогаз.

Душен окоп
Скушен приказ.

Стёклышко-глаз.
Стелется газ,

Пучит глаза,
Как стрекоза.

 

В поездах России

 

Высится над лесом
Купол золочён.
Туча мелким бесом;
Елки с двух сторон.

В поездах России
Стану отдыхать,
И стихи простые,
Помолясь, слагать.

 

Витязь

 

Попригнувшись к гриве, скачет
Витязь, кольцами одет –
Вот так чудная удача! –
Много дней и много лет.

Он к царевне поспешает.
Дремлет неженка в гробу.
Скачет мёртвый – потешает
Люд серьёзный и Судьбу.

 

Де Визе

 

Ах, морда в овсе
У тощей кобылы…
Робер де Визе,
Гитара уныла!

Гитара важна
И грифом, и лаком.
В груди тишина,
Проросшая злаком.

 

 

Европа

 

Плывёт Европа на быке,
Рулит рогами.
Стоит эскадра вдалеке
Под облаками.

Стоят, как груди, паруса,
Надувшись ветром.
Плывут за нею волоса
На километры...

 

Удильщик

 

Как зеркальце, он тащит
Подлещика из вод.
Тот жёлтый глаз таращит
И разевает рот.


Густой молокой полный,
Он валится в траву.
И жалится безмолвно,
Как люди, на судьбу.

 

Будёновец

 

По радуге не шатко
Качается-бежит
Волшебная лошадка,
Качалка-инвалид.

На ней – в "красноармейке"
И с сабелькой кривой,
Как по узкоколейке,
Несётся всадник мой.

Ему четыре года,
А может быть – все пять.
Хорошая погода,
На солнце благодать.

 

 

Там, где Девкины Бани...

 

Там, где Девкины Бани, часовня,
Мхом заросшая, в виде ворот...
И плоска-то она, и бескровна,
И народ сквозь неё не идёт.

Почерневшие бани закрыты,
Словно, в саже, кирпичная печь.
И меж них – не жива-не убита,
Тишина, потерявшая речь.

 

2019

---

Блок

1

 

Ходил он набережной длинной,
В дожде, печальный как никто.
На пальце перстень цвёл старинный,
И мокло длинное пальто.

Не губы изморось мочила…
Не на Неве, не на краю –
Тоска у сердца притаила
Свою блестящую змею.

 

2

 

Свет ночника, и в кабинете
В оправе фото на столе…
Грустней нет музыки на свете,
Нет слов печальней на Земле.

Поэт задумался. Уныло
Глаза окон замутнены.
И голос слышится с винила
У Петроградской стороны.

 

3

 

Пьеро в печальном балахоне,
В купальной шапочке, один.
Тебя за пуговицу тронет,
Редчайшая из Коломбин.

Покрутит, выпустит из ручки, –
И ты уж счастлив, ты уж рад!
И ты не так боишься взбучки,
И ты не ждёшь других наград.

 

4

 

Елагин мост

 

Всё, что не сбывалось прежде,
На мосту произойдёт.
Сани с полостью медвежьей,
Лошадей гнедых полёт.

И снега, и выси белы,
И рожок издалека…
Ах! – и счастье отлетело
С поцелуем на века.

 

5

 

У Любови Дмитревны пучок
Золотых волос великолепен!
На углу со скрипочкой сверчок
В старой мятой шляпе незаметен.

Из окна на улице видать
Угол штукатуренный, пивную…
Жить на Божьем свете благодать,
Прошлое Любовью именуя.

 

6

 

И опять рожок автомобиля,
Два огня, желтеющих сквозь мрак.
До собраний кожаных дожили,
До словесных войлочных атак.

Распахнись, шинели и кожанки,
Раскраснейся, красные платки!
Слушайте, прекрасные гражданки,
Комиссары, слушайте стихи!

 

7

 

Граммофон монотонно и гулко
Дует, жалится в раструб-трубу.
Чуть краснеет фонарь переулка,
И царевна уснула в гробу.

Снится бандерша ей завитая,
Штоф диванный, аи в хрустале…
А за стёклами ночь догорает,
И поэт исчезает во мгле.

 

8

 

            В голубой далёкой спаленке…

                          А. Блок

 

Димка

 

Умер крошка в тихой детской.
Всхлипнул ангел белокрыл.
С аккуратностью немецкой
Блок часы остановил.

Чтобы замерло, как море,
Как Нева под слоем льда,
Время-память, время-горе,
Непроточная вода.

 

2019

 

Стихи о Блоке

 

Блок

 

В квартиру, где лампа и книги,
И фото на круглом столе,
Приходит высокий и тихий,
И ночь в этот час на дворе.

На миг застывает у полок
И том раскрывает любой:
Мятежно в пылающих сёлах
И душно во мгле городской...

И роза алеет в петлице;
Весь в трубах соседний квартал...
– Молчите, живые страницы,
Я вас никогда не писал!..

И медленно лестничным маршем
Спускается в ночь и пургу,
И карлик, что времени старше,
Мелькает за ним на бегу.

 

2011

Голос Блока

 

Фонограф вздыхает глубОко
И тащит по воску иглу.
Я слышу шуршащего Блока,
И боль, и смятенье, и мглу.

Сквозь тьму леденящих пожарищ
Я вижу портрет на столе.
И – нет... Только слово «товарищ»
Шипит на далёкой игле...

Далёкой и странно недавней,
Как будто расстались вчера
Скрипучая ставня со ставней...

И нам расставаться пора.

 

2014

 

Блок в революционной толпе

 

Орфей в картузе и шинели
Бесцельно в кадре промелькнул.
Вокруг него менады пели
И трубный раздавался гул.

Лишь миг он смотрит светлым взглядом
В слепой оптический обман –
И улыбается менадам,
Ещё не замечая ран.

Но тирсы яростные мечут
Вакханки с сумрачных небес.
И верит в тягостные речи
И в шум бессмысленных чудес...

Но срок истёк – и он, толпою
Вакханок унесён хмельных,
Поёт отъятой головою
И в небо смотрит мимо них.

 

2015

 

Слуховое окошко

 

  «Я пилю слуховое окошко»
                А. Блок

О Шахматове скажем мы немножко:
Вот флигель, где поэт пилил окошко,
Дыша сосной, напрягши острый слух:
Где оловянный голосил петух;
Где плыли, воздух умащая, смолы.
А Блок пилил, надменный и весёлый,
Раздолью радуясь и ветру, и лучу…
Я тоже так, как наш поэт, хочу
Взять в руки сталь и, напрягая вены,
Пилить окно во флигеле, мгновенной
Предавшись радости, чтоб визги под пилой
Дышали жаром песни молодой,
И чтобы стружкой под рубанком ломкой
Закручивалась жизнь; и Незнакомки
Пел каблучок под узкою пятой.

 

2018

* * *

Есть на улице старой квартира,
Зелень лампы и письменный стол.
И за окнами тускло и сыро,
И канал безутешен и гол.

Рябь на нём ледяная – и судна
Привидение, хмарь, силуэт…
Угадать ли, представить – не трудно
Вас в плаще долгополом, поэт.

В жизни прежней, высокой, сутулой,
Вам уже не мерещатся сны:
Небеса корабельного гула,
Ледяные развалы весны…

Не начать эту песню сначала;
Ей напев неприличен простой…
И вуаль, что от мушек сияла,
Ледяною набухла водой.

2018

* * *

Вот это была пандемия:
Recurrens, завшивленный тиф!
Болталась в теплушках Россия
Дыханьем мороз натопив.

Шаталась по подворотням,
Орала под пьяный баян.
И вьюга срывала, в исподнем,
Бинты санитарские с ран…

В шинелишках офицеры
Штыки выставляли вперёд.
И грызся за «новую веру»,
Подполья мышиный народ.

Лишь сказочник с Офицерской*
Колол и оттаивал сны,
Покуда не умерло сердце
Под войлоком, взятым с войны.
_________________

*Блок

               * * *

Вечерний город затянуло;
Вокзал чернеющий промок.
И возвращается понуро
С войны в шинели длинной Блок.

В фуражке с маленькой кокардой
И в башлыке, как атаман,
Он схож с каким-то государством,
Где вечно – холод и туман…

Ямщик молчит во всю дорогу,
Глухой ворочаясь спиной…
И начинает понемногу
Поэт беседовать со мной.

 

2021

 

            * * *

Это инок ли Григорий,
Монастырь оставив свой,
С вьюгой уличною спорит
И с Варшавскою зимой?

Или Курбский, отщепенец
От царя и от людей?..
В соболях купец? Иль немец?
Или польский иудей?..

Нет: смущён и прям нежданно,
С шапки снег стряхнув, высок,
Из метельного тумана
На ступень вступает Блок.

Он по лестнице, в ознобе,
Настороженно бредёт.
На столе отца во гробе
Он увидит и найдёт…

Как же смерть преобразила
Равнодушные черты! –
Засветила, растопила
Воск последней красоты…

Гроб за пыльною завесой,
Ручки медные с боков…
Словно встанет вдруг профессор,
Отряхаясь от оков.

Словно к университету,
Как всегда, – пойдёт во тьму…
И сквозь вьюгу тень поэта
В след поклонится ему.

 

2021

 

                   * * *

 

Я видел фото Блока. Он в шинели,
Фуражке с фронта, с сигаретой: курит.
Дворняга жмётся тут же к сапогам.
А Блок не тот, величественно-юный,
Не в шапке с мехом – воротник каракуль,
И не студент в парадной белой форме,
В кудрях наивных, с ясными глазами;
Не в шляпе строгой, с нежными губами
На превосходно каменном лице:
Высокий Блок, холодною зимою,
Подавленный, растерянный, бездомный,
Пришедший, вероятно, с «чрезвычайки»:

«Нет, никого нельзя нам осуждать…»

Дырявя снег, прибившийся к поэту,
Косматый пёс у ног его толчётся.

 

2022

 

                    * * *

Есть сближенья во времени гулком,
У железных и тёмных путей:
И сутулым бредёт переулком
Блок в холодной фуражке своей.

В фронтовой долгополой шинели,
Ставший долгой разлукой, поэт –
Там, где окон в разрывах метели
Ничего не спасающий свет…

Не спасает калек и бездомных,
Прибывающих с фронта солдат, –
Ни в «купейных», по-царски укромных,
Ни в товарных, что низко гудят.

Не спасает он, свет желтоватый,
От сердечных увечий и ран…
Блок в понурой шинели солдата
Всё бредёт... И уходит в туман.

 

2022

 

---

Чердачок. Ольховский пересказ

1

 

А почти на чердачок
Чудо лестница вела.
Поднимался чувачок.
Дверь обитая была
Дерматином или кожей.
Дурачок кривился рожей.
А попозже, вслед за тем,
Лесенкою деревянной,
Поднимался дед Артем
Удалой походкой пьяной.
А потом ещё и Клавка
В пучке острая булавка,
А потом пришёл и я –
В одеянье из тряпья.

Стол накрыт, убога скатерть.
Все галдят, как на поминках.
Вдруг встаёт близняшек матерь:
В кружке – ровно половинка.
А потом встаёт за ней –
В чёрной рясе иерей,
И вослед за иереем –
Я – со кружкою моею...

Скажет всякий: что за бред?
А скажу я вам: поэт
Волен чушь нести любую,
Лишь бы слушал целый свет,
И жевала лошадь сбрую.

 

2

 

Продолжаю. Продолжая
Мой ольховский пересказ,
Я ничем не унижаю
Ни себя, ни умных вас.

Как почти на чердачок
Чудо лестница вела…
А под ней зудел сверчок,
А по ней девица шла.

Лестница – под потолок:
Чудо-бедность там жила.

Дверь обита дерматином,
Из него соломы пук.
"Пьянство крайнее – недуг,
Коль напился, как скотина.

Но немножко, но слегка…», -
Ели мысли дурака.

Ели-ели еле-еле,
По кусочку, по чуть-чуть:

«Разве что ли, в самом деле,
Мне в бутылку заглянуть?
Понемножечку, глазочком,
С расстановочкой в года…

И потом поставить точку.
С запятою. Навсегда".

 

3

 

Кто же жил на самом деле
Чуть пониже чердака?
Знаю: лучшие качели –
Паутина паука.

Он в углу, как мать, качает
Колыбельку из клубка,
Но никто не замечает
В восемь лапок паука.

Только пьяненький чеканщик
Молотком с утра стучит.
Да, пиджак снимая, банщик
Чаевыми позвенит.

Пауку в углу не тесно.
Голубями сыт чердак.
Профиль неженки прелестной
Появился просто так.

Он – на маленьком портрете:
Загляделся гитарист.
Нет прекраснее на свете
И задумчивей – актрис.

По плечам гитару гладит,
Ко всему, на всё готов…
И играет на закате
Красноватых вечеров.

 

4

 

Шутки шутками, друзья,
А сказать, конечно, надо.
Чудо лестница моя
Не стоит с библейской рядом.

Бледны, ангелы по ней
Не сбегают и не всходят.
Только старый иудей
Здесь со скрипкою проходит.

Он проходит на этаж,
Где с газетой ящик ржавый.
И сосед, как Бумбараш,
Про коней поёт гнусаво.

«Что ви знаете! Уже
Ни к чему такие звуки…»
На притихшем этаже,
На полвека от разлуки.

Миша старится горбун,
Скрипка девственная плачет.
Прилепился к раме вьюн:
К новоселью, не иначе.

 

5

 

Вот и новый чердачок.
Он уже не на Ольховке.
Это домик, как сморчок,
У трамвайной остановки.

И старик-лесовичок
Тут сложил свои обновки.

Правда, вместе с головой
На похмельной мостовой.

Но куда же я?.. От темы
Отступать мне не досуг.

Как пещера Вифлеема –
Открывается сундук.
Отпираются замочки:
Шубки, валенки ребят…

У неё в девичьих мочках
Две жемчужинки висят.

Как попала ты в квартиру
Коммунальную – сюда?

«Ах, меня поэта лира
Проносила сквозь года.

И порхала я по свету
Словно бабочка с цветка.
И пришла в квартиру эту
Я сквозь тёмные века».

Ну, живи себе... цветочек!
Как сказать, не знаю слов:
Покачай ещё у мочек
Пару дивных жемчужков.

 

6

 

Он ходил на Разгуляй,
С веником дубовым в баню,
Мой любимый дед Ляляй,
Голубой морозной ранью.

Мимо куполов литых,
Странно выпуклых на небе,
Мимо окон золотых,
Где жила царевна-лебедь.

С утра красила глаза,
С утра красила ресницы.
Егозила егоза
И летала, словно птицы.

Не настигнута стрелой
Пухлопопого амура.
И водила за собой
Медведя, схватив за шкуру.

Ой ты гой еси, медведь,
Как же странно мне стареть!
Старше деда я Ляляя.
Старше бабушки своей.
Не брожу по Разгуляю
И полвека не гоняю
На Ольховке голубей.

 

7

 

Скачет витязь на коне,
Сквозь пургу его не видно.
Потому обидно мне,
Мне поэтому обидно.

Скачет витязь до дверей,
И с коня он спрыгнул лихо.
И кольчугою своей
Прозвенел в пурге он тихо.

Молча в двери он вошёл,
По ступеням вверх стремится…
Заскрипел паркетом пол,
Выскочила половица.

"Долго, коротко ль скакал
Я, царевна, на лошадке…».
Тяжелу кольчугу снял
И на стул повесил шаткий.

«Эх, кольчужка коротка!» –
Шрам на шее от кинжала.
А царевна спит пока –
И из гроба не вставала.

 

8

 

Бабка Настя, бабка Настя
Не читает ни строки…
На неё окно таращит
Утром жёлтые белки.

Веки к вечеру краснеют
Близорукого окна.
И тогда стоит за нею
Отшумевшая война.

Тише маковой гремушки,
Меньше Вовки-малыша.

… В той церкве крестился Пушкин,
Тоже – русская душа…

Там, где вороны икали,
На деревьях, с высоты,
Фотографии в овале
Нет – и мраморной плиты.

Бабка Настя не читает:
Как мордва, она темна.
И берёзка подрастает
У еёнова окна.

 

9

 

И опять – чердак под крышей.
И чего тут только нет!
Рядом – голуби и мыши,
А в гнилом окошке – свет.
Этой гнили, этой пыли
Не видал я много лет.
И они меня забыли,
И о них забыл поэт.
Но сегодня ненароком,
Покосясь, как голубь, оком,
Вспомнил я с утра, к добру,
В пыль ушедшую глубоко
Тут лежащую «игру»:
Жесть «коробочки» хоккейной,
(С клюшкой ржавый хоккеист);
Облупившийся кофейник,
Пожелтевший нотный лист;
Глобус, на двое расколот,
Граммофонная труба;
Чашки – с ручкою осколок,
Будто вдовия судьба…
Карта разных полушарий,
Завалялась тут, черна
И по ней указкой шарит
Любопытная война…
Куклы маленькое тельце
Без пластмассовой руки.

Что случилось мне распеться
Виноваты чердаки.

 

10

 

Сложил Козаков удивительный дом,
Украсив лепниной оконной.
Голландскую печь оборудовал в нём,
Подпёр капителью колонной.

За крашеной дверью студентик живёт,
За той вон – служитель сатиры.
С утра до утра авторучку сосёт
Адепт переводческой лиры.

А в комнатке, что не дождётся гостей,
Измучил смычками
            внучка
            иудей.

Ромео в рубашку и галстук одетый,
В высотку, домой провожает Джульетту.

А дом Козакова окошком горит, –
Бульдозером сбит,
А почти не разрушен.
И снова Утесов попросится в душу
И песенку сладит с Эдит.

 

11

 

Бабка в беленьком платочке,
Словно дышит и не дышит;
Остановится на кочке
Траву палочкой колышет.

Там забился в уголок,
Клюквы красный уголёк.
А брусника-хохотушка –
Над листочком восковым…

Озаботится старушка,
Качнёт венчиком седым:

«Эх-хе-хех, святая Пятница! –
Дотянуться мудрено...

У Никитушки на Пятницком
Не бывала я давно».

 

12

 

Вьётся серенький снежок
У зимы на пяльцах,
Будто девичий стежок,
Жемчужок на пальце.

Постучусь к тебе домой,
Принесу, отрада,
Шарф шотландский голубой,
Плитку шоколада.

Рукавички из овцы –
Белая опушка.
Деду – баночку хамсы,
Габардин старушке.

Няне – чесучи отрез,
А отцу со братом
Чудо-лиру до небес –
Ангелов отраду.

А ещё тебе свою,
Милая синица,
Колыбельную спою:
С нею сладко спится.

 

13

 

Словно нитки, чистый шёлк,
И к лицу не клейкий, –
Это первый снег пошёл
У узкоколейки.

Словно злой Варвары креп,
Наконец, снежок окреп –
Стал, как наш Павлушка:
Худ, но жилистый притом –
Словно тянется винтом
Из пивнушки.

 

14

 

Кто, похожий на Буркова,
Вверх по лесенке плывёт?
Это вор-карманник Вова
К милой в пятницу идёт.

«Ах, устала я, устала,
От такого ремесла!»
Под глазами два фингала,
Венский стульчик у стола.

Ах, устала я, устала,
Вовка! ноченьки не сплю, –
От фингала до фингала
Выпить горькую люблю.

Жизнь моя честнее станет,
Вовка, честный вор, с тобой!
В потайном твоём кармане
Рубль водится живой!

Истрепалася обновка
От такого ремесла…»
На скатёрке поллитровка,
Венский стульчик у стола.

 

15

 

Что-то лает утробно,
Как часы с хрипотцой,
Этот пёс черно-злобный,
Прибежавший трусцой.

И заходится воем,
Будто гроб на столе.
Словно нас только двое
На холодной земле.

Он и я – всё, что будет –
И останется впрок…
Где же зданья и люди?
Где ольховский снежок?

 

16

 

«Вррраг» – кричит ворона злая,
Урр – довольны голубки.
Как икона раскладная
Храм, а главы высоки.

Огромадны, величавы,
До того, что в теле дрожь.
Ну как рухнут эти главы –
И костей не соберёшь!

Нет, не рухнут на страданье
Золотые купола:
Их на трепетные длани
Богородица взяла.

 

17

 

Три вокзала – вот так вид! –
Стены каменные, шпили.
Спал тележный инвалид,
А цыганки две просили.

Инвалид упал с колёс, –
Растеклась, дымится лужа.
А в пурге электровоз
Вперился глазами в стужу.

Плосок крашеный анфас,
Словно скулы азиата…
Что вокзал, как дом для нас,
Стужа, стужа виновата.

Лишь зимою сгоряча
Так гудят электровозы.
И дрезины, хохоча,
Ходят, пьяны и тверёзы.

 

18

 

Что такое чердачок?
Это домик по-над крышей.
Это свёрлышко-сверчок,
Под кроватью шорох мыший.

Там живёт один чудак.
Ах, люблю я дуралеев!
Арендует он чердак
У Глафиры с Тимофеем.

А Глафира-Тимофей
Спят у дворницких дверей…

А отсюда, а с вершины –
Море жести, черепиц.
Точки быстрые – машины
Точки медленные – птиц.

Ах, люблю я дуралеев!
Боже, нечего с них взять!
В кацавеечке теплее
Дыры-прорехи латать.

Шилом протыкать сапожным
Что из кожи: всё, что можно,
И иголочкой плясать,
Нить суровую навощив…

И простёгивать на ощупь,
Чтобы свет не выжигать.

Но чеканить! Но чеканить…
Листовую жесть долбить
Или медь любовно ранить,
Жёлтую латунь любить…

Ах, чеканка! Эх, чеканка!
Дурака души изнанка.

Тоже вроде бы чердак
Носит на плечах дурак.

 

2019

---

Богдан Хмельницкий

Средь хмельного и шумного пира
Обносили гостей ендовой,
И гудела колёсная лира.
Позабывши бунчук с булавой,
Старый гетман сидел, веселея,
В подкафтанье и вислых усах;
Зажигался, болезненно тлея,
Огонёк в атаманских глазах.
Извивалась османка змеёю,
Бросив в танце две чёрных косы.
И у гетмана, вдруг, чередою
Покатились две тёплых слезы.
«Вспоминайте хоть, братцы казаки,
Как в сраженьях дрожал басурман!
Не от нас ли бежали поляки,
В верной крови запачкав жупан?..
В стойле старится конь мой буланый;
В руки, ноги налили свинец…
Где жена моя верная, Анна?
Где сынок, удалой молодец?
Позовите скорей!.. Обманула
Меня вольная распря-война!..»
И на плиты с дубового стула
Он упал, не допивши вина.

---

Петербург

1

 

Нева широкая, как море,
Где вровень низких берегов
Адмиралтейский шпиль в просторе,
Как солнца луч меж облаков.

На лоне Финского залива,
Мысок задравши не слегка,
"Комета" стелется красиво,
Вспоров волнистые шелка.

Какая высь! Какие дали!..
С отцом, в свинцовую волну,
Мы здесь уключины шатали,
Как два карела в старину.

 

2

 

Привет, Чухляндия моя!
Царевна, спящая веками.
Треть века не являлся я
Перед закрытыми очами.

Перед гробницей ледяной
Невы, текущей подо льдами.
Перед карельскою сосной,
Перед дворцовыми садами.

Мороз над ухом не звенел,
Пришпоренный гусарской шпорой.
И стоймя ангел не летел
На камне в хрупкие просторы.

Зато летала мысль моя,
В затоны дикие, под своды…
И будто был с тобою я
Все эти ветреные годы.

 

3

 

На бережку Невы гранитном
Есть древний книжный магазин.
Сюда, позавтракав не сытно,
Повеса хаживал один.

По моде, в мягкой шляпе летней,
Слегка игрок, поэт притом,
Он к полке подходил соседней
И брал с неё, в перчатке, том.

Листал, презрительная мина
Являлась на арапский лик
В каморке чудной магазина –
Среди цветных гравюр и книг.

 

4

 

По ступенчатым холмам
Ходят люди золотые,
Уподоблены богам
Древнегреческой России.

Золотой Петродворец,
Приведеньем встал на глыбе.
И плывёт в один конец
Арион на умной рыбе…

 

5

 

Ой ты, чудо стрекоза
Над болотом допетровым!
Пня зелёные глаза
По нетронутым дубровам.

Ухнул Филин. Беготня
Лани, вспугнутой волками.
Рыболовная чухня
В утлой лодке над волнами…

 

6

 

Половодья кутерьма,
Наказание Господне!
Неспроста сошёл с ума –
Бродит с вечера в исподнем

Мира ложного изгой,
Жертва царственного гнева,
Увлекая за собой
    берег справа,
    берег слева.

 

7

 

«Всё, что нажито Петром,
Расточала лютеранка…»
Пушкин прозой и стихом
Пишет письма спозаранку.

Как легко они летят
На голубках двухполозных!
Как старушечьи галдят
Галки в крУжевах морозных!

 

8

 

Ворон, северный карел,
На сосну в раздумье сел,
Закартавил помаленьку.

У меня удел иной:
Каркнул-сел – и головой
Вниз – ступенька за ступенькой.

 

9

 

Как же жаль, что паруса исчезли
С глади вод!.. Над зеркалом волны
Небеса высокие облезли;
Берега и шпили чуть видны.

Император, медной птицы вроде,
Длань простёрши, надыбИл коня…
Катится Нева в свинцовой плоти,
Стелется; со мной – и без меня.

 

10

 

Чухоночка моя,
Дикарка светлоброва!
Озёрные края,
Лесистые покровы.
Берёза, как змея,
Сосна на камне белом.
А в речке полынья
С рыбачащим карелом.

 

11

 

Немцы отсюда сбежали.
Правда, вернулись потом:
Мёрзлым кольцом окружали
Ангела в небе с крестом.

Лающий тенор их грубый
Таял в метельной дали…
Детские саночки – трупы,
Куколок словно, везли.

 

12

 

Дивный город, моря ниже,
Как сказал поэт.
Берег дальний, плоски крыши,
В небе редкий свет…

Волны, словно дробь, отлиты
В кузне, из свинца.
О тебе поют пииты,
Песни без конца.

 

13

 

Город в сумерках растаял,
Невелик пока.
Заволнились горностаи,
Царские меха.

Ночь затихла. На полатях
Слышен шепоток:
«Подобрал тебя я, Катя,
Посередь дорог.

Будь верна! подолом длинным
Не виляя зря.
Присно, Катя-Катерина,
Ублажай царя!"

 

14

 

В мутных прорубях и скважинах,
Где петляли окуньки,
Соблюдя маршрут отлаженный,
Ходят льдины вдоль реки.

Режут островки и заводи,
Громыхают не шутя.
Петербург краснеет в западе,
Как подросшее дитя.

 

15

 

Как будто гром на небе ясном,
У конно-медного моста,
Сплавленьем льдов однообразным
Нева спросонок занята.

Как паладин ещё намедни,
Она, одетая во льды,
Несёт свои ночные бредни,
Как слитки ломкие воды.

 

16

 

Приказанья и наказы –
Офицеров, матерей…
Пересуды, пересказы
Милой родины моей.

Всё, что было, истомило;
Утомило всё, что есть.
И рожденье, и могила;
И бесславие, и честь.

 

17

 

Глухих лесов и глаз, и ухо,
Мордва волшебная и чудь!
Когда-нибудь, набравшись духа,
Я опишу вас. Как-нибудь…

Скажу пока: сметливы дети,
Вы наделили простотой
Стихи раздумчивые эти,
Между рыбалкой и волшбой.

 

18

 

Будто бы распорот,
Загремел поток.
Словно бы за ворот
Бросили ледок…

А на середине,
Отразясь в реке,
Волк плывёт на льдине,
Как на островке.

 

19

 

Сфинкс

 

Лай Хрисиппом не увлёкся,
Спит Эдип, далёк молвы.
А фиванский сфинкс разлёгся
На прибрежии Невы.

Между женских губ в граните
Он загадку притаил.
Далеко-далёко видит,
Хоть лишён орлиных крыл.

Хвост извилистый, как змеи,
Грузно туловище льва.
И, гудя, пред ним робеет
Судоходная Нева.

 

20

 

Тень Петра по переулкам
Ходит в полночь у реки.
Под дворцом булыжник гулкий
Истоптали сапоги.

Поворчавши, звякнет шпора,
Вспыхнув, орден залучит…
У чугунного забора
Песню пьяный закричит.

Всё утихло, слава Богу:
Ночь, сенат, колокола…
Тень на лунную дорогу
Тихо встала и пошла.

 

21

 

В Москве

 

Холодно в пекарне,
Не слыхать печи.
Дух стоит угарный,
Сухи калачи.

Луковки-вилочки
Превратились в прах.
Тесто в гнИлой бочке
Бродит на дрожжах.

Выходи на рынок,
Сашка-пекарёк!
Стоптанный ботинок
У тебя потёк.

Продавай за гроши
Али за рубли
Сыромятны кожи,
Гуси-хрустали.

С гусика водицей
На царя польёшь.
В кожану тряпицу
Рубль завернёшь.

 

22

 

На широкой площади Сената,
Над свинцовым зеркалом Невы
Растопырил пальцы император
И коня поставил на дыбы.

Моросит ли северная осень,
Между туч ли плавает луна, –
Мнится мне, что и меня уносят
Медные копыта скакуна.

 

23

 

Незнакомка

 

В чаше неба одичало
Лунный плавает желток.
И качает у причала
Глиссерок и катерок.

Шлюпку-ялик, плоскодонку
В яркой бликов полосе…
Увидал я Незнакомку
На мосту во всей красе.

Шляпка, глазки, губ розанчик;
Вечно хладная Нева…
Ей на ушко иностранчик
Шепчет подлые слова.

 

24

 

Примолкни, град полуантичный,
Осыпан царским серебром,
Где голос Клемент романтичной
Плывёт из окон над двором.

И Хиль в наивности недавней
Бодрит и холит голос свой…
А корабел самодержавный
Идёт на ботике Невой.

…Поёт Калинченко, как дышит,
Сняв со штатива микрофон.
А Петр музыки не слышит,
Тяжёло в думу погружён.

25

Словно в камере обскура,

Повинуясь парусам,

Тихо плавает гравюра

По гранитным берегам.

ДОмы каменные серы,

Небо низкое с утра.

Нидерланды новой веры –

Город резвого Петра...

Всё, чем грезили когда-то,

Возвращается порой...

А на шпиле – блик фрегата,

Дальний чёлн сторожевой.

26

Как Орфей заворожённый
Тишиной, звенящей там, –
Престарелый бродит Жжёнов
По отеческим Крестам.

Ходит-бродит коридором.
Из-за кованых дверей –
Кровью налитые взоры
Свинокожих упырей…

И бредёт – и на трамвае
Долго едет, выйдя вон.
И над городом играет
Колокольной меди звон.

27

Лидия Клемент

Ты бродила дождливою Мойкой,
По волнящейся дико Неве.
Нежный голос, то мягкий, то бойкий,
И томленье в короткой судьбе.

«Разводные мосты Ленинграда,
До чего вы меня довели!
И теперь я и рада – не рада
Раствориться в карельской дали…

Нежный голос и карие очи
Я навеки тебе отдала…
Ленинградские белые ночи,
Ленинградская белая мгла».

 

---

Со мной играет Пушкин

О наш кудрявый эфиоп!

 

О наш кудрявый эфиоп
С душой отечественно-пылкой!
С твоею книжкой лягу ль в гроб,
Как горький пьяница – с бутылкой?

За пышной скатертью стола
Пируют Моцарт и Сальери…
Не будь в искусстве доли зла,
Как наши б жизни оскудели!

Когда бы Пётр не казнил –
А над стрельцами слёзы лил,
А те б его сказнили славу, –
О Пушкин! Ты б не сочинил
Великолепную «Полтаву»!

 

2020

 

Со мной играет Пушкин

 

/полудетская фантазия/

Пахнет в школе намокшим паркетом;
Коридоры уходят во мглу…
Я играю с кудрявым поэтом,
По паркету пуская юлу.

Профиль, как дуновенье Эола;
Жеребёнка арабского нос:
Засмеялся мальчишка весёлый
Озорно – и нежданно подрос…

Бакенбарды украсили скулы…
Коридоры снега замели…
Лишь стоит наподобие гула
Тенорок полудетский вдали.

 

2021

 

Портрет А.С.Пушкина

 

Причуды скульпторов и портретистов:
Одних – писать отъявленных артистов,
Других – ваять циклопов и громил.
Но не объём поэтам нашим мил.
Пускай не велико изображенье,
Но если в нём дыханье и движенье,
В чертах – душа, застывшая на миг,
Тогда – натуры целостней двойник.

Один такой портрет передо мною,
Малоизвестной писанный рукою
Линёва, живописца; и на нём
Закатным бледным обведён лучом
Поэта облик: чуть зеленоватый
Стеклянный взгляд с какою-то утратой
Внутри себя, устало пухлый рот
И бакенбард редеющий обвод…

Как тот волчок замучен и затравлен
Ребятами – не так ли клеветой
Он здесь разбит – и заживо ославлен,
Но примирён с палитрой золотой?..

Любимца муз Кипренский романтичный
Создал на живописном полотне.
Но этот образ так приятен мне
Поэзией, для музы непривычной.

 

2018

       У кн. Юсупова

 

Приснится Пушкин моложавый
Среди Архангельской листвы,
И липок сонная держава
Едва ли будет с ним на «Вы».

И сам хозяин именитый,
В халате толстом и туфлях,
Увидит парк полузабытый
И рожь зелёную в полях.

Увидит вязы – и Кановы
Оживший мрамор дорогой.
Пойдёт, вздохнёт: «ничто не ново!»,
И старческой махнёт рукой.

 

2019

                  * * *

Писать всю ночь пером гусиным
Не хватит никаких чернил!…
Перемешал я крепки вина
И жён задумчивых любил…

Ах, Пушкин, за мои огрехи,
Когда прилягу налегке,
И Смерть потреплет по щеке, –
Ужо мне будет на орехи!

2022

                  * * *

Печальных дев, разбивших вазу,
Фонтанов, утра веселей, –
Я не видал, увы, ни разу
Среди Архангельских аллей.

Не приезжал ко мне в изгнанье
Друг: колокольчик не звучал;
И на крыльцо морозной ранью
В рубашке я не выбегал.

Со мною царь не вёл беседу,
Превознося мой ум и слог.
И нищеты унылой беды
Я так переносить не мог.

И клеветы, и осужденья,
Когда оставил Аполлон.
И муз утихли песнопенья,
И черни вой со всех сторон.

2022

   

---

Слуги и господа

Пьеса-феерия из отдельных, связанных главным героем, сценок.

По мотивам Гевары и Лесажа.

 

 

Доктор Альвар Санградо                                           1.
или Жестокий Экспериментатор

Доктор (сам с собой)

Готовить снадобья, мой друг,
Для исцеления – полдела.
И потому прошу я слуг
Моё лекарство выпить смело.
Но слабы люди в наши дни,
Тем паче слуги: мрут они.
От насморка и от простуды,
Опустошив мои сосуды.
Ах, без слуги я не могу.
Пошли, Создатель, мне слугу!

Стук в дверь. Входит Фабрисио.

Фабрисио (с поклоном)

Пришёл я к вам из Сарагосы,
Благословен Вальядолид!
О, вас, сеньор, смутил мой вид!
Предвидя долгие расспросы,
Спешу я их опередить,
Всё по порядку объяснить:
Как достают себе бродяги
Камзолы, епанчи и шпаги.

Доктор

Изволь, поведай о себе.

Фабрисио

Возрос в приличной я семье.
Но сиротою круглой рано
Остался я – и дядя мой,
Лиценциат, сухой рукой
Ввёл в дом меня, напротив храма.

Доктор (под нос)

Да ты, приятель - сирота!..
Дела мои пойдут тогда
Неплохо…

Фабрисио

            Дядя мой почтенный,
Меня наукам обучив,
Однажды молвил мне степенно:
Слезу на рясу уронив:
«Ступай дорогой, что поуже,
Широкой к Богу не ходи!»
И затянув мошну потуже,
Прижал меня к сухой груди.
В пути невзгоды поджидали;
Повсюду люди обмануть
Неискушённого желали.
И, как кошель мой, облегчали
Мой неширокий к Богу путь.
Дукаты кончились так скоро,
Что и моргнуть я не успел.
И вот, служу я у сеньора,
Мой университет сгорел –
И честь, и шапка бакалавра,
И ждут меня другие лавры.
А кто виной тому – вопрос? –
Карьера лошаку под хвост.
Так вот, служу… Приходит время,
Хозяин мой сапог свой в стремя –
И ускакал (велась война) –
Жена, прекрасная Камила,
День-ночь в слезах: «ах, муж мой милый!
Осталась я совсем одна!".
Позвольте, пересохло в горле…

Доктор

Позволю: выпей-ка, мой друг.

(Фабрисио пьёт. Доктор себе под нос)

Лекарство действует не вдруг,
И помогать должно без боли…

Фабрисио

Так дальше слушайте… ко сну
Меня, сеньор, с дороги клонит…
Так я про верную жену:
Камила чести не уронит.
Хоть муж её давно убит, –
Камила (зевает) верность сохранит… (падает)

Доктор

Уснул и этот, боже мой!
Как без слуги прожить на свете?
Вот время! Слабы слуги эти!
И этот, видно, не герой.

 

Мануэла де Сандоваль                         2.
или
Благочестивая вдова

Вдова

Мой друг, готов ли ты к причастью?
Читал молитвы? Пост держал?
Ты худ и бледен: это счастье!

Фабрисио (под нос)

Чуть богу душу не отдал…
Три дня без хлеба, но водою
Кропила вдовушка меня.

Вдова

Беда, мой милый, коль душою
Ты не готов…

Фабрисио

            Уже три дня
Как не вкушал я даже хлеба –
Одни молитвы да псалмы…

Вдова

Вкушать еду не вправе мы,
Пока не разрешит нам Небо;
Однако, пинту в день воды
Без страха выпиваешь ты:
Стыдись, Фабрисио, и снова
Тебя зажжёт молитвы слово.

Фабрисио

Как не стыдиться, госпожа?
(под нос)
Так стыдно мне, что вон душа.

Вдова

К тому же, надо осторожней
Со свечками: чем меньше жжёшь,
Тем вероятней: к вере Божьей
Без ослепления придёшь.
Душа из мрачного засилья
Страстей, пороков, суеты,
Обрящет свет, а значит, крылья…
Фабрисио, согласен ты?

Фабрисио

Я, госпожа, согласен с вами,
Но провалился мой живот…

Вдова

Готов ли подтвердить делами
То, что из уст твоих идёт?

Фабрисио

Готов, готов…

Вдова

            Тогда в дорогу –
Священник ждёт у алтаря.

Фабрисио

Иду… Ах, дурно, е-ей богу (падает)

Вдова (молитвенно воздев глаза)

Он приготовился не зря.

 

Капитан Торбельино                    3.                        
или Влюблённый Грубиян

Сцена первая

Утро. Неубранная комната.

Капитан

Любезный, черт тебя дери,
Иди сюда, да стой по стойке!
Воды холодной набери,
Неси скорей, да дай настойки.
(кладёт ладонь на лоб)

Фабрисио

Сию минуту, господин:
Возьму салфетку, миг один!
(приносит таз, кувшин и рюмку. Хозяин умывается,
затем выпивает рюмку)

Угодно ль?..

Капитан

            Вольно! Ну, теперь,
Хочу я знать, зачем и кто ты.
Молчать! Отставить! Марш за дверь!
Стоять! (икает) Замучила икота.
Ну, начинай, приятель, врать!

Фабрисио

Сеньор, не знаю, что сказать…
Я – сирота, воспитан дядей;
Когда достиг я нужных лет…

Капитан

Молчать! По форме!

Фабрисио

            Бога ради…
Отправлен в университет
Вот еду в полдень по дороге
Лошак плетётся кое как,
Вдруг, вижу: шляпа, в ней пятак,
И слышу голосок: убогий,
Страдающий под бузиной,
Ко мне взывает: помогите,
Сеньор, гинею положите
В убор сей бедный головной!
А сам пищаль навёл и целит
Мне в лоб… И денежки сгорели,
А с ними должность и диплом,
И шапка с кисточкой притом.

Капитан

Отставить! Вот, теперь известно,
Что ты за гусь такой, любезный…
А знаешь, дело есть одно…
Учёный ты, а я давно
Хочу, ага, одну сеньору
Обворожить стихами. Впору
Тебе стихи слагать? (Фабрисио утвердительно кивает головой) Добро:
Беру тебя я в услуженье,
Но чтоб с тебя – стихосложенье,
С меня же, в меру, серебро.
Теперь ступай, готовь куплеты:
Сегодня в полночь, при луне,
Внимать сеньора будет мне,
Пищаль мне в глотку, три мушкета!

(Фабрисио уходит) 


Сцена вторая

Ночной, с запахом цветущего апельсина и луною, сад.

Фабрисио

Зачем, сеньор, меня вы взяли
С собой?

Капитан

        Брат, петь я не горазд,
Нет слуха, хоть отменен бас.

Фабрисио

Ах, мне и петь вы приказали?

Капитан

Молчать! На месте! Запевай!
Вон на балкон она выходит…

(Фабрисио играет вступление на мандолине)

Менсия

Алонсо, словно ангел водит
Пером по струнам, словно рай
Сошёл на землю с дивным садом,
С луной и нежным ароматом
Лимона, розы в лепестках…

Капитан (слуге)

Чтоб не остаться в дураках,
Нам уносить кирасы надо
Или скорей достать клинки…
Ах, ты!.. (увидев в темноте силуэт)

Алонсо (выхватывает рапиру)

            Держитесь, "дураки"!

(капитан и Алонсо сражаются)

Менсия

Постойте, хватит, шпаги в ножны!
Такие жертвы невозможны!
Любовь, сеньоры, не война –
Не крови требует она;
Её утраты сладки, слёзы
Светлы – и нежные, как розы,
Прикосновения: клинки
Для нежных ушек так громки!
Алонсо, кончим дело пиром!
Благочестивый капитан,
А это кто под смоквой там?

Капитан

Слуга мой, пусть почиет с миром…

 

Донья Мерхелина                                  4.
или Находчивая дуэнья

Персонажи:

Донна Мерхелина, жена доктора дона Мускада.
Мелансия, новая дуэнья донны Мерхелины.
Фабрисио, молодой человек.

Сцена первая

Мерхелина

Ну что ж, Мелансия, конечно
Следить вы будете за мной,
Но я скажу чистосердечно:
Не буду верной я женой.
Старик надеется напрасно –
Люблю Фабрисио я страстно,
И вот вам будет мой совет:
Своей сеньоре не мешайте!
Ну, что мне скажете? Решайте,
А то наделаю я бед,
Дуэнья, строгая не в меру!
(под нос)
Она похожа на химеру…

Дуэнья

Не беспокойтесь, госпожа!
Строга дуэнья только с виду:
Есть у Мелансии душа,
Хоть глубоко она зарыта;
Но целомудреннее то,
Что не видал вовек никто.
К тому же, выгода вернее,
Когда любви служу вдвойне я:
Себе и мужу, и жене,
А значит, госпожа – втройне.

Мерхелина

Тогда, Мелансия, о главном:
Желаю встречи я давно
С Фабрисио…

Дуэнья

            Ну вот и славно!
Уж это утром решено.
Послала я свою старуху
Позвать Фабрисио; по слуху,
Он смел – и будет к вам в полночь…

Мерхелина

Узнали вы, как мне помочь…
Но как, Мелансия? Откуда?

Дуэнья

Дуэньи должность такова –
Всё знать вперёд хозяев…

Мерхелина

            Чудо…

Дуэнья

Но прежде дело, а слова –
Потом, потом (машет рукой). Теперь о главном:
Там, где пупырышки у фавна,
У мужа вашего, вот тут (приставляет два пальца ко лбу)
Рога знатней произрастут.

Мерхелина

(в растерянности) Рога…До полночи, Дуэнья,
Как мне дожить? Вот разве пенье? (берёт лютню, поёт)

Дремлет розовый гранат,
Спит лимон благоуханный.
Ты приходишь в тёмный сад,
Мой единственно желанный.

Ночь темна, бледны черты;
На плечах моих мантилья, –
Не тревожься, друг мой, ты:
Рядом, рядом Иннесилья.

Сдёрни чёрный свой платок
С щёк, лицо освобождая.
В губы милой, как в цветок,
Поцелуй любви вливая.  

Сцена вторая

Ночь у ворот дома дона Мускада.
Фабрисио крадётся в темноте, подходит к воротам.
Подавая условный знак, мяукает.

Видать, напутала старуха (мяукает громче)
Все спят; ни слуха и ни духа…
Никто не вышел, вот дела…
Ах, как же докторша мила!
Какая стать, какие формы!
А голосок, прошу покорно! (мяукает совсем громко)

Силуэт из темноты

Ах ты котище! Стой на месте!
Тебя научит благочестью
Булыжник – станешь ты, монах, (поднимает с земли камень)
Тогда по кошкам бегать!.. (бросает камень с размаху)

Фабрисио

            Ах!..
 (хватается за голову и падает без чувств)

 

Дон Алонсо де ла Фуэнте                           5.

 

Дон Алонсо де ла Фуэнте, сочинитель.
Фабрисио, его слуга.

Дон Алонсо

Скажи, Фабрисио, на милость,
Ну что с тобою приключилось,
Что ты последние три дня
Так кисло смотришь на меня?
Или бобы мои не сытны,
Или дела неблаговидны?
Или, быть может, за гроши
Служить не хочешь от души?
Скажи мне, что тебя печалит?
Но только улыбнись вначале!

Фабрисио (улыбаясь)

Сеньор, имея лёгкий нрав,
Слуга ваш, впрочем, не лукав;
Лгать верным слугам не пристало…
С чего ж начать?

Дон Алонсо

            Начни с начала.

Фабрисио

Ну слушайте, сеньор поэт:
Когда мне было восемь лет,
Отца лишился я; и с горя
Мать заболела и слегла,
И встать потом уж не смогла,
Страдая от жестокой хвори.
Вот как-то после ночи раз –
Бессонной и ужасной ночи,
Мне говорит: «Мой близок час,
Кто мне навек закроет очи?
Лиценциата позови:
Хочу уйти я по закону,
А по дороге попроси
У коробейника лимона:
И мне скорее принеси…»
Пришёл, скрестил священник руки,
А мать без сил уж: пить да пить:
«Забыл, сынок, лимон купить?..»
И отошла, в жару и муке…
С тех пор три целых дня в году
Себе я места не найду,
Как будто с Господом в разлуке,
И мучит жажда, как в аду,
Ни есть, ни дрыхнуть я не в силе –
Как кислотой меня облили…
Но только минут эти дни –
Мне странно: были ли они?

Дон Алонсо

Занятно, а скорее даже –
Печально, а ещё верней:
Не тяжела твоя поклажа
Из трёх в году коротких дней.
Они одно напоминанье,
О том, как к ближним состраданье
Душа испытывать должна.
Не только на одре болезни,
А и в рождённой в муках песне,
Подобной действию вина.

 (берёт гитару и поёт)

Донна с талией осиной –
Красный веер, чёрный взгляд.
На одре же – голубиный
Странно бел её наряд.

Нет ни веера, ни взора,
Ни подвязок, ни колец.
Лишь перчатка командора
И с иконкой поставец.

 

 

 

Донна Эскудилья                               6.
или Кот в мешке

Сцена первая

Донна Эскудилья, пожилая домовладелица,
в прошлом трактирщица.
Фабрисио, её слуга.

Донна Эскудилья (одна)

Уф! Уф! Какая полнотелость!
Сесть на диету захотелось
И похудеть; куда там, брат!
Так всякий терпит, кто богат.
Несчастный падает со стула –
Гляди-ка, как его раздуло!
Пятнадцать рябчиков за раз
Намедни съел сеньор Мендас,
Малаги выпил три бочонка…
Диета вред! Диета яд! –
Врачи напрасно говорят,
Что от вина болит печёнка,
А утром потроха горят…
Эй, плут Фабрисио, малаги
Подай сюда из винной фляги,
Что там, в шкафу, да поскорей! –
Тебя послал мне Асмодей.

Фабрисио

Сию минуту!

Донна Эскудилья

Поспешай!

Фабрисио

Бегу, сеньора, ног не чуя!
(под нос)
Так, душу тучную врачуя,
Немудрено попасть мне в рай.
Несу-у-у, несу-у… (ставит перед ней кружку с вином,
сеньора пьёт)

Эскудилья

Другое дело…
Уф! чуть душа не отлетела.
Богатым быть тяжёлый труд.
Поверь, Фабрисио, на слово.
Счастливчик – певчего зовут,
И подмастерье, и портного, -
Всех тех, кто денег не нажил,
И не порвал на этом жил…
Его сундук не тронут воры,
Там сбережения его (показывает пальцем на потолок)

Фабрисио

Кто сверх нужды нажил, сеньора!
Тот не имеет ничего…

Фабрисио

Ты прав. Но к делу: за служенье
Хочу тебя вознаградить.
То есть тебя, в вознагражденье,
В мешок с деньгами посадить.
Разбогатеешь ты ужасно,
А чтоб сидел ты не напрасно,
Дукаты будешь охранять
В мешке завязанном – от воров –
И госпожу свою, сеньору,
Приятным словом поминать.

Фабрисио

Зачем же лезть в мешок мне?

Донна Эскудилья

Пфу-ты...
Ограбить воры захотят –
Мешок развяжут, а оттуда
Мушкет заряженный

Фабрисио

Вот чудо!
(под нос)
Видать, она сошла с ума…

(вслух)
Кто это выдумал?!

Донна Эскудилья

Сама.

Сцена вторая

Первый вор

Свети сюда, Туфля, – скорее!
Мешок! А в нём, видать, гинеи…
(пытается поднять)
Тяжёл…

Второй вор

Ну что же делать нам?
Развяжем, с горем пополам
Набьём карманы, завтра снова
Вернёмся…

Первый вор

Завтраки к чертям!
Вали на плечи мне!.. Готово.
Пусть лазит в окна лишний раз –
За пышным задом дон Мендас!

Второй вор

Ты прав, сеньор Буена Гарра:
Спины своя не ломит тара.

Буна Гарра выбрасывает мешок из окна.
Слышен короткий вскрик, за которым наступает тишина.
Напуганные воры спрыгивают на мостовую и, хромая, разбегаются.
Мешок остаётся лежать на мостовой.

 

 

 

 

Коварный бес                                         7.
Или поцелуй Инессы

Ночь. Чердак. Фабрисио с лампой в руке входит в дверь.

Ого! Чего тут только нет!
Реторты, циркули, квадранты,
Рисунки солнца и планет,
Две сферы, глобусы-гиганты,
Бумаги стопки – и таблиц,
И ветры с выраженьем лиц…
Хозяин мой – алхимик, видно,
Таит под маской благовидной
Своё лицо и ремесло:
Вокруг всё пестики и ступы…
Видать, ему не повезло –
Раз кормит слуг мякиной грубой,
Исправно, через год-другой,
Их отправляя на покой…
Известно всем: к богатству тяга –
Скорей проклятья зло, чем благо.
Забыл про то хозяин мой:
Песок он моет золотой!..

А-пщхи!

Фабрисио (испугавшись)

Кто там чихнул?..

Бес (из колбы)

Не бойся!
Я – не разбойник, успокойся.
Уж больно жидкость щиплет нос.

Фабрисио

Кто ты?

Бес

Я – бес.

Фабрисио

Но вот вопрос:
Как ты попал сюда, под пробку?

Бес

Хозяин твой в сию похлёбку
Меня упрятал колдовством
И уговором вероломным…
Дон Триакеро – враг мой кровный.
Возьми квадрант – разбей стекло,
Освободи благого беса!
Всю жизнь мне, друг мой, не везло:
Прожил я век без интереса…
Разбей же колбу! Отплачу
Тебе за это – не шучу!

Фабрисио (придя в себя, разбивает колбу.
Бес падает со стола на пол, но тут же встаёт на копытца)

Б-р-р-р (встряхивается, как мокрая кошка)
Весь затёк: сосуд постылый!
Скажу тебе, Фабрисьо милый,
Никчемно это ремесло:
Ибо алхимия есть зло.
Один обман и ослепленье.
Нет чтобы чёрта попросить
И я ему в одно мгновенье
Сумел бы золота намыть.
Но он трудом желает тяжким
Добыть насущный хлеб, бедняжка…
Мне жаль его, хоть он мне враг!
Ну, ты, я вижу, не дурак,
Коль выпустил на волю беса!..
Но жизнь пуста без интереса.
А интерес твой знаю я:
Инесса милая твоя,
Сегодня ночью из окошка,
Как господа её уснут,
Даст знак тебе зажжённой плошкой…
Счастливых, друг, тебе минут!
Да лестницу возьми складную,
Чтоб лилию сорвать ночную…
Привет, мой друг, я полетел:
Скопилось за год столько дел! (улетает в окно)

Сцена вторая

Ночь. Луна. Фабрисио крадётся к дому сеньора Мембрильо
со складной лестницей под мышкой. В тёмном окне появляется
Инесса с горящей лампой в руке.

Фабрисио

Инесса, милая, Инесса!
Не зря послушался я беса.
Видать, лукавый не соврал
И слово данное сдержал.

Инесса (услышав звук шагов, тихо)

Кто там?..

Фабрисио

Не бойтесь, дорогая!
Слуга ваш, лилия ночная!

Инесса

Ах, ах! Проснутся господа!

Фабрисио

Но поцелуй один тогда, -
Всего один, один невинный… (влезает по лестнице,
Хочет поцеловать Инессу, тянется губами к её губкам)

Инесса

Ах, ах! Проснутся господа!..

Фабрисио

Один, один! Ах чёрт! Куда?!
(лестница медленно складывается и Фабрисио падает
на мостовую и замирает)

 

 

 

Дон Паскудильо                                 8.
или драматург от дьявола

Фабрисио

Который месяц я не сплю,
Ночами слышно мне сквозь стену:
Скрипит, похоже на петлю,
Перо хозяйское – и сцены
Разыгрывает сам с собой
Влюблённый в страсти мой герой.
То жжёт наложниц надоевших,
Тюрбан на лысину надев,
То слуг, три месяца не евших,
Хоронит, плача на распев,
То в пленных целится из лука,
То короля на эшафот,
Набросив чёрный плащ, ведёт,
А я не сплю – такая мука!
И про себя кричу к утру:
"Паяц, заканчивай игру!"

Драматург

Слуга! Иди сюда, да пива
Подай! Не то сейчас засну;
Неделю гнёт меня ко сну,
Усталость, праздна и ленива,
А мне не терпится успеть
И ... на лаврах умереть,
Напрасно ль мрут мои герои?
Напрасно ль штабелями их
Кладу у стен ... Трои
Или в волнах топлю, живых?
Горит колдунья, рубят вору
Ту руку, что привыкла красть…
Я удавил бы и суфлёра,
За пьянство, чтоб ему пропасть!
Хлеб драмы чёрен, чёрств и горек,
Вино кроваво, кровь суха…
Сегодня в ночь одной сеньоре
Я дал лекарство от греха –
Руками праведной подруги –
Флакончик яда, на досуге…
И что же? – грешною жила,
А мученицей умерла.
Вот так, приятель мой сердечный:
Что ни скажи, а драма вечна!
Так что там с пивом? Ну скорей
Неси сюда его, злодей!

Фабрисио

Несу, несу, дон Паскудильо!

Драматург

Я б и тебе подрезал крылья.
Но мне сегодня недосуг
Птиц потрошить и резать слуг.

 

Ишмаэль Перес                                           9.

Или совестливый часовщик

 

Фабрисио

 

Хозяин мой, каноник Блас,

Принять покорно просит вас

В починку часики стенные;

Застряли стрелки кружевные:

Хотели в вечность перейти,

Да замерли на полпути,

Уже не слушаясь завода –

Тому предлог какого рода,

Не ведает каноник мой:

За здравье петь? За упокой?

 

Ишмаэль (вставляя в глаз монокль)

 

Сейчас посмотрим и подкрутим,

Подвинтим – часики пойдут.

Что вам сказать? Часы, что люди:

Им в душу лезть – напрасный труд.

Не может ключик Ишмаэля

Вернуть им юность, в самом деле;

Износ детали дело швах,

Но подлатать возможно тело.

За то еврей берётся смело,

Не будь дождливою Пейсах!

 

Фабрисио

 

Так значит, вам я оставляю

Часы?..

 

Ишмаэль

 

            Нет, нет, я подлатаю

При вас, сеньор. Один дукат

Всего один, попасть мне в ад!

 

Фабрисио

 

Сеньор сказал, после починки.

 

Ишмаэль

 

Ну ладно. Заменю пружинки,

Сменю колёсик-шестерню

И молоточек заменю.

Всего дукат, прошу не много:

Врачующий боится Б(о)га!

А что хозяин твой, здоров?

 

Фабрисио

 

Ах, он не любит докторов.

Сижу ночами у постели,

Горшок и воду подаю,

Раз десять за ночь – сам не пью,

Не ем не сплю: всё это вредно;

Твердит каноник мне всегда:

«Всё это, сын мой, суета»,

А этим временем бесследно

С большого блюда для гостей

Уже, как тени, исчезают

Пулярка, рябчики за ней,

И кролик сзади их толкает

Кувшином крепкого вина…

(под нос)

Да, не здоров хозяин, верно

Его утроба не полна,

И от того он дрыхнет скверно.

 

Ишмаэль

 

Привет ему передавай.

Я знал его почти с пелёнок.

Тогда Ревеку Мордыхай

Назвал Луизою спросонок,

А та в отместку, вот дела! –

От альгвасила понесла…

Вот, ходят. Всё уже как надо,

Чтоб не дождаться мне дуката!

 

(Фабрисио расплачивается)

 

 

 

 

 

Хуан Кампанарио                                         10.

или друг детства

 

Питейный дом. Фабрисио и его товарищ

Сидят за столом с горящей тускло плошкой

за кувшином вина.

 

Фабрисио

 

Ну, брат Хуан, здоровы будем! (пьют)

Клянусь, не грех хорошим людям

За кружкой встретиться вина.

Да будет жизнь твоя полна,

Как то гончарное изделье –

Что нас спасает от безделья!

Давно ль приятель к нам в Мадрид?

Что Сарагоса? что Ла Сео?

Всё так же к вечеру звонит

Храм Дель Пилар, Святая Дева?!

Внутри поёт, весь в белом, хор,

И два юнца безусых рядом

Как ангелки, потупив взор,

Выводят мирные рулады;

Гремит под куполом орган;

И это мы с тобой, Хуан…

 

Хуан

 

Да, друг Фабрисио, минуло

То время… время Вельзевула

Пришло нежданно – и вино

Со мною дружится одно.

Но прав философ: в мире тесно–

Тем паче, тесен и Мадрид:

И вот передо мной сидит,

Друг детства, друг поры чудесной, (пьёт)

Со мною пьёт и говорит…

А помнишь юную Луису,

О коей томно ты вздыхал?

Смущаясь, взглядом провожал? –

Её степенный граф Фулиса,

К себе на содержанье взял.

Она теперь…

 

Фабрисио

 

                  Мой друг, довольно

Звонить в кастрюлю с колокольни!

Скажи мне, служишь у кого?

И тут добился ли чего?

 

Хуан

 

Увы, мне нечего итожить…

Мой аккуратный господин.

Намажет на ночь кремом рожу,

И спит в подусниках, один.

На чуб накрутит папильотки,

Натянет митенки; из водки

Наложит на виски компресс –

Забаву ветреных грандесс,

И спит до света сном младенца,

Скрутив тюрбан из полотенца…

Ну, словом, друг мой, франт и фат.

А что не так – я виноват.

Но ты, Фабрисио, с Фортуной,

Дружил с поры, я помню, юной:

Луиса выбрала тебя…

 

Фабрисио

 

Свои желания любя…

Но это к лучшему, наверно…

Служу с полгода я примерно

В семье бесчисленной судьи,

В ней, окромя коррехидора, –

Борзых, тощающая свора,

Жена, почтенная сеньора

И дети – чаянье семьи.

А мать над чадами своими

Орлицей вьётся, дышит ими,

Желанье ловит, каждый взгляд

Сопливых… орлят.

А сам судья – такая рожа! –

Мурашки бегают по коже!

Что твой бандит? – В сравненьи с ним

Мигель Удавка – херувим.

 

Хуан

 

Кого Фортуна не трепала,

Тот в нашей жизни смыслит мало.

Порой ливрея тяжелей

Слуге, чем стражнику кираса.

Спаси их, Боже, от ливрей,

Как от чумы или проказы!

Пусть им чуть больше повезло,

Но поменяемся местами

Когда-нибудь всему на зло

Мы со своими господами.

 

Фабрисио

 

И то, Хуан…

 

                    (Занавес)

 

Конец апреля – начало мая 2019

---

Снова апрель разбросал свои почки...

                   *  *  *

Снова апрель разбросал всюду почки,
Клеек, речист, желторот…

...Вденет серёжки в жемчужные мочки,
Косу в пучок завернёт.

Мимо пройдёт, как мгновения, тая,
Вспыхнув на пару минут,
Волосы чуткой рукой поправляя,
Тяжкий и шёлковый жгут.

---

Итальянская баллада. Части 24 - 34

                * * *

 

Где тополя листву смежили
Под дымкой неба золотой,
Где, восторгаясь, мы прожили
Весь век художнический свой.

Где в сини, цвета терракота,
Кирпичный купол вознесён,
Где материнскою заботой
Глаза подёрнуты мадонн.

Куда стремилась тень поэта,
Надежды сладостной полна.
Где старика-анахорета
Жива душа погребена:

Где в гулкой церкви Санта-Кроче
Темнеет мрамор-саркофаг...
Там всё увидел я воочью
Глазами уличных зевак.

И тех, что в Медичи капелле
Весь век парят на потолке.
И Амадея, в самом деле,
С тетрадью нотною в руке.

 

      Савонарола

Ночной Флоренцией, угрюмо,
В дрожащем мраке при кострах,
Полунемой-полубезумный,
Идёт сторонкою монах.
Ни ночь, ни утро; спозаранку
Кричит петух, ещё во сне…
Как в капюшоне итальянка,
Не озираясь, при луне,
Спешит с любовного свиданья, –
Так с праведных кострищ чернец
Идёт, минуя стены, зданья,
И в храм заходит наконец.
Как тёмен купол Брунеллески,
Где разместит через года
Вазари красочные фрески
С картиной Страшного Суда!..
«Господь, склони к молитве ухо!
Избавь от скверны и греха!..»
Святые смотрят свысока,
А он, похожий на старуху,
Целует носом хладный пол…
Встаёт... Как шаг его тяжёл!
Одетый в грубую сутану;
Глаза блестят; и в темноте
Христос, обмякший на кресте,
Не смотрит под ноги тирану.

 

  Казнь трёх монахов

Темно на площади старинной;
Холмы синеются вдали…
На перекладине единой
Три в узел стянутых петли.

Палач по доскам эшафота
Проходится туда-сюда.
Толпа сердитая народа
Картиной казни занята.

Кустарь в охапке хворост тащит,
Насыпал пороху другой...
Палач прилаживает ящик,
На прочность пробует ногой...

Летите после удушенья,
Живые души, в небеса,
Покуда хвороста круженье
Вам опаляет волоса!

Бродите томно облаками
В сутанах грубых горних стран,
Вон там, за синими холмами,
Где небо словно океан.           

 

  Блок в Сполето

Холмами Умбрия одета;
На небе облачко, как свет…
Какую песню о Сполето
Слагает севера поэт!

Где греет каменное тело
Под небом Rocca на холме,
Он о Марии загорелой
Поёт и бредит в тишине.

Жара… Расстёгнута рубашка.
И он растроганно притом
Глядит, как весело монашка
Трусит на муле босиком.

 

   Durante deli Alighieri

В сине-багровой жакаранды
Зелено-солнечных краях
Писал стихи свои Дуранте
На милой родины камнях.

В литую медь звонили церкви,
Рябя горячим кирпичом.
Как сладко рукописи меркли
Под парусиновым плащом!

Потом – чужбина, где могила
Мирской volgare* пресекла.
И Беатриче приходила
И утешала как могла.

* простонародная речь, язык

 

    Бенвенуто

Луна, Флоренции обуза,
Лежит на башне тяжело,
Покуда чистит аркебузу
Создатель нимфы Фонтенбло.
Какая низость в самом деле
Забавы ради и на спор
В голубку утреннюю целить,
Посеребрившую простор.
Потом волшебно, как живые,
Лепить фигурки восковые
И фавнов в злате отливать,
Двуличье украшая Рима,
Иль скупость хладного Козимо
С мужицкой дерзостью встречать.
Потом, разгорячась в пирушке,
В обидчика, не видя зла,
Во время резвой заварушки
Вонзить стилет из-за угла…
Лететь из города стрелою,
Прощенье папы получить.
Лукавца юного порою
За кротость щедро одарить...
Тяжки темница и гинея,
И зуд дворцовый по часам.
Но много, много тяжелее
Из всех невзгод себе ты сам.
Не потому ль над пьяццой сонной,
За кудри, бронзовый Персей
Снимает голову с Горгоны,
Чертами схожую с своей?

 

  Публий Овидий Назон

Из поздних варварских времён,
Раздвинув грубые полотна,
Опасной ссылкой удручён,
Назон вздыхает благородно.

И все он письма написал,
И все он песни убаюкал;
Любви он лёгкую познал
И жизни горькую науку.

Где пленных варваров вели
И гордый Рим трубил победу, –
Иные стены вознесли –
Иные праздники и беды.

...Рожок гарольдовый трубил
И лютня лепетала песню…
И души Вирус неизвестный
Косой наточенной косил.

 

                * * *

 

Порой утешен или взвинчен
Я мглой Италии опять…
Пора о ветреном да Винчи
Стихи небрежные писать.
Скажу, однако, я заране:
Вечерю Тайную в Милане
Он не закончил: лик Христа
Ему давался не спроста, –
Писал Вазари, словно охал,
Воспоминания свои,
И как-то вечером растрогал
Блажные гусельки мои.
Звучат они, в приличной лени,
О том о сем – и между сим –
Как Возрожденья острый гений
Творил, едва ли уследим.
Он кистью опытною краски
С водой и воздухом мешал.
И поразительные глазки
На полотне отображал.
Он усадил свою Джоконду
В пейзажа хрупкую ротонду
И губ ей кончики поднял.
Но не закончил юной монны
Он восхитительный портрет:
Какие там ещё законы? –
Для гения законов нет!
С холстов снимаются покровы –
Сияют лики новизной…

Пусть подберёт Вазари новый
Слова, оброненные мной!

 

    Гоголь в Риме

 

С самим собою не лукавя
И ощущая Рим как дом,
Мешает Гоголь православье
С холёным папским ремеслом.

В салоне у Волконской сидя,
Глядит в окно который год:
Мицкевич из собора выйдет,
Жуковский мимо проплывёт…

И итальянка на подножку
Коляски, вдруг, поставит ножку:
Прощально хлопком зашурша:

И плавный скрип исчезнет где-то
Среди времён… и у поэта
Слезой наполнится душа.

 

     Заключение

 

Прощайте, чопорные фрязи!
Полу-ваятели Руси…
Повсюду каменные вязи,
И барельеф везде висит.

Послам Флоренции не рада,
Там, где кирпичная ограда,
Кутафья башенка Кремля...

В гостях соскучился и я,
По Адриатике гуляя,
Чужие земли прославляя…
Чем хуже родина моя?

Вот, возвращаюсь полегоньку
И отвыкаю потихоньку
От саркофагов, базилик,
Давидов, оперных глаголов,
Гондол, тиар, стоящих колом,
Безграмотных Челлини книг;
От хищно роющих вандалов,
От заносящихся клинков
И от багряных кардиналов,
И от Дурантовых стихов.
Пора! На родине хочу я
Найти приют счастливый свой,
Где душу старина врачует,
Как колокол вечеровой.

 

2019 – 2020 гг.

---

Итальянская баллада. Части 12- 23

12

 

В безродной времени пустыне,
У синих Фьезоле холмов
Сыграю вам на мандолине
Мотив не песен, но стихов.

Или – на лютне с алым бантом,
С ладонью, тянущей струну.
Тогда припомню я Дуранте,
И над изгнанником взгрустну.

Поэт! ты создан для чужбины.
Не видит родина ни зги.
И топчут певчие терцины
Толпы нелепой сапоги.

А там опять сдувает пены
Сирокко с жарких облаков.
И дремлют пинии Равенны
Под лютню сонную веков.

 

13

 

Неоглушительное море
И душного сирокко шквал.
Здесь вероломный Теодорих
Покоя, может быть, искал.
Здесь Данте среди пиний хвойных,
Вдыхая воздух неспокойный,
Терцины райские слагал.
Равенна! Буду жив доколе, –
Пребудешь в песнях ты моих!
Мои стихи, как пиниоли,
На соснах вспыхнут голубых.
Задуют хвойные метели
И море донесётся шум
Туда, где бродит Алигьери
В плаще, ссутулившись от дум.

 

14

 

Равенна! Долгое терпенье
Присуще старым временам.
Торопится стихотворенье,
Как тот никенианин в храм.
Там чередуются фигуры
Святых раскрашенных, царей.
А я спешу писать с натуры:
Строка тем лучше, чем скорей.
Я вижу: в стрельчатую прорезь
Проник уже кровавый свет,
Как меч, отточенный на совесть…
Твори историю, поэт!
Пусть очи вытравило горе
Разъятой варваром стране!
Сюда явился Теодорих,
И бледен лик его в луне.
Пир замирительный рисует
Она палитрой золотой.
И Одоакру указует
На лучший кубок гостевой.
Равенны равные владыки,
Союз ваш расчленить пора! –
И тот, кто был из вас – Великий,
С ключицы рубит до бедра.
И Одоакр в кровавой луже.
И в бойню превратился ужин…

 

15

 

Campanile di Giotto

Поднимемся на кампанилу
Тяжёлой лестницей – по ней
Порой синьора восходила;
Четыре сотни ступеней
Считали стражники, клинками
Бряцая; бряцая ключами
Взбирался падре… Кардинал
На колокольню вряд ли лазил…
Зато звонарь сюда взбегал,
И мощный колокол проказил,
Качая стонущий металл.

Ну что ж, Флоренция видна
Тут из бифория-окна, –
Как на ладони великана:
Крыш черепичных терракот.
И чёрных птиц внизу полёт –
Как чай спитой на дне стакана.

Ах, Джотто! Ярус за тобой –
Законный первый ярус твой
Украшен готики лепниной;
Как в арках стрельчатых окна –
Святые, бледные от сна,
Как бы сошедшие с картины.

 

16

 

В тени квадратных базилик,
Под небом розовым Тосканы,
Лицом невзрачен, невелик,
Ходил он, дерзкий, как титаны, –
Жилец размеченных высот,
Лесов строительных изгнанник.
Горел на небе терракот:
И плавал купол-многогранник,
Покрыв кольчугой золотой
Плеча как воин вдохновенный.
И кирпича поток живой
Летел к подножиям Вселенной...
Филиппо, рвением твоим
Жива Флоренция поныне.
С злачёной главки херувим
Глядит на Фьезоле пустыни.
Он дунул в дудочку – холмы
Вдали печально засинели…
И в небе отыскали мы
Им обронённые синели.

 

17

 

Как гулок Гефсиманский сад!
На синеве ночной, в Скровеньи,
Краснея, факелы чадят,
Как будто вспыхнув на мгновенье.
Христа по-братски приобнял
И тянет губы, словно рыба…
Как будто ангел начертал –
Часовня высится, как глыба,
Залита лунным молоком.

Две тени движутся тайком.
Одна другой:
            «Ну, здравствуй, друже!
Всё это было так давно!..»

"Да, братец, выпито вино,
И съеден наш последний ужин».

А был ты, Джотто, веселей…»
«Ах, Данте, были мы моложе».

«Моложе, верно… Ну так что же?»
«Была рука и кисть верней!»

И обнялись они и скрылись.
И так исчезли – как явились.

 

18

 

Рыбный рынок на пристани

Героев бранные заслуги,
Оливы, лавры мирных дней, –
Пера затейного досуги.
Но моря шум всего чудней.
А там надуты, словно вата,
Гонимы, будто облака,
Ветрила быстрые фрегата,
В лазурь скользящие века…
На пристани мешки и тюки,
В бочонках чешуя и йод…
В жилетке драной однорукий
То мелочь клянчит, то поёт.
Темнея, рыб лоснятся спины,
Играют зеркалом бока…
На реях свёрнуты холстины,
Как в спальне Грации шелка…
Они от пут освободятся,
Падут, набычатся – и вот,
В далёкой дали убелятся, –
И рынок в дымке пропадёт.

 

19

 

          Александре Галицкой

Рябит Ареццо кирпичом,
Желтеет гладкими домами.
Ему и век наш нипочём
Под матовыми небесами.

И башни, втиснуты в дома,
Стоят, как шахматные туры.
А переулочком сама
Спешит проезжая Лаура.

И пирамиды тополей
Здесь к небу тянутся смелей.
Тут призрак лиственницы жаркой,

Там с фрески ангелы тайком
Играют с лютней и смычком,
А из окна глядит Петрарка.

 

20

 

В Перудже

Над аркой мост между домами,
За бок прихваченный вьюном.
Под сводом, по ступенькам с вами
Мы вниз по улице пройдём.

Вот домик жёлтый в три аршина
Вон башня плоская – вдали.
Здесь с Рафаэлем Перуджино
Хоть раз, быть может, да прошли…

А может, лишь в артели ветхой,
Где холст олифили нередко,
И пахло маслом, – лишь на миг,

Во время строгого огляда
Для двух-трёх слов случались рядом
Учитель там – и ученик.

 

21

 

Лежат холмы, смежая взор,
И отдыхают в дымке синей.
Хуциев, русский режиссёр
Гостит на вилле у Феллини.
Ему Джульетта подаёт
Супы густые, словно мёд,
И пасту с острою приправой.
Потом по имени зовёт –
И улыбается лукаво:
«Марлен – не странно ли? Оно,
Как флейта женственная – имя…»
И вальс играют, как в кино…
Глазами совьими своими
Следит Феллини, как в окне
За тополями вечер тает…
И вальс несётся в вышине,
И трубы медные играют.
Скользит по доскам золотым,
Как с гномом, с маленьким, седым,
Мазина, кукла-недотрога.
Но дайте, дайте ей трубу –
И снова выдует судьбу
И улыбнётся на дорогу.

 

22

 

Я забирался своевольно
В чужие страны и года.
Но и своих у нас довольно
Героев всюду и всегда.
Чапаев, Чкалов… или Бродский –
Поэт Венеции златой…
Режим похерив идиотский,
Он цвёл под южною звездой.
С утра он плавал на гондоле
И слушал пение гребца.
А может, щёлкал он пиноли,
А может, хныкал без конца
На жарких струнах мандолины,
Во «Флориане» вечер длинный
Транжиря, словно гонорар, –
Уже не млад, ещё не стар…
Но нет, я права не имею
Догадки строить: по летам
Мне факты собирать вернее –
И стих готовый выдать вам.
Портрет, навек запечатлённый…
Так, знают все: поэт влюблённый
Хоть раз под окнами стоял
И, под хмельком, хоть не испанец,
Выкручивал ногами танец –
И образ нежный выкликал:
Сойди, сойди!» – и как там было? –
«Ах, я боюсь, идальго милый!..»
Но Райкин Райкиным, а нам
Не сладок смех по временам.

 

23

 

Тоскана, сонная на вид;
Холмы, синеющие дали…
Стоит на площади Давид
В какой-то сумрачной печали.

Ему бы радоваться здесь...
А он, повергший великана,
Молчит весь день и вечер весь,
И всю-то ночь, и утром рано…

Не мил ему петуший крик
Селений дальних за холмами.
Челлини сумрачный двойник
Возник перед его очами.

Медуза в бронзовой руке
Прикрыла на минуту веки,
Чтобы в грядущем далеке
Не ожил юноша вовеки.

Чтобы, лучащее тепло,
Из мышц и мрамора творенье
В моих стихах не ожило
Хоть на короткое мгновенье.

 

(продолжение следует)

2019 - 2020 гг.

---

Итальянская баллада. Части 1-11

1

 

Дух юга, вспыльчивый и гордый,
Простонародностью упёртый, –
Как в грудь насмешника клинок.
Хочу хотя бы пару строк
Я здесь оставить для порядка.
Так школьник яркую закладку
Кладет, как прозвенит звонок.
Так старый дед, лаская внука,
Не помнит, что такое скука:
А было! – было ли когда?
Так вот, я начал, господа:
Повествование – докука,
Но извинение – года.

Однажды… Ох уж это слово!
Оно зажечь всегда готово
Огнём оплошные сердца –
И те, под дудку игреца,
Смежив ресницы, словно мыши,
Бредут, ступая кошки тише…

Давно, в Италии моей,
Где Арно в зеркале зыбей
Прибрежною ветлою водит,
Где в небе плавает орёл,
А между гор цветущий дол
С фиалкой лилию выводит,
Где город шумен, а базар
Блистает рыбою морскою;
Святые с крытой головою
Сложив ладони, стоя спят –
И с камня под ноги глядят...
Вот хор запел, как падре, строгий
Орган дохнул в свои струи…
Вдоль узких улиц люд убогий
Волочит вервия свои.

Арба, гружёная тюками,
То винограда янтарями
Корзина лозная полна.
А то – ослица под мехами,
А то – купецкая жена.

Веранда каменного дома.
В лимонной изгороди – донна,
По шейку белую в луне.
Ах, как же не хватает мне
Тепла Флоренции знакомой
В сырой и серой стороне!
Где снега нет давно, а в доме
Сердечный царствует мороз.
И грелка мне осталась, кроме
Дель арте-стариковских слёз.

 

2

 

Когда луна – златое скудо,
Зажжёт ночные облачка,
Сюда бежит невесть откуда
Моя влюблённая строка.
Она, опасной «змейкой» млея,
Вкруг Саломеи смуглой шеи
Виясь, врезается в неё, –
Мгновенье – голова её
По лунным плитам покатилась,
Скача, окровавляя их.
Но через миг остановилась,
В шелках запутавшись своих.

Тиха Флоренция ночная.
С холмов лаванды аромат
Течёт; селена золотая
Не щурит свой кошачий взгляд.
Как будто призрак осторожный,
Собор туманится пустой,
В саду лимоновом – треножник
С боголюбивой головой.
А на веранде душной млея,
Стоит Тосканы Саломея,
Просунув меж перил мысок,
Раскинув летний веерок.

Не осуждай меня уж очень,
Читатель, критик дорогой!
Я сам попал под чары ночи,
Лимонной льющейся рекой,
В саду, где смоква тяжелеет
И брызжет цедрой апельсин...
Не забывай, что я один
С Евтерпой дикою своею.
Куда она – туда и я.
И в этом вся вина моя.

 

3

 

Луна на небе. В добрый час!
Медузу глупую запутав,
Снимает голову с плеча
Ей сын любимый Бенвенуто.

От времени позеленев,
Он дивом бронзовым кичится.
А голова, забыв про гнев,
Висит, как стреляная птица.

О, сколько времени прошло –
И скольких покосила Злая!..
Слегка насуплено чело,
Увы, не радость выражая…

Клинок окрасился едва
И кровь, шипя, оледенела, –
В руке, взметнулась голова,
Легко отъятая от тела.

 

4

 

В угоду Грации моей, –
Её не менее невинных,
В темнице собственных детей
Не пожирает Уголино.
Луна не бродит по камням
Изъеденного мглою пола.
Лишь поступь слышится моя –
Насторожённого глагола.
Решётка в маленьком окне,
Где свет проходит, как в тоннеле.
И граф рассказывает мне,
Как было всё на самом деле.
Расселись дети по углам,
А младшие озорничают.
И на виске у графа шрам,
Пятном запекшийся, зияет.
Подеста Пизы, командор,
Угрюмо опускает взор:
«Бессмертна клевета людская!
Хоть семь веков уж надо мной,
Как холм могильный насыпной, –
Она по-прежнему живая».

И тут… Скажу я, господа,
Что автор не оригинален:
Вас ждёт всё то же: как всегда
Конец истории банален.
Луна зашла на небесах.
Когда рассеялось виденье,
Мне душу жгли его глаза
Ещё какое-то мгновенье.

 

 

5

 

Видали ль лучшего артиста,
Чем месяц в тучках – нам и вам?
Под ним влюблённый Джамбаттиста
К рабыни розовым губам,
Воображеньем приникая
И жарко к сердцу прижимая
Прекрасный призрак, видел, ах! –
Блик на эбеновых плечах.

Под ним любовник из Вероны,
(Или с Британских островов?)
Внимал словам своей мадонны
Почти не разбирая слов;
И только ночи ароматы
Да на плече её луна,
Да колотушки стук за садом...
"Джульетта! Где ты?" – тишина.

А говорят, во тьме лимонной
(Что ни случается порой?)
Старик стоит перед "Мадонной"
С седой завитой бородой.
Нависли брови; словно пламя,
В морщинах просветлённый лик.
Чем не доволен ты, старик?
"Когда-то верными глазами.
Теперь, как филин, я ослеп,
И мастерская мне – мой склеп".
Как звать тебя? "Зови, как хочешь".
И каждый раз, махнув рукой,
Уходит в бледный сумрак ночи
Старик, с завитой бородой.

 

6

 

Во флорентийских кабаках
Испанцы храбрые гуляют.
Кичась перчатками в перстнях,
Вино Тасканы попивают.

Сок виноградный, как смола,
А пенится белее снега.
Вдруг, негритянка у стола,
С кувшином, смотрит на Диего.

И капитан поднял лицо,
В усах закрученных на диво:
"Возьми, красавица кольцо!
Как ночь, томна ты и ленива..."

Явили тут, как говорят,
Уста эбеновой Минервы:
Жемчужин крупных стройный ряд
И дёсен розовые перлы.

Идёт за нею капитан
И видит шею и тюрбан.

 

 

7

 

А вот ещё. Не скажем втуне,
Что в этот лунный ночи час,
Купает Марк в ночной лагуне
"Свой золотой иконостас".

Бока и башни лунным светом,
Залиты: словно майский мёд...
Тень петербургского поэта
Пустынной площадью идёт.

Под фонарями ночи жаркой
Она печальна и длинна...
На раку каменного Марка
Глядит задумчиво луна.

А гроб, под тушами свиными,
Опять на палубе ночной.
Над ним небесная пустыня
С печальной спутницей – луной.

 

8

 

Луна. Хорошенькое дело!
Пускай ущербна, пусть кругла, –
Она порядком надоела,
Как все небесные тела.
Приятна ночь жасминным духом,
Стекло коптящим фонарём,
Но день – как музыка для слуха:
Я очарован шумным днём.
Под небом палево-лазурным,
Расставив кадки и лотки,
Волнится рынок морем бурным
Под грузом крабов и трески.
Гудит, шевелится и блещет,
Водя то мордой, то хвостом,
И слизью глянцевой трепещет,
Грудясь ленивым серебром.
Вот рак клешнёю угрожает,
Вот рыба с мордою быка.
Вот тело камбала пластает.
А вот, морского гребешка,
Китайским веером, ракушка;
Вот устриц скользкая гора;
Макрели выпуклая тушка,
Как бы клинок из серебра.
А вот, и рыбы неизвестной,
Как будто им в орбитах тесно, –
Навыкат красные зрачки,
А жабры, как жабо испанца,
А хвост – змеи во время танца;
И зубы иглы и крючки.

А вот, пришёл и встал в сторонке
Подросток с углем и картонкой.
Портреты с рыб снимает он.
Рисует чудищ невозможных,
Их диким видом увлечён.
Потом уходит осторожно…
Мальчишке этому взрослеть
Резец поможет терпеливый.
И он заставит мрамор петь…

Мне рынок нравится крикливый!
Я сам в восторге и тоске,
В плену у рыбы пучеглазой.
И острым стило по доске
Мой помутнённый водит разум.
Всё нечисть чудится ему,
Как чудилась Буонарроти:
Глубин высвечивает тьму
Осклабившейся рыбы вроде.
Удильщик этот с фонарём –
Вдруг гаснет, вспыхнув на мгновенье.
Но поздно: мы уже вдвоём:
Я и моё стихотворенье.

 

9

 

О Рим, куда ж без Колизея!
В гробу не спит Веспасиан.
И Тит кадильницу не греет, –
И не струится фимиам.
Что освящать? Твой остов праздный
Свернулся каменным хребтом,
И сто глазниц дугообразных
Тебя усеяли кругом.
Арена публики не просит;
Клинков не бряцает металл.
К устам Сенида не подносит
Вином наполненный фиал.
Тебя штурмуют днём туристы,
А ночью выплывет луна.
И свет таинственный и чистый
На камни долго льёт она.

А там, в луне наполовину,
Согнул, от страха съежась, спину
Военный, шпагу уронив.
Над ним блеснул кинжал как будто…
Вдруг, ветра налетел порыв,
Развеяв призраки в минуту.
И хохот бесов: «Бенвенуто,
Ты не довольно отомстил:
Убить за брата – слишком мало!»
И тот: «Сто тысяч раз убил:
Сто тысяч колющих кинжалов
В затылок жертвы я вонзил.
Сто тысяч лун мне помогало –
Светило фонарём своим».

И словно ночь захохотала, –
И бесы скрылись вместе с ним.

 

10

 

Часовня заревом задета.
Канал зацвёл и обмелел.
Здесь мрачноватый Тинторетто
Среди апостолов сидел.
Здесь нежно-пламенный Вечелльо
Как бы смычком виолончели
Писал, как музыку, холсты…
Здесь побывал разок и ты,
Прямой «создатель Ватикана».
Да что! на стульях «Флориана»
Здесь Бродский сиживал порой,
Борясь с похмельною хандрой,
Кивая носом несоветским
На фоне лунного окна.
Здесь Гёте кофе пил турецкий,
Из басурманского зерна.
А там, на пристани, уныло
Заря вечерняя чадила
Прогорклым маслом фонарей.
И там, одна между людей,
Печально тень его бродила.

А как же пушкинский гребец
И пресловутые гондолы?
Весла вздыханье, наконец,
И звуки песни невесёлой?..
Ах, это всё с недавних дней
Претит Венеции моей.

 

11

 

Ямб надоел порядком мне.
Блескуч и важен, словно Гелий.
Ищу спасения в луне
На этой кратенькой неделе.
Размер попроще подберу.
Луна моя зайдёт к утру,
Бледна, как олово, при этом.
О, сам светить я не могу,
Зато горю заёмным светом –
Влюблённых в полночь берегу.

Вот так, давным-давно, луна
На ясном облаке сидела,
И в арку долгую окна
На Биче за полночь глядела.
Залив ланиты и плечо,
Едва-едва касаясь шеи.
И целовала горячо
В чело Флоренции лилею.

Потом слезами омывал
Ей лоб отец и мать рыдала.
И гроб, залит луной, стоял:
И бледный ангел поднимал
С луны печально покрывало.

Давно, Флоренция, цветок,
Тебя не привечает Флора!
Уже от Алигьери строк
Не вспыхнет юная синьора.
В жемчужном платьице она
Не отразится в пышном зале,
В наследном вензельном зерцале,

Ещё по-детски озорна.

 

2019 г.

 

(продолжение следует)

---

Случайные песни

---

Фотограф Иудеев

---

Мамврийский дуб упал, ну что ж, понятно...

---

Гость

---

Три карты

"Эмигрантская лира" № 4(28)-2019, в разделе
     "Поэзия метрополии".
           
           «Графиня не отвечала. Германн увидел, что она умерла».
            А. Пушкин
 
1.
 
Из мрака, холода и хлама,
Над разгулявшейся Москвой,
С афиши пиковая дама
Глядела мумией живой.
Дудел матчиш прохожим в ухо,
Желтел фойе уютный свет.
А на афише на старуху
Навёл безумец пистолет.
«Три карты, или вам могила!» –
И целит, нечего сказать!
Графиня ахнула, застыла
И приказала поминать.
 
2.
 
А снег дрожал; по подворотням
Шатались стайки голытьбы,
И о спокойствии Господнем
Мечтали каменные львы.
Их трагедийные личины
Пургой припудрились рябой.
Матросы склад громили винный,
Как фрица на передовой.
Блестя трофейными штыками,
Патруль разбойный проходил.
И, перевязанный бинтами,
Безногий плакал и вопил.
А в зал, с утроенным азартом,
Летел со сцены монолог:
«Колдунья старая! Три карты
Открой, открой!.. Мертва, мой Бог!»
 
3.
 
В гримёрной, зеркала напротив
Сиди, артистка, много лет.
Пусть Германн на тебя наводит
«Лепаж», извечный пистолет.
В чепец одетая и в гриме,
Ты, умирая каждый раз,
Живёшь в короткой пантомиме
И тайну бережёшь для нас.
И эта малая площадка,
Раздолье склянкам, пузырькам,
Любовь, надежда и загадка –
Три карты, выпавшие нам.
 
4.
 
В мерлушках, ватниках, бушлатах,
Отведав терпкого плода,
Хлюсты, карманники, солдаты
Шатают снег туда-сюда.
Матросы в тельниках, не с флота,
Которых бросил пулемёт,
Из гроба вставшая пехота,
Та, что за вьюгою бредёт.
И псов заоблачная свара
Из кущ, мертвецких и с полей.
И паровозного ангара –
Всенощный ладан и елей:
Достигнув места назначенья,
Из драмы смутной и дрянной
Спешат гробы на представленье
Ослепшей площадью ночной.
 
5.
 
Подмостки – чудо, лицедейство,
Мелькнувшей юности пора;
Трагедий буйное злодейство,
Комедий шумная игра.
От Гоцци весел, но застенчив,
От Бомарше – как пух летуч,
От Данте – словно бы увенчан
И от Островского дремуч, –
Во всё вникал мой зритель зоркий,
Шестидесятник молодой,
Короткобрюкий друг галёрки,
Элиты вычурной изгой.
Ульянов там гремел народно,
Обычен нравом и лицом,
Нескладный Яковлев дородно,
Глядел гусарским молодцом.
Легко Борисова блистала
Великолепной худобой,
Реснички страшно раскрывала,
Манерно звук тянула свой.
Там чахла Гоголева в кресле
Старухою в чепце ночном…
Но не обидитесь вы, если
Об этом доскажу потом?..
Там в рамку тусклую, простую
Забот сегодняшнего дня
Вставлял Арбузов зачастую
Картинку, снятую с меня.
 
6.
 
Два раза вышедши на вызов,
И утвердив с галёркой связь,
Старомосковская актриса
В пустой гримёрке заперлась.
В чепце сценическом и гриме,
В воздушных рюшах старины,
В морщинах старческих – бог с ними! –
И как без них? Они нужны.
Хотя бы вечером, для роли,
А дома всё равно – одной.
А утром – в театр: «чего же боле?»,
Что нужно старой да больной?..
Актриса в зеркало глядела,
Рукой сухой стирая грим,
Где немец кукле онемелой
Грозился выстрелом своим.
 
7.
 
«Толпа вошла, толпа вломилась...» –
Не скажешь Тютчева точней.
Дверь распахнулась – не раскрылась.
А на пороге, перед ней...
В гримёрку чередой заходит
Бойцов проверенный отряд –
Пьеро, печальный по природе,
Псалмы читающий прелат,
Король шекспировский, обманут
Коварно дочками – и тут
Незаживающие раны
Его к отмщению зовут.
И достаёт он штык гранёный,
Но щёлкнув маузером вдруг,
В графиню целит неуклонно
Угарный шут его и друг...
 
8.
 
Вчистую отрицать неверно
Значенье сплетен городских.
Пропали вдруг из костюмерной
Одежды пастырей святых, –
Корона, мантия и бармы,
Колпак с бубенчиком двойной,
Сапог три пары и непарный
Башмак, и капор кружевной.
Твердят что ночью по Ордынке,
А может статься, вдоль Тверской
Идёт король в одном ботинке,
А с ним – отряд сторожевой.    

                                   27 – 28 ноября 2017 г   

---

Леонардов щит

     Поэма

1.      

Сер Пьеро как-то ранним летом
По сельской местности бродил,
И встретил давнего соседа.
Старик охотиться любил
На птиц, и рыбу он удил.
Нередко дикими дарами
Лесов оливковых и вод
Сер Пьеро пользовался. Вот,
Сияя птичьими глазами,
Навстречу друг ему идёт.
«Здорово, Пьеро!» То да это...
«Как поживаешь?» «Так и сяк.
Надеюсь, не забыл соседа...»
«Уж я сетей твоих отведал,
Филиппо, бражник и рыбак!»

Стоял денёк – святая Дева! –
По-райски бледно-голубой.

«Послушай, Леонардо твой,
Слыхал я, самого Андреа*
Заставил кисти отложить!..
Тебе хочу я доложить:
Такого ангела с натуры
Твой сын исполнил! А фигуры
В «Святом Крещении» того
Не выражают ничего...»
«Ну, это ты, Филиппо, слишком,
Помилуй Бог, куда задрал!
Хотя, конечно, мой мальчишка
Кусок неплохо написал...»
«Ну ладно, что ходить далече,
Коль на ловца и зверь бежит?
А вот к чему веду я речи:
Есть у меня обычный щит,
Но – нерасписанный и плоский,
И прочный, как из дуба доски.
Пусть Леонардо покорпит, –
Невелика ему забота, –
Распишет мой дубовый щит.
Уж лучше мастер твой, чем кто-то...»

2.

Пухлы Эроты и курчавы.
А с женских глиняных голов
Слетает дух, слегка лукавый,
Античных древних мастеров.
По лавкам памятки, картины,
Бумаги свитки - и страниц,
Где сукновальные машины
И аппараты в виде птиц...
Пунктиры, циферки и знаки,
Чернильным черчены пером,
И крылья мельницы, и влаги
Кувшин, и колба с серебром
Недвижной ртути... На мольберте,
На раму тянут, холст стоит...
«Ну что за щит прислали черти!» –
Смеясь, хозяин говорит.
«И сучковат он и в занозах,
Неровен по краям и гнут...»
Вокруг – скульптуры в разных позах
Ему о главном вопиют.
А он доскою занят всуе,
И выправляет на огне,
Потом левкасит и шлифует. –
Как это непонятно мне!

Он натаскал в свою камору
Сверчков, хамелеонов, змей,
Лягушек, бабочек, мышей
Летучих – всяких без разбору.
Он переносит их на лист,
Беря от каждого по части,
Не замечая, в душной страсти,
Что воздух смраден и нечист.

3.

Бывало, видит Леонардо
В толпе, на улице, у стен
Лицо живое, руки старца,
И волосы, подобье пен;
Морщины, бороду мочалом,
Нос бульбой, что-нибудь ещё,
О чём мы грезим горячо
В своих виденьях небывалых;
Очнувшись, знаем: красота –
Нет, не собою занята...

Всё Леонардо пригодится.
И всё художника влечёт.
На рынке покупает птицу,
Потом следит её полёт.
Модель крылатую он строит,
И вдруг, закрывшись в мастерской,
Воображенье беспокоит
Страстей чудовищной игрой.
Нанесены на щит сначала:
Дракона лапы; грудь пуста,
Из пасти – огненное жало,
И шип на кончике хвоста.
Чернеют крыльев перепонки,
Белки красны, дым из ноздрей,
Два усика сверчковых тонких,
А пузо бабочек и змей...

Куда фантазия поэта,
Тебя, мой мастер, завела?
Который век Персеем где-то
Глядишь с опаской в зеркала.
В руке не меч, а кисть сверкает,
Тебе отсечь не помогает
Горгоны змееву главу.
Ты спишь ли, грезишь наяву?
О том никто уж не узнает, –
Сидишь, расписываешь щит,
А за дверьми отец стоит...

4.

«Что, сын, закончил ты работу?» -
На щит расписанный старик
Глядит и вдруг раздался крик,
Как будто Пьеро ранил кто-то,
Как будто шпаги остриё
Впилось под сердце и застыло.
«Ожило чудище твоё!
Ей Богу, чудище ожило!»
«Отец, затем и нужен щит,
Чтобы оберегать, пугая.
Посмотрит недруг – убежит,
Босыми пятками сверкая...»

5.

«Ну, нет, Филиппо, не отдам
Игрушку ценную обратно!
Снесу-ка я её купцам,
Продам, проезжим – ну и ладно...»
Сказал и сделал Пьеро, смел, –
Продал богатым флорентинцам,
И сто дукатов заимел;
А те, подобны водным птицам,
Приплыв в Милан, загнали щит
В три меры герцогу Милана.
И в светлой зале он висит
Мечтой чудовищной и странной.

Волы по улице бредут,
Идёт наёмник с алебардой.
Сер Пьеро в лавке тут как тут –
Кричит, торгуется с азартом.
Он выбирает щит один
С пробитым сердцем и стрелою. –
Доволен будет селянин,
Простак, не ровня нам с тобою.

8 июня 2017г.

*Андреа Вероккьо, учитель Леонардо да Винчи

---

Гера

(серьёзная шутка)

Холмы лесистые окрест,
И облака пониже сосен…
Хромая, на пиру Гефест
Вино игристое разносит.

Гуляют боги; пир горой;
Телец на вертеле крутится,
И сок, точащийся порой,
На углях шумно пузырится…

И Гера белая важна
За кубком, Зевса одесную.
Промолвит слово – так струна
Звенит, колком напряжена,
Задев пластину костяную…

Но что вина она не пьёт,
Сидит мрачна перед гостями?
Флейтиста к чаше не зовёт,
Щелкнув алмазными перстнями?

Лежащий грудой виноград
Не щиплет; жемчуг-рот не рад,
В душистых язвах, ананасу…
И персик бархатный назад
Она кладёт в златую вазу…

На сына грубого тайком,
Как на врага, она взирает.
И, кудри стиснувшим, венком
В такт мыслям жалящим кивает.

Воспоминанье душу ей
Язвит, как ядовитых змей,
Торчащие иглами, зубы.
И бьётся сердце горячей,
Когда Гефест подходит к ней
И льёт рубин прохладный в кубок.

Ей трон мерещится златой:
Вновь на него богиня села –
И душит шнур, обвив змеёй
Её божественное тело.

---

Меншиков

  Поэма

       

---

Два друга, Джотто и Данте

---

Иржи-птицелов

                     Владимиру Николаевичу Попову,

                     вдохновителю и наставнику,

                     с сердечной благодарностью.

(Одноактная пьеса-сказка в стихах)

Действующие лица:

Иржи-птицелов,

Портной Милош,

Элишка

Незнакомец,

Слуга

Сцена первая

Главная площадь с ратушей.

Милош (смешливо)

Часы на башне полдень бьют,

Двенадцать королей идут

По кругу, выходя из дверцы.

За ними – ой, держись за сердце! –

С косой на костяном плече

Выходит Смерть – слуга в плаще.

Иржи

А рёбра, что моя клетушка–

Когда с базара вечерком,

Спустив товар, иду пешком,

Жую мякинную горбушку

И заедаю чесноком.

Милош

По мне так лучше выпить пива;

С пелёнок в том не вижу зла.

Тупятся ножницы и криво

Идёт без пенного игла.

Китайский шёлк ползёт как полоз,

И рвётся нитка, словно волос.

Кафтан, как дробь, трещит по швам,

Пошитый с горем пополам…

Вчера поставил свечку в храме

И стал церковных крыс бедней.

Не одолжиться ли деньгами

У наших важных королей?

(указывает пальцем на башенные часы)

Иржи

Они из золота, уж точно;

Вон как горят на солнце днём!

Милош

Тогда залезу я нарочно

В часы – и стану королём.

Пускай тринадцатым по счёту!

Под мухой что мне за забота:

Двенадцать месяцев в году,

А я тринадцатым приду.

Но заболтался я, приятель…

Беги, дружок мой, будь здоров!

Уже заждался покупатель

Твоих сорок и воробьёв.

Сцена вторая

Рынок.

(Голоса)

Подходи, народ,

Покупай огород:

Укроп, петрушку

Да тыквы полушку.

Репу с хвостиком

Цибулю с носиком,

Морковь-дЕвицу

Да связку перецу!

Свечное сало

Бери за так –

Меняй, меняла,

Купи, бедняк!

А нету грошей–

За так бери:

Деньгой ладоши

Посеребри!

Не проходите мимо

Коптильного дыма:

Мимо лавки мясной

Ходит только больной!

Покупай свинину,

Потроха, буженину!

Кушай вприкуску,

Бери в нагрузку

Печень и ливер в коже,

Коли не треснет рожа!

 Иржи (поёт)

Я Иржи, Иржи-птицелов,

Ловлю чижей я и щеглов,

Но всё же, всё же соловью

Я предпочтенье отдаю.

Чуть свет из дома я в лесок

Иду и ставлю свой силок,

Играю весело в манки

В четыре разные руки.

И в этот миг, мои друзья,

Пою не хуже соловья…

Незнакомец (подходя)

Поёшь ты славно, птицелов,

Не хуже соловья на ветке.

Иржи

У наших местных соловьёв

Ещё занятней песни в клетке.

Вот пташка серая – и та

И засвистит, и заклокочет,

Как будто в чайнике вода

Кипит и выплеснуться хочет,

А станет щёлкать… красота!

Незнакомец

Беру, меня ты уболтал.

(протягивает туго набитый кошель)

Давай сюда свою пичугу.

Не худо бы к нему подругу…

Иржи (глядя на огромный кошель в своей руке)

Пока подружку не поймал,

Но завтра, может быть, к полудню…

Незнакомец

Ну ладно, я с пути устал;

Сюда я шёл дорогой трудной,

И тридцать дней не отдыхал,

То солнце жгло ежеминутно,

То ветер щёки обжигал…

Прощай, пойду себе в харчевне

Засну под галлишон напевный. (уходит)

Иржи

В трактир – дорога мне одна…

А ты пожди в земле, мошна!

Сцена третья

Богатый дом. Слуга одевает Иржи к завтраку.

Иржи

Поосторожнее, дружок,

Тяни за шёлковый шнурок,

Корсет меня совсем задушит.

А где портной? Оправь мне рюши,

Вот так – и надуши платок!

Ступай!

(Слуга уходит).

              Ну, плут, на этот раз

Поймал ты птичку подороже!

Хоть во дворец тебе сейчас:

На поясе кошель из кожи,

Кафтан с тесёмкой золотой,

Под шапкой волос завитой;

А ночью пышные перины,

Где словно дышит пух гусиный.

А утром – завтрак, смены блюд,

А в полдень, лишь часы на башне

Двенадцать мерно пропоют –

Уж у порога кони бьют

Дробь – и косятся глазом страшным.

Покой, достаток, благодать!

Рай на земле – ни дать, ни взять,

Принять – любой за честь считает

Но дело странное, порой,

Как в чаще давеча лесной,

Меня пичужка окликает…

(Входит портной Милош)

Иржи

Принёс ты, Милош, мне жилет,

Да пояса, да панталоны?

Милош

Шитьё закончил я чуть свет,

Все свечи сжёг, а денег нет:

В чулке ни кроны, ни полкроны!

Иржи

Иди займи у королей –

У них не грошей, так гиней,

Занять ты как-то похвалялся.

Милош

Уж занял я – да всё пропил:

Пока тебе жилетку шил,

Я от простуды исцелялся.

Ну что?

Иржи

                Работа хороша…

Милош

Ну, дай на чай: горит душа!

Как видишь, в прах я издержался.

Иржи

На чай тебе я не подам:

На чай китайский по средам

Я подаю – и то в трактире…

(расплачивается)

Ах, Милош, целый век, дружок,

Не пил я пива…

Милош              

                Вот так срок!

Прожжём денёк в «Колёсной Лире».

 

Сцена четвёртая

Трактир.

Иржи и Милош сидят за столом и пьют.

(Музыкант играет на суке и поёт).

Жил давным-давно на свете

Развесёлый крысолов.

Просыпался на рассвете

Он до первых петухов.

Никаких забот не зная,

Дул он в дудочку всегда,

От заразы исцеляя

Сёла, замки, города.

Вот пришёл он в град немалый,

Где проказила чума:

Полны крысами подвалы,

Полны трупами дома.

Дунул в дудку, задудела

Что-то жалостно дуда.

И прошествовали смело

Крысы улицей тогда.

Утопил в реке он стадо

Очарованных зверьков.

Но обещанную плату

Сам магистр-губернатор

Выдал в виде тумаков.

И увёл всех деток скоро

Музыкант невесть куда.

И доныне помнит город

Те печальные года.

Милош (хмельной)

Когда в последний раз, дружок,

Лесную птичку на манок

Ты завлекал в свою ловушку?

Иржи (пьянея)

Увы, в последний раз кукушку

Заткнул я в ящик на стене:

Своей охрипшей погремушкой

Часы всю ночь мешали мне.

Не спал я… Вдруг, как провалился –

Уснул и рядом очутился

На тёмной улице со мной –

Ты помнишь? незнакомец мой;

Тебе о нём проговорился

В тот день, тогда же, в кабаке...

Вот, он передо мной явился –

И клетка с соловьём в руке.

И говорит, из мрака глядя,

(Глаза угли) «Отдай мне в срок,

Нет, не с деньгами кошелёк,

А справедливости за-ради –

Ту птицу, лучшую свою,

Что пела соловьём в раю:

Свою изловленную душу,

А к ней в придачу и манки,

Силок и клетку, где прутки

Из веток ивовых посуше.

Тебя я сделаю царём

За то, тринадцатым по счёту.

И каждый час, в плаще златом,

Являться будешь ты народу.

Во след двенадцати царей, –

И Смерть-слуга с косой своей,

Костлява, во главе похода".

И весь затрясся – и исчез.

Вокруг шумит дремучий лес;

Заухал филин, обернулся

Вокруг себя – и я проснулся.

Милош (заплетающимся языком)

Ну, Иржи, в руку сон, знать, твой.

Пойдём-ка, милый друг, домой! (уходят)

Сцена пятая

Лес. Иржи, одетый попросту идёт по тропинке.

Иржи (поёт)

Бесплотный дух явился мне,

Шепнул на ушко при луне:

«Оставь свой дом, без лишних слов,

Иди на ловлю, птицелов!

Бери силок, бери манки:

Тебе лениться не с руки.

Удача ждёт тебя в леске,

Как птичка певчая в руке.

Манок к губам прижав, играй –

Поймаешь милую свою,

А с ней и в тесной клетке – рай

Такому соловью!»

И дом-дворец оставил я,

Иду тропинкою лесной,

Пою себе тра-ля-ля-ля

Под липой и сосной!

(На поляне девушка собирает ягоды)

Иржи

Не бойся, не разбойник я,

Не вор лесной, душа моя!

Ловлю я птиц на звук тростинки.

С утра дворец оставив свой,

Сундук с добром, лесной тропинкой

Иду за птичкой золотой.

Похоже, вот она, постой!

Как называть тебя?

Элишка

                             Элишкой

С пелёнок мать меня звала…

Иржи (в сторону)

Попался, Иржи, вот дела!

Для одного, пожалуй, слишком.

Видать, придётся пополам

Делить и жёрдочку, и клетку,

Манки весёлые, к силкам,

Элишка, прибегая редко.

                ______________

                15 - 19 февраля 2019

---

Петушков леденцовых цыганки...

                 * * *

Петушков леденцовых цыганки
Продавали у звонких путей.
И орали они спозаранку
Изо всех отощавших грудей.

И я снова с пугливостью детской
К чёрной бабкиной юбке прижмусь.
Мы поедем на рынок Немецкий,
Где торгуется хитрая Русь.

И шевелятся тинные раки,
И в корзинах лоснятся грибы.
И века исчезают во мраке,
Как отечества, было, гербы.

---

К Т.

                К Т.

Когда душа воспринимала
Первоначальное тепло, –
Евтерпа струнами играла,
Склонив над мрамором чело:

И парк безмолвствовал от дудок,
Где липы строились в ряды…
И отчим твой тощал от шуток;
Мать – хорошела, как цветы.

Конферансье из Москонцерта,
Любил он выпить сгоряча.
Его шутейная Евтерпа,
Оплыв, погасла, как свеча…

А ты, лишённая прибытка
Любви, печали и тепла,
Давно твердишь, что щитовидка
Твою Эрато подвела.

---

Франческо

    Франческо

             Поэма

 

                  1.

 

Глубокой осенью в Париже,

В Монсо, уже платан ронял

Свою листву, и дождь по крышам

Почти неслышно пробегал.

На серо-палевых фасадах

Домов, посаженные рядом,

Светлели окна, как глаза;

Сырая улица мрачнела,

И на лицо она хотела

Скорей надвинуть небеса.

В своей коморке в эту пору

Сидел приезжий гитарист,

И напевал: «Моя синьора...»,

И свечку жёг; и нотный лист

Был весь исписан... И порою

Он трогал струны – и потом

Листок с каёмкой золотою

Царапал, пачкая, пером.

 

Певец капеллы Сан-Лоренцо

Едва ли узкой был кости.

Имел он пальцы не младенца,

И струн не меньше тридцати.

Лет пять пропел он в хоре, вроде,

Там, где ваял Буонарроти,

Корпя над прахом королей,

И резал мрамор из Каррары...

Вдруг, мастер лютни и гитары

Простился с родиной своей.

 

– Как звали вашего поэта

Колков и деки золотой?

– Да точно так же, как Корбетту*:

Франческо, новый мой герой.

Он вина чёрные Болоньи

Любил, но, кажется, сильней –

Лихие танцы Каталоньи

И песни родины своей.

Под вечер, в блеске камельковом,

Когда стучится дождь в окно,

С искусным Алигьери словом

Мешал дешёвое вино.

Любил Рамо он и Гаспара,

Визе скучливый идеал,

И, как младенца – из футляра

Свою гитару доставал.

 

                  2.

 

Что делать осенью под крышей,

В унылом свете камелька?

Что сердцу музыканта ближе

Попойки дружной, кабака?

 

– Сыграй, Франциск*, и спой нам песню,

Ту, что ты пел в последний раз!

Налей вина ему, любезный,

С цикутой схожего как раз!

Ты отравитель, Жак, похоже:

За то и деньги с нас берёшь,

А сам бордо, не морщась, пьёшь!

– Молчи, ремесленная рожа!

– Ну ладно, герцог кабака,

Налей бургундского пока... 

 

Играй, Франциск, и пой нам песню,

Ах, жаль, названье позабыл...

Её не слышал я прелестней!

– Слова когда-то сочинил

К ней флорентинец неизвестный...

Ну что же, слушайте, друзья!

Слова...  Но музыка моя.

И заиграл Франческо песню.

 

            (Поёт)

 

Собирался на охоту

Герцог в горные леса.

Целовал свою Шарлотту

В повлажневшие глаза.

 

Говорил: к тебе приеду

Я с охоты на коне.

Приготовь вина к обеду,

Постели в алькове мне.

 

И уехал он со свитой

Во дремучие леса.

Не вернулся он, убитый

За прекрасные глаза.

 

Ранним утром на охоте

Протрубил чужой рожок.

Вместо герцога к Шарлотте

Возвращается дружок.

     

– Жалко, наш Франциск Азисский

Музыкален был не так...

Пей, забудь о смерти близкой,

Неминучей, как кабак!

 

                    3.

 

Лютье*, приезжий из Толедо,

Приземист, крив на глаз один, –

Трудолюбивый господин.

К нему пришёл Франческо в среду.

Намедни трещину дала

Сухой ситхинской ели дека.

– Родриго, страшные дела!

Разбила жизнь мою скула

Монсо ночного имярека!..

Хотел залезть он в мой карман,

Моя гитара возразила...

Сдержать разбойницу не в силах

Я был, хотя и не был пьян...

 

– Давай-ка, брат, свою гитару.

Посмотрим...  – Вертит так и сяк, –

Нельзя с утра не выпить, старый!

Кладёт гитару на верстак.

– Сестра, там в ящичке в прихожей

Вина полпинты – высший сорт!

Давай, приятель, уничтожим

Сустатку этот натюрморт.

 

Аннета в комнату порхнула,

И на Франческо моего

Глазами ясными взглянула,

Воздушна, словно божество.

Свежа, как срезанные розы,

Хрупка, как мейсенский фарфор...

Но тут маячит рифма: «грёзы»,

И архаическая: «взор» …

 

                  4.

 

Ещё над городом желтела

Сырая неба полумгла.

Слонялись жители без дела,

Закончив важные дела.

Скрипела ось телеги, площадь

Слегка шумела, будто роща

Осенним вечером; зевак

Собора осеняли склоны,

И два студента из Сорбонны,

Спешили весело в кабак.

 

Какое счастье, друг Франческо,

Что ты родился до Гюго,

Его не ведая гротеска,

Иллюзий каменных его;

Его цыганочки фальшивой,

Аббата резвости плешивой,

Упрямства свыше всяких мер,

И Notre-Dam-овых химер.

Бреди, спокоен и свободен

От наших мелочных обид,

Пусть ангел музыки Господень

Тебя везде сопроводит.

Под звуки лютни и гитары

Пускай тебя судьбы удары

Минуют... В возрасте твоём

Мы все играем и поём.

 

                  5.

 

Но Анна... С именем чудесным

Как всё меняется вокруг!

Франческо в комнатке не тесно,

И нежен колокола звук.

Прозрачен воздух в узкой раме,

Весна, как ласточка, черна.

Высоко утро, словно в храме

Перед молитвой тишина.

Он помнит глаз её галисских

Огонь, и кроткий, и живой

Из-под ресниц... И видит близко

Её черты перед собой,

Дыханье чувствует и слышит,

Целует шёлковый пробор...

И говорит она, как дышит...

 

Вот, входят об руку в собор

Они, в холодном полумраке,

Под небом свода золотым,

Малы, как буквы на бумаге,

Видны апостолам святым.

Алтарь сияет, слышно пенье;

На клиросе невидим хор...

Вдруг, безобразное виденье –

И с треском рушится собор...

Один Франческо... Камни давят...

Нет Анны; он её зовёт.

Нигде нет Анны; он идёт –

И в пропасть падает... Лукавит,

Кто скажет ночью, весь в поту:

«Не сон я видел: ерунду...»

 

                    6.

 

Настало лето. В небе душном

Увязли быстрые стрижи,

Сквозил платан листвой воздушной...

Но как цветисто ни пиши –

Всё будто не на самом деле...

Летели слухи из Марселя,

Как будто бы на корабле

Матросы привезли заразу.

И, по крысиному указу,

По галльской шла она земле.

 

Уже повозки потайные

Везде скрипели по ночам,

И, как преступники – живые

Сидели, прячась, по домам.

Париж пустел и только ночью

Он оживлялся, как маньяк –

Тела холстинами ворочал

И чумной тростью трогал мрак.

            _________       

   

  Первый прохожий

 

– Куда спешишь, приятель,

В такую поздноту?

 

  Второй прохожий

 

– Скорее, мой приятель,

В такую рань – иду.

В аптекарскую лавку

Спешу я, мой дружок.

 

  Первый прохожий

 

– А я иду в «Пиявку» –

Давай на посошок!

 

  Второй прохожий

 

– Нужны скорей снадобья,

Жена занемогла…

 

    Первый прохожий

 

– Теперь не до надгробья

Такие, брат, дела.

Лежит моя Жаннетта

В суглинке под кустом,

И дети с ней… Я это…

Один в дому пустом.

 

    Второй прохожий

 

– Нужны скорей, приятель,

Снадобья для жены!

 

    Первый прохожий

 

– А мне скорей, приятель,

С верёвкой крюк нужны.

 

        Женский голос из окна

 

Свечку зажгу я, сестрицы, послушайте,
Ночью не видно ни зги...
Как кружевница сплетала мне кружево,
Муж мастерил башмаки!

Шила свекровь мне одежду свободную,
Саван кроила швея...
«Среди подружек ты самая модная
Будешь, Джустина моя!»

Лента мой лоб увенчала, и курится
Ладан-духи; камфара...
Вот, приоденусь и выйду на улицу!
Вот, одеваться пора...

 

 

                    7.

 

Франческо взял свою подружку;

Рукой по лаку проведя,

Ночную вспомнил он пирушку,

Колок рассеянно крутя.

Потом, в беспамятстве каком-то,

Весь день глядел перед собой…

Вдруг, как ужаленный пчелой,

Вскочил и бросился из комнат.

 

Как жаль, что не было трамвая

Во дни повозок и телег!

Часы бесценные теряя,

По жизни плёлся человек.

А чтобы сэкономить время,

Кто познатней – и лишь порой,

Вдевал сапог со шпорой в стремя –

И мчался рысью и стрелой.

 

Не то мой друг – во тьме лиловой

От встречных факелов слепых,

Спешил, как вор средневековый,

Вдоль смрадных улиц неживых,

Земли под стопами не чуя,

Вокруг не видя ничего.

Гнала по улицам, бичуя,

Тревога смутная его…

 

Вот дом, где друг его давнишний

Весь день стоит за верстаком,

Вот занавеска цвета вишни,

Мерцает свечка за окном.

Родриго, мрачен как-то странно,

Встречает… Гроб на верстаке,

Закрытый крышкой… И в руке

Он держит ленту… «Анна!?»  – «Анна…»

 

                      8.

 

      Первый гуляка

 

– Давно ли нашего Франциска

Ты видел? Славно он играл

И пел. Такого гитариста

Я, друг мой, с роду не видал.

С тех пор, как минула зараза,

Мы не кутили; в кабаке

Я не встречал его ни разу…

 

      Второй гуляка

 

– Он плыл, играя, по реке.

Закрыв глаза. И пел он песню,

Но слов никто понять не мог…

Той песни не было прелестней,

И той гитары, видит Бог!

Потом безжизненное тело

Влекли, баграми зацепив,

А сам Франческо то и дело,

Плывя, наигрывал мотив...

 

              ___________

 

Ах, Сена-Сена! Ты Парижа

И кровоток, и водоём...

«Pont Notre-Dame»* ещё я вижу

В скользящем зеркале твоём.

Быть может, ночью, цепенея,

С него Франческо глянул вниз,

Ступил ногою на карниз –

И полетел, как дух Эгея?..

Кто знает? Может, тень его

Ещё здесь бродит спозаранку,

Поёт, зовёт свою испанку

И ищет друга своего?..

 

Слыхал куплет сапожник Жан,

Из кабака плетясь намедни.

Но мне сказал отец Вальжан,

Что это выдумки и бредни

Простолюдинов-парижан.

 

 

12 – 16 октября 2017 г.

 

 

*Корбетта – итальянский виртуоз, лютнист и гитарист 17 в.

 

* Франциск – переиначенное французами имя Франческо.

 

*Лютье – мастер струнных инструментов.

 

*«Pont Notre-Dame» – мост в Париже.

---

Сцены из времён правления св. князя Вацлава и его брата...

Сцены из времён правлений св. князя Вацлава

          и его брата  Болеслава Грозного

 

                              (черновые наброски)

 

Действующие лица

 

Генрих 1 Птицелов – герцог Саксонии, король Германии

Вацлав – князь, правитель Чехии

Болеслав – князь, его младший брат

Драгомира – княгиня, их мать, правительница Чехии до Вацлава

Княгиня – жена Болеслава

Страхквас (Христиан) – сын Болеслава

Наёмники:

1-ый воин

2-ой воин

Кмет, нищий, стражники,  телохранители, пражане, народ.

_____________

 

Ночь в княжеском замке. Горит одна свеча.

 

                  Драгомира

 

С тех пор как князь Моравский Святополк

Попотчевал беднягу Радживоя

Вином в углу, где лакомились псы,

С тех пор как тот, униженный, но гордый,

Христьянсво принял вместе с Людмилой,

Супругою своею, а Мефодий

Размахивал кадилом перед ними, –

С тех пор смутилась Чехия; богов

Она как в супе клёцки почитает.

И дух тревожный в воздухе повис,

Как морось осенью перед рассветом...

 

Два сына, два крыла могучей птицы,

А разница какая! – Младший мой

Проникнут верой пращуров; и боги

Благоволят к нему: практичный ум,

Любовь сыновнюю и княжью строгость

С воинственным Пржемысловичей духом

Так благодатно в нём соединив.

А старший – хоть не слаб, но мягок.

И мир худой ему войны милее.

Ему с пелёнок бабка Людмила

С безбожьем вместе в сердце занесла

Пустые семена прекраснодушья.

Теперь его на трон сажают княжий,

Чтоб управлять и князем, и страной…

Но их обоих больше самой жизни

Люблю я равно... Больше, чем свекровь

Любила мир на радость Птицелову...

За это ль в ссылку, в Бранденбург, меня

Наутро с пышной свитой отправляют?!

Для Чехии что сделать я смогла?

Безбожницу-свекровь обезопасить,

Руками кметов тайно удушив?

Войска собрав, не сделавшие шагу

Навстречу саксу*...  Птиц своих теперь

У нас он ловит... Сердце неспокойно...

Мой первенец!.. Шаги! Идут, идут...

 

(Входят кмет и два стражника.)

 

Проходит несколько лет. Центральная площадь Праги. Генрих 1 Птицелов едет на коне. Навстречу ему – Князь Вацлав. Играют трубы.

 

        Первый пражанин

 

Гляди, гляди! Вон там, вон, видишь: немец?..

Навстречу – Вацлав; руку протянул:

Берёт ковчежец, полный мёртвых птичек...

 

        Второй пражанин

 

Эй, не шути! Гореть тебе в аду!

В шкатулке Генриха – чудесная десница

Святого Вита.

 

          Первый пражанин

 

        (прикладываясь к бутылке)

 

                        Нечего сказать!

Щедр Генрих! Лучше бы бочонок пива

Нам прикатил из Мерзебурга...

 

          Второй пражанин

 

  (косится на стражника неподалёку)

 

                                                Хватит!

Хлебнул лишка – так прикуси язык.

 

                  (Трубы играют)

       

                 Нищий

 

                  (поёт)

 

На хлеб подайте, честные пражане!

Не на Мораве был я саблей ранен.

Не венгр злой сразил меня стрелой,

А медный грош да прииск золотой.

 

    Пражанка в выцветшем платье

 

На, пожуй.

 

    (Даёт ему кусок хлеба. Нищий ест)

 

          Голоса в толпе

 

 

– Да здравствует Вацлав! Да здравствует князь!

– Да здравствуют живые птички!

– Курица ты общипанная! Тебе ли, оборванцу, над королём шутить?!

 

– На этом месте Вацлав обещал поставить собор...

– Лучше бы поставил бочку с пивом.

– Экая ты скотина, Милан! Тебе бы выпить да захрапеть.

 

– Вот, руку он привёз и продаёт...

–  Нет, дарит, но в обмен на деньги...

– А велика ли дань, дружок?

– Какая мне забота, когда плачу не я, а ближний мой?

– Заимодавец, сукин сын, с тебя сам хвостатый не вытянет гроша!!

 

 

Проходит ещё несколько лет. У замка Болеслава два его наёмника.

 

 

 

          1-ый воин

 

Вот ночь! Ни зги не видно...

 

          2-ой воин

 

                                              Меньше пить

На княжеских пирах тебе бы надо!

Тогда и ночь светлей, и сам целей –

И Болеслава новые доспехи ...

 

            1-й воин

 

Какой уж Вацлав трезвенник, а пьёт,

Здоровье брата, если рядом бочка.

Ну, ладно, пир есть пир... Пойду засну.

Тяжёлый день нам предстоит...

 

            2-ой воин

 

                                                  Замыслил

Хозяин наш нешуточное дело.

Как бы с тобой нам не попасть впросак!

Остёр топор, но прежде – костоломы;

Ремни и раскалённые щипцы...

 

            1-ый воин

 

Не робок я, но весь дрожу, приятель...

Пойдём ещё по кружке, да на бок!..

 

Из окна замка слышится песня

Наёмники прислушиваются.

 

         Княгиня (поёт)

 

Ночь темна, луна багрова;

Гости в сон погружены.

Колыбель давно готова

И крахмальны пелены.

 

Если девочка родится,

С золочёного шестка

Отпущу я голубицу,

На свободу в облака.

 

Посажу зелёну липку,

Пусть шумит она листвой,

Пусть шмелёк поёт над зыбкой

С милой доченькой-княжной.

 

Если мальчику родиться

В спальне замковой моей,

Закажу я кобылицу

У заморских торгашей.

 

Из серебряной купели

Выну саблю и копьё.

Будут петь над колыбелью

Трубы, дитятко моё.

 

                2-й воин

 

Жене рожать, а он задумал дело!..

 

                                  1-й воин

 

Когда б ей знать – запела б по-другому…

Идём по кружке, Милош – да на бок!

 

Болеслав один в комнате замка.

 

                    Болеслав

 

Попировали... Хмель куда-то делся.

Как тяжело...  В проклятой голове

Свою смолу нечистый разжигает...

Назавтра всё решится... Поутру...

Всё люди верные, разбойничья порода!

Но может ли быть верным хищный зверь

Или холодный, нанятый убийца?

Но поздно, решено! Помогут боги

Тому, кто веру предков охранит,

Кто Чехию спасёт от наглых саксов,

Разбросанных сапожными гвоздями;

Она лишь с места – как немецкий гвоздь,

Впивается в протёртую подошву...

 

    (Отхлёбывает вино из чаши)

 

Кровь брата – кровь, выходит, и моя.

Убив его, себя я убиваю...

Но с тем я жить останусь, искупив

Свою вину – и кару я приму

За Чехию и весь её народ.

Народ...  Овец рассеянное стадо!..

Прости меня, мой Вацлав, брат! Зачем

Из чрева матери не я явился первым?..

 

Утро. Из ворот деревянного храма выходит князь Вацлав с двумя телохранителями. В кустах неподалёку прячутся слуги Болеслава.

 

                    2-ый воин

 

Ты будь готов! По моему сигналу.

 

                    1-й воин

 

Сам знаю, Милош... Вот в дверях... выходят!

 

Бросаются на телохранителей. Сражаются.

Один из слуг Болеслава поражает Вацлава копьём.

 

                      Вацлав

 

Я знал... Но брат?.. Прости его, Господь!

 

            (Падает на колени, умирает)

 

 

Много лет спустя. Комната в княжеском дворце.

 

                      Страхквас (Христиан)

 

Какое удивительное имя:

Страхквас, * по правде говоря...

Мне странный пир сегодня ночью снился.

Столы накрыты в церкви, много свеч –

Горят светло, с других, как будто нити,

Дымок идёт... Все в облаченье гости –

Священники, епископы, монахи,

И хор поёт.  Вдруг ты, отец, встаёшь,

И всё притихло, воздух зазвенел;

Всё – слух, всё за тобой следит.

Ты хочешь говорить, но речь

Тебе не служит больше –детский лепет,

Смешки ребёнка слышатся... Проснулся

Я с ощущеньем новым, непонятным...

 

                    Болеслав

 

Сны, сны и сны, и снова сны; и снова...

Когда же явь?.. Во чреве материнском

Ещё как ангел, крылышки слепив,

Ты спал – дня за два-за три до того,

Как на жестокий свет тебе явиться –

Мне снится сон: темно вокруг ужасно,

Такая темь, какой и не бывает.

Вдруг – свет какой-то; бабка Людмила

Из тьмы выходит и за ручку держит

Чернявого мальчишку лет пяти;

Зажал он крепко в кулачке просфору,

А сам одет в лохмотья, босиком,

Хоть снег уж выпал... Много, много

Вмещает сердце... В сундуке таком

Добра на десять жизней накопилось:

И ревность тут, и зависть, и коварство...

Чему князьям завидовать? К кому

Им ревновать? К змеиному коварству

Им, всемогущим, нужно ль прибегать,

Убийц холодных тайно нанимая?..

Давно не сплю я – ни вино, ни капли

Не помогают... Ночью, в темноте,

Твой дядя всё стоит перед глазами,

То будто чем-то страшно озабочен,

То усмехнётся дерзко – и уйдёт...

 

              Страхквас

 

Отец мой бедный, значит, это правда?!

Не выдумка, не сказка (лживой?) черни?

Так ты?..

 

              Болеслав

 

              Да, я... Ты будешь презирать

Теперь отца?..

 

              Страхквас

 

                         Судья тебе Господь.

 

 

Площадь перед княжеским дворцом.

Появляется Болеслав с конной свитой.

 

                Пришлый

 

Смотри, смотри, с коня он слез, идёт!

 

                Пражанин

 

Вот всходит на крыльцо, как бледен!..

 

                Пришлый

 

Помят, глаза, как угольки блестят...

Наверно пировал вчера до ночи

Со слугами, да лишнего и выпил...

 

                Пражанин 

 

Большое горе у него, и нам

Шутить не время!

 

                  Пришлый

 

                              Что же с государем?

Как будто выпил дёгтя он...

 

                  Пражанин

 

                                              Как что!

Да ты свалился с неба что ли, братец?

Все говорят об этом лишь...

 

 

                  Пришлый

 

                                          Я пришлый.

                  Пражанин

 

Вчера в соборе нашем князя сын

Епископа священный сан принять

Был должен. Служба шла своим путём;

Пел хор и всё такое... Вдруг ...

Схватился Страхквас за сердце, упал.

Подняли – мёртв, не дышит, капля крови

У рта откуда-то взялась... А князь

Окаменел; сын тут, а он ни с места...

 

                Пришлый

 

Дела...  И к телу он не подошёл?..

 

                Пражанин

 

Не нам князей судить!

 

                Пришлый

 

                                      Уж это точно... 

 

              ___________

 

 

                                      8 – 25 ноября 2017 г.

 

 

Примечания:

 

Страхквас* – страшный пир

 

Навстречу саксу* – королю Генриху Птицелову 

 

 

 

 

---

Мать приносит эклеры в коробке...

                  * * *

Мать приносит эклеры в коробке.
И отец выпивает опять.
Да и деду хмельную похлёбку
До скончания века хлебать.

А прабабке глядеть на иконы,
Масло постное в блюдечко лить.
Долго смотрит в альбом похоронный –
И не может как будто закрыть.

Там в цветах и с венками у ложа
Спят, тяжёлые веки смежа…
Рядом с Валей гармошку положат –
И ресницы его задрожат…

Братчик – с розой в мещанской фуражке;
Муж Никита приглажен, скуласт...
Словно глины, давнишней и тяжкой,
Оползает под мрамором пласт…

Встанет старая Фёкла со вздохом
И лампадку зажжёт: «о-хо-хо».
«Мы пожили-прожили неплохо, –
И теперь далеко-далеко».

---

Как прежде славен Ушаков...

                * * *

Как прежде славен Ушаков.
Он турка гнал из всех углов,
Топя и руша галеоны.
Палили ядра паруса,
Как будто вражии знамёны,
Где полумесяца коса…
И долго после смертной драки
Уныло плавали во мраке
Ночные факелы судов
И поминутно освещали
Картину скорби и печали
С полуобугленных бортов.

Обломком реи протаранен,
Бочонок плыл пороховой;
А там – волна, как мусульманин
Кивнув обритой головой,
Скрывала бедного героя,
Пятно оставив кровяное.

                                             2020 г.

---

Старомосковские картинки. Часть третья

---

Старомосковские картинки. Часть вторая

Черкизово

В Роще Марьиной малина,
А в Черкизове погром.
Пахнет сыростью и глиной
И горелым чердаком.

Ходит Гриша, как дворняга,
По Бунтарской, вечный дед.
У ларька пивного Яков
Веселится много лет.

Сонно звёзды выползают
В голубую глубину.
Телевизоры мерцают
На уснувшую страну.

А наутро – маршал Гречко, –
Лает галками парад…
Ловит бабочек местечко
Много, много лет назад.

И акация в цветенье…
Счёты отложил Давид. –
И моё стихотворенье
Из пращи его летит.

Голубые ели

Голубые ели
У стены крутой.
Бабий вой метели;
Лязгает конвой.

Он, идущий в ногу
В тяжких сапогах,
Будто бы дорогу
Потерял в веках.
Вместе с осуждённым
На промёрзлый грунт…

Сорваны погоны,
А махорки – фунт…

"Мы в строю сопрели;
Словно кровь, пурга..."
Голубые ели
Кутаны в снега.

Кинопроектор

Сколько раз показывали смерть
Нам в кино – хорошем и не очень!
А, пожалуй, это круговерть
Дня златого, ослеплённой ночи.

А, быть может… Но граница где
От того до этого момента?..
Всё журчит в окошке, в темноте
Зыбкий свет бросая, кинолента.

От магазина Вина-Воды

Дух портвейна за стеклом,
А на улице морозно.
Поборюсь со сладким злом.
Или мне бороться поздно?

Вермут горше и черней.
Электричка минет ели…
Хороши на склоне дней
Промелькнувшие метели!

Точильщик на углу

Точильщик со мной говорил.
Стоял я в цигейковой шубке.
А он папиросу курил,
Сощурясь на лезвие жутко.

Точила ходили кругом,
И спицами искры кололи.
Мирилась душа со станком,
С войны набивая мозоли.

«Точу я топор и пилу,
И финки разбойные правлю!
Уйду я и тень на углу
На долгую память оставлю».

Старьёвщик и лошадь

Старьё берём!
Старьё берём!

Выносят люди хлам.
Мы с лошадёнкою вдвоём
Всё делим пополам.

Старьё берём!
Берём старьё!
Отвозим на утиль.

Скрипит телега: ё-моё,
А по дороге – пыль.

Сердца четырёх

Ах, этот привязчивый сон!
Ах, в шляпке чертёнок-Серова!
А китель ещё без погон,
И горец совсем не суровый…

И лагерь разбит у леска.
И дачники в меру беспечны.
Зоолог, тяни окунька
Из яркого зеркала речки!

В ней тёмно-конический лес
Дрожит, отражён вверх ногами,
Как будто бы наперевес –
Пехота идёт – со штыками.

Диафильмы

Что за чудо ручное кино
В темноте, на обоях бумажных!
Твой покой охраняет давно
Оловянный солдатик отважный.

Так давно, что поблёк и облез,
С ружьецом за спиной чуть не гнутым.
И всегда появляется бес
Табакерку раскрыв на минуту.

Ты в косичках льняных крендельком,
Белокурая девочка Лена.
И я вижу снега за окном,
Дом соседний и звёзды вселенной.

«Прага»

Тёмный торт, называемый «Прага»,
Мягкость юная маминых губ.
Как живит меня осени влага!
Как мне дома таинственен куб!

Как минувшее дышит свободней,
Лишь подует на восемь свечей!
И живу я над той подворотней,
Над былой подворотней ничьей.

---

Старомосковские картинки. Часть первая

Утро

Воздух бьёт компрессор, сдвинув кожух,
Напрягает лёгкие-меха.
Треснули, как барабанья кожа,
Улицы намытые бока.

И явилась некая ундина,
Гладкотела, что дельфин в волне:
Репродукция, то ли картина –
В коммунальном быте, на стене.

Подожди, русалочка-толстуха:
Я тебя из бытия сотру!
Окна настежь! Мир разбух от пуха,
С тротуаром вымытый к утру.

Гражданка

Не купчиха, не служаночка:
В платье ситцевом в цветок,
Раскрывает горожаночка
На щеколде кошелёк.

Члик – и с жёлтыми бумажками
Рядом звякнут медяки…
Облака бегут барашками
Мимо улицы-реки.

Смотрят сверху на гражданочку,
Что у лавки зеленой.
«Развернул бы я тальяночку,
»

Чуда

Не грибы солила Чуда,
Не носила на базар, –
А то – к вечеру как будто
Раздувала самовар.

Самовар играл боками,
Как бамбула цирковой.
Только дым ходил клубами
Над цыганской головой.

Глаз один пиратски пуча,
Чуда чай из блюдца пьёт.
Вот такая вышла буча,
И ещё не раз выйдёт!

Бабка

Над окном – «чилик-фьюить!»;
На крючке клетушка.
Приказала долго жить
Бабушка-старушка.

Долго в ситцевом платке
С палочкой ходила.
На кладбище в уголке
Ждёт её могила.

Не суглинок, не песок
По краям невязким.
Распыляет липа сок,
Во зелёной ряске.

Пьяницы

Как на улице Заречной,
За Рогожскою заставой
Заливали хмель сердечный
И налево,
И направо.

И из шланга-рукава,
И из толстого стакана.
Долго путали слова
И щипали струны спьяна.

"Не фартило нам с тобой,
Братец Лис!" "Эх, братец Заяц!..
Что качаешь головой
Как фарфоровый китаец?".

Лиходей

Бьёт чеканщик-лиходей –
Выбивает в меди лунки.
Гул по осени сильней
Снизу дышащей чугунки.

Занесён его чердак
По зиме снегами тяжко.
А работает за так
Молоточками бедняжка.

Проявляется Адам,
Ева с фруктом спозаранку.
Никому я не отдам
Эту чудную чеканку!

Вор

Сохлый, как чахотка,
Вялый, как Бурков.
«Заходи, молодка,
В логово волков!

С чёрного-то ходу
Будешь уходить.
Вольному народу
Надо угодить».

А соседка спросит:
«Миша, как живёшь?»
Складно, тётя Тося.
На дарёный грош».

Духовой оркестр

Тромбоном и трубой,
Закрученной в баранку,
Оркестр духовой
Долдонит спозаранку.

И блещет, и гудит,
И марширует смело.
Валторна золотит
Улиточное тело.

Выходит «бу-бу-бу»
У прапорщика с тубой.
Он виден сквозь листву,
Смешной и толстогубый.

Машинка "Зингер"

Изморозь-туман,
За окном снежинка.
Выгибает стан
Швейная машинка.

Чёрно-золотой
Немочке под «мушкой»,
Цокать ей иглой
И вертеть катушкой.

Павловне тепло,
В топленой слободке.
День глядит в стекло,
Будто ангел кроткий.

Стекольщик

«Стекольщик, скажи мне, зачем тебе стёкла?»
«Все вышибла окна война.
Распахнуто небо по осени блёклой,
А рамы мне – ель и сосна».

«Зачем тебе плоский, поведай мне, ящик?»
«А это отеческий дом.
Ношу я с собою тоску мою чаще
С тяжёлым гранёным стеклом.

Остро зеленеют опасные срезы,
Поклажа тяжка, как на зло.
Иду я дворами, как стёклышко, трезвый,
Кричу: кому вставить стекло?"

---

Портвейн полувековой выдержки

         1

Что может быть милее
Нугой зацветших лип?
Тут девочка в аллее
И мальчик невелик.

Защебетала птица
В классическом саду.
Мила отроковица,
И отрок на виду.

А девушка другая:
Разбившая сосуд,
Молчит и наблюдает…
И пчёлы мёд сосут.

          2

Бежит вода, студёна,
И лужица светла.
Разбитая колонна,
Склонённая ветла.

Ручей собрался в реку,
Где млеют облака.
Забывчивому веку
Не жалко черепка.

Печальна дочь Нерея,
И старец сед, как лунь…
И ясного яснее
Над липами июнь.

           3

Куполок большой и маленький,
Что тянулся до небес…
Где ты, мой цветочек аленький,
Над рекой сосновый лес?

Где та лестница уступами,
На балясинах террас?
Небо с ангельскими трубами,
Заигравшее для нас?

На рябых лугах Москва-реки –
Светоносные стада?
В крыльях, липовые шарики,
Золотые навсегда?

            4

Окна старого дворца
Заколочены надолго,
И вздыхают без конца
Пара лиственниц и ёлка.

Липы древние шумят,
Если дунет непогода;
Тучи оловом висят
Вроде каменного свода.

А осины красный лист
И податлив, и малинов…
Коли ты душою чист,
Подставляй не зонт, так спину:

Дождь осенний, чуть рябой,
Не замочит – заморочит…
Сам Юсупов, князь седой,
Повидать тебя захочет.

Скажет: "Скачет на коне
В гости, в мрачные аллеи,
Сквозь столетний сон ко мне
Брат Пиндара и Орфея".

            5

Рёбрами свинцовыми
Шевелит река.
Листьями пунцовыми
Осень глубока.

На высокой горочке,
Горе-берегу –
Ни арбузной корочки
Я не сберегу.

Лишь от верха до низу
Сосен шелуха,
Куполок, и понизу
Льющая река.

            6

Не чужд зимы библиотек,
Каминных залов и гостиных,
Как застывает давний век
В глазницах мраморных и львиных!

Печально звери улеглись
У входа тут, сложивши лапы.
Морозной медью блещет высь,
По стенам снежные ухабы.

А ночью призраков полна,
Усадьба, спящая тревожно.
И кем-то свечка зажжена –
В забитом досками окошке.

            7

  Портвейн в грозу

Под дубовым кровом
Прятались с тобой.
Молния-подкова –
Тучи голубой.

Стукнув, ослепила
Среди бела дня,
И охолодила
Брызгами меня.

Из бутылки хлипкой
Пробку достаю,
И напиток липкий
До сих пор я пью.
 
            8

Женщина, как ваза,
Средь листвы бела.
Не понятно сразу:
Что плохи дела.

А она заманит,
Ручкой обовьёт
Шею – и поранит,
И навек уйдёт.

В тот конец дорожки,
Где густеет тень.
Ландыш осторожный
Тикает «динь-день…»

            9

    Князь Феликс

Из Парижа, с де-Буа,
Из-под обелиска
Он пришёл, забыв слова, –
Не подходит близко.

Бродит, кружит стороной
Феликс, князь богатый,
И поверх чуть, как слепой,
Смотрит вдаль куда-то.

То почудится ему:
Где-то мёртвый ахнет –
И, упёршийся во тьму,
Револьвер шарахнет.

Вспыхнет выстрел – и ещё,
Но встаёт покойник.
Кровь струится горячо,
Словно бы в подойник.

«От меня поди, мужик!
Ты давно убитый…»
На устах – замерший крик,
Вроде раны вскрытой.

Бел мертвец, как полотно:
«Будет тебе, княже!"
«Гришка! Умер ты давно,
Захоронен даже.

Разве череп не разбил
Я свинцом тяжёлым?
Разве ядом не травил
На пиру весёлом?»

И мужик, раскрывши рот,
В бороде укрытый,
Захохочет, запоёт:
«Вишь, как мёртв убитый!»

            10

    Нимфа Время

Обнесена по шпиль лесами
Усадьба жёлтая в леске.
А время лёгкими стопами
Стремглав спускается к реке.

И Время, нимфа молодая,
За коей гонится сатир,
С высотной лестницы сбегая,
Листву колеблет и эфир.

Там – из воды торчат кувшинки,
Застыв над плоскостью листа.
И манит фавна по старинке
Пугливой нимфы нагота.

            11

     Нимфа Эхо

Дремлют ярусы лесов,
На стволах – воздушных сваях.
Лет остатки и часов
Птица пёстрая считает.

Завела: «ку-ку, ку-ку»,
Словно Эхо докучая.
И по сонному леску
Ходит нимфа молодая.

Ходит-бродит – побежит,
Как испуганная птица
Меж стволами полетит –
И обратно возвратится.

Во зелёном во леске
Мне кукушка куковала.
Эхо, в страхе и тоске,
Вмиг полвека пролетала.

            12

Лестница из оврага. Реставрация

Остатки башенных ворот,
Стены дощатые останки.
Сосна смолистая живёт
Слегка задетая рубанком.

И под визгливою пилой,
С полудня предана томленью,
Пылит душистою мукой,
Тощает в досках - не в поленьях.

О реставрации стезя!
Дорожка между лип в овраге…
Такую лестницу нельзя
Доверить сухости и влаге.

Стволами лёгкими террас
Играют солнечные блики.
И день восходит в первый раз
В покой небес многоязыкий.

Там бледный колокол поёт,
На солнце блещет медью снова!
Окончен лестницы полёт,
Ступень последняя готова.

---

Памятные закладки

Концерт в музее М. Н. Ермоловой

Чему не быть в Москве в начале лета,
В конце весны – на сретенье недель?
Музей Ермоловой; пять вечера. В окне
Бульвар в сиренях, детские площадки,
Шум, гам; машин толпа нетерпеливых.
А тут – так тихо в комнатках линялых!
На лестницах скрипучих, где ступени
Для детских ножек словно – скрип досок
Изъеденных, расшатанных шагами –
Среди которых, верно, и её –
Шаги стальные девы Орлеанской.
Теперь в витрине за стеклом висят:
Железный шлем, как бубенец огромный,
И, в талию, железная кираса,
Из-под которой шёлковой волной
Спадает платье… Было ей с руки
Играть "колдунью", "девку из народа",
Такую же актрису, как она…
Углями раскалёнными на небо
Взошедшую босой, совсем босой..

Везде старушки – эта шебуршит
Нам о раздрае революционном,
О том, что в печь хозяйскую бросали
Паркет дубовый новые жильцы,
Что было их набито тут, как сельди
В бочонке малом; тоже – "Львом Толстым"
Топили печь голландскую, буржуйку.
О чрево белой кафельной печи,
Какие мысли и какой паркет
В тебе горели, отдавая людям
Свой шумный жар – и пеплом становились!
Потом – концерт. На маленькой площадке –
Рояль с пюпитром; оправляя платье,
Как утка перья, за него садится,
В листы уставясь, дама в чёрном крепе,
С прозрачными руками и плечами.
Конферансье умеренно развязно
Приветствует старушек, старичков,
И сам поёт романс про сапоги
На Пушкина слова. А между прочим,
И весть концерт – романсы на слова
Нам Идеал создавшего поэта,
Да сцен из «Золотого петушка»
Две-три всего… Как хороша певица
В момент подъёма голоса! она
Сейчас подобна ангелам небесным,
Из уст которых – нет, уже не звук,
А пламя вырывается струёю,
И, вдруг, упав, становится молчаньем
Да тихим вздохом – детским иль сердечным…
О Пушкин-Пушкин! Долго ль ты вздыхал,
Шутил, молчал и в мыслях отдалялся
От суеты; балов, старух в чепцах,
И в домик свой под Псковом удалялся,
Как в келью благодатную монах?

У Гоголя на Никитском бульваре

Ах, патина! Главнейшая черта
Москвы, в свои заботы погружённой.
Там Пушкин зеленеет, как салат,
Охваченный крепчайшими листами,
Там Гоголь - в малахитовом плаще
И с пелериной, птицею усталой
С поджатой лапкой, мрамор увенчал.
А постамент с окружным барельефом
Героями уныло населён…
Ах, Гоголь, мастер- пересмешник злой,
С нежнейшем сердцем, с носом слишком длинным,
Чтоб веселиться самому – о, нет,
Смешной другим – себе, пожалуй, скучен…

И вот сидит он целый век один.
Проходят люди кованой оградой.
Проходит с дамой рыцарь-паладин,
Орфей проходит – а за ним менады.
А у витых ворот, помилуй Бог,
Вздыхает нос, скрывая свой порок.
Ещё чуть-чуть – и мы дойдём до сути
Булгаковской чертовинки и мути.
Но не про то и не о том рассказ…
Вот в эту дверь пожалуйте сейчас.
Парадное минуя, все ступени
Пройдите вверх без суеты и лени.
И вы тогда войдёте, ах, нет-нет,
Пока не в спальню, в старый кабинет.

Здесь за конторкой, обмакнув в чернила
Щербатое гусиное перо,
Душа поэта помечтать любила,
И отделить от скверного добро.
Вот здесь она шепталась на досуге,
Сама с собою, не имев прислуги,
Не нажив денег, звания, семьи,
И завернувшись в крылия свои.
Как тот салат, охваченный листами,
Или щегол, дремавший вечерами…

Угодно ли в гостиную пройти?
Вот он, камин, где стали пеплом строчки,
Известные всем, Господи прости,
Как том второй. В исподнем иль в сорочке
Несчастный автор несчастливых строк
Бросал листы в огонь – ах, как он мог!

А вот и спальня, по стенам… Да где там!
Уж не до стен: линялая кровать –
Под покрывалом куколка поэта.
Как смерть пришла – так впору пеленать.
А то сидел себе всё в старом кресле,
И сидя спал-дремал, ах, если б, если...

Да, если б так – и был бы Пушкин жив,
И был бы тут, и, руку положив
На лоб горячий, немудрящим словом
Его ободрил – он бы ожил снова.
И если б, правил строгих, духовник
Изобличить порок не так старался
В грешащем вечно, - может быть поднялся б
Он с ложа смерти– к коему приник…
Но что же делать? Поздно. В оном веке
Не то что в нашем жили человеки.

"Ленинградка"

О памятниках сказано довольно.
Они стоят себе на площадях,
И зеленеют, словно кипарисы,
Столетья не заботясь ни о чём.
Но сами люди – разве не сосуды
Для памяти хранения – и с пробкой
Коричневым облитой сургучом?
И разве в них – не опыт поколений,
И разве жизнь их не сплошная память?
Однажды, скульптор некий… Что ж таить:
Не утаишь от вас – Буонарроти –
Запамятовал как-то сей ваятель,
Как следует со старшими себя
Вести – дерзил, шутил и насмехался
Над Пьетро, над его прилежной кистью,
С издёвкой называя маляром.
Так тот ему напомнил, «кто здесь главный» –
И нос сломал с размаху кулаком.
Ему, ему обязаны мы тем,
Что Микеланджело портрет, как снимок
«Фас-профиль»; разве что его костюм
Не нумерован – и не полосатый.
Вот сила памяти!
            Но гонор итальянский
Нам ни к чему. И учимся мы помнить
На улицах наставницы-Москвы.

Идём по «Ленинградке» вдоль ограды,
Огородившей бурые кубы
От нас, не знавших сталинской науки
Молчать и помнить, помнить и молчать.
Дворы мертвы, какое-то затишье,
Как перед гробом, пущенным с ремней
В сырую яму. Даже не спасает
Урчащий ровно, на тишайших шинах,
Как кот на лапах, чёрный «Мерседес»,
Уныло волочащийся вдоль сквера.
Дома-кубы мы счастливо минуем.
Вот – перед нами бывшее посольство,
Болгарии, теперь тут дом культуры
Болгарии же, но у нас билеты
На «Cantus firmus». Камерный оркестр
Сегодня нам сыграет три концерта
Из Моцарта: «Ах, Моцарт, Моцарт!
Когда же мне не до тебя?..»

Моцарт

Конферансье-пухляш и дирижёр
В одном лице, во фраке, как кузнечик,
С нашейной бабочкой, танцуя ножкой,
Нам объявил программу и взмахнул
Своею тростью, задержавшись в позе.
Потом кивнул и палочка запела.
Ей вслед – вздохнули юные скрипачки
И потянули длинные смычки,
Охаживая деки, словно тростью
Ученика учитель в давнем веке.
Затем виола говорила низко
С большой девицей, в меру конопатой,
Между колен поставившей её,
Вколовши в пол блестящим тонким шпилем.
Потом… потом широкая Нева,
Как море ширилась – и дальний мост
На ней лежал раскрытою браслеткой…
А там, на дальнем берегу блистал
Адмиралтейства золотой клинок.

Взбивает пену белый «метеор»,
И мчит, задрав свой острый подбородок,
К заливу Финскому…
            На трёх китах
Стоит дворец на каменных уступах;
В лазури облаков стада клубятся;
Под ним широкой лестницы уступы
И люди золотые по бокам,
И женщины, и греческие боги.
И Моцарт тут; в камзоле, в парике,
Петра владенья он обходит скромно.
Фонтан спадёт – поклонится ему
И вновь взметнёт свой венчик серебристый.
Самсон оставит льва на миг в покое,
Терзать закончив, и поднимет руку –
Ладонь наружу. Голову Персей,
Держа её за кудри золотые,
На постамент положит аккуратно.
А юная Венера ахнет вдруг
И в золото туники завернётся.
А фавн, свирель смиренно отложив
Пред гением, приехавшим из Вены,
Тому покажет два-три зуба жёлтых,
Лукаво рот в улыбке растянув.

А где-то в Лондоне

А где-то в Лондоне сейчас туман,
А может, морось, муть. Но на углу
Харчевенка «Кабанья Голова»
Гостей встречает шумом и камином.
Сидят солдаты королевы, бросив
У ножек стульев шлемы, алебарды;
И женщина легко меж ними ходит –
И эль игриво пенится в стаканах,
Пулярку щиплет тощий офицер,
Трещат дрова, а за окном Вестминстер
Ударил в медь и в дымку обратился.

А там, в углу с отточенным пером,
Рукой в манжете – череп лысоватый
Подпёрши, пухл, длинноволос, сидит
Иной монарх – король драматургии.
И, как в кладовке платья бутафор,
Перебирает образы живые,
И в кружку с пивом погружает взор.

А нам Москва до колик надоела –
Жарой, ордой: какие короли!
И нет Шекспиру никакого дела
До нас на том – другом краю Земли.

ЧУдны дела Твои, Господи!

Деянья чудны, Господи, Твои!
Пожарский-князь и Минин, в чёрной бронзе,
Спасители Руси перед собором.
Над ними держит маковки свои
Пестроголовый низенький «Василий».
Приземистый, как, верно, «прототип»
Его – в Елохове-селе рождённый.
Тот что, гремя веригами, бродил
Босым в мороз, и прозван был Блаженным,
Что образ Богородицы разбил
Над аркою Варварской: адописной
Икона оказалась на поверку…
В Елохове же Пушкина крестили.
В громадную Елоховскую церковь
Меня носила, спеленав, прабабка
Тайком от всех – и, может быть, крестила,
И ей обязан я, тогда, сродством
С творителем гармонии волшебной.
Деянья чудны, Господи, Твои!

Рожденье, детство, отрочество, юность,
Взросление, уступчивая зрелость –
И старость, наконец – всё это, верно,
Мгновения, что память сохранила –
И вот они, как вещи в сундуке
Под нафталином; только иногда
Хозяюшка откроет крышку, сядет,
Переберёт – задумается: эту
Пора на свалку, эту – в церковь нищим,
А прочее пускай себе лежит:
Не просит хлеба; нет – да пригодится…
Сундук закроет, «ключницу» замкнёт,
И о тряпье на много лет забудет.

Голубки и голубки

Как чистят перья резвые голубки,
А голубки вокруг, раздувшись, ходят,
А голубки свысока на них смотрят.
Голубки хвостик веером поднимут,
А клювиком под крылышком почистят.
Дивятся люди на сизарок кротких,
Дивятся на коричневых почтовых,
Оглядывают чопорных монахов
В воротниках высоких сверх затылка,
И чиграшей-придворных привечают.

Высоко голубятня забралась
И целый век стоит на курьих ножках.
Её сломают, доски унесут,
Решётку ржавую свернут в рулон,
В металлолом сдадут, или в деревню
Свезёт сосед, известный барахольщик –
На всю Ольховку. А пока с отцом
Мы смотрим в небо. Там, в десятый раз
Они по кругу словно хлопья пепла –
Летят, сверкая, в страшной вышине.
Оттуда нет возврата, но они –
На землю нашу всё-таки вернутся,
Рассядутся на тереме, воркуя.
А голубок с голубкою пугливой
Сольются в восхищённом поцелуе.

Красные и чёрные числа

К чему Москве все жалобы, все пени,
Всё глупое сиротство и сродство –
И наши песни лёгких лет и трудных,
И красных дней, и чёрных – календарных?
Зачем ей, древней, блещущей, звонящей,
Вознесшей чудотворную икону
Над аркою Варварской, горевать?
Зачем просить на паперти рубли
И чёрные от времени копейки?
Она и так богата и красна.
И даже в ложной нынешней короне,
По ободу в стоических зубцах,
На плеши, да в в наплечных горностаях.
Зачем ей, славной, этот мыший писк?
Сюда въезжал с дружиной Долгорукий
Поставить стены, город из села
Содеять, приготовив к возвышенью.
Здесь низкие кирпичные коморки
Кремля обхаживал суровый Грозный,
Тревожно в сумрак глядя над свечой.
А нервный Пётр отсюда гнал кобылу
В Преображенское построить полк,
Палить из пушек и ходить в атаку
Потешную – как пригодится всё
Потом!.. Наполеон победно
Вошёл сюда, но дух опустошенья
И запустенья – испугал пришельца,
Рождая страх в душе, холодной, смутной.

А я иду по улице Ольховской,
И дядя, лет шестнадцати, с футляром,
С гитарой в нём, мою сжимает руку,
Костяшками играя: это шутит
Со мною так любимый братик Слава
(Так называю я его – и так
Я думаю: что это брат мой старший).

Почтовые марки

Мадонна Литта, монна Бенуа,
Билибина берёзки, Васнецова
Богатыри и витязь на распутье,
А рядом, вся в зубцах, Елизавета –
Зубцы короны, зубчики оправы;
А рядом – рог, закрученный в баранку –
Эмблема почты на века, а рядом…
Цветные кольца Саппоро – и лыжник,
Несущийся с весёлого Олимпа…
Всё это марки, давние пришельцы
Со всех краёв неведомого света,
С печатями, в кармашках слюдяных.
Их достают, любуются, мечтают:
А хорошо бы дунуть в гнутый рог –
И гончих подозвать, и зверя
Гнать по полю закатною порой!
Потом обратно, отогнув слюду,
Кладут – и закрывают нежно
Альбом заветный, как учёный – атлас
Во времена Рембрандта или Доу.

Вот здесь они, как будто на кладбИще
Под сенью лип раскидистых могилки,
Могли бы обрести покой, уснуть,
Но нет – их вынимают, вертят в пальцах,
Разглядывают знаки водяные,
Пинцетом щиплют, продают, меняют,
Как века три назад крестьян – помещик,
Какой покой!? Одна неразбериха.
Но странно: всё к гармонии приводит
Один лишь краткий миг воспоминанья…
Как всё само собою за полвека
Устроилось: и день мой, как альбом,
Захлопнет скоро солнечный подросток.

На Неве

А на Неве, и плоской, и широкой,
Волнящееся зеркало лежит,
По берегам строенья отражая.
Особняки в наглаженных мундирах,
Содвинули, как по команде, ряд,
И встали "смирно", отомкнув штыки
Холодных шпилей, продырявив воды.
Меж ними дом, в который заходил
Поэт – беспечно полистать тома,
Окинуть взглядом лавку букиниста,
Учтиво поздороваться с владельцем,
Сложившим руки на груди в замок;
На первой строчке бросить графомана,
Оставить дилетанта на второй,
А критика досужего читать,
Пока не выбьет смех слезу печали
Из серых глаз, с зеленоватой дымкой.
Два раза был я в Городе Петра.
С отцом, гребя, на лодке по заливу
Катались мы, и лужею назвал
Я это нескончаемое море;
Сказал, чтоб скрыть восторженные слёзы…
А во второй, в последний раз – с женой
Моею первой был я – в Ленинграде,
Мы к Блоку заходили на квартиру,
Как в некий храм, где вместо образов –
Любови Дмитриевны облик в рамке,
С копною тёмной, поднятой с затылка
И на макушке убранной в пучок.
Сегодня в девять поутру не стало
Её, тогдашней спутницы моей.

2 июня 2019

Летают белки

Исчезните ль, сарайчики-дома,
Заборчики, упавшие дугою,
Из колышков растресканных и серых?
За вами жарко улицам и липам…
А деревянной мостовой из досок
Уж нет давно. Пылит моя дорога,
И грузовик несётся, пыль подняв –
Не просто так себе, а кран-японец.
Зачем он тут? Проездом? Всё равно…
Аллея лип стоит, шумит листвою.
В душистых кронах, словно золотые,
Горят цветы, и медленные пчёлы
Летят на них, на стойкий, душный запах.
Немало лет, полвека уж, пожалуй,
Я тут бываю, но всё реже, реже
Я нахожу здесь давние приметы
Любви моей, волнующей и ранней.
Перед дворцом тут статуи стояли
Аллеи по бокам, травой ковровой
Лежащей и спускающейся мерно
К Москве-реке по мраморным ступеням.
Теперь их нет – беглянок и сатиров,
Изящных муз, играющих на дудках,
Бесстрастной Клио, развернувшей свиток,
Урании мечтательной со сферой
И Славы, в зеленях, широкобёдрой.
А вместо них, всегда меня встречавших,
Давным-давно, молчаньем благосклонным, -
Заросший дёрн, трава; нет-нет над нею
В листве и хвое, рыжие как пламя,
Летают белки…

            Зимним вечерком
Окошко трёшь жемчужным кулачком.
Боюсь в глаза я карие живые
Взглянуть – и робости своей дивлюсь,
И слово молвить лишний раз боюсь,
И очарован тайною впервые.

Облака

Слыхал я предсказание учёных.
Ещё одиннадцать всего-то лет –
И на Земле, так трудно-долго ждавшей
Сего открытия – в небесном теле
Пойдут необратимые процессы.
А там лет сто, ну двести – и конец
Цивилизации самовлюблённой.
Мне представляется сейчас Земля –
Сначала любознательным ребёнком.
Он в спичечный сажает коробок
Жука, что шебуршится в кулачке,
Потом глядит в глаза вам долгим взглядом,
Как утро чистым, голубым, невинным.
Затем передо мной подросток
В потёртой школьной форме и прыщах.
Пиджак кургуз и брюки коротки,
Шпане постарше глупо подражая,
Он девочку с косичкой и бантом
Ломающимся голосом срединным
Меж женским и мужским – влюблённо дразнит.
А третий возраст – юная пора.
Хандра, переходящая в восторги.
Она легко уже через момент
С улыбкой об обиде забывает –
И друга порывается обнять.
А что случись – какой-нибудь пустяк,
И сердце вдруг замрёт, перевернётся.
И может быть, в опасный этот миг
Она стоит над бездной, как Отелло...
Потом – о зрелость! Мирная пора –
Уступчивости к самому себе
И требований к прочим самых строгих.
И старость, наконец, друзья, седея,
Лысея и теряя зубы, смирно
Она сидит в углу, и всё канючит,
Что жизнь прошла так скоро, что душа
Так молода ещё! Что так грешна.
Что старые привычки и ошибки
Сильней её состарившейся воли…

А в небе над Архангельским порой
Проходят, постояв, белы, как овны,
С подбрюшьем плоским кучи-облака.
Они бредут неспешно, невозвратно
Всё в сторону одну, гонимы ветром.
Они уйдут – и где-нибудь прольются,
Собравшись в тучи, может, над такой же
Рекой с лесами в зеркале, часовней,
Картинно опрокинутой с обрыва.
А сосны, сосны!.. Как неверный муж,
Двоится мир, рекою повторённый.

Воспоминание
 
Как душно! тучей нависая,
Гроза идёт, и гром гремит,
И, вспыхнув, молния косая
Дугой вольфрамовой блестит.

И первой каплей обжигает,
Тебе плеча и волоса.
И ветер жадно надувает
Холстины влажной паруса.

Уже поток шумит над нами,
Но мокрым цветом и листвой,
От ливня – влажными руками –
Укрыла липа нас с тобой.

Смена-2

Немецкой «Лейки» доблестная смена,
В футляре рыжем: толст кожзаменитель –
И глянцево на солнышке блестит.
О «Смена-2»! Сейчас отец поставит
На нужное деленье диафрагму
И выдержку… Ах, нет наоборот…
Потом – метраж, и отойдёт, и щёлкнет.
И я с сачком, унылый толстый мальчик,
В рубашке-сетке и с сачком на палке –
Как есть, переплыву в иную плоскость,
Минуя линзы чудо-объектива
И чернокожий негатив с белками
Глаз, и бачок-вертушку-лабиринт;
Под лампой я намного увеличусь;
И искупаюсь в ванночке-купели –
И высохну, прилепленный к стеклу.
И серо-белый день надолго ляжет
В альбом семейный с бархатной обложкой.
И Память будет изредка садиться,
И, седенькая, сморщенной рукой,
Как сучья, узловатой от артрита,
Шершавый перекладывать картон,
Из прорезей порою вынимать,
Разглядывая, снимки поколений –
Ушедших и живущих по сей день,
Запечатлённых беспристрастной линзой.
 
Хороший часовщик

Хороший часовщик всегда потребен.
Абрам сидел в своей унылой будке,
В окошечке, крепленьем окольцован –
И с лупой любопытною в глазу.
Другой – он жмурил, словно ему больно –
И терпит он. О, сколько поколений
Прошло под тополем пушистым тут
Через вертеп с картавою кукушкой:
«Ку-ку! с вас рубль, с вас руп-писят, ку-ку».
И принимался снова за работу
Абрам в кипе, почтенный часовщик.
И люди приходили, уходили…
Снимала с ручки «крабы» на пружинке,
Голубка-Таба; Ритушка, в очках,
Несла ему настольные, под лаком;
Карманные, с камнями, с гравировкой,
Совал Абраму лысый, как коленка,
Давид богатый; у него в дому
Ванилью пахло или чем-то вроде…
Да, приходили люди, уходили,
И лишь Абрам сидел на том же месте.
Сидит он и теперь ещё; вокруг
Ни дворика, ни липки не осталось.
Сидит он с лупой в старческом глазу,
Другой сощурив, говорит кому-то:
С вас рубль, дама, приходите завтра…»

Как это - прозой?

Как я могу писать "презренной прозой",
Петь петухом о фотоаппаратах,
Вздыхать да охать о еврее в будке
Под ржавой вывеской «ремонт часов»? –
Как я могу, когда сегодня, ах!
Родился Пушкин?
            Вот о нём бы что-то
Высокое напеть, легонько тронув
Раздумчивые струны мандолины!
Подуть, скользя вдоль флейты серебристой
Весёлыми сомкнутыми губами!
Или прочесть ещё – в двадцатый раз –
О Моцарте печальном и Сальери…
«Ах, Моцарт, Моцарт!..» почему-то гений
Не может долго среди нас бродить
И песни петь – он скоро умолкает.
Тот тридцать пять, а этот тридцать семь
Мелькнувших лет, в лирическом экстазе,
Нас услаждали соловьиным пеньем.
И среди нас они живут, как могут –
И там, и тут, и рядом – и нигде...

А между тем, бреду домой с работы,
И тополь придорожный ярко блещет
Мерцающей, как озеро, листвой.
А в душной кроне, среди клейких листьев
Какая-то неведомая птица
Выводит трель знакомую.

Зеркальце вдали

А ейский порт, как блин на сковородке.
На глади стоя, белые гиганты,
Сияя, возвышаются и дремлют.
Покуда спят они, разморены
Тяжёлым и сухим, как степи, солнцем,
Другие великаны, сухощавы,
Расчерчивая небо на круги,
Снимают с них неведомые грузы,
Как будто тяжесть с их железных душ.
А тут, внизу, снуют, простоголовы,
Ершистые, как сжатая пшеница,
С чернёным торсом. Эти полусонно
Берут и тянут на тяжёлых спинах,
Как будто души, пыльные мешки,
Осклабясь; катят бочки ободные.
Блеснёт погрузчик громкими клыками...
Ну, в общем, ясно: бабкина картина
Из баек сонных... Зеркало, играет
С лучами море; мать прикрыла нос
Пластмассовым наносником от солнца:
Наносник странный, чёрные очки –
Курортная таинственная маска.

Минуем порт, на небе золотом
От жара – облачка белее снега,
От них лениво тянет паутинки
Высотный легкоперстный ветерок.
Вдали корабль с фундучную скорлупку
Величиной стоит себе на месте,
Как будто и не думает уплыть.
Неужто те циклопы и гиганты
Размером с "башню" на Преображенке,
Уйдут в моря – и тоже станут точкой,
Слепящим чьим-то зеркальцем вдали?

Пять лепестков

Мне рифма надоела. Легкокрыла,
С пустою костью в оперённом теле,
Она, как будто птица, своевольна
И своенравна, как вертлявый ветер.
Иное дело – белые стихи.
Они за мыслью следуют прилежно,
Восторженному сердцу открывая
И опыт, и предания веков.
Недаром «Годунов» написан белым
Стихом без рифмы, праздной, суетливой.
«Служенье муз не терпит суеты».
А Клио не выносит повторений…

Нет, к рифме возвращусь, конечно, я,
Вкусив вина и мёда из амфОры.
И в меру пьян, блаженно стану я
Вновь воспевать огонь ланит и взоры.

И ты сойдёшь, божественный цветок,
В мои долины, сны и ароматы.
И поцелую каждый ноготок –
Пять лепестков сандалии крылатой.
 
Хор Пятницкого

Висит орган свирелью многоствольной,
Немотствует, а хор поёт привольный
«Бродягу» и «На Волге», а потом
Визг, свист, – и пляска кубарем, винтом.

А дЕвицы, как утицы,
А парни – заводские.
А эта, эта! крутится,
И хлопают другие.

А паренёк в фуражке,
Ступает, руки в боки,
А у мещанской пташки
Ужимки той эпохи.

Стыдливая и скромная,
Она не ест скоромное,
А только всё танцует,
И глазоньки рисует.

Ах, калинка, калинка, калинка моя!
В саду ягода...

И снова – бродяга, и вроде
Опять его дума гнетёт.
И вот он к Байкалу подходит,
Рыбацкую лодку берёт.

И вал оглушительно грянул,
И лодку, как щепу, поддел…

Певица в наряде багряном
Умолкла, а хор – загудел.

Закон любви

Зачем слепцу глаза? Он в темноте
Прекрасно видит: образы живые
Яснее ясного – и свет, и день.
Всё движется, живёт, ликует.
Так цветоложе слепоты куриной
Впивает луч невидящим зрачком.
А там, на дне темнеющей пещеры –
Любовь и страсть, сомнения, вина;
И шерстяная пряжа скуки серой,
И мрак, и дней грядущих пелена. –
Всё есть – живёт, надеется и любит,
И так, как нас – незрячих души губит…
А Брейгель что? Его слепцы бредут
Цепочкою, сжимая общий жгут.
Они дойдут до пропасти, но это
Не только их беда – но и поэта.
Он всё твердит один любви закон:
Тот был незряч, кто не был ослеплён.

Косой капонир

Давным-давно, мальчишкой-рядовым
Лежал я как-то в госпитале в Киеве.
Там за стеною невысокой сада
Коснели – ров и древние руины
Старинной крепости; чернел кирпич
Стены разбитой. В Лысогорском тут
Форту повешен был Иуда, славный
Убийством (в театре) первого министра
Столыпина, чьё имя сохранит
Израненная смутами Россия.
Положены серебряники тут –
Под виселицей – кучкою, все тридцать.
И суховей качает по овалу
Отяжелевшее, в полоску, тело.
И взгляд пустой холодного убийцы
Во мраке ищет жертву, будто снова
Её предать тот хочет – и купить
За деньги всё: любовь, признанье, душу
И жизнь саму – и вечность, и бессмертье.

Но тело сняли, предали земле;
Надежды в лету канули бесславно.
И бродит, бродит скорбный дух во мгле,
И о бессмертье молит своенравно.

Твердит о том, что серебром богат,
Что был отец домовладелец крупный.
Что орденов двух удостоен брат
Святого Станислава, Анны – купно.
А дед – писатель, набожный еврей…

«Своих я предавал не для наживы!»

Бредёт среди развалин иудей;
Мигает Киев огоньками живо.

Моцарт. Requiem

Сначала света не было в фойе,
И долго ждали зрители, когда
Зажжётся свет – и в зал их впустят. Вот
Зажёгся свет – и зажелтела сцена.
На ней – рояль налево, как обычно
Раскрыт и пуст, направо, в середине,
Как некий ларь – органчик, как ручной.
Игрушка-лавочка купца, и дверцы
Её распахнуты – а на витрину
Её хозяин выставил свирель.
Пред ним помост-квадрат для дирижёра.
И больше ничего – рояль, органчик…
Вот хор вошёл, рассыпался, как веер,
Шумя, стал обживать амфитеатр,
Сам чёрно-белый: в бабочках мужчины,
А женщины – кто в чём, но всё же строги
Их платья в чёрном золоте до пола.
А с хором вместе вышла пианистка,
Уселась, словно эльфы на цветок,
На стул, с плечами голыми, руками –
Худыми, пухловатыми, с руками,
Которых кисти молча поплывут
Над клавишами, словно над волнами
Пучины страшной и прекрасной равно.
А органистка – личико бледно,
Его и видно только над коробкой,
Вокруг него – соломенную стрижку.
Летя, выходит дирижёр в жилетке
Атласной, мишка плюшевый и только!
Коала-мишка; руки он поднял,
Раскланявшись нелепо-грациозно.
И вот, кистям волнящимся послушны,
Заволновались пальцы пианистки,
И в зал подул прохладный ветерок.

Вступает тихо хор, всего пугаясь,
Затем – погромче, мерно нарастая
До страшной ноты: океан ревёт,
Или гремит разверзнутое небо:
Последним днём? знаменьем грозным трубным?
И тишина. Певица вдруг встаёт,
От дрёмы пробудившись, словно ангел
С полотен Фру Анджелико, мала,
Узка, и в длинном платье в блёстках-иглах,
Которые дыханью в такт сверкают
На мерно их качающей груди.
Она встаёт – и голос тоньше нити
Серебряной – уносится куда-то,
Куда-то вверх, и будто бы «сопрано»
Обводит степь калмыцкими глазами.

"Ну вот, теперь и умереть". Нет-нет!
Ещё не прозвучала Lacrimosa.
День Страшного Суда не отзвучал,
И не ясны последние аккорды…
Но звук дрожит у Господа в устах.

А в облаках вставали изваянья
Из золота – всё греческие боги
Да нимфы, да античные герои.
Фонтаны брызги рассыпали; жемчуг
На землю лил дождём. Холодный пот
Геракл вытирал со лба десницей.
Златая Гера в золоте кудрей,
Обвитых лентой шёлковой, следила,
Жемчужну губку закусив, как овод
Язвил и гнал соперницу-корову.
А Ганимед, захваченный орлом,
Пугливо вниз глядел… Такие звуки!
Ещё я слышал в детстве… Детский Кун
Рассказывал мне мифы и легенды,
Как ветерок ночной дыша на ушко.
Всё небо было в греческих богах,
В царях, богинях, в птицах и животных.
И не Олимп тогда прельстил меня
Своими склоками и вечной скукой.
А небо. Небо, равное тебе,
Из Вены гений, лёгкий даже в скорби.

«Ты сочиняешь Requiem? Давно ли?»
«Давно, недели три».

Меццо-сопрано, куколка с чертами
Полу-старушки, полу-грудничка.
Пошёл бы ей чепец благообразный,
Особенно к закатанным глазам,
К пропорциям, нарушенным чудесно –
В убыток телу, в пользу головы…
И тоже – ангел с голосом грудным,
Пониже чуть, чем у её соседки.

Прелестный край, заоблачная Вена!
Дома увязли прямо в облаках.
Как будто дым обвил их – из клубов
Они торчат, краснея черепицей.
И дерево над ними возросло,
Раскинув крону зыбкую. Под ним
Адам и Ева за вечерним чаем
С вареньем яблочным… Ах, дивные плоды,
Хрустящие под зубками красавиц!
От них немало натерпелся я –
Давно то было. Срок пришёл – и снова
По улицам заоблачным брожу.
Вот ангел реет вровень с париком
Констанцы скорбной – он с кабацкой скрипкой
Какого-то еврея-музыканта,
Ушедшего недавно в мир иной.
Он был слепец. Его маэстро встретив
У кабака, сказал, не удержавшись:
«Из Моцарта нам что-нибудь!» И тот
Играл, играл, скрыпел, пока не умер.

И грянул хор. И в бабочках мужчины,
И женщины-поющие головки,
И ящичек органа, пианистка
И дирижёр, в лоснящейся жилетке –
Всё как-то вдруг приподнялось, поплыло,
Огромным бледным облаком сокрыто.
И уплыло… И только пелены
Е г о белели на могильном камне.

---

Старая усадьба

                       1.

              Старый парк

Ах, старый парк с церквушкою побитой,
С хранилищем извечно под замком,
С постройкой театра кукольной, обвитой,
Как будто бы каракулем, вьюнком.

Мерцанье лип; фонтана ржавый кокон
Засох и пуст; там – белых статуй ряд.
Усадьба спит; со мной сквозь доски окон
Хозяев прежних души говорят.

                         2.

Фонтан с гусем и ангелами

«Кап-кап» – фонтан, а уж поэт заметил
И слёзы, и томленье юных дев…
Вот с крылышками пухленькие дети
Замучили гуся, его обсев.

И гусь пускает струйку золотую;
И глуп раскрытый клюв его смешной.
А дети рады плоть его смешную
С утра облить водою ледяной.

                         3.

Под ивы тёмные шнуры,
В густую влагу и прохладу!
А там – какие-то дары
Зелёно-мраморного сада.

То фавн с растяжкою губной
Играет на свирели тайно,
То нимфа с амфорой ручной
И воду льющая случайно.

Ах, сад, таивший много лет
Мою надежду молодую…
И вот – надомный я поэт,
Сижу и буковки рисую.

Из старой глины воду лью,
В свирельку дуть не забываю.
Что смолкло – помню и люблю,
Над тем, что пролито, вздыхаю.

                        4.

                Беседка

Беседка в несколько колонн,
Да и одна из них разбита…
Внизу дымки сосновых крон,
И речка вензелем завита.

За ней желтеют вдалеке
Луга, с упругим ветром в споре.
Коснеет солнце в челноке;
Трава волнится, словно море.

А руки лип, а их глаза,
А цвет, а шарики в подкрылках!..
Со мною вровень небеса;
Вороны вечные в опилках.

Там тешут брёвна, пилят ствол –
Как время движется работа…
Церквушку старую обвёл
Лесами непонятный кто-то.

Он реставрирует слова,
И ладит колокол из меди.
И успеваю я едва
Следить упрямый ход столетий.

                        5.

   Несчастливый помещик

Жил помещик, по титулу князь –
И карьера, и жизнь задалась.

И в полях его зрела пшеница,
А в лесах обреталися птицы.

Под стволами гнездились грибницы.

Но настала пора – и помещик
Уложил недешёвые вещи,

И уехал в Париж, за границу,

А в полях всё шумела пшеница,
И в лесах всё фьюитькали птицы…

Мало-мало помещик растаял,
Словно снег досоветских окраин,

И на Сент-Женевьев-де-Буа
Повезла его в гробе вдова…

А в Архангельском в старом поместье
Да с мышами летучими вместе

Поселились ещё пауки,
От политики так далеки,

Что холщовый нарком с рожей красной
Просвещал их, давя понапрасну.

                         6.

      Счастливый помещик

Счастливый помещик был славой увенчан,
И ранней – и поздней порой
Охоч до искусств и молоденьких женщин,
И свеж до доски гробовой.

Привёз он фарфоры – и мануфактуры
Привёз из Европы с собой,
И в парке меж грабов поставил скульптуры
Безмолвный, но дивный конвой.

Ах, этот конвой, состоявший из талий,
Животиков, шеек, кудрей,
Скрижалей, кифар, легкоперстных сандалий –
Мечты ненадёжней моей!

А в зале висели картины, картины,
Где млели пастушек тела…
И густо посыпана Екатерина
Мукой в этих залах была…

Являлись Дидрот и Вольтер хитроватый,
Являлся ему Бомарше:
И сны приходили, укутавши ватой
Ночное его неглиже.

И долго бродил со свечой он по залам,
И в сад пробирался ночной,
Где звёздное небо его ожидало
В накидке своей кружевной.

А утром, однажды, поднявшись с подушки,
Увидел вельможа в окне:
Скакал к нему с Вяземским, с Вяземским – Пушкин
На розовом, вроде, коне…

                         7.

Колонны дворца полукругом –
И в этой воздушной дыре
Два грека, сцепившись другом с другом,
В закатном дрожат янтаре.

В смертельной ли, в шуточной схватке
Борцы напрягались века?
Уж лиственниц выцвели прядки,
А кровля рыжа и ветха…

Но мрамор не скажет ни слова;
Сургуч предзакатный на нём.
И дрёмное время готово,
Застыть в механизме своём…

Свернулась пружина, упруга,
Колёсики стали внутри.
А греки схватились друг с другом –
Шутя ли всерьёз – разбери...

                          8.

     Барская кладовая

Кладовая над оврагом,
Над сплетением корней,
Как подкапывает влага,
Как вредит ей суховей!

Миг – и свалится благая
Или попросту сползёт,
Под замком, давно пустая,
Где хранили воск и мёд. –

Без мешков с зерном озимым,
Без бочонков поясных…
С кистенём стояли зимы
На дорогах столбовых.

В ельник прятались и лапы,
В белый морок, в чёрный мрак.
Сосны мёрзлые с ухабов
Махом ухали в овраг.

И встречала кладовая
Дорогих гостей, пока
Тлела рана ножевая
Или ямка у виска.

                      9.

     Старинная библиотека

В дубовых тяжёлых шкафах
На ножках по-свиньи коротких –
Стоят, животы подобрав,
Сократ и осёл его кроткий.

Гомер, погружённый в сафьян,
Не кажет ослепшие вежды.
Вот – страстью язвить обуян,
Вольтер в допотопной одежде.

Раскрашенный Тассо стоит –
Рукой крепостной – в акварели,
И кожа на рёбрах трещит
От той аравийской метели…

Задумался умный Дидрот,
Уткнувшись в словарь или пьесу...
Из гроба хозяин встаёт
И приподнимает завесу.

Он сморщенной гладит рукой
От сна пожелтевшие книги,
«Не помню я… кто ты такой?»
«Любимец царицы великой.

Вельможа в чинах и летах,
Я важный Руси европеец.
Я – собранный в этих томах
Минувшего эпикуреец.

И ложе моё горячо;
При виде молодки робею…
Дидро мой, не стар я ещё
От кончиков пят до тупея».

                      10.

        Мраморная Евтерпа

Ремешки легкоперстных сандалий;
Каждый пальчик – и хрящик обут.
Эти женщины, будто в печали,
Беломраморный сад стерегут.

Отогнувши мизинчик, кокетка
Лиру трогает, губки надув.
И внимает ей белка на ветке
И сорока, раскрывшая клюв.

Спой мне песенку, птица лесная,
Потрещи мне трещоткой своей.
Я сегодня опять уступаю
Ранней, детской печали моей.

Ранней, детской любви без ответа.
Но теперь, в этой древней тени,
Ты Евтерпой сквозь долгие лета
На года мои сверху взгляни.

                        11.

           Перед грозой

Белка с ветки прыг да скок –
Распушившийся хвосток.

Вот и шишка в лапках белки –
Смоляной орешек мелкий…

Лето. Ёлка и сосна –
Высь лазурная видна.

А в высотах неохватных
Стадо белое плывёт.
Облаков в овчинах ватных
Нескончаемый полёт…

А куда они летят?
А чего они хотят?

А хотят они, овечки,
В голубой напиться речке.

А летят они в луга –
В баснословные века.

Князь-старик их погоняет,
Орден свой с небес роняет –

Блещет золотом «Андрей»
Солнца ярче и ясней.

Это камергер Юсупов
В небе важно дует губы,
Пудрит кисточкой тупей…

Душно, парит – вот алмазы
Ледяные брызнут сразу.

                        12.

 На могиле к-ны Татьяны Николаевны Юсуповой

В лунке гранитной замёрзла вода –
Больше не спустится ангел сюда.

Мордух его зазывал на часок,
Ставил с опаской на хрупкий мысок.

Грянул Семнадцатый – ангела нет, –
Только в граните оставленный след.

Церковь темна, сельсовет освещён,
Полон косынок кровавых княжон.

Спи, моя радость! Часовенка тут
Дремлет, а мимо чекисты идут.


                     13.

                 Жаль

Ничего так мне не было жалко,
Как погибших от варварских рук,
От бесов в искромётных кожанках,
От косынок их красных подруг.
От невежд, толстопузых и тощих,
От будёновок с синей звездой…
Захоронены где твои мощи,
Век Юсуповых, век золотой?

Тишина твоих лип живописна;
Это наших сердец тишина.
И Москва-реки ныне и присно
Ширь и глубь облаками полна.

И закатом полна заревая
Осветлённая память-река.

Ах, какая ты, жизнь! Ах, какая,
Унесённая ветром строка.

                      14.

               Ранний визит

Готово семя умереть
В земле, чтоб липка запорхала…
Не славно нам стареть, хиреть
Хотя б под кровлей идеала.

Но вдруг подует ветерок –
Впорхнёт армида молодая
В наш скучный быт – и между строк
Вдруг улыбнётся, расцветая.

Как липка летняя, свежа,
В окно протягивает ветки,
Так к ней потянется душа,
С утра дремавшая в беседке…

Или случится вмиг визит
Орфея, друга откровений…
Так, может, думал сибарит,
Свидетель четырёх правлений.

Хранивший в залах, меж аллей,
Всю хитрость Века Золотого.
"О, этой мудрости милей
Какая может быть обнова?"

Так думал он, не ждя добра
От дрёмной пуховой подушки;
Тёр глаз, слезящийся с утра,
Когда к нему явился Пушкин...
Жаль, нам заканчивать пора.

2018

---

Три завета.

Без дела с голоду мы пухнем:
Под нас не строится поэт.
Отбросами парнасской кухни
Питаться – первый наш завет.

Второй – блудить, а вот и третий:
Стуча подошвой по земле,
Раздуть волынку при поэте –
Как важный шут при короле.

---

Тутанхамон

Без печали и тоски,
Позабыв про все грехи,
От стакана до стакана
Хорошо живу я спьяна.

Мне завидует учёный,
Мне завидует поэт.
Только бомж, как лещ, копчёный
Не завидует мне – нет.

Так – покинув гроб зловонный,
Сам не зная, что живой,
Он бредёт Тутанхамоном,
Весь в бинтах, по мостовой.

---

Разлюбил я к старости эклеры

Разлюбил я к старости эклеры,
Полюбил я бри и камамберы.
Киснет, расслоён, «наполеон»,
А бисквит заброшен в Аквилон.

Плачет «Прага» о тяжёлой доле:
«Плоть моя суха без алкоголя!» 
Стонет «ландыш», раскрошив коржи,
"Где глазурь – отрада для души?"

Не грустят лишь бри и камамберы –
Плесневелой Галлии химеры.

---

К картине Морской бой

Право, море без баталий,
Что комедия без Талий.

Корабельный борт в огне,
Пушки смолкли, в буклях ваты.
В наступившей тишине
Бочка-буй плывёт куда-то…

Это всё, что уцелело:
На войне как на войне;

Это море не хотело
Отходную петь по мне…

С головою бритой тело
Турка тонет в глубине.

---

Бедная Грета

(из средневековой хроники)

ГотлИб Розенкрейцер в попорченных латах
Из битвы к любимой спешит.
А бедная Грета, как персик когда-то,
Лет сорок не ест и не спит.

Как вечер томна и как утро ленива,
Иссохла она от тоски.
Гер лекарь, над нею склоняясь красиво,
Ей уксусом мочит виски.

«Ах, доблестный рыцарь, как долго с победой
Ты едешь и скачешь домой…»
Сидит у окна с мандолиною Грета,
Качая седой головой.

---

Говорил Луке Кондратий

        * * *

Говорил Луке Кондратий:
"По одной ещё – и хватит.
Опьянеть немудрено
Ранним утром да с устатку.
Надо выпить для порядка,
Надо выпить всё равно!"

Отвечал Лука смышлёный:
"Надо выпить по закону,
Надо выпить: не впервой!..
Друг сердечный, кум Кондратий,
По одной – и на полати!"
"Разве только по одной".

---

Душка-Изабелла

---

Философ из Афин

---

Две комические междуактовые пьески

Невзрачный генуэзец

(вольное переложение 8-й новеллы Франко Саккетти). 

Невзрачный генуэзец 

Скажите, мессер Данте, как тут быть?
Случилось мне синьору полюбить.
Кровь, словно борщ, внутри меня кипела,
Но на меня синьора не глядела.
Всё раздражало нежную её... 

Данте

Перо смените, сударь, на копьё;
Беретку – прочь! Наденьте шлем из меди.
Резвиться любят дамы, словно дети:
Серьёзность наша в них рождает сплин.
Звенящий шут им – царь и господин!
...А лучше б так: чтоб как-нибудь и вскоре
Прекрасной забеременеть синьоре...

Н. Г.

Да что вы, как? Зачем и от кого?!

Данте

Ну, в этом направленьи ничего 
Поделать, сударь, мы не сможем с вами...
И остаётся только ждать... годами.

Н.Г.

Но для чего беременность нужна?
Что пользы мне?..

Данте

Брюхатая жена
Меняет вкус к еде, питью, к замашкам,
И к внешности, и к статусу мужчин...
Кто знает, чем потешится бедняжка? –
А ну как вами, добрый господин?


Бесценный карбункул

(Свободное переложение 10-ой новеллы из «Новеллино» Мазуччо Гуардати). 

Фра Антонио

Карбункул этот я куплю, чтоб вставить
Его в распятье. Нечего лукавить:
Достойны митры папы самого
Размер и блеск, и стоимость его.

Мошенник

Его у грека, сродного мне в вере,
Я отобрал, страдая на галере...
Грек в лучший мир с молитвой отошёл
(В кармане тайном перстень я нашёл). 
Покаялся он мне в свой час последний:
Нагрел собор он, вашему соседний.

Фра Антонио

Как мал и узок божий этот свет:
К соседу возвращается сосед!

Мошенник

Я за него лишь тысячу дукатов
У вас прошу – а больше мне не надо!

Фра Антонио

Как тысячу! Мошенник и злодей!
Губитель греков честных и людей!
Я вижу, ты наврал мне тут с три тюка.

Мошенник

Помилуй бог! Я чист – тому порука
Моя цена, ведь стоит он в пять крат...

Фра Антонио

Да ты, матрос, на выдумки богат!
Я упеку тебя в одно мгновенье...

Мошенник

Я чист – и нет состава преступленья...

Фра Антонио.

Я покажу тебе, мой сын, состав,
Все позвонки твои пересчитав!

(Выхватывает перстень, который падает на пол;
камень выскакивает из оправы. Монах обнаруживает
подделку, увидев приклеенную к тыльной стороне камня фольгу).

Мошенник.

Проклятый грек надул меня изрядно! 
Ещё чуть-чуть – нагрел бы он и вас.
Мы люди малые: надули нас – и ладно.
Совсем другой расклад – иконостас!

---

Ночные аллюзии

---

Маски. Комедия дель арте.

---

Ещё руном раскидистые липы...

---

Шкатулка с Нижней Красносельской

---

Осенний колокол над Влтавой...

             * * *

Осенний колокол над Влтавой,
Небес широкое стекло…
Кого зовёт он величаво
О ком вздыхает тяжело?

Над кем он бьётся и трепещет?
Быть может, сумрачной порой
Ему во сне приснился вещем
Над Волгой брат его родной? –

Голубки в небе, как ладони;
Лазурь над куполом чиста.
Какая песня в этом звоне!
Какая в песне высота!

---

Жонглёры

Жил-был жонглёр и трубадур,
Не Пердигон, о нет! –
Другой певец и балагур,
Не покидавший свет.

Сутану он не надевал,
На клиросе не пел.
С утра он рынок забавлял,
И в дудочку дудел.

Одна девчонка с ним была –
Под флейту и гудок
Она кружилась, как юла,
Вертелась, как волчок.

Из кожи юбочка; латать
Её – лишь загубить!
Умела девочка бросать
Предметы и ловить.

И погремушками, звеня,
Жонглировала в такт;
И прекращалась толкотня,
Подвыпивших зевак.

Смотрел сапожник-ротозей,
Меняла и мясник.
Но трувер с дудочкой своей
В мой скучный век проник.

Играет долго, без конца;
А девочка, легка,
Танцует, оба бубенца
Бросая в облака.

---

Статуя Свободы

---

Суп с котом

---

Сказка о Красной Шапочке и о сером волке

«Ах, шапочка, ах, красная,
Куда ты так спешишь?
Такая распрекрасная,
Куда ты так бежишь?»

«Я к бабушке, я к старенькой,
О серый волк, бегу,
Лесною тропкой маленькой –
Понятно дураку!»

«А где твоя береточка,
Что солнца, вишь, красней?
Куда девалась, деточка,
С льняных твоих кудрей?»

«Я продала береточку
И без неё бегу.
И я давно не деточка –
Понятно дураку!»

«А что в корзинке, Шапочка?
С капустой пироги?
Без шапки и без тапочек –
Ты быстро не беги!»

«В корзинке что – неведомо,
Сказать я не могу…
Но к бабушке я следую –
Понятно дураку!»

«А знаешь, кто я, лапушка?
Я волк Зубами Щёлк!
Я съем тебя и бабушку,
Не будь я серый волк!»

«Костлява нынче старая.
И вот что я скажу:
И я не моложавая,
Понятно и ежу».

---

В дивной Падуе когда-то

В дивной Падуе когда-то,
В день какой-то золотой,
Полоумная Агата
Шла себе по мостовой.

Не несла она корзину,
Не несла блестящий таз,
Но прекрасной половиной
Очаровывала глаз.

Я не знал её красивей
Среди дам тех давних дней.
Музыкант слепой Сесильо
Тайно мучился по ней.

И сапожник, и Граначчи –
Сочинитель эпиграмм,
Водовоз на сивой кляче
И заёмщик Авраам.

Трагик уличный и комик,
Доктор чумный и простой.
И кастрат, плохой любовник,
Исполнитель неплохой…

Все молились на Агату,
Все смотрели ей вослед...
В дивной Падуе когда-то
Повстречался ей поэт.

Раз – и сделал предложенье,
Два – и стал он мужем ей.
Нипочём умалишенье
Для подобных особей.

И наладил мандолину…
И счастливый много лет,
В дивной Падуе безвинно
В браке жил себе поэт.

---

Брак по-итальянски

     Брак Филумены Мартурано

Как Карузо, Неаполь гудит.
Филумена, как утка, бежит.
И старуха под шляпой – за ней
Семенит, не имея саней...

Ты куда, Филумена, спешишь?
Ты куда, словно утка, бежишь?
И старуха под шляпой – на кой
Семенит, ни с сумой, ни с клюкой?

Я спешу для венчанья в собор,
Я бегу, словно утка на двор.
А старуха, не знаю, на кой
Семенит ни с сумой, ни с клюкой.

Доменико в соборе меня
Ожидает давно – без коня,
Без кольца, без цепочки, без роз...
Он в «Фиат» апельсиновый врос.

Он подъехал на нём к алтарю...
Ах, скорей! Задыхаюсь! Горю!..

     Брак Доменико Сориано

Не гуди, как Карузо, Неаполь!
Доменико тихонечко запил.
Втихомолку грустит Доменико,
Достигая предела и пика.

Сориано не хочет жениться,
Сориано свободен, как птица.
Сориано, как птица в полёте,
Пьёт и курит, и спит на работе.

Нет, ему в Филумене отрады,
Но жениться когда-нибудь надо...
Он седлает «Фиат» апельсинный,
И в собор он въезжает старинный.

А в соборе фигуры цветные;
Высоки потолки расписные.
Ждёт невесту жених за рулём;
Падре ждёт... Да и мы подождём.

---

Пьета с Никодимом

---

Куранты

---

Счастливчик Августин

---

Буква

Не во вторник и не в среду,
А в такой-то день и час,
Ели букву буквоеды,
Несъедобную для нас.

Ели, грызли, не имея
Ни зубов и ни стыда,
Не щадя ни иудея
И ни грека никогда.

Это б ладно, не щадили
Неразумные мужи
Ни лубка в народном стиле,
Ни отеческой души.

Ни Ивана, ни Емелю,
Ни родства, ни кумовства.
Ели букву – еле-еле,
Не взирая на слова.

---

Старушке

На ветках капли тяжелее;
Окно немытое светлей.
Кадит Елоховка; белеет
Луна прозрачная над ней.
И снится ставенкам ветвистым,
Берёзам свеженьким и чистым,
И елям, словно антрацит,
Как у меня душа болит.
Болит, болит душа живая –
И я ей глазки закрываю,
Кладу в кроватку по ночам,
И волю я даю свечам.
Свечам, лампаде изумрудной –
Прабабки Фёклы склянке чудной,
Где еле теплится елей…
Старушка, масла не жалей!
Гори, оливковый светильник,
Спокойно, сказочка, свети –
Наутро зазвенит будильник,
Заставит нехотя идти.
Принудит бледною весною,
Лазурной нищенской порой,
Припомнить небо голубое,
Ажурный крест и холмик твой.

---

Песнь о Королевиче Януше и речной царевне Елице

---

Данте Алигьери. Монологи

1.

Гуляю в роще, воздухом дышу.
Он, как кристалл; устойчив запах хвои…
Смотрю под ноги: всюду пинеоли,
Взгляну наверх – везде на фоне неба
Гроздятся шишки между нежных игл…
И кажется: среди лазурных кущ
Хожу давно уж, позабыв про время.
Мне надо "Рай" закончить… Всякий путь
Конечен на земле. Но забываешь
О том, бродя по рощам близ Равенны.

Сирокко дует горячо, стволы
Скрипят задумчиво. Прибой доносит,
Как будто песни рыбаков, шипенье
Далёких волн… Года согнули спину.
И без того меня моя сутулость
Всегда смущала… Вот и дровосек –
Лесной мясник, разделыватель пиний.
Зимой в печи куски смолистых туш
Поест огонь… Счастливая Пинета!
Ты, пошумев, несёшь в дома тепло.

2.

Вчера зашёл в аптекарскую лавку,
Взял в руки книгу – так и простоял,
Часов шесть кряду. Вечер заалел,
В окно подул; на небе ни пушинки,
Ни пятнышка – разлитая лазурь
И золота вкрапленья, как у Джотто.
А между тем, на улице народ
Стал расходиться, празднество затихло –
И пение, и звуки мандолины
До слуха моего слегка касались.
Вот так весной, на празднике, с полвека
Тому назад увидел я синьору
В нарядном алом платье; девять лет
Ей было отроду – и мне не больше.
В кружке детей жемчужиной она
Из шёлка алого, как праздничный подарок,
В ажурном обрамлении сияла.
Мелькнувший праздник! Чуден мир с тех пор,
Как запах розы в доме Портинари.

3.

Явил нам краткий переулок
Разлуки образ дорогой.
Так узок был он и так гулок,
Так полон сладкою тоской.

Наутро яркие торговки
Брели с товаром на базар;
Днём он пустел, а вечер робкий
Над камнем пламя раздувал.

И сердца уголёк каминный
Он распалял всему назло,
И дом твой светлый и старинный
Скрывал как ангела крыло.

В окне твоём мелькали свечи,
И ты темнела у окна…
О Беатриче, как далече
Ты от меня унесена!

Стремится жизнь моя к закату;
Проулок узок и высок.
И по нему иду куда-то,
Как лавр увядший, одинок.

4.

Счастлив тот человек, кто жизнь свою
Провёл на родине, пускай не выезжая
В края другие и в иные земли.
Пусть улицу одну он каждый день
В окошко видит узкое – и время
Из колбы в колбу золотой песок
Нещадно сыпет… Пусть горячим утром
Он близ лица увидит не лицо –
Подушку, мокрую от слёз, пролитых
Бессонницей – супругой дорогой.
Пусть ласточки, крича как будто дети,
Под крышей гнёзда вьют; пускай очаг
Зимою стынет, запах – как в коптильне,
Пускай… Но он Флоренцией своей
Живёт и дышит. Сам – как воздух свежий
С её холмов, как утра дух кедровый.
Она – жена ему; когда домой
Приходит он, уставший от работы,
Она зовёт его детей к столу.
Как ангелки, в крахмаленных рубашках
Садятся в круг… Она глядит в окно
На счастие, подаренное ею…

5.

Кансоны старых провансальцев
В себя впитал я с молоком –
Весёлость нищую скитальцев,
Их блеск, как в камне дорогом.

Но юмор смерти не преграда.
И всякий день уносит та
То трубадура, то прелата,
То кавалера, то шута…

И каждый раз недоумённо
Ей гордый разум смотрит вслед,
А сердце мечется влюблённо,
И видит то, чего уж нет…

Не верит в страшную потерю,
Скорбя до самых поздних дней.
И я, любовь моя, не верю
Могиле – до сих пор – твоей.

6.

Два друга давние, Гвидо и Лапо,
Где вы теперь? Где нынче ваши дамы:
Мадонна Ванна, монна Ладжа? Где
Моя любовь, тридцатая по счёту
В сирванте юности?.. Покинув свет,
Вы, может быть, с толпой шумливой
Одетых в белое – в десятый раз –
От врат небесных Санта Феличита
Идёте с танцами и песнями, в цветах.
Играют цитры, трубы возвещают
О новом стиле и о новом веке…
А спорщик Бонаджунта на углу
Стоит и вслед глядит живым укором.
Живым?.. Друзья, в танцующей толпе
Вы Беатриче часом не встречали?
Девятую по счёту в той сирванте…

7.

Коснётся розы тленье; красота,
Как лепестки душистые, увянет.
Источит жук живую плоть листа,
И свежий цвет морщинами изранит.

Малютка донна, с нежных лепестков
Давно ль росу поэта губы пили?..
Но дом мой срыт, и лавровых венков
Листву жуки чужбины источили.

8.

Что скажешь, Каччагвида? Каждый раз
Пророчеством меня ты удивляешь.
Ты прочишь мне заслуженный венец
Из листьев лавра, что растёт в Тоскане?
Нет, мой отец – помпезных этих веток
Не надо мне вне родины моей.
Завянут листья, зелень жук источит,
Засохнут стебли от несчастных мыслей.
Флоренция глуха ко мне. Не хочет
Мои канцоны ни читать, ни слушать.
В лучах свечи давно милее ей
О дрязгах дня досужие рассказы.
Вот тот и тот застал жену свою
В постели с братом – заколол обоих;
Ту обсчитали, эту обнесли,
А Уголино в башню заточили
С детьми и с внуками – и поделом!..
Цветущая моя, в цветах сурепки
То место, где когда-то рос
Зелёный лавр, достойный Алигьери.

9.

Вчера, как роза вешняя, свежа,
Сегодня, смотришь, горькие морщины
У рта легли: два алых лепестка,
Тихонько превратились в плод
Сушёной смоквы, волосы поблекли.
В глазах, лучивших небо – блеск
Лучины тусклой; щёки – как земля
Во время засухи… Пустыни аравийской
Не так печальны зыбкие пески,
Как с розовой головки лепестки
Слетевшие – для взглядов флорентийских.

10.

С тех пор, как ад в гармонию терцин
Я облачил – красны мои одежды,
Как пламя – а лицо ещё смуглей
И суше стало. Слышу за спиной:
"Он был в геенне – опалил огонь
Ему лицо; глаза же, словно угли…"
Да, "Ад" мне дался мой не так легко,
Но рай куда трудней – он всех гармоний
Гармония. Ему не нужен звук,
Чтобы звучать, не нужен свет, чтоб видеть.
Он сам себе – и звук, и свет, и слово;
И всюду он, и нет его нигде.
Да, сложно ад писать, но рай сложнее:
Нет подходящих красок для него.

11.

В приходе Сан-Мартино-дель-Весково,
Неподалёку от дворца Барджело,
На стенах коего бунтовщиков
Частенько вешали, налево от Кастаньи –
Высокой башни – в яслях двухэтажных
Ягнёнок вдруг заблеял… В первый раз
Зацвёл в саду лимон и апельсин,
Цветами белыми вздыхая, а инжир –
Цветами розы… В узеньком окошке
Проснулся мир, не знающий конца,
Как ангел первый с лютней наготове.
Вот миг – и слово чудное Творца
Коснётся струн – и вновь родится в слове.

12.

Один учёный укорял меня:
"Не на латыни, на простом volgare
Написана “Комедия” твоя.
И что на это бы сказал Вергилий?"
А вот что, мой учёный буквоед:
"Латынь – моё законное оружье.
У Данте же такого больше нет,
Да и оно теперь совсем не нужно:
На языке любом поэт – поэт".

13.

Вчера забрёл на рынок городской.
Прилавки все завалены товаром.
Там мидии живые, там лангуст
Шевелится; как шар раздута
В колючих перьях рыба, острый шип
Нацелил скат, распластанный на досках…
Живу, как в море, в мутной глубине,
Уловом сыт иль голоден уловом.
И жду когда жемчужиной во мне
Из извести простой возникнет слово.
Тогда, как мир, яснеет глубина,
Мне не страшны чудовища немые.
И так спокойны воды голубые,
Как будто небо достигает дна.

14.

Кричит петух… Вставать уже пора.
Я "Рай" закончил. Звонкие терцины
Меня измучили, грозя исчезнуть
Как свет небес, как звук от топора…
Вот пинии дохнули мне в лицо;
Бежит озноб по телу малярийный…
Как душно тут, вокруг чужие лица…
Нет никого теперь… Один. Ау-у!
За хворостом пришла ты в лес? Зачем?
Зачем ты здесь? Тебя в раю оставил
Дня два тому назад я, Беатриче.
Ты хворост собрала, кому?
Где дом теперь твой? Фолько Портинари
Ведь умер, помнится… Как пинии шумят!
Сирокко дует жарко… Горячо!
Дай лёд к вискам тебе я приложу,
Его в горах я Фьезоли сколол…
Он так легко теперь мой лоб венчает.
Гвидо, Гвидо! Присядь, скажи хоть слово!

2017

Опубликовано: "Южное сияние" №3 2017

---

Песня о Князе Стефане и жене его Елице

«…грех ради наших Божиим попущением безбожнии турки поплениша, и в запустение положиша, и покориша…»

                                      «Русский хронограф» 1512 г.

Распогодилась погода,
Небо синее открылось,
Чёрный лес засеребрился,
Затрещал, как жар, мороз.
Выезжает королевич
На гнедом коне из леса,
В шапке, в шубе из куницы,
А поверх железный панцирь.

В замке ждёт его девица,
Королевна молодая.
У неё ресницы – бархат,
На челе – жемчужна нить.
А посмотрит кротким взглядом –
Вылетает голубица,
Поведёт чернёной бровью –
Ночь с алмазами встаёт.

Говорит ей королевич,
Стефан славный: я с победой
Возвратился; басурмане
Мной на голову разбиты.
Сам султан изрублен в сече –
Бошку бритую на пике
Воевода Милош поднял
И потряс перед войсками.
Не заедут в церковь больше
Православную османы
На откормленных кобылах,
Не осклабятся на перстни
Пред святым иконостасом.
К лету, милая Елица,
Повенчаемся мы в храме,
Свадьбу весело сыграем.
Так сказал – и повенчались.
Свадьбу пышную сыграли,
Пировали девять суток;
Помянуть не забывали
В битве павшего героя –
Князя Лазаря – отца.

Вот проходят девять суток,
На десятый день приходит
Воин раненый; кольчуга
Рваная черна от крови.
Отвечает на вопросы
Еле слышно, непонятно,
Речь как будто бы чужая,
Не понять-не разобрать…
Так его и схоронили,
А наутро глядь – могила
Опустела, вместо гроба
Глина красная да камни…

Князю Стефану не спится,
Вот встаёт, затеплил свечку.
По дворцу он тихо ходит,
Отпирает гулко двери,
Бряцнув медными ключами.
В первом зале пусто, только
На стене висит железный
Панцирь, с бармицей байдана,
Шлем – тяжёлые доспехи.
Дверь другую отпирает –
На стене – оружья роскошь –
Щит и меч посеребрёны
И копьё с дубовым древком.

Входит в зал он третий – ярко
Свечка вспыхнула и гаснет.
Темь кромешная настала,
Только слышит Стефан – тихий
Короля родимый голос;
Говорит отец ему:
Сын мой милый, опасайся
Не лихого басурмана,
Не османов кровожадных,
Что живьём спускают кожу,
Опасайся своего
Будто – в прорванной кольчуге,
Чёрной кровью он замазан,
Говорит он очень тихо
На наречье непонятном.
Сам он холоден, а губы
Крови жарче и краснее.
И умолк родимый голос.

Поутру проснулся Стефан
Сон ли, явь – понять не может.
Слуг и стражников сзывает,
И велит им вурдалака
Отыскать хоть кровь из носу.
 
Ночь настала, снова в спальне
Князю Стефану не спится,
С ложа он встаёт и свечку
Потихоньку зажигает.
По дворцу он тихо ходит,
Отпирает гулко двери,
Бряцнув медными ключами.
В первом зале пусто, только
На стене висит железный
Панцирь, с бармицей байдана,
Шлем – тяжёлые доспехи.
Дверь другую отпирает –
На стене – оружья роскошь –
Щит и меч посеребрёны
И копьё с дубовым древком.

Входит в зал он третий – ярко
Свечка вспыхнула и гаснет.
Темь кромешная настала,
Только слышит Стефан – тихий
Короля родимый голос;
Говорит отец ему:
Сын мой милый! Поспеши ты:
Враг твой тихий, гость кровавый,
Исполняет, что задумал…
И умолк родимый голос.

Поутру проснулся Стефан
Сон ли, явь – понять не может.
Смотрит – спит его Елица,
Спит, как будто и не дышит;
Холодна сама, а губы
Крови жарче и краснее…

---

Часы с кукушкой

Поворачивай ключик фигурный
Или гирю наверх подымай.
Со стены, золотой и лазурной,
Дразнит время кукушка: «поймай!»

И кукует века за веками,
И часов подгоняет завод…
Но полно моё сердце стихами, –
Кто такую кукушку поймёт?

---

Мёртвая царевна

Царевна в хрустальной кроватке
Уснула по малости лет.
То снится куличик ей сладкий,
То нищий, то принц, то поэт.

То яблоко наливное –
Бело, пузыристо на срез.
Над нею – стекло голубое
Прочней и прозрачней небес.

Волшебница злая, колдуя,
Её заточила сюда.
И трудно, и праздно, и всуе
Проходят века и года.

Гробница качается ровно,
По кругу, назад и вперёд...
Но витязь спешит; он любовно
Её поцелуем спасёт...

Очнётся царевна – и глазки
Протрёт и потянется вдруг...
Нет в мире волшебнее сказки,
Чем эта, приятель и друг!

Немало историй и баек
На свете; поверь хоть одной,
Покуда душа оживает
В гробнице своей ледяной.

---

Портной

---

Буколики

---

Микеланджело Буонарроти. Монологи

---

Человечики

Клим-сапожник

Клим сидит на табурете,
Клим заносит молоток.
У него большие дети,
А жена как ноготок.

Тёща вредная у Клима,
Рыжевата и суха.
Всюду прыгает, незрима
И прозрачна как блоха.

Надоела до икоты.
Но тачает Клим сапог.
И спасёт его работа
И волшебный молоток.

«Не по шляпке бы я двинул,
А по тёщиному лбу!»
Клим стучит, наполовину
Перестуканный в молву...

Чеканщик Федя

Золотится медь и бронза.
Бьёт чечётку молотком.
И коричневая роза
Вырастает вечерком.

А за нею, а за нею
Появляется она,
Словно нильская лилея
Розовата и нежна.

Это только свойство меди
Красить в странные цвета.
За лилеей скульптор Федий
Вырастает из листа –

Звонкой меди ли, латуни, –
Это, впрочем, всё равно...
Молоточек бьёт в июне,
Стрекоза летит в окно...

Стекольщик дядя Коля

Жив стекольщик дядя Коля,
И гуляет он на воле,
И вставляет на заре
Стёкла в алом серебре.

Молча он во двор заходит,
Ничего там не находит, –
Только стены без окон,
Да от стен – церковный звон...

Он стоит минуток пару –
И плюёт он наугад,
Дядя Коля очень старый, –
И идёт себе назад,

За спиною плоский ящик, –
В день неведомый и год,
Где телегу лошадь тащит,
И тоска меня грызёт.

Часовщик Абрам

Что вы знаете? Напротив,
В будке, в маленьком окне,
Старичок сидел, в работе,
И давал конфеты мне.

Обрамляла его рама,
Он же с линзою в глазу
Что-то долго и упрямо
Ковырял в любом часу.

Напрягалися пружины,
Тихо тикали сердца,
И проезжие машины
Голосили без конца.

Пели часики, стучали;
Проходили день за днём.
Вот и будку разобрали...
Как мы время разберём?

Дядя Слава-гитарист

Позабыв про бремя славы,
Встав в двенадцатом часу,
Щиплет струны дядя Слава,
Ни в одном ещё глазу.

Вот скамеечку под ногу
Пододвинул – и как раз
Заиграл про ту дорогу
И про страсти чёрных глаз.

А потом про хризантемы,
Облетевшие в садах,
А потом – вне всякой темы,
На неведомых ладах...

На столе бутылка с краю;
Что из горлышка течёт?
Почему он не играет?
Почему он не поёт?

Дед Пахом

Что ни день: «Старьё берём!» –
На телеге, на ледащей,
Заезжает дед Пахом
Во дворы, как будто в ящик.

Лошадь рыжая тиха,
Фыркнет, мордой закивает.
Далеко ли до греха:
Жизня сложная такая!

Кто выносит из двери,
Кто бросает из окошка...
Вот старьё твоё, бери,
Да и выпей на дорожку.

За тряпьё, за двор и дом,
За мерлушку, за жестянку!
Едет шагом дед Пахом,
И бормочет спозаранку...

Продавщица Равзия

Продавщица Равзия
Не мухлюет ничего.
У неё рулон бумаги
И серёжки у него.

Сыр клубами, колбаса,
Зачехлённая, в батонах.
Равзия глядит в глаза,
Как давинчева мадонна.

Равзия в глаза глядит,
И от этого гипноза
У поэта аппетит,
А у плотника – заноза.

Пришлец

Горячую пшёнку на сале
Пришелец дворовый глотал,
И рюмку ему наливали,
Он чмокал и долго болтал.

И было ему хорошо
От сытости, от сковородки.
И он сигарету поджог,
Погибель вороньей слободки.

Горит сигарета, вконец
Истлела за годы и веки.
И хвалит хозяев пришлец,
Прикрыв воспалённые веки.

Горбун дядя Миша

В квартире на уровне веток
С большим тополиным листом
Горбун, не хитёр и не едок,
Жил в доме, который на слом.

Жил тихо, а вровень гудели
И пели, искрясь, провода.
Тот дом не снесли, в самом деле,
Но заперли дверь навсегда.

Сидит дядя Миша горбатый;
Качнётся в качалке своей –
И тополь опушится ватой,
И станет на свете светлей.

Ордынский дворик

Встаёт дворник на заре
И гуляет на дворе.
А соседская соседка
Не ругает его редко,
Хною крашена, полна,
Офицерова жена.

Вот Фазиль идёт на смену,
У него глаза узки,
И мусолит он фонему,
Декламируя стихи.

Ай да дворник, сукин сын,
А и дожил до седин!

Двор метёт метлой он, косо
На прохожего глядит.
От болгарина Бедроса
Уж с утра его тошнит.

Из окна кричит пластинка,
Хор в истерике цыган...
Просыпается Ордынка
И хрипит, как Виторган.
 

---

Танцовщица и солдат

---

Сочинитель сказок

---

На катание с ледяных гор

---

На стене висели

На одной стене висели
маски волка и газели,
маски трагика, шута,
ус китовый, рог скота,

африканские личины,
долговязы и черны;
фотография Мазины,
фотография жены,

фотография Маньяни,
фотография Бардо,
куцый профиль Мастроянни,
жан Габен и Жан Кокто,

разноглазый Модильяни,
пышнотелый Ренуар,
порыжелый тульский пряник
и блестящий самовар.

И сказала мне Мазина:
«Нехорошая стена!
Вместе с скотской образиной
я весь век висеть должна!»

И сказала мне Маньяни,
поглядев на Модильяни:
«Я с Кокто неходовым
не общалась и с живым!»

И тогда сказал Марчелло:
«До других мне нету дела,
сам себе личина я!
А теперь аривидерчи,
и buon giorno, и т.д."

А Габен ссутулил плечи,
стал похож он на медведя,
И по пояс обнажилась
чёрно-белая Бриджит.

Хватит! Голос мой дрожит.

---

Театр Сатира

2.

Бедный сатир

Не Сартр Жан-Поль, не сортир –
Не будем с яичницей путать, –
Простой козлоногий сатир
Попался в охотничьи путы.

И бился сатир молодой
Вопил, разрывая тенета...
Тут нимфе случилось одной
Пройти и увидеть всё это.

Растрогалась девушка та,
Но нечего делать – и мимо
Её проплыла нагота
Пышна для сатира – и зрима.

7.

Три артиста

На улочке, старой и мглистой,
Желтеет фонарная тьма.
Пируют три важных артиста,
И первый похож на сома.

И клык над губой у второго –
Ну прямо, Минос или Змей.
А третья – Сова – от Гюгова
С наклейкой во взоре: «налей!»

Пируют они – и фонарик
Укутал троих в желтизну.
И сом что-то в воздухе шарит,
И Совушку клонит ко сну.

И Змей загрустил синегубый,
И песню орёт на весь свет...
И вечер ласкает их грубый,
И вторит им, вторит поэт.

---

Под оранжевым абажуром

1

Под абажуром тряпичным,
словно, календула в чае –
я вечера преотлично
с куклой прекрасной встречаю.

Чайник под паром зелёный,
чашки китайские, блюдца.
– Умный, а в куклу влюблённый, –
лампа и свечки смеются...

Старый осёл, а туда же! –
вторит комод им сосновый.
Чёрный чертёнок, как сажа,
в стопке хихикает снова...

– Помнишь печальную сказку?
Помнишь весёлую сказку?
Вспыхнули уголья в печке,
всё превратилось в золу...

Лишь оловянное сердце
да закопчённая брошка
радуют глаз и поныне,
внешний и внутренний глаз.

Пойте же странные песни,
рюмки сдвигайте, ликуя,
празднуйте, дети, победу,
в сладкий трубите рожок!

2

Был абажур, как медуза,
то есть печальная лампа,
как постаревшее сердце,
грела его изнутри.

И изнутри освещала...
Было тепло и уютно
в комнатке оторопелой
жизнь, попивая, листать.

Жизнь же цвела на страницах,
и на страницах коснела,
и со страниц улыбалась
девушкой с взором льняным.

Было ей сладко и горько
было ей томно и мило,
и унеслась она в сказку,
как улетает душа.

Сказочник вымолвил всё же:
«Будь же ты трижды счастлива,
Будь же ты счастлива трижды,
Крылышки, свет, береги!"

3

В венце из волос цветочном,
в венце из шипов полночных
сидишь ты на венском стуле,
и шея твоя грустна.

И грустные очи долу
ты всё опускаешь, бархат
ресничек твоих смеётся,
хотя не до смеха им.

Как эти кусочки хлеба,
как эти пластины сыра,
как дольки лимона эти,
ты память мою нарежь.

Что б было ей так же грустно,
что б было ей так же мило,
и пели б, целуя, губы
её в золотой висок.

4

Как чутко зима крадётся!
А мой абажур вечерний
огонь возжигает рано;
и вот, веселясь под ним,

смеются мои печали,
грустит моя радость, плачет,
и детка грызёт баранки –
душа – и косички две.

Смеются два сердолика,
и венчик с пробором светлым;
она – два вершка от стула,
и дюйм от стола она.

За наших меньших собратьев
за наших сестрёнок меньших!
Пускай им – полней и лучше,
и проч., и т.д., и проч.

5.

Вот такая вот сказка
и такая-то притча.
Две иконы пшеничкой,
золотясь, проросли.

И со стенки глядели:
Иисус, весь изранен
лоб, в шипах, в каплях красных, –
и святых целый сонм.

Вот тогда-то сказала
мне прабабушка веско:
чёрным словом ругаться –
внучек резвый, нельзя.

Можно только в оклады,
как в окошко, глядеться,
где пушистые вербы,
и лампадка-весна.

Можно только из школы,
не взрослея, тащиться,
с ранцем полным заспинным,
словно палевый жук.

Можно плакать, смеяться,
не старея, и даже –
вечно жить, и с сироткой
прыгать в «классики».
Вот...

6.

Три драматурга

Эсхил сидел, наморщив лоб,
Софокл отдыхал,
А Еврипид жевал укроп –
Или венок вязал.

И пили певчие мужи –
И был Софокл бур;
И светом солнечным служил
Им старый абажур.

Он на Ольховке провисел
Полвека, и потом
Был удалён от важных дел,
И опустел весь дом.

Темно на лестницах его,
В светёлках – темнота,
Впотьмах не видно ничего,
Как в брюхе у кита.

...И плыл ковчег сей по волнам,
Покуда не пристал
К Эллады светлым валунам –
И абажур достал...

Сидят великие мужи,
И каждый тороват;
И свет чарующий дрожит,
Похожий на закат...

И спорят, больше кто разлил,
И кто трезвей из них –
Софокл, Еврипид, Эсхил,
В давнишних снах моих.

7.

Свет в очах: слепой колодец,
Двор, не знающий впотьмах
Ворожей, разлучниц, сводниц,
Чёрных галок на крестах.

И антенн, и крыш пиковых,
И трефовых голубей,
И с нуля невест червовых,
И загубленных бубей.

Дам, старух в чепцах, служанок,
Жён кремлёвских, и простых,
Душных липовых стоянок
И погостов гробовых.

Дядей Жор и взрослых тётей,
Алкоголиков в дому,
Алкоголиков в работе,
Алкоголиков в дыму...

Кучи ящиков у двери,
Арку с лампой на ветру –
Света дантовых мистерий,
Ада дантовую тьму...

Словно германовы масти
Гладью глянцевой легли –
На сукно судьбы и страсти
Чихом неба и земли.

8.

Так сидят эпикурейцы
За зелёненьким сукном.
Сядь и ты, дружок, погрейся –
Что ты всё в себе самом?

Под старинным абажуром,
Под весёлой бахромой,
Стань картёжным эпикуром,
Стихотворец важный мой!

Ни к чему тебе заботы,
Хватит маяться впотьмах!
Видишь, целые народы
На суконных на столах?

Видишь, дамы и валеты,
И тузы, и короли
В глянец радостно одеты –
На материях земли.

Слышишь, тени под землею
Голосят на голоса?..
Не спеши, присядь со мною,
Смертью высуши глаза.

9.

За столиком круглым,
за столиком важным
галдят мудрецы
на наречье бумажном

Галдят мудрецы –
этот в шапочке круглой,
а этот – так толст,
ну а этот так хрупок.

Толстяк – наподобье
трубы ирихонской,
а эта – верблюдица
с гривою конской,

а этот – скелет
в холостяцком шкафу,
а та на весь свет
презирает судьбу...

Все – рыцари, дамы,
за столиком круглым:
вот этот так толст,
ну а этот так хрупок.

10.

Абажур, точно бабочка
и ночной мотылёк.
Старый дедушка бабушке
подарил перстенёк.

Было бабушке весело,
не рыдала она...
Зеркала занавесила
золотая весна.

Перстень Радость-Страдание
у неё на руке.
Дед зевнул на прощание
и исчез вдалеке.

Абажур тускло светится,
апельсиновый свет.
Что-то бабушка сердится.
Что-то дедушки нет.

---

Благоволение

Ко мне судьба благоволит:
Мне дан огонь речей несносных.
В закатном небе он кипит
И бьётся в топках паровозных.

У кочегарова огня
И у зарниц такое свойство –
Они ложатся на меня
Холодным блеском беспокойства.

Они сияют и горят,
Дрожат и шевелят губами;
Они и мучат, и дарят
Непревзойдёнными дарами.

---

Христос в распахнутой пурге...

        * * *

Христос в распахнутой пурге;
Пути железные дугою.
Локомотивы налегке
Стоят и движутся в покое.

Под их густою сединой
Лежат таинственные думы;
И тепловозик заводной
С утра урчит в пурге бесшумной.

Во славу вьюжного Христа
Бронями жаркими трясутся –
И в снег несутся поезда,
И в свет неведомый несутся.

За день, за миг, за трудный век,
Счастливо вписанный в просторы,
Где всё бело, покуда снег
Уносит нас, как поезд скорый.

---

Волхвы и Волы. Музыкальная притча

---

С панно Марка Шагала для Метрополитен опера

---

Невидимый собор

Звон над стужею осенней

---

Может быть, в шахматной кепке...

---

Парк осенний; Мазина Джульетта...

---

О портрете четы Арнольфини Яна Ван Эйка

---

Поиграй в железные пути...

            * * *

Поиграй в железные пути,
Посвисти зелёным тепловозом,
Тополями небо подмети,
И локомотивом плосконосым
Потянись, зевни – и пролети.

С угольными перлами вагон,
С кругляком корявым вагонетка,
С нефтью черномазою бидон,
И платформа, рыжая соседка –

Все в пути-дороге на закат,
Все из плена песен и фантазий
Убежать, уехать норовят –
И гудеть, как здесь мои гудят
Золотые музы в лёгкой фразе.

---

Короткий диалог

---

Дачники, пляшущие под дудку Йорика

---

В Раю Алигьери прохлада...

---

Гоголь сидит во дворе...

---

Трофей

1

Старый «Опель» дармовой,
За мензурку крови взятый.
А хозяин молодой
У спалённой дремлет хаты, –

Пеший, не спешит домой;
Ливень холм сравнял с землёй.

Дремлет «Опель» во дворе,
На брезенте листья – в луже…
Немец в раннем серебре
Спит у хаты и не тужит, –

Пеший, не спешит домой,
Мёртвой не рулит рукой.

2

Двор сигналом оглушён,
Тарахтеньем дом разбужен.
Старый "Опель" из ножон
Извлечён – и снова нужен.

Всадник прыгает в седло,
Стукнув дверцею, садится…
Дремлет немец тяжело,
Ничего ему не снится.

В самом деле: ничего,
Кроме «Опеля» его.

---

Ив прудовых серебро...

---

Кое-что из черновиков

        * * *

Гитару держит музыкант.
Не зря гитара задрожала,
И танцовщица алый бант
Не зря рукою придержала.

Как молний угол и укол
Взметнулись руки над толпою.
Не зря Сеговия тяжёл
Своей испанской головою.

И пальцы толстые не зря
Ломают гриф нерукотворный.
И кружев чёрная заря –
И брошь блестит, как в туче чёрной.

май 2016

            * * *

«Когда весна придёт – не знаю...» -
Лучи небесные в окне.
И грезит улица родная
О незапамятной весне.

О чьих-то днях невозвратимых –
Ни томной музой, ни молвой;
И ты, любовь, проходишь мимо –
Красна красивой головой.

Идёшь – и твой льняной гиматий
Дворовой горлицы синей...
А в липах пыльных – Богоматерь,
И золотой венец – над ней.

27 июля – 2 авг. 2016

              * * *

Пока мы с мельницами в споре,
И дует ветер в уши нам, –
В счастливом насекомых хоре
Встаёт на горке белый храм.

Вдали за дымкою – и рядом:
Где башенка – не угадать...
Ложась под удивлённым взглядом,
Крылатая стрекочет рать...

И рать, и тварь – жужжит прилежно,
Курганы летние разрыв...
И всё твердит мне голос нежно
Небесный и земной мотив.

27 июля

             * * *

Вот Он в облаке пашен и пчёл;
Нимб лазурный и синий гиматий...
И кузнечик в полёте тяжёл,
И пустыни простор неохватен...

Всем один непреложный закон –
Человеку, осе и травинке.
Вот, над миром возносится Он;
Там схватились ветра в поединке...

Им, ветрам нипочём вороньё,
Что звенящие главы обсело...
Плачь и радуйся, счастье моё,
Утирая слезу то и дело...

27 июля

Инжир

Инжир превратился в кашу,
Рассеян и красноват...
Пусть дудка о нём расскажет,
Пусть волны о нём гудят!

Обсядут златые пчёлы,
Размажут по камню дня!
Мучнистый инжир весёлый,
Зачем ты забыл меня? –

Как рот, покраснел раскрытый,
И спёкся, как маков цвет?
И горем лежишь убитый,
Как будто ты сам – поэт...

1 августа 16

---

Герострат

---

Будет счастлив тот стократ,..

      * * *

Будет счастлив тот стократ,
Кто – не Цезарь, не Сократ,
Не колонна храма,
Не на площади – Давид,
Не плывущий в море Крит, –
Ветер с Валаама.

Будет счастлив тот стократ,
Кто солёной корке рад,
С ключевой водою,
Кто поёт себе под нос, –
До того дойдёт Христос
Светлою тропою.

4 февр. 15

---

В венах лазурных лазурная кровь стучит...

           * * *

В венах лазурных лазурная кровь стучит.
Может быть, это птица в Раю кричит?
Может, среди камней созревает злак;
Плачет седой Авраам: и спасён Исаак…

Больше Сион – не в огне, не в заре – во снах…
Смотрит в рябую гладь молодой Инах;
Сетью язычества поймана ересь снов,
Сам ты дрожишь, как лист, в глубине веков…

Кто разберёт, кто измерит озноб и пыл
Крови лазурной в киликах планет, светил?
Палочкой выведет кто на сухом песке
Вечности знаки – с часами в другой руке?..

2012 

---

Кукушка

Прогорланила слёту кукушка,
И на свалке дремать улеглась.
Рядом с ней дотлевает избушка,
И ржавеет пружинная вязь...

Жили-были часы, но устали
Тикать, петь на фанерной стене.
И хозяева бродят в печали,
Здесь, как дети, смеются во сне...

Сунет ключик старуха, покрутит –
И забьётся сердечко опять;
Среди ночи кукушка разбудит:
Может, хватит, друг мой, куковать?..

---

Лампы грибок жестяной...

---

Письмо

Свеча потухла, воск оплыл –
Посланье к звёздам улетело,
И голос в нём – из тьмы могил –
Звучал и плакал то и дело.

Звучала музыка, едва
Конверт касался тел небесных,
И строчки в девичьи слова
Преображались в нём чудесно.

«Наутро яблоня цвела,
Но цвет опал, её срубили...
Я плакать больше не могла,
Мне ветры душу иссушили...

И сердце, словно яблок стук
О землю – и лечу в просторе,
И строк моих оживший звук
Не умирает, как на горе...»

---

Другу-антифашисту

Ах, Плейшнер, профессор Вы мой дорогой!
В Берлин допотопный я к Вам ни ногой,
Я в Берн не ездок невоенный.

Там – птичек небесных царит магазин,
Окно и цветок, и разведчик один,
Один, словно перст, во вселенной...

Нет, больше, профессор, я к Вам не ходок –
Не вьюн, не летун, не ездец, не ездок,
Не голубь, не филин, не ворон.

Мне Штирлиц свой «опель» штабной завещал
И ту осторожность – начало начал,
И сердце, чей ритм не разорван.

Ах, милый профессор, укромный чудак,
Слепой мотылёк и работник за так,
Спешите, летите на пламя!

Там радость беды притаилась и ждёт,
Там яд под скулой, ядовитый, как мёд,
И кровь на камнях – под крылами.

---

Гармонист адыгеец седой...

---

На картину Яна Вермеера Молочница. (2009г.)

---

"Невидимка"

В головке юной и кудрявой
Она почти что не видна;
Невзрачной быть имеют право
Моя дурнушка и она.

Моя красавица и диво
Её рассеянных кудрей –
По ветру пущенных красиво,
Но на боку скреплённых ей.

Такая летняя заколка,
Из чёрной стали без прикрас,
Не портит девичьего шёлка
И не слепит влюблённых глаз.

* "Невидимка" - простая заколка для волос (60-е)..

---

Кресало

В земле пролежало кресало немало,
Его археолог добыл.
И миру явилось кресало, кресало –
Луч света его осветил.

Стальное кресало в луче заиграло
И ржавчиной, и серебром.
Потом улыбнулось и тихо сказало:
«Ну вот мой отеческий дом.

Свет Божий – моя коммуналка-квартира,
И двор, и Ольховка–река...
Жаль, Павел Иваныч из лучшего мира
Уже не поддаст огонька.

Меня не ударит о камень, о кремень:
Пропал-запропал кременёк.
Как видно, из почвы в несчастное время
Меня археолог извлёк..."

Лежало кресало и так рассуждало,
И слёзы текли на паркет.
И так заржавело, и так пострадало –
За всех извлечённых на свет.

---

Хендрикье

---

Навеяно картиной Рембрандта "Мельница"

Мельница на каменном уступе –
Плоские древесные лучи.
Хорошо молоть пшеницу в ступе;
Треснувшее семя, не кричи!

Из него уже не выйдет колос,
Не блеснёт щетиной золотой.
Хорошо молоть и плакать в голос
И скрипеть смертельной шестернёй!

Та мука, белее снега, станет
Золотистым хлебом пуховым.
И накормит душу, и поранит
Нерождённым колосом моим.

---

Сон Годунова

---

Хан

Родимый брат пошёл на брата –
На князя князь; целован крест.
И кровь, лиловее заката,
Поля окрасила окрест.

Влилась в церковные пределы,

Где кипятил смолу монгол.
И небо в прорезях редело –
И кровью брызгало на пол.

Смотрели, в золоте, святые,
Смотрели ангелы с высот;
И брал оклады золотые
В полон немыслимый народ.

И хан спросил: «Не жалко брата?
Людей не жалко и коней?
«Да полно, хан, земля не хата,
Всем братьям места хватит в ней...

Добудем лёгкую победу,
И власть разделим пополам...»
Но князь остался без ответа:
Отворотился молча хан.

---

Феллини

---

Деревенский оркестрик

---

"Молочница" Вермеера

---

На Азове волны - кипяток...

    * * *

На Азове волны –кипяток,
На лимане – лодки дровяные.
Детство, неуживчивый рачок
Покидает домики витые.

Оставляет берег золотой,
На блесну трезубую наколот,
А потом становится звездой,
Проницая синеву и холод.

Пронизая чаянья и дни,
Чтобы быть в моих селеньях первым.
И цепляют детские клешни –
Океаном брошенные перлы.

---

Акробатка

---

И карлик за мной не спешит...

---

По развалинам сердца

---

Износить железные сапоги...

              * * *

Износить железные сапоги,
Съесть мешок и ещё половину – соли,
Девять посохов поломать из ольхи –
И заплакать в конце от весёлой боли...

Вот он дом на отшибе – и стар, и мал;
Потускнели годы – его глазницы...
Ты всё видишь, Боже... Я не упал,
Почему же рожь сквозь меня колосится?..

---

Одуванчик

                            «Баба-баба, завей кудри!»

                                          детская приговорка
                                                                           
Пыль златая покрыла дорогу,
На листву вдоль дороги легла.
Одуванчик не тронь – недотрогу:
У него голова зацвела.

Опушилась – и шапочкой стала;
Стебель зелен, молочен, упруг.
И пушинки подобьем кристалла
С ветерком поредели не вдруг.

Так и наши года поредели,
Позолота голов отцвела;
«Баба, кудри завей!» – мы пропели;
Коротка наша песня была.

---

Бывают дни, бывают сны...

       * * *        

Бывают дни, бывают сны –
Финифть, мусия – да и только!
На небе трещины видны,
И держит шарик колокольня.

Подвижный, маленький, златой...
Как в короб, в облако упрятан,
Парит раёк небесный мой,
И сердце курится, как ладан...

---

Сердце Алигьери

---

Монтеррей почти не виден

---

Весна

---

Долгая дорога в Берн

---

И в шутку и всерьёз

---

Старым локомотивам

Давно я вас оставил в забытьи
Полудремать в метелях тупиковых.
Простите, звери нежные мои, –
Запасный путь за дымкою снеговой.

Такой покой смятеньем ледяным
Давно, давно дырявит ваши души.
И свищет, свищет ветром продувным
Труба зимы в проржавленные уши.

Так чутко спать не может человек –
Двуногий, плоский и прямоходящий...
И всё летит вам в очи свет и снег,
И всё поёт вам ветер леденящий.

---

Пластинка скользила по кругу...

            * * *

Пластинка скользила по кругу;
И розан, и голос мерцал.
За окнами плакала вьюга,
За вьюгой смеялся вокзал.

Гудки раздавались и пели,
Перрон спотыкался о снег.
«Ромалэ» ромэновцы пели,
Весь день или год, или век.

Скользила пластинка и выла,
Мерцанье и шорох храня;
И злобу под сердцем носила –
Украсть и замучить меня.

---

Памятливый паук

Подагрик-паук, на верёвке летая,
На нити слепой и неверной судьбы,
Заметил нарочно, как муха златая
Летит и жужжит в густоте синевы.

О, дивное время, о, утро желаний! –
Был молод когда-то и резв крестовик.
Он плёл паутину любовных желаний,
Он в кокон оправил мушиный язык!

Жужжали вокруг поэтессы, вздыхали;
Иные – немели в опасной сети...
А юный паук, как Гермес без сандалий,
Парил – и шептал ему ветер: лети!

---

Фрау фон Кнооп

---

Чудеса пантомимы

---

Всё неплохо

---

Дитя Афродиты

Он стоял на скале,
похожий на громадную статую,
парящую над Рио да Жанейро –
гордость этого города, –
только гораздо меньше
толще и в цвету.

Из облака к нему
протягивала гибкие руки
муза или его жена,
что было одно и то же.

В голубизне небес
парил беломраморный орёл;
по откосам скал
ютились соты
бедняцких греческих хижин.
Кричал осёл,
но его вдруг не стало слышно,
поскольку певец запел.

Дрожанье флейты,
утренний возглас ветерка
и блеяние дикой козы –
всё слилось и задышало
В его прекрасном,
бесконечно высоком,
беспамятно-древнем голосе.

Демис Руссос пел о любви,
рождённой когда-то из пен;
о радости творчества,
которою радуются
все более или менее значительные
греческие композиторы и певцы,
как то Гомер, Илья Пападопулос,
Мария Каллас и
Микис Теодоракис.

Когда-то в конце восьмидесятых,
в Москве, в Лужниках,
мы со студенткой из моей группы
сидели на его концерте.
Это был совсем другой Руссос –
уже постаревший, лысоватый,
с хвостиком волос на затылке.

Любимое дитя Афродиты,
он пел о рождённой из пены любви,
о высокой радости жить,
о полёте орла,
о шуме моря,
о небольшом сувенире,
подаренном любимой.

Прохаживаясь по сцене
в свободной одежде,
весь переливаясь
золотом и белизной,
он не мог брать высокие ноты
как на знаменитых чёрных
дорогих дисках, –
и поэтому хотелось ему подпеть.

Хотелось
протянуть руку –
и вместе с ним
галантно тащить из волн
за обе влажные кисти
любострастную Афродиту.

Где теперь слушают
его высокий голос,
похожий на утренний бриз?

---

Молода и влажноока...

          * * *

Молода и влажноока,
Лунолика и светла,
Чародейного Востока
Дочь – женою мне была.

Годы минули часами;
Лёгкий стан отяжелел,
Под седыми волосами
Лоб жемчужный потускнел.

От своей Шахерезады
Не сгораю я в огне, –
Нежной мудрости прохлада
Струны трогает во мне...

---

Считалка

---

Спутники в ночи

Клара посмотрела на часы
и ахнула:
«завтракать пора, Карл» –
сказала Клара.

Карл посмотрел на неё
кислым взглядом,
в котором читалось
«опять устрицы с лимоном,
ренвейн,
маринованный морской паук
и мясистые клешни
камчатского краба!»

«Ох уж эти радиоактивные
морепродукты!» –
сказал Карл вслух
и весь засветился
неопределённым,
скарлатиновым светом.

«Пора завтракать, Карл» –
твёрдо сказала Клара
и грохнула об стол тарелкой,
на которой красовался
красный большеголовый
с присосками осьминог.

Карл молча ел.
В ушах его шумело
далёкое Японское море,
полное радиации.

На волнах покачивалась,
светящаяся даже днём,
рыболовецкая шхуна.

На палубе суетились
гортанные японские матросы,
и возлежали,
образуя горы,
редкостные дары
Японского моря,
озарённого
мягким нездешним сиянием.

«Клара!» –
вскричал Карл.

Генрих Гейне
поморщился с портрета,
изобразив что-то похожее
на сильное отвращение –
то ли к Карлу,
то ли к самим
японским морепродуктам.

Клара повела чёрными
роскошными глазами
и удивлённо приподняла брови.

 «Клара, сядь…!»

Клара села.

«Клара, выпей воды…»

Клара выпила воды.

«Клара, я нашёл коралл».

Клара побледнела.

«Я нашёл его в брюхе
маринованного паука!»

Клара покраснела.

Потом она пришла в себя
и сказала:

«Дай его сюда!
И больше никогда,
слышишь? никогда
не лазай в мой ридикюль!»

Гейне отвернулся,
чтобы не прыснуть
прямо в глаза супругам,
а когда повернулся,
в руках у него был
блестящий новенький кларнет.

Глядя с портрета,
он затянул «спутники в ночи» –
и поражённая,
но счастливая чета
вся засветилась вдруг…

Внутренним светом.

---

Верлибры

Золотой век

---

Лютнистка

Лютня.
Занавесь.
Бабочка-платье;
рюши, складки – нога в башмачке.

На стене, как на небе – Распятье,
и Христос на кресте, как в пурге…

Между прочим,
лютнистка моложе
всех красоток Брабанта – милей.
И бежит её счастье под кожей
виноградом Христовых кровей.

Но пурга во Фламандии ныне
на упругие мельницы жмёт.
Ах, лютнистка! В оснеженной сини –
и играет она,
и поёт.

---

Странствующий ветер

---

Не ходите во храм Афродиты...

---

Амалфея

Амалфея с отломанным рогом;
Эта – притча моя и судьба.
Поплыву я в созвездье высоком,
Переменчив и виден едва.

И коза молодая заблеет,
Детку-Зевса в пещере тая...
До свиданья, – скажу, – Амалфея.
Сливоокая нимфа моя!

И увижу: из рога, как дети,
Проливает она молоко, –
И дорога молочная светит, –
И становится песней легко.
 

---

Коза обратилась звездой...

---

Сказка

---

Разлей свою вязкую ворвань...

              * * *

Разлей свою вязкую ворвань,
Студёный стакан фонаря.
Я сказку по-своему вспомнил,
Листку передав её (зря?).

Лежит он под снежной крупицей
С безделкой моей в голове,
И, палому, яблоня снится
И серая птичка в листве.

Поёт она тонко и скачет
На луч с золотого луча –
Неправильно понята, значит,
Душой фонаря усача …

Роняет он слёзы густые,
Как вечер, как ворвань и снег –
И луны стоят золотые
Вокруг затуманенных век …

---

Кисти и цепи

---

Стела

---

Вселенная тем хороша...

---

На улице Алымова

---

Навеяно картиной Брейгеля Две обезьяны

Обезьяны мои на цепи.
Что им город? – ореха скорлупка.
Что им мачты и шпили твои? –
Несмешная и глупая шутка.

Хорошо в полукружье окна,
Где далёкие утки мелькают.
Испугалась чего-то одна,
И о чём-то тоскует вторая.

И единым кольцом скреплены
Обезьяньи косматые души, –
Тяжелы для такой вышины,
Где и жалобы – тише и глуше.

---

Голоса

---

Сапфо

---

Как пудрой сахарной пекарня...

© Все права защищены

---

Ещё журчали провода...

---

Дядя Жора. Театр Золотая Тыква

Жор напал на дядю Жору,
Дядя Жора стал – обжора!
А ведь был он тощ и сух –
В чём ещё держался дух!

Ест он днём и ест он ночью;
Ест он дома и в гостях, –
Ест, когда уже не хочет
И когда не может –ах!

Стал печален дядя Жора;
Стал он сохнуть и хиреть:
От такого, братцы, жора
И не долго умереть.

Дядя кушает таблетки:
Понижает аппетит.
У него от хины едкой
Пузо тощее болит.

Пристрастился дядя к горькой –
Пьёт он ночью, пьёт он днём.
Алексей Максимыч Горький
Написал «На дне» о нём.

Заходил к нему Вергилий,
Приводил Эдгара По.
Сорок дней они не пили
И не ели ничего.

А на сорок первый – эти
Растворились, аки дым.
И явился тих и светел
За обжорою моим.

---

Спящий грумёр

Уснул грумёр. И сном младенца
За ним – уснуло полотенце, –
И два конца, и два кольца,
И мопс с размерами тельца.

Уснул грумёр. А мопсу снится
Мучитель давешний его:
Грумёру надо бы побриться,
Но мопс не может ничего…

Не ест, не пьёт – скулит болезный.
– Мы в пёсьих лапах бесполезны, –
Щебечут ножницы, – беда:
Растёт грумёра борода.

В волненьи кёльнская водица:
– Ах, ах! Я выдохнусь совсем!..
Но спит грумёр. Грумёру снится
Всё, что обычно снится всем.

---

Ничего не суметь, не успеть...

* * *

Ничего не суметь, не успеть;
Никого не оставить счастливым.
Но оливки желты на оливах,
И успел виноград почернеть.

Будут соки и масло, и мёд;
Будут вовремя стрижены овны.
Не напрасно мой пристальный год
Седина обрамляет любовно…

Этот свет, этот шелест льняной,
Этот снег – никогда не растает.
Лишь лоза зашумит надо мной,
И пчела протрубит золотая.

---

Во дни депрессии и скуки мировой...

* * *

Во дни депрессии и скуки мировой,
И в дождь, и в снег – один спешу домой.
И там не нахожу себе покоя;
Очаг, семья и сплин – и всё такое.

Такое всё – как из кромешных снов,
Что ночь питают молоком ветров,
Шурша портьерой, рамою стуча,
И сострадая сердцем палача.

Глядит палач, а прорези пусты...
Когда же, дождь, себя измучишь ты?
Когда ты, снег, избудешь свой полёт? –
И сквозь меня покой – и мир пройдёт?..


* * *

Наконец, и осень, и усталость,
Этот воздух хладный и сырой.
Улыбнуться – только и осталось;
С тишиной молчать наперебой.

Где мои расцвеченные книги, –
Всё, что ветер закружил – и сжёг?
Голосок свечи одноязыкий
Ничего переменить не смог.

Вот во мне его огонь глубоко –
Ладану сердечному под стать...
Я успел, мой ангел, слава Богу,
До Трубы родиться – и устать.

---

Не носим мы англицкий твид...

* * *

Не носим мы англицкий твид, –
Как ад, нас синтетика парит.
Но Тауэр в нас говорит:
Шекспирова чествуем Гарри.

Под древом сухим королей
Мы золото делим с ворами.
И дряхлая дама виней
Вершит правосудье над нами...

И Моцарт за древним фоно
Играет свой Requiem чудно, –
И яд, что зовётся вино,
По венам течёт поминутно.

И снова Полоний убит,
Научной и праведной шпагой.
И на перепутье пиит
Стоит – меж хандрою и брагой.

---

На мотив картины Вермеера Девушка с жемчужной серёжкой

В ушке – жемчуг розоватый,
Губы алы, бледен лик.
Снег идёт, подобье ваты,
И в снегу портрет возник.

Он парит и вьётся, стоя
Детским змеем на ветрах. –
Одеянье золотое;
Слово замерло в устах.

Ничему не возвратиться:
Вечность снежная прошла.
Лишь повязка шевелится,
Как лазурь, вокруг чела,

Златом падая на спину.
Помни, юная моя,
Золотую середину
Снега, жемчуга, житья.

Взгляд жемчужный, взгляд чудесный
Ни за что не отводи!
Хоть и сердцу в раме тесно, –
Снег и вечность впереди.

---

Лейли кружится в листопаде...

* * *

Лейли кружится в листопаде
И ловит ветер влажным ртом.
Летают пальцы, руки, пряди
И плещут в звуке золотом.

Меджнун забывчив и не весел.
Его осенний пыл томит.
И дух его не слышит песен
Умершей в осени Лейлит. –

Повисли руки, словно плети,
Глаза прикрытые глядят:
Кружит Лейли в осеннем свете –
И листья, падая, летят...

---

Моя душа – исчезнувшее море

* * *

Моя душа – исчезнувшее море
И материк.
На берег выполз дряхлый, как на горе,
Старик. Старик

Тупым, печальным, красноватым взором
Упёрся в даль.
Там паруса, вкусившие простора...
Миндаль. Миндаль

Роняет цвет; цветёт и розовеет.
И шум морей.
И меж ветров один, как лунь, белеет –
Эгей. Эгей.

---

Песня обжоры. Для театра Тыква

Урчит голодное брюхо
С ночи и до утра.
Какая была севрюга
И чёрная икра!

А розовые колбасы
С белым, как снег, жирком!
А мясо тушили - мясо
С луком и чесноком!

Какую срезали плесень
С вощёных сыров как мёд!

Печальнейшую из песен
Гаргантюа поёт.

---

Мерит

У гробницы, расписанной ярко,
Груды скарба и плакальщиц хор.
Мерит спит, Мерит снятся подарки –
Ожерелье и перстень Хатхор.

Сладкий «дум» и тяжёлые хлебы;
Снятся специи Мерит моей.
Снится ей бирюзовое небо,
Звон зубил над Долиной Царей.

Снится муж – безутешный, согбенный –
В тишину провожает ковчег;
Опустился на оба колена
И его хлебопашеский век.

В душном небе не строят, не сеют,
Жарким сердцем взлетев на весах.
До свиданья, заснувшая Мерит,
С запрокинутым небом в глазах.

---

Лютик

Цветок куриной слепоты
Мне ближе роз, родней лилеи.
Из дней пустых киваешь ты,
Головкой глянцевой желтея.

У розы шёлковой – шипы,
Дурманит лилия рассудок.
Нужны им свадьбы и гробы;
А ты как скуден – так и чуток.

О, не замеченный молвой,
Необходимый лишь поэту, –
Подслеповатый, полевой,
С куриным венчиком – и светом.

---

Каштан

Каштан тяжело ронял
Коричневые орехи.
Старик его стукам внял,
Тащась в небывалом веке.

Он сердце своё достал –
Орех с глуховатым звуком;
И вдруг растворился, стал
Плодов жестковатых стуком.

И стал тишиной старик. –
Молва разнеслась по свету:
Каштанов сухой язык
Поведал о том поэту.

И выдохнул ветер вдруг,
Поэт – и запела дудка.
Но дедова сердца стук
Всё слышался в промежутках.

---

Пахнут дёгтем стальные пути...

* * *

Пахнут дёгтем стальные пути.
Фиолетовый свет впереди.
Ночь тяжёлая мазана сажей.

Не проси, мой огонь дорогой,
Больше я в этот свет ни ногой,
Мутноватый и угольный даже.

Ни при чём тут усталость моя.
Не хочу я в чужие края,
Не хочу в закрома золотые.

Лучше пропасть родимая – пусть,
Где смыкаются радость и грусть, –
Обрываются рельсы стальные.

---

Истукан

Мой истукан резцом дождей исстукан,
Ветрами, вьюгой убелён.
И в мастерской неслышно было стука –
И выступил из глыбы он.

Из облака, где сладкие сирены,
Маня, рыдали в вышине;
Ни Микеланджело, ни Эрзи, ни Родена
Не снилось ни ему, ни мне.

А снилось нам
По разным сторонам
От яви – на высоком постаменте:
Он – мне, повелевающий громам,
А я ему – кричащий в монументе.

2014

---

Недаром я пел о дворах...

* * *

Недаром я пел о дворах,
Об улицах с окнами в стужу:
Сухая крылатка в ветрах,
Я дереву больше не нужен.

С зерном перелётным в груди
Не нужен ни людям, ни птицам.
И сколько меня ни крути,
Мне в дерево не обратиться.

Вовек не шуметь мне в окно,
Не падать в метельные дали.
И сердце, сухое зерно,
Двуногие птицы склевали.

---

Сосна

Под небом шумела сосна,
И вот, золотую срубили.
И пела она, как струна,
Покуда ей избу топили.

Теплом наполнялась изба,
И жалобно выло полено.
В печи занимались дрова,
И хвоя рождалась из тлена.

Тянулись из углей стволы,
Бревенчатый свод подпирая,
И капли блестели смолы,
По жарким ланитам стекая...

И сосны вдыхали, как снег,
Метельную мутную брагу.
Секиру точил дровосек,
По жёлобу съехав оврага.

Свечу зажигала вдова –
И пушка гремела окладом,
И пули летели едва –
Едва уловимые взглядом...

Стонали, качались стволы,
Распёртая хата вздыхала...
И плавились смолы, светлы, –

И всё начиналось сначала.

---

У вежи колодец стоял...

* * *

У вежи колодец стоял.
Журавль, ведро опуская,
Скрипел и упорно молчал,
Как будто бы что-то скрывая.

И вот незаметно пришла
Трёхсотая осень златая.
Журавль раскрывает крыла,
В дождливое небо взлетая.

Его не увидишь с земли –
В такие глубокие выси
Ветра журавля занесли.
Колодец бревенчатый высох.

Плывёт по долине косяк,
Углом становясь – и рыдает.
Трубит деревянный вожак –
И долю свою забывает.

У вежи колодец молчит.
К нему не приходят напиться.
А угол осенний летит;
Трубит деревянная птица.

---

Колодец

У вежи колодец гнездился,
Три века ведёрко ронял,
И вдруг в журавля превратился
И голос свой в небо поднял.

И стелется голос за тучей,
Курлычет в родимой дали.
И редко журавль скрипучий
Ему отвечает с земли.

---

Сказ про то, как мужик в раю и аду побывал

Шёл мужик через лесок.
Шёл он полем, шёл низиной,
Прямо шёл, наискосок, –
И находит погреб винный.

Пил мужик из черпака,
Пил из бочки, из бочонка,
Пил из пригоршни, пока
Не увидел рай спросонку.

Пели ангелы вдали
И сиренами не выли,
А, подняв, поволокли –
И в геенну уронили.

---

Колесо

Колесо покатилось по свету,
От мертвецкой телеги отпав.
Вот оно прикатилось к поэту,
У порога три раза упав.

Снял рубанком он стружку златую,
Распилил этот круг фронтовой;
Смастерил себе лиру витую, –
И она зарыдала вдовой.

Так она безутешно рыдала
Сорок осеней, вёсен и зим.
И когда стихотворца не стало,
Наконец замолчала – над ним.

---

Брат Жан на винной бочке сидел...

* * *

Брат Жан на винной бочке сидел,
И был он изрядно пьян.
А выше, на ветке, удод дудел,
И ветер выл, как орган.

И куколь глаза его скрывал,
На щёки съезжая вмиг.
И к небесам монах поднимал
Вино и багровый лик...

Сидел брат Жан, хвалы вознося,
И пил он за всех святых.
И никого пропустить нельзя:
Обидеть не мог он их.

Пустела бочка, листок летел;
Тускнело стекло небес.
И вслед за удодом монах запел,
А вслед за монахом – лес.

---

Калинов мост

Калинов мост через Смородину.
Идёт солдат в шинели ветхой,–
Стучит костыль, кричит: «за родину!»
И добавляет: «за соседку!».

Идёт вдова с дурной улыбкою,
И за рукав девчушку тянет.
И над смородинною зыбкою
Дрожит Калинов мост в тумане.

По досточкам трёхтонка катится,–
Шофёр припал к стеклу и рулит...
И в облаке мелькает платьице.
И мост танцует на ходулях.

*Калинов мост — мост через реку Смородину в русских
сказках и былинах, соединяющий мир живых и мир мёртвых.

---

Самозванец

Царь Борис! В покоях неспокойно,
Неспокойно среди верных слуг.
Бродят тени ляхов, бродят войны –
И светильник аленький потух.

Помрачились в светлом хороводе
Лики-свечи, мутны образа.
Царь Борис! В груди порфирной бродит,
Засыхая, колкая слеза.

Будет час – она ударит в печень,
Ткань прожжёт, кирпич пройдёт шутя.
И обнимет царственные плечи
Малое убитое дитя...

– Кто там, что там?.. Тягостно и смутно;
Ангелы малы на потолке...
– Патриарха!.. Сына!.. Поминутно
Скачет схимник в польском клобуке.

Скачет войско – вот оно у входа,
Вот оно въезжает в купола...
И толпа, и зарево народа –
Самозванцу гордому хвала.

---

Овечка

Ночные отары проходят,
Каракуль лоснится ночной.
Ты в небе туманишься вроде
Кудрявой овечки больной.

Овечка отбилась от стада,
Хрипит колокольчик во тьме.
Ни хлеба, ни сыра не надо,
Овечка отставшая, мне.

Не надо руна золотого,
Воздушных, как пух, одеял, –
Ни дома, ни светлого крова,
Что я в тишине потерял.

Осталось мне крылья приделать –
И в омут, – и вслед за тобой,
Бессонниц нехитрое дело –
Полёты над сонной Москвой.

---

Поэт и Муза

Поэт сидел на табурете
И молча Музу призывал.
Он говорил, что всё б на свете
За радость творчества отдал.

Явившись, усмехнулась Муза:
«Дружок, зачем тебе мечты,
Свободы творческой обуза
И отстранённость красоты?

Зато – семейные раздоры,
Муть переулков, волчий взгляд?
И клевета, и наговоры:
Их рукописи не горят.

Родных и близких недоверье
Зачем, зачем тебе, поэт?
В своём отечестве, поверь мне,
Пророка не было и нет.

Слабеет творческая сила
И время ускоряет ход.
Измучит домыслов могила,
И «жар напрасный» допечёт.

Сиди себе на табурете,
И проживай единым днём –
Всё, что вокруг себя заметил,
Что в сердце выносил своём!»

---

Вертеп

Иосиф, Мария с младенцем –
И вьюга, и ангелы с ней.
Завёрнут пирог в полотенце;
В кошнице – подарки гостей.

Сусального золота слитки
И смирна, и ладан сухой.
По облаку тащит кибитку
Оснеженный ослик крутой.

Меняются время и место,
Способные снегом идти;
Фигурки из сдобного теста,
Из сахарной пудры – пути...

Вздыхает осёл крутобокий,
И маленький мальчик ревёт...
Волшебные куклы, дороги;
Снега и ослиный помёт.

---

В Эльсиноре

В Эльсиноре, как известно, мрак.
А в окрестностях могилу роет –
Держит череп шутовской – дурак:
Нет, чтоб откопать бедро героя!

И туда же Гамлет: "Йорик мой,
Бедный и несчастный!.." – время даром.
А его Офелия больной
Показалась мрачным санитарам...

Гнили яд в оливках развесных,
И вино, увы, не стало лучше.

Осторожно, мой просрочен стих –
И клинком становится колючим.

---

Чёрный танец

Танцуют безлицые братья
В сухой и кровавой траве.
Танцует невестино платье
И бьётся само по себе.

И тут же жених ослеплённый
Танцует, лиловый с лица. –
Таращится в очи влюблённой
Его голова без конца.

Не плач это – песни и речи:
То братья смыкают круги,
И кружатся – руки на плечи,
Как солнца блистают клинки.

На небо убитая пара,
Танцуя, восходит, как дым.
И струнное облако тара
Поёт и играет двоим.

---

Фарфор тоскливый на стене...

Фарфор тоскливый на стене,
Пластинки в стопке запылённой.
И патефон шумит во мне,
Нерукотворный и бессонный.

Скрипит пружинная душа
И тишину по кругу гонит.
Давид вздыхает не спеша
И трёт нецарские ладони...

Огнём библейским не зажжён,
Его светильник догорает.
И счёты убирает он,
Как будто арфу убирает...

И плачут струны горячо,
И ангелы над ними дышат.
И ночь глядит через плечо,
И свечи чётные колышет...

---

Резные края фотографий

* * *

Резные края фотографий,
Времён и мгновений осот;
Отец в желтоватой рубахе
И дедов неведомый год.

И дед в сапогах мой и кепке,
С картошкой, печёной в золе,
Хвативший весёлой и крепкой,
С бедой в чёрно-белом стекле...

Прабабка на снимке картонном
Скуласта, скучна, молода. –
И мужа, и брата бессонно
Качает забвенья вода...

И спят они в дымке, за рамой,
Два века в себе хороня.
И всё не стареют упрямо,
И в небо глядят сквозь меня.

---

Когда бы память научить...

* * *

Когда бы память научить
Пускать горбатые трамваи,
Углями улицу мостить,
Закат над крышами взвивая…

И кистью, слипшейся давно,
Царапать звуки, свет, и запах
Часовни, бани и пивной,
Стоящей на куриных лапах…

Где канцелярский магазин
И дом немецкий – томик книжный…
Где влип в мой детский казеин,
Жучок, полвека неподвижный…

2012

---

Северный дуралей

1

Пусть сердце уголь лиловатый!
Пускай оранжевым огнём
И вьюгой перисто-крылатой
Ещё мы дышим и живём.

Не ждём, не спим, не топим торфом
Светил багровые котлы.
И со стены – кабанья морда,
И очи демонов белы.

Черно жилище и просторно.
Но нам ли жаловаться, брат,
Что не погашен свет в уборной –
Лилово-алый – как закат?

2

Небо не тянется между нами,
Вязкое, как нуга.
Верим, живём, наделив огнями
Местного дурака.

Тот запалил огонь бенгальский –
Дудка всего милей.
Ну, поумней же ты мало-мальски,
Северный дуралей.

Гонишь ты снег, раскрошив на даты
Наши дела и дни.
Ветер чуть-чуть кривой, горбатый,
Жги и туши огни!

3

Под навесом – фонарик желток,
Над навесом – небесный поток;
В синем сумраке месяц мутится,
Согревается перьями птица.

Согревается местный чудак,
Трёт ладони себе просто так.
Ничего никому не поведал,
Но из горлышка белой отведал.

И ушёл в баснословные дни.
Веселятся и плачут они.

Зима 2014

---

Авраам

Авраам заносит луч,
Словно лезвие, над сыном.
Ангел, лёгок и могуч,
Руку старца отодвинул.

Луч вонзился в тишину;
Утро веет сизым дымом…
Может быть, и я усну,
Став, как облако, незримым…

Может, встану на горе
И, вдыхая дым пастуший,
Замолчу о той поре, –
Тишина забьётся в уши…

Слух отнимет тишина,
Аврамов луч уколет, –
Станет лёгкою спина,
Словно облако на воле…

---

Осень, пространство, парник...

* * *

Осень, пространство, парник.
Это ли осень былая?..
Мой удручённый двойник;
Неба парча золотая…

Грезит, летя высоко
Над овдовевшей округой…
Как же темно и легко
Петь панихиду по другу!

Петь отходную – и знать,
Что не вернётся былое…
Осень из тучи, как мать,
Небо струит золотое.

---

Пчела

Я случайный цветок медонос.
Хорошо мне в сиреневом теле.
Я пчелу тебе, радость, принёс,
Замолчавшую скрипку Гварнери.

Тронь весёлую струнку смычком –
Заелозит жужжащая память;
Надо мной, медоносным цветком,
Ты очертишь пространство руками.

Словно обруч, как будто ветла;
И в просторе незыблемом этом
Станет лаковым скрипом пчела,
Полосатым и жалящим светом.

---

Отшельник

Абрикос созрел и пчёлы
Все расселись по цветам.
Мимо шёл мужик весёлый
Ко Святым своим Местам.

Плод сорвал – и в голос хвалит:
Сладок, сочен абрикос.
Купола на небе встали,
Храм в златое поле врос.

Сонно поле колосится.
И на диво мужику
Вдруг чернец-отшельник снится –
Борода его в снегу.

Брови густы и белёсы,
Чуть шевелятся уста:
– Век не ешь, но абрикосы
Принеси к стопам Христа.

Пред Спасителем кошницу
С сочным золотом поставь...» –
Молвил. Поле колосится,
Облака несутся вплавь.

Абрикос созрел и пчёлы
Все расселись по цветам...

Мимо шёл мужик весёлый
Ко Святым своим Местам.

---

Береста

Лампы, глаза; из ушей провода;
Галстук, сорочка – да только беда:

Жив он и мёртв, не горяч и не лёд;
Так себе сам по стремнине плывёт.

Не различает толпа мертвецов
Жён и детей, стариков и отцов.

И по течению хвойной реки –
Словно плывёт и не видит ни зги.

– Сын! Подожди, не плыви в пустоту!
Я – твоя мать, принесла бересту.

Трижды себя оберни берестой;
Не уплывай, мой сыночек, постой!

Мать, я забвенье нашёл среди туч.
Бродит здесь снег, веселящ и могуч.

Холодно сердцу в толпе мертвецов,
Жён и детей, стариков и отцов.

В печени уголья, в лёгких – вода;
Мать, не поможет твоя береста.

Сын мой, лицо бузиною омой;
Из темноты возвращайся домой.

Ждут за столом тебя дед и отец:
Пахарь без рук и ослепший певец.

Ждёт тебя хмельно вино за столом...
– Хвоя кольцом окружила мой дом...

Хвоя родные покрыла места;
Мать, не поможет твоя береста!

---

Пилигримы

Он – под смоквою тенистой,
Стар и чёрен, сед и худ.
Голубой пустыней мглистой
Три отшельника бредут.

– Ставь на стол вино и хлебы –
Торопись, моя жена!
Вместо лиц – песка и неба
Темнота и тишина.

За плечами – дуб широкий,
Скалы горние тверды...
И на ликах, волооки,
Обозначились черты.

– Я сожгу греховны грады.
Авраам Ему в ответ:
– Ради праведных не надо!
– В градах праведников нет.

И застлали небо дымы,
Огнь пуская до земли.
И поднялись Пилигримы,
И в пустыню отошли.

---

Филистимлянин

Над лесом флота, над стремниной
Скалы – несётся в вихре длинном
Непобеждённый Голиаф –
И голова в его руках.

И шлем слепит, и вихрь воет.
Никто его не успокоит –
Ни Иегова, ни Давид;
Над морем великан летит.

Короткий меч забыт, и ножны
Летят за ним, едва возможны,
И неизбежны, как во сне...
И блещут, словно на войне.

Летит силач, опережая
И мир, и камень пращевой.
И голова его седая
Сверкает медной головой.

---

Синий автобус ли, рыжий трамвай...

* * *

Синий автобус ли, рыжий трамвай;
Воздух похмельный, весенний и ржавый...
Ток, не беги и, бензин, не сгорай, –
Будешь посмертно воспет Окуджавой.

Будешь коснеть отставным кораблём
Полуспустив полустёртые шины.
Путь отклоняется в сердце моём
И упирается в запах машинный...

Там, где из фары торчат провода,
Где стекловидное треснуло око, –
Вкопаны в землю, застыли года,
И приуныли светло и глубоко.

Воинство праха, скажи, не молчи,
Руль поверни, и рожками, и звоном
К нищему царству меня приобщи,
Ржавым крылам, проводам и воронам.

---

По картине Герарда Доу Старый учитель

Старый учитель в окошке
Тощее чинит перо.
Он близорук – и немножко
Стар он – и любит добро.

Любит фламандию детку,
Школу – и арку окна;
Скворушку певчего, клетку,
Сонные капли для сна.

Любит крючки на бумаге,
Колбы часов, тишину.
Вечером воют дворняги
На золотую луну...

Шарик висит в поднебесье –
Вертится, светит давно...
Скоро старик занавесит
Клетку, скворца – и окно.

---

Навеяно картиной Франса Хальса Фигляр с лютней

Лютнист ли шут? – А может, сразу
Лютнист и шут в лице одном.
Но хорошо большому глазу
Весёлым полниться вином.

Звучит растрёпанное чудо;
На небеса ль ему пора? –
А может, шутка, ложь, минута:
И холст, и краски, и игра?

И струны лепетные правы,
Что нет на свете ничего,
Опричь лютниста и державы –
Потешной, шуточной – его?

---

78 оборотов

Пластинка носится по кругу.
Из темноты и пустоты
Ты мне протягиваешь руку,
И улыбаешься мне ты.

И на ладони проступают
Вдруг перекрёстки и пути.
Игла тяжёлая вздыхает,
Что дальше некуда идти...

Всё кругу отдано – и ночи,
Заключено и скрыто в них;
Всё бьётся, плачет и лопочет;
Всё песен требует моих.

---

Злой клоун

Нет песка и нет манежа;
На иной тропе – войны
Аккуратно клоун режет
Пифагоровы штаны.

Ровно падают лоскутья,
Все равны между собой, –
Возникают горы-груди
Вечный холод, жар степной,

Океана одноглазый
Разливается циклоп...
По земле идёт зараза,
Колотя за гробом гроб...

Где, ты ангел-утешитель,
Чудотворный, перьевой?
Реет клоун-потрошитель
Над пустыней мировой.

У него в руках от смеха
Содрогаются ножи.
– Клоун, клоун, вот потеха!
В раз последний насмеши!

Кольца, лезвия мелькают –
От штанов остался прах...
Пифагор один вздыхает
В веселящихся веках.

---

Арлекин и Пьеро

Арлекин в рубахе красной
С раззолоченной спиной,
В голубом Пьеро атласный –
Спят за стойкою в пивной.

Рядом – буйное кладбИще
Навалилось на забор.
И грызёт баранку нищий,
Потупляя острый взор...

Жизнью вертится пластинка, –
И певичка хороша...
С тополей летит пушинка,
Тополиная душа...

Спят за стойкою картинно
Арлекин с Пьеро; во сне
Летний солод Коломбина
Наливает в кружку мне...

---

Несметное множество нитей

* * *

Несметное множество нитей
Прозрачный эфир протянул.
Дрожит паутина наитий,
Бесшумный разносится гул...

Сердца застывают и гаснут,
Смеясь, расцветают глаза...
Счастливою лесой несчастной
Нас воздух единый связал...

И движемся мы на просторе,
Молчащие наперебой...
И острое счастье, и горе –
В воздушной разлуке такой.

2013

---

Я собираю малиновые яблоки...

* * *

Я собираю малиновые яблоки
В серебряной инистой стружке.
Они похожи на снегирей
И всё молчат в моём коротком сне.

В моём коротком сне –
Одноклассница, говорящая что-то (о любви?),
Не могу разобрать – что.
Постепенно
Сон становится чёрно-белым:
Чёрно-белые колени,
Лицо и школьный фартук.

В серебряной стружке – иней. –
Короткие любовные иглы,
Любовные игры...
Малиновых яблок
Между собой.

2014

---

В ветре проносится чёрный монах...

* * *

В ветре проносится чёрный монах,
Ряса недвижна и чётки в руках.
Плач и рыдания – следом за ним;
Падают тени дождём снеговым...

Кто-то лепечет, и кто-то зовёт;
Воздух хватает невидимый рот;
Падают, падают снежным дождём –
И возрастают в паденье своём...

Чётки мелькают и ряса черна...
В ветре неверная стонет жена;
Старый убийца гвоздя остриё
С хохотом в сердце вонзает своё...

Так пролетает и вертится ад, –
Падают тени – и снова летят...

---

За что я люблю поэтические конкурсы

На конкурсах отличная погода.
Там все – очкарик, критик из народа,
Седой болтун, доверчивый юнец
И сводный хор, и шут, и швец, и жнец.

Нет места, где бы яблоко упало.
На яркой площади наместо карнавала –
Открытый спор: чья лучше болтовня
И чья правей мышиная возня.

Но мы возьмём, друзья, немножко влево –
Из левой двери сцены королева
Поёт стихи, а посредине гость –
Высокий критик, острый, словно гвоздь.

Он любит дам, он дамам не перечит:
Вот – лучшая из звёзд, и что за речи!
У критика – отвисшая губа;
Виват! Виват! Виват – кричит толпа.

И гость седой, платком стирая слёзы,
Кладёт в карман бумажные вопросы.
Он с радостью ответил бы на них,
Когда бы в жизни раз сложил свой стих.

28 августа 2014

---

Тень Буонарроти

В каморку низкую трактира,
Она пришла в урочный час.
И вот, созданием эфира
Явился Моцарт среди нас.

Он с другом ужинал – Изоры
В его бокале дар сиял,
И он над клавишами взоры
Благоговейно опускал.

Сальери слушал, поражённый,
А тень застыла у стола,
И поменяла с лёгким звоном
Бокалы тонкого стекла...

Теперь слепой завистник – жертва.
(Тень скрылась в облаке огня).
– Ах, Моцарт, стой!.. Ты выпил первый...
– Что, друг?
– Ты выпил без меня?..

И тень незримая бродила
Меж гением и ремеслом –
И яда медленная сила
В бокале теплилась пустом.

---

Капризный ангел

Когда тоска или забота
Заглянет в бедный угол мой, –
Ко мне нисходит с неба Джотто
Капризный ангел золотой.

Пером касается, ребёнок,
Моих бледнеющих ланит,
И что-то шепчет мне спросонок,
И что-то быстро говорит...

И, очарованный виденьем,
Я засыпаю среди дня;
И детских крыл прикосновенье –
Как шум оливы для меня.

---

Спи, моя девочка, спи...

* * *

Спи, моя девочка, спи...
Это всё тролля проделки,
Что за часами сопит,
Трогая хрупкие стрелки...

Ночь перепутана с днём,
Точно и спать нам не надо;
В городе, в сердце моём
Трепет и дрожь снегопада...

В городе, время рябит,
Бродит фонарик по крыше...
Спи, моя девочка... Спит –
Сердце, бубенчика тише...

2013

---

Всё тот же пейзаж за окном...

* * *

Всё тот же пейзаж за окном –
Берёзовый и тополиный.
И день так проходит за днём
В жестокости детской, невинной.

И птички порхают, поют
Свои неказистые песни.
В листве – и покой и уют,
Кладбищ придорожных чудесней.

А ты запеваешь своё –
О том, что далёко – и рядом...
И мечется сердце твоё,
Предчувствуя брешь листопада.

---

На мотив Шагала

1

С Торой свёрнутой белый ребе;
Скрипка, голубь, корова с ним.
Голубь-ангел в лиловом небе,
А корова бела как дым.

То ли синь, то ли сень местечка.
Три фигуры да инструмент...
Скоро будет жаркое с гречкой,
Шейка с печенью – сей момент!

Плачет скрипка, мычит корова,
Голубь-ангел проспал слезу...
Ривка с неба, что так лилово,
Тащит наземь доить козу.

2

Каблучки взметнулись ввысь,
Приподнялась, полетела.
Сонный ребе, помолись
За Кларусь – такое дело...

Держит за руку меня
Мотя мой, с утра небритый,
И от этого огня
Я летаю Аэлитой.

Крепче за руку держи:
Улететь мне всё же страшно...
Невысоки этажи,
Высока «пожарки» башня!

---

И заскучал он, заскучал...

* * *

И заскучал он, заскучал,
Хоть в петлю полезай; повеса
Был легче лунного луча
В стихах тяжёлого замеса.

И равных не было ему
В искусстве выветрить словами
И Божий свет, и Божью тьму
Между домами и мирами.

И дверь распахнута всегда
Была – чтоб звать его на волю.
О нём гудели провода,
Смеясь от радости и боли.

Стучал тяжёлый товарняк,
Как будто ветром проносимый...
Репей шептал ему: приляг
Вот здесь, где жизнь проходит мимо...

Вот тут, где сажа тяжела,
И не поднять валун и шпалу,
А придорожная ветла
Глядит, как девушка, устало.

---

Ласточка

Чернокрыла, с грудкой белой,
Средь резвящихся Давлид,
Спой мне песню, Филомела,
Безъязыкую, как стыд...

Ты темна в небесном склепе,
В норах глиняных светла.
Ты одна в нездешнем небе
Так печально весела...

Спой мне, ласточка; светлее
Песне в страшной вышине. –
И ночной кошмар Терея
Пусть закончится на мне.

---

Тит Андроник

Полил кровью, истолок, -
В тесте головы запёк
Двух преступных сыновей:
Мести титовой пирог
Сатурниновых пышней.

Мать – царица и змея.
Ест – в желудке сыновья,
О злодействах вопиют,
И из матери своей
Печень чёрную сосут.

И поможет титов меч
Дочь от жизни уберечь –
Безъязыкую, без рук,
Онемевшую, как звук.

Эту драму запретят.
Злую драму не хотят
Ни подмостки, ни верхи,
Ни болваны, ни стихи.

---

Липы

1.

Пахнут липы могильным мёдом.
Тяжела ты, моя пчела!
И листва, словно в бубен кто-то
Ударяет на раз и два.

А цветения отсвет? усик
Золотого, как пыль, цветка?..
Облака горизонт отпустят
И зажмут в кулачке жука.

Ты лети, мой жужжащий слиток
Невозможных надежд, потерь!
Прозябанье тебе в убыток –
Лишь сердечному зуду верь!

Вечер липовый благоухает.
Мёд могильный тягуч, тяжёл.
Пчёлка душенька залезает
В лепестковый гудящий шёлк...

2.

Липовое лето легкоперстно,
Тяжелы гудящие шмели...
Заглянули в жизнь – и так неверно,
Так светло-испуганно вошли.

Показались странными друг другу
Среди душных липовых аллей.
Дай мне, Ева, на прощанье руку!
Своего Адама пожалей!

Он среди людей бродил уныло,
Вспоминая райское житьё:
Золотой налив – и сердце милой –
Хрусткое, прозрачное твоё...

Лип цветенье; удушенье – запах;
Золотое марево шмелей...
Мёд могильный на шмелиных лапах,
Драгоценных слитков тяжелей...

---

Белоглаз, чернолиц, с порыжелых страниц...

Люций: Так знай же, это воплощённый дьявол...

Уильям Шекспир «Тит Андроник»

Белоглаз, чернолиц,
С порыжелых страниц –
Рожа дьявола – мавра Арона.
А внутри тяжело,
Режет сердце стекло;
Ветра свист и напев похоронный.

Чернолиц, белоглаз,
В жиже, в гуще увяз –
Перепонки меж пальцев – и коготь;
Вот и уши растут
Мышь летучая тут –
И в крови её крылья по локоть.

Люций мстит за отца.
И по грудь подлеца
Закопать он велит своим слугам.
Не зернист чернозём,
Мышь качается в нём –
В чёрном воздухе, в ветре упругом...

---

Смерть прореживает чащу...

* * *

Смерть прореживает чащу
Снов, событий и друзей.
На часы смотрю я чаще
Ближе к родине своей.

Там берёз и сосен алых
И закат и снегопад;
Нет ни сильных, ни усталых –
Лиры ломкие молчат.

Там заоблачные кущи
Алым светом залиты;
Ангел, в облаке живущий,
Струйный ангел – это ты.

Струйный, тихий, распылённый,
В золотом своём столбе –
Не корящий, не влюблённый,
Всё вмещающий в себе.

---

Не пить нам вместе допоздна...

* * *

Не пить нам вместе допоздна
На том столе с клеёнкой старой,
Стихов не осушать до дна
Над непослушною гитарой.

Тяжёлой водки не искать
В ночи троллейбусного парка,
И в голове не зажигать
Похмельной лампочки огарка.

И не ворочать языком,
Теснясь в разрушенном квартале;
И песен не слагать о том,
Как жили мы и умирали.

---

Два граната

Среди листиков – сердце твоё,
Шишковатое тело граната.
И качаемся мы и живём –
Пламя зёрен и вязкая вата.

Поутру открываем глаза
И молчим, и киваем друг другу.
И дрожит на ресницах роса,
Ветерок пробегает по кругу...

Так и жить бы на ветке вдвоём,
Хоронясь в притаившейся кроне.
Может, сердце – твоё и моё
Никогда и никто не уронит...

---

Лютик

Ослепи меня, глянцевый лютик,
И, ромашка, кольни белизной.
Это только усталые люди
Говорят о высоком со мной.

В тесном чреве, в траве низкорослой,
Гомонящего неба светлей,
Я лежу на перине погоста,
Убаюкан жужжаньем шмелей.

Будет время – и встану с перины,
Как-нибудь, на осеннем ветру...
Разогну непослушную спину
И прозревшие очи протру.

---

Года, столетья и мгновенья...

* * *

Года, столетья и мгновенья.
Перины сор, паркета тлен;
Кукушки шорох и шипенье,
И фотографии со стен.

В просторе, в замкнутости круга –
Лоскутья лампы с бахромой.
А за окном – слепая вьюга, –
И тоже в пляске круговой.

Всё ожило, преобразилось,
И стало зеркалом живым:
И тлен, и разрушенья милость –
И воскрешение – за ним.

---

Представляю, как с носа галеры Орфей...

* * *

Представляю, как с носа галеры Орфей
Видел водорослей синеватые вены
В золочёной волне, что прибрежных олив зеленей
И прозрачней дневной,
не залитой свечами, вселенной.

Удивлялся мальчишка, курчавый и в ленте черныш;
В небе парус летал, и щетинились вёсла у пирса.
Заглядишься, пострел, так и лиру, пожалуй, проспишь,
Эвридику саму,
да и гибель от камня и тирса.

Не просплю! –
Вон целуются стайки мальков,
Вон – драчливые крабы на камень заросший уселись!

В небе парус летал и дымок доходил с берегов,
И скрипела галера, минуя родимые мели...

---

В пути

1. Каринэ Арутюновой

На развалинах дома три женщины в чёрном. Их три.
Провожают, стоящих, лучи покрасневшего солнца.
И плывут эти тени, прижаты лучами зари,
И осколок горит уцелевшего чудом оконца.

У дороги два призрака – женский и рядом мужской.
Остроглазые, лица черны – ни движенья, ни звука...
И старухи сидят на крыльце, золотясь тишиной,
Их морщинисты лица... И ждут они сына и внука.

Сын придёт, протрезвеет, растопит наутро камин.
Внук приснится ребёнком и встанет чуть рядом с камином...

Баба гонит козу... И три женщины, в пепле седин,
В черепки разливают закатные терпкие вина...

2.

Покажи свои дёсны,
Шишковатый гранат.
Брызни гранулой костной,
Словно кровью солдат.

В узловатой неволе
Ты рождался и зрел;
Раздувался от боли
И от боли алел.

А теперь ты свободен
В свете вскрывшихся ран –
И по струнам проводит
Чернорукий Йордан.

Из далёких испаний –
Шляпа... Кучка монет...
О чужом ли Йордане
Твой гранатовый свет?

Здесь булыжник и травы,
Старца кашель и вой –
Ты, невинно кровавый,
Над его головой.

3.

Лоза и перец

Лоза и перец...
В самом деле,
Здесь не рождался Алигьери,
И Беатриче не была
Среди подростков так мила.

Но желтолицые цыгане
Делили ужин на траве;
Цыганки с косами, в тряпье,
Дымы пускали из гортани,

И не просили погадать,
И не плясали, и не пели...
Лоза и перец...
Воровать
Коней мужья их не умели.

4.

– Кто купит арбузы? – Никто.
Кто тыквы возьмёт и томаты? –
Старуха в намокшем пальто?
Кургузый мужик смугловатый?

На ящиках – перцы и мёд;
Лоза, дурачок в шароварах...
Куда тебя жизнь заведёт –
В какие поля и амбары?..

И дом заколочен и пуст,
А рядом, и неба чуть выше,
Горит виноград, златоуст,
И стены обвил он – и крыши.

И стал он дождём навсегда,
И шорохом между листвою. –
И время бежит, как вода,
И млечной стоит синевою.

5.

Овцам

Что вы плачете, как дети? –
Безразличен ваш пастух.
Свет олив – и в этом свете
Ноздри сыра, неба пух,

Глина-хлеб и пепел-горы,
Да тяжёлые дымы.
Добр пастырь ваш, который
Не зарёкся от сумы.

Лишь – весёлая времянка
К небу лепится в горах,
Да отара, да стоянка
В спелых травах и ветрах.

6.

Там, где месяц однорогий,
Жеребята тонконоги –
Тени белые светлы.
Ось невидимой юлы –
Средоточие вселенной;
Гор, полей полёт мгновенный,
Фейерверк и брызги звёзд;
И крестьянин в полный рост,
Нацепив из тряпок крылья,
Без особого усилья
В синем воздухе стоит,
И меж звёзд стоймя парит…
– Муженёк, вернись! куда ты?
Без присмотра жеребяты,
С веток падает хурма –
Отдавать мне задарма…

7.

Дождь возник и в тумане молочном,
Воспеваема греком слепым,
Приближается дальняя точка –
И становится счастьем гнедым.

И становится храпом и скоком,
Медным звоном, беспамятным днём…
О, Эллада, пронзи меня оком,
Оперённым и быстрым огнём!

Пусть рассерженный конь, как голубка,
Прямо в сердце впорхнёт – и слепой
Запоёт на развалинах хрупких
Над свободой твоей и – судьбой.

---

Сальери, друг! Не предавай...

* * *

– Сальери, друг! Не предавай –
И мне бокал не наливай,
Чтоб больше не было соблазна
В него накапать острый яд...
Ах, друг, внутри огни горят...
Не предавай меня напрасно!

Мне сердце твой напиток сжёг...
Но я не умер – видит Бог.
И стал я флейтой золотою,
И стал я трепетным смычком...
Вот только в горле мёрзлый ком
С тех пор мне не даёт покоя.

Сальери

– Ах, Моцарт, Моцарт, этот мир
Как тот, земной – какой там лучший!
Когда-то музыки эфир
Подстерегал меня, как случай.

Как фавн с цевницей золотой,
Бродил я по свету; повесой
Я не был; под своей звездой
Ни ног не чувствуя, ни веса, –

Я счастлив был... Но – миг, обман –
Тот мир, пропитанный изменой;
И муз галдящий балаган
Пришёл спокойствию на смену.

Бессонны ночи, дни светлей
Слепого солнечного круга...
Любовь ушла, и вместе с ней –
Изора, верная подруга.

Но та жемчужина со мной.
Она полна, как прежде, ядом –
Не покаяньем, не виной:
Мне больше музыки не надо!

Смотри – сполна я заплатил:
Я труп свой собственный на спину
Себе безжалостно взвалил –
Ещё живой наполовину.

---

Данаида

Поэзия – бочка без дна,
Дощатая прорва... Но воду.
Струит Данаида, одна,
Из амфоры – годы и годы.

И льёт – и проходят века,
От бочки расходятся реки.
И льёт Данаида, пока
Стернёю становятся греки.

Становятся кашкой, слепнём,
И клевером, и скорпионом...
С кувшином и ночью и днём
Спешит она к бочке бездонной...

Чтоб вылить, вернуться к ручью,
И вновь зачерпнуть и обратно –
В нескладную сказку мою,
Где всё поправимо и складно.

---

Стихи-приложение к поэме "Часы"

1

Жил да был один чудак,
Наподобье скопидома.
Занимал чудак чердак
Чудо каменного дома.

Там, меж балок, на стенах
Книги ветхие пылились.
Рядом там на полках Вакх
С Оппенгеймером ютились.

Семиствольная Сафо
И Ивиковы печали
Гипсом, мрамором его,
Плосконосые, встречали.

И, как некий херувим,
И, как скряга невозможный,
Оставался он один
С лирой скупщика несложной.

Пела, плакала она...
А порой из кельи дивной
Голосила тишина
Данаидою наивной.

2

Коллекционеру

Скопидом импровизатор,
На стенах твоих донатор,
Змей, обвивший деревцо,
Евы смуглое лицо,
Очи белые Адама
Книжка «Мама мыла раму».

Ну и что бы там ещё?..
Неба скат через плечо,
Облака волос, как вата,
Шмель жужжащий и тростник,
Что вдоль Леты рос когда-то –
Но к губам твоим приник.

3

– Собиратель-скопидом,
Говорят, твой дом – на слом.
Экскаватор притащили,
И раскачивать решили
Неподъёмное ядро,
Чтобы вскрыть ему нутро,

Оголить перегородки –
Да и эти разнести;
Быт осыпать – окон глотки,
Стены – господи, прости!

Не боишься, собиратель,
Что в отсутствие твоё
Улыбнётся Богоматерь
На сметённое жильё –

С неба, с уцелевшей чудом
Полки красного угла?..
Где Шекспир, Гомер и путто,
Остов Ники в два крыла?

Где истёртые монеты,
Гроши с бритву толщиной,
В коже – ветхие заветы
И червонец золотой?

Бабы, лошади из глины,
Сундучки и сундуки,
И корзины, и картины,
И с тиснением листки?

Где химеры из Парижа,
Где личины из Афин,
Башен копии из Пизы?
Не останешься ль один?

– Нет, я рухну вместе с храмом,
Всё с собою заберу.
И живя священным хламом,
Весь я, братцы, не умру!

---

На мотивы книги К.Арутюновой "Пепел красной коровы".

* * *

Марко, Марко, свистульку отдай,
Говорящую птицу из глины!
А потом улетай, улетай,
Махаон, обжигающий спину.

Меж лопаток цыганки – лети!
Кроме счастья да звона в браслете,
Кроме чёрного сердца в груди
Ничего не видавший на свете...

Я сгорю и осыплюсь золой;
Я станцую за угли и леи.
И с мадьярами, мой золотой,
Убегу, ни о чём не жалея.

8 апреля 2015г.

---

На развалинах дома три женщины в чёрном. Их три...

* * * Каринэ Арутюновой

На развалинах дома три женщины в чёрном. Их три.
Провожают, стоящих, лучи покрасневшего солнца.
И плывут эти тени, прижаты лучами зари,
И осколок горит уцелевшего чудом оконца.

У дороги два призрака – женский и рядом мужской.
Остроглазые, лица черны – ни движенья, ни звука...
И старухи сидят на крыльце, золотясь тишиной,
Их морщинисты лица... И ждут они сына и внука.

Сын придёт, протрезвеет, растопит наутро камин.
Внук приснится ребёнком и встанет чуть рядом с камином...

Баба гонит козу... И три женщины, в пепле седин,
В черепки разливают закатные терпкие вина...

---

Сизиф толкает камень в гору...

Швея

Хотела на пальчик кольцо –
С напёрстком на пальце уснула.
Молчала машинка в лицо
И чёрную нитку тянула. –

Так плакала долго она...
Неловко хозяйка сидела,
На стол опершись, – и весна
Сквозь рыжие стёкла глядела.

И тополь набухший глядел,
И почку ворона клевала...
И день, как напёрсток, блестел,
Простой перстенёк из металла.

* * *

Жил да был один чудак,
Наподобье скопидома.
Занимал чудак чердак
Чудо каменного дома.

Там, меж балок, на стенах
Книги ветхие пылились.
Рядом там на полках Вакх
С Оппенгеймером ютились.

Семиствольная Сафо
И Ивиковы печали
Гипсом, мрамором его,
Плосконосые, встречали.

И, как некий херувим,
И, как скряга невозможный,
Оставался он один
С лирой скупщика несложной.

Пела, плакала она...
А порой из кельи дивной
Голосила тишина
Данаидою наивной.

Коллекционеру

Скопидом импровизатор,
На стенах твоих донатор,
Змей, обвивший деревцо,
Евы смуглое лицо,
Очи белые Адама
Книжка «Мама мыла раму».

Ну и что бы там ещё?..
Неба скат через плечо,
Облака волос, как вата,
Шмель жужжащий и тростник,
Что вдоль Леты рос когда-то –
Но к губам твоим приник.

* * *

Сизиф толкает камень в гору
И Данаиды воду льют.
И шелестит камыш – и взору
Три бледных тени предстают.

Они лопочут о спасенье,
Их воля манит впереди;
Но девы лёгкое виденье
Вдруг возникает на пути.

– Ступать я буду кошки тише, –
Меня возьмите вы с собой;
Который год я слышу, слышу:
Меня зовёт ребёнок мой.

Он ночью просит тёплой груди;
Он днём – без матери своей
Заснуть не может... Всюду люди –
Как тени в облике людей!..

– Но платья шум, но благовонных
Твоих волос опасный свет
Разбудят чуткого Харона...
Мы взять тебя не можем – нет!

– Но платье сброшу я, и злато
Волос тяжёлых состригу,
И сердце, звонкое когда-то,
Оставлю здесь на берегу.

---

Часы

/Поэма/

1

Собиратель разных штучек,
Старых редкостных вещиц –
Утюгов, латунных ручек,
Белых бюстов, медных птиц.

Донкихотов и из глины
Баб – и в яблоках коней,
Пыльных книжиц и старинных
Карт, фарфоровых свиней, –

И ещё чего, бог знает...
Жил да был – от сих до сих, –
Страстью медленно сгорая
Среди редкостей своих.

Был он беден, впрочем в меру,
Знал, как денег подкопить –
Собирательства химеру
До отвала накормить.

Как-то в зиму, полусытый,
Он со службы брёл домой,
От прохожих снегом скрытый,
Мимо лавки часовой.

Боже! Часики живые
Бег свершали круговой:
Для камина и стенные,
И с Венерою нагой.

Или – две кариатиды
Подпирали циферблат,
Или Вакх, плющом увитый,
Или рыцарь в злате лат.

Или конь, взметнувший стремя,
На дыбы встающий вдруг,
А в боку – кружок, где время
Совершает мерный круг...

Но среди чудес старинных
Всех загадочней была –
Дева – в бочку из кувшина
Влагу вечную лила.

И воды златому току
Повинуясь, время шло...
И задумался глубоко
Друг наш, глядя сквозь стекло.


2

Он во что бы то ни стало
Вещь решил приобрести,
Пусть зима оголодала,
Ни гроша пускай в горсти.

Но уже через полгода,
Бледен, чист, смиряя дрожь,
Ключ в отверстие завода
Он вонзает, словно нож...

Время вспорото и вскрыто;
Не имеет бочка дна.
И на камни Данаида
Вечно воду льёт одна.

---

Зелень петрушки нарву...

Свежую зелень петрушки
в душистый венок заплетая...

Анакреонт

* * *

Зелень петрушки нарву
в огороде сегодня,
зеленью кудри твои
я украшу – не розой:
розы неверны и нравятся
даже прохожим.
Нам же с тобой
века четвёртую часть
праздновать вместе...
Так будем серьёзны
в выборе вин
и украшений, Сания!

---

Свинья-копилка

Копите дни. В свинью-копилку
Пятак кладите за грошом;
Часы выпиливайте пилкой,
Строгайте прошлое ножом.
Ах, если б знали вы заране,
Куда приводит чёрный ход,
Как без гвоздя и бритвы ранят
Часы, бегущие вперёд…
Или назад, как вы хотели,
Чтоб сразу, вместе и до дна…
И грошик свой подносишь к щели,
Но свинка сытая полна.

2012

---

О Лютнисте Караваджо

В грифе согнутая лютня.
Скрипка, флейта и спинет.
Бархат, ночи непробудней,
Ничего не спасший свет.

Смуглый, юный, полнолицый
Музыкант берёт аккорд.
Словно нотные страницы,
Миг потрёпан и истёрт.

Время дышит вожделенно,
Лак стирая с бытия.
На узорах гобелена
Дремлет музыка моя.

---

Что за диво барашки Джотто...

* * *

Что за диво барашки Джотто
Меж оливами на камнях!
Словно в небе по пояс кто-то
О далёких печётся днях.

Он печётся светло и просто
И вдыхает пастуший дым:
Тлеет жертвенник огнехвостый,
Светоносным руном палим.

Пастухи приумолкли; чудо-
Овцы бродят среди камней.
Авраам! А ещё б минута...
Ничему б не бывать за ней.

---

Когда рука записывать велит...

* * *

Когда рука записывать велит
Ещё не ведомые строки,
И праздный ум, как старый инвалид,
И разум – как старик глубокий, –

Весёлый луч, гремучая струя,
Роясь, на вас, как дождь Зевесов, сходит,
И в тишине святого забытья
Душа бессмертной музыкой исходит.

Смотри, смотри – на крыльях перьевых,
На белых крыльях, над яслями
Звезда стоит; и смертный волхв притих,
Слегка склонившись над Дарами.

январь 2014

---

Ангел Джотто сокрушённый...

* * *

Ангел Джотто сокрушённый,
Сладкий, плачущий навзрыд,
И другой, заворожённый,
Тот, что с купола летит.

Третий оперся руками:
Вьётся облако под ним;
И четвёртый, над веками
Воспаривший, словно дым...

Эта ангельская, птичья,
Эта детская возня
Из тупого безразличья
Слёзно вывела меня.

Простодушьем наделила,
Крылья-пёрышки дала
И, незнаемая сила,
Словно в купол подняла.

---

Кипарис

Не оленя убил Кипарис –
Сердцем верного милого друга.
Лёгкий серп над ветвями повис,
Золотой и немой, как разлука.

Вот и дерево ты – и в листве,
Словно вороны, шепчутся души.
И свирель напевает тебе
О бессмертии – хочешь послушать?

У корней твоих Лета, легка,
Закипает, как чёрное пламя.
И увядшая радость стрелка
Шелестит под моими ногами.

---

Всё чаще сердце остриё...

* * *

Всё чаще сердце остриё
Щекочет... Римское копьё
Смертельной раны не наносит.

Обычный воин – не злодей,
Охранник права и людей,
Нас на Голгофу переносит.

Там крест опасной птицей встал,
И губка – с уксусом фиал,
Уста святые ожигает

Тупым и колющим огнём.
И всадник пляшет над конём –
И смерть саму копьём пронзает.

---

А водица в сосуде двора...

* * *

А водица в сосуде двора
Словно март, весела и светла –
Ручейком корабельным рябит
И трубой водосточной гудит…

Вдруг, просыплет сосуличный сор
Голубиный подкормленный двор;
То-то ластится кошка к нему,
К отзвеневшему дню моему…

То-то стелется радость моя –
И махрятся скатёрки края…
А за трапезой гости сидят
И без слов меж собой говорят.

2013

---

Трактаты – не мои дела...

* * *

Трактаты – не мои дела,
Я не философ в странном роде:
Смотрю, как почка тяжела,
Как из неё листок выходит...

Как сок струится по корням,
Ветвится по ветвям и кронам.
И греет душу всякий хлам,
Дворнягам милый и воронам...

Дворам, где ящики в грязи;
Разбитым окнам, подворотням...
Дворцов у Бога не проси,
Углом довольствуясь Господним.

---

Южные заметки и наблюдения

1

Ползёт вьюн неподвижный –
Ящерка с растопыренными листками.

2

Магнолии запах – удавки
Невидимая струна.

3

Ленивый шершень,
Не летай низко
Над белозубой волной!

4

Тебе, лагуна, дары принёс я –
Луну как блюдо, щетину бриза.

5

В бухте леса и леса из мачт; и досок
Скрипы стоят на ветру.

6

Выходи в море, душа.
Поиграй в мяч с ветром,
Передразни гортанную чайку!


7

Много золота у спящих скифов,
Но больше у волн закатных лиловых.

8

Увидела спину дельфина –
Ах, чёрный монах вдалеке!

9

В кафе были стулья, столы,
Кофе плохой, жареные пироги.
Но не было рыбы в кафе
За тридцать шагов от моря.

10

Зато солнце падало в воды,
Как падает в темноту
Красная лампа фотографа.

11

Красный инжир кусай,
Оса в лимонной тельняшке.

12

Пальма

(танец)

Косматая пери
Шевелит пальцами,
Над собой,
Вокруг себя.

24 февр.15

---

Заметки на полях

Смутьян

Не сидит ворон на ветке,
А сидит Пугачёв в клетке.
Народ лезет, суёт пальцы,
Как на медведя пялится.

Готовы палач и плаха.
Дымится в крови рубаха;
Обрубок на доски валится.

Царица Вольтеру хвалится.


Морозова

Едут сани, снег скрипит,
И юродивый бежит.

Яма смертная разрыта –
В ней боярыня забыта,
Двоеперстием славна...

Свечка смутная одна,
И дьячок замёрз, читает –

И душа над ним витает.


Отрепьев

Что, Григорий, приуныл?
Что с Мариной? Матка Боска!
Божий свет тебе не мил:
Уложила смерть на доски.

Положила на кровать;
Лужа алая дымится...
Хорошо ли воевать? –
Королевич, сладко ль спится?

Ляхи кажут языки,
Точат лезвия в дорогу.
Боже правый, помоги! –
До Москвы ещё немного...


Басманов

Дыба, кол, котлы и крюк...

Вурдалак или бирюк
Там за вьюгой стонет?..

Рыщет волк во тьме ночной,
А Басманов молодой
Стаю уток гонит.

Гонит стаю лебедей...
Дроби да картечи...

Иоан в ночи своей
Зажигает свечи.

Гаснут свечи. Снег в глаза.
Расступились небеса –
Кровушкою каплют.

Царю, больше не могу!
Помело моё в снегу

И в земельке грабли.


Царь Борис

Поздний постриг на одре.

По берёзовой коре
Сок ли, кровь струится? –

Красный Углич, серый дым;
Шрам на горле золотым
Мёдом золотится.

Ой ты, бранная пора!
Загрустила детвора;
Воины в доспехи

Облачились, как в пургу...
Странно, страшно, не могу:
Тяжелы огрехи!

Ой вы, смертные тела!
Шапка, шапка тяжела!

---

Светло – как встретится впотьмах...

* * *

Светло – как встретится впотьмах
Фонарик родственный недальний.
И стук колёсный на путях,
И сердца бой исповедальный.

Светло, когда вдали рассвет
Легко повис под проводами,
И дует в ус обходчик-дед,
Фонарь поставив между снами.

---

У райских ворот

– О, падший ангел, как тебя зовут? –
Спросил апостол, бряцая ключами.
– Блок Александр, год за годом тут
Брожу у входа днями и ночами.

– Что же войти не просишься?
– Сперва
Хочу водой живительной омыться
И подобрать неспешные слова,
И от мирских страстей освободиться.

И я бродил когда-то по земле.
Порой с высот мне улыбалось Слово;
Порой и мне мерещилась во мгле
Ладонь гвоздём пробитая Христова...

Но жизнь прошла, смятенье и кошмар,
И я увидел беса вместо Бога,
И опалил мне веки дантов жар,
И в грудь вошли безверье и тревога...

– Но ты страдал, как ни один поэт
Из падших ангелов, томясь о Боге.
Я отопру, а ты ступай на свет
В сады висячие, в неближние чертоги...

---

…И восковые веки, и косицы...

…И восковые веки, и косицы,
И ореол латынью золотится,
И лиловеет рана под ребром…
Мы в этот мир приходим, словно в дом,
Попеть, поспать и порыдать по-вдовьи,
И пожалеть с сыновнею любовью,
Которая с сомненьем пополам…
И накопить в душе и в доме хлам
И всякий вздор, что не возьмёшь с собою,
Когда детьми оплакан и вдовою
Или никем – забудешь этот свет…
А свет – тебя; дурного в этом нет.

---

Скука. Весёлый раёк

1

Не поможет кирпичная кладка –
Лихорадит мой дом лихорадка,
Лихорадит Эбола мой мозг;
На подсвечник не капает воск.

Ах ты, Господи, скука какая!
Немота, на колки завитая.
Ах ты, ногтем прибитая вша,
Веселись, скоморошья душа!

Бей баклуши, дуди в свои дудки!
Я в пивную зайду на минутку,
На секунду, на вечность, на час –
Заходите ко мне не стучась.

2

Ты, сиятельный, грубый, красный
Арлекин золотой атласный.
Колокольцем с овцою схож,
Ну, сострой мне одну из рож!

Стар, морщинист, задирист; впрочем,
Надавать бы тебе пощёчин,
Бубенцы бы с тебя сорвать,
По карманам бы рассовать.

А засим убирайся с Богом
По родимым бродить дорогам,
Улыбаться беззубым ртом,
С отрубями жевать батон.

3

Заварушка

Перегнись через ширму, Петрушка!
Вот какая была заварушка:
Проиграл верблюду тюрбан,
Получил от верблюда щелбан.
В буерак с головою скатился –
Из ручья отхлебнул и напился.
ЦЫган лошадь свою продавал,
За неё три копейки давал
Богатей и любитель коней –
А в колоде две дамы виней.
Коровёнку замучил пастух,
Испустила несчастная дух:
Сапоги, четвертинка и кнут
За злодеем повсюду идут.
Перегнись через ширму, Петрушка! –
Вот такая была заварушка.

4

Полишинель.

Я простой Полишинель,
У меня гармошка;
У меня в кармане хмель,
А во рту лепёшка.

Шоколадный croissant,
Эйфелева башня
И де Голль в картузе сам
Свежий и вчерашний.

На гармошке я играю,
И по Сене я плыву,
И живу и умираю
Перед всеми наяву.

5

Песенка Пульчинелла

Раз. Два. Три.
Коломбина, отопри!
Буду я тебя любить,
Булки сладкие носить.

У кондитера таскать
И от голода икать.

Приходи ко мне на угол,
Коломбина, под ольху.
Этой ночью филин ухал:
«Эх-хе-хе» и «ух-ху-ху!»

Бросил палкой я в него.
Мимо! Больше ничего.

---

Женщина с горя. Золотая Тыква

Генрик

Гедда, пришли корабли,
Англичанами полон фьорд.
А флагман стоит на мели:
Мой Улаф вывернул болт.

Гедда (падая в обморок)

На флагмане мой любимый! Ах!
Сердце моё у него в руках...

Генрик (склонившись над оглохшей Геддой)

Поделом ему, будет знать,
Как чужих невест воровать!

Входит Улаф

Улаф

Я вывернул болт для тебя, господин.
Возлюбленный Гедды на баке один,
Лежит бездыханный; в трюме возня:
Покусали крысы меня!

(Показывает забинтованный палец)

Генрик

Во имя свершений крепись, дружок!
Задача у нас одна:
Чтобы британец во фьорд не вошёл,
Не потревожил нас!

Улаф

Я вывернул болт для тебя, господин.
Возлюбленный Гедды на баке один,
Лежит бездыханный который уж час –
Не потревожит нас!

Танцуют, взявшись за руки

Гедда (чиркая спичкой)

Задёрните шторку, сейчас подожгу
Я этот вертеп; ах, терпеть не могу
Я Генрика с Улафом – этих мещан;
Гори же, пылай, балаган!

Балаган

О, что ты наделала, Гедда, горю!
Кровавую вижу в огне я зарю!
Ах, пасть от амуровых огненных стрел...
Всё, занавес! Люди! Сгорел...

---

Тебя здесь нет...

* * *

Тебя здесь нет.
Ещё трава примята...

Уже боярышник зацвёл.

Акация зелёно-желтовата,
и пруд – тяжёл и жёлт.

Ещё твой выдох на моей ладони –
пушинка в небе...
Но едва
ворона крикнет и уронит
перо –

досужие слова

заплачут в снах,
запросятся наружу –

к пушинке,
к жёлтому цветку,
к цветочку белому

среди взметённых кружев
листвы иной
на берегу.

2013

---

Все песни лучшие от скуки...

* * *

Все песни лучшие от скуки,
От праздности и от тоски.
От увяданья и разрухи
Мои рождаются стихи.

В моём дому, где только стены
Небес в обрубках тополей.
Веселью лёгкому на смену
Идёт дитя тоски моей.

Идёт дитя моей заботы
С вертушкой праздничной в руках.
Мой первый май, мой красный кто-то
Смеётся в рухнувших веках.

И радость ветреная длится
Длинней прижизненного сна.
И песня лучшая случится,
Когда закончится она.

---

То ли три чтеца, то ли три купца...

* * *

То ли три чтеца, то ли три купца
Кочевали из края в край.
Их верблюды шли
По пескам земли
Вспоминая забытый рай.

И купцы-чтецы золотых молитв
Кочевали из века в век.
И верблюды их
Все в горбах седых
Верблюжий жевали снег.

И пришли-дошли. И великий знак
Был песчаный один плевок.
И взошла звезда,
И пронзил года,
Крик младенца и бычий рог.

---

Лир

1

Пошутить и посмеяться;
Зрелость, молодость пропеть;
Видя старость, растеряться,
Подавая нищим «медь».

Подавая, что не жалко,
Что не мучило всерьёз.
Жизнь моя кричит, как галка,
Точно давится от слёз.

2

Струны лиры. Лира участь,
Словно ветер ледяной.
Дочь, счастливая, как случай,
Что не ласкова со мной?

Силу власти, бремя славы,
Угол – всё тебе отдал.
Устилают путь мой травы,
Подаёт герольд сигнал.

Жизни жалкие остатки –
Лишь кольчужный лязг глухой.
– Спи, король мой, сладко-сладко,
Скорбь сложив под головой.

---

Смерть сиренами поёт...

* * *

Смерть сиренами поёт.
Одиссей меж них плывёт;
Благо, к мачте он привязан,
Хоть уже мутится разум,
Мышцы-медь напряжены –
Но ремни туги, прочны.

Если в море мне случится
Между скал тех проплывать
И затейливые птицы
Станут песни распевать –
Кто меня привяжет к мачте,
Коль не нажил я друзей? –
Вы, враги мои, поплачьте
Над погибелью моей.

---

Два Брюса

1

Два Брюса

Сыплет пудра с парика –
Брюс смеётся свысока,
Небо подпирая.

Город старчески уснул
В башне Сухаревской гул,
Свечи догорают.

Плачет сгорбленный старик,
Что летуч его двойник,
Что он сам не чищен –

И заброшен, и не мыт...
Царь к тому благоволит,
Что меж тиглей рыщет.

Подворотнями бредёт
Тот ли Брюс или не тот –
Сам и знать не знает.

А другой его зовёт –
Уж который век и год
Вороном летает.

2

День и ночь, и ночь и день
В Сухаревской башне
Брюса старческая тень
Роет тлен бумажный.

В буквы смотрится – и прах
С тишины сдувает;
Пудрой пудрится в веках –
А не пребывает.

Тигли светлые шипят,
Голосят горелки.
Свой магический обряд
Завершают стрелки...

Брюс на доски стелет креп,
Вытянуться хочет...
Только нет и места, где б
Мог сомкнуть он очи.

Без желаний и тревог,
В Глинках на кладбище.
Но заходит за порог
Только ветер нищий.

Гонит ветер вороной
Над Москвой ночною
Тишину, парик седой –
Пудру с тишиною...

---

Когда смеркается впотьмах...

* * *

Когда смеркается впотьмах
Твоей души – необычайный
Фонарь со светом на руках
В пургу бредёт как будто тайно.

Спеша к тебе – он вдалеке
Всё остаётся и маячит.
И мутный огонёк в руке –
Нет-нет – да за спиною спрячет.

Спасённый рай, обманный свет
Порхает бабочкою снова.

Ещё в сомнении поэт –
А уж творение готово.

---

Становись за хлебом сухим Господним...

* * *

Становись за хлебом сухим Господним,
За святой светящеюся водой
Посреди берёз, что стоят в исподнем
И плывут Крещенской твоей Москвой.

Эти главы большие, как неба думы, –
Листовое золото в бирюзе.
Ничего не бойся, о смерти думай –
О вратах, которыми входят все.

О вратах, об узких – и о не очень,
О сверкнувшей проруби и воде,
Что вращает время и камень точит,
И течёт из труб ледяных везде.

---

Сегодня разбилась...

* * *

Сегодня разбилась
старая ёлочная игрушка с Ольховки.
Нитка, продетая через её петлю,
знала прабабушкину катушку;
сама она помнила мой детский восторг
и большие немузыкальные руки отца.
Сегодня она позабыла всё это,
но тончайшие золотые осколки
больно врезались в моё постаревшее
за один миг сердце.

---

Обрезают, смеясь, к воскресенью вербы...

* * *

Обрезают, смеясь, к воскресенью вербы –
Сероватые котики на ветвях.
Мутноватый, ясный, весенний, первый
День встаёт на семи золотых холмах.

Объезжает ручьи пустотелый ялик,
Ангел серной спичкой желтеет в нём.
Дом мой бедный разбитые окна пялит –
И Елоховской купол блестит огнём.

До свиданья бабуля! Неси просфору,
Раздвигая палочкой облака.
Скоро Праздник встретим, узнаем скоро,
Как дорога до дома скучна, легка...

Свежей вербы нарвём и в корзину сложим
Рядом с ситной булкой, ломтём ржаным.
Мы вполне ещё повстречаться сможем,
С Ним, въезжающим в Иерусалим.

---

Вавилон

Опять пустеет Вавилон
Под голубыми небесами;
Чернеет гнёздами окон,
Смешит соседей голосами.

Здесь, словно совы на полях,
Приподнимают веки годы.
И скарб забыли второпях,
Спеша в Селевкию, народы.

Ещё их тени – на стене,
Хозяевами позабыты.
И всё качаются во сне
Сады, сады Семирамиды...

В увеселительных местах –
Гиены медленные воют;
Аравитян седых в шатрах
Давно ничто не беспокоит.

Стада угнали пастухи,
За тучей кутаясь в овчину...

И умирать мне не с руки –
И жить нельзя наполовину.

---

Вот и снова, как перст, ты один...

* * *

Вот и снова, как перст, ты один.
Снег роится у запертой двери.
И какой-то седой господин
К винной лавке бредёт сквозь метели.

У него в голове чепуха.
На светящийся круг не взирая,
Важно сыплется с неба труха,
В белом сумраке перегорая.

Здесь похмельная ложь на углу
И трамвайная поступь обмана.
И бредёт господин наяву
В серебристые комья тумана.

Ну а ты остаёшься один,
Человека прохожего вроде,
В тишину незапамятных вин
Уходя, как в столетья уходят.

---

Моисей, Ковчег Завета

* * *

Моисей, Ковчег Завета;
Манна лёгкая с полей,
И с небес – обмылок света
Там, где трубы журавлей.

И не ангелов над нами
Лики пухлые, крыла.
Просто скиния с дарами
Нас как осень позвала.

Не люблю песков пустыни,
Верблюдов шаткий ход.
Тлеет листик на осине, –
Моисеев свет – ведёт.

---

Заговорщики

Скорей сюда, сюда скорее!
Пока не бледен лунный свет –
И Капитолий в нём белеет...
А нам, теням, исхода нет.

Как из Египта иудеи –
Так нам из Рима не брести, –
Лишь удлиняясь и бледнея,
Мы век обречены ползти.

Прощенье Цезаря над нами
Искрится факельным огнём,
И мы нелепыми тенями
По миру скорбному ползём.

И язвы колотые, буры,
На нас проклятием легли.
И тщетно сбрасываем шкуры
На перекрестиях земли.

---

Саския

О Саския! Тебе не встать с колена
Художника и мужа твоего.
Ни жизнь, ни смерть, и ни сама измена
На полотне не смажут ничего.

Тебе не встать, когда окликнут годы,
Когда болезнь окутает, как сон,
Как облако, – когда внесут под своды
Раскрытый гроб для пышных похорон.

Так и лети, вполоборота сидя,
Творенье кисти, ярче полотна, –
Сиди, лети, – пока никто не видит,
Что ты жива, бессмертна и хмельна!

---

Ты – снег, переходящий в дождь...

* * *

Ты – снег, переходящий в дождь,
Ты – время, ты пространства дрожь,
Зазимье мокрое, слепое...

Давай нажарим мы блинов,
Из кадки загустевших снов
Черпая тесто дрожжевое.

Уж нам с тобой не молодеть.
Ты будешь спать, я буду петь
Над ледяною колыбелью.

Смахну с припухших век твоих
Слезу горячую, как с них
Я ветер смахивал с метелью.

---

Сны

Странные сны, как всегда, наутро,
Полные красок, живут не мудро;
Светятся, говорят…
Вот африканок на стенах фото,
Вот и жена, а потом и кто-то,
Чьи письмена горят...

Вот и мой брат – не молчит о чём-то,
Мама живая, почти девчонка;
Хвалит его она…
И просыпаюсь от смутной боли;
Льётся тоска по земной юдоли,
Не веселей вина.

Мама уходит. Проходят годы
В утре моём, как часов заводы;
Сонно густеет явь.
Существованье смоле подобно
Вязну в которой, как шмель, беззлобно,
И не пускаясь вплавь.

---

Платаны белые, столбы...

* * *

Платаны белые, столбы.
Верона (поворот судьбы?) –
К стене балкончик прилепила.

Джульетта в новеньком кино
На зов Ромео – так давно –
Сюда во мраке выходила.

Софитов свет – лицо в луне.
Минувшее являлось мне
Дыханьем, шёпотом – и лютни

Затем порвавшейся струной...
Лепной балкончик надо мной
Висел и в праздники, и в будни.

---

Уж дураки не угнетают...

* * *

Уж дураки не угнетают –
Дороги больше досаждают;
Пора такая вот пришла.
Всё смотришь под ноги, не глядя
По сторонам, где к зданьям ладит
Огни декабрьская мгла.

А грязи нынче по колено.
И Гоголь, первый во Вселенной
Большой любитель дураков,
Дороги скифские ругает –
И птицу-тройку вспоминает
В жемчужных россыпях снегов.

Но город сер. Куда деваться?
Скорей до службы бы добраться
И обувь мокрую стянуть.
Напялить офисные туфли
И вспомнить в русской печке угли,
И всё уладить как-нибудь.

---

Навеяно стихотворением С.Пагына Жившей в пустынном и знойном краю

* * *

Тьма Гефсиманская вспыхнула вдруг.
Стража – и факелы рвутся из рук,
Словно несметные птицы.

Кроны тяжёлые озарены.
Люди вскочили и сбросили сны –
Красным окрашены лица.

Сонмы огней обступили Христа.
Вышел Иудушка – тянет уста...
Плещет олива листвою.

Ветра же не было, пламени нет –
Только округлый оливковый свет
Над изумлённой толпою.

---

Прощайте, крыши, чердаки...

* * *

Прощайте, крыши, чердаки,
Прощай, кубов нагроможденье,
И ты, приятель от сохи,
Далёких лет изобретенье.

Кого не приняли дворы
В свою утробу проходную?
Вот Пан, уставший от игры,
Мусолит дудочку сквозную,

Вот Ной, забросивший ковчег
И поселившийся под крышей,
А вот и брейгелевский снег
Колёса мельничные движет.

И расстилается судьба
Меж дней, как скатерть-самобранка.
И жизнь касается едва
Твоей ладони, как цыганка…

И спит извозчик не хмельной,
И видит сон: его каурый
Устало цокает к пивной,
И двор бредёт за ним понурый.

---

Пионерский лагерь

Всё на свете, всё на свете
Горн латунный протрубил.
Я над морем не заметил
Душных лагеря могил.

Это хижины в прорехах,
Это в оспинах полы.
Корпус – пущенной для смеха
И ржавеющей – юлы.

Это – чайка на просторе
Над руинами судЕб.
Это – море? Это – море
И ржаной солёный хлеб.

Крошки чёрные катают,
Комья пробуют земли:
Это лагерь отдыхает –
Горн латунный, не труби!

---

Твоей стреле неумолимой...

* * *

Твоей стреле неумолимой
Я не завидую, мой друг.
Я сердце трогаю любимой –
И лира – мой опасный лук.

Я звук и голос направляю
Туда, где царствую один.
И если сердце разбиваю,
Не так, как грубый паладин.

---

Три мудреца

Этот пухлый с лица и пузатый,
Этот чёрен, совсем как смола,
Третий худ и вертляв, как игла.

Перьевые подушки заката
Им под головы лягут, едва
Примостятся вокруг верблюды.

Бормотанья, волшба и слова
Сновидений исчезнут под спудом.
А к полудню – в жаровне густой

Мудрецы запылают углями
До темна – и пойдут за звездой,
Той, что встанет потом над яслями.

---

Желта, как ноздреватый блин...

* * *

Желта, как ноздреватый блин,
Была луна. И я один
Сидел во тьме – но Алигьери
Пришёл, не отпирая двери...
Ночник погас, одна свеча
Чадила, чахла, хохоча.
И я, напитан воском плавким,
Вносил в минувшее поправки.

– Зачем тебе забытый слог?
Он глух, безжизнен, словно Лета.
Я не писать стихов не мог,
Но тенью древнею поэта
Я встречен был – и знаешь ты,
Что было дальше; умолкаю,
И лавр, и дикие цветы
На холм поэзии слагаю.

Пусть веселятся в тишине.
И помня прежнее величье,
Вергилий вновь придёт ко мне,
И улыбнётся Беатриче.

---

Благое намерение

Он людям вкус хотел привить
(Людей он всех привык любить),
Но вкус не прививался.
И лил он слёзы горячо
За град, за мир, потом ещё...
Но лени вдруг поддался.

Потом совсем в себя ушёл.
Потом ушёл в халата шёлк
И стал жиреть и стынуть.
И, странной воли господин,
В самом себе сидел один –
Ни плюнуть и ни вынуть.

И отражался – так и сяк,
В себе, как в зеркале, чудак,
И строил рожи – что же?
В себе – он вышел на карниз,
И прыгнул с ним какой-то вниз –
И на него похожий.

---

Петля в уборной – смертный грех

Петля в уборной – смертный грех.
Но, Боже Сильный, что за мука
Смотреть на всё и видеть всех,
В себе не находя ни звука.

И в пустоте сторожевой
Перебирать грехи былого –
И ждать, когда придёт конвой
Из казематов муз и слова.

---

Снесённый дом

Как будто время истекло –
Дрожит бульдозера стекло;
Бульдозерист в весёлой кепке
Уже глотнувший белой крепкой.

– Давай разравнивать пустырь!
Мотор, читающий Псалтырь,
Вертись на месте погребенья,
Не прекращай молитв и пенья!

Здесь мощи ржавые легли,
А крылья... крылья потекли
В освободившейся пустыне.
Соседи привыкают к сини...

Свой скарб оставили они,
Вот здесь, где я считаю дни
Под рокотание мотора,
И слышу голос: «Скоро... Скоро».

---

Радио

Часы и года проходили.
И плакал в каморке пустой
Старик – в элегическом стиле –
Склонившись над кружкой пивной.

И так себе сам усмехался –
Как мыши пищат в темноте;
Весёлый старик поднабрался
И музыку слышал везде.

Далёкое радио пело;
На радужных крыльях его
Как будто певица летела,
Далёкая, как божество.

И лил он нетрезвые слёзы,
Тянулся за пивом своим.
И женщина в шапочке с розой –
И радио пело над ним.

---

Тоска. – И все опять про осень...

* * *

Тоска. – И все опять про осень. –
И рифма «просинь» или «спросим»
Легка, навязчива, глупа.
Зима давно во мне искрится
И к небу прирастает птица,
И примерзает синева.

И в жаркий кобальт фиолета
Давно душа моя одета,
Слепым расписана огнём;
Вихрятся редкие снежинки,
И мне милы зимы ужимки
Сверкающим морозным днём.

И длится мельничная дата
Крупы, измельченной когда-то
Между брабантских жерновов. –
И Рембрандт спит в своей постели,
И всё поют ему метели
О пыльном золоте миров.

---

Гектор и Андромаха

Прощайте, мои герои,
Осеннего ветра свист!
Пустая лошадка Трои.
И Гектор над ней повис.

Ни звука, ни крыльев взмаха,
Ни храпа его коня.
Колышется Андромаха,
Как лист золотой огня.

И тени в костёр бросает,
И ветер, и жемчуг свой.
И муж из огня качает
Печальною головой.

---

Дерево с лесенкой из арматуры...

* * *

Дерево с лесенкой из арматуры,
Призрак горбатый ветлы.
Два миннезингера, два трубадура
Смотрят из лиственной мглы.

Осень приходит – и крона редеет;
Прежняя только кора.
Я просыпаюсь, не ведая где я,
Так затянулась игра.

Где-то дудят сумасшедшие дудки,
Возгласы – рядом, вдали.
Дай заглянуть в твои сны на минутку,
Карее око земли.

Спишь ты и видишь ступени и кроны,
Призрак ветлы голубой.
Лесенку, двух трубадуров влюблённых
В шаткой листве – над собой.

---

Дядя Коля повесил отвес...

* * *

Дядя Коля повесил отвес.
Снег отвесный посыпал с небес.
На трамваи, на шапки, дома,
Словно вспорота в небе сума.

Дядя Коля провёл мастерком –
И простор убелился кругом;
В двух шагах ничего не видать –
Ни сутулость отцову, ни мать...

И ровняет он стену ровней.
Не скользнёт он на землю по ней,
Лёд с глазниц не смахнёт рукавом
На метельном диване своём.

---

Вязальщица

Женщина любит вязанье.
На протяжении лет
Вяжет она предсказанья,
Звуки, надежду и свет.

Тонкое кружево вяжет;
Радость, заботу, нужду;
Скатерти, пледы и даже
В виде салфетки – звезду.

Дальние, ближние страны
Видят мелькание спиц.
Вяжет она океаны,
Дивных животных и птиц...

Вяжет закаты, рассветы,
Сонное марево дней.

Словно несвязанный, где-то
Плачет ребёнок о ней.

---

Брызнуть сначала мёртвой, потом живой...

* * *

Брызнуть сначала мёртвой, потом живой –
Озера зыбку потрогать и взять в ладони.
И рассмеяться весело: на водопой
С неба, как листья кружась, слетают кони.

Этот Пегас в яблоках (вспомнишь рай,
Еву, Адама, обвившего древо змея);
Этот как смоль, а этот гнедой, как май;
Этот как снег и Росинанта дряхлее.

Рыцарь, проснись! Панцирь и шлем помят.
Воду лакают из озера чудо-свиньи.
Это песни мои чУдно их окрылят
ДАруют им овса, желудей, ботвиньи.

Рыцарь, вставай! Время твоё пришло:
Чёрный волшебник мельницей в небе кружит.
Долго смотрю сквозь муть я и тру стекло:
Яблоко падает в лужу, плывёт по луже.

---

Остаёшься один со своими тенями цветными...

* * *

Остаёшься один со своими тенями цветными
На глухом чердаке.
То разбойные шапки, то ясные нимбы над ними
И Распятье в руке.

То глядят из углов, то туманятся сверху и снизу.
И в холодном поту
Вылезаешь в окно и дрожишь, и идёшь по карнизу,
Задевая звезду...

И толпа – за тобою на цыпочках следует тихо.
И у кромки небес
Поглощает тебя – твоё горькое счастье и лихо
С потрохами и без.

---

Тутовник, весёлая слякоть...

* * *

Тутовник, весёлая слякоть,
Чернёны следы на песке.
Сироп убыванья и мякоть,
Бессмертная крона в тоске –

По ягодам, влажному телу,
Разбитому оземь, по нам,
Бродящим без важного дела
По терпким чужим временам, –

По нашим случайным заботам,
Снующим весёлой пчелой,
Как будто нечаянно кто-то
Напиток разлил голубой.

И в медленном братском паденье
И плюханьем оземь – едва
Нам горнее слышится пенье –
И мы различаем слова.

---

Иуда и мошна

Вертел Иуда так и сяк мошной,
Что та мартышка у Крылова в басне.
Не знал, что делать с этакой казной.
Мерещилось Иуде место казни,
Хоть не был там и не видал итог
Своей работы... Видел он поток
Горячих тел, стремящихся к Голгофе;
Христа хребет, прогнутый под крестом,
И сатану с отверстым алым ртом,
И самого себя в холодном гробе...
И ужас шевелился, словно нимб
Над головой предателя; Иуда
Вдруг слепнуть стал – и пропасть перед ним
Возникла вдруг неведомо откуда.
Он сделал шаг, взмахнул руками – миг –
Попятился – и к воздуху приник,
Прилип: ни небо, ни земля не взяли...
И плавилось на солнце серебро –
И дьяволы в иудино нутро
Светящуюся жидкость заливали...

---

Св. Пётр у Райских Врат

У входа в Рай ключами бряцал он.
В бедняцком рубище – не ангельский хитон
На нём являл Господнее веленье:
Всех праведных впускать без промедленья.

За что же рубище – не дорогой хитон?
За то, что трижды отказался он,
Когда спросили: знает ли Иисуса?
Или хитон – излишняя обуза
Тому, кто вечно охраняет вход? –
А ведь различный ходит здесь народ.
Бывает и разбойник, и злодей,
Обидчик вдов и маленьких детей,
Процентщица со льстивыми речами,
Скупой ли рыцарь, чёрный мизантроп,
Прелат, покинувший роскошный гроб –
И мало ль кто? Всем в кущи – до зарезу.
Все давятся, ругаются, визжат...
И Пётр, словно маленьких ребят,
Рукав до локтя – снимет их с оград,
А те отдышатся – и снова лезут...

---

Летят миры, идут волы...

* * *

Летят миры, идут волы;
Шипят блины и брага бродит...
И мы тревожно-веселы,
Что ничего не происходит.

Тускнеет утро, вечер слеп;
Плоды двоякие смеются.
Для них почти семейный склеп
Твоё фарфоровое блюдце.

И странно нам, что жизнь жива,
Как талый снег, как день вчерашний...
Твоя льняная голова
Всё клонится вперёд, как башня...

2013

---

Опереться на воздух упругий...

* * *

Опереться на воздух упругий –
Веселеть, кувыркаться и жить.
И сосуд свой скудельный и хрупкий
Наконец-то о землю разбить.

Больше бренный сосуд не скудеет,
Не уходит по капле вино.
И душа, ах – душа молодеет,
Ах! – душа молодеет давно.

Так давно, что себя позабыла
И печётся о горе чужом –
Весела, тяжела, белокрыла
В нескудеющем небе своём.

---

Вы – оптимист: у Вас есть вера...

Поэту, прилетевшему
из Парижа

* * *

Вы – оптимист: у Вас есть вера
В слова, а я лишь домосед:
Работа – дом – вот две химеры,
Для коих и собора нет.

Увы! Но надо поберечь их;
Хотя раскрыт их хищный клёв –
Ни звука Елисейской речи –
А всё же рубль и дом, и кров...

Когда б с Парижского Собора
Они глядели сверху вниз,
Я б тоже в слог поверил скоро,
Непримиримый оптимист.

---

От земли оторван...

* * *

От земли оторван,
Ветром седым
В солнечных кронах летаю;
Не сойти бы с ума, мама...
Не сойти бы с ума.

---

Скоморох

1

Везде – серёжки, гусеничный сор;
Зачёсан тополь ветром на пробор.
Свет золотой; добра и горяча
Красавица и верба, и свеча.

«Весна, весна, как та
Невзрачна и чиста;
Весна, весна пришла,
Свистулек принесла...»

Стареют гусли, старый скоморох.
Он матерится, мочит свой платок.
И не вино тому виной – весна,
Что так чиста, невзрачна и красна.

«Легко весной, весной
Жить с песенкой одной,
На лавочке сидеть,
На гусельках гудеть.»

Упала церковь с головою в пруд.
Блестит. И гроб по берегу несут;
И гроб плывёт в сияющей воде;
Спит скоморох, соломка в бороде...

«Весна, весна, вода;
Есть холм на дне пруда.
Там кладбище шумит,
Листвою шевелит».

2

Спит – солома в бороде.
Не бывать одной беде.
Голосит вдова, как выпь,
Заставляет деток выть.

Был – кузнец
И был шахтёр,
Беглый,
Угольщик
И – вор.
Стал – как облако в воде,
И солома в бороде.

Близко колокол поёт.
Гроб над озером плывёт –
Спит бедова голова.
Бьётся в озере вдова.

---

Сервантес собирал налоги...

* * *

Сервантес собирал налоги.
Потом и сам попал в тюрьму.
И донкихотовы дороги
Сбежались весело – к нему.

Он взял перо – и рыцарь тощий
И верный Панса на осле –
На камне проступали проще
В слепой острожной полумгле.

Затем его освободили.
Но стал он зреть ещё верней
Кихано в романтичном стиле
И дульсинеевых свиней.

Он населил Испанью слогом;
Он кисть в сраженье потерял.
И больше никаких налогов
Он никогда не собирал.

---

Художник

За ширмой времени художник молодой
Сидел, глядел на холст чудесный свой.
И сомневался, и бледнел слегка:
«Не может быть... Моя ли то рука,
Мои ли кисти, небо и вино
Смешав, перенесли на полотно
Крестителя слегка смущённый лик –
И шум ручья, где шепчется тростник?
И головой склонённого Христа?
Нет, я б не смог... И совесть не чиста,
И часто зло и боль топлю в вине...
За что Господь даёт такое мне?..»

А вот в пустыне с книгой мой святой
От головы до ног – старик простой;
Его черты грубы, скупы, черны
И вены на ногах оголены...
Не может быть... Моя ли то рука
В святого обратила мужика?..»

Так он сидел; в окошке – зеленя;
И всё шептал: «за что же Бог – меня?..»

---

Свободный до боли и слова

* * *

Свободный до боли и слова
В утробе твоей горловой,
Ты словно рождаешься снова –
И будто бы даже – живой.

И бедного счастья на грани
И там, где дыхания взвесь –
Ты сердце тревожишь зарене,
Как будто на свете ты есть.

Как будто ты – замысел Божий,
И чудною волей Творца
Ты свет этот чувствуешь кожей
И бледным звучаньем лица.

И всё, что в тебя перелито:
И небо, и голос живой –
Всего лишь до времени скрыто,
Как тайна рожденья – тобой.

---

Спасибо Куну

Что красен миф – спасибо Куну.
Его лазурный переплёт
К харите трепетной и юной
Воображение зовёт.

И как бы ни было тревожно
Душе, привыкшей к суете, –
Летит с кифарой непреложной
Орфей – к придуманной звезде.

Там слёзы прячет Эвридика,
И небо тянет руки к ним.
И тишина на грани крика
Весь век сопутствует – двоим.

---

Персефона

В безвоздушье, во тьме безголосой,
Где кидают в огонь антрацит, –
Словно жалобный крик паровоза,
Мой рожок Елисейский гудит.

И огонь, озаряющий темень,
Чтобы только посеять беду, –
Это тоже – пространство и время
В семафорном и вечном аду.

И проходит курьерский, и скорый,
И товарный роняет дрова...
Персефона моя, для которой
И немой – подбираю слова.

И аккорды, как шлак, подбираю,
И лицо моё бледно в огне.
Персефона, моя дорогая...
Поезда, подпевавшие мне...

---

Что натворил я – сам не знаю...

* * *

Что натворил я – сам не знаю.
Стою и плачу, и смеюсь.
Судьба весёлая такая
Моя – я звуком раздаюсь.

Меня несёт, качая, ветер,
Огонь проходит сквозь меня.
Как я живу на Божьем свете –
Спроси у ветра и огня.

---

Сад

Говорил Октай и просил Октай:
«Не рубите сад, персик розовый.
Это дед сажал, поливал в жару,
Собирал плоды, продавал плоды».

Не послушали – порубили сад.
«Надо яблони...» – не прижились те.
Захандрил старик – и на третий день
Испустил он дух, словно облачко.

Голосит вдова, сыновья молчат,
Не сурьмят сурьмой жёны век сухих.
Дети бегают босиком, черны:
Дед Октай лежит, простынёй укрыт.

И настала ночь – звёзды с яблоко
С высоты висят, чуть не падают.
Встал Октай, пошёл; сад обходит весь;
Говорит с отцом, с дедом шепчется.

Говорит: пора запрягать арбу,
На базар везти персик розовый;
Собирать пришло время выручку –
Строить дом пора без окон-дверей.

---

Мамай

На потресканный штакетник,
Ёлка, лей свою смолу –
В янтаре увязнет муха...
Не пройдёт лихой татарин
В избу нянюшки моей.

Не влетит беда на крыльях,
А влетит – под потолком
Ленты шёлковы красавиц,
Ленты, смазанные мёдом,
Тёмной патокой и клеем
Прекратят дотошный зуд.

Не пройти врагу. Держава,
С печкой газовой белёной
С близорукой мамкой Ритой,
С тощей газовой плитой –
Даст такой отпор Мамаю,
Что отбросит на столетья
Степь ордынскую назад.

А в Черкизове – гулянья.
Красны девки коромысла
С плеч спустили – вёдра пляшут –
Плещут мёртвою водой,
И живой водою плещут, –
И пошли вприсядку избы
Вместе с небом и садами,
Вместе с ржавым «Москвичом»...

И на облако выходит
Сам Давид и смотрит грозно,
Арфу к тису прислонив.

И бежит Мамай поганый
Через поле, через лапник;
Чёрным бродом он проходит
Ясный пруд Архиерейский,
И становится он рябью,
И становится он зыбью
На которой отразился
Храм Пророка Илии...

---

В печи – зола, стервятник в сини...

* * *

В печи – зола, стервятник в сини.
На телеграфные столбы,
Крича, снижаются богини
Паденья, мести и судьбы.

Гомер ослеп, в окошко глядя
На жёлтые снопы полей,
И борода его и пряди
Ещё печальней и седей.

Он лиру отложил и плачет –
А сквозь похмельное стекло
Ахейцы в колесницах скачут
И кони дышат тяжело.

---

Шумякин

1

Нижнюю вселенную приравняй к верхней,
а верхнюю – к серединной.
Не всё так просто, господа,
Не всё так просто...

2

Шумякин проснулся лысым,
А с вечера лёг кудрявым шатеном
Без бороды...
Ночью ему являлся дух.
На нём были длинные одежды
И тёмный куколь.

3

Когда в окне забрезжил рассвет,
Фигурки людей
Стали казаться мягкими и приплюснутыми,
Как лопнувший инжир.

4

Иосиф, осёл упрям, но сегодня
Он сделает всё, что ты ему прикажешь:
Только ничего не говори.

5

Коронованный лучше ожидающего короны.
Тот – выдумщик до фантазёра
И мечтатель до прямого разбойника.

6

Ко мне приходил друг.
На нём был шутовской звенящий колпак;
Две ноги его были упрятаны в большой красный сапог.
А как игрушки играют в людей?

---

Мерный кувшин разбился...

* * *

И у тебя – крылья, костлявая старость...
Серые, перепончатые, как у летучей мыши.
Повиси ещё вверх ногами: повесели ещё нас!


* * *

Гречанка молодая,
Зачем отразила медь
Твои оливковые глаза,
Смуглые скулы
И кудрявый пучок?


* * *

Мерный кувшин разбился –
Жизнь утекает...
Плачет красавица, слёзы льёт...


* * *

Зелен грецкий орех,
Мягок белый миндаль,
А ты всё прячешь глаза,
Бархат ресниц опуская.


* * *

Ветер подул. Паруса,
Как золотые холмы
На синем просторе.


* * *

Прыгай, Эгей, со скалы!
Бурное море подхватит,
Пенное море возьмёт
Все твои ложные страхи.


Персею

Станете россыпью звёзд
Вы с Андромедой, тогда
Вспомните дудку мою,
В небе ночном помолчите...

---

Мимо окон

* * *

Потешь меня дудкой своей,
Узловатая старость!
Не медовый дух полевой –
Воздух болотный серный
Выдувай прилежно!

* * *

Гнилушке ночной подобны
Глаза твои, немощь.

* * *

Насупился Путто. Пуста
Верхняя колба часов.

* * *

Красный трамвай – и тот
Засвиристел от стыда.
Вот уже лет пятьдесят
Бабушка за молоком
Мимо окон идёт.

---

Чугунной лестницей всходили...

* * *

Чугунной лестницей всходили,
Ступив на воздух кружевной.
Свирели тощие идиллий
Тогда свистели надо мной.

Но вырос я – и стали стены,
Узки и низки потолки.
И не свирели, а сирены,
Сомкнули тяжкие гудки.

И кружевной чугун растаял;
Но всё, что воздух растворил, –
Всё – в ремешках твоих сандалий
И шёлке запоздалом крыл...

---

Как будто щёлкает на арфе...

* * *

Как будто щёлкает на арфе
С небес сошедший царь Давид –
Старик сухой и лучезарный
В саду на косточках стучит.

У яблони одна забота –
Давать и тень, и дикий плод.
Давидовы играют счёты –
И струнка каждая поёт.

Ему под яблоней укромно.
И ветка каждая, склоняясь,
О жизни прибыльной и скромной
Ему поведать собралась.

Считает чёрные копейки,
Рубли, червонцы и нули…
И дальний блеск узкоколейки
Лучи сквозь листья донесли.

---

То, что когда-то назвали музой

* * *

То, что когда-то назвали музой,
Облаком, светом из забытья –
Снова на плечи мои обузой
Нежно ложится – и весел я.

И угнетён, и принижен чудно,
Странно приближен к самой земле.
Как тебе, девочка, в лире трудной,
Нежной, воздушной, сухой золе?

Я удержу твоё счастье в струнах,
Пусть на минутку, в златой пыли –
Где-то споёт о любви Меджнуна,
Ставшая небом, душа Лейли.

---

Звоны в небе раскачнулись...

* * *

Звоны в небе раскачнулись
Недалёко от земли.
Глазки детские проснулись;
Две иконы зацвели.

На одной – Христос терновый,
На другой весь сонм святых...
Анна, в спаленку с обновой,
Проходя, перекрестись!

Вот рубашечка из ситца,
Вот – свистулька с петушком.
Анна, надо торопиться:
Муж законно входит в дом...

Вот – шагов его не слышно:
Тень по лестницам скользит...
В тихой спальне душно, пышно
И Серёжа крепко спит.

Вот проснётся, вскрикнет: «мама!»,
Тень приблизится, тиха...
Поцелует воздух Анна –
И – как ветер – далека...

Карий бархат, чёрный локон,
Стук кареты, звон церквей.
Круговерть из лиц и окон...
Анна, душу пожалей!

Пожалей – как не жалела,
Позови – как не звала...
Тени, тени; бархат белый;
Тени, крылья, купола...

---

Гомер

В струях ветра, в зигзагах света
С бородою летит старик.
Не взяла в свои воды Лета,
И земля отвернула лик.

Лишь простор меж песком и тучей
Приютил, закружил, несёт.
И звенит инструмент певучий,
И неслышно слепой поёт.

О сражениях, кубках, славе.
О морях, где темно от вдов...
И летит он, гоним ветрами,
Словно парусный свет судов.

---

Пигмалион

Пигмалион с тех самых пор
Всё оживляет Галатею –
Прорезывает нити пор
И родинку кладёт на шею.

И кость слоновая дрожит
В районе сердца от ударов –
И веселей резец бежит
С рукой влюблённою на пару.

А мы по темени стучим
И у виска вселенной крутим,
Пока чудак резцом своим
В кости вырезывает груди.

17 ноября 13

_______________________________
По преданию Пигмалион изваял
Галатею из слоновой кости.

---

Скачут волны, как кони степные

* * *

Скачут волны, как кони степные,
С золотым седоком на спине.
Навестить бы края золотые,
Вздрогнув чайкой тяжёлой – и мне.

Там, где солнце, кругляк деревянный,
Синь моя б засветилась светло...
Вот корабль Одиссея туманный
В белизну окунает весло...

Вот проходит жена Авраама:
Хлебы, чаша – и ангелы ждут...
Вот – над морем склонённая мама
Наполняет разбитый сосуд.

---

Ни рук, ни крыл не напрягая...

* * *

Ни рук, ни крыл не напрягая,
Лети, душа, над мостовой!
Смеётся песенка простая –
И «город детства» плачет мой.

И Пьеха щурится, и немо
Волнистый вертится винил.
Лети, моя голубка, в небо,
Не напрягая рук и крыл.

Я сберегу твои наряды
И лампы шёлк, и бархат глаз...
Тебе ни рук, ни крыл не надо,
Лети, голубка – в добрый час!

---

Ты входишь в сад, где яблони туги...

* * *

Ты входишь в сад, где яблони туги,
Где радуги в траве и жук – в просторе.
А сквозь листву гудят товарняки
И слепит луч, и громыхает море...

Усни, Таврида! сквозь твоё стекло –
Усатый лик, фуражка машиниста.
Усни, усни; ещё душе светло –
Но жизнь прошла
уверенно и быстро.

---

«Я червь, я – Бог», я каторжанин...

«Я червь, я – Бог», я каторжанин
Высот, которых не найти.
Стремянку дряхлую Державин
Приставил к Млечному Пути. –

Течёт лирическая Званка.
И свежий ворох голубей
Старик гоняет спозаранку
Свистулькой детскою своей.

Он бунт смирял, он пел Фелицу,
Но время стало – и прошло.
И вечность, словно голубица,
Меж звёзд ложится на крыло.

---

Моей матери

* * *

А в снегопаде – пустота.
Но чёрной лентой перевита,
Порхает каждая звезда,
Танцует каждая харита.

И бледный вздох,
и бедный взмах
Запечатлён, увековечен.
Скажи мне, мама, о словах,
О скомканной, как глина, речи –

Оттуда, молча, навсегда
Напой мне песню мёрзлой глины:
Уже оттаяла вода
В твоей груди наполовину.

* * *

Что вселенная мне неживая:
Сгустки пыли и газа, и лёд? –
Если сердце твоё, остывая,
Колыбельную мне не поёт?

Если руки твои не качают
Задремавшую плоть в пеленах?
И подмёрзшие розы венчают
Свежий холм в бесполезных цветах?

Что мне мир бесконечный, неновый,
Если в кофте домашней простой
Ты лежишь, ты не скажешь ни слова,
И не дрогнет земля над тобой?

* * *

Соль выела глаза беде моей;
И вот – слепа, как ночь пред огнями...
Но чёрного – из стаи лебедей –
Она нашла потухшими глазами.

О, чёрный лебедь, верный лебедь мой,
Плесни крылом – мою беду омой!

Слепцы счастливы, нет для них дорог,
Их ночь ведёт, пути не разбирая.
За них весь мир в сиянье видит Бог –
И лебедей струящаяся стая.

Так потешайся, Брейгель, надо мной,
В глубоком рву беду мою омой!

Подруги

Мимо, мимо проплывайте
(Звёзды ясны и близки),
Друг для друга отпускайте
Знаки – голубем с руки.

Вот Тамара – полумесяц
Золотится на кудрях,
Мама – цвета поднебесья
Пелеринка на плечах,

Неразлучны, недвижимы:
Бархат карий, синий лён...
Проплывайте мимо, мимо
Чудной вырезкой икон.

Очи долу, накрест руки,
Лики вбок наклонены.
Словно не было разлуки,
Сладкой муки тишины.

Сердце

Смутный сон весны страшнее
Застывания зимы.
Мы – под горку сани – с нею,
Булки сахарные мы,

Снежный колокол
и бубен;
И в полёте невзначай
Влагу горькую пригубим
И нальём горячий чай –

В золотой мешочек прямо,
Чтоб залить и стук, и смех
Там, где маленькая мама
Веселилась звонче всех.

---

Ева

Под грушевым древом укрыться
И вспомнить, как пела в раю
На ветке невзрачная птица
Забавную песню мою.

И Ева со светлым пробором
С земли поднимала плоды,
И карим, и бархатным взором
Смотрела в ручей до звезды.

Из веток корзину сплетала,
Кивая цветами чела –
И мелкие груши кидала,
И крупные груши – клала.

И плавные руки купала,
И гладила кудри ручью.
И птице на ветке внимала –
И слушала песню мою.

---

Джульетта. Дездемона.

Джульетта. Кормилице

– Не осыпай меня слезами,
Когда в груди застрянет ком,
И вспыхнет ночь перед глазами
За неутешным рукавом.

Склонись, как раньше, надо мною,
Полынью грудь свою натри
И голубиной тишиною
Мой холм печально убери.

Ромео спит, его не надо
Будить в заоблачных краях.
С его душой под сенью сада
Душа встречается моя.

Лепечет, шепчется, целует
Вероны воздух золотой;
Не плачь, кормилица – не всуе
Джульетты тень перед тобой.

Я научилась расставанью:
Любовь прощается легко
И с ядом горького желанья,
И с детства сладким молоком.


Дездемона

– Стоит Венеция, живёт и без меня,
Без белокурой Дездемоны.
И муж мой Мавр, как языки огня,
В меня по-прежнему влюблённый.

Неравный брак равняют небеса.
Любовь и ревность, и утехи......
Турецкий флот по небу разбросал
Свои весёлые доспехи...

Идёт ко дну... Светлейшая из туч
Вмести в себя покой и горе!
И в небесах мой тёмный муж могуч
И странно светел, словно море...

Здесь спит заря и сердце духовых
Стремится вырваться наружу –
И вновь вдохнуть – и звуков заревых
Изведать жизнь и дрожь, и стужу...

Печальный муж, всё в прошлом, всё во сне –
И жизнь задушена не нами;
И неба плоть рождается во мне
Стрижей пролётными звонками...

---

Джельсомина, тебе не спится?..

* * *

Джельсомина, тебе не спится? –
Всё целует тебя труба?
Цепи рвёт цирковая птица;
Круг арены и синева.

Друг твой выжил пернатый, сильный;
Не подняться ему с земли.
Тарахтит он дорогой пыльной,
Извалявши себя в пыли.

Джельсомина, проснись, отведай
Смоквы жар из прохладных рук,
Чечевичную скорбь победы,
Разрываемой цепи звук.

Джельсомина, на счастье скушай
Плод приплюснутый голубой.
Дунь в трубу: поцелуй – и слушай
Шум смоковницы над собой.

---

Фанерная ночь

1.

Вот кукушка в оборванном дне
На пружине скорбит обо мне;
Всё «ку-ку», да «ку-ку» – говорит;
Шестерёночный ход шестерит.
Но слабеет во мне тишина,
Не стучит циферблатом стена.

Белокурая девочка спит,
Мама сказочку ей говорит.
И с работы приходит отец,
И приносит куриных сердец
И куриных пупков.
Впопыхах
Спит избушка на курьих ногах.

2

А в том коридоре темно,
И жёлтая лампа одна.
Забито фанерой окно,
В которое вечность видна.

И двери забиты: авось
Никто не пройдёт в коридор,
Пальто не повесит на гвоздь
Вино не прольёт на ковёр.

Никто не преломит хлеба.
Ни мама, ни папа, ни дочь.
В окошко, где вечность жива,
Забита фанерная ночь.

3

Расступитесь, люди и тени!
Это мой нехороший жар.
Прихожу я, встаю из лени –
Но по-прежнему рад мне Шар.

Стал я лучше, пускай не краше –
Постаревшим лицом обрюзг;
В неслучившемся дне заквашен,
А на баке – бубновый туз.

Забродивший от яблок, дикий –
Кисел, сладок мой дух во мне.
Плачу я о шершавом Дике,
Плачет Дик о скулящем мне.

---

Нет в мире ничего, а есть загадка...

* * *

Нет в мире ничего, а есть загадка
И Сфинкса узкие глаза.
И есть Эдип, и чёрствая облатка,
И золотые небеса.

И небеса моих неверий чудных,
Моих голубок золотых,
И холмы крыш на травах непробудных –
И сонмы ангелов на них.

Но всех светлей твоя святая младость
И тяжесть шёлковой копны,
И бархат глаз, где затлевает радость
Неопалимой Купины.

И бархат глаз, к которым нет возврата,
И лишь огонь, как лик...
И лишь Эдип – и юноша когда-то...
Когда-то – юноша... Старик.

---

Время пролили на скатерть...

* * *

Время пролили на скатерть.
Было стекло зелено.
Руки дрожали... И Матерь
Божья смотрела в окно.

Липы в очах её кротких –
Липы цветками цвели.
Время шмелиной походкой
Плыло по краю земли.

И, уходящее в тело
Маковок и голубей,
Тише и звонче скудело
В братине смертной своей.

---

Мелика

1

Козлы запевают и блеют –
Козлы – колокольцем звеня!
А девушки их жалеют –
И колет им стопы стерня.

Распевшимся тварям не в меру
Несут они пойло – и вняв,
Как маки, краснеют, на веру
Козлиные байки приняв.

И блеют невинные хари,
И масляно смотрят на дев.
И бубны сегодня в ударе,
И дудки дудят, задудев.

2

Козлиные бороды спелись
(Шерстинами песни сплелись).
И древний, и греческий мелос
Прославить они собрались.

Но девушки, полные вазы;
Их смуглые руки тверды:
И оберег носят от сглазу –
Из певческой той бороды...

Спасает он, оберег чудный,
Античную девичью стать.
А хор – безбородый и нудный –
Ну что с него девушкам взять?..

---

По мотивам картины Генри Уоллеса Смерть Чаттертона

За час прилёгши на кровать,
Он и не думал умирать;
Бумажки, склянки в беспорядке
Лежали тут же перед ним.
Белила цинковые, грим:
На лбу ненужный вензель прядки...

И неизвестно до сих пор,
Как умер юноша... Пробор
Сметён... Как стреляная птица,
Свисает дО пола рука;
И недостаток башмака –
И смятый шёлк чулка лоснится.

---

Одиссея

В жизни смертной, бесприютной
Все пробелы налицо.
Одиссей, морской и трудный,
Отдохни у Калипсо!

Пенелопу одолеют
Женихи за те года.
В море точкою белеет
Чей-то парус иногда...

Пенелопа смотрит в дали,
Кудри ветер теребит.
Помогли её печали:
Ты здоров и не убит.

Как бы прямо из-под Трои
Да, минуя свет – домой?
Хитроумному герою
Стала б родина тюрьмой.

Потому послали боги
Одиссея вкруг земли.
Так и нам нужны тревоги –
Словно в море – корабли.

---

По картинам Ван Гога

Лёгкий бот с акульим носом –
Прибывают рыбаки.
На рогоже парным бросом
Отдыхают башмаки.

Словно реи, словно мачты,
Голенища и шнурки;
Не жалел гвоздей башмачник
На литые каблуки.

Кожи время не жалело,
Не боялась тленья тьма.
Рыбаки теперь без дела
И без света их дома.

Бродят тучи, бродят вдовы,
Очи застя рукавом.

Эти ветхие обновы,
Эти души босиком.

---

Сидит юродивый в веригах

Под вп-ем картины В. Сурикова Боярыня Морозова

Сидит юродивый в веригах –
Босые ноги на снегу.
Боярыня с белёсым ликом
И с глазом, пущенным в толпу.

Кладут поклоны поясные,
Малец за дровнями бежит.
И прячет в бороды Россия
Свой страх окладистый и стыд.

И слёзы, и усмешку прячет,
Торчит секирою стрельца
И вздрагивает, словно кляча,
Тащась под звоны бубенца.

Василий Тредиаковский

Там двери, словно звери,
Ругаются, скрипят.
Там всякому поверят
И каждому простят.

Там купол бьёт удары
И речь его туга.
Бредёт пиита старый
Домой из кабака.

Бобровым полушубком
Исподнее прикрыл.
И сладко, и не жутко
Среди родных могил.

Василий Тредьяковский,
А битая спина...
Там песенка и поступь
У всех одна, одна.

---

Трепет бабочки, бабочкин шёлк

* * *

Трепет бабочки, бабочкин шёлк;
Золотого цветка наважденье.
В багровеющий бархат ушёл
Луч небесный, слепой от рожденья.

Это ль ангел без звука трубы,
Без крыла, без горенья, без лика?
Или столбик пыльцовый судьбы,
Иль озноб материнского крика?

Человека ли, птицы, цветка
Умиранье, зачатье, рожденье? –
Повторенье вселенной, пока
Выдувается стихотворенье?

Из моих тростниковых пустот,
Из груди, распираемой словом,
Где цветок, словно солнце встаёт –
Словно свет начинается снова.

---

Проржавленный старый путеец...

* * *

Проржавленный старый путеец,
Поведай своим молотком
Про рельсы, колёса – и мельниц
Пшеничный заоблачный дом –

Простор васильковый, лукошко,
В котором и лето, и стук,
И небо, и старая плошка,
И роба – твой верный сюртук.

Ты сам превратился в другого
Путейца – небесных путей.
И птица, как крепкое слово,
Засела в гортани твоей.

---

Баженов

Кто отличит добро от зла
В века ушедших начинаний?
Над снегом виснут купола,
За пеленой не видно зданий.

И даже вечный пешеход,
Спеша подобно Агасферу,
Свою эпоху не найдёт
И примет чуждую на веру.

О, эти зданья внесены
В Россию мощною Европой.
Опять Баженов видит сны,
Опять скорбит при двери гроба.

И вновь счастливый Казаков
С листа фантомы воплощает,
И в камень царственных снегов
Москву-царевну облачает.

Зачем же в снежной пелене,
Порой морозной, небывалой
Под треуголкой взгляд усталый
Под вечер ясно виден мне?

---

Вино и бутылочный бой

* * *

Вино и бутылочный бой
Зачем-то ушедшей эпохи.
И мы расстаёмся с тобой,
Сизарь, подбирающий крохи.

Старуха привыкла молчать
И шамкает что-то по-птичьи.
И сжал Михаил рукоять,
Своё подтверждая величье.

Собор осеняя крестом,
Спаситель плывёт облаками.
А рынок шуршит кошельком
И ярко расцвечен дарами.

И воздух лучист, как вино,
И липы смеются, как свечи…
И будто Архангел давно
Затёрся в толпе человечьей.

---

Чистый лист

Чистый лист невыносим,
Чистый лист, как Хиросим…

Надобно его испачкать,
Надо б измарать его,

Хиросима моего.

---

Вступает альт в органный лепет...

* * *

Вступает альт в органный лепет;
Смеётся, держится, плывёт.
И к вышине балкончик лепит
Оркестра камерный полёт.

Его, как ласточку прибило
К скале; и мы раскрыли рты.
А он летает, серпокрылый,
И не боится высоты.

---

Зимнее солнце

30 декабря 2013 года

Зима без снега; скоро Рождество
Засветит лампы и затеплит свечи.
И звёздочка молчальным рукавом
Взмахнёт,
Отрёт слезу по-человечьи.

Придёт и встанет
Над седым гумном,
Над решетом, над сутолокой белой,
И вновь взмахнёт охранным рукавом,
И запоёт, одна на свете целом.

И плач младенчика,
И колокольцев плач –
Пройдёт миры и прутья, и препоны.
И сонм волхвов, и ослик, и палач
Склонятся тихо к матери на лоно:

Земля уснёт
Без снов и без забот;
Удержит небо ясное знаменье.
И всё вокруг узнает и поймёт –
Печаль, любовь
И долгое терпенье.


* * *

Ворон дуделки и пищалки,
Деревьев голые миры.
И вспомнятся Голгофы галки
И снег, умерший до поры.

И наледь сонная, и пруда
Рогатый раковинный лёд.
И та затмения минута,
Что к вечной ясности ведёт.


* * *

Да, Рождество,
без снега Рождество.
В сети деревьев – в решете и сите.
И вы помола крупного его
муку
в себе, как таинство, несите.

Не торопитесь – будет вам дано
вперёд заслуг; молитвы не твердите,
чтоб завертелось дней веретено
без важных дат, без памятных событий.

Но приходите все – над вами длань
Того, кто в яслях
звучных и овечьих
вдруг закричал
в серебряную рань
И в немоту страданий человечьих.


* * *

Когда рука записывать велит
Ещё не ведомые строки,
И праздный ум, как старый инвалид,
И разум – как старик глубокий, –

Весёлый луч, гремучая струя,
Роясь, на вас, как дождь Зевесов, сходит,
И в тишине святого забытья
Душа бессмертной музыкой исходит.

Смотри, смотри – на крыльях перьевых,
На белых крыльях, над яслями
Звезда стоит; и смертный волхв притих,
Слегка склонившись над Дарами.


* * *

Змеи позёмок,
как змеи пустынь.

Время моё, не ожгись, не остынь.
В трубном сиянье –
в пути, без пути –
Угол, очаг
и ночник свой найди.

Угол, очаг –
и вневременный кров;
Крики овчарни,
мычанье коров.

В небе – журавль,
синица в руках.
Мать;
и младенчик
в тугих пеленах.



Зимнее солнце

1

Светило белое и низкое зимы,
Когда твой лик проглянет к нам из тьмы
Бесснежья дикого, беспамятства ветвей,
Из серебра и платины твоей?

Тебе навстречу – речи и стихи,
И смех, и лёд притихнувшей реки,
И грай ворон, и ворох голубей,
Окормленных простылостью твоей.

Светило скользкое, по времени скользи
На всех парах; у вечности в горсти
Ты факел стелющий угаснувших миров –
И темноты сияющий покров.

2

А было время, в Вифлеем звездой
Ты заходило на ночной постой.
Глядело сверху, серебрясь, на хлев;
Потом ушло, сиянье заперев.

А там внизу – огни и суета;
А там иная вспыхнула Звезда.


* * *

Хоть не Вергилий я и не Эсхил,
Но тогу строгую мне лира предписала.
И всё, во что я верил и любил,
В шутейном мне обличии предстало.

Вот – Моцарт-бог, вот рыцарь без копья,
Двор без кола, без времени застава –
И серый снег, и молодость моя,
Что так темно и быстро промелькала…

Вот мой притвор и хор, где дирижёр –
Корявый жест; вот смертные пределы.
И я вхожу в разрушенный простор
И в серый снег, и в свет смертельно белый.

---

Театрик на колёсах

* * *

Театрик на колёсах –
Мой он и не мой.
Спит Пьеро белёсый,
Спит Макбет седой.

Словно Стикса воды,
Полночь пьёт Сократ;
Спят мои заботы
И болезни спят...

Очень тихо в мире.
И по чьей вине –
Стороны четыре
Сходятся во мне?

---

Привокзальная ода

Привокзальная ода плывёт
К центру мира с туманных окраин.
Чердаков отуманенный гнёт
Вороньём-проводами ограен.

И вокзальный всевидящий Царь
Принимает тележную оду.
И главу поднимает фонарь,
Выпуская огонь на свободу.

Полусумерки тихо легли;
Раздаётся свисток на Голгофе.
По сигналу – с платформой земли
Тепловозы становятся вровень.

И железной душой замерев,
И гудки под одеждами пряча,
Тиховейно мурлычут напев,
Наподобие скорбного плача.

Эта сонная ода плывёт...
Смотрит Царь всепрощающим оком.
И людей неизбывный поток
Всё шумит в отрешенье высоком...

---

Алигьери смотрел на Угли...

* * *

Алигьери смотрел на Угли.
И в каком-то нелепом сне
Чьи-то тени росли и пухли,
И потягивались на стене...

И луна в переплёт глядела;
И сквозь яркую прорезь сна
Пролезали – душа и тело,
И теорба была слышна...

О, Вергилий, творенье света –
И дневной, и кромешной тьмы,
По волнам невесомой Леты
Будем в лодке качаться мы...

Будут стоны и будут тени,
Лязг зубовный и красный смех...
О, Вергилий, как лист осенний,
С нас слетает и страх, и грех...

И вступив в хоровод с тенями,
Словно листья, летаем мы
Над осенними над полями –
Золотыми кругами тьмы...

---

Стекольщик

Рассеяны, нелепы, неуклюжи
Сквозные образы, дверные скрипы стужи.
И стёкла красные с утра застал мороз,
Когда стекольщик плоский ящик нёс.

И с этих пор я сам вставляю стёкла –
Вхожу во двор, разрушенный и блёклый,
Где у окон, как у цыгана, глаз –
Чернеет, светит, лыбится на вас...

Вставляю сны в израненные рамы;
Вставляю стёкла и латаю раны;
Асфальтом жирным улицу мощу –
И пар вдыхать, как фимиам, хочу...

И в этих снах стекольщик мой морозный
Идёт-бредёт – и снег искрится звёздный –
Под сапогом вселенная хрустит...
– Привет!..
– Привет, – стекольщик говорит.

---

Сам-хе-хе

В странном цирке без манежа,
Без каната в потолке –
Сам себой живёт невежа –
Старый клоун Сам-хе-хе.

Где актёры, верблЮды?
Почему без сна один
Бродит Сам-хе-хе повсюду,
Не щадя своих седин?

Странный клоун, в чём разгадка?
Лишь подует ветерок –
На софиты акробатка
Вдруг летит, как мотылёк…

И жонглёр пускает кольца;
И на розовом песке –
Люди, пони, колокольцы –
И счастливый Сам-хе-хе!

---

Кочегары

Выросли тополи тут,
В горклой земельке у речки…
Два кочегара растут
Прямо из бабкиной печки.

Дремлет она на ходу;
Вечер за рамой горбатый…
Два кочегара в бреду
Уголь кладут на лопаты.

Только вот медлят швырнуть:
Жалко старушкиной каши…
– Наш тяжелёхонек путь…
– Жизня неcкладная наша!..

---

Истлеет лавр, померкнет Алигьери...

* * *

Истлеет лавр, померкнет Алигьери –
Так ягод не сорвав с него...
И всё во сне... И маленькая пери,
И шум Флоренции его...

И шум, и свет, и золотые трубы,
И радуги дуга...
Давид с пращой... И Беатриче губы –
Сапфир и жемчуга...

И ввинчиваясь в камни, как в пространство,
Печальный дух, смятенный дух –
Мой проводник! – я в коридоры странствий
Вхожу, не напрягая слух...

И вижу танец – с жаркими очами,
С руками хладными теней;
О, Беатриче, яркими ночами
Я тосковал о ней!

И пел, и звал по имени – и плыли,
И уплывали от огня
Угли моей Флоренции... Вергилий,
Вот круг – теперь веди меня...

---

Где пути, ржавея, встали...

* * *

Где пути, ржавея, встали
И увязли в лопухе, –
Ходит мёртвая в вуали
Анна в скорби и тоске.

Паровоз ненастоящий
Из трубы пускает дым.
И брести по рельсам спящей
Анне жутко перед ним.

Анна вскрикнет и проснётся –
Перейдёт в соседний сон.
Глупо карлик улыбнётся,
Молча спрыгнет под вагон…

Анна, Анна, передумай,
На перроне подожди!
Паровоз свистит угрюмый
С жаркой топкою в груди…

– Поздно мне бояться ада:
Ад чадил мне на земле…
Паровоз проходит рядом;
Свет и станция во мгле…

---

Старьёвщик

Заглянешь в колодец двора,
А там – неумытый и важный,
Старьёвщик похмельный с утра –
Басит высоко и протяжно.

Выносят ему воротник,
Каракуль потёртый, корыто,
Вязанку растрёпанных книг
И глобус, и ржавое сито...

Несут и приносят дары,
Как будто бы смирну и злато...
И пухнут мешки до поры,
Струившейся светом когда-то...

Нагружен, доволен судьбой
Старьёвщик, а всё ещё просит...
И двор он уносит с собой,
И век он с собою уносит.

---

Точильщик

Искрят и скрежещут точила.
Под домом кирпичным во сне
Не спит центробежная сила –
И сыплются искры во мне...

Точильщик, запойный сермяга,
Он ножницы точит, ножи.
И горько-весёлая влага
В очах флибустьерских дрожит.

А улица – с липовым мёдом
И с ромовым привкусом дня...
Присел отдохнуть от работы
Пират – и глядит на меня.

– Ну что тебе рупь для запоя?
Вставай, уж полвека прошло.
– Ножи – это дело другое...
Ножи не отменит никто!

---

И когда я уйду непроторенным днём...

* * *

И когда я уйду непроторенным днём,
Будут слепо мигать фонари,
Будут лампочки вспыхивать в сердце моём;
Только стёкла от слёз оботри.

Всё по-старому, всё на привычных местах:
Книжный шкаф, небеса, табурет.
И дождями давящийся город в глазах
Человека, которого нет.

И теперь лишь подумай, пойми, разберись,
Чья в окне усмехнётся судьба...
И огнями забрезжит дождливая высь,
Неутешная наша вдова.

---

Вместе с каменной грудой руин...

* * *

Вместе с каменной грудой руин,
Кирпичей, штукатурки, проводки –
Всё ушло; он остался один
В невесомой сутулой походке.

Снился полдень прозрачный ему,
Снилась липа – и на табурете
Старичок, увидавший хурму
В непорочном таинственном свете....

В первый раз улыбнулся, потёр
Незнакомку набитой ладонью...
И ковшом покачнулся простор
Меж разрушенной явью и сонью...

---

От лазоревых слов, корешков и трав...

* * *

От лазоревых слов, корешков и трав
стал я весел, осень, и стал лукав;
ствол корявый – как будто бы он не мой, –
и не тополь с редеющей я листвой.

Много неба и света сквозит во мне,
много звонких жучков-паучков – но нет
золотого клейкого вещества,
только ветки голые в рукавах.

Только всплески, взмахи тяжёлых рук,
да с повисшей пуговицей сюртук.

---

Стихи, написанные для театра Золотая Тыква

Два сопрано

По улицам Сицилии
Бродил кастрат Сесилио;
В мужской был, впрочем, силе он,
Хоть оскоплён был в срок.
Имел жену красавицу
И аппетитом славился,
И многим доннам нравился
Сесильо-кошелёк.

А на углу пиццерии
Стоял сухой, как дерево,
И важный, как империя,
Скопец Иероним.
Был родом издалёка он –
И голосом высоким он
Фальшивил, как Пиноккио;
Да бог и с тем – и с ним!..


Лиман

Солнце в зеркале прогоркло –
Лодок лежбище на нём.
Отрывается моторка
И уходит под винтом.

Пританцовывает чинно;
Носик вздёрнутый слегка...
Ой ты, малая путина
Отставного казака.

Не тарань, не верхоплавка
И не жирная чехонь,
А в станице встретит Клавка –
Керосиновый огонь!


Парадокс Ван дер Хаха или вынужденное новаторство

С загорелой лысиной,
С сединой, как сахар,
Был Иосиф писан
Кистью Ван дер Хаха.

Собрались зеваки,
Как в дурном портрете –
Тоже Ван дер Хахи –
С кистью и в берете.

И в надменной позе
Каждый – так смотрели,
Что метнул Иосиф
Молот в самом деле.

То-то на картинах
С этих пор голландцев –
Мельницы, плотины,
Драки оборванцев.


Немецкий клавесин

В нелепой каморке играл клавесин,
Горела свеча, оплывая.
А Генрих фон Циммерманзингермерлинг
Жал клавиши, не уставая.

В нелепой каморке умолк клавесин
И муж погрузился в перины.
А фрау фон Циммерманзингермерлинг
Тогда подошла к клавесину.

Со швейной машинкою схож он вполне,
Для фрау не новость педали! –
И Циммерманзингермерлинга во сне,
Массивные серьги приплавив к струне,
Немецкие черти хлестали...


Как во Речи Посполитой

Как во Речи Посполитой
Собиралися на брань
Яцек Ржавое Корыто
И хмельной Мечислав Хань.

Богу Яцек помолился,
Натянул жупан – но вот
Завсегда хмельной Мечислав
Чарку матовой несёт.

Не спеша к усам подносит,
Не дыша вливает в рот...
Елку видит: «крестоносец!» –
Так макушку и сечёт!


Бороды

Из-за леса, из-за яра,
Улыбаяся в усы,
Резать бороды боярам
Алексеев едет сын.

– Что ты, Пётр Алексеич,
Веселишься, аки лев?
Резать бороды новее,
Если бороды – у дев...

– Где ж ты видел, окаянный,
Красну девку в бороде?!
– Видел, вот те крест, голландку,
Видел немку в слободе.

Вроде зубы подвязала...
А голландка – Спасе с ней!..
– Подождут бояре мало;
Поворачивай коней!


Маха и Гойя

Повстречалась маха Гойе.
Смотрит Гойя: что такое? –
Пояс, рюши и жабо,
Да и больше ничего...

Что дивишься, лупоглазый?
Махи не видал ни разу
Обнажённой, в неглиже –
До и после – и уже?..

Распалился углем Гойя.
Что же, дело молодое!
Не под силу слабый пол –
Кисти веером на стол.

Ну а та манит к постели;
Очи сливами созрели,
Волосом витым черна,
Голосом грудным струнна...

Почесал затылок Гойя,
Кисти с красками собрал
И из махина покоя
Без оглядки побежал...


Дон Кихот

Как быстро проходят годы!
Бородка моя тоща.
Под вывеской «Вина - воды»
Всему говорить «прощай»...

Тебя и осла с собою
Возьму, мой слуга – не раб.
И вместе нас будет – трое;
Не пьёт Росинант– ослаб...

По сопкам и через горы
Проляжет наш путь быстрей –
В тавернах бы разговоры
За кружкой, бурдюк – полней!

А бедная Дульсинея,
Крестьянка – что делать с ней! –
Своих подарю свиней я,
Своих подарю свиней...

И подвигами изранен,
В наследственный дом вернусь,
О, жёрнов чужих страданий!
О, лопастей-крыльев грусть! –

Приду и в перины лягу
Забыться, заснуть, прозреть...
И соком горячих ягод
Остывшую грудь согреть.


Санчо Панса

Берегись, ослы и люди!
Запирая «ховер» свой,
Санчо Панса лампы крутит
Во квартирах на Тверской.

Этой сталинской проводке
Нет конца во все века.
Узнаёте по походке
Made in China ишака?

Санчо Панса, слезь со стула,
Брось разъёмы, брось припой:
Даже свиньи из-под Тулы
Позабыли облик твой.

А жена? а дон Кихано,
Что под вывеской «Вино»
И не трезвый, и не пьяный, –
А ружейник всё равно.


Весёлый Роджер

Роджер, весёлый Роджер,
Песенку Мери спой!
Качался весёлый Роджер,
Шатался и шёл домой.

И Мери его на пороге
Встречала – и в оборот!
Подкашивались ноги,
Но Роджер пел – и поёт.

Поёт, на ветру качаясь,
Весёлую песню он.
А Мери ему: «мой Роджер!» –
Из стаи кричит ворон.


Дон Родриго

Меж непрожитых времён,
В непонятном веке
Ехал с рыцарем дракон
На одной телеге.

– Не идальго и не Сид,
Я простой Родриго.
А в ответ дракон молчит
И вздыхает тихо.

– Сдам тебя я королю –
Чем он мне заплатит?..
Снимет голову твою
И на кол посадит.

Я простой испанский дон,
Бедный граф Родриго.
Улыбается дракон
И вздыхает тихо…


* * *

Придите все – артисты и герои –
Чей знак добро, и вы – с частичкой «не»…
И всех единым ветром я укрою,
И всем позволю царствовать во мне.

Скупой и нищий,
скучный и весёлый,
король и шут,
и Голос над толпой…

И я отдам вам вольные глаголы
и полукруг
арены голубой.

---

Это ничто иное...

* * *

Это ничто иное,
Это, дружок, года...
Страх, непокой покоя,
Горестей – не беда.

Ветер в кармане, счастья
Вдавленный в глину след.
Дома тебе – ненастье,
Лампы и тёмный свет...

Данте-младенец ягод
С лавра достать не мог...
Годы придут и лягут,
И замолчат у ног.

Жар и озноб... и птичье
Что-то в больших глазах, –
«Бедная Беатриче,
Бедная Беатриче...»
Время уходит... Ах!

---

Смуглое снится Распятье...

* * *

Смуглое снится Распятье,
Сердце – лампадки огонь,
Шумные ворохи платьев
Женщин – и стражника конь.

Сердце, сосудик кровавый,
Что ты мерцаешь, молчишь?
Странно мне, страшно мне, право,
Что ты во сне догоришь...

В осень проснусь я глухую,
Ветер ударит в щеку.
Молча подставлю другую –
Веки слезой обожгу.

---

Ниоба

1

Се Аполлон. Не грусти, твои дети, Ниоба,
Сонной пучиной охвачены, смертью слепой;
Стрелы им будут занозами жизни обещанной:
Тысячелетья пройдут, но да сбудется сон!
Падает смоква; шуршанье в листве... Не заметила:
Вот обступили тебя твои детки, молчат.
Здесь же, в Раю, по неведомым правилам, истинно:
Радость меж вами шумит, розовеет миндаль.
Камень потрескался – плоть обнажив – и осыпался.
Нет в тебе гордости больше... Детей обними.

2

Много ржи покосила война.
На войну провожала Ниоба.
Сыновей – что вкусили сполна
Соль и глину посмертного гроба.

Не осталось в живых и родни.
Пали дочери, горькие травы.
Закопчённые трубы одни.
Да над балками пляшут огни,
На Ниобу взирая лукаво.

...............................

Не смотри на хоромы, на двор,
Где «монахи» ютились когда-то.
Корабли затопили Босфор;
Треуголку приносит Геката...

Сквозь булыжник пробилась полынь,
Пересохло у амфоры в горле...
Черепичную горькую синь
Аполлоновы стрелы подпёрли...

3

...И бегут, и бегут врассыпную
Очумелые воины тьмы.
Но во дворике мать не ликует,
Улыбается, вроде луны...

Из корыта повылезла пена –
Руки старые трут тишину.
И Ниоба – одна во вселенной;
Разве Бог не утешит – одну?..

---

Покажи, Николка, язык рябой...

* * *

Покажи, Николка, язык рябой,
Подуди на дудке – и Бог с тобой!
Съешь ржаные крошки, попей воды,
Ледяной и талой – такой, как ты.

А прибудет кесарь – так ты ему:
Мол, заснеженный Вифлеем в дыму;
Льётся кровь ягнят, источая жар;
Углич, сено, хлев да пастуший пар...

И приходит тихо всему конец...
С Богородицей мёрзлый твой образец –
Как алтынный, в сухой пятерне зажат:

– Крикни, ирод, зарезать своих ягнят!..

---

Ты ответь, Николка, мне: что босой?..

* * *

Ты ответь, Николка, мне: что босой?:
На дворе бело, на Москве – мороз...
В бородёнке – сор; свищет снег косой;
Весь сверкающим инеем ты оброс...

Весь в колючках инея, как репья;
За заставою снежной хоть глаз коли;
Возле храма топчется жизнь твоя,
И дудят тепловозики за рубли.

За рублёвики да за вороний грай,
За потешный лисий твой воротник.
За копеечку с гаком ползёт трамвай.
Покажи, Николка, ему язык!..

---

Осень в Приморье

1

Уже туманится закат
И свитер парка вяжет грубый.
И огоньки судов стоят,
И лодки – влажные, как губы.

И сухогрузу знать дано,
О чём бы мы ни говорили.
И волн шумит веретено,
Челночной уступая силе…

2

Бухта Стеклянная

Стекло обточено волной,
Как сон, бесшумного прибоя.
А в небе – ветер голубой
И в море – солнце голубое.

Кусочки битого стекла,
Цветное счастье под ногами, –
Где даже вечность истекла
Печалью, нежностью, стихами…

3

Шуми, летейская водица,
Плывите, рёбра облаков,
Кричи, надорванная птица
Моих наветренных стихов.

Ещё не раз под небесами
О вас я вспомню про себя
И сладкими зальюсь слезами,
Смеясь и плача, и любя…

4

Дорога, дорога, дорога,
Чугунная поступь души,
Колёсная память… Немного
Помедли, устань, не спеши…

В тугую свою паутину
Паук зазывает трубой;
Высот наглотавшись, дрезина
Рыдает рыбацкой вдовой.

Чугунное время рыдает,
Меж сопок и смертных путин;
И дизеля струйка витает
Над ними, как ангел один…

5

Осень в Приморье

Чавыча отошла,
ну а камбалу черпай ковшами
в рыбной лавке, где с нами
торговка груба.
А солдатик на лодке плывёт –
и дымит над волнами
недалёкая быль,
небывалая осень-труба.

Обнимает залив –
всё, что поздними днями отнято,
и смыкает клешни;
и уже не за совесть – за страх –
не палит ружьецо
в оловянное сердце заката,
а глотает сима
мой развенчанный мир на крюках...

6

На приморском рынке

На сияющем осенью рынке,
Купол неба засыпан листвой.
Распыли мою быль по пылинке
И по брызгам разбрызгай прибой!

Не у пристани, не у причала –
У торговых рядов на виду
Ты начни свою песню сначала –
И на зов тишины я приду –

Раскрывающей жабры и зевы
Жадных рыб на унылых лотках,
Где палатки – и справа, и слева –
Словно шхуны у моря в руках.

7

Лампочки на мачтах – корабли,
Божьей волей розовые шхуны,
Почему в закат вы не ушли
И дрожите на краю лагуны?

Не стремитесь в море-океан...
Вот и я, пронизан небом красным,
Не спешу в сочащийся туман
Из груди волнистой и атласной...

Я, как вы, забвенья не боюсь,
Но приятна слава мне земная,
Что б мой голос знали наизусть –
Та лагуна, эта – и другая...

8

Для тех, кто знает цену слову,
Рогатых раковин коралл,
Я выбрал море за основу
И рёбра неба расписал.

Пришёл и лёг к нему на спину –
И Океан, как ржавый кит,
Унёс меня наполовину
Из снов, где снится и саднит…

Другая часть меня – взроптала;
И пробуждаясь в бытиё,
Иное небо расписала,
Воспела море – не моё…

---

Голос

Тишина, чернота в перепонках
Золотого сентябрьского дня.
Чей-то голос проходит сторонкой
И совсем не глядит на меня.

Хоть разжал бы упрямые губы!
Только всё бы ему на верхах
Усмехаться в небесные трубы
И в забытых гудеть проводах...

И в дому, по кривому паркету
Сквозняками шуметь-не шуметь.
И затихнуть, и съёжиться где-то –
И докучную песню запеть.

---

Пастух

Иоаким возвращается к пастухам.
Ну а ты возвратился к своим стихам –
К повзрослевшим, приёмным, чужим, родным,
Словно овцы – завИтым и золотым.

И приходит к тебе твой хмельной пастух,
И играет на дудке, мыча – и вслух;
Он, как эти просторы – кремнист и нем,
И готов сейчас воспарить над всем...

Над овечьим стадом твоих седин,
Над оливой, над плоской... Один? – Один...
Он привык животных в уме считать,
Колокольцы слушать, перебирать...

Он один из тех, Иоаким к кому
Возвратился в хлев, снял с плеча суму...

---

Гастроли передвижного театра «Золотая Тыква»

Первое предисловие к выступлению «Золотой Тыквы»

Помните, как Золушкина тыква
Превращается в карету? – Кучер
Важная надушенная крыса.
Из злачёных ящерок – в ливреях
Слуги и форейторы выходят.
Мыши вдруг становятся конями
Серой масти в яблоках – вот театр!..
«Золотая Тыква» назовём
Эту балаганную карету,
Этих раскрасневшихся актёров –
От жары, от склок и монологов,
Обращённых к небу ли, к дороге?..

Второе предисловие к выступлению «Золотой Тыквы»

Со стенки снимем маски две немые –
С улыбкой, наподобие гримасы –
Одна; другая – скорбная и рот
Растянут неестественно... Предложим
Актёрам тут же в тоги облачиться,
Надеть котурны или босиком
Начать играть... И зрителей толпа
Рассядется глубоким полукругом...




Шмель

/трагедия в одном действии/

Действующие лица

Шмель
Сократ
Изготовитель яда

Действие первое.

Сцена первая

Шмель

К оврагу спешно я лечу теперь;
Там нынче утром расцвела цикута.
Хочу в веках остаться я – и прежде,
Чем до гола растенье оборвут
И приготовят зелье для упрямца, –
Хочу успеть пыльцу собрать с соцветий…

(улетает)

Сцена вторая

Изготовитель яда

Возьми, Сократ, и выпей эту чашу!
То лучший, первосортный яд, свежайший,
Из только что отобранных цветков
Цикуты зонтичной…

Сократ

Не дважды
Я чашу эту поднесу к губам:
Лишь только раз возможно насладиться
Напитком этим…

(берёт чашу и выпивает)

Но теперь усну я…
Скажи царю, что больше нет Сократа,
Что он уснул и спит – сей мир безумный
Его не манит даже в сновиденьях…

(засыпает)

Сцена третья

(Утро. Сократ просыпается от гудения шмеля,
влетевшего в темницу)

Сократ

Как, снова свет?! Зачем не умер я?!
Зачем не сжёг напиток ядовитый
Мой бедный мозг?!..

Шмель (в сторону)

Затем, что я вчерась
Собрал пыльцу – всю до пылинки...

(падает)

Сократ

…

(умирает)

Шмель

Ах!
Прости: не всю…Теперь я просто пыль
Без имени – и сумрачный Аид
Прекрасный голос мой и все дела
Мои поглотит…

(Засыпает)

Занавес.





Сальери и Тень

/Трагедия в одном действии/.

Действующие лица:

Моцарт
Сальери
Тень создателя Ватикана

Действие первое.

Сцена первая.

Трактир. В углу за занавесью прячется
Тень создателя Ватикана.

Моцарт

(навеселе)

Ах, нынче утром я играл с детьми
И заигрался… Между тем, пропал
Мой реквием… Его похитил, верно,
Мой чёрный человек… И с этих пор
Покоя нет мне, где б ни находился:
В трактире ли, на улице иль в бане –
Всё видится мне чёрный человек
Под мышкою с моею партитурой…
Ну посуди, Антонио, к добру ли
Виденья эти?.. Может, Смерть сама
Ко мне сегодня в гости заходила?

(сильно навеселе)

И злую шутку разыграв со мной,
Не заплатила мне… Иль прав был Пушкин,
Небрежно бросив фразу: «воровство
И гений несовместны»?..

(совсем весело)

О, Сальери,
Ни ноты я не помню наизусть...

Сальери

Так выпьем, Моцарт! Дар моей Изоры
В твоём фужере… Скоро ты заснёшь.

(К столу подходит невидимая тень создателя Ватикана
и меняет местами бокалы.)

(пьют)

Как хорошо! Как будто член гниющий
Отсек мне лекарь; словно Ватикана
Создатель был завистливым убийцей…

(Смотрит внимательно в зрачки выпившему вино Моцарту.
Моцарт засыпает)

А если не был??.. Горе мне тогда:
Ты, зависть – бес, но трижды бес – сомненье!
И липкий страх!..

(отлепляет пальцы от бокала из-под сладкого вина)

И ужас бренной жизни…
О, Моцарт, больше во сто крат теперь
Тебе завидую!..

(Умирает)

Занавес.









Эльсинор

/Трагедия в одном действии/

Действующие лица:

Эльсинор
Кукла королевы
Кукла короля
Гамлет, принц датский

Действие первое

Сцена первая


Эльсинор

Обрушьтесь, стены каменные; рвы,
Иссохните; мосты мои, обрушьтесь,
Когда нет правды в датском королевстве!
Инцест и умерщвленье плоти
Безвинной – стало здесь обычным делом...
Нет, сотряситесь стены: замок древний
Не хочет больше сатане служить!..

Кукла королевы

Кто там ещё? Кто голосом скрипучим
Здесь проповедует... Ах, это ты, несчастный,
Вместилище порока, Эльсинор!
Проклятый смерд! Как смеешь королеву
И короля, и слуг его вернейших
Будить, о, жалкий кукольный вертеп!

Кукла короля

(просыпаясь, но всё ещё во сне)

Какие, право, маленькие уши
У брата: как же тут не промахнуться,
Как не пролить, улик не оставляя
На гравием посыпанной дорожке?..

Эльсинор

Вот, говорю я: мой цветущий сад
Был криком короля предсмертным проклят...
А этот самозванец, негодяй
Постыдно делит ложе с королевой.
И принц законный – Гамлет, лунный свет,
Не ест, не спит – в моих покоях бродит
Как будто тень...

Гамлет

(выходит из-за портьеры, выхватывает шпагу и окунает остриё в склянку с ядом)

(кукле короля):

Взывает глас небесный! –
Не к совести: нет совести у змей.
Проснись, проснись –
уже над мрачной бездной,
Душа твоя,
Что ворона черней!

(Прокалывает королю надутый живот;
раздаётся хлопок)

Прощай, Офелия!..

(закалывается)

Кукла королевы

О, Боже! Сын мой!.. Гамлет...

(берёт склянку и выпивает яд)

Эльсинор.

Ну, наконец-то все угомонились...

(Дует на свечи и гасит их)

Занавес.




Герострат

/Трагедия в одном действии/

Действующие лица

Герострат
Феопомп
Храм Артемиды

Герострат

Сегодня, как назло, в Эфесе дождь,
Как из амфОры льёт... не отсырел бы
Мой коробок... Теперь иль никогда!
Что дождь! – пусть бурный Понт прольётся с неба:
Гореть сегодня храму Артемиды;
Тому залог – огонь в моей груди!

(чиркает спичкой, поджигает храм)

Пылай, о, храм! Твои угли заставят
Людишек долго помнить Герострата –
Пока Земля лежит на трёх ослах,
Пока, как вши, плодятся в небе звёзды!..

Феопомп

(Появляясь)

Сюда спешил я, чтоб запечатлеть
Событие великое; и доски
Вот прихватил, и стило: будет имя
Твоё в истории анналы внесено.
Возрадуется Клио, скажет: «мальчик,
А поступил, как муж...» Ну, будет, к делу:
Вон там поправь огонь, вон – у колонны,
И портик гаснет с дивным барельефом...
Проклятый ливень... Бочку с керосином
Я прикатил из самого Египта...

Герострат

Пылай, о, храм! Твои угли заставят
Людишек долго помнить Герострата –
Пока Земля лежит на трёх ослах,
Пока, как вши, плодятся в небе звёзды!..

Храм Артемиды

Ну всё! Конец своей я жизни вижу;
Я весь горю, съедаем языками
Огня... О, всемогущая богиня,
Я сам взошёл сегодня на алтарь,
Как будто лань твоя или собака...

(Обрушивается. Феопомп водит стилом по навощённой доске, что-то старательно записывая)

Герострат

Готово! Всё... Не грех теперь заснуть,
Набраться сил и сбросить напряженье...
Что, Феопомп, ты всё ли записал?
Поспи и ты; вот мягкая солома.

(Засыпает. Уголёк, пригнанный ветром, поджигает солому, ложе вспыхивает)

Феопомп

Сгорел герой, нет больше Герострата
И храма нет, который он поджёг.
Но написал я стильный некролог, –
Довольна Клио, Мельпомена рада...

Занавес.













Внебрачный ребёнок

/Драма в двух частях/

Действующие лица:

Буратино, деревянная кукла в жабо, возомнившая себя синьором
Пудель Артемон


Часть первая

Пудель Артемон

Который день Мальвина дует губы;
Всё красит волосы в сливовый цвет;
Меня в чулане держит, не выводит...
Виной тому повеса Буратино,
Сын Карло, что родил его не в браке, –
Вонзив топор в полено для растопки
Печи бедняцкой... Это всё проделки
Картёжника и пьяницы Джузеппе:
Фигляр и шулер взял его с налёту,
Убив тузом пиковую девятку, –
И Карло подарил, жалея сольдо.
То мышь летучая, любительница сплетен,
Поведала мне, брякнувшись об пол...
Но честью я клянусь, не минет года –
И место это, сей чулан барачный,
Займёт мой враг – хозяйки искуситель,
Повеса, плут и струганый чурбан!

Часть вторая

(не проходит и года)

Буратино

Несносная девчонка... Как могла
Ты запереть синьора, кабальеро
В сырой чулан, лишив вина и пищи,
Лишив покоя... О, Миранд...

(немного сконфузившись)

Мальвина!

Трактирщица, а столько спеси, столько,
Что хватит на десяток дам придворных...
Мальвина, слышишь, дай хоть хлеба мне
Кусок... вина алжирского с полпинты,
Индейки жареной, баранью ногу,
Картофель фри шипящий с луком в масле
Да пиццу покруглее и потолще,
Да расстегаев с щучьим плёсом, да...

(тишина)

Несносная девчонка! Где-то бродит
С проклятым пуделем, нечёсаным и вшивым...
Нет на неё синьора Карабаса,
С его хлыстом, пройдохи Дуримара
С пиявками... О, лучше гибель, смерть,
Чем с милою обманщицей разлука...
Вот, давеча обманом заперла
Меня в чулан; а я, меж тем, схватил
Лишь пудры облако заместо поцелуя!
Умри же, Буратино!

(тычет себя в грудь шпагой)

Нет, не может
И смерть принять осиновая кукла!
Проклятие на мне: я незаконно
Рождён на свет – и плотницкий топор
Обрёк меня на голод и страданье...

Занавес.












Выстрел на Бейкер-стрит

/Драма в одном действии/

Действующие лица:

Шерлок Холмс, сыщик
Кукла Шерлока Холмса
Доктор Вотсон, военный врач
Полковник Моран
Инспектор Лестрейд
Два рослых полицейских
Консервативные англичане, нищие, обыватели, мелкие лавочники,
крупные лавочники, клерки. Прогуливающиеся и снующие по вечерней Бейкер-стрит.

Полковник Моран

Как в Индии, за камнями таясь,
Высиживал я долгими часами,
Тянул из фляги местный самогон,
Настоянный на почках обезьяны, –
И тигра ждал, чтоб подстрелить не в шутку, –
Так ныне жду, когда в окне напротив
Ищейка с «Таймс» в руках ко мне виском,
Покачиваясь в кресле, повернётся, –
Тогда стреляй, бесшумное творенье
Фон Гердера, слепого от рожденья!..

Холмс

(Стоя у него за спиной с д-ром Вотсоном)

Смотрите, Вотсон, он уже на месте.
Сейчас, сейчас! Вот только б миссис Хадсон
Хватило сил пошевелить рукой
Моей – да так, чтоб «Таймс» зашевелилась...

(Слышится выстрел, похожий на плевок. Холмс бросается на Морана и начинает его душить. Потом Моран душит Холмса)

Настал мой час. Ещё успею, Вотсон,
Вам рассказать о сути преступленья...
Так слушайте и торопитесь,
Пока злодей – мой не прервал рассказ...

(Вбегает инспектор Лестрейд, за ним два огромных полицейских)

Лестрейд

Холмс, Вам помочь?

Кукла Холмса

Не надо, Лестрейд, лучше
Мы к делу перейдём немедля...
Так вот, тогда (полегче, Моран, право!)
Я методом дедукции дошёл,
Что надо в кресло посадить не куклу,
А сделав отвлекающий маневр,
Взяв в руки «Таймс» иль «Дейли уокер», в кресле
Остаться самому сидеть спокойно
И ждать, известно, – револьверной пули –
Прямое доказательство вины
Злодея, шулера, серийного убийцы...
А слепок мой полезнее британцам:
Его в паноптикум поставят, как оплот
Спокойствия, законности и права...
И, может быть, когда-нибудь отца
Малыш курчавый, указав на трубку
И на орлиный профиль, тихо спросит:
«Чья это кукла, папа?» – и в ответ
Услышит: «Это Шерлок Холмс, эсквайр,
Великий сыщик, бравший Мориарти;
Логичен был, но Мораном застрелян,
Остался жить в грядущих поколеньях...»

Занавес.





Предисловие к новым пьесам театра

И вновь на шаткие подмостки
Меня смешливый дух зовёт,
Смешит до слёз сатирик хлёсткий
И трагик жару поддаёт;
Несёт подобие дороги,
И даль волнится за спиной;
И такт выстукивают ноги,
Как будто угли подо мной!






Поединок

/Трагедия в одном действии
и двух картинах/.

Действующие лица:
Арахна
Афина
Гефест с молотком

Действие первое.
Картина первая.

Арахна

Так я в искусстве ткацком хороша,
Что впору вызвать мне на поединок
Богиню гордую, чья жадная душа
Охотница до вышитых картинок.
Ей чем пестрей – тем лучше, боже мой!
А я богов вплету в рисунок свой,
Пиры и ссоры их, и похожденья;
Детали щекотливые рожденья
Самой Афины: Зевса голова
Не раскололась надвое едва!

(Появляется Афина в образе старухи)

Афина в образе старухи

Остерегайся гнева олимпийцев,
О, дочь Идмона, смертная Арахна!
Ну, с кем тягаться хочешь, право, ты?
С самой Афиной, лучшей мастерицей
Плести узоры ...

Арахна

Сплетен и интриг!
Ступай, старуха, не мешай Арахне:
Готовиться ей нужно к состязанью.

А то вот я тебя сейчас веником – и на возраст не посмотрю!
Пошла бы лучше в храм, помолилась о душе!

(Афина в образе старухи уходит)

Картина вторая.


Афина (в образе Афины)

Ну что ж, приступим, милая, не медля:
Мне каждая минута дорога
Дела не ждут – немало у Афины
Иных забот...

Арахна

Ну да! Начнём, пожалуй!

(Ткут. Арахна побеждает.)

Афина (зеленея)

Сейчас ты узнаешь, как выигрывать состязания у бес-
смертных богов-олимпийцев! Эй, Гефест, скорей сюда!

(появляется Гефест с деревянным молотком. Он слегка бьёт Арахну по голове, которая оседает и превращается в паука)

Арахна

О, горе мне! Зачем вступила
Я в поединок с вечными богами?
Завидую я нынче Прометею,
Что в тартар Зевсом был низвержен... мне же
Снося бездельников, зевак усмешки
Висеть века на липкой паутине
И нить тянуть... Так вот какой ценой
Бессмертье смертная ткачиха покупает!

Занавес.





Аполлон и Марсий

/Трагедия в одном действии/

Действующие лица:

Аполлон
Марсий
Слуги Аполлона


Марсий

Теперь дуди, мой тростниковый,
Мой дивный авлос; Аполлон
Не ведает печали; он –
То сладкогласный, то суровый,
Кифара звонкая его
Не выражает ничего:
Так, дребезжит довольно гладко –
Не музыка, а шоколадка...

Аполлон (появляясь)

А, Марсий... До тебя ли мне!
Сегодня будут хороводы
Водить на площади Свободы
Нагие музы при луне –
Культуры новой достиженье...
Оставлю я распоряженья:
Мидасу уши удлинить,
Чтоб на осла он стал похожим:
Не всякий может суд чинить,
Не взяв ни рожей и ни кожей...
А кстати... кожу с хвастуна,
На жалкой дудке свистуна,
Содрать (потомкам в назиданье,
В виду имея состязанья), –
Его повесивши на сук.
И для волынки снять курдюк.

Марсий (которого хватают слуги)

О горе мне! Моею кровью
Коцит окрасится... но вмиг
По берегам его тростник
Печально вырастет; с любовью
К его губам прильнёт Орфей;
Возьмёт шотландец веселей
Волынку полную, как пламя,
Сожмёт, как Мэри в первый раз –
Да так, что сам осёл Мидас
Ожив, захлопает ушами!

Занавес.








Едоки картофеля

Пьеса

/по одноимённой картине Ван Гога/

Действующие лица:

Жан
Эдит
Огюст
Пожилая женщина в чепце
Керосиновая лампа


Жан

Бери её, да только осторожней:
Горячая – под паром – нелупейка.

Эдит

Ах, милый, с фабрики – ни франка, но картофель
От этого лишь слаще... Третий год
Картошкою зарплату ты приносишь.

Керосиновая лампа (в сторону)

Вот, люди глупые: картошка им милей
Не то, что франков – даже керосина!
А я копчу себе, копчу, тускла;
Едва ли час отводится мне в сутки –
И тот отравлен рожами невежд
И кучками картофельных отбросов...

Огюст

В былые времена зарплату
Давали мылом земляничным, хною,
Подсолнухами, спаржей, требухою,
И по желанью (а желали все) –
Лягушками из местного болота,
Живыми, не мороженными...

Пожилая женщина в чепце

Помню...
Тогда хромая сука Жиоржетта,
Зарплату всю отправила в желудок
И никого к себе не подпустила,
Рыча, как бес!.. А к ночи околела...

Эдит

Картофель в этом смысле безопасен,
Конечно, если без жиров и специй,
Мозгов говяжьих, лапок лягушачьих,
И разных там излишеств нехороших,
Которыми давЯтся буржуа...

Жан

Да, милая... права ты совершенно...
Я, тут намедни взяв два-три аккорда,
Слова для песни новой сочинил...
Так слушай лебединую мою,
Быть может, лучшую из всех звучавшиих прежде
О корнеплоде вкусном... Вот она:

(поёт с печалью в голосе)

Не платите нам зарплаты;
Накормите лучше нас
Неказистой, шишковатой
Без приправ и без прикрас –
С каротином и, как сахар.
К празднику накроем стол.
Что за вкус и что за запах!
Шкурка тоненькая – шёлк.
Наедимся до отвала
Нелупейки – и храпеть,
С головой под одеяло –
О любимой сны смотреть!


(Лампа, в которой закончился керосин, гаснет)

Керосиновая лампа

Я же говорила, нужен керосин.
Суйте теперь мимо рта свою ненаглядную картошку!

Занавес.




Даная и Флора

/Пьеса в одном действии/

Действующие лица:

Даная
Флора
Зритель

Музейный зал.

Даная

Мне тут лежать под золотым дождём
Большое удовольствие, подружка!
Такую слякоть здесь развёл Юпитер,
Ну хоть бы зонтик мне Амур принёс,
А то всё луком, стрелками пугает;
Игрушки детские!.. А что же твой Зефир?
Наделал дел – и смылся потихоньку,
И так затих, как маленький ребёнок
У мамки на руках...

Флора

Вреда не много
От ветра: смял венок мой пышный,
Рассыпал лепестки по всей округе –
От Крыма и до Рима... Но зеваки
Раздули, как всегда, из ничего
Историю: подробности, детали...
Глупцы, ханжи, читатели моралей!..
Меж тем, смотри, mon cher, с «порочных» нас
Они не сводят вожделенных глаз!

Зрители проходит по залу, задерживаются у картин,
толпятся.

Даная

Да, милая, немного надо,
Чтоб дурно о тебе заговорили.
Ну, посуди: откуда знать мне, бедной,
Что сам Юпитер (ладно бы быком!)
В златую морось, в слякоть превратится...
В чем виновата я? Округой всей
Я порицаема – о, мой Персей,
Тебя ли мне, мой бедный сын, стыдиться!

Флора

У смертных так – в своём глазу бревна
Не замечают... С нас же спрос особый...
О, Тиций Тит! О, Тициан Вечельо!
Один – алтарь зажёг, другой – из тлена
Составил наши плечи и колена,
Ланиты, перси, россыпи кудрей...
Ну, выше нос, подружка, веселей!
Ещё Венеция потешит нас гостями –
Италия, весь свет, все времена...

Зритель

Я восхищён! Туман перед глазами...
Нет сил из глаза вытащить бревна!..

Занавес.

---

Флора

Рождает Персея Даная.
А Флора, забыв о венке,
Жасмин и шиповник сминает,
Сминает фиалки в руке…

Дрожит аромат; торжествует
Победу Зефир молодой –
Смеётся и ластится всуе,
И золото треплет рукой

Спокойна прекрасная Флора;
Не спит – и не грезит о нём.
Лишь бархат опасного взора
Туманится тихим огнём.

---

Даная

Из песен далёкого края,
Во чреве у башни крутой,
Лежит золотая Даная
И снится ей дождь золотой.

В полуденный свет заточённый
И в складки густых простыней, –
Пролился Юпитер влюблённый
Божественной влагой над ней…

А дева, застыв в удивленье,
Не грезит, не помнит, не спит…
И будет в едино мгновенье
Отец – её сыном убит.

Правитель Аргоса жестокий
Отправится в царство теней,
Как эти негромкие строки,
Рождённые скукой моей.

---

Расставание

Валторны осени, наветренная медь…
Ты замолчишь, когда устанешь петь.
И не найдёшь в кармане пятака,
И пустоту сожмёт твоя рука.

И замолчишь, не в силах говорить…
И Парка вдруг, резвясь, обрежет нить…
И будет свитер неба под рукой –
И твой озноб, и жар горючий твой…

И рёбра туч, и облако в луче;
Косая осень, грубая вотще…
И вниз посмотришь с четырёх сторон
На нищету, на пышность похорон…

---

Как синяя крона оливы...

* * *

Как синяя крона оливы,
Овец голубое руно –
Так чудные речи красивы
Твои – в чёрно-белом кино.

А голос, как косточка, труден
Сквозь мякоть надкусанных лет.
И голос манящ и минутен,
И крашеный взор, как завет –

Родиться, жениться и помнить
Мельканье, полёт голубей
И ветер, и зарево комнат
В разрушенной песне твоей.

---

Царевич в Угличе упал...

* * *

Царевич в Угличе упал.
И кровь ягнёнка окропила
Песок... И некий идеал
Она навеки утвердила.

Горела, липла к бороде,
Ведя ко гробу Годунова;
Младенец чудился везде –
Душа потребовала крова...

И вот, явился гордый лях,
У стен столицы потрясённой.
И самозванец – не в цепях –
Отрепьев, Дмитрий лже-спасённый.

За ложью – смерть, за бесом – гул;
Уж небо страхом перевито;
У церкви ставят караул
И слышен вой иезуита.

И длится пир; вино, как кровь...
И вспыхнуло... И встала Мнишек...
И пламя ринулось под кров –
И беса царственного лижет...

Свершилось, смертью мёртв чернец,
Алеют рыцарские латы.
И виснет в воздухе венец,
Летя чрез царские палаты...

---

Лето

1.

Я хотел бы быть в листву зарыт
Ясных лип, не плачущих навзрыд, –
Что б шмели цветочек пылевой
Трогали... Хотел бы я покой
Среди душной кроны обрести –
В небесах, у облака в горсти.

2.

Камень жив, покуда ты живёшь,
Сладко дышишь, весело поёшь,
Сладко спишь... На лапках пыльный мёд
Чёрный шмель с зелёных лип несёт;
Розовеет окунем река;
Под тобой клубятся облака –
Белоснежно, тихо, как во сне...
Камень жив, покуда ты во мне.

3.

Вот – Евтерпа с авлосом двойным;
В гроздьях, Пан прикинулся хмельным –
Держит чашу жилистой рукой...
Я хотел бы обрести покой
Среди лип юсуповских аллей,
В бирюзе некошеных полей...

---

Всё выдумка на свете - правды кроме...

* * *

Всё выдумка на свете – правды кроме...
А правда что?.. Луна в забытом доме;
Паркет щербатый, голая стена,
Обрывки ветхие обоев, тишина. –
Та, что наполнена буфетом, шкафом, полкой,
Шекспира бюстиком, прабабки сказкой долгой,
Лампадой медленной, железною швеёй,
Дверной накладкою да лампой жестяной;
В прихожей – грудой башмаков старинной,
Бархоткой, щётками да банкой с гуталином...
Что выдумка на свете?.. В темноте
Всё правдой кажется в душевной простоте;
Всё истиной зовётся сквозняками –
В забытом доме – вечными гостями...

---

Режьте гроздья винограда...

* * *

Режьте гроздья винограда –
Будет доброе вино –
Красновато, лиловато;
И запенится оно.

Станет выдумкой весёлой,
Станет розовым кустом,
Станет сахаром – и пчёлы
Зажужжат веретеном.

Зажужжат; затянут нити
Наши парки-пауки...
Срежьте гроздья – и хлебните
Кровь лиловую строки...

---

Бедный Лот

1.

«Бедный Лот», – я слышу звон трамвая,
Стоя у разбитого окна;
Чуть живая глыба соляная
Мне в проёме улицы видна.

И сбегает улица – и ниже,
Где блескучих рельсов поворот, –
Я былое, словно душу, вижу,
Шепчущую душу: «бедный Лот»...

2.

Лот стоял с протянутой рукой,
С загорелой лысиной, седой,
Старенького дома на углу,
Соляную проглотив иглу.

Как же жгло в желудке у него.
Лот похмельный не просил на во...
Лот хмельной на воду не просил;
(Сверху дождь кислотный моросил...)

А просил на простынь – для жены,
Чтобы рядом лечь, свернувшись в сны...

---

Почти злая шутка

Это не ястреб, не птица-Жар,
Это – падающий Икар

Прямо в светящийся солнцем Понт;
ТОпленый воск, нераскрытый зонт...

Плачут оливы на зубьях скал;
Плачет пернатый отец – Дедал,

Плачет светящийся солнцем Понт –
ТОпленый воск, нераскрытый зонт...

Плачет Минос и его жена;
Будто корова, мычит она:

«Если б не бык, не кретин Дедал,
Сын бы его никуда б не упал!»

---

На острове Рейнеке

Проржавела палуба; и в рубке –
Никого, лишь алый луч красней.
«Пересвет» проржавленный и хрупкий
Навсегда застыл среди камней.

Море гладит бок его и спину,
Переходит плавно за борта.
Он проплавал жизни половину,
И теперь стареет – вот беда!

Позади, как синь, простор белёсый;
Где-то рядом чайка закричит...
«Красная скала» уронит слёзы –
И водой монаха окропит.

---

Покуда Марсий побеждает...

* * *

Покуда Марсий побеждает
Пока повержен Аполлон, –
Моя кифара исторгает
Из чрева ветреного звон.

Когда же с фавна снимут кожу,
Мидасу уши нарастят, –
Умолкну я, на ночь похожий,
В которой звуки не звучат...

Не царство страшное Аида –
Моя больная голова;
Да фавна мягкие копыта,
Да с кожей снятые слова...

---

Напиши мне всего два слова...

* * *

Напиши мне всего два слова
Про лазурь, голубиный храм –
И про то, как земля сурова
К передрогшим родным гробам.

Этот вкус сладковатый клея
На губах – и сургуч, и мёд...
Опусти ты конверт, жалея,
В синий домик... «Почтовый» ждёт.

И дудит он в дуду златую,
И чудно ему без дорог...
И лежим мы в земле не всуе:
Ничего чернозём не сжёг.

---

Бродят в море овечьи отары...

* * *

Бродят в море овечьи отары;
Спит баркас, колокольцем звеня.
Альбатрос, неподъёмный и старый,
Долгим глазом глядит на меня.

Словно чучело, виснет на нити,
Окликает глухие суда.
Волны, душу, Алкесту примите
И укройте от бед навсегда.

Ни Геракл, ни горе Адмета –
Альбатроса пугающий вис.
Да корабль, затерявшийся где-то,
Как не вышедший трагик на бис.

---

Передвижной театр Золотая Тыква. Герострат

Герострат

/Трагедия в одном действии/

Действующие лица

Герострат
Феопомп
Храм Артемиды

Герострат

Сегодня, как назло, в Эфесе дождь,
Как из амфОры льёт... не отсырел бы
Мой коробок... Теперь иль никогда!
Что дождь! – пусть бурный Понт прольётся с неба:
Гореть сегодня храму Артемиды;
Тому залог – огонь в моей груди!

(чиркает спичкой, поджигает храм)

Пылай, о, храм! Твои угли заставят
Людишек долго помнить Герострата –
Пока Земля лежит на трёх ослах,
Пока, как вши, плодятся в небе звёзды!..

Феопомп

(Появляясь)

Сюда спешил я, чтоб запечатлеть
Событие великое; и доски
Вот прихватил, и стило: будет имя
Твоё в истории анналы внесено.
Возрадуется Клио, скажет: «мальчик,
А поступил, как муж...» Ну, будет, к делу:
Вон там поправь огонь, вон – у колонны,
И портик гаснет с дивным барельефом...
Проклятый ливень... Бочку с керосином
Я прикатил из самого Египта...

Герострат

Пылай, о, храм! Твои угли заставят
Людишек долго помнить Герострата –
Пока Земля лежит на трёх ослах,
Пока, как вши, плодятся в небе звёзды!..

Храм Артемиды

Ну всё! Конец своей я жизни вижу;
Я весь горю, съедаем языками
Огня... О, всемогущая богиня,
Я сам взошёл сегодня на алтарь,
Как будто лань твоя или собака...

(Обрушивается. Феопомп водит стилом по навощённой доске, что-то старательно записывая)

Герострат

Готово! Всё... Не грех теперь заснуть,
Набраться сил и сбросить напряженье...
Что, Феопомп, ты всё ли записал?
Поспи и ты; вот мягкая солома.

(Засыпает. Уголёк, пригнанный ветром, поджигает солому, ложе вспыхивает)

Феопомп

Сгорел герой, нет больше Герострата
И храма нет, который он поджёг.
Но написал я стильный некролог, –
Довольна Клио, Мельпомена рада...

Занавес.

---

Передвижной театр Золотая Тыква. Эльсинор

Эльсинор

/Трагедия в одном действии/

Действующие лица:

Эльсинор
Кукла королевы
Кукла короля
Гамлет, принц датский

Действие первое

Сцена первая


Эльсинор

Обрушьтесь, стены каменные; рвы,
Иссохните; мосты мои, обрушьтесь,
Когда нет правды в датском королевстве!
Инцест и умерщвленье плоти
Безвинной – стало здесь обычным делом...
Нет, сотряситесь стены: замок древний
Не хочет больше сатане служить!..

Кукла королевы

Кто там ещё? Кто голосом скрипучим
Здесь проповедует... Ах, это ты, несчастный,
Вместилище порока, Эльсинор!
Проклятый смерд! Как смеешь королеву
И короля, и слуг его вернейших
Будить, о, жалкий кукольный вертеп!

Кукла короля

(просыпаясь, но всё ещё во сне)

Какие, право, маленькие уши
У брата: как же тут не промахнуться,
Как не пролить, улик не оставляя
На гравием посыпанной дорожке?..

Эльсинор

Вот, говорю я: мой цветущий сад
Был криком короля предсмертным проклят...
А этот самозванец, негодяй
Постыдно делит ложе с королевой.
И принц законный – Гамлет, лунный свет,
Не ест, не спит – в моих покоях бродит
Как будто тень...

Гамлет

(выходит из-за портьеры, выхватывает шпагу и окунает остриё в склянку с ядом)

(кукле короля):

Взывает глас небесный! –
Не к совести: нет совести у змей.
Проснись, проснись –
уже над мрачной бездной,
Душа твоя,
Что ворона черней!

(Прокалывает королю надутый живот;
раздаётся хлопок)

Прощай, Офелия!..

(закалывается)

Кукла королевы

О, Боже! Сын мой!.. Гамлет...

(берёт склянку и выпивает яд)

Эльсинор.

Ну, наконец-то все угомонились...

(Дует на свечи и гасит их)

Занавес.

---

Передвижной театр Золотая Тыква. Сальери и Тень

Сальери и Тень

Трагедия в одном действии.

Действующие лица:

Моцарт
Сальери
Тень создателя Ватикана

Действие первое.

Сцена первая.

Трактир. В углу за занавесью прячется
Тень создателя Ватикана.

Моцарт

(навеселе)

Ах, нынче утром я играл с детьми
И заигрался… Между тем, пропал
Мой реквием… Его похитил, верно,
Мой чёрный человек… И с этих пор
Покоя нет мне, где б ни находился:
В трактире ли, на улице иль в бане –
Всё видится мне чёрный человек
Под мышкою с моею партитурой…
Ну посуди, Антонио, к добру ли
Виденья эти?.. Может, Смерть сама
Ко мне сегодня в гости заходила?

(сильно навеселе)

И злую шутку разыграв со мной,
Не заплатила мне… Иль прав был Пушкин,
Небрежно бросив фразу: «воровство
И гений несовместны»?..

(совсем весело)

О, Сальери,
Ни ноты я не помню наизусть...

Сальери

Так выпьем, Моцарт! Дар моей Изоры
В твоём фужере… Скоро ты заснёшь.

(К столу подходит невидимая тень создателя Ватикана
и меняет местами бокалы.)

(пьют)

Как хорошо! Как будто член гниющий
Отсек мне лекарь; словно Ватикана
Создатель был завистливым убийцей…

(Смотрит внимательно в зрачки выпившему вино Моцарту.
Моцарт засыпает)

А если не был??.. Горе мне тогда:
Ты, зависть – бес, но трижды бес – сомненье!
И липкий страх!..

(отлепляет пальцы от бокала из-под сладкого вина)

И ужас бренной жизни…
О, Моцарт, больше во сто крат теперь
Тебе завидую!..

(Умирает)

Занавес.

---

Передвижной театр Золотая Тыква. Шмель

Шмель

/трагедия в одном действии/

Действующие лица

Шмель
Сократ
Изготовитель яда

Действие первое.

Сцена первая

Шмель

К оврагу спешно я лечу теперь;
Там нынче утром расцвела цикута.
Хочу в веках остаться я – и прежде,
Чем до гола растенье оборвут
И приготовят зелье для упрямца, –
Хочу успеть пыльцу собрать с соцветий…

(улетает)

Сцена вторая

Изготовитель яда

Возьми, Сократ, и выпей эту чашу!
То лучший, первосортный яд, свежайший,
Из только что отобранных цветков
Цикуты зонтичной…

Сократ

Не дважды
Я чашу эту поднесу к губам:
Лишь только раз возможно насладиться
Напитком этим…

(берёт чашу и выпивает)

Но теперь усну я…
Скажи царю, что больше нет Сократа,
Что он уснул и спит – сей мир безумный
Его не манит даже в сновиденьях…

(засыпает)

Сцена третья

(Утро. Сократ просыпается от гудения шмеля,
влетевшего в темницу)

Сократ

Как, снова свет?! Зачем не умер я?!
Зачем не сжёг напиток ядовитый
Мой бедный мозг?!..

Шмель (в сторону)

Затем, что я вчерась
Собрал пыльцу – всю до пылинки...

(падает)

Сократ

…

(умирает)

Шмель

Ах!
Прости: не всю…Теперь я просто пыль
Без имени – и сумрачный Аид
Прекрасный голос мой и все дела
Мои поглотит…

(Засыпает)

Занавес.

---

Старуха и девушка на базаре

Движенья туловища, головы
Порывисты, да ноги отстают,
И старости фруктовые дары
Под пенье ос корзины берегут.

Старуха – с рынка...
Ты же у лотка
Послаще выбираешь виноград;
Гудит оса у детского виска;
Стыдливо вспыхнув, ягоды горят.

---

Как только промолвишь "цикута"...

* * *

Как только промолвишь «цикута» –
Тут чаша тебе и Сократ.
И море, и мачты и путы;
И ветры в холстине горят.

Уходят в далёкие воды,
Круги по лазури гоня,
Философ опальный – и годы,
Что тщетно травили меня.

К губам подносили смиренно
Наполненный ядом фиал.
И, глупый мыслитель, надменно
Я мнимую смерть выпивал...

И всё, чудаку, мне казалось,
Что самая сладкая жуть,
Что сила – на дне оставалась,
Способная к жизни вернуть.

---

Жена Лота

1.

Жена неразумная Лота,
Тоска допотопных кровей.
Солёным кристаллом забота
В душе каменеет моей.

Старик, почерневший от горя;
И дочери робкой стопой
Со дна помертвелого моря
Тропинкой бредут солевой,

На иглы кристаллов ступая;
И высится мёртвая мать,
И вслед им глядит, как живая, –
И силится что-то понять…

2.

И смотрит в глубокой печали –
И снится ей столб соляной...
И «мать» её долы назвали,
И горы назвали женой.

И сушат её суховеи,
И редкие моют дожди...
И голос её индевеет,
И сердце не бьётся в груди.

И новые снятся народы
От семени старых скорбей;
И соль огранённой породы,
Сквозь сны проступает ясней.

Сухие, солёные, слёзы
Роняют кристаллы из глаз...
И моря, и ветра занозы,
Как стрелы, вонзаются в нас.

---

Ольге Галицкой

...И пяльцы раздобыв в соседней лавке,
И сев в углу свечной дрожащей тенью,
Всё теми же движеньями, дремотно,
За часом час, за годом год печально
Ты станешь вышивать крестом – и чудо-
Цветные нити в узелки вязать.

Когда же свечка, вся оплыв, погаснет,
Чепец развяжешь, локоны расправишь,
Расчешешь гребешком шелка и бархат
И в лёгкий сон погрузишься... Ах, нет
В печальном мире боли, убыванья,
Забвенья, смерти; есть одна забота:
За часом час, за годом год печально
Плести узор, цветные нити выбрав,
Как будто дочь красильщика Идмона...

---

Липы отцвели уже в июле...

* * *

Липы отцвели уже в июле.
Мельница на облаке парит...
Чтоб ветра осенние подули,
Держит путь Кихано инвалид.

Хороши доспехи у Алонсо –
Затекает в стремени нога...
И толстяк, вкусив вина и солнца,
Бьёт осла в упругие бока.

Липы, липы с порошковым мёдом
Со шмелиным зудом ...
Не ханжой
Губернатор острова – с народом;
Господин – с потешной госпожой...

Много в жизни разных обстоятельств –
И случайность в них, и Божий перст...
Липы отцвели уже, приятель.
И ветряк – зерно и ветер ест.

---

Блаженны принесшие миро...

* * *

Блаженны принесшие миро
Саломия, Магдалина, Мария.
Блаженны не нашедшие во гробе
Иисуса измождённое тело, –
А Весть получившие с неба
О светлом Его Воскресенье.
И взяв пелены, и заплакав –
От счастья заплакав слезами,
Направились к дому – и робко
Сосуды к груди прижимали.

---

Предательство Иуды

Луч открывает просторы;
Кваканьем полнится сад.
Прячет, как уголья, взоры,
Пухлые губы горят...

Это наверное надо –
Чтоб обступили Того
Духи хитинные ада, –
В губы целует Его.

Падает жабой на брюхо –
Воздух толкает назад...

Дерево морщится сухо;
Мёртвые травы – до пят.

---

Осина

Тонкая осина, что пенька,
Треплет листик вроде огонька...
Вырастешь, осина, погоди,
Выносишь тоску в сырой груди.
А как скоро станет крепок ствол,
На тебе повиснет груз тяжёл:
В животе – котёл, в гортани – свет
Тридцати серебряных монет.

---

Отрок Варфоломей

Незабудки в травах, васильки,
Тонкая берёза, тень ольхи.
Дальняя церквушка, что ларец...
А под дубом молится чернец.

Подошёл к нему Варфоломей,
Корочки берёзовой бледней.
А монах просфору достаёт
Из ковчежца – отроку даёт.

– Будешь Учен грамоте живой:
Ешь с молитвой да ступай домой...
И исчез... Побрёл Варфоломей
Ветерком, колосьями полей...

---

Во снах Корделии за гробом...

* * *

Во снах Корделии за гробом
Царит покой и тишина.
И ослеплённый Глостер в оба
Глядит, как в Англию весна
Идёт, закованная в латы.
Но в знобком ворохе тряпья
Король седой и бородатый
Внимает кашлю воронья.
И степь колышется ветрами,
И шут правдив – и дерзок шут;
Во снах Корделии – цветами
Поля елейные цветут.
И Гонерильи, и Реганы
В них нет... а только тишины
Века – да трубная охрана
Пришедшей в Англию весны...

---

Умолкни, губная гармошка...

* * *

Умолкни, губная гармошка.
Не немец с силезских полей –
Больной выдувает Ерошка
МузЫку трофейных щелей.

Он дует старательно, дельно –
Всем телом и пухлым лицом.
И годы проходят бесцельно,
И липы цветут под окном...

Салатом душистым, цветами,
Венками с кладбищенских плит...
Кусает гармошку губами
Ерошка-дурак, инвалид...

И звуки гортанные виснут
Над городом мирным тайком.
Почтовые голуби, письма...
Гашёный конверт уголком.

---

Посмертную брагу корнями...

* * *

Посмертную брагу корнями
Зелёные липы сосут;
Пыльцы и салата огнями
Хмельно и роскошно цветут.

А братья и сёстры – столетья
Хлопочут с ковшом и бадьёй
В могильных землянках и клетях –
И глухо стучат ендовой...

Светло им и душно, и любо
Что липы цветут на земле.
И в стенах посмертного сруба
Чуть тлеет спиртовка во мгле.


*ендова — низкая большая медная, луженая братина (сосуд),
с рыльцем, для пива, браги, мёда

---

Ты проходишь берегом пруда...

* * *

Ты проходишь берегом пруда.
Светоносная рябит вода.
И над ней акации стручки –
В перетяжках пальчики ничьи.

И лучи, как ангелы, над ней –
Над водой, которой нет родней;
Над водой, которой шёл Христос...

Тишиной репейной брег оброс,
И шары туманные мутны... –

Одуванчик, сердце тишины...

---

Мы будем любить твою душу всегда...

* * *

Мы будем любить твою душу всегда –
Гудели в осипшей ночи провода,
Прогорклая ухала арка с огнём –
И ветер качался в зрачке золотом.

Ты только продлись, пустотелая ночь,
Убьёт тебя утро – гони его прочь!
Пора пробужденья, похмелья пора...
Баюкаю душу твою до утра.

И в светлый височек целую её.
Уходит на цыпочках время моё.

---

У закусочной

1.

У закусочной «Спартак»
Собирались просто так –
Чуда – бабка в душегрейке,
Хмурый дворник – фартук клейкий,
Плотник, бросивший верстак,
Машинист с узкоколейки...

Липа им давала тень,
Лился в их стаканы день
Из заоблачной бутыли;
Птицы крошки приносили;
Лепестки мело с аллей –
Палый, пах жасмин нежней...

2.

Сторож двери – на запоры.
Возвращаться надо скоро:
По местам, работный люд!
На путях свисток дают
Бегунки-электровозы...

Нагулялись вдоволь косы
Вдоль заглушенных могил...
Сборы ворон протрубил.

Снова фабрика завыла –
И земелька заходила...

---

И сны и явь

1.

И пришли несколько отроков
– и каждый
держал свою голову в руках.

2.

Она показалась в проёме двери,
ведомая русской женщиной в чёрном платке –
кроткая и нежная, как при жизни.
Она не сказала: «не делай этого», но вдруг
показала огромные, как у животного, клыки.

3.

Из темноты явилась девочка лет восьми
за руку с маленьким мальчиком;
оба очень бедно одетые, в лохмотьях.
А говорят, что ангелам там весело
и хорошо.

4.

– Мама, ты будешь всегда приходить с работы
и папа – тоже?
Вы будете жить долго-долго
и никогда не умрёте?

---

...И просит нарезать харита...

светлой памяти Т.В.К-Л.

* * *

…И просит нарезать харита
Грамм триста «российского» сыра.
И блещет в глазах васильковых
Отроду гранённый бриллиант.
И Райка кладёт на прилавок
Громадную жёлтую шайбу,
Облитую воском пчелиным
С цветочных Эллады полей…
И жертвенный нож отрезает,
Блестя, за пластиной пластину.
Забрав свой торжественно свёрток,
Харита уходит, смеясь.

Уходит она за туманы,
Уходит она за заборы,
Минует она гаражи.

И к дому подходит, где лира
На стенке висит на гвоздочке,
Висит на гвоздочке, прибитом
Поэтом московских дворов.
И он называет Тамарой
Младую, как масло, хариту
И гладит её по головке,
По шёлковым белым кудрям.

А утром вставать на работу,
А утром идти на работу,
Идти по мосту, там, где ветер
Тебя продувает насквозь.

И слушать гудки и составов
Гремящие звенья и видеть:
Внизу – с тепловозных амвонов
Косые восходят дымы…

---

На шекспировские мотивы

Монолог танцора

(заключительная сцена из Генриха Четвёртого)

У Софокла был хор.
Ну а я лишь танцор;
Я скажу то, что надо сказать.
Поворот и поклон,
Бубенцов перезвон;
Мне б хлопком королей созывать.
Поворот, разворот...
Кто здесь главным слывёт:
Может, жирный Фальстаф или лорд?
Или мощный монарх,
Чей покоится прах
В двух кульбитах от райских ворот?
Ну, уж нет – я сумел пережить – оп-ля-ля –
Сарацинские сны короля, –
Восхождение Гарри я видел – на трон.
Мистрис Куикли – и чёрта поклон.
И коль жирную точку поставить пора,
И на мне завершится игра,
И сам автор, зевнув, отпустил мне грехи ...

У Софокла был чтец,
У Эсхила – венец.
У меня – лишь две резвых ноги...


* * *

Для тебя ли, сосна с клюкой,
Для тебя ль, снегопад рябой,
Наступает весна, белея?
Сизари надувают шею
И воркуют наперебой…

А за ветром метельным лет –
Немигающей свечки свет
Да кусочек свечного сала,
Что синица не доклевала, –

От Фальстафа нам всем привет…


* * *

Обрывки фраз, обломки мнений...
А дождь на крашеную жесть
Всё льёт и льёт без изменений...

– Ты знаешь, Генри, в этом есть
Какое-то непостоянство
И успокоенность, и спесь
Водой истекшего пространства,
Колёс зубчатых приговор
И времени несуетливость...

Ни смута, Генри, ни топор,
Ни меч, ни отчий гнев, ни милость,

Но – истекающий водой
На высоте чердачных башен,
День, час и миг, любимый мой,
День, час и миг бескровно страшен.


* * *

Что там светится ещё?..
Это, встав с ночной постели,
Леди Макбет со свечой
Ходит-бродит сквозь метели.

Снится ей Дункан седой,
Снится иссечённый Банко;
Ставит чёрный крестик свой
В белую ячейку бланка…

Вот – ещё одна душа:
В клетку рядом нолик ставит;
Стёкла битые дрожат
В мёрзлой уличной оправе…

– Кто там, что там? – Ничего…
Лишь сквозь сон в метели шаткой
Леди мужа своего
Видит – голова без шапки.

И без шлема, и без лат...
Голова плывёт – без тела…
Небеса кровоточат
И застава побелела.


* * *

Умещаешься ли в строке,
Одиночество в колпаке?
Ветра выдох; смешок, стежок...
Свет, простёганный мглой дорог.

Свет, продавленный в небытьё,
Как сердечко стучит твоё!
Даже там, где ни сна, ни зги –
Сапоги твои, колпаки...


Монолог Молвы

– Балахон мой каторжнически широк,
Я откликнусь – шепни мне любое имя;
Всё отдам, а потом отберу не в срок.
Загребущими рукавами своими.

Я Молва. Кривотолк – мой названный брат,
Он из слова каждого вьёт верёвки.
Вынет свой язык, перочинный взгляд –
И оставит вас без штанов, в поддёвке...


Песня Офелии

Утоли печали, милый –
На, возьми цветок...
О тебе я не забыла;
Камни и песок...

Ах, слепит глаза осока!
Долго не гляди:
Принц мой, выгляжу я плохо
С лилией в груди...

На ещё цветочек ... значит,
Это будет – два.
Нет, Офелия не плачет;
Камни и трава...

Распустились по теченью
Волосы, светлы...
То ли шёпот, то ли пенье
То ли плеск ветлы...

Надо мной во влаге ясной
Ходят пескари...
На ещё цветочек красный.
Это будет три.

А четвёртый я пригрею
На груди своей...
Поцелуй свою лилЕю
Да иди скорей!..


* * *

Во снах Корделии за гробом
Царит покой и тишина.
И ослеплённый Глостер в оба
Глядит, как в Англию весна
Идёт, закованная в латы.
Но в знобком ворохе тряпья
Король седой и бородатый
Внимает кашлю воронья.
И степь колышется ветрами,
И шут правдив – и дерзок шут;
Во снах Корделии – цветами
Поля елейные цветут.
И Гонерильи, и Реганы
В них нет... а только тишины
Века – да трубная охрана
Пришедшей в Англию весны.

---

Вспоминая Брейгеля. Мизантроп

1.

Там где мельница, овцы и луг –
Черный скептик в лиловых одеждах.
Вынул сердце крестовый паук –
Режет жилу последней надежды.

Впрочем, это – крестьянин-сосед,
В шар стеклянный по брюхо упрятан,
Отсекает кровавый кисет
Иль мошну, где и злато, и ладан...

Не заметил пропажи старик.
А брюхатый хитрец не в убытке:
С липким сердцем в трактире возник,
Шар разбил – и пропился до нитки.

2.

И пошёл он дорогой своей,
Не любя и не зная людей.
Весь иссох, бородёнка седа.
Чёрный куколь, сутана;
беда,
Как трава приминалась под ним.
А навстречу желтеющий нимб –
Может – солнце;

А может, святой
Шёл от мельницы лёгкой водой.

---

Как головы сербов на копьях...

«Распорол он мёртвое тело.
Что ж! – на место милого дитяти
Он чёрную жабу находит.»

А.С. Пушкин

* * *

Как головы сербов на копьях –
Так крынки на треснутых кольях
У домиков белых в горах.
Ты был там, когда басурмане
В ружейном трескучем тумане
Носили чалмы на главах.

И сербские красные шапки
Вещали о вечности шаткой
Терзаемых ядрами скал, –
Иссеченной лезвием плоти, –
О ратной привычной работе,
Чья волчья улыбка – оскал.

Теперь – Феодор и Елена,
Избегнув и смерти, и плена,
Сидят на крыльце гробовом.
В тени им под сливой не жарко.
Свободна Елена… А жаба
Шевелится в сердце твоём.

---

Мастерская

Вот ступня со щиколоткой – не идёт,
Шар тяжёлый не катится с пьедестала.
Афродита безрукая – так сойдёт,
Благо время беглое гипсом стало.

Потрепли, погладь его по щеке,
Запуская пальцы в кудри, как гребень.
Вот казалось бы – камень, а налегке:
Невесомый бой в барельефном небе.

И в таком забытьи забываешь их –
День и ночь; не сменяют века друг друга.
И калеки белеют во снах своих
С черепком ли, с древком, с обломком лука...

---

Возвращение

1.

Туманы, туманы, туманы везде.
Нависли,
как мысли.
Как город в воде. –

Колышутся окна, кривятся дома…
И сын возвратился –
раскрыта сума.

Из сетки – салатовый стрельчатый лук;
сапог прохудился, истёрся сюртук...

Туманы, туманы; весь город во мгле
морщиной лежит у Отца на челе.

2.

– Недолго скитался, немного прожил.
Прими меня, Отче, согрей меня, Отче!
Не жжёт меня склизкая плазма могил.
И куст не растёт – и не светится ночью...

А светит луна, весела и полна.
Не свищут дрова, от дождей отсырели.
И в окнах разбитых – очей тишина,
И пол подо мной – как перина постели...

Вот всё, что из смертных донёс я краёв –
Печёный картофель да листья салата,
Да крест кипарисный, да сердце моё,
Что петь и резвиться любило когда-то.

---

Для бубна и гудка

Выруби время, пусть запах смолы
В ноздри ударит сребрёному богу,
Чьи предсказанья мутны и белы,
Хлебу подобны и взяты в дорогу.

Тлеет гудок и в гортанном огне
Жаром и трением бубен разбужен;
Девы сплетая венок обо мне,
Идола кровью напоят на ужин.

Бубен ударит и взвизгнет гудок.
Щепкой ваал поплывёт по теченью –
Может быть, крови напившийся бог,
Может быть, смертный в последнем колене.

---

Для флейты и гобоя

Золото, кИноварь, бирюза;
Воздуха онемелые дудки.
Лестница в облаке... И глаза –
Небо затмившие незабудки.

Полно, родная, ты смотришь вниз...
Вниз не гляди: для льняной головки
Лучше, когда проплывает высь
На несмолёной казанке-лодке...

Полно, любимая – что с тобой?..
Вниз не гляди: помутится разум...
Флейте твоей подмигнул гобой,
Бархатом ветреным, карим глазом.

---

Старушка у окна

Улица, мутная прелесть, весна.
Словно старушка глядит из окна;
Немец её написал, говорят –
Нынешним утром, два века назад.

Было серо, было сыро – и двор
Видел в глазах её хлебный укор,
Видел недуг и мытарствам конец,
Сито морщин и крахмальный чепец...

2.

Двор голубиный, прикормлен давно.
Два уж столетия гансу смешно
Улицей бочку пивную катить
И для потомков деньжата копить.

Катит он бочку, вздыхает во сне.
Бабушка-немка застыла в окне –
Бабушке не отойти от окна.
Улица, мутная прелесть, весна...

---

В Генуе

1.

Белые с косточкой грозди налиты,
Соком прозрачным и жаром, и льдом.
Спит виноградник, наброшен на сито
Плотью корявой и синим листом.

Так, что и в лёгких смеётся свобода –
Выход и вход по гортанным стволам.
А в янтаре – очертания бота,
Жертва морским судоходным богам.

И в бирюзе – мы с тобою уснули,
Очи прикрыв на мгновенье веков.
Сонное море выходит в июле
Нашим дыханием из берегов.

2.

Незнаемо счастье. А горе,
Нахохленной птицей – с тобой.
Весёлые запахи моря
И рябь – виноград голубой…

И бриз, известковая дудка,
Всё кличет тебя издали.
И тонут за дымкою в шутку,
Тревожно гудя, корабли…

3.

Летучая скрипка Никколо
И порт, и торчащие мачты,
И моря дрожащий оскал…
Как будто идёшь частоколом,
Белеющим утром в деревне,
И лишь виноградные крыши
И стены о Генуе шепчут
И светятся, и торжествуют,
Играя синеющей рябью, –
О Генуе шепчут тебе…
По мере движения – берег
Уходит всё дальше, косится
И глазом прозрачным мигает.
Прощай, говорит, до свиданья,
Случайно заезжий Никколо,
Антонио или Дель Джезу…
И гроздья ли, слёзы рябят
В глазах…

---

Последняя скрипка Паганини

Где, генуэзец, "Гварнери" Дель Джезу?
Может быть, в лёгких, а может, во сне?..
Солон, саднящ, словно корка пореза –
Мир задрожал на единой струне...

Где твоя скрипка? Ворчанья и лая
Не удержать в воспалённой груди –
Кашляют домики, дворики рая;
Токи небесные вьюн запрудил...

Солнце и Генуя; хрип и мокрота;
С тазом сияющим юная мать...
В маленьком доме большая забота
Ждёт и не хочет никак умирать.

Только и грозди свисают, налиты –
"Срежь меня, съешь меня!" – дымным вином.
Мальчик мой, лозы, как струны, завиты,
Мальчик мой, полно, – да это ль твой дом?..

Посох скрипит – мимо окна и двери.
Юн проводник твой, увенчан листвой.
Кашляет утро. Дель Джезу. Гварнери.
Белые гроздья плывут над тобой.


*На скрипке Гварнери «Il Cannone Guarnerius» играл Никколо Паганини.

---

Метели бубенец впотьмах...

* * *

Метели бубенец впотьмах
Уже – во снах...
А нам с тобою
Лететь, привстав на стременах
Весны, бубнящей над душою...

Где рыжий солнечный дымок,
Синица меж древесных кружев.
И неба грубый лён промок,
И римским стражникам не нужен...

---

Как птицы узнают весну...

* * *

Как птицы узнают весну
По духу пряному и звону, –
Так не узнать я не могу
Твою печальную икону.

В хитоне теплится звезда;
Малыш обнял Тебя за шею...
Я – воск и времени вода –
С колен подняться не умею...

Со светом и теплом плыву –
И прохожу, и убываю...
И вижу вечность наяву –
И цвет, и звук – и Имя знаю...

---

Хитонов льняной голубец...

* * *

Хитонов льняной голубец
И жертвенной чаши свеченье.
Начало – и света конец –
И воздуха плоского пенье...

Три арочных ангела тут
И там – и везде, и поныне –
Счастливым стеченьем минут
И с дубом мамврийским над Ними...

Печаль изогнулась и ждёт;
Колышется время живое...
И матовость нимбов плывёт,
Как будто сама над собою...


* Голубец - лазурь, краска.

---

Горит орган - и конус труб...

* * *

Горит орган – и конус труб
Свирелью смотрится громадной.
И Бах шумит, как старый дуб,
Листвой кипящий, неохватный.

Оркестр приподнятый дрожит
Щетинистого вепря вроде…
И Божья Матерь в витражи,
С небес соскальзывая, входит…

---

И опять твои провода, теорба...

* * *

И опять твои провода, теорба;
Мутный день, вьющий гнёзда
нептичий снег.
Мироносицы у подъезда торба,
Невесомый с веником человек –

Пёстрый коврик чистит... И мимо, мимо –
Кубатура зданий, деревьев, дров...
Проходной весне не хватает дыма –
И мутнеет снег над тоской дворов –

Над горбами крыш, замутив высоты,
В паутинном кружеве тополей
На безбрежной лютне играет что-то
И горит, касаясь щеки моей...

---

Треногу, фотограф умелый...

* * *

Треногу, фотограф умелый,
Поставь – и напротив зажги
Психеи анфас очумелый
И дантова мифа круги.
И вспыхнет твой магний мгновенный,
У неба набравшийся сил,
Чтоб таинство сепии бренной
Чарующий миг осветил...
Смеющийся миг озаренья,
Шершавых и глянцевых кож,
Где ты, как пугливое время,
На спящую цаплю похож.

---

"Перечный молодец"

Навалило снега по трубу.
Старого Антона нет в гробу.
Мёрзнет Копенгаген; рынок пьян.

Перец и корица,
и шафран.

Перец и корица –
Всё тюки...
Старому Антону
Помоги,

Маленькая Молли: выйди в сад...

Замок на пригорке – синеват...

Вот слеза скатилась –
вот побег...
Яблоня роняет
первый снег...

Разрослась, ветвится...

Чуждых стран
Перец и корица,
И шафран...

Продано и сбыто.
Но опять
Старому Антону – торговать.

– Покупайте, даром отдаю
Перечную мельничку мою...

---

Я - бузинная матушка, я бузина...

* * *

Я – бузинная матушка, я бузина;
Я стара, весела и добра.
Подо мною – скамья, надо мной тишина
С колокольчиком из серебра.

Собирайтесь, ребятки – седлайте лошадок,
Путь далёк ваш, в три жёрдочки мостик ваш шаток,
Но раскинулся сад за ручьём.
Там над фруктами вьются дремотные пчёлы;
Снится мальчику в море кораблик весёлый,
Снятся девочке – куклы и дом...

Как проснётесь, зелёными стану руками
Гладить головы ваши, играть волосками –
Как спокойно на лавочке тут;
В райский сад, в океан вы спешили отсюда,
И вернулись – прошла-то всего лишь минута –
И седины над вами цветут...

Я душа бузины, нет меня зеленей,
Хорошо подо мной отдохнуть...
Дети, детки, седлайте качалок-коней –
Колокольчики шепчутся: «в путь...»

---

Навеянное книгой Леонардо да Винчи Предсказания

***

Ветер пройдёт через шкуру зверей –
Станет в утробе волынки моей
Таять, искриться – распухнув, болеть,
Станет волчонком на волю глядеть...

Освободится, по коже пройдёт
Зыбью рябой ахероновых вод,
Зябким касанием, тёмным лучом;
Знанием станет – почти ни о чём.

Так в ореоле смеющихся рук
Светлым кольцом зарождается Звук.

***

Окурит вулканом, затопит водой
Белеющий улей, твой дом восковой.
Ты выскочишь в светлой рубахе. –
И улицы пчёлами будут чернеть.
И ты растеряешь, как пьяница – медь,
Ночные гремучие страхи...

Как рыбий пузырь по ребру ручейка –
Тебя унесут и погрузят века
В родимые дымы сухие,
И бледные соты наполнят водой,
Отняв у тебя твой приют дорогой
И воздуха руки родные...

***

Как жирные в кишке колбасы –
Так люди сонные – в веках
Приумножать начнут запасы
И жить в утробных потрохах.

В самих себе – глядеть на небо
И рыть прогорклый чернозём;
Пресытившись вином и хлебом –
Скучать в кишечнике своём...

Считать бумажные копейки,
Утробной благости желать;
Из позвоночника жалейки
Пустые звуки выдувать...

***

Как ветрА надевают на рог,
Как плетутся в повозке – быки...
Свет свечи, ты в ночи изнемог,
Округляя цветные круги.

Но хранят тебя в бедах – Господь
И свирепых животных рога –
Кровь пчелиную, светлую плоть,
Как луна, золотого стиха...

***

У лосося распорото брюхо,
Чтоб по банкам краснела икра.
Ухватись же за луковку духа,
В самый раз ухватиться – пора...

Сколько шариков, сколько икринок –
Столько будет утрат и смертей,
И не меньше погибнет невинных
В материнских утробах детей...

А пока что на сонном прилавке –
Рыбьи перья, живьём зеркала...
И Рахиль задремала на лавке;
Не подумайте, что умерла.

---

Из прошлогодних трав, из жижи...

* * *

Из прошлогодних трав, из жижи,
Из штукатурки, из стены –
Восстали демоны – и дышат,
И крылья их обожжены.

Колючим ветром, мартом жарким –
И не подняться в небо им
Ни меднокрылою флюгаркой,
Ни струнным голубем рябым...

---

То ли музыка ходит по кругу...

* * *

То ли музыка ходит по кругу,
То ли жёрновом кляча скрипит…
Перемелется в долгую муку,
И в безбрежности перегорит.

И в скоплениях мрака и газа
Желтоватым стоваттным лучом,
Как смычком, ты мелькнёшь мне… не сразу –
И заплачешь о чём-то своём…

---

Навеяно кинофильмом

Мама Рома – тебе ли Рим
Да торговые небеса,
Где лежат – винограда дым
И лиловой смоквы глаза?..

Мотоцикл тарахтит – и пыль
На дороге поднял другой...
Где твой мальчик Иезекииль
Молчаливый, родной, больной?..

Он к дощатым привязан снам,
И ни искорки из-под век...
Прижимайся к его вещам,
Невесомым, как здешний снег...

---

Тучи синие, как волы...

* * *

Тучи синие, как волы.
Замки дальние на весу.
Ты писал, что туманы злы,
А цветы не щадят осу.

Ты чертил по живому круг –
И следил, как горит смола,
И смеялся... И умер вдруг
Под воловьи колокола....

И настала пора весны,
С хрупким настом и жарким льдом...
И смотрел ты, смотрел ты сны
Повернувшись к себе лицом...

---

Предсказание

Ветер пройдёт через шкуру зверей –
Станет в утробе волынки моей
Таять, искриться – распухнув, болеть,
Станет волчонком на волю глядеть...

Освободится, по коже пройдёт
Зыбью рябой ахероновых вод,
Зябким касанием, тёмным лучом;
Знанием станет – почти ни о чём.

Так в ореоле смеющихся рук
Светлым кольцом зарождается Звук.

---

Старенький телевизор

1.

Два цвета у времени: белый и чёрный,
И в круглом окошке – Коцит…
И усики Чарли, и гвоздь запечённый,
И титры рояля навзрыд…

Там мир сероватый, вкусив ускоренья,
Сквозь линзу доводит до глаз –
Томленье и слёзы – без тени сомненья –
И смех, раздирающий нас…

2.

Король непреклонен, да шут перешутит
Весь свет и себя самого.
И бабушку Варю нарочно разбудит
Навязчивый бубен его.

И Лир усмехнётся простуде и ливню,
И козням лихих дочерей.
И Гамлету Йорик беззубо, наивно
Расскажет о жизни своей.

---

Парус бабочкин, светлый креп...

1.

Парус бабочкин, светлый креп.
Грецкий треснутый твой орех, –
Словно шарик парит
земной
Между звуком и тишиной.

Во вселенной трава суха,
Васильковая чепуха
И бордовые лепестки;
Пчёлы,
усики,
хоботки...

Всё шевелится и жужжит,
Каждым бархатцем дорожит.

2.

А у лета свои права.
Незабудочки, синева;
Голос – поле перекати,
Сердце –
медленный шмель в груди.

На варенье летит оса –
Жаркой вишней пучит глаза...

На кладбИще родные спят;
В чернозёме огни горят.

---

Не всё хорошо, о чём говорят в восторге...

* * *

Не всё хорошо,
о чём говорят в восторге…
Но эта капустница, этот вспорхнувший снег…
Ёжик лиловый цветка,
одуванчик горький,
шарик земной, дрожащий который век…

Дунул – и нет. Вот и всё.
Вот и кончилось лето…
Скучно. Душа облетает леса,
холмы;
всё хорошо, что смеялось – и канет в лету
осени тёмно-лиловой.
Потом – зимы…

---

Бледный день закрывает страницу...

* * *

Бледный день закрывает страницу,
Меркнет свет – и вокруг пустота.
Золотая нелёгкая птица
В белокаменный день заперта.

И не слышно ни оха, ни вздоха
Из ангара моей тишины.
За любовью уходит эпоха,
Превращаясь в посмертные сны.

За эпохой уходит бессилье –
Населяя тобой пустоту,
Завернувшись в продрогшие крылья
На продутом ветрами мосту....

---

Умер старик - наступила пора...

* * *

Умер старик – наступила пора.
Был ещё весел и бодр с утра.
К вечеру как-то осунулся, сдал;
Ссохся – и Господу душу отдал...

Свадебный смотрит портрет со стены:
Видит глазами покойной жены:
Дед в простынях – и вокруг никого,
Даже не дёрнется веко его...

Мужа жена подтолкнула локтём:
«Дай-ка поможем... давай-ка сойдём...»
Муж молодой ей в ответ: «ничего,
Бог – с ним, а нам хорошо без него...»

Рухнул портрет, зазвенело стекло;
Лопнул пакет – молоко потекло...
В небе склонённые ангелы ждут:

Челюсти смоченный мякиш жуют.

---

Снова усну я - и мне приснится...

* * *

Снова усну я – и мне приснится
Фартучный дворник в сквозных дворах –
Ватный старьёвщик... Большой, как птица –
Город на сахарных головах.

Это ли небо звенящих тазов,
Медная воля, острастка крыш?:
Катишься, падаешь – и не сразу...
Хочешь бежать ты – и не бежишь...

Что же во снах тебя держит, теплит
Твой камелёк без углей и дров?..
Кто, улыбаясь, по ветру треплет
Злато и ладан своих Даров?..

---

Моцарт и Сальери. Подражание.

(сценка)

Моцарт

…А я играл с детьми… Вдруг, в двери позвонили.
Жена открыла – человек в плаще –
Весь чёрный с головы до ног – и маска
Была на нём двойная: я увидел,
Когда он повернулся, чтоб уйти…
Так вот, Сальери, знаешь, я смутился…
А он кошель мне полный протянув,
Сказал: задаток это – остальное
Получишь ты, когда через неделю
Готов твой будет реквием… А я…
А я остолбенел – чудно и странно…
Мой чёрный незнакомец удалился.
Я сел за клавикорды тот же час –
И до утра закончил половину. –
Остановился, где последний такт
Земному бытию черту подводит –
И память начинает уходить…
Но слушай, друг мой, чьи это шаги?..
По лестнице… Ах, нет, мне показалось…
То ночь бессонная и сладкое вино,
Что за день выпито, шумит в ушах… Послушай!
Вот реквием…

( играет )

Сальери

Ты рвёшь мне душу, Вольфганг!
О если б я хоть чем-нибудь похожим,
Тебе ответить мог - я был бы счастлив,
В гармонии купаясь первозданной,
Блаженствуя, не плача ни о чём –
И ни о чём уже не сожалея…
Душа моя от тела б отделялась
И возвращалась по моей команде, –
Нажатьем клавиши, смычка движеньем
Я б возвращал её из горних сфер…
Ты, Моцарт, Гений…

Моцарт

Выпьем же, приятель,
Вино как музыка нас охладит,
Когда озябнем – радостью согреет…

(Пьют)

Теперь я много пью, мой друг, никак
Я не могу забыть того визита…
Домой идти мне что-то неохота,
Ведь я один теперь...

---

Звук, пришедший ниоткуда...

* * *

Звук, пришедший ниоткуда;
Не рисованных картин
Ряд, встающий из-под спуда
Снега, времени и льдин.

Очерк долгий ли, мгновенный
В распахнувшейся пурге –
Или сердца уголь тленный,
Или – боль на угольке…

Всё равно – какое диво
Запоёт перед тобой:
Плач критянки некрасивой,
Смех цыганки площадной.

Всё равно, какие дали;
Снег да снег – и всё темно…
– Мы не знали, мы не знали –
Что мы умерли давно.

---

Гретхен, Гретхен, Маргарита...

* * *

Гретхен, Гретхен, Маргарита,
Свечка теплится в груди.
Кем-то свечечка забыта...
Ах, любимый, уходи...

Что ты сделал с Валентином?
Где теперь душа его?
Мать оплакивает сына
И не помнит ничего –

Как отравленное зелье
Из дочерних рук пила...
Гретхен, где твоё веселье,
Прялка, кружево, игла?

В праздник вечером – подружки,
Пляски; в храме долгий хор...
Слёзы в девичьей подушке
Не просохли до сих пор...

В камышах ребёнок плачет,
Птица ль дальняя слышна?..
Маргарита, не иначе –
Ты на казнь осуждена...

Камень, камень... Свечка гаснет;
Утром, светлая коса,
Утром, утром вместо казни
Гретхен встретят небеса.

---

Разговор двух неизвестных

– «Свободный каменщик», масон, притворщик…
Но может быть, простой посланник рыжей
Беззубой австриячки из коморки
На чердаке, где варится еда –
И дух стоит такой, что чёрным ходом
Пройти нельзя, коль нет у вас платка
Надушенного…Вот, мой друг, решайте,
Кем был отравлен Моцарт… Я слыхал,
Что в опере своей прелестной –
В «Волшебной флейте», будто бы маэстро
(Каким уж там не знаю я манером)
Знак тайный обнародовал… И месть
Недолго ждать себя заставила…
– Так значит,
Напрасно был приговорён Сальери
Судом толпы – и с именем убийцы,
С ужасным отравителя клеймом
Жил – и сошёл в могилу… Вот несчастный,
Недаром разум помутился у него
Перед кончиной – и казённый дом
Ему приютом стал, хотя и ненадолго…
В компании безумцев он провёл
Последние год-два – часы, минуты…
– Да, участь незавидная… И всё ж,
Разгадка этой тайны где-то между
Судом людским и судным провиденьем;
Толпе нужны событья, имена,
Но Небо не нуждается в названьях
И место действия и средства для него –
Что нам с тобой раскрашенные куклы,
Что для зевак – заезжий балаган…

---

Простор не протянет нам руку...

* * *

Простор не протянет нам руку,
И нас разлучат времена,
Чтоб мы не привыкли друг к другу –
Как к соснам балтийским – волна.

К смолистым стволам подступает
И лижет их матовый мёд –
И сгустком янтарным бросает
В песок – и обратно берёт...

---

Наигрывать на дудочке пустой...

* * *

Наигрывать на дудочке пустой,
Наполненной и воздухом, и светом,
Смеющейся межзвёздной тишиной
И одуванчиками лета...

Стрекозьим сухостоем голубым,
Игрой углей, шуршанием жаровни
Цветковых трав... И ты ещё живым
Умолк – и вознесён бескровно...

---

И крест был навален на спину Его...

* * *

И крест был навален на спину Его.
Не смех шепелявил беззубо:
В кургузой толпе – никого, ничего,
И только иудовы губы...

В бесшумной толпе – поцелуй лишь звучал,
Прокравшийся ночью из сада.
Да стражник сердито о чём-то ворчал
Сквозь серую мглу снегопада ...

---

Ты чья, ты чья? - пропели птицы...

* * *

«Ты чья, ты чья?» – пропели птицы.
«Ничья, ничья», – был им ответ. –
«Мне только раковина снится –
Кристаллы ветра, шум и свет...

Мне только снятся моря веси –
И ротик удивлённый мой
Между волной и поднебесьем
Пронизан шейной бечевой...

Я – раковина на мгновенье;
Душа твоя шумит во мне...
И спит – и видит сновиденье
Меня, раскрытую во сне...»

---

И флейта начинает жить...

* * *

И флейта начинает жить
Толчками воздуха и блеском.
Флейтистке б дольним дорожить,
А та поёт о неизвестном.

Всё время выдует в трубу
(И шаткий ствол тому порукой), –
Не глядя на твою судьбу,
Блестя и не жалея звука…

И ты красивой головой
Ему киваешь в такт – и знаешь,
Что всё случится не с тобой,
Пока цветёшь ты и играешь.

---

Паровозы гудят...

* * *

Паровозы гудят, паровозы гудят.
Над столицей гудят паровозы.
Пар морозный клубя, мои годы назад
В снег идут паровозный, белёсый.

Паровозы стоят, паровозы молчат
И бегут, спотыкаясь, белея.
Ты, зима моя, этих скулящих щенят
Приюти, накорми поскорее.

Ты, зима, приюти, обогрей, накорми
Эту к рёбрам приставшую кожу.
Этих рыжих дворняг, эти ржавые дни.
Этот пар, на дыханье похожий.

---

Как на горе корона из лучей...

* * *

Как на горе – корона из лучей,
Ты светишься над музыкой моей –
Кремнистой, полой, ветреной, живой,
И ласточки летают над тобой.

Фью-ить, фью-ить – кричат они во сне…
А ты тихонько клонишься ко мне:
Наклонена волос твоих копна, –
И музыка к тебе наклонена…

---

Мне дорог Бах... Зачем же по зиме...

"Мне дорог Бах..."
Н.Ушаков

* * *

Мне дорог Бах... Зачем же по зиме,
По следу санному не едет он ко мне,
Подняв орган: и небо над собой,
Зачем жуёт мотив полуживой? –

Как будто нет во рту его зубов,
На небе – звёзд, в безвременье – снегов;
Младенцев нет в утробах матерей,
И жизнь жива лишь тишиной моей...

---

Что в тебе, радость, от Ренуара?..

* * *

Что в тебе, радость, от Ренуара –
Зонтик и дождь, и свет?
Шляпка, корзинка?.. Гармони старой
Всхлипы, которых нет...

Вспыхнет, пройдёт, подойдёт, уронит
Небо свой скудный сев,
И поцелует твои ладони,
Жарко в своих согрев...

Скажет: «так весело под зонтами
В светлой парижской тьме
Жить, лепетать, торговать цветами,
Платья мочить – во мне»...

---

Смуглый друг мой в промозглом дворе...

* * *

Смуглый друг мой в промозглом дворе,
Чем торгуешь в мышиной норе? –
Может, каменным запахом лестниц?
Или всё же милей тебе сыр? –
Обжигает твой вечный тандыр –
Солнце хлебное и полумесяц.

Я и солнце, и месяц куплю.
Я, признаться, мучное люблю.
Да и как без вина и без хлеба
В тесноватой каморке своей
Разделять одиночество дней
С потолком облупившимся неба?..

---

На стенке музейной рембрандтов старик...

* * *

На стенке музейной
Рембрандтов старик.
Он глазом поводит
И так говорит:
Меня здесь представил вам
Рембрандт ван Рейн,
Меня здесь оставил вам
Рембрандт ван Рейн.

И я, позабыт им,
Взираю на вас.
Который уж век
И который уж час –
А где-то за облаком
Рембрандт ван Рейн;
Вокруг меня, около
Рембрандт ван Рейн...

Хочу, подмигнув вам,
С портрета сойти,
Вдоль зала в кафтане,
В берете пройти;
Но смотрит презрительно
Рембрандт ван Рейн –
Грозит повелительно
Пальцем ван Рейн.

---

Проходят пепельные зимы...

* * *

Проходят пепельные зимы,
Угли смеркаются в кострах.
И в сердце ярко отразимо
Невыразимое в словах. –

И хлипкий дождь у неба в лапах,
И подкопчённые дворы,
И кепка, свёрнутая набок,
Сквозь дни проросшей детворы...

И ожидание начала
Какой-то жизни без затей,
Где б наша молодость пылала
Занятней, жарче и светлей.

---

В небо уходит последний трамвай...

* * *

В небо уходит последний трамвай.
В инее пальчик окошко рисует –
Каждая звёздочка просится в рай,
Тянется светом и в губы целует.

Холодно, голодно; тихо, пока
Снежные токи дверей не раскрыли
И не ступила ты на облака,
И небеса под тобой не поплыли...

Чуду железному ручкой махнёшь;
Скажешь: прости и прощай, рыжеватый,
Старое сердце – трамвайная дрожь, –
Зимнее небо во всём виновато...

---

Детский снег так рассыпчат и бел...

* * *

Детский снег так рассыпчат и бел,
И скрипуч под ногами, как мел.
И неслышно иду по пятам,
По твоим светлоглазым следам...

Словно время моё – сам не свой,
Я иду за туманной тобой.
Наглядеться никак не могу...
Ты бредёшь вся в снегу, вся в снегу...

---

Ты спрыгнешь с подножки вагона...

***

Ты спрыгнешь с подножки вагона
На гравий притихших путей -
И мрачное царство перрона
Наполнится флейтой твоей.

И скажешь: мой милый, так долго
Мой поезд наветренный шёл -
Сердечко твоё приумолкло,
И выцвел волос твоих шёлк...

Я в Кёльне, под небом немецким
Оставила колокола,
Но смех свой - и звонкий, и детский,
И крылья тебе привезла...

Звучит моя флейта, послушай! -
Не хуже небесных речей...
И я привезла тебе душу -
Оставить с душою твоей.

---

Твоя печаль на уровне ветров...

* * *

Твоя печаль на уровне ветров.
И небо снега вьётся между нами...
Возьми в ладони – птичьих городов
Скворечники, сметённые годами.

Возьми скворцов, печально приюти
В густых снегах – стенаньем убаюкай...
Пускай уснут... Ивиковы пути,
Дворы зимы, спасённые разрухой...

Где нам встречать добротное тепло
И распалять былого уголь хладный;
И ждать, и жить – и видеть сквозь стекло
Весь Божий свет, снегОвый, неохватный...

---

Навеяно Караваджо

Мученичество Св. Урсулы

Чёрен морщинами обезьяны
Гунн… Что наделал твой гнутый лук! –
Красные струйки и луч из раны,
Платина к сердцу прижатых рук…

Страшно дремать, умирая стоя,
Веки сомкнув до скончанья век…
Слушай, Урсула, как лютни строит
Хор оперённый – на слух и свет…

Слушай, Урсула… Немного звука,
Платины мутной и голубой…
Это не ветер щекочет ухо –
Это Христос говорит с тобой.


Поклонение пастухов

Долго ль шли вы сюда, пастухи,
Где вы бросили ваши стада?
Два осла да соломы пуки –
И Мария, смугла, молода –

И не видит наморщенных лбов,
И не слышит скрипучих речей.
Деревянный бревенчатый кров
И младенчик, и кротость очей.

Пастухи поклониться пришли,
Но тревоги алеет хитон
В осветившемся чреве земли,
В содрогнувшемся сердце времён.


* * *

На пути к Эммаусу, в переулке каменном,
Где «Москвич» проржавленный и цветенье лип, –
Двое (чернолицые) хлопнули «по маленькой»,
Пятернёй нечистою утирая всхлип.

Первый – ругань выслушал и запел надтреснуто.
(Так сухая веточка, треснувши, поёт).
На пути к Эммаусу – двое неизвестные,
И один – как зарево, а другой – как лёд…

Жар, озноб ли, золото неба предвечернего –
Только б встретить третьего у «стекляшки»* той –
С драхмами, и хлЕбами, с пятачковой чернию,
С виноградной мёртвою и живой водой.

* "стекляшка" - винный магазин


Павлик

Павлик, сосед, обращённый Савл,
Что ты без чувств во дворе упал?

А над тобой – ликованье птиц,
Ангелов тесных, в шеломах лиц;

Дворник, лудильщик – и с чердака
Благословенье тебе – пурга...

Благоволенье к тебе – сугроб,
Дом лубяной, толоконный лоб.

Павлик, сосед, обращённый Савл,
Лучше бы снег за тебя упал...


* * *

В пьянстве винили соседа – сосед был трезвый.
В кухне кухарка стучала большим ножом…
Нельзя же, как Караваджо, голову резать
рыбе –
и мину заботы хранить при том.

Нельзя обвинять, судить-рядить или хуже:
сонных котят топить в ведре без суда.
Вот Олоферна копна растеклась по луже, –
как ещё терпит такое земля? вода?..

Как ещё уголь не стал невесомым шлаком?:
красен в утробе его не сосуд – сосед...
Там, где стучали ножи – деревянным шагом
шествует Смерть – героиня, которой нет.

---

В глубинах, в провалах, где звёзд мириады...

* * *

В глубинах, в провалах, где звёзд мириады
И плазма, и пыль – облака, –
Ворочает, жжёт пустокостный, зубатый
Педальный орган чудака.

Жуёт тот и ждёт, нажимает и дует
Для звёзд, для забытых миров.
И вечный цирюльник у клавиш колдует,
Сдувая муку с париков.

Чудак отойдёт, ничего не услышит –
Трусливый цирюльник – за ним…
Отстанет… И встанет в положенной нише
С зелёным флаконом своим.

---

Пеcня Офелии

Утоли печали, милый –
На, возьми цветок...
О тебе я не забыла;
Камни и песок...

Ах, слепит глаза осока!
Долго не гляди:
Принц мой, выгляжу я плохо
С лилией в груди...

На ещё цветочек ... значит,
Это будет – два.
Нет, Офелия не плачет;
Камни и трава...

Распустились по теченью
Волосы, светлы...
То ли шёпот, то ли пенье
То ли плеск ветлы...

Надо мной во влаге ясной
Ходят пескари...
На ещё цветочек красный.
Это будет три.

А четвёртый я пригрею
На груди своей...
Поцелуй свою лилЕю
Да иди скорей!..

---

Где боярышник жёлт и малинов...

* * *

Где боярышник жёлт и малинов,
И дождя поцелуев враньё, –
Я сгибаю тяжёлую спину,
Чтоб нашаривать сердце моё.

И когда я сердечко нашарю
В одинокой осенней траве, –
Мне боярышник, красный фонарик,
Подмигнёт и солжёт о тебе.

Скажет, эта вельможная панна,
Что, как утро, вольна, хороша, –
Пустотела, суха, безуханна,
Как тряпичная кукла-душа;

Молвит: брось своё сердце обратно,
Мой малиновый шарик сорви.
Чем он хуже – озябший, прохладный,
О малиновой лгущий любви?..

---

Машет редкими мётлами небо...

* * *

Машет редкими мётлами небо.
Почему я не двор проходной,
Почерневший, как корочка хлеба,
Жёлтый, жаркий, знобящий, больной?

Были б рамы мои приоткрыты –
Сквозняком – со стеклом, без стекла...
И в углу б моём остов корыта
Посветлевшая осень нашла.

* * *

Разроняв свои слёзы сухие,
Мой боярышник стал узловат. –
Воробьи, от мороза седые,
У коричневых ягод галдят.

И старик наклоняется, шарит...
А на сучьях его в полутьме
Загорается красный фонарик,
Не сорвавшийся шарик к зиме...

---

Я пишу свои тонкие руны...

* * *

Я пишу свои тонкие руны
На шипучем огне с бересты.
Всё споёт в моём сердце чугунном;
Не тоскуй и не радуйся ты.

Будь, как эта листва, быстротечна
И легка, и горька, словно дым…
Не запнётся мой слиток сердечный,
Если мы улетим и сгорим

В плазме ветреной ли – в перегное
Нас державшей подолгу земли,
И узнаем, что это такое –
Отлетевшее счастье – вдали.

---

По мотивам фресок Джотто

* * *

Не даёт задремать с утра
Эта белая мошкара
Среди путаницы ветвей...
В Гефсиманском саду светлей,
Чем при матовом свете дня...
Ди Бондоне, добавь огня

В жёлтых факелов языки,
В перламутровый сок строки:
В сыроватый и серый снег,
А ещё – италийских нег
В пики стражников, в ересь книг,
В поцелуя рябой язык.

В ветра стылое молоко
И в прошедшее (так легко) –
Джотто, Джотто, добавь сейчас,
Чтобы мрак не упал на нас.


Св. Франциск проповедует птицам

Птицы слетаются. Вот – голУбки,
ВОроны, ласточки и стрижи…
Голос Франциска сухой и хрупкий
Чуть не ломается и дрожит.

Птицы внимают; слетают с неба
Новые тени хвостов и крыл.
Джотто, Франциск ли Христовым хлебом
Птичек внимательных накормил?

Речи неловкие Бернардони,
Словно с подсказки – а птицы всё
Смотрят и смотрят ему в ладони:
Кормом наставит и упасёт?..

Будут они на земле – и выше
Вспорхом и карканьем, и дремотОй
Славить Христа, облетая крыши,
Звонко целуясь с большой зарёй…


Джотто

Божьим хлебом, неловким светом,
Птичьим сборищем в тишине
Затерялся мой Джотто где-то
В голубом, сероватом сне…

Вместе с пальмами и святыми,
Пастухами, руном, вином…
И с младенчиком, и с Марией,
И с Иосифом пред ослом…

Где ты, Джотто, паришь сегодня?..
Или в свете олив завис
Над заснеженной преисподней –
Улыбаешься, смотришь вниз?..

Поклонение Волхвов

Мудрецы добрались и пришли верблюды;
Багровея, комета легла на навес;
Ореолы зажглись, пригревая остуду,
Посиневших небес…

И младенец притих на коленях Марии,
Невозможно далёк от волхвов и даров…
Но Иосиф и ангел понуро немые –
И не в силах поднять позолоты голов…

Мельхиор, Бальтазар и Каспар преклоненный;
Ладан, золото, миро: дворцы, пелены…
Небеса... И комета лежит на вселенной,
И цикады поют, словно вновь рождены.


* * *

В небе трещины и разводы.
Путь в Египет, ослиный крик.
В Вифлееме раскрылись гроты,
Мертвецы обрели язык.

И поют они песни скорби,
И беззвучный их смех трясёт…
Чуть качая пустые торбы,
Дальше, дальше осёл бредёт…

В Вифлееме младенцы плачут –
И молчат на камнях тела;
Материнские тени скачут –
То ли стон, то ли – крик осла…

Семенит ишачок в Египет
Озабоченно и светло…
В Вифлееме затихли крики;
Время в доски гвоздём вошло.


Воскресение Лазаря

Женщины в нимбах поддерживают с боков…
Бледное личико, тело – ствол в пеленах:
Страшно мне, Лазарь… жалко твоих снегов;
Смертный уют притаился и ждёт в домах…

Ждёт во дворах ветер, голодный снег,
Пара бродяг, волочащихся по дуге...
Господи, что это было: день или век?
Детство моё – в воздетой твоей руке?..

Золото нимбов – благой нищеты залог…
Пёс пробежал, лапу одну поджав…
Окна черны, пустынен и двор, и грот;
Лазарь, пора: вставай, черноту поправ.


* * *

Штукатурка не вечна; в небесной сини –
Кроны олив на камнях вверху.
Хладный родник у тебя в пустыне,
Ялик, брошенный на берегу.

В переплетении дней и веток,
Снов, прожаренных на огне,
Горестный ключ и сернист, и едок,
Как и бывает всегда во сне.

Камни, пустыня, и круче, круче
Путь, как по лестнице винтовой;
Словно одышка, бессонный ключик,
Сердце пульсирует над тобой…


* * *

Иоаким возвращается к пастухам
Сорок дней читать молитвы, поститься.
Продолженье рода дано царям…
Иоакиму с Анной наследник снится.

Бродят овцы; оливами на камнях
Зеленеют кроны, сочатся светом…
Неужели, Господи, и на меня
Бессловесной хватит молитвы этой?..

И родится у Анны малышка-дочь.
Назовётся она Марьям – Мария…
Блеют овцы; пастуший костёр – и ночь
Превращает в Угли дрова сухие…

---

В старом сердце каштаны ржавы...

* * *

В старом сердце каштаны ржавы.
Это осень, шуршанье, сушь;
Златоглавые синеглавы
Небеса для утиных душ.

В добрый путь, в теплоту, на Каспий;
Ночью ветреной – млечных вод...
Жизнь моя, до свиданья; здравствуй,
Птичий трепет
И перелёт.

---

Это - пушка по лафету...

* * *

Это – пушка по лафету
Или колокол по свету
Католический? – Качни:
И музЫка заиграет –
То ли Моцарт, то ли Гайдн,
То ли – ветреные дни...

Мне мила твоя музЫка,
Белокура, круглолика,
С алым розаном в руке;
Надо мною потешайся
И нисколько не смущайся
Ясных лодок на реке.

Проплывут их отраженья...
Сделай лёгкое движенье
Губ, подбавь томленья в жест,
Белизны – в тугое платье,
Птичек – в звонкое объятье
Растревоженных небес.

---

Я люблю твои платиновые волосы...

* * *

Я люблю твои платиновые волосы,
Светлоглазая ночь.
...Тогда я спускаюсь за тобой
В мрачное царство Аида,
Строю струны, беру первый аккорд,
И тени вокруг
Начинают свой шелестящий танец.
Я люблю слушать твои шаги –
Не приближающиеся, не отдаляющиеся –
Сандалии, охватившие ремешками
Отсутствие воздуха.

Тогда я начинаю играть –
Льётся мелодия из темноты
И пропадает, цепляясь
За напряжённые жилы струн,
Сливаясь с ними,
Исчезая в них...

Будет день – и свет
Сожжёт мои глаза,
И брошенный камень
И тирс
Воспламенят мою голову.
И поступью первого луча
Ты явишься, раскинешь
Засветившиеся волосы
Над запрокинутым лицом моим;
Тогда
Сама по себе задрожит
Одна из выживших струн.

---

Когда в памяти начинают стираться твои черты...

* * *

Когда в памяти начинают стираться твои черты,
Я достаю фотографии.
Вот ты в раю кормишь домашнюю птицу;
Вот идёшь, загорелая, по первобытному эдемову песку,
В соломенной шляпке,
И шумное море настигает тебя волной:
«Вкуси от плода сего...»
Вот ты в листве среди больших алых цветов,
Смотришь на меня и пока не видишь...
Лишь аромат садовых актиний, сползая
И увиваясь вокруг тебя, шепчет:
«Вкуси от плода сего...»

Когда я начинаю забывать твоё лицо,
Мне приходится спускаться
В тёмный холодный погреб,
Где ты достаёшь из сосновой стружки
Зелёные осенние яблоки...

---

Девушка кормит домашнюю птицу...

* * *

Девушка кормит домашнюю птицу.
Уточку держит в руках.
Кролика... Волос её серебрится
Голубем в облаках.

Лизхен – без пудры, румян и модистки –
В птичьем казахском дворе...
Тут не расскажет печаль твою, Лизхен:
Шёлковый тут постарел...

Куры клюют и гуляют... Под тутом
Винные слёзы везде...
Девушка, уточка, кролик... Минута –
Мы – никогда и нигде...

Мы не цвели, не рождались, не пели
И не вкушали плодов...
В дворик родной на цветы не летели
Из нерасцветших цветов...

---

Васька в рубище, голые пятки...

* * *

Васька в рубище, голые пятки,
Полно играть со мною в прятки.

Ты за метель – а я за дверь –
В ближний кабак дурачить хмель.

Ровно не в восемь у сонной плахи:
Я буду в пальто, а ты в рубахе,

Снегом умыт, в бородёнке сор;
После, после поставят собор.

---

Шалтай-Болтай

Шалтай-Болтай сидел на стене,
Шалтай –Болтай свалился во сне.

Ах, милый дурак, вот так бы и мне!

Мгновенья два лететь со стены –
И просмотреть бы успеть все сны:

Всё, что не делал и что не пел –

Я бы не хуже тебя летел.

---

В железной шапке босой Николка...

* * *

В железной шапке босой Николка
Вступает в снег, оставляет след.
Вкось колокольни – иглистый, колкий
Снег…

Что ты, Николка, неужто холод
Не обтрепал тряпья?
Слышишь, как первый ударил молот,
И напугал тебя?..

И заиграло вокруг, запело,
И запылало всё;
Всё запылало и отгорело
Звонко – и обо всём…

---

Навеяно кинофильмом Место для влюблённых

Смотри, как горы поседели:
Альпийский домик был – и нет…
Как коротка твоя неделя,
Почти прозрачная на свет...

Порхает джип по бездорожью
И снег касается лица
Мечтой, отчаяньем и дрожью,
Любовью, близостью… конца?..

Шкаф отопри, раздай наряды,
Чтоб в этот снег уйти нагой,
Как родилась; чтоб жили рядом
И жар, и голос дорогой;

Чтоб новым крыльям не мешали
Фуникулёры, люд, зонты…
И Альпы взором провожали,
И Альпам улыбалась ты…

---

Виллем де Портер. Ростовщица и Смерть

Кувшины, лейки в виде льва
И рукомойники из злата –
Всё свалено вокруг стола,
А ночь черна и угловата.

А ночь теперь берёт в заклад
Старуху вместе с потрохами;
И Смерти челюсти парят
Над золотыми черепками.

Она, как лампа, весела –
Чадит, свечением набита.
Старуха руку подняла:
Скорее ужас – не защита...

И красен ростовщицы лик
Червонным золотом и тьмою, –
Сейчас отнимется язык...
А Смерть слепою головою

Кивнёт, осклабится – и вмиг
Её утянет за собою...

---

Иоаким возвращается к пастухам...

* * *

Иоаким возвращается к пастухам
Сорок дней читать молитвы, поститься.
Продолженье рода дано царям…
Иоакиму с Анной наследник снится.

Бродят овцы; оливами на камнях
Зеленеют кроны, сочатся светом…
Неужели, Господи, и на меня
Бессловесной хватит молитвы этой?..

И родится у Анны малышка-дочь.
Назовётся она Марьям – Мария…
Блеют овцы; пастуший костёр – и ночь
Превращает в Угли дрова сухие…

---

Легла на зелень позолота...

* * *

Над головою бубен бросив,
Танцуй, танцовщица, танцуй,
Пока на медном блюде носит
Метель мой смертный поцелуй. –

Кружась, то замерев нежданно
И плача, и смеясь навзрыд, –
Пока ещё мой взор туманно
Сквозь смуту памяти горит…

Но веки скоро тяжелеют…
И вьюжным жемчугом соря,
Проси, что хочешь, Саломея,
У иудейского царя.

* * *

«В пустотелой тыкве горит свеча…»
Сергей Пагын


Саломея, детка, не требуй казни;
В пустотелой тыкве глаза прорежь;
Там внутри от ветра свеча не гаснет
И смешит, пугая во тьме невежд…

Саломея, детка, не будет прока,
Коль в руках поднос с головой живой.
Ты танцуй, чернява и босонога,
С желтоглазой тыквенной головой.

Во дворе, под окнами, где мамаши
Кличут-ждут домой сыновей своих,
Тёмным светом и ветром своих кудряшек
Разжигай игрушечный ужас в них.

* * *

Легла на зелень позолота;
Весь день и вечер дождь рябил
И листья медленно сносил
На землю – важная работа...

На медном блюде голова
Моя тяжёлая лежала
И глупо, глупо так моргала,
Не в силах вымолвить слова.

А может, к лучшему... Её
Несла по кругу танцовщица;
Пора уж – хватит ей кичиться
И тело угнетать своё.

---

Лена, Леночка, поспеши...

* * *

Лена, Леночка, поспеши:
Стала кофта желта, стара...
Перепонки моей души
Обтрепались ещё вчера.

Это я не тебе писал
Про эфир барабанов, флейт...
Это я не тебя видал
На канатах чужих аллей...

И вбегала в мой свет не ты
С молоком и батоном... Вот
Весь наш путь в тридцать три звезды
Балансирует, шепчет, ждёт...

---

Священный ибис

Из свЯтошей бритоголовых,
Из мумий в бинтах и смоле:
Из птиц отпущений греховных
Покрытой песками земле.

Из ибиса косточки тленной,
Что прячет в тряпицу бедняк, –
Пожар разгорится вселенной
У тёмных богов на глазах.

Анубис, в шакала влюблённый,
И Гор с головою орла
Увидят: песок раскалённый,
Как уголья, гонят ветра. –

Как шар суховеями катит,
Чадит земноводными Нил...
Чиновник за чучело платит:
Про косточку счастья забыл.

---

Ну что тут поделать..

* * *

Ну что тут поделать? – прошло, так прошло.
И в небе топырится крыши крыло;
Труба водосточная полная льда...
Столетник стекло не кольнёт никогда.

Мы жили-тужили, мы были в огне;
Ты в снах снеговых приходила ко мне.
И вместе летели на саночках с гор,
Огонь на полозьях горит до сих пор...

Ни горок щелистых, ни окон пустых –
Летим мы в санях в облаках золотых.

---

Лютнистка

В руках твоих лютня с заломленным грифом,
В очах твоих ангелы в облаке газа.
В окне темнотой позолочены ризы;
Ты в них родилась, облачённая сразу.

И в тёмном окне позолочены кудри,
И книга, где ноты, и пальцы на струнах
Готовы извлечь небеса перламутра
Из давнего века, из смертной фортуны...

Кто сделал, что жить без тебя невозможно,
И плакать с тобой невозможно, родная?..
Ах, лютня, ах, пламя... Ах, лепет безбожный:
Я знаю тебя, мой родной... Я не знаю.

---

Крылатый бубенчик озноба...

* * *

Крылатый бубенчик озноба,
Как жить без тебя и с тобой?
Мы ходим над пропастью оба
И спим, укрываясь зарёй.

И дремлем в различных кварталах,
В печальных пробелах миров.
И ёжится звук небывалых
Крылатых твоих бубенцов.

И негде нам, негде согреться.
И кутаясь в сумерки дня,
Пустое гремучее сердце
Порой говорит за меня.

---

Диван

Цвета прогорклой вишни
Старый диван отцов.
Милостив был Всевышний –
Поднял до облаков.

Снизу смотрели люди;
Зрения ли обман?
Что же такое будет?:
В небе стоит диван...

Или к концу знаменье?..
Дух из утробы вон!
Общее ли виденье
Или Господень трон?..

Думали и гадали...
С неба – опилок сор;
Тонко поют спирали,
Сводный пружинный хор...

Вторят им лютни, трубы.
Даже один кимвал...
Людям легенды любы –
Хоть бы и про диван.

---

Перл

Я бы розовым жемчугом стал
И обвил твою шею, запястья...
Поработал моллюск, пострадал
Для чужого – не нашего счастья.

Не в морской, не в речной глубине
Зарождался мой перл неказистый.
А его я увидел во сне,
Извлекая на свет золотистый.

И дрожал он округлым лучом,
И шептался, покинув пределы...
И расплавился в сердце моём –
Розоватый, как море – и белый...

---

Архистратиг

Громадный, в холщовой рубахе –
Ну чем не смоленский мужик?
В ручище – усатые злаки;
И меч, как драконов язык.

Как дуб, подпоясан пенькою,
И в латах – весь красен до пят.
И небо в очах голубое,
Где колкие осы зудят.

---

Обвиняю себя...

* * *

Обвиняю себя, – как себя, за собой оставляя –
Переулки кудлатые, сонных извозчиков тяж;
Колизеи дворов, белокаменный флот Менелая,
Подворотни ветров и метели, вошедшие в раж.

Сожалею о том, что, как грелка, печёт мою спину –
Всё ушедшее в золота пыль, в самородки веков.
И беру на себя оперённых всех бед половину,
Покачнувшийся мир на цыганских гвоздях каблуков.

---

В пьянстве винили соседа...

* * *

В пьянстве винили соседа – сосед был трезвый.
В кухне кухарка стучала большим ножом…
Нельзя же, как Караваджо, голову резать
рыбе –
и мину заботы хранить при том.

Нельзя обвинять, судить-рядить или хуже:
сонных котят топить в ведре без суда.
Вот олоферна копна растеклась по луже, –
как ещё терпит такое земля? вода?..

Как ещё уголь не стал невесомым шлаком?:
красен в утробе его не сосуд – сосед...
Там, где стучали ножи – деревянным шагом
шествует Смерть – героиня, которой нет.

---

Про старуху, луковку, вышний глас...

"И когда попросит рыбы, подал бы ему змею?"
(Матф.7:10).

* * *

Про старуху, луковку, вышний глас
Говорю я, наверно, не в первый раз.
Говорю я, наверно, неверно, зло,
Потому что и мне не всегда везло.

Много дней прошло, утекло воды –
И следа нет той подвижнОй звезды,
Что пришла и встала над тишиной,
Шелушилась луковкой надо мной…

И роняла слёзы (а мне смешно) –
И лучи тянула в моё окно…
А старуха, сидя теперь в раю, –
"Ухватись – шипит – за змею свою".

---

Дик

Свёрток щенячий в чужих руках;
«Снежок» конфету» не ест, скулит.
В пелёнку сырую завёрнут страх
И кружится, и сквозь снег летит…

И страх от маминого соска
Оторван, отторгнут, прилип к щеке…
А в воздухе хватит ли молока,
В сОске, в бутылке, в чужой руке?..

– Ну что ты, Дик, ведь мужчина ты;
Мать медалистка… а он каков!..
Смотрят две вишни из немоты,
Из тесноты, из тоски снегов.

---

Мура

Ворона ли, чайка – не всё ли равно,
Когда у тебя нараспашку окно, –
И рвётся листва – и колеблется свет,
И каждый вопрос получает ответ?

Не всё ли равно, пуст ли, полон карман,
Когда из волны возникает курган,
Где рыбы-герои, кораллы-волы...
И воды над Троей – и небо над Троей –
Свидетели этой ...?

---

Тепловоз

Синея горькими дымками,
Пыля полынью голубой,
Проходит прошлое под нами
С собачьей будкой над собой.

Стучит и взвизгивает странно,
Таща вагончик за рукав,
Под свод – под палицы каштана,
В мёд одуванчиковых трав.

И на мосту гремучем стоя,
На высоте стрижиной ты,
Как тень Гомерова героя,
Молчишь и смотришь с высоты…

---

Хороша в одеянии красном...

1

Хороша в одеянии красном,
Нерадива – из глин и камней…
Не ходи в её дом понапрасну,
Не заглядывай в небо – над ней.

Лучше мы посмеёмся, поплачем
Над седой Сирануш, над собой…
Нас захватит в закат наудачу
Тепловоз, ишачок голубой…

2

Нас захватит и вдаль опрокинет
Тугощёкий дудук налегке
И на трепетных рельсах застынет
Тишина, словно жир в очаге…

И войдём мы в небесные реки,
Как младенцы, шумны и чисты.
Глина, камни, усталые веки,
Родничковая память воды...

---

О том, что ты мой давний дом..

* * *

О том, что ты мой давний дом,
Что берег вечно между нами –
Скажи картавым ветерком,
Поведай пенными винтами. –
Волненьем крыш, молчаньем стен,
Качающейся мутью комнат,
Где сны медлительных мурен
Ни слёз, ни радости не помнят;
Висит медуза в вышине;
Эсминца позвоночник ржавый
Назло кораллам и войне
Раскинул рёбра над державой...
И рыба тучами скользит.
А водолаз, надутый, сонный
На шланге вензельном висит,
Паря над бездной невесомой.

---

На пути к Эммаусу, в переулке каменном...

* * *

На пути к Эммаусу, в переулке каменном,
Где «Москвич» проржавленный и цветенье лип, –
Двое (чернолицые) хлопнули «по маленькой»,
Пятернёй нечистою утирая всхлип.

Первый – ругань выслушал и запел надтреснуто.
(Так сухая веточка, треснувши, поёт).
На пути к Эммаусу – двое неизвестные,
И один – как зарево, а другой – как лёд…

Жар, озноб ли, золото неба предвечернего –
Только б встретить третьего у «стекляшки»* той –
С драхмами, и хлЕбами, с пятачковой чернию,
С виноградной мёртвою и живой водой.


*стекляшка – винный магазин.

---

Брейгель сочится свечою сквозь мрак густой...

* * *

Брейгель сочится свечою сквозь мрак густой;
Ждут на столах лепёшки, ворчит похлёбка…
Спросишь, давно ли я говорю с темнотой,
Вором к тёмной реке пробираясь робко?..

Скажешь, не тот я и прожил я жизнь не так,
Голос, что колокол, потопивший в браге…
Брейгель глядит со звезды в голубой овраг,
Чертит пером трепещущим – по бумаге…

Будет дорога и тОлпы – кто в рай, кто в ад,
Трубы с небес, раздутые щёки, перья…
Скажешь: оттуда никто не придёт назад,
Спросишь, зачем этот свет за закрытой дверью?..

---

Вычерпать шлемом ли, ржавой баржой...

* * *

Вычерпать шлемом ли, ржавой баржой
Времени Дон – золотой и большой?
Лучше возлечь на крутом бережку,
Брагу дурную пустив по кружку...
В ветре бессмертном, в горячей траве –
Лучше бы – песню сложить... о себе. –
В шапке железной, с сучкастой клюкой
Странник пока не пришёл за тобой...

---

Антенны небесные

Крестом и виселицей, буквой «т»...
И провода – и их моток распутан.
И в окнах, словно тени на воде,
Те, чей покой рассчитан по минутам....

Откройте форточки, впустите звук:
То небеса колеблются и стонут.
То – ангелы, не покладая рук,
Вырезывают трубы из картона...

Внемлите им, внемлите тишине,
Разбитым окнам, порыжелым стенам...
И может даже – маленькому мне,
Поверившему крышам и антеннам.

---

Местный "опель", трофейный, ржавый...

* * *

Местный «опель», трофейный, ржавый,
Скорлупа со сверчком внутри...
Немцем брошенный под Варшавой,
Встань, наутро глаза протри.
Тот же двор; у стены кирпичной
Пух горит – и горит земля,
Да и небо – от серной спички...
Тормоз, газ, поворот руля...
Подойдём, на стекло подышим,
Вставим в дырочки провода –
Может, вражеский марш услышим,
Может – нет... не беда тогда...

---

Без имени...(зачем мне имя?)...

* * *

Без имени... (Зачем мне имя?)
Я доживаю тусклый век,
Господь, стараньями Твоими
Ещё покуда – человек...

Желаний тени, отсвет звука,
Потусторонняя родня...
Уже не так страшна разлука
Для безымянного меня...

Наполовину перетянут
Из повседневности за грань
Тоски, которой трубы грянут –
И с неба голос скажет: встань.

---

Радиола

В передней далёкого дня
Приёмник играл пучеглазый…
Космических станций возня,
Туманностей бледные газы…

И скрипок, и флейт голоса,
И долгая дробь барабана…
И чёрные чьи-то глаза,
И бархата красного рана…

Ну, словом, каков человек,
Таков и приёмник в передней…
Таков и неслыханный век,
Отживший, далёкий, соседний.

---

Сказочник

На небо, где повисли буки
С дрожащим зеркалом в руках,
На небо, где смеются вьюги
И дуют ветры впопыхах, –
Глядят с весёлым удивленьем
Ребёнок, барышни – и тот,
Что по прошествии мгновенья
Перо в чернила обмакнёт.

И будет: королевы снежной
Искрить огрАненный убор...
В глазу – осколок неизбежный
И окна с розами – во двор,
Трофейный «опель» под брезентом,
Зима, как облако муки;
И санки Каевы – и Герды
Не по сезону башмаки...

---

Машина времени - идущий снег...

* * *

Машина времени – идущий снег
С тоской внутри и силуэтом бани...
С окном светящимся, как будто век
Его в бесшумный мир не открывали...

Зубцов сцепленья, вымерзанье дат;
Резина шин мягка, а лёд не колок...
И неужели нет пути назад
Для тех, кого убрали с книжных полок?

Протёрли пыль и, помолчавши миг,
Ушли, оставив тусклый свет в передней...
Машина что? – небесный снеговик
Рассыпался до косточки последней...

---

Эти старые липы не с неба ль сошли?..

* * *

Эти старые липы не с неба ль сошли?
На душистых цветах громоздятся шмели...
Будет липовый чай мутноватый.
Выпьешь чашку – внутри заелозит шмелёк,
Постаревшее сердце куснёт огонёк
В просветлевшей каморке горбатой...

Баба Лена, не жарь деревенских яиц;
Лучше мы подглядим за мельканием спиц
Нашу зиму со снегом отвесным...
Чай из жёлтых цветков нас оставит в тепле,
И не будет светлее на целой земле
Да и в небе – чем в комнатке тесной...

---

Взгляни-ка, Елена, горят корабли...

* * *

Взгляни-ка, Елена, горят корабли
У моря на брюхе, во чреве зари;
На Трою влюблённую движется флот,
Он Трою влюблённую нежно сожжёт.
Не призраки это, благие дела.
Пылают галеры в чём мать родила.
И тень от Приама трясёт бородой,
И смерть у Ахилла снуёт под пятой.
Горька Андромаха, и Гектор в дому –
И мёртвый Патрокл приснился ему.
И вьётся, как пламя, и так говорит:
Я вижу, родимая Троя горит...
Иди и не бойся с Ахиллом на бой:
Развеянный пепел мой будет с тобой...

---

В безвоздушье, во тьме безголосой...

* * *

В безвоздушье, во тьме безголосой,
Где, шурша, протекает Коцит,
Ты ли, сладкая, льёшь свои слёзы
И Орфеева лира звучит?

Он спустился из области света
Видеть всплески твоих рукавов, –
Как бесшумная горькая Лета
Побелела от местных снегов...

Ничего кроме струн под руками.
И тоскует, и смотрит Орфей,
Как слезами источенный камень
Наполняется жизнью твоей.

---

Дядя Жора

Приставив лестницу к стене,
Ко мне приходишь ты во сне,
Меняешь лампочку, кусаешь
За облаками – провода
И горькой стопку иногда
Для пользы дела пропускаешь...

Костляв, нетрезв и долговяз,
Давно ль в болоте ты увяз,
Гнилушку тусклую сжимая?:
Не сорок ватт, но тоже – свет;
Нет проводов и лампы нет,
Но ты им светишься – я знаю.

---

В комнатке узкой, грибной и корзинной...

* * *

В комнатке узкой, грибной и корзинной
Старая Чуда тянула резину,

Часто торгуя на рынке Немецком
Груздем хрустящим, «козлёночком» детским…

С ножек и шляпок, со шляпок и ножек
Денежек Чуда имела немножко.

Вот и однажды, с корзиной, под старость,
Чуда по лестнице трудно взбиралась:

Яблоко, облако, шишка, свинушка, –
Золотом вдруг озарилась опушка…

Щурится Чуда и шарит руками, –
Облако, яблоко… лестница, камень.

---

Голос

Ни в сердце шип, ни в горле ком
Твоих желаний не умерят.
Но станет тихо и легко
В луче из приоткрытой двери.

И словно перья за спиной,
Минувшим становясь мгновеньем,
Ты, вскрикнув, полетишь за мной,
Как птица заливаясь пеньем…

И станешь точкой вдалеке –
В моей высокой и туманной,
В моей смеющейся строке –
Над немотой обетованной…

---

Накатит так, хоть не живи...

* * *

Накатит так, хоть не живи
И первый крюк ищи глазами…
Но вспыхнет искорка в крови –
И слух наполнит голосами.

Из тесноты, из немоты,
Сквозь решето былого крова, –
Неуязвимы и чисты,
Звучат то жалко, то сурово…

Метелью, провода струной,
Дворовой флейтой водостока;
Докучной басенкой одной,
Засевшей в памяти глубоко…

---

Оледенели провода...

* * *

Оледенели провода. –
Дрожа прозрачным опереньем
Стоит и падает вода,
Приостановлена мгновеньем.

Глядишь, как бабушка, суха,
Ворона лапы приморозит...
Ты чернолапого стиха
Никак не перескажешь в прозе.

Потешным скоком боковым
Он заскользил в воспоминанье –
В нависший лёд, в застывший дым,
В снежинок шорох и мерцанье...

---

И забубнит, и заблестит...

* * *

И забубнит, и заблестит
Виола старого Амати;
Улыбку спрятав, загрустит
В пустом соборе Богоматерь…

Ну а пока что под Пьетой
Молчит оркестр, отдыхает,
И голос лака золотой
Во тьме увесистой кивает…

В какой предел, в какие сны
Я загляну с улыбкой тоже
На бледном лике тишины –
Так на мелодию похожей?..

---

Паганини. Романс

Разве это игра?.. Разве – блажь Паганини
И гитара снуёт по девичьим ладам?
И визгливая скрипка грузна – и отныне –
Неподвластная нам?..
Нет – не треснувший лак, и не девичья память
Выдаёт несовместный со смертью напев. –
Это девушка дремлет, колени гитары руками
Обхватив, и дыханьем смычка не задев...

---

Отрывок

– Скажи, Сесилио, ты голос приобрёл...
Ты был ребёнком... Но теперь ты вырос...
И ради высоты и чистоты
Бездумной ноты, колебанья звука,
Дрожанья воздуха?.. Нет, рыбой безголосой
По мне бы лучше, принося потомство,
Топорща жабры, плавать... Но прости...
Ты плачешь, мальчик мой? Или зубами
Скрежещешь? Всё одно... Вивальди,
Священник рыжий, сочинил для хора
Вещицу чудную... Там альт звучит
Тоскливо так, как будто сожалеет
О том, что невозможно воротить,
Что кануло безгласной тенью в Лету,
И только всплеск мгновенный – дивный альт
Или сопрано чувственный – не помню –
Мальчишеской наивностью своей
Меня до слёз растрогал – и о вечном
Мне словно спел... Прости меня за рыбу...

Венеция, чудовище, дитя...

---

- Нет-нет...

* * *

– Нет-нет, он не был алкоголиком,
А просто время подошло...
И звёзды за соседним столиком
Светили долго и светло.

И звёзды над тупыми крышами
Шептали местным проводам:
Он упадёт, созвездий выше он,
Туда не дотянуться нам:

Лучами голубыми слабы мы;
Его оберегайте вы
Гуденьем, лампами и лапами
От высоты и синевы...

---

Привет тебе, трёхногий стол...

* * *

Привет тебе, трёхногий стол,
Бутылка, остов табурета...
Я тоже на подъём тяжёл
И песенка моя пропета...

Привет, сквозные этажи,
Оскал стекла, с фанерой рама...
И я свой возраст пережил –
Души, светящейся упрямо

Сорокаваттной желтизной
Над жизнью сумрачной и вялой;
Над этой смертной тишиной,
Над этой музыкой усталой...

---

Атропос, ниточку порви...

* * *

Атропос, ниточку порви –
Бездомья, жизни и любви,
Раздумья, расставанья, встречи.

Свет потуши и взор прикрой
Парчой небесной золотой,
Что грела грудь твою и плечи.

Порви, забудь, вздремни, развей…
Немало маленьких людей
Тебе спасибо говорили

Сухим посмертным языком,
Когда – не слово в горле – ком
Стоял… И ангелы трубили.

---

По мотивам старых голландцев

Ты ли с соломенной головой,
В шапочке и с усталой кистью?
Ценитель лыбится – за тобой,
Дрожащий кошель зажимает в кисти.

Купит-не купит... но поглядит
Нагло-застенчиво, дурень старый.
Если бы в долг или там в кредит,
Или бы вовсе, пожалуй, даром...

Этот не знает, сколько пришлось
Дней и ночей колдовать и бредить –
Чтобы повесить потом на гвоздь
Холод, сороку, рожок из меди...

Чтобы прервать бытие своё
В кряжистой пляске, в крестьянской драке;
В погребе с бочками до краёв
В вечную тьму заточённой влаги.

---

До свиданья, друзья, уезжаю...

* * *

До свиданья, друзья, уезжаю.
Ухожу, расстаюсь, улетаю –
Не увидите больше меня.

А увидите, – силясь припомнить,
В плотном небе разрушенных комнат
Лишь пробел обнаружите дня...

Там звучать будут с чёрного круга
Хоры ангелов в рамах испуга –
За обитель, меня и за вас;

Там метлой прорастающей – дворник
Подметёт приподнявшийся дворик,
Золотой, исчезающий с глаз...

---

Дрезина бежит и стучит каблучками...

* * *

Дрезина бежит и стучит каблучками,
И в дудку дудит, помогая ветрам…
Нелепое время легло между нами –
И холодно мне, и не холодно вам.

Не холодно вам под плитою могильной,
Над вами мерцание бабочек... и
Я еду, как в сказке, дорогою пыльной,
Не зная, где сходятся рельсы мои.

---

Акакий Башмачкин был тих от рожденья...

* * *

Акакий Башмачкин был тих от рожденья…

Летели метели и звякали звенья.
Метели летели и окна звенели,
И жалость ворочалась в тёплой постели…

Наутро опять – департамент и перья,
И скрип, и сопенье, и хлопанье дверью;
И голос: «зачем вы?.. Не надо, не надо…
Я тоже был изгнан из райского сада…
И я – человечек, я тоже при деле.

Вот только в мороз не могу без шинели.»

---

Влетела крылатка с берёзовым клеем...

* * *

Влетела крылатка с берёзовым клеем
В моё золотое окно.
А я о прошедшем сижу и жалею –
Инерцией движим давно.

Как вписанный в круг в неживом безвоздушье
Бесшумный космический плод...
А может, я сам – нарисованный тушью, –
И краска с меня не сойдёт?..

А может, как тот оловянный солдатик,
Сгорю во вселенской печи...
А может, и пламя меня не охватит,
И ветер в ушах замолчит.

---

Чем занят, приятель? - Я строю мосты...

* * *

– Чем занят приятель?
– Я строю мосты.
– Какое полезное дело!
– Ты понял неверно,
Но, верно, и ты
Ступал на небесное тело...

По лесенке звонкой на небо всходил,
На доски сходил осторожно, –
Вот эти мостки я меж звёзд намостил,
И каждому будет несложно

Дойти до глухих невозможных миров,
До их голубых закоулков,
Поставить очаг под мерцающий кров,
И дров заготовить негулких.

Когда же огонь побежит по смоле,
Под куполом станет теплее –
Пусть кто-нибудь вспомнит о дальней Земле,
О цвете зелёном, о вешнем тепле, –
Как помнил,
Как помню о ней я.

---

На небо Размик выходил...

* * * Памяти художника

На небо Размик выходил,
Глядел на мир из-под ладони;
«Спаситель» купол золотил;
Подобна выпуклой иконе,
Смотрела снизу вверх Москва
На трепет голубиной стаи,
На крыш цветные кружева,
Глаза по-детски поднимая…

У Размика отняли кисть,
Чердак, латунный кран и келью.
У Размика отняли высь,
Запорошённую капелью…
Стоит он, выйдя из окна,
На краешке ребристом крыши,
И на обрывке полотна
Армянскую мадонну пишет.

---

День касается пальцами снова...

* * *

День касается пальцами снова
Твоего золотого лица.
Верь, любимая, жизнь не сурова
И не знает ни сна, ни конца.

Так же суетна и ущербна,
Так же трепетно хороша,
Так же хочет любви, наверно,
Как истрёпанная душа –

По чужим временам и дорогам…
Вот и ножкой своей не пыли;
Улыбнись и заплачь перед Богом
Незнакомой и долгой земли.

---

У первой собаки были глаза, как блюдца...

* * *

У первой собаки были глаза, как блюдца,
У другой – как башня, у третьей, как жернова…
В роще рядом – вороны, черны, смеются
И воронок во двор влезает едва.

У первой собаки за ширмой кисли щенята,
Вечно жевавшие чёрный солёный хлеб,
А у второй подстилка была грязна, измята
И телевизор с линзой от солнца слеп…

А третьего пса в армяке – и не встретишь вовсе, –
Вечно шатающийся возле стекла витрин…
Пел воронок и трещали эпохи кости,
И раскрывались пасти собачьи для чёрных вин…

Ветер унёс – и развеял весёлый ветер
Песенку эту про пыль и цокот когтей…
Фарами двор отсиял и никто не заметил
Сказочной доли собачьей – зверей и людей.

---

Пиаф

Маленький воробышек предместья,
Ну зачем, зачем тебе Париж?
Хочешь, улетим с тобою вместе,
Хочешь, в одиночку улетишь?

Край ребрист;
Трущобы, словно ветки,
Растопырены на полверсты.
Здесь повсюду траурные метки
Сжавшейся в комочек красоты.

Траурный воробышек Парижа,
Жизнь не застуди в такую стынь.
Я тебя не вижу и не слышу,
Лишь твержу заветное: Аминь.

---

Прилетай поскорей...

* * *

Прилетай поскорей –
Я своих голубей
Тяжелеющих вышлю навстречу.
Я диковинных птиц
С порыжелых страниц
Отпущу, да и сам не замечу…

Прилетай, прилетай –
Здесь не то чтобы рай,
Но по-прежнему звёзды ночами;
Только вишня цветёт
И белеет, и ждёт
Чтобы нас запылить лепестками…

---

Не люби, не надо - моих стихов

* * *

Не люби, не надо – моих стихов,
Моя крышечка матовая от духов,
Моя ниточка красная, как Москва,
Всё равно, всё равно ты всегда права...

Всё равно, всё равно я всегда не прав,
Хоть и мальчик мой златоглав, кудряв,
В невозможную радость давно сошёл...
Листик, бабочка, лента – височный шёлк.

---

А воздух такой, что и сер навылет...

* * *

А воздух такой, что и сер навылет
Чернёной галкой и серебром
Сырого снега, где время пилит
Корявый тополь с пустым нутром –
Неразведённой пилой беззубой...
И март в кирпичных прорехах дня,
В стекольных трещинах скалит зубы
И лает галками на меня.

---

Как ночное скалистое море...

* * *

Как ночное скалистое море
Разбивает в щепу корабли –
Так моё неказистое горе
Твой мирок уничтожит, Лейли.

В нём зеркально, светло и опрятно;
Перманент, кружева и шифон,
И на щёчке родимые пятна...
Всё поглотит зелёный питон.

Мой любимый питон до заката
Обовьёт, оторвёт от земли.
И не будет, не будет, возврата
В эту жаль, в эту радость, Лейли.

---

Склоняюсь больше к размышленьям...

* * *

Склоняюсь больше к размышленьям
В ущерб желаньям и страстям
И к рукотворным вдохновеньям,
Подобно горным гончарам.

И будет глина петь в ладонях,
И продолжаться красота –
Покуда круг гончарный гонят
Забота, нежность и нужда.

---

Жизнь отдохнула от наркоза...

* * *

Жизнь отдохнула от наркоза.
Весна лобастым паровозом
(Звезда горячая во лбу) –
Толкает дым через трубу,

Гудит, свистит... А вечерами
Ступает дождичек дворами,
И запах влаги пылевой
Кладёт в баул заплечный свой...

Апрель, надежды сердцевина,
Души железной половина –
Шутейный пар среди путей...
Когда закончишь стрелкой хлопать? –
В глазу твоём и свет, и копоть,
И тяжесть саж – в ночи твоей.

---

СверлИт незнакомая птица...

* * *

СверлИт незнакомая птица;
На ветках сияние дня.
Любая дорога годится,
Любая небес полынья.

Глядеть в золотое окошко,
И думать, что вечен твой страх...
Под вечер зажжёт свою плошку
Мой дом, мой отшельник-монах.

Заглянет в тяжёлые книги,
И нА сердце станет светлей.
Всё диво – и пЕрсты, и лики
Весенней иконы моей.

---

В мутноватом воздухе весеннем...

* * *

В мутноватом воздухе весеннем
Рядом с почкой прошлогодний лист.
Луч едва достиг твоих коленей;
Улыбнулся, звякнул и повис
Маленькой браслеткой у запястья;
Щиколотку бережно обвил.
Золотую босоножку счастья
Горькими губами пригубил.

---

Ты можешь свитер не вязать...

* * *

Ты можешь свитер не вязать:
Почти что лето на пороге.
Вдвоём такая благодать
В непромокаемом чертоге.

А всё же – капля с потолка –
Нет-нет – да упадёт на спину.
И знобко съёжатся века,
И стул подальше передвинут....

Ты можешь свитер не вязать. –
И что за труд такой убогий:
Жалеть, надеяться, желать
У вечной ночи на пороге?

---

Монолог танцора

(заключительная сцена из Генриха Четвёртого)

У Софокла был хор.
Ну а я лишь танцор;
Я скажу то, что надо сказать.
Поворот и поклон,
Бубенцов перезвон;
Мне б хлопком королей созывать.
Поворот, разворот...
Кто здесь главным слывёт:
Может, жирный Фальстаф или лорд?
Или мощный монарх,
Чей покоится прах
В двух кульбитах от райских ворот?
Ну, уж нет – я сумел пережить – оп-ля-ля –
Сарацинские сны короля, –
Восхождение Гарри я видел – на трон.
Мистрис Куикли – и чёрта поклон.
И коль жирную точку поставить пора,
И на мне завершится игра,
И сам автор, зевнув, отпустил мне грехи ...

У Софокла был чтец,
У Эсхила – венец.
У меня же всего две ноги...

---

На шекспировские мотивы

Обрывки фраз, обломки мнений...
А дождь на крашеную жесть
Всё льёт и льёт без изменений...

– Ты знаешь, Генри, в этом есть
Какое-то непостоянство
И успокоенность, и спесь
Водой истекшего пространства,
Колёс зубчатых приговор
И времени несуетливость...

Ни смута, Генри, ни топор,
Ни меч, ни отчий гнев, ни милость,

Но – истекающий водой
На высоте чердачных башен,
День, час и миг, любимый мой,
День, час и миг бескровно страшен.

---

Свяжи мне свитер шерстяной...

* * *

Свяжи мне свитер шерстяной
Или пуловер крупной вязки.
У батареи кружевной,
Недалеко от зимней сказки.

Уже стекло заволокла
Жемчужным инеем забота.
Смотри, чтоб нить не порвала
Твоя сестра родная, Клото.

Сиди себе в своём углу,
Вяжи, тихонько напевая
Про тёплый дом, про снег и мглу,
Сонливо спицами мелькая...

---

До свиданья, пасмурный закут...

* * *

До свиданья, пасмурный закут,
Небеса над кладбищем Немецким.
Я спешу, хотя меня не ждут
В притворённой сновиденьем детской…

Опоздаю
или буду в срок –
Чуть живой, продрогший, неуместный?..
Потруби, мой ангел-флюгерок,
Поскрипи
над моросящей бездной.

---

С утра ветра ременной тяги...

* * *

С утра
ветра ременной тяги,
пылит метели колесо.

С утра
над ворохом бумаги
твоё склонённое лицо.

А ночь прошла,
как проходили
такие ночи всякий раз –

смеялись,
плакали,
любили...

Дружок,
им было не до нас.

---

У стены

Гибель выручку подбивает
У кирпичной стены сам-друг.
На колодках калеки – стая –
В очарованный сбились круг.

То ли прошлое длань простёрло,
То ли будущее страшит –
Душный хмель распирает горло
И в утробной душе першит…

Словно зубы во рту – редеет
Попрошайки-угрозы хрип…
Я уснул – и не знаю, где я
И в какие кошмары влип…

Будто в пляске, стучат колодки;
Бред, колёсная круговерть…
– Подавайте на хлеб и водку,
На веселье, на жизнь и смерть.

---

...И церковь кольнёт белизной...

* * *

…И церковь кольнёт белизной,
Зардеется маковым цветом.
И от колоколен весной
Потянет и снегом, и светом.

И от колоколен – взойдёт
Шеломом в края перьевые
Светила светящийся лёд
И ляжет на воды живые…

А ты, как всегда, холодна;
Тебе не хватает камина;
В тебя заглянула весна
И стала моей половиной...

---

Горний свет в чечевичной похлёбке...

* * *

Горний свет в чечевичной похлёбке,
Что-то птичье в дрожании свеч.
И живу я, надменный и робкий,
Как моя чужестранная речь…

Как моя золотая сивилла
В лоскутах и дорожной пыли…
Или это душа выходила,
Шебурша по подвалам земли?

Или вечность со свечкой грошовой,
Нахлебавшись унылых бобов,
В светлый дом возвращается снова
Из заветренных тёмных дворов?..

---

Бесплодной смоковницей в печке горю...

* * *

Бесплодной смоковницей в печке горю.
Журчу и вздыхаю,
журчу,
говорю...

Ночей безучастность, бессмыслие дней
понятны и дверце
чугунной
моей.

И дверце чугунной,
и вольной трубе.
И даже –
о, копоть печная,
– тебе.

---

Не даёт задремать с утра..

* * *

Не даёт задремать с утра
Эта белая мошкара
Среди путаницы ветвей...
В Гефсиманском саду светлей,
Чем при матовом свете дня...
Ди Бондоне, добавь огня

В жёлтых факелов языки,
В перламутровый сок строки:
В сыроватый и серый снег,
А ещё – италийских нег
В пики стражников, в ересь книг,
В поцелуя рябой язык.

В ветра стылое молоко
И в прошедшее (так легко) –
Джотто, Джотто, добавь сейчас,
Чтобы мрак не упал на нас.

---

Я довлачил своё существованье...

* * *

Я довлачил своё существованье
До окон, где густеет темнота.
Где в рамах стен – пустое ожиданье,
И тих замок, и лампа не желта.

Где смолкло всё – все городские бредни,
Все лестницы, изъеденные тьмой.
Лишь ветер, ветер верности последней
Шумя плащом, проходит надо мной.

---

Гитаристу

Скамеечку вынь раскладную,
Футляр чёрно-красный раскрой,
Гитару достань золотую,
Ребристые струны настрой

На лад свой лениво-упругий
Скулящим движеньем колка.
Пусть ласточкой стелются руки,
Овчиной лежат облака…

Пусть больше ничто не мешает
За горнею трапезой нам.
Младенчик, в луче пролетая,
Свой пальчик приложит к губам.

---

Мы лампочки смеха над вечной душой...

* * *

Мы лампочки смеха над вечной душой,
Мы – куклы над сумрачным телом.
Простишь ли нам, Господи-Боже, большой, –
Нам, маленьким, оторопелым?..

Простишь ли руками захватанный свет,
Беспамятство ночи? Простишь ли
Забытую варежку, смятый билет? –
Дыханье – и влажные губы в ответ
С мороженой радостью вишни?..

---

Как хорошо, что снег идёт...

* * *

Как хорошо, что снег идёт,
Ложась на крупы батарей,
На ржавый времени капот
И на обрубки тополей.

Они салатовы, они –
Как отрешенье от забот;
Уснули – спят... И ты усни;
Иди, как этот снег идёт...

---

И рай не сад - лишь лестничный пролёт...

* * *

И рай не сад – лишь лестничный пролёт
С окном, с пером из прорванной подушки:
Со снегом, что с большим трудом идёт,
Как твой отец подвыпивший с пирушки...
И снег идёт, где знобкому теплу
Была нужда всходить и подниматься,
И в дверь звонить... Иль – стоя на углу,
Из горлышка перцовкой утепляться.

---

Подай мне, Боже, хмурых дней...

* * *

Подай мне, Боже, хмурых дней,
Побольше сна, поменьше дрёмы,
Рябых от снега тополей,
Дубов чернёные изломы.

Так руки выгнутся дугой,
Так мерно побелеют губы;
Так нескончаемой пургой
Споют колокола и тубы.

---

Нет, рай не сад... А если бы и сад...

* * *

Нет, рай не сад... А если бы и сад,
То лишь на срок – и лишь наполовину,
Где веют хлеб и борова палят,
Картошку тащат, навалив на спину.
В корзины сыплют виноград рябой,
В снопы закатные колосья вяжут,
И товарняк проходит дровяной,
Дудит в трубу и светится поклажей.

---

Он с жизнью расстался, но песня бродила по свету...

* * *

Он с жизнью расстался,
но песня бродила по свету.
Стучалась в окно к музыканту,
стучалась к поэту.
К изографу с кистью убогой,
к педанту, к повесе.
И так охладела в конце ко всему
и убавила в весе.
Но песню заслышав,
гудок завопил тепловоза
и колокол в небе запел,
пробудясь от наркоза
рябой тишины,
и в ладоши захлопали окна.
И вышел куличик весны –
невесомый и сдобный.

---

Жил в доме кирпичном напротив

* * *

Жил в доме кирпичном напротив,
Заносчив от винных паров,
Ульяныч, простой по природе
Хранитель небесных даров.

Клевал голубиные крохи,
Темнел за немытым окном,
Обычный обрубок эпохи
Прямой и дремучий, как дом.

Бренчал он ключами от рая,
Стоял на ветру у ворот.
И песня кривила пустая
Его опечаленный рот...

Бренчал он и помнил о многом;
Мычал, как коровы мычат;
И может, беседовал с Богом
О жизни – у раевых врат.

---

Что там светится ещё?..

* * *

Что там светится ещё?..
Это, встав с ночной постели,
Леди Макбет со свечой
Ходит-бродит сквозь метели.

Снится ей Дункан седой,
Снится иссечённый Банко;
Ставит чёрный крестик свой
В белую ячейку бланка…

Вот – ещё одна душа:
В клетку рядом нолик ставит;
Стёкла битые дрожат
В мёрзлой уличной оправе…

– Кто там, что там? – Ничего…
Лишь сквозь сон в метели шаткой
Леди мужа своего
Видит – голова без шапки.

И без шлема, и без лат...
Голова плывёт – без тела…
Небеса кровоточат
И застава побелела.

---

Когда не останется тусклых...

* * *

Когда не останется тусклых
Ворчливых домов и дворов,
И улиц горбатых и узких,
С авоськой спешащих под кров.

И в бане – горячего пара,
Шутейных огней на путях;
Когда вдруг запнётся гитара,
Протрётся фланель на локтях...

И вместо гремучих трамваев
К тебе подойдёт тишина,
Где ветру с промозглых окраин
Забота твоя не нужна...

Твоя не нужна остановка
С табличкой, дождём и тобой,
Где даже... где даже Ольховка
По-прежнему будет рекой...

Тогда ... О тогда – ты свободен
От призраков, песен, огней...
Ни ночь, ни ветряк подворотен
Души не поранит твоей.

---

Этого требует гармония...

~
Этого требует гармония.

Наутро она проснулась
с неодолимым желанием
снова закрыть глаза.
Веки слипались, словно смазанные клеем,
пущенным волшебной спринцовкой
Оле Лукойе.

– Спать, – шептала герань на подоконнике.
– Спать, спать, – дразнились шелковисто-серые котики вербы
(вчера мать поставила их в простую стеклянную банку):

– Этого требует гармония.

Потоки незнакомой музыки
врывались в отверстие в потолке,
прикрытое фигурной металлической решёткой...

– Спать... И она уснула – девочка, чьи лёгкие взяла себе песня.
Невзрачная детская песенка про серого волчка.

Этого требовала гармония.

---

Ожесточение не право...

* * *

Ожесточение не право...
На крышах – изморось антенн.
А в доме – правильное право
Необратимых перемен.

И в доме – ветерки... да в спальне
Дрожит развенчанный плафон.
И снег помёта поминальный,
Пространство треснутых времён...

И мельниц уличные взмахи,
И с неба сорная крупа.
И снег – и в рукавах рубахи
Ещё зелёная трава.

---

А всё-таки жизнь не плоха...

~

А всё-таки жизнь не плоха
В слепой, отуманенной лени;
С соринку куётся блоха,
На небо уводят ступени…

И так вдруг потянет весной
От снежных задумчивых скважин,
И церковь сверкнёт белизной,
Где мёрзлый калека не страшен…

А хочется всё тишины,
Старинного тёплого крова…
В заветренном русле весны
Мычит тепловоз, как корова.

Приятель, возьмёшь ли с собой
В каком-нибудь скверном плацкарте
Мой гулкий бутылочный бой,
Тоску, забродившую в марте?..

---

Мне тоскливо от чашки в цветах...

* * *

Мне тоскливо от чашки в цветах
И темно от цветастого блюдца…
Пусть метели стоят на ушах
И безмозглые вихри смеются.

И шумит, и колеблется газ…
Эту песню мещанских окраин
Я спою и сыграю для вас –
Горячо и легко узнаваем.

---

Светятся тёмные нити...

* * *

Светятся тёмные нити;
Нитей и пальчиков – пять…
Эй, провода, не гудите,
Дайте уснуть и поспать.

Зыбкие нити заботы,
Не прерывайте мой сон.
В снежном окне небосвода
Бережно он схоронён.

Рос в нем столетник блаженный;
Капелька сока, порез,
Горький, пустой, незабвенный
Голос ваш – медный на срез…

Светлые, тёмные, гладьте
Грубой своей пятерней…
Вечность в искрящемся платье,
Снегом стоит надо мной.

---

...Где пошевелит усами...

* * *

…Где пошевелит усами
Старый троллейбус навряд –
Битые фары глазами
Из темноты не горят.

Свалены в угол сиденья,
Звякает касса – и вот
Длинной размашистой тенью
Строгий кондуктор идёт.

Взором обводит стоянку,
Ладит усы к темноте;
Жёлтую ищет баранку
И не находит – нигде…

Тока холодного вместо
Просит привычной искры…
Рыжий троллейбус ни с места;
Стронуть нельзя пустоты…

Прошлого счастья не стронуть
С вкопанных, сдутых колёс…
Только бы блеск электронов,
Вёз бы кондуктор и вёз…

---

Уже всё сказано... Уже заволокло...

* * *

Уже всё сказано… Уже заволокло
Корявый лист белёсой паутиной…
Довольствуется серое стекло
Однообразной города картиной.

Последний лист на высоте ветров –
Ни сон-ни вздох – застыл в оцепененье…
Молчишь и ты, тревожен и суров,
И немощен, как Рим перед паденьем.

---

А всё-таки, сказка жива...

* * *

А всё-таки, сказка жива,
Хоть в стёкла нелепица била, –
Слепой камелёк Рождества
Утешно она засветила.

Придвинула кресло к огню,
И в плед завернула ворсистый
Продрогшую душу твою
В ночи безъязыкой и мглистой.

И шелест с лучом позолот
Вложила в холодные руки;
И в сердце, как в некий киот,
Живые водвинула звуки.

---

Набычься, воздух, усни, земля...

* * *

Набычься, воздух, усни, земля...
В копилке памяти – ни рубля.

Но в сизой раме – осколки мглы,
И, запыхавшись, бредут волы.

Рога, что луки, пар из ноздрей;
В телеге – воры, и стражник злей

Цепных кошмаров в моей ночи...
Молчит Голгофа, и ты молчи.

Мой грозный спутник, мой верный страж.
За то, что должен – и не отдашь,

За то, что вынул ты душу мне –
Ты неотступно бредёшь во сне,

В кафтане красном, поверх – броня;
На горке – мельничная возня.

Там жёрнов мелет мою муку –
А я проснуться всё не могу...

Из сна карабкаюсь в сон другой,
Толкаюсь в стены спиной, ногой...

Горит Голгофа, во рту земля...
В латунной памяти – ни рубля.

---

Зима... Кому какое дело?..

* * *

Зима… Кому какое дело?
Лишь я морозным солнцем белым
Дышу на тропах городских;
Небес, особняков лепнина –
Сквозь сучья – только половина
От снов избыточных моих.

Собор, Спартаковская, площадь…
А может быть, всё много проще –
И ни ограды, ни черты
Между надышанным и сущим –
И только этот снег встающей
И падающей высоты…

---

День снежный пыльным молотком...

* * *

День снежный пыльным молотком
Стучит, ваятель вдохновенный,
Высвобождая двор и дом
Из беломраморной вселенной.

Ещё неявственны черты
И смутен угол поворота,
Но тихо проступаешь ты
Из снега, света и полёта…

Твоя туманность на челе
И руки в медленном паденье…
И снег идёт, и на земле
Светло, как в детском сновиденье…

---

Плач Ярославны

Криком кукушки рябым,
В сером лесном далеке
И сизарём голубым
На перьевом чердаке –

Плач Ярославны дрожит,
Плач Ярославны плывёт.
Точит калека ножи,
Рухлядь старьёвщик берёт…

Рыжий берёт воротник,
Бак прохудившийся, кран...
Нужен кукушечий крик
Ветру - от хворей и ран.

Нужен пуловер и шарф,
Скрип погребальных телег...
Плачь Ярославна-душа,
Падай, ни дождик-ни снег...

---

Между серых домов - от пурги до пурги...

* * *

Между серых домов - от пурги до пурги
Протянулись - да-да - провода.
Провода пролегли... Но куда ж ты, Лейли,
От меня убежала - куда?

Не Меджнун я, не вьюн на вибрациях струн,
Где пуки - меж расставшихся рук -
Пятерни проводов... И черно от ходов
В развороченном логове вьюг.

Ну куда ж ты, Лейли? - От небес, от земли
Отрываться - зачем и куда?
Провода, провода, поцелуи вдали,
Поцелуи, пурга, провода...

---

Жил сказочник старый...

* * *

Жил сказочник старый и добрый на свете,
Вон там за углом, где фонарь, чуть заметен,
Под ржавой тарелкой мерцал.
На улице дети его узнавали,
А взрослые важно при встрече кивали –
И он свою шляпу снимал…

Когда же сидел он в каморке под крышей,
То странные речи ли, музыку слышал:
С клубком говорила игла,
Зевала чернильница, щёлкали перья,
Сквозняк домовито поскрипывал дверью,
Таращила бельма зола….

И ночь проходила в игольное ушко.
И видели сон трубочист и пастушка –
Потёртый, давнишний, ночной…
А сказочник добрый всё грелся у печки…
Ах, как оловянное стыло сердечко
Под утро в печи ледяной.

---

На Старой Басманной...

* * *

На Старой Басманной
Есть дом деревянный,
Там Пушкин у дяди бывал;
Там Пушкин гостил у родимого дяди
И, может быть, делал заметки в тетради,
Иль просто за чаем скучал…

А, может быть, выпив горячего пунша,
Он Грозного видел – не нашего Буншу –
И к вечеру с карты ему,
Тряся головой, подмигнула старуха…
Но только о госте – ни слуху ни духу
С тех пор – на Басманной в дому.

---

Пока не сложится само...

* * *

Пока не сложится само,
В сухой не вызреет пустыне,
Пока заветное клеймо
Не отпечатается в глине –

Не зашипит колючий сок,
Бутыли стиснутый боками,
И не обрызгает песок
Смеющимися жемчугами –

Как ни бранись – не оживёт
Веков немотствующих слово
И по сердцам не разольёт –
Огонь броженья золотого ...

---

Прощайте, мои дорогие..

* * *

Прощайте, мои дорогие,
Я в давние ноты ушёл,
В белёсые рамы глухие,
В студёного зеркала шёлк.

И в голоса горькую пряжу
На спицах веков и минут.
Я вечность покинул – и даже
Печной и диванный уют.

И в небе серебряном замер
Нептичьим теплом перьевым.
И теплится снежная заметь
Летучим окошком моим.

---

Светлей соломенное поле...

* * *

Светлей соломенное поле
И нивы сжатые желтей.
И ветер на ушко иголье
Бормочет осени своей
О скорлупе в яичной стопке,
Про крылья бабочки сухой;
Про миску пасмурной похлёбки
С каймой заката золотой…

---

К последней радости лозы...

* * *

К последней радости лозы
Твоё прибавилось веселье...
Молчат кукушечьи часы,
Запорошённые метелью.

Пластинка чёрная молчит:
Певица голос потеряла.
И лишь мелодия звучит
Пурги незримого квартала...

Идут до светлой проходной...
И плачут дети спозаранку.
И снится сон тебе грудной
Про заводную обезьянку...

---

Уходят толстые журналы...

* * *

Уходят толстые журналы,
Уходят полки из-под книг,
Немногословные кварталы,
Многоголосый их язык...

И даже небо в луже синей
Уходит пеной облаков...
Пройдёшь и ты своей пустыней
Испепеляющих веков...

Как жаль, что ты – не Феникс чудный,
Чтоб петь о жизни изжитой –
Пустой, сияющей, минутной,
Как всполох жара золотой.

---

Карузо

О чём теперь поёшь, весёлый трагик,
Задушенный в житейском саркофаге,
Несчастный сын насмешника-отца,
Надсадный плач с руками кузнеца,
Горючий горн с улыбкой лупоглазой? –
Не покорив Неаполя ни разу,
Весь свет собрал ты в лёгочный комок,
И выдохнул... И лишь вдохнуть не смог.

---

Пурга вдали становится туманом...

* * *

Пурга вдали становится туманом.
Желтея незнакомым космопланом,
Висит огонь в студёной высоте…

Пришли за мной неведомые гости?
А я - лишь лёд, лишь лесенка, лишь мостик,
Лишь щепка памяти, замёрзшая в воде…

---

Дул декабрь в морозный рожок...

* * *

Дул декабрь в морозный рожок.
Грех не выпить на посошок,
Коль случилась такая попойка!

Вот и утренник рысью прошёл,
И возница кнута не нашёл,
И приснилась косматому тройка.

Кони воздух поводьями рвут
И на белое солнце ревут.
Эй, вставай, собирайся в дорогу!

Но извозчик ни слова в ответ,
Только облачко – тоненький свет –
С колокольцами стелется к Богу...

---

Ты различал божественное в малом...

* * *

Ты различал божественное в малом
И в скудости – величия предел;
Ты сны смотрел под зябким одеялом,
И над Ольховкой в этих снах летел…

Летел и спал, над проводами ёжась
От горьких круп, немолотой пурги,
В худом пальто на контрабас похожий,
Бубнящий в такт невидимой ноги…

---

Мурашки ветра, дней веретено...

* * *

Мурашки ветра; дней веретено
Который век уж вертится впустую.
Или не зря свивает нить оно –
Суровую, дождливую, косую?..

Из года в год трудись, из века в век,
Арахна, в тишине своей паучьей,
Покуда дождь не превратится в снег
Моих к земле прижавшихся созвучий.

---

С окраины другого мира...

* * *

С окраины другого мира,
Из мглистой аглицкой земли,
Из Стратфорда мне бюст Шекспира,
Печальный слепок привезли.

Один из тысячи подобных,
Он был торговцем с полки снят;
Но голос вечности утробный,
Как ток, прошёл через меня.

Прошёл и стих… Но сердце встало,
И время в книгу внесено…
И смотрит драматург устало
В моё московское окно.

---

На мокрый снег, на угол дома...

* * *

На мокрый снег, на угол дома
Из притворённого окна
Моя глухая смотрит дрёма,
Моя слепая тишина.

Как мир, стара, как лунь, седая
Глядит – и видит: вдалеке
Струится золото Дуная,
Венки сплавляя по реке.

Мадьярок в белоснежных блузах,
С цветами в смуглых волосах…
И мокрый снег, и дом кургузый,
Как мир, стоящий на часах…

---

Навеяно картиной Караваджо Поклонение пастухов

Долго ль шли вы сюда, пастухи,
Где вы бросили ваши стада?
Два осла да соломы пуки –
И Мария, смугла, молода –

И не видит наморщенных лбов,
И не слышит скрипучих речей.
Деревянный бревенчатый кров
И младенчик, и кротость очей.

Пастухи поклониться пришли,
Но тревоги алеет хитон
В осветившемся чреве земли,
В содрогнувшемся сердце времён.

---

По картине Караваджо Мученичество св. Урсулы

Чёрен морщинами обезьяны
Гунн… Что наделал твой гнутый лук! –
Красные струйки и луч из раны,
Платина к сердцу прижатых рук…

Страшно дремать, умирая стоя,
Веки сомкнув до скончанья век…
Слушай, Урсула, как лютни строит
Хор оперённый – на слух и свет…

Слушай, Урсула… Немного звука,
Платины мутной и голубой…
Это не ветер щекочет ухо –
Это Христос говорит с тобой.

---

Шиповник

Как ты цветёшь вдоль ограды, шиповник –
Красный и розовый, и золотой!
Зёрна из лаковой колбочки помнят
Жаркий отвар для малютки больной…

Этот шиповник, богатый шипами,
Это терновое время Христа –
Красным и розовым веет над нами,
Жаркий отвар заливает в уста…

Жаркий отвар обещает согреться,
Светит и губит, врачует и жжёт…
Держится девочка в шутку за сердце.
– Мамочка, мама… Никто не умрёт…

---

Когда в Твоём саду...

* * *

Когда в Твоём саду крыжовник розоватый
И яблони, и слив сочащаяся плоть,
И ломкая оса, и жук небесный в латах,
И на цветке свекольном бабочки щепоть...

Когда в дому Твоём заплаканные стёкла
Иль платина зимы, где чёрный дуб плечист;
Меж стёкол муха спит и рядом тлеет блёклый,
Невесть, зачем и как сюда попавший лист, –

И шарканье ворон, их пепел над главами
Церквы игрушечной, и леса синева...
Тогда хочу прильнуть к устам Твоим словами,
Но катятся слезой бессильные слова.

---

Публий Вергилий Марон...

* * *

Публий Вергилий Марон,
Данте за ним Алигьери...
Медленный круг похорон,
Путь от бессмыслия к вере.

Путь по тоске винтовой.
В серных и грязевых банях –
Скрежет зубов теневой,
Всполохи рукоплесканий...

Только и есть, что оскал
Вечности; дыба и плаха.
Ты Беатриче искал
Из-за любви или страха?

Или иное вело
Данте по верной спирали?
Чтобы в конце повезло,
Все бы друг друга узнали.

---

Тоска, извозчик ломовой...

* * *

Тоска, извозчик ломовой,
Куда трусишь по мостовой,
Кнутом охаживая клячу,

В то время как лежу без сна,
И под подушку времена
И смертные пространства прячу?..

Нехороши твои дела:
Скрипит телега, тяжела,
Косит по улице древесной,

Звенит загробно бубенцом,
Как сон перед своим концом
С грядущим в схватке бестелесной...

---

Кармин и золото души...

* * *

Кармин и золото души.
Состав в коричневатом поле.
И как ни пей, что ни пиши, –
Ты в светлой и больной неволе

Гудка натужного, полей
Меж молотом и наковальней, –
И эха, эха журавлей,
Ивиковых – ещё печальней...

---

Светло от подступивших слёз...

* * *

Светло от подступивших слёз,
Но запирает осень ставни.
На чёрной платине берёз
Я меткой траурной оставлен.

Живой растянут тишиной
Меж кашлем ветра и вороны,
Меж треском дятла и сосной
Сухой,
приземистой,
бессонной...

---

В перекрестье рамы мой город тих...

* * *

В перекрестье рамы мой город тих,
И во мраке – крыши с щетиной труб.
Не звони в квартиру – там мой двойник
Не по-детски нежен и детски груб...

Всё стоит у зеркала, как во сне,
Словно выдуло время его в трубу,
Виновато как-то кивает мне,
Улыбается и клянёт судьбу.

Ну а если шкафа завесить дверь
Гобеленом, розовой простынёй, –
Ничего не будет с тобой, поверь,
Ничего не станется и со мной...

---

Стихи, навеянные творчеством Питера Брейгеля

Притча о слепых

Цепочкой слепцов голосистой
Здесь участь плетётся моя.
Звенит бубенец неказистый,
И нет от ухабов житья.

Надежда, лишённая зренья,
Как можешь влачить за собой
Ты – старость с горчинкой смиренья
И с запахом смерти – покой? –

Больную старуху в отрепье
И юношу-память с бельмом?..
О, если свершилось на небе –
Зачем эта ночь с бубенцом?..

Зачем эти путы связали
В один белоглазый конвой –
Тоску неслучившихся далей
И – пропасти ужас ночной?..


Охотники на снегу

1.

Зима. Как крестик мельницы далёкой,
В пространстве пористом летит сорока:
Что жизнь и смерть – два взмаха колонка? …
На лёд зелёный вышла мелюзга,
Рассыпалась, как зёрна чечевицы ...
И тяжкий хлеб из житницы струится…

2.

Скупа зима, как трезвый человек …
Но праздник на носу; но холм, но снег –
Где три охотника и дерева – рогаты,
Борзые гнутые... В селенье небогатом
На дне Фламандии, художнику родной –
Канун сочельника, заботы, выходной ...



Падение Икара

1.

Снова вечера злато застало
Земледельца за плужным конём.
Начинает паденье сначала
Юный грек, оперённый огнём.

Так же купольно светится море,
Раздувают меха корабли.
Вновь исчезнет Икар, как на горе,
В светлом мраке за кромкой земли...

Снова слушать Дедала не будут
Хлебопашец, зевака и конь.
Да и море не высветит чуда,
Как войдёт в его чрево огонь...


Да и овцы... А впрочем, не стоит
Останавливать времени бег:
Каждый вечер с гримасой героя
Исчезает в волнах человек.

2.

Лошадёнка, крестьянин и плуг;
Бродят овцы по берегу моря.
Море светится, море – испуг,
Море – золото горнего горя.

Вскинув голову, сдуру – куда
Устремляешь ты взор мутноватый? –
Там – лишь злато, беда и вода,
Оперение там и утрата…

Или лишнего принял на грудь,
Или в брюхе бурчанье обеда?
Не угодно ль под ивой всхрапнуть,
Да продолжить потом у соседа?..

Озаряется вечер слепой,
Бродят овцы, послушное стадо.
Не шумят паруса над водой…
Никакого паденья не надо.


Калеки

На двух деревянных колодках,
С рогаткой наместо ноги,
С утробной, охрипшею водкой,
На грязной накидке – мазки

Какой-то запёкшейся краски, –
Калечество песню орёт;
Как тесто могильной закваски
Беззвучная песня растёт...

И годы проходят мгновенно,
И вечности дни сочтены;
Обрубки поют во вселенной
На фоне кирпичной стены.

Со временем в распрю вступая,
Пространству грозя костылём,
Орут они, меры не зная,
В летучем кошмаре моём...


Детские игры

Идти друг за дружкой, держась за полы,
Кататься на бочке, горланить в окна...
Игры винные, сон весёлый,
Миг, распадающийся на волокна.

Мир, скудеющий с каждым взмахом
Тряпки, палки, руки нетвёрдой –
Ржавым ободом, взвизгом, ахом,
Крестьянской ухмылкой, небритой мордой...

Словно ребёнок в утробе жадной
Площади, заполонённой людом, –
Не дышит, ворочаясь... Сон нескладный
Явью сочится веков под спудом...


Сорока на виселице

Кряжистый танец водки хвативших крестьян,
Там, где виселицу облюбовала сорока.
Как веселиться с утра, если не сыт, не пьян –
Или брести просёлочной этой дорогой?..

Что же поделать? – Коли ты не богат,
Не прикарманишь звон цитадели дальней,
Пару гульденов, виселицы квадрат,
Время крепкое не разберёшь на детали...

Только взглядом увязнешь в густой бирюзе,
Донышком к небу бутыль запрокинув ловко...
Сонно кузнечик зашелестит в овсе,
Крикнув, распустит веер сорока-воровка...



Несение креста

От светящейся мельницы, поднятой на скалу,
До язвы – чернеющей у горизонта голгофы
Едет с ворами обоз; стражник пики иглу
Молча заносит над кем-то... и попадает в строфы,

Что к горизонту бредут, словно толпа,
Красных кафтанов, молящихся, чёрных крошек...
Ветер толчёт ветряк, шевелятся жернова;
Страх чечевицей озноба бежит по коже...

Но любопытство небритое мелет своё;
Крест навалив на Христа невесомую спину,
Давит дурак сапогом – небрабантское сердце моё
И пятерню, как в карман, запускает в его сердцевину...



Зимний пейзаж с ловушкой для птиц

Конькобежцы на золоте льда,
Череда ускользающих хижин,
Убывающих дней череда,
Где и птичий полёт неподвижен –

Замер парой – во сне золотом...
А сорока на краешке ветки
Всё стрекочет о чём-то своём,
Клюв задрав перед чёрной соседкой...

На перине, на ватном снегу –
Деревяшкой подпёртая крышка.
Эту смертную кровлю стиху
Деревенский придумал мальчишка.

Сыпал крошки, приманивал птиц...
Только чёрные птицы печали
С ледяных золочёных страниц,
Словно дни, от него улетали...


Страшный суд

(Бумага, перо, чернила)

Тучные ангелы в трубы дышат,
Виден Христос в небесной дыре...
Кричи-не кричи: никто не услышит
И не нальёт на заднем дворе...

Клети домов и заводов колбы
Светятся, словно в немом кино;
До горизонта – народа толпы,
Чёрное, белое домино.

Лишь подтолкни – и пойдут по кругу
Падать улиткой – кто в ад, кто в рай...
Ангеле Божий, не можешь руку –
Горлышко, кончик трубы подай...


Пословицы

Из времён, из пословиц,
от домиков, где черепица
укрывает неспешный, кривой,
беззастенчивый быт, –
к бирюзовому морю,
где парус и чайка искрится
По лазури идёшь –
и башмак деревянный стучит.

И стоглазая жизнь шелестит
у тебя за спиною
убываньем, свеченьем, сияньем,
мерцанием дней...
И становишься ты,
с незапамятной слившись волною, -
от безмозглого смысла вдали –
веселей и сильней...


Битва Поста и Масленицы

Битва Масленицы потешной
С исхудавшим, как кот, Постом.
Я ль придумал сей сумрак грешный,
Эту площадь, церкву и дом?..

Эти в брешах оконных – рожи,
Тесто, битую скорлупу?
С фонарём у бедра – вельможу,
С костылями в руках – судьбу?..

Я ль нанизал свиное рыло
И сардельку, и курчака
На железку – и что есть силы
Бочку винную бью в бока?..

Я ль кричу: «малокровный, будет
Ухмыляться щербатым ртом!
Наедимся блинов до мути
И желудки вином зальём!"? -

Раздадим обезьянам фиги,
Рыбу – пастырям... Худобу
В небо лебедь поднимет дикий,
Уносящийся в синеву.


Перепись в Вифлееме или сбор податей

А в Вифлееме снова снег,
Какого не было от века.
Кричит осёл, как человек,
Скрипит крестьянская телега.

Мария на осле верхом
С корзиной скарба под накидкой.
А куры заняты зерном,
И люд толпится под окном,
Пятная иродовы свитки.

Зачем сей город населён
Зимой, ветвями, чудаками? –
Угрюмо смотрит из окон,
Скользит тяжёлыми возами?

Зачем ступил на мутный лёд,
И тишины у снега просит,
Который лёг и не идёт,
Слегка растерянный Иосиф...

Все деньги собраны давно
И в ход пошли мешки, корзины...
И солнца бурое пятно
Уже зашло наполовину...


Избиение младенцев

Вновь деревенька под снегом тлеет;
Матери в фартуках и платках,
В чепцах домашних... Не пожалеет
Конный в красном кафтане страх –

Нанятый спешно... И ужас пеший
С пикой, вилами и дубьём
В дома стучится, за ручку держит
И прибивает одним гвоздём...

Только и неба – раздор сорочий,
Зарево мути и тишины...
Что ж ты вязала, Рахиль, три ночи
Чепчики, шарфик, пинетки, сны?..

Что в постаревшей груди нет крика,
Для колыбельной? для ночи – свеч?..
Кончится всё хорошо и тихо,
Если под снегом Брабанта лечь.


Поклонение волхвов в зимнем пейзаже

Снег, что золото; крыши белы.
И косматы, как-будто от снега,
Словно люди, плетутся ослы,
А крестьяне «скребут по сусекам». –

Кто вина, кто зерна, кто муки...
Этот тащит щербатую крынку...
На Марию, ягнят, на мешки
Опускаются тихо снежинки...

Опускается время легко,
Застывая в знобящей истоме...
Злато, ладан, смола, молоко,
Ладан, злато, смола – на соломе...


Падение мятежных ангелов

Было небо – не стало неба,
Были крылья – не стало крыл.
Верх ли, низ ли; право ли, лево –
Надо ли знать – да и нету сил...

Были пернаты – а вышло лихо:
Бабочкин кокон, хвосты и пасть...
Трубы утихли – и стало тихо
Падать, кружась, и никак не пасть...

Это не горний простор – а жерло
Света, озноба и пустоты...
Руки заломлены; жгут бессмертно
Солнечной бездны сухие льды.


Притча о сеятеле

Там развалины замка легки,
А изба зажжена и обжита.
Встал крестьянин, надел башмаки,
Бросил в сумерки пригоршню жита.

Не прижилось на камне оно,
Не дало при дороге побега;
Поклевали сороки зерно
Иисусова хлебного века...

Не печалься, присядь, отдохни.
Набухает зерно в чернозёме:
Будет день, будет треск ребятни,
Будет праздник в светящемся доме.

---

Пусть не стала мне пухом скупая земля...

* * *

Пусть не стала мне пухом скупая земля, –
Никому, ничему не известный,
Кочегаром я встану из кучи угля,
Черноглавой церквою воскресну.

Чтобы слушать молебны железных путей
И бросать в паровозные печи
Голубой антрацит с телогрейки моей,
Надавивший на спину и плечи...

Чтобы вторить ударам червлёных колёс
Превращёнными в прах сапогами.
И не спать. И с пригорка лететь под откос
В небеса смоляными главами.

---

Откричал старьёвщик, отыскрил точильщик...

* * *

Откричал старьёвщик, отыскрил точильщик,
Тепловоз горячий отдудел в свой сакс.
Наживное время, мой жучок-могильщик
Шевелит усами – тишина в усах...

А бывало, смотришь – и всё увидишь...
И сидишь в квартире, на небесах,
А сойдёшь – на рельсы дрезиной выйдешь
С зажужжавшим сердцем, с огнём в глазах...

И ночной покой вдруг от дали дальней,
От построек ржавых, полосатых вех –
Слабо дёрнет веки в золотистой спальне,
И накроет землю с головою – снег.

---

Морю

О том, что ты мой давний дом,
Что неразлучны мы с тобою –
Поведай влажным языком
Тысячеустого прибоя.

Скажи о пенистом родстве
Фелюгам, хижинам, закатам –
На этом шумном языке
Вели беседу мы когда-то...

В угоду глянцевым волнам
Далёкий конус зажигался.
И грек слепой своим мечтам,
Как блеску солнца предавался...

---

Навеяно картиной Брейгеля Речной пейзаж с сеятелем

Там развалины замка легки,
А изба зажжена и обжита.
Встал крестьянин, надел башмаки,
Бросил в сумерки пригоршню жита.

Не прижилось на камне оно,
Не дало при дороге побега;
Поклевали сороки зерно
Иисусова хлебного века...

Не печалься, присядь, отдохни.
Набухает зерно в чернозёме:
Будет день, будет треск ребятни,
Будет праздник в светящемся доме.

---

В квартиру, где лампа и книги...

* * *

В квартиру, где лампа и книги,
И фото на круглом столе,
Приходит высокий и тихий,
И ночь в этот час на дворе.

На миг застывает у полок
И том раскрывает любой:
Мятежно в пылающих сёлах
И душно во мгле городской...

И роза алеет в петлице;
Весь в трубах соседний квартал...
– Молчите, живые страницы,
Я вас никогда не писал!..

И медленно лестничным маршем
Спускается в ночь и пургу,
И карлик, что времени старше,
Мелькает за ним на бегу.

---

Ах, Офелия, девочка, ах...

* * *

Ах, Офелия, девочка, ах!
Перламутр у тебя в волосах,
А в перине твоей – песок,
А венок – из речных осок...

Ах, Офелия, как горькО –
Одуванчиков молоко...
Очи бабочек, ток шмелей,
Свечи башен и тополей...

Принц любимый ли, нежный брат...
Всё равно не вернуть назад
Ни пучка травы,
Ни клочка земли...

Косы лилией заколи!

---

Падение мятежных ангелов. Навеяно Брейгелем

Было небо – не стало неба,
Были крылья – не стало крыл.
Верх ли, низ ли; право ли, лево –
Надо ли знать – да и нету сил...

Были пернаты – а вышло лихо:
Бабочкин кокон, хвосты и пасть...
Трубы утихли – и стало тихо
Падать, кружась, и никак не пасть...

Это не горний простор – а жерло
Света, озноба и пустоты...
Руки заломлены; жгут бессмертно
Солнечной бездны сухие льды.

---

Брейгель. Поклонение волхвов в зимнем пейзаже

Снег, что золото; крыши белы.
И косматы, как-будто от снега,
Словно люди, плетутся ослы,
А крестьяне «скребут по сусекам». –

Кто вина, кто зерна, кто муки...
Этот тащит щербатую крынку...
На Марию, ягнят, на мешки
Опускаются тихо снежинки...

Опускается время легко,
Застывая в знобящей истоме...
Злато, ладан, смола, молоко,
Ладан, злато, смола – на соломе...

---

Брейгель. Избиение младенцев

Вновь деревенька под снегом тлеет;
Матери в фартуках и платках,
В чепцах домашних... Не пожалеет
Конный в красном кафтане страх –

Нанятый спешно... И ужас пеший
С пикой, вилами и дубьём
В дома стучится, за ручку держит
И прибивает одним гвоздём...

Только и неба – раздор сорочий,
Зарево мути и тишины...
Что ж ты вязала, Рахиль, три ночи
Чепчики, шарфик, пинетки, сны?..

Что в постаревшей груди нет крика,
Для колыбельной? для ночи – свеч?..
Кончится всё хорошо и тихо,
Если под снегом Брабанта лечь.

---

Брейгель. Перепись в Вифлееме или сбор податей

А в Вифлееме снова снег,
Какого не было от века.
Кричит осёл, как человек,
Скрипит крестьянская телега.

Мария на осле верхом
С корзиной скарба под накидкой.
А куры заняты зерном,
И люд толпится под окном,
Пятная иродовы свитки.

Зачем сей город населён
Зимой, ветвями, чудаками? –
Угрюмо смотрит из окон,
Скользит тяжёлыми возами?

Зачем ступил на мутный лёд,
И тишины у снега просит,
Который лёг и не идёт,
Слегка растерянный Иосиф...

Все деньги собраны давно
И в ход пошли мешки, корзины...
И солнца бурое пятно,
Зашедшее наполовину...

---

Битва Поста и Масленицы (навеяно Брейгелем)

Битва Масленицы потешной
С исхудавшим, как кот, Постом.
Я ль придумал сей сумрак грешный,
Эту площадь, церкву и дом?..

Эти в брешах оконных – рожи,
Тесто, битую скорлупу?
С фонарём у бедра – вельможу,
С костылями в руках – судьбу?..

Я ль нанизал свиное рыло
И сардельку, и курчака
На железку – и что есть силы
Бочку винную бью в бока?..

Я ль кричу: «малокровный, будет
Ухмыляться щербатым ртом!
Наедимся блинов до мути
И желудки вином зальём!"? -

Раздадим обезьянам фиги,
Рыбу – пастырям... Худобу
В небо лебедь поднимет дикий,
Уносящийся в синеву.

---

Немало злата в мокром сундуке...

* * *

Немало злата в мокром сундуке,
Над коим наклонился ветер скряга,
Любитель мглы... И темь на чердаке,
И горькая рябиновая фляга -

Во снах моих, не знающих конца,
В моих мирах, не помнящих начала...
Кто говорил: у жизни нет лица?
Кто горевал, что музыки не стало?..

---

Навеяно картинй Брейгеля Пословицы

Из времён, из пословиц,
от домиков, где черепица
укрывает неспешный, кривой,
беззастенчивый быт, –
к бирюзовому морю,
где парус и чайка искрится,
по лазури идёшь –
и башмак деревянный стучит.

И стоглазая жизнь шелестит
у тебя за спиною
убываньем, свеченьем, сияньем,
мерцанием дней...
И становишься ты,
с незапамятной слившись волною, -
от безмозглого смысла вдали –
веселей и сильней...

---

Прометей, не титан, ты не теплишься и не сияешь...

* * *

Прометей, не титан, ты не теплишься и не сияешь
Даже слабым светильником, лампочкой или свечой...
Огненосец, прикованный к медленной плазме пожарищ,
Бледен ликом и телом тщедушен и тёмен ещё...

Да и я – не младенец у неба в горячей утробе, –
Всполох памяти чьей-то, забывчивость, ветра пунктир...
Мать прядёт тишину и отцовский простор несъедобен,
Но вкусив немоты и пространства, рождается мир.

Он растёт из речей и встаёт, поднимаясь из пепла
Золотистым лучом, нитяным синеватым дымком;
Был он прежде всех век и пребудет светящимся детством,
И забрезжит теплом, и слезинку смахнёт рукавом...

---

Навеяно картиной Брейгеля Ловушка для птиц

Конькобежцы на золоте льда,
Череда ускользающих хижин,
Убывающих дней череда,
Где и птичий полёт неподвижен –

Замер парой – во сне золотом...
А сорока на краешке ветки
Всё стрекочет о чём-то своём,
Клюв задрав перед чёрной соседкой...

На перине, на ватном снегу –
Деревяшкой подпёртая крышка.
Эту смертную кровлю стиху
Деревенский придумал мальчишка.

Сыпал крошки, приманивал птиц...
Только чёрные птицы печали
С ледяных золочёных страниц,
Словно дни, от него улетали...

---

Страшный суд

(Бумага, перо, чернила)

Тучные ангелы в трубы дышат,
Виден Христос в небесной дыре...
Кричи-не кричи: никто не услышит
И не нальёт на заднем дворе...

Клети домов и заводов колбы
Светятся, словно в немом кино;
До горизонта – народа толпы,
Чёрное, белое домино.

Лишь подтолкни – и пойдут по кругу
Падать улиткой – кто в ад, кто в рай...
Ангеле Божий, не можешь руку –
Горлышко, кончик трубы подай...

---

Брейгель. Несение креста

От светящейся мельницы, поднятой на скалу,
До язвы – чернеющей у горизонта голгофы
Едет с ворами обоз; стражник пики иглу
Молча заносит над кем-то... и попадает в строфы,

Что к горизонту бредут, словно толпа,
Красных кафтанов, молящихся, чёрных крошек...
Ветер толчёт ветряк, шевелятся жернова;
Страх чечевицей озноба бежит по коже...

Но любопытство небритое мелет своё;
Крест навалив на Христа невесомую спину,
Давит дурак сапогом – небрабантское сердце моё
И пятерню, как в карман, запускает в его сердцевину...

---

Брейгель. Сорока на виселице

Кряжистый танец водки хвативших крестьян,
Там, где виселицу облюбовала сорока.
Как веселиться с утра, если не сыт, не пьян –
Или брести просёлочной этой дорогой?..

Что же поделать? – Коли ты не богат,
Не прикарманишь звон цитадели дальней,
Пару гульденов, виселицы квадрат,
Время крепкое не разберёшь на детали...

Только взглядом увязнешь в густой бирюзе,
Донышком к небу бутыль запрокинув ловко...
Сонно кузнечик зашелестит в овсе,
Крикнув, распустит веер сорока-воровка...

---

Ты кормишь голубей с руки...

* * *

Ты кормишь голубей с руки,
И веришь в бедные обряды;
Там свечи, словно мотыльки,
И изумрудные лампады.

В платке и с чёрствым узелком,
Где – луковка, перо, просфора...
Слоится свет, как божий творог,
И теплится в зрачке твоём.

---

На картину Брейгеля "Детские игры"

Идти друг за дружкой, держась за полы,
Кататься на бочке, горланить в окна...
Игры винные, сон весёлый,
Миг, распадающийся на волокна.

Мир, скудеющий с каждым взмахом
Тряпки, палки, руки нетвёрдой –
Ржавым ободом, взвизгом, ахом,
Крестьянской ухмылкой, небритой мордой...

Словно ребёнок в утробе жадной
Площади, заполонённой людом, –
Не дышит, ворочаясь... Сон нескладный
Явью сочится веков под спудом...

---

Отец его - перья воском скрепил...

* * *

Отец его – перья воском скрепил,
Нет, чтоб кожей вола – ремнями.
Вокруг него простор моросил
Московским дождиком и огнями.

Как будто в колбе застрял Икар,
А не качнулся в родимом чреве...
Критский сползает с лица загар,
Мертвая бледность разлита в небе...

Как быть?: не плавится крыльев воск,
А воздух несёт всё выше, выше...
Никак не упасть на настил из досок;
Вряд ли и грешный отец услышит.

Так и исчез в небесах Икар,
Словно упущенный детский шарик...
А над Рогожской – свистки и пар
Да тепловозы очами шарят...

---

День как день - подметён и подстрижен...

* * *

День как день – подметён и подстрижен,
Дышит сдобой, ванилью... Но вот,
По Ольховке, вдоль каменных хижин,
На колодке калека идёт.

Трезв почти и в шинели вороньей,
На дворняжий шажок от беды...
И когда его время уронит,
Подрастёшь и поднимешься ты.

Станешь ростом с соседа, пожалуй,
Что за стенкой стучит молотком;
Станешь трезвым и правильным малым,
Словно чижик, запнёшься стихом –

В серой клети на уровне века,
Где и моль, и трамвайная ржа...
И не раз ухмыльнётся калека,
Как костыль, твою песню держа.

---

Бык несёт Европу дальше... Глуше...

* * *

Бык несёт Европу дальше... Глуше
Море задыхается в пыли.
Древний миф, как бабочку, засушит,
Наколов тебя на ось земли.

Детский миф задушит в формалине;
Обездвижит ... Но в горячем сне
Пронесётся бык в просторе синем
С сидонянкой юной на спине...

---

Уйду утешной душой в провалы...

«В окно влетела птица - я умру»
Н. Ушаков

* * *

Уйду утешной душой в провалы
Лазурных хлябей, полынных волн.
И холод почувствую небывалый,
И воздух, которым твой оклик полн.

Укроюсь дедовой телогрейкой
На ложе пружинном, где зной и бред
Да лязги Божьей узкоколейки
Движенье, свистки тепловозов – вслед...

И кто-то усталым лицом склонится,
Приблизится матово и светло.
Быть может, мама... А может, птица
С белым волочащимся крылом...

---

На запястьях неба гремят браслеты...

* * *

На запястьях неба гремят браслеты,
Золотую влагу лучат часы.
Белогрудый голубь летит по следу,
Где прошли когда-то отец и сын –

По воздушной хляби, пыльцовой пыли,
Что стоит на сваях секунд и дней;
А потом в закат переулки плыли
И мерцала плоть голубых огней...

И в окошке долгом над перекрёстком
Суетились тени и голоса;
Пропадало время светло и просто
Удивлённым голубем в небесах...

---

Дед мне снился, живой и гладкий...

* * *

Дед мне снится, живой и гладкий.
Пойдём, говорю, на рыбалку, дед;
В Хотькове в ручье подросли щурятки,
Хоть карасей с ершами нет.

Что ёрш – он только для кошки радость,
А мы наварим щучьей ухи
В том котелке, закопчённом, мятом,
На берегу молочной реки.

Будет держать нас кисельный берег
Сладкий, пологий – и на плаву
Сорву ромашку – верит-не верит,
Сердце жёлтенькое сорву.

---

Эпоха уходит, уходит эпоха...

Эпоха уходит, уходит эпоха.

– Соседу за стенкой фанерною плохо!
– Да если бы стенка была...
Та, видно, эпоха врала:
Ни улицы и ни трамвая, ни дома,
Одна только дрёма, полдневная дрёма,
И в комнате ты остаёшься один –
У мамы, у папы,
У папы у мамы,
У мамы, у папы
Единственный сын...
Ушли все и мягко прихлопнули двери...
– Позвольте, я этому горю не верю;
За стенкою стонет сосед.
Лет сорок назад он, видать, ещё запил...
Накапайте же валерьяновых капель
И экспортной стопочку вслед...
– Ах, улицы нет, коммуналки, трамвая...
Один остаёшься ты: доля такая –
В межзвёздных пределах дремать;
Ушли все и мягко прихлопнули двери...
– Позвольте, я этому горю не верю,
Вот любите Вы привирать...

---

Что если смерть имеет плоть?..

* * *

Что если смерть имеет плоть
И вкус, и цвет, и звук и запах? –
А жизнь – оторванный ломоть
Кусочек теста в смертных лапах?..

Кулич младенческий, пирог,
Тепла обрезок, света крошка?
И запах щей...
И мама в срок
Тебе замашет из окошка...

---

Реквием

Как отлетала, смеясь, душа!
Ты видел её мельком;
Порхала она, над свечой кружа
Рассыпчатым мотыльком.

И тень металась по стенам – и
У клавиш под гнётом рук
Топорщился, рвал кружева твои
За звуком рождённый звук –

Для жизни и смерти, и торжества
Разящих и кротких нот.
Она и теперь ещё жива...
Она и теперь живёт.

---

Швейк, словно лис, смышлён, а Лир...

* * *

Швейк, словно лис, смышлён, а Лир
Слепым осенним ветром стонет...
Но покидает бренный мир
Сверчок, отпущенный с ладони.

Ни войн булыжниковый сплин,
Ни козни дочек сероглазых –
Не изменял лишь он один
Своей мелодии ни разу...

И жив разрушенный квартал,
Полынной музыкой разбужен,
Где хитрый Швейк маршировал,
Где ветер Лир стучался в уши...

---

Тугой смычок ли, локон кисти...

* * *

Тугой смычок ли, локон кисти,
Перо?.. Но опадают листья,
И скоро осень закружит
Безделье наше, беспокойства;
Часов волшебное устройство
Ночной сверчок зашевелит...

А мне куда уйти от сплина?..
В бездомье, в лампу Аладдина:
В жестянку мятую? в стихи? –
Туда, где леденеет голос
И жизнь тонка, как певчий волос
Смычка ли, кисти ли, строки...

---

Уходят пасмурные зимы...

* * *

Уходят пасмурные зимы
За пыль, за снега частокол.
И мы становимся незримы,
И не скрипит под нами пол.

И не слетает штукатурка
С домов под колокольный гуд;
Китайца замерла фигурка
И не ведёт подсчёт минут...

Мой друг, мы уцелели чудом,
И с нами – дом, над нами – кров.
И мы одеты и обуты
В меха и войлоки снегов.

---

Музыкант

Не забудь прихватить кифару,
Где шестая басит струна.
Щёлкни, друг мой, замком футляра,
На дорогу хвати вина.

Это ль жизнь?: Всё одно и то же...
Между серых кривых домов
Кто весёлый нам путь проложит,
Кто иной предоставит кров?

Всё равно... Не минует лихо;
Этот уличный перебор,
Эта вечная Эвридика,
Неподъёмная до сих пор.

---

Фонарь в груди... и море, море...

* * *

Фонарь в груди... и море, море
Ночное – лампочка вдали...
Пустынный дом на косогоре –
Как будто баржу вознесли.

А в этом доме – непогоды
Нашли приют – на высоте
И слепо смотрят на народы,
На время, топкое в воде...

Глядят с улыбкой и вздыхают
О набухающих валах,
И долго, трудно вспоминают
Всё о каких-то кораблях...

---

Кто сказал, что Джоконда - купчиха?..

* * *

Кто сказал, что Джоконда – купчиха?
Что она улыбается тихо
И загадочно?.. – это она
Обронила в груди своей голос;
И свой рыжий пригладила волос
Вкруг её головы – тишина.

Посмотрите, как сложены руки.
Это тоже, как видите, звуки –
Потаённы, туманны, полны...
Это тоже, изволите слышать, –
Скрипки, флейты, что теплятся тише
Дуновенья самой тишины...

---

На дне Венеции зеркальной...

* * *

На дне Венеции зеркальной,
На дне конфетницы хрустальной
Цветные фантики гондол
И башня, и плавучий ствол,
Стаканчик пластиковый, блики
Заката; фонарей вериги;
Собор расплывчат и тяжёл...

Кого зажжёт и успокоит
Сия болотная вода?
Чей век украсит и устроит
На сваях гнилость и беда?
Причалов бедное свеченье
Кому готовит угощенье?..

Слоёный острова пирог
Двойными фонарями впрок
Как сахарной усыпан вишней –
С цукатами и розой пышной...

А ты жужжи и в рёбра бей,
Моторчик памяти моей,
Покуда не спалишь обмотку...
Листка лазурного длинней
Скользит надоблачная лодка,
Всё небо превращая в рябь –
Пловцов и здания, и хлябь...

Где нарочитый Тинторетто,
Проникший в свет, ушедший в жест?
Где Тициан, мучитель цвета?
Не только смертных время ест...
Остались фрески и полотна,
Но больше – памяти волокна,
Желток, олифа и слюда...

Всему виной – вода... Вода.

---

Лимонница

Лимонница, крошечное чудо...
Словно – пыльца на пальцах;
Детское прикосновение;
Словно брызнул цедрой
Сизый июньский зной...
Чуда! О чуда!
Маленького, лопоухого,
На незнакомом шершавом цветке...

---

Отчего у меня не выходит из головы...

* * *

Отчего у меня не выходит из головы
Ещё не старый дворник, убитый в Пятницу?
Когда он выбрасывал мусор в мусорный бак,
Смерть острым лезвием семь раз
Коснулась его апельсиновой куртки.
Зачем? Может быть, она проиграла
Его немудрёную жизнь в карты?..
Или тот случайно поцарапал лопатой
Лаковый бок её дорогого Кадиллака?..
Или, как часто бывает –
Ей просто захотелось пошутить?..
Не знаю, отчего третий день
Я вижу перед собой
Знакомое черноглазое лицо
Незнакомого мне дворника,
Убитого в Пятницу …

---

Отпускаю тебя, сорванец, непослушное слово...

* * *

Отпускаю тебя, сорванец,
Непослушное слово.
Помнишь спичечный, скрученный
И нитяной телефон? –
Мальчик к уху подносит и слышит лишь шорох –
и снова
Набирает твой номер,
Но голос пургой приглушён...

Набирает твой код...
Но на лестнице глохнет мобильный,
Упираясь в эфир,
Наглотавшись его тишины...
И в ответ – ничего,
Кроме вьюги надсадной и пыльной,
Кроме тоненькой жизни,
Готовой порваться струны...

---

Белый лист и больше ничего...

* * *

Белый лист и больше ничего.
Населить попробуем его –
Рельсами светящимися, дёгтем,
Плавником от рыбьей головы
И ручной дрезиной Мустафы,
Да заката тянущимся когтем...

Виадуком, где стоишь, как кол,
Смотришь вниз, и лёгок, и тяжёл,
На путей сплетенья, не мигая...
И картавит кто-то на трубе,
Дует в ухо баловник тебе –
И от ветра слёзы зажигает...

---

В субботу Москва притихает...

* * *

В субботу Москва притихает,
Простор на её мостовых.
И ветер, как будто из рая,
Как губы, чуть влажен и тих...

В субботу она золотится
Ланитным пушком и теплом.
И трепетный город ей снится,
Где небо мутится дождём...

И хриплые возгласы вала,
Трамвайных кругов рукоять
И двор, и шарманщик усталый,
Которому зябко стоять

Под скукой дождливой оконной,
Где спит и забыла слова,
Укрытая ризой иконной,
Моя молодая Москва.

---

Что сидишь при дороге один?..

* * *

Что сидишь при дороге один,
Апельсиновый мой насреддин?
Что ты смотришь на рельсы, на шпалы?..
Пробежит тепловоз ишачок,
Промелькнёт электрички бочок,
На колёсах чугунных – кварталы...

Душанбе, Самарканд ли, Багдад?..
Я ведь тоже, мой пристальный брат,
Приторочен к железной дороге,
А надолго – не знаю и сам...
Голосую слепым поездам,
Протекающим мимо, как строки...

---

Всё это было до меня...

* * *

Всё это было до меня...
Скажи, зачем стараюсь снова:
Зачем спасаю из огня
Обугленное жизнью слово?..

Зачем? Известен всем конец...
И быт – лишь долгое прощанье,
А стих – самозабвенный лжец,
Мгновенье, облачко, сиянье...

---

В сиянье бабочкиных крыл...

* * *

В сиянье бабочкиных крыл,
В надломленных стручках акаций
Нам некий возглас подарил
Господь – от тишины спасаться.

И вот, когда темно кругом
И тихо, словно в преисподней, –
Идём за этим голоском
И летом светимся Господним.

---

Теорба

Он руку и сердце ей предложил
И девятнадцать отличных жил,
Она же сказала: нет...

От смеха запрыгал её живот,
И музыкант заиграл гавот,
Ну а потом – менуэт.

Так извлекал он за звуком звук,
И звуки толпились, как кучка слуг
В прихожей у короля...

Ну что ж, что она сказала: нет, –
Коснётся струны теорбист в ответ –
И пальцы начнут с нуля.

---

Слушаю голос, вещающий бог весть откуда

* * *

Слушаю голос, вещающий бог весть откуда,
С неба ль чердачного иль из котельных Аида.
Медленно входит в мой слух ненасытное чудо,
Вешним дождём, словно пыль золотая, прибито...

Входит надежда дворовым клубящимся паром,
Точит сомнение трубную ржавую воду...
Бросить на ветер бы всё, распрощаться со старым –
Пыльным, ветошным, в сундук заточившим свободу...

Поздно... не выгорит... Время свершило работу;
Время своими зубцами изранило душу...
Слух напрягать мне осталось – и слушать, как кто-то
Шепчет о прожитом счастье... И слушать, и слушать...

---

Портреты времени. Сереброносый Тихо Браге

* * *

Сереброносый Тихо Браге,
Позволь сегодня на бумаге
Мне небо звёздное зажечь –
И рассчитать, или расчислить
Пути сферические мыслей
И чувств мерцающую речь.

Уже не мал наш глобус синий,
Свистящий в ледяной пустыне,
И тучен Стьеренборг в тени
Души, сошедшей с небосклона,
На остров Вен, на Зунда лоно –
Где вьются змейками огни...

И ты, в число хранивший веру,
Перед собой толкая сферу,
Идёшь в халдейском колпаке
Мне удивлённому навстречу,
И шаг твой, как свеченье речи
И взгляд – как угломер в руке.

---

Лепной, слепой, бессмертию сродни...

* * *

Лепной, слепой, бессмертию сродни,
Весенний снег выхватывает дни –
То серые, то бурые квадраты
Летящих вверх и наискось домов
И рельсовых подвешенных кругов
Гремучие трамвайные раскаты...

И так серО, так знобко в эти дни...
Ты про меня хотя б упомяни
Кавычкой, запятой в своих скрижалях;
Пусти ручьи по ветреным листам,
А там – быть может, я вернусь и сам
В Твой тёплый дом – из отворённой дали....

---

Синий сизарь-красные лапки...

* * *

Синий сизарь-красные лапки,
Выручи, обереги от беды –
От детской латки, от железной шапки,
От мёртвой и от живой воды.

Мне б, милый, тоже – зерна – и хлеба
Крошки божие поклевать.
Мне бы пером напереть на небо,
И на земельке поворковать...

А как опустится солнце – тихо
Спрятавши голову под крылом,
Уснуть и спать, позабыв про лихо,
Тёплым, грудным, голубиным сном.

---

Не тужи, отслоится от мира, свернётся картинка...

* * *

Не тужи; отслоится от мира, свернётся картинка.
И откроется вечер – и синь, и на нитях снега;
И сквозь время пройдёт... И опять застрекочет машинка,
И глухой телефон на стене задрожит от звонка
ледяной тишины...
И на рёбрах карнизов
и выше
Снег запляшет свой чардаш, свой давний, свой дивный, немой;
Зазвонит телефон – и мой голос сквозь треск ты услышишь,
Мой высокий, развеянный по ветру,
меркнущий мой...

---

Вы, матери, качавшие детей...

...на месте полуразрушенного старого
воздвигли новый храм ...

* * *

Вы, матери, качавшие детей,
Зловонным кухням, цинковым корытам
Отдавшие и красоту, и годы –
И жизнь саму, скончавшуюся тихо
Под ковриком потёртым на стене, -
Под ковриком, где умные олени,
Рога закинув, у воды стоят …
И вы, отцы и деды – винных лавок
Благотворители и гости дорогие,
Кормильцы, разорители семей, -
И вы, что в комнатках – в собачьих будках,
Над треснутой гитарой проводили
И дни, и ночи напролёт, не зная
Ни женского тепла, ни озорства
Привязанности детской, - все вы, все вы
Раствором стали, массой, что скрепила
Вколоченные в землю сваи жизни, -
Фундаментом. – И некий новый храм
Вознёсся к небу чёрными главами
На месте кучи угольной ...

2002 – 2008

---

Не город умерший - его шестерни...

* * *

Не город умерший – его шестерни
И вал деревянно-скрипучий...
Нелепый шарманщик, ещё проверни
Хоть раз свой мотив непевучий.

Не русский, не немец с тирольским пером –
Сутулая тень на заборе, –
Всё то, что на вынос и то, что на слом,
Что стёрто со временем в споре, –

Нехитрую силу вложи в рукоять,
Пуская тихонько по кругу...
Мы тоже, как город, – и будем стоять,
Подобные свету и звуку...

---

О. музыка звёздных тоннелей...

* * *

О, музыка звёздных тоннелей,
Где поезд, как полоз живой.
Колёса нам с рельсами пели,
А мы уезжали с тобой...

И мы покидали вокзалов
Набитые светом кули...
Колёса стучали устало,
Залиться свистки не могли...

И громкие трубы валили
На плечи, на даль, на хребет –
Все дымы, все бури и штили,
Весь горький несущийся свет...

И только на тихих разъездах,
На тихих разъездах ночных
Сверкали мы в звуках чудесных,
Смеялись и плакали в них...

---

Время проходит на угол дома...

* * *

Время проходит на угол дома
С чёрным точильщиком под окном,
С полым трамваем, гремучим ломом,
Угольной кучей, огромным днём,

Где ещё нет, ни чудес, ни храмин,
Только посверкивает антрацит
Да в бирюзовом окладе мамин
Локон всё выбиться норовит...

Катится небо (куда?) и овны
Светятся жарко - и сквозь руно
Тянутся руки лучей любовно
За погремушкой в моё окно...

---

На скатёрке, у речки горбатой...

* * *

На скатёрке, у речки горбатой,
Под шатрами отвесной листвы
Пировали рябой и щербатый,
И какой-то, как линь, без губы...

Тихо жёлтые волны катила
Под расплавленным небом река.
И какая-то сила лишила
Одного за другим – языка...

Вот рябой онемел и загыкал
И второй, без губы, - ему в лад...
А щербатый зубов понатыкал
В золотой и карминный закат...

Так сидели волхвы у причала,
Помутнённо, беззубо, черно.
И река им молитвы бурчала,
И ветла наливала вино...

---

Я, рождённый в черкизовском чреве...

* * *

Я, рождённый в черкизовском чреве
Тополиных ходульных дворов,
Доживаю в нерезаном хлебе
С подгоревшею корочкой снов.

С перепорхом лимонниц в июле
С золотого цветка на цветок...
И когда я встаю на ходули,
Мне до вечности - шаткий шажок...

---

Комар

– Прихлопни комара – и точка.
Что жаль? – Он кровь твою сосал,
Ни спать, ни думать не давал;
А меньше детского плевочка...

– И то... Но он меня учил
Гуденьем монотонным складно
Стихи кропать...
– Ну ладно, ладно
Прости его, как Бог простил...

---

Среди нашей жизни одичалой...

* * *

Среди нашей жизни одичалой,
В смене дней, сводящейся на нет,
Милый друг, не начинай сначала
Наводить печальный марафет.

У трюмо тоскливого, на даче
Никому ты, верно, не нужна...
И для прочих ничего не значит
Рисовая пудры белизна...

Жизнью наведённые румяна,
Смертью стертая помада с губ...
Красота... Ничто не постоянно
В этом мире, что текуч и груб...

Милый друг, не осуждай, не сетуй,
Что ветра пронзили зеркала...
Что весна, пришедшая по следу
Смыла боль, дыханье унесла...

---

Портреты времени. Моцарт и Сальери

Каморка, старенький клавир,
Огарок, клавиши и рюши...
– Сальери, друг, как этот мир
Враждебен музыке, послушай...

Родные души – я и ты,
И тот слепец... А нынче ночью
Ко мне пришёл (из темноты?)
Какой-то человек... А впрочем...

Играет Реквием

Сальери (в сторону):

– Дитя... отбившийся от рук!
Дана гармония повесе...
Нет – не повесе... Что за звук
Растёт и множится – и вместе
Спадает, меркнет, как навек?..
О, Моцарт, Моцарт, плохо дело...
А я хотел... тоска хотела...

Но что за чёрный человек?..

---

Голубь парит, опираясь на воздух...

* * *

Голубь парит, опираясь на воздух,
Словно виденья мои...
Ну, сочини мне безделицу, Моцарт,
Вольные песни свои.

Клавиши, скрипки и флейты чудные...
Я же в похмельном чаду
Откупорю все бутылки России,
Всех Бомарше перечту.

Выпью - и об пол свой век опустелый
В честь подобревшего зла...
Выпей, сыграй, чтобы память запела
И тишина ожила.

---

Я к музыке чьей-то приклеен...

* * *

Я к музыке чьей-то приклеен,
И к робости чьей-то прибит.
И в мире конторском затерян,
Где перьями скука скрипит.

Где общего сердца удары
Под прахом сюртучным глухи –
В конторе, до скупости старой,
В квартире, больной до цинги.

Где в книгах, что сыплются прахом,
И голос, и скрип перьевой –
Как тайное веянье страха,
Как облако лет над тобой...

---

Фонарь безутешно метался по кругу...

* * *

Фонарь безутешно метался по кругу
И ветер метели протягивал руку,
И окна желтели сквозь снег.

И он уходил... и, не хлопая дверью,
Ушёл – и в чужих не прижился поверьях;
Ушёл – не вернулся вовек...

Не много, не мало – он струны тугие,
Он тяжкие, смутные мысли лихие
В своей уносил голове...

И вслед ему время, плетясь осторожно,
Всё шамкало, что позабыть невозможно
О струнах, о нём, о себе...

---

Почернела листва... Да и мы с каждым днём не моложе...

* * *

Почернела листва...
Да и мы с каждым днём не моложе,
С зацветанием лип,
С голубым незабудки глазком,
Где бубенчик бежит
По коре, по душе ли, по коже –
И готовится сердце
Покинуть свой радостный дом...

Где трезвонит жучок,
Где капустницы усик натикал
Невесомую взвесь,
Неподъёмное время родства, –
Мы с тобой обретём
Безусловное право каникул
И уедем туда,
Где касается неба трава...

---

А перед тем, как чёрный рот...

* * *

А перед тем, как чёрный рот
Проглотит звук и свет, и память –
Ещё любовь меня найдёт
В толпе весёлыми глазами...

Догадки? выдумка? фантом?..
Но и гуся за две недели
Отборным кормят фундуком,
Какого мы вовек не ели...

---

Как тебе не горится в огне...

* * *

Как тебе не горится в огне,
Как не спится, моя дорогая?..
Мне сегодня приснилось во сне,
Как дробится прибой, набегая...

Так и дни мои сонной волной
Омывая окладистый берег,
Разбредаясь, становятся мной –
Кривоклювым, бескрылым поверьем...

---

Молчи, золотая эпоха...

* * *

Молчи, золотая эпоха.
Твой бархатный голос тяжёл.
Уже не светло мне, а плохо
От тихих твоих баркарол...

От памяти - летней эстрады,
От детства студийных пустот,
Где ждёт сарабанду энтрада
И Пьеха так низко поёт... –

Зовёт меня радость грудная –
За морок, за ночь и пургу...
Из жизненной комы? – не знаю...
Из смерти? – понять не могу.

---

Упали часы лицом об пол...

* * *

Упали часы лицом об пол,
И время остановилось.
И в медный кишечник, что был тяжёл,
Зверьком тишина забилась.

Нешумной мышью... и циферблат
Лежит на корявой цифре.
И мир притих – деревянный зад,
И сердца удары скисли...

И нет ни времён, ни фанерных стен,
Ни гирь, ни цепей, ни крыши;
Лишь голос твой, словно ужас – нем:
Кричит – и себя не слышит.

---

Довольно, бессонница, хватит...

* * *

Довольно, бессонница, хватит,
Ночной желторотый скворец,
Успенье в больничном халате,
Домашнему свету конец. –

И жалости вязкой опара,
Латунное капанье дней,
И угол мой с брошенной тарой,
С конфорочной скукой своей...

Родные, забытые лица;
Пластинки цейтнот круговой:
"Не спится, не спится, не спится...
Домой бы, домой бы, домой..."

---

Одуванчик охряный, медовый...

Ольге Аникиной

* * *

Одуванчик охряный, медовый,
Фиолетовый кобальт полей...
Сам Ван Гог Ваш – от света до слова –
Поселился в квартире моей.

Он – сутулая тень у мольберта,
Он – подсолнух на стебле сухом...
Сам Ван Гог Ваш – от слова до сердца –
В золотом наважденье моём.

---

Всё так же вселенная вертится...

* * *

Всё так же вселенная вертится,
А выбор уже не за мной...
В серебряных оспинах зеркало
Ко мне повернулось спиной.

Всё так же, всё то же, всё прежнее –
И боль, и сознанье вины;
Лишь радость ещё безнадежнее,
Лишь пропасть – с другой стороны.

---

Приветствую тебя, весна недорогая...

* * *

Приветствую тебя, Весна недорогая,
Меж тлеющих снегов фонарик вырезной,
Подснежник пухленький – из рая,
Сверчок проснувшийся ручной ...

Приветствую тебя в заботах важных,
В делах хозяйственных и в праздничном чаду.
Но где твой пароход бумажный?
Нигде ручья я не найду ...

И даже труб не слышно водосточных,
Сосулек, гаснущих – лишь в предвечерней мгле
Два вздоха – вещий и цветочный;
На Богом тронутой земле ...

---

Метронома продрогший шаг...

* * *

Метронома продрогший шаг.
Это дождь семенит: тик-так,
Старой песенки квёлый строй...
Не шуми, музыкант, постой!

Здесь уютно и чутко спят
Двое братьев, больших ребят
Под осенней травой-листвой;
Потревожит их голос твой...

Да и я со своим стихом,
У которого в горле ком,
И в зрачках леденящий дождь,
И в немеющих пальцах дрожь, -

Да и я со стихом своим
Замолчу, потянусь, как дым....

---

Это рельса кусок звенит...

* * *

Это рельса кусок звенит,
Это стыни осенний гул ...
Золотая дрезина спит
И журавль в небесах уснул…

И на кладбище ржавом – сон.
Ветерок не дудит в дуду;
Это шпалы бегут времён
У минувшего на виду …

Ах ты ветер, стекольщик злой:
Ни стекла, ни лица в окне –
Спят составы, спеша домой,
И, наверное, снятся мне …

---

А тревожных дорог не прощу я себе...

* * *

А тревожных дорог не прощу я себе,
До кости иссушающих дел.
А прощу я роскошную скудость в судьбе,
От которой я сиднем сидел.

От которой волшебный вдыхал аромат
И вкушал легкомыслие вин
И чугунную тяжесть высоких утрат,
И мучнистую дымку седин...

И когда пустотой зачернеется рот,
Остановится небо в зрачках, –
Кто тогда мой кривой табурет унесёт
В неподъёмных дрожащих руках?..

---

Умрёшь, а голос остаётся...

* * *

Умрёшь, а голос остаётся
В устах, на горьком языке –
Бормочет, щёлкает, смеётся
И замыкается в стихе.

Звенит и скачет красным гномом
В печи на жарких остриях.
И нет тебя ни в клетях дома,
Ни в растворённых небесах...

Но – всё, что пело и дышало,
Он сам в самом себе собрал;
Смотрел, как тело отлетало, –
Смеялся, щёлкал, трепетал...

---

Втихаря зашёптывая смерть...

* * *

Втихаря зашёптывая смерть, -
Не синяк, не ссадину, не рану, -
Вспоминаешь мельниц круговерть
И в подушках стихшего Кихано...

Мятый шлем и кисточный колпак,
Тернием покрытую дорогу...
Даже если ты не холостяк,
Больно, больно вспоминать о многом...

---

Над бездной зеркало порхало...

* * *

Над бездной зеркало порхало
И шкаф – на тонком волоске
Висел... и сердцу было мало
Часами тикать на руке.

Висел и не желал сорваться,
Когда в разрухе и огне
С высот, решивших не сдаваться,
Спускалась музыка ко мне.

Она – прерывисто и зримо –
Иглы толкала остриё.
И вечность, пролетая мимо,
Взглянула в зеркало моё.

---

Говорить, горевать, заговаривать...

* * *

Говорить, горевать, заговаривать –
Это ль дамская доля твоя?..
Мне же – сны продувные затаривать
И стакан наливать по края.

Пусть приснится, привидится, вспомнится
В ветра коробе, в полых дворах
Грузный китель и шляпка любовница,
С чёрной лентой и в алых цветах...

С пьяных глаз ли, с тоски ль, от бессонницы –
Померещишься – ты ли не ты,
Акулина... Весёлые звонницы,
Шляпка, чёрная лента, цветы...

---

По венам осени, по раструбам и трубам...

* * *

По венам осени, по раструбам и трубам,
По черепице желобов
Жизнь протекла... О чём же шепчут губы
Бессонниц жарких и дворов? –

Надрывных снов, в которых примиренья
С минутной участью своей всё нет,
А только стены, кафель – и ступени
В пустыню матушку, в какой-то свет...

В какой-то день, откуда нет возврата –
И слёз, и слов; и музыки не жди
От осени, любимой так когда-то –
За увяданье и дожди...

---

Лампы жёлтые в медленном снеге...

* * *

Лампы жёлтые в медленном снеге...
Вот, собрались вы в кои-то веки.
Как вам пьётся из блюдец, живым?
И не жёсток ли сахар пилёный,
Не тревожит ли снег потаённый
Полновесным паденьем своим?..

Вы родные... не то что бы души;
Мудрено ваши речи подслушать...
Вы, наверно, опять о своём, –
Что вчера прохудилось корыто...
Что сполна эта чаша испита...
Снег садится в нетопленый дом...

---

Когда на полках зреют вина...

* * *

Когда на полках зреют вина
И угли шевелятся в них,
Я вижу отсветы рубина
В зрачках и лицах дорогих.

Тех, что в светящихся рубахах
Прислонены к прорехам стен,
И молча просятся из праха,
А звук – труха, и голос – тлен, –

Из снов, обломков черепицы,
Из перекрестий балок, ниш, –
Где, вина, пойманные птицы,
Молчат – и ты себе молчишь…

---

Я счастлив, что попали в строки...

* * *

Я счастлив, что попали в строки
Мои дороги и огни
И тепловозные тревоги,
И сны, и комнатные дни.

И мне тепло от кучи сизой
Угля, и мне светло тогда,
Когда остеклены карнизы –
И все в сосульках провода...

И дед седой берёт гитару,
И жмёт струну перстом большим –
И дом наш полнится, как тара,
Вином и звуком золотым!

---

Чайная ложка помятого серебра

* * *

Чайная ложка помятого серебра,
Чайник прабабушкин, сахар неколотый звонок.
Всё это было как будто бы не вчера,
В тёплой каморке, где образ глядел, как ребёнок.

Видел он стену напротив, плафона цветок,
Грозный столетник, лечивший живые раны;
Сонной лампады качался и пел голосок
Всё, что живуче, изменчиво и постоянно...

– Как же нам быть, Фёкла Павловна?: чайник остыл,
Смят подстаканник, с каёмкой расколоты блюдца...
Липы вздыхают над чаем зелёным могил,
Дуют на них и не пьют – и сквозь слёзы смеются...

---

Пеналы наши и пенаты

* * *

Пеналы наши и пенаты,
Точилки и карандаши,
И оловянные солдаты
Необлезающей души.

Жилая, комнатная доля,
Дворовой вербы серебро,
И бант на девочке, и поле
Где в воздух ввинчено перо...

Всё это никуда не делось,
Лишь в сны тугие перешло,
Лишь в хрупкой памяти оделось
Полупрозрачное стекло...

---

А от жалости той не сойду я с ума

* * *

А от жалости той не сойду я с ума,
Не умру от ухмылки твоей.
Приютит меня в медленном снеге зима
Среди серых пуков тополей...

Как просторен и светел, и тёмен мой дом,
Где хозяйка хлопочет у плит,
Дует ветер-сосед, зажимая перстом, –
И свистулька метелей свистит...

И точильщик искрит, и старьёвщик – берёт,
И под купольным нёбом двора
Золотым языком своим колокол бьёт
И ворочает сны – до утра...

---

Девять свечей над тортом задуть

* * *

Девять свечей над тортом задуть –
Радостной долгой судьбы примета.
Какая, Господи, в сердце муть,
А сколько было тепла и света!

Грелись у печки, вдыхая зной,
И на золе полыхали маки;
В жёлтой каморке зимы иной
Девочка в жёлтом чертила знаки

Той же всё радости... и дымки
Путали нити с задутых свечек.
Господи, как же мы все близки –
До темноты, до потери речи...

---

Тополя

Что может быть грустней и проще:
Весна и голая земля...
И тополя идут на ощупь,
Идут на ощупь тополя.

Подслеповато, словно шаря
Во тьме вселенской – по весне...
Что может быть грустней и старе
Деревьев, виденных во сне?..

---

Давай мы зальём пустоту

* * *

Давай мы зальём пустоту
Из чайника синей эмали,
Из чашки: нечайную ту
Не раз мы с тобой поднимали.

Давай приобщимся к делам
Нестройного хмЕльного быта
С дождливой вознёй пополам,
С бутылкой, что где-то разбита –

Осколками в луже лежит.
И песня за давностью века
На сломанной лире дрожит
Дождя и озябшего снега.

---

Ты посмотри, как ты беден и как богат...

* * *

Ты посмотри, как ты беден и как богат...
Всё, что у жизни брал – возвратишь назад:
Крик петуха на заре, на смертном столбе;
Всё, что молчало в тебе и пело в тебе...

Ветер сухой и взвизги сырых плетей,
Жаркий озноб, пробравший тебя до костей...
Ветер сухой... вина ли твоя, беда?
Толпы зевак: прокричит ли петух? Когда?..

---

Что у вас под нёбом - щебет, смех...

* * *

Что у вас под нёбом – щебет, смех,
Рисовые ласточки печали?
Из-под белой пудры, как на грех,
Прорези глазные заскучали...

Мирный атом точен и тяжёл.
Смертный атом прост и весел с вами...
Разлезается нательный щёлк,
Схваченный драконьими когтями...

---

А жизнь не знала о конце

* * *

А жизнь не знала о конце –
И копошилась, и жужжала...
Зевала баба на крыльце;
Стрекозка стоя трепетала,

Царапал воздух шумный жук,
Пил воду мотылёк белёсый...
И мир был весел и упруг,
Как Дульсинея из Тобосса...

Ветряк натруженно скрипел,
И рыцарь в допотопных латах
Верхом на лопасти летел
По кругу вечному куда-то...

---

Во чреве кита, словно в доме моём

* * *

Во чреве кита, словно в доме моём,
Живут Магомет и Иона,
Рыдает о детях Рахиль, и внаём
Сдаётся печальное лоно...

И дутыш воркует, как в сонном дворе,
И сыты к обедне монахи,
И дворницкий сон голосит о метле,
А гомон стрелецкий – о плахе...

И мерно стекаются все города,
И все времена и дороги
В слепое и древнее чрево кита
Попеть и поплакать о Боге...

---

Навеяно картиной Питера Брейгеля Калеки

На двух деревянных колодках,
С рогаткой наместо ноги,
С утробной, охрипшею водкой,
На грязной накидке – мазки

Какой-то запёкшейся краски, –
Калечество песню орёт;
Как тесто могильной закваски
Беззвучная песня растёт...

И годы проходят мгновенно,
И вечности дни сочтены;
Обрубки поют во вселенной
На фоне кирпичной стены.

Со временем в распрю вступая,
Пространству грозя костылём,
Орут они, меры не зная,
В летучем кошмаре моём...

---

Мне сегодня выпить захотелось

* * *

Мне сегодня выпить захотелось
На ветру Ольховском, на углу...
Жизнь на нет сошла и поредела –
Старость стул придвинула к столу.

Щи кислят и проступает влага
В перламутре глаз, а в горле резь.
Что, отец, поспела наша брага?
Или смертный градус вышел весь?..

Вот пивная кружка, вот закуска...
Наливай по скользкие края
Сырости паркетной, ночи тусклой –
Чем жила и тлела жизнь твоя...

Нам опять, опять немного надо:
Ромб окна, клеёнка на столе;
Небеса, багровее томата,
Брага жизни в ветреном стекле...

---

Есть в ярусах лесов и в лестничных пролётах

* * *

Есть в ярусах лесов
и в лестничных пролётах,
и в снеге мартовском,
который слеп и сир, –
натуженность пружин
и тяжесть поворота
упрямой шестерни
с названьем робким: мир...

И заспанность окон,
заложенных фанерой,
и арка, и оскал
разбитого стекла;
есть времени завод,
колючий, липкий, серый
и вечности звонок –
весны колокола.

---

Свет неровный, вечер кисло-сладкий

* * *

Свет неровный, вечер кисло-сладкий,
Из щели оконной сквозняки ...
Прошлое закрылось на накладку,
И в печной ночи снуют сверчки.

Пусто всё... и дом стоит угрюмый,
И напротив – тоже тёмен дом ...
Улицы желтеющая дума,
Сахарная притча о былом ...

Что же ты, моя пора – уныла? –
Не расскажешь, не покажешь мне
Скатерть неба, хмурый двор простылый
Тусклый купол, как на полотне?..

Не рассыплешь звон малиной мятой,
Не качнёшься в арке фонарём?
Без погон немецкого солдата
Не спасёшь в краю его родном?..

Только можешь – жечь сырым дыханьем,
Только знаешь – приторно зудеть,
В проходном, дворовом мирозданье
«Ножницы точу» - под утро петь ...

---

Когда отпев свои напевы

* * *

Когда, отпев свои напевы,
Слезится северный февраль,
Мне жалко снежной королевы
И зеркала кривого жаль.

Оно служило в небе дальнем,
А если и являло зло –
То – так прозрачно и хрустально,
Что в сказку добрую звало ...

---

Вот он, Давид, с мирной пращой у колена

* * *

Вот он, Давид, с мирной пращой у колена.
Много веков в праздном покое стоит.
Камень летит – может, уже во вселенной,
Может, уже – солнцем холодным блестит.

Спит Голиаф, сытый быком и пуляркой,
Шишка никак не растёт на покатом лбу ...
Скульптор скользит резцом – со свечой неяркой
На козырьке – чтоб уловить судьбу ...

Мрамор молчит, только гранитная крошка
Станет в ночи – сахарной пудрой тел ...
Камень летит и блестит, осталось немножко ...
Мастер и сам, верно, того не хотел.

---

Орфей

Кто был у мрачной переправы
И, вдруг, увидел снова свет, -
Тот пьёт вино, не ценит славы,
Не любит прозвища «поэт».

Тот тихо век свой доживает,
Простую песенку бренча,
И праздно встречи ожидает
С ладьёй Харонова ручья.

---

Душа, промокший макинтош

* * *

Душа, промокший макинтош,
Крючок, обмылок, сор табачный,
Надежды почерневший грош,
Поход за пивом неудачный...
Пойми, как чудно перед сном,
Вздохнуть трепещущим эфиром
Укрыться пледовым сукном,
И в кресле вытянуться с миром,
Где свет – от узенькой свечи,
И голос – лишь осколок слова;
Где память из сырой ночи
Глядит – то нежно, то сурово ...

---

Из веселящегося звука

1.

Из веселящегося звука
Бедняцкой скрипки площадной
Какая выросла разлука
Какой прикинулась виной?..

Какая страсть или желанье
В веках нащупать самому
Чужую радость и страданье -
Сквозь свет и музыку, и тьму?..

2.

Ты, Моцарт – бог, беспечный малый...
Но тяжесть смертного питья
И не таких, как ты, сгибала,
Звала и не таких, как я.

У клавиш в рюмке ли притворной,
У магазина ль за углом –
Или удачный крюк в уборной,
Иль ссора тайная с пером –

Не всё ль равно... А впрочем, – слава,
Что несгибаемо жива
Единой музыки держава
Под смертной коркой вещества.

---

Мне внятен голубиный толк

* * *

Мне внятен голубиный толк
На площади под куполами,
Где ангел кованый тяжёл
На фреске – с красными ногами.

Я перед птицами в долгу –
И всё ищу в кармане хлеба.
Но сыплет вьюжную муку
Хозяйка, отворяя небо...

И мне не искупить вины –
Ни хлебом, ни вином, ни воском,
Ни медью лопнувшей струны,
Ни скрипом звонаря по доскам...

---

Заскрипит ли том нерукотворный

* * *

Заскрипит ли том нерукотворный,
Отпираясь туго, словно ларь? –
Выбьется наружу снег проворный,
Разгорится уличный фонарь.

Замерцает, завихрится стужа,
Предваряя бой стенных часов:
«Бой часов: ты звал меня на ужин.
Я пришёл. - А ты готов?.»

А в ответ – лишь жалобы минора –
Сор крупы, шуршание пурги.
Фарный, пыльный столб – и командора
Тяжкие, неслышные шаги...

Хриплый бой часов; уходит небо,
Скрипнув дверью, через чёрный ход...
Вознесенье и паденье снега,
В скважине последний поворот.

---

Ты в позднем маленьком вокзале

* * *

Ты в позднем маленьком вокзале.
За грязным столиком с тобой –
Твоя яичница на сале,
Твой вермут терпко-золотой.

Сидишь. А горечь травяная
Скользит из тяжкого стекла,
Но тепловозная, больная,
Опять тоска тебя взяла...

Она по рельсовым сосудам
Из ночи жёлтой – тут и там
Свистит, хохочет – и как будто
Баклуши бьёт по сторонам ...

---

Что-то вроде цветного аморфного газа

* * *

Что-то вроде цветного аморфного газа
Всё и вся – больше нет никого, ничего …
Это как-то случилось не сразу – и сразу
И в своей простоте до абсурда дошло.

Ничего… ни движения и ни частицы.
И ни облака, и ни вхождения в свет.
Только в зёрнышке слабом – росточком ютится
В прах ушедшая участь светил и планет.

Канул голос – и крик обескровлен и выжжен.
Но попало зерно в тёплый Отчий рукав –
И раскинула сад белоснежная вишня –
И Отец непослушных детей отругал …

---

Давай трапезничать, Лаура

* * *

Давай трапезничать, Лаура,
За чашкой жёлтого вина
Судьба, она, как пуля, дура,
А жизнь протяжна и скушна.

Потом – уложим чемоданы...
Ах, нет, я – вечный домосед.
Ты поезжай, а я останусь
Свой мирный доедать обед.

И мысли досыпать ночные...
Я на Петрарку не похож.
Обломовы всея России
Для утра мутного – не ложь.

Где неохота просыпаться,
Чтоб снова видеть лживый свет,
Дремать, а к вечеру надраться –
И всем свистеть, что ты – поэт.

---

Зимы чернёной серебро

* * *

Зимы чернёной серебро
И синь, и палевая туча,
И храма жаркое нутро,
В глазнице – колокол певучий...

Озябший крупяной народ...
А за оградою охранной
Под снегом братия живёт
И сон вкушает бездыханный...

И я причастен к сей поре,
И я к зиме неравнодушный,
Где скачет дятел по коре
Души, продрогшей и недужной..

---

Старая, добрая, кругленькая бабушка

* * *

Старая, добрая, кругленькая бабушка!
В крахмаленом чепце с отогнутыми краями,
Как лепестки ландыша,
В круглых роговых очках,
Старая, добрая бабушка,
Журча и вздыхая, как медный чайник на огне, -
Рассказывает свою единственную, бесконечно долгую
Правдивую сказку.
И пока в печке трещат дрова,
Наполняя жаром комнату,
Освещённую масляной лампой
И сальной свечой,
А за печкой скрипит сверчок, -
Мы, дети, раскрыв рты и потирая кулачками глаза,
Мы, повзрослевшие, рассудительные дети,
Заворожено слушаем бабушкину сказку,
Как сорок лет назад.
Мы смотрим в окно, где на туманном от мороза стекле
Блестят крупные, переливающиеся звёзды;
Смотрим далеко-далеко сквозь них,
И видим себя в небольшой комнате,
Озарённой масляной лампой и сальной свечой.
У яркой печки, где пляшут лиловые языки,
В ветхом кресле, со своим вязаньем
Сидит старушка;
И поверх очков глядя на нас –
Белокурую девочку в шёлковых кудряшках
И надутого, в коротких штанишках
И хлопковых рейтузах, мальчика, -
Она беззвучно и долго
Шевелит губами ...

---

Оле Лукойе

Оле Лукойе, свой зонтик раскрой,
Только не чёрный, а тот – золотой;
Снятся под ним города и моря,
Розы и печка, и Герда моя.

Ёлочный клоун, лампадка впотьмах,
Пуговка веры, надежда в клубках ...
Сладкая, мятная стужа души,
Свитер и варежки Каю вяжи,

Шапку с помпоном ... А ты не жалей,
Оле Лукойе, свой розовый клей:
Детям спринцовкой реснички смежай,
Зонтик раскрыв, бормотать продолжай ...

---

На узкой улице, где извивались трамваи

* * *

На узкой улице, где извивались трамваи,
Желтел немецкий и островерхий дом.
Напротив Девкиных бань едва узнаваем,
Чудной часовней серой не став с трудом.

Налево театр кукол, где месяц ловкий
Сиял остро, цепляя за петли свет;
Шипел трамвай, причаливая к остановке,
Где в шапке седого каракуля снился дед.

Он и теперь ещё, кажется, снится снегу,
Острым позёмкам в курящемся январе.
С веником в сумке, в полупальто – над веком –
Под домом немецким серым на лунной заре.

---

Вьются в сумраке - лестниц пролёты

* * *

Вьются в сумраке - лестниц пролёты,
Вьюга бьётся в фонарных шарах.
И ступает по лестницам кто-то,
И колеблется в звёздных ветрах...

Эй, ты кто, небесами охвачен?
Что ты ищешь в забытом дому?
Что ты давишься сумрачным плачем?
Что чихаешь в метельную тьму?

Не туда тебе, видно, дорога:
Спит в руинах твой запертый дом.
Только бурные жалобы Бога
За летящим мелькают окном...

---

В раскалённых галактик спиралях

* * *

– В раскалённых галактик спиралях,
В унесённом снегами дому,
На резиновом круге печали,
У тоски в папиросном дыму –

Бесприютно, светло, не укромно
Нашим душам – везде и нигде –
Как голодному псу, как бездомной,
Примерзающей к взору звезде...

---

Монастырь Мон-Сен-Мишель

Цвела на камнях валерьяна
Скупым розоватым огнём;
Вставал монастырь из тумана,
И крест золотился – на нём
Парящей полуденной птицей.

А в серых камнях, над водой,
Упорные бенедиктинцы
Обряд совершали святой …

И ласточки небо косили,
И плавал орёл в вышине …
И «амен» монахи твердили –
«Аминь» – отзывалось в волне …

Молились монахи и пели
На птичий шажок от чудес …

Там – бури порою хотели
Главами достать до небес.

Тогда – валерьяна скользила
Огнём негасимым в волне,
И пасмурный лик Михаила
В небесном являлся окне …

---

Контрабас пустотелый, фигурный

* * *

Контрабас пустотелый, фигурный;
Мешковинный чехол, тишина...
И в окне, в перекрестье лазурном
Золотая Ольховка слышна.

Из огня, из прошедшего прямо –
Воскресеньем, заботой, весной,
Молодой пополневшею мамой
И басовой, как провод, струной...

Ничего, что их только четыре
У отцовых крахмальных манжет, –
Этой грузной неявленной лире
Нет конца и названия нет.

---

Жил-был

* * *

Жил-был оловянный солдатик
Среди оловянных солдат…
Но может, о скучном и хватит:
От скучного зубы болят.

От скучного скачет сердечко
И плавится в стылый комок.
От скучного хочется вечно
Сверх меры добавить глоток…

Но мы и скучнее видали,
За шумными книжками шли,
Героев себе рисовали,
Забыть героинь не могли.

И в жизненной глупой толкучке
Сверкали, как блёстки, глаза,
Махали изящные ручки
И пели, смеясь, голоса…

И бледное зарево скуки
Кропило дома и дворы…
Не кончили этой разлуки,
Не вынесли этой игры.

---

Говорят, что жизнь в секунду вся

* * *

Говорят, что жизнь в секунду вся
Перед смерти косными очами
Промелькнёт ... Тогда душа твоя
Полинялыми пойдёт дворами –

Мимо кучи сизого угля,
Мимо ящиков с сосновой стружкой,
Мимо деда, улицы, куля,
Обезьянки – брошенной игрушки…

Мимо – трёх старушек, мимо их
Штопально-больничных разговоров,
Мимо снов, Бог весть, чужих, твоих,
Притаившихся в оконных шторах...

Мимо груды старого белья,
Таза битого, сварной кастрюли –
Вечная проохает твоя
И присядет отдохнуть на стуле...

---

Этот приспанный, настоящий

* * *

Этот приспанный, настоящий,
Детский хрупкий рачок, обман...
Тащит Пётр на берег снасти,
Дует в ракушку океан...

Паруса напрягает строго,
Душным кружевом обрамлён...
Глубина, крутизна, дорога,
Засыпанье, сиянье, сон...

---

Особняк

Статуэточный быт невесом,
Словно в рай отворённые ставни...
Мне сегодня привиделся сон:
Особняк отдалённый и давний.

Скрипы лестниц, балясин ряды;
На колодке парик, кринолины...
Невозможная, прежняя ты
Вместе с жизнью своей паутинной...

На устойчивых каблучках,
В чёрно-маковом платье из шёлка...

Пётр с плотницкой лирой в руках,
В злате вензельном книжная полка...

И – Евтерпа – и детской ноги
Мрамор хрящиков в путах сандалий...

Вот оркестр ударил в смычки –
И в ответ – лишь часы задрожали...

Повернулась – и ярким зрачком,
Как пером провела голубиным...

Гаснут свечи – пугается дом
Шумных бабочек с зудом заспинным...

Это тленья скудеющий жест?
Или смерть, половицы на скрепах?..
Или – время червивое ест
Молодильные яблоки в склепах?..

Иди просто состарились мы...

Ветхой полькой в надушенном зале
Завершается празднество тьмы,
На которое мы опоздали.

---

Гоголь

Долгоносый, с улыбкой кривой,
Как ты связан с утиным полётом? –
Зарешечен простылой Москвой,
Обеззвучен бытийственным гнётом...

Мы не то что бы рядом – вокруг,
Проходимцы, чинуши, герои...
Но зачем этот птичий испуг
Над рябой голубиной Москвою?..

Так же сонно от алых углей,
Так же хочется снегом укрыться –
Над золою, над жизнью своей
Замолчать, ухмыльнуться, склониться.

---

Посмотри, как зима бронзовеет

* * *

Посмотри, как зима бронзовеет.
А над ней незажжённой свечой
Снег стоит – и несбыточным веет,
И щекам от него горячо.

...И тревожно... А впрочем, не надо
Ни высот, ни падений, ни дней...
Вьюги бросовой ворох измятый,
Полыхнувшие угли огней...

Да и было ли долгое чудо,
Хлопья памяти, снега зола?..
Жизнь пришла неизвестно откуда
И зачем непонятно – прошла...

---

Колокол-сердце моё начинает беседу

* * *

Колокол-сердце моё начинает беседу.
Лампа желта, но, толкаясь в прибрежный гранит,
Светится Понт – и спасает свою Андромеду
Храбрый Персей
И на крыльях сандалий летит...

Свет да любовь всюду правят – и прахом, и миром.
Только зачем-то под лампой невесело мне...
Щит я возьму и заброшу орфееву лиру,
И улыбнусь Андромеде кофейной
И тёплой волне...

---

Бабушка девочки, в которую был влюблён

* * *

Бабушка девочки, в которую был влюблён,
Яичницу жарила, поила липовым чаем.
Утро звенело и пело в стекле окон
Утро жизни, которую примечаю
В мраморных лестницах, статуях живых –
В маске трагика, в шлеме – со свитком, сферой...
День начинается с летних песен моих –
Нет им начала, конца и общей меры...
Бабушка девочки, в которую был влюблён,
Спит под липами, видит глубокое небо,
Видит (видит ли?) тот же чудесный сон
С жаркой яичницей, липовым чаем, хлебом...

---

Уйти и не сказать... Мотивчик промурлыкать

* * *

Уйти и не сказать... Мотивчик промурлыкать –
Пускай себе под нос, далече от ушей
Воспитанных людей – отбулькать и оттикать,
И отстучать смычком по лаковой душе
Каморки на втором, где потолок с лепниной
Да трещина в стене, да травленый пруссак
По скатерти ползёт... и грушевый старинный
Вам выдаёт буфет стакан запойных влаг...
Уйти и не сказать... Не потому что гордый,
А просто языком ворочаешь с трудом,
И ночь в твоё окно просовывает морду
И лижет, и скулит, и лает о былом...

---

Из сна, из прошлого, из тьмы...

* * *

Из сна, из прошлого, из тьмы
Огнистый город сходит с неба –
Скрипят балясины зимы
На лестничных пролётах снега...

Открой зияющую дверь
И положи на полку лиру:
Ты всё, наверное, теперь
Пропел мерцающему миру...

Смотри, как реет снегопад
У тощей вечности в прихожей...
И ты седеешь, говорят,
На тень становишься похожий...

Ещё немного – и провал
Тебе к спине приставит крылья –
И все, о ком ты тосковал,
Тебе мелькнут за снежной пылью...

---

Был знаменит святой Франциск

* * *

Был знаменит святой Франциск
Изгнаньем бесов из Ареццо.
Лай, клёкот поросячий визг –
Орут – и некуда им деться.

Тот однорог, тот свинорыл,
А этот перепончат, чёрен...
И прочь летят, не чуя крыл,
Как россыпи ячменных зёрен...

И воплотилась тишина
В камнях: террасах, башнях, крышах;
Не греют распрю докрасна –
И масло смертное не пышет...

И – город треугольный свят,
И глохнет в гулком медном звоне...
И это семь веков назад
Увидел Джотто ди Бондоне...

...................................................

---

Людей, пожалуй, можно и любить

Людей, пожалуй, можно и любить ...
Осенним днём о чём нам говорить?
Осенним днём зачем и с кем нам спорить? –
Не лучше ли бутылку откупорить
И всё забыть?.. Но нет – нельзя мне пить:
Начав с ручья, я выпиваю море...
И это ложь: мне моря не вместить.

Но, Боже, можно же адамов род простить
За совести слепое угрызенье,
За сон, за морок, за ночное бденье,
За то, что осень повторится впредь,
За то, что нужно будет умереть
Среди подушек, пустоты и воя...
Но нет, не то... не то, не то – другое,
Другое не даёт покоя мне ...

---

Отпоют, похоронят, забудут

* * *

Отпоют, похоронят, забудут
И уйдут за шиповник оград,
Где румянится бабочек чудо
И шмели золотые гудят.

Где земля муравою слезится,
И цикада, подкрыльем звеня,
Травяною осипшею птицей
Никогда не окликнет меня.

---

Ветер ли бродит по ржавой крыше?..

* * *

Ветер ли бродит по ржавой крыше?..
Или падают с веток
груши?
Или вселенная –
Ближе,
Ниже –
Мухой запела –
Хочешь послушать?..

Где-то лягушка шлёпнулась в кадку
Или плеснула вечность смехом? –
Ближе,
Ниже...
Смотри украдкой,
Слушай –
И откликайся эхом...

---

Смотри, как блещет горний лёд...

* * *

Смотри, как блещет горний лёд,
Как память звёздами искрится;
Как дом пустеет, где живёт
Беда и темнота гнездится...

Смотри, провисли провода
Над пустотой оледенелой.
И все, что умерли когда –
Вот здесь слоняются без дела...

– Мы – дети снега и земли,
Нас просквозили коридоры,
И вьюги, вьюги занесли
В сердца нам ледяные споры...

---

Набалдашник колонки похож...

* * *

...Набалдашник колонки похож
На церковную маковку... Что ж,
Что по снегу до стеганой двери
Баба Рита не тащит ведро,
Не натоплено дома нутро –
И теплу не воздастся по вере...

А воздастся сугробам крутым,
Заслоняющим окна, как дым,
Словно веки набухшие Вия,
У забора – штакетнику дров,
Да колонке, где наледь ветров,
Да ведёрку, где вьюги кривые...

---

О снах, о Биче, о судьбе

* * *

О снах, о Биче, о судьбе,
О золотоволосых винах –
И о кузнечике в траве
Сухом, с прозрачностью заспинной;

О флорентийской пестроте,
Огнях сквозь прорезь маскарада –
И о мерцающей воде,
Роняющего груши сада...

О рыжем мороке глубин,
Где ходит рыба голубая –
И о сиянье вечных льдин,
Про Герду, бабушку и Кая –

Легко и весело текли
Мои невдумчивые речи...
И бессловесностью земли
Я был озвучен и отмечен.

---

Нет, не падаю - просто впадаю

* * *

Нет, не падаю – просто впадаю
В детство, в золото и тишину;
На худом саксофоне играю
И тяну контрабас за струну.

Да и он меня тянет, огромный,
Чёрным грифом и палевым дном –
В смежный день, разорённый, укромный,
С выходящим на небо окном...

---

Свернётся времени огонь

* * *

Свернётся времени огонь
В газетный обгоревший свиток.
И я вложу в твою ладонь
Последней нежности избыток.

И будет день черней смолы,
И будет вечер мирозданья,
И жизнь, как облачко золы,
Вспорхнёт от твоего дыханья...

---

Навеяно картиной Питера Брейгеля Падение Икара

1.

Снова вечера злато застало
Земледельца за плужным конём.
Начинает паденье сначала
Юный грек, оперённый огнём.

Так же купольно светится море,
Раздувают меха корабли.
Вновь исчезнет Икар, как на горе,
В светлом мраке за кромкой земли...

Снова слушать Дедала не будут
Хлебопашец, зевака и конь.
Да и море не высветит чуда,
Как войдёт в его чрево огонь...

Да и овцы... А впрочем, не стоит
Останавливать времени бег:
Каждый вечер с гримасой героя
Исчезает в волнах человек.

2.

Лошадёнка, крестьянин и плуг;
Бродят овцы по берегу моря.
Море светится, море – испуг,
Море – золото горнего горя.

Вскинув голову, сдуру – куда
Устремляешь ты взор мутноватый? –
Там – лишь злато, беда и вода,
Оперение там и утрата…

Или лишнего принял на грудь,
Или в брюхе бурчанье обеда?
Не угодно ль под ивой всхрапнуть,
Да продолжить потом у соседа?..

Озаряется вечер слепой,
Бродят овцы, послушное стадо.
Не шумят паруса над водой…
Никакого паденья не надо.

---

Как хорошо, что жизнь прошла

* * *

Как хорошо, что жизнь прошла
(тебе поведаю как другу)!
Ну сколько можно, как юла,
Скользить по замкнутому кругу?..

Гусара, мячик, барабан,
Двух кукол в платьицах из хлопка
И дворника, что вечно пьян, –
Уложат бережно в коробку.

Уйдут; погасят тишину
И свет дверной прихлопнут мягко.
И сладко в коробе усну,
Меж снов поёживаясь зябко...

---

Давай ты что-нибудь свяжешь крючком

* * *

Давай ты что-нибудь свяжешь крючком –
Тоску ли мою, паутинный сплин,
В глазах ли туман или в горле ком...
Или пуловер простой один.

Холодно, зябко мне ввечеру.
Выйдешь на улицу – вьюга жжёт...
Свяжешь? Холодно – я не вру:
Просто меня никто не ждёт.

---

Снег стрекочет на швейной машинке

* * *

Снег стрекочет на швейной машинке:
Всё латает разлезшийся день;
К рукаву пришивает снежинки,
К детской спаленке – сладкую лень...

Не шумит и не шепчет в прихожей –
С шубки брызжет живою водой...
Оживи меня строчкою тоже,
Награди опушённой звездой.

Что б на лестницу света вступая
В обжигающей щёки пыли
Я не умер от снежного рая
От огня ледяного – с земли...

---

Давай наши души положим под гнёт

* * *

Давай наши души положим под гнёт
И в бак нашинкуем капусту.
Тоска на шесте в огороде растёт –
В больших рукавах её пусто...

И хмуро в ветрами простёганном дне,
И сыро в просторе вороньем.
И брага капустная бродит во мне
Всё смертнее,
Всё неуклонней...

---

Свеченья проём, тишины поворот

* * *

Свеченья проём, тишины поворот
И снег, словно дом, где никто не живёт –
С глухим телефоном настенным,
Где ветра порою стучат башмаки
И музыки чёрной пылятся круги
В картонной коробке вселенной...

Добро ли случайное, стылое зло –
Но всё же с тобою нам, друг, повезло:
Бессрочными бродим тенями,
От холода ёжась, по гулким дворам.
И медленный снег открывается нам,
И время мерцает над нами...

---

Где снегов половецкие пляски...

* * *

Где снегов половецкие пляски
Да простора булыжного гнёт,
Словно тесто могильной закваски,
Распухающий город встаёт.

Поднимаются башни и стены...
Это снег ли, огонь побелел?
Или бес отползает в геенну,
Или ангел скучает без дел?..

Где-то колокол детски заплакал,
Просвистели полозья саней...
– Что же сердце? – Да ну его нА кол.
– Что душа? – Богородица с ней...

Не качает она коромысло –
Так бредёт себе вьюгой кривой,
Где белёсое солнце повисло
Над спалённой снегами Москвой.

---

Расплывается детски зрачок

* * * Серёже Пагыну

Расплывается детски зрачок –
И огни наполняются влагой…
Спой мне песню, сверчок Чувачок,
Или выдуй соринку хотя бы –
Из-под каменных снов и оград
На Ольховке…

В далёкой Молдове
Кровный брат твой, неведомый брат
Голосит о скучающей доле –
Кукурузы, слепней, слепоты
За забор ускользнувшего лета…
Спой мне, спой – или ленишься ты?
Или славная песенка спета?..
Или вышел трескучий задор? –

Нет, душа наберёт обороты –
Застрекочет и вспыхнет мотор
Неизбывной
И памятной ноты.

---

Не довольно талдычить о рыжей?

* * * памяти Вальки

Не довольно талдычить о рыжей,
О безбровой неряхе с косой?
Лучше бабочки светлость услышать,
Оперённой застыть стрекозой.

Лучше луковым лучиком глянуть
Из небесных прорех и щелей…
Вынуть душу из рёбер баяна –
И навек улыбнуться над ней.

---

Берёзовой коре судьбы не занимать

* * *

Берёзовой коре судьбы не занимать
У пепельной земли, отверженной и вдовой ...
А в поздних небесах - воронья благодать
И пение струны, протяжной и суровой ...

Заржавленная Русь, о чём расскажешь мне
Наростом стволовым, погостом в небе сиром?..
Когда б не твой призыв в спасённой тишине –
Я б тоже стал стволом над потрясённым миром ...

---

Как стихи ни пиши - всё равно ты один

* * *

Как стихи ни пиши – всё равно ты один,
Поломали твои голубятни.
И всё мудрости ждёшь и каких-то седин –
Января голубей и опрятней.

А меж тем, уж давно наступила зима
И во сне твоём прутиком шарит,
И боишься щекотки, и сходишь с ума,
И, вскочив, зажигаешь фонарик –

Или лампу, ночник, желтоватый пожар,
Только б не было этого зуда,
Где и жить невозможно от дев и гитар,
От облаток, от святости, блуда...

От старьёвщика тени за гулким углом,
От трубы без гнезда и без дыма...
От гостей, не сидящих за долгим столом,
От хлебов, не преломленных Сыном.

---

В простылом тазу, где отбита эмаль

* * *

В простылом тазу, где отбита эмаль,
Замёрзла зима, как на грех.
И колешь в тепле твердоклювый миндаль
И грецкий волнистый орех.

А в печке, треща, веселятся дрова,
Огню подставляя ладонь.
И к ночи – дощатая сказка жива,
Как пешка
И шахматный конь.

И слушаешь,
слышишь её немоту,
В висках ли,
в поленьях,
в щелях...
Зима разложила сушить бересту,
Зажгла серебро в волосах.

И странно, и страшно, что ночь у крыльца,
Что месяц безлик и остёр,
Что свищут дрова – и гудит без конца
Заснеженный времени бор.

---

...А численник перекидной

* * *

...А численник перекидной
Пластиной щёлк – и день проходит...
И осень мутной пеленой
Дождя – струясь, на землю сходит...

Тысячеглазый мир в слезах
Дробится, падает, моргает –
И, как печаль в твоих глазах,
Из года в год перетекает...

---

Над свечой оплывшей - нитка дыма

* * *

Над свечой оплывшей - нитка дыма ...
Осени за окнами темно.
И глядит она, неуследима,
Из промозглой тьмы в моё окно.

Ни улыбок, ни зари вечерней,
Ни угроз, ни ропота ветвей.
Лишь налёт из золота и черни
На глухом стекле души моей...

---

По слепому огарочку - ночью

* * *

По слепому огарочку – ночью,
По пескарику тощему в день –
Научи меня, грешного, Отче:
Одному мне тоскливо – и лень ...

Не умею молиться, как надо,
Класть поклоны до рези ушной;
Научи: и тоска моя рада
Будет свечке и рыбке одной.

---

Почему у ангелов землисты лица

* * *

Почему у ангелов землисты лица,
Почему у крылатых распухли ноги?
Или это мне только снится, снится?
Или прошёл я не все дороги?..

Почему у ангелов плохи лапти,
Меч проржавлен (от непогоды?).
Дождь грибной – и смеются капли:
Со стола небесного каплют воды...

Хлебопашец, хозяин и воин славный,
Обведённый глазурью неба (неба?...),
С нимбом пепельным в раму вправлен –
В красных пальцах – косица хлеба ...

---

Когда затихнет птичий зуд

* * *

Когда замолкнет птичий зуд
В лесу моей дремучей плоти
И люди сказкой назовут
Тоску по ласке и заботе, –

Я буду рядом в этот час –
Снежинкой, ягодой, синицей,
Замёрзшей детской рукавицей –
Теплом, оттаявшим у глаз...

---

Снова детство наутро приснится

* * *

Снова детство наутро приснится,
Рябь кирпичная, колокола …
Черепки силуэтов и лица
Сновидения склеит смола.

И поведают тени сплошные,
Про квадратную арку и двор ...
Про настенные сказки ручные,
Про гитары грудной перебор.

И про то, как ушла в одночасье
Вся ненужность, вся значимость лет –
В янтарей комариное счастье,
В сновидений запёкшийся свет ...

---

Сонная муза, ах если б не ты

* * *

Сонная муза, ах если б не ты,
Что бы я делал на дне темноты,
Как в диогеновой бочке?
Древних читал бы, капусту солил?
Пил из последних стоических сил,
Ставил бы к локтю примочки?..

Но – как светло и вольготно с тобой!..
Крутится-вертится шар голубой,
Грузный, без видимой цели...
Выдавишь жизнь, как из тюбика клей –
Нет тебя злее и нет веселей
В этом ребяческом деле.

---

Тень Петра

Тень Петра (не идол жестяной
Из бутылочных корявых пробок,
Из изделий скобяных и скобок) –
Взгромоздилась важно надо мной.
– Вот кафтан зелёного сукна,
Вот – поношенная треуголка.
Всё отдам я за стакан вина ...
Всплеск волны – и снова тишина ...
Спит река; голодным рыском волка
Над Москвой усталой ночь полна.
– Ну, держись, черкес – обидчик мой!:
И когда ж галеры и фрегаты
Неглубокой шли Москвой-рекой? –
Мне коня довольно – над Невой;
Вот мундир – как медь, зеленоватый ...
Вот мой кубок (Белого Орла?..) –
Тень ко мне десницу протянула:
– В нём – болот финляндских полумгла
И немецкий градус Вельзевула ...
В нём Голландия и в нём Париж –
Не дают покоя мне доселе ...
Наливай скорей – ну что стоишь,
Нынче третьим будет – Церетели!

2008 г.

---

Варит тыкву на кухне жена

* * *

Варит тыкву на кухне жена,
И грибы огрызаются в масле...
И домашней души тишина
Наполняется паром, как ясли.

И заката горючий навес,
Просочившийся золотом в детство,
Осеняет ягнят и овец,
И солому... И мать, и младенца.

---

Как память бережно хранила

И.К.

Как память бережно хранила.
Как жизнь истёрла, износила,
Как уничтожить не смогла ...

Вон там, на дне песчаной речи –
Дыханье, локоны и плечи,
Дыханье, локоны, крыла ...

---

Говори, не молчи, говори

* * *

Говори, не молчи, говори.
Всё равно не дождаться зари.
Эти рваные мысли мельком,
Эта лампа - и ночь с мотыльком...

Нет другого, поди, у меня
Ни жучка-светлячка, ни огня;
Сам, зелёный, лечу
По кривой,
Свет заёмный лучу,
А не свой...

Говори, не молчи, тишина:
Ты и дочь мне, и мать, и жена...
Так зачем же так страшно порой
Голос твой
Голосит пустотой?..

---

Спи, тоска, в деревянной кроватке

* * *

Спи, тоска, в деревянной кроватке,
Под желтушную лампочку дня.
Спи, сестра моя, чутко и сладко,
И во сне не забудь про меня...

Пусть приснится тебе, как бывало,
В воскресенье в родном далеке –
Грозный ангел с лучом из металла
И с пшеничной косицей в руке.

Пусть шепнёт, хлебопашец и воин,
На землистом наречье своём –
Как прилягу, тобой успокоен,
На кровать свою пасмурным днём ...

И на ложе провально-упругом,
Мне в воскресном привидится сне,
Как бредя, то с мечом, то за плугом,
Приближается небо ко мне ...

---

Седины растрепав, прибой

* * *

Седины растрепав, прибой
Ступает по камням…
Как доживать нам век с тобой
На сизом склоне дня? –

Тревожных птиц кормить с руки
И собирать на стол –
Вино лиловое тоски
И крупный снов помол...

Сухарь размачивать стиха –
Ловец трески скупой
У шумных берегов пока
Не бросил якорь свой.

---

Лишь солнце на стёкла - стекольщик весёлый

* * *

Лишь солнце на стёкла – стекольщик весёлый
С утра с неумехой-чеканщиком пьёт;
И меди обрезки по пыльному полу,
И в банке – оса по варенью плывёт.

Стекольщик что надо – хоть нос, как из меди,
И дремлет чеканщик, хоть трезв, как стекло ...
В сей час из дворовых каких лихолетий
Вас в комнатку смеха сию занесло?..

Из тёмных каких тайников и подвалов
Моих бессознательно-радужных снов?
И что мне до бедного звона металла,
И что – до прозрачных и хрупких стихов?..

---

С чего начать? С туманов и дождей?..

* * *

С чего начать? С туманов и дождей?
С чернёных сучьев, с лиственного тлена?
Или с души, где жарче и темней,
Чем в просмолённой бочке Диогена?

С чего начать?.. С дымящейся волны,
С кривого бота, чаячьего гула?
А может быть, вступленья не нужны
И сцена лжёт, и драма обманула?..

И всё ж, начнём, не углубляясь в суть,
С чужой судьбы, с заброшенного храма,
С потёртых лет, которых не вернуть,
С ратина, «Шипра», реквизита, хлама ...

И пусть тогда темно, как в сундуке,
И пусть промозгло, горячо и сыро –
И старый дворик с фонарём в руке
Не помнит сцен из Данте и Шекспира ...

---

Осыпается ночь мотыльковым крылом

* * *

Осыпается ночь мотыльковым крылом,
Убеляет Ольховку мучица.
Ты не слишком грусти, что не светится дом
Не скрипит половица.

Что опасный зигзаг на подбитом стекле,
А на лестнице – стёртые камни,
И нелепая жизнь заскучала во мгле,
В невозможном и давнем...

Что звонок, онемев, чей-то слушает стук
В притворённые двери без ручек –
Что хранили тепло человеческих рук,
Верных встреч и отлучек ...

Если брошенный чапельник в кухне найдёшь,
Черепок от маслёнки, точило ...
Что дала тебе эта священная ложь –
Жизнь чему научила?..

Возвращаться туда, где бедлам и распад,
И лучами нездешнего света
Освящается всё – невпопад, наугад
По веленью поэта...

---

Демон

В беспамятстве неба, в сиянье вершин
Над пропастью хладной сидел он один,
И было ему не до света…
Крылатый, дрожащий, как осенью лист;
Улыбка кривилась… И гор аметист
Закатом туманился где-то.

Вот камень - за камень – густой камнепад
Проносится мимо… Но, думой объят,
Он дробных раскатов не слышит.
Он в гордой прерывистой дрёме своей
О прошлом скорбит, презирая людей,
И смуглыми рёбрами дышит…

Тамара, царица, грузинка, жена
Любовью ли, чёрной тоской сожжена,
Желанна, невинна, свободна…
И руки ломая, на небо взглянул –
И сдержанный стон со скалы соскользнул,
Взмывая над бездной холодной …

---

И всё полетит вверх ногами...

* * *

И всё полетит вверх ногами,
И перевернётся вверх дном.
И будут кружиться над нами,
Топыриться чёрным пером.

И солнце монетой туманной
Повиснет в чужой вышине...
И кто-то душой нежеланной
Приблизится тихо ко мне.

И молча так скажет и странно:
Я был сочинитель – и вот
Я думал, что сердце – как рана –
По смерти моей заживёт...

Но с каждым натужным ударом
Межрёберный жар нестерпим,
Всё тем же несчастным пожаром
Я болен, велик и палим....

Шепнёт – и безликим скитальцем
Скользнёт за отвесный утёс,

Зажав в подагрических пальцах
Его переживший вопрос...

---

Когда в воскресенье пустеет храм

* * *

Когда в воскресенье пустеет храм,
И нищие у ворот
Встают и ходят, кривым ветрам
Хмельной подставляя рот,

И птица, что галкой у них слыла,
О доле галдит своей –
Тогда-то провального снега мгла
Встаёт у резных дверей ...

И чудится в зимней дымке мне
Пространство иного дня –
И конские гривы, и свист саней,
И мех, холодней огня ...

И жаркой улыбки твоей извив,
И призрачный иней век ...
И снег перекатный – за взрывом взрыв,
Холодный и пыльный снег...

---

А Моцарт Реквием писал

* * *

А Моцарт Реквием писал,
Один, в пустеющем вокзале,
И треснувшие брёвна шпал
Да Бог об этом лишь слыхали...

Да глуховатый тепловоз
Куда-то свой вагончик двигал ...
А Моцарт веселел от слёз,
Вина, носильщиков и криков ...

Когда же к грязному стеклу
Слепая ночь луной припала,
Водил он пальцем по столу –
И где-то музыка звучала ...

---

Вот она, зима моя со склоном

* * *

Вот она, зима моя со склоном,
С ельником, трусящим по бокам.
Прогреметь бы стареньким вагоном
К голубым и блёклым облакам.
Прицепить минувшее с дровами,
Вагонетку гулкую с углём –
Железнодорожными дворами,
Зимним серым небывалым днём.
И на небе распластавшись, просто
Ни своих не ведать, ни чужих,
Кроме – в сером облаке – погоста,
Кроме вихрей снега столбовых …

---

На картину Яна Вермеера Молочница

Уж больно прощаний не хочется
Со скарбом людским, не людским ...
В причудливой раме молочница
На стенке с кувшином своим.

И утро, залившее комнату,
Синеет густым молоком;
Торговку с дарами запомню я –
В чепце, словно ландыш, благом ...

И этих, что нищими кровами
И скудостью чаш бытовых,
Надеждой и верой безбровою
Всех песен надёжней моих –

Корзиною, глиняной трубкою,
Бутылкой без пробки, смычком ...
И жизнью огрубленно-хрупкою,
Как крынка с парным молоком.

---

Навеяно картиной Питера Брейгеля Охотники на снегу

1.

Зима. Как крестик мельницы далёкой,
В пространстве пористом летит сорока:
Что жизнь и смерть – два взмаха колонка? …
На лёд зелёный вышла мелюзга,
Рассыпалась, как зёрна чечевицы ...
И тяжкий хлеб из житницы струится…

2.

Скупа зима, как трезвый человек …
Но праздник на носу; но холм, но снег –
Где три охотника и дерева – рогаты,
Борзые гнутые... В селенье небогатом
На дне Фламандии, художнику родной –
Канун сочельника, заботы, выходной ...

---

Прощай, чернильница из меди

* * *

Прощай, чернильница из меди,
И слёзный дар, и шум пурги,
И дом мордовских лихолетий,
И двор, где не видать ни зги....

И дворник, фартучный татарин...
Приду ль когда-нибудь сюда,
Барчонок, карапузик, барин –
Смотреть с моста на поезда?..

На их печальные дороги,
На дым лиловый смутным днём –
Немой, сиятельный и строгий
В пальтишке клетчатом своём...

---

Облака овечки, странно

* * *

Облака овечки, странно,
Цокают на юг...
Шар игольчатый каштана,
Мой зелёный друг,

Не уколешь, не утешишь,
Словно неспроста –
Треснув, высунешь орешек,
Приоткрыв уста...

И заржавленные свечи
На листа ладонь,
Покраснев, поставит вечер –
Вспыхнут – только тронь!

Не снимай с запястий кольца,
Милая, мой друг...
В небе чудо-колокольцы
Цокают на юг...

---

Дружок, не прощайся со мной

* * *

Дружок, не прощайся со мной,
Мы встретимся как-нибудь, где-то –
Хотелось бы снежной зимой,
Но можно – в дождливое лето.

На лестнице волглой во тьме,
В разрушенной светлой квартире –
Пол-улицы вспыхнет во мне,
И всё переменится в мире...

Ты с сеточкой – в сердце пройдёшь,
Где годы смели паутину...
Какая давнишняя дрожь –
Перила вдоль улицы длинной...

Где даже не остов – молва
Ленивых и красных трамваев –
Вдоль стен, вдоль руин волшебства,
Где каждый твой шаг узнаваем....

---

В детстве моего отца разбираться в часах учил пленный...

Пахнет щами, Красносельской кислой,
И трамвай торопится небыстрый,
И глядят дворы из-под бровей;
Немец без погон – в часах наручных
Стрелку жизни двигает беззвучно –
И отцовой, прошлой … и моей.

---

А мне пристало о зиме

* * *

А мне пристало о зиме
Писать – пускай зима дымится,
И крыши в звонкой бахроме,
И стёкол огненные лица.

Мороза яркий карнавал,
Под детским валенком – столбушки...
А тот расшил, разрисовал
В дворовом ящике – игрушки.

Ага, чтоб ожили они –
Всего три пальчика и надо,
И в детской – таинство возни,
Иконы, ёлка и лампада.

---

Не тлейте, липушки, желтея

* * *

Не тлейте, липушки, желтея,
Не погружайтесь в смертный сон.
Танцовщицей из Иудеи
Мой бедный череп иссушён.

Скользит она по кромке краха
Веков, дымящейся листвы,
Уже не замечая страха
Ещё не мёртвой головы.

---

Всё - время выдует в трубу

* * *

Всё – время выдует в трубу –
Прах семенной и сор бумажный, –
Солдатик проскользнёт отважный,
Погонит сохлую траву ...

И дни твои ... и дорогие
Прикосновенья губ и рук;
И всхлипы памяти глухие,
И похоронной меди звук ...

И всё, что в небесах парило,
И что земной влачило путь –
Скучало, пело и любило
В надежде время обмануть ...

---

Даже в тусклой ночи, даже в прошлой слепой глухомани

* * *

Даже в тусклой ночи, даже в прошлой слепой глухомани
Ты ведёшь диалог...
Радиола с резиновым кругом, гардины, герани,
Абажура цветок.

Сколько детских ещё, запылённых, усопших, глядящих
Ты пригреешь вещей
У буржуйки, на кухне, на сердце бессонниц, галдящих
Над подушкой твоей?..

И начнёшь узнавать, принимать и вышёптывать снова
Из отставленных лет
Радиолу, гардины, герань – и скупые на слово –
Звуки. Запахи. Свет...

---

Черно-лиловый виноград

* * *

Черно-лиловый виноград,
Лозы полуденной творенье …
Его не трогает закат,
И не грозит ему старенье.

Ни впалых глаз, где даль мутна,
Ни острых скул, где ночь провалов;
Душа лилового вина
Своих бессмертных ждёт бокалов …

Намного раньше, чем Сократ,
Она, чей сон в веках задушен,
Нам в чашу впрыскивает яд
Из чёрно-розовых жемчужин ...

---

Как жаждущий вечно, что пьёт и не может напиться

* * *

Как жаждущий вечно, что пьёт и не может напиться,
Как будто в прореху в кувшине уходит вода, –
Я в памяти жаркой рисую звучанья и лица –
О, если бы только... – и запахи: в этом беда ...

Я помню, как пахнет сверчковая ночь и каменья
Сияющих звёзд, и кирпичный ольховский квартал.
И запах резины, где спящих троллейбусов звенья,
Я б кистью малярной на синем боку написал ...

Я б высек резцом на граните летучие даты
Извечного «Шипра», кладбищенский липовый мёд.
И время замедлил бы я, приглушив ароматы
И звуки, и лица, и сны – где ничто не пройдёт...

---

Сквозь сон улыбается солнце

* * *

Сквозь сон улыбается солнце,
Оконная рама дрожит;
Проходит трамвай под оконцем,
А дедушка нитку смолит.

И шить, и латать ему старый
(Совсем ещё новый!) башмак ...
А там – нелупейка под паром
И горстка хамсы на пятак.

Зачем же так за сердце тянешь,
Суровая дедова нить?
Ну разве ты время обманешь,
И разве заставишь забыть?..

Истоптаны, стёрты подошвы;
Отшаркал наш дом, опустел –
Стоит он, свидетель о прошлом,
Как старый сапожник без дел.

Молчит он, глазницами вперясь
В ольховский пугающий мрак;
А дед у незапертой двери
Сидит и латает башмак ...

---

Что вы снитесь, каракули вьюг

* * *

Что вы снитесь, каракули вьюг,
Леденящих позёмок осколки?
Абажура оранжевый круг,
Шоколадное детство у ёлки?..

Домовитая жизнь, как в кино,
В шароварах, в засученном хлопке?
И к чему этот сон с домино,
С выниманием сердца, как пробки?..

Оттого, что, наверно, теперь
Не войти в эту явь за рогожей,
Приоткрыв темноватую дверь
Из забрызганной снегом прихожей ...

---

Былое - сетчатый листок

* * *

Былое – сетчатый листок,
Часов колёсико, звонок
В давным-давно чужой прихожей ...

А нам и грустно, и светло,
И льдистый воздух – как стекло,
На сказку зимнюю похожий ...

Там – королева за окном,
Там – над чугунным утюгом
Тень бабушки в чепце колдует.

Там – розы пышны и красны,
И явью стать готовы сны,
И жаром из камина дует ...

... И я – из книжки достаю
Безделку давнюю свою –
Листок родимый, ставший прахом

У бедной Герды на глазах –
Верчу колёсико в часах
С восторгом, жалостью и страхом ...

---

Я своего не знаю часа...

* * *

Я своего не знаю часа,
Ты своего не знаешь дня.
И потому злосчастье наше
С усмешкой смотрит на меня.

И на тебя оно взирает,
Потупив взор по вечерам...
Но, может быть, оно не знает,
Что не дано расстаться нам...

Не суждено дождаться срока,
Чтоб нас, как ветви, развело –
Ни здесь, где смутно и убого,
Ни там – где чисто и светло.

---

Ни чужим умом, ни на лад чужой

* * *

Ни чужим умом, ни на лад чужой
Ни прожить нельзя, ни пропеть невмочь …
Мальчуган был мал … вырос – стал большой,
И никто не мог не расти помочь.

Но остались с ним рукавицы две
Пустотой висящие из рукавов,
Да – ресницы лёд, да снежинки те –
От порхающих в синеве снегов…

За окном пурга, на дворе дрова,
Студень к празднику из свиных копыт …
И соседка-Смерть, что всегда права –
И кухарка-Жизнь у потухших плит…

---

Я вам рассказать захотел

Я вам рассказать захотел,
Как млеют лиловые угли …
Как сказочник старый сидел
И к печке протягивал туфли.

И снились ему при свече
Под вьюг за окном завыванье –
Сердечный комочек ничей
И крошечной блёстки сверканье …

Когда ж сновиденье ушло –
Сидел за раскрытой он книжкой.
И с ужасом утро нашло
Золу за чугунной задвижкой …

---

Прабабушкины бусы

1.

Бусы, бисер мой чудесный,
Лет развинченная нить –
В темноте сердечной тесной
Как же мне вас не хранить?..

Вас шкатулка голубая
Ограненного стекла
Помнит; помнит – как живая
Фёкла Павловна была ...

Помнит: в храм она ходила,
За просфорочкой сухой ...
Чай из блюдца пить любила –
Сахар звонко-голубой ...

Помнит – тусклую посуду,
Помнит Пасху и блины ...
Сквознячок – не весть откуда –
Домотканой старины ...

И в шипах терновых смуглый
Лик в окладе на стене;
И слезу на щёчках пухлых –
И рубашечку на мне ...

Снег и санки в воскресенье,
Скрип полозьев на снегу,
Детства битые колени,
Смутной старости пургу ...

2.

Мышь шевелится в подполье.
Всё б иголки да клубки;
Всё б – похмельные застолья,
Всё бы – кружево тоски –

Там, где медленные спицы
Нитку пухлую жуют,
Где, в подушку спрятав лица,
Снами ангелы поют ...

Подожди немножко: будет –
Будет дудка и свисток,
Будут звери, будут люди,
Крови радостной приток ....

Будут вечные желанья,
И мгновенья, и миры;
Будет ясность и незнанье
Человеческой игры ...

Будет шахматная скука,
Будут шашки-поддавки;
Стихотворство и наука,
Сны – и кружево тоски,

И бессонница, и спицы –
И с гремушкою сухой
Ангел маковый приснится,
Шумный, сладкий, завитой ...

---

Пускай поспешных лет и дней осталось мало

* * *

Пускай поспешных лет и дней осталось мало,
И Биттлз не поют, и не танцуют твист –
Ну что тебе ещё там жизнь набормотала:
Что сердцем ты тяжёл, что ты душою чист?..

Но что тебе с того, стареющему скряге,
Червонцы памяти зашившему в чулок?
Недаром любишь ты прикладываться к фляге
И за глотком тоски отхлёбывать глоток –

И с миром засыпать, в улыбке полудетской
Пытаясь удержать в безудержном бреду –
И мальчика с сачком, и палисад соседский,
И прелый вишен дух в распаханном саду...

---

Жара... Всё уложит, припудрит жара

* * *

Жара... Всё уложит, припудрит жара.
От женщины, что хоронили вчера,
До самого синего моря...

А как из трубы вылетал чёрный клуб,
И тлела она у потресканных губ,
У глаз материнского горя...

Палёная фуга, орган дымовой,
Какая музЫка вилась над тобой,
Роилась, алкала, чернела?..

И жизнь превращалась в кладбищенский дым,
И спал крематорий – и сухо над ним
Бессонное море горело...

---

Липы, липы снились мне всю ночь

* * *

Липы, липы снились мне всю ночь ...
А теперь – в цветущем изумруде
Ирода танцующая дочь
Голову мою несёт на блюде.

Шепчет, шепчет утро, наступив:
Лучше бы тебе не просыпаться,
Засыпая, рот перекрестив, -
Именем своим не называться ...

Разбудили слуги и ведут.
Пальцы шею щупают, немея …
Ах, зачем так пахнут и цветут
Липы, где танцует Саломея?..

---

Жил-был оловянный солдатик

* * *

Жил-был оловянный солдатик
Среди оловянных солдат –
Их младший, бесстрашный их братик,
Но был без ноги, говорят...

Танцовщица с блёсткою-брошкой
Напротив жила во дворце;
Стояла на тоненькой ножке
Она иногда на крыльце ...

И радостный свет излучали,
Их взгляды – и было светло...
Но в полночь часы ударяли,
И петлями лязгало зло.

Табачная плесень и зависть,
Мышиная серость и прыть,
Распухнув за день, просыпались,
Чтоб козни ночные чинить...

... И ты, полуночник-писатель,
Стихи не пиши по ночам!
И, сказок слезливых создатель,
Дневным доверяйся лучам.

Пусть тень твоя будет короче,
А сказка добрей и длинней.
Пусть меркнет свеча полуночи
У мирной кровати твоей.

И сон, где стираются лица,
Отпустит тебя в забытьё,
И где ничего не случится –
С солдатиком и танцовщицей
И с крошечной блёсткой её ...

---

Хранитель времени, мой часовщик

* * *

Хранитель времени, мой часовщик,
Как шестерёнок и пружин язык
Ворочается, щёлкает, дрожит –
И между дёсен времечко бежит...

В фамильной лавке, сидя у окна,
Ему пуловер штопает жена,
Чтоб он согрелся, сидя у печи,
Где годы обжигали кирпичи...

Но снова ночь – и стрелочка сверчка
Отстукивает жизнь часовщика...
И спит жена, и тяжелеет мрак,
И время ищет свой ночной колпак...

---

Красотка и стеклодув

Он выдул колбу из стекла.
И в ней красотка зажила,
Трюмо поставив в спальне тесной.
Наутро пудрилась она,
Потом садилась у окна
Румяной куколкой прелестной.

И вдаль глядела... За стеклом
Слезилась осень волшебством
Дождя и ржавого каштана ...
И стеклодув, едва живой,
Кивал ей глупо головой
За оболочкою стеклянной ...

---

Что останется после меня

1.

Что останется после меня? –
Перекатная зыбь волновая,
Нерасцветшие ландыши дня?
Виноградная гроздь костяная?

Недозрелая высь облаков,
Шапки мыльников в розовых хлопьях? –
Пара шхун в ореоле снегов –
Нашей тающей жизни подобье ...



2.

В бутыли, обвитой верёвкой,
Под пробкой, с тягучей вишнёвкой
Молчит моя память, темна ...
Когда разольёшь по стаканам,
Так сладко прикинуться пьяным –
И верить, что жизнь не страшна ...



3.

Кричит петух. Жара сквозная.
Отцветшие лоскутья штор.
В овечьих шкурах угорая,
Лежат во сне вершины гор.

Медузе в шаткой глубине
И чайке грезится прохлада ...
И только гроздьям винограда
Не жарко думать о вине ...



4.

Сколько лет мимолётных осталось,
Сколько солнечных дней в отпуску
Наблюдать шоколадницы парус –
Золотой – на ромашках в снегу?

Слушать вечером, в дымке лиловой,
Сквозь оранжево-синий закат –
Как рыдают над волнами вдовы
И рыбачьи баркасы гудят?..



5.

Белёсый катер паучком
Бежит по паутине шаткой.
И море вдовьим рукавом
Слезинку вытерло украдкой.

Но собирать пора на стол:
Гранёный штоф с буханкой хлеба
И соли траурный помол –
На выцветшей скатёрке неба ...

Забросив сеть, поймать трески,
Обняться и расстроить струны –
Как в прошлой жизни – рыбаки
И вечно стонущие шхуны ...

6.

Не страшно мне море, где в дрёмной дали
Унылый кораблик белеет,
И старые баржи стоят на мели,
И ветхие шлюпки ржавеют.

И трубы умолкли, закончился бал,
И парус, упав, дотлевает;
Где колокол, белый от соли, звучал –
Там ветер верёвку мотает ...

На кладбище тихо, лишь дышит прибой
И пенится мутная брага,
И ночи, где соль и дурман спиртовой,
Под пробкою – полная фляга ...

И тихо ... Зеркальных уловов дневных
Матросы гудят в промежутке.
И в тучах играют, наверно для них,
То звёзды, то лоцманов дудки ...



7.

В долине жарит, только с гор
Бежит ворчливый гром.
И виноградника узор
Сквозит резным листом.

Повисли гроздья тяжело,
Напиться ждёт лоза,
Но туч не хмурится чело,
Не катится слеза ...

Для тех, кто в жарком слове рос,
Кто сам растил его –
Обманный жизни гром – без слёз
Не значит ничего ...

---

Под странной улыбкой, по скатерти липкой

* * *

Под странной улыбкой,
По скатерти липкой
Течёт золотистый портвейн.
А бедный Евгений,
Он думает: гений,
Он думает: гейневский Рейн.

Он думает, Гретхен,
Он думает, Лизхен -
Колотит бельё на мостках,
Не чувствуя ветра,
Не чувствуя листьев,
Не чувствуя камня в ногах.

А птица
ютится
В щебечущих ветках,
И тополь колотит листвой. –
Он думает: Лизхен,
Он думает: Гретхен,
Он думает – Рейн золотой ...

---

И в свете тёпло-золотом

* * *

И в свете тёпло-золотом
Ещё ты странно узнаваем –
И канцелярским божеством,
И жёлто-пурпурным трамваем.

Ещё ты бережно храним
Пекарней, запахом ванили –
И встречным ангелом своим,
И клеем тополиной пыли...

Скворечником... Но если, друг,
В груди заноет, защебечет –
То ты оглянешься – и вдруг
Вновь примешь облик человечий ...

---

В пространстве мерцающем на золотой свече

* * *

В пространстве мерцающем
на золотой свече –
худеньким небом,
пляшущей огневушкой,
пудрой сахарной,
родинкой на плече,
ядер кучкой, орехом,
колёсной пушкой –

жизнь осветит твою,
маленький мой герой –
лёгкую, хрусткую,
ставшую на минуту
бабочкой пёстрой,
яичною скорлупой,
песней цикады сухой,
умолкнувшим чудом...

---

Быть может, ты меня поймёшь

* * *

Быть может, ты меня поймёшь,
Безлюдья пасмурное море.
Твоё волнение и дрожь,
Буёк на влажном косогоре …

Меня он выручил тогда …
Вот так за жизнь бы зацепиться –
Смотреть, как зыблется вода
И чайка плачет и искрится …

---

Зачарованный снег, голубой и еловый

* * *

Зачарованный снег, голубой и еловый,
С порыжелой хвоинкой на нём.
А хотелось тепла и коровьего крова,
Молока розовеющим днём.

И хотелось соломы для алчущей доли
Солнца мёрзлого, белой земли ...
И родилось дитя без кровинки и боли,
И волхвы поклониться пришли.

Разложили дары на снегу перед хлевом,
Бормотали псалмы и слова –
И парным молоком, и теплеющим хлебом
До сих пор моя память жива ...

---

Корытом цинковым, надтреснутой скамейкой

* * *

Корытом цинковым, надтреснутой скамейкой,
Правдивой выдумки щетинкою неклейкой,
Засохшим казеиновым мазком
Я рассказал о давнем, о родном,

Где варят щи, грибные чистят шляпки,
Рябой денёк в окно стучится зябко;
Скребётся дворник в фартучном пальто ...

И как сквозь сон – точил зубовный скрежет ...
И слёзы поздние зачем-то горло режут –
И тихо так, чтоб не слыхал никто ...

---

Выручай меня, выспренний слог

* * *

Выручай меня, выспренний слог,
Средь враждебного моря буёк.
Мало сил, хоть до берега близко.

Там – торговец, спасатель, жена ...
Там любому надежда нужна,
Как трёхлетней девчушке – ириска.

Вон он, чёрный, как муха, гермес:
Кукуруза в початках и без
И тарань, и холодное пиво...

Выручай меня, выспренний слог,
Я в стихии чужой изнемог ...
Я хочу в океан из залива.

---

Выручай меня, дворик родной

* * *

Выручай меня, дворик родной,
Мятой трёшкой, сырой проходной,
Сизарём, чеграшом, воробьём,
Кучей шлака и сизым углём ...

Магазинчиком под окном,
И точильщиком, и вином,
Грудой ящиков на ветру,
Белой горечью – на углу.

Выручай меня, не скучай ...
Запретили врачи мне – чай.
А мешать – это разве вред,
Если беды сгорят от бед?..

Выручай меня, выручай,
Выручай меня – не скучай …

---

Кто о жуках, кто о стрекозах

* * *

Кто о жуках, кто – о стрекозах...
А я – о бабочке белёсой,
Пыльцою сыплющей везде ...

Про однодневочку-сиротку,
Про жизни кувырок короткий
В слепой небесной наготе...

---

Как гейневский город подводный, старинный

* * *

Как гейневский город подводный, старинный –
Так волны дрожат надо мной.
И немочки-рыбы, затянуты тиной,
Забрызганы пеной пивной.

И капает день с золочёных подносов,
Где бюргер жуёт колбасу,
И в солнечных бликах, на кончике троса
Стоит водолаз на весу…

Не думайте плохо – он тоже немецкий,
Резиновый, дутый, живой.
И нянька-акула колышется в детской,
И капор плывёт голубой …

Взгляни за окно – по дорожкам мощёным
Сверкая, снуёт ребятня …
Меня не обманет – уж я-то учёный –
Мираж не обманет меня:

И что там за небом, зеркальным и детским –
Скорее всего – ничего …
А тут – и пловец, и мечтатель немецкий…
И сказка – моя и его …

---

Во сне, в пылу чугунных перекрытий

* * *

Во сне, в пылу чугунных перекрытий,
Проёмов лестничных, сутулых мостовых –
Каких ищу вневременных открытий,
И дней озноб предчувствую – каких?

Меж тем как ночь – ветряк, а жёрнов тяжек,
И всё грозит перемолоть в муку –
И тик часов, и мёрзлый лай дворняжек,
И зимний сев... и варежку в снегу …

---

Дула осень в рожок. По щебёнке, по рыжей полыни

* * *

Дула осень в рожок. По щебёнке, по рыжей полыни,
По заржавленным нитям листвой разукрашенных лет
Тепловоз, паучок шелестел в синеве паутины,
Унося свой улов дровяной, свой грохочущий свет ...

И яснел семафор, и закат козырял фиолетом,
И молчала трава, и в бесшумную ломку ветвей
Пролезал товарняк, и курьерский летел за ответом,
И не мог получить – и к весне торопился своей ...

И спалось на полях, и стучалось в колёсных раскатах...
И, цепляясь за колышки дней на запАсном пути,
Убегал тепловоз по обрезанной ветке куда-то –
С тишиной и полынным песком в порыжелой горсти ...

---

Чугунный император

По тучам, обочиной лунной,
Где воздух дрожит, как стекло,
Идёт император чугунный,
Ступающий тяжело.

И слышит он странные речи,
Но войска не видит внизу
(Версаль навалился на плечи,
И давит его - на весу):

- Завидна солдатская доля:
Где холод - мундира синей, -
Гулять по заснеженной воле
Когда-то смертельных полей ...

И спать, утомясь от похода
И пушечной чёрной пальбы,
В лучах ледяного восхода,
Знамёна презрев и гробы ...

Хлебать из колодцев похлёбку,
И слушать в ночной тишине
Лягушек, и видеть, как пробка
Летит из бутылок – к луне ...

И чашу пустив круговую,
Краснее бургундской лозы,
Тоску разгонять вековую,
Забыв про века и часы ...

Пируем ... Спасение близко,
А Франция – далеко;
Пылают сараи и избы,
Амбары а ля рококо ...

Колеблется высь золотая:
На пепельном полотне
Очнулась Москва гужевая –
Ей страшно и жарко во сне:

И тянутся мёрзлые цепи,
Обозов, истлевших на треть ...
Стоит император на небе ...
Ах, лучше бы нам умереть!

Не видеть бы поступи лунной,
Не слышать - как гулко и зло
Дрожит император чугунный,
Ступающий тяжело ...

---

Всё проходит своим чередом

* * *

Всё проходит – своим чередом...
Что ты в прошлое смотришь с тревогой?
Что ты ищешь в давно изжитом
Чародея, волшебника, Бога?

Здесь он – в колком межрёберном сне
Бьётся, светится, сказки бормочет –
О родной небывалой стране,
О чужой нескончаемой ночи …

---

Она мне прислала в письме

* * *

Она мне прислала в письме
Фортепианный концерт Моцарта
И запах речных лилий.
(Розы смутили бы её пафосом,
Который я так любил,
Находя в нём яркие краски правды).
Нечего было и думать о своих трудностях,
Заботах и лишениях,
Не на кого было пенять,
Не на что надеяться…
И я ответил, что слон
Наступил мне на оба уха сразу,
Чудесным образом, однако,
Не повредив головы…
А лилии пели, источая речной аромат.
Они и теперь ещё поют …
Хочешь послушать?

---

Не робей, сероглазая воля

* * *

Не робей, сероглазая воля,
Никому я тебя не отдам! –
Засверкавшие дребезги боли,
Запылившийся времени хлам ...

...А пройду я, снегов невесомей,
Талый след оставляя в строке –
По воде, по беде, по соломе
С винной ягодой на языке.

---

Небес припухшая ладонь

* * *

Небес припухшая ладонь
И яблонь тягостные взмахи,
И белой бабочки огонь
Прищепкой на сырой рубахе …

Призывы вещей тишины,
Тоска немотствующей речи;
Кузнечиков сухие сны
И сумрак кельи человечьей …

---

О Баку

1.

В краях, где Каспий штормовой,
И ветер полон душной влаги,
Вздыхая тутовой листвой,
Нам зрелость подавала знаки.

Разбитой набережной шла
Или толкалась на базарах –
Везде подругой нам была,
Хоть верной – но ещё не старой ...

Влажнели млечные миры,
Лучась от счастья и печали ...
И итальянские дворы
Кятой, армудом нас встречали.

Балкон; и бабушка твоя,
И вечер в виноградных листьях ...
И ветра с Каспия струя –
Айвы и губ твоих душистей.

2.

О Баку говорить не могу –
Только петь я могу о Баку;
О Баку я могу – только петь ...
А случится в Баку умереть –
Наиграюсь со смертью я всласть
Там – где джана моя родилась ...

3.

Сердце, сердце – лиловый гранат –
Распалился – и вечеру рад.
Золотые огни на воде,
И улыбка твоя в темноте,
И улыбка – как жемчуга нить ...
Опечалишься – слёзы мне лить
Над волной, лепестковой порой;
Над гранатовой кожурой ...

4.

И у прошлого есть имена:
Ночь-ЛейлА и СанИя-весна –
Там, где розовый персик цветёт
И дудук заунывно поёт;
Там – где вечер огнями богат;

Там, где Каспий – как чёрный гранат ...

5.

Хочешь – луну золотую
В хрупкие пальцы возьми ...
Бубен бежит врассыпную,
Чёрные ночи и дни.

Скрипочка, помнишь, желтела
У подбородка и глаз?
Девочка не взрослела,
Баха играя для нас.

Скрипочку отобрали,
Надо, сказали, молчать;
Надо быть умной, сказали,
Чтобы как все зазвучать ...

Дали гремушку простую
Девочке умной моей;
Бубен бежит врассыпную:
Бубен боится людей.

---

От тяжёлого снега - до смеха

* * *

От тяжёлого снега – до смеха
Зажигаемых водами крыш.
Вместо звонкого сердца – прореха;
Удивляешься, веришь, молчишь …

И телега с извозчиком боком,
И весны голубые кули ...
И печаль о далёком-далёком,
Ликованье весенней земли.

---

Ну что ты, какой мышиный шорох

* * *

Ну что ты, какой мышиный шорох,
Паркет скрипучий в ночи какой?
Какой наган и пистонный порох,
Когда и былого нет под рукой.

И в будние дни не шьют, не вяжут,
И в праздники не пекут блинов –
Где память межбровной морщиной ляжет,
Косой засечкой у двери снов ...

Где в воскресенье на стуле венском
Тебя не усадят стричь в простыне –
Напротив шкафа, в тоске вселенской,
В кривого зеркала глубине ...

И не налепишь из пластилина
Корзинок крошек, солдат с ружьём –
И ждать не будешь, пока застынут
В сердечке плавящемся твоём ...

---

Ещё печаль чуть слышная идёт

Смотри, мой друг, боярышник растёт!..

Сергей Пагын

* * *

Ещё печаль чуть слышная идёт
Меж двух озёр – по вялой зимней стыни,
Ещё настойки обжигает лёд,
Мешаясь в горле с привкусом полыни …

Ещё вопросы задаёшь ветрам,
От сиплых лет чего-то ожидая ...
Смотри, в снегу краснеет – тут и там –
Игольчатая поросль молодая …

А уж зима – тяжёлым чёрным сном –
Под мягким льдом похоронила воды,
Где в скуке дней, как в горлышке пустом,
Стоят хмельные, хворые погоды …

---

О, скольким звукам кануть в лету

* * *

О, скольким звукам кануть в лету –
Восторгам мизерным, слезам,
И сердца горестным заметам,
И кратким вечности часам ...

Пушинке, памятным зарубкам
На ноздреватом косяке,
Засохшей вербе, склянке хрупкой,
Струне, завитой на колке ...

И как бы мы ни тормозили
Событий, лет костыльный ход –
Сложенье крохотных усилий
Своё когда-нибудь возьмёт ...

В пыли ли, в скуке полуночной,
В котельных, арках, тупичках –
И в детства солнечно-песочных,
И в старости подвальных снах ...

---

Не думайте, друзья, что я про вас забыл

* * *

Не думайте, друзья, что я про вас забыл.
На краешке стола ваш хлебушко и чарка,
Всё та же резеда, скорлупки у могил,
Ограда, в чёрный цвет окрашенная ярко.

Не думайте, друзья, вы плохо обо мне.
Быть может, и меня года крестом подпёрли...
И если кто-нибудь вот так придёт ко мне,
Обрадуюсь я вдруг до слёзной глины в горле.

---

Осенним днём о чём нам говорить

* * *

Осенним днём о чём нам говорить?
На год вперёд пора грибы солить,
И доставать с чуланных полок банки ...
А как зима – и шашку двигать в дамки,
И с жёлтым королём менять ладью,
И, в общем, канитель тянуть свою ...
А там – и сон гонять после обеда ...
А ночью ветреной – седой каракуль деда
И знобкий драп натягивать... Пора –
В отрепья кутаться и охать – до утра...

---

Моя душа не трудный пилигрим

* * *

Моя душа – не трудный пилигрим,
Духовной жаждой странствия томим,
Она, скорее, домоседка

Пропавших дней, что превратились в сны,
Где дед макает в молоко блины,
И с бабушкой ругается соседка –

За стук, за газ, невыключенный свет …
Где, может быть, другой дороги нет,
Как коридор от кухни до прихожей…

Где крутит память жилистой рукой,
Старушка дряхлая, свой «Зингер» дорогой …
И руку на плечо Отец положит…

---

Репея цепким фиолетом

* * *

Репея цепким фиолетом,
Морганьем бабочки глазным
И слов причудливых заветом,
Что словно куст, неопалим –
Проспать, прогрезить… Скольким зорям
Ещё блестеть на нитях дней,
И гаснуть в пепельном узоре
Души, капустницы моей?..

---

Варит время на кухне ушицу

* * *

Варит время на кухне ушицу
И зима подсыпает крупу.
Захотелось и мне приложиться
К закупоренной склянке – в шкафу...

Время варит, а склянка мелеет –
Ни лимон ей не нужен, ни лёд ...
И к обеду тоска не поспеет,
И к полудню хандра не придёт.

А засветится в мутном стакане
Проходная дворовая тьма –
И состарится время, устанет,
И в окне прослезится зима ...

---

Закат малиново-лиловый

* * *

Закат малиново-лиловый ...
А ты всё смотришь из окна
На серый дом, на лес сосновый,
Душа, невольница, жена ...

Тепло тебе в старинной клети
Парить сквозь сизый говорок
Поленьев тлеющих, столетий
И никому не нужных строк. –

В глухом межрёберном пространстве,
В крови мутнеющим огнём
Твердить о скучном постоянстве –
Как о бессмертии своём.

---

А ты всё ждёшь весны, а ты всё ждёшь

* * *

А ты всё ждёшь весны, а ты всё ждёшь...
Весна проходит – и приходит лето,
Где бабочки свечение и дрожь
И горьковатый запах сухоцвета.

Затем – желтеют дали... И листва
Всё кружится и вялится, и стынет ...
И не находишь звуки и слова
Окликнуть самого себя в пустыне ...

И год сменяет год, и день – как день ...
Но что-то шелестит в знакомой речи –
Что всё пройдёт, что горесть – только тень
От бабочки, упавшая на плечи...

---

По мотивам картины Питера Брейгеля Слепые

Цепочкой слепцов голосистой
Здесь участь плетётся моя.
Звенит бубенец неказистый,
И нет от ухабов житья.

Надежда, лишённая зренья,
Как можешь влачить за собой
Ты – старость с горчинкой смиренья
И с запахом смерти – покой? –

Больную старуху в отрепье
И юношу-память с бельмом?..
О, если свершилось на небе –
Зачем эта ночь с бубенцом?..

Зачем эти путы связали
В один белоглазый конвой –
Тоску неслучившихся далей
И – пропасти ужас ночной?..

---

Ложитесь, певчие валы

* * *

Ложитесь, певчие валы,
В мою волнительную строчку –
Луной, отпущенной из мглы,
БаржИ светящеюся точкой…
Туманом, сетью рыбаков
С уловом пасмурной салаки –
Кристаллами горячей влаги
И йодом ветреным стихов …

---

У меня есть чердачный сверчок

* * *

У меня есть чердачный сверчок
И латунный большой пятачок,
Зерновая крылатка в кармане;
Куча ящиков – у окна,
И скорлупка-корабль, и весна
Вся в каком-то волшебном тумане...

У меня и кашне в рукаве,
На резинке есть варежки две,
И стою я у брошенной ели –
Во дворе, в Вифлеемском хлеву
И тихонько в заплатку реву
Над барашком в асфальтовой щели...

---

Позволите ль заснуть мне, глиняные звуки...

* * *

Позволите ль заснуть мне, глиняные звуки
Свистульки-памяти, нешуточной докуки? -
Позволите ль забыть, что в мире счастья нет,
А есть провальный сон сквозь лампы фиолет?..
Есть яйца, крашенные в луковых скорлупках,
И вербный прах, и капли в склянке хрупкой,
Кривое зеркало, серьга, петельный скрип,
Грудной гитары лаковый изгиб …
Сундучный быт, пропахший нафталином …
Позволите ль забыть в повествованьи длинном
По-детски хворых снов с соринкой бытия –
Как краток этот день, как ночь темна моя?..

---

Ненасытно нутро ветряка

* * *

Ненасытно нутро ветряка.
Жернова заскрипят домовито –
Перемелется – будет мука,
Всё просеет хозяйкино сито ...

Будет сдобный калач и пирог,
Хлеб ржаной к чечевичной похлёбке
И маслят засопливевших слог,
И блинов веселящихся стопки ...

Будет выдох и горечь глотка.
Но тебя на кривом табурете
Убеляет иная мука –
Жернова за неё не в ответе.

---

И.С. Бах

- 1 -

И жизнь на кончике смычка,
И сердце в розоватой деке.
Оркестр – подобье мотылька –
Поплыл по трепету и неге.

Парик напудрен и высок,
И лик слегка одутловатый …
И яркой бабочки виток,
И млечной полночи токкаты,

И моря тесные меха,
И ропот веерный прибоя -
Всё длится вечностью, пока
Играет чудо золотое ...


- 2 -

Органа полые струи -
Тростник нерезаный собора;
Паренье ветреного хора
Обводит ярусы твои.

Как третий Веймар или Кёльн
Молчанья, бденья векового -
Москва – без дома и без крова –
Не ест ни ржа её, ни моль ...

И воздух в сплавленных стволах
Жуя, - она пургой задула ...
К свирели севера прильнула
С простывшей трелью на устах.


- 3 -

Прелюдии, фуги, хоралы;
Смятенье московской зимы ...
Твой взгляд перманентно усталый ...
Уснули – и ожили мы.

Под розовым мрамором зала,
Под стружкой коринфской, под бра –
Какая печаль пробежала,
Какая забилась игра?..

Прильнуть к твоей бедности алой
И видеть чудесные сны ...
Прелюдии, фуги, хоралы –
Туманны, блаженны, скучны ...

Уходят, уходят, уводят
За сумрак петельный, кривой,
Где сердце лишь вьюга находит
И за руку тянет с собой ...


- 4 -

Всё к выражению рвалось,
И жаждало сердечной мяты.
Но согласилось, унеслось
С теченьем фуги и токкаты.

И кинув ветреный предел,
И отчий дом, и кров надмирный,
Печали ангел заблестел
И спёкся бабочкой сапфирной …

И зазвенела мелюзга,
Дрожа смычками и усами;
И смотрит бабочка-тоска
В глаза смежёнными глазами …



- 5 -

Сияя и лаком блистая,
Простор поцарапав смычком,
Метнулась душа золотая
Как ветер, как ливень, как гром.

И в молнийном долгом зигзаге
На веерных струнах блестя,
О прошлом, о Боге,
о Бахе
Залилась слезами – дитя ...

Когда бы не даль, не оркестр
Бродящих, скучающих бурь,
Когда бы не лобное место,
Былого кармин и лазурь ...

Когда бы не памяти вздохи,
Минувшего чахлая грудь,
Не ветер барочной эпохи,
Где можно душой отдохнуть ...

Когда бы, когда бы ... тогда бы
Я был бы почти не у дел –
И ждал, чтобы смолкший хотя бы
В окно моё ангел влетел.


- 6 -

Блистая лаком бытия
Оркестр движется незримый,
Где спит вселенная моя
В твоей судьбе непоправимой.

Смычки-кузнечики снуют,
В просторах чабреца и мяты ...
А звёзды тлеют и поют,
За руки влажные распяты ...

В какое счастье ты ушла,
Какое горе приютила?..
Незрима, фуга поплыла,
Чтоб рассказать, как ты любила ...

И рассказала ... не отнять ...
Теперь пребудет всё со мною:
И соль, и кровь, и благодать –
Прощеньем, музыкой, весною ...

---

Детская древность Эллады

* * *

Детская древность Эллады!
Я прикреплю тебя большой медной скрепкой
К белому листу.
Я заставлю тебя слушать звуки –
Волшебную музыку Гиад.
Ты войдёшь в моё сердце золотой,
Не знающей пощады и промаха,
Стрелой сребролукого Феба.
Испуганной нимфой пробежишь ты
По тенистым лесам, крутым горам,
Тернистым склонам ...
Крикну я вслед тебе простые,
Полные горечи и любви, слова.
И ответишь мне, повторяясь,
Глотая слёзы, слабеющая Эхо.

---

Кувшин из тыквы (воздуха хлопок)...

Кувшин из тыквы (воздуха хлопок)
Зерно рассыпал: лопнула горлянка.
Упавший жук, зевающий цветок,
Трепещущий у лампы мотылёк
И липы на ночной своей стоянке, -
Всё говорит о вечности немой,
Рассыпанной по небу яркой манной;
Всё говорит, что между ней и мной
Один лишь миг, и этот миг - желанный ...

---

Ты колешь грецкие орехи

Сергею Пагыну

Ты колешь грецкие орехи,
С печною шепчешься зимой,
А я чиню свои прорехи
Простой языческой иглой.

Иные – мажут губы клеем,
На слово вешают ярлык,
А я раскрасить не умею
Свой бедный ломаный язык...

И потому в сырую зиму
К твоим орехам, снегирям,
К глухим колючим пустырям
Порой спешу... Темно и зримо

Там зёрна сеет первый снег,
И банный дух смолист и порист;
Там по булыжным рельсам нег
Бог весть, куда отходит поезд ...

---