Сергей Ткаченко


Восемь строк


ВОСЕМЬ СТРОК

 

Короткие стихи

 

1.ЧЕТЫРЕ ЦВЕТА ГОДА

          ЗВОН КАПЕЛИ

Как оказалось, мне немало лет,

и, значит, зим я пережил немало,

и весен удивительный портрет

большой любви мне открывал начала.

Шептала осень ласково – прости,

уходит время, никуда не деться,

и, дай нам Бог, чтобы на всём пути

не оставалось равнодушным сердце.

 

***

В заботах неземной величины,

в бегах, когда выскакивает сердце,

в объятьях полуночной тишины,

где пальцем шевельнуть сочту за дерзость,

ловлю себя на мысли сотый раз

и недоумеваю от признанья,

что жду…весны. Немедленно, сейчас,

нет для меня превыше ожиданья.


 

 

 

СОШЛИ С УМА

 

Ласкает солнышко дома,

текут сосульки с крыши,

а мы совсем сошли с ума,

самих себя не слышим.

 

Улыбка по небу плывет,

не облако, а чудо,

и об асфальт парящий бьет

весна свою посуду.

 

 

***

Еще в траве блуждают соки,

еще сады не налились,

еще покосов первых сроки

к календарю не добрались.

И меньше «было», чем «осталось»,

надежд и планов через край,

и ближе молодость, чем старость,

и звонче «здравствуй», чем «прощай».

 

***

Еще две ночи, и родит весна

особый шум, качающий скворечник.

И ватные затычки из окна

сорвутся, как изогнутые свечки.

Ботинок, не просясь, откроет рот,

чтобы со снегом отхлебнуть водицы,

а липкий, в свежей краске теплоход

по Волге нас заманит прокатиться…

 

 

 

***

У солнышка хороший аппетит:

изрядно все подъедены сосульки,

а у сидящей на крыльце бабульки

самозабвенно валенок парит.

 

Темнеет снег, проваливая щеки,

и лыжный след отчаянно разбит,

и на калитке старая защелка

сегодня по-особому звенит.

 

***

Сорвутся с крыш лавины снега,

и дрогнут лужи на углу,

и первый ток толкнет побега

раскрепощенную стрелу.

Мелькнет трамвай за поворотом,

звеня о чем-то о своем,

и на каких-то новых нотах

на ветках гаркнет воронье.

Дома, вздохнув, расправят плечи.

И вся земля, весь мир на ней

как будто сразу станут легче,

и ощутимей, и ясней...

 

***

Я за первый апрель голосую,

я на мартовский лучик молюсь,

по ручьям и по лужам тоскую

и на новые вьюги сержусь.

Все рассчитано верно в природе.

Срок явлению каждому свой.

И я жду, не дождусь половодья,

чтоб меня подхватило с собой!

 


***

Такая синь!

С крыльца свалиться

от закруженья головы...

Березы мягкие ресницы,

как обрамленье синевы.

На солнце просыхают стены,

сосульки с крыши в два ряда.

Я утопаю по колено

в снегу, шагая по следам.

Сейчас свалюсь, раскину руки,

над головой звезда видна.

Бог мой, скорее на поруки

возьми меня, моя весна!

 

***

Ряды сосулек неустанно

растут до утренней поры,

Весна свое фортепиано

уже открыла для игры.

И от ее задорной песни,

начальной, слышимой едва,

дрожат на окнах занавески

и на карнизах кружева.

 

***

Вчера зима закончилась. Весна!

Снега в агонии, похоже, безнадежны.

От солнца обалдев, как от вина,

вороны вдруг раскаркались безбожно.

 

Кыш, черные! За вами не слыхать

капели разгулявшейся мотивы,

и будущего лета благодать,

и призрачного счастья перспективу.

 

***

Втыкаю в солнце бледное лицо.

Свет мартовский задирист и неистов.

Парит, взлетая, теплое крыльцо,

сосулек сладких источая искры.

Веснушки прут под натиском лучей,

и стар и млад в одной сплотились неге,

и кажется, что между кирпичей

на трубах пробиваются побеги.

 

***

Пружина до отказа взведена,

и выстрелить намерена…цветами.

Все потому, что вновь пришла весна,

и льдинки растопила между нами.

Несись, благословенное перо

под звук капели мартовской сто звонной,

и лейся песня солнечная про…

про то, что мир стал добрым и влюбленным.

 


 

 

                                ЗДРАВСТВУЙ, ЛЕТО

 

 Солнышка зайчики желтые, белые

стенку мою палисадником сделали.

Тень кружевную качнул ветерок,

в комнату бойкий влетел мотылек.

Сколько не сказано, сколько не спето.

Здравствуйте, Ваше Величество лето!

 

***

Начало лета, зацветает липа,

медовый воздух чуточку пьянит.

Петух расхорохорился до хрипа,

и не угомонится, паразит.

Стрижи метнулись над дорогой низко.

Играет стреловидное крыло.

И кажется мне дорогим и близким

чужое, незнакомое село.

Открыты двери. Здравствуйте, входите.

Холодный квас воистину ядрён.

Начало лета – все-таки событье

в привычном истечении времен.

 

***

Липа сводит с ума своим цветом,

ароматом медовым пьянит.

Пью глотками я раннее лето

и душа моя к небу летит.

Облака высоки, кучерявы

в черных метках снующих стрижей.

Ай да липа – любовь и отрава,

одинокую душу согрей…


***

Рассвет поднялся радужно росист,

ни пёрышка на небе, ни пушинки,

на солнце поворачивает лист

опоры-стебля бойкую пружинку.

За словом слово катится бегом,

и, чувствую, на краешке рассвета

я утверждаюсь однозначно в том,

что быть нельзя сегодня не поэтом.

 

О САМОМ ЛУЧШЕМ

 

Вареники с вишнею сладкие, сочные

наполнены радостью лета досрочного.

В меду и сметане и без экономии.

Какие же алые физиономии!

Глазёнки горят удивленно хитрющие.

Конечно же жизнь наша самая лучшая!

 

***

Сдувается с поверхности листа

пушинка отцветающего лета,

быть может, солнце и владыка где-то,

но все ж его упала высота.

Опять открыты окна – воздух свеж,

и ночи греховодное начало

к утру уже во власти одеяла:

на горизонте ярмарка одежд.

Малиновое солнце, быть росе

с зарей на крышах всех автомобилей

Вниманья мы с тобой не обратили,

а осень взлета ждет на полосе.

 

 

 

 

 

 

 

 

***

Пропишет мне  гомеопат

Пилюлю из росы и света,

из тех воспоминаний лета,

к которым я вернуться рад.

Пропишет доктор мне массаж

холодным ветром под рубашку,

и облетевшую ромашку,

и пляжа утренний мираж.

Я буду пить лекарство четко

по указанию часов

из запахов рыбешки в лодке,

и соловьиных голосов.

 

 

***

 

На улицах арбузов громадьё,

плевать на санитарные запреты,

когда раскрепощенное своё

нутро нам щедро предлагает лето.

Когда пурпурной мякоти кусок

во рту уже течет и сладко тает

мысль первая: - Да здравствует Восток!

Ну а вторая: -Дыньки не хватает!

 

 

***

Стук мяча под фонарным столбом.

Продолжается день, темнота не помеха.

И осколочек лета врывается в дом

этим стуком мяча и мальчишечьим смехом.

 

Знаю, завтра по крышам скользнут облака,

ветер бросит листву по дворам, переулкам.

Знаю, завтра… А нынче, а нынче пока

бьется мячик о землю, как сердце,

                                          призывно и гулко.

 


***

Намотал паутинку мне август на палец.

Рановато - ему говорю - постарались.

Беззаботного лета не видно конца.

Август тихо добавил еще два кольца.

***

 «Куда ты лезешь, очередь моя!»-

На осень грозно зашипело лето.

«Я лишь спросить, о чём тут говорят

на перемены падкие поэты…»

 

***

Сосны. Дождь. Олеандр отцветающий.

Розовый отклик ушедшего лета.

Ну, почему же так получается,

меньше, чем хочется и безответно?

Солнышка меньше, счастье короче.

Поцелуй не распробован, кажется, не был.

Где это таинство, что между строчек?

Хмурым, сентябрьским затянуто небом.

Сосны и дождь…

 

АВГУСТОВСКОЕ

 

Облака заметались по небу,

поспешает холодный циклон.

Слава Богу, останемся с хлебом,

он уже в закрома помещен.

Ветер первой листвы с наслажденьем

на асфальт рассыпает узор

и случайные стихотворенья

ненароком спешат в разговор.

Пусть нескладно немножко, неброско,

сорвались, то лишь грусть, не тоска.

Осень-осень пока лишь наброском

августовского ветерка.


 

 

        СЕНТЯБРЬ И ДАЛЕЕ

 

  ***

Сентябрь, как нагретое тело,

в предбаннике после парной

блаженствует. Падает смело

он под ноги желтой листвой.

Тепло расточает к обеду,

прохладой трезвит поутру,

и в школы по верному следу

торопит опять детвору.

Осенняя ярмарка красок,

призыв их постичь поскорей.

Сентябрь…Удивительно ласков

в задиристой грусти своей.

***

Пришла пора. Определенно - срок.

И по чьему-то звонкому почину,

порозовев, срывается листок,

раскачивая струны-паутины...

И он летит, освобожденный звук,

почти неслышимый, но ощутимый, ясный.

И, кажется, что зазвенели краски,

повсюду проявившиеся вдруг.

***

Облетает листва, облетает,

ручейком по проспекту спешит.

На изогнутой крыше трамвая

золотистою искрой блестит.

Облетает листва, облетает

с потемневших, притихших ветвей.

Только бьется безвыходно в мае

в проводах заплутавшийся змей.

 


***

Я буду осени служить

стихом своим и прозой,

листву сухую ворошить,

искать метаморфозы

природы яркие и ту

струну в сердечной смуте,

которая родит мечту,

уверенность, что будет

еще и ливень, и гроза,

ромашки цвет и мяты,

и молодые голоса,

звеневшие когда-то.

***

С ветвей слетает бабочкой листва,

которой жизнь – всего одно мгновенье,

и кружится легонько голова

от этого полёта – не паденья.

Взмах жёлтых крыл, и штопор и петля,

каскад фигур неимоверно сложный,

но, быстро приближается земля,

с которой оторваться невозможно.

 

***

Уже калина налилась,

рябина уронила кисти,

острей и ощутимей связь

между собою вечных истин:

чем больше сможешь ты отдать,

тем более тебе воздастся.

Чем терпеливей будешь ждать,

тем станет ярче встречи радость.

Чем ближе старость, тем мудрей,

но велика ли в том отрада?

Все больше неба меж ветвей

у остывающего сада...

ЛИСТОПАДУ

 

Приветствую тебя, о листопад,

слуга его величества покоя.

Я снова голос твой услышать рад

средь городских шумов над головою.

Он тих, проникновенен и знаком,

как голос друга давний, чуть забытый,

вещающий понятным языком

о бренности свершившихся событий.

С ветвей срываясь, по ветру летят

сухие листья, тишину нарушив.

Приветствую тебя, мой листопад,

ты говори, всегда готов я слушать.

 

***

Остыла затуманенная Волга,

последний овощ вывезли с полей.

Осенние цветы не вянут долго,

и старость явно юности длинней.

Не возразить унылейшей погоде,

от графика отбились петухи.

Пророков время явно на исходе,

пришла пора замаливать грехи…

 

***

Рассвет забыл про сроки, петух охрип, бедняга,

а из-под одеяла не высунуть плеча.

Скребется гулко в двери озябшая дворняга,

на шум встает хозяйка, вздыхая и ворча.

Отыскивает бабка в кладовке телогрейку:

слегка побита молью, немножечко в пыли…

Рассыпала березка по улице копейки,

а клен буянил ночью и растерял рубли.

 


ПЕЧАЛЬНЫЙ ТЕПЛОХОД

 

Печальный теплоход - последний призрак лета,

и белизна бортов, как саван на ветру.

На палубе один стоит шезлонг поэта,

но только сам поэт не вышел поутру.

Печальный теплоход осенним небом создан,

прошедшая волна разгладила бока.

Остались только мы, осиротевший воздух,

и где-то вдалеке чуть слышный зов гудка.

 

СНЕГУШКО МОЙ, СНЕГУШКО

***

Снегушко мой, снегушко,

будущий мой хлебушко,

мой цветущий сад,

как тебе я рад.

В ноябре заждались мы,

в декабре печальны мы,

только в Рождество

вышло торжество.

Вышла радость тихая,

всё ж тебя накликали

снегушко - дружок,

ласковый пушок…

***

Во всей России снег

от слабого до вьюги.

В Самаре и Москве,

на севере и юге.

 

Скрываются грехи,

машины и дорожки,

и пишутся стихи

неловкие немножко...


ЗИМНЯЯ ДОРОГА

 

Где ты, море синее, теплая волна?

Осыпает инеем провода струна.

Где ты, море Черное, белый пароход?

На дороге чертовой окаянный лед.

Где ты, берег солнечный, пиво и тепло?

Трут безостановочно дворники стекло.

Где ты, лето красное - чудная пора?

Снег метет над трассою с самого утра.

Чуть коснешься тормоза - тянет в виражи.

Юрия Антонова «Море» в «Ностальжи»…

 

***

С утра галдело воронье,

разволновавшееся слишком,

катило солнышко свое

величество по гнутым крышам.

Ярко-оранжевым огнем,

казалось, ветви обжигало.

Но я ловил себя на том,

что льда сминаю покрывало,

что лужи гнутся под ногой,

что мир каким-то стал раскрытым,

и дым втыкается дугой

в трубу, как след метеорита.

 

***

Бегу по Сокольничьей. Пара калош

вчерашним негаданным снегом забита.

Твой старенький домик на терем похож,

а ставни резные для солнца открыты.

Вдохну до отказа и крикну «Ура!»

Скажи, отчего удивленные лица?

И с веток, волшебными ставших вчера,

посыплются искры на лоб и ресницы...

ШИПОВНИК

                                «Иней его укрыл,

                                Стелет постель ему ветер…

                                Брошенное дитя».

                                            Мацуо Басё

О, как он цвел в начале лета!

Гирлянды розовых цветов

теснились на колючих ветках

воспоминаньем сладких снов.

Но вот зима. Пришли морозы,

и нет ни запахов, ни нег,

и лишь оранжевые слезы,

срываясь, падают на снег.

 

***

Люблю эти запахи, свечи,

нечаянных встреч кутерьму,

смешные застольные речи,

чьих смысла никак не пойму.

Веселый развал мандаринов

и сплющенных елок парад,

шумящих базаров пружину

и тихий ночной снегопад.

Круг торта по белому блюду,

с орехами он или без,

и вновь ожидание чуда,

хоть знаю, что нет же чудес...

***

Ты будешь в шубе, я в пальто.

Ты будешь дуть на пальчики.

Зима набросит свой платок

на мир наш незадачливый.

 

Мороз пощипывать начнет

за щеки и коленки,

и по-соседски новый год

начнет стучаться в стенку.

***

О, Новый год! Волнений наводненье.

Воздушная снежинка на плечо.

Приходишь и уносишься мгновеньем,

сгораешь ароматною свечой.

Оставь же там, у прошлого простуду,

обиду на иголку наколи,

но не забудь перенести оттуда

калиновую веточку любви.

***

Январь, а я грущу по лужам,

по солнцу, доброму теплу,

бегущей в небо черни кружев,

что по полю выводит плуг.

И сердце гулко-гулко бьется

от мысли, что наступит час,

когда последний снег сорвется,

качнув карниз в последний раз.

Когда за стенкою двойною            

заиндевелого стекла

ударит тополек с ольхою

в чуть слышные колокола...

 

 

2.О ТЕБЕ И ДЛЯ ТЕБЯ

 

***

 

Пусть придет неземное затменье,

и в гортани застрянут слова,

ты - одно для меня откровенье,

ты - больная моя голова.

 

На ветру твое платье полощется,

смех и ветер - гремучая смесь.

Жить и жить удивительно хочется,

если ты где то рядышком есть.

***

Природа, наслаждаясь вдохом

весны, волнуется, любя.

Что ни пишу, всё плохо, плохо.

Не о тебе, не для тебя.

 

Плеча мне хочется коснуться

вдруг твоего, прижав к себе,

до нужных строчек дотянуться

лишь для тебя, лишь о тебе.

 

УТРЕННЕЕ

 

Шипит кофейник на столе,

вновь источая дух мятежный,

из тостера подпрыгнул хлеб,

румянцем озарившись нежным.

Открыта форточка в окне,

на кухню рвется гомон птичий.

Ты улыбнулась. Знаю - мне,

а, значит, будет все отлично.

***

О, видит Бог, что женщина священна.

Все чаще мысль рождается во мне:

любимая моя всенепременно

священное создание вдвойне…

 

О  МАЛЕНЬКОЙ ЛЮБВИ

 

Не бывает маленькой любви –

с каждым днём острей я понимаю.

Вот уж в самом деле «се ля ви»,

что любовь есть только лишь большая.

Невозможно полюбить чуть-чуть

и любви взять маленький кусочек,

чтоб потом сказать когда- нибудь,

мол, любовь читал я между строчек.

Не бывает маленькой она.

Либо вдруг затягивает в омут

без размера, времени, без дна,

либо…улыбается другому.

ТРИ ЖЕЛАНИЯ

 

Палитру желаний расчищу и бережно

белила достану и ультрамарин,

чтоб синее небо над кромкою берега

вписалось желанием номер один.

 

Желанием два было б солнце лучистое,

желание три – чтоб ромашки цвели,

и чтоб над палитрой моею неистово

взметнулась метелица первой любви.

 

***

Есть шарм притяженья в обмане,

призыв оглушающих труб.

Растаю, как сахар в стакане

от жара нечаянных губ.

 

И снова сверну себе шею

от пылкого страсти огня

безумным ковром, бесприцельно

накрывшим сегодня меня.

 

УШЛА

 

Мне гибким шлангом быть не в пору.

Я - угол, я скандален, прям,

мне паутина разговоров

страшней забытых волчьих ям.

 

Да, не подарок я, не спорю,

но быть другим не довелось.

Ушла, быть может и не горе,

но что-то вдруг оборвалось.

 

 

 


***

Ну, хорошо же, хорошо,

что дождь прошел, что ветер,

что ты меня вчера нашел

одну на белом свете.

Что мы спешим плечо в плечо,

рассвет проспали - сони,

что так легко и горячо

мне от твоей ладони.

 

***

У меня - солнце,

у тебя – вечер.

У тебя - поздно,

у меня - вечность.

У тебя - полночь,

у меня - гости.

Ты без сна навзничь,

я один вовсе.

У тебя - утро.

Я бы спать должен,

простыня скруткой,

ты приснись, можешь?

 

***

В тумане зыбком ожидания

надежды радостные всполохи:

ловлю случайные касания,

улыбки, запахи и шорохи.

 

И в тишине такой безнравственной

без малой толики сомнения

на голос твой с щенячьей радостью

готов рвануть без промедления.

 

 


***

Нельзя откладывать на завтра

ни приступа любви внезапной,

ни воплощенья вещих снов,

ни отмоления грехов.

 

Нельзя откладывать стремленья

загадку глаз твоих понять,

и лучшее стихотворенье

в одно мгновенье написать.

 

***

Есть в каждой жизни облака,

и ветры, и туманы.

Любви безумная река,

и боль, и желчь обмана.

 

Благоуханный весен цвет

и шелест листопада.

Жаль только, остановок нет…

А, может, и не надо.

 

***

Избыточного счастья не бывает,

его всегда немного не хватает,

им невозможно вдоволь насладиться,

когда ни с кем не в силах поделиться.

Избыточного счастья не бывает,

оно на гребень волн приподнимает,

чтоб милый сердцу берег увидать

и снова провалиться, ждать и ждать…

 

***

Так женщин вылепили боги,

договорясь между собой,

что часто, говоря о многих,

мы в думах только об одной.

 

 

 

***

Так хочется любви и тишины.

Не толкотни машин – озерной глади.

Безумно свежих запахов весны

и легких строчек в глубине тетради.

 

Так хочется без слов сказать: Я жду,

нечаянно кому-то улыбнуться,

и, убежав, сорвавшись, на ходу

простить, и согласиться, и вернуться.

 

***

Ты говорить со мной не хочешь,

ты на звонки не отвечаешь,

ты ускользаешь между строчек,

синицей бойкой улетаешь.

Я разбросаю руки шире

в надежде, что еще не поздно.

Ты где-то рядом в этом мире,

необходимая, как воздух.

 

***

Нельзя любить в полутонах, отчасти.

Слова любви - ведь это чепуха.

Любовь жива лишь на безумье страсти

и вечной неизбежности греха.

 

Пусть в омуте своих сомнений сгину.

Любви земной так сладко - тяжек крест.

Нельзя же умереть наполовину,

хотя, быть может, в этом что-то есть…

 

***

Сидят стрижи на проводах,

по небу тучка катится.

Тебя носил бы на руках

в малиновом я платьице.

 

Тебя носил бы, по пути

цеплял шары репейника.

Тебя носил бы, но, прости,

не едешь ты в деревню.

 

ПРОСТИ

 

Прости, что так отчаянно люблю,

прости, но я по-прежнему не верю,

что наши чувства схожи кораблю

без паруса застрявшему на мели.

Прости мне эти мысли и слова,

сочти весь этот бред за настроенье.

Прости, но не могу я разорвать

Понятия крушенье и спасенье…

 

 

ПОЖЕЛАНИЯ

                   

Пусть окажется черное белым,

пусть улыбка скользнет по губам,

снова яблоком замысел смелый

упадет для свершенья к ногам.

 

Будут мысли, как ласточки в небе,

жар желаний раздуется вновь,

и почувствуешь силу, как лебедь,

лишь вчера ощутивший любовь.

 

***

Я знаю, что ты помнишь обо мне,

и мы с тобой встречаемся во сне

на палубе трамвайчика речного,

и вместе перематываем снова

мы плёнку нашей памяти назад.

Я чувствую - часы мои спешат,

зачем - то сладкий сон мой сокращая,

где ты и я, где только ты и ты

в объятиях щемящей пустоты

на палубе забытого трамвая…


***

Стихают по возрасту чувства,

сменяясь на памяти плен.

Любви не стареет искусство

под натиском перемен.

Любовь - вернисаж или музы

расплывчатый контур в окне,

морской, крепко стянутый узел,

безумные крылья в огне,

звезды одинокой мерцанье,

ожог ледяного ручья,

и вечная боль ожиданья,

что снова придет не моя…

 

***

Когда любят - всегда хорошо,

благодатно и благо сердечно.

Только очень уж жизнь скоротечна

для того, кто с любовью пришел.

Дни - мгновенья, мгновенья и только.

И отдам, в том сомнения нет,

душу, сердце, не думая, только б

разделить их с любимою мне.

 

***

Стирает в памяти разлука

морщинку лба, овал лица.

Твой голос стал лишь только звуком,

томящим душу без конца.

И платья цвет - мишень разлуки -

я тоже начал забывать.

Прости, но помню только руки,

что не успел поцеловать.

***

«Госбанк», «Партсъезд»... на повороте

Трамвай. От старости облез.

Все, как вчера, привычно вроде б,

Без приключений, без чудес.

Огромный город: вдох и выдох,

По улицам движенья кровь,

Одни заботы, и не видно,

Где ж в этом городе любовь...

 

***

Душа моя, жду от тебя звонка,

улыбки жду твоей издалека,

сиянья глаз, прикосновенья губ

жду от тебя всегда. Я однолюб.

И, может быть, немоден, слишком прост,

но не могу ответить на вопрос:

наверно, я давно уже бы сгинул,

не будь со мной вторая половина?

 

3.ДОРОГИЕ ГОЛОСА

 

ДРУЗЬЯМ

Найдется место всем под солнцем,

но, Богу видно, отчего

друзей всё меньше остаётся

в строю из круга моего.

Инфаркт, инсульт, вираж на трассе,

и вот уж не дано сказать,

что мир оставшийся прекрасен,

и завтра встретимся опять.

Конечно, встретимся, но где-то,

там, на далеком берегу.

На ваши давние портреты

смотреть без боли не могу…

***

О,юность, как ты коротка

и как немыслимо прекрасна!

Но, до последнего глотка      

ты, старость, тоже не напрасна…

 

***

                                                 

Уходит время наше, общее.

Мое и всех моих друзей.

Еще ж не вечер…Многоточие

я ставлю - сердцу веселей!

 

ОСТРОВОК

 

Далеко. Совсем зарос

камышом забытый плес.

Далеко. Покрыл туман

обмелевший мой лиман.

Далеко. Ты выжил, смог

сердцу милый островок.

Но всегда мечта моя

мчится в синие края,

мчится к юности моей

в край, где остров лебедей.

 

АКАЦИЯ

 

Там, у порога школьного,

акация цвела...

Но школьная, привольная

пора давно прошла.

И кто теперь уж ведает,

кто добрых писем ждет

о том, как наша белая

акация цветет.

 

***

Мне имя не выдумывала мама,

Слезинку набежавшую смахнув,

Сказала просто: «Ты счастливый самый

Лишь потому, что не узнал войну».

Желала мне, кричащему, смешному,

Чтоб вырос я и счастлив был вдвойне

За это имя, данное другому,

Кто за меня остался на войне.

 

 


***

Вот так на свете и живем.

На старом месте новый дом.

Где сын шалил – смеётся внук.

Ушел из жизни старый друг.

Но на окне всё те ж цветы,

еще милее стала ты,

и неуёмный бег трусцой

сменен прогулкою с тобой.

Вот так на свете и живем.

Смеемся, плачем, водку пьем,

слегка завидуем подчас

тому, кто будет после нас.

 

МОИМ УЧИТЕЛЯМ

 

Позвоните, постучите,

уверяю, что вас помнят,

ну, хотя бы в день учителя,

если некогда вам более.

Позвоните - спесь отбросьте,

чванство в сторону смахните -

в приснопамятную осень

и промолвите: «Простите!»

им, с которыми расстались.

Стали глухи, стали слепы,

и живем ни в чем не каясь,

позабыли - мы- их слепок.

 

ПАМЯТИ ДЕТСТВА

 

«Зингера» стрекот, венские стулья,

мамино кружево на этажерке…

Если б сказали мне: «Надо, пожертвуй,

было же что-то, наверно, впустую».

 

Не откажусь, не отрину от сердца

день тот далекий, навечно весенний.

Вижу сегодняшнее я спасенье

в памяти детства, его воскресенье.


***

Скажите, чем лихой казак гордится?

И без чего нет воина красы?

Конь добрый? С ним в бою готов он слиться,

Папаха или сабля? Нет – усы!

Без них казак, увы, одно названье,

ну, прямо, неудобно говорить.

Да, что там служба, даже на свиданье

неловко, право, к барышне сходить.

 

СТАРЫЙ ЖЕСТЯНЩИК

 

Дед любил железа звон.

Старый был жестянщик он.

Доктор крыш и желобов,

не терпел он много слов.

Ведер, леек и корыт -

был мой дед напевом сыт.

Как-то я его спросил,

улыбнулся тот в усы

и на мой вопрос: «Что в нем

бесконечном звоне том?»

Он ответил не спеша

словом лишь одним: «Душа…»

 

***

Хлеба дозревают. Пора сенокоса.

Полощут в реке серебристые косы

задумчиво ветлы, склонившись едва.

Дурманящий дух источает трава,

набравшая цвета в прибрежных низинах.

Трепещется рыба в плетеных корзинах.

Такая манящая, чистая рань,

такая любимая с детства Кубань.

 

 

 


***

Мой взрослый сын совсем мальчишка,

жениться вздумал. Ай-яй-яй!

Сверкает жесткая манишка,

в лице улыба через край.

Невеста светится от счастья,

играет солнышко в окне…

Не гасится, хотя б отчасти

грусть, набежавшая во мне.

 

НАПУТСТВИЕ

 

От признания вины

на душе не станет легче,

все мужчины рождены

лишь для самых лучших

                                женщин.

А случилось – не нашел

ту, что самой лучшей стала б,

верь: все будет хорошо,

и начни опять сначала.

Но учти одно, сынок,

чувства яркие итожа,

жизнь - и пепел, и цветок,

и шагреневая кожа…

 

***

У всех у нас, конечно, есть враги.

Их гложет зависть или жгут долги.

Они способны нам испортить жизнь,

когда бы все однажды собрались.

Но черт бы с ними, восклицаю я,

пока на свете есть еще друзья.

Одно полезно вовремя понять:

не дай нам Бог друзей своих терять

 

***

Кончается все.

                    Даже водка в стакане...

Кончается детство, и юность за ним.

Кончается боль в затянувшейся ране.

Кончаются ночи, как, впрочем, и дни.

Кончается...Нет же конца без начала.

Кончается...Вечер без утра ничто.

Кончается...Ты для того провожала,

чтоб мчаться на встречу, роняя пальто.

Кончается... Господи, в том избавленье,

чтоб в ком-то и в чем-то нашлось продолженье.

 

***

 

Я сам себе завидую,

и с каждым днем сильней –

как хорошо я выдуман,

чтоб жить среди людей.

Они такие разные,

непонятые и

как небо ясноглазые,

чужие, но свои…

 

***

 

Поцелую каждую ромашку,

каждой скромной ветке поклонюсь,

не забуду день простой вчерашний,

да и завтра я не побоюсь.

Родину, какая есть, люблю я,

славлю со слезами на глазах

светлую, надежную, большую,

лишь одну желанную такую

с белою ромашкой в волосах.

 

***

Есть в каждой жизни облака,

и ветры, и туманы.

Любви безумная река,

и боль, и желчь обмана.

 

Благоуханный весен цвет

и шелест листопада.

Жаль только, остановок нет…

А, может, и не надо.

4.ОТ ВОКЗАЛА ДО ВОКЗАЛА

 

Изысканная боль в сумятице вокзалов,

её не утолить целебностью микстур.

Уж лучше б ты меня совсем не провожала,

чем видеть глаз твоих ресничный абажур.

Зеленая стена пришедшего состава.

Уже открыта дверь - неведомо, к чему.

И двинулась тоски смертельная отрава

досрочно по душе и телу моему.

И вот он, сделан шаг. Как молния - объятье.

Касание щеки - отчаянье, испуг.

Вокзалы, ну за что вытерпите проклятье

невольной и слепой обители разлук?

 

ОСТАНОВКА ПЯТЬ МИНУТ

На станции «Лихая»

тебя я потеряю,

скажу я: «Ох и Ах!»

Ты… С пирожком в руках.

Ворчу: «Ну, это лишне!»

А ты: «Они же с вишней!

Вернейшая примета -

уже настало лето!

Оно минут на пять

и можно опоздать…»

***

Снова станция «Лихая».

Вспомни, как с тобой, родная,

говоря, что это лишнее,

пироги вкушали с вишнями.

Не солгу я, в самом деле

мы нигде таких не ели.

Липкой струйкою сначала

лето красное стекало

по руке, ну а потом

улыбалось сладким ртом.

Снова станция «Лихая».

Пироги мне предлагают

с мясом, рыбой на просвет.

Ни тебя, ни вишен нет…

ТРАМВАЙЧИКУ

 

Маленький трамвайчик в Евпатории

потихоньку тащится вдоль моря,

пропуская встречный и звеня,

вновь ребенком делает меня.

 

Довези скорей, мой транспорт дивный,

в город детства давнего за гривну.

Я вдвойне тебе переплачу!

Дверь открылась шумно: «Прокачу!»

 

***

Евпаторийский пляж свободен

от груза голых тел пока.

Пуста корма на теплоходе,

и волны липнут к облакам.

 

В тумане солнце затаилось,

мимозы цвет ему взамен.

Но в сердце прочно поселилось

уже томленье перемен.

***

 

М. Цветаевой

 

Иду вдоль Генуэзских стен,

внизу блестит ладошка моря,

гуляет ветер на просторе,

а в жизни всё без перемен.

Всё также,  как тогда, давно,

любви есть место и печали,

и чайки также тут кричали,

как эти. Определено

судьбы моей предначертанье.

Её зигзагов не боюсь.

С благоговеньем наклонюсь

к фиалкам на холодном камне.

 

 

 

 

***

Мимозы дружно зацвели,

и вновь кизиловые чащи

в горах цвет розовый, манящий

на ярком солнце обрели.

 

Заострены ножи тюльпанов,

асфальт на улице парит,

и море утром рано-рано

совсем по-летнему блестит.

 

ОРАНИЕНБАУМ

 

Дворец Китайский. Подлинный паркет

времен Екатерининских. Ступаю

на хвост дракона. Всё. Считайте нет

меня в живых в традициях Китая.

Здесь маленькая сказка наяву,

в мерцании стеклярусного зала.

Здесь цапли щиплют острую траву,

и время приближается к началу.

 

***

 

В государстве Сан-Марино

поспевают апельсины,

и чудесное вино

забродило тут давно.

В государстве Сан-Марино

улыбаюсь без причины,

а случайная печаль

убегает дымкой вдаль.

В государстве Сан-Марино-

жаль, оно для нас чужбина-

ощущаем мы с тобой,

что такое рай земной.

 

 


***

Оливы, пальмы, рай земной,

раскошен и продвинут.

Всё замечательно, Бог мой,

а, всё - таки чужбина.

Бездонна мраморная синь

и уникальны кручи.

Не объясню, и не проси,

но, все же, дома лучше…

Быть может, я еще вернусь

к Парнасу ненадолго,

и над горами распишусь

крутым изгибом Волги.

 

***

Чем выше солнце, тем сильней желанья,

скрип чемоданов в памяти острей,

ну, чем, скажите, первое свиданье

отлично от брожения кровей,

от жажды перемен, от встреч, событий,

от буйства впечатлений, черт возьми?

Скорей в Париж, пусть будут нам открытьем

стихи Бодлера в церкви Сен-Луи.

 

***

Не пиши о Париже, не верю я

не единой строке, ты прости.

Просто молча нам лучше, наверное

о мгновениях тех погрустить,

когда были мы там и отчаянно

всё старались объять и понять.

Не пиши о Париже. Нечаянно

оброни: «Завтра едем опять…»

***

Стоим на рейде. Небо радует.

Рассвет безоблачно упруг.

Десятый девушка по палубе

легонько пробегает круг.

По берегам леса и рощицы

приветливо ласкают глаз,

и грешным делом думать хочется,

что рифмы прорастают в нас.

***

Впитаю крики чаек и серебро воды.

Суда пересчитаю, запомню их следы.

Крутой волны качанье в блокнот перенесу,

простор необычайный с собою унесу.

Пусть нет стихов – наброски, о большем речи нет,

они, я знаю, после ко мне придут во сне.

 

***

Пробка на трассе в аэропорт Леонардо да Винчи.

Воздух пропитан каким-то ленивым проклятьем.

С пинии шишка упала, как странно, что вижу.

Парочка сбоку в такси умирает в объятьях.

Стены стеклянные тянутся вдоль автострады:

Нет, не сбежишь, а на ветках горят апельсины.

Мой самолет улетел, так, наверно, и надо.

Лучшая жизни еще впереди половина...

***

Голубой шиповник у Колизея

Не для ротозеев – для души.

Загадывай желанье как можно скорее!

Оно однозначно - так хочется жить...

***

Пели «Катюшу» в театре Асклепия.

Все же мы – нация, все же мы слеплены

крепко, надежно, не деньгами - музыкой.

Русские мы, непонятные русские!

 

***

 

В ресторане Кочиани

старый с цаплями буфет.

Нас с тобою угощали

винами, которых нет

ни в Тоскане, ни в Сорренто,

только здесь, среди зеркал.

Тебе сотню комплиментов

я в уме нарисовал,

но молчу, молчу. Наверно

их сказать не суждено-

на язык влияет скверно

с холмов Лацио вино.

 

***

Хочу, чтоб меня целовали при встрече.

Привет, бона сэра, какой чудный вечер.

Глаза итальянки - две круглых маслины.

Бонжорно, бонжорно! Хочу быть счастливым.

Щека прикоснулась к горячей щеке,

невольно рука оказалась в руке.

***

Отель « Меркурий». Прямо в Колизей

дорожная уносится разметка.

Мгновение, и ржанье лошадей

послышится, качаемое ветром.

 

Курчавый абиссинец повернет

ко мне лицо, обласканное солнцем,

и под мечом коротким упадет,

и сизокрылой чайкой обернется.

 

***

Догоняем солнышко

с самого Пекина.

Светит ярко солнышко

цвета апельсина.

Проложило на крыле

яркую дорожку.

Вот по этой стежке мне б

погулять немножко.

Побродить по облакам,

голубым и алым,

Только б ты, ну где-то там,

в облаке стояла...

 

***

Вновь луна в моей постели, и не лампа, и не грелка.

Ее место над горами, пирамидами домов.

Но ни сна, ни милосердья, только желтая сиделка,

только путаница мыслей в отдаленье от стихов.

Вновь разлука ощутима словно шелк из Ляонина,

Расстоянье сжалось в вазу на гостиничном столе.

Ровно бьется где-то рядом гулко-гулко пульс Пекина,

и шуршит его дыханье на асфальте и земле...

***

Империя Цинь и империя Хань,

а мы с тобой русские, правда же, Вань?

Стоим на стене посредине Китая,

великая стенка такая крутая.

Добраться до верха хватило бы силы,

оттуда, наверное, видно Россию.

 

***

Из русской убежали вы строки,

красавцы, иероглифы - жуки.

Похоже, никогда вас не догнать,

при всем моем старанье не понять.

Вы - тайна, вы - история, намек.

Движенья острой кисточки итог.

Вы крыльями качнули улетая,

душа и хитрость древнего Китая.

 

***

Наверно, золотая середина,

воспетая стихами мудреца,

все ж в том, что, не узнав дворцов Пекина,

величья не поймешь Петродворца…

 

***

Не думалось, что попаду

в начале лета я, сегодня,

в огней безумных чехарду,

в забытый праздник новогодний.

И тут, на Пятой авеню

в плену неонового света

самой природе изменю

и запросто забуду лето.

И мне покажется, что вот

еще мгновенье и под аркой

родная елочка сверкнет,

и станут раздавать подарки.

 

 

 

 

 

***

Красивы вы, чужие города,

но только лишь на качественных фото.

От посторонних прячете всегда

своих глубин незримую работу.

Сверкает небоскребами фасад,

несутся авто по своим маршрутам,

но вряд ли кто-то очень уж вам рад

так просто уделить, хотя б минуту.

Но вряд ли вы в прагматике реклам

найдете то, на чем остановиться,

тот угол, дом и взгляд, в который вам

быть суждено нечаянно влюбиться.

 

***

 

Нет одиночества острей,

чем в муравейнике столицы.

Оно – пространство без осей,

нашедшее опору в лицах.

Их миллионы лиц и глаз

в метро, бульварах и проспектах,

но, только смотрят мимо вас,

несуществующего некто.

И этот круг не разорвать

толпы чужой и незнакомой.

Одна лишь мысль сквозит опять:

«Скорей туда, где пахнет домом».

 

***

Из Пекина, Парижа ли, Рима

наконец, возвращаясь домой,

я в волненье, была ли хранима

та земля, что покинута мной.

Мы проблемы свои пересилим,

пусть с огромным трудом иногда,

хорошо возвращаться в Россию,

где б ты ни был, родную, всегда.

 

 


 

 5. РАБОЧИЙ МОМЕНТ

 

ТАМ И ТУТ

Кого-то там купает лето.

Вдали лазурный берег щедр,

а мы тут делаем ракеты,

не разгибаемся вообще.

Халат прилип к спине обрыдло,

глаза не видят монитор,

Программе «СИ»*) конца не видно,

и не о бабах разговор.

Да, там всегда, наверно, лето,

и пиво водится всегда.

Тут, правда, делают ракеты

ну и мечтают иногда…

 

*) «СИ»-аббревиатура одной из программ испытаний

 

***

На совещании сижу.

И нужен вроде б.

Быть может, что-то доложу,

а жизнь уходит.

Уходит время, как в песок,

так, незаметно.

А назовет Всевышний срок

совсем конкретный.

Тогда придется доложить

в поту, стенаньях,

как удалось всю жизнь прожить

на совещаньях.

 

И.НЬЮТОНУ

 

Как много яблок на земле…

Мой друг, скажи мне поскорее

в чьей просветлённой голове

сверкнула новая идея?.

 

 

***

Что главное в науке, это знания,

иль у стола кабально-тяжкий труд?

А, может быть, идей твоих признание

и вдохновения несколько минут?

Во мнениях всегда разноголосица.

Профессор, ваше слово. К верху бровь,

секунда за секундою проносятся…

Так что ж в науке главное?

- Любовь!

 

***

Не повезло. Бывает. Не беда.

Пространство для надежды остаётся,

что завтра без особого труда

лицом к тебе фортуна повернётся.

 

Куда страшней, когда везёт, везёт,

всё в жизни происходит, как по маслу,

Но…не известен чёрный поворот,

где ты поймешь - везение напрасно.

 

В РАБОЧЕМ ПОРЯДКЕ

 

Собрание лбы перерезало в складки.

Вопрос затянулся, начальник устал:

«Коллеги, а дальше в рабочем порядке,

свободны.» И радостно выдохнул зал.

Рабочий порядок - великое дело

Без окриков сверху и без суеты.

В рабочем порядке идея дозрела

и…вовремя спрятаться можно в кусты.

И вот потому, что мгновения кратки

меж прошлым и будущим, здесь и потом,

давайте, друзья, мы в рабочем порядке

друг друга услышим и молча поймём.


 

О КРАСОТЕ

 

Апрель-пора цветов на Байконуре.

Минутная пустыни красота.

И думается мне, не потому ли

в апреле покорилась высота?

…Загрохотало. Лепестки опоры

ушли, с тюльпаном схожие слегка,

и, осторожно набирая скорость,

ракета устремилась к облакам.

И эта мощь, и эта сила взлёта,

вершина человеческой мечты-

один мазок, божественное что-то

на полотне природной красоты.

 

К 12 АПРЕЛЯ

 

Наша жизнь размечается вехами:

то пожар, то потоп, то война.

Но, с чарующим словом «Поехали!»

дальше всех эта веха видна.

Дальше всех. Над космическим маревом

человека небесная страсть

воплотилась улыбкой Гагарина,

над планетой Земля вознесясь…

 

МЫ

 

Нам скучно жить без страха,

Без пули у виска,

Без батога, без плахи,

Обрыва для броска.

Наш разум заневолить

Способен не закон,

А ощущенье боли

В движении времен.

Не можем жить без веры,

Без крови, без следа,

Нас жжет стремленье первым

Быть всюду и всегда.

6.БОЛЕТЬ ВРЕДНО

     

***

Диагноз: недостаточность сердечная.

Недостаёт, смотрю, чего-то мне.

Мотор мой под нагрузкою извечною

вдруг вместо «ДА» выбрасывает «НЕТ».

Не соглашаясь с принципом остаточным,

стремлюсь я боль хоть чем-то придушить,

сердечную заставить недостаточность

служить переполнению души.

 

***

Сохрани меня, Господи, в муке моей

для детей моих малых и добрых друзей,

для любимой жены, для больных стариков,

для завистников жалких и давних врагов.

Сохрани для любви, для дороги, для дел,

ничего я на свете еще не успел.

Сохрани, умоляю тебя, не забудь.

В этой жизни еще не окончен мой путь.

Сохрани, сохрани... Я готов повторять

эту просьбу опять и опять, и опять.

 

***

 

Мне кажется - я слышу: «Оглянись,

телесное отбрось, не в нем проблема.

Проблема в том, что убегает жизнь,

меняя представления и темы.

Теперь желания стали далеки,

всё ближе и свидетели, и судьи…»

А капельница гонит пузырьки

на донце перевернутой посуды.

 


 

В.З.

 

...И час настал, и вот мой друг

Стал доктор докторских наук...

«Профессор, - слышен тяжкий вздох,

Ну как же дальше жить без ног?»

Что им сказать, больные ждут.

Он скажет веско: «Отрастут!»

И будут верить, будут ждать,

На туфли деньги собирать.

Вдруг счастье улыбнется им.

Воздай же Бог трудам твоим.

 

***

 

У этой медсестры иголка тоньше,

Скажи, Серёга! Таблетки слаще у неё,

Не вру, ей Богу. Она в палату вносит сад,

цветочек ранний. И рядом с ней чему я рад?

Тому, что ранен, и, очень может быть, убит

на фронте южном. С ней рядом мысль одна долбит –

болеть не нужно. А нужно просто рвать цветы,

пускай без толку, нельзя же жить без красоты,

коли, иголка!

 

 

7.СТИХОПРЕДСТАВЛЕНИЕ

 

МОЯ СВОБОДА

 

Без этого нельзя. Стихи - моя свобода.

И страсти нет сильней, чем окунуть себя

безумно, целиком в клокочущую воду,

где невозможно жить не веря, не любя.

Где бьется водопад словесного порыва,

где дышится легко, где пишется навзрыд,

где можно умереть наивным и счастливым,

и этого тебе никто не запретит.

 

 

***

Стихи не пишутся по теме,

Они всплывают вопреки,

Не по заданью, не по схеме,

А словно лотоса цветки.

Из-под воды, со дна, случайно

Спешат увидеть белый свет.

В них откровение и тайна,

И искренний души привет.

 

***

 

Увы, эпитетом души не прошибешь,

и как бы ни были слова твои красивы,

меж них опять проскальзывает ложь

в тот самый миг, весомый и счастливый,

когда последнее ты обронил с пера,

казалось, в муках найденное слово.

Остановись, уже давно пора

к началу самому тебе вернуться снова.

 

***

Я вырываю по кусочку,

как будто бы из пасти льва,

у муз то стих, то просто строчку,

а то - бессвязные слова.

Дай, Бог, они потом сойдутся,

достигнут цели где-нибудь,

и в душах чьих-то отзовутся

хотя б чуть-чуть, хотя б чуть-чуть.

 

***

 

Побойтесь чистого листа,

друзья мои, поэты.

Покуда гладь его пуста

в ней притяженье света,

где ты, как бойкий мотылёк

с прозрачными крылами

бросаешься на огонёк,

а попадаешь в пламя.

 

                «Талант - единственная новость,

                которая всегда нова.»

                        Борис Пастернак

 

Талант не бывает большим,

в нем нет ни конца, ни начала.

Одна только карма над ним -

таланта отчаянно мало.

 

И метко подметил поэт,

талант, словно новость итожа:

новее той новости нет…

И нет её в мире дороже.

 

О.Т.

 

Растут из дрожжевого теста

мои коротенькие тексты.

Но, чтобы их теперь испечь,

тебя придется мне привлечь.

 

Ты, выслушав меня, украдкой

вздохнешь, сказав: «Закрой тетрадку,

недотянул опять, ей-ей».

Все, видно, в качестве дрожжей.

 


 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 



Продавец ветра


Продаю я ветер. Вкус любой, что хочешь?

Ветер странствий - дорого, в голове же - проще.

Теплый ветер с веста, леденящий с норда,

с запахом протеста, с признаками шторма.

Продаю я ветер, чтоб сдувал он затхлость,

чтоб сгонял он плесень, порождал внезапность

чувств простых и чистых. Вместо слов - поступки,

вместо лжи тревогу: не познаем истин,

не найдем дорогу, на которой будет

знак того, что будни тоже ведь от Бога.

Продаю я ветер. Не беру обратно,

а рассветный трепет отдаю бесплатно.



Прикосновение


Я счастлив тем, что прикоснуться

мне довелось в движенье лет

к любви земной, цветкам настурций

и к изучению планет.

Я счастлив тем, что мне достался

миг воспаленный и хмельной,

когда я с милой целовался

в ночи сиреневой весной.

Я счастлив, что успел коснуться

руин и Рима, и Помпей,

и в жизни Пушкин и Конфуций

сверкнули звездами моей.

Прикосновенье - не владенье,

прикосновенье - шаг вперед,

а дальше - горькое прозренье

или пространство и полёт.

Прикосновенье-шаг навстречу

к тому, что радостно желать.

Прикосновение - не вечер,

а утро светлое опять.

Прикосновение, как бритва,

как боль, как слабое звено.

Оно - начальный стих молитвы,

с которой жить мне суждено.



"А" и "Б"


Жили дружно на трубе,

не тужили «А» и «Б».

Класс десятый школы средней,

завершающий, последний,

Что там «Б» и что там «А»,

так и пухнет голова

от того, что с нами будет

в предстоящем сонме буден,

в жизни будущей своей

без родных учителей.

Где придётся нам учиться,

и к чему теперь стремиться?

Как нам волею судеб

зарабатывать свой хлеб?

Жили дружно на трубе,

не тужили «А» и «Б».

Шар Земной бежит по кругу,

растеряли мы друг друга

в жадном поиске своём.

Где ты, школа, где ты, дом?

Семьи, дети. Вот и внуки

поступают на поруки.

Тридцать лет и пятьдесят,

ох, как хочется назад.

Где вы: Толик, Надя, Витя,

хоть фото свои пришлите.

Где наш Сашка Корнаков?

В Украине? Далеко! 

Ну, какие вы, ребята,

наш заоблачный десятый?

Что там «А» и что там «Б»,

коль полвека на трубе.

Инженеры, доктора,

Может быть, профессора,

адвокат, домохозяйка,

улыбнись и угадай-ка!

Потолстели, полысели,

поседеть давно успели.

Се-ля-ви, так много лет!

Не вернуть, кого уж нет.

Жили дружно на трубе,

не тужили «А» и «Б».

Октябрята, пионеры,

комсомольцы, кавалеры,

и невесты, так и быть,

коль пришла пора любить…

Обязательно любили,

взявшись за руки ходили,

целовались по чуть-чуть,

где-нибудь и как ни - будь.

Да, начать бы всё сначала

от далёкого причала,

славных, ласковых годин,

школы с номером один.

«А» упало, «Б» пропало,

но… весны спешит пора

вновь со школьного двора.

 


Экслибрис


В квадрате запотевшего стекла

экслибрис свой мечтательница-осень

чертила, и читателей ждала,

на тротуар свой желтый плащ отбросив.

Её роман печален. Между глав

разложены наивные закладки

цветов последних, задремавших трав

и паутин серебряные прядки.

В её романе страсти позади,

во власти обезумевшего лета,

которое не хочет уходить,

из-за любви случайной, безответной.

В её романе только чистый свет,

поэзии высокой совершенство,

надежды расстающейся портрет

и окрылённой памяти блаженство.

Экслибриса розетка в облака,

как мотылек последний, улетает,

и девушка, озябшая слегка,

прочитанную книгу закрывает…



Не верится


Сегодня уж не верится

-внук всё роднит с приколами-

в то, что планета вертится,

в то, что ходили в школу мы.

В то, что ещё вчера писать

учились мы чернилами,

и что подружек целовать

могли, и были милыми.

Не верится: построен дом,

он с садом стал обителью,

и наши дети в доме том

теперь уже – родители.

Не верится и в то, что мог

я прыгать с парашютом,

и не было быстрее ног

моих тогда как будто.

Не верится. И как же быть,

всё меньше круг свидетелей?

Наверно, нужно просто жить,

жить счастливо на свете.



Люблю...

Люблю омлет с грибами я,

с петрушечкою свежею.

И не люблю словами я

с тобой играть небрежными.

Люблю у моря жмуриться,

вдыхая воздух йодовый,

и не люблю я хмуриться-

не морда - виски с содовой.

Люблю рубашку чистую,

ботинки с блеском радостным,

и не люблю горчицу я

и, черезмерно-сладости.

Люблю… Ты знаешь, главное,

тебя, моя хорошая,

твою улыбку славную,

и не улыбку, может быть.

Руки твоей касание

и губ напиток огненный.

А не люблю - сознание,

что возраст-это подлинник,

что полная утопия -

его прикрыться копией.

 



Половинка Луны


Мгновенья минувшего дня сочтены,

тихонько закат догорает.

На небе висит половинка луны,

а где же, позвольте, вторая?

Так дело пойдёт - половинки считать

чего только нам не придётся.

Как сложно бывает понять и принять

полжизни, полсчастья, полсолнца.

В аду полумеров, в раю полуснов

я точно когда-нибудь сгину.

А знаешь, родная, ведь я не готов

любить тебя наполовину.

По небу плывёт полукружье луны –

гадалки ночной и вещуньи.

Не знаю, что с той у неё стороны,

а с этой я жду полнолунья.

 

��]�޶)7�N�b


Лайк

Как хорошо: « Мне нравится!»

Бесцветно как :«Лайкнуть!»

Вам палец вверх- прославиться,

Вам палец вниз-тонуть.

А посидеть? А высказать

что на душе накоплено,

а как дойти до истины,

коль мнение утоплено?

Коль просто «НЕТ» и просто «ДА»,

где вдохновения звезда,

где страсть и где сомнения,

любовь, тоска, презрение?

А ты мне говоришь «лайкнуть».

«Лайкнуть» и смыться, ваших нет,

ох этот дьявол- интернет!



Баллада о борще

-

Порассуждаем о борще.

Ну что вы знаете вообще?!

Дадут вам красную тарелку

со свеклой рубленною мелко,

сметана в центре и вперед,

спешите заполнять живот.

А борщ, скажу вам, это нечто,

цэ не еда, цэ друг сердечный,

цэ Украина, цэ Кубань,

цэ целый мир, в тарелку глянь…

Берем кастрюльку покрупнее,

кладем грудинку посвежее,

огня, желательно с душком,

степным нахальным ветерком.

Пока бульончик входит в силу

капустку белую красиво

порежем, ножиком шурша.

Эх, свекла, больно хороша,

но, борщ, друзья, вам не свекольник-

бордовым быть не должен больно.

Чтоб цвета поубавить прыть

свеколку надобно промыть.

Капуста варится, картошка.

На сковородке шкварок ложка,

Томаты, свекла и морковь.

От лука слезы – не любовь,

а сердцу легкая отрада,

всплакнуть порой немножко надо.

Ну и заправка, дух какой,

наверно, что-то с головой.

Чуток лаврушки, соль по вкусу,

Нельзя противиться искусу,

почти готов продукт наш, но…

Я чую слабое звено.

Кусочек сала в ступке бьётся,

затирка с луком удаётся.

Она в кастрюле. Боже мой!

Мой борщ дымится, как живой.

Пампушки с чесночком –неплохо,

сто грамм кристальной без подвоха

и перца красного стручок,

а дальше, братцы, я молчок.

Приступим вместе, трепеща,

мы к поглощению борща.

Приятного аппетита!



Стихают по возрасту чувства


Стихают по возрасту чувства,
сменяясь на памяти плен.
Любви не стареет искусство
под натиском перемен.
Любовь - вернисаж или музы
расплывчатый контур в окне,
морской, крепко стянутый узел,
безумные крылья в огне,
звезды одинокой мерцанье,
ожог ледяного ручья,
и вечная боль ожиданья,
что снова придет не моя…


Никаких мечт

Бабки продают кусками тыкву,
яблоки, остатки, по чуть-чуть.
Инеем на клумбе коврик выткан,
может быть, оценит кто-нибудь.
Мёрзлый лист приклеился к бордюру.
Ветви без стыда, обнажены.
В скромную осеннюю натуру
сытые вороны влюблены.
Воздух упоительно прохладен,
мысли удивительно чисты.
Люди, вдохновясь, в своих тетрадях
друг для друга пачкают листы.
Мир стихает. Без сомнений, кротко.
Ничего не хочется вернуть.
Мечт несостоявшихся подлодка
медленно идет на глубину.
***


Встречи не нужно

«Кто ничего не ждет, никогда не будет разочарован»
Э.М.Ремарк

Ты же знаешь, что встречи не нужно.
Пепел быстро теряет тепло,
и любовь не пятнается дружбой,
исключая желанье – назло.
А звонок в пустоту – не отрада,
это сердца затменье на миг.
Тленный запах осеннего сада
одинок, не делим на двоих.
Будь, что будет. Оплавлены свечи,
только тьма и разгул тишины.
Видно – чем долгожданнее встречи,
тем понятнее, что не нужны.
***
***
Кто одинок, того нельзя покинуть
и хлопнуть дверью – выстрел в пустоту.
Не предлагать вторую половину,
ведь все равно предложите не ту.
Кто одинок действительно – не скажут,
что в горле ком, как камень, не уйти.
Бездушно одиночество со стажем,
смертельно одиночество в пути.
О, Господи! Кручина, не кручина,
зажги свечу во тьме хотя б на миг.
Бессмысленно отыскивать причину
оставившую в сумраке одних,
в отчаянье сомнений, страха бездне,
когда лежит на сердце лишь одно:
чужое состраданье бесполезно,
прийти нельзя, покинешь всё равно…


О притяжении


На то нам разум дан, друзья,
чтобы мы поняли,
что жить лишь разумом нельзя –
есть что-то более.
И вовсе не в цене слова
и объяснения, и бесполезна голова
для п р и т я ж е н и я.
С пустыней схоже, с пустотой
признанье устное,
когда же будем мы с тобой
делиться чувствами?
***
Кто хочет удержать –
теряет неизбежно.
Готов кто отпустить –
стараются держать.
На свете нет любви
вчерашней или прежней,
она всё время вновь
и с мукою опять.
***


Разве ветер запрешь?

***
Разве ветер запрешь? Чем он станет
если клеткою гулкие стены поставить?
Разве ветер запрешь? Велико пусть желанье –
неприемлема ложь в назиданье.
Разве ветер запрешь? Это ж ветер.
Только он лишь способен развеять все тучи на свете,
выгнуть луками, махом все самые жесткие ветви.
Разве ветер запрешь? Это ж ветер.
А запрешь ты его за дома, за витрины, заборы –
будет затхлость и пыль,
и пустые о том, что прилично живем, разговоры…


Осеннее


***
Вдруг как-то сразу замело.
Какое было бабье лето
волшебное. Увы, ушло,
скользнув по перышкам поэтов.
И вместо кляксы – первый снег.
Что было черным – стало белым,
и твой вдали стихает смех,
хотя совсем не надоел он.
***
Пришел в мой город первый снег,
поставив жирно точку лету
и хвастовству кабриолета,
прижавшему под тентом бег.
Метнулся вихрь между домами,
заполонив пространство вдруг,
как взбунтовавшаяся память,
вернувшийся желанный друг.
Сейчас он громко что-то скажет,
и чувствую, как буду рад
привету и упреку даже,
все точно так, как год назад.
Пусть буду явно я не в теме.
Снежинки тают на руке,
а видится, что тает время,
не задержавшись в кулаке.
***
Мой сад отщипывает грусть,
как булку, по кусочку.
Приходит осень. Ну и пусть,
она же не бессрочна.
Холодный ветер в листопад
несет души смятенье,
от листьев получает сад
опять отдохновенье.
Он будет думать, будет спать
морозам потакая,
он будет силы собирать
для буйноцветья мая.


к новому 2015году


Был этот год не прост, ну прямо скажем:
олимпиада, Крым, юго-восток
украинский на «Градов» кол посажен,
и рубль упал, и нефть упала. В бок
России санкций саданули вилы,
(я о чеченской боли промолчу),
но…Силу остановишь только силой,
и потому единственно хочу
чтоб россиянам, нам, хватило веры,
терпенья и умения любить,
чтоб новый год потом служил примером,
как нужно мудро и весомо жить.

***

Я вас люблю. Всех, кто со мной сегодня.
Кто рядом, на работе, за столом.
Я знаю, этот праздник новогодний
стоит уже столетия на том,
чтоб мы могли взглянуть в глаза друг другу
и улыбнуться, прочь отбросив яд,
чтоб сбылись все желания по кругу,
чтоб оглянуться, хоть на миг, назад.
Я вас люблю. Искру на дне бокала
сейчас воспринимаю, как звезду,
которая на счастье нам упала,
улыбки собирая на ходу.


Еще немножко о любви









***

Ну как мне плохо без тебя,
ну как мне плохо.
Как перепутались, рябят
мой выдох с вдохом.
Деревьев ветки ветер гнёт,
несутся тучи.
Ну как тебя недостаёт,
мой майский лучик.
Как не хватает суеты
в краю кухонном,
где только ты, где только ты
с посудным звоном.
Где дни уже наперечёт
хоть чёт, хоть нечет.
Лишь одного недостаёт-
дня нашей встречи.





***

Я говорю тебе при встрече:
не принимай меня всерьёз.
Ведь я - клубок противоречий,
и доведу тебя до слёз.
Я - сочетанье тьмы и света,
чего же больше, не пойму.
И посылаю я приветы
скорее сердцу, чем уму.
Я - дождь и солнышко
в едином коктейле трезвом и хмельном,
Я - две неравных половины,
случайно слипшихся в одно.
Прости меня, моя родная,
я постоянства не терплю,
но, всё острее понимаю,
что лишь одну тебя люблю.





Маячок мой и свет

Блеснул маячок самолётный
далёко-далёко в ночи.
Не пью эликсир приворотный,
но так я люблю, хоть кричи.

Я рву на куски расстоянье,
громлю ожиданья заслон,
и нет мне нужды в покаянье,
что я, как мальчишка влюблён.

В одном лишь себя упрекаю-
что раньше, в прошествии лет
не думал, что ты, вот такая,
как есть, маячок мой и свет.





***

Природа, наслаждаясь вдохом
весны, волнуется, любя.
Что ни пишу, всё плохо, плохо.
Не о тебе, не для тебя.

Капель стучится по откосам,
с карнизов падая с утра.
Ответов больше, чем вопросов,
зима уходит со двора.

Плеча мне хочется коснуться
вдруг твоего, прижать к себе,
до нужных строчек дотянуться
лишь для тебя, лишь о тебе.





Цветы

Буянит солнце за окошком,
синицы тенькают вовсю.
Еще чуть-чуть, еще немножко-
цветы тебе я принесу.
И не тепличного покроя
с голландским привкусом крутым,
а чудо местное, лесное,
с весенним шармом молодым.
Они рванутся из-под снега,
чтоб подтвердить нам вновь и вновь,
что свежим проросла побегом
в нас окрылённая любовь.





И будет счастье

Когда-нибудь проснешься ты со мной
и бровь свою взметнёшь от удивленья
тому, как крепко нос приткнулся мой,
избрав твоё плечо для наслажденья.
Потом моя без спросу голова
в твоей груди вдруг обнаружит сердце,
и бабочки пижамные едва
не выпорхнут в распахнутую дверцу
той форточки, которая давно
заманивает утро в нашу спальню.
Когда-нибудь проснешься ты со мной,
и будет счастье. Просто, тривиально.





***

Конечно, в твоей жизни я растаю,
как самый первый, самый легкий снег.
И, всё же, я желанью потакаю
ещё хоть раз в твой окунуться смех.
Конечно, параллельные прямые
не сходятся, ты как их не своди.
И, всё же, мы с тобою не немые,
могли бы громко крикнуть: «Погоди!»
Конечно, можно крикнуть, но услышать
отнюдь не обязательно дано.
Снег первый тает медленно на крышах,
с сознанием, что так уж суждено.





***

Проблемою вселенского масштаба
считаю я с разлукою борьбу.
И видится к ней аргументом слабым
совет такой: «Не искушай судьбу!»
Пусть нет тебя, так нужно, не надолго.
День пролетит один, потом другой.
Наверно, не соскучимся мы толком,
в дела свои зарывшись с головой.
Но, где наш дом, где наши чашки с чаем?
Твоей приправы запах где родной?
Мы почему друг друга не встречаем,
распахивая дверь перед собой?
Чего-то нет до ужаса простого
в навязчивой казенной тишине.
Любимая, скажи, скажи хоть слово,
оно, я знаю, прилетит ко мне.
Разлуку победить оно не сможет,
- у времени, увы, порядок свой -
пускай не сможет, только всё же, всё же
её полков оно сломает строй.





***

Пронзён неподдельным испугом
от тягостной мысли моей:
Нам просто нельзя друг без друга
в оставшейся жизни своей.
Не может быть сломлен порядок,
к которому знаем ключи,
когда ты, как тень моя, рядом,
на солнышке, как и в ночи.
Когда нам слова - не опора,
когда научились прощать,
и мысли мы без разговоров
умеем друг друга читать.
Весна ли, беснуется вьюга,
беда или радость за ней,
нам просто нельзя друг без друга
в оставшейся жизни своей.





***

Я знаю, что ты помнишь обо мне,
и мы с тобой встречаемся во сне
на палубе трамвайчика речного,
и вместе перематываем снова
мы плёнку нашей памяти назад.
Я чувствую - часы мои спешат,
зачем - то сладкий сон мой сокращая,
где ты и я, где только ты и ты
в объятиях щемящей пустоты
на палубе забытого трамвая…





***

Давно известно, что любовь
важней всего на целом свете.
Но, почему же вновь и вновь
бывают отказными дети?





***

Продолжим тему бабочек. Они,
пространство с легким трепетом тревожа,
как будто перелистывают дни,
прошедшие давно. И что же, что же?

Не в силах отыскать я в этих днях
больших забот, которые давили,
обид, обманов, ветра в головах,
который укротить мы не спешили.

Средь этих крыл хрустальных и цветных
любимые остались только лица,
улыбок упоенье дорогих
и светлый миг, что вновь не повторится.





***

Трудно вырваться из плена
послабленья своего.
Не ищи тому замену,
что любил сильней всего.

В муке смеживая веки,
молча сам себя прости.
Невозможно дважды в реку
Ту же самую войти…





***

Любовь - не то, что КАЖЕТСЯ,
а то, что в жизни ЕСТЬ.
Лишь пыль страстей уляжется,
не наслажденьям честь.

Любовь жива поступками,
слова ей не нужны,
когда проблемы сутками
решенья не видны.

Когда долги и напасти.
Где сесть, а где упасть?
Когда от чьей-то наглости
не дрогнуть, не пропасть.

Когда с утра яичница
(дай Бог, чтобы была)
любовь - нет, не отличница,
а боль и кабала.

Любовь - одни сомнения,
и, видно, их не счесть…
Не КАЖЕТСЯ - прозрение,
а знаю точно - ЕСТЬ!





***

Ругаться насмерть - явно не резон.
Настырной неизбежностью - прозренье.
А далее - ну если не позор,
то жалкие по сути извиненья.

Что грустно - без начала и конца.
И взгляды и слова, увы, фальшивы.
Ну почему не чувствуют сердца
так часто самой близкой перспективы?

Ну почему нам сносит котелок,
(в чем разница упрямства и гордыни?)
когда обиды проглотить глоток
так просто. Нет сказать: «Отныне

я научусь считать до десяти.
Тихонько, про себя, чтоб без возврата
глаза в глаза сказать тебе «Прости,
наверное, мы оба виноваты.

Но больше я, давай забудем. След
обид сотрем, не нужно продолженья!»
Сказал же кто-то, что любви портрет
с палитры пишется долготерпенья…





В сердце ветер

Я не скажу себе - влюбился!
Я не скажу - люблю другую,
и что напрасно я женился,
и не живу, а существую.
Нет, все по плану, путь мой светел.
Кто ищет, тот всегда обрящет.
Ворвался просто в сердце ветер
такой безумный и манящий…





***

Надежда только юношей питает,
в мои ж седоголовые года
она нас по-английски покидает,
и вовсе умирает иногда.

Одежды Веры пулями пробиты
досадной лжи, намеренной и нет.
Ах, Вера, Вера, вечно ты сердита,
ничем не приукрашен твой портрет.

Любовь - последней. Господи, помилуй,
не подведи, хоть эту мне оставь!
Но, Бог молчит. Он собирает силы,
чтоб мне сказать: «И на нее не ставь!»





***

Установившийся порядок ломать?
Куда уносит черт?
Эх, до чего бесстыдно сладок
чужой любви запретный плод.
Чужой? Твоя уж заходила,
звала, стучалась у ворот.
А ты встречал ее вполсилы,
чего она не признаёт.
И вот теперь откуда знаешь,
что не случится, как всегда.
Люблю! Как попка повторяешь
в твои года, в твои года…






***

Они бессильны, словари,
учебники правописанья
словами нежность подарить-
основу мирозданья.

Достать её издалека,
сердечной мышцы сбоем.
О, как нужна твоя рука,
касание щекою.

Желанных губ чуть слышный ток,
дыханья колебанье.
Есть слово НЕЖНОСТЬ, но, не смог
найти я описанья.





Не нужно слова

Как ни крути, слова одни и те, ж,
им в равновесье только лишь молчанье.
Среди знакомых, вытертых одежд
так сложно отыскать очарованье,
и дрогнуть, и влюбиться навсегда.
Движенье мысли - радостная мука,
Слова же лишь сочатся, как вода,
и исчезают одичавшим звуком.
А я люблю! И дальше тишина,
лишь взгляда победившего оковы,
и истина бесспорная одна,
что мне сейчас совсем не нужно слова.






***

Мы помним юности накал,
гормонов гул нешуточный,
На взводе «аппарат» стоял
почти что круглосуточно.

Манил нас голос медных труб
сильней всего на свете,
Ну, кроме разве жара губ
в ночи и тех и этих.

Бросал тщеславия поток
нас по мирским порогам.
Его касался потолок
порою пяток Бога.

Был мир в кармане весь почти
в объятиях свободы.
Осталось только получить,
но…пролетели годы.



***

Опасен утренний туман
не только для автомобилей.
Им прикрывается обман,
вчера в котором сладко плыли.
Ах, это дивное вчера!
Янтарное влеченье «Whisky»,
едва светящееся бра
и рыжий локон близко-близко.
Ненужный шепот ни о чем,
тепло руки и сердце - гулко,
неважно, будет что потом,
там, за изгибом переулка.
А утром - липнущий туман,
смятенье фар автомобилей,
души смятенье и ума.
О, Боже! Где вчера мы были!?





***

Ты на каком-то совещанье,
мобильник включен, но, увы!
Твоё я чувствую дыханье,
твоё движенье головы
я представляю снова, снова.
С улыбкою ты или без?
Ну, подари хотя бы слово
по ниточке из СМС.





***

Не позвонишь, не спросишь: «Как дела?»
И вежливо на «Вы» не обратишься,
и радостью своею пополам
на этот раз со мной не поделишься.

Понятно, жизнь у каждого своя,
ну, есть пересечения, не спорю.
Но, ты, но ты - А-В-А-Р-И-Я,
в которой я забыл о светофоре.

Не позвонишь, и это поделом.
Твой авто-жизнь лишь чиркнуло по краю.
А мой авто, скорей всего, на слом.
Лишь мотыльки на красный вылетают.

Не позвонишь, не спросишь: «Как дела?»
Дела идут, куда им, грешным деться.
Но, чувствую, что к краешку стола,
как детский мячик, спрыгивает сердце.






Улыбка

Улыбкою загадочной встречала.
Я сразу разгадать тебя не смог.
Как было удивительно начало,
так стал непредсказуемым итог.

Я до сих пор не в силах разобраться,
как только можно женщину любить,
которая способна улыбаться
в великом предвкушенье - укусить.





***

Ночь без сна с молчаливой спиною у локтя.
Даже воздух и тот отодвинулся в сторону, отнят.
И малюсенький маятник, въедливо, как молоток
всё долбит и долбит раскаленный и влажный висок.

Я не вижу ни глаз, ни извилины губ, ни усмешки.
Угол простыни айсбергом в сумраке ночи кромешной.
Ты и я - пустота и на миг - прободенье ума.
Мы с тобою - «Титаника» к звездному небу корма.





***

Пусть окажется черное белым.
Пусть улыбка скользнет по губам.
Снова яблоком замысел смелый
упадёт для свершенья к ногам.
Будут мысли, как ласточки в небе,
жар желаний раздуется вновь,
и почувствуешь силу, как лебедь,
ощутивший большую любовь.






***

Вся наша жизнь то дождичек, то ясно.
Твои глаза свидетельство тому.
Ловлю себя на мысли, что прекрасны
они всегда, но чем, я не пойму.
Огорчена – их глубина бездонна.
Боюсь взглянуть, не знаю, чем помочь.
Смеёшься - огоньки определённо
глаза твои разбрасывают в ночь
и дарят свет волнующий и чистый.
И потому ловлю себя на том,
что представляю пожелтевший лист я
подснежника нежнейшим лепестком.



Была черешня...

Была черешня в детстве слаще
и гром грознее грохотал,
и телевизионный ящик
так мало в жизни означал.
Зато с утра манила речка,
велосипед шуршал в пыли.
Клялись сегодня в дружбе вечной,
а завтра дрались, как могли.
Был общий мяч потёрт изрядно,
с коленок не сходила кровь.
Ну, почему же так отрадно
о давнем лете вспомнить вновь?
Глаза закрою, спрячу дальше
все неотложные дела…
Была черешня явно слаще
тогда. Спасибо, что была.


Обращение


Проходят годы по обрезу бритвы.
Всё некогда и некогда опять,
но, вот он, наступает час молитвы,
а мы не знаем, как её читать.

Как к Богу обратиться, чтоб он понял,
что без него по жизни не пройти,
и протянул к нам теплые ладони,
грехи одним движеньем отпустив.

И было б на душе легко и просто,
и было бы понятно, как идти,
и какова, как есть, цена вопроса,
возникшего внезапно на пути.

Нам некогда. Прожекты, клятвы, битвы.
Никак не разорваться, хоть кричи.
Но, вот он, наступает час молитвы,
давай мы хоть немного помолчим


Я ночами читаю газеты

Я ночами читаю газеты
Я ночами читаю газеты,
я ночами немножко пишу.
Умыкну из кастрюльки котлету,
и ещё в чём-нибудь согрешу.
Тишина. Не звонят телефоны,
моя кухня, как крепость моя.
Лишь луна мне в оконном поёме
улыбнулась, подружка моя…
***
О, Господи, я слышу: «Подтянись,
телесное отбрось, не в нем проблема.
Проблема в том, что подпирает жизнь,
меняя представления и темы.
Теперь желания стали далеки,
всё ближе и свидетели, и судьи…»
А капельница гонит пузырьки
на донце перевернутой посуды.
***
С возрастом время, увы, сокращается,
будто смолою сосновой сгущается,
пьёт предзакатный чарующий свет.
Спустится солнце, и времени нет.
Будет ли завтра его продолженье?
Будет, конечно, ведь вечно движенье.
Выглянет солнце, развеется хмарь,
Тихо смола превратится в янтарь.
***
Ну как мне плохо без тебя,
ну как мне плохо.
Как перепутались, рябят
мой выдох с вдохом.
Деревьев ветки ветер гнёт,
несутся тучи.
Ну как тебя недостаёт,
мой майский лучик.
Как не хватает суеты
в краю кухонном,
где только ты, где только ты
с посудным звоном.
Где дни уже наперечёт
хоть чёт, хоть нечет.
Лишь одного недостаёт-
дня нашей встречи.
***
Пишу о том я, чем пропитан,
продут, пронизан до конца.
На то они и есть, пииты,
чтоб что-то дрогнуло в сердцах.
Чтоб души наши приоткрылись
под явным натиском добра,
чтобы мы заново родились
и были б лучше, чем вчера.

Виновен
Я виноват, что нет воды,
что дождь идет, что зонт сломался,
что мясо превратилось в дым,
метеорит в степи взорвался.
Я виноват, что внук- балбес,
у внучки вновь температура,
что не могу страну чудес
заставить поставлять натуру.
А очень хочется всего,
немедленно, отнюдь не завтра.
Что станет лучше оттого,
когда уйду совсем внезапно?
Да, я виновен, виноват,
осознаю всё, как умею.
Но, все ж внутри я во сто крат
ещё упрямей Галилея.
***
В себе я роюсь, роюсь, роюсь,
наверно, как-нибудь откроюсь,
и вот появится на свет,
на суд мой истинный портрет.
Всё тот же взгляд, все те же губы,
лишь только лысины канва
взамен заносчивого чуба
и чуть посдержанней слова.
Копаю я в душе канаву
золотоносного ручья.
Но, собирает кто-то славу,
а шишки собираю я.
А где эффект самокопанья?
Зачем вся эта суета?
Опять зудит, зудит желанье
начать всё с чистого листа.
Да, с понедельника, с начала,
будильника услышав трель,
рвануть вперед!..Под одеялом
такая сладкая постель.
***
И выпал снег. На час, не боле.
Но стало белым-белым поле
притихших крыш и площадей,
фонтанов, улиц и аллей.
Так чисто всё. Пока рассвета
втекает первая струя,
пером бумагу рвут поэты,
терзая рифмы, как и я.
***
Улетают птицы, улетают.
Следом устремляются мечты.
Ну а я по комнате шагаю
и не набираю высоты.
От земных проблем не оторваться,
от забот никак не ускользнуть,
а со стаей хочется сорваться,
к океану теплому махнуть.
Лето завернуть моё обратно,
солнышка напиться и тепла,
и влюбиться, и неоднократно,
чтоб любовь с ума меня свела.
Улетают птицы, улетают,
клиньями и стаями опять.
Ну а я шаги свои считаю,
понимая - не пересчитать…

Доброе утро
Первый трамвайчик процокал копытами,
в розовом небе одна лишь звезда.
Люди, оставьте все окна открытыми,
доброе утро запустим сюда.
Пусть оно в наших домах разрумянится,
души встряхнёт, взбудоражит тела,
пусть оно самым заметным останется
в только что начатых, трудных делах.
Первый трамвайчик исчез, как видение.
Птицы взлетели, пахнул ветерок,
и, подхватив мое стихотворение,
он полетел на горящий восток.

Продолженье лба
Не лысина, а продолженье лба,
Не язва, а ,как водится, судьба.
Упрямый внук - не боль, а пораженье,
генетика, природа, продолженье.
В карьере не сошлось, ах, суета!
Зато какая в мире красота!
Спокойно спится без прокуратуры
В хрущевке - образце архитектуры.
Дыши! Прекрасный воздух, не в Пекине!
Зима, простор и лоб приятно стынет,
воспринимая радостно мороз
последними остатками волос.

Голуби
Как легко они прыгают вниз
эти голуби с края карниза.
Мне бы так же вот выпрыгнуть из
объятий сегодняшней жизни.
Полететь, опершись на крыло,
в те далёкие дивные страны,
где ну не уживается зло
и на душу не ставят капканы.
Где надежда, как майский цветок,
где любовь всему первооснова,
где всё сбудется, дай только срок
без расписки, под честное слово.
Мне бы голубем ринуться вдаль,
в вираже обретая опору,
Мне бы ринуться, только вот жаль-
недоступны ключи от простора.

О своём
Опять страницы памяти листаю,
как будто с полки книги достаю,
но, что-то сам себя не понимаю,
во многом сам себя не узнаю.
Вопросы возникают без причины:
зачем себя «не вылюбил до дна».
Жизнь пролетела, стал ли я мужчиной,
и чья меня тревожит сторона?
Быть оппозицией всему – не мне, не кредо.
Скорее в центре я, чем на краю.
С горячей кровью передал мне предок
настырную позицию свою.
А что бы изменилось, если б сдался,
и выбрал путь по жизни я иной?
Не знаю, только счастлив, что остался
я до сих пор, по-моему, собой.
А память? В одну сторону дорога.
Не нужно сослагательного «бы»!
И быть кому, зависит всё от Бога,
изгоем или баловнем судьбы…
***
То снег, то солнце, переменчив
декабрь, предчувствуя уход.
Зимы то больше, а то меньше,
а то опять наоборот.
Газон закутан покрывалом,
асфальт не терпит белизны.
Как хорошо начать сначала,
когда не чувствуешь вины.
Как хорошо сказать: «Ну, здравствуй!»,
забыв ненужное «Прощай»,
забыв, что может быть ненастье,
сегодня солнца через край.
То снег, то ясно, сбились птицы,
карнизы грушами покрыв,
и радость светится на лицах
от переменчивой поры.
***
Ну как мне жить «музейным шагом»,
когда забот не перечесть?
когда, размахивая флагом,
на баррикады нужно лезть?
Пускай отчасти виртуальны
они пока, не в этом суть.
Жизнь, словно снимок моментальный,
не переделать, ни вернуть.
И знаю, в ней одна дорога-
по совести, без лишних благ,
судьбой, определённой Богом,
спешить!!! Какой уж тут «музейный шаг».
***
Дворник умаялся чистить асфальт,
Снегом настойчиво делится небо:
«Нате, берите, нисколько не жаль,
вас поздравляю я с будущим хлебом».

Белые скатерти вновь тут и там
празднично так улеглись на газоны.
Здорово, если вы рады гостям,
рады бокалов хрустальному звону.

Между домами гуляет пурга,
голубь крылом раздвигает снежинки.
Вот и зи-ма, говорю по слогам,
тычутся в стекла пушистые льдинки.

Уокна
Голуби перья свои распушили,
ветер холодный их ставит ребром.
Вот и зима уже. Вы так решили?
Больше скажу, нет сомнения в том.

Снег на аллеях. Морозец за щеки.
Солнце над крышами, выше никак.
В сквере фонтана каркас одинокий.
Ёлки на улице, праздника знак.

Скоро они засияют огнями.
Скоро мы скажем: Будь счастлив, наш дом!
Птицы друг к дружке прижались, шарами
скромно украсив отлив под окном.

Маячок мой и свет
Блеснул маячок самолётный
далёко-далёко в ночи.
Не пью эликсир приворотный,
но так я люблю, хоть кричи.

Я рву на куски расстоянье,
громлю ожиданья заслон,
и нет мне нужды в покаянье,
что я, как мальчишка влюблён.

В одном лишь себя упрекаю-
что раньше, в прошествии лет
не думал, что ты , вот такая,
как есть, маячок мой и свет.
***
Быть, а не казаться,
жить, а не слоняться.
Пить, так пить
и петь, так петь.
Совесть чистую иметь,
женщину любить одну,
уважать свою страну,
отчий сад и отчий дом,
свою школу за углом.
Быть, а не казаться,
к небесам не рваться,
не скулить и верить – есть
всё ещё на свете честь,
справедливость, доброта,
вдохновенье, красота,
синь небес над головой
и, конечно, мы с тобой.
***
«Декабрист» набрал свой цвет,
завтра вспыхнет весело.
Что печалишь свой портрет,
голову повесила?
Всё глядишь, глядишь в окно,
ждешь чего ты снова?
А зима давным-давно на парад готова.
Не готовы мы с тобой,
что уж тут поделаешь,
коль родились мы весной,
нас не переделаешь.


Детские стихи

* * *

Ругаем дождик

Вышли с внучкой мы на лоджию,
предстоит нам дело сложное.
Будем дождик мы ругать,
разошелся он опять.
Стала мокрою песочница,
а играть так сильно хочется.
Дождик-дождик, уходи,
не нужны сейчас дожди!
Уходите дальше тучи.
Где ты, солнышко? Твой лучик
я ладошкою ловлю,
я люблю тебя, люблю!
Снова дождик мы ругаем,
ни конца ему, ни края.
Внучка, видимо, права-
новые нужны слова.

Порядок

Тука-тука, тука-вука!
Караул, переворот!
Пёс- разбойник замяукал,
зарычал пушистый кот.
Тука-вука, тили-били!
Насмешили, нету сил:
слон гуляет по квартире
и летает крокодил.
Тили-били, вола-бола!
Сей погром устроен кем?
Прорастает люстра с пола,
мяч висит на потолке.
На столе визжит корова,
на окне мычит коза,
у машинки новой-новой
отказали тормоза.
Нет подушек на диване,
шкаф с одеждою дрожит,
раздается песня в кране
и столбами пыль стоит.
Вола-бола, пушка-душка!
Ну, задачка, ну дела.
Просто девочка Надюшка
свой порядок навела.

О самом лучшем

Вареники с вишнею сладкие, сочные
наполнены радостью лета досрочного.
В меду и сметане и без экономии.
Какие же алые физиономии!
Глазёнки горят удивленно хитрющие.
Конечно же жизнь наша самая лучшая!

К вопросу о вопросах

Мои внуки и внучки уткнулись в подушки.
Мои бяки и буки, колючки и душки
крепко спят, потихонечку шмыгая носиком,
и во сне собирают для деда вопросики,
чтобы срезать наутро дедулю опять.
Надо, хочешь, не хочешь, за всё отвечать.
Вы растите большими - моё продолжение,
мы решим все вопросы, и нет в том сомнения.


Я говорю тебе при встече

Я говорю тебе при встрече:
не принимай меня всерьёз.
Ведь я - клубок противоречий,
и доведу тебя до слёз.
Я- сочетанье тьмы и света,
чего же больше, не пойму.
И посылаю я приветы
скорее сердцу, чем уму.
Я- дождь и солнышко
в едином коктейле трезвом и хмельном,
Я - две неравных половины,
случайно слипшихся в одно.
Прости меня, моя родная,
я постоянства не терплю,
но, всё острее понимаю,
что лишь одну тебя люблю.


Оказывается...

Оказывается - всё на свете не так,
как рассказывается.
Оказывается - колокола ближайшей церкви
ничуть не навязываются,
и звон их не прост, а весом в квадрате,
когда царит он в больничной палате.
А раньше ведь звуков этих напрасно
не слышал я в авто, несясь на красный.
Оказывается, тучками небо намазывается,
так точно, как свежая булка вареньем, но радости нет!
В желанное воскресенье весь день только дождь.
Отказываться так жаль от планов своих на остаток лета,
все планы бегут от меня с приветом,
и, уходя, не оглядываются.
Оказывается, в частном, да что там - в общем
ты так мне нужна, и всё больше и больше…
Как много осталось в памяти,
как мало осталось завтра.
Дай Бог мне сердце такое, как сталь, как камень,
чтоб вдруг оно не отказало внезапно.
Не верю, что время способно отмазываться,
когда где-то рядом финал оказывается.
Не надо! До капли его мы допьём, не стеная
по поводу, что мутны перспективы рая.
На этой проблеме, похоже, сказывается,
что все мы грешны оказывается.
Оказывается, что лучше всего не навязываться
глухим в собеседники, спонсором к нищим…
Есть способов дьяволу душу пожертвовать тыща,
но, чтобы вернуться, звезда ну никак не показывается.
А, главное, друг мой, сегодня оказывается,
что с первого раза на туфлях шнурки не завязываются.
Чужая спина и не та голова,
и нужные мимо проходят слова,
от строчек моих отказываются…
Но, всё таки, тучи - совсем не варенье,
оказывается. Исчезли, растаяли. Свет, продолженье
и радуга в небе вечернем, просторном показывается…


И будет праздник

Воскресните,друзья мои,родные!
Мой стол накрыт и дети за столом.
Вернитесь, станьте чудом, и отныне
мы всей семьёю дружно заживём.

Воскресните, нам протяните руку
сегодняшним, взирающим на свет.
Входите-двери настежь- к нам без стука,
смахнув преграды пролетевших лет.

И будет праздник.Светлый, он от Бога,
с волшебным ароматом куличей.
Побудьте с нами снова, хоть немного,
всех озарив улыбкою своей...


Года времена

Года времена: зима и лето-
жизнь и смерть - незыблемая связь.
У светила крутится планета,
к плоскости орбиты наклоняясь.

Мы зимой, как пальцы в рукавичке
в городах сжимаемся в кулак,
вместе нам удерживать привычней
снежный вал и ледяной сквозняк.

В городах зимой так много света,
не боимся ночью темноты,
прижились, но…Очень нужно лето,
чтоб сбежать от этой суеты.

На простор, в деревню, к речке, в поле.
Пальцы врозь, не нужно кулака.
Ничего нет сладостнее воли,
воли долгожданного глотка.

Когда небо, так до горизонта,
когда воздух вкусен и весом,
И все наши глупости резонны,
хочется настаивать на том.

Так и говорим. Зимой о лете,
жарким летом нам зима нужна.
Будем жить, покуда на планете
неделимы года времена.



Медленно падает снег

Медленно падает снег.
Крикнув, родился ребенок.
Медленно падает снег.
В школу прыжок из пеленок.
Медленно падает снег.
Первой любови улыбка,
Господи, пусть не ошибка.
Медленно падает снег.
Радость и боль, неудача,
снова прыжок и задача
неразрешимая. Бег.
Нет, не на месте, а в гору.
Самое трудное - в пору.
Самое страшное - в смех.
Медленно падает снег.
Одушевленное время,
жизнь по снежинке, ты где?
Брошено, выросло семя,
корни в твоей борозде.
Медленно падает снег.
Солнце за тучкою близко
белым мятущимся диском…
Медленно падает снег.

***

И падал снег между домами,
светлели лица хмурых стен.
Качалось время между нами
от предвкушенья перемен,
но с твердой верою на взлёте
-хоть будет трудною борьба -
в тяжелый час на верной ноте
удержит снова нас судьба.

***





Конец света

***
Взбудоражена планета –
Конец света, конец света!
Соль со спичками пропали,
Бункер сделали в подвале,
Дорогущие авто
Не берет уже никто.
Озадаченная пресса
Пишет о причине стресса,
А сосед мой инвалид
Не трезвеет, паразит.
Перепутал, молодец,
Где начало, где конец.
В общем, так, скажу вам, люди,
Нынче точно что-то будет!
Может быть, ну смех и грех,
Наконец-то ляжет снег.
Станет чисто и светло
Предрассудкам всем назло.

P.S. В Самаре снег так и не выпал,
зато дышим космической пылью на этом свете.


Зачем?

Канючит дождь как-будто нехотя.
Прижались к крышам облака.
Ко мне сомнения подъехали
откуда-то издалека.
Причем престранные какие-то:
Зачем живу, зачем спешу,
зачем, в подобие пиита я,
строкой рифмованной грешу?
Зачем жена грохочет чайником,
пытаясь новый день начать?
Зачем назначили начальником
меня? Придётся отвечать.
Зачем так быстро жизни осенью
с тобою мы окружены,
когда не в полной мере познано
очарование весны?


Ключи

Ключик от неба, ключик от дома…
Ключик от сердца старой знакомой
так и не найден, а годы прошли,
значит, другие ключи подошли.

Ключ от машины, что стала немодной,
старенькой дачи пустой и холодной.
Ключ от шкатулки, там золота нет-
юной красавицы спрятан портрет.

Небо, квартира, дверь сейфа, удача,
очередная от жизни задача…
Сердце и совесть. Молчит, хоть кричи!
Где ко всему отыскать нам ключи?!


В реальном мире

Мы живём в реальном мире:
я, соседка и бульдог.
Я храплю, соседка тырит,
а бульдог ну хоть бы сдох.

Храп - конечно, это грустно.
Красть газеты – ай-яй-яй!
А бульдогу было б пусто
с этой мордой через край.

Нет намордника – не спите,
выводите по ночам,
и замену поищите
господа, моим штанам.

Отвернусь поближе к стенке.
Очень просто – храпа нет.
Смажу рану на коленке,
успокоюсь без газет.

Таракан живёт в квартире,
а в саванне носорог.
Красота в реальном мире:
я, соседка и бульдог.


Житейское

ЖИТЕЙСКОЕ

С какой, не помню левой, правой ли
я встал ноги - звонок, пора,
но только чувствую - отравою
какой - то залит я с утра.
Ты проскочила, чем-то звякнула,
кран загудел, с рассвета дождь.
То ли погода в душу капнула
огнем холодным, не поймёшь.
Но, я сорвался. Утра доброго
не пожелал, и ты туда ж!
Тут старый кот попался под ноги,
и показалось, что не наш.
Конечно, не дошла яичница,
и запах кофе стал чужим.
Похоже, что-то ляпнул лишнего,
чего не делал молодым.
Зачем мы злимся - гнев на выходе,
зачем в бутылку лезем вновь,
не держим слов своих на выдохе,
сметая начисто любовь?
Зачем друг друга режем по сердцу,
про всё хорошее забыв,
никчемных чувств чересполосицу
как сор, выносим из избы?
А жизнь несется пулей крученной,
не повернуть, не бросить вспять!
Когда ж мы все-таки научимся
без слов друг друга понимать?

ДАРИТЕ

Цветы дарите, небо, звезды,
прохладный ветер на заре,
улыбкой никогда не поздно
своих единственных согреть.
Дарите дом, что был обещан,
дарите сад, что был в мечтах.
Любите, как не любят женщин
другие, с верою в сердцах,
что эта, только эта – чудо.
Что взгляд её неповторим.
И мысль смятенная (откуда?):
приходит: «Может я любим?»
Дарите чуточку вниманья,
прикосновенье, пыл души,
и станет выпуклым сознанье:
«Как хорошо на свете жить!»

* * *
Мой ветер до тебя не долетит,
мой дождь не обоймёт тебя за плечи,
а страсть моя измученная спит,
и мысли не потворствуя о встрече.
Журчит ручей, отматывая нить
пространства от разлуки до разлуки,
контрпродуктивно память ворошить
мне в пустоту протягивая руки.
Бесплодны ожидания ростки
без влаги веры, солнышка надежды,
не умирают люди от тоски,
но почему-то в ванной вены режут.

О МАЛЕНЬКОЙ ЛЮБВИ

Не бывает маленькой любви –
с каждым днём острей я понимаю.
Вот уж в самом деле «се ля ви»,
что любовь есть только лишь большая.
Невозможно полюбить чуть-чуть
и любви взять маленький кусочек,
чтоб потом сказать когда- нибудь,
мол, любовь читал я между строчек.
Не бывает маленькой она.
Либо вдруг затягивает в омут
без размера, времени, без дна,
либо…улыбается другому.


СВИДАНИЕ С ПЕГАСОМ

Мне как-то приснился крылатый Пегас.
Скорее не лошадь, а птица.
-Ты знаешь, любовь убегает от нас-
кричит - не пора ль торопиться?!
-Куда и зачем нам лететь и скакать,
тревожить и сердце, и душу?
Храпит мой Пегас, мол ему не понять
того, что услышали уши.
Неужто возможно на месте стоять
и годы считать сокрушенно?
Когда ещё можно себя ощущать
хотя бы на миг окрылённым?
Хотя бы на миг, чтоб взлететь к облакам
любовью ведомым пиитом?
Ведь муза даёт же порой дуракам
порыв вдохновенья кредитом…
Мне как-то Пегас объявился во сне,
он птицей скользнул из-за тучи.
Купил я цветы в то же утро жене,
на всякий, как водится, случай.


***

Чьё сердце не болит от ожиданья встречи,
чью душу не томит взгляд мимо, в никуда,
тот может не гадать, на воск не тратить свечи,
любви ему не знать высокой никогда.

Чьё сердце не болит, трепещется в тревоге
от запаха волос кого не душит жар,
тому не повстречать любви в своей дороге
и рай не ощутить святого шалаша.

Чьё сердце не болит от ревности нежданной,
кому бессонна ночь и вечности сродни,
тот может вдруг понять вполне определённо,
что были пустотой все прожитые дни.

ПОДАРИ СВОЮ ЛЮБОВЬ

Подари свою любовь
той земле, где ты родился,
дубу старому, что вновь,
заслонив тебя, склонился.
Той, которая тебя
сильным сделала однажды.
Посмотри на жизнь, любя,
не прожить её нам дважды.
Подари свою любовь
дому, где смеются дети,
подари свою любовь
небу, где гуляет ветер,
солнцу, что глаза слепит,
ночи лунному покою.
Подари, пока летит
снег над круглою землёю,
в водостоках дождь шумит,
прорастает где-то семя
и пока благоволит
нам с тобою наше время.


Метель

Сегодня снег не падает.
Законы гравитации
ему совсем неведомы
на улице моей.
Он невесом, он радует
своей воздушной грацией,
неистовостью белою
в пространстве фонарей.
Сегодня снег-лукавый друг,
шутить изволит, слушайте.
Сегодня снег - желаний круг
и воплощенье снов.
Летит- летит лебяжий пух,
доставшийся по - случаю.
Конечно, лишь для нас с тобой,
влюбленных дураков.
Сегодня снег - совсем не снег,
какое-то нашествие.
Нашествие, которого
заждались мы давно.
И этот натиск, этот бег
восторженно приветствуем,
и улетаем далеко
с метелью заодно…


Миловал Бог

Как здорово сказано: «Миловал Бог!»
А мог бы привлечь под завязку.
Наверно, опять для чего-то сберег,
слегка пуганув для острастки.
С наркоза вернулся, опять пронесло,
от колик ушел, как от гриппа.
Но, время придет, и он скажет: «На слом!»
и сладкого зелья подсыплет.
Да что тут лукавить, на то он и Бог,
внутри тебя или снаружи.
Но, видя – помиловал, снова сберёг,
нутром понимаешь, как нужен…


Объявление

Что творится на планете?
Ну, немыслимое что-то.
Объявленье в Интернете:
«Купим крылья для полёта
в ближний круг- работа, дача,
Гравитон б.у. подходит,
трафик трасс давно проплачен,
по любой летим погоде».
Понимаю - шутка. Диво
в наше время не в почёте.
……………………………...........
Ба! Летят! И оба с пивом,
дело движется к субботе…


Листок календаря


Подрагивает лист календаря
последний. Все оторваны листочки.
И, прежде, чем поставить жирно точку,
давайте убедимся, что не зря.
не зря бежали дни зимой и летом,
ломались копья, были слезы, смех,
и ускользал уклончиво успех,
не к нам являясь, а к кому-то, где-то.
Но, для того, чтоб больше нас взбодрить,
и, ни на шаг не отступив от цели,
мы завтра обязательно сумели б
настырную вершину покорить.
Какой бы она ни была. В делах,
заботах нудных, творчестве высоком,
в любви, долготерпении без срока,
в поющих наших душ колоколах.
Подрагивает лист календаря.
Из форточки сквозит – пурги начало.
Листок сорву, он полетит, паря,
в истории зовущие анналы.
31.12.2011


Болен весной

Сегодня скорость головокруженья
никак не контролируется мной.
Не требуется больше подтвержденья
диагноза. Да, болен я…весной.

Тулупом старым возраст мой отброшен,
как теплый шарф, на вешалке забыт.
Есть ощущенье – этот день хороший
для глупостей и подвигов открыт.

А первого, как водится, в достатке,
когда весна опять вернулась в дом.
В карманах пусто, но стихи в тетрадке,
хотите, напишу еще в альбом...


Рассветное

Трамвайный звяк: «Ещё я жив, в пути,
спешу навстречу из-за поворота.»
Сигнал чуть запоздавшего такси
(шоссе забита тромбами аорта).
Сирены вой. Мигалки не в чести,
но никуда от них уже не деться.
Твоя я плоть, мой город, но прости –
чего-то все же не хватает сердцу.
Какой-то звук особый должен быть!
Меня давно сомнение терзает:
чего, чтоб наши души разбудить
средь шума городского не хватает?
Что нужно нам, чтоб был острей рассвет,
чтоб день, как спринтер улетал со старта?
…Проникновенный кречета привет
на грани петушиного азарта.


К концу света

Пророчат СМИ в е л и к о л е п н о е.
От этой вести все мы в трансе.
Мол, распадемся на молекулы
в безмерном космоса пространстве.

От столкновенья с астероидом
-он, чёртов прихвостень, так близко-
нас не спасут ни гуманоиды,
ни мудрецы, ни коммунисты.

А промахнется, так не надолго.
Колотит нашу Землю там и сям.
То холода, то пекло адово,
рванет, и мало не покажется.

Календари почти закончились,
у майя время пересчитано.
Все под завязку озабочены,
на что прикажете рассчитывать?

Так вот и я. Стою у ящика,
гантелями тревожу бицепсы.
В молекулы? Так это ж проще нам!
Помельтешим и снова слипнемся…


Где-то там

Где-то там, в пыли неспешной
мой остался мир безгрешный,
детский вскрик, пытливый взгляд,
шаг вперед и два назад.
Где-то там, в станичной воле,
в самой лучшей средней школе
-брось записочку, порви-
слово первое любви.
Где-то там созрели вишни,
никогда не буду лишним.
Улыбаясь во весь рот
в небе облако плывет.
Будет дождь, скорее ливень,
семицветье в перспективе,
стрелы ласточек и та
-тоже ласточкой- мечта,
что так скоро я увижу
башню Эйфеля в Париже,
пирамиды, океан,
много лиц и много стран.
Что отсюда я уеду,
и пройдусь метлой по следу,
чтобы больше никогда
не вернуться мне сюда…
Где-то там… Так мчится время!
Был Париж, Пекин и Йемен,
три жены и пять детей
в жизни всполошной моей.
Было всё. Паденья, взлеты,
радость, боль, тоска до рвоты,
но, забыться не смогли
ноги босые в пыли,
солнца южного забава,
берег левый, берег правый,
дерева по сторонам,
голос мамы где-то там…


Первое января

Похмельное утро в тумане.
Весь город как вымер. Один
трамвай, словно выстрел в нирване,
рванул из дэпошных глубин.

Непроданных ёлок сиротство,
салютов коробки в снегу.
Все кончилось, катится отзвук,
прошедшего праздника гул.

Да, пьеса увидела рампу.
Снежинки лениво летят.
Вороны рядочком, как лампы
сгоревшей гирлянды, сидят.


И нет с тобой зимы милее

Бывало – снегом заметало –
сугробы – протяни метро.
Бывало – зиму подмывало
дождя настырное нутро.
Бывало – солнышко светило
и снег алмазами искрил.
Мороз являл, бывало, силу
среди задумчивых светил…
Нос к носу, пальчики согрею,
мохнатой шубой обниму,
и нет с тобой зимы милее
и слаще сердцу моему.


Ускоренье

Эх, была бы на то моя воля,
Порулить средь небесных светил,
я бы скорость в два раза, не боле
вокруг солнца Земли подкрутил.
И помчалось бы время быстрее
в сонме дел, откровений, забот,
Ну, а главное, вдвое скорее
приходил бы в дома Новый год.
Дважды ждали бы Деда Мороза,
на подарки надеясь вдвойне,
фейерверков пушистые розы
вдвое б чаще светились в окне.
Ну и, может быть, люди решили:
раз уж вертимся в мире быстрей,
постараемся, чтобы любили
вдвое крепче мы в жизни своей.


Возвращение детства

Писать про ёлку и про свечи
совсем не хочется, увы.
Но, раз в году приходит вечер
такой желанный, что правы
те, кто не может удержаться
(пусть кто-то хмыкнет - «стихоплёт!»)
и ищут рифму, чтоб добраться
до истины под Новый год.
До пониманья, озаренья,
что в этот вечер мир - иной,
что в этот вечер вдохновенье
рулит нечаянно тобой.
Что антураж - огни и хвоя,
шампанское и конфетти-
сегодня не дает покоя :
«Не пропусти, не пропусти!
Поймай душой своей и сердцем
одно мгновенье на ходу-
мгновенье возвращенья детства
всем нам хотя бы раз в году».


Две недели

Евпаторийские пляжные

…Свежайшее, домашнее,
с сосиской, абрикосиком,
ядрёной крымской вишенкой,
которой слаще нет.
Креветка черноморская,
шашлык из мидий, пробуйте,
а пахлава аж светится,
лучится на просвет.
Быть может, солнца - лишнего,
целебность моря призрачна,
ну, мало что толкуют
о целебности солей,
но, все же тянет искренне
сюда нас властно издали,
в пьянящий омут ласковый
присутствия морей….

* * *
Персики, креветки,
вареные крабы,
пылкие нимфетки,
жаждущие бабы.
Море синим клином
в пазуху и душу
Может, и не сгину,
но, покой разрушу.
Молодости пламя,
и разгул гомонов
закружит , заманит,
станет смехом, стоном.
Господи, помилуй,
растяни мгновенье,
голубая сила-
сердцу притяженье.

* * *
Песочные дворцы-
фантазии раздолье.
Сюда бы Гауди
хотя бы на часок.
И солнцем закрепить
идеи, горькой солью,
и врезать в память всё
на бесконечный срок.
Извечно мастера
большие в дефиците,
но внучке наплевать –
её растёт стена.
Не детскою игрой,
не мелочью – событьем
уходят башни ввысь
настойчиво со дна.
Проснулся ветерок,
волна игриво к людям
метнулась налегке,
придя издалека…
И рухнули дворцы!
Запомните, не будет
похожих никогда
творений из песка.

* * *
Ты думаешь – солнышко было другим?
Ты думаешь – море играло иначе?
И желтый песок был песком золотым,
и смех был не смехом, и плач был не плачем?

Зажмурю глаза, свежий ветер вдохну,
представлю себя я кудрявым эллином,
к тебе прикоснусь, содрогнусь, утону,
но, парус взметнется, тебя я покину…

И кто ж его знает, пока не понять,
то солнце, то море, то время веками,
Но, то ли же нынче умение ждать
главнейшею силой любви между нами?

Домой

Джанкой остался позади
и Мелитополь.
Увы, стакан необходим
печаль заштопать.
Такой простой отметить факт
–приход финала.
Закончен отпуск. Люди, как
начать сначала?
Ладони в море окунуть,
волну послушать,
«Массандры» ласковой хлебнуть,
черешню скушать.
На украинский говорок
сказать с улыбкой:
«Балакать с вами я бы смог
не дюже швыдко.
Но, вашей мовы всё равно
постичь, как надо, не дано,
хотя к УкрАине любовь
мне будоражит предков кровь…»
Все дальше, дальше, дальше море,
никто не спорит, что не горе,
но вижу, каждый был бы рад
наш поезд повернуть назад.

Дорожное

Росой ложбины протканы,
алмазная неистовость.
За солнцем не угонишься,
хоть как не торопись.
По рельсам мчится рядышком
оно веселой искрою,
с землей смыкая намертво
заоблачную высь.
Качается, качается,
купейный, пусть не литерный.
Такая получается
почти что карусель.
Вы у окна. Задумались.
Вас может быть, обидели?
Наверное, не подали Вам
кофию в постель.
И не сказали ласково:
«Ну, как дела, любимая?..»
Терпите, не доехали,
но, право, хорошо.
Такое утро раннее,
дорога наша длинная,
роса, а, может, попросту
вдогонку дождь прошел…

Станция"Лихая"

Нет в мире ничего без перемен.
Нет на Лихой ни пирожков, ни вишни,
одни менты вокруг состава рыщут
дубинками отчерчивая крен.
Перезагрузка, Господи прости!
Модернизация великой нашей власти.
А я хочу, чтоб улыбнулись : «Здрасьте!
Вам до вагона дыньки донести?
Эй, Николаша, аль не видишь, ждут?!
Сейчас, сейчас!»Да тут такая рыба!
Где, ты Лихая? Ну а вы смогли бы
забыть мгновенья радостных минут
где пребывает старым другом юг,
где щедрость, сытость, беззаботность лета,
где ягоды шелковицы дают
нашлепки фиолетового цвета
на майках и улыбчивых губах.
Лихая…Проскочу сегодня мимо.
Туда, мой друг, туда на всех парах,
где ждут нас остановки для любимых…


Избыточного счастья не бывает

Избыточного счастья не бывает,
его всегда немного не хватает,
им невозможно вдоволь насладиться,
когда ни с кем не в силах поделиться.

Когда же виден счастья недостаток,
пей по глотку, и каждый будет сладок
средь горечи житейской суеты,
где дни летят никчемны и пусты.

Избыточного счастья не бывает,
оно на гребень волн приподнимает,
чтоб милый сердцу берег увидать
и снова провалиться , ждать и ждать…


Праздник навсегда

Чуть сгорблены от тяжести медалей,
не старости – они не старики,
в строю седоголовые стояли
от дел мирских безмерно далеки.

В строю, не на плацу, вдоль ближней кромки,
где мимо них, чеканя гулкий шаг,
маршировали юные потомки,
держа равненье на победный флаг.

В строю, и уносил их марш «Славянки»,
всю душу, как всегда, перевернув,
не в смертный бой, под пули и под танки,
а в светлую, далекую весну.

Где до безумья молоды все были,
где, горечью пропитанный до дна,
не разведенный, лишь на выдох пили
они за то, что кончилась война.

И непременно время состоится,
где будет небо, солнце и вода,
где будет мирно поле колоситься,
где будет этот праздник навсегда.


Большая весна

По утреннему снегу лепестков
цветущей вишни выйду в сад зеленый,
и, кажется, постигну волшебство
большой весны, и встану под знамена
её полков задорных и смешных,
где птиц оркестры, шмЕли контрабасом,
где дождь - призыв, где ветер- новый стих,
где мчатся к озаренью первым классом.
Сверкнет роса на бархате травы,
В душе как- будто маятник качнется,
и я тебе скажу на ушко «Вы….»
Вы видите, какое нынче солнце...


В стволах прогретых

В стволах прогретых рвутся соки
вверх, по ветвям, под сень небес,
и вертятся в сознанье строки
с высокой рифмою и без.
Круженье птиц в среде воздушной,
броженье тел – снимай пальто,
и не отважится бездушным
в апреле быть уже никто.
И тщетно автодворник драит
стекло – у луж свои права.
Грязь вдохновенная, святая
неодолима и нова…

* * *
От воздуха апрельского разлива
пьянею, как от крепкого вина.
Немыслимая в марте перспектива
вдруг стала мне отчетливо видна.
В кривом, зеркально блещущем пространстве,
на солнце потянувшемся сквозь снег,
я вижу удивительное царство,
где вновь в цене поэзия и смех.
Счастливых лиц так много. И откуда?
Да, дождались,похоже,брат, весна.. .
А дальше я писать уже не буду -
перемешались мысли от вина.


Совсем сошли с ума

Ласкает солнышко дома,
текут сосульки с крыши,
а мы совсем сошли с ума,
самих себя не слышим.

Улыбка по небу плывет,
не облако, а чудо,
и об асфальт парящий бьет
весна свою посуду...


К докладу о Луне

Мы слушали доклады о Луне.
МГТУ, ученые, студенты.
О, перспективы, их серьезней, нет
во всем многообразье компонентов.
Амбиции ведущих фирм и школ,
и, кажется, живое обсужденье.
Я ж на галерке. Места не нашел
поближе к завсегдатаям движенья.
Вниманье всех. Ну, кто ж тут не в удел?
Но, вдруг смешок, так неуместен вроде б.
И, надо же! По залу полетел
бумажный, родом с детства, самолетик.
И так уверен был его полет-
он в штопор явно не спешил сорваться-
что я подумал: совершенство – вот!
А под Луною лучше целоваться…


Голос волшебный

Хоть с тобою мы в церкви не венчаны,
хоть священник обряд не свершил,
ты - от Бога пришедшая женщина,
это Он нас друг к другу прибил.
Приковал, сил на то не жалеючи,
чтоб, забыв истечение лет,
каждый шаг мы делили до мелочи,
не деля только небо и свет.
Каждый возглас, глоток, корку хлебную,
не тая на задворках земли
как водицу живую, целебную
мы друг другу по жизни несли.
Так случилось, родная, не венчаны…
Разрастается времени ком.
Не детьми уже, внуками меньшими,
их доверчивым смехом живем.
И мне кажется – где-то на клиросе
того храма, что в душах живет
нам с тобою заздравную искренне
чей-то голос волшебный поет…


Звонок

Звонит приятель мой:
-Привет!
-Привет!
-Как жизнь, старик?
-Одни дела, не спорю.
-Похоже, мы не виделись сто лет…
И пауза споткнулась в разговоре.
-А что семья?
-Пришла пора внучат.
-Ну да, конечно, мой уж в школу метит.
-А помнишь, эдак век назад
общагу нашу в университете?
-Ну, ладно, братец, ты уж не юли,
что приключилось, каковы проблемы?
-Проблемы? На другом конце земли
сейчас весна. И нет прекрасней темы.
Представил, как в Австралии цветут
сейчас цветы и чистят перья птицы,
и девушки красивые несут
свои улыбки на счастливых лицах?
-Дружище, ты в порядке?
-Всё путем. Прости меня,
такой промозглый вечер. Ты знаешь,
хорошо, что мы живем. Привет супруге.
-Ну пока.
-До встречи.
Погашен в коридоре верхний свет,
действительно, не виделись три года.
…А утром я узнал, что друга нет.
В Австралии хорошая погода.



Вечернее

Закат уже сбежал
тихонько, по-английски,
на крылья облаков
накатываясь зря,
Сбежал , и бог с ним,
когда бывают лица
милее во сто крат
при свете фонаря.
В вечерний гул машин
усталость, словно кошка,
скользя по краю дня,
в засаду пробралась.
Пришла, и бог бы с ней,
побудь со мной немножко,
пока еще звезда
на небе не зажглась.
Побудь еще чуть-чуть…
В витрине отраженье:
там что-то я один,
и рядом никого.
И это бы бог с ним.
Жаль – ты лишь наважденье
на острой кромке дня,
не более того…


О пряниках

Живем мы на земле
и коротко, и трудно.
То плачем, то смеемся,
то пряники жуем.
Мы праздников зерно
отыскиваем в буднях,
мы вместе и поврозь,
мы в общем и в своем.
А время не унять,
оно то тянет в тину,
а то возносит ввысь,
ведет на зов небес.
И в нем нельзя никак
расслабиться и сгинуть,
все наше только нам,
бери, какое есть.
Живем мы на земле
лишь раз, определенно.
И что ни толковать
религиям о том,
к Всевышнему всегда
успеем под знамена,
ну, пока давай
свой пряник дожуем…


Пусть будет все не так,иначе

Проигнорируем запреты
желанья сладкие иметь,
наполним наши души светом
и звонкую надраим медь.

Поднимемся над облаками
сует житейских и забот,
смешаем вместе лед и пламень,
паденье превратим в полет.

Пусть будет все не так, иначе,
где было «нет», там станет «да».
Пусть будет помысел прозрачен,
как родниковая вода.

И, стенкой вставшие меж нами
от этой жизни набегу,
обиды прорастут цветами
на свежевыпавшем снегу.


И вновь зима


И вновь зима. Отнекиваться глупо!
В такой мороз совсем не до бикинь.
Красотка, длиннополого тулупа
к себе его величество прикинь.
И валенки, и шалочку-пуховку
возьми, надень, плевать на натиск мод.
Пусть дураки злорадствуют: «Неловко!»
А ты, повыше носик, и вперед.
И щеки пусть пылают на морозе,
и светится улыбка в пол-лица,
и санок крутолобые полозья
под горку ускользают без конца…


Бес в ребро

Бес в ребро. Седина - по наслышке.
Зеркала от предвзятости врут.
Но, сегодня я снова мальчишка,
и подняться готов на редут,
чтоб в торжественной тоге поэта
(неизменна за тысячу лет)
убедительно целому свету
вожделенный представить портрет.
И под пулями чьих-то упреков,
возмущенных и взглядов, и слов
утверждать, что у страсти нет срока,
и не знает любовь возрастов.
Это просто вселенское чудо.
Капля радости. Пусть хоть на миг.
Бес в ребро. Ну, скажите, откуда?
И, подумаешь, не на двоих…


Так хочется,чтоб все они пришли

Так хочется, чтоб все они пришли…
Родители ушедшие и тетки,
и их мужья в простых косоворотках,
и туфлях парусиновых в пыли.

Так хочется, чтоб все они пришли,
откликнувшись родными голосами,
нам время в чемоданах принесли
с потертыми стальными уголками.

И в нем была б кроме утрат войны
и страха воронков, в ночи снующих,
незыблемая вера – у страны
счастливым будет новый день грядущий.

Так хочется, чтоб все они пришли.
Я стол накрою, станут стулья к ряду.
И наши пусть пересекутся взгляды,
чтобы понять друг друга мы смогли..


Необязательный день


Мне надоело спорить с цифрами,
бороться непрерывно с фактами,
сражаться с жизненными циклами,
долгами, ГОСТами, контрактами.

Отброшу в сторону приказы я,
накрою стол богатой скатертью,
и приглашу тебя отпраздновать
я этот день необязательный.

Такой, как отлетевших тысячи,
без места знакового в памяти.
Пусть не понять, хотя б услышать ты
меня попробуй сердцем каменным.

А я налью в стакан несвойственной
мне тишины и окна розами
прикрою, как залог спокойствия,
которое найти не поздно нам.

Синица пролетит над книгами.
Трава взойдет над крышкой ксерокса.
О, этот день великий! Мигом я
слетаю за бутылкой хереса.

И будет всё не так, как водится,
и жизнь назад, как рак попятится,
и с нею мы еще поборемся,
и понедельник станет пятницей.
26.11.09.понедельник


След

Сорвался с графика рассвет,
дрожит от бега.
Прорезал откровеньем след
ткань первоснега.
Мне показалось - этот след,
блужданье точек,
войти в итог прошедших лет
уполномочен.
Он недвусмысленный намек,
предупрежденье
в том, что всему приходит срок
исчезновенья.
И остается только след
среди живущих,
твой, жизнью слепленный портрет
для дней грядущих.
В домах построенных, пути
тревожном, дальнем,
повисшем в воздухе «прости»,
кольце венчальном.
След в сыновьях и дочерях,
и внуках тоже.
В открытых путнику дверях,
кинжалах в ножнах.
След - он мученье и черта,
ладонь в бетоне.
След - только лишь не пустота
на стадионе.
След в вечной тайне пирамид,
стене китайской,
опорою кариатид ,леченьем тайским.
Смятеньем душ, пределом зла,
надежды светом…
В строке он, той, что вдруг пришла
в канун рассвета.
Он…Скрежет бойкого скребка
(так рано поднят).
След это здорово, пока
не вышел дворник…


Опять немного о любви

Спасибо тебе, незнакомая женщинка,.
за то, что внесла неожиданно, вдруг
в укатанный быт мой ту малую трещинку,
которая сердца ускорила стук.

Спасибо за то, что осталось несказанным,
за щедрость улыбки (быть может, не мне),
за то, что друг другу ни чем не обязаны,
за твой силуэт, промелькнувший в окне.

Спасибо за радость, мальчишечью, робкую.
Ну, не ожидал, думал, все позади.
За то, что ты есть, пусть чужая, далекая,
за то, что нельзя прошептать: приходи!

* * *
Нельзя любить в полутонах, отчасти.
Слова любви- ведь это чепуха .
Любовь жива лишь на безумье страсти
и вечной неизбежности греха.

Пусть в омуте своих сомнений сгину.
Любви земной так сладко - тяжек крест.
Нельзя же умереть наполовину,
хотя, быть может, в этом что-то есть…

* * *
Что будет, то, конечно, будет
с тобою или без тебя.
Будильник во время разбудит,
звонками воздух теребя.

И вновь колеса и работа,
такой заученный стандарт.
Но, есть же где-то щедрый кто-то,
чтобы часы крутнуть назад.

Так, прямиком, без отговорки
взять время, чуточку поджать,
чтобы окна раскрылись створки
и появилась ты опять.

И так же поглядела снова,
и твой влетел в квартиру смех.
Что будет? Осень до покрова,
а дальше- самый первый снег.

* * *
Любовь не знает измеренья,
опор, осей координат.
Она с обычной точки зренья
необъяснима. Невпопад
мешает образы и звуки,
сплетает руки и тела,
берет рассудок на поруки,
и даже бьет в колокола.
Смотрите, завистью наполнив
свои сердца (она бела):
смешались утро, полночь, полдень
и неотложные дела.
Всё ни к чему, все неуместно,
есть только ты, и ты, и ты.
Любовь была б пространством, если б
не стала краем пустоты…

* * *
Надежда только юношей питает,
когда ж седоголовые года -
она нас по-английски покидает,
и вовсе умирает иногда.

Одежды Веры пулями пробиты
досадной лжи, намеренной иль нет.
Ах, Вера, Вера, вечно ты сердита,
ничем не приукрашен твой портрет.

Любовь - последней. Господи, помилуй,
не подведи, хоть эту мне оставь!
Но, Бог молчит. Он собирает силы,
чтобы шепнуть: «И на нее не ставь!»


Мой бюджет

Я в приходную строчку бюджета,
предстоящего в новом году,
могу вставить лишь радость поэта,
написавшего стих на ходу.

А расходная часть беспредельна:
от причудливых форм Гауди
до волнующей сцены постельной
голубых орхидей посреди.

Мне б бокал божоле на балконе,
базилики полёт Сакре-Кёр,
и в прокуренном, старом вагоне
с новым другом живой разговор.

Мне б отдать всё, чему научился,
поделиться всем тем, что познал,
и увидеть улыбку на лицах
в час, когда ее не ожидал…


Листопаду


Приветствую тебя, о листопад,
слуга его величества покоя.
Я снова голос твой услышать рад
средь городских шумов над головою.
Он тих, проникновенен и знаком,
как голос друга давний, чуть забытый,
вещающий понятным языком
о бренности свершившихся событий.
С ветвей срываясь, по ветру летят
сухие листья, тишину нарушив.
Приветствую тебя, мой листопад,
ты говори, всегда готов я слушать.


Кошка Мышка

Жила-была кошка по имени Мышка.
Ну, может, для кошкиной клички и слишком,
Но, надо сказать, для моих малышей
воистину не было лучше мышей.
Они ее тискали, гладили, мяли,
они ей свои доверяли печали,
с салатного сыром кормили листа,
соседского гнали подальше кота.
Старались с собой забирать ее в гости,
пристроив банты ей на шею и хвостик.
Все было б прекрасно, но вот незадача-
пришлось кошку Мышку отправить на дачу.
Наутро звучало всеобщее: «Ах!»
Несла наша Мышка две мышки в зубах.
* * *


Камни

Собираю камни, собираю.
Жжет колени, сгорблена спина.
Но, понятно, что не успеваю
я работу выполнить сполна.
Времени разбрасывать так много,
не считал, все думалось - потом.
Камнями усыпаны: дорога,
женщины, друзья, работа, дом.
Так легко разбрасывались- словом,
подлостью, упрёком, а порой
сыпались лавиной бестолковых
дел, не согласованных с душой.
А теперь я камни собираю,
или очень этого хочу.
Чтобы их увидеть, зажигаю
в ночь сомнений горькую свечу.
Знаю, не простят, кого обидел.
Правда, скажут: «Что уж там, забыл».
Как же мало в прожитом увидел,
понял, отозвался, полюбил.
Как же мало слов нашел хороших,
ручейка не повернул я вспять.
Знаю, не успею. Всё же, всё же
надо свои камни собирать…



Два возраста

Чем отличается любовь,
пришедшая в шестнадцать,
от той, к которой вновь и вновь
так хочется добраться
сейчас, когда под шестьдесят?
О чем вы, сударь, право?
Ваш замутненный явно взгляд
не чувствует состава
той, что как бабочка, свежа,
на крыльях позолота,
и этой – лезвие ножа
и …трудная работа
ума и сердца. Перевес
так мал, так незаметен.
В шестнадцать ты в стране чудес,
а в шестьдесят ты светел
только в желании своем –
любить, любить, как прежде…
Вдруг забывая об одном,
что почвы нет надежде.


Святой месяц

Сентябрь, как нагретое тело,
в предбаннике после парной
блаженствует. Сыплет несмело
он под ноги желтой листвой.
Тепло расточает к обеду,
прохладой трезвит поутру,
и в школы по верному следу
торопит опять детвору.
Осенняя ярмарка красок,
призыв их постичь поскорей.
Сентябрь…Удивительно ласков
в застенчивой грусти своей.


Памяти кота моего Бонифация


«…Не отрекаются любя.»
Вздыхают грустно струны.
Ты смотришь, смотришь на меня,
зрачки твои, как луны.

Так жили. Было невдомек
на темном дне колодца,
что этот рыжий огонек
для нас осколок солнца.

И понимаем лишь теперь,
что время без возврата,
что нашу открывая дверь,
всегда встречали брата.

Увы, не мог ты говорить,
но умными глазами
нас уверял, что можешь жить
лишь только рядом с нами.

И, навостривши хвост трубой,
пушистый, невесомый
нас убеждал: Само собой
лишь ты – хозяин дома.

Ты смотришь, смотришь на меня,
есть, слава Богу, фото.
И чувства не могу унять,
что рядом трется кто-то…

* * *

Я сделал всё, что мог.
Без слов - исчадья фальши.
Без суеты дорог,
где подвиг приукрашен.
Вас научил чуть-чуть,
ну, пусть совсем немножко
добрее быть. Мой путь
недолгим был, несложным.
Встречал вас у двери,
точил о стенку когти,
и, что ни говори,
зла никогда не помнил.
Включал я свой мотор,
когда на руки брали,
ваш слушал разговор,
когда вы ворковали
о людях, о делах,
морях, автомобилях,
о будущих долгах,
и тех, что раньше были.
Есть выдох, но не вдох.
Живите и любите.
Я сделал всё, что мог,
друзья мои, простите…


Другу в Лос-Анжелес

Когда жемчужины мутнеют
и блеск теряют дивный свой,
стремится ювелир скорее
их окропить морской водой.

Вот так и ты в среде чужбинной,
хоть в телефоне всё «Окей»,
теряешь яркий блеск глубинный
далекой Родины своей.

Теряешь нашего простора
средь небоскребов благодать.
Не можешь тему разговора
от дел к безделью поменять.

На возглас: «Уродилась репа!
Пропал петух, подрался кот!»
Задать вопрос еще нелепей,
типа: «Соседка как живет?»

Другим ты стал. Конечно, лучше,
умней, богаче, веселей.
Но, может быть, все ж нужен лучик
далекой Родины своей?

Её роса для омовенья,
её и ветер, и лесок,
как жемчугу для осветленья
соленый глубины глоток.


Привет вселенной

Ночные фиалки, душистый табак,
И ежика топот по старой отмостке.
Ту, южную ночь не забуду никак,
когда было все до безумия просто.

Вращался Медведицы медленно ковш,
парила крылатая Кассиопея.
Казалось, захочешь - свободно пройдешь
по звездному тракту, что в небе рассеян.

Куда-то туда, где другие миры,
откуда Земля не видна и в помине.
Но, вникнуть в законы ребячьей игры
не каждый ученый способен и ныне.

Нам было волшебно. На теплой траве
лежали, под головы рядом - ладошки,
и запросто слали вселенной привет,
ведь скоро туда, подрасти бы немножко.


О простом

Отвыкли мы от чтения стихов.
Неотвратимо время SMS-ок.
Не ищем рифм до первых петухов
достойных бриллиантовых подвесок.

Все на бегу. Пора расцвета форм.
С горы слетаем, не остановиться.
Нет времени под колесом реформ
вдохнуть, и, глядя ввысь, перекреститься.

Насколько прав, сказать я не берусь.
Но, чувствую, что сердце не остынет
пока шепчу простое: мама, Русь,
любимая, вкус меда и полыни.


Чай

Я б угостил тебя печеньем
и чаем напоил индийским,
Назвал тебя бы «приключеньем»,
и усадил бы близко-близко.

Чтобы глаза не отводила,
чтоб улыбалась, как ты можешь.
Чтобы отчаянно твердила:
«Меня смущаете вы, Боже!

Все это как-то неудобно,
и ни к чему все это, право!»
А я б молчал. Ты - пряник сдобный,
Моя беда, моя отрава.

А я молчал бы долго-долго,
накрыв рукой твою ладошку.
Мешать без сахара нет толку
остывший чай ненужной ложкой...


Не покидай

А я не требую поблажки,
любовь, поправку взяв на срок.
Отдам последнюю рубашку
за твой единственный глоток.

Тебе, пусть молод или прожил
большую жизнь, в конце концов,
позволю я себя стреножить,
раскрою сердце для оков.

Моя любовь, на все согласен.
Меня ты мучай и пытай.
Но, вдоволь насладившись властью,
не покидай, не покидай…


Напиши мне письмо

Напиши мне письмо
Ни о чем, ниоткуда.
SМS- ку пришли
на одну лишь строку
про туман за окном,
про слона, про верблюда,
про отчаянный ствол,
что приставлен к виску.
Нет, об этом не надо.
Итак уже тошно.
Дни проходят солдатами
в сером бреду.
Напиши, я прошу,
Напиши хоть немножко
ни о чем, ниоткуда,
нескладно, я жду.


Свет

И убеждаюсь я воочию,
что, как волна смывает след,
так жизнь уходит, обесточена,
когда тебя у входа нет.
Когда проем двери, как памятник,
когда, как тина тишина,
когда на кухне чайник каменный
и в небе идолом луна,
не обещающим хорошего
пустыней равнодушных глаз.
Ну, для чего ты, Боже, Боже мой
разлукой проверяешь нас?
Молчание. Ответ просроченный
в душе всплывает сам собой.
Свет этой жизни обесточенной
включается тобой одной.


В окрестностях любви

А мой приятель ходит, бродит,
во тьме, в тумане, на свету.
Ее он ищет, не находит.
Находит, вроде бы - не ту.
Она, непознанная, рядом.
Она, зовущая, в окрест.
Где завораживает взглядом,
где на желаньях ставит крест.
То в облаках и птицах быстрых,
то в блеске луж, цветах, листах,
то в осознанье вечных истин,
и в рифмой скрепленных словах.
Приятель мой все ходит, бродит,
скрывает помыслы свои.
Теряет что-то и находит,
живет в окрестностях любви.
Сегодня он с любовью рядом.
Улыбка в пол-лица. Постиг.
Вчера тупик искал для взгляда
и бормотал: «Прости, прости!».
Скажи, мой друг, к чему стремиться?
Ты много прожил. Счастлив, нет?
И можно ли любви напиться
хотя б по истеченье лет?
Где соль ее, где центр вселенной?
Где притяженья главный пик?
Молчит приятель мой смиренно.
«Она - один счастливый миг.
Что есть любовь?.. Тут нет ответа.
Лю - бовь он шепчет по слогам.
Она - желанный сгусток света,
неподдающегося нам…


Обниму потихоньку за плечи

Обниму потихоньку за плечи
и прижмусь к голове голова.
Мерно люстру баюкает вечер,
в тишине пропадают слова.

Ходит маятник важно, как будто
знает времени тайну один.
Погоди, задержись на минуту,
есть для этого много причин.

Ну, во-первых, с тобою мы дома.
День короткий закончен в трудах.
Во-вторых, этот запах знакомый
свеж безумно в твоих волосах.

В-третьих, смог, наконец, я дождаться
(день прошедший был вещью в себе),
когда можно так просто прижаться,
дорогая, легонько к тебе.

Для чего, почему, я не знаю.
Просто так, очень хочется мне.
Тихо люстра твой свет отражает
в потемневшем вечернем окне.


Два кольца

Намотал паутинку мне август на палец.
Рановато - ему говорю- постарались.
Беззаботного лета не видно конца.
Август тихо добавил еще два кольца.


Подарок

Липа загорелась изнутри,
Кудри красить начала береза.
Что тебе, родная, подарить
летом, ну пока еще не поздно?
Полевые скромные цветы,
Вскрик ромашки, чистоту левкоя?
Или ощущенье высоты
неба, что у нас над головою?
Только летом ласточки полет
наше небо делает особым.
Так оно отчетливо зовет,
нас от дома оторваться, чтобы
ощутить блаженство и простор,
воздуха прогретого качанье.
Хочешь, подарю тебе восторг
нашего взаимопониманья
с мурашом, кочующим в траве,
рыбою, блеснувшей над порогом,
с радугой, накрывшей белый свет,
от грозы оглохнувший немного.
Лето на исходе, как же быть?
Август звезды-искорки считает.
Но и их, похоже, подарить
я тебе опять не успеваю.


После дождя


Ну, вот и дождь окончился, прошел,
как поезд и как жизнь, бесповоротно.
На солнышке парит намокший стол,
над лужицей качаются ворота,
пытаются под радугу взлететь…
Листва освобождается от капель.
Сверкает как надраенная медь
умытого подъезда рыжий кафель.
Похоже, невозможен первый шаг,
от чистоты замедленны движенья,
и белый я выбрасываю флаг,
признав от очищенья пораженье.


Хочу,о Господи покаяться


Хочу, о Господи, покаяться
перед Тобой, как на духу.
Когда уйду, с тем, что останется
я согласиться не могу.
Да, сыновья мои поднимутся,
я знаю точно, над плечом,
но не сумел я Божьей милостью
наследникам построить дом.
Сад посадить большой, черешневый,
лозу привить из дальних мест…
А Бог мне шепчет, что ж тут грешного,
еще, приятель, время есть.
В одном от прошлого отличие,
прошу, об этом не забудь:
уже не остается лишнего,
забыть, что можно и вернуть...


Есть шарм притяженья в обмане

Есть шарм притяженья в обмане,
призыв оглушающих труб.
Растаю, как сахар в стакане
от жара нечаянных губ.

И снова сверну себе шею
от пылкого страсти огня
безумным ковром, бесприцельно
накрывшим сегодня меня.


Я утону неоднократно

Я утону неоднократно,
сорвусь и поверну обратно,
растаю и собьюсь с пути,
но не смогу к Вам подойти.

Вновь окажусь я бестолковым,
и нужное забуду слово,
и заблужусь средь бела дня,
но Вы не вспомните меня.

Вновь пустота в моей квартире,
Вы где-то в параллельном мире,
но я, похоже, не готов
постигнуть тайну всех миров.


Мы будем жить

Мы будем жить, и будет наш вертеться
упрямый круг из дел, проблем, забот.
Мы будем жить, и будет биться сердце,
давая кругу новый оборот.

Конечно, годы – каверзная штука.
Не дать, как ни крути, обратный ход,
но в наших детях, наших славных внуках
от старости отыщем приворот.

Мы будем жить, писать стихи и сказки,
загадывать желанья и любить,
и седины воинственной окраску
с поднятой головою проносить.

Ждать будем, как всегда, цветенье мая,
и радоваться искренне опять,
тому, что нас с тобою понимают,
или хотя б стараются понять…


О строке

Я к каждой строке отношусь, как к ребёнку.
Её пеленаю в тугую пеленку
раздумий, сомнений, несказанных слов,
я душу и сердце отдать ей готов.
Ращу, добавляю сестру или брата
( уж в этом меня не поймите превратно),
лелею, ласкаю, по слогу буквально,
бываю и строгим и сентиментальным.
Но, время приходит строфы, не строки,
и…в пору прикусывать нам языки.
Какие отцы и такие же дети,
как, всё-таки, мало поэтов на свете.


Уходит лето

Вот и близится лето к концу,
как морщинки ползут по лицу,
отмечая надежно и просто
наступивший бальзаковский возраст.

Еще можно, ну если не лень,
навести где-то тень на плетень,
показаться нечаянно свету,
но...Уходит, кончается лето.


Зачем это мне?

Ну, зачем это мне , не пойму,
подойду, и тебя обниму?
И щекою скользну по плечу,
улыбнусь про себя, помолчу.
Ну, зачем это мне, но опять
между пальцев душистая прядь?
Тонкой шеи изгиб, словно шелк,
ну, зачем, не возьму себе в толк?
Ну, зачем, почему ты одна
так нужна, так нужна, так нужна?


Вчерашний разговор

Мне кажется, я Вас люблю.
И это сомнение гложет,
и сводит стремленье к нулю
проблему сию не тревожить.

Иду на работу -беда.
Чуть было не сбили на красном.
Шепчу про себя – ерунда,
но вижу, что это напрасно.

Вас вижу за каждым углом,
Ваш голос за стенкою, рядом.
И смех Ваш врывается в дом,
и рушит привычный порядок.

Я вижу лица поворот,
я чувствую запах «Диора»,
и в памяти вновь восстаёт
вчерашнего тень разговора.

Конечно, конечно, не прав
я был в словопрениях пылких,
и вся моя резкость – игра
залезшего сдуру в бутылку.

Мне кажется, я Вас люблю,
но в этом нет сил мне сознаться.
Раскаюсь и перетерплю,
но только бы вновь не сорваться.


О кошках

Если в чувстве любви усомнились немножко,
если есть подозренье, что вас не поймут,
тренируйтесь на кошках, на глиняных кошках,
они молча и преданно переживут.

Слов не скажут обидных, глаза не упрячут,
и не станут кривить выразительно рот.
Тренируйтесь на кошках, они не заплачут,
сохранят выраженье раскрашенных морд.

И в спокойствии этом, великом терпенье
вы найдете себя, и не дрогните впредь.
Тренируйтесь на кошках до самозабвенья,
чтоб потом никогда ни о чем не жалеть.


От завтра до вчера

От страсти необузданной
до горечи полынной,
от радости цветенья
до скромности креста
несут нас наши будни
виновных и невинных
без шансов на прозренье,
но с верою в Христа.
Всё вместе: наши дети
и предков дух нетленный,
падения и взлеты,
удача и провал.
Скажи, мой друг, на свете,
на краешке вселенной
с какой такою целью
Господь нас задержал?
Так в чём предназначенье?
В движенье бесконечном?
В чём корни, в чём основа,
в чём вечная игра?
Неужто во влеченье,
в желанье страстном встречи
неведомого «завтра»
и ясного «вчера»?


Из афинского блокнота

Сосны. Дождь. Олеандр отцветающий.
Розовый отклик ушедшего лета.
Ну, почему же так получается,
меньше, чем хочется и безответно?
Солнышка меньше, счастье короче.
Поцелуй не распробован, кажется, не был.
Где это таинство, что между строчек?
Хмурым, сентябрьским затянуто небом.
Сосны и дождь…

* * *

Калимера, друзья, калимера!
Я из дальних элинских краёв
к нам, в Самару, везу атмосферу
почитания древних богов.
Стал язычником наполовину
я в пылу освоенья времён,
как Христа, уважаю Афину
за великий её Парфенон.


* * *
Оливы, пальмы, рай земной,
раскошен и продвинут.
Всё замечательно, Бог мой,
а, всё – таки, чужбина.
Бездонна мраморная синь
и уникальны кручи.
Не объясню, и не проси,
за что мне дома лучше.
Быть может, я еще вернусь
к Парнасу ненадолго,
и над горами распишусь
крутым изгибом Волги.



Нереальностью, сном и гротеском

Нереальностью, сном и гротеском,
и игрой уходящего дня
нынче кажутся мне перелески,
убегающие от меня.
А квадраты полей, для начала
обнажив обреченность свою,
лоскутовым простым одеялом
накрывают вдруг душу мою.
Под мостами нешумные речки,
мимо них я на миг, все равно,
они шепчут вдогонку о встрече,
им обещанной мною давно.
Поезд мчится, качая боками,
поезд режет пространство, как хлеб,
между мыслями и облаками
по моей бесконечной земле.


Иванам

Не относясь к корням предвзято,
любой из них Всевышним дан,
горжусь я тем, что сын солдата
с коротким именем Иван.

И дед мой тоже был Иваном,
и мне запомнилось не вдруг
прикосновенье рано-рано
мозолистых шершавых рук.

Когда едва- слуга рассвета-
петух вздымался в первый раз,
дед торопил: «Покуда лето,
вставай скорее, Бог подаст!»

Заря- отчаянная штука.
Дед доставал свой инструмент
и наковальным перестуком
будил село в один момент.

Ковал железо. Прут упругий
гнул, отбивал, и правил вновь…
Дед молоток мне сделал другом
и к мастерству привил любовь.

И вот теперь, когда уж нету
давно ни деда, ни отца,
так хочется, чтоб это лето
опять тянулось без конца.

И с петухами рано-рано
по холодку, как в первый раз
мне б сына растолкать Ивана:
«Вставай скорее, Бог подаст!»


Мы были молоды, дерзки...

Мы были молоды, дерзки и на уступки
не шли друг к другу с ссылкой на права.
Увы, не совершали мы поступков,
их щедро заменяя на слова.

Ну а теперь, когда года в зените,
а, может быть, уже и на закат,
сказать мы научились «извините»,
прекрасно зная, что не извинят.

Усвоили мы где-то, что-то, как-то,
и молотком натружено стучим,
предпочитая веское «де факто»,
мы делаем скорей, чем говорим.

Но хочется рвануться за трамваем,
построить дом просторный, чтоб на всех,
и понимая, что не успеваем,
поймать за хвост уклончивый успех.

У опыта одна проблема- время.
Мы падаем, встаем, бежим опять…
Как жаль, что мы разбитые колени
свои не можем детям завещать.


ПАЛАТНОЕ ЛИРИЧЕСКОЕ


Ноги лягушонком
к кровати хирургической
пришпилены.
Утка, клеенка,
трубка системы –
маята- извилина.
Кайф высший. Экстрим отдыхает.
Боже всё слышит, Боже всё знает.
Ну, не грешен я!
Врешь, дорогой, подумай!
Оглянись на прежнее,
может, куда задуло?
Занесло, как мальчишку, в сторону,
к демону, Воланду, черному ворону,
ну и…
Есть теперь время подумать.
Сестричка пришла,
ласково так кольнула.
-Придется в бедро,
больнее, чем в ягодицу.
-Коли, дорогая,
не барин, и так сгодится.
Форточку только открой, пожалуйста…
Боги есть Боги, что им жаловаться.
Раз укол чувствую и воздух свежий,
значит вновь помилован,
и надежда –
не системы капелька заполошная,
а апреля солнышко за окошком.


КОРМА "ТИТАНИКА"

Ночь без сна с молчаливой спиною у локтя.
Даже воздух и тот отодвинулся в сторону, отнят.
И малюсенький маятник, въедливо, как молоток,
все долбит и долбит раскаленный и влажный висок.

Я не вижу ни глаз, ни извилины губ, ни усмешки.
Угол простыни айсбергом в сумраке ночи кромешной.
Ты и я – пустота и на миг пропаденье ума.
Мы с тобою -"Титаника" к звездному небу корма.


АПРЕЛЬСКИЙ СНЕГ

Апрельский снег ненужными словами
любви несостоявшейся, как тот
неясный призрак, что летал меж нами
когда зима стояла у ворот.
Когда глаза горели, щеки, руки
дыханью отдавались, как могли,
и вперемешку то огни, то звуки
к нам исходили из глубин земли.
А снег был словно занавес от мира,
от суеты, от улиц, от авто.
Казалось нам желанною квартирой
мое широкополое пальто.
Но, где ты миг блаженства в неустройстве?
Где продолженье, сладкое, как смех?
Летит, летит теперь ненужный вовсе
апрельским утром возвращенный снег...


ДВЕНАДЦАТОЕ АПРЕЛЯ

И все ж я опоздал, хотя не скрою-
сегодня горд и счастлив от того,
что я работал, жил среди героев,
мост протянувших в небо, и в него
поверивших, хоть путь был горьким, трудным.
О, космос! Бездна, звездная страна.
Ты рядом и открыто и подспудно:
надежда, вдохновенье, целина.
Ты-дым курилки, порванные глотки,
в висках, в глазах и ранней седине.
Ты в чертежах,станках, стакане водки,
колодца неизвестности на дне...
И все ж я опоздал, был не на гребне,
скорей паденье видел я, чем взлет,
мальчишкой встретил истинно победный
Гагаринский отчаянный полет.
Когда же так мир удивим мы снова?
Что разумом высоким создадим
чтоб всколыхнуть до дна первоосновы,
взлететь над каждодневным и своим?
Чтоб улицы наполнились народом
как в тот апрель далекий и святой,
чтоб снова не хватало кислорода
в великой сопричастности людской.


Такой февраль!

Такой февраль! Все люди братья!
На солнце снег небес синей.
Забыты крепкие объятья
Рождественских морозных дней.

И в эту чудную погоду
вмиг отрешившись ото сна,
вдруг ощущаешь - с каждым годом
тебе желаннее весна.


Какая зима...

Морозище.Режущий ветер
под каждою щелкой сквозит.
Какая зима! Лихолетье-
историк потом забрюзжит.

С трамваев осыпалась краска,
застыли уныло авто.
И я понимаю-напрасно
о теплом не думал пальто.

Толкуем про газ и про уголь.
Воруют ведь черти хохлы.
Европе приходится туго,
а все нам твердили-теплынь.

Большое идет потепленье,
эффект парниковый-не сон...
Пока же в одном лишь спасенье,
в надежности новых кальсон.


Единственный тост

С Новым годом, друзья, с новым счастьем!
Ах, какие простые слова!
От того, что к ним все мы причастны,
сладко кружится голова.
Вновь Земля пробежала по кругу,
вновь на улицах снег и зима,
вновь немножечко мы по друг другу
этой полночью сходим с ума.
Дорогие мои, встанем рядом.
С новым счастьем!-Единственный тост
под зовущим, ликующим взглядом
самых ярких Рождественских звезд.


Давайте вспомним

Давайте вспомним год прошедший,
как книгу вновь перелистнем
незабываемые встечи
и дел бесчисленных содом.
Удачи пусть всплывут, что были,
а неудачи отойдут.
Давайте вспомним, как мы жили,
хотя б на несколько минут.
И по чуть-чуть нальем в стаканы,
и скажем, глядя на просвет:
-Спасибо, Год, мы благодарны
всему тому, чего уж нет...


Оставьте в сердце закуток

Оставьте в сердце закуток,
завалинку, как в детстве,
тому, кто всё-таки не смог
найти для целей средства.
Простите боль. Причинена
она была случайно.
Наверно, в этом есть вина
и ваша изначально.
Вы не дослушали, ушли,
так гулко хлопнув дверью,
и вот в душе произросли
репейники неверья.
Не ставьте точек, пусть итог
созреет в отдаленье.
Оставьте в сердце закуток,
зацепку для прощенья.

* * *


ВВЕРХ ПО ВОЛГЕ(наброски)

Шлюзуемся в Тольятти под дождем.
Вся палуба покрылась пузырями.
Ты улыбнулась: - Хорошо живём! -
смешно болтая мокрыми ногами.
Горланят чайки громко, в унисон,
малиновое солнце режет тучу.
Приходит озарение - влюблен,
опять я, будто юнкер, иль поручик.
А белый теплоход по Волге - мне
награда за безумство, не ошибка,
и белопенный гребень на волне -
волшебной продолжение улыбки.

* * *
Ну что сравнится с Волгой? Океан?
О нем уже сказал Андреев: «Лужа!»
Плыву, плыву…Я от простора пьян,
и сам себе нисколечко не нужен.

* * *
Душа моя летит, оторвалась
от всех забот земных, по принужденью,
и в воздухе удерживает власть
её лишь рифм нахлынувших броженье.

Не поскупись, немыслимый простор,
дай моим крыльям ветер восходящий,
и острый ум, и соколиный взор,
чтобы легко парить над настоящим…

* * *
Стоим у Городца, такое утро!
Рассвет разлился теплым молоком.
Белеет город, выплывший как будто
из прошлого, с которым я знаком
уже давно. Не просто понаслышке,
а тут я жил, любил, писал стихи,
и оставался всё равно мальчишкой,
совсем забыв про возраст и грехи.
Я точно был у этого приволья,
обласканного русскою рекой,
и явно слышал голос колокольни,
летящий над застывшею водой.

* * *
В провинциальных волжских городках
нет светофоров даже на углах,
где быть должны они определенно.
Да здравствует у них везде зеленый!
Но ехать то не хочется в тиши,
давить педали, нервничать, спешить.
Здесь аура небесной благодати.
У монастырских стен гуляют братья,
а бабки тут же, рядом с воротами
готовы угостить вас пирожками
с черникою, по божеской цене.
Всё меньше несогласие во мне:
брать ли, не брать огурчик малосольный.
Конечно, брать! Ведь лепота же, вольно!

* * *
Расхохоталась чайка в сотый раз
с каким-то оглушительным надрывом.
Она, наверно, насквозь видит нас,
желания все наши и порывы.
Всю суету немыслимых существ,
которым берега милей простора,
которым вечно не хватает средств,
и меж собой никчемных разговоров.
Они на неуклюжих кораблях
плывут, плывут, посасывая пиво,
и, якобы забыв о всех делах,
взирают вдаль и вторят: «Как красиво!»
И что-то порываются сказать…
Не слышно, слава Богу, сносит ветер.
Ну, как тут вольной чайке не кричать,
не хохотать над суетою этой?
* * *
Кострома, ты Кострома
не своди меня с ума.
Я вернусь, ты прокричи:
-Где ты, где ты? - с каланчи.
Позови с горы Молочной,
я к тебе приеду срочно.
* * *
Я в купели у Николина ключа
окунулся трижды сгоряча.
Бог, наверно, со смеху стонал,
видя, как в купели я нырял.
Вот не знаю, смыл ли я грехи,
только снова взялся за стихи…

* * *
Меня от мысли оторопь берет,
сверлит она меня со страшной силой,
что этот чудный белый теплоход
мог плыть бы без меня, и уносило б
дорожку пены за корму всё так,
но без меня! И берег был бы тот же,
и так же трепетал трехцветный флаг,
и голос капитана был не строже.
Но, без меня. О, Господи, зачем
ты даришь нам счастливые мгновенья?
Молчишь, молчишь… Наверное, затем,
чтобы пришло когда-нибудь прозренье,
что ты частица, атом, н и ч е г о.
Но этот мир и для тебя был создан,
и так беречь нам надобно его,
как малое дитя, пока не поздно.

* * *
Впитаю крики чаек и серебро воды.
Суда пересчитаю, запомню их следы.
Крутой волны качанье в блокнот перенесу,
простор необычайный с собою унесу.
Пусть нет стихов – наброски, о большем речи нет,
они, я знаю, после ко мне придут во сне.

* * *
Стоим на рейде. Небо радует.
Рассвет безоблачно упруг.
Десятый девушка по палубе
легонько пробегает круг.
По берегам леса и рощицы
знакомые ласкают глаз,
и грешным делом думать хочется,
что рифмы прорастают в нас.
01.08.2005 Тольятти




КАМЕНЬ ПО ВОДЕ

В пылу страстей перегорим,
слова нелепы.
Утихнет боль, растает дым,
мы станем пеплом.
Еще горячим и живым,
но так, для виду.
И ничего зажечь таким
уже нельзя. Обидно.
Предчувствие, что быть беде,
не знаю срока.
Лечу, как камень по воде
на сто подскоков.
Когда последний? Где ты, где?
Какой по счету?
Предчувствие, что быть беде
за поворотом.


НИКОГДА

Такое слово «никогда»
колючее и злое.
Без продолженья, без следа,
надежды и покоя.
Не говорите: «Никогда!»
Произнесите: «Может…»
И не придется вам тогда
всю жизнь свою итожить,
рвать письма с болью, не со зла,
дрожащею рукою.
Не дай вам, Боже, зеркала
скрывать за простынёю.
Забудьте слово «никогда»,
пусть разуму переча.
Живая времени вода
поднимет и залечит…


СЕРДЦЕ УСТАЛО ОТ ЛЖИ

Марии Адыловой
«Наш народ заслужил, чтобы
ему говорили правду»
В.В.Путин

Сердце устало от лжи
липкой, холодной, как пот.
Камнем тяжелым лежит
каждый объявленный лот.

-Граждане, все мы равны…
Продано, съели давно.
-И долетим до Луны…
Было объявлено, но…

Бил себя в грудь кандидат:
-Я за Российский народ.
Стал он теперь депутат,
тоньше, изысканней врет.

Знает, трудяга, предмет.
Ты лучше слов не найдешь.
Ласковым звоном монет
щедро оплачена ложь.

Лгут генералы. Давно
нет и в помине войны,
Так почему ж все равно
гибнут и гибнут сыны?

Вера министрам смешна.
Вера милиции - блеф.
И в процветанье до дна
веру использовал Греф.

Ложь в магазинах. Товар
явно поддельный лежит.
Новый игорный угар
густо замешан на лжи.

Водка не та и вино.
Фальшь на страницах газет.
Господи, как в них давно
мысли порядочной нет.

Ложь просочилась в наш дом
самой тяжелой из бед.
Не замечаем, как лжем
искренне сами себе.

Выйди же, правда, на свет!
Как этот бред пережить?
Ждать тебя сколько нам лет?
Сердце устало от лжи.


ОЖИДАНИЕ

В тумане зыбком ожидания
надежды радостные всполохи:
ловлю случайные касания,
улыбки, запахи и шорохи.

И в тишине такой безнравственной
без малой толики сомнения
на голос твой с щенячьей радостью
готов рвануть без промедления.



НАЛЕЙТЕ СОЛНЫШКА

Налейте солнышка в стаканы,
добавьте капель синевы,
и пейте утром, спозаранок
для закруженья головы.
Для чистых помыслов и новых
идей, идущих вопреки,
для виденья первоосновы
и в строчках - твердости руки.
Глотка достаточно для смеха,
двух -для любви, она придёт.
Кто выпьет три, тот путь успеха
в своих стремленьях обретет.
Налейте мартовского света,
добавьте музыки ручья,
почувствуйте себя поэтом
хоть на мгновенье, как и я…

* * *


Я НЕ ПИШУ...

Я не пишу трактатов о любви.
Иные времена, иные нравы.
Ведь пылкое брожение крови
теперь никем не ценится по праву.

Я не пишу. Я просто не пишу,
когда твоих шагов совсем не слышу,
когда тебя в окне не разгляжу,
и твоё платье воздух не колышет.

Не нахожу ни строк, ни слов, ни рифм
без голоса на кухне, за стеною.
Я, как корабль, нарвавшийся на риф,
тону, тону, коль нет тебя со мною.

Не знаю, почему, немой вопрос-
любовь, наверно, в том не виновата-
но, нет тебя, и маленькое «SOS»
бежит, бежит в строке неоднократно…


СЕНТЯБРЬ И ДАЛЕЕ...

Стук мяча под фонарным столбом.
Продолжается день, темнота не помеха.
И осколочек лета врывается в дом
этим стуком мяча и мальчишечьим смехом.

Знаю, завтра по крышам скользнут облака,
ветер бросит листву по дворам, переулкам.
Знаю, завтра…А нынче, а нынче пока
бьется мячик о землю, как сердце,
призывно и гулко.

* * *

Листва опустилась на землю, и стихли
в лесу опустевшем кричащие, острые звуки.
Шаги мои - шорохи. С ветки на ветку, как птицы,
которых к теплу унесло голубыми ветрами.
Остывшие ветки - у неба раскрытые руки.
Их чуткие пальцы в тревожном немом ожиданье,
а гроздья рябины - салют запоздавший природы
за миг перед новым пришествием... Завтра
белейшим, каким-то отчаянным пухом
покроются склоны, деревья и пашни.
Всего лишь на день. Для начала, почина, для пробы.
И даже для прихоти, чтобы
бесследно исчезнуть к обеду
в лучах одичавшего, теплого всё же светила..


* * *
Стояли дни ну летние совсем,
теплом делилось щедро солнце юга.
Отец был явно озабочен тем,
как угодить к зиме лозе упругой.

Он так и эдак подрезал кусты-
во всяком деле явно есть секреты-
и был на пике сладкой суеты
немножечко похожим на поэта.

Шуршал ковер подсушенной листвы,
резной рисунок не успел сломаться,
и мысль не покидала головы:
-Как это нужно: жить и возвращаться.

* * *

Сдувается с поверхности листа
пушинка отцветающего лета,
быть может, солнце и владыка где-то,
но все ж его упала высота.
Опять открыты окна – воздух свеж,
и ночи греховодное начало
к утру уже во власти одеяла:
на горизонте ярмарка одежд.
Малиновое солнце- быть росе
с зарей на крышах всех автомобилей...
Вниманья мы с тобой не обратили,
а осень взлета ждет на полосе.

ПОСТУЧАЛАСЬ
Постучалась. Не верится. Ждали
не сегодня. Не скоро. Пора
полусчастья и полупечали
потихоньку пошла по дворам.
Улеглась рыжей кошкой на грядки,
свежевскопанный пласт одинок,
и шиповника приторно- сладкий
на колючках зажгла огонёк.
Баньки дым притягательно вьётся,
воздух чист и прохладен, бодрит.
На пригорке журавль колодца
со своими лететь норовит.

* * *
Рассвет забыл про сроки, петух охрип, бедняга,
а из под одеяла не высунуть плеча.
Скребется гулко в двери озябшая дворняга,
на шум встает хозяйка, вздыхая и ворча.
Отыскивает бабка в кладовке телогрейку:
слегка побита молью, немножечко в пыли…
Рассыпала березка по улице копейки,
а клен буянил ночью и растерял рубли.

* * *
Листва не трепещет, с ветвей не слетает.
Она пропадает, она умирает.
Вот выдох последний, шаг в прошлое, в бездну.
Тому я свидетель, увы, бесполезный.
Кому я представлю свои показанья
о всех её муках, стенаньях, страданьях?
Придет своё время, и так же, как эта
любимица солнца и раннего лета,
я буду дрожать, в никуда улетая,
наверное, эту листву вспоминая...

* * *

Уже калина налилась,
рябина уронила кисти,
острей и ощутимей связь
между собою вечных истин:
чем больше сможешь ты отдать,
тем более тебе воздастся.
Чем терпеливей будешь ждать,
тем станет ярче встречи радость.
Чем ближе старость, тем мудрей,
но велика ли в том отрада?
Все больше неба меж ветвей
у остывающего сада...

* * *

Разгуливают тучи, как свои
по комнатам лазурным небосвода.
День съежился, как будто губка и
задумалась о существе природа.

И в этой думе чистой благодать,
весомы, утешительны итоги.
Топорщится от записей тетрадь,
непринужденно сделанных в дороге.

Закончен путь весны и лета крик
гортанный, птичий в памяти остался,
и поднятый спонтанно воротник
на шее, словно парус, распластался.

* * *

Не виден след на вянущей траве,
все шорохи приглушены и кратки,
и кажется вчерашний первый снег
листками ученической тетрадки.

Подрагивают мокрые стволы,
на ветках капель зыбкие гирлянды,
пронзает болью дальнее «курлы»,
как будто воспалившиеся гланды.

Притихший лес- забытый детектив.
Сюжетные расплывчаты движенья,
и нить его однажды опустив,
теряешь шанс к раскрытью преступленья.


НОЯБРЬСКОЕ

И снова день уходит, не спросясь,
снег бесконечно падает и тает.
На перекрёстке дед, перекрестясь,
на красный неуверенно шагает.

С листвой не расстаётся карагач,
гордыне не указ ни снег, ни ветер.
Из скорой у подъезда вышел врач-
кому-то занедужилось на свете.

Слог неуклюж, пера неровен скрип,
желания и помыслы туманны.
Ноябрь. Проза. Ненасытный грипп
рубли настырно тянет из кармана.

А день уходит в прошлое, как миг,
и памяти в нём негде зацепиться.
Крупа с дождём кромсают воротник,
слезою по щекам на тусклых лицах.

* * *

Остыла затуманенная Волга,
последний овощ вывезли с полей.
Осенние цветы не вянут долго,
и старость явно юности длинней.
Не возразить унылейшей погоде,
от графика отбились петухи,
пророков время явно на исходе,
пришла пора замаливать грехи…

В ДЕНЬ ПОКРОВА

Сжалось легонько сердце,
Были бы слезы, капнули б.
Снег на моей Венеции,
Снег на моем Неаполе.

Время- воздушный шарик.
Нитка слетела с пальца.
Все-таки продолжаю
в августе оставаться.

Сколько тепла и света,
кобальта, хрома, камеди
в сладкой пучине лета,
солнечных брызгах памяти…


КОСМИЧЕСКОЕ

«…специфика производства космических аппаратов
состоит в том, что техника работает в практически
безлюдном месте, и что либо исправить в процессе
эксплуатации совершенно невозможно.»
Из дипломного проекта студентки
аэрокосмического университета

Безлюден космос. Беден Млечный путь:
ни СТО*), ни лавки, ни трактира.
И не к кому на огонёк свернуть,
Хотя повсюду звёзды, как сапфиры.
До Солнца, кажется, совсем рукой подать,
но что-то нет желания в помине
раскинув руки, лечь и полежать,
представив миру новое бикини.
Безлюден космос. Холод-минус сто,
а, может, больше, что напишут, право,
но не покажешь модное пальто.
Немыслимы космические нравы!
А, главное, ну чтоб не натворил
-подумаешь, шагнул неосторожно-
крутись, вертись, старайся, что есть сил,
исправить на орбите невозможно.
Безлюден космос. Слова про любовь
нет ни в одном научном описаньи.
И как же жить? Не открывать же вновь
важнейшую опору мирозданья?!


*) СТО - станция технического обслуживания


ОТДАЙТЕ ВСЕ

(…280 лет назад 28 января 1725 года в 6 часов утра
в императорском дворце в Санкт-Петербурге
скончался один из самых великих монархов-
император Петр I, так и не оставив своего завещания.)

« Отдайте всё…» и выронил перо
Великий Петр, вздохнув, на одре смертном.
-Кому, кому? Встал над Россией рок
от этого вопроса без ответа.
« Отдайте всё…» Екатерине? Нет?
Мальчишке внуку? Меншикову Сашке?
« Отдайте всё…» И из пучины лет
правителям сегодняшним, вчерашним
не донеслось: -Отдайте всё моим
товарищам в бою и слугам верным,
Отечество прославившим своим
трудом неоценённым, беспримерным.
Отдайте всё создавшим русский флот,
воздвигнувшим столицу над Невою,
отдайте первым, рвавшимся вперед,
готовым заслонить меня собою.
Отдайте всё! Велю я, вашу мать!..
……………………………………….
Своею жизнью чем Петр не Мессия?
Вот и веками мается Россия
в сомнении, кому принадлежать…


Арбузное

На улицах арбузов громадьё,
плевать на санитарные запреты,
когда раскрепощенное своё
нутро нам щедро предлагает лето.
Когда пурпурной мякоти кусок
во рту уже течет и сладко тает
мысль первая: -Да здравствует Восток!
Ну а вторая: Дыньки не хватает!



Туристическое печальное


Во дворце Дожей, в зале парламента
сидит Сережа у стены каменной.
Сидит, балдеет от «Рая» круто,
правда, недолго, всего лишь минуту.
-Встали, пошли!- мерзкий голос гида.
-Уже впереди «мост вздохов» видно.
И так целый день. Посмотрите прямо-
там непременно … помойная яма.
-Только прошу , побыстрее, синьоры,
дома продолжите переговоры.
Головы влево- пятнадцатый век!
Сколько же может терпеть человек!
-Как, господа, вы успели понять,
что необъятное вам не объять?
День пролетел, а в мозгу и желудке,
как говорится, одни прибаутки.
Эх, воротиться бы в залы парламента
снова без гида и без регламента.


В ресторане Кочиани

В ресторане Кочиани
старый с цаплями буфет.
Нас с тобою угощали
винами, которых нет
ни в Тоскано, ни в Соренто,
только здесь, среди зеркал.
Тебе сотню комплиментов
я в уме нарисовал,
но молчу, молчу. Наверно
их сказать не суждено-
на язык влияет скверно
с холмов Лацио вино.


НОКТЮРН

Скрипка под сводами галереи Уффици.
Здесь же мужик - гримирован под статую.
Краска въедается в кожу лица.
Ну, сфотографируйтесь рядом, обрадуйте!
Ноги устали, стоит не день первый.
Где вы, синьоры, всегда ведь не поздно,
сфотографируйтесь всего за евро
в обнимку с «флорентийскою бронзой».
А музыка Вивальди парит у Давида.
Видите, он чуть-чуть улыбается.
Девочка за голубями по вековым плитам,
а музыка продолжается.
Негр и китаец в футболках дырявых
дарят великую музыку страждущим.
Я сижу под сводами галереи, ем яблоко.
Да здравствуй, родина Данте и Микельанджело!
Вчерашняя - вечная, великая, невероятная.
Сегодняшняя - влекущая и …непонятная.


НА ПЬЯЦЦА САН МАРКО

На Пьяцца Сан Марко полно голубей,
а площадь сама- колыбель колорита.
История феей гуляет по ней,
в руках её времени книга раскрыта.
Страница – колонны, как струны звенят
серебряной лютней времен Караваджо.
Страница - базилики своды летят,
к высокому небу, взметнувшись отважно.
Собрания Дожей. Республики нет
похожей нигде, только эта, на море.
Венеция – душу теряет поэт,
и тут же в блистательной строчке находит.
Венеция. Лента на шляпе дрожит
улыбчивого гондольера,
и черная барка, как птица, летит,
экзотики самым ярчайшим примером.


ОБ АРХИТЕКТУРЕ

У дамы top less маленькая грудь.
Заснула, милая, пишу портрет с натуры.
Проста у тел людских архитектура,
частенько Бог лепил ну как- нибудь.
Античность где? Эпоха где атлетов?
Венер и Аполлонов не сыскать.
Зато теперь любому благодать
в сегодняшнем раю полураздетом.
Срывает солнце юбки и штаны,
бросает в воду стариков и юных,
и чем сильней поджаривают дюны,
тем больше наши слабости видны.
О пляж адриатический! Оплот
безделья, неги, легкого блаженства,
ну что тут воду лить на совершенство,
когда душа от тела отстаёт!


Смотрю по сторонам

Зацепись, время, за шпиль
собора святого Якова.
Запутайся в паутине патины
барельефов ратуши.
Пишут в газетах – живем, якобы.
Оказывается – не так надо жить…
Наша философия – победителей.
Смотрю по сторонам – не убедительна.
Смотрю, и печаль голову кружит.
Ну, разве мы хуже?
Бог с ними, сомнениями!
Остановись здесь, хоть на миг, время.
Гамбург, апрель 2004г.


В сквере у Карштадта

От первых впечатлений одурев,
пропитан ощущением подранка,
сижу я в сквере, слушаю напев,
забытую мелодию шарманки.

Шарманщик элегантен, в котелке,
упрямый ветер треплет фалды фрака,
и рядом на коротком поводке
большая добродушная собака.

Прохожий задержался лишь момент.
Улыбка, и исчез за поворотом.
О дно жестяной плошки евроцент
Легонько звякнул выпавшею нотой.

Портовый Гамбург. Голуби, апрель.
Цветы и солнце, чудная погода,
шарманки незатейливая трель
из ящика сбежала на свободу.


ВПЕРЕД!


Ни дождя, ни снега, ни тумана -
Яркий свет и полная луна.
Мы с тобой выходим рано-рано
И вонзаем ноги в стремена.
Мчимся вдаль - серебряные птицы,
Баловни успеха и судьбы.
Ветер раздирает наши лица,
Мысли распирают наши лбы.
Места нет в пути для остановки,
Веруем сегодня и всегда,
Что в седле удержимся на бровке
И в свои вернемся города.
Выдохнем, слегка умоем лица,
Домом не насытившись сполна,
Вдруг поймем, что скоро повторится
Яркий свет и полная луна.


НЕ НУЖНО СЛОВА

Как ни крути, слова одни и те, ж,
им в равновесье только лишь молчанье.
Среди знакомых, вытертых одежд
так сложно отыскать очарованье,
и дрогнуть, и влюбиться навсегда.
Движенье мысли - радостная мука,
Слова же лишь сочатся, как вода,
и исчезают одичавшим звуком.
А я люблю! И дальше тишина,
лишь взгляда победившего оковы,
и истина бесспорная одна,
что мне сейчас уже не нужно слова.


ТОКАЙСКОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ

Александру Кабанову
Мой милый друг! Твой "абрикосов" сад
вдруг в памяти приблизился в касанье.
Томительное время ожиданья
закончилось нежданно, и я рад
вновь ощутить цикадный ветер зноя,
вкус соли на губах, лаванды плен,
и так же, как всегда, без перемен,
мерцанье белых звёзд над головою.
Мой милый друг, ты славно написал,
"что жить всегда- так мало..."Так счастливо!
Поднимем же токайского бокал
за женщин наших вечное огниво!


OСЕНЬ В СУДАКЕ

Штормит сегодня море в Судаке,
ноябрьский ветер продувает пляжи,
и крепости старинной вдалеке
закрыты башни облачным плюмажем.

Бетонку лижет серая волна,
в кафе пустом пустые гаснут звуки,
и женщина красивая одна
о чашку чая согревает руки.

Наверно скоро кто-нибудь придёт,
быть может, из-за моря, издалече,
и ласково, и нежно обоймёт
её чуть-чуть опущенные плечи.


С ВЫСОТЫ ПОЛЁТА

А там, под облаками толкаются плечами,
касаются губами, ругаются и ждут.
А там, под облаками все те, кто нет, не с нами,
а просто, по-житейски, без комплексов живут.
Машины- к автотрассам. Любовники- к матрасам,
бабульки- в магазины, а деды- в домино.
Что там, под облаками? За пазухой ли камень,
дыры ль испуг в кармане, сейчас нам всё равно.

Мы высоко, под небом, и путь наш- быль и небыль,
хотя, сказать по правде, совсем обычный рейс,
но есть в полёте что-то от бога и от чёрта,
и пережим аорты какой-то, видно, есть.

Внизу поэма...света. Внизу зима и лето.
Сугробы -не сугробы. Под солнцем ярче нет.
Внизу- моя планета, а муза для поэта
вон, видишь, примостилась, смеётся на крыле.


ВОЗВРАЩАЯСЬ В ПЕТЕРБУРГ

Питер был суров и сер.
Без теней, в тумане зыбком.
И срывался мокрый снег
Наказаньем и ошибкой.

Тропы Летнего пусты,
Музы в ящиках келейно,
И русалочьи хвосты
Подогнулись на Литейном.

Ветер рыскал ледяной,
Вдоль Невы волну гоняя,
И кораблик золотой
Был совсем неузнаваем.

Вдоль по Невскому неслись,
Как обычно "Мерседесы",
Но по барам разбрелись
Петербургские повесы.

В счастье верилось с трудом
В эту хмарь определенно,
Не поглаживал никто
Спину мокрого грифона.

Снял перчатку, подошел,
Лапу мраморную вытер.
Стало как-то хорошо,
И легко: "Ну, здравствуй, Питер!"


К СЛОВУ О ВЕЛИКИХ

Шумят трамваи, каркают вороны,
снежинки долгожданные летят,
неужто нужно стать Наполеоном,
чтобы потомки помнили тебя?
И быть должно не утро - становленье,
не день, а подвиг? Шаг - бросок вперёд?
И каждое по жизни продвиженье
за славой и признанием поход?
Неужто гениальность, воля, вера-
лишь только это в памяти храним?
А если просто? Сдвинута портьера,
знакомый дымный город, я над ним.
И высота этажная, земная,
и будни незначительны, пусты,
и так обыден перестук трамвая,
как вновь и вновь измятые листы.
Великим, видно, суждено родиться,
в какой-то Богом выделенный час,
не зря ж потомки помнят единицы,
забыв про миллионы смертных нас.


ИДИЛЛИИ УХОДЯТ

Идиллии уходят.
Остаётся немытая посуда и бельё,
стыдливо сбитое в потертый угол кресла.
И в памяти сомненьем, а её ль
когда-то звали с завистью невестой.

Уходят, как прозрачный газ фаты.
Неслышно, и, совсем не задевая,
за горизонт желанья и мечты,
как в парк ночной уставшие трамваи.

Уходят закадычные навек,
ну самые надёжные подруги,
и леденят от слез припухших век
у зеркала опущенные дуги.

Уходят. Может так должно и быть?
И самое тяжелое на свете
умение... Умение любить
и за своих любимых быть в ответе.

Не ёрничать, не рыскать, не ломать
вокруг дрова решительно, как спички,
а просто потихонечку менять
навечно прикипевшие привычки.

Немытая посуда и бельё,
и вечный недосып, и плач ребёнка.
Но, господи! Ведь это же своё!
Не плач совсем – любимый голос звонкий.

Колючая щетина – ерунда.
Обида – невзначай. Пройдет, простится.
Отчаянье отхлынет без следа,
и свет в очах небесный отразится.


ПАДЕНИЕ СВЕТЛЕЙШЕГО

(к 325-летию со дня рождения А.Д.Меншикова)
«...Утром 8 сентября 1727 года генерал С.А.Салтыков
от имени Петра II объявил Светлейшему Князю о домашнем аресте, а на следующий день император подписал подготовленный А.И.Остерманом указ о ссылке без суда и следствия Александра Даниловича Меншикова и его семьи в Раненбург. Светлейший князь
был лишен всех чинов и орденов («кавалерий»), все его
документы были опечатаны.»
Из библиографической записки А.Д.Меншикова

Князь Светлейший Российского, Римского...
Отдан
Сумарокову в руки ларец орденов.
Граф в Почепе, Дубровне...
Срывает холодный
ветер шапки собольи с поникших голов.
Адмирал Всероссийского флота...
Метнулась
шуба птицей на снег с перебитым крылом.
Генерал-губернатор губернии Санкт...
Содрогнулась
челядь бывшая. Бывшая! Связан узлом
скарб верховного, тайного, герцога...
Где ты,
друг великий? Неужто не слышишь, понять не могу,
как веленьем одним императора- внука
Долгорукие верного топчут слугу?
За походы Азовские, пули под Нарвой,
за Полтавскую кровь, за отеческий флот,
за метание русской души своенравной
отвернулась судьба, пустота настает.
- Был я слишком жесток? Был тщеславен и зол,
и за дело Петра горло грыз я врагу.
Да, был грешен, прости...
С позументом комзол
распластался фельдмаршала в стылом снегу.
Ускакал Сумароков, и княжьих саней
не сыскать уже боле средь белых полей.
Эх, Данилыч, Светлейший, садись на возок,
путь опальный в Березов безмерно далёк.
Путь к вершине и славе был, правда, трудней,
а паденье?..
Смиренье в молитве твоей
и усталость, и чистый, небесный покой...
Будут, будут потомки гордиться тобой!
Надпись на ордене Святого Александра Невского: « Герою Полтавской битвы, фельдмаршалу,
Князю Меншикову. Своей верностью и храбростью
ты вечный России монумент. Царь Петр Великий»


Салют запоздавший

Листва опустилась на землю и стихли
в лесу опустевшем кричащие острые звуки.
Шаги мои- шорохи. С ветки на ветку, как птицы,
которых к теплу унесло голубыми ветрами.
Остывшие ветки- у неба раскрытые руки.
Их чуткие пальцы в тревожном немом ожиданье,
а гроздья рябины - салют запоздавший природы
за миг перед новым пришествием... Завтра
белейшим, каким-то отчаянным пухом
покроются склоны, деревья и пашни.
Всего лишь на день. Для начала, почина, для пробы.
И даже для прихоти, чтобы
бесследно исчезнуть к обеду
в лучах одичавшего, теплого всё же светила..


Созрели идеи

Созрели идеи, назначена премия Нобеля.
Картошка в подвалах, и вызревший хлеб в закромах.
Голодные тучи акулами носятся по небу,
а парк опустевший горящей листвою пропах.
В прозрачном пруду пара уток – лететь передумала
куда-то на юг. Знает- будет неплохо и тут.
Скамья одиночество первой крупою припудрила
в надежде, что к ней очень скоро опять подойдут.
Скрипит карусель. Не от мерного круговращения-
от шалости ветра, которому не с кем играть,
и падает лист примирительным знаком прощения
за всё и у всех, кто способен простить и понять.
* * *


Листвы самосожженье


Листвы самосожженье.
Зов постели туманным утром.
Яблоки и птицы, чернильной каплей
впрыснутые в небо.
Дыхание покоя.
Где бы, где бы найти опору мне,
уйти от круговерти,
которая несет не уставая?
Увы-увы. Всё резче запах тленья,
а горизонта линия всё ближе.
Не уходи. Уложены поленья
Так тщательно, так бережно под крышу,
Что хочется уже огня в камине,
и рук твоих, упавших мне на плечи,
и шепота волос твоих кудрявых
живого цвета утреннего солнца...
* * *


Земля, как пирог остывает

Земля, как пирог остывает,
И яблочный дух отдаёт.
Так медленно солнце взлетает,
Так быстро оно устаёт.

Роса на газонах искрится,
Листва под ногами шуршит,
И горько отставшая птица
В саду опустевшем кричит.


О ВОРОНАХ

Вороны созвали парламент.
В повестке – задержка весны.
Безбожно нарушен регламент
и в прениях раскалены
до верхнего уровня страсти,
галерка срывается в крик,
и падают с неба напасти
на шляпу и на воротник.
Кончайте «симфонию», черти!
Ворона и в марте не дрозд.
Весна будет завтра, поверьте,
в глубинах отстроенных гнезд.


ДЕЛО БЛИЗИТСЯ К АПРЕЛЮ

Дело близится к апрелю.
Ставни настежь. За стеклом
Пять горшков, по крайней мере,
Из которых лук торчком.
От нечаянной истомы
Козырек слегка парит,
И на солнышко из дома
Рыжий кот с утра спешит…


ПРОБУЖДЕНИЕ

Бабочки досматривают сны,
Почки расфуфырились упруго.
Проверяют конюхи весны
огненных её коней подпруги.
Миг ещё, и их уж не унять.
От зари до самого заката
будут по полям они скакать,
по дорогам и по перекатам.
И в снегах поднимут зеленя,
и овраги выроют ручьями,
их подковы бойко зазвенят
над раскрепощенными лесами.
Бабочки досматривают сны...
Ба! Твои морщины не заметны.
Стрелки всех часов удивлены-
Их назад отбрасывает лето.

* * *
Горит на солнышке спина,
тулуп дымится обветшалый.
Пружину времени весна
взвела на самое начало.
Забыто всё, что было там,
в окоченении и лени,
и взгляд спешит по сторонам
с высокой жаждой изменений.
Снег опостылевший... Блестит
он запоздалою обновкой.
А небо... Облако летит
с неописуемой сноровкой.
Куда? Зачем такая прыть?
Наверно, очень-очень надо.
И в небе что-то изменить,
и новый навести порядок.
Горит на солнышке спина.
Зажмуришься, и сразу лето.
Ну, до чего же ты, весна,
так недоступна для портрета...


ЧИТАЯ БОРИСА ПАСТЕРНАКА

« Февраль, купить чернил и плакать...»
Чернил теперь почти не продают,
И песен про грохочущую слякоть
Навзрыд на перекрестках не поют.

А видно зря! Убоги вирши наши.
Прагматики, увы, прозрачна суть.
А на груди распахнутой рубашку
Слабо без сожаления рвануть?

Эй, ветер-кровопийца, властвуй, бейся,
Эй, солнце- сковородка, погоди!
Эх, горькая, в стакан бездонный лейся
И ничьего покоя не щади.

Взметнитесь ввысь обугленные груши,
Вокруг весны разлейся, благодать,
И вновь друг к другу прикоснитесь, души
В стихах, которых нам не написать.


НЕДОСТУПНА ДЛЯ ПОРТРЕТА

Горит на солнышке спина,
тулуп дымится обветшалый.
Пружину времени весна
взвела на самое начало.
Забыто всё, что было там,
в окоченении и лени,
и взгляд спешит по сторонам
с высокой жаждой изменений.
Снег опостылевший... Блестит
он запоздалою обновкой.
А небо... Облако летит
с неописуемой сноровкой.
Куда? Зачем такая прыть?
Наверно, очень-очень надо
на небе что-то изменить,
и новый навести порядок.
Горит на солнышке спина.
Зажмуришься, и сразу лето.
Ну, до чего же ты, весна,
так недоступна для портрета...


МАРТОВСКИЙ ПРИЗЫВ

Оскалились акульими зубами
сугробы в направлении на юг.
Синицы многоцветными словами
свою принарядили болтовню.

Восторги перемешаны с заботой.
На солнышке такая благодать,
что даже разогретые ворота
с пернатыми готовы полетать.

Хмельная брага разбухает в мире,
готовится отчаянный прорыв,
Кота не удержать в пустой квартире,
ему объявлен мартовский призыв.

Пространство дома хуже прочной клетки,
зимы давно отбарабанен срок,
и еле слышно вздрагивают ветки,
из-под земли проталкивая сок.


КАК ЖИТЬ?

Ну как, скажите, дальше жить,
Как слогом тронуть души?
Я тщусь мозгами шевелить,
А шевелятся уши...


ОПУСЫ В СТИХАХ


Как хорошо, что кто-то пишет
Стихи. Легко, в один замах.
Как хорошо, что кто-то слышит
Явленье музыки в словах.
Как хорошо, что кто-то может
Не очень зарываясь в суть
И утвердить, и подытожить
Хоть что-нибудь, хоть как-нибудь.
Как хорошо, что в интернете
Средь знаков, символов, «собак»
Давным-давно по всей планете
Летают опусы в стихах.


СТАРЫЙ ГВОЗДЬ

Меня благословенный Валаам
манил тропой, протоптанною в гору.
Теснился дивный лес по островам
и путь студили зеркала-озера.

Скит Свирского и Гефсиманский скит,
намолен камень, лес и даже воздух.
Паломников дорога. Ба! Лежит
в укромной ямке проржавевший гвоздик.

Старинный гвоздь- подкове верный друг,
забота монастырского хозяйства.
Не верится, что он потерян вдруг-
покорнейшая жертва разгильдяйства.

Он на дороге этой для меня,
на память о божественном покое,
и грех подарок этот не принять,
не увезти в далекий путь с собою.

Туда, где нет и синевы такой,
И незаметно времени дыханье,
И очень сложно быть самим собой,
Кирпичиком особым мирозданья.

Мы ищем счастья в глубине веков,
в ней веры осознав первооснову,
гвоздей, конечно, больше, чем подков,
но, знаю, где-то ждет меня подкова...


У КВАДРАТОВ МАЛЕВИЧА

И черный квадрат не утеха,
И красный квадрат – ерунда.
Малевич язвительным смехом
Как спички ломает года.

Мол я то придумал, извольте,
А вы не умом, так мечом
Гоните высокие вольты
На месте исходно пустом.

Дерзайте, фантазию множа,
Риторику – на высоту,
Забыв, что уставили рожи
В бесплоднейшую пустоту.

Но в чем же секрет Казимира?
В чем мысли безумной расклад?
Бездонность вселенского мира
Он смело упрятал в квадрат...



СВЕЧА

« Свеча горела на столе...»
Нам всем хватило
тепла и света на земле,
и доброй силы,
легко способной принести
в туман и серость
надежду дальнего пути,
любовь и смелость.
Свеча горела на столе,
дышало пламя,
и не было сплетенья лет,
лишь снегом – память,
что чистой, белой простыней
во тьму летела,
и вновь, и вновь для нас с тобой
свеча горела...


НОВОГОДНЕЕ

Снова цедра мандаринов
Сладко пахнет на окне,
Снова тычутся невинно
Иглы хвои в руку мне.

На стекле клюёт жар - птица
В райских кущах виноград,
И гуляет половица
Снова с валенками в лад.

От огней по стенам тени
Разноцветные бегут,
И душистые поленья
Возле печки часа ждут.

Суета сует и только,
Рождество и Новый год.
Ну откуда счастья столько
Прямо в руки вдруг плывет?


ТЕМ, КТО ДАЛЕКО

Когда Новый год постучится
В окошко в положенный час,
Сомкните легонько ресницы
И вспомните, милые, нас.

Мы тоже в своем отдаленьи,
Бокал поднимая с вином,
Взгрустнем на одно лишь мгновенье
О чем – то далеком, своём.

О скорой подумаем встрече,
О первом весеннем тепле,
И дрогнут зажженные свечи
На праздничном вашем столе.


Белый стих

Белые палки, белые ёлки,
Белого сала с прожилками шмат,
Браги ядреной бутылка на полке,
Хвои морозной в избе аромат.

Белый гусак доигрался – ощипан,
Скрыт полотенцем овал пирога,
Месяц декабрь уже весь пересчитан,
Падает год пролетевший к ногам.

Поле – белее не сыщешь на свете.
Солнышко – апофеоз торжества,
Ждут не дождутся крестьянские дети
Остроконечной звезды Рождества.
Белые палки – штакетник забора,
Белый сугроб – не расчищен с утра.
Праздник любимый, друзья мои, скоро,
Белую скатерть разгладить пора...


Снег

Во всей России снег
От слабого до вьюги.
В Самаре и Москве,
На севере и юге.

Скрываются грехи,
Машины и дорожки,
И пишутся стихи
Неловкие немножко...


ВОСТОК - ЗАПАД

Цикл стихов, написанных
В командировках
Глава 1.
ЗАПАХ ЖАСМИНА
(Пекин, 1998-2002)

***

Наконец месяц май! Улетаем в Китай.
Там пора чайных роз и жасмина.
Сладкий вяжущий запах плывет через край
Удивительных парков Пекина.

Умещаются тысячи черных голов,
Смуглых лиц и прищуренных взглядов
В переулках, на улицах, между домов,
Площадях без границ, автострадах.

Умещаются. В общем-то дружно живут.
Утром - дело святое - зарядка,
А потом на колеса, и спицы несут
На работу, согласно порядка.

И над всем этим гомоном и суетой,
За ночь силу свою набирая,
Разливается трепетно, вместе с жарой,
Запах розы, жасмина и мая...

1998

***

Мы с тобою "лаовай",
Иностранцы, значит.
И для нас, увы, Китай
Только обозначен.
Экзотическим штрихом,
Загнутыми крышами.
Дома мы потом стихом
Все это запишем.
А пока отеля бланк,
Запах водки местной,
И в окне сверкает банк,
И не наша песня.
Мелодична, как вода,
Ручеек бегучий…
Только все-таки всегда
Наши песни лучше.

2000

***

Вновь луна в моей постели,
И не лампа, и не грелка.
Ее место над горами,
Пирамидами домов.
Но ни сна, ни милосердья,
Только желтая сиделка,
Только путаница мыслей
В отдаленьи от стихов.
Вновь разлука ощутима
Словно шелк из Ляонина,
Расстоянье сжалось в вазу
На гостиничном столе.
Ровно бьется где-то рядом
Гулко-гулко пульс Пекина,
И шуршит его дыханье
На асфальте и земле...

***

У нас сегодня «синци тянь»,
По-русски – воскресенье.
Куда бы запылиться, Вань,
Во благо вдохновенью.
Все магазины – суета,
Все рестораны – в почках.
Где поднебесной высота,
Где откровенья строчки?
Приятель сдержано молчит,
Глядит на агитатора.
Недолго пауза висит:
Поедем к императору…
И хо юан *) над озером плывет:
Отец – дракон, и величав и статен,
Дракончиков он маленьких пасет,
Задумавшись, по серебристой глади.
Стоит жара, с утра не видно гор,
Лишь на ближайших пагоды, как свечи,
И слышен над водою разговор
На звучном, но неведомом наречьи.
Сороконожкой выгнул спину мост,
Коснуться тянет к мраморным перилам.
Я, как и все, всего лишь в парке гость,
Где время свято тайну сохранило:
Как, глядя на летящей крыши скат,
На камни у воды, на цвет акаций,
Определять, куда вести солдат
И вглядываться в будущее наций?
Как брать налоги, строить города,
Как выжить многим - многим миллионам,
А главное - остаться навсегда
Чуть выше солнца в круге небосклона?
В беседке тень и тянет ветерок,
Окутывая красные колонны.
Тут мысль чиста и отчеканен слог,
И места нет для лжи, определенно.
А ветви ив касаются воды,
Они как будто встали на колени.
И тают императора следы
На солнце, исчезая вслед за тенью…
*) И хо юан – летний дворец императора, дворец дракона


ПОЭТ

Одна из галерей у Храма Неба.
Толпа людей. Гранит грызет жара.
А он творит, а он уходит в небыль,
И, кажется, весь мир в себя вобрал.
Ведро воды и кисть на длинной ручке.
Мгновение - иероглиф под ногой.
Как он сосредоточен, как задумчив
Стихи свои нам пишущий водой.
О чем он там? - Я спрашиваю гида.
Сегодня будет солнце, - говорит.
А это что? - Чтоб не было обиды.
А это? - Чтоб был стоек как гранит.
В ногах цветут и опадают розы,
И птицы в небо белые зовут.
И надо жить, еще не поздно,
Пока по кисти капельки текут

2000

***

Мимозы давно отцвели,
а каштанов созвездья
в нагретой листве
незаметными стали с дороги.
Асфальт почернел,
он, как угли погасшие
после большого пожара.
У желтой страны
желты лица, бульвары и небо,
и желтой жары
по широким проспектам теченье.
Лишь только, гонимые
ветром горячим, драконы
парят в поднебесной
то алые, то золотые…

КРАСНЫЕ ВОРОТА

В жемчужном краю ослепительный свет.
Колечко сверкает, торгуется Ира.
Цена неизменна, а долларов нет.
Ну, ради чего отмахала полмира?

Волшебная сила у «Красных ворот»,
Не третий этаж, а души откровенье,
Здесь розовый жемчуг в витринах плывет,
Друг в друге свое находя отраженье.

Здесь золото только оправа, ничто,
Здесь таинство в черном зрачке перламутра,
Здесь можно забыть кошелек и пальто,
И дьяволу душу доверить как будто.

Китайская сказка жива наяву,
В ней радость и боль, и, конечно, везенье.
У «Красных ворот» я за час проживу
И завтра, и нынче, и смерть, и рожденье…

ПАЛОЧКИ

Опять, в который раз, фиаско.
Две палочки в руке напрасно
Сойтись пытаются в замок,
Чтоб ухватить с тарелки смог
Голодный я арахис белый.
Сводить концы мне надоело,
Ну вот, опять не повезло,
Но вилку не возьму, назло.
Пускай останусь я голодным,
Но все ж в желаниях свободным.
Ах, эти палочки! Кто знает
В чем истинная суть Китая...

***

Империя Цинь и империя Хань,
А мы с тобой русские, правда же, Вань.
Стоим на стене посредине Китая,
Великая стенка такая крутая.
Добраться до верха хватило бы силы,
Оттуда, наверное, видно Россию.

У ХРАМА НЕБА

Сегодня был у храма Неба.
Судьба, случайность, повезло.
Я здесь всего полгода не был,
С июня, когда пьют тепло
У галерей гранита плиты,
Водой поэты пишут стих,
И щедро ветру грудь открыта,
И виден блеск в глазах твоих.
Ну, а сейчас мороз и ясно.
Воскресный день, растаял смог,
Но мало продавцов горластых,
Киоски сбиты в уголок.
А в галереях также людно,
Играют в карты старики,
Звенит струна, совсем не нудно,
Порой срываются хлопки.
То аплодируют танцорам:
Он и она, легки их па.
Между колонн, квадратов створов
Скользит невидимой тропа.
Огромна площадь сзади храма.
Ну что дать в жертву сиа лу, *)
Чтоб выпал снег, хоть малый самый,
И был бы рис, и хлеб к столу.
Морозный воздух лижет спины
Печальных жертвенных быков,
Склонились мраморные льдины
Их опечаленных голов.
И снова парк. Газон как летом,
И древним туям хоть бы что.
Но все ж зима. Мороз и ветер
Настырно лезут под пальто.


*) сиа лу - чаша для жертвоприношений
(с китайского)


ВЕЧЕР В ПРОВИНЦИИ ТЯНЬ

Изранен листьями бамбука
До крови ветреный закат,
Три диких утки странным звуком
Разрезать тишину спешат…

Рябь на воде, бурун на небе,
На муле спутник, ночь близка.
Спешат. Покачивает стебель
Упрямо легкая рука.

Кирпич стены теплом колышет
Уставший воздух. Скоро сон,
Взойдет луна и вновь опишет
Дугою сонный небосклон.

***

Прибрежные ивы склонились к воде,
В изгибе пруда чья-то тень промелькнула.
Не цапли крыло, и не платье. Но где
Я видел ее? Это было во сне.
Там тень эта счастье, как птицу, спугнула.
Я, помню, пытался его догонять,
Но ива своими ветвями слепила,
Все было так быстро. Не смог я понять:
Каким оно было, каким оно было...

***

Догоняем солнышко
С самого Пекина.
Светит ярко солнышко
Цвета апельсина.
Проложило на крыле
Яркую дорожку.
Вот по этой стежке мне б
Погулять немножко.
Побродить по облакам,
Голубым и алым,
Только б ты, ну где-то там,
В облаке стояла...

Глава 2.
ПРОГУЛКА ПО СЕНЕ
( Париж, 2001)

Приходит лето. Ожил вирус странствий.
Хочу в Париж. Ну почему бы нет?
Европа в огоньках уютных станций,
Лувр, Тюильри, бургундского букет.

Шуршанье шин и гул аэродромов,
Вокзалов запах, гомон толчеи.
О, Господи! Так надоело дома
Проблемы перемалывать свои.

Чем выше солнце, тем сильней желанья,
Скрип чемоданов в памяти острей,
Ну, чем, скажите, первое свиданье
Отлично от брожения кровей,

От жажды перемен, от встреч, событий,
От буйства впечатлений, черт возьми?
Скорей в Париж, пусть будут нам открытьем
Стихи Бодлера в церкви Сен-Луи.

***

Распахиваем двери осторожно
Навстречу приглушенным голосам.
Здесь точно выход к Господу. О Боже! –
Великий и священный Нотр – Дам.
Летит звонкоголосо к сводам «Аве…»,
В витражных стеклах бьется синевой,
Здесь чести нет ни подвигам, ни славе,
Здесь только откровенье и покой.
Легко горят намоленные свечи,
Улыбка Божьей матери светла,
Органа звуки расправляют плечи
В два невесомых шелковых крыла.
Сейчас альты отдышутся немного,
Минута очищенья подошла,
И мы уже летим навстречу Богу,
Внизу оставив бренные тела….

ОТ МОНМАРТРА ДО СИТЕ
(наброски)

...Ни ног, ни каблуков ничуть не жалко.
Тут запахи из ряда «тет - а – тет».
Тут Квазимодо юную цыганку
У Нотр Дам встречает триста лет.
На площади Согласья что-то грустно,
Навязчиво прилипчива молва:
Глаза закроешь - катится капустой
Опять в корзину чья-то голова...
Там, видишь, Хэм вновь в Сене рыбу удит.
С гербом карета шмыгнула во двор.
Мгновенье, и прижмутся к стенам люди
И всадник пролетит во весь опор...
До площади Звезды пешком – во благо.
Позвольте вашу талию, мадам.
О, дай вам Бог живительную брагу
Вечернего гулянья по полям...
Уют вещественен. Он в древней ручке двери,
Он в деревянных окон жалюзи,
Он в стульях на асфальте. Он в портьере,
Забитой в угол. Заходи, спроси
Вина со льдом - тебе ответят сразу,
Скажи: «бонжур», ну что, мой друг, молчишь?
Великая империя соблазнов –
Непостижимый, ветреный Париж.

ПРОГУЛКА ПО СЕНЕ

Срезали апсиду Нотр-Дам
По углам каштанов старых листья,
Вспыхнула Железная Мадам
В сумерках над Сеной серебристой.

Мы плывем с тобою в никуда,
Нет ни времени для нас, ни расстоянья,
Освещает первая звезда
Самое счастливое свиданье.

Свод моста повис над головой,
От Консьержери пахнуло тайной,
Сен-Луи поднялся над водой
Судном красоты необычайной.

Ночь собой заполнила Париж –
Это явно свадьба тьмы и света.
Милая, ну что же ты молчишь?
А вопрос остался без ответа...

***

Чем дальше от меня, тем ближе
Благословенный шарм Парижа,
Его Железная мадам
И сумрак сводов Нотр-Дам.
Париж, Париж, в людском потоке
Твои живительные соки
Как мог, я по глотку хватал,
И сам себя не узнавал.
Здесь каждый уголок - эпоха,
Здесь между выдохом и вдохом
Блеск, нищета, паденье, взлет,
И музы сладостный полет.
Париж, я долго ждал свиданья,
Как встречи старых ждут друзей,
Легко рифмуются названья
Твоих мостов и площадей.
Тут всюду «Сен» и «Сент» - святое:
Сен-Поль, Сен-Мартен, Сен-Дени...
Шуршит платан над головою,
Прикрыв художников в тени.
Среди Монмартровской богемы
Мелькнул Сезанн, прошел Мане,
В кафе «Марли» сидим мы, немы,
Качая искорку в вине.
Париж повсюду, в клетке каждой,
Здесь интересен каждый дом,
Жаль только, что пришел однажды,
Не ясно - будет ли потом...

Глава 3.
ДОРОГА В КОЛИЗЕЙ
( Рим, 2002)


У ВХОДА В РИМСКИЙ ФОРУМ

Всё где-то здесь, внутри, среди камней:
и алые плащи центурионов,
и гул рабов, гонимых в Колизей,
и Августа победные знамена.

Всё где-то здесь. Весталок мрачный дом,
горячих бань томящее дыханье,
патриции за мраморным столом-
подгнившие опоры мирозданья.

Всё где-то здесь. Рыдание и смех,
тоска по землям, где пришлось родиться,
отчаянного воина успех
и фарисейством скомканные лица.

Всё где-то здесь. Веселие и страсть,
большой любви нечаянная замять,
и яблоку не землю не упасть,
не долететь, не потревожив память.

***

Среди Римских развалин
в коробках картонных
не бомжи ночевали –
потомки пронзенных
в битве, сброшенных в яму.
И их униженью, их вселенскому сраму
нет навеки спасенья,
нет навеки прощенья...
Гладиаторы все мы, и все на трибунах,
вновь орущие слепо: - Смерти, смерти!
О, mia fortuno...
Кипарисы вонзились в звенящее небо,
хвоя пиний хранит удивительный запах.
Кем бы, посланный Богом, сегодня ты не был,
неизвестно, кем станешь его повелением завтра...

***

Отель « Меркурий». Прямо в Колизей
Дорожная уносится разметка.
Мгновение, и ржанье лошадей
Послышится, качаемое ветром.
Курчавый абиссинец повернет
Ко мне лицо, обласканное солнцем,
И под мечом коротким упадет,
И сизокрылой чайкой обернется.

В РЕСТОРАНЕ КОЧИАНИ

В ресторане Кочиани
старый с цаплями буфет.
Нас с тобою угощали
винами, которых нет
ни в Тоскано, ни в Соренто,
только здесь, среди зеркал.
Тебе сотню комплиментов
я в уме нарисовал,
но молчу, молчу. Наверно
их сказать не суждено -
на язык влияет скверно
с холмов Лацио вино.

***

Хочу, чтоб меня целовали при встрече:
Привет, бона сэра, какой чудный вечер.
Глаза итальянки - две круглых маслины.
Бонжорно, бонжорно! Хочу быть счастливым.
Щека прикоснулась к горячей щеке,
Невольно рука оказалась в руке.

***

Пробка на трассе в аэропорт Леонардо да Винчи.
Воздух пропитан каким-то ленивым проклятьем.
С пинии шишка упала, как странно, что вижу.
Парочка сбоку в такси умирает в объятьях.
Стены стеклянные тянутся вдоль автострады:
Нет, не сбежишь, а на ветках горят апельсины.
Мой самолет улетел, так, наверно, и надо.
Лучшая жизни еще впереди половина...

***

Привезу тебе веточку черного перца,
Листик жесткого лавра согрею в руке,
Но величие Рима, пронзившее сердце,
Уместить никогда не удастся в строке.

***

Голубой шиповник у Колизея
Не для ротозеев – для души.
Загадывай желанье как можно скорее!
Оно однозначно - так хочется жить...

Рим, октябрь 2002.


Мгновенье

Отель « Меркурий».Прямо в Колизей
Дорожная уносится разметка.
Мгновение, и ржанье лошадей
Послышится, качаемое ветром.
Курчавый абиссинец повернет
Ко мне лицо, обласканное солнцем,
И под мечом коротким упадет,
И сизокрылой чайкой обернется.


Все не так в этом поезде

Все не так в этом поезде,
В этом движеньи.
Плавность хода, как масло
на всё ещё теплый батон.
- Господин подпоручик,
вы пишите стихотворенья?
- Ну зачем они мне,
если я отбываю на фронт.
- Господин капитан,
а у вас на погоне помада.
Позолота едва сохранила
касание губ.
Но улыбка в усах и короткое это:
- Не надо. Просто отблеск оркестра,
валторн и серебряных труб.
Все не так в этом поезде:
лампы свеченье,
пластик мягких тонов
и цветы, и ковры…
- Вы, корнет?
- Генералу Брусилову
в распоряженье.
Говорят, он готовит
серьезный прорыв.
- И, вообще, господа,
с сигаретой пожалуйте в тамбур-с.
Проводник, принеси-ка
покрепче чайку,
коль у вас, как вас там,
ничего не осталось,
ни вопросов дурацких
и ни коньяку…


У фонтана


Шум воды, свежесть моря и капли
на щеках. Не смахну их, не надо.
Это маленькая, но память,
ощущение Нижнего сада.
До ладоней упругие струи дотянулись,
мне слышится пенье.
Нет, смешинка откуда-то сверху.
-Вы вернулись? Вернулся. Смятенье
от сирен золотых и крылатых,
по ступеням бегущих драконов,
от русалок в кругу бесноватых
и могучей фигуры Самсона.
-Граф! Откуда? Неделя едва ли
пролетела в пути ли, в заботах,
как мы с вами встречались в Версале
у такого же водоворота!
-У такого же? Полноте, право!
В том оставшись изяществе линий,
Петергофа великую славу
вы ещё не вполне оценили.
Ветер с моря разрушил небрежно
тыщи струй, в миллионы алмазов
их движеньем одним превращая…
Чтобы быть молодым, безмятежным,
и объять необъятное сразу
что же нужно? Чтоб капли, стекая
по щекам, не исчезли бесследно.
Чтоб могли мы проснуться в тумане
наших будней отчаянно бледных
и в нахлынувших воспоминаньях
ощутить этот шум, этот ветер,
этот запах соленый и чистый,
и себя в пропыленной карете,
в твоем взгляде шальном и лучистом.


Среди Римских развалин

Среди Римских развалин в коробках картонных
Не бомжи ночевали- потомки пронзенных
в битве, сброшенных в яму.
И их униженью, их вселенскому сраму
нет навеки спасенья,
нет навеки прощенья....
Гладиаторы все мы, и все на трибунах
вновь орущие слепо: -Смерти, смерти!
О mia fortuno...
Кипарисы вонзились в звенящее небо,
хвоя пиний хранит удивительный запах.
Кем бы, посланный Богом, сегодня ты не был,
неизвестно, кем станешь его повелением завтра...


Марфино лето

День Симеона Летопроводца.
Желтые листья на крышке колодца.
Облако лебедем белым плывет,
Марфино лето стоит у ворот,
и говорит, как ни в чем не бывало:
-Милая, здравствуй, начнем всё сначала.
Марфа ж, сметая по улице медь:
-Нет, мой хороший, уже не успеть...


СЛОВО О НОВОСТЯХ

Последние аккорды гимна
не разорвали сна цепей,
а нас уже готовы выгнуть
стальные клещи новостей.
Вновь самолет рванулся с неба,
оставив там десяток душ.
Вновь норовит Саддама в небыль
препроводить настырный Буш.
В Чечне опять рвануло круто.
Солдатик каждый, как родной.
Так много новостей в минуте,
так мало их в ладу с душой.
Терракт, банкротство, похищенье,
скины, фанаты, героин…
Где созиданье, где прощенье,
где уважение седин?
Несчетных выборов морока,
извечная борьба за власть…
Спешит рассвет в растворы окон,
куда податься, где упасть?
Где доброе услышать слово
что хлеб удался, рубль подрос,
благодареньем труд воздался
и меньше стало бед и слез?
С утра в пружину сжато слово,
и вера с каждым днем сильней-
нужна одна лишь только новость,
что нет серьезных новостей.


ОДИННАДЦАТОЕ СЕНТЯБРЯ

Манхеттен перерезало крылом.
В Америке трагедия, ребята.
Как примитивно и убого зло,
Как смерть страшна ни в чем не виноватых.

Теперь мы знаем – может телефон
Нести нам голоса из бездны, ада,
Но только жизнь не сохраняет он,
Нарушив мироздания порядок.

«Я задыхаюсь, милый мой, прости,
Тебя люблю, люблю я, до свиданья…»
И тишина вдоль млечного пути,
И клубы пыли рухнувшего зданья…

Их тысячи, рванувших в небо душ,
Их миллионы наших с вами рядом.
Немногословен постаревший Буш,
Мечтавший свой установить порядок.

Америка – великая страна,
Держава – супер, царство капитала,
Но в миг единый дрогнула она
От подлости безумного вандала.

У сильных мира вечно все не так,
Всегда у власти тяга к беспределу,
Кому-то звездно-полосатый флаг
Страшней проказы, поразившей тело.

То сильные, но где Аллах, где Бог
Великий, справедливый, вездесущий?
Он почему девчонок не сберег,
С утра на службу в офисы бегущих?

Прости Нью-Йорк, я просто помолчу.
Возмездие – задача для военных.
Затеплим каждый памяти свечу,
Помянем всех невинно убиенных…


Короткое лето

Короткое лето, как масла кусок,
Растаяло вдруг на кругу сковородки.
Остался прилипший к витрине листок,
И днище на пляже от сломанной лодки.

А где-то в груди, ну, совсем глубоко,
Застряло, застыло одно лишь мгновенье,
Когда самый первый зеленый росток
Нежданным озвучился стихотвореньем.

И было запрятано в нем между строк
Горячее солнце сверкающим кругом,
И капли, летящие наискосок,
И радуги взлет над дымящимся лугом.

Была в нем улыбка твоя широка
И платье, нескромным раздутое ветром.
И что-то еще, что-то пахло слегка
Таким молодым нескончаемым летом.


О ЯБЛОКАХ

Ну что за дьявольская смесь
Округлой формы, вкуса, цвета,
Нежнейшей мякоти. В ней есть
И солнца блеск и запах лета.
А что еще? Коварный плод...

В раю меж Евой и Адамом
Была идиллия. Но вот
Нашелся змий и вечна драма.
Но собственно из-за чего?
Простите женщину, невинна.
Ну, сорвала она его,
Ну, откусила половину.
Дала Адаму, как не дать?
И вот приходится рожать
В кошмарных муках, а Адам
Всю посвящает жизнь трудам.

Гуляли как-то Афродита,
Афина, Гера – мир и лад.
Их дружба крепче монолита.
Парис выходит на фасад.
«Прекраснейшей» – поднос злаченый,
А в центре яблочко одно.
Но для кого определенно
Все ж предназначено оно?
Афина шепчет – дам победу,
От Геры – Азию на век.
От Афродиты же – отведать
Любви достоин человек.
Дочь Зевса в жены дам, Елену.
- Годится. Ты прекрасней всех!
И вот раздор но всей вселенной,
Вы слышите Эриды смех?

Да что там мифы, сказки! Кстати,
Припомним «семь богатырей».
Царевна стынет на полатях,
И с ядом яблочко при ней.
Возьмем второй закон Ньютона?
Сидит спокойно человек
Под веточкой, к земле склоненной,
Вдруг бац!
Прошел двадцатый век.
Мы пребываем в двадцать первом,
Но все как встарь, и впрямь беда!
Опять наматываю нервы
Вокруг запретного плода...
Крушу и мне его не жалко,
Он камнем в печени встает...

Из жерла соковыжималки
Струя душистая течет...


Печальный теплоход


Печальный теплоход- последний призрак лета,
и белизна бортов, как саван на ветру.
На палубе один стоит шезлонг поэта,
но только сам поэт не вышел поутру.

Он выглянул в окно.( Нет-нет – иллюминатор)
Туман, туман вокруг, такой, как в голове.
И, спину потянув, подумал литератор:
«Пожалуй, я посплю, а осень не внове.»

Печальный теплоход осенним небом создан,
прошедшая волна разгладила бока.
Остались только мы, осиротевший воздух,
И где-то вдалеке чуть слышный зов гудка.


Три хризантемы


Пустая смятая постель,
Три хризантемы в белой вазе,
На сердце зябкая метель,
Вопрос: Все только было разве?

Все только было? Скрипнув, дверь
С тобою выпустила душу.
Все только было? А теперь
Есть лишь отчаянье подушки.

Все только было? Ну, зачем
Пришла нечаянная встреча,
И тонкий запах хризантем -
Смятенной осени предтеча.


В центре тишины

Я в самом центре тишины,
Особом, вогнутом пространстве,
Где леса дивное убранство
Предстало мне из глубины.
Тону без стона и испуга
В листве пахучей и хмельной,
И бесполезен надо мной
Призыв спасательного круга.
Мне хорошо на этом дне,
Где нет ни ветра, ни течений,
Лишь цепь безумных отречений
В яви, как будто бы во сне.
Любви не нужно и удачи,
Тщеславных планов, громких дел.
Мой голос спазмом перехвачен,
Мой пыл на солнце прогорел.
Лежу, ловлю себя внезапно
На странной мысли в этот час,
Что отрицается и «завтра»
Великолепнейшим «сейчас».


ОБЛАКА

Антенна на крыше
царапает облако шпилем.
Мгновенье, и рухнет
на землю с распоротым брюхом оно.
Давно мы с тобой
не сидели так просто, не пили,
сквозь пенный янтарь
благодушно взирая в окно.
-Ну и как, упадет? –Ты о чем?
Вон о том, видишь, с краю,
я об облаке. Кит? Нет, пожалуй, уже бегемот.
И пока мы с тобой
« Жигулевское» употребляем,
ему шпилем антенны
изрядно продрало живот.
Такова наша жизнь.
Без сомненья, занятная штука.
Ты да я, да рядочком бутылки пивка.
А на небе страдают,
судьбе покоряясь без звука,
бегемоты, киты, и совсем уже не облака…


Чайник свистнул


Чайник свистнул приветливо:
«Здравствуй!»
Солнца свежей глазуньи манят.
Просыпайся, приятель, и царствуй
на просторах грядущего дня.
Утро шепчет: всё нынче доступно.
Кофе черного запах бодрит.
И будильник- назойливый спутник-
меня выгнать из дому спешит.
К вам, проснувшимся людям, к машинам,
к «персоналкам», бумагам, звонкам.
Есть у времени , видно, причина
каждым утром подсуживать нам.
Чтоб на трудной, отчаянной трассе
боли, горечи, счастья, забот
оставалось мгновенье в запасе
на нежданно крутой поворот.
Кофе выпито, некогда, к чёрту.
Стрелки в угол привычный сошлись,
бойко кровь застучала в аорте
и ботинки вперед понеслись.


ОПАЗДЫВАЮ

ОПАЗДЫВАЮ

Ох, опаздываю я, опаздываю
делать будни большими
праздниками,
разгребать из долгов буераки
и не лезть понапрасну в драки.
Сколько раз говорил: К овалу
ты стремись, дурачок, сначала.
Не выходит- и тут, и там
я склоняюсь к одним углам.
Сколько раз понимал в отчаянье-
золотое оно-молчание.
Но выплескивала голова
необдуманные слова.
Ох, опаздываю я, опаздываю,
и опять узелок не развязываю,
а рублю его топором.
Что-то будет. Потом, потом.


Не мучайте любимых


Не мучайте любимых, не пытайте.
Не исчезайте запросто и вдруг,
и, что есть силы, время сокращайте
нежданных и продуманных разлук.

Не мучайте любимых словом броским,
отрубленным уверенно, с плеча.
Притормозите речь свою вопросом:
А, может быть, не стоит сгоряча?

Не мучайте любимых тишиною
на фоне сериальских голосов.
Пусть трудно, но спросите: Что с тобою?
Или к груди прижмите их без слов.

Не мучайте любимых. Нет, не буду
я больше эту тему ворошить,
Пойду, пожалуй, вымою посуду,
ну и, понятно, наточу ножи.


Мчится поезд


Мчится поезд. Льются враки.
Запах курицы в купе.
Мои строчки, вот собаки,
не рифмуются на «е».
На конец-то остановка.
На перроне суета.
А с копченого неловко
Капля рыбьего хвоста.
Вот холодненькое пиво,
вот с черешнею кульки,
и пуховые игриво
прямо на плечи платки.
Пирожки несут с картошкой
и забытый русский квас,
и хорошего немножко
настроения для нас.
Хороши же разговоры
по дороге ни о чем.
Мчится поезд скорый-скорый,
подгоняемый гудком.


Сказки хочется

Ты знаешь, мне сказки хочется:
вода у скалы полощется,
кричат над обрывом чайки,
и весело необычайно
от снов беспредельно синих,
от рыцарей смелых, сильных,
от женщин. Им «мисс вселенная»
быть всем положено непременно.
Живут там слоны и кролики,
там в очереди алкоголики
любимым тещам в угоду
меняют вино на воду.
Там белый, пузатый чайник
пыхтит, как большой начальник,
оттягивая удар,
для облака гонит пар.
А облако- эскимо,
мне просится в рот само.
Какое блаженство- сказка,
обитель любви и ласки.
Ладоней горячих омут,
не хочешь ко мне? К другому
приди. По цветам, по лужам,
хотя бы на миг. Как нужно…

* * *


ЦАРИЦА


«Скажите: кто меж вами купит
ценою жизни ночь мою?»
А.Пушкин
Не в шуме винопенном пира,
Без блеска чаш, мечей и лат,
Царица, позови в…квартиру,
Коль нет ни храмов, ни палат.
И, просто так, по телефону
Скажи: « Согласна, но умри!»
И я приду. Потом с балкона
Шагну на первый взлет зари.


ПОРТРЕТ ТИШИНЫ

Объятый творческим пожаром,
В молчаньи чувствуя вину,
Мой друг однажды с пылом, жаром
Лепил стихами…тишину.
Определенно, был и точен,
И ярок тишины портрет,
Таились мысли между строчек,
Манил эпитетов букет.
Метафор множество открыл он,
Был освещен предмет сполна,
Но только, чувствую, просила
Еще чего-то тишина.
Чего, какой был слог ей нужен?
Куда весомей и сильней?
…Так просто тишину нарушить,
вернуть её куда трудней.


ЛОШАДЬ ВРОНСКОГО

Лошадь Вронского со сломанным крупом
бьёт копытом судорожно,
последнюю отсчитывая минуту.
И в этой минуте отчаянной,
глубине говорящего взляда
вскрик на трибуне нечаянный:
«О Боже! Не надо, не надо!»
Сердце не сжать оковами,
В клетку не спрятать душу-
нет, не спина Фру-Фру сломана,
это- вселенский ужас…
Французская фраза у плеча холодом:
« Вы нынче вели себя неприлично.»
Как Вронский? -лишь это в голову.
«Что вы нашли неприличным?»
Душно, так душно в карете.
Он: «Может я ошибаюсь, так извините.»
Она: «Нет, Вы не ошиблись,
делайте со мной, что хотите.»
Выстрел на гипподроме.
Смертельная дрожь по телу.
Ловлю себя на вопросе:
А если бы доскакала,
Если бы долетела,
Стала бы жизнь делиться
На «До» и «После» ?



ПРО СОЛНЫШКО

Так и живем- то солнышко, то слезы,
То блеск фанфар, а то струны обрыв,
И не предполагаем, что так просто
Всевышнему устроить перерыв.
Надумает- на темень сменит тени,
И, никого не спрашивая, влёт
Восторженные краски ощущений
Своим широким ластиком сотрет.
И будет тишина. Но что отрадно-
Лишь для меня. Тут мы с тобою врозь.
Меня не станет- ты напишешь складно
Про солнышко… Про солнышко без слез.


До сентября ешё так далеко

«…И тучи с громыханием ползут,
минуя закатившиеся окна.»
И.Бродский(1 сентября)

До сентября еще так далеко,
жара, глумясь, не раз мозги расправит,
но нынче, с летом справившись легко,
природою осенний призрак правит.
По яблоневым кипенным стогам
крылатые устало бродят тени,
а рыжий кот, прижавшийся к ногам,
всё норовит запрыгнуть на колени.
Пробился луч на несколько минут,
как вор, освободившийся до срока,
и тучи с громыханием ползут,
минуя закатившиеся окна.


ТРИ ШАГА

С площадки балкона
три шага к крестам
Петропавловской церкви.
Закатное солнце
их золото чистит до блеска.
Два шага до неба.
Его акварели померкнут
минут через двадцать.
К сумятице линий отвесных
мой город уставший
добавил косые,
отчаянно длинные тени.
Вот шаг ещё и
еле слышные ритмы трамвая
спокойствие вносят
в пространство души отворенной.
Полшага. Лечу. Перед Ним
Становлюсь на колени.
Спасибо за день, был он добр,
но, увы, отлетает.
Дай, Господи, веру,
что новый придет непременно.

3.05.02.


ДАЛЕКИЕ ГОЛОСА

Как хочется, чтоб все они пришли,
родители ушедшие и тетки
с мужьями в голубых косоворотках,
и туфлях парусиновых в пыли.

Пусть будет море флагов и цветов,
и духовая музыка несется,
и гордое сиянье орденов
наводит удивительное солнце.

Чтоб снова, как тогда, давным-давно,
на то и есть он, самый главный праздник,
мне бы пятак достался на кино,
и, может, на мороженое двадцать.

Как хочется услышать голоса
далекие. О них нельзя словами.
Не передать их, не пересказать.
Они живут, пока мы живы, с нами…


СТАРШИЙ БРАТ


Мой старший брат такой здоровый дядька.
Всё шутит: «Эй, ученый, инженер,
а ну угомонись-ка, да присядь-ка,
есть разговор для ваших высших сфер.
Скажи мне, что, по-твоему важнее:
обычный хлеб иль паста «Океан»?
Все пишут, пишут, надо бы скорее
осваивать планктон. Сплошной обман…»
Я спорю жарко: якобы наука!
И я мол вовсе не тому учен.
«А раз учен, тогда ответь мне, ну-ка,
на скорости какой ведется гон?
Какой отвал должон идти за плугом,
и на ходу меняется ли трак?
Когда цветет подсолнух? Словно с югом,
с своей землей не связан ты никак!
И как тебе, ученому, не горько
есть белый хлеб, не зная ничего…»
Шумит, шумит… За что люблю я только
задиристого брата своего.
Сентябрь 1974года.

Мой старший брат- такой здоровый дядька.
Сегодня схоронили. Настежь дверь.
Сказать: « Угомонись-ка, да присядь-ка»
мне по-простому некому теперь.
Ты хлеб растил, с землею ладил с детства.
Комбайн и трактор- вот твои друзья,
и вот ушел, не сколотив наследства,
остался только дом и сыновья.
Такие же здоровые ребята,
такой же мягкий говор, как и твой.
Но только им придется, вероятно,
по-новому хозяйничать с землей.
Надеюсь, что их время не обманет,
хлеба большие вызреют в полях,
а для тебя ж лебяжьим пухом станет
в могиле благодарная земля.
Май 2002года.


СТАКАН ГОРЬКОЙ


Был день Победы, май. Мы были пацанами.
Не помню точно год, но вся родня была.
Стол праздничный накрыт, и белая над нами
грушевая кипень тихонечко плыла.
Стояла духота, слегка качая утро.
Тост за Победу был, налили по второй.
Вдруг туча собралась, пришла в одну минуту,
И ливнем пронеслась над теплою землей.
Повскакивали все. Ну, надо же такое!
Давай-ка убирать скорей тарелки в дом,
и только дед Иван, стакан прикрыв рукою,
по- прежнему сидел спокойно за столом.
Потоки пронеслись, но горькую в стакане
разбавить не смогли. Весна была весной…
Поднялся строго дед, и вымолвил: « Помянем!»
И дрогнул солнца луч над мокрой головой.
Уже не помню лиц, и песен тех не помню,
Нет стариков моих уже который год,
Но был тот чем-то май особенным наполнен,
Что с детства до сих пор покоя не даёт.


Никто не верил

Маме моей посвящаю

Победа! Плакали и пели.
И Анна радовалась - жив.
Не знала, что Иван с апреля
В земле под Веною лежит.
Рвал инвалид на нет гармошку,
Вдали стучали поезда,
Осталось, доченьки, немножко,
Отец вернется навсегда.
Победа! Он приедет скоро,
Четыре года позади...
Стояла Анна у забора,
И сердце рвалось из груди.
Победа! Ясен голос звонкий,
Хоть бабьи слезы щеки жгут…
Никто не верил в похоронки,
Которые еще придут.


Опущенный взор

Опущенный взор, равнодушно
шатающий доски паркета-
страшнее укуса.
Щемящие нотки
сердечной беды и обиды
сокрыты во взляде.
Молчания золото
срочно меняю на бусы
улыбки жемчужной,
которую вечность не видел.
Она мне нужна,
как весны долгожданной
цветенье,
как дождь неуемный,
как вечер притихший,
как воздух, а ,может, прозренье…


АПРЕЛЬ НЕ ИСХОДЕ

Апрель на исходе,
Волненье в природе,
Волненье в народе,
В груди и в крови.
Всего лишь весна-
Не событие вроде б,
Всего лишь начало,
Начало…любви.
Какое-то бражное
Круговращенье.
Желанья, как адреналин
Из ушей.
И сняты наручники-
Ограниченья,
И стало немыслимо
Много друзей.
И стала квартира
И клеткой , и сеткой,
И стала одежда
Ненужной совсем,
И пишутся чаще
В тетрадях виньетки,
Чем громкие оды
И строфы поэм…


РАССТОЯНЬЕ

Ах, расстоянье-расстоянье…
Между тобой и мной оно
тяжелой нитью ожиданья
в клубок упругий сведено.
Оно на карте не телесно,
Ему в сознании моем
Как певчей птице в клетке, тесно.
Оно безмолвно входит в дом.
Скрип половицы-километры…
Пуст холодильник-перелет
таков меж нами-даже ветер
в своем стремленьи устает.
Цветы засохли- не вернуться
и за неделю. Ты прости.
К земле устало стебли гнутся,
как спины путников. Идти
еще так долго. Бесконечность
от пункта Б до пункта А.
Беззвучно проникают в вечность
мои никчемные слова.
Опять открыто расписанье,
известное давным - давно,
четыре цифры расстоянья
вспорхнули птицами в окно…


У ХРАМА НЕБА

Сегодня был у храма Неба.
Судьба, случайность, повезло.
Я здесь всего полгода не был,
С июня, когда пьют тепло
У галерей гранита плиты,
Водой поэты пишут стих,
И щедро ветру грудь открыта,
И виден блеск в глазах твоих.
Ну, а сейчас мороз и ясно.
Воскресный день, растаял смог,
Но мало продавцов горластых,
Киоски сбиты в уголок.
А в галереях также людно,
Играют в карты старики,
Звенит струна, совсем не нудно,
Порой срываются хлопки.
То аплодируют танцорам:
Он и она, легки их па.
Между колонн, квадратов створов
Скользит невидимой тропа.
Огромна площадь сзади храма.
Ну что дать в жертву сиа лу, *)
Чтоб выпал снег, хоть малый самый,
И был бы рис, и хлеб к столу.
Морозный воздух лижет спины
Печальных жертвенных быков,
Склонились мраморные льдины
Их опечаленных голов.
И снова парк. Газон как летом,
И древним туям хоть бы что.
Но все ж зима. Мороз и ветер
Настырно лезут под пальто.


*) сиа лу - чаша для жертвоприношений
(с китайского)


ШАМПАНСКОЕ

ШАМПАНСКОЕ

Стих, как шампанского вина
Открытая бутылка.
Пить надо сразу, всю до дна,
Со словопреньем пылким.
Делить с друзьями радость ту,
Что в глубине янтарной,
Брать звонкой рифмы высоту
Броском, элементарно.
Нельзя откладывать глоток,
Пусть в голову ударит,
Пусть будет ветер между строк,
И крик, как на пожаре.
Пусть фраза оборвется вдруг,
Внезапно, до финала,
Шампанского всегда, мой друг,
Одной бутылки мало…


О РАЗНОМ

О РАЗНОМ

Не наделен умением летать
Верблюд. Он убежден: гораздо лучше
В пустыне жить и на полет плевать,
Взирая на него из-под колючек.

Молчанье рыб – такая ерунда,
Как миф о том, что равенство на свете.
У них во рту колеблется вода,
У нас же в ненасытном горле – ветер.

Калачиком свернулся рыжий кот,
Себя хвостом отгородив от мира.
Он сладко спит и не осознает,
Что мир чуть-чуть побольше, чем квартира.

Хозяйка восхитительна. Удав
Ее ручной заснул на три недели.
Нам предоставь еще свобод и прав –
Мы б всех на свете кроликов поели.

Ворона вновь сходила по нужде.
Ну, впрямь-таки совсем непринужденно.
Ах, лысина моя! Скажите, где
Отхожие места, определенно?..

Ни капельки отчаянья! Ни в чем!
Верблюд плюется, значит так и надо.
Ворона гадит – свойство неба в том,
Удавы в доме – якобы порядок.

Ну, а домашний, сонный, рыжий кот
Когда-нибудь, назло врагам проснется,
Всю рыбу молчаливую сожрет,
Хитро мне подмигнет и облизнется...


РУБАШКА ИМПЕРАТОРА

РУБАШКА ИМПЕРАТОРА

Рубашка Наполеона
последняя с острова Святой Елены
продана в Сотбисе
за миллионы «евро».
Шестьдесят восемь или
шестьдесят три , не помню точно,
но, подопри челюсть
в позе мыслителя или поэта-
это половина суммы
городского бюджета города,
сделавшего когда-то ракету
на зависть целого света!
Так что же дороже?
Время сарказмом дышит,
корчится раной рваной,
от запаха из подмышек тирана
и горечи ветерана,
строившего в три смены
ту самую Царь- ракету
за пенсию в тридцать «евро».
Никто его не неволил!
Делайте ставки! Кто более?
Диван императора
следующим лотом.
И скучно и грустно до рвоты…

13.03.02.


БРОСОК


Подсохшую проталину
Толкнул травы росток,
Мелькнул пиджак приталенный
В распахнутом пальто.
Ботиночки обужены,
И волосы вразлет,
Над бесконечной лужею
Проворной ножки взлет.
Трамвай зажал дыхание,
Застыли мужики,
Мгновенное касание,
Мелькнули каблуки.
Еще бросок над лужею,
Она покорена!
Да!… Чей-то вздох простуженный,
Похоже, брат, весна…


Фортепиано


Ряды сосулек неустанно
Растут до утренней поры,
Весна свое фортепиано
Уже открыла для игры.

И только-только солнце встанет,
Она тихонько с верхних нот,
Слегка запутавшись в тумане,
Кадриль забытую начнет.

И от ее задорной песни,
Начальной, слышимой едва,
На окнах дрогнут занавески
И на карнизах кружева.


ПАРЫ СТРОК


Натянутых, как лука тетива,
Звенящих строк
Соединяю пары.
Болит неимоверно голова –
На стрелах вижу
Капельки кураре.
Стихосложенья низменная суть –
Петля, обильно смазанная медом:
И по-медвежьи хочется лизнуть,
И по-людски на солнышко взглянуть
Через овал смертельного прохода…


МЫ БЕЗОБРАЗНО ЛЖЕМ САМИМ СЕБЕ

Мы безобразно лжем самим себе,
Себя увещевая, что вернемся,
И снова в воздух дома окунемся,
И, мама, вновь поклонимся тебе.
Грех превеликий на душу берем,
Когда слова растрачивая пылко,
Друзьям мы обещаем, что придем,
Приедем скоро, чтоб распить бутылку,
И, не пьянея, вспомнить о былом,
И молча поглядеть в глаза друг другу,
Рукой погладить старый добрый дом,
Заметив что-то новое с испугом.
Мы – негодяи, как бы высоко
Свой вес ни поднимали на визитках.
Себя всегда оправдывать легко,
Но видит Бог, достойны страшной пытки
За то, что так стремительно живем:
Почти на все хватает нас с избытком,
Но напрочь забываем мы о том,
Как пела детства дальнего калитка…


ПРИХОДИ

Приходи, сокруши моих горестей гору.
Разруби мою боль на корню одним взмахом.
Пусть надежды мои стали пылью и прахом.
Приходи! По роскошному небу, по снегу,
По весне, по дороге, еще не просохшей,
По капели звенящей, по теплым побегам.
Приходи! Тем любимым, тем нежным,
хорошим,
Без кого мое небо не хочет смеяться,
Лепестки моих яблонь не могут сорваться,
Не летят мои птицы, и ветер - не ветер...
Знаю, тысячи слов существуют на свете.
Можно к каждому случаю слово найти.
Только тысячи - все они просто не эти.
Лишь одно: Приходи! Приходи! Приходи!


Cродни пожару

***

Вся жизнь сродни пожару: мельтешенье
Лиц, жестов, страхов, ожиданья,
Хрип медных труб, потоки, наводненье,
И от огня безумства ликованье.
Тут все переплелось корнями, цветом:
Проклятия, молитвы, эпиграммы,
Последний вскрик убитого корнета,
И руки мамы. Где-то руки мамы.
Там, далеко, в отчетливом пространстве,
Пространстве детства, белом, как акаций
Цветущих облака. Не скажешь: - Здравствуй!
Бессмысленно о детстве - не добраться...
Проблем хватает здесь, на поворотах,
Среди машин, безвременья, бездушья,
Утраты веры, и тоски до рвоты
И той свободы, что сродни удушью.
Свободы врать, бесчинствовать, быть вором.
Все продается: тело, честь и совесть,
Свободы - гулко лязгнувшим затвором.
От этой пули точно не укроюсь.
А может, сей пожар и наводненье
От вечной необъятности желаний?
Средь их числа стремленье к продолженью,
Важнейшее, без пониманья?
Но я ж не зверь, помилуйте, не вирус,
И мне не все равно, что внуки скажут,
Найдут ли в том, что мной превозносилось
Они хоть каплю истины однажды?


ПОСЛЕ СОЛТ-ЛЕЙК-СИТИ

Ну, какие мы униженные?
Ну, какие мы обиженные?
Мы просто р ы ж и е!
И левое нам не левое,
и правое нам не правое.
Подумаешь, мы не первые,
не это главное.
Да пропади ты пропадом
Америка, да и Европа
со всею вашею куртуазией!
Мы - нация великая и особая,
Мы - словом одним - ЕВРАЗИЯ!
Слезы вытрем, сопли сплюнем,
стакан на грудь антидопингом:
-Будем, братья и сестры, будем,
плевать нам на «сильных» окрики!
Напугали, отцы-законники,
сверхдержава, «капустою»
обожравшаяся,
мир «кока-колы» с «тоником» -
монополия несостоявшаяся.
Напугали! Пускай мы рыжие -
Рассея из века прошлого,
Но, все-таки, наши лыжи
вы в карман не положите!
25.02.02.


Кончина февраля

***
Кончина февраля. Зимы осколок
последний пролетел, толкнув в плечо.
Взорвались «молчаливые глаголы»,
затрепетав в гортани горячо.
И вот он крик весеннего разлива,
бурун ручья шального - не слова.
Все жесты и движенья торопливы,
стремительны, рожденные едва.
Взлететь, сбежать, истыкать лед лопатой,
корабликов настроить из газет,
увидеть в шумном гомоне пернатых
похожее на свой автопортрет…
Кончина февраля, весны рожденье,
Глаголы ошалели - глотку рвут,
И падают под стол стихотворенья,
Которые забудут и сожгут.


Моему коту Бонифацию

Возьму, прижму к груди кота,
И сразу жизнь моя не та,
Светлее стала вроде,
При самой злой погоде.

Моторчик включит рыжий кот,
Мне щеку ласково лизнет,
И кажется, что тучи
Намного стали лучше.

Еще полчасика пройдет,
И вдруг засветится мой кот,
Поймает солнца зайчик,
Совсем, как одуванчик.

Потом потянется, и вдруг
Зевнет и выскользнет из рук.
Сомнений нет, что жизнь не та
Моя была бы без кота.


Коль на устах одни слова,

"А теперь пребывают сии три:
вера, надежда, любовь;
но любовь из них больше."
Первое послание к коринфянам
святого Апостола Павла, стих 13; 13

Коль на устах одни слова,
Будь человек я, ангел божий,
И нет любви, то я – кимвал
Бряцающий, звон медный он же.
Коль врата тайн отворены
Пророку мне, и верю в то,
Что знанья многие даны,
Но нет любви – да, я ничто.
Отдам имение свое,
Сожгу и плоть свою и кровь.
Нет в этом пользы без нее,
Чье имя громкое – любовь.
Любови зависть не дана,
Любовь не ищет своего,
И злом не скована она –
Плод милосердья одного.
Неправду не приемлет, нет.
Не превозносится, не лжет.
Все покрывает. Веры свет
С долготерпением несет.
Пророков прекратится путь,
И знание веков уйдет,
Сумеют языки уснуть,
Она лишь все переживет.
Сейчас отчасти ты пророк,
Отчасти знания твои.
Но, все-таки, наступит срок,
И Бог «отчасти» прекратит.
Сейчас сквозь тусклое стекло
Гадательно на мир глядишь
Тогда ж его к лицу лицом
Познаем, как он познан Им.
Ну, а сегодня нам дано:
Надежда, вера и любовь.
Из них все ж больше все равно
Любовь, любовь, любовь, любовь…
… И коринфянином я стал
В своем двухтысячном году,
Апостол Павел мне послал
Любви заветную звезду.


ЗДЕСЬ ВСЕ НЕ ТАК

Пиликает у стойки телефон,
И днем и ночью от него не скрыться.
Здесь нет перегородок, только фон,
И смуглые приветливые лица.
Здесь все не так как дома, там, вдали.
Здесь дамы на велосипедах мчатся.
Здесь явно поднебесная земли
В которой нам, чужим не разобраться.
С апломбом европейским не понять:
Из нищеты, как феникса из пепла,
Ну, мыслимо ли миллиард поднять,
И паруса тугим наполнить ветром.
Их автострады, чем вам не Техас,
Дома - Нью-Йоркским ровня вероятно.
Китайской кухни запределен класс
Из тысячи продуктов непонятных.
Здесь жарят змей и кушают бамбук,
Одной капусты три десятка видов,
Здесь все серьезно, значимо, не вдруг,
Без суеты, обмана и обиды.
Здесь наша водка, скажем, не в чести,
Без запаха – экзотика и только.
Здесь важно аромат такой найти,
Чтоб мысль и слово были легче шелка…
Луна, как запоздалая тоска
Забытой в поле сычуаньской дыни.
Вечерний ветер среди острых скал
Запутался, смирив свою гордыню.
Ручей поторопился на заре
И разбудил до срока канарейку.
Пылающее солнце в декабре
Вновь превратится в желтую копейку…
Здесь все не так. здесь дешево такси,
На ресторан вполне хватает денег,
Не пей коньяк, а пиво попроси,
Поговори со мною, в самом деле.
Здесь день и ночь работают краны/,
(Не город – журавлиная стоянка),
Их клювы наклоненные видны
На фоне гор в движеньи спозаранку.
Здесь мусор убирают по ночам,
Здесь допоздна гуляют в парках дети.
Здесь видно уваженье к старикам,
Ночной Пекин и оживлен, и светел.
Здесь нет почти инспекции авто,
Но ни одной аварии не видел
Здесь ездят так везде, чтобы никто
Не оставался по пути в обиде.
Здесь наши песни русские поют,
Что им достались от ушедших дедов.
Но молодые, новые идут
Уже по жизни не Российским следом.
Вязь иероглифов заманчиво легка,
За каждым неразгаданное чудо.
Здесь очень ждут на небе облака,
И капли ливня, бьющие по блюду.
А как они умеют торговать!
Но это для отдельной вирши тема.
У них юань, как птица, улетать
Способен из кармана - вот проблема.
Здесь все не так. Пусть будет все не так.
Желанье жить, как ветер ощутимо.
Не лгал, кто видел над Китаем знак,
Знак молодости, вечностью хранимой.



Строки о Самаре

Самара. Пристань. Мчит река
Суда сюда издалека…
Корзины, бочки и возки,
В соленых робах бурлаки.
Телеги с хлебом, салом,
И ссыльные к вокзалу.
Спуск Алексеевский в пыли,
Сады Дунаева вдали,
«Орел» стоит под паром.
Приехали! Самара!
Июнь, жара над головой,
И десять лет до мировой…
День первый после мая,
Встречали Николая.
Нарядна, празднична толпа:
От белошвейки до попа.
Купцы, мещане, люд простой,
В руках цветы над головой.
Жандармы строгим рядом –
Приказ – блюсти порядок.
Кортеж по улицам течет,
И восхищается народ.
На крышах, ветках – пацаны,
Кой-где и бороды видны:
- Гляди! А с ним царица,
- Вся в белом, яки птица!
Невероятный нынче день:
Упала под ноги сирень -
Сломали всю в угаре.
Эх, государь в Самаре…
Самара – благодатный край.
Торговый, хлебный, почитай.
Край дивной Волги, рыбаков,
Пивных Вакановых ларьков.
Самара колокольная,
Самара хлебосольная.
Страна могучих битюгов,
Лихих приказчиков, воров,
«Горчичников». Лишь нету
На слух больших поэтов.

Но Горький, Алексей Толстой
Насквозь пропитаны тобой…
Самара. Пыльный городок,
Летит по улицам песок.
Самарцы вихри пыли
Дождем уж окрестили.
А настоящий дождь прольет –
Телега в гору не идет…
Модерн балконов «Гранд отеля»,
Костела пики ввысь взлетели,
Манит кондитерская «Жан»,
И льется горькая в стакан.
Хотя движенье Челышова
За трезвость в бой идти готово.
Дворец Наумова с угла,
И над водой колокола.
Нет – всюду пишут – колоколен
Нигде, чем у Самары боле.
Край православных, край церквей,
По-русски набожных людей.
Торгует, трудится, родит
И в сотне кабаков гудит,
И любит, и страдает,
И песни распевает…


Весна

Весна, весна! Друг другу льдины
упрямо подпирают спины.
Как гулкий выстрел - хруст хребта.
Уносит темная вода
Забытый мусор переправы.
Стихие не найти управы.
Затор! Наверно, будут рвать,
Как в прошлый паводок, опять.
Весна! По городу снег кашей -
повидла яблочного цвет.
Ненужным кажется, вчерашним
колёс по этой каше след.
В движеньи всё: потоки, люди,
шарфы, вороны, облака,
светила вымытое блюдо
и трель трамвайного звонка.
Весна! Пар над землей, шквал в душах,
сок по стволам, покой разруша,
переворот, подъем, пожар,
апоплексический удар.
Весна, весна! Триумф движенья,
Бог от него не дал спасенья!



Любовь сильней разлуки

«Любовь сильней разлуки, но разлука
Длинней любви.»*) И кажется подчас,
Что именно она сосет из нас
По капле кровь, и остывают руки,
Отчаянья шершаво-рыхлый лед
Скребет, как нож зазубренный, надежду
На то, что все вернется, как и прежде,
И дважды в реку кто-нибудь войдет.
Два бытия. Одно незримо там,
В далеких голосах полузабытых,
В слезах горючих, крике ртов открытых.
Второе здесь с сомненьем пополам
В том, что любовь, как и разлука, зрима,
Хоть и сильней, признать необходимо...

*) И.Бродский. Двадцать сонетов к Марии Стюарт.


Особый шум

Еще две ночи, и родит весна
Особый шум, качающий скворечник.
И ватные затычки из окна
Сорвутся, как изогнутые свечки.
Ботинок, не спросясь, откроет рот,
Чтобы со снегом отхлебнуть водицы,
А липкий, в свежей краске теплоход
По Волге нас заманит прокатиться…


ЭПИДЕМИЯ ДОБРА

Откуда-то звонят по телефону
И говорят, что завтра, мол, с утра
Навалится и наш захватит город
Не грипп, а эпидемия… добра.
Распространится капельно и кожно
Сначала где-то в банковской среде,
Автозаправках, рынках и, возможно,
Уже к обеду всюду и везде.
Вакцины нет, лекарства бесполезны.
Не знаешь, как ответить, что сказать,
Когда к тебе: «Пожалуйста, любезный!»
Вдруг обратятся. Не хочу гадать.
Нас утешают, что добро не вечно,
Симптомы эпидемии пройдут.
Порядочность и совесть, человечность
Среди людей недолго проживут.
Перетерпите. Живы все мы будем.
Такими, как сегодня, завтра, впредь…
А может, дорогие мои люди,
Такими и не стоит нас терпеть?


Шары

Готова жизнь нам под ноги шары
Выкатывать почти что ежедневно.
То лысину кусают комары,
То теща не за что взглянула гневно.
Так каждый день: то ветер, то болезнь,
То брешь в бюджете личном и семейном,
Но в этой закольцованности есть
Какой-то шарм, почти благоговейный.
Кирпич на голову – теория камней.
Но камень на слуху краеугольный:
Чем хуже, тем, конечно, веселей,
Чем больше дыр, тем дышится привольней.


Мастеру

***
И.Бродскому

И вновь я в мастерской твоей. Открыто
Ломает дверь пространство. Косяком
Весь мир разделен надвое. Забыты
В карманах семечки забот моих. На том

Столе, заваленном стихами или прозой,
Нет ни строки моей, и в этом, слава Богу,
Здесь писки неуместны. Тихо, поздно.
Свет желтой лампы брошен на дорогу.

«Чужбина также родственна отчизне,
Как тупику соседствует пространство».
Известно, что в косоугольной призме
Свет разделен на семь полосок разных.

В твоем же доме свет пропитан болью,
Туманными ночами Петербурга,
Венецианских барок едкой солью,
Язвительным умом, тоской по другу.

Здесь смерть, как продолжение балета.
Зрачок – окно. Но окунуться в душу
Нам суждено не всем. Душа поэта
Подобна многоточью. Не нарушу

Я тишины озер твоих желанных,
Пространства сада, истины круженья.
Я ухожу по капелькам тумана,
Едва заметным следом продолженья…


У солнышка хороший аппетит

***

У солнышка хороший аппетит:
Изрядно все подъедены сосульки,
А у сидящей на крыльце бабульки
Самозабвенно валенок парит.

Темнеет снег, проваливая щеки,
И лыжный след отчаянно разбит,
И на калитке старая защелка
Сегодня по-особому звенит.


Нельзя откладывать на завтра

Нельзя откладывать на завтра
Ни приступа любви внезапной,
Ни воплощенья вещих снов,
Ни отмоления грехов.

Нельзя откладывать привета,
Пускай скупые, но слова.
Успеть бы, хоть за кончик, лето
Схватить пришедшее едва.

Так много солнца только ныне,
Так много воздуха - сейчас,
А этот запах у полыни
Наверняка в последний раз.

Нельзя откладывать стремленья
Загадку глаз твоих понять,
И лучшее стихотворенье
В одно мгновенье написать.


В преддверии вселенского финала

В преддверии вселенского финала
О, Господи, мгновенье дай одно,
Чтоб жизнь моя от самого начала
Мелькнула как архивное кино.
Чтоб мог я, наконец, расставить метки,
Ну, а когда во благо жизнь моя была,
Или напоминала клетку
В неволе заточенного орла.
Штрихи поставить - тут молчать бы надо,
А тут - ну почему я промолчал,
И был бы удивительным порядок,
Хотя и неожиданным финал.
Пускай пройдут по памяти, цепляясь,
Как нищий на углу, за рукава,
Прожектов неисполненная завязь.
И болью окропленная молва.
А кадрами последними, сметая
Все то, что пролетело на авось.
Пусть выйдет наизнанку суть святая,
Которую постичь не удалось.


Лекарство

Пропишет мне гомеопат
Пилюлю из росы и света,
Из тех воспоминаний лета,
К которым я вернуться рад.
Пропишет доктор мне массаж
Холодным ветром под рубашку,
И облетевшую ромашку,
И пляжа утренний мираж.
Я буду пить лекарство четко
По указанию часов
Из запахов рыбешки в лодке,
И соловьиных голосов.