Вселенная расширяется.
Список дел
Увеличивается.
Список желаний -
Микроскопический.
Мое качество -
Твоё количество,
Твое величество -
Мое величие.
Война положений:
Чтобы избежать поражения,
Ты притворился раненым,
Я - убитой.
И
Мне снится:
Расстояние между плитами,
По созвездиям на погонах
Составляются гороскопы,
Козероги сидят в загонах,
Скорпионы сидят в окопах.
В глазах двоится
В ушах звенит
Вселенная расширяется
Между плит
Время сбивают кусками,
Как старую штукатурку,
Взвешивают на весах:
Три килограмма часами
Плюс 20 граммов минут,
Минуты особенно юркие,
На кассе их завернут.
- А утром вы как встаёте?
- По-пластунски в спальнике
Доползаю до умывальника,
Склоняюсь, чтобы умыться:
Я мру, ты мрешь, он-она-оно мрёт,
мы мрём, они мрут, вы мрёте.
В феврале покупаю два дня.
- Зачем вы два дня берёте?
- Ко мне приезжает родня.
- Гарантии не даем.
Неизвестно, что будет днём,
А тем более ночью.
Берите, как все, часами,
Не задерживайте очередь.
- Двадцать четыре ноль пять.
- А зачем же пять?
- Вдруг удастся застать
Новые сутки.
Плачу наличкой,
Пересчитываю покупки.
Я бросила гладить
В хорошие руки
Отдала утюг
За гладильной доской
Я пью
Одна
Раньше друг
Приходил и пил
Со мной
Говорил:
Не осталось сил
Вместо музеев
Я хожу на кладбища
Полежать среди
Памятников и могил
Я смотрю им в лица
Нет я глазею
На цветочные их тела
Ты тоже когда-то
Цвела.
С тех пор
Друг больше не приходил.
Я искала среди могил
Всматривалась в надгробные лица
Прислушивалась к голосам:
Неудобно темно не спится
Уходи уходи я сам
Желаю тебе не спиться
У меня умерла собака, больше не пахнет псиной,
Пишет воображаемая бабушка Нина.
В моей комнате стало светло и стерильно чисто
Я отдала собаку знакомому таксидермисту,
Он говорит, что из такой породы
Выйдет отличное чучело для огорода.
Кстати, если ты все ещё получаешь от меня письма,
Дела твои плохи: у тебя от меня зависимость.
Белею – болею. Декабрь лениво
Метет на аллеи, на лунную нитку,
На лавочный ломтик, покрашенный криво,
И бог на иконе не прячет улыбку,
И я уступаю и тоже смеюсь,
Бегу, но уже отпускаю свой леер.
Ох, как не похожа она на змею:
Широкая тень от воздушного змея.
***
Выйдешь в ожидании таксо:
Снегом заштрихована, как мелом,
Лавка у подъезда побелела
За каких-то несколько часов.
Круг поёт и говорит таксист.
И пока ты едешь по ухабам
В поисках наушников хотя бы,
В быстрой перемотке видишь Минск.
Утро проступает на щеках
Далеко не юной Терпсихоры.
Вперемешку с красным светофором,
Светом исходящего звонка
Может показаться, что она
Кисти Амадео Модильяни
С бодуна или совсем по пьяни,
И сама она совсем пьяна.
***
К февралю остались одни скелеты:
Косяками ходят пустые ветки
Алычи и груши, и даже лужи
Неизменно трескаются по-белужьи.
И сама ты голая до костей.
Если дует ветер с дождём и крупкой,
То навылет, через тебя и куртку,
И тебе не холодно, может только
Ещё больше станет размыт твой контур,
Что и был особенно без затей.
***
До краев, до пятых этажей
Заполнялся двор густым туманом.
И за воротник, и по карманам,
Что не грели рук твоих уже,
Забивалась изморось. И гжель
Проступала через облака
Чайничным классическим рисунком.
Опускался носик по задумке,
Заливая тощие бока
Птиц, не улетающих пока.
Если вдруг захочется окно
Приоткрыть и выкрикнуть вдогонку
Что-то про любовь, то тонкий-тонкий
Голос мой зависнет высоко
И уйдёт в туманную воронку.
Ущербность наше все.
Зеркально отражай
Меня в своих глазах,
и я добавлю света
в тебя, в себя,
во все, что резать без ножа
мы любим на куски,
фрагменты и ответы.
Я безответна, да.
Пусть знак вопроса символ
того, что отвечать нет смысла,
и случись
вдруг то, чего ты ждал,
о чем я не просила,
дверь будет заперта
и ты забыл ключи.
И осень, и зима,
и лето, лето, лето,
и дождь, и снег, и грязь:
погода не ахти.
Давай оставим так:
ты будешь мёрзнуть где-то,
куда я не смогу
ни ехать, ни идти.
***
Зачем я тебе сдалась:
звенящая пустота?
Заглядывать в пустоту,
рассчитывать глубоко
Ли там в пустоте звенеть,
В сгущённое молоко
Залипнуть, тонуть, тонуть.
Пока ты читал с листа
Ты знал, как тебе дойти
До точек и запятых
Ты мог заменить слова,
Ты мог удалить строфу,
Ты мог закрывать глаза
И жалить меня на слух:
Я бабочка,
Я пчела,
Не бойся.
Удар под дых.
Она красива, как вчерашний снег,
Подтаявший, натоптанный, скрипучий,
И любит март, но смерть ее в весне:
Растрескаются лужи, как пенсне
Коровьева (не верь в несчастный случай).
Он некрасив, но в этом только плюс,
В его глаза вливаются все реки.
Я сплю и вижу, как я с ним не сплю.
Скажи ему, что я его люблю,
И будь его возлюбленной навеки.
Ты мне никто и звать тебя никак.
Случайно встречен и оставлен позже,
Как что-то дорогое, но дороже
Последняя победа в дурака,
Последний ход, где кончится доска,
И все фигурки выпрыгнут из кожи.
Как странно, оказаться здесь с тобой.
На том же месте, в ту же пору года
Две карты выпадают из колоды.
Мой синий кит, мой серо-голубой,
Я самый нежный в мире китобой,
На время отбирающий свободу.
Пройдёт ещё каких-то пару лет,
В течение которых я ни разу
Не слышала здорового сарказма,
Я наберу тебя навеселе,
Пройдут гудки и ты возьмёшь билет
Из города, который не был назван.
Прозрачный мальчик, линия судьбы
Закончилась шлагбаумом, и скорый
На этом месте встанет на дыбы,
Не разобрав сигнала светофора.
По мокрой стороне кленовый лист
Сползает в уголок оконной рамы.
Ты остаёшься на краю земли
И по другую сторону экрана.
В гербарий превратился Горький парк,
И подмерзают селезни и утки,
Я захожу погреться в местный бар
И остаюсь за столиком на сутки.
***
Замедленная съёмка: падал снег,
Так плавно, будто плыл, и мне казалось,
Что он не упадёт, что просто не
Доупадет до здания вокзала.
И поезд объявили: не придёт
В назначенное время, опоздает
На сотню лет. Я превращаюсь в лёд,
Поставь меня на паузу до мая.
Не доводи до титров, там конец,
Под этим словом ничего не будет.
Там только замедляющийся снег
И не осуществившиеся люди.
***
Под одеялом - да, под крышей - да,
Под толстым слоем снега - тоже верно.
Тебе никак не занырнуть сюда,
Здесь только я, пустая, как таверна
Вблизи вокзала утром в шесть часов,
Где даже кошке нечем поживиться,
Где над камином не висит носок,
И в дымоходе поселилась птица.
Не приходи на этот раз, теперь
Здесь заведён совсем другой порядок,
Будильник установлен на апрель.
Я, кошка, птица, счастье где-то рядом.
I own my body - what to do with it?
It's mine from top to toe, it's complete.
To whom should I in gladness bend my knee
For simple breathing, and the chance to be?
I can be both a gardener or a plant.
I'm not alone in this eternal hunt.
I have already shared inner glow
With everlasting matter of unknown.
But now the shape of ordinary things
Is not so easy for a man to see.
Against all odds of fickle universe,
I'll never lose my destination course.
Дано мне тело - что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.
Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть -
Узора милого не зачеркнуть.
Сегодня все прошло, прошел апрель,
Но нет гарантий на начало мая.
Покусывает щеку карамель,
И всякая калория сгорает.
И жизнь проходит глубоко внутри,
И ничего снаружи не прельщает.
Жиреют птицы от картошки фри,
И нищие по прежнему нищают.
И каждый встречный за закрытым ртом
Несет язык, но говорить не хочет,
А если говорит, то не о том,
Высвечивая нимб из многоточий.
Постепенно стены теряли цвет
Даже в самом светлом квадрате зала.
Завывал апрель, и ложился снег,
Мне казалось, прямо на одеяло.
Замирала на ночь: боялась, вдруг
Глубоко вдохну и сойдет лавина,
Лезли мысли о, обострялся слух,
Но никто не шел, даже просто мимо.
Сегодня еще так, и завтра так,
А послезавтра будут перемены.
Свернется по-ежиному в кулак
Твоя ладонь. Зима на обе смены
Заступит, градус выйдет в ноль,
Застынет грязь, заледенеют лужи,
И не поможет даже алкоголь
Поверить в то, что ты кому-то нужен.
Изрежешь тыкву в праздник всех святых
И затоскуешь от ассоциаций
Про пустоту внутри, про то, что ты
Рассказан кем-то без души и вкратце.
***
Не выкопан хрущевский огород,
Не высохли развешенные тряпки.
Сосед снимает мокрое с оглядкой
На почерневший краем небосвод.
Старухи заседают день-деньской
На уцелевших дворовых скамейках,
И дворник, не снимая телогрейки,
Метет листву нетвердою рукой.
Пройдет еще неделя или две,
Затянет гололедицей аллеи.
Я подожду, когда совсем стемнеет,
И тихо выйду, не захлопнув дверь.
***
Не бойся, бейби, это все монтаж,
Никто не знает, как на самом деле.
Сложи одну из пары-тройки маш,
Заснувших до утра в твоей постели.
Укрывшись одеялом с головой
И притянув колени к подбородку,
Любая может оказаться мной,
Налей ей водки, водки или водки.
Все слишком просто, чтобы горевать,
Не стоит повторяться раз за разом,
Сезон открыт, не застилай кровать,
Привязанность - ужасная зараза.
***
все что ты любил во мне, исчезло.
светлый образ мысли потемнел .
стала речь скупа и бесполезна,
видимо, настал ее предел.
не води рукой по монитору,
эта фотография уже
далека от истинных узоров
на моем пижамном неглиже.
выцвели цветочки, изменилась
форма глаз, возможно, даже цвет.
не звони и не пиши на мыло,
привыкай, что маши больше нет.
Карлики и клоуны –
Больше ни души.
За окном мелованным
Колеи от шин.
Фонари чуть теплятся,
Воет дворовой
Волк, и скрип на лестнице
Дополняет вой.
Я сижу на жёрдочке
С красным хохолком,
Со щенячьей мордочкой,
С кошкиным хвостом
Дом качает стенами,
Упреждая снос,
И выходят пленные
Вереницей снов.
+++
Дом, в котором никто не живет,
Только кажется домом, в котором
Опустевшие комнаты хором
Тянут песню всю ночь напролет.
Голоса различимы, и что ж,
Это может быть просто кошмаром,
Невезеньем, сомнительным даром
Слышать тех, кто на нас не похож.
Иногда уловить на стене:
Силуэт, перечеркнутый тенью
От окна, курит с явным гореньем
Но без запаха, будто во сне.
Докурил, затушил и пропал,
Оставляя полоску пижамы
Дополнительной тенью от рамы,
Горку пепла, окурок Палл малл.
Плевался дождь, сморкался водосток
И лужи рикошетили в подошву,
И ты был стар, небрит и перекошен
И упирался пальцами в висок.
Над столиком, вмещавшим только два
Бокала на почти прозрачных ножках,
Кренился зонт с оранжевой подложкой,
Который от дождя спасал едва.
За полчаса ни слова не сказав,
Но осушив бокалы, повторили
Еще по два, казалось, в этом мире
Все люди враз зажмурили глаза.
Ты был мне неприятен по уму,
Но в сердце дорог при любом раскладе,
И называть еще одну из стадий
Своей болезни было ни к чему.
давно не бывала на том берегу,
крутой поворот в обрамлении леса
исчезнет из вида, рисуя дугу
течением, рвущим последнюю лесу.
была ли там рыба, теперь не узнать:
и вброд не рискнуть, и нырнуть не решиться.
останешься где-то лежать допоздна,
ни рыба, ни мясо, ни рыба, ни птица.
лежишь неподвижно, и кажется что
ты умер, и это без четверти правда:
в тебе от тебя остается пальто,
перчатки и клатч, и губная помада.
Подземный город снова опустел,
Засыпан вход, утерян медный ключик.
Слагая дни, всегда держи в уме
Три месяца зимы. На всякий случай.
Смешной и круглый, праздничный на вид,
Как дата, обведенная кружочком,
Твой снимок обезличенный стоит
Забытой сноской на первоисточник.
В подземных лабиринтах слышен бег –
Гремя цепями, в полосатых робах,
Стихи, не посвященные тебе,
Бегут, как неудавшаяся проба
Пера. Несут немой укор
Ни разу не прочитанные строки.
Чернушка покидает птичий двор,
Вписавшись в оговоренные сроки.
***
Во всем наполовину. Алфавит
До буквы я дотягивать не хочет.
Подскочишь от кошмара среди ночи,
Хлебнешь из колбы – яд не ядовит.
Будильник изувечив, в полумрак
Холодной кухни проберешься, чайник
Поставишь на плиту, в окне случайном
Зажжется свет, еще один дурак
Проснулся слишком рано. Мокрый снег
С окоченевших лавок снимет мерки,
И выпрыгнет, как черт из табакерки,
Спешащий на работу человек.
хорош июль, обои, табурет.
в зеркальном потолке над раскладушкой
уже рассвет, как будто бы рассвет,
а может неотложка за старушкой.
хорош в июле дождичек в четверг,
оркестр у соседнего крылечка,
вот как бы день, и вот уже померк,
и вечер, и луна на полколечка.
хорош июль, а там уже, смотри,
хорош и август, и сентябрь, и, в целом,
снаружи все быстрее, чем внутри,
какое бы «внутри» я ни имела…
покидая палубу на рассвете -
захвати с собой кошелек и паспорт,
я останусь слушать прибрежный ветер
и хранить твои выходные ласты.
и писать о том, что ковчег стареет,
запрокинув крышу, сморкаясь в трубы,
он мечтает: парус на пару реек
и податься в море от пересудов –
как в последний путь, все равно утонет,
заберет меня и мою сорочку.
диалог крепчает односторонне:
не ответив, ты попадаешь в точку.
Ни орел, ни решка, лежит ребром,
Никуда не сдвинется, смотрит в рот.
Говорю, исчезни, оставь мой дом,
Не ходи ко мне, а ходи в обход.
Опускает веки, ведет рукой,
Не желает слушаться, говорит:
Не прогонишь, солнце, теперь я твой
До последних дней, до могильных плит.
И сидим вдвоем, не включая свет,
Множим слово на слово, пишем чат,
Продолжаем летопись мнимых лет,
И вокруг все замерло, все молчат.
Твой дом стоит, как трехэтажный мат
С расхлябанными окнами, и редким
Акцентом двери на пороге в ад
Твоей квартиры с видом на беседку.
Войдя к тебе, не нужно говорить –
В твоих стенах не обживешься эхом.
Невольно изучаешь колорит
Твоей прихожей. Видимо, не к спеху
Менять что-либо, проживешь и так,
Вдыхая воздух, свесившись по пояс
Из комнаты с обоями в цветах
С обеими из нас и ни с одной из.
Уходили запросто, по привычке
Пошептались пару минут в прихожей,
Закурили разом от общей спички,
Чтобы свет кого-нибудь не встревожил.
Бесконечно целый и неделимый
На названья дней, на свое названье
Месяц кошек, бомжей и пилигримов
И любого рода людских скитаний.
Уходили затемно, по поверью
Оставляя девственной паутину,
Не скрипя паркетом, не скрипнув дверью,
Не подняв со дна ни песок, ни тину.
***
Свести концы с концами света,
Забыть все песни, вспомнить гимн
Чего-то там, купить билеты
В Караганду, Стамбул, Пекин.
Такая осень, стоги листьев –
Упасть в один из них и спать,
И пусть прохожий сам домыслит,
Зачем ногам ручная кладь.
Стоят деревья – все как хокку.
И правит бал японский бог.
И низко думать о высоком,
Не прочитав последний Вог.
***
Плывешь, плывешь на нижней боковушке,
Впадаешь в детство, видишь все ясней,
И сам Морфей повесит погремушку
Луны над колыбелькою твоей.
И спишь, компактно подогнув колени,
А впереди у поезда еще
Сто тысяч верст несбывшихся Каренин,
И разворот обратно запрещен.
Я стала проще, мне теперь сложней
Из рук чужих слагать твои объятья,
Слагать недели из разброда дней,
Считать, что твой приход пришелся кстати…
Не помню, кто ты, что ты наливал,
А только факт, что мы безбожно пили,
Луна была, как фосфорный оскал
Затравленной собаки Баскервилей.
Я стала проще, так и нужно быть,
Когда не быть нельзя и слишком страшно,
Мне нравится сдаваться без борьбы
И напрочь забывать о дне вчерашнем.
Не хандри, пожалуйста, я смогу
Помогать тебе, но совсем чуток.
Улыбайся хоть уголками губ,
Мне с тебя и шерсти не нужен клок.
Экономь себя, впереди еще
Будет сто причин отказаться от
Этой жизни, плюнуть через плечо
Если соль рассыплешь и черный кот
Перейдет дорогу. Держись пути,
Иногда плутай, в этом что-то есть,
И не верь тому, что я буду мстить
За любую мелочь. Зачем мне месть.
Береги себя и живи одна,
Я бы взял к себе, если б только мог.
Все же слишком рано (ссылаюсь на
гороскоп и звезды). Целую. Бог.
Я в бога верю, он в меня не очень –
Я сверху недостаточно видна.
Я выбыла из стройных многоточий,
Я точка, я в конце, и я одна.
На фоне снега я кажусь румяной,
И слишком четко прорисован рот.
Прости меня, я снова буду пьяной,
Январь меня когда-нибудь добьет.
***
Выйду ли рано утром – искрится
Снег – или вечером – все равно.
В моих глазах лишь одно – топиться –
Камень на шею, пойдешь на дно,
Не всколыхнув этой глади. Глядя
В мои глаза, не дождешься слез.
Ухожу – ни слова – с ручною кладью
В дождливый вечер, в ночной мороз.
До полусмерти избита тема,
Может, и вовсе уже мертва.
Будешь на дне моей рыбой - немо,
Только губами чертить слова.
***
Этот город живет без замков и дверей,
Погруженный в кленовые космы.
На ходулях его деревянных церквей
Облака разгоняются в космос.
Бесконечность линяет в английскую S,
Переломаны ноги у лавок,
Приезжай ко мне в гости, я все-таки есть,
Как привычка, как память, как навык.
Я осталась среди отстающих зеркал –
Отражение бросишь, как камень,
И круги по воде, будто рыбу поймал
С покалеченными плавниками.
Стихи закончились. С утра
Закончилась и я, и завтрак,
Исчезло все – и самый страх
Исчезнуть без следа, как запах.
Никто меня не воссоздаст.
Утопнув в сигаретном дыме,
Сижу, не открывая глаз,
Не помня собственное имя.
***
Убегаю полем, футбольным полем,
убегаю взлетною полосою,
(я боюсь воды!) уплываю кролем -
ни минуты, ни полминуты стоя.
Я зеленый поезд, я скорый поезд,
я ведома рельсами – не иначе,
я завишу от дождевых надоев,
от чего-то там, что вдали маячит.
Я ловлюсь, ловлюсь рыболовной снастью,
я плыву на свет, не имея четких
представлений об окуневом счастье,
а вода в реке не противней водки.
Забиваю голову чем угодно,
только чтобы было, как раньше – пусто,
утону, как камень пойду под воду:
неуклюже, глупо и безыскусно.
нам было тихо, и рассвет застрял –
как муха в молоке – в сетях тумана.
ты резал суть на ломтики обмана,
и истина расходовалась зря.
никто из нас не ведал, что творил,
и это облегчало нашу участь,
не совесть нас, а ты ее замучил.
нам было тихо, ты не говорил.
в окно смотрелся любопытный дуб,
и мы его не гнали – будешь третьим.
ты каждую черту во мне заметил
и угадал вчерашнюю беду.
я думала иначе и смелей,
когда вернулась в опустевший город,
мне даже показалась недобором
фамилия таксиста – Бармалей…
Путаюсь в мыслях. Не вижу картины –
Только один бестолковый сценарий.
Вылитый Гоголь ваш Буратино…
Нос его портит, грим его старит.
Все что осталось от моря – кораблик,
Загнанный джинном в бутыль из-под джина.
Вновь наступившей на старые грабли –
Аплодисменты, кислые мины.
И на поклон, на подмостки, на сцену –
Первый букет из кленовых листочков,
Первый снежок из строительной пены,
Первая птица крякнулась в точку.
Пятая кошка кофе шипит-шипит,
Лучше отправить машу подальше – спать.
Этот печальный вечер не лыком шит,
Я зашиваюсь лыком ему под стать.
Пятые сутки пятница. До суббот
Не долетают ночи, не ходят дни.
Я провожаю месяц, уходит год,
Я называю имя, всплывает ник.
Светит луна-улыбка-чеширский кот,
Ходит вокруг да около вещий сон.
Ты разливаешь в кружки вдову Клико,
Пятая кошка кофе почти что слон…
Мысли приходят реже – ура-ура!!!
Это была моя основная цель…
Я закрываюсь шторкой от бога Ра,
Я провожу тебя и пойду в постель.
Выпала из гнезда, выбыла из рядов.
Сальто мортале слов и кувырок назад.
Поезд уходит вспять, смотришь поверх голов,
Мимо окна – в окно больше смотреть нельзя.
Незачем – всякий куст выучен до корней,
Вызубрен по листку – с жилками вместо строк.
Так и моя рука – брось, не гадай по ней,
Всякой судьбе давно вышел печальный срок.
Выжила из ума. И зажила, как все.
Прежняя краткость «ты» – перерастает в тыл,
Кресло-качалка – в стул, ложе любви – в насест,
День разведен водой, ночь загустела в ил…
Книги летят на юг, твердой обложкой крыл
Машут, сбиваясь в клин и уходя в косяк.
Я посмотрю им вслед – и возвращать нет сил,
Выпала из гнезда в кухонный тетра пак.
Вязать свитерок, безрукавку стиха,
Холодными пальцами бегать по клаве,
Мой трёп трепыхался, его трепыхал
Неправедный гнев. Оставался без правил
Любой черновик, но мечтал побелеть –
Из грязи да в князи. Зацепишься чудом
За чашечку кофе, за хлеб на столе
За стройный отряд белозубой посуды –
Реальность пуста. Зачерпнув из котла
Своей головы - закипавшее слово,
Я думала: эта идея светла,
Я думала, что безрукавка готова…
Открыв окно, впускаю новый запах:
Там раны луж зарубцевались в грязь,
И заживает в облаковых лапах
Вчерашний дождь. Моя водобоязнь
Уже прошла – спасательным ли солнцем,
Спасительной бутылкой коньяка,
Беседой ни о чем, о чем, о чем-то,
Во что ты вряд ли верил и вникал.
Принцесса была ужасна, погода была прекрасна,
Заборы были исписаны по самое не хочу,
Солнце светило ярко с луной за спиной – запаской,
И ветер почти влюбленно тягал за ивовый чуб.
Летали огрызки речи – стремительно, как стрекозы,
И ты их ловил за крылья и складывал про запас.
Потом доставал и – в рожу, потом доставал, как козырь,
Бросал в горячие точки словарный отряд спецназ.
Принцесса тушила пламя, принцесса тушила мясо,
Обильно приправив перцем, размяв на гарнир пюре.
И день уходил на убыль, и день облачался в рясу,
И в небе крестился месяц – светлейший протоиерей.
И ты уходишь тропинкой чавкать,
Забыв расправить на зонте спицы,
И шарф болтается, как удавка,
И гильотиной фонарь кренится.
Весна утопнет от всех утопий,
Которым ты безгранично веришь.
Деревья в парке качают копья
Ветвей, и птицы роняют перья.
Ты знаешь, это такое время,
Когда ты ищешь всему замену,
Когда закат густотой с варенье.
И небо снова порежет вены,
И мелко (мелочно) будет капать,
И на ресницы нанижет капли.
Вернешься вечером тихой сапой,
Но незамеченной (?) – вряд ли, вряд ли…
До завтра. До. До завтра. Послезавтра.
Так бьются птицы набранных словес
В силках сети, захававших на завтрак
Весь скудный ужин – плановый ликбез.
Не путать вечер с увертюрой ночи
Еще сложнее, не ложившись спать.
Весь дом погас – внезапно обесточен,
И ты меняешь технику на снасть –
На поплавок давно забытой ручки.
Так грань зыбка, что вычеркнув сто лет,
Ты не заметишь, что была в отлучке
И как все изменилось на Земле.
Не хватает дома – не хватит мира.
Не уйти так запросто, так задаром
Пустовать под старый альбом Земфиры,
Под капель предмартовской Ниагары.
Целый день ни с кем не встречаться взглядом,
Наблюдать в окно, как туман смакует
Леденцы сугробов в коробке сада,
Поминать весну – ах, нельзя же! – всуе…
Ритуал курения на балконе,
Перекличка птичек в партере крыши,
И глагол «любить» обретет антоним
И пойдет в словарь, и его запишут…
Между стволами строк и листвой словес
Я заблудилась. Страшно кричать АУ.
Черт же меня занес в этот словолес,
Было бы словоморе - кричать тону!
Я уже слишком «да» в этом море «нет»,
Это не модно, знаю, какая есть…
Ива остригла косы, дала обет,
Может, по вере в осень, а может – спесь…
В этом лесу у каждого есть кусок:
Всякой сове - дупло, кабану– нора.
Каждый сверчок забрался на свой шесток.
Кто-то забрался выше - на Арарат...
Как мне узки тропинки, закручен путь.
Это игра на зоркость: я вижу – мох,
Может быть, это север, а может, грусть
Так одолела чертов чертополох.
Разная словоутварь нужна в лесу:
Нужен половник корня и нож тире,
Точки над i веснушками на носу...
Только бы не остаться одной в норе...
2009
Разве похоже на зимнюю спячку?
Кажется, улицы впали в кому.
Несколько дней у меня в заначке,
Несколько окон, несколько комнат.
Многоэтажный скелет напротив
Вставит в один из холодных блоков
Солнце (как сердце) и станет плотью –
Странником, держащим путь с востока.
Вьется дымок над вигвамом чашки
(А бутерброд позабыт и брошен),
Вытопчу снежную промокашку –
Этот пейзаж до того изношен…
Если и жду, то кого – не помню,
Ни у кого не брала взаймы…
Это весна подключила роуминг
Посередине моей зимы…
Слеза дождалась пока
В двери щелкнет замок
И, минуя щеку, упала..
Так глубоко и такие
Пошли от нее круги,
Как будто большая рыба
Клюнула, но ушла.
***
Белею – болею, а осень – та медью
Метет на аллеи, на лунную нитку,
На лавочный ломтик и добрых соседей.
А бог на иконе так просится в зыбку,
Что я уступаю – не время хворать…
Жалеться, креститься, рыдать на коленях,
Я – вон! И я – прочь! И я – со двора!
Вся в чьих-то объятьях и чьих-то прощеньях…
Захлопнув двери, запахнув халат,
Я остаюсь – я снова у корыта,
И так спокойно и не нужен мат,
И рыбка позолотою покрыта.
Бросаешь сети, опускаешь хвост –
Всем хватит места в этой иордани,
Но только незначителен прирост
Мальков для исполнения желаний.
Ловись, ловись – мала и велика –
Кому в уху, кому забавы ради…
Но тот, кто ищет, тот всегда искал.
Но тот, кого искали – все не найден…
Позже ты понимаешь, что время уходит вниз
Для перевеса, это – способ заброса к богу.
Выходишь в дверной проем сотнями раз на бис,
Всякий раз забывая избранную дорогу.
Позже ты понимаешь – ты не пришел извне.
Счастье всегда несет десятую долю грусти.
Истина есть везде – в водке-виски-вине.
Как ни обидно, но – тебя не нашли в капусте.
Позже ты понимаешь, зачем у жены живот…
Зачем у жены живот и что поселилось в матке…
И выбегая в дверь (времени ноль – цейтнот!),
Размениваешь уют на небо и плащ-палатку.
Вечная мерзлота. Оленьи рога кустов.
Пуховые одеяла (все, что осталось от птиц).
Белый мотив зимы, горстка холодных слов
Выпала из окна, вырвана из страниц.
Чай бесконечных утр греет на пять минут.
И шерстяной платок выжданных вечеров.
Стены и потолки – даже и окна – жмут.
Странно, ведь здесь очаг (красное слово – кров)…
Выждать на глубине, где после спуска – спад,
Дальше никак, ничто – дальше избыток "ни".
Все что и нужно мне – выкрикнуть наугад,
Будто узнав себя издали – со спины…
На первый взгляд и воздух чист, и трап
Уже прилажен к кораблю скитальцев.
И если верить кончиками пальцев
В поверхность лиц, то можно до утра,
Найти тебя по ямке на щеке,
По уголкам печальных глаз, ресницам,
По подбородку, шее и ключицам,
По следу на подсоленном песке.
Потом, опустошая стеллажи,
Забрать с собою только безделушки,
Оставив книг разделанные тушки
Тебе –
мне остается жить…
Это ведь только повод, причины нету.
Выбери casus belli. На самом деле –
Сколько уже получено черных меток?
Сколько ночей затаскано по отелям?
Я же умна, начитана. Это тешит.
Мир не сошелся клином на чем-то мнимом.
Знаешь, делов-то – выменять пару пешек
На короля – и сделать на память снимок.
Драмы не будет – не достает сюжета.
Выверни mea culpa своей изнанки,
Выбери casus belli. Причины нету…
Просто ты вышел в дверь, а я вышла в дамки.
Нет, не читай меня, мой дорогой январь.
Режет конек луны – в небе открыт каток,
Шайба летит вперед, но победит вратарь…
Нет, не читай. Песком сыплю на свой порог.
Не поскользнусь уже, с горки не прокачусь.
Речитатив молитв вместо чечетки рифм…
Нет, не лети, январь, бабочкой на свечу –
Небо задело дном многоэтажный риф.
Долго не думая, не вычитая в уме
(тебя из себя, вчера из позавчера),
Я наследила снегом, как школьный мел,
Я выправляла норов – хотя бы! – в нрав.
Мне говорят: горбатого только… хм –
Слово опасное, буду его молчать.
Помнишь, как осень не пожалела хны,
Как оставляла клёновую печать
На договоре лавок, аллей, окон.
Я подписала. Значит, за мой контракт.
И перепутав снова – канун? канон?
Я пропустила праздник. Он был вчера…
Вечереет, солнце вещает макушку,
Гребешок покрасневших лохматых лучей.
Время больше не ходит, отбило кукушку,
Отреклось от своих циферблатных речей.
Безвозвратно, безвременно лопнуло лето,
Прогорело на бирже сезонных бумаг.
Под чертой горизонта - финальная смета
Всевозможных затрат на работу ума…
Я читаю стихи, словно старые письма.
Не всегда понимаю, что мне – от меня…
Память выдаст ошибку и слово зависнет,
Время встанет и стрелки повременят…
Спи, перед сном не забудь указать маршрут.
Целься повыше. Там, где колдует Цельсий,
Всякие столбики катятся вверх, и врут
Стрелки часов, переплавляясь в рельсы.
Спи. Пусть твой сон закатится глубоко –
В самую суть несбыточности желаний.
Что происходит на той стороне белков?
Может, тебя там нет. И меня не станет...
Сонное царство, сонный же царь – без сил –
Тронется троном, вышьет подушку неба
Крестиком звезд и гладью ночных светил,
Щурясь при мысли о приближенье Феба.
Детство, как сказку, выучив наизусть,
Ты воссоздашь сей образ в постельных складках.
Я не засну – бессонница. Ну, и пусть…
Совесть чиста, снотворное – это взятка.
Слагаю, умножаю, все равно минус один.
Солнце обрито наголо, стоит без лучей,
Лысое, как младенец, в колыбели из льдин.
Слагай, вычитай, умножай, казначей.
Это никому не добавит ни тепла, ни души,
Никто не растает раньше, чем растает снег,
Каждый хочет быстрее, но не спешит.
Я убегаю, но все чаще замедляю бег…
Это усталость, лень, я просто сдаюсь в плен,
Я ускоряю, укрощаю, упрощаю жизнь,
Я заменяю вторник на пятницу, этот обмен -
Самообман, но для тех, кто еще бежит,
Необходим, как воздух, весна, витамин Д.
Я украшаю стены, мою окна и выхожу вон.
Все это жизнь, это год, месяц и один день,
Все это время для вычета птиц из ворон.
Мой новый день – еще один подстрочник,
Еще один тупик в конце строки,
Где время анонимно и заочно
Съедает берег у моей реки.
Река мельчает, оголяет камни,
Пугает рыб прижимистой водой.
Мой лес седеет хвойными висками,
Щекочется ивовой бородой.
Я погружаюсь в день без акваланга,
Жую печенье, режу кислород.
Я полюбила принцип бумеранга,
Дождись меня, я буду через год.
Вот так – половицы скрипели когда-то
И чайник плевал облака в потолок,
И общий щенок – дворовой завсегдатай –
Единственным «гав» отрабатывал слог.
Бежала, спешила к неспешной походке
Высоких сапог и перчаточных рук,
Качалась в трамвайной заржавленной лодке,
Презрев и отвергнув спасательный круг.
Вот так – пересмотрено много сюжетов,
Ленивая жизнь упрощает ходы,
В лета превращая вчерашнее лето
И райское яблоко в мужнин кадык.
Пин-код
Разломится почти напополам
Усталый взгляд отяжелевшей тучи,
Заплачет дождь, навязчивый, как спам.
Почтовый ящик верит в частный случай,
Но почтальон уходит в карантин
И пишет письма в собственную сумку,
И вводит на конверте верный пин,
И судорожно держится за рюмку.
С газона сходит летний маникюр,
И радуга бензина красит лужи,
И ноги переходят на аллюр,
И день с утра до вечера контужен.
И гонят дождь – осенний самогон –
Лысеющие боги алкоголя.
И кажется, что каждый в чем-то клон,
И высший разум низшим запаролен.
Соседка за стеной дает концерт
Ослепшими руками по роялю -
Радистка-Кэт, пустая, как конверт,
В который ничего не написали...
Слим
Как давно тебя не видно в шевелюре облаков…
Моя келья раскололась на читальню и альков,
Бесполезно отпираться – я ленива и слаба,
И не поймано ни слова в этой проруби, рыбак…
Мои снасти позабыты и схоронены в чердак,
Моя келья погрузилась в ужасающий бардак…
Недостатки, недочеты – постоянный атрибут
Моего существованья на пустынном берегу.
Берег-берег, принеси мне саблезубого кита –
Надрывается песками берег с пеною у рта…
Бесполезно отпираться – я ленива и слаба,
И будильник – это пытка, громыхающий набат…
Жребий брошен, невод тонет, я осталась на мели,
Небо нервно закурило тонкий месяц – месяц-слим.
Мне бы только не проснуться раньше первых петухов.
Как давно тебя не видно в шевелюре облаков…
Так снег ложится на крылья парящей птицы,
Так мысли наслаиваются изнутри –
Глаза закроешь – и что-то в боку случится,
И это позже запишут в твой эпикриз.
Так рядом со мной идет тишина отныне –
По той же дороге – в ногу, плечом к плечу,
В этом и есть соразмерность сезонных линек,
Скажем спасибо (будем молиться) врачу.
Так медленно, сонно будет крутиться белка
Незрячего солнца в облачном колесе,
Что всякое слово будет казаться мелким,
Пока облака не порвутся в лоскутный снег.
***
От перемены мест между мной и богом
Я до сих пор старею – помехи связи.
Небо горит биллбордом, на небе слоган,
Мне не прочесть, он выложен звездной вязью.
Мне надоела вечная тема кода
(Чтобы войти в подъезд, нажимайте восемь).
Я говорю открыто: я аццкий лодырь,
Чахлый стожок на праздничном сенокосе.
Съест ли меня корова, размочит ливень –
Польза одна и та же, одна и та же…
Стану еще невидимей и сонливей,
Стану одноэтажней, одноэтажней...
Солнце сегодня тоньше карпаччо:
Знаешь, такой бесподобный рецепт –
Нежное, красное, светит прозрачно,
Можно смотреть, не сбивая прицел.
Ты бесполезно звонишь – мне не трудно
Переключиться в беззвучный режим.
Жизнь без тебя будет несколько нудной,
Может быть, скучной, но все-таки жизнь.
В маленькой кухне плывет атмосфера
В крохотной кухне плывет атмосфера
Медленной качки пустого купе,
В этом ли поезде, этот ли первый,
Едет вагончик с большой буквы пэ.
Выйдет луна, окропляя верхушки
Сонных березок, рассевшихся птах.
Жизнь без тебя станет чьей-то игрушкой -
Линией сердца в случайных руках.
Всякими птицами галочки ставила,
Холодом думала, голодом мерила,
Резала рифмами скучные правила –
Многое-многое было намеренно…
Сон через сон перескакивал, смешивал
Все воедино, накладывал кадрами:
Папарать-кветка в петлице у лешего,
Смачно хамившего путамимадрами.
А экология хвасталась логикой:
Юг – это холодно, север – тепло.
Жали хвосты отскулившие бобики,
Дворник полеживал, что-то мело.
Все перепуталась, славно и весело,
Мой потолок изменил себе пол,
И заболел преждевременной плесенью,
Чешет углы и жует бисептол.
Жаль не запомнила, жаль не поздравила
Каждую галочку с птичьим хвостом.
Славно: не все в этой жизни по правилам,
Будь моим гостем, запомни мой дом.
Я обхожу открытый перелом тротуара,
Круглое блюдце лужи в руках тропинки...
Солнце упало низко – назло Икару,
Месяц совсем по-детски ссутулил спинку.
Сделать еще полшага (спугнула стаю),
Радует только воздух – как нос собаки –
Мокрый, холодный, кажется, что залает
Прямо в крылатый шум голубиной драки.
Нет никакой черты, никакой границы
Между моим «внутри» и моим «снаружи»,
Между моим «вставать» и моим «ложиться»,
Между моим «люблю» и моим « не дружим».
Мой безразличный взгляд отторгает слезы –
Именно взгляд, поверь мне, никак иначе.
Я наблюдатель – может быть, это козырь
В тощей колоде карт на твоей раздаче.
И так все закрутилось, завертелось,
Обрывки фраз сформировались в речь,
И все, что между нами – между делом,
И, кажется, что нечего беречь.
А между тем, как будто между прочим
Случается еще один прокол,
И длится день за днем и ночь за ночью,
И голос ходит точно, высоко.
Так высоко, что мелкой паутиной
Пойдут по небу трещинки лучей,
И будет утро, будет солнце длинным,
А полумесяц сядет на мечеть.
В какой стране мы оба были живы,
И сколько поменяли берегов,
Кто был наживкой, кто искал наживы
Кто просто улизнул и будь здоров.
Сургуч луны потрескался. По вере
Ты получаешь следующий год
Все так перемешалось, пере-пере…
Все так наоборот, наоборт…
Вылепи, друг, из вчерашних крошек
Бабушкин каравай.
Мир за окном до того не прошен
И до того не май…
Дверь заперта и денно, и нощно,
Дверь никого не ждет.
Небо оплачет святые мощи
Этого дня дождем…
Вылепи, друг, для меня полцарства
И получи очаг.
Выпей ноль пять своего лекарства
И опустись в плечах…
Ночь потекла под глазами тушью
Выкрашенных ресниц.
Наша тоска не сродни удушью
Неперелетных птиц.
Наша тоска не имеет правил
Или, пускай, причин.
Выпей, мой друг, мы ее отравим.
Вечер неизлечим.