Дмитрий Якубов

Сэр Дэвид Мюррей, Прощай!

---

Маркиз Монтроз, Вечер перед казнью

Маркиз Монтроз (1612 – 1650)

Вечер перед казнью

Вздымите, распластав, на эшафот,
И вены вскройте – дух мой поплывёт
По морю крови – к горней высоте…
Главу мою сгноите на шесте,
Спалите, разметайте всюду плоть –
Мой каждый атом отследит Господь,
И, пыль мою до срока сохраня,
Он со святыми воскресит меня!

The Marquess of Montrose (1612 – 1650)

WRITTEN ON THE EVE OF HIS EXECUTION

LET them bestow on every airth a limb,
Then open all my veins that I may swim
To thee, my Maker, in that crimson lake;
Then place my parboiled head upon a stake,
Scatter my ashes, strew them in the air
Lord! since thou knowest where all these atoms are,
I'm hopeful thou'lt recover once my dust,
And confident thou'lt raise me with the just.

---

Маркиз Монтроз. Об изменчивости времени

---

Ральф Ходжсон, Время

---

Реквием. Роберт Льюис Стивенсон

---

Плоды чертополоха. Эдна Сент-Винсент Миллей

---

Любовь не бог. (Сонет XXX). Эдна Сент-Винсент Миллей

---

Роберт Бриджес, Лишь тем цветам я рад…

---

Роберт Бриджес, Тянется день

Роберт Бриджес
(1844—1930)

Тянется день, солнцем палимый,
Но под вечер вернусь к своей любимой.

После долгой разлуки - к дому скорей…
Но она не сойдёт отворить дверей.

Не шагнёт к ступеням в сумрачном свете –
Но сидит, ожидая меня в кабинете.

Захожу – её неподвижен лик,
Я всегда к любимой спешу напрямик.

Как обычно, позволит сидеть с ней рядом,
Уткнувшись в неё неподвижным взглядом.

Запрокинув чело, застынет она -
В темень падает прядь, пышна и черна.

Хоть слезятся глаза, что за день устали,
Я смотрю на неё и сомкну их едва ли.

Хоть мой слух утомлён суетою дня,
Все слова её так нужны для меня.

Всё темней и темней полумрак кабинета,
Я её лучше вижу, чем меньше света.

Станет вечер длинней, придут холода –
Златоискрый камин я зажгу тогда.

И с закатом буду здесь каждый день я,
Отдыхая в сияньи любви, наслажденья.

Но только в двери раздастся стук,
Её он из кресел прогонит вдруг.

Кто-то ступит вглубь кабинета,
Но от шума она скрывается где-то.

Скажет гость, сев на трон её, глядя в камин,
Что я слишком часто сижу один.

Robert Bridges
(1844 – 1930)

Long are the hours the sun is above,
But when evening comes I go home to my love.

I 'm away the daylight hours and more,
Yet she comes not down to open the door.

She does not meet me upon the stair, —
She sits in my chamber and waits for me there.

As I enter the room she does not move:
I always walk straight up to my love;

And she lets me take my wonted place
At her side, and gaze in her dear dear face.

There as I sit, from her head thrown back
Her hair falls straight in a shadow black.

Aching and hot as my tired eyes be,
She is all that I wish to see.

And in my wearied and toil-dinned ear,
She says all things that I wish to hear.

Dusky and duskier grows the room,
Yet I see her best in the darker gloom.

When the winter eves are early and cold,
The firelight hours are a dream of gold.

And so I sit here night by night,
In rest and enjoyment of love's delight.

But a knock at the door, a step on the stair
Will startle, alas, my love from her chair.

If a stranger comes she will not stay:
At the first alarm she is off and away.

And he wonders, my guest, usurping her throne,
That I sit so much by myself alone.

---

Генри Тимрод, Благодарю

Благодарю, подруга и царица!
Так обнимает благодарный брат
Свою сестру – и поцелуй их свят…
Ценней подарка – свет, что в нём искрится,
И смысл цветов самих цветов ценней.
И, если этот смысл я понял верно
И коль не льщу себе (что было б скверно),
Надежду видя лишь в игре теней, -
Скажи: мои мечты – лишь блажь пустая?
И я своим лишь чувством ослеплён?
В твоём подарке вижу, замирая,
Не миг забавы - больше значит он.
В нём имя, всех желанней для меня.
И в нём любовь – без плотского огня.

I Thank You
BY HENRY TIMROD (1829 – 1867)

I thank you, kind and best beloved friend,
With the same thanks one murmurs to a sister,
When, for some gentle favor, he hath kissed her,
Less for the gifts than for the love you send,
Less for the flowers, than what the flowers convey;
If I, indeed, divine their meaning truly,
And not unto myself ascribe, unduly,
Things which you neither meant nor wished to say,
Oh! tell me, is the hope then all misplaced?
And am I flattered by my own affection?
But in your beauteous gift, methought I traced
Something above a short-lived predilection,
And which, for that I know no dearer name,
I designate as love, without love’s flame.

---

Ральф Уолдо Эмерсон, Эрос

Мироздания прост закон
(Хоть различно толкуется он):
Люби - и будь любим.
Выше нет его ничего,
Сто раз извратите его –
Он царствует, неколебим.

Eros
Ralph Waldo Emerson

The sense of the world is short,—
Long and various the report,—
To love and be beloved;
Men and gods have not outlearned it;
And, how oft soe'er they’ve turned it,
’Tis not to be improved.

---

Леонард Коэн, Аллилуйя

Я слышал звуки тайных нот,
Как Богу песнь Давид поёт…
Но ты поёшь, о музыке ль тоскуя?
Аккорд звенит, поёт Давид,
Уныл минор, мажор бодрит,
Царь с толку сбит, слагая: Аллилуйя!

Аллилуйя!

Ты верил, но и чуда ждал.
В купальне деву увидал -
Свела с ума, пленяя и волнуя!
Ты ею связан, сокрушён,
Острижен волос, сломан трон,
Но губы всё же шепчут: Аллилуйя!

Аллилуйя!

Мне скажут, что за имена?
Примерам этим грош цена!
Возможно. Ну и что с того, спрошу я?
Ты видишь: в каждом слове свет!
Неважно кем, но будет спет
Припев – святой иль горький – Аллилуйя!

Аллилуйя!

Был мал, хоть верил в идеал,
Был чёрств – и чувствовать мечтал.
Я правдой жил, и ныне не солгу я…
И пусть во всём ошибся я -
Пред Богом песен предстоя,
Душа моя прошепчет: Аллилуйя!

Аллилуйя!

Hallelujah
By Leonard Cohen

Now, I've heard there was a secret chord
That David played, and it pleased the Lord
But you don't really care for music, do you?
It goes like this, the fourth, the fifth
The minor fall, the major lift
The baffled king composing hallelujah

Hallelujah

Your faith was strong but you needed proof
You saw her bathing on the roof
Her beauty and the moonlight overthrew ya
She tied you to a kitchen chair
She broke your throne, and she cut your hair
And from your lips she drew the hallelujah

Hallelujah

You say I took the name in vain
I don't even know the name
But if I did, well really, what's it to you?
There's a blaze of light in every word
It doesn't matter which you heard
The holy or the broken hallelujah

Hallelujah

I did my best, it wasn't much
I couldn't feel, so I tried to touch
I've told the truth, I didn't come to fool you
And even though it all went wrong
I'll stand before the lord of song
With nothing on my tongue but hallelujah

Hallelujah

---

Роберт Сервис, Почему?

Он лидер был, он вёл средь тьмы -

Спаситель, луч из звёздной дали!
Ему друзьями были мы,
Хоть он сиял на пьедестале.

Учил: богатству грош цена!
Нас, юных, звал он к высшей цели.
«Да будет жизнь чиста, честна», –
Слова Скрижалями горели.

За Правду в бой он нас увлёк,
Сам в гуще битвы первый воин,
Живущий свет, верховный бог,
Кому был нами храм построен!

Нас воскресил его порыв,
И вера руки к нам простёрла…
И вот, получше дверь закрыв,
Себе он перерезал горло.

Как знать, чем был он сокрушён?
Умолкни, суд! Сказать рискну я,
Что, дав нам сил, не сгинул он,
А жизнь отвергнул, торжествуя.

Why? - Poem by Robert William Service

He was our leader and our guide;
He was our saviour and our star.
We walked in friendship by his side,
Yet set him where our heroes are.

He taught disdain of fame and wealth;
With courage he inspired our youth;
He preached the purity of health,
And held aloft the torch of truth.

He bade us battle for the Right,
And led us in the carnage grim;
He was to us a living light,
And like a God we worshiped him.

He raised us from the grievous gloom,
And brimmed our hearts with radiant cheer;
And then he climbed up to his room,
And . . . cut his throat from ear to ear.

Let us not judge his seeming lapse;
His secret soul we could not see;
He smiled and left us, and perhaps
Death was his crowning victory.

---

Роберт Сервис, Парень с Юкона. (Новый вариант)

Он мох заледенелый жёг,
Копал, живой едва,
И скоро золотой песок
Нашёл – на фунта два.

Разбил и сжёг Скрижали он,
Но всё приходит в срок:
Он, с Неудачей обручён,
Растратил всё, что мог.

И долго местные врали
Болтали - верь-не верь,
Мол, яму для него прожгли,
Он в ней лежит теперь.

The Yukoner - Poem by Robert William Service

He burned a hole in frozen muck,
He pierced the icy mould,
And there in six-foot dirt he struck
A sack or so of gold.

He burned holes in the Decalogue,
And then it came about,
For Fortune's just a lousy rogue,
His "pocket" petered out.

And lo! 'twas but a year all told,
When there in a shadow grim,
In six feet deep of icy mould
They burned a hole for him.

---

Роберт Сервис, День Рождения

(16-го января 1949)

Богов, кто б ни были они,
Хвалю за то, что мне дано:
Я бодр, и даже в эти дни
Люблю и мудрость, и вино.
Играю в гольф – рука крепка,
Упорства мне не занимать:
Я парень в теле старика,
Хотя мне 

«семьдесят-и-пять».

Мне дочь твердит, что, коль я сед,
(Смеюсь, обиде вопреки!)
Мне охлажденье ног – во вред,
Я должен спать, надев носки.
Ещё ночной колпак – о да!
Стерплю. Мне ль даму не понять?
Мужчина снова юн, когда
Ему лишь 

«семьдесят-и-пять».

Я до восьмидесяти лет
Не буду стар – терпи, жена!
Потом грешкам скажу я «нет»,
Жизнь станет правильна, скучна…
Но днесь на годы я чихал,
Весь мир об этом должен знать!
Ещё вина! Искрись, бокал!
Я пью за 

«семьдесят-и-пять»!


Birthday - Poem by Robert William Service
(16th January 1949)

I thank whatever gods may be
For all the happiness that's mine;
That I am festive, fit and free
To savour women, wit and wine;
That I may game of golf enjoy,
And have a formidable drive:
In short, that I'm a gay old boy
Though I be
Seventy-and-five.

My daughter thinks, because I'm old
(I'm not a crock, when all is said),
I mustn't let my feet get cold,
And should wear woollen socks in bed;
A worsted night-cap too, forsooth!
To humour her I won't contrive:
A man is in his second youth
When he is
Seventy-and-five.

At four-score years old age begins,
And not till then, I warn my wife;
At eighty I'll recant my sins,
And live a staid and sober life.
But meantime let me whoop it up,
And tell the world that I'm alive:
Fill to the brim the bubbly cup -
Here's health to
Seventy-and-five!

Примечание.
Первые строки стиха – это отсылка к известному стихотворению Хенли «Непобедимый»:

Out of the night that covers me,
Black as the Pit from pole to pole,
I thank whatever gods may be
For my unconquerable soul.

У Сервиса:

I thank whatever gods may be
For all the happiness that's mine; (…)

Соответственно я эту отсылку сохранил, взяв за основу свой перевод Хенли:

Средь тьмы, что гасит все огни,
Средь ночи ада почерней,
Богов – кто б ни были они –
Хвалю за нрав души моей.

http://www.poezia.ru/works/119411

---

Роберт Сервис, Парень с Юкона

Он мох заледенелый жёг,
Копал, не чуя рук…
И золота почти мешок
В земле нашёл он вдруг.

Он жёг, лишь занятый собой,
И веру, и Завет,
И вот, обласканный судьбой,
Вдруг сам сошёл на нет.

И год различные врали
Болтали – верь-не верь:
Что, мол, дыру в земле прожгли –
Он там лежит теперь.

The Yukoner - Poem by Robert William Service

He burned a hole in frozen muck,
He pierced the icy mould,
And there in six-foot dirt he struck
A sack or so of gold.

He burned holes in the Decalogue,
And then it came about,
For Fortune's just a lousy rogue,
His "pocket" petered out.

And lo! 'twas but a year all told,
When there in a shadow grim,
In six feet deep of icy mould
They burned a hole for him.

---

Роберт Сервис, Лепестки роз

Прощаясь, мне глаза сомкнут,
И скажет кто-нибудь с укором:
«В гробу разлёгся старый плут,
Запятнанный позором.
Вздор – мысли и слова его.
Мечтал, не сделав ничего».

И исполненьем приговора
Плоть, что носил я без стыда,
Подальше от людского взора
Упрячут навсегда –
И прозвучит: «Грешил он много…
А честь – была ль? Побойтесь Бога!»

Но ты меня похорони,
Плиту без имени оставя…
А розы – подрастут они,
И, не боясь бесславья,
Слова прощания, легки,
Упав, напишут лепестки…


Rose Leaves - Poem by Robert William Service

When they shall close my careless eyes
And look their last upon my face,
I fear that some will say: "here lies
A man of deep disgrace;
His thoughts were bare, his words were brittle,
He dreamed so much, he did so little.”

When they shall seal my coffin lid
And this worn mask I know as ME,
Shall from the sight of man be hid
To all eternity -
Some one may say: "His sins were many.
His virtues - really, had he any?"

When I shall lie beneath my tomb,
Oh do not grave it with my name,
But let one rose-bush o'er me bloom,
And heedless of my shame,
With velvet shade and loving laugh,
In petals write my epitaph.

---

Роберт Саутвелл, Жалобы Святого Петра. 33-35

33
Его оставил - и лишился сил,
Хоть брёл за Ним, но стопы тяжелели…
Я, страх избрав, Его любовь убил -
В словах высок, ничтожество на деле.
Мнил, в вере я – как сам Самсон, велик…!
Словами женщины я был сражён за миг.

34
Любовь мертва, когда душа ленива,
Ко сну привычна, ревности – чужда.
Отлив страшит. Пловец лишь в дни прилива,
Я в счастье – друг, и недруг – коль беда.
Позор – вот лицемерия цена.
Душа, воспряв, раскаяться должна.

35
Простой просчёт, сомненья лёгкий след,
Алтарь, что на секунду не был светел…
Грех не умрёт, хотя с рожденья сед,
Дверь отворив, я вора не заметил.
Мнил: всё – пустяк, ведь я исполнен сил.
Но день пришёл – и грех меня сразил.

St Peter's complaint
33-35

33
Parting from Christ my fainting force declined,
With lingering foot I follow'd him aloof;
Base fear out of my heart his love unshrined,
Huge in high words, but impotent in proof.
My vaunts did seem hatch'd under Samson's locks,
Yet woman's words did give me murdering knocks.

34
So far lukewarm desires is crasen love,
Far off, in need, with feeble foot they train;
In tides they swim, low ebbs they scorn to prove;
They seek their friends' delights, but shun their pain.
Hire of a hireling mind is earned shame:
Take now thy due, bear thy begotten blame.

35
Ah! cool remissness, virtue's quartan fever,
Pining of love, consumption of grace;
Old in the cradle, languor dying ever,
Soul's wilful famine, sin's soft-stealing pace;
The undermining ill of zealous thought,
Seeming to bring no harms, till all be brought!

---

Роберт Саутвелл. Жалобы Святого Петра, Продолжение. 30 - 32

30
Исчезла верность – лишь из-за испуга!
Таким птенцам не жить в одном гнезде:
Страх, смелость могут вынести друг друга, -
Любовь и трусость – вечно во вражде!
О род Адама, с глупой Евы слепок!
Рождён скорбеть, отцов грехами крепок!

31
Мечтал о куще в свете на Фаворе.
Был верен я – пока в довольстве был…
Всё рухнуло, пришли беда и горе -
И тяжким сном сменился прежний пыл.
Я трижды «нет» кричал с такою силой –
Три дома возвести б её хватило.

32
И знал Господь, что час Его грядёт -
И пал на землю в скорби и печали.
Молился Он – и был кровавым пот.
И звал Он нас – но мы беспечно спали.
Сон предсказаньем трижды пал на нас:
Был позже троекратным мой отказ.

St. Peter's Complaint
30-32

30
Fidelity was flown, when fear was hatched,  
Incompatible brood in Virtue's nest:
Courage can less with cowardice be matched,
Than fear and love lodge in divided breast.
O Adam's child, cast by a silly Eve,
Heir to thy father's foils, and borne to grieve!

31
In Thabor's joys I eager was to dwell,
An earnest friend while pleasures' light did shine;
But when eclipsed glory prostrate fell,
These zealous heats to sleep I did resign;
And now, my mouth hath thrice his name defiled.
That cried so loud three dwellings there to build.

32
When Christ, attending the distressful hour,
With His surcharged breast did bless the ground,
Prostrate in pangs, raining a bleeding shower,
Me, like myself, a drowsy friend He found.
Thrice, in His care, sleep-closed by careless eye,
Presage how Him my tongue should thrice deny.

---

Роберт Саутвелл. Жалобы Святого Петра, Продолжение. 27-29

27
Любовь забыта – где она теперь?
Почили где святые обещанья?
Когда в душе родился гнусный зверь,
Что мною овладел до основанья?
Змей, бойся: сгинет давший хлеб тебе.
Зло утверждая, ты с добром в борьбе.

28
Угрозы нет, не для меня мученья.
С тенями бьюсь. Смиряюсь, горд собой.
Боюсь всего. Исполнен самомненья,
Бегу назад, не начиная бой.
Бесславно пал! Девицы болтовня
Сгубила душу, сбила с ног меня.

29
Я – камень? Ложь! Не упадут каменья,
Едва подует лёгкий ветерок…
Я - пастырь овцам, ждущим окормленья?
Спасу ль других, коль душу не сберёг!
Не стать руинам крепкою основой.
Я пастырь – не кормить – предать готовый.

St. Peter's Complaint
27-29

27
Ah! whether was forgotten love exil'd?
Where did the truth of pledged promise sleep?
What in my thoughts begat this ugly child,
That could through rented soul thus fiercely creep?
0 viper, fear their death by whom thou livest;
All good thou ruinest – all ills thou giv’st.

28
Threats threw me not, torments I none assay’d :
My fray, with shades, conceits did make me yeild,
Wounding my thoughts with fears; selfly dismay’d,
I neither fought, nor lost, I gave the field.
Infamous foil! a maiden's easy breath
Did blow me down, and blast my soul to death.

29
Titles I make untruths: am I a rock,
That with so soft a gale was overthrown?
Am I fit pastor for the faithful flock,
To guide their souls that murdered thus mine own?
A rock of ruin, not a rest to stay,
A pastor - not to feed - but to betray.

---

Роберт Сервис. Лунный пахарь, "Лавочник". Отрывок

Лунный пахарь,
Глава «лавочник»

(…) Поскольку нужно признать, что, как продавец, я демонстрировал крайнюю степень неуспешности.
Чтобы быть хорошим продавалой, ты должен не только уметь всучить клиентам то, что им нужно, но и то, что им не нужно. Я никогда не мог заставить себя делать это. И без того было довольно омерзительно продавать все эти вещи, зная, что они раза в два хуже своей цены.
Бывало, я убеждал нищего индейца, что нелепый костюм идёт ему, как «обои ентой стене».
Или продавал индианке туфли, зная, что они не прочнее картона.
Я ненавидел себя за это. Жалкий торгашеский дух всегда был мне чужд. Если б мне самому пришлось продавать свои книги, я умер бы в сточной канаве. Если отвращение к предпринимательству является признаком творческого духа, то тогда я точно художник. Однако, не смотря на всю свою ненависть, я проработал на жалкой торгашеской позиции целых четыре года. Произошло это потому, что я в то время побил собственный рекорд моральной низости. В смысле духовном я был изранен, если не сломлен. Любое убежище казалось мне раем. Таков я был тогда: лучше недо, чем пере работать. Я был согрет, накормлен и опустошён. Обо мне заботилась семья работяг, будто я действительно был одним из них. Люди моего класса не растрачивали на меня своего внимания, и благодарность за их доброту заставляла меня продлевать моё прозябание год за годом. Мир жёстко надо мной поработал, и вызвав на бой, ужаснул меня. Так что я продолжал следовать летаргически прекрасной линии наименьшего сопротивления.
----

Ploughman Of The Moon,
Storekeeper
For I must admit that, as a salesman, I again demonstrated my success as a failure. To be a good counter-Jumper, you must not only be able to sell folks things they want but things they don't want. I never could bring myself to do that. It was bad enough handing out goods you knew were shoddy at twice their value. I see myself helping a poor Indian into a grotesque suit and assuring him: "It feet you like ze paper on ze vall." Or selling a squaw a pair of shoes you knew were as resistant as cardboard.
I hated myself for doing these things. I was never tainted with sordid commercialism. If I had been obliged to sell my own books, I would have died in the gutter. If revulsion to business is a sign of the artistic temperament, then I must be really an artist. Yet at the job of petty huckstering, though I hated it, I carried on for four years. The reason is that I was at a new low as regards morale. Spiritually I was bruised, if not broken. Any haven was a heaven. Here I was, rather under than over worked. I was warm, well fed, dry. I was looked on by the family as one of themselves. Consideration by people of my own class was not wasted on me, and gratitude for that kindness made me prolong my stay from year to year. I had been handled harshly by the world, and taking up the struggle affrighted me. So I continued to follow lethargically the lovely line of least resistance.

---

Океан

Не волнуйся, дорогая,

Я с тобой.

Волны - слышыишь - бьют у края?

Там прибой.

Незаметен, в светлой дали,

Сквозь туман,

Протекает сна, печали

Океан.

Перед грёзами рассвета

Мы одни.

Слышишь, как зовёт планета

Наши дни?

---

Роберт Сервис. Лунный пахарь, "Прощай, невинность". Отрывок

Второй отрывок -

Лунный пахарь,
глава «Прощай, невинность»

(…)

Спустя сорок лет я посетил Лонг Грей Таун.

(…)

«Да, твоейные тётки продавали мне марки в почтовом офисе. Не так уж много найдётся в наше время таких, как они. Однако маловато осталось такого, что напоминало бы о них. Эх! Кода ты помрёшь – вот те и пример – как быстро о тебе все забудут».

Да, это было для меня шоком. В этом городе они родились, жили и умерли. Они были частью этого города, и помогали ему развиваться. Их все знали, и они знали всех. Но теперь почти никто не помнил о них. Лишь некоторые что-то о них слышали. Даже их имена теперь были забыты. Мы искали семейную могилу, но он объяснил, что недавно пронёсшийся шторм повалил много надгробий. В конце концов он крякнул, уведомив нас таким образом о находке, и поднял плоскую, убогую, покрытую зелёной грязью мраморную плиту – на ней я сумел разглядеть только одно имя: моего деда.
Я по-настоящему разволновался, когда передо мной предстал очищенный мрамор – тонкий дешёвый камень, лучшее, что мы могли себе позволить.

Итак, они были здесь, мои старики, такие добрые, такие достойные - лежали в безымянной могиле. Нет слов, чтобы описать, как мне было стыдно. Я направился к главному каменщику, что заведовал этим местом, и заказал высокий монумент из гранита, со всеми их именами. И в оговорённый срок он был возведён.
Я никогда его не видел, но, возможно, в один прекрасный день я вернусь и отдам последнюю дань уважения тем кротким людям, кровь которых была и моей кровью. С грустью я вспоминаю о своих трёх тётушках. Они должны были бы выйти замуж и иметь много детей. Они были созданы для этого. Но судьба определила им мрачную и разочаровывающую жизнь.
Бесплодные и нереализованные, они умерли. Нежеланные женщины – ах! – их так много. Да, я вернусь и буду умолять их простить меня за то, что забыл их. Как просто мне было сделать их жизнь немного легче. Чуточку роскоши, ленточки для их шляпок, шёлковые юбки – вместо лепёшек и тортов. И, стоя в тени их могилы, я с горечью подумаю: «Они просили у меня хлеба, а я протянул им камень».

Ploughman Of The Moon,
Innocence, good-bye

(…)

Forty years later I visited the Long Grey Town.

(…)

''Yes, yer aunties used to sell me stamps in the Post Office. There's no' many like them now-a-days. But there's no' many left to mind o' them. My! when yer deid it's a caution hoo quick ye're forgotten."
Yes, it was a shock to me. In this town they had been born, lived and died. They had been a part of it and had helped in its growing.
Every one knew them and they knew every one. Yet now almost no one knew of them. Few had ever heard of them. Even their names were forgotten. We searched for the family grave, but he explained that a recent storm had blown down many of the tomb­stones. Finally he gave a grunt of discovery, and lifted a flat, mean slab covered with green slime, on which I could decipher the name of my grandfather alone. I minded when it was clean white marble - a thin, cheap stone, but the best we could afford.

So there they were, these old folks, so fine, so worthy, lying in a nameless grave. I felt shamed beyond belief. I went to the chief stonemason of the place and ordered a tall monument of granite, bearing all their names; and in due time it was erected. I have never seen it; but perhaps sometime I will go back and pay my last respects to those humble people who were of my blood. Of my three aunts I think sadly. They should have married and had many children. They were made for that. But destiny meted out to them obscure and frustrate lives. Sterile and unfulfilled, they passed. Unwanted women- Ah! there are so many of them. Yes, I will go back and beg them to pardon me for my neglect. I might so easily have made their life less hard. A few luxuries, ribands for their caps, silken petti­coats; instead of bannocks, cakes. And standing in the shadow of their tomb I will think sadly:
They asked me for shortbread and I gave them - a stone.

---

Роберт Сервис. Лунный пахарь, Горняки. Отрывок

Планирую перевести несколько небольших отрывков из автобиографий Роберта Сервиса - для вечера его памяти, который я собираюсь провести в декабре.
Это перевод прозы, поэтому не совсем уверен, подходит ли формат "наследников" для этой публикации, но попробую.

Первый отрывок -

Лунный пахарь,
глава «Горняки»

(....)
Каждый ящик весил около ста шестидесяти фунтов. Ящики доставляли на деревянных тележках, четыре за раз - вагонетки катили к выходу из тоннеля, где нас ожидали штукатуры. У нас было четыре тележки, и они катились по деревянным рельсам. Моя работа состояла в том, чтобы помогать одному парню грузить ящики в тележку и, затем, толкать всё это наверх, к цементникам. Там мы разгружались и возвращались за следующей партией груза.
Звучит легко и просто, делов-то: поднимай и толкай десять часов в день. Я мог предаваться мечтаниям, поднимая, и, толкая, сочинять стихи. Какая восхитительная работа! ... Не, шучу. Поскольку туннель был низок и узок. Мы должны были сгибаться, чтобы не ударяться головой о крепления. Когда шёл дождь, покрытий как будто не было. Вода стекалась в лужи у нас под ногами.
Мы промокали насквозь довольно быстро. Рельсы были потрескавшимися и изношенными. Часто тележка сходила с трассы, и требовалась вся наша сила, чтобы поставить её обратно. А дальше нужно продолжать путь наверх, и нам приходилось наваливаться всем своим весом, чтобы толкать вагонетку вперед. Через определённые интервалы мы прокатывались через развилки, где проезжали другие тележки - и мы должны были рассчитывать время так, чтобы не было никаких задержек. Если же задержка случалась, то для нас это означало серьёзные неприятности. Свет исходил от свечей, воткнутых в земляные стены; но вода их часто гасила, так что приходилось толкать и надрываться в темноте.

(....)

Ploughman Of The Moon,
Tunnelers

(....)
Each box weighed about a hundred and sixty pounds. They were lifted on wooden trucks, four to a truck, and rolled up the tunnel to where the plasterers were waiting. There were four trucks and they ran on wooden rails. My job was to aid another man to load the boxes on a truck and push it through to the cementing gang. There we dumped the stuff and went back for another load.
Sounds simple and easy, just lifting and pushing for ten hours a day. I could dream as I lifted, and make poetry as I pushed. What a delightful job! ... I don't think. For the tunnel was low and narrow. We had to stoop to avoid knocking our heads against the buttress work. The roof dripped a regular rain. The water lay in puddles under our feet. Soon we were soaked through. The rails were splintered and worn. Often the truck would go off the track, and it took all our strength to hoist it back. Then again the way was uphill, and we had to throw our weight into the effort to push the truck onward. There were switches at intervals where we passed other trucks, and we were timed so that there should be no delay. If there was, it meant trouble. The lighting was by candles stuck in the dirt walls; but the water often extinguished them, so that we had to push and strain in the dark.

(....)

---

Александр Барклай - О злых адвокатах, судьях и законотворцах

Александр Барклай
Отрывок из поэмы «Корабль дураков» (3)

О злых адвокатах, судьях и законотворцах

Он – Судия, над миром вознесённый,
Исполненный намерений благих,
Властитель, все постигнувший законы –
Коль надо, он легко забудет их,
Бедняг засудит, а людей лихих
За мзду отпустит. Быстро и умело
Такой мудрец состряпать может дело.

Как много вас! Вы ревностно идёте
К заветной цели: сделаться Судьёй,
Чтоб пребывать во славе и в почёте…
Но любите вы только гонор свой.
Придёт Клиент – оплатит всё с лихвой.
Законность, справедливость – всё ни в счёт!
Бросаем кости: может, повезёт.

...

Of euyl Counsellours, Juges and men of lawe.

He that Office hath and hyghe autorite.
To rule a Royalme: as Juge or Counsellour
Which seynge Justice, playne ryght and equyte
Them falsly blyndeth by fauour or rigour
Condemnynge wretches gyltles. And to a Transgressour
For mede shewinge fauour. Suche is as wyse a man
As he that wolde seeth a quycke Sowe in a Pan.

Right many labours nowe, with hyghe diligence
For to be Lawyers the Comons to counsayle.
Therby to be in honour had and in reuerence
But onely they labour for theyr pryuate auayle.
The purs of the Clyent shal fynde hym apparayle.
And yet knowes he neyther lawe good counsel nor Justice.
But speketh at auenture: as men throwe the dyce.

...

---

Александр Барклай, отрывок из поэмы "Корабль дураков" (2)

Читатель! Будь со мною до финала.

Молюсь, чтоб ты меня услышать мог,
Чтоб правда о тебе тебе предстала:
Узнай себя и изгони порок.
Сон – грех. Очнись, пока он не глубок.
Исправь свой путь, дух верой исцеля –
И убеги навеки с корабля.

…..

Средь дураков я первый. У штурвала
Стою и правлю, важно разодет,
О деле сём я книг прочёл немало,
Люблю число их и обложек цвет –
Постичь их глубину мне мочи нет,
Я глуп, я их подальше отодвину
И натяну премудрости личину.


Alexander Barclay
Shyp of fools

But ye that shal rede this boke: I you exhorte.
And you that ar herars therof also I pray
Where as ye knowe that ye be of this sorte:
Amende your lyfe and expelle that vyce away.
Slomber nat in syn. Amende you whyle ye may.
And yf ye so do and ensue Vertue and grace.
Wythin my Shyp ye get no rowme ne place.

….

I am the first fole of all the hole nauy
To kepe the pompe, the helme and eke the sayle
For this is my mynde, this one pleasoure haue I
Of bokes, to haue grete plenty and aparayle
I take no wysdome by them : nor yet auayle
Nor them preceyue nat: And then I them despyse
Thus am I a foole and all that sewe that guyse

---

Джон Донн, Святые Сонеты. Сонет 7

Четыре Ангела, трубите над землёй!
Когда вы к жизни мёртвых призовёте,
То мириады душ вернутся к плоти,
К телам, давно обретшим свой покой…
Восстаньте все! Убитые войной,
Чумой, судом, в морях, на эшафоте,
Кто голодал… И вы, что песнь поёте
Творцу, являя в смерти дух живой.
О нет, Господь, пусть спят! Мой грех велик -
Дай время мне очиститься от скверны!
Когда увижу я Твой светлый Лик,
Рыдать уж поздно… Средь живущих верный
Путь укажи мне - сделки нет ценней,
Чем искупленье Кровию Твоей.


Holy Sonnets
Sonnet 7
by John Donne

At the round earth's imagined corners, blow
Your trumpets, Angels, and arise, arise
From death, you numberless infinities
Of souls, and to your scattered bodies go,
All whom the flood did, and fire shall o'erthrow,
All whom war, dearth, age, agues, tyrannies,
Despair, law, chance, hath slain, and you whose eyes,
Shall behold God, and never taste death's woe.
But let them sleep, Lord, and me mourn a space,
For, if above all these, my sins abound,
'Tis late to ask abundance of thy grace,
When we are there; here on this lowly ground,
Teach me how to repent; for that's as good
As if thou hadst seal'd my pardon, with thy blood.

---

Александр Барклай оправдывает грубость своего перевода

(Отрывок из поэмы «Корабль дураков»)

Смущай, о книга, языком суровым
Всех тех, кто честен и в служенье прав,
И тех, чья доблесть - во владенье словом:
Я чист, всю грубость смыслом оправдав.
Но, помня про людской вульгарный нрав,
Хочу отметить, что молва лукава,
И вызывает клевета-отрава

Страх, трепет, дрожь, язвящие умело…
В Риторике вершины мастерства
Яви, и разъясни по ходу дела,
Что клевета не может быть права.
Велик ли, мал – для всех твои слова
Разящий меч. И лишь благому – щит.
Такой порядок многих возмутит.


Alexander Barclay excusynge the rudenes of his translacion

Go Boke : abasshe the thy rudenes to present.
To men auaunced to worshyp, and honour.
By byrthe or fortune : or to men eloquent.
By thy submyssion excuse thy Translatour.
But whan I remember the comon behauour
Of men : I thynke thou ought to quake for fere
Of tunges enuyous whose venym may the dere

Tremble, fere, and quake, thou ought I say agayne.
For to the Redar thou shewest by euydence
Thy selfe of Rethoryke pryuate and barayne
In speche superflue : and fruteles of sentence.
Thou playnly blamest without al difference
Bothe hye and lowe sparinge eche mannes name.
Therfore no maruayle though many do the blame.

---

Клод Маккей, Крещение

Позвольте в ад сойти мне одному,

Останьтесь там, где нет и тени ада.
Шагну нагим – так правильно, так надо –
В горящую и роковую тьму.

Не задрожу я, страхом побеждён,
Не пропаду в горниле преисподней –
Я встречу свой удел, дыша свободней,
И облекая в слово каждый стон.

И печи искры-стрелы разметали,
Дракон без слов приветствует меня.
Мои мечты сильнее страха стали,
Теперь я сам - как языки огня.

Вернусь в ваш мир, исполненный печали, -
И твёрже дух, и тело, как броня!

Baptism
Poem by Claude McKay

Into the furnace let me go alone;
Stay you without in terror of the heat.
I will go naked in - for thus ‘tis sweet -
Into the weird depths of the hottest zone.

I will not quiver in the frailest bone,
You will not note a flicker of defeat;
My heart shall tremble not its fate to meet,
My mouth give utterance to any moan.

The yawning oven spits forth fiery spears;
Red aspish tongues shout wordlessly my name.
Desire destroys, consumes my mortal fears,
Transforming me into a shape of flame.

I will come out, back to your world of tears,
A stronger soul within a finer frame.

---

Джон Донн, Святые Сонеты. Сонет 5

Я - малый мир, творенье двух начал,
Бесплотный ангел и земное тело.
Но грех поверг во тьму, что без предела,
И гибну я, поскольку смертным стал.
О вы, кому огромный мир был мал,
Грань знания раздвинувшие смело –
Моря мне в очи влейте – закоснелый
Отживший мир чтоб в волнах погибал,
Иль был омыт – потоп лишь в Божьей власти…
Нет, мир огню обещан! Но давно
Мой мир сожгли и исказили страсти…
Пусть пламя их умрёт – освещено
Пусть будет всё во мне сияньем Рая –
Да буду исцелён, в Тебе сгорая.

Holy Sonnets
Sonnet 5
BY JOHN DONNE

I am a little world made cunningly
Of elements and an angelic sprite,
But black sin hath betrayed to endless night
My world's both parts, and O, both parts must die.
You which beyond that heaven which was most high
Have found new spheres, and of new lands can write,
Pour new seas in mine eyes, that so I might
Drown my world with my weeping earnestly,
Or wash it, if it must be drowned no more.
But O, it must be burnt! Alas, the fire
Of lust and envy have burnt it heretofore,
And made it fouler; let their flames retire,
And burn me, O Lord, with a fiery zeal
Of Thee and Thy house, which doth in eating heal.

---

Клод Маккей, Америка

Ты тигром мне клыки вонзаешь в шею,
И хлеб твой горек много лет подряд.
Хоть гибну я, но не любить не смею
Твой лабиринт, твой просвещённый ад.

И мощь твоя вошла в меня глубоко,
Чтоб ненависть твою призвать на бой.
Раздавленный могуществом потока,
Я бунтарём стою перед тобой

Без страха, не промолвив злого слова.
И смех мои уста не осквернит.
В грядущее бросая взгляд сурово,
Я вижу мощь её, её гранит –

Всего коснулась Времени рука.
Бесценен клад - под толщею песка.

America
by Claude Mckay

Although she feeds me bread of bitterness,
And sinks into my throat her tiger’s tooth,
Stealing my breath of life, I will confess
I love this cultured hell that tests my youth.

Her vigor flows like tides into my blood,
Giving me strength erect against her hate,
Her bigness sweeps my being like a flood.
Yet, as a rebel fronts a king in state,

I stand within her walls with not a shred
Of terror, malice, not a word of jeer.
Darkly I gaze into the days ahead,
And see her might and granite wonders there,

Beneath the touch of Time’s unerring hand,
Like priceless treasures sinking in the sand.

---

Ральф Уолдо Эмерсон, Конкордский гимн

Исполненный 4 июля 1837, на воздвижение памятника в честь битвы

Здесь мост был много лет назад,
И бриз трепал их флаг в апреле…
Стоял здесь фермеров отряд –
Их ружья на весь мир гремели.

Враг пал – и беспробуден сон!
И победивший спит в могиле…
И мост был к морю унесён,
И волны остов поглотили.

На берегу, у тихих вод
Молитвой – твердь Мемориала…
Наш век не вечен, он прейдёт -
Но дело их нетленным стало.

О силы, что вели их в бой
Во имя наше – пронесите
Сквозь времена их дух живой,
И веру, спящую в граните.

Concord Hymn
BY RALPH WALDO EMERSON

Sung at the Completion of the Battle Monument, July 4, 1837

By the rude bridge that arched the flood,
  Their flag to April’s breeze unfurled,
Here once the embattled farmers stood
  And fired the shot heard round the world.

The foe long since in silence slept;
  Alike the conqueror silent sleeps;
And Time the ruined bridge has swept
  Down the dark stream which seaward creeps.

On this green bank, by this soft stream,
  We set today a votive stone;
That memory may their deed redeem,
  When, like our sires, our sons are gone.

Spirit, that made those heroes dare
  To die, and leave their children free,
Bid Time and Nature gently spare
  The shaft we raise to them and thee.

---

Ральф Уолдо Эмерсон, Две реки

Москетаквит! Ты летних нот
Исполнен, дождь напоминая…
Как ты – в Конкорде, так течёт
И сквозь тебя река иная.

Брегами скован ты… Река,
Что мной любима, - без границы!
Сквозь океан, сквозь облака,
Сквозь жизнь и свет она стремится.

Я слышу сладкий плеск волны,
Я зрю несущиеся воды –
Сквозь власть, мечты, ученья, сны,
Любовь, людей, и круг природы.

Творит, чудовищно силён,
Из щебня изумруд и злато…
Где он поёт, не слышен стон,
Там день, там светом всё объято.

Никто не жаждет вновь, испив
Тех вод, что ввысь текут, сияя...
И тьма не сдержит их прилив,
И век им - капля дождевая.

Москетаквит – индейское имя реки, именуемой сейчас Конкорд.

Ralph Waldo Emerson
Two Rivers

Thy summer voice, Musketaquit,
Repeats the music of the rain;
But sweeter rivers pulsing flit
Through thee, as thou through Concord Plain.

Thou in thy narrow banks art pent:
The stream I love unbounded goes
Through flood and sea and firmament;
Through light, through life, it forward flows.

I see the inundation sweet,
I hear the spending of the stream
Through years, through men, through Nature fleet,
Through love and thought, through power and dream.

Musketaquit, a goblin strong,
Of shard and flint makes jewels gay;
They lose their grief who hear his song,
And where he winds is the day of day.

So forth and brighter fares my stream,--
Who drink it shall not thirst again;
No darkness stains its equal gleam.
And ages drop in it like rain.

Musketaquit (or Musketaquid) is the Native American name for what is now called the Concord River.

---

Ральф Уолдо Эмерсон, Рододендрон

На вопрос, откуда взялся этот цветок

Май. Тихий край. И с моря свежий ветер…
Я пышный рододендрон в роще встретил -
Безлистный, он дарил красу свою
Пустынным тропам, сонному ручью.
Алеют лепестки на водной глади,
И тёмный пруд пурпурно-алым стал...
Ревнует, на цветы смущённо глядя,
В тени их скрывшись, алый кардинал.
Как, рододендрон, красота такая
Растёт в глуши, лишь взор небес лаская?
Как свойство глаза – различать цвета,
Естественна в природе красота…
Соперник розы, мой отшельник милый,
Мне не понять, зачем в лесу цветы.
Невежда я! Но верую, что силой
Задумавшей меня, посеян ты.

Ralph Waldo Emerson
The Rhodora

On being asked, whence is the flower

In May, when sea-winds pierced our solitudes,
I found the fresh Rhodora in the woods,
Spreading its leafless blooms in a damp nook,
To please the desert and the sluggish brook.
The purple petals fallen in the pool
Made the black water with their beauty gay;
Here might the red-bird come his plumes to cool,
And court the flower that cheapens his array.
Rhodora! if the sages ask thee why
This charm is wasted on the earth and sky,
Tell them, dear, that, if eyes were made for seeing,
Then beauty is its own excuse for Being;
Why thou wert there, O rival of the rose!
I never thought to ask; I never knew;
But in my simple ignorance suppose
The self-same power that brought me there, brought you.

---

Джон Гринлиф Виттьер, Молитва

Пустой, безвидный, неживой,
Летел наш мир сквозь космос Твой.
Свет горний, музыку начал
Он, глух и слеп, не различал.
Без смысла, проблеска, тепла -
Лишь смерть в унылой мгле жила.

Средь горечи и темноты
Огнём незримым вспыхнул Ты -
Дыханьем жизни, полным сил,
Всё пробудил, преобразил,
И вот, увидел наконец
Пульс и волнение сердец.

Моря познали твердь земли,
Цветы, деревья расцвели,
Весь мир, всё созданное в нём
Пронзило творческим огнём,
Земля - обновлена, светла -
Пред взором Божьим ожила.

Как хладный, тёмный старый мир,
Бесформен, пуст, потерян, сир,
Как шторм в погибельную ночь,
Что свет и веру гонит прочь,
Как призрак, чуждый небесам,
Пятно, позор – таков я сам!

О Ты, предвечный Дух любви,
Явись и душу оживи,
Рази огнём и лёд, и тьму,
Дай крепость духу моему,
И, может, этот цвет и плод
Тебе послужат в свой черёд!

Invocation
by John Greenleaf Whittier

THROUGH Thy clear spaces, Lord, of old,
Formless and void the dead earth rolled;
Deaf to Thy heaven’s sweet music, blind
To the great lights which o’er it shined;
No sound, no ray, no warmth, no breath,—
A dumb despair, a wandering death.

To that dark, weltering horror came
Thy spirit, like a subtle flame,—
A breath of life electrical,
Awakening and transforming all,        
Till beat and thrilled in every part
The pulses of a living heart.

Then knew their bounds the land and sea;
Then smiled the bloom of mead and tree;
From flower to moth, from beast to man,
The quick creative impulse ran;
And earth, with life from thee renewed,
Was in thy holy eyesight good.

As lost and void, as dark and cold
And formless as that earth of old;
A wandering waste of storm and night,
Midst spheres of song and realms of light;
A blot upon thy holy sky,
Untouched, unwarmed of thee, am I.

O Thou who movest on the deep        
Of spirits, wake my own from sleep!
Its darkness melt, its coldness warm,
The lost restore, the ill transform,
That flower and fruit henceforth may be
Its grateful offering, worthy Thee.

---

Джон Гринлиф Виттьер, Бедняк на выборах

Гордец сегодня мне как брат,
И богачи – родня.
День, что я ждал, и видеть рад,
Короновал меня.
С большим сравнялся тот, кто мал,
И слабый стал силён.
Дворец – голосованья зал,
С листами урна – трон.
Не выше фабрикант никак
Трудяги-мужика,
Равны и в ссадинах кулак
И нежная рука.
Бедняк не ниже богачей,
Бессильным власть дана,
И серой робы не ценней
Изящный блеск сукна.
О простота! Помпезный вид
На день уравновесь.
Людская правда победит
Педантства дух и спесь.
Узнай теперь, простой народ,
Всю мощь своей страны,
Вся роскошь не приобретёт
Листов, что вам даны.
Да, есть беда - но есть и свет,
И правды торжество.
Пусть болен мир, и звон монет
Весомее всего, -
Но есть права, они просты -
Веди с неправым бой!
Знай, нищий: человек и ты –
Воспрянь и будь собой!

The Poor Voter On Election Day
by John Greenleaf Whittier

THE proudest now is but my peer,
The highest not more high;
To-day, of all the weary year,
A king of men am I.
To-day, alike are great and small,
The nameless and the known;
My palace is the people's hall,
The ballot-box my throne!
Who serves to-day upon the list
Beside the served shall stand;
Alike the brown and wrinkled fist,
The gloved and dainty hand!
The rich is level with the poor,
The weak is strong to-day;
And sleekest broadcloth counts no more
Than homespun frock of gray.
To-day let pomp and vain pretence
My stubborn right abide;
I set a plain man's common sense
Against the pedant's pride.
To-day shall simple manhood try
The strength of gold and land;
The wide world has not wealth to buy
The power in my right hand!
While there's a grief to seek redress,
Or balance to adjust,
Where weighs our living manhood less
Than Mammon's vilest dust, —
While there's a right to need my vote,
A wrong to sweep away,
Up! clouted knee and ragged coat!
A man's a man to-day!

---

Энн Бредстрит, Эпитафии

Эпитафия её матери

Здесь покоится
Та, что была достойна и честна,
Мать любящая, верная жена,
Соседям добрый друг, она, бывало,
Едой, одеждой нищим помогала.
Со слугами была мудра, строга –
И всякий уважал её слуга.
Примером нам была и педагогом.
Любя семью, заботилась о многом.
Собранье было иль народный сход –
Она уж там и разговор ведёт.
Был с верой каждый миг, любое слово,
О смерти помня, к ней была готова.
Ты светом для детей своих была,
И будет память о тебе светла.

Эпитафия её отцу

Здесь патриот лежит в могиле,
В нём праведность и мудрость чтили,
Щит правде и защитник прав,
Тех обличал он, кто лукав,
Подобно книге, знаний полон,
Везде друзья, куда б ни шёл он,
Он был весёлым и простым,
Подмога добрым, горе – злым,
Кому-то смерть его – удача,
Но большинство стоит здесь, плача…

Anne Bradstreet
Epitaphs

Her Mother's Epitaph

Here lies
A worthy matron of unspotted life,
A loving mother and obedient wife,
A friendly neighbor, pitiful to poor,
Whom oft she fed, and clothed with her store;
To servants wisely aweful, but yet kind,
And as they did, so they reward did find:
A true instructor of her family,
The which she ordered with dexterity,
The public meetings ever did frequent,
And in her closest constant hours she spent;
Religious in all her words and ways,
Preparing still for death, till end of days:
Of all her children, children lived to see,
Then dying, left a blessed memory.

Her Father's Epitaph

Within this tomb a patriot lies
That was both pious, just and wise,
To truth a shield, to right a wall,
To sectaries a whip and maul,
A magazine of history,
A prizer of good company
In manners pleasant and severe
The good him loved, the bad did fear,
And when his time with years was spent,
If some rejoiced, more did lament.

---

Энн Бредстрит, Моему дорогому и любящему мужу

Едины мы, коль есть единство душ.
Коль есть любовь, то ты любим, мой муж.
Коль с мужем посчастливилось жене,
Сравни со мной - я счастлива вдвойне.
Всех приисков ценней любовь моя,
Царей востока побогаче я.
Морям не загасить любви моей,
Ответная любовь награда ей.
Твоя любовь сильна – что дам взамен?
Молюсь: будь счастлив и благословен!
Мы любим, и в любви пройдут года,
И смерть соединит нас навсегда.

To my Dear and Loving Husband
Anne Bradstreet

If ever two were one, then surely we.
If ever man were loved by wife, then thee;
If ever wife was happy in a man,
Compare with me, ye woman, if you can.
I prize thy love more than whole mines of gold,
Or all the riches that the east doth hold.
My love is such that rivers cannot quench,
Nor aught but love from thee, give recompense.
Thy love is such I can no way repay,
The heavens reward thee manifold, I pray.
Then while we live, in love let's so persevere
That when we live no more, we may live ever.

---

Вильям Батлер Йейтс, Ирландский лётчик предвидит свою смерть

Жизнь! Знать, судьба у нас такая –
На небе обронить тебя.
И я дерусь, не презирая,
И я спасаю, не любя.

Мне Килтартан – земля родная,
Там бедняки мне как семья…
Но жизнь моя не даст им рая,
И не погубит смерть моя.

Здесь ни политика причиной,
Ни суд, ни долг, ни болтовня –
Восторг и страсть – порыв единый –
И ввысь и в бой влекут меня.

Всё взвесил дельно и толково:
Тому, что будет – грош цена.
Цена не выше у былого.
Жизнь смерти на весах равна.

An Irish Airman Foresees His Death
W. B. Yeats

I know that I shall meet my fate
Somewhere among the clouds above;
Those that I fight I do not hate
Those that I guard I do not love;
My country is Kiltartan Cross,
My countrymen Kiltartan’s poor,
No likely end could bring them loss
Or leave them happier than before.
Nor law, nor duty bade me fight,
Nor public man, nor cheering crowds,
A lonely impulse of delight
Drove to this tumult in the clouds;
I balanced all, brought all to mind,
The years to come seemed waste of breath,
A waste of breath the years behind
In balance with this life, this death.

---

Вильям Батлер Йейтс. Иннисфри, остров на озере

Встав, отправлюсь на Иннисфри, куда я стремился давно,
И хижину там возведу, лачугу из прутьев и глины…
И будут в ульях пчёлы, в девяти бороздах – зерно.
Буду жить на лугу, под гул пчелиный.

И там обрету я покой, где лёгким дождём зарница
Прольётся сквозь дымку рассвета, к кузнечикам в звонкий приют…
И полночь будет мерцать, и полдень сиренью искриться,
И коноплянки под вечер к небу взовьют.

Встав, отправлюсь на Иннисфри… И днём и во время ночное
Прибрежную тихую песнь - то озеро плещет волной -
Я слышу возле дороги, на сером асфальте стоя…
Этот зов в глубине, он вовеки со мной.

The Lake Isle of Innisfree
William Butler Yeats

I will arise and go now, and go to Innisfree,
And a small cabin build there, of clay and wattles made;
Nine bean-rows will I have there, a hive for the honey-bee,
And live alone in the bee-loud glade.

And I shall have some peace there, for peace comes dropping slow,
Dropping from the veils of the morning to where the cricket sings;
There midnight’s all a glimmer, and noon a purple glow,
And evening full of the linnet’s wings.

I will arise and go now, for always night and day
I hear lake water lapping with low sounds by the shore;
While I stand on the roadway, or on the pavements grey,
I hear it in the deep heart’s core.

---

Вильям Батлер Йейтс, Когда стара, седа, утомлена...

Когда стара, седа, утомлена,
Ты сядешь у камина – то, устало
Читая книгу, вспомнишь как пленяла
Очей твоих и страсть, и глубина.

Пленили многих нежные черты,
Любовь и ложь сплелись неумолимо…
Но был один… Он душу пилигрима
Любил в тебе - и грусть, что скрыла ты.

Прошепчешь с болью, к языкам огня
Клоня всё ближе старческое тело:
Любовь ушла и выше гор взлетела,
Его лицо меж ярких звёзд храня.

WILLIAM BUTLER YEATS
When you are old

When you are old and grey and full of sleep,
And nodding by the fire, take down this book,
And slowly read, and dream of the soft look
Your eyes had once, and of their shadows deep;

How many loved your moments of glad grace,
And loved your beauty with love false or true,
But one man loved the pilgrim soul in you,
And loved the sorrows of your changing face;

And bending down beside the glowing bars,
Murmur, a little sadly, how Love fled
And paced upon the mountains overhead
And hid his face amid a crowd of stars.

---

Вильям Генри Дейвис, Зимородок

Окрасом дивным одарив,
Явила радуга тебя.
А радуге родитель – дождь…
В тебе он! Ты живёшь, любя
Деревьев грустный разговор,
И ласковый покой озёр.
Лети к павлинам в яркий сад,
С тобой подружатся они,
Среди газонов и оград
Окраской радужной блесни.
На ветку сядь, расправь крыла –
Чтоб знать тобой горда была!..
Тебе и слава ни к чему,
И роскошь быстро надоест…
Как ты, люблю я тишину
Зелёных и безлюдных мест.
Озёр покой в глуши лесной
И вздох деревьев надо мной.


The Kingfisher - Poem by William Henry Davies

It was the Rainbow gave thee birth,
And left thee all her lovely hues;
And, as her mother’s name was Tears,
So runs it in thy blood to choose
For haunts the lonely pools, and keep
In company with trees that weep.
Go you and, with such glorious hues,
Live with proud peacocks in green parks;
On lawns as smooth as shining glass,
Let every feather show its marks;
Get thee on boughs and clap thy wings
Before the windows of proud kings.
Nay, lovely Bird, thou art not vain;
Thou hast no proud, ambitious mind;
I also love a quiet place
That’s green, away from all mankind;
A lonely pool, and let a tree
Sigh with her bosom over me.

---

Вильям Генри Дейвис, Праздность

Что жизнь, когда средь суеты
Повременить не в силах ты?
Не потеряться меж берёз,
Беспечней став коров и коз.
Не видишь ты, где, скрыт травой,
Бельчонок прячет ужин свой.
Как небо звёздное ручьи –
Но мысли далеко твои.
Ни Красота тебе не впрок,
Ни лёгкий танец стройных ног –
Природы-девы чудный вид
Улыбкою не вдохновит.
Ты умер, коль средь суеты
Повременить не в силах ты…

William Henry Davies
Leisure

What is this life if, full of care,
We have no time to stand and stare.
No time to stand beneath the boughs
And stare as long as sheep or cows.
No time to see, when woods we pass,
Where squirrels hide their nuts in grass.
No time to see, in broad daylight,
Streams full of stars, like skies at night.
No time to turn at Beauty's glance,
And watch her feet, how they can dance.
No time to wait till her mouth can
Enrich that smile her eyes began.
A poor life this if, full of care,
We have no time to stand and stare.

---

Вильям Генри Дейвис, Сходство

Я посмотрел на облака,
Что утром плыли в вышине…
А овцы на лугу паслись -
И тайну их открыли мне.

Спокойны овцы и горды,
И смотрят как бы свысока -
Их образ в небе голубом
Нарисовали облака.

Я ввысь смотрел, смотрел на луг,
И сходство лишь являлось мне.
И я не ведал, что милей,
Отара здесь иль в вышине.

William Henry Davies
The Likeness
 
When I came forth this morn I saw
Quite twenty cloudlets in the air;
And then I saw a flock of sheep,
Which told me how these clouds came there.
 
That flock of sheep, on that green grass,
Well might it lie so still and proud!
Its likeness had been drawn in heaven,
On a blue sky, in silvery cloud.
 
I gazed me up, I gazed me down,
And swore, though good the likeness was,
'Twas a long way from justice done
To such white wool, such sparkling grass.

---

Джон Клэр, Ноябрь

Пастух бредёт, не намечая путь,
И старый пёс за ним плетётся следом…
Тропа течёт, ведя куда-нибудь –
И вот сосед встречается с соседом…
Девицу видно средь коровьих спин,
Ей хорошо, ей думается сладко…
Плывёт, незрим за плугом, селянин…
Коль так пойдёт – сбежит его лошадка.
Туман скользит, от лени разомлев…
Куда б ни шли – всё изумляет дев!
Печаль и мгла – ноябрьские знаки.
И вечер к небесам туман увлёк…
Проснётся утро в дымке, в полумраке,
И всей Вселенной станет наш мирок.

John Clare
November

The shepherds almost wonder where they dwell
And the old dog for his right journey stares:
The path leads somewhere, but they cannot tell
And neighbour meets with neighbour unawares.
The maiden passes close beside her cow,
And wanders on, and thinks her far away;
The ploughman goes unseen behind his plough,
And seems to lose his horses half the day.
The lazy mist creeps on in journey slow;
The maidens shout and wonder where they go;
Do dull and dark are the November days.
The lazy mist high up the evening curled,
And now the morn quite hides in smoke and haze;
The place we occupy seems all the world.

---

Вильям Генри Дейвис, Деньги

Я счастлив, если разорён,
И горько мне, когда богат –
Фальшивые друзья ко мне
Бегут и в дверь весь день стучат.
Я как малыш: коль в доме гроб,
В дуду не дуй, будь мил и тих!..
Я не рискну сказать лжецам
Всё то, что думаю о них.
Я видел много бедняков –
Сияли добрые сердца!
Хоть жёны пчёлами жужжат
Об их труде, что без конца.
Смеётся бедный, хмур богач…
Я знаю – истина проста:
Про богачей забудет мир,
И сгинет в прошлом нищета…
Тщету богатства доказав,
Ушли фальшивые друзья.
Когда я нищ, друзей чуток -
Но только с ними счастлив я.

William Henry Davies
Money

When I had money, money, O!
I knew no joy till I went poor;
For many a false man as a friend
Came knocking all day at my door.
Then felt I like a child that holds
A trumpet that he must not blow
Because a man is dead; I dared
Not speak to let this false world know.
Much have I thought of life, and seen
How poor men’s hearts are ever light;
And how their wives do hum like bees
About their work from morn till night.
So, when I hear these poor ones laugh,
And see the rich ones coldly frown—
Poor men, think I, need not go up
So much as rich men should come down.
When I had money, money, O!
My many friends proved all untrue;
But now I have no money, O!
My friends are real, though very few.

---

Вильям Эрнест Хенли. Западный бриз, лети за ней...

Западный бриз, лети за ней,
К дому неси с волной.
Есть ли добрей, честней, нежней
Той, что я жду домой?

Не заявить хочу права,
С ней обрести покой –
Только бы знать: она жива,
Западный бриз морской!

William Ernest Henley
Bring her again, O western wind

Bring her again, O western wind,
Over the western sea!
Gentle and good and fair and kind,
Bring her again to me!

Not that her fancy holds me dear,
Not that a hope may be:
Only that I may know her near,
Wind of the western sea!

---

Вильям Эрнест Хенли. Жизнь - как дамочка с букетом

Жизнь – как дамочка с букетом,
Смерть – охотник, он хитер.
Жизнь - снимает угол летом,
Смерть – у входа сутенёр.
С жизнью будь, как с дамой пылкой!
Смерть – разок, но избеги…
Всё ж бандит придёт с ухмылкой
И напомнит про долги.
Шею обовьют ладони,
И к ковру прижмут тебя.
Протестуй! – в предсмертном стоне
Юбку дамы теребя.
Это жизнь не раз слыхала…
Весел был? Плати теперь.
Взяв гроши твои устало,
Выйдет – и захлопнет дверь.

William Ernest Henley
Madam Life's a Piece in Bloom

MADAM Life's a piece in bloom
Death goes dogging everywhere:
She's the tenant of the room,
He's the ruffian on the stair.
You shall see her as a friend,
You shall bilk him once and twice;
But he'll trap you in the end,
And he'll stick you for her price.
With his kneebones at your chest,
And his knuckles in your throat,
You would reason--plead--protest!
Clutching at her petticoat;
But she's heard it all before,
Well she knows you've had your fun,
Gingerly she gains the door,
And your little job is done.

---

Чайдиок Тичборн, Голубь

Наивный голубь дом и кров
Нашёл среди ворон,
И пищу от своих врагов    
Беспечно принял он.
Меж тем коварный птицелов
Им приготовил сеть –
Рыдают птицы! Голубь стал
О выборе жалеть.
Но ловчий – такова судьба! -
За ним следил, и вот
Он лишь ворону видит в нём,
И потому убьёт.


The Housedove, by Chidiock Tichborn (1558? – 1586)

A silly housedove happed to fall
amongst a flock of crows,
Which fed and filled her harmless craw
amongst her fatal foes.
The crafty fowler drew his net -
all his that he could catch -
The crows lament their hellish chance,
the dove repents her match.
But too, too late! it was her chance
the fowler did her spy,
And so did take her for a crow -
which thing caused her to die.

---

Чайдиок Тичборн, К его другу (посвящается Энтони Бабингтону)

Пора невзгод, пустых надежд – она должна пройти.
Поведай, Муза, о скорбях, что встретились в пути.
Был друг со мной. И что-то в нём всегда влекло меня…
Беспечно мы по морю шли, вдвоём корабль храня.
Шесть лет в пути! Познали мы красу иных земель.
Но вдруг поток нас подхватил и выбросил на мель.
Печальный брег нас приютил, надежда умерла…
Но вдруг вдали зареял флаг, раздался скрип весла.
Клыков Харибды избежать помог нам Капитан -
Но Сциллу встретили, глупцы… А южный ураган
Погибель нашу довершил, неистов и жесток…
И вот – плывём, мой друг и я, куда направит рок…
Лишь скалы, отмели вокруг, и не уплыть нам прочь!
Теченья нет, и ветра нет, и некому помочь.
Вдали от курса кораблей, вдали от берегов –
Отчаяться ли нам теперь, коль наш не слышен зов?
Нет! Бог не позабудет нас. Он Благ. Придёт пора -
И море возмутится вдруг, а сильные ветра
Корабль наш от опасных мест отгонят поскорей…
Удачу нам вернёт Господь – мы насладимся ей!
На суше, в море мы найдём сохранные пути…
Молись о помощи, мой друг – она должна прийти!

To His Friend (assumed to be Anthony Babington)

by Chidiock Tichborn (1558? – 1586)

Good sorrow cease, false hope be gone, misfortune once farewell;
Come, solemn muse, the sad discourse of our adventures tell.
A friend I had whose special part made mine affection his;
We ruled tides and streams ourselves, no want was in our bliss.
Six years we sailed, sea-room enough, by many happy lands,
Till at the length, a stream us took and cast us on the sands.
There lodged we were in a gulf of woe, despairing what to do,
Till at the length, from shore unknown, a Pilot to us drew,
Whose help did sound our grounded ship from out Caribda's mouth,
But unadvised, on Scylla drives; the wind which from the South
Did blustering blow the fatal blast of our unhappy fall,
Where driving, leaves my friend and I to fortune ever thrall;
Where we be worse beset with sands and rocks on every side,
Where we be quite bereft of aid, of men, of winds, of tide.
Where vain it is to hail for help so far from any shore,
So far from Pilot's course; despair shall we, therefore?
No! God from out his heap of helps on us will some bestow,
And send such mighty surge of seas, or else such blasts to blow
As shall remove our grounded ship far from this dangerous place,
And we shall joy each others' chance through God's almighty grace,
And keep ourselves on land secure, our sail on safer seas.
Sweet friend, till then content thy self, and pray for our release.

---

Джон Донн, Святые Сонеты. Сонет 19

Противоречья! Вы в цепи одной:
Изменчивость, себе же изменяя,
Рождает верность... Манит жизнь благая -
Служенье и обет забыты мной!
Каприз - и покаянный облик мой,
И мимолётная любовь земная…
Озноб и жар... Лежу в бреду, стеная -
Всё и ничто. Молящийся. Немой.
Вчера не смел смотреть на небо. Ныне
Я Богу льщу, слащавый гимн пропев,
А завтра - страх, что скоро Божий гнев.
Горячка веры, как мираж в пустыне,
То есть, то нет… Но вывод тем верней:
Дни страха Божья – лучшие из дней!

Holy Sonnets BY JOHN DONNE
Sonnet 19

Oh, to vex me, contraries meet in one:
Inconstancy unnaturally hath begot
A constant habit; that when I would not,
I change in vows, and in devotion.
As humorous is my contrition
As my profane Love, and as soon forgot:
As riddlingly distempered, cold and hot,
As praying, as mute; as infinite, as none.
I durst not view heaven yesterday; and today
In prayers, and flattering speeches I court God.
Tomorrow’ I quake with true fear of his rod.
So my devout fits come and go away
Like a fantastic ague: save that here
Those are my best days, when I shake with fear.

---

Джон Донн, Святые Сонеты. Сонет 1

Ты Мастер мой…. Напрасен ли Твой труд?
Исправь меня до траурного срока:
Смерть близится, она уж недалёко,
Все радости как в давнем дне живут.
Нет сил взглянуть на летопись минут -
Унылый вид! Уже пророс глубоко
Сев гибели – и сгину я без прока
Из-за грехов, что в ад меня влекут.
Но если воспарю к преддверью Рая,
То оживу, узрев любовь Твою…
Мой враг хитёр. Он искушает, зная:
Будь я один - и час не устою.
Коснись души – чтоб опытнее стала,
Магнитом стань для сердца из металла.

Holy Sonnets BY JOHN DONNE
Sonnet 1
Thou hast made me, and shall Thy work decay?
Repair me now, for now mine end doth haste,
I run to death, and death meets me as fast,
And all my pleasures are like yesterday;
I dare not move my dim eyes any way,
Despair behind, and death before doth cast
Such terror, and my feeble flesh doth waste
By sin in it, which it towards hell doth weigh.
Only Thou art above, and when towards Thee
By Thy leave I can look, I rise again;
But our old subtle foe so tempteth me,
That not one hour myself I can sustain;
Thy grace may wing me to prevent his art,
And Thou like adamant draw mine iron heart.

---

Чайдиок Тичборн, Элегия

В моей весне лишь холода тревог,
На пиршестве лишь боль в моём бокале,
Мой урожай – сорняк, созревший в срок,
Итог всего - мечты, что прахом стали.
Окончен день… А начинался ль он?
Да, я живу – но путь мой завершён.

Я песню спел, хоть не касался струн,
Пал с древа плод ещё в начале мая,
Я не старик, но и давно не юн.
Невидим был, земное созерцая.
Готова нить – станок же сокрушён.
Да, я живу – но путь мой завершён.

Я смерть искал – она была со мной.
Я жить хотел, но находил лишь тени.
Я там ступал, где обрету покой.
Я был рождён - для нескольких мгновений.
Бокал налит. Бокал опустошён.
Да, я живу – но путь мой завершён.

Elegy, by Chidiock Tichborn (1558? – 1586)

My prime of youth is but a frost of cares,
My feast of joy is but a dish of pain,
My crop of corn is but a field of tares,
And all my good is but vain hope of gain;
The day is past, and yet I saw no sun,
And now I live, and now my life is done.
My tale was heard and yet it was not told,
My fruit is fallen, and yet my leaves are green,
My youth is spent and yet I am not old,
I saw the world and yet I was not seen;
My thread is cut and yet it is not spun,
And now I live, and now my life is done.
I sought my death and found it in my womb,
I looked for life and saw it was a shade,
I trod the earth and knew it was my tomb,
And now I die, and now I was but made;
My glass is full, and now my glass is run,
And now I live, and now my life is done.

ТИЧБОРН, Чайдиок / TICHBORN, Chidiock (1558? - 1586). Отпрыск старинной гемпширской католической семьи, предположительно двадцати восьми лет от роду, был участником заговора против Елизаветы. Заговорщики планировали убить королеву и освободить из заточения и привести к власти Марию Стьюарт, католичку, чтобы восстановить в Англии государственный католицизм. Заговор был раскрыт, большинству участников удалось бежать. Тичборн, оставшийся в Лондоне из-за раненной ноги, был схвачен, помещен в Тауэр и спустя месяц жестоко казнен (его четвертовали и, еще живого, выпотрошили). Одновременно с ним были казнены Энтони Бабингтон, возглавлявший заговор, и его соратники. Подробности казни поэта потрясли Елизавету настолько, что она запретила казнить преступников подобным способом. По одной из версий 19 сентября 1586, в ночь перед казнью, Тичборн написал письмо жене; в письмо была вложена «Элегия» – стихотворение, ставшее ныне хрестоматийным.
До нас дошли ещё два стихотворения Тичборна - "К его другу" и "Голубь". Каким-то странным образом в русскоязычные словари и энциклопедии прокралась ошибка: обычно пишут, что Чайдиок оставил нам только одно стихотворение - "Элегию". На самом же деле мы имеем три его стиха, только остальные два не являются столь известными.

---

Вильям Генри Дейвис, Насмешливые черви

Что ждёт нас, если мы добры и милы?
Окоченевший труп на дне могилы.

Прекрасны вы… Но что приобрели?
Как все, простой наряд, покров земли.

А пенье? Болтовня о всяком вздоре?
Вздохнёшь разок – и хрип раздастся вскоре.

Мечтай, пари! Учений знамя взвей!
Не притчи корм насмешливых червей.

The Worms' Contempt, by William Henry Davies

What do we earn for all our gentle grace?
A body stiff and cold from foot to face.

If you have beauty, what is beauty worth?
A mask to hide it, made of common earth.

What do we get for all our song and prattle?
A gasp for longer breath, and then a rattle.

What do we earn for dreams, and our high teaching?
The worms' contempt, that have no time for preaching.

---

Джордж Элиот, Сонет

Когда ребёнком забредаю снова
В тот мир, где сон никто не оборвёт –
Видений неземных водоворот
Пугает мыслью о тщете земного.

И коль, прозрев в потоке том безбрежном,
Найду клочок неведомой земли –
Лучи заката на него легли,
Явив зелёным, бархатным и нежным -

Взойду к нему, о тишине мечтая…
Когда же рассмотрю вблизи его -
Погибнут чары, сгинет колдовство,
И завладеет мною мысль простая,

Банальный и заезженный сюжет:
Что жизнь пуста, и в мире правды нет.


George Eliot, SONNET

Oft, when a child, while wand’ring far alone,
That none might rouse me from my waking dream,
And visions with which fancy still would teem
Scare by a disenchanting earthly tone;

If, haply, conscious of the present scene,
I’ve marked before me some untraversed spot
The setting sunbeams had forsaken not,
Whose turf appeared more velvet-like and green

Than that I walked and fitter for repose:
But ever, at the wished-for place arrived,
I’ve found it of those seeming charms deprived
Which from the mellowing power of distance rose:

To my poor thought, an apt though simple trope
Of life’s dull path and earth’s deceitful hope.

---

Джон Клэр, Барашки

Идёт весна, в знаменьях всюду зрима:
Вот ряд корыт; хранивший сена стог
Забор упал - с развалинами Рима
Он ветхостью бы потягаться мог…
Повсюду солнца взгляд, в любом зазоре.
И лютики – мне мил их первый цвет! -
Как звёзды редкие… Но будет вскоре
И тёрн сиять, в их золото одет.
Идёт на холм барашек шагом скорым,
Овечку видя, крутит хвостик он.
Другой, от ветра скрывшись под забором,
Меня подпустит близко - будто сон
Настолько крепок… Сладко тянет ноги,
И отдыхает тихо, без тревоги…

Young Lambs by John Clare

The spring is coming by a many signs;
The trays are up, the hedges broken down,
That fenced the haystack, and the remnant shines
Like some old antique fragment weathered brown.
And where suns peep, in every sheltered place,
The little early buttercups unfold
A glittering star or two - till many trace
The edges of the blackthorn clumps in gold.
And then a little lamb bolts up behind
The hill and wags his tail to meet the yoe,
And then another, sheltered from the wind,
Lies all his length as dead - and lets me go
Close bye and never stirs but basking lies,
With legs stretched out as though he could not rise.

---

Мотыльку. William Wordsworth

Уж полчаса слежу я, нем,
За мотыльком средь хризантем…
Ты спишь? Иль у тебя обед?
Он недвижим - ответа нет.
Так тих! Спокоен, как озёр
Застывший лёд… Но вот –
О, счастье ждёт! - и лёгок, скор,
Его из рощи на простор
Вновь ветерок зовёт.

Здесь наше всё, сказать пора.
Лес мой, цветы растит сестра.
Устанешь – возвращайся к нам,
Лети сюда, как в тихий храм.
Почаще посещай наш сад,
На ветку сядь смелей.
Обсудим песню и закат,
Что юность не вернуть назад,
Что детства мир, прекрасен, свят,
Прошёл, как двадцать дней.

To a Butterfly. By Wordsworth

          I'VE watched you now a full half-hour;
          Self-poised upon that yellow flower
          And, little Butterfly! indeed
          I know not if you sleep or feed.
          How motionless!--not frozen seas
          More motionless! and then
          What joy awaits you, when the breeze
          Hath found you out among the trees,
          And calls you forth again!

          This plot of orchard-ground is ours;
          My trees they are, my Sister's flowers;
          Here rest your wings when they are weary;
          Here lodge as in a sanctuary!
          Come often to us, fear no wrong;
          Sit near us on the bough!
          We'll talk of sunshine and of song,
          And summer days, when we were young;
          Sweet childish days, that were as long
          As twenty days are now.
                                                              1801

---

Колыбельная для маленького государя. Сэр Вальтер Скотт

Отец твой был рыцарь… Дитя, время спать!
Умна и прекрасна была твоя мать.
Из замка видны и поля, и ручьи -
Всё это, младенец, владенья твои!

Не бойся трубы, что далёко слышна,
Есть верная стража – спокойна она.
И стрелы падут, и стечёт кровь с мечей -
Враг сгинет, не тронув кроватки твоей.

О, тише, малыш! Ведь придут времена,
Гром битвы пробудит тебя ото сна…
Пока же, мой мальчик, ты глазки закрой:
Ты утром проснёшься, мужчиной – дашь бой.

Lullaby of an Infant Chief
Sir Walter Scott

O, hush thee, my babie, thy sire was a knight,
Thy mother a lady, both lovely and bright;
The woods and the glens, from the towers which we see,
They are all belonging, dear babie, to thee.

O, fear not the bugle, though loudly it blows,
It calls but the warders that guard thy repose;
Their bows would be bended, their blades would be red,
Ere the step of a foeman draws near to thy bed.

O, hush thee, my babie, the time soon will come,
When thy sleep shall be broken by trumpet and drum;
Then hush thee, my darling, take rest while you may,
For strife comes with manhood, and waking with day.

---

Непобедимый. Вильям Эрнест Хенли

Средь тьмы, что гасит все огни,
Средь ночи ада почерней,
Богов – кто б ни были они –
Хвалю за нрав души моей.

Пусть незавиден мой удел -
Мне не знаком ни плач, ни стон.
Рок выпускает сотню стрел -
Я ранен – но не побеждён.

От битв и слёз спасенья нет,
Тень ада – и в иных мирах.
Пусть безысходность в беге лет –
Мне всё равно не ведом страх.

Пустяк, как горек путь земной,
И суд какой за гранью дней.
Своей судьбе я рулевой,
И кормчий – для души своей.

1875

William Ernest Henley

INVICTUS

Out of the night that covers me,
Black as the Pit from pole to pole,
I thank whatever gods may be
For my unconquerable soul.

In the fell clutch of circumstance
I have not winced nor cried aloud.
Under the bludgeonings of chance
My head is bloody, but unbowed.

Beyond this place of wrath and tears
Looms but the Horror of the shade,
And yet the menace of the years
Finds, and shall find me unafraid.

It matters not how strait the gate,
How charged with punishments the scroll.
I am the master of my fate:
I am the captain of my soul.

1875

---

RURSUS AD EUNDEM, Robert Southwell

RURSUS AD EUNDEM
(ЧИТАТЕЛЮ)

Читатель! Не суди—но, умилясь,
Внимай слезам, что пролил Пётр когда-то…
Не видит Муза в чистых водах грязь,
Что прежде было прахом, ныне свято.
Ведь немощь в ад не увлекла Святых -
Исправь свой путь, познав ошибки их.

Коль нас с Петром судиться позовут,
И бросят грех его и наш на чаши -
На фунт его у нас придётся пуд:
Разбили б челн Петра деянья наши!
Бутон зелёный - Благо, грех же - зрел.
Мир злом велик, но мал для добрых дел.

И плачет Муза, унося мечту
От прозы в мир иной, в иные сферы…
Тёрн остр, кровав. Венец сей—лишь Христу.
Но светлый ум - покой средь роз Венеры.
В языческом искусстве - Мастерство.
Не часто в Церкви встретите его.

Перу искать супругу разреши.
Зажги огонь на встречу искрам Рая.
Пусть не затмит дым чувств очей души,
Учись быть метким, в цель всегда стреляя.
Прими мой труд. Будь исцелён мольбой.
Я попросил, но отклик—за тобой.

Robert Southwell

RURSUS AD EUNDEM
(THE AUTHOR TO THE READER)

Dear eye, that deignest to let fall a look
On these sad memories of Peter's plaints,
Muse not to see some mud in clearest brook;
They once were brittle mould that now are saints.
Their weakness is no warrant to offend ;
Learn by their faults what in thine own to mend.

If Justice' even-hand the balance held,
Where Peter's sins and ours were made the weights,
Ounce for his drachm, pound for his ounce we'd yield,
His ship would groan to feel some sinners' freights :
So ripe is Vice, so green is Virtue's bud:
The world doth wax in ill, but wane in good.

This makes my mourning Muse dissolve in tears,
This themes my heavy pen,- too plain in prose;
Christ's thorn is sharp, no head His garland wears;
Still finest wits are 'stilling Venus' rose,
In Paynim toys the sweetest veins are spent;
To Christian works few have their talents lent.

Licence my single pen to seek a phere;
You heavenly sparks of wit shew native light;
Cloud not with misty loves your orient clear,
Sweet flights you shoot, learn once to level right.
Favour my wish, well-wishing works no ill;
I move the suit, the grant rests in your will.

---

Роберт Саутвелл. Новый Царь, Новое Торжество

Смотрите! Нежное Дитя, от холода дрожа,
Спит в яслях тихо...Ночь вокруг по-зимнему свежа....
Гостиницы полны — нигде ночлега не дают!
Но Он обрёл среди зверей защиту и приют.
Исследуй дело — презирать Младенца погоди!
Находим часто жемчуг мы трясины посреди.
И взвесь не то, что средь зверей Он в яслях должен спать,
Что в рубище Иосиф, что в простой одежде Мать.
Тот хлев — Палаты! Ясли — трон. И блюдо - в серебре.
А звери — свита: торжество сегодня при дворе.
Нет бедняков — глаза слепит их царственный наряд!
Сам Царь из Рая снизошёл, воспет, прославлен, свят.
Приди к Нему, христианин, за всё благодаря!
И помни роскошь в нищете Небесного Царя.

New Prince, New Pomp
by Robert Southwell

Behold a silly tender Babe, in freezing winter night;
In homely manger trembling lies, alas a piteous sight:
The inns are full, no man will yield this little Pilgrim bed,
But forced He is with silly beasts, in crib to shroud His head.
Despise Him not for lying there, first what He is enquire:
An orient pearl is often found, in depth of dirty mire;
Weigh not His crib, His wooden dish, nor beasts that by Him feed:
Weigh not His mother's poor attire, nor Joseph's simple weed.
This stable is a Prince's court, the crib His chair of state:
The beasts are parcel of His pomp, the wooden dish His plate.
The persons in that poor attire, His royal liveries wear,
The Prince Himself is come from heaven, this pomp is prized there.
With joy approach, O Christian wight, do homage to thy King,
And highly prize this humble pomp, which He from heaven doth bring.

Вариант перевода без "зверей" -

Новый Царь, Новое Торжество
Роберт Саутвелл

Смотрите! Нежное Дитя, от холода дрожа,
Уснуло в яслях... Ночь вокруг по-зимнему свежа....
Гостиницы полны — нигде ночлега не дают!
Среди животных Он обрёл защиту и приют.
Исследуй дело — презирать Младенца погоди!
Находим часто жемчуг мы трясины посреди.
Не важно, что среди скота Он в яслях должен спать,
Что в рубище Иосиф, что в простой одежде Мать.
Тот хлев — Палаты! Ясли — трон. И блюдо - в серебре.
А скот - вельможи: торжество сегодня при дворе.
Нет бедняков — глаза слепит их царственный наряд!
Сам Царь из Рая снизошёл, воспет, прославлен, свят.
Приди к Нему, христианин, за всё благодаря!
И помни роскошь в нищете Небесного Царя.

---

Роберт Саутвелл, Пылающий Младенец

Застыв, дрожа в седой ночи - снег падал на чело -
Вдруг изумлён я был теплом, что сердце мне зажгло.
Я огляделся – где огонь? И страшно стало мне:
Младенец дивный, весь горя, явился в вышине.
Был жар великий! И велик был слёз Его поток -
Но он лишь пламень разжигал, а погасить не мог.
- Увы! – сказал, - рождаясь вновь, Я вновь и вновь в огне…
Но, чтобы сердце им согреть, придёт ли кто ко Мне?
Шипы – запал. Горнило – грудь, не знающая зла.
Любовь – огонь, дыханье – дым. Презренье, стыд – зола.
Уголья-Суд положим в печь, зажжём Прощеньем их,
Чтоб перекован был металл заблудших душ людских.
Для них сегодня Я в огне – Я дам им, что нужней!
Для них расплавлюсь Я в купель – омыть в крови Моей.
Сказал – и вмиг исчез. Мой взгляд не мог найти Его…
И вспомнил я, что этот день зовётся Рождество.


THE BURNING BABE.
By Robert Southwell

As I in hoary winter's night stood shivering in the snow,
Surprised I was with sudden heat which made my heart to glow ;
And lifting up a fearful eye to view what fire was near,
A pretty babe all burning bright did in the air appear ;
Who, scorchлd with excessive heat, such floods of tears did shed
As though his floods should quench his flames which with his tears were fed.
Alas, quoth he, but newly born in fiery heats I fry,
Yet none approach to warm their hearts or feel my fire but I !
My faultless breast the furnace is, the fuel wounding thorns,
Love is the fire, and sighs the smoke, the ashes shame and scorns ;
The fuel justice layeth on, and mercy blows the coals,
The metal in this furnace wrought are men's defilлd souls,
For which, as now on fire I am to work them to their good,
So will I melt into a bath to wash them in my blood.
With this he vanished out of sight and swiftly shrunk away,
And straight I callлd unto mind that it was Christmas day.

---

Роберт Саутвелл. Читателю

Читатель! Если Муз моих игрой
Ты увлечён – не строгим будь судьёю.
В улыбке ум нуждается порой,
Земная мысль - в полёте над землёю!
Подчас грешно весельем торговать,
Но радость для уставших – благодать.

Орлице ль вечно в небесах парить?
К земле приникнет, залетев высоко.
И думы нужно в срок остановить,
Чтоб не поникли думы раньше срока.
В ученье тяжком сладкий есть покой,
Поэзия смягчает прозы строй.

Тщеславье, вздор фантазий отгоняю -
Осквернена речь беззаконьем их.
С Давидом стих благому посвящаю,
Оно размерит и умерит стих.
Мы можем спеть сладчайшую из нот,
Коль струнам тон благое задаёт.

TO THE READER.

DEAR eye, that dost peruse my muses still.
With easy censure deem of my delight;
Give sob'rest count'nance leave sometime to smile,
And gravest wits to take a breathing flight:
Of mirth to make a trade may be a crime.
But tired sprites for mirth must have a time.

The lofty eagle soars not still above,
High flights will force her from the wing to stoop;
And studious thoughts at times men must remove.
Lest by excess before the time they droop:
In coarser studies 'tis a sweet repose,
With poets pleasing vein to temper prose.

Prophane conceits and feigned fits I fly;
Such lawless stuff doth lawless speeches fit.
With David, verse to virtue I apply,
Whose measure best with measured words doth fit;
It is the sweetest note that man can sing
When grace in virtue's key tunes nature's string.

---

Роберт Саутвелл. Жалобы Святого Петра (19-24)

Начало - на личной страничке автора.

------------------------------------------

19
Но это ли трудов Его итог?
Всё сердцу дал—и тернии награда?
Возможно ли: то, что посеял Бог,
Не вырастет без удобрений ада?
Не ад сгубил целинные поля—
Была бесплодна и мертва земля.

20
За доброе ль расплата предстоит?
Пойдёт ли честь пороку в услуженье?
Нужда заставит—и обет забыт?
Остынет дружба—из-за оскорбленья?
Стыдись! Сгинь в вечной ночи, лицемер!
Сокройся в самой чёрной из пещер!

21
И я ль сын Голубя? - нет, имя не годится
Тому, чьи речи—только злость и спесь.
Мне не родня благая эта птица:
«Пётр-камень»—рёв паденья слышен здесь.
Праща—язык мой, клятвы—как каменья,
Я в Бога их метал без сожаленья!

22
Его мученье—палачам услада!
Найдётся ль сердце злей, чем их сердца?
Кто тот тиран, что, преисполнен яда,
Отравой плюнет в своего Творца?
Я меч сложил, щадя Его врагов -
А ныне сам хулить Его готов?

23
Язык! Ты славил Господа Живого,
Но стал другим, отвергнув Божество…
Хула Творцу твоё любое слово,
Как сто мечей оно разит Его!
Что ненависть людей, что ангел зла?
Страшнее и подлей мои дела.

24
Спокойно море—хоть сильней штормов
В предателе крушили мир сомненья.
Гладь вод не возмутил их первый зов...
Зло—от добра, и гибель—от спасенья!
О! Стань язык мой пищею для рыб—
Проклятья разразиться не смогли б!


--------------------------------


19
Is this the harvest of his sowing toil?
Did Christ manure thy heart to breed him briers?
Or doth it need this unaccustom'd soil.
With hellish dung to fertile heaven's desires?
No, no, the marl that perjuries do yield.
May spoil a good, not fat a barren field.

20
Was this for best deserts the direst meed?
Are highest worths well waged with spiteful hire?
Are stoutest vows repeal'd in greatest need?
Should friendship, at the first affront, retire?
Blush, craven sot, lurk in eternal night;
Crouched in the darkest cave from loathed light!

21
Ah ! wretch, why was I named son of a Dove,
Whose speeches voided spite and breathed gall?
No kin I am unto the bird of love,
My stony name much better suits ray fall:
My oaths were stones, my cruel tongue the sling.
My God the mark at which my spite did fling!

22
Were all the Jewish tyrannies too few
To glut thy hungry looks with his disgrace?
That these more hateful tyrannies must shew.
And spit thy poison in thy Maker's face?
Didst thou to spare his foes put up thy sword,
To brandish now thy tongue against thy Lord ?

23
Ah ! tongue, that didst his praise and Godhead sound.
How wert thou stain'd with such detesting words.
That every word was to his heart a wound,
And lanced him deeper than a thousand swords ?
What rage of man, yea what infernal sprite,
Could have disgorged more loathsome dregs of spite ?

24
Why did the yielding sea, like marble way,
Support a wretch more wavering than the waves?
Whom doubt did plunge, why did the waters stay,
Unkind in kindness, murdering while it saves?
Oh that this tongue had then been fishes' food.
And I devour'd, before this cursing mood!

-------------------------

Продолжение следует...

---

Роберт Саутвелл, Жалобы Святого Петра (Начало поэмы)

Прежде чем продожить перевод поэмы Саутвелла, я хочу взять небольшой тайм-аут и собраться с мыслями. Тем более, что торопиться некуда - я подсчитал, что при имеющем место темпе перевода я закончу поэму года через два. В данном случае, полгода плюс, полгода минус - не имеет значения))).

Итак, вот первые 18 строф:

Жалобы Святого Петра
(Начало поэмы)

1.
Вперёд, душа! На море слёз, печали...
Ум полон горем, мысли бродят вскачь.
Вина и страх твой парус разодрали...
Правь кораблём, будь вместо ветра, плач!
Проступки — карта, кормчий — покаянье,
Мученье — пристань, гибель — воздаянье.

2.
И не гнушайся отмели стыда,
Уткнись в пески жестоких опасений.
Сама вздымись, как грозная вода,
Будь с карой, лишена благословений...
И не от бед — из сердца прочь скорей!
То, что ты есть, любой беды страшней...

3.
Дыханья пар пусть вольно в небо взмоет,
Сгустясь, застелет мутные глаза.
Грех свил гнездо, но плач его омоет.
Жизнь сломана - её вернёт слеза.
Не всхлипами — коль грех к тебе прирос,
Крести болящий дух потоком слёз!

4.
Лети, рыданье! Эхом закружи!
Пусть ум, робея, слышит крик печали...
И выплачь горе, плод моей же лжи.
Меня соблазны к аду приковали.
Хоть все грешат, и мир лежит во зле -
Есть существо, всех горше на земле.

5.
Оно мишенью для проклятий стало —
Обитель страза, летопись стыда,
Позор земли, несчастия зерцало,
Эпохи смех, бесславье навсегда.
Сор мира ты, потерянный для Рая.
Калечишь Образ, Бога отвергая.

6.
Удачи ждёт гордец. И сотни строк
Он посвятит богам своим кровавым.
Капризов раб, лей глупостей поток!
Пой гимны свету и страстям лукавым.
Ты, боль моя, острее всех болей —
Устам дай слово, мыслью правь моей.

7.
Мой грех в пучине горя ум хранит,
Там раздаются стоны вековые.
И бесконечный нужен алфавит
Для боли, что воспел Иеремия.
Плач скуп — глаза грехом помрачены.
Мне слёзы те, что о грехах, нужны.

8.
Все слёзы мира, плоть мою омыв,
Душевный сор подтопят неглубоко...
Твердыню зла погубит лишь прилив,
Что станет равной платой для порока.
Что пара слёз для стольких нечистот?
Внутрь въелись пятна — мазь не ототрёт!

9.
Страшна жизнь смертью. Смерть — существованьем.
Я отступил, и чужд для Бога впредь.
В дыханье-мир, но тягощусь дыханьем.
Потерян Рай, коль ужаснула плеть.
Зла не страшась, боялся страхов тех...
О слабость! Ложь! Паденье! Смертный грех!

10
Как жить — коль палачом для жизни стал?
Надеяться — коль страх убил так много?
В доверьи быть — коль Правду оболгал?
Чем тот хорош, кто раз отвергнул Бога?
О грех грехов! О злейшая беда!
Подлец и трус, ты проклят навсегда.

11.
Я гордо клялся: пусть уйдут друзья —
Один пойду с Христом по бездорожью...
Велик словами, как ничтожен я!
Всех превзошёл тщеславием и ложью!
От слов до дел такое расстоянье!
Чем больше клятв — тем мизерней деянья.

12.
О ты, в убийство выросший просчёт,
Забравший всё, хоть столько обещавший!
Грех быстро сеет — горе долго жнёт.
Слеза целебна — коль прозреет павший.
Чужд покаянью, сам приблизил суд.
Безумцу ль имя доброе дадут?

13
Прозревший нищий исповедал Слово -
Он, твёрдый верой, видеть был рождён.
Душа его бесстрашна, в путь готова.
Он выбрал Правду—не отступит он.
Раз видев чудо, Бога исповедал!
Я, видев сотни, Иисуса предал...

14
О рабский страх природы человечьей!
Растёт годами - побеждает в миг...
Сковал любовь, душе нанёс увечья—
Я цель отверг, завидев смерти лик.
Умри, предатель! Жизнь твоя пуста.
Себя спасая, ты распял Христа.

15
Жизнь-капля пала в океан стыда,
Был сладок путь, но горько завершенье.
Дни продлевая, растерял года,
И вечности лишился за мгновенье.
Опомнившись, вкусил паденья плод...
Упущен случай, но другой придёт.

16.
Жизнь—лабиринт. Дорогам несть числа.
И всюду ждут ловушки и подлоги -
Чтоб буря наши чувства отнесла
От строгой веры, от прямой дороги.
Цветок, игра, болезнь, мечтанье, сон -
Вот смерти ход, и беспощаден он.

17
Чрезмерная цена за жизнь мою!
Любви сильнее горечь опасений:
От страха я Иудой предаю,
Я Каиафы стал ожесточенней.
Но Бог для них — десятка три монет…
Я даром предал, трижды молвив «нет».

18
Шлёт море из бурлящей глубины
К поверхности потоки и теченья...
Они вернуться, Матери верны,
Прибыток ей неся и очищенье…
А я, испив однажды капли Рая,
Черню Творца, лишь мерзость возвращая.


----------------------------------------------------


SAINT PETER'S COMPLAINT.

1.
LAUNCH forth, my soul, into a main of tears,
Full fraught with grief, the traffic of thy mind ;
Torn sails will serve thoughts rent with guilty fears,
Give care the stern, use sighs instead of wind :
Remorse thy pilot, thy misdeed thy card,
Torment thy haven, shipwreck thy best reward.

2.
Shun not the shelf of most deserved shame,
Stick in the sands of agonizing dread ;
Content thee to be storms' and billows' game,
Divorced from grace, thy soul to penance wed :
Fly not from foreign ills, fly from the heart,
Worse than the worst of ills is that thou art.

3.
Give vent unto the vapors of thy breast,
That thicken in the brims of cloudy eyes ;
Where sin was hatch, let tears now wash the nest,
Where life was lost, recover life with cries ;
Thy trespass foul, let not thy tears be few,
Baptize thy spotted soul in weeping dew.

4.
Fly mournful plaints, the echoes of my ruth,
Whose screeches in my frighten conscience ring,
Sob out my sorrows, fruits of mine untruth,
Report the smart of sin's infernal sting ;
Tell hearts that languish in the sorriest plight,
There is on earth a far more sorry wight.

5.
A sorry wight, the object of disgrace,
The monument of fear, the map of shame,
The mirror of mishap, the stain of place,
The scorn of time, the infamy of fame,
An excrement of earth, to heaven hateful,
To man injurious, to God ungrateful.

6.
Ambitious heads, dream you of Fortune's pride,
Fill volumes with your forged goddess' praise ;
You Fancy's drudges, plunged in Folly's tide,
Devote your fabling wits to lovers' lays :
Be you, O sharpest grief's that ever wrung !
Text to my thoughts, theme to my playning tongue.

7.
Sad subject of my sin hath stored my mind,
With everlasting matter of complaint ;
My themes an endless alphabet do find,
Beyond the pangs which Jeremy doth paint ;
That eyes with errors may just measure keep,
Most tears I wish, that have most cause to weep.

8.
All weeping eyes resign your tears to me,
A sea will scantly rinse my ordured soul ;
Huge horrors in high tides must drowned be ;
Of every tear my crime exacteth toll ;
These stains are deep, few drops take out no such ;
Even salve with sore, and most is not too much.

9.
I fear'd with life to die, by death to live ;
I left my guide, — now left, and leaving God ;
To breathe in bliss I fear'd my breath to give,
I fear'd for heavenly sign an earthly rod ;
These fears I fear'd, fears feeling no mishaps,
Oh ! fond, oh ! faint, oh ! false, oh ! faulty lapse !

10.
How can I live, that thus my life denied ?
What can I hope, that lost my hope in fear?
What trust in one, that truth itself .defied ?
What good in him, that did his God forswear ?
O sin of sins ! of ills the very worst ;
O matchless wretch ! O caitiff most accurst!

11.
Vain in my vaunts, I vow'd, if friends had fail'd,
Alone Christ's hardest fortunes to abide :
Giant in talk, like dwarf in trial quail'd,
Excelling none but in untruth and pride.
Such distance is between high words and deeds!
In proof, the greatest vaunter seldom speeds.

12.
Ah ! rashness, hasty rise to murdering leap,
Lavish in vowing, blind in seeing what ;
Soon sowing shames that long remorse must reap,
Nursing with tears that over-sight begat ;
Scout of repentance, harbinger of blame,
Treason to wisdom, mother of ill name.

13
The born-blind beggar, for received sight,
Fast in his faith and love to Christ remain'd ;
He stooped to no fear, he fear'd no might,
No change his choice, no threats his truth distain'd:
One wonder wrought him in his duty sure,
I, after thousands, did my Lord abjure.

14
Could servile fear of rend'ring Nature's due,
Which growth in years was shortly like to claim,
So thrall my love, that I should thus eschew
A vowed death, and miss so faire an aim ?
Die, die disloyal wretch, thy life detest ;
For saving thine, thou hast forsworn the best.

15
Ah ! life, sweet drop, drown'd in a sea of sours,
A flying good, posting to doubtful end ;
Still losing months and years to gain new hours,
Fain times to have and spare, yet forced to spend ;
Thy growth, decrease ; a moment all thou hast,
That gone ere known ; the rest, to come, or past.

16
Ah, life ! the maze of countlesse straying waies,—
Open to erring steps and strew'd with baits,—
To winde weake senses into endlesse strayes,
Aloofe from Vertue's rough, vnbeaten straights;
A flower, a play, a blast, a shade, a dreame,
A lining death, a never-turning streame.

17
And could I rate so high a life so base ?
Did feare with loue cast so vneven account,
That for this goale I should runne ludas' race.
And Caiphas' rage in crueltie surmount 1
Yet they esteemed tliirtie pence His price;
I, worse then both, for nought denyd Him thrice.

18
The mother-sea, from ouerflowing deepes.
Sends forth her issue by diuided vaines.
Yet back her ofspring to their mother creepes.
To pay their purest streames with added gaines;
But I, that drunke the drops of heauenly find,
Bemyr'd the Giuer with returning mud.

--------------------------------------------

Продолжение следует...

---

Роберт Фрост, Тень облака (третий вариант)

Дунул бриз - будто она вошла,
И книгу мою листать начала...
- Где стихи Весне? Они были всегда...
Я ответил: "Стихов таких нет и следа,

Поскольку кому их теперь писать?"
С презреньем молча, продолжала листать,
Тенью-облаком страх на лицо её лёг,
Что, отвлёкшись, пропустит искомый листок..

Robert Frost
A CLOUD SHADOW

A breeze discovered my open book
And began to flutter the leaves to look
For a poem there used to be on Spring.
I tried to tell her "There's no such thing!"

For whom would a poem be by?
The breeze disdained to make reply;
And a cloud-shadow crossed her face
For fear I would make her miss the place.

------------------

Для сравнения, предыдущие варианты -

Роберт Фрост
Тень облака (1)

Дунул бриз - и увидел открытой тетрадь,
И начал листать её, чтоб отыскать,
То, что было всегда в ней - Весне сонет...
Я пытался ответить: "Его здесь нет".

Поскольку - кому и писать его?
С презрением бриз не сказал ничего,
Лишь облаком-тенью на лик пал испуг,
Что, отвлёкшись, те строки пропустит он вдруг...


Роберт Фрост
Тень облака (2)

Легким ветром дохнула весна,
Мою книгу листать принялась она...
- Где стихи обо мне? Они были всегда...
Я ответил: "Стихов таких нет и следа,

Поскольку кому их теперь писать?"
С презреньем молча, продолжала листать,
Тенью-облаком страх на лицо её лёг,
Что, отвлёкшись, пропустит искомый листок...

Роберт Фрост
Тень облака (4)

Дунул бриз - будто она вошла,
И книгу мою листать начала...
- В этой книге всегда был Весне сонет...
Я пытался ответить: "Его здесь нет".

Поскольку - кому и писать его?
Не сказала с презреньем она ничего...
Тенью-облаком страх на лицо её лёг,
Что, отвлёкшись, пропустит искомый листок...

---

Роберт Фрост, Тень облака (другая версия)

Легким ветром дохнула весна,
Мою книгу листать принялась она...
- Где стихи обо мне? Они были всегда...
Я ответил: "Стихов таких нет и следа,

Поскольку кому их теперь писать?"
С презреньем молча, продолжала листать,
Тенью-облаком страх на лицо её лёг,
Что, отвлёкшись, пропустит искомый листок...

Robert Frost
A CLOUD SHADOW

A breeze discovered my open book
And began to flutter the leaves to look
For a poem there used to be on Spring.
I tried to tell her "There's no such thing!"

For whom would a poem be by?
The breeze disdained to make reply;
And a cloud-shadow crossed her face
For fear I would make her miss the place.

---

Роберт Фрост, Тень облака

Дунул бриз - и увидел открытой тетрадь,
И начал листать её, чтоб отыскать,
То, что было всегда в ней - Весне сонет...
Я пытался ответить: "Его здесь нет".

Поскольку - кому и писать его?
С презрением бриз не сказал ничего,
Лишь облаком-тенью на лик пал испуг,
Что, отвлёкшись, те строки пропустит он вдруг...

Robert Frost
A CLOUD SHADOW

A breeze discovered my open book
And began to flutter the leaves to look
For a poem there used to be on Spring.
I tried to tell her "There's no such thing!"

For whom would a poem be by?
The breeze disdained to make reply;
And a cloud-shadow crossed her face
For fear I would make her miss the place.

---

Генри Д. Торо, Селена

Время не властно над ней, она правит колесницей времени, и смерть расположена ниже её орбиты.
Рэйли

С востока, славою полна,
Плывёт в зенит Селена -
Хоть ночи коротки, она
Сияет неизменно.

Горит, сильна... Не знал мой путь
Её благословений.
Прервётся он когда-нибудь…
Но в ней нет изменений.

Хоть свет её сейчас слабей,
Бледней её свеченье -
Быть госпожою всех ночей
Её предназначенье.

The Moon
by Henry D. Thoreau

Time wears her not; she doth his chariot guide;
Mortality below her orb is placed.
--Raleigh

The full-orbed moon with unchanged ray
Mounts up the eastern sky,
Not doomed to these short nights for aye,
But shining steadily.

She does not wane, but my fortune,
Which her rays do not bless,
My wayward path declineth soon,
But she shines not the less.

And if she faintly glimmers here,
And paled is her light,
Yet always in her proper sphere
She's mistress of the night.

---

Питер против Дарвина

На годы моей учёбы пришлась отмена знаменитой советской системы обязательного распределения и трудоустройства студентов после окончания обучения. Это была прекрасная пора, когда многие, уловив, куда дует ветер перемен, проявили себя с совершенно неожиданной стороны, явив миру, сколь бездонна та яма, куда можно упасть, если на то есть воля и желание.
Прекрасная пора – в смысле той жизненной школы, которую я тогда прошёл вопреки собственным ожиданиям.

Педагоги, почувствовав власть, завалили студентов необычными предложениями (или я должен сказать «тогда необычными»?), а студенты…

Хочется сказать красиво, про отделение зёрен от плевел…

Но что об этом говорить, если разделение, конечно, произошло, только по совершенно другой схеме.

Мне частенько вспоминается один случай. Мой однокурсник как-то пришёл к покойному ныне, замечательному и бесконечно любимому мною поэту Вадиму Шефнеру, и показал ему стихи. Вадиму Шефнеру так понравились эти работы начинающего автора, что он позвонил своим друзьям в правительство Санкт-Петербурга и просто умолил их взять на работу такого талантливого парня. И они его взяли. Так мой однокурсник Саша Большаков стал работать в правительстве и «слоняться» по коридорам власти. Флаг в руки, так сказать.

Одно Саша не сказал знаменитому поэту - что это не его стихи, а мои. Когда я совершенно случайно узнал обо всём этом, я пришёл к Саше (уже в кабинет) и задал один простой вопрос. Нет, не про совесть. Про совесть смысла говорить с ним не было. Я спросил, что именно сказал Вадим Шефнер о моих стихах - поскольку только это мне и хотелось знать. Я ведь хотел учесть его замечания в своей дальнейшей работе, зная, что лично сходить к Вадиму Шефнеру мне просто не хватит смелости… К тому же, что я ему теперь покажу?..

В ответ на мой вопрос Саша вызвал охрану. Впрочем, я сам ушёл, не дожидаясь, когда они придут. Так я впервые узнал, что мои стихи чего-то стоят. Как минимум, места в правительстве моего города.

Должность, на которую взяли моего знакомого, была связана с культурными программами. Стихи писать там не требовалось, да он бы и не смог, так как никогда их и не писал, ни до этого, ни, естественно, после. Это была, так сказать, разовая акция, чтобы произвести впечатление и получить должность, заручившись поддержкой уважаемого и известного человека.

Добавлю к этой истории ещё один штрих: свидетелем нашего с ним разговора стали какие-то две женщины, тоже там работавшие и, видимо, бывшие «старше его по званию». Они, уразумев в чём дело, стали обсуждать ситуацию, и тогда я услышал фразу, которая в том момент меня даже потрясла больше, чем поступок моего сокурсника:

- Саша смог это сделать, значит, он сильнее.

Это уже потом я узнал, что такое социал-дарвинизм, и сколько людей, с приходом либералов к власти, стали разделять это учение, оправдывая им любую подлость. Всё это было потом - а тогда это прозвучало для меня как гром среди ясного неба, поскольку я, человек тогда весьма наивный, полагал, что история эта может вызвать хотя бы какое-то возмущение и сочувствие. Собственно говоря, именно после этой фразы я и покинул эту шарашкину контору, поскольку обсуждать уже было действительно нечего. Тем более, с вызванной охраной.
Меня обокрали, значит, я виноват, поскольку я слабый.
А он молодец, он сильный, поскольку способен «на такое». Значит, «достоин».
Ну что тут скажешь.

Впрочем, это только одна история, из многих, многих и многих.
Одно печалит – всякий раз, когда я приезжаю в Питер, мне «обрывают» телефон с одним и тем же вопросом: «Дима, что ты собираешься делать?»
Ничего, дамы и господа, ничего я не собираюсь делать.
Поскольку самая страшная месть - это не отомстить, оставшись самим собой.

---

Генри Д. Торо, Эпитафия миру сему

Здесь мир лежит наш, не дыша,
В аду – увы! – его душа.
Так быстро пролетел Век Злата,
А с ним Серебряный когда-то,
Потом Железный... И - расплата!
Как описать сей труп? Нелеп,
Он испытал удар судеб.
Воскреснет ли? Что погубило?
Лишь ясно, где его могила.

Epitaph On The World
by Henry D. Thoreau

Here lies the body of this world,
Whose soul alas to hell is hurled.
This golden youth long since was past,
Its silver manhood went as fast,
An iron age drew on at last;
'Tis vain its character to tell,
The several fates which it befell,
What year it died, when 'twill arise,
We only know that here it lies.

---

Роберт Саутвелл, Жалобы Святого Петра (13-18)

(продолжение)

13
Прозревший нищий исповедал Слово -
Он, твёрдый верой, видеть был рождён.
Душа его бесстрашна, в путь готова.
Он выбрал Правду—не отступит он.
Раз видев чудо, Бога исповедал!
Я, видев сотни, Иисуса предал...

14
О рабский страх природы человечьей!
Растёт годами - побеждает в миг...
Сковал любовь, душе нанёс увечья—
Я цель отверг, завидев смерти лик.
Умри, предатель! Жизнь твоя пуста.
Себя спасая, ты распял Христа.

15
Жизнь-капля пала в океан стыда,
Был сладок путь, но горько завершенье.
Дни продлевая, растерял года,
И вечности лишился за мгновенье.
Опомнившись, вкусил паденья плод...
Упущен случай, но другой придёт.

16.
Жизнь—лабиринт. Дорогам несть числа.
И всюду ждут ловушки и подлоги -
Чтоб буря наши чувства отнесла
От строгой веры, от прямой дороги.
Цветок, игра, болезнь, мечтанье, сон -
Вот смерти ход, и беспощаден он.

17
Чрезмерная цена за жизнь мою!
Любви сильнее горечь опасений:
От страха я Иудой предаю,
Я Каиафы стал ожесточенней.
Но Бог для них — десятка три монет…
Я даром предал, трижды молвив «нет».

18
Шлёт море из бурлящей глубины
К поверхности потоки и теченья...
Они вернуться, Матери верны,
Прибыток ей неся и очищенье…
А я, испив однажды капли Рая,
Черню Творца, лишь мерзость возвращая.

---------

13
The born-blind beggar, for received sight,
Fast in his faith and love to Christ remain'd ;
He stooped to no fear, he fear'd no might,
No change his choice, no threats his truth distain'd:
One wonder wrought him in his duty sure,
I, after thousands, did my Lord abjure.

14
Could servile fear of rend'ring Nature's due,
Which growth in years was shortly like to claim,
So thrall my love, that I should thus eschew
A vowed death, and miss so faire an aim ?
Die, die disloyal wretch, thy life detest ;
For saving thine, thou hast forsworn the best.

15
Ah ! life, sweet drop, drown'd in a sea of sours,
A flying good, posting to doubtful end ;
Still losing months and years to gain new hours,
Fain times to have and spare, yet forced to spend ;
Thy growth, decrease ; a moment all thou hast,
That gone ere known ; the rest, to come, or past.

16
Ah, life ! the maze of countlesse straying waies,—
Open to erring steps and strew'd with baits,—
To winde weake senses into endlesse strayes,
Aloofe from Vertue's rough, vnbeaten straights;
A flower, a play, a blast, a shade, a dreame,
A lining death, a never-turning streame.

17.
And could I rate so high a life so base ?
Did feare with loue cast so vneven account,
That for this goale I should runne ludas' race.
And Caiphas' rage in crueltie surmount 1
Yet they esteemed tliirtie pence His price;
I, worse then both, for nought denyd Him thrice.

18
The mother-sea, from ouerflowing deepes.
Sends forth her issue by diuided vaines.
Yet back her ofspring to their mother creepes.
To pay their purest streames with added gaines;
But I, that drunke the drops of heauenly find,
Bemyr'd the Giuer with returning mud.

-----------

Продолжение следует.

---

Вильям Генри Дэйвис, Спящие (Финальный вариант)

ЭТОТ ПЕРЕВОД ЗАНЯЛ ВТОРОЕ МЕСТО В 12-М КОНКУРСЕ ПОЭТИЧЕСКИХ ПЕРЕВОДОВ.

В тот день на берег я пришёл,
В предутренний, промозглый мрак,
Еще не пели петухи,
Не доносился лай собак,
И не успели отсчитать
Часы Вестминстерские пять.

В тот день на берег я пришёл,
Где, кутаясь во все подряд,
Сто нищих женщин и мужчин
Под ветром леденящим спят.
Для них работы нет, одна
Им смерть до срока суждена.

Проехал поезд в темноте -
скользнули по воде огни...
В вагоне двадцать человек,
Угрюмы и бледны они.
Трудяг усталых груда тел -
Кто спал, кто в полусне сидел.

Вагонов десять пронеслось,
Гробов горящих длинный ряд,
И в каждом двадцать мертвецов -
Их для работы оживят.
В труде с темна и до темна
Им смерть до срока суждена...

WILLIAM HENRY DAVIES
1871 - 1940
WALES

THE SLEEPERS

As I walked down the waterside
This silent morning, wet and dark;
Before the cocks in farmyards crowed,
Before the dogs began to bark;
Before the hour of five was struck
By old Westminster's mighty clock:

As I walked down the waterside
This morning, in the cold damp air,
I saw a hundred women and men
Huddled in rags and sleeping there:
These people have no work, thought I,
And long before their time they die.

That moment, on the waterside,
A lighted car came at a bound;
I looked inside, and saw a score
Of pale and weary men that frowned;
Each man sat in a huddled heap,
Carried to work while fast asleep.

Ten cars rushed down the waterside
Like lighted coffins in the dark;
With twenty dead men in each car,
That must be brought alive by work:
These people work too hard, thought I,
And long before their time they die.

1911

---

Вильям Генри Дэйвис, "Спящие" - новые варианты

Вильям Генри Дэйвис
1871 - 1940
Спящие
Уэльс

В тот день на берег я пришёл,
В тишь утра, в этот мокрый мрак,
До пенья первых петухов,
До лая фермерских собак -
И не успели отсчитать
Часы Вестминстерские пять.

В тот день на берег я пришёл,
В промозглый ветер, в утро, в ад -
Там сотня женщин и мужчин
Ютятся и в лохмотьях спят.
Коль нет работы, человек
До срока завершает век.

Машина показалась вдруг -
Скользнули по воде огни...
Я разглядел внутри людей,
Угрюмы и бледны они.
Везли работать кучу тел -
Кто спал, кто в полусне сидел.

Машин с десяток в темноту
Как светлые гробы летят.
И в каждой двадцать мертвецов -
Их для работы оживят.
С такой работой человек
До срока завершает век...

-----------------------------------------------

Второй вариант -

Вильям Генри Дэйвис
1871 - 1940
Спящие
Уэльс

В тот день на берег я пришёл,
В тишь утра, в этот мокрый мрак,
До пенья первых петухов,
До лая фермерских собак -
И не успели отсчитать
Часы Вестминстерские пять.

В тот день на берег я пришёл,
В промозглый ветер, в утро, в смрад -
Там сотни женщин и мужчин
Ютятся и в лохмотьях спят.
Для них, я знал, работы нет,
До срока их сотрётся след.

Машина показалась вдруг -
Скользнули по реке огни...
Я разглядел внутри людей,
Угрюмы и бледны они.
Везли работать кучу тел -
Кто спал, кто в полусне сидел.

Машин с десяток в темноту
Как светлые гробы летят.
И в каждой двадцать мертвецов -
Их для работы оживят.
С такой работой жизни нет,
До срока их сотрётся след.

------------------------------------------

WILLIAM HENRY DAVIES
1871 - 1940
WALES

THE SLEEPERS

As I walked down the waterside
This silent morning, wet and dark;
Before the cocks in farmyards crowed,
Before the dogs began to bark;
Before the hour of five was struck
By old Westminster's mighty clock:

As I walked down the waterside
This morning, in the cold damp air,
I saw a hundred women and men
Huddled in rags and sleeping there:
These people have no work, thought I,
And long before their time they die.

That moment, on the waterside,
A lighted car came at a bound;
I looked inside, and saw a score
Of pale and weary men that frowned;
Each man sat in a huddled heap,
Carried to work while fast asleep.

Ten cars rushed down the waterside
Like lighted coffins in the dark;
With twenty dead men in each car,
That must be brought alive by work:
These people work too hard, thought I,
And long before their time they die.

1911

---

Роберт Саутвелл. Жалобы Святого Петра (7-12)

7.
Мой грех в пучине горя ум хранит,
Там раздаются стоны вековые.
И бесконечный нужен алфавит
Для боли, что воспел Иеремия.
Плач скуп—глаза грехом помрачены.
Мне слёзы те, что о грехах, нужны.

8.
Все слёзы мира, плоть мою омыв,
Душевный сор подтопят неглубоко...
Твердыню зла погубит лишь прилив,
Что станет равной платой для порока.
Что пара слёз для стольких нечистот?
Внутрь въелись пятна—мазь не ототрёт!

9.
Страшна жизнь смертью. Смерть—существованьем.
Я отступил, и чужд для Бога впредь.
В дыханье-мир, но тягощюсь дыханьем.
Потерян Рай, коль ужаснула плеть.
Зла не страшась, боялся страхов тех...
О слабость! Ложь! Паденье! Смертный грех!

10
Как жить—коль палачом для жизни стал?
Надеяться - коль страх убил так много?
В доверьи быть - коль Правду оболгал?
Чем тот хорош, кто раз отвергнул Бога?
О грех грехов! О злейшая беда!
Подлец и трус, ты проклят навсегда.

11.
Я гордо клялся: пусть уйдут друзья—
Один пойду с Христом по бездорожью...
Велик словами, как ничтожен я!
Всех превзошёл тщеславием и ложью!
От слов до дел такое расстоянье!
Чем больше клятв—тем мизерней деянья.

12.
О ты, в убийство выросший просчёт,
Забравший всё, хоть столько обещавший!
Грех быстро сеет - горе долго жнёт.
Слеза целебна - коль прозреет павший.
Чужд покаянью, сам приблизил суд.
Безумцу ль имя доброе дадут?

———————————

7.
Sad subject of my sin hath stored my mind,
With everlasting matter of complaint ;
My themes an endless alphabet do find,
Beyond the pangs which Jeremy doth paint ;
That eyes with errors may just measure keep,
Most tears I wish, that have most cause to weep.

8.
All weeping eyes resign your tears to me,
A sea will scantly rinse my ordured soul ;
Huge horrors in high tides must drowned be ;
Of every tear my crime exacteth toll ;
These stains are deep, few drops take out no such ;
Even salve with sore, and most is not too much.

9.
I fear'd with life to die, by death to live ;
I left my guide, — now left, and leaving God ;
To breathe in bliss I fear'd my breath to give,
I fear'd for heavenly sign an earthly rod ;
These fears I fear'd, fears feeling no mishaps,
Oh ! fond, oh ! faint, oh ! false, oh ! faulty lapse !

10.
How can I live, that thus my life denied ?
What can I hope, that lost my hope in fear?
What trust in one, that truth itself .defied ?
What good in him, that did his God forswear ?
O sin of sins ! of ills the very worst ;
O matchless wretch ! O caitiff most accurst!

11.
Vain in my vaunts, I vow'd, if friends had fail'd,
Alone Christ's hardest fortunes to abide :
Giant in talk, like dwarf in trial quail'd,
Excelling none but in untruth and pride.
Such distance is between high words and deeds!
In proof, the greatest vaunter seldom speeds.

12.
Ah ! rashness, hasty rise to murdering leap,
Lavish in vowing, blind in seeing what ;
Soon sowing shames that long remorse must reap,
Nursing with tears that over-sight begat ;
Scout of repentance, harbinger of blame,
Treason to wisdom, mother of ill name.

Продолжение следует...

Начало—Жалобы Святого Петра (1-6)
http://www.poezia.ru/article.php?sid=86842

---

Роберт Саутвелл, Жалобы Святого Петра (1-6)

Начало поэмы.

1.
Вперёд, душа! На море слёз, печали...
Ум полон горем, мысли бродят вскачь.
Вина и страх твой парус разодрали...
Правь кораблём, будь вместо ветра, плач!
Проступки—карта, кормчий—покаянье,
Мученье—пристань, гибель—воздаянье.

2.
И не гнушайся отмели стыда,
Уткнись в пески жестоких опасений.
Сама вздымись, как грозная вода,
Будь с карой, лишена благословений...
И не от бед—из сердца прочь скорей!
То, что ты есть, любой беды страшней...

3.
Дыханья пар пусть вольно в небо взмоет,
Сгустясь, застелет мутные глаза.
Грех свил гнездо, но плач его омоет.
Жизнь сломана - её вернёт слеза.
Не всхлипами—коль грех к тебе прирос,
Крести болящий дух потоком слёз!

4.
Лети, рыданье! Эхом закружи!
Пусть ум, робея, слышит крик печали.
И выплачь горе, плод моей же лжи.
Меня соблазны к аду приковали.
Хоть все грешат, и мир лежит во зле -
Есть существо, всех горше на земле.

5.
Оно мишенью для проклятий стало—
Испугу памятник и летопись стыда,
Позор земли, несчастия зерцало,
Эпохи смех, бесславье навсегда.
Сор мира ты, потерянный для Рая.
Калечишь Образ, Бога отвергая.

6.
Удачи ждёт гордец. И сотни строк
Он посвятит богам своим кровавым.
Капризов раб, лей глупостей поток!
Пой гимны свету и страстям лукавым.
Ты, боль моя, острее всех болей—
Устам дай слово, мыслью правь моей.

-----------------------------------------------

SAINT PETER'S COMPLAINT.

1.
LAUNCH forth, my soul, into a main of tears,
Full fraught with grief, the traffic of thy mind ;
Torn sails will serve thoughts rent with guilty fears,
Give care the stern, use sighs instead of wind :
Remorse thy pilot, thy misdeed thy card,
Torment thy haven, shipwreck thy best reward.

2.
Shun not the shelf of most deserved shame,
Stick in the sands of agonizing dread ;
Content thee to be storms' and billows' game,
Divorced from grace, thy soul to penance wed :
Fly not from foreign ills, fly from the heart,
Worse than the worst of ills is that thou art.

3.
Give vent unto the vapors of thy breast,
That thicken in the brims of cloudy eyes ;
Where sin was hatch, let tears now wash the nest,
Where life was lost, recover life with cries ;
Thy trespass foul, let not thy tears be few,
Baptize thy spotted soul in weeping dew.

4.
Fly mournful plaints, the echoes of my ruth,
Whose screeches in my frighten conscience ring,
Sob out my sorrows, fruits of mine untruth,
Report the smart of sin's infernal sting ;
Tell hearts that languish in the sorriest plight,
There is on earth a far more sorry wight.

5.
A sorry wight, the object of disgrace,
The monument of fear, the map of shame,
The mirror of mishap, the stain of place,
The scorn of time, the infamy of fame,
An excrement of earth, to heaven hateful,
To man injurious, to God ungrateful.

6.
Ambitious heads, dream you of Fortune's pride,
Fill volumes with your forged goddess' praise ;
You Fancy's drudges, plunged in Folly's tide,
Devote your fabling wits to lovers' lays :
Be you, O sharpest grief's that ever wrung !
Text to my thoughts, theme to my playning tongue.

-----------------------------

Продолжение следует......

---

Вильям Генри Дэйвис, Спящие

Спящие
Вильям Генри Дэйвис
1871 - 1940

В тот день на берег я пришёл,
В тишь утра, в этот мокрый мрак,
До пенья первых петухов,
До лая фермерских собак -
И не успели отсчитать
Часы Вестминстерские пять.

В тот день на берег я пришёл,
Промозглым ветром в утро вмят.
Там сотня женщин и мужчин
Ютятся и в лохмотьях спят.
Я думал: нет для них работ,
Их смерть до срока заберёт.

И тут заехала на брег
Машина, полная огней.
Я заглянул в неё—и вот,
Угрюмый, бледный люд был в ней.
Везли работать кучу тел -
Кто спал, кто в полусне сидел.

Машин с десяток в темноту
Как светлые гробы летят.
И в каждой двадцать мертвецов -
Их для работы оживят.
Я думал: от таких работ
Их смерть до срока заберёт.


WILLIAM HENRY DAVIES
1871 - 1940
WALES

THE SLEEPERS

As I walked down the waterside
This silent morning, wet and dark;
Before the cocks in farmyards crowed,
Before the dogs began to bark;
Before the hour of five was struck
By old Westminster's mighty clock:

As I walked down the waterside
This morning, in the cold damp air,
I saw a hundred women and men
Huddled in rags and sleeping there:
These people have no work, thought I,
And long before their time they die.

That moment, on the waterside,
A lighted car came at a bound;
I looked inside, and saw a score
Of pale and weary men that frowned;
Each man sat in a huddled heap,
Carried to work while fast asleep.

Ten cars rushed down the waterside
Like lighted coffins in the dark;
With twenty dead men in each car,
That must be brought alive by work:
These people work too hard, thought I,
And long before their time they die.

1911

---

Роберт Саутвелл, К Отечеству

Как красота, свой облик созерцая,
В покое мысль любуется собой.
Ум—зеркало, он дар блаженный Рая,
В нём скрыт весь мир, таится миг любой.
Он кладезь дивных форм, благих идей...
Святей всего, всё делает святей!

Ум сотворён, но сам творить достоин,
В природе сея неба семена.
Мир совершенный лучше обустроен,
Коль сила воли мудрости равна!
Мы—механизм, чей нескончаем ход:
Мысль улучшает всё, что создаёт!

Душа—рисунок, слепок с совершенства,
Картина кисти беспредельных Сил.
Всесильный Дух ей искры дал блаженства,
И свет, для их познанья, подарил.
Картину обрамить—нужны Его
Всезнанье, воля, сила, мастерство.

В рисунке все черты Оригинала
Сумел собрать Он—копия верна.
Он повелел, чтоб было так—и стало.
Цель воли словом определена.
Свершив довольно, отдохнул от дел...
Он мог, Он смог, Он сделал, как хотел.


LOOK HOME
By Robert Southwell

RETIRED thoughts enjoy their own delights,
As beauty does in self-beholding eye;
Man's mind a mirror is of heavenly sights,
A brief wherein all marvels summed lie.
Of fairest forms and sweetest shapes the store,
Most graceful all, yet thought may grace them more.

The mind a creature is, yet can create,
To nature's patterns adding higher skill ;
Of finest works with better could the state
If force of wit had equal power of will :
Device of man in working hath no end ;
What thought can think another thought can mend.

Man's soul of endless beauties image is,
Drawn by the work of endless skill and might ;
This skilful might gave many sparks of bliss,
And to discern this bliss a native light ;
To frame God's image as His worths required,
His might, His skill, His word and will conspired.

All that he had His image should present,
All that it should present he could afford,
To that he could afford his will was bent,
This will was follow'd with performing word ;
Let this suffice, by this conceive the rest,
He should, he could, he would, he did the best.

---

Christmas

It's snowing... A skies are sad...
All the world is dim and gray...
However we are glad!
We are meeting Christmas Day!

Who can understand a Plan?
Wind moves clouds, bringing cold...
He is God, He is a man,
And we need Him more, then gold!

---

Эдвард Тэйлор, Прядение

В станок прядильный обрати меня,
Твои Слова чтоб сделались опорой,
Чтоб ум связал всё крепостью ремня,
Чтоб в диск душа преобразилась скорый.
Общенье дай, чтоб оси закружить -
Станок прядёт, наматывая нить.

Машиной ткацкой сделай, нить достань,
Дух Святый сделай стержнем и основой,
И Сам пряди из доброй нити ткань.
Пусть движет всё Завет Твой вечно новый...
Используй цвет Небесной красоты,
Пусть краской станут райские цветы.

Чтоб ткань познанье, волю облекла,
Одень в неё и страсть и ум лукавый,
Пускай мой путь и слово и дела
Наполнят светом и Твоею славой.
И встану пред Тобою я, одет
В Святое одеянье—для побед!

Huswifery
by Edward Taylor
 
Make me, O Lord, thy Spinning Wheele compleat; 
     Thy Holy Worde my Distaff make for mee. 
Make mine Affections thy Swift Flyers neate, 
     And make my Soule thy holy Spoole to bee. 
     My Conversation make to be thy Reele, 
     And reele the yarn thereon spun of thy Wheele.
 
Make me thy Loome then, knit therein this Twine: 
     And make thy Holy Spirit, Lord, winde quills: 
Then weave the Web thyselfe. The yarn is fine. 
     Thine Ordinances make my Fulling Mills. 
     Then dy the same in Heavenly Colours Choice, 
     All pinkt with Varnish't Flowers of Paradise.
 
Then cloath therewith mine Understanding, Will, 
     Affections, Judgment, Conscience, Memory; 
My Words and Actions, that their shine may fill 
     My wayes with glory and thee glorify. 
     Then mine apparell shall display before yee 
     That I am Cloathd in Holy robes for glory.

---

Джерард Мэнли Хопкинс. Мои молитвы

Мольба, достигнув меди Рая,
Падёт, разбившись, с высоты.
Душа греховная, пустая—
Молиться редко хочешь ты..

Не воспарит мой дух высоко,
Я не стяжаю благодать.
Не путь любви, а власть порока
В себе могу лишь созерцать.

Мой Рай—как медь, земля из стали...
Сталь отягчает глину-плоть...
И грех, которым их спаяли,
Мольба не в силах побороть.

Нет, слёзы не отешут глину...
От них лишь мох, слеза слаба...
Я слов полки за правду двину,
Быть с Богом в битве—вот мольба!


My prayers
By Gerard Manley Hopkins

My prayers must meet a brazen heaven
And fail and scatter all away.
Unclean and seeming unforgiven
My prayers I scarcely call to pray.

I cannot buoy my heart above;
Above I cannot entrance win.
I reckon precedents of love,
But feel the long success of sin.

My heaven is brass and iron my earth:
Yea, iron is mingled with my clay,
So harden'd is it in this dearth
Which praying fails to do away.

Nor tears, nor tears this clay uncouth
Could mould, if any tears there were.
A warfare of my lips in truth,
Battling with God, is now my prayer.

---

Роберт Саутвелл. Христос возвращается из Египта

Когда отпировали смерть и ад,
Господь вернулся—и была расплата:
Жизнь возвратила больше во сто крат,
Чем смерть украла у неё когда-то.
Родители, не сохранив детей,
В Нём обрели то, что семьи святей.

Сын Ирода взошёл на трон в свой срок,
Наследник верный лжи, интриг и плети...
И в город-сад ушёл Ребёнок-Бог,
К цветку Цветок— и рос Он в Назарете.
Цветком рождён, воспитан, как цветок,
В цветущем граде он укрыться смог.

Цвет-град... По праву Плод увидел он.
В плоть смертную там Бог вошёл незримо...
Впервые нежный вырос в нём бутон,
На ветви чистой, девственной, хранимой...
В цветке среди цветов Цветок живёт -
Но в терниях на древе будет Плод.

*Цветок—одно из ранних значений слова «Назарет».


Christs returne out of Egypt
By Robert Southwell

WHEN death and hell their right in Herod claime,
Christ from exile returnes to native soile:
There, with his life more deepely death to maime
Then death did life by all the infantes spoile.
He shewed the parents that their babes did mone,
That all their lives were lesse then his alone.

But hearing Herods sonne to have the crowne,
An impious offspring of a bloudy sire,
To Nazareth (of heaven beloved) towne,
Flowre to a flowre he fitly doth retire.
For flower he is and in a flower he bred,
And from a thorne now to a flowre he fled.

And wel deservd this flower his fruit to view
Where he invested was in mortall weede,
Where first unto a tender bud he grew
In virgin branch unstaind with mortall seede.
Young flower, with flowers, in flower well may he be:
Ripe fruit he must with thornes hang on a tree.

---

Роберт Саутвелл, Бегство в Египет

Опасен день — ночь скрыла их побег.
Померкни, свет! И тенью стань, светило!
Земля, стыдись! Страдает Человек,
Ему дорогу солнце омрачило.
Сияет день преградой на пути,
И презрен Свет, пришедший нас спасти.

Садится солнце, звёздам свет даря...
Они в крови полощутся лучами.
Гнев Ирода, безумного царя,
Сиянье топит в погребальной яме -
Чтоб убедиться в смерти одного,
От страха не щадит он никого.

О дети, первый цвет весны Христа,
Мучений терн принявшие до срока!
Пусть вскрыто горло, сомкнуты уста—
Вы славите запретного Пророка:
Как песнь слеза, меч-инструмент суров,
Смерть—славословье, кровь понятней слов.


The flight into Egypt
By Robert Southwell

ALAS our day is forst to flie by night,
Light without light, and sunne by silent shade,
O nature blush that suffrest such a wight,
That in thy sunne this darke eclipse hath made,
Day to his eies, light to his steps denie,
That hates the light which graceth every eie.

Sunne being fled the starres do leese their light,
And shining beames, in bloody streames they drench.
A cruell storme of Herods mortall spight
Their lives and lightes with bloody showers doth quench,
The tyrant to be sure of murdring one,
For feare of sparing him doth pardon none.

O blessed babes, first flowers of christian spring,
Who though untimely cropt faire garlandes frame,
With open throats and silent mouthes you sing
His praise whom age permits you not to name,
Your tunes are teares, your instruments are swords,
Your ditty death, and blood in liew of wordes.

---

Леонард Коэн. Танец

Нежная, танцуй под скрипку, что горит в огне,
Успокой, танцуй со мною, если страшно мне,
Словно голубь ветвь оливы – отнеси домой!
Нежная, танцуй со мной.
О, нежная, танцуй со мной.

Все уйдут – и я познаю красоту твою.
Проскользим с тобою в танце неба на краю.
Двери тайного Эдема медленно открой –
И пусть продлится танец твой!
Пусть продлится танец твой!

Закружи меня на свадьбе – закружи меня!
Пусть твой танец длиться вечно, негою маня!
Мы укрылись под любовью, мы парим над ней -
В танце – до скончанья дней!
О, в танце – до скончанья дней!

Пусть разрушит все преграды тихий поцелуй,
В танце расскажи о детях, их судьбу станцуй.
Расстели шатёр наш ветхий… Ветхость – не беда!
И танцуй, танцуй всегда.

Нежная, танцуй под скрипку, что горит в огне,
Успокой, танцуй со мною, если страшно мне,
Лишь коснись меня рукою – лишь коснись рукой…
И танцуй, танцуй со мной!
И танцуй, танцуй со мной!
Нежная, танцуй со мной!

Dance Me to the End of Love

Dance me to your beauty with a burning violin
Dance me through the panic ’til I’m gathered safely in
Lift me like an olive branch and be my homeward dove
And dance me to the end of love
Yeah, dance me to the end of love

Oh let me see your beauty when the witnesses are gone
Let me feel you moving like they do in Babylon
Show me slowly what I only know the limits of
And dance me to the end of love
Dance me to the end of love

Dance me to the wedding now, dance me on and on
Dance me very tenderly and dance me very long
We’re both of us beneath our love… both of us above
And dance me to the end of love
Yeah, dance me to the end of love

Dance me to the children who are asking to be born
Dance me through the curtains that our kisses have outworn
Raise a tent of shelter now, though every thread is torn
And dance me to the end of love

Dance me to your beauty with a burning violin
Dance me through the panic till I’m gathered safely in
Touch me with your naked hand… touch me with your glove
Dance me to the end of love
Dance me to the end of love
Dance me to the end of love

Leonard Cohen

Это песня. Я постарался перевести так, чтоб эти стихи можно было петь под уже написанную музыку.
Видеоклип на эту песню здесь:

Leonard Cohen - Dance Me to the End of Love [OFFICIAL VIDEO]
http://www.youtube.com/watch?v=Y_PIadFsvDk

---

Месть Наткрекера. Или Новый год в Чикаго

Наткрекер – это Щелкунчик, только по-английски.

Зловещее произведение под кодовым названием № 71 изначально предназначалось для того, чтобы обеспечить глобальное доминирование Российской Империи в мировой культуре и гарантировать культурное доминирование на американском континенте на столетия вперёд.

Проект стартовал в 1892 году. Музыка (кто не знает) – Петра Ильича Чайковского, постановка балета – Мариуса Петипа.

Естественно, здесь не обошлось без прямой поддержки ТП – предшественницы КГБ (я имею в виду тайную полицию, не путайте, пожалуйста, с ТП-2008, но это уже другая история).

В этой связи интересно отметить, что исполнение «Щелкунчика» сделалось одной из самых популярных американских традиций в первые годы так называемой холодной войны – в середине сороковых годов.

Итак, ОН – везде. В супермаркетах, продуктовых магазинах, китайских забегаловках, на улицах, во двориках домов, на балконах, в руках у детишек, на брелках для ключей и на школьных портфельчиках.

Сочинение № 71 звучит каждый год в самом сердце Чикаго – парке Миллениум и на других концертных площадках города.

По признанию специалистов, именно «Щелкунчик» спровоцировал десятки тысяч ничего не подозревающих американских детишек на занятия хореографией и танцами, что значительно усугубило и без того нерадостную экономическую ситуацию в США: вместо привычных бутербродов родители стали тратить деньги непонятно на что.

Известно также, что дочери Барака Обамы принимали участие в новогодней чикагской самодеятельности и танцевали под музыку «Щелкунчика», когда он (Обама, а не Щелкунчик) ещё работал сенатором в штате Иллинойс.

А в прошлом году пал один из последних бастионов англосаксонской цивилизации – старейшее торговое здание Чикаго, ранее принадлежавшее компании «МаршалФилд», а затем (несколько лет назад) отошедшее фирме «Мейсис», выставило в своих знаменитых движущихся витринах сценки из знаменитого балета.

В праздничные дни в США многие театральные компании вступают в жёсткую конкурентную схватку друг с другом за монополию над «Щелкунчиком» (впрочем, как мы уже поняли, именно «Щелкунчик» осуществляет монопольное владение над американскими компаниями).

Театр, представляющий более-менее выделяющуюся версию «Щелкунчика», гарантированно срывает кассу (причём это “cash” – живые, реальные деньги, а не пластиковый суррогат, которым обычно расплачиваются в супермаркетах).

Однако в этом году победоносное шествие «Щелкунчика» приобрело по-настоящему угрожающие масштабы.

Так, «Joffrey Ballet» представляет нам историю «Щелкунчика» глазами девочки Клары, роль которой исполняет юное дарование – Анастасия Голден. По её утверждению, эта роль – «заветная мечта каждой девушки», и она бесконечно счастлива, что ей удалось потеснить своих конкуренток. Для многих балетных компаний исполнительница, станцевавшая Клару, является «идеальной девушкой», которую потом можно ставить на какие угодно роли. «Мы просмотрели множество талантливых девушек, но Кларой была только одна!» – утверждают руководители театра.

«Joffrey Ballet» имеет репутацию одного из самых профессиональных и самых престижных театров Чикаго. «Щелкунчик» для них не просто балет, это – история компании. В 1987 году «Щелкунчик» стал первой полностью самостоятельной работой основателя компании Роберта Джефри. В этом году «Joffrey Ballet» сыграет «Щелкунчика» на сцене Университета имени Рузвельта.

И пусть Рузвельту будет приятно!

Эффектную версию истории «Щелкунчика» представила легендарный хореограф Рут Пейдж. Эта постановка шла в Чикаго с 1965 по 1997 годы, и теперь, после перерыва, она вернулась, чтобы потрясти зрителя на сцене Колледжа Озёрного Района (не путать с «Озерками»). Причём, здесь этот балет будет показан во второй раз. Постановка будет представлена «Гражданским Балетом Чикаго», под управлением Длинной Липинской (Lipinski Long).

В интервью свободолюбивой прессе Длинная Липинская заявила: «Мы любим Наткрекера в постановке Пейдж. Мы всегда чувствовали, что это самый лучший Наткрекер, который когда-либо был поставлен на этой земле! В первом акте мы используем актёров, которые комментируют танцевальные номера и объясняют со сцены, что же именно происходит. Так детишкам будет понятнее!»

Да, нужно признать, что бедняга Петипа до этого не додумался. Всё пытался изъясняться со зрителями языком танца. Что за нищая фантазия! Американский балет берёт другим – они просто рассказывают историю на нормальном человеческом языке, безо всяких там выкрутасов.

Добавим, что это одна из наиболее популярных постановочных версий «Щелкунчика» в Чикаго. Она доминировала надо всеми остальными в течение 32 сезонов!

«В нашем балете много профессионалов! – хвастается Длинная Липинская. – Они танцуют основные партии и вообще помогают с руководством. А так у нас в постановке, помимо них, танцуют ещё 30 детишек в возрасте от 6 до 13 лет. А Клару играет 13-летняя мексиканка Оливия Рентерия».

Что касается чикагского Балетного фестиваля, который также представляет «Щелкунчика» в этом году, то это именно тот самый театр, где когда-то танцевали дочки Обамы. Хореограф – Кеннет Фон Хейдек, его танцам аккомпанирует Новый филармонический оркестр, а происходит всё это в другом районном колледже – колледже района ДюПейдж.

Не обошлось и без «руки Москвы». Наши, естественно, решили не шляться по районным учебным заведениям, а сняли одну из самых грандиозных площадок Чикаго – театр Роземонт. Там повсюду нарисовано очень много роз – отсюда и название. Это единственная постановка, просмотр которой может стоить долларов примерно 85, а не традиционные американские театральные двадцать. В этой области с ними конкурирует только «Joffrey Ballet». Там-то цена может составлять аж сто долларов.

«Центр танцев на севере» решил пойти другим путём. « Щелкунчик» там больше не «Щелкунчик». Теперь это называется «Магия Щелкунчика». Несколько профессиональных танцоров, уставших (видимо, очень сильно) от традиционных трактовок, решили сотворить нечто невообразимое и выделяющееся на общем рутинном фоне.

Ну и сотворили. Правда, дали они всего два представления. На большее, видимо, фантазии не хватило.

Но дальше всех пошёл «Балет Легера». В отличие от большинства своих американских собратьев, использующих банальную аудиозапись, они ухитрились собрать целый симфонический оркестр, который и играл для них на протяжении всего представления – причём все целых три раза, когда это представление демонстрировалось изумлённой публике. Интересно отметить, что они сумели сотворить ещё одну вещь, которая многим казалась невозможной: их танцевальный коллектив в сопровождении огромного оркестра дал свои представления на сцене… школы. Если быть точными – они ухитрились уместиться на сцене восточной общеобразовательной школы деревни Мортон.

«Солёный греческий балет». Ну, тут название говорит само за себя. Древнегреческая мудрость подсказала постановщикам соль представления: главные роли – Фея, Кавалер, Снежная Королева, Король – исполнялись звёздами, приглашёнными из разных балетных компаний. Звёздный коллектив просиял на сцене Губернаторского Университета Штата...

И это всего лишь краткий обзор чикагских новостей!
Что творится со всей остальной Америкой, и сказать-то страшно.
Да, потрудились наши отцы и деды, спасибо им…

И да пребудет с нами Щелкунчик !

С уважением,
Наткрекероман Дмитрий Якубов

---

Эстетическое наслаждение. Конкурс «Литературный фельетон».

Однажды мы с другом стояли на Красной Площади и говорили о смысле жизни и эстетическом наслаждении.
Неожиданно к нам подошёл какой-то иностранец, и смачно так плюнул моему другу в лицо. Я развернулся и хотел хотя бы что-то выкрикнуть ему вдогонку, но неожиданно мой собеседник меня одёрнул.

- Нет, нет, погоди…. Давай разберёмся… Слюны много, значит со слюновыделением у него всё в порядке. Она летела довольно быстро, и шлёпнулась мне на лицо со звуком, значит, и лёгкие у него сильны. Дыхалка мощная! А этот запах…
- Ты чего, парень? - испугался я, - Всё ли у тебя в порядке? Тебе ж в лицо плюнули!
- Да погоди ты со своей агрессией! – отмахнулся он, - Дай проанализировать… В этом что-то есть… Да! Запах… Похоже на чеснок… Точно, чесночок! О здоровье, видать, заботится… Салат с утра поел…

К нам приблизился ещё одни иностранец и с размаху стукнул моего друга вподдых.

- Какие сильные руки у этого человека, - прохрипел он, согнувшись, - Спортсмен…. Или просто от природы такой крепкий. Он, ведь, должно быть, ещё и выносливый и бегает быстро, - заключил он. – Природа дала ему красоту и могущество...

Тут я заметил, что к нам вновь приближается какой-то заграничного вида человек с американским флагом вместо капюшона.

- Друг мой, не хочешь давать сдачи, - ну, дело твоё… Давай хоть попросим нас не трогать! - сказал я и с решительным видом направился к приближающемуся незнакомцу. Друг мой вцепился мне в рукав и быстро так зашептал:
- Ты что?! Ведь поймут неправильно! Как же мы с ними потом общаться будем? Нужно доказать, что мы не варвары и являемся частью западного мира.

Незнакомец вытащил у моего друга кошелёк и не спеша удалился восвояси.

- Ну, что, доказал? – обратился я к горемыке.
- А знаешь, мне действительно стало легче. Кошелёк давил на мой карман. Было тяжело и не эстетично. А теперь… Я чувствую себя обновлённым! Как будто избавился от денежной зависимости!
- Да, но он-то не считает такую зависимость чем-то зазорным, он, видишь ли, только что поживился за твой счёт!
- Почему ты всегда во всём видишь только плохое? – ответил он раздражённо. – И вообще: не стой на пути у цивилизации!

И, пройдя между Собором Василия Блаженного и Мавзолеем, стал от них решительно удаляться. Ну и от меня, конечно…

Расслабьтесь, друзья мои. Я всё это выдумал.

Просто странно всё это! Появляются в нашей стране фильмы и игры столь омерзительного содержания, столь разрушительные для государства и культуры, а реакция вот какая: “Давайте сосредоточимся на эстетической стороне вопроса и получим эстетическое удовольствие от просмотра высококачественной продукции”. Дикие русофобские карикатуры с красивой графикой и известными актёрами превращаются чуть ли не в центр бытия нашего. “Золотой Компас”, “Индиана Джонс – 4”, “Вавилон”, “Вызов”,“Rogue Warrior”… Этот список может растянуться на несколько страниц, что и бумагу марать. Так и видишь этих несчастных оплеванных, выходящих из кинотеатров и обсуждающих запах слюны и скорость её полёта.

Эстетическое наслаждение?!

Давайте мысленно перенесёмся лет эдак на 50 тому назад, в США, в Мичиганский университет.

Идёт эксперимент. Несколько добровольцев согласились сыграть в игру по необычным правилам: они наблюдают за действиями команд, которые должны строго выполнять заданные им предписания. Если кто-то уклоняется чуть в сторону или ошибается – судья-доброволец посылает в наказание нарушителю электрический импульс, причём уровень электроудара он выбирает сам: есть у него специальный рычажок, где 10 делений – от самого малого разряда, до сильного.

Представляю, как они там веселились!

(“Эх, почаще бы проводились такие эксперименты!” – говорили, верно, про себя испытуемые, им ведь и деньжат после подбросили, за “работу”!)

В перерыве между играми “судьям” предложили просмотреть фильм более-менее агрессивного содержания. И что же вы думаете?

После фильма они стали наказывать ошибавшихся более высокими разрядами тока! Их поведение изменилось. Они сами изменились.
И это сделал один единственный фильм!!!

Конечно, никакого разряда на самом деле не было. Но они верили, что он есть – в этом-то и состоял трюк!

С тех пор подобные эксперименты повторялись неоднократно, в разных вариациях и в разных странах – и везде с одним и тем же результатом: медиа меняют людей…
Последний раз информация об этом попалась мне на глаза совсем недавно.

Увы и ах! В результате выяснилось вот что: наш мозг, как правило, не видит разницы между реальностью и теле-кинореальностью. То есть и раньше говорили о сильном самоотождествлении зрителей с киноперсонажами, а последние эксперименты доказали неспособность мозга отличить реальность от созданного на экране мира. Переживания при просмотре фильма воспринимаются как переживания реальной жизни, и мир “по ту сторону экрана” воспринимается не критически.

Такие вот мы “особенные”. Все как один.

Что же это получается?! А получается вот что: главным образом русофобия и другая подобная ей зараза распространяется не посредством прямого убеждения, а через “весёлые каринки”.
Хиханьки-хаханьки, вроде ничего серьёзного, наслаждайтесь эстетически, это приятно и интересно.

Так вот, бывает, наслаждаешься себе наслаждаешься… А потом – хлоп! – и страны не досчитался.

А в той стране, между прочим, люди жили.

… Я бросился за своим придуманным другом, и стал сбивчиво и путаясь, перепрыгивая с одной темы на другую, пересказывать какую-то социологическую тягомотину, изо всех сил пытаясь сделать её интересной.

- Эксперименты, референтные группы, электрошок…. – кричал я ему вслед.

Не знаю, чем это всё закончилось…

---

George Herbert. Алтарь. Новый вариант

Алтарь разбитый, раб Твой, снова строю…
Из сердца сделан он, скреплён слезою.
В работе руки Божьи помогли –
Бессильно здесь всё ремесло земли!

Хоть сердце схоже
С камнем, всё же
Суровый вид
Господь гранит.
Всё обработав
Без недочётов,
Научит впредь
О вере петь!

Смиренья дух коль сохранить сумею –
Пребудут камни с песнею Твоею…
Благослави на жертвенном пути,
И Свой Алтарь прими и освяти!

THE ALTAR

A broken ALTAR, Lord, thy servant rears,
Made of a heart, and cemented with tears:
Whose parts are as thy hand did frame;
No workman’s tool hath touched the same.

A HEART alone
Is such a stone,
As nothing but
Thy power doth cut.
Wherefore each part
Of my hard heart
Meets in this frame,
To praise thy Name:

That, if I chance to hold my peace,
These stones to praise thee may not cease.
Oh let thy blessed SACRIFICE be mine,
And sanctify this ALTAR to be thine.

---

Джордж Герберт. Любовь (II). Новый вариант.

Любовь Святая! Пусть сиянье Рая
Повременит. Пусть меньшие огни
Смирят весь мир пред тем, как он, пылая,
Умрёт. И верность нам в сердца вдохни,

Чтоб мы могли, Тебе готовя путь,
Все похоти испепелив сурово,
И мысль и чувства на Алтарь вернуть -
Тогда Твой пламень в мир прольётся снова.

От праха очи возведём к святыне,
И тленный ум поймёт, что ослеплён...
Тогда Добру Ты восстановишь трон
Везде, где похоть царствует поныне.

Почтится мудрость; мир падёт в моленье
Пред Тем, Кто создал нас и дал прозренье.

Love (II)

IMMORTALL Heat, O let thy greater flame
Attract the lesser to it : let those fires
Which shall consume the world, first make it tame,
And kindle in our hearts such true desires,

As may consume our lusts, and make thee way.
Then shall our hearts pant thee ; then shall our brain
All her invention on thine Altar lay,
And there in hymnes send back thy fire again :

Our eies shall see thee, which before saw dust ;
Dust blown by wit, till that they both were blinde :
Thou shalt recover all thy goods in kinde,
Who wert disseized by usurping lust :

All knees shall bow to thee ; all wits shall rise,
And praise him who did make and mend our eies.

George Herbert

---

Роберт Саутвелл, Мной избранный Младенец

Хвала Любви! Хвалю, любя, Младенца и Христа,
Чьё сердце тихо, длань чиста, в молчании уста.

Хвала – Его, Любовь – Его, Ему – любовь, хвала!
Я с Ним влюблён, я в Нём живу, и жизнь моя светла.

Сладчайший Свет, превыше слов, к Нему мечты стремим,
Мы с Ним умрём, воскреснем в Нём, и воцаримся с Ним!

Он – дар мой, я – Его должник. Дар – свят, долг – не вернуть…
Он первый друг, Он лучший друг, к Нему мой вечный путь!

Он юн, но мудр, мал, но силён, Малыш – Владыка Сил!
Как Мудрый – знал, как Сильный – смог, как Бог – благословил.

Он, зная, правит, мир храня, Любовь – Его Закон.
Рождёнье - радость, подвиг - свет, попрал смерть смертью Он.

…Вот плачет, задыхаясь, Он – песнь Ангелов слышна –
Сквозь раны, содроганье, стон ростком цветёт весна…

Ты можешь детскою рукой стереть весь мир земной.
Исправь меня, и защити, и в смерти будь со мной!

A Child My Choice

Let folly praise that fancy loves, I praise and love that Child
Whose heart no thought, whose tongue no word, whose hand no deed defiled.

I praise Him most, I love Him best, all praise and love is His;
While Him I love, in Him I live, and cannot live amiss.

Love's sweetest mark, laud's highest theme, man's most desired light,
To love Him life, to leave Him death, to live in Him delight.

He mine by gift, I His by debt, thus each to other due;
First friend He was, best friend He is, all times will try Him true.

Though young, yet wise; though small, yet strong; though man, yet God He is:
As wise, He knows; as strong, He can; as God, He loves to bless.

His knowledge rules, His strength defends, His love doth cherish all;
His birth our joy, His life our light, His death our end of thrall.

Alas! He weeps, He sighs, He pants, yet do His angels sing;
Out of His tears, His sighs and throbs, doth bud a joyful spring.

Almighty Babe, whose tender arms can force all foes to fly,
Correct my faults, protect my life, direct me when I die!

Robert Southwell

---

Edward Taylor. Кто я? (Новый вариант)

Кто я такой? Я слиток золотой?
Бесценный клад? Чеканная монета?
Увы! Сочтён и взвешен я Тобой…
Но – не оставь молитву без ответа –
Потоком золотым дотронься кожи,
Преобрази – чтоб стал я чуть дороже!

Ты отливал меня. Я новый сплав.
Глаза темны, всё скрыто пеленою.
Дай свет очам! Я, прозорливей став,
Подобие Твоё в себе открою…
Коль образ Твой я отразить достоин -
Я светлый Ангел, Твой послушный воин!

Дух отчекань и вере научи.
Из сердца смастери Свои Скрижали,
Чтоб золотом горящие лучи
Священных слов весь мир благословляли…
Так стану я сокровищницей целой.
Будь Мастером – меня слугою сделай!

AM I THY GOLD?

Am I Thy gold? Or purse, Lord, for Thy wealth,
Whether in mine or mint refined for Thee?
I’m counted so, but count me o’er Thyself,
Lest gold-washed face and brass in heart I be.
I fear my Touchstone touches when I try
Me and my counted gold too overly.

Am I new minted by Thy stamp indeed?
Mine eyes are dim; I cannot clearly see.
Be Thou my spectacles that I may read
Thine image and inscription stamped on me.
If Thy bright image do upon me stand,
I am a golden angel in Thy hand.

Lord, make my soul Thy plate; Thine image bright
Within the circle of the same enfoil.
And on its brims in golden letters write
Thy superscription in an holy style.
Then I shall be Thy money, Thou my hoard;
Let me Thy angel be, be Thou my Lord.

---

George Herbert. Молитва

Молитва – это Церкви торжество -
Дух Божий с теми, кто родился снова.
Здесь поиск сердца, исповедь его,
И мера Правды для всего земного!

Упавший - с ней достигнет Высоты,
Кнут Иисуса обуздает страсти.
Шесть дней творенья в ней откроешь ты…
Трепещет мир – он у неё во власти!

Она - покой, любовь, прощенье, свет,
Как Манной, ею можно насладиться!
С ней славой Рая человек одет,
В ней млечный путь, и рощ небесных птица,

Набата звон, общенья благодать –
И горечь истин, что сумел понять.


PRAYER. (I)

PRAYER the Churches banquet, Angels age,
Gods breath in man returning to his birth,
The soul in paraphrase, heart in pilgrimage,
The Christian plummet sounding heav’n and earth ;

Engine against th’ Almightie, sinner’s towre,
Reversed thunder, Christ-side-piercing spear,
The six daies world-transposing in an houre,
A kinde of tune, which all things heare and fear ;

Softnesse, and peace, and joy, and love, and blisse,
Exalted Manna, gladnesse of the best,
Heaven in ordinarie, man well drest,
The milkie way, the bird of Paradise,

Church-bels beyond the stars heard, the souls bloud,
The land of spices, something understood.

---

Буква “Р”. Конкурс Азбука.

Речка радостно гремит,
И журчит ручей…
С буквой ЭР наш Афавит
Краше и бодрей!

Тигр открыл огромный рот…
Он рычит или ревёт?!

---

Клайв Льюис. Рождество

Среди волов – я глупый, словно вол –
Лишь в постоянном росте смысл обрёл.
Ведь с глупостью масштабы соразмеря,
Приходит сила зверя.

Среди ослов – я, как они, упрям –
Где сено есть, - спасенье вижу там,
Мечтая научиться в полной мере
Упорным быть, как звери.

Среди овец – блуждаю, как овца! –
Увижу в яслях своего Творца
И тихо промычу Ему о вере, -
Невинный, словно звери!..

The Nativity

Among the oxen (like an ox I’m slow)
I see the glory in the stable grow
Which, with the ox’s dullness might at length
Give me an ox’s strength.

Among the asses (stubborn I as they)
I see my Savior where I looked for hay;
So may my beastlike folly learn at least
The patience of a beast.

Among the sheep (I like a sheep have strayed)
I watch the manger where my Lord is laid;
Oh that my baa-ing nature would win thence
Some woolly innocence!

Clive Lewis

---

Роберт Саутвелл. Детство Иисуса. Новый вариант

Первый вариант был чуть вольнее: 6-ти стопный ямб вместо авторского 5-ти стопного.

http://www.poezia.ru/article.php?sid=67040

Новый вариант ритмически более точен.

Как рос Господь 12 лет? Чернила
Не скажут нам об этих днях святых.
Такие жизнь Его дела явила –
Лишь Ангелы восславить могут их!
Он безупречен! Согрешить не мог
Ведомый благодатью мальчик-Бог.

В кудрях младых – познание Вселенной,
А в юности - смиренье и покой,
В наивности – глас мудрости нетленной,
За хрупкостью – Владыка Всеблагой.
Ему природа лучшее дала,
Бог дал, что дать природа не могла.

Любовь к друзьям была в Его печали,
И кротостью сиял Он в час утех.
Глаза Его всё в мире проницали,
Ценя добро и исцеляя грех.
Его любовь, Его дела, слова
Явили миру святость Божества.

CHRIST'S CHILDHOOD

Till twelve years' age, how Christ His childhood spent
All earthly pens unworthy were to write;
Such acts to mortal eyes He did present,
Whose worth not men but angels must recite:
No nature's blots, no childish faults defiled,
Where grace was guide, and God did play the child.

In springing locks lay crouchиd hoary wit,
In semblant young, a grave and ancient port;
In lowly looks high majesty did sit,
In tender tongue sound sense of sagest sort:
Nature imparted all that she could teach,
And God supplied where nature could not reach.

His mirth of modest mien a mirror was;
His sadness temper'd with a mild aspect;
His eye to try each action was a glass,
Whose looks did good approve and bad correct;
His nature's gifts, His grace, His word and deed,
Well show'd that all did from a God proceed.

Robert Southwell

---

Ещё одна Американская Мечта. Конкурс «Литературный фельетон».

Однажды я приехал в Америку.

Ну и понеслось.

Ранняя весна, начало марта. В Чикаго в это время быстро меняются тёплые и холодные дни. Приехал в тёплый день. Днём. Поселился у родственников.
С наступлением темноты люди стали странным образом перемещаться по дому. А именно: из комнаты, где они находились, они быстро перебирались в другую комнату, включали там свет, скорей бежали обратно и выключали свет там, откуда собирались уйти. Или просто выключали свет и наощупь шли по дому, шебурша по стене рукой, ища выключатель.
Я был удивлён всем происходящим, а они удивлялись моему удивлению: «электричество нужно экономить!!!»
Ночью серьёзно похолодало.
Утром, выйдя в гостиную, я увидел своих родных, сидящих на диване перед телевизором... в пальто и валенках.
Я с лёгким недоумением попросил включить обогреватель.
На меня уставились, как на какого-то сумасшедшего, сморозившего небывалую глупость.

- Сделать потеплее? А как же электричество?! Это же такие траты! Ты что?!! Эх, дикарь! Сразу видно, что только что из России…

Валенки и пальто они предусмотрительно привезли с собой из Одессы.
Тогда я подумал, что это, может, у меня просто родственники особенные. Но потом мне такие сцены встречались неоднократно и в других домах.
Затем я обнаружил, что тёплая вода в ванной идёт строго лимитированное время. Потом только холодная. Не успел помыться - твои проблемы!
Экономика должна быть экономной.
Главный лозунг Советского Союза - с насиженного мухами и выцвевшего на солнце плаката - воплотился в ежедневной жизни американцев.

Ура, товарищи!

Сейчас Обамка сделает ещё всеобщую доступную медицину (наконец-то, Бог ему в помощь), и можно с чистым сердцем достать из сундука запылившийся красный флаг и пойти праздновать Первомай.

Это было только начало. С тех пор Американская Мечта оборачивалась ко мне разными местами, и я успел её разглядеть довольно отчётливо. При ближайшем рассмотрении она выглядит совершенно иначе, чем из России.

Но сегодня речь пойдёт не об электричестве.

Знаете, тут относительно недавно такая история произошла (не помню точно, в каком штате). Только предупреждаю - это не байка, это правда, об этом многие газеты здесь писали. Да и до России донеслись отголоски.

А дело вот в чём.

Один американец мечтал с детства летать на воздушном шаре (думаю, создатели фильма "Вверх" были знакомы с этой историей). Мечтал он мечтал, потом вырос и понял, что жизнь проходит, а воздушного шара всё нет. Ну и однажды накупил он кучу воздушных шариков, привязал к креслу, надул гелием и полетел. Взял с собой ружье, чтоб отстрелить какие-то шарики на высоте и начать спускаться.
Однако первое, что с ним произошло - как только он сбросил груз, его рвануло вверх с неожиданной силой, и он стал набирать высоту слишком быстро. Ружьё выпало.
Дальше - больше.
К креслу-то он себя не привязал. Привык, видать, просто сидеть и телик зырить. Ему и невдомек было, что с кресла можно легко соскользнуть. Вцепился бедный в поручни.
Ветер. На высоте всё холоднее.
Наслаждаться открывающимся пейзажем нет никакой возможности.
Кроме того, бедняга не знал, что всё это нелегально. Нарушение режима воздушных сообщений или что-то вроде. Словосочетание “свобода и демократия” вызывало у него (как и многих) совершенно другие ассоциации.
Рядом, кажется, был аэропорт.
Его засекли на радаре.
Было это где-то через год или два после 9/11.
Полиция в панике. Армия в панике. Все в панике. Они-то не знают, что это просто человек бургеров объелся и решил осуществить мечту детства.
Кто его знает, может, террорист? Или опасный сумасшедший?! Чего ждать?!
В воздух подняли истребители, боевые вертолёты...
Ну и поехало.
Он, естественно, к тому времени уже в штаны наделал и летал в таком вот состоянии. (В сопровождении истребителей).
Так продолжалось какое-то время.
Затем шарики стали сдуваться, а часть отвязалась и улетела.
Он стал опускаться.
Приземлился окоченевший, в мокрых штанах и в шоке.
Когда его, после ареста, усаживали в полицейскую машину, он сказал журналистам:

- Да!... Одно дело - мечтать, и совсем другое дело - когда мечты сбываются...

Если кому интересно, поройтесь в американской прессе где-то пятилетней давности, наверняка найдёте.

Реальность, она, конечно, того… Штука суровая!
Но чтоб на воздушных шариках, в небо, под прицел боевых самолётов?!
Это, знаете, даже как-то неприлично!

---

Он – семья, и Он – друзья!

Он – семья, и Он – друзья,
Он и песенка моя!
Он тебе построил дом,
И гостит всё время в нём!
Наблюдает за тобой,
Как ты вырастешь большой...
И игрушки Он даёт -
Чтоб не плакал целый год!
Он принёс тебе чернил,
Чтобы ты урок учил!
Он позвал к тебе друзей,
Чтобы было веселей!
Если кто тебе помог –
Помни: это сделал Бог!

---

Джордж Герберт. Любовь (II)

Святое Сердце! Пусть сиянье Рая
Зовёт огни поменьше. Пусть они
Смирят весь мир пред тем, как он, пылая,
Умрёт. И верность нам в сердца вдохни,

Чтоб мы могли, тебе готовя путь,
Все похоти испепелив сурово,
И мысль и чувства на Алтарь вернуть
И пламенем к тебе подняться снова!

От праха очи возведём к святыне,
Прозревший прах поймёт, что ослеплён...
Тогда Добру ты восстановишь трон
Везде, где похоть царствует поныне.

Почтится ум; мир ниц падёт в моленье
Создателю, дающему прозренье.

LOVE. (II)

IMMORTALL Heat, O let thy greater flame
Attract the lesser to it : let those fires
Which shall consume the world, first make it tame,
And kindle in our hearts such true desires,

As may consume our lusts, and make thee way.
Then shall our hearts pant thee ; then shall our brain
All her invention on thine Altar lay,
And there in hymnes send back thy fire again :

Our eies shall see thee, which before saw dust ;
Dust blown by wit, till that they both were blinde :
Thou shalt recover all thy goods in kinde,
Who wert disseized by usurping lust :

All knees shall bow to thee ; all wits shall rise,
And praise him who did make and mend our eies.

---

Джордж Герберт. Любовь(1)

Бессмертная Любовь, творец Вселенной!
Прекрасны и просты твои дела...
Твоё смешали имя с пылью тленной
Ничтожества, кому ты жизнь дала!
Теперь в почёте мелочные страсти
И вздорные фантазии. Теперь
Твои созданья – сердце, ум – в их власти!
Тебя, ограбив, выгнали за дверь.
Красива мудрость века, страсть – умна,
Весь мир пленён лукавою игрою.
Ты в стороне... И хоть одной тобою
Душа от преисподней спасена –
Где песнь тебе? Перчатки, шарф на шее –
Сидим в тепле и пишем гимн Психее...

Вариант:

Любовь(1)

О, Вечная Любовь, творец земли!
Прекрасны и просты твои дела...
Но как тебя оклеветать смогли
Ничтожества, кому ты жизнь дала!
Теперь в почёте мелочные страсти
И вздорные фантазии. Теперь
Ум, сердце (зодчий – ты!) у них во власти!
Тебя, ограбив, выгнали за дверь.
Красива мудрость века, страсть – умна,
Весь мир пленён лукавою игрой.
Ты наблюдаешь... И хотя тобой
Душа от преисподней спасена –
Где песнь тебе? В перчатках побелее
Мы строчим гимны «ветреной Психее»...

Love(1)

Immortal Love, author of this great frame,
Sprung from that beauty which can never fade;
How hath man parceled out thy glorious name,
And thrown it on that dust which thou hast made;
While mortal love doth all the title gain!
Which siding with invention, they together
Bear all the sway, possessing heart and brain,
(Thy workmanship!) and give thee share in neither.
Wit fancies beauty, beauty raiseth wit:
The world is their; they two play out the game,
Thou standing by: and though thy glorious name
Wrought our deliverance from th’ infernal pit,
Who signs thy praise? only a scarf or glove
Doth warm our hands, and make them write of love.

---

Джордж Герберт. Ответ

Как снег, расстаял мир, что создан мною.
То, что дала мне молодость моя,
Едва я головой встряхнул, листвою
Опало, закружилось, как «друзья
Поместий», мухи... Вы, быть может, мните,
Что я силён, свободен, страстен, прав –
Но я лишь раб, щепа в реке событий...
Так утренний туман, от сна восстав,
Стремится к небу дымкою летучей,
Но, съёжившись в пути, утратив пыл,
Он станет вдруг громоздкой, мёртвой тучей –
И плачет в темноте... Вам, кто учил
Меня, скажу, что тот лишь знает много,
Кто в мире отошёл и встретил Бога.

THE ANSWER.

MY comforts drop and melt away like snow :
I shake my head, and all the thoughts and ends,
Which my fierce youth did bandie, fall and flow
Like leaves about me, or like summer friends,
Flyes of estates and sunne-shine. But to all,
Who think me eager, hot, and undertaking,
But in my prosecutions slack and small ;
As a young exhalation, newly waking,
Scorns his first bed of dirt, and means the sky ;
But cooling by the way, grows pursie and slow,
And settling to a cloud, doth live and die
In that dark state of tears : to all, that so
Show me, and set me, I have one reply,
Which they that know the rest, know more then I.

---

13 Псалом

Если бы он был написан в 21 веке

Несчастные люди, без цели и смысла...
Над вами ужасная участь нависла!
Безумиям вашим давно нет числа.
До Бога дошли ваши злые дела.

Он телевизор посмотрел немного,
Порылся в пачке свеженьких газет...
И вдруг подумал: «Может, нету Бога?..
Вот это мысль! Конечно, Бога нет!!!»

Он друга повстречал и молвил сухо:
«Ты веруешь? Я больше не с тобой!
Что? Дух?.. Да если надо что для духа, –
Я перечту за завтраком «Плейбой!»

Случилось так, что этой странной ночью,
– От века ночи не было темней, –
Сам Иисус решил взглянуть воочью,
Решил проведать: как там, у людей?..

Неузнанный, Пресветлый, легче тени,
Ступает по асфальту Царь Небес
И наблюдает мир Своих творений,
Тех, для кого Он умер и воскрес.

Неслись слова и мысли отовсюду!
«Купи!.. Продай!.. Как нефть? – Опять растёт!..
Религия в упадке? - Дайте ссуду!..
Антихрист близко? - Нужен миномёт!»

Одни смеялись, Бога проклиная,
Другие убивали в честь Него...
Коптила горьким смрадом жизнь земная...
«Нет верного здесь! Нет ни одного!»

Ничтожный дух и необъятный норов...
«Поруган, оклеветан Мой Завет!
Ликует ад от ваших разговоров...
Зачем вам жизнь, когда в ней Бога нет?»

...Один рассказывал – довольный, полусонный:
«Бокс поглядел я, полистал журнал...
Тут в кабинет вошёл мой подчинённый...
Такой зануда, – если бы ты знал!

Вошёл – и заявляет мне с порога:
Я, мол, ворую хлеб у бедняков,
Дела мои и мысли против Бога...
А он за правду пострадать готов!

Из-за него был зол в такую рань я!
Бог, упованье... Вот галиматья!
Коль верует – пусть просит подаянья,
И не мешает жить таким, как я!»

«Вы всё смеётесь надо Мной... Доколе?!» –
Сказал Господь и страшно руки сжал...
И заскрипел, заплакал, как от боли,
Века назад пронзивший их металл.

И тяжкий вздох – такой, как в дни содома,
Поколебал деревья и дома...
И ночь узнала приближенье Грома,
Величием сводящего с ума.

И ливень ледяной, ветра пронзая,
Обрушился на мир под звон стекла...
И молния – от края и до края –
От Севера до Юга пролегла.

И прошептал Господь: «Я дал вам Хлеба,
Я дал Вина – Завет Моей Крови!
Но вы отвергли требованье Неба
О вере, покаяньи и любви.

Ещё не срок. Но он придёт. По вере
Воздаст Церквей Поруганный Жених...
Что ж, милые... Я подожду у двери, –
Так дополняйте грех отцов своих!»

...А наш герой, испуганный немного,
Смял и отбросил несколько газет...
И проворчал: «Ишь – всё по воле Бога!
Такой потоп! Конечно, Бога нет!»

Взглянул в окно... Смышлёные народы
Восстановить спешили город свой,
Кляня несбывшийся прогноз погоды,
Суливший им и солнце и покой...

P. S. Начальнику хора.
Многоуважаемый Начальник хора! Если псалом исполняется в сопровождении свирелей или электрогитар, пожалуйста, используйте в качестве припева следующие строки:

Если ищете счастье земное -
Это счастье в душевном покое.
Веруй в Бога и с Богом живи -
Это вечное, это святое,
Богом данное счастье Любви.

Несчастные люди, без цели и смысла...
Над вами ужасная участь нависла!
Безумиям вашим давно нет числа.
До Бога дошли ваши злые дела.

---

George Herbert. Алтарь

Вольный перевод

Разрушенный Алтарь я, раб Твой, снова строю.
Из сердца сделан он и укреплён слезою.
Мне руки Божии в работе помогли –
Бессильно было б здесь всё ремесло земли!

По сути, наше сердце схоже
С гранитной глыбою - но всё же
Легко преобразит его
Творца святое мастерство.
Он, грани камня обработав,
Всё выстроит без недочётов -
Отлаженное сердце впредь
О славе Божьей будет петь!

Когда смиренья дух я сохранить сумею,
Пребудут камни ввек - со славою Твоею.
Благослови меня на жертвенном пути –
Воссозданный Алтарь прими и освяти!


THE ALTAR

A broken ALTAR, Lord, thy servant rears,
Made of a heart, and cemented with tears:
Whose parts are as thy hand did frame;
No workman’s tool hath touched the same.

A HEART alone
Is such a stone,
As nothing but
Thy power doth cut.
Wherefore each part
Of my hard heart
Meets in this frame,
To praise thy Name:

That, if I chance to hold my peace,
These stones to praise thee may not cease.
Oh let thy blessed SACRIFICE be mine,
And sanctify this ALTAR to be thine.

---

Dietrich Bonhoeffer. Язычники и Христиане

К Богу приходят, когда заставляет нужда,
Хлеба и помощи просят у Бога тогда,
Чтоб от болезней и бед не осталось следа -
Так поступают язычники и христиане.

Бог открывается там, где случилась беда,
Где Он осмеян, распят по решенью суда,
Где Он страдает, чтоб смерть победить навсегда -
С Ним христиане разделят всю меру страданий.

Бог посещает, когда настигает беда,
Он исцеляет, и хлеб нам приносит тогда,
Он милосердие дарит нам вместо суда -
Им прощены и язычники и христиане!

Christen und Heiden

Menschen gehen zu Gott in ihrer Not,
flehen um Hilfe, bitten um Glьck und Brot,
um Errettung aus Krankheit, Schuld und Tod.
So tun sie alle, alle, Christen und Heiden.

Menschen gehen zu Gott in Seiner Not,
finden ihn arm, geschmдht, ohne Obdach und Brot,
sehn ihn verschlungen von Sьnde, Schwachheit und Tod.
Christen stehen bei Gott in Seinem Leiden.

Gott geht zu allen Menschen in ihrer Not,
sдttigt den Leib und die Seele mit Seinem Brot,
stirbt fьr Christen und Heiden den Kreuzestod
und vergibt ihnen beiden.

---

HENRY WADSWORTH LONGFELLOW. Стрела и Песня

Я выстрелил. Моя стрела
Как далеко упасть могла?
Умчалась в вышину скорей –
Мой взгляд не поспевал за ней.

Я ветру песню спел. Она
Как далеко теперь слышна?
Найдётся ль мудрый, сильный – тот,
Кто с нею странствовать пойдёт?

Потом открылось, что стрела
Вонзившись в дуб, ещё цела.
И песнь, не растеряв слова,
У друга в сердце всё жива.


The Arrow and the Song

I shot an arrow into the air,
It fell to earth, I knew not where;
For, so swiftly it flew, the sight
Could not follow it in its flight.

I breathed a song into the air,
It fell to earth, I knew not where;
For who has sight so keen and strong,
That it can follow the flight of song?

Long, long afterward, in an oak
I found the arrow, still unbroke;
And the song, from beginning to end,
I found again in the heart of a friend.

---

William Wordsworth. Крёстные родители

Отец! Так люди именуют Бога.
Ты - «крёстный» и «отец». Обет двойной!
Прими его. И искренне, с душой
Свой долг исполни... Крёстная! Будь строгой
И чуткой Матерью, чтоб нрав дурной
Преобразить. Заботой облеки
Все нужды – пусть привитые ростки,
Взлелеяны, невянущей листвой
Раскинутся. Пусть таинство благое
Случайные потери возместит,
Изгонит грех и обустроит быт,
Иль крепость веры увеличит вдвое.
Стыдитесь, если станет ваш обет
Лишь формою, где содержанья нет!

Sponsors

Father! to God himself we cannot give
A holier name! then lightly do not bear
Both names conjoined, but of thy spiritual care
Be duly mindful: still more sensitive
Do Thou, in truth a second Mother, strive
Against disheartening custom, that by Thee
Watched, and with love and pious industry
Tended at need, the adopted Plant may thrive
For everlasting bloom. Benign and pure
This Ordinance, whether loss it would supply,
Prevent omission, help deficiency,
Or seek to make assurance doubly sure.
Shame if the consecrated Vow be found
An idle form, the Word an empty sound!

1832

---

Джордж Герберт. Зов

Вольный перевод

Жду вас, Правда, Жизнь и Путь!
Путь – дыхание и сила.
Правда – чтобы мир вернуть.
Жизнь – от смерти чтоб хранила!

Жду вас, Радость, Вера, Свет!
Свет – на пиршество дорога,
В Радости печалей нет,
С Верою - гостим у Бога.

Слава, Милость, Дух – я жду!
Слава – вечности частица,
Милость исцелит вражду,
Дух любовью насладиться.


THE CALL

Come, my Way, my Truth, my Life :
Such a Way, as gives us breath :
Such a Truth, as ends all strife :
And such a Life, as killeth death.

Come, my Light, my Feast, my Strength :
Such a Light, as shows a feast :
Such a Feast, as mends in length :
Such a Strength, as makes his guest.

Come, my Joy, my Love, my Heart :
Such a Joy, as none can move :
Such a Love, as none can part :
Such a Heart, as joyes in love.

George Herbert

---

Буква А (Конкурс Азбука)

Буква А для нас важна,
В слове частый гость она.
Чтобы первой примечали –
В Азбуке стоит в начале!

Арфа, Арка, Ананас –
Много с нею слов у нас!
Апельсин, Айва, Арбуз –
Разные на цвет и вкус!

Ёлка, горка и ракета –
С ними схожа буква эта!

На парад идти пора?
С буквой А кричим: «УРААААА!!!!!»

---

Jones Very. Сын

Отец, я слова жду! Стоит светило,
Где ночь и день сплетаются в борьбе,
О, если б Весть мне душу просветила,
Чтоб тихий путь устлать хвалой Тебе!
Урочный час секунд колокола
Встречают восхищённой тишиной.
Тугая туча ливень сберегла,
Чтоб сбросить капли, зов услышав Твой.
Застыли птицы средь немых ветвей,
В груди потоки песен затая...
Дух ожидает милости Твоей,
Чтоб мир наполнил славословьем я!
Я, словно в странном сне, пророчествовать буду,
Везде – Твои слова, Твоя любовь – повсюду!

The Son

Father, I wait thy word. The sun doth stand
Beneath the mingling line of night and day,
A listening servant, waiting thy command
To roll rejoicing on its silent way;
The tongue of time abides the appointed hour,
Till on our ear its silent warnings fall;
The heavy cloud withholds the pelting shower,
Then every drop speeds onward at thy call;
The bird reposes on the yielding bough,
With breast unswollen by the tide of song;
So does my spirit wait thy presence now
To pour thy praise in quickening life along,
Chiding with voice divine man’s lengthened sleep,
While round the Unuttered Word and Love their vigils keep.

---

Роберт Льюис Стивенсон. Мольба и похвала

Бывало всякое со мной,
Жил во дворце и в яме.
Бывало, с каменной стеной
Боролся я часами.

То уважаем, то не мил.
То счастье, то забота.
Я просто человеком был –
А это значит что-то.

Но время новою волной
Омыть меня готово...
Господь! Ты был всегда со мной –
Так помоги мне снова!

Praise and Prayer

I HAVE been well, I have been ill,
I have been rich and poor;
I have set my back against the wall
And fought it by the hour;

I have been false, I have been true;
And thoro’ grief and mirth,
I have done all that man can do
To be a man of worth;

And now, when from an unknown shore,
I dare an unknown wave,
God, who has helped me heretofore,
O help me wi’ the lave!

Robert Louis Stevenson

---

C S Lewis. Руины

Я рад – простая мысль! - что знать тебя пришлось.
Я сроду не имел святой, высокой цели.
Но жду - я, эгоист, самовлюблён насквозь -
Чтоб ты и Бог меня преобразить сумели.

Забвенье и успех – души моей состав,
Я идол сам себе. Подобно попугаю,
Тираду о любви торжественно начав,
Отвешу пару фраз – и тут же умолкаю.

Ты столько лет была мостом меж двух времён,
Однажды у него разрушилась основа...
Гигант над пропастью в руины обращён,
Отрезан путь назад – и я изгнанник снова.

Благословенна ты – и груда тех камней:
Всего, что я имел, такая боль ценней.

As the Ruin Falls

All this is flashy rhetoric about loving you.
I never had a selfless thought since I was born.
I am mercenary and self-seeking through and through:
I want God, you, all friends, merely to serve my turn.

Peace, re-assurance, pleasure, are the goals I seek,
I cannot crawl one inch outside my proper skin:
I talk of love --a scholar's parrot may talk Greek--
But, self-imprisoned, always end where I begin.

Only that now you have taught me (but how late) my lack.
I see the chasm. And everything you are was making
My heart into a bridge by which I might get back
From exile, and grow man. And now the bridge is breaking.

For this I bless you as the ruin falls. The pains
You give me are more precious than all other gains.

C S Lewis

---

JONES VERY. Жизнь

Господь не просто сеет семена,
А чтоб росли, в Него пуская корни,
Чтоб, влагою насытившись сполна,
Деревьями раскинулись просторней!
Глава-вершина далеко видна -
Зовёт гостей ладонями-ветвями!
Глядит плодами сочными она.
А подойдём – расстелит тень над нами.
Не взалчет ввек вкусивший от плода
На Вечере Владыки Всеблагого,
Где щедрые столы полны всегда,
И новая еда всегда готова!
Прийти на пир не стоит ничего
Тем, кто не зван – но чтил слова Его!

Life

It is not life upon Thy gifts to live,
But, to grow fixed with deeper roots in Thee;
And when the sun and shower their bounties give,
To send out thick-leaved limbs; a fruitful tree,
Whose green head meets the eye for many a mile,
Whose moss-grown arms their rigid branches rear,
And full-faced fruits their blushing welcome smile
As to its goodly shade our feet draw near;
Who tastes its gifts shall never hunger more,
For 'tis the Father spreads the pure repast,
Who, while we eat, renews the ready store,
Which at his bounteous board must ever last;
For none the bridegroom's supper shall attend,
Who will not hear and make his word their friend.

JONES VERY

---

К. С. Льюис. Молитва

Создатель! Когда говорю с Тобой,
Впустую тратя слова,
Молва называет молитвы мечтой -
Такая идёт молва.

Всё правильно. Только истины всей
Не может понять она.
Внимая истокам души моей,
Достигну сухого дна.

Тогда Ты увидишь: я жив едва!
И придёшь полноводьем рек...
И мёртвые губы прошепчут слова,
Что я сам не сложил бы вовек.

PRAYER

Master, they say that when I seem
To be in speech with you,
Since you make no replies, it’s all a dream
— One talker aping two.

They are ha1f right, but not as they
Imagine; rather, I
Seek in myself the things I meant to say,
And lo! the wells are dry.

Then, seeing me empty, you forsake
The Listener’s role, and through
My dead lips breathe and into utterance wake
The thoughts I never knew.

C. S. Lewis

---

9 Мая в Чикаго

Дедушке моему,
Георгию Владимировичу Поппе,
Посвящается

Чудный день... Полиция… В Чикаго
Слишком много счастья и весны.
Вдохновенье, совесть и отвага,
Кажется, навек отменены.

И всё-таки необходим кому-то
Истории непостижимый храм,
И сердце, за минутою минута,
Несётся к заповеданным вратам.

И там встречает радостные лица
Весёлых и приветливых людей,
Чьи судьбы ныне – словно небылица,
Смущающая яркостью своей.

Мы улыбнёмся тихо в знак привета
Знакомым и неведомым друзьям,
Которых неразборчивая Лета
Заставила служить и верить нам.

Живущим и покоящимся – слава!
Спасибо вам… Поправ и боль и страх, –
В великий день! – вы отстояли право
Писать стихи на разных языках.

---

Клайв Льюис. После молитв

Встань, немощная плоть, достаточно усилий,
Господь Всемилостив – и нас уже простили...
И куклой плоть встаёт, и тенью плоть идёт,
Как простыни, бела, и холодна, как лёд...
Разденься медленно, свет выключи устало,
Почувствуй в тишине, как полночь просияла.
Луг выровнен дождём, пустой стакан помыт,
Одежда сложена, и хоть чиста на вид,
Теперь совсем не та – затёрлась, побледнела:
От грязи мы её стираем то и дело!
Плоть, пусть попозже к нам тепло твоё придёт,
Застынь, бессильная, отведай горьких вод,
И смертью насладись – ведь жизнь вернётся скоро,
А с ней привычный дух унынья и раздора...

After Prayers, Lie Cold

Arise my body, my small body, we have striven
Enough, and He is merciful; we are forgiven.
Arise small body, puppet-like and pale, and go,
White as the bed-clothes into bed, and cold as snow,
Undress with small, cold fingers and put out the light,
And be alone, hush'd mortal, in the sacred night,
-A meadow whipt flat with the rain, a cup
Emptied and clean, a garment washed and folded up,
Faded in colour, thinned almost to raggedness
By dirt and by the washing of that dirtiness.
Be not too quickly warm again. Lie cold; consent
To weariness' and pardon's watery element.
Drink up the bitter water, breathe the chilly death;
Soon enough comes the riot of our blood and breath.

C S Lewis

---

Скоморох

Видел я, как чудак
Всё именье своё
Раздавал просто так,
Обрядившись в рваньё.

Песни пел, как дитя,
Грязен был, как злодей…
Только месяц спустя
Исцелял он людей.

Шли - толпа за толпой,
Ожидая чудес!
Прыгал бывший хромой,
Кто-то взял и воскрес!

Мне он тоже помог:
От сомнения спас!
Вот, что делает Бог,
Не забыл Он про нас.

Будет час. Как чудак
Обряжусь я в тряпьё
И раздам просто так
Всё именье своё.

В нищете Благодать
Не отвергнет меня!
Стану петь и плясать,
Бубенцами звеня!

---

Джордж Герберт. Искупление

У Бога взяв, растратил сбереженья.
Мне не везло, я был на всё готов!
Решился я подать Ему прошенье,
Чтоб Он списал хоть часть моих долгов.

На Небо я прокрался виновато...
- Он только что ушёл! – сказали мне, -
Ушёл в страну, что приобрёл когда-то –
Чтоб сделаться царём в Своей стране.

Узнав, что Он родился, без боязни
Я на земле искал Его везде:
В садах, театрах, в парках... На суде...
И там нашёл, приговорённым к казни -

Сквозь крик толпы я слышал глас Его:
«Ты больше Мне не должен ничего».


REDEMPTION

HAVING been tenant long to a rich Lord,
Not thriving, I resolved to be bold,
And make a suit unto him, to afford
A new small-rented lease, and cancell th’ old.

In heaven at his manour I him sought:
They told me there, that he was lately gone
About some land, which he had dearly bought
Long since on earth, to take possession.

I straight return’d, and knowing his great birth,
Sought him accordingly in great resorts;
In cities, theatres, gardens, parks, and courts:
At length I heard a ragged noise and mirth

Of theeves and murderers: there I him espied,
Who straight, Your suit is granted, said, and died.

George Herbert

---

У мавзолея Императора Павла Первого

Туман первозданный клубится
Среди одиноких аллей…
Здесь мужу императрица
Воздвигла, скорбя, мавзолей.

Сюда не доносятся крики,
Всё суетное в стороне.
Спокойны печальные лики,
На белой, как вечность, стене.

Лишь тот, кто заботы оставил,
Расслышит в ночном бытии,
Как громко задушенный Павел
Сзывает нас в рати свои.

И как в ожидании новой войны
Уходят полки из печальной страны.

---

Последнее стихотворение Дитриха Бонхёффера

8 апреля 1945 года Дитрих Бонхёффер провёл последнее в своей земной жизни богослужение, а 9 апреля был зверски убит нацистами. Предлагаю в эти дни всем вспомнить об этом человеке.

ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ,
написанное перед казнью пастором-антифашистом Дитрихом Бонхёффером.

Я, окружённый силами благими,
Под сенью светлых и незримых крыл,
С друзьями быть стремлюсь – хочу, чтоб с ними
Грядущий год меня соединил.

Смущают сердце давние печали,
Как будто ад придумал эти дни...
Дай Бог, чтоб мы чуть-чуть смелее стали.
Прошу, Господь: спаси и сохрани!

Но вместо утешенья и покоя
Даёшь нам чашу горестей земных -
Мы примем подношение любое
Из ласковых и добрых рук Твоих.

Ты нам однажды Рай подаришь снова,
Дыханьем Света уничтожив тьму...
И мы, оставив помыслы былого,
Воскреснем вдруг по слову Твоему.

Мерцают свечи, ярко умирая.
Пред их лучами отступает мгла.
Но я мечтаю, чтоб любовь святая
В сердцах огнём всесильным расцвела.

Чем трепетнее тишина планеты,
Тем ближе, осязаемей, слышней
Незримый мир, таинственный, воспетый
В молитвах и псалмах Твоих детей.

Всегда хранимы силами благими,
Мы каждый миг под сенью светлых крыл!
Ты создал дни, и что даётся ими
Спокойно принимать благословил...


Это стихотворение переведено на многие языки, его часто исполняют на протестанских (лютеранских, в основном) богослужениях. Сейчас - это один из наиболее известных гимнов западных христиан.

Ссылки на песни, здесь один из вариантов мелодий для этого гимна:

http://www.herbert-fritz.de/gerhard-fleischer/Von_guten_Maechten/Von_guten_MaechtenText.html

http://www.herbert-fritz.de/gerhard-fleischer/Von_guten_Maechten/Von_guten_Maechten-Orgel.mid


Von guten Mдchten

Von guten Mдchten treu und still umgeben,
behьtet und getrцstet wunderbar,
so will ich diese Tage mit euch leben
und mit euch gehen in ein neues Jahr.
Noch will das alte unsre Herzen quдlen,
noch drьckt uns bцser Tage schwere Last.
Ach Herr, gib unsern aufgeschreckten Seelen
das Heil, fьr das du uns geschaffen hast.
Und reichst du uns den schweren Kelch, den bittern
des Leids, gefьllt bis an den hцchsten Rand,
so nehmen wir ihn dankbar ohne Zittern
aus deiner guten und geliebten Hand.
Doch willst du uns noch einmal Freude schenken
an dieser Welt und ihrer Sonne Glanz,
dann wolln wir des Vergangenen gedenken,
und dann gehцrt dir unser Leben ganz.
Lass warm und hell die Kerzen heute flammen,
die du in unsre Dunkelheit gebracht,
fьhr, wenn es sein kann, wieder uns zusammen.
Wir wissen es, dein Licht scheint in der Nacht.
Wenn sich die Stille nun tief um uns breitet,
so lass uns hцren jenen vollen Klang
der Welt, die unsichtbar sich um uns weitet,
all deiner Kinder hohen Lobgesang.
Von guten Mдchten wunderbar geborgen,
erwarten wir getrost, was kommen mag.
Gott ist bei uns am Abend und am Morgen
und ganz gewiss an jedem neuen Tag.

Dietrich Bonhoeffer

---

Джон Мильтон. Время

Лети, скупое Время, силы есть пока.
Всегда ленивое, неспешными шагами –
Их смерил колокол ударом языка –
Дави никчёмный мир. Ешь созданное нами!
Казалось нам, что мы богаты...
Давай! Весь мёртвый хлам скроши! –
Все эти глупые утраты
И мизерные барыши.
Когда в последний раз взыграет аппетит,
И твой ужасный зев остатки поглотит,
То Вечность встретим мы - и с нею возликуем,
И каждого она приветит поцелуем.
Безбрежной радости откроется исток!
Всё будет хорошо, всё будет впрок -
Наступит жизнь святая!
Мир, Правда, и Любовь, сиянием играя,
Лучами окружая трон Того,
Чьё одинокое блаженно естество -
Укажут путь к Нему сквозь горние рассветы,
И наши беды исцелит покой!
И посмеёмся мы, во звёздный блеск одеты,
Над Смертью, Случаем и – Время! – над тобой...

Джон Мильтон

On Time

Fly, envious Time, till thou run out of race,
Call on the lazy, leaden-stepping hours,
Whose speed is but the heavyplummet’s pace,
And glut thyself with what thy womb devours,
Which is ot more than what is false and vain,
And merely mortal dross.
So little is our loss,
So little is thy gain.
For when as each thing bad thou hast entombed,
And last of all thy greedy self consumed,
Then long Eternity shall greet our bliss
With an individual kiss,
And joy shall overtakeus as a flood;
When every thing that is sincerely good
And perfectly divine,
With Truth, and Peace, and Love that ever shine
About the supreme throne
Of him, t’whose happy-making sight alone
Whence our heavenly-guided soul shall climb,
Then, all this earthy grossness quit,
Attired with stars we shall for ever sit
Thriumphing over Death, and Chance, and thee, O Time!

John Milton

---

Александр Поуп. Человек

Известен всем, но Богу лишь знаком,
Он мнит себя царем и знатоком.
Меж двух миров он прозябать привык,
В хорошем - плох, в ничтожестве - велик.
Он так умен, что верит, как слепой,
Он слишком слаб - поскольку горд собой...
То грозен, то спокоен невпопад,
Немного зол, наполовину свят!
Не ведает: кто - дух он или зверь?
Рожден - умрет. Талантлив - для потерь.
Невежествен, поскольку в мыслях он
То недалек, то слишком углублен.
Всё не решит никак он, что избрать:
Животный грех, иль Божью Благодать.
Стремиться вверх и падает легко,
Хозяин всех вещей и раб всего.
Заблудший, он лишь Истине судья –
Насмешка, свет и тайна бытия...


PROM «ESSAY ON MAN»

Know then thy selfe, presume not God to scan;
The Proper study of Mankind is Man.
On this isthmus of a middle state,
A acing darkly wise, and rudely great:
With too much knowledge for the Sceptic side,
Too much weakness for the Stoics pride,
He hangs between; in doubt to act, or rest;
In doubt to deem himself a God, or Beast;
In doubt to his Mind or Body to prefer;
Born but to die, and reas’ning but to err,
Alike in ignorance, his reason such,
Whether he thinks too little, or too much:
Chaos of Thought and Passion, all confus’d;
Still by himself abus’d, or disabus’d;
Created half to rise and half to fall;
Great lord of all things, vet a prey to all;
Sole judge of Truth, in endless Error hurl’d
The glory, jest and riddle of the world.

Alexander Pope

---

Великий Пост

Великий Пост
Не прост.
Он – пост воистину Великий...
Икон сияющие лики
Как будто бы испытывают нас.
Свят и суров иконостас.
Суров, непостижим... И благодатен!
В душе унылой много темных пятен,
Но в эти дни
Затянутся они...

Великий Пост...
Он – мост
До звезд!
И выше!
Он – дорога к Раю.
И каждый день –
Ступень.
«Иди! – зовет Господь, – Благословляю!
Знай, каждое мгновение поста –
Прощенье, Истина, Любовь и Красота.
Знаменье Вечности на маленькой планете,
Где дети – взрослые, а взрослые – как дети:
В игре забыли Заповедь Мою...
Но если молитесь, – то Я меж вас стою!»

---

Джон Клер. Я жив

Я жив. Но я... необходим? Едва ли!
Отвергнутый, как вздорные мечты,
Я сам себе преподнесу печали,
Что, встав, скользят в обятья пустоты,
Где словно тень, любовь, и смерть – лишь сон...
Я жив! Но дух, как призрак, погружён

В небытие из хохота и дыма,
В видения - их бег неукротим!
Здесь счастья нет, здесь жизнь невыносима,
Разбит корабль – и вера вместе с ним!
И то, что я любил всего сильней,
Мне стало чуждо, словно мир теней...

Но я стремлюсь в Небесный Чертоги,
Где нет страстей, ни смеха, ни обид -
Дождусь Творца и успокоюсь в Боге,
И буду спать, как лишь младенец спит:
Окутан миром, светом, тишиной...
Внизу трава – и небо надо мной.

Я жив
(Второй вариант, вольный)

Я жив. Но разве я... необходим? Едва ли!
Друзьями позабыт, как вздорные мечты,
На блюде сам себе преподнесу печали –
Восстав, они скользят во чрево пустоты,
Где, словно тень, любовь, и смерть - всего лишь сон...
Я жив! Но болен дух. Как призрак, ввергнут он

Во мрак небытия из хохота и дыма,
В видений океан - их бег неукротим!
Здесь нету радостей, и жизнь невыносима,
В щепы разбит корабль, и вера вместе с ним.
И даже то, что я любил всего сильней,
Мне чуждо - словно мир фантазий и теней.

Я всей душой стремлюсь в Небесные Чертоги,
Где нет земных страстей - ни смеха, ни обид...
Там буду ждать Творца, там успокоюсь в Боге,
Там сладко буду спать, как лишь младенец спит:
Тих, умиротворён, окутан тишиной...
Под головой трава – и небо надо мной.


I Am

I am: yet what I am none cares or knows,
My friends forsake me like a memory lost;
I am the self-consumer of my woes,
They rise and vanish in oblivious host,
Like shades in love and death's oblivion lost;
And yet I am! and live with shadows tost

Into the nothingness of scorn and noise,
Into the living sea of waking dreams,
Where there is neither sense of life nor joys,
But the vast shipwreck of my life's esteems;
And e'en the dearest--that I loved the best--
Are strange--nay, rather stranger than the rest.

I long for scenes where man has never trod;
A place where woman never smil'd or wept;
There to abide with my creator, God,
And sleep as I in childhood sweetly slept:
Untroubling and untroubled where I lie;
The grass below--above the vaulted sky.

John Clare, 1793-1864

---

Роберт Саутвелл. Всё в круговерти...

Деревья, умерев, воскреснут снова,
И ветви явят вновь и цвет, и плод,
И утешенье посетит больного,
И дождь пустыню напоить придёт.
Всё в круговерти, всё всегда иначе:
Ложь бита правдой, радость – неудачей.

И море жизни движется всегда,
Прилив – начало скорого отлива...
И ткёт узоры тёмная вода -
И ткань порой жестка, порой красива.
Нет счастья, чтоб однажды не прошло,
И сменится добром любое зло.

Весна пройдёт, не вечен листопад,
Вот кончен день, вот ночь светлее стала,
И стаи птиц в свой срок заголосят,
И самый страшный шторм замрёт устало.
Мы, видя в переменах Божью власть,
Надеемся восстать, боимся пасть.

Что взяли беды, возвратит успех,
И в тонкой сети много мелкой рыбы,
Все вещи – тлен, хоть и важны для всех.
Стремясь к богатству, жить скромней могли бы.
Утех, чтоб не кончались, в мире нет.
Рыдает скряга, радостен аскет.

Times Go by Turns
By Robert Southwell

THE lopped tree in time may grow again,
Most naked plants renew both fruit and flower;
The sorriest wight may find release of pain,
The driest soil suck in some moistening shower.
Times go by turns, and chances change by course,
From foul to fair, from better hap to worse.

The sea of Fortune doth not ever flow,
She draws her favours to the lowest ebb.
Her tides hath equal times to come and go,
Her loom doth weave the fine and coarsest web.
No joy so great but runneth to an end,
No hap so hard but may in fine amend.

Not always fall of leaf, nor ever spring,
No endless night, yet not eternal day;
The saddest birds a season find to sing,
The roughest storm a calm may soon allay.
Thus, with succeeding turns, God tempereth all,
That man may hope to rise, yet fear to fall.

A chance may win that by mischance was lost;
The net, that holds no great, takes little fish;
In some things all, in all things none are crossed;
Few all they need, but none have all they wish.
Unmeddled joys here to no man befall;
Who least, hath some; who most, hath never all.

---

Медный Змей и Моисей

Как-то дети-христиане
Отдыхали на поляне.

К ним пришёл отец Варлам
И сказал: «Ребята!
Расскажу я лучше вам,
Что стряслось когда-то.

Помните, как в книге Чисел
Моисея Бог возвысил?
Что там с ним в Египте было,
С ним была какая сила?

Как однажды Моисей
Прочь увёл своих людей?
Как ушли они?

Так вот:

Богоизбранный народ
От Египта прочь идёт!

Утро, вечер, ночь, зарница -
Всё вперёд, вперёд, вперёд!

«Может всякое случиться,
Но назад не возвратится
Богоизбранный народ!»

Так они годами шли
В поисках своей земли...

...После новой славной битвы
Прозвучали не молитвы.
Разразился вдруг скандал:
Так и так, народ устал.

«Может, Моисей и свят,
Только мало толка!
Ноги ужас как болят,
Если ходишь долго!

От Исхода и поныне
Мы всё ходим по пустыне,
Мы воюем столько лет,
Но конца лишеньям нет!

Почему-то нам одним
Выпало такое!
Надоело. Жить хотим
В сытости! В покое!

Обещали Благодать -
Благодати не видать.

Всё идём, идём... Куда?
Где вода и где еда?
Был ручей. Теперь он выпит!
Хоть опять беги в Египет.

Рабство? Пусть! Насмешки? Что ж?
Главное, обед хорош!

И комфортные дома.
Моисей сошёл с ума!

Обманул нас Моисей:
Мы свободы ждали -
Он, по прихоти своей,
Нам принёс Скрижали...

«Подчиняйся», - мол, - «Не балуй!»
С нас достаточно, пожалуй.
Мы пришли в пустыню зря,
Откровенно говоря.

Слово Божье? Ерунда!
Сытость в рабстве — это да!»

Моисей пожал плечами:
«Взрослые — решайте сами!»

Рады собственной затее,
Люди стали танцевать...
Только вдруг явились змеи -
Да как начали кусать!

Не укрыться никуда!
Больно... Боязно!.. Беда!!!
Убегай ли, стой столбом -
Змей шипение кругом.

- Нет спасения от змей!
- Кто поможет?
- Моисей!
- Бунт — не умная затея!
- Разыщите Моисея!

Вот идёт к нему народ,
Кается и чуда ждёт.

«Моисей! Не правы были!..
Кто наш мудрый вождь? Не ты ли?!
Согрешили. Что ж теперь?
Помоги! Прости!! Поверь!!!»

Моисей пожал плечами:
«Помогу. Что делать с вами?»

Моисей молиться стал:
«Господи! Народ устал!
Силы дай! Прости беднягам!»

Отвечал ему Господь:
«Чтоб недуги побороть,
Змей да будет вашим флагом!
Змеем исцелится плоть!

Волю исполняй Мою:
Сделай медную змею.

Гибнущий народ жалея,
Смастери из меди змея -

И на дерево повесь.
Исцеленье будет здесь!
Будет вам за правило,
Чтоб напасть оставила:

С тёплой верою в груди
Ты на змея погляди!

Правило — важней всего:
Пусть все смотрят на него.

Правило - всего важней:
Верный взгляд спасёт людей».

Бедный свой народ жалея,
Так и сделал Моисей.
С верой кто смотрел на змея,
Больше не боялся змей!»

Тут вздохнул отец Варлам
И сказал: «Ребята!

Я хотел напомнить вам:
Чтите Церковь свято!

Очень просто, возгордясь,
С Богом вдруг утратить связь,
В ложные поверить цели,
Всё растратить, что имели...

И, по глупости своей,
Стать приманкою для змей!

Что же, снова, вас жалея,
Возносить на древо змея?

Свято верьте: с нами Тот,
Кто воскрес когда-то...
Богом избранный народ
Это вы, ребята!»

Дмитрий Якубов.
Павловск, Апрель/27/2008

---

Юность и Любовь – 2. Роберт Льюис Стивенсон

Для юноши мир, как обочина быстрой дороги.
Всё пролетает навек. По обоим краям,
Где-то в садах притаились златые чертоги,
Скрыты цветеньем деревьев. А дальше – равнина, и там
Сотни огней приглашают забыть о тревоге.
Как предрассветные звёзды утехи земли
Манят... Но к Цели ведёт его высшая сила.
Только помашет он всем, что проститься пришли,
Только окликнет он ту, что в саду у калитки застыла,
Только о чём-то споёт – и уж скрылся вдали...

YOUTH AND LOVE - II

To the heart of youth the world is a highwayside.
Passing for ever, he fares; and on either hand,
Deep in the gardens golden pavilions hide,
Nestle in orchard bloom, and far on the level land
Call him with lighted lamp in the eventide.
Thick as the stars at night when the moon is down,
Pleasures assail him. He to his nobler fate
Fares; and but waves a hand as he passes on,
Cries but a wayside word to her at the garden gate,
Sings but a boyish stave and his face is gone.

Robert Louis Stevenson

---

Иона Бонхёффер

Недавно состоялась мировая премьера фильма «Операция «Валькирия» («Valkyrie») , повествующего о последнем этапе заговора против Гитлера, у истоков которого стоял пастор-лютеранин, богослов и поэт Дитрих Бонхёффер (1906 – 1945).

Фильм вышел на экраны совсем недавно, 25 декабря 2008 года, в «протестантское» Рождество, что тоже очень символично.

В этом фильме мы видим людей, которых знал Бонхёффер, с которыми он вместе молился, которым помогал готовить покушение на Гитлера - вплоть до дня своего ареста в июне 1943 года.

Многие участники заговора, показанные в фильме, были казнены с Дитрихом в один и тот же день – 9 апреля 1945 года.

В отличие от многих «ремесленных подделок» Голливуда, преподносящих христианство в отрицательных, тёмных тонах, в этом фильме присутствуют сцены молитв, показаны церковь, Распятие, у главного героя – в исполнении Тома Круза – крупным планом, во весь экран, показан нательный крестик, который он всегда носил на себе. Согласитесь, такие кадры в современном кинематографе – большая редкость.

Несмотря на ряд недостатков, у фильма масса достоинств. И главное его достоинство – он может быть отнесён к разряду высокодуховных произведений.
Вот даты, которые напомнят нам о жизни и смерти Дитриха Бонхёффера:

29 января 2009 - премьера фильма «Операция «Валькирия» в России.

4 февраля - день рождения Дитриха Бонхёффера. Напомним, что он родился в 1906 г.

26 февраля 2009 – выход фильма на DVD.

8 апреля 1945 он смог провести последнее в своей жизни богослужение – в концлагере!

9 апреля 1945 г. – за месяц до окончания войны - нацисты приговорили его к смерти через повешение и привели приговор в исполнение.

Подробнее о жизни и смерти этого человека можно узнать здесь:

http://news.invictory.org/issue21349.html

Сегодня я хотел бы сказать пару слов об одном из его последних стихотворений – «Покаяние Ионы».

Покаяние Ионы

Здесь царство волн – от края и до края!
Морской котёл кипит из глубины...
Ветрами смяты и ослеплены,
Пред ликом смерти силы надрывая,

Они пытались говорить с богами...
«О боги вечные! Кому ваш приговор?
Кто душегуб, клятвопреступник, вор?
Кто согрешил – и кто отвергнут вами?

Заплатит тот, кто нас привёл сюда...
И мы исполним приговор закона!»
«Меня убейте, – отвечал Иона, -
Я предал Бога. Я прошу суда.

Невинные погибнуть не должны!
Послужит Правде кто? Друзья, не вы ли?!»

Он брошен в море, и они застыли
Среди благословенной тишины...

Это стихотворение было написано Дитрихом Бонхёффером в тюремной камере № 92, где он провёл 18 месяцев. Он знал, что жизнь его подходит к земному концу. Его стихотворение об очень важном событии в жизни пророка Ионы: Господь призвал пророка пойти к жителям города Ниневии и проповедовать им. Но город этот настолько погряз в ужасных грехах, что Иона не хотел исполнить поручение Бога, он жаждал,чтобы жители Ниневии были наказаны. Он хотел, чтобы этот грешный город был разрушен. Поэтому, когда он взошёл на корабль, то поплыл не на восток к Ниневии, а на запад, к берегам современной Испании. Он сознательно противился воле Бога.

Корабль попал в яростный шторм, и моряки пришли в отчаяние.

Библия так описывает нам это событие в Книге Пророка Ионы: «И устрашились корабельщики, и взывали каждый к своему богу, и стали бросать в море кладь с корабля, чтобы облегчить его от нее». (1:5) Они находят Иону спящим и, разбудив, просят его обратиться к своему Богу за помощью. Но, видимо, он этого не сделал. Тогда они бросили жребий, чтобы узнать, кто виновен в их беде, «и пал жребий на Иону» (Иона, 1-7). Так им стало открыто, кто был причиной страшного шторма.

«И сказали ему: что сделать нам с тобою, чтобы море утихло для нас? Ибо море не переставало волноваться.
Тогда он сказал им: возьмите меня и бросьте меня в море, и море утихнет для вас, ибо я знаю, что ради меня постигла вас эта великая буря. Но эти люди начали усиленно грести, чтобы пристать к земле, но не могли, потому что море все продолжало бушевать против них».

Видимо, опасались они бросить в море человека из избранного Богом народа...

«Тогда воззвали они к Господу и сказали: молим Тебя, Господи, да не погибнем за душу человека сего, и да не вменишь нам кровь невинную; ибо Ты, Господи, соделал, что угодно Тебе!
И взяли Иону и бросили его в море, и утихло море от ярости своей». (Иона 11-15)

Моисей и Иона были духовными ориентирами для Дитриха Бонхёффера.

В Моисее он видит раба Божия, на время отвергнутого из-за отсутсвия веры. Библия Бонхёффера помечена в нескольких местах: осбо выделены слова о Моисее в книгах: «Исход», «Числа», «Левит»... Но Моисей не приносит себя в жертву ради спасения своего народа.

Иное дело Иона, здесь для Бонхёффера главным является добровольное жертвоприношение Ионы для спасения людей, хоть и язычников. Он, отказавшись исполнить волю Бога о проповеди в Ниневии, готов умереть для спасения людей, которые не только не евреи, но даже поклоняются другим богам.

Мы видим Иону идущим по духовному пути: от наказания за грех неповиновения Богу – к осознанию своей вины и добровольной жертве, к готовности принять смерть. Именно такой путь прошли многие друзья Дитриха Бонхёффера, готовившие покушение на Гитлера для спасения Германии.

Каждый из них мог бы воскликнуть: «Я согрешил – и требую суда!»

Это звучит как исповедь...

В Ионе отображается высшее напряжение борьбы со смертью самого Бонхёффера, его вызов смерти...

Иона отдаёт жизнь за других, но есть и ещё один аспект. Мы видим кораблекрушение, волны, ветер, отчаяние и ужас людей, боль самого Ионы, отягощённого ещё и осознанием своей вины перед Богом...

Можно ли лучше описать чувства германских христиан во время той страшной войны? Смятение душ, духовный и социальный хаос, гибель иллюзий, страх, молитвы, надежды на будущее – и осознание своей виновности?

«Невинные погибнуть не должны... Меня убейте!» - говорит Иона, наконец ясно сформулировав то, что давно жило в нём, те мысли и сомнения, которые он долгое время пытался подавить в себе.

В поисках виновного, он нашёл виновным исключительно себя, и приговорил себя к смерти – ради спасения невинных.

В этом образе нам открывается вся глубина понимания Бонхёффером Исповеди, Преображения, и Искупления.

Вскоре Бонхёффер был переведён из тюрьмы в подвалы Гестапо.

Он, предвидя грядущие перемены в своей жизни, и высылая «Иону» Марии Бонхёффер с просьбой скопировать стих и передать друзьям, написал для неё сопроводительное письмо – простое и глубокое одновременно:

«Дорогая Мария, благодарю за верность и смелость! Ведь это – главное требование к нам. Я горжусь тобой – да и всеми своими друзьями. Читал сегодня Книгу Пророка Ионы (1, 5-12) Господь так всё хитроумно устроил, что они были не в состоянии спасти сами себя! Просто отлично! Люблю моих родителей, моих братьев и сестёр. Я всегда с вами в моих мыслях.
Нежно тебя целую!»

Таинственным образом соединяются судьбы Дитриха Бонхёффера и персонажа, которого он создал, черпая вдохновение из библейской истории про пророка Иону...

Иона воспротивился воле Бога – Бонхёффер стал нацистом.
Иона попытался скрыться на корабле от лица Господня - Бонхёффер занял престижную должность в Абвере.
Иона осознал губительность своей ошибки – осознал это и Бонхёффер.
Иона решил исправить содеянное – сделал это и Бонхёффер.
Иона схвачен – Бонхёффер арестован.
Иона казнён – и Бонхёффер.

После расправы над Ионой «море утихло от ярости своей» - после казни Бонхёффера закончилась война...

Иона, пробыв во чреве рыбы три дня и три ночи, вышел на берег и стал проповедовать – и Бонхёффер, после недолгого забвения, вернулся к нам с проповедью – в своих стихах и книгах...

Дмитрий Якубов.

---

Иоанн Дамаскин

Трудно поверить - но это не сказки.
В нашей истории выдумок нет.
Как-то, в уютном и тихом Дамаске,
Жил удивительный, смелый поэт.

Роскошь, приемы... Все чудно и мило!
Можно забыться, можно пропасть,
Если однажды душа вкусила
Славы шальную власть!

Слава и деньги - приятное дело!
Много восторгов, подруг и друзей...
Только однажды ему надоело -
Он утомился от славы своей!

***
Всполохи моря, задумчивость лилий,
Звонкий рассвет, первозданную тьму -
Он в совершенстве ваял без усилий.
Слово легко подчинялось ему.

Но к себе и к словам своим был он суров.
Поглядев на судьбу свою строго,
В самый тихий и сладостный из вечеров
Он решил что-то спеть и для Бога.

Только песня к нему почему-то не шла,
И не мог он понять, почему.
Может, жил он не так? И плохие дела
Не пускают песню к нему?..

Роскошь Дамаска утешит любого.
Только сегодня горюет поэт:
Если нет слов для Создателя слова -
Значит, и смысла в поэзии нет.

***
И потом каждый день, напряжённо, спокойно, сурово,
Находил он привычный ответ:
Если Бог не сияет из каждого слова,
Значит ты никудышный поэт.

***
Вдалеке от богатой столицы,
Схоронясь от побед и обид,
Где гостями лишь звери и птицы,
Монастырь пять столетий стоит.

Пять столетий стоит одиноко...
И смиренной молитвой своей
Озаряют небо Востока
Купола монастырских церквей.

***

Что-то не ладится нынче работа!
Каждый монах как о чуде твердит:
«К Старцу явился влиятельный кто-то,
С именем странным: «пиит».

Красочный мир улыбался вельможе...
Только пришла Благодать!
Жил - не тужил, веселился... И что же?
Хочет монахом стать!»

***

Книги, свеча... Полутемная келья.
Времени будто нет.
«Думаю, отче, что жить не умел я, -
С этого начал поэт, -

Тянет людей к изыскам слога,
Как на цветы саранчу...
А нужно - нужно писать для Бога…
Научи!
Я для Бога писать хочу!»

«Гордость бывает в смиренье одета, -
Старец ответил ему, -
Многие люди ищут света,
Но попадают во тьму.

Буря нужна, чтобы в покое
Черную рясу надеть.
В общем, решенье мое такое:
Будешь безмолвен впредь!

Станешь в молчании жить отныне...
И про стихи забудь!
Путь наш - словно путь зверя в пустыне.
Долгий, безмолвный путь».

***
В тишине и безмолвьи, как старец велел,
Пребывал он, молитву творя.
Удалясь от былых поэтических дел,
Он не тратил времени зря.

Открывал он в молитвослове
Мир сладчайшей, святой тишины.
Причащался Тела и Крови,
Что жертвою Бога даны.

И над книгой сияет лампада,
Возвещая покой небес...
Что ещё человеку надо,
Если век за окном исчез?

***
Был вельможа – стал инок смиренный,
Идущий сквозь ветер дней
С тихим сердцем, что ярче Вселенной,
С робкой верой, что мира сильней.

***

Крестьянин как-то заглянул к монахам.
Нелепый, весь оборванный, смешной.
Заглядывал в глаза с каким-то страхом.
Святым иконам клал поклон земной.

- Я знаю, - молвил, - что возможно это:
Устать от славы, денег, женских ласк...
Мне нужно, братья, повидать поэта,
Что покорил и позабыл Дамаск.

Нашёл поэта он.
Сказал поэту:
- Ты верный, ты великий дал обет.
Удела лучше не было и нету -
Когда молитвой только дух согрет.

Когда душа, в святой тиши безмолвья,
Творцу ревнует, скрывшись от сует...
На краткий миг от праведных трудов я
Дерзну тебя отвлечь, монах-поэт.

Ты знаешь, друг был у меня когда-то...
Хороший друг – такие вот дела!

И детство было – вечно, чисто, свято...
И зрелость наша честною была.

Потом расстались мы.
Семья, работа.
Иная жизнь, другие города.
И всё-таки...
В душе осталось что-то,
О чём не забываешь никогда.

А год назад, с торговым караваном,
Я посетил тот край...
Далёкий.
Мой.
Он, как старик-бродяга в платье рваном,
Лежал в песках – забытый, чуть живой.

И я спросил...
Спросил тогда о друге...
И вот узнал, что дружбы вышел срок...
Что умер он.
А где и как – в округе
Никто и вспомнить толком-то не мог.

Он дома был...
А может, был в дороге -
Устав, на землю повалился вдруг...
Лишь помнили, что петь любил о Боге
И ждал, когда к нему вернётся друг.

Послушай.
Если связан ты обетом –
Прости меня и просьбу позабудь.
А если нет – ты напиши об этом...
Ты напиши об этом
как-нибудь...

***
Рассказ его – не нов, не странен:
Возлюблен смертью мир земной.
Покинул монастырь крестьянин,
Нелепый и смешной.

Стоял монах, смотрел в окно ночное,
Духовным оком проницая тьму,
И в ясном, созидательном покое,
Ответы грезились ему.

Молитвослов в руках рассеяно сжимая,
Внимая пенью маленькой свечи,
Он вглядывался жадно в горечь Рая
И слышал властное: Довольно! Не молчи!

Неправда, что хотел ты петь для Бога,
Ведомый лишь гордынею своей!

Смиряйся, не старайся сделать много -
И пой, как можешь...
Просто...
Для людей...

***

Лики святых.
Полутемная келья.
Старец среди книг.
«Значит, понять его не сумел я», -
Думал печально старик.

Раскрыты книги, мерцают свечи...

«Как родной был он мне, старику.
Полюбил я его с первой встречи...
А теперь на позор обреку.

Монастырь – это стройность устава.
Будь к себе без поблажек строг!
На фантазии нету права!
И как он ослушаться мог?

Что-то пишет целыми днями,
Нарушая мой давний запрет.
Решено: он расстанется с нами.
Здесь безбожникам места нет.

По предательски, бестолково
Ты повёл себя, дерзкий сын!
Будет жестким наставника слово.
Бог со мной - я всегда один.

Что наделал ты, окаянный?!...»

Сном забылся усталый старик...

И в сад красоты несказанной
Перенёсся в единый миг.

Бродит он, невесомый,
Среди цветущих дерев...

И слышит такой знакомый,
Знакомый такой напев...

И девушка в светлом платье
Тогда подошла к нему.

- Послушай... Хочу сказать я,
Что обида твоя ни к чему!

Благодатное слово поэта
Станет светом для многих людей.
Будет вера поэтом воспета -
В простоте и во славе своей.

Ждёт его неземная слава
На его незаметном пути...
Он нарушил букву устава,
Чтобы главное соблюсти.

И длился блаженный миг,
И звёзды по небу плыли...
Прошептал изумлённый старик:
- Богородице Дева... Ты ли?

***
Трудно поверить - но это не сказки.
В нашей истории выдумок нет.
Как-то в уютном и тихом Дамаске
Песню о людях сложил поэт.

Разрешая сомненья, сметая барьеры,
Воскрешая сердца и рабов и царей,
Стала песнь эта словно знамением веры –
В простоте и во славе своей.

В дни побед и в часы неизбежной печали,
В век безбожья, и в век, что к Отцу устремлён -
Эта песнь…
Эти песни во храме сияли –
И пребудут во век - до последних времён.

В полумраке течёт бесконечная Лета,
Наблюдая наш мир с первых дней до седин,
И несёт по столетиям имя поэта –
Преподобный,
Святой Иоанн Дамаскин.

***

А рядом с ним, небытия на грани -
Во Свете и в блаженстве Бытия –
Плескаются в волнах друзья-крестьяне,
Хорошие и добрые друзья.
И редко вспоминается утрата,
Что в монастырь к поэту привела...

«Ты помнишь? Друг был у меня когда-то...
Он снова жив. Такие вот дела».

---

Роберт Стивенсон. Юность и Любовь - 1

Лишь раз у входа в сад тебя
Поцеловать я смог –
И за звездой ушёл, любя
Романтику дорог...

Прощай! Хочу забыть скорей
И сытость и кровать -
Чтоб краской битв, как Одиссей,
Весь мир разрисовать!

Мой кров – простор над головой...
Всему наперекор
Иду – лишь путь владеет мной!
И риска яркий взор...

На троне, на кресте, в бою,
Под радугой и без,
Я дух и тело отдаю
Под пахоту Небес.


Robert Louis Stevenson
Youth and Love: I
From Songs of Travel

Once only by the garden gate
Our lips we joined and parted.
I must fulfil an empty fate
And travel the uncharted.

Hail and farewell! I must arise,
Leave here the fatted cattle,
And paint on foreign lands and skies
My Odyssey of battle.

The untented Kosmos my abode,
I pass, a wilful stranger:
My mistress still the open road
And the bright eyes of danger.

Come ill or well, the cross, the crown,
The rainbow or the thunder,
I fling my soul and body down
For God to plough them under.

---

А смысл? Клайв Льюис

Против слишком большого числа сочинителей научной фантастики

Так для чего нас увели
За сто парсеков от земли,
Воздвигнув (главное размер)
Империи меж звёздных сфер,
Где отыскать нам суждено
Всем надоевшее давно -
Чем примитивней, тем верней:
Любовь, шпионы и злодей -
Такое б рассказать могли
Любые уголки земли?

Зачем я должен бросить дом,
Оставить мир, где мы живём,
Пройти сквозь тысячи ворот,
Где Неземное увлечёт
Мечтами, страха посильней,
Пронзительной красой своей,
И тайной, где – я сердцем знал! –
Лежит начало всех начал,
Что, кажется, прочёл насквозь –
Оно же мимо пронеслось?


An Expostulation
Against too many writers of science fiction

Why did you lure us on like this,
Light-year on light-year, through the abyss,
Building (as though we cared for size!)
Empires that cover galaxies
If at the journey's end we find
The same old stuff we left behind,
Well-worn Tellurian stories of
Crooks, spies, conspirators, or love,
Whose setting might as well have been
The Bronx, Montmartre, or Bedinal Green?

Why should I leave this green-floored cell,
Roofed with blue air, in which we dwell,
Unless, outside its guarded gates,
Long, long desired, the Unearthly waits
Strangeness that moves us more than fear,
Beauty that stabs with tingling spear,
Or Wonder, laying on one's heart
That finger-tip at which we start
As if some thought too swift and shy
For reason's grasp had just gone by?

C S Lewis

---

Три аккорда. На 10ый конкурс поэтических переводов. "The Singers".

(В порядке самоиронии).

На небе прогремел скандал,
И Бог троих Певцов послал:
Идите, дескать, к праотцам,
И что-нибудь воспойте там.

Был Первый молод, как Незнайка!
В руках златая балалайка.
Он пел – а как тут не запеть? –
Частушки про «ершей и медь».

Был с бородой Певец второй.
Веселый, статный, заводной.
Его лезгинка – вот дела! –
Три супермаркета сожгла.

Был старцем седовласым Третий.
Однажды – ох уж старцы эти! –
Такое он пропел в соборе,
Что тот собор закрыли вскоре.

Тут люди принялись гадать:
«Неужто это... благодать?!
Что это? Зов, звучащий резко?
Секретный «месседжь»? ЭСэМэСка?»

Устав, сказал Господь тогда:
«О люди! Что за ерунда?
Тут три аккорда... Иль струны?
Названья, впрочем, не важны.

Мне безразличны имена!
Певец – аккорд или струна –
Ко Мне обязан вас вести!
Утешьтесь! Вы в Раю... Почти».

Оригинал на английском - "The Singers" - и разные версии переводов, на основе которых и написана эта дружеская пародия, а также интересные споры, рассмешившие меня до глубины души и давшие материал для размышлений, - в 10м конкурсе поэтических переводов.

---

Dietrich Bonhoeffer. Кто я?

Стихотворение написано в июле 1944, после ареста, в тюрьме.

Кто я? Мне обычно говорят:
Выхожу я из дверей тюрьмы
Радостен, невозмутим, уверен -
Словно князь из собственного замка!

Кто я? Мне обычно говорят:
Часто я беседую с охраной
Дружелюбно, чётко и легко -
Словно я повелеваю ими!

Кто я? Ведь ещё мне говорят:
Я переношу свои несчастья
Улыбаясь, гордо и отважно,
Как любой, привыкший побеждать.

Но таков ли я, как думают другие?
Или я такой, кого я знаю сам?
Бьюсь, боюсь, страдаю, словно птица в клетке,
Как с петлёй на шее, жизнь ловя, хриплю...

Где цветы и краски? Птичье песнопенье?
Жажду слов душевных, близости людской.
Ненавижу злобу, униженье, рабство,
Сердце стосковалось по большим делам!
Опасаюсь я за всех друзей далёких,
И пусты молитвы, мысли и дела,
Я готов уныло с миром распрощаться!

Кто я? Тот или другой?

Я сегодня первый – но второй назавтра?
Может, оба сразу? И другим я лгу,
Притворяясь кем-то – я, позорно слабый?
Иль во мне, смешавшись, войско отступает,
После, как казалось, выигранной битвы?

Кто я? Боже Правый, вот вопрос смешной!
«Кто» – не так уж важно. Главное, я Твой!

Дитрих Бонхёффер

Wer bin ich?

Wer bin ich? Sie sagen mir oft,
ich trдte aus meiner Zelle
gelassen und heiter und fest
wie ein Gutsherr aus seinem SchloЯ.

Wer bin ich? Sie sagen mir oft,
ich sprдche mit meinen Bewachern
frei und freundlich und klar,
als hдtte ich zu gebieten.

Wer bin ich? Sie sagen mir auch,
ich trьge die Tage des Unglьcks
gleichmьtig, lдchelnd und stolz,
wie einer, der Siegen gewohnt ist.

Bin ich das wirklich, was andere von mir sagen?
Oder bin ich nur das, was ich selbst von mir weiЯ?
Unruhig, sehnsьchtig, krank, wie ein Vogel im Kдfig,
ringend nach Lebensatem, als wьrgte mir einer die Kehle,
hungernd nach Farben, nach Blumen, nach Vogelstimmen,
dьrstend nach guten Worten, nach menschlicher Nдhe,
zitternd vor Zorn ьber Willkьr und kleinlichste Krдnkung,
umgetrieben vom Warten auf groЯe Dinge,
ohnmдchtig bangend um Freunde in endloser Ferne,
mьde und zu leer zum Beten, zum Denken, zum Schaffen,
matt und bereit, von allem Abschied zu nehmen?
Wer bin ich? Der oder jener?
Bin ich denn heute dieser und morgen ein anderer?
Bin ich beides zugleich? Vor Menschen ein Heuchler
und vor mir selbst ein verдchtlich wehleidiger Schwдchling?
Oder gleicht, was in mir noch ist, dem geschlagenen Heer,
das in Unordnung weicht vor schon gewonnenem Sieg?

Wer bin ich? Einsames Fragen treibt mit mir Spott.
Wer ich auch bin, Du kennst mich, Dein bin ich, o Gott!

---

HENRY WADSWORTH LONGFELLOW. ПЕВЦЫ

На землю Вестников прислали
Воспеть веселье и печали
И, может быть, вернуть сердца
Назад, в обители Отца.

Был юным Первый Вестник Рая.
На лире золотой играя,
Скользя по рощам и лугам
Он о Мечте напомнил нам.

Был с бородою лик Второго,
На рынках он возвысил слово,
Напев, ритмичный и простой,
Легко овладевал толпой.

Был старцем Третий и последний,
Он пел в соборах за обедней,
Когда, весь в золоте, орган
Звал к покаянью прихожан.

Но люди, их услышав пенье,
«Кто ж лучше?!» - думали в смятеньи.
Вновь стычкам не было конца,
Как эхо, спор вошёл в сердца.

«Давайте, - Бог ответил людям, -
Различий в них искать не будем.
Я даровал им благодать
Пленять, учить и вдохновлять.

Они как сильных три аккорда:
В ком слух настроен верой твёрдой,
Не диссонанс расслышит в них,
А совершенство всех троих!»

Английский оригинал в 10-ом конкурсе поэтических переводов.

---

Alexander Pope. Умирающий христианин – своей душе. Новые варианты.

Друзья! Месяц назад я разместил на сайте перевод стихотворения Александра Поупа «Умирающий христианин – своей душе». Многим перевод понравился, однако были высказаны и замечания, суть которых сводилась к одному: я произвольно изменил размер стиха, использовал 5ти стопный ямб вместо 4х стопного хорея.
Сегодня я предлагаю два новых варианта перевода этого произведения. В одном размер почти соответствует оригиналу – 5ти стопный хорей, в другом – соответствует полностью.
Жду откликов!

Умирающий христианин – своей душе

Дух горит святым огнём!
Скинуть прах – мне тесно в нём!
Мысли, чувства - в круговерти.
Боль прекрасна жаждой смерти.
Тело, хватит, не борись,
Ты умрёшь – я взмою в высь!
Духи здесь... Твердят они:
«Брат! Оковы разомкни!»
Вдруг неведомая сила
Зренье, чувства притупила,
Дух лишила бытия...
Что – приходит смерть моя?
Мир бледнеет... Он исчез!
Будит очи свет небес.
Серафим даёт мне крылья...
Улетаю в мир иной!
Где же, Ад, твои усилья?
Где победа надо мной?..

Умирающий христианин – своей душе

Дух горит божественным огнём!
Скоро скину прах – мне тесно в нём!
Мысли, чувства - в странной круговерти.
Боль страшна – прекрасна близость смерти!
Тело, тщетен бой, остановись:
Ты умрёшь – дух устремится в высь.
Слышу Ангелов, твердят они:
«Дух-сестра, оковы разомкни!»
Всё объяв, неведомая сила
Скрала чувства, зренье притупила,
Дух и плоть лишила бытия...
Что, душа, пришла ли смерть моя?
Мир бледней, бледнее... Он исчез!
Я разбужен славою Небес!
Серафимы мне вручают крылья,
Я лечу всё выше, в мир иной!
Ад зловещий! Где твои усилья?
Где, о смерть, победа надо мной?!

Александр Поуп

Первый вариант перевода и английский оригинал находятся здесь:

http://www.poezia.ru/article.php?sid=66580

---

Robert Southwell. Детство Иисуса

Как Иисус взрослел 12 лет? Чернила
Бессильны рассказать об этих днях святых.
Такие жизнь Его поступки нам явила -
Не люди, Ангелы должны восславить их!
Он безупречен был, и согрешить не мог,
Небесной святостью ведомый мальчик-Бог.

Под локоном младым – познание Вселенной,
В беспечной юности - смиренье и покой,
В наивном лепете – глас мудрости нетленной,
За хрупкой внешностью – Владыка Всеблагой.
Всё лучшее Ему природа отдала,
Восполнил Бог, что дать природа не могла.

Любовь к творению была в Его печали,
И радость кротостью сияла в час утех.
Его глаза легко всё в мире проницали,
Приветствуя добро и исцеляя грех.
Любовь и праведность, Его дела, слова
Явили на земле всю святость Божества.

Роберт Саусвелл


CHRIST'S CHILDHOOD

Till twelve years' age, how Christ His childhood spent
All earthly pens unworthy were to write;
Such acts to mortal eyes He did present,
Whose worth not men but angels must recite:
No nature's blots, no childish faults defiled,
Where grace was guide, and God did play the child.

In springing locks lay crouchиd hoary wit,
In semblant young, a grave and ancient port;
In lowly looks high majesty did sit,
In tender tongue sound sense of sagest sort:
Nature imparted all that she could teach,
And God supplied where nature could not reach.

His mirth of modest mien a mirror was;
His sadness temper'd with a mild aspect;
His eye to try each action was a glass,
Whose looks did good approve and bad correct;
His nature's gifts, His grace, His word and deed,
Well show'd that all did from a God proceed.

Robert Southwell

---

90 псалом

Ты решил возвратиться домой?
Только веру с собой не забудь!
И Всевышний нежной рукой
Оградит бесконечный путь.

Слышишь? Крадётся зверь.
Приближается гнусный вой.
Но не бойся.
Просто верь:
Он будет убит тобой.

Львы беснуются у пути,
В поднебесье – древний дракон.
Тебе всё предстоит пройти:
Потому что так хочет Он.

Так решил и Отец и Бог.
Что тебе этот скрежет и визг?
Видишь – только что в муках сдох
Под ногой твоей василиск.

Если язва придёт в ночи,
Всяк на землю падёт, убит, –
Он окликнет её: «Замолчи!
Как не видишь? Сын Мой спит!»

Когда станет мир слишком плох,
За нами придёт огонь.
Но тихо скажет ему Бог:
«Лишь раба моего не тронь!»

Он прошепчет Своим о тебе,
На руках тебя понесут...
И при последней трубе
С улыбкой пойдёшь на суд.

И скажет Исайя – старик,
Вглядевшись в потоки дней:
«Когда мир бунтовал – в тот миг
Он читал из книги моей».

Свидетелей череда
Воскликнет среди руин:
«Когда мир погибал – и тогда
Он Богу был верный сын...»

Просто верь!
И подарит Господь
Святые Свои слова:
«Коль сумел ты себя побороть –
Будет ввеки душа жива!

Будешь ты созерцать Мой Свет,
Причащаясь Славе Моей.
Коль в Любовь был при жизни одет –
Из источника Жизни пей!»

---

Генри Варбуртон Ховкэс. Благодарение

Благодарим Владыку Рая,
Что новый день взошёл, сияя,
Что высшей правды торжество
Исходит от Лица Его.
Пока Его сияет Слово:
И мы Рождение Христово
В святое утро встретим снова.

Сегодня истины печать
Мы можем в Небе созерцать,
И Ангелы для нас поют,
Взывая: «Слава в вышних Богу!» -
Так вторьте ангельскому слогу!
И мёртвые подхватят из могил:
«Мир и людей Господь благословил!»

Генри Варбуртон Ховкэс

"Glory be to God on high. Peace on earth, good will to men!" – В богослужении на русском языке слова этой древней молитвы единой Церкви звучат так: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецах благоволение».

Thank We Now the Lord of Heav'n

Thank we now the Lord of heav'n
For the day-spring He has given
For the light of truth and grace
Shining from the Master's face.
Still that light is shining on:
Still the Holy Child is born
Every blessed Christmas morn.

Still His words of truth and grace
In a holier world we trace;
Still the angels' song is heard:
"Glory be to God on high."
Sing, ye angels from the sky;
Mortals raise the glad refrain,
"Peace on earth, good will to men!"

Henry Warburton Hawkes

---

Рождество

Кружит снег, туманны дали…
Всё уныло и мертво…
Но на сердце нет печали, –
Мы встречаем Рождество!

Кто постигнет тайну эту?
Бог явился во плоти,
Чтоб жестокую планету
Образумить и спасти.

---

Джерард Мэнли Хопкинс. Небесный причал

Послушница, дающая обет

Давно меня туда мечты стремили,
Где нескончаема весенняя пора,
В поля, где злобы нет, где не шумят ветра -
Лишь тихое благоуханье лилий...

Давно стремилась я туда,
Где б я штормов вовек не знала -
Лишь лёгкий плеск волны у светлого причала,
И море, тихое всегда.


Heaven—Haven

A nun takes the veil

I have desired to go
Where springs not fail,
To fields where flies no sharp and sided hail
And a few lilies blow.

And I have asked to be
Where no storms come,
Where the green swell is in the havens dumb,
And out of the swing of the sea.

Gerard Manley Hopkins, 1844-1889

---

Американские выборы. Эпитафия.

Хочется, чтоб правильно и прямо...
Только жизнь вращается, как уж:
Может, этот «правильный Обама» –
К выборам подкрасившийся Буш!

Нами правят банки и масоны...
Так надоедает иногда...
Сжечь бы эти чёртовы законы,
Сжечь бы это всё и навсегда!

Как подарок чей-то новогодний,
Мы лежим под ватой на полу...
Что ещё наврут тебе сегодня?
«Скушай всё и не противься злу»!

P. S.

Как с души очистить грязь кошмара?
Где нам отыскать такой бассейн?
Может быть, воскреснув, Чегевара,
Имя взял прикольное – «МакКейн»...

---

Вечер

Этот вечер я не отдам никому.
Он родился в моей глубине.
Боже! Что за величье Ты дал ему!
Почему подарил его мне?

Почему я так трепетно жду бытия,
Растворяясь в далёкой тиши?
Хоть бы правда, что в мире – любовь Твоя,
И прощение – путь души.

В ослепительном сердце – зарницы-слова…
В них – свершение, грусть и покой:
«Разреши мне, покуда душа жива,
Каждый миг воскресать с Тобой!»

---

Henry W Hawkes. Средь шума земного...

В разбитой надвое вселенной
Средь рокота и дыма,
Дорога к Жизни сокровенной
Давно не различима.
Но средство есть от сна земного!
Мир призрачней, бледнее...
Спокоен дух, со мною снова
Мой Друг из Галилеи.

К Нему приближусь, замирая,
Чтоб речью насладиться...
В унылом сердце – песни Рая,
В пустой душе – зарница!
Теперь и в горе и в тревоге
Его слова слышнее...
Поможет, если что, в дороге
Мой Друг из Галилеи!

Генри Варбуртон Ховкэс


Средь шума земного...
(Вольный перевод)

Среди клокотанья разъятой вселенной,
В чаду человечьего дыма, -
Надмирная весть о Любви сокровенной
Утеряна... Неразличима!
Но – знаю лекарство от ада земного...
Становиться сердце светлее,
Мой дух исцелён и утешен, – от слова
Учителя из Галилеи.

... К толпе рыбаков подойду, замирая,
Чтоб речью Его насладиться...
В усталой душе – упование Рая!
А в сердце унылом – зарница!
В смятенье и в горе, в житейской тревоге,
Я слышу Его всё яснее...
И бремя – легко! Я иду по дороге
С Учителем из Галилеи.

Генри Варбуртон Ховкэс


Amid the din of earthly strife…

Amid the din of earthly strife,
Amid the busy crowd,
The whispers of eternal life
Are lost in clamors loud;
When lo! I find a healing balm,
The world grows dim to me;
My spirit rests in sudden calm
With Him of Galilee.

I linger near Him in throng,
And listen to His voice;
I feel my weary soul grow strong,
My saddened heart rejoice!
Amid the storms that darkly frown
I hear His call to me,
And lay may heavy burden down
With Him of Galilee.

Henry Warburton Hawkes

---

Сэр Валтер Скотт. Патриот

Кто с Богом согласует все дела,
И в ком душа как будто умерла,
Кто не кричит: «Прочь из моей земли!»
В ком ярость сердца не перегорит,
И стран иных благополучный вид
Удержит вдалеке – надолго ли?
Подобное увидишь – помни впредь!
О нём не станут менестрели петь,
Могущество, богатство, знатный дом,
Отверженный, вместил в себе самом...
Живущему – и слава не далась,
А дважды умерев, он сгинет в грязь, -
И к нам вернётся через много лет –
Непонят, неутешен, невоспет.


Patriotism

Breathes there a man with soul so dead
Who never to himself hath said,
“This is my own, my native land!”
Whose heart hath ne’er within him burned
As home his footsteps he hath turned
From wandering on a foreign stand?
If such there breathe, go, mark him well!
For him no minstrel raptures swell;
High though his titles, power, and pelf,
The wretch, concentred all in self,
Living, shall forfeit fair renown,
And, doubly dying, shall go down
To the vile dust from whence he sprung,
Unwept, unhonored, and unsung.

Sir Walter Scott

---

Клайв Льюис. Метеорит

Среди холмов метеорит
Лежит, огромный, мхом застелен...
Ветрами смят, дождём залит,
Он гладок стал на вид и зелен.

Земля легко сокрыть смогла
След звёздной копоти и сажи,
Устроив лунного посла
Деталью в девственном пейзаже.

Не странно то, что мы нашли
В земных объятьях камень пленный –
Ведь каждый элемент Земли
Пришёл к нам из глубин вселенной.

Мир небом был века назад...
Из солнца части все отлиты?
Звезды ль неведомой распад
Толкнул их к нам с другой орбиты?

И капли Рая, пав сюда,
Выходит, притаились где-то...
И всюду - он сокрыт всегда -
След давний радости и света!



The Meteorite

Among the hills a meteorite
Lies huge; and moss has overgrown,
And wind and rain with touches light
Made soft, the contours of the stone.

Thus easily can Earth digest
A cinder of sidereal fire,
And make her translunary guest
The native of an English shire.

Nor is it strange these wanderers
Find in her lap their fitting place,
For every particle that's hers
Came at the first from outer space.

All that is Earth has once been sky;
Down from the sun of old she came,
Or from some star that travelled by
Too close to his entangling flame.

Hence, if belated drops yet fall
From heaven, on these her plastic power
Still works as once it worked on all
The glad rush of the golden shower.

C S Lewis

---

Эдвард Тайлор. Кто я?

Господь! Кто я такой? Я слиток золотой,
Вместилище даров? Бесценная монета?
Увы! Известен я, исследован Тобой.
Однако – не оставь молитву без ответа! –
Потоком золота дотронься чёрствой кожи,
Преобрази меня, чтоб стал я чуть дороже!

Ты отливал меня. Я некий новый сплав.
Глаза мои темны, всё скрыто пеленою...
Будь зрением моим! Я, прозорливей став,
Подобие Твоё в самом себе открою.
Коль образом Твоим назваться я достоин –
Я светлый Ангел Твой! Я Твой послушный воин!

Создай меня опять! Быть верным научи!
Из сердца смастери суровые скрижали –
Чтоб чистым золотом горящие лучи
Священных слов Твоих Твой мир благословляли!
Тогда я сделаюсь сокровищницей целой!
Стань Мастером моим - меня слугою сделай!


Am I Thy Gold?

Am I Thy gold? Or purse, Lord, for Thy wealth,
Whether in mine or mint refined for Thee?
I’m counted so, but count me o’er Thyself,
Lest gold-washed face and brass in heart I be.
I fear my Touchstone touches when I try
Me and my counted gold too overly.

Am I new minted by Thy stamp indeed?
Mine eyes are dim; I cannot clearly see.
Be Thou my spectacles that I may read
Thine image and inscription stamped on me.
If Thy bright image do upon me stand,
I am a golden angel in Thy hand.

Lord, make my soul Thy plate; Thine image bright
Within the circle of the same enfoil.
And on its brims in golden letters write
Thy superscription in an holy style.
Then I shall be Thy money, Thou my hoard;
Let me Thy angel be, be Thou my Lord.

Edward Taylor

---

Александр Поуп. Умирающий христианин – своей душе

Душа горит Божественным огнём!
Скорее скинуть прах – мне тесно в нём!
Надежды, страхи - в странной круговерти.
Ужасна боль - прекрасна близость смерти!
Природа! Тщетен бой – остановись!
Увянуть дай – чтоб устремиться в высь!
Внимаю Ангелам, твердят они:
«Сестра-душа, оковы разомкни!»...
Объяв меня, неведомая сила
Украла чувства, зренье притупила,
Дыханье, дух лишила бытия...
Скажи, душа: что, это смерть моя?
Бледнеет мир... И вот он вдруг исчез!
В моих глазах сияние Небес!
И Серафимы мне вручают крылья...
Я возношусь, всё выше, в мир иной!!
Ад! Где твои зловещие усилья?
Смерть! Где твоя победа надо мной?

---

Роберт Льюис Стивенсон. Небесный Хирург

В тот день, когда утрачу я
Восторг и радость бытия,
Когда, от сна восстав едва,
Я не исполнюсь торжества,
Когда я не сверкну в ответ,
Завидев глаз счастливый свет,
И яркие оттенки дня
Не смогут вдохновить меня –
Господь! Прошу, в пустую грудь
Мне веру и восторг вдохнуть!
Но если дух мой омертвел –
Раздвинь души моей предел,
Вскрывая кожу, грех убей –
И всё верни душе моей!

---

Джон Милтон. Сонет 18: На последнюю резню в Пьемонте

Отмсти, Господь, за кровь святых, что ныне
Погребены среди Альпийских льдов.
Они хранили свет Господних слов
Когда другие камню, как святыне,
Бездумно кланялись. Они в Твоей долине,
Как овцы пред Тобой, нашли покой и кров...
Но нрав солдат Пьемонта столь суров –
Убили всех! И кровь святых отныне,
Оставшись на холмах, взывает к Небесам.
Их прах упал, как семена Закона,
В поля моей Италии. Хоть там
Царят тираны – вера твёрже трона!
И поколения пойдут по их стопам,
Стирая в пепел стены Вавилона.

---