СПб. Сонеты к

1

Мы пробуем друг с другом говорить.
Да что там речь — мы учимся друг другу:
прощебечу какое-нибудь «фьить»,
и ты уже хватаешься за фугу,
и молнии метаешь из-под туч —
испепеляй, но по частям не мучь,
мне нравишься и в ярости, и в гневе,
когда ты в их порфиры разодет,
и то, как тьма прихрамывает вслед,
обжёгшись электричеством в припеве,
старается нас уловить в соцсеть,
пока пишу сонет громоотводу
и жалуюсь на жаркую погоду,
спрягая по привычке жизнь и смерть.

2

Куда пойдём сегодня перед сном?
Исхожено, иссказано, изжито.
Меня там нет, остался только дом,
и дом второй, как чётки из самшита,
и третий дом, как я не знаю что;
уже прохладно, тускло и желто,
тебе легко, живущему в музее,
хранящему лишь прошлое моё;
большой автобус, полный ротозеев,
у Спаса потревожил голубьё;
я вглядываюсь в поисках тепла
во что-то, что ещё не происходит,
и призрак мой из чешского стекла
одет по петроградской моде.

3

- Так что же, мы с тобою проживём
наш век не на Неве, а в этой книге?
- Пожалуй, да, читатель многоликий.
В одном ты ошибаешься — наш дом
теперь не у Невы, а на Фонтанке
(я не люблю автобусной болтанки,
куда приятней до метро пешком),
где рядом - пять минут - Давид Семёныч*,
Владимирский** — там настоятель Шмид,
пяти углов анфас благословлённый
(салон гадальный только не открыт),
и прямо перед первым этажом
(о, Чижик-Пыжик!) водку пьют подранки,
а мы дивимся чижиковой пьянке

и деревцу с единственным листком.

*Голощёкин, джазовая филармония на Загородном пр.
** собор

4

Ты весь в делах: бумаги и звонки,
по вечерам — собаки, дети, баги,
и музыка, что кормится с руки,
а ты не запрещаешь ей, бедняге,
включать вполвдоха жизнь и ностальжи —
мне много проще: жесты и стрижи.
Я слушала на днях, ты волновался
и места будто бы не находил.
«Всё хорошо» — замыленная фраза,
«всё плохо» — так не выдержит акрил,
смычок скользнёт, спружинит взгляд и струны
(уж ты-то разберёшься что к чему).
Я рада беспокойству твоему,
безумный, безымянный, безымунный.

5

Бездарно притворяясь, что читаю
Гаспарова... (Тимур Кибиров)

Бездарно притворяешься, что нем.
Когда родился ты, январский беби,
и близился советский Вифлеем
с пятиконечной звёздочкой на небе,
мне было два, я пряталась в снегу,
стараясь обойти квартет сорочий,
и будущее льнуло к четвергу
среди обычных будних заморочек,
мы с бабушкой сходили в магазин.
Тебя привили от туберкулёза
и от меня, но нет таких вакцин.
Я в дом впорхнула хрупкая с мороза
(то дом второй, что вычудил Хрущов) —
твоя, со снегирями вместо щёк.

6

То мяса нет то — колбасы и сыра...
(Генрих Сапгир)

До встречи оставалось нам полвека
всего. Тут, как назло, развал и путч,
то нет страны, то нет в ней человека,
то... впрочем, это спрячем под сургуч.
И ты — поэт, я — в музыке, всё в норме,
студенчество, картошка и морковь,
но кто бы знал, что мы не сгинем в шторме,
а переплавим бурю на любовь,
где я поэт, ты музыкант, — так странно,
и гречки с пармезаном — завались,
и новая (уже с джакузи) ванна,
одно здоровье обглодала жизнь,
и мы — в плену строптивой железы.
Есть позитив: нам не до колбасы.

7

А может быть, мгновенность — высший дар,
Господне милосердие ко смертным —
какая плоть перенесёт пожар,
раздутый открываемым конвертом
и пляшущими строчками письма
(внизу «Прощайте!», как из пистолета)?
Мы — вспышка, ветер, а потом — зима
из глубины мерцающего света.
Ну, а пока мы здесь и мы сейчас
из персти и любви, из ниоткуда,
мы открываем спрятанное в нас,
срываемся в него без парашюта,
мосты сжигаем, обрываем связь,
и нежности полны — какое чудо!

8

Выходит тишина из-под контроля.
Ты будешь ветер или просто поле
с запаханной соломой и с дождём,
с дурной вороной в тусклой вышине.
Когда ж влюбляться, как не на войне?..
Ты будешь светом, лесом, сентябрём
в кроссовках и джинсе, иконой стиля,
бузинным сном замедленных дворов
и всадником в седле автомобиля,
исполненным имён и адресов;
заботливым примерным семьянином,
прохожим, тенью, точкой, пустотой,
часами Думской башни над Гостиным
и зингеровской сферой голубой*.

*купол Дома Книги

9

И вот опять брожу по СПб,
иду к себе, в свои дворы-колодцы,
где ангел мой играет на трубе
и в паузах передвигает солнце.
А думала: всё в прошлом. Ну и ну!
Мост и направо — Карл Иваныч Росси:
я в улицу любимую сверну —
пускай меня не ищет эта осень,
не говорит: «работайте, мой друг,
не то загнётесь от великой лени,
нам с вами расслабляться недосуг»,
и на Ватрушке, высветленной вдруг
среди заморских щебетов и фени,
мой дерзкий праздник станет на колени.

10

...дорогой, уважаемый, милая, но не важно...
И. Бродский

Потому что мало быть super Star,
согревая память о нас каку-нить,
надевая ветхий репертуар,
извиваться ночью, мычать и нюнить,
по утрам зеркалить друг друга — не,
добивать риторикой без ответа,
лучше на мгновенном сгореть огне
и остаться в комнате, что без света,
оставаться светом совсем без комнат,
потому что мало, что нас запомнят
за дырой, которых тут выше крыши,
далеко в долине, на самом дне
«потому что мало, что мы напишем
соловьиным пёрышком на струне».