........................................И.Н.
Щека обветрена...Надышишь.
И беззащитнее слепого
Твой дух в тебе живое ищет
Соединяющее слово.
Но тусклый свет,а вечер мал.
Лишь по слогам, склоняя вещи,
Морозных рук не разнимай.
Пусть нежность долгая трепещет.
И заполняет целый век.
Разлившись в пустоте, ты слышишь?
Мой беспощадный человек,
Как слово остается лишним….
***
…и эта боль, и этот сахар
в придуманном тобой наречье.
пейзажа ледяного запах,
что в серости опустит плечи
при виде нас - не тех двоих,
что безнадежно молчаливы…
двух галок в поле частый штрих
в плену весеннего полива -
разгула нет и смеха грязь.
но ждем, из корня разрешимы,
быть стянутыми врозь боясь,
в строке прощального пошива.
но буря красок на лице,
белье кустарников запрелых
и солнц насмешливый прицел,
и неба пуховое тело.
не в том краю, где нет тебя,
покорен дух и щеки впалы.
не в том лесу, где спит устало
мой голос, о тебе скорбя.
о двуедином ни о чём,
о робком единенье – враки
всё не при чем – часов подсчет
скулеж моей ручной собаки.
и даже рук тугих узлы
всё - суета немой надежды
всё не причем, всё, как и прежде -
лица забытого углы.
***
Хлебное место. Терпкий послед,
Чествуешь вести с дальних
Черных земель. Колосится свет,
Ветер скрипит прощальный.
Сколько возможных имен тебе
Робких наречий. Слышу
То как полесье в крутом горбе
Дрожью забытой дышит.
Ветхий замок на реке. Сквозит
Зыбью оглохших лодок.
Рот земляникой густой зашит,
Волчья скулит порода.
Только спокоен и нем пастух.
На деревенских сваях
Вечность вмерзает в остывший дух,
До хрипоты - живая.
***
моя судьба горит
сорокой синекрылой
о, пенный сибарит
морской набравшись силы
заполнишь естество,
продрогшее в остатке
сомкнувших в вере рот,
во взгляде нежном хватких.
ни бледный островок
тугих воспоминаний -
задушит сна шнурок
весенним утром ранним.
и спляшут и споют
плеяды воробьиных
частот, где мой приют
из ропота и глины.
***
озноб в преддверие весны,
как сон у частой колыбели -
твоим уходом тихим смыт
в льняное пастбище метелей.
изнанки сытой и ночной
не испытав, коснувшись ночи,
по лепесткам звенящих нот
мое прощение пророчишь.
босой ладонью на окно
ступить, размазывая утро,
спешишь – пусть тянется оно
навстречу новому кому-то...
***
Всё исправимо кроме смертей и любовей.
Горсточку ветра мне к изголовью
только неси
Ищущий взгляд так прекрасен – полынь и алоэ
После же – синь
Так расцветают, слепнув, и громко
Благодаря!
Тонкие травы - пальцы ребенка
нежный обряд.
После же талый поезд весенний
в жизнь и покой
и покой!
Не исключая тени сомнений
Страшных сомнений
Нет, Боже мой…
***
И правда - мертвые деревья
Всего лишь стебельки в стакане…
В саду твоем темнеют вишни
И гроздьями свисают с неба.
А в тот проклятый понедельник
Сгорела лампочка в прихожей.
А частоту воспоминаний
Сменяет горечь на столе.
В стекле нестройном,
Где мы чахнем.
Как те не умершие.
Просто,
Остолбеневшие от счастья,
Что рядом.
Пусть и не дыша.
Век и тяжбы.
Прошлое - в кусты,
В пыльных этажерок захолустье.
Вырастут по осени кресты.
Суета отпустит.
Станет мельтешить иная мысль.
Греть бока материи из хлопка.
Помяни меня и улыбнись
После горькой стопки.
На жаре - и дом сгорит, открыв
Расписные ставни.
Ангел, отчего ты так красив?
Будто не ко мне приставлен…
***
незабудка, вешенка моя,
темная сестрица – водный локон
города о суете смолят
черпая ладони в лодки окон
уплывет твой домик в горький брод
побредут повозки листопада
землянице мал печальный рот
но земле несчастного не надо
только тех, кому известен час
дома одинокого цветенья
тех, менявших горе на атлас
брошенной от солнца белой тени.
***
С.А.
На то тебе и данный – говори.
Крепчает голос. Нескончаем вечер.
Беснуются по окнам фонари,
Здесь каждый лоб зелёнкою помечен.
Танцует стул с покинутым тобой,
И рот зажат ладонью преломлённой.
Но страждущие движутся гурьбой
То по Тверскому, то по тихой Бронной
Прилажен ловкий крест бородача
К московской вере, стянутой в кавычки.
Пусть у ворот застыла саранча,
В нечеловечьем каявшись обличье,
Но ты спокоен, словно не сличён
С богами этих баснописных улиц.
Перелицован двор, фасад, а счёт
Пошел на тех, что с духом разминулись..
***
Не отходи от меня далёко
Чем рукой подать – не хочу
Оса в волосах - морока
Сердитая на свечу.
Единомышленник смелый
В памяти мил и строг.
У края ладони присела
Голос помог.
Замки ледяные сняты
Дырявый ноябрь взят.
В дождях рождены мыслята
И ты мой брат.
Пеняешь на воскресение
Без устали режешь крик
Я высечена из тени
В рассветный миг.
***
Рубили звонко и с припевом
Резали на корню
Дожидается где-то слева
Нет не позвоню
Колокольчики скоро ржавели
мертворожденные звонки
Пили тогда метели
С моей руки
Захожу не вздрогну привыкла
Тишина не убьет
Одиночество – долгий выкрик
Скорбный год…
***
То что не искуплено не отмыто
Приплывет по весне
Взгляд он подобен ситу
Говори ясней
Смерть склонять что влюбляться
В первого на углу
Палец уколешь – панцирь
Молится на иглу
По карманам спрятано и надолго
Кажется что навек
В левом - растет иголка
Во внутреннем – человек
***
От мороза синея,
Прижимаясь ко льду,
Спит моя саломея
В неглубоком пруду.
Перережут крылом ли
Нежной кожи ожог…
Ну и пусть, поделом ей,
Что меня стережёт.
О, мой воздух прохладный!
Серебра не ослабь.
Но задышит надсадно
Серебристая рябь
Стукнут лодочки оземь
И запляшет смеясь,
Удушенная осень,
Драгоценная грязь…
Ленточки
Как мило о старости думать
И резать платочек льняной.
Вот ты, покореженный зуммер,
Стенаешь в ночи ледяной.
На тонких простынках рассвета
Погашены воля и сон.
И чахлый мотор драндулета,
И дедушкин ласковый тон
Все так мне походит, и снова
Все ленточки будут к лицу.
Но слово, нещадное слово,
Подносят к пустому крыльцу
Не понимай меня превратно
Не понимай меня превратно,
Покуда лампа горяча…
Едва неспелые закаты
Снимают бабочек с плеча,
Твой говор спешен, и по слову
Сжимают звуки час и речь.
Крадется шепот двухголовый,
Он обречен мой слух стеречь.
Но тонок невод замирания
У диалога перед сном.
Так в музыке телесны грани
Средь пустоты не спетых нот…
Июнь
Наверное - прожито, но июнь,
Матерчатый, расписной…
Луна самой юной из новых лун,
Готовится стать женой.
Молочным налитые облака,
А берег колюч от слез.
Река смоляной расплетет аркан
на ловлю падучих звезд…
Но где-то, среди ковылей степных,
В рябой череде песка,
Тоскует по небу гнедой жених
И вечна его тоска.
Вода
Это там, где вода оживала,
Где горела живая вода.
Было время в пространстве овала
И седьмая стояла среда.
Где кормились с руки осторожной
Ненасытные речи твои.
И ползли по младенческой коже
Золотого песка муравьи...
То не снилось - сбылось непременно
Выше самой высокой беды,
Мы с тобой вырастали из плена
И садились у края воды
Не произнесенное
Не произнесенное беречь -
Ветхой крышей застилать ночлеги.
Лунный нерест, медленная речь,
Оклика нежданные побеги.
Может зелень вверена тебе?
На ростки прибудет воскресение…
Или в незапамятной арбе
Почивает шепоток осенний?
Станет так – оторванная боль
Лоскутами вьется у порога.
Не произнесенных не неволь.
Дай им звука, Господи, и слога….
Когда нет дома
Когда нет дома, и никто
Не шлет тебе платочек синий.
Когда косматое пальто
Тобой повиснет на осине.
Раскинет руки и споет
Отпущенный от неба листик
А ты не вспомнишь слов и нот,
Лишь сожаление от мысли
Разрежет слух, возьмет мотив,
Перекроит на лад печальный.
Но сможешь дух перевести,
Согласно головой качая.
Погрешности
Если немоты не соблюдая,
Лепетать о том, что не сбылось,
Выйдет смерть, красивая, худая.
Ткнет в тебя невидимую трость.
Станешь завещать себя повсюду,
Письмецо слезливое писать.
Ей кричать заученное – буду
Дочь, сестра, любовница и мать.
Сдвинет брови ласково и строго,
Волосы за ушко отведет.
Скажет - успокойся ради Бога!
И рукой закроет лживый рот.
В стране вещей
В стране вещей - чудесна пустота.
Упущенная чашечка фарфора
Саднит осколком звонких разговоров
У краешка темнеющего рта.
Так славно проживать черед не свой.
Под рябью растрепавшегося тюля,
Заснуть в ладонях терпкого июля,
Укрывшись воспаленною листвой.
Не взять ни ноты от твоих волос,
Ни дня не знать тождественности нашей.
И провожать излом плечей уставших,
Вдали напоминающий вопрос…
Будет время
Будет время, сестра и палата,
И стрекозы в душистом саду.
Обгоревшие плечи заката
Искупаешь в отрадном бреду.
По колючей щеке хлороформа
Проскользнет удивленная тень.
Спи мой ангел, легко и покорно
Зачинается следующий день
вели соленые, шептали,
из ноты си немели струны.
у кромки шерстяной гортани
пролистывали запах лунный.
по баю-бай свистали ветры.
комочки желторотых пташек
заполоняли километры
заиндевелых губ вчерашних
весна горела взводом вишен,
и третьим лишним сбитым с ветки.
соленые шептали - тише!
из каждой двуединой клетки
но мы водили кругом спешным
и пут бессонных не снимая,
любили прежних, горьких, грешных,
и до смерти их обнимали.
1.
дрожал плавник оставленный в песке
моя ли смерть скрипит на волоске
и попадает в глиняную цель
на диком камне расцветает мель
воздушный тон переведя на крик
дай камням унисон и петь вели
о лакримоза веточка странствий белого утра
прозрачнее воздуха медова чаша твоя
испей и пляши над волнами очнись во мне
дергая небо из птицы укачивая младенца
оловянное платье печали твоей
лови на взмахе сбереги
от падения
камни
я скоро совсем исчезну
под гнетом ли топленых половиц
измятой скорби обнаженных лиц
как не бывало. каменный сачок
веди и обращай пустой зрачок
в несметный лаз незрячее дупло
где кругом и полынью поросло.
недуг определен размыт апрель
протертый в саже острый профиль твой
не обречен расти в себе горой
не заштрихован липовой корой
оглохших дней для внемлющих в сачке
коней поющих смерть на облучке
как прежде зачервленной в серебро
ступай и принести назад оброк
да брось у ног под скрежеты зубов
недуг прощен определен улов
2.
бедная танцовщица врастает в пол
знакомый сан открещивается от стен
твой дом раздет обескровлен бесстыже гол
каждую юбку ждет шифоньерный плен
бормочешь – жутко жутко жутко мне!
переведи с колен
башенные часики правой руки
помноженные на берег туманный твист
на веко подуешь лист одинокий лист
с резца соберешь раздавая всему долги
о лакримоза весточка исчезающих
уходящих в тонконогие чащи
неведомых тварей амели расправляет юбку
шагая над пропастью улыбается всякому мостику
лишь растворившись
остается улыбка
твоя лакримоза
белое платье выловят рыбаки
в прозрачном порту на той стороне стола
пел ли тогда в слепом окруженьи ламп?
кланялся ли когда приближался кит?
что отпускал из резиновых уст удила
бедная танцовщица подаст халат
шапочку не забудье о мой пилат
под маской плавник печальный анфас орла
ты вечно молод весел всегда женат
на лакримозе
камнем родится сын
переведи меня на иной язык
переведи меня на иной покой
но после
спой меня после спой
я скоро совсем исчезну
1.
это такой стеклянный шар
подвешенный к потолку
в нем эмбрион колени поджав
тянется к молотку
и изнутри колотит да
прекратите слышите прекратите это
всё прекратите пожалуйста навсегда
огнями разодраны желтые города
невыносимое лето
в баре на тон выше звонче теплее что ли
идет объявление счет 0:2
между левым и правым правым и левым берегом
наскоро сшитая голова
удивляется недостатку выпивки
соседи сверху заняты бегом и голосом
бомбардировщик усталый уходит в пике
чумазая женщина рвет на себе волосы
синхронный перевод с человечьего
дети послушно потянуться в печи
игрушечный заяц отбивает по стеклам чечетку
вороньи домики захлебываясь в пыли
ползут друг за другом не оставляя следа
города без людей прекрасные города
мамочка правда что мы сделаны из любви
что ты что ты разумеется никогда
2.
шестые сутки нет воды.
касатки обмениваются молитвами
их острые плавники
суше пролитого солнца на наши головы
мы рыскаем по телам в поисках черного золота
ливни с треском падают на колени
и рассыпаются на миллиарды лет
город бабочкой вертится на игле
солдат собирают с полей
прощенное воскресение
3.
в твоем краю тюльпаны лабрадор
английский чай с кусочками лукума
ночное домино несешь во двор
и наспех приколачиваешь к верху
когда ты спишь то войнам не до спеха
в щипцы зари кораблик из ореха
пускает мальчуган с косматых гор
английский чай заводит разговор
о воле бергамоте прочих знаках
война кипит из глубины барака
прокуренного леса рук и рака
ползущего по шее к волосам
смерть доверяет сломанным часам
еще твоей любви к границам телу
расшатанным карнизам. под ребро
сольют английский чай и серебро
седая музыка выходит из ворот
растерянно гарцуя на мечах
ребро поет и вера горяча
ложишься с ней не разбирая нот
часы молчат уткнувшись в твой живот
Смешно, когда бумажный голос
Шуршит: горю, смотри, горю!
Он скомкан, беззащитно гол он
Я с ним по- птичьи говорю
По зернышку ссыпая в лодку
И отпуская - пусть летит!
Вода растерянной походкой
На топкий лед засеменит
И левый берег держит прутик,
А правый подает огонь
В костер идут немые люди
Залечивать его ладонь,
Исчерченную коготками.
Смешно так лица их горят!
А птицы пьют моря глотками,
Раскачивая якоря.
Ты садом стал.
Пострижен. Наречен.
В тебе вместился земляной волчок.
И обморочны ночи и восходы.
Скворчишь листвой в любое время года.
И птичий носишь на груди значок.
Приходит Мэри вечером в тебя
Вязальщица, красавица и иже…
Склоняется в траву все ниже, ниже,
По корешку целует молча трижды
А после с губ смахнет комочки дат..
Нева, как лань сера, та вероломно
Захаживает и ложится томно
На краешек пригорка в десять комнат.
Она не плачет, только льётся ровно
До первой меди проблесков оконных…
Ты им твердишь - я одинокий сад!
Но пальцы - вязы. И кленовы речи.
Ты ждешь иных. И речь растёт до встречи.
Но вот они приходят и глядят.
Любимые.
Зеленый гладят лоб.
Зачитывают ласки и укоры.
Ты слышишь их объятия и споры.
Ты открываешь земляные поры
И дышишь ими
радостно
взахлёб.
В позапрошлый четверг
Позови меня тихо, секретно,
В позапрошлый четверг дождевой.
Я хожу по земле безбилетной.
С непокрытой хожу головой.
Пеленаю простывшую розу
В ученический дух и тетрадь.
Запускаю с соленых утесов
самолетик наверх, умирать.
Были тонкие лодочки – туфли,
Антреприза с водой и бедой.
Коломбина на маленькой кухне
Замарашкой была и святой.
Ей плясать бы тогда, на карнизе,
В ожиданье письма и дождя…
Но в намокшем апрельском эскизе,
Сонный аист не видит дитя.
Пустыня. Сновидения.
Смотри, под ногами нечёткие тени,
Промозглые соли, полночные страхи.
Я, словно любви, лишена сновидений.
Винтажные окна в холщовой рубахе
Моих альбионов, сетчатку застлавших.
Герои спешат с опозданием вечным.
Сквозь стаи разбойников, с неба упавших,
Сквозь мамины грозы и папины плечи.
Пустыня, пустыня…Такое возможно
Желать одиноким счастливым дворнягам.
Но я - героиня, и падают в ножны
Резцы по стеклу, карандаш и бумага -
Милейшие души! Мне кланяться поздно…
В бинокль поглядит удивленный прохожий -
На место полей, вероломно-безхозных,
Вползает вода и блестит осторожно
Змеиною кожей, атласной и рваной.
Мне слов не найти восхитительно-бранных,
И папин затылок, и мамину спинку,
А также сестренку - тугую осинку.
Но я героиня! Органные залы
Давно опустели, пропиты наречья…
Свистят баснописцы на млечных вокзалах,
Наверх провожая своих подопечных.
Пустыня, мне больно… И тихо, как в сказке.
Вода лишь заденет и мимо промчится,
Как в тех деревянных забытых салазках.
В пустыне дворняга завоет волчицей.
Усни по указке усни по указке
Рыбный день
Когда плыла мурена за окном,
В квартире каждый угол заострялся.
И бабочки напоены вином,
И кошки трепетали в нежном вальсе.
Блестела кожа редких фонарей,
Парнас был занят муравьиным ложем.
И выходил во двор слепой борей
С обветренной и остолопной рожей.
Винилы марта сменяны на час
Кондукторами в строгих телогрейках.
Но край мой, полосатый, как матрас
Выстраивал сапожки по линейке.
Ватага сизокрылых лошадей
Покоя не давала и парила
Над морем растерявшихся людей.
И я забыла всё, что с ними было…
В безрыбье, в круг, очерченный метлой,
Средь камышовых свистов, на рыбалке
Сидело время с белой головой
И отмечало на бумаге галки.
Но только шанс им дан забыть, уйти
В мгновение, где загорятся флоксы.
Оскал мурены, март и желатин
Замешивают в землю ортодоксы.
В ней ты, как рыба, плещешься один...
Восточное
Восточная лампа в смятенье накала
мерцает чуть слышно и светит так сложно.
А мне под лопаткой не хватит кинжала -
настолько там гладко, почти непреложно
Тебе же напротив - вот нож, плащ – палатка,
бессонная повесть, ладонь против шерсти.
Огранка пиалы мне пальцы окрестит
харам эта воля, харам эта воля…
Где синие птицы, клюющие прозу,
по звуку склонявшие к быстрым уходам.
Там яблоко будет и чайная роза,
и руки врачей в бесконечные воды.
Тебе же напротив – на зиму венчаться
и лоб целовать до последней стихии…
Где в лодку садятся Печорин и Чацкий,
а лодку толкает бразильский алхимик.
След в след, по-восточному крадучись еду
С кинжалом и строчкой слепой аюрведы…
Холодная кромка резной рукоятки
Блестит под лопаткой так сладко так сладко
харам эта воля….
Башмаки
Ляг. Не тревожься. Башмаки сними.
Кентавры разожгут речной камин,
По огоньку выхватывая слово.
Ступает тихо в комнату основа,
И ты клубочком тянешься льняным
По коридору тонущих в любви,
Сорвавших голос в обожженных травах.
В конце пути гудящая дубрава
Заполнит композицию, обвив
Руками божества древесный лик.
Твоя ж сторонка – шерстяной акын,
где синей нитью перевязан сын.
Колени, закаленные в угле,
За право одиночества в седле
Отдай ему на длинные часы..
Но только плач не смей ему дарить
Который принесет и сон и сыть
И женщину, рождающую корни.
Полынь насыпь в окрепшие ладони...
Ляг. Не тревожься. Приготовься быть.
Иван-чай
Липкие зимы в прошлом, мой милый друг.
Суть обнищания тела - душа в кавычках.
Было бессонно, боязно, стало вдруг
Так безразлично, просто - до неприличия.
До рождества кулаков из позиций рук,
Ленточки водной из дуновений птичьих.
Так и случается: грянет иван-чай
После разденут пристань, возьмут на мушку
Облако бабочек. Буду. Но не встречай
Ни Акулину с яблоком, ни пастушку,
Ни простодушно раздувшую твой очаг.
Радости узнавания не бывать.
Всё - суета на местности, где нет места
Ватному облаку, коим была кровать
Происхождению чуждого из известных
Знаков и дат, назначенных – умирать.
Тонут прощания,скормлены корабли
Дикому чудищу с белою шевелюрой
Те башмачки, что по воде брели
Красные, помнишь? Тоже поплыли сдуру
Грустно касаясь носиками земли…
До пелерины стаявших облаков -
тайной гряды знакомых двоим словечек,
станешь тянуть исчезнувшее наречие
в мёртвой зимы подёрнутое ушко.
Чем-то молочным плача и бесконечным…
Накануне
Накануне звука тончает миг.
Обездолен всякий, и - не зови.
Раскален до ребрышка змеевик,
и вода тревожный диктует свинг.
Из стакана черного с молоком,
накануне бережного – прости,
через край себя проливает дом
и по гласным слово горит в горсти.
Накануне певчих, темнеет рот,
опускает всякий на дно кольцо.
И дрейфует небо, рождая брод,
запрокинув к свету свое лицо.
перелетные
великану - полет без границ
и по облаку всякому брату.
дайте ласточек, соек, синиц
в корабельное небо арбата!
город мой, ты не стал золотым
скорбный бег и клыкастая щука
в лунной верфи печально и дым
там плывут горожане двуруко
где состава бессонен фагот
переходы метро длиннокрылы
отмоли себе зрение крот!
полети в темноте что есть силы
налегке, напоказ, на метле
маргаритой, бессонницей, кошкой
но в зубах у метро – арбалет,
в животе у метро - неотложка
перелетные, все-таки - блажь.
только девочка спички находит…
и по сводкам – последний этаж,
по преданию – к теплой погоде.
Скворечник
Золотое сечение под холмами Манежной.
Забирайся кочевник в свой стеклянный скворечник.
Не гуди, не свисти антрополог татарский,
Как из алой кости вымолачивал царство.
Как дитяти твое положило овечек
На отмол воронью в тридесятую сечу
У неглинных огней, соловелых аллеек
В череде окуней и литых канареек
Неотпетых границ осторожные своды.
Среди радуги лиц не найти воеводы
Комариный уют нерушим и чудесен.
Звездочеты снуют в безысходности лестниц…
Цапля
Цапля делает мягкий взмах.
Замирает в мертвой петле.
И внимание! На часах
острый профиль - Парад-алле!
Указательный верен путь.
Разноцветен, как светофор.
Растечется сперва, как ртуть,
Раскалится затем в фарфор
Станет всем танцевать на бис.
Пересмешница! Шлейф и флер.
Белоснежный на ужин рис,
Тонконогий на сон кавалер.
…
А быть может, была свеча...
С лепестком, пускай - в коготок.
И чуть слышно, но - горяча
Только это всё, не про то….
Балансируя на тонкой кромке ребра,
женщина шепчет – крибле!
мужчина отвечает – крабле!
И оба ступают на грабли..
заложники любви и серебра
О яблоневый сад, ты – мир!
Распахивает рукава Каир….
1.
Вот чешуя слепого Нила,
в оправе кожи крокодила,
мерещится за тем мостом
Дороги смоль и катаракта
непроходимых горных трактов
Песков немой кордон
О, красноглиняное горло!...
Помятый гид шаманит соло
о светотени на песке,
о разъяренном яде краба,
печали истого араба,
о женщине в броске..
Латунных чёток небосвода
одна с горой весна, порода,
природа диких егерей
Шагни в соленые глазищи
молочных голубых кровей!
Не сыщешь
такое море… -
святош нищих
других морей.
Так мраморная лилия заката
цветет который год, когда-то,
небесный странник обронил
её восходы в терпкий Нил
В песочный тычется живот
обломок утра. Ветхий рот
пустыни объявляет голодовку.
Античный запах, грянет остановка
фактически уже болот.
Мой бедный Нил!
Сплошная проза,
Твоя совсем никчемна поза
ты покорен и осушён
И всюду слышишь – дан кешон
и здравствуй! Для того и создан.
2.
Луна в Каире продана за грош.
Отточенные стеклодувом земли
давно слепы, и тянут воздух тем ли,
что ненавидят дождь?…
Ладонь раскрыта, линии внутри
неё покрыты пеплом. Носороги
испещрили бессонные дороги.
В оврагах извиваются угри
колючих стебельков лучей.
Каир везуч, и он – ничей!
Средь муравейников слоновьих,
лишь треугольник в изголовье
и голосов течет ручей….
Кусочек выпрямленной тверди
для пары ног, шагов и меди
…У изголовья вспаханная тень,
межуются поля под одеялом…
Чечетки звезд - их так бесстыже мало,
как хлесток крокодиловый ремень
погонщиков большого дня.
В Каире,
все происходит из огня.
3.
Но точно глиняные своды
гончарный образует круг..
Мне душно здесь!
Мне низко здесь!
Я маленький бессонный мук,
без башмаков, без языка
переворачивать бока
Каира…
лакомый кусок
На всех воды один глоток.
Глоток кровей в пыли
и позолоты…
Зевают темной ночью бегемоты,
из пастей выпуская фонари
Каир - стихия, что не говори.
Любовь ночей, песка и терракоты
/и не поймешь - кто у кого внутри…/
Синеет воздух нильских глоток
Разуты тени, люди и дома.
И бестолковых окон бахрома,
и взгляд строки чернильно-кроток….
Так хочется сойти с ума!
в большую воду…Смыт понтон
слезой волны. Тутанхамон
пролистывает горы
И склоны - на коленях. Скоро
взлетят машины и дома!
И всё смешается в одну
фантасмагорию Каира..
Каиру мало
мало мира!
он потому летит ко дну….
4.
Задумаем обычный день. И хлеб
остынет на вечерней кухне
Огней колонна сверху рухнет
на черное из черных неб.
Прости, записки из Каира -немы
и тяжки, словно слон.
Слова передает Харон
охрипший здесь из-за зимы
Моя карманная Россия
вмещала все, чадила дым
протянутый в иголку Крым
тянулся хвостиком вполсилы..
В Каире то же – он людим
Любим. У сфинкса на коленях
покорно засыпают тени,
В надежде неразлуки с ним..
Арабский взят из нагрудного
у истукана, в первый раз
Каир не подбирает слово
по одному беря от нас…
Вечер вменяет нам позу печали,
облака - явный срез млекопитающего обоза,
складка космического волчка на теле Начала,
что перечёркнуто неизбежностью небосвода.
Но нам на двоих достаточно взгляда напротив
для понимания о продолжении рода,
для осязания нужной кому-то плоти..
Для отдачи же должного нами природе
- существует зима.
Только она расставляет нужные точки и знаки,
путает тени, сближая двоих тем самым.
Снежные бури, будто яростные атаки
небесного войска….
Дрожат в предвкушении рамы
с запечатанным всё же ртом….
Ребятишки в крылатых санках
пробуют свои силы в полете… Их тёплые щеки
заливаются днём и бессмертием. На изнанке
зимы обозначено время в пути и сроки
чьей-то строкой…
Не отрывая руки от солнца,
греюсь всегда, постоянно, навечно,
Каюсь! Таю и застываю вновь.
Я тоже кусочек млечных,
питающихся от перелетной стаи
тех облаков….
На одной частоте с погодой,
с переменой в лицах,
в отторжении всего живого…
Во мне зима, как ручей – голосит, струится
как дитя родится, как произносится слово!
Напевно, натужно, невыносимо даже,
отголоском редких огней в прихожей,
жаром внутренней хиросимы,
блеском в темном углу пропажи,
так во мне происходят зимы, Боже…
Так бег на дистанцию во многие годы,
/может быть в атмосфере задумано чем-то правым/
что воздух, принимает зимние роды
для собственной необъяснимой славы…
Для утверждения, что вода – не вечна,
что берега отдаются всё же
только зиме, покрывая себя беспечно
в подражании телу снегом.
И длится бессонное ложе
холода. Проще - берлоги
Где спячки - в запрете, где бесчинствуют иные буквы
согласные с тем чтобы мучиться в слоге
льдом, обмороженным резким стуком
в окошко утра…
Слепцом на веру, бреду в зиме
остываю - сгину,
перемешивая
лета остатки в уме
согреваюсь - бешено
но безусловно – наполовину…
Так обезвоженное пространство земли
тянется к каждому выдоху… Влаги!
вот, недостаток чего так злит
в нескончаемой зимней безводной саге…
И скулит, засыпая, внутреннее моё,
отвечая холодом на объятия
снежных ночей…А в шкафу так легко поёт
о несбывшемся, новогоднее платье…
Но знаю, зима – основное свойство рожденья,
шанс на победу белого над незрячим
душевным кротом,
что мечется беглой тенью
по-детски беспомощной,
но преданной по-собачьи….
"С тех пор, как ты уехала из Д..."
Михаил Замятин
http://www.stihi.ru/2009/03/18/4829
***
С тех пор, как ты вернулся в С и Н.,
Не воскресала более Кармен...
Касатки молодились в пене свадеб.
Я побросала в море звёзды ради
ночей, что потекли без перемен.
Оракулы предсказывали кстати
нам век и сагу о большой… И лю
производила праздничный салют
на каждой балюстраде у кровати…
Пилат всё так же бормотал свой суд
Ты изменился, но не то что блуд
в твоей душе решился на объятия,
а просто та Кармен была не гуд…
Напротив, птицы пряли ветви судеб
рыхля сердца, замучивая слух,
когда же вечер испускал свой дух
звенел звонок на каждом позвонке…
Шаманы били полночь в лунный бубен
я умирала на твоей руке…
Тогда ты, самый главный из акел,
вдруг промахнулся и шагнул не в дверь,
а в то окошко где цвела свирель
и распускала волосы змея,
а ты спросонья подставлял ей ушко…
Я обрыдала чёрствую подушку!
Но в результате, научилась слушать…
И вот, с тех пор, как ты укушен в С,
я на постель сменила интерес….
В наушниках остыла Рио-Рита,
ты ж на кармен меняешь магдалин,
песок часов спешит утечь сквозь сито
ничем не примечательных штанин….
бесплотная рыбёшка, вот и я...
как потускнел твой взгляд и чешуя…
не вовремя все это - сеть пуста
и ночь, и нет ни шеи, ни хвоста.
чумазы земли те. в моих краях
отсутствуют корма и якоря.
здесь, стало быть, в сравнении с тобой,
не помогают ветер и прибой…
бастуют пастбища, куриной слепоты
не дарят дамам хищные вальты,
но кроет ночь козырною волной
прозрачный облик твой, овечий - мой
острятся только плавники, и вот
- агония земли под новый год,
присуща бесенятам и щенкам…
я всё пускаю воду по щекам
как ты, пустышка, в воздухе – ничто
мой дух завернут в теплое пальто,
и подпоясан взгляд – то горизонт
кочует под давленьем синих крон….
2
…а помнишь, как мы ловили бабочек серым сачком?
поволока вела на луг, вислоухий дождь
разворачивал - бегом марш, чернобровый вождь
обезглавливал петухов. повисало газетным клочком
место припева, известное лишь двоим,
в хоре осатаневших от гнёта …вечных детей орды.
перерастая любое горе, влюбляясь в картечь и дым
крепчали баснословные города посреди воды…
…а в коробочке, помнишь, шарманка, кольцо, духи?
за уши притянутое - прости нас, нелепых , Бог!
отнятые от груди неволи, от языка сохи,
на обитый бархатом деревянный порог
вставали – он закруглял лаконично речь.
частота сокращений паводка – вот оно! -
- счастье лохматое – сон, изразцовая печь.
гори, в газетку завёрнутый рыбий канон!
…а далече - устраивают однобокий пир
гоношатся враги – почуяв и кровь и дрожь
приосанилось войско – как ихний орёт командир!
поволока ведёт на луг, вислоухий дождь….
1.
…выгибая спину, запрокидывая голову назад
усталый фонарь освещает земли фасад
одуванчик воскресший…но в этом времени года
строем идут на дно с другой стороны земли
укрываясь от непогоды, вражеские корабли..
это и есть равновесие дикой природы,
где спящий, слабея душой и рукой
идет со смертью в её молчаливый покой…
как самоубийца, прыгающий с моста
а девочка летящая вслед за ним?…Но та
выживет по законам Дарвина и НЛП
зацепившись взглядом
за оглушивший город проспект…
2.
…фасад побелен и наряден, беснуются синевой
мигалки на черных воронах. И нет никого,
кто, сидя бы дома, не проклинал мороз
во тьме бежит на месте оседланный мост
и, как упрямец осёл, во весь его малый рост
напоминает начатый днём вопрос…
…так и женщины лотовы, коих в лесу тьма
внезапны как татарва. их признак – зима
в душе, мечтая о славе снегурки, они,
подло убиты точным ударом страны…
и улетевши духом впоследствии вверх
наблюдают, как их тела
обернули в блестящий и праздничный мех…
3.
…и мы с тобой, относительно той зимы,
выше на градус угла падающей кормы
в горячее море, что примет и обожжёт
каждого, кто снежинку положит в рот.
потому что страшнее жара - только вода!
проникшая в глотку так глубоко, что кротам
не прорыть такую дыру в земле…
и ты, онемев, поднимаешься вдруг с колен
и понимаешь, что состоишь изо льда…
4.
но всё же, невроз зимы печален, поскольку она,
теряя каждую клетку тела, воздаст сполна
приюту людских корней,
делая жизнь недостойно белой…
и потому… я тайно скучаю о ней…
И вдруг застынешь на краю,
не добежав до середины…
Такая проза, мать твою
когда на юг, а – всюду льдины
До нитки прополощет Бог,
висеть останешься на туче…
Ах, если б ты родиться мог
сначала, стал бы чище, лучше.
Сиял бы гладким пятаком
надёжным мужем был и братом.
Но с материнским молоком,
ты впитывал не то, что надо.
А именно: сермяжный пыл,
зов поэтического братства,
перо гуся, ведро чернил,
листок пустой - и всё богатство.
А та, что верила в твой бег,
ночной перегорела искрой…
Такая проза, человек!
Когда до середины – близко…
Чётки рассветные, конницы в облака,
нотная грамота выщербленных дождей.
Вместо крыла вскинута вверх рука
Холодно, Отче, в бесплодной лежать воде…
Визг тормозов, сплетен, беги в кусты!
Мыши летучие фоткают голый взгляд,
с улыбкой чеширской - радуются скоты!
Но свят Аль-Файед! Стало быть виноват -
август. Молилась, на гречке танцуя всласть -
- тонкая переносица, серый нимб.
Тридцать монет безродному не украсть.
Черный тоннель, сукровица, Бог бы с ним!
С августом, с диким Беном, со льдом бокал…
Темза на каменном мается поводке
Мятное облако заговорит Икар -
- Лети теперь, милая…Перебери в руке
четки рассветные, крестик из детских лет.
Не за суму, за сумочку, за покой
не попрошу! Безумный тоннель, Файед
Принц, переправа, сошедший с ума, с икон?
Не подходи, заплачу, сбегу на тот
свет, бережок! Золотистая прядь в пыли…
В реках бензиновых галки находят брод
троеточия, галочки ночью с полей свели…
Позируй послушнее, не закрывай глаза!
Тонкое платье, сиреневый парапет,
кудрявое облако, красная органза
Принцесса, красавица! Хрипит тяжело - на свет
несите, проклятые! Как я люблю Вас, всех…
Ироды, богоборцы, еретики…
Ретушь. Елизаветина ратуша. Нервный смех…
Опять всё испортила. Золушка. Белый мех
тихих шагов. И вздохи уже легки….
Старинный уклад. Английская пастораль…
Ветхое одиночество на корню
с корнем не вырывала, поставьте смайл
в моей колыбели. Мышиный король, возню
затеяли…Славься золотовласый! Пречистый муж.
Ямочки недокопанные в земле
тауэрской оскоминой. Лондон, глушь.
Выносите олухи, стыну! Парад-алле…
Тонны дождей…Господи, что за год!
Пресса болеет язвой, чумой. В огне
золотистые кудри. Каждый, кто видит брод
в летнем тоннеле - молится обо мне.
Светло. Намоленный пейзаж,
перчёный запах дымных труб.
Топор мелькает, нынче в раж
вошёл безусый лесоруб.
В сетчатке паутиньих трав
межа оставленная мне…
Инокиней растет гора
и зацветает при луне.
Усопший город - мой завет,
пробитый копьями насквозь
Но, позабытый Пересвет,
сегодня мы с тобою врозь
поскачем по слепой земле,
что небу век поклоны бьет.
Там срубы в яростной смоле
петуший не откроют рот.
Не закричат, не побегут
на славную подмогу львы…
Пока их иноки пасут
в кольце задушенной Москвы….
1.
Вот поезд тронулся..Сыро,
сереет воздух
Тебя ко мне не повело
перевести дух
суметь. Крикливой мостовой
склониться в ноги.
Поправь свой галстук, голос свой
перед дорогой.
На север попадешь – ликуй
там души белы
На юге – яблони в соку…
Да черви целы…
Твой запах у меня в горсти,
в дым небо село
Седьмой ли круг я обойти
так и не смела?...
Теперь на тонкий цеферблат
молиться вечно
Он уезжает, мой солдат!
до бесконечной…
Осунулся крикливый лес
Он, пропадущий!
Как Данте, как гордец Дантес
под землю спущен
Налей живой воды в рукав,
в смятенье вены
Ты смел, ты боли не узнав,
хотел измены.
Спешат, спешат к тебе волхвы!
Снуют шакалы
Не потерять бы головы,
я не узнала
в твоем обличии - тебя
Мой волк, мой ангел!
Скорбят глаза, дожди скорбят -
- слепые ванги.
Так кинь же мне песок в глаза!
Слепую горстку.
На поездные тормоза.
Легко и хлёстко…
2.
Кто полощет меня, как стихия?
Кто как прачка меня выжимает?
Туго узел на шее ольхи ли,
или клён наподобие писчей бумаги
Переписывает, да краснеет!
Мол, читай, да не тронься с горя
Выхожу во двор, сатанея
Письмецо тебе от героя!
В синей форме, да белой сорочке
тянет руку под козырёк
Становлюсь неприметнее точки
для которой минута - срок.
Рек мне рек, и воды звонкой!
Мне ни Лолой не стать, не Ундиной
У небесной стою кромки,
у земельной стою плотины…
И лететь ли теперь, плыть ли?
Буреломной душе в прихоть…
Беспокойному – по молитве,
потерявшему – всяк лихо…
3.
Не узнать тебя ветер в лицо
парусам, перелётным и спинам
Заплетается боль в кольцо
золотО и акынно…
Славный молодец на пруду
ждет свою синеглазку в темень
Мне ж написано на роду -
- неподъёмное время..
Сын ли выйдет тогда из тебя?
расписная моя тарелка
Или тоненько заскрипят
часовые стрелки…..
Трубадуры пойдут вперед
наплевав на часы и сроки
Но в прогнивших глазницах сот
- смертны соки
Так прости же тебя Господь!
Что целован моей слезою
душу в мельницу замолоть,
стать глухой и босою…
4.
Крик сменяет крик
Вой, как волчий вой
Ты не стал - старик
с белой головой
Меч обнял тебя
тонких острых рук
бесы теребят
веточки разлук
Вот она – лавина
ночи топкой, минной….
5.
Сытому объятьями,
влитому в запястья!
Будто ты украденный
птицей черной масти
Ходит, ходит без толку
время - торжествует
Ледяные крестные
руки божеству ли?
Не путем, не тропкой ли
- ни меня, ни света
В тамбуре и в топке ли
Ищешь счастье это?
Оловянное нутро
вязкий шаг чеканит
Взявший крепость -
- взял свой кров
утром смертным ранним…
6.
На оконной переносице
раскаленно красной горлице.
Но рассвет вдруг всколыхнется
Станет время, станет солнце
воздух светом успокоится
и вернётся….
О, время, ты покроней стали,
голубьей стаи, лошадиной рыси!
Моя любовь в тебя врастая,
длиннее жизни,
живее мысли!
И пусть береженого Бог бережет, а меня
мотает по кругу тамбовщина, лето и детство
Мне Родину дали, как будто сиротство в наследство -
на снег да на веру младенца в рубашке менять
Проснись, златопёрая! Ласточки свили конторы.
Белесые брови домов в новоявленный год….
Когда в девяностые мы вырастали, как горы.
Чтоб нашим потомкам лететь до земли далеко
Как славный Икар. В них бумажные крылья и сердце
Пусть розово так проживать и погибнуть легко
Где зелень одежд зацветает, где тяжестью берца
сомнут мураву, и печаль, и сиротство и кров…
***
Мой сиреневый ангел, моя твердь синеокая
не заплачь обо мне, если я далеко.
Над станицей далекой, над острой осокою
тишина и тревога осторожных окон.
И не бабушкин дом, не кирпич самопальный
не осядет в груди, заскребется рассвет
в облака в облака, да в перину хрустальную
из пера улетевших на соломенный свет.
И гагачью печаль, и равнину дорожную
по лесам прошвырни, на околицах взвой.
Это длинная боль, это память подкожная -
- буерак расписной да коровий конвой….
***
Манера сталкера – бежать
от высоты в мякнину леса..
И мне вдруг стало интересно
такой манере подражать.
И вот, из света и тепла,
из мира кухни и обедов
бегу, переползаю, еду,
где из бетона и стекла
раек ночной и тонконогий
на стебельках фонарных спит…
Да чаща окружной дороги
без сна скулит….
Красный конь
…не вытерпеть, не выболеть ни дня..
Так сух укор разбитого колодца.
Веретеном на кухне уколоться
сбежать от нелюбимого, кляня...
Так слышен всхлип свечи, канатоходца.
Безмерное ложится торжество
залётной осени, что спит в скворчащих листьях
Ты посмотри, я стала мускулистей
и загнаней неведомо кого…
Да красный конь гуляет по колам
и отражаясь в лупах мытых банок
качает еле слышную осанну
от стука сквозняков – дома, до-ма…
Измеренные вдоль и поперек,
на запахи, на тонкие полоски
Мы сорваны, как беглые подростки,
что не явились в сказанный им срок…
Любила ли любила ли…Луна
качает нерожденных деток в туче
не вытерпеть, не выболеть - так лучше
для осени, для бега и для сна…
Мне берег комариный на окне
звенит невыносимо, ультразвучно.
Ты посмотри, я стала выше, лучше,
прозрачнее, невидимей, больней…
...оставшись, поделила на углы
и дом, и срок и завтрашние беды.
А журавлиный мой - курлы-курлы
отчаянный, немыслимо-оседлый
срывается с заточенной иглы
и патефонит всю округу медным,
затертым грошиком…
Катись к тебе, катись!
Гортанное звучание душонки
Мне счастье - бесконечно и бесшовно,
как жадный до печали белый лист..
Колыбельная
1.
…и привидится вдруг – из слепой воды на поклон ко мне,
выливается гладкая смерть - темноты бока
Я когда была маленькой, думала - смерти нет.
И хранил мою душу Господь на года-века..
Да из пепла чудная птица на свет встает,
расправляет плечи, высокий берет разбег
И объятен мир и сладок водоворот,
и причин для грусти и маеты, точно нет…..
Да ни одна колыбельная за душу не берет…
2.
Я спою тебе спою, только сядь мне на плечо…
Незаметен, тонок, юн, то ли ветер, то сверчок…
Мяты душный потолок на веревки у печи.
Не стучи ко мне в висок, белый волос не стучи
Пряный май берет впотьмах душу, ту, что по нутру,
чтоб качалось на руках и проснулось поутру.
Чёрный погреб-лабиринт, забирает, тех, кто чист.
Чёрный прочерк тянет клин в непокорный майский лист
Я спою тебе, спою, лишь калитку мне открой,
как задышится в раю, за кудыкиной горой….
Где берег выше – тоньше мост.
И к свету – свет, платком дремучим
укутан город. Сна не мучай,
проснись, ослепшая от слёз!
Ты плачешь, белая ворона?
Луна… Луна…
Моя икона.
1. Луна
Застыл отчаянный пятак,
в тугие окна светом дышит,
и занавески чуть колышит
немой вопрос- что здесь не так?
Искусство света- лампы старит.
А за окном - не божьи твари
не друг, не близкий и не враг…
Текучий ветер - ниже- ниже
Он ночью бешенной острижен,
под метко брошенный пятак…
2.Дом
Танцуешь в глубине окна,
и книги засыпают пыльно.
На стороне ладони тыльной
щекотит частотой волна..
Под одиночество плывет
И одиночество – поет!
Послушно открывая рот.
Да вторят книги, лампы, двери..
И на стене холодной - звери
перемежают хоровод
твоими танцами…Очнись!
Холсты – твой дом
Мазки подъездных
дешевых слов и суета..
Остроконечного листа
дом свёрнут в белый снежный ком
и не прочесть, не раскатать,
когда по лестнице наверх
взлетишь, забыв, что значит – бег…
3.Сон
Пробел. Немыслимый пробел
И черный сон на руку сел.
Да мысли чёрствые клюёт.
Твой город, цепкий дикий кот
покоя ночью не даёт.
И коготки его остры
И зелен запах кожуры
его дверей…А за плечом
- шепнуло утро горячо..
Хватай за горло, поскорей!
Простое счастье - за тесьму.
Кто – свет, достанется тому…
4.Мотылёк
Голову заморочит –
Станешь ли жить без ночи?
Тренькает тебе на ушко
сладкая вата – подушка…
У лампы боль…Смотри!
Обуглившийся старик
несёт свои крылья в свет.
И кажется – смерти нет..
Но вот – мотылек горит..
Бери его крылья, бери!
Станешь ли жить без крыльев?...
Каркали птицы, а звери выли
на той стороне стены -
Крылья приносят сны..
5.Время
Оборачиваешься.
- Не проходите мимо!
Вода нарасхват..Дорожает вода!
Эта ложиться в пустую ладонь
Та – на волосы, другая в гортань,
течёт….
Покупайте водоворот!
Закрываешь руками уши..
Станешь ли жить на суше?
Без ночи, крыльев, и прочего?
Голову заморочит…
Время.
Спускается к ночи.
След в след идешь,
и пропадают следы
у края воды…
6. Утро
Раскрыв тетрадь, я вижу – утро,
макнув свою башку в сирень,
поет о береге кому – то
Но реки – заливают день.
До края, до шипучих лет….
И к свету – невозможный свет.
1.
Безвольный вечер отдает мосты
на растерзанье чаще облаков.
Метелица скулит у берегов,
врачующая мелется латынь
на языке созвездия воды…
Ты бродишь, так легки твои следы -
мистерия, обманчивое зренье?
Крепчает тишина. Она окрест
распугивает каменных невест
плывут они, утрачивая вес
навстречу сновиденьям.
И радуется прибыли волна…
Но ты бродил, не зная сил и сна.
Да сорок сороков топтал, месил,
разъединяя землю с небеси…
2.
Душ глашатай, постовой,
как тебе живется?
Тиши, тише, зябкий вой
из глубин колодцев -
отражений мерзлоты
глиняной природы.
Племя выжгло все сады,
высушило воды…
Водяной, замедлив бег,
выпрямляет спины,
хлипок крестик - в долгий век
тонущие сгинут.
Ною дани отдадут
с палубы матросы…
Как тебе живется тут,
просеватель проса?
где ни зернышка, ни сит...
Где, на горном склоне,
ветви выцветших осин
тянут вверх ладони…
3.
Продираясь сквозь вату утра,
вереница созревших душ
молча тянется вверх, как будто,
ожидает огромный куш
с гуттаперчевых приведений…
Вон красавец – десятый ряд,
продал душу свою за пенни -
стал невзрачнее глухаря
и беспечней осенней утки…
Эта, сонная, погляди,
местечковая проститутка
с Пикадилли и до седин,
отмолившая каждый нерест
непокорного тела…Вот
вслед шагает, не то ли – эллипс…
А присмотришься – бегемот,
тот, который котищем славным
охмурял недалеких баб
Замыкает, одетый в саван
чинный - на руку был неслаб..
Молча лезут, и несуразно
объясняют верхам – мол, ждем…
Только нет им ответа,и земные заразы
собираются в черные массы,
и к полудню на крыши и трассы
ядовитым прольются дождём…
4.
Пастушья тень – отары суета
Распахивает утро ворота,
и тянется задумчивое стадо
Вниз по тропинке, где снуёт вода
и мечется осипшая гортань
перемежая зов «из никуда»
на окрики – «так надо»….
5.
Славься, дикий и шальной!
Славься голос мой - немой,
тягостнее лени…
В доме тишины полно,
но в ушастое окно
вижу – белое руно,
слышу блеяние…
1.
Столько звенящих лет, столь серебра в голове бессонного.
В цепкой ладони кочует от пальца и к пальцу рассвет…
Перебирая играючи суть синеглазого лона,
благодаря за данный себе обед. Мастеровит и тонок!
Клокочут в обмане воды. Великое обмельчало в тени твоей
Какое ты всё же дикое явление, но - не природы
А того живого, что тенью скитается рядом с ней.
Развиваясь, до непонятных, людскому глазу
размеров…И тут уж не плюй в океан…
И пальцем в небо не тычь, понятно сразу
как нищ, не наполненный вволю тобой стакан….
2.
Стрелки борзые охотятся за столетьем,
перемежая тебя то с мальчиком, то со старцем.
Кровь ястребиная уши глухие метит,
покорно стекает вода в бесприданность кварца -
Пусть ноги омоет,а слава болючей солью
выжжет глаза. Но в чреве стеклопакетов
душные люди довольствуясь малой ролью
срывают цветок, затыкая им смрад клозетов….
3.
Барский жест Америки.
Танцует перо – ча-ча-ча
Коронная строчка в истерике
вспыльчива и горяча….
А на проводе с Петербургом...
Выстреливает адмиралтейский!
впиваясь в обмякший слух…
И продолжает действо
вновь воскрешая твой дух
чернильный резец Демиурга…
В керамике уснувших площадей,
мощеная земля зажата в панцирь.
Ночное эхо - голь природных стансов,
пропетых в унисон поре дождей.
Ворвется в вифлеемову печаль
простое чудо - свернуто в пеленках.
Взлетит уснувший город вдоль по кромкам
небесных верфей, беглецов встречать.
В овечьих облаках звезда ясней…
Бесшумной змейкой тянется тревога.
Мария спит... А сын, светло и строго
глядит на мамин профиль из яслей…
И в убежище тусклом, но крепком моем
дрейфует зима, несмотря на бикфордов шнур
близкого солнца. То - луч проникает в дом
разбавляя прохлады не выгнанную вину.
Вечен в квадрате уют, запахи кухонных муз
увиты листвой - летнее счастье беспечно врет
о том, что бессмертно... И тянет белёсый ус
в московском небе кочующий самолет
А я, всё также умело позирую тишине,
оставляющей мне на память на лбу полоски
яркой радуги. Только в упавшем навзничь окне,
параллельна закату нестройная речь подростков...
Что эти дни – черепушки в костре.
И мы, выпадая из Божьей ладони,
горим, но вода равновесья быстрее
спешит нам вослед, и всё кажется, тронет
вот-вот за плечо… Непрозрачный покой
обмякнет в усталости невыносимой.
Но будет светло под случайной рукой
накрывшей огонь так легко и несильно…
***
Предчувствие несказанного дня
обнимет цепким неводом меня
поймает тусклый свет глаза и сон
И стану вдруг немой я и босой
как милостыню, голоса и сна
просить, да за плечо свое бросать
букетик лилий в глубину окна,
где в черноте пугается волна.
Там четки из бессонных рыбьих душ
нанизаны на нити водной кроны,
там ждет меня невидимый мой муж
на одинокой пристани балкона.
***
Я как и ты - не выдерживаю тишину
дольше трех дней, далее – память идет ко дну
барахтаясь, мудро взбивает отчаянья ком
в горле. Принимай же скорее решение о том,
как перепрыгивая и «вчера» и «потом»
поймать наше с тобой «сегодня»
сомкнутым горечью ртом.
*
Отстукивая пальцами по столу
в телефон не роняя ни звука, ни острого
слова. Только тепло дыхания и музыка стука
нервных твоих рук. Вот что значит разлука!
Я как и ты - не выдерживаю такую муку…
*
Прогуливаясь в такт теплому ветру
понимаешь - каждый вечер
природа дает антракт всепланетной
суете. И вечный насущный вопрос
в вечерней дымке теряет нужду и лоск
уплывая вверх по чернильной воде…
*
Черты твоего лица лишь мутное отражение
в желтом блеске кольца. Безымянное определение
круга ответственностей и забот.
Бесконечная ругань, после – наоборот,
залежи ласки в неисчерпаемых рудниках -
мы ближе гораздо, чем преподносит пресса,
и если о нас двоих кто-то напишет пьесу
то, разумеется, ей название будет – «страх».
А.М.
Бесследно исчезает тень в окне…
Ты не придешь и не подскажешь мне,
как будто укоряя: «Показалось,
что птица, догорая на огне,
становится в глазах твоих синей,
и ты, не отыскав в огне корней,
в себе не искру высечешь, но – малость»
Крадется обжигающий росток,
на мятный, предрассветный холодок,
из клетки заповедной тонким криком..
Исчезни, но оставь мне след и срок
проговорить в обугленный песок,
не знавшую, ни красок, ни весов,
созревшую в дыханье землянику….
Как треснут на реке зеркала,
и утра окрыляющий бег
сорвет листы с краюхи стола,
твою тщету, немой человек
Да жест, переведенный на сто
неистовых в толпе языков,
заполнит череду из пустот
в проснувшейся стране дураков.
И тут уж, что беги – не беги,
навстречу хлысту диких олив…
Но скомканный из водной фольги,
тебя догонит громкий прилив…
И.Б.
…там чайки поедая высоту
благословляли горные пороги
сквозь реки подводящие черту
под ночью что протягивала ноги
вдоль города хранимого тобой
за пазухой избитых многоточий
на островок учуявший пароль
из богом данных перелётных строчек
там потемнел на снимке лазарет
родимого земного покаяния
минуя океан и сотню лет
пристанищем души болящей станет
из темноты к тем водам уведут
невиданные прошлым всепрощенья
сквозь горький привкус бабл гам во рту
как немоты покорной угощенье…
1.Дом
В решете от яблочных пуль,
отцветает подлец-июль,
обжигающий, ясноокий…
А в Ипатьевском - сон-трава,
мальчик – сенная голова,
да оконца - высоки…
Лёгок шаг…Приведи тоску,
да прижми к моему виску.
Наготове резные стулья…
На дорожку присесть едва…
Закатать беде рукава…
Вон, иконки тайком целуют -
светлы девицы!
Чьи глаза? Будто наглые образа…
Крест тяжёлый в ночной рубашке…
Народился, поди, с тобой?
Где ж хвалёный спаситель твой?
Погадай, княжна, на ромашке…
2.Княжны
Сколько горгона вырастила смертей? -
кос золотистых…Небылью поросло…
Маменька, дни–то какие - совсем не те!
Горечь во рту, какая, от этих слов…
Яков, читай мне на сон, соберёмся в путь!
Кони в пыли железные…Катафалк…
Господи! Не заснуть бы вновь, не заснуть…
Вон, юродивый спешит пригласить на бал.
Ручку дверную тронь, обожгись, завой -
девочки не твои! Некрещеный смерд…
Тени по окнам в платьицах, на покой
вырядились… В цветастых! …/поди от бед/
Узорные стулья, выверен полукруг..
Громко читай, так, чтоб оглохла боль!
Чуешь кулачный дробью по сердцу стук?
/глянь, как танцуют милые, Бог с тобой!/
Мечены! Непреклонные… Алый мак
вспыхнет на каждой… Сонные лепестки..
Что же тебе, чертяка, опять не так?! -
не обнимают пальцы твои, курки…
Пламенем всё гори!…Забери же - нас….
Не упокоится время… В коленях – дрожь…
Ведь не впервой же, слышишь, в который раз?
Вместе моих невенчанных соберешь -
в ночь - по одной…Из под колёс - грязь
примет невест душный Московский тракт
Точный прицел…Ладно намётан глаз.
Буде реветь…Не убивайся так…
….и нет ничего кроме
прощального взмаха ладони
и запаха одеколоньего
в моем нелюбимом доме
…
Простуда отступила… Тишина.
Ее войска крадутся осторожно
к вершине, что темна и лишена
всего того, чего лишиться можно.
Я наблюдаю: черною рукой
беспалый вечер указует, троньте
ее покой! Вот - Петр и Хавронья
и оле улыбается лукой…
Любовь вслепую потечет рекой
кому - лебяжья, а кому – воронья…
Но ту ловлю, которую уронит
в прощальном взмахе, быстрая ладонь.
***
Дом перестал молчать, состарился и вот -
морщинная печать на выцветших обоях,
созвучий саранча, да кресел плоскогорье
скворчат по-стариковски…Аллегорий
мне кажется не взять из памяти тому
который - оберег, и крепость и вода.
Но мне не хочется опять идти сюда,
и пестовать уютом свой талмуд
причин и поводов тот дом любить…
Лишь строчек вязких тоненькая нить
натянута и длится… Ненужной никому.
***
Без причины и без чудес, прорастал дикий лес.
В доме моем пустом там, где хватила я ртом
дикоту небывалую ту, немоту беспричинную ту.
Но стоял как гора, аналой из бетона и льна
и тогда выводила из леса глухого весна
как старуху меня, верещал и скулил дикий лес
провожая меня из чудесных невиданных мест.
И снова в доме - час веретено
крути мой день на белое окно
в глазницах мокрых – ласточкины сени.
и упадет сомнение одно
– мне всё равно!
Ты слышишь всё равно!
Что день тот – день рождения…
лишь музыки
И больше ничего.
Нет ни упрямых спин, ни света в ванной
Так рано дом уснул, беспечно, рано
Той музыке поддавшись кочевой…
Но не хочу молится за него…
***
Шлю привет тебе, бетонный царь!
Тянет лямку запахов домашних
пьяный бражник, истовый бунтарь -
петуха пускает с темной башни.
Всё гори огнем, все книги в печь!
Заходилась в кашле диком речь,
и на кухне лязгала посуда…
Мне стеречь тебя, тебя беречь,
вырастая, не сгибая плеч,
из бетонной ледяной простуды….
Увертюра к началу… Зной завершает круг.
Седьмой откликнись! Тебя вызывает Урал!
Чертова рация! Господи, мне не хватает рук..
Голоса не достает, передать в портал -
Срочное сообщение – мы горим!
В мартеновские жаровни вошел Аид..
Бери мою душу, тело мое бери!
Только послушай меня, со мною поговори…
Седьмой…Как молниеносно уходит речь,
также стремительно мы прекращаем ждать…
Тебя вызывает сгорбленный Курск, а Керчь
спор человечий зовет – закрыть, дожать…
Вспышка! Еще! Маленький след на краю…
О, эти вулканы! Гнёзда для диких птиц…
Чернеющие затылки в кузницах выкуют
если не хватит наших молочных лиц…
А где-то, наверное, солнце зашло в зенит…
Да из небесной солонки летает снег.
Блестит от закатов нагретый за день гранит.
Там ты, быть может, спишь, седьмой человек?…
В знамени расписном, день румян и пьян,
вишни раскинулись, ветреные, надушенные…
Только перед глазами -бурьян, бурьян…
Не скошено в памяти сорняков, не надкушено
мякоти жизни той…Алый, приторный сок
медленно потечет по губам, щекам..
Седьмой, отзовись! Зачем тебя создал Бог?…
И голоса к твоим положил ногам….
мезозой
…а все, кто был, ушли в забой..
Ах, время! -шарик голубой
в ладонях суеты…
Спускаясь в зябкий мезозой
Замрешь пред ликом Ломброзо,
пред золотом орды.
Татарский залежалый смрад
привычно выдыхает мат,
под гулким сводом ям.
Ах, время! - раненый солдат
пленен тобой, любим, размят,
по вражеским рукам…
Но все кто был, ушли в забой…
И смерть несется за тобой -
несушкой за яйцом…
Ах, время! – немота рабов
в себе лелеющих любовь
с кукушечьим лицом….
тараканье
Читай с листа – раёшник был таков,
когда на старте выплеснулось слово
и тараканьих не придумав снова,
пыхтящих трубками бегов, бог спал…
Тогда прочти.
Гремели, а после закалялись сны.
В качелях, тех, что выше ели
пушком дрожащие усы, проклюнулись
Раёшник – был таков…
Моря тогда пошли от берегов
Учуяв ход истории…
И пала Троя, был убит Улисс….
А чертовы качели сорвались.
Готовый таракан упал на лист
в районе Гори…
Петербургский звездопад
Бледный вечер – томный малый….
Над болезною Невой
пролетает запоздалый
летний облачный конвой.
Кинь платочек в дымный воздух
чернокрылый люцифер!
Алый китель в млечных розах
двухголовый горбит герб.
Толпы рябью по проспектам,
без времен плывут и дат...
Трубадуры бьют в набат
зацелованного лета.
Но меж юностью и смертью -
ночь вперед и час назад.
Миг ранения в предсердье...
Обернешься – в сердце метит
петербургский звездопад.
утро
Свели в одно - и воздух, и ручей.
И вытянулось в полный рост безбрежье.
Под лезвиями ливневых мечей,
что без разбора мох и камень режут,
тянулось утро тусклой западнёй -
проверенный капкан на бездорожье…
Туман луны остаток обезрожил,
в окне умывшись водной пятерней..
Свели в одно - и речь и немоту.
Собрал Господь созревшую тщету.
Заплакали две смерти по-лебяжьи,
когда в одном не находили ту,
покорную, проснувшемуся рту,
оплаканную ливнями пропажу -
простое одиночество моё,
наполненное утром до краёв...
дзен
Эпоха дзен - кайма фарфора,
заката длинные глаза...
Рябины лба от разговоров.
Ступени лет не осязать
ни в речи, ни в полете дивном
в страну обласканных вещей.
Поддето сердце лунным бивнем
и спрятано в тиши пещер.
Где проживает без прописки,
без окон, без дверей и сна
легка и вечна по-буддийски
твоя последняя весна.
...но ты затачиваешь тонко
язык свой тусклый, словно меч
Как нежеланного ребенка
за словом слово рубишь…С плеч
летят: осока, одуванчик...
И снова лист невинн и бел.
А вдалеке рыдает мальчик
не по тебе, не по тебе…..
час быка
…хлынет речью, волей хлынет
из косматых берегов
речка - беглая рабыня,
чуть заслышав стук шагов
племенного… Рык, и долу
опускает свет глаза.
Быков час! И воды голы -
чешуя да бирюза…
Тише-тише, на вокзалы,
вверх по стоптанной меже,
где голубка указала...
на последнем этаже
ждут, ругая плотность неба
и валентности веков,
быстрых вод, как сна и хлеба,
трое старых рыбаков.
Околесица
Странно так, в положении стоя -
человеком ли, зверем, горой,
рассуждать о движеньи покоя,
порождая бессмысленный рой.
Вот и радуга гнется под ливнем,
представляя себя дугой
третьим полюсом, главным бивнем
околесицы голубой.
Совы
На зареве марганцовом
бесчинствует красота.
Оглядываются совы
из леса на города,
на тонкие трубы дыма,
кишащего разговором,
на тех, кто проходит мимо
не находя опоры...
В миру
...бес черноглазый - дождь, мальчуган чумазый...
дань слеповатым стеклам, простому раю
дома, квартирному богу… Кукушки разом -
выстрелом молнии -полночь!… И догораю
в тяжести глаз. Мрачные песнопенья
телетрансляций, мелочных разговоров -
страсти Христовы, бесы, часы, гоморры…
Всё как всегда – вечное воскресенье.
О, мой корабль крылатый! - слепые шторы
тянут дожди на засухи черных африк.
В пряном Багдаде непойманные воры
души отдали за напряженный график…
Скучно в миру…Индейские его трубы
травят дожди, брюхатят дома тугие.
Ноевы дети втайне дымят, нагие,
в мятых постелях, по-детски сжимая губы…
…а плещется слово свободно во рту
и рыбой на сушь не идет
но мрачный улов я покорно жду
который бессонный год…
…и ты мне скажешь те слова,
что Бог на музыку положит
1.
Сорванное лепестком, проливным дождем,
голь небывалая, ленточка горизонтов...
Слово придумано тем, что созрело в Нем…
Ноев корабль - залито сном Макондо,
в нашей землице, горнице. Тихий дом.
Свет уронил башку на крутые плечи
Станет любить до упаду безумный вечер
гладь амарантову… Тянет блесна слезу
нитью суровой на бабочкин крестный ход...
Цыц, замолчите все, пучеглазые рыбы!
Скажет свое прощальное слово Глыба,
Воин, открывший народам безвольный рот…
2.
Ах!- подвенечное платье прядет весна…
Ластиться слепотой беззащитной утро
Свадебная осанна, стрела минуты,
вышитая в соленых нарядах сна,
савана… Не горюй, прогорел твой дом -
мир, что с изнанки - гладкий дурной обрубок
дерева расписного…Скривила губы
смерть своенравная. Вот и река, паром..
Словно из детства - ленточки на глаза,
иглой защекотит черная стрекоза,
меткой останется гнить в белотканной коже.
Платье готово. Осталось одно сказать
слово, которое После - хранить нельзя,
то, что на музыку длинную Бог положит…
Ах, бедная моя ночка – подслеповатая Акулина,
съеденная молью шаль, обугленная равнина,
незаконченная деталь, усталым Творцом, что минул
планету Земля, отсекая свой час от пространства и кислорода
с тем, чтобы в старости и постоянстве слушать другие звуки,
запуская другие воды. Это просто движение человека в разлуке
Обычный удел природы.. Впрочем, неважно, слушай…
В этом времени суток остатки пекинских уток съедены,
и чуть теплые души, взлетают паря,
над городом вечного солнца там, где ребенком я,
произошедшая из распахнутого оконца,
сводила счеты с такой же унылой зимой,
что и сейчас, ягой седовласой преследует мой покой,
во дворе полощется выстиранной простыней
и во сне нападает рысью…
Впрочем, и это – предтеча того
удара сердца, что наносит преклонный вечер
уважаемый, севшими в дальний поезд- последний вагон,
как дар едкой памяти, только что обнимавшей их скорбные плечи..
Но это всё - Странствия, знаешь ли, только и всего…
Нет изюминки ни в пироге разлуки,
замешивая который, каждая клеточка рук опускает руки,
ни в усталом слове, предназначенном для
такого же как и я, голого в сущности – «Вуаля».
Только всё, как и прежде, зубреж забытых,
набросков кисти мастеровитых
пальцев, водивших в сплетеньях волос,
усыпляющим действом… То, запиравшее на замок мой голос,
и на каждый вопрос, главный ответ был первым героем среди убитых,
бесславное, впрочем, эпикурейство…
…и перемалывать боль головную, слова.
В мягкой груди, шёпот твой узнавать
кликать на смятые простыни, на кровать
тонкой разлуки вязкие кружева….
Не уходи. Дыши. Ты - моя гора!
Горе мое… луковое…
...
Всякое это – вода, забирай и пей
летний укол безумия под лопаткой...
детство на выжженных травах играет в прятки
липкое счастье, взъерошенный день, репей
в скучной сидит бабушкиной укладке…
Только дыши. Речь распускает нить,
круглый клубок из радуг. Аквамарин
моря лучистого, в лодке Ассоль и Грин
спорят отчаянно плавать или любить…
…Ветхий апокриф.. звучанье огней, рулад…
скалится смерть обнажив соляные зубы -
не зарубили плотники, лесорубы,
сердцем укрыл, влюбленный в нее солдат.
…Томно горят мосты…Не смотри назад -
всё чередом, опостылело, к морю, к чёрту!
Настежь окно, выбеленный оклад,
душная улица, взрезанная аорта
красное темечко, темень, вишневый сад…
Все так и есть. Курево, жаркий мат,
пьяная лавка, забытая кукла Вуду.
Тучи разносят девочек по домам
ветви оливы напоят дождем Иуду,
Перекроят планету на новый лад.
Мальчик безусый…Будущий муж, волшебник,
горсть немоты, рассыпанной на погосте.
стадо шакалов без стука заходит в гости
Мёртвые души - сказка…Пустой учебник
лист за листом на полях, отмечают галки
жирные кляксы в девичьи сны - заметки
Благообразный поп - человечий сталкер
выставит к вечеру правильные отметки.
Только дыши, не бойся, до новой смерти
как от седого Бутово до Китая.
Осень в усталых пальцах деревья вертит
и отпускает на волю лететь… Святая!…
По хрупким половицам…Боже мой
хрустящее невиданное счастье!
В покой, нутром учуявший покой
сюда приходит. Свечи тонко гасят
и раздувают медленный костер -
удержишь руку над огнем, мой мастер?
Скамеечки, дыхание, шатёр -
святое лицедейство. Детство. Классик
с потертых стен ушедший вглубь веков,
с тверского быстроногого ненастья…
Пустые дни сменяют классы, касты,
да в классики безвестных игроков..
И вот стоишь, суровый как борей,
нашедший кров на суетной дороге…
А голуби клюют остатки слов,
просыпанных на стареньком пороге….
Кони мотают мордами
всадники мёртвые
"смерть петенеры"
***
…там за барханами раскаленными
бархатны взгляды, повадки сонны,
черноголовые всадники тонут
в спинах коней. Баламутит омут
Понтий.
На песнь фарисейских жил -
трое убиты. Пустыня лежит
сыта и свята. Ликуй Маргарита!
Желтые взгляды всадников скрыты
веками, веком…Робок фонарь…
Плечи столицы заносит январь
Тридцать коней серебрят твой дом,
в горло пускают надежды ком
так, чтобы рвался криком крылатым -
Станешь любимым - станешь распят!
Тени коней фарисейских летят -
в небе московском парит Пилат…
Связка небесная - мёртвые всадники
млечный покой нарушают надсадной
песнью. Кружится снежный иврит.
Мастер ладонью белой накрыт
в месте покойном солёных атоллов…
…там из песков в ожиданье раскола
с преданной свитой выходит Воланд...
…что-то невнятное, будто - немой язык,
терпкий и чужеземный, родное твое.
Утром поспело, по гладкой ладони скользит -
пьешь его вдоволь, ласковый свой раёк…
Так и задумано - бродишь, вином, виной,
с хлипких мостков срываешься в глубину.
Только у ребрышка косточке путь иной -
не уместившись в груди, уходить ко сну .
Ох, баюшки-баю, звёздочка – суета.
Мягко подпрыгнешь, смотришь - сорвал другой…
Близкое так и не взяв у чужого рта,
не сбережешь,по- хозяйски накрыв ногой.
Пролог
1.
Пролог. Постаревший отец говорит Лилит:
Оберни мое сердце в покой, слышишь, старость скулит,
полоумным щенком, перебитою птицей, ручьём…
Отвечает Лилит – это время тебя забирает внаём.
Жена. Живоцветие утра, приспешники облака…
Говорит ей отец: Не ходи за него, попадешь в капкан!
Перебитая лапка на выжженной горке – тлен
Отвечает: Паромщик – единственная из перемен.
Смерть ушла. Потерял интерес. Укачала его вода,
а моря перешли в берега, что рукой подать,
до чернявых кустов, как рождаются – то горит
у отца на сто дочерей пусть одна, но - Лилит…
2.
Премудрая тебе осанна, моя земля!
У нестареющего клана – лишь ты да я…
Еще - река, полудвиженья, прозрачный флаг…
Горчинка в горле, поражений – пустяк, пустяк…
Под синеглазым, под лучистым - рыхлеть легко.
Шепчи мне, пой, твои хористы не помнят слов.
Гулишь…Я слышу - гул нещадный, не чуя ног,
спешит на свет наш плотоядный, жестокий слог…
Конечно, утро. Точно вечер. В проем окна
сочится лета переспелый манок-фонарь…
Звучи, земля, крепчают хоры, высок порог.
Нам срок с тобой на разговоры, всего - пролог.
мала…
орнаменты. небесная стихия.
замученная птица. лёт в аркан…
посаженные в тоненький стакан
мы тонем, будто ласточки лихие.
прозрачен плен и призрачны крыла,
а нитка потолка мала - мала...
так на распутье - ветвь и поясок:
что обернуть нам – корень ли? цветок?...
мне с мыслью этой, уходить в песок.
Жизнь начнётся завтра
«Фронтальное безумие», я помню,
мне так интеллигенция сказала
Когда я выходил из тихих комнат,
заплаканного серого вокзала.
Мой воронёнок, ты так горько плакал,
сложив стыдливо тоненькие крылья.
И поезд подходил к сторонке тыльной,
как гончий пёс на неспокойных лапах.
Я забирал с собой домашний запах
краюхи хлеба, вид из наших окон…
Ах, воронёнок, жизнь начнётся завтра
непрожитая нами нынче, толком…
О природе зверей
Нет красок краше красного, поверь.
Мой воронёнок, знаю я теперь
колючки пресловутой африканской
не существует! Нет в миру ежей,
пыхтящих ночью…Молнии стрижей
нам снились. Вся природа – самозванство…
не более того…У нас, здесь зверь иной,
что - глаз да глаз.
Не хватит на него людской сноровки…
Скажи, родной, какого же рожна,
когда владеет головой война,
такая раскрасавица весна
идёт по дальней бровке?...
Апрель
Воздух цвета твоего крыла…
Воронёнок, стала жизнь мала
чуткое движение в запястье
нервом теребит мой сон и в грудь
так стремиться, словно мне уснуть
самым нужным оказалось счастьем..
Только засыпается с лихвой,
если над железной головой
строй за строем лезут в аты-баты
растерявшись от своих седин
стая недожитых миш и дим,
да апрель беснуется щербатый….
Ангел нелетучий.
Воронёнок, сермяжное время настало – рукоплещут с последних рядов.
Нам, чумазым, зелёным посланцам… Словесность разбита
в тех краях, где не помнят ни лиц, ни мгновений, ни слов.
Опрокинуты навзничь поля. Голосов монолиты
вдоль столбов, проводов, перестуками Морзе, с гонцом
недоношенные от потерь, недоученных – «Отче…»
пронесутся снарядом, с мальчишьим усталым лицом
кулаками гремя по накатанным крышам, а к ночи
воротятся обратно, к домашним, на тихий поклон,
ворковать по окошкам, присыпанным манкой небесной.
Воронёнок, пишу из окопа - убит, но спасен
тем снарядом, что – ангелом звался у мальчиков местных….
как дождь ломает тихое крыло
которое в рожденье утекло,
так маме на тебя не хватит слов,
любое из которых - ей мало…
.........
1.
…не забывать Колхиды носатый берег -
стеречь никчёмную незабудку…
Одним лишь словом тебя измерят,
весенним взглядом в тебе пребудут
и расцветут кормовые травы…
В них зелень выхластана из глины.
Родятся снова детей оравы
и в пропасть гулкую опрокинут
звенящий голос, медянку, Имя!
Лепнина моря – печальным камнем,
в ладонях девочки резью линий -
животный знак, оберег из храма…
Под ним, мертвея, пойдет веками
занянчит время, зажав висками…
Из новорожденной выйдет в мамы,
под облаками под облаками….
2.
Под облаками лоск иных времен-
объятая руками проходимость.
В пустой живот стареющих матрон,
в прозрачность окуляров божьих билось
тугое сердце – ветреный мотив,
горячий каблучок – валентность счастья…
Мой мальчик, никакой тебе напасти
от берега чужого…Мят и крив,
его погост для вражьих кораблей,
для непокорных дурочек влюбленных
Твой первый дом – мое слепое лоно,
ловушка от небесных егерей….
Ложись в него, большое волшебство!
Ладошка – мягкий пух, и я – добычей
согласна стать. Но черт - в моем обличье
зовет твой вздох на земляной простор….
Гуляет море… Морю всё равно…
3.
Гуляет море - морю всё равно,
дышащих жабрами, накормят
быстрокрыльем….
Над теми - волны бешено завыли,
а над вторыми - молится руно
и манит золотом….Проклятое светило!
Мальчишек отражение…Запев,
играет луч на ниточке-губе...
А ты во сне не вспомнишь, всё что было,
и не заплачешь о себе…
Из берегов вода навстречу боли
уже спешит… Нет брода в соли…
4.
Нет брода в соли…Закрывай глаза!
Волна слепит – резная бирюза
Пропой мой мальчик, всё, что не сказать…
И то, что ни сказать уже нельзя…
...........
Маме посвящается
...обида флером юности едва
набросит тени на мои слова
и ты не спишь... а вечер - голова
ошибкам, и мерило расставаний
но вечность по крупицам сыпал век
в твои ладони...на ресницах - снег
и в небо, ненаглядный человек
уходит утром ранним...
Там ты…
…Увядший колос, хлесткою рукой
больших ветров, зовущих на покой,
империй павших в натиске Любовей…
Не ставший ближе, дальше - не сумел…
Озябший дождь ресниц оближет мел….
Мой Ад, пропой мне! /Данте не посмел…/
что будет с нами…Тучей терпких брови
нахмурив, защекотит землю снег…
Мой Бог! Ты жил как все,
а значит - жил для всех…
И я - училась статься первозданной…
Перед лицом, перед окном, где ты
в моих глазах расплескивал воды
чужое море на живую рану…
Чужое!… - оглушающий каприз
Кричала – вот ты! Так ложись на лист!
Я стану править, чёркая всех прошлых….
Курлыканьем уснувших журавлей
заныло поле…В сердце тех полей
гнездились неродившиеся рощи…
А там, где ты, рождаться будет проще?
И улетать…Рыдать, кричать – усни!
…..
Усни мой космос, полетели!
Натянут струнами восход
Наш непредвиденный полёт
прервать земные не успели
не смели…Чёрное крыло
в Луне - серебряные перья.
Беги от Овна к Водолею
и не крестись на небосвод..
Нас ждут,/ я помню это с детства,/
там гуси-лебеди гуськом
в полосок млечных звездный ком,
что не отходит по наследству
не достается просто так -
за взгляд, за боли от распятья,
через века в цветастом платье
девчушки, что под облака…
летит, и знает – Слово есть!
Рождалась, значит быть полёту!
Как смерть с уснувших звездолётов
сбивает нажитую спесь…
Так быть тому…
Хвостатый полдень
комет, камелий, камелотов,
не знавших силу поворотов
и не летавших при луне…
Они во мне умрут, замерзнут…
Окажется, что это - звезды
узнавшие, насколько просто -
летать во сне…
1.вера
Мне столько, сколько ты меня искал,
где редкий ветер передернет заводь
где пустота моих речных вокзалов
и лодок зимних ледяной оскал…
Мой минарет плавучий, вспять тебе
не обернуться, не застыть колодцем,
и с глубиной твоей нельзя бороться
воде звенящей - суждено рябеть
над новым утром голову задрав,
нахмурив лоб и выпрямляя спину…
река весны сквозь зыбкую плотину
несет тебя в крылатый мой рукав…
2.смерть
Ждешь меня, неприкаянный.. Вот и я -
ломкая веточка, хрупкое - «навсегда»
Тянуться к острову синему города
крыши багряные на седину менять.
Я же - всегда в тебе - тихий всхлип,дымок
Глубже любой илистой колеи…
Если б остановится сумел мой Бог,
да перестать дождями в тебя лить
сонную, перелетную, дочь и мать.
Тянущей ряской, тонущей на Покров
Как тебя, верного, ласкою пеленать
ночи дремучей, не подбирая слов,
если ты ждешь…Век, или только миг…
Важное - перемолото, кинь в огонь
читаное, из неписанных жизнью книг
любленное, из завёрнутого в ладонь…
Ждешь меня, непредсказанную беду,
тихую, словно утренняя свеча…
В тонкую дудочку душу свою задуть
ломкую веточку временем помечать.
3.мой король
Приходи пировать! Приходи,мой король!
Я раскину скатерку на каменный стол
Пеленать-горевать нашу хрупкую боль..
Каблучки отбивать о разморенный пол
На дубовой кровати расстилаю листву
Мёд гречишный - твои золотые уста
Я к горящему не подходила кусту,
я училась в твой дух своим телом врастать
Не придёшь ни с утра, ни в полуденный час…
Мой король, я в короткий свой век, на беду
из молочных снегов не тебя уведу
в уголок, на замоленный иконостас….
Речушка бери ракушку - ручную кладь
/мальчонка швырнет оглохшее толокно/
Из полного уха выплескивай есмь и ять
в свой любящий рот - распахнутое окно…
Так слово пустеет, уходит оно на дно,
ракушечьим ухом ложится на спины вод,
уснуть и покоиться тихо, не видя снов,
но всей пятерней хвататься за твой живот
тягучий и зыбкий…Плавучая пастораль
на собранных камнях растет и идет в мосты.
Так речка уносит ракушек в немую даль,
но имя её не дает их словам остыть.
…и утро – здоровенная детина
тебя отнимет…Одиноко вздоху…
Смотри, как плохо…Зимним палантином
раскинет небо. Ласка пересохла
сто лет спустя…Да жили бы, как люди! -
простым кивком встречая первых близких…
Сам черт бы спал в веках чертополоха
под жизнью, что тягуча как ириска…
Но - без тебя. Так тонко, ненаглядно
пустой листок дрожащей простынею
полощет на ветру дождем надсадным
над утром, над разлукой, надо мною -
тебя, Большого…Кто ты, мой любимый?
Простой кивок – до завтра…Крик вороний…
Сто лет спустя, опять родятся зимы
и сына твоего в меня уронят…
Море-зима
1.Море
Волны вьются, волны воют, волны ноют вопреки
обезроженному крою гор… Уходят рыбаки..
А на душу - столько ветров! Ной - неистовый божок,
кораблиных трюмов ретро, свищет, пустотой сражен,
в обезглавленный рожок
моря -
2.Сон
- мера пресеченья, спячка всех глубин
сквозь земное притяженье дёрнет зимний сплин
за хвосты китов громады, рыб притихших громадьё
звёзд – ягнят молочных стадо на ночное дно ведет..
Мор осёдлым лодкам грянет в гавани седой..
Скулы скал целуют сани, небо под водой
плещет слёзно, сетью синей тянет за собой
тишина… невыносимо прополощет боль
и отпустит.. Выше, выше! Заструится бег
льна… Подходит к кромке ближе,
зимний век
сна…
3.Земля
Волны мордой льнут, глухие
к скалам звонким, к скулам впалым…
Только млечность утихала, словно водная стихия..
Лаской, тише, ближе к кромке обездвиженного неба,
вспять, по рисовой поземке…Прорастала пряной вербой.
Руки тонки, пальцы пухом, в рукавах - прогорклый лёд..
И земля очнулась слухом!
И земля слепой старухой по наитию бредёт
к морю, к черноте глазастой, к обветшалой тишине…
Петь, кричать, браниться – здравствуй!
говорить больной волне…
Стало зримо, стало красно,
стало быть - весне!
вне мерцающих, атласных
млечных дней…
Нет, кошка не пригрелась на коленях,
а тонкой скрипочкой заныла,
смычком по мягкой коже полоснув.
И в поле моего больного зрения
усы белели кисточкой унылой
я помню, как когда-то их любила,
как осторожно их в чернила окунув
писала:
Кошка, милая,
ты будто бы устала…
каких тебе спокойных видов?
Иль принести мышей авралы
чтоб все другие позавидовав
пищали б , ты ж сидела б тихо
в уютной нише, на подушках
и тишину до дыр заслушав
не знала б никакого лиха…
К твоим ногам, а может лапам
а может быть пушистым унтам
ползли б коты как те арапы,
не думая о пище, бунтах,
и прочих глупостях…А вишни
не поспевали б никогда
а только белым снегом лишним
они б устлали города.
И горожане пели б – кошка!
лечи текучих нас и пресных…
А ты их грела б осторожно
ложившись у больного места
у изголовья ли, в ногах ли
/как водится, кто как попросит/
и все унынья бы зачахли…
Но где меня на свете носит,
ты в этом случае, наверно,
и не узнала б никогда
не ныла б на коленях нервным
смычком, беля мои года….
Столяр
Столяр выстраивал инструменты в ряд
Древесный жанр – эпистолярный слог
Столяр выстругивал дощатый чудо-сад
Столяр - создатель, поэтому так одинок…
***
Чик-чирик - из кленового клюва песня.
Скрип прозрачных, под рубанком крыльев
На березовой паутине ссыльный,
неприученный к выси, птенец древесный
Солнце красного дерева - скок на небо,
в вековой дубовой оправе, молодого
певца нянькой уютной пестует,
жмурит птица глаза - слепо ей.
Улыбнется столяр - лепо ему
от приключенья такого…
Свить - свить, шелест хвои спелой
пряных запахов - покрывала подножные
мягко стелет столяр дощатые травы,
да спать на дровах - тревожно,
на колючих сосновых перьях
Но покуда – дерево верит ему..
Рука правая – велит…
Пилит столяр, строит постели
- строгие голые срубы…
Глянет сверху тесовая чудо-заря
Станет – любо ей…
Улыбнется в ответ столяр – не зря
Только день поджимает губы…
Надо спешить, до утра завершить
Сад его рубленный…Но проклятый обряд
небесный - тесно тучам в куче
с соседями древесными – пучат глаза
хлынут, наводнят ливнем,
до дощечки вымочат…
Плачет столяр невезучий и старый…
Нерожденные им, полукровки- лежат
в мутной воде – дети его – заготовки
Бредет босой, между ними, в ушат
собирает лучшие экземпляры.
Размяк разрушенный сад…
Всхлип- бряк - бредёт по лужам,
забытый на островках – станках,
инструментальный ряд. Без остановки
без оглядки назад…Только вперед
То кто тонет – всплывет
Кто умеет – плывет
Столяр с улыбкой неловкой
встречает их у ворот, как прежде.
Единственная надежда -
построить надежный плот…
Только мысль терзает его
Из каких древесных пород
выстругать – невод жизни -плот
Березка – гибкая, да пушистая
Дуб – крепок - да дурак
Сосна –смоляна – да ершиста
Ива – волосиста –да в воду просится
Клён силён – да по осени…
Растерян столяр, удивлен
себе, глупой столярной судьбе…
Стало быть – стыть на дне
необъятной небесной реки….
Не взлететь над божьей слезой..
Туман густой, и не видно руки
правой. По колени в воде, по грудь
не вздохнуть, не видать славы
людской. Причудливое ремесло –
рубить свой путь инструментом
затейливым, да не найти переправы…
Глянь-ка, запели, деревянные петухи,
зашумели дубравы песни лихие.
Осины ныли в трепете сильном,
Рябина по утру - заметала икру в
алый цвет…Каштаны зажгли свечи..
Спи создатель – столяр тысячи лет.
Деревья простили тебе – вечность…
****
Море
1.
Где ветер перелистывал дома,
согретые скелетом батареи…
Где лист последний, отпустить не смею…
Где осень свержена сошедшею с ума
старухой у подъезда, словно с трона,
с разбитой лавочки в последнюю аллею...
Там письма счастья прыгают с балкона
в матрасы веток в солнце – полосатых,
не отданные смелым адресатам -
твоим героям… В любви убитым
у ворот прекрасной Трои…
Там жду тебя!
Полночной провожатой.
Иконой на коленях у прибоя…
Твой горький приз…
Мне имя – море.
Читай, Парис!
2.
Боги горшки обжигают...
Чувствуешь, как тревожна,
алая нитка сермяжных,
стянутых в строй горизонтов?
Простоволосы ливни,
чёсаные маем,
статны, ряды войска
в сердце земель тревожных.
Сон твой светлее, Троя,
в яблоках золотистых.
На осторожный ветер –
десять народов моря.
Глянь, как гребут чисто,
Боги твоих историй!
Знать бы что значит – горе..
Дать бы ему имя…
Веду по ладони линию
моря…
3.
Пропал и след,
потерян голос, образ…
И вспять бредут твои
в сединах снежных кони,
как горизонта волос,
упавший, на ладони морей,
твоей, пречистой -
бессонницы моей.
Кромешна суета,
в умелой сбруе часа.
И выбор за тобой,
бессмертный мой Парис…
Из дерева мечты -
в окно иконостаса,
Прекрасная глядит,
несчастная глядит..
Не я… Но - ты.
4.
Тисненое золотом века,
яблочное ненастье…
Сколько на человека,
пропасти грозовой?
Смелым намётом, вихрем.
Хлынь! Перебей! Властвуй!
Вспять, облака пенные
гонит твоя Елена…
Замри и стой, пред створками
стальных ворот – кулис.
Мой вековой Парис…
Чужим богам молись!
5.
Наивная Троада… Крестный ход -
предвестник неоконченного утра.
Ахейский бог бросает невод в
сердце вод…
Хамелеоновое небо перламутром,
заплещет звонкими ладонями мечей,
перченых остриями хитрых вёсел…
Наивная Троада дремлет босой…
В объятьях каменных
заборов – обручей…
Парис, послушай моря
разговоры!
Они мудрее тысячи речей…
6.
Легион облаков
под знаменем утра - грянул.
Бронь твоих берегов –
против дерева чудного сердца…
Рать змеиных оков,
ветродуй обезумевшим скерцо
чтит обломками слов…
На ладони твои, непокорный улов
хлынет - Имя
Хрустальными брызгами стаи
морской..
Но придет день….
Но падёт горе..
И наступит бриз.
Читай, Парис!
Моё море…
1.
Краснопёрый горланит ладно.
Колом клюв - затянул клич -
Лета долгая, мёртвая Рада -
/храма падшего вечный сыч…/
Ну а нам-то с тобой, Отче,
погулять…
Хоть разочек, да дело к ночи -
непроглядь…
Не прости, не помилуй всуе -
ни врага моего, ни брата!
Алой звонницей нарисую,
да хлестну в полынью набата -
самозванцев, /плетей на сотню!/,
крынка горя…стоит – стынет.
Смерть родная по подворотням
всех собак моих, отче, минет..
Свят, свят...
Жгут по окнам сонные наличники.
В ряд ряд,
конницы, рабы, опричники.
А Ванюшка-то сыночек – треклят!…
2.
Одиночества прошу! Толпы старят…
Надкушу нательный крест – запах крови.
Ах, сыночек мой Иван! - не бояре,
не предатели глазами буровят..
Отче, сгину! - посади в Себя дух мой…
Краснопёрые свистят ветры.
Не смотри, что во глазу – сухо.
Отмолил поди ясырь - вето.
Цареград. Всполох-смех.. Девки..
На коленях, на карачках треклятый…
Ах, сыночек мой, Иван, где ты?
Поминальную тяни лету…
Зацелована Москва, да не взята!
Золотые Вы мои душегубы!
переносчики священной заразы…
миром любо, будто кровью помазать
шею брата пояском подпоясать…
/Отче, сгину…Забери сразу…/
3.
Настя!...ноченька... Травинка- осока...
Слёзы ртути заблестят по заре.
Рать на ангелов - бессонных холопов
под копытом,да в твоей ли земле?…
Не царица, не княжна, не прощальная…
польский запах чужестранный не чую...
Настя травушка-осока печальная,
не прощу поводырям, не пущу я
4.
краснопёрых, кирпичных - всуе..
Визгом баб и в собачьей шерсти -
там, на дыбе, сам чёрт бесует!
Да проклятьем мой дух крестит…
У народа затылки - пУсты.
Ворон морщится – чёрт носатый…
Глянь-ка, отче, да он – русский.
И ни кем, гляди! Не распятый…
Здравствуй Мир!
Гуталиновый леса бес
какофонию льет в эфир
океанический полоновес
швыряющий строк пунктир
в праздный мирок мой
ключ,
дерганая пятерня,
легчайшей из грозных туч
с листа тебя можно снять
Мир!
под карандашом,
вдавленная душа -
распластанный в рёбрах пижон
мечется перемешать
ладонь, переносицы хмурь,
телёночий глаз
в опушке
из фраз – граждане, дурь –
поэту
не
игрушки!
Нежная давка – жизнь
славная девка – смерть
роман узлом завяжи
с каждой.
Вот так суметь
хочется, Мир!
Ура - шквал
перемежать с огнем.
Бог тебя вы-ко-вал
стало быть – рос в нём.
Стало быть - врос в ком
и кувырком с горы…
Гляньте-ка – всё при нём!
Славой черпать, рыть
профиль, анфас, рык.
Дамочкам веселиться
там, где находят стык
алый закат столицы и
зоркий громоотвод.
Смехам, смешкам длиться..
Лица снуют, лица
Граждане, ваши лица –
морды наоборот!
Мир. Океан. Маяк
громоотвод ласк
блеющих стад наяд,
слов, марширующих фраз.
Кланяться в пол себе –
низок пресс - потолок
незавершённый слог –
Мира гудит в трубе -
Граждане,
конец
эфира!
Местами дождь…
Слепящий, расписной,
не позволяющий дать рёву волю,
как за уши притянутому кролю…
Сама к себе плыву одной весной,
ни отраженной в жиденьких стихах
о перелетном счастье и подобном…
Плыву…А дождь качает на руках,
и мне спокойно и внутриутробно….
Достоверности ради…Да не в истине - суть.
Ты на главном параде про меня не забудь
Я - твой берег, я - твердь, а земля такова,
что без памяти – смерть собирает слова
и в лукошко кладет…Копошатся они,
как июньские жухлые, жгучие дни
где покос - не покос, и ручей – не ручей
если запах свечей, неуемных свечей..
Лица, люди, волхвы, постаревший Христос
на обугленных землях слагают свой мост.
И в пустотах колосьев, в очагах похорон
поднимается в рост стая белых ворон.
Или голуби то? Алый вечер в упор
раздевает твой вздох, передернув затвор
у тиши, у твоей удивленной души…
В ней крестом каждый дом, каждый двор перешит
достоверности ради…Только хлеб то - не суть
в золоченном окладе - ни морщинки…Но муть
перемешивай с кровью, по две пуле проси
для березовых тонких ладоней Руси.
Заберет и согреет…Была - не была,
смерти тонкая шея веной синей вела
в ночь, где мякоть соломы у кричащего рта,
тропкой века от дома до Христова моста…
Первоцветы
Где тоньше, там бери… К чему мне малость эта?
Нам круг - не хоровод, нам высь не вера – больше..
В саду моем поспели на постриг первоцветы.
И ты спешишь расправить мне плечи, плакать горше,
звеня мной, как ледышкой, но сплю – и нет ответа.
Крепчает, зеленеет, гудит певец камыш мне,
сорвешь и станешь зыбким, как остров – третьим лишним
врастешь средь быстрой речки моим теплом согретой...
Бери, бери, где тоньше… На зависть первоцветы
стройны в моём саду…
Нить
Не мне тебя, ситцевый друг мой, женить на воде.
Сколько таких как я - не по пальцам счесть..
Прутиком вымети, только вернусь к среде.
Выбей из сини, дождей своенравных спесь.
И, тут как тут - ясен день и черна зола.
И зацелованы пальцы наперечет -дней…
Горделиво шагающих, я вела,
не за тобой, уставших своих коней…
Только не мне отмерять по живое нутро,
семь якорей не бросать за чужой порог…
Сколько ночей за три года цвело добро…
Теплилось сколько жаром большим печей -
не на моей стороне, на чужой руке
пряди волос лежали светлым - светло...
Только по-волчьи чуялось, мол - ничей..
Только по-бабьи кликалось – не пришло.
Не мне тебя, мой друг, на воде женить.
Шалью покоя не мне накрывать плеча.
Знаю, сурова среды возвращенной, нить..
Только по-волчьи чуялось, мол - ничья.
Серебряная ложка
Серебряная ложка. В колечках голова.
Всё то, что за порожком – пустое….а слова
подмешивая струйкой, тягучей словно мёд
кириллица, воркуя, вдоль берега плывет…
А ты её не слышишь, тебе бы в глубину -
под звезды, что надышат на звонкую луну
до глухоты от света, до темноты от слёз…
Плыви, плыви по ветру, мой маленький вопрос…
до той поры застывшей, когда захватит лёд -
безмолвный зодчий, лишний кусочек отсечёт…
ни чуда каплей с крыши – умелая рука
но - веры, той, что тише льняного молока…
Звуком простым
...сполохами Светило, сваренное в соку
времени, что подобно птичьему молоку,
пролитому на ситец синих литых шатров…
Я невеличка, Отче, млечный мой птицелов….
Гладкой ладонью утро гнёзда закроет. Лиц
розданных ночью звёздам старых твоих птиц
я не запомню смытых с глаз проливным дождем,
или тогда убитых знавшими, что придем
мы, из частиц и музык, сотканные тобой -
певчие карапузы, взяв за подол покой
по ветру, по теченью тёплого бытия
под проливное пенье зЕмли твои ваять.
Таять незримым хором, звуком простым стыть,
песен в немое горло хлебную класть сыть.
Ледяной окоём. Не испитая чаша зари…
Ты в остывший проем говори мне слова, говори…
Слово – сталь, слово - лязг в пропечённой клетушке меня.
Обезличил февраль новорожденных белых ягнят…
Но идёт, но спешит унести, проползти, не упасть
на брусчатку тиши, на багровый закрещенный наст
по кровинке, кудрявое облако стаи своей,
Моисей - заклинатель голодных и жгучих смертей……
Что есть - смерть?... Переписка на камне длинною на жизнь…
Ты последний билет в твой театр мне на грудь положи….
Ламп межреберный свет по полоскам прошил потолок.
Так пройдем, пропоём сквозь щемящий нарост в околок
полноцветия взглядов, гуления детских речей….
Твой народ на вершину поры восходивший ничьей,
том за томом растёт, в междустрочья плывет глубину…
Но в отмеченный час, превращается хор в тишину….
…мы кочуем
от точки Я в точку Мы
серебряные князья,
не сносившие
ни головы, ни чалмы
ни короны тирана,
ни поднявшего вверх
петуха окаянного
для птичьих утех…
разом светлеющие лицом
при направленном верно луче
вставали плотным кольцом и
в определенном ключе
речи лились как мёд
по господним седым усам,
но тот, кто не слез с печей
тот сам
был богом нам
и наоборот…
но охочие,
до новых времен,
громких имен, и прочие..
шли из звеньев нашей цепочки вон
за кирпичные стены,
до золотой поры…
но после,
в качестве военнопленных
сжигали наши дворы.
и вот кочующие частицы,
сущность чего - пыльца
стремимся к обетованным границам
не различая души, лица,
ни того, что мерилом служило
чужим рукам, штыкам,
а также вере иной,
серебрёные, словно сажей
своей страной.
Весна приблизилась и вот,
чернеет весь московский флот,
приняв на грудь полпуда соли
с небесной льется антресоли
дождей скупых водоворот
и кто не спит, тот доплывёт…
Подземки неустанный рот
перемолотит небосвод
и выплывший на волю
сквозь птичий гвалт нутром кипит
мой - город вечный сибарит,
в растерянности нет отказа
ни чужеземным соловьям,
ни прочему чужому глазу.
Суть - неприкаянный оплот
в одной руке дворовых сот
кишат слепые лазы
в другой совсем наоборот -
тишайших рек незримый брод
но словно Боливар несёт
двоих непримиримых сразу…
Но я шагаю по Москве, держась
на божьем волоске,
как всякий сухопутный…
Шелков на пряничных домах
струятся крыши, и с ума
весна сойдет в Москве сама
рождаясь, словно кутерьма
в такси маршрутных….
А мои корабли…(с)
Ни кола, ни двора тебе, и не свечного завода…
Волшебства не предвидится в пару ближайших веков
Опрокинут мой берег в упрямые месяцы года
А мои корабли всё стоят возле тех берегов…
А мои корабли, толи это взаправду приснилось,
всю команду распродали в лавке на ярмарках дна
Мне не жалко, поверь, то, что круг бесконечней, чем синус…
Я его проплыву, я напьюсь его чёрта сполна…
И замашут платочками белыми чьи-то девчонки,
подмечая фигуру на финише снежных границ…
Только это - не я…Я стоял в это время в сторонке,
засмотревшись на ласковый свет их ликующих лиц…
Семь морей
Белотканное, небесное…
Вот - укройся, да примерь…
Там, в ручье водицей пресною
верещит твоя свирель…
Отпечатком, пяткой лунною -
белокожий позвонок…
Семь морей тебе придумаю
да песчаный поясок…
Мостик свяжешь звонкой спицею,
боль заткнешь за рукава…
да забудешь все сестрицыны
бестолковые слова…
Письмо
Не жалей полночных заводей, не спится
ни спокойным ни иным…
Вложен в левую ключицу,
алой ласточкой случится
сном льняным…
Мой конвертик запоздалый,
из обветренного талого окна…
До того там правды мало,
не читала б, не читала ты…
Из горчичного, письмо моё, сукна….
Стрелец
По касательным, чёртик
проведет по нечётным
- нас с тобой…
Но прострелян в высотках,
искалеченный – вот как
– мой покой…
По навесам не спящим,
да по окнам курящим,
зазвенит наконец…
Мой такой настоящий,
словно ноющий хрящик...
черноглазый Стрелец…
С утра ты обезвожен и бессилен -
российский дух кустарных производств.
Семь футов под твоим не спящим килем -
- мой ненаглядный кровосос…
А в муравьиный полдень рёвом рушишь
мне Имя, под обломками речей…
Ты так врастал в мои пустые уши,
что я росла совсем ничьей -
Но горожанкой, с долей лучшей
на улицах иных - не стать. На – Вы
я там с собой живу, себе послушна -
- дитя Москвы…
Резьба по окнам... Прожиты дома,
окутанные глянцевой бумагой.
Зима, зима – большая передряга,
сошедших по большим снегам с ума.
Бегут, бегут, зажмуривши глаза,
прикрытые одной пуховой вьюгой.
А рыбы греют подо льдом друг друга,
не смея, ни спросить и ни сказать
о том, как шёлков зимний путь минут,
когда простынут даже речь и звуки,
и как теплы твои бывают руки,
когда их за резным окошком ждут…
…сошедшая с потёртого холста,
лилась песком на краешек постели...
ты, бабочек с оконного креста
снимавшая в пращовые метели,
не распускала волосом слезу
на тонкие безжизненные крылья...
измученные ноги не разув,
брела туда, где в знании заныли
глухие створы тёмного окна…
и стрелки заметались в циферблатах,
и воскресал тогда, в ночи распятый,
перегоревший старенький фонарь…
Лёд тронулся, прелестное дитя…
Ступай, бескровной тропкою, покуда,
какой-нибудь известный негодяй,
тебе не явит полового чуда...
Дрожат коленки, острый локоток…
упрямый локон выпрямится в нитку…
Так школьный срок, как спусковой крючок
пускают за родимую калитку…
И не догнать…Не выпороть, моля -
Малышка, мы с тобою так похожи…
Не укатись клубочком! Молвит -Я
смогу иное - даже лучше, может...
Осёдланные стулья – два коня,
лицом к лицу, стоящие с рожденья.
Мы - также, мы - одной цепочки звенья
Но непрерывность эта – западня.
Я вновь шепчу тебе, как в отражение –
Услышь меня! Услышь меня…
***
По пояс в траве, а в лице – зеркала.
Напрасно, мой друг я тебя берегла.
Но как обречённо, нелепо, слова – несчастны…
Так ты уходил, по тропинке льняной.
Я думала - Что ж это… Боже ты мой!
Светает. А в детских салазках -
молочная кожа да шапка на лоб…
Шептала я – мамочки, как повезло!
Мне стираны ливнями волосы...
карабкались годы по ним, по пятам,
мой друг, за тобой…И тогда сорвала
я, как одуванчик, свой голос…
А где-то в зовущее жерло текло
то слово, что скулы однажды свело.
Но жестом простым и привычным,
какая-то женщина /с виду – не я/,
плеснула во двор молока… Колея
глубокая, друг мой, святая твоя, обычной…
Не станет. Не смеет! Моли - не моли -
темнеет, а босые ноги в пыли,
врастающей внутрь, неизбывной….
брели так упрямо по-детски – назад.
И с виду здесь – мама, рукой наугад
откинута прядь… Но прощали глаза,
виною хранимы.
Слышал, как огонь вливают в воду? -
Проигрыш касания...Премудрый,
дай мне силы, пережить свободу,
как слепой переживает утро...
1.
Рассмотришь в близости…И вот тебе – печаль.
Бери и пестуй, камешком за ворот…
Мой гончий пёс, затравлен, сдался голод
Он нас как победителей встречал -
не слыша, что огонь вливают в воду
змеиный шик - сомненьям напоказ
Рассмотришь только в самый первый раз
его непостоянную природу…
И взят,нехитрым золотым силком…
Смеешься, передернутый плечами…
Бери и властвуй, не жалей о том,
что в близости рождаются печали.
2.
…И на просвет - ладонь к ладони
меж пальцами стреляет воздух.
Чуть слышных звуков в россыпь просо
Конец иглы - Начало тронет….
Так удивленно, без заминки
несется в музыковорот
по рёбрам тоненькой пластинки,
как жадный до рассвета крот
по подземелья паутинке
спешит отведать ком земли..
Немой рисунок от Дали -
«на суше рыба пьет песок»
и застывает от любви…
Врастать, не потеряв свободы
ладонь в ладонь,воздушный мим
заплачет проливая годы…
И иже с ним… И мы же - с ним…
1.Зодчий
Посев меловой…
Хрустким сахаром корка
Небесный городовой
Как видится тебе - зорко?
Леденцовая вышла,
стряхнула с ресниц память
глаз отцовых…
Да пунцовых зарниц маять..
Динь-динь…
Откликнется колокольчик!
Да только, почто тебе тёплые плечи?
Слепок взращенный, кто твой зодчий?
Лебединая колесница. Вон вечер
Пороги топчет – будто смелый кочет
Кутается в черную бурочку…
2.Снегурочка
Кланяйся солнцу Снегурочка!…
Побежит ручейком, потопчет крылечки
Поскачет по дворам, полежит на печке
Твоя пора…
Лель мой, Лель - не гони со двора -
эту дикую пору…Пуще чёрного сора
темнеет земли кора, и в глубоких рвах
тает-тает мороза прах…И рукою подать до утра…
Там цепные стоят ручьи – там бродила ты.
В сладкой-сладкой дали – сахарной.
И судили деревья тебя, бранили рты
землицы тоскующей - по пахоте…
3. Поцелуй
Парного испить бы тебе, но - студёно горлышко!
Пей весну до дна, красота моя белоснежная!
В небе спелым блином наливается ясное солнышко
Так же споро, как тает согретая им надежда…
Ты рассыпься на бусины - струи
Разорвись на ручьи - радуги!
Но счастливый - тебя целует...
Из ладоней, напившись нАдолго…..
1.
Мрак
Предай Забвение
горячим поцелуем...
Не кисти, нет…Но - краешка пера.
Чернявый старец ходит по дворам,
гогочет колотушка…
Мрак лютует
над скоморошьим естеством молвы.
Слепому проще выбрать краски -
его рукой ведет глазастый
мальчишка…Тот, из детворы,
из стаи круглощеких снегирей,
еще не выученных, в голос плакать,
но - зиму ткать -лесов раздетых паперть…
Предай Забвение, Андрей...
2.
Андрей
Аукай душа…Воробышек мой ненаглядный.
Утро какое! - варится в молоке.
Мил человек! Нищий, дурной, знатный.
Мил человек вверх поплывет по реке.
Вот тебе руки, знай, как баюкать долю.
Вот тебе губы, палец к ним подноси.
Вот тебе конь, приведи его к водопою.
Мил человек! Вечности не проси..
3.
Время
Льет и льет..
Причащайся и падай вверх.
Небо с землями, сшито струями.
Ты меж ними, но ближе, роднее всех,
к принесенному поцелую
не ветрами, ни птахами звонкими.
Нет числа твоим вёснам и зимам.
Льет и льет…
Словно ниткой натянутой тонкой,
улыбаться невыносимо…
4.
Свет
Броди…Иди всё дальше, глубже.. Белый
тебя обнимет ласковый рассвет.
Предай забвение, целуй его несмело
не кистью, нет,
но - краешком пера…
И вера понесется по дворам…
В зарницах колокольных чуть дыша,
трепещет твой воробышек – душа.
Пусть вырвется из губ, как из ладоней.
И крылья в белый свет уронит
и поплывет всё выше и смелей.
Веди наверх его, невидимый Андрей…
Веди навек… Мил человек.