СЛУЧАЙНОЕ СЛОВО
 
Вышло само, или выдумал чёрт
будни порядка злого:
какой-то нечаянный дурачок
ляпнет заветное слово,
буквы которого подойдут
к скважине мирозданья,
звуки которого повернут
ключик чудно
й и тайный...
 
На изначальном времён краю
тоже звенело Слово.
Время придёт, и — аля-улю! —
мир отменён и сломан.
Тут и закончится гоп да смык,
злой закалённый сталью.
Звонкий, понятный, прощай, язык,
солнечная Касталья.
 
Сумрачны заросли. Бересклет
ведьминым зыркнет оком:
тот дурачок мановеньем влёт
сущее скинет скопом — 
в пропасть...
		Годов беспределен счёт.
Тихо. Ни зги, ни зова.
Время — к Концу, ну и вдунет чёрт
в ухо придурку Слово...





В низенькой яранге





В НИЗЕНЬКОЙ ЯРАНГЕ





За окошком тундра.


Снег летит в окно.


День сейчас, иль утро,


Или ночь давно?


В низенькой яранге


Огонёк горит.


А у тёплой печки


Девушка сидит.


За дверьми — собака,


На стене — ружьё,


Перед нею — книги


Синий переплёт.


Прожектором сияет


Месяц за окном,


А она читает,


Забывши обо всём.


Слышен шум за дверью.


Лай собаки, крик.


Двери распахнулись —


Она вскочила вмиг.


— Стой! Молчать! Ни с места! —


слышен резкий крик.


Дуло револьвера


В висок упёрлось вмиг.


В испуге отшатнулась


Девушка от него.


Марка "MADE IN USA"1,


Скуластое злое лицо.


Роем теснятся мысли:


"Что делать? Бежать? Кричать?"


Но на лице иностранца


Насмешливая печать.


"Откуда он? Что ему нужно?


Зачем он пришёл в мой дом?"


Американец небрежно


Закинул ноги на стол.


Вынул бутылку виски,


Открыл портсигар, закурил,


На девушку пристально глянул


И медленно проговорил:


– Ну что ж, познакомимся, крошка.


Меня зовут Гарри О’Граммс.


А Вас как? Что ж вы молчите?


Ведь я Вам больше не дам


Возможности молвить слово.


Ты слышишь?! Ну! Отвечай!


Ведь ты всё равно будешь трупом.


Считаю до трёх!.. — Считай! —


Раздался вдруг громкий голос,


И Гарри вдруг вздрогнул весь.


Она перед ним стояла


С винтовкой наперевес. —


Бросайте оружье скорее! —


Он молча отда'л револьвер —


А имя моё — Советский,


Советский простой человек!


Кругом расстилалась тундра,


И снег летел в глаза.


Всё продолжалось так же,


Как было и час назад.


А вскоре майор погранслужбы


Девушке руку жал:


— Попался матёрый шпион Вам.


Границу он перебежал.


Он шёл с очень важным заданьем,


Погреться он к Вам зашёл.


Но всё: его жизни шпионской


Бесславный конец пришёл.





~1955





________________________________________


1 Читай: маде ин у'за 


Некстати о птичках





НЕКСТАТИ О ПТИЧКАХ





На время забыть об общем, частности тронуть.


Залаять, увидев ворону в пушистом небе,


и постараться


в предправедном гневе


именно в ней увидеть врага.


И не глядеть в ту сторону,


где с когтистого трона


стаи ворон и воронов,


так же, как эту ворону,


внушают небу:


Кощей, в облаках упрятан,


и Баба-Яга.


Двугорбым горит Араратом ревность моя к пернатым


Черна и бескрыла зависть — 


ведь мне не достать, не доставить


на борт Ковчега


малой жижицы ила, почвы грядущих кочевий.


И не сконструировать в бункере кивера


мирное мне гнездо.


От начала тетрадной страницы


и до


      голубых гильотин в мастерской переплётной


я все пел бы и пел, и друзьям перелётным


было б слаще мне сниться


                                       среди синевы.


Но сказано: «Жука клевала птица».


«Хорёк пил мозг из птичьей головы»...


Но птица Рух, таскавшая птенцам


заместо мух — из них воспитанных слонов...


Но Буревестник,


небесам


               кричащий о примате катастроф!..


 


Меня остановили эти «но»


и предписали частности забыть,


об общем вспоминая.


И вот: от чёрных крыл темно,


и морщит небо и знобит,


и рвёт в куски всё та же злая стая —


в глазах рябит...





1986





Оказалось, было незачем...





ОКАЗАЛОСЬ, БЫЛО НЕЗАЧЕМ...





Божеству не нужно языка,


от людей в отличье и зверья.


Математика и музыка –


его проза и поэзия.


Воздух режущего яблока


свист услышит и поймёт оно:


от галактики до бублика


крутят мир законы Ньютона.


Глянув на закат стремительный,


колдовством, типично боговым,


семицветно в небо вытянет


аркансьельку* – регенбогеном*.


Полиглотничает, умное,


не высотками – утёсами.


И прибоями – не гимнами –


голосит, простоволосое.


Одному парить невесело.


Долго думало, и вот оно


человечка завело себе


как домашнего животного.


Но они, двуполоногие,


не его внимают мнению...


Одиночество убогое


не подстать уединению.


И тоскует ту тоску – его


ум – божествен, но и немощен.


Отделил от света тьму, и вот –


оказалось, было незачем.





Оказалось, было незачем.








______________________________________


*arc-en-ciel – радуга (фр.); der Regenbogen – радуга (нем.)


Метафора смысла





МЕТАФОРА СМЫСЛА





Испачкав ладони тавотом


(вот подлый закон бытия!)


ищу, где же крантик? – А, вот он!


И мыло, и пемза. Ну, я


отмыл. Проясняются мысли,


и чешется, где-то внутри


рождаясь, метафора смысла...


Смотрю, на часах уже три.


Меня одолела икота.


Я съел, может, что-то не то...


Но что? – В этом весь и прикол-то!..


В сортире, в трамвае, в метро –


себя познаёшь постоянно


и чаще на слух, чем на глаз.


На полочке но-шпа стояла.


Изжога, как съел, унялась.





Всё вычислить





ВСЁ ВЫЧИСЛИТЬ





Всё вычислить: девушку, пламень, весло...


Душа моя – камень, а камень – число.


Цветок, паровоз, удалённый дисплей –


всё есть исчислимо, считай веселей!


Любовь – 18. Комод – 33.


Расклад политический – 0, посмотри!


В вольере беснуется гиппопотам,


но не бегемот он, а  π/2.


А  π – понедельника вечер.


Конец, и ответствовать нечем.


Гармония, алгебра, опыт, вулкан –


числу подчинились, как овцы волкам.


Поскольку Вселенной – теория чисел


даёт однозначный единственный смысел.





Из пепла





ИЗ ПЕПЛА





Вот если был бы малость помоложе я,


свисталось мне б, как чижику весною.


И как легко мне было б имя божие


тревожить всуе буквой прописною!


И у меня в начале были б возгласы.


И я б лупил по ласточкам из пушек.


Но скептицизм умеренного возраста


душе не оставляет побрякушек.


Мне нет с небес блатного вдохновения,


и грош души не заложил я в пекле.


Бессмертные мои произведения


из лично моего восстанут пепла!





1988


Читая Блока





ЧИТАЯ БЛОКА











Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.			День. Тьма. Тупик. Продажа ядов.
Бессмысленный и тусклый свет.		Осмысленный, но яркий мрак.
Живи ещё хоть четверть века – 		Умри хоть на полвека кряду –
всё будет так. Исхода нет. 			исход везде, и всё не так.
Умрёшь – начнёшь опять сначала, 		Воскреснешь – сгинешь вдруг в итоге.
и повторится всё, как встарь. 			Всё сменится, что было встарь.
Ночь. Ледяная рябь канала.				Полдневный жар и гладь дороги.
Аптека. Улица. Фонарь. 				Аптека. Улица. Фонарь.
 
А. Б-к. 								А. В-к.

















Декабрь





ДЕКАБРЬ





Осень сгинула; скинула с листьями


и меня в снега декабря.


Сам с собой беседую лично я,


как звезда с звездой говоря.


Ни патетики, ни сарказма,


ни слезы – сколько факт ни жарь.


Я же чайник, как было сказано.


Закипел – заварки не жаль.


Разговор разговор сменяет, но –


самовар самовару рознь.


То-то суетно, то-то маетно,


то-то боязно – не всерьёз.


А кругом дела – настоящие:


Украина бурлит, РФ!..


Мне же – гласные да шипящие


всё мерещатся нараспев.


Хорошо на язык их пробовать


и, приняв коньячка стопарь,


отдыхать душой и утробою


и вдыхать ароматный пар.





Ноябрь





тетраптих



– Ты думаешь?

(всыпает яд)

      А.С.Пушкин




I



Я думаю и невпопад

мычу, что значит, существую

Ты думаешь – всыпает яд

напропалую и впустую.

В пустую тару ноября

не брякнет чудное мгновенье,

июня знойным мановеньем

и майским райским светом зря.



II



Из ряда вон изрядным воем

куранты щурятся с высот.

Охотнорядчески настроен,

думак – никак он патриот! –

закон скрепляет о мигрантах

всевластной подписью своей

и млеет в ожиданье грантов

и толстых бонусов.



III



Коней

изящный Аполлон стегает.

Квадрига, одолев фронтон,

как будто пляшет хали-гали

или 7-40.

Как фантом,

кудлатый тает идеолог,

былых времён экономист,

не старший даже...



IV



Вянет лист.

Уже увял.

Ноябрь голый

зло изрыгает мокрый снег,

и зябнет с непривычки негр,

точнее афро-африканец...



И canis какает vulgaris*.



Ноябрь 2013









______________________________________

*canis vulgaris (лат.) – собака обычная





Писмо к учёному совету





ПИСЬМО К УЧЁНОМУ СОВЕТУ





Моя душа черна, как ящик или как чёрная дыра.

Из вас бы кто, из настоящих, не дал мне чёрного шара.

Творец ли, просто оператор, а может, чёрный оппонент

мне метку чёрную пиратов вручит в назначенный момент –

не знаю. Но в смиренье хмуром я без погрешностей почти

провижу будущий футурум, как солнце – в чёрные очки.

И вас насквозь пронзает взор мой, четырёхглазые мужи,

из зеркала кривого чёрной, как было сказано, души. 



1992


Над схваткой





НАД СХВАТКОЙ
 



Публика в сословиях, классах, кастах,


злобная, зудит словно осы в сотах.


Патриот преследует либерастов.


Либерал третирует поц-реотов.


Через строй бомжих по бухой панели


менеджер проносится на тойоте.


Олигарх летит в ё-мобиле, еле


поместясь, но выигравший в джек-поте.


Оппоненты власти бредут на митинг.


Льнут апологеты её к ОМОНу.


Блоггеры наябедничают в твиттер –


глядь! – и оппозицию везут на зону.


Тухлые отбросы и кал собачий


дружно подметает чета мигрантов.


Мир устроен так и никак иначе –


всё кругом терпимо и толерантно!


Только я один извернулся ловко:


взял блокнот, на стульчик уселся шаткий


и в слоновой башне в своей Дубровке


хмыкаю цинично над вашей схваткой.





Факел





ФАКЕЛ





Я сегодня ночью плакал.


Есть причина у меня.


Мимо нас проносят факел


олимпийского огня.


– На него, – сказал я, – надо


посмотреть. Отец сердит.


– Со своей олимпиадой


чтоб им сдохнуть! – говорит.


– Чтоб они сыграли в ящик,


а не занимались бы


отвлечением трудящих


от классической борьбы!


И ещё в таком же духе


два часа отец кричал.


– Тише! – мать сказала сухо, –


всё же слышно стукачам!





16.07.1980 


1933





1933



Страна погибает, и чем мы прогневали Б-га?


Газеты полны описаний и фото поджога.


Я в хронике видел преступника, как его, Люббе,


глаза сумасшедшие... Как полицейский с ним груб был...


Как жить теперь, ребе, и мы не смертельным ли креном


при новом рейхсканцлере к новым пойдём переменам?


Ещё поджигатели хоть не из наших, спасибо,


а то началось бы – упрёки, поклёп, перегибы... 


Са
&#769
рынь на кичку





 СА́РЫНЬ НА КИЧКУ
 
Лето прошло почти что.
День поседел и сдох.
Са́
рынь запал на кичку,
кичка-то – самый сок.
Рвался, орал, метался,
мялся в обиняках...
Ну-ка, плесни Метаксы –
лучше нет коньяка.
Выгляни, вон, в окошко.
Видишь, ползут клопы.
Это тебе не то что
бег позади толпы.
Это уже не пряник,
правда, пока не кнут.
Это тебя, ботаник,
мордой в какашку ткнут.
Снег, а июль не тает.
Жухнет, истлев, трава.
Са́

рынь ещё летает.
Кичка уже мертва.
В общем, дала система
необъяснимый сбой.
Овамо или семо?
Хрен или... что с тобой?



Старый анекдот





СТАРЫЙ АНЕКДОТ



Интеллигент пришёл в бордель
(намеренье тая),
и перед ним открылась дверь
гостеприимная.
  
С ним шёл один (его щас нет)
ухватистый пацан.
– Эй, погоди! Ты где, сосед?
– В гостях! У двух путан!!
 
Ну, ладно. В офисе пустом 
два входа перед ним.
«Для страстных» (там соседа стон),
второй же – остальным.

– Нет, я не страстный... Мне подстать
для малохольных дверь...
Но там – прихожая опять,
и снова двери две.
 
«Для сильных» – надпись на одной...
Похоже, дело швах.
И, рефлексируя, герой
в другую правит шаг.
 
Но там пред выбором опять
стоит интеллигент.
Теперь он должен указать,
богат он, или нет.
 
Он – беден. Что ж! И к цели мчась,
толкнул, рукою твёрд,
для бедных дверь... «Ну, вот! Сейчас!..»
И – вышел в тёмный двор...
 
Ясна, казалось бы, мораль:
зазря не рефлексуй.
Ты – царь зверей, войди и вжарь! 
Коли, руби и суй!..

– Ну, не скажи, – тут вдруг изрёк
мой внутренний фальцет, –
Гляди, циничный друг наш лёг,
к хирургу под ланцет.
 
И встанет он на костыли,
душой и телом хвор,
а мы с тобой легко ушли
через помойный двор! 



Май





MAЙ
 
Я был математиком. Даже алгебраистом.


Был дворником. Снег с дорожек сметал в сугроб.


Курильщик «Пегаса», его подозвал я свистом,


назвался поэтом и в кузов листочки сгрёб.





И, оптимизируя неопасные связи,


активность пестовал, лелеял её накал.


Фиаско терпел, порою взлетал в экстазе.


И кое-что человеческое создал.





Законы, указы и прочие директивы


я впаривал фирмам, налоговым и судам.


И был, или, может, казался таким счастливым,


что фору, казалось, любому задаром дам.





Я был домашним тираном как дуче дачи.


В углу за титаном кроссворды решал, куря.


Я был безделушечным мастером... В общем, начер-


но прожил сотню смешных биографий зря.





Несыт недосыпом, у монитора кемарю,


а то, что ваяю – ни то, ни сё, ни поп-арт...


Но маяться май мне велел, как и всем, кто в мае.


И маюсь я радостно, и, бывает, рифмую впопад. 








Гимн форме





ГИМН ФОРМЕ
 
Под панцирем формы кипи, содержания студень. 
Да будет и в будни оно недоступно, и в праздник –
то дат юбилейных, то счастья толчков нелинейных, 
и в горе невидимом встанет волной ламинарной. 
 
И пусть оно вязко и дурно на вкус, и невнятно,


но в бравую форму отлито, заправлено, вшито —


взят азимут, значит, и курс на светило, а пятна


на нём не клеймо и позор, а узор и защита.
 
Овца содержанья, пасомая формы ковбоем, 
кнута лишь отведав, достигнет высот медоносных. 
Недаром же труд созидателя крут и упорен. 
О, Форма литая, достойная гимна... Да вот он! 
 
И всякая мелкая сущность, объятая формой, 
высокого смысла исполнит своё назначенье. 
И в мире, где – истины, равно нагом и просторном, 
возвышенно – всё. И – ни дюйма для мелочной черни.



Любовь в городе Черусти





ЛЮБОВЬ В ГОРОДЕ ЧЕРУСТИ

Дивной ночью лирической в славном городе Черусти


полумесяц холериком прыгал в форточке ню.


А наутро влюблённые перепутали челюсти


в двух стаканах пластмассовых на овальном краю.





А вчера так стремительно начались отношения –


первый танец стеснительный, первый пробный бокал.


И дорожкою лунною со стихами Есенина,


с поцелуями-крыльями – как Шагал к облакам...





Как шагали, как плавали, как, летя пируэтами,


излучали сияние, изменяя цвета,


помнит лишь новолуние ослепительно летнее,


моль ночная лиловая да в окне чернота... 





Этой ночью неправедной были души изранены


в том любовном  полуночном, в том телесном бою.


И рассветные сумерки под мотив Северянина


в тусклой ванной растаяли, на овальном краю.





Февраль





ФЕВРАЛЬ

Февраль отрыгнулся бензином


в солёную липкую квась,


и в воздухе сером и зимнем


усердно заря занялась.


Заняться-то ей бы хотелось


цветущим и солнечным, но –


её ночегонная Эос


направила тропкой иной.


Повеяло вдруг перегаром,


кислятиной, хлоркой, лапшой.


И телом усталым и старым,


и старческой тусклой душой.


Сменить бы испорченный воздух,


презрев, что дурак и старик.


Забыть о чернилах венозных


и в эту... в пролётку бы – прыг!..





Крестики-нолики





КРЕСТИКИ-НОЛИКИ





Как фотоновый поток навесу,


как наждачного искра́ колеса –


по Садовому катаюсь кольцу


и сезонно дожидаюсь конца.





Время вышло, и о нём не жалей...


Это – было. А теперь выбирай.


Если нолик на конце – юбилей.


Если два их, то водичку сливай.





И пока ещё по жилкам журчит


и головка ещё варит, урча –


если крестик, то вообще помолчи


да не ляпни ничего сгоряча.





Ну и что, что я к закату иду!


Я и в эту пору фору вам дам.


Не желаю быть властителем дум.


А желаю быть ласкателем дам.





Вывоз антоновки





ВЫВОЗ АНТОНОВКИ
 
Август на осень оставил смог.
Но не густой, и я смог отладить
слёгший – полёгший под сленгом – слог
в тексте – костистом (лишь звука ради).
Мой звукоряд весь октябрь зяб –
как у барона рожок, как зяблик –
к на́шим баранам возврат – в рюкзак,
празднуя – в обществе спелых яблок!
И – залился́! – Так поют щеглы
быдлу, смердящему перегаром...
(Крайние меры помочь могли б 
малым сим – мылом. Мылом малым).
А мимо со свистом то лес, то гарь,
желтея песочно, ведь осень, осень!
Столовая. Кладбище. Бар. Бар
крикливые виллы. Чёрнополосен,
белый шлагбаум проплыл во мгле,
где кудри торфяников длили тленье.
Огонь, огорошен водою, млел.
Клесты, краснорожи, с рябин слетели.
Пора бы и мне дожидать снегов,
сося что попало в глухой берлоге.
Лелеять надежду, хранить любовь, 
пригубить эзопов язык для пробы.
Но рельсы, как сёстры, бредят Москвой.
Антоновки вздох все следы попутал...
И я возвращаюсь домой – герой,
плодами не́ перегруженный путник.

13.10.02, Фрязино – Москва; 13-16.11.12, Москва





Дружба народов






 
В связи с наступающим ДНЕ (Днём Народного Единства) вспомнил старое стихотворение
 



ДРУЖБА НАРОДОВ
 
Мы чуть ли ни всех побеждали в войне,
усы распушая и брови,
и дружба народов в Совдепии – не
прервется, скреплённая кровью.
Но нынче в империи полный бардак
и, вздыблен от края до края,
трясется от злобы наш общий барак,
права человека качая.
И крест полумесяцу больше не брат,
и нет ни секунды на продых,
и нам навела вавилон баррикад
повальная дружба народов.
Она расцветает багровым цветком
на лицах участников встречи.
А где же милиция? Где же партком?
– Их нет. А иные далече.
Да! Дружба народов не знает чинов,
окладов, дипломов, сословий.
Она отличает своих от врагов –


по крови, по крови, ПО КРОВИ!
 
1990





О весна, продолжение осени





О весна, продолжение осени,
я сегодня пишу не с тебя.
Рогами троллейбус расчёсывает
рыжего сентября.

На скамеечках синеглазые бабуси.
Жухнет трава.
Октябрь не постигнуть разумом 
практического ума.

У меня – небес синева в горсти,
а от сосен пахнет весной...
Осень. Ясная осень. Августом
сентябрится октябрь мой.

9.10.**







Авангард очередного поколения





* * *
 
Как игрушечка, нам космос упакован.
Мирозданье, как лакей предупредительно.
Что ни дверца, то на гвоздике подкова
(а лягнёт – так ведь для пользы и развития!)
Все персты укажут путь, идти куда нам.
Что ни нотка, то аккорд или мелодия.
Кажный кустик расцветает икебаном.
Всяка буковка чичас из-под Мефодия.
Так и двигаемся в нужном направлении
с подходящими знамёнами и песнями,
авангард очередного поколения,
неизбежно выбирающего – пенсию. 
 
1994


АЯ





АЯ (Аномальное явление)





Пужая пожарных негаданным светом,


проймёт даже тех, кого ввек не няло,


внезапная ведьма ХХ века,


АЯ или, лучше сказать, НЛО.


Косматая тварь из космических далей,


взамен помела пылесос оседлав,


старинных нечистых она поуда́лей:


блондинка, на майке лиловое LOVE!..


С ней дружат чекисты, ей льстят генералы,


она с профессурою накоротке.


Лимитчица – но не шагала по шпалам


и лома с кайлом не держала в руке.


Советская власть ей открыла границы,


открыла страницы, от масс не тая.


Что, если не Баба-Яга, а Жар-птица –


волшебная яркая злая АЯ?!


Коварная ведьма, ну будь человеком,


сознайся, не ты ли – разумный дельфин?


Магнит в треугольнике инопланетном?


Таинственный врач в глубине Филиппин?
 
1986





Не кирпичи!





НЕ КИРПИЧИ
 
Слагать не кирпичи, а лёгкие слова
в воздушные дворцы для вечного паренья.


Не ведая стыда, лепить стихотворенья,
как бог – из ничего – идея не нова.
Весёлые слова, задумчивые бденья...
Но антитезы ждёт сонетная канва:
мол, кинет жизнь поэт в источник вдохновенья –
и станут кирпичей весомее слова!
Сказал – и застит свет кирпичное виденье,
и истекает пот из водосточных труб.
Вот-вот развалится добротное строенье,
и Полигимнию навеки сгубит труд...
Нет! Нет! Не кирпичи, а лёгкие мгновенья,


а лёгкие слова – для вечного паренья!





Нас залило дождём





Нас залило дождём. Но разве это повод
пролить из бочки рифм хотя бы полведра.
Нет, лучше подождём. По крыше стихнет топот,
и туча, струи сбрив, на юг пройдёт, бодра.
Пусть лопнут пузыри на полотняных лужах.
Пусть радуга загнёт семь пальцев расписных.
Пусть зарево зари нам головы закружит,
и лёгкий солнца гнёт на лист оттиснет стих.





Вперёд – к Средневековью!





ВПЕРЁД – К СРЕДНЕВЕКОВЬЮ!
 
				 Медиевисты, свыше дан совет.
			Медиевисты, пути иного нет.
			В огне и цокоте копыт
			летит Грядущее, коптит,
			но там, за дымом, золотой сияет век.

			Эпиграф
 
Время расквашено сковородой,
Все – словно первые – комом блины.
Тысячелетник такой молодой!..
Кто – фехтовальщик за честь старины?
Та старина на пороге уже.
Цокнет копытом – аж воздух искрист.
Новой эпохи я́ атташе,
витеиватый медиевист!
В этой эпохе воздух – здоров.
Точечным стройкам – твёрдое НЕТ!
Пей молоко натуральных коров.
Дичи – навалом. Грибов – охренеть!
Глянешь окрест ли – нимбы одни.
Раб не бунтует: хрен вам – цехком!
С педофилиею – повремени.
Геи – изгои, в задницу кол.
Стрёмен визит к инквизитору? – Чем?!
Он, правда, въедлив, но – справедлив.
Еретика – под надзор палачей,
стул электричеством не зарядив.
Как в турпоходе, ярок костёр.
Пламя играет, радуя глаз.
Экологичны – кнут и топор.
И очищение вовсе не казнь.
Думаешь: «Мира дремучий обман, 
свергнутый разумом, рухнет легко. 
Раз – и опомнится мир-наркоман. 
Два – и ха-ха!..»
			– А хуху не хохо?
Не насовсем, но годков на 700 –
мы попридержим ваш мерзкий про-гре-с-с.
Ну, а потом нажимайте: джек-пот.
Пресса, дискаунтер, девки топлесс.
Ныне же – сгинь, оранжевых сон,
красных реванш, коричневых дурь.
Чёрен и сер новый огонь.
Ну-ка рискни, задуй!






Кредо





Вот иду я в направленье цели,

подозрительно на встречных глядя.

Ну как  кто-то, микрофон ощеря,

крикнет: «Изложи-ка кредо, дядя!



Ты же стар, ещё вождей Союза

поимённо помнишь и конкретно.

Отрастил – гляди, какое пузо...

В общем, предъяви, дедуля,  кредо».



Что сказать, не перепутав тона?

Где сыскать приемлемое кредо?

Кредо – это ж там, у тех, которых...

Кредо – у премьера, у полпреда.



У главреда или у поэта.

Может быть, у милиционера.

Кредо не разменная монета.

Кредо не исполнишь под фанеру.



Кабы у меня бы было кредо,

разве б я бы чикался тут с вами!

Я уже у цели был бы в среду

(может, и во вторник, но едва ли).



С кредом не рождаются солдаты.

Креду не научат в средней школе.

И не получить его по блату –

только сделать личною рукою.



Так что диктофон давай отклю́чим

и ослабим у подтяжек лямки.

А про кредо – помозгуем лучше – 

нужно ли оно простым людя́м-то!



4 маленьких стишкa





ХАЛЯВНОЕ ВДОХНОВЕНИЕ

Я же вроде как Дон Аминадо:
он считался стиха акробат,
вот и я тоже... Музы же надо
мной невинный блюдут целибат.
А которая, может (случайно)
плешь Поэта заденет крылом,
та торопится сразу же в ванну –
смыть, пока не засёк Аполлон.
Ну, а я, от нежданной удачи,
как обычно счастливые – глуп,
хохочу и рифмую, и плачу,
вдохновенья халявно вдохнув.

ЭКЗЕРСИС
                                           Пётр шёл на петинг,
                                   а Дмитрий на митинг
                                               Андрей Воркунов

Шёл Виталий в Капитолий,
а Валерий в баптистерий.
А Натан и Анатолий
то ли встали, то ли сели.

Пионеры пели горном.
Или горлом. Гнал матёрый
ангел чопорный и горний
из уборной аматёра.

Не терпел Георгий оргий:
был он оргий не сторонник.
И – героем стал Георгий,
драконьером древних хроник.

Все ребята как ребята,
и судьба ли виновата!
Так ведь может и с тобою
получиться с перепою.

ЖНОСТЬ И НЕ-ЖНОСТЬ
 (проба рыбы)

Свирепая Жность (Злость),
зверея, как часть речи,
когда улеглось
всё, что́ из углов
дымилось – ка́р-те́чью,
когда, углеглаз,
взлетел водолаз
из зяблых глубин, воя,
когда ей пришлось
удерживать Злость
от боя с самой собою –
вот в этот момент мент
вихнул рукоять только,
и вычурный кольт финт
сыграл, как поляк польку.
Неверное НЕ
звенело вовне,
наверное, трелью нот.
И Нежностью за-
пела слеза
залившая Злость (Жность).

ТИПО РЕКЛАМА

Покупка, продажа, обмен, ипотека –
риэлтор любых операций могёт.
Австралия не для австралопитека.
Поэзия – не для шекспиров и гёт.



8 марта





                      Эта штука посильнее «Фауста» Гёте
                                                                                          	     И.Ст.

Добро и зло лежат в одной постели.
Возвышенное спит в обнимку с низким.
Основа всенародного веселья –
теракт ветхозаветной феминистки.
 
Восьмого, ещё вся полна секретом
и  смесью двух потов мокра, наверно,
Юдифь свершила праздничный секвестр
головке забубённой Олоферна.
 
Да, в этот раз Любовь не победила
Смерть, что́ – противно выводам науки.
Тут, видно, высшая вмешалась сила,
и Фауст стал сильнее этой штуки.
 
Но Фауст – нуль, когда мимозы ветки
желтеют – кучно, празднично, сумбурно.
Что́ жирно подчеркнул товарищ Цеткин
в послании геноссе Люксембургу.



Воловик лекарственный





В мир проведён по кастингу,


душ золотою ковкою,


я – Воловик лекарственный*,


я – снеговик с морковкою.





Что же, что небо пасмурно,


словно бы бесом создано!


Я исцелю от насморка


и от любви без отзыва.





Кажется: всё невесело.


Мрачно, и, будто, я – не я.


Будто бы всё бездействовал,


не совершал деяния...





Нет, не нялося Шурику!


Всё – под вопросом, в поиске...


Чаял-то приз – не шулерский,


но – опершись на кодексы.





Чаяния – к отчаянию.


Пробы – большак с ошибками.


Проталина жизни – та ли она?


Протаяла-то – не шибко ли?..








_________________________________


* Воловик лекарственный (Anchusa officinalis) обладает противовоспалительным, антибактериальным, ранозаживляющим, мягчительным, отхаркивающим, жаропонижающим, потогонным, мочегонным и антигормональным действием. Препараты растения применяются при онкологических заболеваниях, излишней полноте. Отвар травы используется при дизентерии, настой листьев как мочегонное. Настой цветков эффективен как потогонное при легких. Листья съедобны как овощ. Корни являются источником красной краски для приготовления румян, окраски шерсти. Цветки являются источником зеленой краски для шерсти, лаков, масел. 














Ответ поэта пародисту





Продать пародию, которой опорочил

дотоле непорочного поэта!..

Что ж, это Вас достойно, пародист...

Когда несёте Вы свой жалкий опус

начертанный каракулей дрожащей

на мятом из сортирного рулона

листке с неистребимым ароматом

с поспешностью голодного бомжа

редактору, такому же мерзавцу,

как Вы (но – при деньгах, ведь он Вам платит!),

готовому за яд, разлитый скупо 

по строчкам (ибо на щедроты – просто

не хватит яду), Ваши перлы взять,

стандартную тридцатку отслюнявить

и мрачному рабу у линотипа

вручить для исполненья тиража –

я замолкаю: где вершат злодейство,

Поэзии выламывают руки,

и волокут её для обозренья

к позорному столбу – мне не смешно!

И я молчу: Нет слов, да и не надо. 

Нужны дела. О, цензор, цензор, цензор!..


Предновогоднее (от Rudyard K. & Co)





О, август есть август, и март есть март, и нечего вякать зря.


А мы впадаем в разврат и в азарт в последние дни декабря.





Но нет октября, и мая нет. Что – родина, флаг, народ! –


когда загибается Старый год, и Новый за ним грядёт.





Когда загибается Старый год, и Новый грядёт за ним,


тогда – бездельник, кто с нами не пьёт, а пьющий – незаменим.





Но запах есть запах, и цвет есть цвет – не спутает и профан.


И мужчины беседуют tête-à-tête о том, что cherchez la femme.





Но стальная пружина велит часам делать стрелкой прыг-скок,


и приходит Сочельник сначала на БАМ, потому что Восток есть Восток.





За окном восходит и гаснет звезда – жёлтый карлик, безрогий фавн.


И мужчины смотрят друг другу в глаза, потому что шерше ля фам.








Смирение





Как многое зависимо от случая!
Брось жребий: или пан, или – пропал…
А выигрыш – всегда ли это – лучшее?
Шоссе всегда ль престижней, чем тропа?
 
Циркач под куполом летит, и точность – шанс его.
Игрок тасует, и его удача – туз.
Кто не рискует, тот не пьёт, не пьёт шампанского!..
 
Я не рискую.
Пивом обойдусь.


Цветок





Где яркая стонет трава от избытка лучей,


где быстрый течёт, по камням извиваясь, ручей,


где, издали схожий с горой, подымается стог –


в душистой траве расцветает пахучий цветок.





Его опыляя, проносятся пчёлы над ним.


Его отравляя, откуда-то стелется дым.


Его пробуждает под утро, сверкая, роса.


В опасной близи от него пролетает оса.





А он созерцательно-нежен и тонок стоит.


А он принимает бездумно-мечтательный вид.


Он сущему чужд, и оно не нуждается в нём.


Он смотрится в небо и грезит о чём-то своём.





Пусть трактор сомнёт его, съехав случайно в кювет.


Пусть завтра сорвёт его томная дама в букет.


Пусть, острая, скосит его, не заметив, коса –


он будет собою – до самой секунды конца.





Он так и погибнет, мечтая о чём-то своём


с глубокою синью небес, погибающей в нём.


Без горя и гордости выйдет из мира сует…


Не так ли и ты, человек – обыватель, поэт?





24.12.1969





Игры детства





Матки-матки, чьи заплатки? 


Чижик, ножички и прятки.


В расшибалочку, в лапту!.. 


Кто заступит за черту?!..


Как воспоминанья зыбки... 


От лягушек в пальцах цыпки...


Быстро в штандер, раз-два-три!.. 


Вашу зелень! Стой, замри!


Неотвожа-краснорожа, 


не скажу на что – похожа.


Кто не отводил – хана: 


ну-ка, кокоть-локоть – на!


Чира в пользу подающих. 


Эй, в колдунчики! Не жучить!


Ну – в войну! Вперёд, отряд! 


Кто за мной – не виноват!


Мудрость + Мастеровитость





Мудрость плюс мастеровитость
это алгебра для всех.
Результат сложенья выдаст
офигительный успех.
 
Надо жить не понарошку,
не мышом со склада дней –
поверяй свою гармошку,
пусть пиликает складней!
 
Чтобы жизнь предстала сказкой,
да прекрасной, а не злой –
на прозаиков не кафкай –
с поэтессой небосклонь!
 
Мир обыденности тусклый
повода порвёт и пасть.
То нажмёт на кнопку пуска,
то за денежками – шасть!
 
Тот же, кто мудёр и мастер
(догадались? – Это я!) –
выше страсти, выше сласти,
секса, бакса, бытия.
 
Он, смеясь, по небу реет,
он касается травы.
Он и светит, он и греет,
он и радует.
			А вы?





Кактопись? – Тактопись!





Каждая буква на вкус – кекс.
А вместе – пляшут онѢ трепака
~1970-е

 
Кактопись. Где бы ни баловство –
музыки всюду звенит злодейство.
Телек бесстыжий свой тычет ствол –
дуло для пробиванья отверстий
в плоти – чтоб улетела душа
от телезрителя, в том числе, и –
закувыркалась, на брудершафт
с богом поддавши, но так же тлея,
как и отверстая дулом плоть,
плотность теряющая со свистом.
 
Старый усталый стою остолоп.
Вою слова безголосым солистом.
Всякое слово на вкус – соль.
И ноется на такой же ноте.
Сон ли сусолит словесный стон,
стол ли застолье сулит в блокноте...
Белкой по ёлке ли промелькну,
ляпну ли мысль или смехом брызну,
рыкну горланом ли на луну,
лирика ли прикину харизму –
всё-таки тактопись пестует стоп
поступь, и пусть потупятся те, кто
не поступились седым мастерством,
псевдопаря кистепёрым текстом...
 
Чуйства поэта-то – это же то,
что – отличает его от прочих!
Розы сморозят его торжество.
Кровью любовь запузырит почерк.
Ахнет либидом его строка
Пахнет ли телом, карбидом, пищей –
Вечность – не фраерша. И – легка,
и бескорыстна – почти, как нищий. 
 
30.07–01.08.2011








Беспамятство





Близится осень. Брюзжит, сердится.


Листья скукоживает всё злее.


Жизнь на исходе. Грядёт 70.


С чем ковыляю я к юбилею?


Десятилетья за десятилетьями —


чем я был занят? Какою хренью?


Что — в результате? Каракули эти?


Пара-пятёрка стихотворений?..


Взмыть ли в гордыне? Почить в скромности?


Даже не знаю, как строить фразу...


Где вы, событья? Ау, подробности!


Время — дискретно: от раза — к разу.


Ждёт ли геенна меня, небо ли —


всё одинаково далеко мне.





Со мной никогда ничего не было,


потому что я ничего не помню.





10 июля 2011 г., Шугарово.





Настоящий полковник





Справедлив и очень строг,
Он девчонку (на работе)
придушил – в кратчайший срок –
Где Вы, Гиннес? Пиво пьёте?!..
Зафиксируйте рекорд!
В стаканы́ разлейте брагу...
А ему судейский чёрт
сдуру припаял тюрягу…
На́м бы высший тот пошиб!
Вложим в ножны топоры мы.
Ибо сказано: души
повсеместные порывы!
Хорошо ещё не сдох
патриотский дух в народе.
Получил же он УДО.
И – свободен! Дышит. Ходит!
Расцветёт на-воле-он
бонапартом натуральным.
Чай, не Ходор да Платон!
Близок власти социально.
Во! – страна моя даёт! –
ликования не скрою!
Но какой-то урка влёт
сбил народного героя…
Рухнул гордый наш орёл
не совсем как было надо б.
Не в сраженье смерть нашёл – 
посреди житейских надоб.
Лучше б сразу, среди гор,
придушив и покумекав,
пал от пули бы в упор
некорректного абрека…
Но не бз-и, братва! Ништяк!
Всё одно – не зря погиб он.
Мы ж полковнику и так
монумент скуём-воздвигнем.
Смертью смерть легко поправ,
образец для подчинённых,
он летит – почти двуглав –
над Россией 
			обречённой…





Шарады





	1.
 
Я – шум годов. Во мне два слога.
Мне быть ли? – вопрошаю бога.
 
	2.
 
Мой первый слог – цыган. Иные слоги все – 
по буковке. Их два: второй и третий.
Знаком ли ты с моей, читатель, повестью?
А ведь её печальней нет на свете.
 
	3.
 
Первый мой слог
	часто бывал
		именем королей.
Если б я мог –
	я б не прервал
		слога второго храп.
Сам я мужчина
	в расцвете лет –
		ну-ка, бокал налей!
Где же наспин-
	ный мой вертолёт? –
		мне полетать с утра б!
 
	4.
 
Течёт мой первый слог рекою тихою.
Второй – предлог, они же оба – титул мой.
Два слога имени, как два мои лица,
друг в дружке, как в зерцале отражаются.
– Ах, мне бы милого, рука которого
рукопожатье стерпит командорово!
 
	5.
 
Единственный мой слог – зарплата гениям,
чтобы науки все не захирели.
А я затерян в точке неизмеренной
37-й коварной параллели.
 
	6.
 
Два слога: «Дайте двойственного1  супа!»
Бессмертен я. Ломать иголки глупо.
 
	7.
 
Слог первый – автор книги о войне.
А слог второй – беззвучной буквы ник.
Ну, вот. А что известно обо мне? –
Я – юн. Страдаю. Тем и знаменит.
 
	8.
 
Два первых слога – квадратный полк.
Ещё два – имя. Моё ли? – Нет.
Курьерский поезд об стрелку: щёлк!
А я на рельсах. И всем привет.
 
	9.
 
Мой первый слог Вам скажет, что – краду.
Два прочих намекнут: я всё же дама.
А ну как я лисицу проведу
и съем сама кусочек маасдама!
 
	10.
 
Мой первый слог – лицо российского домена.
Второй – обсценной лексики синоним.
Потом – союз. Я богом непременно
бы стал. Но – трудно. Тужимся, но стонем.
 
	11.
 
Мой первый слог – такой невнятный шум.
Ещё два – мясо, печени навроде.
А я, по-лиллипутски ни бум-бум,
беседую с конями о природе
вещей...
 
 
____________________________
1двойственный (математическое) – ковариантный в
отношении контравариантного, или контравариантный в отношении 
ковариантного. Характерный признак – префикс "ко-".








Штучка





Куда-то штучка потерялась.


Ну, где же, штучка ты моя?


Нет штучки... О, какая жалость!


Как буду жить без штучки я!..





Ах, как со штучкой было мило,


спокойно, хорошо, тепло...


Лишь злая чёрная могила


теперь манит меня зело.





Огонь без штучки – дым да угли.


Почти не виден жизни смысл. 


Мечты фонарики потухли.


Был сладок мир – теперь он кисл.





Сижу, глаза на угли щуря.


Лишь мысль одна ползёт, змея:


когда же штучку отыщу я?


О где же, штучка ты моя!





Снова жизнь





Вблизи вонючего бомжа безлюдная окрестность.


Вот так и смерть: лежи один и ожидай конца.


Кого склоняют в падежах, кто, увлечён невестой,


ей поверяет марки вин и проб внутри кольца.


Кто сочиняет мадригал, кто кисточкой  навскидку


ваяет за шедевром, ше-девральную муру,


кто жизнь последнюю отдал любимому напитку,


мол, так ли, как-нибудь ещё, а всё равно умру.


И очень мало кто – как я – осанну бы бомжу пел


и именительный падеж на палке поднимал.


Мне не свербит небытия ж-поподобный жупел.


Я не воплю: «О юность, где ж твой терпкий карнавал!..»


Он – продолжается! Лечу всё перистей и выше.


Мне всё едино: юрта, чум, яранга, дом, вигвам...


Вот, отпаясничав, как мим, я в ближний космос вышел.


Вот рухнул разноцветный мир к моим нагим ногам.


А вот опять в моём метро, поодаль от бомжа, я


сцепляю в стих обрывки строк и, в поисках новизн,


то вызову восторг, то смех, меж буковок блуждая.


А вы всё говорили: смерть. А это снова – жизнь!





04-15.02.2011





Всяк





				и назовёт меня
				всяк...
 
				А.Пушкин
 
Путь вьётся, как угрь фри.
Уж финиш, а старт  стёрт.
11 вдруг: три1.
Четыре1, прикинь, 100.
Устои – пустой сон,
учтивая чтив дичь.
Ни шанса на ша́нсо́н –
сподобиться б спеть спич.
Нерадостен груз грёз:
трезвонил, дерзал – зря.
Дозатор двойных доз
зашкалил, разбег взяв.
Где разница – тел? лет?..
Не сгинь, но согни миг!
Да, в сущности, мет – нет,
в чьей памяти игр – гиг2.
 
Темнеет, и стих стих.
И Windows в окно – звяк!
И в судороге в горсти
сдох сущий язык. Всяк.
 
17.01-04.02.2011
 
___________________________________________________________


1В двоичной системе счисления три изображается как 11, а четыре как 100.


2гиг (разг.) – гигабайт





Коготь





Индейка держит коготь на курке:


царапнет – и её в расход, как мавра.


А у меня – бубновка на виске (как на висте)


и – на песке – прогноз на завтра.





Я думаю: “Не тронет чертежей


легионер, и не сгнию в оковах".


А между тем, истец его законов,


клинок тяжёлый, нитку рвёт уже.





Не как когда-то Парка-ротозейка,


на службе, а со спицами в руке –


индейка держит коготь на курке...


Да он увяз! Подать к столу злодейку!





И – специи на языке горят,


и повар, как авгур, покончит с птицей...


Я, правда, не сторонник  ауспиций,


но закусить (и выпить!) был бы рад.





Индейка держит коготь на курке.


Жаль, без меня произойдёт застолье.


Но я взмахну крылами – налегке,


исправив горб отверстием игольным.





1985





Бессонница. Комар





Бессонница. Комар. Такая полоса.


Я списывал рецепт и, изучая вина,


последствия сравнил, как будто полюса,


и вышло, что на всех одна и та же льдина.


Бессонница. И вот – бессилен сам Морфей.


Напрасно бьёт крылом, выделывая пассы,


напрасны все ходы, что у него в запасе,


и заклинательная музыка морфем.


Я думал, музу призову, и вот –


закончен с ней роман (когда он не приснился!)...


С бессонницей легко бы справился Эрот.


Но, к сожаленью, он не появился.





1990





Переселение тел





Внешне с виду я как-будто спокойный,


нет в помине ни апломба, ни гонора.


А душа моя – фантом преисподний,


прямо и точности Медуза Горгоновна.


Я чего-то вычисляю про атом,


я рифмую, развлекаюсь верлибрами.


А она – всё кроет внутренним матом


без зазрения чего бы то ни было...


Вот когда мы с ней расстанемся в бозе,


я отправлю своё мясо бессмертное:


пусть маленько пошукает в обозе,


где пылятся запасные да сменные.


Может, выудит какую поплоше,


там, б/у  от душегуба партейного,


или, может, от Тотоши с Кокошей


с сохранением их лика портретного.


У злодея-то: на морде – злодейство,


А в уме, поди, цветочки пахучие...


Вот сольюсь с его душою совместно –


буду жить цельный век в благополучии.


Ничего-то мне не надо иного.


Кыш протоны да нейтроны с верлибрами!..


Но не скажет никакой Иегова,


то ли самое нам даст, что мы выбрали.


Может, это ещё всё под вопросом –


в отношении замены на лучшее...


Но с каким же мы останемся носом,


если туловища мрут вместе с душами!





1988





В ожиданье транспорта





В ожиданье транспорта позволим


поиграть с собой в свободу воли.


Вот сижу я в Болдинском лесу.


и Жар-Птичек шариковых перья


я грызу, как Пушкин, и теперь я


пользу несомненно принесу.


Привнесу в родимую словесность


кое-что несвойственное ей.


Средь еврейских болдинских корней


(на арапа выбранная местность)


пятистопный отыщу хорей


да как стану им дундеть и гукать,


классиков занюханных аукать


лирой ненастроенной моей.


Старость, нерастраченную съюна,


мне на то оставила фортуна,


чтобы это1... 





 (1986)




















__________________________


1Тут подошёл трамвай


Стихосложение – фигня





Стихосложение – фигня, а проза – трали-вали...


Вообще, какого вы рожна и, так сказать, хрена!


В Союз писателей меня по блату записали.


Там секретарша есть одна, Аршалуисовна.


Мои штрихи, форшлаги, па – всё плоское, земное.


Но жизнь – качель: то ввысь, то вниз – хоть смейся или плачь...


Моя поэзия глупа – так нужно, я не ною...


А я зато – постмодернист, цитатчик и хохмач!


Поэт – связующая нить между богов и быдол.


Несу поэзии примат, да я и сам примат...


Ну, дык чево вам сочинить? Могу – тосты́ на выбор.


Вы не смотрите то что мат, а где теперь не мат!..


Харакири





Всхлипывая, пела утроба утра.


Солнце жёлтое взошло, как блевота.


Город потягивался. Около полутора


зевак в зоопарке глазели на бегемота.


Магазин зевнул оскаленной дверью.


Солнце от стёкол отскочило, как мячик.


Осторожно, словно слон по подземелью,


в дверь вошёл маленький мальчик.


Людьми и солнцем кипел переулок.


По фонарям проходило время.


Мальчик, купивший дюжину булок,


важно шёл, перепачканный кремом.


Вдруг... Толпа — остановилась и сжалась.


Весело заблестел Фудзияма.


Мальчик вытащил засосанный палец.


Бегемот икнул и сплюнул в яму.


Солнце, закричав, накинуло тучку.


Рикша закурил сигарету.


Рабочие, которые несли получку,


остановились возле буфета.


А там! Под тонкой японской акацией!


Как будто это просто! Как чирей!


Раскосый и толстый! Держатель акций!


Озабоченно! Делал! Себе! ХАРАКИРИ!..


Ещё мгновенье: тело прикрыли.


У бегемота прошла икота.


А по небу белые тучки плыли


и солнце — жёлтое, как блевота.


 


~1963


Отгулял вторую половину отпуска





Когда я был в отпуске, точнее, в его второй половине (последняя неделя Жары и первая неделя дождя), то придумал такие строки:





От куска отпуска


пот с виска. Стоп, тоска!


Тот пускай в топку скал,


кто с куста ток пускал!





Я бы дал им подзаголовок "Стихи с пониженным содержанием смысла"


:)


Планка





Углеглазая мгла за углами легла – 1962



… и земля обратится в холодный оплавленный шар.


Ну, не шар, эллипсоид. Геоид – не скажешь точнее!


И исчезнут следы человеческого шабаша́.


И не жалко, казалось бы. Хрен бы, казалось бы, с нею.


Но когда-то чужою орбитой затянута в по-


ле влечения, тяги, вернее сказать, притяженья, 


вдруг, в руках корифеев, она возродит: Лимпопо,


Чили, Мадагаскар. И Москву – чуть заметною тенью.


Вечной славы ища, как лишенец утраченный хлеб,


сквозь известный кристалл я провижу из тёплого тыла,


как, пинцетом грядущим распя́то в предметном стекле,


затрепещет бациллой моё уникальное Было.  


Паровозик затянет чугунную песню «чух-чух».


Чудо братьев Люмьер – cinémа̀ – оживёт на экране.


Хронологию новую слепит космический дух


из событий, какие окажутся прочих сохранней.


Из какого-то сора появится буковка… две…


слово... строчка… И вот – как паук из янтарного плена –


текст… Стишок? – Это ж мой!!!.. (Вероятность – как если бы в дверь 


постучалась с утра не молочница, а королева).


Корифеи искали ещё – но, увы, не нашли


и спихнули с орбиты ненужную эту планету.


Значит, мне одному отвечать за поэтов Земли,


невысокую планку держать под космическим ветром.


Извините меня, менестрели, поэты и проч.,


Камасутра, Кручёных, Куняев, Гомер, Калевала!..


Я – нечаянно!.. Вы погружаетесь в вечную ночь.


А моя «углеглазая мгла» – гляньте! – классикой стала!



Так не будет? – А вдруг!.. – Что ж, я хуже, чем кто-то иной


и за долгую жизнь ни словцом и ни слогом не вышел?!..


– Вышел! Словом и слогом. И шанс этот – мой (нулевой)!


Планка в крепких руках. И всё выше она, и всё выше..





20.03.–19.06.2010





Личка





						Уставши выковыривать изюм
						певучестей из жизни сладкой сайки...
						Б.Л.Пастернак
 
Я по жизни ползу не спеша, как улита.
И душа – как болото времён неолита.
Коллективное зло личным благом залито.
Я не миссионер. Не ищу прозелита.

Одиночка без сникерса и без поп-корна,
старичок, чьё сугубое мнение спорно,
я, хоть опытен – глуп, как юнец до сих пор.
									Но! –
сам живу по себе. Не желаю – соборно.

Посылаю приватно приветы и байки.
Не тусуюсь за зёрнышком в избранной стайке.
Не стучу. Не мечу правду-матку на сайты.
И свой личный изюм ковыряю из сайки.

За секундой секунда сгорает, как спичка.
Мчит по жизни меня одноместная бричка.
Ну, двухместная!.. Не
, например, электричка...
Не участвую в форумах. Нравится личка.

07–09.06.2010



Похмельное





ПОХМЕЛЬНОЕ                                                                                                                                    – Б.П
                                                                                                                       улюлю...
                                                                                                            с улиц
                                                                                                    га
                                                                                       вью-
                                                                         Пусть
рюриксон  де  радзивилл  пах  холестеринами
тостом остр и скор строкой мы не так ли ква-
каем лилипута раздавил куинбус флестри-
новый пересоленный топор перевесил
в вакуум в кои веки разлепив зазудел
предплечием водки хряпнул под
сурок подсуропил в тютельку
телепал от вин и пив сгла-
зил гуттаперчево пле
тью обух поперёк по
перхнулся путин-
кой экивоки ян-
варя пьяное
исподнее
снулых
ул-
иц
ул-
яля
улетело
утлое куки-наки
имярек синюю рапсо-
дию псом скулил в кули-
су дня для́ утробы утренник





НО ЛУЧШЕ ЭТО СТИХОТВОРЕНИЕ ПРОЧЕСТЬ НА СТИХИРЕ





Чайник





Век живи. Научиться молчать на вопросы.


Бездыханность мобилы... – Могилы? – Ну да.


Розы – стихотвореньям, а прочее – в прозу.


Та́к прозаик распишет – шарман (лепота)!


В храм науки войду ли, в любви ли обитель,


бьюсь ли над теоремой (без толку – увы),


развлекаюсь ли контаминацией литер


или с френдами чачусь журналов живых –


всё едино: зависнет премудрый компьютер.


Дыба быта добьёт меня, пищи ища.


Ёкнет мышца и щёлкнет компостер кондуктор:


скок! – неловко головка от туловища...


Погляди, не боись, корифей, на Горгону,


не моргая, и гонор глумливый умерь...


Я дурацкий шансон волоку по вагону –


прочь от проводниковых драконовых мер!


Да, о розах. Я рос и не нюхивал чайных.


То же самое – чёрных (в бокалах аи).


Я – о прочем. Я, впрочем, в прозаиках чайник.


И в поэтах. И в жизни. Привет. Ваш А.И.








30.05.2010


Из будущего





Жизнь серьёзна и мудра, но
я по правилам фортрана
программировал урана
	термоядерные па.
Только что-то вдруг случилось:
то ли рухнула причинность,
то ли с минуса на минус
	сбилась времени тропа.
Кнопка ли запала пульта,
или я чего напутал...
Только — будто катапультой
	пущен — силою толчка
оказался я в Грядущем!
Всё смешалось: матчи, путчи...
Не спасайте наши души! —
	ХХI век! Мечта!..
Киборг вскидывает бластер.
Робот щёлкает запястьем.
Вертикаль втыкает властно
	в облака колокола.
Мультивак на звездолёте.
Терминатор круче Гёте.
Недосапиенс воротит
	нос от мерзкого стекла.
Я — как вылетел из школы 
без путёвки комсомола...
Может, ляпнул где крамолу —
	вот и смена бытия!..
Тут всё крутится иначе:
белка мчится, стрелка скачет.
Под копытом кто-то плачет.
	Неужели это я?..
В этом веке многояком,
всё своё кидая на́ кон,
то пахан, то маг, то дьякон 
	в многогранье вносят грань.
Но — заткнулся пробкой транспорт.
Но — колдун затрясся в трансе…
Населенье по утрам — всё
	ту же злую хлещет дрянь...
Там — Хитровку, наше Сохо,
срыть старается эпоха
(монолитный кол неплохо б
	вбить в бандитский ореол).
Тут — галдя, как попугаи,
СМИ эпоху низвергают.
Там — поэты напрягают
	парус: каждый — Арион.
Что́ я? Где я? — Странно даже...
Я мечусь, я бьюсь в экстазе.
(Всё волнительно, как скажет 
	в телевизоре актёр...)
Может, выжил из ума я?
Сентябрями маюсь в мае...
Словеса не понимаю...
	А ведь раньше был остёр…
В этом веке — новом, странном —
мне б смиренным ветераном...
Я же, как юнец, тараном
	прямо в сердце поражён!
Но — судьбы на вираже мне
Не пристало стать мишенью.
Отвергаю пораженье
	и взлетаю с куражом!
Я — на свете всех казистей.
Я не сдам своих позиций.
Разве зря во мне резвится
	зажигательный вольтаж!
Слава точечной застройке!
Прочь, убогие помойки!
Пусть стихи мои на тройки —
	что́ мне уровень продаж!
Ни в синодах, ни в сенатах 
не учтён. В ушах мохнатых
«Эрос! Эрос! Я Танатос!» —
	слышу трели позывных.
Жизнь — игра в когтях Админа.
Смерть — рояль в кустах жасмина.
Сторонясь отца и сына,
	я и духом не поник!
Это очень важно, ибо —
без вранья и перегиба
говорю всему "Спасибо!"
	за сегодня и вчера. 
Завтра — сорной горстью праха 
мир стряхнёт меня, неряха. 
Но вперёд смотрю без страха.
	Поиграем! Жизнь — Игра!
 
04.02—18.05.2010








Бубны и другие масти Луны





    Окольцована Вселенная-птица — кем?


    Небо — ночи чучело ли, луг ли Луны?


    И Луна — не колобка ли литой манекен?..


Цопнуто кольцо-то! — Нибелунгами ли?


    Бурные валькирии, трилистники треф,


    мастеру Вальпургию бубнили хор.


    Червлёными пиками в лунный серп


    це́лили, метафоры метали c гор.


    Эллипсы-параболы, скринсейверы-псы,


    сторожите жителей — пасынков лун,


    когда масти лунной на выпасы


    шествует животных седой табун.


    Бубном потрясающий, пикой востр,


    карлик где-то канул в конце Луны.


    Средь трефовых клеверов или роз


    спят сухими червами — валуны.


В ночном трамвае





Какой ты мо-о-о-лодец, трамвай!..


Смотри не подцепи себе второго...





Песня такая





Шатается городом старый развратный ночной трамвай. Он звенит электрической мелочью, останавливаясь у каждого красного фонаря. Потом вздыхает и ползёт дальше. Рельсы – путь его жизни. Судьба трамвая предопределена свыше. У меня на коленях книга. Читать не хочется: хочется спать. Виляя прицепным вагоном, трамвай заворачивает налево, в тёмный переулок, торопливо стучит колёсами. Гляжу сквозь стекло водительской кабины. Ну конечно, он опять летит к красному фонарю. Останавливается. Позвякивает электрическими медяками. Вот в темноте по асфальту стучат каблучки. Трамвай дрожит от нетерпения. Его дрожь передаётся мне. Девушка входит через переднюю площадку. Красный фонарь гаснет. Трамвай трогается. Мы двое в освещённом салоне. Я читаю и искоса поглядываю на неё. На ней плащ-болонья, в руках сумочка, на голове косынка с надписью разноцветными латинскими буквами. Трамвай подмигивает мне лампочкой. Он удовлетворён и некоторое время игнорирует красные фонари, так что они оказываются просто светофорами. смотрящими в сторону.





Мы с тобою превратились в аистов


и забыли слово «Мутабо́р»... –





звенит у меня в голове строчка непридуманного стихотворения. Это – из сказки моего любимого Вильгельма Гауфа о Халифе Хасиде и его Главном Визире.


Девушка оборачивается ко мне.





– Вы не скажете, этот трамвай идёт через Красноказарменную улицу? – спрашивает она. Глаза её накрашены. Я не люблю этого, но такая уж дурацкая мода.





– Не знаю, – отвечаю я. Девушка подходит к кабине и открывает дверь. Говорит с водителем. 





Я действительно не знаю, как идёт трамвай. Дело в том, что его путь проходит мимо депо, а время позднее, и, может быть, все пути забиты трамваями, уже пришедшими на ночлег. Водитель оказался молодой женщиной. Она высунулась из кабины и спрашивает у меня, который час.





– Без четверти двенадцать, – отвечаю я. Водитель в нерешительности. Она тоже не знает, успеет ли проехать через депо.





– Успеете, – уговаривает её девушка в болонье.





– Вам бы только доехать, – говорит водитель, – а на остальное вам наплевать. Трамвай дрожит в нетерпении. Он хочет ехать. Он не хочет выпускать девушку.





– Нет, не успею, – решает водитель. Девушка выходит. Трамвай жалобно скрипит. Он еле плетётся, подгоняемый электрическим кнутом. За окнами темно и ветрено. Осень.





Мы с тобою превратились в аистов


и забыли слово «Мутабо́р»... 


И теперь – любым Аллахам жалуйся –


колдовской исполнен приговор...





И какому же Аллаху нужна вся эта чушь! – думаю я и засыпаю. Меня будит резкий звонок трамвая. Он плачет о потерянном вечере. Горбатый мост изгибается, шевелится, как чёрная стая кошек. Ртутным светом перемигиваются его хищные фонари. От одного падают в чёрную Яузу целующиеся тени. Трамвай, сердито визжа, останавливается у красного фонаря. Мне нужно выходить на следующей остановке. Я подхожу к дверям. Кабина водителя открыта.





– В депо? – спрашиваю я.





– Нет, ещё один рейс, – вздыхает водитель.


Я киваю ей и выхожу. Через пять минут я дома. Пол-первого ночи. Пора спать.





1966





Шрифт включает Ё 





Шрифт включает Ё и знак вопроса,


circonflex'ы и accent aigues,


символы омега-переноса


и значок, похожий на серьгу* .


Их, конечно, вытерпит бумага.


В сущности, по-честному, — экран…


Впрочем, есть и принтер…


Вот ума бы!


Памяти хотя бы миллиграмм.


Ведь при этом, значит, переносе


(пресловутом) чистится регистр.


В общий нуль идут: партайгеноссе,


бомж, и академик, и министр.


Переменят плоть и вор, и ангел.


Рыцарь нов, но тот же щит его.


Внешний мир один инвариантен:


косное бессмертно вещество.


Жизнь — иное. Суета и смета,


и — экстаз… Короче, это — Я.


Литеры унылая гамета.


Знойная зигота бытия.


И из этих кубиков, как фраза,


vita nova — сладостно горька.


Фабула единственного раза.


Форма прозябания белка.





1993











___________________


*@








ВМ





(размышлизм)






Начало ВМ.





Как «настоящий поэт», я «предсказал» себе участь «безделушечного мастера», поэта «ненастоящего», и это предсказание, кажется, сбывается. Так «настоящий» (далее НП) я, или «ненастоящий» (далее ННП)? Ведь сбывается-то только у НП… А что это означает, в сущности? Это означает, что я – ННП. Но тогда моё предсказание не сбывается, то есть я – не ННП. А стало быть, я – НП. Парадокс! С другой стороны, НП, помимо «мыслей», которые он «зарифмовывает», точно такой же ННП, как я. Т.е., ННП есть НП «минус» «мысль». (Под «мыслью» я тут понимаю не только собственно мысль как результат мышления, но вообще – изначальную идею сюжета. А под «рифмовкой» – всякую формальную обработку текста для доведения его до уровня произведения поэтического жанра.) Я же (ННП) исхожу из «формы», начинаю с неизвестно откуда возникшей рифмы, словосочетания, парадоксального перевирания штампа, вообще, говоря возвышенным ахматовским языком, с, так сказать, «сора» (знаю я людей, которые не согласятся со «случайностью», а будут винить в ней какое-нибудь, там, Провидение. Возражать им я не стану. Будем считать, что мы просто используем разную терминологию. Как оно и есть на самом деле.)





Короче, получается так. «Случайным» образом, как бы спонтанно, из-за того только, что имеет место некоторое «свербение» в некотором телесном(?) органе (душе?), начинает придумываться некий, я бы сказал, «вербальный массив» (далее ВМ). В моём случае – «над полем» грамматики и синтаксиса (используя терминологию, внешне подобную алгебраической). Бывают ведь произведения, почитаемые «художественными» и литературными (даже мною), которые с грамматикой, а особенно с синтаксисом обращаются вольно (или более, чем вольно). Но я-то люблю грамматику и уважаю её... В процессе работы над созданием ВМ возникают разные варианты его построения, и в каждой точке, где они могут появиться, я выбираю какой-либо из них, таким образом формируя фабулу (сюжет). Поскольку читается готовый текст, то он может выглядеть как созданный специально по заранее заданному сюжету. В конце концов, для читателя (буде такой найдётся) это не столь уж важно. Значит, принципиальной разницы между НП и ННП не существует, и вопрос, заданный мною самому себе в начале данного, текущего ВМ, не является корректным, так как я могу причислить себя одновременно как к числу НП, так и к числу ННП.





Вот, собственно, и всё, что я имею сказать по данному вопросу.





Конец ВМ.





2003





... о белом медведе





...О БЕЛОМ МЕДВЕДЕ
 
«Два капитана»... Я сызмала полюсом бредил,


«Сполохи! – думал, – Торосы!», когда не спалось.


Там же, на Севере, белые бродят медведи!


Чешут спиной, говорят, виртуальную ось.





Вырос я. Минус – в глазах изгибается линзой.


Льды и торосы с экрана блестят (Би-Би-Си).


Всюду тепло, а особенно, в действиях ближних.


И за окошком повсюду сплошные плюсы́.





Только: жую ли насущное что за обедом,


думаю ли о возвышенном, там, о любви –


мимо меня проплывает медведь за медведем


в белом – неспешно, как парусные корабли.





То проверяют акустику в гулком пролёте,


или гремят чистопрудным трамвайным путём.


Или читаешь, и – здравствуйте, я ваша тётя! –


белый медведь над тобой свою лапу простёр.





Хищник, должно быть. Но, кажется, нынче постится...


Белый медведь пролетает, как белая птица,


белой вороной в чертог из серебряных льдин.


– Белый медведь, не пойму, почему ты блондин?..





Эти медведи играют на старых гитарах...


Вижу не льды, а костра прогоревшего дым...


Если бы знал я, какие виденья у старых,


я бы, наверно, хотел умереть молодым.





Впрочем, до старости жить ещё долго и скучно


складывать строчки минут в трудодней буриме.


Каждое утро будильник бренчит однозвучно.


Каждую ночь только белый медведь на уме.


Завистник





Я со всеми типа выпить-закусить,


ну, с листа прочесть в кругу стишок-другой.


Законнектился в компьютерную суть,


и как будто всем я кореш и друган.


И как будто я коллега по перу,


по Перу, по Атлантиде, по Мали.


Я же — трезвым завсегдатаем пиров


не тусуюсь — о сочувствии молю.


Мол, глядите, я же ваш кунак и брат!


Только верхних в голове модели сфер.


Я ж за вами — до блевот и до Бермуд


или — в Чили-Магадан-Мадагаскар.


На подъёмные я лёгок: хоть сейчас —


семь небес пройду, и девять не вопрос.


Проявлю к вам от шести и больше чувств,


во френды или в доверие вотрясь.


А до дела — там, в историю войти,


в космос, в Лету — я как скромный в стороне.


И укажут: ты вот тут, а там — вон те.


За забор непререкаемый — ни-ни!


Хорошо, я за оградой постою,


неуёмный и от зависти седой.


Мы совместно ещё (Лазаря) споём,


когда вы ко мне напроситесь сюда...





Почитал себя





ПОЧИТАЛ СЕБЯ





Почитал себя. Пряновато.


Не ко времени суечусь.


Рассуждения вязнут в ватах


мятых переживаний, чув-с-т-в.


И, пока ещё вижу света


лучик тоненький, волос, блик,


сам пришпорю себя советом.


— Ну-ка слушайте, Воловик!


Сочинительствуй поточнее.


Чушь никчёмную шугани.


Чтобы вяли или синели


уши и не только они.


Чтоб читатель (ну он же — я же!)


почитав (как в ЧК побыв) —


нечто чуждое, Бабье-Яжье,


оживил, пожевав, как жмых,


стих дамоклов в намоклых стропах


строк, порубленных в Леты ров...


И безглаво забьются строфы


слить багровую с литер кровь.


И, шкодлив, точно Макс и Мориц


(два в одном! Это что ж — мутант?!) —


бюст сваяешь, нерукотворец.


Да себе — не кому-то там.


А не то — не подравшись сроду,


что
 победы! — не быв и бит,


не на цоколь, а — сразу в прозу.


В невербальную прозу. В быт.



Совсем старые стихи о пребывании в Клязьминском пансионате зимой 1967 года 





Мокрое ухо снега сосёт деревня.


Древне пялятся окна.


Хочется кокнуть стёкла,


чтоб убедиться, что они – не бычий пузырь.


Бессловесна снежная ширь.


В отдалении лес.


А у леса медведь на уме.


Здесь сидишь, точно в тюрьме,


словно в белой тюрьме,


где решётки – вёрсты до города.


А устроить побег


через снег –


хлопотно, дорого.


Буду сидеть, как сурок –


отбывать свой срок.


 





Зато – через пару недель –


брошу этот мёртвый "отель",


где живу сейчас постояльцем.


Зелёный огонь поманю я пальцем


и вкусно глотну знакомый запах бензина.


И вот уже в ночь вонзила


автомашина


резкий, как стон


(или лучше: как крик)


острый


                жёлтый


                               двойной


язык –


              фар.


Скорость.


Час.


Стоп: тротуар.


Лампа дневного света.


Должен быть где-то...


Ах, вот и он –


неон!..





12.02.1967








                     А это в нагрузку:











ПРОКОНСТРУКТИВИСТСКИЕ СТИХИ


Ругательство трое писали на двери.


Двоих исключили за вред его.


А третий – остался. И значит – неверен


закон исключённого третьего!





02.03.1967








Стишок с подвохом





Печальный август лето прекратит,


Окрасит златом старческим листву.


Давай о нём забудем — без обид,


В конце концов, пока мы наплаву…


О лето, как ты коротко! Как жизнь…


Хорошее, зелёное, вернись!





26.08.2009


Национальность





– Национальность это язык, обряд и вера отцов.
– Национальность это ярлык, чей смысл иссяк и отсох.

– Национальность – гордость и честь, светлого дня канун!
– Национальность – способ уесть, вписанный в 5-й пункт. 

– Национальность это призыв, Родина, почва, род.
– Национальность – окрик и зык: «Не наш? – От ворот поворот!» 

– Национальность это стезя, избранность, вера, дух.
– Национальность это «Нельзя!», гетто, красный петух. 

– Национальность – родная кровь, все скреплены как один.
– Национальность – насилье, кровь, вспоротый пух перин. 

– Национальность это уклад радостей и скорбей.
– Национальность это приклад – в череп: «Громи!», «Убей!» 

– Национальность – исток, итог, труб горловая медь.
– Национальность это не то, что́ я хочу иметь. 


Ракурсы





Есть ракурсы, где, мордой не́ казист, я всё ж смотрюсь.


И пусть не шибко кряжистый и даже толст (местами),


не столь настырен, как хоте́лось бы́  — так это ж плюс!..


Но уж и минусов не столь, чтоб вы читать не стали.





Не Цицерон, не Демосфен, не Пушкин, не де Голль,


я не устраиваю сцен, не топочу ногами.


Пусть шевелюры на ветру не шевелится смоль,


пускай в транскрипции навру и не исполню гаммы —





всё это внешне. Не беда, что в прозе я не Пруст,


и то, что прост, как мячик, и́  — в поэзии не Бродский.*


Но я — надёжен, как скала. Немного грузен? — Пусть!


А скажете, что корифей** — я засмеюсь: «Да бросьте!»











________________________________


*   вариант: неброский :)


** вариант: графоман  :))





Человек-Мироздание





Прообраз этого стихотворения уже был; 
я учёл доброжелательную критику коллег и собственную 
неудовлетворённость и переделал его. Может, лучше стало...
 
...от людей действия людям говорения — В.Герцик
 
                            I
 
Я человек полнолуния, комнатного безумия.
Не прозябаю втуне я, но тороплюсь в полёт.
Утро ли, ночь ли лунная — ну-ка, возьми в игру меня,
я поступлю, не думая — весь, как автопилот.
 
Я человек. Во льду ли я — всё как в жерле Везувия.
Тут не игра, в дыму моё — всё: и душа, и плоть.
Действие — наказуемо. Рухнет — лови внизу его.
Крайний-то — я! — Ату его! Вот — бытия оплот... 
 
                  Я человек неумения.
                  Я человек потрясения.
                  Я человек увядания.
                  Я человек до свидания...
 
                            II
 
Я человек воскресения. Жизнь проскользнёт без трения,
но — за крупицу времени, сорок каких-то лет —
не тормозя мгновения, сдвинет, отжав сцепление,
фокус стихосложения времени драндулет!
 
Я человек говорения — тусклого, но горения.
Не для меня гниение: мне не пристало — тлеть.
Я — человек хотения. Я не во тьме, но в теме я. 
Вам ли сдержать в узде меня, пряники, петля, плеть!
 
                  Я человек разумения,
                  Я человек вдохновения.
                  Я человек созидания.
                  Я — Человек-Мироздание!
 
01.01. — 22.06.2009








Вода





...и не друг, и не враг, а — так... 
В.В.
 
Кто одобрит — знахарь? врач?
Дрянь — душа и мерзость — плоть.
Я ни хладен, ни горяч,
как сказал один... господь.
 
«Климакс клёв, да климат клят! —
пошло пукал пипл толп, —
Брут не Брут и брат не брат.
И ни чёрн, ни бел... » 
 
                                 Но — тёпл!
Хине, мёду — не кунак:
горечь, сладость — ерунда.
Я — не пиво, не коньяк.
Я — вода, вода, вода!
 
13.04.2009





Стансы





СТАНСЫ
Поэзия это шкаф.
Д.Хармс



Ореолина лютня, 


баян, растекаясь по кронам,


терменвокс, сямисен 


издают согласованный  хор.


Жду в чистилке уютной 


до ада попутку Харона.


По экрану гоняю 


согласный на порно курсор.





Прорывается Бах 


сквозь угрозы стиральной машины.


Чайник: «!NO PASARAN!»  


(пасараны у нас не в чести).


И когорты собак 


завывают — всё выше и шире,


и  — Vivat! — мусорам,


чьи деянья и мысли чисты!..





Что больней — 


находиться в шкафу, 


или выпасть из шкафа?


получить ли шлагбаумом в лоб, 


или пулю в живот?..


Неужели вся жизнь — 


только скучная кучка метафор?


И зачем же она —


то летит, то плетётся, то жжот?..



Allan Ahlberg  Призрак училки 





Teacher's ghost





The school is closed, the children gone


But the ghost of a teacher lingers on


As the daylight fades, as the daytime ends,


As the night draws in and the dark descends


She stands in the classroom, as clear as glass,


And calls the names of her absent class.





The school is shut, the children grown,


But the ghost of the teacher, all alone,


Puts the date on the board and moves about


(as the night draws on and the stars come out)


Between the desks - a glow in the gloom - 


And calls for quiet in the silent room.





The school is a ruin, the children fled,


But the ghost of the teacher, long-time dead,


As the moon comes up and the first owl glide,


Puts on her coat and steps outside,


In the moonlit playground, shadow-free,


She stands on duty with a cup of tea.





The school is forgotten - the children forget - 


But the ghost of a teacher lingers yet.


As the night creeps up to the edge of the day,


She tidies the Plasticine away;


Counts the scissors - a shimmer of glass -


And says, Off you go!' to her absent class.


She utters the words that no one hears,


Picks up her bag 


and


disappears. 


----------------------------------------------





Подстрочник (выполнен Еленой Михайлик)





Привидение учителя





Школа закрыта, дети ушли,


Но привидение учителя задержалось.


По мере того, как меркнет дневной свет, по мере того, как дневное время заканчивается,


По мере того, как ночь надвигается и опускается темнота,


Она стоит в классе, прозрачная, как стекло,


И называет имена своих отсутствующих учеников.





Школа закрыта, дети выросли,


Но приведение учителя, одно-одинешенько,


Пишет на доске дату и ходит по классу


(по мере того, как ночь надвигается и зажигаются звезды)


Между партами - свечение в темноте -


И призывает к тишине в тихой комнате.





Школа в руинах, дети разбежались


А привидение учителя, давным-давно умершего,


По мере того, как встает луна и плавно скользит первая сова,


Одевает пальто и выходит на улицу


На освещенную луной детскую площадку, без тени,


Она следит за детьми (дежурит?) с чашкой чая в руках.





Школа забыта - дети забывают -


А привидение учителя не спешит.


По мере того, как ночь приближается к краюшку дня,


Она отдирает пластилин,


Считает ножницы - мерцание стекла -


И говорит "Уходите!" своему отсутствующему классу.


Она бормочет слова, которые никто не слышит,


Подхватывает свою сумку 


и


исчезает.


--------------------------------------------------------------





Призрак училки





Школа закрыта, и дети ушли.


Призрак училки маячит вдали.


Как только солнце заменит луна,


в классную комнату входит — она.


Между тетрадок, среди дневников


ищет прогульщиков-учеников.





Школа закончена,  класс повзрослел.


Призрак прозрачный берётся за мел


и, как бы перед невидимым кем,


дату выводит на бывшей доске.


Светится слабо на фоне окна.


«Тише!» — кричит. А кругом тишина.





Школа разрушена. Дети в бегах.


Призрак училки, которая — прах,


в лунных лучах выплывает во двор.


Птица ночная скользит, словно вор...


Призрак следит за детьми налегке


с чашечкой чая в остывшей руке.





Школа забыта, былое, молчи.


Детская память короче ночи́. 


Призрак училки под утро сочтёт


ножницы; жвачку от парт отдерёт,


скажет: «Закончен урок. Всем привет!»


Сумку подхватит 


и —


призрака нет.








Allan Ahlberg Молитва учителя





Предуведомление. Я в первый раз в жизни (не считая смешных школьных попыток) взялся перевести два стихотворения с английского языка, впрочем, с подстрочника, т.к. владею английским недостаточно хорошо. Интересно было бы услышать мнение профессионалов. Я обижаться не буду. Заранее благодарен.








Teacher's prayer





Let the children in our care


Clean their shoes and comb their hair,


Come to school on time - and neat.


Blow their noses, wipe their feet.


Let them, Lord, not eat in class


Or rush into the hall en masse.


Let them show some self-control;


Let them slow down; let them stroll!





Let the children in our charge


Not be violent or large;


Not be sick on the school-trip bus,


Not be cleverer than us;


Not be unwashed, loud or mad,


(with a six-foot mother or a seven-foot dad).


Let them, please, say drew' not drawed';


Let them know the answers, Lord! 


--------------------------------------------------------------





Подстрочник (выполнен Еленой Михайлик)





Молитва учителя





Сделай так, чтобы доверенные нам дети


Чистили обувь и причесывались


Приходили в школу вовремя - и аккуратными.


Высмаркивались, вытирали ноги.


Сделай так, Боже, чтобы они не ели в классе


И не вываливались толпой в коридор.


Пусть они хоть чуть-чуть сдерживаются,


Пусть не носятся, как угорелые, а ходят спокойно





Сделай так, чтобы те, за которых мы отвечаем


Не были буйными или крупными.


Чтобы их не тошнило в школьном автобусе,


Чтобы они не были умнее нас;


Чтобы они не были неумытыми, шумными или бешеными,


(и мамаша чтобы у них не была 6 футов ростом, а папаша - семи футов)


Сделай так, чтобы они говорили drew' а не drawed'


Господи, пусть они знают ответы на вопросы!


----------------------------------------------------------------------------------


Молитва учителя





Боже, скажи перед детской оравой:


кто непричёсан, тот очень неправый. 


Кремом для обуви пренебрегая,


школьник являет собой негодяя!


Пусть, если кто опоздает к уроку


или не вытрет у входа хоть ногу,


или заявится в школу с соплями,


или жуёт на уроке салями,


на перемене кто по коридору


скачет галопом, как лошади впору,


будет хотя бы скромнее чуть-чуть,


спрячет свою угорелую суть.





Боже, мы только о том и мечтаем,


мы же за этих чертей отвечаем!


Пусть не идут на урок неумывши, 


Пусть они будут поменьше, потише,


(в маму и в папу, конечно, а те —


тоже пониже бы по высоте).


Чтобы не умничали, не зевали,


в школьном автобусе чтоб не блевали,


чтоб разбирались, где фас, а где профиль,


чтоб говорили «портфе́ль», а не «по́ртфель»


И чтобы знали, когда им в ответ


«Да!» говорить, а когда — надо «Нет!»





Я человек говорения





...от людей действия людям говорения — В.Герцик



Я человек говорения — тусклого, но горения.


Дай мне немного времени, ну, хоть десяток лет.


Может, придёт прозрение, включит режим движения,


и полечу за гением, радостный, как валет.


Гений натянет трикони, он забухтует вервие.


Он покорит уверенно ветреный Эверест.


Тут я с лихими криками слезу с печи немедленно.


Вдвое сроков отмерено —  что там И. Муроме́ц!


Силу качаю вёдрами, эх, раззудятся трицепсы!


Залпом три плошки цимеса, и — совершай Посту-


пок за Поступком бодро, а главное — героически,


и взматереешь — Личностью на боковом посту.





Этому нельзя научиться





Этому нельзя научиться








Этому нельзя научиться.


Что-то мне ползя не летится.


На пути бугры да предметы...


У меня и крыльев-то нету...





20.11.2008






Ах, силлогизм, при чувстве челядь,


непостижимом, как Сион!


Как математику поверить


в непроизвольность аксиом!..





Играть не буквой бы, а смыслом,


взлететь, хотя бы вполхрома!


Но рвутся перепонки систол


и плевры серой бахрома.





Чтоб тут дышать, хватая жадно


озон озноба, чуждый ртам,


имей иной дыхалки жабры,


прецизионную гортань.





Не волк, но перекуйся в кузне,


сварись в 13 котлах,


пройди труда искус невкусный


и под каток асфальтный ляг.





В овечьей шкуре зубоскала


укрой укромный силлогизм.


И алгебру его вокала


поверь гармонией, что — жизнь!





21-25.11.2008





Silentium





ЛОР нашёл на стене невзрачной


на рабочем столе амёбу*


Уползи в земляную ямку,


и на ней прорастёт тростник.


Никому ничего не скажешь —


кто обидится, кто заплачет,


кто начнёт хохотать до колик,


кто оргвыводы подберёт.


Ах, стишки, троянские пони!


Потайной пассажир откроет, 


пошпионив, тугие двери,


и ОМОН в них ворвётся, смел.


У осла траяновы уши. 


Шёпот в дудочке будет явным,


как в испорченном телефоне


с перепутанным падежом.

















___________________________


* рисунок на моём рабочем столе


Сказка





Слов в обрез. Мыслей тоже негусто, по правде сказать.


Образ жизни похож на какой-нибудь modus vivendi.


Я, как Ваня-дурак, шкандыбаю, плешив и пузат,


в лубяную избушку к косматой взъерошенной ведьме.


Уж не знаю, почует ли мой отвратительный дух


и пихать меня в печь поспешит ли, подставив лопату.


Я скажу ей: «Бабуля! Чего ты взъерошилась вдруг?


Прямо жар у тебя. Не слетать ли сейчас к аллопату?»


И она расхохочется вдруг, словно фея, юна.


И воскликнет весёлым девчоночьим басом: «По мётлам!»


И уже мы летим! И вокруг расцветает весна!


И орлы поднебесны роняют на спины помёт нам.


В vitu novu летим, вроде Данта с Петраркой своей.


Или как мастерок – к чёрту в зубы с нагой маргариткой...


Челюстями вставными напрасно не клацай, Кощей.


Хрен догонишь нас: ты, иммортель, недостаточно прыткий.


Я стал тоже иной — обольстителен, строен и юн.


И в любом направленье сумею направить удар свой.


Кроме Волка, со мной  рыжий Кот, между прочим, баюн.


И считай, что моё уже всё Тридевятое Царство!














 См. также тут








Тоже в рифму...





Это такие экзерсисы на составные рифмы. Если бы всё ещё была рубрика "Экспериментальная поэзия", то они были бы в ней.





                        *





Образ жизни таков, как какой-нибудь модус вивенди.


Слов в обрез. Мыслей тоже негусто, по правде сказать.


Ляпнешь что невпопад, и накинутся сходу СМИ, ведьмы.


Дети вгонят с качелей, заветы поправ, доску в зад. 





И на осень сменив надоевшее за́ лето лето,


зарыдаешь на пару с дождём и пойдёшь, побеждён.


Переваривать проигрыш в сумрачном зале тwалета


будешь долго и нудно, без баб и без, Г-споди, жён.


                       *





Пелена белены пепелит полинялое пламя.


Золотая ли зона, лоза ль алазани взвилась —


полон стол пастилы: поступление нала вне плана.


Полно мылиться в ванне, Иван! Ну-ка, Ваня, вылазь!


                        *





В ходе пляски стар и мал метил луг


А косяк-то не от турка товар.


Хоть и всякий сталевар — металлург,


но не всякий металлург — сталевар.





Вот!











Атака





Сперва настроить ритм для завтрашнего марша:


подбор изящных фаз и нежных амплитуд.


Засаду осветить юпитером поярче.


Начистить сапоги (и это ратный труд!)





И, белый флаг подняв, пойти в парламентёры


и требовать ау!диенции с послом.


Внедрить надёжных глаз пронзительные взоры


туда, где уязвим предательский заслон.





Усилить блок-посты, и, чтобы не скучали:


лазутчиков — в наряд, а прочих — на губу.


Поджечь бикфордов бант бенгальскими свечами


и выйти — одному! — на бранную тропу.





И через тайный ход времён невинной дружбы


проникнуть в цитадель — тут надобен и ум :)) —


А после — применить секретное оружье,


оно и завершит ожиданный триумф.





Плюс





Реальные поэты печёнку рвут, играя


и даже не говяжью, а личную, свою.


А я, версификатор, печёнку уважаю


и буковку и звуковку вполголоса пою.





Мне кажется, что песня довольно музыкальна


и где-то виртуозна, соврать не побоюсь.


А у меня в печёнке — ни ссадинки, ни камня.


Тьфу-тьфу, как говорится, и это, в общем, плюс...


Не по летам уж...





Это не по летам, другое не по летам... — Чепуха!


Хоть и старый я хрен, но от жизни не прячусь в испуге.


И того гляди, не знаком с боязнью греха


(кроме страха УК), обращусь к услугам стиха,


если можно считать стихом мои «творческие» потуги.





Прошепчу — верлибром, рифмованно ли, бело́


не на фене волков — я заметьте, по крови тоже


из породы другой. Но я выпью, коли взбрело


в ум, как тот, кому за флажки рвануть повезло.


Волки, не волки — все воли хотим, в чём похожи.





Мне ничего не страшно, и что́ разводить балаган.


Я же ещё вовсю огого, см. выше, вторую строчку.


Музу мою узнаю́ по ритмике, по шагам.


Крепок, бодр и могуч, как Гёте Вольфга́нг Иоганн,


но вложен в иную — свою — телесную оболочку.





Так что всё хорошо, так сказать, уверяю вас.


Даже мокрый октябрь почему-то смотрится маем.


Погрустим, конечно, но только давай не сейчас —


некогда! И пока светло и не барахлит матчасть —


нам всё ещё по летам. И мы ещё полетаем.


Рожон





Есть зеркала. Я в них не отражён.


Моё летает где-то отраженье.


Оно, как я, готовится к сраженью


за высоту с названием Рожон.


Есть Солнце. Но того, что кличут тенью,


за мною нет. Я светом окружён.


А тень, как я, готовится к сраженью


за высоту с названием Рожон.


Не то у вас. Какие вам рожны!


Тень знает место. Зеркала послушны.


Вы все равновелики, равнодушны,


равно практичны и равно скучны.


И улетают радужные сны


с тяжёлых ваших каменных подушек.








Это было написано году в 1968-69. Высоту Рожон я так и не взял :(


Виртуальное бессмертье





Это стихотворение уже один раз было .
Но мне показалось, что оно недостаточно хорошо 
и захотелось его переделать. Вот что вышло. Не знаю, лучше ли. 
А может, просто надо ещё поработать.








Думать: о почерке и о походке.
Не — о сюжете и цели пути. 
Здравствуй, Стрелок, остроумный охотник! 
Вспыхни. Бабахни. Внуши. Просвети. 
 
Взрыв — созидатель. За ним — тепловая
смерть. И на всё промежуток — пустяк! 
Телом истлел? — Но души сетевая
версия теплится — не в небесах. 
 
Медный узор в эбонитовой тверди
вплавлен, как жук, в материнскую плоть
платы на сервере давнем. 
					Бессмертье —
даром в Рунете даровано. 
						Хоть —
 
всё мирозданье на фокус похоже, 
и на арене, как злой лицедей, 
Вечность со свечкой дежурит у ложа
с ложью спасенья, со страхом суде́й — 
всё и кончается Словом. 
						Играя
звуком и буквой на зле и добре, 
тысячелетье какое — не знаю — 
там кувыркается в вашем дворе. 
 









28.08.2008





Pavel & Pavlik





Pavel Korchagin


General menager 





Из визитной карточки








Узких колей добровольная каторга.


Шашка да маузер. Трубы да флаги.


Оторопь Вас проберёт или катарсис,


general menager Pavel Korchagin?





Нет, не тачанкой тачали карьеру Вы,


в коже за контрой не мчали, ищейки.


Сами ли скачете или — курьерами


шлёте партнёрам платёжки и чеки?..





Выпало решкой вам время бубновое: 


туз на тузе, да и дамы дебелы.


Вы не дебилы ли, русские новые?


Роспесокстрой — ненадёжное дело.





Не довелось вам рубать буржуа́зию,


гнать кулаков — из амбаров в подвалы.


В части шестой —  где Европа и Азия — 


место осталось для вас. Только мало.





Вы бы валили по-тихому с офисов...


Может быть, вы не слыхали прогнозов?..


Юным — дорогу! О вас позаботится


next generation — Pavlik Morozoff.





26 мая 1966 года











Памяти Георгия Ница






В 66-м году, 42 назад


ярким утречком лечу я в цветочный ряд.


Облечён доверием, праздновать я рад


бракосочетания радостный обряд.





Вот я роз букет везу (розы — расцвели!),


к жениху на Курскую, после — на Фили.


Майский воздух светится, сладок и упруг,


и впервые женится мой высокий друг.


Я и сам половозрел и слегка нахал,


девушку какую-то в лифте целовал.


Ма́шину знакомую в лифте целовал...


В мае губы просятся к девичьим губам...





Протекло всего-то лишь 40 с малым лет.


Губы так же тянутся, а ответа — нет...


Да и брак разъехался (дважды) по частям.


Гера, Друг высокий мой, где теперь ты сам...





26.05.2008



Жесть





ЖЕСТЬ
Узкая пятисотграммовая, но производящая впечатление литровой, пивная кружка наполняется пеной по самое, так сказать, никуда.
Надрывается юная поэтесса, неудовлетворённость бесславием форматирует в вой моноголосый, аритмичный такой.
К лицевой стороне табурета аккуратно прилеплена в форме фекалии жвачка, изжёванная заранее какой-нибудь героиней творческого труда.
Краем органа чувства за номером 6 осязаю, как где-то бородатый дед Лайнов, кряхтя, тянется за очередной (не для меня ли?..) клюкой.





Зверушка-66





Он крадётся, кренясь, на нестёртых шестёрках кривых.
Краевые дефекты эффектны, как те фейерверки.
Он упруго привстал, он увидел, наверное, львих.
Ловок, хищен, незрим... 
		 Может быть, он блефует? — Проверьте!
На грядущие ритмы надеясь, и веря, и ждя,
он в преддверии бури бравурную гриву развесил.
Даже ночью, и в дождь сокрушителен жар куража.
Не жалей. Не залей! Он поэт, он поэтому светел.
Шесть столетий, спустя рукава, просвистят, как пустяк.
Аксакал, с высоты своих всех, он оскалится: классик!..
И шестёрки расчистят тропинку, что стала — СТЕЗЯ,
здесь он пасся младенцем, под стулом, на лысом паласе...
Вот он точит резцы, ставит лапу, и всё впереди.
Он писать приспособится, писать притерпится в тазик…
 
— Что же делать, скажите?.. — Попробуйте аперитив.
А потом попытайтесь сомлеть в эксклюзивном экстазе.











Молочное





Однажды давным-давно, в 2002 году, ко мне обратилась фирма "Весёлый молочник", тогда ещё не известная, с предложением написать для них в целях рекламы "80-100 анекдотов на тему молочных продуктов". Откуда они меня взяли, я не знаю. Я написал и послал им стишки, которые здесь пометил цифрой 1, и ещё про собственно весёлого молочника (2) но мне сказали, что рифмованные анекдоты им не подходят почему-то... И предложили написать ещё про Весёлого Молочника (прозой). Я им послал подборку, которая здесь обозначена номером 3. Но и это у меня не приняли... Тем не менее, я вдруг сейчас вспомнил об этих опусах и решил показать их на сайте.





1.



Одна красавица, вся милая, как Мила,


из домика в деревне выходила,


но зацепилась лаптем за порог


и вывалила в сени весь творог.





Одна красавица, на сыворотку глядя


(от простокваши), вспомнила оладьи,


какие мама в детстве ей пекла…


Как жизнь, однако, быстро протекла!





Одна красавица попробовала йогурт


и друг её Колян (а может, Роберт).


Но тут её стошнило. С перепугу


она вернулась к милому супругу.





Одна красавица обожралась сырками.


А утром видит: муж уже с рогами.


“Пора заканчивать гимнастику и йогу” –


она подумала и перешла на йогурт.





Одна красавица царю сказала: “Сир!


Я Вам с утра рекомендую кушать сыр.


Монарх ответил ей: “Благодарю.” –


как подобает мудрому царю.





Одна красавица, теряя вкус и меру,


нарезать попросила камамберу.


Нарезали – мол, силь ву пле, Софи…


Но взглядом показали ясно: “Фи!.”





Одна красавица надела паранджу,


а для чего – хотя и знаю – не скажу,


и не давала снять её, пока


не выпила два литра молока.





Одна красавица спросила у раввина,


кошерней ли сметана, чем свинина.


– Мы, правоверные, ух, на сметану падки!..


Но – не из молока от свиноматки.





Одна красавица от ацидофилину


занемогла и повалилась на перину.


Приехал доктор. Думал, что припадки.


А оказалось – родовые схватки.





Одну красавицу чудовище хотело


кусать за руки, ноги и за тело.


Она спаслась от участи ужасной,


лишь в пасть уроду бросив пачку масла.





Одна красавица подглядывала в щёлку


и вдруг заметила на столике сгущёнку.


Что делать? Прямо за отмычкой впору


бежать во двор к какому-нибудь вору!





Одна красавица увидела творожник


(его анфас изобразил один художник)


и поняла, что любит живопись, и даже –


что натюрморты ей милее, чем пейзажи.





Одна красавица любила простоквашу


(я этим образа её не приукрашу).


Употребляла, неуклонно хорошея.


Без простокваши ей – что без иглы Кощею.


 


Одна красавица наелась майонезу.


Ну, дело личное, и я туда не лезу.


Но сколько ж их у нас, девиц и жён-то!


Глядишь – и вот уж с майонезом напряжёнка…





Одна красавица – скажу не для эфиру –


ни разу в жизни не пригубила кефиру.


Могла принять её широкая душа


в один присест не менее ковша.





Одна красавица снималась в Голливуде.


У них в буфете подают творожный пудинг.


А тут красавице пора сниматься ню.


Ну, думает она, с едой повременю.





Одна красавица любила варенец


за цвет, за вкус его, за запах, наконец.


Ещё ей очень нравилось варенье,


но про него – в другом стихотворенье.





2.


(если тут щёлкнуть – в конце концов можно попасть на текст (2) с картинками /тоже моего производства/ )


 


Весёлый Молочник скакал по лугам,


косою размахивал, как хулиган.


Он сено косил, потому что легко


коровы его превратят в молоко.





Весёлый Молочник – здоровый мужик,


косой, как игрушкой, по травке – вжик-вжик!


И думает, быстрый и вёрткий, как смерч:


«С косою-то – жизнь, а вы думали – смерть?»





Весёлый Молочник работать устал.


Пора, – он подумал, – устроить привал.


Присел и мечтательным жестом руки


макает в сметану сыры и сырки.





Весёлый Молочник шагает: тыр-пыр!


Вдруг видит, башка его стала, как сыр.


Он тут же бегом припустился домой


спеша в холодильник нырнуть головой.





Весёлый Молочник в молочной реке


на удочку пенки ловил в молоке.


Одна вот такая попалась ему!


Куда только делась – никак не пойму…





Весёлый Молочник стихи сочинял,


молочные рифмы к строке подгонял.


Всё шло хорошо, только рифмы на «йогурт»


молочники сроду придумать не могут.





Весёлый Молочник такой молодец:


решил приготовить и съесть варенец.


Развёл огонёк и добыл молока –


недаром считался он сыном полка!





Весёлый Молочник собрался на пир:


Стакан прихватил, молоток и кефир.


Вы спросите: на фиг ему молоток?


– Не знаю, ведь я молотков не знаток.





Весёлый Молочник поел простокваши,


в мобильник попел, головой покивавши,


и в зеркале вдруг увидал отраженье,


имевшее кислым лица выраженье.


 


Весёлому Молочнику молочник грустный Вася


сказал: «Испить кваску бы нам, чтоб стала жизнь легка.»


Весёлый отвечал ему: «Не вижу проку в квасе.


Чтоб жизнь была полегче, выпей кружку молока!»





3.


Однажды Весёлый Молочник нёс свой бидон вдоль незнакомой реки. «Это же молочная река!» – воскликнул он и присел на кисельный берег с удочкой. Ему тут же попалась огромная пенка, вот такая! – и он спрятал её в бидоне. Потом ещё и ещё… Когда Весёлый Молочник принёс бидон покупателю, то вместо молока там оказались сплошные сливки.





На Весёлого Молочника напали огромные млекопитающие. Они хотели выпить всё его молоко. Но Весёлый Молочник не испугался. Он открыл бидон и громко сказал: «Пейте все, но не толкайтесь, а то вы всё прольёте.» Млекопитающие удивились и не стали обижать Весёлого Молочника.





Весёлый Молочник так много ходил со своим бидоном, что стёр себе обе ноги и стал хромать. Тогда он взял простоквашу и смазал стёртые места, после чего они тут же зажили. Вот какие целебные продукты у Весёлого Молочника!





Однажды Весёлый Молочник встретил Грустного Молочника, который предложил ему выпить квасу, чтобы жизнь стала веселее. «Жизнь становится веселее не от квасу, а от молока!» – назидательно сказал ему Весёлый Молочник и тут же выпил две большие кружки. Грустный Молочник попробовал тоже и сразу развеселился.








Однажды у Весёлого Молочника заржавел замок на бидоне. Что делать?! Но Весёлый Молочник не растерялся и вытащил из сумки здоровенный кусок сливочного масла. Угадайте, как ему удалось открыть замок?





Весёлый Молочник любил петь хором. Он раздавал всё своё молоко, открывал бидон и пел в него басом: «Мой Лизочек так уж мал, так уж мал…» Вместе с эхом из бидона получался как будто хор, и все окрестные жители получали не только молоко, но и эстетическое наслаждение.





Второе марта





между силой и харизмой происходит чудесо


кто-то серый так неистов что готов почти на всё


мальчик мальчик был ты или ты не мальчик бывший муж


скачешь дальше тили-тили гоголь-моголь мёртвый душ


там элита знаменита всяк поэт до полвосьмого


замени да замени да но об этом ни полслова


с девяти и до шести извини или прости


или просто перечти незнакомое почти





(*) Случай с военным





Военнослужащего полюбила змея.
Она ночами приходила к нему пешком.
А военнослужащий был такой же, как я.
Только я с их уставами поменьше знаком.
Он был, видимо, храбр: от армии не косил.
И дедовщину с пониманием принимал.
И то сказать, тронь его какой-либо дебил —
до койки до собственной вряд ли бы дохромал.
Вонзился в дебила бы жала злой язычок,
дебилу бы плохо было, он даже бы сдох.
А военнослужащий получил бы зачёт,
боевой отличник и кавалер орденов.
Он потом, наверное, генералом бы стал,
потому что сызмала жезл железный носил,
потому что верен был лишь змеиным устам
и от армии потому что не откосил.
 
А я перевожу, запаса старый старлей, 
в черновики лес, чтобы пнями прорастал в них.
Не взрывал не орал: «Огонь!» И сам себе змей.
И даже курсор от меня уполз, изменив.
 
06.01.2008
То же устно



(*) Анна forever





Если к ночи помянешь Онегина —


в паровозный гудок подуди.


Мы — сторонники Анны Карениной,


позолоченный рельс на груди.





Мы исконно привычные к нашему,


что не наше — теки в унитаз!


Ни Обломовку, ни Простоквашино


посетить не заставите нас.





Любим Стиву умильно и родственно


и прощаем, слегка поругав.


Ненавидим изменщика Вронского,


потопчи его конь на бегах!





Нет сомнений — где правда, где Истина:


пусть Каренин рогами ветвист.


А Агафия по-фигу Кристи нам,


Мефистофель и Оливер Твист.





Нам не надобно Поттеров Гавриков,


и Кармен мы не ставим ни в грош.


Провалитесь, Айвенго и Шариков,


Жан Вальжан, Консуэло, Гаврош!..





Не нужны нам Печорина каверзы,


капитаны — что Немо, что Грант,


Дон Жуан нам уже не Мюнхгаузен,


и Горох ни хрена не гарант...





Что Форсайты нам! Что Карамазовы!


Или Вий — не заплачем об нём...


Мы к Карениной Анне привязаны.


Отвяжитесь, а то зашибём!





16.12.2007 — 23.02.2008











Устная версия





Вербальное болеро





Вся жизнь – то семья, то школа,


то прачечная, то ЖЭК...


А как же тогда глаголы,


что якобы могут жечь?


– А так: посети супермаркет,


товары повыбирай


и – кра́пай в тетрадь помарки,


нахрапом вломясь в трамвай.


Межвременное пространство,


Серпинское решето...


Зазором для транса – транспорт,


когда понимаешь – что́:


помимо жратвы и блуда,


при скорой езде в метро,


есть ещё сладкое блюдо –


вербальное болеро.


Не веером бальным позван,


что беден и заменим,


а неизлечимым гипнозом


влекомый – лечу за ним 


Не оды и не романсы


про доблесть или красу,


а главное – резонансом


звенеть в унисон колесу,


его перестук копируя


в строку́ текущего дня,


ведь ритм – император пира


и распорядитель огня...


Но в ритме ли только сила? –


слагает со слогом стон


с усилием керосина


искусственный флогистон,


поддерживаемый жаром


неведомой небесам,


практически данной даром


энергии колеса.





Леди Годива





Баллада





Красотка, не помню, как звать я,


забывчива — прямо хоть плачь! —


как есть, совершенно без платья,


нудистский покинула пляж.


Одета, как леди Годива,


и так же примерно скромна


с бутылкой початою пива


в автобус впорхнула она.


И тут же, воспитанный школой


непровинциальных манер,


сидение девушке голой


герой уступил пионер.


И все, как один, пассажиры,


мужи загорелые сплошь,


немедленно очи смежили,


хоть ехали с пляжа c того ж.


Водитель зажмурился тоже,


задумчив, усат, волосат...


И правильно спрятали рожи.


Тут что, блин, тебе — зоосад?!


автобус, как змейка, виляет


и громко (от страсти) гудит.


Водитель по опыту знает,


что чёрный провал впереди...


Но девушка вдруг подскочила,


тряхнула копною кудрей:


— Ах, я же там зонтик забыла!


— Ах, остановите скорей!..


Шофёр выражается громко,


на тормоз спасительный жмёт.


И вот она, пропасти кромка,


у коей автобус встаёт.


Выходит наружу Годива,


горды и осанка, и взгляд,


и пьёт недопитое пиво,


и ловит автобус назад...





11.09.2007, Коктебель



Осень





И осень, дотоле вопившая выпью,


прочистила горло





Б.Пастернак





Лето к подмёткам не липнет.


Муха не рвётся в полёт.


Осень, вопившая: «Выпью!»,


выпьет и снова нальёт.





Лужи зальёт, под завязку,


всклянь, как бухой баргузин...


Ну, шевели свою сказку,


как демо-версию зим.





Бабу порадует летом,


кратким и кротким, и вот —


листья в манере балетной


спляшут, к примеру, гавот.





Грянет натянутым нервом


мокрый минор проводов,


и, эпатируя, первым


снегом повалит Покров.





Фирма ли веники свяжет,


свистнет ли рак на горе —


будет беситься в экстазе


снежная муть в ноябре.





И, наконец, успокоясь


и ничего не боясь,


ляжет в сугробы по пояс


и позабудет про нас.


Я сам себе самоучитель





Я сам себе самоучитель,


коллега, спонсор, попечитель,


читатель (то есть почитатель),


подруга, родственник, приятель.


Я сам себе посочиняю,


я по квартире полетаю,


и полежу и помечтаю,


и бутерброд намажу к чаю.


И, сам в согласии с собою,


я то немножечко повою,


то попою́, то побалдею,


то выну новую идею


из головы моей опрятной,


то положу её обратно…


А грянет музыки стихия –


глядишь, и напишу стихи я.


И съем заслуженный обед,


уверясь вновь, что я – Поэт!





(*)Важно, что Солнце





Дорога прямая, и солнце блестит,
и звёзды горят на боку коньяка.
Чего не расслышу — пожалуйста: титр,
а не разгляжу — кто-нибудь да подска-
жет...
	этот сюжет разрабатывать лень,
а хочется жечь, но глагол не из тех.
Я, дамы, пред вами не встал бы с колен,
когда б за плечом не мехмат да физтех...
Из тех, из которых ни выбрать, ни взять
ни ту, что подругой, ни ту, что сестрой,
я буду выискивать и вычислять;
чудесный напиток утроит настрой.
Нас трое, я в лицах различных един:
то царь или бог, то истец и брюнет.
Я то ниспровергнут, то непобедим.
Однако, не червь, потому что — Поэт!
Мне что́ по этапу — что́ по этажам,
что́ влёт —  что́ ползком; 
что́ запеть — что́ запить.
Неважно — позор или славу стяжать.
А важно: что звёзды, что Солнце блестит...
 
 
 
 
Звуковая версия



(*) Этюд





Она издавала панический крик,


который был слышен издалека.


Она издала несколько книг


общим тиражом, неизвестным пока.


Она веселила скоромных мужчин,


я даже сказал бы — трефных хряко́в,


и дюжину кофеев «каппучин»


без закуси на-спор смела с лотков.


Когда же поплыли наперекосяк


любимые — город — газон — кровать,


она говорила одно: пустяк


и продолжала пиры пировать.


Но вот, как в частности, так и вообще,


затмила светило чужая тень.


В дверях засветилась заглавная «Ч».


Плеер облезлый обрезал трель.


Летучие крылья сложил вампир,


и бухнул колокол — ни о ком...


Пойми теперь, кто — бормотал, вопил,


и кто — выпрыгивал из окон!


А там, где вибрировал хронотрон,


перелопачивая быльё —


свалка разобранных хромосом


для вос-произ-веденья её.











Звуковая версия



Москва и Еврей





				Драма в стихах





Из левой кулисы на авансцену бодрым ритмическим шагом выходит Еврей. 


Москвы не видать.





Еврей (звонко):	Где ты, порт пяти морей?


Москва (глухо):	Не скажу тебе, Еврей!





Еврей понуро, хромая на обе свои собачьи ноги, уходит в правую кулису.








				Занавес





Мысли перед сном в летнюю ночь





Он думал: ведь, у меня всегда была неплохая наследственность; мне,


может, осталось прожить целую жизнь — Лермонтова, на худой конец, Галуа.


Неужели этот остаток, довольно большой, будет всё темней и темней?


Неужели же так ничего и не сварит ржавый мой  котелок,  лысая голова!


В ней же бессменной династией издавна проживают цари.


Да и сам я, хоть и червь, но бог, сам себе и маяк, и маньяк...


Где ж ты, мой старенький добренький Фауст,  где вы, мои молодые Мцыри?


Где, наконец, моя первая гамма, лемма, первая теорема моя?..


Так размышлял он, то глаголом, то интегралом размахивая, как шашкой на всём скаку,


к годам переменного возраста прибавлял то семёрку, то тройку, а то пририсовывал нуль.


И пока он об этом мечтал и думал, всё метался северный ветер по пустому его чердаку,


и он позабыл, о чём же он думал, что было, что, может быть, будет, и постепенно незаметно уснул.





(*) Время перемещается поступательно





Время перемещается поступательно и почему-то рябит поперёк.


Выдыхает мгновенья спрессованные знаменательных и незнаменательных дат.


Ах, как — по этому эскалатору, движущемуся вниз и вперёд —


я с удваивающейся скоростью пробежал бы вверх и назад!





Текущие нулевые года, т.е. от нуль первого по грядущий десятый, почти что не в счёт.


Они, правда, чем-то, и даже многим, похожи на те, что давно прошли.


Как будто бы некто в сереньком, а может быть, просто чёрт,


Из особенной эзотерической вредности перепутал девятки, тройки, нули.





Во всяком случае, я б оттолкнулся пято́ю ошпоренной от современности и — айда


в смутные девяностые, где грозные теперь олигархи ходили под стол,


где путчи коммунистические сотрясали столичные города


а свободному телевидению только ещё грозили державным перстом.





Приостановился бы в памятные 80-е и поглядел бы ещё, может быть, разок,


как в апрельском озоновом воздухе 6-я статья Конституции неуклонно катится под уклон.


С дебатирующими депутатами как серсо покатал бы Пятое колесо.


Отоварил бы свеженькой водочкой ежемесячный блёкловатых тонов талон.





Задержался бы, застоялся бы ещё на 10-летие-полтора позади. 


Кроссворды в душной курилке, ЛТП (личный творческий план), стенгазета по вечерам.


Производственные чаепития, мемориальные пряники, строго с портретов — вожди.


Все ещё живы и деятельны. Дети лопочут и ползают — пи-пи да ням-ням.





А чуть выше — сангвиником-козликом я по лесам, кинозалам и даже озёрам (не бодаясь!) скакал.


Ах, гулянки, экстаз молодой, поиск методом тыка, вот-вот догоню, (о)познаю, короче — найду.


И неожиданный после увенчанный закономерный и, как оказалось, довольно успешный финал.


То есть новая жизнь началась и, возникнув, в момент отменила предыдущую ерунду...





Ещё на ступеньку-другую, и  вот: год одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.


Май. Орлов над вокзалом и молнии над мостом я вижу, как будто вчера...


Июнь. Полыхание запаха: липа. Не злой, но всё-таки, кажется, зной.


Август-сентябрь. Жара. И отчётливо слышно лязганье танков из-за бугра.





Но выше, выше! Туда, где доска в интегральных  красуется кружевах ,


где среди лекции по диффурам приёмник, чуть ли не детекторный — Гагарин! — вскричал.


Несанкционированный выплеск восторга, манежные струи очистительных вахт...


Всё теперь — наше! Москва — космопорт, спутников гордый причал.





И ещё: по склонам грядущего МКАДа укладка квадратной травы.


Целина, где восходы; свинарник и розовый тальник на нём. 


И картофельные пыльные будни, без годов и без дат, увы...


Это время, с которым сегодня я как бы на Вы,


а когда-то скакал и резвился весёлым и глупым конём.





И на угли глядел у костра, однозначно и монотонно угасающие к утру.


И думал: вот это запомню теперь навсегда (и запомнил — вот!)


А наверное, это я (да и все мы) в такую играли игру,


как бы двигали фишки: работа, урок, поход...





Я смотрел как на площади Красной — в ещё допионерские времена —


из далёкого ряда, у ГУМа, а в душе ликовал и пел —


небольшой человек в шинели (это я Его вижу! Я!)


попирая могилу предшественника, выколачивал смрадный из трубки пепел.





И уж вовсе времён в глубине я гляжу, как, найдя под откосом тайник,


мы, дети, кидались боевыми гранатами (и почему-то не взорвались).


А однажды с юга на север (или с севера, может, на юг) —  откуда он к нам проник? —


проплыл дирижабль краснозвёздный зелёный, как огурец или длиннозёрный гигантский рис.





Внизу за глухим забором, но сверху мы видели всё, жил бывший поверженный враг:


пленные серые немцы копошились, и доблестно их сторожил наш геройский конвой.


Мы знали: покажь им красную тряпку, на советский хоть отдалённо похожую стяг —


ух как бы они — Доннерветтер! — зашлись бы, закашлялись в ругани злой!..





А бабуля на керосинке, не глядя — да и зачем! — варила рисовый суп.


Толокняную кашу под цвет одеяла, мешала в кастрюльке и грела среди одеял.


Дедушка с мамой трудились за свой небольшой ещё дореформенный рупь.


И постоянно отсутствовал пропавший без вести папа, которого я никогда не видал...





Что ж, эскалатор приехал, вот оно, начало времён. По дороге в Москву 


серый мужчина в кепке надо мной, на подушке узкой лежащим, глянул в окно:


подъезжаем к Казани, сказал — я с этою фразой почему-то всегда живу...


Но ещё из времён было самое давнее, скажем, времени — дно.





Стульчик высокий, кажется, серый, но может, и голубой.


В кухне просторной сияет и блещет медный начищенный кран.


Около двери соломенная копна — она называется просо; стожок небольшой...


С дедушкой на траве... Печенья-коржи на соде... Далее тишина, бессловесно гаснет экран.








Звуковая версия


Хроника





Рост урожая. Пожар. Убийство. Реклама.


Капитал — неимущим. Реклама. Убийство. Ввод нефтепровода в строй.


Землетрясение. Два ДТП. Убийство. Рок-фестиваль.


Пожар. Ограбленье. Реклама. Убийство. Убийство. Новинки поэзии. Форум.


Выборы. Митинг фашистов. Убийство. Убийство. Реклама. 


Реклама. Убийство. Убийство. Звёзды в постели. Убийство. Убийство. Погода. Убийство. Реклама.


Дебаты в парламенте. Жертвы. Убийство. Погода. Убийство. Театр у микрофона.


Убийство. Убийство. Убийство. Убийство. Убийство. Убийство. Реклама.





Дачный вечер





В сад-огород выползаю — пора-не-пора.


Первые всходы: игрушка, бутылка, катушка...


Из DVD перманентно гремят тенора.


Соткой левее сосед удобряет капусту.


Солнце уже не такое, как было вчера.


Рой насекомых, нет, сонм, или полчища лучше,


в кучу сплетаются и разлетаются тут же.


В воздухе тает, в росу растворяясь, жара.


Вечер упал кособокою мягкою тучкой.


Стелется простынь. Подушка наивной простушкой


самовзбивается. Колкую звёздочку, ту, что


мы проворонили, скрыл, как улику, туман.


Скажешь, примета? — да мало ли было кликуш-то


из бесноватых, блаженных, поэтов и даже путан!..





16.07.2007


Паук и Муха





ПАУК И МУХА

Человек-Паук укусил Человека-Муху 
Человеку-Мухе лететь бы куда фасетки*)
Но он был аскет и сознательно шёл на муку 
И нарочно запутался в цепкой паучьей сетке 
Человек-Паук питательно впрыснул в кожу 
Человека-Мухи сок чтоб толстела мякоть 
Обезболил добавил к соку стакан наркозу 
Округлил как нолик до самых дотошных знаков 
Окормил как батя по-полной и ждал надеясь 
На наружный процесс верней на его ферменты 
Человек-Муха вспотел переполнен через 
И впервые подумал что сладкие экскременты 
Для него возможно потеряны безвозвратно 
Ра́вно как и самки сладкое же жужжанье 
И телесно выпитый залпом от жажды жадно 
Он душой улетал на новых крылышках ватных












___________________________________________________


*) (глядят)



Памяти Первого Президента





Такого-то апреля, в таком-то, там, часу


остановилось время на траурном посту.





И топчется, не зная, куда направить шаг,


приспущенное знамя зажав в своих клешнях.





Пройдут четыре года — тут будет город-ад.


Восстанет зомбом Коба, торжественно усат.





Железный Фе(н)икс — членом войдёт в Политбюро


на Православный Пленум под сводами метро.





Он вечно несгораем — из пепла и дерьма...


Восплачем же над раем, потерянным весьма.





...А в богадельне дивной спит Первый Президент,


спелёнут паутиной посмертных чёрных лент.





Его восславим одой и горько возопим —


над каплями Свободы, дарованными им.





Утраченной... 





Странные





Тогда появились Странные. 


Первого Странного он увидел в метро. 


На станции «Улица 1905 года» в вагон вошёл высокий Странный мужчина в чёрном с очень круглой головой и с заострённым металлическим прутом в руке. 


Незаострённый конец прута был дважды изогнут так, что, воткнув его в (мягкую) землю, на крючок можно было повесить всё, что захочешь. 


Котелок, например. 


Хотя С. был уверен, что не для котелка был предназначен этот прут. 


Ценная палка. Особенно в довольно-таки полном вагоне. 


Мужчина стоял на ногах, казалось, не твёрдо, хотя пьян не был. 


Когда вагон качнуло, он чуть не упал. 


Пассажир, стоявший рядом, принял на себя толчок его  тела и тем удержал последнее от падения. 


Странный зацепился крючком за верхний поручень. С. вышел на «Баррикадной» с облегчением: ему всё казалось, что Странный вдруг пырнёт кого-нибудь, может, даже лично его, в живот или в задницу своей заточкой.





В тот же день огромные милиционеры остановили С. и проверили его документы. 


«Что в сумке?» — спросил один из них, видимо, главный, у него и нашивка на погоне дополнительная была, и потянулся к чёрной сумке, где лежали компакт-диски, хард диск переносной; и уже сложенный пустой рюкзак. 


«Предъявите ордер на обыск!» — вдруг крикнул С. почему-то писклявым от волнения голосом и сам себе удивился. Мент слегка опешил, и С. кинулся бежать, петляя между матерящимися (тоже странными) пассажирами, с ужасом вычленяя из общего шума грохот сапог преследователей. 


Но менты вдруг остановились и молча неотвратимой массой двинулись навстречу  упитанному кавказцу, только что сошедшему с эскалатора. 


С. перешёл на шаг и поднял глаза. 


У киоска с шаурмой, недобро ухмылялся Странный.





13.04.2007





Вечерний пейзаж с мужчиной на заднем плане





Когда луна была почти на


три пятых в туче, вдалеке


прошёл немолодой мужчина


с тяжёлой сумкою в руке.


Кругом вертелась жизнь иная,


там целовались все взасос...


Мужчина шел, перечисляя, 


в уме, что́  в сумку улеглось


Лежали в ней грибы опята,


пододеяльник и штаны.


И в тучу две последних пятых


упали медленно луны.


(*) Клаузула





КЛАУЗУЛА



(фантастический диалог)





КЛАУЗУЛА (лат. clausula — заключение, концовка) — ритмическое окончание слова, 


начиная от ударной гласной и до его конца. Любимый, кораблик, задраивать, поздно…





Владимир Онуфриев «Рифма: от простого к сложному»





— Нам есть, чем гордиться: отчётный период


закончен, и мы не попали впросак.


Поднимем же тост за единственный вывод:


мы мчимся к победе на всех парусах!





— Любимый, кораблик задраивать поздно, 


каюты затоплены, в трюмах бурлит. 


И только по палубе мечется воздух. 


Он ранен, и где же лентяй Айболит!.. 





— Очнись, дорогая! Сегодня суббота.


До вторника выплывем, вот тебе зуб.


Технички и юнги давно за работой,


и дуют вручную в отверстия труб.





— Но новые волны топорщатся грозно, 


и — как его? — шквал, или этот... Мальстрём... 


Любимый, кораблик задраивать поздно! 


Мы обречены! Мы сегодня умрём!..





— Ты что, дорогая, послушай, не бойся:


кругом тишина. Не аврал, а простой.


Мотор не гудит, экипаж сушит вёсла


и волны нестрашные, синус простой...





— Да нет же! Нас крутит, как в супе пельмени!


Да, это Мальстрём, я читала у По…


Так страшно, что хочется встать на колени…


Любимый, кораблик задраивать по





(Идут ко дну)








То же вслух /10.02.2008/





Кириллица





Зима и осень, и весна – от них одни пакости.


А лето, как любовь из сна, закончится вскорости.


Весь мир совсем сошёл с ума и делает глупости.


И только я, умён весьма, смакую нелепости.


А ну, Вселенная, сымай маску знаменитости!





Но мой незаменимый ум, не он ли – бессмыслица?


Ведь как я сплю, и как я ем? Как остов мой высится!


Убогой мысли мал объём и скрючен до кризиса.


И словом смысел обуян, и ясность накрылася...


Упрыгал он, как бабуин. Осталась – КИРИЛЛИЦА!..





05.08.2006 





Думать о почерке и о походке





Думать о почерке и о походке — 
не о сюжете и цели пути!
Рослый стрелок, остроумный охотник,
выстрела вспышкой мне посвети.
Кто со свечой ни стоял бы у ложа,
кто стеарином ни клеил бы крыл —
всё ж мирозданье на шутку похоже,
кум — на кумира, Курилы — на Крым...
Весело жить в неопознанном свете
(помните — выстрела Первый Толчок?)
Телом истлел? — Но столетья в Рунете 
тлеет и греет души светлячок.
Вот и бессмертие. В интерактиве,
в том виртуальном экранном раю...
Ограничение не в инвективе —


в амортизации харда... 
                               Адъю.




















См. также  новую редакцию





(*) Скороговорки разных лет (1961– 2006)





                 1.





Луч – златая игла на углу. Из угла


углеглазая мгла за углами легла.


И из лона назло за излом уползло


узловатым козлом узколобое зло.





                2. 





Не будь добра до брака,


но в браке, будь добра,


добудь под брагу рака


да против мрака бра.





                3.





Для встречи с вурдалаком


намазал морду лаком,


а то бы больно лаком


я был бы вурдалакам.





                4.





«Молебен мобилен. Ломи, молибден!» –


под блюда не мы ли долбили...


А кто не добыл, или, там, не добдел,


те, блин, обалдели, дебилы!





                5.





Шёл парфюмер в Парфенон:


был ювелир юбиляр.


Нёс сувенир суверен...


Стой, фарисей! Семафор!





                6.





Цаца Тата чатится.


Тате кстати танцы-то.


То-то Тата тащится


от цитаты Тацита!





 





(Эту последнюю я придумал вчера. Впрочем, фраза «та цитата из Тацита» была мне давно известна. Не знаю, кто её придумал.)





А вот ещё 2 стишка, которые, в сущности, не скороговорки, но чем-то похожи на предыдущие.





                1.





Кумиру строю капище.


А как ещё мне быть!


Мне быт подносит кукиши –


чем скуку шевелить?


Велит моё кумирище


«Корми ещё да пой!..»


Поймите же, товарищи,


коварный он какой!





                2.





Плотник провёл предпоследний распил


и сам с собою поллитру распил.





А землемер предпоследний раздел


сделал и юную деву раздел.





Рифмы не тонут – айда на рекУ!..


Что получилось – стихом нареку. 





Кончу стишок, гонорар получу


и – в синеву полечу по лучу.





В эту и вас я игру вовлеку!


Радуйтесь дедушке Воловику!














Звуковая версия





(*) Жизнь необъяснима...





Забудь каток и колесо, историю и шар.


Забудь наивное – когда ты верил: что-то есть.


Недоказуемое Всё, неведомым шурша,


всё тает-тает… И еда – единственная вещь.


Увы, законы (дважды два) и практика (курьёз!)


равно сомнительны. Одна метафора права,


Она с капелью ржавых крыш сольёт дождинки слёз,


к вулкану приравняет прыщ и к музыке слова.


Метафора родит лиризм, она включает свет.


И в этом свете (только в нём!) является предмет.


Всё – виртуально: водоём, премьера, интернет...


Так называемая жизнь необъяснима. Нет.























Звуковая версия



Духовное





Погрязли мы в зловонии и блуде.


Людя́м духовность – нам же хоть бы что!..


И нам сказали знающие люди,


что слишком много хочет кое-кто.





Нет, чтоб благоговеть и тверди своды


благодарить, смиряясь, как трава –


им не хватает, видишь ли, свободы!


Гляди-ка, им урезали права!..





Они чего хотят, того и хочут


(у их свобода это апогей!),


чтоб наш орёл был пацифист и кочет!


Чтоб по Кремлю гулял поганый гей!..





Зачем свобода – не пойму ваще я,


Droits, что называется, de l’homme*)?


Кто из подвала выпустил кощея –


аукнулось тому, и поделом!





Все ценности не наши – у параши,


ведь ими всякий смертно оскорблён!


Мы со щитом, и скоро штуки ваши,


как эллинских уродов перебьём!





______________________________


*) Droits de l'homme - (фр.) права человека


(*) Век – многояк





Век – многояк: то трепет недр, то цокот монет. 


То нет Материи как нет, то Времени нет. 


Но он проедет перегон и ляжет в аннал. 


Его не сгубит самогон-тротил-аммонал. 


А сущность проистекших лет, событий мня воск, 


и руша фабулы скелет, готов просечь – мозг! 


Жуя, жуя за годом год – и что, что их сто! – 


наврёт-наврёт бесстыжий код компьютера – что:


превышен уровень того, принижен – сего, 


и где резвилось божество – гниёт вещество. 


Ещё вчера зияла щель – сегодня: бугор. 


И не злодействует Кощей, смещённый Ягой. 


Деревенеет капитал, чтоб ткань стала – сталь. 


Где голос пел и обещал – сегодня: «Отстань!» 


Вот пожелтел газетный лист, не жжётся глагол, 


Ваяет монументалист мемориал – в стол. 


И всё напористее тьма, безжизненней свет. 


Нет памяти и нет ума. И времени нет. 








Звуковая версия


Следующее будущее





Следующее будущее, не то, где мы оказались,


будет ли тоже – чудище?.. Ка́к – провести анализ?..


Знаю: история – гадина, и в подтвержденье этого


с флюсами копенгагены мне покивают репами.


С ними портвейну с портером в пику фортуне дурочке 


тяпнем стакана по три мы и пожуём огурчики...





Внуки мои и правнуки, я, ваш далёкий пращур, –


некопенгаген. Ра́вно как каждый, кто – настоящий...





Процесс и результат





Есть любители острого риска:


всё готовы поставить ва-банк.


И по жизни несутся со свистом,


как по полю по минному танк.





Им – везёт (про других – неизвестно).


Достижения их – высоки.


Им, талантливым, первое место…


Ну, а мне это всё – не с руки.





Не талант и, конечно, не гений –


этим голову мне не морочь! –


я – любитель тупых ощущений:


тёплых, мягких, упругих и проч.





Что теории мне, постулаты!


Что мне цель, оправдание средств!


Я не больно ценю результаты.


Для меня основное – процесс.





Полюби меня





моностих





Полюби меня со съёмными протезами...





К референдуму о третьем сроке





Пережившие веселье


демонстраций, путчей, мечт,


мы почти уже подсели


(как на шприц) на щит и меч.


Где ты, век царя Гороха!..


Нам теперь волнует кровь


романтичная эпоха


дилеро́в и киллеро́в.


Не дымят заводы наши. 


Бросил тёлку крыть бугай.


Пахарь пахнет, но не пашет.


– Пахнет – чем? – А угадай!


Курострой не строит куры.


Жизнь, ау!..


		
Взамен её –


эфемерные купюры 


нефтегазовых у.е.


Но не надо грусти, други,


скоро всё пойдёт на лад:


вдруг ещё какому Уге


впарим, скажем, автомат...


И его весомым брендом


подчеркнув понятно что́,


мы устроим РЕФЕРЕНДУМ!


– Демократия? – А то!..


Я бы тут пустился в пляс, но –


удержусь и крикну вслух:


– Развернём единогласно


енто всё на новый круг!





27.07.2006





Трамвайная история





Они едут  и не знают, какая между  ними связь, 


и не узнают до самой смерти.


Д.Хармс





Жил в Москве на Соколе среди местных жителей


очень уважительный тихий человечишка.


Не работал во поле, не сражался (в кителе),


не бузил в подпитии, не якшался с нечистью.





Не дружил с бандитами, не стремился в главные,


и делами славными даже не бравировал.


Сообщал водителю о вещах оставленных,


О ВЕЩАХ, ОСТАВЛЕННЫХ ДРУГИМИ ПАССАЖИРАМИ.





Вот, однажды дедушка, вот однажды миленький


посмотреть могильники ехал на Ваганьково.


Рядом села девушка возле поликлиники


в пирсинге, с мобильником – очень элегантная.





Дедка подобрался весь: старичок, а – хочется


с этой переводчицей или медсестричкою...


Косит глазом ласково, тайно «шипром» мочится,


ковыряет дочиста под ногтями спичкою.





А она-то, скромница, тютелька на пузике,


плеер в ухе: музыка (кажется, ТаТу поёт).


То мелькнёт, то скроется поясочек узенький.


Дед мурлычет в усики и сидит, не пукает.





Солнце улыбается – весь трамвайчик щурится.


Беговая улица; ну, а ей – на Выхино...


И встаёт, красавица, и шагает, умница,


бодро, не сутулится – в направленье выхода.





Стихло пенье плеера. Плачет грусти дудочка.


Взоры шлёт дедулечка из окошек-форточек.


Брякнув ожерелием, исчезает, душечка,


и не знает, дурочка, что забыла свёрточек.





Хоть совсем не страшен он, позабытый прямо на


том же месте с пряником или с бутербродами,


всё же ошарашенно публика отпрянула:


свёрток ведь, как правило – бомба водородная!..





Тут мужчина с Сокола смело и уверенно


прямо за ремень его – хвать, и сдал водителю!


Публика заохала с дрожью переменною,


глядя, тем не менее, очень подозрительно.





Ну, а шеф глазел себе в круг обзора заднего.


Эта егоза его тоже ведь окучила.


Да куда он делся бы, мчавший нога за ногу!..


Как родился заново по такому случаю...





Вот прошло два месяца или что-то около.


Тот, который с Сокола, получает пенсию.


Скоро лето сменится непогодой мокрою,


тыквами да свёклами – лепесточки-пестики.





Пролетят автобусы вдоль Песчаной площади


и листву засохшую растревожат, красную.


А его зазнобушку (то есть, с дедом общую)


не увидеть больше им – ни пешком, ни в транспорте...





Не спешит за сумкою... Ожиданье – нудное!


– Вскрыть! – решенье мудрое, мужика – не мальчика.


Диск компактный (с Умкою), пудреница (с пудрою)


да записка скудная: «Дорогая Лялечка!..»





Но недаром сказано, что в премногом знании


всё-то несказа́нное горечью пронизано.


Например, завбазою: всё химичит с замами,


позабыл лобзания: знает, что – ревизия!





А одна букашечка на каблук безжалостный


безмятежно пялится, хоть не очень прыткая...


Ну, короче, наша-то дорогая Лялечка:


ра́з-два, и – пожалуйста! Вот она, смотрите-ка!





С тем же самым плеером, с тою же наколкою:


справа роза колкая, слева – профиль Путина.


В отраженье вклеенный, шеф – как вшит иголкою.


Ну и дед в бейсболке тут, но шарфо́м закутанный...





Скорости – курьерские, как в небесном лайнере,


тут – склады́ бескрайние, там – заводы-фабрики,


сквозь рекламы мерзкие – вести завиральные:


там проходят праймериз, тут кукуют зяблики...





Как в хорошем триллере собралась вся троица.


Каждый беспокоится за своё, наверное.


Вскользь, как по-намыленному мчит вагон, торопится... 


Чем это закончится, никому неведомо.





Я как автор опуса не пойму, как правильно


мне покончить с фабулой, тонкости муссируя.


Может, деда попусту сообщать заставили


О ВЕЩАХ, ОСТАВЛЕННЫХ ДРУГИМИ ПАССАЖИРАМИ?..





2006 





Пересменок времён





Пересменок времён. 


Пересмешник пока не на дыбе. 


Эшафот, осквернён голубями


и кол не колюч.


Ещё вежливы власти — 


послышалось даже «спасибо». 


Но торопится мастер


закончить наручник — под ключ. 


Надрывается дилер: 


ища, привлекая, вербуя. 


Добросовестный киллер 


контрольно вскрывает висок. 


А пока со стаканом 


поэт проповедует бурю, 


символический каменщик в белом


встаёт между строк. 





09.07.2006





Стихи, написанные в поезде





Т.А.

От румяного старца с протухшим вздором,


не с небес ловящего рифмы капли,


до тебя дойдёт ли восторг, с которым


на тебя глядит он, почти поваплен.


Когда едешь в поезде – не до смеху.


Там тряхнёт, там грохнет, там чижик сбитый...


А в тамбуре потчуют самку еху


абсолютно чистою аквой витой...


Старикан поёрзает на сиденье:


ревизор – А ну, предъяви, де-ду-ля –


и пушок встопорщится, точно перья,


возмущённо плешь оголив седую...


Паровоз запы́хал – пора к перрону.


Всё кругом играет, и – прямо в ящик.


Освещает запад одну персону.


Это старичочек, едва стоящий


на ногах, пускает пузырик рифмы,


задыхаясь, но и, как юный, тая.


Он уже затих. Он почти что дрыхнет.


Но кому-то шёпотом: Таня, Таня...





08.07.2006.





Ведьмин муж





(I) – сразу





Когда чертовщина ползёт по Москве, 


и каждый рассвет одинок, как последний, 


идущий к потёмкам, и теплится свет 


светила, чей профиль, как противень медный – 


пруды патриаршии брошены в сквер: 


они за решёткою будут безвредней... 


В такое-то время – ты! – сделалась ведьмой?!.. 


Когда чертовщина летит по Москве?!!.. 


В короткой записке – враньё и издёвка –


должно быть, писала ты навеселе. 


Я знаю, к кому улетела ты, ловко 


круша фонари, на своём помеле! 


А я возвратился из командировки 


и – нет тебя. Только листок на столе. 








(II) – поразмыслив





Пока газеты шелестели, взывая к классовой войне,


летели светлые недели в арбатской лёгкой тишине.


Бил в окна май зелёной масти, план перекрыв по листажу.


Мещанское, но всё же счастье зажгло, казалось, абажур.


Пока вполсилы миллионы ложатся в ров за рядом ряд,


горят Арбатом лампионы, а рукописи – не горят,


и в скучной сутолоке службы, между планёрок и речей,


единственный твой профиль нужный вставал из пепла чертежей.


Но пробил час нечистой силы, всплыло весомое дерьмо,


и чёрным вороном настигло меня безумное письмо.


О как прозрачен шифр твой детский: «Я стала ведьмой. Не ищи».


Да как найдёшь тебя в советской полярной ночи и глуши!


Ни гром, ни ветер не ответят, где труп твой – сколько бы ни звал,


и даже дьявол не ответит за то, что правит этот бал.


Лишь пляшет мразь поганой стаей, круша сознаньем бытиё,


и всё живёт и побеждает афёра вечная её.





1984


 





Дела





угрожал ножом нанёс побои // след зафиксирован справкой врача // врезалась в пень пострадали двое // вывихнула ключицу плеча // окопался с бабой в проданном доме // дверь на замке телефон отключён // отлучился на год в пустыню гоби // она уже с ветеринарным врачом // ворвался в комнату ругался матом // махал кулаками дразнил собак // соседа-ветерана обозвал «приматом» // научила ребёнка «папа дурак» // заявился пьяный крушил посуду // пианино деку разбил топором // не спускает воду гадит повсюду // жилая квартира беспредел погром // ехала на красный // вырвали мобилу // потерял расписку чемодан вокзал // отобрал бумажник прямо у могилы // справка об отцовстве нанёс угрожал





Здоровенький дедок





Ходит дедушка-ходок, бородёнка белая.


Я – какой ему годок – лишь прогнозы делаю.


Может, Фауст доктор он, соблазнён (сочувствую),


несмотря что моветон, силою нечистою.


Что ли дьявол, не пойму, силой злого гения


сдельно взятому ему придержал мгновения?


То ли сам он, сыроед, запросил оракула


и – бегом от разных бед: от инфарктов с раками,


от простаты, от прыщей и от спида стыдного,


и от тех, каких вещей видано-невидано...


Или – чёрная дыра притяженьем яростным


тянет деда со двора от хвороб и старости.


Вот и ходит он без лыж чёрным снегом жёваным...





Эй, дедок, куда спешишь? Вместе хорошо бы нам...





17.03.2006





Вибрировал кулер





Тягучий сюжет, словно кот без хвоста,


вихлял, выставляя уродство.


Вибрировал кулер, считая до ста,


а может, до ста девяноста.


Будильник бубнил, что сегодня – вчера.


За стенкой собака басила.


Барахтались, в Сеть угодив, хакера,


и вирус их жалил, бацилла.


Просверлен Светила сверххилым лучом


курсив и погас в одночасье.


Жестоким курсором навылет учтён


пейзаж и разъят на запчасти.


Потрескалась вечность. В сортире искрит.


Санскрит перепутался с феней.


Осмеян последний истец и обрит.


Как лох, запинается гений.


Настырная совесть бодучей, чем чёрт...


И всё это – мне показалось –


сигнал, что жива и пахуче течёт


сюжета тягучая гадость.





2006





«Гениальность и помешательство»





				Всё васильки, васильки... – 
				А.Апухтин
 
Демокрит учил: 
	 «Кто напишет стих 
		гениальный? – 
Лучше всех: дебил. 
	Или – просто псих 
		ненормальный. 
Кто здоров душой 
	и в диспансер не 
		привлекался,
лирик небольшой,
	хоть в своём уме 
		он остался.»
Что же делать мне: 
	в гении хочу! 
		Впору – сходу,
будучи в уме, 
	тело – палачу 
		и – в свободу!..
Я латынь постиг, 
	по санскриту бо́-
		тал и фене...
Думал, выйдет стих, 
	мне орут: «Тубо!..» – 
		псы на сене...
А за то, что я 
	ни ногой в ШИЗО 
	 	 (ну, нет квот там!..)
Ганнушкин меня 
	характеризо-
		вал животным...
Как меня лишишь 
	ненаглядных глюк – 
		о нетленке? –
А всего-то лишь 
	молоточком – тюк! – 
		по коленке.
Разомкну уста: 
	будь ты Гераклит 
		плюс Ломброзо,
не тяни кота, 
	позабудь про ритм, 
		пиши – прозу.
Я и средь скорбей 
	лиру пронесу, 
		не нарушу...
О, алжирский бей 
	с шишкой на носу, 
		глянь мне в душу!..
Жуй, поэт, стекло, 
	будь Наполеон 
		тире Сталин.
А не помогло – 
	думай, прав ли он – 
		в мире спален...
Всё опять не так… 
	Как-то не с руки 
		вышло: кисло...
В мыслях кавардак. 
	В поле васильки… 
		Васильки всё...
 
2000





 

















__________________________


* имеется в виду не «штрафной изолятор» в местах заключения, а заведение, где держат лечат ШИЗОфреников



Когда-то...





Напротив памятника Пушкину


кафе-молочная. Я там


машу сосискою надкушенной –


как бы указываю ртам


режим и ритмику жевания:


альты – ням-ням, басы – хруп-хруп!..


Жуют студенточки жеманные,


куриный расчленяя труп.


Смели два марципана щёголи,


два капитана в галифе.


Клыки, кренясь, у бабки щёлкнули,


она немножко подшофе.


А за стеклом моя милиция


законно алчет шоферoв.


Шуршит бульвар тверскими листьями.


Лицо луны вздымает бровь.


В углу качнулся и уснул-таки


алкаш, как твёрдый знак, загнyт.


В «России» в Малом зале мультики.


Начало через семь минут.





09/02/2006


Равенство





Все –  равны. Но как различны интересы равных сих!


Одному грозит импичмент, на других нисходит стих.


Кто романы сочиняет или режется в буру,


кто звонит: пускай сыграют «Пупсик мой», а то помру...





И, наверно, существует независимо от нас


случай что ли, что стасует и вслепую снова сдаст.


И глядишь: Пегас отпустит романиста – не добив,


и присохнет гнусный пупсик, как какой-нибудь нарыв...





Неожиданным повтором фарс весёлый намекнёт


на трагедию, в которой было всё наоборот.


Разлетелся стать великим – ан чего-то не сошлось.


Два туза ложатся в прикуп, а оттуда прямо в снос...





Или в зеркало, к примеру, глянешь: я – такой, как те?!


Ну, совсем не знает меру мерзкое эгалитэ!..


Видно, что-то тут нечисто. Равенство – мечта и сон.


А когда оно случится, то – случайно. Как и всё.





(*) Летая, ликуя, играя





Ц. это ц. – О.М.



Взлетал я в зенит и планировал вниз.


Но я не участвовал в войнах.


Играл бессеребренно в бисер на бис,


как бес у небес неспокойных.


Клевал наклонений калёную суть,


ничуть не склоняя колено.


И лысого флага болтался лоскут


тоскливо – то клёво, то влево.


Болтун многоякий, глумливый глагол,


как гугол*, бездонен и гулок,


на руки, на крюки и просто – на пол


не ло́жил охальных охулок.


Напротив: матроны, мужья и зятья,


Светланы, Ларисы и Вали


в восторг приходили, в мосторг заходя,


и 5 мне любезно совали.


Шестой – обглодает последнюю кость,


и вот я – журнально и книжно –


цикутой цикады от(п)равлен на пост,


на мост моего модернизма.


От берега А и до берега Б


он реет – от края до края.


Я – виден. Но главное: сам по себе.


Летая. Ликуя. Играя.





09.01.2006





---------------------------


* Гугол – самое большое число








Звуковое сопровождение





(*) Стихи, написанные ночью





monotonno





Стихи, написанные ночью на чёрном,


до переписыванья набело утром,


стихи, в которых содержание спорно,


и где незыблемая форма минутна.





Где, точно ногу, отсидев запятую,


бредёт, хромая, по строке препинанье,


стихи, написанные ночью, впустую,


не отражающие суть мирозданья.





Не приводящие к познанию истин,


не одарённые богатством сравнений,


нагие формулы, сырьё, полумысли,


полунамёки, полусны, полутени.





Полукаракули, где почерк невнятен,


полускрываемые матовой тайной,


они, как призраки, висят над тетрадью,


стихи, написанные ночью, случайно.





Ночная сказка, что сознанием мудрым


глазам рассказана, внимательным детям.


И что – что трезвым и расчётливым утром


пирует проза, а стишок неприметен!..





1969





Вот ещё одно старенькое стихотворение...














Звуковая версия


Я





Знай: это я!


Козьма Прутков





Я вовлечён в пространство бытиЯ.


Я жизнь прошёл от края и до краЯ.


Я переполнен собственными Я.


Я ль виноват, судьба ль моя такаЯ?..


Я погребён под грудами тряпьЯ.


Я зи́́мы не люблю. Ах, мне бы маЯ!


Я ем еду. Мечтаю. Жду трамваЯ.


Я пиво пью заместо мумиЯ.


Я стар теперь. А в детстве, партизанЯ,


Я был фанатом Дедушки МазаЯ...


Я весь погряз в гордыне, твёрдо знаЯ:


Я был. Бываю. Есмь. Пребуду – Я!


Я понял ВСЁ (узнал от попугаЯ). 


Я только не уверен: я ли – Я?..





12.12.2005





Зиккурат





(картина В.Верещагина "Апофеоз войны")





Я был воспринят как лицо кавказского разлива.


Но если с гор я, то – с Карпат, Балкан и Пиреней.


А глубже ежели копнуть, то в тех краях, где пиво


запатентовано – нет гор. Там реки есть скорей.





На реках плач, в горах и во́ всей прочей преисподне,


где спутались добро и зло, а также верх и низ.


И трупов женщин и детей уж не клюет сегодня


ни грач, ни лебедь, ни орел, двуглавый гуманист.





Бесстрашно радио поет реляции и сводки,


сожженных заживо сочтя, и в самый аккурат –


вернуть исконный праязык строителям высотки:


пусть из костей и черепов достроят зиккурат.








======================


Это было написано в 1996 году, но, кажется, не утратило актуальности и сегодня...


Проблемы электората





Бог отбыл в командировку в Антимир,
и на трон Его немедленно залез
аккуратно позолоченный кумир
(в гороскопе, кстати, знак его – Телец).
– Поклоняйтесь мне, – кричит, – а то пущу
всех вас по миру, не глядя ни на что!
И такой организую  у б е щ ю р –
преисподняя покажется мечтой.
Только, значит, призадумались, а на
возвышенье, предыдущего спихнув,
заползла очередная сатана:
презентует предстоящую хану.
Мы – туда, было, но зычно пробасил
между пряником консенсус и кнутом
полномочный представитель левых сил.
После – правых, но уж вовсе не о том...
Нету Шефа – ни в башке, ни на виду.
Что же делать – абсолютно не секу.
Как не вляпаться в какую-нить беду?
И куды теперь податься мужику?..

08.12.2005



К текущему моменту





К ТЕКУЩЕМУ МОМЕНТУ
 
Немного фашизма, да в мяконькой форме,


нам даже полезно. Наш славный народ, 


с своею харизмой, широкой и доброй,


не станет ненашенских сильно пороть.


Он будет стабильно их гнать на работу,


пусть улицы чистят, пусть трубы кладут...


А если кому-то не нравится что-то –


тогда уж в концлагерь его отведут.


Не бойтесь концлагеря: это лишь слово,


ну просто немножко колючка кругом.


На вышке не то чтоб эсэсовца злого –


родного блондина, проснувшись, найдём.


Потом не в колонны с овчарками злыми –


соборно, по-нашему, тронемся в лес...


Исконными русскими будет борзыми


родной вертухай соблюдать интерес


великой державы, которой спасибо –


за мягкую форму, упругую суть.


Да будет её нерушимая сила


отличный от прочих прокладывать путь.


Отличный от немцев, отличный от чехов,


от американцев, храни нас Господь.


На нашем пути мы добьёмся успехов,


возвысимся духом и выплюнем плоть





(зубы, например...)





Похвала алфавиту





Из тех же самых тридцати трёх,


как стих бы воспроизвести – трёп.


И мне бы сказочку, и вам речь.


А не покажется роман – сжечь!


Какая скука – лексикон стен!


Летите, рукописи, в сон, тлен.


Летите ввысь под звон литавр од,


печатный лист, абракадабр код.


Волхвов наитье – прототип строф…


Но сдохни, принтер, линотип: стоп!


Перед порогом в нашу даль лет –


ни иероглифов, ни альф, бет.


Гермес. Слетает с язычка текст:





"ЛЕЧУ ДАНАЕ ТЧК ЗЕВС".





Баян, на каторгу струны сев –


как индикатор старины, сед.


Греми, симфония! Перун – в Стикс *)  !


Кирилл с Мефодием. Перо. Кисть.


Тревожно лидерам, но скор срок –


грузиться литерам в набор строк!


Стихотворение. Вина – чья?


Бежит волнение от А к Я.


Что – вдохновение! – В висках кровь…


И – тем не менее – каскад строф.


__________________


*) Здесь – Днепр etc.





Памяти Александра Шаргородского





Июнь дотошно соблюдал закон 


дождя – чтоб ливнем лился, а не капал.


В июле груша штурмовать балкон


взялась, десант плодов отправив на пол.


По крутоярам, спускам и горам


свирепо, как Батый или Аттила,


за ливнем вслед решилось на таран


светило и щедрее  засветило...


Но время шло. Того гляди – пурга.


Сентябрь уже прошелестел победу.


А лето – в ссылку: поливать юга


послал по злому, видимо, навету.


Октябрь... ноябрь... Открылся, как сезам,


сверкнув неосторожной белизною,


лихой январь. И вот: исчез вокзал


навек. И сердце дрогнуло, больное...


О Киев! Ты – не содрогнулся ль весь,


не дал ли воплю горестному волю,


когда тебя покинул твой певец,


взят навсегда морозною Москвою?!..


Но нет, ничуть не дрогнула земля,


не приуныли hарные хохлушки,


и не поникли в скорби тополя


и завязи осиротевшей груши.


Народ рысцой привычною бежит.


Двуцветный прапор реет без печали.


Как мало тех, кто помнит и скорбит,


осознаёт, кого мы потеряли.


Твои стихи листая наугад,


столь яркие, что можно ощущать их,


мы видим не простуженный Арбат,


а летним ливнем залитый Крещатик.





Разговор с внучкой





Смотри, это Божия Матерь, –


сказала, весёлая, мне.


Тут серая тучка некстати


затмила сиянье в окне.


И мне показалось: не сдвинуть


ни ветру её, ни дождю...


Но я, извиняюсь, сангвиник


и редко подолгу грущу.


А ты не заметила тени


некстати померкшего дня


и – радостно – Стихотворенье, –


воскликнула – есть у меня!


– А где же оно? – говорю я.


И ты показала на грудь


(где сердце); как на обалдуя


взглянула; сказала – Вот тут.


И правильно так показала,


что радость проснулась во мне,


и горечи колкое жало


затихло на миг в глубине.


(*) Быть долгоруким





Ерунда! – сказал дьяк, –


Из вас должен быть всяк


в теле.





А.К. Толстой






Зомбированный Закулисой, я замечаю всё, что скверно.


Мне всё – равно: солома, сено, какашка, лампочка, грейпфрут...


Вот девушка: сидит орлицей в преддверье метрополитена.


Как сфинктер, рот ея извергнул непереваренный продукт.





Вот юноша под кайфом пива (или – чего) угрюм, но весел,


ботинком вдребезги посуду опорожнённую добил.


Вот пуп показывает дива, как это водится повсюду,


сама в полутяжёлом весе, а муж её – ваще дебил.





А там гадалка кажет бубну, манипулируя руками...


Вот старец с челюстью в стакане бредёт неспешно босиком.


Вот члены Думы, остроумно обозванные «думаками»


ещё при поза-том созыве, при государе при другом...





Вот обновлённая столица пронзает башенками небо.


А главной башней, той, что теле-, слегка помахивает, злясь.


Кругом кошачьи, волчьи лица... А каждый быть должОн бы – в теле,


жить без волнения и гнева и долгоруким быть. Как князь.





2004








Звуковая версия



НЕТ, Я НЕ БУБНОВ. Я ДРУГОЙ





Тут целая рубрика есть: "Палиндромы". А у меня накопилось их!... Ну, я и подумал...





НО КУМ ЕВЕ, РАЗВЕ НЕ В ЗАРЕВЕ МУК ОН?


В АДУ, УДАВ.


И ЛЕМ, И ОН РОЗУ УЗОРНО ИМЕЛИ.


НЕТ, НЕМЕЦ, МАДАМ, ЦЕМЕНТЕН.


ЦЕ НЕНЕЦ.


НЕНЕЦ ЦЕНЕН.


И ВРАГА – РВИ.


ДАДИМ БОРЕ ДРАГУНУ – ГАРДЕРОБ. МИД – АД.


ТИХ, А РАХИТ.


НАДО МЕЧ И ЧЕМОДАН.


Я МАХАЛА, ХАМЯ.


МАЛ ВОЛУ УЛОВ ЛАМ.


МОХ. А ПАХОМ?


АН – ОТВЕТ ТЕВТОНА.


ЛАВСАН – НА СВАЛ!


А ВАЗУ ЗАВА?


АН: УГЛОМ О ЛГУНА!


МАМА! ТРОГЛОДИТ, ИДОЛ ГОР, ТАМ: АМ!


СИДИТ ИДОЛ ГОР ТРОГЛОДИТ. ИДИ-С!


ХАП – В ПАХ!


ЯЛТЕ – ПЕТЛЯ.


О, ЛАМА! ЧЕМОДАН УЖЕ ЕЖУ НАДО – МЕЧА МАЛО!


А ГУЛЯЛ ДИКАРЬ. РАКИ ДЛЯ ЛУГА.


НОВЬ? – ВОН!


ЛИПЕ ЛИКУРГ РУКИ ЛЕПИЛ.


ЗАКВАКАЛА: КАВКАЗ!..


О, ВОРУ – СУРОВО!


А ЗУБ – ОБУЗА.


БОЛИТ И ЛОБ.


Я И ЛИЛИЯ.


Я, И ЛИЛИТ, И ЛИЛИЯ.


ОЛЕ – ДВА МЕДА, И ДИАДЕМА – В ДЕЛО.


БУДАРАЖИТ И ЖАРА ДУБ.


А БУДДА – АД ДУБА.


ХА! КИЛОМЕТР ТЕМ О ЛИКАХ!


ТОКСИН И СКОТ.


КИСКА ТАКСИК.


АДВОКАТ ТАКОВ. ДА.


ХА! ЗАБОЛЕВАНИЯ И НА ВЕЛОБАЗАХ!


КОТ – УЖ ОН ХИТР: ТИХ, НО ЖУТОК.


ЛОБ МИСС – СИМБОЛ.


ЛУН СЕРТИФИКАТ ТАКИ – ФИ! – ТРЕСНУЛ.


СОН ЛИ: БЕДУИН ИУДЕ БИЛ НОС!


ЛИМУЗИН СНИЗУ МИЛ.


ЛИМУЗИН КНИЗУ МИЛ.


ЛИМУЗИН НИЗУ МИЛ.


ЛИМУЗИН ИЗУМИЛ.


А ЗАВХОЗ: ОХ, ВАЗА!..


И ИРА В АВАРИИ…


АРАП: ВОТ, СИР, ЮРИСТОВ ПАРА.


А ТАМ – ОКНА БАНКОМАТА!


И ОБОИ.


АН ВОР ИМ И ДАЛ, ВЛАДИМИРОВНА...


Я И ГРОГ. ОРГИЯ.


Я РОС УМЕН. НЕ МУСОР Я.


ЙОРИК ЕСТ СЕКИРОЙ.


ФАНФАН И НАФНАФ.


ВОРОГ ЕГОРОВ.


Я, ВЕРА, РУГАЛА БАЛАГУРА, РЕВЯ.


УВЕРЕН И НЕ РЕВУ.


СУВЕРЕН И НЕ РЕВУ-С.


ЕЛКА. ПАХОМ, ВЗЯВ ДОГА НА ГОД, ВЯЗ В МОХА ПАКЛЕ.


НА КАРАТЭ, ТАРАКАН!


ВАЛЕРИЙ – ИРЕ: ЛАВ!..


А РИМ И ДАЛ ВЛАДИМИРА.


НО ИЗ ЮЛ ЛИ ИЛЛЮЗИОН?


Я И МИХНЕВО. О, ВЕН ХИМИЯ!


А ЛОБ АРАПА – ПАРАБОЛА!


МИЛ АНАХОРЕТ ЕРОХА НАЛИМ.


НО МИЛ И ФИЛИМОН.


ОН ДАЛ ОЛЕ ЧУЧЕЛО. ЛАДНО.


О ВЕРА! СЕКИ КЕСАРЕВО!


О ЗЕЛЕЗО *)! 


ССОР – ГРОСС **)! 


НЕ ДОМ МОДЕН.


НЕ ДОМ – ШАЛАШ МОДЕН.


НЕ ДОМ – МОДЕМ С МЕДОМ МОДЕН.


О! ВОТ СЕ МЕСТО! ВО!


ОЛИ МИМО – БУКИНИСТ С ИНКУБОМ. И МИЛО.


Я: А ВОТ И ЩИТОВАЯ.


УВЕД НА РАНДЕВУ.


ХОЛДИНГ – ГНИД ЛОХ.


ЗАКОПАН НАПОКАЗ.


БУР БЕЗУМЕН, ЕМУ ЗЕБРУ Б!


Я ПОСЛЕ У ГАРГАНТЮА, БАЮТ, НАГ РАГУ ЕЛ, СОПЯ.


ГОЛ ОН И КИНОЛОГ.


ОКОЛО М. Я ЗЕВАЛА, ВЕЗЯ МОЛОКО.


Я ПОСЛЕ УХУ ЕЛ, СОПЯ.


Я ПОСЛЕ ЯЗЯ ЕЛ, СОПЯ.


Я ПОСЛЕ ЕЛ СОПЯ.


Я ПОСЛЕ ПУПЕЛ, СОПЯ.


Я ПОСЛЕ, ВЕДЯ ДЕВ, ЕЛ, СОПЯ.


Я ПОСЛАЛ, КЛАЛ, СОПЯ.


ЛАТУК КУТАЛ…


ЯИЦ, А ЗИН? АГРОНОМ, ОН ОРГАНИЗАЦИЯ!


А КЛАСС – АЛКА!


ОДА, НЕ ИНАЧЕ. МИР ПАРА. ПРИМЕЧАНИЕ НАДО.


БАБУИН И У БАБ.


И НА ВОЛЕ ЗАВЯЛА ХАЛЯВА ЗЕЛО ВАНИ


АХМАД! С УТРА МУРУ ТУ «ФУТУРУМ АРТ’У» СДАМ! ХА!


СУФЛЕ ЕЛ. ФУ-С!





ТЕЛО   МАСС   –   САМОЛЕТ,


И    ЛЕТЯ   ЛАВИНОЙ,   ОНИ   ВАЛЯТ   ЕЛИ…





– ЖИТЕЛЬ,   ЛЕТИ   Ж !


– НЕ   ДАЛ   НЕБА    БЕН   ЛАДЕН.





– КУДА,    ИВАН,  НА   ВИАДУК?


– А  НА


ШАБАШ?








_____________________________________________________________


*) (для сепелявых)


**) 1 гросс=12 в кубе











2 ЖЕЛАНИЯ





Мне б от сонма белковых тел


хоть немного бы вновь любви,


чтоб не падшим, как Светодел,


проползти свою се ля ви.


А ещё бы затеять стих,


чтоб, как идол был извая́н...


Но снесёт ли таких двоих


старопишущий бонвиван!..


Он уронит одно к ногам,


неприятный сутулый гном –


старослужащий дон Гуан,


вплечь затопленный гуанòм.


А другое спадёт само,


спутав правильный ход слогов,


и уже ты – никто и чмо.


Предпринять ли тебе – шагов!..





14.10.2005





Октябри





Хрущёв и Лермонтов. 


Октябрь. Допустим, иды.


Решенье Пленума. 


Рожденья торжество.


Где лысина?.. – Бровей 


орлы приятны с виду...


Гусар – в подгузнике. 


Стихи маня
т его.





Ужель в последний раз 


ласкаешь ты кормило!


Отпустишь – и один. 


И будто овдовел...


А тот у бабушки, 


задумчивый и милый.


Сопит и чмокает. 


А впереди – дуэль.





Не вовремя Покров: 


всё солнце вылезает.


Захлопнуть бы тетрадь 


подальше от греха.


Синеют огурци. 


По полю скачет заец.


Октябрь уж наступил. 


Уж роща отряха





14.10.2005





Свобода теперь





Брожу среди улиц. Имею


свободных часа полтора.


И рад, как безумный Емеля


со сказочной щукой с утра.


Завязаны тучи узлами.


Термометер косит на нуль.


Свобода! Ведь это же знамя,


которому я присягнул!


Что ноль! Мне сегодня и минус


не сможет испортить досуг.


Вот жаль, телефоны сменились


за сорокалетье – подруг.


Но я пересилю досаду


и приступ тоски перебью.


Но я на бульваре присяду


на редкую ныне скамью.


Всё так же, как прежде красивы


фигуры отзывчивых жён...


Бутылку прохладного пива


открою карманным ножом.


Опять оттеняет барокко


деревьев потухшая медь.


Я тут проторчу одиноко,


покамест не станет темнеть.


Вот в сумерках пара за парой


взлетят, обнимаясь, в зенит.


Старушки побрякают тарой.


Трамвай чем-то там прозвенит.


Потянет сырою прохладой.


Бабуси посуду сдадут.


И вот – притягательно сладок


домашнего дыма уют.


Пора возвращаться к покою.


Метро. Телевизор. Постель.





Так вот она, значит, какою


Свобода предстала теперь.





25.09.2005





ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН





Уважил дядю честных правил 


И – на село, наследство взяв. 


Татьяну Ларину оставил 


Покамест в девках. И в слезах. 


К крестьянам добр, но зол на деле, 


Довёл он друга до дуэли, 


Где самолично застрелил 


И сразу за рубеж отбыл. 


Вернулся, и – на бал. Татьяна – 


за Греминым. Ну, ничего. 


Он просит, чтоб она – его 


Была. Она в ответ: «Не стану!» 


Какой позор! Какой скандал!.. 


Его я больше не видал. 





Итак, я жил тогда вот здеся... 





MEMMAKER





В составе OFFICE я делаю MEMMAKER. Два провода к вискам (через USB-порт). На экране моя память. Т.е. то, что я помню. Как бы. Её можно прокручивать на экране последовательно или фрагментами в произвольном порядке. В некоторых местах сплошной серый фон. Там всё забыто. По краям этих участков можно пройтись меньшим шагом (т.е. с бтльшей разрешимостью), и там могут проявиться слабо вспоминаемые мною обрывки, по которым Memmaker экстраполирует «близлежащие» события, они могут найти отзвук в моей памяти и сделают доступными ещё сколько-то ячеек, содержимое которых также отобразится на экране. Можно включить такую опцию (Make) в меню Edit, что если Memmaker ошибётся, т.е. экстраполяция не будет соответствовать истине, то в моей памяти эти ячейки останутся открытыми, и события, произведённые программой станут моими неотъемлемыми воспоминаниями.





Но ведь это значит, что там, где всё совсем серо и экстраполировать нечего, я могу создать новые воспоминания, которые также присвою, применив опцию Make. (Не забыть отключить и стереть память о её применении!)





Более того. Я могу удалить из собственной памяти неприятные воспоминания, стыдные, может быть, позорные для меня и вместо них создать новые, например, о путешествиях по на самом деле невиданным мною местам, о спасении мною девочки на пожаре, об участии в героических событиях и т.д.





Я так смогу отредактировать свою память, что просмативать её на дисплее Memmaker’a окажется ежедневным ни с чем не сравнимым удовольствием. Я как бы смогу вновь переживать всю свою долгую жизнь (не подозревая, что часть её выдумана мною же *) ), и пропадёт навсегда жгучее чувство сродни клаустрофобии, которое живёт у меня в низу живота и выдаёт совершенно настоящие болезненные спазмы, когда голова моя плывёт, и я чувствую, что схожу с ума, что я сейчас начну безумствуя биться о невидимые стенки так называемого настоящего, из которого – я знаю! – невозможно вырваться в милое прошлое, даже во вчерашний день, когда мы с Симой и её дачной подружкой, поставив за забором, окружающим дачные участки, Симину игрушечную палатку, собирали землянику в маленькие эмалированные кружечки. А потом загремел гром, мы увидели приближающуюся тучу, быстро собрались и побежали домой... А грозы так и не было. Она разразилась только ночью, уже под утро... Даже туда мне уже нет пути! Но теперь, с Memmaker'ом, всё это доступно мне снова и снова.





И снова я молодой, и со мною собака любимая Долли и кошка любимая Мурка. И Рина ещё молодая... И бабушка, дедушка живы. И мама бежит, не хромая, со мною по Крымскому мосту глядеть, как колонны младых иностранцев по набережной мчат в Лужники на открытие Фестиваля, крича и махая: «Мир, дружба, водка!..»


 


Любви и влюблённости тоже... Вот, где уж я всласть порезвлюсь, редактируя прошлое!





Ведь всё, что было со мной, находится только в ячейках загадочных памяти, то есть в каком-то броженье частиц, биотоков, дерьма, протоплазмы и химии. И значит, возможно создать такое всего сочетание этого вместе, которое, может быть, всю переменит картину.





Для этого, собственно, мною


и создан удобный Memmaker!






__________________________________________


*) Я могу напридумывать воспоминаний на сколь угодно долгий срок! Я же Мафусаилом стать могу, только жизнь моя поразнообразнее будет!





22.06.2005





БОРОДИНСКОЕ





Когда я еду по набережной от Киевского вокзала, то почти всегда смотрю на противоположный берег. Раньше там стоял дом. Точнее, два. Один смотрел на Москву-реку и на вокзал за ней, а другой смотрел на первый и немножко на вокзал тоже. От дома вправо шла склизкая деревенская тропинка к Бородинскому мосту. А на нём стояли (и теперь стоят) два странных сооружения из колонн, перехваченных по верху бетонной же (а может, это кирпич какой-нибудь крашеный) перемычкой. Однажды в грозу мы с тобой побежали (зачем-то) по этой тропинке к ближайшей из колоннад и прыгали там (босиком) под мощными струями, радуясь молниям, как парус мятежный какой-нибудь, бури просящий... 





Ах, молодость, молодость – как говорится в народе…





Что же делали мы потом? – Могу только себе представить, но не помню. Ноги мыли, наверное. Но где? Ведь ванной-то у тебя не было. Потом мы… 





«Мы», – я говорю. Это значит: ты и я. Этого «мы» давно уже нет. А я еду в троллейбусе, полный лысый, но ещё бодроватый старик, моложавая гвардия, смотрю через реку – нет ни одного из тех домов, всё по-новому. Там, где стояли они на крутом берегу, откос срезан до самой набережной, она расширена. А на крыше оставшегося от того старого времени странного полукруглого дома горящими буквами написано: 





АКБ «БОРОДИНО»
.





27.05.2005





Вторник





(отрывок?)






– Как странно! Ведь откуда-то же я знаю, что умру именно во вторник. Неужели всего лишь из  дурацкого сна четырёх-с-половиной-летней давности! И сон-то был какой-то неправдоподобный, не такой, как другие сны. Будто я – уже забыл подробности – быстро бегаю среди многих людей. На рынке, нет, на «восточном» базаре что ли... Или я кого-то догоняю... Позабыл уже. И вдруг мне, как бы с небес, раздаётся громкий голос: «Тебе пора возвращаться!» И вдруг оттуда же, нацеливаясь прямо в меня, летит клинок – меч или кинжал какой-то. Я стараюсь убежать от него, но он меняет направление, двигаясь, видимо, по так называемой «линии погони», т.е. остриё его в каждый момент времени (t) направлено на меня. Потом клинок исчезает, и Голос говорит мне: «Вернёшься во вторник». Сон был в ночь с субботы на воскресенье, и я всё время до вторника (включительно) опасался всего вокруг и думал: «Неужели же не дожить мне до третьего тысячелетия!..» 





Вторник прошёл нелетально. И тогда я «понял», что речь идёт не обязательно об этом, уже прошедшем, вторнике, Вернее, уже точно не об этом, но о каком-то другом, а о каком именно, знать мне пока не положено... 





Конечно, всё это ерунда какая-то, но я почему-то уверен в дне (недели) своей смерти. Это будет во вторник. Вот увидите.





 


Так думал немолодой инженер по установке программного обеспечения Виктор З., будучи сдавлен в троллейбусе двумя колоссальных габаритов тётками и упираясь левым боком в ручку тележки на колёсиках, везла которую неправая же великанша. Был как раз вторник. «Может, это мой смертный час пришёл», – подумал Виктор и усмехнулся. Думал он несерьёзно, как бы не от своего имени, но в смертельность вторника верил, сам этой верой возмущаясь.





Троллейбус доехал до улицы имени одного из маршалов, и огромный ком людей вывалился из него, напоминая пчелиный рой и увлекая за собой Виктора, который мог бы проехать ещё остановку, но решил не возвращаться в вагон, а пройтись по несвежему, впрочем, воздуху. Он почти ни о чём не думал: долго тренировался выбрасывать из головы мысли и добился кое-каких результатов. Вместо мозга работали теперь только глаза, на хрустальную поверхность которых проецировались разноцветные пятна, переводимые всё-таки мозгом в объёмную картинку, да, к сожалению, уши (рёв транспорта). Ему-то хотелось, чтобы всё видимое им представало как бы в сечении воздуха вертикальной плоскостью... А на заднем плане его собственной головы копошились предательски остатки почти наголову разбитых им так называемых мыслей, а также мыслишек и представлений, добить которые он ежедневно надеялся.





24.05.2005





На возвращение ямба





НА ВОЗВРАЩЕНИЕ ЯМБА





Четырёхстопный ямб мне надоел
А.С.Пушкин






О ямб, друган четырёхстопный,


один лишь ты на свете прав.


Что́ пред тобой верлибер потный,


что́ стрекотание октав!..


Эй, худосочная газелла!


Как ты посмела! Как посмело


косое хокку 5-7-5


с великим Ямбом рядом встать!


Да, я соскучился без ямба.


Я чуть не выронил стило.


Пока торжествовало зло,


мне ямба не хватало явно.


Но это всё прошло вчера.


Теперь вернулся он. Ура!





19.07.2005



ЛЕТНЕЕ





То, чего хочу я очень,


мне, однако, не дано.


Знал бы прикуп - жил бы в Сочи,


кушал фрукты, пил вино...


И, блондинку за блондинкой


соблазняя на пляжу,


не ручной бы был, а дикий,


вот, чего я вам скажу.


Быть идущим отдельно





– Мы живём, под собою ни чуя, ни чтя –


ни страны, ни погоста, вообще – ничего.


Мы понуро бредём, как толпа дурачья…


– Почему, собстно, "как"? – я спросил у него.





Нет ответа (да, в сущности, что говорить!..)


Мы продолжим подземный нерадостный бег.


В триколоре отмечена красная нить,


в лабиринте свобод чтоб не сгинуть навек.





Шаг наверх, и – в дерьме всенародной любви


(не к тебе!) ты погрязнешь, едва не снесён:


многократен портрет твоего визави,


он – одежды деталь, цвет нательных знамён.





Во́т как встанет из пепла зловещий усач –


не в фонтанную сень раззолоченных струй,


не бесстрашный комарик, писклив и кусач –


таракана на коврике конный статуй…





Сколько кучек наложено в этой стране!


Если тьма это "много" – тут тысяча тём…


И единственный шанс оказаться вовне –


быть идущим – отдельно.


Всё будет путём.





Смирив иронию





Двойной сонет
		
			1.

		Смирив иронию, приходи к повествовательности. 
		Как Мериме какой-нибудь, ученик держит сюжет или два в уме. 
		
		Их раскрутить он сумеет в микроволновке – точь-в-точь консоме – так что ни крови, ни слёз, ни смеха не отыщет читатель в них, тем паче слушатель. 
		
		Речь о томном подстрекателе к выступленью, вряд ли слыханном населеньем, разбирающим по котомкам дефицитное хрен-брюле – в марте-апреле и в ноябре.
		
			
2.

		Смирив иронию, приходи к 
		повествовательности. Как Ме- 
		риме какой-нибудь, ученик 
		держит сюжет или два в уме.
		
		Их раскрутить он сумеет в мик-
		роволновке – точь-в-точь консоме – 
		так что ни крови, ни слёз, ни сме-
		ха не отыщет читатель в них,
		
		тем паче слушатель. Речь о том-
		ном подстрекателе к выступле-
		нью, вряд ли слыханном населе-
		ньем, разбирающим по котом-
		
		кам дефицитное хрен-брюле –
		в марте-апреле и в ноябре.
		
		20.05.2005
	



КАК БЫ ЭКЗЕРСИС





Всё что угодно может произойти
Элла Крылова
Над вымыслом не хочу обливаться слезами.
Вообще не желаю всхлипывать и переживать.
Страдание не облагораживает.
Оно унижает и озлобляет.
                    И оскорбляет (так его мать!)
Не хочу быть униженным и оскорблённым.
Не хочу – отверженным (см. Гюго).
Завидую празднующим гулёнам,
не поверяющим алгеброй – ни-че-го!
А можно бы верить в светлое Лучше –
тут же, или в благоустроенном раю.
И даже надеяться, что – сырую и душную –
Земля не разверзнет пасть свою
под моим уже занесённым кедом.
И не ждать ни Нобеля в конце пути...
Но – алгоритм предвидения мне не ведом.
То есть – всё, что угодно, может произойти.
 
12.05.2005








(*) Уроки Музы





Репетиторша Муза всё учит меня: «Полиричней!


Душу, душу раскрой! Да пошире, чтоб видели все.


Что за рифмы, послушай! Ведь так рифмовать неприлично!..


Тут любимую вспомни в её ненаглядной красе.


Тут уместен пейзаж, непременно с дорожкою лунной.


Там – обсценно приправь нашу русскую удаль тоской.


А в четвёртой строфе намекни, что созданием юным


увлечён твой герой, словно сдвоенный Гумберт какой...»


.............................................................................


И – корявый балбес – неужели дождусь пересдачи?!


Наконец, оправдаю унылый безрадостный труд?


И каникул мираж промелькнёт сыроежкою с дачи.


И седой академик мне, брезгуя, выставит «уд».


И с условной зачёткой рвану в виртуальное небо.


Там молчит ураган и орудует ласковый бриз.


Что – земное теперь! Я всё грезил: небесного мне бы!..


Ну – и вот она, Вечность – труду и усердию приз!


:-)





29.04.2005-23.10.2006





Озвучить





ЗАТРУДНЕНИЕ





Ко мне как к профессионалу,


явился чайник пожилой.


Его стихами распирало,


и я пожертвовал собой


и сел читать его признанья,


фломастер алый заточа,


погрешностей стихописанья


в рифмовке старческой ища.


Да их искать – ума не нужно.


Тут что ни строчка, то роман.


(И я бы написал не лучше,


ведь я такой же графоман).


Но что-то вдруг остановило


пера критичного подъём –


каких-то обстоятельств сила?


Воспоминанья о своём?..


Упасть в их муторную пропасть


я не хотел бы только сам.


Короче, пресловутый опус


теперь препровождаю – вам.





	«Я приглашён случайно был
	к тебе на день рожденья.
	Счастливым этот случай был,
	неслыханным  – везенье.
 
	Возьми б я вдруг, да откажись
	по дурости огромной.
	И – чтó ж тогда бы я всю жизнь
	оставшуюся помнил!..
	.....
	Ты всех пустилась провожать,
	а я тебя – обратно.
	Метро закрылось. Время спать,
	а в комнате одна кровать,
	но это и приятно…
	.....
	А ты девчонкой не была
	какой-нибудь арбатской,
	и не звала, и не ждала
	моей любови братской.
	.....
	И хорошо, что мы с тобой
	расстались брака мимо:
	тебя я вижу молодой
	и пламенно любимой.»


Скажите мне, что ж это было,


а то никак я не пойму –


свежо? Умно? Бездарно? Мило?..


И что же мне сказать ему?..





ДИАЛОГ





Э.А.Шульману





– Не каждый год


	предложат Вам


		воспомоществованье, –


вчера мне под-


	сказал Иван


		Евреич (дальше – Ваня). –


Смотри, ты пьян


	уже с утра,


		почти непросыхаем,


тогда как нам


	пора батра-


		чить. Так сказать, ЛЕХАИМ!


– Я, Ваня, что


	тебе скажу,


		плечами пожимая:


я сею то, 


      чего хочу


		А после – пожинаю.


– А жита нет –


	тогда как жить?..


		– Когда ни ржи, ни луку –


позвольте мне


	Вам предложить


		мозолистую руку.


И, значит, ход


	таков вещей,


		так светят звёзды су́деб,


что в этот год


	воспомоще-


		ствования – не будет...





08.01.2004





Риск и пиво





И  я бы мог…
Пушкин
 
Сменить текущую профессию
на жизнь богемную поэта?
Кто мухой в мёд попал – в поэзию,
легко отважится на это.
И я бы мог… Ведь при «таланте» я:
понаписал стихотворений…
Я – мог бы! Только где гарантия,
что я не графоман, а – гений?
Не меньше чтоб!
                   Иному шанс его
сквозь риск мерещится красиво.
Мол, не рискнёшь и – без шампанского…
 
А я – предпочитаю пиво!


13.04.2005





НЕПРАВОТА





Коля В., человек, изучивший Махабхарату, 5 томов в серии «Литературные памятники» издательства «Наука» Академии Наук СССР, сказал мне, 


что я не интересуюсь сутью вещей, и это правда.





Да и какая м.б. суть, если брат на брата, 


сестра под сестру и за дядь племянники с любой бухты или барахты 


могут пойти  – воевать, например, друг с дружкой.


Или – одни других ловко спускают с лестниц, 


выгоняя взашей. 


А чего стоит одна так называемая про-па-ган-да!..





Одни раздирают на части атом, 


по лептонам растаскивая ядро. 


Другие – манипулируют электоратом, 


враньё сообщая третьих про: 


кто спал с кем, кто пел, а кто – выпивал…


Такое враньё именуется ПИАР.





Пиар – это, в сущности, –


пи-эр: половина окружности.  


А центр её там, откуда растёт 


микрофон, извергающий поток нечистот. 


Про душу же, дух и таинственный ОМ 


я сообщу вам потом. 





И так сущностей слишком много 


я, как яйца клещ, отложил в вашей бедной сумрачной голове. 


На сегодня остановимся на промежуточных итогах: 


в чём-то мы взаимно неправы – во-первых, конечно, я, а во-вторых, Коля В.





Без названия





1.

Звёзды слов озаряют ночи – и
в звень апреля, и – в январе.
И не то чтоб ни дня без строчечки,
как какой-нибудь Оноре…
А, как мерины, те, что сивые,
правду (матку) забросив – вру.
Мне же главное – чтоб красивее:
мне красивое по нутру.
И в троллейбусе в дни рабочие
прячу в текстовом серебре
флегматичные двоеточия,
истерические тире…

2.

Тропинкой, похожей на прочие,
движенья напротив не против я
Но тут настаёт многоточие,
хлебало раскрыв многоротое.
Кривую срезает, уродуя,
и вот обращаюсь в валета я,
бессмыслицу многобородую
младым поколеньям советуя.
Они наступают, орясины,
на пятки мои ахиллесовы.
Такая идёт катавасия.
Хотя ещё всё-таки весело…

3.

Хотел я, было, тут, спустив штаны,
бежать за оголтелым постмодерном.
Но пост оставлен постовым. Наверно,
он и модерн уж больше не нужны.
И – полуспущенно – 
		стою в недоуменье:
за кем, спустя штаны и рукава,
теперь тащиться слякотью осенней?
Чья магистраль, заведомо права,
выводит из забвенья лабиринта
на Славы незатоптанный Парнас?..
Нет! Этого не сдюжить и с поллитрой...
О панацея! Истина – не в Вас.

4.

Я вхож в один кружок
богемного, похоже, толка.
Где с серьёзными постмодернистами
и симпатичными концептуалистКами
закусываю то постным пловом,
то острым словом,
то салом французским
постмодернистские перформансы,
концептуальные инсталляции.
Водку. Стихи.
Весёлый мат интеллигентский.
Никотиновый дым.
Шум. Палиндромы. Предметы искусства.
И смотримся мы, как пришельцы с Марса.

Я видел в книжке постсоветской фото.
Фас, профиль и глаза.
Горящие от ужаса глаза
безумного замученного Хармса.



Улыбчивый самозванец





Улыбчивый самозванец,
как бы негордый, робкий,
скромно влачу свой ранец,
в нём, якобы, жезл
                        (– Лжец!)
и люблю – от нечего делать –
ручкой чёрной короткой
на листках, относительно белых,
буквами злить божеств.
 
Как же онѢ  обидчивы,
вечны и гармоничны!
Не все, но – часто, обычно –
божество вдохновенью – рознь.
То подсунут косую лиру,
то испачканную страничку.
Вместо пива плеснут кефиру.
Просто впадут в психоз.
 
И в трансе (вернее, в транспорте!)
вымучиваемый строчкой,
графоманство упрямо праздную,
суетлив и неголосист.
Но транспорт горизонтальный
не движется: обесточен.
А в спину-то тычут сталью:
Шнель-шнель! В лифт!
                        Вниз…
 
26-27.02.05





Ночной пейзаж с локатором







Старенькое стихотворение...



Локатор карту лучом колотит.

Локатор катит волну на отмель.

В халате мартом кошачьим бродит

луч, отражённый бесповоротно.



Ему удача б – косые крылья,

и вой сирены, и рёв ракеты...

А он у дачи, сухой и пыльный,

пленён репейниками кювета.



И как ревматик, хромая с хрустом,

забору кости перебирая,

плетётся шагом, зелён и грустен

по небу, как по району рая.



Лишь облака, пустоту нарушив,

в его нерадостном реют свете,

да бестелесно, как ангел душу, 

сухие листья проносит ветер. 



20.08.65 





О СЛАВЕ





Мир не скован из железа.
Он не злобен, не жесток.
Потому что я не лезу,.
понимаю свой шесток.
Жечь для славы ли, для  понта
мне ли – разума свечу!
Кукарекну – потихоньку,
и – пеструшку потопчу.
Выну ль из жемчужной кучки
я какашечку словца –
покудахтают несушки,
вот тебе и слава вся...
Вякнешь шибче – пипл, пожалуй,
пробудится, зол и дик!
Зря что ль рек старик Коржавин:
«Никого нельзя будить!»
Там обидишь богоносца,
там не тот помянешь член...
Наше слово обернётся –
хрен и то не знает, чем.
Слава слова – безусловно –
как заплата на заду...
В заключенье злобный слоган
за бесплатно приведу:
 
      От заплаты яркой, кореш,
      Сразу рубищу – хана...
 
Может, скажешь, в горле горечь?
Так и в пиве есть она.





Цирк





ЦИРК

Пора, пожалуй, в цирк, в программе наше время.


Приобретён билет по блату и в кредит.


И вот — угар фанфар клокочет по арене,


гремит мотоциклет и из вольер смердит.


Ещё летит манеж по замкнутой спирали,


сливаясь сам с собой и взлёт в зенит суля,


ещё медведи жмут на нужные педали


и празднично ревут, балдея у руля.


Но вот — уж не смешно от липкой оплеухи,


осточертел атлет с гирляндой ватных гирь,


и в ложу царскую уже слетелись мухи —


там, репетируя, кровоточит упырь.


Коня! Скорей коня! Полцирка — за Пегаса!


Сперва — хоть пару слов, а там — да будет свет!


Притихнет бенуар, и зрительская масса


шталмейстера сметёт и сменит худсовет.


Займут свои места патриции трапеций,


распределит жонглёр в пространстве семь шаров,


исчезнет вурдалак, оркестры грянут скерцо.


— Виват, прекрасный цирк в прекрасном из миров!..


Но как коварен маг! придурковат ковёрный!


Как публика мудра, где следует — смеясь!..


А мы — под куполом. В дверях торчит дозорный.


Он вырубает свет, и — кончен наш сеанс.





1984





Бурбаки и другие





Мне привиделся сон – скажем так: это проще всего.


Поясню, что по жизни когда-то я был – «математик».


Сон, что я, как статуй, и в руке интеграл, как весло,


и являются мне корифеи различных тематик.





Приходил Рунге–Кутт, приносил наименьший квадрат:


извлекал корешки из остатков. Пожалуй, неглупо.


Был Лебег, но без меры скучал и пытался удрать…


Галуа заявился. Не сам, а, как водится, с группой.





Сон мне снился под утро, скорее всего, на заре.


Там носился Ферма с пресловутой своей теоремой…


Были: Абель, Безу. И, ряды расставляя, Фурье


заключал в уравнения мир, в чём давно наторел он.





В перекрестье осей ухмылялся трёхмерный Декарт,


шевелил Лобачевский сведёнными в точку очами.


Кто-то (кажется, Марков), колоду мусоливший карт,


проверял вероятность… И всех Бурбаки поучали.





Научиться б и мне математике! И поучать


всех кругом, а они — уважали и слушались чтобы…


А то выйдешь на форум — да хоть в Литсалон или в чат —


Не хотят замечать столь достойной и мудрой особы!         :-(





Впрочем — если подумать — зачем послушание мне!


Да живите, как знаете, только ко мне бы не лезли...


Чтоб и я — как хочу… Но об этом я в будущем сне


сообщу, как он только приснится. А правильней — если.


.





22-23.01.2005


Давайте жить дружно!





делающие белое и цветное


следующие вело- и моторикшей


машущие плавающим каноэ


мощам завещающие деньжищи


публикующие исподнее утром свадьбы


отвергающие пищу вещи помощь


намекающие просящим – надо бы дать бы


щебеты подслушивающие полночь


вермишель прожёвывающие хрустом


вдоль себя у́же – поперёк шире


щёлочи и соли земли русской


оспаривающие дважды два четыре


шуршащие шёлком и крепдешином


флэшмобствующие оранжевыми площадями


рассаживающиеся скрежещущим автомашинам


захлёбывающиеся шуточными щами


босиком бредущие белого света


рифмующие под тяжким игом – подтяжки мигом


шлющие радио и газеты


предающиеся компьютерным играм


почкующиеся первом залёте


вистующие мизере тройной бомбе


тройню вынашивающие самолёте


отягощённых слов изощрённые набобы


те – которые и те – которых


чистящие хрень картофель ру́жья


вышивание вышвыривающие чужих котомок –





ДАВАЙТЕ ЖЕ ЖИТЬ ДРУЖНО!





В ДЕРЕВНЕ





На дворе стояло лето.


На лугу паслась корова.


Щебетали птички где-то.





Агроном сказал: «Здорово!»


председателю колхоза.


Председатель не ответил.





(Накануне утром розы


поломал проклятый ветер.


План по розам будет сорван.)





«Иннокентий Евстигнеич! –


агроном с тоской во взоре


повторял, деревянея, –





у меня ржаное поле


унавожено отменно,


и в теплице сто магнолий...





Мы по валу непременно


будем первыми в районе,


Иннокентий Евстигнеич...»





Тот, вперев ребро ладони


в лоб, смотрел на Пелагею,


звеньевую, улыбаясь.





(Он забыл про агронома:


Пашка – девка молодая,


но лукава и ядрёна.)





Председатель грузным шагом


к девке подошёл вплотную


и взглянул довольно нагло.





Пашка сразу же смекнула 


и, подняв с земли подойник,


отворила палисадник:





«Заходите же на праздник,


к нам, товарищ председатель!»


И они ушли под кровлю.





Затворились двери в доме.


И осталась лишь корова


с удивлённым агрономом.





ЧАСТИ РЕЧИ





Охотник. Чаща. Олени. Топот.


Погоня. Скорость. Копыта. Вой.


Собака. Ветка. Гримаса: злоба.


Винтовка. Тяжесть. Гашётка. Взвод!





Хлестнуло. Грохнуло. Остановился.


Шагнул. Свалился. Рухнул. Лежит.


Сломался. Умер? – Дёрнулся. Виснет.


Рыдает. Просит. Глазеет – жить!..





Лиловый. Громкий. Кровавый. Белый.


Бесцветный. Тихий. Огромный. Злой.


Невнятный. Трепетный. Мокрый. Целый.


Варёный. Вкусный. Полезный. Мой.





Поэт





Прошу прощения за публикацию этих "детских" стихов. Я, было, хотел поместить их в Лит. салоне, где про 190-летие Лермонтова, да застеснялся соседства с настоящими стихами, там помещёнными. Но написано это было действительно с любовью к поэту...


         1.
Из зала
	нервно,
		как дичь из силка,
вырвался Лермонтов.
Дрожит рука.
А на паркете –
царь и министры
средь полусвета
корчатся в твисте.

Лысые...
Клонятся в землю коленками,
словно бы клоуны,
иль эпилептики...

И
МАНИКЮРЯ
КОНЧИКИ КРЫШ
ЗИМНИЙ
ПОХАБНО
ЩЕТИНИТСЯ
В ШИШ

Хлопнули двери.
Ёкнуло сердце.
Тьма, как в пещере.
Сырость и серость,
как в каземате.
Сердце, стучи –
выковать
	стих
		поскорее
			спеши.
Тихо уходит
в серость колонн,
пёстрой толпою
не окружён.

А новогодняя
встала заря
в сумрачном городе
глупо. И зря.

	2.
Сгрызёт тоска немилосердный Север.
Стоят, оскалясь, вёрсты, словно звери...
А там – прозрачные ручьи 
журчат по скалам.
А там – зелёные лучи 
в закате алом!..
И бубна бешеная медь
		гремит в ауле...
О как свободно – умереть
		от горской пули!..
Иль с ледорубом на груди
		заснуть навеки
под Шат-Горою 
или где-то на Казбеке.

	3.
Никогда мне не петь,
никогда мне не пить,
и в горячие губы
поцелуев не лить,

не бродить по горам
и не слушать мне звёзд,
ни неведомых стран,
ни невиданных грёз,

ни дороги мне торной,
ни кремнистых путей,
ни проклятий, ни стонов,
ни приветов друзей,

и ни петь, и не плакать,
не любить, и не жить...
Ни улыбки, ни страха,
ни бесстрашья, ни лжи,

ни свободы...
	И хрястко,
	как удар топора,
	у окошка – коляска.
	Подкатила.
– ПОРА.

	4.
Ах, чёрт его знает,
мир – холодные льды.
И может, так надо –
умирать молодым.

А может, так надо –
мне броситься в бой,
а может, я – Байрон,
да только – другой?!

А может, так надо –
оборвать бытиё,
пистолетного взгляда
ощутив остриё...

О страна островная,
остров смерти, острог!..
Страж стерильного рая
неприступен и строг...

А в раю лишь кастраты –
кто ещё не грешны! –
А в раю автоматы
газировки полны...

Переполненным диском
пулемётен рассвет.
И глядит василиском
прямо в лоб пистолет.

Ах, Тамара, Тамара,
ты снежна, как цветы,
но смешны автомату
голубые мечты...

Твой ли Демон над Адом –
бесконечно один?..
Ах, Тамара, как надо
умирать молодым...

И уйти от удара
рокового – нельзя...
Ах, Тамара, Тамара –
золотые глаза...

	5.
Унылы дроги конные.
Возница занят вермутом.
А в дрогах, в оцинкованном
гробу – поручик Лермонтов.

Плывут пригорки низкие.
Осинки скачут частые.
А на руке возницыной
потикивают часики.

Ах, стрелочки беспечные,
оттикали поэтово –
разлуками и встречами,
безветрием и ветрами,

и – бурями, которыми
покой не снился парусу...
На все четыре стороны
вокруг Россия тянется.

Как зло кругом да холодно.
И ёлки брови сдвинули.
Стоит молчанье подлое.
Возница – не Мартынов ли?..

	6.
И умер поэт.
И как будто он за́ морем.
И шепчут привет
ему волны гекзаметром.

И строчка за строчкой,
сплетая венок,
ложатся бессрочно
не мокрый песок.

	7.
Конферансье
вползает в зал.
Поэту – 
время истекло.
Поэту смотрит он в глаза,
как сквозь оконное
стекло.

Поэт глядит
с эстрады вниз,
он над толпою –
властелин...
Конферансье
встречает свист.
Конферансье 
неумолим.

И вот поэт
идёт к дверям
сквозь тишину
молчащих строк.
Конферансье
угрюм и прям.
Конферансье,
как Время, строг.

	8.
Вещает.
Слушаем.
Нелепо.
Ногами топчем:
– Эй, долой!
– Кончай базар!
– Даёшь Поэта!
– По горло сыты ерундой!..

Взмахнул рукой,
как будто просит...
Звук.
– Будет...
	Лермонтов...
		читать...
Остановилось.
Словно Космос
спустился
на́ землю
опять.

И – тише смолкнувшей сирены.
И – видел каждый – как во сне:
СЛОМАВ ВЕКА
СТОЯЛО ВРЕМЯ
КАК АКРОБАТ
НА ГОЛОВЕ!

	9.
Померкло в зале,
и, словно сон,
гусары встали
со всех сторон.

Как на параде,
напряжены:
сверкают шпаги.
Скрипят ремни.

Не шелохнувшись,
они стоят
и киверами
во тьму блестят.

И вот на сцену
из-за кулис
выходит Лермонтов.
Он смотрит вниз.

И ровным голосом
(как зал притих!)
бросает снова свой
железный стих...

	10.
Стены раздвинулись,
вычертив площадь.
Полы мундирные
ветер полощет.
И – Маяковский,
бронзов и строг,
смотрит сурово
сквозь время – вперёд.

Свист – в перепонки.
Толпы – редеют.
Хмур Маяковский.
Бронзов. Не смеет...

Площадь пустынна.
Только Поэт
снова вздымает
к глазам пистолет.

ТАК УЖ ПОШЛО
ХОРОШО ИЛИ ПЛОХО
ГРУДЬЮ 
ПОЭТОВ
ЗАКРЫТА
	ЭПОХА
ТИШЬ
	НЕНАДОЛГО
ЗАВТРА
	ОПЯТЬ
ПОД
	ПИСТОЛЕТОМ
		ДУЭЛЬНЫМ
			СТОЯТЬ

04-29.3.65



ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ





Все кричали: «Куки-нак!»


Открывай второй ГУЛАГ!





Детская считалка








На Руси что ни метла – нагонит страха.


Вот опричники – суровы и правы.


нарукавная спецназовца собака –


сучья внучка их собачьей головы.


Те и эти – с охлаждёнными мозгами


(холодильников довольно – се ля ви!)


А пылающие длани – словно знамя –


кумачовые: окрашены в крови.


Их Малюта и кристален, и неистов,


осьмиглавый, осьмилапый, как паук...


Как не знать ему, последышу чекистов,


чей донос почём, и сколько стоит стук.


Говорит: «Пусть будет всяк – осведомитель.


Стукачи – ведь это гордость всей страны!»


И – глядите! – возрождается обитель


где почти что все бесправны, но равны.


В этом шумном и голодном общепите,


в этой кузне, оголтелой, словно чат –


я стучу, и ты стучишь, и вы стучите,


он стучит, она стучит, и все стучат...





08.10.2004



РЕЧКА СХОДНЯ





Извивы стиха непредсказуемей тика.
Там буква мелькнёт, там – слог, а вот это – что там?..
Петлисты: река и уши преступного типа.
Он пентиум, типа, заносит над нашим счётом,
не гамбургским, правда...
 
А по реке – барашки,
вроде, агнцы, а в перспективе – жаркое...
Электропоезд мчит через мост к "Трикотажке".
Солнце сменяет дождь... Непостоянство какое!
 
Сходня бурлит, завивает круги и петли.
Тут был когда-то лес и, должно быть, леший.
За наяд не скажу, не знаю, были ли, нет ли...
(А у меня, может, были – вихры, враждебные плеши?..)   :-((  
 
Я уж не с кровью рифмую любовь, а  всего лишь с болью.
Прячется кобальт неба в столовой гжели...
То, что когда-то звонко звалось любовью,
тихо влетает в синее, без движений...
 
Чаю ли выпить? Выплыть ли – на дорогу...
Вторит изгиб изгибу, как сказка – факту.
Ночь в стихах рефлектирует понемногу.
Звезда звезде посылает месседж по факсу...
 
Синее станет серым. Слетают листья...
Осень. Штампы аллюзий впишите сами.
Я уползаю в тёплое закулисье.
В собственную тарелку. В родные сани.
 
12.09.2004





В ПЕРВЫЙ РАЗ – В ПЕРВЫЙ КЛАСС





Цвёл в окошке серый цвет – 


сумерки с утра мокры,


туча, чёрная, как взрыв, 


села в провода.


Начинающий поэт 


рифмовал гекзаметры,


а гекзаметры без рифм 


пишутся всегда.





Начинающий шофёр 


под кирпич направился.


Юнга – будущий пират -


просигналил SOS.


Обучающийся вор 


прошептал: "Пожалуйста!.."


Начинающий юннат 


вляпался в навоз.





Начинающий гурман 


спутал с перцем каперсы.


Кашлял будущий алкаш, 


дёрнув из горла...


Тем-то он и дорог нам, 


этот день сентябрьский,


что впервые входим в класс – 


Первого числа!





ВЕСНА





А.





Весна! Я нов. И ново всё кругом –


деревья, мост, Арбат, орлы вокзала...


А может, сам я начался с начала,


поскольку с этим миром не знаком?


Знакомлюсь: ты. А за твоим окном


есть солнце. Утро (т.е. солнце встало).


Вот этажей собранье – это дом.


Вот слово – это то, что ты сказала.


И, наконец, любовь. Ей трын-трава


всё, кроме плоти терпкой и пахучей.


Она неотвратима, словно случай,


добра и зла, опасна и – права!


И вот стихи – убогие слова


из у неё украденных созвучий.





Май 1968





Штуки





ШТУКИ





Стихотворение – не анекдот.


Не излияние и не глюк.


Не чувств половодье. Наоборот:


Это – УПОРЯДОЧЕННЫЙ НАБОР ШТУК.





Дам пояснение, кто туповат


(в первую очередь для себя).


«ШТУКА» – то, что летает – над,


фабулу комкая и торопя.





ШТУКИ — первичны. Как Слово: То,


Сказанное (кому? О чём??..)


– Ну, а про что они? – Ни про что.


– Свет-то прольют? – Ни  в какую тьму.





Каждая – абсолютно чиста.


Как эталон. Или — ориентир.


Это – кристальная красота.


Она никогда не спасает мир.





ШТУКИ приносят свой звон, штрих


вкусу в угоду, и вот (вдруг!)


выкристаллизовывается – Стих.


Т.е. УПОРЯДОЧЕННЫЙ НАБОР ШТУК.





03 августа 2004


PAPА ET MAMА





Я делаю поэзию Ума.


Она же получается — глупа!


И значит, Глупость — строк моих mama(n)*


А Ум, выходит, — вовсе не papa*...


Но я строку поставлю на-попа,


чтоб шрифта развевалась бахрома.


И Глупость птичкой упорхнёт сама.


И Смысл, освобождён, станцует па.


И Стих восстанет — злобен ли, как Мом,


восторженным Приапом ли — как знать...


И Глупость, околпачена Умом,


вдруг принесёт помёт афоризмят.


Ума такая практика — глупа?


— Да, в общем, нет.


			Хотя... пуркуа па*!





26.07.2004


____________________________


maman (произносится [мамА]), papa pourqois pas! — мама, папа, почему бы нет! (фр)





ПАЛОЧКИ МАЭСТРО





Пентаптих





1.





— Маэстро, скажите, пожалуйста, который час?


И маэстро, подняв свои палочки тоненькие, пропел опереточным тенором:


— Московское время пятнадцать часов сорок восемь минут тридцать четыре секу-у-унды! 


Для этого ему понадобилось секунд 14 с половиной, так что пропетое время было не совсем точным. 





А ещё через 8 секунд рухнуло кирпичное здание, в течение приблизительно полутора веков стоявшее в полукилометре от места описываемых событий.





2.





Немецкие концессионеры строили бойни. Уже построен был целый городок унылых одно- и двухэтажных зданий, при одном взгляде на которые у ведомых коров подкашивались колени передних и задних ног. Заканчивалось строительство  двухэтажной «бараньей бойни». Крыши ещё не было, и желающие могли видеть будущее здание как бы в плане. Стены его были непомерно толстыми, так что даже самый злобный баран не смог бы прободаться на улицу, и не было ему ни единого шанса на спасение. На некоторых кирпичах, да чего там — на многих, почти на всех, были выбиты аккуратные заглавные буквы: М.А.О. «Московское Акционерное Общество», что ли? 





Или это что-то по-немецки, и они и кирпичи из Германии своей попривозили... 





3.





Летело 18 пожарных расчётов. Впереди всех на красном «уазике» мчался главный бранд-мажор, или как его там... Все машины беспорядочно дудели:


— ДУ-у-ду-дУ, ду-дУ-ду-ду, ду-дУ-ду, — пела одна на мотив «Катюши».


— Ду, ду-дУ, ду-ду-дУ, ду-ду-дУ-ду-ду, — «Марш славянки» раздавался из другой.


Третья была так называемым тореадором и исполняла соответствующую арию.


А два пожарных водителя, видимо, совсем уже дошли до ручки (и до точки) и запустили сирену-Интернационал, подпевая разухабистыми полубасами:





— Давай, поедем за соломой! — //быки усталые ревут, — //у нас соломы нету дома, //зато навоза целый пуд...





И было много ещё других музыкальных моментов.





Викторова стояла у раскрытого окна и любовалась на ладных пожарных.


Пожара-то, впрочем, и не было.





4.





Всей улицей собирали деньги «погорельцам». 


— Да не погорельцы они, у них просто дом рухнул!


— С чего бы это он рухнул? Ни у кого не рухает, а у этих — вот... Небось сами и подтолкнули, а денежки-то заранее все выгребли. И телефоны свои всякие, телевизоры импортные, компьютеры, прости Господи...


— Да как его подтолкнёшь-то, у него стены вон какие были, полтора метра в диаметре, немцы строили...


— Какой диаметр, они что, круглые что ли были?


— Сама ты, бабка, круглая. Дура.


— От дуры слышу...





Хорошо ещё, что в доме, как нарочно, никого не было. Только кошка одна пострадала. Да и ту после за помойкой нашли — живёхонькую.





5.





— Маэстро, расскажите, пожалуйста, каковы Ваши творческие планы?





И Маэстро, улыбаясь, поднял тоненькие палочки свои.





21.07.2004





О ЕДИНСТВЕ РОССИИ





Это стихотворение написано довольно давно, но мне кажется, что оно не вполне ещё утратило свою актуальность.








Россия едина в своем существе,


и худо ль, подумайте сами,


чтоб наш же начальник, царящий в Москве,


был сразу и ханом Казани!


Чтоб, левой ногой попирающий Крым,


не сполз бы он правой с Камчатки,


и ненцу с чухонцем Отечества дым


чтоб наш был — как более сладкий.


Да этим туземцам Отчизна моя


дешевле, чем недругу люту.


А нам, значит, что же — на круги своя?


и нефть покупать за валюту?!


Чичмекию жалкую, где Каракум,


и ту — не дарить же чичмекам!


Там дыни и хлопок, там шакер-лукум,


арак, наконец, с чебуреком!


А может, нанайцам отпишем Сибирь


(что золотом, кстати, богата)?


А где Магадан? А в какой Анадырь


хромать персонажам нон грата?


Ну, с теми-то просто: на кóл на-дому,


и пусть сочиняют протесты.


Великой России не нужно кому —


тем хватит и Лобного места.





Товарищ! За Родину пасть не жалей


порвать!


Но меня беспокоит —


делёж суверенной палаты моей


на сто независимых коек.





1992





УЛЁТ В СЕТЬ





(прикольные стихи)


Симе





Думал: напишу-ка я с "приколами" стих:


музы мимолётные смеялись, летя.


Но от них шёл дух свирепой молодости,


тяжеля стихосложенье – вроде стали литья.





Я взлетел на Oblake *) самых вычурных мечт.


Убещюром бешеным шевелился курсор...


Нет, стихи с приколами – это надо уметь.


А иначе выйдет ведь просто стыд и позёр.





Так я думал шёпотом, своё пиво цедя,


строчечки за строчечками шля на экран.


А пока реал я покидал навсегда,


рифму свежесловленную кто-то украл...





Тут, в Сети, нет возраста, то есть он – заменим.


Буду вечным школьником: ни каникул, ни дат.


Ни грешков, ни обстоятельств, что ни лоб, то нимб.


И я почти что голенький тут – в очках и примат.





Но рулят крылатые те – прямо сюда.


А я-то с ником с одним – гляжу старичком...


Думал: вторник, мол, а это такая среда...


Вот те, значит, внучечка, и искомый прикол! 





17/06/2004


______________________


*) Это стихотворение размещено на сайте www.oblako.com



НОВЫЙ РУССКИЙ





Без НДС и спецналога


вам хрен покатится телега,


и не построится берлога


без огонька ацетилена.


Поскольку я служу мамоне,


а не какой-нибудь камене,


я говорю на этом фоне


на соответствующей фене.


Меня за лацканы пижамы


уже довольно подержали


местоименья с падежами.


За мною тоже не заржáвет.


Живу по самой верхней мерке:


катаюсь только в иномарке


и секретутке рыжей Верке


за баксы делаю подарки.


И я в малиновом прикиде,


с герлой в малиновом берете


в посол испанский кинул киви


и рябчика жую на третье! 





25.12.95 








НЕНАРОДНАЯ ВОЙНА





Стоит погода новогодняя,


Крещением увлечена


Идёт война. Но не народная.


Антинародная война.





2000


ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ





Бандит рубает голову сплеча


(потом, за кадром, косточки обгложет),


а жизни вдохновенная свеча


потушена, хоть век ещё не прожит


назначенный; и множество затей


кишит червями в черепе бандита...


Перед употреблением: детей


побить (слегка), два раза – и отбита


печёнка (будет мягче), а шашлык!..


Как нежен он из детского филея!..


Солдаты – жёстче. Тут уж надо штык


втыкать с размаху, силы не жалея.


Поджарив, оценить, как хороши


они на вкус, а после – из винтовки


стрелять мальцам по пальцам (для души),


рвать волосы, или клещами – ногти


у девочек...


		Но – близится закат,


кровавой ночи вкрадчивый зачинщик.


И в их аул ворвётся наш отряд.


И тех, что не доест – свинцом зачистит.





1999





AFGHAN





1. ПЕСЕНКА ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ МАЛЬЧИКОВ





Спрашивает мальчик – почему,


а папаша режет ветчину.





Александр Галич





А у девочек банты и шапочки,


а у девочек мамы и папочки.	


А у мальчиков – отчимы-мачехи.


Для чего только сделаны мальчики!


Для чего с ними цацкались сызмала,


Изнуряли касторкой и клизмами,


поучали: "Не надо печалиться",


"Будь здоров и спасибо-пожалуйста".


Приносили по праздникам пряники.


Притворялись, что нравится в пряталки.


По утрам приседали, как шизики.


Репетиторов брали по физике.


То гоняли на сборы-собрания,


а теперь – как тельца: на заклание.


Не на горку библейскую с кущами,


а в ущелья, что за Гиндукушами.


Там давно уж освоили местные


топоры и приклады железные


и другие железные методы


против тех, кто суется с советами.


Но под сенью матчасти ракетчики


свои брекфасты сдобрили кетчупом,


загрузили нефтяники Каспия


до отказа цистерны бокастые,


и уже наши славные соколы


по бетонке по взлётной процокали.


Ничего, что дождливо да пасмурно,


помашите рукой вашим пасынкам.


Им споют подсадные товарищи


и про пыль от сапог от шагающих,


и что Запад есть Запад, и мало им,


и что флаг пронесём незамаранным...


Пой, романтика, тропами Каина,


герметично в бессмертие впаяна.


Вот для этой – свинцовой – романтики


вы и сделаны, стало быть, мальчики.





1987


 





2. ПРОЩАНИЕ





Мы в бой рвались. Мы застилали койки.


Мы всем являли мужества пример.


Теперь в рядах у нас случилась перестройка:


Кругом! И – шагом марш – в СССР!





Мы с вами славно воевали. Длинным


был срок, но вот прощания момент.


Спасибо вам, друзья! Вы очень помогли нам –


реально ограничить контингент.





Примите от противников неробких


последней благодарности заряд.


И упакованные в цинковых коробках


вас также от души благодарят.





А кто оставил лишние детали


у вас в горах, где нам растет изюм,


с каким достоинством домой прокостыляли,


остатки в штатский завернув костюм!..





Броня крепка и танки наши быстры,


и непреодолима мощь атак.


Но нам пора домой: таков приказ министра.


Вы извините, если что не так.





1988





3. АФГАНЦЫ ИДУТ К НАМ





Гремите, тамтамы – окончена бойня!


Живьём отпускают домой уцелевших.


Навстречу героям в истоме любовной


Раздвиньте, невесты, объятия-клещи!


Жених выдаётся в разлив и на вынос –


отдельные органы твёрже железа!


А где была правда, там прапорщик вырос:


– Оправиться! Дембель! И – прочь от Термеза!


Мы слабо кейфуем в уюте таганском,


мычим травоядно, копаясь в укропе...


Но неумолимо идут к нам "афганцы",


познавшие вкус человеческой крови.





1989





4. РЕЧЬ





Ну что же, товарищи, скажем навеки прости


тринадцати тысячам этим трёмстам десяти,


оставленным нами на этой локальной войне,


погибшим бесславно, хотя и геройски вполне.


Вопрос о войне мы со всех обсудили сторон.


Ошибочка, граждане, вышла. Увы и пардон.


Во всём виноваты преступные действия тех,


кто сраму не имут: скончались они как на грех.


А мы, извиняюсь, товарищи, тут не при чём.


Мы – мерой и правдой, а также кнутом и мечом.


Согласно присяги, мы их выполняли приказ.


Но мы не ослабим и впредь. Положитесь на нас.








1990





Ретроспектива  1984 – 1993





I. 1984

Ну вот он, 84-й, 
печально знаменитый год.
А все течёт, как прежде – к чёрту,
а все течёт...
И ничего не изменилось...
Слегка убавилось волос.
Ну, детям, что было на вырост,
теперь в обтяжечку пришлось.
И как всегда на тонкой нитке
висит дамоклова беда.
Души печальные пожитки
когда оттаскивать?.. Куда?
Ведь Там безвременье – как всюду –
и теснота, и суета...
Ни Зевса, ни Христа, ни Будды,
ни Афродиты... Ни черта!
Кому не снился Иегова,
тому не вечность, а – постой.
Умрёшь – и всё опять по-новой:
сорок второй, сорок шестой,
пятьдесят третий и другие,
потешные, как Дед-Мороз,
свои проблемы вековые
мне станут излагать всерьёз.
Их лики снова будут стёрты,
и перепутан их черёд.

Вот снова – 84-й...
Ничем не знаменитый год.

1984
 

II. А и Б

Сказавший А сказать затеял Б.
Он рот раскрыл. 
Он воздухом запасся. 
Сейчас он грянет. 
Скептики в толпе – и те затихли. 
Миг один остался.
Как просто было А произносить! 
Решился, 
и зажмурился, 
и – гаркнул!..
– Ну, не скажи. 
А вышло бы насмарку – в какие дали мог бы угодить!
Но Б трудней: 
еще раз: выдох, вдох, 
губа губы вот-вот уже коснется, 
и звук взрывной над миром понесется, 
не слыханный в течение эпох... 
          Безумное, безудержное Б!
          Бумажный бум! Бубенчик обихода! 
          Бей в барабан обещанной свободы! 
          Бушуй бессменно в будущей судьбе!.. 

Сказавший Б изменится в лице, 
изобразив произнесенье звука.
Что ж будет дальше – В? 
а может, Ц?.. 
Пока не ясно. 
Вот какая штука. 

1987

 
III. ДРУЖБА НАРОДОВ

Мы чуть ли ни всех побеждали в войне, 
усы распушая и брови,
и дружба народов в Совдепии – НЕ 
прервётся, скреплённая кровью.
Но нынче в империи полный бардак 
и, вздыблен от края до края, 
трясётся от злобы наш общий барак, 
права человека качая.
И крест полумесяцу больше не брат, 
и нет ни секунды на продых, 
и нам навела вавилон баррикад 
повальная дружба народов.
Она расцветает багровым цветком 
на лицах участников встречи. 
А где же милиция? Где же партком?
– Их нет. А иные далече.

Да! Дружба народов не знает чинов, 
окладов, дипломов, сословий. 
Она отличает своих от врагов – 
по крови, по крови, ПО КРОВИ!

1990

 
IV. НОЧЬ

Ночь безводна, тиха, на трухлявой подстилке луна 
умирает, и "С" (т.е. "Смерть") задыхается в дыме.
С выраженьем стиха матюгальник бубнит имена 
остановок. В подтексте – словесная заумь в пустыне. 
Воздух неосязаем, но чёрен и явственно кисл.
В нём вчерне обустроен грядущего завтра мицеллий.
В предпоследнем трамвае везу предпоследнюю мысль 
непосредственно в сторону ей предназначенной цели. 
Ночь тиха и легка, а живёт ожиданьем беды.
И, оттенки меняя, творит привиденья со вкусом.
Но совку из Совка в предвкушении новой метлы
их скучны имена и не рад он, что призрачен мусор.
Не обучен хотеть, я впадаю в родной негатив
(как в родной коллектив) и твержу в отрицаловке мудрой 
сам с собой тет-а-тет и уже на знакомый мотив:
– Ночь легка и летит. И она не чернее, чем утро.

Июль 1991

 
V. АВГУСТ-91

Мясорубку заклинило – ныли "Реквием" Моцарта, 
созревала яичница под роман о Мегре.
А мазурики штатные сообщали про про́центы 
и про новое мы́шленье в застарелом Кремле. 
Президенты, как мальчики, то дружили, то ссорились, 
парвенозные новшества обживали эфир.
Я лелеял в блокнотике графоманскую скоропись 
и цинично прихлёбывал бесполезный кефир.
А металл неподъёмен был, и не стоило пробовать. 
Бард мяукал, что якобы занималась заря
(чем – хотелось бы выяснить), и в настырную проповедь 
я вникал безнаказанно и грешил втихаря.
А когда, дирижируя гениальным адажио,
мэтр (не помню фамилию) всё сердцами владел,
я в режиме анапеста рифмой текст унаваживал.
А к staccato cantabile неприлично храпел.

18.08.1991
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
После дня чёрно-белого, трёхпрограммного нытика, 
зачерствела действительность, как вчерашний батон.
А заря, как безумная, занималась – политикой.
И такой отвратительной, что об этом – потом.

19.08.1991
 
VI. 21 СЕНТЯБРЯ 1993

Число, войдёшь ли ты в историю, 
иль просто попадёшь в неё?
Тебе какие цифры вторили, 
внушали как бы бытиё?
Не то же самое ли августа – 
2 года с месяцем назад?
Или – "очко"?.. И, может, правда всё, 
что карты сдуру говорят?..
Мы по дороге непроторенной 
бредём в иные времена...
Число, войдёшь ли ты в историю, 
иль мимо пролетит она?

21.09.1993



Лунное





Сначала заходит вечернее солнце


туда, за дома.


Потом пробегают зелёные зайцы


в тугих проводах.


И вот из-за туч на востоке крадётся


в тугих проводах


Большая Луна и лучи посылает


туда, за дома.





Тогда раскрываются окна ночные


одно за другим,


и мы на карнизы выходим ночные,


один за другим,


и, взглядом зелёным стараясь проникнуть


туда, за дома,


легко, как зелёные зайцы мы мчимся


в тугих проводах.





Готовые смутные игры затеять


в тугих проводах,


мы зайцев зелёных пугаем и гоним


туда, за дома.


Большая Луна нам лучи посылает,


один за другим,


и мы в её сторону движемся ровно,


один за другим.





Но выскочит розовый заяц с востока


в тугих проводах,


Большая Луна поплывёт, угасая,


туда, за дома,


и мы отвернёмся от красного неба,


один за другим,


и медленно мы заскользим проводами


туда, за дома.





~1970-71





Стихи в виде картошки





Я хотел тебе подарить картошку в виде сердца.


А потом решил подарить сердце в виде стихов.


Но, кажется, подарю стихи в виде картошки.





Овальные и продолговатые, безалаберные и наивные,


они просятся в тетрадь, как на шипящую сковородку –


превратиться из сырого продукта в лакомство для гурманов.





Эти стихи родились из облака матерщины,


как в пене морской родилась божественная Афродита,


как рождается в грязях земли круглый розовый клубень.





В них не найти вдохновенья или сиянья,


а есть немного любви, а больше тихой боязни,


что ты улыбнёшься и скажешь: «Я терпеть не могу картошки...»





9 сентября 1969





Встречи на улицах





ВСТРЕЧИ НА УЛИЦАХ
 
 
Встречи на улицах.


Встречи на уровне,


не доходящем до высшего уровня,


встречи сторон,


посторонних, но родственных,


отягощённых красой и уродствами,


встречи из тех,


что в фонарном свечении


ртутностью лиц, бестелесностью поступи


напоминают нам о привидениях


и не провидятся взглядами острыми.





Встречи случайные и предназначенные,


встречи участников взглядного матча


(первенство кроется в той подворотне...),


встреча солдата с ефрейтором ротным...


Встречи с министрами и космонавтами,


встреча канистр с керосиновой лавкою...


А академик в своём кабинете


с противоречием встретиться метит.





Мы, как фанатики, долгими толпами


шарим Вселенную – днём и потёмками...


В парках и скверах,


в метро и в милиции


носим лицо,


застеклённое лицами.


Нет нам покоя. Мы чем-то встревожены.


Дети, таксисты, торговцы мороженым,


тётя с торшером и всё человечество


ежевечерне надеются встретиться!


Нам не дано,


а, возможно, и не к чему,


в звёзды глядеть


угасающим вечером –


нам ужасающе бледными бликами


блещут автобусы лунными ликами...





Встреча с бифштексом в столовой на блюде...





О как мне хочется встретиться, люди,


с вами,


вне всяких сомнений – хорошими,


с лицами, ртутью седой не обросшими


и не обрюзгшими,


и не сварливыми –


с вами, как сон – бесконечно красивыми!..


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


И фонари головами покачивают:


– Пишется начерно...


– Пишется начисто...


   Но непонятно, зачем это пишется...





– Вон она –


   в платье серебряном движется!





~1965


ПОЭЗИЯ. СТАНСЫ





Мой спорт – Поэзия. 


Четырёхстопным стартом


сперва размяться: станса три-четыре.


Потом еще стопу добавить справа


и переинсталлировать акцент.


С восторгом графомана-перестарка


сбить смысла чучело 


острóтой пробной в тире –


тире – лирическом и рифмою корявой


дать фору славным классикам со стен.





Поэзия, моя непыльная работа,


чернильная висюлька вдохновенья,


включай свой механизм слогоподачи,


слонопотамом вдумчивым реви.


Осуществляя таинство Свободы,


кусай себя, подобно сколопендре


и саламандре – хоть горя и плача –


для ради извлеченья “до-ре-ми”.





Поэзия. Моё, как говорится, хобби


по интересам. Литобъединенье.


Кружок друзей. ДК. Кружок поэтов.


Литстудия в парткоме ЦДЛ.


Цех первой книги, и в его утробе


в порядке многомесячного бденья,


старателен, а более приветлив,


я потихоньку зрел. И вот – созрел!





1997





Строчу привычно...





Строчу привычно, весь блокнот исчёркал,


вдруг слышу: кто-то дышит за спиной.


Я думал – так. А это встреча с чёртом,


ведь то был он, не кто-нибудь иной.


Неймётся чёрту даже по субботам!


Что делать? Как – нечистого надуть?


Но выходной, и хоть бы в небе кто-то,


кто истинный мне указал бы путь!


Не докричавшись бога и мамоны,


сам заору в отчаянье ему:


«Вы, чёрт, ребром ошиблись!..» – и в ладони


серебряную скрою седину.


Так от соблазна, словно от погони,


я убегу – и мудро, и хитро...


Но мерзкий бес провидит сквозь ладони


и знает, где ребро, где серебро.





1995; 2000





О, оторопь от разного прогресса...





1.


О, оторопь от разного прогресса,


бери меня за самое нутро!


Ведь даже защищать свободу прессы


митинговать я езжу на метро!


Не то в былые времена застоя,


когда с прогрессом полный был облом


и ничего на брáло за живое,


ну, разве, только девушки (с веслом).


Джин-тоника не знали – пили брагу.


Дом был не крепость, а скорей – окоп.


И мяли туалетную бумагу


с лицом вождей и передовиков.


На улицах ещё встречались кони,


хотя уже не грызли удила.


Хрущёв еще безумствовал. Но вскоре


пора другим безумствовать пришла...


Но, кроме тех других, ещё другие


плясали жизни праздничный балет.


И я там был. Пил пиво в выходные.


Ежевечерний делал туалет...





2.


Строчил стишки, сей факт одновременно


скрывая; инженерил (был учён!)


И как-то на обрывке (Nota bene!)


«Литературки», кажется, прочёл


призыв к литературной молодёжи


азам учиться прозы и стиха.


Катáрсисом мороз прошёл по коже


(местами). Я решился и, слегка


вспотев, уже в подъезде завершил


обрывка упомянутого чтенье:


– Автобус мне! Автобус!...


		Вместе с тем я


ходил на службу и по мере сил


(увы, их вечно не хватает всем нам!..)


поддерживал двоякий интерес


к стишкам (и до сих пор он не исчез)


и к двухзеркальным, кажется, антеннам...


Теперь, когда давно уже в почтенном,


как говорится, возрасте живу


и не рифмую по сортирным стенам,


а нюхивал реально, наяву


свой текст, пропахший краской типографской


(офсетная печать не глубока...)


я возгордился гордостью дурацкой,


в которой так и плаваю пока.





2000.


КАК ВРЕМЕНА ЛЕТЯТ





Как времена летят? – Как птицы.


Сперва вперёд – потом назад.


Чтó было – то и воротится,


как пить дать. А не дать – не взять.


Чума истории возвратна.


Грядут прошедшие года.


Где было солнце – только пятна.


Поставил пробу б, но – куда!..


Как в триллере, паля навскидку,


набив палёным толом лиф,


воздушный храм судьба-шахидка


развеет, по ветру пустив.


Чтоб в облаках, как в одеялах,


как будто привиденья, мнясь.


остатки прежних идеалов


с кем пòпадя вступали в связь...


Пора – зубрить по-новой коды


Эзопа: чтоб не замели...





Ведь даровали нам Свободу.


А мы – воспользовались ли?





Апрель 2004





ВРЕМЯ БУКВЫ (LXII)





Г’ак наращу над нулём юбилея


(грек ли на игры мои поглядит...)


2002





Не делающим годы из недель,


пожалуй, наперёд и невдомёк,


что Время Ч, запав на букву L,


немедленно берёт под козырёк.


И вот: физрук облапил пузырёк,


заранее картуз надев на крюк,


и бросил прямо в мыльницу упрёк,


что рюмки отбиваются от рук.


А та – что твой Юпитер – полыхнув,


не ждя от туч ни снега, ни дождя,


высвечивает комнату, где внук


кусает заводного медведя.


Но школьный год, заносчивый, как дог


среди бравурных спутниковых нот,


в кривые траектории дорог


увязывает грозный небосвод.


Но – монолиты грузные грядут.


И – грустно: ни берёзок, ни осин...


Вот здесь была молочная. А тут


когда-то продавали керосин...


А знает ли зелёный молодняк,


ещё не наторевший во вранье,


какие кадры жгут и молодят,


слегка расфокуси-рован-ные?..


Что время – миг, а прочее – кино?


Что слиты мы и – разъединены?...


Что Память и Отечество – одно,


и что его отравлены дымы?..


А буквы L ещё не старый лик


смущён необъективностью зеркал,


предотразивших крест Андреев, X,


да узких  I двойную вертикаль


И, может быть – не знаю, почему,


на время – Ч отложит свой вердикт,


пока непредсказуемую тьму


намыленная молния свербит?..





08.04.04.



КОГДА ШЕДЕВР





Когда шедевр вынашивает плоть,


кормимая срамным деликатесом –


она повсюду ловит «исполать»


как девушка, не ведавшая вёсел.





Когда шедевр выдумывает дух,


витающий в надстройке умозримой,


то маленький весёленький подвох


он прячет под личиною угрюмой.





Когда шедевр мужает и растёт,


и самоутверждается лукаво,


он ржёт, как победительный истец,


зажёвывающий – плодами киви.





Когда шедевр, пренебрегая спрос,


уложен и посыпан против моли,


соперников ему не страшен стресс,


стремящихся туда ж и в том же мыле.





Когда шедевр, как съеденный консерв,


замрёт, и дух дохнёт, что плоть почила,


я приварю к нелепому концу


простое безударное начало.





ПРИСНИВШАЯСЯ ЖИЗНЬ





Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..


С.Есенин





В ряду уродов  и калек,


не отличим от них почти,


я спал не только тридцать лет


на символической печи.





Нет, я ещё три года спал,


на простынь, как на бабу, лез,


слюну, ворочаясь, пускал,


и вот проснулся, наконец.





Гляжу – на сон мой не похож


мир быта, быдла и пальбы.


Оскалы пахнут красных рож


не тем, чего хотелось бы.





Тут ультрасвист и инфрагром


какофонируют, хрипя.


А буква – хам, а чувство – гном,


придушенные второпях...





О сон тридцатилетний мой,


как прежде, надо мной кружись.


Сомкнись, возьми меня – домой,


в мою – приснившуюся – жизнь!





ПЕРЕД ЗАКАТОМ





Давайте наблюдать за закатом.


Закат это явленье природы.


Бывает, что зимой приполярной


он просто продолженье восхода.





Красиво умирает светило.


За ним в великолепных потёмках,


возможно, показательный сполох


нам высветит какой-либо символ,





пяти- ли, четырёх- ли -конечный,


а может, треугольник квадратный.


Откроют его смысл потаённый


геральдики спецы и адепты.





И в этом восклицательном мраке,


во тьме репродуктивно-интимной


да будет с максимальным эффектом


резвиться наша жизнь молодая.





Чтоб, ежели не дети, так внуки,


пройдя сквозь черноту по мякинам,


до света, так сказать, ante lucem*,


очухались бы. Перед закатом.





_______________________________


* "ANTE LUCEM" - "ДО СВЕТА" - название первой книги стихов А.А. Блока.


Лето





ЛЕТО





Естественно, лето – летело,


тогда как стояла – жара.


И тело, конечно, потело.


Душа же орала: “Ура!”


У радостной этой эпохи,


у как бы этапа сего,


отдельные факторы плохи,


как то́: быстротечность его.


Но время вообще торопливо:


вот было, а вот его нет.


Какой бы (за кружкою пива)


ему дать достойный ответ?


От ветра укроет ветровка.


Паденье смягчит парашют.


А есть ли в Безвременье тропка


и в Вечность ведущий маршрут?





01.07.98.





Вернись, ХХ столетье





ВЕРНИСЬ, XX СТОЛЕТЬЕ



Так. XXI столетье 


А в прошлом веке (где он ныне!)


Я жил, как все: ел щи на третье, 


негласно вопиял в пустыне…


Дробясь в нутре зерцала мутном,


с утра бухую скалил морду.


Натужась, втискивался буквой


в ячейку тесного чайнворда.


Пока самцы шукали веру, 


блудя посты, как постовые,


искал я пару, как химеру, 


был погружён в стиха стихию.


Пока бананы ямба ел я 


и отливал в часы отлива,


она, как ящерка, глядела 


зелёным глазом похотливо.


Я выходил в инет без ника


таким Гаруном (аль – Рашидом)


и тусовался там безлико, 


перепоясанным шахидом 


спеша в толкучку масс народных, 


дрожащих в трепетах лобзаний,


как исполнитель на скейтбордах, 


елозил злачными задами.


Под едкий запах перегару 


в метро, в его тягучих штольнях,


как шелкопряд, искал я пару, 


а получал её – как школьник.


И вечным двоечником, воя, 


вкусив субботней трёпки предка,


не забывал: теперь нас двое – 


я и проклятая отметка.


Хоть был я видный, вроде, парень, 


внедриться мог в любую щёлку,


Но лучше бы я был непарен 


и на-гора давал бы шёлку…


Я не хочу служить в балете,


мамоне, богу и Отчизне.


Вернись, ХХ столетье,


и снова молодостью брызни!





06.01.2004.








АДАМ   И   ЕВА





Мальчик любит механизмы, например, автомобили.
Или, скажем, дирижабли, арифмометры, безмен.
А девчонка – мех куницы и купальники бикини,
шоколад, джакузи, вафли и цветочки «цикламен».
Мальчик с девочкой друг друга любят крепко, бескорыстно,
нежно, пламенно и чисто – сорок тысяч братьев как.
У Адама мать стряпуха, папа Евы замминистра,
и они равны почти что в отношенье прав и благ.
С папой мальчика гутарят незатейливые гости:
дядя Федя, дядя Слава, и поёт Бюль-Бюль Оглы.
Мама Евы балом правит, произносит звонко тосты.
и включают Окуджаву полномочные послы.
А в саду, под смоковницей, происходит объясненье.
Мальчик Евиной мамаше сообщает на ушкó
(за сараем), что девица – в интересном положенье:
– Я женюсь на дочке Вашей – от меня она... имхо.
Гаснет лампочка Чубайса, нашатырь несут к сараю.
Предки Евы в лёгком шоке, мать в слезах, отец скорбит...
– Ты давай не залупайся, или щас накостыляю, –
Николай Иваныч, шóфер, вдруг Адаму говорит.
А одна чумная тётка из соседнего аула,
балаболка и кокетка, шеф бригады кастелянш,
приглашённая на сходку, вдруг подругам сказанула
непонятное словечко, что-то вроде «межалянц».
– Да, фамилия мудрёна, заграничная, должно быть, –
ей ответила Матрёна тридцати неполных лет.
– Тут всю жизнь до пенсиона надорвёшь здоровье гробить! –
в разговор ввязался Лёня, работяга и брюнет.
Вдруг из дома вылетает депутат районной Думы,
а за ним его помощник, волосатый психопат,
и устраивают танец перед группою угрюмой,
и, как будто бы нарочно, всё икают невпопад.
Папа нервничает, тенью в голове темнеют мысли:
«Только нам и не хватает, что кухаркиных детей!»
(Но по мере рассужденья он всё ближе к компромиссу,
по порядку отсекая возраженья всех мастей.)
«Он, наверное, корыстный, подбирается к машине,
он же любит это дело, нам все уши прожужжал, –
размышляет замминистра в современном мезонине. –
Евка дура залетела, словно ласточка в подвал!»
В отдаленье шум вокзала, майский день, почти что летний...
Сизокрылую голубку топчет турман ухажёр...
Вот и Ева пробежала – ничего и не заметно...
«Может, это просто шутка?» – Папа прямо поражён...
«Не при чём тут этот чудик. Тут какой-то шахер-махер!
Гнать!» Но тут же отвергает соблазнительную мысль:
– Бракосочетанье - будет! Ты был шóфер? – Будешь шафер!
Ровно в полдень четверга!  Мать, перестань рыдать, уймись!
Утирает мама глазки, видимо, переживает,
и папаша руководство в руки цепкие берёт:
прикупить чуть-чуть припасов добровольцев посылает –
коньячку, винца и водки, ананасов, пива, шпрот...
И невеста, подплывая, как какая-нибудь лебедь,
в высочайшего пошиба индпошива ателье,
два-три ватных одеяла (сны приватные лелеять)
получает; плюс на выбор: абажур или колье.
Взять - фату, колечки-брошки, платье белое льняное,
для подушек тонну пуха - жаждет жадный Гименей.
Дом кренится и клокочет, как ковчег известный Ноя.
Та, которая стряпуха, стала всех теперь главней.
Квасит красную капусту, рубит мясо дорогое.
А четверг вот-вот настанет за текущею средой!..
 
Я, возможно, сочиню стихотворение другое,
там и будет описанье ихней жизни молодой.



ОСИНОВЫЙ ЛИСТИК





                  *
Анатолию Ларионову


                      *


                        *     


                       * 


              Осиновый листик
          летит к пигментологу:
     – Я что-то желтею, я что-то краснею...
    И мне не трепещется, рыжему, долго.
  Зелёный – был хват. А теперь – посмирнее...
  Парили пушинки (блестел я упруго),
  стрекозы шептались о чём-то своём...
   Верните мне, доктор – прошу Вас как друга –
    мой вид и фактуру, мой цвет и объём!..
      Пигментологиня помажет микстурами.
         Помашет рецептом, пронзительно белым.
           Инъекцию сделает против простуды.
             Прилепит полезный компресс между делом.
               Примочку из охры
                  с сиреневой мазью смешает
                   и предупредит рецидив…
                   А листья багряные
                  сыплются наземь,
                 и куколки спят
                 в паутинках
              седых.
            2003



Календарь





Я в газете прочёл, что на нас термидор наступает!
Здоровенный такой термидорище, гад окаянный.
В треуголке кустарной заносит за ворот обшлага
длань сухую и зыркает оком, сугубо орлиным.
Ведь не мельницы мяли цырюльный прикид Дон-Кихота – 
с телебашен 
		развёрнутым строем 
					бетонные волны.
А теперь тишина, темнота. Только шмыг подковёрный.
Кто ж кого победил в этом не-Бородинском сраженье?..
Мерный атом не зря торопил по орбитам мезоны,
и солдатские жёны в запретные зоны стремились.
Олигархи не даром мусолили длинные баксы 
перечислить конкретно лимоны на чай персоналу.
Как аналог Пилата, я чистые мылю ладони.
Наше дело следить за печальным исходом кампаньи –
как заря или что развернётся из искры кромешной.
Поднимите мне брови. Какое сегодня брюмера?



 
12.12.2003



КАК БЫ СТАНСЫ (недоделанные)








Формальная задачка такова:


используя обычные слова,


изобразить обычное явленье


так, чтобы закружилась голова


читателя, читающего текст,


хотя б он был из тех же самых мест,


что автор, и сюжет стихотворенья


ему знаком, казалось бы, и, с детс-


тва раннего владея языком,


но без привычки плыть под потолком,


тем более под куполом небесным,


он чертыхнётся, даже матерком


покроет автора и только что в завком


не обратится, чтобы ярлыком


того снабдили, впрочем, безвозмездно,


для вслух определенья прямиком.


Затем, чуть только он уразумел


чтó автор всё-таки в виду имел,


уж тот затеял каверзу иную,


должно быть, больше не имея дел.


Хоть поздно, и пора бы в виде ню


заслуженно отбодрствовать ко сну,


но я её сейчас поименую


или, по крайней мере, поясню.


А именно: на паре-тройке строф


манипулируя с подменой смысла слов


или так называемых метафор,


он как бы в ту же сторону готов


толкнуть громоздкий свой локомотив.


На деле же совсем другой мотив


дудит из-под сурдинки гнусный автор,


читательницу с понталыку сбив.


(Я думаю, все поняли давно:


читатель мой не он и не оно.)


– А кто ж тогда? – кто-кто – ОНА, конечно.


– Лишь ЕЙ понять поэзию дано!





Довольно, впрочем...





Палиндромы, анаграммы...





А.Бубнову,Дм. Авалиани, Г.Лукомникову, С.Литвак  и другим,


включая, может быть, и меня (где-то в конце списка)





Палиндромы, анаграммы,


листовертни и т.д.


рыщут как бы за горами


и в неведомой воде.


Наклонись за отраженьем,


глянь – и вытянешь сюжет –


и из пальца, и из жмени,


без страдальцев и без жертв.



Без какого-либо катор-


жного рабского труда


с симметричного плаката


в рифму лезет ерунда


Но за этой ерундою,


незаметные почти,


славу стройке и удою


запевают трубачи..


Они дуют, поддувают,


раздувают смысла свет,


но выводит их кривая


в те края, где смысла – нет


И бесформенная заумь


кличет книжку и тетрадь


плакать твёрдыми слезами,


красным смехом хохотать..


Ни сюжета, ни морали,


из трезвона бубенцов –


чики-брики, трали-вали,


ёксель-моксель, цекон цов!..






Ваятель свиста





Все цацки – к чёрту. Сослагатель од,


ваятель свиста, бугорок в степи…


Войти в четвёрку. Через Главный вход.


И развалиться в креслах V.I.P.


Махнуть небрежно, как наследный князь,


и ждать, умерив нетерпенья зуд,


пока прилежный графоман, склонясь,


несёт фужер… Нет, нектару сосуд!..





Мечты – пусты. Ползут за типом тип


(кто – не скажу) – залезть на пьедестал:


марать листы и шашни закрутить


с моею музой. Лапают кристалл


магический… Но в лазерную щель


взгляд из-под век метну, смакуя тень,


хоть не в чести и вне дворцов-пещер


(такой проект Платона – набекрень).





А там, где жизнь пройдётся колесом,


а может, гусеницей проползёт –


не так пушист, как зычен и весо́м,


с простым «агу» – возникнет без забот


и – ну наглеть – герой мой, прост, как злак, 


и – шасть в кабак, стихом не увлечён...


Он не Гамле́т. Он будет твёрдо знать,


что – быть. И – как. А главное – почём.





МОЕМУ ПОПУГАЮ





Выдан соловей мне под талант –


петь эквивалент эпиталам.


Маленький зелёный антипод,


он летуч, умён и антиподл.


Пусть он зернофаг, но – даровит:


весь сервант обкакать норовит.


Уж меня в заложники взяло


слово его, сложное зело.


Перед ним мальчишка я: учусь –


строчкою, очищенной от чувств,


жизнь без берегов и переправ


отзеркалить, ловко переврав.


Ах, как нам чудесно с ним вдвоём!


И поём мы вместе, и клюём,


и почти вприсядку (без котурн)


дарим миру ряд карикатур.





НЕ ЧИТАЛ...





Когда такое мураками на дворе


Александр Кабанов






Не читал ни Мураками, ни Коэльо,


ни Акунина-Марининой-Донцовой.


Кончил вкалывать, домой дополз, поел я –


там, сосисок, помидорчиков пунцовых.


Пару яблочков, бульон из-под пельменей,


выпил пива и чайку ещё добавил…


А вы всё мне – Мураками, мол, Коэльо…


Я б ответил, только это против правил.


Я сказал бы: "Я, ребята, не читатель.


Я, считается, писатель, панимаеш…


Извини меня, товарищ председатель,


и гусыне я. и борову товарищ…"


Мы однажды соберёмся всем зверинцем


и отправимся толпой в библиотеку:


– Где тут Гоголь, или, как его, Белинский? –


ознакомиться простому человеку…


Разведёт библиотекарша руками:


– Что вы, милые! Уж солнышко в зените


Всё разобрано. Остались – Мураками.


Или вон ещё – Маринину возьмите…


Делать нечего, затею мы не бросим.


И с Коэльо ознакомимся невольно…


Вот тогда и приходите к нам с вопросом.


Вам без разницы, и нам совсем не больно.



ОТРЫВОК





Есть упоение в бою


Пушкин


Есть упоенье в невезенье,


когда одно влечёт другое.


Охота тяпнуть чарку зелья –


не для веселья, а – напротив.


В окне напротив кто-то ходит,


роняет вещи с перепою,


уныло роется в комоде


и девичью теряет честь.


Но эту честь находит кто-то,


не эта Кто-то, а другая.


Она трезва и на работу


летит, скользя на повороте.


Её спасает незнакомый


и, трафик утренний ругая,


с неё снимает насекомых


и в свой фольксваген просит сесть. 


Она, стесняясь, отдаётся


его внезапному порыву.


Ей ничего не остаётся,


как на мужчину положиться.


Он опытен: его повадки


солидны, но не заунывны.


От бицепсов на брюках складки.


Очки предполагают ум.


Они знакомятся поближе.


Она приехала из Риги.


Там было классно, как в Париже,


латышкой только бы родиться,


тогда в Измайлово бы это


ни за какие бы ковриги…


…Она у одного поэта


про времени читала шум…


Обое, кажется, культурны,


и в лёгком воздухе коньячном


витает дух литературы –


поэзии и, постмодерна.


На всё – от музыки до джинсов –


почти что глядя однозначно, 


они знакомы как полжизни.


Он ей почти уже бойфренд. 


Она Кибирова читает


почти что наизусть, попрыгав,


смешною чёлкою махая


от возбуждения, наверно.


Он слушает благоговейно…


Ему, пожалуй, ближе Пригов.


Он любит также Рубинштейна,


и ничего, что тот еврей.


они из кинопанорамы


выходяят в ясный вечер мая,


сочувствуя роскошной даме


(Ким Бессинджер, и Бельмондо с ней),


с приязнью к главному герою,


друг дружку за руки хватая,


они, увлечены игрою,


в её Гольяново идут.


От их шагов немонотонных


сбегают с тонущих помоек


собаки, крысы и вороны,


но попугай, как бы подослан,


вдруг ухает, и башни страха


возводит разум-параноик:


там, впереди, маньяк опасный,


там хулиганы водку пьют...





МАНКУРТЫ И ЗОМБИ





Манкурты (Ч.Айтматов) – люди, утратившие память, но обладающие логикой;


зомби (поверье) – люди, утратившие рассудок, но – с памятью: помнят обряды (имхо)





Мы манкурты. Не помним не то что родства –


нам ни «здрасьте» сказать. ни спустить за собой.


Мы забыли, что репку скрывает ботва,


и на чьей стороне (да и надо ли!) в бой.





Мы унылые зомби. Живём однова.


Наша жизнь – не обряд ли под местной луной?


Мы в решительной схватке тряхнём стариной,


потому что лишь правда обряда права.





Диалектика – зверь: то швыряет нас вниз,


то для рифмы к любви предлагает нам кровь,


то для взлёта в лазурь выбирает карниз


метафизикой тыка ошибок и проб.





Ничего не понять – ни с ранья, ни в конце.


Мы – манкурты и зомби в едином лице.





СЕНТЯБРЬ





Чтo поэзия – каплей ума стекла,


как в Мальстрём писсуара – квас.


А меня прикладная тематика


превращает в Левиту Вакст *).


И гляжу на себя я, голую,


Голова в облаках волос…


Операцию смены пола я


замечательно перенёс…


И ваяю в скабрёзном стиле


за шедевром шедевр – пока


не свихнётся реальность, или –


не захочется выпить пивка…


– – – –


К прмеру: дрянь погода,


с утра до ночи дождь.


Тоска после работы,


и всё чего-то ждёшь.


Сентябрь мне выдал визу


от слякотных щедрот.


Здорово, доктор Дизель!


Врубай свой оборот. 


И вот, не комплексуя


(поддал – для куражу!),


на тему основную


легко перехожу.


Как будто бы магнитом,


обмакнутым в дерьмо,


меня ведёт транзитом


привычное ярмо. 


О двух (как палка) полюсах


указанный магнит.


И хочется, и колется,


и совесть не велит…


………………………..


Я скатываюсь к краю,


от чувств и глуп, и нем,


и ничего не знаю –


зачем я, где и с кем, 


и бес какой преступный


льёт ароматный яд


в хорей четырёхстопный


или в трёхстопный ямб…


Я вою бесталанно


всю эту ерунду,


похожий на атланта,


привычного к блудy


словесному.








*)   Левита Вакст – автор книги «Это – любовь», М., ВРС, 2002.



ПОДУМАЕШЬ, БИНОМ НЬЮТОНА!





Взгляд обольстительной кретинки


светился, как ацетилен


А.А.Блок


Ищу сюжет, не глядя на реальность.


Что – жизнь? – Игры в мозаику расклад.


А прикуп многократно огорчал нас.


Не глядя, я швырну его назад.


Вот, например, с Ордынки на Тверскую


идя… зачем?.. Ну, скажем, за вином,


я встретил бабу страшную такую,


что позабыл, как разложить бином.


Она несла цыплёнка расчленёнку:


пакет прозрачный был красноречив.


В её мозгу уже кипел бульон, как


в моём – бурлит из букв речитатив.


Мы встретились, как трое те у Блока:


ацетилен, матрос и керосин,


но только, в соответствии с эпохой,


был я – (необольстительный) кретин.


Чеканя шаг и ПДД нарушив,


она была, как видно, ценный кадр.


И ножки, именуемые Буша,


в пакете исполняли danse macabre.


У туалета платного кабины


она своей тряхнула стариной.


В испуге разлетелись воробьи на


другие крыши; кошки стороной


кабину обегали и, мяуча,


неслись, что называется, стремглав…


По небу грузно проносилась туча.


Собор стоял недвижен, многоглав.


Я тоже встал, роняя в страхе зонтик


(но, падая, он в воздухе увяз).


Я вспомнил старый фильм… – да-да, Висконти!.. –


которого не видел отродясь.


 


Но вот – мы разошлись, и посветлело.


Мне показалось: вновь я молодой.


К стиху рвалась душа и к телу тело,


и из толчка запахло резедой…


Мы разминулись, словно два трамвая.


Была та встреча – роковою? – Нет!


Я просто за вином шёл, вспоминая


биномиальный коэффициент.





08.08.03





Стихи на Волошинский конкурс





СТИХИ НА ВОЛОШИНСКИЙ КОНКУРС



(приз – поездка в Коктебель)









Надеваю брюки-клёши


(в прошлом веке – высший шик).


Я – немножечко Волошин:


он на «ШИН», а я на «ВИК» *).


Наши разницы слагаем


и, как плод от двух мужчин,


получаем шалопая


по фамилии ВИКШИН.


От рожденья бородатый,


примет он ещё дары.


Например, владенье матом,


профиль, как у той горы…


Жаль, воспитывать младенца


мне придётся одному.


Но теперь – куды мне деться,


амфибрахий в рот ему!..


Буду нянчить, ставить клизму,


версификции учить,


чтоб в условьях глобализма


пел бы, ямб его етить!


Мы с ним вместе разутюжим


складки жизненных морей,


проплывая мимо дюжин


то сирен, то Лорелей –


чтоб потом он в одиночку


грёб на собственном судне́,


заколачивая строчку


в цоколь памятника МНЕ.





А пока что, сам не промах,


ж-пой чиркаю об мель…


Слышь: «Земля! Рифмуй швартовых!»


Неужели – Коктебель?!..








14.08.03


______________________


*) Эта идея принадлежит Александру Бубнову. 


 Спасибо, Саша!



Конец спирали





КОНЕЦ СПИРАЛИ





Кем быть полезней – истцом? партийцем?


смягчать нокауты полотенцем?..


Ведь всё исчезнет и испарится,


всё так и канет – невозвращенцем.





Будь Геродотом ли, Геростратом;


щедр или алчен; весом ли, весел:


твои голгофы, твои фальстарты –


твой личный ларчик – по интересам.





Ты снова мальчик – курчав ли, лыс ли –


шагни за чиру, воскликни: «Штандер!..»


Как мир заманчив! Как ярки мысли!


Владей же миром: ты – АЛЕКСАНДР!





Всё так и шло: логарифмы, рифмы;


любовь без фальши (и с фальшью – реже)…


Приятно долог маршрут к харизме…


Ах, так и дальше б… Но нет же, нет же!..





Обижен плотски, рычал, как зверь бы,


грыз, полуголый, бы прутья клетки,


недель полоски слагая в зебры,


их – в полугодья; те – в пятилетки..





Но холить тельце, клянусь, не важно –


не будь я хакером суперкода –


и полотенца: помогут, как же,


от многоякого апперкота.





А всё ж противно – ерошить баки,


к старушке лютой спеша на форум,


тогда как тигры в полоску хаки


в камыш скользнут и сольются с фоном…





Уесть беззубым ли жизни сласти!


Дожёван пончик. Нам всё наврали.


Где славы бубны? Где пики власти?..


Завод окончен. Конец спирали.





24.06–14.07.2003





HARD & SOFT





Тетрадь – мой HARD. А лирика – мой SOFT.


Периферия вывода и ввода –


мой транспорт (колыбель моих стихов).


Vivat трамвай! Метро – достойно оды.


По рёбрышкам ступенек сделав па


и чуть не загремев по ним при этом,


я рассмеялся, даже не упав,


и вот пою вам – внутренним фальцетом.


С тяжёлой миной на лихом лице,


с тяжёлой лирой мэтра Владислава


и не закончив Пушкинский лицей,


я – тронулся: за предпосмертной славой.


За шагом шаг, как будто годовал,


я продвигался в сторону финала.


То правда прозревал, то блефовал…


А время – шло. Его осталось мало.


Но диалог себя с самим собой


стал скучен вдруг и реплики неловки…


В чём дело-то? В аппаратуре сбой?


Клопы проснулись в области рифмовки?..


А может, надо было сквозь «нельзя»


переть, как трактор, не топчась в передней…


Или – неверно выбрана стезя?


И надо было заниматься греблей?..


Я грёб и грёб бы, вспенивая муть


у кромки П. Великого ботфорта.


Глядишь, и взял бы приз какой-нибудь…


Но поздно, в прошлом всё… Какого чёрта!..


За то, что предал молодости стать,


гореть в одной из адских мне жаровен…


Что ж я молчу? Мне нечего сказать?


Нет, просто скромен я: немногословен.


И молча, не сказав ни ах, ни ох,


покаламбурю, как бы вне игры я,


пока мой HARD и (что обидней) SOFT


свезёт подземка – на периферию.


16-21.05.03





ЗАВИСТЬ





Дело, может быть, совсем не в том,
чтó за дело; важно - кто создатель.
Кто получит яблочком - Невтон
по балде, иль просто обыватель.
 
Я б сказал к примеру: "Надоел
ямб четырёхстопный, всяк сторчит им"
и куплет октавой бы пропел -
хрен он был бы кем-нибудь прочитан!
 
А однажды Гений и Талант
в строчку приведёт Милицанера,
и глядишь - он Автор и Гигант,
всякая стена ему - фанера.
 
Он как хочешь, так и колбаси.
Я ж - как ни выпендривайся - тщетно.
Ни тебе народного мерси,
ни на презентации фуршета.





КОЗНИ АНГЕЛА





И сам красавец царственный


Ахмет Али Паша


воскликнул: "Вот так здравствуйте!",


когда она вошла


А. Галич


 


Устроившись в глубоком с подлокотником,


комфортом упиваясь и дыша,


соседствовал сперва я с подполковником,


но вздрогнул весь, когда она вошла.


Военный был галант: предупредителен.


Он подскочил, и вот она со мной.


Я верю: это Ангела-Хранителя


в мою поддержку выход козырной.





Цвет глаз не разобрал, какой-то смешаный,


разглядывать мне было не с руки.


Я только ощутил коленом нежные


колготки (или, может быть, чулки?)


Что ей сказать? Пожалуй, что-то пошлое:


«Как Вам погода?» «Как тебя зовут?»


Или «Пойдём к тебе…» – и страстной кошкою


прильнёт ко мне для сладостных минут…


Двухсотпятидесятишести-цветочной радугой


она цвела и пахла, как цветок.


Я думал: вот, сейчас, решайся! Надо бы…


Но робок я и рта раскрыть не смог.


Две остановки, видно, для приличия,


проёрзала и, поблагоухав,


к поручику налоговой полиции


порхнула… Скромен вид, а взор лукав…


На место, тёплое ещё, незамедлительно


алкаш пахучий рухнул тяжело...





– Ну, ты даёшь!.. – я Ангелу-Хранителю


шепнул и отложил моё стило.


25.04.03





Максимальный кайф





МАКСИМАЛЬНЫЙ КАЙФ








В лирике поэзии ничуть не больше,


чем рисовки. А фальши – и больше, и чаще.


То есть, изобразить себя – собой же,


но – экзальтированным и вопящим…





Недоумеваю, наблюдая ваши игры.


Икру удивленья мечу окрест.


Мы ведь похожи: вонзясь в нас, иглы,


исторгнут идентичные писк и треск.





Девушки! Мы же чувства схожие холим!


Мужчины! Разве розно мы видим дам?


И первый же блин одинаковым комом


по нашим прокатится сковородам…





Почему же вы такие другие?


Лирика, религия, там, НЛО,


пение хором, филателия,


футбол, физкультура, добро, зло?..





Ведь истина-то не на этих тропках,


а – даёт максимальный кайф


составление из льдинок разнокоротких –


слов, как – помните? – мальчик Кай…





Вот и я: лебединую под фанеру


впаривая арию вам во рты,


салютую очарованным пионером


Снежной Королеве моей мечты.





26.04.03


О мои однокурсники!





О мои однокурсники!


О мои одноклассники!..


Где спортивные курточки?


Где повальные «классики»?..


Где похвальные грамоты?


Предзачётные бдения?..


Кто – ослаб по буграм идти,


кто – снижает давление.


Кто сердечный, кто почечный,


кто – кишечно-желудочный…


Кто сражён одиночеством,


кто увнучен до ужаса…


Нас бессрочно задвинуло


в темь; теперь не по-прежнему!..


Доля отдана львиная


нагловатым тинейджерам.


Да и лиру – кому ещё


передать, уж не этим ли –


ни хрена не рифмующим,


а туда же – поэтам, блин!


Да и шарик игрушечный


подпалённый да плесневый


старичкам со старушками


не катать уже с песнями.


А катать на колёсиках


мощи дряблые трезвые…


В телевизоре классику


разжуём ли протезами?..


Лица сухи и слепеньки.


Лапки спрятаны в валенки…


О мои односклепники


и однокатафальники.


11.04.03





ЧЁРНОЕ ЧУДОВИЩЕ





Век мой, ты у Времени бредёшь в хвосте.
Нынче наступили времена не те.
Выродились рыцари. А между тем –
 
ЧЁРНОЕ ЧУДОВИЩЕ РАСТЁТ В ТЕМНОТЕ!
 
Чёрное Чудовище растёт в темноте.
Чёрное Чудовище – четыре хвоста.
Чёрное Чудовище – конец мечте.
Чёрное чудовище – ПУСТОТА!
 
Где тот рыцарь – саженных плеч,
что поднимет саженный меч,
что обрубит все хвосты
самозванцу Пустоты?!..
 
И день прошёл
оттикал час
и телефон
отговорил
.	секунды стре-
.	лок тянут нас
.	в пролёты лест-
.	ничных перил
.		сомнанбули-
.		чески покор-
.		ны мы живём
.		во власти их
.			висит над на-
.			ми как топор
.			тяжёлый ма-
.			ятник стенных
.				часов...
но есть
.	последний миг
.	стоящий стро-
.	го на черте.
.	и где-то в нас
.	родится крик:
.
ЧЁРНОЕ ЧУДОВИЩЕ РАСТЁТ В ТЕМНОТЕ!
 
Чёрное Чудовище растёт в темноте!
Чёрное Чудовище – о трёх головах!
Чёрное Чудовище – конец мечте!
Чёрное Чудовище – гибель и страх!
 
.	Где ж тот рыцарь, безвестный друг,
.	что согнёт богатырский лук,
.	не жалея тетивы
.	против каждой головы?..
 
Нас ведёт за ручку Время
час за часом, день за днём.
Мы, как женщины в гареме,
вечно очереди ждём.
Нас, как их, хранит и рéвнит,
и на лица гонит старь
безобразный старый евнух
под названьем Календарь.
Мы беспомощны и немы.
Потеряли мы покой.
Только знаем мы, что темень
притаилась за спиной.
Только знаем, чтó готовит
нам мгновенье на черте,
и что –
 
ЧЁРНОЕ ЧУДОВИЩЕ РАСТЁТ В ТЕМНОТЕ!
 
Чёрное Чудовище растёт в темноте!
Чёрное Чудовище – без рук, без глаз!
Чёрное Чудовище – конец мечте!
Чёрное Чудовище – радость в грязь...
 
	Где же тот рыцарь, отвага чья
	в цель направит удар копья,
	что покончит с темнотой –
	страшной, чёрной и пустой?!..
 
Рыцарь! Князь! Царевич! Витязь!
Отзовитесь! Отзовитесь!
Отзовитесь!.. Где вы? Где?..
Помогите нам в беде!
 
Жутко нам. Бессильны мы.
Нам так плохо – хоть кричи.
Дозарезу нам нужны
ваши острые мечи.
Нам безмолвен каждый час.
И бессмыслен каждый день.
Раздавило Время нас.
.			И –
 
ЧЁРНОЕ ЧУДОВИЩЕ РАСТЁТ В ТЕМНОТЕ!
 
Чёрное Чудовище растёт в темноте!
Чёрное Чудовище – из пасти огонь!
Чёрное Чудовище – конец мечте!
Чёрное Чудовище – страшный сон...
 
.	Где же вы, рыцарь, витязь, князь,
.	что войдёте к нам – смеясь,
.	и – легко махнув рукой –
.	возвратите нам покой?!..
 
Отвечает рыцарь: “Нет!
Меч мой – не от ваших бед.
Вашим бедам нипочём
не помочь моим мечом.
 
Я умею бить Кощея,
великана и злодея –
тех, кто, права не имея,
но пленив прекрасных дев,
духа нищие пигмеи,
им свернуть готовы шеи...
Ваше чудище страшнее,
души в траур вам одев.

 
Необъятно, бестелесно,
не проткнёшь его копьём,
для стрелы не сыщешь места
и клинок увязнет в нём...
 
.	Царь забот и развлечений,
.	властелин координаты,
.	ходит Время, точно гений
.	выступлений на канате.
 
Время мчится, как ракета,
как премьер в автомобиле,
то одних ведёт к расцвету,
то других ведёт к могиле,
.	то меняет стиль одежды,
.	то меняет стиль правленья,
.	то поманит вас надеждой,
.	то отравит вас сомненьем..."
 
...И с этими словами
появившийся было рыцарь исчезает.
 
 (От автора)
 

Но Рыцарь рубит Кощея,
спасает дев от дракона.
Но Рыцарь молчит, не смея
переступить закона.
Он – из другого времени,
где властны железо и бицепсы.
Четвёртое измерение
непостижимо для рыцарства…
Ему – кольчуги и шпаги,
копья, щиты да шлемы.
Где же ему, бедняге,
руку поднять – на Время!..
Не помогут угрозы и премии:
они бессмысленны тут.
– Позвольте, руку – на Время?
Не лучше ли   – на Пустоту?!
Нам Время – синоним прозы
житейской – долгой и злой.
А оно – распускает розы
и меняет холод на зной.
А оно нас утешит в бедах,
которых – не миновать.
 
Вот – парадокс Победы:
Время – не убивать!
Время – светло и красиво.
Убейте его убийцу!
Но что это?.. Стих написан,
а Время, как будто – живо!
Секунды сплетает в кружево!..
Отсюда вывод простой:
Поэзия – вот оружие
для победы над пустотой!
Победитель – не князь, не рыцарь,
не царевич даже – Поэт.
Стоп! Оглянитесь пристальней:
Чёрное
.	Чудовище
.		Меняет
.			Цвет!
Чёрное Чудовище меняет цвет!
Чёрного Чудовища – в природе нет!
Напрочь обрублено четыре хвоста!
В четыре измерения цветёт Мечта!
 
1966; 1969 
 



Не жди, не бойся, не проси





Литература сквозь века


несёт всё выше идеалы.


Пусть литераторов немало,


но – как же без Воловика!


Посостязаться бы за нимб


постмодерниста! Стать, к примеру,


звездой «Авторника», «Премьеры»,


чтоб обо мне писал Кузьмин,


чтоб, лжекумиров ввергнув в прах,


все Мною были бы довольны,


и чтоб Кукулин в Text’a Only


меня печатал номерах…


О как бы всех я презирал,


кто б допустил огреха слабость!..


Мечты, мечты… Где ваша сладость!..


Мне Голос был. И он сказал:


 «Остынь. Постмодернизма приз


не твой. Тебе авангардистом


не быть (и – графом Монтекристом).


Ты не горнист, и тйм гордись.


Ты – под Полтавой битый швед.


Победы – хрен тебе – литавры.


Твои – лишь бытовые лавры:


листок – во щи. А щи – в обед –


хоть шкуру Павловой напяль


на голосок свой нехрипатый…


Да ты писать не станешь матом,


а мат – важнейшая деталь.


Ты, дорогой, не серый волк,


и от получки до получки


строчи смешные безделушки.»


И Голос вежливо умолк.


Молчит и Тот – на небеси.


И значит, годен – слово в слово –


от случая другого слоган:


«Не жди. Не бойся. Не проси.»


06.03.2003.








P.S. Насчёт "Разной лирики" - я не уверен, но никакого более подходящего раздела не нашёл. 


P.P.S. Последний слоган "от случая другого" - один из вариантов "для этого случая". - А.В.








Яблоки






 
Все люди равны и похожи,
и истинно (чтоб я усох!) –
различны лишь кожи да рожи,
да формы носов и усов.
 
И жаль, что различен обычай
у разных народов и стран,
что говор их разноязычен –
не правда ли, сэр Джонатан?
 
Хоть каждый и всякий свободен
слова изрыгать изо ртов –
Антонов, Шафранов и Гольдин
рвут яблоки разных сортов.
 
Кто палочкой ест, кто с тарелки,
кто в сари одет, кто в мохер…
С галушками пан Семеренко…
С сосисками – Штрейфель, майн Херр… 
 
И я вам скажу без утайки:
меня не заставят враги,
чтоб жрал, извиняюсь, китайку,
а крымского, мол, не моги!
 
А ты предложи, тамада, мне
(себе перед этим налив),
не красного, будто бы даме,
нет, мне - только белый налив!..
 
И вот уже слышится, будто
ору я, хоть вовсе не пьян:
– Как классно, что множество фруктов
у разных народов и стран!
 



13.02.03.





Александр





Александр сказал сурово


Света Литвак






Александр сказал сурово.
Александры это могут.
Их примерная жестокость
переходит все страницы.
Александр вистует клёво.
Александр мечтает много.
Александр покажет фокус
и на небо заглядится.

 
Александр берёт: вершину,
взятку, даму (на колени).
Александр торгует оптом
и снуёт по интернету.
Александр рожает сына.
Aлександр взымает пени.
Принимает: залпом стопку
и — за чистую монету.

 
Александр бежит погони.
Александр разносит вирус
(то компьютерный, то штатский;
то на диске, то — целуя).
Александр сидит на зоне,
умножает плюс на минус,
изрыгает огнь из пасти
и нацеливает пулю.

 
Александр — ужасный воин,
клоун, бард, поэт и график.
Александр — корононосец.
Он певец и пролетарий.
Александр несётся с воем
на слонах и на жирафах
Александр любит нонсенс
и снимается с гитарой.

 
Александр — огнепоклонник,
чемпион собачьей вязки.
Александр — любитель пива.
Александр — ценитель слова.
Александр — герой-любовник,
Рыцарь Ордена Подвязки.
— Дайте мне аперитива! —
Александр сказал сурово.





СЛЕДУЮЩАЯ ЖИЗНЬ





Следующая жизнь – она не такая, как эта.


Ведь я уже буду знать, как надо себя вести.


Как научусь писать – сразу пойду в поэты.


А как половó созрею – освою любовный стиль.


Стану гуманитарием – чтобы поменьше трудиться.


Ну – ремесло для денег, скажем, сантехник-сан.


Семьи заводить не стану: буду свободен, как птица.


Пожалуй, съезжу в Европу и всё повидаю сам.


Заведу себе девочку колли, рыжую и шальную.


Чёрно-белым вечером выложу виртуозных перстов пасьянс…


В виртуальных кругах вращаясь, за окном пропущу весну я.


Супротив фантома вистуя, упущу на бессмертье шанс…


И в этой жизни другой, в неизвестности где-то,


за переходом скорым, когда чёрная хрустнет твердь,


обнаружится новый мир, может быть, не такой, как этот,


но, конечно, ещё прекрасней и солнечней, чем теперь.


05.01.03








Моё изобразительное искусство





МОЁ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО





Моё «КУПАНЬЕ КРАСНОГО КОНЯ».


Моя вДали «ГОРЯЩАЯ ЖИРАФА».


Мой «МЕДНЫЙ ВСАДНИК», медного уняв


лихого скакуна, чей вздорен нрав,


зрит медным взглядом* (для внушенья страха).


И спят мои, натужась, «БУРЛАКИ


НА ВОЛГЕ» – на ходу, но сбросив скорость.


Мои «КУРИЛЬЩИКИ», а может, «ИГРОКИ»,


понурясь, как и те, что у реки,


храпят, клубясь, в густой траве по пояс.


И в адрес жён их, крашеных красуль,


моя «ДЖОКОНДА» хмыкнет плотоядно…


«НАД ОМУТОМ» моим сверкнёт лазурь,


и сколько, мой «ПРОРОК», глаза ни щурь –


на мне не отыскать порока пятна.


Напрасно «ОБНАЖЁННАЯ» моя


влечёт меня в объятья всё смелее.


О как бы в них хотел очнуться я,


когда бы не валилась на меня


Вселенная в «ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПОМПЕИ»…


О, мой «ЛАОКООН»... Я сжат кольцом,


удаву в зоб протиснут массой вязкой…


Ещё момент – и жизнь пройдёт, как сон.


Он выплюнет завязку от кальсон,


И вот: стихотворению - развязка!





18.12.02




















_______________________________


*если человек взглянул на другого человека медным взглядом,


 то уж рано или поздно он неминуемо убьёт его. – Д.Хармс








УЛЁТ МУЗЫ





Я в смятенье, в панике: улетела Муза.


Ах, камена старенькая, ты ж пропадёшь!


Хрен с ними, с сонетами, наелся их от пуза.


Надо догонять её, едрёна вошь!..





Шапку на все пуговки, на ноги перчатки


(с классиков по буковке, глядишь - сюжет).


Ох, творить не хочется... В текстах опечатки...


Вылетела в форточку!.. Что за жест?..





Бабуленька, милая, не видали даму?


Ну, такая: крылья, венок, ридикюль...


Шлейфом пыль сметает вместе со следами...


И ещё летает, легка, как тюль...





Говорит бабуля: «Что ты, дядя!


Я тут караулю день-деньской.


Антересно дело сидеть, на вас глядя,


но я не углядела дамы никакой.





Я сама незнатная, папка был асессор,


ну, ассенизатор - кто разберёт...


А твоя знакомая летит ли - неизвестно.


Мнé бы так: по-скорому - вж-жик и - вперёд!..»





Рыщу по бульвару, Остоженке, Ленивке,


по заулкам малым (её пугает шум).


Зыркаю по окнам: может, по ошибке…


Бабушка, умолкните, я Музу ищу.





А она и правда всё чего-то шепчет,


и всё сжимает странный смешной ридикюль…


Венок её выцвел, шлейф поблекший


хлопает, как выстрел, о шаткий стул.


15.12.02


УЖАСНЫЙ НОВЫЙ МИР





На экране бой да в эфире вой…
Мир – чужой, иной, скроен наново.
Здравствуй, друг ты мой, конфидент ночной,
корешок ты мой валерьяновый…
Дед-Мороз пришёл, неказист, но зол,
в лето кол вколол (символический).
Мир предзимний гол, уж не жжёт глагол,
в голове – алгол архаический…
 
А кругом народ – кто жуёт, кто пьёт,
кто срывает плод Древа Знания…
Праздник жизни тот старожила влёт,
словно принца, бьёт в старой Дании.
Впрочем, Дед хорош: хоть ума на грош,
лыс, облезла прочь позолота вся,
среди кислых рож на козла похож,
но камлает всё ж (в позе лотоса)…
 
Зубом – цык! – вампир, завершая пир,
дескать, цыц, Шекспир недоделанный!
Был прекрасен мир, да прожит до дыр,
и летит в сортир – с песней дедовой:
«Ты лети, мой свет, по туннелю лет,
блик иных планет выколупывай.
А декабрьский снег, словно звон монет…
Здравствуй, Новый свет (неколумбовый)!»
29.11.-06.12.02.





Дуче дачи





ДУЧЕ ДАЧИ
Каков топ, таков и прихлоп.
Владимир Герцик

Я жрец жратвы, питон питанья.
Переступил порог порока.
Я пекарь пекла, пир пираньи.
Кино кинолог. Рака рока.
Я чадо чада городского.
Я, может, инок да иначе.
Я меч: мочить и мучить скован.
Я парка парка, дуче дачи. 

Я кукарача в кукурузе
Кол колокола. Топ в прихлопе.
шут парашюта, пузо музы.
Пророк с прорехою на попе.
Я чукчи чучело чумное,
еврей Европы, финка финна.
Вины сугубое вино я
и донна Анна, что невинна.

Я барракуда баррикады
Я прана крана, честь числа я.
Я – истукан у эстакады,
башибузук Бахчисарая.
Я счётчик щёчек щекотливых,
попсовых попок попечитель.
Я послевкусье после сливы.
Душ торопливый потрошитель...

29.09.-06.12.02.





Везя плоды (индейское)





Я – Вицли и Пуцли (вице-пупс)
и мысли гусли, летя, настроил
на волны Амура (любовный спец)
и плюс – на его (Амура) струи...
А плёс квадратурой кружил в песке.
Его интегралы спiвали фугу.
Я брёл по пустыне в одном носке,
ворочая в черепе письма к другу.
В его интерьерах (спеца и проч.)
огненной влагой несло (перегаром).
Лишь крайние меры могли помочь
малым сим – мылом. Мылом малым.
Кругом простирался зелёный бор,
желтея песочно, ведь осень, осень!
Столовая. Кладбище. Бар. Бар
кирпичные виллы: милости просим...
Но милости мало в окрестной мгле,
где гари торфяников длили тленье.
Огонь, огорошен водою, млел.
Клесты краснорожи, с рябин слетели...
Пора бы и мне дожидать снегов,
сося, что придётся, в глухой берлоге.
Как Павлик Морозов – всегда готов!
А пива не будет – добудем браги...
...................................
Стихи приближают вагон к Москве.
Антоновки вздохи следы запут(а)ли.
Я Вас принимаю в жертву, скво.
Я – Вислое Пузо. Вицли-Пуцли!
13.10.02, Фрязино – Москва.





Четыре пародии





				
(На Б.Ахмадулину)

ВОСЛЕД 31 ДНЮ ИЮЛЯ
Июля тридцать первое число
окончилось, и август пал в остаток
сезона, и избыток звёзд хвостатых
пространство как болезнь перенесло.
Я вся в лиловом. Валенки надев
(а надо бы сандальи: Мусагета
служительница культа я. Но это -
так, между прочим, присказка, запев...)
Отправлюсь у черёмух на виду
от сих рябин, где Та витала вчуже,
в тот дом, куда приглашена на ужин
была я в незапамятном году.
Ещё не родилась из света тьма
и лампой электрической казалась,
когда возник Трезор - какая жалость!-
в мохнатости недоброго ума.
Что делать мне, когда к его судьбе
причастна я: он мне вручил, как милость,
мой посох, тот, с которым я влачилась
ко всем гостям и в том числе к себе.
"Трезор, назад! - молю его, - нельзя!
Я не звана на пиршество с собакой."
Он скрылся. Скудный дух его, однако,
за мною плыл, покуда шла стезя.
Из двери свет, и явственно блестит
в плафоне то, что мне осветит ужин,
и дух того, кто причинил мне ужас,
ведомый нюхом в кухню, тих и льстив.
Не ужин оказался, а - обед.
Жена соседа, вежливая дама,
листала синий томик Мандельштама:
она была литературовед.
Мне дан обед. А тот, кто шёл за мной,
насытится едва ли до отвала...
Меж тем прибор соседа-антиквара
благоухал телячьей отбивной.
Как страшен тот, я у кого в дому,
мучитель неисправных канделябров!
Он мне ужасен, правнук каннибалов,
причастный к мясу, судя по всему.  
Но  довершу печальный мой рассказ.
Сейчас четверг, а дело было в среду.
И не напрасно (выше см.) к обеду
на кухню мой Трезор проник как раз.
Он упростил неисчислимый быт,
прокравшись к тем кускам, уж нет которых,
и их пожрал. Но - проку нет в аферах:
он уж не раз бывал за это бит.
Как поведенье нервов назову?
Я сорвалась, и валенок вдогонку
псу просвистел. Я била как по волку,
и вот он мёртв. А я ещё живу.
О этот шквал прицельного огня,
направленный десницей Мусагета,
чья жрица я, как вам известно. Это -
к священной жертве он призвал меня...
(Но посох, принесённый не во вред
псу, для чего на стену средь доспехов
взнесён? Где - выстрел? Что сказал бы Чехов??
- Вопросы к Вам, литературовед.)
Я поднялась. Сказала: "Я спешу.
Я, к сожаленью, не останусь к чаю."
А что - Трезор! Его я закопаю.
И даже больше: надпись напишу.
1983
 
 

 (На А.Галича)

МОЛОТОЧКИ
(Песня для баритона и баса в сопровождении хора)
 
             (Баритон)
Думал, сгинула во мне эта тайна,              
и во сне её я не вспомяну,                    
но поехал раз проведать братана -             
ну не позже, как об эту весну.                
		(Бас)
	Власть давно сменённая, речи да знамёна,      
	классовую сущность по роже видать,            
	и лицу духовному на хрена икона -             
	зри портрет Верховного и вся благодать!
			(Хор)
		Застучали стукачи-молоточки,                  
		то тире стучат, то точки да точки,            
		и куют, наверно, те молоточки                 
		нам серпы для самой правильной точки.         
 
	(Баритон)
Ну, мы выпили с братаном по литру,            
стало жаль его, Алёш, говорю, -               
погляди-ка на степную палитру,                
то ли будет у тебя к февралю...               
		(Бас)
	Мясо, ясно, краденое, сдохнешь от гарнира,    
	а прогноз по радио - колымский мороз.         
	Что же его - псу под хвост, заместо сувенира! 
	Ну, слупил он потрох, и какой с него спрос!   
			(Хор)
		А вы стучите, стукачи-молоточки,              
		три тире, а по краям по три точки.            
		По три точки, говорю, по три точки.           
		Только зря: не получить вам досрочки.         
 
	(Баритон)
А братишка был отец Афанасий,               
Алексеем кличут только в миру.              
Говорил ему: накой тебе ряса,               
брось ты к дьяволу всю эту муру.            
		(Бас)
	А я тогда не выдержал, кинулся из ванной, 
	размахнулся бритвою, как есть нагишом...  
	Ну, помянем Бобика, дёрнем по стакану -   
	эх, портвейн массандровский, хорошо пошел!
			(Хор)
		Ой, стучите, стукачи-молоточки,         
		три тире, а после снова три точки, -    
		сколько б вы бы ни стучали три точки -  
		не носить вам золотых на цепочке.
       
 Баритон
А братану всё обрыдло на свете,             
а он бритвою прорезал чиряк,                
и орут его бесстыжие дети,                  
и кидаются камнями в собак...               
 
		(Бас)
	Закопал я Бобика прямо на погосте,        
	написал на камне, сделал как себе,        
	а вечером незваные заявились гости -      
	клерикалы, падлы, стукнули в ГБ.          
			(Хор)
		А когда уже пришли с понятыми,          
		написали протокол с запятыми,           
		тут как начали стучать молоточки        
		по три точки, три тире и снова точки.   
 
	(Баритон)
Я сказал: ты пострадал, но не злися,
ну прости им, ты ж всегда был не злой.
И супружница моя, Василиса,
в этом полностью согласна со мной.
		(Бас)
	Говорят: ты красного кобеля угробил,
	за народный ливер ответишь головой,
	вся твоя религия - один дурман и опий,
	а он, говорят, жертва в борьбе роковой.
			(Хор)
		И стучат-стучат-стучат молоточки,
		не укрыть от них ни буковки, ни строчки,
		всё, что было в КПЗ - ещё цветочки,
		а тут - три точки, три тире, опять три точки.
 
	(Баритон)
Ну, я чую, не сломить мне братана,
стал он крепок, как консервы "Минтай".
Ну и ладно. Остальное все тайна.
Я не выдам, хоть гестапом пытай.
		(Бас)
	Ну, потом была Инта, Магадан и Пышма,
	10 лет лесоповал, 10 лет - кайлом...
	Можно песню продолжать, покамест вся не вышла,
	ни царя, ни бога - всё поросло быльём.
			(Хор)
		И когда мы доберёмся до точки,
		что останется? - одни молоточки.
		Будут складывать в железные строчки
		по три точки, три тире и снова точки.
24.05.1984.
 

 
				
(На С.Михалкова)

ДЯДЯ СТЁПА И БУГОР
Жил на свете дядя Стёпа,
знаменитый ветеран.
Раз! - и умер дядя Стёпа
в результате старых ран.
Он ведь милиционером
вплоть до пенсии служил,
и до пенсии примером
высочайшим он служил.
Да! Он был высок, как башня,
выше крыши плюнуть мог!
Фраера крутили шашни
меж его высотных ног!
Не давал бандитам спуску:
и паханов, и марух 
дядя Стёпа брал на пушку
и, конечно, на испуг!
Дальше всех вперёдсмотрящих
было Стёпе все видать.
Он сыграл в огромный ящик,
в долгий ящик, так сказать.
Уронивши пассатижи,
от трудов почти без сил -
"Даже столб бывает ниже!" -
в морге плотник пошутил.
И шутили землекопы,
отдыхая от работ:
"Яму рыть для дяди Стёпы
хуже, чем газопровод!"
Да, по-нашему, большому,
пыл не тратя сгоряча,
Стёпа жил и помер в доме
на заставе Ильича.
И на похороны мчится,
бросив брать, колоть и месть,
вся милиция столицы,
чтоб отдать герою честь.
И среди такого гама,
глядя прямо на бугор,
произносит речь упрямо
дяди Стёпин сын Егор.
Он известным космонавтом
от звезды летал к звезде,
диссертаций толстых автор
и начальник в ДНД.
Сын сказал: "Ну, что ж, мильтоны!
Папы нету, и пора
мне теперь надеть погоны:
поступаю в мусора.
Я - потомственный легавый,
мне сам Щёлоков не брат.
Дяди Стёпы честь и славу
я умножу во сто крат.
Он закончил речь свою -
все заплакали в строю.
И подумал целый строй:
"Сын героя - сам герой!"
Бьют часы, года проходят.
Был учёный - стал майор.
Но - в отставку не уходит:
сын Степанова - бугор!
                -----
Он по лестнице служебной
поднимается, стуча,
как со станции подземной
на заставу Ильича.
01.06.1981
 
				
(На А.Кушнера)

 
***
Бог втыкает рассаду и носит овец на плече,
И не нужно веков за таврической чёрной оградой.
Утром пиво с гитарой для нищих душой москвичей.
Нам же - весь этот мир, и иного не надо, не надо.
Вижу ласточку в небе, Психею, козявок, стрекоз
И из церкви снесённой собак, и когда на рассвете
Кто-то схватит из них кочерыжку, селёдочник, кость,
Виноватую впрямь, что вкуснее, чем те или эти,
И когда именинник хозяин, стучавший ножом
По бокалу, собаку ножом протаранит навылет -
Это так далеко от нас, как Ювенал и Назон,
Как упитанный Фет и спешащие к станции в мыле.
Когда бабочкой, ласточкой, рыбкой летит из тенет,
Окольцована кем-нибудь, пёсья душа - я незыблем.
Только краешком глаза отмечу: издох или нет,
И подумаю: этому надо учиться у римлян.
1984



БОЛЬШОЙ ГОРОД





Ах, какой грустный город на заре...
А. Блок

Фонарь света замирает, утренний.
Рябит в окнах, ибо стёкла кокнуты.
Ещё спишь ты, но уже напудрена.
Лежит рядом твой платочек скомканный.
Мечта реет, как баклан над яхтами:
заснуть дома, а проснуться на море...
А там солнце у руля, как вахтенный...
Подъём флага, как в пионерлагере...
Потом вышли на свою Дубровскую.
В момент уши, как прибор, зашакалило.
Другой выход заколочен досками.
Легко вынуть, но, ленясь, не стали мы.
Сидит кошка, а тиха, как мышь, она,
машин тени отразив в хрусталике.
Ору в голос - чтобы ты услышала:
- Большой город, а ревёт, как маленький!..
24.09.02.






Вопрос Музе





Горела лампа, как звезда,
и к ней слетались сoвки...
Сиять уместно ль, господа,
меж звёзд такой тусовки!
Подобный принимать парад,
давиться пеплом милым -
что лезть в калашниковый ряд
с свинцом или тротилом.
Иль этот пепел – потребить
без тени сожаленья?
Ведь он - связующая нить
и - как бы удобренье...
А оставаясь мотыльком,
превысишь степень риска:
взлетишь, сиянием влеком,
и - в пепел обратишься...
.    .    .    .    .    .    .    .    .    .
О Муза! Ты всегда права.
Скажи мне, правда ль, скверно –
спустя штаны (и рукава),
спешить за постмодерном?


20.09.02





Ветер в зубах





На лбы наши лепят фашики
красивые ёмкие свастики,
налоговая инспекция
из яблока режет клин.
Играют в чёрные ящики
весёлые головастики,
летит волосатое месиво
в массивы подзольных глин.
 
От Чили до Улан-Батора
безносая безударница
проносит в цехи и камеры
фрагменты узорной зги,
тогда как по эскалатору
спускаются (поднимаются)
пупки, ирокезы, хакеры,
процессоры, дым, пупки...
 
Профессоры: Келдыш, Яблочков,
Судзуки, Ферма, Склодовская,
Ломброзо, Меченов, Сечников,
Эпштейн, Менделеев, Шмидт!..
Мы все уже в белых тапочках
прикрыты сырыми досками.
Мерцают огни в подсвечниках
и ветер в зубах шумит...
27.08.02




Я разменял августейшее утро





В премногом знании премногая печаль...
Экклезиаст


Я разменял августейшее утро,
в меру улыбчив и в меру глазаст, 
велеречив что твоя Заратустра,
псевдомудёр ровно Экклезиаст.
Прóпита бóльшая часть состоянья
печени, почек и прочих частей.
Да и игра ведь не иносказанье, 
что тут мудрить-то, я – старый кощей...
Г'ак наращу над нулём юбилея 
(грек ли на игры мои поглядит!..)
Крюк ли для люстры, корвета ли рея
жизни банальной закроет кредит...
Так у наивных худых антиподов
Кука филе вызывало слюну...
Да, я о чём?.. Иль Сусанина подвиг 
манит меня прикорнуть под сосну 
в дикой тайге аж за дачной уборной 
с патриотической рифмой в руке 
(«кассу» и «квасу», к примеру, в которой – 
напоминание о Маршаке)?..
Или душа истекает из тела 
(ей от которого польза ли? вред?..)
Яблоко к Ньютону оттяготело...
Мытый из ванны сбежал Архимед, 
вес обретя... Позывные пищали 
по-попугайному мне «у-лю-лю!..»
Лишнее знанье – эмблему печали – 
личным невежеством лишь утолю.
15-16.08.02








ГОРКА СЛОВ





Младенец кашку составляет
из манных зёрен голубых
Н.А. Заболоцкий

 
Сидело чадо на заборе,
играло в буквы и слова.
Пред ним бурлило слово море
и слово высилось Москва.
 
От слова капля к слову камень
точило проводило путь
и огневыми языками,
дразнила слова Пламя суть.
 
Дитя невзрослыми перстами
брало то буковку, то две.
И вот их пять - народом стали
со словом Рюрик во главе...
 
И слово мама трепетало,
перетекало через край,
как будто букв в нём было мало
для агрессивного Мамай.
 
Но буквы, кувыркаясь вольно
в руках (до некоторых пор),
являли вслед за словом войны -
топор, и ропот, и - отпор!
 
И слово Время, то и дело
устав и смысл меняя свой,
при слове Грозный - то гремело
Опричниной, а то - Чечнёй...
 
Слова руины и столица
слились, и бой явил к утру -
без слова уши слово лица
и слово ужас в слове труп. 
 

Сначала сжалось слово жалость,
потом расширилось, и в нём,
казалось, что-то отражалось,
сознанье что ли с бытиём ...
 
Дитя же попросту игралось,
бросая литеры в песок,
и только старый мудрый Гаусс
исчислить горки профиль мог.





НЕДОЛГОВЕЧНАЯ ПОЕЗДКА






Недолговечная поездка
на конке времени гнилого
на тарантасе-таратайке,
на колбасе и на дуге.
И вот уж транспортное средство
трамваем Юрия Живаго
пошло на круг и встало к стенке.
У гильотины. Буквой Г.
 
Откуда ни возьмись - кондуктор
в сопровожденье контролёра
листает липкие билеты,
как лотерею, наугад.
Он улыбается, как будто
он знает истинную меру -
кому в расход, кому в болото,
кому вперёд, кому назад...
 
То, как садовник, взяв секатор,
сомнанбулический лунатик,
он ходит, щёлкая, по саду
и ищет спелого плода.
А контролёр, как экзекутор
или судебный исполнитель,
на невербальную беседу
препровождает в никуда.
 
Пускай же кто-нибудь расскажет,
в чём смысл такого поведенья.
А может, нету контролёра,
и наша жизнь - одна игра?..
Не вылезайте вон из кожи:
хоть так, хоть этак - до свиданья.
Пусть вам до следующей химеры,
а мне, наверное, пора.
25.7.2



ИЗ СТИХОВ ДВУХТЫСЯЧНОГО ГОДА





КАК - ПРАВИЛЬНО?
Посвящается радиостанции "Эхо Москвы"
 
Мальчик Жан позвонил на французское радио
(папа Жана - клошар: он у нас бы был бóмжем)
и сказал: "Извините меня, бога ради, но -
я не знаю, где ставить аксан в слове бóнжур..."
Компетентная тётя гарсону ответила,
что вопрос непростой, отражает заботу
о родном языке и что завтра же к вечеру
пневмопочтой получит он оттиск работы
по лингвистике, то есть по языкознáнию,
из которой поймёт сын клошара (в натуре),
что пора - при таком как у них состоянии -
позабыть и о бóнжуре, и о бонжýре.
Мальчик Жан посопел в микрофонные дырочки -
жаль его! Сочиняю и вместе реву я -
он мобильником крякнул - гаишники úначе
оштрафуют - и тихо шепнул: "Оревýер"...
 
ЕДА 
Ротонда пышная! Изысканный Максим!
Не зная ваших недр, не воспитаешь вкуса.
О соус бурдоннэ, жюльен с полусухим
Шато де Вилль!.. О негр, похожий на Иисуса ,
макающий, смеясь, в полупрозрачный гель
в хрустящем золоте витую тарталетку...
О волны декольте, щемящая Шанель,
о - в горном хрустале цветов мохнатых ветка...
 
Виденье из других краёв, времён и цен:
безудержный цыган отплясывает в Яре,
и потных чаевых положенный процент
сам заползёт в карман, коль половой в ударе.
Зубастость осетра не вяжется со злом
(как гений)... О, играй, свет, с хрусталями в прятки.
О алая икра! Божественный залом...
О чуткий расстегай на розовой подкладке...
 
Или - пельменная... О уксусный настой!
О "Жигулёвское" с наклейкой по лекалу...
(Воспоминаний мёд, горчащий и густой..
Ещё чуть-чуть и в нём тарелка бы летала...)
Или - люля-кебаб: ну что пред ним хот-дог!
Козявка в пухлом, символьчик Америк...
 
Я в сквере дожую с капустой пирожок.
И брюки подтяну. И молнию проверю.
 
ПАРАД ПЛАНЕТ
Всё, вроде, кончено. Заделов больше нет.
Подобраны все рифмы (на помойке:
там - сор. Тот, из которого - стихи).
Окончен труд. Теперь я жду награды.
А через полчаса - Парад Планет.
Венера с Марсом с вечера по стойке
равнялись "Смирно!" (а она: "Хи-хи!
Не щекотись! А то уйду с парада!..")
 
Но Марс её в заложницы позвал
и - заложил: за воротник и галстук,
так что пришёл в волненье и экстаз
повеса, фат и донжуан Меркурий,
который, хоть и не любил овал,
но тут (в экстазе) рвался и метался,
и в этот таз слезами пролилась
гроза начала мая.
		                        - Кто дежурный?
Убрать! - раздался страшный голос вдруг, -
парад и это вот - не совместимы!
Немедля прекратить! Из ряда - вонь!..
- Кто это, - я спросил, - Юпитер что ли?..
Ответа нет. Безмолвие вокруг.
Подумал: значит, вот, о чём грустили
со школьных лет обжившие амвон -
о Вечности...
		И снова всё, как в школе:
 
глагола первый ощутив ожог,
рифм штук по сорок заносить по будням
в блокнот, и, тужась созидать сонет,
их рассыпать частично по дороге...



Парад, меж тем, уже произошёл.
Махал Сатурн своим цыганским бубном,
пока Юпитер, маршал средь планет,
скакал пред них на белом Козероге.
 
ПЛАМЯ
...О если б это пламя
летало бы над нами,
а мы бы, опалённые огнём,
метались бы, плясали
и вслед за волосами
обугливались сладостно!..
 
Приём.



ТРИ РАЗНЫХ СТИХОТВОРЕНИЯ





ВОЗВРАТ ЮНОСТИ 
Мне не вернуть ушедшей юности: грешен.
Машину времени не вытянуть мозгу.
Но я срываю Треугольную грушу.
Но я напяливаю Снежную маску.
И в этой маске, закусив этой грушей
(как удилами - опьянение скачки),
дорогой жизненной - то склизкой, то скучной -
вернусь к истоку, как бы недоигравший.
И затрезвонят золотые денёчки.
И засверкают фейерверками ночки.
Нетрезвой флейтой запоёт позвоночник,
как каплей юности промыт из заначки.
Вот только вам я, извиняюсь, клубнички
уж не оставлю, сколько вы ни канючьте!
15.7.2
 
СЕРЕБРЯНОЕ ВРЕМЯ
Серебряное время. Слом эпох.
Чёртолюбивый Ремизов. Бухой Блок.
Мужелюбивый Дягилев, то ж Кузмин.
Подмаргиванье дьявола. Парад зим.
Русские сезоны. Валет бубён.
В черте оседлой зоны - пух, звон...
Горькому да Брюсову - чёрт не Брут.
А впереди - пусто: чёрн квадрат.
12.7.2.
 
НЕ СОТВОРИ!..
Кумиру строю капище.
А как ещё мне быть!
Мне быт подносит кукиши -
чем скуку шевелить?
Велит моё кумирище
"Корми ещё да пой!.."
Поймите же, товарищи,
коварный он какой!
10.7.2.





Повод к перебору





ПОВОД К ПЕРЕБОРУ
 
Как бы резвяся и играя,
с сенокосилкой за плечами,
гляди, грядёт седая краля,
как внешний повод для печали.

А это повод к перебору
воспоминаний и итогов.
– Memento, знаете ли, mori, –
замечу, лысину потрогав…

Чужой на скачках и на дудках,
в графе "игра" я ставил прочерк
и избегал углов бермудских
посредством циркуля и прочих –

прави
л ли, правил ли, лекал ли,
линейных или квадратичных...
А кое-кто навеки канул
и сгинул в нетях непрактичных...

Итак, поблизости от гроба,
тропа к которому просторна,
поводит усиком утроба,
жратвы поводырь до уборной.

И я, утробы той хозяин,
усвоив варево и пиво,
вдруг озаботился: нельзя ли
дожить и помереть – красиво?

И на смертельную простынку
не гадить, булькая со страху,
а ту, с косою, пнуть ботинком
и рухнуть – гордо, как на плаху...

Но провалявшийся на псине
то на спине, то с боку на бок,
я позабыл о звёздной сини
и притерпелся на ухабах.

Не выдаётся гроб на-вынос
под жизнь, забитую узлами,
и не мечты невыполнимость,
а неразнузданность желаний

мне не даёт – подняться с места
и вдеть ступни в ночные туфли...

Я оседаю, точно тесто,
перестоявшее на кухне.


ЗАВИСТЬ К ФАНДОРИНУ





Проезжая в общественном транспорте по
прекрасному городу Киеву, я заметил, что и там, как
 в Москве, народ вовсю читает Б. Акунина. К которому 
я не имею никаких претензий. Одну только зависть. 
Белую. 
 
Надкусывая помидорину
в трамвае на одной ноге,
как я завидую Фандорину,
что он любимец СНГ!
Бреду пешком из экономии,
людям неведомый поэт,
а мне навстречу незнакомые,
для них меня как будто нет...
С честными гражданами этими
плечом к плечу в одном ряду,
с бухгалтерами и поэтами,
и с секретаршами иду.
И весь единою обидою
ряд некалашный этот полн,
и все Фандорину завидуют -
завидующих целый сонм...
И с прямотой сомнанбулической
вдоль улиц будничных текя,
мы в устрашающем количестве,
Фандорин, гад, найдём тебя!
Народ ни за угол, ни в сторону
тебе уйти никак не даст,
и будет праведной и скорою
расправа над тобой, Эраст.
23-26.6.2 (Киев - Москва) 





НАЧАЛЬСТВУ





Не принимайте меня во внимание,
я ведь никто: настоящее нободи.
Я подстелюсь (но скажите заранее).
Я повишу - на крюке и на проводе.
 
Я постою, попою, покумекаю.
В рифму могу, а могу и по-белому.
Или по-чёрному... Если и некогда,
я всё равно - что прикажете - сделаю.
 
Не попрошу ни динара, ни рупии.
Не намекну - ни кивком, ни гримаскою.
Да не стесняйтесь - вы прямо как глупые! 
Только не жмите, а - ласкою, ласкою...
7.6.2
 






ДОГОВОРЁННОСТИ






...другим -		
	     дырка от бублика...
В.В.Маяковский
	
 
Договоримся о времени, 
скажем, 15 без четверти, 
скажем, столетье текущее, 
месяц, допустим, июнь.
 
Договоримся об облике, 
скажем, в берете малиновом, 
типа - высокоморального 
(кто недоверчивый - сплюнь).
 
Договоримся об облаке, 
чтобы высоко, мобильное, 
шитое белыми хлопьями, 
радостное от обнов, 
 
плЫло кометой решительной 
в сладком компоте малиновом 
в сторону розовой вечности 
ровно в 15 часов.
 
Договоримся о воздухе.
Договоримся о вечности.
Договоримся о рубрике.
 
Договоримся об облике.
Договоримся об облаке.
Договоримся о бублике...
03.06.02
 



ТАЛАНТЫ - ПОКЛОННИКАМ





Делa - чтоб им было пусто! -
и быт - Диоген, прости…
но всё-таки есть Искусство:
музыка, краски, стих!
 
Чтo - суета, получки,
житейское море слёз! -
то косы у нас, то тучки,
и тучен у нас укос.
 
Нам - на вершину виза,
а вы - от любви сомлев 
нам принесёте снизу
котлеты, вино и хлеб.
 
И долг - платежом, как в банке,
мы вам вернём поутру:
использованную вакханку,
счастливую вашу сестру.
 
И все обоюдно рады
бряцанию наших лир.
О как гармоничны нравы!
Как симпатичен мир!
 
23.5.2





NULLA DIES SINE LINEA - НИ ДНЯ БЕЗ СТРОЧКИ





Как ни странно, данник строчки - человек -
клёвый вьюноша и квёлый старикан -
разлипает лепесточки ль сонных век,
примеряет ли верёвочки к крюкам.
 
Хоть и муторно, и скверно, и с утра
в голове с проблем вчерашних тяжело -
не забудь: строка по-прежнему - остра
и не пробуй перекашивать стило.
 
Райский край - родные вётлы - надоест
(лучше в эндшпиле, чем в очереди - мат!),
за окошком проплывёт ли Эверест,
призрак совести почешется ли, гад,
 
революция ли грянет или бунт,
НЛО ли лопнет инопланетян -
мы вперяемся - как в пуп латунных Будд -
в лист бумаги (глазки тлеют, как метан).
 
Что влечёт - причём, немедленно - строку:
пышет юноша, марает старичок -
потому что в тазобедренном боку
ощущают либидоидный толчок.
 
Ах, не тот ли, пуск отметивший времён,
первозданный, рукотворный ли - как знать! -
ныне ветром отгремевших перемен
мне вдувает эти буковки в тетрадь?..
 
И, выходит, состояние стиха -
нулля-диэс… и так дальше (не ново!) -
SOS Вселенной, а не чушь, не чепуха,
и её (Вселенной) соль и существо.
 
Это, собственно, и всё, что мне пришло
в, как бы, голову, и я - по мере сил -
данный тезис, применяя ремесло,
обозначил и как мог - осуществил.
10-20.05.2002.






Пряничный домик





ПРЯНИЧНЫЙ ДОМИК
 
***
Как игрушечка нам космос упакован.
Мирозданье, как лакей предупредительно.
Окна-двери облицованы подковой
(а лягнёт - так ведь для пользы и развития).
Все персты укажут путь, идти куда нам.
Что ни нотка, то аккорд или мелодия.
Кажный кустик расцветает икебаном.
Всяка буковка чичас из-под Мефодия.
Так и двигаемся в нужном направленье
с подходящими знаменами и песнями,
авангард очередного поколенья,
неизбежно выбирающего пенсию.
 
***
Секунды притворяются невредными,
но щёлкают зубами-карабинами,
как индикатор радиоактивности,
мигают многоточиями красными.
Минутки притворяются нестрашными,
малютками повышенной красивости,
компьютерами в ваннах керосиновых
лелеют постулаты Архимедовы.
И предстают смертельные заведомо
week-end'ы байбаками безобидными,
карманными такими пятилетками,
урывками дискретного столетия.
 
ГОЛОЛЁД
Ещё на двух ногах, живой и целый,
с двумя глазами (минус полтора)
я тороплюсь всё к той же самой цели,
к которой торопился и вчера.
Мне эта цель - как яблочко мишени,
в упор раску-сы-вае-мое мной -
пока сервиз не кокнули колени
на плоскости наклонной ледяной...
Ещё по скользкой я качусь дорожке,
смакую предпоследний пируэт,
а за углом уже дежурит неотложка
и шеф огрызок выбросил в кювет.
 
ЗАВИСТЬ
Становится ясно, что, кроме воды кипячённой
и рифмы, ничто - сотворённая мною строка.
И белая зависть, темнея, становится чёрной,
и грудь каменеет, и тянется к яду рука.
 
Но всё-таки зависть ещё не смертельна, пока
ответствует разум эмоции этой никчёмной.
И я не Сальери какой-нибудь недопечённый.
Я благоразумен, и мне не свалять дурака.
 
Мне - литеры вновь перемешивать вплоть до нуля,
забить кулаками (как тесто) распухшую зависть.
Амбиции в сторону! Ступу заправить - не зарясь -
водой, и толочь её - лишь развлечения для...
 
Но ступа взлетает, и я на борту её - заяц.
И чёрная зависть, как ведьма стоит у руля.
 
***
Постарел и в поликлинике я дышу едва-едва.
Разучилась лира лирике, только буквы да слова.
Только рифмы да созвучия... А продуктами труда
я всё родственников мучаю, да знакомых иногда.
В голове, как гнезда галочьи, чёрной зависти комки.
Состязаться бы мне с Галичем, да кишки, видать, тонки.
Прокричать обериутом бы!.. Нет же, старость, враг уму.
В лире струны перепутаны. Где настройщика возьму?
 
***
Не осталось мне радости, кроме
как уродовать ямб и хорей.
Приюти меня, пряничный домик,
Робинзона в толпе дикарей.
Под твои шоколадные своды
тихо-тихо пройти разреши.
Дай мне капельку сладкой свободы -
скрыться в теплой ванильной тиши.
Позабыть безобразную прозу,
внешний мир, неуклюжий, как шкаф,
чтобы мне - только сладкие розы
в разноцветных конфетных горшках.
И - где вафли паркетные сохнут -
в мармеладовом кресле лежать
и смотреть в леденцовые окна,
и сквозь них ничего не видать!





Совки и чайники





***
Кто любит кухарку! - она же пропахшая луком.
Она же пропащая в скрежете сальных кастрюль!..
Ей дворник подстать. Он куражится в ватничке глупом
и машет метлой весь январь, и апрель, и июль.
 
Да, пара они хоть куда: поварёшкой супруга
любовно взрыхляет бурлящие ляжки борща.
Ему же навьюжила снежную женщину вьюга,
чтоб хладныя перси лопатой ласкал, трепеща.
 
Тем самым, они - как вода, извиняюсь, и камень,
как с прозою стих, или - огнь в ледяных языках.
Однако, сошлись. Расплодились. И будут веками
совместно сиять, как совки. Или чайники как.
 
***
Композиторы живут - в мире закорючек.
Лапки кверху - ножки вниз, tra-la-la-la-laj!
Их скрипичные ключи до чего скрипучи -
прямо хочется на них запереть рояль.
А кругом идёт борьба в мире капитала.
И где капитала нет - тоже всё борьба.
Каждый каждого тузит, лупит чем попало.
Всякий гнёт свою спираль, pa-ba-ra-ba-ba!
 
Победители живут в мире авторучек:
то автограф подпиши (прописью, в рублях),
то в блокнотик адресок (так, на всякий случай).
Или - к бомбе приравняй: кинул, и - ba-bah!
Композиторы живут в мире нахлобучек:
победителям не та музычка нужна.
Ой, лабайте вы не рок, а кантату лучше,
или будет вам bo-bo, na-ni-na-ni-na...
 
***
Победитель - всегда похититель,
он с победы имеет трофей.
Им обобран правитель и житель.
Ключ от города, девственность фей -
всё его теперь, даже de jure,
ибо он неподсуден теперь.
Ибо этой великой фигуре
небожители ныне родня.
Перст творения - он. И фортуне
просто незачем делать меня.
 
ХРОНИКА ПЕРЕСТРОЙКИ
1. Ухнул мир, а может, рухнула скамейка.
И за мною кувыркается на пол
кофемолка, зубочистка, душегрейка
и чесночница-орехокол.
Хозтоварами я заживо завален.
Перья штопоров качаются в глазу.
И очки разбиты где-то за роялем.
И подняться силы нет: ползу.
Горница. Сервант. Кушетка. Горка.
Красных мальчиков порядок поредел.
Пелеринка. Переборка. Перегонка.
Перебранка. Чёрный передел.
1988
 
2. В роковые минуты всё ел бы да пил,
всеблагих ублажал бы анапестами.
Но меня собеседником звали на пир,
потому и не подали закуси.
 
(Внутренним голосом)
3. Накрылась пресловутой перестройкой диалектика.
Примат иного мышленья влит в котелки над шеями.
Журналы пахнут бяками ненормативной лексики:
она легализована (в фекальном отношении).
Ну, значит, гласность, прочее... Но, говоря по совести,
моё перо эзопово не склонно к панегирику.
И жалко, что потребности приравняны к способности
достать хотя б чего-нибудь за килограмм по чирику.
 
4. Когда-то, когда расцветали событья
над полулегальной листовок листвой,
они волновали, как будто соитья,
о них исключительно мог говорить я,
и ухо ласкал мне глушителей вой.
Но вот пролетели мгновенья экстаза,
оргазм (политический) не наступил.
Приелась трёхцветнознамённая фраза
(а, может, года передвинули фазу,
и Кронос великий мне пыл притупил...)
1990
 
5. Перестройку закончил досрочно.
Думал, в чем её смысл и итог.
Сочинял до полуночи строчку.
Кипятил на газу кипяток.
Выводил среди ночи собачку.
Лег. В эфире ловил "голоса"
(вроде как Жанна д'Арк). Перепачкал
ручкой простынь и рожу лица.
Не поверил врачу (аллопату),
сомневаясь привычно во всём.
Мостовую пошкрябал лопатой.
К небесам воспарил, невесом.
1990
 
Внутреннему голосу         

6. Говоришь, кругом - покати шаром?
Перестройка, мол, не хухры-мухры?
Так ведь жив же, цел, ведь к тебе с добром!
А всё баб тебе б, все б икры-махры!
Хорошо - гуманные времена,
не грозит набегом ни хан, ни лях.
И зерна у них что у нас дерьма.
И взаймы - пожалуйста (не в рублях).
А могли бы шашкой: секир-башка,
как хотел, глумился бы каждый всяк.
И жена пошла б, и славянский шкаф
за оброк-ясак и за просто так.
Вот тогда дотумкал бы - что почём.
На Зарю молился бы (Октября).
А с едой-питьём все пока путём.
Так что ты, того, не петюкай зря.
Ноябрь 1990
 
7. Как проснулся - тут же, в секунду сию же,
как ошпаренный, бегом на службу подался.
Ведь проснулся-то в Обновлённом Союзе,
в по-хорошему правовом государстве!
18 марта 1991
 
8. Вот суворовцы. Румяны и упруги.
Как скрипят у них погоны и подпруги!
А какой менталитет!
Это ж генералитет -
наши завтрашние Язовы и Пуги!
Сентябрь 1991 г.
 
9. Смейся, Пугач! Улюлюкайте, Стеньки!
Родина, плачь, дорогая Отчизна!..
Всюду валяются рваные деньги.
Вот мы и дожили до коммунизма.
Декабрь 1993
 
10. Иллюзии! Куда попрятались?
Где всё, что в юности хотелось?..
Ах, эта чёртова порядочность,
интеллигентность, мягкотелость...
 
Гремя картонными доспехами
по затрапезным Зурбаганам,
Мы за туманами всё ехали.
Приехали. Теперь - куда нам?..
(Без даты)
 
В ЗАВОДСКОЙ СТОЛОВОЙ
 Матюгов над щами реяли демоны
 с никотином пополам.
 Начальник, сильно разгневаны,
 повторяли: план, план!
 Токарь и швея-мотористка
 касались коленками. Бугор врал:
 - Нам не надо безумного риска,
 в понедельник общий аврал.
 
***
Ничего не слышно, кроме
мата, глупостей и лжи.
Вот трамвай, десятый номер,
на площадке кто-то жив.
 
КОНФОРМИСТЫ
Бригадир овощеводов из башкирского совхоза,
тунеядец без приводов, исцелённый от психоза,
продавщица в магазине, члены МОСХа, ССП,
воры, гении, кретины, генералы и т.п.
1977
 
***
Старую бормотуху - в новенькие мехи.
Старенькому супругу - новенькие грехи.
Старенькую верёвку - новенькому крюку.
Новенькую метёлку - старенькому совку.
 
***
Когда совок совокупляется с совчихой,
ему в ночи, в ея начале, нужно слово.
И из динамика какой-то копенгаген
- Россия знает, - говорит, - своих евреев…
 
ВРЕМЯ НЕПРОСТОЕ ВРЕДНОГО ЗАСТОЯ
Дамы, кавалеры, 	драмы, адюльтеры,
бодрые попойки, 	добрые помойки,
нудного ученья 	трудное мученье,
дальние походы, 	ранние восходы,
горные восторги, 	гордые мосторги,
памятные ночи...  молодость, короче.
 
***
Окот сознанья, о котором предупреждали прохиндеи,
произойдёт в конце недели он по расчету моему.
Употребляйте пасту с фтором. Приобретайте орхидеи.
Не верьте этой ахинее, а также мне и никому.
Но я заметить должен сразу, что образ бритвой рта разрезан,
что электрическим фарезом больной навеки сна лишен.
Лампады луч - заноза глазу - торчит предстательным железом.
Он виноват, но бесполезен тому, кто плачет нагишом.
 
СВЕТОФОР
Зелёный это цвет движенья: 
		жизнь зеленеет, как безмен.
А жёлтый цвет - предупрежденье 
		давно намеченных измен.*) 
А ярко-красный цвет застоя 
		должны приветствовать мы стоя.
___________________________
*) Вариант:   Жизнь зеленеет, как бревно -
измен, намеченных давно.
 
***
Я сижу в уголочке кровати,
перепуганный, как обыватель, **)
и дырявым своим одеялом
прикрываю ноги наготу.
А на кухне гремит телевизор,
и трясёт меня сверху до низу,
и линяют мои идеалы
по пути от базара ко рту.
________________
**) почему, собственно, "как"?..






Лелею обособленность души





ЛЕЛЕЮ ОБОСОБЛЕННОСТЬ ДУШИ

CЛУЧАЙ
Дует весенний безлиственный ветр.
Гонит весеннюю жгучую пыль.
Гонит жигуль в некрасивый кювет.
И – кувыркается автомобиль.
 
От головы у водителя враз
кепки летит пёстрокрылый мотыль.
Лик его тут же меняет окрас:
розовый – сер стал и красен чуть-чуть.
 
Дядя водитель! Постой! Я сейчас!..
Нет... Он навеки отправился в путь.
Он улетает в бездонный эфир.
И – не догнать его, и – не вернуть.
 
Ветром он сдут. А вот в лучший ли мир?
Точно ли вечен там – демисезон?
И исчерпал ли он скучный лимит
В городе пыльном, в доме седом?
 
***
Какое имеешь ты право
быть лучше, чем кто-то другой,
из общего скомканный праха
и общей набитый трухой!
 
Но даже затуркан в массовках,
не смеешь быть хуже других,
из личного пламени соткан
и личную трель протрубив.
 
***
Лелею обособленность души.
Из злых глаголов выставил охрану.
Моя дорога к храму не спешит,
а именно проходит мимо храма.
 
ЛОВЦЫ ЧЕЛОВЕКОВ
То в кодексе ветхом, то в юном завете,
то в моно-, то в многопартийном труде
ловцы человеков расставили сети:
то эти – то эти, то эти – то те.
 
В скрижаль этой жизни я вписан навечно,
но с неба, конечно, хватать не готов
ни пентаконечных, ни гексаконечных,
ни тетраконечных (заплечных) крестов.
 
Плыву между ними беспечною рыбкой,
кощунствую грязно в бесплотной душе.
А внешне я – паинька с робкой улыбкой,
"пардон", – говорю, – "у-тю-тю", и вообще...
 
В скрижаль этой жизни я вписан навечно –
не в кучке-могучке, а сам по себе.
Прощайте, ловцы даровых человечков.
Завидую вашей посмертной судьбе.
 
ОТ ИОНЫ
В чреве кита – удивительно ли, что темно!
Анаэробика: нечем дышать. И фонарик
Здесь не горит. И, к тому же, ужасно воняет,
булькая, непереваренное дерьмо.
 
Склизкие твари касаются рук и лица.
Воет кишечник, как будто нечистый с амвона.
Но говорю себе: стой, не сгибайся, Иона!
Всё претерпи, или ты над собою – не царь!
 
Скачет чудовище книзу и вбок на волну.
Компас бы слопало что ли, хотя бы для виду...
Гаснет в просвете резцов вожделенный маяк Атлантиды,
альтернатива забвению и гарпуну. 



Подражание...





Эта жизнь, может быть, не обрыдла бы мне сугубо, 
если б я, как и мир, не был таким плохим бы. 
Я бы с затылка на плешь вынес волосы, вставил бы зубы
и на завтрак бы выпивал по литру йохимбы. 
Я писал бы поэмы не хуже моих кумиров, 
взял бы пару любовниц - по чётным и по нечётным -,
чтобы память об этом прекрасном и новом мире
сохранилась и там, куда, за каким-то чёртом, 
попаду, но не за, а скорей, под его охраной, 
и отнюдь не вернусь на сии не мои круги я, 
всем моим одарив почитательниц и критиканов. 
Но и там порядки, возможно, совсем другие, 
чем обещано тут. Дистрибьютеры благодати
оформляют свои нетленные эксклюзивы
только тем, кто, телом как и лицом приятен, 
сочетает любовь друг к другу с любовью к пиву. 
Только мне там не светит, навряд ли буду уважен, 
ибо всe перевесит плюсы один хотя бы
смертный грех, что я, исписав миллион бумажек, 
не сумел отличить 4-й пэон от ямба.
1998



 ДВА КАЗИНО





На рейдах Москвы-реки стоят теплоходы-казино
 "Александр Блок" и "Валерий Брюсов"
Из наблюдений автора.
 
 - Здравствуйте, Александр Блок!
В.В.Маяковский 

 
По Пресне, что зовется Красной (и не к добру),
пройти-проехать даже страшно, но я пройду. 
Хоть не хочу мишенью в тире служить стрелку, 
но - символисты захватили Москву-реку. 
Столпам серебряного века разрешено
собой ещё отметить веху в век казино. 
 
У пьедестала, на котором крылатый бог, 
на рейде машет триколором азартный Блок. 
Хоть на потеху всем буржуям, но всё равно -
он круглосуточно дежурит по казино. 
 
По вечерам над банкоматом под звон монет -
в чём истина - вещает матом: в вине? - о, нет! 
Там, недвижим на трапе узком, как на тропе, 
кидает кости новым русским - как псам - крупье. 
 
А ниже, у Петра-верзилы (близ ЦДХ) 
азартный Брюсов полон силы: Король стиха! 
Цвет ног немного нездоровый прикрыт слегка. 
На фоне их еще лиловей Его рука. 
Он полусонно чертит звуки среди продаж. 
Ему и прикуп прямо в руки: косой марьяж. 
А чудеса малы и редки, и в том зерно. 
Рискуя, крутанёшь рулетку, а там - зеро... 
 
Кто ставки делает по-крупной, тот - супермен, 
А прочим - жребий совокупный в век перемен… 
И не смотрите с укоризной в тот регион, 
Где лозунг "Больше символизма!" осуществлён, 
Где серп-и-молот бутафором прибит к трубе, 
Как фон достойный, на котором царит крупье. 
1996





За жёлтым маслом





ЗА ЖЁЛТЫМ МАСЛОМ





Я и́з дому выхожу.


Я иду в магазин за углом.


Надо жёлтого масла купить.


Я спускаюсь по лестнице вниз —


21 ступенька: очко.


Вижу два чугунных столба.


По ним плывут отбросы внутри,


целые реки дерьма.


У них круглые набережные.


По берегам стоят ватерклозеты,


это — порты отправления.


Но я наверху, я над ними,


и могучий насос не утянет меня


на ужасную кухню, где


из вонючих отходов


варят жёлтое масло.


Я выхожу во двор.


В окне барака напротив


синяя девка сидит,


чай кипятит на газу.


Непроизвольно роняю слезу,


ухожу налево.


На моём пути магистраль.


Там оседлали шофёры пахучие грузовики.


Там кошки ходят друг к другу в гости.


Там трупы пьяниц лежат и стоят.


Они дышат ещё не готовой блевотой.


Но жёлтое масло влечёт меня,


и я бегу вправо, скорей.


Вот — магазин!


Взоры разинь


прикованы к лавке приёма посуды.


Лысоватый очкарик с умным лицом


из ниоткуда


достаёт голубую бутылку:


он будет пахнуть как те.


И я почти что на животе


вползаю в нужную дверь.


Хочешь верь, а хочешь не верь:


мне привалило счастье.


Я вошёл, увидел и приобрёл


очень приличное жёлтое масло!





1973


ГОЛОВА





1.
Рука руку моет.
Нога ногу чешет.
Голова голове ухмыляется.
Рука руку видит.
Нога ногу знает.
Голова голову озадачивает.
Рука руку режет.
Нога ногу топчет.
Голова голове прикурить даёт. 
  2.
Голова целует голову в губы.
Голова глядит на плечи и груди.
В голове бегут и прыгают гулко
многотомные гомункулы дум.
Голове с ними хлопотно и туго.
То седеет, то лысеет с натугой.
А отвалится рычаг или втулка,
голова об пол об каменный - бум! 
3.
Голова! Шевели ушами
и вращай их вокруг оси,
чтобы девушек не смущали
очертанья предметов сих.
Чтобы, вроде антенн-парабол
собирали со всех сторон -
чтo космический шлёт кораболь,
и чeм светит синхрo-фазотрон.
Чтобы сказ воплатился в были,
и своё обновив бытиё,
чтобы руки - голову мыли.
Чтобы ноги чесали - её!
1996



РАССЕИВАНИЕ В НИЧТО





Соответствует конец всякому началу.
Сменит солнечный разгул - сдержанность теней.
Раз отправленные в путь приплывут к причалу…
Тело тленно. А душа? Что-то будет с ней?..
 
Может быть, сорвётся в ад и пойдёт кругами,
или взреет в небеса пребывать в раях…
Душу то ли подпалит, то ль согреет пламя.
Что же опалять ему, если тело - прах?!..
 
Нет, негоже жить душе в бестелесном небе.
Только в теле чьём-нибудь или - никогда.
Неужели ж я не прав? - Подтвердите, ребе…
Ну, вот видите: кивнул, это значит "да".
 
У переселенья душ, может, в том и сила,
что, минуя рай и ад, урну или гроб,
только выдохнешь, и - глядь: ты уже бацилла.
Может, правда, человек. Или, скажем, клоп.
 
Чуть со свечкой на груди в пиджачке из ситца
очутился на столе, смертью удивлён,
а микроб твоей души уж пошёл делиться:
ты был Вася. а ему имя - Легион.
 
Значит, делится душа так же, как и мясо:
одному микробу честь - ум  другому… Стоп!
Я же это проходил, чуть не в первом классе:
каждый вирус неисчер-
                                             паем, как микроб.
 
Осознав такой кунштюк, выпьем пару пива.
(Где-то был копчёный лещ, жирный и большой…)
Это ж прямо-таки жуть, просто энтропия -
так рассеяться в ничто - телом и душой!..
14.04.2002





Начало и конец





Трудно начать - я слыхал от начавших -
проще продолжить: начало-то есть!..
Может, и так. Но значительно чаще
главная трудность, конечно, конец.
 
Мало сыграть в окончательный ящик.
Стих - мой пожизненный ангел и бес -
он и посмертно мне ЗАГС и СОБЕС,
телохранитель и душеприказчик.
 
Трудно начало?!.. - Присутствуя днесь,
мысль извращая посредством словес,
выйду ль за рамки, и где - настоящий?..
 
Только конец, точно телекинез,
нерукотворно взметнет до небес
прах и низвергнет в пучины смердящи.



КАК ПРИНЯТО...






 
Как принято у нас на Востоке, 
	который, как и Запад, ни с места,
любая маломальская песня
	имеет посередке цезуру,
похожую на маленький синус
	в его неположительной части,
дотошно соблюдающий фазу
	движения в двугорбом режиме.
 
Как принято у нас, у приматов,
	в приличных и порядочных стаях,
уныло, как студентки N-фака,
	где N определяется ночью,
выходят от и.о. Гутенберга
	на волю - чистой повестью тексты,
крутящие в районе Динамо
	свои договорные сюжеты.
 
Как принятая вовремя доза
	от холода спасет и от СПИДа,
фигура умолчания смысла
	восполнит недержание слова.
Как принятый в почетные члены,
	миг, якобы прекрасный, недвижим,
и прыгают по строчкам поправки,
	как принятые в первом же чтенье.



Пять строф





 
И.Липкину

Не пройтись ли по карте морскими путями,
с верхотуры упав на тропу авантюр?
Сшить Атлантику Зингером, выйти к Панаме
и по Тихому тур предпринять в Порт-Артур...
 
Курс рассчитан по лампам в плафоне каюты.
Под надежным компа́сом — надежный топор.
Сорок градусов ром, и четыре минуты,
чтоб сверстать всех навеки в единый набор.
 
О чугунная матрица в форме матраца!
Напряженный Гантмахер1 строки и столбца!..
Представления групп2...
                              Матросня будет драться.    
Ну, не глупо ли, братцы, стоять до конца!..
 
Но бессовестно бдит комендор бесноватый,
отпивающий склянку в назначенный час
(да, про ром уже было...), и близится к пятой
и последней строфе земноводный Пегас.
 
Вот она.
                Одинокий мой парус прочертит
незабвенный пунктир в нереальной дали,
и на карте проступят, как водится, черви —
то ли знаком любви, то ли страхом земли.
 
 
 
1 См. Ф.Р.Гантмахер, Теория матриц, М.,"Наука",1967
 
2 См. М.А.Наймарк, Теория представлений групп, М.,"Наука",1976



БУХБАЛЛАДА





Das ist ein alte Liedchen...
H.Heine
Жила-была дева бухгалтер,
лицом и фигурой складна.
Царила в коммерческом гвалте,
А дома скучала одна.
Была не знакома с развратом, 
девицам иным не в пример,
и зря к ней ходил инкассатор,
в кармане храня револьвер.
Собрав не растраченный в сферах
финансовых девичий пыл,
она полюбила курьера,
который дискеты носил.
Как только он вынет дискету
и вставит её в аппарат,
ей чудится, будто бы это -
бесценный любви дубликат.
И девушке с тонкой натурой
охота компьютером стать
с нетронутой клавиатурой
и принтером застрекотать.
Но стресс для бухгалтера вреден.
главбух ей грозит кулаком.
И дебет заходит за кредит,
пуская баланс кувырком.
Прокручены в сальдо мортале,
проценты слагаются в стих. 
А прибыль в текущем квартале -
ноль целых и ноль остальных.
Курьер пресловутый к тому же
то ваньку валяет, а то -
клинически верного мужа,
каким не бывает никто.
Пред девушкой в полную меру
проблема: чего предпочесть -
карьеру, иль кинуть курьеру
коварному девичью честь.
Да если бы честь эту взял он -
другой бы тогда поворот.
А этот безумный раззява, 
пожалуй, и мимо пройдёт.
Что делать - неясно, хоть тресни.
вся жизнь, словно тягостный сон...
Ах, эта неновая песня
опять с нехорошим концом.
Вот близится дело к развязке.
Берёт инкассатор наган.
К курьеру идёт без опаски,
а тот убегает, болван! 
Бухгалтерша юная в шоке.
Мужской элемент налицо.
И приобрётенное в шопе
ей дарит златое кольцо.
Весь офис готовится к свадьбе,
есть выпить и есть закусить.
Ах, мне бы на ней погулять бы!.. 
Но надо дискеты носить.



Карнавал





Карнавал стартовал!
Веселись, стар и мал!
Посмешнее напяливай маску!
Был дурак - стань болван,
был чердак - стань подвал...
Жизнь была? - а теперь будешь сказка.
Вот проходит добро в облачении зла
(ну, его-то узнать мы смогли бы!)
Джентльмены
с утра забивали козла.
А забив, опознали в нем рыбу...
Удивительный мир!
Что ни правда, то - миф,
что ни шутка, то - истина злая.
Только скроешь кумир,
на другой заменив -
"Маска! - слышишь, - а я тебя знаю!"
Стала пешка ферзем,
"Спартаком" - "ЦСКА",
притворяется червою пика.
Кто свистал соловьем,
тот пустил петуха,
златоуст оказался заика.
Карнавал! Карнавал!
Развлечений - завал.
Частный сектор раздула халтура.
Где-то лесоповал,
а у нас - карнавал!
Выше всяких похвал - режиссура.
...............................
Я без маски бреду.
Я иллюзий лишен.
Я слоняюсь от краю до краю...
Кто в калашном ряду
с человечьим лицом?
- Маска! Я тебя, кажется, знаю.



Памяти проф. А.Г. Куроша





Был лыс и много пoжил.
Положил
на кафедру зелёный том со стуком
(как гоп – со смыком).
Вытащил платок,
как фокусник,
из заднего кармана
и, развернув,
чтоб видели: он пуст,
то есть всё будет чисто, без обману,
платком закрылся,
что-то протрубил
мажорное.
Платок сложил и спрятал.
Коснулся круглой лысины рукой.
Задумался.
Провёл по ней перстами.
И, глядя как бы в суть вещей, сказал:
 
– АЛГЕБРА ШЛИФУЕТ ГОЛОВУ!
 
Затем
нам начал лекцию читать
о способах решения систем
линейных уравнений,
там, про детерминант и что-то вроде...
И это был лишь первый шаг пути.
А где-то там, далёко впереди,
сияла
ТЕОРЕМА О СВОБОДЕ*.




















___________________________________________


*"Теорема о свободе" – известная теорема А.Г. Куроша из теории групп





ПОСВЯЩЕНИЕ





Гале

Головою я (не при дамах сказать)       наГ
А в устах моих одна, извиняюсь,      хвалА
Лепечу чего-то, выдавая за стих:      нагЛ
Я, пожалуй, по нотам спою тебе:   ля-ля-лЯ
 
Годы, говорят, птицы, Галя, не верь.
Ангелы они просто, Галя, учти.
Лето очередное, Галя: Октябрь - Апрель.
Я за твоё здоровье, Галя, прости…
 
Обозлясь, укажешь: вот порог - вот боГ
И с девятого вылечу, как стрелА
И башкою собственною в футбоЛ
заиграю ногами - всеми тремЯ



Коллекция-3






 
***
У которых едет крыша –
у меня – полуподвал.
Да практически я выше
никогда и не бывал.

 
***
Стихи мои – праздник: шутих
в них много, хлопушки и вата.
И краткость присутствует в них.
Вот с братом её плоховато. 

 
***
Некурящий и непьющий,
целомудренный почти –
Боже правый, всемогущий,
я же ангел во плоти!

 
***
Мне нужен в каждой строчке,
как говорится, фольтик,
чтобы оттуда рожки
казал весёлый чёртик.
А через годы – Ну-ка! –
матёрый крикнет чёрт, –
Поэзия – наука,
искусство или – спорт?!

 
***
Синие птицы счастья носятся в облаках.
Удачники рвут на части перья с подобных птах.
А мне – даже если сладить 
удастся с ней кое-как – 
я верю: она обгадит мой выходной пиджак.

 
***
Не обещаю убещюра,
ищу разумного...
– Молчи! – сказала тётя Шура, –
Сойдёшь за умного.

 
***
В моей душе темно и пусто,
все растерял ориентиры я,
и я не делаю искусства,
его искусно имитируя.

 
***
Не всё же кидаться под танк и на дзот,
и рвать напоследок рубахи...
Возьмёшь иногда УПК или КЗоТ –
и пукнешь в неведомом страхе…

 
***
Мелю, мелю, как водомёт...
И как фонтан? – Пожалуй...
– Так что ж никто не оборвёт
язык твой шестипалый!?

 
***
У вас душа широкая – русская.
А у меня еврейская: узкая.
 
ВЗГЛЯД СО СТОРОНЫ
Извращенец: увидел природу,
шмыгнул носом и лезет в карман
за книжонкой своей записною –
зафиксировать буквой пейзаж. 
Описание это народу
так же нужно, как мне или вам.
А он чёркает снова и снова,
слова, значит, художничек наш...

 
*** 
Навёл порядок на столе
и начал жизнь сначала.
Такую жизнь, чтоб на сто лет,
а не на полчаса.
Цвёл отражением в стекле.
А это означало,
что всё путем, и время тлеть.
И праздник начался.

 
***
Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Я мысль забыл, что я хотел подумать.
Забыл фломастер и тетрадь. Забыл пожрать.
Забыл, кто я и что такое рифма.

 
*** 
Как, Саша, дела?
Как сажа бела?

 
***
Пока поэт – я пользуюсь Вселенной,
ловлю душой миров тревожный гул.
Но лучше быть прозаиком презренным,
когда душа берёт отгул.

 
*** 
Во сне до утра я боролся с собой.
Коснулся бедра и проснулся хромой.

 
***
Со временем становимся мы мудрыми,
постигнув жизни нудное ученье:
шедевры создаются ежеутренне,
а в унитаз летят – ежевечерне.

 
***
Мне нравятся первые леди,
а также вторые и третьи.
Мадам или фрау
мне тоже по нраву
и скво у меня на примете.

 
***
Пожилой графоман исписал половину тетради,
почесал себя за ухом, хмыкнул и выпил воды.
Полежал, отдохнул, и словечка единого ради –
ну опять колупать безнадёжные горы руды.

 
***
Девушка моей мечты,
обнажённая почти.

 
*** 
То днями кумекаешь и – ни гу-гу,
а то вдруг как на́зло – могу и могу.
Нетленку бы тут-то бы и создавать,
а – хочется спать.

 
*** 
Мне скучно – без!

 
*** 
Баллада должна быть с сюжетом.
Всегда надо помнить об этом.

 
***
Мешает грёзам о Прекрасной даме
Мужская солидарность с кобелями.

 
*** 
Форма, видите ли, срослась с содержанием,
но страдает содержания недержанием.
Льётся оно наудачу из формы...
Вот и я придерживаюсь той же платформы.

 
***
Я грядущего не хаю,
не порочу прошлого.
Если жизнь у нас плохая,
значит, смерть хорошая!
 
ХОЛМС И ХАРМС
– Есть на свете много стран-с.
Столь же стольных городов-с.
– Ну, опять завел романс!..
Это ж просто парадокс!..
 
– То, что я пишу стихом-с,
так обучен я стихам-с.
Вот. И жил в столице Холмс.
А в другой столице – Хармс.
 
Оба трубочку курили.
Оба скрипочку любили.
Одного из них убили.

 
***
Мещане спят, сто грамм приняв –
без всякого движения.
А гений – нюхает рукав
и ловит вдохновение.
А гений скушал огурец
и снова пьет галлон до дна...
Нам не хватает позарез
такого Джека Лондона!
Ему на градусы начхать –
махнёт, заест оладушком,
а после – как пойдет махать
резцом, или по клавишам...
 
Поднёс и я б ему стакан,
да хоть бы виски с содовой! –
и ни хрена б он не был пьян,
ещё б и не распробовал.
Кричит: "Давай!", кричит: "Ещё!"
Кто гениальней гения!..
 
Вот и мораль. Ну, я пошёл.
Привет.
Мое почтение.

 
***
Весна! Пора постмодернизма.
Хоть и не Болдинская, но – ...
Эх, пропадай моя харизма –
все четыре домино!

 
***
Между экватором и полюсом,
а где точнее, не припомню я,
блондинка распустила волосы,
на платье расстегнула молнию,
сказала, видимо, счастливчику
"мур-мур", как ласковая кошечка,
стянула с плеч бретельки лифчика,
на спинку бросила, где кофточка.
Прошлась перед портьеркой шёлковой,
в окошко выглянула, голая…
Но тут тихонько что-то щёлкнуло,
и стала видимость фиговая.

 
*** 
Графомана эпигон
призывает выйти вон.
Эпигону графоман
говорит: "Держи карман!"
Графоману эпигон
говорит, что он бурбон.
Эпигону графоман
отвечает: "Сам болван!"

 
***
Я в малиновом пальто,
импозантный, как никто…

 
***
Я неведомый поэт,
неизвестный никому.
От меня исходит свет,
только он похож на тьму.

 
***
Кругом народ. И я с моим народом –
накоротке.
Дышу совместным сероводородом
в одном совке.
 
ИЗ ДНЕВНИКА ПОЭТЕССЫ Х
Как много поэтов –
               хороших и разных!
Побольше бы было
         из них незаразных!

 
***
Лелею обособленность души.
Из злых глаголов выставил охрану.
Моя дорога к храму не спешит,
а именно проходит – мимо храма.

 
***
Иной вовсю глаголу рад
и жжёт сердца им обязательно.
А мне он – полуфабрикат
для отглагольных прилагательных.

 
***
Раздаётся трубный глас
Это раз.
Просыпается Москва.
Это два.
А в-четвёртых, надоела
мне пустая трепотня,
потому что это дело 
не касается меня.

 
***
Негде ставить пробу пера.
Нет бы славить кого вчера.
Что в свободе, когда без рифм
происходит один верлибр!

 
***
Всю б жизнь легко – гулякам праздным –
пройти нам.
Да не проходится по разным
причинам.

 
***
В 12 без малого
Я прибыл в Измайлово.
А где-то в пол-третьего
уже в Шереметьево.
Был в 8 у выхода
на станции Выхино.
Пробило 11 –
куда бы мне кинуться?..

 
***
А за антибукера ответишь!
 
НЕУДАЧИ
Там винт не вертится, там шина не годится.
Казалось, перси – оказалось, ягодица.
Весь профит пропит как-то ненароком.
Анфас и профиль выходят боком.

 
***
Светит солнце для чего-то,
цель у солнца – освещать.
Вот и я свою работу
завершив, несу в печать.

 
***
День без строчки – ничего.
Два без строчки – ничего.
Три без строчки – ничего!..
И она таки стала его.
 

 
***
Ввалишься, злой и голодный, как волк –
тут же жена, как мегера с работы.
Выполнишь, как же, супружеский долг!..
Снова сухие взаимозачёты.

 
***
Принимаю веронал,
а ведь был-то ловелас...
Но судьба такая фря,
что моё почтение.
Всё – мура, как уверял
г-н Экклезиаст,
или, проще говоря –
комплекс ощущения.

 
***
– Зачем тебе жена чужая?
Ведь у тебя своя семья!
– Одно другому не мешает, –
цинично отвечаю я.

 
***
Эй, красивая, ну-ка, в чём дело?
Обожди, не боись, ты чего?..
Неужели и жизнь очумела,
очумела, как вшивое ЧМО!

 
***
Не подвергай меня харрасменту
и об импичменте забудь,
ведь я тебе не девка красная,
не президент какой-нибудь...

 
***
Как тресну кулаком по столу я!
Да как вспомню про такую-то мать!
– Умри, но не давай поцелуя!
Моду взяли – поцелуи давать!..

 
***
Скушал яблоко Ньютoна,
взвесил – Евы и Адама.
Оказалось, надо было
поступить наоборот...

 
***
Я вообще-то домосед, не бываю в ГУМе я.
Мне бы в чайную сходить, выпить чай с печением...
Хорошо бы этот бред моего безумия
не попался в руки лиц, связанных с лечением.

 
***
В роковые минуты всё ел бы да пил,
всеблагих ублажал бы анапестами.
Но меня собеседником звали на пир,
потому и не подали закуси...
 
ВРЕМЯ НЕПРОСТОЕ ВРЕДНОГО ЗАСТОЯ
Дамы, кавалеры, драмы, адюльтеры,
бодрые попойки, добрые помойки,
нудного ученья трудное мученье,
дальние походы, ранние восходы,
горные восторги, гордые мосторги,
памятные ночи... Молодость, короче.
 
ЧАС ПИК
Ты стоишь ко мне так близко,
прислонясь к стеклянным стенам,
что меня, как террористка,
поражаешь сексагеном...

 
***
В комнате, похожей на мою спальню,
человек, похожий на меня
читает нечто, похожее на стихи
женщине, похожей на мою жену.
 
ИЗ ПОЭТИЧЕСКОГО ДНЕВНИКА
Как-то унывается
по различным поводам.
На Петра Иваныча
замахнулся проводом.

 
***
На службу ль тороплюсь,
иль еду ли домой –
мне хочется спросить
себя в своей тетрадке:
– Козьма, невыносимый пращур мой!
Зачем твои власы подъяты в беспорядке?

 
***
Эх, в шоп
хорошо б!

 
***
Недолго буду тем любезен я и этим,
а может, кто вообще со мною не знаком,
ведь изо всех Рим́ов видал я только третий,
а из свобод – статуй на снимке на цветном.

 
***
...И вот пришёл такой момент,
такое время наступило
мне на мозоль – едва сумел
вбок отскочить, но встал на вилы,
на грабли т.е., и летит
их черенка конец дубовый –
сперва казалось, что в зенит,
но вижу – нет

 
***
Зачем одеваться, моя дорогая,
не прячь под одеждой красы.
Адама и Еву прогнали из рая
за то, что надели трусы.
 
ПОСЛУШАНИЕ
Мне говорят: усомнись –доверчиво я сомневаюсь.
Мне говорят: ненавидь –я ненавижу любовно.
Надо ли мне ликовать – я безвозмездно ликую.
Надо скорбеть – посмотри: искренне я безутешен.
 
ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ
Зубы редкие оскаля,
искажающие рот,
еду к станции "Тверская"
и иду на переход.

 
***
Снова радость крупным помолом,
основание куражу:
из туннеля метро на волю
с чистой совестью выхожу.

 
***
Шёл за милкой во лесок,
поднял милкин волосок.
Не склоню я милую,
дак я её склонирую!

 
***
 
*** 
Время – час пик.
Я зашел в тупик.
Подпись: Воловик.



Посол по особым поручениям





***
Тяжело в раю, когда легко в мучении.
Бремя – выбора: религии ли, знамени ли.
А посол ты по особым поручениям.
А поручена тебе езда в незнаемое. 
Привёзешь ли мал цветок или незнaмо что – 
в пятилетку пятизвёздную уложишься ли!
И глядишь: уже давно невеста замужем.
И не как– нибудь, а впятеро размножившая. 
Либералы обернулись патриотами.
Митингующие снова триколоры несут.
Только публика всё теми же заботами
обозначена: распивочною стоимостью. 
Ну, и стоило гонять машину времени
и за тридевять веков выкобениваться,
если всё-таки верна Татьяна Гремину,
а в Стучигороде слёт юных бериевцев! 
За нетленною строкой в подсознанку влез.
Не поднял, а почесал длань бессовестную.
Не нашарил ничего – пыл и вышел весь.
Ну и ладно. Ну и хрен с ней, со стоимостью.
 
***
Кощей висел в углу чулана
в оковах ржавых и цепях,
и либеральная охрана
гуманно причитала: Ах!
Ведь это так бесчеловечно – 
живое мучить существо!
Забыли мы, что знаний свечка
была когда-то у него.
Ведь нас кощеи научили
читать, писать и кашу есть.
Ведь мы же не в каком-то Чили
(хоть пиночеты всюду есть).
Но не чета мы Пиночету,
и наша совесть уж не спит.
Давай собьём-ка цепь вон эту,
тем более он просит пить...
Он выбрал пепси. Из бидона
он выжрал литр в один присест. 
И вот Кощей освобождённый
нас снова учит кашу есть.
 
***
	...И в мрачных пропастях земли
	А.С.Пушкин
 
 Ваше дело молодое: верить Богу.
Исполать вам, молодые, исполать.
Помолитесь: Он укажет вам дорогу.
Может даже Благодати ниспослать.
Наше дело стариковское: работать,
ни на бога уповать, ни на судьбу
и влачить свою умеренную похоть
на материалистическом горбу.
Нас крестом не осеняет всемогущий,
купина не опаляет и не жжёт.
Пусть не ждут ни эмпиреи нас, ни кущи,
но зато и преисподняя не ждёт.
В пустоту глядеть легко нам без боязни – 
канем все туда – моли иль не моли.
Так ли небо это светлое прекрасно?
Так ли мрачны эти пропасти земли? 
 
***
Я еду, и вот я на Соколе.
Вагон ещё в полном порядке.
Казалось бы, зря они охали
на Войковской там, при посадке.
Ещё в темноте заокошечной
проносятся белые лампы...
(Какой я поэт всё же крошечный – 
повсюду глаголы да штампы!)
Но вот уже – что? – остановочка.
Стоим посреди перегона.
Поехали. Стало быть, бомбочка
ещё не взметнула вагона.
Солдатик, я видел, при выезде,
(ещё на Речном) из туннеля,
нагнулся и прям'-таки вылетел
из двери, закрытой доселе.
Зачем торопился так явно он?
Увидел чего под сиденьем?
Жестянку от портера? Яблоко?
Червонец? Кондом? Привиденье?..
А может быть, злыми бомбистами,
для обнаруженья де факто,
оставлен подарок и выстрелит
в час "Ч", точно Чехов – в десятку.
И прямо сейчас и сегодня я
свой век исчерпаю до срока
и быстро спущусь в преисподнюю:
она от метро недалёко. 
 
***
Судьба – рыболов,
не мину́ть её невода.
Не выдаст – 
скорее сожрёт, как свинья.
Седьмое июля
прошло, как и не было.
Но что-то осталось
от этого дня.
 
Но что же осталось?
Какая материя?
Слова на бумаге
и отзвуки слов.
Был сумрак потерь – 
стал мираж обретения.
А цену им знает – 
Судьба-рыболов.
 
***
И март, когда снег, как и сказано, 
марок и чёрен, 
и детское солнце – 
не то,что зимой 
умудрённо
вполглаза глазело
сквозь чёрную рваную воду,
сквозь варежку тучи
в солёную кашу асфальта – 
а юное, то,
что хохочет по мрамору неба,
что мячиком скачет
свободным, пустым, разноцветным
и смотрит вполглаза
на утлые наши безумства.
И всё это – март:
неразменные дохлые будни,
и кошкины страсти,
и солнца футбол оголтелый... 
 
***
Всё хотите про жизнь, мол, как она? 
Вот вам быль из её глубин. 
У Попова была Собакина. 
Только он её не любил. 
Попрекал её, делал пакости – 
скатерть мятая, суп не тот... 
И совсем уже распоясался, 
когда кто-то съел антрекот. 
И пошло у них всё, как писано – 
текст известен, как се ля ви... 
Уголовщина не зависима
от любви или нелюбви. 
Ну, а жизнь – горит вечным факелом
и наяривает свой ритм. 
– Эй, Попов! Где твоя Собакина? 
– Что я, сторож ей? – говорит.





ЖИЗНЬ СТРЕКОЧЕТ, КАК КОМПЬЮТЕР





***
Жизнь стрекочет, как компьютер,
в ней лишь нет его ума. 
Почему влечёт нас Ньютон
с силой, равной m на a? 
Почему - собой доволен, 
но не в силах сделать шаг -
пританцовывает воин
саундбластером пища?.. 
То потычет он рукою, 
угрожая пустоте, 
то как сделает ногою
па из па-де-карате. 
Гром ли грянет, рак ли свистнет, 
или кто-нибудь иной -
все его четыре жизни
в мышке спрятаны одной, 
И пока хвостом не дрыгнет
безответственный грызун, 
чуть притопывая, дрыхнет
воин, виртуально юн. 
И, подверженный заразам, 
мир не скачет наобум. 
Он за злой мышиный разум
Свой заводит утлый ум. 
Неподвижной полон пыли
воздух: падать ли - вопрос! 
Мухи тоже в нём застыли: 
- выбрать мёд, или навоз? 
Транспорт осадил развилки, 
позабыв былую прыть, 
Перекрёстки - как бутылки: 
закупорены - не вскрыть... 
Города застыли, веси, 
деревенские места... 
Чей портрет в углу повесить -
президента иль Христа?.. 
И, сама себе мессия
 (может, всё и дело в том!), 
вяло топчется Россия, 
как компьютерный фантом.
 
ДВА КАЗИНО
На рейдах Москвы-реки стоят теплоходы-казино
 "Александр Блок" и "Валерий Брюсов"
Из наблюдений автора. 
 
- Здравствуйте, Александр Блок! 
В.В.Маяковский 
По Пресне, что зовется Красной 
 (что не к добру), 
пройти-проехать даже страшно, 
но я пройду. 
Хоть не хочу мишенью в тире 
служить стрелку, 
но - символисты захватили 
Москву-реку. 
Столпам серебряного века 
разрешено
собой ещё отметить веху 
в век казино. 
У пьедестала, на котором 
крылатый бог, 
на рейде машет триколором 
азартный Блок. 
Хоть на потеху всем буржуям, 
но всё равно -
он круглосуточно дежурит 
по казино. 
По вечерам над банкоматом 
под звон монет -
в чём истина - вещают матом. 
в вине? - о, нет! 
Там, недвижим на трапе узком, 
как на тропе, 
кидает кости новым русским - 
как псам - крупье. 

А ниже, у Петра-верзилы
 (близ ЦДХ) 
Азартный Брюсов полон силы: 
Король стиха! 
Цвет ног немного нездоровый 
Прикрыт слегка. 
На фоне их ещё лиловей 
Его рука. 
Он полусонно чертит звуки 
Среди продаж. 
Ему и прикуп прямо в руки: 
Косой марьяж. 
А чудеса малы и редки, 
И в том зерно. 
Рискуя, крутанёшь рулетку, 
А там - зеро... 
Кто ставки делает по-крупной, 
Тот - супермен, 
А прочим - жребий совокупный
В век перемен. 
И не смотрите с укоризной 
В тот регион, 
Где лозунг "больше символизма!" 
Осуществлён, 
Где серп-и-молот бутафором 
Прибит к трубе, 
Как фон достойный, на котором 
Царит крупье. 
 
 
ЗАЛОЖНИК
Вот ты умираешь. 
Это тебе кажется, что ты ничего не успел. 
Дуло или нож направлены на тебя, 
И ты не можешь уже сказать, объяснить, 
заявить, проклясть... 
Но они, остающиеся, будут твёрдо знать, 
что ты сказал, что сделал, что думал и чего не успел. 
Судьба приходит задним числом. 
Такой обратный детерминизм. 
Главное - ничего не бойся и ни о чём не жалей. 
И была ли жизнь, в конце концов? 
Как объяснить, как доказать, 
что она была? 
И что что-то вообще существует... 





Остаюсь в январе





***
Как это я забыл о том,
кто делает зарубки
на самоструганном столбе
из мачты корабля!
Так можно потерять себя
средь этой мясорубки,
по незнакомым неживым
почтительно скорбя.
А он идёт неспешно в лес
собрать плоды и фрукты,
он доит коз, а их навоз
на грядки он кладёт.
Вот появился и изчез,
и только дым из трубки
обозначающий его,
летит среди небес.
 
***
 
В ностальгическом дизайне
оформляя каждый шаг,
по местам былых лобзаний
отправляюсь не спеша.
От Сокольников к Арбату
и в Черёмушки с Филей
носит юности фрегаты
ветер памяти моей.
По Таганке, по Мясницкой,
у Рождественских ворот
прохожу, и будто снится
это утро, вечер тот...
Та скамейка, эта липа,
тот троллейбусный маршрут...
Тридцать три беззвучных клипа
перед взором проплывут.
Всех припомню поимённо,
с кем был близок и знаком.
А фрегат разнознамённый
пролетает с ветерком.
 
***
 
Чахнет душа в усыпальнице смысла. 
Сохнут мозги на верёвочке лет. 
Что было сладко — становится кисло. 
Что было кисло — сходит на-нет. 
Всё тривиальнее тропы метафор: 
в Рим не ведут, а скорее во тьму. 
Как там говаривал визирь — "Мута́бор"?
— Незачем. Я не подельник ему. 
Нет! Измененье изменой чревато... 
 Как мезозойский паук в янтаре
или калиф, позабывший цитату, 
я навсегда остаюсь в январе. 
Что-то бубню, натянув рукавицы. 
Кашель — простуда, не старческий хлип. 
Я ещё рыцарь. Я ещё витязь. 
Я ого-го ещё, знаете ли! 
 
***
 
При помощи районной Айболитихи 
встав перед фактом встречи с червяками, 
печальную колонну — на Калитники —
я лично бы повёл — вперёд ногами. 
Но, словно мистер Твистер ошарашенный, 
услышал бы: "Мы, право, сожалеем, 
но — нет местов . Кресты сто лет не крашены. 
и теснотища, как за Мавзолеем." 
Не светит мне престижное Ваганьково
и роскошь колумбария Донского. 
Сомнительного пасынка Таганкина
кошерное не примет Востряково. 
Катиться, видно, мне (вперёд колёсами) 
на пепельную фабрику за город... 
Но суть не в том. Как говорят философы -
важно́ не расстоянье — путь мне дорог. 
Друзья мои! Потомки и сотрудницы! 
Хваля меня, не хнычьте: неуместно. 
Покойник был сангвиником, и улицы, 
бывало, мёл он веником прилежно. 
Мог рифму отчебучить — обхохочешься. 
А плакать не любил ну, разве, малость.
Ну, ладно, говорите все, что хочется.
Я б сам сказал, да всё уже сказалось. 
— Мне горько, - я сказал бы, — не не солоно. 
Я чту мою последнюю подругу. 
Она сейчас откинет косу в сторону
и вам прочтёт чего-нибудь по кругу.
 
К ЖИЗНИ
Узнаю тебя, жизнь. Принимаю. 
И приветствую с пеной у рта.
ПолуБлок
Ручка кончается вместе с тетрадкой. 
К вечеру день, к завершению жизнь — 
что протекла удивительно гладко,
 так бы и прожил вторую на бис. 
Мир-то театр: состоит из актрис
 (ну, и актёров, мелькающих кратко). 
Я, словно пчёл, ублажаемый маткой, 
мне безразлично — наверх или вниз... 
Сладкая (я выбираю, где сладко)! 
Яркая (ибо не прячешься в тень)! 
Ты восхитительна, как шоколадка, 
или прокладка (в критический день)! 
Я принимаю тебя и теперь, 
с понтом умывшая руки Пилатка. 
 
***
 
Надоело крылатой красуле
тусоваться со мной, бестолковым. 
Улетела. И строчку простую
не сложу я, стреножен и скован. 
Словеса обратились в обмылки, 
И страница — как чёртова кожа. 
Серафима моя, шестикрылка, 
ты одна мне осталась надёжа. 
 
***
 
Прочти с размаху косвенную фразу, 
игрушечные рифмы перестрой. 
Петит намёка не заметен сразу, 
сокрыт аллитераций трескотнёй
И тайна всё темнее год от году -
её не разгадать вам никогда... 
Вы думаете, это про природу? 
Про жизнь?.. 
— Не угадали, господа





ГЕНЕАЛОГИЧЕСКОЕ





Фаине Гримберг

Когда пришел Советам глубокий полный крах -
процесс пошел - возврата разных древних.
Завидую дворянам, гуляющим в садах
из генеалогических деревьев.
 
В моем роду, наверно, у пращура изъян
в анкете - он стать пэрами не дал нам...
Завидую маркизам, эсквайрам и князьям,
графиням, баронетам и идальгам!
 
Дворяне процветают и как гербы растут.
Последний герцог Герценом разбужен.
Ах, стать бы мне бароном, евреям ведь дают.
Вон Ротшильд, например, меня не хуже.
 
У каждого - карета (борзые рысаки),
цыганки, эполеты и лакеи.
Усадьба на пригорке в излучине реки
и с девками дворовыми затеи...
 
Как выберут в бароны - забуду моветон
и весь в бомонде, в кайфе кофеина
увижу в перспективе награждение крестом
(болгарским, как сказала бы Фаина).
 
Короче, я согласен принять такую честь.
Пусть префикс "де" моё украсит имя.
- А правда, что бесплатный проезд для баронесс?
- А запись где на замок с крепостными?



По спирали





Творец – теоретик скорее, чем практик.
Венец арифметик – скопленье галактик.
Но график развития космоса в точки
по мере прогресса подтянет виточки:
Земля – не звезда же! Пустыни и горы
за место в пейзаже не кончат раздоры,
пока не покажутся – как в окуляре –
двуногие злые смышленые твари.
Под ними скребутся невинные мышки,
беседуют буквицы с буквами в книжке,
которые молча строчит авторучка
(такая писучая тонкая штучка).
Ползет паучок по седой паутинке,
качается пчелка на тощей былинке,
красивая бабочка крыльями машет,
полезный микроб создает простоквашу.
Урчит протоплазма в невидимой клетке,
молекула страстно прильнула к соседке,
и вирус становится собственным братом,
и непредсказуемо крутится атом.
Протоны вращаемы (судя по  спинам!)
и неисчерпаемо антинейтрино...
Но даже ему не прорваться на волю –
за рамки единой теории поля



РАННЯЯ ВЕСНА





Зима оплошала, и в этом весна виновата.
Азарт бабуина - где флегма мурлыкала сонно.
Был собственник шара, а стал арендатор квадрата.
Но - вытатуировал номер её телефона…
 
Грачи токовали, шалили магнитные иглы.
Весны утюги пропекали до вылета лета.
Она затевала с прохожими шумные игры
с весёлой ноги, невзирая на многая лета.
 
А там, где рыдали прозрачные столбики с крыши,
Снегурочек лица унылые квасились тоже,
и в светлые дали взлетали - всё выше и выше -
крикливые птицы, на синих снаружи похожи.



ПОЕДИНОК





Мария Ильинична с Анной Петровной
пьют чай с чем попало и дышат неровно.
Пред ними мерцает экран голубой.
На нём разгорается бой.
Там Анны Петровны единственный Паша
с любимцем Марии Ильиничны Сашей
(красавцы, спортсмены и кровь с молоком!)
друг другу грозят кулаком.
Давно ли друзей одного от другого
развёл по углам тренирующий Вова!
И вот они встали врагами на ринг,
надеясь на хук или свинг.
Движения Саши изысканно грубы,
но Пашины губы поджаты сугубо.
Ух, Паша! Он ранний, хоть из молодых.
И вдруг - ударяет под дых!
Мария Ильинична шепчет бескровно:
- Твоё воспитание, Анна Петровна,
всегда, извини, оставляло желать...
Не стыдно тебе? Ведь я - мать!
Лишь Анна Петровна вздохнула притворно
и к блюдцу склонилась, поникшая скорбно,
очухался Саша, подпрыгнул, и вот -
успешно провёл апперкот.
Да! Так хорошо не лупил никогда он!
Противник повержен в глубокий нокдаун.
К нему моментально спешит рефери,
считает своё раз-два-три.
А Анна Петровна привязана к сыну,
и через антенну, как сквозь пуповину,
она ощутила ужасный удар
и речи утратила дар.
Грядёт поражение Пашино. Девять.
Но Паша, на лучшее всё же надеясь,
встаёт, и тот Вова трепещет в углу,
и гонг прерывает игру.
 
Вот так, с напряжением нами воспетым,
проходит турнир с переменным успехом.
Удары, свистки, восклицания, клинч
и гонга воинственный клич.
А в кухне два кадра забытой конторы
согласно гадают: который, который??
Считают, что лучше бы был волейбол
и кушают свой валидол.
А я бы сказал им: "Бабули, не надо!
Неважно, кому из них светит награда.
А важно, что чем бы ни кончился спор -
с победой останется - Спорт!"



Коллекция-2





НА СМЕРТЬ ПЕГАСА
Сдох Пегас. Его протухло мясо.
Сто колбас сварили из Пегаса.
Я – поэт: шлифую ремесло.
Сел. Поел. Меня и понесло!
 
***
Богатые обслуживают бедных
в столовых и в салонах всей страны.
Богатые обжуливают бедных,
и бедные от этого бедны.
 
***
Мечусь, как пума по вольере,
к тебе имею интерес.
Ты – Моцарт? – Значит, я – Сальери.
Ты – Пушкин? – Ну, а я – Дантес!
Прибью, приличия отринув
и гневом праведным горя...
Ты – Лермонтов? – А я – Мартынов.
Ты – Дездемона? – Яго я!!!
 
***
Мы фауну вниманьем не оставили,
над тварью всякою расплачемся дрожа.
Они ведь нам меньшие братья, Авели,
и разве мы для них – не сторожа?
 
К***
У Вас гордыня из смиренья
торчит, как дыня из варенья.
 
*** 
Люблю искусство и науку
за их великие дела.
Сам А великий дал мне руку
и Б великая дала.
 
 
***
Определённые круги
сожрали с мясом пироги,
а также с луком и с вареньем –
с глубоким удовлетвореньем!
 
***
– Как устроен тахион?
Как частица, так и он!
 
*** 
Ксенофонт – Теренцию:
"Все – на конференцию!"
 
*** 
Пуская в ход приметы и уловки,
шептала ты ему на остановке:
– Я жду тебя! Приди и будь моим...
 
Тридцать девятый был неумолим.
 
***
Лапой в клоповник попал Полкан.
Клопа и Полкана жалко...
Над клапаном плакал полковник Каплан:
в клапан упала палка.
 
К МАТЕРИИ
Ты – пристанище духа.
Ты – сознанья квартира!
Что же лезешь ты, дура,
в эти чёрные дыры!?
 
***
Поэзия это шкаф . – Д.Хармс

Мы, товарищи, в прозе квакаем,
а поэзия это – Шкаф!..
Я словил многомерный вакуум – 
Кайф!
 
*** 
Зачинателю звонкой идеи не страшно
закачаться, вися в мировом сквозняке.
И полез Галилей на известную башню,
разноцветную гальку имея в руке...
 
*** 
– Да не заветы вождя,
а завеса дождя!
 
ЗИМНЕЕ ВРЕМЯ
Май знаменит синевой – 
тут двух не может быть мнений.
Август силён грибами. 
Сосульками март пропах...
Что хорошо зимой, 
так это "зимнее время":
целый законный час 
нежишься в простынях.
 
***
Дневник невнятных ощущений... 
А текст, как говорится, сам 
проявит Истину – как гений, 
душой летящий к небесам. 
Не чудо ль это! Смысл точёный 
из завитушек воссиял! 
Повергнись ниц, мон шер учёный: 
лишь в слове – истины фиал.
 
***
Мысль о том, чтоб был к порядку
призван каждый иудей,
входит в первую десятку
государственных идей.
 
***
Вот я читаю Губермана. 
Он был в тюрьме.
На волю – с небольшим романом. 
В своем уме.
Там, говорит, не так уж плохо. 
Дружил с ворьём.
Вот переменится эпоха – 
и мы поймём.
 
***
Ночь. Улица. Фонарь. Аптека,
Вокзал. Менты и сторожа.
Вот, собственно, и всё. А это –
единственная жизнь бомжа.
 
***
Что я могу сказать учёному,
не я, а этот стих, верней?
– Неисчерпаем кварк по-чёрному,
хоть на троих его разлей!
 
***
Раз (в пылу, конечно, спора)
Архимед воскликнул: "Ну!
Дайте только мне опору –
землю всю переверну
на фиг!.."
 
***
– Хозяин, ток пойдет, хотя нескоро.
Я ж не могу велеть ему: теки!
Когда меня учили на монтера,
я получал одни лишь трояки.
 
***
Маскарад: Адам в костюме Евы.
 
***
Красненькие ворота.
Чистенькие пруды.
Каменные палаты.
Праведные труды...
 
*** 
Скажи, Лёха им  "Лехаим!" 
Задай, Лёха им вопрос:
специальным каким лекалом
они облекали нос.
 
***
Шагнул. Мыском задел за выбоину.
И сразу – мысль об ортодоксах:
"Что Новодворская – Шандыбыну?..
И что Шандыбин – Новодворской?.."
 
***
В состоянии помятом
расщепить неможно атом,
и нельзя ругаться матом,
хоть и хочется весьма.
Я на мостике горбатом
занимаюсь сопроматом:
нам, практическим приматам,
это – пища для ума.
 
***
Не отказывайте мне в праве человека –
как устроен этот мир, ничего не знать
и не ведать, шевельнёт ли Всевышний веком,
дабы поощрить меня либо наказать.
 
***
Раввин исподтишка
в Алеппо:
– Крещенье, батюшка,
нелепо!
А под Рязанью
поп раввину:
– А обрезанье –
поправимо?!
 
ЛИМУЗИН
ЛИМУЗИН СНИЗУ МИЛ
ЛИМУЗИН НИЗУ МИЛ
ЛИМУЗИН ИЗУМИЛ
 
***
Ну, кто без греха
в разбойничьей банде?
Да ты не махай,
махать мы все Ганди.
Забудь про красуль
в прозрачности кружев.
Давай, голосуй,
а то будет хуже!
 
***
Аты-баты, шли солдаты,
все побриты, как бандиты.
То ли даты недодаты,
то ли биты недобиты.
 
***
Коли ад не гадостен,
то и рай не радостен.
 
***
Здоровому бомжу всё хоть бы хны.
Не как царю, кривому от хворобы.
Но все бомжи хоть чем-то да больны.
Монархи же, как правило, здоровы.
 
МАНОН ЛЕСКО
В тёмную ночку
скинет сорочку
и – на перину
без кринолину.
 
А шевалье де Грие
в одиночку
выкатит бочку
адреналину.
 
***
Отличен от Манон Леско я
обличием: оно мужское.
 
***
В ГОСТЯХ У СОЦИАЛИЗМА
(по поводу отключения горячей воды) 
На кране одном
              написано "хол.",
На кране другом –
                                          "хер".
 
***
– Ну-с, как Вам кризис?
– Кризис классный!
 – А мне казалось, дело швах...
 – Вы что-то белый...
 – Нет! Я – красный! 
Весь день стою в очередях.
 
В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ФРАНЦИИ
На данном этапе
претензиев нет.
Над нами не капет.
Над нами Капет.
А если хозяев заменит Бурбон,
тогда, извиняюсь, пардон!
 
***
Когда за окном загорится звезда,
собою затмив золотой окоём –
зашедший в тупик по дороге труда,
я сяду с тобою на поле одном...



(*) Коллекция коротких стишков





ПОКУПКА ПИАНИНО
Я фиг бы знал про forte, piano,
бемоль, ха-молль или мордент,
когда б, заместо фортепьяно,
купили, скажем, мы мольберт!
Зато на память и не охнув,
я б объяснить любому мог
про перспективу, сурик, охру,
про линию и про мазок.
И даже боязно представить,
какой в познаньях глубины
достиг бы я, когда бы справить
вместо мольберта - мне штаны!
 
БЫТИЕ И СОЗНАНИЕ
Ныряем в мироздание, как рыбка в водоём.
И в очередь Сознание встаёт за Бытиём.
Но морщит лоб Сомнение и портит цвет лица:
- А ну как, тем не менее, движение - с конца?
Материя - обмылочек духовных пирамид,
а Бытиё - в затылочек Сознанию сопит!
 
ГАММА
Когда тигрёнок ест ребёнка, 
мы возмущаемся: злодей!
Когда ребёнок ест цыплёнка, 
нам это много веселей.
Когда цыплёнок ест букашку, 
мы тоже рады, но не так.
Когда букашка ест ромашку, 
нам на ромашку жаль пятак.
Когда пятак навек потерян, 
мы огорчаемся слегка,
но непоколебимо верим 
в существованье пятака!
 
ОЛАДЬИ
Я весь в руде, и, вроде, в радий 
её, словесную, дробил.
И захотелось вдруг оладий, 
и я оладий попросил.
Я думал: "О, когда, когда же!.." 
и топотался у плиты..
Вот сковородка, соль и даже 
дрожжей уже вложила ты...
Пока ты жарила оладьи, 
а я одну упёр, как вор,
сел воробей на бюст Палладе 
и кукарекнул: "Невермор!"
 
ЖАРЕНАЯ КЛАССИКА
Про рифму знать не ведаю, покуда -
стоим. И вся поэзия - пустяк.
Классическая жареная кура
в стальных моих крушится челюстях.
Но лишь вагон тряхнёт трехфазным током,
сглотнув рябой километровый дух - 
меня как клюнет, скажем, пятистопник,
классический, как жареный петух!
И вот из самых молодых зелёный,
созвучный всем, кто лает и жужжит,
мой стих, как тот классический цыплёнок,
пищит и безусловно хочет жить!
 
ЛИНИЯ ЖИЗНИ
Имея левую руку с извилиною громадною,
я уважаю науку оккультную - хиромантию.
Она объясняет веско,
что жизнь мне дана не наскоро,
что много в ней счастья, блеска,
что бабами вся заласкана.
Мне хиханьки все да хаханьки,
мне до ста - тосты да танцы...
Но кто это там, такой махонький?..
Клешней к извилинке тянется...
 
БУДИЛЬНИК
Счастливые будильников не ставят.
А если ставят, значит, не заводят.
А если и заводят, то - на поздно.
А если и на рано, то - не встанут.
Счастливые будильников не ставят.
Они кладут будильник под подушку.
Они - если будильник их разбудит -
его швыряют прямо за окошко.
Счастливым невдомёк, что за окошком
несчастные торопятся на службу.
 
ДИАЛОГ ПРО ФАЙФ О КЛОК
Файф о клок, - говорите?- 
О клок, говорю.
Попрошу, повторите...
Оглох? - Повторю!
Говорю - файф о клок!!..
- Что же жду я!?
И - бежать со всех ног
в проходную.
 
ДВЕНАДЦАТЬ ЛИМЕРИКОВ
***
У седого завлаба из ЦЕРН"а
околела домашняя серна.
Знать, пошел ей не впрок
мю-мезонный поток
с циклотрона завлаба из ЦЕРН"а.
*** 
Жил один сумасшедший в Австралии,
собиравший в мешочек фекалии.
Он потом аккуратно
рассыпал их обратно
по горам и равнинам Австралии.
***
Неудачливый бомж из Парижа
всё хотел переехать поближе.
Но бомжи из Москвы -
патриоты - не вы!
Не меняют Москвы на Парижи!
***
Два еврея из Новой Гвинеи
знать не знали, что значит "евреи".
Но их вождь (сам из гоев)
их держал за изгоев:
за евреев из Новой Гвинеи.
***
Диссидент с мыса им. Дежнева,
в своё время обидевший Брежнева,
с незапамятных пор
власть не видит в упор
с мыса этого, как его, Дежнева.
***
Некий фраер в Антананариве,
проживавший по липовой ксиве,
как-то здорово влип,
ибо отроду лип
не видали в Антананариве.
***
Шофера и шахтёры Игарки
получают на бедность подарки.
Из Афин кружевница,
безработный из Ниццы
помогают далёкой Игарке.
***
Лёг старик из деревни Коровино
спать с супругой, прослушав Бетховена,
и, прильнув к ней поближе,
он шепнул: "А Элизе
этой - на фиг такая хреновина?..
***
Крысолову из города Гаммельна
звуки флейты казались неправильны.
Он однажды на крыс
заорал просто: БРЫСЬ!
И сбежали все кошки из Гаммельна.
***
Старичок, проживавший в Таганке,
невзлюбил БТРы и танки.
он закинул протез,
расчесал ирокез
и подался с супругою в панки.
***
Старичок почитатель балета
всё скрывал свои многие лета,
был кругом молодцом,
но со скорбным лицом
шёл в трамвай и в метро без билета.
***
Старикан, не скажу имя-отчества
изрекал: "Ничего мне не хочется!"
А хотел-то - любви.
Такова се ля ви…
Да ему и теперь её хочется.
 
ДВА(е?) ХОККУ
1.
Осень. Седина.
Юношескую клейкость
помнят ли листья?
 
2.
Как в магазине
отключается память:
поячеечно.
 
К ВОПРОСУ О ПИВЕ
Однажды некто в общепите пива
спросил и тут же пиво получил.
Его сосед поморщился брезгливо,
поскольку пива он не выносил.
Но выносил ему кваску в стакане
сам мэтрдотель, усач и патриот…
Не пьющий пива пива пить не станет,
тогда как пьющий пиво пиво пьёт.








Звуковая версия



Стриптизёрка





СТРИПТИЗЁРКА





Стриптизёрка извивалась  возле стройного шеста,
им на миг прикрывши малость  интересные места,
этих мест телодвиженьем, отдалённых и не столь,
распаля воображенье и пьяня, как алкоголь.
На трепещущее тело свет струился с потолка.
А вокруг неё балдела и хихикала толпа.
– Ну, куда она годится, – голос внутренний спросил, –
с обнажённой ягодицей, в окруженье тёмных сил!..
 
Ноги босы, жёлты космы и открыта настежь грудь.
Не смутят её вопросы про её бесславный путь.
Верно, веские причины ввергли девушку во ад,
где бесстыжие мужчины источают аромат
неприкрытой страсти грубой, жвачки липкие жуя,
и раскатывают губы в направлении ея.
 
И мелькал округлый локоть в ожиданье круглых сумм…
Но её витал высоко в эмпиреях дальних ум.
Мысли разные играли в прятки, в салки, в буриме, 
вычисляя интегралы в упомянутом уме.
Между прочим, этой дуре жизнь иное дать могла б,
ведь она в аспирантуре и почти уже завлаб.
Только всё ей надоело – Эйлер, Винер и Биркгофф,
и она вращает телом, не используя мозгов.


Деление





Микроб сказал: делиться надо! –
своей микробихе законной, –
ведь дети – старости отрада
и оправдание судьбы.
Она ему: в деленье – сила.
Хоть нас и много миллионов,
но мы с тобой – одна бацилла,
и – кто же, ежели не мы!
 
Ах, сколько сил отнимут дети!.. –
бактерии переживали.
Они писали Спирохете
(а он микробам всем отец),
чтоб разрешить им умноженье,
и разрешенье им прислали –
посредством именно деленья
плодить потомство, наконец.
 
И вот, как повелось веками,
был миг деленья скор и сладок.
Они сошлись: вода и камень,
гелиотроп и купорос.
Семья жила и шевелилась,
но неожиданно в остаток
болезнетворный выпал вирус,
который вскорости подрос.
 
Он захватил уже полмира:
Москву, Антверпен и Шпицберген,
ему поют гармонь и лира,
и Солнце светит для него.
Не так ли мы, большие люди,
пытаясь Истину низвергнуть,
сидим на ней, как на верблюде,
не понимая ничего?..



Свобода, здравствуй!





СВОБОДА, ЗДРАВСТВУЙ!
И думал я: а с кем я завтра выпью...
В.Высоцкий

Свобода, здравствуй! Наливаю чаю.
Работа, сгинь (с зарплатою своей)!
Как правда, прост, фантастику читаю
(у Бредбери опять же юбилей).
А там – химичат инопланетяне 
и могут время повернуть назад.
Герой же обнаружит ключ от тайны,
и вот он дома, даже не рогат.
Ни серп, ни молот, и ни могендовид
не омрачат космические дни,
покуда робот мухи не раздавит
в экстазе виртуальной беготни.
И тут – примат восстанет на примата
и мирный атом вскинет арбалет,
и враз забудет престидижитатор,
в какой подмышке прячется валет.
Услужливо разверзнется могила,
явив пласты нечернозёмных глин...
Но – пискнет пейджер. Заорёт мобила.
И – вот он я. Не запылился, блин!
Как сaм – вернулся с будущих просторов.
Сбежал от звёзд, страшась узнать ОТВЕТ...
И мне осталось самое простое:
впечататься в вялотекущий век.
Припомнить назначение предметов,
язык пейзажей, умысел свобод...
Небесный свод в окошке фиолетов...
Понять, зачем вообще небесный свод!
На голубом экране жёлтый Путин.
Печенье в виде рыбок на столе.
Куда идём, и где мы завтра будем –
в дерьме? В фаворе?.. 
			Может быть, в земле?...




Городской романс





(исполнять в вагоне метро на мотив типа "Великий наш русский писатель…")

 
Серёга, мой бывший приятель,
дня на три расстался с женой, 
и, времени даром не тратя, 
подался к знакомой к одной. 
 
Красуля по имени Света, 
не кто-нибудь там, а завмаг. 
её и любили за это – 
ввиду ожидаемых благ. 
 
Вот Светка расставила чарки
и, телом владея вполне, 
его принимала по-царски
в пленительном дезабилье. 
 
В то время, как в стационаре
студент-хорошист Раппопорт
супругу Серёгину Валю
проходит по теме "аборт"... 
 
Когда же наутро Аврора
вполнеба раздула пожар, 
Серёга икнул с перебора
и рысью в сортир побежал. 
 
Вернулся, а Светка одета, 
узорный платок на плечах, 
красивая, словно Одетта
в балете Петра Ильича. 
 
Вдруг боль за супругу в палате
пронзила Серёгу иглой. 
Но Светка ответила: "Хватит!" 
и стала противной и злой.
 
"Гони, дорогуша, полтыщи
за кофей, постель и коньяк!.." 
А он был влюблённый почти что, 
т.е. думал, что это за так. 
 
А Светка, как ангел, невинна, 
ему говорит: "Не жидись, 
не то твоя щуплая мымра
узнает, где был ты надысь." 
 
Зверея от слов этих яда, 
Серёга бледнеет, как смерть, 
и сам, вероломнее Яго, 
сплетает коварную сеть. 
 
"Плачу чистоганом, – сказал он, –
кусай хошь на зуб, хошь на вес." 
Пятёрку у кореша занял
и кинулся в ОБХСС.
 
"Товарищи, баба болеет, 
сидит без обеда семья. 
А взяточники всё наглеют, 
ведь это прямая статья. 
 
Я сам семьянин, экономен, 
завкома действительный член..." 
И вот зафиксирован номер
в купюре – известно зачем. 
 
За Светкой приходит охрана, 
под белые руки берёт. 
И вновь продолжается драма, 
в которой безмолвен народ.
 
Напрасно в ментовке рыдала, 
двоим конвоирам дала... 
Три года судья намотала
девчонке за эти дела. 
 
Ой, девки, живите скромнее, 
разврат не держите в уме. 
Вот всё, что сказать я сумею
в коротком моём резюме.





На работу





До вечера, ночь!
Полвосьмому на зуб подари меня.
Чтоб в вагоне унылом утреннем
я справил начало дня.
В тёмных очках писательница Маринина
многоликая
	будет пялиться на меня. 
Перегар гегемона бывшего
	(с похмельного шкалика)
намекнёт,
	что "Кристалл" – и тот без акциза яд.
С натугой, но с пользой,
	как гусеницы в толще яблока,
нездешние нищие
	деревянным рублём прогремят. 
Раздробит эскалатор кислоголосое пение.
Сам собою отравлен, прогорклый сблюёт баян...
Грустно, казалось бы?..
– Да нет, хорошо тем не менее.
А то, о чём шла речь выше –
всего лишь досадный изъян. 
Что же конкретно хорошего?
– А Мироздание:
разные кустики, листики,
из бумажных листков тетрадь...
Да взять хоть бы солнышко –
до финиша не перестану я
радоваться ему,
греться,
и – если получится – воспевать. 
Так что – стоит ли отвлекаться на разные ужасы –
на политику, финансовые дела
				и вообще... 
Я никому не завидую:
	я тоже Маринин, в сущности.
Но не родственник:
моё – соседнее поприще.





ПАМЯТИ  Г.САПГИРА





Поэт ушёл.
Сонеты на рубашках
печальными качают рукавами,
и камушки разрушенного фриза
мостят ему дорогу до креста. 
Да, до креста...
В предпраздничном Париже
(который безусловно стoит мессы)
крещённый почему-то Николаем,
не избежит уж Парадиза он. 
Улыбчивый ему протянет руку
посланец белокрылый и слащавый
и увлечёт на горнии вершины
для чтения, не слышного для нас. 
Он тоже станет ангелом, конечно,
как посуху прошелестев по строфам,
взлетев от лианозовских помоек
в Москву, Париж и далее везде. 
Там, вдалеке троллейбусного круга,
в иных кругах, для нас невероятных -
возникни вновь, рассыпанный Лошарик,
из капелек хрустальных - соберись!
 
12 октября 1999 






Эрнст Теодор Амадей ГОФМАН





Э.Т.А. Гофман, Э.Т.А. Гофман!
Вы рисуете в тетради
рюмку с крылышками. Это
значит: Вы - навеселе.
Это значит: для забвенья,
вдохновенья, воспаренья,
ради звуков сладких пенья
был наполнен сей сосуд.
И таинственный Щелкунчик,
хохотунчик, кувыркунчик
изготовился зловещим
цыкнуть зубом трудовым.
И когда младая Юльхен
затворится с мужем в спальне
и игрушечный солдатик
честь условную отдаст,
из тетрадки вынет Гофман
псевдогреческую наблу
(ключ от кода) - рюмка звякнет,
крылья в небо понесут. 



Опять всё застыло?





                                            Покоя нет.
                                                А.А.Блок 
 
Опять всё застыло? — Да нет, не скажи.
Меняется кое-что в мире.
Вот вышли из моды кривые ножи,
удобные для харакири.
Вот разумом быстрым играет Невтон,
вот дактиль сменился хореем.
И мы изменились — не в этом, так в том:
лысеем, болеем, стареем...
От звёздных громадин и до хромосом,
из вечности дёргая время,
весь мир шевелится — как ёж под кустом,
как плод, извиняюсь, во чреве.
Вселенная, может, спокойней была б,
когда б её не торопили,
умыла бы руки, как Понтий Пилат,
умерила б рост энтропии...
А то, если далее тем же путём
ещё хоть чуть-чуть похромаем — 
что будет! Ведь каждый лептончик учтен,
и — вот она! — смерть тепловая.
Всё крутится даже быстрей, чем вчера.
Покой не предвидится, вроде.
И как бы не вышло чего — несмотря,
что ножики больше не в моде.



ТАМ,  ГДЕ ГЕРЦЕН С ОГАРЁВЫМ





		     Ларисе Миллер
Там, где Герцен с Огарёвым
присягали на любовь
(а потом один другому
уступил свою жену),
там теперь брачуют пары
(ритуал у них таков)
и в житейские бросают
волны (камушком ко дну).
 
А на дне житейском этом
не кладбище - там уют.
Тот, отвергнутый Поэтом
(то же самое - покой).
Там, в игрушечной Вселенной
годы сладкие плывут,
и почти не пахнет тленом
(тоже сказано не мной).



ПОКАМЕСТ МЫ ПЫТАЕМСЯ





Покамест мы пытаемся
добыть чего получше -
побольше, позабористей,
покраще, пожирнее -
к нам качество является
с количеством под ручку,
не ссорятся, не борются,
но порят ахинею.
 
Покуда мы кумекаем
над текстом, над картинкой,
над схваткой, над копеечкой,
над сносом, над раскладом -
просвищет жизнь кометою,
безумная кретинка,
позвякивая мелочью,
минуя небо взглядом.
 
Когда же мы спохватимся,
возьмём себя за ручки,
возьмём пеналы-прописи,
за ум возьмёмся разум -
в начавшейся сумятице
вдруг солнце застят тучки,
и всё кругом накроется
красивым медным тазом.



Цифры и буквы





Как неверный супруг, урка мафии, или, как агент ЦРУ,
я живу двойной биографией и, наверное, так и умру.
С утра, развозящий цифры по вдрызг ледяной Москве,
я ночами играю в игры с буквами: А, Б, В…
 
Вроде граней кубика Рубика (но проворнее) их кручу,
и в скрипе мне слышится музыка, одна из моих причуд.
Может, бледная или резкая, а по мне — как раз в аккурат,
за застиранной занавескою бормочет всю ночь подряд…
 
Но наступит число на грабельки в одно из пасмурных утр,
и те цифирки как кораблики, в рублик сложены, приплывут.
В этой связке — Рубики-рублики — компоненты равно важны.
Суммы пусть будут кругленьки, остальное — любой длины.
 
Приручившему стаю ангелов зла-добра не пресечь черту…
Как атлет, увенчанный штангою, равновесие грузов чту.
Может, цифирки повесомее: их ведь меньше на тот же вес,
но зато от них больше оскомины, а от буковок больше чудес…
 
И пока эскалатор стонущий, обживаемый мной встояка,
репетирует рёв чудовища, я, подрёмывая слегка,
чудесами и пользой схваченный, балансирую на тропе,
как отец перекрёстной мафии или ставленник КГБ.



Кунштюк





Из двух притяжений ты выбрал земное
Виктория Волченко

Дуди, оркестров медь.
Мурлычьте, славы тигры.
Судачь о том, о сём,
газеты скорбный лист.
Не выбравший - суметь,
и не сумевший - выбрать,
восторжествуй, Осёл,
ума максималист.
 
Под тяжестью в руках
наполненных стаканов
я - самозванный зав
почёрканных бумаг -
прославлю ли в веках
твой подвиг Буриданов,
герой, погибший за -
плоды обоих благ!..
 
Летален был итог.
Но не перемудрили
учители Начал
(не помню их имён).
Тебя сгубил подвох
коварной симметрии,
ведь насмерть ты стоял
промежду двух копён.
 
Асфальты и цветы
топчу тяжёлой пяткой,
и в горних высях след
черчу пером крыла.
И в точности, как ты,
я за одной охапкой
пренебрегу лететь,
кусая удила.
 
Когда ж меня за фук
возьмут вражда и злоба,
не выроню ничуть
Викторию из рук.
Из притяжений двух
я выбираю - оба.
Шагаю и лечу.
И в этом весь кунштюк!



А МУЗА РАЗУМА





А Муза Разума зарезана. Перо
ей в мозги вмазано по самые жар-птички,
дабы не шкандыбала болеро
в давно и доверху набитой электричке.
За время отпуска на гамбургском счету
накоплено, точней, на обороте
его записано такое, что - черту
бы подвести под монастырские ворота,
где Дух сиял, пока цвела весна,
пока хватало денег и дыхалки,
а после - Муза Разума одна
сама с собой полжизни дулась в салки,
и вот - надулась: мыльным пузырём,
из-под пера сверкая радугой короткой,
следы которой в тот же вечер подотрём
с утра натруженною гамбургскою щёткой.


Безделушечный мастер-2





Непоспевший пострел, я был, якобы, смел.
Не используя сленг и блефуя отчасти
и отчасти шутя у фортуны в гостях,
я назвал себя так: безделушечный мастер.
 
"Вы поймёте, – я думал себе на беду, – 
чтo имел я в виду, где иронию вычел.
Бубенцами – для дам я украсил свой дар,
только внешне фигляр, а не деле – трагичен…"
 
Времена протекли, понимаете ли,
обезличены ли́терату́рным процессом,
и п(р)отухла свеча вдохновенья на час,
и выходит, я – чайник!.. (Простите, профессор.)
 
Кипячусь и пыхчу, за невнятную чушь
не краснея ничуть и, трудясь, как крестьянин,
за строфою рифмую привычно строфу,
и – как будто в шкафу не бряцают костями…
 
И как будто всё складно, и вот уже взят
тот рубеж, где назад не шагнуть ни полтакта.
Сколько стр-р-расти в душе!.. Поэтичности же –
не осталось вообще (да и было не так-то...)
 
Что поэт, то – пророк. Погрузясь по пупок
в ключ кастальский, продрог я и выскочил греться.
Что́ бы мне потерпеть и хотя бы на треть
в слове понатореть тренировок посредством!
 
Вот – на грех или смех – напророчил: не смерть –
пенсионную смесь: безделушки, баклушки…
…Осень – вижу с тоскою, пора на покой.
Отдохнуть бы в какой-нибудь, что ли, Алуште…



СТИХИ ИЗ ЖИЗНИ





ИЗ ЖИЗНИ ЗНАМЕНИТОСТЕЙ
 
Знаменитость пошла к знаменитости в гости.
Знаменитость надела приличный костюм.
Знаменитость зубрила в автобусе тосты,
изнуряя забитый экспромтами ум.
Знаменитости дверь знаменитость открыла.
Знаменитость вошла к знаменитости в дом.
Знаменитость сначала в трюмо отразилась,
а бокалы её исказили потом.
Знаменитость блестящую бросила фразу,
что в анналы войдёт - тут сомнения нет!
Знаменитость, её оценившая сразу,
знаменитую шутку сказала в ответ.
Знаменитости, глядя в цветной телевизор,
узнавали друг друга и были горды.
Знаменитости выпили чай из сервиза
(знаменитый, фарфоровый - чистой воды!)
Уходя, знаменитость со знанием дела
похвалила в прихожей старинный офорт.
Знаменитость осталась одна и доела
заливное, горячее, зелень и торт.
 
ИЗ ЖИЗНИ УЧЁНЫХ
(Писано на картошке в совхозе "Воскресенский" в 1983 г.)
 
Мужья ведут учёный разговор,
а жёны в креслах заняты вязаньем.
Камин пылает. Редкое изданье
лежит на полке. Вот научный спор,
прервав академичное журчанье,
вдруг вспыхнул водопадом. Брызг узор,
пронзённый умной радугой познанья,
сверкнул, как драгоценность. Мельхиор
тяжёлых ложек матово мерцает
в тарелочках с изысканной едой,
и ассистент коллегам наливает
в бокалы "пепси" - с содовой водой.
 
 
ИЗ ЖИЗНИ СЫЩИКОВ
 
В архив сдаёт дела милейший доктор Ватсон:
Хоть обеспечен тыл, но впереди темно.
Задача ремесла - подольше не сдаваться
пред веком золотым, стучащимся в окно.
По камерам грызут решётки мафиози,
ножом не саданут и не возьмут казны.
Без вора гибнет суд, настало время прозы.
В кутузку б Сатану! Да нету Сатаны.
Юстиция строга, но новых дел не шить ей,
пока, осилив страх желаньем перемен,
не пустится в бега кошмарный потрошитель,
гниющий в рудниках вблизи поселка N.
Пусть только удерёт - и долго не провьётся
верёвочка!.. А то - совсем невмоготу
бездействовать...
                        Так вот, о чём теперь печётся
печальный Пинкертон на боевом посту!
Себе избравший ту из тысячи профессий,
где лупа и наган - орудие труда,
он курит в темноту, он знает: город тесен,
преступная нога оставит след всегда!
И следователь вновь гремит бревном в камине,
и расцветают вновь секреты ремесла.
Как прежде век суров, в нём злата нет в помине,
не выдохлось вино, и - предстоят дела.
Он надевает плащ, привычно прячет "пушку",
бесшумно - шасть! - за дверь: искать и находить.
Творящий зло, восплачь,
ибо - ты взят на мушку,
осален, и теперь
тебе
        пора
                 водить.
 
 
ИЗ ЖИЗНИ ЯПОНЦЕВ
 
Я намедни, блуждая во мраке,
и зубами стуча налегке,
опрокинул рюмашечку сакэ,
или - чёрт её знает! - сакэ.
Горстка риса, конечно, не грузди.
Сам себе говорю: Не косей!
и полез на сервант, как на Фудзи,
понимая, что стал я - сэнсэй!
Я надел деревянную гэту,
намотал на себя кимоно...
Восходящее солнце! - Поэту
засветило, конечно, оно.
Ну, покончил я с этою... банкой.
Чем запить? - Церемонии! - Чай!.. -
И нацелился в публику танкой
(это вроде сонета). БАНЗАЙ!
 
 
ИЗ ЖИЗНИ БРЮДЕР ГРИММОВ
 
Сказал брат Гримм другому брату Гримму:
-Я, падло, из тебя всю душу выну!
И, сукой буду, в Полицай
я стукну, как ни порицай!
Гони от гонорара половину.
Ему на это брат ответил (Якоб):
- Ты, брат Вильгельм, досадно одинаков.
Конечно, я не серый волк,
но автор-то - народ, дас Фольк!..
- Нет гонорара, - молвил он, заплакав.
Но тут смягчился вдруг суровый Вилли.
- Ну, гут, - сказал он, - Яшка, или-или.
Одер вир ге'йн цу тринкен Бир,
одер за Шнапсом лёйфен вир...
Унд данн они драй Банкен раздавили!
 
ИЗ ЖИЗНИ ЮДОФОБОВ
 
Жил я тихо, никого не трогал,
но меня в смятение поверг
мрачный факт: Корнеев - это Коган.
А Исламбердыев - Мандельберг.
Я - хоть не похож на дебошира -
сионистский разгоню дурман:
Сидоров - по бабушке Шапиро,
а его борзая - доберман.
Разогнался - и не остановишь -
по асфальту склизкому Пегас:
Иванова - это Давидович,
а Петров - я извиняюсь - Кац!
Боже мой! В какие палестины
полетело всё, что я люблю!
Оказался Блюмкиным Устинов,
стал Нечипоренкой - Розенблюм!..
Не могу смолчать, не похвалившись,
(как всегда, когда иду на рать!):
я узнал, что Кузькин - это Лифшиц,
в документах указавший мать.
Кузькин! Мать твою - не позабуду,
ибо - показать её резон
всем, кто как бы наш, а сам, иуда,
ежели не Зак, так Либерзон!
 
 
ИЗ ЖИЗНИ СИОНИСТОВ
 
Ваш кумир не наблюёт уже на столик
(т.е. ужин не закончится скандалом),
ибо свят наш ритуал - скажи, историк! -
и мы дали между глаз ему шандалом.
Может, кто нас упрекнёт, мол, дело мокро -
я шандалом самолично и тому дам!
Что ли зря великолепная семёрка
всё кумекала в Сионе над Талмудом!
Так что ваших, почитай, раз-два и нету.
У последних, вон, петля свистит на горле.
Ну и что! - По нашим планам вся планета
скоро станет как Москва - шестиугольна.
Всё идёт согласно тайных "Протоколов" -
и крючочком не поступимся малейшим!
Вот у нас и не случается проколов.
Так что чао, господа. Шолом алейхем.
 
 
ИЗ ЖИЗНИ ОДНОЙ КРАСАВИЦЫ
 
Одна красавица, прикуривая "Salem",
вдруг вспомнила: в её российском детстве
капуста кислая звалася "провансалем".
Кому это мешало - неизвестно.
 
Одна красавица, прикуривая "Camel",
нехорошо подумала про Кремль.
А если бы она курила "Шипку" -
ни в жисть не сделала б подобную ошибку!
 
Одна красавица, прикуривая "Шипку",
попала искрой в глаз другой девице
и тем из строя вывела паршивку.
Как говорится, "Veni. Vidi. Vici".
 
Одна красавица, прикуривая "Новость",
присвоила чужую зажигалку.
Её минуты две терзала совесть.
Потом прошло. Воровка и нахалка!
 
Одна красавица, прикуривая "Marlboro",
вдруг вспомнила знакомого блондина.
Ему себя она бы просто в дар дала,
но - не терпел он запах никотина.
 
Одна красавица, курившая "Казбек",
лоб в лоб столкнулась с неким господином.
Но оба сделали такой большой разбег,
что телом так и не сумели стать единым.
 
Одна красавица приобрела "Гавану"
и, закурив её, полезла в ванну.
Но не заметила, что там сидел сосед.
Что было дальше, знаете? Я - нет.
 
Одна красавица, перекурив "Дуката",
вдруг обнаружила, что, кажется, брюхата.
И долго не могла найти причины.
"Шерше ля фам", - как говорят мужчины.
 
Одна красавица курила "Беломор",
за куклой Барби занимая очередь.
Она давно ждала рожденья дочери.
Но вышел сын. Назвали Соломон.
 
Одна красавица, покуривая "Приму",
отправилась в экскурсию по Риму.
Но даже не дошла до Колизея:
упала в люк, по сторонам глазея.
 
Одна красавица, куря "Герцоговину-Флор"
и запивая это дело "Хванчкарою",
была лойяльна к существующему строю.
Теперь не пьёт. А курит  - "Беломор".
 
Одна красавица, закуривая "Яву",
упала не то в лужу, не то в яму.
Не выпачкан окурочек остался…
Случилось это по пути на танцы.
 
Одна красавица, закуривая "Winston",
подумала, что было бы неплохо
сходить на Пикадилли или в Сохо.
А это было под Северодвинском.
 
Одна красавица курила "Golouase".
А ей навстречу пьяный гнал "УАЗ".
О где же вы, участники той встречи!
Иных уж нет, а прочие далече.
 
Одна красавица курила "Краснопресненские",
и ей казалось - слаще нет во всей Москве ничего.
Но вот махорки подарила в праздник крестница ей...
Фамилия её была Козобубеничева.
 
Одна красавица, закуривая "Север"
и пепел стряхивая в треснутую чашку,
всё вспоминала о весеннем Севе,
о зимнем Славе... и вздыхала часто.
 
Одна красавица, закуривая трубку,
стряхнула уголёк себе на юбку.
Синтетика немедленно сгорела
и с ней красавица. А трубка - уцелела!
 
 
ИЗ ЖИЗНИ КИНОМЕХАНИКОВ
 
- Карандашами мы - ох! - намахались,
Ох, настрочили умнО!
Киномеханик, киномеханик,
что ж ты не крутишь кино?
- Я покрутил бы, да вот незадача:
очень уж фильм про любовь.
Жалостный, знаете... Ну как заплачу!
Что же мне делать с собой?..
- Киномеханик, киномеханик,
ты покрути нам другой.
Там, где работает башенный краник
в паре с электродугой.
- Это - пожалуйста. Только потише.
Эй, погасите там свет!
Ну-ка, полезли, всё выше и выше,
не кочегары мы, нет.
 
 
ИЗ ЖИЗНИ ПОЭТОВ
 
Вот храм Поэзии. Редакторы - швейцары.
С метлою критики: наводят чистоту.
На курсы повышенья - на базары! -
прозаиков погнали, лимиту.
С пегасни во дворе несёт хореем.
Приемлют музы поэкстазно душ.
За гонораром и за гонорреей
сюда влекутся инженеры душ.
Держи, поэт, по ветру бакенбарды.
Пари высоко, но не чересчур!
Не то завхрамом враз отдаст команду
спровадить кой-кого на саранчу.
 
 
ИЗ ЖИЗНИ ГРАФОМАНОВ
 
Как графоман я посетил собрание
бюро по пропаганде графомании.
Мы обсуждали разные дела.
Пусть графоманы мы, но, тем не менее,
к нам Муза столь добра, что вдохновение
какое-никакое нам дала.
Мы говорили: фабула... сравнение...
Отечество... катарсис... прихоть гения...
(как модельеры - крой, шевьот, пошив...),
в единстве наша сила и в сознании
того, что всё в советской графомании -
от книг и до интриг - как у больших.
Был разговор и о делах издательских,
о тиражах мизерных издевательских,
и что давно пора на хозрасчёт.
Что надо нам иметь побольше смелости,
и что бороться надо против серости,
и что ещё чуть-чуть - и всё пойдёт!
Не бюрократы мы, зря слов не тратили,
а оказались в русле демократии,
и - более, чем кто-либо - равны,
от тайного голосованья гордые,
мы в высшие свои избрали органы
ведущих графоманов всей страны.
И пусть народ, не смыслящий словесности,
нам прочит прозябание в безвестности -
нам наплевать! Мы пишем, и - кранты!
И, пользуясь свободою и гласностью,
я заявляю, что горжусь причастностью
к процессу производства красоты!
 
 
ИЗ ЖИЗНИ ЛЮДОЕДОВ
 
Он жевал да глотал, утирая уста.
Смолотил крикунов и тихонь.
Только вдруг - осознал?
                          подавился?
                          устал?.. -
перестал. Отрыгнулся в ладонь.
Но иллюзиями неоправданными
не утешиться, дело не в том!
Людоед обожрался согражданами,
вот и мается он животом.
Мы свободны теперь. Мы величественны.
Не подать уже нас на фуршет.
И пора вспоминать героическое,
романтическое, прошлых лет...
Мы ж добры! И ничуть не озлобленные.
Не отгрыз он души нашей, гад!
"Зуб за зуб" - не для нас, мы - особенные!..
Он же - стар, инвалид, седоват...
Он, мужчинами полон и женщинами -
лопнет ЖЕ!..
                    И гуманно летит
к брюху оному с клизмой торжественной
добрый доктор. Такой Айболит.
У больного потрескался кафель лица...
(Спрятал доктор коньяк чаевой.)
В острых отблесках скальпеля капельница.
Сон. Диета... Пройдёт, ничего.
 
 
ИЗ ЖИЗНИ НЕЗАБВЕННОЙ ТЁТИ ШАРЛОТТЫ
 
Незабвенная тётя Шарлотта
как-то выпила пинту компота,
что пошло ей во вред,
ибо сытный обед
завершила обильная рвота.
 
Незабвенная тётя Шарлотта
в понедельник упала в болото.
На её вызволенье
дал король позволенье,
но велел обождать до субботы.
 
Незабвенная тётя Шарлотта
в родословной имела вестгота.
- Он, - она говорила, -
был известный Аттила,
сын побочный Сафо и Полпота.
 
Незабвенная тётя Шарлотта
залегла у фашистского дзота,
сосчитала до трёх
и сказав "Хенде хох!",
всех пленила. Не верится что-то...
 
Незабвенная тётя Шарлотта
целый день не снимала капота,
полагая, что днём
ей прилично быть в нём.
Ну, а ночью - другая забота.
 
Незабвенная тётя Шарлотта,
заведённая с полоборота,
то ломала пятак,
то подкову, то - так:
головой отворяла ворота!
 
Незабвенная тётя Шарлотта
приглашала на квас патриота.
- Найн! - вскричал патриот, -
только пиво, майн Готт!
Я есть немец, и звать меня Отто!
 
 
ИЗ ЖИЗНИ ФЕРМЕРОВ
 
Фермер расстрелял семерых кредиторов
Из газет
 
У фермера семеро как бы по лавкам,
и истин не рОдит с финансами спор.
Не ждите, что фермером будет обласкан
в своём огороде злодей кредитор.
А если их семеро - в чьём это вкусе?!
И так-то коробит нехватка земли;
обкушались клеверу гнусные гуси;
семь тощих коров от козла понесли...
 
Где грОши, которых со времени Она
не сыщешь, как прямо иголку в овсе?..
А семь кредиторов, как семь Симеонов,
богаты и самодостаточны все.
Как хочется - скоро - калашника вынуть!..
Но вспомните сЕмью: они не простят...
А семь кредиторов куда-нибудь сгинут,
как первые семь из дес(я)ти негритят.
 
Вы стали, как порох . Умерьте свой норов,
проверьте уменье умножить на семь -
и семь кредиторов, как семеро гномов,
сойдут в подземелья свои насовсем.
Не надо укоров (держите в уме их).
Придите с цветами на бак или ют -
и семь кредиторов, как семеро смелых,
на полюс в "Титанике" славном уйдут.
 
Довольно повторов: замкнёшься, играя.
Вы ж сами хозяин себе и другим.
А семь кредиторов, как семь самураев,
обслужат себя инструментом кривым.
И славно, без споров, не как посторонний,
достойно и стильно, как друг и кунак,
былых кредиторов помянете скромно
на ихних семи на семейных холмах.
 
 
ИЗ ЖИЗНИ ОСЬМИНОГОВ
 
Жил бы от получки до получки,
всё менял бы трёшки на гроши.
Но - головоногие моллюски
завелись в извилинах души.
Две ноги по нашим меркам - малость.
Устоять - ни-ни!... И потому -
столько осьминогов присосалось
к радости и страху, и уму.
Я листал бы вяло жизни книгу
мимо треволнений и тревог,
если бы не складывался в фигу
самый мой карманный осьминог.
Да к тому ж, они полны чернила,
брызжутся... То кляксы, то слова...
Ихний слог недавно похвалила
лично Каракатица сама!
Только главный спрут - любви и секса -
весь в подкорку вкопан, и - не зря.
Он - уродец: в нем для крови cердце
вместо - для чернила - пузыря!
Посреди собратьев говорливых,
хитренький, себе он на уме...
Вот и я поэтому не лирик,
хоть большой любитель - в буриме.
 
 
ИЗ ЖИЗНИ ПТИЧЕК
 
На время забыть об общем, 
частности тронуть.
Залаять, увидев ворону в пушистом небе,
и постараться
в предправедном гневе
именно в ней увидеть врага.
 
И не глядеть в ту сторону,
где с когтистого трона
стаи ворон и воронов,
так же, как эту ворону,
внушают небу:
Кощей, в облаках упрятан,
и Баба-Яга.
Двугорбым горит Араратом
ревность моя к пернатым
Черна и бескрыла зависть -
ведь мне не достать, не доставить
на борт Ковчега
малой жижицы ила, почвы грядущих кочевий.
И не сконструировать в бункере кивера
мирное мне гнездо.
От начала тетрадной страницы
и до
голубых гильотин в мастерской переплётной
я всё пел бы и пел, и друзьям перелётным
было б слаще мне сниться
среди синевы.
Но сказано: "Жука клевала птица."
"Хорёк пил мозг из птичьей головы"...
Но птица Рух, таскавшая птенцам
заместо мух - из них воспитанных слонов...
Но Буревестник,
небесам
кричащий о примате катастроф!..
Меня остановили эти "но"
и предписали частности забыть,
об общем вспоминая.
И вот: от чёрных крыл темно,
и морщит небо и знобит,
рябит в глазах всё та же злая стая,
в которой тысячи голов.
И Баба страшная Ягая
форсирует своих орлов.
 
 
ИЗ ЖИЗНИ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ
 
Среди шаров, волчков и юл
крутился я, как ненормальный,
пока безграмотный ПБОЮЛ 
рассказ рассказывал печальный.
Его ларёк, не очень дальний,
стал посещать один ПСОЮЛ.
Он образован был и юн
и вид имел весьма нахальный
в своём малиновом пальто.
Сперва не знал его никто,
потом узнали, но не с лучшей
из четырёх его сторон.
Бедняга, разорился он.
Такой вот, извините, случай...
 
Примечание. ПБОЮЛ - предприниматель без
образования юридического лица, а ПСОЮЛ -
вероятно, с образованием оного.
 
 
ИЗ ЖИЗНИ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ ЖЕНЩИН
 
Так называемые женщины - это
просто мужчины, которые переодеты.
А женщин никаких на свете нету.
Эти мужчины утром встали с постели,
лифчики и колготки они на себя надели,
на грудь себе положили теннисные мячи,
сунули в косметички разные мелочи.
Тщательно выбрились.
Губы помадой подмазали.
Маленькой кисточкой нанесли себе тени у глаз они.
Длинные волосы на бигуди накрутили.
Перед зеркалом постояли и походили.
Сделали глазки сначала наивницы, а после - плутовки
и тоненьким голосом (для тренировки)
сказали:
- Я пришла. Я легла. Я дала.
 
Вот и все дела.
 
 
ИЗ ЖИЗНИ ПРЕДСКАЗАТЕЛЕЙ
 
Сожран синим чудищем,
мчу ещё живой,
яблочком по блюдечку
вдоль по кольцевой.
Но, под каждой решкою
ищущий судьбу,
на Калужско-Рижскую
ветку перейду.
Там я абонирую
место у окна,
где судьба всемирная
будет мне видна.
Глазу завидущему,
как бы сквозь кристалл,
светлого грядущего
яростный оскал -
как бы в масть бубновую
бьёт за битом бит
в измерениье новое
с будущих орбит.
 
Этой информацией
(почему бы нет!)
мог бы потягаться я
с сетью Интернет:
президенты-партии;
конъюнктура-спрос;
разрешится в марте ли
коренной вопрос;
теорему просто ли
доказать Ферма;
перемены в Бостоне;
урожай зерна;
будет курс устойчиво
или как - расти...
 
- Всё скажу. Но кой-чего
мне позолоти.



КАК ФОКУС






Я всё себя читателю как фокус предлагаю.
Вот, например, природа. А на природе - Я.
Работа ли, политика, любовь ли, блажь какая -
везде я сам, как будто сам - себе - паро-дия
 
Вот я под кислым соусом, а вот я во фритюре.
Вот я в нарезку мелкую, а вот я табака.
Не бойтесь, мои милые, меня в литературе
ни крошки не останется: сожрут наверняка!




Десять кратких биографий






ДЕСЯТЬ КРАТКИХ БИОГРАФИЙ
 
Девочка Маша катается с горки.
Мальчик Илюша копейку нашёл.
Лена скользит на банановой корке.
Митя песок переносит ковшом.
Вовочка дёргает Таню за косу.
Лёва игрушки хватает без спросу.
Катя танцует, Инесса поёт.
Зиночка с бабушкой в церковь идёт.
 
Маша у зеркала. С циркулем Дима.
Кате почти удаётся шпагат.
Инне сольфеджио необходимо.
Ищет Илья за сараями клад.
Леночка в лифчике прячет шпаргалку.
Вовка за Танькой летит в раздевалку.
Лёва милицией взят на учёт.
Зина на память молитвы поёт.
 
Вовка гимнаст (и жена его, Танька).
Дмитрий — конструктор фотонных ракет.
Инна — в "Ля Скала". Илья служит в банке.
Катя в "Большой" поступила (в балет).
Лена в  "Плейбое"  и  "Дамском журнале". 
Лев под охраной на лесоповале.
Маша — ведущая телепрограмм.
Зина — с утра собирается в Храм.
 
Таня с Володей — чета олимпийцев.
Катя — звезда. С чистой совестью Лев.
Инна — ярчайшая в мире певица.
с Машей — сравнить ли иных королев!
Замужем Лена за южным монархом.
Мальчик Илья стал крутым олигархом.
Димину грудь тяготят ордена.
Зиночка ко-ленопре-клонена...



Я не живу с твоей карточкой





Я живу с твоей карточкой... – Б.Пастернак

Я не живу с твоей карточкой, лживой от времени, крапчатой, 
выжил и так, и пожалуйста – даже глаза не мокры. 
Время садиться на корточки: прошлое рад до утра б читать, 
время качаться китайчато, веки полуприкрыв. 
 
Время – садится на корточки. Память – светла и улыбчата. 
Впрочем, чревата провалами: связь-то времён порвалась!    
Смрадно дыхание форточки. Стрелки часов – точно рыб чета. 
Плавает пепел по комнате, пачкая красный палас. 
 
Время сочится песочное. Чушь утечёт чемоданная. 
Память, как магия магния – миг ослепит и спалит. 
Мафией лайнер захвачен... В фарватере – Обетованная... 
Но где же твоя фотография, главная, как исполин. 



ОСТАНОВЯСЬ НА ПОЛУШАГЕ





Лене Б.
 Остановясь на полушаге, 
глазами список пробежала 
тех, чей фонарик из бумаги 
раскрасить тушью надлежало. 
Вдруг иероглифов зигзаги 
на миг иначе увидала: 
- Мы рядом здесь, - она сказала. 
А он добавил: - На бумаге... 
Слова свистели как свистульки 
и как дробинки или пульки, 
и как синичка в темной сини 
свистит на шелковой картине. 
Как в море тающий кораблик. 
Как улетающий журавлик. 




Поход дона Задрыгеса





Дон Бессильо Задрыгес Инфлуэнца-и-Амба, 
внук покойного гранда Угостиньо Сквернандо, 
в час ноль-ноль пополудни отбывает сегодня 
с палестинцами биться ради гроба Господня. 
И супруга Бессильо, ясноокая Пьянка, 
пьет четвертую склянку (видимо,валерьянку), 
ведь в Голанских высотах, в духоте инфернальной, 
долг отдаст дон Задрыгес - интернациональный! 
Что как злой сарацин уязвит его шпорой, 
или самаритянка соблазнит мандрагорой, 
иль забывшего спьяну пресвятую идею 
в нечестивую веру обратят иудеи?.. 

Час отъезда подходит. Но с громадной бутылью 
Вдруг является рыцарь дон Свиньяго да-Вилья. 
Дон Свиньяго до гроба предан дону Бессильо. 
Вот они уже оба - вместе с этой бутылью. 
Погоди, дона Пьянка, пить свою валерьянку, 
дон Задрыгес, пожалуй, выйдет вон - спозаранку. 
Он, в конце концов, весел, он здоров и свободен! 
Ну еще один вечер гроб потерпит Господень! 

Но в разгар вакханальи не прошедшие мимо 
входят в замок Бессильо два святых пилигрима. 
Они грозно взирают на напитки и яства. 
Взор потупил да-Вилья. Инфлуэнце все ясно. 
И сказал из них старший: "Значит, в землю Святую 
в час ноль-ноль ты не отбыл. Я тебя арестую. 
Ты ж не только подводишь сам себя и обитель, 
ты Спасителя, может, сим поступком обидел!.." 
А другой пилигрим подытожил негромко: 
"Стыд и срам дезертирам клерикального фронта! 
Марш на выход с вещами!" Тут супруга вмешалась 
и спасла дона Амбу, упирая на жалость. 

Донна Пьянка сказала: "Дорогие коллеги! 
Не катите на дона Инфлуэнцу телеги, 
ибо дон Инфлуэнца и вот этот - Свиньяго - 
получили знаменье, чтоб не делать ни шагу. 
Уж и конь был оседлан, и супруг, беспокоясь, 
самолично замкнули мне для верности пояс. 
Но завыли собаки, и из ясной лазури 
вдруг чего-то сверкнуло, и - грома громыхнули. 
Металлический флюгер прямо с крыши сорвался, 
и из воздуха ангел златокрылый соткался.  " 
Тут вскричал дон да-Вилья, непотребно икая: 
- Это дух, а я думал - это бочка такая!.. 
Это дух, а не ангел, он как бочка огромный!.. 
Поднял голову Амба и заметил: "Не помню." 
Донна Пьянка сказала: "Флюгер сломан и ладно. 
Ангел же оказался духом дона Сквернандо!.." 

И воскликнул Свиньяго, в кофе соус накапав: 
"Мне покойник был должен восемнадцать дукатов. 
Видно, в духах остался он как в жизни - повесой: 
не отдал он мне, cyкa, ни единого песо." 
Тут Задрыгес в Свиньягу запустил табуретом: 
"Мой прославленный пращур Вами зло оклеветан! 
Я такого не помню, хоть стоял с Вами рядом!.." 
Пилигримы смотрели подозрительным взглядом. 

Рвет Задрыгес перчатку: туговато надета, 
дон Свиньяго вскрывает кобуру арбалета, 
громко молятся богу два святых пилигрима, 
чтобы в ходе дуэли попадали все мимо. 
Донна Пьянка в испуге молча руки ломает, 
но берет себя в руки и дрожа продолжает: 
"Дух как стукнет об землю электрическим током, 
так у нас три коровы до сих пор ходят боком! 
И теперь дон Бессильо принимает лекарство, 
чтоб не вылететь всуе в преисподнее царство..." 

Дон Задрыгес не слышит - колет воздух рапирой, 
арбалетные стрелы в креслах делают дыры. 
Дон Свиньяго да-Вилья сто из ста где-то выбил, 
и любезному другу он готовит погибель... 

В это время и вправду небо застили тучи, 
засверкало с востока, дунул ветер могучий, 
Донна Пьянка как визгнет, что-то в сумочку спрятав: 
"Боже! С неба упали восемнадцать дукатов!" 
И действительно - деньги показала в ладони. 
Тут, оружие бросив, призадумались доны. 
Ужаснулись монахи, зазвенела молитва, 
и бесславно закончилась неуместная битва. 

А дукаты святые пилигримам достались: 
ведь не зря же молились, не напрасно старались. 
И монахи сказали: "Если так, то конечно. 
Неспроста эти штуки, видно, кроется нечто..." 

Им лекарства налили и поесть дали тоже, 
ведь лекарство, оно же - профилактика все же! 
И поев, пилигримы двое суток молились, 
и постом очищались, и потом удалились. 
И ушел дон Свиньяго, этот доблестный рыцарь, 
не забыв с донной Пьянкой прегалантно проститься. 

Пролетело три года удручающим мигом. 
Гроб Господень как прежде - под языческим игом. 
На замок заперт замок. Пилигримы забыты. 
Донна Пьянка в запарке: то шитье, то корыто... 
Дон Бессильо Задрыгес Инфлуэнца-и-Амба 
вечерами играет на viola da gamba, 
принимает лекарство, пребывает в сомненьи: 
То ли было знаменье? То ли будет знаменье?.. 



Сбивание сосулек





СБИВАНИЕ СОСУЛЕК
 
Спутав даты февраля и марта,
гляну в безнадёжное окно.
Ледяная выставка поп-арта.
Вернисаж. И всё застыло. Но –
 
кто тепла неведомый спаситель,
супротивник снегу и пурге?
Это он – отважный небожитель
реет на оранжевой ноге.

Посреди сосулек леденящих
ждёт его смертельная дуэль,
и рискуя, что сыграет в ящик,
он собьёт застывшую капель.

Он – герой, и будет, сам не зная,
этим описаньем знаменит.
Он тебе за маленького Кая,
тётка ледяная, отомстит.

Он ещё поборется с природой,
ледорубом тоненьким своим.
А вокруг лишь небо да свобода.
Я – не с ним. Но я душою – с ним.

Если мне бы выпала судьбина – 
позабыть магический кристалл
и крушить бы лёд – то я бы мимо
этих строк и прочих просвистал.

Как коммунистический ударник,
как высокородный суверен – 
мимо бы красот гуманитарных,
мимо политических арен,

мимо деда в стареньком треухе,
ямбом поверяющего шаг,
с ватками, фильтрующими звуки
музыки в простуженных ушах...

Но – к окну приклеен, как к экрану – 
я туда не полечу в полёт,
где похмельный дворник с автокрана
ржавым ломом скалывает лёд.





ПОТОК ПОДСОЗНАНИЯ







Оборваны стропы стартующих строк,
и где подсознанью кретину
разлитый на стопки сознанья поток
в единую вылить картину!
Вот полбутерброда, компьютер, очки,
порог, поводок, мостовая... 
Попробуй, с подругой в метро проскочи,
когда на посту постовая!..
А рожи и лица различных систем -
точь в точь как герои мультяшек.
Хоть опохмелиться охота не всем,
но дух в совокупности тяжек.
Подбиты прямым попаданьем впросак,
скучая без звона и хруста,
домой к своим мымрам банкиры трусят
и где-то немножечко трусят.
Прилежный, как снайпер, дитёнок сосёт
пустой указательный палец.
Учёный всезнайка про гранты просёк
и Соросу строчит, засранец.
И Вещий Олег изгоняет коня,
и Воланд чудит свои штучки,
и кордебалетом пинают меня
небесные странницы тучки.
И девки путанки глядят из окон,
почти ничего не смущаясь.
Я сам-то с Таганки. Бреду босиком
Простите, что к вам обращаюсь.






Графоман и вурдалак








Графоману тексты любы, а особенно стихи.
Вурдалак почистил зубы, а особенно клыки. 
Графоман достал тетрадку, изготовился писать.
Вурдалак ползёт украдкой и готовится кусать. 
Графоман в тетрадь заносит вдохновенные стихи.
Вурдалак над ним заносит офигенные клыки. 
Графоман в катарсис входит, издавая хриплый рык.
Вурдалак отраву вводит в кровь, вонзая острый клык. 
Графоман теперь, укушен, тоже станет упырём.
Вурдалак его послушал и издох. И мы умрём. 





Бог создал бороду...






Бог создал бороду. Чёрт сбрил её, строптив.
Бог создал глаз. Нечистый — телевизор.
Бог дал любовь. А Сатана — стриптиз.
Бог — земли и моря. Лукавый — визу.
Бог дал дорогу. Вельзевул — ГАИ.
Бог дух явил. А бес придумал букву.
Бог — мирный труд. Чёрт — смертные бои.
Бог — сладкий сон. Враг — раннюю побудку.
Бог — лёгкий бег. Нечистый — мерседес.
Бог — сердца жар. А дьявол — мысли пламень.
Бог — небосвод. А самолёты — бес.
Бог дал царя. А бес ему — Парламент.
Бог — виноград. А чёрт — аперитив.
Бог дал гортань. Лукавый — матюгальник.
Бог — рай зачатья. Чёрт — презерватив.
Бог дал жену. Шайтан — гарем стоспальный.
Бог — звуки сфер. Нечистый — звон монет.
Бог — сто язы́ков — бес со словарями.
Бог — Откровенье. Дьявол — Интернет.
Бог весь — Добро.
		     — А чёрт?
			          — судите сами.


ВАРИАНТ


Бог создал бороду. Чёрт с бритвою пришёл.
Бог создал глаз. Враг сделал телевизор.
Бог дал любовь. Шайтан открыл сексшоп.
Бог — край обетованный. Дьявол — визу. 
Бог дал дорогу. Дьявол — автостоп.
Бог дух явил. А бес придумал букву.
Бог — снова глаз. А этот — телескоп.
Бог — сладкий сон. Чёрт — раннюю побудку. 
Бог сделал ноги. Дьявол — колесо.
Бог воду создал — враг похитил пламя.
Бог — лошадей. А Вельзевул — лассо.
Бог дал царя. А бес ему — Парламент. 
Бог — виноград. А чёрт — аперитив.
Бог дал гортань. Лукавый — матюгальник.
Бог — рай зачатья. Бес — презерватив.
Бог дал жену. Шайтан — гарем стоспальный. 
Бог — звуки сфер. Нечистый — звон монет.
Бог — сто язы
ков. Чёрт — со словарями.
Бог — Откровенье. Дьявол — Интернет.
Бог весь — Добро.
		— А чёрт?
			— судите сами.
2014





Венок сонетов о венке сонетов





Венок сонетов о венке сонетов





                                                   От автора

Какое множество поэтов! Талантов сколько среди них!
Какое множество сюжетов! Иные очень велики
(т.е. грандиозны). В океане Великом стихотворных книг 
совместно с прочими стихами – сонетов плавают венки.
Маститые их пишут профи,суя друг другу тонкий фиг,
и дилетанта гордый профиль, постмодернизму вопреки,
склонён над магистралом, с верной сонеты заводя строки.
Упорно (хоть и часто скверно) их каждый всяк писать привык.
И каждый автор, как проснётся, – "АБАБ АББА" – 
бубнит, поэту не поётся, за рифмой лезет он в карман.
И поэтесса уж не фея, она венку как бы раба:
непоэтически зверея, бьёт в лиру, словно в барабан... 

А в наказанье за рифмовку, неисправимый графоман,
Вам  мой венок, сплетённый ловко, как губку уксусную дам! 

	 1.

Венок сонетов пишет каждый всяк.
Возьмусь и я. А что мне – не под силу?
Да стоит мне лишь ручку в ручку взять – 
бумага – слышь! – уже заголосила...
В сонет идёт любая дрянь, пустяк,
а поглядишь – выходит даже мило.
Когда б вы только знали – мамма миа! –
из сора из какого, из коряг
каких – противно к ним прикосновенье,
но я терплю – не оборвать бы пенье! –
устроен, то есть состоит сонет!
В нём глубины искать не надо, нет!
Он, в сущности, в рифмовке упражненье.
Оно несложно, это сочиненье. 

	 2.

Оно не сложно: это – сочиненье,
не изложенье, даже не диктант.
Ты собственное сочиняешь мненье,
простую склонность выдашь за талант
и, смысл держа на шее, как атлант,
набычась и притом бахвалясь ленью,
преодолеешь слов сопротивленье
и  расположишь строчки, как педант,
чтоб перекрёстная сменялась кольцевой,
чтоб теза с антитезой дорогой
слились в экстазе всем на удивленье,
и синтезом сменился б общий вой,
и зазвенели бы перед тобой
в венке сонеты, как в цепочке звенья.

	3.

В венке сонеты, как в цепочке звенья,
как семечки, к примеру, в огурце.
И нужно нестандартное везенье,
чтоб их узнать в лицо в таком гурте.
И надо необычное уменье,
дабы прочесть в означенном лице
то, чего нет в начале и в конце,
а только промелькнуло как бы тенью,
метнулось между бра и пылесосом,
помедлило незаданным вопросом
и скрылось в как бы розовых кустах,
высокопарно, как свинья пред опоросом...
Одни сонеты бы не пользовались спросом,
их магистрал объединяет. Как?

	4.

Их магистрал объединяет. – Как?
– Да как обычно: в приказном порядке.
Он их сперва рассадит, как на грядке
(а перед тем ещё помнёт в руках),
потом раздаст им чистые тетрадки,
а одному – повязку на рукав,
дежурный, мол, и под мотив трёхрядки
запустит в свет, перстами помахав
пред носом собственным – на месте ли пенсне –
и вот движеньем плавным, как во сне
(почти что незаметное движенье),
они вступают а capella – не
во что-нибудь. То предъявляет мне
состав капеллы – хоровое пенье.

	5.

Создав капеллы хоровое пенье,
теперь выносит хитрый магистрал
своё администраторское рвенье
на самую большую магистраль.
И значит, час единственный настал,
когда, как бы по щучьему веленью,
возникнет ниоткуда вдохновенье,
чтоб увеличить жизни полнакал.
И будет магистрал – с большой дороги,
какую мнут колеса, месят ноги...
Полита потом каждая верста.
Она – его, как арестанта – сроки,
как бога – храм, как барина – оброки
как столяра и плотника – верстак.

	6.

Как столяра и плотника верстак
достал (я выражаюсь их словами)!
А нас, читатель, вероятно, с Вами
ничто уже достать не может так.
Мы толстокожи. Нам любое знамя
равно серо. Нам быта кавардак
привычнее, чем идеала знак
(не знаю, как назвать его словами).
Стоит жара иль непрерывно льёт
прозрачный ливень с облачных высот,
пурга, мираж ли, светопреставленье –
нам не до них, читатель, нам поёт
иной Кобзон, наш ко всему подход –
как пациентов клиники: терпенье.

	7.

Как пациентов клиники терпенье
облагораживает! Лучшие врачи
предпочитают умному леченью
текущие анализы мочи.
А ты, больной, надейся и молчи.
Держи в себе своё плохое мненье.
Таблетку, вон, у бабки получи
и жуй себе хоть до выздоровленья.
А то не жуй, авось помрёшь и так.
Шучу, шучу (да ты шутник, однако!..)
Надежды себестоимость – пятак,
цена же – грош в сегодняшних дензнаках.
Минуй, недуг, меня, как полдень – мрак
и как бойцов – стремительность атак.

	8.

И как бойцов стремительность атак
не раздражает! Шум, столпотворенье,
пейзажей и построек мельтешенье,
полно народу, всё всегда не так...
Ракеты, танки, лошади... Бардак!
И наконец народов истребленье...
Нет, я бы лично воевал не так.
Как – доложу в секретном приложенье.
Бойцы – грубы. Как их нелепа форма!
Они – если в кино – идут на порно.
Не на "Чапаева", а на Мерлин Монро...
Да это мне, пожалуй, всё равно.
Сюжет к строке пристраивать упорно –
весь кайф венка (хоть это не бесспорно).

	9.

Весь кайф венка, хоть это не бесспорно,
в том состоит, что можно им мести...
нет... это веником. Венок же – как бы орден,
на то он и лавров и потому в чести.
И если лавр с венка покамест не оборван,
то им увенчанный, беспечен и мастит,
здоровой пищей ублажает аппетит
и не корячится в труде своем упорном
на благо Родины, ведь он космополит,
и долг ему нимало не велит
предпринимать то, что смешно и вздорно.
Но мы-то знаем, чем народ велик,
в чём замысел и Чей в нем виден Лик:
в том, что всё слаженно и, так сказать, соборно.

	10.

В том, что всё слаженно и, так сказать, соборно,
научного подтекста вовсе нет.
Всё в простоте, какая там Сорбонна!
Стоит сонет. За ним ещё сонет.
За тем – ещё... Как по сигналу горна
в торжественном преддверии побед,
развернут строй их, как парад планет.
И стяги рифм над ними реют гордо.
Всё на своих местах, не как попало.
Под мудрым руководством магистрала
здесь строчка каждая весома и права.
И глаз обрадован незыблемостью строя.
В наш век увидишь часто ли такое –
стихи стоят по струночке: ать-два!

	11.

Cтихи стоят по струночке: ать-два!
Одна строка другой велеречивей.
И погляди, читатель терпеливый,
тут так же чётко строятся слова!
И только буква, атом неделимый,
всему стихосложенью голова,
как моря гладь – приливы и отливы –
разнообразит строчки и слова.
Я б букве гимн исполнил на трубе
за переменчивость: она то А, то Б,
то что-то третье: гамма или тэта,
пусть даже алеф или твёрдый знакЪ – 
я всем им рад и никому не враг,
хотя, по мне, надуманно всё это.

	12.

 "Хотя, по мне, надуманно всё это" –
намедни я заметил сам себе,
играя роль завзятого поэта,
такого мэтра, ушлого в пальбе
из пушек по пернатым. Фраза эта
красиво кукарекала в уме,
но я не понимаю, хоть убей,
умна она, или в ней смысла нету...
Когда же понимания итог
прочертит чиру возле самых ног
и в темноту швырнёт гранату света,
то вместе с ним придёт и немота:
где правит разум, там душа пуста.
Такой порядок вреден для поэта...

	13.

Такой порядок вреден для поэта
(и, в сущности, для всякого лица).
Поступим так: пускай ума монета
подольше не выкатывает-ца
из портмоне души (оно бессмертно).
Пусть светит всем до самого конца,
и старого склеротика в юнца
пусть превратит, хотя б на пол-%!
Пока душа бессменная жива,
ей по-сердцу и безусловно сладок
свой личный ум и свой родной порядок –
приемли всё, только своё – сперва.
Я, например, на правила не падок,
а лучше так: кто в лес, кто по дрова.

	14.

А лучше так: кто в лес, кто по дрова.
Резвись, перо, курсор, реви, динамик!
Летай, смычок, как мудрая сова,
и муза – прилетай, хорош динамить! 
Качай, качок, хоть мышцы, хоть права.
Кто против нас, тот, значит, снова с нами.
Свобода – вот единственное знамя.
А кто свободен, тем и трын – трава.
Заканчиваю. Надо бы мораль
вписать в не очень строгую, но – форму,
что, мол, трудился и не зря марал
карандашом – листки, рулон в уборной,
счета... Но пусть, поскольку я иссяк,
венок сонетов пишет каждый всяк.

	15.

Венок сонетов пишет каждый всяк.
Оно несложно, это сочиненье.
В венке сонеты, как в цепочке звенья.
Их  магистрал  объединяет, как
состав капеллы – хоровое пенье,
как столяра и плотника – верстак,
как пациентов клиники – терпенье
и как бойцов – стремительность атак.
Весь кайф венка (хоть это не бесспорно)
в том, что всё слаженно и, так сказать, соборно,
стихи стоят по струночке: ать-два!
Хотя по мне – надуманно всё это...
Такой порядок вреден для поэта.
А лучше так: кто в лес, кто – по дрова. 



ДУБЛЁРЫ





Легко охватывать детально весь мир, живя по сто времён!


И вот я экспериментально на сто дублёров расчленён.


Дублёр шевелит левым ухом; два догрызают карандаш:


один из них рифмует сухо, зато другой впадает в раж.


Дублёр снимает хату с краю; дублёр безмолвствует: хитёр.


С моей женой - уж я-то знаю! - живу не я, а каскадёр.


Вот мы, дублёры по квартире, перекликаемся, жужжа,


как-будто мы - сорок четыре обериутские чижа.


Но наше поприще опасно, ни дня нам не прожить без ссор:


Один дублёр воскликнул: "Ясно!" - "Туман!" - сказал другой дублёр.


И завязалась потасовка, и без труда в один момент


дублёр дублёру рушит ловко его опорный аргумент.


Мы все дерёмся на-отлично: вот нет уже дублёров двух,


и распадаюсь я как личность: направо прах, налево дух.


Рефлексы все из строя вышли, сгустились сантименты в стресс...


Не существую даже мысля: утратил к пище интерес!..


Дублёров бешеная свора меня живьём загонит в ад,


дублёр дублёру не опора, не друг-товарищ и не брат.


Пора уволить всю команду: эксперимент зашел в тупик...


Но кто из нас подаст команду? Кто - настоящий Воловик??..





ИГРА





	     (Прагматически)


Что значит "творчество"? - Оно игра.


Не надо морщиться, водить пора.


Не жалкой салкою, не в домино,


а - вроде сталкера (см. кино).





В ночи торжественной, как балдахин,


 жужжат торгующие барахлом:


 - Да это ж лежбище баллад и схим...


 - Нет, это гульбище шарад и хохм...


 - Ах, это поприще ума и чувств!..


 - О вакханалия слогов и нот!..





	    (Скептически)


 Да это, знаете, - мура и чушь.


 кому не налили, тот и не пьёт.


 Цугцвангом шествуя из бара в холл,


 упал вистующий: был мал да хил...


Там и торгующие барахлом,


где храм торжественный,


как балдахин.





 (Романтически)


А в утлой хижине, ковчеге дум,


как неподсвеченный, бледнеет ГУМ,


летают чижики, свистит лапта,


и лунным светочем ночь залита.


В сиянье месяцев, в потёмках дней,


миры мерещатся миров чудней.


Они реальнее вещей и тел.


Не тьма анальная, а леса тень.


Не скрежет лифта и не шины всхлип,


 не ворон, каркая, роняет сыр,


а - шорох лиственниц, рыданье лип,


дриада арфою струит эфир...





 Эфир, как плазма, а душа - фужер,


 да не преполнится ея объём!..


Наглядным пламенем из фибр, из жерл


да вспыхнет Творчество - Игра с Огнём!








ЛИРИЧЕСКИЙ СТАРИК





   Когда мутный дождичек загоняет в подъезды


   редких, как из Красной книги, могикан,


   остаётся на улице один - облезлый,


   никудышний, дурно пахнущий старикан.


   Ему свищет милиция, а он, как заяц:


   чмокнет полуботинками и - наутёк.


   Чего ему неймётся? Одолела к парочкам зависть?


   Так ведь они же смылись, или он не усёк?..





   Нет, старикова пара с ним пролетает рядом


   В штапельной миниюбке с клёвым таким бантом.


   Памятный Шестигранник реет над бедным садом,


   архитектурный призрак, молодости фантом.


   Небо зазря шуршало, корчилось и ловчило:


   что старичку циклона ватная карусель!


   всё перед ним кружится - гипсовая пловчиха,


   пестрые фейерверки, мятная карамель!





   Здесь, за горбом эстрады, дед младым шалопаем


   лихо шастал кустами, будя ошалелых ворон,


   и пыл его в молодости был так же неисчерпаем,


   как в известном атоме - электрон.


   Это он после сдал, хотя в нем и дремлет


   прошлое, просыпаясь иногда на беду.


   - Дедушка! Обождите меня! Я - Ваш преемник.


   Можно - до остановки с Вами дойду?


Январский вечер





ЯНВАРСКИЙ ВЕЧЕР
 



Январский вечер, но – почти весна.


 Не 90-х, нет! 80-х .


 И молодость ещё почти видна,


 она как звёзды: светит, да не взять их.





 Но молодость ещё почти слышна,


 почти что ощутима, точно запах,


 который во флакон надёжный заперт


 и рвётся в щелку. Но почти – весна.





 Вершись, игра, пиши моя контора!


 Ещё провала не видать почти,


 где пагубные ящики Пандоры


 распилят надо мною скрипачи.





 Но жуток перечень грядущих дел и бед.


 Гляжу: копеечка. А это белый свет.





Ежедневный понедельник





В понедельник каждый-всякий,


ежедневный, ежегодный


старичок шестидесятник


то в метро, а то пешком


всё лелеет плешь седую


под беретиком немодным


(хорошо б его не сдуло


мимолётным ветерком).






Он был свойственник по духу


диссидентам бородатым.


Где ни глянет - всё чернуха,


всяко лыко в общий счёт.


И теперь, совсем как прежде,


как патологоанатом,


он всё правду-матку режет,


т.е., так сказать, сечёт.






Он выходит из трамвая


и из метрополитена.


Он, как пешка проходная,


переходит переход.


Веку атома и спида


новый век идёт на смену,


а тому до суицида


остаётся, может, год.






Старичок, держи беретку,


нос по ветру (револьвером)


да присядь на табуретку,


дорогой интеллигент.


Нет в ногах (и выше!) правды,


в голове (и ниже!) - веры...


Нэ журыся, всюду прав ты.


Наступает хэппи-энд.





1997


Болеро





БОЛЕРО
 
Где гиены и тигры, и прочая злая напасть,
и, гремя, "Болеро" разрывает лиан пелену 
усмирить безотчётные бы "убежать" и "напасть",
помечтать о простом, поглядеть, например, на луну... 
Ах, Селена, скажи, хороша ли была белена? 
Верно  да. Ведь недаром тревожна полночная темь. 
Не сегодня ли тронулись  материки, племена
с пересиженных мест неизвестно, куда и зачем...
 
Нет ни воли, ни вольницы в странном движении том. 
Только ритма узор, только вредный искус ворожбы. 
Это маг, или кто  заставляет стремиться гуртом
к подневольной свободе (другой не приемлют рабы)? 
Захлебнулась клепсидра, петух проворонил рассвет. 
Ускакала кукушка с курантов кремлёвских ворот. 
Тишина, и забыты кликухи несущих ответ
за медлительносуь мигов и за мельтешенье длиннот.
 
Но колотятся мирные "спи" о бандитскую "вдарь",
и акцентом тамтама тотального душу свело 
в преисподнюю тьму, или просто в рассветную хмарь... 
Но бессменно внезапен финальный обвал "Болеро",
и упругая чаща упрямо смыкает листы, 
и граница свободы, невидимая в суете, 
всё равно на замке. Маскируют "Бехштейна" кусты, 
и ручные зверушки шлифуют свои фуэте.





Полёт





Я сам себе чужд. Может, там, куда мчусь, я вообще не я...


И жду, удручён скрежетаньем счетов и актов,


что вот получу нe-платёжное поручение


(от кого - не знаю) - хотя б на десяток тактов.


И скоро и правда, летучее, как вдохновение,


нисходит (или вздымается?) нечто вроде...


И я начинаю летать, по обыкновению,


то есть своей отвечать, наконец, природе.





Невесомостью, отсутствием тела, лёгкостью


характерно известное всем состоянье лёта.


Высота в ушах пищит специфическим посвистом


(который, возможно, от комплекса рифмоплёта).


Далёкое смотрит близким (и таковым является).


Сущее стало вещим, и мыслям в черепе тесно.


Буквам, значит, просторно (в классику бы не вляпаться!)


(Это не относится к данному конкретному тексту.)





При этом полёт может быть из окна или с лестницы,


но чаще всего совершается в подземелье...


И становится мир всё приятнее и полезней всё,


и доступнее всё, как тому дураку Емеле...


Так и летаю, навроде орла или аиста,


неся соответственно - дичь или плод сокровенный.


Но свободный полёт внезапно, как всё, кончается


для иных, тоже не чуждых мне отправлений.





Как сказать - тихо или погромче?





Как сказать - тихо или погромче?


Да, пожалуй, лучше будет потише.


Хотя можно и грохнуть что твой погромщик:


как война, рифма всё спишет.


Это розы ЕЁ, метаморфозы,


пресноватая кровь сам-друг с бровью


расправляют в плавленый сырок рожу,


(и моя - гляди - вымя коровье).


И проходит жизнь, и почти рядом.


Покопайся в склизких её анналах.


Ну, не рифму сыщешь настырным взглядом -


хоть в обмылках быта - её аналог.


За которым - когда он как звук подан -


в потрохах эпохи ни эха: тихо.


Вход забыт; выход забит кодом...


Выйти так, иначе ли?.. Метод  т ы к а


всех надёжней, ибо - и в том хохма! -


жизнь сама утечёт, бурней рвоты.


Но - сама-сама, а всё ж ТАК хоть бы,


а ИНАЧЕ - очень уж неохота...  





А зависит ли судьбы окончанье


от того, как зависнет луна в туче?


От того, засвистит ли в свисток чайник?


И от громкости слова?..


И   к а к  - лучше?





Нежностью книжника...





Нежностью книжника тронута книга чудес.


Благоухают страницы корицей и сдобой.


Но перечтём не о хлебе, насушенном днесь,


не о текущих лепёшках, отравленных содой.


Нет! О рокфоре, светящемся сизой слезой,


об уставном соответствии специй посолу...


Празднично брызнет рассыпчатой пеной Праздрой,


и кордамон, салютуя, зависнет над Псоу.


Срам осетрам, прозябающим в сонном садке!


Жги им глаза, отражённая жуть мельхиора!


И трюфелям: не являются ни перед кем


из-под земли, а уже угождают обжорам...


Странно совку в непредвиденном мире сластей,


трудно жевать сочетания букв - постигая


силу филея, полезность травы сельдерей,


возгласы устриц, ранимую плоть расстегая...


Проще усвоить: от сердца поможет коньяк,


чем приготовить уроки: как жрать артишоки...


Вот кон-соме, про-фит-роли... А вот, на полях


почерком ржавым проставлены цены эпохи...


Славлю поваренный текст за его прямоту,


за лапидарность советов хозяйкам нездешним.


Хочется печь и варить. И дарить животу


сладкую жизнь. Но в разумных пределах, конечно.


Стансы к Робинзону





СТАНСЫ К РОБИНЗОНУ
 
По следам людоедского полдника, мистер Крузо,


поступает закат в Ваше веденье до восхода.


Нимфу можете выбрать, а если неймётся – музу


и плодить соответственно – гимн, серенаду, оду...


Мне ведь тоже дано – хоть в автобусе – уединенье


Или в кухне безмолвной, один на один с минтаем...


Что – Свобода? Она – одиночество, или – деньги?


– Нет ответа. Поскольку мир – НЕ обитаем.


Дорогой Робинзон! Позвольте представиться. С Вами


говорит одиночка, к сему не причастный миру.


Я витаю, как Вы, в треугольном моём вигваме,


собираю крушений нетленные сувениры.


Простота воровства, звуковой набор деклараций...


Кособокою рифмой намазан сюжет на образ –


и на клетчатый фон нанесён мой стишок дурацкий,


и какой Аполлон внушил его мне, раздобрясь!


А каков Аполлон, такова и его Эвтерпа,


таковы и иные: дриады, друиды, духи...


Мне бы только успеть проорать, не сбивая темпа,


что-нибудь посмешней из кромешной моей чернухи.


Мне бы только покрыться пупырышками озноба,


мне бы в гавани спрятаться, не поднимая флагов...


А лавровые веники пусть разбирают снобы


на каких-нибудь их коллективных архипелагах.


Отладка





...из грехов своей родины вечной
не сотворить бы кумира себе.
Б.Окуджава

Когда я надену тапочки и дню подведу итог, 
мой дом обратится в капище, где витает в обоях бог. 
Но не светлый, от века благостный, влюблённый в меня и в вас,
а босс, безжалостный к слабостям: моли — не выйдет на связь.
Прогрессивен божеский промысел: не кудесник, но — программист
по последнему слову Кроноса оборудовал Парадиз.
Над клавиатурой скрючившись, диодами посветив,
он выведет яркость ручками и выйдет в интерактив.
Но ничуть не запахнет жареным и почти не станет светлей,
когда полыхнёт скрижалями неопалимый дисплей.
Под логином "ADMIN" — инкогнито: без паролей и прочих виз —
бог разделит на файлы комнату и загрузит на чистый диск.
Он введёт подправленный радиус пространственной кривизны
и засвищет, сангвиник, радуясь, предвкушая конец возни.
За квартирой — квартал, республика и Вселенная вся, легка,
и хлопочет небесная публика под мотивчик из ХТК1 .
Ты прости-прощай, коммуналочка, универсум родной, адью!..
Демиург мановением пальчика всю материю свёл к нулю.
Вот сейчас он натянет тапочки и дням подведёт черту,
и не жалко ему ни чуточки Вселенную нашу, ту...
Юзер будущей генерации протестирует интерфейс,
к фруктам-яблочкам просто-напросто игнорируя интерес.
Райский сад разделил на секторы и, как будто играя блиц,
он уходит от вивисекторов: до ребра бы не добрались!..
 
Всё в итоге опять по полочкам: мрак на нижней, на верхней свет,
только нам в этом всём с иголочки, кроме ящика, места нет.
Что ж нас гонит — дрожать над безднами, кейфовать, потупясь в надир,
из грехов мироздания бедного сотворивших себе кумир?
 



 








___________________________________________________________________


1ХТК – Хорошо Темперированный Клавир (И.-С. Бах, 1685 – 1750)



ВОТ Я ПИШУ...





                  Коли можешь не писать - не пиши.
                                                            Якобы Л.Толстой


Вот я пишу. А ведь мог бы совсем не писать.
Лев Николаевич были бы мной недовольны.
Лучше пахал бы, мозолисто сжав рукоять.
Лучше тянул бы баржу вдоль по матушке Волге.
 
Лучше вертел бы баранку да шашни крутил.
Строил бы хлев и дитёнку строгал бы баклушки.
Что ж тебя тянут потоки сгущёных чернил?
Рифмы какие-то... Ты не срамился бы лучше.
 
Лучше б возил по деревне бочонок дерьма.
Всё ж золотарь, не чета дураку графоману.
Лучше б паял да лудил. И не те времена,
чтоб за строку поднесли тебе хоть по стакану.
 
Лучше бы в вольном эфире шукал Би-би-си,
в век перестройки держал бы кармашек пошире.
А амфибрахии к каждому просятся в стих.
Пусть обождут: невпротык положение в мире.
 
Вот, как подумал бы Лев Николаич Толстой,
если б узнал, что пишу я, а мог не писать бы.
Непротивленец был граф. А огрел бы сохой -
не зажило б и до самой серебряной свадьбы.





Музыка





МУЗЫКА





Дело, кажется, швах, лопнет кожица в швах барабана,


Do удавит валторну, органом взревёт клавикорд,


и басовым ключом отомкнёт багинеты охрана,


и маэстро рванёт из оркестра и скроется, чёрт!


И сиятельный Бах развернёт оскорблённые брови,


и смахнёт незаметно на лацкан скупую бемоль,


и кровавый взорвётся аккорд у сопрано в утробе...


Рухнет замертво мир, поражён глухотой, как бельмом.


И умрут контрапункты, навязшая в клавишах жвачка...


Изумрудом и охрой мазнёт нас огня помело...


Мы летим под уклон, нас летально нуклон перепачкал,


и летает не клёвый пришелец, а чёрт в НЛО.


Вот он реет над нами, флюидами праха пропитан,


мастер магии мрачной и злой виртуоз похорон.


Выстриг фрачные фалды, хвостом опрокинул пюпитр


и, летя, улюлюкает в переносной какофон!


Мы уплатим налог на молитвы и сладкие звуки:


дискжокей, гогоча, заколотит нам в лоб децибел.


вивисекция лебедя – благо для гитик науки:


как сулил постулат – он не сдох, пока не досипел.


К пароксизму прогресса поспели смертельные споры.


С ними споры безумны: они уже тут, на губах.


В темноте вместо нас расцветают рябые узоры.


Сглазил чёрный маэстро, и дело действительно швах.





Безделушечный мастер





Безделушечный мастер работает тонко и трезво.
Совершенство в безделке даётся трудом и трудом.
И бренчит в его ранце не маршальский титул маэстро,
а набор инструментов – палитра, блокнот, метроном.
Безделушечный мастер совсем не безделками занят.
Он творенье своё для проверки выносит на свет.
Проверяет на глаз: не сверкнёт ли восторга слезами.
Проверяет на слух: зазвенит, или, может быть, нет?
Он собой недоволен и правит в работе изъяны:
то акцент переставит, то охры добавит в сурьму,
то бравурное forte заменит на робкое piano...
Вот бессмысленный труд! Он и нужен ему одному.
Но гармонию выверив замысла гибким лекалом,
из властителей мира лишь ей подчинен и не чужд,
он свободен смеяться и видеть великое малым,
и общественный скепсис для личных использовать нужд.
И когда он в отделке безделки достигнет предела,
завершив неразменный на зло и добро сувенир –
пусть останется горькое сладким и чёрное белым.
Что он, в сущности, миру, и что ему, в сущности, мир!
Он работу закончил. Дальнейшее, в общем, известно.
Отодвинут блокнот и уложен в футляр метроном.
И, промыв скипидаром палитру, вздыхает маэстро
и торопится к двери – пока не закрыт гастроном.





    

© Все права защищены





Извилины как ясли мысли





Извилины – как ясли мысли.


Листки бумаг – её пелёнки.


А ну-ка, Солнце, ярче свистни


и мысли высветли потёмки!





Там, в закоулках трансцендентных,


прижали ушки, как зайчатки,


ещё нейтральны, точно деньги,


её невнятные зачатки.





Но то, что там тихонько снилось,


обрушась миру в гулкий бункер,


на плюс развалится и минус,


на как бы золото и пурпур.





И мысли яростная юность,


равно открыта тьме и свету,


не сожалея, не торгуясь,


распустит золото по ветру.





Но – не один сыграет в ящик,


когда в пурпурном одеянье


она, подросши и набрякши,


осуществит себя – деяньем.





Когда в экстазе вдохновенья


дойдёт до ручки и до точки


и зафиксирует мгновенье,


соединяя проводочки.





И напоказ под микроскопом


насильно пользуя природу,


всем курам на-смех и Европам


родит искусственных уродов,


весь Универсум исковеркав


исчадьем сморщенных извилин…





О мысль – маньячка, изуверка, 


как фейерверк твой замогилен!..





(*) Вонючие мальчики





Сегодня в метро, верно, Мальчиков Спящих день
в вагонах коричневой линии кольцевой.
Они вырастают из тех синюшных детей,
которых несли по вагонам вниз головой.
 
Которых мотало, прикрученных за спиной,
спелёнутых тряпкой – смеяться, моргать нельзя.
Бухая бомжиха им запах природный свой
передавала, по рвотным лужам скользя.
 
Отдельно о запахе... Перемешать кило
кала с двойным объёмом выдержанной мочи,
заправить по вкусу потом, потом — в тепло,
на сутки около батареи или печи.
 
Потом – ежедневно орально после еды
четырежды в день (надёжнее даже пять),
и будешь в награду за праведные труды,
как мальчики эти, качественно вонять...
 
Я, может, чудак, но на пробу беру чуток
и, ноздри зажав, как граф – узрев мужика –
вкушаю весомый, как Слово, первый глоток.
Глаза тяжелеют. Подташнивает слегка.
 
И вот я мотаюсь, смердящею плешью вниз,
ногами вперёд, демонстрируя атлас вен.
Ударь меня. Крикни: "А ну-ка, cука, проснись!" –
и я покачнусь, я рухну, смиренно нем,
 
и я покачусь, как плод – перезрев на суку,
и вот: перемена мира – одним пинком.
Пацан-перестарок – я всё никак не секу,
что́ там, из дыры летит и гудит – по ком.








Звуковая версия 



МОСКВА, ПРЕЧИСТЕНКА, АРБАТ





***


Москва! Пречистенка, Арбат!..


Гулять. Смотреть. И помнить – гдè,


пока фашистский “коловрат”


ещё не взмыл над БКД.


Не отвлекаться от смотрин,


покамест зрячий и живой.


Квадраты целые витрин.


Цветной бульвар – ещё Цветной...


Ещё не засран БЗК


и вождь не зыркает, усат.


Ещё трепещущих зека


не волокут в Нескучный сад.


Ещё вольна картавить голь,


и площадь главная чиста:


ещё поганую глаголь


не вывел злой полуустав –


в ретортах смены бытия – 


с когортой новеньких Малют.


Ещё гуляю лично я, 


кругами двигаясь к нулю.





Пока меня не замели,


я крикну, боли не тая:


– О красно-белые Фили!


– Сокольники! Любовь моя!..


Москва! Как в капле отложись


в ячейках памяти кривой!..


О удивительная жизнь,


сама не схожая с собой…