На фронте без особых изменений

* * *

В синем небе стало тесно
от пасхальных куличей.

Все воскреснут, все воскреснут:
мой, и твой, её, ничей.

И с оторванной рукою,
и с раздробленной ногой,
исходивший Луговое,
и рождённый в Костромской.

Целы все и будь здоровы:
Влад, Серёга, брат, и сват,
и глаза их васильковы,
в белой кипени их сад.

Даже мёртвая синица,
что попала под обстрел,
тоже может воскреситься,
залетая за предел.

И сухой тысячелистник
расцветает, как живой:

половина – в этой жизни,
а другая – в жизни той.


* * *

На фронте без особых изменений.
Цветёт сирень, каштаны тянут свечи, –
весна вошла в состав подразделений
от Закарпатья до Замоскворечья.

Порадовал залётный соловьишка,
и, если б не вдали – как эхо – взрывы,
то было бы для нас, наверно, слишком,
пока здоровы, молоды и живы.

Сержант ругал: «Вы, – говорил, – герои
у сиськи мамкиной», я вспомнил: лето,
и мамино лицо ко мне большое
обращено из времени и света.

Потом в её лицо вонзались пули,
и я с трудом нашарил трёхлинейку,
а мать запела: «Прилетели гули ...»,
и дождик бросил медную копейку.


* * *

«Ветрено, – ты говоришь мне, –
снился тревожный сон:
снег заметает вишни,
веет со всех сторон;

падает в руки мёртвый,
тёплый ещё скворец;
словно рисунок стёртый,
бродит в саду отец;

– Пчёлы, – кричу я, – пчёлы!
но он не слышит, нет,
простыни, словно чёлны,
медленно тонут в снег,

тонут шесты, верёвки,
вишни, отец, и печь,
в небе стучат подковки,
словно чужая речь;
с криком проснувшись, мальчик
долго зовёт отца.»

Ветер молчит и плачет
чистым листом лица.


* * *

Вот круглая прореха в облаках –
как горлышко незримого кувшина,
незримый Бог держал кувшин в руках,
но выпала небесная пружина,
и пролилось на скатерть молоко,
замедленно стекая по стакану,
и было безысходно и легко
внимать себе, разлуке, Иоганну,
траве – как ветру, ветру – как траве,
и лошади, склонённой над водою,
и слушать волны в чьей-то голове,
отдавшись их ритмичному покою,
и выходить из дома, как из сна,
зажав свой рот с новорождённым криком,
когда сказали: началась война,
и черепок фарфоровый запрыгал.


* * *

Что-то ещё напишется,
что-то наворожится
и с ветчиной яичница,
и со звездой криница.

Что-то ещё нашепчется,
взвоется по-собачьи,
и тишина-ответчица
взгляд обратит незрячий.

Может, весна закончится,
с левой ноги начавшись.
Нежность и одиночество –
лучшее, что на чаше.

Что-то ещё останется,
что-то ещё найдётся –
кот на скамейке, пьяница,
женщина у колодца.


* * *

Скоро, может быть, люди исчезнут,
ничего не заметит природа,
я сказала бы: «это не честно»,
если бы не людская порода.

И свободные плети растений
будут спать на подушках атласных,
выйдут новые звери из тени
и ужасно взревут, и прекрасно.

Жить бы им до скончания века,
но, томясь от любви и от скуки,
Бог опять соберёт человека
из мечты, из упрямства и муки.

И пойдёт всё сначала по кругу,
как в дурном колдовском привороте.
Я сказала б: «любите друг друга»,
но ничто не в новинку в природе.

2022

Любовь Березкина (Вирель Андел), 2022

Сертификат Поэзия.ру: серия 3044 № 167307 от 29.04.2022

0 | 2 | 380 | 23.03.2023. 04:15:34