"Иван Алексеевич слушает Баха..."

*   *   *

 

Иван Алексеевич слушает Баха,

Вливая музы́ку в отверстое ухо.

Становится тесной и влажной рубаха,

Взмывает метель тополиного пуха,

Размеренно катятся черные ноты,

В ручье соревнуются клекот и пенье:

На мелях – стаккато, на плесах – длинноты,

Басовая поступь, простые ступени.

Во всем инженерная стройность, система –
Обманчива легкость колонн и фронтона,
Где математически точные темы

Друг к другу подогнаны до полутона,

До камешка-скрупула, зернышка-грана;

И тут же, графической точностью вея,

Тончайший рисунок выводит сопрано

В двенадцатой части «Страстей по Матфею».

А рядом, за дверью, во мгле коридора

И как бы за рамками данного действа,

Стоят участковый, чувак из «конторы»,

ОМОН, террористы, патруль нац.гвардейцев,

Глава ТСЖ, депутатша-корова,

Ведущий «Вестей», рефери референта,

Две-три проститутки, соседка Петрова,

Пиарщик, живущий на гнойную ренту,

Пять троллей, четыре барачных придурка,

Начальник отдела, куратор проекта,

Подссученный мент, подментованный урка

И с экстрасенсорными данными  некто –

И все они жаждут ввалиться к Ивану,

Вручить, залечить, уличить как еврея,

Устроить Ивану кровавую ванну,

Нассать ему в суп, заразить гонореей,

Навешать лапшу, развести на бабосы,

Повесить статью, раскровить ему морду,

Оставить на улице голым и босым,

Притом благодарным и Родиной гордым.

Но ходят по комнате флейта с гобоем,

Целуются, плачут в бесхитростной вере,

И вторит скрипичный квартет им обоим,

И как бы печать налагает на двери.

Ах, музыка! – вечная тема исхода,

В эдемскую даль кратковременный литер –

Продлись, растянись в бесконечную коду.

Не молкни, «Wir setzen uns mit Tränen nieder…»