«Истребление воспоминаний о Великой Войне.» – Социалистический правительственный орган
Социалистическое правительство говорит:
Хотя могилы Павших сплошь
Сровняли мы с землёй,
Червь – Червь живучий – нас влечёшь
Ты к бездне гробовой.
Хотя зажала наша власть
Британию в кулак,
Нам образ Павших – вот напасть! –
Не вытравить никак!
Их беды множа и ничуть
Не облегчив Их груз –
Мы топчем Их священный путь,
Суля врагу союз:
Но клятвы, коих и не счесть,
Летят к Ним от живых,
И люди Жертвенность, и Честь,
И Храбрость помнят Их!
Мы этой славы смертный час
Приблизим – без меча,
А неприметно: подлых фраз
Могуществом точа.
Интриги сложные зачем? –
Ведь колкость мастерски
Прикончит память, прежде чем
Сгниют Их костяки!
Кради венки да упраздняй
Обряды что ни год:
Под блёклость буднюю пускай
Их смерти смысл уйдёт.
Глумленьем и враньём скверня
(Коль выгодно – молясь!) –
Усердно значимость Их Дня
Мы низвергаем в грязь!
1930
Rudyard Kipling (1865 – 1936)
Memories
«The eradication of memories of the Great War.» – Socialist Government Organ
The Socialist Government speaks:
Though all the Dead were all forgot
And razed were every tomb,
The Worm – the Worm that dieth not
Compels Us to our doom.
Though all which once was England stands
Subservient to Our will,
The Dead of whom we washed Our hands,
They have observance still.
We laid no finger to Their load.
We multiplied Their woes.
We used Their dearly-opened road
To traffic with Their foes:
And yet to Them men turn their eyes,
To Them are vows renewed
Of Faith, Obedience, Sacrifice,
Honour and Fortitude!
Which things must perish. But Our hour
Comes not by staves or swords
So much as, subtly, through the power
Of small corroding words.
No need to make the plot more plain
By any open thrust;
But – see Their memory is slain
Long ere Their bones are dust!
Wisely, but yearly, filch some wreath –
Lay some proud rite aside –
And daily tarnish with Our breath
The ends for which They died.
Distract, deride, decry, confuse –
(Or – if it serves Us – pray!)
So presently We break the use
And meaning of Their day!
1930
Лоснятся крыши от дождя,
Не молкнет гомон воробьёв,
Разносит ветреный Апрель
Барашки облачков.
Нагие, бурые дворы –
Но столь бесспорною Весна
Всё ж не была бы для меня,
Не пой во мне она.
Sara Teasdale.
April.
The roofs are shining from the rain.
The sparrows tritter as they fly,
And with a windy April grace
The little clouds go by.
Yet the backyards are bare and brown
With only one unchanging tree –
I could not be so sure of Spring
Save that it sings in me.
Луна зелёно-золотая -
Небесный сыр, я точно знаю;
Но кто же от неё кусок
Отгрызть огромный ночью смог?
Evaleen Stein. (1863-1923)
Who Was It?
Of course I've heard the moon's green cheese,
But will somebody tell me, please,
Who was it took so big a bite
There's scarcely any left to-night?
Олаф скакал на коне там и тут,
На свадьбу свою созывая люд.
А танец по лесу воздушно скользит...
На лугу кружат эльфы; и машет рукой
Королевна их весело Олафу: "Стой!
Куда ты спешишь? Мы рады гостям!
Я тебя танцевать приглашаю к нам."
"Не пойду, ведь плясать с тобой не к добру
И не время: я завтра женюсь поутру."
"Станцуй со мной, Олаф; иди, милый, к нам.
Я шпоры тебе золотые дам!"
"Не пойду, ведь плясать с тобой не к добру
И не время: я завтра женюсь поутру."
"Станцуй со мной, Олаф; иди, милый, к нам.
Рубашку тебе я шелковую дам:
Рубашка тонкая, отбелена
В полночь сиянием лунным она."
"Не пойду, ведь плясать с тобой не к добру
И не время: я завтра женюсь поутру."
"Станцуй со мной, Олаф; иди, милый, к нам.
Тебе я золота вдоволь дам."
"Твоё золото взять я не прочь бы сейчас,
А плясать не пойду, попроси хоть сто раз."
"Ах ты пренебрёг приглашением к нам!
Я тогда тебе хворь смертельную дам!"
И словно стрела впилась в его грудь,
От боли едва он смог продохнуть.
Королевна хлестнула коня его: "Что ж,
Ты невесте горе, жених, привезёшь."
И когда Олаф дома достиг своего -
К сыну выбежав, мать задрожала его:
"Сыночек, мне тяжко сделалось вдруг!
Ты так бледен! Тебя страшно белит недуг?"
"О матушка, да, страшно белит недуг -
Повстречавшего эльфов пляшущих круг."
"Сынок мой, приляг, отдохни в тишине.
Только что я невесте скажу и родне?"
"Скажи им, что в лес я отправился - знать,
Коня и собаку решил прогулять."
Утро затеплило небо вдали.
В дом Олафа гости с невестой пришли;
Им подносят вино и мёд хмельной.
"А жених мой где, почему не со мной?"
"Он в лес ненадолго отправился - знать,
Коня и собаку решил прогулять."
Но в постели за пологом из багреца
Невеста нашла жениха-метвеца.
А танец по лесу воздушно скользит...
Johann Gottfried von Herder. (1744 -1803)
Erlkönigstocher.
Herr Oluf reitet spät und weit,
Zu bieten auf seine Hochzeitsleut.
Aber der Tanz geht so leicht durch den Hain.
Da tanzen die Elfen auf grünem Land,
Erlkönigs Tochter reicht ihm die Hand.
„Willkommen, Herr Oluf! Was eilst von hier?
Tritt her in den Reihen und tanz mit mir.“
„Ich darf nicht tanzen, nicht tanzen ich mag,
Frühmorgen ist mein Hochzeitstag.“
„Hör an, Herr Oluf, tritt tanzen mit mir,
Zwei güldne Sporen schenk ich dir!“
„Ich darf nicht tanzen, nicht tanzen ich mag,
Frühmorgen ist mein Hochzeitstag.“
„Hör an, Herr Oluf, tritt tanzen mit mir,
Ein Hemd von Seide, das schenk ich dir.“
Ein Hemd von Seide so weiß und fein,
Meine Mutter bleichts im Mondenschein.“
„Ich darf nicht tanzen, nicht tanzen ich mag,
Frühmorgen ist mein Hochzeitstag.“
„Hör an, Herr Oluf, tritt tanzen mit mir,
Ein Haupt von Golde, das schenk ich dir.“
„Ein Haupt von Golde, das nähm ich wohl ;
Doch tanzen ich nicht darf noch soll.“
„Und willst, Herr Oluf, nicht tanzen mit mir,
Soll Seuch und Krankheit folgen dir.“
Sie tät einen Schlag ihm auf sein Herz,
Noch nimmer fühlt' er solchen Schmerz.
Sie hob ihn bleichend auf sein Pferd:
„Reit heim nun zu dein'm Fräulein wert.“
Und als er kam vor Hauses Tür,
Seine Mutter zitternd stand dafür:
„Hör an, mein Sohn, sag an mir gleich,
Wie ist deine Farbe blaß und bleich?“
„Und sollt sie nicht sein blaß und bleich,
Ich traf in Erlenkönigs Reich.“
„Hör an, mein Sohn, so lieb und traut,
Was soll ich nun sagen deiner Braut?“
„Sagt ihr, ich sei im Wald zur Stund,
Zu Proben da mein Pferd und Hund.“
Frühmorgen und als es Tag kaum war,
Da kam die Braut mit der Hochzeitschar.
Sie schenkten Met, sie schenkten Wein;
„Wo ist Herr Oluf, der Bräut'gam mein?“
„Herr Oluf, er ritt in Wald zur Stund,
Er probt allda sein Pferd und Hund.“
Die Braut hob auf den Scharlach rot -
Da lag Herr Oluf, und er war tot.
Aber der Tanz geht so leicht durch den Hain.
Кто скачет так поздно сквозь ветра вытьё?
Наездник, дитя обхвативший своё:
Ребёнок, пригревшись, глядит в полутьму,
Покойно в надёжных объятьях ему.
"Сыночек, лицо ты прикрыл отчего?" –
"Отец, там Эльфийский Король! У него -
Ты видишь? - корона и шлейф золотой." –
"Трусишка, то вьётся туман полосой." –
"Со мной отправляйся, забавный малыш!
И вдоволь ты в играх чудных пошалишь,
Цветов удивительных сможешь нарвать,
В парчу разоденет тебя моя мать." –
"Отец, ты слыхал, что шептал мне сейчас
Эльфийский Король? Он преследует нас!" –
"Не стоит бояться впустую, дитя:
То мечутся ветры, листвой шелестя." –
"Мой мальчик, сбежим от печалей людских?
Ты в нянюшки дочек получишь моих,
И, с песней танцуя при свете луны,
Тебя погрузят они в сладкие сны." –
"Отец, ты в тени примечаешь густой
Волшебных принцесс? Их прислали за мной!" –
"Сынок, будь уверен: то несколько ив
Сереет, упругие ветви склонив." –
"Ты столь, мой прелестный малютка, хорош,
Что хочешь не хочешь - со мною пойдёшь." –
"Отец, помоги! Как мне больно! Меня
Эльфийский Король к себе тянет с коня!" –
И в ужасе всадник несётся стремглав,
Хрипящего сына покрепче обняв,
И вскоре влетает во двор что есть сил -
А кроха его уже дух испустил.
Johann Wolfgang Goethe (1749 – 1832).
"Erlkoenig".
Wer reitet so spaet durch Nacht und Wind?
Es ist der Vater mit seinem Kind;
Er hat den Knaben wohl in dem Arm,
Er fasst ihn sicher, er haelt ihn warm.
"Mein Sohn, was birgst du so bang dein Gesicht?" –
"Siehst, Vater, du den Erlkoenig nicht?
Den Erlenkoenig mit Kron` und Schweif?" –
"Mein Sohn, es ist ein Nebelstreif." –
"Du liebes Kind, komm, geh mit mir!
Gar schoene Spiele spiel` ich mit dir;
Manch bunte Blumen sind an dem Strand;
Meine Mutter hat manch guelden Gewand." –
"Mein Vater, mein Vater, und hoerest du nicht,
Was Erlenkoenig mir leise verspricht?" –
"Sei ruhig, bleib ruhig, mein Kind!
In duerren Blaettern saeuselt der Wind." –
"Willst, feiner Knabe, du mit mir gehn?
Meine Toechter sollen dich warten schoen;
Meine Toechter fuehren den naechtlichen Reihn
Und wiegen und tanzen und singen dich ein." –
"Mein Vater, mein Vater, und siehst du nicht dort
Erlkoenigs Toechter am duestern Ort?" –
"Mein Sohn, mein Sohn, ich seh` es genau,
Es scheinen die alten Weiden so grau." –
"Ich liebe dich, mich reizt deine schoene Gestalt;
Und bist du nicht willig, so brauch` ich Gewalt." –
"Mein Vater, mein Vater, jetzt fasst er mich an!
Erlkoenig hat mir ein Leids getan!" –
Dem Vater grauset`s, er reitet geschwind,
Er haelt in den Armen das aechzende Kind,
Erreicht den Hof mit Muh` und Not;
In seinen Armen das Kind war tot.
Бродил ты много, пилигрим...
Прошу, поведай мне:
Найду ль приют, где нет любви,
В заморской стороне?
Своим кумиром утомлён
Я так, что хоть сбегай,
Пусть и на лодке, уходя
За океана край.
«Да, есть приют, где нет любви,
И лодка – под рукой:
Коль меч свой в грудь себе вонзишь –
Страны достигнешь той.»
Sara Teasdale.
Youth And The Pilgrim.
Gray pilgrim, you have journeyed far,
I pray you tell to me
Is there a land where Love is not,
By shore of any sea?
For I am weary of the god,
And I would flee from him
Tho' I must take a ship and go
Beyond the ocean's rim.
«I know a port where Love is not,
The ship is in your hand,
Then plunge your sword within your breast
And you will reach the land.»
Бывают ночи-откровенья:
мир - серебро и так ясна
звезда лучистая одна,
как будто новое рожденье
Христа приветствует она.
Алмазною пыльцой пределы
земные убраны кругом;
и в сердце сокровенным сном
взрастает вера - вне капеллы,
свершая тихо чудо в нём.
Rainer Maria Rilke.
Es gibt so wunderweiße Nächte,
drin alle Dinge Silber sind.
Da schimmert mancher Stern so lind,
als ob er fromme Hirten brächte
zu einem neuen Jesuskind.
Weit wie mit dichtem Demantstaube
bestreut, erscheinen Flur und Flut,
und in die Herzen, traumgemut,
steigt ein kapellenloser Glaube,
der leise seine Wunder tut.
Кто скачет так поздно под ветра вытьё?
Ездок, обнимающий чадо своё:
Ребёнок пригрелся, уютно ему,
Глядит он в дубравы ночной полутьму.
"Сыночек, лицо ты прикрыл отчего?" –
"Отец, иль не видишь? – летит Божество
В накидке со шлейфом, в венце золотом." –
"Трусишка, тумана ты высмотрел ком." –
"Со мной отправляйся, забавный малыш!
И вдоволь ты в играх чудных пошалишь,
Цветов удивительных сможешь нарвать,
В парчу разоденет тебя моя мать." –
"Отец, ты слыхал, что Король мне шепнул?
Пугает меня его щедрый посул!" –
"Не стоит бояться впустую, дитя:
То мечутся ветры, листвой шелестя." –
"Мой мальчик, сбежим от печалей людских?
Ты в нянюшки дочек получишь моих,
И, с песней танцуя при свете луны,
Тебя погрузят они в сладкие сны." –
"Отец, ты в тени примечаешь густой
Волшебных принцесс? Их прислали за мной!" –
"Сынок, успокойся: там несколько ив
Сереет, упругие ветви склонив." –
"Ты столь, мой прелестный малютка, хорош,
Что хочешь не хочешь – со мною пойдёшь." –
"Отец, он дохнул мне в лицо, леденя!
Эльфийский Властитель вцепился в меня!" –
И в ужасе всадник несётся стремглав,
Хрипящего сына покрепче обняв,
И вскоре влетает во двор что есть сил –
А кроха его уже дух испустил.
Johann Wolfgang Goethe (1749 – 1832).
Erlkoenig.
Wer reitet so spaet durch Nacht und Wind?
Es ist der Vater mit seinem Kind;
Er hat den Knaben wohl in dem Arm,
Er fasst ihn sicher, er haelt ihn warm.
"Mein Sohn, was birgst du so bang dein Gesicht?" –
"Siehst, Vater, du den Erlkoenig nicht?
Den Erlenkoenig mit Kron` und Schweif?" –
"Mein Sohn, es ist ein Nebelstreif." –
"Du liebes Kind, komm, geh mit mir!
Gar schoene Spiele spiel` ich mit dir;
Manch bunte Blumen sind an dem Strand;
Meine Mutter hat manch guelden Gewand." –
"Mein Vater, mein Vater, und hoerest du nicht,
Was Erlenkoenig mir leise verspricht?" –
"Sei ruhig, bleib ruhig, mein Kind!
In duerren Blaettern saeuselt der Wind." –
"Willst, feiner Knabe, du mit mir gehn?
Meine Toechter sollen dich warten schoen;
Meine Toechter fuehren den naechtlichen Reihn
Und wiegen und tanzen und singen dich ein." –
"Mein Vater, mein Vater, und siehst du nicht dort
Erlkoenigs Toechter am duestern Ort?" –
"Mein Sohn, mein Sohn, ich seh` es genau,
Es scheinen die alten Weiden so grau." –
"Ich liebe dich, mich reizt deine schoene Gestalt;
Und bist du nicht willig, so brauch` ich Gewalt." –
"Mein Vater, mein Vater, jetzt fasst er mich an!
Erlkoenig hat mir ein Leids getan!" –
Dem Vater grauset`s, er reitet geschwind,
Er haelt in den Armen das aechzende Kind,
Erreicht den Hof mit Muh` und Not;
In seinen Armen das Kind war tot.
XXXII.
Эльфов мне явил недавно
Лунный свет, объяв дубраву:
Их рожки и колокольцы
Летней ночи пели славу;
Их лошадок златорогих
Над землёй скользнула стая -
Близ меня, летящих белых
Лебедей напоминая;
Королева их с улыбкой
Мне кивнула величаво.
Это к новой страсти или
К смерти, скорой на расправу?
Heinrich Heine (1797- 1856г.)
XXXII.
Durch den Wald, im Mondenscheine,
Sah ich juengst die Elfen reuten;
Ihre Hoerner hoert ich klingen,
Ihre Gloeckchen hoert ich laeuten.
Ihre weissen Roesslein trugen
Gueldnes Hirschgeweih und flogen
Rasch dahin, wie wilde Schwaene
Kam es durch die Luft gezogen.
Laechelnd nickte mir die Koen'gin,
Laechelnd, im Vorueberreuten.
Galt das meiner neuen Liebe,
Oder soll es Tod bedeuten?
Прошло, Всевышний, лето. Затени
круг солнечных часов ненастья флёром,
вопьются хором пусть ветра в стерни.
Но прежде – пару дней погожих дай,
дабы вогнали сладость до предела
в тяжёлый виноград они и спело
налился поздних фруктов урожай.
Кто днесь без крова – дом не ладит тот.
Кто днесь наедине с самим собою –
тот станет, холя грусть, порой ночною
писать посланья и бродить начнёт
в тиши аллей, засыпанных листвою.
Rainer Maria Rilke.
Herbsttag.
Herr: es ist Zeit. Der Sommer war sehr gross.
Leg deinen Schatten auf die Sonnenuhren,
und auf den Fluren lass die Winde los.
Befiehl den letzten Fruechten voll zu sein;
gib ihnen noch zwei suedlichere Tage,
draenge sie zur Vollendung hin und jage
die letzte Suesse in den schweren Wein.
Wer jetzt kein Haus hat, baut sich keines mehr.
Wer jetzt allein ist, wird es lange bleiben,
wird wachen, lesen, lange Briefe schreiben
und wird in den Alleen hin und her
unruhig wandern, wenn die Blaetter treiben.
Это было в лесу, где искали покоя
В часы Хэллоуина безмолвье и мгла;
Я почувствовал: с духов незримых толпою
Ко мне Она прямо по воздуху шла.
Это был Хэллоуин... И сквозь дымку тумана,
В сиянье осенней янтарной луны -
Я увидел очей Её блеск несказанный
И волосы, что словно ворон черны.
Это был Хэллоуин... И сливалось мистично
Мерцание звёздное с чистой росой;
Я впивал Её голос манящий, трагичный
И страстного взгляда призыв неземной.
Это был Хэллоуин, в полной призраков чаще
Глаза открывающий мрачным теням;
Я услышал, как вздох, будто лист - шелестящий,
Скользнул по красавицы бледной губам.
Это был Хэллоуин... И - увы, на мгновенье! -
Под сенью сосновых извитых ветвей
Я, живой, сжал в объятьях Её, привиденье,
Решив, что сейчас Она станет моей.
Madison Julius Cawein. (1865 - 1914)
Halloween.
It was down in the woodland on last Hallowe'en,
Where silence and darkness had built them a lair,
That I felt the dim presence of her, the unseen,
And heard her still step on the ghost-haunted air.
It was last Hallowe'en in the glimmer and swoon
Of mist and of moonlight that thickened and thinned,
That I saw the gray gleam of her eyes in the moon,
And hair, like a raven, blown wild in the wind.
It was last Hallowe'en where starlight and dew
Made mystical marriage on flower and leaf,
That she led me with looks of a love that I knew,
And lured with the voice of a heart-buried grief.
It was last Hallowe'en in the forest of dreams,
Where trees are eidolons and shadows have eyes,
That I saw her pale face like the foam of far streams,
And heard, like the leaf-lisp, her tears and her sighs.
It was last Hallowe'en, the haunted, the dread,
In the wind-tattered wood by the storm-twisted pine,
That I, who am living, kept tryst with the dead,
And clasped her a moment and dreamed she was mine.
В эту ночь – она одна в году –
Мы соприкасаемся мирами,
И хоть вновь незваным я приду –
Всё ж сама любезность буду с вами.
Под покровом праздничных одежд
И под маской я – как все. Хотели
Тыквой вы прогнать меня? Невежд
Мне спросить хотелось бы: доселе
Овощей изрезанных оскал
Со свечой внутри ну хоть кого-то
Разве устрашил? Я не встречал
Меж своих такого идиота.
Ну не глупо ль верить в эту чушь?
Беса обрекает на изгнанье
Только беспорочных, чистых душ
Горнее, слепящее сиянье.
К счастью, мало тех, чей Дух лучист;
К счастью, не сочтёшь в грехе повинных
(Вот по тем, кто пал, – специалист
Я из лучших в тёмных палестинах).
Ночь в разгаре. Бьёт ключом задор,
И веселье светится на лицах...
Вами я не узнан до сих пор;
Что ж, и мне бы можно порезвиться:
Потанцуем? В праздничной толпе,
Увлечённый бешеною пляской,
Я покрепче вас прижму к себе
Будто бы нечаянною лаской,
Позволяя впитывать огонь
Жадных роковых прикосновений;
Разгоревшись (смертных только тронь!),
Не забудьте сладостных мгновений.
А хотите, я спою сейчас?
Музыка – такое наслажденье!
В ней – весь мир! И это без прикрас;
Лишь сполна отдайтесь искушенью
Безоглядно броситься со мной
В волны возбуждающих созвучий,
Не боясь разбиться, как прибой,
О запретных вожделений кручи:
Этих грёз дурманящий экстаз
Пресному мещанскому досугу
Не чета (но, ублажая, с вас
Я взыщу попозже за услугу).
Я в толпе – в ягнячьей шкуре волк,
Ищущий овечек для закланья,
И в охоте – вижу – будет толк,
Многих не минует воздаянье...
Даль светлеет... звёзды всё бледней...
И в осенних сумерках рассвета
Мгла, истаяв множеством теней,
Исчезает... Жаль, что не допета
Песня, но пора мне: с головы
Гостя – солнца луч сорвёт личину.
Бойтесь новых встреч со мною вы –
Те, кто грешен – после Хэллоуина!
То здесь мерцает светлячок,
То там вечернею порой;
Его фонарик-ночничок
Не в силах засиять звездой.
Но в роли крошечной своей
Летун всю жизнь - усерден, смел,
И летний сумрак веселей,
Искристей сделать он сумел.
Amelia Burr. (1878-1968)
A Minor Poet.
The firefly, flickering about
In busy brightness, near and far
Lets not his little lamp go out
Because he cannot be a star.
He only seeks, the hour he lives,
Bravely his tiny part to play,
And all his being freely gives
To make a summer evening gay.
Схема страницы:
1. Перевод с точным соблюдением размера оригинала, в котором присутствуют 4, 3 и 2-х стопные строки и постоянно меняется ритм.
2. Перевод более упорядоченный (скорее, стилизация), с использованием
одних из наиболее частых ритмов в оригинале, 3 и 2-х стопных. Чётные
строки имеют один размер, нечётные – другой. Это сделано намеренно для
того, чтобы отразить меняющийся ритм оригинала.
3. Выровненный вариант: перевод, в котором ударные слоги в строках идут в
порядке, соответствующем оригиналу, а безударные – упорядочены, и
2-стопная строка везде имеет такой вид - – х – – х (где «–»
безударный слог, а «х» ударный), 3-стопная строка - – х – х – х,
4-стопная - х – х – х – х.
4. Оригинал.
Справка к стихотворению:
Фейри – собирательное название волшебных существ (эльфов, фей, гномов, лепреконов и проч.) в кельтской мифологии.
Слив-Лиг – одни из самых высоких в Ирландии морских клифов (их высота
598 метров над уровнем моря), расположенные у залива Донегол.
Росс – область в средневековой Шотландии.
Колумкилл – Святой Колумба, или Колумкилл (под этим именем он известен
гэлам), основал в 563 г. н. э. христианскую общину на острове Айона,
одном из Гебридских островов, отправившись туда в качестве миссионера из
Ирландии. Древнеирландское название острова — I, впоследствии он стал
известен, как I Choluim Chille или Ikolmkill (остров Колумбы). Там
Колумба с двенадцатью монахами основал монастырь, ставший центром его
деятельности по христианизации Шотландии. Остров находится между
Ирландией и Шотландией (ближе к последней). Король Фейри, летя от скал
Слив-Лиг (Ирландия) в Росс (Шотландия), должен пролететь мимо этого
острова.
О девочке Бриджет, которую похитили фейри. По поверьям, когда для такого похищенного человека в мире фейри проходит 1 день, в мире людей может пролететь целый год! Т.е. пока Бриджет была у фейри - её родные и друзья успели состариться и умереть. Потому, сбежав, она никого из близких и не нашла.
Уильям Аллингхэм (1828—1889).
Фейри.
Тем, кто по долинам
Бродит и в горах, –
Магический народец
Внушает лютый страх:
Фейри в платье
Ярко-травянистом,
В шапочках красных
С пёрышком пушистым!
Часть из них – возводит кров
Сказочный свой
На взморье прямо в пене
Шипящей седой,
Часть – в камыше
Тайных горных озёр,
Как стражу – лягушек
Выставив хор.
Чуть не безумен
(Древний он столь),
На скале большой – века
Живёт их Король:
Шествует от Слив-Лиг
В Росс он утром рано
Мимо Колумкилла
По волнам тумана
И с Королевой Сполохов
Полярных – пьёт эль
В холодную ночь,
Флейты слушая трель.
Семь лет крошка Бриджет
Томилась у них
И не нашла, сбежав,
Друзей и родных;
Но спящей посчитав
Девчушку, что от горя
Скончалась, – фейри вновь украсть
Её сумели вскоре
И – из тины в озерке
Ложе сладив ей –
Ждут, когда малышка
Встанет из зыбей.
На холмах скалистых –
Тернии по мхам
Плуты, развлекаясь,
Посадили тут и там;
И кто кусты решится
Срубить – в постели тот
Не один острейший шип
Вечером найдёт.
Тем, кто по долинам
Бродит и в горах, –
Магический народец
Внушает лютый страх:
Фейри в платье
Ярко-травянистом,
В шапочках красных
С пёрышком пушистым!
2 Вариант (упорядоченный).
Фейри.
На тех, кто блуждает
В долинах и в горах, –
Волшебный народец
Наводит лютый страх;
Зелёное платье
И – с пёрышками сов –
Багряные шапки
У славных мастеров!
Одни фейри – в пене
Шипящей кружевной
На взморье возводят
Чудесный домик свой,
Другие – в осоке
У горных озерков,
Где стража их ночью –
Лягушки вместо псов.
На сером огромном
Утёсе – древний столь,
Что чуть не безумен,
Векует их Король:
Вблизи Колумкилла –
От Слив-Лиг в Росс порой
По волнам тумана
Кортеж он водит свой
И пьёт с Королевой
Сполохов ярких – эль
Холодною ночью
Под флейт волшебных трель.
Похищена – Бриджет
Семь лет жила у них;
Сбежать ухитрилась –
И не нашла родных,
И с горя скончалась,
Но, гибель сном сочтя,
Её снова фейри
Украли день спустя
И ждут, – сладив ложе
В озёрной тине ей, –
Что встанет, проснувшись,
Девчушка из зыбей.
На скалах – растенья
Шипастые по мхам,
Резвясь, посадили
Они и тут и там:
Кто срубит назло им
Кусты – в постели тот
Под вечер колючки
Острейшие найдёт.
На тех, кто блуждает
В долинах и в горах, –
Волшебный народец
Наводит лютый страх;
Зелёное платье
И – с пёрышками сов –
Багряные шапки
У славных мастеров!
Фейри.
3 вариант (выровненный).
На тех, кто по долам
Блуждает и в горах –
Народец колдовской
Наводит лютый страх:
Зелёный наряд
У славных мастеров,
На их колпачках
Багряных – перья сов!
Часть из них – в подножье скал
На пене морской
Шипящей строит дом
Искрящийся свой,
А часть – в камыше
У горных озерков,
За стражу держа
Квакуш вместо псов.
На серой большой
Скале – древний столь,
Что почти безумным стал,
Живёт их король:
От Слив-Лиг водит в Росс
Над Колумкиллом свой
Кортеж он по волнам
Тумана порой,
И с Королевою
Сполохов не прочь
Он эля испить
В холодную ночь.
Семь лет прожила
Девчушка у них,
И не нашла, сбежав,
Друзей и родных;
И с горя умерла,
Но, гибель сном сочтя,
Фейри ловко Бриджет вновь
Украли день спустя;
В тине сладили на дне
Озёрном ложе ей
И ждут, когда она
Восстанет из зыбей.
Колючие кусты
Плутишки по холмам
Кремнистым, веселясь,
Посадили тут и там:
Кто куст решится их
Срубить – в постели тот
Ночью острые шипы
Во множестве найдёт.
На тех, кто по долам
Блуждает и в горах –
Народец колдовской
Наводит лютый страх:
Зелёный наряд
У славных мастеров,
На их колпачках
Багряных – перья сов!
William Allingham (1828—1889).
The Fairies.
Up the airy mountain,
Down the rushy glen,
We daren’t go a-hunting
For fear of little men;
Wee folk, good folk,
Trooping all together;
Green jacket, red cap,
And white owl’s feather!
Down along the rocky shore
Some make their home,
They live on crispy pancakes
Of yellow tide-foam;
Some in the reeds
Of the black mountain-lake,
With frogs for their watchdogs,
All night awake.
High on the hill-top
The old King sits;
He is now so old and grey
He’s nigh lost his wits.
With a bridge of white mist
Columbkill he crosses,
On his stately journeys
From Slieveleague to Rosses;
Or going up with the music
On cold starry nights,
To sup with the Queen
Of the gay Northern Lights.
They stole little Bridget
For seven years long;
When she came down again
Her friends were all gone.
They took her lightly back,
Between the night and morrow,
They thought that she was fast asleep,
But she was dead with sorrow.
They have kept her ever since
Deep within the lake,
On a bed of fig-leaves,
Watching till she wake.
By the craggy hillside,
Through the mosses bare,
They have planted thorn trees
For my pleasure, here and there.
Is any man so daring
As dig them up in spite,
He shall find their sharpest thorns
In his bed at night.
Up the airy mountain,
Down the rushy glen,
We daren’t go a-hunting
For fear of little men;
Wee folk, good folk,
Trooping all together;
Green jacket, red cap,
And white owl’s feather!
Гони, душа моя, мечты,
Гони скорее сновиденья,
Проснись! – деревья и кусты
Про утра шепчут возрожденье;
И расплывается заря
Неспешно по восточной дали,
То золотя, то серебря
Росистых паутин вуали;
Лиловых колокольцев дрожь
Легка, полна очарованья,
А фейри (коих не сочтёшь!)
Творят напевно заклинанья.
Примечание: «my soul» («душа моя») - обращение лирического героя к своей возлюбленной.
James Joyce.
From Dewy Dreams...
From dewy dreams, my soul, arise,
From love's deep slumber and from death,
For lo! the trees are full of sighs
Whose leaves the morn admonisheth.
Eastward the gradual dawn prevails
Where softly-burning fires appear,
Making to tremble all those veils
Of grey and golden gossamer.
While sweetly, gently, secretly,
The flowery bells of morn are stirred
And the wise choirs of faery
Begin (innumerous!) to be heard.