Мне от той любви - ни слова, ни взгляда.
Мне от той любви - ни строчки в конверте.
Мне от той любви - ни рая, ни ада.
Мне от той любви - ни жизни, ни смерти.
Мне от той любви - ни чёрта, ни бога.
Мне от той любви - ни дочки, ни сына.
Мне от той любви - дорога, дорога.
Мне от той любви - рябина, рябина...
Вдали от Европ, Америк
есть городок у моря.
Там серый скалистый берег
и белое платье Молли.
Там хищные альбатросы
всё так же кричат гортанно.
В таверну идут матросы.
В таверну идут капитаны.
В джазе играют скверно.
Фальшиво звучат бемоли.
Каждый вечер в таверну
приходит малышка Молли.
Молли не верит в бога.
Молли не верит в чёрта.
Рыжая недотрога
тихо грустит о чём-то.
Помнит ненастные ночи:
дождь и раскаты грома.
И кто-то, красивый очень,
сидел за стаканом рома.
Тот, на кого глядела -
мела белее - Молли.
Шпага его заржавела,
и плащ пострадал от моли...
В таверне звенят монеты.
В таверне не ждут известий
от роковых брюнетов
и белокурых бестий.
В таверне о них не плачут.
Были - придут другие.
Живым желают удачи.
Покоя - тем, кто в могиле.
И тот случайный прохожий
сюда не вернётся, Молли.
Но Молли забыть не может
глаза его - цвета моря.
А где-то танцуют вальсы.
А где-то гремит канонада.
Боже всевышний, сжалься!
Молли так мало надо.
Увидеть - ну, хоть во сне бы.
И снова приходит Молли
туда, где серое небо
и синее, синее море.
Опять отозвался мой стон - уезжаю! -
ознобом в плечах.
Чужая, чужая, чужая, чужая -
колёса стучат.
Иные заплачут, а эти - и рады.
Но всех вас уже
не надо, не надо, не надо, не надо
уставшей душе.
И, кажется, снова набитые нами
вагоны неслись -
полями, полями, полями, полями -
в небесную высь.
А после по небу калёным железом
прошёлся закат,
отрезав, отрезав, отрезав, отрезав
дорогу назад.
Россия моя - в беспредельности шалой
и пьяной гульбе -
устала, устала, устала, устала
рыдать о тебе!
Столько спето и сказано, мне и добавить-то нечего.
Жизнь черту подвела и расставила всё по местам.
Оттого, непослушные дети фортуны изменчивой,
мы и здесь разминулись, и вряд ли увидимся там.
Пусть другие поэты поведают слогом возвышенным
о любви. Непосмертная слава - как зверь на ловца.
Мы с тобой промолчим. Лишь молчанье и будет услышано
тем, кто дарит нам рифмы и наши венчает сердца.
Ты не часто его вспоминаешь в речах своих путанных.
Да и мне несподручно средь праведных божьих невест.
Он за годы печали воздал мне единой минутою.
Мы в расчёте - шепчу и целую обшарпанный крест.
Слово за слово - вот нам и песня, да что-то нет голоса.
Невесомы, прозрачны тела, и не знаю уже -
то ли капли дождя, то ли звёзды вплелись в твои волосы,
крымский брют, лунный свет ли струится в хрустальный фужер.
Но, как прежде, вторгается утро в мой сон растревоженный.
И едва алой кровью из раны прольётся рассвет,
по осенней холодной земле, по осоке мороженой
за тобою спешу, словно гончая, взявшая след.
Мне бы - рядом, загадочной тенью, по самой по кромочке...
Это правда, которую - знай. Остальное - враньё.
Чтобы ветер в лицо, и в душе, как в дырявой котомочке,
лишь простая молитва, да тихое имя твоё.
Но не сладится торг с золотой неуступчивой рыбкою!
И покуда слова и надежды бросаю в костёр,
ловят каждое слово твоё с благодарной улыбкою
сорок тысяч таких же, как я, твоих верных сестёр.
И однажды узнаю сама или скажет мне кто-нибудь:
в даль свой взгляд голубой устремив и молчанье храня,
в кавалькаде неистовой ангельской мчишься ты по небу.
Значит, время пришло и я тоже седлаю коня...
Жизнь - не игрушка
в неправильном мире.
Мышка-норушка
мечтает о сыре.
Кошка - о мышке
мечтает в лукошке.
Злая собака
мечтает о кошке.
Каждый мечтает.
На всех не хватает.
Вдруг даже сыр
о чём-то мечтает?
То ли ветры-пилигримы
нашептали тайну мне -
синий взгляд неповторимый
я увидела во сне.
Но не скоро, ах, не скоро
на плоту из тростника
за сиреневые горы
унесёт меня река!
Может, к берегу причалю.
Может, лягу я на дно.
Может, прошлые печали
позабыть мне суждено.
Эхо песенки старинной
прозвенело у воды,
там, где тихие долины,
там, где синие цветы.
Где, обманчивое лето
сочиняя на бегу,
не мою ли нынче ленту
ты нашёл на берегу...
Поговори со мною, друг мой Йорик!
Дорога. Дождь. На постоялый дворик
зайдём, попросим кофе с молоком.
Да, мы в каком-то веке. Но в каком?
Нас ни один не держит под арестом.
Аналогично поступаем с местом.
Приятно быть с собой наедине
вне времени и места. Просто вне.
Что там снаружи? Домики из брёвен.
Верхушки гор упрятаны в туман.
Как сыро... Где-то рядом океан.
Ландшафтик буколически неровен.
Повсюду много сена про запас.
Видать, затем, что зимы здесь суровы.
В почёте длинношёрстные коровы.
( Родиться бы ковбоем - я б их пас... )
Знавали прежде - дождь ли, тишину ли.
Но, помнишь, мы к обочине свернули?
На берег набегал высокий вал
и нас солёной пеной обдавал.
То был прибой, могучий, океанский.
А в целом этот край американский
собой весьма напоминает наш
лубочный европейский пейзаж.
Пойдём же, Йорик. Дождь ослаб, как будто.
Когда в сапожки лёгкие обута
привычная к дорогам пара ног,
приятно побродить, к примеру, лесом
и там, увлёкшись творческим процессом,
вдруг взять и заблудиться на часок-
другой. И третий. Да ещё бы летом!
Ну как тебе - в компании с поэтом?
Гляди, занятный здесь, однако, лес -
реликтовый, старинный, величавый,
повис над кручей ёлкою корявой,
нырнул в ущелье, на гору залез.
Вот двухметровотолстая секвойя
зарылась в облака над головою,
пять сотен лет храня надменный вид.
Что делать с ней? Ну, может, для забавы
спилить её - эхма, имею право! -
Хотя, пожалуй, чёрт с ней. Пусть стоит.
Наш век земной так неприлично краток
в сравненьи... Руки мёрзнут без перчаток.
А вот и снег. Друг Йорик, с рождеством-с.
И хижина, чей вид почти альпийский
достоин благодарственной записки:
Bad weather. Sorry. Need some rest and warmth.
Неплохо бы сейчас на самом деле
разжечь костёр. Да спички отсырели.
Представить: кресло, плед, бокал вина...
Не наша, друг мой Йорик, в том вина,
что мы с тобой уже пустили корни
вдали от благодатных калифорний.
И там, где мы свои окончим дни,
лес пустят на дрова. Оставят пни.
И время... Что?! Идут ведь, как ни странно.
Который час? Зимой темнеет рано.
Не ночевать же здесь - какая жуть!
У склона, что приятнее гораздо,
скучает припаркованная "Мазда".
И нам с тобой пора в обратный путь,
по серпантину руль крутя устало...
И если будет всё, как я мечтала,
то я не знаю, честно говоря,
где проведу остаток декабря.
Ангел ненаглядный,
когда б ты рядом
летел
меж звёзд громадных,
сквозь мириады
небесных тел!
Ангел ненаглядный,
рукой прохладной
коснись,
чтоб - неповадно
тем взглядом жадным
из-под ресниц!
Ангел ненаглядный,
открою, ладно,
секрет?!
Все сны обманны.
В твоей нирване
мне места нет.
Скажешь: дни утекают сквозь пальцы.
Только я не жалею о них.
И удел одиноких скитальцев -
он ведь, в общем, не хуже других!
На погосте смиренных монашек
обрету я последний покой.
Принеси мне, любимый, ромашек,
что растут на лугу за рекой.
Может быть, я себя не жалела,
но не стану гадать о цене.
Что цена? Я жила, как хотела.
Умоляю, не плачь обо мне!
Взмоет в небо душа вольной пташкой -
ей отныне неведома грусть.
И, возможно, такой же ромашкой
в этот мир я однажды вернусь.
Что за гавань - ни бурь, ни гроз!
Прям хоть жизнь начинай с начала.
Белоснежная "Леди Роз"
третий день стоит у причала.
И сорвётся с цепи душа.
( Ну доколь мечтать о морях-то! )
Так отчаянно хороша
у причала белая яхта.
Я - моряк в душе, но пришлось
мне путями бродить земными.
Белоснежная "Леди Роз",
просто мне понравилось имя.
Как бы славно с тобою нам,
"самый полный вперёд" включая,
по высоким нестись волнам,
обгоняя крикливых чаек!
Океан не таит угроз -
полюбились его богам мы.
Как пароль звучит "Леди Роз",
а в ответ - Таити, Багамы.
И как только вечерний бриз
понесёт берегам прохладу,
бросим якорь мы там, где... Тсс!
Ах, не надо о том, не надо!
Я-то что? Я - простой матрос,
у штурвала на вахту встану.
Белоснежная "Леди Роз",
мы найдем себе капитана!
Поэт смотрел сквозь мокрое окно,
как мимо проплывал поток прохожих,
и лицами, и судьбами похожих.
Он размышлял и молча пил вино.
Он не спешил. Да и куда спешить?!
Так льёт, что не спасёт ни плащ, ни зонтик.
И жизнь проходит, а на горизонте
нет ни единой родственной души.
Он был один. Но был ещё один -
непризнанный, забытый, одинокий.
Пересекая бурные потоки
и отражаясь в зеркале витрин,
шагал себе по лужам под дождём,
как будто в нём искал он вдохновенья.
Их взгляды повстречались на мгновенье,
и разошлись, не ведая о том.
Вьются у огня
мотыльки.
Как вы от меня
далеки!
Опалил закат
небеса.
В небесах горят
паруса.
Выпито до дна
всё вино.
Тени у окна -
как в кино.
Легкими крылами
шурша,
бродит рядом с вами
душа.
Правды не тая
во хмелю,
я скажу, что я
вас люблю.
Скажете, молчи -
замолчу.
Быть одна в ночи
не хочу.
Боль свою в крови
я ношу.
Я вас о любви
не прошу.
Свидимся ль когда,
свет очей?
Может быть, и да.
А зачем?!
Звёздочка упала
и ушла на дно.
Путник запоздалый
постучал в окно.
Сирый и убогий -
мы-де не князья -
домик у дороги.
В доме - ты и я.
Разгадала сразу
нрав твой непростой.
Странник синеглазый,
не спеши, постой!
Хлынул что есть силы
дождь и перестал.
Неужель ты, милый,
вовсе не устал?
Видишь, дело к ночи.
С нею - не шути.
Неужель не хочешь
отдохнуть в пути,
не искать дорожки
в поле наугад,
погасить в окошке
розовый закат,
у реки, у речки
постелить туман,
снять с коня уздечку,
с девки - сарафан?
Где-то на поляне
зреет сон-трава.
Есть вино в стакане,
а в печи - дрова.
Для любви и ласки
косы расплетём.
Будет всё - как в сказке.
Будет всё - путём.
Будет степь для волка,
небо - для орла...
Просто очень долго
я тебя ждала.
Череду, лебеду прополю.
Может быть, отвлекусь и развеюсь.
Я опять безнадежно люблю.
Я опять безнадежно надеюсь.
Но не сшить мне наряд из парчи
и не вырастить розы колючей.
Не учи меня жить, не учи.
Лучше просто люби и не мучай.
Мне бы жить бы и вволю и всласть,
как положено - глупой и слабой.
Отчего же на свет родилась
я такой непутевою бабой?
Мне на Пасху не печь куличи.
Мне алмазы не сваливать кучей.
Не учи меня жить, не учи.
Лучше просто люби и не мучай.
Нет, меня невозможно любить!
И святому со мной не ужиться.
Если жить, значит - петь, значит - плыть,
и лететь перелетною птицей.
Потеряла от рая ключи.
А еще называли везучей!
Не учи меня жить, не учи.
Лучше просто люби и не мучай.
В чем же мой несмываемый грех?
Что мне делать с такою напастью?
Я всегда выбираю не тех,
с кем возможна хоть капелька счастья.
Никаких там особых причин:
совпаденье, оказия, случай.
Не учи меня жить, не учи.
Лучше просто люби и не мучай.
Только жалость оставь при себе.
Это снадобье мне не поможет.
Я за все благодарна судьбе.
И за эти страдания тоже.
Не зажечь мне в потемках свечи
и не выйти из чащи дремучей.
Не учи меня жить, не учи.
Ты крутой. Но бывают и круче.
Викингов древних челны
тихо плывут на закат.
В гребне зелёной волны
ранние звёзды блестят.
Сколько столетий назад,
в дальней какой стороне -
может быть, ваши глаза
что-то напомнили мне?
Сказка моя или быль...
Карты и компасы лгут!
Где-то за тысячи миль
ваш одинокий приют.
Словно янтарная нить,
светится берег во мгле.
Мне до него не доплыть
ни на каком корабле.
Сколь не надейся в душе,
мили вплетая в года,
всё это было уже,
всё это было всегда.
В песне слова не мои.
Песня моя не о вас.
В мире высокой любви
разные звёзды у нас.
Сколько их было, смотри,
верящих в сладкий обман,
где - от зари до зари -
Тихий лежит океан.
Кто-то погибель нашёл.
Кто-то удачу найдёт.
Губ ваших ласковый шёлк
снится мне ночь напролёт.
Когда под дождём намокли цветы,
и тихо вокруг,
я знаю, о чём печалишься ты,
мой ласковый друг.
Ты выйди из дома, ступая легко,
цветы оборви.
А если голубка твоя далеко -
меня позови.
В далёкой земле, где - ни огонька
на тысячу вёрст,
меж сонных полей струится река,
качается мост.
Зови - не зови, узнаю сама
и прыгну в седло.
Да только вот ночью настала зима,
и путь замело.
А шарик вертится, а шарик вертится.
И на двоих у нас - одна Медведица,
когда над рощами и над полянами
восходит - общая - звезда Полярная.
И где-то оба мы, и где-то оба мы
идём дорогами, бредём чащобами.
А шарик вертится, а шарик вертится.
Но нам не встретиться, вовек не встретиться.
Не за ягодами-грибами
я опять оказалась здесь,
и обветренными губами
я шепчу тебе: здравствуй, лес!
Как люблю я твой сумрак колкий,
где поганок полным-полно!
Я была в прошлой жизни ёлкой.
Или палкой, не все ль равно...
И загадочный твой напев я
различаю в сырой глуши.
Для кого-то лес - лишь деревья,
для меня - колыбель души.
Здесь побыть пару дней хотя бы!
Обнимаю шершавый ствол.
Слышишь, лес?! Приходит октябрь.
Начинается волшебство.
Так помучаюсь, поскучаю,
но - не вечно же? И тогда
я вернусь к тебе, обещаю,
и, наверное, навсегда.
Как далёкой звезды осколок,
догорит здесь мой путь земной,
и навеки зелёный полог
ты сомкнёшь за моей спиной.