Лалла Рук Гл II Пери и Ангел (03) (Т.МУР)

%d1%8f%d1%8f %d1%8e014

XXXVIII. Менял окраску окоём,

И траур ночи ярким днём

Сменился. И в Эдема двери,

Вновь, воспарив, стучалась Пери,

Неся согретый на ладони,

Подобно яхонту в короне,

Любовный вздох в предсмертном стоне.

Уж ветерок от трона Аллы

Трепал ей кудри. Губ кораллы

Испить готовы были сок

Эдема, вечности глоток...

 

 XXXIX. Но, ах! Простыл надежды след,

Ответил снова Ангел: «Нет!

Сей вздох любви самозабвенной,

Высокой, преданной, нетленной

На Небесах уже услышан,

Твой Дар святой прекрасен, пышен,

Но ключ от врат веленьем свыше -

Скромней, и скрыт он глубже много

В душе людской. А в сердце Бога

Сокрыт и глубже во сто крат

Замок от сих священных Врат».

 

 XL. И вновь с заоблачных высот

Стремила Пери свой полёт,

К роскошным розам Суристана [ 8 ]

К седым глава́м вершин Ливана,

К полям, цветущим беспрестанно,

Чей знойный, приторный простор,

Казалось, спал в подножье гор.

 

[ 8 ] - Сирия

 

 XLI. Любой, кто с птичьей высоты

Взглянуть сумел, тот красоты

Не смог бы не увидеть этой,

Земли в вуаль садов одетой,

И ярким солнцем разогретой,

В гнетущем бремени плодов

Близ рек прохладных берегов.

 

 XLII. На месте храмов, средь руин,

Мильоны искр с кишащих спин

Блескучих ящериц слетали,

Казалось, храмы оживали,

И стаи голубей взлетали

Со скал, воркуя и кружась,

Сполна полетом насладясь.

 

 XLIII. Как ярок и причудлив был

В бесслезном небе блеск их крыл,

Как будто радуга-игла

На небе Персии ткала

Ковёр. И в нём переплела

И упоительный полёт,

И Палестины дикий мёд,

 

 XLIV. В долинах собранный пчелой,

Пахучий, сладкий, золотой,

Которого и ныне по́лны

Святого Иордана волны,

И соловьиной рощи звоны -

Высоких трелей стройный хор,

Как бисер, завершал узор.

 

 XLV. Но скорбен Пери чистый лик,

Ей даже солнца яркий блик

Не мил. Она ему не рада,

Её пугает эскапада

Теней от строгой колоннады,

Которой Солнцем подчинен

Неумолимый ток времён [ 9 ]

 

[ 9 ] -  имеется ввиду башня Солнца в Баалбеке.

 

 XLVI. Не здесь ли ей искать ответ,

Где скрыт священный амулет

Который только тронуть стоит,

Он душу грешную омоет,

И тайну то́тчас же откроет -

В земле ли, в море ей искать

Божественную благодать?

 

 XLVII. Её влёк жадный интерес

Туда, где жаркий глаз Небес,

Лучась, за горизонт садился,

И дивный аромат струился

Сквозь диких роз густые кущи,

И там, среди кустов цветущих,

Резвилось (Боже всемогущий!)

Дитя, наивное, святое,

Оно за юркой стрекозою

Тянулось пухленькой рукой,

Как за порхающей звездой.

 

 XLVIII. Но, утомясь своей игрой,

С разгорячённой головой

Малыш улегся, отдыхая,

В тень розовых кустов, у края

Тропы, где бил источник хладный.

Горячий, взмыленный изрядно,

Конь вздыбился, заржав надсадно,

И, спешившись, ездок, без слова

К воде припал, взглянув сурово

На розового малыша,

Сжав рукоятку палаша.

 

 XLIX. Под Солнцем, к ужасу Творца,

Страшнее не было лица.

Жестокость и угрюмость вместе -

Подобие гремучей смеси,

Оно как туча грозовая,

Во мраке искры высекая,

Внушало страх. Глаза, сгорая

Жестокой ненавистью к людям,

Кричали нагло: «Да, подсуден!

Да, сеял кровь, огонь и страх!

И плоть поверг в истлевший прах!

 

                        L

 

Да, клятвы нарушал легко,

Детей, сосущих молоко,

Вкушать заставил изощрённо

Кровь матерей, мной умерщвленных.

Да, в алтарях церквей разврату

Я предавался, мне, солдату,

Платили щедро, камни, злато...

А осудить меня кто сможет?

Пусть Бог, иль Черт тому поможет!

Иным дана иная стать,

Моя дорога - убивать!

 

 LI. Но роз вечерний аромат

Смягчил злодея дикий взгляд.

Эфес клинка рукой сжимая,

Стоял он хмуро размышляя.

Под взглядом мальчика светлее

Казался страшный лик злодея,

И светоч, среди ночи тлея,

Из глубины души безбожной,

Пробрался робко, осторожно

Сквозь кровь и грязь, позор и срам

К забытым, светлым берегам.

 

 LII. День угасал, уж не пекло,

Склоняя к западу чело,

Усталый Дух огня и света

Дал знак, и тут же с минарета

Глас муэдзин подал призывный,

Тоскливый, звонкий и надрывный,

Намаза спутник заунывный.

Мальчишка по́днялся из тени

И, опустившись на колени,

Святое имя произнёс,

И руки к небесам вознёс.

 

 LIII. Злодей задумчив стал. Пред ним

Склонил колени херувим,

В чьих рыжих ку́дрях ярче злата

Огнём плескался нимб заката.

И в этот миг виденья зыбкий,

Злодей подобие улыбки

Вдруг выдавил и чувств избытки,

Забытых, спрятанных в тиши

Глубинных недр его души

Слезой наполнили глаза,

В них отразились небеса,

 

 LIV. Весь в пламени закат и тишь,

И этот розовый малыш...

Пред драматизмом этой сцены

В поклоне низком Мельпомена

Склонилась. Память яркой искрой

Сквозь годы жизни неказистой

Стремглав неслась погоней быстрой

За светлым днём, росой омытым,

С молитвой на устах прожитым.

Час покаяния настал

И грешник тихо прошептал:

 

 LV. «Ведь было! Это был не сон!

Я был ребёнком, как и он,

Лицо ещё не знало бритвы,

Но знал я как шептать молитвы,

И на заре, и на закате,

Тогда не мог я убивать и

Осквернять. (С какой бы стати?)

Но позже... Черт меня попутал...

Потупил взор. Ещё минута -

Безбожник на колени встал

И исступленно зарыдал.

 

 LVI. О, свежесть покаянных слёз!

Раскаянья апофеоз!

В них мудрость искупленья льётся,

Лишь через них и познаётся

Прозренья, очищенья радость,

Вкусить сих слёз и соль и сладость

Смог только тот, кто грязь и гадость

Греха познал и ужаснулся

И к жизни праведной проснулся.

Сих слез целительный бальзам

Рассеял грех, позор и срам.

 

 LVII. Так, к Богу души обратив,

Земле колена преклонив,

Злодей и праведник молились.

Лучи заката золотились

Над виноватым и невинным,

А в небе празднично и чинно,

Торжественным, высоким гимном

Трубили Духи восхищенно -

Триумф заблудшей, но прощенной

Души. И пламенный закат

Был точно знак от Райских врат!

 

 LVIII. Как был торжествен и велик

Небесной благодати лик!

Вот чудо-ключ - одно мгновенье,

Души раскаянной движенье,

Раскрыл пред восхищенной Пери

Кристальные Эдема двери.

Секрет был прост - он только в Вере!

Любовь и Доблесть, без сомненья,

Всегда достойны поклоненья,

Но только Вера укрепит,

Вернёт, спасёт и сохранит!

 

 LIX. Всё остальное - суета!

Открыты Райские врата!

Прощайте радости земные,

Леса и воды голубые,

Земные горести и страсти,

И зыбкое земное счастье...

Всё здесь у времени во власти.

Мой праздник там, где правит вечность,

Где жизнь уходит в бесконечность,

У трона Аллы - благодать!

Но, вот, земная быстротечность...

Её мне будет не хватать!

 

Я буду по Земле скучать...


(конец второй главы)




Трояновский Игорь Дмитриевич, поэтический перевод, 2017

Сертификат Поэзия.ру: серия 64 № 129179 от 22.08.2017

1 | 3 | 1219 | 28.03.2024. 19:07:11

Произведение оценили (+): ["Сергей Шестаков"]

Произведение оценили (-): []


Как всегда легкий хороший стих. Но вот использование рифмоидов, например, 

кущи, - цветущих, изощрённо - умерщвленных.


где одно слово с согласной а другое без неё, не совсем здорово. Для оригинальной поэзии - вполне годится. Но поэзия романтиков построена на точных правильных рифмах. Потому классическую поэзию надо переводить классической поэзией, классической рифмовкой. Рифмоиды сразу бросаются в глаза.


Успеха,

Александр, не могу с Вами не согласиться, точная рифма – отличительная черта романтиков, современников Мура. Однако, воспроизвести такой текст, выдержав его вцелом в стиле традиции XVIII века – задача для меня неподъёмная. Создание такого текста требует если не чапыгинского, то по крайней мере, питиримовского владения архаичной лексикой, да, впрочем, и ещё многих «фишек», мне, к сожалению, неподвластных. Поэтому мои робкие попытки подражания такому стилю – есть не что иное, как стилизацмя. Да и применение точных рифм таит в себе соблазн сбиться на рифмы т.с. отглагольные, что, согласитесь, тоже не здорово. А ведь, ими грешил даже Пушкин…Поэтому принимая Ваше замечание, я править текст не стану.

 

Т.И.

Уважаемый Игорь,


стилизовать под XVIII век русский перевод не надо, даже вредно. Язык романтиков - это уже устоявшийся современный английский язык без всяких архаизмов. Даже язык Драйдена уже почти современный. В отличие от русского языка, который устоялся, может, только в поэзии позднего Пушкина и Лермонтова. 

Речь идёт не о стилизации, а о правилах стихосложения при переводе. Речь о поэтических особенностях. Рифмоиды - это свойство нашей русской оригинальной поэзии. Но обычно при переводе стараются рифмовать таким же типом рифм, как в оригинале. Я редко встречал рифмоиды в переводной поэзии. Их почти нет. Только в самом крайнем случае они используются. 

Я не призываю что-то менять, кроме явных ошибок. Я просто сообщаю факт :) На будущее, если Вам это нужно. 


Успеха