* * *
А на этой земле – сон,
Что на этой земле – явь…
Что на этой земле – стон?
Если можно и в рай – вплавь…
Сухуми, 2008 г.
* * *
Нет, мы не ляжем в смерть вдвоём.
Там тоже все поодиночке.
Живёшь, и каждый о своём,
И просто доживёшь до точки.
Очеловечение зверя привело его в стадо.
Часто мир отличается от войны, как охота от дуэли.
* * *
Когда пространство комнаты огромно…
– Слепой Эдип, тебе всего довольно?
Когда пространство комнаты огромно
Для одного. И тесно для двоих…
– Твоя, Эдип, твоя Вещунья-Сфинкс!
Прикинусь то чумою, то холерой,
Возьму с тебя, Эдип, сверх всякой меры
За то, что не сумела взять с других.
К поэту, ни к кому другому,
Всевышний так не будет строг:
А вдруг поэт отыщет слово,
Из коего родится бог.
* * *
Осень будто почила до срока
где-то в жиденькой синьке распутиц.
Небо спешно, без всякого прока,
пудрит грязь растопыренных улиц...
Боже!
Как горячо! Фиолетово
тянется тень кипариса к магнолии.
Талой медузы на отмели этого
сна – осязание: «Дома я!»
«Дома ли?»
* * *
Ю.П.
В маленькой убогой жизни
У меня немного соли,
Много моря, много света.
Воля, воля, воля, воля.
И закат, кошачьей пастью
Прикусивший хвост рассвета.
В маленькой убогой жизни
Лето, лето, лето, лето!
Когда познаёшь Бога внутри, отпадает необходимость в нём снаружи.
Было ли – не было?
Или все было вранье…
Гуси ли – лебеди?
Нет, воронье, воронье.
Трудится – топится:
Знать, богомол не у дел:
Думал, полюбится –
Но ведь всему есть предел!
В глазах ягнёнка Бог и Авраам выглядят одинаково.
Жизнь – это эксперимент. И если не вы проводите его над собой,
это с удовольствием сделают другие.
* * *
А я – большая.
Белый свет накрою,
Сожмусь,
и стану
Черною дырою.
…коли бог тебя задумал
барабанной перепонкой
меж пустыней, что снаружи,
и пустыней, что внутри.
* * *
Запах хвои или хвори,
Пожелтелый санаторий,
Легкий привкус ноября…
Капля йода в капле моря.
Память гор – что память горя…
Осень, проще говоря.
* * *
Отказалось от медузы море.
То бы и беда – не горе,
Только не нужна медуза суше.
Господи! помилуй ее душу…
* * *
Утром было минус пять.
Завтра будет минус двадцать.
А сегодня ночь опять
С крыш стекает в грязь и в слякоть.
Обезглавленная тень
Зябнет в лужице разлуки,
Зацепив изнанкой скуки
В грязь и в слякоть вбитый день.
Звук – что муха
Или комар.
Это – мука,
Вовсе не дар.
Все звуки
сводят с ума.
Из звуков
строят дома.
Я прошу тишину
хоть на час.
Только всю тишину,
а не часть.
Слух обглодан
и выгнут в свист
По асфальту нагой прямой.
Как сквозь стену,
иду сквозь лист
В тишину
от себя самой.
* * *
мне и маме
День идёт. Проходит. Мимо.
Я за ним не успеваю.
Время так неутомимо
Убиваю.
Убываю.
Знать, душа пообтрепалась,
Раз изнанкой красовалась.
* * *
Я леплю себя из пепла.
Кучка пепла – как ослепла.
Нарисуем ей глаза,
Губы, чтобы улыбаться.
Грустью будет намечаться
Яркой капелькой слеза.
Я леплю себя из пепла.
Пожила – и вновь окрепла.
Буду снова молодой!
Буду словно молодой.
* * *
Стихи мои –
Они – что мусор.
Истлеет он
И горстку пыли
Добавит к нашей серой были,
Не порождая ничего.
Стихи мои –
Они – что мусор.
Огонь им друг –
Единым вздохом
Смахнёт с души, задетой богом,
Все откровения его.
* * *
Под веко неба
солью ли,
осколком ли
попала я? –
С глазного яблока Земли
слеза всё смоет,
талая.
* * *
В этой жизни. В этом мире
Чёрной кошкою в пунктире
Серых дел и серых буден,
Вызывая то, что было,
Воскрешаю то, что будет.
* * *
Отбросив памяти сгнивающую тушу
И соблюдая тишину, как пост,
Я заново выращиваю душу,
Как ящерка отращивает хвост.
ТЕРЕНТИ ГРАНЕЛИ (1898 – 1934)
В Е Т Р У
Было нежности только
Золотое мгновенье.
Я раскаялся горько
За своё дерзновенье.
Налетел ветер с моря
Да и в море убрался.
Жаль, прохлады покоя
Я живым не дождался.
ТЕРЕНТИ ГРАНЕЛИ (1898 – 1934)
* * *
Мгла опутает
паутиною
одиночества
нестерпимого.
Листья падают.
Меланхолия.
С другом минул бы
этой доли я.
* * *
Я боюсь ложиться спать
В эту ночь.
В эту ночь входить, влезать,
Душу – прочь!
Ободрав себя о сны,
Падать в день.
Растревоженной вины
Вон гнать тень!
Я боюсь ложиться спать
В ночь. Хоть – в стон.
Я боюсь, проснувшись, знать:
Всё был сон.
* * *
Из никуда да в ниоткуда,
Что бесконечность в два конца,
Шла жизнь, бессмысленное чудо,
Под вечный храп её творца.
Плохой комик порой напоминает хорошего политика:
то, что он говорит, кажется смешным только ему одному.
«Красивая любовь – та, которая красиво уходит»
Вера Павлова
Глядя вслед «красиво уходящей любви», невольно ловишь себя на мысли,
что со спины она выглядит лучше.
Небо, что было высоким и близким,
Стало с годами далёким и низким.
* * *
Снег ложится, как вата,
На израненный слух.
Тишина – не утрата,
Лишь отсутствие вслух.
Неизбежного ада
окончание –
дня,
Тишина – лишь отрада
искушения
для:
В её пухлой утробе,
Осязаем, но тих,
Жадно, в лёгком ознобе,
Зарождается стих.
Люди делятся на тех, кто хочет жить и тех, кто не хочет умирать.
Самоубийцы, как ни парадоксально, относятся к первой категории.
Литераторы делятся на два типа по отношению к чужой удаче:
«Хорошо – жаль, что не я!» и
«Не я – жаль, что хорошо!»
* * *
Научилась тобой не жить.
В эту стужу
Льдом сумела, как пруд, зажить
Сном наружу.
* * *
Ты виновата сама!
Эта тоска – неуёмная.
Осень – слишком объёмная,
Как в окуляре – приёмная
В синие небеса.
Колокол!
Небо, как колокол.
И ни единого облака.
Мысли уносятся волоком,
Звуки уносятся всполохом
В колокол, колокол, колокол
Неба, зажатого в горла ком!
Эхом звучащее: ”Горе в ком?”
Вот и узнаешь сама,
Как наступает зима.
* * *
За мною следом ненависть твоя,
Как тень, крадётся.
Меня так любит ненависть твоя,
Что застит солнце.
В бессилье, в злости, в страсти и в огне,
Как в жесте мима,
Беззвучна. Неотступна. И так мне
Необходима!
* * *
Прошла сквозь мир,
Сквозь день и ночь.
Нашла тебя. Прогнала прочь.
Прогнала прочь
И день, и ночь,
И самый мир
Прогнала прочь.
Иду опять сквозь день, сквозь ночь,
Сквозь мир,
Который гонит прочь…
Иду сама с собою врозь.
И боль меня проходит сквозь.
* * *
Ты – мой. А я – ничто.
Я – всюду.
Мой день умрёт. Я в ночь войду.
Я буду.
В небытие из бытия,
как листьев груду,
Сметут меня. И всё же я,
хоть дымом, буду!
Границы снов, преграду слов
сотру-забуду.
Какой же мукой для тебя
тогда я буду…
* * *
Я помню. В Египте,
В далёком Египте –
Былая обитель.
Ты – мой повелитель,
Ты – раб мой. В Египте,
Ты помнишь те ночи в Египте?
Мне сон – мой целитель –
Напомнил обитель,
Где прах мой.
И эта громада
За страсть ли награда?
То – страх твой.
Я вырвалась, видишь?
И снова, властитель,
Ты – мой повелитель,
Ты – раб мой!
* * *
Эта ночь развенчает меня.
Что останется?
Белизне наступившего дня
С нами маяться.
А Луне не хватило огня
Отражённого.
Запылала, зарделась она,
Поражённая.
Две зари замыкает в одну
Страсть Пречистая.
Две души погружает в вину
Небо чистое…
Но губам, раз познавшим от губ
Дрожь звериную,
Только холод покажется груб
Ночью длинною.
И опять сквозь не хочу,
Не могу и не умею,
Подставляю палачу
Свежесросшуюся шею.
* * *
Нет одиночества, пока есть небо,
Пока ко мне благоволит земля.
Без устали меняю быль на небыль,
И в каждом шорохе, и в каждом всплеске – я.
Всё – одиночество, пока есть небо,
Пока ко мне благоволит земля.
И сколько ни меняю быль на небыль,
Я – в каждом шорохе, и в каждом всплеске – я.
Хуже всего, когда «крыша едет», а «потолок» не пускает.
* * *
Ноябрь.
В молочных сумерках теряется сознанье.
Реальность растворяется.
Легко.
Ничто не мучает. И сладко осознанье
Того, что нечто превращается в ничто.
* * *
Небо треснуло по краю,
Обнажив закат.
Чертит бог дорожку к раю
По морю. Я в ней сгораю.
Чертит бог дорожку к раю
Сквозь кромешный ад.
* * *
Я безликая –
Как без лика я,
Без обличия.
Нисходящий в стон
Душу вынет вон
Бог безличия –
Звук, рождённый вне,
Губящий во мне
Все отличия.
И когда я – он,
Смыв себя, как сон,
Возношусь на трон
Безразличия.
Не всякая «сова» долетит до середины «Гордона». (устар.)
* * *
Из мира роз,
Из мира грёз,
Где эвкалипт у моря рос,
Пересадили, как смогли,
В большой простор большой земли.
…остался метеопрогноз
из мира роз,
из мира грёз.
* * *
«…малых войн не бывает.»
В.Портнов
Длинные, тонкие, нервные пальцы прибоя.
Розовых, белых и красных камелий аллея
Залита сладким сиропом бездонного зноя,
Влагой распарена, в неге полуденной млея.
Город с весной, как с болезнью коварной справлялся.
Жадно дышал по ночам, днём в бреду забывался.
Мнилось ему, что не он, захмелевший от горя,
Раненым зверем валялся у Чёрного моря.
Сухуми, 93г.
* * *
Между небом, морем, сушей,
Рядом с парком, ветра глуше,
Тише шелеста волны,
В забытьи к песку прильнувшей,
Пламя жгучее вины
Робко лижет наши души.
* * *
Где родина моя? – Где кипарис
Веретеном вонзается в луну.
Где ночь, цыганка ночь, убранством риз
Блудливо прикрывает наготу.
С покорностью приму я немоту
На той земле, где бродит тень моя.
И лунный свет в скрипичную струну
Живою жилой вытянет меня.
* * *
Я в городе, где только ветер свищет,
Где ночь усталая валится в ноги дню,
Где бред Куры свои бросает вирши
Под ноги горгасалову коню.
Где камень лунный висельником виснет,
На прочность неба пробуя броню…
На крыльях, что дарованы мне свыше,
Лечу я, сослепу, к фонарному огню.
* * *
Под голым, нежным, гордым эвкалиптом,
Прозрачно-розовым вином облитым,
Смотрю, как яблоком надкушенным закат
В морскую пену цедит аромат.
И ночь спускается, как нравится поэтам,
И море лунным заливает светом.
И стон души его доносится со дна.
Но он, не правда ль, не лишает сна?
* * *
Ночь. А под окнами
Вечной грузинской
Песни протяжной
Напев хоровой.
Сжечь бы всё стонами
Смерти неблизкой
Жизни пустячной
Под песенный вой.
Похоже, Бог так выдохся при сотворении мира, что на человека у него уже не хватило воображения. Вот он и создал человека по образу и подобию своему.
Возлелей в себе зверя.
Это единственный способ уничтожить в себе животное.
Мир взорвался и рухнул
в мгновение ока.
Ночь едва поняла,
как она одинока.
Напоследок занозой
осталось во мне:
«Не успела бы дочь
испугаться во сне!»
Москва, осень 1999 года.
* * *
Всё прошло. И я прошла,
Как весенний дождь проходит.
На пригорке так ала
Маками земля исходит.
Жизнь, что старая змея, –
Всё былое с кожей сходит.
…Но смотри, как пьяно бродит
В тёплых маках кровь моя.
Желание писать стихи сродни сексуальному – у большинства оно беспредметно.
* * *
“На Мцхету падает звезда.
Уже не больно ей разбиться.”
Ю. Мориц
Пробегаю строку за строкой,
Пропускаю минуты и звуки.
Мимо Солнца, в бездонный покой,
Мимо муки и мимо разлуки.
Мне теперь не страшны поезда,
Уносящие милые лица.
Это мёртвая светит звезда,
Ей уже не придётся разбиться.
* * *
Я умру в черновой суете городов.
В воздухе дымном, как в пыль превращаются листья,
Так развеет за мною та осень обрывки стихов,
И мечтою последнею будет – кому-нибудь сниться.
Незнание чужих умных мыслей вынуждает к созданию собственных.
* * *
Опять прибой перебирает чётки
моих минут.
Опять, как в полночь тени чётки,
виденья лгут.
И лунный блик – лишь отклик ломкий
морской волны
На бледный диск безумий тонких,
чем вы полны.
Неплохой афоризм – еще не закон природы,
но всякий закон природы – это неплохой афоризм.
- 1 -
Тебе, которого не встречу здесь,
Пишу туда, где ты, наверно, есть.
Дождись меня. Один короткий миг
Сольёт в безумии рожденья первый крик
С последним выдохом житейской суеты.
И вновь простор… И на пороге – ты.
- 2 -
Уходя, ты взял на небо
Горсть земли, да быль и небыль.
Мне осталось взять с собой
Горький хмель вина морского,
Пыль заката городского,
Мирно дремлющий прибой.
Слава, как особа весьма воспитанная, имеет обыкновение пропускать жизнь вперёд.
* * *
Я была плохой женою.
Я б ушла.
Я б ушла за ветром в поле,
За закатом солнца – в море,
в горсть песка.
Горсть песка насыплю горкой.
Припаду губами – горький.
Буду пить его, как воду,
Буду лить его, как воду,
На дымок своей души,
Пока ветер тихим станет,
Пока солнце в море вянет,
Пока тот, кто всех нас тянет,
Не прикажет: ”Не дыши!“
Для того чтобы хаос превратился в порядок, необходимо отойти на достаточное расстояние.
* * *
Как расстанемся, я обещаю
Счастье помнить и зла не забыть.
В дождь осенний поутру вставая,
К ночи пасмурный день торопить.
Жить спокойно, размеренно, тихо.
С удовольствием злым сознавать:
Всё, что можно, – и счастье, и лихо,
Я сумела с тобой потерять.
За всё, что получаешь в жизни, надо платить, а за всё, от чего отказался, – расплачиваться.
* * *
Марине Цветаевой
Моим ночам
Быть ангелом-хранителем
Бессоннице твоей.
Моим очам
Быть кольцами обвитыми
До окончанья дней.
И там, где вера
Сходится с неверием,
Нам бог един.
И там, где мера
Спорит с вдохновением,
– Исход один.
&
Одиночество, как величина мнимая, при произведении на подобное даёт отрицательный результат.
Воистину, нет предела самосовершенствованию: семь дней ушло у Бога на сотворение мира, остальное время на сотворение самого себя.
* * *
Да, виновна!
Твой взгляд приемлю
Как позор,
как удар хлыста.
Что ты смотришь
на нашу Землю
С высоты
своего креста?
* * *
Годами, веками,
то горше, то глуше,
то гулкой водой,
заливающей уши,
вглубь –
в омут,
в себя,
в океан,
в мир иной –
бегу от себя,
наполняясь собой.
* * *
* * *
Большими мягкими губами
Меня заглатывает сон.
Предательски сдавив тисками,
Кошмаров жёсткими зубами
Пережуёт – и сплюнет вон.
* * *
Я как-нибудь сама, сама…
Уходит в гору полоса
Тропинки. Зелени поток
Оркестром вздымленным поёт.
И этот слишком яркий свет,
Я знаю, – мой последний свет.
Внизу по камушкам вода
Прозрачным холодом видна.
Меня туда никто не звал,
В тот торжествующий провал,
Где Солнце встретилось с собой,
Где рай был создан Сатаной,
Где жизнь и мне запрещена…
Но я туда сама, сама.
* * *
… и растёт издалека,
исподволь, как ниоткуда,
неизбывная тоска
неугаданного чуда.
* * *
О.Ильницкой
Напившись вдоволь троицкой глуши,
Я на весы опять встаю несмело.
Похоже, ты права: прирост души
Идёт за счёт исчезновенья тела.
Троицк, лето 2001г.
* * *
У меня поклонник новый –
Старый, очень старый дождь.
Промочил мне все обновы,
Будто знал, что ты не ждёшь.
Он за мною ходит верно
И смывает все следы.
Бережет меня, наверно,
От тебя, как от беды.
* * *
«…малых войн не бывает.»
В.Портнов
Длинные, тонкие, нервные пальцы прибоя.
Розовых, белых и красных камелий аллея
Залита сладким сиропом бездонного зноя,
Влагой распарена, в неге полуденной млея.
Город с весной, как с болезнью коварной справлялся.
Жадно дышал по ночам, днём в бреду забывался.
Мнилось ему, что не он, захмелевший от горя,
Раненым зверем валялся у Чёрного моря.
Сухуми, 93г.