Лалла Рук Гл.III Обожатели Огня (08) (Т.МУР)

(продолжение)

LXXI. Всё то, что нас не убивает,

В нас только силы умножает.

Очнулась дева. Где она?

Как странно всё переменилось,

Всё та же плещет в борт волна,

Но борт не тот, не та открылась

За бо́ртом бухта, что ждала

Наследницу Али Гассана.

Как удивительно и странно

Ей показалось, что спала

Она не в те́ни павильона,

Не в свежем вздохе опахал,

А на пайолах галиона,

Под шалью вместо покрывал,

И бриз над нею шевелил

Ткань обессиленных ветрил.

 

LXXII. Чредою свет идёт за тенью,

Покой – награда за терпенье.

Поодаль несколько бойцов,

Утомлены ночною битвой,

Нашли покой в конце концов

В объятьях сна и за молитвой.

Цветок, проросший на меже,

Не верь обманчивой погоде,

Пусть нет гармонии в природе,

Но есть гармония в душе!

А где же блеск дамасской стали?

Где хоть один мелькнёт тюрбан?

У этих воинов едва ли

В руке заблещет ятаган…

И цвет мятежный их одежд

Не оставлял в душе надежд.

 

LXXIII. Все были, как один, одеты

В плащи и желтые жилеты, [66]

Гебрийский пояс овивал

Тела керманских ратоборцев,

Кинжал за поясом торчал,

Венчая дикий образ горца.

Всё ясно ей – исхода нет,

В груди у Гинды сердце стыло,

Она в плену, здесь всё - постыло

Один из них – но кто? – Гафед.

Чудовище, исчадье Ада,

Немилосердный Ангел Тьмы,

Его пылающего взгляда

Араб страшился, как чумы.

Он страшной тенью чёрных крыл

От Человека Бога скрыл.

 

[66]- отличительной чертой одежд мятежников-гебров были желтые цвета и кожаные пояса.

 

LXXIV. Гафед – как во языцех притча -

Сатрапа дочь – его добыча,

Его сподвижники, бойцы,

Страшны, угрюмы и понуры,

Все - гебры, горцы, гордецы,

И все – враги, и все – гяуры…

Но страх в себе преодолев,

Она дугою бровь прогнула

И взгляд такой в бойцов метнула,

Что тот, который не успев

Глаз отвести от дерзкой девы,

Смутившись, взгляд потупил свой.

Не выдержав напора гнева,

Кивнул в поклоне головой -

Должно быть, он отлично знал,

Кого сей взгляд средь них искал.

 

LXXV. И вдруг – сигнал. Одно мгновенье.

Внезапно всё пришло в движенье.

Гребцы на вёсла налегли

Зерцало вод единым взмахом

Разбили вдребезги. Гребли

К юдоли дьявольской без страха,

Туда, где под угрюмый свод

Влекла их в сень скалистой шхеры,

Во чрево жуткое пещеры,

Пугающая воля вод.

Туда, где в логове  изгоев,

На полдороге до Небес,

Ни сна не зная, ни покоя

Готовя варварскую месть,

Пожар гордыни раздувал

Покорный дьявола вассал.

 

LXXVI. В смятенье Гинда и тревоге

Вступала в мрачные чертоги.

Проникнуть в сей кромешный ад

Едва ли смертному по силам,

И Гинду страх тянул назад,

Во тьме ей виделась могила,

И там, укутавшийся тьмой,

У преисподней на пороге,

Куда Араб не знал дороги,

Возник протяжный дикий вой.

Но духом твёрд, на судне каждый,

Знал свой маневр, никто не ждал

Команды, повторённой дважды,

Ветрила – прочь, вот запылал

Смолёный факел, осветив

Фарватер. Весла осушив,

 

LXXVII. Гребцы вели неторопливо

В бурлящую струю прилива

Свою послушную ладью.

Она скользила в сумрак грота

Путём,  которым к забытью,

Минуя Вечности Ворота,

Шли духи павших на покой,

В обитель, где их привечая,

И след за ними замывая

Невнятно шепчущей волной,

Ждала, сгорая в нетерпенье,

И пожирая душный мрак,

Святая тайна погребенья -

Неугасающий маяк,

Что путь к свободе освещал

И слабым силы возвращал.

 

LXXVIII. А над строптивыми волнами

Стеною встал прибрежный камень

Ладья тотчас пустилась в пляс

На волнах, вспученных за бортом,

Прыжком на скалы забралась

Бойцов швартовная когорта.

На кнехт гранитный намотав

Концы, сноровисто и споро,

Они смирили буйный норов,

Как под уздцы ладью приняв.

Чуть свет дневной – и приоткрылась

Гафеда тайная тропа

Но нет… То Гинде только мнилось,

Она вдруг сделалась слепа -

Повязки чёрной полоса

Легла ей плотно на глаза.

 

LXXIX. О, Солнце – вечный кладезь света

Тобой весь мир, вся жизнь согреты,

Дари часы блаженства нам.

Нет большей радости и счастья,

Чем пить лучей твоих бальзам,

Забыв о бедах и напастях.

Усилием могучих спин,

Как пёрышко попутным ветром,

Купая Гинду в солнце щедром,

Из шкур и копий паланкин

Легко летел по голым скалам,

И дева чувствовала как

Светило ей лицо ласкало,

Развеяв в клочья тьму и мрак,

Хотя повязка на глазах

Рождала в сердце липкий страх.

 

LXXX. Она не видела, но знала

Что круто вверх тропа бежала

По лабиринту между скал,

Сквозь бурелом трескучих сучьев,

Где леопард подстерегал

Добычу на скалистой круче.

И если горный сход пород

Был чем-то схож с живою дичью,

За камнем, словно за добычей,

Срывался камнем глупый кот.

…то, вдруг, гиена простонала…

…то ревом устрашал прибой…

…то отдалённый крик шакала

Метался эхом под горой…

Она не видела, и ей

Казалось всё сто крат страшней.

 

LXXXI. Её фантазии при этом

Рождали жуткие сюжеты.

Что это было? Страшный сон

Сковал её? Но голос этот …

Был словно музыка и он

Звучал как гимн тепла и света,

Согретый сердцем и душой:

«Не бойся, милая, не надо,

Любовь моя, моя отрада,

Я рядом, я всегда с тобой!»

Она всё чувствует, всё слышит

И пьёт желанные слова,

Ей этот голос послан свыше,

Он так исполнен волшебства,

Так узнаваемо-медов,

Один средь тысяч голосов.

 

LXXXII. А голос своего героя

Ей слышен и в горниле боя.

Скорее трели соловьёв

Вниманьем роза не отметит,

Чем сердце на любовный зов

Другому сердцу не ответит.

Он рядом. Дело – в пустяке,

Для счастья нужно так не много,

Однако, радость и тревога

Идут вдвоём - рука в руке -

Узнав, что Гинда – дочь тирана,

Виновника несметных бед,

Дитя кровавого Гассана,

Как поведёт себя Гафед?

Вдруг станет преступленьем вновь

Её запретная любовь?

 

LXXXIII. И не вкусит ли чашу гнева

Любовник аравийской девы?

Кому дано сдержать клинок,

Замахом брошенный за плечи?

Клинок уже однажды смог

Отведать крови человечьей!

Кто отведет удар отца,

Который движим чувством мести,

Эмира оскорблённой честью

И беспощадностью бойца?

«Храни, храни его, о Боже,

Я за любовь и жизнь отдам, 

И сердце, и надежду тоже

В слезах сложу к Твоим ногам!

Я верую, великий Бог,

Ты будешь милостив и строг!»

 

LXXXIV. «Лишь бы остался мой любимый

В сраженьях целым-невредимым,

Позволь поверить Небесам

В мои раскаянные слёзы,

На склоне лет пусть сердца храм

И пуст и хладен станет. Грёзы

Любви угаснут и лишив

Меня неугасимой прежде,

Но в жертву отданной надежды,

В залог спасения души.

Храни, Всевышний, наши души,

У нас теперь одна судьба,

И если гнев на нас обрушишь,

Что ж, он – Твой раб, а я – раба…

И жизнь, и гибель станут нам

Одной судьбою - пополам.

(продолжение следует)

Трояновский Игорь Дмитриевич, поэтический перевод, 2021

Сертификат Поэзия.ру: серия 64 № 164522 от 26.11.2021

1 | 2 | 497 | 19.04.2024. 15:02:40

Произведение оценили (+): ["Сергей Шестаков"]

Произведение оценили (-): []