* * *
Лечит здесь людей не лекарь. Много лет подряд
Пользует селян аптекарь – шапочка, халат,
В пятнах старческие руки, будто пролит йод,
И к нему со всей округи сходится народ.
Плохо людям – хрип да кашель, заложило грудь,
Просят порошков и капель хоть каких-нибудь.
Он им, словно детям малым – без толку, хоть плачь! –
В сотый раз твердит устало: врач вам нужен, врач...
Соглашаются, конечно: «Правильно, милок!
Только врач, пойми, сердешный, дорог и далёк.
Ехать холодно и хлябко, осень ведь сейчас,
А к тебе и мать, и бабка приводили нас!
Помоги!», – и на стремянку залезает он,
Где пустырник с валерьянкой, липа и паслён.
Это вроде бы подлечит. Добавлять к питью...
И уйдёт он лишь под вечер в комнату свою.
Стол, продавленное кресло, печка, – а потом
Изменяются чудесно человек и дом.
Кто вы, господин аптекарь?
...Плащ, чеканный лик.
Свечи и библиотека потаённых книг.
Свод, гранитные колонны и хрустальный куб.
В нём, заклятьем полонённый, мечется суккуб*.
Лютня, клавесин, страницы рукописных нот.
В клетке Феникс золотится. Дремлет чёрный кот.
Графский герб из палисандра в перекрестье шпаг.
В печке вёрткой саламандры огненный зигзаг.
Пламя одевает стены в алые шелка,
А в окне чужих вселенных мчатся облака.
Снявши меч в драконьей коже, шпоры и берет,
Маг через крутой порожек входит в кабинет,
С кресла ворох пышных юбок сбрасывает прочь.
Нынче лишь мадеры кубок с ним разделит ночь.
Память робко постучится: можно ли, нельзя?
Можно! – и являют лица давние друзья,
Те, чей ум, как бритва, острый, жаждал перемен:
Нострадамус, Калиостро, Фауст, Сен-Жермен,
Те, кто в бедности и в лоске не щадили сил:
Тайный камень философский их к себе манил.
А была до цели – малость... Но по одному
Все ушли. И мощь досталась младшему – ему.
Страшный камень, вещий камень сдался, наконец!
Обратились воды в пламень, в золото – свинец,
И открылся между тайн высший их предел:
Камня этого хозяин Вечностью владел,
Силами и тьмы, и света ведал чародей.
Но, всевластный в мире этом, средь живых людей,
Мёртвых он из-за порога возвратить не мог,
И скитался одиноко новый полубог.
Преданность ведь тоже тайна. Нет над ней суда.
А потом судьба случайно привела сюда.
Поп, кузнец, пастух и пекарь... Каждый – человек,
Прост, хитёр, неглуп. Аптекарь вот уж третий век
Лечит их, отводит войны. Честно говоря,
Оттого ему спокойно, что живёт не зря.
Три села и две деревни – все к нему идут.
* * *
В движениях давно уже не скоры,
С остатками ушедшей красоты,
Стареют знаменитые актёры –
Любовники, герои и шуты.
Стареют гранды публики и кассы,
Носители наград и степеней,
Кречинские, Раскольниковы, Вассы,
И с каждым днём их осень холодней.
Век новых отрастил себе кумиров –
Любой певуч, красив и легконог,
А у моих Тригориных и Лиров
Дыханья нет на длинный монолог.
Когда-то в день и пару пьес, и боле
Они играли, не сочтя за труд,
А вот теперь живут на корвалоле,
На юбилеях с кресел не встают;
По месяцам не выезжают с дачи,
А после – чёрных рамок остриё,
Венки, цветы, процессии – и, значит,
Скудеет поколение моё.
И, наконец, в финале представленья
Туда, где ни сияния, ни тьмы,
Все отыграв надежды и сомненья,
С привычной сцены спустимся и мы.
И лишь одну мечту уносит каждый
За горизонты далей и времён,
Что Бог поднимет занавес однажды
И все живыми выйдут на поклон...