РУБРИКА ПАМЯТЬ

На ник Savin я обратил внимание ещё в 2001 году, когда стал публиковаться на сайте Поэзия.ру. Меня привлекли переводы Савина и цикл его стихотворений по мотивам учения Лао Цзы. Я тогда переводил сонеты Шекспира и тоже увлекался Востоком, и мы с Валерием нашли общий язык. Я был поражён, как упорно и тщательно трудился Савин над каждым переводом, над каждой строкой произведения и своё восхищение работой Валерия выразил в статье «Разбор сонета №121 У.Шекспира (перевод Savinа)», опубликованной на сайте в «Творческой мастерской переводчика».

Особенно мы сблизились, когда вместе переводили некоторые стихотворения Роберта Геррика и спенсеровские «Видения о суетности мира». У нас оказались почти одинаковые представления о поэтическом переводе. Бережное отношение к оригиналу, бесконечное стремление усовершенствовать перевод – вот что объединяло нас в работе над текстом.

В жизни Савин был добрым, отзывчивым человеком, всегда готовым прийти на помощь. Он щедро делился идеями, бескорыстно предлагал авторам использовать его варианты переводов отдельных строк и даже целых четверостиший.

Дважды я был в гостях у Валерия. Тихий дворик в Перово, стандартная квартира на первом этаже, скромная обстановка… Валерий в коляске (ещё в юности он заболел полиомиелитом, став инвалидом первой группы). Умные глаза, добрая улыбка мужественного человека, каждый день которого – без всякого преувеличения – подвиг. Он читал свой новый перевод, читал очень хорошо, выразительно… А ещё мы играли в шахматы. Савин был кандидатом в мастера спорта, у меня в своё время было два кандидатских балла, - так что сражения за шахматной доской были не шуточными. Тогда мне удалось одержать вверх, но  впоследствии Валерий, потренировавшись, довольно быстро восстановил свою былую форму. Мы приспособились играть по Скайпу, и уже Савин громил меня и белыми, и чёрными.

Талантливые люди талантливы во всём. Помимо своих поэтических и переводческих талантов, Валерий неплохо рисовал. И, кто знает, если бы он почти всё своё время не отдавал поэзии, возможно, учитывая его неуёмное стремление к совершенству, мир обрёл бы в лице Савина интересного художника.

Несмотря на свой недуг, Валерий Савин прожил долгую и яркую творческую жизнь. Окончив МГПИЯ им. Мориса Тореза и получив профессию преподавателя английского языка, Валерий больше двадцати лет проработал переводчиком во ВНИИЭТО. Среди друзей-поэтов никто не воспринимал его инвалидом, и никто не делал ему никаких поблажек. К профессиональному переводчику предъявлялись и высокие профессиональные требования.

Валерий часто участвовал в различных конкурсах, проводимых на интернет-сайтах, и нередко побеждал в них или занимал высокие места. Его стихи и переводы неоднократно публиковались в антологиях и поэтических сборниках. Первая подборка стихотворений Савина была опубликована в 1982 году в популярном альманахе «День Поэзии». В 2004 году в издательстве «Азбука-Классика» вышла Антология современных переводов сонетов Уильяма Шекспира, а в 2005 году – собрание сочинений Данте Габриэля Россетти, куда вошли и переводы Валерия Савина.

Он любил жизнь, но часто думал о смерти. Однажды я спросил его, что он сейчас читает. Он читал Тибетскую книгу мёртвых. Говорил, что надо знать, как достойно перейти из этого мира в мир иной.

Умер Валерий Александрович Савин после продолжительной болезни около девяти вечера в День Святого Духа 24 мая 2010 года. Перед самой смертью Валерий успел причаститься и собороваться. Отпевание состоялось в приходе храма Успения Пресвятой Богородицы в Косино...

Поэт умирает, но стихи его остаются. Остаются всем нам, чтобы читали, чтобы помнили… Как написал Валерий в одном из своих пронзительно-щемящих стихотворений, -

Только память возвращает обратно

То, что время отнимает навеки. 

 Сергей Шестаков 

Воспоминания о Савине… 

С Валерием я не встречался, видел его только на фото, но общались мы много. По электронной почте. Общая тема была – поэзия, поэтический перевод. Все мы были участниками рубрики «Наследники Лозинского» сайта Поэзия.ру.

Как переводчик Валерий был талантлив, так же как и в шахматах. У него есть удивительные по красоте стихи. Он прекрасно переводил Шекспира, Йейтса, Эдгара По, Спенсера и многих других англоязычных поэтов. Все знают, что он являлся одним из переводчиков 2-х томного издания произведений Данте Габриэля Россетти. Это был его первая серьёзная переводческая работа.

Тесно работать я стал работать с Валерием, когда издательство «Ладомир» предложило нам перевести полностью книгу «Геспериды» английского поэта XVII века Роберта Геррика. Эта уникальная книга стихотворений является одной из самых известных поэтических сборников в Англии. Валерий с радостью взялся за столь сложную работу и трудился не покладая рук. Каждое стихотворение мы обсуждали, спорили, дружески критиковали друг друга. При этом критику воспринимали как полезную составляющую в работе. Хочется отметить всегда выдержку и вежливость Валерия. Никогда не позволял он ни в общении со мной, ни в общении с другими резкостей. Удивительный человек по мужеству и выдержке. Трудились мы много над Герриком. Но работа доставляла удовольствие. И мне, и Савину. Думается, что если «Геспериды» когда-нибудь издадут, то это будет ещё одним поэтическим памятником таланту Валерия.

А перед самой смертью Валера работал над переводом поэмы Вордсворта «Питер Белл». Книга произведений этого английского поэта-романтика тоже должна скоро выйти в серии «Литературные памятники». Трудился Савин как всегда увлечённо. Вот, например, выдержка из его письма ко мне: «Александр, я, не спеша, перевожу. По утрам. Так сказать, ни дня без строчки. Если где ошибусь, то <…> переделаю. Зато уже будет готовый текст, с которым можно работать, и доводить его до ума».

Скажу честно, я рад, что был знаком с таким прекрасным человеком и талантливым переводчиком. Часто вспоминаю, как мы вместе трудились над переводами произведений таких поэтов как Роберт Геррик, Уильям Вордсворд, Эдмунд Спенсер. Думаю, что незаурядное творчество Савина останется в веках, в книгах, которые уже изданы и будут ещё изданы. Светлая память Поэту и Человеку. 

Александр Лукьянов

Избранные переводы

Роберт Геррик

(1591-1674) 

Ивовый венок

Душистый ивовый венок

Прислала ты вчера:

Он предвещать одно лишь мог:

Расстаться нам пора.

Ну, что ж, прощай; но знай о том:

Я завтра поутру,

Украсив голову венком,

Под ивою умру.

Как стадо, что в цветах идёт

На жертвенный обряд,

Приду и я, и в свой черёд

Умру, тоской объят.

Аполлону

Державный Бог, искусный кифаред,
О, Феб длинноволосый, льющий свет,
Взволнуй мне пальцы, струны оживи,
И дай мне спеть бессмертный гимн любви.

Ричард Лавлейс

(1618-1658) 

Алтее, из тюрьмы

Когда примчит ко мне в тюрьму

Крылатый Бог Эрот

Алтею к ложу моему,

И огнь любви зажжет;

Когда мы с ней наедине

Восторгами полны,

Какие Боги в вышине

В распутстве столь вольны?

Когда из полных кубков пьем, –

Не Темзы в них вода, –

Украсив голову венком,

Клянясь любить всегда;

Когда мы топим боль с бедой,

Веселием пьяны,

Какие рыбы под водой,

Хмелея, столь вольны?

Когда, срывая горло в крик,

Пою, как в клетке дрозд,

О том, что мой король велик

И столь же добр, и прост;

О том, что власть его мудра,

Его дела честны,

Какие буйные ветра

И волны столь вольны?

Решетки, стены из камней –

Не станут мне тюрьмой;

Свободен буду я и в ней,

Коль дух свободен мой;

Любви, свободной от оков,

Темницы не страшны;

Лишь ангелы средь облаков

На небе столь вольны.

Филипп Айрес

(1638-1712)

О любви

Раз это не любовь, то что тогда?

А раз любовь, то в чем любви загадка?

Коль хороша, зачем же в ней беда?

А коль плоха, зачем так мучит сладко?

Коль жгу себя я сам, о чем жалеть?

А коль не сам, любой укор напрасен.

О смерть живая! Сладостная плеть!

Как можешь быть, когда я не согласен?

А коль согласен, плакать смысла нет

Средь этих бурь, в челне своем качаясь

По морю грозному, где много бед,

В безумствах и блужданиях отчаясь.

Какой мне путь избрать в любви самой,

Что летом леденит и жжет зимой?

Перси Биши Шелли

(1792-1822) 

Вдовец

Тосковал соловей о подруге своей

На открытом ветру поутру.

Ветер дул все сильней среди голых ветвей,

Затевая с ветвями игру.

Ни цветка на полях, ни листка на ветвях.

Кроме ветра кругом ни души.

Только говор в ручьях, только мельницы взмах

В наступившей осенней тиши.

Эдгар По

(1809-1849) 

Молчанье

Есть качества, есть некие черты,

Чья двойственность – их важная примета:

Как тень и свет, поступки и мечты,

Земля и небо, иль зима и лето.

А есть Молчанье: тела и души,

Воды и суши, берега и моря.

Его жилище - в зарослях, в глуши,

В глубинах памяти, в объятьях горя.

Не бойся : его имя – "НИКОГДА".

Оно Молчанья сущность и основа:

В нем не найдешь ты зла, как такового,

Но есть в нем рок, есть может быть беда –

Встречай ее, как призрака лесного,

Что в чаще темной бродит, одинок;

Бесстрашен будь – и да поможет Бог!

Данте Габриэль Россетти

(1828—1882) 

Зодиакальная перемена

Во тьме, где Смерть, за рядом ряд

Они бредут – их скорбен вид;

Печально на меня глядят,

Кто бросит, кто задержит взгляд:

Но каждый, проходя, молчит.

Молчит и та, одна из них,

Кто никогда меня не ждет,

Кто, прячась в сумрак дум своих,

Вдыхая затхлый запах вод,

Лишь я приближусь – прочь идет.

Любимая! В те дни, когда

Сплеталась наших судеб нить,

Могли мы только иногда

Свои пути соединить

И дни досуга вместе длить.

Ты – ближе всех! Где дом такой –

Награда моему труду,

Где я – жилец, а не изгой,

И где блаженство я найду,

Где скажешь ты: “Приди, я жду”?

Безделицы Любви

В руках Любви – цветы и виноград,

И тьма безделиц - фруктов расписных;

А рядом толпы дам, что жаждут их

И трогают – Любви служить хотят;

В одной руке – соцветий зев разъят,

В другой – тычинки в жилках золотых -

Салют стыду – от воздаяний сих

Румянцем щеки у меня горят.

Но вот и я держу дары от милой,

И вижу, что невинна, как роса,

В лучах ее касаний их краса,

Сияя с ослепительною силой.

Любовь сказала: “У твоей подруги

Безделицы любви – и те мне слуги”.

Алджернон Чарльз Суинберн

(1837-1909)

Книга начал

В мирах предвечных, до миров земных,

До звездной бездны, солнца и планет,

До первенцов-часов, еще слепых,

До ночи, не познавшей лунный свет.

До Бога в не родившихся мирах,

До света, озаряющего ночь,

Отверз врата колеблющийся мрак,

И жизнь, и смерть свою явили мощь.

И бледная бесформенная мгла,

Вещей и форм, и образов исток,

Еще не давший ни добра, ни зла,

Ни корня, породившего листок,

Мрак, Временем не познанный, когда

Творец еще не сотворил небес;

Лишь в мрачном сумраке: огонь, вода,

Земля и воздух - девственный замес.

И начал быть тот все вместивший день:

Как первый образ, сотворенный тьмой;

Возникла смерть – от крыльев жизни тень,

И Бог был явлен – тень души людской.

И в череде рождений и смертей,

В ночах и снах, в деяниях и днях,

Страсть и объятья, что, родив детей

И их взлелеяв, обращают в прах.

Так начался субстанций вечный спор –

Добра и зла исконное родство,

Мелодий нежных двуголосый хор,

Неистовых симфоний торжество.

Так вещи мира в бытие пришли.

Но главное, что голос двух начал

(Людей, животных, неба и земли)

Всевластным диссонансом зазвучал.

Великий труд – связать в одно весь мир;

Смерть белую и жизни красный плод,

Все зрящий свет, невидимый эфир,

Почв плодоносность и бесплодность вод.

Так все противоречия сошлись

И в людях явлены, и будут впредь;

Диктует век, записывает жизнь,

И снова сургучом скрепляет смерть.

Зане без смерти изменений нет,

Ни зла нет, ни добра – земных оков;

Ни света вечного, ни тьмы тенет,

Ни сладких нет, ни горьких родников.

Зане сей мир зачат от близнецов:

От белого и черного семян;

От белого рождается любовь,

От черного – погибель и обман.

Одним - взойдет соблазном черный плод,

Прельстив медовым вкусом на губах,

Другим, в ком семя белое взойдет, –

Весь век свой жить в печалях и трудах.

Того, чью душу сладкий плод прельстит,

Презрят, но примут власть его и суд;

Того ж, кто в сердце горький плод взрастит,

Почтут за Бога и за ним пойдут.

Из этих двух семян весь мир возник,

Все вещи, человек и жизнь сама;

Во чреве дня таится ночи лик

И свет еще вынашивает тьма.

И человек навеки обречен

Свой хлеб насущный добывать трудом;

Как непреложно, что он был рожден,

Так среди мертвых быть ему потом.

Томас Гарди

(1840-1928) 

Жаворонок Шелли

В земле безглазой, в поле где-то

Спит у забвенья на руках

То, что к пророчествам поэта

Подвигло, – беспризорный прах.

Прах жаворонка, что бессмертной

Строкой был в вечность отряжен; –

А жил он птахой незаметной,

Не зная, что бессмертен он.

И тихо умер в полдень летний,

Став горсткой перьев и костей,

А что пропел в свой час последний,

Где сгинул – нет о том вестей.

И, может быть, лежит он в глине,

Под веткой виноградной спит,

Или покоится в долине

Там, где листвой мерцает мирт,

Ступайте, феи, отыщите

Щепотку ту – бесценный прах,

Ларец хрустальный смастерите -

Весь в золоте и жемчугах;

Прах жаворонка мы схороним,

На жизнь в столетьях освятим;

Зане поэт к высотам горним

Поднялся, вдохновленный им.

Вильям Батлер Йетс

(1865-1939) 

Когда, состарясь…

Когда, состарясь, и клонясь ко сну,

Ты сядешь с этой книгой у огня,

То вспомни взор свой на закате дня

И глаз тенистых блеск, и глубину.

Сколь многие, кто истинно, кто нет,

Любили красоту твою, но был

Один, кто душу чистую любил,

В изменчивом лице печальный свет.

И, с грустью угли шевеля в золе,

Шепни любви, как быстро по горам

Она взошла на небеса, и там

Лицо укрыла в звездной полумгле.

Тому, с кем я говорил у огня

Когда искал я ритмы Данаана,

Мне вспомнилось о той поре нежданно:

Склонясь, мы говорили у огня,

Что сонм теней таится в сердце дня,

В страстях людей, как мыши в мертвом древе;

В тех сумрачных умах, что носят в чреве

Вздох, где смешались радость и печаль,

Ведь, расцветая, их мечты едва ль

Добра и зла плоды в душе давали;

В тех множествах из пламени и стали,

Что рвутся в бой, как шторм, крыло к крылу,

Крича невыразимое во мглу,

Звон их мечей гремит на поле брани,

Как музыка, до самой ранней рани,

Когда все смолкнет и в пыли дорог -

Лишь крыльев шорох, да мельканье ног.

Шарлотта Мью

(1869-1928)

Зов

Мы в полудрёме созерцали пламя,

Или золу сгребали, и равно

Не видели – светло или темно,

Дождь или солнце – ничего другого,

А только то, что перед нами:

Спокойно догорающее пламя.

В ту ночь раздался крик,

И стук в окно – и зова

Горячий трепет нам,

Как вздох, прошёл по волосам,

И жаром обдал – кто-то к нам приник,

Отпрянул, и умчался вмиг.

Дух света или тьмы? Узнать нам не дано –

Следов не оставляет на снегу Оно;

Но вдруг слетела цепь засова –

И настежь дверь, и ей

Не затвориться снова;

И здесь нам не сидеть; уйти скорей –

Уйти – так решено:

Мир сумрачен снаружи,

Тревожен, полон стужи,

Враждебен и таинственен к тому же;

Уйти по снегу, но

Узнать нам не дано,

Кто звал, какой нам след оставить суждено?

Чеслав Милош

(1911-2004) 

Поэма о конце века. Разговор с Жанной.

Когда все было прекрасно

И понятие греха исчезло,

И земля была готова

На всем пространстве

Потреблять и радоваться

Без вероучений и утопий,

Я, по неизвестной причине,

Окруженный книгами

Пророков и теологов,

Философов и поэтов,

Искал ответа,

Хмурясь и строя гримасы,

Просыпаясь по ночам, бормоча на рассвете.

Что угнетало меня больше всего,

Так это некоторый стыд.

Говорить об этом вслух

Не есть проявление такта и благоразумия.

Это все равно как возмущаться

Здоровьем человечества.

Увы, моя память

Не желает покидать меня

И в ней, живые существа,

Каждое со своей болью,

Каждое со своей смертью,

Со своим трепетом.

Зачем же тогда невинность

На райских берегах,

Безупречное небо

Над храмом чистоты?

Не потому ли, что

Это было давным-давно?

Одному святому –

повествует арабская сказка –

Бог как-то сказал злорадно:

"Если бы я открыл людям,

Какой ты великий грешник,

Они бы не славили тебя".

"А я", – ответил святой, –

"Если бы открыл им,

Какой ты милосердный,

Они бы совсем позабыли о тебе".

К кому мне обратиться

С этим вопросом, таким темным

От боли и вины

В устройстве мира,

Если ни здесь внизу,

Ни там наверху

Нет силы, способной уничтожить

Причину и следствие?

Не думай, не помни

Смерть на кресте,

Хотя каждый день Он умирает,

Единственный, вселюбящий,

Который ни в чем не нуждается,

Согласившийся и позволивший

Существовать всему, что есть,

Включая гвозди для пытки.

Абсолютно загадочный.

Невозможно сложный.

Впрочем здесь не место словам.

Этот язык - не для людей.

Благословенно будь ликование.

Сбор винограда и урожай.

Даже если не каждый

Заслуживает покоя.

СТИХИ 

*******

Разноцветие – ослепляет.

Разнозвучие – оглушает.

Разновкусие – портит вкус.

Роскошь и пиршество чувств,

Игры азартные, страсти,

Разум лишают власти.

Вещи труднодоступные

Мысли рождают преступные.

Постигший ограничения

Истинный смысл и значения,

Внутренним занят – не внешним,

Существенным, а не вещным.

Верх Его – не сияет.

Низ Его – не зияет.

Он полон иного света.

Он избирает Это,

Не избирая то.

Все для него – ничто.

Ничто для него – все.

*******

Трудным овладевать –

в лёгком.

Великого достигать –

в малом.

Близкое видеть –

в далеком.

Бывшее – в небывалом.

*******

Измена любви, словно жало змеи,

разит пострашнее кинжала.

Душа, собери же все силы свои

и вырви змеиное жало.

Стенать и метаться, как грешник в аду,

душа, не имеешь ты права.

Ты родом оттуда, где в райском саду –

сиянье и сила, и слава.

Где царствует вечный, блаженный покой –

основа всего мирозданья;

где льется любовь бесконечной рекой

и нету ни зла, ни страданья.

*******

Бес не дремлет и сомненья

посылает в бодрый дух.

От былого оперенья

остается только пух.

Напрягай же все усилья,

разрывай сомнений сеть

и, отращивая крылья,

попытайся вновь взлететь.

Помни, маленькая птаха,

свой исконный интерес:

мы – не только дети праха,

мы – наследники небес.

Дай же бог своим питомцам

силу верить, силу мочь.

Крылья дай – подняться к солнцу

и бесстрашье – кануть в ночь.

Человек

Сгусток жизни из пыли и праха,

из сплетения мышц и костей,

раб желаний, стремлений, страстей,

полный боли, тревоги и страха;

как сберег ты горение духа,

пронеся через ветер веков?

через войны и кровь, и разруху?

через тяжесть цепей и оков?

Неужели неистовой верой

в отдаленное с богом родство?

В неизбежную райскую эру

и великую милость его?

На распутье

Месяц выглянул двурогий;

Месяц, месяц, посвети!

Предо мною две дороги,

По какой из них идти?

Где меня пригреет счастье?

Где найду покоя рай?

Сердце рвётся на две части,

Сердце, сердце, выбирай!

Сердце молвит виновато:

“Два неистовых коня

С двух сторон за два каната

На две части рвут меня!

Конь один – твой верный разум,

Конь другой – то страсть моя;

Мощно тянут оба разом –

Оттого всё медлю я”.

Так стою я на распутье;

Две дороги впереди;

Не решаюсь выбрать путь я,

И болит, болит в груди.

Я почти дошел до краю;

Велика ты, чувства власть!

Всё! Довольно! Выбираю!

И иду туда, где страсть!

Прошке, попугаю

Попугай мой Прошка, душка,

Голубой мой, синий, blue,

Говорил ты мне на ушко

Часто: ”Я тебя люблю”.

Если б я тогда на море

Не уехал вдруг на юг,

Ты б меня наверно вскоре

Не покинул, милый друг.

Жил свободно ты; из клетки

Вылетал гулять, пострел;

Только глаз моей соседки

За тобой не досмотрел.

Я приехал, жажду встречи;

Где мой друг? Пропал куда?

Не садишься мне на плечи,

Не целуешь – вот беда!

Повредил себе ты ножку,

Подломил одно крыло;

Ты прости, прости мне, Прошка,

Знал ведь я: разлука – зло!

Плохо птичке, не летая,

Одиноко, скучно жить!

Остаётся, тихо тая,

Бедну голову сложить.

Мы тебя похоронили

Там, под яблонькой в саду;

За чертой своей могилы,

Прошка, я тебя найду.

Игорю

С Ярославского шоссе на Мытищи;

Назубок я помню эту дорогу;

Там живёт мой старый друг, мой дружище,

До сих пор ещё живёт и, слава богу.

Раньше мы с ним встречались очень часто;

В старом домике из брёвен с крылечком;

Был запущенный садовый участок

Домочадцам чуть ни райским местечком.

За столом деревянным восседая,

Мы вели разговоры, пили “Плиски”;

Рима Дмитриевна, мама седая,

Приносила с огорода редиски.

Хороша была под солнцем поляна!

Хороша со сковородки картошка!

Хороши были Таня и Светлана,

Да и кошка с редким именем Тошка.

Мы под вечер на крыльцо выходили,

И на россыпи звёздные смотрели;

Хор лягушечий слушали, или

Соловьиные раскаты и трели.

Где всё это? Унеслось безвозвратно;

И остались лишь зарубки и вехи;

Только память возвращает обратно

То, что время отнимает навеки.