Дождь приходил… Ему не отворили.
Он безнадёжно по стеклу стучал…
А кто-то в чате шарил: на Пальмире
И на куличках, словно драгметалл,
Двух тысячного друга обретал.
Сон выкипел до дна в заморской турке,
И дождь ушёл на пальцах в никуда –
Как мелкий кот он в подворотню юркнул…
Жизнь тоже ускользает без следа…
Но только дождь – увы! – не навсегда.
Дом выдохся, как после мордобоя,
И город спал, и вся страна, и мир…
Их кто-то неестественный собою
От смерти и от жизни заслонил,
Поставив знак, как знамя на Памир.
А утром дня, который слыл жестоким,
Две тысячи друзей ушли в туман.
Взорвалось солнце бомбой на востоке.
Две тысячи предательств, но обман
Один ведёт свой вечный караван.
Хоть невозвратность жизни меркнет в чате,
Последний стон не рвёт напополам.
Мы, как в одном гигантском медсанбате,
И, если крикнуть, кто-то по губам
Тебя поймёт… И тот один – ты сам.
Все тут просители и чудаки.
А счастье - река, над которой не плачут,
Или же просто - медяк на сдачу,
Приобретавшим судьбу с руки.
Улицы сжаты в объятьях эпох,
Взгляд мимо взгляда - бегут горожане,
Счастье - не цацки - подорожало,
Да и не место счастью у ног.
Делим лишь нечто между собой,
Перелопатив жлобство словесно,
Рвение наше также уместно,
Словно несчастие перед войной.
В серых застенках мыслей строка
Ищет вслепую свою ойкумену,
Как чернороб отышачивший смену,
И замиреет с надеждой рука...
Пусть будет тихо! Сердца цевъё
Ход свой замедлило на перекрёстке;
Если оно остановится жёстко,
Кто оприходует счастье моё?!
Ты пустил меня по миру...
Вот иду словно вольная,
Хоть и знаю - не померла,
Но не чувствую боли я.
То, как свадьба цыганская,
Как сама себе родина,
По земле растаманствую -
Жизнь не прожита - пройдена.
Без тебя тут неистово -
Каждый день сквозь соломину
Выпиваются истины,
И грехов - до оскомины.
Пополам - слабодушие,
Потаённые разности,
Мне в миру не прослушать бы,
Словно тризну по праздникам,
То, что было досказано
В спину пулей из прошлого,
Покрывается язвами
И саднит лишь хорошее.
Кину о земь закатами
И сумой одиночества...
Нет, назад по накатанной
Мне нельзя... И не хочется.
Я не знаю, о чём так жалеет мой старый отец.
Безымянная смерть соблазняла его в 45-том.
Говорят, он защитник. А сам говорит, что истец,
И все иски его - Христа ради по памятным датам.
Праздник - это враньё для лежащих под гиблой землёй.
Память тоже болеет: всё чаще поём там, где плакать.
А задаром теперь даже Бог не закроет собой
Чей-то страх у черты, как тогда - на ура - в 45-том.
Мой отец в бойне той чужие ковал ордена,
Пил кровавую воду из рек, приютивших останки,
Убивал не в игре, и его убивала война.
Не добила. Живёт в глинобитной, в обклад, землянке.
Но когда чья-то кровь, перелитая не по цене,
Долбанёт по манометру, смерть предлагая за цену,
Словно катер, прикованный цепью к Великой войне,
Он дрефуут на прошлом, сжимая свинцовую вену.
Я падаю в траву - лицом к лицу,
И слышу, как она тревожно дышит,
И созерцаю стебли выше "крыши",
Вдыхая первозданную пыльцу.
В меня врастает вечность... Тишина.
Не добирала я...Сказать не смею,
Что кто-то мне не дОдал...Без лакеев
Бал состоится...А травою - я.
Беда не в том, что смерть всегда близка,
А в том, что жизнь "на бис" ещё не спета.
И стеблем, не замеченным в букетах,
Меня сегодня продадут с лотка.
В чужой квартире нимфой притаясь,
Зазеленею вопреки сезону,
Даря кому-то чистый вдох озона,
Чтоб задержаться тут на день... на час...
Прошлое, как джин...И несомненно
Вы звоните поздно - ночь взошла.
Баритон - то отзвуки вселенной,
То как кошка, ждущая тепла.
Важно только то, что в настоящем...
Вы, роняя в мысль осколки льда,
Притворились верующим, бдящим...
И моим... Увы, не навсегда.
Будущее вылито на воске -
Там фигуры криводухих слов.
Вы чужой...Чужим бывают в дОску,
Застолбив пространство на любовь.
Кто сказал: звонок из преисподней?
На земном зигзагами юдоль.
Только блажь не мыслима сегодня,
И душа без вас - такая голь,
Что, угробив разум на фальстарте,
Воскрешая образ на ходу,
По звонку, как на завет, по марту
Я себя безумную веду.
В бухте бархатистый мотылёк...
Осень - киммерийская красотка,
на бедре лучом наискосок,
как тату, прогулочная лодка.
Прямо на асфальте солнце спит,
обнимая душу растамана;
положив под голову гранит,
он читает мысль марихуаны.
На стене листовки: все сюда!
Бой за "белых" и за "краснокожих",
а медуз скользящая слюда
лижет карадагжское безножье.
Чёртики и ангелы в глазах,
сердолик на шее и в пещерах.
Дефиле...Торговочки в рядах,
словно флибустьеры на галерах.
Море дрыхнет. Морю надо спать,
чтобы завтра драить волнорезы,
сердоликооких догонять
и волной кусающей подрезать,
на откате вновь, родив себя,
точно знать, что каждый будет брошен...
В Коктебеле не было вождя,
а и.о. бессмертно М. Волошин.
***
Лобастый профиль Карадага,
И память в венценосных снах,
И костыбельская дворняга
Грызёт не кость, а вечный прах.
Волна подкатывает к горлу,
И ветер для ума притих.
Обрюзгший пляж, как антипорно,
Творит, старея, антистих.
Забронзовев лицом к усадьбе,
спиной к оборваной волне,
Стоит поэт в такой осаде,
Что ни во сне, ни на войне.
То стерва, то стервец от чёрта
на шее виснет, как петля.
Ну дать бы им волной по морде,
Чтоб рылом вниз, и крик: "Земля!"
И бронзу отряхнув хитоном,
Пойти на гору, где могил
Высокий гребень - не икона -
Над стервецами воспарил.
Мне когда-то выломали дверь...
Промелькнув заманчиво в проёме,
Демон страсти поселился в доме -
Недочеловек, но и не зверь.
Мы писали триллер в две руки,
Временную молодость продляя,
А она, до слёз глухонемая,
Не вникала в эпикриз строки.
Миг тому, но всё-таки давно -
Дом с тех пор, как бы умалишённый -
Дверь охрипла, каркает вороной,
Не отпетым мертвецом окно.
Устояв, чтоб с дуру не упасть,
Без благословенья и причастья
Отдираю, как от раны пластырь,
Прямо с кожей искренность и страсть.
Шрамами смыкаются края...
Боже, видел? Понял ли, не знаю.
Вспоминаю, словно поминаю...
Все скорбят, но так никто, как я.
Я выйду из потока слов и мыслей,
Не обретя покой на берегу,
Где небо кайнозойское повисло,
И ты целуешь только набегу.
Где надо драить душу до абсурда,
Не проклиная узколобый быт,
Долги раздать и взять у Бога ссуду,
Чтоб мысль свою на слог перетопить.
И ждать до невозможности, не веря,
Что горы тоже ходят, если ждёшь.
Не запирать ни днём, ни ночью двери -
Пускай войдёт - ну не гора так дождь.
Сомнамбулой, таскаясь по квартире,
Писать в уме, но трижды без ума
Письмо тому, кто в челобитном мире...
Там без почтовых ящиков дома.
И, пережив себя и всех вслепую,
Не думать о любви, хотя зато
Сносить печаль, приобретя другую,
Как осенью обувку и пальто.
И, выйдя неуверенной походкой
В который раз на зов поводыря,
Смотреть до исступленья, как чечётку
Танцует дождь по крашам сентября.
От тебя до тебя, проглядев полустанки,
Не успев помахать рукой...
Пролетели деревья как птицы-подранки
Над безлюдной моей зимой.
Без жетона на счастье, смиренно и робко,
В подземелье и на сквозняках,
В толпах, в дебрях, и тупо зажатая в "пробках",
В переходах, где прячется страх...
От тебя до тебя - по прямой или кругом,
Не касаясь ногами земли,
Игнорируя net и цветной телефлюгер,
Сквозь давильни - надежды мои.
Никогда - это долго, никогда - это страшно,
Никогда - это всё таки там,
Где любовь, наклонясь как Пизанская башня,
Устояла назло ветрам.
Тень твоя была мне другом -
В куцей бобочке, худая -
Шла, петляла круг за кругом,
Грусть мою сопровождая,
И вразмах писала сажей
Про вождей и про отчизну,
Но сорвалась вниз однажды -
Прямо в жизнь из полки книжной.
Тень твою топтали хамы -
Судей чуткие вассалы,
И в упор, как фрески в Храме
Перед Пасхой, оскверняли.
Я пошла с прошеньем к Смерти,
Жестом умоляя Бога...
Но украли циркуль черти -
Чертят путь твой колченогий.
След затоптан! И по сваям
Малахитовых рассветов
Я иду теперь иная -
Друга тень и тень поэта.
Так пишут на разлуку! Невпопад
Я разбавляю краски дня и ночи,
И рву любовь на маленькие клочья,
Не зная исцеления обряд.
Душа зависла между "да" и "нет",
И, одичав без ласки и надежды,
Уже не помнит, что болела прежде...
Так чёрной краской смазывают свет!
И ладно бы в начале всех времён,
Когда, не подлежащая огласке,
Художнику я смешивала краски,
Чтоб не любил - чтоб был чуть-чуть влюблён,
А то теперь - когда и призрак свят,
Когда картина маслом - как икона.
Судьба сняла чудесную корону,
Между собой сердца не говорят.
Живу без тайны, с правом на покой,
Смотрю на одиночество с опаской,
Но дар невидный - смешиванье красок -
Я не хочу передавать другой.
Мы, скомкав любовь,
От Господа спрятали тайну,
Не зная, что он
Взглянул на придурков случайно.
Да, был где-то здесь,
Свои совершая мытарства,
Но тут же ушёл,
Лишая нас Божьего Царства.
Раскладываю мысли, как пасьянс -
Игра, гаданье или поиск сути?
Я, право, скептик, но не обессудьте
За этот неоправданный альянс.
А вдруг сегодня всё наоборот?
И женщина за шторою не плачет,
И сотворенье мира не иначе,
Как в этот миг войдёт в круговорот.
А вдруг сегодня множество морей
Сойдутся в упоении стихии...
И две слезы отчаянно-скупые
Сотрёт мужчина памятью своей.
И будет так: не убоясь греха,
Осмыслив кару Господа, как милость,
Любовь ему всю ночь сегодня снилась,
А утро было лишь строкой стиха...
Мы вдыхали поровну,
И кто сколько мог,
Дым "совкового" города,
Как цветочный смог.
Дети грёз и подсолнухов,
Перекошенный век
В наши длинные волосы
Вплёлся лентами рек.
В вены наши латунные
Запад впрыскивал рок.
Юг разбросил лагуны
И следы наших ног.
Бились песни о рифы -
Такая лафа -
И хотелось нам в рифму
Душой помахать.
Мы цветочные дети -
Наша жизнь - автостоп.
Пусть по снайперски ветер
Часто целился в лоб,
И товарищи в сером
Брили нам хаера.
До костей нас прогрели
Севера, севера...
Жаль, но время слизало
Цветочную гладь,
И в отребье печали
Жизнь ушла хиповать...
Яблоки съедены! Только на фото
Ангел без неба держит в руках
Полусозревшие, без позолоты -
Чтоб до оскомины на зубах...
Старый маэстро, мудро лукавя,
Музыку ловит голой рукой.
Чешет по улице в медной оправе
В прошлую радость оркестр духовой.
И попадая в "яблочко", время,
Даже не целясь, бьёт наповал.
Ангел без неба, жаль, что не съем я
Тёрпкого яблока смачный овал.
Мне бы зубами - до кочерыжки,
И до оскомы - праздники вспять.
Я бы, как в детстве, бежала вприпрыжку
Медную музыку догонять...
Пусть вдоль дороги фигляры и психи,
Пусть холодеет смуглый мой лоб.
Яблоки радости падали в стихо...
А кочерыжки - в первый сугроб.
Осени рыжая кошка
прыгнула на балкон.
Дождь на губной гармошке
музыку всех времён
не доиграл... Дорыдает -
он неплохой лицедей.
Строки, сбиваясь в стаю,
прячутся от людей.
Тянется ниточка жизни...
Жаль, что любовь мала.
Дождь снова ноту брызнул
на антураж стекла.
Целый гербарий мыслей -
так угасает страсть.
В воздухе осень повисла,
чтобы в огонь упасть.
То, чего больше не будет,
просто сжигают в кострах.
Дворник сметает судьбы
и развевает прах.
Уничтожая архивы
у роковой черты,
явится осень миру
призраком красоты.
Ночной мятеж пылающего лета...
Не удержать мне мысль, туман и дрожь.
А ты приносишь речку по рассветам,
И на ладонь её мне молча льёшь.
Я умываюсь. Мир заговорённый
Глядит на нас. И нет коварства в том,
Что льются из бутылки мегатонны,
Не оставляя капель на потом.
Дракон страстей уже не дышит красным,
И речь твоя рассвет не обожгла.
А то, что не сбылось,всегда прекрасно...
Течёт в ладони тихая Сула,
И медленно расплёскивая звуки,
Пророчит устаканившийся быт...
Но тошно знать, что в жизнь приходит скука,
Когда противоречий дар размыт.
Город вытек водой ржавою
По протокам канализации...
Не дай Бог, поплывём державою,
До нельзя исходя эрзацами.
Мегаполисы и провинции,
Манекены, дворцы и статуи,
Оставляя голую фикцию,
Поплывут, прикрываясь матами.
Будет пусто и фиолетово,
Души - в небе стаями дикими...
Акварель поползла,заведомо,
Захлебнувшись густыми бликами.
Но рисует дочь, сублимируя,
Уплывающий шар без матрицы.
Во даёт! Создаёт всемирную,
Без патента, канализацию.
***
Предпоследняя мысль...
Я не знаю, что думают в небе.
Опрокинулась высь -
Не звезда, а дешовая "лейба".
Год - за миг, а потом
Открываются чакры как двери.
Правда накрест - замком -
Можно врать, но нельзя верить.
Предпоследний абзац...
Но последний сильней по ранжиру.
Жизнь - уставший паяц -
Повернулась спиной к миру.
И надо возвратиться - не могу.
Твои прикосновенья - как облава.
Живу, приговорённая к врагу,
Не поднимая чувства до октавы.
Теряю мысли и слова гублю
В метро, в трамвае и на перекрёстках...
В несоизмерном фраке парвеню
Мельчаю, становлюсь я ниже ростом.
На что надеюсь, Господи, на что?!
Прожить, не возвращаясь - нет отрады.
Боюсь, пройдя в игольное ушкО,
Услышать вдруг: "Такую мне не надо".
***
А что, если Вы где-то тоже сами?!
Вздрогнуло сердце не вдруг.
Небо грозило трижды дождями
Смыть разомкнувшийся круг.
Что, если мысли откликнутся эхом,
Что, если ждёте меня?
Пулей лететь или просто поехать,
Сердцем во всю звеня?
Что, если дверь распахнуть - и в ноги?
Что, если к Вам - на коне?
Может, нахально... А может, убогой,
Или скворцом по весне?...
Девочкой юной, испорченной стервой,
В мантии или нагой?...
Я бумерангом лечу, и наверно,
Брошена трижды судьбой.
Как из брандспойта высшая сила
Смоет следы всех измен.
Дождь! Полегчало:небо пустило
Кровь из разорванных вен.
Нарисовала сад. Вошла и села
на дикий камень, брошенный в траву.
Скиталась туча по небу без дела,
и мысль скиталась. Думаю, живу...
Шуршали листья. Теплилась надежда.
Кудрявый ангел мне о чём-то врал.
А я ждала вчера, сегодня, прежде
с таким восторгом... Так никто не ждал!
Сменялись декорации и блики:
то ночь входила в чёрном, жгла звезду,
то странные, то сказочные лики
в когда-то нарисованном саду
маячили, меня не замечая.
А я ждала не принца, не чудес...
Потом был бал. И девочка босая
кружилась в танце на краю небес.
И хаос был. Разветривая ленты,
манил меня на оргию любви.
Я заплатила дань, оброк и ренту,
замешивая страсти на крови.
Я тоже танцевала в упоеньи
и отражалась в пламенных глазах.
И вновь ждала. Но медлило мгновенье...
Шуршали листья, подбирался страх.
Мой сад пустел, и краски увядали,
пастель стирала яростный наряд,
и искренние отблески печали
седые пряди рисовали в ряд.
Я вышла за черту пустого сада,
где дикий камень покрывался мхом.
Я не ждала! Но кто-то у ограды
прикрыл меня, озябшую, плащом.
Раскосый взгляд прищуренного лета...
Асфальт кипит... От запаха смолы
Токсикоманы - вязкие сюжеты
Вползают в порыжевшие дворы.
Меж строф ложится пыль дорог окольных.
Гонец устал, но весть его жива...
И волдырями кожа, мысли в стойлах,
Ярила луч дрожит как тетива.
Размытый вечер, рифмы штабелями,
И тень того, кто Богом быть не прочь,
Зовёт меня неложными устами
Войти вдвоём в обугленную ночь.
Томлю в себе печаль, как томят травы
В отваре на погибель ночи той,
Когда последний ангел нелукавый
Сорвался вниз обманутой звездой.
На улице хард-рок весны зубатой,
Но я, не разделившая конфуз,
Не совпадая временно по датам,
Томлю в себе заледеневший блюз,
Не верю Мефистофелю, чтоб выжить,
Вдыхаю словоблудия угар,
Боготворю юродивых,на рыжих
Настраиваю сердце как радар,
Ношу фольклор зарубкой априори -
По краю вИрша черно-красный ряд,
Томлю в себе печаль с надеждой в доле,
И не меняю душу на наряд,
Хожу к еврею на Кадиш поплакать,
И на Пурим за жребием хожу...
Который век весна, и в моде слякоть!
Оставлю след, - дай Бог, не наслежу.
И, падая, как шар бильярдный в лузу,
В отчаянье провинциальных дней,
Я до тепла переболею блюзом,
И исцелюсь присутствием друзей.
Сыграй, сыграй на клавишах дождя,
А я станцую в сумасшедших лужах.
Ну кто сказал, что этот дождь не нужен?!
Я растворюсь - уйду не уходя.
И влажным словесам вольготно плыть
В потоке бесконечного слиянья.
Как здорово в промокших одеяньях
Друг к другу прислониться и любить!
***
Хочу я этой музыки! Хочу!
Хочу тебя в акордах я услышать.
И прикоснуться к звуку, как к плечу,
И подниматься выше, выше, выше...
Упасть! Разбиться и сойти с ума,
Рыдать, смеяться, совершать моленье...
Впущу тебя или войду сама,
Смыкая души, как смыкают звенья.
Окно разбито, ставня на износ.
В углу не божье. Плакальщицы - дуры
завыли так, что по спине мороз...
А в прошлом - кони - бешенным аллюром...
Награды все - на откуп ребятне.
Пускай шалят, на то они и дети...
И только шашка на глухой стене -
единственным кровавым амулетом.
Пришел черед! Но Бог - не трибунал -
с плеча рубить ему, де, не пристало.
Он воздавал и истинно прощал...
Не наказав героя пъедесталом.
Простанство втиснутое в ночь,
И поцелуй с крупинкой яда,
И сладострастная тирада -
Соблазн велик - не превозмочь.
Прозрачный шепот, словно шелк
Щекочет душу в упоеньи,
Дрожит огонь от вожделенья...
И в скважине замочной - щелк!
Нигде...Нигде и никого!
Фантасмагорит призрак страсти -
Глоток придуманного счастья...
Но нет дороже ничего.
***
Я буду любить тебя тихо,
Бессвязно и очень тайно
В огромном пространстве мига -
Нечаянно, робко, случайно.
Я буду любить тебя тяжко,
Как грешница, еретичка -
По року, по зову - не важно,
Что с временем - по привычке.
Исчезну в тебе и воскресну
Болезненно, очень трудно.
Не будет легко нам вместе...
Но разве мы вместе будем?
Безлико, упрямо и остро
Войду и останусь незримо.
Вот так - появлюсь я гостьей,
С надеждою стать любимой.
Гравитацию слов,
От которой грядут перемены,
Не разгаданный зов
И частицу своей ойкумены,
Вязкий яд кабалы,
Где любовью - от края до края,
И щепотку хулы,
Над которой себя поднимают,
Все свои города,
И следы, чтобы выйти из тундры,
И того, кто всегда
Может вовремя крикнуть "полундра!",
И "зубровки" сто грамм,
И пролет в разорвавшейся стае...
Пусть - расстрига, но Вам
Сан неведомый свой завещаю.
А еще - свет густой
И надежный обмет Ноосферы,
Если чуб - бахромой
Над зачитанным томом Кундеры...
Найти себя средь хаоса и мрака,
Проклюнув скорлупу небытия.
И, отрицая стадо зодиака,
Свою стезю отсчитывать с нуля.
И выделить себя из биомассы,
Чтоб, не беря взаймы и напрокат,
Душа и мысли обретали статус
И титул: неподдельный самиздат.
Длинная очередь - аксиомой,
Детство в цыганской блузке,
Запах советского гастронома,
В авоське - абсурд в нагрузку.
И гутаперчевый старый Гудвин
Несет перезвон по скверу...
А медали - как будто бы люди
Движущие галеру...
Ложатся мысли словно мишура
На белизну бумажного угодья.
Молчанье Ваше я пила вчера,
А Вы мое пригУбите сегодня.
И тишины сакраментальный звук
Обрушится безудержной стихией,
Чтоб, погибая от коварных рук
Неведомой досель стенокардии,
Я по обломкам, по осколкам слов
Взошла до Вашей сокровенной фразы
И по руинам флегматичных снов
Взахлеб - до слез и даже до экстаза.
Легкая изморозь контуры города
Смазала белой рукой.
Бродит по улице с поднятым воротом
Тень моя, как часовой.
В парке деревьев застывшая готика -
По вертикали узор.
Как гениально безжалостен все таки
Этот сезонный гравер.
Голос охрипшей цивилизации -
Сквозь гомерический смех,
И переулки кривыми абзацами,
И не лопаченный снег.
Верная тень по пояс в распадине.
Я же без тени, родной,
Как без тебя в одиночество падаю -
Даже Господь не со мной.
Острие канатной вязи,
Лужи, словно зеркала.
Пусто, людно... - словом, разно
Жизнь стирается до тла.
Высоко, но ниже неба -
Как бы призрак на виду...
- Кто сказал, что ради хлеба
По канату я иду?!
Пыль дорог легла на сердце.
Мне бы крылья, чтоб взлететь...
Пусть канат - не дверь, но дверца...
Не сегодня - значит впредь.
На аршин или на ету
Оторвавшись от земли,
Ринул в небо - прямо с лету
Очутился на мели.
И хожу теперь по нити -
Шагом меряю финал.
Ничего я по наитью
Не узнал и не познал.
Хоть кори себя, хоть балуй -
Не заслужишь благодать.
Самого себя, пожалуй,
В одиночку не познать.
Я шла, раскачивая вечер и туман
Походкой женской и беспечной мыслью.
Крупинки влаги в воздухе повисли
Реальностью, что в сущности - обман.
Ваш силуэт возник из суеты,
Из хаоса толкающихся капель.
Мне так хотелось то ли петь, то ль плакать...
Туман дышал. И голос пустоты...
Вы говорили что-то не о нас
И прикасались то плечом, то звуком.
Шальное серце заглушало стуком
Слова, ошеломляющие враз.
Густой и благозвучный баритон
Манил меня в чужие переулки -
Туманная и зыбкая прогулка
Исчезла, растворилась...Где же звон?
Так все уходит, что могло бы быть
Реальным и до боли настоящим.
Мы даже вслед не смотрим уходящим,
И в колокол не станет сердце бить...
Я в каждом силуэте вижу ваш,
И каждый миг молюсь о новой встрече.
О, Господи, каким же был тот вечер,
И как же он безвременно угас!
...Остановлюсь на паперти на миг,
Чтобы отдать, ибо воздать не властна.
И душу напрочь выбелит старик,
Бельмом слепым пронзая не напрасно.
В корявую ладонь подам рубли
На откуп, на чудесное знаменье.
Летят над церковью ключами журавли,
И колокол звенит до исступленья.
Звонарь, погодь, еще не равен час,
Вселенский миг меня не удосужил.
И я роняю судорожно в грязь
Последний грош: не нужен - так не нужен!
Вовеки свой погост не обойти,
Не откупиться серебром и златом.
Звони, звонарь! Душа моя в пути -
Летит стрелой по диску циферблата.
Ты любил меня три года,
Так люби меня всю ночь.
От заката до восхода
Я сама любить не прочь.
Забрала тебя бы в Оной,
Чтобы рядом умереть,
Только след слезы соленой
Был когда-то - будет впредь.
И не в том беда, что больно,
Что малым-мало жилье...
Просто Оным подневольным
Место занято твое.
Мама шла по коридору,
Траурно горели свечи,
Тени не было.И хором
Пели ангелы о встречи.
Коридор был длинным-длинным,
Я звала ее, и эхо
Билось-путалось в гардинах
Цвета спелого ореха.
Вечер темными крылами,
Раздувая боль и свечи,
Вел по коридору маму...
В грудь ударило картечью.
Я застыла на пороге
Восклицаньем, звуком, стоном.
Мама вышла на дорогу
И пошла в чужую зону
Невещественно, без тени,
Унося мой шанс незримо,
От начала - от рожденья
Быть воистину любимой.
Сколько же и доколе
я перекатиполем
за тобой?
Вот и теперь внезапно
ты словно ветер - на Запад
за путевой...
В памяти - как на сдачу -
запах духов VERSACE
от тебя.
Помню, в музее Шагала
тень твоя убегала
к голубям.
А по прогнозу угроза -
мне за тобой обозом,
как на войне.
В трубке гремит канонада,
и сообщения градом -
по мне.
В Кракове, там, где Вавель
ты нашу грусть оставил
на постой.
Но, уходя на Запад,
ночь эту выпил залпом
со мной.
А первой любви словно не было,
Когда, отрицая наследие,
Под удивленным небом
Сводит с ума последняя.
А этот дом уже давно не наш -
Он только был когда-то нашим домом.
И кажется, что за дверным проемом
Я не была, что это лишь мираж.
Другие люди и другой фасад,
Другие книги - если их читают.
И даже стая за окном чужая
Птиц перелетных третий год подряд.
А в этом доме не было чужих -
Там голос мамы и шумели гости.
Теперь у мамы холмик на погосте,
В гостинной скуки покаянный лик.
А у меня другого дома нет,
Как нет другой души, другого детства.
Мне говорят: купите по соседству...
Но дом тот мне не друг, а лишь сосед.
И застит свет печальная печаль -
Хочу я в дом, что был когда-то нашим...
Хоть, в сущности, бывают и покраше,
Но этот мне, как человека жаль.
Хризантема лунного цвета...
Стол без скатерти, пепел вразброс,
Пьяный стих молодого поэта,
Тень целующихся взасос,
Лошадиная морда Пегаса,
Ширка, брошенная под стул,
Взгляд новатора-ловеласа,
Храп того, кто уже уснул...
Рисовальщик без мастихина
Пишет трепетный мир углем,
Подставляя горбатую спину -
Черный ящик - истина в нем.
Песня варвара-одиночки,
Желтый отсвет приплюснутых лиц,
И школярка - колготочки в точку,
А слеза на обрыве ресниц.
Кошка-ведьма в оконном проеме,
Слепоглазая лампа в стене.
Попрошайка-доля в истоме...
Я - в кафе! А душа моя - вне...
Здравствуй, сестра!
День наш сегодня не светел.
Дети, как птицы
В дальние страны летят.
Прошлая жизнь
На постаревшем портрете
Вовсе не блеск,
А сплошной компромат.
Здравствуй, сестра!
Грусть вспоминать не пристало.
Слезы-злодейки
Выбелят солью глаза.
Будем стелить
Длинную ночь покрывалом
Каждому слову,
Выстраданному до нельзя.
Странницы мы -
Наши истории лгуньи.
Правда бесстыдно
Поровну делит беду.
Кто-то из нас
Молится в новолунье,
Кто-то на идола
Вовсе не в райском саду.
Утро зажглось -
Входят на цыпочках звуки.
Молча спешим,
Сон унося кто куда.
В жизни моей
Бог не скупился на муки...
Тоько сестры
Мне не давал никогда.
И страшно ее угадать
В еще незнакомой улыбке.
А. Ахматова
Я угадала вас среди толпы,
Печалью глаз пронзая иноверцев,
В порочных пальцах ветренной судьбы,
В обрывках фраз, в предчувствующем сердце.
Забыла всех, кто лгал мне о любви,
Отбросив четки утомленной страсти.
И быль, и небыль, пламенем гори! -
Не в монастырь ушла, а в самовластье.
Вы слышали, как изменился тон, -
Надежда помолилась безнадежно.
Пусть кто-то бывший был еще влюблен -
Я к вам пришла - стучусь.. Скажите:"Можно!"
Глупцы умнеют. И наоборот.
Не соблюдя приличия и стиля,
Я у двери стою который год,
А вы мне до сих пор не отворили
Хотелось писать до слез,
А написалось - на смех.
Хотелось любить всеръез,
А получалось наспех.
Хотелось дойти скорей...
Но острая пыль скитаний,
Дороги без фонарей,
Улицы без названий,
Дома без зовущих глаз,
Окна пустого цвета,
Зима, приходящая враз
Осенью и даже летом...
Утро без утренних звезд,
Снег только в этом квартале -
Целая дюжина роз
Оледенело жалит.
Город, как лабиринт,
Статуи - минотавры,
И этот бешенный спринт -
К терниям, а не к лаврам
На голос, вовсе не тот,
Которого ждет песня,
И черный нахальный кот
В неподходящем месте.
Финиш - как горизонт.
Не надо дурить, стайер!
Кликнул церковный звон -
В небо дорога прямая.
Лежа на мертвой зоне,
Смотрел на последнюю стаю...
Не добежал! Выше звона
Только душа долетает.
Соври мне! Нет, не надо - я сама
совру себе о том, как я любима.
Старушка-ложь порой необходима,
чтобы под утро не сойти с ума.
Скажи мне правду! Нет, пожалуй, нет -
не надо правды - правда, как заноза.
Мне б зелья отворотного с мороза,
и острием луча пронзить рассвет.
Молчишь? Молчи! О, благостная тишь!
В ней столько звуков истины и силы!
Я точно знаю: тишина красива,
и ты сегодня к ней благоволишь.
Услышь меня! А впрочем - что за блажь? -
я и сама себя так редко слышу.
Живу в подвале, а душа - над крышей.
Заметит кто и думает: мираж.
Забудь меня! Да, все-таки забудь!
И, не узнав в жасминном переулке,
смотри мне вслед, и ощути, как гулко
шарахнет сердце, разрывая грудь.
Я пью отравленную речь,
Схожу с ума, с былым враждую,
Пытаюсь слово уберечь
От озверевших обалдуев.
Пытаюсь не сожрать в себе
Великий дар разноязычья,
Чтобы расслышали в толпе
Мой голос искренний и зычный,
Чтоб матери моей язык
Пронзал как шквала дуновенье.
Великий слог - всегда велик,
Не станет камнем преткновенья.
Но я вовек не отрекусь
В противовес противоречьям
И пронесу блаженный груз
Отцовской равнозначной речи.
Твоя восточная тоска
Перелилась в мои напевы.
Наложницей иль королевой
Ты пробежала сквозь века?
И твой стремительный набег
Поработил во мне славянку.
Смугла лицом, горда осанкой -
Я слышу твой татарский смех.
И топот, топот лошадей
Несется через три столетья...
Стрела, аркан, удары плетью
В дрожащей памяти моей.
Горит во мне твоя душа,
Непокоренная в гаремах,
Недовоспетая в поэмах,
Кораном исподволь шурша.
Сгорает кровь восточных див -
Я не воительница рода.
Твоя татарская свобода
Во власти лошадиных грив.
Разветрия твоих степей
Во мне сойдутся воедино...
А мама? Мама с Украины,
И в светлой памяти моей.
Наотмаь бей, чтоб, приходя в себя,
Я возвратилась в мир из преисподней.
Ну почему же именно сегодня
Рвет нервы вдрызг корявая стезя?
Мы все когда-то падали во мрак
И поднимались божьим проведеньем.
А нынче дух мой, упиваясь ленью,
Предпочетает небесам чердак.
И ползает в потемках не спеша,
Себе подобных ощущая рядом -
Не в стае птиц, а жирным шелкопрядом,
Чей кокон не достоин и гроша.
Наотмашь бей, чтоб вылетела блажь,
Чтоб ощутить в себе начало песни,
И выйти, как выходят из болезни,
Преодолев агонии мираж.
Чтоб, став на край обрыва, уцелеть
И не сорваться в пропасть мертвых духов,
Чтоб, нахлебавшись вдоволь мерзких слухов,
По-бабьи не рыдать ни до, ни впредь.
Так не бывает и не может быть,
Но вопреки законам седовласым,
Такой нокаут с первого же раза
Меня научит умирать.. и жить.