Опять декабрь настигает ветром в спину,
Высокой, звёздной блоковской хандрой.
Снежок. Темно. Души горит нутро
От красоты и страха в зимней нави сгинуть.
И чья-то сила во дворы-колодцы тащит,
И бестелесный кто-то за плечом
Стоит и светит маленькой свечой,
А сверху снег летит — болезненно-блестящий.
Идиллические картинки -
Деревеньки и городки -
Погружаются в сумрак, дымки,
Разноцветные огоньки.
На Гран-Сассо, как на пандоро,
Снежно-сахарная вуаль.
И сжимают всё крепче горы
В них летящую магистраль.
Согревают каминным светом
Буквы рыжие на табло.
Далеко, за ветрами где-то
Старый дом ворожит тепло,
Ароматы корицы, хлеба,
Шоколада и имбиря,
Колыханья лампад вертепа
Из граната и янтаря.
На деревьях бумагой тишью
Чуть похрустывает листва,
И сквозь звон снегопадный слышно
Приближение Рождества...
Не асфальтом должна быть покрыта земля,
А травою, травою, травою,
Чтобы густо шумела, со мной говоря,
Прорастала живою строфою.
Городской человек под прицелом витрин
Ищет счастья, но болен тоскою.
Даже клёнов иконы и фрески рябин
Припорошены пылью мирскою.
Мне приблизиться б к истине старых лесов,
Тёплых, тихих, подёрнутых мохом,
Где молитва взлетает в предверии слов
Всплеском, шелестом, взмахом и вздохом.
Из одиночества гляжу как из окна:
То поддержу беседу, то кивну,
То руку протяну - всё наяву,
Но я отчёркнута окном, я далека.
А по углам сомнение и страх,
И боль, и смерть. Спасает лишь одно -
Другое одинокое окно -
Иконы лик на тихих небесах.
Мне приснился зимний Петербург:
Приглушённый колокольный звон,
Уходящий в мягкое мерцанье,
Льдистый блеск на мраморе колонн,
Статуй белоснежных изваянья.
На дворцах из света и теней
По витиеватому лекалу
Солнце, уплывая, вырезало
Кружево раскидистых ветвей.
Инеем цветущие мосты
Неподвижно, беспробудно спали
И каналов гибкие черты
Дугами своими обнимали.
Нежное, забытое легло
В руки, как картинка, и пропало.
Редкий снег, искрясь, неспешно падал,
А потом вскружило, замело:
Снег засыпал густо небосклон
И пошёл уже без промедлений,
Заключая, словно медальон,
Петербург в оправу сновидений.
Ты мне снова снишься, Петербург.
Навряд ли есть иные города,
Которым бури были бы к лицу.
В граните бьётся бурная вода,
И мчатся рысью тучи ко Дворцу.
Дворец даёт обеды да балы,
А глаз не сводит с мутной невской мглы:
Кто там опять, чьи слышатся шаги?
Хоругви пронесли или штыки?
Тише, не бойся, тссс, ты ещё живая.
Это всего лишь дождь. Он стучит в окно,
Капли горстями, гвоздями в стекло вбивая.
Он нескончаемый. Он начался давно.
Помедитируй. Скажи себе: «Всё в порядке.
Осень как осень». Под боком мурлычит кот:
Вот его мордочка, мягкий живот и лапки.
Не беспокойся, когда-нибудь дождь пройдёт.
Глаз открывать не надо. Ещё не скоро
Воды потопа воздвигнутся до небес.
Главное — штора закрыта. Закрыта штора.
А за окном не страшно — всего лишь плеск.
Он неожиданно исчез,
В моё окно забыв дорогу.
Жду на крыльце его, подолгу
Смотрю на пожелтевший лес.
Рябины красные шары
Стучат о ставни осторожно,
И предсказанием тревожным
Горят кленовые костры.
И ветер ли плеснёт листвой,
Сухая ветка ль обломилась,
В испуге птица ли забилась -
Все звуки кажутся тобой.
Лес поредел, промок, замерз
И одичал, как зверь пугливый;
Печально льётся свет дождливый
Сквозь ветви сосен и берёз.
Где бродишь ты, совсем один?..
Чтобы согреться и забыться,
В воспоминания зарыться,
Я дни и ночи жгу камин.
Мечтаю, сидя у огня.
В дрожащих отблесках каминных -
Неверных, искажённых, длинных -
Мне тень мерещится твоя.
Проникни шорохом в мой дом,
Крадущимся, кошачьим шагом.
Предчувствием тебя, как знаком,
Мелькни в окне, блесни огнём.
Я знаю, тигр, ты придёшь,
Боднёшься мягко головою,
Осыпав мокрою листвою,
И руку радостно лизнёшь.
Как эти пасмурные дни
Созвучны приближенью чуда...
Повсюду тишина. Откуда
Явилось столько тишины?
Лес — чернорук и златоглаз -
Ждёт снега, листья окрыляя,
И верит в чудо, умирая
Торжественно, как в первый раз.
Наглядеться бы впрок на живое цветущее царство,
На ромашки и клевер, на россыпи дикого льна.
Скоро рухнут стеною дожди и начнутся мытарства
Наших северных душ, пока вновь не наступит весна.
Одуванчик, поспешно зацветший, не знает об этом
Или, зная, торопится жить, пока корни сильны,
Пока снег не взовьётся блестящим метельным балетом
В ослепительном, грустном театре российской зимы.
Зарядит — развлекаешься книгой и тихой беседой,
Заметёт — обжигающим чаем и красным вином,
А душа всё живёт ожиданьем быть снова согретой
Разнотравным и сладким, поющим о лете теплом.
Ныряю в море – изумруд с сапфиром,
Выныриваю — небо бирюзой
Горит над золотистым пляжным миром,
Опущенным в кипящий летний зной.
Лозой – холмы, курчавым лесом - горы
Взрывают моря гладь из-под земли,
Искрятся яхт жемчужные узоры
И вышитые дымкой корабли.
За столиками маленьких таверен
Оливковое послевкусье дня,
И море катит к их ступеням время,
Мифическою вечностью звеня.
Уеду — вспоминаю и скучаю,
Живу в тебе — никак не приживусь.
И что-то есть в зигзагах стаи чаек
Тревожное, похожее на грусть.
I
Лето шлейфит ноткой амбры,
Георгиновым рубином,
Золотистым и янтарным
Блеском в вихре голубином,
Хрустом спелого арбуза,
Свежесваренным вареньем,
Плеском волн, каченьем блюза
На канале предосеннем.
Впереди объятья пледа,
Чай да дождь, огонь в камине,
А пока что шлейфит лето -
Солнцеярко, небосине.
II
Август разлился луною,
Тонкой прохладой ночною,
Грустью моей.
Мокро на улице, пряно,
Струйки лесного тумана
Из сентябрей.
Мягко, протяжно, тишайше
Светят и кажутся дальше
Строчки огней.
Вяжутся в сумрачном свете
Воспоминанья о лете -
Лета длинней.
III
А вот и осень:
Совсем по-летнему
В верхушках сосен
Синеет ветренно,
Взрывает окна
Лучистым зайчиком,
Несётся звонко
По одуванчикам,
Легко одетой
Гуляет, дачница,
Продляет лето,
Жалеет, ластится,
Чтоб ждали вёсен
И жили летами.
Какая осень!
А осень это ли?..
В этот цикадный час
Воздух звенит Сахарой.
Улица горяча,
Крыши облиты жаром.
Солнечным утюгом
Весь, до последней складки,
Выглажен старый дом -
Палевый, ладный, гладкий.
Дерево на стене,
Замершее, резное,-
Спящий театр теней ,
Заворожённый зноем.
Мимо плывут сады,
Дремлющие мансарды;
Гроздьями жгут цветы
Душные олеандры.
Я по жаре везу
Сны о прохладном ветре.
Море уже внизу -
Лентой прибоя вертит.
Рощи олив ползут
Вверх по пологим склонам,
И за лозой лозу
Вьёт виноград зелёный.
В руки плывёт волна
Свежести. Мчим по краю.
Каждый виток холма
Нас приближает к Раю:
Там, на крутой вершине,
Облачный, белый дым,
И - как мираж в пустыне -
Башни парят над ним.
Древний зверь безбрежно
Лёг: загривок пенный,
Рёбер отпечаток
На песчаном дне.
И, огромный, мокрый,
Тычется в колени.
«Помнишь, помнишь, помнишь?» -
Снова шепчет мне.
Помню жёлтых рыбок
В солнечной колонне
И твоё дыханье
В тёмной глубине.
Зверь вильнул волною:
«Помни, помни, помни».
И рассыпал брызги
Дрожью по спине.
***
Рим изменился. В нём больше не верят в Бога.
Город, где мечутся мороки и химеры,
Верит в КОГО-ТО ДРУГОГО. Ещё немного -
И разразится инфекция новой веры.
В городе Осло давно продвигают серость:
Тех, кто удобен, подкуплен и не опасен.
«Пойте, конечно! Но так, как бы НАМ хотелось!»
Город Лос-Анджелес с этим вполне согласен.
В славном Брюсселе разводят костры для лишних
Прав и свобод, и для лишних тупых людишек;
Строят прекрасную жизнь для счастливых нищих,
По миллиардам карабкаясь выше, выше...
В Moscow туда же - так рьяно взялись за дело,
Будто боятся: уйдёт их последний поезд.
Делят людей по параметру «АНТИтело»,
Вместе срастаясь по признаку «АНТИсовесть».
Нам запечатали страхом глаза и уши,
Нас разобщают, тусуя, как карт колоду.
Мы же послушно несём им тела и души,
Веря, что можем взмамен получить свободу.
Очередь причаститься. Ах, нет, привиться:
- Нас увольняют...
- А как же в ТЦ без кода?!
И это свобода: из-под ареста в рабство?
Кто тот пастух, что гонит куда-то стадо?
Нас убеждают, что новое кибер-царство
Будет как Рай, только ключик дают от ада.
НАДЕЖДА
Мы всё глубже уходим в зиму,
Нам отрезаны все пути.
И стреляют то в грудь, то в спину,
Чтоб не знали, куда идти.
В небе стаи вопящих монстров,
Кормчий умер. Корабль — на дне.
И его замерзает остов
В охватившей весь мир зиме.
Мы застыли у водной кромки,
И метелью нас бьёт и гнёт.
А на Ладоге тонкий, ломкий,
Начинает моститься лёд.
***
Мне больно, что друзья мои ослепли:
Одни меня считают сумасшедшей,
Другие на звонки не отвечают,
А третьи говорят, что я — слепая;
Четвертые кричат: «Ослепни с нами!
Мы зрячие, но мы устали видеть!»
И строятся в шеренги ослеплённых.
А я, смотря на мир, по ним скучаю.
***
Снова у бесов пляски,
Рвутся из-под земли.
Где-то внедряют маски,
Где-то идут бои.
Небо глядит иконой
В замершую страну.
В зареве над Поклонной
Видели Сатану.
А колокол больно и туго
Прорехи латает в душе.
Мы в центре священного круга
На адовом спим рубеже.
1
Ты — светлое восклицание,
А я возвожу вопрос,
И вера в застенке знания
Впадает в анабиоз.
Ты мне говоришь: «Поверишь –
И смыслы наполнит Бог.
Ты это преодолеешь,
Дай своей вере срок!»
Болезнь меня смертью ранит –
Раздавишь её пятой,
И мёртвая точка станет
Мерцающей запятой.
Меня по кусочкам склеишь
И скажешь: «Болезнь пройдёт.
Ты это преодолеешь,
Нынче не твой черёд».
Когда-нибудь гулкой ночью
Войдёшь ты в мой дом, как в храм.
Застывшее многоточие
Прочту по твоим губам.
На шею мне крест наденешь,
В ладью перестроишь гроб,
Промолвишь: « Преодолеешь...»
И поцелуешь в лоб.
2
В ту зиму, просыпаясь рано,
Я, как тебя, ждала рассвет.
Казалось, ночи края нет.
И наконец дугою плавной
Рождался луч: громя бессилье
И боль больничных одеял,
На белых стенах трепетал,
Твои напоминая крылья.
Зелёные, жёлтые, красные зонтики
Вонзаются в тело жары.
Поэзии нет.
Волны громкие, звонкие.
Поэзия где-то внутри.
Шумит и жужжит человеческий хаос,
И музыка вязнет в песке,
А я наблюдаю, как маленький парус
Белеет один вдалеке.
I
Как всё же странно, даже страшно,
Непостижимо: столько дней
Быть пленницей какой-то башни
И ничего не знать о ней.
Я — часть её. Она — мой кокон,
Корсет, тюрьма, молельня, дом:
Глаза-бойницы вместо окон
И заколоченный балкон.
Мой гулкий пульс — в её ступенях,
Мой голос — эхо грозных стен.
Она растёт в переплетеньях
Моих суставов, мышц и вен.
Она — чужая — стала мною.
Когда, зачем? - не помню я.
Как зябки плечи под луною,
Как камень жгуч при свете дня.
II
А где-то рядом шум прибоя:
Наверно, море за стеной.
Его я помню — голубое,
С дрожащей, лёгкой пеленой,
Спокойное, в лучистых блёстках
Под васильковой синевой,
И солнца плеск на мокрых вёслах -
Зовущий, шепчущий, живой.
III
Где лодка?! Я хочу свободы!
Но башню вдруг пронзает ток,
Дрожат, как в исступленьи, своды,
И пол уходит из-под ног.
Она трясётся, извергая
Из чрева чёрный ураган,
Пугающая, колдовская,
И гонит море к берегам.
Всё круче, агрессивней волны!
Остановись! Замри! Замри!
Все штормы в море иллюзорны,
Они рождаются внутри,
В нейронах этой самой башни.
Под улюлюкающий вой,
Безумьем душу леденящий,
Она разрушится со мной!
Кричу сквозь вопли непогоды:
«Молю тебя, тюрьма, застынь!
Да, я боюсь такой свободы.
Не выпускай меня. Аминь».
Торопится, лёгкий шаг
Танцовщицы с Танской фрески.
Чуть слышно звенят подвески
Старинному танцу в такт.
Цветеньем — глиссандо шёлка,
Дождём — перебор браслетов.
Апсары танцуют только
Под ветры начала лета.
Порхает нездешней птицей,
Люциня щебечут струны,
И музыкой день струится
Над нею — июньской, юной.
Зачем тебе грустить, душа моя?
Я слышу, как тревожно ты вздыхаешь.
Ты снова ищешь смысл бытия,
Но разве ты его ещё не знаешь?
Не слушай рассуждения сознанья,
Оно живёт страдая, ты — любя,
И страшные загадки мирозданья
Терзают пусть его, но не тебя.
От ужаса сужается оно
До мелкой ежедневной круговерти,
А ты, душа моя, - мое окно
В свободное, крылатое бессмертье.
Ведь ты свободна?!.. Поклянись мне в этом,
Пообещай, что в бесконечном вне
Не будешь тосковать, витая где-то,
По телу, что осталось на Земле.
Как часто бес мешает зло с добром
На угольках растерянной души,
Глумится, размышляя о святом,
Развеивает правду в море лжи,
И с самомненьем нашим в унисон,
Паденье как спасенье предлагая,
Он ставит крест на тех, кто им "спасён",
Ввергая в ад, занявший место Рая.
Только в России трава луговая так гнётся,
Словно печалится или жалеет кого-то,
Низко клони́тся всем миром, всем морем зелёным,
Шепчет живым обереги, баюкает мёртвых.
Бывшие люди лежат под землёй запылённой -
Все без имён и без лиц, старым временем стёртых.
Други и недруги, вросшие в корни-тенёта,
Общей душою - весенней травой - прорастают.
Белоснежная скатерть и свечи
В канделябрах, ещё не зажжённые;
Силуэт твой нечётко очерчен,
Взгляды сумерками растушёваны,
И на грани тревожного сна
Полыхает жасмином весна.
Я забыла, какой ты красивый
В пурпуэне из синего бархата,
Льются кудри каштановым ливнем,
И румянец на скулах, как жар, хотя,
Может быть, это свет из окна,
Преломлённый в бокале вина.
Ты запомни меня в этот вечер:
Как смотрю, как дышу, как мерцаю я.
Легкомысленна я и беспечна,
Словно смерти самой отрицание.
Страхи сумерек выпьем до дна,
А когда загорится луна,
Мы зажжём все огни: жемчуг белый
Заиграет в косе, вспыхнет золото;
Ты закружишь меня в сальтарелло
Под весёлую флейту и бубна звон,
Заглушающие до утра
Погребальные колокола.
Как желание страстное страшно:
Сложно больше молитвами вымолить.
Ты приехал, и в происходящем
Есть, наверное, доля вины моей.
Я отвечу сполна, а пока
Грозовые плывут облака,
Громыхая цветением мая;
Прошивая всё нитью невидимой,
Притяжения сила земная
Мне тебя возвращает, любимый мой.
А по городу бродит чума,
Помечая крестами дома.
Под пеной облаков – земля
В прямоугольниках пшеницы.
Чуть пыльный, жарко золотится
Пейзаж, от марева звеня.
Пейзаж, до чёрточки знакомый,
Качая волнами-холмами,
Плывёт с домами-кораблями,
Зелёный, выжженно-лимонный.
Рулоны скошенного сена,
И виноградников линейки,
И кипарисовые стрелки,
Минуя сердце, постепенно
Становятся всё ярче, ближе,
Отчётливей, но не роднее.
...Над Римом небо вечереет,
Закатом розовеют крыши,
А в лаве солнечного круга –
Расплывчаты и невесомы –
Уже рождаются фантомы
Покинутого Петербурга.
"Мне странною в тот день была прогулка»
А.А. Ахматова
С Фонтанки налетел внезапный ветер,
Слегка качнулся мир, сместились тени -
И выбросило в прошлое мгновенно:
Плетутся конки, крытые пролётки
Бегут, качаясь. Цокот, гомон, грохот,
Разбавленные первым лёгким снегом.
Как много неба, как пуста дорога!
Тревожно без машин и проводов.
И звуки стали камернее, ярче;
Отчётливей шаги, объёмней время
И звоны колокольные весомей.
Торцами расцветают тротуары,
Другие моды, вывески и лица.
То шляпки, то военные мундиры,
То здания, похожие на фото
Годов десятых прошлого столетья,
Наклеенные близко, друг на друга -
Статично-чёрно-белое панно.
И в то же время, как пластичен Невский:
Свернуть куда-то и сорваться в бездну -
За слоем слой — затейливых сплетений
Романов, мемуаров и фантазий
Моих или кого-нибудь другого.
Духов тягучих головокруженье,
Посуды звон, из маленькой пекарни
Струится запах хлеба. Скоро вечер.
Из сумерек исходит искушенье
Поверить, что всё это было, было
Со мною или с кем-нибудь другим.
Пахнет яблоком дождик редкий,
словно осень сошла в апрель.
Гладким лаком мерцают ветки
в свете мокнущих фонарей,
на скамейке росинки мороси,
росчерк зонтика на песке,
сад, продрогший в плаще из поросли
свежей зелени, налегке.
Только кажется, всё осеннее:
тихо льющийся листопад
осеняет своим свечением,
листья сыпятся, шелестят;
и наряды из дымки вспененной
юноликих дерев в цвету
примеряю не так уверенно:
неужели ещё к лицу?
В ночь апрельскую тайно вкраплены
клёна красная киноварь,
мёд и медь по аллеям каплями,
облепиховый чай, печаль...
Но как только под утра всполохи
гаснут лунами фонари,
заплывают в окно черёмухи
белогрудые корабли.
Стены кутая в шубы собольи;
Занесло всё крыльцо серебром,
Замело золочёные кровли.
Терем спит, только брезжит свеча:
Распускаются блики и тени
Долгой прядью, изломом плеча,
Рукавом в золотой канители,
Вязью слов, тайной дальних земель...
Кружат, кружат небесные беги;
Лики дивных людей и зверей
Проплывают, качаясь, в ковчеге
По морям расписных подволок;
Дремлет Сирин на яблонях Рая,
И сияющий единорог
Жмётся кошкой, глаза закрывая.
Где-то, где-то сквозь долгие сны
Белый агнец под звёздами мчится:
Рожки вербные в нимбе луны,
Капли алого солнца в копытцах.
Где прошёл он – ромашковый цвет,
Буйство трав, россыпь солнечных пятен.
Только быстро теряется след:
Он изменчив, запутан, невнятен...
Из-под полуопущенных век
Взгляд скользит от страницы к странице,
И клюют, как горошины, снег
На окне слюдяные жар-птицы...
А присмотришься – нет ничего,
Всё исчезло во сне чёрно-белом;
Лишь метель, словно веретено,
Снег прядет под космическим небом;
И как зимние ночи, темны
Подо льдом Мнемосина и Лета.
И ещё далеко до весны,
И ещё далеко до рассвета.
Я город детства странно вспоминаю:
Привычно открываю и, листая,
Вдруг вижу новый смысл между строк.
И, загружая Google Maps ментальный,
С сентиментальной склонностью к деталям
Разматываю города клубок.
Любимый мой маршрут – от школы к дому:
Над головою солнце бьётся в кронах,
А под ногами – хрупкая листва
Мозаикой срослась. Вокруг порхают
Загадок, сказок, таинств детских стаи,
И бабушка моя еще жива,
И мир, как миф, - с рождения знакомый:
Огромным громыхающим драконом
Летит трамвай в серебряном огне;
И булочная на скрипучих ножках
Печёт ватрушки, плюшки и лепёшки,
Студить их оставляя на окне.
Сверкает ветер, от сирени синий,
И сгустком красок среди белых ливней
Отчаянно цветущих тополей
Рождаются стихи в рывке сиянья.
Небесна страсть, порывисто дыханье,
Предчувствий тонких векторы острей...
В пространстве и во времени реальном
Мой город – сон, подёрнутый вуалью,
Со временем истёршийся портрет.
И всё же... Настоящая реальность -
Почти не ощущаемая данность,
Лишь будущего прошлого отсвет.
Реальней город, строящийся мною:
Свободного, струящегося кроя;
Он, щедро разрастаясь в глубину,
Хранится гибким слепком измерений
И чувствует лишь те из изменений,
Которые придумаю ему.
Мне шепчет ностальгия: «Полетели
Проверить, есть ли он на самом деле».
Но разве есть такие города?..
Там, может, как в невидимой Дзаире,
Найду воспоминаня свои я,
А может, потеряю навсегда...
Мой город распадётся на фрагменты
Засвеченной старинной киноленты,
Рассохнется, истлеет изнутри.
И я не еду... Город виртуальный,
Все более реальный и витальный,
Стирает тот, другой, с лица Земли...
Иглы смещают пласты во мне,
Части света текут и плавятся,
И на несущей свой крест спине
Светофоры чакр загораются.
Здесь над широкой рекой мосты
Бесконечности знаком вытканы.
Я подключаюсь к потокам ци,
Сверяясь с даосскими свитками.
Карты сплетают Янцзы с Невой,
Да на картах искать мне нечего.
В крошечной лодке — пока живой -
Плыву по Вселенной
Доверчиво.
Мой ребёнок играет на развалинах Римской империи:
Здесь песок, словно прах, оседает в журчащем ручье,
И лошадка - чурбан деревянный - с уздечкой-растением,
Как живая, пасется на мёртвой пожухлой траве.
Мой ребёнок играет на развалинах мраморных курий,
На коринфских колоннах, упавших в зелёный акант,
На разрушенных форумах, под чередой полнолуний,
Оживляющих тени в глубоких глазницах аркад.
Мой ребёнок играет осколками цивилизаций,
В них слышны ещё громы тимпанов и струи кифар,
В них мерещится свет от огней золотых коронаций
И под плач переливчатых тибий танцующий фавн.
Мой ребёнок играет. Он счастлив в своём измерении:
Среди щепок летящих и бьющихся древних планет,
На вершине кургана давно погребённой империи,
Под которым живёт, рассыпаясь, крылатый скелет.
Тонет, тонет в тонких звонах
День небесный, голубой.
На щебечущих балконах
Пёстрых примул разнобой.
Время вспять, пространство шире
И детальней тишина;
Целый день в прямом эфире
Распевается весна.
Небо льёт потоки света
В древний каменный сосуд,
Сообщающийся где-то
С морем. В улочках плывут
Невесомое цветенье
И душистое тепло.
Распускаются растенья,
Плещет бликами стекло;
Брызжет щедро, хаотично
Свежих листьев хризолит,
И по крыше черепичной
Птичья тень летит, летит...
1
Последние всплески и брызги,
Смех взрослых и детские визги
Витают над жарким пляжем,
Но тени ложатся иначе,
Чем раньше – прохладнее, мягче –
На вазы террас винтажных.
Вдали, в валунах нагретых
Ещё загорает лето
Под солнечным водопадом;
И медленно зреет осень,
Как тёплый янтарный отблеск
На бусинах винограда.
2
Море сливается с небом белёсым,
Мучнистым; в дождливый дым
Падает солнце, и пение сосен
Становится грозовым;
Гнутся растенья на мокром балконе,
Захлёбываясь водой...
Быстро и радужно мимо проходит
Сияющий дождь грибной.
3
То меркнет, то поблёскивает море
Оттенками осенних холодов,
И нежатся в лучистом тонком флёре
Бутоны засыпающих зонтов.
Прозрачный ветер овевает пляжи,
Его рука прохладна и легка,
А в хрупком небе, как в хрустальной чаше,
Фиалками дрейфуют облака.