РУБРИКА ПАМЯТЬ

                                                 

                                                                 Когда на остановке - тишина...

          Владимира Георгиевского я знаю много лет. Судьба подарила мне не только верного друга, но и удивительного поэта, сочетающего в своём творчестве проникновенный лиризм и гражданское мужество. Истоки такого дара, несомненно, связаны со всей жизнью Владимира, с его малороссийским детством, студенческими успехами в Уральском политехническом, наградами в спорте, с работой во главе крупнейшего в стране производства, с теми опытом и мудростью, которые подвергались серьёзным испытаниям, выпавшим на долю самых порядочных и честных людей нашего отечества.

          Голос его стихов подчас негромок, но заставляет вслушиваться в озвученную ими по-оруэлловски беспощадную картину современности. В отличие от рифмованных газетных передовиц иных “гражданских поэтов“ стихи Владимира исполнены не только горькой констатацией, но болью за страну и милосердием к людям.

          Поэтика Владимира Георгиевского тяготеет к школе таких мастеров слова, как Василий Фёдоров, Николай Тряпкин, Владимир Соколов, чьё творчество стало достоянием народной культуры, вошло в обиход самых простых людей – песней в кругу семьи, стихотворением со страницы учебника. Стихи Георгиевского хрестоматийны в лучшем смысле слова.

          В 2007 году вышла первая книга автора “На остановке этой тишина“, куда вошли как ранние стихотворения, так и те, что были опубликованы на сетевом поэтическом портале “Поэзия.ру“. По количеству откликов-рецензий Владимир занимает лидирующее место на портале, он – любимый многими автор, достойный собеседник. И вот я держу в руках вышедшую в 2010 году книгу в твёрдой обложке “Я иду босиком по осколкам стекла“, книгу того замечательного формата, чтобы можно было брать её в дорогу, носить всегда с собой, как дорогое письмо. Владимир продолжает классическую линию русской поэзии XX века, которую отличает доверительная интонация, близкие сердцу каждого человека темы: любовь к отчему дому, рабочая честь, рыцарское отношение к женщине, материнская доля. Темы, давно не вдохновляющие многих нынешних версификаторов, что жонглируют словами и пытаются привить родному языку чужеродные интернизмы. В эпоху техногенных катастроф и колоссального разобщения людей так не хватает разговора по душам, откровенного и – главное – по существу. Поэзия Владимира Георгиевского  и есть такой разговор.

 Ольга Пахомова-Скрипалёва

2012, октябрь

                                                Памяти Владимира Георгиевского

          Ушёл из жизни человек, который мне был родным... Есть одно, не часто употребляемое сегодня, слово: “неподкупный“. Володя был неподкупен, в высшем смысле слова –  бескомпромиссен, и ему, естественно, претило всё, противоположное этим качествам. Он был подлинным гражданином своего Отечества. Трезво смотрящим на происходящее в нём, любящим и очень страдающим. У него был колоссальный жизненный опыт и интуиция, он прекрасно разбирался в людях и умел радоваться чужому успеху.

         Можно много говорить, каким он был другом. Жил заповедью “положить душу за други своя“. Оставаясь на сайте “Поэзия.ру“ безусловным авторитетом для людей очень разных – иногда непримиримых между собой, Володя был настоящим мужчиной, справедливым и рыцарствующим, вступался за оскорблённых. Его рефрен в письмах “я всегда рядом“ – не просто слова, много раз он подтверждал это, причём, чудесным образом оказывался рядом в самую тяжёлую минуту. Ему я буквально обязана жизнью…

         А ещё он был очень нежным и добрым. Как он называл всех по именам: Иринка Сидоренко (рано ушедшая от нас), Надюша Буранова, Петя Боровиков (тоже ушедший), Серёжа Красиков… так он говорил об авторах сайта разного возраста – по-отечески, по-братски. И верил человеку до конца, всегда оправдывал его, до известного предела. Насколько мог, ждал, по своим меркам, от человека – порядочности, искренности, верности своему обещанию… Нельзя назвать это наивностью, это, безусловно, чистота души – “для чистого – всё чисто“. Наряду с этим был очень раним, переживал, болел сердцем, всё пропускал через него. И это не снимает с нас ответственности.
         При его поразительной мудрости был по-детски открыт. Никакого двойного дна, искренность предельная, и самое главное – оптимизм. Вскользь говорил о своих недомоганиях, шутил, был бодр и энергичен, всегда переключал разговор на проблемы собеседника и давал поистине судьбоносные советы. Это были дела любви. А мы и не догадывались, с какой болью он жил…

         Его стихи: “Я иду босиком по осколкам стекла…“ – не просто метафора, каждый шаг давался ему страданием и замиранием сердечным. Очень любил жизнь. Радовался чуду выздоровления зимой 2010-го, когда врачи были просто поражены и не находили объяснения тому, что он выкарабкался. Что его держало? Воля к жизни, высокая ответственность за близких и – поэзия.

         В отношении к своему творчеству у Володи была скромность, даже застенчивость. Но удивление и радость: пишут, благодарят – значит это кому-то нужно. А его стихи читали – он был безусловным лидером по количеству откликов на портале, причём, от людей совершенно разных, не связанных виртуальным или личным знакомством, и отклики эти были живыми, непосредственными. Точно так же благодарили в письмах за его небольшие по формату и объёму, но очень весомые книги – коллеги, друзья детства и юности, однокашники по Уральскому университету. Всегда был открыт к замечаниям и при этом – деликатен.

         При всей принципиальности и гражданской позиции жило в нём уважение к дару в другом человеке, к душевной беззащитности и боли, проговариваемой в стихах.

         Очень мало говорил о своём руководстве крупным заводом, работе в администрации города, только когда вставал вопрос: а что ты собственно можешь предъявить, чтобы так защищать своё Отечество и его святыни, которые пытаются подвергнуть поруганию?          Предъявить он мог очень многое из того, что успел сделать для своей страны. И никогда не кичился своим влиянием и известностью, своими достижениями в области производства.          Воспитал двух замечательных сыновей – только личным примером и благодаря незыблемому семейному укладу, культуре и почтению к своим родителям и родным. Память, преемство, отзывчивость – его кредо, и ребятами своими он гордился по праву.

         В некоторых случаях его добро не оставалось безнаказанным… Но это же обычное дело, это попытка мира заставить человека замкнуться в скорлупе эгоизма и равнодушия исходя из принципа разочарования: не делай добра – не получишь зла… Однако мир просчитывается в таком посыле, когда сталкивается с людьми, подобными Володе. Они отдают себя без остатка, вновь и вновь подставляют плечо, на их фоне ещё больнее наше несовершенство.
Их так мало, но на них держится человечество.

 Ольга Пахомова-Скрипалёва 

28 сентября 2013 г.

 Источник

                                                   ТРАНЗИТНЫЙ ПАССАЖИР

Щётово – Дебальцево

                      Федоровскому Владимиру Георгиевичу 

Светофоры, перегоны.
Пассажир транзитный я
Сквозь Донбасс, где терриконы –
Карточки визитные.

Еду папиным маршрутом:
Щётово – Дебальцево.
Верю в то, что отыщу там
Две родные станции.

На одной со старым дубом,
Как своим товарищем,
У могилы деда буду
Я грустить на кладбище.

А потом на “дизель“ сяду
И в другую сторону…
До кладбищенской ограды
Путь и там проторенный.

От Луганска до Донецка
Стать пришлось скитальцем мне.
Где ж ты, смех счастливый детский?
В Щётово? В Дебальцево?

 

Июль

 

Дорога к лесу через поле,

Где меж колосьев васильки,

Как голубые мотыльки,

Заснули, нарезвившись вволю.

 

Блестит ржаное одеяло

На солнце золотым огнём,

Забыв про тучу, что дождём

Его под утро поливала.

 

Ни ветерка. И я по зною

Тащусь, как старый паровоз,

Но не в депо, а в тень берёз, –

К одной из них прильнуть спиною.

 

В пыли дорога и кюветы,

Во фляжке кончилась вода.

И всё же это ерунда,

Перетерплю во имя лета.

 

 Ожидание

 

На просторах снежного татами,

Где полгода властвует зима

И природою, и городами,

В смертный бой вступили свет и тьма.

 

С каждым днём теряло солнце силу,

Зябли люди в свете фонарей,

В водосточных трубах голосило

Эхо царства северных морей…

 

В рощах обнажённые берёзы,

Реки сжаты в ледяных тисках.

У природы час анабиоза,

А на сердце чёрная тоска.

 

Не унять её огнём в камине,

Не залить спасительным вином.

Только ждать, когда сама покинет

И меня, и мой унылый дом.

 

Только ждать, когда случится чудо:

Привнося с собою торжество,

Вступит в залы скорбного приюта

Светлое Христово Рождество.

 

Запах ели станет мне усладой,

Обогреет душу пыл свечей,

А наутро даль за балюстрадой

Заблестит от солнечных лучей.

 

И сквозь треск крещенского мороза

Память, в предвкушенье новизны,

Нарисует веточку мимозы -

Символ неминуемой весны.

 

Письмо убитого солдата

 

                          В. Песошновой

 Ты представь меня в тесьмой

Убранной сорочке,

И прочти моё письмо

Без единой строчки.

Я послал его тебе

Не привычной почтой,

А “журавликом“ с небес

Тихой майской ночью.

Накануне днём в бою,

Выполнив присягу,

Получил из пуль струю

На краю оврага.

Как игристое вино

Два раза не брызнет,

Так и мне уж не дано

Вновь вернуться к жизни,

Той, что кончилась вчера

Посреди концерта

Молодого песняра

Бешеным фальцетом.

Мы не властны над судьбой,

Но не плачь, родная,

А живи и знай: с тобой

Буду впредь всегда я.

Тёплым летним ветерком,

Скрипнувшей калиткой,

Свежесорванным цветком,

Старою открыткой.

И воскресною свечой,

Что поставишь в Храме,

Ты, как сказочным ключом,

Дверь откроешь в память.

 

Побег

 

Этой ночью выпал первый снег.

Девственный лежит и непорочный.

Этой ночью совершил побег

Молодой солдат со службы срочной.

 

Он бежит, вцепившись в автомат,

И маршрут себе не приготовил,

Понимая то, что виноват

В пролитой им в караулке крови.

 

Нужно было просто потерпеть.

Мало, что ли, в жизни доставалось.

Зубы сжать, ноздрями посопеть,

Но не вышло, всё сполна прорвалось.

 

И пошёл из “магазина“ гной,

Раскалённых пуль фонтан прощальный

В “честь“ майора, что давал весной

Пропитые водкой обещанья:

 

Мол, в гвардейских заждались войсках,

Командиры, что отцы родные…

Да вот, только, вместо слов тоска

В души проникала молодые.

 

Так и вышло, слаб был военком

В арифметики хитросплетеньях.

Не отец, а “дед“ вершил приём,

На одно ошибся поколенье...

 

Этой ночью выпал первый снег.

Девственный лежит и непорочный.

Этой ночью оборвал свой бег

Выстрелом мальчишка одиночным.

 

Серебряная свадьба

 

Не отряхнуть серебряную пыль,

Осевшую на свадебное платье.

Щекой небритой чувствую ковыль

Твоих волос. И времени проклятье

 

Дурных проступков сводится на нет,

И в грусти умирающего лета

Спас яблочный дарует менуэт

Ветвями кисло-сладкого ранета.

 

Как хорошо, что рядом нет друзей

И брызг незначащего словоблудья.

Молчит беседка – наших встреч музей.

В её тиши коснусь крахмальной грудью –

 

В который раз – безропотной, тебя.

И пусть хранит наш карликовый виндзор,

Туманом лет по прошлому скорбя,

Слезу седеющего парадиза.

 

Стихи об осени

 

1

 Парирую промозглою порой

Пирующего холода удар,

Но ветер, заразительно сырой,

Пропитывает моросью мой шарф.

 

Ещё вчера чернильная черта

Вечерний окаймляла небосвод,

Приметствуя о празднике зонта

И времени проулочных болот.

 

Стихийный рынок зябнущих старух,

В стеклянных банках летний урожай.

Случайный покупатель, нем и глух,

Уходит, а ему вослед брюзжат

 

Про слякоть, ревматизм и молоко,

Внезапно ставшее “не по зубам“,

И про мента, что пишет протокол

Тому, который “не туда... не там“.

 

С толпой таджикских жалких мужиков

Соседствует расколотый арбуз.

Южан не тянет в лоно кишлаков,

А я б не прочь в когдатошний Союз.

 

Занудство мыслей охлаждает дождь,

Рука спешит в спасительный карман,

Коньяк во фляжке – благостная ложь,

Глоток-другой и жизнь опять – charmant.

 

2

 Грядкам опустевшим

Осень пишет оду.

Ветер, налетевший,

Прочит непогоды.

 

Лист с землёй спрессован

В яме для компоста.

Тучи, как вороны,

В стае над погостом.

 

Прячась за беседкой,

Клонятся стыдливо

Вечные соседки –

Яблоня и слива.

 

Грустный дом венчальным

Скрипом старой двери

Вымолвил печально –

Ты моя потеря...

 

Утро Екатеринбурга

 

Исторического сквера

Чуть размытые черты.

Ночь бесшумно, как пантера,

Ускользает сквозь кусты.

 

И пока скрывают солнце

Разномастные дома,

Как льняное волоконце

Над водой висит туман.

 

Сонный камень не разбужен

Стуком тысяч каблуков,

Но уже заметны в лужах

Силуэты облаков.

 

И прозрачная прохлада,

В кою град был облачён,

Изгоняется нещадно

Первым солнечным лучом,

 

Возвестившим, что светило,

Наш небесный драматург,

Пьесу новую открыло:

Здравствуй, Екатеринбург!

 

Вечерний Екатеринбург

 

За окном тополиные кроны

Ново-Тихвинский скрыть монастырь

Безуспешно хотят, и вороны

Тупо каркают с них на кресты.

 

Градус ниже. Размашисто вечер,

Не жалея, кладёт гуталин.

В темноте город вынужден жечь свой

Электрический адреналин.

 

Кинозалы, кафе, магазины –

Зазеркалья вечернего шлюз.

Ароматы духов и бензина

От авто и сидящих в них муз.

 

Тлеет праздник сродни сигарете,

Люди прячутся в лоне квартир.

Опустевшие улицы ветер

Лижет, словно ребёнок пломбир.

 

Спит израненный “Каменный пояс“,

“Вавилон“ бляхой светит в ночи,

А в ответ с неба лунный прополис

На стекло и каменья сочит.

 

Казино

 

Поздний вечер хлещет электричку

Рвущимися струнами небес.

Мы любовь задвинули в кавычки

И нарисовали жирный крест.

 

Вышел на случайной остановке.

Полупьяный одинокий бомж

В старенькой замызганной ветровке,

Прошептал мне – всё на свете ложь.

 

А ты знаешь, я ему поверил,

Бывшему профессору УПИ.

Все мы одомашненные звери,

Изначально каждый на цепи.

 

Кто-то эту цепь лелеет-холит,

А иные даже золотят.

Но приходит миг, и жажда воли

Бьёт как электрический разряд.

 

Замирают стрелки циферблатов.

В голове жужжит веретено

Всех надежд, проигранных когда-то

В самом хитроумном казино.

 

Будем жить... (незатейливое)

Я вчера, с оказией,
Получил мимозу
Прямо из Абхазии,
Райской жизни дозу.

Жёлтые горошины
На изящной ветке
Привнесли хорошее
В глубь больничной клетки.

И хандра унылая,
Жившая в палате,
Как-то тихо сгинула,
Очень даже кстати.

Ей на смену брызнуло
Солнышко шрапнелью,
И на жесть карнизную
Стаял снег капелью.

Расцвели улыбками
Лиц землистых тени,
Март разлился скрипками
В синеве весенней.

 

Стихи об осени

Событий мрачных вереница
Грозит замкнуть порочный круг.
Тщета прорвать его границы
Рождает загодя испуг.

И лишь осенняя палитра
Сквозь нити нудные с небес
Да дурь от яблочного сидра
Снимают застарелый стресс.

Признав свой проигрыш, тревога
Уходит мрачно между луж...
А я пишу избитым слогом
Всю ночь рифмованную чушь.

Время

Вряд ли время имеет стандарты.

Всё прошло, как обычный гипноз.
Стала общим вагоном плацкарта
В тупике, что полынью зарос.

Не приносит судьба-проводница
По утрам свой живительный чай,
И всё реже знакомые лица
Согревают мой сон по ночам.

Здесь давно уж молчит репродуктор,
У осмотрщика нет молотка,
Задарма отдают сухофрукты
Три старушки в линялых платках.

По морщинам былого перрона
Не течёт пассажиров поток.
Я смотрю на хромую ворону
И сжимаю увядший цветок.

Весна. Любовь

Безнадежно красива,
Откровенно юна
Свой автограф курсивом
Оставляет весна.

На вчерашнем сугробе
Всем прохожим на фарт
С чернотой зимних фобий
Расправляется март.

И ручья голос вещий
Мне журчит: “Приготовь
Самой близкой из женщин
Пару строк про любовь“.


Ангелы живут не по часам... 

                        памяти Ирины Сидоренко 

Тонка та грань, что делит зазеркалье
И этот, кровью харкающий, мир,
Где роботы шагают по спирали,
А день и ночь – означенный пунктир.

Но более не надобен хронометр,
Все ангелы живут не по часам,
И на черёмуховом бархатном пароме
По маю уплывают к Небесам.

Охота (утренняя зорька)

Я прижался к стогу сена

С незаряженной двустволкой,
Затерялся во вселенной
Незаметный, как иголка.

В темноте не шелохнётся
Неразбуженная утка.
Ну, а мне уж не заснётся
В предрассветную минутку.

Пальцы зябнут от прохлады,
А возможно от волненья,
Что плечо овал приклада
Ощутит через мгновенье.

Грянул выстрел. От испуга
Начал взлёт табун косатых,
Чтобы сделать круг над лугом
И быстрее – вон из ада.

Одиночные, дуплеты –
Не жалеются патроны.
Час-другой и всё, с приветом...
Уток нет, одни вороны.

Набирает солнце силу,
Над водой туман растаял.
Ружьецо мое остыло,
Я бреду домой устало.

Из детства...

Хата бабушки и деда:
Груши, вишни, виноград.
Пять минут мне в сандалетах
Топать к берегу Днепра.

Добрались, заходим в воду
Дружно за руки с отцом.
А над нами небосвода
Раскалённое лицо.

Накупавшись, мигом к маме

В тень под старый абрикос.
Запах дыни, как цунами,
Захлестнул мой мокрый нос…

Вечер ласковый Каховку
Свежим ветром одарил,
И бредёт счастливый Вовка,
А душа его парит.

И подсолнечника шляпы
Нас приветствуют кивком.
Молодые мама с папой –
Как всё это далеко.

Хата бабушки и деда:
Груши, вишни, виноград…
Мне туда дороги нету,
Там восход, а здесь закат.

Я иду босиком по осколкам стекла...

Я иду босиком по осколкам стекла,
Сам того уже не замечая.
Кровь сквозь раны в ступнях постепенно стекла,
И теперь в жилах сок молочая.

Тонировка на окнах вагонов-домов,
Холод стали в подъездных проёмах.
Город бывших бродяг и великих умов,
Заповедник друзей и знакомых.

На фонарных столбах нет неоновых ламп,
Только видеокамер зеницы,
Наблюдающих зорко за тем, чтобы хлам
Гнил в ему отведённых границах.

Каждый шаг – вхолостую нажатый курок,
Но в обойме остались патроны.
Мне начертан маршрут, и в назначенный срок
Я пройду… мимо лодки Харона.

* * *

Прильнул к окошку жёлтый лист,
Закончив марафон.
Был ветра шалого каприз
Ещё недавно он.

Взмывал, пикировал, парил
И мнил себя орлом.
А Тот, кто это всё творил,
Вдруг скрылся за углом.

И вот холодное стекло,
Осенний вечер, тьма.
А в доме царствует тепло,
Сводящее с ума.

Там розы стайкой балерин
Застыли в вечном па…
Старинный чопорный камин
С величием столпа.

Взглянув на эти типажи,
Лист вспомнил, как кружась,
Он, пусть мгновения, но жил
И опустился в грязь.

Чем могу

                             Власовой В.А. 

Благоуханье разнотравий
И птах пустая болтовня,
Смесь лизоблюдств и своенравий –
Всё безразлично для меня.

Померкли радужные дали.
Куда бесцельно я иду?
Сквозь ночи – черные вуали
И дни длиннейшие в году.

И почему июнь, как осень,
Тревожит душу холодком?
И что за грусть в немом вопросе,
И думы вечные о Ком?

Настало время для итогов,
Пусть промежуточных, но всё ж
Я чаще обращаюсь к Богу,
Острее ощущаю ложь.

Роднее стал от солнца зайчик
На бледной утренней стене.
Быть может, это ты, Мой Мальчик,
Так возвращаешься ко мне.

Всё это бред, что время лечит.
Забыть утраченную плоть
Нельзя. И если путь намечен,
Все беды не переполоть...

Школа

Четыре этажа и десять лет,
Урока тишь и грохот перемены,
И жёлто-красный сентября привет,
И запах мая необыкновенный!

Под звуки “Битлз“ и барабанов стук
Уверенно меняли кабинеты,
Где педагоги, знатоки наук,
Нам толковали сложные предметы.

И школьный парк, хранящий море тайн
О первых сигаретах и “Агдаме“,
Эмоциях, хлеставших через край,
Он также связан с лучшими годами.

Рисует память кружевной узор
С воротничка девчоночьего платья
О времени познания азов
Грядущих мудрых жизненных понятий.

* * *

Целый год живу я ожиданьем,
Когда в майский яблоневый сад
Прилечу, исполненный желанья,
Заплутав, не выбраться назад.

Ароматом легкие наполню,
Захмелею и сольюсь с травой,
И с особой остротою вспомню:
Год прошёл, а я ещё живой.

Ну, а к вечеру прикроют тучи
Солнца угасающий очаг.
Всё затихнет, а потом по сучьям
Дождевые капли застучат.

Понесутся струи шаловливо
Водопадами с седых висков.
И уйду, воскресший и счастливый,
Я ковром из белых лепестков.

* * *

На душе моей нынче слякоть,
И на улице тоже месиво.
Мне б в жилетку твою поплакать,
А я делаю вид, что весело.

И улыбкой, насквозь фальшивой,
Скрыть пытаюсь тоску скабрёзную,
Но, видать, я артист паршивый
Или рана моя серьёзная.

Лгать любимой – сродни искусству,
Но всегда вопреки желанию.
Да и разве обманешь чувства
Той, кто делит с тобой страдания?

Шаболовка

                     памяти тёти Магды 
Напротив башни Шухова
Есть старые дворы.
Асфальт с листвой пожухлою –
Души моей надрыв.

Вдали семидесятые –
В туманной пелене,
В глуби сознанья спрятаны,
А стало быть, во мне.

Квартира коммунальная –
Безрадостный удел,
Личина интегральная
Из разнородных тел.

Вечерней дипломатии
Венцом служила ночь.
Она и хрестоматия
Дня прошлого, и дочь.

А утром из парадного
Ступала в новый мир.
Был солнца луч наградою,
И ласковый Зефир

Полнил с избытком лёгкие
Живительной струёй,
И каблучки высокие
Здоровались с землёй.

С тех пор сполна поменяно
Природою одежд...

Свеча

Есть неразгаданная тайна

        в дрожащем

                      пламени свечи.

Закономерно и случайно

          к нему

                  стремление в ночи.

Здесь темнота скрывает тело –

            земную нашу скорлупу,

И размываются пределы,

        и в бесконечности тропу

торит

          Божественная сущность.

Она невидимой рукой,

                            врачуя

                              суетные души,

Приносит сладостный покой.

 Новогодний вечер

Сквозь оконные глазницы
Он вошёл в пространство дома,
Чтоб последнюю страницу
Перечитанного тома
Скрыть под тёмным переплётом.
И на вечное храненье
В бесконечности болото
Погрузить сие творенье.
Он уйдёт, когда нулями
Нарисуют циферблаты
Грань, невидимую нами,
Разделяющую даты
Между прошлым и грядущим,
Ностальгией и вулканом
Чувств, безудержно влекущих
В мир, окутанный туманом.
                       7 декабря 2000

Страница Владимира на сайте "Поэзия.ру"