Белый цвет из мороза и снега
Твёрдо лёг на просторы мои,
И коснулся макушкою неба,
И собою весь мир напоил.
Стали белыми мысли и взгляды,
Стало белым дыханье и смех,
И друг другу – вдруг стали все рады,
Для улыбок не видя помех.
И плыла белоснежная радость
Над холмами и лугом, звеня,
И незримыми стали преграды
Под берёзовой сказкою дня.
Остроносая игрушка
Расколола лёд вселенский,
Огоньки зажглись послушно,
Праздник выпустив из плена.
Источая запах леса,
Щебетанье птиц беспечных,
У гардины выбрав место,
На треногу стала вечность.
И легко кружились мысли
Под мелодию из сказки,
На иголках дождь повиснув,
Серебром небесным капал.
И смотрелись лучезарно
Все незримые преграды,
И с улыбкой глядя в завтра,
Нам дарила ёлка радость.
Метёт муку холодный ветер
Асфальтной гладью по селу.
Кружат снежинки, словно дети.
Пробилось солнышко сквозь мглу.
Резвятся псы на покрывале,
Что выткала с утра зима.
Дома спросонья смотрят вяло –
Их не тревожит кутерьма.
А я иду в свою церквушку.
Легко звонят колокола.
И Ангел мой летит послушно,
Неся мне горсточку тепла.
Иду вслепую в тишине.
Глаза сверкают напряженьем.
Бормочет что-то дождь во сне,
И испарилось воскресенье.
Гуляют лужи в темноте –
Подошвы лижут и штанины.
И где-то там, на полотне,
Рисуют шпалы паутину.
И где-то там дымит вокзал,
Кассирша хмурая в окошке.
И где-то шумный, как скандал,
Спешит вагон на круглых ножках…
Займу местечко у окна.
Пусть взгляд цепляют огороды.
Бедна деревня, эх, бедна.
Встречай нас, город, у заводов.
Густые пряди дней холодных
Холодный ветер теребит,
И в чёрном небе, словно лодка,
Луна невидимо скользит.
Белёсый дым седых просторов
Отчётлив даже в темноте,
Далёких звёзд так ярки взоры
И не подвластны суете.
Иду судьбою тонкокожей
Чуть-чуть скользя, чуть-чуть вперёд,
И душу радостно тревожит,
Объявший землю цепкий лёд.
Татьяне
Укроет давнюю печаль
Густой снежок сквозь тихий вечер.
И будут звёзды нас венчать,
Роняя свет тебе на плечи.
Отчалит прошлое легко,
Коснувшись крон застывших клёнов,
И чуть помашет нам рукой,
Блеснёт слезинкою солёной.
Я прикоснусь к твоим глазам,
Плетя из нежности мгновенья,
И всё, что нужно мне сказать
Забуду вдруг без сожаленья.
И, словно вторя тишине,
Над крышей дым кружит беспечно,
И прислонишься ты ко мне,
Чтоб подарить любовь и вечность.
Широко расставив руки,
Я взлетаю над собою,
И поля заправив в брюки,
Умываюсь синевою.
Мне неведомо ни грамма
Суеты печальной зелье,
И любуясь скудной гаммой,
Я легко вращаю землю.
Мне неведомо отныне
Чуждых мыслей притяженье.
Облака плывут стальные,
Мне подвластны их движенья.
Измеряя миг пространства
Невесомою судьбою,
Я плыву, не зная страха,
Поднимаясь над собою.
Тяжёлой поступью звеня,
Бегут вагоны,
Легко пронзают тело дня,
Тряся перроны.
Притихла мира благодать,
Умолкли птицы,
Незримых волн стальная рать
В округу мчится.
Свернут вагоны в никуда,
Исчезнет скрежет,
И дивных звуков череда
Вновь станет прежней.
Я созерцаю роз цветенье –
Багряных, сказочных светил,
И распрямляются сомненья
Моих уставших, крепких крыл.
Из лепестков алеют замки,
Где совершенства виден взмах.
В них каждый миг как будто замер,
Плывя в бескрайних небесах.
Я созерцаю древность мира,
Легенд и мифов силуэт,
Смешные боги дремлют мирно,
Сгоревшей проседью комет.
Я созерцаю кровь Христову,
Что тихо льётся по кресту,
И каждый грех пронзает снова
Пурпурных линий чистоту.
Я созерцаю вдохновенье
Никем не познанных миров,
И расцветает птичье пенье
Сквозь немоту прозрачных слов.
Вдохнув медовую прохладу
Осенних уходящих дней,
Пел для полей я серенаду,
Как будто морю Одиссей.
Клин журавлиный, выгнув спину,
Летел в незримые края,
И жёлтый цвет, прорвав плотину,
Менял застенчивую явь.
Всё глубже солнце апельсином
Ныряло в пенную лазурь,
И верба с талией осиной
Пускала редкую слезу.
Мой приусадебный Ла Скала
Рукоплескал мне от души,
И нежной кошкою ласкал я
Полей неистовую ширь.
Под взглядом осеннего утра
Мы едем крылатой маршруткой.
Земля догорает туманом
И к лесу застывшему манит.
Там жизнь притаилась иная,
Укрытая тихими снами,
Там нет суеты беспросветной,
Там солнышко дремлет на ветках.
Домчится автобус упрямый,
Минуя рассветы и ямы.
И я обернусь на мгновенье,
Чтоб взгляд тот запомнить осенний.
Сгустки слов и сгустки мыслей
Напитала злая ночь
И объяла мир лучистый,
Прогоняя солнце прочь.
Волчий вой и птичьи взмахи
Раздаются в тишине,
И плетут ночные страхи
Паутину в каждом сне.
Только всё ж сквозь глубь квадрата
Проступает солнца круг,
И простор в веках зажатый
Из квадратных рвётся рук.
Не оракул я и не вещатель.
И не знаю – с кем будете Вы.
Надоело мне слово «приятель»
В окончании каждой главы.
Сколько ж можно грустить беспричинно?
Мне наскучила Ваша печаль.
Напоследок пройдёмся мы чинно,
Друг для друга уже отзвучав.
Что-то вспомнится робко и вяло.
И слова, не родившись, умрут.
Воспалённый закат нам устало
Отсчитает остатки минут.
Отравившись прощанием, сникнут
Наши взгляды под звук тишины.
И судьба нам надломленным ликом
Чуть блеснёт в очертаньях луны.
Я не знал эту Русь золотую,
Что живёт в Ваших храмах из слов
И хранит благодать луговую,
И покой вековечных лесов.
Там сидят ребятишки у речки
И горит в темноте костерок,
Так просты и духовны их речи,
Так простор необъятно широк.
Там «Бирюк» верно барину служит,
Побеждая терпением зло,
Он спасает крестьянские души,
Что в трущобу греха занесло.
Ермолай там с Валеткою ходит,
Ловит раков искусно и дичь,
И Калиныч с зажиточным Хорем
Смысл бытийный сумели постичь.
И когда на рассвете с ружьишком
Вы идёте сквозь время и грусть,
Ваши листики трепетно ищет
Благодарная, тихая Русь.
Пожелтел мой орех за окном.
Светлой грустью наполнилась осень.
И прозрачным, духмяным вином
Вновь манят золотые покосы.
Чуть прохладней с утра ветерок,
И алмазы росы чуть крупнее,
И всё так же беспечно далёк
Юный месяц, плывя по аллее.
И небрежно касаясь земли,
Исхудавшее солнце застынет.
Прокурлычут ему журавли
И исчезнут в небесной пучине.
Огромный спрут притворно дремлет,
Играет щупальцами волн.
Покрывшись солью, тает время,
Чуть слышен чаек разговор.
Игриво выпрыгнут рыбёшки,
Легко пронзая небосвод,
И солнца чёлн огромной ложкой
Лазурь сияющую льёт.
Лишь глубина молчит правдиво,
Тая свой почерневший взгляд,
И ветра сонного порывы
В даль незнакомую летят.
Рубо сделался положительно страшен:
он весь побагровел, точно кровь готова
была брызнуть из его вен.
Эмиль Золя, «Человек-зверь».
В себя непрошено гляжу
И восхищаюсь добротою.
Смогу легко найти межу,
Где свет граничит с темнотою.
И в поднебесье у меня
Порхают птицы неустанно,
Весь мир мне хочется обнять
И от любви певучей таять.
Вот только резвый ветерок
Порою мне приносит тучи,
И я читаю между строк,
Что доброта моя колюча.
И птицы падают с небес,
Вонзая клювы прямо в землю!
И вновь смеётся хитрый бес,
Он на посту своём не дремлет!
И закипаю я внутри,
Словам и доводам не веря,
Во мне всё пляшет и горит,
Я превращаюсь снова в зверя!
И только утром, в тишине,
В себя гляжу я с отвращеньем,
И что-то робкое во мне
У Бога молит о прощенье.
Каменным солнцем весь город согрет.
Панцирь фасадов безлик и беспечен.
Окна открыты для каменных рек.
Мчатся авто, развозя быстротечность.
Мчимся и мы, увлекая собой,
Города запах из камня и света.
Следом за нами, упрямой игрой,
Каменной пылью летят километры.
Каменных крон зеленеющий взгляд
Тихо тускнеет под тяжестью лета.
Так необычен из камня наряд
На незнакомой и дивной планете.
Завоет в ухо – и метаться
Бумагой, брошенным кульком,
Как будто жизнь в последнем танце
Стирает грани рукавом.
Метёт, как дворник полоумный,
Снежинок буйные стада –
В глаза, за пазухи и в сумки…
И заметает города.
Деревья гнутся, как гимнасты,
Бегут вслепую провода,
Как много в мире белой пасты!
Как нестерпимы холода!
И я не вижу край родимый,
Нет перекрёстков и домов,
Фонарь – кривой и нелюдимый –
Скрипит, как старенький засов.
И мне не вырваться из плена –
Лети, гостившая душа.
Щемит разбитое колено,
Я замерзаю, чуть дыша…Асфальтный путь щербат, но дорог.
Тумана пламя на лугу.
И благодать, что так бездонна,
Всю унести я не смогу.
Иди за мной случайный кто-то.
Смотри, вдыхай и подпевай
Счастливым травам и высотам,
Где зреют взмахи птичьих стай.
Зеленый лист бледней и тише.
Прохлада ластится к ногам.
И вечность медленнее дышит,
Плывя к незримым берегам.
Белый пух с тополей облетает.
Тёплый вечер прозрачен и тих.
И никто из прохожих не знает,
Что умеют деревья грустить.
Только ветер, как дворник прилежный,
Подметает незримой метлой
Тополиную странную нежность
По бульварам, шоссе, мостовой.
Разрыдались дождём небеса.
Разрыдалась душа, подражая.
Я похож на уставшего пса,
Что искал твоей ласки, родная.
Объяснений не жди от меня.
И цветы я дарить не умею.
Лишь хочу, чтоб, молчанье храня,
Под зонтом мы прошлись по аллее.
Не лови мой измученный взгляд.
Пусть сомкнутся ладони покрепче.
Фонари беззаботно горят,
Продлевая промоченный вечер.
Не нужны нам сейчас словеса.
Мы больны притяженьем друг к другу...
Я похож на уставшего пса,
Что с хозяйкой гуляет по кругу.
Серое утро мне глянуло в душу
Серым киоском, аптекою серой.
Ветер куда-то бежал непослушный
Серыми крышами, брошенным сеном.
Серые капли в плену притяженья
Падали тихо на серую землю.
Серый автобус стрелою движенья
Мчал, опозданий в пути не приемля.
Серые ветки, глотнув вдохновенья,
Чуть колыхались у серых окошек.
И, восхищаясь весенним броженьем,
Чья-то мурлыкала серая кошка.
По змеиной коже моря
Мчит волна с огромной пастью –
Девять солнц горят во взоре,
Девять рук взметнулись властно!
Разливает густо краски
Утро взмахами рассвета,
И воды чернеет маска,
Беспощаден привкус ветра.
И, глотая воздух с солью,
Слов своих почти не слыша,
Рыбаки с мольбой босою
Ждут, что к ним придёт Всевышний!
Вышла зелень из всех берегов.
Путь не близок до Отчего Дома.
И закат краснощёкий без слов
Из небесного льётся проёма.
Прячет поле ромашковый взгляд,
Вдалеке, словно волны, овраги,
Напиталась дождями земля,
Расстилаясь цветными коврами.
Созревают алмазы веков,
И петляет мой путь незнакомо.
Вышла зелень из всех берегов...
И шагаю с молитвою к дому.
А жизнь текла малиновым вареньем,
И плыли плюсы, лёжа на спине,
Я нёс авоську, полную сомненья,
И каждый видел недруга во мне.
Ослеп закат в отравленном сиянье,
Влюблённым парам было сотни лет,
И сотни лет просила подаянье
Старуха, не имевшая примет.
Плелись ступеньки в город под землёю,
Где ветер обезумевший вопил,
И поезд, разукрашенной змеёю,
Мчал в полумраке, не жалея сил.
Тихо вечер зажёг фонари,
Тихо падал снежок на дорогу,
Покаянье, Отец, подари,
Чтоб забыть мне про боль и тревогу.
Захромала хмельная душа,
От любви ей неискренней тошно.
Мимо едут авто не спеша
И в чернеющем городе тонут.
Постою у чужого окна,
Посмотрю на безмолвное небо,
Верю, Отче, что Кровь из вина
Оживет вместе с Телом из хлеба.
Кресты печальные повсюду
Хранят святую тишину,
Несут задумчивые люди
В лукошках тёплую весну.
Кладут конфеты с куличами,
И свечи ставят на столы,
И тех, кто умерли, встречают,
Чтоб вместе в прошлое уплыть.
И льются, льются разговоры,
Воспоминаний льётся мёд,
Вмещают кладбища просторы
Тех, кто по зову не придёт.
Вмещают тех, кому молитва
Важнее всякой суеты.
Стоят не умершие лица,
Держа печальные кресты.
Смотрю на край родимый робко –
Светла, как дитятко, душа.
Скрипит мой путь легко и ровно,
Вокруг снежинки мельтешат.
Спешу волхвом я к колыбели,
Дрожу безродным пастухом.
Ветра о чём-то мне пропели,
И двор пропел мне петухом.
Берёзки кроткие в обнимку
Глядят с любовью в небеса.
Звезда с огромным, дивным нимбом
В рассвет упала, как слеза.
Забьётся колокол, как сердце,
На детских ручках мир лежит,
И в яслях, средь овец и сена,
Вновь осиянно слово «жизнь»!
Оглянись, дружище-ветер,
Протяни ладонь свою,
У застывших, тонких веток
Одиноко я стою.
Расскажи про то, что видел, –
Долго слушать я могу.
Ночь продрогшей чёрной выдрой
Примостилась на снегу.
Мне лицо твоё знакомо,
И знаком печальный взгляд.
Звёзды млечною рекою
Уплывают наугад.
Помолись со мною Богу,
Греют свечи фонарей.
Знаю: радостью и болью
Разнесусь в молве твоей!
Ибо в продолжение двух дней позволяется душе вместе с находящимися при ней ангелами ходить по земле, где хочет. Поэтому душа, любящая тело, скитается иногда около дома, в котором разлучилась с телом, иногда около гроба, в котором положено тело…
Св. Макарий Александрийский.
Слово об исходе душ праведников
и грешников…
По полю душа гуляла,
По домам знакомым шла,
Два денька - не так уж мало,
Чтоб уладить все дела.
Чтоб вдохнуть земной прохлады,
Ключевой испить воды,
И не строить больше планов,
И не ведать суеты.
Погрустить о жизни прошлой,
Вспомнить маму и родню,
Воробьям насыпать крошек,
Не спеша пройтись к плетню.
И взглянуть на дом, где вырос,
Сливу старую обнять,
И лететь на встречу с высью…
Что там, Боже, ждёт меня?
Ранним утром в воскресенье 22 июня 1941 года
началась Великая Отечественная война.
Она длилась 1418 дней…
Льётся солнце в земные ладони.
Подпевают синицам поля.
И не верится мне, что бедою
Днём воскресным шумят тополя.
На пруду веселятся рыбёшки.
Чуть заметно плывут облака.
И не верю, что хриплой гармошки
Не услышу под звон вечерка.
Положи мне бабуля иконку –
Трудно страх в одиночку бороть!
Будут сниться колхозные кони
И укрытый ботвой огород.
Обниму постаревшую маму,
Сладкий воздух на память вдохну.
И пойду меж родными домами
На проклятую эту войну!
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят
Евангелие от Матфея 5:8
Я вышел из церкви,
дослушав,
Как молится вечность сквозь плач,
Болталась листва, словно души,
И прятался где-то палач.
Петух мне вдогонку горланил,
Рассвет безнадёжно проспав,
И солнце заботливой дланью
Касалось заросших канав.
Иконка в нагрудном кармане –
Броня незатейливых слов,
И небо воскресное манит
Прозрачною гроздью миров.
Пускай одинок и надколот,
Сочится слезами душа,
Тепло мне идти и спокойно,
Узрев на руках Малыша.
Обнял иней траву у реки.
Исхудали кривые берёзы.
Побели мне, зима, потолки
Первым снегом, похожим на грёзы.
Не поймать мне ржаную зарю,
Не согреть кучерявые пашни.
Лист упавший тебе подарю –
Был он диким, а станет домашним.
Не проси быть нам чаще вдвоём –
Расплескалась любовь по дороге.
Я смотрю в потолок бобылём,
А зима заметает пороги
Что, красивая, смотришь с упрёком
На крестьянской души простоту?
Моя родина в поле широком –
Там, где травы, как дети, растут.
Моя родина – лес и овраги,
И парная небесная синь.
Моя родина стоптанным шагом
Ковыляет куда-то без сил.
Моя родина в домиках скромных,
Где зарплату как праздника ждут,
Где всё реже мычанье коровы
И не слышен пастушеский кнут.
И скрипит, тишину разъедая,
Старый ворот в соседском дворе.
И кудахчет наседка в сарае,
Словно баба о лучшей поре.