Сергей Клемин


Когда угодно будет вновь судьбе...

* * *


Когда угодно будет вновь судьбе
низвергнуть в яму одиночеств – 
среди несбывшихся пророчеств,
я на твоей останусь стороне.


Пусть прозвучит коварное «прости»,
когда нагрянет вновь усталость,
почти бессовестная жалость… 
не потерять тебя б, но обрести.


Пусть каплет яд в растерзанные раны;
с тобою вечность выносима,
твоя любовь неповторима,
пока она жива… и все изъяны.


Пусть твою душу разожгла луна...

* * *

Пусть твою душу разожгла луна – 
тревожную, бунтарскую, ночную, 
но всё-таки отчаянно живую; 
весь мир собой укрыв-покрыв сполна; 

и собираешь мысли день за днём: 
рисуя так, как можешь улыбаться… 
пусть трижды не дано играть живьём – 
стремишься быть собой, а не казаться. 

На перепутье лишь одна стезя: 
бежишь – как на свидание вслепую; 
лишь ищешь ту… отчаянно живую, 
словами повторить которую нельзя. 


Возможно, нам с тобой не по пути...

* * *

 

Возможно, нам с тобой не по пути –

пусть звёзды нас ведут в тот дивный сад,

который также пуст, как век назад…

должно промчаться мимо – всё пройти:

 

спускаясь в бездну, в сердце принимаешь;

как будто прежним хочешь быть: известно,

в том времени, в котором также тесно…

и ты с самим собой не совпадаешь.

 

Как мантру, повторяешь

глупое «прости!»,

твоё пылает пламя, но не греет,

рождённый дождь – сомненья сеет:

возможно, нам с тобой не по пути.


Не весь, не отражающийся в зеркалах...

* * *

 

Не весь, не отражающийся в зеркалах,

невидимый, для всех почти безмолвный…

и ветер – словно заново рождённый,

что оставляет сладкий иней на губах;

 

скитающийся снова и в который раз

звучат шаги: лишь около – не ближе,

почти рассыпавшийся звук – всё тише,

сосредоточившись в тот самый день и час.

 

Подглядывая в вечность… и себя терпеть,

скользя на грани жизни и распутства:

к чему опять вернувшиеся чувства (?),

с которыми не жаль, но странно умереть.


В какой-то час стираются все грани...

* * *

 

В какой-то час стираются все грани:

в одном аккорде – истина и ложь...

и в тишине, которую не ждёшь, –

она в раскрытых окнах между нами.

 

Тонка (!) – как будто бы висит на волоске;

непозволительная роскошь – с ней «ты»,

живая жизнь (!) – пусть сожжены мосты;

но... кажется, что будущее в одном броске...

 

(невидимые руки время обнажало);

заглядывая в чьи-то отраженья...

и только чувствуя её движенья,

касаешься, как в тоненькое жало.


В каком-нибудь рождённом теле...

* * *

 

В каком-нибудь рождённом теле –

ты оживёшь – совсем другим, случайно,

соединив всё то, что было изначально…

всё хрупкое, что тлело еле-еле.

 

И смотришь в прошлое, затёртое до дыр,

и высоко – небесного касаясь дна,

срываешься… пусть бездна холодна:

в одном лице – и ангел, и сатир.

 

В любви пусть будет лучший твой порок,

пускай она во всех картинах мира,

звуча в сонетах пламенных Шекспира…

ты оживёшь; пусть всем ты горла поперёк.


Бездонность снова связывает нас...

* * *

 

Бездонность снова связывает нас…

любовных-сладких уз набросив сети…

и снова беззаботные – как дети –

мы кажемся счастливыми подчас.

 

Пустить бы эти дни на самотёк,

лишь время то бежит, то замирает…

и, кажется, чего-то не хватает,

всё громче душу теребит упрёк.

 

Теряя разум – на секунду, вдруг,

чтобы почувствовать тот дух блаженства,

ища какого-то хмельного совершенства…

что утекло (как мир) из наших рук.



Ты любишь во мне своё наслаждение...

* * *

 

Ты любишь во мне своё наслаждение –

лукавое, хитрое, но дважды желанное,

невыразимое и почти странное;

я искра твоя, твой ток, напряжение.

 

Как страсть удивительна в этих оттенках…

и чувства твои ускользают неловко;

возможно, любовь твоя – просто уловка,

играючи роли в комических сценках.

 

Ты любишь во мне всё то, что забыла,

и трепет, и запах тревожной разлуки,

окутал нас цепью, раскинувши руки.

Простила ли память? Простила-простила.

 

Ты любишь во мне своё наслаждение –

лукавое, хитрое, но дважды желанное,

невыразимое и почти странное;

я рана твоя, твоё отражение.

 


Когда другого неба слишком мало...

* * *

 

Когда другого неба слишком мало,

читаешь мир – как с белого листа –

и повторяют налегке уста,

что всё вернётся в чистое начало;

 

в который раз желая прикоснуться,

рассеявшись почти наполовину,

пусть осень дышит ветром в спину:

переродиться б и проснуться.

 

И в каждом свой пароль – как дважды два –

спешишь вместить (как в чудесах шаманства),

оставив след для нового пространства,

а там лишь даль… и бездна глубока.