Сюжет знаком

Странный такой коллаж, Любовь.
Т.е. я мысль улавливаю, наверное...
Но вступление нравится больше.
В нём есть органика.
Она была уже изрядно
дезабилье..листвой своей
в окно большие клёны жадно
тянулись к ней..тянулись к ней..
Визуально - соединяется гармония с жутью в библейском сюжете.. Новостной формат не точно монтируется с красотой библейской жути. Субъективно - природа разная.

- дауш, дауш... в свете этого всего не могу не повторить слова бессмертного тов. Сухова - хотелось бы ещё немного помучиться...

Здравствуйте, Яков. Мысль не крамольная, а верная.
Спасибо за Рильке, мне близка его поэзия. И да, надежда есть, была и будет, куда ж без неё?

      «Как многоярусные соты, дымился и шумел и жил Город. Прекрасный в морозе и тумане на горах, над Днепром. Целыми днями винтами шел из бесчисленных труб дым к небу. Улицы курились дымкой и скрипел сбитый гигантский снег. И в пять, и в шесть, и в семь этажей громоздились дома. Днем их окна были черны, а ночью горели рядами в темно-синей выси. Цепочками, сколько хватало глаз, как драгоценные камни, сияли электрические шары, высоко подвешенные на закорючках серых длинных столбов. Днем, с приятным ровным гудением бегали трамваи с желтыми, соломенными пухлыми сидениями, по образцу заграничных. Со ската на скат, покрикивая, ехали извощики, и темные воротники — мех серебристый и черный, — делали женские лица загадочными и красивыми.

     Сады стояли безмолвные и спокойные, отягченные белым, нетронутым снегом. И было садов в Городе так много, как ни в одном городе мира. Они раскинулись повсюду огромными пятнами, с аллеями, каштанами, оврагами, кленами и липами.

     Сады красовались на прекрасных горах, нависших над Днепром, и уступами поднимаясь, расширяясь, порою пестря миллионами солнечных пятен, порою в нежных сумерках царствовал вечный Царский сад. Старые сгнившие черные балки парапета не преграждали пути прямо к обрывам на страшной высоте. Отвесные стены, заметенные вьюгою, падали на нижние далекие террасы, а те расходились все дальше и шире, переходили в береговые рощи, над шоссе, вьющимся по берегу великой реки, и темная, скованная лента уходила туда, в дымку, куда даже с городских высот не хватает человеческих глаз, где седые пороги, Запорожская Сечь, и Херсонес, и дальнее море.

     Зимою, как ни в одном городе мира, упадал покой на улицах и переулках и верхнего Города, на горах, и Города нижнего, раскинувшегося в излучине замерзшего Днепра, и весь машинный гул уходил внутрь каменных зданий, смягчался и ворчал довольно глухо. Вся энергия Города, накопленная за солнечное и грозовое лето, выливалась в свете. Свет с четырех часов дня начинал загораться в окнах домов, в круглых электрических шарах, в газовых фонарях, в фонарях домовых, с огненными номерами, и в стеклянных сплошных окнах электрических станций, наводящих на мысль о страшном и суетном электрическом будущем человечества, в их сплошных окнах, где были видны неустанно мотающие свои отчаянные колеса машины, до корня расшатывающие самое основание земли. Играл светом и переливался, светился и танцевал и мерцал Город по ночам до самого утра, а утром угасал, одевался дымом и туманом.

     Но лучше всего сверкал электрический белый крест в руках громаднейшего Владимира на Влидимирской горке и был он виден далеко, и часто летом, в черной мгле, в путанных заводях и изгибах старика-реки, из ивняка лодки видели его и находили по его свету водяной путь на Город, к его пристаням. Зимой крест сиял в черной гуще небес и холодно и спокойно царил над темными пологими далями московского берега, от которого были перекинуты два громадных моста. Один цепной, тяжкий, Николаевский, ведущий в слободку на том берегу, другой — высоченный, стреловидный, по которому прибегали поезда оттуда, где очень, очень далеко сидела, раскинув свою пеструю шапку, таинственная Москва.»

М.А. Булгаков «Белая гвардия»