она собирает фигурки престранных птиц
прозрачность ажурная
вязаное стекло
лимонных дроздов
апельсиновых голубиц
фисташковых славок
с печатью sankt avaion
она рассыпает зерно полновесных бус
к утру исчезает исчисленное зерно
и где-то на третьей странице oktober news
колючее имя растёт сквозь сплошные но
стеклянное имя
притронешься разобьёшь
и только на птичьем щебечущем языке
дано выпевать его нежно
обнимет дождь
за плечики ту
что умеет безмолвно петь
и в час предрассветный
когда городские сны
бредут по траве к расцветающим небесам
летучие духи спускаются с вышины
в стеклянных крылатых
поют двести пять осанн
полёту и солнцу
всё явственней
всё сильней
пернатого моря накатывает прибой
и воздух трепещет
в один из осенних дней
они улетят и её заберут с собой
в этом вечере – стылый ветер
и качание ивняка.
тот, кто знает про всё на свете,
не случился ещё пока,
не придумался во седьмицу,
не откликнулся на «агу».
плачут песню свою зегзицы
и воробышки на снегу.
во путивле ли, во самарре,
на горе ли фернандо-по
о непарном страдают твари,
колоколя «по ком, по ком».
открывают кассандры вежды,
христофоры – индийский след,
агасферы куют надежды,
несчастливый жуя билет.
бьются айсберги о титаник,
с челубеями – пересвет,
бьётся маня, готовя манник
для нахлебника вредных лет.
зацветают морковь и донник
на страницах дисплейных книг,
на комоде отставший слоник
осалфечен и тем велик.
он трубит о своём, домашнем –
киндер, кюхе, рассада, кот,
правда зеркала – «ты не краше» –
и незыблемое «пройдёт».
маргаритка – не маргарита,
озаренье убей платком.
протограбли и пракорыто –
архиматрица точка ком.
тот, кто знает, случится тихо,
смех и поступь его легки.
вечер.
ветер качает мифы,
мироздание,
ивняки.
а давай я тебе расскажу, как течёт река
с омутами и плёсами, ивовым бережком,
как стрекозы прозрачные падают в облака
плавунцы с водомерками меряют ширь тишком,
как ладонями тонкими черпают гладь кусты,
шелестя берендейское, камешки зеленя,
и осока сторожкая точенные листы
бережёт для беспечных, и раня, и бороня,
как щурята с гольянами, крохотны и шустры,
греют спины на отмелях, ленных и золотых,
как пикируют ласточки в поисках мошкары
и литовками крыльев над заводью воздух – вжих!,
как вздыхают под пятками доски худых мостков,
мол, опять, неуёмные, воду пришли мутить,
пахнет солнцем расплавленным, клевером от лугов
и прохладой зеркальною с привкусом «подождить».
и полощутся в заводи платьица, облака,
надуваются парусно по волнам, штиль – не штиль,
и мордовской напевностью детского далека
всё течёт голос бабушкин и утекает в быль…
летает пух, не меченый дождями,
цепляется за кофту и тепло.
остатки лета доцветают днями
и падают в ночное трололо
безвестных птах, сезонно обрусевших.
но скоро-скоро стайные пути
поманят, многокрылостью утешат
и нарисуют петроглиф «лети»
на каменистой арке небосвода.
читай и плачь о зелени куртин,
таща за хвост из старого комода
антипростудный серый палантин.
всё выцветет, поблекнет, онемеет
и только дождь, застряв на ноте «до»,
омоет стазис липовой аллеи
и брошенное птицами гнездо.
это всё, мой ангел. это всё.
нас осенним снегом занесёт.
нас переиначит, переврёт
заражённый болью недогод.
чёрный свет железных фонарей.
нам не стать ни чище, ни добрей.
мы полны околоплодной тьмой.
мы тьмутараканны, ангел мой.
канны, манны, каинова суть.
посмотреть на небо не забудь.
там растёт кленовая звезда —
будет падать, биться в проводах,
ритмика — клинический хорей.
посмотри.
ослепни.
и прозрей.
ангел мой, не спи, не умирай,
это не молитва — чур-чура,
но сильнее первородных нет
человечий певчий болебред.
я пою, ты слышишь? я пою
на снегу, на пепле, на краю.
швы болят у литосферных плит
и звезда кленовая горит.