Геннадий Ермошин
В Арканаре - зима...
*** Кире
Восславленный в гимнах, распевах былин,
Где дух твой, могучий народ-исполин?!..
Угрюмая чернь под покровом дождя
Безмолвна, как очередь к телу вождя…
Гур Сочинитель-старший «Трактат о народе»
В Арканаре — зима… Блок-посты на разбитой дороге…
Ругань, посвист бича… Вереницы теней без лица…
То погост, то тюрьма… Хамахарские шаткие дроги, —
Не чумного ли, часом? — влекущие прочь мертвеца…
Не за куш, так за страх, — мы в свободе по самую глотку…
Не в воде, так в огне… Кто — с сумой, а кто ловок — живи…
Болтуны — на кострах... Молчунам — кандалы и колодки…
В этой доброй стране как тебе рассказать о любви?..
Я бы мог — о весне, об иной стороне и эпохе,
Где под Курском сады белоснежны, как Спас-на-Нерли,
И летают во сне, пусть не очень счастливые, боги…
Ведь с далёкой звезды не видны все ловушки Земли.
Краски грёзы былой окаянное время истёрло.
Чем одарит судьба — неужель по задумке Творца? —
Арбалетной стрелой, на миру, в беззащитное горло,
Иль цепями раба в преисподней чужого дворца?..
А когда — через край, прянем в Свет, аки рыбы на сушу…
Где ни слёз, ни оков… Где мы меж вольнокрылых — свои…
В этот траченный рай упорхнём, истомлённые души,
Слушать в дымке веков, как под Курском поют соловьи…
Вьюга
Сбились мы. Что делать нам!
А.С.Пушкин, «Бесы»
То утихнет, то припустит,
Ловко путая следы, —
В нашем диком захолустье
Далеко ли до беды?..
То ли горки окаянны,
То ли кони в грусть-тоске,
То ль возница, в норму пьяный,
Прикорнул на облучке?..
В зипуне — дыра да фига, —
Сколько нас, как тот ямщик? —
То ль хозяин — плут-барыга,
То ли цезарь – временщик?..
Эх бы, вздыбить, кнут наладив!..
Размахнуться с облучка!..
Расступись, арапа ради,
Вороватая пурга!..
Где ж ты, верная дорога?..
Где ж вы, светлые пути?..
То ли к чёрту, то ли к богу
На куличики идти!.. —
Не бунтарская натура
Да крамольная строка,
Не шальная пуля-дура
Вертухая-дурака,
Не российский климат скверный,
Не заклятье на роду… —
От твоей любви неверной
Я, скорее, пропаду!..
Не в пуховой ли перине
Задремать и недопеть?..
На холодном тамбурине
Подыграй мне, вьюга-смерть…
Вознеси над снежным лугом
На берёзовом кресте…
Вестью, без вести ли, слухом
У сороки на хвосте…
Хуторянкой заполошной
Отрыдай и обо мне…
Отчего ж так нынче тошно
На родимой стороне?..
Кружит-вьюжит, не отпустит, —
Ни лучинки, ни звезды…
В нашем диком захолустье
Далеко ли до беды?..
Колокола
Калики, оборванцы, скоморохи, —
Колокола владимирской дороги, —
Они так много знают о Руси.
Кандальный переплач над куполами…
Пенькой проворной, пулей, шомполами… —
Кому как пало, — Господи, спаси!..
Мы все рядком здесь, как в строю солдатском…
Что ж так неладно в «королевстве датском»?.. —
До срока чахнуть принцам от вранья…
Ну, здравствуй, старый дом, унылый дворик,
Где так любил пивать наш бедный Йорик,
Придворный толкователь бытия.
Осенний дым отечества и тлена…
Неузнанный стою, беглец из плена
Свихнувшихся от алчности столиц,
Седой мальчишка с пожелтевшей фотки…
И никого, с кем я бы выпил водки, —
Нас тут не вспомнят — ни имён, ни лиц…
Один лишь тупичок кривоколенный,
Что дремлет по-над пропастью вселенной
И пеленает старческие сны
О том, что было, и о том, что стало,
В ненастья сплин, и зимнюю опалу,
И морок проступающей весны…
Да жёлтые цветы в окне забытом, —
Офелии, а может, Маргариты? —
И боль, и трепет, — чья же тут вина?..
Наивно как, и глупо, и прекрасно!..
Но всё же не напрасно, не напрасно!..
Ну, здравствуй!.. Но в ответ — лишь тишина…
Лишь ночь без сна — бездомная лахудра,
Похмельный взгляд ноябрьского утра,
Гвалт пьяной электрички до Москвы…
Опять в бедлам под смогом вместо неба,
Где затерялись наши быль и небыль,
Где мы давно ни живы, ни мертвы…
Где не прямы ни время, ни пространство,
Уродец-век холопства и засранства
Красуется в кривозеркалье душ…
Но там, в глубинке, — величаво-строги, —
Колокола, и дальние дороги,
И небо — в зеркалах российских луж.
Волчье молоко
когда планида «никому не верь» —
в зените над молчанием овечьим,
сквозь кротость ликов проступает зверь, —
не вглядывайся в маски человечьи…
и стынет память мёртвым языком…
нас — маугли от Дарвина и Брема —
судьба питает волчьим молоком, —
впрок — Ромулу, но на погибель — Рему…
мы презирали когти и клыки…
ночные споры, фонари-аптеки…
уж нет иных, другие далеки —
австрало-франко-лондоно-питеки…
ведь вбито с детства, насмерть, хоть убей, —
побег отсель окупится сторицей…
плебей, но в Риме, — больше, чем плебей,
а в тундре — и патриций — не патриций.
куда же плыть? — везде по-волчьи выть,
и огрызаться русскими словами!..
но так хотелось просто покурить
и помолчать с уехавшими вами…
здесь всё, как прежде… — новый моисей,
и новые исходы и скрижали…
торговец в храме… пьяный фарисей…
бомж у метро… весталка на вокзале…
и ничего не жалко для молвы, —
картбланш ТВ-пророкам и кассандрам… —
буонапартам — пепелищ Москвы,
и пепла персеполей — александрам…
опять — не верь, не бойся, не проси! —
из теремов — лачугам и острогам, —
мол, есть пока на матушке-Руси
кому брести с сумою по дорогам…
и попирая этот вавилон
крутой и грозной некогда державы,
парит телец — кумир и эталон, —
и золотой, и хищный, и двуглавый…
но не сочувствуйте издалека, —
как, дескать, так у вас могло случиться?..
нам просто недостало молока
одной, отдельно бронзовой волчицы…
Белый кот
В белой комнате — белый кот,
Лишь глаза — зеленее льда,
Будто знает, что всё пройдёт,
Что все хлопоты — суета.
Забавляясь с клубком времён,
Стрелок лет подправляя ход,
Всё про нас понимает он,
Этот мудрый каширский кот.
Без корысти и без сует,
Без предательства и вранья
Только двое на целый свет —
В белой комнате — ты и я…
В вечер летний — прохлады ждёшь,
В зимний вечер — тепла и нег…
В сером городе — вечный дождь…
В белом городе — вечный снег…
Что ж отпущено так в обрез? —
Не успеть сосчитать года…
Мы уходим с лопатой в лес
Хоронить твоего кота.
С тихим словом — земли щепоть…
Буде милостивей-добрей, —
Да сподоби ему, Господь,
Рай для милых ручных зверей.
Тёмных грешников покарав,
Утомясь, на грядущий сон,
Разреши — пусть за кроткий нрав
Светлым ангелом станет он…
И с кошачьих своих небес
Будет пестовать и хранить…
Нас, с оркестрами или без,
Под берёзами хоронить… —
Если можно Туда котам...
Ты не плачь... А придёт черёд, —
Мы тебя повстречаем Там, —
В белой комнате, — я и кот.
Катание на Рождество
Без нужды что ж тревожить гитару,
Без огня в охладевшей крови,
И орловскую троечку к «Яру»,
Память-грусть, не зови, не зови…
Бьюсь, как в клетке, в стекле и бетоне.
От столичных колдобин и луж
Серебристые в яблоках кони,
Унесите в январскую глушь!..
Где ещё не истаяли звоны,
Лишь прислушайся и помолчи…
И старушка пред старой иконой
Затепляет огарок свечи…
Где поля так бескрайни и белы,
А деревья - былинная рать!..
Не нужны мне чужие пределы, -
Здесь родился, и здесь умирать.
Закричу, захлебнусь от мороза,
Подпою удалым ямщикам,
И от счастья и холода слёзы
Побегут по замёрзшим щекам…
Что же нам - не гулять по-гусарски?!
Не лететь на скрипучих санях?!..
Угощать всех соседей по-царски,
Целоваться с тобою в сенях!..
Только где же ты, вольная воля?
Что так короток век, и жесток?..
Где та тройка, родная до боли,
И тот юный беспечный ездок?..
Где та сказка о деве прекрасной,
О большой и печальной любви?..
Что прошло, не тревожь понапрасну,
И назад не зови, не зови…
Лихолетные вьюги, ветра ли,
Замели след забытых саней…
Эй, браты-ямщики, не пора ли
Развернуть заплутавших коней?!..
Лишь на масленых днях отзовётся... -
Тройки… Пары спешат под венец… -
Скоморошеской песней зальётся
Бутафорский шальной бубенец.
Светом звёзд...
Мы с тобою идём по одной земле,
Хоть немерено между и лет, и вёрст.
Нам так трудно в липучей болотной мгле,
Если с детства отравлены светом звёзд…
Соткан сумрак дворов из осенних фраз,
Из молитвы предутренней тишины…
Мы сюда возвращались с тобой не раз
Грузом «двести» с забытой чужой войны,
Соком красных до боли лесных калин,
Закордонною птицей – когда весна…
Нас устала лепить из дорожных глин,
Для смирительных рубищ своих, страна.
И хранителям нынче хранить «за так» -
Не с руки…И любить за «спасибо» - бред…
И вовек не доплыть до родных Итак, -
Тех, былых, в этих новых итаках – нет…
И шагаем – по шпалам… и реки – вброд, -
Где мосты?.. Под откосами поезда…
Но всё дальше и дальше, за горизонт, -
Свет в тоннеле – шагреневая звезда.
Уйти за Босфор...
Будто плач – где ж ты был столько лет? –
Ветер, дождь - по лицу, и за ворот…
Но просрочен осенний билет
В этот призрачный маленький город…
Где давно ни родных, ни друзей, -
Сохрани и спаси пилигрима!..
Разорённый ДК «Колизей»
Над «руинами Старого Рима», -
Из дождинок фонарь-бутафор
Строит зыбкий шатёр декораций…
Мы мечтали уйти за Босфор,
И под чёрным полотнищем драться…
Мы ловили губами росу,
Друг от друга теряя рассудок,
Неизвестно, в котором часу
Неизвестного времени суток…
Но и нас, как «Бакарди» с Багам,
Время пьёт по глоточку, по капле,
И к далёким чужим берегам
Улетел твой бумажный кораблик.
Злые сплетни – пустые слова –
На хвосте приносили сороки.
Без тебя опадала листва,
И подснежники путали сроки…
Всё вернётся на круги своя.
Тает парусник в дымке, незримый.
Пью по капле вино бытия…
Сохрани и спаси пилигрима!..
Шар судьбы, укрощённый гордец,
Упадёт на предписанный нумер.
Этот город усталых сердец…
Здесь я жил.
Здесь я, кажется, умер…
"Бакарди" - знаменитый багамский ром,
пьётся мелкими глотками под хорошую
сигару. :)
Заплутала душа...
Не чума, так «свиная» простуда...
Но «успешным» - бессмертье с куста…
И на телеиконах иуды, -
Под копирку, - с глазами Христа…
А на сердце – тревожно и остро…
А душа - заплутала… Всерьёз…
Как царицынский, в стельку, апостол
Меж стволов гефсиманских берёз…
Как вечерние звоны трамвая -
Бывшей конки… для бывших людей…
И Вожатый, украдкой зевая,
Правит в небо слепых лошадей…
Покатилась звезда...
На душе - маета…
В майском вечере тая,
Покатилась звезда
С небеси, золотая…
Вслед бы, аки волхву,
Босиком по России…
Жаль, в родимом хлеву
Небогато с мессией…
Что ж гадать, да желать?
Ни к чему, и неважно.
Будет в небе пылать
Твой журавлик бумажный…
Словно Феникс, сгорать, -
Все мы, в сущности, птицы…
Вновь и вновь умирать
Над бесстрастной столицей…
Задыхаясь, глотать
Опаляющий воздух,
Раз не время летать…
Все мы, в сущности, звёзды…
Пусть едва ли видны
Записным астрономам,
Но от века больны
Вифлеемским синдромом, –
Теплим света щепоть,
Хоть не знаем ответа…
И ударит Господь
В колокольное лето…
И зажжёт фонари
Над дорогой к Мадонне…
И не нас до зари
Сдует с Божьей ладони…
И отступит беда…
В синем вечере тая,
Покатилась звезда
С небеси, золотая.
Бурлацкая-перекатная
что ж ты, в свЯтом чистом поле мурава-трава,
где любилось, веселилось и кручинилось,
погорела и пожухла - полегла мертва,
да лишь чёрною стернёю ощетинилась?..
кто ж пройдёт теперь дорожкою бурлацкою?..
кто споёт за нас хмельную да бедовую?..
кто за глупости иванушко-дурацкие
принесёт повинну голову садовую?..
птицу синюю по белу свету ищем мы,
ставя крест косой на судьбы деревенские…
что же вороны кружат над пепелищами,
ярославские, псковские да смоленские?..
перекатная, безбожная, немилая,
так терниста чернобылью и бурьянами
сука-жисть, карга рябая и постылая, -
вечно пьяными нам слыть да окаянными!..
раскатился млечный шлях скатёркой по столу.
босиком под проступающими звёздами
бродит вечер неприкаянным апостолом
позаброшенными храмами-погостами…
Перелётное
Догорают отблески заката
В опереньях ангелов и птах,
И зовут в нездешнее куда-то
Ласточки на стылых проводах.
Вестники грядущего ненастья,
Что в чужой взыскуете дали?..
Птицами ворованного счастья
Пропадают в небе журавли.
Нам бы вслед им улететь в иное,
Только ты любила не меня…
Спешься, осень. Расседлай в ночное
Золото-багряного коня…
И печаль багряно-золотую
Запоздалой лаской напои…
Отчего ж не я один целую
Золотые локоны твои?..
Брось плести, зазноба-кружевница,
Боль бессонниц, да мгновенья-сны…
Не тревожь полуночною птицей
Горьких песен дальней стороны…
Не тоскуй в терновой круговерти,
За кордон с собою не зови
От зимы, – где о любви и смерти, -
В сытый край без жизни и любви…
Растворясь в небесной акварели, -
И не разобрать, одна иль две, -
Мы с тобою различимы еле,
Крохотные точки в синеве.
На лепестках...
На лепестках шиповника души
Мне откровений пылких не пиши,
И не сходи от губ моих с ума,
Когда в ночи за окнами зима…
Когда в ночи метели пелена
Крадёт друзей ушедших имена,
И письма той, другой, всё холодней…
Но ты меня не спрашивай о ней.
Тебе, бессмертной, - ибо так юна -
Пока ещё неведома страна -
Надежд руины, города потерь,
И нетепла-нетронута постель.
Здесь одиночеств горькое вино
Испить сполна уставшему дано,
И каждый вдох – по дорогой цене,
Ведь на войне, мой свет, как на войне.
Репатрианты из страны Зеро, -
Я узнаю их в утреннем метро.
Они давно живут среди зимы,
И знают то, чего не знаем мы.
Здесь есть любовь - простое ремесло, -
Игра для тех, кому не повезло,
А на часах предательств и измен
Всё, как нарочно, время перемен.
Дни-паутинки. Годы-конфетти…
И нужно жизнь – не поле – перейти,
Прожить, чтобы понять, как коротка…
Мгновенье бога… Вечность мотылька…
Прожить, теряя острые шипы,
Шлифуясь в серых куколках толпы…
Всплывая сквозь хитиновую тьму
К крылатому началу своему…
Лететь на Свет, где так белым-бело,
Стучаться в небо, хрупкое стекло,
И падать – белым снегом на дома…
Ведь - здесь, и Там, - за окнами зима…
Ни слова не скажу тебе, прости.
До этой боли нужно дорасти…
Но в той стране, где столько лет война,
Меня спасёшь лишь только ты одна.
Нефертити
nfr-tt — Прекрасная Грядёт (др.-егип.)
Брось сердиться, не идёт, —
Губы вдрожь и непослушны…
Статуэткой равнодушной
К нам Прекрасная Грядёт!..
Не ревнуй к житейской лжи
Омут глаз у изголовья.
Меж кастрюль и сквернословья —
Грёзы, тайны, миражи…
В тусклом зеркале времён —
Золотая колесница.
Солнцеликая Царица
С самым нежным из имён…
Пусть обманна пелена, —
Только горечь в капле зелья.
О, Исида, фальшь веселья,
Чаша выпита до дна…
От беды на волоске,
Постаревшие на годы,
Мы с тобой — из терракоты —
Перед Нею на песке.
Стансы голоцена
Мир – балаганчик-ностальжи…
Лишь лейтмотив любви неверной,
Как дуновение инферно
Над краем пропасти во ржи…
Во лжи… Знакомы типажи, -
Кто - воровством, кто – простотою,
Счастливых весей муляжи
Под бутафорскою звездою.
Опять проворят времена
Кумирам свечи в изголовье,
Забвеньем метя имена
С несовместимой группой крови.
Всё меркнут отблески побед,
И за утратою – утрата…
И ты, уставшая от бед,
Проходишь точку невозврата…
Рассредоточены полки…
И зубоскалят доброхоты…
И я бросаюсь на штыки
Твоей бесчисленной пехоты…
Нас так учили – умирать.
Рвану рубаху – или-или!..
Нам век дано ли выбирать,
Где б дождались и долюбили?..
Плащ Гамлета, колпак шута,
Пастушья дудка Крысолова, -
Моя мелодия чиста –
Обман чарующего слова.
Что в искренности той, скажи,
Тебе, пропавшей в голоцене?
Но в гулком зале – ни души.
Стою один на чёрной сцене…
Пусть Режиссёр неумолим,
И наши столь несхожи роли, -
Я тем же ангелом храним…
Синице в небе – вольной воли!..
Динго
...это в дверях бог.
(Олег Горшков)
Бегу… На прицеле века…
Как будто от стаи динго…
По кругу манежа - пони,
Берейтора чуя кнут…
Бегу, как игла-калека
По выщербленной пластинке,
От хриплой крутой «Погони»
В игристое «Пять минут»…
Из «Yesterday» - в «Money-money»,
Не слыша гитары Лорки…
И крутится диск вселенной
Под звёздами шапито…
Господь с номерком в кармане
Устало сойдёт с галёрки,
Как Лир с опустевшей сцены,
Забыв получить пальто,
Провидя сквозь лица-маски
Взирающих миллионов…
Здесь каждый второй – ковёрный,
И каждый второй – поэт…
Но время - для серой краски.
В анклаве хамелеонов
Не дай нам дожить до чёрной -
Знакомый до боли цвет!
Застынут на Пресне танки...
Хлестнёт воспалённым оком
По барби и покемонам,
По лысинам-животам,
Из стылых глубин Лубянки,
Сквозь мутные стёкла окон
Трясущегося вагона
Растерянный Мандельштам…
Сон разума… Остров Моро…
Обритые лбы окраин.
Низвергнутые кумиры.
Истёртые в пыль Слова.
Лишь эхо немым укором -
Где брат мой, тишайший Каин?..
Но в мёртвых глазницах мира
Полынь- прорастёт –трава…
А нужно – огня и крова,
Смех в зале, в глазах индиго…
Улыбку на лике Бога,
Что, наперекор судьбе,
Позволит мне в жизни новой
Стать гончей... собакой динго…
И в звёздной пыли - дорога,
Чтоб вечно бежать к тебе.
Крылатую отбрасывая тень...
Зачем, скажи, не ради ли забавы,
В сей грубый мир, с какой звезды, сошла?..
Пресветлый лик, изысканность оправы,
А за спиной – два ангельских крыла.
Не улетай, не торопись, не надо,
Пусть на земле их ноша тяжела,
Твои печали - поздняя прохлада
Больной душе, что сожжена дотла…
Кружил нас танец снов и снегопада,
Шальную ночь сменял ненастный день.
Пылал огонь, и ты сидела рядом,
Крылатую отбрасывая тень…
Не плачьте, скрипки, всё уже далече.
Умчались тройки, и метель бела...
Но на твои божественные плечи
Надел Господь два ангельских крыла.
В мерцаньи свеч, когда окурит ладан,
И годы, и мгновенья сочтены,
Ты прилетишь и тихо сядешь рядом,
А на губах – «Спаси и сохрани»…
Холода (ноябрьские записки)
Сколько можно держать
На весу это серое небо,
И прозрений нектар
Собирать с запоздалой тоски?..
Голь-судьбу ублажать
Стопкой Леты и корочкой хлеба?..
Но ползут холода,
Как туман с предрассветной реки.
Холода, холода…
Вновь скуют и закроют границы…
И угрюмый конвой –
По этапу метелей и вьюг,
Где гудят провода,
На лету замерзают синицы...
Ну, а сфинксы давно
От греха потянулись на юг…
Здесь уже не казнят,
Только чаще и чаще хоронят,
И не бьют по рукам, -
По своим, видно, бить не с руки.
Над молчаньем ягнят
Что ж архангелы так гайворонят?
Лучше б нашим волкам
Разъяснили - нельзя за флажки!
Не прибудет полку
Князем Игорем… Вещим Олегом…
И не я, нетверёз,
С казаками – на стрежень в челне…
Не меня повлекут
По кровавому липкому снегу…
Лишь молитвы берёз
Пусть хоть чуточку и обо мне.
Время – лекарь-палач…
Догорает пора золотая, -
Опереточный фарс
Столько раз предававшей страны.
Ярославна, не плачь.
Нас листает Господь, не читая,
Ф.И.О., профиль, анфас,
Даты жизни и степень вины.
Бланки «Совесть» - пусты.
Наши совести - блудные сфинксы.
В прах истёрлись слова:
Дым отечества… Русь – к топору!..
И волхвам – до звезды
Пропадать по дорогам провинций…
По Путивлю.уа,
Переславлю-Залесскому.ру…
Мы в зиме испокон,
Лишь поблазнит весна временами
Лёгким взмахом крыла,
Но другие края предпочтёт…
Только б в сердце – закон,
Купол звёздного неба над нами,
Да немного тепла, -
И Господь, наконец, нас прочтёт…
Несерьёзная песенка
заявлюсь непрошеным, -
ладно? -
не брюзжа, не теребя
нервы.
чуть совру, но по-хорошему,
складно.
я сегодня у тебя
первый.
а снежинки – по стеклу, в ночи,
тая,
ручейками, как с горы Парнас
реки.
хочешь, Нинка, я тебе почи-
таю,
что придумали про нас
греки…
словно камешки – слова-
звуки…
скажешь, выйдя из морской
пены:
что за прихоть – целовать
руки? -
ты сегодня у меня
первый…
за окном идут войной полки
улиц,
звёздно-бархатных знамён
млечность,
и умрём мы от одной
пули,
что летит из тьмы времён
в вечность.
блажь – запретных тех плодов
спелость.
сердце камнем упадёт
в пропасть.
непривычная моя
смелость,
непривычная твоя
робость.
лягут тени по углам
тайной,
как неведомый чужой
берег,
что любил так воспевать
Байрон,
и чуть было не открыл
Беринг…
будто снова в паруса
ветер,
горизонт сотрёт огни
суши…
отпускают в небеса
дети
неспасённые свои
души…
догорают миражи
свечек,
угасает золотой
улей, -
в этом городе нам жить
вечно,
и умрём мы от одной
пули…
Летучий Голландец
Орудий гулкая медь —
Иерихонские трубы.
По нашим душам скорбя,
Пьёт бомбардир из «горла».
Портовой девочкой смерть
Целует в горькие губы,
Кого ещё не любя,
Кого уже позвала…
Мир — абордаж в темноте,
И что нам Крест и Корона?..
Одним — сундук мертвеца,
Другим — бубенчик шута…
Кому — по чёрной воде
Круги от вёсел Харона...
Шальная пуля Стрельца…
И золотая звезда —
Бродягам путь проложить
В штормах чужих мирозданий,
С морскою глупой тоской
По мулен-ружьим боа…
Дано ль, Господь, заслужить
Ценою вечных страданий
Тишайший свет и покой
Сен-Женевьев-де-Буа?..
Всё мнится — лишь позови, —
Домой вернутся скитальцы…
Как в детстве — после «замри»
На «отомри» — «отмереть»…
Ты плачешь, ангел любви?
Твои озябшие пальцы
Уже ладоням моим
Тепла не хватит согреть…
Качнутся чаши Весов —
От жизни — к зёрнышку хлеба…
Пусть тщетно новый сократ
Толкует нас для невежд…
И в пелене парусов
Уйдём в забортное небо,
Неся не горечь утрат,
Но искру Добрых Надежд.
Деревянные кони
Ещё не близко до Моне и Сартра,
Антониони… Бытие – игра.
Как щедро время – от вчера до завтра,
Как ярко и светло – позавчера...
В разверстый мир спешил сопливый гений,
Седлая деревянного коня…
И небо опускалось на колени,
Чтоб на ладони подхватить меня.
Кружили сны… и возвращались снеги…
Путь не тернист… Не чёрств, не горек хлеб…
Шли - двор на двор - "хазары", "печенеги",
Князь Игорь... и Олег… Борис и Глеб…
Мы бились с упоением, до ссадин,
Мечи ломая в щепки, – кто кого?!..
Но никогда не нападали сзади,
И никогда – вдвоём на одного…
И уходя в назначенные сроки,
Ещё не осознавшие утрат,
Переплавлялись в бронзовые строки,
Щемящие, как "Припять" и "Герат"…
Как вздох Бориса… как слезинка Глеба…
Птенцы российских разорённых гнёзд…
А по ночам расстрелянное небо
Роняло капли падающих звёзд…
Мелеют души… В суматохе жалкой
Уже не распознать знакомых лиц.
Нас вновь распяли, как в степи над Калкой,
И на Литаве, суть Аустерлиц…
Хиреют души… В сытости и благе.
Моей - стоять на паперти, босой…
Потом - вожди, и новые гулаги…
Период голоцена, кайнозой.
Вкусивший рая не взыскует Бога,
Приговорён к духовной нищете…
Готов ли я принять тебя, эпоха,
Под звон щита, и даже на щите?..
Придёт и мой черёд - иные бреги,
Где пуст очаг, и не разжечь огонь…
Лишь скачет, скачет в голубые снеги
Полузабытый деревянный конь.
Дженни
Огонь в камине… Вересковый мёд…
Отдам я той, что грусть мою поймёт,
Согрев в руке,
монетку — медный пенни.
В ночи портовый плачет кабестан —
Где твой корабль, старый капитан?.. —
Слепой певец,
по ком он плачет, Дженни?..
Забудем, долли, расставаний дни,
Утраченным иллюзиям сродни,
И горестную сладость
примирений…
Про песни вьюг, про снежные ветра
Давай с тобой забудем до утра,
Про боль обид
давай забудем, Дженни…
Пусть суждено, стремленьям вопреки,
От века с новой начинать строки…
Как пред Мадонной,
преклоню колени…
Когда штормит, срывая мир с петель,
И жребий — жить во времена потерь, —
Последнею не стань
потерей, Дженни…
Весною в горы отпущу коня,
Фрегат растает в дымке — без меня…
И талисман —
потёртый медный пенни, —
О, девочка, прильнувшая к плечу, —
Тебе отдам, как крестик палачу, —
Всё, что осталось
в этой жизни, Дженни…
Фарфором чаш окутан чай-жасмин, —
Зелёный ветер из эпохи Мин.
Фонарик рисовый
рисует тени…
В искристо-синем зеркале пруда
Спит Бетельгейзе — красная звезда.
Усни и ты, —
Волшебной ночи, Дженни.
Черновик
Из Пустоты перворождённый Слог…
Прост замысел, и выверены сцены.
Был День The First, и Слово было Бог…
Тогда слова ещё имели цену.
Пески тысячелетий суть вода…
Сияет солнце, и смеются дети,
И облака – небесные стада –
Всё ищут брода в обмелевшей Лете.
В закатной дымке, неземной тиши
Стекает злато по вечерней тверди…
Но что за пьеса без интриг и Лжи,
Что Бытие, коль нет загадки Смерти?..
Личина власти – ни Добра, ни Зла, -
Под маской Размышления о Важном,
А прочим разным хватит и тепла
Свечи огарка в фунтике бумажном…
О, сколько душ - невыигранных битв!..
Где звон мечей, там умолкает лира.
Утраченных стихов, как и молитв…
Им несть числа от сотворенья мира.
На горе кротким - время подлецов,
Повязанных порукой круговою.
Что ж, хороните ваших мертвецов, -
Звезда Полынь уже над головою!..
Прости их, Отче, и не шли Огня.
Не ведают… ибо всего лишь люди…
Ни Всадников, ни Бледного Коня
В Пергаментах Твоих да не пребудет.
Для всех и даром дай, хоть иногда! -
Как Сталкер, возмолю о благодати!..
Но тьмы и тьмы не знающих Стыда… -
Перепиши нас начисто, Создатель!..
В чести полуархангел-полубес…
Стезя иных – обочина дороги…
Ломая крылья, падаем с небес,
Не осознав, что всё-таки мы - боги.
Звонарь
Что так сердце заболит-захолонёт? -
Плачут звоны – век бы слушать, не дыша.
Было ль – не было ли - Благовест поёт,
И томится очарованно душа…
Я Донскому поклонюсь монастырю, -
Здесь поныне пахнет ладаном листва.
Грустный ангел пролетел по октябрю, -
Дождь на Фёклу, первый снег на Покрова.
Что им снеги – в их садах бушует май, -
Сыплет небо райских яблонь лепестки…
Вот, вернулся - принимай–не принимай
Это горькое лекарство от тоски.
Где те звоны?.. Сколько загнано коней…
Сколько стоптано железных башмаков.
В тридесятых царствах утро мудреней,
А ночей-бессонниц – сорок сороков.
Пеплом заповедей тронуты виски.
Звонари ушли, и свечи не горят…
На миру и смерть красна… но лишь – мирки…
Не стучи напрасно в дверь – не отворят.
И стою на перепутье - "быть-не быть?",
Вавилонскому не внемля языку...
Научи же всепрощать, коль не любить...
Дай же в руки истомлённую пеньку…
Поплывут медовы звоны в небеси,
Расплескаются в вечернюю зарю.
Я с сумою собирал их по Руси,
Чтоб Донскому подарить монастырю.
Размышления на Мытной
Игорю Лукшту и всем-всем
брести по Мытной, по Серпуховской,
двоясь душой - в Данилов и Донской,
презрев предначертанья, предрешенья,
московское избыв произношенье...
к корням, истокам, через дымку лет,
во тьму, где спит неотделённый свет,
и мокнет глина до шестого дня,
из коей завтра вылепят меня.
брести по безвременью ноября.
по зеркалам иного бытия
скользить, не узнавая отражений…
там, наверху, не терпят возражений,
и в назиданье дерзкому уму,
нас выбивают влёт по одному,
чтоб вдруг, снимая маску и скорбя,
узнать в ушедшем самого себя.
фальшивый рай без ключника у врат -
даниловский – хурма и виноград.
ОМОНа, как архангелов, явленье,
здесь всё преобразит в одно мгновенье.
когда-то боле значим был ПОЭТ.
далече те, да и иных уж нет…
другой Читатель, и в другом краю,
на чашу бросит рукопись мою.
но прочь печали!... русская хандра
ещё не доводила до добра!.. -
хранитель мой, расстрига и безбожник,
зовёт туда, где правит бал художник,
ваятель, стихотворец, виночерпий, -
в обитель муз и музыки вечерней,
где за столом – соль Балтских берегов,
соль Каспия, и соль солончаков.
блажен союз собратьев по перу!
блажен подвальчик, где мы ко двору,
ковчег скульптурной бронзы кабинетной
в квартале-двух от фабрики монетной…
о, Мытная!.. и на исходе дней
мы будем с грустью вспоминать о ней,
и за бокалом терпкого вина
перебирать стихи и имена.
25 ноября 2006 г.
Архео логос
Граффи́ти – дань эпохе дижит-вижн –
По грубой глине камышовых хижин
Пишу озёра карие твои…
В них ветреность Иштар, коварство Кали
Играют, словно в огненном бокале
Изысканное золото аи…
В них – место страсти, археологиня!..
Но безразлична гордая богиня
К стенаньям смертных, распростёртых ниц…
Из черепков надежд, как паззлов мира,
Всё складываешь блеск дворцов Кашмира
И гул месопотамских колесниц.
Мы – жертвы перемен и пиромании,
Сомнамбулы с полотен Пиросмани…
Таблицы, тростниковое перо…
Стихи… Удел их – в пламя, не читая,
Другие письмена предпочитая, –
Евфрат и Тигр, «Брокгауз и Ефрон»…
Тобой приговорённый к высшей мере,
Я затеряюсь где-нибудь в Шумере,
И искажённый клинописью крик
В глуши музейной где-нибудь в Париже,
Пусть даже доведёт судьба услышать, –
Ты не поймёшь гортанный мой язык.
Лишь соль вкусив в вине, и горечь – в хлебе,
Меня найдёшь и на земле, и в небе,
Однажды утром подойдя к реке,
Устав быть сильной… И на сердце – слякоть…
И так захочешь и жалеть, и плакать,
Мои следы увидев на песке…
Дачное предзимнее
если души – дотла,
а в огне – ни спасенья, ни брода,
если жизни – взаймы,
и куда-то несёт по кривой,
и страшны купола
без остатков былой позолоты,
и предвестник зимы -
чёрным вороном над головой…
если вытоптан храм,
и слабы, и убоги пророки,
зеркала бытия
так слепы, несмешны дураки, -
припаду к берегам
павелецкой железной дороги, -
не скорбите друзья,
и не радуйтесь в голос враги…
нам, рождённым в хлеву,
под кровавой звездою, каликам,
во твою иордань –
исцели эту боль, исцели!
в золотую листву
не молитвами сорванным криком,
не оставив следа,
из какой неизвестно земли…
там пречистый твой взгляд
не исполнен печали до срока,
недоступен слезам,
неразменен на мрак за дверьми…
для тебя – листопад,
фрески юга, пастели востока,
и волшебный сезам
для тебя отворю, mon ami…
из песчинок – слова…
я сложу позабытое имя…
в заповедных ключах
студена и обманна вода…
и дубы-волхова
околдуют дарами лесными,
и в осенних ночах
всё висит - не сгорает звезда.
по нездешним лугам
мы пройдём, как усталые боги,
по небесной пыли,
со святыми и просто людьми…
припаду к берегам
павелецкой железной дороги, -
из далёкой дали
ты встречай беглеца, mon ami…
только время снегам,
и деревья - в молчании строгом…
время звёздным кострам,
в чьи дымы навсегда улечу…
на потеху врагам
поклонюсь дуракам и дорогам,
и в заброшенный храм
принесу восковую свечу…
Соул-дождь
маэстро
выстукивал бодро
фокстротик несложный,
плясал
беззаботным гулякой
в пыли придорожной,
по стёклам бросал
ускользающий
образ заветный,
роняя
мазки акварели
на мокрые ветки…
но в мире
цветных витражей
нет времён непогожих,
и наши с тобой
отраженья
безоблачны тоже…
и сакс уплывал,
в соул-блюзе
сгорая наивно…
а я тосковал
по симфонии
летнего ливня,
крещендо-пассажам штормов, -
где, как птицы,
летаем,
и порванный парус
в минуты затишья
латаем…
мой верный собрат,
самый вольный бродяга
на свете,
сквозь серые тучи
в дом солнца
неси меня, ветер!..
летучий корабль,
звёздный странник
отныне и присно,
затеряна
в Море Дождей
твоя тайная пристань…
напрасно искал
хоть единый намёк
на движенье
в осколках зеркал,
где живут
миражи-отраженья…
смолкают
аккорды мелодий,
ниспосланных свыше.
маэстро устало
уходит всё дальше
по крышам…
и важное что-то
уносит,
и спорить нелепо…
что ж лунные карты
листаешь ты
в атласе неба?..
Дорожный тет-а-тет
Уют европы. Столик у окна.
Знакомство парой фраз по-итальянски.
Всё, как обычно, – страны, имена,
салат «Приморский» вегетарианский…
Пусть для тебя Россия – просто мистика.
Бокал шабли – милей в Милане милого.
У нас от Дев пречисто на Пречистенке,
и Вавилон – на улице Вавилова!..
Сё Третий Рим! И тоже на слезах,
и о семи холмах, и в храмах – свечи…
Лишь больше скорби в старых образах,
да у Мадонны чаще зябнут плечи,
когда одна, под зонтиком, – Полянкою,
и тушь с ресниц… – не дождь, а так, не ладится…
А по Ордынке осень – полонянкою
в золототканом византийском платьице…
На входе – колокольчик... в звуках этих
мне мнится плач колоколов Москвы.
Там, знаешь, по Медведкам – не медведи,
а по Волхонке – всё волхвы, волхвы…
Во взгляде экс-патрицианки – искорки, –
дворцы в огне, повержена Империя!..
В данайском даре – ни на йоту истины,
как в бронзе асса с профилем Тиберия…
как в заклинаньях на устах пророчицы –
сквозь гул щитов преторианской конницы –
Пусть этот вечер никогда не кончится!..
Пусть этот город никогда не кончится!…
Сгорать Монтекки пламенным-на-час,
и целовать нечаянные губы,
и променять на краткое «сейчас»
недобрый век Приама и Гекубы…
И пропадая в сладкой западне,
всё погружаться в призрачные сети
твоей Вероны, что дрожит на дне
зелёных глаз Джульетты Капулетти…
Скрывают плиты лёгкий след сандалии.
Тягучий сон, блокбастер римско-греческий…
Императрица рейса «АлИталии»,
а я всего лишь Всадник Москвореченский!..
Вдруг – вниз по трапу, по ступенькам узким,
как Клеопатра, празднуя победу!.. –
Russia!.. Mosca!.. – и чуть-чуть по-русски:
Ты только ждать! И верить! – Я приеду!..
Тень Эвридики
в саду теней, едва угаснет день,
так зыбки силуэты и нестроги,
но лишь одну-единственную тень
ищу напрасно в сумрачном чертоге,
в дыхании вечерних лепестков,
в игре тончайших нитей полусвета
и в трепетаньи крыльев мотыльков…
певучим струнам странника-поэта
не внемлешь ты… исписан добела
небесный свиток… выстраданы строки…
но занимаясь тихо на востоке,
папирус ночи догорит дотла…
да будет свет – вершитель перемен!?.. -
не доверяй кумирам огнеоким.
предназначенье рукописей – тлен, -
вещают нам властительные боги.
не затепляй спасительных свечей, -
не оживить картонные фигурки.
театр закрыт, и не найти ключей,
и скалятся за ширмой демиурги.
и нас с тобой читают по глазам,
как фейс-контроль на модном вернисаже…
но я войду в запретный твой сезам,
лишь тайное шепни мне имя стража.
В мой покинутый дом...
в мой покинутый дом ты украдкой приходишь под вечер,
в настроеньи кармин со своей снизойдя высоты.
в этом доме пустом для тебя зажигаются свечи
и пылает камин, и в корзине – живые цветы.
пожелтевший конверт – строчки писем, как песен неспетых,
разноцветные сны под стеклом запылённых витрин,
слепки мыслей – посмертные маски полночного бреда,
холодок тишины, и твоё настроенье кармин.
аромат папирос – приворотного зелья отрава,
вернисаж наших встреч – на булавках - стрекоз-мотыльков.
память детства – матросские ленточки с надписью «Слава»,
и грядущая «Вечная память» на лентах венков…
и знакомый овал – светлый образ в зеркальном проёме…
к чёрту пряный кармин! мы пьянеем, слова пригубя!..
я ведь тоже бывал в этом призрачном брошенном доме,
где погасший камин, и ни весточки нет от тебя.
не моли о любви – мы её только губим мольбами!..
ни заплаканных вежд, ни звонков за тридевять морей...
просто благослови – тихо-тихо, одними губами, -
лепестками надежд и незапертых присно дверей…
Паяц
взгляд отводя, исполненный дождей,
и по лицу размазывая краску,
паяц октябрь, рыжий лицедей,
срывает опостылевшую маску
не шутовского нынче естества…
ни драйва, ни иллюзий, как вначале…
ведь простота, что хуже воровства,
уже не утолит ничьей печали…
холсты небес отмыты добела,
и в смертное одев подобьем пледа,
Покров по нам звонит в колокола, -
как музыка величественна эта…
перекрывая готику ворон
плывёт она, и знаю я, что где-то
мой белый клоун – вечный мой Харон -
мотается за мной по белу свету.
паромщик мой, как другу, не врагу, -
просолены с тобой на всех ветрах мы, -
сам руку на последнем берегу
я протяну с последней тетрадрахмой.
но есть одна – мой оберег, тотем, -
ну в чём она, скажи мне, виновата?..
весь мир – манеж, а где-то наш эдем
затерян между Тигром и Евфратом.
не безнадежен ищущий в ночи, -
идущий к свету света да обрящет!..
и к образам - две тонкие свечи,
чтоб повстречаться с нею настоящей.
чтоб вместе с нею ждать благих вестей,
чуть дерзкою, чуть ветреной и пылкой,
как жаждет зал шекспировских страстей
и клоунов, испачканных в опилках…
пророчествам не верь календаря,
в них истины нет и наполовину!
я надеваю маску октября
и выхожу в костюме Арлекина!..
Облетают слова...
О кресты куполов
В клочья рваная просинь.
Что ж дарами волхвов
Откупаешься, осень?..
Что кружишь вороньём,
Может истинно срок нам?..
В тридевятом моём
Заколочены окна.
Тусклый лик фонаря
И не свят, и не светел.
На помин октября
Плачет северный ветер.
В серых сумерках дней –
Две озябших гвоздики…
В этом царстве теней
Нет твоей Эвридики…
Только память земли -
Пепел капищ Перуна…
Покрова-на-Нерли…
На оборванных струнах –
Боль невзгод и скорбей
Нашим сёлам и весям, -
Мир устал, как Орфей
От вакхических песен...
Облетают слова –
Осень, как мы похожи! –
Их затопчет Москва
Миллионом прохожих…
Но в бессонной ночи
За отваром шалфея
Над огарком свечи
Жду вестей от Матфея…
Да Винчи, до востребования...
«…это ясно, как простая гамма.»
А.С.Пушкин, «Моцарт и Сальери»
Добро - анахронизм… -
__ Аз, Буки, Веди…
Доверчивым –
__ Данайское дильдо…
__ Да Винчи,
До востребованья,
До…
До огненных геенн,
До горьких вод,
До колокольной меди…
__ Торговцы в храме…
__ «Лебедя» Сен-Санса,
__ Рублёва и титанов
Ренессанса… -
__ За сребренники,
__ Доллары,
__ Рубли…
__ Эрзац-наставники,
__ Эфира короли…
__ Служители Минкульта…
__ Цвет бомонда…
__ Лукаво улыбается
__ Джоконда,
Репатриантка,
__ Девочка с Земли, -
__ Из бездны забытья
__ Ответ от Леонардо…
__ В чём смысл бытия?..
__ Жизнь – блеф и буффонада?..
Миллениум -
Минута…
__ Сонм эпох…
__ Мы не пребудем вечно…
__ Крысолова
__ Пастушья флейта…
__ Мрак и тишина…
__ Когда уйдём,
__ Утратит имена
__ Всё сущее,
__ Останется лишь Слово…
__ И Слово будет Бог…
__ Есть время жить…
__ Есть - подводить итоги…
__ Плебейство душ,
__ Рядящееся в тоги,
Фанатики, пророки,
Фарисеи…
__ С сусанинским прищуром
__ Моисеи -
__ Затерянным в песках обетованных…
__ Нет избранных.
__ Тьма званых и незваных…
___ Спасут ли нас
___ Любовь и красота,
___ Чьи хлеб и
Соль
___ Порою горя горше?
___ Падёт на травы
___ Горькая звезда,
___ Все скорби мира
___ Соберя в пригоршни,
___ В тротило-гексогеновом
___ Торнадо
___ Безумных игрищ
___ И концертов
Сольных…
___ Но где-то мыслит
___ Новый Леонардо…
___ И ждёт Ас-
Соль…
___ И беззащитна
Сольвейг…
__ И так тихи
__ Ночные топо-
Ля…
__ Калика-ветер,
__ Утомлённый за день,
__ Не шелохнёт листву…
__ Печальной
Ля
__ Угаснет звук,
__ Рождённый на закате…
__ Неслышная
Симфония
Сирени
__ В нас отзовётся
__ Музыкой свирели…
__ И
Сириус
__ Над письменным столом,
__ Как дирижёр,
Сияющим стилом
__ Выводит в небе –
__ Звёздном шапито:
__ «Да Винчи,
До востребованья,
До…»
Ориноко
Ты всплакнёшь, что устала любить на лету,
Ты попросишь достать тебе с неба звезду,
Ты захочешь забыть городов суету,
Сны Парижа и сказки Востока!
Я тебя украду, увезу, уведу
В этот девственный мир — ни души за версту! —
Только эхо лавины по горному льду
Над великой страной Ориноко!..
Сельва взрывом зелёным летит в высоту,
Жёлтый глаз ягуара пророчит беду,
Анаконда ревниво таит наготу,
И кайманы — на страже потока…
Там «Пиастры!» нам будет кричать какаду,
И расскажут тебе в каждом встречном порту,
Сколько жизней цена орхидеям в цвету, —
О пиратской реке Ориноко!..
Старый Флинт с неизменною трубкой во рту
Абордажною саблей пронзит темноту!
DonnerWetter!! Три якоря в глотку киту!!
Дьявол — с нами, и око за око!!..
И запомнят пираньи его «доброту»,
И проснётся испанец в холодном поту…
Пусть играeт на бицепсе синим тату,
Как спасательный круг, «ORINOKO»!..
Но молчит мой единственный друг — какаду.
«Чёрный Роджер» — с грот-мачты! Отбой на борту!
Я придумал тебя в предрассветном бреду,
И вершины далёко-далёко…
Мы простимся с тобой на Кузнецком Мосту,
Спутав пояс широт, взяв не ту долготу…
И горчит на губах орхидея в цвету...
И печальна моя Ориноко…
Но когда-то, в каком неизвестно году,
Если жизнь — по канату, по тонкому льду,
Ты вдруг вспомнишь с тоской эту нашу мечту,
И почувствуешь, как одиноко…
Позови — я к тебе прилечу, припаду,
И тебя украду, увезу, уведу
В этот солнечный свет, где живёт какаду,
И где вечный наш сад — Ориноко.
Слова
когда в ночи затеплит свечи
Отец Свет-Небо в час прощальный,
и снимет с вечного скитальца
усталость Мать-Сыра Земля,
подобно ветреным предтечам,
не предъявлю, потомок дальний,
ни топора неандертальца,
ни громкой славы короля…
слова?.. - язвит моя Кассандра -
там, завтра, будет всё иначе!
и что мы с нашими стишками
их изощрённому уму?..
но, может быть, и в этом завтра
другая девочка заплачет
над пожелтевшими листками,
сама не зная, почему…
Возвращение на Итаку
начерченный травинкой на песке,
мой мир дрожал на тонком волоске,
вот-вот готовый вдребезги разбиться…
день-лицедей в дурацком колпаке
шалтал-болтал на мёртвом языке
и всё никак не мог наговориться.
впивался в память острым коготком, -
скажи, по ком скорбишь ты, друг, по ком? -
как эскулап, мои тревожа раны…
вернись, Улисс!.. – шипел в камнях прибой,
кричала чайка в дымке голубой.
дышал причал макрелью и шафраном,
прогорклым маслом, хлебом и вином…
«Арго» спешил за золотым руном…
а здесь застыло в позе страусиной
пространство-время, шевелясь едва…
и за борт, за борт - бренные слова,
обёрнутые старой парусиной…
и скрыта суть под разным барахлом,
как Афродита - в девушке с веслом,
и нет проблем страшнее скарлатины…
а где-то там – среди немой толпы –
безмолвен сфинкс… остриженные лбы…
и фараон, и партия - едины…
страна войны, теплушек с кипятком,
по ком молчит твой колокол, по ком?
ты так давно больна невозвращеньем…
непокаяньем каинов своих…
быть может, я и сам - один из них,
и что твоё прощанье и прощенье?..
купаю деревянного коня…
песочный город, помнишь ли меня?..
то улыбнусь, то плачу неумело,
твой блудный сын, уставший от разлук…
и поднимаю свой истёртый лук…
и посылаю гибельные стрелы!..
© Все права защищены
Тройка
Апокалипсис вьюг – белым всадником, воинством белым!..
Бесовской перепляс белых завертей, белых огней!..
Белый шабаш зимы… Белых кукол театр погорелый,
Где картонный февраль гонит в небо бумажных коней…
Бьётся птицей в стекло, улетая от белой погони…
Чёрный цвет позабыв, белых клавиш коснётся рука…
Далеко-далеко унесут меня белые кони,
Только скрипке Пьеро никогда не сыграть «Ямщика»…
На крыльце золотом...
Видит Бог, ничего не случилось…
Поздний вечер. Огарок окна.
Двор нахохлился. Зябнет луна.
Лужи. Слякоть. Вселенская стылость.
Старый шкипер, развалина-дом,
Курит трубку печи для сугрева.
Мокнет лист на крыльце золотом.
Шантеклер, где твоя королева?..
Царь? Портной? Кто ты будешь такой?
Ставка – жизнь. Нас сочтут поимённо.
И сапожник примерит корону,
А царевичу – вечный покой…
Паруса бригантин, и весна,
И шампанское свадеб искрилось…
Осень. Тусклый огарок окна…
Видит Бог, ничего не случилось…
Лижут псы окровавленный снег...
Живущим здесь и сейчас,
и тем, кто вернётся,
и тем, кто не вернётся уже никогда…
Лижут псы окровавленный снег,
«Вохры» бьют, суетятся «придурки».
Мы пытались прорваться к весне,
Как в побег уходящие урки.
Так обманно играла свирель,
Будто масленый шут-зазывала.
Лжекассандры сулили апрель,
Не снимая с лица покрывала.
На миру, что на княжьем пиру, -
Казнь красна на макушке майдана.
Нам – к зиме приговор, как к костру –
Чернокнижнику Бруно Джордано,
Чтоб, сгорая, постичь глубину
Звёздным светом наполненной чаши
И нести на ладонях весну
Верноподданным гражданам нашим…
Жаль, ещё не пробили часы…
Как смертельно усталые урки,
Спят, уткнувшись в плевки и окурки,
Наши души – бродячие псы…
Стряхни соломинки с волос...
Дыханье осени - туман -
Укроет лес холодным пледом.
Мы вместе провожаем лето, -
Полусудьба - полуобман.
Как будто это не всерьёз,
Лишь увеличен счёт победам, -
Мы вместе провожаем лето.
Стряхни соломинки с волос...
Забыв другие имена,
Моё шептала до утра ты,
Как имя будущей утраты,
Испив до капельки, до дна
Вино сомнений, полуслов,
Полунадежд, полупризнанья,
Два опрокинутых дыханья -
За возвращение в любовь.
Она, как птица из окна,
Вспорхнёт, пленённая до срока,
Но станет узницей порока
В иные, злые времена...
Не плачь о том, что не сбылось,
О неслучившемся, неспетом, -
Сегодня умирает лето.
Стряхни соломинки с волос...
Нарисуй меня чёрной пастелью
Нарисуй меня чёрным, художник,
Здесь, на площади, чёрной пастелью.
Бывший бражник и бывший безбожник -
Чёрным иноком в чёрную келью.
Пёстрой музыке красок не внемлю,
Я давно уже знаю им цену.
Опускаюсь на чёрную землю,
Словно Гамлет – на чёрную сцену.
Лик Офелии, будто лампада…
Как хотелось без глупостей вздорных
В белом небе кружить нам крылато,
Ни замков, ни шагов коридорных,
Ни суфлёров, ни замысла действий….
Бедный Йорик! Улыбка паяца -
Как легко преуспеть в лицедействе!
Только нас отучили смеяться.
Быть – не быть? - это, в сущности, просто.
Жизнь – игра, чёрно-белое поле.
Ход конём – к пьедесталам и звёздам,
Ход слоном – к нищете и неволе…
Посох странствий... Нирвана покоя...
Я жестокого века заложник...
Поднимись до Эль Греко и Гойи,
Нарисуй меня чёрным, художник.
Предчувствие Голгофы
сквозь абсолют
межзвёздной пустоты
искала ты
пути для примиренья
и строила
воздушные мосты…
я шёл к тебе,
не завершив творенья,
из мрака вод,
где зарождались души,
так кистепёро,
в рыбьем антураже,
вдыхая яд
обетованной суши
и умирая
на девонском пляже…
и мезозоя
окроплял гранит,
и профиль твой
делил на бесконечность
в дыму пещер…
скелеты пирамид
волчицею
обгладывала вечность…
пал Карфаген…
Рим, преданный кострам,
к бессмертью шёл,
как будущий Джордано…
предчувствие Голгофы
по утрам…
пречистая
прохлада Иордана…
греховен мир,
и зря не приноси
благую весть
о будущей Мадонне.
мои следы
слезами ороси,
обратно к звёздам
отпусти с ладони.
когда стрела
не попадает в цель,
кантата сфер
фальшиво зазвучала,
я мрамор неба,
словно Рафаэль,
в пыль сокрушу,
чтобы начать сначала!..
но заповеди
ветхи и просты -
живи, люби
в согласьи и смиреньи…
и отыщу
воздушные мосты…
и пред тобою
преклоню колени.
Осень Колизея
кленовый лист
на каменной скрижали -
твой поцелуй
багряно-золотистый,
запёкшийся
на жертвенном кинжале
в руке весталки,
девочки пречистой.
мёртв Колизей,
но проступают лица
так камерно,
светло и кантиленно.
банкует осень –
бл**ь, императрица,
распятая
по вздыбленной вселенной!..
пески веков,
истёртые ступени,
в лампадах амфор –
яд вина прогорклый!..
нам - жалкий крест –
согбенно на коленях,
ей - на алтарь
и лезвием по горлу!..
Создатель
на мгновенье усомнится,
и сеть уронят
руки Рыболова.
в чужое лето
перелётной птицей –
неосторожно сказанное
Слово.
ударят слева -
подставляюсь справа,
врагов простив,
мерзавцев возлюбя.
я прохриплю
императрице: Ave!
идущий жить
приветствует тебя!
Сок земляники
На губах тишины
Тает спелая мякоть рассвета.
Дремлет в неге ресниц
Влажный сумрак предутренних грёз, -
В белой спальне луны
Спит, по-детски раскинувшись, лето,
В колыбелях криниц
Убаюкав фонарики звёзд…
Только где-то вдали
Плачет осень грибными дождями,
И подранком кричит
Птица-память всю ночь до утра.
Боль вчерашних обид
Спеленав золотыми сетями,
От забвенья ключи
Сторожат птицеловы-ветра…
Нас уже не спасти.
Возвращаться – плохая примета.
Торопыга-зима
Серебром окропила виски.
Земляника в горсти -
Замороженной музыкой лета,
Нежный твой талисман -
Алым соком из тёплой руки…
Три шёпота ветра
I.
прячу боль
в ностальгии по лету,
в фуэте опадающих листьев,
в умирающих каплях дождя…
в лунном шёпоте ветра,
зовущего
в звёздность вселенной,
чтоб найти
тот единственный мир,
где простишь и придёшь,
шёпот лунного ветра
услышав под утро
однажды.
II.
если берег реки,
выпит воздух до капли,
и последний патрон
ждёт в стволе у виска,
и скорбит Арлекин -
мой несыгранный Гамлет,
и торопит Харон,
и слабеет рука…
ты меня проводи
без печали и в белом
в белый дым парусов,
в белый сумрак луны,
где ни снег, ни дожди,
ни ордынские стрелы,
ни песчинки часов,
ни осколки войны,
ни расстрельный конвой –
голубые петлицы,
ни владимирский шлях –
ковыли, ковыли…
чтобы над головой -
перелётные птицы…
мне на лунных полях
постели…
III.
так хрустально
дрожали росинки
на слегка
потревоженных стеблях
трав волшебной
купалинской ночи,
как слезинки
на крыльях ресниц, -
собирала
луна-ворожея
горький сок
приворотного зелья,
мёд
коварной русалочьей ласки
и забвение-воду
криниц,
и нечаянно
ей околдован,
в лунный образ
влюблён безнадежно,
нежно плакал
лесной колокольчик…
Фата Марина
в желейном воздухе
подобно миражу
стеклянно плавились
оконные проёмы
текли по зыбким стенам
окоёмы
кривых зеркал
и старый абажур
пульсировал
немыслимой медузой
жара полудня
в домике часов
твоих шагов
загустевало эхо
застывшее в полёте
альтер эго
тянуло долу
вогнутость весов
пиастрово-ракушечною
друзой
мир изнывал
от летней духоты
в канун грозы
фасеточные глыбы
глаз стрекозы
чешуйчатых как рыбы
порхали над
поверхностью воды
безмолвный SOS
из синей глубины
соль протокрови
на прощальной тризне
где наши души –
белые дельфины
всем потерпевшим
подставляли спины
забыв свои
придуманные жизни
дрожали нервно
пальцы тишины
песчинки времени
просыпав неумело
и толку чуть
что задолжала вечность -
нам не собрать их
на своём веку
когда я стану
кайнозойским мелом
тебе дано
быть может бесконечно
морскою пеной
ждать на берегу
Непроданный пейзаж
Лист осенний стынет на ветру,
Лишь случайный дождик-недотрога
Выбегает в поле ввечеру
Сторожить пустынную дорогу...
А под утро упадёт звезда
У развилки троп, где спозаранок
Золотая тополей орда
Гонит в степь берёзок-полонянок...
Кижи
Нет молебнов. В дремотной тиши —
Горсть зевак из Москвы и Парижа,
Что зовут вас по-свойски — Кижи́, —
Вы в ответ откликаетесь — Ки́жи.
Так беспомощен ваш перезвон,
Деревянные Божьи калики!
С почернённых веками икон
Проступают суровые лики.
Серебром потемневших осин
Крыты маковы, стражи покоя.
Я свечу во спасенье Руси
Затепляю несмелой рукою...
Где-то в звёздной ночи стремена
Пропоют про былое-иное, —
Здесь когда-то гремела война,
А когда-то шли кони в ночное…
Ныне — шёпот молитвы, как крик,
Затерялся в предутренних росах.
Никого… Лишь смотритель-старик
Все бредёт, опираясь на посох…
В тени дубрав...
В тени дубрав спасаясь от жары,
Смиренный инок торит путь окольный.
Сомлевшие дремотные дворы
Приткнулись у старинной колокольни...
Не наклониться к зеркалу реки,
Не дотянуться до небесной влаги, —
Колокола сухие языки
На ветерке полощут, как дворняги...
Ребячий смех! В воде ватагой всей, —
Их не унять до сумерек вечерних! —
С «тарзанки» — вниз, распугивать гусей,
Что хороши с антоновкой в Сочельник!..
Среди берёзок — белые платки
Баб деревенских с туесами ягод…
А сеновал духмян, но коротки
В июне ночи — надышаться б на год!..
Пусть не напиться — только пригубить
Мёд горьких трав пьянящими глотками…
Сходить с ума, и плакать, и любить,
И просыпаться рано, с петухами…
Дайвинг-блюз
сей пёстрый мир
исполнен красоты
загубники -
до судороги в скулах
что мы акуле
что для нас акула -
служенье муз
не терпит суеты
нам
сумеречным птицам глубины
легко
на этом супервернисаже
но гаснут краски
фресок и пейзажей
впотьмах
а свечи всё не зажжены
судьба материков -
лежать на дне
когда-то
в незапамятное завтра
мы проплывём
над крышами Монмартра
и Пушкинской
в ракушечной броне
там наверху
в бумажном кураже -
минор Пьеро
объятья Коломбины
дурацкие лохмотья
Арлекина -
бал-маскарад
сердец папье-маше
земных страстей
оборванная нить
удел толпы -
алкать и веселиться
под масками
свои скрываем лица
в извечной муке -
быть или не быть
паденье вверх
естественно для нас
вершим полёт
и кажется могли бы
но ангелы-хранители -
лишь рыбы
и наизнанку
вывернут Парнас
иссиня-чёрной
бездной пустоты
глазницами
галер и галеонов
и рвутся жабры
наших эмбрионов
в неистовом
желании
воды
Шапито
Шапито – шалашик веток.
Шутки сосен-шалунишек -
Шебутной швыряет ветер
Шалый дождь шершавых шишек,
Шелестя плащом шуршащим,
Шебуршением мышиным…
Шквал оваций, в даль летящий…
Шёлк, шиньоны, крепдешины,
Шик шиншиллы, блёстки лака,
Шёпот фей в осенней гамме,
Шум и смех переаншлага…
Шорох листьев под ногами.
Шишкин – копия картины,
Шёрстка плюшевой игрушки.
Шлейфом алой парусины
Ширма сброшена с опушки.
Шарм шабли, и тянет где-то
Шашлычком, но очарован -
Шляпа, шарфик и штиблеты –
Шоумейстер - рыжий клоун.
Крысоловы
Спи, вольный Гаммельн,
позднею порой,
укутан в ночь,
уставший на торжище.
С утра опять –
проценты и деньжищи,
и профболезни –
зуд и геморрой.
Как будто
испокон определён
купцов и казнокрадов
путь тернистый,
и в светлый мир
несбывшихся времён
не позовут
далёкие горнисты.
Спи, добрый Гаммельн,
город хитрецов, -
а кто сейчас, скажите,
не тщеславен, -
что состоянья делают
на славе
известных в прошлом
дедов и отцов.
На дачах
наших бывших палачей
камины кормят
баснями Крылова,
и не боясь
скрещения мечей,
в тени домов
крадутся Крысоловы.
Беспечен Гаммельн.
Полночь бьют часы,
но не кричат
растерянные дети, -
их уведут в отместку,
на рассвете,
и наплевать
на ржавые весы,
на коих чашу
без краёв и дна
с кровавым грузом
философий тонких
чистейшая, как свет,
слеза ребёнка
легко бы
перевесила
одна.
Случайный сонет
Озябший дом приник к теплу печи,
Укрывшись кровлей и чердачной пылью,
И мы парим над пламенем свечи,
Теряя воск своих прозрачных крыльев…
Забыв, как сон, иные времена,
Где не с тобою в небо улетаем,
Боясь прозреть… И не твоя вина,
Что этот дом почти необитаем…
Не жди меня, как не ждала она,
И не щади, я не прошу пощады!..
Не сторожи у чёрного окна
Мои шаги по лестнице дощатой.
Но если нестерпима боль потерь,
Дождись, прости, и тихо скрипнет дверь…
Танцы манекенов
В кувшины узкие дворов
луны обглоданные кости
бросает ночь. Из номеров-
витрин игрушечные гости
спешат на поиски ключа,
напялив модные обноски...
За нарисованный очаг,
как Буратино-переростки,
попасть, не ведая цены,
стремятся Барбары и Кены, —
по переулкам тишины
крадутся люди-манекены!
Но мы в неведеньи парим,
не ощутив подмену злую,
живой накладывая грим
на целлулоид поцелуя...
Гладиатор
А.Кабанову
О, слепоглухонемота,
Голгофа чистого листа!
Сражаюсь с пустотой, безликой и незримой!
Моё галерное весло,
Мой крест - простое ремесло
Раба, идущего на смерть во благо Рима!
Плебеям - зрелищ и вина,
Героям - слава и война,
Царям - казна, цикута и пороки!
Переходящим Рубикон
Скупой наградой испокон -
У Времени украденные строки!..
Здесь проигравшего мольба -
Лишь искра! Жлобствует толпа:
Ату его! Рубите ротозея!
И попадаю на "зеро",
Едва успев поднять перо
И окропить опилки Колизея...
Я невредим, и не с руки
Ни дифирамбы, ни венки,
Огонь, вода, восторженные трубы!
На зеркале прощальный штрих -
Помадой выдавленный крик -
Как поцелуй в отравленные губы...
Но отливает сталь меча
Холодным взглядом палача,
Зовёт арена, буйствуют фанаты!
Мой арьергард - мои стихи,
Мои "потешные полки",
Я с вами рядом, верные солдаты.
Пусть закалённые в игре,
Катрены строятся в "каре",
Легионеры чистят мелом латы.
Простив сочувствие друзей,
Доспехи, сданные в музей,
Вновь надеваю, вечный гладиатор!..
Сочельник на Охотном
плыву под Охотным Рядом
сквозь жемчуг виолончели…
бездонным пленяя взглядом,
Венера от Боттичелли
на крылышках махаона
изящно летит с охоты…
«Титаники» из бетона,
стеклянные пароходы
громадятся в ряд, сутулясь,
горбатые менестрели,
вдоль серых причалов улиц,
опасных при артобстреле…
пусть где-то штормит-цунамит, —
здесь глубже, а значит, тише.
никто никого не знает,
никто никого не слышит…
лишь память крестовой масти —
по гомону колоколен,
и ждёт исцеленья Мастер,
голгофен и подконвоен.
всё те же пилат и феликс,
иуда и чикатило,
извечные птицы Феникс
с прививкою от тротила!..
тусовка детей прогресса,
гостей же, пожалуй, больше…
вот в шляпке идёт Инесса,
а вождь, как нарочно, в Польше.
эх, жаль, всё могло б иначе —
ведь сколько б случилось внуков!..
скорбит беспризорный мальчик,
и хмурится маршал Жуков…
соблазн золотых капканов
в эпоху прицелов быстрых.
забытый букет тюльпанов,
как жёлтый контрольный выстрел...
да что нам?.. мечом Дамокла —
М-буковки в дымке сизой...
спешат муравьи-софоклы,
пер гюнты и моны лизы…
чиновная прыть — в Сочельник
во всех кабаках и лавках —
мадонны от Боттичелли,
распятые на булавках…
а спящей в «Порше» весталке
приснится — в потоках света —
печальный усталый Сталкер,
идущий из Назарета…
День первый
Твои прощальные духи -
Чуть-чуть левкоев и жасмина...
Сгорали старые стихи
В янтарном пламени камина.
Ночь - новогодняя свеча -
Гадальным воском оплывала,
Роняя с белого плеча
Небесный бархат покрывала.
Клевали звёзды снегири,
И, забывая о морозе,
Смычками утренней зари
Играл январь на скрипках сосен...
Сентиментальное путешествие
Не избыть толчеи утопающих в сумерках улиц.
Тень-усталость у глаз – от сует и рутинных забот…
Только знаешь, - вдали, под загадочным городом Углич,
По вечерней реке белоснежный плывёт теплоход…
Чай с дымком от костра, и ещё ничего нам не поздно…
Догорят угольки, допоёт и умолкнет струна...
И так тихо, что слышно, как в заводях плещутся звёзды,
И во сне что-то шепчет уставшая за день волна…
Босиком по траве – каждый шаг и неверен, и росен,
А часовенки крест - над туманами - под облака.
Золотистый загар над обрывом танцующих сосен.
Царство белых грибов. Ледяная струя родника…
За окном – листопад, и линует пейзаж меланхольный
Серый дождик косой… Только знаешь, - по зеркалу вод
Всё плывёт по-над Волгой малиновый звон колокольный,
И в лиловый закат белоснежный идёт теплоход…
Какой неласковый январь...
какой неласковый январь –
позёмка застит,
хоть православный календарь –
червонной масти.
полузасохшие цветы –
забыли гости.
проёмов чёрные кресты,
как на погосте.
они смеются по углам
и скалят пасти -
черновиками со стола –
мои напасти,
в VIP-ложах – лучшие места
по спецбилетам.
я – Арлекин. я так устал,
играя лето…
колпак Пьеро, нелепый вид
марионетки, -
расстрига-ангел вострубит
с еловой ветки.
звезда с хвостом, как стрекоза,
зависнет в небе...
а по щеке - слеза, слеза... -
не надо, бэби...
Осенние игры
Выключи электричество
И посмотри в окно -
Осень, Её Величество,
Красным кропит сукно.
Небо дождем исколото.
Ставки наверняка -
Кроет червонным золотом
Зелень стола рука.
Перстни горят рубинами -
То, проигравшись в дым,
Лето долги рябинами
Платит по закладным.
Тайный обряд язычества -
Дворники, как волхвы, -
В храме Её Величества
Жгут фимиам листвы.
Щедрость - сестра беспечности, -
Вот и пуста казна.
Звёздами канут в вечности
Прежние времена.
Скоро здесь всё изменится -
Выставит на "зеро"
В белых мехах соперница
Зимнее серебро.
Синема (Вере Холодной)
В доску пьяный тапёр -
По костяшкам прокуренных клавиш.
Дым твоих папирос -
Голубое, как сумрак, манто.
Вечер крылья простёр,
И уже ничего не поправишь.
На полотнище грёз -
Клоунада а-ля шапито!..
Синема! Синема!
Нарочитые страстные слёзы,
И неслышимость фраз
В полутьме электрических ламп!
Синема! Синема!
"Эрмитажа" холодные розы!
Плен русалочьих глаз,
Шляпка-"прет", губы чёрные-"вамп"!
Горький привкус любви -
Аромат контрабандного кофе,
И салонный регтайм,
Заменяющий жизнь и слова,
И Жаннет, и Сильви,
И механик Лев Карлович Йоффе,
И чувствительность дам,
И наносный апломб буржуа!
Синема! Синема!
Королева немого экрана,
Только прячет ключи
От ворот королевства февраль!
Синема! Синема!
Так жестоко, так больно, так рано
Растворилась в ночи
Тонким флёром простая вуаль,
И упала рука…
Рвётся нить, жемчуга рассыпая…
Но незрима черта -
Ты по-прежнему сводишь с ума
И течёшь, как река,
Кинолентою, вечно живая,
И кричит немота
Нежным шёпотом глаз: Синема!
Поздняя прогулка
Фонарная Москва,
Так близоруко щурясь,
Глядит тебе вослед
Из подворотен тьмы.
Она всегда права,
Когда одна, нахмурясь,
Прикидывает плед
Жеманницы-зимы.
Она всегда права,
Когда по старым крышам
Кружат чужие сны
Соседнего двора.
Она всегда права,
Когда приносят свыше
Архангелы весны
Зеленые ветра.
Когда от тополей
Июньская пороша
Пуховую метель
Бросает во хмелю,
Когда осенних дней,
Пронзительных до дрожи,
Кленовую постель
Тебе я постелю.
Пусть в ней ты не спала,
Повенчана листвою,
А вместо слов любви -
Рекламные огни.
Златые купола,
Как свечи, над Москвою.
Мы - иноки твои,
Спаси и сохрани!
Спаси и сохрани
Арбатом и Волхонкой.
Бульварами веди
На Чистые Пруды.
Дай побродить в тени
Ордынскою сторонкой.
Покровские дожди
Укроют от беды.
Убежище двоим -
Где вековые липы
Все грезят о былом,
Флиртуя с ветерком,
Влюбленный херувим
Изысканный верлибр
Для девушки с веслом
Читает шепотком.
Еще один поэт, -
Полуночный трамвайчик, -
Всего лишь две строки,
Но какова длина!
Вези, вези нас в свет!
Читай нам свой романчик!
Прекрасные стихи -
Ночная тишина!..
В предчувствии зимы
Мы шлепаем по лужам.
Счастливый твой билет
Не разделить на два.
Из подворотен тьмы,
Готовясь к белым стужам,
Глядит тебе вослед
Фонарная Москва…
Прощание с Мещёрой
Средь сосновых ресниц
Заплутала небесная просинь…
Без причины всплакнёшь
Необильным прохладным дождём
Королева блудниц,
Рыжекудрая девочка Осень,
Словно что-то поймёшь,
То, что мы никогда не поймём…
Колдовского вина
Расплескав скоморошные краски,
Босиком по холстам, -
Сбросив ситчик с берёз - донага,
Как чужая жена,
Даришь нам торопливые ласки…
Ведь вослед, по пятам, -
Вьюговеи и злые снега…
Просто скоро зима.
Просто бабье так коротко лето.
Вместо юных забав -
Зрелой мудрости колокола…
Было время – с ума
Мы сходили с тобой до рассвета,
Белым инеем трав
Нынче в вечность дорога легла…
В непроглядной ночи
У костра так задумчивы лица.
Утром - снова в Москву,
И опять растворюсь в суете.
Обо мне откричит
И отплачет болотная птица,
И откружит листву
Ветерок в золотом фуэте…
Грусть горька и сладка,
Как по первым морозцам калина,
Только нужно идти,
Сбиться в стаи, и прочь за порог…
Отчего ж так близка
Нам тоска журавлиного клина,
Что ж так - болью в груди -
Приговор этих вечных дорог?..
Ангел листопада
Ты не пришла...
Заброшены дела,
И некому хранить от разных бед...
А осень зла -
Ни горсточки тепла,
Лишь золото струится на мольберт...
Закрыт Сезам,
И иней в волосах,
И тяжесть непосильная креста.
Твои глаза -
Святые Небеса -
Глядят с незавершённого холста.