тебе - моя рука, с тобой делю я хлеб,
билет - на два лица в бессрочном нашем туре,
не счесть твоих имён. за древностию лет
их помнить суждено - одной литературе!
тобою я во всех пороках уличён,
обличье поменял - но ты меня хитрее.
я верный пёс любви. я сказочный дракон -
то сон твой стерегу, то рею - в эмпиреях.
опасны времена, извилисты пути -
недрогнувшей рукой смешай их воедино,
все книги, все тома насквозь перешерсти,
проветри мудрецов почтенные седины!
и что ни говори, тебя я узнаю
по шороху шагов, по голосу в тумане,
ты в памяти моей, которую храню -
как лампочку в мозгу, как стёклышко в кармане.
пусть будет всё как есть, я знаю наперёд -
дороги наших дней сольются понемногу,
ведь я уже попал в крутой водоворот -
прикован, обречён, повенчан, слава богу.
что узник предпочтёт: отраву или плеть?
...как мог бы я тебя любить - или жалеть.
я лишь могу мечтать, что "некогда" и "там"
ты выберешь меня - и приберёшь к рукам.
день на убыль, и слов уже больше, чем надо.
промолчать бы их все на любом языке.
ни себе, ни другому иного расклада
не желать. не жалеть, - вообще налегке
продолжать этот бег, на какие-то круги
возвращаться, и все не замкнуть ни один.
(но ничьей нет вины, впрочем, как и заслуги,
что за край не шагнешь, поворот впереди).
это скорый сентябрь ставит ясные метки,
чтоб опасных развилок не множился счёт,
но сплетались и впредь: города, километры.
имена и минуты. и что-то ещё. –
связует спутанная нить
узлы стремительного лета.
кого я буду так любить,
когда перегорит и это?
пустые улицы проткнув,
одна игла прошла навылет.
стежки по серому сукну
асфальта стянут тишину,
дороги чуткую струну
идущий мимо не осилит.
в затылок целится звезда -
последнее предупрежденье.
а кем я буду жив, когда
едва очнусь от наважденья?
неровную бросая тень,
еще скрывает умброй лица
немая ночь, и каждый день
глухой неверной нотой длится.
он с даром речи не в ладах:
искрит, что провод на обрыве,
смешно ли, больно - угадай.
молчит и только губы кривит.
но обернется колесо,
истлеет хрупкая страница
и пересыплется песок.
и ничего не повторится -
как гераклитова вода.
растут и тлеют города,
что так неуловимо схожи,
от жара тают без следа
слова во рту - и соль на коже.
а что останется, когда
проходит все. - и это тоже.
Intro, утро. на старт.
несговорчивый март,
бездыханной зимы оборона.
приноравливать шаг:
ритм аккордов в ушах
с ритмом крови слиянно синхронны.
делят сменою вех:
то октавою вверх,
то под гору спускаются круто, -
в белом небе незрим,
горький стелется дым
по извилистым долгим маршрутам.
соль и колотый лед -
поворот. поворот -
и заботливо, и безмятежно
скрипка скажет своё,
о небывшем споёт,
и замечется в мороке снежном.
все, что ныне и здесь -
атональная смесь;
повинуясь негласным законам,
de profundis вовне
по трамвайной струне
ток пройдет исчезающим звоном.
шаг цитирует рок,
с Пресни наискось вбок,
где в невидимой точке зенита
горло неба насквозь
(рыбья острая кость)
узким шпилем костела пробито.
милость ведает гнев,
рифф вплетается в нерв,
переулок вливается в коду -
вот и снова припев,
и ты выходишь к реке
и роняешь секвенцию в воду.
взошло, изнылось, потекло
(и через край но осторожно)
казалось раннее тепло
неискренним и ненадежным
вторгалось воском и смолой
в едва залатанные щели
носилось в воздухе стрелой
то флейтой ласковой и злой
то патокой виолончели
до хрипоты и допоздна
мы спорили не понимая
что безответная весна
податливо клонилась к маю
что несговорчивый поток
смывал следы сносил плотины
на коже выводя потом
узор плетения фантом-
ных болей паутины
и клинописи вязь росла
рождая смутное свеченье
от календарного числа
(как рассеченного узла
внезапное кровотеченье)
но в отвлечении от бед
сплоченных вздорным бессезоньем
я был почти сведен на нет
задумчивый анахорет
в заведомо опасной зоне
тепло мне заливало рот. -
вскипало перемены знача
я пил не зная наперед
спасут ли сахар или мед
от этой горечи горячей
но в жилах жидкое стекло
уже текло и растворялось
от плоти плоть образовалось
оно тобою называлось
и быть иначе не могло.
май считает обороты, разгоняется-взлетает,
ночи сбрасывают перья, дни отращивают шкуру,
люди, пользуясь сезоном, забывают, забывают -
сны, пустые разговоры, ремесло, литературу.
затянувшейся зимою я узнал тебя построчно,
по слогам считая имя, разбирая на созвучья,
я оттачивал вниманье и тебя запомнил прочно,
да еще не помешает повторить на всякий случай.
наяву во мне сбываясь и сбиваясь, как от ветра,
речь, рифмованная наспех, на тебе сойдется клином,
промежутки, перебежки, ссадины шального лета
измеряться будут точно этим временем недлинным.
и когда мы растеряем скудный груз своих умений,
что же будет за душою, кроме жара под углями.
кроме хмурых умолчаний и никчемных откровений,
что ворочаются тесно, ранят острыми углами
да неровными краями. вот и город, сплошь расцветший,
краски новые мешает; против солнца, как ослепший,
знай трамвайными путями водит, кружит, дребезжит.
ничего не обещает и никем не дорожит.
с летом все просто: оно происходит.
ходит по воздуху и по воде,
мягко пружинит, машины заводит,
мнит себя чудом в единственном роде,
ловко юлит на пристрастном суде,
лето диктует свои беспорядки.
вот же, ввергай себя в них без оглядки,
в самую гущу случайных страстей, -
бейся главой о внезапные стены
(грохот. актера уносят со сцены)
будь бережён от дурных новостей.
не избежать тебе жара и тлена,
выспренней речи, пустой болтовни:
лето ломается через колено
солнцеворотом, яремною веной
свет утекает в разверстые дни.
разве что явится в рост пред тобою
в этой неподлинной, дикой красе
сумрачный ангел с подзорной трубою -
будь невредим, но сдавайся без боя,
будь награжден, - но иначе, чем все:
алчущим летом по самое горло.
знай утешайся осанкою гордой,
чем от удушья и будешь спасён. -
сладость, горячка, щекотка по коже,
сглаз, очевидно, заклятье, быть может,
вирус, по глупости занесён. -
нет, просто летнее, да, это всё
слово за слово, око за око -
справедливость делить пополам
безнадежно: ни толку, ни проку,
но, бесспорно, так свойственно нам.
зацепиться - за кончик веревки,
той, что вьется, свиваясь в петлю:
и опять увернуться неловко
от спасительной лести: "люблю".
в сердце ножик загонишь, но все же -
злое слово повиснет, как плеть,
и сражения счет подытожит.
неизменно привычка стреножит:
подражать - потому что похожи,
и любить - потому что жалеть.
(полюбуйся, насмешливый боже,
как пытаюсь себя одолеть).
я веду, и сбиваюсь со счета -
смена вех для внимательных глаз -
мы рискуем, и важное что-то
упускаем из вида подчас.
кто умней, тот пойдет на попятный:
каждый мнит себя умником, но -
наши прошлые - белые пятна,
настоящее в корне невнятно,
о грядущем и думать смешно.
но судьбу не прокрутишь обратно -
оттого мы с тобой заодно.
оттого разгорается пуще
поединка классический пыл:
на глазах восхищенной толпы
я убит.
мне значительно лучше.
было так: осторожней, тревожней и лучше.
мы не помнили слов, кроме пары созвучий
с перебитым хребтом. - укрываясь от глаз,
невесомое время текло мимо нас.
но тогда еще лето вращалось над нами
золотым колесом со стальными зубцами,
второпях задевая небесную твердь,
каждый миг завершая свою круговерть.
обрываясь на звуке густом и высоком,
наша речь истекала малиновым соком
и малиновым звоном без русла плыла
в зыбкой ночи, просоленной добела.
(так сведенные счеты пускаются вплавь
в непрестанном распаде на морок и явь).
и затем еще мнилось: в короткие сроки
оперенье меняют потертые строки,
и глаголом не жгут ни сердец, ни иных
негорючих предметов, исконно земных.
(мол, от лишнего жара одно беспокойство). -
поддаваясь соблазну невинного свойства,
мы сдавались на милость, и зло от добра
отличали, что олово от серебра.
в гулком тигле оплавились бренные вещи,
каждый край становился и ближе, и резче -
словно бы дальнозоркостью поражены,
мы-то сами себе были смутно видны.
и пускай пустота нас хватала за пятки, -
в этом диком, блаженном, хмельном беспорядке
за непрочную почву, за россыпь камней
исступленно цеплялись сплетеньем корней,
точно плющ, бог бы с ним, бересклет, может, вереск. –
и была неподсудна последняя ересь,
оттого, что нетленна дурная трава,
с каждым ветром лепечущая слова.
(что там ей до молитвы, до брани площадной).
а история вечна, проста, беспощадна:
то неровно ломается по углам -
то срастается намертво - пополам.
ни слова о любви: тем круче беспокойство,
тревога солоней и очевидней враг,
чем бархатнее речь. такое злое свойство -
не просто так.
не просто так оно и дергает, и ноет,
и знаки подает: считать до десяти -
не поддавайся. ты, сплотившийся со мною -
не отпусти.
дорога коротка, для взлета нет короче,
нет воздуха в объем последнего глотка. -
но память горяча, и остывать не хочет
наверняка.
и оттого не жди: "река вернется в русло".
и оттого держись: чужая колея.
иди и говори: не бережно - не грустно -
не про меня.
в осень чуткую мою сторожевую
собери меня на нитку на живую
расчерти меня на полосы и клетки
(на удачу перекрещенные ветки
перекрашенные в медь и позолоту)
обрети себе сезонную заботу
в кулаках слова сокрыты и согреты
обрети себе законы и запреты
изменяя им невольно и невинно
измени меня едва ль наполовину
по узлам углам суставам сочлененьям
приберет себе предзимье в подчиненье
чтоб до дна/дотла и выпустит обратно
примерещится и сгинет невозвратно
словно нас одолевающий делирий
всех нарушенных миров и перемирий
- колебались менялись пускались в нейтральные воды
идиоты пираты предатели чистой породы
коли пуще неволи охота в косяк собираться
приидите без мира в недружное бражное братство
не взыскуя попроще путей но лишь ради потехи
словно изобретатели сложных бессмысленных техник
новых праздников словно (нежданных никем нежеланных)
и кого ни возьми каждый свод непроверенных данных
каждый точка тире на твоем языке криптограмма
утро канет вотще но на вечер обещана драма
перелетный театр открывает сезоны охоты
домино я не знаю тебя кто ты вкрадчивый кто ты
и когда отгремят канонады умрут фейерверки
сложат крылья пилоты и сядут на тонкие ветки
поистреплются флаги на убыль пойдет позолота
обнажит целлулоид. - тебе-то какая забота. -
- черно-белая хроника слова за нас не замолвит
немота одолеет и в крепкие сети изловит
сквозь цветное стекло поглядишь невнимательным глазом
и пустое порожнее праздное разное разом
обернется изнанкой наступит эпоха другая. -
- о других пустяках. - не печалься моя дорогая
изойти ли слезой ах такая пора миновала
но не плачь моя девочка это просто конец карнавала
что ли в сердце асбест, раз горит - не сгорает, не тлеет,
не рассыплется угольной пылью в настырной руке.
ухмыляется криво, неласковых слов не жалеет,
чтоб сказать, наконец, все как есть обо мне, дураке.
что ли стелется дым, застит горечью смутное зренье,
ставит сажей кресты на глухих и шершавых дверях.
глубоко под землей набирается силы горенье,
чтобы выказать нрав, неизбежные беды творя.
пусть идет по пятам, настороженно держится следа,
чует сбивчивый ритм, припадая к горячей земле,
распластается навзничь. окольные тропы изведав,
станет шарить вслепую в податливо хрупкой золе.
что-то теплится там, что-то бьется легко и упрямо,
словно пробует прочность заботливых войлочных стен,
словно - точка, тире - шлет на волю свои телеграммы,
теплограммы свои - до того, двадцать первого, грамма,
что и колет, и ноет, никак не растает совсем.
и не зря, значит, жжется покрепче кайенского перца,
если вспышкой одной добела раскаляется день.
испытаешь все способы быстро и насмерть согреться:
спичкой о голенище, огнивом о звонкий кремень
(в алхимическом раже к руке прикипает кресало)).
но в остатке все та же искрит негорючая смесь -
для того лишь, чтоб снова: то плавилось, то воскресало,
от тоски не росло, от дыхания не угасало
то, что быть не умеет. -
и так безошибочно есть.