Ольга Пахомова-Скрипалёва

"Москва сквозит подбритыми висками..."

* * *

Москва сквозит подбритыми висками.

Тревожен запах скошенной весны.

Эх, даже ту лужайку отыскали,

Где трын-трава подбадривала сныть.

 

Как ни храбрись, а всё – коса и плаха,

И сказка с предугаданным концом…

Закрылись одуванчики от страха

Упасть в окрошку солнечным лицом.

 

Доверчив май – цветка не заховает,

Но лед ночей ударит по виску,

Вослед – мангалов песня духовая…

И дачник сдаст кочевнику Москву.

 

Но соловья не заглушат "сирены",

И светлый вечер нежен всё равно,

Подкрашивая кисточкой сирени

Всё в загустевших сумерках окно…  

                                                 2021

---

«Зависит речи глубина от звука сказанного слова...». О поэзии Игоря Лавленцева

«Зависит речи глубина от звука сказанного слова...». О поэзии Игоря Лавленцева (27.8.1963-7.10.2005)*

Поэзия Игоря Лавленцева мне бесконечно дорога. Размышляя о том, с чего начать рассказ о поэте, которого я знаю только по стихам и прозе, как облечь в слова не только свою благодарность, но и предчувствие некой надвременной ценности его поэзии, попытаюсь взглянуть на нее глазами человека не столь отдаленного будущего со стремлением найти в прошлом свидетельства исчезающей культуры. И на этом основании попытаться ее спасти. Пепел забвения покроет многих стихотворцев, но останется некое Избранное временем, на котором уже лежит как бы отсвет, - нет, не вечности, но той самой миссии спасения человечества от цинизма и душевного некроза. Человеку необходимо сверять себя с чем-то незыблемо прекрасным при нарастающем уничтожении ориентиров и размывании критериев в современном искусстве. Такой отсвет хранит поэзия Игоря Лавленцева.


Зависит речи глубина
От звука сказанного слова...

Какая зыбкая основа,
И зыбкость явственно видна,
Когда на ближнем рубеже,
Теряя вольную тональность,
Прямая пропорциональность
От мысли тянется к душе.

Но как сквозь стадию молвы
Восходят к речи окрыленно
И ропот мартовского клена,
И крик полуночной совы,
И запах срезанной лозы
Несет словесную примету?

Труднее следовать завету,
Чем выводить свои азы. («Зависит речи глубина…»)


Стихи его сродни письмам к близкому человеку. Их хочется перечитывать, прикасаться к свету человеческого духа и подвига. Потому что эти письма обращены не только к незримому адресату любовной лирики или другу, но и вообще к человеку, живущему не потреблением, а потребностью. И в этом смысле поэзия всегда диалог.


Еще таинственны в глуши
Слова неведомых наречий,
И тайны плоти человечьей
И человеческой души.

Еще темны в не меньшей доле,
Еще соседствуют в мирах
Желанье знать - как мера боли,
Как боль - всеведения страх. («Нас тайна не покинет вдруг…»)


Поэзия - диалог, но лишь тогда это Поэзия, когда «речи глубина» – явлена на пределе искренности, возникающей от благодатной радости обретения или невместимой боли потери, только тогда это поэзия, когда сам человек - глубокая тайна, и тайна эта дерзновенна в раскрытии себя миру. Это всегда риск, и нужно известное мужество - быть поэтом. Это постигаемое, но до конца не постижимое чудо творчества, когда казалось бы обреченный на немоту человек, проживая состояния, невыразимые в прозе или разговоре, вдруг претворяет их в поэтический образ, высокое иносказание - и обретает возможность разделить с другими самое сокровенное, преодолевая одиночество, временные и пространственные границы разобщения людей. Лишь при условии подлинной сокровенности возникает читательский отклик на произведение, и оно животворит душу и будит память… Выраженные через музыку, поэзию, живопись неведомые грани и отношения азбучных звуков и красок – даруют читателю одновременно и новизну восприятия, открытую взгляду настоящего художника, и со-радость узнавания, со-переживание, то есть проживание в унисон с автором чудесного события, каким становится стихотворение.


Не сердись,
Посмотри,
На тебя проливает свой свет
Рой галактик пугливых,
Туманностей ближняя стая.
Звездной их канителью
Длиною в три тысячи лет
Обовью эти бедра,
Все тайны твои покрывая… («Колыбельная»)


Нежность – вот ключевое слово к поэзии Игоря Лавленцева. И фантасмагорические сны его любовной лирики насквозь пронизаны ею. А еще - тишиной чистого взгляда, благоговения перед женственностью и печалью в преддверии разлуки.


Скоро утро развеет над заводью пар,
Словно память,
И я позабуду навеки
Губ прохладных твоих
Опьяняющий жар,
Эти руки твои -
Эти белые реки.
Я забуду
Шафрановый запах волос,
Я забуду твой взгляд,
Настигавший повсюду,
Под успенское пенье тоскующих ос
Я твой голос,
Дыханье твое позабуду… («Бессонница»)


Есть какое-то мистическое притяжение слова к слову, живущее в корневых токах, в пульсации суффиксов. Внутренняя рифма, аллитерации случаются легко и естественно, по неведомому автору произволению законов языка, только если за порывом перенести созвучья истин на бумагу стоит благодарное внимание к их просвечивающей через слово сути. Казалось бы, слова просты, эпитеты знакомы, но их музыка и сцепление неповторимы и будто были всегда («Акварель», «Судьба в глаза бросает весело», «Простоволосая и босая…», «Черный турман»).


Незаменима и добра
Обычных дров земная участь:
Хранить кого-то до утра,
Гореть, не плача и не мучаясь,
О приближении весны
Мечтать в ночи кого-то ради
Слагать безоблачные сны
Для ученической тетради,
Простую истину тепла
Носить по выстуженным хатам,
Когда, на плоскости стекла
Играя инеем мохнатым,
Сулит морозная луна
Неискушенному в надежде
Судьбу, невиданную прежде,
Хотя бы в долг
И не сполна. («Незаменима и добра…»)


Они и были всегда. Стихотворение уже живет, написанное на невидимых скрижалях, как некий, пока невоплощенный образ прозрения высшего замысла, и вот внезапное озарение, вспышка – и поэт видит на секунду-другую этот образ. Как ему удается запомнить? Что происходит с его душой? И разве то, что мы зовем вдохновением, - не предощущение рождения строф, когда «секунда, и стихи свободно потекут»?.. И поэтому подчас невозможно разъять их на строки, хочется цитировать полностью, потому как они мгновенно запоминаются – верный признак их целостного гармонического бытования в сфере творческой интуиции:


Судьба в глаза бросает весело
Крупинки горького песка.
Мое земное равновесие...
Моя небесная тоска...
Не обрету иного чаянья,
К иному берегу приплыв.
Мое счастливое молчание...
Мой нерастраченный порыв...
Сквозит прохлада одиночества
Над веками моими вновь.
Мое заветное пророчество...
Моя запретная любовь... («Судьба в глаза бросает весело…»)


Ах, как свободно текут стихи у Лавленцева! И дар этот - не компенсаторный эффект психики человека с ограниченными возможностями (травма позвоночника в 16 лет, I группа инвалидности). Игорь уже родился поэтом, лишь уточнение смыслов бытия, обостренная чуткость к ритмам природы и сердечному эху пришли позже, когда скорбь пополам со смирением посетила его в немощи и одновременно – могуществе.


Не бой и не сон моя участь,
Смирение – доля моя… («Февраль на уставшем покрове…»)


Это сильное переживание преодоления недуга, победа духа над искалеченной плотью роднит художников с похожей судьбой (наших современников - Игоря Меламеда, Виктора Гаврилина): чем глуше скит болезни, тем ярче мир чувства на полотнах. Вспомним Кустодиева с его полнотой и преизбытком жизни в картинах, которые он писал, будучи прикован к одру.


Перелетел ложбину овод
И закружил над бузиной,
Как лишний довод
Или повод
Неброской радости земной… («Перелетел ложбину овод …»)


Не по этой ли причине так прекрасна ренессансная живопись «Венка сонетов Елене», что почти невозможно процитировать его, без ущерба целому вычленить музыкальный фрагмент из этого целомудренного гимна эротике, где поэту дано пройти по кромке темы близости, держа гармоничное равновесие, и не сорваться в пошлость и псевдораскованное смакование бытовых эвфемизмов. Возможно, в этом и кроется поэтическая возвышенность отношений между мужчиной и женщиной: в недоговоренности и недовысказанности, в бережности к пугливой истинности любви, в хрупком сочетании ее дольней и горней ипостасей…


Продли, срединная черта,
Зеркально вогнутые плечи,
Сосков оплавленные свечи,
Полуовалы живота.
Ты вся симметрия! Но вот
Изъян зеркальной анфилады -
Алеет родинка наяды
Обочь налево и вперед
Черты, что слиться не дает
Губам надежды и прохлады. («Венок сонетов Елене»)


Очевидно, что не биография поэта идет впереди его произведений, не заслуги, не трагические обстоятельства жизни предваряют восприятие читателем его поэзии. Изломы судьбы, равно как и регалии, не должны провоцировать в читателе снисхождение к автору. Только сами стихи, их бескомпромиссная состоятельность ходатайствуют за автора. И лишь когда поэт уходит, и его творческое наследие становится достоянием культуры и истории, тогда возникает у читателя некое право: смотреть на поэтическую личность через призму его жизненных невзгод и борений.
Тут стоит сделать отступление и дать слово Лавленцеву-редактору. На портале «Поэзия.ру» Игорь вел рубрику, готовил сборники к печати, писал критические отзывы к публикациям. Предваряя подборку своих земляков, тамбовских поэтов, в «Лавровой роще», он незаметно для себя cформулировал критерии поэзии: «Мой изрядно попорченный в юности национальными, религиозными и классовыми предрассудками восторг посещал меня при чтении сего конгломерата, по крайней мере, пару раз. И я уверен, ситуацию, когда в отдельно взятом, одном из самых типичных, срединных регионов мирно живут и неспешно творят целых два (ищите больше) настоящих, печальных (каких же еще…), русских поэта, следует считать вполне обнадеживающей, не беря во внимание суетную шелуху, гонимую ветром вослед. Увы, как водится, достанет и досады и стыда за критерии СП России или просто за отдельное рифмованное жлобство. Сверим время по прочтении. Не стоило бы указывать данные авторов, не следовало бы мешать процессу восприятия. Вехи скупых биографий зачастую вызывают больше эмоций, чем сами стихи (грешен, знаю не понаслышке). С другой стороны, если данность поэта не просматривается сразу же при прочтении нескольких стихотворений, стоит ли вообще что-то дополнять суровой прозой…»
«Данность поэта» в Лавленцеве просматривается сразу, стоит открыть наугад страницу сайта или книги «Смиренная декада»:


Лишить поэзию имен...
Нельзя. Невиданно. Но странно,
С каких немыслимых времен
Восходит "Слово..." безымянно
И не печально, а вослед
Иным неназванным былинам,
Летящим в токе лет и бед
Высоким криком журавлиным.
Лишить...
Делить на Вы и Ты
Вершину речи не пристало.
И в книгах, верно бы, не стало
Фамильной гулкой пустоты.
Все верно, будто бы, но как
Забыть то имя, за которым
В крови и гари стольких драк,
Квитаясь славой и позором,
Прошли столетья, но плывет
Его эпическая тема,
И в имени самом живет
Непревзойденная поэма. («Лишить поэзию имен...»)


Кольцов, Никитин, Суриков, Есенин, Рубцов... В стихах Лавленцева отражаются всполохи ясного пламени их поэзии: та же пристальность к родному пейзажу, отзвуки песенных страданий, элегическая печаль и русская молодецкая удаль.


России снег к лицу:
Ветвям пустого сада,
Высокому крыльцу
Старинного фасада,
Летящим куполам
Над Родиной метельной,
И песне беспредельной
С тоскою пополам. («России снег к лицу…»)




Не до радости,
Не до беды.
Полусон, полубдение, полу-
Свет мерцает в снегу бороды
Неусыпного старца Николы.

Наплывет на оконницах лед.
Сквозь наросты обыденной прозы
Будут зиму цвести напролет
Георгины, пионы и розы. («Одуванчик, крапива, лопух...»)


А еще - неброские зарисовки тихого пригорода, кадры-состояния, когда и пейзаж, и время дня, и нервущаяся связь с детскими впечатлениями создает шедевр «короткого метра»**:


Не будет большего,
Чем то,
Движенье глупого восторга:
Бегом в распахнутом пальто
На зовы праздничного торга,
Где тополь утренний белес,
Где сквозь ряды заборных реек
Текли шумы автоколес
На трели желтых канареек,
Где рыбы радугой тонов
Цвели в кубических сосудах
Под споры ярых болтунов,
Поднаторевших в пересудах,
Где я узнал издалека
В пылу созвучий и соцветий
Большеголового щенка -
Мечту моих тысячелетий,
Где было вольно мне мечтать,
Произрастая понемногу,
О чем обыденному слогу
Не передать.
Не передать. («Не будет большего, чем то…»)


Пестро и былинно в поэтическом доме Лавленцева, и виды из его окна с их жизненной звучно-ароматной осязаемостью – усиливают родство с народной культурой и классикой русской поэзии. Проживи Игорь дольше – он замахнулся бы (а возможно и предпринимал такие попытки) на эпос, настолько мощный колористический, композиционный и экспрессивный потенциал живет в его стихах:


Господи, души не тронь человечьи.
Бродят двуногие псы по заречью,
Будят от пахоты рать.
Вышел из стаи блудливый приказный,
Плюнул в глаза мне слюною проказной
И не велел утирать.

Пенятся, пенятся тяжкие слезы,
Ржут в зеленях воровские обозы,
Сеют дорогами рожь.
Лошади - пулю в жеребое брюхо.
Лисы дерут лошадиное ухо,
Сыт и похмелен скулеж. («Ваня Хлыст»)


Только на основе уверенного владения материалом, благодаря глубочайшему уважению к истокам и традициям мировой культуры возможен свежий, оригинальный подход поэта к историческому и библейскому жанру («Бор», «Иона», «Ной», переложение «Псалмов» Давида). В создании «литературы о литературе», кроме широкой эрудиции, необходимы вкус, мера и такт, а также - индивидуальный духовный опыт, отсутствие которого не позволяет понять тончайшие подтексты Священного Писания версификаторам, трактующим ветхозаветные сюжеты в сомнительном контексте грубо подверстанных под древнюю притчу реалий современного мира. У Лавленцева же древние пророки составляют его ближний круг – ему знакомы «слова неведомых наречий», сшивающие эпохи и сопрягающие стили:


Он сажал на язык
Золотую пчелу,
И еще,
И за нею другую,
И вонзала пчела
Золотую иглу
В ненасытную мякоть нагую.
Не до боли
В доении стонущих сих,
Во смешении меда и яда.
И в глазах
Необъятно прекрасно больших
Зеленела безумья прохлада. («Ной»)


При всем синкретическом даре Игоря Лавленцева, с широтой его лексического и тематического диапазона, «он поэт сугубо русский, без тени национализма, но с глубоко развитым национальным чувством, он поэт христианский, православный, и веры своей в стихах как не выпячивает, так и не скрывает...» ( Газета «Тамбовская жизнь»). Чистый пафос его гражданских стихов выстрадан, чужд декларациям и фальшивой выспренности («Элегия скола», «России снег к лицу…»).


Замирают крестом
Два простертых крыла -
Заревые распятья
Российских небес.
Взмах -
И радость души
Мимолетно светла!
Взмах -
И чудо!
Воистину Сыне воскрес!

И плывет над полями,
И будит сады,
И апрелю велит:
По дорогам труби -
Я воскрес!
О, Россия!
Воскресни и ты,
И надейся, надейся,
И верь,
И люби... («Воскресение»)


Поразителен, хотя давно известен факт, что люди с искалеченным телом зачастую крепки и здоровы нравственно - такой у них мир в душе, дружелюбие и радость. Для поэзии внутренняя тишина непременное условие. Душевный хаос, обида, смятение, мелочный ропот сбивают тонкие настройки лиры, аннигилируют предчувствие стиха... При таком понимании творческого импульса, возможно, и стоит рассматривать тезис несовместимости «гения и злодейства».


И ветер - в свист,
И травы - ниц,
И Век клубится на копытах.
То скачут души кобылиц
Во ржи под седлами убитых.
Просторы гулкие креня,
Летит эдемная элита.
И будто молоком стерня
Заиндевелая облита… («Кто будит стылые поля…»)


О мощном, но, увы, до конца нереализованном потенциале Игоря Лавленцева свидетельствует и его сохранившаяся в отрывках проза, - резкая, напряженная, вся - в преодолении муки пограничных состояний между жизнью и смертью, любовью и хладом безлюбия («Осенние утята»).
Увы, так повелось искони, что, большинство из современников вдруг спохватываются и осознают масштаб личности, только когда человек уходит. Слишком поздно опоминается наша неизвестно для кого сберегаемая любовь… А «лучших поэтов Господь забирает к себе в трубадуры» - в этом Игорь Лавленцев оказался прав, он умер, когда ему было классические сорок два.
И как повезло тому, кто успел услышать и понять Игоря при жизни, оказать поддержку и разделить дружбу с этим зрелым и духовно мудрым человеком, который в одном из своих интервью удивительно точно выразил «счастье настоящей поэзии» и суть творческого озарения: «Пишу исходя из "общепринятых" норм не много и не часто, предпочитая девизу - ни дня без строчки, иную формулу - ни строчки без... Слово "вдохновение" не люблю, как и прочие малообъяснимые кодовые знаки гулкой в силу внутренней пустоты риторики. Но для состояния невозможности не зафиксировать на бумаге мысль или созвучие, кажущиеся автору ниспосланными свыше, иного обозначения не придумано. Стихи считаю категорией личной, интимной, как собственный дом, мир, создаваемый по индивидуальным меркам души, и потому мало кому, кроме создателя, годной и нужной. И лишь в тех редчайших случаях, когда "выстроенное" тобою приходится впору, становится обитаемым для печалей и радостей, тревог и надежд иных, незнакомых тебе душ, и является счастье настоящей поэзии. Проза же категория более нравственная, поскольку более общественная. Для меня в прозе, как, впрочем, и, вообще, в литературе, существуют только три темы. Бог. Любовь. Смерть. В еще более обобщенно высоком понимании это одна тема, одно понятие, одно явление замкнутой в пространстве и времени этической энергии, поскольку одно проистекает из другого и становится третьим, с чего бы мы ни начали...»

Мне было в радость, готовя статью о поэте, просматривать сайты, где размещены его стихи, было интересно всё, что связано с его личностью, памятью о нем: рецензии, фрагменты воспоминаний, комментарии, мелькнувшее где-то сообщение, что в честь Игоря Вячеславовича Лавленцева названа Малая Планета БСЭ-И1-08-16-10-2009… Ушел из жизни он в 2005-м, а комментарии на разных сайтах – всё появляются, связь не прерывается, и новым читателям «выстроенное» русским поэтом Игорем Лавленцевым «приходится впору».
Счастье от встречи с его поэзией не только состоялось, оно - длится.

Страница памяти Игоря Лавленцева

Страница на портале «Поэзия. ру»

на «Стихи. Ру»

на «Прозе.ру»


* Статья написана для рубрики "Память". Я пришла на сайт "Поэзия.ру" в сентябре 2005 года, в начале октября того же года Игорь умер, и в череде потерь на сайте эта была для меня первой и стала вехой, точкой отсчета моего пребывания в этом поэтическом сообществе, мерой поэтического мастерства. Я часто возвращаюсь к его поэзии, как к кринице, написать о нем хотелось давно, но в силу разных обстоятельств это начинание откладывалось. Сегодня ровно семь лет, как Игоря нет с нами.
Вечная память тебе, Игорь, да пребывает твоя душа во блаженном успении в селениях Небесных.

** Короткометражное кино.


К 50-летию Игоря статья размещена в сетевом альманахе "45 параллель"
Там же подборка стихотворений Игоря

---

Связка ключей

* * *
Проплывая туманным гуртом подвенечным,
Теребя безымянные пальцы руки,
Мы как связка ключей на кольце бесконечном
Открывали запутанных судеб замки.

Помню: в каждое ухо ломилась „ламбада“,
И на карточках снова гадала страна.
Закатилось колечко в подвалы ломбарда,
Как залог безымянный на все времена…

Что колечко? - тут бьется душа о заклад,
Из ушка гипнотический зуммер змеится…
Эти очи напротив утратили взгляд…
Хмарь бессониц и наспех одетые лица,
И разношено сердце до новых заплат.

И начало с развязкой стыкуя случайно,
Дабы ключ неслучайности был постижим,
Закрываешь новеллу. И жаль чрезвычайно
Безрассудной надежды над пропастью лжи.


* * *
О замок из песка в тенях воздушной плоти!
Мы строили его, не споря, кто творец.
Сиятельный фасад с готических полотен,
Огонь, вода, ладонь — вот и готов дворец.

В песочные часы протиснулась эпоха
И вырезала свет сквозь арок кружева...
И мастер, проходя, промолвил: „Что ж, неплохо!“
Песчинка в глубине поверила: „Жива!“

...Но рвется моря пульс. Волна дворец накроет.
Она права, она… уже совсем близка...
Мы дети перед ней, и ангельской игрою
Забылись, воспарив к вершинам из песка.

Удар! Смятенье брызг! И — рушатся ступени.
Песчинке невдомёк, что это звёздный час...
Рассыплются дворцы. Останется уменье
Их строить.
Просто так.
В их двери не стучась.


* * *
Распутного распутья путы,
Двух зайцев гон под „у-лю-лю“...
Как мы ловились, лилипуты,
На гулливерово “люблю”,

Вдыхая слева запах хлева
Чужой деревни и души,
А справа хвойную отраву
Морозной воли и глуши.

Несытые, не посетили
Своих “спасений на крови”.
И вновь, подстреленная в тире,
Кружилась мельница любви…


* * *
Полустанки без названий да леса,
Всё быстрей с годами росчерки лесов...
Прежде чем всплывает в памяти лицо —
Проплывут нестройным эхом голоса.

Голосов моих друзей из трубки треск,
Адресов с пометкой „выбыл“ бумеранг,
Перегоны годовщин, разлуки крест,
Многозначные, как шифры, номера...

Не столкнуть нас вероятию в реке,
Мы проходим друг от друга в двух шагах,
С лотерейною надеждой в кулаке,
С поцелуями чужими на щеках.


* * *
Вся жизнь с порога — стыд и боль,
И соль вины для ослепленья...
Мир тесен. Спутан наш клубок
От поиска до искупленья.

Нас всё равно несёт поток,
Чтобы столкнуть без упрежденья:
Ты чей-то воздуха глоток
И чье-то злое наважденье...

Так разоримся. С молотка
Пойдёт в толпу серьёз и шалость,
Чтоб нам осталось два глотка
И чтоб другим ещё дышалось...


* * *
Порядок экономит сам себя,
А хаос умножается беспечно,
И я во всем избыток не любя,
Теперь ищу гармонию извечно.
Я обрастаю вещности корой.
Но восстаю. И - вон её из дома...
Над ней кружится мыслей чёрных рой,
И прорва алчной памяти бездонна.
Весь этот тлен - в огонь, в огонь, в огонь:
Куски времён и встреч пустых лоскутья...
Покой рождён из пепла всех погонь,
А путь - из паутины перепутья.


* * *

памяти д.н. Андрея Селиванова

Мечены Им до испуга,
До осязанья толпы,
Даже за пазухой Бога
Так одиноко глупы.
Ночь засевали слезами,
Брали полцарства взаймы,
Узостью брака связали
Лямки сердечной сумы.
Сердце, ну что тобой движет
В миг, когда мысли свистят?
Кто кроме нас и оближет
Наших несчастных кутят.
Только бы хоть вполнакала
Так же мерцало в груди
Око, что правды взалкало
Обморока посреди!

---

Июнь 1941

Я вижу старую квартиру,
коня-качалку и юлу,
на одеяле из ватина
мы загорали на полу,
ползли за солнечным овалом,
паркет сосной и воском пах...
Июнь — и времени навалом,
и платья шиты на запах.
В тот день варила мама клецки...
Вдруг дымом все заволокло -
и страшны, непонятно хлестки
удары ветра о стекло...

Сиротски жалобно и тонко
сквозняк поет.
А посреди
Всехсвятской улицы воронка,
и глухо стукает картонка
в разверстой плюшевой груди.

---

Останется яблочный топот в саду...

* * *

Как пахнет нагретая за день трава
и мреют забытые в детстве слова
на теплой меже засыпанья...
Песок обжигает худые ступни,
и –  злющие – жалят нещадно слепни,
но все искупает купанье.

Подобьем распятья лежать на воде:
там овцы в небесной бредут борозде
к закланью одной на закате,
и солнце в ресницах, как в мокрых сетях,
запуталось рыбкой, и сердце в гостях
у ангела – бабушки Кати.

Там в печке томятся с картошкой грибы.
Там в церкви – в кокетливых рюшах гробы,
и ликом темнеет Никола...
Там кони в ночном и картохи в броне.
В карманах – грушовка, налив и ранет.
И ночи над миром икона.

Но жизнь иссякает и вянет душа,
томясь и взыскуя, на память дыша,
и сколь ни печалься о чуде,
но солнце не словишь в ресничную сеть,
и острое счастье не в силах пронзить
уставшее сердце в кольчуге.

Останется яблочный топот в саду,
сквозняк на веранде, с окном не в ладу.
Заржавленный остов коляски
на дачном погосте, где запах остёр,
от листьев, взошедших на новый костёр,
и всплески, и пламени пляски...

апрель 2012

---

Зимние подмостки*

* * *
Что такое, в сущности, зима?
Четверть жизни с белого листа.
Ближе к телу тёплые дома.
В день Рожденья гости у Христа.

Званых - много. И незваных - тьма.
Хвойный ветер, выстрел конфетти...
Знать, от одиночества с ума
Веселее с кем-нибудь сойти.

Наряжали ёлку под венец,
Ворошили девку, как стожок...
Тает праздник, словно леденец.
Тает в спину брошенный снежок.


* * *
Неоценимые блага –
Дышать малиновым морозом.
И белопенные снега,
Столь не брезгливые к отбросам
Цивилизации двора,
Взбивать, подобно псам, в восторге
До чуть прозрачного пера
Луны, парящей на востоке.
Будь просто мигом и дыши,
Без жажды или отречений.
Хрустальный благовест вечерний
Слетает в сумерки души.


* * *
Опять февраль в поту и смуте,
Привычной оттепели ложь.
Ты не даешь дожить минуте.
Бросаешь, новую берешь.

Остановись, хоть не прекрасно,
Останови. Верни залог.
Страстной оттаивает страстно,
Покровский вяжет узелок
Нелепой улочки на память
Дома в слезах. Горюет день:
Без оправданья в Зиму кануть,
Умножив ржавчину петель…

Чуть скрипнет звёнышко недели -
Не золотая, но - среда.
Проходит мода на метели.
Сквозит раскованно слюда.


* * *
В четверг воскресла вдруг Зима,
Хотя скончалась так внезапно
В истерике грозы, в слезах, но
Вдруг опомнилась, кума.

Да это просто бенефис!
Идёт под занавес сезона,
Виясь гекзаметром Назона,
Снег, что мечтал воспеть Хафиз.

Парят снежинищ пауки,
Танцуют альбиносы-мухи.
Такая вязь рождалась в муке,
Как строки из сырой муки!..

Что ж, лучше поздно, как всегда.
Зимы московской пьяный почерк
Сквозь дым уже набухших почек
Читаем на табличках льда.


* * *

Не кляни мой нрав - посмотри в окно.
Не чудно ль, что город попался в сеть?
Вперемешку с ветром так снег давно
Не плясал меж стен, не стегал, как плеть.
Наш вчерашний след замело, поди,
Золотой улов, лепестки костра.
Если что дано сохранить в груди,
Только этот миф, что зовем "вчера".
Вот метель, пурга – разный строй души...
Вьюга, верно, мать, а отец – буран.
Порошит наш след. Им весь лес прошит.
На ожог костра есть снежок для ран.


* * *

Эти лыжные прогулки**
в старом парке над рекой:
пенье ветра в полой втулке
старой палки,
и покой
предвоскресного замкадья
средь египетских хрущоб...
В дотлевающем закате
воздух хлопает, холщов.
Долгий нежный вечер марта,
вече уток и ворон,
и светил небесных карта -
в заточении Хирон.
Месяц позднего ампира -
лепо вылепленный март,
и фруктового пломбира
цвет у неба,
аромат,
где мешаются оттенки
красок, музыки и чувств...
Я ж в двухкомнатном застенке
в дверь открытую стучусь!
Выйду – Иверский*** подковой
светит над рекой Москвой,
звон - хрустально родниковый,
безмятежно ключевой...
А у лыж крепёж совковый –
бедный, прочный, вековой.

* Подмостки осени здесь: http://www.poezia.ru//article.php?sid=47836
** ст-е, в отл. от остальных, сегодняшнее
*** собор Николо-Перервинского монастыря

---

Птица-тройка

1

Макушка лета в земляничнике нагретой хвоей источается,
и связь с людьми из рам-наличников у нас всё больше истончается.
Здесь невесомы понедельники, бессмысленна возня монетная...
Берёзы голубеют в ельнике – явление инопланетное,
где, отвергая всё витийное, стирая пошлый грим пародии,
воскреснет не хрестоматийное – не чувство! – пониманье родины,
забытым напрочь сроком годности, забитым липким славословием…
И боль уходит вслед за гордостью своим утраченным сословием.

2

Родня повымерла, но родина все та же – верная, букварная.
Большая лавка антикварная, добро сама еще не продана.
И одинокая, и страстная, земля – Большая Котлования.
На каждом лбу – клеймо ли рабское, иль Ангелово целование…
Пусть чья-то ненависть прогорклая – что лай цепной, слюна бессильная.
Молчу в тени за Красной горкою и плачу о тебе, Россия.
Ты белой птицей церкви на́ Нерли вновь искупаешь все проклятия.
А мы живем, как будто замерли, и ни о чём в нас нет понятия…

3

Пустошка, Псков, Печоры, Дно,
уезд Опочецкий, Усвяты...
Для всех созвучья эти святы,
кому родиться здесь дано.
Где Мценск и Болхов, сквозь Париж
смакуя, пестовал орловец*,
и пел, вдыхая, острословец*
чуть терпкие Овстуг и Вщиж…
Овстуг… в нём и «овес» и «луг» –
то ль география фонемы,
то ль биография поэмы
и речи горечь от разлук...

4

Сквозь масляный солнцеворот
бьёт сусло по сусальным руслам,
и льётся по сусалам русским
медок, не попадая в рот.
Да пусть его, и так хмельны
от голубиного обрата,
на печке муромского брата
лежим, вольны или больны.
В глазах же Божия роса
не растворяет ни бельмеса –
там брезжит ситничка завеса
и брызжет в Брынские леса.

5


Что за цветы там! а грибы! –
от б***а до старообрядства,
от злаго чёрнаго колядства
до кровью вышитой мольбы.
У тех стволов и падал скот…
Подлесок выползет из ада
и крики «дяденьки, не надо!..»
заткнёт и пулями заткёт.
Венки да галочьи кресты
на тех берёзах нетверёзых…
Всё мнятся нам в каких-то грёзах
с небес карающих персты.

6

Пусть бьются тролль и паладин
на пиках каслинских заборов –
на ликах Угличских соборов
не дрогнет мускул ни один,
коль Боголюбов* луг расшит

цветами, миром и росою 

и гул Ростовского Сысоя*

Лох-Нерских чудищ сторожит.
Пока, нетленные в веках,
над нами – Плат, Покров и Пояс,
плывёт окрестный крестный поезд
и держит душу в рушниках.

7

Колокольный язык, иноземке помстившийся жалом,
стоит вырвать разок – по усадьбам гуляют пожары.
Только промыслом Чьим не стирают века узорочье?
И стекают ручьём в нашу речь письмена междуречья.
Беглых нот семена упадут в чернозём и подзолы,
и взойдут Имена, имяреков изгладив позоры.
Топором вырубай! По фасаду пройдись, по фронтону, –
этот камень рябой не случайно понравился Тону.
И пускай, угловат, возвышается Храм над рекою, –
сотни каменных баб раскололись и машут клюкою.
Дождь плевков из окна отнесло до Европы бореем.
Дуй сильней, старина! В нашем холоде мы не стареем.
Индевеет стекло, и гудит над свечою алтарной
золотое тепло от молитвы живой благодарной,
эхом, «-ахом» псалма возвышает молчание плоти,
прах чужого письма отрясая с нетленных полотен.



* "Орловец" - Н.С. Лесков, "острословец" - Ф.И. Тютчев, не менее известный и в этом амплуа; "ситничек" - мелкий дождь; Боголюбов луг - Государственный историко-ландшафтный заповедник "Боголюбовский луг - церковь Покрова на Нерли; "Сысой" - знаменитый кремлевский колокол Успенского собора в Ростове Великом, вес - 32 т., язык - 1,5 т. Угличский колокол (далее по тексту) - в свое время лишился языка и был сослан, но это всем известный факт.



   © Все права защищены

---

Скользя в заезженной пластинке...

Скользя в заезженной пластинке,
Игла сомнения дрожала...
В ответной жалости есть жало.
Заноза.
Камешек в ботинке.

Ах, как терзает эта малость!
Дерзает вырасти в страданье,
Чтоб створка в сердце поломалась
От жаркой вспышки увяданья.

Ведь это ж не однажды было,
И даже - та же мизансцена.
Вокзалы, холлы, гонги, била,
Где нота "до" минут бесценна.

Вновь локоток прищемит дверью,
Скривит улыбку сладкий опыт.
И режиссёр внутри: "Не верю-ю!" -
Охрипнув, перейдет на шёпот...

4.10.2011

---

"Достать мишуры из ушедшего века..."

Поздравляю авторов и читателей Поэзии.ру
с наступающим Новым годом!

* * *

Достать мишуры из ушедшего века,
поправить корону на золушке-ёлке,
с иголками вымести мести осколки
зимы, задержавшей в пути Человека.

Пусть пламя свечи согревает полмира,
по чёрным тоннелям зрачков убегая,
ведь мы неразрывны, и, смерти помимо,
мы всё испытали, судьба дорогая.

Бегите же, стрелки, по кругу манежа,
меняя аллюры под кнут или пряник.
Сквозь цокот секундный, уздою понежив,
всё то, что грядёт — вот-вот и нагрянет!

---

Илюшкины секреты*

..............................сыну Илье

Девятое Мая

За четверть – целых три пятёрки!
И слышу я: «Держи все пять!» —
Дед в полинялой гимнастёрке
Зашёл, чтоб руку мне пожать.

Начистил мелом он медали
Видали — солнышки горят?
Нам в школе ленточки раздали
И мы выходим на парад.

Сады готовились ночами
Ко Дню Победы расцвести,
Поют «Катюшу» ростовчане,
И Грушеньки у нас в чести.

И понял я, не «рядовой» —
Нерядовой был дед мой Паша,
Немного их с передовой
Домой вернулись. И вдовой
Осталась Улица вся наша.

Простое счастье — нет войны...
Какие же друзья у деда!
А мы что хуже, пацаны?
У каждого своя победа:

Бабуля трет морковь на тёрке...
Гудит Сысой** на весь Ростов...
А я ищу свои "пятёрки"
Среди сиреневых кустов.

«Осенний сон» — весенний вальс —
Играет наш оркестр военный,
Урок историй с переменой
Пусть длиться целый день для Вас.


«Всем сестрам по серьгам»

Ксюша или Даша?
Обе мне по нраву...
Я влюблен в близняшек – видно – по уши.
Всю ватагу нашу,
Дачную ораву,
Ждут на день рожденья. Пап, ну разреши!..

Ксюшенька и Дарька
Вовсе не похожи:
Вот у Ксюши – стрижка, у сестры – коса...
Целых два подарка
Я готовлю всё же,
Папа догадался — смотрит искоса.

Дашенька и Ксения —
Дружные близняшки.
Как же мне признаться? Я на них один...
Коль раздор посею я,
Станут две бедняжки
В середине лета холоднее льдин.

...Мы печём картошку
В угольках кострища.
На веранде слышен взрослых шум и гам.
Даша носит брошку,
Ксюша — с гребнем стрижку,
Всем сестрам сегодня вышло по серьгам.

Ночная песенка

Здесь черные стога
Пасутся, точно кони,
И черная слега
Дрожит, как ствол в затоне.
Не забывают псы
О беззащитных курах —
И бдительно носы
Торчат во всех конурах.

В деревне тишина
Лесок перешагнула,
От облаков луна
Ни разу не сморгнула.
Полощутся под ней —
Над ставнями косыми —
Знамена простыней
И вымпела косынок...
Ночь высинит белье,
Разгладит ветром свежим,
Чтоб вместе с ним в жилье
Вошли любовь и нежность.
На наволочках сих –
И пусть без проволочек –
Кому-то снился стих
Из самых лучших строчек!

* Продолжение цикла. Начало здесь .
**Знаменитый Ростовский колокол, весом 32 тонны.

---

Гейченко

"Поместья мирного незримый покровитель,
Тебя молю, мой добрый домовой,
Храни селенье, лес и дикий садик мой,
И скромную семьи моей обитель!"

А.С. Пушкин




Под гнётом – скриплая морошка,
В пучках – духмяный зверобой.
В сенях, кота заметив, кошка
Идет направо – хвост трубой,
Где у окна, под мерклым кругом,
Зело скабрезен и умён,
Ведет эпистолярий с другом
Музейщик Гейченко Семён.

Но славен не одним мазайством
Обходчик древних городищ,
А приусадебным хозяйством,
В котором соток - десять тыщ*,
Он пишет, мол, "давно набрякли
Груздочки... Белое винцо
Вспотело... Так приедь и крякни,
Василь, бесценный друг, Звонцов*!
А если не случится фарта
И грусть засохнет пирогом,
Пришли хотя бы три офорта,
Быв Троегорского кругом…"

Спит Святогорие родное
И Сороть – глыбкая река,
Но душно и к ненастью ноет
Его фантомная рука.
Вновь над Михайловскою глушью
Затянут гуси клёкот свой…
И глушит он звонцовской тушью
Доносы крысы тыловой.

Иль загудит – вот как намедни,
Сомнет машинопись в горсти…
Но ты его за эти бредни,
Любовь Желанная*, прости.
Прости, что он угваздал «тройку»,
Не поддавайся на развод, –
Пусть кроет матом перестройку,
Как буря мглою небосвод.

К зазимкам и закат багровей,
И ветер трётся о стерню.
И только мельница в Бугрове
Вращает мерно шестерню.
Есть от разлучного страданья
У мельника тирлич-трава, –
И все предательства в преданья
Перетирают жернова,

И сколько б поцелуи татей
Не изъязвляли нам чело,
Но крепче дружеских объятий
Нет ничего!
Нет ничего.

30 октября 2010

*Даже больше: Михайловское, Тригорское, Петровское, комплекс деревни Бугрово, лесничество в д. Кириллово, городища Воронич и Савкина Горка, а в те годы и монастырь.
* Василий Михайлович Звонцов – нар. худ. РСФСР, работал в технике офорта, виртуозно владел карандашом и китайской тушью. Был иллюстратором многих книг Семёна Гейченко, дружба их и переписка продолжалась около полувека.
* Переиначенное местными жителями пос. Святые (Пушкинские) Горы отчество Любови Джелаловны Сулеймановой (Гейченко), лезгинки по национальности. Первоначально так и было: "Любовь Джелаловна, прости..." Решаю пока.

---

Второе октября

Чуть пасмурно. Второе октября.
И тут до слёз пугливая цесарка*
Перо обронит на куртину парка,
Жемчужину бесследно утеряв

В пронзительности зелени,
за миг
Её исчезновенья за штриховкой
Дождей, с их аккуратностью неловкой,
и ловкою небрежностью зимы.

Хрусталики призывны и чисты
Для битвы на палитре, для контрастов
Зеленого и желтого, и растров,
Слегка кровоточащих сквозь листы.

Как водится, здесь неба — ни клочка
За дымкою батальной на картине...
А где ж перо цесарки на куртине? —
За пазухой седого дурачка.

*Цесарка – букв. царская птица, название восходит к латинскому "цесарь",
или "кесарь". Пятнистое оперение птиц связано с древнегреческим мифом.
Так и бегают, орошённые собственными слезами.

---

«"Тьмы низких истин" или тьма...»

"Тьмы низких истин" или тьма
От ослепительных догадок
Слетят зловещим сном в распадок
Неомраченного ума.

Но власть иллюзий так сильна,
Что, оценив ее владенья,
Сама собой вознесена
Душа на высоту паденья.

Сквозь линзу воздуха видны
Событий устья и истоки:
Там все намеренья жестоки
И все мосты разведены.

Там пыль мучная ест глаза,
Но вхолостую трётся жернов,
И небрежёт любви гроза
Страстей бессмысленною жертвой.

Бесплотны шёпоты зарниц,
Но почва дышит их обманом…
И ливень… ливень - без границ -
Над равнодушным океаном.

---

Осипу Мандельштаму с любовью в декабре*

* * *

Притихшая от срама слава,
в тиши звенящая тщета –
безжалостная пуля слова
сквозь ветер в черепе шута.
Встревожен улей пуль жужжащих
осечкой пасечника «Ш-ша!»...
Да, жизнь – одно из подлежащих,
какими ранена душа.
Душа, ты – схимница, а тело –
святая ветошь, горний прах.
Да, жизнь летела оголтело
на всех парах.
Остановил ее прохожий,
нашел предлог,
над кандалами из прихожей
повис на ниточке звонок...

О чем поет приморский щеголь?
Молчит щегол.
Да, жизнь была розовощекой,
была – глагол.

* Мандельштам умер в декабре, под самый НГ.

---

Поэзия «долгого дыхания». О поэзии Григория Марговского

Писать о стихах поэта-эмигранта Григория Марговского сложно... Но дело это благое уже потому, что нашему читателю давно пора глотнуть воздуха Поэзии и отдать должное таланту человека, мало сказать, с непростой судьбой, а с той, что позволила — как ни парадоксально — этот талант приумножить.
Полагаю, даже искушённый в поэзии читатель, ознакомившись с текстом литучёбовской подборки, способен испытать удивление самого высокого порядка: как же мастерски использует поэт вербальные средства для возвеличивания, никак не меньше, и обогащения поэтического языка? Где в своём сердце он угрел эти исконные, почти стёртые из нашего сознания слова, буквально вернув языку его геральдику, добавив знаки времён и народов, столь органично вписавшиеся в повествование? Из чего возникает эта фонетическая игра, «перестановка букв», парадоксальная перестановка смыслов, торящая чудные «тропы» сквозь освоенные пространства поэтических версификаций?
Автор умело пользуется палитрой впитанных языковых культур, щедро рассыпает неологизмы, жонглирует инверсией, которая требует особой пунктуации. Иногда поэт рискованно раскован в языке, что не есть отступление от нормы, а лишь следствие сращения разноязычных традиций. Рифмы, эти контрапункты поэзии, у Григория Марговского разнообразны и стоят того, чтобы обратить на них особое внимание тем, кто пытается освоить тончайшее искусство гармонического сочетания звуков и смыслов. Это сотворчество с языком, возрождение его традиций, изобретательство и словесная комбинаторика, тяготеющая к научным лингвистическим изысканиям. Это, в конце концов, напоминание о сужении нашего угла зрения на собственный язык с его неисчислимым множеством лексем, о которых мы и не ведаем, но благодаря поэту они начинают жить, как только по его, дарованному ему свыше, произволению встретятся с долгожданным суффиксом или окончанием. И все эти соприродные языку ассонансы и аллитерации просто обязаны угнездиться в нашем с вами языке, потому как всё более заметно: мелеет река русской словесности, мельчает речь даже культурного, по нынешним меркам, человека. И в этом смысле поэт – творец языка своего народа, его охранитель, если хотите, пожизненный его опекун.
Основополагающими свойствами поэтики Григория Марговского являются сюжетность, притчевая глубина и пристальное внимание к детали. Поэту дано запечатлеть щедро рассыпанные Творцом приметы природы, узнаваемые подчас в какой-то малости, которая на самом деле вовсе и не малость, а голографический сколок общей картины мира («Игра игр», «Осенняя ода»).
Что делает поэзию поэзией? Кроме прочего афористичность, удачный заключительный аккорд стихотворения. В слове «кода» зашифровано и ещё одно понятие: код. Тот неповторимый смысл, который оказывается в финале стихотворения сродни откровению. И тут происходит чудо: целое стихотворение превращается не просто в развёрнутую метафору, а поднимается на тот уровень, который ставит в один ряд поэта и философа:

То ли первый звонок, то ли страх громового раската?
Возвращается образ к прообразу, сколь мы ни ропщем.
Только б связь не была между миром и мыслью разъята
Прахом шара земного и школьного глобуса общим!
Человек – этот чёрствый ломоть задушевного хлеба, –
Он таит в себе тминную искру затмившейся нивы:
И хоть разум его – повелитель янтарного склепа,
Виноградные усики сердца его прихотливы!
(«Древовиден ветвистый хитин рогачей-короедов...»)

Листая сборники современных авторов, ловишь себя на мысли, что всё это писал один и тот же человек, пусть и в разные периоды своей жизни или увлечения направлениями поэтических школ. Как не хватает современному стихотворцу отстранённости от себя, как всё чаще впадает он в банальную рефлексию на «вечные» темы. А где же поэтическая живопись, исторические полотна, эпика, требующая долгого дыхания? Григорий Марговский, осмысливая себя во временном потоке, смело сопрягает разные эпохи и тем самым, как это ни рискованно звучит, оставляет на них свой след («Alma Mater», «Диоген Лаэрций»).
Энциклопедизм поэта (но не поэтическое кредо) неброского «бродского типа». И если сегодня многие стихотворцы слепо ведутся на открытую и незапатентованную Бродским манеру стихосложения, копируя форму со всякими переносами на следующую строку и множеством соподчинений в одной строфе, то это как раз и является эпигонством. А когда видно влияние Бродского-энциклопедиста на творчество конкретного поэта, каким является в данном случае Марговский, то его в эпигонстве даже не заподозришь. Потому что подражать эрудиции невозможно: она индивидуальна, как опыт, как набор хромосом. Под эрудицией здесь подразумевается определённый эстетизм, уровень культуры, но отнюдь не склад знаний-файлов в черепной коробке. Отрадно будет, если читатель, далёкий от академизма и с пониманием унесённой ветром девятнадцатого века культурной традиции, с неким корыстным интересом расширения кругозора откроет для себя впервые этот поэтический метод. Потому что до такого органичного уровня соединения разновременных лексических структур, присутствующих в поэзии Марговского, подняться сложно. Но при желании можно.
В этой связи вспоминается Сигизмунд Кржижановский (1887—1950), редчайший эрудит, писатель и прозорливец, поэт от прозы. В свое время его назвали «прозёванный гений». В начале девяностых годов прошлого века был всплеск читательского альтруизма с неплохой амплитудой: время самиздата кончилось. Этого удивительного писателя стали печатать и почитывать... Но и не более. Он так и остался прозёванным. И хоть в 2003 году издали его пятитомник, проза Кржижановского не выходит за пределы элитарного круга... Он страдал при жизни от непризнанности, удушливой атмосферы невежества и литературного ханжества. Но сегодня читатель ещё дальше отстоит от культурного наследия С. Кржижановского. Уже и не по своей воле, а в силу антикультурных тенденций в обществе: популяризация стала исключительно коммерческой, достойная литература пылится на полках, среднему читателю напрягаться лень, да и не особо блещет он образованием. Виной тому зачастую выхолощенные уроки литературы и переписанной многажды истории, бестселлеры, превращённые в валовой продукт для захолустной деревни. На полках наших сельских магазинов некогда лежали ровными рядками буханки угольного хлеба и строем стояли бутылки водки. Остальное народ производил сам, тем и кормился. Пусть это жёсткая аналогия, но что касается духовной пищи, то книг, насыщающих наподобие этих буханок и расслабляющего напитка, сегодня превеликое множество. Добавились разве что рекламно-глянцевые журналы, чтобы читатель не забыл вовсе азбуки, а картинки приближали бы его к скоростному впадению в адаптированный мир «прекрасного детства». Если вспомнить Пера Валё с его «Гибелью 31-го отдела», то мир это уже однажды проходил... Настала наша с Вами очередь? Или у нас, читатель, есть выбор?
Ситуация с прочтением, в том числе интеллектуальным, поэзии Григория Марговского осложняется ещё и знанием (вернее, не знанием) законов орфоэпии, топонимии, философии языка, поскольку подразумевает ориентацию во всём этом духовном пространстве и живой интерес к нему. Всё упирается исключительно в эрудицию читателя, в его любовь не только к родному наречию. Хорошо бы для начала почитать эти стихи вслух, и, может быть, тогда он насладится вкусом слов, подогнанных друг к другу удивительно точно: зазоров-то почти и не видно, как на фонетическом уровне, так и на семантическом... Глядишь, и воспрянет сознание от спячки, всколыхнется и услышит отголоски данной ему от природы потребности к метафорическому осмыслению загадочного, кажущегося непостижимым мира.

---

"Остановить в стакане время..."

* * *

Остановить в стакане время
чаинкой высохшей на дне,
помаркой, сам себе аврелий,
где вечный август на стене
и на фронтоне профиль стерся
до юлианских идиом,
и ждать дождя-каменотеса,
каким единожды идем.
Ночник, дневник - себе посланья,
вся прихотливость их календ,
зла вовсе нет, да просто зла нет
на невозможность встать с колен,
чай заварить, задраить окна,
увидеть в ливне глыбу льда
и письма спрятать под замок, но...
продаст потомок для суда
поток сознания в потёках
испарины c исподних строк,
где заблуждается в потёмках
чужих отдушин ветерок.

---

Трижды

"...Через все это ты идешь к слепой душе людей,
к человеку, который, может быть,
через минуту услышит лучшее, чем ты, -
голос Человека и Бога..."
С.И. Фудель


Кричат «Распни!» или «Ату!»,
собака воет, лает ветер,
А на рассвете дважды петел
поет.
И пепел на лету
ночных костров исполнен эхом
ещё не страшного суда,
но ум, как зверь, - туда-сюда -
со вздыбленным от страха мехом.
Душа для истины слепа,
освобождающей* до срока...
Как одинока смерть пророка,
на тризне - давка и толпа...

«Не я ли, Господи?» - «Не ты.
Но ты - единожды... и трижды...»
Меж ними - ночь, костёр и лишь бы
быть здесь под кровом темноты,
чтоб отойти к утру, рыдая...
А свет, и камень* прободая,
сойдет, согреет у огня,
и - трижды: «Любишь ли Меня?..»*


*полагается дать ссылки?

© 2008

---

"Покров земного чувства..."*

"For in that sleep of death what dreams may come,
When we have shuffled off this mortal coil..."

William Shakespeare (from “The tragical history of Hamlet…”)

А если на миг отключить сердечное око,
пропасть на секунду, не чувствуя скрипа уключин,
То там, под корявой ключицей, замрут одиноко
подземные реки с песком золотистым колючим.
Застынут зрачки, будто свечи задутые окон...
А как всколыхнется над пламенем эхом из пещи
боязнь темноты — поневоле зажмурится око,
и ну — притворятся убогим, ослепшим и спящим.
А коли не слеп, кто тогда нам позволит «а если»,
От чистого сердца не видеть в прозрении — дара?
Давай, просыпайся, включай соловьиные песни
И думать не смей уклоняться от жизни удара!
Всплывай и смотри: прорезается правда потери,
Не стискивай зубы, кричи, выбиваясь из роли,
Тебя сотворяли, лепили и жгли, и потели,
И ночью кидали твой жребий на старом пароме.

Затеплятся окна напротив — одно от другого.
И в каждом засвечены жизненных смыслов эстампы...
— Вам дурно?
— Напротив — чудесно! Почти дураково...
Не окна, а вскрытые письма чужие. И штампы
закатного цвета, и сны, непременно дурные,
мгновенно сбываются, стоят всегда дорогого,
ключи зазвенят и уключины, петли дверные
застонут... затеплятся окна одно от другого,
затем, чтобы видеть, дышать и терпеть, и зависеть**
от участи или нежданного вовсе участья...
Не глянет уже свысока високосный завистник***,
сквозь дрёму ума, окаянное око, включайся!


29.05.2008


© 2008



* В заголовке намеренно дана отсылка к переводу Б. Пастернаком известного монолога, этот перевод автору ближе, чем иные, но и он утрачивает по дороге... поэтому дан эпиграф на языке оригинала.

**Спряжение этих, в частности, глаголов русского языка связано с их «исключительной» ролью, иными словами, они входят в те самые исключения из грамматических (и не только) правил, которые нужно просто вызубрить.

*** Касьян-завистливый, день високосный, отмечался по старому стилю 29 февраля. Народ сохранил нам такие поговорки: «Касьян на что ни взглянет, всё вянет», «Николе благому помощнику (Николаю Угоднику) два праздника в году, Касьяну завистливому - раз в четыре года». Сейчас, соответственно, эта дата приходится на 13 марта (в жизни автора стихотворения символическая, почти мартовоИдовская). Между тем, Кассиан Римлянин, почитаемый святой и латиноязычный писатель, в своё время полемизировал с «Исповедью» св. Августина Блаженного, книгой весьма душеполезной. Понятно, что "високосный завистник" не относится конкретно к святому и его имени, более к дате и году високосному, что нынче на дворе, которого опасаются, скорее, по инерции, но тем не менее...

---

О, маятник, маяк и маета...*

«Рожденный в мае маячить может!»
(слегка искаженная народная поговорка)


* * *

Твой голос радостен и гулок,
Отменный именинный май!
Влетая в сонный переулок,
Грохочет стрелками трамвай.

На окнах войско из колючек,
На крышу — лестниц виражи...
И вечный путаник-попутчик
Мне руку подаёт: «Держись!».

Под нами двор плывет. Хозяйка
Уже крахмалит паруса...
И что таят, поди, узнай-ка,
Его пиратские глаза?
Случаен ли изгиб бровей?..

Реки виднеется излука
За нервным почерком ветвей.
И на изломе виадука
Стоит огромная разлука,
Отсюда — словно муравей.

май 85


* * *

Намыто золото любви
По руслам жил и всё — в крови,
а дружба — вся как даром дар — чудное чудо.
И без мытья, и без нажив,
и без вытья(гиванья) жил.
Я не дитя любви. Я — дружбы нашей чадо.
Друзья и други! Друзы уз!
Мы спишем драги — лишний груз,
Промоем майское стекло слезой шампанской...
А коли треф- иль блеф-король
Умрет, да здравствуя, в гастроль —
Прощай, шарман, иди в шалман, шаманствуй.

май 90


* * *

Пронизан май благословенный
Зеркальной трелью оперенья.
И — счастья аромат мгновенный,
И зелень — словно в День творенья!..

Так пусть в траве резвятся дети,
Среди азов — такие буки.
И не скорбеть нам, а радети
О белом свете, чистом звуке,

О храбром трепете горошин
В искусном горлышке пичуги,
О вечном подвенечном чуде:
Цветы ли, снег?
..............Летит, не спрошен...

май 2001


* * *

Дождь станет блажью долгожданной
столь элегичен, уличён
в том «как некстати» мариванной,
нисколько тем не огорчен.

Распахнут ворот элегантно.
Свернет в проулок: мол, найдешь...
Посоревнуемся регатно
с тобой, мой давний добрый дождь?

Оправдывайся, лги, надежда,
Кропи меня святой водой!
Как это чувство звали? Дежа
вю?.. Где ты – фьють – и молодой!

май 2008

*Это случайная выборка из майских стихов разных лет,
а соответственно, разного уровня, отношения к жизни...
ни один из них (маёв) не проходил тривиально:).

---

"В этой речи так сладко нырять меж созвучий..."

* * *

В этой речи так сладко нырять меж созвучий,
узнавая себя, изнывая с тоски…
Продолжайся, живи, о язык мой певучий,
белой россыпью звёзд просыпайтесь ростки
разнотравья безбрежного, Божьего, в брызгах
сорняковой сурепки, глухой лебеды,
повилики слепой в междустебельных брезгах
и смычковой осочной ночной лабуды…
Прошлогодних прогулок на солнце поджаришь
зверобоя охапку, вернёшься… и – ах!
даровой иван-чай заливает пожарищ
и покинутых кладбищ подзолистый прах...
Продолжается всё. И не рвётся бумага.
В кулаке черновик расправляет крыла…
Властелин голосов, ты-то веруешь в благо
звонких зёрен своих,
где – была ни была –
прорастает по-русски заморское слово,
прикасается к бабочке гранью пыльца...
И слетает от ветра с порога полова,
и не вянет зимой твой цветок у крыльца?

© 2008

---

Заоконья

1
Ночной фонарь… как летом мошкара, под ним снежок доверчив и сиренев,
в холодной комнате, увы, не треск поленьев, а мёрзлых рам, заклеенных вчера.
Под занавес я никого не жду и в силуэт не вглядываюсь каждый,
Как ни широк обзор многоэтажный, лба на стекло я больше не кладу.
Но чувствую: в неоновом плену снег, пьяный в дым, под дудку ветра пляшет,
А человечек машет всё и машет высокому, бессонному окну...

2
Облечь в слова — обречь на веру, где постиженья шаток мост.
Созвучья носятся по ветру, созвездья просятся со звёзд.
Вон там беды моей граница, её придел с окном во тьму,
но даже воплотившись в птицу, я выше ноту не возьму.
И за минуту до предела мне в стог иглу не обронить,
когда мелодия продела в её ушко надежды нить.
Рефрен заигранный, но снова он спотыкается в кругу
того разомкнутого слова, что разгадать я не могу...

3
Домой ли едешь в N-ск, а либо из дальних мест — в места поближе
не наблюдая стрелки, лимба… лишь губы солоно оближешь
от слёз немыслимого счастья из ничего, из ниоткуда,
и сослепу ничтожной частью в себе большое жизни чудо
внезапно ощутишь полмига, перемигнёшься с заоконьем,
на самой важной строчке книга зависнет в памяти: о ком я?
кого я только что забыла с таким горячим наслажденьем,
чтоб у окна вовсю знобило, как за полдня перед рожденьем?
…А за окном в цветастых шторах летит лесок лисой вдогонку,
и в этих шторах, будто в шорах, не видно жизни мне, ребёнку…

© 2008

---

Окраинное

Здравствуй, кислый помоечный воздух
Запустелых окраинных круч!
На бесстрастных и девственных звездах —
Вечность. Ветошь отравленных туч.

Здесь лелеют брезгливые чувства
Средь непуганой стаи жулья.
У высоток — гримаса лачугства,
У хибарок — ухмылка жилья.

Спи, дитя! Да минуют напасти...
Дышит древнее тесто в горшке.
Ветер рвется в подъездные пасти
И урчит в водосточной кишке.

Только в комнате — помните? — благо:
Снежный запах постели сквозит,
Вкусно скрипнет на полке бумага
В тесном воинстве сомкнутых книг...

Помоги же, Господь, всем без крова,
Обескровленным скорбью дорог.
Дай как хлеба им белого слова,
Что на черный свой день поберег.

© 2000

---

Лествица-седмица

Понедельник
Но не попрать святыни псам! Свиней узнать поможет бисер…
Я доверяю небесам и голубям невскрытых писем.
Простите взгляд мой свысока. А как иначе?! Как иначе…
Вон пляшет ленточкой река, вон – ульи, соты, сотки, дачи...
Всему – святое ремесло, а мне земных плодов довольно!
Корнями сердце обросло – корчуй и корчись, это больно.
Опять лопатки мне свело – я вспоминаю древний навык
И на подбитое крыло все время припадаю набок.
Но воля выбрать повелит свой путь, иные не пороча,
А снизу воет и скулит судьба, сама себя пророча.


Вторник
Болезнь – лекарство от тщеславья – смиряет воспалённый дух.
Тот замысел не станет явью, что скажет внятно: „Я – гряду!“.
Он будет промыслом таланта, кустарной ветвью мастерства.
Как сто свечей, погаснет лампа, и опадёт молвы листва.
Лишь ключевого слова жажда – немая мука во плоти…
Но дар, растраченный однажды,
Не оплатить!


Среда
Вовремя рухнул последний оплот. Славы пожизненной – в ноги обломки...
Я убегу, словно берег от лодки, уволоку непривязанный плот.
Лапу с капканом откусывать страшно... Та ли еще поджидает беда?
То ли пристыло постылое брашно, то ли пристало бежать не туда?
Остановлюсь, а вокруг – пустота… осы гнездятся... не дрогнет осина.
Ночь… двоеночество... ну и трясина! Кто ж мне нахваливал эти места?!


Четверг
И вдруг постичь, что вовсе нет шкалы, как этажей, когда застрянешь в шахте...
О, вы, тупые зрения углы, хотя бы осязанью не мешайте!
Мне ощупью идти на слабый зов сквозь мрак во фраке нынешнего света,
где путь от образов до образов мироточивых – застит вражья свита:
предметники, но не учителя, – целители ценителей обмана...
Осталось выйти в люди из тумана, на классы их и виды не деля.


Пятница
В себя заглянешь: бездна... Бездна! В кровь зеркала бьёшь – им без толку.
А что вам, в сущности, известно? – кривого толка путь и только.
А если в небо окунёшься на миг, не пуганый часами,
то обязательно споткнёшься о тех, что языки чесали.
А что им, в сущности, известно? – мирская исповедь лукава,
когда на Страшный Суд повестка уже в зубах родной легавой,
когда казнить себя – раз плюнуть, помиловать – нет большей муки.
Чтобы в конце на Слово клюнуть и умереть с собой в разлуке.


Суббота
„И не кому руку подать...“
Но в руку подать – так и тянут!
Подашь... Чем щедрее, тем дважды, скупой, заплати!
Но как исповедать, какими, о, Боже, путями я даже ползла к тебе, где не давали идти?
Тетрадь измусолив, в котомку – с отметками карту…
Прости глубину моей глупости, наглую глыбь...
Верни школьный фартук, верни ту наклонную парту, сутулость, сопенье...
И хоть на чуть-чуть разулыбь!


Воскресенье
Будто это не я... Только разве об этом расскажешь?..
Будто это не я – в эту блажь не поверит никто –
Подытожу грехи и ничтожество ввысь подэтажу,
проплывая в снегу, обновляющем даже пальто.
Тихо совесть скулит в незадернутых чувствах и мыслях.
С разговора стереть жирный пафос легко, словно грим...
Не друзей потерять – оказаться в заоблачных высях,
где им трудно дышать...
А внизу – ни за грош угорим!
Горы – это страна, где прощается страх отстранений...
Осуди меня кто... Или, впрочем, уже не меня.
Забинтует зима все рубцы несмертельных ранений.
Можно скрипнуть... снежком, никого за урок не виня.

---

"Изрешетил меня ноябрьский дождь…" *

* * *

Изрешетил меня ноябрьский дождь… И ты уже прощения не ждешь,
не ворошишь погасшие уголья. Пропитанные влагой, не зажечь
теперь, не возбудить печную желчь. Остыла речь, и, стало быть, покоя,
да и тепла не будет, и не жди. Срифмуй, предав анафеме, дожди,
на потных стеклах - нотный иероглиф. Ночь, как вода, затопит даже слух,
и в глухоте лежу на стульях двух: простив тебя и этим будто прОкляв.
Ты так просил: прости, прости, прости… Но кто я, что… такой же прах в горсти,
такой же ветер в голове у рощи, такой же стон, зажатый в кулаке,
такой же дождь, уснувший в гамаке, в потеках слёз ветвей нездешний росчерк.
Простыть всегда некстати, не к добру, простить кого незнамо на ветру,
просить — сносить от жизни колотушки… Я со стекла сметаю слёзы все:
в крови или в поту, или в росе мы вымокли до нитки, до катушки.

© 2007

*Из книги "Черный ящик"

---

"За слово доброе — полцарства..."

1
За слово доброе — полцарства
Чужой души и крепкий чай.
Я не пеняю на пацанство,
И ты мой век не замечай.
О, это слово так ли зрилось
Сквозь лёд сиротского стекла,
И не печаль моя, а зрелость
Глядится строго в зеркала.

Она бежит слепого счастья,
Но и настигнута, дрожит.
А ты целуешь мне запястья
И воскрешаешь миражи,

Где я иду своим ущельем
К вершине в фосфорном мелу,
И мне неведом привкус мщенья
И кровь на кафельном полу.

Но била нас одна дубина,
Что грех — свободы воровство,
Когда землячество — чужбина,
Есть одиночества родство.

Пусть не таким мне слово мнилось,
Покуда явь была нема,
Но этот поздний дар и милость,
О, Господи, не отнимай!


2
Засыпай. Не тревожь. Не тревожься.
На равнине дыханья — зима…
У Возничего выпали вожжи,
И звезда колокольца нема.

В синеве белый остров постели…
Звёзды мерно мерцают во мгле.
Так пульсируют жилки на теле,
Так и реки живут на земле.

Сон прекрасен межзвездной свободой.
Неподвластностью тюрьмам времен.
Отвлечением крыл и рамен
От судьбы ли, нужды путеводной.


3
Мы, верно, счастливы с тобой.
Ты сладко, я, быть может, горше.
Поем и плачем вразнобой,
Щепотью мне — тебе пригоршней.
Но не печалуйся, родной,
Мне этой малости хватило,
Чтобы ясней щепоть светила
Как для креста передо мной...
Утешься, детская мольба,
Старинным плюшевым медведем.
С рассветом нынче же уедем,
Да так — что волосы со лба.
И ляжем в лунную траву,
Пропахнем дикой земляникой,
Разделены одной туникой
И всем, чем до тебя живу.


4
До свиданья! До встречи нескорой!
Я по снежной иду целине
За мерцающим следом Алькора —
Седоком на арабском коне.

Но, взлетая в поющее небо,
Ты не ведаешь, слышу ли я
Хор Мицара, литавры Денеба,
Колокольчики синих плеяд...


5
Ты мой гость, заплутавший в полночном бору.
Ухнет снег. И неслышно взлетает сова.
Раздуваешь костер, молча рубишь дрова
И доверчиво тянешь ладони к костру.

Ты мой гость. Но не знаешь, и прядает темь
От оранжевой птицы, взметнувшейся ввысь…
И глядит из дупла любопытная мысь*,
И сохатый напряг венценосную тень…

Я Зима. Ты мой гость. Я в тебя влюблена.
Спи, покуда смолой истекают дрова.
Буду только стеречь, не тепло воровать,
Полнолуньем светла и от дыма пьяна.

...Засинеет у крон, оплетет канитель
Всплески веток и гнезд, и ворон на снегу...
Пробудись, человече, на черном кругу
Остывающим пеплом играет метель.

Заверчусь по земле серебристой юлой,
Буду в сёлах кружить, по-над трубами петь,
Серебром осыпать, хрусталями звенеть,
Буду таять и петь, буду пахнуть смолой...

Я Весна. Ты мой гость. Я в тебя влюблена.
Я Весна. Я Весна...

**белка ("...растекашется мысию по древу..." Баян то бишь!)

©1996 - ©2000
Разбросанные по двум книгам стихи собрать в цикл - эту идею мне подал наш сайт, как и много других ценных идей, касающихся будущей публикации или переиздания. Несомненно, вывешивая здесь уже опубликованное ст-е, я его правлю слегка. Виртуальность дает возможность "не застывать".

---

Три строфы о простецком житье

Кто вернее людей? Липы старые -
располневшие дамы в цвету…
Мимо прутьев, в обнимку с гитарою,
я иду вдоль ограды. Плету
снова в рифму немыслимо сложную
три строфы о простецком житье
и нескучную речь непослушную
удержать не могу в решете.

Глянь! Веков и десятка не минуло -
вороватая нежность проста -
научились наречию милому
мёдом липовым липким уста
мазать миром за дружеской чашею,
усыпляя крылатых детей,
подноготную с нотой горчайшею
добывать из-под пёсьих когтей.

Но щекою к щеке с обечайкою,
чуя подлинно-подленький дух,
«миро - миру» пою величальную,
мимо братьев по крови иду.
Не понять мне стволы необъятные,
Обонять бы сквозь стон эти пьяные
сто отдушек,
обнять нотный стан,
просыпая слова непонятные
как последний из вас шарлатан.

© 2007

---

"Я устаю бежать себе вослед..."

* * *
......................................Ивану Зеленцову

Я устаю бежать себе вослед
И отстаю, чтоб выровнять дыханье.
Естественнее думаешь стихами
И с музыкой сверяешь образ лет.

По клавишам-ступенькам – озорство
Высоких нот. И пусть рояль расстроен,
Но юности прощается не строем
Входить в канон, минуя мастерство.

Проходит век... отточенная фальшь
Скрежещет по стеклу пером железным.
Скорбишь об этом даре бесполезном,
Идя за отречением все дальше.

Но… отрекаются, любя, и от себя.
И белое перо сметает сажу,
Тогда никак не выйдешь из пассажа,
Но терпит инструмент, лады скрепя…

Сквозь театральный занавес эпох
Пройдёшь, где даже время – из картона.
И веруешь уже без камертона,
И слово – космос, и земля, как пух.

© 2000

---

"Ой, это ж наше лето, бабы..."

………* * *

Ой, это ж наше лето, бабы,
присело тихо у реки!
Подпёрло щеку: "А вот кабы
да если б наши мужики..."

Река с названьем "Бабья Лета"
местами даже зацвела...
Клочок трамвайного билета
я за подкладкою нашла.

И хрупок лист, и самый воздух...
Нет, не стареем - а растем!
Ещё вчера - весь день на розгах
дождя... Но шелковым путём

с утра обласкан, к этой пойме
прибился шустрый челночок….
Да Бог с тобою! Спой мне, спой мне,
но - как бывалый - мужичок!

Перервинская пойма Москвы-реки, 23 сентября

© 2007

---

Нас только и лечит, что море..."

Нас только и лечит, что море и ветер на склоне,
Но помнится долго, как грубо Борей нас ласкал.
И надо знать волю, чтоб так тосковать о полоне
Холмов киммерийских и этих клубящихся скал.

Я больше нигде не сольюсь с этой каменной кожей.
И в гроте над шельмой победную песнь не спою.
Отшельной скалою, с волошинской гривою схожей,
Теперь я навек в этой пенной купели стою.

Кружись, моя стая, тревожно крича о пропаже,
Изнизывай бухты и крыльями небо листай...
А море всё строже ко всем, кто однажды на страже
Остался, отстав от доверенных северу стай.

Кто выбрал юдолью даль юга – отнюдь не безумец!
И, пинту отведав напитка по имени Понт,
Я вижу того, кто рыбешку поддев на трезубец,
Приветствует деву, сморгнувши слезу... Или пот.

© 2000

---

Фокстрот* осенний

Свобода с одиночеством – друзья,
волна-подлиза катится на берег.
Здесь разобщенья нашего стезя,
вдали от кровной местности истерик.
Забудь скорей лукавый пиетет,
никто за нас, по счастью, не в ответе!
Никто сетей друг другу не плетёт,
мы беспризорны, северные дети.

Зачем про осень? Мало ли примет…
Но знаю, лисий шаг её бесшумен,
и, опускаясь в мреющий рассвет,
С её огнем в который раз мы шутим,
Не замечая, что уже штормит, –
С волны отвесной – в бездну. Бог поможет!
Нас холодок предчувствий не томит
И лишь прибоя нитками стреножит.

Но виноградом лопаются дни:
волнуется с утра хмельное море,
что мы вдвоем… и все-таки одни,
как пара слёз на гипсовом амуре.

© 1996

*foxtrot – буквально "лисий шаг"

---

"Оставив за собою выжженную землю..."

..........* * *

Оставив за собою выжженную землю,
Злопамятством души золу не вороши,
Лишь посмотри в глаза лукавому везенью,
И пусть другим сулит блудливые гроши.

Есть время уходить. И кто его не чует,
Тот никогда в свое пространство не придет,
Когда последний звук ударит по плечу, и
Когда последний зов ответа не найдет.

Ты выстрадал закон, поправ ловушки правил.
Невенчанной зимы последняя глава
Уже готова в свет. Господь читал и правил,
И милые тебе вычеркивал слова.

Нас время не скроит по дьявольским лекалам!
Ведь честь — не жизни часть, а весь ее залог.
Не открывай свой дар ни свиньям, ни шакалам —
Живи среди людей...

© 2000

---

Из цикла "Белые Еноты" (Илюшкины секреты)

..........................сыну Илье

Как кого зовут

Сестрёнке моей девятый годок,
И как говорит моя мама:
«Красивый, но очень колючий Цветок,
Горда и ужасно упряма».

Бабуле моей шесть десятков всего.
Дедуля подносит ей розы.
Она «Дед Жуан» называет его,
А он ее «Донья Склероза».

«Шурупчиком» папу зовет вся семья –
Починит он все и – порядок!
Вообще-то он Шурик, а мама моя
Для Шурика «Курочка Ряба».

Я дважды садился уже на коня,
Я красную видел планету!
И очень обидно, что лишь у меня
Домашнего прозвища нету.


Телекинез

Я сегодня двигал взглядом
Две машинки перед дедом,
А потом ума зарядом
Нож подвинул за обедом.

Назвала бабуля «магом»
И крестясь ушла к соседям.
Дед ходил военным шагом:
«Надо разобраться с этим!».

Только папа знал разгадку
Оживления железа,
Дав магниты мне украдкой
На сеанс телекинеза.


На старой даче

Разбирали мы чердак
С дедушкой на даче.
Дед нашел там кавардак,
Я нашел – удачу.

Куклу мамину в корзинке,
Швейную машину "Зингер",
Рамы двух велосипедов
Довоенных образцов,
Стопку «Правды» о победах
Наших дедов и отцов.

Колесо с резною палкой
Оказалось древней прялкой.
Я из палки сделал рею,
Колесо теперь – штурвал.
Верю капитану Грею –
С хитрым Флинтом я порвал.

Самовар, пробитый пулей,
Мы надраили с бабулей,
Водрузили на веранде,
Словно кубок призовой,
Вспоминали о параде
Целый вечер грозовой.

Что в старинном сундуке,
Тоже знать не плохо.
Ведь у нас на чердаке –
Целая эпоха!


Мой дружок велосипед

Вот по спицам пробежал,
Как по струнам, ветер.
Лучший он изображал
Инструмент на свете.

Я – шофер, и я – мотор,
Музыкант к тому же,
Я лечу, как метеор,
Осушая лужи.

За спиною у меня
Крылышком рубашка.
А у нас и вся родня –
Души нараспашку.


Замечтался

Если б дети в девять лет
Управляли миром,
То бы ели на обед
Эскимо с пломбиром.

Я б завел порядок свой:
Для закалки горловой
Съел с утра брикетик
И конфет пакетик.

Из мороженого суп
(Есть рецепт в «Мурзилке»),
А на ужин мне несут
Торт из морозилки!

Вдруг… к нему я охладел,
Хоть души не чаял, –
Так, что свитерок надел, –
Ой, скорее чаю!


Волшебник

Разноцветными мелками
Тротуары распишу,
Населю ручьи мальками,
Птичкам перья распушу.

Путь асфальтовый невзрачный
Между башен городских
Словно ручеек прозрачный,
Зажурчит у ног людских.

По цветной моей дорожке,
Что уютней всех аллей,
Малышей топочут ножки
Раз от раза все смелей...

Звезды тоже зажигаю –
Пусть горят средь бела дня.
Осторожненько шагаю,
Чтоб не обожгли меня.

Угольком рисую кошку –
Возникает рядом дог…
Но совсем не понарошку
Натянул он поводок.


Утешение

Я долго делаю уроки,
Копаюсь в книжках, словно крот.
Срываю эти... как их... «сроки»,
У папы – все наоборот.

Я не всегда такой копуша –
Быстрее бегаю и ем,
Как «угорелый» и как «Хрюша»,
И лишь себе не надоем.

Здороваюсь я с целым домом,
Хотя не всех еще люблю…
И мама хвалится знакомым –
Какой хороший, когда сплю!



«Давид и Голиаф»

Я всю ночь провел за книжкой,
Никогда не слыл врунишкой –
Мама зря погорячилась.
В голове такая каша...
На рассвете долго кашлял,
Заболеть – не получилось.

Зря в мою не верят хворость!
Я такое ляпнул с места:
«Чтоб узнать движенья скорость –
Время делится на место!..

Про породы и народы
Выучил параграф вроде,
Но сказал: «У тел в природе
Лица, числа есть и… роды».

Тут учительница села,
Не запив, лекарство съела,
Мне совсем не возражая…
Лучше б дочитал я дома
«Тома Сойера» полтома,
Никого не заражая.


Зыбкие границы

Эти вредные девчонки!
Задавалы и чистюли!
Вся особенность их вида
Только в задранных носах.
Им не лень для украшенья
Нацепить везде фитюлек,
Попугайские заколки
Понатыкать в волосах.

В них, конечно, есть загадка,
Хоть знакомы их повадки, –
Как приходят в школу в белом,
В белом и домой идут.
Остается также тайной,
Как у них не мнутся складки?
Может, в воздухе летают,
Хоть мелькают там и тут.

Вечно шепчутся друг с другом
И закатывают глазки,
Проведут черту на парте,
За границу – ни локтем,
И прочтут с воображеньем
Стих длиннющий без подсказки...
Ничего в десятом классе
Мы их всех перерастем!

PS. (ответ моей сестрёнки)

(«Эти вредные мальчишки!
Приставалы и задиры!
И метатели резинок
Мимо цели, как всегда.
Пиджаки их после драки
Так похожи на мундиры
От картошки. А прически
Не годятся никуда!»)


«Джеймсбонды»

Безымянная шпаргалка –
Донесение разведки –
По ошибке приземлилась
На учительском столе.
И как следствие провала –
Всем занижены отметки...
У агентов нашей сети
База данных на нуле.

Ведь Светлана Николавна –
Очень опытный графолог:
Знает азбуку ужимок
И чихания пароль,
Неопознанных шпаргалок
Первоклассный наш уфолог,
Телепат, который видит,
Что творит агент в «ноль-ноль».

Вот из сумочки изящной
Достает она помаду
И огромнейшую лупу.
Мы – глядим себе в окно...
Вдруг слышны раскаты мела –
На доске пример громадный
И фамилия с ошибкой! –
...Но агенту не смешно.

©2002-©2007

---

Театр одного Дождя

1

…И вброд забвенье перейдя,
Мне не в ком воплотиться, кроме
Листа, затерянного в кроне
Театра одного Дождя.

Приемный приручить покой,
Где распустить всех мыслей вече,
И опытцем пять чувств калеча,
Гореть неправою щекой.

Шестым нащупывать тщету
Всех остальных. И лишь седьмому,
От удивления немому,
Доверить душу, как щиту.

Его прозрачное стекло
Любые стрелы отражает,
Мой путь на время умножает,
Чтоб никогда не истекло.

2

Я тебя оплакала, злая жизнь,
что ж ты еле теплишься в горле,
не пустынь, а пустыней миражи
расплавляя в сердцевом горне.

Где ж моё добро? Разворотлив тать.
- На виду не прячь, дура!
Изучив прилог: «как себя терять»,
вспомни черных глаз дула.

И тянись из всех пересохших жил
к небу стебельком чащи…

Посмеёмся вместе, лихая жизнь,
над собой ещё, аще…

3 (грозовое)

Мгновенье, ты остановилось,
само собой любуясь тайно?
Иль длишься в перспективе тая,
сменив движенья гнев на милость?

Зной растекается лениво,
а смерть синонимом покоя
уже готова стать, но Кое-
Кому не занимать огнива,

чтоб облака ледник бессмертный
поплыл замедленной лавиной,
и в туче пара жар несметный -
вода с огнем наполовину -

клубился, мучая октавы
до хрипоты, кровоподтёка…
В гортанях, медных до потёмок,
перемешались все составы
небес,
и молния, как вена,
Набухла, вспыхнула двужильно,
И сердце бухнулось в колена,
Электрошоком - «м-м…» - ужалено…

май-июнь 2007

---

В память о "Средах" на Чистых прудах

Алексею Синельникову, Николаю Сударикову, Ивану Макарову, Андрею Селиванову, Равилю Измайлову, Ирине Герцог, Людмиле Письман, Инессе Денисовой, Наталье Кудряковой...

„Ну... с погонами, пруды!!!“
Пустим „Аннушку“ на круги...
Колоколен переливы
Из воскресных тупичков
Остывают до среды.
Прянут голуби в испуге.
Дом к бульвару вышел криво
И протиснулся бочком...

На ступенях сих замри!
Посреди далеких буден,
Для „Среды“ безвестно рея,
Гость квартенцию искал,
Где Шаляпин „блох“ морил,
Чаровал созвучьем Бунин,
Демонический Андреев
Пальцы в гриву запускал...

Там, где мы ни „ve..., ни vici“,
Топал гений шатко-валко,
Жаждал славы, нас не плоше,
Не плутая в этажах,
Шёл на звук, где половицы
Пели, вскрипывая жалко —
То Куприн, любивший лошадь,
Жеребца изображал.

Спрашивали: „Чей ты, сокол?“.
И птенцу — не одиноко,
Самородку покрупнее
Так и вовсе хОрОшО...
Хмурый Горький сладко окал,
КУприн селезенкой ёкал,
Мемуарные минеи
Прятал в пряник Телешов.

Ах, войти бы в круг тот милый,
Перепутав даты-путы,
Сняв с души засов
.........................и палец
c уст...
...............Да чтобы закипал,
Медной гордостью надутый,
Самовар с хозяйской миной...
А кистень-душа Скиталец
Мирно б гусельки щипал...

---

Я к тебе пишу. Не к столу, не в стол...

...............* * *

Я к тебе пишу. Не к столу, не в стол...
Пусть герой подчас заинициален.
Хорошо, что слог мой провинциален —
По слогам узнаешь и скажешь: «Стоп!

Да ведь это ж я — между двух фонем!
Между двух огней... Не хватало духа...»
Кто-то ж нам внимал, хоть бы и вполуха,
Зная, что в толпе вопиющий — нем?!

Скачет почерк-дождь, правя третий ритм.
Треугольник смят — гулевАя почта.
Главное в письме — адресат и то, что
Это ближний мой. Так поговорим?

---

Сюжет

Какой-то дом. На два пролёта
Хватило сумрака. А дальше
Такая тьма, такая тьма...
И два влюбленных идиота,
Забыв об осторожной фальши,
Сошли по лестнице с ума.

Косая лампа с голым светом
Над пирамидою ступенек,
Где контур к контуру приник...
Ах, повесть с глупеньким сюжетом:
Герои счастливы без денег
Или несчастливы при них.
Глянцует дождь убогость снимка,
Скребётся мышью в тесной норке,
Но, Боже мой, какой уют!
Два дурака сидят в обнимку,
У них с утра во рту ни корки,
Поют! Вы слышите?! Поют...

© 2000

---

"Над этой маленькой квартирой..."

............* * *

Над этой маленькой квартирой,
Где переплётам нет числа,
Над спящей улицей, портьерой
Кулисно срезанной с угла,
Над муравейником окраин,
Над электричкой заводной,
Над ветром и вороньим граем,
Над старым гаем за пивной,
Над темью, что перед рассветом
Черней вороньего крыла,
Над Новым Светом, Старым Светом,
Над гранью, что меж них легла,
Где возвышается над степью
Родоначальный мой Курган,
Стеснив тоскою средостенье,
Звучит бессонницы орган.

А снег над мокрою платформой
Парит и гаснет не спеша,
И на бессонные плафоны
Летит и прядает душа
От этой маленькой квартиры,
Где переплётам нет числа,
Теряя все ориентиры
От вымысла до ремесла,
Где ночь истаивает быстро,
Как тельце потное свечи…

Но долго теплится в ночи
Последний хриплый звук регистра....

© 2005

---

"Воспоминания о Царском Селе", но не только…*

.................................Сергею Таценко

Ты тоже молишься на Бург,
он мятный от дождей и пург,
о, этот город, как хирург,
отсек страдавший орган спеси…
И в зеркальце кривом «врача»,
мы разглядели, хохоча,
как льнут, мне щеки щекоча,
твои и впрямь лихие пейсы.

Да... Петр Перший был мастак.
Хоть бают «так его растак», —
Он по ночам любил верстак
И многих этим делом занял.
Иначе бы с какой тоски,
По бабам аглицким и -ским,
Они создали б этот скипетр
Державы нашей несказанный.

Как прежде лик Лицея юн,
Я Альму-матер воспою
и тальму гения. Не лью
елей на кельи — трафаретны.
Вот здесь резвился Александр!
Презрев соседский сон и сан,
как мы когда-то, лазил в сад
и кушал яблочки запретны.

...Нам панацеей стал Лицей,
Лил дождь, менялись мы в лице
И ласково, как об отце,
о гиде-дяде вспоминали.
И если будет добрый штоф,
Ты рас-тя-ни его: за Гоф...
за Бург... за гида... за любофф...
и за меня — ага? — в финале.

*Прошу прощения за это давнее хулиганство.


......................«И вот о чем крушусь: к суду я не готов…»
...........................................................А. Пушкин

Не говорю: спеши. И так влечет потоком,
Где мёртвый час его дробит секунды лиц,
Но измеряя путь не в дальнем, а высоком,
Не медли вырастать над узостью бойниц.

Ни для кого мишень. Поскольку крест нательный
Безграмотных крестов на имени твоём
Развеет вороньё. За каркающей темью
Затеплится окно, где мы с тобой поём.

На пяльцах рам — шитьё, мережка силуэта,
Графичен пальцев ритм, и гладью вышит свет…

Как часто ранний крест стоит в ногах поэта,
С прицела — не отмыт. В петлицу — не продет.

Над статикой толпы и над её столпами
Прекрасное лицо. Старинные слова.
И нам пора идти. Пусть не его стопами.
Хотя его стопа… Она всегда права.

---

"Молодое вино зимы..."

1

Молодое вино зимы.
Кубик льда о хрустальный воздух.
Так давно не хмелели мы,
Заплутав в трёх падучих звёздах!
Слишком трезвая осень. Пир
Средь чахоточного румянца,
Потускневший её ампир,
Безысходность его романса.
Снежных искр поднимая сноп,
Мы пригубим из пенной чаши.
Утоляя дневной озноб,
Ночь сбывается чаще.
За окном – чистота пути.
И стозвездием – очи Бога...
Если плачет снежок в горсти,
Значит – жизни ещё в нас много!

2

Так плотно времени пространство
Забито снежной кутерьмой.
Тоски осенней постоянство
Забыто. Сумерек тюрьмой
Опальный город не томится,
Поскольку снег и свет – одно.
Нарушив времени границы,
К утру закончил полотно.
Пять чувств и сонное шестое
Воскресли. Понедельник чист.
Ужель я нежности не стою,
С утра марая снежный лист?
Ведь праздник снега так внезапен:
Топчи, ликуй и зябни всласть!
И твой звонок, и новость залпом,
И слов податливая власть,
Где так близки Зима и Детство...
С размахом дворник сыплет соль.
Столь многосмысленное действо –
Лишь образ боли. Но не боль.

© 2000

---

"Воплощается Бог..."

Воплощается Бог от Отца нареченный и Духа,
на пороге Земли стынет горстка горячей пыльцы
с потаенной звезды, что дрожит от малейшего стука
нынче в каждую дверь… Но ещё не вернулись гонцы.
Отдыхает звезда на зенице цветной Балтасара,
только в мареве дня покидает надежный приют
и в зените парит, зависая над ульем базара,
где уже через день все кувшины с детьми перебьют.
На песчаном холсте три фигуры едва различимы,
вьется теплая пыль, оседая на гранях луча…

Позабудешься сном, и под сердце толкнет без причины,
и затеплится жизнь, как последняя в храме свеча.

---

Из "мартобря"...

1
Не греши на ноябрь. Он не хуже июня.
Негативы его дозревают во тьме.
И погодка, с утра распустившая нюни,
Словно найденный ключ к пересохшей зиме…

Так виднее — сквозь дождь,
В эту сырь — ощутимей
Недостаток тепла и разъятость людей…
И пустяк-великан вдруг тебя ощетинит,
А защите в ответ пустота все лютей.

Не остынь... но постой... напоследок словечко,
Как ладонью от ветра огонь, огради.
Ты мне жизнь и любовь.
Это хрупко, но вечно.
Пусть младенец-июнь сладко спит на груди.


2
Нет ноября хамелеонней,
Хмельнее мартовских котов.
Потомок Ноя миллионный
Опять к потопу не готов.
То предпоследняя ступенька,
До Рождества лишь два шага...
На реках ледяная пенка —
Не бойся, это не шуга.
Как на своей пирушке трезвость —
Незваной избранности боль,
Как разделенная известность —
Не бойся, это не любовь....
В ночных дворах ворОнки ветра,
Деревья сникли, как венки.
Мы все спасаемся наверно,
Коль не бежим вперегонки.


3
Попавшись в сеть осенних рек,
проси в молитве ледостава…
Чем оправдаешь свой побег,
не скинув осень с пьедестала?

Зима-наследница робка,
ей черни заговор не снится…
В прожилках инея рука
ужель державная десница?

И всё же мнится на бегу,
как ветер прах сдувает с трона...
На чёрном сквашенном снегу
танцуют белые вороны.


4
Воздух снегом пропах,
Значит, скоро метель.
У меня и собак
Столько общих потерь.

Меня жалуют псы –
Как паду головой,
Поднимают носы
И кидаются в вой…

Сколько бедных голов
На ладонях лежат,
Сколько преданных псов
Воют на этажах.

Если очень болит,
То равняйся на пса —
Он, бывает, скулит,
Да и то в небеса.

Поднимаю глаза
И гляжу на луну...
Кто-то цыкнул на пса,
Ну и я отдохну*.


5
Что ни ноябрь, то раздор.
Забили клин вороньи стаи
и свой справляют термидор…

А сердце, выйдя в коридор
из клетки — хрустнет и оттает.

И вновь петляет в пальцах пульс,
плутует путь его, подарен.
О, пусть он длится, рвется пусть!
Но возвращается, проторен
всем белым светом, божьим днём,
в котором дышит темя детства, —
cолёным инеем на нём
осядет влага благоденства.

© 2000


* (эта старая песенка затесалась сюда случайно... по теме)

---

Подмостки осени

«Не спрошу, Вам сколько лет.
Осеней Вам сколько?»
..................Евгений Клячкин


Ну что ж, пора в недальний путь —
подняться, лесенку приставить...
Нет, не смогу себе представить,
чтоб здесь я жил когда-нибудь.
Но вот ведь дело — снег в окно,
весь снег небесный — только в это!
В других же окнах будет лето —
на свете так заведено.
...........................Владимир Ланцберг*

-1-
— Сегодня красок бал объявлен.
Просеян дождь сквозь лес прозрачный.
Зарделся куст, досель невзрачный,
В кругу простоволосых яблонь.

О... сень сентябрьского парка,
Блеск императорского бала...
Над головой живая арка —
Аллей лепнина. Чем не зала?

По кронам легкое волнение,
Сквозь веер к вееру: «Полина...»
Проснулось старое имение
От шелестенья кринолина.

У коронованного клена
Чуть увядающая липа
Стоит который год влюблённо,
И близость их — неодолима.


-2-
— Сеньора? О… не раскачалась —
Какая ш-ш-алость на холсте.
Дождём наигранным печалясь,
Умчалась ветра на хвосте!
И — тихо всё. Меж тем и этим.
Не угадать, какой сезон.
Фонариком китайским светел,
Мелькает за стволами зонт.
Ещё шумит прибой зелёный.
Лишь клён на сцене раскалённый…

Зима объявится в конце —
Кровинки нет в её лице...


-3-
— Какая погодка! За что этот дар?
Из мятого шёлка скроили аллею…
И клён, твой погОдок (он виды видал!),
Ладони раскрыл: «Для кого я алею?».
А дождь по осколкам — всё небо к ногам.
Вот выдумал — путь устилать облаками,
Листвой осыпать — непременно к деньгам…
Мир вновь открывался пока по слогам.
Шли люди навстречу, подобны богам,
Собаки топлёное небо лакали…


-4-
— Осень — тонкий декор и резьба.
Бес — в ребро, не по летам резва.
Проступает в хоромах лесных
Карандашный набросок весны.

Но бушует в деревьях огонь.
Ветер рвётся, что с привязи конь.
Это страсть, запоздалая страсть...
О... не дай мне в ней, Боже, пропасть.

Обернись — это я. Это мы
Всей палитрой за миг до зимы
Утверждаем горячечный цвет
Золотых и налившихся лет.

Как ты медлишь, листвою шурша...
Хороша? То-то жизнь хороша!
Путь меж пут и живых паутин...
Но кончается время путин.

Начинается странный сезон,
Где себя разрушать не резон.
И, заслышав поутру рожок,
По-над кронами вздрогнет снежок.


-5-
— Опьянеть от свободы,
Хоть она — два глотка.
О... тюремные годы
От гудка до гудка.

Два глоточка, глоточка
Еще тают во рту…
А крылатая точка
Аж свистит на лету.

Но какие ж верижки
Эта осень сплела!
Восхищайтесь, воришки,
Как горят купола!

Намалярила тётка,
Растравила глаза,
Там где надобно, втёрла
Все плевки в образа…


-6-
— …И вышел свет из заточенья.
Он сам собою ослеплён.
пусть цвета кровное значенье
Ему напомнит клятый клён.
Пусть шорох охры в кроне вяза
ему подскажет: сколько лет
он был неведеньем повязан...
Но жёлтый осени билет
ему был выдан и «свобода» —
в оттенках диких и ручных —
плясать под линзой небосвода
на стёклах стынущих речных,
пренебрегая окуляром,
что прожигает жизнь врачам,
по хрупким звёздным капиллярам
стекать на землю по ночам.


-7-
— Создавая вещи, лишённые смысла,
Постигаешь смысл создания вещи.
В океан выдаёшься подобием мыса
И вдаёшься в дробность подробности вещей.

Так, сам себе летопись, прописей осень,
С последним листом болтаешь, болтаясь.
Потом с ним летишь, ударяешься оземь,
Всей участью с тканью природы сплетаясь.

Пронзительней мига печали о вечном
Не сыщешь, как только в небесном пейзаже,
Мерцая звездой на судёнышке млечном,
Не слушая спор между снегом и сажей.


-8-
— Только дрожь осинная в крови…
Я листом отсохну безболезненно,
а ступнями по тупому лезвию —
уж потом…
Бумагу не порви
старомодной подписи прощания:
то ли вызов, то ли давний зов…
Если опускаться до низов,
то до крайних:
духом обнищания.
Тут и рост мне пригодится — мал,
от настила палуб — плоскостопие,
щуплая души худой история
в шёпоте посмертного письма,
в шелесте опавшего вранья:
было же и молодо, и зелено!..
Глянь! Спадает вешнее везение
с белой клоунады воронья —
знать, к зиме и Знать на бал белил
Запасает. А стволы почетною
Колоннадой высятся по-черному —
Лестницей ростральной без перил…
25.09.2006


-9-
— Ветром свечи деревьев задуты,
Но цепляется лист за флагшток.
Это — жадность последней минуты,
Обжигающий губы мундштук.

Нищете первозданности внемля,
На щите бы без брани уснуть,
И не жрать эту мёрзлую землю,
И не бить себя истово в грудь.

Пусть бунтуют потерь листопады,
Разбинтуют нам кроны ветра.
Драгоценное масло лампады
Жечь и жечь до утра…


-10-
— На стыке осени с зимой
Права отстаивает темень.
И по пятам своей же тени
Шагаешь из дому — домой.

То обгоняя, то отстав,
Она с тобой играет в прятки,
Покуда с лестничной площадки
Не хлынет музыки состав.

Сквозь грохот рельсов и колёс
И ныне пресного застолья
Взимаешь дань за день постоя
У тени в ванной, полной слёз.

И ставя чайник на огонь,
Плечом придерживая трубку,
Вдруг тени делаешь уступку
И — пожимаешь ей ладонь...


-11-
— Сосны смотрят в воду Киржача,
Камышей немое колыхание.
В домике бревенчатом свеча
На окне мерцает от дыхания.

Но листва по рощам - полегла,
В чёрном небе сучьев перекрестия.
Колокольни тонкая игла
Вышивает синие созвездия…


-12-
— Так годы листают страницы платформ
сквозной электричкой, а нынешний — скорый.
Смеются каркасы весенних реформ
над снежной изнеженной лепкой декора.
Оскомина скорых, настой отпусков,
остывшая трапеза жирного лета —
Толкутся в воронке кристаллы песков…
Вдруг осень, как в нервной руке сигарета,
Просыплет табачную крошку листвы,
Подсветит лицо и пыхнет напоследок...

В запасниках вечности тлеют холсты.
А в склепе истории — времени слепок.

©2000-2006

*Как могла, отметила годовщину (29.09.2005) ухода Владимира Исааковича Ланцберга. Счастлива, что он читал многие из этих строк. Счастлива до сих пор вдохновляться творчеством и силой духа Маленького Фонарщика... Светлая ему память.

---

Прощальное

I
Как толкутся во мне эти старые сны,
Воронёные стаи запретов о ставни
Бьются тысячью клювов, о кожу лесных
Моих ветхих хором, а не в храмы перстами.
Ты прости — это щепья летят. И заноз
Слишком много скопилось. Язык, как язычник,
Отплясал и последнюю жертву принес:
Не слетит с него слово на сбитый наличник.
Эти сладких два слога... Но я промолчу.
(Хоть внутри — языками и билами — вече), ...................... (2 в-т)
Оттого, что толпа в чёрных пальцах свечу
Послюнявленных сдавит: «Молчи, человече!».



II
Нет. Не могу на Любовь решиться.
Как она смерти своей страшится —
Не угодить бы, как солнца блик,
В круглый прицел, как в оправу фото...
Вновь на безлюбье одно болото —
То, о котором молчит кулик.

Дует на воду осенний ветер
И, распуская цветастый свитер,
Эхом петляет в лесу: «лю-... бо-...».
Бьётся Надежда последней мухой,
Борется мысль с первородной мукой
И понимает, что ей слабо.

Дух мой ещё не покинул тело.
Их перемирие жизни тема
Очень больная. Терпи и пой...
Пой этот ветер худого мира,
Словно стрелу, свистящую мимо
Мига прозрения Веры слепой.


III
Сказать «до свиданья» — запутаться в числах...
«Прощай» — остается невольная просьба...
Нащупать мелодию пульса... случилось,
А спеть на два голоса было не просто.

Заветное самое слово, что гулко
Аукалось в письмах и таяло тайной,
Прости адресату. Он пел и агукал,
И плакал о давней тропинке протальной...

В шальном откровенье забылись младенцы.
Семь нянек без глаза. Один лишь Свидетель.
Душа ты нагая! Пора бы одеться
Хотя бы в одно из своих сновидений.

А Слово — ты слышишь? — рождает второе.
Они неразрывны вначале, в конце ли.
Так эхо в лесу черноствольной порою
Блуждает себе напоследок без цели...

---

В квадрате черного стиха

Шире круг этих людей,

Страшно далеки они от породы...

О. Пахомова


Из ни(ц)ши: «каждому — свое».
А если свой себе — не каждый?..

Нащупав «ё», побрив «моё»,
Томим в шинке греховной жаждой,
Он, отпуская тормоза,
На спрос надеется, на Б-га ль?..

Что ни поэма — то «шиза»,
Что ни роман — то гоголь-моголь.

Перелицованный сюжет
С подбитым плечиком и глазом:
Здесь — пара писаных манжет,
Там — исповедь над унитазом...

Ни в чем не бу-ри-мэ, злодей,
Трясет цитатой над столетьем:
«Глаголом жечь сердца людей!».

Глаголом!.. А не междометьем!

Правшой подкована, блоха,
Струит пегасий пот... и слезы.

...В квадрате черного стиха
Пятно слинявшей белой прозы...

©2000

---

НАБЕЛО ЖИТЬ

1
А набело жить —
это право еще заслужить.
Не вымарать то,
что окажется главным потом.
Вот поле бело —
почему б воронью не кружить,
Пиратству пера
над призывным и чистым листом.

Пусть чёрные дни
не потатчики чёрным делам,
когда за душой
лишь табачная крошка да медь,
с грехом пополам,
где даже и грех пополам,
суметь разделить.
Наделять никого не посметь.


2
И пусть твое небо не будет пустым!
Пусть чайки черкнут пару строк от меня,
Что мы не из тех, кто сжигает мосты,
А только разводит до нового дня.
Пусть дрожь разобщенья пронижет их плоть
И щебень обронит, как щебет с ветвей...

...Коль скоро разлука, позволим проплыть
Высокому грузу нездешних кровей.


3
Какие странные пророчества
Таят забытые стихи!
И ни отечество, ни отчество
Не отпустили мне грехи.

То тесто и не мной замешено
Для чёрствых родственных ковриг,
Да только к пальцам липнет бешено
И держит крепче всех вериг.


4
Чёрных слов вороньё, вещих снов полынья,
Обезличенных штампов чужое наследье...
Что ж ты делаешь?
........................Ты — это я!
........................................Это я...
Что я делаю вот уж какое столетье?..

Шуганём вороньё, и воскреснет река,
И проявится русло сквозь стариц лукавство.
Так приходят к себе. И проходят века.
А от времени время не ищет лекарства.

© 2000, 2004-05

---

"Трагический Август восходит на царство..."

.............* * *

Трагический Август восходит на царство,
Бесстрастно разгулом стихий угрожая,
Где в капле последней — начало мытарства,
И ждет урожая.

Звенит волосок о наследном пределе,
Не рвется, поскольку душа невесома.
И медленно след заживает на теле
Сметённого сора.

Но в Осени-Пустыни брезжит лампада,
Под ливнем... вагона качается зыбка,
Меж явью прилива и сном листопада
Спасение зыбко...

август 2002 (Новороссийск)

---

"Вновь — суета бесплодных схваток..."

...........* * *

Вновь — суета бесплодных схваток.
Щекотка смертная любви.
Тень смятых крыльев у лопаток
Да слабый шепот: "Ненави...",
Перебиваемый: "Люблю!".
Пока в мерцающем сосуде
Я крик мятущийся ловлю —
Нас развести не властны судьбы.

Пусть над стропилами надежд
Взметнутся искры ворохами.
Нездешний смерч собьет дыханье,
И взгляд застелет здешний дождь.
Но мы, зажмурясь не всерьёз,
Чуть задержали жизнь на вдохе...
Еще согреемся мы в доме,
Где лунный образ в стёкла вмёрз.

---

БЫТЬ СОБОЮ

1
Перестук. Перестук. Перестук.
Это дождь во дворе на посту.
То он дальше — шарк да шарк — отошёл.
То к окну лицом приник — подышал.
Или это — полутёмный вагон
чуть покачивает звенья вериг
и на свой случайный скрежет и стон
он соседу „потерпи-и“ говорит,
или лучше это — рельсы в степи,
и на воле дождь идёт сквозь состав,
и молотит, как цепа по цепи
шатких крыш, и вдруг сорвавшись с поста,
дождь играет, грают сонмы ворон,
всплески крыльев, капель хлёст, перестук,
и такой состав берёт поворот,
головою примыкая к хвосту,
что сквозь грохот этот крен превозмочь
невозможно, как поладить с собой...
Полно. Спи. Такая шумная ночь.
Не тревожься. Здесь и дождь — часовой.

2
Страх обуздан, но ночью он вылепит зверя.
Зависть скомкана — сон расправляет бумагу.
Я прочту поутру и не верю. Не верю!
Но сбываются сны — и не сделать ни шагу.

Потому что мы спим наяву и не слышим
Чистых звуков сознания самосозданья,
В пелене голосов растворяемся слишком
И до смерти к себе не идем на свиданье.

3
Горячо... горячо... горячей!
Но уходит ответ из-под пальцев.
Словно ткань без морщинок на пяльцах
Безупречна в узорах речей.

А картинку не сложишь в одно —
Каждый крестик имеет оттенок.
По ночам этот ум, как застенок,
А душе — слуховое окно.

Лишь к утру тонкий свет тишины...
Не толкайся во мне, нетерпенье.
Слышишь? Это же горнее пенье.
Так зачем ему верность струны?

4
Быть собою... Но гипсом застыла отвычка.
Ты приходишь в себя и крадешься с оглядом,
Шаря слепо рукою во тьме: где отмычка
У души. В обиталище этом проклятом.
Каждым волосом чуя неровность пространства.
Глаз зелёные яблоки плавают в черном.
Где же спички? Извлечь дорогое убранство
Старых вытертых слов с их клеймом золочёным.
И пока паутину стираешь с лица и
Переводишь свой дух за дрожащую руку,
Вдруг наткнешься на нить. И она, отрицая
Нить чужого накала, осветит округу.

5
Оставлю я рядиться в черный цвет,
Поскольку в дождь линяет оперенье.
И в той грязи уже не до паренья —
Сквозь тело киль маячит на просвет.

Не слышно птиц... Так льёт как из ведра!
Но есть, Кому за благо помолиться,
Что некому искать во мне ребра,
Ощупывать, ощипывать и злиться...

© 2000, 2004

---

Памяти Андрея Краско*

...В кадре время вспять...
..............................Пробы.
....................................Роды.
.......................................Снимки.
Возраст — цвет огня. Но опять поминки.
Убирать не надо надолго доски:
«Между стульев двух» не друзья — наброски.
— Поколенье?.. СОН. Спит Кабул... Базары...
— Нет, не те, — на кухне — отъезд у Сарры...
Мужики ушли воевать. Пехота.
И — легли... А бабам всегда работа:
И рожай, и нянчи, и вой в передней...
Спят Герои звёзд. Волокутся бредни.
Кто расставил их, до конца ответил?!
И за то, что сёстры мои — в кювете?..
Многотонка лет громыхала долго.
Всё травить могли, кроме чувства долга!

Друг вот умер вдруг. До полста — лишь чутку.
Был грешок — дразнил пацаном «анчутку».
И лежит в гробу — спит, боишься тронуть.
Ровно, что жених — ни жены, ни трона.
Наизнос живал и вразнос...
— На вынос!
Мой названый брат, как ты это вынес:
Вымешен бетон и кирпич заложен! —
За полночь «перо» вынимал из ножен
И писал взахлёб в золотушном рае,
Не ропща, что Он пол-листа марает?..

Долг отдать... Так мы завсегда у кухонь.
Пусть земля тебе будет снежным пухом.
Отдохни за нас. И прости забвенье.
Мы давно распались на кольца-звенья.
Лишь давали в долг. Это без обману...
Маму только жаль... маму твою... маму...

11 июля 2006

Светлая память...

©2007
*Сегодня, 30.12.2007, стихотворение опубликовано на (спасибо его создателям)
cайте Памяти Андрея Ивановича Краско.

---

"Венчик над конфоркой голубел..."

* * *

Венчик над конфоркой голубел,
Чайник наш сипатый закипал,
Топот беспризорных голубей
Наше хлебосольство подкупал.

Если в мире есть зарок тепла,
Признак добрый призрака семьи,
Значит, он тогда царил и пла-
Пламя над конфоркой подсинил.

Давний день, когда с мороза ты
Входишь с куцей елочкой во льду,
И пляшу, как ведьма, у плиты,
И, как фея, подаю еду.

И стелю прохладную кровать,
Завожу пружины сторожок,
И ещё не смеет горевать
Неуклюжий плюшевый божок...


© 2000

---

Песенка в ожидании музыки

Прошлое хлопает дверью, форточкой, эхом, калиткой,
Мерзлым бельём на верёвке, ветром, шампанскою пробкой...
С рукоплесканием дней память становится липкой,
Скрытной до срока улиткой, честной, пожалуй, но робкой.

Что ж, посетим свой парад лестничным мусорным маршем!
Вышел в астрал и застрял лифт, и лебедка — в тоске...
Сколь же прекрасно добро, не начиненное фаршем,
Если не вспомнишь мотив — тает, как след на песке.

Пусть подрастеряна юность. Выглядеть грустным неловко...
Вон са- лютуют петарды! Только что не пищали*!

Мемориального Быта возле...
.........................................та самая лодка.
Белые крылья и весла — даже из гипса — трещали.

...Не отпускай меня боль раньше незримого срока.
Примем в гостиной гостей, встретим в прихожей, как след.
Если дано мне прозреть, то лишь мгновением ока,
По мановенью руки смыслом наполненных лет.

Снова весна залинует детской рукой серый город,
Выйдет за контуры улиц жизни взъерошенной нега,
Будущим выстрелит почка. И, самолетом распорот,
Хлопнет застиранный ситчик верхнего звука и неба...



..................................................*Во всех смыслах...

© 2000

---

"Выпал – желтый бланк..."

* * *

............................"...казнитьнельзяпомиловать..."

Выпал — желтый бланк, отрясен от праха.
Стерлась «зпт». Но нетленен запах!
Ну и что теперь — пьедестал иль плаха?
Всё одно тому, кто не знал о папах.

Пепел или пыль поднялись, когда мы
От своих корней отрывали ветки?..
В роддомах кульки разбирали мамы,
Чтобы вновь курки нажимали детки.

Нас же аист нёс, кутала капуста?!..
Плыть из уст в уста не устанет притча...

От гербария штемпелей так пусто
На душе, чужой для родного причта...

© 2006

---

"Тот, кто понял, что жизнь..."

...............* * *

Тот, кто понял, что жизнь велика и мала без конца,
И кто принял ее без условий и сделок на час,
Тот умеет входить в этот ворох судьбы без лица,
И кончаться без скорби и боли, едва лишь начась.

Золотой промежуток. И если убрать суету,
Он до края наполнен, напоен покоем любви.
В сердцевине его мы очнемся с тобой на мосту.
Видишь, время под нами, но ты его вспять не зови.

Кто нам сводит мосты, и как оценить этот дар?
Не отречься сплеча, не убиться за право владеть.
Просто раз догореть до золы от земного стыда.
И смешаться с землей. Или по ветру честно лететь.

©2000

---

Земного рая уголки

.............................................Ирине С-й

Она — до дна одна. Таращится без смысла
В радушное окно троллейбуса, дрожа.
Услышав от бомжа: „Вино твое прокисло!..“ —
Не проглотить из слёз солёного ежа...

Дай Бог ей хоть на миг опору... Нет — перила!
Что это за подъезд?.. В глазах вода... вода...
Она тем и жила, что царственно дарила
Клошарам при лаптях — с обувкой города.

Они учились есть, прихлёбывая тише...
Они забыли — как! — ей кланялись тогда...
Пообтесавшись чуть, смотря в прицел фетиша,
Они ещё звонят, мол, «горе — не беда».

В ответ она молчит... Прилежно „воспитует“...
Не копию... Но тон, манера, запашок! —
Он без отца растет. Он кушает. Бунтует.
И, как отец, в обед ослабит ремешок

На дырочку одну... Он главное творенье!
Да разве это груз? Полжизни, но какой!
Борьба за жизнь двоих в ладонях у смиренья
И взмоленных ночей предутренний покой...

Забыто место, где зарыт оклад таланта,
На загнанных коней перевелись стрелки,
И падает слеза на „крестик“ фолианта.
...А где-то на земле есть рая уголки...

май 2006

---

"В двуспальном районе легко разминуться..."

* * *

В двуспальном районе легко разминуться.
Крахмальные дружбы однажды сомнутся.
К тебе подтолкнет меня только случайность,
Какой не бывает в природе.
Случись незадача — внезапная встреча...
Зачем же так споро? Полегче! Полегче,
Судьба, что вчера наши мысли сличала,
Ища золотинку в породе.

Нашла. И в просторном двуспальном районе,
В весеннем, со снятою пеной, бульоне,
По школьным фасадам минуты сверяя,
Сварила „событие века“...
Ну чтобы тебе позабыть меня вовсе,
А мне возвратить свою верную осень,
Целуя мундштук у остывшей свирели,
Запрятать соринку под веко

И плакать в затворе пред Ласковым Оком,
Потом возроптать сквозь ладонь ненароком:
„Какая ты, жизнь незаметная, право,
Когда так назойливы страсти...“
Меж нами не только река и „железка“,
"Подземки" цветок, бьющий запахом резко, —
Поступков — моих ли? — дурная орава
И памяти ветхие снасти...
апрель 2006

---

НОЧЬ-ДЕНЬ-НОЧЬ

Э.Н.


1
Мы крали ночь. Мы брали в долг.
Но порознь нам глазеть из ямы.
Под пистолетом взяли в толк
Эпистолярные изъяны.

О, как вторгалось в наши сны
И в царство робкого лицейства
Всех наших близких полицейство...
Телесный лестный блик блесны
Водил по мутным водам души,
где стыла взвешенная кровь...
А совесть хлопала в ладоши,
Как сумасшедшая свекровь.

2
День — проветренная комната,
Кисея небесных окон
Чуть колеблется, и сонно так
Солнце сматывает кокон.
Только мы ещё не пойманы
В ночь за сомкнутые двери.
И затопленными поймами
Тихо вброд идут деревья.
Всё им кажется — не трудно
Разлучиться с берегами...
И касаются друг друга
Отражёнными руками.

3
...А тогда было время плодов,
ночь пропитана пылью мансард,
я спускалась на поиск следов
под Зарайском в запущенный сад.

Слышишь, тонко заплакал Артем?
В тазик с крыши опять натекло.
Мы беды ниоткуда не ждем...
Лишь костяшками пальцев в стекло

Стукнет дождь. И отпрянет назад.
Ворон ночи сужает круги...
Просыпаются яблоки в сад,
И заснуть не дают их шаги...


©1996

---

"Теперь от вымысла пуста..."

* * *

Теперь от вымысла пуста
Брошюрка жизни. На изгибе
Желтеет след среди листа:
Засаленная славой гибель.
Не просто прошлого печать —
В сетях годин тщета улова.
Ни зачеркнуть, ни вновь начать,
Когда печатным стало Слово.
Когда прочитана чужим
И кем-то понята превратно
Вся многосмысленная жизнь,
Какую не вернешь обратно.
Когда обложка — как стена,
За правотой последней точки
Любовь осталась. И она
Уже не вымолит ни строчки.

©2000

---

В АЛЬБОМ... К СЕБЕ

1

Деревья ранены. Над крышами сараев
Сбивает ветер с курса косяки
Упрямых птиц. Амбары запирают
И утепляют паклей косяки.

Здесь так с душой горланят про рябину,
Как будто чем-то могут ей помочь.
А та всё падает на рамы крестовину,
И безутешна тень ее всю ночь.

В кромешной тьме так жарко светят гроздья,
Что стонут все окрестные дубы...
А дождь, как плотник, забивает гвозди
В изъеденное дерево избы.

2

Разметало фонари по окраине,
Заровняли юр и яр — город вырос.
Здесь деревня отжила семью дворами.
И пошла она на снос — жизнь на вынос.

Встали башни до луны по-над мраком,
На костях былых дворов — мостовая.
Там, где ветер выл-гулял по оврагам,
И сейчас все до костей выстывает.

Что осталось от садов да скворешен,
Где смеркалось чуть нежней и светало,
Только ветер — дух былой — между башен,
Только эхо соловья по кварталам.

3

От родословной тянет дымом
Сороковых.
Сквозь кухонь чад
Своим московским первым домом
Проникнемся.
И застучат
Отцы в панели молотками,
Чтоб с узловатыми руками
То каторжане, то бойцы
Узрели внуков их отцы.
Еще в ходу гармонь и пляски,
И голубятни в синеве,
Колчеколесые коляски
Нас демонстрируют Москве.
Еще — чулочки на резинках,
На шеях — пышные банты.
Перекрывает старый «Зингер»
Мужей — взаправдашних! — бунты...

На снимке в форменке мышастой
"Полибий" с челкой надо лбом...
Точь-в-точь, как ты, пацан ушастый
Уже "стучится" в наш альбом!

©2000-2006

---

"Я точу карандаши..."

.........* * *
.................(посв. Алёшке Кулешину)

Я точу карандаши,
Я кручу их от души.
Выползают тонкой стружкой
Кучеряшки друг за дружкой.
Я волшебник и художник:
Тонкий грифель – мелкий дождик,
Синий – тучка, желтый – лучик…
Дом создам, повешу ключик.
Красным – ягодки в траве,
Самолетик в синеве.
Целый мир я сотворю,
Карандаш лишь заострю!

.....................(Из цикла "Белые Еноты" 2002)

©2002

---

ДОЖИДАЯСЬ ОТВЕТА...

1

Добро на всякий есть мотив.
Тон подобрал, — и есть причина.
Но даром ждет даров личина,
Лик благодарности смутив,

Роняя с нотного листа
Ключи от тайного затвора.
И лает вслед сомнений свора,
И сумма нищего пуста.

Репризу милостынь творя,
Как сделать помысел неявным?
Самозабвенье — постоянным?
А память — вроде янтаря?..

И в ней запечатлеть — навек? —
На час — нечаянность участья,
Где лишь познав чужое счастье,
Поймешь, каков ты человек.

2

Уходить, не прощаясь, в свой угол безликий
С на минуту отмоленным чувством покоя,
С пыткой смертного опыта, каждой улики,
Со стыдом постигая, что это такое.

Заблудившись во мраке палящего света,
Что очертит свой круг горизонтом презренья,
И уже не ища — дожидаясь ответа,
Ставя точку над „i“ в подлежащем „прiзренье“...

3

“Не дай мне, Бог...” людей любить,
Как я до этого умела,
Но дай мне путь по нитке мела
И за черту не заступить.

Прозреньем старцев одарив,
Кому ты отроков оставил?
Им не начать вечерних правил,
В крови перста не обагрив.

Их колошматит, как тряпьё
На всех ветрах земного ада...
Помилуй, Господи, не надо,
Не умножай их бытие.

Но ради маленьких сердец
Спаси Кораблик из бумаги,
В ком безотцовщины ватаги
Узнают, кто для них Отец.

---

Апрельский набросок

Нагой апрель... И вот уже рукой
Подать до почвы цепкой и циничной!
А тополя в побелке, как в трико,
Навытяжку стоят почти сценично.

Так неприлично рано расцвели
В нежнейших пачках лебеди черёмух,
Что Пётр-Ильича вдруг завели,
Найдя волну в эфирных водоёмах.

Над ритуальным воспарив дымком,
Съедающим былые урожаи,
Тучнеет лист, с палитрой не знаком,
Щекою влажной солнце отражая.

Уж скоро одуванчикам — пищать,
А грому перетряхивать основы,
Сирени — за терпенье угощать
И глупым счастьем вылупляться снова.

---

"Какое счастье воскресать..."

.....* * *

Какое счастье воскресать
По совпаденью в день воскресный,
Прозреть и снова свет небесный
На случай мрака запасать!

Светлея, впитывать лазурь,
Древнейшей крови быть сосудом,
Взлететь и с белопенным садом
Земную связывать лозу.

Пусть жизнь, на ниточке вися,
Начнёт сбываться по-земному
И не сбиваться. Понемногу
Перетекая в небо вся.

©2004

---

"Век начинается ноликом..."

..........* * *

Век начинается ноликом,
Катится круглый и новенький,
Крестики ставит на глобусе,
Ветер мотает на лопасти.

Птицы беременны бомбами...
Реют над городом ромбами.
Ноликам хочется в крестики —
Небу показывать пестики!

Дьявол крадёт послушание.
Стынет пирог полушария.
Свечечек — тьма над канонами.
Крошится ноль миллионами.

Дети глобального „неуда“
Из параллельного невода
Ладят гамак и качаются!
Тут оно всё и кончается...

---

"Оседают дома и скрипят половицы..."

..................* * *

Оседают дома и скрипят половицы,
Корни древа на ощупь плетут кружева,
Расширяя свой мир, нарушая границы.
Разве только земля их сплетеньем жива?

Вечерами дымок узнаваем за сотни
Дачных сот, наудачу соткав полотно
С липкой ниткой смолы, ноткой мёда, и сонно
Тёплых звуков и красок стареет вино.

Засыпает ребёнок... и стынет варенье...
Скорым поездом дождь перейдёт тишину.
Мир немного обжит. И над эрой смиренья
Только молния с громом играют в войну...

---

МАРТОВСКИЕ ВиДЫ

О, кошки чёрные, бегущие меж нами,
Хоть сами по себе, хоть – снами,
Гремят сосульками по водостокам марта
(Весна всегда летуча, липка, марка)
С урчанием, журчанием и воем...
И в кошки-мышки наше ретивое
Играет строго по канонам жанра,
Где каждая идея – снова Жанна,
Где каждый сам себе и ключик, и игрушка,
Зевак святая пустота*-старушка
Подносит хворост. И лицо знакомо...
Так вот цена гармонии закона?
Ушел суфлёр. Погасла сцена-сводня,
Хлопок – и: «Все свободны на сегодня!».


........................................*именно так!


©2000

---

«Если юность у нас безмятежная...»

..........................* * *

Если юность у нас безмятежная, нежная, близкая,
если память о ней лежит почти на поверхности,
Побредем, дикари, щеголять земляничными низками,
туеса и лукошки в избе позабудем для верности...
А очнемся детьми... лето... непреходящие ссадины,
но проходящие быстро, коленки с болячками
содранными, потому как таились в засаде мы
и под вопли «ура» не заметили веток с колючками.
Детство... сплошная забывчивость... Как она помнится!
Полированной розовой кожицей под листом подорожника
залатается боль... Сквозь крапиву проломится «конница»,
от фанерных «пиф-паф» рассеется смерть понарошная...
Над кровинкой травы испарится молитвенно присказка:
«Улети на небо…» Божья коровка, паломница!
«Принеси нам хлеба…» Язычники кланялись низко ей,
но века миновали, и кто ей за это поклонится...

Поклоняться былинке с её сердцевиною сладкою,
окунать стебелек росяной в муравьиное морьице
и стрекочущий звук усыплять полинявшей пилоткою —
мы однажды уйдем...
....................................Что за птица без устали молится?..


©2000

---

"Ворвется зимняя гроза..."

.........* * *

Ворвется зимняя гроза.
До света — черная работа.
Так сходит снег седьмого пота,
И разъедает ночь глаза.

Прочь из асфальтовых одёж,
Побегом — ввысь, до срока, сдуру,
Пока терзать клавиатуру
По кровлям не устанет дождь...

Боготвори секундный сор,
Сметенный ветром подворотен.
С больших окраин — малых родин —
Мы прорастаем до сих пор.

В ушкО блатной мотив продень,
Вернешься в детства измеренье,
Где каждый день — благодаренье
За каждый день...

---

"Усталый твой ангел..."

1

Усталый твой ангел не прячет лица,
Сомнением ломкого зла обескровлен...

Сбежишь или нет от молвы и венца,
Не стоит пугать воробьев с колоколен.
Зачем эту улицу c детства любить,
Коль скоро себя тупиком увенчала?
Чтоб лёд ожиданья с разбегу разбить,
Порезаться в кровь и вернуться в начало.
А там утверждается жизнь вопреки
Петле пуповины на слабенькой шее,
И с первого крика, и с первой строки
Завещано целью стать, а не мишенью.

Здесь воздуха мало и отдыха нет...
Ну и не надо, не надо, не надо!
Есть мимо свистящие ядра планет.
Есть ангел. И неуязвимость для ада.


2

Почему-то мне счастье не падает в руки.
Иногда оно каясь вдруг падает в ноги.
Только это не счастье, а пьяные козни —
Обвивает мне ноги и требует казни.
Я бегу со всех ног. Будь помилован, милый!
Драгоценные камни за пазухой тают.
Ночью сердце будильника тикает миной,
И в положенный час я на воздух взлетаю.

Если сон это смерть —
................................с добрым утром, рожденье!
Нет покоя, но воли отпущено вдоволь.
Лучше честно пройти лабиринт наважденья,
И в руке преломиться соломинкой вдовой.

©2004

---

МОИМ ДРУЗЬЯМ...

.....................................Моим друзьям по горным вылазкам,
.....................................кои пребывают на том и на этом свете...

1

На подворье собака шаманит,
Ветер крутит калитку – шарманит:
Ржавый всхлип да подсаженный вой...
Я бегу этой жизни арены,
Вот и снятся плато и морены –
Путь надежды моей кочевой.
Нам отстукана зрелость сердцами.
Для исколотых звёздным мерцаньем
Безболезненны розги ветров.
Ночь. Кочевье. Былинное поле...
И приправлено горсточкой воли
Безнадзорное племя костров.
Там, прослыв навсегда дураками,
Обнимали холодные камни,
Задыхаясь, касались вершин,
И смотрели на землю по-птичьи,
Всё стихийное это античье
Перемерив на Божий аршин.


2

На перекрестке двух эпох
Мы кочевали, как и предки,
Но не бежали от властей,
Скорее, лезли на рожон:
По левой ветке из Депо
К Свободе, что на правой ветке…
Да из непрошеных гостей
Хватали и мужей, и жен.

Теперь романтика смешна,
Как сбоку бантик на штормовке,
Скрывалась моль в углу жилья
От пота с запахом костров…
Но и сейчас люблю, грешна,
Рюкзак и бухтовать веревки,
Да хоть веревки для белья:
Ведь память — остров старых строф.

Там папуасами — слова,
И ноты — «россыпи алмазны»,
Мы драли глотку в облаках
И спали, в очередь дыша…
Чем больше молодость права,
Тем меньше старость врёт заглазно…
Тогда сквозь веки в пятаках
Глядит бессмертная душа.

---

ТРИ АКВАРЕЛИ

.....................I

В Париже ночь. И дождь из тех же взятых нот.
Там женщина идёт бульваром Сен-Мишель.
Как я иду Тверским, расценивая зонт
Дюймовочки цветком, но в стиле "La Rochelle".
В её груди игла вращает чёрный диск
В шипении обид и дребезге мембран.
И складка меж бровей. И взгляд её так льдист.
И мне ли не понять её сердечных ран?
Поскольку каждый дождь — всегда времён итог.
В зеркальности его — вся жизнь наоборот.
Душа напряжена, и сквозь неё, как ток,
Проходит этот дождь, отыскивая брод,
Отыскивая мель, отыскивая боль...
Но воды глубоки к исходу наших дней.
Испив чужой судьбы, я становлюсь собой.
Вот женщина идёт. Я думаю о ней.




...................II

Птиц заведу на полшестого утра,
Капает кран, дрёму деля на отрезки.
Снился Париж. Снимок засвечен. Дыра...
Полный провал в блеске его и треске.

Дом лишь эскиз. Окна что ль вымыть росой,
Прячась в своей тусклой пока перспективе?
В раме косой... Солнце на стёклах лисой
Тихо плывёт, лапками путаясь в тине

тени дождя... Женщина в белом... платке.
Образ её так удавался Дейнеке!
Время не льстит. Вот и синицы в руке
Нет. И теперь некому выказать неги.

А журавли — гордые сны наяву —
Вышьют по сини и клинышком вышибут беды.
Как же давно я в этой стае живу,
Молча несу крыльев усталых обеты.

В-о-о-н мой Париж. Спит на скамье менестрель...
Сохнет багет в бедной моей галерее.
Жизнь напролёт плачет во сне акварель.
Белый флажок ветер полощет на рее.



...........III

Ты нашел свой Париж?
В переулках паришь...
Жизнь отснята,
Но ярче блаженство:
НАзло тусклому дню
Ночь идет авеню
Так изящно и очень по-женски.

Запах кофе кружит,
А газета визжит...
Перестань, не ломай сигареты!
Злое в профиль лицо,
Ловит время в кольцо,
Через линзу сжигает портреты.

Нам поет хрупкий Шарль,
Изнывает рояль…
(Иль за стенкой бренчит пианино?)
Снова, память, ты лжёшь:
В старых шлепанцах Жорж
Разбирает мотив у камина…

Бледнолицый фонарь
Освещает финал:
Мы пакуем житейские снасти.
На бульвар Сен-Мишель,
Как в прицел на мишень,
Смотрит глаз леопардовой масти…


©2000—2004

---

"ИМЯРЕКУ, ТЕБЕ..." (на 28 января 1996)

......................"Имяреку тебе — потому что не станет за труд
....................из-под камня тебя раздобыть, — от меня, анонима,
....................как по тем же делам: потому что и с камня сотрут..."

............................................................."НА СМЕРТЬ ДРУГА"
...............................................................ИОСИФ БРОДСКИЙ


Оставляют друзья своеродцев, для них незнакомых...
Перед тем, как вдохнуть скудный воздух иного пути,
Их не слышит никто, одиночеством смерти влекомых,
Да поможет им Бог эту грань естества перейти.
Этот холод вкусить и прожить до седьмого колена
Всех себя в краткий миг, по-земному начертанный — век.
С ним один на один. Потому и боится не тлена, —
Доутробной вины и загробной тщеты человек.
Там другое метро. Но тоннеля сквозняк узнаваем.
Там не жалко костей, поелику питают поля.
Там младенец гулит предвоенным распаханным маем,
И седого еврея приемлет чужая земля.
Между ними — слова, но не слава и даже не имя.
Божий отчим сносил или тезка, кровавый грузин...
Но омонимы лиц так прогнали сквозь строй Анонима,
Что и с горних трибун его глас вопиет до низин.

.................................................................1996



................................."Русь понимают лишь евреи..."
.......................................................Леонид Губанов

........................* * *

Как поэты поют... Словно строфы и стансы — псалмы.
Ибо Вечен Завет. А Господь лишь свидетель — не пастырь
Для толпы из тюрьмы, коробейной кормушки-сумы —
На народной тропе снова давка за место у касты.

От народной тропы остается заплёванный тракт,
От загадочных душ русским духом разит спозаранок,
И колоссы с серпом жнут теперь, что и сеяли, — страх,
Истребляя жидов, зачиная детей от зырянок...

Над кровавым жнивьем вновь поэзии солнце взошло,
Закатиться ему не грозит на любом небосклоне,
Потому как звезда. Иудейская нынче — и что?
Потому как забыть не дано еще о вавилоне...

............................................................1999


© 2000

---

"Страница лжи. Крупицы зла..."

А.Т.

Страница лжи. Крупицы зла, любви, восторга...
Я память вчетверо сложу. На сгибах тлеет.
О, как мы таинства свои пускаем с торга!
Когда все в реку забредут — она мелеет.

Опять похабщина в лицо мне пальцем тычет,
С заборов, тряпочных щитов в потеках денег.
И птица ухает в груди на чёт и вычет,
И зверю в клетке кровяной моих падений
Не достаёт. А Человек обнял колени...
Тщета утробная молчит всё покаянней,
Когда кизячный кислый дым глухих селений
Напоминает, что за кровь во мне буянит.
...................................................................
Ты среди родины чужой стоишь с гитарой...
Она бродяге своему, сама бродяга,
Насыплет листьев, что рублей, в футлярец старый:
Кому — ларец. Кому — дворец у стяга.

Я за тебя гроша не дам. Откуда ж нежность
Вот к этой родинке? Лишь с ней мой мир не беден.
Пусть он смятен и заметён. А поле снежно.
Ты сам, как родинка, на нем едва заметен...

© 2000

---

"За седьмым сургучом..."

....................* * *

За седьмым сургучом вдруг открылся твой свиток добра:
Беззаконие буквы и следом — подмётная ложь.
Вороненым пером не исправить удар топора!
И не щепки, а кляксы — поскольку ты в городе — луж.

Сбросишь грязь и летишь на другой континент —
...........................................................................снова дождь.
Сколько благ ни дари, обличит опечатки печать.
Ты её вырезал, подкупал, даже вымолвил: „Даждь
Нам днесь...“
..................Днесь и дождь, и ему — не подмётки сличать...

Пляшет мертвая литера в графстве бессмертных графем!
Наваждения дождь... наводнение... ноет потоп...
Только в метрике зла, где не словлена птичка в графе,
Было солнце, а пятна... нашел уже кто-то потом.

---

"Не на взморье, так на Рижский вокзал..."

..............* * *

. . . . . . .

Не на взморье, так на Рижский вокзал...
Имярек в устах янтарным медком.
Ветер лужи все к утру зализал,
Затянулись раны сладким ледком.

Не воздушный поцелуй, а парок:
Это всё же не прощай, но прости.
По следам твоим ходить — мой порок,
И ещё один — свои замести.

Потому что все дары мои — прах,
Словно детские поделки в клею.
Первый опыт-следопыт вечно прав,
Но не должен оставлять колею...

Знает замкнутость кругов даже ствол,
Но расти не оставляет труда...
Вдруг понять, что и любовь — мастерство.
И пройти, не оставляя следа.

©2000

---

ОДА ЗИМЕ

Стоит глубокая Зима —
Божественное время года,
Вся — очищенье для ума,
Для тела — испытанья ода.

Кораллы белые кустов
Плывут искрясь в надзимнем мире.
По наведению мостов
Нет лучше мастера в помине,

Что по наитию во тьме
Сцепляет гранями кристаллы.
И зодчих равных нет Зиме:
Так роща храмов вырастала

За ночь в аллее городской...
Велик холодный белый камень!
Стоишь с мирской своей тоской
И веришь зябкими руками

В податливую плоть воды
И пламя творческой десницы...

Зимою так цветут сады,
Как только может им присниться!

---

"Снегопад Снегопадыч..."

* * *

Снегопад Снегопадыч
Постучался в окно.
Этот город — припадочный,
И глумится грешно.

В присмирившей рубашке,
Словно буйный больной.
И не выпростать башни
За снегов пеленой.

Только волчьи сирены,
Улиц хаос и хлам...
Посредине арены
Строят карточный храм.

Среди нищего шока
И расторгнутых вер
Полуночное шоу
Изрыгнёт фейерверк.

В подожжённых витринах
Чёрных вин арсенал.
В пьяных грёзах о примах
Загудит персонал:

Сторожа, санитары,
На закланье — завхоз...
Над призренной отарой
Сыплет снегом наркоз.

Свора гончих метели
Вдруг рванёт на поля...
Ох, сырые постели,
Штемпеля, штемпеля...

©2000

---

НА СТАРОЙ ДАЧЕ

Разбирали мы чердак
С дедушкой на даче:
Дед нашел там кавардак,
Я нашел – удачу!

Куклу мамину в корзинке,
Швейную машину "Зингер",
Рамы двух велосипедов
Довоенных образцов,
Стопку «Правды» о победах
Наших дедов и отцов.

Колесо с резною палкой
Оказалось древней прялкой.
Я из палки сделал рею,
Колесо теперь – штурвал.
Верю капитану Грею –
С хитрым Флинтом я порвал...

Самовар, пробитый пулей,
Мы надраили с бабулей,
Водрузили на веранде,
Словно кубок призовой,
Вспоминая о параде
Целый вечер грозовой.

Что в старинном сундуке,
Тоже знать не плохо.
Ведь у нас на чердаке –
Целая эпоха!

©2002

---

«В полубреду капели первоснежной...»

I

* * *

В полубреду капели первоснежной,
В захламленности милой и небрежной,
Ты шаришь ночью, чем бы записать
Одну строфу, влюблённую в другую,
Почти наощупь! Спичку берегу я,
Не стоит их «на черный» припасать...

Презренье лжёт, глумясь: «Марай бумагу!..»
Не ведает прозрения отвагу,
Когда на спорый и неправый суд
Несешь ночей хмельных исповедальность,
А приговор, как молний мо-ментальность:
Одно и знаешь: строки — не спасут...

Кто ведает испарину «маранья»?
Вычеркиванья? Клятвопрепинанья?
И замиранья в водном пузыре,
Где плаваешь свободно, будто вечность
Тебя несет назад, в до-человечность,
В начало Слова, к бликам в алтаре...

Куда ты стольких уводило, Слово?
Какого тебе надобно улова?
Зачем же душу окунаешь в дрожь,
Где зыбко, зябко, жарко и усладно?..
....................................................
Но ты, Искатель Призрачного Клада,
Однажды чиркнешь спичкой... И найдешь.

15. 12. 2005


II

.....* * *

Не хочу умирать, замереть, не уснув,
Но могу неожиданно пасть, не покаясь,
И не встать уже. Пусть я иду, спотыкаясь,
Но иду, словно кто-то потянет блесну.

Подожди, Боже мой. Я еще не мертва.
Еще образ любви не почил в моем сердце.
И себя узнаю до строки в иноверце,
И с его языка подбираю слова.

Я еще не готова расстаться с кольцом,
Точно птица застряв в борозде траекторий.
В книге нет ещё двух эпилогов-историй
Со счастливым концом и печальным венцом...

23. 11. 2005

---

"Вот необстрелянный юнец..."

* * *

Вот необстрелянный юнец,
Пыхтя, ползет болотной жижей,
Ползет, в обоих смыслах рыжий,
Разведать, где ему конец.

Дополз... И сердце ободрал…
Что вспоминал? Теленка в хате...
И мать в застиранном халате...
И цокот струй о дно ведра...

«Журавль» в руке... и влажный сруб...
Опять ведро… опять из цинка…
Впервой — отличная оценка.
Вернулся он. «Герой» и труп.

©2005

---

"Ах нынче зима — как вся эта жизнь..."

............* * *

Ах нынче зима — как вся эта жизнь...
Ругают, но верят,
Что все ещё будет. На все этажи
Просыплются перья

Из рваных подушек — заплатанных туч,
Начнется потеха!
На белом снегу — разноцветная тушь
И кисти из меха
Шубеек, и шапок, и пёстрых щенят
Дворянского рода...
И праздник, по-прежнему сердце щемя,
Подарит Природа.

В зыбучих снегах отберут деревца —
Иголка к иголке.
И лес будет ранен. А в боль от рубца
Набьются осколки
Разбитых шаров, и парадных витрин,
И стыд от побега.
И куцее детство найдет мандарин!
Но нет его — снега...

© 2004

---

"Ну не казнись, не растравляй..."

.........* * *

Ну не казнись, не растравляй,
Ведь швы – с изнанки.
Пусть сызнова пошьёт Гиляй
Жилет из нанки,
И век спустя (и два еще б)
Узрит все то же,
Как юбилей не скрыл трущоб,
Лишь подытожил.
Не так ли ты, святыни чтя,
Беля фасады,
С водою выплеснув дитя,
Скулишь с надсады?
Так хватит строить на крови,
На честном слове,
Покуда нет зерна любви
В твоей полове.
Покуда в каждом есть изъян,
А Бог – не в каждом,
Спасёт ли летопись из ям
Своих сограждан?
Молясь за все грехи Руси,
Не выжить в стужу.
Начни с себя.
И воскреси.
Хотя бы душу.

©2004

---

СЕНТЯБРЬ

С утра под серый дождь уснёшь, припомнив школу,
Перелистав главу с названием «Сентябрь»...
И лиственной трухой тебе посыплют голову,
И снова, как тогда, ты маленький слюнтяй.

Как пыточны утра, где ты идешь из дома
С трепещущей душой упавшего птенца.
И от толпы верзил отделится подонок,
Чтоб вылепить мольбу из твоего лица.

Так и не дочитав о чудаке Ламанчи,
Ты больше не живёшь средь них, давным-давно.
Ну что же делать, плачь, бритоголовый мальчик.
Бежать — не убежишь, а третье не дано.

Как рано смерти дух догадкой осеняет,
Но просит за тебя твой слабый детский бог...
Уверенный в весне, каштан ежей роняет,
А в зеркале зимы он жалок и убог.

Архивы желтых дней тот черный год закрыли.
Там первый снег могил и воск предавших рук...
А мельницы-враги оружие и крылья
Сложили. Как друзья снимают маски вдруг.

© 2000

---

"Представь многоэтажный дом..."

* * *
Представь многоэтажный дом.
Все спят. Но стены ходуном
там ходят — то храпит сосед.
И равных звуков в доме нет!
Сосед — он ниже этажом,
а некто — выше этажом,
и пол ему — мой потолок,
и каждый в дом понаволок
различной ценности вещей...
Я злюсь на запах чьих-то щей,
на звук спускаемой воды,
на вид соседской бороды,
а больше поводов — нема.
Так одиночат нас дома...
Я представляю дома срез:
кушетки, люстры, книг обрез,
сеть арматуры, провода,
и турбулентная вода,
напором загнанная вверх,
да токов скрытый фейерверк...
Сто нитей нас должны связать!
Я начинаю осязать
чужой проветренный уют
и разноклассовость кают...
Там, подо мной — дыханий сто,
комфорт, разор, неубран стол,
Сто тапочек вразброд, сто снов,
просторно, тЕсно иль теснО...
Над домом снег. Трещит в пазах
окон. Темно. Мои глаза...
Иль не мои?.. Но видно всё:
дом к небу гордо вознесён,
в антеннах звёзды гнёзда вьют,
над домом ночь, покой, уют...
Над миром мир на данный день.
Я сплю. Там где-то. Меж людей...

---

"Ах двадцать лет, как сон..."

............* * *
Ах двадцать лет, как сон, как сон...
Очнёшься вдруг, оторопев.
О, жизнь — коротенький шансон
И не спасающий припев.

Бульвар по имени „Любой“,
Твой спутник долговяз и тощ.
С короткой стрижкою любовь
Намокшим платьем дразнит дождь.

И по асфальту — босиком,
По газированной воде...
Ещё не знаешь ни о ком,
Кто не познается в беде.

Ещё до счастья далеко
И до несчастья вслед за ним,
Ещё сбегает молоко,
Ещё луны сияет нимб,

И так томит тебя во сне
Недопридуманный фантом...
И всё летит надежды снег,
И тает будущим потом.

©2004

---

БЕЗРАССУДНАЯ ЗРЕЛОСТЬ

Застигнет врасплох безрассудная зрелость.
А что нам терять, кроме здравого смысла?
Слепая Фортуна внезапно прозрела,
Сломав расписное свое коромысло.

Темно, человеки, от пряток словесных.
Вы дуете на воду, мучась от жажды!
Оставьте на полке в романах безвестных
Героев, что вас развенчали однажды.

Любви на роду нацарапано криво
Непрошенной быть и блаженной, незваной.
Такой беззащитной наутро, без грима,
Вдруг выйти, слепя, обнажённой из ванной,

Чтоб сердце металось и билось о прутья,
А разум бестрепетно шел на сожженье.
И миг — на раздумье... И миг — на распутье!
Он вечен. И нет у него продолженья.

© 2004

---

"Есть храм в Отечестве моем..."

............* * *

Есть храм в Отечестве моем.
Тому полвека:
Его пытали, жгли огнём,
Как человека.

И крали Божие добро
С благоговеньем...
Потом — кабацкое тавро,
Потом — забвенье.

Да будет путь благословен —
Сны вековые,
Где трещины — рисунок вен
На тонкой вые.

Где золотой его висок
Не раз контужен,
Где аркатурный поясок
Затянут туже,

Где три шелома от свинца
Звенели глухо
Во имя Сына и Отца,
Святаго Духа.

© 2000

---

НОСТАЛЬГИЧЕСКИЙ ВАЛЬСОК

Прошвырнусь по окраине старой Москвы
Вдоль дворов, где остались лабазы,
Где когда-то на „ты“, а теперь мы на „Вы“
С домом, гордым осанкою вазы.

Не беспамятность детства над пропастью дней —
Подростковая пристальность слежки:
На ночном потолке перебранка теней,
Дребезжанье молочной тележки,

А напротив окна голубятней — балкон,
Ведь не всё же плевки да окурки...
Ветер треплет полотна партийных икон,
И мальчишки-ровесники — Юрки.

Им потом, безымянным, в афганской земле,
Матерясь по-отцовски без кляпа,
Затерявшись последней картошкой в золе,
Воплощать пионерскую клятву...

.............................................................

А пока во дворе мы играем в бояр,
Разрываем сплетенье ладоней, —
Для соседа ЮркА уже выкопан яр,
Что космической эры бездонней.

То ли жаль мне его нерождённых сынов,
То ль игры затянувшейся в прятки,
Обещаний торжественных, звёздных ли снов,
Завещаний с обложки тетрадки?..

---

"Увези меня в маленький город..."

* * *
Увези меня в маленький город
На какой-нибудь древней реке,
Где подсиненный воздух распорот
Самолётом в незримой руке.

Среди улиц отпетого детства,
В палисадниках с дымом костров,
Приобщусь я вселенского действа,
Где на кровь откликается кров.

То ли груш, то ли вишен пороша
Заметёт по окошки меня.
И пройду я сквозь жизнь, не поруша
Тонких уз, где прохожий — родня.

Где мужчины прекрасны в работе,
Лики женщин усталых чисты.
В одиноком своем самолёте
Я не вижу свой дом с высоты.

© 2000

---

САВРАСОВ

Он шел в кабак, дыша на руки
В мозолях, ссадинах и краске,
И, подтянув душе подпруги,
Входил. Предать себя. Огласке.

Смущенно кашлял. В сердце — кратер...
«Профессор спился, слышь, — художник!»
Стал кроткий Алексей Кондратьич
Своей известности острожник.

Угрел нутро. Убаил мысли.
Душа расстегнутая — дышит...
В каморке два этюда скисли,
А он все пишет, пишет, пишет!

Течет саврасовское небо,
За кроны сосен задевает.
Он недоволен. Волен. Недо-
писал. Да что куда девает?..

Народ, он: «Гы!...» — и пальцем тычет.
Ему бы зрелищ и без хлеба.
Народ — охотник всякой дичи...

Течет саврасовское небо.

Молчат сподвижники заката,
Вдыхая лАвровый веночек:
«Чуть-чуть бы фосфора за хаты...» —
На тишь и гладь из травня* ночек.

«Купецкий сын? Да ты наплюй, брат!
Ты закуси, а мы закажем…» —
И за полтину он малюет
Грачиный выводок с пейзажем.

А кратер жжет... Залить глазищи,
Свести мосты густых надбровин.
Подпруги — прочь! Господь не взыщет!
Кто платит?!!
...................Плачет лишь Коровин...

«Неси ещё!»
.................Подрамник. Остов
Картины, проданной забвенью.
Бежать. Бежать в Лосиный Остров,
К его купели омовенью.

Илb — в Молвитино**, оплакав
Очередное свое чадце,
Найти часовню без окладов
И с каждым гнездышком качаться...
...........................................................
Он, ежась, выложил целковый.
В ночи маячил рваным пледом.
И всё ж — согнул себя подковой,
Прозрел, ослепнув напоследок.
...........................................27.10.2005


*травень — «май» в Малороссии.
**Молвитино — село, где А.К. Саврасов сделал этюд церкви Воскресения к «Грачам»

---

БЕЛЫЕ ЕНОТЫ

Пляшут белые еноты
Под созвездием Лисы.
Звезды – это те же ноты
Средней млечной полосы.

Почему танцуют ночью?
Дробно лапками стучат? –
Над загадкою еночьей
Музоологи молчат.

Есть заветная полянка
У заросшего пруда.
Знает бабочка-белянка
Путь по воздуху туда.

Серебрится под луною
Белоснежной шёрстки пух…
Кто бочком, а кто спиною -
Выйдет зритель на тропу:

Белка в собственной горжетке,
Жаба в глаженом жабо,
Волк в овечкиной жилетке,
Белозубый, свежий бобр.

Затаив свой нюх, внимают,
Как зверьки выводят па,
И друг дружку обнимают –
Это ж мирная тропа!..

Про фантазии енотцев
В такт мерцанию светил
Видел сон мальчишка Моцарт
И гавот им посвятил.

©2002

Вариант 2-й:

Пляшут белые еноты
Под созвездием Лисы.
Звезды – это те же ноты
Средней млечной полосы.

Почему танцуют ночью?
Дробно лапками стучат? –
Над загадкою еночьей
Музоологи молчат.

Есть заветная полянка
У заросшего пруда.
Знает бабочка-белянка
Путь по воздуху туда.

Где зверьки кружат по двое,
Распушив вовсю хвосты,
Лишь потрескивает хвоя,
От росы дрожат листы.

Серебрятся под луною
Брюшки снежные слегка.
Отражаются волною –
Музыкальной – облака.

Гаснут ноты звёзд на небе,
Ждет солиста птичий хор...
А еноты в сладкой неге,
Знай, сопят себе из нор.

---

"Под вечер, разбирая почту..."

* * *
Под вечер, разбирая почту
Из века прошлого ко мне,
Я не корю его за то, что
Там бродит истина в вине.

И жжет вина, везет кривая,
Овал петли... провал... свеча...
Там, обезглавленность скрывая,
Стихи наотмашь бьют — сплеча.

Потом их жгут или воруют,
Их списки слепнут в темноте...
Создатель гибнет в нищете,
Пока издатели жируют.

Горит душа светло и вечно,
Черновиками топит печь.
Там лоно мысли — безупречно,
И потому бессмертна речь.

© 2000

---

"Вот и утро над простуженным бульваром..."

* * *

Вот и утро над простуженным бульваром.
Ты живым проснулся — молод или стар.
Воздух даром, гомон птичий — даром!
Солнца вдоволь. Ты не ценишь этот дар?

Да, я помню — день вчерашний, как последний.
Но и это не новО — ведь каждый так.
Да, ты плакал — ты единственный наследник
Жил, любил и верил — все не в такт.

Завещанье? Бог раздаст всем по заслугам.
Вон леса все в лихорадке золотой...
Домик? Ах, он домик под Калугой...
Ну, пусти туда октябрь на постой.

Золотым дождем осыпаны внезапно,
Понимаем, чем он станет — этот дождь.
Ты богатым встал сегодня, а до завтра,
Бог с тобою, не заметишь — доживешь.

9.10.2005

---

"Я - почва. Ты - зерно..."

. . .

Я — почва. Ты — зерно. Я жду тебя, как жизни.
К зиме опять замру и соки затаю.
Храни себя в пути, в чужбине, как в Отчизне.
В бесплодной тишине услышь мольбу мою.
Твой колос — далеко. А голос мой — под снегом.
И кружит птица-смерть над житницей людской,
Где материнский кров зовут чужим ночлегом
И путают любовь с печалью воровской.
Я засух не боюсь. ГлубОки мои воды.
Вся суть моя и плоть ждут твоего огня.
Ты — истины зерно, вино и дух свободы.
Вдохни его в меня.

© 2000

---

ЁЖИК

Вышел ёжик из тумана,
Но не ножик из кармана,
Вынул ножнички для стрижек,
Глянул в зеркальце: "Ой, рыжик
Вырос прямо на макушке,
А вокруг пяток опят!" –
Урожайны те опушки,
Где ежи на спинке спят.

©2002

---

ЛУННЫЙ ЗАЙЧИК

Ночью ходики топочут
И пружинками скрипят.
Вот и зайчик спать не хочет –
Лунный. Солнечные спят.

Тополь за окном маячит
Да из пуха нить прядет.
Лунный зайчик – он не скачет,
А на цыпочках идет.

Ведь на даче всё уснуло…
Притаившись у окна,
В наше зеркало взглянула
Круглолицая луна.

©2002

---

ВЛАДИМИРУ ЛАНЦБЕРГУ

* * *

...Так совпало. И время
Действительно двигалось вспять.
И тянул самолетик по синему белую нитку.
Это снилось. Наверно.
Но кто нам позволил так спать?
Над Хароном шутить
И держать на запоре калитку.
Он стучит. Мы не слышим.
Он ломится в свой погребок.
Он забыл у вдовы ключ с парома и отзыв с пароля.
По течению выше его - взмах весла и гребок...
И старик сожалел, что нас в детстве совсем не пороли.
1987 год

© 2000

29.09.2005. Умер Володя Ланцберг. Целая эпоха. Все, кто знал этого замечательного человека, барда, поэта, думаю, разделят мою скорбь и узнают песню, которой это стихотворение посвящалось.

---

"На свете лето - жар сквозной..."

* * *
На свете лето — жар сквозной...
И никуда спешить не надо.
И сада нет. Но запах сада
Кружит и вьётся надо мной.

От центра пыльного вдали
Район опальный, рай мой спальный.
Он в замке вроде залы дальней —
В окне фонтаны расцвели.

Ну надо ж так поднатореть,
Измаяться за эти годы,
Что вызнав тактику погоды,
Остаться в городе гореть.

Да пусть его. Есть стол и кров.
Река, сквозняк, обрывок парка.
И благодать Святых Даров,
И жизнь как часть сего подарка.
©2005

---

"Отморосил дождь..."

* * *

Отморосил дождь.
Батюшки — вновь октябрь.
Вот в трёх словах грусть.
Жизнь, разве ты идёшь?
Так же в опор летят —
Ветер ушиб грудь...

Что там на небесах?
Нынче сырой чертог...
Тянет меня туда.
В грёзах о Гончих Псах
Явится вдруг итог:
Вот и прошла среда.

Нет у меня среды.
В чашке нагар-агар.
Кончилось время сред.
Заняты все ряды,
С вешалки — перегар,
Жизни театр — бред.

октябрь 2003

---

"Ступать по осеннему теплому пеплу..."

* * *

Ступать по осеннему теплому пеплу
И знать его запах тлетворный и сладкий,
И видеть, что солнце от дымки ослепло,
И щуриться в небо, и думать нескладно

О том, что вся жизнь – пепелище, не поле...
И каждую осень пылая за веру,
Осьмушку Отечества в снеге ли, в соли,
Сгорать от стыда и стелиться по ветру,

Как пламя. Потом поседевшей травою
Прижаться к ногам караульного леса.
И так замереть на восток головою,
Уже не имея к нему интереса.

© 2005

---

"Застрял во льдах кораблик марта..."

* * *

Застрял во льдах кораблик марта
Со стертым именем «Надежда».
Февраль-калека спутал карты,
Наркоз-мороз смежает вежды…

Но нам нельзя без капитана!
Застыли дровни Левитана…
Вступают ветра духовые
И струнные, и меховые.

Тот капитан «отдал швартовы»
(А мы к весне «всегда готовы!»),
И лед сковал ему аорту —
И — стоп, машина! Лишь по борту

Ржавеют буквы бессловесно,
И где извозчик неизвестно,
Отдал ли он свои «швартовы»?
Уж дровни к плаванью готовы…

Но март, известно, — время пыток.
Когда в душе такой убыток,
Давай во что бы-то ни стало
Растопим лезвие кристалла,

Пробудим в спящих честь мундира!
Пусть слава выйдет из надира,
И жизнь поклонится зениту…
Ея храня, аки зеницу,

Согреем в лодочках ладоней
Кораблик, дровни, капитана…
Ведь с каждым годом всё бездонней,
Бездомней небо Левитана.

март 2005

---