Он явился, словно ниоткуда –
Белокурый мальчик с грустным взглядом,
Озирая местность обречённо.
Путь его сопровождался тенью,
Гадами и криком беспокойным
Птиц, на расстоянии летевших.
Вяли под его стопами травы,
Ветер не трепал приветно кудри,
Избегая встречи с новым гостем.
Охраняем утренней звездою,
Он лелеял свет её холодный
В сердце бесконечно одиноком.
Мальчик шёл, ещё не понимая,
Что уже приговорён навеки
Зло нести всему людскому роду.
Голова от устали поникла,
Сгорблены по-стариковски плечи
Бременем всех будущих проклятий.
Робкий и незнамо где идущий
В этом чуждом и враждебном мире –
Кто в него посмеет кинуть камень?
Апрель 2015
* * *
опять морочат мать-россию
и горемычный наш народ
а чернокожего мессию
в родной пустили огород
где объедает он капусту
и нагло блеет без конца
о демократии прокруста
с довольным видом муд…реца
собака лает ветер носит
и тряпкой треплется душа
пока свободолюбый ося
в раю ю-туба не спеша
картавит нам про незалежность
решая плюнуть ли в днипро
и целят путину в промежность
державы смежные из про
а он летает над российским
раздольем словно нло
сжимая факел олимпийский
и факи кажет им назло
за ним вдогон зюганов хмурый
с серпом в мозолистых пяти
попутно средь миров тентуры
страну советов тщась найти
в эфире санкции зависли
утробу скованных европ
от темзы вспучило до вислы
и бдит брюссельский эцилопп
он паки кукольным паяцем
с улыбой виноватой ждёт
когда обама в пепелаце
осуществит к ним перелёт
там племена арабьи с юга
кочуют к северу чтоб там
залечь на дно в укромном брюгге
и проповедовать ислам
и где-нибудь за-под ла-маншем
куда торопится аллах
по западу стенает ба́нши
предупреждая скорый крах
а если шо́лом вдруг але́йхем
услышит меркель утром злым
то взглядом ищет призрак рейха
бродящий грустно по пивным
там о реванше грезят наци
смотря с надеждой на восток
где под кричалки топчут плацы
вперяясь в западный роток
волною выброшен подгузник
на черноморский дикий пляж
намеченный евро-соузник
взамен напялил камуфляж
и гопником с фиксою рыжей
храбрится перед паханом
надеясь вскоре до парижа
пролезть безвизовым окном
а что одна шестая суши
заполонённая ордой
а била как всегда баклуши
в мечтах о рыбке золотой
от азиатчины уто́пать
с родных кисельных бережков
она в утопию европы
пыталась испокон веков
а мы за ней русланом верным
бежали скалясь и рыча
и поведением примерным
сбивали с толку стукача
за нею ехали на танках
в удушливых товарняках
сходя на диких полустанках
терялись в гиблых сосняках
и потеряли как-то сами
всемировой её оплот
как будто родину сусанин
завёл на марева болот
откуда вскоре станут цыцкать
шипеть под струнный перебор
и серп ухмылкою улицкой
взойдёт как смертный приговор
Август 2015
Она сидела у окна,
Помешивала чай,
А за окном цвела страна,
Гудел парадный май.
Смотря на перепляс шаров,
Улыбки молодых,
Вновь ощутила, как суров
Судьбы удар под дых.
Лист обгорелого письма,
Что незакончен был,
Вернул её назад – зима,
Нужда, глубокий тыл.
А где-то за закатом фронт
И там её супруг
Последний приберёг патрон,
Как только сжался круг.
Тот миг, когда в его глазах
Застыл восход, увы,
Не передал на сердце страх
Случившейся вдовы.
Перекрывая норму в два,
А то и раза в три,
Патроны делала вдова
С зари и до зари.
И может быть, её рука
Держала тот патрон,
Который муж берёг, пока
Не стал вдруг окружён.
Он захоронен в чернозём
Укра́инских полей,
Лишь мятый портсигар с письмом
Остался в память ей.
А за окном терзал гармонь
Парнишка от сохи.
К щеке приставила ладонь,
Но вот глаза сухи́.
Смиренны издавна они
И выплаканы втай.
Цвели салютные огни,
Остыл в стакане чай.
2016
Не в роддоме, не в квартире
Родила сынишку мать,
А в общественном сортире,
И не стала горевать.
Завернув плотнее свёрток,
Шла блаженная туда,
Где ребёнок полумёртвый
Будет брошен навсегда.
Шла, не видя город бойкий,
Через скверик на пустырь,
Где под Богом краснобокий
Возвышался монастырь.
Сентябрь 2008
Мы с папой стояли на маленьком нашем крылечке,
Смотрели на звёзды, где тоже живут человечки,
Потом он кивнул на луну тёпло-жёлтого цвета:
«Вон там наша мама дежурит сейчас до рассвета».
Луна, как окно освещённое спящей больницы,
Где мама, склонившись к журналу, вносила в страницы
Фамилии вновь поступивших и даты рожденья,
А рядышком я, рисовало мне воображенье.
Я помню, как мама с собою брала на работу
Меня, если день выпадал ей дежурить в субботу,
И я помогал деловито шприцом без иголки
Ей делать уколы больным, подставляющим холки.
Зады оголяя, шутили больные в палатах,
Что буду медбратом, что мне не хватает халата,
А то и врачом, коль учиться начну на пятёрки,
И я, вдохновившись, засим назначал им касторки.
Пятёрок не вышло, их не было, помню, уж в пятом,
Врачом я не стал и, тем паче, не стал я медбратом,
Но глядя на лунное поле, светящее в раму,
Я вижу окошко больницы и спящую маму.
Март 2016
КУПАЛЬЩИЦЫ
«Вода голодная течёт,
Крутясь, играя, как зверёныш…»
О. Мандельштам
«Вода голодная течёт»
Вдоль голых тел – «обмылков белых»*,
Смывающих в водоворот,
Как в рот, за пенные пределы
Грехов несчётных нечистоты
Под ропот, рык её стремнин,
Как будто вопиющих – Кто тут
Влез во владения ундин?
Но мало жаждущей воде
Обмывок озорных певуний,
Желающих назло беде
Плескаться в свете полнолуний –
Ей девичья потребна память,
Сокрытая в узорах кос,
И гребни сплёскивают к яме
Златые струйки их волос.
Вода ревнива, ей невмочь
В ночи оставшихся купальщиц
Навечно в суводь уволочь,
И пан за пнём сгибает пальцы.
Волна их прелести нагие
Толкает на пучины край,
Ногам припасено по гире
С шутливой гравировкой – В рай.
Дырою чёрною на дно
Воронка всасывает время,
Где водяной уже давно
И даром грезит о гареме.
В греховной памяти витая,
Таясь в глуби от гула вод,
Он глад её и мглу питает,
Водя русалий хоровод.
*- "тела белого обмылок..."
Саша Соколов
Февраль 2016
РЫБАКИ
«…рыбак, страдая комплексом Нарцисса,
Таращится, забыв о поплавке,
На зыбкое своё изображенье…»
И. Бродский
Наш рыбак глазеет не на облик,
В зыби примелькавшийся меж облак,
А на поплавок, как в перст нептуний –
Обведёт удача или клюнет.
Если возомнит себя Нарциссом,
То домой не с рыбой – с чёртом лысым,
Явится он, лыбясь виновато
Злой жене с запахнутым халатом.
Но другое важно рыболову –
Олово воды, что чуждо слову,
Поплавком, кивающим в лобешник,
Помогает позабыть о внешнем.
В прорубь гипнотическую глядя
Или на «зерцало водной глади»
С берега, с моста, с уплывшей льдины –
Рыбаки одни, но не едины.
Реки двух миров, видать, по праву
Им принадлежат, согласно нраву
Пилигрима, но с собой не посох –
Удочку берут и папиросы.
Думая с надеждой, что однажды
Вступят в воды дантовые дважды,
Ведь «всегда выскакивают к небу
Поплавки», не властные эребу.
Повитав меж будущим и прошлым,
Им настало отряхнуть галоши, –
И покуда лёд бренчит в стаканах,
Возвращают жёны только пьяных.
Даже если ящики и сетки
Тяжелы, то бабушке-соседке
Весь улов пропить не жалко, ибо
Сам процесс важней наличья рыбы.
Февраль 2016
* * *
«Люблю я в полдень воспалённый
Прохладу черпать из ручья…»
А. Пушкин
1
В шершавые черпнув ладони
Первооснову жизни всей,
Вообразил я тьму колоний,
Паразитирующих в ней.
Умерить жажду расхотелось,
Мелькнуло в мыслях невзначай –
Ведь и моё худое тело
Почти вода – попью-ка чай!
И взгляд, скользнув по краю кружки,
Упёрся в зеркало трюмо,
Где отразилась надпись «Пушкин»
На полке в тесноте томов.
2
«Всё происходит из воды»,
Как утверждал Фалес Милетский.
Чертей, боявшихся Балды,
Подумалось мне по-простецки,
Подслушавших молвы мирской,
Трясёт от страха не напрасно,
Что «тридцать витязей прекрасных
И с ними дядька их морской»,
Да «тридцать три богатыря»
Поднимутся на отчий берег,
Давно исследовав моря
Ещё ненайденных Америк.
3
Там где-то рыбка золотая
Ждёт исполнения желаний,
Страницы мятые листая,
Я оказался рядом с няней,
Где «медлят поминутно спицы»,
Жужжит её веретено,
И мне, как в детстве, сладко спится
И сон влечёт меня на дно.
Там «златовласые русалки»
Ждут женихов неосторожных
С луной пришедших на рыбалку,
Иль беглецов во тьме острожных.
4
Иду, проваливаясь в ил
По щиколотку, по колени,
Навстречу мне, «качаясь, плыл»
Утопленник в недоуменьи.
Он помер, так и не поняв
Своей нелепейшей кончины,
И норовил, меня обняв,
Со мной подняться из пучины.
«Всё происходит из воды
И обращается в неё же» –
Сказал философ от балды,
И оказался прав, быть может...
Февраль 2016
Папа, папа, ну ты слышишь,
Мне вчера приснился Бог.
Бог похож на дядю Гришу,
Ну того, что был без ног.
Он сидел у автомата
С газ-водой, где карусель,
Где окрестные ребята
В секу режутся досель.
Кто помельче, раз в неделю
Приносили дань ему:
Медяки на опохмелье,
Чтобы спел про Колыму,
Книжки, спички для печурки,
Булки и́з дому, табак,
А сосед Никитка бурки
Притащил ему, дурак!
Кто-то мелочь в кепку кинет,
Кто-то торопко пройдёт,
Покосясь на купол синий,
Украшающий живот.
Там же, слаженный из гильзы,
Крестик средь волос рыжел.
Как дерябнет – фрау Ильзу
Клял на все лады и Ржев.
Ввечеру его оравой
Заносили в наш продмаг,
Там чекушку тётя Клава
Прятала ему в рюкзак.
В рюкзаке хранил он фомку,
Железячки и ключи,
Он любую мог поломку
За пол-литру и харчи.
Помнишь он, латая бредни,
Подарил на девять лет
Мне с восьмёркой на переднем
Краденый велосипед?
А дурную помнишь Светку
Из соседнего двора?
Дядя Гриша ей горжетку
Сплёл из курьего пера.
А потом его средь ночи
С кнопарём нашли в спине,
И в участке Светкин отчим
Сам признался в той вине.
Папа, пап, ну не молчи же,
Я ведь вижу, что не спишь.
Как велел ты, десять книжек
Прочитал ко школе, слышь?
Мамки нет, она с работы
Не вернулася ещё,
Ты лежишь, считай, с субботы
Под заляпанным плащом.
Папа, пап, а где иконки,
Что стояли в том углу?
Ты ещё их тёр суконкой
И засунул за полу́.
Дяди Гришины их лица
В обрамлении бород
Мне вчера смогли присниться,
Спев «…за Родину, вперёд!»
Февраль 2016
Заплёван микрофон в ладонях –
Поэты в приступе агоний
На скоротечно сбитой сцене
Стихи читают об измене.
Изменник кто? – шахтёр Донбасса,
Старушка с внуком у сберкассы,
Учитель русского и школьник –
Все те, кому сегодня больно,
Кто с яростью не жаждут крови
Для тех, кто бает не на мове –
Все, кто под миномётным свистом
Сочувствуют «сепаратистам».
Поэт ли тот, кто под знамёна
УПА встаёт, и поимённо
Врагов назначенных бичует?
Об этом думать не хочу я.
На Украину в кои веки
Явились вновь надчеловеки
С трибун вещающие зычно,
Что убивать патриотично.
Пока в ток-шоу точат лясы –
Готово пушечное мясо
Из хлопцев с воспалённым взглядом –
Терпи, сынок, Европа рядом!
Тебе в напутствие поэты
Продекламируют куплеты,
Какие некогда украли,
Переиначив суть морали.
Борцы с Россией – стихотворцы,
От вас рифмованных ждут порций,
О том, что нет у нас свободы,
Что колорады мы, уроды,
Что на восток мятежный надо
Направить больше мин и «Градов» …
И пальцы, словно пули-дуры,
Зависли над клавиатурой.
Апрель 2015
Взмах руки – скрип тормозов,
Начат путь по скользкой трассе,
Возвращаюсь восвояси,
Не сказав прощальных слов.
Смята дверца, нет зеркал,
Не машина – развалюха,
На стекле разбитом шлюха
Предлагает мне бокал.
Вдоль обочин там и тут
Пу́гала столбов дорожных
От слепящих фар тревожно
Убегают в темноту.
Меж испуганных осин
Притаился пень с веночком,
Дальше – памятник на кочке,
А за ним ещё один.
Будто бросились под свет,
Нас, живых, предупреждая,
Что недалеко до рая,
И дорог обратных нет.
Жмёт водила на педаль, –
Нервно щупаю в карманах,
Жаль, что бросил слишком рано,
В точку света сжалась даль.
Я спросил: «Куда спешишь
На таком побитом хламе,
Словно смерть летит за нами?»
Но в ответ застыла тишь.
На любой вопрос – кивок
С угнетающим молчаньем,
Лишь мотор с тугим урчаньем
В гору делает рывок.
Хоть глазам своим не верь –
На картинке вместо шлюхи
Улыбается старуха,
Как предсказанная смерть.
Мчимся, словно на ветру –
Два погибших человечка,
Он – вчера, гоня по встречке,
Я – сегодня поутру.
Февраль 2009г
Печальный скиталец в преддверии смут
Шагает куда-то, где, может быть, ждут
Лишь морок, манящий огнями свечей
И снег, выбивающий свет из очей.
А след, исчезающий в бездне ночей,
Ведущий к теплу, оказался ничей.
И туча летучею мышью над ним
Нависла, скрывая от ворогов нимб.
А там, где мелькают людские огни,
Волчицы алкают и, прячась под пни,
Лакают украдкой молочные дни.
Где путнику тихому добрый очаг,
Лоскутный подстил и ломоть калача?
Собаки кусают его сгоряча,
А люди отводят глаза и молчат.
Их совесть, как горница в праздник, чиста,
Никто не признал в том скитальце Христа.
Декабрь 2009
Надену я косоворотку,
Картуз на русые куде́ри,
И огляжу родные сотки
Да уходящий в землю терем.
Я завсегда един с народом –
Пусть бедным буду, но здоровым,
Из ендовы глотая мёды
И молоко из-под коровы.
Я русские настрою гусли –
Кипит во мне лихая песня!
Пока в корчаге бродит сусло,
Уйду бродить по околесьям.
По вёрстам, пахнущим полынью,
Пройдуся, оживляя струны –
Внемли́те, кутанные синью,
Велесы, Хорсы и Перуны!
Куда вы, древлие славяне,
Насельники Гипербореи,
Поразбрелись, как после брани,
По расколовшейся Пангее?
Не слышен больше Сивки-бурки
Тугой, как пульс по тропам, топот –
В табун степной угнали тюрки
Перенимать кудесный опыт,
Чтоб, притворяясь дураками,
Влезать коню без мыла в ухо
И вылезать уже «совками»,
Пропитываясь русским духом.
Лети же, песня удалая,
До крайних гор, до поднебесья!
До тех пустынь, откуда лает
Поруха пёсья или бесья.
Несите реки прочь по долам
В глубинах скрытый тихий ужас,
Как бабы прячут под подолом
Дитя от выпившего мужа.
Развейте, дерзкие ветрища,
Напасти наши вековые,
Не то ещё мозолить тыщу
Нам лет натруженные выи.
Умчи до Млечных половодий
Меня, живительная брага,
Где меж брегов кисельных ходит
Звездочерпательная драга,
Где Богу прямо в подбородок
Упрусь и лопну, словно шарик,
Застрявший в кольях огорода,
Где ветер псом по соткам шарит.
Апрель 2014г.
Рифмованные строчки
В обгон карандаша
На чистые листочки
Вползают, чуть шурша.
Их петли, закорючки
Таят избыток чувств,
Нас доводя до ручки,
До нервно сжатых уст.
И мнётся от бессилья
Бумага и скула.
Зачем Пегасу крылья,
Коль нет на нём седла?
Где наши выси-дали
И синий окоём?
Мы Музу оседлали
С мифическим конём!
И скачем, скачем, скачем,
И пишем, пишем, пи…
Но тише – не иначе
Пыхтит в ночи пиит.
Змеится серпантином
Упрямая строка,
Таким путём старинным
Ведёт её рука.
Блуждает по листочку,
По белой целине,
Вплетая лыко в строчку
По бросовой цене.
Февраль 2005г.
Любые наши города,
Что рвутся ввысь, не видя неба,
Похожи, можно никуда
Не выезжать, ведь там, где не был
Всё те же улицы, мосты,
Дворы, кварталы, новостройки,
Под бобрик стрижены кусты
И раскурочены помойки.
Ты снова видишь алкашей
Таких же мятых и нетрезвых,
Каких всегда гонял взашей,
Чтоб не мешались у подъезда.
И там всё так же не к лицу
Иной раз выглядеть счастливым.
Не улыбайся продавцу,
Когда стоишь в ларьке за пивом!
А пиво лучше спрячь, и встань
За тем углом, и пей не глядя
На двух гуляющих мамань
С дитями в липком шоколаде.
Возьми протянутый буклет
Из лапы плюшевого зайца.
Сумей сказать на рынке – «Нет»
В лицо настырному китайцу.
Ты продолжаешь "культпоход",
Легко шагая по проспекту,
Где неулыбчивый народ
Какую-то обходит секту,
Поющую о том, что в рай
Попасть достойны те, кто с ними
Соединятся в ночь, и втай
Своё им рассекретят имя.
Чтоб в сети рая не попасть,
От них отваливаешь быстро,
И за твоим движеньем власть
Блюдёт и жаждет сделать выстрел.
Там тоже любят пострелять,
Там все под мушкой или мухой,
И та, что вышла погулять,
Стреляет глазками, как шлюха.
Свернув с проспекта в тишину
Тенистой улочки, что к храму
Вела когда-то в старину,
Ты попадаешь в пуп исламу,
Где, устрашая естеством
Ближайших жителей района,
Уже стоит «ракетодром»,
Тая́ всю мощь в магометоннах.
Под стойкий запах анаши
В цветочных душных павильонах
Букеты вяжут торгаши
И ждут каких-нибудь влюблённых.
Наряженную молодёжь
По воле злобных модельеров
Мне жаль, приспичит – не найдёшь
В мотне штанов своих ты хера.
А где-то там сирены рёв
От возмущенья захлебнётся
И отголоски бранных слов
Умчат вдогонку инородцам.
Фиксируя твоё лицо,
Отряд из отроков прыщавых
Через трамвайное кольцо
Спешит куда-то от легавых.
А на вокзале чей-то пёс,
Тебя невесело облаяв,
Всё так и ждёт, задравши нос,
Бесследно канувших хозяев.
Декабрь 2011г.
Под сенью черёмух
И грубой скамьи
Он сладкую дрёму
Берёг от семьи.
Глядел на цветочки
Сквозь пьяный горбыль.
Не кличьте вы, дочки,
Пусть нянчит бутыль.
Хозяин не слышал,
Блажа наяву,
Как ветхая крыша
Крошилась в траву.
Не видел в работе
Снующей жены,–
Он был озабочен
Судьбою страны.
«Ты носа не вешай,
И нас опохмель» –
Нашёптывал леший,
А может быть, лель.
Поленья со вздохом
Упали на лук.
Без женских тут плохо
Мозолистых рук.
Поливка, прополка –
Растёт урожай!
А муж втихомолку
Жене угрожал…
И ужин малявкам,
И стирка белья.
Пять дочек по лавкам –
Большая семья!
И сено корове,
И курам зерно,
Всё это – не внове,
Всё это – давно.
А после, уставшей,
Прилечь до зари,
Но муж, вдруг восставший
В проёме двери,
Ей прапорским гласом
Скомандовал: «Ну!»
И ржавым матрасом
Вспорол тишину.
Ноябрь 2006г.
По белому снегу зелень
Пихтовой лапки.
Кого-то под вой метели
Обули в тапки.
Дорога до жизни вечной
Лежит вдоль окон.
С порога и до конечной
Тут недалёко.
Народ расходился молча,
Оберегая
Надежду, что всех нас Кормчий
Свезёт до рая.
И грешник, и добродетель
Равны дороге.
И те, кого сняли с петель,
Не хуже многих.
Для них не найдутся судьи
В толпе незрячей,
И трущие очи люди
Не слёзы прячут, –
Вину перед чьим-то сыном,
Братишкой, другом.
И клин бы им выбить клином,
Но воет вьюга.
Декабрь 2009г.
Дрожащие колкие звёзды
Рвут воздуха лёгкую ткань.
Под ними безропотно мёрзнет
Застывшая тьмутаракань:
Как снимок экспрессиониста
В начале двадцатых годов,
Как призрак, являясь лет триста
Кошмаром больших городов.
В «культурной» столице Европы
Есть место огрызку упасть,
А здесь заедают укропом
Словечко слащавое – власть.
Три в узел завязанных слова,
Где третье – известная мать,
Найдутся в карманах любого,
Кого захотят обыскать.
У нас, где хоть раз арестован
Был кто-то из братьев, отцов,
Пришествия ждут не Христова,
А парочки крепких ментов.
И медный нечищеный крестик,
Забытый на шее давно,
Испуганно ищем – на месте ль,
Как только гремит за окном.
А я продолжаю движенье,
Шарахаясь, словно во сне,
От собственного отраженья
В чужом запотевшем окне.
И если в потёмках споткнусь я,
То пара невидимых рук
Поддержит меня и отпустит,
Учтя мой случайный испуг.
Но чьи это руки – не знаю,
Я это узнать не готов.
Посапывай мирно родная
Страна неуслышанных слов.
Декабрь 2011г.
Опять сосед с соседом шумно спорят,
В их ежедневном пьяном разговоре
Я слышу человечеству упрёк.
Им спеть бы в степь, что ширь свою простёрла,
Накрыв поля - да обгорело горло
От спирта, выпиваемого впрок.
Здесь любят петь, когда приспичит плакать,
Босыми хлястать за водярой в слякоть
И клянчить в долг у добрых продавщиц.
Здесь варят то ли ханку, то ли миро
Сектанты мутноглазые в квартирах,
Из братских убежавшие столиц.
У каждого свой морок за плечами,
Особенно пустынными ночами
Напоминает нам он о себе.
Он шепчет что-то каверзное в ухо -
Мне так же в детстве за́говор старуха
Шептала в ненатопленной избе.
Стареет день, вытягивая тени,
Я, как плохой актёр в мечтах о сцене,
Хожу, меняя маски без конца.
И, оглянувшись на случайный выкрик,
Увижу вдруг прошедший мимо призрак
Давным-давно покойного отца.
Я всякий раз подслащиваю горе,
А радости солю, и в разговоре,
Бывает, озадаченно молчу.
Наверное, я слушаю, что морок
Мне говорит – тебе уже за сорок
И хлопает легонько по плечу.
Одни талдычат мне про суеверье,
Другие – Иисус стоит за дверью
И сто́ит дверь немного приоткрыть.
Но как всегда, под маской Иисуса
Там ждёт упырь, так жаждущий укуса,
Но для начала спросит закурить.
Кому-то не хватает веры в Бога,
А кто-то бог для собственного блога
И с паствой по-олбански говорит.
И паства ради кажущейся славы
По липким эрогенным зонам клавы
Пальпирует, пуская пузыри.
И пострашней болячки с кличкой триппер
Придёт какой-нибудь троллелепиппер
В наставший век слипающихся век.
И твой же облик в облаке туманном
Сочтут однажды зрительным обманом –
Идущий «неуместный человек».
Декабрь 2011г.
Сегодня дивно расшумелся ветер,
Да так, что будто колокол ответил.
Но в нашем храме лет, наверно, двести
Назад качался он на видном месте.
За благолепьем стен темно и сыро,
Попахивает спиртом и сортиром.
Без Бога всё тут мнится опустелым,
Каким-то нереальным, чёрно-белым.
Светило нам не добавляет красок,
И на ночь люди не снимают масок
С морщинами и сжатыми губами,
И спят, боясь соприкоснуться лбами.
Гоняет ветер банки и бутылки,
Мелькают одинокие затылки,
И где-то рвётся воздух невесёлым
И выдавленным смехом от укола.
Какие вести принесёшь ты, ветер?
О том, что пацанов снимают с пе́тель,
Что стариков калечат их же дети,
Что для бухла́ давно не нужен третий,
Да и второй, я знаю сам, не нужен.
Круг разговоров и мечтаний сужен –
Машины, деньги, девки, снова деньги.
О чём ещё под градусами тренькать?
Что врём, смотря в глаза, и не краснеем,
И баб своих колотим тем сильнее,
Чем больше те нас любят. Это, ветер,
Давно известно мне и всем на свете.
Ноябрь 2011г.
Сквозь паутину тюля
Подобно пауку
Смотрю на сырь июля
И улицы тоску,
Где обречённой мухой,
Жужжа всё злей и злей,
«Москвич» елозит брюхом
По клейкости колей.
И брюхом волосатым
Елозит по жене
Сосед, с утра поддатый,
В тревожной тишине.
Невесел местный отдых,
Особенно в дожди.
Вы спросите: «А воздух?!»
Такой, что сопли жди.
Какой там бриз и пляжи,
Коньяк, текила, брют?
Флакончик спирта вмажем –
И сморщимся на пруд
Истыканный осокой,
Где тинистый узор
Лишь чайкам да сорокам
Ласкает жадный взор.
Увязший в цепкой глине
«Москвич» вконец заглох.
А в смежной половине
Раздался сладкий вздох…
Лампа тусклая мигает
По-товарищески мне.
Трое в шахматы играют,
Муха бьётся на окне.
Как же бедная устала,
И без солнца ей хана.
Я укрылся одеялом,
Чтоб не видеть ни хрена.
Входят изредка медсёстры,
Тормошат, шутя, засонь,
Россыпь ядовито-пёстрых
Мне пилюль кладут в ладонь.
Две недели я в больнице,
Лечат что-то доктора,
И на их опрятных лицах
Тень печали и добра.
Кроме тех, что с важным видом
С ночи топчутся вокруг
Парня с первым суицидом,
Это – будущий мой друг.
Если выпадет быстрее
Койку мне освободить,
На больничном пустыре я
Из камней составлю – «ЖИТЬ».
Сентябрь 2008г.
Ветер злобно бьётся
Градом по стеклу.
Кот к подмышке жмётся,
Радуясь теплу.
Бредит телевизор
О войне полов.
Я к любым сюрпризам
В эту ночь готов.
Стрелка с гулким стуком
Замерла в часах.
Столь дешёвым трюком
Не внушить мне страх.
Ангел или демон
Хлопнет по плечу?
Иль они на время
Сделают ничью,
Предложив при этом
Выбрать самому –
Через тьму ли к свету,
Через свет во тьму.
Всё же кот когтями
Впился мне в ребро.
Умными речами
Радует Дибров.
Временно доступен
Стал я всем друзьям.
Легче бабу в ступе
Обнаружить вам.
Бормотун-затворник,
К вам я загляну
Со среды на вторник,
С лета на весну.
Декабрь 2009г.
Трещат дрова в печурке вечерком,
Уютно нарушая тишину.
Вид из окна мучительно знаком,
Но всё равно я к раме лбом прильну.
Не видно ни собак, ни смурых лиц,
И тракторы не мучают ездой.
Лишь стайка из каких-то наглых птиц
Выдёргивает паклю на гнездо.
Зажглись недружным строем фонари,
Сгустив доселе скрытый полумрак.
Из полумрака выйдут колдыри,
Нестройно в грязь впечатывая шаг.
Зима застряла где-то в полпути
От нашего дремотного села.
Хочу, чтоб снег похрупкивал в горсти,
В окошке пальма инеем цвела.
Кукушка из часов спугнула тень,
И кот, зевнув, уставился на дверь.
Прошёл ещё один понурый день,
Иди же в ночь, мурлычущий мой зверь.
Ноябрь 2004г.
Не собака – телеящик
Настоящий друг семьи,
С ним находимся мы чаще,
Чем с друзьями и детьми.
Об убийствах нам расскажет
Диктор голосом судьи,
И судья в суде накажет
Подсудимых, только бди.
Только знай, дави на кнопки,
Целясь пультом в чей-то рот,
В силиконовые попки,
И гадай, кто чем поёт.
Здесь - заваренное «мыло»,
Где бандитствуют менты,
Там на радость педофилам -
Детский конкурс красоты.
Спорят в шоу горлопаны,
О России морщат лбы.
На каналах бьются кланы
За местечко у трубы.
Важный чин, блеснув погоном,
Обличает произвол
С обаянием Горгоны,
Пряча шиш под круглый стол.
Для больных и суеверных
Есть дежурный чародей,
Он очистит нас от скверны
И, что верно, от рублей.
А церковников тревожит,
Что далёк от них народ.
Видно, только внедорожник
До народа довезёт.
Нам внушают – всё прекрасно
Будет через двадцать лет.
На галерах не напрасно
Путин грёб на вольный свет.
И сейчас рулит по новой,
Но уже не раб – стратег,
Он с галеры, сняв оковы,
Перебрался на ковчег...
Катастроф, скандалов модных
Ждём, зевая, день за днём,
И не знаем, что удобно
В доме-2 давно живём.
Сентябрь 2008, 2013
Старуха спит,
Сомлевшая немножко,
Губой свистит
С присохшей хлебной крошкой.
В тенётный плен
Запутано окошко,
В гирлянды лент
Облепленные мошкой.
Кипит бульон
В кастрюльке воркотливо,
Висит бельё
В безветрии сонливом.
Над креслом ход
Часов неторопливый,
В нём дремлет кот
С оранжевым отливом.
В калёный день
Слёг зверь и люд окрестный,
Возрос на тень
В июле спрос известный.
Лишь старый пёс
Всё не находит места,
Куда б свой нос
Ни сунул - всюду тесно.
Старуха спит,
Чуть дёргая коленом,
Бульон кипит,
Стекая постепенно.
На самом дне
Рождаются из пены
И гибнут вне
Пузырики вселенных.
Июль 2006г.
Жаль, замёрзла сирень, не вдохнуть
Вызывающий оторопь запах,
От которого "принял на грудь"
Я бы, глядя на рдеющий запад.
Тишину разрывающий лай,
Словно жахнули два одиночных.
Обречённый скрип двери в сарай,
Приколоченной к петлям непрочно.
Эти звуки, гнетущие слух,
Так и лезут настырно мне в уши.
Лучше б был я сегодня безух,
И безглаз, и безнос, и бездушен.
Воронья неожиданный гвалт
Сердце ухнуть заставил под пятку -
То ли ворон, то ль ангел упал
На посту задремавший с устатку.
По тропе, где сокрыла трава
Прошлым летом утерянный крестик,
Ковыляла хмельная братва,
Щурясь весело на околесье.
Воздух около тяжек и пуст
Без привычного здесь аромата.
Жаль, замёрз мой сиреневый куст,-
Всё ж я выпью. Постойте, ребята!
май 2011г.