Сказание о Китеж-граде 4-5

4

  В ту пору враз хватились на селе:
Пропал мальчишка, в школу не приходит;
Нигде его в окрестностях не видно –
И ну давай в инстанции звонить.
Прислали из опеки к ним чинуш;
Явился тотчас сельский участковый,
И стали всем допрос чинить: где Коля,
А Прохора замучили вконец.
«Не знаю, люди добрые!» – старик
Оси́п, одно и то же повторяя,
Но тайну китежградского участья
Глубо́ко в мудром сердце сохранил.
Уехала комиссия ни с чем.
Узнали только: был пропавший в лавке,
И вышел он, как будто за артистом,
Который в гриме шастал по селу.
Киношников искали – не нашли,
Зато следы приметил участковый
У самой водной кромки Светлояра,
И вынесли решенье: суицид.
Отпел заочно Колю местный поп –
Мол, мальчик-то был сви́хнутый, их можно,
И гроб пустой зарыли на погосте
Два взятых сельсоветом алкаша.
  Владимирское стало на дыбы:
И стар, и млад – все Прохора бранили,
Толкали, если в лавку выбирался:
«Колдун проклятый! Чёртов старовер!»
Камнями в спину била детвора,
А кто-то запустил в лицо бутылкой,
Которая, о голову разбившись,
Изранила до крови старика.
«Шишо́к! Уме́ртвий! Старый бес страшно́й!» –
Кричали под окном его избёнки;
«Гореть тебе в аду! Сожжём, антихрист!» –
Пьянчуги угрожали, разъярясь.
И сбились в шайку горе-мужики,
Солярки с тракторов наворовали,
Подкрались к дому вечером однажды
И с улицы бревном подпёрли дверь.
Старик был там, молился перед сном,
В окне мерцала тусклая лампадка.
«Подохни, сволочь!» – прошипела злобно
Одна из притаившихся теней.
Солярку наплескали из канистры
По ветхим стенам Прохорова дома,
Один – окурок сплюнул на избёнку,
Другой – обычной спичкою поджёг.

  Тем временем закончил Николай
Осмотр великокитежских диковин,
Изрядно в древних храмах помолился
И много интересного узнал.
Тревога безотчётная его
За Прохора подчас одолевала,
Решился он просить-таки Зосиму
В обратный путь его благословить.
– Гряди, Никола! Господи, спаси!
Напутствовал печальный Колю старец.
– Да па́мятуй: уста храни – безмолвствуй,
О Китеж-граде истину таи́.
А коли к нам восхо́щеши во град
Ты сы́знова, на брег, Никола, ше́ствуй
И к Богу над зерца́лом Светлояра
Молитву с воздыха́ниями рцы.
Гряди! Земную персть облобызай
И, паче жизни возлюби́в едину,
Взалка́й оба́че сладости безмерной
Бо суть она земнаго бытия;
Слезами твои очи омочи́,
Поне́же в сре́тенье том ликовству́я,
Достойно есть прера́достно взрыда́ти,
И о́ны слезы пу́ще возлюби!

  На том, приняв для Прохора поклон,
Со старцем и с другими распростившись,
Отправился в обратную дорогу,
Печаль неся на сердце Николай.
Он с Китежем сроднился, словно сын,
Но совесть, не дававшая покоя,
Звала его вернуться в мир привычный
И Прохору священный долг отдать.
С собой ему вручил Зосима хлеб
С наказом: не вкушать до возвращенья,
Но только в доме свёрток распечатать
И с дедом лишь гостинец разломить.
«Бди, сыне, – старец Коле толковал, –
Коль хлеб тако́йжде яко зде пребудет –
Восстанет Китеж скоро от забвенья.
А коли несть, то токмо Белый Царь
Сей град из бездн безвестных воззове́т.
Яви́тся прежде праведник саровский,
Из мертвых правды ради воскреше́нный,
А та́мо – у́зришь Китеж в небесех.»

  Об этом и о прочем, что познал
Раздумывая, Коля воротился
В село родное ранним свежим утром:
Два месяца, как пара дней, прошли.
Глядел, не понимая, на селян,
Неистово крестившихся при встрече,
Здоровался и шёл себе, как раньше,
К своей избе, где с Прохором он рос.
Но что такое: дом сгорел дотла!
Руины обожжённые и пепел.
Воро́ны обживают пепелище,
И ветер разметает в нём золу.
«О, Господи! – схватился Коля, – дед!
И где ж теперь искать мне горемыку?
Пойду спрошу, где Прохор мой приткнулся»
И стал соседей рядом обходить.
Никто на Колин стук не отвечал,
Как будто вымер сразу весь посёлок.
Вернулся Коля вновь на пепелище:
Оставил, может, знак ему старик?

5

  Ноябрь стоял на редкость хмурый, злой,
Совсем закоченел упрямый парень,
Но пядь за пядью следовал он дальше,
Пока границы гари не достиг.
Замёрзшей, посиневшею рукой
Нащупал он в золе предмет знакомый:
Тяжёлый крест из тёмного металла,
Который на груди носил старик,
И вот, в конце концов, собравшись с духом,
Он выгреб всё, что Прохором звалось.
Сложил останки горкой, сверху – крест,
Сел подле на обугленные брёвна
И, голову зажав свою руками,
Раскачиваясь, диким волком выл.

  Явился участковый через день,
Подсунул Николаю протоколы:
Мол, подпиши, что пьяный заблудился,
А место в общежитии найдём.
Но Коля – ни в какую! «Вы за что,
За что сожгли живого человека?!»
«А не́ча было чёрт-те где шататься!

Автограф ставь и топай в сельсовет!»
Не смог сдержаться юноша, в слезах
Воскликнул он: «Я в Китеж отлучался!
Я там...»  – и речь его в момент пропала:
Как рыба открывал он горький рот.
«Совсем тебя колдун замордовал, –
Жалея парня, буркнул участковый. –
Ну, ладно, завтра снова я приеду,
А ты пойди, хоть водки-то хлебни:
На́ сотню, хватит горло промочить,
Но завтра – чтоб как штык! И всё подпишешь!»
И сунув Коле деньги, удалился.
  Побрёл на дымовище Николай:
Он там в саду останки схоронил –
Убогой вышла дедова могила,
И всё, что называлось раньше домом,
И жизнью человеческой звалось –
Во прах легло. И понял Коля вдруг:
На свете нет ему отныне места,
Лишь в Китеже теперь его родные,
И Родины тепло не здесь, а – там.
Внезапно вспомнил парень о дарах,
Что с ним послал для Прохора Зосима:
К земле ноябрьской пал в земном поклоне,
А после сел, чтоб деда помянуть,
И свёрток из-за пазухи достал,
Расшитые с краюхи снял покро́вцы,
Но вместо хлеба – камень обнаружил,
И с тем для Китеж-града Божий сказ...

 

  На дедов крест хлеб-камень положив,
Ни с кем в селе проститься не желая,
Пошёл иззябший парень через чащу,
От голода и горя чуть живой.
Дойдя до Светлояра, как во сне,
Он рухнул перед ним, беззвучно плача,
Не в силах ни на крик, ни на молитву –
Едва ко смерти мысленно взывал.
Не ведал Коля времени и ждал,
Когда биенье сердца прекратится,
И чудились ему то песнопения,
То китежских церквей колокола.
  Нежданно кто-то тронул за плечо,
Затем его неведомая сила
Как будто подняла и положила
В тепло, и снилось Коле: он плывёт
На струге, волн бескрайность бороздя.
Из сил последних он приподнял веки:
Кругом белели плотной пеленою
Летящие навстречу облака;
Подобно лебединым, два крыла
Белёсый воздух с шумом рассекали,
И лик увидел Коля над собою
Такой красы, что слов нет – описать!
Струился свет печальный из очей,
Могучие несли парнишку руки
К сияющим сквозь небо куполам.

  За веком век летит, за годом год:
Не пробил час арха́ики великой;
Неправда погребла Святую Русь,
Покрыв неистребимой спорыньёю
Поля и веси, грады и леса;
Анто́ниев огонь пылает в душах,
Распятая последней, гибнет песнь,
и смерть в ночи играет на свирелях.
  Венцы и ба́рмы, фе́рязьная злать,
Медянка-ярь, сребро и хризопра́зы,
Вкрапленья сердоли́ковых рябин,
Бухарских тканей блеск и аксами́та, –
Всё смёл эпохи ветер-листодёр.
Нептичная, нерыбная стоит,
Незверная Россия, нелюдская.
  Когда ж доспеет русская судьба
И в свод небес прольёт громокипящий,
Опомнившись, созвучный Богу плач?
Но солнце в чешуе кольчуги бранной
По срубам келий и по тайникам
Напрасно рыщет в поисках достойных
И в щит свой ударяет булаво́ю.
  Поло́сынька родимая тиха:
Одна цветёт предчувствием спасенья,
В медвяных рос лазоревой златни́це
Куде́сной книги вещий чтёт глагол:
Сквозь синь-туман заря заколоко́лит,
Восстанет Китеж-град Святой Руси
В калиново-хрустальном осия́нье
Над бездною всемирной маеты.

2015

Любовь Березкина (Вирель Андел), 2023

Сертификат Поэзия.ру: серия 3044 № 173067 от 07.02.2023

0 | 2 | 138 | 23.03.2023. 04:48:29