Был у меня цикл "Переводы с эсперанто".
Так то переводы.
Пришла пора сказать что-нибудь и от первого лица.
Попробую.
«На днях вдруг и без особой причины вспомнил своего сокурсника по университету Алешу Ф.
Это от него я услышал приговорку: «Скажите, вы не скажете? Вы знаете, я не знаю».
Да, хорошие были времена.
Помер, наверное, давно Алеша.
Почему так думаю?
Вот мне сколько?
Сами знаете.
А он на год старше был.
То-то и оно.
«Скажите, вы не скажете? Вы знаете, я не знаю».
Нет, точно уже помер».
Когда-то я написал текст под названием «Тестамент. Первый вариант».
Время шло. И вносило свои коррективы.
Стало ясно, что пора договаривать.
Сделал это.
А название…
Не хотелось употреблять выражения «последний» или «крайний» вариант.
Или еще выспреннее
«предпоследняя итерация»
.
Так что назвал совсем просто и ожидаемо..
Тестамент.
Ко всем женщинам, которые могут оказаться у моей постели, когда я буду уходить.
– Давайте договоримся!
Я обращусь к вам – Лиз! Наконец, ты пришла! Почему тебя так долго не было?
И вы возьмете меня за руку и ответите – Да, да я здесь с тобою. Теперь все будет хорошо!
P. S.
И мы подмигнем друг другу.
Конечно, если у меня хватит на это сил.
Обычно во сне я чувствую себя умным, сильным и смелым.
Но, к сожалению, в последнее время все чаще страдаю бессонницей.
Нижеследующий текст представляет собой запись беседы, проведенной мною в рамках программы "Мастер-классы членов жюри" на фестивале "Провинция у моря" - 2015.
Понимаю, что место этому материалу, скорее, в "Лавровой роще" (если вообще где-нибудь такое место имеется). Но после добровольной отставки неизменного редактора этой рублики даже не знаю к кому обращаться. Потому здесь.
Добавлю, что к моменту проведения этой программы уже ни один член жюри не оказался в состоянии.
«Как вы яхту назовете…»
Приветствую всех, посетивших наше мероприятие.
Прежде всего, должен сказать, что его жанровое обозначение «Мастер-класс» мне не очень нравится. Ибо предполагает, что с одной стороны вещает некий «мастер», а с другой ему со священным трепетом внимает «класс». Как правило, это, конечно, не так.
Просто между обеими сторонами происходит обмен опытом. У кого-то его больше, у кого-то будет еще больше. Со временем.
Если говорить о названии этой встречи, то в ней речь пойдет о следующем.
Издание книги: от замысла до воплощения.
Что при этом является наиболее важным, как работать с текстом при подготовке книги, какие компоненты ее содержания и оформления следует обязательно принимать во внимание и т. д.
Излагать я буду неизбежно тезисно и конспективно. Остальное можно додумать.
Пойдем по порядку.
Издание книги. Возможность и необходимость.
Возможность издания книги имеет три составляющих.
Желание, наличие необходимого количества приличного текстового материала и финансовое обеспечение.
Последнее является наиболее существенным. Поэтому по умолчанию будет считать, что таковое имеет место. Хотя размер кошелька непосредственно и решающим образом влияет и на все остальное.
Точно также можно предполагать, что желание присутствует всегда. Пусть это далеко и не всегда так.
А вот наличие достойного материала все собственно и определяет.
Допустим, вы более или мене регулярно пишете стихи, и муза вас не покидает.
Написанное вы выкладываете в Сеть (экзотический вариант – кладете в стол).
И вот через год, месяц, неделю напряженного труда (как у кого) у вас накапливается достаточное количество поэтического материала.
К примеру, сто стихотворений. Или больше, или меньше, но уже есть основания для издания книжки.
Потому, что какой бы сетевой популярностью вы не пользовались, сколько бы у вас не было виртуальных поклонников и дружбанов, все же потребность отразить свое творчество в «бумажном» виде неизбежно появляется и со временем все усиливается.
Необходимость подобного деяния обосновывается следующими соображениями:
1) фиксация сделанного в наглядной и материальной форме;
2) повышение (изменение) поэтического статуса;
3) удовлетворение творческих и личных амбиций, которые являются основой мотивировкой человеческой жизнедеятельности вообще и поэта, в частности.
Когда же у вас появится полочка (полка, книжный шкаф), где вы размещаете во все возрастающем количестве свои книги, то вами неизбежно овладевает чувство глубокого удовлетворения и ощущение того, что жизнь удалась (прошла не зря).
И когда вас не станет, для родных и близких ваши книги будут все время напоминать о вас.
И пусть внуки-правнуки, проходя мимо этих полок, будут думать уже совсем другое: «А что с этим хламом делать?». Но если даже они, в конце концов, примут решение ваши книжки сдать в макалатуру (выбросить на свалку), все равно даже это будет в некотором смысле сакральным жестом по увековечиванию вашей памяти. Но не будем о не вечном и грустном.
Поговорим о конкретных вещах.
Итак.
Что делать с материалом.
Вы решили издать книгу. Определились и договорились с издательством (типографией).
В идеале у книги должен быть редактор или хотя бы корректор.
Нередко бывает, что по разным причинам в таком качестве автор видит собственный здравый смысл. Допустим. Конечно, хорошо, если это смысл действительно здравый.
Для начала прикиньте, как ваш текст будет выглядеть в книге.
Каким выйдет объем вашей книжки, каков ее формат – высота-ширина.
Напомню, что при офсетной печати обычно книги собираются из блоков в 16 стр.
Можно, конечно, выпустить книжечку и в несколько десятков страниц.
Если вы со временем станете классиком, это факт все отметят.
Но, думаю, вы замахнетесь страниц на сто или даже двести.
Итак, вы определились или вам навязали объем и формат книжки.
Согласовали тираж. За количеством гнаться не стоит. Представьте: сколько экземпляров вы сможете раздарить, продать и где будете хранить оставшиеся. Похоже, что 300 штук вам хватит с головой. Но, конечно, если вы ведете бурную фестивальную жизнь, то можно подумать и о большем количестве.
(В середине прошлого десятилетия в Киев часто приезжал московский издатель Александр Шишикн. Привозил по пять-десять изданных им книг. Приличным тиражом и в хорошем оформлении. И некоторых их авторов иногда с собой прихватывал. Когда я его спросил, что он будет делать с такой книжной массой, он ответил – Офис у меня большой, шкафов много, есть куда сваливать. Но далеко не у всех авторов имеются такие возможности, поэтому над тиражом издания все-таки следует задумываться).
Пошли дальше.
Просмотрите еще раз весь корпус стихов, намеченных к изданию.
Разбейте его на три кучки.
Нечто действительно стоящее. Приличные тексты. И достаточно проходные стихи.
Первые два и станут основой книги. Их композиционное чередование во многом определит восприятие книги.
Не отбрасывайте совсем и не слишком кондиционные стихи.
Возможно, придется дотягивать объем книги до количества страниц кратному объему блоков, тут их и можно использовать. С этой же целью используются стихи из и предыдущих сборников.
Разумеется, если книга претендует на оригинальность содержания, и вы изначально не ориентируетесь на сборную солянку.
Можно, разумеется, имеющийся материал разместить в книге, так сказать, навалом и безо всякой системы.
Но вряд ли это произведет должное впечатление на ваших читателей.
Да и литературоведам и критикам изрядно затруднит работу над вашим наследием.
Следовательно, имеющийся материал нужно определенным образом структурировать.
Самыми распространенными принципами при этом являются хронологический и тематический.
Примеры.
Стихи 90-х, 00-х, 10-х и т. д.
Или: стихи о любви, стихи о природе, гражданская лирика и т. п.
Но, конечно, можно придумать и нечто более концептуальное.
В любом случае материал будет располагаться по некоторым разделам.
Их количество определяется объемом материала и его разнообразием.
Желательно, чтобы внутри раздела присутствовала некоторая композиция представления материала.
И тематически и визуально тексты должны соответствовать друг другу.
При выборе названий разделов допускается некоторое самоцитирование.
Хотя это и не лучший вариант. Но если в голову не приходит ничего другого, то…
Но и оригинальное название придумать не так уж трудно.
Названию могут сопутствовать и некоторые краткие разъяснения. Лично я такое иногда практикую.
Следующий ключевой момент – верстка книги.
Желательно, чтобы его выполняли профессионалы, а не люди, просто умеющие работать в ворде.
(Принцип Кручика. Известный киевский поэт и журналист Игорь Кручик на всех литературных встречах двадцатилетней давности провозглашал свой главный лозунг «Утрачена культура книгоиздания».
Со временем я понял, что он был совершенно прав).
Здесь важно практически все.
Размещение материала на странице, размеры отступов сверху, снизу и по сторонам.
Колонтитулы, нумерация страниц. (Хотя колонтитулы уже выходят из моды).
Слишком жестких правил здесь не существуют, но есть общепринятая книгоиздательская практика и хороший вкус.
Так заметные изменения межстрочных интервалов и размеров шрифта основного текста (ну, не умещается он в страницу, а очень хочется) совершенно не допустимы.
Точно так же существуют вполне определенные правила выделения эпиграфов, цитат, сносок.
Некоторые подробности. Относящиеся не только к поэтическим сборникам. Но ведь и вы не только стихи пишите. И издаете.
Провисающие строки. Окончание строк. Переносы.
Когда на следующей странице помещают одну строку, являющуюся окончанием предыдущего периода, то это очень плохо. Что для стихов, что для прозы.
Нехорошо и то, когда строка заканчивается (упирается) в односложное слово (предлог, союз).
Переносы являются вполне законным приемом. Но когда они повторяются в нескольких строках подряд, то это значительно ухудшает визуал. Поэтому существуют вспомогательные программы верстки, где устанавливается период повторения переносов (через пять-десять строк).
И т. п.
Иногда не от хорошей жизни приходится располагать текст вподборку.
Но в идеале каждый текст должен начинаться с новой страницы.
При этом нужно иметь в виду и то, как выглядят тексты на развороте.
Что имеется в виду? Вы публикуете объемный текст на несколько страниц, и завершается он, занимая ее всю, на четной странице. А на следующей нечетной странице – стишок, состоящий из одного четверостишия.
Это плохо выглядит.
Но, пожалуй, самой бросающейся в глаза характеристикой (в прямом смысле этого слова) является выбор шрифта и его размер. На что, конечно, влияет и формат книги.
В любом случае они должны соотноситься друг с другом.
Конечно, среди ваших читателей будут люди с различной остротой зрения.
Но ваша книга в любом случае не должна превратиться, как я говорю, в чтение для слабовидящих.
Нужно ли давать названия отдельным стихам?
На мой взгляд, только тогда, когда без этого не обойтись. Или же название придает совсем уж запредельнуюе глубину и особый смысл тексту.
Достаточно распространенную практику озаглавливания стихов строчкой из них, считаю, совершенно неприемлемой. Тем более, первой строчкой. Или читателю нужно все повторять два раза?
Как по мне, лучшее название для стиха – три звездочки.
Очень существенным является оформление оглавления книги.
Так, часто приходится сталкиваться с «гуляющей» нумерацией страниц.
Выделение заголовков разделов, названий стихов – тоже важный технический вопрос.
Вот в оглавлении вполне обосновано обозначение стиха его первой строчкой (частью ее).
Профи знают, как это правильно делается, им и доверяйтесь.
Оглавление в начале или в конце? В конце, однозначно.
Далее справочный и сопутствующий материал.
Аннотацию обычно пишет сам автор (или же редактор, если таковой имеется).
При этом следует учитывать, что аннотация представляет собой краткую характеристику книги, в основном, технического и справочного, характера. И предназначена она в первую очередь для библиотечных работников.
Поэтому в аннотации философские рассуждения и творческие экзерсисы являются избыточными и излишними.
Предисловие. Желательно, чтобы его написал какой-нибудь авторитетный литератор.
Член любого союза для этого вполне сгодится.
И желательно, чтобы он к этому отнесся добросовестно (в идеале творчески).
Предисловие можно заменить и послесловием, хотя это несколько иной жанр.
А если книга совсем уж объемная и парадная («Избранное», например) можно использовать и то, и другое.
Есть и другие варианты.
Иллюстрации в книге. Хорошо, если у книги есть художник. Ему виднее, что использовать и как компоновать. Оригинальные рисунки, понравившиеся репродукции, скопированные из интернета картинки. Но и вы контролируйте этот процесс.
И запомните, некоторая аскетичность внутреннего оформления книги пойдет ей только на пользу.
Мы подходим к чрезвычайно важным элементам издательского проекта.
Названию книги и оформлению ее обложки.
(Ну, и фамилии автора).
Обложка. Твердая или мягкая. Цена и солидность. Приходится выбирать.
Опять же ее создание стоит доверить профессионалам.
Первая и последняя страница обложки.
На первую обычно выносится имя автора, название книги, имеется более или менее сложное цветовое и изобразительное решение.
На последней странице, как правило, размещают портрет автора, био(библио)графическую справку, также очень эффектно там выглядят возможные реплики (мини-отзывы).
Переплет книги. Сшивание или склейка блоков. Корешки.
Название.
Нужно избегать названий пространных и выспренних. Желательно, чтобы оно состояли из одного-двух слов.
Опыт классиков. Как они называли свои книги. С этим легко познакомиться самостоятельно.
Если вам пришло в голову название для книги типа «Дорога в облака» или «Сирень под окном» не поленитесь заглянуть в поисковик. И когда вы обнаружите, что уже существует сотня поэтических сборников с подобным названием, продолжайте думать дальше.
Издание в рамках какой-то книжной серии позволяет сразу решить многие вопросы. Оформления, например.
Что в итоге
Мы получаем книгу, как полиграфический продукт, поэтическое явление и вместе артефакт искусства.
Увы, не всегда получаем.
Из последних книг можно привести примеры публикаций известных и очень значительных поэтов – Александра Кабанова и Ирины Евсы.
Они вызвали чрезвычайно положительную реакцию критики и удостоены премий.
Но изданы они весьма небрежно. Возможно, потому, что бесплатно. Но из этого ничего не должно следовать.
Вопросы
Если есть вопросы, на которые у меня заготовлены ответы, с удовольствием выслушаю первые и приведу вторые.
Благодарю за внимание.
P. S.
Видеозапись выступления по ссылке:
https://www.facebook.com/groups/1796720950552204/permalink/1912492005641764/
Неделя воспоминаний о Владимире Семеновиче Высоцком продолжается.
После впечатляющей публикации Марка Шехтмана и я решил добавить свой материал.
Оказывается раньше я его на сайте не размещал.
Конечно, он не такой личный как у М.Шехтмана.
Тем не менее.
"Концерт Высоцкого в НИИ"
(выступление на вечере памяти В.С. Высоцкого)
Возможно, кое-кто помнит, если не спектакль, то фильм по пьесе Марка Розовского "Концерт Высоцкого в НИИ", вышедший на экраны страны в 1990-м году.
Действие фильма происходит в кабинете одного из руководителей НИИ, московского "почтового ящика". Решалась проблема, быть или не быть концерту Высоцкого в клубе института. Начальство категорически против, но все сотрудники уже оповещены и с нетерпением ожидают выступления любимого артиста…
Возможно, примерно так же все обстояло и в киевском «ящике», в котором я тогда работал. Только предполагаю – в начальственных кабинетах мне бывать не приходилось.
А происходило это, дай Бог памяти, в …
Попробуем установить хотя бы приблизительную дату этих событий. Для этого сделаем сальто назад во времени.
В сентябре 1971 года Театр на Таганке, в котором работал В. Высоцкий, приехал в Киев. Гастроли проходили в Театре оперетты (ул. Красноармейская, 53). А поскольку мой «ящик» располагался в двух кварталах от театра и был очень солидным учреждением (только комсомольская организация насчитывала около 2000 вполне активных на тот период членов), то ничего удивительного, что нашей дружине доверили участвовать в обеспечение порядка в театре.
Помню, как перед началом спектакля «Десять дней …» Золотухин с гармошкой и Высоцкий с гитарой пели у входа частушки, а вокруг здания театра прогромыхала два круга тачанка с матросами и пулеметом, пока кони не притомились.
Само собой часовые, заменявшие билетеров, на штык которых полагалось накалывать входные билеты, и прочий революционный антураж.
Я входил в состав наряда, который охранял калитку, ведущую к черному ходу театра и который состоял из одного милиционера, трех дружинников и старшого от райкома партии. Работа на охраняемом участке была непыльной, а главное старшой оказался добродушным дядькой и, когда раздавался третий звонок, отпускал нас посмотреть. Мы успевали через черный ход забежать в здание, перескакивая через ступеньки, подняться на самую верхнюю галерею, козыряя повязкой дружинника, преодолеть последний заслон дежурных старушек и усесться на газетке в проходе.
Таким образом я увидел три спектакля (один из них с Высоцким) – «Десять дней одного года», «Зори здесь тихие» и «Час пик». Больше не получилось, конкуренция за участие в дружине была очень велика.
Вообще говоря, жизнь Владимира Высоцкого с Киевом была связана довольно плотно. Известно, что здесь родились его отец и дядя, здесь жила и похоронена его бабушка. В Киеве, в театре имени Леси Украинки, служила первая жена поэта, к которой он часто приезжал в конце 1950-х – начале 1960-х годов.
В 1971 году В. Высоцкий уже был знаменитым бардом, его наперебой приглашали выступить. Только в сентябре этого года он дал около 30 концертов!
Перечень мест, где выступал знаменитый на всю страну бард, может вызвать удивление: школы, научные учреждения, предприятия, а не солидные помещения с большими залами и приспособленными для выступлений сценами. Дело в том, что В. Высоцкий в те годы был полузапрещен, его песни не имели официального разрешения цензуры. Поэтому его концерты являлись частной инициативой людей, сумевших уговорить свое начальство позволить В. Высоцкому выступить. И организаторы, и само начальство при этом рисковали.
Серии авторских концертов В. Высоцкого состоялись в Киеве также в 1973 годах – всякий раз с неизменным аншлагом. А когда же прошел тот концерт Высоцкого в НИИ о котором я хочу рассказать и до которого все не могу добраться?
Группа энтузиастов попыталась разыскать свидетельства и датировку выступлений Высоцкого. Точно удалось установить, что В.Высоцкий выступал в Киеве еще в апреле и ноябре 1973 года, а также определить название нескольких учреждений, в которых он давал концерты.
В Интернете я нашел следующие данные. Если ориентироваться на табель занятости в театре в Москве, то Высоцкий мог быть в Киеве либо 8-10, либо 12-14 ноября 1973 года. В этот период он выступил, в том числе, в Гипросельстройиндустрии, возможно, в Укрбурнефтеразведке и (внимание!) в некоем техникуме радиоэлектроники. У меня есть серьёзные основания предполагать, что под таким псевдонимом фигурировал наш «ящик». Поскольку: а) по тем времена он был достаточно секретным и б) при нем функционировал техникум радиоэлектроники. Вот теперь со всем вроде разобрались и можно приступать непосредственно к рассказу.
Никаких афиш или объявлений по институтскому радио, разумеется, не было, но в этот день уже с самого утра все знали – у нас будет выступать Высоцкий. Высоцкий! Это фантастика!
Насчет времени ходили разные толки – то в два, но скорее в четыре или в пять – но это неважно. Начальникам подразделений сверху было спущено строжайшее указание: усилить контроль над трудовой дисциплиной. Все сотрудники должны оставаться на своих местах до 17.15 – окончания рабочего дня. Мне повезло – мой начальник болел, я был свободен и на всякий случай выдвинулся в район актового зала к 14 часам.
Оба входа с противоположных сторон были заперты, и на лестничных клетках было еще сравнительно пусто – по десятку человек не больше. Время от времени дверь приоткрывалась, и внутрь проскальзывал человек, очевидно, имеющий на то право.
Когда мне удалось протиснуться к входу, то за стеклянной дверью я обнаружил хорошо знакомого мне командира нашей институтской дружины. Увидев меня, он сделал каменное выражение лица и одновременно движением щеки изобразил нечто ободряющее.
И действительно, приотворив дверь перед очередной важной персоной, он слегка придержал того вытянутой рукой и резко дернул меня за рукав. Не успев ничего сообразить, я непроизвольно оказался внутри святилища.
Войдя в зал, я обнаружил, что он переполнен. Все шестьсот его мест были заняты, и уже начали формироваться жиденькие ручейки, стоящих у простенков.
Мой богатый опыт подсказывал, что, если сейчас стать у стенки, то очень скоро перед тобой выстроится еще несколько шеренг, и ничего рассмотреть не удастся. На газетку здесь тоже вряд ли усядешься. Поэтому я подошел к третьему ряду и стал вплотную к крайнему креслу. Здесь я был в полной безопасности и вне пределов досягаемости институтского начальства, которое уже располагалось в двух первых рядах.
Я не зря упомянул о святилище. В битком набитом зале царила абсолютная тишина. На протяжении двух часов все сидели тихо и смирно. Я бы сказал, смиренно.
Где-то ближе к четырем между створок занавеса просунулась чья-то рука и обозначила махательные движения. Зал понял, что-то назревает, и оживился. Особенно, когда со своего места поднялся зам. директора по режиму и неспешно двинулся вовне. Все догадались: чтобы лично через проходную провести Высоцкого. (Этот зам был суровой личностью чекистского закала. Летом он отлавливал на территории женщин в сарафанах или босоножках и отправлял домой переодеваться. Но к Высоцкому по этой части претензии вроде не должно было быть).
И действительно через некоторое время занавес раздвинулся и на сцене обнаружился Высоцкий. С гитарой. И стул. Гром аплодисментов.
Высоцкий даже для своего роста был невысок. Темные брюки допустимого покроя, черный свитер – все по дресс-коду.
Он был не очень оживлен, кратко поздоровался и приступил к делу.
Пел он, стоя или опираясь ногой на стул, или еще в какой-то позе – точно не помню. Начал с «Яка» и сразу пресек восторг публики, попросив, а затем и потребовав не аплодировать. Песни он иногда предварял краткими вступлениями и не сбавлял темпа.
Когда же воодушевление публики все же прорывалось хлопками, он как-то по-детски обижался. – Я же просил! – говорил он. А то я подумаю, что эта песня вам понравилась, а остальные нет.
Выступление продолжалось около часа. По окончанию народ ринулся на сцену, и Высоцкий попытался уйти через задний ход. Но не тут-то было. Рослые красавицы, члены комитета комсомола сестры Григорьевы с подготовленными букетами перехватили его и прижали кумира в углу с такими откровенно фанатскими намерениями, что певец выглядел явно испуганным. Я из ближнего ряда одним из первых выскочил на сцену и все это видел своими большими глазами. Представителям администрации удалось отбить гостя и его быстренько эвакуировали лифтом на проходную.
Концерт мне показался коротким, а Высоцкий уставшим и потухшим.
Вот и все, что я хотел рассказать. Многие детали помню хорошо, остальные смутно. Что-то, наверное, позаимствовал, что-то додумал или придумал. Чтобы память меня не подвела, записал все на этот лист. Но, если вы заметили, ни разу туда не заглядывал. Хотя бы потому, что он девственно чист. Поглядите.
2011 г.
И что это я все время только в Литсалоне отираюсь.
И ничего новенького не публикую.
Так и с сайта отчислят. По формальным причинам.
А что публиковать, если ничего этого новенького не случается?!
В текущем году я при думал только одну строчку:
"Иду, свою тень прикрывая собой от солнца...".
Но сама по себе она, сами понимаете.
Так что придется довольствоваться стареньким.
Тем более, кажется, здесь я его не публиковал.
И весомый повод имеется - годовщина смерти В.С. Высоцкого.
Некоторые разъяснения.
Серьезные воспоминания о Высоцком "Концерт Высоцкого в НИИ" я (опять же кажется) уже публиковал. А пару лет тому набросал к его вечеру памяти некоторые шутливые наброски. (Раз набросал, значит, естественно "наброски").
Но мне сказали: "Такое печальное событие, не стоит...".
Я и не стал.
А теперь публикую.
Воспоминания о Высоцком
(в двадцати трех эпизодах)
Эпизод № 1.
Однажды Высоцкому утром было очень плохо.
Но он знал, как поправиться.
Эпизод № 2.
Высоцкого многие приглашали выпить.
Но он был человеком с характером и иногда отказывался.
Эпизод № 3.
Высоцкий был невысок.
Даже для своего роста.
Эпизод № 4.
У Высоцкого была своеобразная внешность.
Но, несмотря на это, он был привлекателен и хорош собой.
Эпизод № 5.
Голос Высоцкого сразу западал в душу.
Да так, что потом извлечь его из нее не было никакой возможности.
Эпизод № 6.
Высоцкого любили все. А он больше всех любил Марину Влади.
И временами ничего не мог с собой поделать.
Эпизод № 7.
Однажды Высоцкий долго пытался дозвониться до Марины.
Но только когда взял в руки телефонную трубку, у него получилось.
Эпизод № 8.
Женщины Высоцкого любили не меньше, чем все остальные, и на некоторых из них он даже женился. Тогда это было в порядке вещей.
Эпизод № 9.
Высоцкий давал много концертов.
Так он зарабатывал на жизнь и одновременно удовлетворял народную любовь к себе естественным способом.
Эпизод №10.
Даже когда Высоцкий заработал много денег и купил иностранную машину,
он не перестал концертировать в разных городах.
Хотя мог себе спокойно «грачевать» в одном.
Эпизод № 11.
Высоцкий очень любил театр.
Наверное, больше чем мы с вами вместе взятые.
Эпизод № 12.
После успеха в театральном спектакле Высоцкий очень хотел сняться в роли Гамлета в кино. Но снялся в роли Жеглова. Что вообще-то еще лучше.
Эпизод № 13.
Но, если бы Высоцкий снялся в роли Гамлета, то народ простил бы ему даже это.
Особенно если бы в фильме звучала песня Высоцкого «Быть или не быть».
Эпизод № 14.
Высоцкий очень любил творчество Марины Цветаевой, хотя и не догадывался об этом. (Наверное, потому, что ее тоже звали Мариной).
Когда, много лет спустя, самодеятельные композиторы стали писать песни на стихи Цветаевой, они очень удивились, обнаружив, что у них получаются песни под Высоцкого.
Эпизод № 15.
Высоцкий обычно писал слова и сразу же подбирал к ним ноты.
Такой у него был творческий метод.
Эпизод № 16.
Высоцкий любил играть на гитаре и часто носил ее с собой.
Это создавало у него чувство некоторой защищенности.
Эпизод № 17.
Высоцкий считал себя поэтом и был прав.
Хотя тогда поэтов было намного меньше.
Эпизод № 18.
Высоцкий очень переживал, что его не принимали в Союз писателей.
Но тогда и Союзов писателей было всего ничего.
Эпизод № 19.
Сейчас у Высоцкого этих проблем не было бы.
Правда, появились бы другие.
Эпизод № 20.
Если бы Высоцкий жил в наше время, он мог бы выдерживать конкуренцию даже с шансоном. И со старым репертуаром.
Но, конечно, при хорошем продюсере.
Эпизод № 21.
Мы вспоминаем о Высоцком с грустью.
Каждый год и не реже чем два раза – в январе и в июле.
Эпизод № 22.
Многие до сих пор поют песни Высоцкого про себя и вслух.
В основном по велению души.
Эпизод № 23.
Сейчас Высоцкого любят по-прежнему.
Но уже меньше.
И так далее, и тому подобное …
В начале мая спросили меня доверительно: – «А не хотите ли вы принять участие в мероприятии, в честь Дня Победы? Там будет угощение, кино покажут, подарки дадут».
Скромно, но патриотично я ответил: – «Не откажусь».
Вот и получил я пригласительный билет «Мероприятие, посвященное Дню Победы».
Так в нем значилось.
Проходить оно должно было 5 мая в помещении семизального «Синема сити». Части нового ТРЦ «Океан плаза». Или как выражаются англоязычные жители города «Оушен плаза».
Первый пункт этого мероприятия был обозначен, как «Сбор гостей и приветственное угощение». Неточно рассчитав время в пути, я прибыл к самому началу. И не прогадал. Это позволило детально ознакомиться со всей диспозицией. В большом фойе, куда выходили двери всех семи залов, лентами было огорошено пространство, где проходило угощение ветеранов. Туда секьюрити в галстуках пропускали только по пригласительным билетам.
Прочим посетителям оставалось пользоваться услугами многочисленных буфетов комплекса. Там торговали ведерками с попкорном и кока-колой. Самый внушительный комплект стоил около ста гривен.
Но у нас ветеранов был совсем другой рацион. На столах стояли стопки посуды (не одноразовой) и блюда с горами пирожков нескольких видов. Накладывать их нужно был методом самообслуживания. Еще в ассортимент входили бутылки воды, девушки разливали чай (с сахаром и лимоном). С подносов можно было взять стопочки с вином и водкой.
Сформировав свой набор, надо было найти свободное место на диванчиках у стены и приступать к трапезе. Время от времени поднимаясь за добавкой.
Гостей собралось много. Было среди них некоторое количество ветеранов в форме и при боевых наградах. Но, в основном, присутствовали просто достаточно пожилые люди. Я среди них был едва ли не самым моложавым.
Казалось, что с таким количеством пирожков справиться было невозможно, но тем, кто пришел уже к самому концу этой части программы, их уже не досталось. А вот водка и вино разошлась разве что на треть. Да и что взять со стариков и старух!
Встретил нескольких знакомых. Ответы на вопрос, кто их пригласил, были самые разные. В диапазоне от Советов ветеранов до Союза театральных деятелей. Так что интрига пока сохранялась.
Строго по расписанию началась следующая часть мероприятия.
Нас пригласили в главный зал кинотеатра. Хороший зал, человек на пятьсот. Ветераны заполнили его больше чем наполовину.
Эта часть называлась «Поздравление гостей в премьерном зале».
Вел ее известный киевский телеведущий и шоумен старшего поколения Илья Ноябрев.
И вот когда с поздравлениями стали выступать представители соответствующих общественных организаций, и среди них посол Израиля в Украине, стало ясно, кто все это организовал.
Как известно, Сталин в 1947 году отменил празднование Дня Победы. Счел, что это, как говорят по-украински «не на часі». И почти двадцать лет это был обычный рабочий день.
Пока в 1965 году к двадцатилетию Победы его не реанимировал Леонид Ильич Брежнев. Который не мог похвастаться тем, что был большевиком с дореволюционным стажем. В отличие от предыдущего поколения руководителей государства. А вот в Великой Отечественной войне он худо-бедно участвовал и даже дослужился до генерал-майора. Что стало хорошим поводом для легетимизации его власти, которая продолжалась еще семнадцать лет. (Но вскоре это достижение, очевидно, будет превзойдено).
Так вот Ноябрев упомянул, что истинным автором идеи достойного чествования Дня победы был писатель Сергей Смирнов, который настойчиво пропагандировал ее.
А Брежнев только подхватил и воплотил практически.
И еще Ноябрев вспомнил, что, когда он еще пацаном в начале пятидесятых выходил в тогда, еще нерабочий день 9 мая вечером на Крещатик, тот был весь запружен фронтовиками. Которые всегда помнили свой самый памятный праздник.
Далее в программе значилось «Выступления скрипичного ансамбля». Пятьдесят молодых скрипачей очень слаженно и выразительно исполнили несколько известных музыкальных композиций. Когда я говорю «известных», то это вовсе не значит, что я знаю, как они называются. Просто их мелодии на слуху.
Публика тепло принимала юные дарования, приветствовала их дружными аплодисментами и возгласами «Браво!».
Ну, и далее началась демонстрация фильма российско-украинского производства «Незламна». В российском прокате он идет под названием «Битва за Севастополь». И то, и другое… Хвейс!
Фильма так себе. Не то, чтобы я ожидал чего-то большего. Я вообще хоть чего-то ожидал.
Не сложилось. Значит, в другой раз.
После окончания сеанса всем на выходе раздавили подарки. Украшенный праздничной символикой пакет с … Если интересно, там была коробочка конфет, упаковка со сладостями, пачка чая и дискета «70 лет Бабьего яра».
И по три гвоздики.
По ходу всего вечера я отпускал разные шутливые замечания. Не стану их приводить, чтобы не снижать торжественности момента.
Только одно.
Когда при возвращении домой мне с праздничным пакетом и цветами неоднократно пытались в общественном транспорте уступить место, я деликатно, но твердо отказывался со словами: – «Ну, что вы! Я не настоящий ветеран. Видите, у меня три гвоздики. Настоящим ветеранам выдавали по четыре».
Вот такая история.
Да, через десять дней, в течение которых я добросовестно ухаживал за своими цветами, из них гордо осталась стоять только одна гвоздика.
Тоже вполне оптимистическое число.
Часть II
И вот, когда я уже все написал, пришла мне ссылка на большое интервью Дмитрия Быкова журналу Russian Week jn 28 июня 2014 года.
Далее выдержки из этого интервью и ссылка на полный текст.
Дмитрий Быков.
………………………………………………………………………………………………
- На Ваших творческих вечерах предполагаются вопросы-ответы?
– Нет, в основном, стихи. Вопросы-ответы меня как раз не очень интересуют – да и вас, я думаю, тоже – потому, что ничего принципиально нового я сказать не могу…
Знаете, у Шекли сказано: “Для того, чтобы задать правильный вопрос, нужно знать большую часть правильного ответа…” …Большую часть ответов вы знаете, поэтому мне не приходится ждать каких-то вопросов, которые меня поставили бы в серьезный тупик. Я приехал, в основном, чтобы почитать новые стихи и посмотреть, как они воспринимаются аудиторией. Потому что значительная часть моей московской аудитории разъехалась, а мне не хочется терять с ней контакт.
…………………………………………………………………………………………………..
- я горячий Ваш поклонник, и, в первую очередь, поклонник того, как Вы рассказываете о литературе. Это – просто фантастика!
- Я очень часто с таким сталкиваюсь, и дело в том, что это – самая понятная часть из того, что я делаю. Стихи гораздо сложнее для понимания, проза – еще сложнее… То, как я рассказываю о литературе – это в сущности уже все разжеванное и в рот положенное, поэтому я даже не обижаюсь на этот комплимент.
- По поводу Ваших чтений собственных стихов: судя по тому, насколько легко Вы цитируете огромные объемы тестов, у Вас очень хорошая память.
- Ну, считается, что у толстых людей вообще все хорошо с памятью, человек ведь помнит всем телом… Известны случаи, когда после липосакции человек утрачивал значительную часть памяти, и мы с Михаилом Успенским, тоже довольно толстым человеком, разработали такую теорию, что наши жировые клетки – это память о пережитом. Похудеть – значило бы утратить всех этих людей, утратить весь объем собственного прошлого, который всегда при мне.
…………………………………………………………………………………………………………………………………………
– … так чего там с Израилем?…
- … Мне еврейский национализм нравится ничуть не больше русского. Или немецкого, или татарского… К сожалению, определенная категория людей очень напрягается, когда я говорю, что создание национального государства в двадцатом веке – это историческая ошибка. Их это напрягает. И они спрашивают – и как же исправлять эту историческую ошибку? Да никак. Историческую ошибку нельзя исправить, потому она и историческая. Аборт вовремя не сделан, и теперь уже приходится терпеть. Не отказались от создания национального государства, признали, что от Черчиля и Сталина, двух больших друзей еврейского народа, может исходить здравая мысль – и осуществили ее. Мне представляется, что это очень серьезный шаг назад по сравнению с состоянием “рассеяния”. Потому что в “рассеянии” вас держит культура, религия, а в стране вас держит кровь и почва. Я считаю, что “рассеяние”, или, по крайней мере, ассимиляция – это светлое будущее всех наций, что мы, так или иначе движемся к созданию единой супернации – как это произошло в Штатах, как это отчасти происходит в Канаде, и как это в значительной степени происходило в Советском Союзе. Я в этом смысле остаюсь глубоко советским человеком, абсолютным безродным космополитом, для которого факт рождения на определенной территории не является заслугой. Как и факт принадлежности к определенной нации. Некоторые смотрят на это иначе, но мне представляется, что пока в меня с равной интенсивностью кидаются, чем попало, националисты и русские, и еврейские – я следую по выверенному серединному пути.
………………………………………………………………………………………………………………..
- В какой степени здешняя культурологическая атмосфера способствует этому – или препятствует?
- В Америке нет никакой специальной культурологической атмосферы, кроме как в университетах. Они вызывают у меня и зависть, и одновременно определенные вопросы, потому что там принято левачество, к которому у меня крайне сложное отношение. Но что касается интеллектуального уровня этих университетов, то они вызывают у меня добрую зависть, восхищение, желание влиться в эту среду, и так далее. А что касается культурологической атмосферы в обществе в целом – то в Америке меня как раз радует сочетание терпимости к чужому мнению с нетерпимостью к преступлению. Мне это кажется очень правильным, Америка в этом смысле очень жесткая страна. Мне нравится, что вы здесь можете высказывать любые мнения до тех пор, пока они не входят в противоречие с законом. Это здесь хорошо поставлено.
- А насколько хорошо Вы знаете русскоязычную среду в Северной Америке?
- По крайней мере, не хуже, чем американскую. Но я все же стараюсь общаться с людьми, которые занимаются тем же, чем и я – то есть историей русской литературы. В этом смысле мои знакомства с академической Америкой сочетают, примерно, пополам российских специалистов, как, например, Флейшмана и Жолковского, и американских, как, например, Никелля. Мне как-то проще общаться с этими людьми без учета их происхождения. Если мы занимаемся Пастернаком – я одинаково легко говорю на эту тему что с американцами, что с русскими. По большому счету в Штатах уже во втором поколении все национальные различия снимаются. Китайские, латиноамериканские дети – все эмигранты второго поколения говорят на одном и том же искаженном английском, даже я бы сказал – на хорошем английском, богатом и гибком, поэтому я не чувствую, чтобы русская Америка была какой-то особенной геттообразной частью Америки …
- Вы не ощущаете какой-то деградации?
- Многие мои друзья, уехавшие в Израиль, стали кондовыми националистами и очень ограниченными и нетерпимыми людьми, и это горько. Почти все мои друзья, уехавшие в Америку, резко поумнели, и это доказывает, что прав был Бродский, который говорил, что изменить гарему можно только с другим гаремом. Изменить империи можно только с другой империей. У меня была статья о творчестве Дины Рубиной – о том, что писатель теряет свой масштаб, переезжая в другую страну. Если уж уезжать из России, то во что-то очень большое.
- Можно потерзать вас про политику?
- Да, пожалуйста. Политика – это концентрированное выражение морали.
– Вот именно с точки зрения морали – мы здесь читали некоторые недавние высказываения Вашег хорошего знакомого Сергея Лукьяненко, которые нас очень сильно покоробили.
- И меня покоробили. Когда мой друг Сергей Лукьяненко, говоря об украинцах, пишет: “Не щадите их, мой президент!”, мне кажется, он превращается в кого-то из своих отрицательных героев. Но, ребята, я вам хочу сказать одну реально важную штуку: не надо ждать от писателя этически выверенных высказываний. Писатель существует для того, чтобы он ошибался, а общество с любопытством за этим следило. Писатель – не мудрец, не производитель абсолютных истин. Писатель ставит над собой достаточно жестокий эксперимент. Помните, как говорил патер Браун: “Почему я раскрыл все эти преступления? Потому что в душе я их совершил”. Писатель, к сожалению, рожден, чтобы переживать все эти внутренние драмы, и чтобы другие из этих внутренних драм извелекали бы глубокий нравственный урок. Сережа Лукьяненко поставил на себе жестокий эсксперимент – он решил почувствовать, какие ощущения испытывает русский националист. Ну и заигрался в этом немного. У меня сейчас очень много друзей заигрались. Один замечательный московский поэт, которого я не буду называть, дописался до того, что вся интеллигенция, которая выжила – это большая ошибка Сталина. И ошибка Путина, что он ее не уничтожает. Что, он думает так же? Нет, конечно. Он заигрался. В России все заигрываются, а писатели в особенности. …
- Но давайте все же возьмем Вас не как критика, а как литератора – Вы же должны отдавать себе отчет, что, как к публичной фигуре и очень талантливому человеку, к Вам прислушивается огромное количество людей и, как следствие, они подвержены Вашему влиянию. У Вас же должна быть ответственность перед ними?
- Никакой. У меня есть ответственность, что я не призываю к убийствам. Но у меня есть моральное право высказывать свое мнение по любому вопросу. Я вообще считаю, что прислушиваться к авторитетам – это дурно. Даже если авторитет призывает вас перечислить деньги на больного ребенка – он при этом занимается подменой мотива. Вы перечисляете деньги не потому, что это – на больного ребенка, а потому, что вы хотите фанатеть от знаменитости. Это очень опасно. Я не думаю, что надо прислушиваться к авторитетам, что надо иметь их в виду. ….
Был такой Лешек Колоковский, поляк, замечательный философ, учитель Окуджавы, который с ним очень дружил в шестидесятые годы. Вот у Колоковского, которого я немного знал, когда он уже преподавал в Оксфорде, была такая интересная система: он говорил, что вообще моральный авторитет – это понятие тоталитарного дискурса. Человек стоит перед цепочкой моральных выборов, в которых чужой опыт не может быть ему ни подспорьем, ни оправданием, ссылка на авторитеты не принимается. Это капитуляция. Это – как в драке звать на помощь старшего брата. Поэтому я отрицаю само понятие, что для меня кто-то должен быть моральным авторитетом. Сейчас говорит: “А вот Солженицын сказал бы тоже, что Крым наш!”. Ну, сказал бы – и пожалуйста, загубил бы свою душу, а не мою.
… Кто-то скажет – вы моральный авторитет, вы должны фильтровать базар. Почему? Если я вижу очевидную вещь, почему я должен молчать по этому поводу? Только потому, что какое-то количество дураков повторит это за мной? Но простите, дураков вообще-то много, мы не можем ссылаться на их неправильное поведение.
- Скажите, Вы ведь о Маяковском готовите сейчас книгу? Когда она выйдет?
- В октябре, наверное, если я не рассорюсь с “Молодой гвардией”…
- А есть основания предполагать, что рассоритесь?
- Всегда есть основания. Может так случиться, что они скажут – да пошел ты со своим Маяковским! Ну, так я отнесу его в другое место. Пока что наоборот – они уже рассчитывают получить с этого довольно большие прибыли.
– То есть Ваши свободные высказывания, включая и такие, которые не услышишь от официальных лиц, они Вам не вредят по жизни?
- Они мне очень сильно вредят. Они мне закрыли пять радиопрограмм, меня уволили с шести работ. Но находятся новые, и Господь как-то не забывает. Из школы меня не выгонишь, потому что учителей мало. Преподавать мне где-то мешают, где-то помогают, выгоняют из одного института – приглашают в другой. А что касается Маяковского – вряд ли о нем я могу высказать что-то, что сильно разойдется с линией нынешней власти. Она просто не поймет, о чем там речь. Это книга, конечно же, в том числе и про день сегодняшний. Но там все написано очень аккуратно.
- А тогда скажите, пожалуйста… ну и когда это все кончится?
- Это кончится гораздо быстрее, чем вы предполагаете.
- Подробнее, пожалуйста?
- Понимаете, в чем ошибся Маркс…
- О, Боже, только не это…
…..Как сказал Набоков – Маркс игнорирует празничную сторону истории человечества. Мы забываем об эмоциональных напряжениях, о нравственном самоотвержении, которое сильнее экономических резонов, и так далее. Революция наступает не когда верхи не могут, а низы не хотят. Революция наступает, когда всем смертельно надоело. Для этого градус абсурда должен невероятно возрасти. … В силу разных особенностей, в силу специфики российского населения, российская история – это в общем такой перманентный оргазм, но для того, чтобы оргазм произошел, его надо какое-то время достигать. Чтобы внезапно обвалиться – рейтинг должен встать…. С такой, как это ни печально, достаточно кровавой драмой вокруг. Такой довольно кровавый оргазм.
– По-моему, это уже где-то сейчас.
- В умах – да, формально – нет. Абсурд нарастает стремительно. Он доходит до запрета на иностранные слова, такого даже в пятидесятые годы не было. Разрешение этого абсурда, как мы знаем, может пройти по двум сценариям. По сравнительно мирному, если во власти найдутся люди, готовые к диалогу. А может – по немирному. Но в любом случае, если даже сейчас в России произойдет какой-либо социальный катаклизм, это будет, примерно, раз в сто, двести меньше и проще, чем в семнадцатом году… Сравните Тунгусский метеорит с челябинским – и вы получите наглядную схему… Ровно также девятьсот пятый год сравните с нашим одиннадцатым… Я думаю, что у нас обойдется без кровавых драм…
- Вы все время повторяете в Ваших беседах, что это очень здорово для молодого поколения наблюдать, как творится история…
- Да, можете не читать историю. Можете ее видеть.
- Вы по-прежнему предпочитаете наблюдать изнутри?
- Видите ли… если бы я не пронаблюдал 91-й год, 93-й… – я бы ничего не понимал в механизме русской революции. А я понял в ней главное. И вот это главное я готов вам высказать, хотя это во многих моих книжках есть, но почему-то никто этого не понимает. Особенно в “ЖД” об этом подробно рассказано. Главная задача российского населения заключается в том, чтобы самоустраниться от делания истории ради каких-то более важных вещей. Каких? – этого я не понял. Возможно, это творчество, или любовь, или какие-то психологические практики, но российское население в своей истории не участвует, оно ее не делает. Ответственность за историческое делание переваливается на небольшое количество лиц, отбираемых путем отрицательной селекции. Те, кто больше ничего не умеют, занимаются в России властью.
…………………………………………………………………………………………………………
- Резкая смена темы, если позволите – нас время поджимает… В одной из недавних встреч вы упоминали, что сейчас в России происходит настоящий взрыв писательства. Если можно, подробнее, потому что с этой областью мы совершенно незнакомы.
- Происходят страсти. А страсти всегда, так или иначе, вызывают некоторый литературный – не скажу “взлет”, но некоторый литературный разогрев. Это не обязательно страсти вокруг Украины или России. Это страсти вокруг национальной идентичности. Это полемика – действительно ли главное предназначение россиянина служить фундаментом для любой власти и молитвенно ее одобрять? То, что происходит сейчас, – это эксцесс или норма? Вот об этом все сегодня спорят. ….. Вот из-за этого поиска внутренней идентификации идет бурный спор, и из-за этого появляются многие хорошие тесты. Это, скажем, роман Ксении Букши “Завод свободы”. Это роман Владимира Шарова “Бегство в Египет”, его же “Воскрешение Лазаря”. Извлеченный из архивов роман его отца Александра Шарова “Происшествие на Новом кладбище”, сенсационная абсолютно книга. Естественно, это роман Прилепина “Обитель”, который вызывает вокруг себя ломку копий, потому что роман неоднозначен.
- Я у него читал только “Черную обезьяну”, она ужасная и страшная…
- “Черная обезьяна” – гениальный роман, который никто толком не понял совершенно, это великолепная книга, надо просто перечитать внимательно. Страшная, конечно. … “Обитель”, на мой взгляд, слабее “Обезьяны”, она проще написана, она интереснее, и там есть масса замечательных мнений. “Обезьяна” была книга, устремленная в будущее, а “Обитель” – в прошлое… Очень интересно все, что сейчас делает Валерий Попов…
- А как у вас с Пелевиным ощущения?
- Ну, последние две книги были очень плохи, я их даже не смог дочитать, но я понимаю, что Пелевин все равно хороший писатель. Пелевин – действует, это интересно… Есть какие-то совсем молодые люди, я их всех не смогу назвать… Мне интересно то, что сейчас в поэзии происходит, вот там интересные есть очень ребята – как Лиза Верещагина, Аля Кудряшова, есть хорошие люди. В основном, почему-то девочки.
- Скажите, а Вы следите за музыкой, за кино?
– За музыкой я слежу очень пристально, потому что у меня много друзей музыкантов. В большей степени я слежу за исполнительством, нежели за композиторством. Я не понимаю, как пишется музыка.
- Мы имеете в виду мировую или российскую?
- Да всю я люблю. Просто сейчас я напряженнее слежу за тем, как они играют, чем “что” они играют. Условно говоря, мой предел – это Шнитке и Мартынов, дальше этого я не заглядываю. Мне очень нравится вообще исполнительская среда, потому что эта среда очень честная. И поскольку мой интеллектуальный штаб – это “Рюмочная” напротив консерватории, на Большой Никитской, где частый гость, например, Сергей Стадлер и многие другие замечательные музыканты, то там, за рюмкой, я могу с ними обсудить всякие диезы-бемоли… И если серьезно говорить, вот был, например, Малер. Конечно, гениальный музыкант. Но он ужасно многословен. Как правильно кто-то сказал, “слишком много нот”. Но Малер – это про то, как человек девятнадцатого века попадает в кошмар двадцатого и не знает, что ему делать.
… Вот есть, допустим, Шостакович, любимый мой композитор, его Восьмая симфония – это совершенно про мое состояние – состояние человека, который знает, что добро, конечно, где-то есть, но не очень понятно, откуда его взять, как его применить к текущей реальности. Там, если помните, есть такая третья часть, скерцозная, страшная, невыносимая, такие дикие скрипичные взвизги на фоне та-та-та-та, та-та-та-та… безумный конвейер какой-то… Вот, если угодно, моя душа лежит над этим конвейером, и это и есть то состояние, в котором я пребываю. “Состояние 43-го года”, оно не разрешено. Кушнер мне недавно сказал: “Чем больше я узнаю историю двадцатого века, тем больше понимаю, что после него жить нельзя, человечество проиграло в глобальном смысле, оно не оправдало каких-то очень важных надежд…”. И я вынужден с ним согласиться. И Аннинский Лев Александрович, у которого сейчас восьмидесятилетие, сказал: “Главный итог моей жизни – человечество оказалось хуже, чем я о нем думал…”.
- Так получается, стакан, скорее, полупустой?
- Стакан только полупустой, никакой амбивалентности здесь нет, это проблема – человечество в двадцатом веке доказало свою непригодность и, страшно подумать, прав Леонид Леонов в “Пирамиде” – “баланс огня и глины изначально разрушен, человечество – неудавшийся проект, Бог отвернулся, и единственное, что можно сделать – это улететь отсюда…”. Я не знаю, можно ли жить после двадцатого века. Писать стихи еще как-то можно.
- А Вы себя ощущаете все же в двадцатом или уже в двадцать первом веке?
- А эта коллизия недоразрешена, поэтому она повторяется. Мы так и не вышли из двадцатого века. Россия, по крайней мере, не вышла.
……………………………………………………………………………………………………..
Ссылка:
http://www.russianweek.ca/articles/articles-russianweek/%D0%B8%D0%BD%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B2%D1%8C%D1%8E-%D1%81-%D0%B4%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%BC-%D0%B1%D1%8B%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%BC/
Прочитав интервью, я еще раз утвердился в своих взглядах на творчество и личность Дмитрия Быкова.
Впрочем, мои оппоненты, наверняка, тоже.
В. Г.
Часть I
Поводом для этих заметок стало наши расхождения во мнениях с Юрием Лифшицем относительно стихотворения Дмитрия Быкова «Из осенней лирики».
А их название – аллюзия к классическому стихотворению «раннего» Быкова «Дневное размышление о божием величестве».
Мы еще поговорим об этих текстах, сопоставим их.
А для начала о самом Быкове.
Его стихи я слышал довольно давно, пусть и эпизодически.
В том числе и упомянутое стихотворение 1995 года.
И он всегда производил впечатление поэта уверенного и самостоятельного.
А потом я узнал его как литератора и публициста.
Автора масштабных биографических исследований о Пастернаке, Окуджаве, Горьком, Маяковском и т. д.
Увидел его внушительную библиографию – свыше десяти поэтических сборников, романы и статьи.
Привлекала внимание и его просветительская и педагогическая деятельность.
(Как педагога я даже поставил бы его на второе место после Александра Закуренко).
И все это ложилось убедительным грузом на чашу весов, обозначенную знаком плюс.
Но сейчас в связи с упомянутым стихотворением речь идет несколько о другом
Отдельное поле деятельности Дмитрия Быкова – сатирическая поэзия.
Сатирическая поэзия вещь вообще уникальная, особенно в наше время.
Не будем обращаться к Саше Гликбергу.
Но все современные поэты, претендующие на звание сатириков и хорошо известные в узких кругах (Вишневский, Иртеньев и т. д.), по сути, являются юмористами.
Типа поэта-юмориста Левы Задова из «Хождения по мукам».
Отдельной строкой можно выделить Губермана, создавшего целую энциклопедию русско-еврейского юмора. Но опять же, по преимуществу, юмора.
А вот как поэт-сатирик Быков, пожалуй, единственный и непревзойденный в этом жанре.
В принципе, ничего особенного он не делает. Просто как блестящий версификатор озвучивает в поэтической форме всем известные вещи.
И делает это неизменно остроумно и изобретательно.
Возможно, многим это и не нравится. Но на зеркало неча пенять …
Но вернемся к истокам, к стихотворению многолетней давности.
ДНЕВНОЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ О БОЖИЕМ ВЕЛИЧЕСТВЕ
Тимуру Ваулину
Виноград растет на крутой горе, непохожей на Арарат.
Над приморским городом в сентябре виноград растет, виноград.
Кисло-сладкий вкус холодит язык - земляники и меда смесь.
Под горой слепит золотая зыбь, и в глазах золотая резь.
Виноград растет на горе крутой. Он опутывает стволы,
Заплетаясь усиком-запятой в буйный синтаксис мушмулы,
Оплетая колкую речь куста, он клубится, витиеват.
На разломе глинистого пласта виноград растет, виноград.
По сыпучим склонам дома ползут, выгрызая слоистый туф,
Под крутой горой, что они грызут, пароходик идет в Гурзуф,
А другой, навстречу, идет в Мисхор, легкой музыкой голося,
А за ними - только пустой простор, обещанье всего и вся.
Перебор во всем: в синеве, в жаре, в хищной цепкости лоз-лиан,
Без какой расти на крутой горе мог бы только сухой бурьян,
В обнаженной, выжженной рыжине на обрывах окрестных гор:
Недобор любезен другим, а мне - перебор во всем, перебор.
Этих синих ягод упруга плоть. Эта цепкая жизнь крепка.
Молодая лиственная щепоть словно сложена для щипка.
Здесь кусты упрямы, стволы кривы. Обтекая столбы оград,
На склерозной глине, камнях, крови - виноград растет, виноград!
Я глотал твой мед, я вдыхал твой яд, я вкушал от твоих щедрот,
Твой зыбучий песок наполнял мой взгляд, виноград освежал мне рот,
Я бывал в Париже, я жил в Крыму, я гулял на твоем пиру -
И в каком-то смысле тебя пойму, если все-таки весь умру.
1995
Поэту нет еще и тридцатника.
И преобладающее настроение это стиха – упоение жизнью.
Но не только.
Вторая основная компонента текста – чувство преодоления.
Я не стану подробно анализировать стихотворение.
Отметим бегло только то, что относится к обеим его смысловым составляющим.
Первая.
«Кисло-сладкий вкус холодит язык - земляники и меда смесь.
Под горой слепит золотая зыбь, и в глазах золотая резь…»
«…обещанье всего и вся…»
«… Я глотал твой мед, я вдыхал твой яд, я вкушал от твоих щедрот…»
Вторая.
«На разломе глинистого пласта виноград растет, виноград…»
«…в хищной цепкости лоз-лиан,
Без какой расти на крутой горе мог бы только сухой бурьян…»
«На склерозной глине, камнях, крови - виноград растет, виноград!...»
Но эти два настроения отнюдь не противоречат друг другу, они являются неотьемлемой данностью существования.
Точно так же, как подобно победному торжеству самой жизни, «заплетаясь усиком-запятой в буйный синтаксис мушмулы» поэт декларирует свою к ней причастность.
Так же он понимает, «выгрызая слоистый туф» действительности, чего стоит этот труд. И во что он обойдется.
Если оценивать этот текст в целом, то его нельзя назвать безусловным шедевром русской поэзии (свои отдельные замечания я здесь озвучивать не стал), но все же это заметное (незабываемое) явление в той же поэзии русской.
«Шли годы, бурь порыв мятежный …».
Самая пора вернуться к Быкову-сатирику.
Работает он в этом жанре много- и плодотворно.
Чуть ли не следуя давнему советскому принципу – утром в газете, вечером в куплете.
Сейчас, конечно, немного не так – утром в интернете, вечером там же.
И, разумеется, это не куплеты. Это, несмотря на всю их злободневность, иногда раздраженность, куда ближе к жанру философического политического фейлетона.
И раздраженность тоже можно вполне понять – сколько можно писать о том, что принципиально не меняется.
Вспомним и отдельные этапы этого пути.
Сначала тексты Быкова имели телевизионный формат и шли под общим названием «Поэт и гражданин». Некрасовские аллюзии вполне понятны.
Но подули сквознячки, вспомнилась формула советского времени «Нам нужны подобрее Щедрины, и такие Гоголи, чтобы нас не трогали».
С телевидением было покончено. И не только по отношению к Быкову.
Программа Быкова перешла в интернет и начала бороздить его просторы.
Поменялось и название. В соответствии с предчувствием, что в любой момент может подойти сзади искусствовед в штатском, взять за плечо и сказать «Гражданин поэт», пройдемте!
И этот ресурс был отработан.
Теперь Быков комментирует в своей манере происходящее в «Новой газете».
И согласно последним веяниям, его рубрику можно смело обозвать «Враг народа».
Нужно сказать, что тексты Быкова имеют и значения, выходящие за чисто литературные рамки. И, возможно, когда-нибудь в очередной раз независимые историки будут изучать по ним наше время.
И наконец, мы подошли к стихотворению, из-за которого разгореля весь этот сыр-бор.
(«Ведь тогда чего же ради, как от керосина, запылала в Мокрой пади старая осина», Леонид Мартынов).
Вот этот текст.
Из лирики этой осени
До чего бы сладко пройти маршрут — без слез, без фраз, —
Никому не сказав, что проходишь тут в последний раз…
Хорошо бродить по дворам Москвы, где тебя не ждут,
Где сгребают кучи сухой листвы, но еще не жгут.
Не держа обид, не прося тепла — обожди, отсрочь…
Золотая осень уже прошла, холодает в ночь.
Миновать задумчиво пару школ или хоть одну.
Хорошо бы кто-то играл в футбол или хоть в войну.
Золотистый день, золотистый свет, пополудни шесть —
Ничего бы, кажется, лучше нет. А впрочем, есть.
Хорошо в такой золотой Москве, в золотой листве,
Потерять работу, а лучше две, или сразу все.
Это грустно в дождь, это страшно в снег, а в такой-то час
Хорошо уйти и оставить всех выживать без вас.
И пускай галдят, набирая прыть, обсуждая месть…
Ничего свободней не может быть. А впрочем, есть.
Уж чего бы лучше в такой Москве, после стольких нег,
Потерять тебя, потерять совсем, потерять навек,
Чтобы общий рай не тащить с собой, не вести хотя б
На раздрай, на панику, на убой, вообще в октябрь.
Растерять тебя, как листву и цвет, отрясти, отцвесть —
Ничего честнее и слаще нет. А впрочем, есть.
До чего бы сладко пройти маршрут — без слез, без фраз, —
Никому не сказав, что проходишь тут в последний раз,
Что назавтра вылет, прости-прощай, чемодан-вокзал,
Доживай как хочешь, родимый край, я все сказал.
Упивайся гнилью, тони в снегу. Отдам врагу.
Большей радости выдумать не могу. А нет, могу.
Хорошо б, раздав и любовь, и город, и стыд, и труд,
Умереть за час до того, как холод сползет на пруд,
До того, как в страхе затмится разум, утрется честь,
Чтоб на пике счастья лишиться разом всего, что есть,
И оставить прочим дожди и гнилость, распад и гнусь…
Но боюсь представить такую милость.
Просить боюсь.
Что можно сказать?
Тридцать лет прошло, поэт устал бороться с ветряными мыльницами.
Силы растрачены, надежды утрачены.
По тональности это стихотворение мне показалось созвучным интонациям Булата.
«До чего бы сладко пройти маршрут — без слез, без фраз, —
Никому не сказав, что проходишь тут в последний раз…»
Прогулка по своим арбатским дворикам, которые уже какие угодно, но не арбатские.
«Хорошо бродить по дворам Москвы, где тебя не ждут,
Где сгребают кучи сухой листвы, но еще не жгут…»
«Миновать задумчиво пару школ или хоть одну.
Хорошо бы кто-то играл в футбол или хоть в войну…».
И рефрен «А впрочем, есть…» звучит совсем не так обнадеживающе, как хотелось бы автору.
И перечень утрат неисчерпаем и невосполним.
«Это грустно в дождь, это страшно в снег, а в такой-то час
Хорошо уйти и оставить всех выживать без вас…».
И личные мотивы внятные любому читателю вплетаются в этот скорбный список.
«Уж чего бы лучше в такой Москве, после стольких нег,
Потерять тебя, потерять совсем, потерять навек,
Чтобы общий рай не тащить с собой, не вести хотя б
На раздрай, на панику, на убой, вообще в октябрь.
Растерять тебя, как листву и цвет, отрясти, отцвесть —
Ничего честнее и слаще нет…».
И опять, как заклинание:
« А впрочем, есть…».
Неужели есть?
Только один выход?
«Что назавтра вылет, прости-прощай, чемодан-вокзал,
Доживай как хочешь, родимый край, я все сказал…».
Но, нет, никогда с этим не смирится и такой путь не изберет душа.
Настоящего патриота.
Пусть будет то, что будет.
«Хорошо б, раздав и любовь, и город, и стыд, и труд,
Умереть за час до того, как холод сползет на пруд…»
«Но боюсь представить такую милость.
Просить боюсь…»
Пронзительные стихи.
Настоящая лирика. Разочарования, потери, утраты.
И затаенного все же оптимизма.
Мне трудно представить, как из этого текста можно вычитать нечто иное.
И я бы с поэтической точки зрения поставил его даже выше стихотворения тридцатилетней давности. При всей щедрой изобразительности, пиршеству красок, смыслов и оттенков того текста.
Этот же превосходит его в сдержаной исповедальности, благородном человеческом стоицизме и открытом, действительно, открытом финале.
Но на этом разговор не окончен.
Попались мне в блоге Захара Прилепина такие размышления.
Привожу.
Захар Прилепин: Будущее точно рискует кого-то из нас переехать катком.
«Мой товарищ, известный и невероятно талантливый музыкант — русский, взрослый, разумный - пишет мне, что у него депрессия.
- Отчего? - спрашиваю.
Он говорит: у меня исчезла вера в то, что страна моя будет жить по-человечески. Пишет, что в 90-е у него была огромная надежда, и эта надежда не погибала все «нулевые».
Он верил, что наша страна встала в общий хоровод со всеми остальными «цивилизованными странами», и хотя место её по-прежнему оставалось не самым завидным, однако жизнь тогда хотя бы имела краски: розовые, голубые, жёлтые, яркие, радужные.
И только сегодня он ощутил, что мы выгнаны из хоровода прочь. Что мы стали отбросами и ничтожеством мира, что выхода не предвидится. Нет, пишет он, вера, что, цитирую, «эволюция победит» осталась - но, огорчается он, «я боюсь, что не доживу до этого».
Какой парадокс.
Я и подобные мне — все мы жили 90-е и «нулевые» в ощущение распада почвы, в непрестанной тошноте. Мы почти потеряли надежду. Там были разноцветные краски — но всё это разноцветье выглядело так, будто кого-то вырвало нам под ноги.
Нас воротило от того хоровода, в который нас увлекли на правах бедного, глуповатого, начудившего и не раскаявшегося даже не родственника, а соседа.
Нам казалось, что этот тоскливый позор никогда не кончится. Мы никуда не собирались уезжать отсюда и знали, что будем жить здесь вопреки всему — просто нам выпала такая жизнь и другая могла не настать.
Чувство причастности к своему народу - «где он, к несчастью был» - спасало.
Совсем недавно у нас появились смутные надежды, что всё произошедшее за четверть века было не напрасно. Тысячи слов, которые мы прокричали на митингах, наше, против большинства и вопреки всему, юное брожение в 91-м и в 93-м, наши товарищи убитые в Приднестровье и в Чечне, наши соратники, сидевшие во всех тюрьмах обновлённой России, наша площадь Революции, наша страсть к прошлому удивительной нашей Родины.
У нас появилась надежда.
А у них пропала.
Удивительно, но во всём остальном мы с этим музыкантом и с подобными ему — схожи. Нас радуют одни и те же книги, одни и те же фильмы, мы ходим на одни и те же выставки и любим одну и ту же музыку.
В своё время Синявский писал, что у него были только «стилистические разногласия» с Советской властью.
Нынче всё наоборот. С нашими оппонентами, живущими в своей иллюзорной, на наш вкус, «эволюции» - совпадения у нас только «стилистические».
Мы обладаем общим культурным кодом. Во всём остальном мы противоположны. Диаметрально!
Что им хорошо — нам смерть. Что нам радость — им депрессия.
«Я выйду в городе солнца, / Мне ноги лизнёт волна. / А ты возвращайся в свой Углич / И живи одна», - поёт мой товарищ.
Углич — наш дом, мы к нему привыкли. Уж не знаем, где ваш город солнца и кто вас там лизнёт.
...Только что встретил этого товарища на просторах Сети. Там вывесили новость о том, что РПЦ наградила главу КПРФ. Товарищ написал: энтропия абсурда зашкаливает.
Я вяло съязвил: венчание однополых людей в храме — тоже часть энтропии абсурда, или нет? Что он ответил, я не посмотрел.
Все эти разговоры идут по инерции. Нам не о чем объясняться. Так же могут пытаться договориться рыбы и пауки, кроты и дельфины.
У нас, да, общие песни - но разная страна.
Одни и те же любимые писатели — но иначе настроенные рецепторы.
Наш символ веры состоит из слов, отрицающих их символ веры.
Их наряды нам кажутся вывернутыми наизнанку, а их речь о самом главном — речью о самом вздорном.
Когда я писал «К нам едет Пересвет» - они читали: «К нам едет дикобраз».
Их депрессия — для нас только слабый повод пожать плечами. Они же нашу депрессию в упор не видели, а если видели — то вообще не понимали, о чём мы грустим: «радоваться надо».
Быть может, мы жили в одном прошлом, которое видели по-разному, но будущее точно рискует кого-то из нас переехать катком.
То, что придёт ещё позже, быть может, примирит нас — но это уже не будет иметь не малейшего значения.
В России живут сотни народов, и уживаются тысячу лет. Но в том смысле, о котором я говорю сейчас, у нас две расы.
Эти две расы - иной крови. Разного состава.
Когда мы выплываем — они тонут. Когда они кричат о помощи — мы не можем их спасти: нам кажется, что мы тащим их на поверхность, а они уверены, что топим. И наоборот: пока они нас спасали — мы едва не задохнулись.
Нам больше нечего обсуждать.
Я не хотел бы ещё раз говорить об этом. Я просто собираю рядом тех, кто думает так же, как мы, спасается так же, как мы и молится о том же — о чём молимся мы.
Вернуться бы в Углич — он и есть город солнца…».
Умозаключения Прилепина кажутся мне во многом сомнительными. Но комментировать этот текст я здесь не стану. При желании это сделают мои комментаторы.
Но может в этом и все дело? В подобной несовместимости? И, следовательно в расхождении оценок по данному конкретному поводу – стихотворению Д.Быкова.
Не берусь судить.
(Продолжение см. Часть II)
Я давно не взывал к Сартр.
И не пересматривал Пруст.
Не прогуливался Монмартр.
Не лобзал сомнительных уст.
Но в закваску кладу дрожжей.
Антилопов как пальцы гну.
Мне опять управлять падежей
вроде можно. И ни к чему.
В этом времени ветхих лун
наступает уже пора,
где все больше мелких лакун.
И одна большая дыра.
Это он тот самый провал,
что тебе сулили года.
Ты ведь там отчасти бывал.
А провалишься навсегда...
Намедни наткнулся я в газете на психологический тест.
Чтобы определить свой характер, предлагалось закончить 10 незавершенных предложений.
Вот таких:
1. Несколько лет назад ...
2. В действительности ...
3. По сравнению ...
4. Чем дальше ...
5. Легче всего ...
6. В ситуации ...
7. Это неверно, что ...
8. Будет время, когда ...
9. Основная проблема ...
10. Самая большая ...
При этом нужно было писать быстро, особо не думая.
Пожалуйста!
Я написал быстро и особо не думая.
Получилось такое:
1. Несколько лет назад у меня появились симптомы недуга под красивым и трогательным названием – ахалазия.
2. В действительности, как я сейчас понимаю, проявления ахалазии у меня случались и раньше.
3. По сравнению со многими другими, страдающими этой болезнью, у меня дела обстоят еще терпимо.
4. Чем дальше, тем спокойнее я ко всему этому отношусь.
5. Легче всего я переношу ахалазию в одиночестве.
6. В ситуации, когда предо мной появляется какое-то новое лакомое блюдо, приходится уже думать – а как поведет себя моя ахалазия.
7. Это неверно, что мне на это наплевать.
8. Будет время, и я на это надеюсь, все решится само собой.
9. Основная проблема с ахалазией возникает у меня в самый неподходящий момент.
10. Самая большая ахалазия на свете это моя ахалазия.
Далее требовалось подсчитать количество слов «я» и производных от него: «мне», «мое», «мои» и т.д. При количестве упоминаний больше шести можно говорить о ярко выраженном эгоцентризме.
Подумаешь, бином Ньютона!
То, что я эгоцентрик, известно всем.
Вместе со мной.
В комментариях к тесту разъяснялись достаточно очевидные вещи.
Что эгоцентризм и эгоизм это не одно и то же.
Что как и любое другое человеческое качество, эгоцентризм не имеет ярко выраженной окраски, а становится «хорошим» или «плохим» в зависимости от того, как человек его использует.
И тому подобная мура.
Так в чем подвох с моей стороны с моей стороны?
Спросите вы.
Или прикол?
Дело в том, что, когда я продолжал заданные предложения, я все время думал.
Что на место моей любимой ахалазии можно легко подставить любой другой недуг.
Импотенцию, например.
Попробуйте, получится смешно, гарантирую.
Но с импотенцией такая история.
Вы, наверное. помните, что совсем недавно я объединил цитаты двух литераторов, Марселя Пруста и Иосифа Бродского.
Один из которых был автором одного из самых значительных произведении ХХ века, а другой к тому же еще и нобелевским лауреатом.
И получил следующую конструкцию:
«Когда я стал импотентом, у меня словно гора с плеч свалилась. Лебезить не нужно, трусить, торопиться».
И тем самым тему импотенции литературно закрыл.
А с ахалазией нам теперь жить и жить.
Правда, неизвестно сколько.
Хотя, почему неизвестно?
Справка-то у меня еще на семь лет.
В. Г.
Александру Ивашневу
Для начала о посвящении.
Александр Ивашнев давно интересуется материалами, связанными с Иваном Ждановым.
Ему я собственно и обещал написать о новом фильме про Ивана Жданова.
Сделал.
А поскольку эта тема, не исключено, может заинтересовать кого-то еще, то помещаю свои заметки на авторской страничке.
Очередной сезон в Доме творчества в Ирпене.
В Ирпене живет и мой добрый знакомый известный режиссер-документалист Александр Столяров.
Александр Столяров у нас еще и стихотворец, драматург, сценарист, художник, релегиозный и просто философ, и поэт жизни.
Его новая книга, которая так и называется «Новая книга» мне очень понравилась.
А в предисловии к ней Иван Жданов написал: «Это книга не столько про писателя, замученного проблемами творчества, сколько про метания верующего человека, настойчиво и постоянно нащупывающего границы своей веры …».
Иван таки может сказать!
Моя же рецензия об этой книге «Калейдоскоп любви и веры» опубликована в этом году в журнале «Крещатик».
Жданов и сам подолгу бывает в Ирпене, где останавливается у замечательного фотохудожника Юрия Косина. Иван, который в последние годы поэзию основательно подзабросил и переключился на фотоискусство, заодно берет у Косина и уроки мастерства.
Этой теме посвящен предыдущий фильм А.Столярова, посвященный И.Жданову, «После Пушкина».
Саша был очень занят работой – шутка ли сказать, с начала года он сделал для московского телеканала «Культура» пять фильмов! – поэтому в этот мой приезд мы встретились только один раз.
Но не показать мне свой самый свежий и очередной фильм об Иване Жданове он, конечно, не мог. Не простил бы себе этого.
Столяров заехал за мной и отвез в свое «поместье». Его большая семья в тот момент отсутствовала, потому мы, не спеша заварили кофе, и вскарабкались с чашками (я с трудом) на третий (четвертый?) этаж его собняка в мансардную мастерскую.
Там пахло деревом, и открывались виды.
Пошел просмотр.
Предыстория фильма.
Большой компанией Столяров в мае поехал в Симеиз. Там же обитает и Иван Жданов. Образовалась прекрасная возможность снять о нем очередной фильм и отдохнуть заодно.
Фильм называется «Девять стихотворений» и продолжается пятьдесят две минуты.
Открывается он фрагментами радиопередачи Евгения Евтушенко об Иване Жданове.
Оказывается, был такой радиоцикл у Евтушенки. О современной поэзии.
Так Евтушенко в своем комментарии усматривает связь поэзии Жданова с поздним Мандельштамов.
На мой взгляд, нет.
Далее фильм построен на монтаже видов Симеиза и обиталища Жданова.
Его чтение в своей квартире перед камерой.
Также использованы фрагменты выступления Жданова двухгодичной давности в Киеве.
Набирает нужный темп фильм минуты с пятнадцатой. И дальше хорошо его держит.
Когда я высказал это свое мнение Саше, он ответил, что фильм на канале уже принят.
Кстати, там очень удивились, узнав, что Жданов еще жив.
Как же, Евтушенко о нем говорит! Но это об уровне сотрудников канала.
Симеиз место живописное и кадры с Иваном на берегу моря и в парковой аллее со скульптурами, ведущей к морю, впечатляют.
Из примечательных моментов.
1. Творчески-художественные примечательности.
Перед камерой в своей квартире Иван говорил без большого внутреннего воодушевления.
Стихи, даже самые прославленные, звучали довольно скучно.
Может, его отвлекало подробно показанный процесс установки звука и света, присутствие аппаратуры.
Во всяком случае, во фрагментах, где он выступает перед «живой» аудиторией, энергетика куда сильнее.
Всего Иван прочел девять стихотворений, чем и объясняется название фильма.
Причем применен такой прием – сначала на экране возникает рукописный текст чернового вида, а затем идет голос, и появляется изображение читающего автора.
Поскольку фигурировали тексты много десятилетней давности, это меня удивило.
И я спросил у Столярова: – Неужели Иван хранит свой архив? И в Симеизе?
Конечно, нет, – ответил тот. – Я просто попросил перед съемкой Ивана написать эти тексты заново и нарочито небрежно.
Вот так делается кино! И так дурят нас зрителей.
2. Бытовые примечательности.
На мой вопрос, как живет Иван, Саша ответил – бедно.
А в кадре вроде ничего. Кресла, коврики какие-то.
Обшарпанная пятиэтажка, в которой находится его однокомнатная квартирка, располагается на одной из верхних террас Симеиза.
Глядеть оттуда вдаль – хорошо. Да, и к морю спускаться недолго. Подниматься тяжелей.
Вставная новелла.
Вдоль верхней дороге от Ялты до Севастополя идут один за одним одноименные нижним поселки городского типа – Мисхор, Гаспра и т. д. Вполне благополучные ранее.
В 2002-м я находился в санатории «Дружба» за Ливадией. И решили мы с образовавшейся компанией совершить восхождение в гору.
Долго карабкались, пока не добрались до верхнего поселка.
Впечатление – послевоенное. Нет, жизнь теплилась, работали магазины, проходили автобусы. Но во многих домах были выбиты стекла, они явно пустовали.
Местные говорили, что работы нет, народ бежит в разные стороны.
Примерно такой вид имела и пятиэтажка Ивана.
А какой у него быт? – продолжаю расспрашивать я.
Холостяцкий, – отвечал Столяров, – что-то покупает, ест мало.
– На что живет?
– Он на премию купил в Москве квартиру – обяснил Столяров. – Сдает. На это и живет.
Я заинтересовался и полез в Википедию.
Из имеющихся у Ивана премий Андрея Белого (1988 г.) и Апполона Григорьева (1977 г.) на первую рублевую квартиру не купишь.
А вот второй, 30 тысяч зеленых в 97-м, возможно, на квартиру и хватило бы.
Правда, это был ее общий фонд.
Такое.
3. Общее впечатление.
Картина, разумеется, не шедевр. Но нормальный рабочий фильм.
Поклонники Жданова посмотрят его с удовольствием.
Столяров обычно меня фотографирует на память.
Потом эти снимки попадают на обложки моих книг («Свод», например).
Я и кадр эффектный присмотрел – в проеме окна на фоне безупречного простора.
Но тут оказалось, что батарейки в фотоаппарате полностью разрядились.
Придется для новых книг (над ними я собственно и как бы работал в Ирпене) использовать николаевские гелиограффити.
Но это еще не все, что я имею рассказать об Иване Жданове.
На этот раз. Заодно и Николаев вспомнить.
Если бы Дима Бураго не вырвался на денек туда и ярко там не пофеерил, я, возможно, и не принял бы пришедшее приглашение на его ежегодную конференцию «Язык и культура». В частности, круглый стол «Пространства Алексея Парщикова».
А так пошел сразу после возвращения из Николаева и в лучах славы.
Стол действительно оказался круглым. И мне как пришедшему своевременно еще досталось место недалеко от его верхнего овала.
Собрались и лично знавшие поэта, и академическая прослойка.
Вел стол Александр Александрович Кораблев.
После его научного вступления и выступления аспирантов слово получили и хорошо знакомые с Парщиковым.
Это были Игорь Кручик, Александр Чернов, Сергей Соловьев.
Из них мне больше всех мне понравился последний, умевший придать забавным бытовым похождениям образно-символическое значение.
Затем Кораблев, неизвестно за что уважающий меня, мне слово и дал.
Я собирался сказать примерно следующее.
«Я не был близко знаком с Алексеем, что означает, в глаза его никогда не видел. Не слишком детально знаком я и с его творчеством, что означает, фамилию, конечно, слышал. Таким образом, у меня нет в запасе и забавных историй из жизни, и какое-то концептуальное обобщение по теме я сконструировать не смогу. То есть, как это не смогу? Могу, конечно, но это было бы неуместно в такой высокоученой аудитории.
И вообще я все больше следую принципу – ничего не говорить, если нечего сказать. Благодарю за внимание …».
Так я собирался сказать, на деле вышло значительно хуже.
И, наконец, дохожу до того, ради чего я завел эту бодягу.
До выступления Ивана Жданова.
Иван был прокалён, темнолиц, немногословен и не слишком внятен.
Баек не рассказывал, говорил интересные вещи.
Например, что, когда они (он, Парщиков, Еременко …) обсуждали общую идейную платформу нового течения, которая потом получила название «метаметафористы», то выработали тезис «Убить лирического героя».
Последний термин, оказывается, ввел Тынянов, что для меня в силу моей энциклопедической необразованности стало новацией.
Еще к вопросу о языке, Иван процитировал какого-то философа (какого, понять было трудно из-за общей неразборчивости речи).
Смысл цитаты в том, что система не может обсуждать себя на том же языке, на котором обсуждает другие системы.
Короче, выглядел Иван значительно.
И пару слов об Ирпене.
Атаки на Дом творчества продолжаются, попытки отнять такой лакомый кусочек.
Дом держится и содержится в прежнем образцовом порядке, но …
В июне было семь отдыхающих, а в июне вместе со мной – трое.
Но благодаря этому, я смог продолжить свои многочасовые беседы с уникальным человеком и маститым журналистом, лауреатом Шевченковской премии С. К.
Он был собственным корреспондентом центральной газеты и подробно знаком с подноготной всей партийной и творческой элиты второй половины прошлого века.
Ему за восемьдесят, но он в прекрасной форме.
Он рассказывал мне свои истории, я ему свои, не такие, интересные, конечно.
За пропаганду буржуазного образа жизни его исключали из партии на Политбюро ЦК КПУ. А при восстановлении в период перестройки от имени партии извинялся лично Егор Кузьмич Лигачев.
Я выслушал сюжеты о Гагарине, Тарковском, Ельцине, Байбакове, Шелесте, Щербицком, президентах и министрах, народных и лауреатных и т. д., и т. п.
А я в большом количестве читал стихи. Не свои. А С. К. удивлялся, как можно столько запомнить.
Но не в этом главное. Мой герой обошел пешком всю сельскую центральную Украину и собирал материалы для книг очерков о замечательных людях, подлинно народных типах.
За одну из таких книг он получил свою премию.
Он и сейчас продолжает «воевать» с начальственным беспределом. Так и в эти дни его вызывали на суд, по делу одной председателя сельсовета, которая засыпала озеро «Белое лицо», упоминаемое еще в летописях о татаро-монгольском нашествии, а землю продала.
Суд выиграли, а толку-то …
Тема заслуживает продолжения.
Будем надеяться, что лето еще не закончилось.
Как вы, должно быть, уже заметили с 24 июля я снова на связи и в Киеве.
Правда, в последний день в Ирпене меня так прихватило, что вернулся я в состоянии близком к упаковочному.
Последнюю шутку я уже употребил в частном письме, стало быть, авторские права забил и, значит, могу спокойно ее тиражировать.
Нет, остроумный я все-таки человек!
Выражение «состояние близкое к упаковочному» мне самому понравилось.
Как бы там ни было.
Пришлось приспосабливаться к реалиям повседневной жизни, решать кое-какие приятно-неприятные вопросы.
А сегодня под вечер вышел я прогуляться.
Первой мне попалась девушка, которая пыталась остановить попутный транспорт.
Проходя мимо, я мимически выразил ей свое сочувствие.
Она оценила мое доброе отношение и спросила – Вы не скажете, где здесь останавливаются маршрутки?
– Чуть дальше, – охотно откликнулся я. – У того столба и с другой его стороны. А Вам куда?
– До метро, – ответила она.
Вдали показалась нужная маршрутка.
– Транспорт подан! – объявил я.
– Спасибо Вам большое! – поблагодарила она.
– Может, проводить Вас до метро? – предложил я.
– Ну … – не нашлась она с ответом.
– К сожалению, – похлопав по карманам, сказал я, – вышел я налегке и не захватил удостоверения инвалида второй группы.
На этом наш роман иссяк.
Далее я заглянул к знакомой хозяйке лавочки под названием «Пряжа. Ксерокс».
– Где же Ваш загар? – спросила она.
– Вы же знаете, какая была погода, – ответил я. – А ксерокс у Вас работает?
– Вам нужно что-то скопировать?
– Нет, просто я вспомнил удачную шутку. Не свою. Из «Рассмеши комика»: «Заика попытался произнести слово «ксерокс» и собрал вокруг себя кошек со всего района».
Она посмеялась и сказала: – Спасибо, Вы всегда поднимаете мне настроение!
На эту фразу я отреагировал, сами понимаете как.
По дороге бродячий агитатор вручил мне листовки очередного кандидата в мэры.
Было довольно свежо, но я все же решил немного углубиться в лес.
В самом его начале какая-то кампания раскладывала на пеньках провизию и безуспешно пыталась разжечь огонь.
Несмотря на то, что компания была довольно раскованная, я смело направился к ней.
– Листовки Катеринчука на растопку не нужны? – спросил я.
– О! – обрадовались веселые ребята. – Годится! Спасибо!
Таким образом, я собрал три «спасибо» за полчаса.
И это я еще в Салоне ничего не выкладывал.
P. S.
На обратном пути встретил того же агитатора и рассказал ему, как в лесу пошли на ура его листовки.
Он моего юмора не оценил.
Хмурые люди!
1. Галина Булатова
* * *
День – конверт, что ни облик, то марка:
Вековая на выходе арка –
Чуть надорван её уголок.
В красных, розовых, жёлтых тюрбанах
Вдоль дороги гуляют тюльпаны,
И тюльпаном цветут купола.
У асфальта – душа нараспашку,
А жилетов оранжевых рать
Не устанет лопатой махать.
На горе, за кирпичной стеною,
Жмурит звёздоблюстилище глаз:
Не вместить столько солнца за раз.
Рокот, музыка, плеск, свиристенье,
Громыхание, мимика, пенье, –
Май на многих звучит языках.
Звуки слышатся дольше и дальше.
От апреля едва отдышавшись,
Надышаться не можем на май.
2. Надежда Буранова
Сирень
О, как застенчива сирень
В холодном и дождливом мае!
Весны капризы принимает,
Мечтая подарить нам день,
Когда волной накроет скверы,
Дворы и мокрые дома
Блаженства розовый туман.
И город изумрудно-серый,
Где ярких зонтиков цветы
Пестрят над толпами прохожих
В своей безликости похожих,
Проснётся вдруг от красоты
И буйства её дивной пены
На листьях, вымытых дождём…
Вот так и мы цветенья ждём
В желаньи счастья неизменны.
3. Виктор Гаврилин (прислала Нина Гаврилина)
* * *
Так на земле должно было случиться:
как озаренье и как вещий глас
однажды в мае маленькая птица
счастливой трелью в сердце ворвалась.
О как легко об этом забывалось!
Но снова в пору лиственных ночей
таинственное горло раскрывалось,
и жизнь пугала щедростью своей.
ЧтО наши годы, если слышим кровью
мы этот зов, чтоб снова отвечать
всей нашей смутой - грустью и любовью -
и в безднах сада вечность различать?!
Кому не померещилось однажды,
что истина раскрылась до конца
в ночах бессонных, полных чудной жажды,
и в древних песнях страстного певца.
Но вот она, извечная картина,
где ртуть луны и аспид тополей,
где надо всем поёт неукротимо
кладбищенская птица - соловей.
4. Владимир Гордиенко (Киев)
* * *
Снова склоны днепровские нежатся в зелени
Лишь акации зимние чары не сбросили
И за утками серыми выплыли селезни
Изогнув свои шеи немыми вопросами
Майский ветер ласкает не хуже любовника
Что приник наконец к долгожданной красавице
Все цветы перебрав – от гвоздик до шиповника
Ощутил, что не раз он еще с ними справится
Тянет в воздух меня – перелетною уткою
В синем небе спираль за спиралью закручивая,
Среди белого дня улучаю минутку я
Полетать над днепровскими древними кручами
Над мостом, над водою, над пляжем, над пристанью
Над садами, причалами, поймой, покосами
Я летал над Днепром так сердечно, так искренне
Зависая везде с золотыми стрекозами
Засмотревшись на склоны, на травы, на заводи
На церквей купола, на кресты с колокольнями
Я хочу передать землякам свою заповедь
Будьте духом и сердцем как воля вы вольными
Май 2010
5. Владимир Гутковский
Май не похожий на май
С неизменною точностью –
Ежедневная проза –
Переменная облачность
Подтвержденьем прогноза.
Синева обесцвечена
Краской грязно-стальною,
И с утра и до вечера
Этот цвет надо мною.
И свеченье безмолвное
В небе бледного шара,
Но ни грома, ни молнии,
Ни палящего жара.
Пусть, грозя новой смутою,
Тяжело и устало
Ветер дерганый путаный
Отогнул одеяло.
Но сомнения побоку –
Ведь себе на потеху
Безразмерное облако
Затянуло прореху.
1982
6. Олег Духовный
Майский дождь
Небо к вечеру становится всё серей,
ты смотришь, как выкипает сирень
за окном, заслоняя собой всё пространство,
и понимаешь, что сколько по свету ни странствуй,
а от себя не уйдёшь –
начинает накрапывать дождь –
вот и любуйся этим кустом сирени,
а любая дорога – куда ни иди –
к себе ведь!
Хотя увидеть Париж –
а потом умереть, много лучше,
чем покинуть сей мир, не увидав Парижа,
не сбацав последнего танго –
привет, Бертолуччи! –
сличая маршрут по карте, что продал барыга
московский. Это кофе так пахнет корицей
или, может, любовь к спутнице той бескорыстной,
что бродила с тобой по улицам в джинсах линялых,
но куда-то потом вместе с юностью худко слиняла?
Воспоминанья, как спички, от майских дождей отсырели.
Наломай-ка охапку сумасшедшей персидской сирени –
вот оно, чудо, бесценное, вечно искомое –
заройся лицом в это счастье пятилепестковое!
7. Вячеслав Егиазаров
Как вначале
Апрель алычовый, сиреневый май
случились такими, каким и снились.
Иди через парк и стихи напевай,
которые тут же, в аллеях, родились.
На ветке пульсирует солнечный лист,
луч солнца метнулся весёлою пумой.
Послушай наивных пичуг пересвист,
легко, как вначале, о жизни подумай.
Да, да, как вначале! Когда так легко
жизнь нам удавалась и мудрой казалась,
когда до предательств друзей далеко,
когда и политика нас не касалась…
Сквозь кроны забрезжила яркая синь,
пахнуло дыханьем великого Понта.
Ты камешек плоский умело закинь,
чтоб прыгал и прыгал он до горизонта.
Взгляни на закат. На изменчивость гор.
На облако это, что тает и тает.
Сливается с морем небесный простор
в том месте, где камешек твой исчезает.
А ты поднимайся тропинкою вверх,
и ноги твои обласкает босые
травы изумрудной с росинками мех,
в котором лучи заплутали косые…
И снова слетает, и вновь невзначай,
с губ строчка, возникшая здесь на рассвете:
- Апрель алычовый, сиреневый май…
и снова
стихи продолжаются эти…
8. Наталия Ефименко (Москва)
Начало мая
Проснулась я под мерный звук кукушки,
Веселый щебет удивленных птиц
В том доме, что у леса на опушке,
Где тишина не ведает границ
Лучом лежат косые нити света
И свежий ветер распахнул окно,
А с ним ворвалось трепетным дыханьем
Порывистое майское тепло
Все так волнующе и чудно в мае
Природа на пороге красоты:
И скрыты под прозрачною вуалью
Наполненные негою мечты
Обрызгана салатовой листвою
Смородина в расчищенном саду,
А лес еще укутан пеленою
Как рясою в заброшенном пруду
Что это: явь ли, сон? Еще не знаю
Ответа мне быть может не найти:
Как будто что-то ждешь в начале мая
Стоишь в начале долгого пути…
9. Дмитрий Ильин (Анин)
* * *
Дождь промывает день, листву и мыслей суету…
Черёмуха, сирень в цвету – грустить невмоготу!
А ветер свежестью надежд переполняет вдох
И полон счастьем – хоть зарежь! Здесь каждый час – не плох,
Когда дождём промыта жизнь да каждая душа!
Косые прописи держи, над строчкою дыша…
Гроза ударит – только рад вприпрыжку по воде:
Здесь, на Земле, и рай, и ад – бываешь ты везде.
Но дождь смывает всех обид тщету и суету!
Цветёт сирень и ты умыт: грустить – невмоготу!
25 мая
10. Лариса Кириллина
* * *
Весёлая ведьма весны
взлетает на ржавых качелях.
Уж как они выли, скрипели,
визжали — а ей хоть бы хны!
На ведьме — пунцовый колпак,
зелёное платье в горошек,
и, чтобы ханжей огорошить,
на пальцах сиреневый лак.
А лохмы — как радужный сноп,
где дружат фазан и охотник,
и праведник, и греховодник,
и смачный бомжара, и сноб.
Коленки — в густых синяках,
Носки — ширпотреб по пятёрке,
и те — лишь бы кеды не тёрли,
ведь целыми днями — в бегах…
Догонишь её фига с два —
свисти, не свисти, полицаи.
В империи грозного мая
как ведьма резвится Москва.
11. Людмила Колодяжная
* * *
В полдень свежий и вешний
тропинкой шли в Бирюлёво,
ветка цветущей черешни
лишала нам дара слова.
Ладонь в ладони – шли рядом,
будто по краю Света,
в траве отмечая взглядом
звездочки первоцветов.
Уже зарастали страницы –
в пустынной с утра тетради
словами, что пели птицы,
а точки выстукивал дятел.
Цветущим шли переулком,
шли, ни о чем не жалея,
и вышли в конце прогулки
на Липецкую аллею.
Прощания кроткие речи,
дня разгаданный ребус...
От счастья короткой встречи
меня увозил троллейбус
куда-то, по краю Света,
где не встречаются взгляды
и не растут первоцветы,
туда, где нет тебя рядом.
12. Александр Купрейченко
Перевод из Василя Стуса
* * *
С нами только утро и весна,
только ею душу возвеличим,
стоя у тоскливого окна,
кличем, кличем, накликаем, кличем.
Прочь виденья лет ушедших, смутных,
не смущайте, чары дней земных.
Видишь – Бог стоит в зелёных путах,
сам себе часовенку воздвиг.
13. Марк Луцкий
Песенка об одуванчиках
Среди цветов они - пай-мальчики:
Скромны, робки, как мотыльки.
Вы так близки мне, одуванчики,
Мои родные простаки!
Ах, сколько красок мною видено,
Что превзойти вас не смогли!
Нам повезло, что столь обыденно
Сияют солнышки Земли!
Вы нам от прадедов завещаны,
И тихо радуется глаз,
Когда расстелет май обещанный
Ваш жизнерадостный палас!
Ах, сколько красок мною видено,
Что превзойти вас не смогли!
Нам повезло, что столь обыденно
Сияют солнышки Земли!
Всерьез сияете, не шутите,
И принимает шар земной
Букет пушинок-парашютиков,¬
Чтоб снова свидеться весной!
Ах, сколько красок мною видено,
Что превзойти вас не смогли!
Нам повезло, что столь обыденно
Сияют солнышки Земли!
14. Александр Маркин
Предчувствие дождя
Вчера была обещана гроза,
на день четвёртый от начала мая;
немного потемнела бирюза
сухих небес с наветренного края.
Я ждал дождя, я ощущаю дрожь
на пыльных стёклах и, немея телом,
предчувствую, как вызревает дождь
и копит силы за водоразделом –
невидимым с поверхности земной,
равно обзор окрест хорош ли, плох ли,
всё потому, что ты стоишь со мной,
и мы молчим, и губы пересохли.
Небесный ослепляющий огонь
прочертит мрак на нашем небосклоне;
тугие капли упадут в ладонь
и скатятся по линиям ладони,
копируя излучины реки,
запечатлённой в тысячах полотен,
и чьё начало – линии руки,
а путь извилист и бесповоротен.
Но вера есть, из многих небылиц
для нас одна пожертвует собою;
небесное коснётся наших лиц –
его вода окажется живою.
Нам предстоит прикосновеньем рук
наполнить русло без конца и края;
дождь предсказуем, а случился вдруг,
в четвёртый день от сотворенья мая.
15. Людмила Некрасовская
* * *
Май то нежен, то зол, будто чувства проснулись в подростке.
Вот и я заблудилась средь жизненно важных опор,
И трамвай-старикашка запыхался на перекрестке,
Где глаза воспаленные пялит на мир светофор.
Что-то в этом не так. Потерялась гармония света.
Расспросить бы о ней, но забылись простые слова.
Только небо мое. Ослепительно чистого цвета.
До чего же высокая майская в нем синева!
16. Вера Никольская
* * *
И шум, и гам повсюду неспроста.
Хохочет май и удалью морочит.
Победно на деревьях и кустах
Трещат, взывая к новой жизни, почки.
От зимних снов ожившая трава
С отвагой рвётся вверх из подземелья.
Окрашивает воздух синева,
Звучащая вселенской птичьей трелью.
Вскипает зелень и в единый час,
Пейзаж убогий нарядив в убранство,
Меняет прежнюю усталость глаз
На лёгкий шаг и смелое упрямство.
Насмешник май – дождём внезапным льёт
И следом солнцем жжёт, целуя щёки,
Но как хорош, как весел сумасброд –
Шутливый нрав, серьёзные намёки.
Бессовестно черёмухой пьянит.
Ну, с чем сравнить цветущую душистость?
Eё невинный, беззащитный вид –
Благая весть, что всё ещё свершится.
Когда-то лето полыхнёт жарой...
А юный май, его соратник ближний,
Прелюд рождает вечною игрой –
Преддверием, предчувствием, преджизнью.
17. Семен Островский
О соловьях
Я подумал,
соловью внимая:
"А поют ли соловьи
вне мая?"
А поют ли
вне весны,
вне лета,
вне любви,
во время странствий,
где-то?
Говорил
о них
учитель в школе:
– Замолкают
Соловьи
в неволе.
Глаза луж
Везде следы оставила гроза –
у майских луж небесные глаза.
18. Владимир Прокопенко
Нищий
1.
Нога отрезана по пах,
Рука отрезана по локоть.
Сивухой и мочой пропах,
А взгляд – как у больного Блока.
В треухе тускло светят медь
И одинокий пятнадцатик
(их бы с десяток заиметь),
А день вовсю пошел темнеть,
А век кончается – двадцатый.
Под стадный рёв автомобильный
Во всём постыдно изобильный
Уходит век, уходит век –
Век суперменов и калек.
Век Циолковского и Ленина,
Запевный век эпохи звёздной,
Век стриженого поколения,
В века ушедшего повзводно.
2.
А он, парнишка с Балахты*,
Он ведь не прятался в кусты.
Его с войны вернули в тыл
Две свежих культи и костыль.
Победный май в разливе винном...
Они ж совсем не алкаши,
Им просто всем разрывом минным
Оторвало кусок души.
Кусок души – в земле сырой,
С ногою той, с рукою той,
Гуляй, парнишка холостой,
Гуляй, защитник и герой!
Костыль в руке – геройства знак,
А на груди – медалей звяк,
У пацанов горят глаза,
Как буквы той медали: «ЗА...»
(за Сталинград, за Минск, за Брест
И – польский – «милитари» крест).
3.
Давно растаял дым войны,
Повырастали пацаны,
И поле памяти дней тех
Вспахало время, как лемех,
Забвенья кругом очертя
Голодные очередя,
Тряпьём заткнутое стекло,
Печурки краткое тепло
И мать – при свете каганца,
С письмом последним от отца.
Повырастали пацаны,
Настали дни другой цены.
Но вдруг прорвётся, как нарыв,
Из той, доджинсовой поры:
Слепой танкист
в районном парке
Водку пьёт
с безногой санитаркой!
4.
Умчались годы к Гончим Псам,
Природа жмётся к полюсам,
Младенец тянется к иксам...
...Да понимаю я и сам! –
Что выбрал случай нетипичный,
Что у соседа, например,
Имеется гараж кирпичный
И «запорожец» с буквой эр…
……………………………….
А он – сидит. А век уходит,
Уносит жизни цель и смысл.
А в голове – в двоичном коде –
В сетях нейронных бьётся мысль:
«Ещё б... беляночек...с пяток...
И взять...бутылочку...культурно…».
Возле киоска «Спортлото»
Курится жертвенная урна,
Струится «жигулей» поток,
Рекламный отблеск звёзды тушит.
…Безрукий и безногий Блок
У нас для века просит душу.
1985
_________________
*Посёлок в Красноярск¬ом крае
19. Юрий Садовский
* * *
Когда цветут сады и обновленный лес
Встречает солнце птичьим перезвоном,
А от церквей к домам пасхальный благовест
Разносит эхо по днепровским склонам;
Когда всенощным бденьем утомлен,
Я отдыхаю на сосне упавшей,
А рядом суетится юный клен,
За пару лет заметно возмужавший,
Тогда, забыв о том, что мир жесток,
Что жизнь перенасыщена страданьем,
Я обживаю, как сверчок шесток,
Мой уголок в суровом мирозданье.
Не мучаюсь безвестностью своей,
Довольствуюсь любимыми вещами
И, словно бог, живущий средь людей,
Привычное бессмертье ощущаю.
20. Юрий Сватко (Киев)
* * *
Май обмирает в сиреневой дури,
Катится яблочком год.
Скоро мы будем в блаженном июле
Ласточек править полет.
Скоро, вкусив от небесной их пищи,
Словно мы с ними в родстве,
Будем подобны тем ласточкам нищим
В вольном своем озорстве,
В странствии нашем, невечном и сладком,
Где мощены для души
Тайные тропки воздушною кладкой
В птичьей высокой глуши,
Где, не подвластным ни узам, ни страже
В дольнем сиротстве своем,
Легким ворованный воздух не страшен,
Крыльям не труден подъем.
21. Павел Сердюк (Донецк)
По мотивам майских праздников
(отрывки)
* * *
Скоро грянет светлой датой
общий день для всех блондинок.
Буду я с утра поддатый -
и в душе не будет льдинок.
Натуральные блондинки
не встречаются в природе.
Силиконить невидимки
нынче принято в народе.
Чистить перья, красить кудри.
Я не против – это клёво!
У блондинок мозг запудрен,
им любое дело плёво.
От ушей растут колени,
голени и даже бёдра.
Нас учил товарищ Ленин,
чтобы шли вперёд мы бодро.
Я готов идти с блондинкой
вдаль, навеки (не до гроба)
Будет жизнь тогда картинкой,
вкусной - пища, высшей - проба.
* * *
Всемирность жития (без табака)
мы отмечаем на исходе мая
Я не курю - и силы есть пока
(и спать не даст зависимость прямая).
* * *
Международный день биологического разнообразия
отмечается в пику Варфоломеевской ночи
(во тьме которой творились жуткие безобразия).
Вырезали гугенотов (не имея ООН полномочий).
Пусть колосится жизнь и умножает виды,
классы, группы, отряды, но продотряды
воткнут себе воинствующие индивиды
в места, где размножаются аскариды.
* * *
День славянской письменности и культуры
выпадает на день рождения Нобелевского лауреата.
Всё символично, взаимосвязано и все структуры
устойчивы (исключая гегемонию пролетариата).
22. Дмитрий Соколов (Москва)
* * *
Май знобит, из зеленой метели
Кто-то вырезал черные ели,
И какие-то дивные птицы
Прилетают на ветлы молиться,
Прилетают на ветлы светиться
И в зеленой листве золотиться!
10 мая.2013
23. Юлия Тихомирова
Деду
Дивизионный комиссар… Пехота-мать!
Ты для бойцов – отец родной, а не начальство.
Твоя работа – за собой их поднимать.
А началось всё просто: с 1-й Пролетарской.
Потом кремлёвская охрана – там не спать.
Судьба любила: был весёлый и везучий.
Но время резкое. Момент – и ты в войсках.
К чему скрывать-то? Ведь действительно был случай.
На фронт – в июне. Прям в тот самый первый день…
Про комиссаров много мнений и историй.
Но я не буду слушать эту дребедень.
Я вижу правнуков. В них гены. Не поспорить.
Вот жаль, увидеться пока нам не пришлось.
А я-то знаю, что могли бы подружиться.
Сказать неловко: иногда - так даже злость.
Душа с тобой. Мне в мае снятся к счастью птицы.
* * *
А Киев замечтался, засмотрелся
С высокого холма в начале мая…
Такая красота, что сжалось сердце,
Но плакать ни к чему, он понимает.
И город растерялся на минутку,
А воздух, он - дурманящий и пьяный.
Затихли звуки, дремлют переулки.
Наверно, зацветут с утра каштаны.
А город так стесняется влюбиться:
«Да разве в моём возрасте краснеют?»
А завтра защебечут рано птицы,
Я для чего-то видела во сне их.
24. Евгения Трубкина (Москва)
Горвесна
Всё случилось нежданно, в каком–то гипнозе, —
будто в масках запутался год–лицедей.
Замело, а потом — крыла зелень берёзы
вдоль сиренево–серых асфальтов аллей.
Целовались бесстыже на клумбах тюльпаны,
лепестковый — в горошек — накрапывал дождь.
Май ворвался в обитель фабричных туманов,
отутюженных пастбищ и каменных рощ.
В одночасье сменились цвета и фасоны
(нынче в моде барокко и аквамарин).
Беззаботно, по–птичьи, кричали клаксоны.
Расточали улыбки озёра витрин...
Только ветер, не знавший обычаев здешних,
утешал по задворкам рыдающий снег,
когда солнце хмельное — неспелой черешней —
за край неба катилось, спеша на ночлег.
25. Ольга Челюканова
* * *
Когда у деревьев
кончались печали все,
маски тоски и скуки
сбрасывались,
проступали их
индивидуальности,
проявлялись доступней,
теплее, ласковей…
Становилось ясно:
вот это – Липа,
это – Вишня,
это – Черёмуха.
Столько вёсен мы
не в силах привыкнуть
к откровенности этой,
верной, без промаха!
А деревья друг другу
не изменяют…
Терпят зимы рядом.
Вёснам радуются.
И только ночами,
которые в мае,
на цыпочках,
тихо
к домам
подкрадываются.
26. Генриетта Флямер
* * *
Сиренью весь город пропах
И счастье горчит на губах…
О, ветер, сверни же потуже
Спирали сиреневых кружев -
Пусть служит еще благодать,
Сумело чтоб сердце ей внять.
Пусть дождик, слегка занедужив,
Уляжется в синие лужи,
Успев отраженьем поймать
Сиреневый цвет, ее стать.
И счастлив, кто в сей амальгаме
Увидит себя, будто в раме,
В лиловом сиянии света
В далеком заоблачном Где-то…
О, Небо, еще покажи
Селений твоих витражи!
27. Анатолий Юхименко (Канев)
Из цикла «Времена года»
* * *
как и положено в эти сроки,
грунт покрывается свежезеленой шерстью,
будто животное, объевшееся хлорофилла;
и в продолженье пейзажа:
пласт плодородия, точно тело родинками,
густо усеян могильными холмами навоза –
ожидается славная жатва,
а по краям черноземных полей
учетчиками посевных площадей
расставлены опоры электропередач –
метровкой отсчитывать расстояние между светом и тьмой;
что же тогда этот вечер? –
это небо,
медленно опускающееся на землю,
(чтобы не вспугнуть и не навредить)
упраздняет условность границ настолько,
что чуть позже его,
как чужую подругу,
можно кротко ласкать руками;
с трудом свыкаешься с небохождением.
и с заданной периодичностью
кто-то подсматривает за тобой
в замочную скважину месяца.
в которой зажато пятно полнолуния, будто стыд на щеке у застигнутого врасплох;
чувственность:
от избытка или авитаминоза,
чувственность,
как первая теплота,
которую все время тянет попробовать руками,
пока не появится женщина,
страдающая избытком карих глаз,
где,словно испугавшись,
что будет опознан,раскрыт и разоблачен,
перевернуто прячется твой маленький человечек;
пока не появится женщина,
и не будет фосфоресцировать в мочках жемчуг,
удивленный, как вареные зрачки рыбьих глаз,
ана губах с изгибами настигающей волны,
что вот-вот и накроет,
не возникнет что-то давно искомое,хищное;
и это будет длиться вечно,
потому что никогда не заканчивается,
но прерывается,
будто предложение запятой,
точно таким же курносым профилем;
и от этого – жить – превосходно.
в чем не ни малейших сомнений,
что и утверждают несомненно живые каштановые кисти,
многократно продублированные знаками восклицания
в конце приветственных обращений,
и, по крайней мере,
ты накрепко схвачен и будешь насильно удержан
широкополой пятерней каштанового листа;
так много весны.
как никогда чувствуешь себя собственником: мой – май.
Здесь приводятся принадлежащие мне фрагменты из наших с Вадимом Германом обзоров «Анализ и прогноз» на стадии одной шестнадцатой финала Чемпионата Балтии - 2013, относящиеся к авторам Пру Игорю Лукшту, Александру Маркину и Михаилу Юдовскому. Написанные, разумеется, до того как Жюри приняло свое решение.
И в конце результаты голосования Жюри по парам, в которые входили наши авторы.
Седьмая пара
ГРУВЕР Анна , Донецк (Украина) . "Ничья"
ЛУКШТ Игорь , Москва (Россия) . "Чарка на посох"
Общая характеристика
Кого предпочтет жюри, одного и столпов современной поэзии Игоря Лукшта или главного перспекта конкурса юную Аню Грувер, к своему 16-летию уже ставшую членом СП Москвы и собравшую внушительную коллекцию публикаций в самых разнообразных изданиях, предсказать трудно.
Следует отметить, что оба оппонента в добавление ко всем своим достоинствам еще и чертовски привлекательны. Конечно, каждый по-своему.
Первое стихотворение своей подборки Игорь Лукшт начинает словами:
«Ушли, поклонившись младенцу, волхвы…»
Истинный христианин он и сам представляется мне мудрым волхвом, могучим язычником, былинным сказителем.
И еще он очень похож на святого Франциска, говорившего с птицами и зверями на их языке. На его развернутые поэтические полотна мир умещается во всей своей полноте и разноголосии.
Профессия скульптора тоже накладывает свой отпечаток.
В его стихах и отсечено все лишнее, и вылеплено все необходимое.
С тщательной проработкой деталей и ощущением пространственного объема.
«Полощет дева на мостках
тряпицы розовых рубах.
Чуть в дымке, в зеркале реки
белеют рук тугие стебли -
живую гладь воды колеблют
и нежных лилий хохолки…».
Его стихи представляют Божий мир во всей его всеобъемлющей красоте.
При этом они отнюдь не отрешены, не бестрастны. Живая человеческая боль негромко пульсирует в них и ощущается подступающимм к горлу комом.
Вокруг Ани Грувер в комментариях сгущалась какая-то мистическая и отчасти зловещая атмосфера. Многочисленные почитательницы, пораженные не по-детски зрелой силой ее стихов, примеряли к ней участь то Ники, то Нади.
Для таких опасений определенные основания есть.
«Ахиллесова девочка» по названию одного из ее стихотворений действительно уязвима и беззашитна. И в стихах, и, очевидно, в жизни.
С которой она ведет диалог и не слышит ответа.
Пронзительнейшие стихи.
Можно понять, почему после их прочтения возникают аппокалиптические пророчества.
Я так не думаю. Я думаю по-другому.
Ане я написал, что у нее все будет хорошо, что я в этом уверен.
И ни умение писать стихи, ни красота этому не в состоянии помешать.
Батл цитат
Игорь Лукшт
«Влекома любовью и болью, по ком
рыдает душа в долгих шелестах вьюги?
Скрипит над державой заржавленный флюгер –
всё царь, всё разбойник, всё шут с бубенцом,
то юг полыхает, то запад дымится…
И мечется сердце в багряной темнице,
и горло тревожит мольбой и стихом...».
«А в голубых тенях ракит
на волнах церковка рябит,
мерцает синий куполок
людской заступницы Марии,
дробятся башенки лепные,
свод неба светел и глубок…».
«Двадцать лет, что миг, всё чаще в дымке зелени
чёрный креп затягивает льдышку зеркала.
Фант судьбы ль? Бросает камни ли Вселенная?
Но скудеет поле жизни драгоценное
без любимых, верных, близких. Мир велик, но вдов,
хлеб горчит в глухую в пору астероидов…».
Анна Грувер
«Видишь сорняк под забором? Так же и я росла.
Пыль поднимала свора лохматых бродячих собак,
………………………………………………………………..
мне они лижут ладони, тебе – прогрызут до кости.
«Слышали? Нет больше жалости! Нюрка теперь – одна».
Так я росла… и выросла. Некуда больше расти.
Мне остается падать, яме не вижу дна…».
«Девочка-медь, люби его. Люби его, девочка-плеть,
он выпьет тебя до дна, не бойся дотла сгореть.
…………………………………………………………….
Только – не подавай виду,
что любишь ее…».
«Я устал искать путь назад.
Я поклялся вернуться в срок, опоздал, а теперь, не зная дороги, хочу бежать.
Забери меня, Тень, и пришей к ногам. Я хочу опять перестать расти.
Отпусти меня, Господи. Отпусти!
……………………………………………………………………………………………….
Оставайся.
Тебя разыграют в цирк, тебя разыграют в тир.
Развинтят, заново соберут. О дивный и новый мир
затянет на шее в петлю резиновый жгут.
Маски рыб, крокодилов и птиц
без сердец и без лиц
над тобою уже начинают суд…».
Мои симпатии
Мое сердце разрывается между привязанностью к давнему знакомцу, мудрому и сильному поэту и человеку Игорю Лукшту и удивлением перед этой удивительной девочкой Аней Грувер.
Мой прогноз
Без прогнозов.
Итоги голосования Жюри (в процентах):
75 на 25
Восьмая пара
ФЕЛЬДМАН Елена , Иваново (Россия) . "Триптих земли"
ЮДОВСКИЙ Михаил, Франкенталь (Германия). "Ты говорила мне, будто летала над Витебском"
Общая характеристика
В этой паре преимущество изначально как бы на стороне Михаила Юдовского.
К тому же он в шляпе под Боярского.
Но Елена Фельдман, помимо прочих своих достоинств еще и профессиональный переводчик, может попытаться составить ему серьезную конкуренцию.
« … мне кажется, что стихи у бывшего земляка значительно сильнее прозы …» – так я написал на предварительном этапе о подборке Михаила.
Но теперь мы не о прозе и не о стихах. Нет, именно что о стихах!
Впечатляющая подборка.
Те картины, которые рисует автор, отталкиваясь от названия стихотворения, в полной мере эти названия оправдывают.
Создается впечатление, что изысканная стихотворная техника и изощренное поэтическое воображение позволят ему создать причудливый, но вполне адекватный мир практически на любую заданную (самому себе) тему.
Возможно, его творчество носит отчасти импровизационный характер.
Ничего плохого в этом не вижу. Кроме хорошего.
Посмотрев подборку Елены на предварительном этапе, я оотзвался просто – «Никаких сомнений!». Не было, и нет. И в одной шестнадцатой тоже.
Возможно, Елена уступает Михаилу в масштабности поэтического самопредставления, но никак не в его глубине.
Ее стихи одновременно и одухотворены, и чувственны. Откровенны и деликатны. По-женски пластичны и поэтически безошибочны в проявлении заложенных в них эмоций.
Елена не стремится к внешним эффектам, но тем внятней читателю ее негромкая речь.
И еще одно обстоятельство. В принудительном литературном ассортименте для внешкольного чтения середины прошлого века обязательно присутствовал «Репортаж с петлей на шее» Юлиуса Фучика. В какой-то мере стихи Елены можно назвать «Репортажем с той стороны». Знакомые каждому попытки примерить – а что будет без?.
Но это пока не всерьез и с неизбежной возможностью возвращения.
Батл цитат
Зачин подборки Елены.
«Усталость – пыльная парча,
Плита из мокрого гранита.
Не надо вызывать врача:
Я в январе еще убита…».
А следующую характерную для автора цитату я привожу еще и для того, чтобы хоть немного воздать должное не попавшей в финал подборке «Домотканное» еще одной чем-то сходной по мироощущению поэтессе.
« … Как холоден мокрый подол домотканого платья!
Тяжелый кувшин не удержишь больными руками.
Но снова прилив – и досадная слабость некстати.
Все льется по кругу живая,
бессмертная память…».
И счастливое завершение разговора.
« ... Я возвращаюсь из небытия,
Из сладкого густого чернозема,
Обратно в лучший мир – где ты и я,
Где свет в окне, и тополь выше дома…».
Нет никаких проблем, чтобы найти у Михаила достаточное количество роскошных цитат. Проявлю сдержанность и ограничусь только двумя. Серьезными и, как для него, даже скромными.
« … Радость моя, прекратим бесполезные споры мы –
Мы заблудились с тобою по разные стороны.
Сбиться с пути в сновиденьях моих и твоих
Проще простого. Когда-нибудь горечь уляжется,
Время покатится дальше под горку. Но, кажется,
Больше не снятся нам общие сны на двоих…».
«В непросторных, но жарко натопленных хижинах,
Где уютный огонь, подружившись с камином,
Процарапывал контур фигур обездвиженных
На расплывшемся сумраке нежным кармином …».
И одну цитату, которой я придал еще более глубокомысленный вид:
«Бабочка летит…
…………………..
Но нужно ли бабочке знать об этом?».
Мои симпатии
Как ни хочется выделить Елену, но отдам предпочтение Михаилу.
Пусть и дальше пишет стихи. У него получается.
У них обоих получается. А проза, переводы – это такое.
Мой прогноз
55 на 45.
Итоги голосования Жюри (в процентах):
70 на 30
Шестнадцатая группа
ИВАНОВА Надежда, Рига (Латвия) . "Адаптивная физическая культура"
МАРКИН Александр, Москва (Россия). "Прибалтийские зарисовки"
САННИКОВА Наталия, Уфа (Россия). "Детерминатор"
ФЕТ Виктор, Хантингтон (США). "Иди туда"
На сайте Поэзия.ру, где болеют за «своего» Александра Маркина, я написал:
«И … "группа жизни", из которой дальше пойдет только один автор.
В ней два мощных взрослых поэта соревнуются с двумя молодыми и противоположными им в гендерном смысле авторами. Похоже, что исход борьбы определится по итогам мужских разборок. Но кто знает?».
И я не знаю. Давайте, разбираться. По порядку.
Мое мнение на предварительном этапе.
Надежда Иванова – «Надо дать шанс. На взросление …»
Александр Маркин – «… она (подборка) сразу же показалась очень весомой и, главное, цельной…».
Наталия Санникова – «Совсем неплохо. Есть основания для …».
Виктор Фет – «Очень хорошие тексты, все три, слитые в единое целое, ни пустот, ни зазоров».
Думаю, что в данном случае приведенными высказываниями можно и ограничиться.
И только подтвердить их несколькими ударными цитатами.
Надежда
« …Через год я влюблюсь не в курящего музыканта,
не в писателя, не в героя любимой книги,
дай мне Бог, чтоб не цитировал Канта,
не понимал моих фильмов и прелестей Риги,
дай мне Бог, чтоб не вникал в слова мои
и заполнял пустоту одним обожанием.
Через год я впервые влюблюсь не в того,
от кого я всю свою жизнь бежала».
«… Я любил их огромно, вечно, беспамятно и недостаточно,
рассказывал сказки, вытирал испарину с лбов моих ласточек,
успокаивал, целовал их ключицы, обрисовывал тонкие тени,
когда они уходили к тем, кто хуже и ниже ростом,
к тем, кто слизывал с моих девочек мёд умных слов,
красоту моих лучших стихов и болезненных снов,
музыкальных признаний, постельных умений, острых
игольных фраз, боль ревности матерей и нелюбви отцов.
Так и надо, родная, я люблю тебя больно просто».
«Я вхожу в реку по грудь,
я собираюсь тонуть.
Смерть освещает мой путь
золотыми зубами.
………………………………………………………
Я шепчу ей про вереск, тепло, песок,
она щурится «хочешь ещё разок?»
Смерть целует меня в висок.
Я выхожу на берег».
Александр
«… Дождём накрыло, словно навсегда,
мирское под счастливою звездою;
земная и небесная вода
соединились с неразлей-водою
……………………………………………………….
Вот ты какая, Западная Русь;
пишу стихи, и внемлю и не внемлю
дождям, курю, и кашлянуть боюсь:
иначе небо упадёт на землю».
«…И мы вольны, в прелюдиях Эрота,
достичь глубин, каким не хватит лота,
и воздуха, и солнечных лучей,
где звук зачат, но он ещё ничей…».
«Без ветра здесь и спрятаться не сметь;
два следа, уходящие за дюны,
новорождённы и де-юре юны,
но это, как на время посмотреть.
…………………………………………………………
И часовая стрелка – есть засов;
вечерний бриз тревожит наше ложе,
заносит след тех самых, что моложе,
чем мы с тобой, на несколько часов».
«… Вторые планы, ну и что с того…
без лишних слов соскучимся едва ли;
слова, слова – и нет ни одного,
что мы уже когда-то не сказали…».
Наталия
«… вечерами ждала под дверью, вся обратившись в слух,
ты приходил с дождем, но до нитки сух,
повелитель примозговых эрогенных зон,
доширак – на первое, заливное - жидкий озон
лжи цвета индиго с претензией на эпатаж,
накачать бы как сара бицы, бежать, но 8-й этаж,
айлбибэкбэби грозил, уходя,
рецидивом с тех пор в ушах – шум проливного дождя…».
«… по паспорту старушке тридцать с лишним.
и лишних килограммов – чуть поменьше.
она теперь помешана на «Vichy»
и у нее оскомина от вишни.
в автобусе ей: женщина, выходите?
она себе: забавно, да почти вся вышла.
и обернется, скажет: ну конечно.
потом прислушается: ходят ли
часы? и помолчав, добавит:
на конечной…».
« … изначальная тьма материнской земной утробы
и по водам ее сквозь ловушки глиняных тромбов
нескончаемый ток плодородной любви или боли
золотые шары зацветут фотовспышкой букетом молний
с запрокинутых лиц смоет слезы подземное море
но улыбку с остывшей керамики дождь не смоет…».
Виктор
« … Где пою и где пирую
в брызгах древних языков,
мокрых водорослей сбрую
отведу с морских коньков.
В колеснице Амфитриты
совершая свой объезд,
знаю карту этих мест,
где сокровища укрыты,
где существ прозрачных друзы
в мелких лужицах лежат,
и нестрашные медузы
скользкой лавою дрожат,
а на камушках приливных,
исчезающих в воде,
виден след событий дивных,
не записанных нигде…».
« … Иди туда, где тонет свет,
где рифм набор из детских лет,
где букв слежавшиеся глыбы
и слов щербатые ряды
встают беззвучные, как рыбы
среди темнеющей воды…».
«… Так завари кантариону
(так по-болгарски зверобой),
и по заснеженному склону
иди за новою судьбой.
Она пока переводима
на вечный с нашего, пока
на свет окна, на запах дыма
ещё спешим издалека…»
Мои симпатии
Один мой корреспондент, следящий за конкурсом, написал мне – Выбирайте Фета, его и Толстой любил!
А мои симпатии отразились в прогнозе.
Мой прогноз
В порядке упоминания: 15 / 37 / 15 / 33
Итоги голосования Жюри (в процентах):
15 / 50 / 5 / 30
Результаты голосования Жюри сложились в пользу наших Участников.
Впереди одна восьмая.
«Март»
(Анонс выпуска в Литсалоне)
1. Галина Булатова
И некто во фраке грачёв …
Покуда сосулек отряд
редел, не считая утрат
на пике азарта, –
с нижайшим поклоном зима
сдавала свои терема
в княжение марта.
И дом, обнажающий лоб,
и пышную шапку сугроб
бросающий наземь, –
оставя ненужную спесь,
слагали победную песнь
весеннему князю.
И пели, звенели, лились,
стремительно мимо неслись
хрустальные гроты.
И некто во фраке грачёв
ловил в звукоряде ручьёв
хвостатые ноты.
Хмельной же от музыки князь,
на лавку в саду преклонясь,
восторженно-пылко
на дамский смотрел сапожок,
в последний упрямый снежок
вонзающий шпильку.
2. Елена Громова (Россия, Дмитров)
* * *
Этот город желает весны.
Вдохновенный такой, окрыленный,
Он готовится к листьям зеленым,
Он от зимней устал белизны.
Я по городу тихо иду,
Вместе с ним ожидая чего-то.
Забывая о мелких заботах,
Проходя по неверному льду.
И мечтаю, мечтаю, о том,
Что тепло долгожданное будет.
Что по городу мартовских будней
Улыбаясь, пройдемся пешком.
Мы пройдемся, где тают снега,
Где сосульки болеют капелью.
Ничего, доживем до апреля,
Чтоб согреться… немного… слегка…
3. Владимир Гутковский
* * *
Ни зима, ни весна.
Зябко, сыро и мокро.
Погляди из окна
сквозь немытые стекла.
Самодельный гараж,
две скамеечки рядом –
неизбежный пейзаж
открывается взгляду.
По минутке одной
прибавление к свету.
Но пока нет иной
очевидной приметы.
И нескоро листва
на деревьях воспрянет.
Надоели слова –
только выйти не тянет.
Но, оставив уют,
вдоль пустого бульвара
повторяет маршрут
одинокая пара.
4. Олег Духовный
* * *
Март узнан не был, не был...
Всё, съёжившись, по-зимнему спало.
И лишь оттаяшая церковь
Сквозь оголённых веток цепкость
Кормила стынущее небо
Озябшей грудью куполов.
5. Вячеслав Егиазаров
Летели птицы за ветром марта …
(диптих)
I
Летели птицы за ветром марта.
И отступали пурга и мгла.
Летели птицы… Какая карта
с пути не сбиться
им помогла?
Летели птицы. С весной спешили.
Одной дорогой – мильоны лет!
И улыбались им люди
или
смотрели с грустной надеждой вслед.
II
Как горько пахнет алычой
на мартовской земле,
и тополь бледною свечой
качается во мгле!
И не понять, куда идти,
и сам себе не рад,
и только знаешь, что пути
не может быть назад.
Вперёд, вперёд,
и в тьме ночной,
и в предвечерней мгле.
Как горько пахнет алычой
на мартовской земле!
А на рассвете на мели
стоит кефаль стеной
и в небе плачут журавли
от встречи с родиной…
6. Наталия Ефименко (Москва)
* * *
Есть в первых проблесках весны двойная быль:
В нечеткости понятий тьмы и света
Рождаются сомненья и приметы
И превращаются в зимы ушедшей пыль…
В лучах подернутого поволокой солнца
Блестит, переливаясь, талый снег,
А где-то вдалеке, как эхо, смех
Разбился в мелких льдинках у оконца…
Неуловимость трепетность весны,
Касаясь пальцами зимы белесых клавиш,
Скользя по наледи, еще не знает фальшь
И мы как в музыку в нее погружены
Неуловимость трепетность весны…
7. Феликс Зигельбаум (Германия)
Песня
Ранняя полынь,
Где ты за туманом?!
Стой, да поостынь,
Неба кутерьма!
Видно из окна:
За морозной ранью
Не проснулся март —
Не идёт весна.
Хочет ли зима
Покрывалом белым
Взять и приманить
Мартовские дни —
Серебром снегов,
Льдинок и туманов
Колыбель слепить,
Спали чтоб они?
Только не меня
Колыбельной песней
Может усыпить
Белая зима, —
С нею мне давно
Не поётся вместе;
Это не её, а моя вина.
Вижу, что красив
Белоснежный сокол
И крылом курсив
Пишет на стекле,
Но не слышит он
И не видит оком,
Как тревожен сон,
И меня в тоске.
Скоро ли весна
Берега затопит,
Щедрою зальёт
Краской небосвод?
...Ожиданью сил
Прибавляет опыт:
Скоро в полынье
Солнце проплывёт.
8. Дмитрий Ильин
* * *
Весна! Из суеты на солнечном просторе
Приподнимает день сияющим числом
Озвученный контраст суду и разговору
Со смыслом лишь на час – окрестным ремеслом.
На просверк вечных спиц из колеса Фортуны
Анфас обращены мечты сердец и глаз:
Растили всяк себя и вырастали – гунны.
Повествованье рун так внятно и сейчас!
А день весны слепит первоначальным блеском,
Не потускневшим здесь за миллионы бед.
Земля кружит ещё то льдом, то перелеском,
Подбрасывая в жизнь свой нечет или чёт,
И март без суеты на солнечном просторе
Простраивает день теплеющей судьбы.
Просвечивает час в единодушном хоре
Пернатой мелюзги и детской чехарды…
Увидев образ свой да устыдишься, бреясь.
Тогда получишь шанс, нанизанный на луч.
Жил легендарный муж, под именем Орфея,
Неверья своего не одолевший круч…
Почувствуется ключ по зелени округи.
Не чувствуется дурь, покуда не прошла.
Вращается душа, свои сужая круги,
Пока в земном краю вторую не нашла.
16 марта 2002
9. Павел Кавалеров
* * *
Ты скуп, пейзаж,
Когда зима
Теряет силу.
Напоследок
Морозит звонкую капель,
Уняв ее лихую трель.
И мокрый снег, увы, не редок.
Упорно гонит тонны туч
Нездешний ветер.
Солнца луч
Мелькнет и скроется безвестный
В туманно-серой вышине,
Надеждой скорой сердце грея.
И капля – за ворот,
По шее,
Мурашкой колкой по спине.
10. Геннадий Кацов (США, Нью-Йорк)
* * *
Последнее – тридцать одно…
То дождь повсеместно рассеян,
То память: все помнится, но
На сером, на сером, на сером.
И смазанность контуров, букв
Продрогших на мокрой газете –
Когда бы вошел кто-нибудь,
Он стал бы последним на свете.
Прощальный, промартовский гром
В отсутствие света и тени
Как напоминанье о том
Единстве меж нами и теми.
3.31.2011
11. Лариса Кириллина
* * *
Всё лесное зверьё весну кличет,
верба белых ягнят в мир выводит,
вздеты к солнцу рога электричек,
пляшут даже столбы в хороводе.
Лес и город глядятся друг в друга,
хищно дышат и смотрят с прищуром.
Синий воздух пружинит упруго,
рассыпая алмазы по шкурам.
Лоси чешут загривки о сосны,
бассаридам как мёд — дух смолистый.
Из-под шапок торчат хвои космы,
а над сердцем — из шишек монисто.
Босиком пронестись по сугробам —
так же весело, как по угольям.
И не больно! Не веришь — попробуй,
под Загреевым оком сокольим.
О загрей, заиграй, закружи нас,
всё лесное зверьё тебя кличет!
Жаждет трапезы всякая живность,
каждый здесь — и ловец, и добыча!
Где сохатый наш царь рога сбросил,
пьют кикиморы брагу из торфа —
там Избранница грянется оземь,
вереща на весь лес от восторга.
Снег сойдёт, и никто не узнает,
кто тут праздновал свадьбу и тризну,
кровь впитает утроба земная,
возрождаясь и ныне, и присно.
Город будет считать своё злато,
синий воздух — звенеть меж мирами.
Пан сыграет веснянку ягнятам
на свирели в берёзовом храме.
12. Людмила Колодяжная
В ветре морозном – мартовского дня ...
Слова терялись, гасли в ветре
морозном – мартовского дня,
но капли первые на ветви
росли и меркли без огня.
С утра держался зимний холод,
но что-то – изменило дни,
и облака попал осколок
в петлю последнюю лыжни,
и там – дрожал припорошенный,
и нам казался тишиной,
как ангел, робкой, удивленной
случайной участью земной.
И мы, почти что без усилья,
но тайно, чтобы не спугнуть,
ему освободили крылья,
чтоб к небесам успеть вернуть.
13. Александр Куликов
* * *
Март. Месиво. В пору кататься на танках
по склонам поплывшим,
по тающим спускам.
В зеленых жилетах и серых ушанках
менты как подснежники
на Алеутской.
И воздух, и лужи, и ГУМ, и машины, –
весь мартовский вечер, идущий на убыль, –
все схвачено накрепко,
как крепдешином
стремительный стан под распахнутой шубой.
Мобильник жужжит,
как весенняя муха.
И вот уже щебет прелестный несется.
Скрипят тормоза. Каплет с крыши. Старуха
с большим одобрением
смотрит на солнце.
Карнизы,
скамейки с облупленной краской,
деревья с шершавой корою,
балконы –
все стянуто натуго,
словно повязкой
ушиб на коленке под черным нейлоном.
14. Александр Купрейченко.
Перевод из Василя Стуса
В чириканье тюремных воробьёв
послышалось – синичка зазвенела,
и начала так тонко-тонко прясть
голубенькую струйку боли, будто
под снегом первенец весны запел.
--------------------------------------------
Уже звенят в пораненных ярах
ручьи стеклянные. Теплеют кручи,
проснулись воды в солнечных лучах
под вскрик лесов, внезапный, как падучая.
Вспорола птица первая крылом
шатёр небес, морозный и зелёный.
Дымятся вербы и шалеют клёны.
О, рвись к ним – сквозь решётки – напролом!
15. Марк Луцкий
Левитановский март
Излёт зимы … Конечно, это – март,
И на дороге – голубые тени,
На крышах начинает снег движенье,
Идут сосульки дружно на парад.
Лошадка, отощавшая зимой,
Под ласковым лучом лелеет боки,
В вершинах сосен ссорятся сороки,
Висит скворечник, но пока пустой.
Всё сохраняет прежнюю красу,
Но всё-таки «повеяло весною»,
Аквамарин висит над головою,
И охрой тронуты проталинки в лесу.
В белесоватой дымке виден елей стан,
И пусть сугроб пока ещё глубокий,
Зиме палитра указала сроки,
И в том повинен тихий Левитан …
16. Людмила Некрасовская
* * *
На подножке трамвая в былое умчался февраль,
Чтоб мгновенье найти, где и судьбы сольются, и рельсы.
А вот наши с тобою пути параллельны, и жаль,
Что из всех расписаний исчезли в минувшее рейсы.
Но на улице – март, и смущают мне душу мечты!
Так пускай же вернётся, о чём и помыслить не смели!
К чёрту старца Евклида! Я верю, что именно ты! –
Ты найдёшь то мгновенье, где сходятся все параллели...
17. Вера Никольская
Дистанция в полшага
Мой март, мой мальчик, мой безбожник,
Скрывая нервно жар и дрожь,
То следом ходишь осторожно,
То без стесненья сердце жжёшь.
Зовёшь призывно на прогулку,
Чтоб в опьянении вдвоём
Кружить, кружить по переулкам
Внезапно вытаявшим днём,
Глотать нектар весенний – влагу
Без взглядов косных и косых,
Держа дистанцию в полшага –
В полжизни ровно на двоих.
Так бесшабашно бить баклуши
Возможно именно с тобой,
Как примириться нашим душам,
Мой юный рыцарь, мой герой?
Моя сегодняшняя слабость,
Как опознать предел борьбы,
Когда сдаваться – это радость,
Предначертание судьбы?
Не погасив огонь азарта,
Стою в разомкнутом кольце.
Вознаграждение от марта –
Слеза с улыбкой на лице.
18. Александр Маркин
Без минуты – март
Последний день, февраль опять простужен;
короткий век – грешно не попенять;
куда бы сесть, когда сплошные лужи;
куда прилечь – озноб и жар унять.
Минута и – с весеннего болота
услышит сердце мартовское «ква» –
пошла стрела – счастливого полёта
ей пожелай, тугая тетива.
Минута и – опять по нашим рёбрам
пройдёт господь и выберет одно;
проснёмся мы – и утро будет добрым,
желанным день и чувство взведено.
Ужель теплынь? Не зря грачиным граем
бумажные сигналят корабли;
снега сойдут, и мы с тобой сыграем,
как дети, в выше-ноги-от-земли.
В наитии, почти полубредовом,
выстраиваем буквы чередой,
рассчитывая зацепиться словом
за этот мир с его живой водой.
19. Евгений Орлов (Рига)
март. весна ледяная...
весна ледяная вода под ногами
по городу грустно плывет каравелла...
- Откуда, братишки?
- Поехали с нами...
- Куда, морячки?
- ...если все надоело...
на каждом углу – по чернеющей льдине
по лику елены по гриве троянца
потеют людишки в пальтах на ватине
к грудям прижимая колбасы да яйца
на сучек глядят кобели исподлобья
на сучьях подлеют кошачие туши
жлобье голубиное бряцает зобьем
да сброд воробьиный валяет баклуши...
- Откуда, братишки?
- Поехали с нами...
- Куда, морячки?
- ...если сил больше нету...
на каждом углу – продают подаянье
из каждой елены – тачают сонеты
троянские вихри враждеют над нами
на сучках потеют кошачие яйца
людишки звенят медяными грудями
и бьют воробьев колбасою по пальцам...
- Прощайте, братишки!
- Поехали с нами...
- Привет передайте!
- ...покуда не поздно...
весна... ледяная вода под ногами
немного обидно... немного морозно
20. Семен Островский
Вернулся с юга
Земляки встречали друга.
Грач домой вернулся с юга.
И услышал зайка:
– Каррр!
Как находишь мой загаррр?
Шнурки ручейков
Земля из-под снега открылась черна –
шнурки ручейков развязала весна.
21. Владимир Прокопенко
* * *
Солнце к сопке подплыло,
Спряталось в лесок пока
И, как будто сена клок,
Запылала сопка.
Хлещет каждая сосна
Пламенем наития:
– Братцы, март! Весна пришла,
Что же вы стоите, а?..
22. Юрий Садовский
* * *
Последними снарядами зима
Бьёт с берега крутого по опушке
Слепой метелью. Осмелев зверушки
Подземные покинули дома.
Росткам прибрежной ивы, хорошо,
По солнышку соскучившимся шибко;
Озимые, одевшись в мокрый шёлк
Не знают, как не совершить ошибку.
В порывистом дыхании весны,
Найдя подпитку давним упованьям,
И мы, как детвора в соревнованье,
Друг перед другом раскрываем сны.
Предсказывая раннюю весну,
Надеемся на дальнюю дорогу.
И благодатью нам даётся много –
Особо тем, кто веровать рискнул
В бессмертье душ и вечную любовь...
И Млечный Путь, качнувшись коромыслом,
Роняет звёзды, как крупицы смысла,
Как соль земли прошедшую сквозь боль.
23. Юрий Сватко (Киев)
* * *
Сквозь пространства этажи —
Март. И воздуха движенье.
Снег цепляется за жизнь,
Почернев от напряженья.
Но смешон сизифов труд
Постояльца зимней стужи.
Тлеют сумерки, как трут.
День устало пьет из лужи
Вечер. Колкий хруст звезды
На примерзшем к окоему
Небе. Горек вкус воды
Дню, прильнувшему к проему
Нищих комнат верениц,
Чей хозяин так невечен.
... Только клекот черных птиц…
Лишь обман пустых скворечен.
Так кончается зима.
Так сбывается причуда.
Март. И улиц кутерьма.
И холодный привкус чуда.
24. Дмитрий Соколов (Москва)
* * *
Старинный март тринадцатого года.
Земных небес литое серебро
И сталь ледового и снежного прихода,
И полной радуги адамово ребро.
А выше – главка золотая
С восьмиконечным реющим крестом,
Святая Русь, Ты, до сих пор еще святая,
Теперь великим удостоена постом!
Великий пост как торжество эпохи,
Как ликование небесных на земле,
Да до сих пор дела у нас не так уж плохи,
Хоть мир лежит во мраке и во зле.
Холодный март, сиянье шири,
Свет пробудился от земного сна,
Так пой, Давид, Твоей псалтири -
Великий пост – души весна!
Великий пост, сиянье дивных
В преддверьи возвращенья птиц,
И перед гулом солнечного ливня
Мы падаем как в храме ниц.
Живи же, Русь, и процветай Россия,
Не умирайте, русские деревни,
Не поддавайтесь духом вражьему засилью,
Храните в душах Русь свою, деревья!
У Вас такие ж небеса, как наши,
Хрусталь небес – земная ваша сила.
Живи же, Русь, и становись все краше,
Очистись покаянием, Россия!
Ко дню тезоименитства монахини Артемии,
6.04.2013.Чистово.
25. Аркадий Стебаков
* * *
Скорей, весна! Ну, не томи, скорей!
Я жду моей черёмухи цветенья,
как раньше в бедной юности своей
шаг торопил в грядущее взросленье.
Я жду, когда отмоет небосвод
небесный мойщик вешними дождями,
и сад вишнёвый буйно зацветёт
и запуржит округу лепестками.
Хочу увидеть, как ломает лёд
моя река, как оживёт землица,
и радуги цветастый разворот,
и в чистых окнах радостные лица.
6 марта, 2009
26. Константин Струков
* * *
Март рассчитается с зимой со спячкой,
кашлем и простудой уже раскинуты запруды
на отсыревшей мостовой
на древке замершей сосны
с утра чернеет позолота
и обещание полета
как ощущение весны
27. Владмир Титко (Германия)
* * *
Ну, вот и март... И путь уже не долог
До лета от окраины зимы,
Ночь холодна, приспущен звёздный полог,
И мне теперь иные снятся сны.
От полугрёз до полупробуждений
Так краток миг, и вот уже рассвет...
-А знаешь, это Месяц Возвращений,
Смотри, он нам вернул весенний свет...
Ещё звенят последние метели,
Больна зима предчувствием тёплых дней,
Но чуть слышна Прелюдия Капели
К симфонии Возвращения Дождей.
Чернеет снег, на мартовской палитре
Светлее краски, больше синевы,
Тайком шепчу весенние молитвы,
И верю в Возвращение Листвы.
И вновь, и вновь, в обман весны поверя,
До горьких слёз, до скорбной немоты,
Я буду жить до самого апреля,
Я буду ждать, когда вернёшься ты.
28. Юлия Тихомирова (Москва)
* * *
Ты – моё наваждение снежное,
Ты – моё испытание холодом.
Не получится думать по-прежнему.
Не хочу горевать я по-новому.
Расстелил Март полотнища белые,
Обернул темноту платьем свадебным.
Видно, что-то не так в жизни делаю:
Посмотрела поближе – не саван ли?
Может, будет Весна, и появится
Из-под снега карета зелёная?
Где же ты заплутала, красавица?
Ждут тебя старики и влюблённые.
Все, кто верит, помчатся по радуге
В небеса, в облака, в счастье светлое.
Я без зависти тихо порадуюсь
И рукой помашу незаметно им…
29. Евгения Трубкина (Москва)
Безмартье
Зима, предвкушая бессмертье,
лиловых подушечек пух
рассыплет по свету несметно —
на радость сугробовых брюх.
Погубленный март чуть заплачет —
колючей слезой по щекам,
кляня по заброшенным дачам,
февральского гробовщика.
Но вдруг — расхохочется солнце.
Забросит янтарную снасть.
По лужицам и по оконцам
Лучом прогуляется всласть.
И ветер — игривой рукою —
тропинки навьёт в облаках.
И первой зашепчет волною,
открывшая веки река.
И сосны в чернявом подлеске
уронят седины с бород.
И старенький грач по–апрельски
окликнет меня у ворот...
30. Генриетта Флямер
* * *
Уходит март, оставив нам сквозняк
И бледность щёк, и дел незавершённость,
И пустоту, но им же явлен знак –
Призыв земли и леса обнажённость…
Почти раздет, без шубы и штиблет…
Мне жалко март, холодный и нелепый,
Но в лужицах горит нездешний свет,
Они уже в себя втянули небо!
Мы ждём апрель, и сам себе не рад,
Уходит март, свои считая мили,
Минуя скучный городской уклад
И деревенских пашен изобилье…
31. Александр Шапиро (США, Баффало)
Чудо-трели
На рассвете ветра стон –
сонный вышел на балкон.
Длинноногие, как цапли,
понеслись на землю капли.
Зашумели, зажурчали,
барабанить громко стали.
А потом как зазвенели,
заиграли чудо-трели,
сразу стало не до сна –
начинается весна!
32. Ольга Челюканова
Почему молчат коты?
Почему молчат коты,
На вопрос ответишь ты?
Почему они не воют
В пароксизмах маяты?
Почему ночами марта
Я не слышу их вокруг?
Где же он, волшебный звук,
Что желаний их не скроет?
Под окном стояла липа;
Умещалося на ней
Столько воя, плача, скрипа,
Острых глазок и когтей…
Там всю ночь они сидели
И, в невидимой борьбе,
И не спали, и не ели:
Заявляли о себе!
А теперь они молчат.
Размножаться не хотят.
Не хотят ни милых кошек,
Ни котят – пушистых крошек…
Почему молчат коты,
На вопрос ответишь ты?
… Говорят, спилили липу,
Чтоб найти местечко джипу.
33. Семен Эпштейн
Март. Голаны. Этюд
Горестно расставаться с этим закатом грешным,
С криками футболистов за дальнею кромкой парка.
Стоит заснуть и уже не проснёшься прежним,
Нить всё короче, но так же усердны Парки.
Плоть тяжелеет, да будет земля нам пухом,
Там, где пасует разум, спасает вера.
Ночь приближается... вот и слабеем духом.
Может душа попадает в иные сферы?
Или не попадает... а птицы поют беспечно,
Солнечным утром привычнее верить в чудо.
Если и ждёт за последней калиткой Вечность,
Дай мне вернуться сюда, чтоб уйти отсюда.
«Апрель»
(Анонс выпуска в Литсалоне)
1. Галина Булатова
Зеленежность
Уже обустроил берёзы ярил-птицелов,
набросив на ветки зелёные сети апреля,
отплакалось небо, и ветры вздохнули добрее,
ещё далеко до осеннего дня-брадобрея,
ещё зеленежность сильнее ножей холодов.
И тихо под парусом месяца выплывет ночь,
и выхватит профиль поэта с летящею бровью.
Казалось, окончен роман, а я жду послесловья,
дойдя до финала, ладонью коснись изголовья
и новых листов изумрудный пожар напророчь,
где мы, задыхаясь в объятьях зелёных дымов,
в свободный полёт отпуская все окна апреля,
заметим, что проще согреться, прощая и грея...
Ещё высоко до осеннего дня-брадобрея,
ещё зеленежность сильнее ножей холодов...
2. Вир Вариус
* * *
Весна, подвыпившая шельма,
Гуляет снова по дворам
И пялит залитые бельма
На шумный уличный бедлам.
Смеётся солнце в поднебесье,
На ветках вербы зреет пух,
Полнеют города и веси,
И день, прибавившись, опух.
Весна пьяна отваром пряным
Из почек сосен и берёз,
Из многолетнего дурмана
И лепестков тепличных роз.
Шагает, сплёвывая слюни
Апрельских радужных дождей,
Играет на упругих струнах
Печальных стройных тополей.
И, как шальная малолетка,
Гоняет с ветром по полям,
Стреляет метко сигаретки
И вторит наглым воробьям.
Разноголосая нахалка,
Большой решимости полна,
Идёт-бредёт походкой валкой,
Вихляя бёдрами, весна!
3. Елена Громова (Москва)
Весенний полет
Это снится? А может, не снится...
Сквозь холодный весенний туман
Мы летим, словно вольные птицы,
А под нами – седой океан.
Мы убиты в неистовой сече
С роковой и суровой судьбой.
Кто-то ставит печальные свечи,
Мы же в дымке плывем голубой.
Позади – и оковы, и стены.
А ненужные наши тела
С окровавленной скользкой арены
Стража века уже унесла.
Кто-то скажет, что мы проиграли,
Но зато – остаемся собой,
Улетая в грядущие дали,
Вознесясь над Землей и Судьбой.
И не надо нам лучшей награды –
Только этот весенний полет.
О бессмертии нашем баллады
Океан восхищенно поет.
4. Владимир Гутковский
Из цикла «Коктебельские сезоны»
* * *
Преходящий апрель, видно, всему виной.
Есть и другие причины, только хуже видны.
Что притих, Коктебель? Поговори со мной.
Этой поздней весной – так далеко до весны.
Вместе с тобою суть пробуем уяснить,
новый Чумацкий Шлях между звезд указать.
Если оборвалась с виду прочная нить,
то и пытаться не стоит снова ее связать.
Но начинается день, и прерывается сон,
успевший перелистнуть все странички подряд.
Приоткрывает глаза дремлющий Хамелеон,
чтобы примерить к лету новый брачный наряд.
Ну, а я не хочу знать, что там впереди.
Мелочишкой бренчу на потеху судьбе.
Уходящий апрель, больше меня не жди.
Может, я и вернусь. Но уже не к тебе.
5. Олег Духовный
Весна
Мужчина всё время
ищет глазами женщину,
ныряя, словно искатель жемчуга,
взглядом в толпу,
радуясь легкомысленному теплу –
ибо женщины преображаются
и на возгласы не ображаются,
да к тому же ещё отражаются
в витринах,
как в музейных картинах,
раздваиваясь, умножаясь,
восхитительно размножаясь
в лакированных бликах машин
и в глазах обалдевших мужчин.
6. Вячеслав Егиазаров
Цветет кизил
На пляж спешит любитель загорать,
а по стране не все снега растаяли.
Кефаль вдоль побережья ходит стаями,
и хочется весь мир зарифмовать.
И я рифмую этот полубред,
бредя весенней улочкой куда-то,
но строчек настоящих нет, как нет,
и не ищу я в этом виноватых.
А всё же, почему прошла как дым
тоска былая?
Объяснить несложно:
всё, что зимой казалось невозможным,
вдруг оказалось лёгким и простым.
Вдруг оказалось, что хмельной апрель
пьянит сильней, чем водочки грамм триста,
и хочется поехать в Коктебель,
пока ещё не хлынули туристы
Цветёт кизил.
Горчит в душе миндаль.
Не жаль… чего? – пусть скажут те, кто знает,
пусть старые обиды исчезают,
как исчезает в глубине кефаль.
А всё же, почему весенний день
волнует так, как день иной не может?
Дышать легко.… И лишь сомнений тень,
как тень кефали скрывшейся, тревожит.
7. Наталия Ефименко (Москва)
* * *
Дарю тебе весенние цветы
Так свежестью они благоуханны.
В бутонах желтых капельки воды
Дрожат от красоты непостоянной.
В них – радости веселой кутерьмы,
Их стебли наспех зеленью одеты
И разлито по влажным лепесткам
Предчувствие тепла и неги лета
8. Феликс Зигельбаум (Германия)
Кровь моя – Апрель
Как время Овна налетело!..
Рассветы дарит принц Апрель.
Пейзажей нет февральских мелом,
Земля плывёт под акварель...
Ей время понимать, что вечно
Планет небесные черты
Любимы светом бесконечным
Сквозь рой глубокой суеты.
Всегда-всегда апрель волнует!
Крылом ласкательным – он мой!
Любовница к любви ревнует
И за руку влечёт домой!
Момент безмолвно понимаю...
Но он — мой брат (Апрель), мой дом!..
При нём корона — вот такая!!!
Фасад с берёзовым окном!
9. Дмитрий Ильин
* * *
Значенье темно слов, летящих со свистом
Над чуть оперившимся зябнущим садом!
Иным – невербальным – Божественным смыслом
Наполнены строчки: огнём виноградны¬м!
Отсюда и музыка – вслух отреченья
Поэмой судьбы, если дышишь стихами.
Над текстом зависимым вероученья
Проставь ударенье своими штрихами.
Не между, а над! Типографск¬ий осадок
Суть нерастворимая соль мирозданья.
А жизнь – продолжается! Вкус её сладок
И тянется слабый росточек сознанья
Корнями – в земле, но цветами и плодом
Обязанный солнцу, пчеле и удаче!
А каждым отважным и новым восходом
Уже невозможно начаться иначе.
Уже невозможно – одними словами.
Так неосторожно взбираться всё выше!
Земля обернулась¬ туманными снами,
А чувства всё чутче! А голос всё тише.
13 апреля 2003
10. Павел Кавалеров
* * *
Мы с чистого начнем листа,
Мы смоем грязь с тобой с лица,
Омоем тело талым снегом,
Утремся полотенцем белым.
Четыре тесные стены
Отныне станут к нам нежны.
И улыбнется старый клен
В трескучем гомоне ворон.
Кивнет по дружески наш дом
Пруду, что дремлет подо льдом.
И солнца дружные лучи
Сугробы превратят в ручьи.
11. Геннадий Кацов (США, Нью-Йорк)
Апрельский тезис
Утро туманное цвета беж,
Каковой и должна быть истома.
Без печали вопрос – и ответа без:
«Выводить ли себя из дома?»
Воздух вдыхаем раскрытым ртом
С песком и планктоном, ибо
Тем, кто стал ею, придется потом
Называться на суше «рыбой».
Стекла подернуты ряской, дна
Не окинуть глазами с балкона:
Сплошь за аквариумом тишина,
Здесь же, внутри – со звоном.
Воздух туманом покрылся весь.
Сказав: «Муравьиною кожей», –
Уже не запомнить соленую взвесь
Из водорослей и прохожих.
Время над шпилем Эмпайр Стейт
Колышет тела цеппелинов,
Густея, связывая их, как клей.
И город размокшею глиной
Торопится пасть в колеи дорог,
Идущих к тому, кто обрящет,
Чтоб больше никто никогда не смог
Вернуться. Ну, разве ныряльщик.
4.28.2011
12. Лариса Кириллина
* * *
Серебряная река в золотых берегах
струится весной быстрей.
Деревья держат гнёзда в руках
и шепчут солнцу: согрей.
Мой мальчик разлёгся на двух рюкзаках.
Мордашка в точках угрей.
Божья коровка на край козырька
выползла из-под кудрей.
Жадно вдыхаем, как два зверька,
запах сырых корней.
Апрельское счастье вселяет страх
и чувствуется острей.
Ни жук, ни зверёк, и никто из птах
не помнят своих матерей.
Но я отражаюсь в сыновних очах,
и это волшбы верней.
Память — как лабиринт в зеркалах,
где лес, весна и ручей,
и вечность течёт в золотых берегах
и роют дрозды червей.
13. Людмила Колодяжная
Там где апрель побеги прячет
Пылинок тонкая метель,
зеленых почек стыд и девство,
в просторах прячется апрель,
а от тебя – куда мне деться?
Я знаю что – ты не святой,
что нет меж нами уговора...
Но так – на лестнице витой –
с тобой хотелось б разговора.
Где воздух в форточке колюч,
не ты, а он – словам ответчик
где только взгляд, быть может, ключ,
когда вдруг робко дрогнут плечи.
Кто ты – иль божий, иль ничей,
и нет меж нами уговора...
Горячка первая грачей –
и так хотелось б разговора
там – между жизнью и мечтой,
там где апрель побеги прячет,
на высоте предельной той,
где мечутся грачи в горячке...
14. Александр Куликов
* * *
А небо бирюзово,
а в небе облака.
Но это лишь основа,
непрочная пока.
Лишь на живую нитку
изломанных ветвей
апрель свою кибитку
стачал за пару дней.
И все ж, дружище, трогай!
На месте не сиди.
Дорога так дорога.
Пусть лужи впереди.
Зато как много неба!
Как спорят свет и тень!
Румяной булкой хлеба
подходит новый день.
А там уже и вечер
раскроет закрома
и станут, словно печи,
румяными дома.
Ну а душе все мало!
По площадям души
проходят карнавалом
танцоры и шуты,
певцы и акробаты,
глотатели огня.
И вот уже закатом
в окно любуюсь я.
Багряным и карминным,
лилово-золотым…
Он тоже род камина,
и вечером иным
в него кладут полешки
и длинной кочергой
мешают головешки
и угольки с золой…
15. Александр Купрейченко
Перевод из Василя Стуса
* * *
…И щебет воробьёв на тыне.
И белой трясогузки лёт,
и снег последний – синий-синий.
Соломы преющий омёт,
любовные скворцов рулады
вокруг прилаженных к стволам
скворечников (как птицы рады
весны сиянью!) Шум и гам
вдали, за рощею дубовой –
людей, деревьев ли, воды?
Мычанье первое коровы,
и зелень ранней лебеды –
душа твоя принять сумела
зерна отборного посев.
Пробейся ж, выйди в колос тело,
и в бронзу вылейся, дозрев.
16. Марк Луцкий
Из мемуаров Бабы-Яги (весенняя любовная сказка)
Про год – забыла, дата стерта,
Но вот в апрельский день Весны
Кикимора влюбились в Черта,
Глядеть смешно со стороны!
Предмет любви был парень мудрый
И заявил своим друзьям:
– Да чтоб я жил с такой лахудрой?
Пошла она ко всем Чертям!
В кругах Нечистых чутки ушки –
Молва вошла в свои права:
Влюбленной донесли подружки
Про эти Чертовы слова.
Весть разнеслась по лесу звонко,
Достигла и краев иных,
И пригорюнилась бабенка –
Ну, нету шансов никаких!
Но вы не знаете Кикимор!
И вот, изволите взглянуть, –
Торжественно плывет по миру,
Наполнив силиконом грудь.
На морде сделаны подтяжки,
Шикарнейший разлет бровей,
А ляжки! Ох, какие ляжки
Хирурги сотворили ей!
На ней все выглядело стильно,
Не баба – прямо натюрморт!
Стройна, лукава, сексапильна,
И на такую клюнул Черт!
– Женюсь! Женюсь! И не иначе!
Мне жизнь без Кики – маята!
Теперь вы поняли, что значат
Весна, Любовь и Красота?!
17. Александр Маркин
* * *
От случая к случаю – это про нас,
чеканный твой профиль, лубочный анфас,
вороньи напевы, приход и расход,
по Лете весенней идёт ледоход.
Из кубиков льда мы сложили слова
о том, что и сами узнали едва;
с изнанки земли, под диктовку земли
они поднялись и травой проросли.
И я невесомо иду впереди,
с дыханьем твоим в онемелой груди,
на мост подвесной, что сплела канитель,
в обратный отсчёт, прошлогодний апрель,
где кроны безлистные требуют дань
и тени наносят ажурную скань.
Зрачки фокусируют солнечный всплеск,
сорока-любовь встрепенулась на блеск,
сквозь зимний наркоз и раскат тишины
на глади сердечные ритмы видны.
Рисует апрель (акварель и гуашь)
зелёною краской апрельский пейзаж;
в него убегаешь, как в старом кино,
что смотрится мило, светло и смешно;
берёзовых рощ чёрно-белые дни
и ты мне кричишь: «Догони, догони».
18. Людмила Некрасовская
* * *
Подари мне апрель опьяняющий, солнечный, птичий,
Чтоб искрилась душа после зимних скукоженных дней.
Подари мне апрель, нарушающий нормы приличий
Укороченной юбкой, чтоб ноги казались длинней.
Подари мне апрель, чтобы скинуть лет надцать, не меньше,
С упоеньем себе позабытую легкость внушить.
Подари мне апрель, чтоб среди существующих женщин
Я была той одной, без которой тебе не прожить.
Подари мне апрель! Будь на вешнюю нежность щедрее,
Чтоб губами ласкала я имя твое в забытьи.
Подари мне апрель! И тогда, ни на миг не жалея,
Без остатка себя положу я в ладони твои.
19. Вера Никольская
Апрельский блюз
Навеяно стихотворением Игоря Царёва
"Семнадцать мгновений зимы"
Мы с печалью привычною слушаем солнечный блюз,
Блюз апрельских надежд и несбыточных, и сумасшедших,
Как смириться с Весною неверной и Летом ушедшим? –
Вторит ритму мелодии шёпот иссохнувших уст.
Так заманчиво жизнь нас в апрель за собою звала,
Обещая стелить из любви и добра самобранку,
Мы летели на зов в распахнувшийся мир спозаранку,
Не считая утрат, не заметив присутствия зла.
Очень скоро узнав сокрушительных вёсен обман,
От повадок зимы став суровее и осторожней,
Мы плутаем в решеньях нелёгких и формулах сложных,
Не надеясь поладить с греховным уныньем в умах.
Как с подбитыми крыльями выдержать памяти груз,
Не изведать предательский плен утешительной тверди?
Вновь апрельская музыка нежно сжимает предсердья.
Всё проходит. И снова мы слушаем солнечный блюз...
20. Семен Островский
Наступил
Трещит на речке ледяной настил –
апрель дал знать:
– Я здесь! Я наступил!
Пора прощаться
Признался снег сохатому в бору
– Пора прощаться.
Отпуск я беру.
Весна не терпит промедлений, Лось.
Подснежник прострелил меня насквозь.
21. Евгений Орлов (Рига)
апрель. по водостоку...
у вас – наверное – весна? ликуют стекла
от их восторга белизна уже оглохла
а полюбивший вас ручей – такой наивный
и он проводит до дверей – не спросит имя!
и вы не скажете ему что у подъезда
не время в нежностях тонуть – да и не место
вы дверь откроете и – шмыг! видали стольких!
а он туда – куда привык – по водостоку...
22. Владимир Прокопенко
* * *
Хмельные вскрываются реки,
В деревьях – любовная мистика,
Берёзовые табуретки
И те – всё о почках и листиках!
23. Юрий Садовский
* * *
...На дворе-то весна, да в сознании осень!
И душа на излёте надежд золотых.
И Земля, как телега с надломленной осью,
Ковыляет по лужам лиловой воды.
Горизонта на обод сталистого цвета,
Намерзает созвездий искристая пыль –
Шлях Чумацкий пылит за пределами лета,
Во вселенской степи, где высокий ковыль
Серебрится главой, над стихами склонённой, –
Там мой час золотой иноходцем бредёт,
Не изведав плетей, в уголок затаённый, –
Не в безумства весны день и ночь напролёт, –
А туда, где радушная тихая осень,
Счёт несметному злату вовек, не ведя,
Раздаёт не жалея, ни йоты не просит
Щедрым жестам в ответ, неразумных, щадя.
Здравствуй милая! Здравствуй, моя дорогая!
Не ревнивая боль! Не скандальная грусть!
Все-то ты на просвет мои мысли читаешь –
Паутинки пути... Позови! Отзовусь!
Пусть закатное солнце над нами всё ниже,
И сердца не грохочут апрельской грозой,
Но есть большее в нас, что даровано свыше...
24. Юрий Сватко (Киев)
* * *
Апрель возникает внезапно, как ярость,
Её неожиданный, бешеный гон.
Он ловко свергает ручьи с крутояра
И зелень мостит на ухабистый склон.
Хмельного пространства бесстрашный водитель,
Ему нипочём ни молва, ни хула.
Он весь расторопность и распорядитель,
При том, что за ним – ни двора, ни кола.
Бездомный гуляка, он бросил на ветер
Наследье зимы и ушёл по холмам,
Чтоб завтра сбежать за небесные клети
Навстречу неистовым майским громам
В бессмертной надежде восстать пред чертогом,
Где скрыты причины вещей и имён,
И там, образумясь, беседовать с Богом
О сути явлений до новых времён.
25. Дмитрий Соколов (Москва)
* * *
Апрель не он, апрель – она, –
Всмотрись, – небес для нас всегда открытая страна.
А гром, гроза, паденье клейких
Пролог для будущей листвы,
И первый встречный на скамейке,
И первый утренний Москвы,
И на заре апрелый запах
После дождя из-под земли –
И на нетвердых еще лапах
Жуки, букашки, жигули.
Все это ты, ты всем отрада,
Тебя всерьез лелеем мы,
Ты – в лето переход, – как надо
Всем претерпевшим прихоти зимы!
А председанье на опушке,
А любование страной,
После утруски и усушки
Здесь переходишь в мир иной!
Здесь обнажается и тайна,
И все пределы бытия,
И улетаешь в Гусь Хрустальный
Отстаивания жития!
Здесь открываются широты
И закругляются грехи,
Здесь тайно пишут доброхоты
Закоренелые стихи.
Здесь содрогнется грудь от света,
Как от мороза содрогнется лес,
И с наступленьем неземного лета
Земля наследует права небес.
Итак весна – от края и до края, –
И широта пасхального распева, –
Волной морскою унесен из Рая,
Сидит Адам, – напротив – Ева.
Он и она. Апрель и дева,
Как откровение небес.
А перед ними, справа, слева,
Над всей землей – Христос воскрес!
И полетело по полям и весям,
Как птичий гомон на заре:
Христос воистину воскресе,
Как прежде Лазарь на одре!
27.04.2013.
26. Аркадий Стебаков
Приход Апреля
– «Явился, наконец! Ну, что же «Браво!»
Нет сил мне слушать эту дребедень…
Ну, что тебя шатает влево-вправо?
Ах, Пасху отмечаешь третий день…..
Ты – весь горишь! А, вдруг, дрожишь, как листик…
Про почки позабыл? А про дожди?
Не надо Марта слушать – он завистник!
А Май румяный ждёт уже, поди?
Погряз в гулянках, а работы – ворох:
Дороги просушить просила я?
За то, что ты с ветрами в вечных ссорах,
Отдам под вожжи дядьки-Декабря!
Ну, сколько раз учить тебя, дубина!
Что за характер? – Вечная капель!»
Так мать-Весна опять встречала сына.
Такой он бесхарактерный – Апрель…
17 апреля, 2007
27. Константин Струков
* * *
На пыльной улице апрель
с мальчишками гоняет в салки
и глобус, найденный на свалке
зовет к открытию земель
А рядом выползли на свет
и щурятся старухи строго
им тоже видится дорога
и в небо уводящий след
28. Владимир Титко (Германия)
* * *
Прощай, прощай навек, зима моей тревоги,
Сквозь вечный холод твой я нёс свою свечу,
Так много серых дней в плену твоей дороги,
Я путь во мгле искал по звёздному лучу.
А ныне свет пьянит, и вновь черны аллеи,
От белых врат зимы уносит нас апрель...
Как будто тёмный Рейн к утёсу Лорелеи
Несёт во сне дитя, качая колыбель.
Прощай зима, прощай, уже настали сроки,
Я больше не хочу хранить тебя в груди,
Не помнить о тебе, не подводить итоги,
Что было – то прошло, что будет – впереди.
Бесстрастный ход времён, Святая Неизбежность,
Верни надежду нам и отпусти грехи,
Пусть солнечный апрель, весенней муки нежность,
Благословит меня теплом твоей руки.
29. Юлия Тихомирова (Москва)
* * *
Сон… В апрельскую ночь…
Нашепчи мне, весна, про зелёное лето.
Если надо помочь –
Я раскрашу мечты свои розовым цветом.
Будем вместе гулять
По цветущим садам, городским переулкам.
Чтобы нам станцевать,
Я придумаю вальс и волшебные звуки.
Пять часов впереди.
Ну, куда ты спешишь? Отложи все заботы.
Свет, дорогу, дожди
Нарисуем с тобой, это – наша работа.
Может, где-то сейчас
Спит без снов человек, так уставший под вечер.
Я дарю ему шанс.
Пусть мой розовый сон для него станет вещим.
30. Евгения Трубкина (Москва)
Апрельские сны
Голос капель, пролившихся нежно,
помнят сны о тебе, мой апрель!
На листе, до поры — белоснежном,
расхозяйничалась акварель.
Льёт и красит кофейным оттенком —
здесь и там, по полям и в лесу, —
неулыбчивым рощам–шатенкам
заплетая зелёный — в косу.
По морщинам обрюзгшего снега
побежали, толкаясь, ручьи, —
в дни, когда — от тоскливого неба —
в руки солнца попали ключи.
Зябнут утра под ивовой сенью.
Чертят высь косяки журавлей.
И час от`часу — всё откровенней
декольте голубых полыней.
В колокольных разнежившись звонах,
пахнет мёдом полуденный зной.
На просторах, — дотла обнажённых,—
пестротою рябит — луговой.
Робкий цвет по пролескам играет.
Плещет с веток синичая трель.
В млечных сумерках юного мая
ты уйдешь от меня, мой апрель!..
Ты уйдешь, — как явился когда–то, —
лёгкой поступью девичьих снов.
Под вуалью брусничных закатов
твоих тридцать растают шагов...
31. Генриетта Флямер
* * *
Весна. Апрель.
В душе свирель.
В глазах капель.
Весна потерь.
Открою дверь:
«Где белый снег?»
Лишь тихий смех.
«Где звонкий лёд?»
Опять исход.
И я – в полёт!
Прощай, испуг!
Под сердца стук
Взлетаю вдруг!
32. Ольга Челюканова
* * *
Весна-весна… Пора алле-парада
Причуд моих и приключений прошлых.
Вновь бег – бесповоротен и непрошен.
Бежать – не тяжко и не больно – падать!
Весна надарит карты верным крапом,
Чтоб мир опять лоснился, ласков, лаком,
Подкрасит зеленью, подправит лаком…
Ну как не позабыть о плахах, крахах?
Ты – самый неустанный реставратор,
Всё восстановишь, что зима разрушит.
Прошу: отреставрируй эту душу.
Ей что-то чужевато, пустовато…
Хоть обмани! Приветствием. Приходом.
Весна. Апрель. Краплёная колода…
33. Алена Чубова (Минеральные Воды)
* * *
Что такое апрель?
Много солнца, звонкая капель.
Дожди, моросящие, теплые, ласковые,
И я бегу по лужам с душою потасканной.
Солнце с грозой вперемешку,
Гром сеет в толпе спешку.
Вокруг зеленеют аллеи, поля,
Ура! Просыпайся¬ Земля!!!
Душа просыпается резко, с криком,
Всё! Хватит быть зимним фриком!
Становлюсь яркой, красивой,
Апрель – ты сделал меня счастливой!!!
34. Александр Шапиро (США, Баффало)
Весенний мотив
Только что ушло дыханье ночи,
но твоё тепло ещё во мне.
Сердце отдыхать совсем не хочет,
и во всю стучится в такт весне.
Утро просыпается в зарницах.
Не считай кукушка моих лет...
А лучами солнца, как на спицах,
золотистый вяжется рассвет.
(Частично повторяя вступление в Литсалоне. Если соответствующий пост не замодерировали).
Вернулся я с Шолом Алейхема.
Надеюсь, вы правильно воспримете эту стилистическую конструкцию.
Ясно, что вернулся я с вечера, посвященного памяти Шолом Алейхема.
Вот так – правильно.
Нет, если бы этот материал готовился для Салона, то я неизбежно должен был бы придерживаться сухого фактажа, слегка разбавленного скупыми эмоциями.
А на своей страничке я могу себе позволить любой разгул чувств.
Но постараюсь все же сдерживаться.
Итак.
Вечер Шолом Алейхема возник довольно спонтанно, хотя его идея давно вынашивалась Григорием Фальковичем и его дочерью Мариной.
Григорий Фалькович выдающийся украинский поэт.
А то, что он носит кипу, этому не только не противоречит, но и совсем наоборот.
Его дочь Марина – его дочь.
Но постепенно идея овладела массами, особенно когда за дело взялся известный киевский бард Николай Чернявский в качестве сценариста и режиссера.
В результате получилась связная, динамичная и эмоциональная литературно-музыкальная аудио и видео композиция на украинском, русском, идиш «Між Тев’їних свічок горів і мій вогонь…» .
Вечер прошел в переполненном большом зале Союза писателей.
Сцену украшал выразительный портрет Шолом Алейхема.
Чтение фрагментов произведений писателя перемежалось звучанием настоящей поэзии Григория Фальковича.
Свой музыкальный вклад внесли известные киевские барды.
И среди них Инна Труфанова, очень трогательно и проникновенно исполнившая песню "Маме Лошн".
(Советую посмотреть, послушать http://www.chitalnya.ru/work/334605/).
Слезы у присутствующих наворачивались на глаза не только во время исполнения этого номера.
Но и смеха было достаточно. Шолом Алейхем вообще и в жизни был очень веселым человеком, и в творчестве предпочитал заглушать смехом плач.
На экране с присутствующими в зале весь вечер были Богдан Ступка, Бел Кауфман, Соломон Михоэлс, Лесь Курбас – воспоминания, сцены из знаменитых спектаклей.
Емкий и концентрированный двухчасовой спектакль оставил глубокое впечатление.
Спасибо организаторам и учасникам.
После вечера тесное кулуарное общение.
Когда я подошел к Фальковичу с поздравлениями – Замечательная идея, прекрасное исполнение! – он начал меня обнимать. Наверное, с кем-то перепутал.
А я почувствовал насколько у этого Поэта Божьей милостью тонкие и слабые косточки.
Нескольким встречным я рассказал следующую свою шутку.
«Так получилось, что очередной, а, скорее всего, и завершающий этап моего, скажем так, творчества проходит на улице им. Шолом Алейхема. Живу я теперь там. На доме напротив висит соответствующая доска: «Эта улица названа в честь …». Шолом Алейхема. Не меня, не беспокойтесь. Я много раз видел эту доску и все пытался понять, чем же так знаменит это Шолом. И вот, благодаря этому вечеру, до меня наконец дошло».
Некоторые понимали сразу, но кое-кому пришлось пояснять» «Вы же понимаете, что это всего лишь типичная для меня шутка».
А когда я уже уходил, то за массивной входной дверью Союза я обнаружил курящую.
Инну Труфанову.
И, пользуясь случаем, предложил ей для работы и музыкального оформления один новый перспективный текст одного автора, чьи стихи вошли в антологию «Два века о любви».
Ну, вы же читали мою статью про это.
И еще «Рождественский романс» еще одного класика Иосифа Бродского.
Поскольку найденные в интернете музыкальные варианты этого романса меня совершенно не устромили.
Даже Елены Фроловой.
Инна согласилась, мы договорились.
Считаю, что вечер прошел с удовольствием и не без пользы.
* * *
В греческом зале
двое ребят
как на вокзале
плотно гудят.
Альфа и бета
спорят как встарь
вторник ли это
или январь.
Выйдет на финиш
финишный круг.
Взглядом окинешь –
воля вокруг.
Белую скатерть
выкатил снег.
Что словно матер
альма для всех.
Личное эго
вроде сурка.
Бука омега
дрыхнет пока.
1.
Как вы относитесь к интеллигенции?
Да, знаю, уже приводилось много цитат.
И многие известные и знаменитые потоптались по этой самой интеллигенции от души и с полным размахом.
Но все-таки хотелось бы услышать еще раз и лично от каждого из вас:
«Как вы относитесь к интеллигенции?».
И чтобы меня не упрекали в подстрекательстве, выскажусь сразу и первым.
Иногда под настроение, трезво оценивая положение вещей, прихожу к выходу, что я к интеллигенции не отношусь.
Но легче от этого не становится.
Да, вопрос не забыли?
2.
Получил от одного читателя комплимент по поводу некоторых своих соображений.
Он назвал их не просто остроумными, а остромудрыми.
Правда, то, что он примерно одного со мной возраста, их ценность значительно снижает.
Или нет?
3.
– И не подумаю – ответил я. – С какой стати я должен заниматься тем, чего никогда раньше не делал?
4.
Сам собою сочинился стишок:
И даже на ковчеге Ною
не чуждо было все земное …
Сочинился и сочинился, но нужно было проверить.
Обратился к первоисточникам.
Там говорится:
« … сказал Бог Ною войти в ковчег свой с сыновьями своими и женой, и с жёнами сынов своих … ».
И далее:
« … излился дождь на землю, и продолжалось на земле наводнение сорок дней и сорок ночей, и умножилась вода, и подняла ковчег, и он возвысился над землёю и плавал по поверхности вод… Вода же усиливалась на земле сто пятьдесят дней после чего стала убывать… К первому дню следующего года иссякла вода на земле; и открыл Ной кровлю ковчега, и во втором месяце, к двадцать седьмому дню, земля высохла….».
Получается, что мой стишок библейскому тексту не противоречит.
Времени у Ноя было достаточно.
Но к чему здесь вопрос можно прилепить, пока не понимаю.
Не подскажете?
5.
Прислали мне новую порцию Губермана.
Наверняка, не новую.
Там приводится один сюжет.
Точно, не новый.
«Есть совершенно гениальная еврейская притча, как во время погрома еврея распяли на воротах его дома, как Христа.
Когда погромщики ушли, его сосед, который не смел помочь, потому что боялся, вышел и говорит: – «Больно?».
А тот отвечает: – «Только когда смеюсь».
Вот и я все время смеюсь.
Значит ...?
6.
Над другими подтруниваю, потешаюсь.
Можно даже сказать, с любовью.
Поскольку об их реальных слабостях могу только догадываться.
К себе отношусь с полной беспощадностью.
Так как знаю этого врага изнутри и во всем объеме его нутра.
Других я высмеиваю, себя осмеиваю.
Чувствуете эту разницу всего в нескольких буквах?
7.
Вообще советуют лечь в больницу.
Успею?
Эта история имеет некоторое отношение к дискуссии в Литсалоне вокруг поста «Чудеса на Новый год» о сайте allpoet.ru.
Очень косвенное.
Можно сказать легчайший отсвет, едва различимое эхо…
Но, по-моему, какая-то аналогия между ними все-таки существует.
Итак.
Предновогодний сюрприз
Позвонил мне за несколько дней до Нового года главный редактор журнала.
Одного.
– Тут мы опубликовали Ваши стихи! – восторженно сказал он. – Решили сделать Вам подарок к празднику! Можете получить авторские экземпляры!
– Спасибо, конечно, как-нибудь получу, – поблагодарил я без особого энтузиазма.
Будто что-то чувствовал. И вообще.
Повышенная экзальтированность мне не свойственна.
И не повышенная тоже.
А тут и журнал пришел по почте.
Я раскрыл его (естественно вначале на своей подборке) и почувствовал …
Как человек очень сдержанный и весьма деликатный, так же и выражусь.
Очень сдержанно и весьма деликатно.
Я почувствовал крайнее разочарование.
Без соплей и к сути.
Я посылал им (давно) подборку из стихов незаурядных (как для меня).
Подборку обдуманную, выстроенную, структурированную.
А напечатаны были какие-то случайные стихи, вперемешку без смысла и порядка.
И главное – ниже среднего (опять же, как для меня) уровня.
Я не рассматриваю это как личный выпад.
Это, увы, понимание поэзии.
Или же, что более вероятно, редакционная политика.
Утверждения посредственности и исключения индивидуальности.
Я и раньше замечал, что в этом журнале и у поэтов, скажем так, совершенно не ярких публиковались невыразительные даже для них стихи.
Пожаловался в разговоре приятелю.
– То, что они не согласовали публикацию с автором, это, разумеется, свидетельство их крайнего непрофессионализма, – сказал он. – Как это можно! Полная любительщина!
Но это твои стихи. Они же их не сами придумали. Взяли из книжек по своему разумению.
Тебе не нравится такой выбор? Ну, так нечего было включать в книги всякий мусор.
Сам виноват.
И мне нечего было возразить.
Стихов я не пишу давно, но по такому случаю (а по какому и сам не знаю) решил написать несколько подражаний.
* * *
Подражание Борису Херсонскому
…………………………………………………
…………………………………………………
мерная поступь стиха набирает ход
год подходит к концу и не только год
многое кажется видится вещий знак
малое сбудется не ладно но ладно и так
всё равно это не о тебе и ни о чём.
прошлое снова проявится впереди за плечом
чтобы его как всегда продолжали собой
выпадение пульса то есть сердечный сбой
приходит письмо велеречивое в тысячу строк
его прислал не друг разве какой пророк
там что-то о давней страсти прекрасной бабе-яге
а я отвечу здравствуй и подпишусь в. г.
………………………………………………….
………………………………………………….
* * *
Подражание неизвестно кому
Счастливый перепев заливистого свиста.
Пускай не соловьи, всего лишь снегири.
Отчетливо звучат, хотя не слишком чисто.
Но это до поры, но это до поры.
Когда нахлынет снег в предчувствии мороза
На крыши, на стволы, на ледяную крепь,
Вздохнешь, расправишь грудь, начнешь с привычной дозы,
Чтоб дальше жить и жить, весь этот день и впредь
Когда мороз и снег уже в одном комплекте,
Когда легко скользишь и падаешь легко,
И, лежа на спине, как карнавальный лектор
Заливисто поешь – не в тему – «Сулико»!
Когда повалит снег к тому ж с морозом вкупе,
Познаешь белый свет и белизну его.
Когда весь в белом ты, и остальные люди,
То радость захлестнет и больше ничего
О новый Новый год! Как верный друг ты с нами!
Приходишь раз в году и стелешь всем постель.
Ах, зимушка-зима! Ты, по-простому, Зяма,
И отчество твое перемела метель.
* * *
Подражание самому себе
Заснул под утро. Ночь ко мне так и не пришла.
Хотя всю ночь маячила ночью в окне.
Сделала, что смогла. Понимаю, что не со зла
мелкой снежной пудры под веки насыпала мне.
Чтобы помнил, какой по определению день,
чтобы распорядился, отменил, выпал, упал.
Но что-то делать, как всегда, помешала густая лень.
Я ничего, её помешав, и не делал. Я просто спал.
Что мне снилось? Так сразу я вам и сказал!
То есть, конечно, скажу погодя, но не скажу ничего.
Потому что это персональный мой кинозал.
Как у товарища Сталина – только на одного.
Фильмы не по заказу и неизвестен перечень их.
Ведь подкорка сама по себе, а я по себе сам.
Обрывки, отрывки – иногда получается стих.
А то словесный мед просто снизу вверх течет по усам.
И потом я увидел, когда возвращался обратно опять же я,
и уже пробивался далекий свет под веки сквозь толщу вод,
как под тяжестью глупости накренилась на бок Земля
и в таком виде вращается дальше, царапая осью свод.
Попросили меня подготовить подводку к одной своей новой публикации.
Помимо всяких биографических и библиографических данных написал о себе и такое.
«Многие качества имярек как автора связаны с характерными особенностями его личности, которые неизбежно отражаются и в его творчестве.
Печальный остроумец, едкий острослов, профессиональный самобичеватель.
Те, кто в отличие от него не склоны к эстетизации окружающей действительности, зачастую принимают то, что он говорит, за чистую монету и понимают буквально.
С такими людьми, как имярек, довольно интересно, но и слегка тревожно.
Порою всё это раздражает. И не слегка…».
Кажется, ничего не придумал.
P. S.
Перепись населения у нас перенесли на декабрь 2013 года.
Что-то я опасаюсь.
Ну, не буду я заваливать Вас своими шуточками.
Тем более их десятки.
Несколько штучек за какой-то денек вполне достаточно.
Например, за вторник, 16 октября.
Принцип сидячего места.
Пошел с утра по делам.
Сперва на почту, потом в сберкассу.
Одно и то же.
Народа изрядно.
По плохой погоде люди хмурые и неразговорчивые.
Ничего.
Несколько реплик, обыгрывание ситуаций и народ начинает улыбаться.
Не потому, что я такой массовик-затейник.
Но умение с юмором относиться к тяготам повседневной жизни оно заразительно.
И постепенно серая масса превращается в доброжелательных и добросердечных людей, из толпы в коллектив, если выразиться проще.
Шуток двадцать пришлось на это затратить, не более.
Однако мы же договорились, что демонстрировать все их количество мы на этот раз не будем.
Отмечу только, что интересно, – в обоих помещениях мне удавалось внедрить вновь изобретенный «принцип сидячего места».
Состоял он в том, что последний в очереди автоматический получал право сидячего места.
И народ, в конце концов, включился в игру.
И вновь занимающему очередь предлагали дежурный стул.
Не все, конечно, пользовались такой привилегией, но общая атмосфера становилась все лучше и лучше.
Видно было, что многим уже и расходиться не хотелось.
А за окном тем временем посветлело, и дождик иссяк …
Календарный креатив
Уличные агитаторы «Партии регионов» зазывали прохожих и обещали за подпись в поддержку дать фирменный кулек с сувенирами.
Я принципиально подписал.
Как Николай Иванович.
(Шутка – я честный человек).
В кульке были: агитационные брошюры и газеты, бейсболка с логотипом партии, ручка, большой календарь на этот и следующий год.
Потом я ходил с этим кульком по всем магазинчикам и требовал якобы обещанную скидку в 50 %/
А дома на кухне у меня висел красивый Еврейский календарь на 5772 год (то есть, 2011-2012), который, как известно, закончился сентябрем.
Пора уже было снимать, но календарь был уж больно красив.
Иллюстрированный детскими рисунками из проекта «Животные ТаНаХа».
А «региональный» календарь начинался с этого октября, месяца выборов и продолжался до конца следующего года.
Так что складывалось у меня все очень удачно.
Я прикрепил новый календарь поверх старого таким образом, чтобы детские рисунки остались видны.
Подправил одну цифру фломастером аналогичного цвета.
И получился у меня Еврейский календарь от «Партии регионов» на 5773 – 2013 годы.
Поиск по гороскопу
Прочел в газете свой близнецовый гороскоп на вторник.
Слегка обработал, отредактировал.
Набираю номер и говорю:
– Слушай, звоню по такому поводу. Тут про меня в гороскопе написано «Вы сегодня легко сможете подобрать необходимые слова и расставить их в нужном порядке. Но вот слушателя найти будет непросто. Если удастся – проблема, где и с кем провести вечер, будет решена». Так что, договорились?
Достаточно, наверное.
В. Г.
Двухчасовая порция. 5.10
Нужно было по делам подъехать в город.
И вот сколько сюжетов приключилось за короткое время.
* * *
Спускаюсь в лифте с девушкой, которая везет букет роз, но очень меленьких.
Не глядя в ее сторону и не акцентируя свой жест, показываю пальцами размеры цветочков.
Девушка расплывается в улыбке.
* * *
У ограды перед Администрацией Президента стоит странно одетый мужик с большим мелко исписанным плакатом.
Написано там много, но основное содержание следующее» «Бог против биометрических паспортов, которые усиливают власть олигархов и прочих сатанистов!».
– Что это у вас? – спрашиваю у стоящих неподалеку двух добродушных деревенских дядек в милицейской форме. – Одиночный пикет?
– Акцiя якась, – равнодушно отвечают они, – хай стоїть, то не наша справа.
* * *
В Спилке на двери одного из кабинетов вижу трафаретку: «У нас розмовляють українською».
Пропустить я такое, конечно, не мог, приоткрываю дверь и спрашиваю (у трех мужиков разного вида и возраста):
– Справдi?
– Ви це про що?
– Та побачив надпис на дверях, вирiшив перевiрити.
– Так, у нас розмовляють тiльки українською.
– Дякую за дуже цiкаву i корисну розмову! – кажу я i зачиняю дверi.
(
– В самом деле?
– Вы это о чём?
– Увидел надпись на дверях, решил проверить.
– Да, у нас говорят только по-украински.
– Благодарю за очень полезную и интересную беседу! – говорю я и прикрываю двери.
)
* * *
Поехал получать результаты анализов.
– Ну и что это такое? – говорю я потом врачу. – Почему я должен платить столько за хороший анализ? Я понимаю еще за плохой, но за хороший … Вы мне должны половину компенсировать.
* * *
Девушка-провизор называют существенно увеличившуюся цену за лекарство.
Потому мой вопрос был совершенно естественным и вполне созвучным ее представлениям.
– Скажите, – спросил я, – а почему все дорожает, а зарплату Вам не повышают?
– Сама очень этим интересуюсь – говорит она.
* * *
Этот день выдался очень хлопотливым.
Под конец решил поинтересоваться у консьержки:
– А сколько раз в день разрешается ходить туда сюда?
– Для Вас сколько хотите! – ответила она. – Лишь бы здоровья хватило.
– Тогда, выйду еще разок – сказал я.
* * *
Опять аптека.
С характерным жестом – Дайте чем-нибудь горло промочить!
– Понятно. Вам какой ингалятор?
* * *
Ждем лифт с двумя однодомницами.
Обычно ходит только пассажирский лифт.
И это разумно.
А тут почему то, пришли сразу два, и пассажирский, и грузовой.
– Каким поедем? – спрашивают меня.
– Уже довольно прохладно, – принимаю я решение, – поедем маленьким.
* * *
Через несколько дней ночью обещают заморозки на почве.
Хорошо! Можно не опасаться, что снова выйдет из строя холодильник
* * *
Вечер Василия Дробота прошел хорошо и успешно.
P. S.
Наверное, пора завязывать.
Если столько всего за два часа …
Надо поберечь файловое пространство сайта.
Или как там оно называется.
А для своих впечатлений завести специальный сайт.
Суточная порция за 3.10
* * *
Вот говорят – реформы нужны, реформы!
Что-то я засомневался.
В нашей поликлинике предыдущий главврач провел такую реформу: установил автомат по продаже одноразовых бахил по 2 гривны пара. И запретил без бахил заходить в кабинеты.
Но предприимчивое население использовало одноразовые бахилы беспредельно и даже коллективно. Так реформа и увяла, потом и автомат сломался, а главврач ушла на повышение.
Новый главврач распорядился, чтобы анализы принимали не в каких-то стеклянных баночках из-под кофе, а исключительно в специальных стерильных пластмассовых стаканчиках. По два пятьдесят. Как бы и дороже, но с учетом инфляции вроде и ничего.
То есть, судьба этой реформы пока еще и не определилась.
А мне все сильнее любопытство гложет – что же там накатал Глумов по заказу генерала Крутицкого в бессмертном «Трактате о вреде реформ вообще»?
Нет, раньше крепче было, что ни говори.
* * *
– Скажите! – спрашиваю я консьержку. – Как официально называется Ваша должность – консьержка или оператор подъездного доступа?
– Да как ни называй, – отвечает добрая женщина, – лишь бы хорошие люди в доме жили.
– Ага! Я ко мне претензии есть?
– Какие же претензии! Вы самый веселый наш жилец!
* * *
– Так это ты тот урод, из-за которого всех ментов считают упырями? – спросили в телевизоре.
Киношный Карпов не нашелся, что ответить.
А я бы сказал так: – Да, это я тот урод, из-за которого всех ментов считают теми, кем они и есть на самом деле!
* * *
Приснился мне сон (днем), что устроился я в киоск «Союзпечати».
Сижу себе, продаю. Газеты, карандаши, жвачки.
Вижу – Задорнов идет, пьяный в дым.
Меня он не узнал и сунулся в киоск со своей единственной шуткой: «У вас есть чернила для пятого класса?».
– Видите ли, уважаемый юморист, – отвечаю я, – чернила для пятого класса по неизвестным на низовом уровне причинам уже два года не выпускают.
Но выход можно найти из любого положения. Если развести чернила для шестого класса двуокисью хлора, то, в зависимости от пропорции, можно получить, что угодно. Хоть спирт. Чернила купите в канцтоварах, двуокись в аптеке. А вот здесь можете приобрести необходимый для разведения агрегат. Держите! – И я протянул ему пипетку канцелярскую.
* * *
Который день меня мучает вопрос: кому была выгодна смерть Борисова?
Не могу найти ответ. Не подскажете?
* * *
У меня теперь новая фишка.
На вопрос к очереди – Скажите, кто крайний? – я отвечаю. – Могу предложить Вам свою кандидатуру.
Взаимопонимание устанавливается сразу. Особенно с женщинами.
А на вопрос – А кто за Вами? – следует другой ответ. – Вон та гражданка Украины!
Результат тот же.
* * *
У нас в Киеве в торговом центре «Караван» один товарищ застрелил трех охранников на почве не совсем приязненных личных отношений.
Теперь его всюду ищут, везде фотки висят.
Заходя в окрестные магазинчики, я спрашиваю – Вы меня не узнаете? Я не похож на стрелка из «Каравана»?
Все отвечают – Не похож! Разве что добавляют – Вы хорошо замаскировались!
Значит, я смело могу продолжать свою литературную деятельность.
* * *
Говорю медсестре в поликлинике, собирающейся брать у меня кровь из вены, – Вот завтра иду в платную лабораторию за другим анализом. Они там о себе говорят как о самых лучших профессионалах по венам. Покажите, что Вы не хуже.
Не показала.
Все руки исколола. Да у много писавшего про наркоманов и у самого не просто вену найти.
* * *
Когда общаешься с народом доступным литературным языком, он всегда вас поймет.
Вот, например, ни у одной бабушки возле базара не вызывает затруднения моя просьба – Дайте мне, пожалуйста, два картофельных килограмма!
* * *
Послали меня неизвестно куда на УЗИ. Потому, что там бесплатно.
Никогда по этому адресу не был.
А там оказывается здоровенный трехэтажный особняк – Дворец ветеранов.
Чистота, пустота, красота. Целое крыло под медицинскую часть.
Сделал мне старичок, тоже ветеран все, что надо. С отличными результатами. Даже удаленные органы нашел. Я ему не совсем поверил, но хорошее настроение не утерял.
Познакомился с обслугой, они мне все рассказали, и решил я пройтись по этажам.
Первым делом зашел в библиотеку, установил контакт, книжечки подарил.
Потом познакомился с директором. Он меня направил к заведующей культурной массовой работой. Я изъявил готовность отработать для ветеранов бесплатное выступление.
Меня все упрашивали остаться на большой концерт, который должен был состояться несколько позже, но я отказался.
Непринужденно я чувствовал себя только с директором.
А все остальные дамы-ветераны смотрели на меня так, словно я последний мужчина на Земле.
На траве и на асфальте.
Это я все выпендривался, а потом подумал: почему бы и в самом деле с ними не закорешеваться?
Два хороших зала, центровое расположение.
Можно при случае вечер какой устроить, фестиваль.
Стоит рискнуть.
* * *
Искал что-то и по боковой ссылке попал на давнюю дискуссию в Литсалоне.
В которой и я принимал активное участие.
Перечитал с удовольствием.
Особенно себя.
Мне вообще нравится, как я пишу.
Неужели я один такой?
«В людях»
Суточная порция от 29.09
* * *
Приснилось мне (ночью), что снялся я в детективном сериале в роли матерого и рябого бандита.
Нет, не так.
В роли матерого бандита по кличке «Рябой».
Утром мимоходом глянул в зеркало.
Знаете – грим практически не отмылся.
* * *
За утренним кофе опять ввязался в «Разговоры с транзистором».
Оказывается, день был более чем знаменательным.
Ровно сорок лет тому Николай Николаевич Озеров произнес свою знаменитую фразу: «Нет, такой хоккей нам не нужен!».
Слушателей просили рассказать о запомнившихся им выражениях, оговорках, ляпах спортивных комментаторов.
Среди немногочисленных желающих я был вторым.
Представился как всегда и как болельщик с дореволюционным стажем и сказал:
«Вспоминаю такое высказывание нашего юбиляра, Николая Николаевича Озерова при комментировании матча с участием киевского «Динамо». Было это, как сейчас не помню, в году 1970-м. Олег Блохин тогда только начинал свою футбольную карьеру и в основной состав еще не попадал. И вот Николай Николаевич говорит – Динамовцы производят замену. На поле выходит Олег Блохин. Посмотрим, кому это пойдет на пользу ….
Очень актуальное высказывание и сейчас. Когда Олег Блохин возглавил «Динамо» (Киев) в качестве главного тренера. Посмотрим, кому это пойдет на пользу.
* * *
Выбираю виноград.
– Берите кишмиш – уговаривает продавщица. – Он сладкий и без косточек.
– Беру – решаюсь я. – Но только с довеском. С шуткой.
– Какой шуткой?
– Например, такой: поел винограда без косточек и сразу аппендицит разболелся.
* * *
Провел я несколько часов в поликлинике.
Прежде чем попал к врачу.
Права была народная молва, врач оказалась компетентной, внимательной, довольно симпатичной и еще не слишком старой.
И вполне адекватной – мои шутки проходили легко и по назначению.
А когда я рассказал, какой гимн я написал для своего онкологического центра, они с сестрой вообще на стол повалились.
От смеха.
Так что я нисколько не пожалел, что я потерял столько времени, а ничего серьезного (еще и по этому направлению) у меня так и не обнаружили.
Более того, милая врач сочла проведение некоторых исследований, которых я планировал, излишним.
– Я всегда беру на себя ответственность – сказала она – и избавляю пациентов от ненужной беготни.
– Тогда примите на себя эту ответственность еще раз – сказал я. – И примите решение по такому вопросу – А стоит ли нам встретиться снова? Я имею в виду не в поликлинике …
* * *
Пробившись сквозь тучки и между стенами домов, лучи низкого солнца окрасили небольшой участок тротуарной плитки теплым приятным цветом.
– Как красиво! – апеллирую я к прохожим. – Что нельзя было по всей улице тротуары такими сделать?!
* * *
Прогуливаюсь возле Спилки.
После окончания заседания жюри премии им. Ушакова.
Выступив на еще одном мероприятии, сразу же покинув его и в ожидании начала следующего.
Очевидно ориентируясь на доброжелательное выражение моего лица, две пары молодых людей обратились ко мне с вопросом – Скажите, пожалуйста, где здесь Дом с химерами?
Последовательно обратились, не одновременно.
Одна пара была из России (Белгород)
Другая – из Молдовы (город выяснить не успел).
До Химер метров сто.
Отвел, показал.
И рассказал.
А на обратном пути показал еще одну Химеру.
Сейчас с обратной стороны Дома писателей образовался пафосный ресторан.
В первой строке его меню обозначено:
«Вареник русский (один?) с черной икрой и рюмкой водки «Белуга». Цена – …».
А вот цену я приводить не буду.
Чтобы и вам ночью не приснилась Химера.
* * *
Попросили меня написать небольшой критический обзор на тему.
Я написал на скорую руку.
Отдал и забыл.
Потом выяснилось, что он где-то потерялся и затерялся.
Издатели очень извинялись.
Особого значения я не предавал ни сперва, ни потом.
Но вот повод для нетривиальной шутки получился неплохой.
– Не стоит извинений – сказал я. – В том, что мой материал не попал в номер, большой беды нет. Журнал от этого лучше не стал.
* * *
Как только я вошел в вагон метро, мне сразу уступили место.
Я сел, проехал остановку (для конспирации), поднялся и прошел дальше по вагону.
Там снова уступили место.
И так четыре раза.
Что-то это же ж значит …
Порция от 25.09.2012.
* * *
Хочу поделиться оригинальным рецептом, который услышал в очереди за пенсией:
«На хорошо разогретую сковороду … кладете … ».
Ну и далее по тексту.
* * *
Оказывается, в минувшую субботу в мире отмечался День защиты слонов – Слонуин.
Выработался уже и определенный ритуал празднования.
Узнал, что сейчас в Украине всего четыре слона. А сколько слонов у Вас дома?
Слоновий возраст соответствует человеческому.
Слоненку Хорасу из киевского зоопарка всего 7 лет. Потому он очень любит подурачиться.
Может, и мне имеет смысл поделить свой возраст на десять. Иначе, почему и меня все время тянет подурачиться?
* * *
На презентации книги «Поэтический атлас Киева» сталкиваюсь с эффектной собеседницей. И одновременно очень, очень потенциальным спонсором.
– Здравствуйте! Давно не виделись. А не могли бы мы...
После многозначительной мхатовской паузы, когда зарождающееся замешательство становится уже явным, продолжаю – … перекинуться парой слов.
– Конечно, конечно!
Беседа (перекидывание парой слов) уже после окончания вечера.
– Во-первых, хочу сообщить Вам, что в сделке, о которой мы говорили в прошлый раз, необходимость отпала. Мои конфиденты нашли другие источники финансирования. К тому же у Вас все равно на это уже нет средств.
Неопределенное покачивание плечами, означающее – Типа того.
– Но есть другая идея, касающаяся уже непосредственно меня. Нужно бы обсудить.
Договорились встретиться в неопределенном будущем.
– Но Вы только не забывайте обо мне! – говорю я. – Иначе у меня может не хватить смелости подойти к такой красивой женщине еще раз!
* * *
В переходе к метро звучат громогласные призывы от раскладки с сумочками.
– Не проходите мимо! Покупайте элегантные подарки любимым женщинам.
Естественно, я мимо и не прошел.
– Скажите, – говорю. – А у вас нет в комплекте сумочка плюс любимая женщина?
– Извините, – в некоторой растерянности, – сегодня таких комплектов не завезли.
* * *
– Все понятно – говорит человек. – Твой принципиально антибюрократический и антибуржуазный склад мышления на некоторых действует как святая вода на нечистую силу. И ясно на кого.
– Похоже, ты права – говорю я. – Но я бы прибавил еще определения на выбор: естественный, природный, искренний …
И пусть я всего лишь живой человек, но ты же знаешь, что я могу не бояться, что меня сломают. Тыл прикрыт надежно. Так что и защитную агрессию проявлять, необходимости нет.
* * *
С разгона заскакиваю в вагон отходящего поезда метро.
И слегка заступаю на ногу какому-то тщательно одетому гражданину.
– Аккуратнее! – возмущается он. – Вы чуть мне туфель не перепачкали!
– Извините сердечно! – искренне винюсь я. – Стар уже, неловок, неразворотлив …
Он продолжает энергично ворчать и бурчать.
– Ну, если я так провинился перед Вами, если я так Вам неприятен, – говорю я, – хотите, я сойду на следующей остановке, чтобы не портить Вам настроение.
А мне на следующей и нужно было.
* * *
Читаю свежую прессу.
Современные журналисты пишут так, что при чтении и волосы то поднимаются, то опускаются тоже.
Но замечаю, что иногда они не дотягивают даже до своего уровня.
Произвожу легкое редактирование.
Получается несколько кощунственно, но полностью в духе прессы.
Из очерка о знаменитом дикторе и телеведущем Игоре Кириллове.
«После смерти жены и сына у Кириллова из близких осталась только дочь.
Но и она после окончания консерватории развелась с отцом и теперь живет в Германии …».
Из сообщения о кончине на 43 году жизни капитана КВН Григория Малыгина.
«Как рассказала жена прославленного капитана, накануне он посетил клинику, в которой на протяжении длительного времени лечился от алкоголизма. Причина смерти неизвестна …».
* * *
Товарищ Саахов из «Кавказской пленницы» был савсем балшой начальник.
Зав. райкомхозом.
Если расшифровать эту аббревиатуру – заведующим коммунальным хозяйством района.
По тем временам очень богатый человек.
А по нынешним – вообще Крез.
Тогда он мог позволить себе заплатить за невесту калым в двадцать баранов, финский холодильник «Розенлев», почетную грамоту и бесплатную путёвку (в Сибирь).
А то, что он может позволить себе сегодня, выходит за пределы любого воображения.
Но кто бы помнил о товарище Саахове, если бы не создавший это образ актер Владимир Абрамович Этуш.
Мораль.
Волшебная сила искусства превозмогает все мирские ценности (соблазны).
До речi, известно ли вам имя товарища Саахова?
В сценарии оно обозначено, но в классическом фильме ни разу не прозвучало.
Так вот зовут его – Георгий Гаджиевич.
Как зовут Сааховых наших дней?
Тут много вариантов.
* * *
В хлебной лавке.
– Что-то вы к нам редко стали заходить, на АТБ переключились.
– Не переживайте, – говорю я, – сегодня я вам буду делать выручку. Дайте мне полбатона и четвертушку украинского.
* * *
По дороге из магазина я захожу на детскую площадку – перелистать свежую газетку.
Чтобы попасть туда, нужно переступить невысокую оградку.
А тут как раз мне навстречу мамаша пересаживает через нее своего малыша.
– Может, Вы и меня пересадите? – грустно и устало говорю я.
Она разулыбалась, видно, представив себе такую перспективу и ее, увы, неосуществимость.
Сижу, читаю.
Заявляется группа подростков.
– Один, два, три, четыре, четыре … – произношу я вслух.
– Вы нас считаете? – спрашивает бойкая девчушка.
– Более того, – отвечаю я, – я вас уже сосчитал.
* * *
А напрасно я задержался на детской площадке. Возвращаюсь, а лифт не работает.
– Человек там застрял – объясняет консьержка. – Мастера я уже вызвала.
Раз так, – говорю я, – то пока его не освободят, я отказываюсь платить за коммунальные услуги. И потом почему тогда так тихо?
– Так он на двенадцатом этаже застрял, из 106-й квартиры.
– Высоковато, – говорю я, – а то я бы к нему поднялся, поговорил с человеком, скрасил одиночество.
Пришлось идти по лестнице. Там было оживленно. Люди ходили туда сюда с коврами, стульями, тюками и тому подобной мелочевкой. Вот что обычно перевозят лифтом.
* * *
А этот эпизод вообще носит концептуальный характер.
С утра ввязался я в очередное обсуждение (см. цикл «Разговоры с транзистором»).
Темой было бедственное положение киевского «Динамо».
Когда я получил слово в эфире, то сказал (не раньше):
– Уже несколько лет клуб находится в серьезном системном кризисе. Собственник курил бамбук и уповал главным образом на родственные связи в Федерации и братские чувства ее Президента (теперь эта халява кончилась). Селекционная служба постоянно демонстрировала удручающую некомпетентность. Собранные с бору по сосенки второсортные, но высокооплачиваемые игроки играть не хотели. А главный тренер заставить их не мог да, похоже, тоже не очень не хотел.
– А чем же можно объяснить его непотопляемость? – спросил ведущий.
– Могу предложить такую версию. Как известно, Семин возвратился в «Локомотив», потому что он был его серьезным дольщиком. Не исключено, что он эти средства развязал и теперь участвует в финансировании «Динамо». По каковой причине так называемый хозяин и не рискует его уволить. К тому же серьезные неустойки. Но сразу предупреждаю, это версия-прикрытие.
– И какой же выход? – ведущий.
– Полагаю, что вопрос с отставкой Семина будет решен в самое ближайшее время, уже вода дошла до горла. А потом, возможно, придется задуматься над тем, чтобы клуб получил более эффективного собственника.
И вот вечером на презентации пронеслось – отставка состоялась.
– Кто же будет теперь? – волнуется общественность.
– Муссируемый вариант с Гвардиолой откровенно утопичен. – объясняю я. – А вот Блохин может сдуру согласиться. Патриотизм там, амбиции. Да и со сборной пора соскакивать.
Согласился.
Сдуру.
Но по деньгам не проиграл.
* * *
Кое-что я вычитал и увидел.
И что Стивену Кингу исполнилось 65.
Всего.
И что при этом он попал в Гиннеса как писатель, наибольшее количество, чьих произведений, было экранизировано.
И что пятилетняя дочка покойного Александра Абдулова Женя зачислена в штат Ленкома на амплуа исполнителя всех детских ролей.
И что существует какая-то «Еврейская живопись»
И что Лжедмитрий был первым европейцем на московском престоле, сбрившем бороду за сто лет до Петра.
И почему этот загадочный исторический персонаж так интересовал Пушкина, что тот упомянул о нем в двух своих классических произведениях «Капитанская дочка» и «Борис Годунов».
Что мы знаем о Лжедмитрии
Это, конечно, далеко не все, с чем сталкивалось моё одинокое сердце 25.09.
Но ограничимся.
Этим.
P. S.
Нет, я знаю какой мои читатели чувствительный и сострадательный народ.
Я вовсе не собираюсь каждый день разрывать подобными материалами и их одинокие сердца.
Не переживайте заранее.
18 сентября
Мероприятия начались в Доме Кино в двух залах на втором этаже.
А пока собирались участники, рядом и мимо полз на третий этаж неизмеримо более густой поток в основном пожилых и нарядных людей.
Там была встреча с кандидатом чего-то и куда-то.
Фестиваль открылся в рабочей обстановке и без особой помпезности.
С пяти часов в Синем зале начался просмотр конкурсных фильмов кинематографической части фестиваля.
Я посидел немного, посмотрел половину первого фильма.
И остался весьма удовлетворен.
Те немногие картины, которые я мельком наблюдал в предыдущие годы, при всех их достоинствах производили впечатление студенческих работ.
А это было совершенно «взрослое» кино.
Профессиональные актеры, выразительно разыгранный сюжет, разнообразные локации,
грамотная киносъемка. И видно было, что снято всё не за три копейки.
Впечатляющий дебют.
А потом пришло время готовить другой зал, Голубую гостиную для поэтического вечера, который я должен был вести.
Как всегда самое деятельное участие в расстановке мебели, развешивании фестивального постера, установке микрофона принимала замечательная хозяюшка всех мероприятий в целом Оксана Боровец.
Начало как всегда задерживалось. С трудом удалось вытащить занятого всякими делами Андрея Грязова для того, чтобы хоть эту часть он торжественно открыл.
Он открыл.
И нашел хорошие и правильные слова.
И поддержал по-прежнему находящегося в больнице Василя Дробота, прочитав несколько его стихов.
Кстати, сбор средств помощи Васе продолжался все эти дни. И, наконец, и у меня появилась возможность принять в этом участие.
Далее собственно вечер.
В программу с походом насыпали 35 участников за два часа.
Ясно было заранее, что фактически их будет меньше.
Но в связи со всеми задержками определенное организаторское напряжение присутствовало.
В результате за полтора часа удалось легко и непринужденно пропустить пятнадцать заявленных выступающих и еще пятерых сверх плана.
Из московских гостей своим присутствием нас порадовал Саша Воловик. И не один, а с внучкой Серафимой.
Представляя его, я сказал, что для него, наверное, даже более важным было приехать с внучкой, чем с новыми стихами.
Но и стихи, безусловно, были.
Благодаря конферансу, который я вел легко и артистично, в зале сразу же сложилась обстановка творческой доверительности и открытости.
Короче, выступали все в охотку.
А я не давал энтузиазму погаснуть, расцвечивая вечер все новыми красками.
Из подводок, которые могут быть понятыми.
Так Снежану Малышеву я представил, в том числе, и как музу Коктебеля.
Об еще одном нашем простодушном авторе, который в последнее время стал причиной и поводом для незаурядных словоизлияний в Литсалоне я сказал, что это хрупкий и экзотический мотылек, которого злые людоловы на далеком поэтическом острове все время пытаются прихлопнуть сачком и сбить цветочную пыльцу с его пестрых крылышек.
И т. п.
Из поэтических достижений вечера я бы, на свой вкус, выделил стихи Александра Воловика, Татьяны Аиновой, Павла Баулина, Геннадия Семенченко, Натальи Филипповой, выступление барда Вячеслава Куприянова.
(А что я думаю на самом деле я вам, конечно, не скажу).
Мероприятие закончилось в атмосфере всеобщего воодушевления и на высокой ноте.
Все, кто хотел выступить, выступили.
Все, кто хотел выступить по второму разу, смогли и это.
Все, кто любит поговорить, поговорили.
На настойчивые просьбы почитать стихи самому, время позволяло, я отвечал, что не стоит портить вечер.
По окончанию я получил сдержанные похвалы от знакомых – Молодец, хорошо, как всегда.
И восторженные от приглашенных впервые – Столько было шампанского в воздухе!
После всего в этом же зале состоялся творческий вечер народного артиста РФ Юрия Назарова и, очевидно, его супруги з.а. РФ Людмилы Мальцевой.
Юрий Назаров артист, фамилию которого можно не помнить, но лицо которого, раз увидев, забыть трудно. Оказывается, он сыграл в двух фильмах А.Тарковского, что и явилось поводом для приглашения. Убейте, не помню.
А вот, пожалуй, самая узнаваемая и припоминаемая из двухсот его киноролей отец главной героини в фильме «Маленькая Вера».
Сам Назаров довольно сильно постарел. Его спутница по-женски молодилась.
Я немного посидел на вечере.
Артисты почитали, попели под гитару.
Стало понятно, что в данном случае Андрей сделал доброе дело.
И приглашение, очевидно, обошлось недорого, и у пожилых артистов появилась возможность немного подзаработать.
Заключительным мероприятием в этот день была программа Оксаны Боровец «ЗвиЧайнi вiршi» в «Бабуине».
Но это нужно было довольно серьезно перемещаться.
Так что я пошел провожать и, что очень удачно, в свой район одну очень интересную поэта и прозаика.
Что позволило мне еще некоторое время пораспускать свой потрепанный павлиний хвост.
P. S.
Как всегда я поспешил с выводами, не дочитав книгу до конца и уйдя задолго до завершения выступления.
По свидетельству Снежаны Малышевой:
"Людмила Мальцева ... читала просто великолепно, давно такого актёрского мастерства вблизи не наблюдала, ну разве что зимой в Москве(в театре), но тут в трёх шагах сидючи... Народ, уже порядком подуставший, овации ей устроил. Особенно отрывок из "Тихого Дона" впечатлил...".
Приношу извинения читателям, а Снежану сердечно благодарю.
19 сентября.
В этот день я на фестиваль идти не планировал.
Тяжеловато, однако.
Я надеялся, что Женя Бильченко простит мне отсутствие на получасовом вечере памяти Юрия Крижановского.
А на то, что с новыми стихами выступит заявленный в программе Саша Кабанов, я особенно не рассчитывал.
Не любит он жанр художественной декламации.
И к тому же, как ни крути, многолетний опыт убедил меня, что Кабанова лучше читать глазами.
Я и не пошел.
К тому же в Литсалоне было так захватывающе интересно!
Вот, точно! Позвонил Саша Воловик, сообщил, что никакого Кабанова не наблюдалось.
Договорились встретиться завтра.
До завтра!
(продолжение следует)
Многие мои истории начинаются похоже.
Но ничего, дальше будет по-другому.
Накануне отмечали «розовую» свадьбу, десятилетнюю годовщину вступления в брак моей племянницы и соответственно её мужа.
Погода была умеренной и приятной, гости щедрыми и благожелательными, стол – богатым, водка была «Мороша» (новинка на минеральной воде!).
Двое замечательных детишек наглядно символизировали достигнутые достижения.
В соответствующее время мне предоставили слово для центрального тоста.
Я вроде не ударил в грязь лицом.
Вспомнил все нюансы и перипетии.
Даже какие-то фрагменты из тогдашней поздравительной поэмы.
На просьбы выдать что-нибудь новенькое сказал, что теперешнее мое состояние позволило мне сочинить только одну строчку – Уж десять лет уже ж минуло …
Тем не менее, когда народ дошел до кондиции, читал в кулуарах самым чутким неофитам «Родину любви» и вербовал тем самым новых поклонником.
(О последнем я упомянул не просто так. А по какой причине поясню в следующем году. Надеюсь.).
Так что все прошло очень мило.
Лег спать около двенадцати, а проснулся в три.
И как отрезало.
С горя я начал читать свежий номер литературного журнала, который я регулярно получаю вместо гонорара.
Там основное место занимала плутовская повесть одного из членов бывшего руководства Спилки, человека с несколько сомнительной репутацией.
В ней описывались похождения мелкого проходимца, которому после ряда афер разной степени успешности удалось прибиться к правящей партии и начать делать там карьеру.
Повесть изобиловала резкими выпадами во все стороны, в том числе, Президента и правительства.
– Это ж сколько надо было занести! – подумал я. – Чтобы журнал, находящийся в весьма стесненных финансовых обстоятельствах, решился стать в такую остро оппозиционную позу. Тем более в самом произведении наглядно описывается, как власть поступает с такими и подобными.
А автор при встрече со мной обязательно нарвется на комплимент – С большим удовольствием прочел Вашу автобиографическую повесть.
Наступило молодое утро.
Я приготовил кофе покрепче, но не помогло.
Заснуть все равно не удавалось.
Пришлось переместиться к компьютеру.
А там другая напасть – несколько часов не открывалась Пру.
Стало совсем скучно.
Заодно обнаружилось, что в очередной раз вышел из строя аппарат для измерения давления.
Значит, нужно ехать ремонтировать.
Но в стране трехдневный праздник.
В пятницу – День независимости.
(Не в каждую пятницу – только 24 августа).
Получается, что на три дня я остаюсь без давления.
Оно, может, и к лучшему, но всё равно немного тревожно.
Для здоровья я решил пройтись в ближайший лес.
Оказалось, что на улице жарко и душно, а в лесу тем более.
Мои силы стремительно таяли по мере углубления в чащу, и столь же стремительно восстанавливались при выходе из него.
Дома наконец-то удалось на несколько часов забыться липким сном.
Потом пробуждение, вкусная и здоровая пища.
Пру открылось, но этого занятия хватило не надолго.
Преступника всегда тянет на место, и я под вечер решил подъехать на праздничный Крещатик.
В переходе к метро располагалось много точек, торгующих малиной в стаканчиках. Но легкий ажиотаж наблюдался только у одной.
Заинтересовавшись, я подошел.
На столике перед молодой продавщицей стояла табличка «Мамина малина».
Я похвалил девушку за креатив и сразу же сложил такую историю.
Сижу я среди прочих, продаю малину, но она у меня не такая крупная как у других.
И табличка – «Малина ампутированная».
– Мутированная, что ли? – спрашивают продвинутые покупатели.
– Это у тех мутированная! – говорю я. – Смотрите здоровая какая! А у меня натуральная, ампутированная.
Дорога в центр запомнилась ничем.
А в центре было празднично.
Показатель температуры на Доме профсоюзов показывал температуру.
+ 28 Цельсиев.
И народу было столько, что время от времени я делал обычное выражение лица и спрашивал у встречных (прохожих, милиционеров, продавцов) – А чего это? Опять Евро-2012?
И пока они соображали с ответом, отвечал сам – Не-а! Пива не продают и шведов не видно!
Развлечений предлагалось навалом!
На главной сцене шел перманентный концерт.
Вдоль Крещатика располагалось с десяток площадок для уличного баскетбола. Самые крупные из них даже с трибунами для зрителей.
В отдельном загоне играли в хоккей на роликах.
В другом – взлетали на горки скейтбордисты.
Для любителей паркура были выстроены свои препятствия.
Отдельная сцена для брейкдансеров.
Еще была небольшая группа любителей, которые прыгали на пружинах, подобных тем, что использовал на Олимпиаде ампутант из ЮАР.
Джампинг называется.
Дети на больших листах рисовали свои картинки и писали праздничные пожелания, из которых на мостовой выкладывали огромный пазл.
Всюду стояли напольные весы с табличками «Узнайте свой вес и получите праздничный подарок».
Я узнал. Лучше бы не.
А после того как я опробовал на весовщице свою байку про Евро-2012, он испугалась и никакого подарка мне не дала.
На одном из праздничных стендов деструктивные элементы намалевали черным: «День предателей Родины – России в пределах СССР».
«Россия в пределах СССР» – это интересный тезис.
Направившись в сторону Бессарабки, я наткнулся на агитационную палатку, возле которой красивая блондинка в красном платье раздавала календари со своей фотографией.
Я не преминул.
– Как Ваше имя? – спросила блондинка.
– Николай Иванович! – представился я.
– О, как мой муж Коля! Коля Мельниченко! – воскликнула блондинка, изображая автограф.
– Так Вы Наталья Розинская! – врубился я, заодно прочитав фамилию под фото.
Николай Мельниченко тот самый майор охраны, который под диваном записывал президента Кучму и поднял шум по поводу убийства Гонгадзе.
Кто такой Гонгадзе вы тоже не знаете? Неважно.
Мельниченко разъезжал по миру, торгуя пленками с записями направо и налево.
На днях его задержали в Италии по наводке украинского отделения Интерпола, но вскоре выпустили.
Журналистка Розинская всюду представлялась невестой Мельниченко и скармливала СМИ всякие пикантные подробности этого дела.
Вообще Мельниченко мужичонка невидный, а Розинская совсем наоборот.
Мой комплимент ей был вполне заслуженным:
– Ваши стилисты переборщили. На фото вы чересчур красивы, а в жизни ещё лучше!
Очаровательнаяй улыбка стала мне достойным вознаграждением.
Я прошелся еще немного и на обратном пути увидел, что у знакомой палатки толпа любителей красивых календарей и ценителей женской красоты увеличилась.
У меня возник экспромт, который я решил немедленно пустить в ход.
– Наталья! – сказал я, с трудом пробившись сквозь толпу. – Хотите очень скабрёзную шутку в моем стиле? Может, пригодится в Вашей журналистской деятельности.
– Давайте, – подставила она ушко. Возможно, она не знала значения слова "скабрёзный".
Я склонился и прошептал.
Она заливисто рассмеялась.
Вообще, как я заметил, она проявляла клиническую жизнерадостность в ответ на любые внешние раздражения.
То есть, скорее всего, пропускала их мимо ушей.
Поэтому остатки угрызений совести за свою рискованную шуточку у меня быстро развеялись.
А состояла она в том … как бы это поделикатнее, поприличнее выразиться … состояла в том: "что я бы стал делать, глядя на фото такой красивой женщины, хотя это уже и бесполезно".
Вечерело. Но температура почему-то поднялась ещё на градус – +29.
До финального концерта и тем более салюта было далеко, и я направился домой.
В метро я вошел с красным шариком на палочке, выданном раздатчиком сувениров.
На шарике был логотип: «Vardum» Перейдiть на iнший рiвень!».
В вагоне было свободно. Я плюхнулся рядом с симпатичной девушкой и сразу предложил ей шарик. Она смутилась и отрицательно покачала головой.
– Только прикоснитесь! – настаивал я. – Я должен снять Ваши отпечатки пальцев!
Тут же моё воображение прыгнуло в сторону.
В нём возник сюжет, будто бы я видел на Крещатике выступление девичьего трио, которое пело модную песенку:
«Молодого паренька ищут все по ДНК».
А шарик я подарил уже в троллейбусе маленькой девочке с радостного одобрения ее молодой мамы.
Подарил совершенно автоматически, абсолютно не рассчитывая на то, что Тот, кто следит за чистотой помыслов и искренностью намерений, добавит мне ещё один балл за доброе дело.
Да и зачем мне такой шарик – он всё время выскакивал из держака.
А, вернувшись домой, смотрел концерт и, катал в охотку этот текст.
В помощь биографам.
Салют ещё впереди …
Начну с начала.
Проснулся я рано.
Как всегда в эту жару.
Около пяти утра.
Положение и состояние нижней простыни наглядно показывало, что во сне я метался во всех направлениях.
И даже выходил в четвертое измерение.
Такое.
Днем сегодня обещают + 34.
Ну, сейчас-то всего +26.
Надо было с утречка побольше сделать.
Чего-нибудь.
План навигации у меня постоянный.
(То есть, порядок просмотра дежурных сайтов).
И тут, сразу выбиваясь из графика, я застреваю на Поэзия.ру.
Очередное послание Андрея Грязова и т. д.
(Уже удаленное).
Пришлось воленс-неволенс обращаться к первоисточнику всех страстей.
Канительное это дело.
По списку авторов найти Юрия Лукача.
Затем по опции «получено рецензий» найти ту, из-за которой загорелся весь сырой бор.
Такое.
Теперь, кое-что стало ясно.
(Извините, тут кино за спиной показывают. Отвлекусь на минутку на интересный поворот сюжета…. Всё, я снова с вами).
Далее для экономии внимания читателей от художественного изложения перехожу к тезисному.
1. Андрей Грязов с первых шагов на поприще главреда проявил себя как человек честный, искренний, наивный и неопытный.
Хотя и радеющий за поэзию.
Но не должен руководитель сразу же и в такой форме декларировать свою позицию.
Оппоненты немедленно обнаруживают ее слабину и начинают действовать соответственно.
Тут надо или безотлагательно всех разогнать и поудалять.
Или в тиши постепенно сплетать паутину интриг и улавливать в нее слабые души по одной.
(Это так в книгах написано, личного опыта у меня по этой части никакого).
2. Стихотворение Ю.Лукача, ставшее предметом ожесточенной защиты от робкой критики, выбрано, на мой взгляд, достаточно случайно.
Тут, как говорится, куда не ткни.
Не о Юрии речь.
Он пишет между прочим «…Если мои тексты неприемлемы для сайта …».
Скажу с полной определенностью – вполне приемлемы.
И оценка 10 полностью заслужена.
Хотя бы потому, что на сайте другой оценки нет.
3. Еще раз убедился в справедливости своей позиции – стихов не читать.
Кто есть поэт, я и так знаю.
(В первую очередь о себе).
Если кто-то из поэтов напишет нечто заслуживающее внимания, то об этом рано или поздно и самое собой станет известно.
Пастись для этого на Ленте нет никакой необходимости.
Чтобы потом разбираться – какая чепуха на постном масле, а какая на чистом сливочном.
Для этого существуют модераторы и спец. редакторы.
Если они видят в этом хоть какой-то смысл.
Да! И читатели, разумеется.
4. Отступление один.
В этой связи.
Пусть у меня есть большие претензии к уважаемым коллегам, осуществляющим входную премодерацию.
Но я же не говорю об этом вслух!
5. Отступление два.
В последнее время постоянно приходится заочно судить различные поэтические конкурсы.
По десятибалльной системе оценок.
Мой диапазон оценок обычно от 2 до 7,5.
Конкурс, который я сужу сейчас, пока меня приятно радует.
Нижняя оценка – 4. верхнюю – даже натянул до 8.
(Приводить примеры пока не имею права).
Какую оценку я бы поставил стихотворениям Ю.Лукача и А.Ивашнева из ТОПа (к последнему мы еще вернемся) в рамках этого конкурса?
Ну, по шестерочке без вопросов.
Если бы там стояло примечание, как в этом конкурсе – 16 лет.
А на Пру, конечно, – 10!
6. Дискуссия, которая развернулась и в комментариях, и в Салоне, выглядит, на мой взгляд, удручающе малопродуктивной.
Как исключение, я бы выделил пост А.Ивашнева.
Главное, он написан как литературный текст.
(К сожалению, этот пост тоже подпал под удаление.
Но сам Ивашнев, конечно, помнит, о чем он там писал)
Моя симпатия к Александру доходит до того, что даже его внешний вид мне кажется привлекательным (ничего личного).
Единственное, с чем я категорический не могу согласиться, так это с его оценкой фестиваля «Каштановый дом».
Фестиваль хороший, пусть я и не получал на нем никаких премий имени отца сына Тарковского..
Да, еще его выпады в адрес «агентов» влияния русского языка выглядят как …
Как выглядят, так и выглядят.
7. Давайте умерим страсти.
Или хотя бы будем находить для них достойные поводы.
Одни вкусы ничем не лучше других.
И, может, стоит заняться самоограничением и наложить мораторий на непрерывное «опусирование».
Ведь нетрудно заметить, когда это проявление душевной потребности и поэтического гения, а когда упражнения в версификации на предмет производства текущей стихотворной продукции.
P. S.
Конечно, это пост для Литсалона.
Но дабы не возбуждать, публикую на личной страничке.
Где я пусть и не хозяин, но барин ...
Начну для затравки.
Присоединяйтесь!
Несмотря на то, что состояние здоровья оставляло желать и вообще оставляло, я, собравшись с силами, еще один раз накануне финала посетил Фан-зону.
После вчерашнего бесплатного (!) концерта на Майдане Элтона Джона и Qween, который продолжался пять часов и собрал около двухсот тысяч зрителей, я думал, что на Крещатике будет некоторое затишье.
Куда там!
В шесть часов улица уже в тени, но когда я вышел из метро, она вся полыхала красно-желтым огнем – это высадился испанский десант.
По сравнению с пьяновато-милыми шведами и пьяно-буйноватыми англичанами – это был энтузиазм в чистом виде.
Сплошные пески, пляски и масса позитива.
Попадались и итальянцы, но робкие и малочисленные.
Очевидно, они просто не разжились заранее билетами.
В отличие от испанцев, которым карта ложилась с самого начала.
Но попадались и россияне, поляки и даже ирландцы.
Вот эти точно рассчитывали попасть в финал.
Крещатик уже в это время был плотно заполнен.
«Шведский уголок», перешедший затем англичанам, теперь был во владении испанцев.
И красно-белые короны от Кока-Кола, которые раздавались в неограниченном количестве, оказывались очень в цвет.
Несмотря на пропаганду, встретил две группы черных парней из Англии.
И даже нескольких политически озабоченных иностранцев в белых футболках с надписями «Free Julia».
В «Измерителе страсти» испанцы вышли на второе место.
Всюду царил футбол – на мини-площадках, в силовых автоматах, где нужно было лупить по мячу, в настольном футболе.
Шел разогревающий концерт.
Пиво лилось как обычно.
И даже оракул киевской Фан-зоны четырехсоткилограммовый хряк Фунтик проникся важностью момента и спал с особым удовольствием.
Площадь на Майдане перед большим экраном за четыре часа до матча уже обживалась.
Для сидения и (лежания) на асфальте люди приходили с пляжными подстилками, пледами, надувными матрацами.
Не то, что с газетками как в первые дни.
Нужно было ехать домой и занимать место перед экраном телевизора.
Результат предсказывать не берусь.
А симпатий не скрываю – Италия.
Сейчас с вертолета показывают, как автобусы с командами движутся к стадиону.
Маленький нюанс.
Испания разместилась в центре города в козырном отеле.
А Италия – в гостинице на окраине, в промышленной зоне, на островке между двумя запруженными транспортом трассами.
Может, Пранделли что-то знает?
До встречи завтра!
Свой собственный корреспондент
Вот и сыграны полуфиналы.
Финала, который я предрекал, не будет.
Кто-то сильно огорчился?
Я – нет.
Вернемся к играм.
Португалия – Испания 0 : 0 (2 : 4)
Игра шла волнообразно.
В начале существенный перевес испанцев. Команда выглядела предельно мотивированной (что неудивительно) и при этом очень свежей (а вот это уже немного удивляло).
Португальцы делали, что могли.
Постепенно ослабили испанский нажим и начали находить свою игру.
Роналду старался. У Роналду немногое получалось.
Во втором тайме португальцы прибавили, начали действовать с позиции силы.
Возникло опасение, что испанцев на всю игру не хватит.
Опасение не подтвердилось.
В дополнительное время уже они опять доминировали.
Но португальцам удалось дотянуть до пенальти.
И …?
Почти зеркальное повторение матча Англия – Италия.
Взлеты и падения, смех и слезы, комедия и трагедия.
В результате – дальше идет Испания.
Результат по игре.
Вчерашний матч Германия - Италия 1 : 2
Если одним словом – крушение всех псевдо футбольных иллюзий.
Немцы бодренько кинулись вперед, репутация обязывала.
Конечно, суматошно и без большой выдумки.
Но и этого хватило, чтобы ошарашить итальянцев и создать несколько голевых моментов за первые двадцать минут.
В это же время произошел ключевой момент матча.
После подачи в штрафную с близкого расстояния последовал то ли удар, то ли отскок он немецкого нападающего, и мяч мимо беспомощного в тот момент Буффона коряво поскакал в пустые ворота.
Выручил стоявший у штанги Пирло (потом он и за этот подвиг, в том числе, станет лучшим игроком полуфинала).
Отбивать ему было не слишком сподручно, но он извернулся и как-то животом остановил и подбил мяч.
А тут и Буффон подоспел.
Еще пару минут и до итальянцев дошло, что их пытаются взять нахрапом.
И сразу же переменчивая Фортуна уважила аксакалов.
Нельзя сказать, что Касанно на углу штрафной проявил чудеса ловкости и разворотливости, но вот защитники (два) в этом эпизоде лоханулись по полной.
Касанно, воспользовавшись подарком, вырвался на оперативный простор и сделал изумительную передачу на голову Балотелли.
Но и тот сделал все как надо (звездный час был у парня), правильно выбрал позицию, легко перепрыгнул третьего лоха и вколотил головой мяч в сетку.
После чего приподнял футболку, намекая на свой статус сверхнападающего и предрекая будущее.
Немцы скисли, и на 36-й минуте последовал контрольный выстрел.
Роскошный пас на ход из глубины поля (после подбора мяча после углового у своих ворот, между прочим) и Балотелли, избежав офсайдной ловушки, пошел на свидание с вратарем.
От избытка счастья он сначала не слишком умело развернулся (по-Балотеллевски, одним словом).
Но вовремя вспомнил, что сегодня он Большой Черный Человек, набрал ход и засандалил от души.
После чего обнажил торс, наплевав на все желтые карточки в мире.
Наверное, он, как и все, понимал – это уже всё.
И это, действительно, было всё.
Все последующее было вялыми судорогами Германии и победоносной поступью Италии.
Замены оказались бесполезными, воздух из немцев полностью вышел, пресловутый германский боевой дух они после перерыва забыли в раздевалке.
Не имеет смысла описывать дальнейшее.
И не забитые голы итальянцев. И не засчитанный тоже.
И натужное немецкое пенальти.
И акробатические кульбиты Нойера на финишной ленточке матча.
Выводы.
1. Опыт превозмог молодость.
2. Два лишних дня отдыха не помогли проигравшим.
3. Роль тренеров по-прежнему велика.
4. Роль игроков по-прежнему решающа.
Все вышеперечисленные правила применимы к полуфиналам этого Евро, но далеко не универсальны.
И далее еще два постулата.
Без фарта не обойтись.
И, как я неоднократно повторял, все предматчевые прикидки и анализ соотношения сил теряют смысл, когда команды выходят на поле.
А вот там может произойти все что угодно.
P. S.
Прошу прощения, что на этот раз не описываю всего, что происходит вокруг футбола.
После очередного прихвата два дня базируюсь исключительно на диване.
Сначала о футболе
Сыграны четвертьфиналы.
Без особых сюрпризов, но и с некоторыми нюансами.
Чехия – Португалия 0 : 1
Счет не выглядит особенно внушительным, но Криштиану Роналдо оживает и стремительно набирает форму, а Португалия матереет на глазах.
Вырисовывается неплохая перспектива.
Германия – Греция 4 : 2
Здесь вроде бы без вопросов.
Один из фаворитов Евро подтверждает своё фаворитство.
Испания – Франция 2 : 0
Не бесспорный матч.
Похоже, что силы испанцев не беспредельны.
Хотя по счёту вопросов нет, но это только на первый взгляд.
Критикуют судью – туда не дал пенальти, сюда дал.
Вообще судей критикуют за все.
Но не забывайте, что судьи такие же люди как мы со своими судьбами.
Ну, устал он, ну, не улыбалось ему тратить еще час личного времени на эту тягомотину, ну, были у него другие планы на вечер.
И вдруг французы сдуру забьют на последних минутах.
А так свистнул, поставил пендель и закончил тем общие мучения.
Англия – Италия 0 : 0 (по пенальти 2 : 4)
Упертая игра.
Италия смотрелась чуть лучше, и будем считать, что, в конце концов, фортуна повернулась к ней своей более привлекательной стороной.
Прогнозы на полуфиналы.
Учитывая реальное соотношение сил и время, которое жребий отвел командам на отдых, явно вырисовываются победители полуфиналов и соответственно финал Португалия – Германия.
Но это футбол!
О прогнозах на финальный матч поговорим чуть позже.
Теперь о Зоне
Зона живет и развивается.
Ее, как и планировалось, продлили до Бессарабки.
Поставили в том конце еще один большой экран.
И все равно вчера за четыре часа до матча зона была уже плотно заполнена.
Впечатления и вчерашние, и нескольких предыдущих дней.
Вместо милых в подпитии шведов появились куда более динамичные англичане.
Сгруппировавшись в большую толпу на месте бывшего шведского уголка, они распевали песни, распивали еще что-то, позировали многочисленным фотоаппаратам.
Потом выдернули с корнем пару деревцев, размахивали ими, цепляя за провода.
Словом, веселились не по-детски.
Много было и итальянов.
Те охотно фотографировались с местными девушками, рассчитывая на.
И разных других.
Немцы, испанцы
Даже веселая компания в бразильской форме и с бразильскими флагами.
Продавались с рук и предлагались для обмена билеты.
Например, четвертьфинал в Киеве на полуфинал в Варшаве.
Попадались иностранцы не только с малыми детьми, но и с грудными на руках.
Увидел даже нескольких колясочников.
Тесно и шумно было вчера в Зоне.
Гремела музыка.
Иностранцы разметали недешевую атрибутику.
И свою, и украинскую.
В пивных точках всюду стояли большие пластмассовые стаканы с надписью «На чай» и «Trip». Кажется, так.
Где-то в них было пусто, а где-то и нет.
Пока не знаю, сколько человек смотрели вчера матч в Зоне.
Но думаю, что не меньше двухсот тысяч.
Вне Зоны
Решил (решился) взглянуть на Зону со стороны.
В непривычном ракурсе.
Сначала посмотрел в с верхней точки от гостиницы «Украина» (бывшей «Москвы»).
Эффектно, панорамно, солнечно.
Погода хорошая.
Была.
Потом пошел пройтись по надднепровским паркам – давно там не был.
Просто было интересно, добираются ли интуристы до этой красоты.
Вышел у Верховного Совета.
Подзабытый вид со смотровой площадки на левобережные дали.
И на вертолетную площадку для Президента – это новация.
День выдался умерено жаркий.
Но в Мариинском парке под кронами дерев, под сенью струй (фонтанов) было очень комфортно – настоящее золотое лето, не изнуряющее.
Раскрывающее все поры.
К жизни.
Сразу строчки в голове запорхали.
И собственные наброски, в том числе.
По парку ездил туристский паровозик, топали лошадки.
Публика собиралась в музыкальной раковине, очевидно, должен был быть концерт.
Поискал объявление о сем, но не нашел.
Увидел только афишку: «Пивбар «Бочка». Моноспектакль «Исповедь хулигана». Общественный суд. Приходите отдать свой голос за поэта и человека».
На верхней аллее вдоль ограды стадиона «Динамо» оборудовали свой роликодром роликобежцы.
Выписывали фигуры вокруг стоек, осваивали новые па.
Пошел дальше вдоль ограды, обращая внимание на места, где в детстве лазил на стадион через забор.
Забор был новым, даже стал кованой оградой, а места остались.
«Ничего не изменилось,
Александр Исаич…».
«Формулирующий кредо,
кстати, делает как ставку
на незыблемость рельефа
неизбежную поправку …».
Мост любви, он же чертов. Над Петровской аллеей
Такая же головокружительная высота, как и прежде.
Мост давно не чистили от замочков, и он внушительно оброс ими, как остановка транспорта бумажками объявлений.
С той стороны было так же хорошо.
Подошел к Музею воды, в котором я так пока и не побывал.
Надо поторопиться.
Выяснил, что работает он со среды до воскресенья и с 12-ти до 15-ти.
Сказочные башенки и шпили над Театром кукол, который перестроили из кинотеатра … уже и не помню, как он назывался.
А помещение старого театра вернули еще более старой синагоге.
Вот здесь была памятная скамья - качели, рассчитанная только на двоих.
В народе она звалась скамьей Татьяны Лариной.
Утрачена при реконструкции территории.
Вот танцевальный павильон. Тоже уже без названия.
Новый памятник – Жабе.
Размерами в настоящую жабу, которая нас давит.
То есть, в рост человека.
Это и копилка, есть прорезь, в которую можно бросать монетки.
Якобы при достижении критической массы монетный отсек переворачивается и все достается счастливчику.
«Но это, вряд ли …».
Интуристов считанные одной рукой единицы.
Они почти не отрываются от Крещатика.
Жаль, в парках так красиво.
Затем крутой многомаршевый спуск к Радуге.
Тяжеловатый.
Уже и спуск.
А подъем?
На площадке у монумента Дружбу народов оборудован «Европейский городок».
Не к Евро, вообще.
И там много интересного.
Но площадка так застроена павильонами, что и монумента не видно.
И прекрасный вид со смотровой площадки.
Вся панорама на все стороны.
И строящийся новый переход через Днепр.
И всюду кафешки, сувенирные киоски, уличные музыканты и атмосфера Лета.
Лета с большой буквы.
Я вышел, наконец, к Крещатику.
И двинулся дальше.
По направлению к полуфиналам.
Свой собственный корреспондент
Сегодня на Евро первый полноценный выходной день.
Для всех.
Самое время оглянуться назад и заглянуть в будущее.
Вспомнить и прикинуть.
Общие соображения.
К мировым форумам команды после сезона, как правило, подходят истощенными.
Все.
Как-то так получается.
И у тех, чьи игроки провели до этого по шестьдесят матчей.
И по сорок.
Общее чувство усталости.
Но по ходу чемпионата одни постепенно прибавляют, а другие еще больше сдуваются.
В чем тут дело не знаю.
То ли в тренерском мастерстве, то ли в действии закона сохранения отпущенной на турнир энергии.
Одной на всех.
Предсказать заранее, что случится с той или иной командой практически невозможно.
Объяснить задним числом, да, это мы умеем.
И ещё.
А priori можно, конечно, сравнивать шансы команд, которым предстоит продолжить борьбу.
Исходя из их предыдущей игры.
Но все решается только при личной встрече.
И тут возможны самые чудесные превращения, когда все предварительные оценки идут насмарку.
Подтверждение этому мы ещё увидим.
По группам
А
Ну, тут по прошествии времени всё выглядит как бы и закономерно.
И выход в следующую стадию привычных к спартанским подвигам и чемпионству на Евро греков.
И вознагражденное упорство не опустившей руки после разгрома в первом туре Чехии.
И безвольный пролёт российской команды, поступившей с точностью наоборот.
Острота чувств сейчас поутихла, осадок остался.
Здесь у нас всё как всегда.
И привычный пшик поляков. Но это их проблемы.
В.
Здесь третьим (четвёртым) лишним оказалась Голландия.
Ещё больший лузер чем Россия.
Не повезло.
А третьим (третьим) лишним – Дания.
Которая на везение не жаловалась и осталась при наших симпатиях.
Свой взгляд на происшедшее я уже изложил выше в общих соображениях.
Далее прошли ровненько без напряга игравшая Германия и поборовшаяся с фортуной и прибавлявшая Португалия.
С.
И здесь без особых сенсаций.
Дальше прошли Испания, которой это полагалось по статусу, и Италия – исключительно по игре.
Хорваты достойно боролись (или обозначали борьбу) и не хватило им самую малость.
Ирландцы, как и Голландия, заработали общий ноль очков.
Но их ноль стоит намного больше.
А ирландские болельщики сделали для страны ещё больше.
D.
Казалось бы самая чувствительная для автора заметок тема.
Казалось бы.
Здесь тоже, на мой взгляд, вопреки прогнозам и желаниям всё по игре.
В четвертьфинал вышли трезво оценивавшие свои возможности англичане с первого места.
И сильно завышающие, как мне кажется, свои амбиции французы – со второго.
Шведы приехали поиграть, но, судя по их болельщикам, больше развлечься.
Получилось и то, и другое.
Украина обречена была бороться.
По определению.
И боролась.
Избежав, в отличие от россиян, общественного осуждения и даже вызвав всплеск патриотизма.
Что и требовалось.
О последней игре с Англией будут ещё много говорить.
И о не засчитанном голе, и о не назначенных пенальти.
Поговорят.
Об игре и персоналиях.
Общий уровень команды, конечно, не давал оснований Украине для продолжения дальнейшей борьбы.
Оставалось рассчитывать на локальные успехи.
И они были.
Выигрыш у туристической Швеции.
Два гола Шевченко – его лебединая песня на высокой ноте.
Наши вундеркинды Коноплянко и Ярмоленко так и не смогли полностью раскрыть свой потенциал.
Или его явно недостаточно для игры на таком уровне.
Предстоящие четвертьфиналы.
Здесь многое представляется очевидным.
На беглый взгляд.
Но другого у нас и нет.
Чехия – Португалия
Чехия на пределе, Португалия на подъеме.
Получается, что Португалия.
Германия – Греция
Голиаф и Леонид.
Греция, хватит подвигов, всё-таки Германия.
Испания – Франция.
Быть может всё.
Но воленс-ноленс приходится ставить на Испанию.
Англия – Италия
А вот здесь от прогнозов отказываюсь.
Хотя лично предпочитаю Италию.
Фан в зоне
Личное и человеческое.
За прошедшее (протекшее, пролетевшее) время я побывал в Фан-зоне и с нескольких сторон.
Впечатлений много. Фактов тоже.
Поделюсь некоторыми.
На матч Украина – Франция пришло 140 тысяч человек.
Пришлось закрыть доступ.
Сколько было вчера не знаю.
Но ко второй части чемпионата принято решение расширить зону с расчетом на 200 тысяч.
Раньше было до ЦУМа, теперь продлевают до Бесарабки.
Оказалось, что в зоне есть много интересных уголков, которых я не замечал раньше.
Там проводят разнообразные конкурсы, уроки народного творчества, футбольные матчи, прыжки на батуте, детские площадки и много чего еще.
Раскраски и размалевки на каждом шагу, фотографирование на фоне великих игроков.
Даже я принял участие игре, в которой требовалось изображать знаменитых футболистов.
Я показывал Месси. Представляете, что была за картина?
На Крещатике фаны играют в футбол и волейбол. Причем огромными декоративными мячами.
Шведов стало поменьше.
В «Шведском углу» (там два двухэтажных бара, большая площадка и сцена) раньше все шведами и было забито, теперь места хватает всем желающим.
Стало больше немцев и англичан.
Встретил несколько испанских болельщиков.
К финалу присматриваются, что ли?
Пиво по-прежнему льется рекой.
Забыл рассказать.
За несколько дней до начала чемпионата иностранцы жаловались, что не понимают назначения больших блоков (в них располагались туалеты), так как на них не было никаких указателей.
За день до открытия положения исправили – намалевали буквы М и Ж.
И только в день старта на домиках появились общеупотребительные и понятные фигурки.
Я тоже посетил эти заведения.
Исключительно с инспекционными целями.
Почувствовал себя как в общественном туалете в Бронксе.
Правда, я не знаю, есть ли в Бронксе общественные туалеты.
Когда выходил из зоны в сторону улицы Городецкого обнаружил, что там стоят несколько автобусов с ребятами в черном.
Один автобус только приехал и вышедший персонал разбирал и одевал бронежилеты.
На всякий случай.
А когда на следующий день я заходил с этой стороны меня придирчиво обшмонали.
Помимо обычного предъявления содержимого сумки меня попросили открыть зарядный отсек фотоаппарата.
Специалисты, однако.
Писали, что хряк Фунтик страдает от постоянного шума.
Я проверил.
Ничего не страдает, спит с большим аппетитом.
В день игры был организован марш украинских болельщиков.
А потом фанов перед матчем разогревала Руслана.
Кстати, в Донецке сэкономили на фейерверках.
Там предусматривали запускать салют после каждого забитого украинцами гола.
Таковых не последовало.
Могли бы и не засчитанный отпраздновать.
На ближайшие дни в киевской Фан-зоне запланировано несколько концертов, платных и бесплатных.
А 30 июня накануне финала здесь большой (бесплатный) концерт дадут сэр Элтон Джон и группа Qween.
Фанаты (не только футбольные) приезжайте 30-го в Киев!
Но мы еще в любом случае побываем в зоне.
Пока и всё.
В Литсалоне поздравительная волна постепенно набирает силу, прежде чем накрыть меня с головой.
(И собрата по этому казусу Евгения заодно).
Самое время подумать о подарках.
Себе.
Проблемы с выбором возникают в двух случаях.
Когда у человека все есть.
Или когда у него ничего нет.
В моей ситуации мы имеем дело и с тем, и с другим одновременно.
И в определенном смысле.
Дабы никого не обременять, займусь я лучше этим сам.
Подбором подарка.
Даже не подарка – так сувенира ко дню рождения.
Естественно, на словах.
И в жанре, который у меня получается не хуже всего.
И подтверждает мое прославленное остроумие и глубокомыслие.
Начну с недавнего концептуального высказывания общефилософского характера:
Литература – всего лишь попытка взять у жизни реванш. Хотя бы на словах.
Каково?!
А теперь перейдем к избранным шуточкам.
Извлеченным, в основном, из рубрики «Как же без шуточек …» выпусков «Новостей …» этого года. (Далеко не все их читают, впрочем, как и этот текст).
Но и из других источников.
Слегка сгруппированным по разделам.
Соображения, относящиеся к проблемам культуры и другим смежным вопросам
1.
Есть шуточки многочисленные и разнообразные, которые я рассыпаю, походя и не особенно их ценя.
Многие тут же забывая, а другие назойливо цитируя десятки раз.
Но иногда некоторые из них приобретают совсем иное качество.
Одна такая.
Она и забавна на первый взгляд и бесконечно печальна, по сути.
Она и проста, и изысканна.
Она может стать и расхожим афоризмом, и первой строчкой стиха, который я вряд ли напишу.
И еще одна характеристика ей присуща.
Главная и основная.
Она и осмысленна, и многосмысленна.
Повторю еще раз эту фразу:
«Я чувствую себя довольно антикварно…».
2.
Смотрел я недавно концерт памяти Высоцкого.
А потом другой концерт памяти другого автора. Неважно какого.
И вот о чем подумал я.
С точки зрения шоу-биза Высоцкий и по этой причине не оптимальный вариант.
Вот смотрите – известный поэт пишет стихи, известный композитор на них музыку, известный исполнитель поет образовавшуюся в результате песню.
Получается хорошо, творение идет в народ и становится им любимым.
Спустя несколько десятков лет можно устраивать концерты и памяти певца, и памяти поэта, и памяти композитора. С интервалом, конечно. То есть, три концерта и всё на том же материале.
А у Высоцкого все в одном флаконе. Не экономично получается.
3.
Тут у меня на студии один молодой человек, выступая, отчаянно запутался в словах.
Я его отчитал, но и подбодрил.
А потом, оттолкнувшись от этого случая и обдумав, сообразил такую репризу:
- Здравствуйте! Хочу представить вам свои новые стихи. Но поскольку я очень волнуюсь, наверное, будет лучше, если я прочту их не вслух, а про себя.
Как-нибудь при случае использую.
4.
Начал я писать один рассказ.
И всё заключительная сюжетная коллизия никак у меня не вытанцовывалась.
И так я заходил, и этак.
Но никак не мог удовлетворить своего эстетического чувства.
А потом подумал – И чего я собственно переживаю? Ведь если этот рассказ когда-нибудь потом экранизируют, то набившие руку сценаристы легко сведут любые концы с любыми концами.
Успокоился и оставил рассказ.
Недописанным.
5.
Поэтическую строчку, которую я набрал по памяти, поисковик не обнаружил.
Значит, теперь это мои стихи.
Иногда забываешь переключить регистр на кириллицу ... странно – текст не становится хуже.
6.
Тут на днях один уважаемый человек (еще более преклонного возраста, чем я) вдруг (не сiло, не впало) сказал мне – А Вы хорошо читаете!
Ответил я ему прямо и недвусмысленно – Отнюдь! Это Вы плохо читаете! А я читаю так себе.
7.
А есть ли в вашем доме изображение хоть какого-нибудь великого поэта?
Кроме собственного, разумеется.
Юмор в быту (магазинная и медицинская тематика, сфера услуг)
8.
У стоящего к кассе передо мной мужика, в руках только литровая бутылка водки.
Кассирша ему ( автоматически) – Пакет? Я сразу же и в темпе диалога – Стакан!
Она (растерянно) – У меня на кассе стаканов нет …
9.
Как-то захожу в магазин по дороге домой . Прошу продавщицу нарезать мне вон той колбаски.
И на ее вопрос – Сколько? – честно отвечаю – На три дня!
10.
Покупая хлеб, я заодно обращаюсь к немолодой продавщице, интонационно обозначая, что это всего лишь шутка – А что Вы делаете сегодня вечером?
- Как обычно, читаю, – говорит она.
И, протягивая мне хлеб, добавляет – Спасибо за то, что подняли настроение.
Для того и живём, и шутим!
11..
Захожу я в хлебную лавочку и говорю – Мне, пожалуйста, половинку батона. А за второй я зайду завтра.
На следующий день.
Протягиваю я купюру в окошко хлебной лавки и говорю: - Мне, пожалуйста, на всё сдачи, ну, и полбатона в придачу! …
12.
Кассирша в магазине посмотрела на меня с каким-то странным интересом.
– Девушка – говорю я. – Не пугайтесь, щетина не настоящая, я в образе.
Щетина была трехдневная, но я забыл, что перед выходом побрился.
Совсем нескладно получилось.
13.
В поликлинике три девушки никак не могут разобраться с очередностью к кабинету врача. – Я вот за этим мужчиной! – говорит одна, указывая на меня.
- Да! – подтверждаю я. – Я мужчина! Ещё! Общее оживление, смех.
Проходящая мимо знакомая медсестра, не вникая в причины этого, но, безошибочно определяя виновника, бросает мне – Вы всё шутите?
Я делаю вид, что к сути вопроса её реплика отношения не имеет.
14.
А вот в аптечном киоске, покупая иголочку для сдачи анализа, сделал следующий заказ – Мне, пожалуйста, иголочку для безымянного пальца левой руки.
Здесь никакой реакции не последовало.
Я все понимаю – все-таки восемь часов утра!
(Потом оказалось, что кровь у меня будут брать из правой руки. Но иголочка все равно подошла).
15.
Знакомая девочка-мастер в парикмахерской спрашивает:
– Вас как постричь? Как обычно?
– Нет, давайте попробуем чего-нибудь новенького. Постригите меня так, чтобы мне перестали уступать место в метро.
16.
Для бесплатного проезда в метро я предъявляю соответствующее моему статусу удостоверение.
В нем лежит и календарик с очень симпатичной кошачьей мордочкой.
Иногда, показывая на контроле ксиву, я тыкаю пальцем в себя, затем в фото на удостоверении.
И ещё (когда это уместно и по месту) в кошечку, а затем обращаю свой перст на молодую симпатичную контролёршу.
Этот язык жестов оказывается универсальным и понятным без труда.
Реакция, как правило, самая доброжелательная и со смехом.
Из шуточек на фестивале «Ватерлиния» в Николаеве
17.
Связанные с местным телевидением.
Ведущая, очаровательная Кристина, представляя меня – И ещё в гостях у нас один очень интересный человек.
Я – Вы даже не представляете, насколько интересный!
18.
Реакция как члена жюри на выступления финалистов.
Свой комментарий я начал так: – Эти участники обратили на себя моё внимание ещё на этапе слепого прослушивания первого сезона конкурса «Голос страны». Хотя … Это у нас что? «Ватерлиния»? Извините, вот что значит непрерывно «жюрить». А теперь серьёзно …
19.
Связанные с выступлениями членов жюри.
Замечательный поэт Анатолий Кичинский, которого А. Кабанов считает своим учителем, на одной из встреч с читателями рассказывал о первых шагах того и тех первых удачных строчках, которые ему запомнились.
Я в качестве ведущего вечера прокомментировал: – Спасибо, Анатолию Ивановичу за этот замечательный рассказ. Теперь те, кто знаком с творчеством Александра Кабанова, могут судить насколько далеко с тех пор он ушёл вперёд. А, скорее, в сторону.
20.
Связанные с экскурсией в зоопарк.
Рассказ директора зоопарка: – Это ламы плюются много, охотно и метко. А про верблюдов за тридцать лет я лично знаю только про два случая.
Я тут же продолжаю: – За тридцать лет верблюды только два раза плевали. В директора. А в остальных посетителей?
21.
Связанные с гостиницей.
На завтрак в гостинице подавали по желанию или замечательную яичницу, или вполне съедобные блинчики.
Я старался чередовать.
Когда в последний день перед отъездом меня спросили – Что вы бы будете сегодня? – я, подумав, ответил: – Завтра буду дома, значит, точно, будет яичница. Давайте блинчики.
Очко, однако. Наверное, хватит.
Типа всё.
А то уже гости скоро придут.
Или нет …
Вводные.
Если кто ещё не понял, поясняю.
Я здесь делюсь исключительно личными впечатлениями и собственными оценками.
С другой информацией можно ознакомиться в СМИ, Интернете, узнать у друзей, соседей, коллег по работе, жены, на худой конец.
Впредь частить я не собираюсь.
И буду публиковать эти заметки только по мере необходимости, а не тогда, когда хочется.
И в минималистском, по возможности, формате.
Третий день.
Результаты вы, конечно, знаете.
Франция – Англия 1:1
Украина – Швеция 2:1
Помимо мимолетного чувства глубокого удовлетворения от победы сборной Украины, что можно сказать ещё?
Прогнозист из меня (в отличие от аналитика) всегда был, мягко говоря, посредственный.
Так из результатов первых восьми матчей я угадал всего три.
Но после вчерашних игр рискну утверждать – будущего чемпиона Европы-2012 среди участников этой группы нет.
Хотя это и так было всем понятно задолго до чемпионата.
Первый тур.
По его итогам, на мой взгляд, победитель Евро-2012 затаился среди следующих команд:
Россия, Испания, Германия.
Вот такой отчаянный прогноз!
Около и вокруг. Разрозненные наброски
Шведов в Днепр полностью не смыло, хотя палатки и потрепало.
Наоборот, в городок прибывают новые тысячи.
И все с упаковками пива в руках.
Я было собрался в город, футболку от «Лавров» натянул по такому случаю.
В ней меня принимают, сам не знаю за кого.
(Кстати, за что я уважаю «Киевские Лавры» и Сашу Кабанова, так за то, что они классные футболки выпускают).
Но тут печку раскочегарило за + 30 и я решил переждать.
Тем более всё по телевизору было видно.
Шведы в преддверии матча группировались в центре, фотографировались на фоне динамовских флагов и скандировали – Ди-на-мо! Ди-на-мо!
И как только у них получалось так чисто произносить такое трудное слово.
Потом их пятнадцатитысячную колонну, направляющуюся к стадиону, сопровождали 250 работников милиции, 7 конных милиционеров и 8 собак с кинологами.
В городе многочисленные машины с флагами.
Даже в мой двор на окраине заехала такая.
Все разнообразные представители фауны, предсказатели и местные, и зарубежные показали, что до осьминога Пауля им очень далеко.
И не будем о них.
Подробности Измерителя страсти.
Это такой домик, в который нужно лично войти, нажать кнопку с обозначением любимой команды и орать в её славу до полного охрипа.
Децибелы суммируются и отображаются.
На вчерашний день лидировали, естественно украинцы, но и немногочисленные немцы отставали ненамного.
Ещё в Фан-зоне можно с применением штампа и кувалды отчеканить собственную памятную монету.
Раскраска любых частей тела во что угодно.
Кстати, по результатам болельщицкого теста, о котором я упоминал ранее, меня отнесли к группе «Беспристрастных наблюдателей».
И это, наверное, правильно.
Стадион изнутри на телекартинке выглядит не слишком впечатляюще.
Но не буду спешить с выводами, посмотрю лично.
Когда-нибудь.
А сама телекартинка значительно улучшилась. Не супер, но вполне достойно.
Украинские телережиссеры, наплевав на рекомендации УЕФА, наконец-то вывели на экраны таймер.
За что им отдельное спасибо!
Но текущей информации можно было бы давать и больше.
Празднуя забитый гол, массивный Янукович так экспрессивно вскочил на ноги, что чуть не опрокинулся на сидящего рядом Платини.
Матч в Фан-зоне смотрел переполненный Майдан.
Витала атмосфера 2004-го.
Сама собой возникла тема: – Разом нас багато …!
После победы праздничные гуляния, правда, не слишком затянувшиеся.
Но чемпионат продолжается, пока ни дня без футбола.
А мне сегодня проводить ещё закрытие сезона в студии.
Короче, до встречи.
Свой собственный корреспондент.
9 июня
Как и обещал, начало первого матча второго дня я смотрел вживую, в фан-зоне.
Это уже была настоящая зона, плотно заполненная людьми.
Общая праздничная остановка, много голландцев и шведов, международные матчи по мини-футболу и т. д.
Раздавали «колбаски» для постукивания, зазывали в шатры.
ВИП-зона была существенно заполнена.
Стульчики из кафе вынесли так, чтобы были видны экраны.
Перед главным экраном большое пространство было занято сидящими людьми.
На захваченных сидушках, на ступеньках, на бровках, на картах Киева, просто на асфальте.
И по моему методу – на подложенных газетках.
В зоне раздавали «Вечерний Киев» на украинском и английском языках.
Вот на нем и сидело конституционное большинство зрителей.
Я с удовольствием посмотрел часть первого тайма, но тут меня вызвонили.
Нужно было ехать домой, чтобы получить видеокамеру для скайпа.
(Теперь желающие пообщаться со мной по скайпу, могут не только услышать мой голос, но и лицезреть мой торс).
По дороге девушки с планшетами заманили меня в какой-то компьютерный шатер для прохождения болельщицкого теста.
Тест был многоэтапный, разветвленный и занял немало времени.
Вопросы на знание истории футбола, на прогнозы, на характеристики команд и т. д.
Дошли до вопроса: «От чего вы готовы отказаться ради любимой команды»? с вариантами ответов «На день», «На месяц», «На год», «Навсегда», «Ни за что».
В подразделе «От секса?» я заметил – Ну это совсем просто! И гордо нажал вариант «Ни за что». (Шутка).
Матчи.
Голландия – Дания (Харьков).
И опять ощущение дежавю.
Голландия в роли записных фаворитов
И снова возникающие из ниоткуда датчане.
Самоуверенным голландцам явно не хватало пробивной мощи.
А датчане сноровисто подкараулили свой шанс.
Германия – Португалия (Львов).
С изрядной долей осторожности и практицизма.
Вперед, но не безоглядно.
Можно сказать, что португальцы могли рассчитывать на большее.
К тому и шло, но не повезло.
Как говорил Линекер?
В результате в обоих матчах победа в один (и единственный) мяч.
Эйфория открытия закончилась, начались трудовые будни чемпионата.
Кстати Фунтик предсказал победу Дании.
Насчет Германии информации нет.
Самая лучшая картинка была в Харькове.
На следующий день. То есть, сегодня.
С утра я решил навестить шведский палаточный городок.
Шведы всегда предпочитают жить в палаточных городках.
В Киеве для них отделили лучшую часть Центрального пляжа, оборудовали его на 3 -5 тысяч гостей..
Шведы долго крутили носом, но, в конце концов, признали, что их все устраивает – и палатки, и туалеты, и душевые, и прочая инфраструктура.
Вот я и решил с пешеходного моста взглянуть на шведский лагерь. Чтобы знать с которой стороны заходить 11-го. В день матча.
Оделся я во все белое и поехал.
Но, когда я поднялся на эскалаторе в вестибюль «Арсенальной», то в первый момент показалось, что на улице выключили свет.
Ливень, страшный ливень, черный ливень.
Я сразу повернул назад.
Когда доехал до своей конечной обстановки, ливень не прекращался.
Я даже спросил у машиниста встречного поезда: – Если ехать в другую сторону, можно выехать из дождя?
– Наверное, – сказал он, – но не очень уверенно.
Пришлось остаться пережидать на станции.
Воспользовавшись свободным временем поговорил с собой на предмет оформления официального статуса автора этих заметок.
Теперь я – «Свой собственный корреспондент».
Всё недаром.
Дождь не прекращался. Я спустился в переход, вклинился между торговцев на свободное место у стены и принялся громко рекламировать свой товар – Останавливаю дождь! Бесплатно!
Народ реагировал адекватно.
Потом я подошел к самому выходу и, глядя на затихающие струи, сказал в телефон: – Мне это уже надоело! Немедленно прекратите дождь! Чтоб ни одной капли не было! Даю две минуты!
Подействовало!
Но при выходе их маршрутки припустил опять.
Так что, когда я пришел домой, мои белоснежные одежды оказались немного запятнанными.
А через пару часов – солнце во все небо, подтеки на асфальте полностью выпиты теплом, опять двадцать пять с плюсом.
Так что будем готовиться к вечерней телесессии.
А у шведов мы побываем в другой раз.
Если их сегодня окончательно не смыло в Днепр.
Свой специальный корреспондент.
8 июня.
До старта чемпионата еще оставалось несколько часов, и я решил опять подъехать в город (Киев).
Тут еще объявили, что состоится торжественное открытие фан-зоны.
Открытие харьковской и львовской я видел накануне по телеку.
А тут появился шанс увидеть всё своими глазами.
В центр я опоздал почти на час, но городские чиновники опоздали ещё больше.
Так что я успел.
В зоне было довольно оживленно, на сцене шел концерт, под Вип-шатром уже сидели какие-то люди, обслуга очевидно.
Погода была приятная, не жарко, солнечно, редкие красивые облачка.
Из иностранцев наблюдалась группка оранжевых голландцев, которые танцевали и пели песни. Голландские, наверное.
Потом они затеяли игру в футбол с нашими пацанами, одетыми в динамовскую форму.
Вокруг столпились все, у кого были фотоаппараты и камеры.
Этот сюжет крутили позже и по ТВ.
Я тоже сфотографировал на память.
Наконец прибыли городские чины, произнесли речи, фан-зона была официально открыта.
Я решил пойти проинспектировать отреставрированный Андреевский спуск.
Когда я уже отошел довольно далеко, то в динамиках послышался обратный отсчет, раздался залп. Это отправили в путь огромные гирлянды шаров, привязанных у сцены. В небо потянулась гигантская сине-желтая свеча, вытянувшаяся на несколько сот метров в высоту. Летательные аппараты вроде не пострадали.
Направляясь к Андреевскому я прошел вдоль Владимирской, целый квартал которой весь был уставлен картинами художников. Причем довольно большого формата.
А поразглядывал самые впечатляющие работы, посочувствовал нелегкой работе живописцев. Это ж надо вечером все картины собрать, утром – расставить.
Освеженный Андреевский мне понравился. Фасады домов были покрашены в цвета приятной гаммы. Расширенные тротуары выложили симпатичной плиткой. Да, и новая брусчатка, была куда более комфортной для ходьбы.
Торговцев на спуске было немного и они не закрывали обзор.
Очень приятно выглядел дворик, где я когда-то покупал себе нитки для операции.
Ремонтируемые (разрушенные) дома были прикрыты по все плоскости полотнищами с нарисованными фасадами.
У Дома Булгакова туристы фотографировались на скамье рядом с ним.
Одна девушка приобняла писателя и поставила ему рожки.
Я ее предупредил, что это опасно. Она проигнорировала. Придется озаботиться, чтобы она это почувствовала.
Тем временем я подобрал деда с внуком из Коломии, которые интересовались, как метром переехать Днепр, чтобы посмотреть на Днепр сверху.
В газетах пишут, что нужно быть гостеприимным с гостями. Я и так гостеприимный, а тут еще и в газетах пишут. Тем более что мне все равно было в ту сторону.
А на Майдане в это время устанавливали здоровенную зозулицу метра три в длину и высоту. Зозулица это такая этническая и аутентичная глиняная свистулька.
Я потом видел по телевизору.
А еще там открыли Измеритель страсти. Это такая штука, в которую нужно крикнуть. У кого получится громче, тот и самый страстный болельщик. В таком смысле.
А я с дедом и внуком переезжал сверху Днепр метром.
Мне пора было домой. С утра по телефону сообщили, что в шесть часов будут разносить пайки от Гереги. Что это такое – вам знать необязательно.
Я даже в лифте хотел под соответствующим объявлением подписать – А что это такое?
Но потом побоялся, что представители Гереги обидятся и не принесут мне паёк.
Оно мне надо? Во всех смыслах.
И, наконец, о футболе.
Но тут, ровно в шесть раздался звонок в дверь – пришли от Гереги.
Две тетки с бумагами и дядька с кульками.
У теток я расписался, у дядьки взял один кулёк. И попросил передать привет Галине Фёдоровне.
Вам, конечно, неинтересно, что было в пайке. А я всё равно скажу.
По 1 кг сахара, риса, муки, две пачки чая, три коробки консервов, 1 бутылка подсолнечного масла, два кондитерских изделия.
И еще брошюрка про Герегу, блок бумаги для заметок и ручка. Все с ее изображениями.
Теперь вы поняли, что Герега – женщина.
И не говорите, что вам не завидно. Всё равно не поверю.
Вот теперь точно о футболе. И ничего нам уже не помешает.
Церемония открытия.
Лаконично, компактно, выразительно, достаточно эффектно.
С необходимой выдумкой и креативом.
С роялем и Шопеном.
Не затягивая и в самый раз.
(А тем временем хряк Фунтик делал первый прогноз. Хряк оказался славянофилом. Он предсказал победу Польше и России. Посмотрим, как будет на самом деле).
Матч Польша – Греция.
Многолетний опыт показывает, что матч открытия обычно бывает скучноватым и мало результативным. (То же верно и по отношению к финальным матчам).
Во втором смысле данный матч оказался исключением из исключений – действительно скупым на голы.
Но не на интригу и закрученный сюжет.
Поляки понеслись с места в карьер и сразу подавили противников.
Наблюдалось их полное преимущество и, вместе с тем, ощущался достаточно ограниченный игровой потенциал.
Греки же в эти минуты выглядели конкретно заурядной командой.
(Это вы ещё сборную Украины не видели!).
Неудивительно, что последовал быстрый гол в греческие ворота, и казалось, что последующие только вопрос времени.
К тому же греки под конец тайма оказались в численном меньшинстве.
Второй тайм всё перевернул с одних ног на другие.
Поляки сникли.
А греки перестроились, заиграли более осмысленно и с большим желанием.
И поймали, пусть не на сто процентов, фарт португальского чемпионата.
В результате – сравняли результат. Не забили пенальти, но уравняли численный состав.
И теперь они выглядели безусловными фаворитами.
По итогу обе команды оказались удовлетворенными финальным счетом, но, можно сказать, что полякам еще повезло.
Учитывая результат второго матча, обе команды могут рассчитывать на продолжение борьбы, но греки пока выглядят более сбалансированным коллективом.
А хряк со своим прогнозом облажался.
Главную же задачу на чемпионат Польша уже выполнила – собрала полный стадион.
Что и требовалось.
Матч Россия - Чехия
Судя по результатам, российская команда вышла на пик формы (не рано ли – чемпионат-то долгий) и показала игру образца предыдущего призового чемпионата.
Оказалось, если команда хочет играть, не так уж важно, кто у руля – Гус или Дик.
По ходу матча российские игроки превосходили чехов по всем статьям – и в командной игре, и в индивидуальном мастерстве.
Играли легко, в охотку и забивали на любой вкус.
Чехи немного встрепенулись в начале второго тайма, но на общем результате это сказаться никак не могло.
Мячей в ворота чехов и Чеха влетело с избытком. Могло быть и больше, но все-таки братья-славяне. Да, и силы поберечь стоит.
Хотелось бы предсказать (как и хряк Фунтик) удачную турнирную судьбу сборной России.
Но посмотрим, что предъявят гранды – Голландия, Германия, Португалия.
Которые сегодня обновят украинские стадионы
Технические вопросы.
Судейство на оптимальном уровне.
То есть, когда судейские ошибки не влияют на результат игры.
А вот телекартинка – очень средняя.
После того пиршества визуала, который порадовали болельщиков на первенстве мира в ЮАР, хотелось бы большего.
Но, может, ещё наладится, посмотрим трансляции с Украины …
Заключение.
Конечно, в специализированном издании я бы прокомментировал ход борьбы более конкретно. Но ведь у нас же – элитный поэтический сайт.
А сейчас собираюсь немного посмотреть вживую первый матч сегодняшнего дня.
То есть, в фан-зоне.
Пока.
Тут у нас чемпионат Европы на носу.
В Украине и на Польше.
Как футбольный болельщик с более чем шестидесятилетним стажем мог ли я остаться в стороне от.
Хотя и темперамент уже не тот.
Конечно, нет.
Вот и решил я знакомить общественность сайта, которой, как я надеюсь, ничего человеческое не чуждо, с легкими необременительными заметками, свидетельствами очевидца.
Никому не мешая и не привлекая излишнего внимания на своей авторской странице.
Из города (Киева), где пройдет финал чемпионата.
Кстати, на новом Олимпийском стадионе я еще не был. И вряд ли раньше осени попаду.
Такое …
Есть у меня давний стишок, который начинается строчками:
«За день до открытия чемпионата
на миг утишаются страсти и боли.
Отпустит ли вновь вожделенная дата, –
хотя и на время, но все же на волю…».
Естественно, что первый выпуск своих впечатлений я и назвал соответственно.
Их тема – прогулка по киевской фан-зоне.
Вы же знаете, что в каждом городе, где проводятся матчи чемпионата организуются специальные фан-зоны? Не правда ли?
Во Львове и Харькове зоны торжественно открыли сегодня.
Только что видел по телевизору.
В Киеве открывают завтра.
Я и решил пройтись с предварительной инспекцией.
В Киеве пройтись по фан-зоне значит пройтись по Крещатику.
Я прошелся.
С утра дождило, но под вечер появилось солнышко.
(Ничего странного – дни сейчас всё длиннее).
Есть еще недоделки, но основная работа уже сделана.
Зону (проезжую часть улицы) отделяет от тротуаров сетчатый забор, покрытый полотнищами красивого фиолетового цвета с эмблемами чемпионата.
Вдоль – бесчисленные заведения общественного питания, продажи сувениров и т. д.
Внушительные блоки стационарных (по оборудованию) туалетов.
На Майдане главный экран для трансляций. (Всего экранов в зоне – три).
И огромная сцена – куда там площадка для революции 2004 года.
На сцене тренировалась подтанцовка.
И тут же колоссальный шатер для ВИП-персон (с мягкими диванами и харчами – вход 150 гринов).
В общем общая обстановка как в выходной день, когда на Крещатике пешеходная зона.
Достаточно веселая и непринужденная.
Фотографирование достопримечательностей и их на своём фоне.
Музыка.
Иностранцев (вместе со мной) редкие единицы.
Зато полно волонтеров и представителей различных служб в форменных формах
Табло у мэрии обозначает – до открытия чемпионата осталось 1 день, 0 часов, столько-то минут и секунд.
И с каждой секундой всё меньше …
Напротив – загончик, в котором живет один из оракулов-предсказателей чемпионата.
Четырехкилограммовый хряк с соответствующей кличкой «Фунтик».
В дни матчей он будет предсказывать их результаты.
Причем исключительно правильно – недаром он оракул.
Один вопрос.
Сидячих мест в заведениях (в том числе, в туалетах) на всех не хватит.
А провести несколько часов на ногах, наблюдая за трансляцией, лично для меня было бы утомительным.
Хотя, что это я говорю?
Ведь всю свою юность и молодость я, если мест не было, провел на различных зрелищных мероприятиях, сидя на подложенной газетке на полу или ступеньках.
На стадионах и в спортивных залах.
На концертах и даже в театрах.
А с газетами у меня и сейчас все в порядке.
На обратном пути у меня после настойчивых просьб девушки в национальных, но достаточно открытых костюмах, отобрали подпись под декларацией протеста против пыток в Украине.
Девушкам я отказать был не в силах.
Подписал.
И потом сказал – А приставать к безвинным прохожим с такими требованиями и в таком виде это не разновидность пыток?
Короче, готовность фан-зоны я оцениваю процентов в 80-85.
Но впереди еще целая ночь и половина дня.
Где-то так.
Надеюсь на продолжение.
И желаю победы.
Начало меня пробивать на стишки.
Сгоряча я даже пообещал оформить их в цикл (циклик) и опубликовать.
Но оказалось, что не такое уж это шустрое дело.
Поэтому, дабы скоротать паузу, публикую следующую миниатюру.
Мы отвечаем только за минуты …
На днях под вечер, когда жара уже немного прикорнула, а свет по-прежнему царил над миром, решил я выйти на свежий воздух им же и подышать.
Захватил с собой свежий журнал и спустился вниз.
В лес идти не хотелось – слишком там душно и парко.
Устроился на площадке для отдыха неподалеку.
Всем она хороша – в густой тени, на пути обдувающих ветерков.
Только сидушки там неудобные – деревянные вставки в круговой каменный парапет.
Обычно на площадке много семейных пар с детьми, но тогда была только одна молодая мама с совсем маленькой девочкой.
Я с видимым затруднением взгромоздился на свой насест, раскрыл журнал на нужной странице. Я читал очень примечательную повесть. У Гедеонова появился достойный соратник.
Вернее, соратница.
Тут подходит ко мне мамаша и спрашивает без значения.
– Скажите, пожалуйста, который час?
– Пять минут, – говорю я.
– Восьмого?
– Наверное.
Я почитал немного, трудно было оторваться, но больно сидеть неудобно.
Встал и, проходя мимо девушки с ребенком, бросит в пространство.
– Тринадцать минут.
– А какого? – спросила она уже с некоторым кокетством.
– Это уж вы сами решайте, – ответил я со свойственным мне импровизационным остроумием. – Я отвечаю только за минуты.
И пошел дальше, запомнив, конечно, эту находку.
На всякий случай.
И для очередного выпуска «Новостей …».
Но когда на следующий день ситуация повторилась.
И на улице идущая навстречу женщина спросила меня – Который час?
И я разыграл с ней ту же интермедию …
А потом подумал, а, может, в этой немудреной шутке больше смысла, чем торопливо кажется.
И мы на самом деле отвечаем только за минуты.
А более продолжительными временными отрезками распоряжается некто другой …
Эта композиция размещена и у меня и в ЖЖ.
Там одна (единственная) читательница оставила отзыв - Шедевр!
Я ей ответил (естественно) - Спасибо! А что Вы делаете когда-нибудь вечером?
Сразу должен оговориться, что некоторые словесные экзерсисы, фигурирующие в этом тексте, предназначались для рубрики «Как же без шуточек…» очередного (следующего) выпуска «Новостей …» (а, именно, № 11), в который должны были войти шуточки, датированные 20-м апреля 2012 года.
Но поскольку рубрика не резиновая, а материал набирался достаточно объемный, то я принял решение вынести его на авторскую страничку, расширив до полноценного фрагмента из цикла «ДневничокЪ».
О чём и не жалею.
Пока.
Итак, к делу.
Ситуация с походом в театр возникла несколько спонтанно.
На пятницу у меня были два приглашения (нет, даже три) на другие мероприятия.
Но в среду на одном чрезвычайно колоритном литературном действе (к сожалению, нет времени рассказать на нем подробнее) присутствовали и мои знакомые, супружеская пара актеров.
Причем один их них даже заслуженный артист, а другая – женщина. Из тех, которые всему голова.
Так вот некоторое время тому они организовали (сами понимаете по чьей инициативе)
свой самостоятельный театр.
Под вызывающим названием КХАТ – киевский художественный альтернативный театр.
После нескольких сугубо концертных программ с песнями под гитару театр взялся за Антона нашего Чехова.
Короче, поставил «Чайку».
И несколько неожиданно результат оказался вполне убедительным.
Как для меня. И даже заставил перечитать оригинал.
Вторая постановка была по одной из поэм Леси Украинки. Несколько раз, в том числе и на премьеру, я не смог прийти, но вот на этот раз решился принять очередное приглашение. Больно уж мне не хотелось идти на те два-три мероприятия.
Поскольку приглашение было на две персоны, то я пригласил в театр даму, примерно соответствующую описанию во фрагменте «ДневничокЪ» («Справка»).
Согласилась с удовольствием.
День посещения театра оказался плодотворным по части шуточек.
Даже стоя под душем (согласно полученным рекомендациям), я сформулировал три свежих байки. Часть из них войдет в очередной выпуск «Новостей …».
Вышел из дому загодя, чтобы не опоздать на намеченную встречу.
И тут меня ожидал сюрприз, скорее всего, приятный.
Звонит приглашенная дама – Владимир Матвеевич! У меня форс-мажор! Я за городом, сломалась машина, к сроку никак не доберусь! Но, надеюсь, это не в последний раз?
– Ну, конечно же! – говорю я. – Не переживайте.
А что подумал, не скажу.
С этого момента стало ясно, что вечер складывается, если и не идеально, то оптимально.
По дороге к транспорту энергично шагающая навстречу девушка, обратилась ко мне – Скажите, пожалуйста, до почты далеко? – Если сохраните такую же скорость, – говорю я, – метров сто, не больше.
По приезду в театр уже в фойе обнаружилось, что публики негусто, а вот с цветами всё в порядке. Но нельзя сказать, что в избытке. Цветов слишком много не бывает. В театре.
В их разнообразии выделялась одна довольного печального вида дама с большим букетом красных роз. Но тут появилась мужчина с еще большим букетом белых роз. Дама совсем погрустнела.
Начался спектакль. И прошел.
О нем могу сказать только хорошее, но подробный анализ занял бы слишком много места. Целый ряд актерских работ заслуживал самой высокой оценки.
А еще по ходу поймал себя на мысли, что Леся Украинка это наш Пушкин. По ясности, выразительности, чистоте и прозрачности языка.
И драматургия очень просторная для театральных интерпретаций.
Когда отзвучали аплодисменты и были вручены все цветы, в фойе я столкнулся с той самой грустной дамой.
– А все равно Ваши цветы были самыми красивыми! – сказал я ей.
– Да? – вспыхнула она. – Спасибо, спасибо Вам большое!
Поскольку спектакль был непродолжительным, я решил всё-таки зайти ещё на одно мероприятие, благо проходило оно неподалёку.
Там выступали юмористы. Фразочки у них были разные. И более или менее удачные, и немало откровенно смешных.
Но запомнилась только одна: «Испанская королева уже восемь месяцев находится в прединфантном состоянии».
Побыл минут десять и ушел. Вместе с двумя знакомыми девушками.
– Мы собственно пришли на Александра Чернова, – сказали они. – Так он нам понравился на вашем вечере.
– Ну, сказал я. – Он же уже профессионально не юморит, так под настроение.
В вестибюле на раскладке мне выдали свежий номер «Радуги». Я посмотрел поэтический раздел и понял, что бороться с ними, у меня уже нет сил. И это после всего того, что я для них сделал.
Переключился на спутниц. Та, что повыше, на мой молчаливый вопрос ответила – Пока нет. Муж ещё в отъезде.
Поговорив еще немного, я оставил оказавшихся не попутными попутчиц и спустился в метро. Было довольно поздно, поезда уже ходили не так резво. Пришлось ожидать несколько минут.
Что дало мне основание обратиться к стоящей по соседству симпатичной девушке – Скажите, следующий поезд идет до Лесной или до Дарницы?
(Смысл шутки может быть вам и не понятен, но я же не вам шутил. А девушка всё поняла и улыбнулась. Правда, не очень очаровательно. Так, средне.).
И уже ближе к ночи, делясь по телефону впечатлениями, ответил в привычной тональности на соответствующий вопрос – Нет, из наших общих знакомых был только я. (На самом деле была и Карнаухова, но я люблю слегка подредактировать действительность. Для большей её выразительности.).
На следующий день нашел в Интернете и прочел первоисточник, позвонил постановщикам (и ведущим актерам) спектакля, выразил свои чувства, узнал много интересных подробностей.
На мое замечание – Где вы нашли такого великолепного Публия? – мне сказали, – Так это замечательный парень, наш киевский актёр, его пригласили в Германию, играл там три года, в совершенстве овладел немецким языком, без малейшего акцента, только вернулся.
То-то я смотрю, – сказал я, – что он вылитый и римский патриций, и нацистский гауляйтер.
Так что, – услышал я в телефоне, – Вы советуете нам поставить «Семнадцать мгновений…»?
– Почему бы нет? – сказал я. – На все основные роли актеры есть. Вот только ещё бы Мюллера подобрать.
– А Мюллера у нас сыграете Вы! – последовало смелое (насмешливое) предложение.
– Интересный ход мыслей! – сказал я. – Как подумаешь.По типажу подхожу. Да и вообще.
Хватит! Пора заканчивать мой затянувшийся рассказ.
Это был незабываемый вечер, который надолго войдет в историю.
Позади долгая изнурительная подготовка.
Отвлекающие маневры, информация и дезинформация.
Разработка тактики и стратегии.
Не скроем, иногда в сердца закрадывалась тревога, сомнения и опасения, вызванные нервными коллизиями последних месяцев.
Мы верили в победу, но понимали, что она будет достаточно сложной.
Как никогда прежде.
Что потребуется полная мобилизация сил.
Что придется в полной мере проявить наше мужество и отвагу.
Ведь оппоненты совсем не просты и чрезвычайно честолюбивы.
На их стороне громадное желание победить, изменить сложившееся положение вещей.
На нашей – опыт, уверенность и поддержка большинства.
У них появились новые лидеры.
Зато у нас супер игрок, проверенный и испытанный в самых жестоких баталиях.
И, конечно, без участия тех, кто искренне болел за нас, кто не только наблюдал со стороны, но и сам фактически становился непосредственным участником этих событий, победы достигнуть бы не удалось.
И вот всё уже позади.
Нужный и такой желаемый результат обеспечен.
Восторг, настоящий восторг!
Десятки тысяч людей, вышедших на улицы, празднуют и ликуют.
И снег, и ветер.
И слезы на глазах!
Но расслабляться не приходится.
Впереди не менее тяжелые задачи и упорная работа по их решению.
А сегодня, 4 марта 2012 года дадим волю своим эмоциям!
Ведь в первом матче сезона на Олимпийском стадионе Динамо (Киев) со счетом 1:0 победило киевский же Арсенал.
Слава! Слава! Слава!
Прямо сегодня за чтением в одном журнале, одного хорошего текста, одного автора …
(Неважно где, неважно о чём, неважно кого).
Так вот пришла мне в голову мысль.
Точнее, очередной чеканный афоризм.
Делюсь.
Литература – всего лишь попытка взять реванш у жизни. Пусть только на словах.
Обнаружив в своих архивах (в одном) этот, Бог весть, какой давности набросок, долго не мог сообразить, куда его приспособить.
Когда он был написан – не помнил.
Что с ним делать – не знал.
Для чего публиковать – не понимал.
Но тут появился очаровательный, как всегда, стишок Семена Островского:
В ожидании принца
Лягушка
замуж
не идёт -
она
красавца принца
ждёт.
И тем самым хоть какое-то обоснование для обнародования этого материала появилось.
Сказка про лягушку и волка
Сидит лягуха в парке на скамейке. Противная такая, в очках. Газету читает, принца ждет.
Тут волк шкандыбает. Волочила старый, ходок предпослеинсультный. Ножку подволакивает, а хвост в кармане прячет.
Видит – лягушка сидит. Противная такая, грязно-зеленая как бронетранспортер.
– Привет, жаба! – говорит волк. – Чего сидишь, зад зря протираешь. Давай лучше делом займемся.
– Я тебе не жаба, а лягушка, царевна прекрасная – говорит лягушка. – И не сижу, а суженого жду. Он мне здесь стрелку забил.
– Ну, так я твой суженый – говорит волк. – И так не плох, и всем хорош.
– Тоже мне суженый, руина серая. А если суженый – так женись.
– И женюсь – говорит волк. – Мне не впервой. Только я эти загсы-шмаксы не признаю. Токо венчаться, и токо у попа. Ты-то хоть православная, лягуха?
– В гробу я твоих попов видала – говорит лягушка. – Язычники мы. Веры исконной от дедов-прадедов.
– Так, где я тебе жреца твоего ядрического возьму? – говорит волк. – Сам последнего уже лет как двадцать съел. Но ничего найдутся, никуда не денутся. А пока пошли – чувства наши проверим.
– Это как? – спрашивает лягушка.
– Как, как! А еще царевна прекрасная. В интимно-сексуальном плане.
– Да что с тебя возьмешь, паралитик. И хоть квартира у тебя есть? – говорит лягушка.
– Фатеры нет, а хат – полно, потому друзей много. И потом еще лето.
– Не – говорит лягушка – сомневаюсь я в тебе, сомневаюсь. Во всех смыслах сомневаюсь.
– А ты не сомневайся, а слушай. Со мной рядом в леску заяц живет. Такой маньяк, не заяц, а прямо кролик. Всех кур в округе потоптал. Не один петух на него…
– Петух?
– Ну, в смысле кочет. На него шпоры точит, задрать хочет. Так его разве поймаешь. Даже я догнать не могу. И вот план у меня прямо сейчас созрел, слушай. Я тебя у всех на виду на одну хату приведу, а сам уйду. И тихонько за дверью схоронюсь. Заяц тут сразу и прискочит. Прискочит, не сомневайся. У него на баб нюх острый. И на тебя…
– Ну, ну интересно – говорит лягушка.
– Не перебивай, конечно, интересно. А я тут раз – и на горячем вас. И гам-гам – зайца съем, тебя выплюну.
– А точно выплюнешь?
– Точно-точно. Стану я такую мразь есть – убедительно скривился волк.
– Но ты только там за дверью чуток погоди, пережди, дай углубиться.
– Ждать я долго не могу – говорит волк. – Жрать сильно хочется. И стоять долго не могу – ноги болят.
– А ты стульчик себе возьми – говорит лягушка. – Или вообще спать поспи. Не бойся, пока не придешь, я его не выпущу. Видали мы таких, маньяк тоже, заяц-кролик!
– Так что сговорились?
– Заманчиво, заманчиво – размечталась лягушка. – Лады. Хватай тачку и вези меня.
– Чего, чего хватать? – не понял волк.
– Вот деревня. Тачку хватай! Вон за деревом стоит. С листьями.
………………………………
Как там дело пошло, и что дальше было – неизвестно.
Но через неделю лягушка опять на скамейке в очках сидела, газету читала.
Бродячий точильщик ходил, надрывался – А кому когти, шпоры точить!
Только клиентов у него что-то не видно было.
И волк куда-то совсем запропал, сгинул.
А что с зайцем случилось – вообще дело лесное, темное.
И только лягушка все сидит и сидит, газету читает, Ваньку-принца ждет.
Сразу скажу, что публикацией этого наброска я не намерен ни кого-то уязвить, ни что-то доказать.
Я просто рассказываю, как оно было и в действительности, и на самом деле.
Последствия одной бурной дискуссии не могли пройти бесследно.
И вот в урочный предутренний час, когда сознание еще спит, а подкорка уже вовсю работает, посетила меня, застав врасплох, мысль, формулировка, а скорее, строчка:
«Перевод – это жест в пустоту».
Я и сам ей сперва несказанно удивился.
Конечно, я мог бы изложить соображения, которые привели меня к подобному умозаключению. Но в данном случае это нас отвлечет от дальнейшего развития сюжета.
Так что в другой раз и по специальному поводу.
Итак.
«Перевод – это жест в пустоту».
– А почему мы, собственно, так сужаем область применения?
Подумал я.
И сделал пока еще робкий первый шаг.
«Вся поэзия – это жест в пустоту».
Легкий азарт овладел мной.
– Смелее! – подбодрил Голос.
«Литература – это жест в пустоту».
Увлекшись, я и не заметил, как уже был вовлечен в игру.
И неизменный Визави оказался напротив меня за карточным столом.
Он обожает подобные игры.
Хотя и не подает вида, ему это не пристало.
– Осторожнее, – предостерег Голос. – Ты же знаешь, он все равно тебя обыграет.
Но меня уже понесло.
«Все искусство – это жест в пустоту».
– По крайней мере, последовательно, – прокомментировал Голос.
Я набирал обороты.
«Каждая жизнь – это жест в пустоту».
– По большому счету это, возможно, и, правда, – подумал вслух Голос.
«Цивилизация – это жест в пустоту».
– Притормаживай! – голос Голоса звучал не слишком убежденно.
Я решил сделать еще один шаг. А там посмотреть. Хотя на что смотреть?
Визави был как всегда непроницаем.
«Все история человеческого существования – это жест в пустоту».
– Все, хватит, останавливайся! – запаниковал Голос.
Мне было еще что сказать.
Про Солнечную систему, например.
Но чувство предопределенности происходящего, охватывало меня все сильнее.
– Себе! – сказал я.
Визави вскрыл только одну карту. И победно предъявил.
Там красным по черному была четко написана простая и очевидная фраза:
«Сотворение мира – это жест в пустоту».
Голос пристыжено промолчал.
Мне тоже нечего было возразить.
Это действительно так.
И частные подробности и детали уже теряют всякое значение.
Я ведь тоже знал это.
Почему же не пошел до конца?! …
По той же причине, что и всегда.
Нет, не подумайте, что речь идет о художественной выставке и живописной картине.
Всего лишь о киевской VII Международной книжной выставке-ярмарке.
Будь на то моя полная воля, я назвал бы свои заметки еще торжественней и в по-настоящему мужском роде «Картин с выставки».
Но забоялся.
Выставка проходила в Украинском доме, бывшем музее Виленина, в течение трех дней.
Много чего можно было увидеть за это время – трогательного, поучительного, забавного.
Но, чтобы не утомлять читателей своим специфическим юмором, ограничусь, в основном, описанием только одного дня из них. С небольшой добавкой других событий.
Потому и «Картина».
Особо я на выставку не собирался.
Тем более, один знакомый литератор настойчиво приглашал на свою автограф-сессию.
Это подразумевало, что надо будет его книгу купить, и он ее подпишет.
Покупать его книги у меня не было ни малейшего желания.
А, значит, и идти на выставку.
Но тут оказалось, что на выставку со своей издательской коллекцией книг из Питера приезжает издатель моей книги главный редактор издательства «Алетейя» Игорь (Александрович) Савкин. Значит, не пойти я не мог.
С утра глянул в Интернет, чтобы уточнить время начала и прочел:
«… В 10.00 выставку откроет премьер-министр Николай Азаров. Также он представит свою книгу «Инновационные механизмы управления программами развития», которую написал в соавторстве с министром финансов Федором Ярошенко…. В связи с этим свободный доступ будет ограничен. Советуем прибывать к 11 часам».
Я и прибыл к половине двенадцатого.
Еще писали, что «Вход на выставку будет бесплатным для тех, кто в первый день заполнит анкету…». Я заполнил и тоже бесплатно.
В этом году этот статус Почетного гостя выставки получила Народная Республика Болгария. На первом этаже почетное место было отведено коллективному стенду болгарских издательств площадью 64 кв. м. (Это много?). Туда я не пошел.
Но еще почетнее место было у группы российских стендов. Они сразу бросались в глаза, и я и без труда обнаружил Игоря Савкина.
Мы обнялись. Он выглядел потрепанным и уставшим.
Оказалось, таможня ссадила его с поезда – дескать, слишком много книг везешь.
Отобрали с два десятка самых толстых томов (для домашней библиотеки?).
Затем составление уже никому не нужных бумажек …
В результате почтенному издателю пришлось самому волочить баулы, местным дизелем пилить до Чернигова, а далее – автобусом до Киева. Неприятно.
Скорее всего, по этой причине Игорь периодически прихлебывал из бутылочки жидкость коричневого цвета и коньячного вида.
– Азаров был? – спросил я для оживления разговора и поднятия настроения.
– Был. Я даже вопрос ему задал.
– Какой?
– Когда отменят въездную пошлину и НДС для российской литературы? – сказал Игорь, прихлебывая из бутылочки.
– А он?
– Сказал, подумаем. Ведь надо поддерживать отечественного производителя.
– Это что пресс-конференция была?
– Он сам пришел на стенд. Я ему две книги подарил. Вот эту – Игорь показал на том «Финансово-кредитные отношения в России и Украине в период мировых финансовых потрясений».
– А вторую?
– Вторую … – Игорь надолго задумался, а я уже и забыл, что он надумал.
Рядом с нашим стендом полукругом стояли пластмассовые стульчики, столик, белый кожаный диванчик, висел большой монитор.
Как показало дальнейшее развитие событий – это было место для встреч и презентаций.
Если говорить о торговле, то народу клубилось много, но …
В прошлом году разметали все подряд, невзирая на цены. А в этом только лизали и нюхали, и сильно жались.
– Обеднел народ – констатировал Савкин. – Раза в три меньше барыша.
Привез он и два экземпляра моей книги, продавал дороже, чем автор.
Я присевшей рядом девушке с микрофоном вкручивал свои байки. А тем временем стульчики заполнялись все плотнее, за спиной народ выстраивался в несколько рядов и дышал. Что-то должно было произойти.
И вот за столиком появился ведущий модератор и уселся на диванчик гость, еще довольно молодой, добродушный, приятный, корпускулярный, кого-то сильно напоминавший человек.
Но тут ведущий поднял микрофон, на экране зажглись титры «Сергей Лукьяненко» и мучительный процесс припоминания оборвался сам собой.
Лукьяненко я, конечно, знал, видел в телевизоре.
Но нужно сказать, что ни одной его книги не читал. А из кино запомнился только многократно тиражируемый фрагмент, когда из позвоночника вытаскивается меч.
Живой Лукьяненко произвел хорошее впечатление.
Говорил живо, умно, непринужденно. Почти как Быков.
Рассказывал интересные и впечатляющие эпизоды. Про Байконур, например.
Стало ясно, что он хороший семьянин и любящий отец.
А чего еще можно требовать от писателя.
Порассказывав немного, Лукьяненко предложил перейти к вопросам.
Вопросов ему задавали много. Умная обоеполая молодежь с умными глазами задавала умные вопросы. И он соответственно отвечал.
Но это потом.
А в начале возникла заминка и пауза, в которую мне пришлось вклиниться, чтобы поддержать темп беседы.
Перед этим писатель упомянул пародийную переделку «Ночной позор».
– Я ее смотрел – сказал Лукьяненко. – Скучно, вымученно, если автор хотел надо мной поиздеваться, то у него не получилось.
Тут я и взял в руки микрофон.
– Позвольте тогда мне над Вами поиздеваться, немного, самую малость. Я очень люблю задавать бессмысленные вопросы …
– О! – оживился Лукьяненко. – А я очень люблю давать бессмысленные ответы!
– Это вряд ли, – сказал я. – Адекватно бессмысленных ответов на мои бессмысленные вопросы мне еще слышать не доводилось. Поэтому я их Вам и не задам, не будем рисковать. А просто поприветствую Вас в Киеве. Поблагодарю за то, что не забываете. И пожелаю нам с Вами, чтобы такая встреча повторилась в самое ближайшее время, и Вы прямо из аэропорта приземлились на это симпатичный диванчик.
– Да, диванчик хорош! – согласился Лукьяненко, любовно погладив обивку.
В общем, поговорили.
После того как час, отведенный на встречу, вышел (действительно, час) ведущий объявил, что теперь можно будет получить автографы.
Выстроилась километровая очередь человек в пятьдесят со свежеиспеченными экземплярами книжек писателя.
– Подумаю, пока подписываю, – сказал Лукьяненко, – и подарю книгу автору самого интересного вопроса.
Оговорюсь, что поскольку Лукьяненко лет на двадцать с гаком моложе меня, это давало мне право общаться с ним без, скажем так, излишнего подобострастия.
Когда толпа подписантов несколько разрядилась, я небрежно переместился поближе к столику и произнес в склоненную спину:
– Согласитесь, Сергей, что самым интересным можно считать вопрос не заданный.
– Да, да – отреагировал он, – но вот у девушки был самобытный вопрос. Пришлось ей подарить книгу.
Дело в том, что для автографа протягивали книги, пару раз календари, даже чистый листок бумаги. Но одна девушка действительно отличилась. Она подошла и спросила у Лукьяненко: – У Вас есть на чем расписаться?
У него была только предназначенная для подарка книга.
Тем временем на экране высвечивался персональный сайт Лукьяненко с его фото, слегка отличающимся от современного состояния души и тела.
– Это кто на фото? – обратился я к модератору.
– Сергей Лукьяненко! – ответил тот.
– Да, ладно! – сказал я. – Это несерьезно!
После чего Лукьяненко и сам обернулся и стал довольно скептически разглядывать свое изображение. Хотя ему ли не знать!
Тут Савкин начал настойчиво подталкивать меня в спину: – Подари ему свою книгу!
– В мои планы вообще-то не входило бесплатно дарить книгу даже такому же фантасту! – довольно громко говорю я.
– Да, подари!
Пришлось вытаскивать из сумки один из захваченных с собою экземпляров.
– Сергей! – обратился я к Лукьяненко. – Позвольте подарить Вам свою книгу. Там стихи, но и проза, в том числе, и фантастика.
Он уважительно взял книгу, оценил внешний вид, перелистал, но последних моих слов, очевидно, не расслышал. Потому что сказал – О, у Вас тут и фантастика!
(Похоже, он среагировал на название «Две недели в раю». На что ж еще при беглом просмотре?).
Но такого невнимания спустить я ему не мог.
– Да, да! – сказал я. – Качество фантастическое!
После завершения встречи я поднялся на второй этаж, осмотрел стенды многочисленные украинских издательств и в некоторой эйфории потратился на дорогущий кофе в кафетерии.
Последующие дни я столь подробно описывать не буду, только несколько самых примечательных эпизодов.
Как всегда было много фриков.
Авторы требовали у издателя, чтобы он немедленно опубликовали их гениальные творения.
Появлялись и национально озабоченные.
Один хорошо одетый джентльмен заявил (на украинском), что в прошлом был крупным чиновником по выставкам, объездил всю Европу.
– И всюду вас русских не любят! ¬– перешел он уже на русский. – Зачем вы здесь забиваете все своей имперской литературой. Возвращайтесь к себе в Москву!
Когда я попробовал заступиться за робко молчавшего Савкина, он и меня послал в Москву.
– С какой стати! – сказал я. – Здесь моя родина и моя страна.
– А вам бы я сказал, куда вам нужно ехать! – Это мне. Такие люди быстро ориентируются.
– Так скажите! – попер я на него буром. – Неоднократно слышал. Хотелось бы для коллекции услышать и от украинского интеллигента и бывшего госчиновника в костюме.
Он ретировался.
Во второй день присутствовал на презентации программы Центра книжной культуры «Гуттенберг», сохраняющего достижения прошлых веков с применением современных цифровых методов.
Очень интересно, хотя и довольно специфично.
Торговля пошла поживее. На стенде появились проплешины.
На третий день я приехал на встречу с импозантным Андреем Максимовым.
Известным хотя бы тем, что ведет передачу «Дежурный по стране» (с Михаилом Жванецким).
Но оказалось, что невнимательно посмотрел в программку, и встреча уже закончилась.
– Максимов еще будет выступать в магазине «Читайгород» – обнадежил меня один из организаторов.
– Простите, а Вы киевлянин? – спросил я у него.
– Нет, я из Москвы – ответил он.
– Тогда объясните мне, пожалуйста, как москвич киевлянину, как туда добраться.
Он примерно рассказал.
– Спасибо, – сказал я, – сегодня туда не пойду, но буду знать.
Выставка подходила к концу.
Следующую стрелку забили на конец сентября. Савкин снова собирается приезжать.
– Все! – сказал я Игорю. – Спасибо за компанию, мне пора.
– Хочешь, я тебе книгу подарю? – спросил он.
– Почему бы нет – сказал я.
– А какую!
– Какую, какую! Ту, что у тебя здесь не купят. Мою!
Так что хотя бы книгу, подаренную Лукьяненко, я отбил.
А вообще книг на выставке было предостаточно.
Самых разных и на любой вкус.
Заходили бы ...
В следующем году.
В начале дня, в урочный час, когда я обычно пью (готовлю) свой утренний кофе на кухне, одна местная радиостанция проводит блиц-опросы слушателей на самые разнообразные темы.
Если у меня хорошее настроение, если еще не дошел напиток, если удается дозвониться с первого раза, я связываюсь с ведущим, представляюсь Николаем Ивановичем из Киева, экспертом по всем проблемам и излагаю.
Как правило, меня ошарашено выслушивают, в диалог не вступают, говорят "Спасибо!". Просто не знают, что сказать.
Так я развлекаюсь по утрам.
В другое время суток я развлекаюсь по-другому.
Вы скажете, что нечто подобное происходит и с персонажем Светлакова, любящим разговаривать с телевизором.
Ничуть.
Во-первых, я обращаюсь к живому и реальному собеседнику.
И потом какой-никакой диалог, пусть и куцый, у нас все-таки завязывается.
Да, эти передачи у меня ловит старенький приемничек.
Когда-то отец подарил его матери на день рождения.
Тогда такие аппараты назывались транзисторами.
Лет ему около пятидесяти.
Марка – сейчас посмотрю – «Россия». А я по инерции думал – «Спидола»!
Некоторые примеры из этого цикла.
1.
Вот, к примеру, спросили вопрос – Как вы относитесь к критике?
Я позвонил (сразу) и залпом произнес:
«Критика является важным фактором развития, как отдельного индивидуума, так и социума в целом.
К критике в свой адрес я отношусь чрезвычайно благожелательно.
Критиковать можно даже меня, почему бы нет?
Но при этом следует учитывать, что общественная гармония очень хрупка, и прикасаться к ее основным несущим элементам следует крайне деликатно и с повышенной осторожностью.
Иначе, черт знает что, может произойти!
Вплоть до полного обрушения мировой конструкции.
У меня все».
– Спасибо … – сказали мне.
Как всегда!
2.
Еще.
Задали вопрос – Как вы считаете – нужно ли переучивать левшей?
Прежде я об этом не упоминал, но передача ведется на украинском языке.
И «левша» по-украински – «шульга».
И вот одна из слушательниц спрашивает – А что это за интересное слово? Я с таким раньше не встречалась. Откуда оно произошло?
Ведущая ответила – Извините, я не знаю.
Пришлось вмешаться мне.
«Хочу придти на помощь очаровательной (очевидно) ведущей. При нашей, как я люблю выражаться, «энциклопедической необразованности» неудивительно, что возникают подобные проблемы …».
Далее я сопоставил «шульга» со старославянским «шуйца» от старословянского же «шуя».
Объяснил значение, привел перечень синонимов и антонимов, сослался на словари (Даля, в том числе и разумеется), иллюстрировал пословицами унд поговорками.
Упомянул даже версию, что слово «шуя» имеет древнееврейское происхождение.
Обычно, говорящих подгоняют, так как время эфира ограничено, но меня слушали заворожено.
И закончил я свой пассаж так:
«Главное, чтобы не переучивали в какой руке ложку держать. А в остальном, проблема быстро сойдет на нет. Не все равно ли, как стучать по клавиатуре…».
Меня не успели даже поблагодарить – врубилась музыка.
Время передачи было полностью исчерпано.
Нет, не думайте, что я такой полностью умный!
Просто я еще успел кое-что подсмотреть в интернете.
3.
А вот как-то сейчас затронули близкую всем нам тему: «Существует ли зависимость от Интернета и можно ли от нее избавиться?».
Вот что сказал я:
«Интернет стал важной и неотъемлемой частью существования многих наших соплеменников по Земле. Вот сижу я обычно за компьютером, в том числе, и в Интернете. За спиной включенный телевизор сам себе показывает керлинг. Благодать! Ощущение полноты жизни!
Поэтому, когда, хоть на несколько дней, оказываешься оторванным от этих благ цивилизации, испытываешь сильнейший дискомфорт в форме душевных мук. Или, как у нас обычно говорят, – ломку.
Но человек быстро ко всему привыкает. Свыкается. Смиряется.
Как, к примеру, в гробу. Сперва жестко и в ногах коротковато. А потом ничего.
Так что и с проблемой компьютерной зависимости можно справиться.
Временем.
У меня все».
– Спасибо … – сказали мне.
4.
В прошлый понедельник на обсуждение был вынесен вопрос о шляпе как предмете повседневного туалета.
Я огласил.
«Шляпа не просто тот элемент нашего быта, без которого невозможно обойтись.
Шляпа – это поэма.
Попробуйте найти хоть одно классическое произведение литературы без шляпы.
Шляпа универсальна и многофункциональна.
Шляпа защищает от солнца и легкого дождика.
Ношение шляпы вырабатывает правильную осанку.
И, наконец, как в старом анекдоте, – это просто красиво!
Приведу в завершение понятный пример. Когда я вижу как разные побирушки в транспорте ли, на улице собирают подаяние черт знает во что – пакеты, коробки и т.п., – это вызывает у меня отторжение.
А представьте, если бы наш современник шел по вагону метро со шляпой в руках.
Как бы это было элегантно!
И сбор увеличился бы во много раз – не сомневаюсь!
У меня все».
На этот раз ответ был более развернутым – Спасибо, за Ваши интересные мысли.
«И за это спасибо…».
5.
Как-то обсуждался вопрос: «Какой тренер нужен сборной Украине по футболу?».
Хлестко проехавшись по современникам и не пощадив при этом и их великого предшественника Валерия Васильевича Лобановского, я закончил следующим пассажем:
«… А вообще, как болельщик с шестидесятилетним стажем, повидавший в своей футбольной жизни все и многое, могу предложить свою кандидатуру. Причем готов занять место на этой, как говорят, «электрической» скамье совершенно бесплатно. То есть, даром. Более, чем уверен, что на конечный результат это никак не повлияет. В смысле хуже не будет.
У меня все».
– Спасибо … – сказали мне.
(продолжение следует)
В этот раз я почти дошел до базара.
Можно было бы и дойти.
Но я не дошел.
Надоело переставлять ноги.
В одном направлении.
Повернул назад.
По дороге зашел в мастерскую пожаловаться на холодильник.
Меня не обнадежили.
На сегодня.
Без предупреждения опрокинулся средний летний дождик. С проблесками солнца.
Но пережидать его пришлось довольно долго.
Под козырьком закрытого отделения прогоревшего банка.
После дождя увидел на асфальте первый упавший каштанчик.
И далее по ходу на тротуарах и стенах зданий целую россыпь граффити.
«С днем рождения любимая Даша!» (без излишней запятой),
«Я люблю тебя, Катя!» (с запятой вполне уместной),
«Корякина из 48-й квартиры не разрушай семью!» (какие уж тут запятые).
– Эка, их корячит! – подумалось мне…
По пути встретился лоток с мороженным.
– Скажите, пожалуйста! – поддразнил я продавщицу. – У вас есть мороженное на пальмовом масле? А то на кокосовом уже надоело.
Все равно она ничего не поняла.
В лифт вошел с мужиком, который пер здоровенный арбуз, килограмм на четырнадцать, не меньше.
– Мне 16-й! – сказал он.
– Это ж, сколько килограммоэтажей получится … – начал прикидывать я вслух.
Дома укоризненно поглядел на холодильник, выкрутил мокрую тряпку и повесил сушиться на балконе.
А другую, высохшую подложил под дверцы капризного агрегата.
Посмотрел на градусник.
Оказалось, он стоит вверх ногами, но все равно показывает +30.
Интересная наука физика!
В ежедневнике два пункта были записаны совсем неразборчиво.
Поставил против них вопросительные знаки и счел выполненными.
Жизнь продолжалась во всем своем великолепии и разнообразии.
По программе.
Оставалось только фиксировать самые захватывающие моменты.
* * *
Что же, Отче, Твоих щедрот
Как и все, удостоен я.
Лишь глоток мне остался от.
Ничего не осталось для.
Так что времени вопреки,
Все почти испытав на веку,
Разбираешь черновики,
Но никак не найдешь строку.
Ту, что сможешь перебелить.
Постепенно спускаясь вниз,
Неизбежно теряешь нить.
Соглашаешься на компромисс.
На вполне равноценный обмен
Журавля – на синицу в руках.
Ведь, по сути, – что светлый тлен,
Что такой же, пусть черный – прах.
Сколько можно вокруг кружить,
Уповая на сдачу дней.
Поневоле приходится жить.
По неволе – Твоей и своей.
Если в клад превращает хлам
Этот самый призрачный свет.
Горизонт по-прежнему там,
Где его, как известно, нет.
Что за вычурное название? – спросите вы.
Дело в том, что я не очень силен в русском языке. Его грамматические конструкции иногда ставят меня в тупик.
(Именно, что конструкции! В остальном мой русский, если не безупречен, то изыскан).
Когда вышел фильм «Как я провел летом», я вообще решил, что сошел с ума.
А тут возникла схожая тема. Вот и пришлось изощряться.
Сразу обозначу содержание этих заметок.
В них я буду описывать свое пребывание в этом году в Ирпене, происходившие в это время культурно-массовые события, встречи и беседы.
Отдельно будут обозначено состояние, взятых мной добровольных обязательств.
Перед Юрием Лифшицем (относительно свежих) и Alexandroм Ivachnevым (совсем давних).
Уверен, что найдется достаточное число не читателей, для которых все далее следующее будет не интересно. Никак. Но мало ли …
Лето для меня всегда было не просто временем года, а его, так сказать, квинтэссенцией.
И неважно, когда оно случалось и сколько длилось.
Прошлое тысячелетие с его молодыми усладами и потугами зрелого возраста пропускаем.
Для начала же текущего – лето у меня прочно ассоциировалось с первой декадой сентября, Коктебелем, морем и волошинским фестивалем.
И не то, чтобы все это приелось. Я человек в своих привычках и привязанностях довольно устойчивый. Но теперь мне дальние (даже такие) поездки стали мало показанными.
Плюсовые воспоминания того времени. Волошинский дом. Его замечательный директор Наташа Мирошниченко, Наталья Михайловна Мирошниченко.
Джазовый фестиваль. Козел на саксе.
А так …
Ну, наскочит на тебя на набережной давний и штатный участник – О, друже! Как я рад тебя видеть! Обнимет и побежит дальше квасить. Или же останется и начнет читать стихи.
Еще неизвестно, что хуже.
То, что стихи, как правило, хороши, большого значения не имеет.
Николай Иванович куда-то запропал. Даже Лиз его не может отыскать.
Да, забыл сказать, что базой тех вояжей был местный Дом творчества НСПУ.
Тоже не все, слава Богу. Цены дорожают и питание в путевку уже не входит.
Словом, летом для меня в последние годы стал аналогичный Дом творчества в Ирпене.
Ирпень – знатное место. Пастернак его надолго запомнил. У него как раз там все сложилось. И в творческом, и в личном плане. Но это вещи взаимосвязанные. В смысле, причинно-следственных связей. Так-то Пастернак …
Сам ирпенский ДТ трудно сравнивать с коктебельским.
Там у самого синего в мире от былого великолепия писательским остался только корпус № 4. В хорошем месте и с неплохими условиями. Но весь огромный парк поделен, не раз переделен, застроен и перестроен. И столовая на оставшийся ограниченный контингент уже не ориентируется.
Другое дело в Ирпене. Тенистая территория, столовая, в которой кормят на убой.
Корпуса, конечно разномастные, как повезет.
Мне в этом году повезло меньше, номер без душа. Но бывает и хуже.
Зато закрытый деревьями со всех сторон, что значительно понижало окружающую температуру. Умывальник и туалет имеются, хороший балкон тоже.
Из трех спальных мест пригодным для спанья оказался только диван, но этого вполне достаточно. Телевизор ловит четыре программы. Чего еще нужно?
Самым новым и комфортабельным считается корпус № 10. Если не считать отдельного домика для «генералитета» со спутниковым телевидением, микроволновками и т. п. благами цивилизации. Следует учесть, что и «генералы» теперь совсем не, что в прошлые времена.
А также много места ДТ занимают те, кто живет там уже много лет и на не совсем понятных для непосвященных основаниях.
И группки местной молодежи, по вечерам слоняющиеся по территории и занимающие места в уютных беседках.
Слава Богу, что в этом году наступил свадебный кризис. Ни одной за все время пребывания. То ли все в Ирпене уже переженились, то ли еще что-то.
А в прошлом году каждую субботу и воскресенье. Ужинать нас выселяли в подсобные помещения. И музыка допоздна бухала.
Но мне это не очень мешало. Хоть какое-то разнообразие. И шарики-гирлянды оставались.
В первый же вечер по приезду я попал на городской праздник Ивана Купала. Впечатляющий праздник. Проходивший на ближнем пляже.
Чего там только не было!
Музыка и конферанс. Хостессы во всем народном. Гигантская надувная горка для детей. Катание в зорбах по реке для них же. Конкурс граффитчиков. Мастер класс по плетению венков. Казацкие забавы. Боевой гопак. Прыжки и кульбиты. Хождение по стеклу. Разбивание кирпичей чем и на чем можно. Перетягивание каната. Стенка на стенку. Посадка новых березок и повязывание на них желаний. Возжигание костров и прыжки через них. Пускание венков по воде и по течению.
И апофеоз праздника – запуск китайско-японских фонариков.
Когда флотилия из ста светящихся кораблей уходила в вечереющее небо по направлению к олимпийскому мишке. Это выглядело, и было очень эффектно.
Первый день задался.
На второй я традиционно позвонил своему, уже считай давнему другу Александру Столярову, постоянно живущему в Ирпене.
Саша замечательный арт-хаусный режиссер-документалист.
Да что там говорить! Сделанное им любительское фото с моим изображением получилось настолько выразительным, что попало на обложку «Свода». Что значит рука мастера. Правда, на последнюю страницу, но разве в этом дело.
Собственно «Свод» я и хотел ему подарить. Обычно Саша заезжает за мной на машине, но в это раз он был занят, работал с монтажером, и мне пришлось добираться до его замка самому на маршрутке. Это оказалось возможным.
Саша встретил меня на остановке, через несколько минут мы прибыли на место. Сначала поднялись на третий этаж в студию. Саша вместе с монтажером, знакомым мне молодым человеком по имени Петрович, продолжая работу, показали черновой вариант нового фильма «После Пушкина». В начальных кадрах там Иван Жданов.
Но к этому фильму мы еще вернемся.
А теперь самое время сделать отступление и посвятить его другому Александру, который именует себя Alexandr Ivashnev.
Два года тому этот второй Александр (перехожу на кириллицу), узнав о выступлении в Киеве Ивана Жданова, попросил меня записать это выступление. Я ответил, что соответствующих технических средств у меня нет, но будем уповать. Придя на вечер Жданова, я увидел, что его снимает Столяров.
Но сразу получить эту запись мне не удалось. По причинам территориального и творческого характера.
И только теперь я узнал, что фильм, в который вошел отснятый материал, закончен.
И пока мы с Сашей пили в саду чай, Петрович сделал мне копию диска с нужной записью.
Этот фильм называется «Мое прибытие поезда».
Надо заметить, что Жданов часто живет в Ирпене у Юрия Косина, фотохудожника международной известности и признания.
И так все сложилось, что когда я, воспользовавшись случаем, просматривал у Столярова в интернете почту, раздался телефонный звонок. Увлеченный своим я не сразу сообразил, с кем Саша говорит, кому передает приветы от меня и кто передает приветы мне. Потом оказалось, что звонил Иван. На этот раз из Симеиза, где у него основное лежбище.
(Сразу скажу, что его приветы мне, носили, должно быть, довольно формальный характер. Не такие уж мы с ним приятели, просто знакомые).
Так что второй день тоже получился насыщенным и результативным.
О заказе Ивашнева – подробнее в конце.
Что-то я замельчил. Не дневничокЪ же пишем.
Далее крупными мазками. По возможности.
Распорядок дня день ото дня один и тот же.
Пробуждение, стояние на балконе с зябкой утренней дрожью, расправлением грудной клетки и размахиванием руками.
После обильного завтрака прогулка к станции за газетами и через день в Интернет.
Часто первая часть программы выполнялась еще до завтрака по свежему солнцу.
Охранники довольно шикарного клуба, представлявшего разнообразные услуги, быстро ко мне привыкли, но каждый раз по долгу службы спрашивали – Интернет? – Компьютер и кондиционер, плиз – отвечал я по-английски и направлялся на второй этаж.
Кондиционер по таким погодам был совсем не лишним.
Но в Доме творчества микроклимат был вполне благоприятным.
Далее, скоротав, таким образом, время до обеда, обедали. Плотно.
Потом отдых в самую жаркую пору.
И с четырех-пяти часов на ближний пляж.
На дальний пляж и еще более дальние озера я в этот раз не выбрался.
Место для купания вполне удовлетворяло мой незатейливый вкус.
Песок, тень от большого дерева, разговоры с теми обитателями Дома, кто тоже в это время выбрался на пляж.
Тридцать метров плеса от берега до берега, неспешное течение реки.
Вода в Ирпене, как я говорю, грязная, но экологически чистая.
Никаких заводских сбросов, отходов производства.
Грязная – это преувеличение для красоты слога. Ну, листья, попадавшие в воду с дерев, тополиный (ли?) пух.
После купания душ в корпусе на первом этаже, который я сразу освоил.
Ужин. Вечерние прогулки. Вечерние посиделки.
И разговоры, рассказы, обмен мнениями. Даже стихи иногда.
И так день за днем.
В этом году по нынешним временам был переаншлаг.
В столовой собиралось 15-17 человек. И еще гости наезжали.
Микрокомпании, группы по интересам.
Я постепенно окучивал всех, вызывал интерес, становился значительным.
С этим было все в порядке.
Вот еще с чем повезло. Если в прошлом году в ходу преимущественно были байки о том, как в прошлом в ДТ ели-пили.
То в этом собрался народ компетентный и причастный.
Разговоры выходили не только на легендарную писательскую элиту прошлых лет, классиков и основоположников, знаменитых диссидентов, но и на высший государственный и партийный уровень. Не только республиканский, но и союзный.
Запомнилось. И позволило дополнить картину.
Я-то с той системой не соприкасался, по причине позднего вхождения в литературу.
Но из разговоров складывалось достаточное представление о временах, когда писательство было престижной профессией.
Строго контролируемой, но и щедро оплачиваемой.
Разные встречались тогда люди и личности.
Как я потом сформулировал в одной из бесед: «Переважна бiльшiсть iла з руки, хтось вибрикував, та всi були у стiйлi».
Кстати, в основном здесь общались на мовi, что позволяло отдохнуть душой и насладиться звучанием. Но и на масковском наречии тоже патякали. Без проблем.
50 на 50.
Выполняя обещание, данное Юрию Лифшицу, немного поработал над рецензией на его роман. Дописал несколько тезисов. Вон они у меня лежат.
Голова работала хорошо. Так что с удовольствием отвлекался и на другие дела.
Написал рецензию на книгу о творчестве одного из знакомых по Дому. По его просьбе. Шесть страниц текста. Автор – человек немолодой, так что приходилось сдерживать резвость оценок и хлесткость суждений.
А потом то, что меня действительно заинтересовало. Дали мне прочесть роман Василя Шкляра «Черный ворон». Получивший скандальную известность.
Дело в том, что Комитет по присуждению с перевесом в один голос удостоил его Шевченковской премии. Но поднялась волна хорошо организованного возмущения, что этот роман носит крайне националистический характер и т. п.
В результате президент (Янукович) не подписал соответствующее постановление.
А в контр-результате был объявлен сбор средств на «народную шевченковскую премию» И были они собраны. И вручены автору.
Сумма там смешная – и до миллиона рублей не дотягивает. (Не то, что у Маши Марковой).
Так что прочесть роман был прямой резон. Я прочел. И написал свои шесть страниц.
Мой вывод и краткое содержание.
Это профессионально написанная история. Настоящий исторический роман в полном смысле этого слова. Именно. Что роман. А по существу – крепкая беллетристика.
Ни на эпопею, ни на манифест национальной идеи явно не тянет.
Скорее всего, вся склока была лишь борьбой литературных кланов.
По причине выше изложенного работа над рецензией для Марка немного отложилась.
Тем более, что я уже исписал всю захваченную с собой бумагу.
Ближе к концу срока Юля Бережко-Каминская и Наталья Вареник организовали литературный вечер в краеведческом музее, который одноврменно позиционировался и как выездное заседание студии «Писатель в Интернет-пространстве».
Успешно организовали и хорошо провели.
В мероприятии участвовали и ирпенские литераторы Нила Высоцкая, Юля Бережко-Каминская, Катруся Матвеева, и обитатели Дома Ирина Иванченко, Наталья Вареник, Владимир (я), и приехавшие из Киева на вечер и отчасти ко мне в гости Татьяна Аинова и Сергей Игнатов, и барды, представлявшие местных и приезжих, – Александр Редич и Юрий Дмитренко, соответственно.
Приглашенным был и присутствовал и Александр Столяров, который не пропускает не одного значимого культурного события
Чтение стихов перемежалось бардовскими композициями.
Я, как и многие другие, безжалостно щелкал фотоаппаратом.
В один момент я вдруг сообразил, что не снимал во время выступления самого себя.
Я передал камеру, сидевшей по соседству Катрусе, и прервал ведущую Юлю – Прошу прощения! Десять секунд по просьбе прессы.
Вышел, принял эффектную позу вития и ушел.
А Катруся все очень точно и вдохновенно сняла.
– Ты давно с ней знаком? – спросили меня потом.
– Да, вот как села рядом, так и познакомились.
По окончанию авторы получили свою порцию комплиментов от публики.
Для Татьяны Аиновой – Это поэзия совсем другого уровня! (Так оно и есть).
Для меня – Просто супер! (Преувеличение, к тому же не вполне искреннее).
Для других – каждому свое.
И некоторая торговля книгами.
Потом мы направились в Дом, где в номере Н. Вареник еще почитали, попели под гитару, подъели, запили. Внезапно полил дождь и гости мои, изменив своим первоначальным намерениям заночевать в палатке на лугу, уехали в Киев.
На следующее утро звонит Столяров – Сейчас приеду, захватим твоих гостей и поедем смотреть новый фильм.
Но гости, как уже было сказано, отбыли, так что компанию мне составили Наталья и Тамара Вареник.
Мы посмотрели фильм, черновой вариант которого я видел во время первого визита. В окончательном виде он выглядел завершенным, совершенным и выведенным в свод.
Обсуждение было решено перенести на пленер.
А пока дамы с удовольствием облазили особняк, пофотографировались в интерьерах.
Столяров делает в год порядка двадцати фильмов по заказу московского телеканала «Культура» плюс несколько лент для европейских заказчиков.
От вчерашнего ливня не осталось и следа. Мы неспешно чаевничали, светски беседовали.
– Вам нужно снимать фантастику, фэнтази – сказала одна из гостей.
– Точно – сказал я. – Тем более и тема имеется.
– Да, – сказал Саша, – я все у тебя прочел.
– Интересно – спросил опять же я, – сколько нужно денег, чтобы снять такой фильм?
– Тысяч четыреста.
– Ну, тогда нет проблем – облегченно вздохнул я. – Сразу по возвращению начинаю писать рассказ о том, что я достал эти деньги, а ты снимаешь на них фильм.
А на следующий день пришла пора прощаться с ДТ.
По завершению последнего ужина я вышел на середину столовой и толкнул речугу.
Подякував всiх разом (за плiдне, цiкаве та корисне спiлкування) i кожного зокрема (с прибавлением соответствующих эпитетов).
Поблагодарил кухню за то, что на год вперед вволю нахлебался супчиков, борщиков и окрошек; от пуза наелся дефицитной гречки (очевидно, из прошлогодних запасов).
Отдал должное подавальщицам за оперативную доставку и сервировку пусть и не по этикету, но от души.
И, предупредив аудиторию, завершил выступление финальной репризой:
– Уезжаю я завтра ранним утром и очень быстро попаду домой. Нет, у меня есть масло, яйца, сахар, кофе. Но чтобы не бежать сразу в булочную, подайте, кто, сколько может, по ломтику со столика.
Восторженная публика устроила мне овацию и собрала целый кулек хлеба.
Я его, конечно, не взял весь. Так, на пару бутербродов.
В целом этот мой почин был признан очень креативным и желательным для подражания и последующего внедрения.
Утречком в пол седьмого я скатил свой чемодан по ступенькам со второго этажа и уселся на скамеечке ждать машину. Еще и поговорил с одним старичком, вышедшим покурить.
Как только мы выехали из Ирпеня и двинулись по направлению к Киеву, навстречу сразу понеслись выбросы раскаленного дыхания мегаполиса-монстра.
И стало ясно, что лафа кончилась и опять предстоит борьба за выживание.
В этом году все.
P. S.
И в самом конце – резюме по долгам.
Рецензию для Лифшица не выпускаю из вида. И как только освобожусь….
Фильм с элементами Жданова для Ивашнева – с этим сложнее.
Сделать копию и искать оказию для пересылки?
Муторно и потом чтения Жданова там не так уж много.
Нет, если Alexandr согласен, то и я готов.
Еще один вариант. Позвонить ему мне по телефону и я по телефону же почитаю за Жданова. Достаточную степень приближения к оригиналу гарантирую.
Перед камерой и у микрофона
Это перевод стихотворения Григория Фальковича, выполненный под впечатлением от него самого, а также от песни Инны Труфановой, написанной на слова оригинала.
В субботу, 14 мая в Киеве состоялась церемония вручения премии им. Леонида Вышеславского.
Церемония прошла как должно и даже намного лучше.
Но я сейчас не отчет пишу.
Лауреатами премии этого года (за русскую и украинскую поэзию соответственно) стали известные киевские поэты Алексей Зарахович и Григорий Фалькович.
С творчеством Алексея я хорошо, хотя и не исчерпывающе, знаком.
И расцениваю его чрезвычайно высоко.
А вот стихи Григория Фальковича я так толком и не знал.
То, что я услышал, меня поразило.
Это исключительно замечательный украинско-еврейский поэт.
Впечатление многократно усилилось после исполнения Инной Труфановой песни, написанной на слова одного из стихотворений поэта.
Саму песню можно послушать по ссылке:
http://www.chitalnya.ru/work/227891/
Советую послушать.
Хотя это не отработанное концертное исполнение, а еще самая первая не вполне совершенная запись.
И сразу же возникло желание переложить словесное наполнение ее завораживающего звучания.
Никакой острой необходимости в этом, конечно, нет.
Для меня.
Но все же.
Адекватно выразить средствами русского языка густое смысловое, образное, звукописное наполнение текста Григория Фальковича задача едва ли не безнадежная.
Тут даже с подстрочником большие проблемы.
Потому в своем переводе я всего лишь попытался максимально воспроизвести ритмику стиха и найти эквивалент его отдельным фрагментам.
Результат не плод кропотливого труда – он возник спонтанно и во многом экспромтно.
Предстоит дальнейшая работа.
И прошу учесть, что перо мое уже изрядно заржавело.
Снизойдите.
Далее оригинал и перевод.
Г.Фалькович
* * *
Коли червневої пори
Блукали долі між двори,
І чорні доли догори
Пливли розлого,
Окреслив заспаний кажан
Мету небажаних бажань,
І перекреслила межа
Мене самого.
Розворушив безрукий рух
Набридлий тополиний пух:
Він зір і слух, і навіть дух
Забив по вінця.
Я не байстрюк, я не раша* –
Чому ж мені моя душа
Дала сьогодні одкоша,
Немов гостинця.
Поміж довкільних божевіль
І недозволених дозвіль
Вона полишила мій біль
Суду земному.,
Та й наслухає звабний спів
Останніх літніх солов,їв,
Що відлітає до раїв,
До гейіному**.
--------------
*раша (иврит) – злодей, разбойник
**гейином (иврит) – чистилище
* * *
Когда навстречу вечерам
Бродили судьбы по дворам,
Где отголоском прошлых драм
Всплывали гулы.
Я оказался вдруг на дне
Сна о надежде и вине,
И та вина меня во сне
перечеркнула.
Бесплотный сдвиг разворошил
Метанье тополиных крыл
И до краев заполонил
Дух, слух и зренье
Я не раша, я не злодей,
За что же мне на склоне дней
Вручен отказ душой моей
Как знак даренья.
Среди окрестных безрассудств,
Она всю боль подобных чувств
Оставит перечнем беспутств
Суду земному.
Чтоб слушать пенье как любовь
Последних летних соловьев,
В рай отлетающую вновь
И к гейиному.
15. 05. 2011
Как-то раньше не приходилось мне попадать на многочисленные сайты под названием "Краткое содержание произведений".
Но попал.
А, попавши, увлекся этой литературной формой.
И решил попробовать свои силы в подобном жанре.
Чтобы далеко не ходить, взял для эксперимента свое предыдущее и последнее по времени произведение, опубликованное на сайте.
Вот что у меня получилось.
Не судите строго - это всего лишь первый опыт.
"ДневничокЪ (Фрагмент «Работа со словом»)".
Краткое содержание.
"Безымянному герою произведения (очевидно, его автору) рано утром приснилась поэтическая строчка, связанная с отражением в зеркале.
Герой направляется к зеркалу и убеждается, что отражение в нем полностью совпадает с содержанием этой строчки.
Когда он возвращается в постель у него спонтанно возникает желание прочесть одно свое стихотворение на память. Некоторые соображения, связанные с этим чтением, побуждают его вновь вернуться к зеркалу и с прежним успехом...".
Ну, как?
В урочное предутреннее время, с четырех до шести, сама собой возникла ниоткуда как всегда бессвязная псевдо поэтическая фраза:
«… где в оправе зеркала томится бесполезный, но приятный человек…».
И вариант «таится» вдогонку.
И ещё «понятный»...
Пришлось встать, включить свет, пойти в прихожую к большому зеркалу.
Посмотрел.
Какое там «таится» – «томится»!
И «понятный», конечно правильнее, но должно же быть в стихах хоть какое-то смещение относительно очевидного и здравого смысла..
Оставил «приятный».
Прочее – без изменений.
Хотя «в оправе» – тоже не по делу.
Опять прилег. И сразу, видно от проделанной работы, захотелось по странной причуде прочесть своё стихотворение «В скобках и за скобками».
Вслух.
Прочёл.
Стихи довольно давние, но оказалось, что возможности редактирования далеко не исчерпаны.
Немного поредактировал. Одну строфу вообще выбросил.
А, когда читал заключительные строки,
«… Судьбы навечно розданы
ибо, ты слышишь, Господи,
скобки на то и созданы,
чтоб в себя заключать.
(Вот так, например)…».
вот что придумал.
На последних словах «…Вот так, например…» – обхватывать себя руками.
Снова пошел взглянуть в зеркало, как получается.
Довольно эффектно.
Надо будет использовать при публичном чтении.
* * *
Как хорошо в осеннем лесу.
Желтые листья разного цвета.
Я все это перенесу.
Я перенесу и это.
День короче день ото дня.
Время себя самое пугает.
Так и должно быть, только меня
даже это не напрягает.
Метронома размеренный такт.
Где-то под веками вспышки света.
Пауза между тик и так
все не вместит. Но хотя бы это …
* * *
Приближенный к пределу,
утонченный как дым,
я тем самым при деле,
как бы и не один.
Он с размаха и сразу
оградит от беды –
дури, недуга, сглаза
и другой ерунды.
Чур, как форму прищура,
я охотно приму,
лишь бы клавиатура
стала мне ни к чему
От постылого блага
да избавит страна,
та, где псевдобумага
будет мне не нужна.
Вот она недалече!
К ней спешу налегке.
Вне заботы о речи,
вообще языке.
И, избегнув двуличья,
я ступлю во врата,
где нет косноязычья,
где царит немота!
В этом дивном чертоге,
отбывая ко сну,
наконец-то я ноги
по душе протяну ...
29.09.2010
Этот текст был написан как бы к балу Сатаны фестиваля «Каштановый дом», но и перпендикулярно к нему.
Прочитан автором 9 сентября 2010 года в первый день фестиваля.
Далее приводится полный текст выступления.
Примечание: Ремарки, выделенные курсивом, предназначены для чтения. Ремарки в скобках имеют служебный характер.
Добрый день дорогие друзья, участники фестиваля, коллеги!
Я собирался продолжить «уважаемые гости», но вижу, что в зале только участники фестиваля и присутствуют.
Те из вас, кто успел получить и изучить программку, должно быть обратили внимание на такое интригующее мероприятие как «Поэтическую мистерию «Мастер и Маргарита». Приходите, будет интересно!
Но так сложилось, что в ходе представления не досталось слова, пожалуй, главному персонажу всей этой истории.
И дабы восполнить пробел, я написал такую вот интермедию «Монолог Воланда».
А так как она предназначается, скорее, для чтения, чем для разыгрывания, то я ее вам сейчас и прочту.
Монолог Воланда
(интермедия для чтеца без оркестра)
На авансцену как бы само собой выкатывается массивное кресло.
Внезапно из-за него высовывается плутовская физиономия Коровьева. Гримасничая и корча рожи, он всем своим видом изображает, какое важное дело делает.
Тяжело прихрамывая и опираясь на трость, медленно выходит Воланд. С трудом усаживается в кресло, морщась, растирает колено, вешает трость за воздух.
Начитанная публика с опасливым любопытством разглядывают эту ипостась Воланда.
Действительно рот у него слегка искривлен, одна бровь выше другой.
А вот глаза, как ни странно, одинаковые. Серые.
Из-под плаща наброшенного на голое тело видны седые волосы на груди.
Воланд беззвучно щелкает пальцами. Коровьев спохватывается, поспешно вытаскивает из-за пазухи микрофон, преувеличенно услужливо вытирает о штаны, с поклоном подает.
Воланд еще раз раздраженно щелкает пальцами и Коровьев на цыпочках дематерилизуется.
Воланд долго поверх голов смотрит в зал.
Наконец фокусирует взгляд на каком-то подвернувшемся свежем девичьем личике.
Начинает тем самым обесцвеченным голосом ...
(Отдельные фрагменты текста Воланд произносит в отстраненно-бесстрастной манере, обращаясь к случайно выбранной зрительнице в зале.
Другие – более эмоционально, вещая всему «человечеству». С полным к нему презрением и жалостью одновременно):
«Что ж ты звонишь-трезвонишь?
Бредишь и бередишь?
Попусту волны гонишь,
нервно терзаешь мышь.
Руки к Нему вздымаешь.
(взгляд Воланда при этом сперва возносится к небу, затем обращается на самую земную часть тела)
Молишь о чем-то вновь.
Как ты не понимаешь? –
Это всего лишь любовь.
Модный культ эрудитов.
Ну, и мне дифирамб.
Мастер и Маргарита –
гениальный, но штамп.
В отзвуках давних мистерий
еле заметный штрих.
И одна из историй.
Вечных. И никаких.
Да, запредельность боли,
трепыханье в груди.
С этого минного поля,
по шажку, выходи.
И смиренно обидам
всуе не прекословь.
Всем покажи (для вида):
это просто – любовь.
Тоже мне Беатриче!
Суржиком или арго
каждая первая Рита
изображает Марго.
Томно от страсти тает,
алый вздымает стяг.
По ночам залетает
в окна и просто так.
Мне же на самом деле
ведьмочки полной луны
попросту надоели.
Даже и не смешны.
Что? Всё словам внимаешь,
однообразным сплошь.
Как ты не понимаешь –
так ты и не поймешь.
Жгучей сердечной мути
сгусток. Точнее жгут.
Всякий роман, по сути,
неизбежный талмуд.
Древних смыслов осколки,
если сумеешь, склей.
Тот человек в ермолке –
Мастер? Или еврей?
Вновь телефонит зуммер…
Эту Большую Ложь
смертью не образумишь,
временем не добьешь.
Так судьбу обнимаешь
наперекор судьбе.
Как ты не понимаешь? –
я говорю тебе.
Я говорю себе …?
Ты уйдешь от погони,
свет неся на весу.
В небо умчатся кони,
стряхивая росу …
(Ловит эту падающую сверху росу, утирает ее со щек).
Только в нагорной роще
нет уже никого.
А вам –
по-прежнему проще
верить.
В Меня.
(брезгливый кивок в сторону)
И в Него…
Мхатовская пауза.
На сцену, приплясывая, выбегает Коровьев. Склоняясь над плечом Воланда, внятным шепотом произносит:
«Прикажете заканчивать бал, мессир?»
Не обращая на него внимания, Воланд, погруженный в свои мысли, поднимается, ковыляет вглубь сцены.
Сделав несколько шагов, останавливается.
Оборачивается. Смотрит в зал.
«Заканчивать бал? … И его тоже …».
И с вялой отмашкой руки:
«Занавес…».
Звучит бравурная музыка. На сцене появляются участники мистерии.
Общие поклоны. Бурные несмолкающие аплодисменты, переходящие в овацию. Крики «Браво!».
Коровье дирижирует всей этой церемонией.
Воланд опять щелкает пальцами.
Все исчезает. Ничего нет.
Стоит на сцене одинокий исполнитель. Он только что закончил свое выступление. Склоняет голову перед публикой.
С аплодисментами – как получится.
В. Г. (Воланд Господень)
День рождения давно прошел, а поздравления продолжают прибывать. Теперь в основном от героев и персонажей моих произведений. Они мне пишут…
Выдержки.
Дед Иван
Николай Иванович
Валера
Юрий Михайлович
В. В.
Провозвестник
Твоя Лиз
Отнюдь не претендуя на создание собственной Азбуки, а исключительно для разгрузки сайта, я решил все стихотворения, написаные в ходе конкурса "Азбука", собрать в одном месте.
А все предыдущее удалить.
Правда, при этом пропадают и многие примечательные комментарии. Но часть из них я все же сохранил.
Возможно, мой пример покажется полезным и окажется заразительным.
В. Г.
Азбука для вундеркиндов.
Азбуке для вундеркиндов ямб и хорей не подходят.
Слишком они примитивны, просты, мало сложны.
Надо чего поразмашистей, попротяженней.
Может быть, так, а, может, еще покудрявей.
Пусть вундеркинды сами размер выбирают.
Взрослым того не постичь, взрослые все дураки.
Буква А.
Слов немало на А. Перечислять их, что ли?
Амбивалентность, абсорбция, амфитеатр, аллигатор.
Аллегория, абрис, акцент, амальгама.
Акваланг, ассамблея, абсурд, атавизм, адронный (коллайдер)…
Вундеркинду все это давно известно.
Азбуку для вундеркиндов начните хотя бы на Й.
Буква А (медицинская).
А-а! – шире рот раскрой!
Айболит любимый твой
быстро вылечит Ангину,
Аллергию, скарлатину,
Анемию и в придачу
даже страшный грипп свинячий
(A-H1N1).
Буква Б
Б-э! – сказала Белла,
увидав барана,
и барану смело
дала пол банана.
Буква В
Вау! – вскрикнул Ваня,
увидав варана, –
Это что за чудо!
Без очков варана
близорукий Ваня
принял за верблюда.
Буква Г
Га-га-га-га-га-га!
Шла гусей ватага.
Га? – не понял Гриша
гусиного слова.
Вежливые гуси
маленькому Грише,
но уже потише,
повторили снова –
Га-га-га-га-га-га!
Буква Д (дидактическая)
С Даней дружит Даша.
Дуня дружит с Димой.
Потому что дружба
всем необходима.
В дружбу верит каждый,
и тебе однажды
дружба улыбнется,
с буквы «Д» начнется.
Дракула несчастный
тоже дружбы ищет.
Он ночами часто
по округе рыщет.
И в тоске ужасной
одиноко воет.
С ним дружить опасно.
Вообще не стоит.
Всем послушным детям
это помнить нужно.
Столько есть на свете
девочек пригожих,
мальчиков надежных
для хорошей дружбы!
Буквы Е и Ё
1. По ранжиру становись!
Буквы Е и Ё по росту
различить довольно просто
Хоть сестрёнки, только всё же
не во всём они похожи
Ведь из них двоих одна
лучше издали видна.
Потому что точки две
носит Ё на голове.
2. Изобразительное
Буква Е похожа на
утомлённого слона.
Устаёт порой и слон –
отдохнуть уселся он.
А когда набрался сил –
в хобот громко затрубил.
Закрутил его змеёй –
стал похож на букву Ё!
3. Эмоциональное.
Неприметна буква Е,
если спрячется в траве.
А увидишь букву Ё,
сразу скажешь – Ё – моё!
4. Наркотикам нет!
Ёжик ёжится в углу –
сел он сдуру на иглу.
Но ежиха и ежата
в том совсем не виноваты.
5. Экологическое.
Ёлки-палки лес густой,
ходит егерь холостой!
Видит девки там и тут
за грибами в лес идут.
И за ними егерь враз
в лес ныряет в тот же час.
Что в лесу там деется?
Скоро егерь женится!
6. Анти непечатное.
Каждый день нам много слов
узнавать приходится.
И плохие среди них
тоже есть, как водится.
Это слово нам опять
очень стыдно повторять.
В нем такая буква Ё –
мы стесняемся её.
Буква Ж
«Ж» похожа на жука –
знают все наверняка.
Женя есть любил драже.
Он искал в нем букву «Ж».
Раз яйцо разбить он смог
и внутри нашел желток.
Буква З
1. Веснушчатое
Зайкой назвала котенка
Зойка, рыжая девчонка.
Чтоб на букву «З» был тоже –
так они во всем похожи!
Вдруг со всех щенячьих ног
подбегает к ним щенок.
– Сколько нужно повторять!
Не хотим с тобой играть!
Все собаки – задаваки,
забияки и кусаки!
Хвост бедняжка опустил.
От обиды загрустил.
– А зато - все кошки злючки,
поцарапки и шипучки!
2. Молочно-стоматологическое
Нужно, чтобы каждый мог
букву «З» знать на зубок.
Если эту букву знаем,
мы все зубки сосчитаем.
Re: Конкурс «Азбука». Буква З
Ольга Ильницкая 2009-07-26 10:56:36
:))) И Вы про Зубки...
А меня Клара КОБЗЕВА сподвигла:)
http://www.poezia.ru/article.php?sid=71262
Но, чтобы не листали, передеру сюда "от стола Клары Кобзевой к столу Владимира", ничего?:
Ой,
Зубы Заныли -
Занавеску грыЗу.
ВыЗвала Зубного, а он Забыл…
Завтра Зубы сама ему выниму,
снова Завтра Зубного выЗову!
Завтра Зубного врача Зубами ЗагрыЗу,
За то, что Забыл про мой Зуб сегодня.
Залечит мне Зубную – ой! – и буду
Завтра жевать За Завтраком
Зубом Заразным доктора-Заразу.
Мне сегодня с Занывшим Зубом
Не смешно ни раЗу смотреть на
Звездную сыпь За окном -
Зачем Звезду Заманили в дом?
Звездануло меня по Зубам,
ни себе ни вам до Завтра
теперь покоя не дам....
ЗЫ: Завтра Зубной вой
Забуду, когда у доктора
Зубного буду.
ЗЫЗЫ:
А пока оЗверев от Зубного болю
вЗываю к автору стихО про букву "З"
и воЗмущенно на ЗвеЗды вою...
ЗЫЗЫЗЫ эксклюЗив для В.Гудковского:
Букву "З" я Зубом Знаю -
Зубки всем пересчитаю...
Ой!
Владимир,
С уважением,
ИльОль
[Ответить]
Re: Конкурс «Азбука». Буква З
Владимир Гутковский 2009-07-26 15:55:06
От Зверской Зубной напаЗти Запинается проиЗношение,
Гутковский превращается в ГутковЗкого.
Потом в ГудковЗкого и ГуЗковЗкого,
И даже ГуЗновЗкого.
Но это не страшно, и не больно.
Мне.
Пока не болят зубы.
Буквы «И» и «Й»
I. Конкурсное
1. Практика использования
Ходит «И» – ей не впервой –
с непокрытой головой.
«Й» всегда выходит в свет,
лихо заломив берет.
II. Внеконкурсные
2. Теория вопроса
Буква «Й» и буква «И» –
друг для друга не свои.
Мало того, что «И» обозначает гласный,
а «Й» – согласный, мягкий, звонкий,
так они еще и исторически
никогда не были «родственниками»
3. Согласно Завета
Йа! – воскликнул Йорик,
отыскавши йети.
И у йети вскоре
появились дети.
4. Йеху антисемит?
Ой! – смеялся Йося,
повстречавши йеху.
Только стало после
Йосе не до смеху.
Буква К
Оле-оле-оле!
1. Кака
Знают все наверняка:
лучший футболист – КакА!
Не помеха буква «К»
для такого игрока!
И в игре, однако,
он совсем не кака!
2. Криштиану Роналдо
За Роналдо Криштиану
я болеть не перестану!
Он достоин быть героем,
раз он всех дороже стоит!
Как Кака игрок он штучный,
но звучит хоть благозвучно!
Буква «Л»
Лыжи у печки стоят...
Лыжи с горки ледяной
заскользили вслед за мной.
Не смотрите, что я мал, –
лыжи я не поломал.
Только нужно поспешить
сразу лыжи просушить.
Возле печки я сумел
их составить буквой «Л».
М, Н….
Буква «О»
Очень личное
1.
«О» не выглядит крутой,
«О» страдает полнотой.
Не поймешь где верх, где бок.
Настоящий колобок!
И у «О» – как ни крути –
талию нельзя найти.
Не поможет «О» диета.
Кто про что, а я про это!
2.
«О» – кругла, мила, проста,
пусть немного и толста.
Ни к чему ей вес терять.
чтобы этим покорять.
Исполнять чужую роль,
чтобы превратиться в ноль?
«О» – не цифра и не знак.
Любим мы ее и так!
Буква «П»
От общего к частному
1.
Букву «П» легко запомнить,
не тяжел нам этот труд.
«П» – Победа! Память! Подвиг!
Праздник! Праздничный салют!
2.
Пчелки, пестрые цветочки –
с буквой «П» который год
пересчитываю почки.
Все одной не достает.
Буква «Р»
1.
Буквы «Р» – важнее нет!
И свиреп, и разъярен,
тигр рычит на белый свет –
почему не рыжий он?!
И давая свой ответ,
громогласно басовит,
грозной молнии вослед
гром раскатисто гремит!
2.
Попугай наш самый умный.
Он красивый, добрый, шумный!
Если скажет мне – «Ду-р-р-р-ак!:,
знаю – просто шутит так.
Ведь из букв для попугая
«Р» роднее чем другая.
3.
Четко выговори «Р»:
Карр!
Радар!
Мэр!
Робеспьер!
Если ты начнешь картавить,
будет не легко исправить.
Только горе – не беда!
Это, право, ерунда!
Пусть не мучают кошмары,
вырастешь – пойдешь в гусары!
(Вавиант последних шести ствок:
Если ты начнешь кавтавить,
будет не легко испвавить.
Только гове – не беда!
Это, пваво, евунда!
Пусть не мучают кошмавы,
вывастешь – пойдешь в гусавы!).
Буква С
1.
Я два прутика согну,
отправляясь на войну.
Будут, буквой «С» маня,
лук и сабля у меня!
2.
Спать, сынок, давно пора.
Спи спокойно до утра.
Мама выключает свет –
ведь тебе уже пять лет.
Мне не страшно засыпать.
Раз, два, три, четыре, пять –
зайчик вышел погулять.
И всю ночь, как «С» в окне,
светит месяц мне во сне
3.
Обожаю витаминки,
у которых «С» на спинке.
Все друзья, не я один,
любят этот витамин.
Он всемирно знаменит!
Только кто нам объяснит –
почему и отчего
называют «Це» его?
Буква Т
1.
Буквы «Т» приятен звук:
тук-тук-тук, тук-тук, тук-тук.
И часы вступают в такт:
тик-тик-тик и так-так-так.
(Чтобы не забыли мы
к наступлению зимы,
прямо сразу и сейчас
их перевести на час).
2.
Темка, друг мой был на крыше.
От него потом я слышал –
там на этой высоте
три антенны – буквы Т.
Ну, а рядом на трубе –
буква А и туква Б.
3.
Это не мои дела!
Это Т мне помогла!
Вместе с нею, а не сам,
я устроил тарарам.
4.
Букву Т я заучу,
карандашик заточу,
и сумею написать
я ее раз тридцать пять.
5.
Мне учить еще не скоро
теорему Пифагора.
А она так нелегка!
С буквы Т начну пока.
Буква У
1.
Говорят у папы слуха
нет, совсем не знает нот.
Но «Эй ухнем! Э-эй ухнем!» –
каждый день с утра поет.
Всю квартиру будит рано.
Он на букву У. (Упрямый!).
Лето в деревне
1.
Вспоминаю это лето.
Лучше не было деньков!
С дедушкою на рассвете
мы наловим окуньков.
А потом вернемся в хату
ждать, когда наступит срок
вынуть бабушке ухватом
из печи ухи горшок.
2.
Заглянул в чулан я утром –
там такую видел утварь!
Вот ушат, а вот кадушка.
Чугунок, ступа, кубышка.
Коромысло, ковш, сундук.
Прялка, угольный утюг.
И ухват стоит в углу –
он похож на букву У!
3.
Иногда не спится мне.
Может, это снится мне?
Филин ухает во сне.
Волки воют при луне.
Потому и не усну,
что вокруг все «У!» да «У!».
Внеконкурсное
В ознаменование 110-летия со дня рождения Ильи Сельвинского, которое отмечается ныне, предлагаю вспомнить его строки, соответствующие теме конкурса «Азбука» этой недели: Буква «У».
"Как ни ухни, кума,
Как ни эхни, кума,
Я не с кухни, кума,
Я из техникума".
Илья Сельвинский, отрывок из поэмы "Пушторг".
(Кстати, название поэмы также соответствует этой теме).
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Воловик Александр 2009-10-28 13:12:52
Кстати, об У.
Это не для "Азбуки", но всё же...
У
Я прочитал у Шкловского со ссылкой не помню, на кого, что звук «У» – грустный, печальный, унылый...
С грустным «У» – куксюсь, слушай!
Ну – усну!.. Ужас – в уши...
Утро. Шум. Звуки – сУхи.
Сукин кум тухнет в пухе.
Культ причуд: скушав булку,
уд шурупь в вульвы втулку.
Улиц пульс. Улья тУлья.
Супа вкус. Скуки стулья...
Дуб наук – тупоумен.
Глух паук. Гулок бубен.
Дух, и вдруг – буквы дудка...
Куча штук у рассудка.
Груда туч: «Будет буря!..»
Бунт могуч – мудрых дУрит!..
Вру, летун ступы – чутко:
будто – лгун, будто – шутка!
А вот ещё примерно на ту же тему:
УЛАНЫ ХИЛЫ – УМА НЕ НАДО.
У МАНИ БОЛИ У ПАЛИСАДА.
УПАЛИ, ЧТО ЛИ У ПАНИ ХИДЫ,
У ЛОГОПЕДА, УПАНИШАДЫ?!..
УЖЕЛИ ВЕДАЛ, УБОГИЙ УХАРЬ!!..
УЖЕЛИ УХАЛ УДАЧНИК УШЛЫЙ,
УЧИЛКА УЖАСОВ УЗКИМ УХОМ
УЛОВИТ ЖУПЕЛ УРЧАЩИЙ УСТНО
УГОДНИК ЛЕТА В УГАРЕ ЛЁТА,
УДАРНИК УДА, УЧАСТНИК ПУЛА,
УГЛОМ ТЕЛЕСНЫМ, УЗЛОМ ЛИ ФЛОТА —
УЙМЁТ ЛИ УТРОМ УТРОБУ ПУЛЯ?
Володя, читаю твою повесть с неослабевающим интересом. Дочитаю - напишу письмо.
[Ответить]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Владимир Гутковский 2009-10-28 13:53:37
Бесконечные вариации, Саша!
За ними целый космос.
[Ответить]
[Редактировать]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Виктор Калитин 2009-10-28 13:16:28
С ней Ум и плУг,
С ней БрУт и дрУг,
С ней неУч и мУдрец,
С ней мУза, наконец.
:)
[Ответить]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Владимир Гутковский 2009-10-28 13:52:14
Витя!
И ты Брут!?
[Ответить]
[Редактировать]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Виктор Калитин 2009-10-28 14:03:36
В Инте
Люди врут!
[Ответить]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Ася Сапир 2009-10-28 13:29:33
Всем, кто точит ум и память с помощью буквы "У" и прочих букв, спасибо!
Персонально - Владимиру Гутковскому.
А.М.
[Ответить]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Владимир Гутковский 2009-10-28 13:53:01
Казалось простенькая буква...
[Ответить]
[Редактировать]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Воловик Александр 2009-10-28 13:26:39
Отлично, Витя!
[Ответить]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Владимир Гутковский 2009-10-28 13:51:06
Все шире этот круг...
[Ответить]
[Редактировать]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Алёна Алексеева 2009-10-28 23:20:26
чу-удесно, Владимир Матвеевич.
но про ухват - лучше. только есть ли ступА?
- там ступа с Бабою-Ягой \ идет-бредет сама собой?
а ещё я видела такую штуковину, навроде биты, но плоскую и ребристую. даже не знаю, как называется и для чего. или ею ещё до утюга бельё "прокатывали"?
да, ещё крынки забыли,
и жернова
%.)..
спасибо
[Ответить]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Владимир Гутковский 2009-10-29 08:20:46
Спасибо за отклик, Алена!
Со ступой как правильно не знаю, но можно и так: "...ступа, чугунок, кубышка ...".
Штука, которую Вы упоминаете, называется "рубель" (за ударение опять не отвечаю).
Вообще у меня в чулане еще много чего есть.
Просто все в стишок не умещается.
Рубель и валек, прялка, самовар, сундук, ковш, подойник, ступа и пест, короб, крынка, корчага, кубышка, подкова, амбарный замок, корыто, ботало, коромысло, кадка, керосиновая лампа, угольный утюг и т. д., и т. п.
[Ответить]
[Редактировать]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Алёна Алексеева 2009-10-29 09:08:05
рубель, врубель, надо запомнить. спасибо,
но у Вас нет керосинки и сепаратора!
%.)..
[Ответить]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Владимир Гутковский 2009-10-29 10:44:19
Все есть.
И керогаз, и примус, кресало и огниво, трут и кремень, острога, даже ендова где-то завалялась.
[Ответить]
[Редактировать]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Дмитрий Смирнов 2009-11-02 02:24:24
Пожалуйста, загляните сюда!
http://www.poezia.ru/article.php?sid=74072
ВНИМАНИЕ!
Адрес публикации на Викиливре:
http://www.wikilivres.info/wiki/Леди_из_России_%28Лир%29
Ещё раз горячо благодарим всех участников за то, что откликнулись и внесли свою лепту во всемирную "Лириаду".
Б. Шрейбер, Е. Калявина, Д. Смирнов
[Ответить]
Re: Конкурс «Азбука». Буква У (дубль два)
Владимир Гутковский 2009-11-02 15:08:29
Спасибо, Дмитрий!
С днем рождения!
[Ответить]
[Редактировать
Буква Ф.
* * *
«О» – это буква!
«0» – это цифра!
Из КВНовской песенки на мотив «Ты меня любишь…»
в исполнении А. Серова
Все же, как будто
понял я что-то:
«Эф» – это буква!
«Фа» – это нота!
* * *
Стать звездой хочу, друзья!
Голос мне срывать нельзя.
Соблюдая в этом меру,
даже плачу под фанеру.
* * *
Все довольны – Вот оно
воспитанье мамино!
Знаю я уже давно:
фокстерьер наш – фауна!
Ну, а флоксы у забора –
это, безусловно, флора!
* * *
С дедом в шахматы играю
и все время повторяю:
Королеву бить нельзя –
ведь она из сказки.
Вот, пожалуйста, ферзя –
снимай без опаски.
* * *
С папой мы пошли в аптеку.
Ночь уже. Фонарь горит.
Молодому человеку,
сверху глядя, говорит:
«Если сердце чутко бьется,
то стихи писать придется!».
* * *
Буква «Ф» похожа на
мне знакомого слона.
Так он распускает уши,
чтобы что-нибудь подслушать.
(Или просто хочет кушать).
* * *
Подарили мне раскраску –
замечательную сказку!
За картинкою картинка –
и фазаны, и фламинго!
Вот – в садах растут фисташки!
Вот – фиалки и ромашки!
Все одним раскрашу цветом,
чтобы мир стал фиолетов!
* * *
Если выйду я на поле –
буду форвардом в футболе!
Ведь стоять я не люблю
ни в воротах, ни в углу.
* * *
В цирке вдруг затеял пир
удивительный факир.
Проглотил три факела –
я чуть не заплакала.
* * *
На фонтане я недавно
видел странные фигуры.
Не смотри – там эти… фавны –
мама мне сказала хмуро.
Внеконкурсные фариации.
* * *
Папа маме говорит – Что за ситуация?
Подозрительно все это, не пойму никак –
представляем оба мы титульную нацию,
а сынок наш прямо с детства полюбил форшмак.
* * *
«Там, где брошка, – там перод!»
У сестры один резон
(я ему, конечно, рад) –
хорошо, когда фасон
демонстрирует фасад.
* * *
Пусть не близко до весны,
в феврале, однако
мне чернила не нужны –
я не стану плакать!
* * *
Все традиции презрев,
мама подала тарелки.
Не какие-то безделки!
С вензелем – как буква «Ф».
Я свою разбить боялся –
ведь тарелка из фаянса.
– Тренируйся, так как скоро
будем есть мы все с фарфора!
* * *
Знаю, есть фуникулер
далеко и близко.
И в Киеве с давних пор,
и у Сан-Франциско.
* * *
Были мы в гостях у тети.
Там играли на фаготе.
Говорили экивоки.
А она спала в шлафроке.
И морщинистою кожей
так на филина похожа.
Очень она древняя –
потому что фрейлина!
* * *
Голову задравши вверх,
можно видеть фейерверк.
Смотришь вниз, – немного хуже –
но он виден даже в луже.
* * *
Надоел мне Федька,
хуже горькой редьки
Прямо в будущем году
я на выборы пойду.
Стану депутатом
от одной из фракций.
Смогу за зарплату
с Федькою я драться.
* * *
Нет, не зря, сказать по правде,
папа наш с горы катался.
И за то его избрали
в федерацию фристайла.
* * *
Безутешен я в печали –
я цветов не различаю.
Все вокруг в тумане тонет –
потому, что я дальтоник.
По всему по этому –
все мне фиолетово.
Буква Х
1)
Где иголка, там и нитка!
С папой хулиган Никитка,
хоть совсем уже не мал,
взял и ножницы сломал.
Он какой-то прямо псих!
Для чего так мучиться?
Я слегка раздвину их –
Сразу «Х» получится
2)
Кто всегда скрываться рад?
Ловко носит маскхалат?
Рядом был, и тут же нет –
запросто меняет цвет.
Отгадайте, кто же он?
Подскажу – ха-ме-ле-…
3)
Я попробовал харчо.
И сказал – Хочу еще!
И ежевечерне.
– Здесь вам не харчевня! –
отвечала мама
ласково, но прямо.
4)
У меня весь день хандра.
И сегодня, и вчера.
Я слова на букву «Х»
подбираю для стиха.
Ничего не вспомню я.
Помогает вся семья.
И опять хандра с утра…
Что же это я? – Хандра!
5)
Протянул сестре я руку,
слушаю внимательно.
Интересная наука
эта хиромантия.
Я узнал, что очень скоро
мне исполнится шесть лет,
и возьму с собой я в школу
белых хризантем букет.
6)
Как-то раз в лесу от эха
донеслось четыре смеха:
«Только то, что «ха-ха-ха» –
это я!» – сказала «Х».
А «хо-хо», «хе-хе», «хи-хи» –
это просто так, стихи.
7)
Утром с папой я бегу,
топать больше не могу.
Сводит ноги буквой «Х».
И не бег, а чепуха.
Папа говорит – Ну, вот!
Видно, бегать не судьба.
Знаешь – лучше подойдет
нам спортивная ходьба.
8)
Дом построил здоровецкий
архитектор Городецкий.
Очень интересный дом!
Звери разные на нем.
Страшные и серые.
Это Дом с Химерами!
9)
На печи всю ночь старуха,
кашляя натужно, глухо,
не проспала петуха.
Потому что не глуха!
10)
Букву «Х» усвоить смог
я легко и быстро.
Потому-то – Хенде хох! –
я кричу фашисту.
Это мы в войну играли,
ну, и буквы повторяли.
А идея неплоха:
рядом буквы «Ф» и «Х»!
11)
«Хохма»? Это что за слово!? –
мама говорит сурово.
Папа: – «В этом нет греха,
парень учит букву Х.
Вдумчиво и не спеша,
не за что его корить».
Я: – «Дойдем до буквы Ш,
буду «шутка» говорить!».
12)
Мне и папе было жарко –
«Разве это дом? Хибарка!
Я стыжусь такого дома –
хижина для дяди Тома!
Настоящая халупа!»
С мамой спорить просто глупо.
Мы теперь в немилости,
нет бы, мусор вынести.
13)
Стихотворные размеры?
Ямб с хореем – для примера.
Хоть хорей на этом свете
все равно милее детям!
Ярче сотен тысяч ламп
светит им хорей – не ямб!
Ямб в сравнении с хореем
очень скоро захиреет.
Ведь на букву «Х» хорей
всех хитрее и храбрей!
Дошли до 13) – и хватит.
Про хоккей, холодильник, хворостинку – средство воспитания, черный хлеб – хлеб-афроамериканец, арийский характер, хлопок – белое золото, подвернувшуюся халтуру и много другое писать уже лень.
Вот именно – лень!
Потому и про обломовский халат тоже не буду.
Не могу не поделиться новым знанием с людьми
анс 2009-11-13 18:44:59
Эти три огромных буквы написать пытаюсь ровно
:)
[Ответить]
Не могу не поделиться новым знанием с людьми
Владимир Гутковский 2009-11-13 19:41:16
Любил. Гроза в начале мая.
Теперь все это мне до печки.
Когда все больше понимаю,
и все быстрее гаснут свечки.
[Ответить]
[Редактировать]
Re: Конкурс «Хазбука». Буква Х (напоследок)
Владимир В. Пучков 2009-11-15 02:00:01
Немало слов на букву "Х"
Полно на букву "У"
Но то что свойственно УХЕ
Сейчас не назову!
Давай начнем-ка с буквы "Ц"
Централ, ЦеКа - пою
Укушен мухою Цэцэ
В Лодимерском краю. Шутка, конечно.
Владимир, спасибо за письмо и добрые слова. Я в интернете новичок. Буду постигать эту мудреную науку.
[Ответить]
Re: Конкурс «Хазбука». Буква Х (напоследок)
Ольга Сульчинская 2009-11-25 20:03:30
А мне 11 и 12 очень понравились. Неужели про хохму и шутку детям непонятно?
Могу, впрочем, допустить, что про "Хижину дяди Тома" они и впрямь не слыхали.
[Ответить]
Re: Конкурс «Хазбука». Буква Х (напоследок)
Владимир Гутковский 2009-11-25 21:01:13
Спасибо, Оля.
Но у нас очень специфический конкурс.
Да, иногда мы не слишком хорошо ориентируемся в уровне развития современных детей.
Но в предпочтениях педагогов со стажем уже немного разбираемся.
[Ответить]
[Редактировать]
1)
Пол. Одна, другая стенка.
И с крыльца еще ступенька.
Не достроен этот дом,
но уже живет «Ц» в нем.
2)
Эта муха – цокотуха
неприятная для слуха.
С этой муха не до сна –
без конца жужжит она.
Все вокруг да около
цокала и цокала.
Внеконкурсное
Азбука для детей из неполных и неблагополучных семей
Цып-цып-цып – бегут ребятки,
вслед за курицей цыплятки.
У цыпляток нет отца,
только мама-курица.
Но прошел в народе слух,
что отец у них – петух!
Re: Конкурс «Азбука». Буква Ц
Alexandr Ivashnev 2009-11-17 12:57:21
У цыпляток нет отца,
только мама-курица.
Но прошел в народе слух,
что отец у них – петух!
Шедевр.
[Ответить]
Re: Конкурс «Азбука». Буква Ц
Владимир Гутковский 2009-11-17 18:11:55
Спасибо, за адекватную оценку, Александр.
[Ответить]
[Редактировать]
Re: Конкурс «Азбука». Буква Ц
Alexandr Ivashnev 2009-11-17 18:49:41
Мне действительно нравятся такие рифмы:-)
[Ответить]
Re: Конкурс «Азбука». Буква Ц
Владимир Гутковский 2009-11-17 18:57:26
Отца - курица?
[Ответить]
[Редактировать]
Re: Конкурс «Азбука». Буква Ц
Alexandr Ivashnev 2009-11-17 20:34:50
УГУ
Для детей индиго (смешанная техника с элементами хорея)
1) Грустная сказка
В этом доме когда-то принцесса жила,
что любила меня и как будто ждала
Я вернулся, я снова взошел на крыльцо.
Я ступил за порог, запрокинул лицо.
Только небо в проеме и в небе звезда.
Я вернулся, но, видно, совсем не туда.
И принцесса – царица в далеком дворце.
Дом мечты – стал руиною. Буквою «Ц».
2) О пользе красноречия
Хоть он жил во время оно,
но мы помним Цицерона.
Знаменитый был оратор.
Речь – цитата на цитате!
3) Диалектика
Всегда свое возьмет натура,
и так заведено давно.
Яйцо высиживает кура,
но подсидит ее – оно!
Сознавая, что представленные произведения во многом
не соответствуют строгим условиям конкурса, тем не менее
обращаюсь с почтительной просьбой и настоятельным ходатайством
учесть мои скромные заслуги и вообще проявить человеколюбие.
Прошу допустить к участию в конкурсе стихотворения
"Грустная сказка".
Уж больно история жалостливая.
3)
Если цифры встанут в ряд,
то получится отряд
Ну, а, если станут в круг,
циферблат увидим вдруг.
4)
Говорит лишь про проценты
папа наш, начальник цеха.
Потому-то, как доценту,
маме нашей не до смеха.
Кто ж нарушит этот цикл?
Я!
Пойду работать в цирк!
Внеконкурсное.
2) Рифма как таковая
Каждое звено в цепи
оцени и зацепи.
А держаться цепью цепко
им поможет Клара Цеткин.
3) Все течет…
Помню я, бывало, встарь
заполняло «Ц» словарь.
Эмиграции вина,
что пустеет вся страна.
Рад, не рад такой поре –
что имеем в результате?
«Ц» все меньше в словаре.
И все больше в Цинциннати
Буква Ч
Чересполосица
Пролог
Чур! – не скажешь букве «Ч»!
С буквой «Ч» не будешь хмур.
Потому что буква «Ч» –
это полный Чересчур!
Воздаем мы букве честь,
раз она такая есть!
1. Судьбоносное
Вот что с буквой «Ч» случается:
с ней встречаем Новый год,
чтоб, преодолев отчаянье,
верить – счастье нас найдет!
2. Транспортное
С чем сравним мы букву «Ч»
в частности и вообще?
У любого ты спроси –
часто ловит «Ч» такси.
И за поручень держась,
едет «Ч» в метро подчас.
В поезде на случай драм
«Ч» срывает «Ч» – стоп-кран.
3. Патриотическое
На границе часовой
с автоматом на плече.
Охраняет наш покой
часовой на букву «Ч».
Он все время начеку –
значит, не пройти врагу.
4. Противоэпидемическое
Чипполино, крепкий лук –
лучший друг от всех недуг!
Съешь его, когда охрип,
и чихай себе на грипп.
5. Кантри
Даже древние старушки
любят песни и частушки.
«Милка, чо? Да, милка, чо?».
И целует горячо.
Эпилог
У часовни на холме
вечереет тишина.
Если год идет к зиме,
то к нему придет она.
И для каждого из нас
выберет урочный час.
Чтоб печалился округ
чистый колокола звук.
Буква Ш
1. Уроки комбинаторики
Шепот, шорох или шелест
слух наш ловит еле-еле.
И звучат, друг другу вторя,
шелест, шепот или шорох.
Шорох? Шелест? Или шепот?
Различить их – нужен опыт.
2. Котофейное
Незаметно, чутье шурша,
подползает буква «Ш».
Это наша кошка Шуша
ластится, прижавши уши.
Знает, что ее ищу
и за шалости прощу.
Но спешу и на ходу
лишь по шерстке проведу.
3. Для гурманов
Шоколад заесть, конечно,
обожаю я черешней.
И еще совсем не лишне
закусить его мне вишней.
Помню и шелковицу –
пусть не беспокоится!
4. Суперслово
В детсаду я всех – Вiтаю!
К другу обращусь – Привет!
Много языков я знаю.
Даже те, которых нет.
Ну, а дома за столом
папе говорю – Шолом!
5.
Шебутное
Почему меня, не знаю,
называют шалопаем?
Лопать, да, люблю! Шалить.
Так за это?! Может быть…
6.
Предновогоднее
Пусть объединит всех нас
Новый год как новый шанс.
Встретим мы его все дружно –
пусть начнут куранты бить.
Будет штопор нам не нужен,
чтоб шампанское открыть!
7.
Автобиографическое
Может, кто того не знал –
я и в Шушенском бывал.
Даже ногу повредил
там на сплаве сгоряча.
И лежал, что было сил,
в райбольнице Ильича.
А причем тут буква Ш? –
С ней хромал я, не спеша.
8.
Самокритичное
Шавка на шаланде ходит.
Шимпанзе в шинели бродит.
И ведет вперед шофер
шарабан свой до сих пор!
Это шарж или шарада?
Успокойтесь – так и надо.
Мы для Азбуки шедевры
сочиняем не за евро!
Буква Щ
1.
Испытанная форма
Буква Щ похожа на
щепетильного слона.
Слон склонился до земли
и валяется в пыли.
От щекотки сам не свой
он мотает головой.
В том причуды не ищи –
доняли его клещи.
2.
Хочу у зеркала, где муть…
Щ, прищурясь, трепеща,
смотрит в зеркало на Щ.
– Вроде и не похудела,
а по прежнему тоща.
Жаль, что вид не со спины:
три морщины – все видны.
Хвост всегда ношу направо –
здесь он с левой стороны!
Буквы Ь и Ъ
1.
Я за книжкой не сижу.
Прямо до обеда
я по горке поскольжу,
сверху с горки съеду.
И домой иду довольный,
даже если шлепнусь больно.
Твердый Знак и Мягкий Знак
различаю только так!
2.
Прибыл на побывку
молодой моряк.
Ленты. Бескозырка.
Сам – как Твердый Знак.
А берет натянет –
мать просила так –
сразу мягче станет.
Выйдет Мягкий Знак.
3.
Твердый Знак и Мягкий Знак
так зовут не просто так.
Мягкий мягок, деликатен,
хоть при этом не слабак.
Ну, а Твердый так суров,
что не нужно лишних слов.
Он солиден, и объемен
как основа всех основ.
4.
Мягкий, сель увидев, сел.
Твердый сел и сразу съел.
Потому такое пузо
он за жизнь свою наел.
Мягкий, что совсем не лесть,
тоже любит пить и есть.
Пусть не брюхо, но животик
у него, бесспорно, есть.
5.
Буквы парные всегда
нашей Азбуки беда.
Неудобные объекты.
Неуютная среда.
Твердый, Мягкий – не ясна
их конструкция сполна.
То ли два горба верблюда,
то ли часть и часть слона.
Буква Ы
Настольный хоккей
Увлекательны игрушки –
хоккеисты, шайбы, клюшки!
Буква Ы невдалеке –
это шайба на крюке.
И противник даровит
выбить шайбу норовит.
Но ее собой прикрыв,
я иду вперед, в прорыв!
Примечания
1)
Есть, дружок, у буквы Ы
правила игры свои.
Простоватые манеры,
и зовут ерЫ, не Еры.
Основательна на вид
и почти в конце стоит
алфавита – двадцать девять
номер, что уж тут поделать.
2)
Звук она обозначает,
что согласный не смягчает.
К ней, не скроем, для проформы
относились до реформы.
Но пришла и ей пора
роль особую сЫграть!
И теперь ее мы можем
изучить и подЫтожить.
3)
Ы не пишем никогда
после букв Щ и Ш.
Только И пишИ всегда –
будет радостна душа!
После Ц же – Ы и И
случай странный и особый.
Путаются словари.
Так что – так, и так попробуй.
Рождественское
Вот две тысячи лет
как горит миру свет
вифлеемской звезды.
И хвалы, и судьбы.
День рожденья Христа.
И дары, и волхвы.
И душой, что чиста,
Бога славите вы!
Буква Э
1.
Вот дождю и вышел срок.
Тучки скрылись тоже.
Зонтик, букву Э – на бок
просушить положим.
2.
Буква Э раздражена
и надула щеки.
Ох, не любит же она
эти экивоки.
3.
Принцип – дело чести!
И сейчас как давеча –
Э! – сказали вместе
мы с Петром Иванычем.
4.
Испытанная форма
Буква Э похожа на
эмбрионного слона.
Неужели только слон
этот самый эмбрион?
А ведь может получиться
человек! И даже птица!
Потому что просто клоны
все на свете эмбрионы.
Буква Ю
1.
Буква «Ю» похожа на…
Вы подумали слона?
Нет!
Но, если приглядеться…
Чья в ней грация видна?
2.
«Ю» ютиться не с руки –
габариты велики.
Ей не уместиться в юртах –
подавай особняки!
3.
Танцем юркая юла
заманила, завлекла.
Кружимся мы вместе с нею –
Ю! Да Йу! И все дела!
4.
Юнга – буква «Ю»? Ну, нет!
Каждый скажет – Это бред!
Буква «Ю», скорее, боцман –
подходящий силуэт.
5.
Лет прошедших не жалей.
Пятилетний юбилей
вместе с буквой «Ю» приходит?
Ну, так сока им налей!
6.
Буква «Ю», подскажет гид,
слов разнообразит вид.
Ювелирные вкрапленья.
Драгоценный колорит.
7.
(Не про Тимошенко)
1)
Знаешь? Я тебя люблю!
Потому тебя люблю,
что люблю тебя как Юлю,
я за букву «Ю» твою.
Так округла! Так стройна!
И во всем загадочна.
Я уже не понимаю –
это ты? Или она?
2)
Ялта – славный город наш.
С «Ю» еще сильней кураж.
И тигрица там ТигрЮля
Вызвала ажиотаж!
8.
Я по Азбуке пройду.
Букву «Ю» легко найду.
Что, как меж планет Юпитер,
не последняя в ряду.
9.
Юмор – это друг, не враг.
Было, есть, и будет так.
В нашей Азбуке есть юмор.
Буква «Ю» – хороший знак!
Re: Конкурс «Азбука». Буква Ю
Владимир Прокопенко 2010-01-19 16:07:35
Владимир, в каком "ряду" Юпитер - "предпоследний"? По удалённости "последний" - Нептун (Плутона из планет разжаловали), поближе - Уран, ещё ближе к Земле - Сатурн, а ещё ближе - Юпитер. В серёдке он. По размерам и массе Юпитер - первый среди наших планет. По условиям для разумной жизни - не знаю...Словом, нужно уточнить.
Владимир.
[Ответить]
Re: Конкурс «Азбука». Буква Ю
Владимир Гутковский 2010-01-19 16:43:27
В точку, Владимир.
Просчитался, хотя в пятилетнем возрасте зачитывался учебником астрономии.
Посмотрел новые подходы.
Согласно одному из них планет насчитали уже пятьдесят.
Тем более, я неправ.
Насчет разумной жизни стоит подумать. Нужно ли вообще создавать ей условия.
Со свойственной мне находчивостью и техничностью легко заменяю
"предпоследняя в ряду" на "не последняя в ряду".
[Ответить]
[Редактировать]
Re: Конкурс «Азбука». Буква Ю
Владимир Прокопенко 2010-01-19 18:05:01
О.К.
Буква Я
Я – не просто буква «Я»…
1.
Я – язык!
И буква – Я!
Их нерасторжима связь.
Речи светлая струя,
вместе с Я бежит струясь.
Я – начало января.
Жизни ясное лицо.
И моря, и якоря.
И зародыш, и яйцо.
2.
Я – в душе и на виду.
И вблизи, и вдалеке.
Яблоня в родном саду.
И ямщик на облучке.
Острый ястреба разлет.
Ясень за твоим окном.
Я – забыться не дает.
Я – в тебе, во мне и в нем.
3.
Ты к себе уже привык?
Осознай себя как Я!
Я – не бирка, не ярлык.
Я – судьба и суть твоя.
Тайны этой не тая,
обретя свои черты,
чтобы Ты смотрелось в Я,
Я всегда глядится в Ты.
Тут я за день два благородных поступка совершил.
Один в особо крупных размерах.
Другой – просто так.
Тот, который крупный, на двести гривен потянул.
Даю я в аптеке купюру, а мне девушка вместе с товаром ее же возвращает и еще сдачу дает.
Сперва я взял, в портмоне положил, а потом подумал, подумал и решил, что надо вернуть.
Подумал я вот о чем.
Что здесь меня эти гривны не спасут.
А на том свете тем более.
Там такие мелочи не считаются.
Так что можно с чистой совестью отдавать назад.
Отдал. Девушка долго не могла понять, в чем дело.
Потом говорит – Извините!
Не извиняться надо, а благодарить, – говорю я. – Что у вас такие благородные поступки каждый день случаются?!
Пошел дальше.
Следующим пунктом был магазин.
И что вы думаете? Здесь продавщица, очень взрослая тетя тоже просчиталась. Правда, всего на двадцать гривен. Что значит опыт!
Тут я деньги вернул сразу и без всяких переживаний.
Зато благодарили меня куда дольше и визгливее.
Иду я и размышляю – Не бывает таких совпадений.
А, может, я Вольф Мессинг?
Сейчас попробую, напрягу силу воли, поскользнусь и не упаду.
Попробовал.
Получилось.
Частично.
Поскользнулся, но упал. Не больно и без последствий, не переживайте.
И вспомнилось мне при этом почему-то, как во время чернобыльской неопределенности вызвали парторгов всех подразделений в партком на инструктаж.
Наш парторг возвращается и говорит – Спокойно, товарищи! Без паники. Да, взрыв был, но не атомный!
Поднялся я и пошел дальше.
Не хотел я вам этого говорить. Ситницкий достал.
Переписывались мы с ним по поводу Топорова и Пригодича.
Достал Ситницкий.
А я обдумал тему, обменялся и вот, что в голову пришло.
Топоров написал прекрасное литературное произведение.
Может, в чем-то и отступил от правды жизни ради правды вымысла.
Не думаю, что на много.
И получилось хорошо. Заголовок «Герой нашего времени» в самый раз.
Или …
Об этом ниже.
Хотите знать, кем мы в мировом реестре числимся, как выглядит наша планета во вселенской кунсткамере?
Делюсь.
Когда я был там, где был, то в один из свободных от свершения подвигов дней повезли меня на экскурсию в Гранд Музеум.
Слонялся я по бесчисленным залам без особого интереса.
Хотя и очень интересно было.
И вдруг наткнулся на этот экспонат.
В громадной витрине плавала наша Земля во всем своем великолепии.
Не какое-то голографическое изображение.
В самом подлинном виде и в натуральную величину.
Красота неописуемая! Глаз не оторвать!
Видели снимки Земли из космоса? Слабое подобие, бледная немочь.
Стою, любуюсь заворожено.
Так загляделся, что не заметил, как время прошло.
Позвали меня на базу возвращаться.
Оторвался с трудом.
И только в самый последний момент заметил,
что у витрины внизу пояснительная этикетка имеется.
И значится там…
И написано на ней – «Лишние люди».
Не читавшим Большой Текст кое-что в этом эпизоде покажется непонятным.
Можно домыслить.
Или обратиться к немногим читавшим пока. Шпак, Воловику, Торхову, Калявиной. Еще кое-кому. За справками.
Они должны помнить, как заканчивался БТ:
«P. S.
На днях приснилось, что должна явиться ко мне Лиз с очередным проектом. Интригующим и принципиально новым.
Посмотрим…»
Но это потом. А вчера был на ДРе у мужа племяшки.
Накушался чересчур. По части еды.
И также позволил себе больше чем обычно.
Бил кулаком по столу и рычал –
Вы будете поститься, падлы?! Сколько можно жрать!
Прихватило меня уже на обратном пути.
И дома продолжилось и разыгралось.
Без подробностей.
Заснул поздно и плохо.
Вот тут Лиз и явилась.
Приготовился я слушать. Про проекты.
А она просто навестить. Посмотреть как я – чем скриплю, не расклеился ли совсем.
Я, в принципе, был рад. По человечески.
Ведь столько было вместе пройдено, столько сделано и выпито.
Что меня каналов связи лишили, я совсем не переживал.
Особенно поначалу, когда хотелось только расслабиться и забыться.
Но повидаться иногда приятно.
Потрепались мы без порядка и смысла.
Стала она прощаться – Просьбы есть? – говорит.
Тут я и сымпровизировал.
– Встретил я на жизненном пути одну даму, – говорю. – Достойную во всех отношениях. Обаял и очаровал, естественно. Вопросов она пока не задает. Вслух. Но хочется все же какие-то гарантии предъявить. Да и самому интересно, не скрою.
– Понял – говорит Лиз. – Сделаем.
И растворилась в ночи.
Утром я проснулся почти совсем. Сердце успокоилось. Биение тоже.
Температура тела вернулась к нормальным 35 градусам.
Выпил кофе.
У меня еще работа для работы была. Вставил флэшку.
Подумал немного и решил, что на сегодня этого достаточно.
А днем солнышко выглянуло посреди грустного неба.
Решил и я высунуть нос, пройтись.
В почтовом ящике письмо обнаружилось. В конверте от Спилки.
– Интересно, – думаю. – Поздравлять вроде еще рано.
Рвать конверт на ходу не стал, пошел дальше.
Распечатал уже дома по возвращению.
А там бумага. Внушительная такая бумага.
Приятного желто-оранжевого цвета. Печать четкая. И шрифт необычный, эксклюзивный.
Я потом в компьютере все шрифты перебрал. Нет такого! В природе.
Специальная разработка, видать. Для данного случая.
А так все по форме.
Угловой штамп – «Департамент перспективных разработок».
Исходящий номер, дата правильным числом.
В другом углу – «Утверждаю». Первый помогальщик Э. А. Гомер.
Факсимильная подпись. Та же дата.
И текст далее.
Справка.
Настоящая справка выдана Гутковскому Владимиру Матвеевичу,
временно живущему в том, что на лицевом счету у него
в настоящий момент осталось 12 годовых единиц.
В том числе, относительно здоровых и активных – 10,3.
Возможно увеличение этих показателей на 25 % при полном соблюдении
Протокола и выполнении дополнительных условий.
Подпись
Научный руководитель проекта Р. Л. Доуэр
Подпись, дата.
Мокрая печать Департамента.
Нормальный документ. Содержание меня устраивает. В настоящий момент.
И кое-какие новые подробности содержит.
Оказывается, у Рогнеды Леонардовны фамилия имеется, не знал.
Довольно звучная, ничего не скажешь, – Доуэр!
И я всегда думал, что Гомер он Гомер и есть.
А он тоже именем и отчеством обладает – Э. А.
Как полностью? Ну, допустим Эллин Анфиладович.
– Спасибо, Лиз! – произнес я, воздев очи горе.
Теперь все в порядке. Осталось дамой обзавестись.
Не стал я откладывать дело в долгий ящик. Доверять телефону.
Тем более интернету.
Пошел искать.
И что вы думаете? В почтовом ящике письмо лежит.
В конверте от Спилки…
Тут на работу меня выдернули для разового задания.
Даже обещать заплатили.
Наоборот, конечно, но, по сути, то же самое.
Ну, поехал посмотреть, как там.
Запустение запустилось еще пуще.
Скачал я, что надо было, сыграл в пару игр и назад иду.
По стремительно сокращающейся территории. Еще два корпуса продали.
Глянь, а в типографии свет горит.
Там мой давний приятель работает.
– О! – говорит (он). – Сколько лет! Выпьем немножко?
– Я не пью, совсем.
– Так у меня ж вчера день рождения был! И закуска осталась.
– Поздравляю! – говорю. – Тогда наливай.
Я знал, что он старше меня, но забыл, что на столько. На десять лет!
И еще работает.
Выпили мы два раза по двадцать пять, вспомнили, как когда-то по шахматным фестивалям фестивалили. Он-то всегда посильнее меня был, по мастерам шпилил.
Пользуясь случаем, я ему задачку подбросил, которую мне Витя Калитин прислал, а мне решать ее упрямства не хватило.
Еще раз выпили, он и говорит: – Слушай, у меня тут бумаги немного осталось, все равно пропадает. Давай, я тебе визиток напечатаю.
– Для чего мне визитки? – говорю я, как бы отказываясь.
– Мало ли, пригодятся.
Выпили еще по двадцать пять. Прибросили текст с моей подачи. Он и напечатал. И порезал сразу. Двести штук получилось.
Еду я домой и думаю – зачем столько? Старым знакомым мои визитки вроде уже и ни к чему. А столько новых у меня вряд ли успеет появиться.
То ли слегка развезло меня – а с чего? – грамм сто выпил, не боле.
То ли в вагоне задремал.
Только, когда пришел я в себя, то стоял в переходе у метро и раздавал прохожим свои свежеиспеченные визитки.
Я потом пересчитал – около ста штук роздал.
Человек двадцать, прочитав, возвращались ко мне для разговора.
Я получил пять предложений выпить по душам.
Три заказа на стихи к Новому году.
Заказ на ликвидацию тещи.
Предложение руки и сердца (все-таки!).
Несколько человек говорили мне – «Все вы правильно написали.
Так оно и есть».
Еще несколько спросили – «Вы это серьезно»?
Остальные обращались ко мне на «ты» и соответственно.
Да, совсем забыл рассказать, что у меня на визитках написано было.
А уместилось там следующее (без воспроизведения верстки):
Не молодой. Не здоровый. Не богатый,
Не русский.
Член союза и поэт-любитель.
Имя, отчество, фамилия – значения не имеют.
Особенно, отчество.
Ничего вам не предлагает.
И ничем помочь не может.
Тем не менее.
Задаром.
Но тут я окончательно протрезвел, заявил, что акция закончена, и пошел
к дому.
Вы, конечно, помните, что в радиусе трех километров все выдрессировано моими шуточками.
Поэтому, когда в «Хлебном» я применил оперативно пришедшую в голову новацию – «Мне, пожалуйста, двести пятьдесят батона и пол афроамериканца», продавщица глазом не моргнула, бровью не повела, плечиком не поддернула.
Сказала только – «Весов нет, я примерно отрежу».
– Валяйте! – ответил я.
А вечером пригласили в гости, где я еще немного добавил. Самую малость.
Пишу все это на следующее утро.
Значит, пока обошлось.
Я.
Я участвую в конкурсе «Азбука». Стихотворная азбука для детей.
Не потому, что я как-то особенно люблю детей.
Или тем более не потому, что мне нравится писать стихи.
Просто меня всегда привлекало решение формальных задач.
Ведь форма определяет содержание. В крайнем случае, соответствует ему.
Но, чтобы сделать ребенка, нужна еще и форма, в которую ты будешь его делать.
Со стихами такой проблемы не возникает.
Вернее, эта форма задается (и тем самым снимается) условиями конкурса.
Вот потому я в подобных проектах участвую. Лимерики там разные, азбуки и т.п.
Уже многие заметили, что по ходу подобного процесса у меня наблюдается избыточная плодовитость. В смысле, что я начинаю продуцировать варианты в невероятных количествах.
Правда, подозрений насчет методов искусственного оплодотворения еще никто не высказывал, но со временем додумаются и до этого.
(О приеме наркотиков речь не идет. Разве что побочные эффекты медикаментозной интоксикации).
.
Хочу объясниться и объяснить.
Как шахматный композитор (любитель) в прошлом, я глубоко впитал и твердо усвоил творческий принцип, который называется «преследование темы».
Что это значит?
Можно изваять единственный образец. А потом долго с него соскабливать лишнее или налепливать нужное.
А можно подходить к проблеме с разных сторон. И вкрадчиво, и энергично. Пробовать ее разрешить то так, то этак. Многими способами.
Рано или поздно количество неизбежно перейдет в качество, и это качество будет очень высоким.
Проверено.
Потому я пишу столько стишков на каждую букву.
Теперь представим, что я позволю себе в таких же количествах создавать «серьезные» произведения.
Тогда очень скоро Поэзию придется закрывать. Совсем. За полной исчерпанностью.
Но поскольку она (Поэзия) и так давно уже закрыта, то, сами понимаете, какое решение я принимаю.
А так как какие-то остатки творческой энергии тавтологически остаются, то я изливаю ее в подобные жанры. Сублимация как бы.
Не онанизмом же заниматься, в конце концов.
От общего к частному.
Вернемся к тому, с чего начали. К конкурсу «Азбука». Который миновал уже букву «Ф».
Не собираюсь перечитывать все свои стишки (тем более сравнивать с другими), но кажется (сдается) мне, что в них наметилась какая-то сквозная история.
С главным героем и его окружением.
У этого героя определился полноценный характер, появилось прошлое и будущее.
Он уже зажил своей независимой от автора жизнью.
Единственно, что он еще не обзавелся собственным именем.
На то, чтобы исправить это упущение, у нас с ним есть еще несколько букв.
А может, его зовут очень просто.
Я.
Слушал сегодня, как Козаков читает Пастернака.
Мне показалось, что неважно.
Я лучше читаю!
Нет, но ему все-таки семьдесят пять.
Да, а мне сколько?
Гм…
Но не семьдесят пять все-таки!
Тут я утром обнаружил у себя еще одну смертельную болезнь.
Пятую по счету.
На пару дней хватит.
Для смертного человека любая болезнь смертельна.
Это уже строчка.
Приделать еще чего-нибудь про любовь и можно петь!
Я, когда случайно попадаю на страницу нового автора, его стихов не читаю. Делать нечего!
Сразу иду в конец страницы, где десять последних комментариев обозначено.
И по тому, кому они адресованы, составляю впечатление.
Кажется, уже писал об этом.
Долго думал, что этот метод правилен.
А потом посмотрел на свои десять последних комментариев…
Нет, неправильный метод!
Или, может, правильный?
Тут кое-кто из некто (которые в курса дела) совсем меня достали своими стенаниями по поводу быстротекущего времени.
– Хочешь, – говорю, – попрошу Лиз, чтобы тебя в Систему взяли? Может, и уважат такую просьбу в ознаменование моих заслуг и в порядке личного одолжения. Конечно, от многого отказаться придется. Но зато время считать не будешь.
– Нет, – говорит, – лучше я так!
– Ну, лучше так лучше. Только не скули больше. Хотя бы до пятницы.
Смотришь свои совсем давние тексты и думаешь по началу – Нет, совсем не дурно я раньше писал.
А потом приглядишься – Но и не лучше чем сейчас. Примерно, так же.
Понадобились свежие футболки для после душа. Взял одну еще ненадеванную. С черепом и костями. На улицу в такой не выйдешь, а по дому в самый раз.
Составлял положение о формировании длинного листа. Изюминка в том, что каждый член жюри имеет право на одно предпочтение и одно табу.
Но об этом позже.
Так и день скоротал.
Тут в Литсалоне время от времени и в очередной раз возникают дискуссии по поводу "черных списков".
Не слишком оживленные и без излишней остервенелости, но все же.
Повисят немного и отправляются в корзину.
Я в таких обсуждениях участия не принимал, поскольку к "черным спискам" никогда причастен не был.
Сам никого в них не заносил.
Возможно, кто-то так и поступал в отношение меня, но мне об этом ничего не известно.
И вот, наконец, решил я выяснить для себя, что это за зверь такой - "черный список".
Нашел эту опцию, вошел при ее помощи в.
Вы ж понимаете, что меня прежде всего заинтересовал вопрос - а можно ли самого себя занести в свой "черный список".
Пробую.
Набираю свой логин, пытаюсь добавить комментарий к собственному произведению.
Не получается.
Нет, это никуда не годится!
Ведь зачастую я и произведение публикую только для того, чтобы самому дать к нему комментарий.
Захожу снова в "черный список", убираю свой логин, пробую добавить комментарий.
Теперь получается!
Вывод, который я сделал после всех этих манипуляций, следующий:
Все-таки полезная вещь этот "черный список".
И главное - работающая!
Впечатлительным слушателям посвящается
Блеет мудрая овца,
чтоб никто не понимал,
эту песенка с конца –
Ац-ац-мирд-пог! Ац-ац-мал!
(Лам-ца-ца! Гоп-дрим-ца-ца!)
Вот и отбыл я половину санаторного срока.
Пора делиться впечатлениями.
Поселок Ворзель, где находится одноименный санаторий, расположен в 30 км от Киева.
Это давнее и когда-то очень оживленное санаторно-курортное место с многочисленными санаториями, базами отдыха, пионерскими лагерями.
По вечерам по всем двум центральным улицам фланировали фланеры в белых штанах. В местный универмаг приезжали из Киева за дефицитом. Жизнь казалась бесконечной.
Теперь функционируют три санатория и Дом творчества композиторов.
Затерявшиеся среди скелетов остальных бывших санаториев, лагерей и баз.
Впрочем, может, это и к лучшему. Весь поселок расположен в дивном лесу, и по заброшенным аллеям можно бродить бесконечно, вдыхая целительный ворзельский воздух. Натыкаясь, время от времени на коттеджики, коттеджи и коттеджищи новорусской архитектуры, оборудованные башенками, лесенками, цветниками, высокими заборами и злыми собаками.
Наш санаторий сохранился в приличном состоянии. К быту претензий практически нет. Белье меняют каждую неделю – о чем речь!
Солидная лечебная база. Но мне показаны только разные дыхательные процедуры.
Ну, и климатотерапия. Вот я и следую по этому пути.
Из достопримечательностей.
В двадцати минутах неспешной ходьбы озеро с пляжем и ресторанами.
Не знаю как с ресторанами, но некоторые наши отдыхающие еще купаются. Очевидно, те, которые разные ванны принимают.
В соседнем санатории «Победа» масштабные танцы по вечерам. Но открытом танцполе выплясывают до двухсот человек (сто пар).
Череда религиозных праздников. Время веры. Многие ходят в местную церковь.
Последний Спас был очень красочным. Хороший солнечный денек, тесная цепь местных жителей вкруг храма с корзинками плодов и фруктов. Колокольный звон.
Освящение с размахом. Святой водичкой и меня окропили.
«И шествие обходит двор…». Все это снимается на камеру.
Когда вода в чаше заканчивается, служка подливает еще из пятилитровой бутыли.
Дом Уварова.
До исторического материализма это была дача сахарозаводчика Терещенко. Когда он женил своего сына на графине Уваровой, отдал дом молодоженам. Очаг культуры того времени.
При советской власти – школа, потом долгий период запустения.
Очередной кандидат в мэры в предвыборном запале пообещал Дом восстановить.
Победил и слово сдержал.
Теперь это очень уютный особнячок, в котором располагается Центр культуры.
Все очень симпатично. Постоянные выставки, культурные мероприятия.
Главный культ организатор молодой поэт Юлечка Б.-К. все время что-то затевает и проводит разные встречи.
Сюда же подтягивается и ирпенская интеллигенция, в том числе и во главе с Иваном Ждановым. (Ирпень на полпути от Киева до Ворзеля).
Я посетил три мероприятия.
Сперва была демонстрация нового фильма известного режиссера-документалиста Александра Столярова.
Он автор многих фильмов и лауреат разных конкурсов.
Услышал название одного его фильма – «Достоевская девочка». Считаю этого достаточно – льва узнают по когтям.
Александр показывал новый фильм «Второе рождение» об ирпенском периоде жизни Пастернака. Вся эта история: Пастернак, Нейгаузы и т.д. (см. соответствующие стихи).
Режиссеру удалось собрать в Ирпене потомков Пастернака по линии, так сказать, двух браков. Ранее они общаться не хотели. А тут их поселили в одном доме. Их снимают – они что-то комментируют.
– То, что я сделал кино, дело второе – сказал Александр. – Главное эти люди сблизились и даже подружились.
За демонстрацией следовало обсуждение, затем небольшая культурная программа с выступлением присутствующих. Даже Жданов читал Пастернака и себя.
На следующий день концерт очень интересной исполнительницы из Житомира Ларисы Бойко. Она из санатория «Победа». За время отдыха успела смотаться на бардовский фестиваль в Славутич и стать там победителем.
Но вообще-то она не бард. Профессиональный музыкант, прекрасный вокалист. И тексты у ее песен очень достойные – Леся Украинка, к примеру.
На третий вечер с нами встречался известный фотохудожник и пытливый исследователь законов фотоискусства Юрий Косин. (Кстати именно у него живет в Ирпене Иван Жданов). Было очень интересно знакомиться и с работами мастера, и с его мыслями по поводу.
После каждого вечера накрывался стол (сладкий) для узкого круга и шло очень интересное общение.
Я пытался подкалывать Ивана своими парадоксами, но он большая бука.
За эти дни я сообразил, что фильмы Столярова было бы хорошо включить в программу фестиваля «Каштановый дом» и подошел к нему с этим.
А он говорит – А я Вас искал! Ваша «Родина любви» произвела такое впечатление, что хотелось познакомиться поближе.
Ничего удивительного. Он не первый, не последний.
– Мне вообще-то делать нечего – говорю, – могу и в Ирпень на следующей неделе подъехать.
– Замечательно – говорит. – Я Вам свои фильмы покажу. Вообще соберемся.
На том и порешили.
Вернемся в санаторий.
Заезд, в основном, состоит из донецких «чернобыльцев». Тяжелый контингент – сказала моя врачиха.
Но интеллигенты попадаются тоже.
Мой сосед по столу доктор биохимических наук, член академий, только что из Лондона после чтения лекций один из первых разговоров начал типовым заявлением: «Я, конечно, не антисемит, но…».
В последствие мы очень мило общались, но с рук ему это не сойдет.
Я человек не злой и не злопамятный, но, когда буду подписывать на прощание книжку, обязательно там укажу: «Такому-то, не антисемиту и т. д.».
Выступил с чтением у себя в санатории. Несколько интеллигентов и до того были моими поклонниками (они и в Уваровский дом ходили). А основной части аудитории (человек тридцать), естественно было тяжело и не все понятно.
Хотя я самого начала предупредил, что никакие отговорки – мы люди простые, зашли от нечего делать – во внимание приниматься не будут и разговор пройдет по взрослому.
Мой сосед по столу, биохимик упрекнул – Пессимизма у Вас много. Время сейчас тяжелое, народу нужно что-то повеселее.
Ну, такое мне слышать не впервой.
А местная организаторша меня поблагодарила, вручила буклетик о Ворзеле и сказала - Вы такой замечательный и такой скромный.
- Да, - ответил я. - Я замечательый. Но почему скромный? Я всем об этом говорю.
Тот же доктор-не антесимит сказал, что каждое утро ходит обниматься с дубами. По пятнадцать минут. День лицом, день спиной.
На дуботерапию я пока выбрался только один раз.
Дубы нашел сравнительно просто. Во всяком случае, я думаю, что это дубы. Правда, табличек на них не было. Но и хвои тоже.
На первом сеансе прижимался спиной. Передом не решился – мало ли какая может быть э…, то есть реакция.
Только к концу первой декады удалось выдрессировать дежурных на входе.
Ходил вечером на прогулку, подобрал посох от диких зверей отмахиваться.
Возвращаюсь и говорю дежурной – Я тут палку принес. Можно ее в номер взять или надо сначала продезинфицировать?
– Эти Ваши шуточки! – говорит.
Наконец-то!
В планах на следующую неделю поход в большой санаторий «Украина» и Дом композиторов. До них километра три.
И большой визит в Ирпень.
А здесь на побывке разбор почты, написание этих заметок и других текстов, телефонные разговоры и т.д., и т.п.
Парад по случаю Дня независимости заканчивается.
Отбываю в Ворзель.
Бай!
Вот видите, какой перерыв!
А все потому же.
Так что последовательности никакой. Что запомнил.
Определение «сегодня» означает любой из этих дней.
Сегодня ездил к Набокову философской прозы (когда-то писал о нем).
Он наконец-то выпустил очередной номер своего журнала SubRoza.
Оформление приличное, меньше философии, больше поэзии, статей о ней.
Анонсированной статьи о Кабанове не появилось, хотя ее он и написал. Как говорит очень субъективную. Поговорили и об этом.
Чтобы выпустить следующий номер, ему нужно распространить 100 комплектов (журнал + аудиокассета киевских поэтов) по 35 гривен.
Пока продал два. После моего ухода уже четыре.
Потом вспомнил, что я уже раньше давал денежный взнос на выпуск этого номера. Ну, и хрен с ним.
Сегодня ездил в «Хэсед» за лекарствами. В переходе встретил Славу Р., знакомца молодых лет. Когда-то он был большой ходок и выпивоха. Выпивохой в разумных пределах (судя по предложению) и остался, а вот ходит с трудом и с палочкой. Разговорились.
Я подарил ему книжечку. – Напиши – говорит, – «Профессору-строителю от поэта-профессора». Только «профессор» правильно напиши.
– Так Януковичу – говорю, – только за это надо памятник поставить. Благодаря нему даже я запомнил, как пишется это слово.
А подпись сделал «Профессору-строителю от поэта-подмастерья».
Через пару дней звонит: «Я почитал немного. Тут юбилей Ширвиндта отмечают. Как ты на него по юмору похож!».
И он это по стихам заметил? Недооцениваем мы все-таки читателей, стоит присмотреться к человеку.
А про палочку рассказал – делали ему во время операции обезболивание уколом в позвоночник, теперь ноги отнимаются.
Сегодня в воскресенье в списке читателей моего «Дождика», в который я не попал, обнаружилась фамилия Малкина.
Сердце затрепыхалось в груди. Давно известно, что это означает.
Идет просмотр кандидатов в очередной ТОП.
Неужели это случится и со мной? Неужели сбудется заветная мечта?
Закружилась голова, подкосились ноги… Сладкая истома предвкушения…
Сегодня через два дня ТОП был опубликован.
Не все же туда могут попасть, он не безразмерен.
Даже про этот дождь не я один написал. Выбрали лучшее.
Сегодня подумал – Ни за что не пройду в Райские врата без очереди! Как бы меня ни уговаривали.
Сегодня случайно наткнулся на статью про себя в Википедии. Оказывается Дмитрий Смирнов по системе ссылок поместил ее туда со своего сайта.
Один из администраторов Википедии, кажется Андрей Романенко, поставил вопрос об ее удалении, дескать, чином не вышел. Дима Смирнов робко отбивался. Чем там дело кончилось, не знаю.
Жаль, что я не нашел как можно администратору лично написать.
Я бы, конечно, поддержал его – о чем речь!
Но то, что после моего письма он бы чувствовал себя не слишком комфортно, я гарантирую.
Сегодня немного посмотрел прямую трансляцию солнечного затмения.
Возникла мысль.
Наверное, права на трансляцию конца света уже проданы.
Но, если даже нет, я этим заниматься не стану.
Слишком хлопотно, да и времени жалко.
Сегодня провели очередную акцию. Акция получилась необычной. Оказалось, что за несколько дней до этого наши главные организаторы Катарина С. и Виктор К. оформили свои отношения в виде законного брака. Включая официальную регистрацию, венчание, возложение цветов к памятным местам. И даже к месту проведения акции.
Так что все завершилось распитием горького шампанского.
Но и до этого было много интересного.
Остановился какой-то дядька. Сказал, что имеет отношение к другому каналу. Дал телефоны.
Остановилась семья из Белоруссии.
– Какие вы счастливые! У нас такое невозможно!
Наивные люди. Не понимают, что счастье зависит не от свободы выражения.
А от мировых цен на нефть и величия державы.
Наивные люди! Или интеллигенты.
Из бесед в, на, с…
Сегодня улов ограниченный. Всего несколько.
Передо мной в газетном киоске:
– Конверты с марками есть? – Не торгуем. – А…?
– Задолбали! – пожаловалась мне киоскерша.
– Так вы напишите … – посоветовал я.
На следующий день на стекле появилась бумажка:
«Конверты с марками на почте. Где почта – не знаю».
Всем жить стало легче.
Как-то кто-то – Я вас слушаю!
– Слушаете? – с максимальным сарказмом. – А билеты вы приобретали?!
Наконец, выдрессировал продавщицу арбузов. Она должна взвесить мне половинку арбуза, назвать цену и сказать: «Вес два килограмма»!
Долго пришлось объяснять, что мне больше поднимать не рекомендуется.
– Я-то Вам плачу за четыре, но Вы говорите – два!
Еле до нее дошло.
Сегодня читал о махайоге Пайлот Бабе.
Понял, что он прав.
Ответы на все вопросы можно найти не только в интернете, но и в самом себе.
Повесть мою вычитывают с разных сторон. Несколько забав.
Леночка К. отметила как неудачное выражение «облегченно расслабился».
Я отвечаю: «Согласен! Уже исправил на «расслабленно облегчился»!».
Яков З. предлагает заменить оборот «возвращались тем же способом» на «возвращались тем же макаром».
Отвечаю: «Полностью в моем стиле было бы «возвращались с тем же макаром»!».
Сегодня как всегда в последнее время. Хроническая бессонница.
С храпом?
Сегодня придумал название для эссе.
«Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и гавкает…».
Сегодня сижу за компьютером, работает включенный телевизор.
Повторяют замечательную экранизацию «Идиота» с гениальным в своей роли Евгением Мироновым.
И диалог за спиной (примерный).
– А не думаете ли Вы, князь, что я пришел лишь для того, чтобы надуть Вас? – О! Я это очень хорошо понимаю. Я даже уверен, что обязательно обманете. Но…
Вот и я говорю» «Но…».
Сегодня перебирал бумажки из древней папки.
«Я, отправляясь из 1959 года в будущее ...».
Приехали.
«Я хотел бы жить и умереть в Париже, если не найду дешевле и поближе…».
Маяковский, кажется?
«И мне издалека по-прежнему видна прозрачного листка сквозная желтизна…».
Прошлое со временем меняет цвет. В отличие от будущего.
«Я занимаю определенное место в пространстве. Кусок пространства. Что здесь было до того, как я в нем проявился? И где оно теперь?…».
Мудрено.
Закрываю папку. Смысл надписи на обложке «Для эвакуации» мне тоже уже не понятен.
Сегодня начался прихват и длится по сегодня.
Вопрос с Коктебелем решился. То есть отпал.
Значит, не зря загодя описал, как я туда ездил.
А то, что Андрей К. включил этот рассказ в конкурс, его дело.
Сегодня проснулся и понял, что писать надо кратко.
За двадцать секунд сложилась трилогия в четырех частях.
Часть первая
Казалось, долго он не протянет….
Часть вторая
Тем не менее…
Часть третья.
И все же…
Часть четвертая.
Осталось завернуть за угол…
А можно было тома написать. О том же.
Большая экономия сил и времени выходит.
Сегодня такое совпадение приехала в Киев погостить двоюродная сестра из-за океана Ирина Ф. В 2006 я у нее гостил.
Остановилась недалеко от меня.
Приходит каждое утро, мы в лес ходим погулять. Я с трудом.
Ну, и с готовкой шустрит иногда.
Сегодня вечером хватило сил выйти на общее собрание нашего кооперативного дома. Я человек новый, но немного повыступал. Как же без этого?!
А сегодня предложили путевку в санаторий под Киевом.
Ехать нужно через неделю. Надеюсь смогу.
Бай, на всякий случай!
Всю эту неделю накрыла огромная траурная тень.
Трагическая гибель Юрия Григорьевича Каплана…
А начиналась она так весело и беззаботно.
Очередная акция.
Чтобы приберечь ограниченный запас своих украинских стихов на потом, читал стихи Т. А. в своем переводе на украинский.
Появился у меня новый поклонник из прохожих.
Потом оказалось главный редактор журнала «Экология» Александр Г.
После выступления подошел – Нельзя ли приобрести Вашу книжку, если есть?
– Можно и есть, – говорю. – Прямо сейчас.
С деньгами мы никак не могли разойтись, и пришлось взять мелкими и меньше, чем запросил.
От напрашивавшейся интермедии отказаться было невозможно.
Я, удовлетворенно пересчитывая мелочь, – Куплю жене сапоги!
(Первая удачная сделка за последнее время).
Из прочих проказ.
Подставлял шапку прохожим, когда барды пели.
И шутливо случайных зрителей отгонял: «Проходите, проходите! Не мешайте проводить акцию!».
На акции мы договорились встретиться с Татьяной К. Она тоже любезно согласилась вычитать текст моей повести. Преподаватель в прошлом русского языка для иностранцев, она их (язык) знала досконально. Поэтому ее вариант вычитки был таким капитальным, что, как сказал я потом, я меньше времени потратил на написание повести, чем на последующее внесение в текст всех правок.
А для нее участие в акции дало возможность почитать и свои стихи.
Для многих это важно.
По окончанию Татьяна К. пригласила меня и телережиссера Галину К. в гости на чашку кофе.
Галина К. оказалась человеком духовного поиска. Изучала биоэнергетические практики, прошла курс обучения при семинарии. Неудивительно, что ее заинтересовала тема моей повести. Договорились, что перешлю.
Что-то чувствовалось. Несколько человек в этот день вдруг спросили: «Вы давно видели Каплана?».
А он уже больше суток был мертв.
Под вечер пошли перезвоны, слухи, версии, вопросы.
И, наконец, уже в самую ночь страшное известие.
О прощании с Юрием Григорьевичем и многом другом я уже подробно писал.
Не стану повторяться.
Только несколько реплик.
Возможно, предыдущая высокая оценка действий милиции и преувеличена.
По поступившей информации она как всегда была склонна спустить дело на тормозах. И только вмешательство влиятельных лиц, в первую очередь, А.А.Мороза заставило ее пошевелиться.
Развернувшуюся в киевской прессе компанию под девизом «Не дадим враждебным силам своими грязными намеками очернить светлый лик этого святого человека» можно считать вполне уместной в эти скорбные дни.
Если бы экзальтированность отдельных публикаций не выглядела чрезмерной, а пафос явно преувеличенным.
Из моей переписки с вопрошающимися коллегами.
– Его, в самом деле, убили из ревности?
– Нет, это было ограбление. Если бы его каждый раз убивали из ревности…
– Неужели теперь поэтов убивают, чтобы ограбить?
– Его убили не как поэта. И даже не как еврея…
Хотя имеют место и версии, что это была заказная расправа по идеологическим и национальным мотивам, замаскированная под ограбление.
Лично я к ним отношусь скептически.
Акция в этот понедельник была посвящена памяти Ю.Каплана.
Читали его стихи, стихи посвященные ему.
Мы все еще долго будем отходить от этого шока.
Но, чтобы не заканчивать «ДневничокЪ» на такой печальной ноте, под конец немного развлекалочки.
Поскольку количество эпизодов, которым я при общении придаю юмористический характер, неуклонно пополняется, то завожу в «ДневничкЪе» отдельную рубрику.
Беседы в, на и с…
В аптеке
Провизорша мне, – Что вы хотите?
Я, пристально глядя в глаза, – А Вы не догадываетесь?
Она в легкой панике, – Нет…
Я называю невинное лекарство.
Она, – Фу, интуиция совсем не работает.
Я, понимающе, – В такую-то жару…
На почте
Захожу на почту. Никого не видно. Жду.
Наконец появляется несколько девушек.
Одна несет упаковку конфет. Открывает ее, раздает подругам.
Все усаживаются по местам.
Я подхожу.
– Что вам?
– Скажите, здесь всех угощают конфетами?
Врубилась не сразу, но потом разулыбалась. Но конфетку не дала.
Ах так! – говорю. – Тогда я пойду к другому окошку.
Мне, собственно, к другому и надо было.
В поликлинике
Сажусь в лифт с очень пожилой женщиной
Она вслепую шарит по кнопкам.
– Нет, нет! – говорю я. – На кнопку «-1» не нажимайте, в подвал повезет. Хотя, – после оценивающей паузы, – если Вы не прочь спуститься со мной в подвал…
В магазине
Выкладываю отобранные продукты.
– Все? – Все.
Кассирша подсчитывает, называет сумму.
– Хорошо, – с тяжелым вздохом доставая из пакета. – Тогда я еще и за это заплачу.
Кассирша, – Опять Вы со своими шуточками!
Вот! Даже в магазине меня уже знают.
А в Литсалоне, что ни напишу, все принимают за чистую монету.
У парадного
Подхожу к дому. На лавочке беседую две соседки.
Одна рассказывает другой
– Моя собачка раньше никого чужого в дом не пускала. А теперь с разбором – только хороших людей. И когда те уходить собираются, бегает вокруг, не пускает – Не уходи, не уходи!
– Здравствуйте! – с ходу врубаюсь я в разговор. – Когда мне можно зайти к Вам провериться?
На кладбище
Свой разговор со старшим организатором ритуальной службы опускаю.
Шутки уместны везде, но не всегда.
И напоследок.
У меня на Пру последний «белковый» читатель зафиксировался четыре дня тому.
После этого последовало 120 «неизвестных».
Хочется выразить огромную признательность поисковым автоматам!
Бай!
Хай!
Откликаясь на многочисленные (одна-две) просьбы продолжить публикацию ДневничкЪа, продолжаю.
Крупными недельными мазками.
Почему я добавил в название определение «Пародия»?
Это всего лишь обозначение жанра. О нем в самом конце.
И еще подумал – что собой представляют эти заметки, по сути?
Как ни странно – проповедь.
При всей своей фрагментарности и хаотичности.
Мини-проповедь. (Не исповедь).
Сначала подберу неподобранные хвосты прошлых эпизодов.
Из встречи трех поэтов в кафе.
Как рассказал Александр К., трафарет для футболок «ШО» позаимствован из служебных ориентировок московской милиции по визуальному определению национальности встречных поперечных.
Кстати обнаружил его (К.) среди списка читателей предпоследнего «ДневничкЪа».
Ранее такого внимания к моему творчеству за ним не наблюдалось.
Скорее всего, отслеживает упоминания о себе - там я раз употребил полную форму фамилии.
А ты азартен…!
Теперь буду писать только К. Так что К. – этого и не найдет!
Когда вечером одного из последующих дней выходил на прогулку, меня предупредили – только до 21.30, потом лифты отключаются на ремонт. С лифтами отдельная эпопея. Не будем углубляться в тему.
Но на следующее утро пришлось скорректировать планы. Что-то отменить, что-то объединить, чтобы уложиться в один выход из дома. И соответственно – одно возвращение.
Сначала была Акция.
Я выступал и выступал с большим успехом.
Сперва заявил, что собирался петь, но организаторы упросили не отбивать хлеб у актеров. Я и согласился, тем более что петь не умею.
Потом несколько раз выскакивал к мегафону, чередуя стихи на москальском з вiршами на рiднiй мовi.
Явился активный участник акции Народный артист Валентин Ш.
На мои русские стихи он запал и потом в своем выступлении отметил, указывая на меня, какие прекрасные стихи читал Валентин.
Его ошибку исправили, а я сказал, что среди Владимиров тоже попадались неординарные личности.
Он еще предсказал, что мы будем выступать вместе с ним на этом месте в 2015 году.
Я сдержанно поблагодарил и ответил, что далее Евро-2012 мои планы пока не распространяются.
После акции поехал на работу.
Говорю начальнику – Хочу к вам на работу устроиться, надоело за свой счет сидеть, да, и вообще.
А он говорит – Ты ж знаешь, финансирования нет, я всех распустил, денег только мне одному на зарплату и хватает, а я привык большую зарплату получать.
Я понимаю – говорю. – Но я ж тоже и мне тоже. Уже знакомые бомжи коситься начинают.
Хорошо – говорит он. – Тут комиссия должна приехать. Я им сказал, что столы уже накрыты. Но надо, чтобы хоть кто-то за компьютером для видимости сидел. Я тебя отзову.
Согласен на любую работу – говорю я. – Если надо, могу даже компьютер не включать. Обойдусь как-нибудь без игр.
На том и порешили.
А по дороге на работу набросились на меня на улице двое шустрых молодых людей.
– Вы знаете, в ЦУМе проходит двухнедельная ярмарка «Все для дома». Рекламная акция, скидка 20 % .
– Теперь знаю – говорю.
– А вы придете?
– Может быть – говорю.
– Тогда вам подарок от фирмы. Набор кухонных ножей. Немецкая сталь, отличное качество.
– Хорошо – говорю. – Крутите дальше.
– Скажите, а жена у вас есть?
Не молниеносно, но ответ я озвучил – Личные темы я с малознакомыми людьми не обсуждаю!
– Все равно. Вот для нее подарок.
– Дальше – говорю я.
– Скажите, для вас 399 гривен большие деньги?
– Как сказать. С одной стороны на них можно раз пять сделать липидограмму…
– Чего?
– Неважно. С другой – каждый день выбрасывать не будешь.
– Понимаем вас, мы студенты, рекламная акция, нужно отчитаться перед фирмой, очень выгодное предложение. Это все стоит 399 гривен, фирма вам дарит 300 гривен. Так сколько вы должны?
– Нисколько – говорю. – Это ж подарок.
– Нет, вы не поняли. Все стоит 399 гривен, фирма вам дарит 300 гривен. Так сколько вы должны? 399 минус 300? А?
– Ну, – говорю я. – Если учесть, что любая уважающая себя фирма меньше чем за 300 % прибыли работать не будет, то гривен 20. Максимум 25.
И потом, вы десять минут держите меня на солнцепеке, а я держу эти ваши «подарки». Что при моем больном сердце строго противопоказано. Так что забирайте все назад и с вас за моральный ущерб 100 гривен.
– Как хотите – потерялись молодые люди.
– И что у вас за текст дебильный? Я мог бы написать вам нормальный текст. Не бесплатно, разумеется. И тараторите вы бессмысленно. Вас учили, что так лоха нужно разводить? Глупости. Могу порекомендовать профессионального режиссера – он вам всю сценку грамотно поставит. За деньги, конечно.
Короче, через час я буду возвращаться. Вы подумайте, передайте это предложение руководству.
(Честное слово, ни одна реплика в этом диалоге не отредактирована).
Большие проблемы с интернетом. Несколько дней ковырялся сам. Доковырялся до полного отказа. Еще несколько судорожных попыток и пришлось звонить в Волю (провайдеру). Пользуясь их подсказками, с вечера до утра все-таки восстановился.
Тьфу-тьфу-тьфу (на этот интернет)!
Но вспомнился свой стишок:
Еврей, лишенный интернета
смешон и жалок.
По теме. Мне разные материалы всех сторон присылают. И сионистские, и антисемитские. Один журналист прислал статью, адресованную молодым украинцам, о еврейском засилье в КСП.
Я ему ответил, он потом извинялся.
Теперь думаю – не послать ли ему этот стишок. Пусть соответствующую статью напишет.
Новость, которая до меня дошла, до того разволновала, что под утро приснилось, будто я уже произношу прощальные слова. Говорю, плачу и одновременно думаю – Сильный все-таки текст получается!
Не о себе, конечно. О себе у меня давно готов.
Для рубрики «Память».
А то потом, если что, не допросишься! Малкин знает.
О текстах.
Замутил очередной проект на Пру вокруг своего текста.
Чисто игровой, по существу. Народ откликнулся.
И там, в комментариях к комментариям употребил оборот: - «сталкиваясь с неизбежностью жизни…». Мне понравилось.
Возможно теме «Жизнь как Акт искусства» посвящу свою проповедь на очередной Акции.
Лето понемногу меняется. Температура на пару градусов упала. В квартире уже всего + 27. Скоро придется надевать защитные носки.
Закончил «Опыты чтения». В целом, получилось. На четырех страницах.
Пожалуй, пока попридержу.
Отправлю на дегустацию Ирочке Ш. и А.А. Кораблеву, самым пылким фанатам моей манеры исполнения.
Кассирша в АТБ как-то странно на меня уставилась.
– Девушка – говорю я. – Не пугайтесь, щетина не настоящая, я в гриме.
Щетина была трехдневная, но я забыл, что перед выходом побрился. Совсем нескладно получилось.
Вечером какого-то дня пошел в лес. Работал на ходу, отрабатывая темп, паузы, интонации.
И заблудился. В смысле, не знал, на какую дорожку свернуть, чтобы поближе к дому выйти.
Наконец обнаружил знакомые ориентиры. И тут навстречу две девушки идут с малышней. В колясках и в пешем строю.
– Девушки! – совсем уж не креативно спросил я. – До Киева далеко?
– Вон туда метров сто – довольно доброжелательно ответили они.
Все-таки я был чисто выбрит.
А когда вышел из лесу, уже ко мне обратилась девушка – К метро в ту сторону?
– Да – ответил я. – Только до метро с километр будет. Так что, если денег не жалко, идите пешком.
Но на эту конструкцию она не среагировала.
А сегодня разразилась сильная гроза.
Я стоял у открытого окна, вопреки предостережениям.
Громыхал гром, разряды молний разили землю.
Я смотрел сквозь падающую стену воды.
«Я сегодня не попал в дождь» проскочила в голове строчка.
Включилось воображение, пошла раскрутка темы.
Я закрыл окно, сел за компьютер.
Набрал за десять минут текст и сразу забросил на Пру.
Э, очередная слезовыжималка!
Прошлогоднее лето у меня было местами болдинским. А потом как отрезало.
Я не особенно переживал по этому поводу.
И вот опять стало где-то коротить и что-то пробивать.
Бай!
Да, чуть не забыл! Почему «Пародия»?
Просто предыдущие заметки содержали в себе отдельные элементы гиперболизации описываемого.
А здесь все выполнено в масштабе 1:1.
Потому и пародия.
* * *
Я сегодня не попал в дождь.
Почему-то не попал в дождь.
Я по-разному старался попасть.
Я его подстерегал за углом.
Я сквозь струи ливня шел напрямик.
Только он все ускользал от меня.
И опять я не попал в дождь.
Столько лет не попадаю в стихи.
Много слов есть и больная душа.
Знаю как и понимаю зачем.
Начинаю хорошо. Тон держу.
Даже слезы вызываю иногда.
Только это… только это – не то.
Столько лет не попадаю в стихи.
Я давно не попадаю в любовь.
В свет и мрак. Полет, паденье, провал.
И неважно, что умею летать.
И мой сон летит рядом со мной.
Обгоняя, возносясь к небесам.
Возвращаясь, раскрывая глаза.
Я давно не попадаю в любовь.
Я всегда не попадал в жизнь.
А теперь? А что уж теперь.
Жизнь кончается, проходит. Она
не глядит ни в упор, и никак.
Лишь бросает через плечо –
Никогда тебе в меня не попасть!
Я всегда не попадал в жизнь
Вот и снова в дождь не попал.
12. 07. 2009. 17.30 – 17.40.
Киев. Гроза за открытым окном.
1. Исходный текст.
Почитаешь ТОП, и сразу в куда-то тянет.
Хоть и здесь под небом просторным почти не стынешь.
Новый день настанет, если, конечно, застанет.
И еще одну костяшку лениво, неспешно сдвинешь.
В мир выходишь – окрест никаких не заметно пагод.
И не толкуйте мне, что это всего лишь внешне.
На ближайшем базаре купить бы хороших ягод.
Вроде вкусной, спелой, крупной, желтой черешни.
Дождик капнул, теплый, не слишком подробный дождик.
Стороной тебя обошел, не затронув ловко.
Ты опять приоткроешь глаза и отпустишь вожжи,
скажешь «Тпру!» или «Но!» соответственно обстановке.
Незнакомый пейзаж проходит навстречу и мимо,
с виду извилист, но понятно – ведет он вперед и прямо.
Что-то давно уже не было чемпионата мира,
Олимпийских игр, тому подобного спама.
Текст оформить, умело используя разнообразные тэги,
придавая привкус загадки незамысловатой фразе.
Но этот пространный размер располагает к умственной неге.
Так что как-то не тянет особо по ссылкам лазать.
Промолчать можно в который раз, но нельзя не признаться,
не соря словами, не отводя опустевшего взгляда –
ты строф легко настрофил бы еще штук сто двенадцать.
Но зачем, для чего, отчего, почему? И кому это надо?
2. Текст после добавлений (см. комментарии).
Почитаешь ТОП, и сразу в куда-то тянет.
Хоть и здесь под небом просторным почти не стынешь.
Новый день настанет, если, конечно, застанет.
И еще одну костяшку лениво, неспешно сдвинешь.
В мир выходишь – окрест никаких не заметно пагод.
Не толкуйте, что это всего лишь внешне.
На ближайшем базаре купить бы хороших ягод.
Вроде вкусной, спелой, крупной, желтой черешни.
Дождик капнул, теплый, не слишком подробный дождик.
Стороной тебя обошел, не затронув ловко.
Ты опять приоткроешь глаза и отпустишь вожжи,
скажешь «Тпру!» или «Но!» соответственно обстановке.
Незнакомый пейзаж проходит навстречу и мимо,
с виду извилист, но понятно – ведет он вперед и прямо.
Что-то давно уже не было чемпионата мира,
Олимпийских игр, тому подобного спама.
Текст оформить, умело используя разнообразные тэги,
придавая привкус загадки незамысловатой фразе.
Но этот пространный размер располагает к умственной неге.
Так что как-то не тянет особо по ссылкам лазать.
--------------
Лазать по ним не к чему, и так пошлют забесплатно.
Не сладка черешня, и в крови не повышен сахар.
Зря пытаешься скрыть наготу за небольшой заплаткой.
Знахарь все намекает, что сам ты давно не пахарь.
Те намеки почти ни к чему, о себе всё знаешь,
Не надеясь совсем на рифмованное бессмертье,
Подступаешь толчковой ногою к самому краю,
Волоча другую назад уже без усердья.
И не то, что стыдно стоять на виду в раскоряку.
Да вот только стоять на своем уже неохота.
Скажет кто-то - кривляка, ну что же, пускай кривляка…
Но плесни-ка еще денек - я разохотился что-то.
-------------------
-------------------
Что черешня одна, если падает мягко малина
на ладонь - принимай! - в саду долгим утром летним?
Начитаешься ТОПа, а потом под влиянием сплина
станешь первым в ряду, где давно не стоял последним.
И, наевшись ягод до красных крапивных пятен,
разберешься в задаче высокой глобальной нашей -
так расставить по строчке слова, чтобы стал понятен
и любезен. Кому? А Надежде! И Шведову Саше!
-------------------
------------------
Это же надо такое! – уже до стихов добрались.
И откуда у публики здешней столько разменной меди?
Или с прозою жизни в конце концов наигрались?
Да простят меня, так сказать, джентльмены и леди.
А вообще-то стихи – это затычка (изящнее - пробка):
вынул пробку из горла, и больше преграды нету.
Изливай все подряд, если есть подходящая стопка,
а потом хоть пиши стихи, хоть читай «Старшую Эдду».
Так что, стихосложение, други, это серьёзное средство.
Для него, соответственно, нужен потолще стимул.
Я бы взял (пардон – за наглость и буквоедство)
и этот стишок за себя самого и задвинул.
-------------
Промолчать можно в который раз, но нельзя не признаться,
не соря словами, не отводя опустевшего взгляда –
ты строф легко настрофил бы еще штук сто двенадцать.
Но зачем, для чего, отчего, почему? И кому это надо?
P. S.
Дополнения внесены с согласия полноправных теперь соавторов Н.Бурановой, А.Шведова, И.Щеголева.
Мною в этих дополнениях проведена минимальная редактура.
До заявленных 112 строф осталось всего 98.
Присоединяйтесь, друзья, присоединяйтесь!
Если кто-то думает, что я перестал вести свой ДневиичокЪ, то он ошибается.
(Хотя, скорее всего, никто ничего по этому поводу и не думает думать).
Нет, преодолевая себя, с глубоким внутренним усилием (и отвращением) я продолжаю это дело.
Вообще необходимость что-либо записывать вызывает у меня стойкое уныние.
И чем больше я пишу, тем унылее и унылее становлюсь.
Вы тоже это заметили?
Так вот ДневничокЪ я продолжаю кропать.
Но в его оприлюднивании (есть такое слово?) нагальної потреби не бачу.
Вы не верите? Так я могу привести его план и конспект. Но не стану.
Может быть потом, когда наберется солидный объем, объединив все в одно, отдельным текстом...
А пока вынужденные читатели могут облегченно вздохнуть.
Полагаю, что мои восторженные поклонники не засыплют меня мольбами о…
Так что к всеобщему удовлетворению – пока пауза.
P. S.
Рассчитываю на доброжелательные комментарии и высокие оценки этого текста.
Хай!
2-го в четверг я куда-то ездил? Или нет? Не помню.
Правил письмо в Спилку.
Потом ходил в кафе распечатывать. Мой принтер для такой ответственной бумаги не приспособлен.
Что-то делал днем.
А поздним вечером принялся за перевод Бернса. Настрочил штук десять вариантов. Не считал.
Забросил на следующее утро. Доброжелательный Дима Смирнов одобрил.
На завтрак почему-то захотелось манной каши. Осуществил.
После пошел в поликлинику познакомиться на всякий случай с новой кардиоложкой. Прежняя выдержала полтора года и сбежала.
Молодая, симпатичная – сказали мне в регистратуре.
Так и раньше была молодая, симпатичная – удивился я.
Теперь еще лучше – заверили меня.
Попав на прием, согласился частично.
Молодая – да, симпатичная – мягко говоря, нет.
Но вполне живая и контактная. И по первости заинтересованная.
Я ее обаял по привычке, полноводно изливая потоки своего остроумия
Но, может, это я так считаю. А со стороны все выглядит обычной болтовней.
Тоже ничего – к трепачам у нас обычно относятся благосклонно.
А я смотрел на все это со стороны и говорил себе – Господи! До чего я дошел. Произношу слова вслух!
Врачиха к тому же оказалась довольно грамотной.
Что дало мне повод озвучить свой относительно свежий афоризм: «Квалификация опытного больного примерно такая же, как у лечащего врача. А вот у завотделением должна быть несколько выше».
Снесла безропотно.
Взял направление на платный анализ. На бесплатный не дождешься.
Стоит не то 86, не то 68 гривен. Коли грошей обмаль, це не принципово.
Не заходя домой, поехал в Спилку. Там, конечно, никого не оказалось. И Яворивского, против ожидания тоже. Обычно он после заседания в Раде заходит, благо близко.
К счастью на своем месте оказалась моя приятельница Оксана, зав кадрами.
Приняла по высшему разряду. Письмо зарегистрировала, присвоила входящий номер. Теперь не отвертятся! Хотя все равно отвертятся.
Вечером отзвонился по разным направлениям, превысив свой обычный недельный лимит.
Послушал присланные мне приятелем песни, написанные им на слова Цветаевой.
По музыкальной части весьма выразительно. Интересная мелодика, умелые аранжировки. Исполняют профессионалы.
А с Цветаевой, что теперь возьмешь? Как написала, так уж написала.
На пятницу все.
Да, кажется, забыл упомянуть, как проходила Акция на этой неделе.
В публицистической части своего выступления я обыгрывал лозунг «Шире накал соревнования». Дескать, в мае наша борьба едва достигала +20-ти, а сейчас уже стабильно за 30 зашкаливает. В художественной части прочел несколько старых стишков, какие вспомнил. Опять убедился, что с годами мы лучше не становимся. Раньше крепче было!
Суббота Утро.
Еще с вечера стали проявляться признаки подключения горячей воды..
И вот потекла. Не такой кипяток как прежде, в диапазоне от еле тепленькой до хорошо теплой.
Но психологический перепад!
Опять нужно перестраиваться, приспосабливаться к новой ситуации, привыкать к новым реалиям.
Что мне уже не так просто.
И главное становятся актуальными кое-какие дела, которые прежде откладывались под предлогом отсутствия горячей воды. Мытье полов в кухне, например.
Чтобы успокоиться, уселся за писание впрок стишков для Азбуки.
В том числе, неприличных, на неприличную букву «е с двумя точками».
Полы мыть, еще чего!
Лучше блинчики с яблоками сварганить. И сварганил, 24м штуки!
Нет 23, один пошел на распроб.
Вышел в магазин, купил подушку в подарок.
Позвонил Андрей. Лауреат.
Предложил встретиться с Сашей К. И заодно одолжить ему (Андрею) Жданова. По делу.
Жданова я, отрывая от сердца, согласился отдать только под залог недвижимого имущества.
Встретились в кафе, посидели. Как по мне, Саня слишком на пиво налягал.
На мое постоянное подшучивание по этому поводу он спросил – Завидуешь, что тебе нельзя?!
Саша! – ответил я – Мне не нельзя, мне не надо.
Вспомнилось (про себя) как мы с другом-одноклассником когда-то попали в Сочи на открытие пивного ресторана. Тогда это вообще было внове. Там напутали с заказом, и пришлось за пару часов выпить по шесть литров пива. С отливом, естественно. На закуску подавали сухарики, еще что-то.
Друг мой много курил и давно уже умер. А я бросил и еще жив, но не поэтому.
А брат-погодок друга и тоже наш общий одноклассник Тоха при «совке» достиг невообразимых служебных высот. Много лет был начальником представительства «Аэрофлота» в Лондоне. Ну, у них отец был по «конторской» части.
Толян был славным парнем, интеллектуал и вообще. Он-то попал в автокатастрофу. В Англии. Вроде обошлось, но через некоторое время появилась опухоль в мозгу. Мы еще пересылали отсюда с Бессарабского рынка его якобы любимые продукты. Для хосписа.
Сочи я очень любил, бывал практически через год. Последний раз, по-моему, в 89-м. А теперь даже на Олимпиаду вряд ли выберусь. Сами понимаете, по каким причинам.
Тогда у нас с другом денег оказалось в обрез. Что для него, в отличие от меня, было странным. Так он волок с собой в рюкзаке какой-то импортный радиоприбор (какой не помню) с надеждой реализовать на месте. Дочь хозяйки, у которой мы снимали комнату, оказалась директрисой местного комка, но все равно что-то не срослось.
К нам на несколько дней прилетала подруга. Его подруга, комнату мы заранее сняли для троих. Погода испортилась. Тогда вышел фильм с А.Пугачевой и Борюсей, и мы слонялись по городу под мелким дождичком и называли себя трио «Депрессия».
Было это, дай Бог памяти, в 77-м. Раньше я фиксировал все свои бесчисленные путешествия по Союзу на бумажке. Потом она затерялась, и где я был, еще помню, а вот когда…
Вернемся во вчерашний день.
Мы с Андреем выпили по кофе. Я-то второй за день, что чревато. Но за компанию.
Саня рассказывал о поездке в Грузию, о планах, о взглядах на жизнь и творчество.
Из симпатии к его бесспорному таланту, я своими едкими репликами только в ключевых точках регулировал его нескончаемый монолог.
А поскольку мне, как и ему, принципиально нового сказать было практически нечего, то приходилось, в основном, прибегать к ударным автоцитатам.
В Сане меня всегда привлекало то, что, несмотря на свою патологическую недоверчивость, он, тем не менее, всегда же очень искренен.
Как эти противоречивые качества удается совмещать, непонятно.
Но из самых благих побуждений я напялил футболку от «ШО» и взял с собой пакет от него же.
А Андрей среди таких златоустов был немногословен.
Саша упомянул, что за недавно написал восемь стихов и как это у него получается.
Саша человек очень ранимый и обидчивый, его надо беречь и оберегать. Поэтому я не все говорил, что думаю, больше намекал.
Говорили (он говорил) о разном. О ближайшей его байкальской перспективе, о Бишкекском инциденте, из-за которого он чуть не стал не въездным в Узбекистан, о Шевчуке и о многом другом.
Выяснилось, что Саша точно собирается в Коктебель на Волошинский.
Ну, тогда я тебя вставляю в сюжет – заявил я – имея в виду рассказ «Первая команда» в Коктебеле». Со сноской в тексте, что Кабанов упоминается потому, что в июле обещал мне быть в Коктебеле в сентябре.
Кстати, подавать ли рассказ на конкурс еще думаю. Есть у меня отзывы, что скучно. С «Николаем Ивановичем» не сравнить.
Наверное, пошлю Коровину на его рассуждение.
Торопиться из кафе мне было особенно некуда, но я все же решил откланяться.
Финальную репризу заготовил заранее, но преподнес ее не в прямую, а в свойственном мне игровом стиле.
Хотел так пошутить – произнес я – Давно не виделись, Саня! Если что, заходи на поминки, буду рад тебя видеть! Но этого я не скажу. Просто – до встречи! И в Коктебеле тоже.
Дела все-таки были. Подъехал в отдаленную аптеку со скидкой 8 %.
Назад шел пешком, шлифуя новый текст «Опыты чтения».
Важный для меня текст, на который после долгого поста я возлагаю достаточно серьезные надежды. И который хочется сделать получше.
В нем я объясняю, как нужно читать другой мой (самый знаменитый) текст.
Сколько можно шлифовать с голоса?! Пора хоть что-то записывать.
Дошел.
Да, жара в эти дни спала. Погода начала меняться.
Что тоже не слишком здорово.
Окно настежь. За окном погромыхивает.
A propos, спать в грозу под мокрой простыней – опасно!
Бай!
В последнем "ДневничкЪе" я обещался разыскать свою давнюю рецензию на книгу Вадима Волкова, о котором я там немного рассказал.
В компьютере я ее нашел, а вот самой книжки пока не раскопал.
Жаль, иначе добавил бы еще цитат в нижеследующий текст.
Который является записью моего выступления на презентации упомянутой книги в ноябре 2004 года.
В.Волков. «Пост»
Обычно, когда я поднимаюсь на эту сцену, мне приходится выступать в роли корректного, вежливого, но все-таки «злого» рецензента. Что поделаешь, если материал дает к тому основания.
Но сегодня, вопреки обыкновению, я с радостью буду не просто добрым, а восторженным рецензентом. По вполне понятным для меня причинам.
Вадима Волкова я впервые увидал несколько лет тому назад на вечере клуба «Вертикаль» в Доме Актера. Когда его представили, как всемирно известного, всенародно любимого, а вокруг при этом клубились поклонницы женского пола – конечно, это вызвало известное предубеждение. Но Вадим начал читать стихи, и с первых строк все стало ясно.
У Волкова внешний облик чеховского разночинца, что сразу вызывает смутное ощущение его, если не гениальности, то незаурядной одаренности. Хотя такое впечатление часто бывает и обманчивым.
Но к счастью в данном случае, это ощущение очень скоро подтверждается и становится явным убеждением.
Поводом для сегодняшнего разговора является новая книга Вадима «Пост».
Эта небольшая по объему и формату книжка набита хорошими стихами по самую завязку. Ее приятно держать в руках, и еще интереснее читать.
Начну с того, что всегда обнаруживается сразу и почти автоматически. Со свойства, которое я назвал бы «качеством словаря». Вообще в поэзии этот параметр едва ли не решающий. Во всяком случае, самый очевидный. Достаточно беглого взгляда, нескольких строк – и становится понятным, какую «словесную глину» использует автор. Извлечена ли она из заветных хранилищ, или представляет из себя непросеянный песок, замешанный на низкосортном цементе.
Это уже потом поэт на гончарном круге своего таланта формует из нее свои произведения.
Книга состоит из пяти разделов, каждый из которых привязан к временному периоду и пространственному ареалу существования поэта.
С удивлением увидел, что в первый раздел вошли стихи, написанные в возрасте от 14 до 20 лет. С удивлением потому, что этапа ученичества практически не чувствуется. Не заметно и никаких признаков вундеркиндства. Поэт с самого начала начинает на очень высокой ноте.
И хотя сам он пишет «…и пройден этап от профанов до твердых четверок…», но, пожалуй, «четверка» – это даже заниженная оценка его дебюта. Целый ряд стихов, вошедших в этот раздел, привлекают тонкой наблюдательностью и проникновенной глубиной.
А в последующих разделах поэт все набирает и набирает высоту, сохраняя свободу дыхания и напряженность стиля. Для его поэтического почерка характерны изобретательность, уверенность, неочевидные находки.
Отдельная тема, в которой проявляется класс поэта, это названия его стихов.
Каждое такое название у Волкова – отдельный миниспектакль. В нем не подтверждение, не уточнение, не дополнение. Его названия существуют как бы по касательной к смыслу стиха, но вместе с тем органично с ним увязаны. И еще отсвечиваются в них какие-то Платоновские аллюзии.
Примеры: «Остров крыша», «Уроки навигации», «Собака Диоген», «Суперторба», «Зима на исдохе», «Клин – клиникой», «Честная вода» и т.д., и т.п., почти в каждом стихотворении
Волкова всегда отличает острый и нервный рисунок письма при неожиданном и своеобразном взгляде на окружающую действительность.
Даже в теплой любовной лирике, которой в этой книге немало, он скорее проницателен, чем умилен и восторжен.
Примеры – такие стихи, как «Зимние квартиры», «Родина жить», «Апогей», «Гербарий».
(Кстати в финале последнего –
«Сказали: «Пройдет!» – не верил.
А вот и прошло. Не врали»
– мне почудилась перекличка с поэтом совсем других эстетики и темперамента А.Кабановым:
«А обещали жизнь. А говорили снег»).
Но значительно чаще лирический герой В.Волкова одинок и неприкаян.
Наверное, с этим связана, пожалуй, главная и отличительная особенность поэзии В.Волкова – ее принципиальный нонконформизм.
В этом смысле у него хороший и плодотворный генезис. От горьковских босяков – через розовских мальчиков-борцов с мещанством – до французских студентов- бунтарей 68-го года. Но, скорее всего, его герою ближе исконно русский тип божьего человека-странника, отвергающего примат вещного, плотского, мирского и обращенного к духовным ценностям.
Примеры: от раннего «В голове моей опилки», через такие стихи, как «Шпана», «На периферию», «Правила победы», до своеобразного манифеста вызова «Смерть трамвайным контролерам».
В стихах, входящих в циклы его путешествий, их всегда наглядно зримые и выразительные реалии неразрывно связаны с поисками и воплощением высокой поэтической сути.
Помню, с каким нетерпением на газетных стендах вычитывались новые главы «За далью даль» Твардовского. И не только из-за их политической остроты и злободневности. Но и потому, что в них открывались необъятные пространства великой державы.
Не в обиду классику будь сказано, но Сибирь, Алтай, Дальний Восток, Север – у Волкова не в пример конкретнее и одновременно обобщеннее, выразительнее и поэтичнее. Чего стоит только одно его стихотворение «Комсомольск».
В книге десятки стихов, отмеченных высшим поэтическим качеством. Например – геопоэма «Хлорофил» – эпическое полотно, в которой умещается и осмысливается существование и человека, и человечества, и Природы.
Или масштабно задуманное и исполненное стихотворение «Младший лейтенант….». К сожалению, на мой взгляд, автору не удалось на том же уровне решить финал, что несколько смазывает общее впечатление от этого творения.
(Этот тезис я сформулировал, еще готовясь к презентации книги, планировавшейся, как известно, на 22 ноября. Но из-за начавшейся «оранжевой революции» организаторы ее осторожно перенесли. И быстротекущее время этот тезис сняло. Я от него отказываюсь. Потому что действительно нас теперь «не назовут козлами»).
Мне хотелось бы цитировать Волкова многими и многими строками, и целыми стихами. Они этого заслуживают.
Конечно, поэзия и поэтика Волкова в значительной степени носят эпатажный характер. Но для Волкова эпатаж – не способ привлечь к себе внимание. В нем он иногда видит единственную возможность пробить глухую стену равнодушия, достучаться до сердца и ума современников и соплеменников
И еще о том, о чем обязательно будет здесь упомянуто. Об очень распространившейся в последнее время в поэзии ненормативной лексике.
Собственно, как таковой, ненормативной лексики у Волкова нет.
А известная (а иногда и откровенная) брутальность его стихов – это, по сути, отчаянная попытка и докричаться до априори враждебного внешнего мира, и отъединиться от него.
Наиболее концентрировано все это отражается в цикле «Доверительные интонации» (еще один пример блистательного названия).
По форме – это преуморительная пародия на культовую песню Булата Окуджавы, со всем ее таким симпатичным прекраснодушием. Которое, однако, имеет коварное свойство со временем достаточно быстро превращаться в заурядную благоглупость.
А, по сути – это квинтэссенция нравственной позиции поэта, с ее (выраженном в разных вариациях) рефреном – «Не дайте людям жить!».
И если у Окуджавы –
«Давайте жить во всем друг другу потакая…»
То у Волкова –
«…Не дайте людям жить, как им того хотелось»…
«…Поймите – Ваша жизнь была ненастоящей!»
И как поэт не хочет, чтобы люди жили, тоже понятно.
Последние строки стихотворения –
«Пронзительно пусты, леса стоят в испуге.
Садишься срать в кусты – и видно всей округе…»
– своеобразная модель взаимоотношений творца и общества.
Означает ли все вышесказанное, что поэт Вадим Волков безупречен, и к нему нет никаких замечаний. Конечно же, нет. Но мне сегодня обо все этих нюансах говорить не хочется. Возможно, о них скажут другие.
Будь я редактором, я на многое обратил бы внимание Вадима.
Но сейчас я выступаю в роли рецензента. И как я уже сказал – рецензента восторженного.
Так пожелаем же ….
Возможно, если жизнь изменится к лучшему, в творчестве Вадима появится и какие-то другие интонации.
Если же нет, то действительность еще даст богатую пищу для его по существу саркастического дарования.
Формат опять поменялся. На ДневничокЪ.
Избавляемся от –с! Никакого ерничанья.
Что и в каком порядке за четыре дня произошло и на допросе третьей степени не припомнишь.
Потому вразброс.
Интенсивная переписка с симпатиками и антипатиками.
В один из дней под вечер пошел в лес. Лес у нас большой, по карте до Броваров пара десятков километров. Правда, нужно углубляться – километра два от входа сплошные мусорные пикниковые кучи. Но я уже знаю местечки почище.
При возвращении навстречу издалека шла девушка и оклеивала какими-то объявлениями все встречные столбы.
Когда мы поравнялись, я поднял руку, раскрыл ладонь и жестом показал – мол, сюда тоже можно клеить! Она засмеялась, а я занес в свой актив еще одну шуточку.
Утро. Жара по-прежнему несусветная.
Ездил по ней и по лекарственным делам.
Попивая ледяную воду (бутылочка из холодильника).
После – по этой ли причине или просто время подошло – прихват средней интенсивности. И ночью не все, слава Богу.
Приснилась персонажка.
Говорит: – «Открыла секрет вечной молодости. Но ни с кем не делюсь. И сама не применяю, чтобы никто не догадался. Так и старею понемногу».
Восстанавливался двое суток.
Особенных сил не было, но договаривался заранее. Поехал в «Радугу». Опять по жаре.
Шел под Гончара, бывшей Чкалова, и очень в тему наткнулся на салон ритуальных услуг.
Правда, он всегда там был. Я его несколько раз посещал по печальным поводам. Давно уже.
Больше туда, думаю, не попаду. Это теперь не мои проблемы.
Тем более, в наше время все доставляют на дом по заказу.
В «Радуге» с деловым видом долго приценивался к возможностям издания у них книги.
Больше для понта, конечно. Откуда у меня шиши?
И попрятавшихся спонсоров искать и напрягать не стану. Не привык и неудобно.
Как я говорю в случае возникновения проблем по другому поводу – Ни одно здоровье таких денег не стоит. Тем более мое.
Хотя мне было сказано - авторам, которых мы знаем и ценим, делается скидка.
– А меня Вы знаете? – пошутил я
– Конечно! – последовало в ответ.
– И цените?
– Ну, да – это уже с меньшим энтузиазмом.
После завершения этого блока вопросов я переключился на другую тему.
– Да, как там с выдвижением на премию Долгорукого?
– Пожалуйста, до 1-го декабря.
– А сейчас до первого декабря? – продолжал я гнуть свое.
И получив утвердительный ответ, тут же выдвинул им авторов, отца и сына с одной книгой на Долгорукого.
Заодно рекомендовал этих авторов для публикации в журнале.
Нет, все-таки меня ценят, рекомендация была воспринята с интересом.
А для полного счастья еще и распечатал у них письмо Яворивскому по вопросу премии Ушакова.
В двух экземплярах.
На обратном пути долго стоял витязем на раздорожье и решал дилемму – идти к ближней остановке, но по солнцу, или к дальней и в тени, но в гору.
Пошел в гору, что меня характеризует в соответствии с известной пословицей.
Но не прогадал.
Встретил Вадика Волкова, причем сам его увидел и узнал, что для меня редкость. Обычно углубленность и сосредоточенность мешают.
Может быть, кто помнит Вадима, он и у нас на сайте недолго был.
Харьковчане его точно знают, он в Киев из Харькова переехал.
И поклонниц у него хватало.
Очень яркий и своеобычный поэт. Ни на кого не похожий.
Но некоторое время тому бросил это бездельное дело и ушел в частную жизнь.
Предпочел Поэзии Фармацевтику.
Подарил ему свою книжечку. Он меня по инерции уважает.
Если разыщу свою старую рецензию на его книгу, обязательно опубликую.
Не только ж Бураго вспоминать!
Зашел в АТБ, чтобы пополнить запасы стратегических товаров.
У меня в хозяйстве быстрее всего расходятся сахар, подсолнечное масло, спички и туалетная бумага.
Это правильно или как?
В лес не пошел, гулял по микрону. Здесь у нас зелено, тенисто, приятные аллейки попадаются.
В дальнем конце наткнулся на водовозку. Народ ведрами воду набирал.
Оказывается у них авария. Я, конечно, спросил – Почем водичка? – и никто на меня не обиделся.
Легкое беспокойство возникло, но по возвращению выяснилось, что у нас с водой все в порядке. Пока. С холодной. И на случай непредвиденных обстоятельств бювет в двадцати шагах. Ну, буду таскать по два литра.
А с горячей – швах! Службы друг с другом за газ никак не рассчитаются. Так что, когда включат, известно, что неизвестно.
Сергей Сергеевич про Абеляра вспомнил.
И я вспомнил свои переводы Вийона на украинский.
Из «Балади про дам минувшини»
«Де Елоїза? Бідний П’єр,
П’єр Абеляр із Сен Дені.
Так нездоланний цей бар’єр,
облиш всі помисли земні.
Де королева? Бо в рядні
вже Бурідан – її то гріх! –
лежить утоплений на дні.
Та де позаторішній сніг?
Вряд ли эти тексты сохранились. Тем более после переезда.
Может, когда-то и найдутся. Но это опять уже не мои проблемы.
Да и вообще занимался я этим еще до того как стал стихослагать как бы профессионально.
А переводы, да!
Вчера про антологию одного стихотворения Бернса обнаружил.
Тоже мне стихотворение – всего четыре строчки.
Вот щас – как переведу!
С утра за окном + 17 (а не + 23, как обычно).
Жить становится веселее.
Если вы заметили, статус этих заметок заметно понижен.
С ДневникЪа на ДневничокЪ–с!
И, вообще, снизим пафос.
Глобальщины будем избегать.
Исключительно «…легкий житейский сор, лабуда, винегрет из того и сего …».
Зачем я вспомнил эту автоцитату?
Ну, во-первых, для того, чтобы еще раз проверить правописание слова «винегрет».
А во-вторых, там продолжение примечательное:
«… вечное колесо. Меньше чем ничего может быть только все…».
За бортом на солнечной стороне привычные – + 45.
В квартире при работающем кондиционере – +29.
Тут мне один корреспондент написал «А чего стоит самый свежий пассаж – с дополнением законодательства ответственностью «за ХРАНЕНИЕ порнографии»! Это просто нонсенс в нашем аморальном обществе…».
Поясняю – раньше в украинском законе упоминалось только производство и сбыт порнографии.
Теперь при желании можно посадить любого, если у него в компьютере обнаружится клубНЮчка.
Отвечаю ему – «вот закончу письмо и полезу смотреть. В знак протеста…».
Не знаю, хорошо ли монтируется с вышесказанным сообщение о смерти Майкла Джексона. Но эта неординарная фигура у многих сохранится в памяти.
Но не будем о грустном и невечном.
В поздравлениях по случаю ДР многие напирали на мое остроумие.
Как будто у меня нет других недостатков!
Один аноним даже обозвал меня «Остроумцем с Подола».
Официально заявляю – к Подолу я никакого отношения не имею.
И «Родина моя Евбаз…» – тоже не про меня. Хотя я это и написал.
Мы сами с Соломенки. Отчасти с Костопаловки.
Улица Мокрая, знаете ли, и т. п.
А так, да, остроумен до невозможности. Не только в Литсалоне и на бумаге.
По жизни и быту тоже рассыпаю шуточки пригоршнями.
По десятку на день.
Для подтверждения репутации несколько примеров за последние сутки.
Непритязательных и разноплановых.
В телефонном разговоре с дамой – … как друзья близкие, но давние…
Из выступления на небольшом вчерашнем литмероприятии.
Я – Тут просят читать одно стихотворение…
Ведущая – Почему одно? Два!
Я – Не перебивайте, пожалуйста! У меня подводка к шутке, а Вы мешаете.
(Далее известная реприза).
Так вот, перед тем как меня столь бесцеремонно перебили, я хотел сказать что.
Продолжаю – тут просят читать одно стихотворение, а я прочту другое…
В магазине. Кассирша подсчитывает мои покупки.
Я – Мороженное можно не считать – я его сразу же съем!
Должным образом отыгранные эти шутки никогда не оказываются сложными для восприятия. Проблем не возникает.
Но не думайте, что я только зубы скалю.
Сейчас работаю над серьезным текстом.
Сильный текст получается. Я удовлетворен.
И большой. Слов на 800.
Особенно классно он должен прозвучать в моем исполнении.
Собственно он об этом.
Что принципиально – текст стихотворный!
А то последним плодотворным периодом на стихи у меня было прошлое лето.
С тех пор блистал исключительно в прозе.
На майские «Лавры» еще что-то осталось нечитаным.
Если (вдруг!) поеду в Коктебель на волошинский, то там после пропуска одного сезона многое будет внове.
А этот текст предназначается для сентябрьского «Каштанового дома». А то выходить на сцену будет не с чем.
Все остальное, в том числе, и это, пишу в паузах, для разрядки.
Выключил кондиционер, столбик тут же пополз вверх.
Кондиционером я пока не доволен.
Может, зимой на обогрев будет эффективнее работать.
Если…
Какой-то российский канал анонсирует фильм, посвященный годовщине Полтавской битвы.
И в качестве эпиграфа берут те самые строчки из того самого стихотворения того самого Бродского.
По меньшей мере, недальновидно. Может вызвать.
А кому расхлебывать?
Очень своевременно МИД России запросило агреман Зурабову.
«Агреман Зурабову»! Звучит красиво.
Настолько, что я дал бы без размышлений.
Но что это меня на политику потянуло, я ведь обещался.
Хотя Виктора Степановича Черномырдина нельзя не помянуть добром.
Пусть его внезапная отставка вынудила меня вносить коррективы в свою повесть.
Но какой был словотворец! Наш коллега.
И немного о науке.
Итальянские ученые (имена их в данном случае не имеют значения) провели исследования, подтверждающие, что люди лучше воспринимают и скорее соглашаются выполнять просьбы, которые они слышат правым ухом.
И я подтверждаю! Применительно ко мне это верно на 120 процентов.
И все знающие меня подтвердят.
Через два дня по графику должны включить горячую воду.
Вот тогда будет о чем писать!
И под конец самая свежая шутка на сегодня.
Вечером, когда жара слегка прикорнула, вышел прогуляться.
Возвращаюсь, а лифт не работает.
Консьержка звонит по службам, там говорят – мастера приедут, ожидайте
Я ей – Тогда выдайте справку, что мне разрешается подниматься пешком, а то мне нельзя.
Она (не понимая) – Так врач должен дать справку.
Я – Так я для отчета врачу и прошу. Мало ли что.
Бай!
День + 34
В такую жару даже молоко киснет.
Значит, фраза дня: В такую жару даже молоко киснет.
И ничего связного при такой температуре изречь нельзя.
Поэтому бессвязно и разорвано.
И крайне непоследовательно.
И коротко.
И не смешно.
Здравые мысли одиозного Олеся Бузины к годовщине со дня начала ВОВ.
Да, тоталитарный режим, да, преступления и просчеты.
А что у демократий в начале лучше получалось?
Прислали материал по Австралии.
Впервые в мировой практике правительство выразило четкую и однозначную позицию по мусульманской проблеме. А она и в Австралии появилась.
Никакого поликультурного общества, никакого плюрализма.
Кому не нравится, кто не согласен – с вещами на выход.
Никаких уступок.
Не для того наши предки-каторжники строили страну и государство, чтобы приезжие чужаки перекраивали их по собственному вкусу.
С утра международные соревнования в городке с веселым мушкетерским названием Ля Рошель. Прыгали с башни замка. В воду, в воду – не переживайте.
Высота башни на глаз метров семьдесят.
Зрителей – тысяч двадцать восемь. (Со времен Майдана я научился оценивать количество масс довольно точно).
Случайно наткнулся в интернете на давний текст НВЮ «Хроника пикирующего сайта».
Забавно – «Ничего не изменилось, Александр Исаич….».
Заодно обнаружил, что «Родина любви» пошла интернетом.
Приятно.
Сейчас пишу текст, имеющий к этому отношение.
Получается довольно сильно.
Попалась под руки юношеская фотка.
Поставил на стол перед собой.
Мне лет двадцать, не больше. Университетский значок.
Общая свежесть и чувственные губы.
Жара отнимает последние силы и лишает остатков бесстрашия. И вот я уже не могу себя заставить - а ведь каким храбрецом был! - лишний раз посмотреть на песочные часы.
Чтобы опять не ужаснуться тому, сколь мало там осталось жизненной трухи.
Потому смотрю на свою фотку. Это как-то освежает
Не помню, когда последний раз заглядывал в ТОП.
Заглянул.
Многих авторов знаю лично.
В который раз удивился тому, насколько мы все интереснее своего творчества.
Исключения, конечно, бывают, но «це вже збочення».
Когда точно уже не помню, но где-то в промежутке между всем этим сходил на литературный вечер.
Читайте в Литсалоне («Гоголиада…»).
Самое серьезное из всего, что произошло за эти дни – разбился градусник.
Поскольку при такой жаре пары ртути испаряются особенно быстро произвел срочную демеркуризацию помещения.
При помощи совка и веника.
Пришлось выходить, чтобы купить новый градусник. Куда же без него?
Новый оказался лучше – легче сбивается.
Пока все.
Прошу прощения за отсутствие полета и пещерный буквализм.
Жара…
День пятошестой
В воскресенье, слава Богу, сайт почти все время был недоступен.
Так что писать дневник не имело никакого смысла.
Тем более, что ничего особо примечательного и не произошло.
Не считать же таковым героическое доупотребление томсока.
И я сделал это! Правда, до Мэри дело так и не дошло.
Или стирку с последующим двухчасовым высыханием под воздействием высокой внешней температуры. И далеко не все потом нуждалось в глажке.
Но вот один заслуживающий внимания урок я за эти дни усвоил.
Человек сильный духом, пусть и слабый физически, способен выжить в каменных джунглях мегаполиса даже без отключенной на две недели горячей воды.
В этой фразе, по меньшей мере, одно преувеличение и одно преуменьшение.
Преувеличение то, что Киев назван мегаполисом.
А преуменьшение? Правильно! Насчет двух недель.
Несколько сюжетов, имеющихся отношение к журналу «ШО».
При утреннем щелканье каналами увидел по Дискавери следующую историю.
Оказывается, если два телефонных справочника (страниц по восемьсот) переложить друг с другом страница на страницу, то, из-за возникшей силы трения, растащить их нельзя и тягачами.
Любопытство подвигло меня на эксп6еримент.
Справочников у меня не было, но ШО всегда под рукой.
Я переложил два экземпляра станиц по сто пятьдесят.
И что вы думаете? Разорвать их действительно нельзя. Во всяком случае, руками. Проверьте. У меня они так сцепленные и лежат. Не разлистывать же их назад по страничке. И так столько времени потратил.
Я уже писал, что натянул футболку от ШО. Она оказалась легонькой, в жару это плюс. Но черной – что минус.
Но дело не в этом.
На футболке изображены представители народов и национальностей, якобы регулярно читающих журнал ШО.
Три ряда по шести персонажей в ряду. Получается всего восемнадцать.
Я человек немолодой и твердо помню, что республик в Союзе было пятнадцать.
Кто же эти трое, затесавшиеся в этот парад суверенитетов безо всяких на то оснований.
Двух я обнаружил сразу. В первом же ряду.
Это были – представитель евреев, что, в общем-то, при их писучести не удивляет и не является неожиданным. К тому же их много и они всюду.
Вторые - цыгане. Что довольно странно. Почему не греки или гагаузы?
Но хорошо, все равно остается шестнадцать.
Я мучительно тыкал пальцем в рисунки и все никак не мог разрешить это парадокс.
И вдруг меня осенило! Русские! У них же раньше не было своей республики!
А теперь есть великая Россия!
А вы говорите журнал ШО!
После завтрака, состоявшего из тарелки еды, поехал на акцию.
Помните – «За поэзию на телевидении».
Акция продолжается и, похоже, станет бессрочной.
Уже прошло семь или восемь.
Я хожу через две на третью.
Но организаторы меня очень полюбили и настойчиво приглашают.
Помимо бубнения стихов я произношу пламенные речи.
Я человек игровой и веселый.
Несколько акций попадало на нерабочие понедельники. Тогда собирались некоторые прохожие.
В рабочие понедельники были недовольные. Автомобилисты и парковщики, поскольку мы занимали солидный участок тротуара, на котором обычно паркуются машины.
Но акция разрешена официально, на два часа, так что с этим ничего не поделаешь.
В этот раз я торопился и вышел в числе первых.
Нес что-то типа:
… Продолжаем борьбу… в этот день, когда свет проявляет свою полную силу… да не покажется кощунством… как без объявления войны… так и на нас обрушились орды… мы отступили, но не сдадимся… мы еще устроим им Сталинград… мы перейдем к активным формам борьбы… наши барды будут всю ночь петь у них под балконом …поэты круглосуточно звонить и читать свои стихи… этого никто не в состоянии вынести… они дрогнут… мы победим…
Парковщики заслушались.
Далее потратил несколько часов на премиальные дела.
Очень жарко было.
Человек устал.
На обратном пути зашел в АТБ. Отсек, где томатный сок перемешан с персиковым обогнул десятой дорогой.
Для надежности, чтобы не ошибиться, взял сок другой марки. Клубнично-яблочный.
Тут и Пру заработала.
Исправлял описки в предыдущих комментариях, правил стиль. Это бесконечная работа.
Иона Ш. прислал «Азиатскую мистерию». Впечатляет. Сохранил.
Помните фильм «Великолепный»?
Там герой Бельмондо писатель-неудачник вдохновлялся видовыми открытками для описания пейзажей в своих шпионских романах.
И мне пригодится.
Так и день подошел к концу.
Выбор очередного обещанного фрагмента.
Леночка К. пишет: «…Возмутилась утверждению, что Путин асексуален…»
Ну, не знаю. Может, ей как женщине виднее.
Пусть читатель сам судит.
Соответствующий отрывок из главы пятой:
«…Наконец анфилада помещений оказалась преодоленной, сопровождающий открыл дверь и пропустил нас в так ярко освещенный зал, что мы поначалу зажмурились. Пауза затянулась не надолго.
Противоположная дверь открылась, и в зал вошел сам. Владимир Владимирович Путин. Выглядел он хмуро и сосредоточено.
Я двинулся навстречу. Встреча произошла как раз на середине комнаты.
– Здравствуйте! – не аффектированно произнес Путин и протянул руку.
Его рукопожатие оказалось цепким. И не очень комфортным как для человека с моим физическим состоянием. Я слегка разозлился.
– Добрый вечер, Владимир Владимирович – все же нейтрально ответил и я. И решил для пробы немного созорничать.
– Позвольте Вам представить – Светлана Анатольевна, моя переводчик с украинского.
Светочка, сделав грациозный шаг в сторону, выпорхнула из-за моего плеча. Как мимолетное видение. Брови Владимира Владимировича изумленно поползли вверх.
Должен заметить (а вы, наверное, и сами давно поняли), что внешне Светлана сногсшибательно красивая баба. Не существовало в природе ни одного мужика, который, увидев ее, не остолбеневал хотя бы на минуту, плотоядно разглядывая ее подробности. Этого времени мне хватало, чтобы, просканировав его сознание, уяснить все относительно его планов, намерений и общего уровня.
Не избежал ее чар и совершенно асексуальный Путин. Но не более чем на десять секунд. Сознание его в это время оставалось для меня почти непроницаемым. Только где-то в уголке и на заднем плане просматривались какая-то смутная тень чего-то подсознательного. Вроде – насчет роли личности в истории.
Брови Владимира Владимирович начали возвращаться на место.
Я продолжал безответственно хулиганить – Она и с немецкого может! И вообще со всех языков.
Но Владимир Владимирович уже полностью овладел ситуацией.
– Я полагаю, что мы будем говорить все же по-русски. А обворожительную, – это слово он произнес с некоторым внутренним затруднением, – Светлану Анатольевну попросим обождать в соседней комнате.
Светка в сопровождении внезапно потерявшую свою невозмутимость провожатого гордо удалилась.
– Прошу – Владимир Владимирович скупым жестом проиллюстрировал, куда он меня просит.
– У стены располагался сакраментальный столик на гнутых ножках – типа, который хорошо известен по телетрансляциям. И два не слишком убедительных кресельца
Мы с известным усилием взгромоздились на эти не очень удобные насесты.
– Владимир Матвеевич! – Путин впервые обозначил, что знает, с кем имеет дело – Я хотел обсудить с Вами один деликатный вопрос.
– Владимир Владимирович! – я был совершенно искренен – Прекрасно понимаю, что, если, кто и станет упоминать об этой встрече в своих мемуарах, то именно я.
– Знакомы мы заочно – продолжил Путин. – Я имею в виду, что Вы обо мне знаете много, хотя бы по прессе. А о Вас мне аналитики подготовили досье. Посмотрел я его. Из давнего – какие-то детали любопытны, но не принципиальны. Например, то, что Вы когда-то куда-то во второй тур выходили. Или творчество Ваше – не обижайтесь. Ознакомился бегло. Ну, о Петре мне понравилось, хотя у меня на него другой взгляд.
То, что относится к основной деятельности, более содержательно. Вот «Чехов» Ваш знаменитый. Виктор Степанович уже несколько лет в отставку просился, но, как там побывал, и заикаться перестал. И все хвастался, что три раза на каком-то «Капитанском мостике» был. Пришлось власть употребить.
– О «Чехове», Владимир Владимирович – счел уместным вступить я. – Позвольте Вам оставить в подарок лучшее из его репертуара – «Нечто»! Даже, если сами не решитесь отведать, то Ваши помощники оценят по достоинству.
– Спасибо, спасибо! – сказал Путин. – Может, и решусь. А дело это, кстати, расширять не собираетесь? До Москвы.
– Доберемся и до Москвы, Владимир Владимирович! А у нас вскорости откроются два еще более креативных заведения – «Моцарт» и «Уитмен».
Моцарта Владимир Владимирович проглотил безболезненно, но при упоминании Уитмена на чело его набежало легкое облачко. Набежало и тут же рассеялось. Ему то, в конце концов, какое дело до этого!
– И «Май-2011» – продолжил Путин. – Михалкова хотите переплюнуть?
– С первого раза трудно – сказал я. – Но постараемся все сделать очень достойно. Приглашаем и Вас на открытие, если будете у нас в это время.
– Все-то Вы знаете – сказал Путин. – Визит на это время у меня предварительно расписан, но кто знает, что через два года будет.
– Итак, – закруглил он светское вступление к беседе. – Вернемся к Вашему досье. В целом, резюме следующее: дело ясное, что дело темное. Собственно поэтому я Вас и пригласил. Вы когда отбывать собираетесь?
– Собирался во вторник – сказал я. – Но тут меня Юрий Михайлович немного напрягает со своими проектами.
– Вот неугомонный старик – отмахнулся Владимир Владимирович. – Вы на него особого внимания не обращайте. И в Москве без острой необходимости тоже не задерживайтесь.
– Дело в том, – сказал он, отвечая на мой немой вопрос – что, как известно завтра ранним утром я улетаю в Шанхай. Дней на десять, если не больше. Здесь все в порядке, в стране полное спокойствие, баланс соблюден и ранжир выстроен. Но есть некоторые нюансы. Кризис, то да се. Подробно об этом говорить я, сами понимаете, не буду. И при таких обстоятельствах очень не хотелось бы, чтобы любая, самая несуразная мелочь могла дать толчок к нарушению сложившегося равновесия. Очень не хотелось бы. Поэтому и принимаются все меры предосторожности.
Он сделал паузу, отпил минеральной водички (Боржоми!) и продолжил, – В этой связи я Вас убедительно прошу, очень прошу, чтобы в оставшиеся дни пребывания в Москве с Вашей стороны не было никаких нелепых действий. Ну, как бы понятнее пояснить? Скажем так, – чтобы не было никаких сеансов черной магии. С разоблачениями ли, без…
– Эка хватил! – пронеслось у меня в голове. – Видно, у них не все чисто! Преувеличивают они, преувеличивают мои возможности – у страха глаза велики!
Но раз такое дело – почему бы мне щеки не пораздувать? Похлестаковствовать маненько?
– Побойтесь Бога, Владимир Владимирович! – с дозированным надрывом в голосе сказал я. – И в мыслях ничего такого не было! Хотя… Право слово, напрасно Вы этот разговор завели. Раньше-то и в мыслях не было, а после Ваших слов кто его знает, что в голове забродит. Но нет – торжественно обещаю, что с моей стороны никаких действий, способных способствовать нарушению стабильности и спокойствия, предпринято не будет (так витиевато я изъяснялся для прикола). Даю честное слово!
– Честное, благородное? – усмехнулся Путин, обнаруживая знакомство с азами отечественной либеральной литературы.
– Просто честное. Этого достаточно?
– Достаточно, достаточно – он явно закруглял разговор. – Я Вам верю. А еще больше верю в то, – это было сказано с легким нажимом – что любые недружественные акции будут нами успешно пресечены.
– Не буду спорить Владимир Владимирович – не стал обострять и я (тем более, что зеленая линия слегка затрепыхалась), но и, не желая терять лица. – Очевидно, Вы правы. А, если вместе с недружественными впопыхах будут пресечены и дружественные, тоже беда небольшая.
– Вот и хорошо – он на глазах терял ко мне интерес (или умело изображал это – опытный переговорщик!). – Хорошо, что мы поняли друг друга. И желаю Вам всяческих успехов.
– И Вам всего доброго Владимир Владимирович! – чего точно не было в моем голосе, так это подобострастности. – Удачной поездки! Впрочем, я и так уверен, что она будет удачной.
Мы обменялись рукопожатиями. На этот раз не таким сильным с его стороны.
– Вам сюда – он указал на одну дверей и, не дожидаясь моей реакции, сам повернул к противоположному выходу.
Я не удержался от тщеславного, бессмысленного и совершенно излишнего желания оставить последнее слово за собой.
– Владимир Владимирович! – окликнул я его, когда мы оба были уже в дверях. Он обернулся вполоборота. Даже в таком ракурсе было заметно, что мысли его витают уже где-то очень далеко.
– Владимир Владимирович! – продолжал упорствовать я. – Один совет напоследок – он начал отворачиваться, и я чуть поспешнее чем стоило бы произнес ему почти в спину – По люстрам палить не надо! Вот и будет тогда все спокойно.
Вроде бы он тоже хотел что-то сказать, но теперь я успел закрыть за собой дверь.
В соседней комнате Светлану развлекали комплиментами уже трое. Молодых людей.
Мы вышли на крыльцо. Я посмотрел на часы, прошло всего двадцать минут. Лужков, сейчас с трудом выбиравшийся из машины, не соврал. Пока он справлялся со своими затруднениями, я успел кликнуть Санька, чтобы он передал сопровождающему (уже другому) «Нечто» для Путина.
И подумать… Подумать, что в прошедшей беседе я мог бы выглядеть и получше…».
И спокойной нам всем ночи.
День четвертый
Ну, и чего?
Определился круг читателей, которые жаждут продолжения.
Или говорят, что жаждут.
А я настолько доверчив, что верю.
Круг небольшой. Но сплоченный.
Что небольшой – неча на зеркало пенять.
Сам-то я ни к кому не хожу, так, кто же ко мне придет?
«… только дамы и неформалы… ».
Значит, придется продолжать.
Не думаю, что проект долго продержится. Придется объединять, укрупнять.
А пока буду ускучнять на всякий случай.
Итак.
Спал прилично. Ночью ничего не снилось. Писать не о чем.
Это я написал с самого утра, предполагая, что ничего существенного более за день не произойдет и этой записью можно будет ограничиться.
Но постепенно дело пошло (бытовуху я опускаю).
Сначала появилась мыслишка о Перемешивателе Снов – не тот ли это Гений места и обстоятельств, о котором я писал ранее?
Надо будет подумать.
Потом позвонила из деревенской глуши Т. Потребовала отчет о новостях. Пришлось пересказывать содержание моих ДневникЪов. Кое-что одобрено, остальное нет.
Заказан прогноз погоды на десять дней.
И этим пришлось заняться мне. Извлекал прогноз из интернета. Долго ковырял смс-ку с прогнозом. Устал.
После этого сам Бог велел испить очередную порцию неисчерпаемого томсока.
Звонила Алла В. П. Премиальные формальности нужно доводить до конца и нельзя пускать на самотек.
Далее сел отвечать на комментарии к предыдущему ДневникЪу.
Кропотливое занятие. Даже фраза из пяти слов – текст.
И должен быть отработан до возможного совершенства.
Увлекся перепиской с Ольгой Л.
Поздравил Игоря Л.
Искренне – очень достойный человек. К тому же персонаж моей повести.
Потом раздался неожиданный звонок. Кто звонил, не скажу. Это уже личное.
День стал совсем жарким, но кондиционер включать не стал. Еще терпимо.
Он как новичок на меня пока не обижается.
А стиралка, подозреваю, дуется. Что я ее мало эксплуатирую. Она у меня работяга.
В отличие от меня. Лень. Завтра.
Американец Иона Ш. опять заваливает мой почтовый ящик лучшими пейзажами со всего земшара, шедеврами искусства, казусами и парадоксами, горами литературы сионистской и антисемитской и т. п.
По десять писем каждый день. Не успеваю разгребать.
Из сегодняшней посылки сохранил только забавных животных.
А Авгидор Эскин? Но это отдельная статья.
Под вечер пошел на воздух в лес.
Декламировал разные стихи вслух.
В том числе для поддерживания интонационной формы и свой шедевр.
Белки плакали навзрыд.
Придумал чем еще можно заполнять дневник.
Фрагментами новой повести.
Мотивировка: якобы над этим я сегодня работал.
Таким образом, решаются следующие задачи.
1. Заполняется пространство (это главное!).
2. Ненавязчивая реклама и легкая апробация.
3. Особо добросовестные читатели указывают на замеченные ошибки (с запятыми у меня огромная проблема).
Все это делается в пику разным лицам. Леночке К., например.
Ну, не в пику – в шпильку. В шпилечку такую маленькую. Но остренькую.
Первый опыт.
Отрывок из шестой главы:
« … Вагонное радио транслировало московские новости. И вдруг в его размеренное бубнение ворвались тревожные ноты.
– Внимание! Внимание! Чрезвычайное происшествие! Неслыханный акт вандализма! С набережной Москва реки в эту ночь бесследно исчез памятник Петру Первому. Наш корреспондент ведет репортаж с места событий…
Я так и сел. – Я же обещал Владимир Владимировичу. Ему еще про Петра понравилось.
Светлана неожиданно пошла пятнами, – Если это сделавала Елизавета Андреевна…
– Дура! – рявкнул я на нее, давая выход раздражению – Переводчик со всех языков! Сделавала! Предохранители поплавились? Скажи еще раз как положено!
– Если это сделала Елизавета Андреевна – Светлана немного успокоилась – то я…
– Хватит, хватит Светочка – я почувствовал неловкость от своей вспышки – сейчас во всем разберемся. Извини, погорячился.
Начать разбираться мы не успели.
Динамик опять ожил: – «Последние сообщения. Корреспонденту «Радио «Три-четыре» FM» удалось побеседовать с прибывшим на место происшествия Зурабом Церетели. Маэстро рассказал, что ситуация полностью под контролем. Ввиду внезапной коррозии неизвестного происхождения, поразившей лицо Петра, памятник по его указанию был срочно демонтирован и направлен на реставрацию. Повреждение оказалось не столь значительным как представлялось. Скульптор сообщил, что через несколько дней работы будет закончены и полюбившееся москвичам изображение императора займет свое законное место».
– Фу! – выдохнул я.
Валера и Светлана под шумок обнимались.
Санек так ничего и не понял.
И тут мысль, сидевшая все это время как заноза, но заглушаемая суматохой последних дней, больно уколола в сердце.
Я лихорадочно стал вызывать Елизавету.
«Чего тебе?» – раздражено откликнулась она – «Завтра памятник вернут. Это была небольшая шутка. Ты же любишь такие!».
«Да хрен с ним, с памятником» – я старался говорить ровно – «Лиз, я сон видел».
Ответная пауза затянулась – «Это не ко мне, милый друг. Я такими вопросами не занимаюсь. Скажи спасибо, что сон был хороший».
Поезд втягивался в Киев.
Сердце опять заныло. Все сильнее…»
На сегодня все.
Кличко решил не ждать. Посмотрю в повторе. Хотя не думаю, что будет что-то интересное.
И эту порцию заброшу с утра пораньше. Если ни я, ни сайт не заглючим.
Всем спокойной ночи и до…
День третий
Спал терпимо.
Самое интересное, что удалось извлечь из ночного улова, это «Перемешивателя Снов».
Перемешиватель Снов – такой себе добрый молодец, немного смахивающий на гусляра Садко.
Он ворочает в огромном чане здоровенной расписной ложкой.
И время от времени вытаскивает ее, пытаясь определить по стекающим каплям готов ли продукт.
А вокруг стрекозиная стайка душ трепещет невидимыми крылышками. И пытается поймать высунутыми детскими язычками падающие капельки.
Кому удастся, тот увидит сон.
Если отвар уже доспел и надлежащим образом перемешан, сон легкий и радостный.
Если нет – спутанный и рваный.
А Перемешиватель, знай, орудует и орудует своей деревяшкой.
Всю ночь.
С половины шестого, когда сон окончательно ушел, просмотр телепрограмм, щелканье по фаворитному списку из 35 каналов.
Кое на чем задерживался.
Так в одном телечате очень забавная пикировка Лельки-пиратки и Саблезубого котика.
Серия «Легенды бандитской Одессы». Про скифскую корону. Известная история.
На канале «Культура» Ада Роговцева. Съемка 1996 года. В 96-м выглядела еще очень прилично. Лучше чем я. В 1996-м.
По каналу «Ностальгия» Съезд народных депутатов с Ельциным.
Включите третий микрофон… Действительно, ностальгия
Новостные, спортивные каналы занимались своими делами.
«Александр Невский». Псы, усеявшие своими телами лед…
Мелькнуло название д/ф «Женщины на рынке».
Заинтересовался, переключил. А там морды друг другу чистят.
Оказалось «Женщины на ринге». Не разобрал спросонья. Но тоже интересно.
За завтраком продолжение мучительного пития томатного сока.
С вредной солью
Кстати, никто не знает, как томатный сок действует на пищеварение?
Да, вчера поздним вечером звонил Сергей И. Сказал, что Т. при чтении журнала «ШО» обнаружила, что подборка Ермаковой в нем озаглавлена «Памяти памяти», А на это название у нее авторские права еще с прошлого века. Публикация имеется.
Очень расстроилась. И что теперь делать?
Большому поэту я, как поэт поменьше, естественно, ни в чем отказать не могу.
Сказал, что разберусь и сделаю Кабанову предъяву.
Хотя хорошо знаю, что иногда у Саши даже «Который час?» спрашивать бесполезно.
Стопку «ШО», набранных на фестивале я еще не смотрел.
Пришлось долго искать нужный номер, останавливаясь по дороге на интересных материалах.
Нашел. Как всегда в последнем по счету журнале. Действительно, прискорбный факт имел место.
К тому же по ходу усмотрел несколько опечаток.
Вот это повод для разговора с Кабановым. Он к такому чувствителен.
Виновные должны понести суровое, но незаслуженное наказание.
Дел в городе не намечалось, так что намечалась перспектива сидеть весь день перед компьютером.
Вяло сводить свою новую книгу.
Бураго Лапинскому роскошно издал, что и говорить!
Но у меня таких денег нет, что и говорить!
Пру по прежнему глючило.
Но в прорывах удавалось на кое-что ответить.
Даже текст написал. «Смотрю новостную ленту» называется.
А где он? Куда я его засунул?
Нашелся! В папке «Критика и публицистика - 2009».
Вот он:
«Смотрю новостную ленту.
Только названия, естественно.
С одной стороны – Конкурс "Азбука", Буква "В" (в большом количестве и разных авторов).
С другой (некоторые названия навскидку, авторов прошу не обижаться) – "Как легко! Отчего мне так странно легко..."; Я спросил у Господа со страхом...; И вновь народ мой примет муку...; прозрение… и т.д.
И сразу вспоминается недавнее негодование Геннадия Семенченко: – У нас типа святая к музыке любовь, а они тут со своей Азбукой под ногами путаются!».
Как Вы думаете, что из вышеперечисленного я открою, если вообще стану что-либо открывать?».
Попробовал его на Пру засунуть, а тут Пру опять заглючило.
Может, оно и к лучшему.
Вышел за хлебом. Обычного хлеба не привезли, так что пришлось купить экспериментальный для себя хлебец «Печерский».
А из почтового ящика вынул листовку иеговистов. На собрание приглашают.
Наметилась альтернатива.
С одной стороны «Свидетели Иеговы», с другой – «Хлеб Печерский».
Да, какая там альтернатива? Дилемма!
Стало скучно.
А тут сообщение от того же Гены и его же пропущенный звонок.
Наверное, поеду на «Пэтический вечер» (так в объявлении).
Там должен быть Ковальский. Есть к нему разговор.
Только побриться придется. Жаль.
Становилось жарковато.
За обедом попробовал «Печерский».
Очень так себе хлебчик! Больше покупать не буду.
Но и к иеговистам тоже, конечно, не пойду.
Короче, поехал на вечер. Забыв, что вечером и дома неплохая программа.
Вы знаете, мне понравилось.
Услышал многих выступающих по-новому.
Ну, часть, так как отсидел только первое отделение.
Ковальского не было, взял его мобильный номер.
Вот еще заговорил со мной Андрей К.
Я со свойственным мне совершено необоснованным и напыщенным снобизмом относился к нему не совсем всерьез. А тут разговорились, и он проявил себя довольно квалифицированным театралом. Приятно.
А тут подошли Андрей Г. (лауреат) и Оксаночка.
Поговорили, позвонили Саше К.
Он на этот раз оказался в Грузии.
На фестивале – забыл, как называется, – ну, посмотрите в Литсалоне.
Сашу вообще отловить трудно.
Я вдруг почувствовал себя не очень уверенно.
Пришлось скомкать комплименты выступавшим и срочно ехать домой.
И почти ничего не пропустил из «Україна має талант!».
Но все мои фавориты в финале выступили слабее чем ожидалось.
Вот такой получился неожиданно длинный день. На три страницы.
Спать пора.
Дочитать Грязова, что ли на сон грядущий?
А то совсем неудобно получается.
Или сил уже нет…
P. S.
Хочу напоследок посоветоваться с вдумчивыми читателями.
Стоит ли мне продолжать эту тягомотину?
Интересно ли это?
Нет, то, что это интересно, я знаю.
Но вот интересно ли это читать?
Продолжу, если получу хотя бы два голоса «за».
Кроме моего.
А нет - вздохну с облегчением.
И придумаю что-нибудь другое.
День первый
Спал плохо.
С утра надо было готовиться к заседанию по присуждению премии им. Николая У. Андрею Г.
Поехал на работу, чтобы напечатать протоколы и бюллетени для тайного голосования.
Напечатал, нарезал бюллетени.
Обзвонил в последний раз членов жюри. Хотя и так было ясно, кто все равно не придет. Но кворум набирался.
Было жарковато.
Поплелся в Спилку, волоча тяжеленную (для меня) сумку с представленными на премию книгами.
У входа встретил Сашу Ч. Попросил помочь донести груз на второй этаж.
Тут и Алеша З. позвонил. Абсолютно трезвый.
Сказал, что задерживается, но поддерживает и присоединяется. Накануне я ему все подробно объяснил.
И тут же звонок от Димы, что он задержится на десять минут, хочет сюрприз сделать.
Поднялись с Сашей в каминный зал. Передохнули, потрепались.
Тут и Алла Вячеславовна П. подошла, наш председатель.
Она молодец! Столько энергии, хотя силы уже не те.
К тому же говорит, что недавно в первый раз неожиданно прочла мою книжку и поняла, что я из себя все-таки кое-что представляю.
Это правда. Правда, в том смысле, что прочла и действительно так думает.
Но я-то знаю, как все обстоит на самом деле.
Приехал Дима Б. Показал сюрприз. Это был первый свежий экземпляр, изданной им книги Игоря Л. Роскошное издание! В следующую среду презентация.
Открыв собрание, я от имени всех присутствующих поздравил с прошедшим днем рождением себя.
Все стали выражать понятные и очевидные чувства. Поскольку для собравшихся это был настоящий сюрприз.
Дальнейший ход заседания жюри опускаю, чтобы не разглашать тайну совещательной комнаты.
Скажу только, что принципиальных разногласий не было, но определенную работу все же пришлось провести. С Игорем К. позиции согласовали в телефонном режиме
Решение, которое приняло жюри, уже известно: лауреатом премий стал Андрей Г.
Чтобы не тащить книги домой, оставил их у работника Спилки Павла Щ.
Поскольку время еще было дневное, решил Андрея пока от работы не отвлекать.
Вернулся домой.
Тут и Андрей звонит. Оказалось, что ему уже сообщили из двух источников.
Это я один такой щепетильный.
День прошел насыщенно и не зря.
День второй
Спал плохо. К новой подушке, подаренной племянницей, еще не приноровился.
А к тому, что в цвет, и приноравливаться не надо.
Встал в шесть и по следам бессонной ночной дремы внес в свою бесконечно доделываемую повесть кусочек про журнал «Га?».
По мотивам сами понимаете чего и моих стихов для Азбуки на букву «Г».
И еще сюжет про записку в голову зашел. Тестамент у меня уже был.
Теперь записка.
Название, допустим, «Проект записки». Или просто «Записка».
Текст:
«На столе листок. Записка.
«Тра-та-та! Не вижу смысла».
Но над текстом еще надо будет поработать.
Далее день выдался не таким насыщенным.
С утра поехал на другой конец города по медицинской части.
Что мне там сказали, оптимистам лучше не знать.
По дороге еще Гена С. звонил. Пру у него не открывается.
У меня тоже не открывается. Подумаешь – мировая проблема.
Жарковато стало.
На обратном пути купил в АТБ упаковку сока.
Томатного. Случайно.
Я тянул руку к персиковому, а на полке рядом томатный стоял. Ошибся.
Пришел домой, поставил на десять минут в холодильник. Сила в воле у меня есть!
Вот сейчас, думаю, сочка умеренно холодного хлопну!
Налил полную чашку, глотнул…
А там томатный!
Я томатный сок вообще-то не люблю.
Нет, может, и люблю, но пью очень редко. Потому и не люблю.
Слыхал, что его с солью надо.
Ну, сыпанул соли.
Стало лучше, но ненамного.
Ребята, может, кому томатный сок нравится?
Заходите, у меня еще пол упаковки есть!
(Продолжение следует. Надеюсь).
Памяти 7-го Волошинского…
Вступление (от автора).
Прежде всего.
Несколько вычурный подзаголовок «рассказ-ответвление» объясняется тем, что этот рассказ имеет определенные сюжетные и тематические связи с рядом других моих текстов, которые в нем упоминаются, и предварительное знакомство с которыми было б, скорее всего, небесполезным.
Итак, рекомендуется взглянуть на:
– рассказ-версию «Две недели в раю» –
по книжке В.Гутковский, «Сюрлиризм» (тем, у кого она есть),
по ссылке http://www.poezia.ru/volstihi3.php?topic=4#link (сайт Poezia.ru),
по ссылке http://journalist-virt.ru/mag.php?s=200511891&prn=1
(журнал «Журналист», сокращенный вариант);
– эссе ««Николай Иванович» (Наброски к фильму)» –
по ссылке http://www.poezia.ru/article.php?sid=57110 (сайт Poezia.ru);
– повесть «Пока еще можно вернуться…» –
по блату (рукопись еще в рукописи, готовится к публикации).
Впрочем, – вы совершенно правы, угадав характерное для меня продолжение фразы, – можно всего этого и не читать, как и сам последующий текст.
Также нужно отметить, что в процессе написания рассказа между его автором и главным героем возникли значительные разногласия.
Что выглядит странно. Особенно, если учесть, что при работе над предыдущими произведениями они жили душа в душу, и все спорные моменты разрешали с помощью творческого компромисса.
Но на этот раз главный герой настаивал на том, что автора понесло и занесло, и что его буйная фантазия стала приобретать уже не совсем приличный характер.
Автор же подобные выпады в свой адрес объясняет тем, что главный герой строит достаточно иллюзорные планы посещения Коктебеля в этом году, и опасается, что ему будут предъявлять претензии по поводу несовпадения описанной в рассказе реальности с фактической действительностью.
Для автора такие сомнения всегда являлись ничтожными, поскольку он-то существует исключительно в пространстве художественного вымысла.
Тем более что он сам, в отличие от главного героя, в Коктебель ехать не собирается. Так что это исключительно проблемы последнего.
Да, и вообще, какие счеты могут быть у рядового персонажа (даже главного героя) с собственным Творцом?
Пусть в своей раздвоенности они и представляют собой единое целое.
* * *
От слов к делу. Прежде всего, нужно объяснить, что такое «Первая команда».
Это обозначение употреблялось в моей повести «Пока еще можно вернуться…» («Пока…»), которая тоже дойдет до читателя, но несколько позже.
Поэтому проще процитировать из этой повести соответствующие фрагменты главы третьей «В Москву, в Москву!».
Итак, цитаты.
«…команда наша отправлялась в минимальном составе…
… Без сомнения главной для меня была Светлана Анатольевна, личный врач и ответственная за медицинское сопровождение моего организма. Благодаря ее неусыпным в прямом смысле заботам, я мог не особенно комплексовать по поводу своего будущего на ближайшие сутки…
… Валерий Петрович – первый заместитель и финансовый гений. По сути Валерий представлял собой некий мой клон. Лет на тридцать моложе и внешне отчасти на меня смахивавший. Несведущие, случалось, принимали его за моего отпрыска. Отличался феноменальными умственными и деловыми качествами…
…И, наконец, Санек, бодигард. Единственный из сопровождающей меня компании реальный человек. Простой парень, фанатический преданный своему призванию. Которое для него счастливо совпадало с обязанностями. Санек владел практическими всеми видами боевых телодвижений, стрелял и прикрывал, вырубал и уклонялся. И все на уровне врожденных инстинктов…
… в таком ограниченном комплекте мы довольно часто выезжали в краткосрочные поездки, не предвещавшие особых проблем. И со временем эта моя команда стала называться (и по кодовому, и по простому) – «первой командой…».
Следует отметить, что действие процитированной главы относится к поздней осени 2009 года, а действие этого рассказа к осени хотя и того же года, но самой ранней.
Или же считать, что они происходят в параллельных действительностях.
Но это так, к сведению.
После пропущенного по уважительной сердечной причине 6-го Волошинского фестиваля, пропустить еще один (седьмой) было выше моих сил. Тем более что на этот раз было, кому за мной присмотреть.
Ехали феодосийским, сами понимаете, каким поездом. Но в трех купе, как обычно, ночь можно было и потерпеть. Высадились в Айвазовском, куда Козловский (см. «Пока…») пригнал из Киева лим. Куда мы и погрузились. Руководство рулем взял на себя Валера, а Козловский отправился назад поездом.
Погода не подкачала и не подвела свои прогнозы. Это было видно издалека и ясно.
Короткая дорога, крутой вираж, Карадаг впереди во всем своем развороте, ослепительная морская синева и вот мы сворачиваем с трассы налево и по тенистой аллее въезжаем в парк Дома творчества.
Удобное и традиционное место. На протяжении десятилетий. Так что поселяться в современные, но более отдаленные отели не хотелось.
Конечно, привычный по прошлым годам, четвертый писательский корпус для нового гонора уже никак не подходил.
Все остальные здания на территории давно в частном владении или аренде. Остановились на (и в) небольшом двухэтажном особнячке. В котором по моему несколько лет тому обитали Остудины, Леша с Викторией. Апартаменты тогда претендовали на несколько звезд. Хотя и без особых оснований.
Но теперь квартирьеры не ошиблись. Помимо внешнего марафета здание перепланировали внутри. Получилось по одному номеру на этаж. С вполне приличной начинкой и облицовкой.
То, что рядом была набережная с ее ночным музыкальным террором, меня совсем не волновало. Просто на ночь ставилось поле, и можно было спать спокойно.
На первом этаже расположились Валера и Санек. Для контроля входа и выхода. На штатного охранника надежд не было, какой с него спрос, только головой.
А на втором (с десяток ступенек, полезных для ежедневной тренировочной нормы) – мы со Светой. Круглосуточный мониторинг пока отменять было рано.
Саня затащил в номер два объемистых кофра. Их основным содержимым был мой гардероб. Сам Санек предпочитал спортивно-спартанский стиль одежды.
А потребности Валерия Петровича и Светланы Анатольевны с лихвой удовлетворял переносной материализатор.
Также в багаж вместилось пол тиража моей новой этапной книги. По количеству не так уж много – сто экземпляров. Но, если учитывать, что каждый почти дотягивал до антологии Тугова, то даже Саньку пришлось попотеть.
Внимательно оглядев дислокацию, Саня немного озадачился тем, что по выступам и карнизам на второй этаж могли забраться потенциальные злоумышленники.
И, когда все укладывались спать, он, демонстрируя такие возможности, взбирался снаружи на открытую веранду второго этажа. Где, пропуская сквозь себя все вопли набережной, и оставался ночевать в целях безопасности.
– Поле полем, а я свое дело знаю – говорил он.
Расположились, перекусили с дороги, немного отдохнули.
Нужно было оценить последствия дороги и предшествующей подготовки, и я направился в ванный зал.
Отмахнувшись от Светкиного – «Помочь?» и энергичным повелительным жестом отправив ее на веранду.
Надо было попробовать обходиться без ее услуг, потому, что появились в ее бездонном взоре очажки сомнения и тревоги.
Не думал, что человеческое так заразно.
У меня вид своего тела давно уже не вызывал никаких эмоций. Свыкся.
Но такой молодой с виду женщине испытывать чувства сострадания или отвращения еще не ко времени. Пусть она и не совсем человек.
Я разоблачился. С зеркальными отражениями на всех стенах и от пола до потолка здесь было все в порядке. И с умелым освещением тоже.
На этот раз осмотром я остался доволен.
Следы применения высоких технологий почти рассосались.
И загар был пришит добротно и равномерно.
Далее всей командой двинулись открывать хорошо мне известное. Первый визит как всегда в Дом Волошина к его директору, давнему другу, совершенно замечательной Наталье Михайловне Мирошниченко, Наташе.
Я следовал чуть впереди моей уже по курортному живописной компании. Среди которой как бриллиант самой чистой воды сияла и ослепляла своим неземным светом Светка. Как всегда на пол шага сзади у меня за правым плечом. Со стороны сильнейшего уха. А по бокам Валера и Санек.
Как и следовало ожидать, у Наташи в Доме Волошина был и Коровин, и другие знакомые лица. Заезд уже начался
Валера и Саня до времени оставались на заднем плане.
Так что нужно было реагировать только на настойчивые взгляды, обращенные на Светку.
Поскольку формулировка «мой переводчик со всех языков» пришла мне в голову только через несколько месяцев во время встречи с Владимиром Владимировичем, то я ограничивался представлением – Светлана Анатольевна.
Этого оказывалось достаточно.
Встречи и объятия.
Плавный переход к конфиденциальным разговорам.
В первую очередь с Наташей Михайловной и Андрюшей Коровиным. Поочередно.
В соответствие с принципиальными договоренностями, которые в их ходе были достигнуты, Валере, который в нужный момент своевременно подтягивался к центру проблемы, поручалось с присущей ему дотошностью и изощренностью разрабатывать и реализовывать конкретные схемы.
От ранее озвученных планов снимать кино пришлось пока отказаться. (см. «Николай Иванович» (Наброски к фильму)). Другие дела навалились.
Далее фестиваль. Фестиваль как фестиваль. Фестивали все одинаковы. Если интересуетесь, можете прочесть мой отчет о фестивале 2007 года. И всех предыдущих. Кому хочется посвежее – о «Киевских Лаврах» этого года. Найдите три отличия.
Выступать мне предлагали. Не хотелось. Отказался. В сотый раз «Родину любви» читать? Слезу выжимать?
Но от предложений сфотографироваться вместе отказаться было невозможно. В конце, как правило (без исключений), меня, просили щелкнуть очередного друга со Светкой. После чего, как я понимаю, фотографии со мной стирались. Или оставлялись, так как Светка и там была.
Днем ненадолго выходили на пляж. И пока я отсиживался под тентом, Саньку приходилось трудиться в поте лица. Отшивать назойливых кавалеров, желающих познакомиться, сами знаете с кем. И одновременно пресекать аналогичные попытки девиц, обращающих внимание на него лично. Вежливо пресекать у него получалось плохо (не его специализация). За что я ему потом от скуки выговаривал.
Время от времени Валера подменял его. Чтобы он мог сбегать окунуться.
Санек эффектно кролил в открытое море и обратно, выходя на берег в сопровождении шлейфа ожидавших этого момента поклонниц.
Кстати, забегая вперед, в традиционном заплыве на приз журнала «Октябрь» он красоваться не собирался. Ему это было не интересно.
Хотя Светлана Николаевна (еще одна тайная поклонница?) очень его уговаривала. И даже была готова закрыть глаза (не на него, конечно) на то, что он не участник фестиваля.
Я купался всего несколько раз, когда разрешала Светка. Она подходила к воде – это был отдельный спектакль, – касалась воды левой ножкой, в мизинчик которой был вмонтирован термометр, и, возвращаясь, директивно провозглашала: «Двадцать градусов, три минуты».
Когда я после купания (скорее это можно было назвать водными процедурами) выходил из воды, она меня тщательно вытирала со всех сторон, укладывала на лежак и долго массировала. Под ненавидящие (меня) взгляды окружающих самцов.
Более подробно (хотя и не слишком откровенно) о Светкином телесном совершенстве сказано в «Пока…».
А здесь я приведу лишь крохотный подсмотренный фрагмент из ее справки ежегодного профилактического осмотра (мы все его проходим): «… Грудь – форма идеальная, размер оптимальный…». Но это и без всякой справки было очевидно.
(Не)терпеливое ожидание желающих увидеть ее в море и в мокром купальнике ни к чему не приводило. Светка, как и Валера, этой, чисто человеческой, потребности, естественно не испытывали.
К обеду возвращались домой. Как организовывали еду, я не интересовался. Все доставляли в номер.
Сиеста.
Фестивальные мероприятия. Все же.
Пару раз выходили на яхте в не слишком гладкое море обдуться свежим ветерком.
Прогулки по набережной.
Набережная оставалась такой же. Те же лотки с теми же сувенирами. Те же малые аттракционы, фотографы и художники.
И ишачок сохранился, и зверек у девушки со зверьком.
Но кое-что наводило на мысли, что «Третий» (см. «Пока…») принял дополнительные меры безопасности и подогнал своих ребят.
То и дело среди прогуливающихся попадались крепкие и не слишком контактные парни с несколько механическими движениями и манерой поведения. И количество ничего не рисующих художников с закрытыми мольбертами тоже увеличилось.
В причины я не вникал. Моя «зеленая линия» (см. «Пока…») вела себя спокойно.
Кстати, после прошлогоднего визита лидера ливийской арабской джамахирии Муаммара Кадаффи «Третий» одно время носился с идей включить в штат охраны девственниц с их якобы сверхъестественной интуицией. Но мне это показалось уж чересчур экзотичным. Тем более что по части интуиции Санек мог дать фору любой девственнице.
А однажды, когда надвигались сумерки, среди фланирующей толпы я увидел в неверном вечернем освещении, как в пяти шагах от меня какой-то респектабельный господин с холеной профессорской бородкой рассказывал своей ухоженной спутнице о волошинском силуэте. Он протянул указующую руку, повернувшись в пол оборота и мельком скользнув по мне взглядом. Жест показался мне очень знакомым. И перекошенная улыбочка. Так ехидно осклабиться мог только один человек на этом свете.
– Николай Иванович? (см. «Две недели в раю»). В таком прикиде? Не может быть – решил я. – Почудилось.
Тем более поток уже закрутил и развел нас.
На очередные вечерние посиделки всей командой в кафе. Кафе во множественном числе. Много кафе мы сменить не успели. Но обязательно на втором этаже. С хорошей и легкой кухней. С видом на море под рукой. Друзей я не приглашал и заранее не уговаривался. Но наше местоположение быстро вычисляли. И начиналось паломничество. Очень быстро все пустовавшие до того столики заполнялись. И я, не спеша, обходил столики, здороваясь и общаясь.
По возвращению в номер обязательная ежедневная санитарно-гигиеническая обработка. По Светкиной медицинской части.
Но на следующее утро о Николае Ивановиче я не мог не вспомнить.
Встретились мы с ним на одном волошинском фестивале (да, чего там одном! – на третьем, в 2004 году). Позже я написал об этом рассказ «Две недели в раю», который стал, вернее, мы с ним стали, лауреатами фестиваля следующего.
Вообще последнее время сильно дисциплинировало меня и приучило любое дело доводить до конца. (Отношения с женщинами отдельная тема).
Поэтому я распорядился, чтобы Валера подключил «Оракула» и активизировал запросные капсулы. Надиктовал ему текст.
Хотя особых надежд на это и не возлагал. Знал я эту систему, соприкасался.
Через пять минут Валера докладывал результаты:
– На вопрос «Где сейчас находится Николай Иванович?» последовал ответ – «Система информацией не располагает».
– На вопрос «Николай Иванович находится сейчас в Коктебеле?» последовал ответ – «Да, с вероятностью 0,5».
– На вопрос «Видел ли я вчера Николая Ивановича?» последовал ответ – «Вопрос сформулирован некорректно».
– На вопрос «Был ли тот человек, на которого я вчера обратил внимание, «Николаем Ивановичем?» последовал ответ – «Да – с вероятностью 0,68; нет – с вероятностью 0,62».
(С вероятностями эта система всегда обращалась с легкостью необыкновенной!).
– На вопрос «Запрос вводил Валерий Петрович?» (контрольный вопрос) последовал ответ – «Да – с вероятностью 0,91».
Короче, каков вопрос – таков ответ. Оракул, одним словом!
Несмотря ни на что, Коктебель шел мне на пользу.
Через день-другой я стал и засиживался допоздна, и вино пить в нештатных количествах, и разговоры говорить все более красноречиво, и купаться дольше и в охотку, и дневной пробег (в смысле, проход) увеличивать значительно и без последствий.
В общем, до того я раздухарился, что на полном серьезе стал изъявлять желание полетать на параплане. И кто мне мог бы запретить и воспрепятствовать? Конечно, на самом деле я вряд ли решился бы на это. Но я настаивал и, очевидно, так убедительно, что мне поверили. И пришлось моей команде совещаться за моей спиной, пускать в ход тяжелую артиллерию и тайное оружие. Оказалось (я об этом не знал), что Лиз (см. «Пока…») выдала Светику разрешение на три табу на мое поведение. И бедняжке пришлось со слезами на глазах пустить в ход первое из них.
Ее смущение и страдание при этом так меня развеселило, что, нацепив на лицо самую скорбную и смиренную маску, я простенько сымпровизировал:
«Осознаю я это –
давно бы лежал в гробу,
когда б не владела Света
лицензией на табу!»
Мысль стоило развивать и дальше и, прервав Светкины извинения, я срочно отправил ее вниз к Валере. Что было воспринято с плохо скрываемой радостью.
А сам уселся набрасывать план новой повести-фэнтези, у которой пока имелось только название «Лицензия на табу».
Раньше я приезжал на двенадцать дней согласно литфондовской путевки. Но теперь удалось выкроить только четверо суток.
Поэтому пришлось просить организаторов провести церемонию закрытия фестиваля днем раньше. Поскольку практически все стихи были уже вычитаны (и в предвкушении неординарного банкета) просьбу мою удовлетворили. И явка была стопроцентной.
Чтоб далеко не ходить арендовали «Галеон».
Официальная часть проходила в конференц-зале.
Когда все полагающиеся речи были произнесены, слово предоставили мне, и я огласил свою частную инициативу.
Которая (в двух словах) состояла в учреждении памятного знака «Круг друзей волошинского фестиваля». Баловство, конечно, но нравятся мне такие штуки.
Идея возникла за неделю до поездки, и реализовывать ее пришлось в диком цейтноте. Но это нам не впервой.
Для начала нужен был креативный эскиз.
Я вызвонил своего старого во всех смыслах приятеля, Аркадия Пугачевского.
Он мне когда-то обложку к первой книжке делал. И в Лас-Вегасе я с ним столкнулся, помните эту историю?
Сто лет с ним не виделись. Оказалось жив еще.
– Аркаша! – говорю я. – Такт-то и так- то, нужно то-то и то-то. Завтра к вечеру.
– С ума сошел? – говорит он. – Я давно уже не работаю, я дряхл и немощен. А за день вообще нереально.
– Аркаша, – говорю я. – Что я тебе не знаю? Ну, в архивах посмотри, сделай из Ленина Пушкина. И Генка поможет. Он же твой наследник, потомственный экслибрист! Я бы тебе заплатил, сколько скажешь, но по дружбе неудобно.
– Неудобно, конечно, – согласился он. – Но я скажу. И возьму тоже.
Короче, сговорились.
И он сотворил очередной шедевр!
Я и представить себе не мог, что можно так изящно и лаконично скомпоновать два знаковых символа – Волошинский скальный профиль и Дом Волошина.
И не в лоб, а тонким рисунком пера.
Роскошная виньетка, в которой нет ни намека на буквализм, и одновременно все прозрачно и очевидно. И еще огромное пространство для фантазий и ассоциаций!
Ну, Аркадий! Ну, сукин сын!
Шедевр, я вам говорю!
Уверен, уже через год это изображение будет знакомо всем поэтам, волошинистам, коктебелелюбам всего мира!
Но за авторскими правами к Аркадию. Помимо прочего права я ему тоже оставил.
С изготовлением и материалами проблемы не было. Материально-техническая база имелась. И знатные мастера тоже.
Знак предусматривался двух ступеней – золотой и серебряный.
Отличались они только соответствующим цветом.
(Процентное соотношение составляющих сплава вас ведь не интересует?).
Ну, и содержимым прилагаемых конвертов. Но это уж совсем презренная проза.
Сам знак представлял собой довольно большой и увесистый кругляш диаметром пятьдесят миллиметров. В центральной части его шедевр Аркадия. Выше и ниже, соответственно, надписи «Памятный знак» и «Коктебель, 2009».
А по кругу вдоль обода естественно надпись «Круг друзей волошинского фестиваля». Представили?
Кстати, все выполнено оригинальными авторским шрифтами, специально разработанными по этому случаю.
Знак можно было носить на ленточке неопределенного, но красивого цвета. Либо крепить к одежде при помощи некого эксклюзивного устройства (тоже ноу-хау). Ни следов, ни повреждений при этом потом не оставалось.
Знаков на первый раз наклепали двадцать штук – два золотых, остальные серебряные.
Как сказано в Положении: «Памятных знаков удостаиваются постоянные участники Волошинского фестиваля, показавшие и доказавшие на деле, а более на словах свою любовь и привязанность к Коктебелю, принесшие и возложившие дары к престолу Поэзии и снискавшие Ее благосклонное внимание, приятные манерами и легкие в общении, лично симпатичные учредителю или симпатизирующие ему и т. д., и т. п., в том числе, и по причинам и поводам, здесь не перечисленным и даже не подразумеваемым».
Пока я все это рассказываю, Валера со Светкой на столике у меня за спиной разложили и расставили все, что положено. Процедура награждения пошла.
Золотыми отличиями были награждены люди, без которых фестиваля не было бы, – Наташа Мирошниченко и Андрей Коровин. Явного недовольства в зале это не вызвало.
Серебряные знаки я вручал либо тем, кому мне хотелось их вручить, либо тем, кому вручить было надо: Остудину А. , Евсе И., Грязову А., Минакову С., Херсонскому Б., Кабанову А., Цветкову А., Кенжееву Б., министру культуры Коктебеля, директору заповедника и т.д. – всего 18 штук, как помните. (Кого, к какой категории отнести, решайте сами).
Жаль, не приехал Саши Чернова (награждались только присутствующие). Он тоже был бы отмечен. А получить книгу в подарок заслуживал более чем кто другой.
Дело в том, что два года тому я рассказывал ему о своих планах и о том, как собираюсь назвать книгу. После чего по его собственному признанию он два года ходил, мучился. Очень хотелось это название экспроприировать, но как честный человек он не мог себе такого позволить.
Лауреатам вручалась медаль на ленточке, красивая коробочка для нее, свидетельство, конвертик, разумеется, увесистая книга учредителя в нагрузку и подносился бокал хорошего шампанского.
Отличие считалось принятым, когда этот бокал осушался до дна.
Вы знаете, все справились, никто не возражал и не поперхнулся.
Я ж говорю – шампанское было хорошим!
Правда, гендерное равенство по отношению к награждаемым полностью выдержать не удалось.
Ведь мужики получали дополнительный и вожделенный бонус – поцелуй от Светки. (Для дам объятия со мной, вряд ли можно считать полноценным эквивалентом).
Я заверил, что у обойденных на этот раз наградой завсегдатаев фестиваля есть все шансы получить ее в будущем. Хотя сам был в это далеко не уверен. Прежде всего, в себе.
После этого присутствующих пригласили в ресторанный зал, где все уже было накрыто. Неплохо накрыто.
Застолье началось. Понеслись тосты, общие и локальные, быстро терявшие свою стройность. Объяснения в любви и чтение стихов заплетающимися голосами..
Я углубляться в это дело не собирался и ограничивался формальным участием.
Когда пир, который шел горой, уже был готов с нее спуститься, мы, заслонив Светку, незаметно ретировались. Завтра утром нужно было уезжать.
После душного паркого дня, наконец, наступило долгожданное облегчение, народ выполз на воздух, и на набережной наблюдалась изрядная толчея.
Санек всеми силами оберегал меня от контактов первого и второго рода. Валера страховал Светулю.
В какой-то момент резкий толчок сзади в плечо чуть не сбил меня с ног и в тот же момент я почувствовал, как что-то скользнуло мне в карман.
Я обернулся, но ничего не увидел. Только в нескольких шагах в толпе образовалось завихрение, куда со всех сторон устремились невесть откуда взявшиеся парни «Третьего».
– Все в порядке? – подскочил ко мне Санек.
– А что случилось? – спросил я.
– Домой, домой! – и Саня, сбив нас в кучку, начал энергично освобождать проход, не обращая внимание на слабые протесты оказавшихся на пути..
Я опустил руку в карман, там была плотная на ощупь бумажка.
Когда мы благополучно и быстро вернулись в номер, я отказался от немедленной стерилизации под срочным предлогом. И уединился.
Сидя на толчке, я достал бумагу, сложенную вчетверо, развернул и прочел маляву, с трудом разбирая карандашные каракули на фирменном бланке солидного отеля:
Здорово, Матвеич!
Николай Иванович, я, помнишь? Помнишь, как ночью над обрывом сидели? Разморозили меня и сюда перебросили. Спецзадание говорят.
За тобой следить. Но велели на глаза не попадаться и в разговоры не вступать.
Зачем, не пойму. А потом что? Опять в шахту?
Чую, ты теперь у них шишка какая-то.
Чего хочу, не знаю. Но замолви за меня словечко, если можешь.
Христом-Богом молю!
Прощевай, Н.
Я еще раз внимательно перечитал записку, аккуратно сложил по сгибам, положил в карман.
Карман оторвал, бросил в унитаз, спустил воду. (Шутка).
Обязательные процедуры пришлось пройти в темпе, Светка явно торопилась.
– Можно я сбегаю к Валере переодеться? – спросила она, закончив.
– Беги! – сказал я.
Минут двадцать пробегает. Пока материализатор разогреется, пока все наряды перемеряет, Валере продемонстрирует.
Поле еще не ставили. Я вышел на веранду. В музыке как раз была пауза.
Похолодало. Ветер налетал резкими порывами. Видно, к перемене погоды.
Деревья раскачивались все сильнее и сильнее. В шуме прибоя появились грозные нотки.
– Что я могу, Николай Иванович? – сказал я, глядя в широко раскрытые глаза южной ночи. – Что я могу? Разве, написать об этом…
………………..……………………………………………………………………………………
P. S.
Начинался дождь, капли стали падать все чаще и увесистей.
Я отступил под навес – Точно! Написать. И послать на очередной волошинский конкурс. Может, опять лауреата дадут!
29.09.2009, Коктебель-Киев
24.05.2009, Киев
День никак не кончался, хоть срок ему давно вышел. Небо только слегка погрустнело, но оставалось по-прежнему ясным и высоким.
Хозяин дед Иван возился на берегу, перебирал лодочный мотор. Видно было совсем хорошо, да и малый костерок горел рядом.
Гена вышел из дома посмотреть, не привезли ли раненых. Вдалеке за болотистой кочковатой поймой светились окна госпитальных бараков.
– Да ложись ты, Генка – сказал ему дед Иван – третью ночь не спишь. Придут машины – я тебя кликну.
Тихо было вокруг и просторно. Волны еле слышно накатывались на берег, покачивали привязанные лодки. Дед Иван бормотал что-то под нос, пел вроде.
Лена неверно ступила из двери на крылечко.
– И тебе не спится – сказал дед Иван. – Тебе спать надо, сил набираться.
Сколько и как она ехала к мужу, и вспоминать не хотелось. Всею душою рвалась. А добралась и силы сразу куда-то ушли, совсем не осталось. И этот нескончаемый день, никуда от него не спрячешься, как ни занавешивай окна.
– Это воздух наш сильно в голову бьет – говорил дед Иван. – К нему привыкнуть надо. А привыкнешь – сто лет проживешь. Как я.
Дед Иван кокетничал, ему еще и восьмидесяти не сравнялось. Но крепок был, что ни говори. И воду пил как абориген прямо из озера, заходил поглубже и черпал ведром. И ничего ему не делалось.
С водой плохо было. Слабенький ключ у бараков и все. А так бочками возили от монастыря. Тоже гниловатую.
Гена на что сильный мужик, хирург, а мнительный как все мужчины. Даже на войне. В кружку воды капельку йода капал. Хотя и был йод в большом дефиците. – Мне свалиться никак нельзя – говорил.
Когда вызывал Ленку, писал – вместе работать будем, ты у меня операционной сестрой. А она приехала – еле на ногах держится, уже почти две недели прошло. Куда тут сестрой среди крови.
А война месяц как отошла. Даже канонаду не слышно было.
И только звень какая-то все время в воздухе, природная, но ни на что не похожая. И этот свет с неба.
Лена сползла с крылечка, дошла до копешки сена. Присела, откинулась.
Дед Иван покосился, ничего не сказал.
Гена, любимый муж опять ступил на порог, посмотрел через луг, вернулся в дом.
От бараков приближалась фигура. Борис – корреспондент дивизионки. Худой, сутулый, в очках. Типичный москвич.
Не первый раз приезжал – раненых героев описывать.
С Леной говорил мало, смотрел осторожно.
Подошел к дому. – Ну, что там? – спросил дед Иван. – Спит еще герой после операции. Подожду. Машина за мной только завтра придет – сказал Борис. – А как мотор? – Все засоряет где-то, но доконаю я его, доконаю – ответил старик.
Лена спала и не спала. Все слышала и не понимала. Свет смутно пробивался сквозь опущенные веки.
Шаги. Борис. Подошел, сел рядом. Откинулся, разбросав руки.
Она повозилась, устраиваясь поудобнее, и положила голову ему на плечо.
Как-то хорошо сразу стало, странно, по-другому, но хорошо. И заснула уже крепко.
Скрипнула дверь, Гена выходил на крыльцо. Борис выдернул руку, вскочил, затоптался неловко. Она спала.
Гена подошел молча. Дед Иван и спиной все видел. – Отнеси ее в избу – сказал. – Много воздуха тоже плохо.
Гена сильными руками подхватил спящую жену, унес.
У бараков ударили огни фар, выезжали машины с ранеными.
Она проснулась как от толчка. На улице то же небо. Светилось и затягивало куда-то. Дед Иван звякал железками, крякал удовлетворенно.
Часа три спала – сказал, не оборачиваясь – скоро светать начнет. – Твой-то в госпиталь побег оперировать. Раненых привезли. А этот Борька крутился тут, крутился. Потом ялик выпросил. На Заячий говорит погребу. А, когда от берега отходил, что-то непонятное крикнул.
Лена не поднимала глаз, слушала молча, обхватив плечи.
Если бы она умела летать – крикнул – если бы она умела…
Вода плеснулась о берег особенно шумно.
Все – сказал дед Иван и хватко дернул за бечеву. Прислушался. – Вроде, ровно работает. Теперь проверка в боевых условиях. Ходовые испытания.
Забрался в лодку, осторожно пристроился, чтобы не спугнуть. Мотор урчал спокойно, без захлеба.
– Может, и на Заячий зайду? – спросил дед Иван как бы сам у себя.
Нужно было что-то решать. Лена шагнула к лодке. – Я полечу, дед Иван – сказала она – Я полечу…
Геннадий Петрович! – майор тормошил за плечо – Передохни. Основное сделали, теперь часок спокойно будет. Если, что срочное, я на месте. Ты лучше домой пойди, поспи. Машины еще придут – посигналим тебе, фарами посветим.
– Я на минутку – Гена с трудом раскрыл слипающиеся глаза – Выйду покурю только.
На дворе уже предутренне зябко. Накинул шинель. Полу оттягивало. Пистолет в кармане. Уходил – кобуру оставил, а пистолет зачем-то в карман сунул, а как не помнил.
Посмотрел вдаль. Домик стоял темный без света, как и положено. Но что-то защемило внутри. Отбросил папиросу, сделал шаг вперед. Рука нащупала пистолет.
Еще шаг и еще, все быстрее и быстрее.
– Ты что, военврач? – говорил он себе – ты что, возьми себя в руки! И не удержался – побежал крупными скачками, не разбирая дороги, по кочкам, слушая колотящееся в груди сердце.
В домике было пусто. И на берегу тоже. Ни Лены, ни деда.
Подошел к кромке воды. На пределе зрения километра за полтора на ее поверхности что-то чернело. Не то перевернутая лодка, не то топляк течением вынесло. Не разглядеть.
Начинало светать, стало явно темнее.
Слабый отсвет скользнул по воде.
Он повернулся. Сзади мигали огоньки фар.
Раненых привезли.
2004 г.
Совпало так, что ли?
В последнее время донимали меня со всех сторон и дальние, и ближние одним вопросом: Были на Луне американцы? Или нет?
Лично мне это до форточки.
Но наседали и наседали.
От дальних отделываться проще – дескать, не в моей компетенции, дело государственное, на устные петиции не отвечаю, оформите в письменном виде, обратитесь во Всемирную Лигу и т.п.
Ближним задушевнее, приобняв, – жаль полгода до Луны тратить, расставаться, время-то не безразмерное и п. т.
Отставали ненадолго.
Но капли камень точат.
Постепенно и мне захотелось.
Окончательно намерение вызрело весною.
У нас на Русановском бульваре организовали выездную съемку программы «Давай поженимся!». Почему-то.
Но место замечательное. И погода тоже.
Все пространство бульвара усеяно массовкой. Скамейки не только вдоль аллеи, но и на клумбах, газонах, свежей травке. Всюду.
Веселая разноцветная толпа. Камеры на кранах. Теплая жара.
Съемка шла долго, с бесконечными перерывами. И все это больше походило на праздничный майский пикник.
Невестой была неизвестная мне, но привлекательная особа.
А за подружку она привела Глюкозу.
А я, спланировав прямо с лоджии, летал над бульваром по собственной инициативе для общего развлечения.
Сперва невысоко, чуть-чуть оторвавшись от земли. Дети бегали за мной, заливисто смеясь и пытаясь ухватить за пятки.
Тогда я, заложив стремительный вираж, уходил в беспредельную синь над протокой. Вода далеко внизу отсвечивала зеленью склонивших деревьев и набирающим силу теплом.
Я возвращался назад, проходя вдоль бульвара и закручивая разминочные свечки. Провода почти не мешали.
Зависал над центральной клумбой, где располагалась съемочная площадка.
И где невеста с Глюкозой танцевали в перерывах. Все вокруг тоже.
Глюкозе каждые десять минут звонил из Парижа какой-то Дима. Разговор был коротким, отрывочным, всего несколько слов. Наверное, потому, что, несмотря на личный характер, он по какой-то причине выводился на громкоговорящую связь, и летел над всей жадно вслушивающейся толпой.
А Глюкоза светилась от счастья и ждала следующего звонка. Это было видно.
Нет, снимали тоже. Невесте предъявляли разных разномастных кандидатов. Некоторые из них были очень забавны.
А потом снова долгий перерыв, и все опять начинали танцевать.
Вращающиеся многокрасочные пятна с моей высокой точки зрения.
Невеста иногда поглядывала на меня. Не то, что я был ей интересен, но некоторые мои трюки явно забавляли.
Особенно, когда я ржавел.
Когда мой ярко освещенный и ослепительно белый силуэт начинал покрываться живописными грязно-рыжими разводами.
Я ушел в очередной безумный разворот. Как фигурист, выполняющий свое коронное финальное вращение.
И в этот момент меня откуда-то пробило – все, берусь разбираться с американцами.
И съемка сразу кончилась.
На Луну не очень хотелось.
Поэтому по понятной склонности откладывать неприятное на потом, решил сначала слетать в Штаты.
Причем самолетом, что было, конечно, глупо.
Но даром что ли я свое время визу выбивал?
И получил. Пожизненную. То есть на десять лет.
Десять часов лета не самое приятное занятие.
И еще шмон в аэропортах, снимание обуви с опасением за носки, нудные объяснения на малопонятном языке, что в рамке звенит бандаж. Без взрывчатки.
Хоть с соседкой мне повезло.
Польская пани лет сорока. Так что изучение русского в школе застала.
Правда, ее русский был еще хуже моего английского, но мы как-то и оживленно общались.
Тем более, она оказалась культурной дамой. Андруховича читала. В отличие от меня.
Так дорогу и скоротали.
А по прилету дальше уже своим ходом. Пусть на небольшой высоте. На все имеющиеся в ассортименте могучие и дикие пейзажи с высоты орлиного полета я уже в свое время насмотрелся.
Поиск в Неваде мог затянуться на несколько дней. Но мне повезло. Уже в середине первого наткнулся на то место, где раньше стоял тот павильон. И где снимали.
Конечно, все было тщательно зачищено. Но следы все равно остаются, хоть в глубину на километр перекопай.
На этот случай у меня есть свои методы. Какие, не скажу.
Вроде бы, все было ясно.
И обычно такой халтурщик как я этим бы и ограничился.
Но невесть откуда взявшаяся добросовестность вынуждала меня идти до конца.
Путешествие на Луну отдельная история.
С моей скоростью три месяца только в один конец.
Еще и скафандр пришлось напялить. Прямое попадание метеоритной мелюзги событие столь же неприятное, сколь и маловероятное.
А от крупного – даже «зеленая линия» полностью не защитит.
Чтобы время плелось не так медленно, взял с собой в дорогу Анруховича.
При темпе страница в день (а больше не шло) как раз на весь путь и хватило.
Ну, что с Луной?
Луна твердая – Королев на сто процентов прав.
И следы сохраняются практически вечно, несмотря на бомбардировку.
Были там америкосы, были. Но совсем не так, как это преподносится.
Насколько я разобрался – а вы ж не сомневаетесь, что задачки подобной сложности для меня семечки – летали они потом и не сразу. Чтобы свою земную съемку замаскировать. На случай, если такой дотошный проверяльщик появится.
Кучу миллиардов потратили, а толку?
Все видно невооруженным глазом.
Во-первых, попасть в уже объявленную точку невозможно.
Они не очень и старались.
Но тут им, считай, повезло. Всего на триста км промахнулись. Сойдет за ошибку считывания.
Во-вторых, ну, лунок почти реалистичных в нужных местах понатыкивали и от штырей, и от флага. Следов от обувки пооставляли.
Но все не так!
И глубина, и расстояния между отметками.
А главное – ориентацию и близко не выдержали. В смысле, по сторонам света. Видно, все на скорую руку ляпали. Вот и вышла липа.
Это ж высчитывается элементарно!
Задокументировал я это безобразие. Зафотографировал, зарисовал.
Протокол соответствующий составил.
Сам подписал, сам у себя заверил.
Нет Обаму я шантажировать не собирался! Он-то здесь причем?
Но пусть будет, может, и пригодится.
Телепаюсь я с Луны назад, Андруховича почитываю и думаю.
И как мне теперь отвечать на вопрос: Американцы на Луне были?
Вот в чем вопрос…
8.04.2009 / 8.00 – 9.00
2 марта 2009 года
С самого начала года все приглашал меня знакомый журналист на одну из местных радиостанций стишков почитать.
Я отнекивался под предлогом нездоровья, что было правдой.
Но вот дальше тянуть стало неприлично и я, превозмогая себя, согласился.
Дооткладывался! Оказалось, что запись-то проводится второго марта, но в эфир выходит в предпраздничный день.
А это значит…? А это значит, что нужно будет поздравлять женщин и читать любовные стихи.
Я так этого не люблю. Поздравительную рутину, в смысле. Столько приходится себя на это настраивать! А тут все так неожиданно…
Я даже обратился с просьбой подменить меня на этот раз к поэту c именем на ту же букву, известному лирику. Но он тоже оказался под капельницей.
Ничего не поделаешь, пришлось браться за дело. А, когда я за него берусь, то вкладываю в него всю голову, а при случае и душу.
Короче, сочинил я соответствующую рацею. Пышную, богатую, велеречивую! Свежую и сочную как поцелуй Чаниты! Без штампов и трафаретов. Только опубликуй – сразу на тосты разметут! И копирайт не поможет. Мои-то способности всем известны. И ту спроси, и эту!
Сначала в уме сочинил. Потом записал. Для архива.
И была там среди прочих и такая проникновенная фраза:
«Вы не видите меня, только слышите мой голос, но ведущий подтвердит – я не читаю заготовленный текст по бумажке, я импровизирую!». И т. д.
Запомнить все довольно большое поздравление мне труда не составило.
Но вот доходим мы при записи до этого места, и я, не спеша, вытягиваю свою шпаргалку и демонстративно зачитываю вышеприведенные слова, нагло глядя при этом на ведущего и звукооператора.
Знай наших!
Существует теория, что товарища Сталина
(впрочем, как и других великих на протяжении всей истории)
стимулировали некими чудодейственными эликсирами.
Чем и объясняется его феноменальная память
и сверхъестественная работоспособность.
Ведь помимо важнейших государственных дел
он успевал просмотреть все фильмы,
прочесть все книги и газеты.
И по ходу дела выдавать афоризмы века.
Типа – «Товарищ Эренбург упрощает!»
На такое заурядный гений не способен.
Для этого нужно быть гением без дураков!
Году, что уже вот-вот,
честно воздадим.
Но за ним другой грядет.
(Может, не один).
А зачем, куда и как
путь лежит его…
Что-то значит этот знак
или ничего...
Но всегда идет на риск
откровенный бык.
Заглушит мышиный писк
грозный рев и рык.
Что он выкинуть решит
этот быкогод.
То ли крепко насмешит,
то ли подомнет.
Если принесет с весной
новую грозу,
будешь женщине родной
утирать слезу.
И тогда в такой момент,
осознаешь вдруг:
ты – всего лишь бодифренд
или просто друг.
Как ведется с давних пор,
так и будет впредь –
веселей трещит костер,
прежде чем дотлеть.
Искры сеет на ветру.
И летящий снег
на миру и на юру
обновляет век.
Так и мы продолжим счет.
Душу похмеля,
встретим этот Новый год!
В смысле, вуаля!
Давеча в проекте «Имя России»
товарищ Сталин И. В.
занял низковатое третье место.
Но впереди поэта Пушкина А. С.
Как тут либеральная интеллигенция всполошилась!
Мол, за Пушкина обидно!
Ведь Пушкин наше все!
А товарищ Сталин пусть и все, но не наше.
А что Пушкин?
Знал бы об этом сам Пушкин
он бы тут же «Клеветникам России – 2» написал.
И про товарища Сталина там тоже было бы.
Ибо Пушкин по-настоящему велик!
А между великими – какие могут быть счеты!
(Вот рассказать бы Гоголю…
Но это уже совсем другая история.
России).
Дорогие читатели, несмотря на все противопутствующие обстоятельства, я не оставлял своего кропотливого труда
по переводу с эсперанто текстов нашего неизвестного современника Геннадия Порохова.
Признаюсь, не раз мной овладевал соблазн выдать за стихи поэта свои строчки. Но до поры до времени я с ним (с соблазном) справлялся.
И вот не устоял.
Оправдание у меня только одно: слаб человек.
Вернее два – слаб и тщеславен.
А еще точнее – три.
О третьем подробнее.
В собираемую сейчас свою очень большую книгу, чтобы сделать ее таковой, я намереваюсь включить раздел «Ненаписанные стихи». У каждого из нас есть какие-то наброски, заготовки, которые ждут своего часа, да так и не дождутся. Хотя некоторые из них представляют определенные интерес.
Вот и решил я часть из них проверить на читателе, выдав за произведения Геннадия Порохова. В чем честно и признаюсь.
А чтобы впоследствии избежать путаницы, в отличие стихов поэта, которые мы обозначали как «биномы» или «пируэты», эти подделки я публикую под наименование «экивоки», нумеруя просто по порядку.
Итак:
Экивок 1 (творческо-типовой)
Нашел гениальную строчку
и сразу ее… ну, и что?
Экивок 2 (дружески-идеализирующий)
Я с ним пошел бы и на продразверстку…
Экивок 3 (национально-коммуникационный)
Еврей, лишенный Интернета,
смешон и жалок…
Экивок 4 (интимно-объективистский)
Да, в общем-то, он неплохой человек,
но слишком громоздок в постели…
И, наконец:
Экивок 5 (эстетско-чувственный)
Поэзия такая Дама,
которая сама не прочь…
Пока так, дорогие читатели.
А к оригинальным переводам мы, конечно, еще вернемся.
С уважением и благодарностью,
Ваш Мистификатор.
Вот и опять две недели провел я в больнице.
Транзиторная атака и сопутствующие симптомы, приведшие меня туда, испарились еще до прихода, так что я просто провалялся и провалял дурака все это время в сравнительно приличных условиях, тщетно пытаясь вместить то количество физраствора, которое в меня вливали.
А поскольку есть еще, кому побудить меня не только к просмотру газет и расщелкиванию кроссвордов, но и к более осмысленному чтению, то и захватил я с собой в палату самое близлежащее – «SUB Rosa» Андрея Беличенко и «Саремберг и другие истории» Наталии Акуленко.
Не могу сказать, что читал их не отрываясь, слишком это не простое занятие.
Но когда, читая урывками, попеременно и вразнобой, все же осилил их, в моей усталой душе все это слилось в совершенно не воспроизводимую и безнадежно грустную мелодию.
Яростная воспаленность мысли и стилистическая одухотворенность философских конструкций Андрея.
Изощренная причудливость, фантастическая реальность и невыносимая обреченность видений Наташи.
Вместе с прикладной мистикой моей истории, которую я столь же неспешно и параллельно писал.
С общей телесной немощью и упадком духа.
Все это было так печально. И так прекрасно.
Я остался полностью удовлетворенным. И чтением, и лечением.
В эстетическом смысле.
А иного я уже не могу себе позволить.
Нужно экономить силы. Хотя бы на подобные заметки.
И резюме в заключение.
Из прочитанного и неумело переложенного:
Истинное предназначение разума состоит в том, чтобы наконец-то и до конца постичь собственное безумие и раствориться в нем…
Опять и вот…
Эта штука – сказал товарищ Сталин,
пристально глядя на Горького
и тыча мундштуком трубки в открытую книгу,
– эта штука посильнее «Фауста» Гете!
Горький побледнел.
Сам он уже устал бояться.
Гете давно нет в живых.
Фауста, скорее всего, тоже.
Но, зная товарища Сталина,
за Мефистофеля Горький
испугался всерьез.
Дорогие мои читатели!
Как и обещал, публикую новые переводы.
Первый из них вызывает у меня сложные чувства. Соглашаться с автором не хочется. Но, кто его знает, может, он понимает больше чем мы.
Бином 928
Писание стихов – способ нравственной гигиены.
Но редко стихи пишут Львы. Чаще гиены.
Чтобы разнообразить тексты приведу следующий перевод, который выражает более локальную мысль. Это скорее просто забавная зарисовка.
Бином 346
Однажды на вечере я с успехом читал Пастернака.
Публика скандировала нам «Молодцы!». Однако!
Помимо биномов среди исследуемых материалов обнаружились и другие поэтические формы. Более фривольного содержания. Я назвал их пируэтами.
К примеру, вот совсем уж скабрезный…
Пируэт 12
– Я полагаю, что Вы подаете мне знак.
– Вы полагаете?
– Я все плотней прилегаю! А ничего, что руками себе помогаю?
– Ну, что поделаешь, если иначе никак!
Собственно, пируэт на этом не кончается, это всего лишь небольшая выдержка.
Но я пока думаю, как перевести его продолжение поприличнее.
В порядке компенсации еще один, более безобидный.
Пируэт 23
Вспоминаю – ей было лет двадцать.
Она работала затонщицей.
Красивая, сильная, смелая.
Ясно, что школьник ей был не интересен.
Но один раз все-таки.
Теперь, что удалось выяснить относительно автора.
Оказывается, его имя – Порохов Геннадий Алексеевич.
Слабо образованный молодой человек с высшим общетехническим образованием.
Поэт.
То есть - достаточно типическая фигура.
По некоторым косвенным намекам в период заполнения тетради
ему было около тридцати.
Сейчас должно быть хорошо за пятьдесят.
Где он сейчас, чем занимается, жив ли – неизвестно.
С ним пока все.
И с этой порцией переводов тоже.
P. S.
Не знаю, как сложится дальше…
Но грезится, грезится мне солидный фолиант с золотым тиснением на обложке «Геннадий Порохов. Биномы и пируэты».
И далее на титульном листе: переводы, составление, комментарии и общая редакция Вашего покорного слуги.
Да…
1. Попытка сонета
Был создан Мир. И сразу как возник,
стал пахнуть чабрецом согласно моде.
Растения являются из книг
и в целом соответствуют природе.
Их перечень достаточно велик.
Но ограничен – речь не о свободе.
А ты пока в ближайшем переходе
увидишь свет и выключишь язык.
Порыв. Полет. Парение души.
Однако расставаться не спеши
с поддержкою, подмогою, подспорьем.
Основополагающий канон,
переходя к сращению времен,
их примирит. А, может, и рассорит.
2. Перелицовка
Постель уже расстелена,
а ты еще у телика.
Поскольку настоящее
бывает только в ящике.
И после даже голая
не повышаешь голоса.
А убеждаешь шепотом –
К чему нам эти хлопоты?
3. Ничего поделать не могу…
Вот упрекают меня постоянно друзья:
дескать, вы на него поглядите только –
морда пол кирпича просит,
а он, знай себе,
все поет погребальные песни.
Не совсем это так.
Хотя, может, и так, и совсем.
Но ничего не могу я собою поделать.
Со складом ума своего,
и, вообще, со складом.
К примеру, утром беру
свежий кусок мыла,
и сразу автоматически
нижеследующий текст приехал.
«Кто-то, кто уже и не помню,
подарил мне на Новый год
упаковку мыла.
Большую!
Почти на год хватило.
Вот я и подумал,
если мне каждый год
будут делать такой подарок,
то однажды его
мне на целую жизнь хватит».
Ну, ничего я не могу поделать!
С собою.
10.08.2008
P. S.
Значительне позднее этой публикации, а именно, 4 сентября 2011 года, на нее обратил внимание Юрий Лукач и любезно предложил следующий отредактированный вариант по п.1 (к сожалению только по нему).
Вот оно:
Был создан Мир. И сразу как возник,
тонул в тимьяне, молоке и меде.
В нем то, что соответствует природе,
на белый свет является из книг.
Пока ты в эту тайну не проник
и не постиг ни литер, ни мелодий,
берлогу вырой в дальнем переходе,
разбей фонарь и прикуси язык.
Всё, что имел -- отдай и не греши,
однако расставаться не спеши
с поддержкою, подспорьем и подмогой.
когда придет сращение времен,
под крики жизнерадостных ворон
брести тебе истоптанной дорогой.
Юрий считает, что в таком виде стихотворение стало более содержательным и не стало менее техничным.
Конечно, читатели, кроме поисковых роботов, это дополнение никогда не увидят.
А вдруг?
Я искренне завидую этим счастливцам.
И одновременно соболезную.
Тм предстоит решить сложный вопрос, какое выражение является более содержательным - "прикусить язык" или "выключить язык".
И т. п.
Я, кстати, перечел п.2 этой подборки.
Мне понравилось.
Вы меня уволили с работы?
А я вашу не возьму зарплату!
Стану просто кем-то и чего-то.
Стану жить по собственному блату.
И себя ни капли не жалея,
больше обходить не буду лужи.
Простужусь, умру и заболею –
все равно от этого не хуже.
Но пока с собою в ус не дую.
И не предлагаю черту душу.
Как-нибудь еще перезимую!
Бог не выдаст и не схарчит Хрюша.
Напишу рецешку за бутышку,
подберу бутышку у кафешки.
Выручку без лишнего излишка
подобью и запишу на флешку.
Даже угнетаемый распадом,
и при этом не взывая к чуду,
верю – никогда не буду гадом.
Разве что, когда уже не буду.
И не далеко до эвтаназий
и тому подобных наслаждений
в этом мире призрачных фантазий,
в этом сонме сонных сновидений…
8.08.2008 / 9.05 – 9.12
* * *
Время – пятьсот пятьдесят.
Хмурое утро.
У не прозревших Кассандр
прошлое смутно.
В этот безмысленный час
тусклой подсветки
все еще глухо молчат
птички на ветке.
Держат Атлант и Атлет
небо на пару.
То, что не хочет светлеть
так и задаром.
Надо бы поторопить,
взяться за вожжи.
В явно ненужную прыть
прыгает дождик.
Эту унылую муть
утру резона
нет никакого тянуть –
не по сезону.
Время в зеленый зрачок
зенки таращит.
Быстрых минуток щелчок
четче и чаще.
И укрощает совсем
лишние знаки
время – шестьсот тридцать семь!
Ловко, однако!
4.08.2008 / 5.50 – 6.37
* * *
Не подпитываемый снами
и свободный от обязательств
пробуждается временами
Гений места и обстоятельств.
Приоткрывши лениво веки –
ничего не видно во мраке –
что-то зная о человеке,
вяло чертит простые знаки.
И плоды ночных вдохновений
оставляет до раннего света.
Он весьма заурядный Гений.
Но его не колышет это.
Дорогие мои читатели!
Возможно, в Ваши добрые и отзывчивые на все хорошее сердца
уже начала закрадываться тревога.
Не забросил ли я за полемическими разборками
и публикацией душераздирающих виршей
главное дело своей жизни – переводы с эсперанто.
Спешу Вас успокоить – не забросил!
Работа продолжается, и за это время удалось еще кое-что наработать.
Среди достаточно интересных, но приземленных записей (вроде предшествующей), изредка попадались и более глубокие мысли, над которыми так и тянуло подумать.
Одну из них привожу ниже.
Кстати, обозначение «запись» перестало мне нравиться.
Какое-то оно затасканное и двусмысленное.
И не очень соответствует духу оригинала.
Начал искать новые варианты.
Было два основных конкурирующих: бином и Ньютон.
Оба звучные и свежие.
Но сам Ньютон слишком известен. Яблоком обиженный и им же прославленный.
К тому же собственник собственного имени, вероятны терки с наследниками.
Остановился на биноме. Точно сформулировать затрудняюсь, но что-то мне подсказывает, что такое обозначение как-то связано с формой стиха.
В нем же и Ньютона отголосок.
Итак:
Бином 714
Не многие из нас способны на такое.
Но многие из нас способны и не на такое.
Согласитесь – незаурядное и глубокое наблюдение.
Века сменяют друг друга, а оно остается неизменно актуальным.
Прямо таки настольным пособием по злободневной повседневности.
Как говорил Лев Давыдович – Мраморно!
Вот и спешу поделиться им с Вами, хотя и понимаю,
что перевод мой еще не вполне совершенен.
Разбираясь в рукописи, наткнулся я и на некоторые сведения об ее авторе.
Скупые и отрывочные, но все-таки.
Если читателям это интересно, то систематизирую их
и приведу в следующей публикации.
* * *
География отметин и жил,
относительно пристойных манер.
В этом теле я давно старожил.
За пределами – пока пионер.
Где зловещее молчание карт.
Ни один не обозначен провал.
Перенес меня тяжелый инфаркт
в край, в котором я еще не бывал.
Здесь до неба вознеслись этажи,
и твердит своеобразная жизнь –
Погоди! Притормози! Откажи!
Голосуют? Ну, а ты воздержись.
И радушно принимая меня,
поддержать под локоток норовит.
И крепчаю с ней я день ото дня,
и почти уже обрел прежний вид.
В остальном она вполне хороша.
Пригуби ее и снова долей.
Оттого-то все прозрачней душа.
Голова все невесомей и злей.
Но на этом оборвем разговор.
Так как рано нам идти на покой.
Ловкость рук, а там, глядишь, время-вор
пострадает тоже в давке людской.
2.07.2008
Контекст первый – почти серьезный
«Ты их уже записал, но еще не помнишь…»
* * *
Ты их уже записал,
но еще не помнишь.
Запинаешься, читая.
Подглядываешь в бумажку.
Импровизируя паузы,
путаешься в ударениях.
Пытаешься говорить естественно –
получается плохо.
Хорошо, что слушатели
и не подозревают
о пропущенных запятых.
За долгие годы безграмотности
ты уже наловчился делать так,
чтобы с голоса
это было почти незаметно.
Редактор эти стихи
пока даже не слышала –
они совсем свежие.
Это потом ты будешь платить по гривне
за не поставленный
(неверно поставленный)
знак препинания.
И как всегда попросишь скидку,
чтобы совсем не разориться.
Знаешь, что тебе пойдут навстречу.
Но эта встреча снова не состоится.
А пока ты читаешь и читаешь.
Интонации не отработаны.
О жестах ты еще и не думал.
Смысловые акценты
тонут в скороговорке.
Но тебя и так хорошо принимают.
Умеренно аплодируют.
Кое-кто тронут.
Подходят, благодарят.
Но, слава Богу, не просят посмотреть текст.
И тебе не приходится объяснять,
что разводы на бумаге –
это не следы высохших слез.
Просто листок немного захватан.
25.07. 2008 / 11.15 – 11.25
Контекст второй – откровенно самопародийный
«Парихмахерша, которая стрижет тебя…»
* * *
Парихмахерша,
которая стрижет тебя,
говорит, что хочет поехать в Монголию.
Посмотреть там на верблюдов.
Ей вообще нравятся экзотические страны.
Ты рассказываешь в ответ,
что вчера написал о том,
как был на родине любви.
Она не понимает о чем идет речь,
но просит почитать.
Интернета у нее нет.
Ты обещаешь распечатать
и как-нибудь занести.
Она работает по нечетным.
Но только до тридцать первого.
Потом идет в отпуск
и едет в Бердянск к родителям.
Она никогда не любила Бердянск,
но деться некуда.
Она стрижет тебя с душой, старается.
Получается очень неплохо.
Вряд ли ты выполнишь
и это свое обещание.
Для этого нужно
совсем уж невероятное совпадение:
острый приступ чувства долга
на фоне внезапного прилива
сентиментальности.
К тому же надо сбрасывать текст на дискету
(не забыть напомнить Аньке,
чтобы она завтра принесла чистые),
распечатывать на работе…
Совершенно лишняя канитель.
А, знаете, стрижка изрядно подорожала.
Однако!
26.07. 2008 / 11.15 – 11.25
* * *
Я был на родине любви.
То, что я там увидел,
могу только перечислить.
Описать не смогу.
Не сумею.
Там нужно ходить босиком.
Но суровые служители на входе
всем выдают белые тапочки.
И предусмотрительно
наглухо застегивают души.
Это безжалостно, но милосердно.
Иначе они могут просто
не выдержать и разорваться.
Еще там заставляют
надевать защитные очки.
Они сильно искажают,
а помогают слабо.
Но спасибо и за это.
За частично работающее зрение.
Это единственное
доступное там чувство.
В остальном
ты глух и безгласен...
Я был на родине любви.
Там очень умелые гиды.
Нашего брата туриста
они повидали всякого и немало.
Никто не хочет возвращаться оттуда.
Но никому не удается остаться.
Некоторые поддаются увещеваниям,
внимают голосу разума.
Цепляющихся не слишком деликатно
выпроваживают пинками.
Ничего не поделаешь –
время сеанса ограничено...
Я был на родине любви.
Визу туда выдают только один раз.
Не пытайтесь утерять паспорт.
Или подделать документы.
Отпечатки глаз хранятся вечно.
Вас больше туда не пустят...
Я был на родине любви.
У меня была хорошая группа.
Редкая группа крови.
Мы и сейчас иногда встречаемся,
хотя это и против всех правил.
Долго говорим по телефону.
Говорим о другом,
но каждый из нас помнит –
мы вместе были на родине любви.
Но они уходят. Уже уходят.
Скоро я останусь один.
Или их оставлю одних...
Я был на родине любви.
Я смотрю в окно.
Ласточки спустились совсем низко.
Такая понятная примета.
Я становлюсь назойливым и однообразным.
Как дождь.
Но пока он не пошел.
Пока я могу повторять это.
Я говорю снова и снова...
Я был на родине любви.
25.07.2008 / 6.00 - 6.10
В последнее время пытаюсь разнообразить свои публикации.
Чтоб читателям не было хотя бы скучно.
На этот раз предлагаю их просвещенному вниманию случайно обнаруженные в архиве стишки многолетней давности. А именно строчки, написанные еще в школе, лет так в пятнадцать.
Сам не знаю: то ли и тогда все было видно, то ли и тогда ничего видно не было.
* * *
Голодный жир блестел на скулах
под липкой паутиной слез.
Срывался голос в хрипе улиц
и, к небу поднимаясь, рос.
От муки все черней и резче
напрягся, чтобы расколоть,
измучить желтой язвой трещин
пересыхающую плоть.
Но, раззевая пасть как рыба,
в беззвучье иступлено длясь,
он вдруг не выдержал надрыва
и рухнул в утреннюю грязь.
Заглядывать в чистые девичьи лица…
* * *
Мало кто любит человека по имени Я.
Я и сам не слишком ему благоволю.
Хотя отдаю должное.
Порой он довольно забавен.
При просветлениях – относительно неглуп.
Недостатков тоже хватает.
Тщеславен по мелочам.
Любит глядеться в зеркала.
Зеркалам приходится терпеть.
Суеверен.
Никогда не начинает первую строчку с буквы тринадцать.
Однако талантами не обделен.
Или обделен?
Но это не слишком принципиально.
Работать с ним можно.
Иногда мы понимаем друг друга с полуслова.
Как-то он писал –
«…скрип возов, цоб-цобе…»
– обернулся, глянул назад и продолжил –
«…глупый черт за плечом…»
Это он обо мне, паршивец!
И вполне логично завершил –
«…я пишу о себе,
стало быть, ни о чем…»
В этом месте я кивнул уже одобрительно.
Здесь он прав, не поспоришь.
И так далее…
По жизни с ним тоже всякое случается.
Но сейчас то мы с ним не в жизни.
А где?
Где, где! В пространстве литературного произведения.
У которого свои законы.
И один из них – краткость сестра таланта!
Точка.
* * *
«Ветреный летний день».
Так же как и всегда.
Я посижу в тень,
вспоминая себя.
Я посмотрю взгляд,
брошенный на вчера.
Я прошепчу – Брат!
Я промолчу – Сестра…
По ногам холодок
тянет из-под двери.
Я похожу без ног
по росе у зари.
Давнего лепета бред.
Хроноса четкий щелчок.
Я не хочу – Нет!
Я еще новичок.
За потом разберусь,
страх разжаловав в грусть.
Пусть и не повторюсь.
Не повторюсь. Пусть.
* * *
Родина моя – Евбаз!
Вот ответ на ваш вопрос,
почему я жидкоглаз.
Жидконос. Жидковолос.
Говорят, что был Исход.
Кажется, еще Завет.
Все давно прошло, и вот
нынче и в помине нет.
Наш Отец настолько дряхл,
что не может ничего.
Время обратилось в прах.
На престол взошел И.о.
В глубине священных книг
то ли сказка, то ли быль.
Но, когда вникаешь в них,
то глотаешь только пыль.
И от нестерпимых уз,
и от непосильных дум
помутился и обрюзг
мой не больно крепкий ум.
Как мечтал один Арап! –
дескать, «тленья убежит»!
Но судьбою смерть поправ,
вечен в мире только Жид!
Жизнь несущий на весу.
В душу тесно облачен.
Что скитается вовсю.
Проклят. Этим и прощен.
Ну, а я уйду туда.
В царство призрачных теней.
Понимая, никогда
больше не увижусь с Ней.
В рай довольно узок лаз.
Но, похоже, кончен рейс.
Как ты там, родной Евбаз?
Я уже на месте. Хвейс!
В условиях конкурса значилось:
Участники должны направить в адрес жюри свои произведения и представление, подписанное авторитетным лицом.
Хорошо.
Послал произведения и приложил бумагу следующего содержания:
Представление.
Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела…
И далее по тексту.
Подпись - И.Бродский
Организаторы оказались людьми с юмором (что большая редкость).
Засчитали.
Или я был единственным желающим?...
Наверное, все уже в курсе, что в последнее время я на переводы подсел. Да.
И тут попадает мне в руки одно издание.
Подробнее об издании: Самиздатовский журнал «кЛЯП!» из Николаева.
Редактор презентовал.
Подробнее о редакторе: Алексей Торхов.
Кстати, автор нашего сайта. Здесь на него внимания не обращают, а зря.
Поэт очень интересный. Правда, раньше и я особенного внимания не обращал.
А теперь обратил и заценил.
(Содержание этого абзаца представляет собой скрытую рекламу. Но не заказную.).
Так вот, ближе к теме.
В одном из номеров на мемориальной страничке обнаруживаю материал о Уильяме Блейке (английский поэт и художник).
Отвлекусь еще на секундочку.
На страничке следующие реквизиты: Адрес: Ноосфера. Уровень – Память человечества. Сектор Времени – 1757/1827. Индивид – Уильям Блейк.
Не хило!
Все, теперь я с вами.
Наряду с кратким очерком о поэте приведен оригинал его стихотворения «Лондон».
И три варианта перевода. В исполнении товарищей С.Маршака, А.Кудрявицкого и С.Степанова.
Естественно, и мне сразу захотелось.
Но для этого нужно знать язык (а лучше – оба!). Отпадает.
Следующая возможность – качественный подстрочник.
Но где ж его взять? К кому обратиться за помощью?
Петр Долголенко точно не даст, он конкурентов боится.
Виртуальная Ириска на мои виртуальные же заигрывания не реагирует.
Александр Ситницкий всегда поможет, он добрый.
Но тогда другие обидятся. И наоборот.
Подумал я, подумал и решил обойтись собственными силами. Тем более английский – это ж вам не эсперанто!
Худо-бедно справился. Со словарем. И с составлением подстрочника.
Но, чтобы избежать обвинений в не профессиональности и субъективизме, поступил очень хитро.
Для каждого катрена взял одну свою строчку, и по одной от товарищей Маршака, Кудрявицкого и Степанова.
Подправил шероховатости на стыках (ювелирная, между прочим, работа) и получил, таким образом, очень мощный подстрочник.
Уже можно было приступать к полноценному переводу.
И тут я с прискорбием обнаружил, что силы мои иссякли, а время, отведенное сегодня на творческую работу, полностью исчерпано.
Так что имеем пока только этот текст.
Но Блейка я еще переведу!
«Я так думаю!».
Зацепившись за общение с нашими славными переводчиками, я поневоле стал принимать близко к сердцу многие их проблемы и заботы.
Среди прочего захотелось и мне внести свой скромный вклад в ту величественную Геррикиаду, которая на наших глазах постоянно творится на сайте.
Хочу сказать, что за это время Роберт Геррик стал для меня не просто исторической фигурой, о которой я уже немало знаю, но и в некотором смысле символом подвижнического переводческого служения.
Оттолкнувшись от перевода Петра Долголенко (Роберт Геррик. «В моей любимой всё по нраву мне») и благодаря Александру Ситницкому, любезно предоставившему мне подробный подстрочник и сделавшему ряд ценных замечаний, я приступил к работе.
Для начала оригинал:
NO LOATHSOMENESS IN LOVE.
By Robert Herrick
WHAT I fancy I approve,
No dislike there is in love:
Be my mistress short or tall,
And distorted therewithal :
Be she likewise one of those,
That an acre hath of nose :
Be her forehead and her eyes
Full of incongruities :
Be her cheeks so shallow too,
As to show her tongue wag through ;
Be her lips ill hung or set,
And her grinders black as jet :
Hath she thin hair, hath she none,
She's to me a paragon.
Представляю на ваш суд два варианта перевода.
Первый из них представляет собой отчасти пародийное подражание традиционному и прочно укоренившемуся в русской литературе подходу.
Второй ближе к ритмике и строфике оригинала.
1.
Роберт Геррик. Нет ничего отвратного в любви.
Нет ничего фантазии верней.
Нет ничего отвратного в любви.
Одну люблю, и недостатков в ней
Не могут углядеть глаза мои.
Пускай, ее черты искажены,
сквозь щеки виден червячок-язык.
Я знаю, в этом нет ее вины.
Я к ней такой уже давно привык
Глаза на лбу, зубов в помине нет.
И часто ковыряется в носу,
Но для меня она небесный свет,
Любовь свою я только ей несу.
Пусть жидки волосы – невелика беда.
И без волос люблю ее всегда.
2.
Роберт Геррик. Любовь всегда права.
Ходит кругом голова,
Но любовь всегда права.
Что любимая моя
Кривобока, знаю я.
Доводя себя до слез,
загоняет палец в нос,
хоть ползут на лоб глаза,
и сопля, как и слеза
вниз стекают по щеке,
чтоб осесть на языке
Точит гниль ее резцы
и отсутствуют сосцы.
Бедер безволос провал.
Но она мой идеал.
Безотносительно к оценке, которой удостоят мои попытки взыскательные читатели, не могу не отметить, что им свойственны, как и всегда у меня, легкость стиля и изящество выражений.
P. S.
Уведомляю всех заинтересованных, что, несмотря на некоторую задержку, связанную с переключением на Геррика, моя работа по переводам с эсперанто продолжается, и соответствующие тексты будут опубликованы в ближайшее время.
Вполне традиционные Пегазмы.
Цвет розовый. А также голубой.
Чуть вычурные Бродсковариазмы,
что смачно повествуют про любовь.
Там досуха Пегаса подоили,
и он (она) блаженствует душой.
Конечно, речь не о зоофилии –
о чем-то большем. Или же большом.
Божественных отличий удостоясь,
кто чаще соблазняет Афродит
наличием-величием достоинств?
Пегас или Кентавр-гермафродит?
Изысканность интимных посвящений
душа исторгла и превозмогла.
Но мало ли на свете извращений?
Поэзия, она из их числа.
Поскольку с точным выбором Объекта
проблем имеет много каждый стих,
вещающее это нечто Некто
преодолеть – увы! – не в силах их.
К тому же, кстати, не уйти от факта,
что в неизвестность увлекает нить.
Да, есть размер, но вот пробелы с тактом.
порою невозможно устранить.
Но главное побольше многоточий…
Особенно, когда стремишься в глубь.
И ничего получится стишочек.
Вот разве только – с рубрикой отлуп.
А мне-то дело, собственно, какое?
Отвечу вам ответственно, друзья:
Раз отчества «Матвеич» удостоен,
то за Матвееву – в ответе я!
Не так давно при довольно странных обстоятельствах (см. главу 11 моей еще не опубликованной повести «Про ВВ и ВМ») попала ко мне рукопись неизвестного автора на неизвестном языке.
Судя по всему, она представляла собой дневник частного лица.
Что наиболее привлекло мое пытливое внимание, дневник сей был исполнен в поэтической форме.
Поскольку никаких языков я не знаю, то по зрелому размышлению, и, подключив свою незаурядную интуицию, решил, что написан он на эсперанто.
Уж больно буковки на эсперантские были похожи.
Обнаружив под собой немалую усидчивость (которой ранее не наблюдалось) и, приложив всяческие усилия, мне с помощью составления таблиц соответствия, применения криптографических программ, использования декодировочных модулей, а также невесть откуда сошедшего поэтического вдохновения, удалось часть записей из этого дневника перевести.
С максимальным сохранением (я так считаю!) стиля, словаря и прочих элементов декора.
Перевод одной из них я и предлагаю благосклонному вниманию читателей.
Запись 711
Купил простых конвертов с десяток.
Для взяток.
Понимаю, что рискую навлечь на себя праведный гнев строгих критиков, но прошу учесть, это один из моих первых опытов на ниве поэтического перевода. Посему рассчитываю на снисходительность, так необходимую любому молодому таланту в начале его деятельности.
Более того, должен предупредить, что, если мой труд не получит должной высокой оценки и не вызовет вполне естественного ажиотажа в среде просвещенной публики, то я буду вынужден продолжить публикацию своих переводов.
А их у меня еще много!
Писать начал рано. И не сказать, что бы…
Со временем постепенно выправился.
К зрелым годам созрел настолько, что стал позволять себе элементы жонглирования, эквилибристики, вольтижировки и помахивания поэтической шашечкой.
Принявшись в Союз писателей, утратил интерес к стихотворчеству как таковому.
Приступил к поиску смысла жизни посредством Поэзии, но не за ее счет.
Застрял в этом состоянии надолго и без особого успеха.
Будущее предсказать несложно, но не очень хочется.
Позвал Пинчук Ахметова после концерта к себе в гости в Арт-Центр. Согреться.
Ну, сидят они, выпивают, шашлык кушают, на картины Маккартни смотрят.
Глядь, а по залу Абрамович ходит!
Ахметов, на что спокойный человек, не выдержал, разволновался.
Эй, ты! – говорит – Вали отсюда пока цел!
Абрамович слова не сказал, бочком, бочком и за угол.
Чувствует!
А Ахметов, даром, что из простых, политкорректно себя повел.
Или Пинчука постеснялся.
Абрамовича только разок обозвал. И то чукчей.
Но ведь это не обидно!
А потом успокоился, и говорит Пинчуку:
Слушай, Витя! Зачем тебе это искусство?
Футболом лучше займись.
Команду себе хорошую купи. «Челси».
Вершины брал с разбега
спокойно и стократ.
И честно alter ego
мне говорило – Брат!
Хотя немало видел,
но был уверен я:
Amor omnibus idem,
а у меня – Своя!
Так жизненный экватор
преодолеть я смог.
И больше alma mater
не скажет мне – Сынок!
От сотворенья мира
сентенция верна:
Poeta simper tiro –
как Мера и Цена!
Дрожит и тает скрипки
неповторимый звук.
Я заглянул в post scriptum,
а там, увы, – Каюк!
10.06.2008 / 7.10-7.15; 16.05-16.10
* * *
Мне путь к совершенству неведом,
но я непростой человек.
Считайте меня Мясоедом,
хотя я умеренный Вег.
Похоже, что так же и с прочим,
в чем разных успехов достиг.
Резец основательно сточен,
но функционирует Клык.
По части ж прекрасного пола
себя самого превзошел.
Еще не освоена Школа,
зато изощрен Произвол.
Нетрудно заметить при этом,
что я устремляюсь на свет
как самодостаточный Этик
и своеобразный Эстет.
Короче, не так уж и плохо
со всем (и со мной) обстоит.
Поскольку, какая Эпоха,
таков, извините, Кандид.
9.06.2008 / 5.00-5.10
* * *
Жизнь рассчитана с запасом.
И спасибо ей за это.
Появились бочки с квасом –
значит, наступает лето!
То есть, не засохнет горло,
и живительная влага
оросит сухие корни,
и проступят на бумаге
эти строчки. А иные
вновь останутся под спудом
ждать, когда найдут им имя
проницательные люди.
Все прекрасно. И не очень.
Пребывая в летней неге,
скоро станут дни короче.
Но пока они длиннее.
Странный жизненный фарватер –
глубоко, и сразу мелко.
И опять от даты к дате
колесо штурмует белка.
Нынче страстные объятья,
после – зимняя морока.
Пусть сестер отыщут братья,
если сестрам одиноко!
Без особенных резонов
станет личным достояньем
эта круговерть сезонов,
эта канитель желаний.
Что подкидывать сюжеты
никогда не перестанет.
А потом к исходу лета
окончательно достанет.
Многое по части чуда
позабавит человека.
Но загадывать не будем.
Раз еще жара. I спека.
29.05.2008 / 11.15-11.30
"Плывет в тоске необъяснимой..."
Душа уносится куда-то
и в ритме стансов
вне сожалений, без возврата
летит в пространство.
И узел стягивая туже,
споспешник чести,
она вращается и кружит
почти на месте.
Ее найти на грани риска
возможно где-то.
Примерно там, где воды Стикса
впадают в Лету.
Но, продолжая в бездну падать,
горя до хруста,
бесплодную, пустую память
фотонный сгусток
взорвет смещеньем аберраций
сквозь третье око.
Душа не может затеряться
в мирах далеких.
Гляди! Уже у пьедестала
ликуют блики.
Где, наконец, душа предстала
равноязыкой.
Спираль закручивая сходу
еще больнее,
все так же время мучит воду,
и вместе с нею
плывет ночной тоской томимый,
такою плотской,
печальный, но необъяснимый
Иосиф Бродский.
25.05.2008 / 6.00-6.20
Поэзия есть и сплин, и способ борьбы со сплином.
Отражение от внутренних стенок внешнего света.
«Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной…».
Но не такою длинною как стихи об этом.
* * *
Вите Калитину и Саше Воловику
Звездный накинут полог
сразу после шести.
Путь, что далек, и долог,
пройден уже почти.
Чувствуешь себя Крезом,
очередной денек,
так щедро отрезав
и раскрошив у ног.
Налетающим птичкам,
что бездумно клюют,
как и прочим привычкам
скоро общий каюк.
Если душа простая
по истечению лет
в небе пустом истает
как сигаретный след.
Цвет неба – не маркий.
Тот же и у реки.
Там, где звездные шкварки,
шаркающие шажки...
4.05.2008
Я прочитал ей свой новый стиш.
Она передернула плечиком: Это – Кабанов для бедных.
Мысль мне понравилась.
Чтобы ее обыграть, я продолжил:
Значит, Кабанов – это Кабанов для среднего класса.
Мы посмотрели друг на друга и воскликнули разом:
А кто же тогда Кабанов – для нас, олигархов духа?!!
И, главное, где он?!
Сверху громыхнуло три раза
отчетливо и беззвучно:
Ждите мессию!…
Ждите мессию!…
Ждите…
Но, может быть, мне показалось.
Только мне показалось…
4-11.05.2008
* * *
Надо из дома выйти,
душу оздоровить.
Легче на воле выти.
То есть, конечно, выть.
Вой, задевая струнку,
и при том не одну,
воет на каждую лунку.
Собственно, на луну.
Пусть себя безвозмездно
погружает она
в эту звездную бездну.
Как в пространство без дна.
Тот, кто все понимает
и предлагает плод,
душу мою поймает.
Или проще - поймет.
02. 05. 2008 / 10.00-10.20
Мне спался тронный сон,
что я смутенно йун.
Был огого смешон
мой в клочья рванный спун.
Троился струнный свет
почти тысячеватт.
И был солен отлет,
отвожен и крилат!
Вдруг в мир варвался маг,
топичный и удей.
Сплошной бактерофак,
убитель и холдей.
Он всем и драг, и брат
неведанной крысы.
А рядом черный кат
смещается в усы.
Заполнив кожный штрих,
отбросит век бал ласт.
Устами облапих
воз даст или продаст.
Тут бес конечно жгуч,
как остов О’Буян,
прастлился брючный луч,
прервался бранный сан.
24. 04. 2008 / 9.00-9.30
Пение сироты
радует меломана.
И. Бродский
Ария. Голосок тоненький и дрожащий.
Звук к языку присох, ищет и не обрящет.
Так собой увлечен и красотами слога,
даже на слове «черт!» не запнется о Бога.
В пении до зари все, что спеклось и спелось,
рвущийся изнутри неутолимый мелос.
Прошлое теребя, и заломивши руки,
иногда про себя, чаще в открытом звуке.
Бывший больничный сад. Воспоминаний свалка.
Прежних его услад, как и себя, не жалко.
Трепыханье пичуг с их переливом чистым.
Общий у всех недуг. Утоление – свистом.
Соткан диагноз весь из недомолвок и пауз.
Бестолковая спесь, – дескать, сколько осталось!
Многое на ходу делая по наитью,
обретая судьбу, то есть, идя за нитью,
верен теме одной, женщине, впрочем, тоже,
балагур расписной, на себя не похожий,
дует в свою дуду, ноту сквозную тянет,
разную ерунду мелет, не перестанет.
Это такой расклад, что не имеет срока.
Возвращаясь назад, но, не ища истока,
лучше глаза раскрой – самое милое время
черной ночной порой, чтоб таращиться в темень.
Чуять, как реет дух за стеной вертограда.
Может не стоит вслух? И вообще не надо?
Но всесильна тщета, зависть даже потешна.
Как и гордыня, та, что почти неизбежна.
Ария подбодрит, но извиваясь странно,
вряд ли удовлетворит горнего меломана.
Ждать ли благую весть иль дожидаться сдачи?
Рядом, похоже, есть Кто-то еще тем паче.
Нам не предъявит счет поле священной брани,
обоюдный зачет делать никто не вправе.
Если ты, словно в сон, в их взаимные распри
до конца погружен, можешь постигнуть разве
тривиальный ответ, чудо расхожее, что ли,
как умаление лет, умноженье юдоли.
Горе воздевши взор, вмешиваться не к спеху
в этот извечный спор, чтоб не выпасть в прореху.
Или же впасть в сарказм, в глупость, которой близок
обыкновенный маразм, не способный на вызов.
Но у этой черты просветляются лица.
Остановись, если ты в силах остановиться.
Росчерк черновика? Только не слишком грешный
все поет сирота, полностью постаревший.
15-23. 04. 2008
Сталин правил Михалкова.
Иногда весьма толково.
И понятно почему.
Он, курируя искусство,
Вкладывал живое чувство
В неподвластное уму.
Вождь и сам писал в газету.
Он почти забыл про это,
Прорываясь сквозь года.
Но с тех пор он как ни странно,
Не был больше графоманом.
А редактором – всегда.
Сталин правил Михалкова,
Заменяя словом слово.
В результате вышел гимн.
Миновало лет немало,
И теперь понятно стало,
Что не мог он быть другим.
Да, народ наш простодушен,
Много пьет. И бьет баклуши.
И поет, душою чист
Гимн, одобренный тираном,
Но считать его бараном –
может только нигилист.
Сталин правил Михалкова.
Ну, и что же тут такого?
В этом и для нас урок.
Разве тот, другой Иосиф,
Прочие дела забросив,
Написать бы лучше смог?
Выше слов, точнее чисел –
В гимне есть глубинный смысл!
Маловерам не постичь.
И ведет, пусть путь неведом
Счет свершеньям и победам.
И звучит державный клич!
P. S.
Перечел я эти строчки
С первой буквы и до точки.
Знаю сам – нехорошо.
Был бы вождь, меня б направил,
Вдохновил бы и подправил
Остреньким карандашом.
25-27. 03. 2008
Киевский юбилейный вечер Ивана Жданова вызвал новый всплеск интереса к нему. И последующий интенсивный обмен мнениями. Во всяком случае, в Киеве. Но, надеюсь, не только в нем.
(Далее в этом тексте я использовал некоторые мысли, высказанные в ходе обсуждений, которые перекликаются с моими, за что выражаю благодарность их авторам).
Предмет этих заметок - творчество и метод поэтического познания Ивана Жданова.
Повод и толчок – статья Александра Закуренко (далее – Закуренко, Александр, Саша, А.З., и т. п.) о том же.
Без нее я, может быть, и не стал бы вновь возвращаться к этой теме.
А так возникла потребность: с одной стороны, еще раз упорядочить свои мысли и ощущения, с другой – даже не пополемизировать в чем-то с А.З. (он находится в своей системе ценностей – непроницаемой и неприступной), но предложить несколько иной взгляд на проблему.
Задача сложная потому, что статью А.З. я неоднократно и искренно рекламировал и давал на нее ссылку (как и он сам). Но объем ее соразмерен значению, а, значит, цитировать ее подробно весьма затруднительно. Придется ограничиться минимумом. И общими характеристиками.
Таким образом, эти заметки представляют собой, с одной стороны, мои какие-то достаточно фрагментарные суждения о творчестве Ивана Жданова, с другой – скрытую или явную полемику с оценками и подходами Александра Закуренко, когда я с ними не согласен. И, кроме того, различные смежные темы, спорадически возникающие в ходе нашей с Сашей переписки или обмена мнениями.
Еще хочется оговорить, что сам я не принадлежу ни к ближнему, ни к дальнему кругу общения Ивана Жданова. Так – шапочное знакомство. Замечено, что сам Жданов не склонен к разговору о высоких материях и все подобные попытки отклоняет. Что ж, такие умствования – это наш удел. А ему есть, чем заняться.
Пусть в последние годы он отошел от активных занятий стихотворчеством. Пусть не все его личные особенности вызывают симпатию.
Он уже сказал, вошел и пребудет.
Вместе с тем, в очередной раз и все с тем же недоумением обнаружил, что многие (в том числе и вроде бы квалифицированные поэты) Жданова, выражаясь попросту, не догоняют, не врубаются и т. п.
И, даже признавая Жданова, считают его одним из…
Косвенно об этом же свидетельствует и весьма скудный интерес, проявленный к этой теме на нашем элитарном сайте.
К примеру, в своем отзыве Ольга Ильницкая говорит о Жданове как о ярком явлении в русской поэзии новейшего времени.
Дорогая Иль-Оль, эти слова, по меньшей мере, неточны.
Яркое явление, к примеру, Александр Кабанов.
А о Жданове имеет смысл говорить как о явлении сущностном.
Ибо рядом с ним, безусловно, очень талантливый, обладающий совершенным чувством слова (хотя и не безупречным вкусом) и находящийся в собственном духовном поиске А. Кабанов (к которому я отношусь с нежностью) выглядит откровенно опереточным...
Восприятие же поэзии Жданова моим другом Александром Закуренко представляется мне скорее атомарным и буквалистским. До полного распада поэтической материи. Что и вынуждает подвергать сомнению его выводы.
А вот что думает по этому поводу Виктория Шпак:
«…Статья Закуренко располагает к некоему компиляту пустоты и, если не Чапаева, то где-то Александра Меня, как минимум.
Прежде всего, я не воспринимаю противопоставления онтологии чувственному, а в кучу - и предметному.
Во-вторых, я не считаю, что онтос и Дух Святой до такой степени сближены, почти идентичны. Отсюда все его головоломные построения, которые так легко раскодировать, нанизаны на приписывание Жданову отсутствия опоры в вере, читай, православной, ибо названия и отдельные образные парадигмы к этому толкают.
И весь гнев обрушивается на ни в чём не повинного Жданова за то, что тот пребывает в состоянии неопределённости, как и многие поэты, у кого метафора телеологична в сущностных векторах поэзии, если её произвольно не противопоставлять стихотворчеству.
Произвольно, потому что А. З. болтается между понятиями герменевтики, чувствования, духовности и душевности, подменяя одно другим, а иногда и противопоставляя их же…
Разбор его трудоёмкий, интересный, путанный, умный. Но соглашаясь с мировоззренческим срезом этого разбора, я так и не получила энергетического, чего было бы естественнее от него ожидать...».
Конец цитаты Виктории Шпак.
С моей же точки зрения, по отношению к творчеству Жданова метод анализа, выбранный (а, скорее, органически присущий) А.З., законен и плодотворен (в своем смысле), но…
Сначала о его основополагающих принципах.
В статье А. З. постулируется: «Следовательно, поэзия духовна не потому, что душевен поэт…»
Согласен. Но мне кажется предпочтительным другой вывод из этого посыла: Поэзия духовна потому, что (когда) поэт духовен.
«Без участия Духа Святого не будет поэзии. …
Любые уловки, любые иные имена для Духа есть отступничество от истины… всего лишь неудачные псевдонимы».
Но следует учесть, что «Дух Святой» отнюдь не самоназвание, а точно такой же псевдоним, даваемый нами.
Его при желании можно счесть более удачным, но «нашестью» от него разит ничуть не меньше, чем ото всех остальных.
Точнее (и добросовестнее) – «Без участия Духа не будет поэзии…».
«Поэтому поэзии нет без Духоносности». Бесспорно.
«Достоин ли её поэт, не берусь утверждать».
А почему именно поэт вызывает такие сомнения? Не потому ли, что в своем творчестве, выступив в роли создателя собственного поэтического мира, он может получить ответ, не совпадающий с заданным заранее?
Что, тогда его придется подвергнуть вежливому остракизму?
А не хотелось бы, знаете ли. Предусмотрительнее заранее надеть на него шоры и путы, обозначив их «удачными» синонимами.
«Но поэт может в своём смирении надеяться на встречу с Духом Святым. … Труд поэта есть труд смирения…».
Есть очень серьезные сомнения, что на этом пути он придет к искомому поэтическому откровению. Возможно, таким образом можно многое найти и обрести. Но Поэзия при этом, как правило, бесследно улетучивается.
Это, конечно, не решающее доказательство, но почему-то образцы (не скажу что все, не знаю) так называемой религиозной или духовной поэзии грешат – да, именно грешат! – отсутствием частичным ли, полным именно Поэзии.
Они не представляют собой свидетельства о мире.
В лучшем случае – это свидетельство о вере (но до чего же унылое!).
В худшем же – просто благочестивое пустозвонство.
Вот и стихи очевидно близкого А. З. Ушакова, подборку которого А.З. недавно приводил в Салоне, при всем моем внутреннем усилии не вызывают эмоций, на которые они рассчитаны. Точнее вызывают не…
Да, благодать на меня пока не снизошла. Но все же.
Поэзия Жданова настолько многослойна и многозначна (как и должно быть Поэзии), что попытка выстроить систему аргументации, основываясь на каких-то одних из возможных смыслов, не выглядит однозначно убедительной.
А.З. приходит к выводу, что Жданов не «дошел», не сделал решающего шага на пути постижения Божественной истины.
И – слава Богу!
Потому что там Поэзия исчезает, аннигилируется.
И начинается нечто иное, нашему пониманию и чувству недоступное.
(Кстати, несколько лет тому назад на одном из вечеров Жданова, характеризуя его творчество, я процитировал слова Чехова о Льве Толстом – дескать, они с Богом как два медведя в одной берлоге…).
Выполнив задачу обозначения основных принципов своего подхода, А. З. далее приступает к детальному и кропотливому анализу текстов Жданова.
Должен сказать, что согласен я с ним или не согласен, но его анализ сразу же захватывает. По той простой причине, что в нем так мощно явлено присутствие поэтики Жданова. «И за это спасибо!».
Да простит меня Саша, но, чтобы воспринять его умозаключения, приходилось иногда сосредотачиваться и напрягаться. Все забивает своей энергетикой щедро цитируемый Жданов.
Это тот не типичный случай, когда исследуемый объект оказывается интереснее комментариев. И – слава Богу.
Я не обладаю эрудицией и трудолюбием, соразмерным Сашиному. Поэтому столь же подробный параллельный анализ мне сейчас на скорую руку выполнить вряд ли удастся.
Придется ограничиться несколькими примерами. И тут мне на помощь приходит Татьяна Аинова, отдельные соображения которой я привожу:
« Закуренко пишет:
«Мир обретает слово, но остаётся бесхозным и безадресным. О, дайте только крест! – обращение к никому и в никуда, но его семантическая напряжённость вызывает боль, способную помочь освобождению через волевое действие: я брошу балаган. Слово и крест определяют переход от необязательного ты к личностному я. Но обретение лица затуманено совершенно неясной метафорой: продолжая дно, креня берега (дно чего: слова, мира, времени?)».
На самом деле это дно реки, хотя река сама по себе метафорическая (см. ниже).
Видимо, больше всего Закуренко раздражает, что Жданов обращается «к никому и в никуда», не поминая имя Божье всуе.
Жданов:
…Ты падаешь, как степь, изъеденная зноем,
и всадники толпой соскакивают с туч,
и свежестью разят пространство раздвижное,
и крылья берегов обхватывают луч.
О, дайте только крест! И я вздохну от боли
и продолжая дно, и берега креня,
я брошу балаган – и там, в открытом поле…
Но кто-то видит сон, и сон длинней меня.
Закуренко:
«И дно, и берега есть форма для текучести, и в этом качестве дно есть опора, но достижение дна есть достижение финала, конца, поэтому продолжение дна есть согласие с конечностью мира, метафора эсхатологического ожидания. В каком смысле конечность сочетается с бегством из балагана и обретением открытого поля, совершенно не ясно».
Закуренко реагирует на слово «дно», не заметив, как в предыдущих строках в «раздвижном пространстве» возникла река. Причём, поскольку её берега охватили луч, не исключено, что это река света. Очевидно, что в последующем контексте дно, выступая как опора, не имеет никакого отношения к «финалу». Именно поэтому оно может быть продолжено.
Закуренко:
«И не случайно небо оказывается порогом, а значит, оно предваряет нечто иное, но это, большее чем земля и небо, не только не названо, оно даже не обозначено внутри стихотворения. Итак, снова обещание вместо свершения».
Не названо, потому что любое название было бы профанацией. А «свершение» - это тот самый финал, конец всему.
Закуренко:
«мир вновь из заветного превращается в запретный, и свидетель этого мира – фоторобот, не человек».
Здесь откровенное передёргивание слов Жданова. Жданов изначально брался составить фоторобот не «заветного» мира, а «запретного», мира метафизических сущностей, к которым человеку в принципе не положено прикасаться (да, деятельность рискованная и, в определённом смысле, греховная). Фоторобот сам по себе, конечно же, не является свидетелем. Свидетель – тот, кто его составил, человек. Автор.».
Конец цитаты Татьяны Аиновой.
Продолжу от себя: Но точно таким же фотороботом являются наши представления о Боге. В том числе и те, которые последовательно проводит в своем анализе А.З.
Насколько они близки к оригиналу? Бог весть!
На утверждение А. Закуренко: «Говоря о современной поэзии, следует говорить о том, что в ней вневременно, то есть об онтологическом следе, о веянии Духа в человеческом слове. Иван Жданов один из немногих поэтов, готовых склониться перед этим качеством Поэзии. Он действительно свидетельствует о мире…» я задал вопрос, кого же он причисляет к этим немногим.
И получил следующий ответ:
«Навскидку - Чухонцев, частями - Седакова, Минаков, Ивантер, что-то у Веденяпина, Евсы, Меламеда, замечательный поэт Кравцов, Амелин частично, конечно же - Ушаков... Впрочем, явно кого-нибудь забыл.... Вот что-то Айги вспомнил, Ахмадулину раннюю…».
Кое-кого из перечисленных авторов знаю основательно, некоторых хрестоматийно, остальных мельком.
(Если говорить о поэтах, с которыми есть возможность более или менее постоянно общаться - Минакова уважаю, Евсу люблю).
А еще к поэтам запредельной поэтической духовности я бы причислил Геннадия Русакова, ведшего свои «Разговоры с Богом»…
Но ни одной фигуры, соразмерной по масштабу Жданову, среди них не вижу.
Я думаю, что фигура Жданова так же впечатляюще возвышается среди современного поэтического ландшафта, как его «Холм в степи».
Энергия ждановского поэтического слова почти всегда нагнетательна, динамична, воронкообразна. И диалектична – как бы ни было заезженно это понятие.
Спиралеобразное, вихреподобное развитие текста одновременно и затягивает как в омут на дно (дну - основанию, первосущности, базису), и как смерч возносит на невозможную высоту и в беспредельный простор. С которыми можно слиться и где можно истаять.
Не случайно для стихов Жданова характерен достаточно открытый финал. Который особенно выразительно звучит в авторском чтении.
И еще несколько слов в заключение и в контексте нашего разговора.
У Бога есть собственный Язык и Голос.
Потому попытки приобщившихся истолковать его Слово в рамках своего человеческого разумения (и словаря) тщетны, если не комичны.
В этом смысле мужественный выбор (интуитивный или осознанный), сделанный Ждановым, приобретает символическое значение…
Да, в поэтике Жданова явно прослеживается ориентация на религиозную систему ценностей, но сам процесс художественного познания не загнан в рамки жесткого канона, очищен и освобожден от обременительного груза религиозной догматики (безразлично, православной или какой иной).
Это путь не смирения, а страдания и сострадания.
Чисто человеческого, а потому и достигающего божественных высот.
Ключевое высказывание, а, может, и квинтэссенция творчества Ивана Жданова – во всем известной цитате:
«То, что снаружи крест,
то изнутри окно…».
И при слишком натужном выискивании «Креста» можно легко проглядеть «Окно»!
Распахнутое в Мир. И открытое для Бога.
Смотрю заснятое любительское видео –
Вполне кондиционен этот клип:
Евгений Мастерски поет Денис Давыдова –
Какой шарман! Какой шикарный хрип!
В Софиевке, особенно не мудрствуя,
Гитара надрывается, звеня.
Да так, что я себя гусаром чувствую,
Поглаживая круп. Коня? Коня!
В сражениях размахиваю сабелькой
И наповал сражаю бусурман.
Чтоб защитить себя оружьем табельным
От боевых и от сердечных ран.
А после на пирушках, чуть грассируя,
Усы свои обмакивая в пунш,
ПонтировАть, а, может, и понтИровать ,
И за столом срывать изрядный куш.
Бывало даже разживался денежкой.
И, если становился на постой,
Чем занимался там с онегинскою девушкой,
Описывал тургеневской строфой.
Сгущался вечер, мы внимали Мастеру,
Вокруг ища возможных Маргарит.
Прекрасен миг! О, как не дать украсть его?
Как осознать о чем он говорит?!
Мы слушали и, в общем-то, не думали,
К чему придем, и что нам суждено.
Чудесным летом. В заповедной Умани.
Как мимолетно кончилось оно!
19.00
«…Хотя мы на экспромты и щедры,
но понимаем – это до поры…».
Кто бы, что ни говорил, по-прежнему считаю, что живое общение на сайте имеет ничуть не меньшее (если не большее) значение, чем та стихотворная продукция, которая стала для него причиной и поводом.
Какие замечательные эссе (в данном случае с маленькой буквы), просветленные мысли, глубокие рассуждения выплескиваются по каждому значительному (а даже, если и не значительному – все равно) поводу. Как они нас радуют и умиляют. И даже ссоры и конфликты, иногда ими порождаемые, несут на себе высокий и яркий отблеск души и ума дуэлянтов и конфликантов.
В этом нет ничего удивительного. Поскольку прямо следует из моего известного постулата: «Комментарии к любому произведению обычно интереснее и содержательнее самого произведения».
Особая статья - стихотворные отзывы-экспромты на творчество сотоварищей. Имеет ли право подобный жанр на существование? Вполне. Как разновидность альбомной поэзии. Которой тоже свойственны определенные взлеты и достижения (см. у А. С. Пушкина).
А так как я сейчас на всякий случай подчищаю архивы, то просмотрел свои отзывы за несколько лет, отобрал лучшие, имеющие определенное поэтическое значение и решил их опубликовать в компактном виде.
Намеренно не выстраиваю хронологию и не называю авторов и их произведения, которым эти отзывы посвящены.
С одной стороны, чтобы не вынуждать авторов к реакции.
А с другой – для чистоты эксперимента. Чтобы привлечь внимания к самому жанру, который, на мой взгляд, такого внимания, безусловно, заслуживает.
* * *
Спасибо, друг мой! Благодарен я,
что отозвался так легко и просто.
Превозмогает бренность бытия
божественная грация экспромта.
* * *
И, конечно, не внове,
Но внутри и вовне
Мир замешан на слове,
На чернильной слюне.
* * *
Пусть душа возвышенно тиха
чутко в память окунется снова.
И тогда несет волна стиха
и выносит подлинное слово.
* * *
Да, склонность к мудрому дурачеству
и просвещенному язычеству
способствует, бесспорно, качеству,
а также заодно количеству.
* * *
Гляжу в себя, как в зеркало,
до головокружения.
И вижу там Поэзию,
и думаю о ней.
Давай, не видеть мелкого
в зеркальном отражении.
Она - проблема важная,
но все же Жизнь - главней!
* * *
Смятенная душа, высокое стило
опять сошлись на прю в богоугодной стычке.
И плачут, не стыдясь (поскольку проняло),
еврей и малоросс. И русский по привычке.
Освободившись от мирских и бренных пут,
вновь Слово прозвучит спокойно и без страха.
Но почему молчат эвенк, башкир, якут?
Не слышно до сих пор ни одного казаха?
* * *
Я по ходу лет приближаясь к Лете,
ощущаю Свет, уходя от света.
Пусть сильнее мата нет междометий -
промАтал по жизни и то, и это.
Потому что хочешь - да разве можешь?
Не по форме только, но и по сути.
Так легко в троеперстие пальцы сложишь,
ну, а бес из них уже кукиш крутит.
Как пустынно стало и одиноко!
И при всем при этом - греховно снова.
Вот жена опять вразумляет пророка.
И не знаю - чье мне дороже слово!
* * *
Как точно выдержана мера
и как воплощены в слова -
плеск весел, крики гондольеров,
архитектуры кружева!
* * *
Поминать имя твое всуе
начинаю я отвыкать помалу.
Но вообще-то я до сих пор ревную,
но к стихам - не к образу, идеалу.
* * *
Да, я впервые - что любовь, по сути, карнавал -
прочувствовал сполна. Хотя и раньше там бывал.
* * *
Кариатида! Узнаю
Твой лик божественный повсюду.
С тобой в Аду или Раю
Вторым и даже третьим буду.
Так безыскусна и чиста,
Что, соответственно моменту,
Благоговейно немота
Уста сковала рецензенту
* * *
Этот ямб с ипотекой просроченных лет
как мычанье античного хора.
Что цезурою пирса вослед вопиет:
Погоди! Пощади, Терпсихора!
Только лоха пупок проколоть сгоряча
соблазнят вороватые рынки.
И она отплывает, хлебнув сургуча,
паруса раздувая как стринги.
* * *
Привычное паренье в пустоте.
"Чем объяснить, что утешаться нечем"?
Не потому ли спим на животе...
Хрен с этим хреном! Крылья не увечим!!!
* * *
Такое воспевание абсента
вмиг соблазнит любого абстинента!
* * *
Став наживкой для поговорки,
не хвались своей простотой.
То ли бедною, то ли горькой,
а, скорее всего, - святой!
* * *
Затейливая высота
легла поэту на уста.
Причудливая глубина,
в которой не увидишь дна.
* * *
И все-таки жизнь - не обуза.
По мне (взглядом издалека) -
твоя ироничная муза
свободна! А, значит, легка.
* * *
Это свыше человеческих сил.
Все равно, что плевать на ветру.
Кто от армии не откосил -
Не откосит и от Поэзии.ру.
* * *
Кино черным бело как паутина.
Так заворожит, что впадаешь в транс.
И пусть известно, чем закончится картина,
беру билет я на еще один сеанс!
И т. д.
Для начала напомню, что «Николай Иванович» – центральный персонаж моего рассказа «Две недели в раю», действие которого происходит в Коктебеле в сентябре 2004 года во время очередного Волошинского фестиваля.
Рассказ вошел в состав моей книжки «Сюрлиризм».
Авторские права - © 2005.
За этот рассказ я был удостоен звания лауреата Волошинского конкурса 2005 года.
А теперь вернемся в год 2007-й. Все тот же Коктебель, все тот же сентябрь, пятый Волошинский фестиваль.
Собрал он народу значительно больше обычного, и возможностей для общения предоставил вдоволь. Ими я пользовался от души. Всех разговоров, объятий и поцелуев (дружеских) не перечесть.
Но хочу сосредоточиться на такой компоненте – VIP-дамах.
Поймите меня правильно: все дамы есть VIP по определению. В неформально-душевном формате. Но есть и такие, кто - в силу своего положения и статуса - являются VIP-дамами в полном смысле этого понятия.
Таких в Коктебеле было три. И со всеми тремя я общался.
Ольга Юрьевна, с которой мы давно симпатизируем друг другу, при встрече ласково пожимала мне руку, торопливо молвила: – «Голубчик, всегда Вас люблю, всегда помню» – и убегала.
С Ириной Николаевной мы вели долгий, якобы деловой разговор, надувая щеки и обоюдно стараясь произвести внушительное впечатление. По моему мне удалось это лучше.
Светлана Владимировна, будучи председателем жюри, когда-то о рассказе «Две недели в раю» отозвалась так: «Хороший рассказ, но не вполне канонический». Я ей напомнил об этом. И она при прощальном разговоре сказала: «Перечитала рассказ, очень понравился. И потом у Вас так все подробно и тезисно выписано, что это готовая заявка на киносценарий. Подумайте, займитесь этим».
(Правда, после этого она добавила фразу, которую я на всякий случай не привожу. Не по причине ненормативности, упаси Бог! Просто ее содержание сразу вызвало легкое недоумение – тот ли рассказ она читала. Но, в конце концов, обращалась она ко мне. Значит, отбросим все сомнения).
Собственно, я всегда об этом думал. Еще Андрей Коровин в свое время высказывал подобные идеи. Но разговор со Светланой Владимировной стал последним толчком, и я начал думать более конкретно.
(За толкованием всех упоминаемых далее реалий отсылаю к тексту рассказа).
И вот что надумал – фильм надо делать. Достаточно оперативно по многим причинам.
Для этого нужно собрать команду.
1. Режиссер.
По поводу режиссера идеи самые общие. Молодой, амбициозный, со свежими идеями, но и хорошей школой. Может, кого-то из модных клипмейкеров удастся соблазнить. Думать, искать.
2. Исполнители.
Раньше на роль Николая Ивановича у меня была стопроцентная кандидатура. Валерий Золотухин, Бумбараш наш. Но теперь он изболелся, крепко постарел, личная трагедия. Уже не пойдет.
Нужен актер помоложе, лет сорока и с неограниченными возможностями.
Миронов? Галкин? Кто еще?
Теплилась тщеславная надежда, что лирического героя я и сам потяну. Конечно, если решать операторски, на крупных планах, меньше рот открывать. Нет, не пойдет. По тем же причинам – постарел, поболел. Да и непрофессионализм неизбежно вылезет.
Может, здесь Галибин будет в точку? Хотя уже заигран.
Не исключено, что целесообразно будет ввести и главный женский образ. Воспоминание Н. И. и муза Лирического героя – в одном флаконе. Ну, с актрисой здесь проще, многого от нее не потребуется. (Эх, была бы помоложе Маргарита Борисовна!).
3. Сценарист.
Отсюда вывод: без грамотного сценариста не обойтись. Диалоги там расписать, сюжетные линии разлинеить. В соавторстве со мной, разумеется.
4. Оператор.
Варианты съемки: видео или на пленку. Или комбинация. Может быть. Это уже вытекает из общей стилистики.
5. Композитор.
Чуть не забыл. Композитор нужен. А может вдобавок и песнями оснастить. На стихи Ирины Александровны, к примеру. Хорошо бы.
6. Прочие.
Ну, директор, помощники, ассистенты, рабочие. Каскадеры (?).
Всех вместе работников (творческих и вспомогательных) – до 20 человек.
Самое главное.
Деньги. Деньги будут (см. следующий рассказ «Про ВМ и ВВ»). Правда, серьезные деньги – только к концу 2008-го. До тех пор придется перебиваться.
Съемочный период.
Очень хорошо бы (сколотив труппу в первой половине следующего года) снять крымскую натуру непосредственно во время волошинского фестиваля. И по сюжету, и впрок.
Виды: Карадаг, Дом Волошина, могила, Хамелеон, набережная, старый и новый Коктебель, «Богемы», нудпляж, разные колориты и т. д., и т. п.
Самых знаковых личностей: Коровин, Наталья Михайловна, Минаков, кто там еще приедет, поэтесс из молодых посмазливей. И «Джаз» присоединить. Снимать будет что.
Почему в 2008-м? Нужно спешить. Кто знает, что станется вскоре с Коктебелем, Черным морем, нами с вами… Сколько еще танкеров перевернется, сколько нефти, мазута и серы вытечет…
Северные пейзажи можно отснять и позднее. Игровые эпизоды тоже.
Теперь общая концепция.
Эстетика смешанная. Возможно, нарочито эклектичная. Резкие перепады от элегичности до истеричности. То сгущающаяся, то разрежающаяся мистика.
Эксперименты с цветом. Черно-белый, размытый фон воспоминаний. Крикливая цветастость современного курорта.
Север отчетливый и одновременно нереальный. Ядерный гриб на горизонте и одинокая фигурка демобилизованного матросика.
Архангельск. Музей народной архитектуры. Панорамы гавани. Пригородные деревеньки. Туристский автобус. Сменяющие друг друга полуразвалившиеся деревянные церквушки. Туристы, разбегающиеся по деревенским домишкам. Старики, снимающие с печи расписные и аляповатые каргопольские игрушки (перебивкой одна из них среди разномастного товара Николая Ивановича).
Каргополь. Местный «аэропорт». Самолетик, который запирают на висячий замок. Шест, прикрепленный к хвосту, по расстоянию которого до земли определяют загрузку самолета.
Озеро Лача. Бескрайняя и спокойная водная гладь.
Ночные видения. Белые. Помесь условных теней и реальных конкретных лиц.
Время воспоминаний растянутое, тягучее. Современность – нервная, дерганная.
Судорожное мельтешение толпы на набережной сменяется долгими неспешными разговорами и рассказами главных героев. Крупные планы. Глаза в глаза. На круговом и кружащемся фоне окрестных монолитов. Стихи с фестиваля. Неизменный профиль Волошина.
«Наши» в Коктебеле. Типы. Среди художников, целителей. Хозяев ишачка.
Финал: трогающаяся маршрутка и удаляющийся силуэт матросика. Совмещение. Совпадение. Аннигиляция. Но это виднее режиссеру и сценаристу.
Сроки производства.
2008 – 2009 годы. По обстоятельствам.
Демонстрация.
За Каннами сразу гнаться не будем. Прокатаем по фестивалям второго ряда: Венеция там, Берлин.
Но есть вариант (и в случае затягивания процесса тоже) придержать для проекта «Май-2011» (см. «Про ВМ и ВВ»).
Вот такие вкратце соображения и наметки. Если кто что посоветует, буду рад.
И в заключение.
Имя Николая Ивановича становится нарицательным, что не может не радовать.
В своих стихах его упоминали и А. Кабанов и А. Коровин, а, может, еще кто-то.
Я на монополию не претендую. Хотелось бы только, чтобы, несмотря на возможную случайность совпадений, этот персонаж всюду выглядел не менее значительно и трагично, чем в моем рассказе.
Хотя бы в первые годы. А время для анекдотов в духе Василия Ивановича еще придет.
Стоицизм вообще-то полезная штука.
Но вот стоицизм известного рода…
Когда стоик стоит все на том же месте.
В напряженно-естественной позе.
Принимая удары судьбы.
Пока его при необходимости не переставляют.
(К примеру, если идет уборка).
Тогда начинает он там осваивать новую стойку.
И так раз за разом.
По проходу жизни.
Дело кончается тем, что его выносят.
1. В «Богеме»
Очаровательны поддавшие поэты!
С них сходит лоск, и проступает суть.
Когда в глазах двоятся разные предметы,
то их несет. Но и они несут!
И пусть расширено сознание всегда их,
но в этот миг вот-вот отыщут клад!
И с замираньем сердца наблюдаешь,
не зная, – рухнут или воспарят.
2. В писательской столовой
1) Голос желудка
Чем еще приятен Коктебель?
Невзирая на усушку и усадку,
я в столовой вволю супчиков поел!
А не то, что дома – больше всухомятку.
2) Голос патриота
Все бережем себя, равнодушно проходим мимо.
Или трусливо молчим снова и снова.
Сколько можно терпеть!
На священной русской земле Крыма
мне в столовой нагло в лицо говорят – «Смачного!».
3. Персоналии сайта
Саша Кабанов
Когда Кабанов удостоен вечера,
то остальным там просто делать нечего.
Пускай нам кажется – пургу порою гонит.
Но приглядитесь: стих во времени не тонет!
Саша Воловик
Вот кто достоин пьедестала!
Воловика мудрее нет!
Пускай стихов читал он мало,
но было видно, что – Поэт!
Иланочка Эссе
Пред нами Илана Эссе
представала во всей красе!
Характер арийский,
акцент прибалтийский!
И обворожительна –
головокружительно!
(Но, как любая женщина, Илана –
немножечко из общества «Динамо»!).
И где теперь Илана Эссе?
И где мы все…
Алеша Остудин
Алеше заявить хочу я прямо –
во всем заметен у него прогресс:
и сбросил 28 килограммов,
и набирает стихотворный вес!
(Хотя и задолжал мне гривну – противный!).
Вася Дробот
Для совершенства поэтического слуха
полезна Васе небольшая расслабуха.
Когда он в Киев, стольный град вернется,
то муза от него не отвернется!
В. Гутковский
Объективности ради, скажем и это:
и как «главное блюдо», и как «на закуску»,
он был лучшим из всех украинских поэтов.
И скромно смолчим – относительно русских.
Но все же, что бы там ни говори,
удобнее он чувствует в жюри.
(Как всегда остротами блистал,
и когда устал – не перестал).
4. Чтобы не быть голословным…
Одна из смелых шуточек от Гутковского:
Достав пачку сигарет и обнаружив на ней надпись «Курение способствует импотенции»:
– Ах, вот в чем дело!
И далее другие его mot’ы…
Беседа с ведущим вечера:
– Владимир, читать сегодня будете?
– Буду. Не хочется, знаете ли, казаться умнее других.
На мастер-классе А.Цветкова и С.Минакова:
Алексей Петрович ласково журит способную поэтессу за избыточную метафоричность.
Гутковский, как сторонний наблюдатель, время от времени подбрасывающий свои «пять крайцерiв»:
– Предлагаю термин «метафорометеоризм»!
Разговор с С.Минаковым:
– Владимир Матвеевич, а зачем имя рек представил свои материалы на мастер-класс?
– Не знаю. Мазохист, наверное.
5. На набережной. (По мотивам табличек на лотках).
«Горные травы Крыма»
растут почему-то криво.
Но «Крымские горные травы»
стоят исключительно прямо.
Рифма всегда на подхвате.
Влияя на выбор дороги,
она не виновата
в том, что мысли убоги.
Сформулируем кратко
принципы стихосложения:
зависит все от порядка
слов в любом выражении.
Я уже помню нетвердо, что означает рондо.
Такой ли формы следы оставляет время на коже.
Тут ко мне прибилась какая-то горная панда.
Кажется, падла, но тоже созданье божье.
Небо с утра в прорехах тщедушных крон бледно-грязно..
День по привычке начнется и кончится карусельно.
Говорят, что он всегда с тобой как Париж этот праздник.
Может быть. Может не быть. Но почему-то равно похмельно.
Обратитесь вежливо, и вам объяснит подробно любой гуру
как оно все, и на какие буквы бывает.
Но пока вода моря приемлет температуру,
по Архимеду тела погружает и омывает.
Какой я все же растяпа на самом деле!
Память за столько лет не ослабела вроде,
но забыл на этот раз взять план Коктебеля,
и – «Где Волошинский Дом?» – приходится спрашивать у народа.
Все трудней фокусировать глаз, придавать осмысленность взгляду.
Равнодушна судьбина – уж лучше была бы злая.
Но, слава Богу, жизнь опять снисходительно бросит – «Рядом!».
И дальше посеменишь, путаясь в поводке и хвостом виляя.
Коктебель, сентябрь 2007
В Автономной Республике Крым
Я опять попаду в плен.
Скажем – как молодой дрын.
(Ну, вообще-то – седой хрен).
Потому что южная ночь
Вновь наступит, и я пойму,
Что, конечно, совсем не прочь –
По уму или не по уму.
Но, пристроившись на корме,
Отмечаешь с течением дней,
Что, пожалуй, лучше – в уме.
Точно. Так-то оно верней.
Сегодня какая-то странная тень
изменяет черты моего лица.
Сегодня я на один день
пережил своего отца.
Двадцать семь лет как его нет.
И вдобавок - семьдесят два дня.
До сих пор я за ним ступал след в след.
А теперь впереди – времени целина.
Что ж, пойду – раз пока еще на ходу.
Это как первый шаг с крыльца.
Неизвестно как далеко зайду.
Ясно только, что до конца.
Я бы отца о многом спросил,
но все что могу – его помянуть.
И дальше – насколько достанет сил –
волынку эту тянуть… и тянуть…
P. S.
Я слова давно в голове вертел,
так и этак перебирал.
Но до срока записывать не хотел.
Суеверно не набирал…
27.08.2007
* * *
Тот самый потный вал.
Как след амурных стрел.
Всегда подозревал.
Но не поднаторел.
Замри. Сомкни уста
сомнений дивный клон.
Бесстыдна нагота
дорических колонн.
Что, к небу возносясь
или вонзаясь в грунт,
Осуществляют связь.
И порождают бунт.
Лирическая слизь –
в начале всех людей.
Но с этим примирись.
А лучше – порадей.
* * *
Окончательно проснусь и тогда
Предварительный набросок сотру.
Потому что он почти ерунда,
Трепыхание икры на ветру.
И водичкою плеснувши в глаза,
Наконец-то все увижу, как есть –
Расковаться, отпустить тормоза,
Болевые точки переучесть.
А еще – прозрачен, хрупок и чист
Слух чуть слышно услаждает собой
Удивительно приятственный свист.
Но не птичий. И немного рябой.
И пока, истаяв, он не исчез,
Так рисково наклонясь из окна,
Обнаружу я к нему интерес –
То подружка выкликает меня…
* * *
Расползаются грозы, натянув облака.
Если мир грациозен – то отчасти, слегка.
Миф извечный не вечен. Но еще впереди.
И убог, и калечен, – а хромает, поди!
Перепадом смятений в давней пьеске «На дне»
Обретаются тени на пустой простыне.
Каждой твари по паре. И простой сибарит –
Смутный красный фонарик – так призывно горит!
Списком льгот или выгод где-то там за спиной,
Обещаньем, что выход все же есть запасной.
А кому пригодится (знать того, не дано),
Чтоб спасеньем гордиться... Это вам – не кино!
Молодежь ни за что не поверит в это.
Молодежь вообще из другого теста.
Но кончаются спички у человека,
и об этом я заявляю честно.
Населяем вроде одну землю.
Но на время нисколько не обижаюсь.
Понимание? – Не приемлю!
И тем более чью-то жалость.
Потому что приторна ласка –
человеку прошлого века.
Что там спички! Горючка, смазка –
на исходе у человека.
Просвистал много, да мало видел.
Так что даже трудно припомнить сходу
как тянул резину, в тени сидя,
и теперь в итоге варю воду.
Предъявлять уже неприлично ксиву.
И гаплык полный с датами вроде.
Правда, есть пока еще перспективы:
молодежь – она женского рода!
Был, как правило, скучен и мрачен.
И брезглив, и брюзглив заодно.
Пересчитывал тщательно сдачу,
постепенно спускаясь на дно.
Празднослов, ипохондрик и флегма
не карабкался на пьедестал.
Ухмылялся ехидно и вредно,
и порой мелкий бисер метал.
Но, когда с комсомольским задором,
это самое этим поправ,
все же сдох под каким-то забором,
оказался и вправе, и прав.
Вот когда – без особых истерик –
опознают, поднимут, прильнут!
Точно не преуменьшат потерю.
Пусть всего лишь на пару минут.
Скажут: Он, поднастроивши лиру,
ересь мог – но не только! – молоть.
Он с собою повсюду по миру
волочил просветленную плоть.
И как ленты, детали подправив,
огласят поминальную ложь:
У покойника был темперамент!
Очень своеобразный. Но все ж.
И подвоет у хладного трупа,
словно вся королевская рать,
приувядшая женская труппа
хором шепотом – Нам ли не знать!
* * *
Воровато жизнь пощипывал.
Обживал свой теремок.
Выпил меньше, чем рассчитывал,
но поболее – чем мог.
По хотению Емелину
вышибать устал слезу
(если в каждом по похмелине
кровью налитом глазу).
То, что маем не замается,
подтверждать рулеткой лень.
Солнце так же поднимается –
только все короче день.
Небосвод на редкость ныне
безупречен. Даже слишком!
Только кинуть на мякине
не удастся воробьишку.
И пока душа в эфире
нарабатывает строчки,
я слежу за внешним миром
из телесной оболочки
Наблюдая перемены –
перьевые, кучевые,
чтоб не резко, постепенно
под ярмо подставить выю.
Вот и дождик начал капать
с неба ясного в июле.
Будь внимательнее, лапоть,
чтобы снова не обули…
«Я помню тот ванинский порт» –
аккорды и хриплые струны…
Заманчивый киевский торт –
по первости свежий и юный.
Вовсю трепыхалась душа
в порыве наивном и беглом.
Тем временем все еще в США
неправильно вешали негров.
Таились в углу образа
и шуму мирскому внимали.
Но в строчки впивались глаза
и что-то порой понимали.
А дальше помалу дела,
тускнели – привычно и пресно.
Так дело дошло до стила...
Теперь это неинтересно.
Год каждый – как личный рекорд,
что смыслом текущим наполнен.
«Я помню тот ванинский порт»…
Все хуже и хуже. Но помню.
Щетина
столько десятков лет
все растет и растет у меня на лице.
Никак не мог сообразить,
что это значит.
Наконец-то дошло:
Я уже взрослый!
Обломался я писать подробные дневники фестивалей. Каким бы упехом они не пользовались. Тем более, что и способных учеников вроде уже воспитал.
Решил на этот раз свои впечатления представить в виде поэтических (лирических) заметок.
Все эти тексты написаны в период организации и проведения фестиваля (а часть из них уже опубликована на сайте).
Теперь, дабы не нудить в день по чайной ложке, я их представляю нижеследующим циклом.
P.S.
Просьба к Виктории Шпак и другим знатокам – оперативно отреагировать на проблемы с запятыми.
1. Фестивалитэ
Фестиваль задался! Спору нет!
Это я говорю без балды.
Он и в душах оставил след,
и по городу – множественные следы.
Что было? Сквозь огонь вброд!
Взлет поэзии и фуршетов блеск!
Звуки му, дружеский треп.
Словом, не фестиваль – Эверест!
Честолюбия и тщеславия яд
(это сверх и помимо всего).
Ночные попойки (так говорят) –
мне уже не до того.
О, эти пять дней! Начавшись в Доме кино,
под конец растворились в теченьи воды.
Это было так недавно, и так давно.
Где же ты, Фестиваль? Без тебя – ни туды, ни сюды…
Он взвился вихрем и был таков!
А из его составляющих нот
Обойтись можно было разве что без стихов –
хотя такого народ никогда не поймет.
Но Кабанов – титан! Свой бокал
вдохновенно вздымал, и еще вдобавок к тому
сам не читал, но другим разрешал.
Всем удовольствия,
Хвала и Слава – ему!
2. Хроники
На проходящем одновременно
Каннском кинофестивале
состоялся премьерный показ фильма
Андрея Звягинцева «Изгнание» (Россия).
Состоялся и прошел с почти триумфальным успехом!
Светскую вечеринку в честь этого события
посетило множество звезд (перечислять не стану).
Подумаешь!
У нас на фестивале «Киевские Лавры»
знаменитостей куда больше.
3. Имена
Вслушайтесь только, как это звучит:
Пригов! Цветков! Кенжеев! Кедров!
Или –
Кедров! Кенжеев! Пригов! Цветков!
Впрочем –
Кенжеев! Кедров! Цветков! Пригов! –
ничуть не хуже.
Это не все.
Комбинаторика подсказывает,
что много есть еще вариантов.
(Домашнее задание: А сколько?).
Я называю только самых известных!
И только из «старой белой гвардии».
А лучшие – здесь их вообще каждый второй!
Нет, я вполне серьезно!
И на особицу – Елена Фролова!!!
4. Отличия
Тут намедни поощрили меня гандикапом.
Точно не знаю за что, видимо, за совершенства.
Не безразмерен, конечно, но размеры внушают.
Возникает сразу вопрос: как использовать это богатство?
Подлатать глубокий внутренний кризис?
Заштопать прорехи в карме?
Слушать советы? Или советов не слушать?
Тем помогать, кому вроде и так неплохо?
Или тем, которым уже ничто не поможет?
Ведь и те, и другие нуждаются все же в поддержке.
Обратить на творчество?
Нет, только не это!
Ничего не решать, считая, что время еще немножко потерпит?
А пока делать вид человека, который знает, что делать.
5. Исповедь плагиатора
Совпадения подчас
так многозначительны.
Есть у каждого из нас –
«детки». И «родители».
В поэтической игре
ложно самомнение.
Нынче в моде перекре-
стное опыление.
Под себя упорно гну
сильное и тонкое.
Что у классика стяну –
поделюсь с потомками.
Раньше он на сотню лет
ставил… многоточия…?
Но за мной приоритет –
копирайт и прочее.
Из глубин словесных недр
лучшее добудется.
Если кто не слишком щедр,
пусть со мною судится.
Это я почту за честь,
и начну все заново.
Так как эпигоны есть
даже у Кабанова.
6. Гендерное
У меня по соседству
живет одна поэтесса.
Недурна собой!
Жалко – слишком пуглива.
Боится не только ужей –
даже не крупных мышек.
Может, по этой причине в ее голове
завелся кусок инсульта.
Но стихи пишет – очень и очень!
Слегка абсурдистские, правда.
А чему удивляться,
имея такого соседа…
7. Объективность
Поддавшись на лесть,
читал в кулуарах
девушкам разного возраста
свои стихи.
Хотя не очень люблю это делать.
Нарвался на шквал комплиментов.
Так хорошо обо мне не говорили
даже на моих похоронах.
8. Субъективность
Все написанное выше и ниже.
9. Взгляд со стороны
Вокруг клубился, мерцал и терялся свет.
Дым, духота, спиртного ящики…
Но видно было – вот настоящий поэт!
А следом за ним – настоященький…
Эмоции зашкаливали порой
в атмосфере сгущенно-плотной.
И как всегда сбоку стоял мой герой –
потухший, но искрометный.
10. Исполнение живым звуком
У.
У!
У-у-у-у… У-у-у-у! У-У-У-У!!!
Ум. Ум? Ум!!!
У меня! У меня ум? У меня ум!!! Ум у меня!!!
У меня!
Что!
Что?
То.
То? То!!!
У меня что? Что у меня?
У меня то!!!
У меня что-то!!!
У-у-у ме-ня что-то-то-то…
У меня что-то?
……………………………….
У меня что-то с декламацией. (И с фикцией тоже).
11. Климат
Для жары тридцать градусов – это не деньги. Мелочь!
Плюс коньяк.
Плюс огонь, горящий в душе поэта!
(И в животе, конечно).
Удивительные рождаются афоризмы!
Где там этот с козлиным пергаментом для конспекта?!
Что-то я стал мыслить более как-то…
Неужели действительно захорошело?
А на выходе из метро
какой-то попик
всех окроплял.
Что в жару было вполне уместно.
12. Инциденты
А еще один поэт (и прозаик)
зверским способом
и с особым цинизмом,
применив специнструмент
в виде заточенной ложки,
разорвал мне рубашку
в области правой подмышки.
Обнажив тем самым зону,
где никогда не гулял эпилятор.
Зная при этом прекрасно,
что некому мне зашить эту дырку.
Ничего я ему не сказал –
просто сменил рубашку.
Но это я.
А потом на теплоходе
для полноты ресурса
было уже полное ню,
и причем мужское.
Какие красавцы!
Корреспондентки
слепили их вспышками блицев.
Вино по телам струилось!
Текло по усам
и с концов стекало!
Теперь я знаю,
что будет на обложке «ШО»
(номера очередного).
13. Попытка обобщения
Ну, да! Смятенна и свежа
поэзия вздымает длани!
Всегда на грани рубежа,
а иногда вообще за гранью.
Но так как все не без греха,
то независимо от чувства
вновь декламируем стиха
апломбоемкое искусство!
14. По реке
Голос звучит как в начале,
но, прежде чем в детство впасть,
что утолит? – Печали?
Жажду? Надежду? Страсть?
Самой последней мерой
и уже навсегда
кто утолит? – Берег?
Или все же вода?
Перечень откровений –
весь в строчке одной.
Как утолит? – Забвеньем?
Памятью? Тишиной?
Тут намедни поощрили меня гандикапом.
Точно не знаю за что, видимо, за совершенства.
Не безразмерен, конечно, но размеры внушают.
Возникает сразу вопрос:
как использовать это богатство?
Подлатать глубокий внутренний кризис?
Заштопать прорехи в карме?
Слушать советы? Или советов не слушать?
Тем помогать, кому вроде и так неплохо?
Или тем, которым уже ничто не поможет?
Ведь и те, и другие нуждаются все же в поддержке.
Обратить на творчество?
Нет, только не это!
Ничего не решать,
считая, что время еще немножко потерпит?
А пока делать вид человека, который знает, что делать.
* * *
Ну, да! Смятенна и свежа,
поэзия вздымает длани!
Всегда на грани рубежа,
а иногда вообще за гранью.
Но так как все не без греха,
то независимо от чувства
вновь декламируем стиха
апломбоемкое искусство!
* * *
Способная судьба
В своем обличье женском
Смахнет лицо со лба
Широкополым жестом.
Привычную тоску
Преодолев как вето,
Приставивши к виску
Муляж, но пистолета.
Чтоб капелькой свинца
Согреть себя хоть как-то.
Задолго до конца.
Еще в начале акта.
Совпадения подчас
так многозначительны.
Есть у каждого из нас –
«детки». И «родители».
В поэтической игре
ложно самомнение.
Нынче в моде перекре-
стное опыление.
Под себя упорно гну
сильное и тонкое.
Что у классика стяну –
поделюсь с потомками.
Раньше он на сотню лет
ставил… многоточия…?
Но за мной приоритет –
копирайт и прочее.
Из глубин словесных недр
лучшее добудется.
Если кто не слишком щедр,
пусть со мною судится.
Это я почту за честь,
и начну все заново.
Так как эпигоны есть
даже у Кабанова.
* * *
Мертвая голова,
прежде чем в землю лечь,
вдруг произносит слова,
обозначая речь.
Высоковольтный разряд…
Или нимба лучи?
Выпит житейский яд,
голос дрожит в ночи.
Тот, что уже незряч,
но на виду у всех
к небу возносит плач,
так похожий на смех.
* * *
Господь прорек мирам неисчисленным –
Я есть Спасенье, Путь, Первопричина!
И Голос покатился по Вселенной
воистину как горняя лавина.
Вознесено духовное над плотским.
Но расстоянья – трудная помеха.
До нас дошли всего лишь отголоски,
обрывки галактического эха.
И постигая вечные основы,
цепляясь за доступные детали,
ниспосланное нам Господне слово
отчасти поняли, а, в целом, – переврали.
Но в трепете благоговейном, или
чтоб не было Ученье слишком сухо,
его во славу Божью расцветили
всей мощью человеческого духа.
Сложили гимны. И воздвигли храмы.
Предивно расстарались богомазы...
И в завершенье возглашали – Амен! –
в языческом, по сущности, экстазе.
Но, в общем-то, – не велика потеря.
За то Господь нас не осудит строго,
что истово и просветленно веря,
мы поклоняемся – Макету Бога.
Сперва от души восторгался.
Первые пол минуты.
Потом улыбался вежливо.
Под конец – совсем загрустил.
Фу-ты, нуты – сказал.
– Ишь, как ножки-то гнуты!
Но, дочитав, всех
(в том числе, и себя) простил.
Это лестница в небо. Хромая стремянка.
Что из недр исторгла земная клоака.
В основанье ее постоянная Планка,
уточненная вплоть до последнего знака.
Устремляя свои посветлевшие лица
в грозовые провалы, немые пустоты,
все надеемся – шанс будет дан перебиться
от начального вдоха до смертной зевоты.
На пространстве, что длится от точки до точки
оттеняет зияние звездного тира,
ощущенье телесной пустой оболочки
на каркасе худого подкожного жира.
Оттолкнуться б душой, что сносила лохмотья
упований напрасных, бесплодных иллюзий.
И уставшей, до срока потасканной плоти,
той, которая стала тяжелой обузой.
Все константно, а, проще сказать, неизменно.
Потому что понятно – небесная плевра
день придет – назовет подходящую цену
(в настоящие дни, соответственно, в евро).
Комбинация Меда и Еба, и Уса
завлекает хитро перекрученной лентой,
чтобы всею душой снова праздновать труса,
Богоравной и Дьяволоэквивалентной.
В упражнениях из обязательной школы
можно преуспевать, даже ставить рекорды.
Но на все беснованья, припадки, приколы
кто-то с неба глядит с безучастною мордой.
Если даже поэт с золотыми устами,
этим делом бездельным занявшийся сдуру,
неизменно предстанет в каком-то там стане
не певцом, а – шутом, тамадой, балагуром.
Это он, прегрешенья былые умножив,
и при том взгромоздившись Титанам на плечи,
подрядился воспеть дивный замысел Божий
и животную скуку любви человечьей.
И компашка все та же – Рак, Щука и Лебедь,
Так как на рукава разветвляется Лета,
совершенством совместно и порознь бредят
каждый раз как завидят фигуру Атлета.
Тот, не пряча от взглядов интимных деталей,
что обычно античности свойственно мудрой,
в обаянии скромных своих гениталий
возвышается, мрамором щедро припудрен.
Или с Анной Карениной ветхое порно –
как она отрешенно по бабьей привычке,
ожидает на общенародной платформе
приближения смерти – тире – электрички.
И опять, заходясь в благородной икоте,
(как всегда во главе любознательной свиты)
устремляются в небо на штурм санкюлоты,
утомленные минимализмом иврита.
Вечный ворон кружит, слишком вещая птица
с неизменным сарказмом, иронией тонкой.
А тебе, милый друг, остается гордиться
лишь удачною фразой, смышленым котенком.
Только душу – всю в шрамах от дьявольской плети –
изнурять бесполезно молитвенным хламом.
На компьютере Бога наш сдавленный лепет
отфильтрован – поскольку считается спамом.
Суетою сует, то есть формой сюрпляса,
при которой к тебе все сокровища мира
возвращаются зеркала злою гримасой,
как сатирою старой на старых сатиров
Сила зла, та, что неодолимо жестока,
обратит все равно лишь себе на потребу
все надежды твои. Даже слово пророка.
Самый чистый порыв. Эту лестницу к небу.
* * *
«Дорогой Карл XII, сражение под Полтавой,
Cлава Богу, проиграно! Как говорил картавый…»
И. Бродский (из неподписанного).
Дорогой император Петр! Это Вы заварили кашу,
что дорого обошлась не нашим. А больше – нашим!
Как нос ни вороти, не пронести мимо рта эту чашу.
А потом противиться – не больно уже и хотелось.
Особенно, когда притерпелось, спилось и спелость.
Чтоб в этом себе отказать –
нужна не славянская смелость.
Вы император, да! Хоть профиль отнюдь не римский.
Исполин на войне, на пиру. Также в любви и в сыске.
В сущности, это Вы вопрос породили крымский.
Тут же и Карл порядковый, сражение под Полтавой.
Много картавых было, но ни один картавый
так и не полюбил вареники со сметаной.
Дорогой император Петр, скажите какого черта
лично Вы и Ваших птенцов когорта
сбили с пути, которым вел нас Иван Четвертый.
Вот кто понимал русскую душу в целом!
Что в небо устремлена и нераздельна с телом.
Пусть даже черным черна, но при этом вся в белом.
Мы рожей не слишком пригожи,
зато безупречны ликом.
Умом не шибко быстры, но и шиты не лыком,
Господу кукиш скрутив, нас не скрутил Никон.
Пусть совсем не про нас кущи райского сада.
Любовь и надежда? Неплохо б!
Но Вера – лишь это нам надо!
Награды вовсе не ждем, да и к чему награда…
Ибо, что единственно необходимо холопу?
Чтобы рубили головы, а не окно в Европу.
Совместить не получилось – выморочный опыт.
Так с тех пор и идем по кривой дорожке,
протянув по одежке ножки. По худой одежке.
Из мировых даров – рады только картошке.
Для прокорма – стала она материнской,
всеобщей грудью.
Точно впору пришлась, совпала с природной сутью!
Но Вы-то здесь уже не причем – не обессудьте.
Теперь она символ, фаворит национального грунта!
Пусть поначалу и не обошлось без бунта.
Но потом обошлось. Правда, только как будто.
И по накатанной – дальше в рамках процесса.
Как заведено было Вами – без лишнего политеса.
И т. д., и т. п. Печальны плоды прогресса!
Дорогой император Петр!
По какому собственно праву
Вы славу одну – на другую сменили славу.
Видно под левую руку Вас подтолкнул Лукавый.
А в результате – забавные вышли шутка и штука.
Это наука, бесспорно! Но в прок ли такая наука?
Дорогой император Петр! Вы – последняя сука!
Раз бесконечно, бессмысленно качается коромысло
обнищавшей души в поисках вечного смысла…
Нет, предпоследняя!
Последней будет – Антихрист.
Сперва известное издревле
томление в крови.
Струение волос на землю
с повинной головы.
Затем сумбурные подсчеты
и неизбежный сбой.
И любованье отчего-то
не кем-то, а собой.
Пока обузы праздных тягот
сквозь цоканье минут
с вершин вечнозеленых пагод
бесследно не скользнут.
И в гордом чине каперанга
под звук высоких нот
вновь встрепенется павший ангел
и крыльями взмахнет.
* * *
Что там у нас на дворе – Юр или Мел?
На что отзывается и от чего косит?
Кто виною тому, что глаз несмел,
глас – не зычен, а глад – вообще не сыт?
На беспонятие не привыкать пенять.
Только, мол, дескать – поэтому, потому –
так подробно не стоит мне объяснять.
Бесполезно. Все равно не пойму.
Знаю, что я по жизни довольно туп,
суть не умею схватывать на лету.
Ну, ничего – вот сварю фасолевый суп,
хоть какую-то мудрость приобрету.
И пусть при этом – относительный сноб,
но вязкой мазни, словесных фиоритур
успел нахлебаться по горло, то есть – в захлеб.
Что там у нас на дворе – Мел или Юр?
Сяду в поезд и укачу на юг.
Тот, который славен и знаменит.
День вчерашний солнце подвесил на крюк –
за ребро. Как бы вознес в зенит.
Устремляясь вперед, чтоб он от меня отстал,
сяду в поезд и укачу на юг.
У преступления тоже есть свой состав.
Только и это осознаешь не вдруг.
Мы пошли уже на предпоследний круг.
Все резче пепел стучит и жжет глагол.
Сяду в поезд и укачу на юг.
Сто лет не играл в преферанс и волейбол.
Есть такая штука, которой нет.
Это я – не о любви. А ты что подумал, друг?
И все же (наверное) – благословенен свет!
Сяду в поезд и укачу на юг.
Праздновать обыкновенное чудо
принято на (в общем смысле) Руси.
Здравствуй – годок, корешок, приблуда!
За подарок – большое мерси!
Так как зрение вроде в норме
(слух на ухо одно – вполне),
стоит петь, наступая на горло
гипотетическому пенсне.
Если даже не вяжешь лыка,
заводи шарманку опять.
Чтоб проборматывать или мурлыкать,
под настроение – глотку драть.
Ибо с горки (оно понятно)
ускоряется колесо.
Потому-то и слышно внятно,
видно ясно – почти что все.
* * *
Неизведанный какой-то отлив,
что разводами дает кругаля.
Растворяет он сиреневый в
разрежающихся сумерках для
познания другой новизны.
Прегрешения былые поправ,
им мои уже раскрашены сны,
пусть на время обесцвечена явь.
У него еще названия нет.
Но зато неограничен разлет.
Он пока – всего оттенок, не цвет,
и неведомо куда заведет.
Только есть определенный нюанс
или, проще выражаясь, аспект.
Он дает душе надежду на шанс –
грамматическая форма «перспект».
Ведь у ночи не такой долгий срок,
и под утреннее – Ку-ка-ре-ку! –
имя дам ему, как маленький бог,
хоть еще не знаю кем нареку.
Слишком многое лежит на весах,
в том числе, и мой Параздиз.
Новый Свет уже давно на сносях.
Ну, пожалуйста, скорей разродись!
... Здесь ночами сиделки –
настоящие телки.
У них большие гляделки
и массивные холки.
У них упругое вымя,
слезы капают влажно.
Нехорошо мне с ними,
но это уже неважно.
Еще мычат они песни.
Протяжно и громко, но только –
не телятся. Хоть тресни!
Тогда для чего их столько?
И нет среди них моей Милки!
А где она нынче, братцы, –
в этом мне без бутылки
бедняге не разобраться...
Ночь все темней и глуше,
но до сих пор не спит.
Предпочитает слушать
бронхов последний хит.
Только наклонность эту
я отметаю прочь.
Бродит любовь по свету
и забредает в ночь.
Если счастливые всхлипы
празднуют Брождество,
значит, мой старый хиппи,
мы еще ничего.
Сладкою дозой брома
сдобрен высокий блуд.
Перемежается дрема
судорогою губ.
Что, мой усталый профи,
передохнуть пора …
И только бессонные строфы
бродствуют до утра.
* * *
Вот я и в Раю. Тут даже не тесно.
Кущи. Птички. Фонтаны. Словом, почти как надо.
Только я для себя все же выпрошу место
у толстой стены, отделяющей Рай от Ада.
Пусть флейты вокруг так упоительно блеют,
призывая забыть все мирские печали.
Но эта стена, хоть немного, да греет
холодными здесь, как и везде, ночами.
Там за нею бушует адское пламя.
Серный огонь выжигает людские страсти.
Чтоб из того, что однажды случилось с нами,
ничего не осталось – ни горя, ни счастья.
Я-то в Раю по ошибке. Вернее – случай.
Но иногда, если совсем уже худо станет,
с твоей душою – не такою везучей –
через стенку перестукиваться пытаюсь.
* * *
Чтой-то нынче я какой-то неловкий.
Об этом еще с утра намекнула бритва.
Взявши стило – сразу проблемы с рифмовкой.
А хуже всего – пропавшее чувство ритма.
Порез, положим, заклею, замажу как-то.
С прочим – такой, увы, не проходит способ.
На рифму плевать. Но без ощущения такта
невыносимо. Он – как слепому посох.
Конечно, можно рукой махнуть – Ну, и ладно!
А вдруг так попадешь – не покажется мало.
Скажем, к примеру о чистой любви брякну.
Оглянусь – а вокруг только дамы и неформалы.
И пропадет слово мое втуне.
И не узнаю – творил я чего ради.
И с лика Земли меня, как пылинку, сдует.
И небеса зловредно разверзнут хляби...
Федор, тот самый, который из «Пьяной баллады»,
Подался в поэты, имея все предпосылки.
Широту натуры, рулады и эскапады,
Вкус к изящному, прочную тягу к бутылке.
Бардовский хрип при полном отсутствии слуха,
Богатый словарь, состоящий не только из мата,
Завидную стать, шрам чуть пониже уха
И коллекцию повесток из военкомата.
Он на компьютере ловко шарит по сайтам.
Как основоположник известен и в Интернете.
Натворил уже около гигабайта,
И попадаются многие в эти сети.
Для него написать «Манифест» – плевое дело,
Создать направление, что обмочить два пальца.
Готов на все, чтобы только душа пела.
Он не просто шатается – это имидж скитальца.
И в таком виде обычно является свету.
Хотя и раньше был завсегдатаем всех тусовок.
Теперь же его вообще популярнее нету.
А словечки знает – куда тебе Фима Собак.
Когда он входит воинственно и вальяжно –
В переднем кармашке мобила, а в заднем – фляжка –
Все остальное становится сразу неважно.
Пусть надменен, но какой обаяшка!
А он с порога закрутит такую крутую фразу,
Пытаясь внедрить вкус словотворчества в массы.
Причем того, кто не догоняет сразу,
Может публично заклеймить как трясолоба
(сиречь – лоботряса).
Любит употреблять выражение «Голубые дали»,
Ссылаясь на то, что так писал еще Плиний.
И на вопрос – «Кому?», – который порой задавали,
Отвечает многозначительно – «Я – синий!»
Голос одновременно и гибкий, и зычный.
Сочетание, которое встретишь довольно редко
А как поэт, он вообще уникальная личность –
И сам не еврей и даже жена не еврейка.
Впрочем, последнее в принципе поправимо,
Так как в данный момент – он холостяк со стажем.
Пьян ли, трезв – никогда не проходит мимо
Дам, трясущихся в матримониальном раже.
При этом его не смущает любая такса.
Не в смысле цены – а роста, объемов, дури.
Правда, пока еще не доходил до загса,
Но все может быть при такой широкой натуре.
И вот недавно на какой-то попойке,
Когда он вещал, как всегда оседлавши кресло,
Кто-то спросил – А что там слышно о сойке?
И он отрезал – Мне она не интересна!
Конечно, со временем люди меняют взгляды,
Кредо, валюту, подруг, даже привычки.
Все естественно, и может быть так и надо.
Но почему-то эту особенно жалко птичку.
* * *
Затянуть эту песню спьяна
в накатившем хмельном угаре
пусть с надрывом, но без обмана,
об утерянном Божьем даре.
Обливаясь слезой горючей,
на груди разодрав рубаху,
петь о том как, пронзая тучи,
черный ворон кружит над плахой.
Или как молодые крылья
обломал в степи буйный ветер.
И о том, что нет больше силы
сиротинушке жить на свете.
И тянуть на высокой ноте
о судьбе под зловещим знаком.
Мир враждебен, и все в комплоте
как подмечено Пастернаком.
* * *
Плыву сквозь дождь. Слепые брызги боли.
Подтеки на космическом камзоле.
Зачеркнутые строчки как года.
Без сожаленья, в их впиваясь, мякоть,
так толком и не выучившись плакать,
произносить пытаюсь – Никогда!
Пусть хлещет дождь обильно и бесстыдно,
сквозь пелену его так ясно видно –
другие даты, дни календаря.
Все, что во мне всплывает неизменно
почти с другого края Ойкумены
рефреном кратким – жизнь прошла не зря.
А дождь как давним астраханским летом,
пронизанным скуластым жарким светом,
румянцем смуглым местных юных дев.
Преодолеть взаимное смущенье
пытались мы, искусством обольщенья
еще не в полной мере овладев.
В сознании исполненного долга
вперед текла и разветвлялась Волга.
Расслабленно скользнувши в самый низ,
тогда еще не понимая, где мы,
(теперь я точно знаю, что в Эдеме),
по грудь в воде средь лотосов паслись.
И тут он налетел внезапный, светлый,
весь осененный благодатным ветром.
Казалось, что случаен он. И вот –
в сознании подробно перемолот
бред бытия, души смертельный холод.
Но этот дождь – он до сих пор идет.
Первобытный восторг.
Отзвук библейских тем.
Здесь – явно не морг.
И далеко не Эдем.
Солнце ползет в зенит.
Ему уже надоел, –
скорее, не просто вид –
цвет обнаженных тел.
Снова заводит речь
Про рай и про ад.
Позолотить или сжечь?
Выбор не очень богат.
Не берусь осудить
сонное лежбище тех,
кого не смог возбудить
даже собственный грех.
Но все же, вряд ли, права
эта вялая блажь.
Слишком спустя рукава,
дремлет нудистский пляж.
15.09.2004, Коктебель
6. Эпилог
Как вам нравится эта суть?
Чем вам видится этот слог?
Что такую густую муть
В ослепительный свет облек.
Зажигательный словопас,
Запускающий фейерверк.
На распасе, сказавший – пас!
И на гору полезший вверх.
Что затеет – не знает сам.
То в унынии, то в гульбе,
Доверяющий словесам
Больше, чем самому себе.
5. Зима
Не был. Не представляю. Воображение немо.
Снег и морозы? Вряд ли. Разве – чуть больше скука.
Пусто и одиноко – это обычная схема,
которую сопоставляет с любым пейзажем разлука.
Море штормит постоянно – а чем еще заниматься
наедине с собою, видя мою персону.
Гулкие экзерсисы в форме галлюцинаций,
чтоб повторять их снова размеренно и бессонно.
Долго тянется время в гиблое межсезонье.
Не подводит итоги, не вспоминает, не судит.
Краткая передышка, неощутимая зона
между прошлым и тем, что, допускаю, будет.
Сюда занесет ли – кто знает – в такую глухую пору.
Но испытать хотел бы, просто как горький опыт.
Эти высокие волны и великие горы –
то ли возвысят до света, то ли во тьме утопят.
На потертом экране, занавесившем своды,
из забытья предъявят разные милые лица.
Время – оно такое: годы сменяют годы.
Будет на то Божья воля – еще и зима случится.
4. Осень
В созвездье впечатлительных гостей
руины поэтических страстей
воздать согласны каждому по вере.
Естественное сопряженье скал
собою представляет пьедестал,
где профиль будет не один примерян.
Пролог, переходящий в эпилог,
возвышенно высокопарный слог,
созвучия, богатые фонемы.
И сквознячок уносит легкий пар,
отходы снов, подкорки вялый жар,
навязчиво прилипчивые темы.
Вещать посредством чистого листа,
смежив глаза, не разомкнув уста,
лишь изредка душою – чаще чревом.
А в промежутках, оседлав кровать,
перебиваться, как перебивать,
и знать – тебе всегда внимает Ева.
И все-таки тащиться по следам,
что оставлял стреноженный Адам,
и загребать веслом по сонной глади,
попутно занося себе в актив
недопрочтенной жизни детектив,
но, так и не решив – чего же ради.
Да, многолики здешние места,
куда я возвращаюсь неспроста
по прихоти души. Но, в самом деле,
их снова обходя за пядью пядь,
не понимаю – что могу понять
в истоптанном словами Коктебеле.
3. Лето
Из пелены тумана
Проступая не сразу,
Кажется несколько странным
Этот природный казус.
Он на фоне заката
С отдаленного судна
Выглядит мелковато,
Постигается трудно.
Вычурные откосы
В шрамах тени и света
Все еще медлят с вопросом,
Требующим ответа.
Но чем ближе, тем чище
И прозорливее зренье,
Что напряженно ищет
Давнее озаренье.
Все былое итожа,
Выемки, сколы, спады,
Приближаясь и множась,
Нарастают, как радость.
Полные лунного блеска,
Фосфоресцируют брызги.
Пены резные всплески,
Волны любви и риска.
И буруном вскипает
Воображения брага.
Загружается память
Контуром Карадага.
Это совсем пустое,
Что потом не усну я.
Знаю – все-таки стоит
К нему подступать вплотную.
1. Пролог
Что головой поник –
веселее гляди,
полуумный тростник,
все еще впереди!
От сумы до тюрьмы…
Ощущение зла,
ожидание тьмы –
это твои дела.
То сюда, то туда –
вот и вся твоя прыть.
Знаешь сам, что тебя
так легко разварить.
Хоть какой-то ответ
тщетно ищет душа.
Эх ты, человек,
мыслящая лапша!
2. Весна
Преходящий апрель, видно, всему виной.
Есть и другие причины, только хуже видны.
Что притих, Коктебель? Поговори со мной.
Этой поздней весной – так далеко до весны.
Вместе с тобою суть пробуем уяснить,
новый Чумацкий шлях между звезд указать.
Если оборвалась с виду прочная нить,
то и пытаться не стоит снова ее связать.
Но начинается день, и прерывается сон,
успевший перелистнуть все странички подряд.
Приоткрывает глаза дремлющий Хамелеон,
чтобы примерить к лету новый брачный наряд.
Ну, а я не хочу знать, что там впереди.
Мелочишкой бренчу на потеху судьбе.
Уходящий апрель, больше меня не жди.
Может, я и вернусь. Но уже не к тебе.
За мысом Меганом, замыкающим Судакскую бухту,
по античным представлениям начиналось Царство Мертвых.
Нет, не зря в окрестностях здешних мест
незаметно пристроился вход в Аид.
Ты еще по привычке бубнишь про инцест,
а в ответ доносится - суицид...
И оно все одно - что по лбу, что в лоб.
Отдохнуть пора и ногам, и мозгам.
И хотя продолжается Хронотоп,
да, похоже, подходит к концу Полигам.
Но пускай уже прохудился челн,
и на вечных часах почти без пяти -
этот, может, самый последний шторм,
убоявшись, - не упусти.
Море ходит ходором, ходуном,
ну, а ты, поднапрягшись, реинкарнись.
Проскочи с размаха мыс Меганом,
и начни с начала другую жизнь.
14.09.2004
Коктебель
Есть в Крыму у моря Святой Грааль.
Называют его в миру - Коктебель.
В нем шумит Волошинский фестиваль.
Еще та, я вам скажу, похабень.
Здесь настолько все, и настолько так,
что не знаешь - чего еще пожелать.
Подает посвященным он тайный знак,
говорит заодно и мне - Исполать!
Столь подвижны нормы русского языка,
что вмещусь со стихами в них даже я...
И пока пора не пришла промолвить - Пока! -
насладись всеми формами бытия.
Погреми шарами в кафе "Золотой кий".
Но за пределы при этом не залетай.
А вернешься в город, который придумал Кий,
Там и свой кий золотой залатай.
Брось в волну монетку одну, встречая зарю.
И, смахнув умиленно соленые брызги строф,
начинай готовиться к новому сентябрю,
обновляя неспешно стихов гардероб.
12.09.2004, Коктебель
* * *
Мне уже теперь все равно.
Точней, вообще наплевать –
сходишь с другими штанами в кино,
ляжешь с ними в кровать.
Оказалось – и явь, и сон
равно легко забыть.
Политкорректностью обнесен –
как я могу судить?
Все обращается в тлен и прах.
Тем паче строчки стиша.
А все потому, что в других штанах
тоже трепещет душа.
* * *
За день до открытия чемпионата
На миг утишаются страсти и боли.
Отпустит ли вновь вожделенная дата, –
Хотя и на время, но все же на волю.
Оттуда, где годы мелькают навстречу,
Огней придорожных срывается свора,
Пунктиром отрывистым память лепечет,
Глотает слова и горит без разбора.
Надежда ручная – отрыжка склероза –
С какого-то времени скупо и свято
Твоя неизменно отмерена доза
Ленивой фантазией гомеопата.
Сиделкой склоняются у изголовья
Ночные тяжелые черные тени.
Все больше зазор между смыслом и словом,
Все реже узоры их переплетенья.
Пока оплывают зарубки и меты –
Как зябко, предутренне, тихо и серо,
Когда, рассчитавшись на первый и третий,
Расходятся на шесть шагов от барьера.
Под тающий звук угасающей ноты
Концов не свести – и, наверно, не надо –
Уже у порога, почти на излете,
За день до открытия чемпионата.
1994 г.
Ваше ймення в крові бринить –
Так, що поголос затиха.
Ви мене обертаєте вмить
В дикі паростки прагріха.
Ніч - в нашестя пророчих чар,
День - в гадання на пелюстках,
Душу тиху - в пекельний жар,
Точний розум - в словесний жах.
Тіло у причинну дуду,
Що пустим полям виграє
І без рук і без губ біду
(мов бордель - наслання моє).
А в коханки - що ж - екстер'єр,
як в Монро, все - одне в одно.
Будь-який здолає бар'єр
Вправне, викохане стегно.
Ну, а може - це рід примар,
Просто ревнощів злих мана?..
Та питання любовних чвар –
Вашій жінці, на те й вона.
Хай вирішують разом - чий,
Ділять гроші, сперму, брехню,
А мені - лиш світло очей,
Випадковим дотиком сню.
Й вистачає тіні повік –
Вас пізнати в пітьмі німій.
Все тому, що - не мій це вік,
Все тому, що це вік - не мій.
У моїм - не ковтають слова
Спраглим ротом, марнуючи дні.
Там, мов випалена трава,
Ви уже не потрібні мені.
* * *
(Из забытого цикла "ЧУЖОМУ МУЖУ")
Ваше имя, в крови звеня,
заглушает слова молвы.
Вам дано превращать меня
в разрастанье дикой травы.
Ночь - в нашествие вещих чар,
день в гадательный лепесток.
Душу кроткую - в злобный жар,
точный ум - в бессмыслицу строк.
Тело - в чокнутую свирель,
что играет пустым полям,
и без рук, и без ног... бордель? -
до чего же уныло там!
У любовницы экстерьер
деловой (поддельной) Монро,
отработанный свод манер,
тренированое бедро.
Ну а вдруг она - мой мираж?
Просто ревность воплощена...
Но вопросы любовных краж
пусть решает Ваша жена.
Пусть они разбирают - чей,
делят деньги, сперму и ложь,
остается мне свет очей
да касанмй случайных дрожь.
И хватает веки смежить,
чтобы видеть - какой Вы весь...
Я привычная здесь не жить,
я привычная жить не здесь.
Там не нужно душить слова
ртом, осушенным от слюны.
Там, как выжженная трава,
Вы мне будете не нужны.
Краткое возвращение.
Старый путаный след.
Жаль, но для всепрощения
веского повода нет.
Давняя околесица.
Времени динамит.
Ветер за стенкой бесится,
кашляет и гремит.
Воспоминания тяжкие
тлеют на самом дне.
Желтой пузатой фляжкою
Месяц горит в окне.
Как декорация к опере,
внятен пейзаж ночной.
Что ж мы с тобой не допили?
Ну, еще по одной!
1989 г.
* * *
Обернешься – и снова назад повернешь
по сорочьим следам в ту же клеть.
Где домучит к ночи тонкогубый скулеж
подвернувшийся шанс – претерпеть.
Он незнамо куда просквозит стороной,
и за ним уже не побрести.
Как удачливый нищий,
небрежный больной –
сдачу дней зажимаешь в горсти.
А когда возвратит ледяная слюда
блеклый свет и размытость лица, –
наконец-то поймешь, что попытку стыда
ты опять не довел до конца.
1988 г.
И вдруг – ворвался в просинь,
в край неба на лету.
Не знаю, кто забросил
на эту высоту.
Я видел под собою
хитросплетенье крыш,
и море голубое,
и маленький Париж.
Тебя искал я – где ты?! –
в разрывах облаков.
Но рядом все предметы
неслись без седоков.
Куда-то нашу квадру
стремительно влекло –
неистовую швабру,
тугое помело.
Известный неврастеник,
давно отбывший стаж,
хромой и рыжий веник
закладывал вираж.
Звучала и блистала
эфирная струя.
И в той летальной стае
летел свободно я.
Где, затевая пляски
под солнечным лучом,
переливались краски,
где все мне нипочем.
Желанная награда –
сиятельная тишь.
Открыл глаза – ты рядом
незамутненно спишь.
В окне сверкает утро,
суля погожесть дня...
То сон твой изумрудный
задел крылом меня.
2000 г.
Я написал письмо
в упоенье жестоком.
И его унесло
электрическим током.
Инвективы мои
на обочину мира
повлеклись сквозь слои
голубого эфира.
Чтобы ответить могли
сообразно природе
мне Антиподы Земли –
чем-то в таком же роде.
Неужели действительно кончился век,
в час урочный устроился в Бозе почить?
Может быть. Но его ни на вкус, ни на цвет
от пришедшего мне не дано отличить.
Тот, который явился, пока еще нем.
У двадцатого вновь занимаем слова.
Понимая, – ему мы обязаны всем –
говорим "в прошлом веке" – лишь из щегольства.
Двадцать первый слегка расползается вширь,
но пока тот же воздух и та же страна.
Календарь изменил, чуть подправил цифирь.
Вот покуда, по сути, и вся новизна.
Но поскольку он твой, то его ты освой,
как среду обитания, новую клеть.
Глаз слабейший прищурь, глаз сильнейший раскрой,
для того чтоб получше его рассмотреть.
И не скажешь, что так уж невзрачен на вид –
ведь уже не младенец, хотя не атлет.
Фотография всюду на стендах висит.
Но в последней графе – "без особых примет".
Да и кто ожидал, что подаст вещий знак
бой курантов ли, стрелок удачный щелчок.
Из себя этот новый пока что никак.
Новичок в нашей жизни, вообще новичок.
Он, конечно, освоится – дай только срок,
хоть пока к этой роли еще не привык.
Пообвыкнет чуток, нагуляет жирок,
обретет веский тон обретет и распустит язык.
Так и будет идти все одно к одному,
как велось век от века – всему свой черед.
Я охотно его и пойму, и приму.
Лишь не стал рубежом бы – 14-й год.
2001 г.
Стояла бесснежная стужа.
Отвесно тянулись дымы.
И узел все туже и туже
учились затягивать мы.
А ночью входила без стука
и стыла в тиши до утра
нехитрая эта наука,
нелепая эта игра.
Но высветлен далью морозной,
по-прежнему ясен и сух,
свободный разреженный воздух,
над миром мятущийся дух.
1991 г.
В чей-то живот
плотно впрессован.
Сзади народ
давит на совесть.
Двери сошлись,
кончилась драчка.
Дальше, как приз,
сонная качка.
Легкий парок,
снежная пудра.
Поезд метро.
Раннее утро.
1990 г.
«Однажды в студеную зимнюю пору
я из лесу вышел и снова зашел…»
Народное
Неизвестный читатель прав.
Ведь ему неважно кем слыть.
Из своих разномастных прав
Выбирает главное – быть!
Вот зашел он, и счетчик – "щелк".
И опять проверяется тест –
Человек человеку волк?
Homo hominus lupus est?
Справедливости выше нет.
Это он, не жалея сил,
За собою оставил след,
Но при этом не наследил.
Посылая благую весть,
И умело, выдержав ритм,
С честолюбцев собьет он спесь,
Комплексующих – ободрит!
Я и сам, отбившись от рук,
Иногда поступаю так.
Потому что поэту – не друг,
А еще точнее – не враг.
Пусть формально и аноним,
но, по сути, он нужен всем.
И всегда я душою с ним,
Хоть и, знать, не дано мне, – с кем.
Он зато – не мираж, не сон.
(Кое-кто – и такому рад).
Неизвестный читатель – он,
как в бою – Неизвестный солдат.
Он по сердцу, не по уму
Поступает, идя на риск.
И хочу я воздвигнуть ему
Этот скромный, но обелиск!
* * *
Дверь нараспашку. И порог
истоптан желтой глиной.
А на столе – большой пирог.
Похоже, именинный.
И снова за толчком толчок –
расслабленно, но веско
вздымает четкий сквознячок
рябую занавеску.
И предвкушение греха
свободно и бессрочно.
И реет ветхая труха
на дне часов песочных.
И тут же рядом под рукой
клубком, на всякий случай,
уютный кот. Журчит покой
по шерстке нелинючей.
И расправляя ночи свод,
слов нахватавшись где-то,
тяжеловесно сон плывет
от смысла до сюжета.
1995 г.
* * *
Пыль водяная над миром висит
едким туманом.
Не потому ли натужный визит –
чисто формален.
К вечеру снежную кашу подъест
и, словно люмпен,
этот до боли знакомый подъезд
так же облуплен.
То-то опять – в мельтешенье дождя,
в сырость и слякоть
чуть ностальгически тянет себя
втиснуть и вплакать.
1991 г.
Чуть провисшие струны удручать не должны.
Как взгляд на подлунный мир со стороны.
(Той, но пока и этой). В прочерках немоты
с ним к завершению лета переходишь на "ты".
Пусть слегка изменились цвет неба и вкус халвы.
Это такая же мнимость, как повод идти на "Вы".
Утомленное море на простом рубеже
в ряд других категорий переводишь уже.
С ними успешно слившись, хоть мотивировки слабы,
Вновь ты подкинешь ближних на попеченье судьбы.
Плотно врастая в возраст, покрываясь корой –
в просторечье коростой – не первой. И не второй.
Этой кожи одежда не хуже любой другой.
Мнительность неизбежна в отношеньях с собой.
Можно найти в архиве разнообразные дни.
В том числе неплохие. Некоторые. Одни.
Вечная склонность слуха к блеску и мишуре.
Много ли слышит муха, завязшая в янтаре.
Было сказано массу слов и прочих фонем.
Но, с точки зренья Пегаса, ты по-прежнему нем.
Не оседлаешь лошадку, натянув до бровей
для анонимности шапку, раз безразличен ей.
Речь не идет о краже, мысль избежит тщеты –
в случае если даже с ней не согласен ты.
Разве что из последних – то есть совсем чужда –
но и тогда, помедлив, скажешь: "... пожалуй, да".
Или: "... оно, конечно", налегая на "о".
Так как – ничто не вечно, а, верней, – ничего.
Продвигаясь на ощупь между подобных речей,
жизнь ощущаешь проще многих других вещей.
В незаконченной строчке, на изломе пути
многоточие к точке все же можно свести.
1995 г.
* * *
... перебрасываясь словами. Развитие темы
при этом в дальнейшем возможно любое,
хотя его и ограничивают стены,
и, приглушая, смягчают обои
не первой свежести в размывах и пятнах,
свидетельствующих о прорывах водопровода и о
том, что течение жизни бессвязно
и, большей частью, неприхотливо.
Так что, претензий надо поменее
предъявлять к обстоятельствам этих вроде,
к тому же наличие местоимений
не свойственно, в принципе, мертвой природе,
к которой мы принадлежать изволим
по месту рождения и по духу,
а, значит, и по собственной воле,
как бы они не скулили глухо.
Между тем сухость аскетичного скрипа
перемежает жарко тлеющий шепот,
который не то что бы полная липа,
но и не экспромт, а, скорее, опыт;
одновременно голый этический вопрос
в рамках сюжета и на фоне буден
восстает во весь свой внушительный рост
тем и неприятен, что обоюден.
Следовательно, если ваша жена
периодически изменяет вам с не красавцем,
это еще не повод сетовать на
несовершенство мирозданья или касаться
всеобъемлющих проблем и более того,
ибо, как говаривал некий блаженный, –
не ведают, что творят, все до одного
красавцы и, соответственно, жены ...
1985 г.
Никнет свет.
Приближается Суд.
Тот, который от смерти спасет.
И скудеет скудельный сосуд.
Ржавый мед прохудившихся сот
просочится и ляжет на грунт,
растворяясь, сквозь воду пройдет.
Потому что слабеющий бунт
запоздал. И уже недосуг
подправлять окончательный счет.
* * *
Час бездумный – нечто, сродни подарку,
Не согреет, так точно душу очистит.
Как хорошо не спеша побродить по парку,
Тихо шуршать и распугивать листья.
А ничего, что ветер дудит надрывно,
Редкое солнце в тучах лохматых пряча.
Мне за это не жалко выложить гривню,
Даже две, оставляя осени сдачу.
Он, как любой другой проныра и бездарь,
Пыль вздымает, крутит мелкие вихри.
Я на него построже прикрикну – Место!
Поерепенится и неохотно притихнет.
Это пора временной передышки
Длится недолго. Но много мне и не надо.
Я успею еще подобрать излишки,
Спелую горечь плодов осеннего сада.
* * *
Скоро некого будет спросить.
Навсегда замолчат фотоснимки.
Перестанут до нас доносить
давней жизни простые картинки.
Беззащитность открытых страниц
поразит гробовая истома.
И уже не узнать этих лиц
из семейного фотоальбома.
Утеряют они имена,
все приметы фамильного роя.
Непробудного сна пелена
их до дна безвозвратно покроет.
Остановит сердца и часы
дуновенье последнего мора.
Скоро некого будет спросить.
Скоро некому будет спросить.
Скоро.
* * *
Ценности в мире есть. В этом сомнения нет.
Я могу перечесть вкус их, фактуру, цвет.
Пусть ежедневный закат в сопровожденье волны
отчасти аляповат и брызги его солоны.
Но платина – драгметалл, типа как серебро.
Я про нее читал через плечо в метро.
А вот, всемогущий Бог, все молитвы твои
затвердив назубок, солируют соловьи.
Природы роскошна власть – скажет любой Антей,
стоит к земле припасть, соприкоснуться с ней.
Ценностей в мире – тьма. Их бесконечен транзит.
Шелковая тесьма вкрадчиво так скользит.
Чтоб из горла – Люблю! – исторгнуть истошный крик,
затягивает петлю, подпирает кадык.
Вздыбленная мечта оголодавшей вдовы –
ей, войдя во врата, не сносить головы.
Даже такая любовь – по сути, не так проста,
раз барабанную дробь выдает – тра-та-та!
Собою заполнит до дна небесный купол свеча,
и потому она не чавкает – ча-ча-ча.
Или кропанье стишков. Тоже как в сердце нож.
Разрыванье оков. Диалектика все ж.
Одинаково жжет, если в каждой строфе
вместе – пламень и лед. Ауто и дафе.
Строчек жалящих рой, раздирающий рот,
в свой разномастный строй судорогой изойдет.
Короче, куда ни глянь – ценностей целая рать.
В самую позднюю рань есть из чего выбирать.
Вновь полыхнет по весне резкий огонь бытия.
Ценности эти во мне. Но какая из них моя?
1.
Какое-то солнышко слабое –
от летнего разве что треть.
Но душу дурманящим ладаном
все так же пытается греть.
И в полдня белесое марево,
где тропка бежит прямиком,
ленивые мысли заманивать
и сыпать на птичий прикорм.
Цепляться за ветки и заново
глядеть заворожено, как
хрустит под ногами каштановый
густой, застывающий лак.
2.
Листья рыжие, жаркие –
вдоль бульвара холмы.
Осень медленно шаркает
в направленье зимы.
Сколько пышного, лишнего
к нам сюда нанесла, –
этим аккумулируя
ощущенье тепла.
Оттого-то ей лакомо,
видя солнечный блик,
ножки чуть приволакивать,
расставание длить.
3.
Вот и лето отмерено,
дни его сочтены
суетой и потерями,
но его суеверия –
мне уже не страшны.
Отрешившись от сущего,
не моля, не греша,
на свободу отпущена,
позабыв про предчувствия,
улетает душа.
Мимо дерева голого
и холодной воды
от осеннего золота
и до зимнего олова
протянулись следы.
1985-87 гг.
Вновь выгибая спину,
прячась в густой тени,
трасса скользнет в лощину –
выйди, передохни.
Там среди редколесья
думают про свое
озеро Леокеса,
озеро Кирнейлё.
Эхом долгой разлуки
из печальной земли
эти сосны и звуки
медленно проросли.
Рядом с дорогой торной
плещется, холодна,
чистой воды озерной
ясная глубина.
Сбрось хоть на время тягот
так надоевший груз.
Жаль, что у красных ягод –
терпко-опасный вкус.
Ветер гуляет в дюнах,
лесом поросших на треть.
Самое время подумать,
выслушать, подсмотреть.
Где, как тихая месса,
вечное забытьё, –
озеро Леокеса,
озеро Кирнейлё.
1988 г.
1.
Не так уж много нынче на кону.
За прошлое тепло себе воздам.
Настолько хороша весна в Крыму,
что стоит притерпеться к холодам.
И эта гроздь, что все-таки цветет,
готова разделить со мной весну.
Я знаю, как зовут тебя экзот.
Но имя всуе – не упомяну.
Хотя оно, конечно, не секрет.
Так пряно обозначив вечера,
сейчас цветет, потом сойдет на нет,
когда навалит летняя жара.
2.
Сегодня пасмурный день.
Самое время на
плетень набрасывать тень,
чтоб выветрилась она.
Маршрут плодотворно хмур.
Роняет под ноги слова
испытанный терренкур,
бредущий под номером два.
Но вечер, нежданно чист,
развеял марева муть.
Как будто бы новый лист
надеется перевернуть.
Закат, как всегда, спасет.
Ему, за то, что он есть,
прощаешь избыток красот
и первобытную спесь.
Он будет опять и опять
в угоду прядям седым
воздух испепелять,
переводить в дым.
Сладкий холодный огонь
губы омоет и рот.
Может, добрый кагор
разом тоску уймет.
А горизонт – как плач.
Кровь его так горька,
словно вытер палач
лезвие об облака.
3.
На голубом глазу самого синего моря
Тонкая плевра, пенная катаракта.
Ветерок налетает, шутливо вскрывает поры.
Иногда разово, а под настроение – многократно.
Если долго сидеть на камушке, можно высидеть берег,
наладить быт, обзавестись подобьем уюта.
Размякнуть немного, вступая в новую эру,
и волны считать, умножая их на минуты.
Потом на часы, потом интегрально на сутки.
Когда светило пригреет, устроив легкое пекло,
ошибаться в итоге, причем, разумеется, в шутку,
поскольку по дважды два считаешь себя экспертом.
Что может быть проще, чем эти простые, в сущности, числа.
Потому и хочется отменить принцип «око за око»,
простить недоумков, из себя выдавливать мелкие мысли.
Так медленно ноготь растет с внутри запекшимся кровоподтеком.
Мысли не подходят друг другу, но ты для них сводня.
То, что в зените так вдохновенно лучилось,
к горе склоняется и к окончанью сегодня.
Вот и все, что у нас с ним получилось.
Время провести (обмануть его не удастся),
цель благородная, хотя душе и чужая.
Но, если все же сдуру целью такой задаться,
время проще всего проводить – его провожая.
4.
Ворочается моря лоно,
величественна пена тлена.
И, свесив ноги с волнолома,
волну ломаю об колено.
Они меня о чем-то просят.
Сперва одна, затем – другая.
Возможно, удочку забросить,
запретами пренебрегая.
Покуда отголоском буден
и прочей неизбежной дряни
дрожит медузий склизкий студень,
то в глубину еще не тянет.
Но вот простор уже разглажен,
пробилась просинь, стихла буря.
Пожалуй, все-таки отважусь.
Ведь дело не в температуре.
Себя бросает с неба птица,
и, как она, оставив стаю,
что под покровом вод таится
догадываюсь. Но не знаю.
5.
В этот час предельно свежий
набухает слуха почка,
вычленяя писк и скрежет.
Нужно только выбрать точку.
Накрепко сцепивши руки,
увлекают за собою волны,
лапальщицы звуков
минимального прибоя.
Безмятежно и отчасти,
но еще покажет вечер,
как умело гладит мастер
гальку, камни, воздух, плечи.
6.
Раз так уже все сложилось – смакуй и не греши.
К тому же пейзаж в поле зрения весьма недурен на вид.
Мое молодое лицо – моложе моей души.
Да и она неплоха, особенно если не спит.
Привычный автоматизм жестов, движений, поз,
пассажи затверженных фраз, вычитанных острот
в себя абсорбируют странно спелых утренних роз
ветреный аромат, одушевленный пот.
Здесь, где природы фрагменты проявлены и видны,
каких-то других оттенков стелется пелена.
Уже не проходит больше взгляд со стороны.
Да и вообще непонятно, где она сторона.
7.
Свет над миром летит
без подстраховки лонж,
не изгибая свой путь даже на вираже.
И ему все равно – ты менеджер или бомж.
В каждом из них жужжит лживая буква «ж».
Эти постные дни лунной пылью приперчь.
Горы и город до основания срыв,
накуражившись всласть,
в море уходит смерч,
и в тылу у него ветер держит отлив.
На мелководье души мусорный кавардак.
Водоросли вороша,
камешек лучший заначь.
Он перевесит все – любого крушения знак:
разбитые сундуки, щепки, обломки мачт.
Голову запрокинь к блеску синей слюды.
Вдруг пробьется к тебе
сквозь морок и в губы «цем»
нежнейшим прикосновением
лучик первой звезды.
Просто поверь в него и помирись с Отцом.
Станет неважно тогда, что шепотом ты орал,
голос пустой сорвав, молодость отхрипев.
В полом куполе ночи звучит небесный хорал
и повторяет вновь
свой надмирный напев.
8.
Это почти блаженство –
нега ночных арий.
Благодушно прожектор
в небе лучом шарит.
Дальних сполохов споры –
то щедро, то скупо.
Эхо огней. Город –
весь – уступ за уступом.
Вязь горной дороги –
давнему страху плата.
За скалистым отрогом
зад свой Медведь спрятал.
Моря чуть слышный лепет.
Жизни восторг поздний.
Небо уже светлеет.
И все равно – звезды!
2002 г.
Пращу когда-то раскрутил Давид,
чтоб поразила Голиафа кара.
Но не дождался исполин удара.
Во всяком случае, он до сих пор стоит.
Единой цепью скованная пара
извечное противоборство длит.
И камень все никак не долетит -
как в наважденьи тяжкого кошмара.
Что одолеть сумеет - ум ли, сила?
Ведь смельчаков всегда немало было,
найти пытались слабые места...
Но каждый век доказывает зримо -
у Голиафа все неуязвимо.
И даже ахиллесова пята.
80-тые
* * *
Скарб старьевщика (рухлядь и ветошь)
повлачит впечатлительный воск
за собою по белому свету
под призором зияющих звезд.
И чтоб больше не думать об этом,
и по ходу поглаживать ворс,
имена неизвестных предметов
замени называнием свойств.
Так бывает – из грязи да в князи.
Ведь больных азиатских фантазий
под крылом бесконечна гряда.
Но влекомый ревущею птицей,
засыпай – ничего не случится
в этой жизни уже никогда.
1990
Сегодня, так же как вчера,
тяжелым пледом
большая липкая жара
сползает с неба.
Она еще с утра меня
берет на мушку.
Ну а потом к исходу дня –
на всю катушку.
Поникла пыльная трава,
пожухла зелень.
Соображает голова
едва и еле.
И в речке темная вода
до дна прокисла,
как будто в жизни никогда
не будет смысла.
А небеса над головой
такого цвета,
который самый ходовой
в разгаре лета!
1989 г.
Я малость нетрадиционен,
но в целом крупный ретроград.
Не потому, что годы клонят
куда-то, что-то. Все подряд.
Скорей по склонности натуры,
привычке слизывать с листа.
И внутренности мне авгуры
распотрошили неспроста.
А строчки связывать попарно
порою свойственно судьбе.
Любовь всегда комплиментарна
по отношению к себе.
Как выслугу, так и заслугу
пришла пора пустить в расход.
Возможно, просто так, с испуга.
чтоб снова отказаться от.
Игр, где воображенье валит
в большую кучу всякий хлам.
Пытаясь выразить словами
то, что не сводится к словам.
* * *
Какие острова? Какие океаны?
Пока не снизойдет небесная пыльца,
Я, может, никогда молчать не перестану.
Вот, разве, научусь от первого лица.
Не вечно пребывать на плоском, то есть плотском –
а этот плот несет без цели и следа.
Возможно, что не все отравлены колодцы,
но вряд ли где-то есть прозрачная вода.
Какие рубежи? Какие перепутья?
Раз вариантов нет, то выбор крайне прост.
Куда не погляди, ведь это все, по сути –
один большой зюйд-вест, один сплошной норд-ост.
Ничем свободный взор пространство не стреножит,
и, значит, вообще лишит любых примет.
А в результате – вот такое раздорожье
в себе объединит и тот, и этот свет.
Какая маята? Какие передряги?
Пока не поросло травой житье-бытье,
в дремотной немоте сиротствует бумага
и можешь ожидать, что хочешь, от нее.
Она, вживаясь в роль последнего героя,
так терпеливо ждет, что медленная вязь
ее в который раз не вскроет, так покроет.
И вот уже волна – по новой понеслась.
Пока существует на свете корпоративная этика,
мир надежен вполне, и нет причины печалиться.
У «Айловьюги» Кабанова – завидная энергетика.
Пишу стихи, подложив ее, - и вроде бы получается.
Наверно ее основательность и вместе расхристанность,
раскрепощенный язык или, проще, язычество,
обладают некоей таинственною харизмою,
переводящей в качество почти любое количество.
Так что могу теперь себя без стыда цитировать.
Но, несмотря на то, что дело успешно ладится,
все же не стоит ее слишком эксплуатировать.
Отложу. Пусть отдохнет. Сама от себя подзарядится.
Неизъяснимый взлет – паденьем искупаем.
И ржавеет душа в глуши на якорях.
Как саблезубый тигр я прочно ископаем,
как снежный человек – я где-то там в горах.
А ты – доносит слух – все больше хорошеешь.
И видно потому, мечтаю об одном.
Но только раз в сто лет высовываю шею,
чтоб озеро Лох-Несс ходило ходуном.
Как прошлое забыт, и как преданье вечен.
А все же прилетит однажды НЛО.
И выйдет из него зеленый человечек.
И скажет – Это я! – и больше ничего.
Летний день, богатый, как Крез.
Поскорей глаза разомкну.
Ведь и так мгновений в обрез,
чтоб освоить его страну.
Я-то знаю, что он не прост
и, возможно, меня сложней.
Дай-то бог, чтобы в пору рост
мне пришелся подобных дней.
Неназойливо теребя,
этот день и другие дни
столько делают для тебя,
что попробуй хоть часть верни.
Из груди это день исторг –
и практически без труда –
глупый смех, телячий восторг,
где-то сброшенные года.
Даже происки мошкары
бесконечно долгому дню
придают остроту игры,
как приправа в щедром меню.
Даже ливень, разнесший вдрызг,
небу ясному вопреки,
мириадами ярких брызг
регулярность моей строки
(и, хоть громом не шуганул, –
изгалялся, как только мог,
нападал, пускался в загул
ради нескольких слабых строк).
Так заполнен весь день до дна
светом, отзвуком голосов,
что любовь уже не страшна –
пусть спускает всех своих псов.
Загонять до татарской орды,
миражей, чувствительных слов...
Но, увы, без горячей воды
платонической выйдет любовь.
Дать бедняжке немного пожить,
чтоб потом в ночи, аки тать,
к ней подкрасться, и задушить,
и в бумажный листок закатать.
(Но пока существует спрос
и такой оборот, как "в плен",
то, чем больше сердца износ,
тем полезнее для поэм).
Городской распущенный лес,
песнопений церковных фон,
оставляя лазейку небес,
обступают со всех сторон.
Постепенно спадает жар.
Вечереет. Темнеют слова.
Остывает воздушный шар
и планирует как листва.
Проступающий млечный след.
Скоро звезды – туда смотри,
где вбирают радужный свет
эти мыльные пузыри.
………………………………
………………………………
………………………………
И окажется, что вовне
ночь сама собою сыта.
Взгляд прощальный. И свет в окне.
Многоточия пустота.
Чтобы после, домой спеша,
от дверей обронив ключи,
услыхать, как себя душа
уговаривает: молчи!
2000 г.
"Скоро мине полста ..."
И. Бродский
Можно считать и так
при известной сноровке.
В сущности, всякий знак –
следствие подтасовки.
Каждый подобный срок,
мета, зарубка и т.
п. – экивок
по отношению к мните-
льности души,
реплика в сторону – ибо
все они хороши,
и за это спасибо.
Неравноправие дат,
что существует лишь в нашем
сознании, – результат,
с которым не сваришь каши,
поворот от ворот,
которые явно шире
всего, что имеет от-
ношенье к цифири,
мании округлять,
что посильнее колик,
все завершать на пять,
сентиментальный нолик.
Но с другой стороны,
для сдувающих пенки
цифры эти важны
в форме самооценки,
что позволяет везде
без раздумья и сходу
определять им, где
стоит соваться в воду.
Я же считаю, что,
в зеркало это глядя
сквозь годов решето,
много считать не надо.
Как иногда клеймо
не говорит о пробе –
цифры в этом трюмо
весьма сомнительны обе.
Но все ж, разлепив уста,
произнесешь с неохотой:
Скоро мине полста,
скоро минет полста –
просто для ровного счета.
Времяпрепровожденье –
тоже бывает всяким.
Каждый решает, что делать,
ищет вещие знаки.
Мене там, фарес, текел –
шлейф фолиантов пыльных.
Помню, почитывал греков,
а иногда и римлян.
Пил заодно пиво,
хотя невелик был выбор.
Себя ощущал счастливым,
а после – балладу выдал.
Теперь под него я крекер
грызу с недовольством взаимным.
Но никаких греков,
И никаких римлян.
Мне ни к чему эскапады
интеллектуального риска
этой самой Эллады
или холмов римских.
Это как в пропасть падать,
плавиться в тигле тифа.
Но умница память
аннигилирует мифы.
Мне безразличны боги,
если вокруг Богини.
Всюду голые ноги
у обладающих ими.
В общем, сведена смета,
вбиты фундамента сваи.
Если в разгаре лето,
песня моя не спета –
и я запеваю.
Я распеваю гимны,
я запиваю крекер.
И никаких римлян,
И никаких греков!
* * *
Как прежде на слуху
мелодия одна.
Уроки извлеку
из частного письма
Ни опыт нажитой,
ни страсти благодать
не сводятся к простой
потребности – страдать.
Кого же обвиню –
раз мне не по плечу
предать его огню.
Могу, но не хочу.
А, может быть, потом –
кто знает наперед –
оно в последний том
эпиграфом войдет.
* * *
Раз жребий предрешен, то вывод также краток.
Зарубкой роковой помечен этот год.
На теле и в душе зловещий отпечаток,
с которым дальше жить. А там, как повезет.
Но вновь наступит день, чтоб, горизонт очистив,
обиды не держа и злобы не тая,
ушел в небытие ненужный шепот листьев –
тяжелых темных снов ночная чешуя.
И как тогда понять – к чему, чего же ради
улыбка в тишине поддразнивает тьму.
И хочется сморгнуть цезуру в долгом взгляде,
пока мусолит он доступное ему
На то круговорот, рассчитанный до срока.
Разгадка не трудна. Не так уж далека.
И там, где прорастет болотная осока,
уже пружинит топь последнего шажка.
* * *
Особенных выгод не требуй –
и так ведь почти за гроши
дается высокое небо,
прижизненный трепет души.
На прибыль рассчитывать глупо –
она обращается в прах,
поскольку вселенского блуда
уже всеобъемлющ размах.
А то, что причислил к потере,
погасишь в течении дней
усилием, свойственным вере
в пределах, отведенных ей.
* * *
Ни зима, ни весна.
Зябко, сыро и мокро.
Погляди из окна
сквозь немытые стекла.
Самодельный гараж,
две скамеечки рядом –
неизбежный пейзаж
открывается взгляду.
По минутке одной
прибавление к свету.
Но пока нет иной
очевидной приметы.
И нескоро листва
на деревьях воспрянет.
Надоели слова –
только выйти не тянет.
Но, оставив уют,
вдоль пустого бульвара
повторяет маршрут
одинокая пара.
* * *
Чудится невдалеке
чей-то шепоточек.
Припиши еще к строке
пару-тройку строчек.
Пусть пока не знаешь как,
душу задевая,
сам собой пойдет накат,
вывезет кривая.
Даже если не сполна
и всерьез не веришь,
все равно тебя волна
вынесет на берег.
Где устало стихнет стих,
где грустит лесочек,
и негромко шелестит
чей-то голосочек.
* * *
Так проклевывается день.
Из тьмы всплывает стена,
отбрасывающая тень
удушья, на грани сна
меж постельной норой,
теплой еще вполне,
и действительностью второй –
миром, лежащим вовне.
Но вяло забродит сок,
забулькают пузыри –
очередной кусок
жизни. В форме игры.
Утренних сумерек грязь,
пробужденья пора,
нащупывающая связь
с ночью. Потом со вчера.
Холодный рассвет за окном
цедит по квантам свет,
прикидываясь днем,
которого, в общем-то, нет.
А сверху, наморщив лоб,
на резкость винт наводя,
Бог глядит в микроскоп
сквозь пелену дождя,
что ничего не щадит.
И, среди прочих тел,
тебя он не разглядит,
если б и захотел.
Точка отсчета, знак,
столб дорожной версты
сверху выглядят так
точно же, как и ты.
Сплошь косые штрихи –
божий бессилен взгляд.
И только плохие стихи
в ушах у него гудят.
Напрасен любой накал.
И справедлив итог –
тебя он не отыскал,
не снизошел, не помог.
Что ж, оставляя кровать,
освобождаясь от сна,
даже чтоб уповать –
тоже сила нужна.
Очередь в Эрмитаж.
Полчаса до колонны.
Вялый ажиотаж.
Выезд экскурсионный.
Битый холодный лед
Медленно и свободно
Вдаль по Неве плывет,
Вздувшейся полноводно.
Воздух сырой в груди.
В сердце светло и грустно.
Но зато впереди –
Встреча с большим искусством.
Очередь в гардероб –
Соблюдается твердо.
Но сзади какой-то жлоб
Лезет, пьяная морда.
Шум, конечно, и гам –
Он огрызается сыто.
Врезать бы по рогам,
Чтоб отбросил копыта!
Не заткнулся пока?
Так и чешутся руки!
Мне б не жаль номерка –
Веки прикрыть гадюке.
Очередь в гастроном,
Что в конце перерыва.
Те, кто явился к трем,
Где-то на грани срыва.
Каждый себе не враг –
Тоже хочет быть первым.
Вот заиграл "Маяк" –
Все буквально на нервах.
Парень, часы проверь,
Ждать их не будет толка!
И затрещала дверь,
И полетели стекла...
Очередь за пивком –
Очень живое дело.
Всякий тебе знаком,
Дышишь легко и смело.
Тянет дымком седым.
Пену сдувают яро.
Мы спокойно сидим,
Все со своею тарой...
И матерок вокруг.
Что? Я похож на панка?
Сам ты, я вижу, друг,
С банкою и под банкой!
Очередь в туалет
В пристанционной роще.
Где отсутствует свет –
Так что надо на ощупь.
Здесь порядка оплот –
Оцепенелость тупая.
И терпеливо народ
Жмется, переступая.
Потно ладони мнут
И ослабляют пояс.
Чтоб не терять минут,
На ходу изготовясь.
Очередь за молоком
Утром в тумане сонном.
И мелодичный звон
Звякающих бидонов.
Всепроникающий яд –
Воспоминаний крошки.
Чуть поодаль сидят
Две разжиревшие кошки.
Ежатся все слегка,
Холод превозмогая.
И без конца молока
Бьется струя тугая.
Очередь за тобой –
Проблематичная милость.
Но все равно – любовь
Здорово сохранилась.
Чей-то торжественный гимн.
Сердце внимает кротко.
А заболит – анальгин.
Еще эффективней – водка.
Может, в итоге шиш –
Время опять обманет.
Столько тут простоишь,
Что – стоять перестанет.
80-тые
* * *
Безжурний хлопче! Без вагань і болю
відмірюєш і час, і нашу долю.
Зникаючи, відтворюєшся знов,
щоб поєднати смерть, життя й любов.
Але Природа, що руйнує все,
тебе спиняє й знов назад несе.
Ти лиш для того знадобився їй,
щоб нищити спрямованість подій.
Та стережися, як забави ці
прискучать їй, а ти ж в її руці.
За те, що стільки ти знущався з нас,
колись бо, Часе, й твій настане час.
* * *
Притишена хода, непевність перших кроків
намацує буття наосліп лиш тому,
що ти вже зрозумів – то твій єдиний спокій –
і згоден знов і знов поринути в пітьму.
Таємний дотик рук – і потяг, і відраза.
Нехай нуртує час – він все одно мине, –
спрацьований, як кінь, підтоптаний, як блазень,
безплідний, як усе у світі осяйне.
Назустріч й мимохідь – безжальний, наче ворог,
він із усіх шпарин спроквола вигляда,
щоб душу застудив його останній морок,
таємний дотик рук, притишена хода.
* * *
Весенний день. Точней сказать, денек.
С остатками снежка, ледка, морозца.
В себя вобравший "комплекс инородца",
в чем, впрочем, он, увы, не одинок.
Отчетлив фон. Так что любой изъян
заметен на каком-нибудь лабазе
до мелочей. Зато передний план
имеет все черты вселенской смази.
И, может быть, пришла уже пора
отважно возомнив себя героем,
наотмашь отрешиться от вчера,
взглянуть в глаза и фокус перестроить.
Пусть время, все равно что сгоряча,
даст стрекача, не думая о грузе.
К тому же посещение врача
надежно избавляет от иллюзий.
А день хорош. С начала до конца.
От зарожденья до отмены света,
когда в завидной роли гордеца
солирует случайная комета.
* * *
Промелькнуло вновь вдали
белое крыло.
Начитался о любви –
вот и повело.
След печали. Смесь ее
болей и услад,
как узорное литье,
ограждает сад,
где вполголоса поет
отраженный звук.
Весь нехитрый переплет,
непорочный круг,
отблеск старых кинолент,
солнечную дрожь,
как гармонии фрагмент –
крошечный, но все ж, –
жизнь уже не отберет.
И не раздробит.
То, что знаешь наперед,
можно ли забыть?
* * *
Робкие, как трава,
ростом невелики –
копошатся слова,
пишутся полустихи.
Скажешь – в них горний свет,
тайна и торжество.
Но все же чего-то нет.
И ты понимаешь – чего.
Видно, ленивый бог,
что их с тобою лепил,
душу творящий вдох –
сделать опять забыл.
* * *
Неба звездная крона.
Сердца смертная рана.
Трубы Иерихона.
Берега Иордана.
Не разорвать оковы.
Извечна времени смута.
Но главное – это слово,
его бы не перепутать.
В предвкушенье покоя,
подведенья итога –
любви поклониться в пояс,
оглянуться с порога.
Эхом дальнего зова,
вожделением яви
в ночи пришедшее слово –
утром прошепелявить.
Да, отсутствие толка,
цели, смысла, резона.
Так же рвется, где тонко,
как и во время оно.
Жизнь не начнется снова.
Даже в посмертной славе.
И все-таки – хоть бы слово
после себя оставить.
* * *
На исходе зимы
Продвиженьем вперед
Умаление тьмы -
Явный солнцеворот.
Но еще не прогрет
Дом и в углах темно.
Робко впускает свет
Выстуженное стекло.
Вдоль дороги снежок -
Только темнеет круг
Там, где его прожег
Водопроводный люк.
Снова открыт ларец,
В котором хранятся сны.
Там подражает скворец
Наступленью весны.
Без особых затей,
Исподволь, наугад.
Разрежается тень,
Умиряется взгляд.
Восемь - больше, чем шесть.
Если бы все подряд
Так удавалось свесть
В арифметический ряд, -
( Это - ниже воды,
То - тише травы ),
Тогда никакой нужды
Не было бы в любви.
В ранний урочный час
Небо уже светлей.
Скоро в который раз
Выйдет век тополей.
Свой завершив отсчет,
Рухнут на землю ниц
Освобождаясь от
Их облепивших птиц.
Что, зависнув на миг,
На опустевший мир
Разом обрушат крик,
Росчерки черных крыл.
1995 г.
На золотом плато
спектр изменений тускл.
Нет подъемов, – зато
ёще в отдалении спуск.
Все же пора обозреть
то, чем полна сума.
Этим заняться впредь
для разгрузки ума.
Но в беспечальной гульбе,
в рытвинах черных дыр
память сама по себе,
вряд ли, ориентир.
Да – в сгустившейся тьме
пастырь, архимандрит.
Нет – себе на уме.
Так же, как все, хитрит.
Может ослабить захват
от недостатка сил.
Вздыблен и клочковат
каждый ее посыл.
За вермишелью фраз
много таит чего.
И позволяет подчас
всякое баловство.
Род любимых утех –
под колокольный звон
обтекает со всех
трех, четырех сторон.
Что эту гладь и тишь
разнообразит все ж –
время идет – стоишь,
время стоит – идешь.
Видимо, никуда,
вариант – ни к чему.
Времени до суда
времени одному
хватит с избытком на
несколько жизней, – ведь
жизнь, как известно, одна,
к тому же короче, чем смерть.
Лет или ребер клеть
(параллелей, широт) –
способ преодолеть
паузу между "от"
и "до", по тире
с ускореньем скользя.
Правила в этой игре
переправить нельзя.
То, что идет на слом,
в переплавку, в отход,
перестает быть злом,
просто перестает
существовать, пока
наши сущности тут,
избороздив века,
снова не совпадут.
На золотом плато
резвая крошка дней
сыпется сквозь решето
всё быстрей, всё сильней.
Времени вечен вой –
то хрипит, то звенит.
Солнце над головой
покидает зенит.
1993 г.
Когда пустеют рано улицы,
И фонари свет сыплют мимо,
То пригибаться и сутулиться
Становится необходимо.
Чтоб вялою осенней мухою
Ползти вперед в зудящем гаме
И жестким рукавом занюхивать
В груди бушующее пламя.
В желании каком-то разовом,
По существу, довольно тощем
Без сожаления отказывать
Тогда себе намного проще.
И каждою случайной прихотью,
Разверзнутою микробездной,
Внезапно загораясь, вспыхивать,
Пожалуй, и не интересно.
И пусть дела глядятся ахово –
Навстречу долгому рассвету
Руками, суетясь, размахивать –
Не по-мужски. И смысла нету.
Но, тем не менее, и все-таки,
Хоть обнадеживаться нечем, –
Мир, из противоречий сотканный,
Диалектически беспечен!
1987
* * *
Свет над миром летит
без подстраховки лонж,
не изгибая свой путь даже на вираже.
И ему все равно – ты менеджер или бомж.
В каждом из них жужжит лживая буква «ж».
Эти постные дни лунной пылью приперчь.
Горы и город до основания срыв,
накуражившись всласть,
в море уходит смерч,
и в тылу у него ветер держит отлив.
На мелководье души мусорный кавардак.
Водоросли вороша,
камешек лучший заначь.
Он перевесит все – любого крушения знак:
разбитые сундуки, щепки, обломки мачт.
Голову запрокинь к блеску синей слюды.
Вдруг пробьется к тебе
сквозь морок
и в губы «цем»
нежнейшим прикосновением
лучик первой звезды.
Просто поверь в него и помирись с Отцом.
Станет неважно тогда, что шепотом ты орал,
голос пустой сорвав, молодость отхрипев.
В полом куполе ночи звучит небесный хорал
и повторяет вновь
свой надмирный припев.
Наличие манер
Свидетельствует о.
Обдуманный маневр –
Не более того.
Загадочная цель –
Не разгадаешь и
При этом на лице
Смущение любви.
Приятный разговор.
Невинные глаза.
Расчетливый отпор –
Расплата как бы за.
И тут же – не люблю!
И сразу – не твоя!
А эхо следом – Ю!
И каратистом – Йяя!
А после в ноябре,
Столкнувшись на углу,
Окликнет дождик – Э!
Завоет ветер – У-у-у!
80-ые
Та женщина мелькнула на лету,
Подобно вспышке или, проще, сдвигу.
Раскланялись. Он тщетно скрыть во рту
Пытался непрожеванную фигу.
Смиряя плоть и духа нищету,
Переведенный во вторую лигу,
Собой являя с той поры ханыгу,
Склонившегося ночью на мосту.
Над черной ямой, бездною полета –
Он все же медлил, все же звал кого-то,
Прислушивался, доставал платок,
Вцепившись в темень, в прошлое, в перила –
Она ж все говорила, говорила –
С ним говорила. Он поклясться мог.
80-ые
О дожде - и в третий раз, и в сотый.
Вновь его скороговорка птичья
Дробные отстукивает ноты,
Умножая сходство и отличье.
В никуда уводит за собою,
Зная цену рубежам и срокам.
Легкою небесною водою
Весело скользит по водостокам.
Грохотом отрывистым и гулким
Потемневший небосвод распорот.
Дождь, запрыгивая в переулки,
Тут же устремляется за ворот.
И просеян самым крупным ситом,
Предстает в обличье божьей кары.
Поневоле зонтик твой раскрытый
Подставляем под его удары.
Дождь идет и кончится не скоро.
С каждым часом - все темней и глуше.
Если хочешь, отодвинем шторы,
Отделявшие кусочек суши
От воды локального потопа.
Пуст и маломощен он, но все же,
Как свидетельствует прежний опыт, -
Может затопить и наше ложе.
Дождь, как видно, зарядил надолго.
Льет и льет - уже почти неделю.
Правда, без особенного толка,
А скорей по части канители.
Он сродни разнообразным свойствам,
Что, не провоцируя на стычки,
Этим ослабляют беспокойство
В силу затянувшейся привычки.
Дождь прошел. Трава в осколках смальты.
Отзвуком какой-то подоплеки
Все еще заметны на асфальте
Темные неровные подтеки.
Щедро расточают отраженья
Лужи, переполненные влагой.
В них наглядней всякое движенье
И отчетливей, чем на бумаге.
Где же дождь? Жара все больше мучит.
Речка поджидает у причала,
Чтобы сконденсировались тучи,
И опять все началось сначала.
Истина, затверженная в школе, -
Дождь - одно из вожделений плоти -
Неизменно в выигрышной роли
В том или ином круговороте.
1989 г.
Умер Эдуард Гуфельд.
Скончался в Америке и в коме.
Скорбит мир и плачут люди.
Эдуард Гуфельд. Эдик Гуфельд!
Его все звали Эдиком – знакомые и незнакомые.
Это имя звучало для него так естественно.
Он был великим игроком.
Помню я столкнулся с ним
на киевском ипподроме.
Эдик был в шикарном длинном пальто
и белом шарфе из хорошей шерсти.
Потом такие шарфы стали называть мохеровыми.
Он всегда был пижоном Эдик.
Ипподром находился тогда на Печерске.
Это потом его перенесли далеко за город.
А беговое поле застроили девятиэтажками.
В здании, где делали ставки на тотализаторе,
теперь Министерство сельского хозяйства.
Рядом с Эдиком шел Леонид Штейн.
Какой красивый был человек!
Думалось – это будущий чемпион мира.
Он был тогда только кандидатом,
но очень скоро стал гроссом.
А потом надо было ехать играть куда-то в Африку,
ему сделали прививки, и он от этого умер.
А Эдик перебрался в Грузию.
В Грузии всегда любили евреев.
Или так только казалось отсюда.
Когда хоронили Айзена,
неожиданно на похоронах появился Эдик.
Он тогда уже жил в Штатах,
но случайно оказался в Киеве.
И все вокруг шептались –
Смотрите! Сам Гуфельд приехал…
Умер Эдуард Гуфельд.
Осиротел его староиндийский слон.
Пусто на черных полях.
Темно на душе.
Ко мне не придет на проводы Эдик Гуфельд.
Он не пришел бы, даже если бы был жив –
кто я ему такой!
И все равно жалко.
* * *
Холодного воздуха полную дозу
Поспешно глотнешь, заслонившись от сглаза.
Белесые тени крещенских морозов
На просини ясной - все вместе и разом.
И сердцем отмякнув, подумаешь кротко, -
Конечно, безбожно запущены сроки,
Но есть у природы в запасе наводки,
Глухие подсказки, прямые намеки.
И значит до времени не отрекайся
От старых иллюзий на новой дороге.
В зловещей гримасе - все ж малость лукавства.
И привкус надежды - в тупой безнадеге.
И пусть без конца затевая разборки,
Чужою толпою гудит токовище -
Размеренно движутся жабры и створки.
Светлеет все раньше. И дышится чище.
94 г.
* * *
Не думая про это,
который год подряд
вновь попадаешь в сети
цитат. Или цикад.
Что неумолчным треском
сминают в ком тугой
докучливое тесто
науки дорогой.
И пахнет дымом сладким
горчащее вино.
И маловероятно
ленивое письмо.
И интересен разве
взаправду до сих пор
лепечущий, бессвязный
и праздный разговор.
90 г.
* * *
День спозаранку морщинист и неприкаян,
как рябь, которую ветер по лужам гонит.
В смутное время и мысль перетекает
без сожаления из одного состоянья в другое.
Сколько наука их там насчитала разных,
хотя большого различия, вроде нету.
Твердое – жидко, жидкое – газообразно.
Это –
апофеоз школьной физики, элементарных
представлений о мире и человеке,
где вперемешку – отец обезьяний Дарвин
и – Поднимите мне веки!
Неплохо б. Чтоб взгляд устремляя горе,
видеть его не выпускающее наружу
небо. И в нем отражение моря,
то есть, в данном случае – лужи.
Лучик случайный, взад-вперед попрыгав,
рассеивается. Как недописанное творенье.
Жизнь изучаешь. Но уже не по книгам,
а с голоса. И со зренья.
Этих двух чувств неизменная пара
следуют попутно или навстречу,
как правило, при этом вступая
в противоречье.
То, что во мраке сетчатку исподволь гложет
и что взгляд, кванты поднакопив, достанет,
во внятный звук воплотиться так и не сможет,
затерявшись где-то в складках гортани.
То же, что, под языком катая,
голос так или этак вертит,
в слова неуклюже пытаясь затарить,
глаз, и не рассмотрев, отвергнет.
* * *
Эпистолярный жанр -
натянутая нить.
Давно остывший жар
назойливо хранит.
И мне издалека
по-прежнему видна
прозрачного листка
сквозная желтизна.
Какой-то старый спор
обозначает он.
И в нем житейский сор
страстями опален.
Похоже, все же нет
забвения, и вот
случайный этот след
никак не занесет.
Неведомо куда,
пока не вышел срок,
летит через года
бумажный голубок.
Так и тянет продолжить в порядке взаимообмена,
Ведь житейское море пока что пониже колена.
Побрести, прогрести, понанизывать брызги как бусы,
И себя хоть на миг ощутить босоногим Исусом.
Я и сам понимаю, что стих мой позыв, то есть вызов.
Только мне все равно, как пижону парижских карнизов,
Что клевать поутру – требуху, круассан или просо,
Или вовсе подсохшую корку чужого поноса.
Позже где-то в Крыму так хурмой упоительно хрупать,
Что прохожий подумает, – в сущности, это не глупо.
Даже и не хотеть, а, скорей, исполнять свою прихоть,
Пусть финал громогласный известен – С вещами на выход!
Да, увы, - Sic transit, к сожалению, gloria mundi.
Раз на это нельзя положить, так размашисто плюньте.
Листик снова Verte! и в порядке взаимообмена.
И т.д., и т.п., ДЦП, ЛТП, NB!
(из цикла "Больничное")
Здесь с явью смыкается сон -
халатик на вырост,
болезненный цефтриаксон
и капельниц привязь.
Качаясь на гребнях минут
корабликом утлым,
бездумно куда-то плывут
больничные будни.
С утра сосчитаешь ворон
под съехавшей кровлей
и снова день приговорен
рассветом бескровным.
Лишь крупный банан на окне
желтеет, как ... птенчик.
(Обычно в сравнениях не
настолько застенчив
бываю).
Но только пока,
а также поскольку
душе неуютно жестка
казенная койка.
Хотел я его опустить,
ведь как-то неловко.
К чему неуместная прыть -
не та обстановка.
"Но, право, мой бедный больной, -
с присущим ей тактом
сказала в беседе со мной
мой строгий редактор -
неважно, что ты не Гомер,
другая эпоха.
Зато подходящий размер,
и с формой неплохо.
Сюжет тоже в меру бана-
лен - смысла нет править.
Хотелось бы только банан
куда-нибудь вставить".
Спасибо за дельный совет -
толково-толчковый.
Он вызовет нужный эффект.
И снова, и снова.
К тому же умножить грехи
Мне, право, - раз плюнуть.
Банан я - и в эти стихи
сподобился всунуть.
* * *
В промежутке от Нового года до Рождества
дни скользят по касательной, как по льду.
Выжимают попутно квинтэссенцию естества,
но не всерьез, а, так сказать, на ходу.
И пинают небрежным движением ног
подвернувшийся снежный комок.
В темени не различить ни времени, ни часов,
ни фонарей ослепших, ни звездных лекал.
Все с собой уравняет в себя провалившийся сон.
Ориентируйся, как придется, – на количество и накал
окон в соседних домах, то есть на дальний свет.
Еще не задав вопрос, уже получаешь ответ.
Тем более каждую ночь кто-то дежурно бдит,
превозмогая страх, который есть тоже азарт.
Посягнет на безмолвие, но все ж не переубедит
слух, как ни пыжится, радостный вопль петард.
Поскольку субстанции, назвавшейся тишиной,
пристало всегда оставаться одной.
И ты с ней, как всегда наедине и наравне.
Силой помериться не с кем и ни к чему.
То, что внутри, равно тому, что вовне.
Это и есть консенсус или одно к одному.
Продолжается ночь, и поэтому будет наверняка
Все слабее вдох, все короче строка.
И когда остается, скорее всего, до утра
пробуждений несколько – из полета в провал,
перед тем как снова решить, что уже пора,
возвратиться, продлиться, замкнуть овал,
решительно вычеркни, отмени
все чужие огни.
Свет настанет, и тогда ты поймешь –
свет любого качества лучше, чем ничего.
При свете становится правдою даже ложь.
Если и не для всех, а для тебя одного.
И не знамение, а всего только знак.
Но пусть хоть на день, до ночи – да будет так.
2001 г.
* * *
Вот. Послепраздничный голый лед.
Значит, душе, что так высока,
вновь не удастся пуститься в лет -
раз опоры нет для толчка.
Муза - то пробует голосок,
то опять начинает блевать.
Дворник разбрасывает песок -
птичкам будет что поклевать.
Я давно замечаю и сам,
что зимой даже снег дефицит.
Впрочем, об этом уже писал...
кто-то... хрен с ним... ну пускай Тацит.
Ощущенье пустоты –
как всегда в начале года.
Долгожданная свобода,
неужели это ты?
Непорочна и чиста,
снизошла ко мне устало.
Я опять начну сначала,
прямо с первого листа.
Ну а там – как развернет,
понесет без всякой меры.
На прожекты и химеры
вновь отпущен целый год.
Бесконечный этот срок,
что сулит возможность чуда.
Где-то вдалеке покуда –
и расплата, и итог.
* * *
Обратимся к эпохе Петра.
Что тут скажешь? Действительно, глыба.
Где при деле топор и петля.
Горн пылает. Налажена дыба.
Неуемные пушки палят,
Вверх взвиваются стяги викторий.
И под бравые крики – "Виват!" –
Впереди открывается море.
Хруст костей. Возносящийся дым.
Фейерверков багрянец кровавый.
Мир разъят. И все так же един.
Просто разные лики державы.
* * *
Мне почему-то их влажный окрас
мнится не темным, а рыжим.
Как оценить переменчивость глаз,
их квинтэссенцию выжать.
Здравому смыслу, увы, вопреки
и, без сомнения, сдуру
сразу ввалился я в эти зрачки
всею своею фигурой.
Знаю теперь, что недаром кулик
хвалит родное болото -
к радужке их безнадежно прилип,
тая в ее позолоте.
Может, пойду еще глубже ко дну
вплоть до пластов мезозоя,
если они меня вдруг не сморгнут
с первой случайной слезою.
* * *
Что, губы раскатав, опять прокукарекал
в раскладе, где свое давно откуковал.
Неправду говорят, что время лучший лекарь.
Скорей всего, оно - обычный коновал.
Нечесаный мужик, охальник, выпивоха,
едва продрал глаза и лоб перекрестил.
Ему нехорошо. Вам тоже будет плохо:
излюбленный набор - касторка и клистир.
И если у него сподобишься лечиться,
напрасно не ропщи на быстротечность дней.
Тем более - болит не сердце, а ключица,
а методов простых на свете нет верней.
Привычный врачевать без лишних мерихлюндий,
являя посему свой первобытный нрав,
не станет слушать вас. Зевнет и скажет: "Плюньте!
Все это - ерунда." И в чем-то будет прав.
* * *
Время на жизнь ложится –
стынут ее угольки.
Как нам с тобой разжиться
времени вопреки?
Не надейся – отстанет –
взгляд безмерно высок.
Не молодит, не старит –
просто течет в песок.
Годы срывает, как лычки, –
в этом точно не врет.
Время всегда безлично,
вычурный средний род.
Вяло хватая за полы,
вертит веретено.
Время – оно бесполо.
Время всегда – оно.
Мы его вечные дети.
Чем же ответить на?
Разве что, только этим –
я – он, ты – она.
Жалость к чему, и милость –
реет вселенский дым.
Нашей с тобою силы
хватит ли? Поглядим …
Колбы, банки, склянки, пробирки, витрины.
Матовый фон, помеченный мелким крапом.
Здесь внутри атмосфера английского сплина.
А снаружи - смесь любопытства с нахрапом.
Даже у вроде бы симпатичных перекошены рожи.
Немудрено, если, так напряженно таращась,
О стекло лбы и носы расплющить, скукожась.
Интересно, как в глазах потомков выглядит пращур?
Хрупкость стекла - символическая преграда
Для тех, кому билетик на рассмотрение продан.
А сам видишь только то, что непосредственно рядом.
И иногда, сквозь толпу, отчасти то, что напротив.
Сотоварищей много. Участников и персонажей.
Люди. Фантомы. Их части. Предметы и вещи.
В начале всего атом, нерасщепленный даже.
А завершают спиральный виток - раскаленные клещи.
Прочее между ними. Громоподобный анус.
Олимп - после 37-го. Второстепенные боги.
С бородкой холеною небезызвестный Янус.
Вид анфас. Он оказывается - двуногий.
Человечек мятый, поистаскавшийся за день,
Которого одолевает слезливая дрема.
Потому что, представьте, - как трудно быть зятем,
Тому, чья теща - экс-супруга Ноздрева.
Менопауза. Просто задержка. Задержка зарплаты.
Сахар белейший, правда, совсем без сласти.
Прихрамывающий, но ровно стоящий, - пес четырехлапый.
Оригинальной такой же, белейшей масти.
В клетке макака. И тут же ее резус.
Манка высшего сорта - щепотка библейской манны.
Под мелкоскопом Сядристого, наведенном на резкость, -
Трезвый грузин. И еврей не менее пьяный.
На тонких блестящих нитях висящие сайты.
Три дубльве и уа в неизменном наборе.
По ту сторону зла и стекла глаза конкурсантов.
Поезд давно ушел. А они - все еще в горе.
Арап. Арапник - атрибут псовой охоты.
Национальный глобус независимой суши.
Рентгеновский снимок Иуды Искариота.
И его сколиоза. Грех искривляет души.
Скоро конец. Этот день завершится длинный.
От стольких дыханий на стенках выступит иней.
Как хорошо. И, глуша запашок формалина,
Все заливает непобедимый спиритус вини.
Суррогатная форма сохранения вечной жизни.
И эго спит, покудова божий сканер,
Неотступно отслеживая, пусть и в авторежиме,
Скользит по нам, экспонатам всемирных кунсткамер.
2000 г.
Оголодали и поизносились.
Убогое, беспутное житье.
Несем свой крест во всех концах России,
тем паче за пределами ее.
Да, в язвах плоть, и рубище - в заплатах.
Все пропито. Поставлено на кон.
Но сквозь прорехи - как сияет святость!
Пусть и с довольно сильным запашком.
В начале декабря
Раскачивают зыбко
Печальные ветра
Похмельное предзимье.
Все видно по руке -
От альфы до омеги.
И где-то вдалеке
Грядет отвага снега.
Поскольку хуже нет -
Землей раскисшей чавкать.
И нужен этот снег
Хотя бы для затравки.
Слегка припудрив грязь,
Узор непрочный выткав,
Исчезнет он, смирясь
С поспешною попыткой.
Какая-то вина
Его стыдливо слижет.
И сразу из окна
Потянет едкой жижей.
И вождь не преминет
Под сдавленные крики
Набор нехитрых нот
Победно пропиликать.
Чужое торжество
Выказывает норов.
А нам-то что с того?
Неужто снова хором?
А снег еще пойдет
Стремительно и колко.
Сперва, как-будто в долг, -
Ну, а потом надолго.
Мерцая на ходу,
Почти не отдыхая,
Он всякую беду
Со всеми потрохами
Прикроет до весны,
Готовя влагу липам.
Не первой белизны -
Ну что ж. Такой нам выпал.
1991 г.
3.
Тем же уткам раскрошена булка,
и заносятся на бумагу
впечатления первопрогулки
с возвратившим уверенность шагом.
Отменяется красок кража.
И вода все так же ленива.
Помещаешь себя в центр пейзажа,
соответственно, в перспективу.
Дали, словно простертые длани,
в горизонт упираются плоско.
Старый пес привычных желаний,
прежде, чем броситься за поноской,
хорошо подумает. Лапы стерты,
столько грязь подсохшую месят.
Год подходит к концу четвертый,
до него уже было десять.
Половина на половину,
и любая из них когти сточит.
Век собачий не слишком длинен.
Человечий - еще короче.
Берег этот, он как надежда -
не бесспорен, но точка отсчета.
Воздух свеж. Синева безбрежна.
Жизнь. Весна. Протока. Суббота.
2.
Мир ведь, в сущности, несложен
в неизменной оболочке.
В том же месте часом позже
взгляд с откоса с новой точки.
Кажется, такая малость,
но другое ощущенье.
Освещенье поменялось.
Изменился угол зренья.
Даль разглажена и вида
не туманит безнадежно.
Растворяется обида
и в осадке, вроде, нежность.
Лес вдали - медов и палев.
Прозревая, что сокрыто,
начинаю с буквы "алеф" -
хоть санскрит древней иврита.
Волны, продолжая треннинг,
отрешенно лижут сушу.
Сходит умиротворенье
на измученную душу.
Все на свете слава Богу -
больше докучать не станет
равнодушия изжога.
Пробудится и воспрянет
вера в старые завязки,
перепевы без утайки,
басни, бабушкины сказки,
древнегреческие байки.
Относящиеся к Року,
применимые к сюжету,
уводящие к истоку
и впадающие в Лету.
Формулирующий кредо,
кстати, делает, как ставку,
на незыблемость рельефа
неизбежную поправку.
Что откроет мир беззлобный,
откровенный нараспашку,
как хорей четырехстопный,
разгоняющий упряжку.
Острием в руках каюра
заносящий в Книгу Судеб
и де факто, и де юре
то, что в вечности пребудет.
Днем - в четыре, утром - в восемь -
под своей вуалью ясной
выглядит все так же осень.
Беззащитной и бесстрастной.
В предвкушении предела,
недоступного сознанью,
апеллирующей смело
к слуху, вкусу, осязанью.
В рубище золоторотца,
а, по сути, гордый воин -
почему-то не сдается.
Свет рассеян. Мир спокоен.
1.
День без дождя. И то, хоть какая-то скидка.
И без того влаги в переизбытке.
Под порывами ветра
лес на том берегу расклеванной коркой
мелко дрожит. Так пульсирует жилка на горле
еле заметно.
Непритязателен вид на редкость.
Взгляду не во что упереться.
В смысле пятен, тонов, оттенков.
Как не хочется в это верить
под наползанье волны на берег,
припирающей к стенке.
Где ж позолота, сиянье, глянец ?
Столько наврано про багрянец.
Без стыда, то есть без всякой меры.
Все вокруг безнадежно тускло,
как и сопутствующие чувства.
Осень ставит на серый.
Только прозелень селезня в сизой стайке
несколько повышает ставки
цвета. На выживание шансы.
Этот проблеск во всей округе
единственный. К разнообразью потуги.
Как бы нюансы.
И на этот мазок устремляется око,
благо от берега он недалеко,
хоть, по правде, не слишком яркий.
Неизбежно к тому же клонит,
производит на общем фоне
впечатленье помарки.
Но все явственней гул, завыванье, скрежет.
Ветер тучи на ломти режет,
разрывает, вбивает клинья.
Пробудив ожиданье, трепет
и, раскачивая деревья,
добивается сини.
* * *
Я к тебе не могу обратиться,
потому что ты, как частица,
что пока еще не открыта,
существуешь лишь эвентуально.
Перспективы, конечно, скудны.
Верить стоит, хотя и трудно.
И когда отпихнут от корыта -
это нормально.
Видно, просто такая карма.
Не получится - встать попарно,
по детсадовски, взявшись за ручки, -
невеликий, а все-таки праздник.
Страшен сон, наяву не лучше.
Знай, какой попадется попутчик.
Жизнь, вообще, на всякие штучки
горазда.
В ситуации, где поклонец
совершает судьбе японец,
мы покорно влачим вериги,
кандалы, колодки, другие гири.
Даже если рванем рубаху -
не от доблести, а со страха.
По привычке считая - лучше интриги,
чем харакири.
Безусловно, ни в коей мере
речь сейчас не идет о потере.
Так вне слова было бы странно
падежу придавать значенье.
Только нет нам причин бояться
отдаленных ассоциаций -
и из них можно вывести прямо
нравоученье.
Между тем в преддверии тлена
некритична любая дилемма.
На тропе, где брели наощупь
и Платон, и Аристотель,
прочим малым не будет тесно -
сколько истин, столько и места.
Результат же сойдется к общей
асимптоте.
Ибо все - квадратура круга.
Завершая свои потуги,
нам приходится рано ли, поздно
счет сводить, подводить итоги,
выполнять ритуал баланса
и, впадая в подобье транса,
уходить или жизни просто
падать в ноги.
(автор художник Рафаэль Багаутдинов)
Ни взгляда оторвать, ни выпустить на волю.
Затейливый пейзаж, сгодившийся на фон.
Но ты уже к нему прикован, им присвоен,
до капли растворен, навечно пригвожден.
Как отзвук давних слов, плывут другие лица.
Иные имена вплетаются в сюжет.
И странный этот свет струится и двоится
в ночи – как явь и сон. Как образ и портрет.
Там полная луна парит на пьедестале,
и символов ночных неразличима нить.
И медлишь потому, уставившись в детали,
что страшно сделать шаг – к загадке подступить.
Цветного витража, растрескавшейся фрески
осколок, лепесток, чешуйка и пыльца.
И полуоборот решительный и веский
над призраками снов царящего лица.
Которое к себе влечет неотвратимо –
пленительный изгиб, таинственный обет.
С рождения души наложенная схима,
Впитавшая в себя небесный этот свет.
А ты опять ему внимаешь богомольно,
глядишь во все глаза, следишь издалека
как тонкая рука роняется безвольно –
трагический излом поникшего цветка.
Продолжить этот жест могли б клинок и гарда,
опущенные вниз, – окончена дуэль.
Улыбкою б черты чуть тронул Леонардо,
но так – трезвей – ее увидел Рафаэль.
Обычный человек, нерасторопный гений.
Всего вначале он и сам не знал, но вот –
свободный результат медлительных прозрений,
мерцая и маня, пред нами предстает.
И дальше – суть видна как прорастанье зерен,
как отповедь тоске, как парафраз обид.
И дальше – каждый штрих случаен, но бесспорен.
Он все соединит. И снова раздробит.
Глаз этих глубина как ангельское пенье.
И как благая весть из неизвестных стран.
Как под рукой – волос спокойное кипенье.
И кожи белизна. И горделивый стан.
Что самоценно и что параллельно славе –
неизъяснимость слов, объятий нежный хруст.
О чем не рассказать, когда раздует пламя
неистовой свечи дыханье этих уст.
Порхают мотыльки в трепещущем полете,
настойчивая кисть вскрывает новый пласт –
простой и внятный смысл – что и по части плоти
высокий этот дух любому фору даст.
И все же стоит быть поэтом и изгоем,
и смутно ощущать как с плоскости холста
нисходит в бренный мир провидческая горечь –
бессмыслена любовь, бесцельна красота.
И сколько надо слов отбросить и растратить,
пускать Пегаса вскачь, переводить в полет,
чтоб истину постичь или себе потрафить, –
а там – кому дано, возможно, и поймет.
Оставить легкий след, едва заметный слепок
своей души и знать – хоть вечен бег времен,
но их могучий рев, неуловимый лепет,
по сути, для тебя – не более чем фон.
3.
Вход в лабиринт. Он же, естественно, выход.
Сунуться, что ли, - по типу: а что еще делать?
Страшно, конечно, - ведь так подозрительно тихо
в этом массивном, пока еще каменном теле.
Нужно обдумать заранее все,
чтоб к себе обратно вернуться.
Мало ли что или кто там внутри подстерегает.
Хочется больше всего - после всех эволюций
снова увидеть свет, а там реальность - другая.
Да, безусловно, всегда нас обольщают тайны.
Но пусть пребудут такими.
Все лучше, чем знанья отрыжка.
Стоит входить в лабиринт, но в нем навсегда остаться
Может, кто знает, и хорошо, но, пожалуй, что слишком.
Невозможно представить, как ляжет путь его скрытный,
на что предстоит напороться - страх? скуку? досаду?
Выход один: действовать строго по алгоритму,
если он есть, а нет - так придумать какой-то надо.
Опыт как бы отсутствует, только чужие рецепты
память подбрасывает, хотя, наверно, напрасно.
Вроде, нужно всегда, как от печки, от центра
танцевать - но как же туда добраться?
Помню, стенка должна быть слева, а может справа -
как утверждает один полузабытый первоисточник.
Главное, все время двигаться,
и двигаться только прямо,
не возвращаясь назад. Вот это я помню точно.
Видно, что сразу за входом нависли низкие своды.
Реплика мистера Х.: Элементарно, Ватсон.
Раз приподнять их уже не позволяют годы,
значит придется вначале ужом извиваться.
Если б он был открытого типа, то есть без крыши,
проще б было тогда в нем отыскать дорогу.
Тем паче тому, кто веряет судьбу свою свыше
взирающему на все, хотя и равнодушному Богу.
Короче. Публика ждет. И как всегда многопалый
хор болельщиков - приободряюще свистнет.
Итак, решаюсь. В его глубину вступаю.
Контрольный срок возвращения - в будущей жизни.
* * *
В невиданном лесу,
в неистовом саду
себя я вознесу,
в тебя я упаду.
Отсчет начав с нуля,
лечу, как на огонь.
Не зная, где края,
не видя берегов.
Что было – то прошло.
Что будет – то потом.
Палящее тепло
ловлю горящим ртом.
Торжественный посыл,
божественный улов.
Насколько станет сил –
настолько хватит слов.
Пусть вечно длится час,
что наравне со сном.
При свете этих глаз
прошу лишь об одном.
Наперекор судьбе
исполненный зарок –
оставь меня в себе
хотя бы парой строк.
* * *
Благословенная пора
тоски и дрожи.
Одолеваешь на ура
ее - и что же?
Она уже не в силах скрыть
земли промерзшей.
Воистину, что может быть
милей и горше.
Когда б побольше надо впредь
вниманья стелькам,
что в ней надеется узреть
взглянувший мельком?
Что вновь почувствует сполна
глухое жженье
сосредоточившийся на
воображеньи.
Где повторяющийся сон,
слезой промытый.
Где наконец-то не влюблен
и с прошлым квиты.
Где глаз раскован и ленив,
где выдох - комом.
И только радужный размыв
и снежный гомон.
Где, различимая едва,
взмывает стая,
опять какие-то слова
в клубок мотая.
* * *
Вид расплывшийся, как источник
вдохновения. Тем и лучше
день до вечера вдоль обочин,
что над ним смыкаются тучи.
Равнодушно и без разбора
рябь речная пейзаж шершавит.
Солнце, видимо, дало деру
окончательно - так как вправе
независимо от пристрастий
поступать, тем более наших.
И за счастье - скупое "Здрасьте",
если низкое небо вспашет.
Значит, быть по-прежнему хмурой
окружающей перспективе.
Глаз обшарит, таращась сдуру,
понапрасну ее извивы.
Дождик сеет свою мороку,
размывая остатки лета.
Так и тянет еще до срока
и принять, и увидеть это.
Как, привычно следуя норме
и от холода застывая,
во вполне знакомые формы
отливается грязь кривая.
И поэтому нужно снова
слушать все, что бубнит Сивилла,
раз о том, что короче слова,
толковать уже не под силу.
* * *
Роскошество праздных проказ.
Беспечности путы.
Еще ты забудешь не раз
Про эти минуты.
Не верь, что навеки в былом
И сам, и другие.
Придумана задним числом
Твоя ностальгия.
А если и тянет куда
В бесплотной надежде, –
То, право, и эта беда
Скромнее, чем прежде.
* * *
Так и гоняешь по кругу,
И ни просвета, ни щелки.
Ночью мечтаешь – о юге.
Утром – об опохмелке.
То ли с глазами худо,
То ли виною водка.
Ночью думаешь – чудо.
Утром посмотришь – тетка.
В каждом прошедшем моменте
Нет ни чувства, ни мысли.
Ночью – боишься смерти.
Утром боишься – жизни.
80-е г.г.
Где-то так влачатся дроги.
За стеклом развозки
серый краешек дороги.
Беглые березки.
Фары. Встречные маршрутки.
Ранняя кафешка.
Предпоследние минутки.
Медленная спешка.
Так. Приехали. Достигли,
наконец, предела.
Это вам не фигли-мигли,
а серьезней дело.
Кто последний? Я за Вами, -
болтовня пустая.
Вот и я сюда вливаюсь.
В данный быт вростаю.
Не вода, что точит камень,
а смена регистра.
Отвыканье-привыканье
происходит быстро.
На своем халате рваном
туже стянешь пояс.
И на стуле прикроватном
роковая повесть.
Разрежаясь, свет истает
в приглушенном лае.
Я сочувственно читаю.
И сопоставляю.
С тем, что в отдаленье мнилось, -
здесь соприкасаюсь.
Ничего не изменилось,
Александр Исаич.
Не особенно надеюсь -
осень в зимней хмури.
Тот же корпус, так как дело -
не в архитектуре.
Та же сцена Мельпомене -
базис и основа.
Та же вкрадчивая бренность
бытия земного.
Здесь в преддверье многоточья,
темноты острожной
вместе - врач, водила, летчик,
признанный художник.
От тоски ночной капризной
задвигаем шторы.
И о жизни - только жизни -
водим разговоры.
Опасения, что ныне
вдруг протянешь ноги,
отгоняя прикладными
мыслями о Боге.
Канцер выставит оценки -
с крючка не сорваться.
Скорбный лист на бледной стенке -
график операций.
Ну а что душа больная
пока не на тризне,
грубо так напоминают
плановые клизмы.
Сладострастия отмычка,
тихая отрада -
чтоб поласковей сестричка
выбрила, где надо.
Память - яркой вспышкой блица.
А на крайний случай
можно молча помолиться,
жалко поканючить.
Ночь. Над миром воет ветер
фронтально и тыльно.
И звезда на небе светит
жадно и обильно.
Что от сотворенья длилось -
пребудет до века.
Ничего не изменилось
в смертном человеке.
То, к чему душа стремилась
и о чем писалось.
Ничего не изменилось,
Александр Исаич.
Страшный суд, конечно, страшен,
но в запасе вера,
подпитавшаяся Вашим
сумрачным примером.
Что грядущее пророчит,
что всего дороже...
Стоп. О впечатленьях прочих
напишу чуть позже.
Час настал. Нет места страху.
И себя не жалко.
Все. Пора снимать рубаху.
Подана каталка.
* * *
Трясусь. Дальняя околица. Сторона,
неизведанная доныне. Лежащая где-то.
Не исключено, что в каком-то смысле она
отголосок того же палящего лета.
В сонном тумане утренний глаз
при показном равнодушии, но благосклонно
со слоновьей грацией исполняет сюрпляс
на ползущей картинке тусклого фона.
По ходу автобуса в лобовом стекле -
здание с крупной тарелкой на крыше.
Предназначенной для улавливания желе
радиоволн. И попутно посланий свыше
перехватывания. В этом, пожалуй, ответ -
вера, в данном случае в технику, виновата,
почему ответа, собственно, нет.
То есть, почему на доходит он до адресата.
Дело не в том, что Богу шлея
под хвост попала или толченье в ступе
надоело. Просто эфирная толчея -
это как кровь неизвестной группы.
Бог учесть забыл или не захотел,
что его резолюции на прошеньях неловких
всасываются в воронки телеантенн
и уже там подвергаются дешифровке.
А в результате то, что стать бы могло
чьим-то спасением и чего ради
затевалось творение, как назло,
на экране является в виде ряби.
И сколько по ящику ты не стучи,
навряд ли улучшится качество хрипа -
разве что божественных откровений лучи
предстанут в форме дикого клипа.
Что ж, быть по сему. Ибо творенья венец
велик. Особенно после пол-литры.
И утешается тем, что хоть в тот конец
без искажений доходят молитвы.
* * *
Перекур окончен. И снова мало-помалу
на пространстве, заданном от заглавной буквы до точки,
неумело, косноязычно в меру, – шаманю,
подворовывая у самого себя удачные строчки.
Лист – Великая степь. Почти того же масштаба.
Горький ковыль под ногами. Ни одного культурного злака.
И только где-то там вдалеке грубая скифская баба,
Как мой языческий идол, торчит восклицательным знаком.
Это театр военных действий. Или проще арена.
Род сумасшествия, почти добровольное иго.
Но завидовать вряд ли стоит упорству, с каким неизменно
скромный труженик пашет очередную книгу.
И орел в поднебесье, огибая ползучую тучку,
Обозревает окрестности равнодушно и зорко.
И, наверное, видит меня, одолевающего натужно
Бесконечную эту дорогу до горизонта.
* * *
Ба, ты, вижу, еще не пропал -
вновь всплываешь, дружище.
Пусть не очень значительный пан,
но не спившийся нищий.
Что успехов больших не снискал
с давних пор и доныне,
по морщинам сужу и мешкам,
поседевшей щетине.
А когда-то же ты походил
на сатира и фавна,
и хватало на всякое сил -
начиналось так славно.
Жизнь текла с фортелями и без
и в бездумной погоне
загоняла порой на отвес,
как улитку на склоне.
Ну а там, если можешь, - держись.
Нехитра подоплека.
Выделяется клейкая слизь.
Остаются подтеки.
Сквозь завалы пройдя ерунды,
даже если ты гордый,
все равно в результате следы
наблюдаешь на морде.
Непонятно за чем мы гнались
да в конце поотстали,
почему-то в итоге на жизнь
не разжившись вистами.
Вообще интересно в конце -
сны, подобные всхлипу,
обращение в третьем лице
к неприятному типу,
чей маячит за зеркалом лик.
Он не то чтобы злобен -
рожу скорчит, покажет язык -
лишь на это способен.
Он внутри, я пока что вовне,
но известно, что циник
в пациенты годится вполне
специфических клиник.
Если что - за бестактность прости,
в чем-то схожи мы оба.
Не буквально, точнее - почти,
асимметрии проба.
На тебя не имею я зуб,
прощевай, бедолага.
Ты опять погружаешься вглубь,
отступив на два шага.
Так и быть. Мы друг друга вдвоем
столько лет развлекали.
Но останемся каждый в своем
навсегда зазеркальи.
Хронос непреодолим.
Но навсегда и в обнимку
вместе с тобою стоим
на постановочном снимке.
С фокусом четко совпасть
как-то случайно сумели,
и простодушная страсть
в нем умещается еле.
Палец на спуске. Щелчок.
И загоняется в рамку
разом процесс и итог.
То есть - фасад и изнанка.
То, что с течением лет
видеть и больно, и сладко.
Как бы курортный сюжет,
равный себе без остатка.
Красок неистовый пыл,
пусть и повыцветший малость.
То, что, казалось, забыл,
все же на фото осталось.
Там существуем, храня
втуне надежду на завтра -
по окончанию дня
и за пределами кадра.
2.
Продолжим прогулку. Направо под портик,
цепляясь за плиток щербатые стыки,
где рубленный выдох железной когорты
колеблется эхом, уже безъязыким.
На этом холме перспективны руины.
Прекрасен обзор. Даль подсвечена чисто.
И море внизу безмятежно и сине.
Короче, все то, что так любят туристы.
Конечно, сперва надо выпилить мрамор.
Затеять войну, чтоб разжиться рабами.
Которые станут тащить этот камень
почти без присмотра, как будто бы сами
по пыльным дорогам из каменоломен,
снося притесненья и всякие нужды.
Но все ж становясь этим подвигом вровень
с богами, что творчеству также не чужды.
И зодчий найдется - всегда их хватало, -
который начнет и который достроит,
наполнив при этом пространство портала
гармонией дивной и прочей мурою.
Трудились возвышенно римляне, греки -
любимцы Фортуны, истории пешки -
и все, чтоб набить до отказа Бедекер
своими твореньями, как бы в насмешку.
Освоив искусство выкладывать блоки,
его возведя в повседневный обычай,
достигли они образцов столь высоких,
что каждому вдруг их увидеть приспичит.
Каков же итог - очертанья базилик,
хоть ветру и влаге попавшие в сети,
до нас достояли и не исказились,
всплывая отважно сквозь толщу столетий.
Собой представляя - от проблесков ранних
до сумерек наших - на вечные спицы
нанизанный перечень славных деяний,
которых и время немного боится.
Вместо тебя - мне снится всякая ерунда.
Или вообще ничего не снится какую ночь.
Веки прикроешь - и сразу густая вода,
чтобы в ступе сна ее до утра толочь.
Черным скелетам деревьев, тусклым ступеням крыш
почему не позволить молча припасть к окну,
где в ночи ты так безраздельно царишь,
что даже нагую - тебя не навяжешь сну.
Впрочем и лучше. Пускай за душой не гроша,
и по течению сна я отрешенно плыву.
Все равно - для жизни очнется душа,
только когда увижу тебя наяву.
1.
Вот, наконец-то, стою - на берегу и возле чего-то.
Странно, казалось грудь волнением сдавит.
Но ничего, обошлось, - а названье любого экзота,
в качестве местности, - вам предлагаю подставить.
На этот бесстрастный пейзаж повяжу фантазии бантик,
покуда внутри него под небом холодным стыну,
за спиной ощущая еще не облупившийся антик,
попирая всем весом своим первичную глину.
При освещеньи нейтральном взгляд освоит едва ли
пространство до горизонта. И что толковать о вере,
то отстраняться, то вновь с трудом различать детали,
если, помимо всего, еще и не тверд в размере.
Выдох короткий - в горле застрявшей костью.
Так возвращается то, что жизнь когда-то скачала.
Ветра порыв вдали, как зверя былинного посвист.
Время - оно бесконечно, но здесь я ближе к началу.
Все гуще жижа. Все тверже поступь прилива.
Возвратно-неотвратима, как часто свойственно славе.
И может я, как вода, тоже буду счастливым,
если только сумею это себе представить.
Тень на стене качается,
в ту же игру включается.
Перманентно печалиться,
в общем, резона нет.
(Мало ль какой предлог).
Хотя бывает по всякому,
так что порой и лакомо
беспричинно поддакивать.
Тем паче к исходу лет.
(Все, что усвоить смог).
Если Вселенная стянется
в точку - с нее-то станется,
что от души останется
кроме греха.
(Вряд ли что-то еще).
Жизнь скоротав, как за покером,
можно считаться докою,
но селезенка екает,
прочие потроха.
(Тепло. Горячей, Горячо).
Сколько в запасе времени,
подзатянулись прения.
Осени листья прелые -
тления запашок.
(Сытен и сладковат).
Реверансы и выпады,
неизбежные выводы,
как девицы на выданьи,
не вместятся в стишок.
(Кто же в том виноват?)
Выждав удачную серию,
стоит ли неумеренно
снова внимать под деревом
птичке сякой.
(Опираясь о ствол).
Эти прикидки кукушкины
прямо да Богу в ушки бы,
так как Счастье по Пушкину -
просто покой.
(Волю он зря приплел).
Днем не ясней, чем вечером.
Долго ли будет отсвечивать
фото на фоне вечности,
не совмещаясь с ней.
(Раз свою лепту внес).
Варианты агонии.
Выверты космогонии.
Истины полуголые,
чтобы еще смешней.
(Но не до слез).
Скажешь ли миру и городу,
бога ухватишь за бороду,
это - как реплика в сторону.
Неправильная печать.
(В сущности, слеп и Гомер).
Судьбы навечно розданы.
Ибо, ты слышишь, Господи,
скобки на то и созданы,
чтобы в себя заключать.
(Вот так, например).
На голос купившись, на память, на пламя,
ночное сиянье взметнувшее чисто,
отбившись от стаи, не знали мы сами,
уже обреченные вечно влачиться
по пастбищу ложа, его бездорожью,
слепому рельефу и тел развороту,
по звуку, который никак не догложет
за крайней октавой последнюю ноту,
что нет друг для друга желанней поклажи
в провалах каньона, в ущельях дознанья,
на карте, что ляжет, но так и не скажет,
что было, что будет со снами и с нами.
Пыльный шершавый стол -
поле моей игры.
Вымысла произвол,
громоздящий миры,
каждый из коих прост -
ибо глядит назад.
Заступая на пост,
фокусирую взгляд,
обращенный вовнутрь, -
не слишком приглядный вид:
мозговой перламутр
от натуги искрит.
Беглые огоньки,
пена, морозный прах.
Проторенье строки -
долгий чумацкий шлях.
Скрип пера, цоб-цобе,
глупый черт за плечом.
Я пишу о себе -
стало быть, ни о чем.
Скудное бытие.
Сбруя и реквизит.
Щит, который копье
любое насквозь пронзит.
Лишь остается цел -
в чем особенный сюр -
от неуклюжих стрел,
что пускает Амур.
Впрочем, все это вздор,
смысла в котором нет.
Легкий житейский сор,
лабуда, винегрет
из того и сего,
вечное колесо.
Меньше, чем ничего,
может быть только все.
Потому - в далеко,
собственно, в никуда,
в звездное молоко
я пишу, как всегда.
Вода в облацех все та
же, темна весьма.
Четвертушки листа
хватит мне для письма.
Я застенчив, но только внешне,
а по сути довольно крут.
За пророка сойду - конечно
среди прочих, что тоже врут.
Мне слова достаются просто
и практически без труда.
Облекаю их в форму тоста,
как заведомый тамада.
Исполняя свое призванье,
в глубине скольжу между строк.
Если я говорю, поспевает
конспектировать только Бог.
Да - статист, подыгравший в сценке,
но премьерна моя игра.
Завышаю самооценку,
потому что пришла пора.
Мне не страшен дуэльный выстрел.
Предъявляя стихи свои,
я срываю коросту смысла.
А под ним - еще те слои.
Я - поскольку бывает сладким
в большинстве своем только грех -
гениален, как опечатка,
ускользнувшая ото всех.
Самого себя подобрать,
не заботясь об остальном, -
раз приходится выбирать
между бодрствованием и сном.
Чтоб подкрасться и не вспугнуть.
Там и тут успеть побывать.
Хоть немного, да отщипнуть.
Привкус горечи зажевать.
По нелепым летучим снам -
после вспомнишь едва пяток -
пробираясь, как по камням,
через темный ночной поток.
Под проблески истины в звуках летучих
легко предаваться торжественной лени,
не зная, как лучше и точно ли лучше,
тем более что - бесконечны ступени.
Ломоть от краюхи небрежно отрежешь
ножом неголодным лениво, но метко.
Так слово за словом плетется мережа
случайным узлом в произвольную клетку.
При этом попыхивать как бы кальяном,
на ложе своем развалившись вальяжно.
А смысл ускользнет или, может, застрянет -
наверное, это не так уж и важно.
Намечена тропка, оставлена мета,
неясный рефрен повторен многократно.
Стихи - это, в сущности, проза поэта,
короткий каприз, чтобы быть попонятней.
Края, в которых уже никогда не будешь - и не пытайся,
в силу этого, в принципе, непредставимы.
Но досаждает не слишком эта оскомина тайны -
тем более, когда на нее не имеешь виды.
Гордость воображения - слабый комочек света
на потолке, затененном войною ночи.
Тяжесть тепла. Длинные корни лета
у цепкой сухой травы придорожных обочин.
Чтоб не сойти с ума - нужно покинуть и этот остров,
не слушать того, что сдуру мерещится уху.
И просто жить, постепенно меняя возраст
на что-то более интересное духу.
И позади оставив рассвет, восход и полдень,
что проще пареной репы или же брюквы,
пусть не верить в Создателя, но при этом помнить
из его имени хотя бы первую букву.
Сон разбудил. И пока ты его не забыл -
концы б увязать, разобраться, что и к чему.
Так как все это снова уходит в распыл,
в черный песок, в невнятицу, в бахрому
теней, раскачивающихся под потолком,
у которого странный, видно строительный, сдвиг.
Ничего не узнаешь ни о себе, ни о ком-
то другом, по крайней мере, из книг.
Можно в сонник взглянуть, но какой из этого толк.
Ночь глазницы ласково выест, как йод,
если их не прикрыть, чтобы не видеть столб,
на котором табличка висит "Не влезай - убьет!"
Ночь - как за каплей капля. В сущности, об одном.
Впрочем, уже ты достаточно повоевал
с материалом, в том числе поставляемым сном,
голос форсируя, истощая словарь.
Ведь все равно потом, скажем при свете дня,
не обнаружишь на лбу даже самый сильный ушиб.
Выглядит все иначе. И мыслей ночных родня
тебя не узнает при встрече. Наследства лишит.
Веки полуприкрой - и закачается зыбка.
Слух, подыграв ей, расслабленно скрипнет негромко.
Тень прошлогодней листвы на лице подражает улыбке,
и, соответствуя этому, губ изгибается кромка.
Впору слегка придремнуть на случайном нестойком припеке.
Пару минут промедления не приравняешь к потере.
Легкий ожог. Видно, просто обветрились щеки.
Малое чудо, а тоже туда же - способствует вере.
В это тепло, что природною сутью своею
не обессмыслит хотя бы - пусть вряд ли рассудит
давешний спор. И к тому же немного согреет.
Не торопись. Может лучше уже и не будет.
ОДИНОКОЕ ДЕРЕВО
Одинокое дерево,
словно мета утраты,
бесприютно затеряно
у оврага на скате.
Забрели мы нечаянно
на вечерней прогулке,
где смущают печалями
дебри и закоулки,
первый раз в эту сторону -
оказалось два шага.
Над речными просторами -
зев глухого оврага.
Тропка еле намечена,
всюду дико и пусто.
И заслугою вечера -
блажь отвесного спуска.
А навстречу - бескрылостью,
обольщеньем притворным
и непрошенной милостью -
силуэт этот черный.
Он последними листьями -
предрешенная участь -
осыпается истово,
обнажаясь и мучась.
И на фоне излучины,
подтверждением муки,
перевиты и скручены
веток тонкие руки.
Их резец чей-то выпилит
в темном небе коряво
неизвестною литерой
или вязью Корана.
Чтоб увидеть воочию
с наступлением срока
это сосредоточие
пауз, рифм и намеков.
Их послание краткое
не осилишь с разбега.
То, что стало загадкою
и застыло до снега.
И порою предзимнею
обновляется климат.
И холодными ливнями
воздух дочиста вымыт.
Так что верить не хочется,
дальним звукам внимая,
что тропинка окончится
там, где ходят трамваи.
Дрожит под потолком от лампы круг нездешний
И дуновеньем уст касается лица
Парящий ореол божественной скворешни,
Невидимых садов летучая пыльца.
А штору отогнешь – там день давно в разгаре.
Струением своим к зениту взор увлек,
Где лучезарный пар сладкоголосых арий
И призрачных миров неуловимый ток.
То слабая душа бессмертия взалкала
И облачка мазок на глади голубой –
Инверсионный след небесного вокала -
Звучит музыкой сфер и манит за собой.
Но досыта снабдив надеждой бестолковой,
Внезапно снизойдя и вновь покинув вдруг,
Оставит там тебя беспомощного снова,
Где лампы над столом дрожит нездешний круг.
Описать человека. Сутул.
Поподробней: высок и рассеян.
Оседлав неуверенный стул,
С ним почти-что сливается. В серой
Кофте, вроде с чужого плеча
Или просто заношенной. Смотрит
С равнодушьем покорным врача-
Паталогоанатома в морге
Как ложится на трупики книг
Пыль густая, пружиня под пальцем.
Мир, в который он снова проник
Светлым пахарем, звездным скитальцем.
Ночь. Свобода. Возможный полет.
Тишина. За стеной переборы.
Потолка неустойчивый свод.
Мыслей легких летучие своры.
Огонек в самом дальнем углу,
Что снаружи почти не заметен, –
Отношение света к теплу
С неизменной поправкой на ветер.
Пусть неясно куда увлечет
Его лучик дрожащий и тонкий,
Начиная по новой отсчет,
Бормоча непонятные зонги ...
Все равно, если выхода нет,
Без раздумия примешь на веру
Даже шатко сколоченный бред,
То есть помесь лампады с торшером.
Чтоб, другого уже не ища,
Ждать спокойно пока без остатка
До утра догорит, как свеча,
Эта лампочка сороковаттка.
Смешенье снега и дождя навстречу лепит
Смятенье жизни возводя в другую степень.
Не для вполне законных нужд неся по граду,
Скребет по вымерзшему дну, волочит драгу.
С ее натасканным добром, нелепым зноем,
С которым сердце под ребром скулит и ноет.
Сжимает горло по ночам и, боль не пряча,
Сличает сонную печаль с тоской собачьей.
Иль воспаряет на весу в надменном раже,
Но – слышишь – милости прошу – не для себя же.
Пусть свет отрывист и бугрист с нагорных высей
С размаху прыгает на лист повадкой рысьей.
Чтоб мешаниной праздных фраз на подвиг ратный
Опять увлечь, в который раз.
Но это, вряд ли.
Нет ничего кроме голоса -
хрупкого, беглого, полого,
храбро скользнувшего с наледи
чуть подсклероженной памяти.
В чьей атмосфере разреженной
тембром пластинки заезженной
с прошлым упрямо сличается,
в чем-то опять уличается,
в принципе, не отличается.
И все никак не кончается.
Только ли патина времени,
будто лужайка на темени,
словно на сердце отметина
первая и тридцать третья, и ...
Словно щербинка на зеркале
или окошко, что в эркере
хлопнуло темною створкою
после прогулки за горкою.
Только ли, только ли, только ли -
полузабытою полькою,
звуком тревожным и тонущим,
но не взывающим к помощи.
Кажется, слышится, видится -
и не как повод обидеться.
Все, что ушло, что уехало -
выкриком, отзвуком, эхом ли,
может, стихом, может, прозою -
в душу вонзилось занозою.
Чуть прикоснешься - и колется...
Нет ничего кроме голоса.
Явление классической зари.
Над жижею зловонной пузыри.
Сверканье молний. Грома отзвук дальний.
Во всем поэзия - снаружи и внутри.
Но почему-то, что ни говори,
она все тягостней, надрывней и печальней.
Так слово, повторенное стократ,
лишь на мгновенье распустив захват,
опять своей придавливает тушей.
И вроде ты ни в чем не виноват,
а все гадаешь, сам себе не брат, -
откуда это странное удушье.
Где звук твоих шагов почти зачах,
когда небрежно попираешь прах,
слоняясь по покинутому дому.
Другие отгуляли на пирах,
а у тебя осталась на губах
оскомина ее - тире - истома.
Один знакомый. Скажем, Федор.
Вдруг возникавший по наитью
и шумно исчезавший вскоре.
Он мне когда-то что-то продал
с лениво-грациозной прытью,
но это небольшое горе.
Он выглядел как важный барин.
К тому же обладал сарказмом.
Но слушал я его вполуха.
Бывал порою фамильярен,
звал Ротердамского - Эразмом,
а Пушкина - вообще кликухой.
Рассказ, конечно, не об этом -
его не назовешь рассказом -
по сути, не рассказ, а склока.
Поскольку дело вышло летом -
в жару и слог весьма несвязен,
и штиль довольно невысокий.
Нет, водки не было, но пиво,
тем более в изрядных дозах,
способствует излому мысли.
Пытаясь выглядеть красиво,
на клумбах распускались розы,
хотя немного и обвисли.
Точней сказать, отяжелели.
Мы тоже. Прилепившись к стойке.
Почти угас порыв начальный.
Текла беседа еле-еле.
Но тут возник вопрос о сойке,
вмиг ставший очень актуальным.
Вам приходилось эту птичку
встречать? Вот мне еще ни разу.
Что странно в обществе открытом.
А Федор по своей привычке
легко лепил за фразой фразу,
как подобает эрудиту.
Он описал ее повадки,
полет, расцветку, форму крыльев,
крик, брачный танец и гнездовье,
достоинства и недостатки.
Деталей было в изобильи.
Мы осушили за здоровье
ее еще по паре кружек.
Дальнейшее я помню плохо -
туман какой-то заклубился.
Мне собеседник стал ненужен,
и Федор с лицемерным вздохом
пропал, но, правда, расплатился.
Потом пошли сплошные сдвиги.
Пульсируя под левым веком,
за недопитое мне мстили.
Я оказался там, где книги.
Скорей всего в библиотеке.
Сам удивляюсь, как пустили.
В метро б трудней, конечно, было.
И как проскочишь - неизвестно.
А тут - приличные соседи.
Хотя немного и водило,
я подошел походкой честной
и взял с пяток энциклопедий.
Искал в изданьях самых разных,
с картинками и без картинок,
на все известные мне буквы.
Но попадались лишь про стразы,
сморчки, Силезию, суглинок
статьи, фрагменты Кама-Сутры.
И уронивши книги на пол -
в чем виноват частично Федор -
(а на душе так стало горько),
не удержался и заплакал.
Ведь жизнь проходит. Год за годом.
И вот - куда-то делась сойка!