и выдохни этот день.
и выдохни эту ночь.
ты снова живёшь взаймы, по капле считая.
туманы сменяют тень,
пески – плодородье почв,
а снег прикипел к тебе, он сердце латает.
среди гололёдных волн,
среди обожжённых снов,
приходят болеть слова и копятся в горле.
не выболят синий вол,
оранд* золотых улов,
синица – ладонный птах не выклюет зёрен.
но каждый растит свой крест,
но каждому – по делам,
и слово взмахнет крылом синичьим ли, синим.
и станет благою весть,
янтарной слезой – смола,
а красное на снегу – лишь гроздью рябины.
где милости ждут – не жди,
где воют толпой – не вой,
по тонкому льду иди смелей и восточней.
восход – он на всех один,
надежда – всегда с тобой.
и город ночных небес горит многоочьем.
дыши этим небом.
вдох…
*оранда - порода золотой рыбки
он из этих, видящих что-то там
в междустрочьях книг,
послезвучьях опер,
полнолунном вое бродячих стай,
«нелюбви» с «еленой»*.
каток эпохи
его давит нежно, но день за днём
обрывает прежних друзей и самость.
от былой вселенной остался в нём
чёрных-чёрных дыр еженощный амок.
он с похмелья ищет грааль, грехом
пития с гордыней день снова начат.
...а она парит от его стихов,
после бьётся оземь
и плачет,
плачет…
16.06.2017
*"Нелюбовь", "Елена" - фильмы А.Звягинцева
она собирает фигурки престранных птиц
прозрачность ажурная
вязаное стекло
лимонных дроздов
апельсиновых голубиц
фисташковых славок
с печатью sankt avaion
она рассыпает зерно полновесных бус
к утру исчезает исчисленное зерно
и где-то на третьей странице oktober news
колючее имя растёт сквозь сплошные но
стеклянное имя
притронешься разобьёшь
и только на птичьем щебечущем языке
дано выпевать его нежно
обнимет дождь
за плечики ту
что умеет безмолвно петь
и в час предрассветный
когда городские сны
бредут по траве к расцветающим небесам
летучие духи спускаются с вышины
в стеклянных крылатых
поют двести пять осанн
полёту и солнцу
всё явственней
всё сильней
пернатого моря накатывает прибой
и воздух трепещет
в один из осенних дней
они улетят и её заберут с собой
а давай я тебе расскажу, как течёт река
с омутами и плёсами, ивовым бережком,
как стрекозы прозрачные падают в облака
плавунцы с водомерками меряют ширь тишком,
как ладонями тонкими черпают гладь кусты,
шелестя берендейское, камешки зеленя,
и осока сторожкая точенные листы
бережёт для беспечных, и раня, и бороня,
как щурята с гольянами, крохотны и шустры,
греют спины на отмелях, ленных и золотых,
как пикируют ласточки в поисках мошкары
и литовками крыльев над заводью воздух – вжих!,
как вздыхают под пятками доски худых мостков,
мол, опять, неуёмные, воду пришли мутить,
пахнет солнцем расплавленным, клевером от лугов
и прохладой зеркальною с привкусом «подождить».
и полощутся в заводи платьица, облака,
надуваются парусно по волнам, штиль – не штиль,
и мордовской напевностью детского далека
всё течёт голос бабушкин и утекает в быль…
это всё, мой ангел. это всё.
нас осенним снегом занесёт.
нас переиначит, переврёт
заражённый болью недогод.
чёрный свет железных фонарей.
нам не стать ни чище, ни добрей.
мы полны околоплодной тьмой.
мы тьмутараканны, ангел мой.
канны, манны, каинова суть.
посмотреть на небо не забудь.
там растёт кленовая звезда —
будет падать, биться в проводах,
ритмика — клинический хорей.
посмотри.
ослепни.
и прозрей.
ангел мой, не спи, не умирай,
это не молитва — чур-чура,
но сильнее первородных нет
человечий певчий болебред.
я пою, ты слышишь? я пою
на снегу, на пепле, на краю.
швы болят у литосферных плит
и звезда кленовая горит.