Воротнин Юрий
Дом
Часы не идут, вязнет сырость в углах,
Все окна крест-накрест забиты,
Но скрипнула дверь, словно соль на зубах,
Душа поднялась до молитвы.
Когда я входил в этот дом нежилой,
Концы не сходились с концами,
Но печку при мне растопил домовой,
И печь зацвела изразцами.
Сквозняк коридоры продул на лету,
Крылом не задев паутинки,
И память размыла в глазах темноту,
Как переводные картинки.
Немного тепла и вокруг оживут
Давно позабытые лица,
И долгий со мной разговор заведут,
Как сладко им разговориться!
Я слушаю их, да и сам не молчу,
Я глажу ковёр самотканый!
А наш домовой затепляет свечу
И чай разливает в стаканы.
Качается месяц сквозь доски в окне,
Полы лунным светом протёрты,
И силы мои возвращаются мне,
И жизнь возвращается мёртвым.
На злобу и коварство…
На злобу и коварство,
На шило в рукаве
Есть правда государства
И сила в булаве.
Чтоб не вязала смута
Живых параличом,
Приходится кому-то
Работать палачом.
Я в заревах багряных
Всем ставлю по свече,
Ведь грех от окаянных
Всегда на палаче.
Провожая родимых, такая судьба…
Провожая родимых, такая судьба,
Поминаем их имя и отчество,
И сильнее, чем мёртвых, жалеем себя,
И грядущее нам одиночество.
За прощальным столом о чужом и своём
Помолчим, а потом засудачим,
Но себя и ушедших уже не спасём,
Не отмолим, а только отплачем.
Провожая родимых - такая судьба…
Провожая родимых - такая судьба,
Поминаем их имя и отчество,
И не мёртвых жалеем, жалеем себя
И грядущее нам одиночество.
За прощальным столом о чужом и своём
Помолчим, а потом засудачим,
Но себя и ушедших уже не спасём,
Не отмолим, а только отплачем.
Слышу чирканье яблок о ветви в саду…
Слышу чирканье яблок о ветви в саду,
Знамо, август гуляет по сучьям,
И, как буквы, твержу за звездою звезду,
Обращая созвездья в созвучья.
Это кто и когда на небесном холсте
Мне оставил письмо ненароком,
Чтоб хрусталик глазной от усердья хрустел,
По лучу поднимаясь к истокам,
Чтобы разум кипел, чтобы сердце рвалось,
Чтобы тьма проливалась смолою,
Чтоб нежданно меж югом и севером ось
Сквозь меня проходила стрелою,
Чтоб за миг до разгадки опять надо мной,
Примеряя наряд самохвала,
Восходило светило из бездны земной
И собой письмена закрывало.
Комедь обращается в драму…
Комедь обращается в драму,
Лишь мёртвого меч не сечёт,
Здесь каждый из нас Нострадамус,
Здесь каждый из нас звездочёт.
Зелёное ль, белое знамя
Сегодня тревожит умы?
Все страхи придуманы нами,
Все сети расставили мы.
А Бог за семью небесами,
Согбенный от наших забот,
В печали следит за весами
На коих закат и восход.
Свет неугасающий…
Свет неугасающий
Верен небесам,
Родину спасающий,
Не спасётся сам.
Против этой истины
Я не погрешу,
Но во поле чистое
Снова выхожу,
Потому что вижу,
Как крадётся тьма,
Потому что свыше
Царство иль сума,
Потому что воля
Вольному дана,
Потому что - воин,
Если вдруг война,
Потому что Вербное
Льётся синевой,
Потому что верую -
Бог ещё живой.
И пока здесь на Троицу дождь…
И пока здесь на Троицу дождь
По полянам идёт длинноного,
Та земля, где ты с миром живёшь,
Охраняется волею Бога.
И пока здесь на день Покрова
Будет снега отмерено в меру,
Чудодействуют Божьи слова,
Обращая отчаянье в веру.
А ещё по нечаянным дням
Облака выпускают светило,
Чтобы в землю с лучей по корням
Нисходила небесная сила.
Да и мы все в упряжке одной
Край родимый, как можем, голубим,
То в крови кипятим ледяной,
То слезами горючими студим.
Я долго б не жалел, что лето торопливо…
Я долго б не жалел, что лето торопливо,
Когда бы удалось, собравшись впопыхах,
В зимовье унести дух молодой крапивы,
Ожоги от неё на сердце и руках.
Зимой лишь сон меня уводит из юдоли
Мерцания снегов в лучах остылых звёзд,
И снится полоса меж лесом и меж полем,
Где пламенем встаёт крапива в полный рост.
И каждою весной я, сам себе невольник,
В те заросли вхожу, кипящие огнём,
И вижу, где раскол, и знаю, кто раскольник,
И оживает Бог в язычестве моём.
Готовимся к итогу…
Готовимся к итогу,
Себя поспешно судим,
Но что доверишь Богу,
Того не скажешь людям.
Как жить теперь, товарищ?
Как выдержать правёж?
И Бога не обманешь,
И людям не соврёшь…
Не в суетной тревоге…
Не в суетной тревоге,
Не в праздничной гульбе,
В раздумиях о Боге
Припомню о себе.
Не муки облегчаю,
Не набираюсь сил,
Но сам себя прощаю,
Коль верю, Бог простил.
И следом всё по росту,
По ниточке, по швам,
И вижу, как короста
С болящего сошла.
И в темноту зазимье
Вплывает, как ладья,
И миром не судим я,
И миру не судья.
И бесконечность зримей,
И ощутимей твердь,
Но всё необъяснимей
Рождение и смерть.
Зацветёт, загуляет костёр…
Зацветёт, загуляет костёр,
Ускользнёт от небесного зрака,
И в огнём освещённый простор
Вдруг язычество хлынет из мрака.
И пойму - наша жизнь неспроста,
Всё решает скрещение линий,
И потянется сердце в места,
Где в в безмолвии царствует филин.
Там с меня нажитЫе годки,
Как с куста трясогузки, слетают,
Там в траве золотые жуки
Золотую пыльцу собирают…
Угра
Мы отданы в зимнее иго,
Глаза открываем с трудом,
И наша заветная книга
Железным запаяна льдом.
Хватило бы силы небесной,
Хватило бы воли земной,
Чтоб выдержать холод отвесный,
Чтоб наст растопить жестяной,
И путь начиная от печки,
Увидеть сквозь снег и пургу -
Войска наши встали у речки,
А враг на другом берегу.
Подолгу не видящий лета…
Подолгу не видящий лета,
Живущий на самом краю,
Я лишь ожиданием света
Оправдывал долю свою.
И верил не в лёгкое слово,
Вгрызаясь в подзолистый лёд,
А в то, что земные оковы
Терпенье моё переплёт.
Не то, чтоб сам горю…
***
«Сестра моя - жизнь…»
Б. Пастернак
Не то, чтоб сам горю,
Ещё мне жизнь - сестра,
Но на огонь смотрю
Из глубины костра.
И мне костёр не враг,
Я обживаюсь в нём,
Я забываю страх,
Навеянный огнём,
Я усмиряю боль,
Я растворяю крик,
И каменеет соль
Последних слёз моих.
Не то, чтоб жизнь прошла…
Не то, чтоб жизнь прошла,
Но в ожиданьи чуда
Разъехалась по швам
Под гнётом самосуда.
Пустые терема,
Тяжёлое бессилье,
Мы думали - зима,
А было лишь предзимье.
Под снежной кутерьмой
По линиям излома
Поспешный путь домой
Всё дальше вёл от дома.
Храни, Господь, всерьёз,
Когда такая драка,
И не хватает слёз
Самих себя отплакать.
Каждый миг, как в землю семя…
Каждый миг, как в землю семя,
В вечность входит прочно,
Но течёт иное время
На часах песочных.
Точно так же - мимо, мимо,
Зыбко и протяжно,
Только зримо, повторимо
И почти не страшно.
Прольётся сквозь сердце живая вода…
Прольётся сквозь сердце живая вода,
Избавит от горечи сердце,
И я засмотрюсь на тебя, как тогда
Смотрел и не мог насмотреться.
И время земное на нет низведя,
Иные приму лихолетья,
И буду веками смотреть на тебя,
И тем оправдаю бессмертье.
Прилетели грачи, дух зелёный повис на берёзах…
Прилетели грачи, дух зелёный повис на берёзах,
Поневоле поёжусь и шею втяну в воротник.
Как привыкнуть к теплу, если прожил всю жизнь на морозах?
Как увидеть добро, если к взглядам недобрым привык?
Как расставить слова, чтоб меж ними тоска не читалась?
Как разметить шаги, чтоб не пала трава под пятой?
Как загад разгадать - это старость иль только усталость,
Нас спокойствие ждёт впереди или вечный покой?
Возврати меня в жизнь, поведи за собой, как ребёнка,
Затяни в разговор, чтоб не смог нелюдимо молчать,
И глаза, что привыкли, прищурившись, видеть в потёмках
Научи на рассвете Великое Солнце встречать.
Не окончился путь, просто минула трудная веха,
Поднимается лёд, тихий свет озаряет простор,
И уходит легко в землю тяжесть последнего снега,
И заходится сердце, как будто живу до сих пор.
Встревожит сердце памятная веха…
Встревожит сердце памятная веха,
Потянет в бездну, в топи-кисели,
И стану я не только старше века,
А старше жизни, неба и земли.
Не убоюсь, не сгину, не завою,
Слеза удержит сердце на краю,
И предо мной, как лист перед травою,
Семь дней творенья встанут наяву.
Полнолуние
В лихие времена тревожней, чем в безвременье,
Безвременье чадит, да не сожжёт дотла,
Проносится Луна царицей над деревьями,
И горький лунный свет остужен до бела.
С полынью вымыт пол, горчит в печи берёза,
И дома все свои, и дома домовой,
Так почему к тоске подмешана угроза,
И пение огня уходит в длинный вой?
Процарствует Луна и спрячется в овраге,
Отмается зверьё, затихнув поутру,
Чтоб легче видеть свет, наплыв холодной влаги
С оконного стекла, как слёзы, я сотру.
Не горюй обо мне, я согреюсь на солнышке редком…
Не горюй обо мне, я согреюсь на солнышке редком,
И не сахарный я, чтобы таять под едким дождём,
Если землю мою разложить по молекулам-клеткам
И со мною сравнить, до последнего мы совпадём,
Потому что века не прошли здесь легко и бесследно,
На тяжёлой крови поднималось жильё и быльё,
И родные мои в эту землю ложились несметно,
Становились землёю, песчинкой, крупицей её.
В этом суть бытия, в этом крепости нашей основы,
Это память мою отогрело движенье светил,
И когда объясняю закон притяженья земного
Объясняю его притяжением отчих могил.
Я поправлю кресты, обновлю после снега оградки
И уставлюсь смотреть, до темна не подняв головы,
Как земля прирастает с могильною каждою грядкой,
Скоро-скоро до неба достанет макушкой травы.
Клянём любые времена…
Клянём любые времена,
Одни - глухи, другие - люты,
И имена, как семена,
Бросаем в грязь и сеем смуты.
То снеговой, то суховей,
То дождь стучит в ведро пустое,
Лишь время юности своей
Мы чтим, как время золотое.
И ничего не ждём в ответ,
И не надеемся на чудо,
Но если есть над нами свет,
То он оттуда, он оттуда.
Тяжесть последнего снега…
Тяжесть последнего снега
В землю уходит легко,
Выстрадал время побега,
Волен лететь далеко.
Дали открылись и выси,
Правда понятна и ложь
Вольному воля, лишь жизни
Той, что прожил, не вернёшь.
Слышишь - призывные речи
Льются из разных щелей,
И прижимаешься крепче
К прожитой жизни своей.
Крещение
Когда б я знал, куда течёт вода,
Куда огонь своё возносит пламя,
Я примирился б с миром навсегда
И не искал земель за облаками.
Когда б я знал, кто возвращает свет
В те времена, где тьма легла на веки,
Я рассказал бы про незримый след,
Которым вдруг ушли на небо реки.
Мне было всласть за солнцем колесить,
И каждой мысли придавать значенье,
Чтоб всех умерших к жизни воскресить,
А всем живым пожаловать бессмертье.
Легко меняя золото на медь,
Я убеждал, оставшихся на тризне,
Что только жизнь оправдывает смерть,
И только в смерти оправданье жизни.
Главу клоню в ничтожестве своём
Пред тайной Бога, скрытой в человеке,
И кровь моя играется с огнём,
И открывает скованные реки.
Как нам ни жить, в какие времена…
Как нам ни жить, в какие времена,
И кем ни быть - от ангела до чёрта,
У каждого из нас своя война,
Она нас делит на живых и мёртвых.
И тот раздел страшнее всех границ,
Он и железных ставит на колени,
Пред ним бессильны празднества столиц,
Бессилен плач заброшенных селений.
И только память ходит напрямик,
Лишь для неё одной границы стёрты,
И поминают мёртвые живых,
Пока живые поминают мёртвых.
Сколько духа хватает - мороз да мороз…
Сколько духа хватает - мороз да мороз,
Сколько зренья - просторы в снегах,
Я сквозь мёрзлую землю корягой пророс
И у чёрта зажил на рогах.
Я бы сгинул во тьме и исчез без следа,
Кровь моя захрустела б стеклом,
Но вцепилась в меня, как в живого, звезда
И вскормила небесным тёплом.
Пусть рожденьем своим был уже виноват,
Но на то был взыскующий перст,
И струился огонь от макушки до пят,
И земля расцветала окрест.
Знаю, пламя меня низведёт изнутри,
Надломлюсь на прожогах в коре,
Но успею увидеть - цветут пустыри,
И трава от росы в серебре.
Петлями да узлами…
Петлями да узлами
Вяжется знак беды,
Скоро и мы узнаем
Лёд тяжелей воды.
И на исходе лета,
Как на исходе лет,
Станем прозрачней света
Выглядеть на просвет.
Мне снился сон - в глубокой старине…
Мне снился сон - в глубокой старине
Есть отчий дом и на двери подкова,
Меня там ждут - живого, неживого
И держат свет негаснущий в окне.
И я в тот дом по тяге родовой
Себя с кругов невольных возвращаю,
И если жив, то жизнь свою прощаю,
И оживаю, если неживой.
Бессолнечный декабрь, сырые дни и ночи…
Бессолнечный декабрь, сырые дни и ночи,
И снег черней земли, и горечь не избыть,
И птицы по углам болтаются, как клочья,
И страшно то, что жить страшнее, чем не жить.
Бессолнечный декабрь, как будто дом без окон
В нём жить невмоготу и бросить не с руки,
ЗаржАвели часы, с них время смотрит волком,
И стрелки на часах застыли, как стрелки.
Бессолнечный декабрь, скорей бы ветер что ли
Порвал бы облака метелью ледяной,
Чтоб, словно в масле сыр, каталось солнце в поле,
Чтоб звезды на метле гонялись за луной,
Чтоб, уплывая в сон на лодочке без вёсел,
Закапываясь в снег, размазавшись по дну,
Я знал, с утра проснусь и до зелёных вёсен
И самого себя, и ближних дотяну.
Не то, чтобы треба…
Не то, чтобы треба,
Не то, чтобы сны,
Мне виделось небо
С другой стороны.
Жизнь зябко дрожала,
Сходила на «нет»,
Луна отражала
Несолнечный свет.
Из пропасти вечной,
Из судного дня,
Ты болью сердечной
Тащила меня.
По щучьему ли велению…
По щучьему ли велению,
С твоей ли, моей вины,
Но каждому поколению -
Две или три войны.
От чёрного отражаемся,
Горим на ветру огнём,
Солдатами все рождаемся,
Солдатами все умрём.
Время лечит болью нелюдимой…
Время лечит болью нелюдимой,
Леденеет холодом в реке,
И слеза, как коготь ястребиный,
Прорезает русло на щеке.
Время держит в пальцах узловатых
Крепко так, что дня не проживёшь,
И легко прощает виноватых,
И невинных ставит на правёж.
Как бесконечна эта даль…
Как бесконечна эта даль,
И безутешен этот ветер!
Проходит жизнь - кому-то жаль,
А кто-то жизни не заметил.
А я средь тех и средь других
Иду то в ногу, то не в ногу,
И из намерений благих
Пытаюсь вымостить дорогу.
И понимаю лишь в конце,
И принимаю всё сердечно -
Слезу от ветра на щеке
И эту даль, что бесконечна.
Живу не только хлебом…
Живу не только хлебом,
Любовью дорожу,
Но перед звёздным небом,
Как лютый зверь, дрожу.
Не перед вечной бездной
Наматываю страх,
Не от лучей железных
Чечётка на зубах,
Боюсь, что вдруг случайно
Сознанье распалю,
И бремя Божьей тайны
Вольётся в кровь мою.
Было - зимние дни проживал, не щадил…
Было - зимние дни проживал, не щадил,
Принимал их с тоской обречённою,
И терпел, коль мороз мою шкуру дубил,
И метель печь топила по-чёрному.
Промерзал до костей, изнывал от простуд,
Сам себя крепким чаем отпаивал,
И спешил по сугробам туда, где цветут
Одуваны на солнышке палевом.
А теперь я и зимнему времени рад,
Гололёду и утренней темени,
И живу каждый день, как паломник у врат,
И вступить в них боюсь раньше времени.
Сиро мне и обездолено…
Сиро мне и обездолено,
Голова не помнит плеч…
Эта церковь не намолена,
Как не вытоплена печь.
Там со времени окольного,
День за днём, за веком век
Зелье варева раскольного
Варит чёрный человек.
А как вывалит варимое,
Им просторы окропит,
Сторона моя родимая
Синим пламенем горит.
Какие-то страхи летают…
Какие-то страхи летают,
Какой-то мерещится гул,
Ладонью свечу закрываю,
Чтоб ветер свечу не задул.
Давно мне известно, что будет,
Что было - узнать предстоит,
А ветер всё дует и дует,
Свеча всё горит и горит.
Мне воля - как будто неволя,
И жизнь - не черешневый мёд,
Но всё же обидно до боли,
Что скоро и это пройдёт.
Как будто на многие лета
Простить и проститься спешу,
Свечу закрываю от ветра
И сам на неё не дышу.
Юг цветущий не сравнивай с севером…
Юг цветущий не сравнивай с севером,
Не кори перемётной сумой,
Посмотри на меня по-осеннему
И порадуйся жизни со мной.
Осень яркая вышла и ярая,
В предвкушении крепкой зимы
Все деревья гуляют боярами,
Погуляем с тобою и мы,
Чтоб потом под сугробами сонными
Снился сон нам один на двоих,
И ладони твои невесомые
Замирали в ладонях моих.
Розанов
Будет снег, будет темь, скрутит бремя вины,
Скажут: «Кара отпущена свыше».
А начало зимы, как начало войны,
Запасайся старанием выжить.
Жестяные морозы ударят под дых,
Душу вытянет ветер-расстрига,
И познаю, что крепы собратьев иных
Пострашнее монгольского ига.
Покачнусь в темноте, отряхну пелену,
Открещусь, помолюсь на удачу,
И припомню свою и чужую вину,
И по всем виноватым заплачу.
До снега сорок дён…
До снега сорок дён,
Как сорок дён до смерти,
На рубеже времён
Безвременье на свете.
Так было всё до нас,
При нас и будет после,
Внутри огонь погас
И выпал пеплом возле.
И нет тебя родней,
И надо умудриться,
Успеть за сорок дней,
Как заново, родиться.
Даже если уже не проснуться без боли в суставах…
Даже если уже не проснуться без боли в суставах,
Даже если без боли в суставах уже не уснуть,
Загуляю во сне на проросших подшёрстком отавах,
Помытарю глазами росы зазеркальную ртуть.
Костяная нога достучит до полян костяники,
Но едва приголублю мерцающих ягод живьё,
Раскромсают мой сон петушиные красные крики,
И закатится явь леденцами под сердце моё.
Из угодий ночных, из оконца дворца ледяного,
Из-за веток стальных, из забытого всеми угла,
Посмотрю на себя и ни мёртвого, и ни живого,
Пожалею тебя, что меня до сих пор сберегла.
Как выстрел, утром поворот ключа…
Как выстрел, утром поворот ключа,
Шаг в темноту, в бездомность, в неизвестность,
Такое время и такая местность,
Что в каждом встречном вижу палача.
Иль страх заложен в памяти моей?
Необходимо «слово» чтить и «дело»,
И прижимать рубашку ближе к телу,
Чтоб, если что, вернуться вместе с ней.
Смотрю назад - как жизнь моя длинна!
Сквозь тьму веков, тоску и расстояния,
Я вижу тех, кто рекам дал названья,
Кто свет взрастил из первого зерна.
Мороз по коже, в инее трава,
В узлы дороги вяжут перепутья,
И холод ветви выпрямляет в прутья,
И жизнь моя по-прежнему жива.
Осенний лёгкий свет, как дым от папиросы…
Осенний лёгкий свет, как дым от папиросы,
Чуть голову вскружил и след его простыл,
И тучей на меня надвинулись вопросы,
И ёрзает тоска: «Я жил или не жил?»
И если я не жил, откуда эта память,
Откуда эта даль, откуда эта высь?
Как яростно гудит во мне тугое пламя
И в тёмные углы бросается, как рысь!
А если всё же жил, беспамятство откуда,
Безверие за что, и долгий путь куда?
Опавшая листва засыпала запруду,
Накинула покров и замерла вода.
И не найдя ответ, не соизмерив сроки,
По листьям, по воде, как посуху иду,
И глубока земля, и небеса высоки,
И яблоки горят, как солнышки, в саду.
Никто не знает глубины зеркал…
Никто не знает глубины зеркал,
Сколь не смотрю до головокруженья,
Я лишь с вершков снимаю отраженья,
Мне вход закрыт в мерцающий астрал.
Я по легендам чту - не наяву,
Что там за гранью зазеркальной тверди
Есть продолженье жизни после смерти,
А здесь живой не каждый день живу.
О, как меня то зеркало влекло,
Я шёл на блик, в усердье отражался,
И каждый раз с самим собой встречался,
И лбом горячим бился о стекло.
Когда-нибудь иные жизнь и смерть
Нас заведут в неведомые дали,
И будем путь искать из зазеркалий,
И не найдём, и лбами в ту же твердь.
Не дай нам Бог живыми умереть
И на себя из зеркала смотреть.
Сон
Вот и знаю я, как умирают,
Как дыхание сходит на нет,
Как последним усильем вбирают
Сквозь глазницы серебряный свет.
Вот и чувствую - мёрзлая заметь
Накрывает меня с головой,
И душа, обращённая в память
Прирастает к тоске мировой.
Подолгу невидящий света…
Подолгу невидящий света,
Живущий на самом краю,
Я лишь ожиданием света
Оправдывал долю свою,
И верил не в лёгкое слово,
Вгрызаясь в подзолистый лёд,
А в то, что земные оковы
Терпенье моё перетрёт.
Теперь другие на кресте…
Теперь другие на кресте,
В полях - иные рати…
Кто не был нищим в нищете,
Не заржавеет в злате.
Он сварит суп из топора,
Расставит звёзды строем,
И объяснит, что жизнь - игра
Меж смертью и героем.
Как виноватый пёс ползёт к хозяйской плети…
Как виноватый пёс ползёт к хозяйской плети,
Так август мой ползёт к осеннему костру,
Такая тишь вокруг, что слышно на рассвете,
Как падают плоды, цепляясь за листву.
Нас тоже ждёт с тобой осенняя дорога,
Ещё совсем чуть-чуть - покатимся с горы,
Цепляясь на ходу, за куст чертополоха,
За глину да песок, за крики детворы.
Но это всё потом, пока же утром ранним
Спешу душой принять и разумом понять,
Что наша жизнь всегда - терпенье и старанье,
И по-другому нам её не разыграть.
И пусть Медовый Спас помажет губы мёдом,
Пусть Яблочный раздаст все яблоки свои,
Нерукотворный Спас простит перед уходом,
И осень зацветёт у каждого в крови.
Подбираю слова по душе, по мотиву, по звуку…
Подбираю слова по душе, по мотиву, по звуку,
Как берёза весною листок подбирает к листку,
Как чечётку танцор каблуком подбирает по стуку,
Как в пути колокольчик ко мне подбирает тоску.
Собираю слова, как сентябрь журавлей в треугольник,
Как зимою восток по свече собирает зарю,
Как молитвою нас собирает Никола Угодник,
Собираю слова и кладу их янтарь к янтарю.
Сохраняю слова, чтобы их не растратила вечность,
Шаг за шагом иду, и перо по бумаге течёт,
Не зайти б за предел мне, где слово становится вещим,
Где предсказана жизнь и уже равновесье не в счёт,
Где, как молния, грань, за которой никто не осудит,
Где дорога легла, как судьба расчертила ладонь.
«Эх, горит - не горит, посмотрю-ка, авось не убудет!»
И с поленьями вместе бросаю страницы в огонь.
Вот она, последняя дорога…
Вот она, последняя дорога,
По еловым веткам в благодать,
И уже рукой подать до Бога,
До небес уже рукой подать.
Я тебя жалею с опазданьем,
Мне немного выпало успеть -
Целовать последним целованьем
И последней жалостью жалеть.
Где по тине да по глине…
Где по тине да по глине
Катит тёмная вода,
Где в траве, как в паутине,
Вязнет падшая звезда,
Где туманом забелённый
Воздух гуще киселя,
Там на веточке зелёной
Жизнь качается моя.
И никак не догадаться
Даже мудрым поутру,
Сколько ей ещё качаться
На весу, да на ветру.
Ну, а Тот, кто это знает
Не расскажет ничего,
Он меня оберегает,
Я - создание Его.
Август
- 1 -
И прижаться к земле, и почти что сравняться с землёй,
Слава Богу, что август не минул ещё середину,
И трава по утрам от тумана тепла, как бельё,
И пока холода не томят на рассвете рябину.
А прижавшись к земле, лишь глубинному гулу внимать,
Что в подземной реке оседает и медленно тонет,
И почуять покой, и судьбу научиться читать
По сплетенью корней, как по линиям тёмных ладоней.
И загад разгадав, никого ни о чём не просить,
Никуда не спешить, ни судимым не быть, ни судьёю,
Лишь озябшие пальцы с корнями покрепче сцепить,
И прижаться к земле, и почти что сравняться с землёю.
- 2 -
Вдруг уснёшь на земле, а проснёшься нежданно над небом,
Невесом на весах, и свободен от боли и слёз,
И ружейный салют за тобой не раскатится следом,
И грачиная стая не рухнет с макушек берёз.
И не дрогнет свеча, отделившая сумрак от мрака,
Не раскается друг, и враги не дадут слабины,
Лишь живущая рядом с тобою родная собака
Вслед завоет, но вой не дотянется дальше Луны.
И развесистый сад, что на старость растил и лелеял,
Колыхнётся, до срока рассыплет плоды по золе.
«Вот и всё, - говорю сам себе, - то пожал, что посеял».
Засыпаю на небе, проснусь, может быть, на земле.
Небеса надо мной то белы, то свинцовы, то сини…
Небеса надо мной то белы, то свинцовы, то сини,
А земля подо мной то прозрачна, то яро черна,
И дрожит моя жизнь между ними, как тощий осинник,
И плывут мои дни между ними на лёгких челнах.
Загляжусь в небеса, раскачает мне голову ветер,
Загулял бы, запел я, но корни вцепились травой.
Кто за царство земное моею судьбою ответил,
Как за царство Небесное сам я ответил с лихвой?
Здесь зависимо всё, всё задумано-спаяно прочно!
Жизнь из праха встаёт и опять обращается в прах.
И трепещет осинник от света земли полунощной,
И подземные воды качают звезду на весах.
Золотые шары
Паутина на ветках качается,
Отдыхает трава от жары,
Я не верю, что лето кончается,
Но цветут золотые шары.
По утрам леденцы-колокольчики
Поднимают меня на хоры,
Щеголял бы в нарядной ковбоечке,
Но цветут золотые шары.
Выйду в сад и поёжусь от холода,
Разбросает мне ветер вихры,
Мы не стары с тобой и не молоды,
Нам цветут золотые шары.
Наша осень покоем отмечена,
Пирогами и чаем красна,
И подсолнечным светом просвечена,
И последней любовью честна.
Лето Господнее, утро воскресное…
Лето Господнее, утро воскресное,
Медленный солнечный свет…
Вновь перед Богом я тварь бессловесная,
Званья и имени нет.
Но загляжусь если долго и пристально,
Мзды за погляд не берут,
То рассмотрю, как под сонными листьями
Яблоки в гору растут.
Второстепенные поэты…
***
«Трясясь в прокуренном вагоне…»
А. Кочетков
Второстепенные поэты…
Народом песни не запеты,
Народом песни не запеты
И не прочитаны стихи,
И даже, если было слово,
В них нет зерна - одна полова,
В них нет зерна - одна полова
Да два кармана шелухи.
Второстепенные поэты…
Не им зелёные кареты,
Не им зелёные кареты
И серебристые такси,
Опять в прокуренном вагоне
Дышать в озябшие ладони,
Дышать в озябшие ладони
Тоской по матушке-Руси.
Второстепенные поэты…
Не завещания - заветы,
Не завещания - заветы,
Как всё откроется потом!
Туда, где ходят рядом с Богом,
Им будет скатертью дорога,
Им будет скатертью дорога,
И память вечная - крестом.
Ветер стих и открылось пространство…
Ветер стих и открылось пространство,
Поднялась над землёй лития,
Незаметно удел постоянства
Превращается в смысл бытия.
Я смирился с житейским укладом,
И в границах условленных стен
Наслаждаюсь развесистым садом
И не жду никаких перемен,
Потому что предвестие Бога
Завершает логический ряд,
Потому что пылится дорога,
По которой приходят назад,
Потому что жгуты корневые
Нас связали с простором полей,
Потому что остались живые
После жизни твоей и моей.
И пока я живой, посажу-ка я дуб…
И пока я живой, посажу-ка я дуб
По весне, при прохладе, при ветре.
Улетит моя жизнь, как дыхание с губ,
А он памятник мне после смерти.
Мне не станет могила моя западнёй,
И душа не заметит урона,
Будут корни рассказывать мне под землёй,
Что с макушки увидела крона.
Так вперёд я на тысячу лет загляну,
Породнюсь с каждым прутиком-веткой,
Оживая весною в зелёном дыму,
А зимой индевея под ветром.
И не жалко мне знать, и не страшно смотреть,
Как в пределах тенистого круга
Бесконечная жизнь, бесконечная смерть
День за днём переходят друг в друга.
Когда придавит сердце…
«Когда судьба по следу шла за нами…»
Ар. Тарковский
Когда придавит сердце
Предчувствие беды,
И зло свои коленца
Натянет на лады,
И переплёт оконный
Окажется во тьме,
Я вспомню поимённо
Всех тех, кто дорог мне.
Переберу по пальцам,
Сто раз проверю счёт,
Мы все здесь - постояльцы,
Нам судный путь грядёт.
Но не сейчас, не время,
Ещё не вышел срок,
Ещё бежит по венам
Волной горячий ток,
Успеть бы вспомнить только
Родные имена,
Уж очень-очень тонко
Натянута струна,
Не то, чтобы молитва,
Скорей всего - мольба…
Но свет в окне открытом
И отошла судьба.
В эту грозную ночь ветер щёлкал кнутом…
В эту грозную ночь ветер щёлкал кнутом,
Тьма вязала концы и начала,
И спросил я у Тьмы: «Что же будет потом?»
« Белый Свет будет» - Тьма отвечала.
Дотерпел я, дождался, забрезжил рассвет,
Зацепился за землю лучами,
И спросил я, тревожась: «А что же во след?»
«Будет Тьма» - Белый Свет отвечал мне.
И безумствуя, каждый стоял на своём,
И одно выговаривал имя,
И верёвкой вилась, и горела огнём
Жизнь моя, как граница, меж ними.
Ты прости меня, кот, твои годы быстрее моих…
Ты прости меня, кот, твои годы быстрее моих,
Ты мой возраст догнал и уходишь старательно дальше,
Я по гулкой земле на своих ковыляю двоих,
На своих четырёх ты на землю ступаешь тишайше.
Не жалей меня, кот, мы быльём поросли, не старьём,
Мы ещё молодцы, ни усы, ни хвосты не обвисли,
Мы ещё погуляем с тобой, мы ещё попоём,
И половим мышей, ты в прямом, я в сомнительном смысле.
А когда остановишься, чтобы меня подождать,
И прокатится ток от ушей по спине и по лапам,
Ты природу свою пересиль - не сбегай умирать,
А усни на руках и на память меня оцарапай.
Когда бы знал, куда течёт вода…
Когда бы знал, куда течёт вода,
Куда огонь своё возносит пламя,
Я примирился б с миром навсегда
И не искал земель за облаками.
Когда бы знал, кто возвращает свет
В те времена, где тьма легла на веки,
Я рассказал бы про незримый след,
Которым вдруг ушли на небо реки.
Мне было б всласть за солнцем колесить,
И каждой мысли придавать усердье,
Чтоб всех умерших к жизни воскресить,
А всем живым пожаловать бессмертье.
Но не взломать невидимую клеть,
И точит разум смута в укоризне,
Что только жизнь оправдывает смерть,
И только в смерти оправданье жизни.
Стою один в ничтожестве своём
Пред тайной Бога, скрытой в человеке,
И кровь моя играется с огнём
И открывает скованные реки.
Если жить всё время летом…
Если жить всё время летом,
Белым днём, залитым светом,
И под чай с кипрейным цветом
Разговоры разговлять,
Привечать зверей бездомных,
Пропадать в глазах бездонных,
То во время лет преклонных
Страшно будет умирать.
Если жить во тьму и холод,
Растирать в ладонях голод,
Огород дождём прополот,
Ни зерна, ни сорняка,
Если ветер - только встречный,
Если путь - конечно, Млечный,
Срок глухой и бесконечный,
Сам поверишь - смерть сладка.
Я живу во тьму и холод,
Каждый день мой перемолот,
И дожди всегда за ворот,
Солнце вижу лишь во сне,
Но свечусь в глазах бездонных,
Берегу свой путь исконный,
И твержу в ночи бессонной,
Что бессмертна жизнь во мне.
Вновь проснусь от того, что увижу во сне…
Вновь проснусь от того, что увижу во сне
Жизнь свою, проходящую мимо.
Сколько в памяти тьмы, если кровь, что во мне
Непрерывна с рождения мира?
Разгребаю столетья, пытаю следы
И поклоны отвесные правлю
Я Тому, Кто из света и лютой воды
Сотворил первозданную каплю.
Перед Ним оправдаюсь за злые века,
За большие и малые чувства
Тем, что жизнь дальше жизни моей протекла
И наполнила новые русла.
Живу, умру, воскресну…
Живу, умру, воскресну,
Перелицую ряд,
У заглянувших в бездну
Навек тяжёлый взгляд.
Лишь только под ожогом
Лицо восходит в лик,
Всю жизнь живём под Богом,
А рядом только миг.
В тот миг встают отвесно
На землю небеса,
В тот миг выходит бездна
Смотреть глаза в глаза.
И когда мы крушили кресты топором…
И когда мы крушили кресты топором,
Низвергая закон и тиранство,
Он упрямо твердил: «Дело, братцы, в другом,
Русский крест - холода и пространство».
Мы варились в котлах, мы дышали огнём,
Мы вели негодяев на царство!
Он с тоскою смотрел и стоял на своём:
«Русский крест - холода и пространство».
Мы вернулись на круг и опять в суете
Переходит буянство в бунтарство.
Он горит на кресте, мы горим на кресте,
Согреваем родное пространство.
То в домоседстве, то в скитаньи…
То в домоседстве, то в скитаньи,
То ненавидя, то любя,
Я прожил жизнь в Богоисканьи,
А выжил в поисках себя.
И каждый раз, когда дорога
В прах низводила мой запал,
Я падал ниц за шаг до Бога
И, поднимаясь, отступал.
И всё же мигом, пусть и мигом,
Я был пожалован в ответ,
И дань отдав земным веригам,
Смотрел во тьму и видел свет.
Часы приближаются к северу…
Часы приближаются к северу,
Метель заметает межу,
Как раньше гуляли по клеверу,
По лютому снегу хожу.
И всё же под ветреной заметью,
Под снегом, толчённым в стекло,
Всем телом, всем сердцем, всей памятью
Подземное чую тепло.
Где нам ни жить, в какие времена…
Где нам ни жить, в какие времена,
И кем ни быть от ангела до чёрта,
У каждого из нас своя война,
Она нас делит на живых и мёртвых.
И тот раздел страшней любых границ,
Он и железных ставит на колени,
Пред ним бессильны празднества столиц,
Бессилен плач заброшенных селений.
И только память ходит напрямик,
Лишь для неё одной границы стёрты,
И поминают мёртвые живых,
Пока живые поминают мёртвых.
К какому рубежу…
К какому рубежу
Лета меня готовят,
Огонь в руках держу,
А ощущаю холод,
И в памяти моей
Иных земель поверья,
Вода иных морей,
Иных лесов деревья?
Иль это миражи,
Иль это совпаденья,
Иль очень долго жил
До своего рожденья…
И вдруг языческие боги…
И вдруг языческие боги
Пронижут молнией века,
Сухой травой мне свяжут ноги
И полонят, как языка.
Разговорюсь, но тьма глухая
На полуслове оборвёт,
И подо мной трава сухая
Семью цветами полыхнёт.
Больно резать по живому…
Больно резать по живому,
А по мёртвому больней…
Я по следу межевому
Уходил в простор полей,
Я искал себе кумира
Средь отеческих могил,
Было холодно и сиро,
Не хватало слёз и сил.
Но зато звезда светилась
Отражая свет во мне,
И душа моя томилась
По заветной старине.
Я в провалах бездорожья
Вспомнил всех, кто был забыт,
И рука держала Божья
Надо мной небесный щит.
Дом в средней полосе…
Дом в средней полосе, засыпанный сиренью,
С окошком на звезду с калиновым лучом,
И сад, где соловей поёт живой свирелью…
Чего ещё желать, печалиться о чём?
Полжизни, как глоток, но жажда не иссякла,
И сладок каждый вдох, и меток каждый взгляд,
И радостно тянуть остатки дней по каплям…
Так от чего в душе тревога и разлад?
Что знаешь ты про жизнь? Что думаешь о смерти?
Что прячешь на свету? Что ловишь в решето?
Опять твоя тоска пронзительна, как ветер,
Такое рассказал б, не слушает никто.
И тянет в небеса, как будто ты оттуда,
Поклоны бьёшь земле, как будто ты туда,
И ввысь летит сирень в движеньи безрассудном,
И тянется лучом к сырой земле звезда.
Когда-нибудь споём…
Когда-нибудь споём,
Плеснув винца на донце,
Как жили под дождём,
Освобождая солнце.
Мы встанем на свету
Больших деревьев выше,
Не верь, что песню ту
Живые не услышат.
Не согреть небеса папиросами…
Не согреть небеса папиросами,
Рук не хватит, чтоб землю обнять,
И над родиной дождь стоеросовый
Всею жизнью моей не унять.
Но копчу небеса со старанием,
Грунт сырой прижимаю к груди,
И живу будто знаю заранее,
Что не кончатся эти дожди.
Разгадал бы звериные песни…
Разгадал бы звериные песни,
Размагнитил бы рыбьи следы,
И зажил с ненаглядными вместе
У веками текущей воды.
Там с меня леденящим потоком
Унесло бы по древней реке,
Всё, что выловил я ненароком,
Всё, что я зацепил налегке.
А литая сердечная тяжесть
Оседала б во мне серебром,
И светилась бы милым на радость,
И гуляла по дну осетром.
Но не водит зверьё хороводы,
Не сплетается в танце рыбьё,
И уносят текущие воды
Каждый раз отраженье моё.
Лебеди-гуси
С каждым прожитым днём понимания больше и грусти,
С каждой спичкой зажжённой и сам, словно хворост, горю,
А забудусь на миг, и несут меня лебеди-гуси
Через лес, через дол, через долгую память мою.
Озаряются дали, и вижу я мать молодою,
И отец-молодец, с ним любая беда - не беда,
Каждым утром меня умывают живою водою,
Чтоб с меня худоба уходила, как с гуся вода.
Над тоскою моей, над уснувшей с усталости Русью,
Над вороньим гуляньем, затеявшем суд-пересуд,
Сколько крыльев хватает, несут меня лебеди-гуси,
Сколько крика хватает, зовут мою память, зовут.
То дорога легка, то вокруг облака без просвета,
То дымком от печи, то пожаром потянет с земли,
Золотыми шарами и мёдом нас балует лето,
Серебром осыпают усталые слуги зимы.
Но не долог полёт, возвращенье всегда неизбежно,
Оборвётся забвенье, проститься и то - не успеть,
И смотрю я назад, и такая мне видится бездна,
Что оставшейся жизни не хватит её рассмотреть.
Песок тягучий - чёрным цветом…
Песок тягучий - чёрным цветом,
И волны - серым сквозь шугу,
И понимал я, даже летом
Здесь отогреться не смогу.
И замирал я в ожиданьи,
И был послушным, как чернец,
И мне загадка мирозданья
Казалась лёгкой наконец.
Но ветер сыпал в лихорадке
Песком с водою по глазам,
И за мгновенье до разгадки
Меня отбрасывал к азам.
Он зло пружинил на просторе,
Он разрастался в океан,
И понимал я, здесь - не море,
Здесь миром правит океан.
Даль бездонная, даль вековая…
Даль бездонная, даль вековая!
Ветер срезал щетину со щёк!
Я пред вечностью мышь полевая,
А быть может, и меньше ещё.
Что ей кости мои раскладные?
Что ей разум зарвавшийся мой?
Вечность знает слова заварные,
Ими кормится спор мировой.
Я к земле сам себя прижимаю,
Я от слов этих зябко дрожу,
Забываю их, вновь вспоминаю,
Как заварку, сквозь зубы цежу.
Долгий путь слезой суровой вышит…
Долгий путь слезой суровой вышит,
Прорастёт слеза и зацветёт,
Кто не слушал - больше не услышит,
Кто не выжил - больше не умрёт.
На каких мы выросли заквасках!
Как дышали светлою волшбой!
Укатили сказки на салазках
И забрали бабушку с собой.
Я с тревогой памяти внимаю,
След саней за ленточку тяну,
Жизнь прожил, а всё не понимаю,
Что я жизнь обратно не верну.
Утомились реки от движенья,
Наплывает зеркалом слюда,
И моё живое отраженье
Прибирает мёртвая вода.
Живём, как ходим вспять…
Живём, как ходим вспять,
Меняемся лицом,
Я был похож на мать,
Пока не стал отцом.
Смахнуло время цвет
С бубнового лица,
Живу под старость лет
Похожий на отца.
На просторах великих…
На просторах великих
Мы мельчаем роднёй,
Наших мёртвых таджики
Присыпают землёй.
И дьячок безбородый
Голосок, как слеза,
Ниже грани загробной
Опускает глаза.
Кричу, когда огонь прожжёт…
Кричу, когда огонь прожжёт
Меня дыханием лужёным:
«Бог бережённых бережёт,
А каково небережённым?»
Мне эхо катится в ответ,
Ожоги лечит и нарывы:
«Небережённых Богом нет,
Есть кто мертвы и есть кто живы».
Смиряюсь, верю и огня
Не убоюсь проникновенья,
И Бога, спасшего меня,
Оберегаю от забвенья.
Как веточка к стволу…
Как веточка к стволу,
Привитая ко мне,
То тянется к теплу,
То клонится к стерне.
Не вытянешь «люблю»,
Всё проще, между тем,
Не спит, пока не сплю,
Не ест, пока не ем.
И верует она,
Среди лихих годин:
«Мы сатана одна,
И Ангел мы един».
И пальцы сжав в щепоть,
Вслед крестит и твердит:
«Храни его, Господь!»
И Бог меня хранит.
Тяжёлый дождь над нашей стороною…
Тяжёлый дождь над нашей стороною,
Идёт, бредёт, качается, ползёт,
То вдруг застынет каменной стеною,
Да так, что птицы тянутся в облёт.
И не исчезнет этот дождь до снега,
Расквасит землю, небо раздерёт,
Зато какое время для побега!
Размокший след собака не берёт.
Оград худая рябь…
Оград худая рябь,
Домишки в три окошка,
Заржавленная хлябь
Да ягода-морошка.
Ни солнца, ни Луны,
Туман перед глазами,
Предчувствие вины
И память наказаний.
И долгий дождь с утра,
И поздний снег под лето,
И небо, как плита,
Не пропускает света.
Но всё ж покуда крик
Не оборвёт охота,
Я буду, как кулик,
Хвалить своё болото.
Половодье ушло, побросало в отлогах рыбьё…
Половодье ушло, побросало в отлогах рыбьё,
Жить недолго рыбью, плавники без воды заржавеют,
То, что делает сильными - как-нибудь нас и убьёт,
То, что делает слабыми - как-нибудь нас пожалеет.
Пресыщенье судьбой поневоле затянет в отлог,
Где дарован покой, где тоска попросила смиренья,
Где и сила, и слабость в последний вмещаются вздох,
Где нещадная боль зарастает травою забвенья.
Не то, чтоб сеял зло…
Не то, чтоб сеял зло,
В необъяснимой страсти
Звериное число
Раскладывал на части.
Мне ночью не спалось,
Мне днём не просыпалось,
Я чувствовал, как ось
Земная напрягалась,
Как шли материки
Открыто друг на друга,
Как Солнце вопреки
Сойти пыталось с круга,
Я понимал - игра
Моя давно за краем,
И знал - земля сыра,
А рай необитаем.
Спотыкаюсь, срезаюсь на каждой версте…
Спотыкаюсь, срезаюсь на каждой версте,
Вбита в землю по горло верста,
А тому, кто хоть раз повисел на Кресте,
Даже дня не прожить без Креста.
Не жалею себя и к другим без щедрот,
И смотрю до окалин в глазах,
Как качается гать от совиных болот
До совиной звезды в небесах.
Ни прощеньем твоим, ни слезой на ветру
Не унять мне тоски ломовой,
И с размаху вбиваю в пространство версту,
Чтоб не кончился путь столбовой.
И воет волк по мне, и плачет вслед осина…
И воет волк по мне, и плачет вслед осина,
Но рано мне пока загадывать побег,
Догонят по следам, ведь в сумрачных лощинах
Ещё дымится снег, ещё дымится снег.
Я слышу благовест с окрестных колоколен,
И мускулы дрожат в надежде на успех,
И я уже не раб, но я ещё не воин,
Пока дымится снег, пока дымится снег.
Я тыщу лет живу, а, может быть, мгновенье.
Какой сегодня день? Какой сегодня век?
Легко горят в печи озябшие поленья,
И всё дымится снег, и всё дымится снег.
В рождении любом заложена кончина,
Дожить бы до седин, тогда и смерть - не грех,
Недаром воет волк, не зря горчит осина,
И всё дымится снег, и всё дымится снег.
Говорил, говорил, как слова доставал из колодца…
Говорил, говорил, как слова доставал из колодца,
И заплакал потом, и давай причитать-голосить,
Словно горло пробил наконечник стрелы инородца,
И рванула из горла тоска и печаль по Руси.
Не по родине плач, что гремела державным железом,
По Руси, гой-еси, что лишь в гусельных сказах жива,
Где семь вёрст до небес, только семь, но всё лесом и лесом,
А за каждым кустом колдуны, ведуны, татарва.
Он плетёт языком, но какие узлы расплетает,
Отмывает слезами, что жизнь накоптила во мне,
Красно Солнце встаёт, Ясный Сокол с запястья взлетает,
И в воде не тону, и опять не сгораю в огне.
Я семь вёрст пролечу, отобьюсь, отмолюсь по дороге,
Меч заветных в руках, сапоги-скороходы не жмут,
И увижу свой дом, и узнаю родных на пороге,
И услышу, как птицы и ангелы вместе поют.
Мы рядом не ходим, мы вместе - гроза…
Мы рядом не ходим, мы вместе - гроза,
Удел наш - движенье по кругу,
Но если встречаются наши глаза
Нас тянет невольно друг к другу.
Не выдержу вдруг и на встречу с тобой
Я выйду в хрустящей сорочке,
И наши дороги по хорде тугой
Сойдутся в негаданной точке.
И молния внутренний круг озарит,
И лёд пограничный растает,
И тракт золотой, что над миром царит
Наш прах в колею закатает.
Я на жизнь и на смерть никогда не играл…
Я на жизнь и на смерть никогда не играл,
Только жил между жизнью и смертью,
И из бездны людской сам себя доставал,
Словно рыбу, тягучею сетью.
Я цеплялся за край, трепетал тяжело,
В одиночестве было мне тесно,
И светился там берег, ещё нежилой,
И темнела обжитая бездна.
Чай на травах под дёготь заваривал…
Чай на травах под дёготь заваривал,
Доводил на спокойном огне,
И легко мне в лицо выговаривал
Всё, что долго темнело на дне.
Я внимал непрописанным истинам,
Шёл по краю и чуял, увы,
После слов его вбитых, как выстрелы,
Мне опять не сносить головы.
Попрощались, я в дождь-непогодину,
Как осиновый лист, улетел,
И смотрел по-другому на родину,
И её по-другому жалел.
Осень в райских садах…
Осень в райских садах…
С неба падают яблоки,
А в земных городах
Начинаются ярмарки.
Осень в райских садах…
Позолота, как золото,
Ради этого в прах
Жизнь моя перемолота.
Осень в райских садах…
Согрешить да покаяться,
То ли мёд на губах,
То ли кровь запекается.
Осень в райских садах…
Незамеченный Ангелом,
Постою на весах
И уйду неприкаянным.
Скоморох
Мне родина рюмку нальёт,
Я выпью и стыд потеряю,
Губною гармошкою рот
Расквашу от края до края.
На слово последнее скор,
Подхваченный резвым мотивом,
На всех заведу разговор
О нашем житье терпеливом.
Под горку покатится речь
И враз опрокинет границы,
Коль слово от слова зажечь,
Всё дальше само разгорится.
И выгорит в памяти путь
Былинный, забытый, заветный,
Он рядом, ладонь протянуть,
Но вдруг зашатаюсь под ветром.
Не стану раскачивать Русь,
Поникну, как травы к Успенью,
И правду, которой боюсь,
Опять рассказать не успею.
С размаху шагну в забытьё
И буду в сомненьи минутном,
Смотреть, как дыханье моё
Густеет во времени смутном.
Сам себя сомненьем отягчаю…
Сам себя сомненьем отягчаю,
Колочусь в закрытые врата,
И обряд от веры отличаю,
Как нательный крестик от креста.
За своих чужих не принимаю,
Душу ясным пламенем палю,
Так смотрю, что всё запоминаю,
И боюсь, что вдруг заговорю.
Вот и кончилось время прощаний…
Вот и кончилось время прощаний,
Обустроен последний приют,
Мы уходим туда не с вещами,
Вещи дольше обычно живут.
Их удел - средь завалов подённых
Больше века из рук не сходить,
Чтоб ещё на земле нерождённых
И уже неживых породнить,
Чтобы утром в тягучем тумане
Слышал я сквозь столетний гранит,
Как у прадеда в чайном стакане
Колокольчиком ложка звенит.
Как бы мы себе не лгали…
Как бы мы себе ни лгали
Во спасение своё,
Жизнь проходит по спирали,
Не уходит в забытьё.
Повторяется потеха,
Грех рождает новый грех,
Страшно жить в начале века,
Если помнишь прошлый век.
Кто мне истину откроет…
Кто мне истину откроет,
Светом тьму посеребрит,
Ни с того ли ветер воет,
Что душа моя болит?
Кто удержит равновесье,
Кто пошлёт благую весть?
Есть над нами поднебесье,
И земля под нами есть.
Почему в ученье строгом
Ересь тлеет, как ожог,
То ли ходим все под Богом,
То ли все мы вместе - Бог?
Я стою пред образами,
Я держу в руках свечу
И закрытыми глазами
Вижу дальше, чем хочу.