Олег Озарянин


ОСЕНЬ 2021

* * *

Болею осенью, что вирусом,

Когда повсюду смерть-царица

Так плачет ангелом на клиросе,

Что впору от неё привиться.

 

Смертельна осени угроза,

Но как спастись, яснее ясного –

Всё увеличивая дозы

Прививок из сухого красного.

 

Пускай противиться устал,

И вся душа давно исколота –

Я подымаю шприц-бокал

С вакциной от дождей и холода.

 

Вколи лечебное вино

И будь здоров, на жизнь не сетуй!

Товарищ, верь, прийдёт оно –

Всеисцеляющее лето.

 

09.09.21

 

 

* * *

А осень что? Предчувствие зимы?

Не то, не так... Скорее, неизбежность.

Необратимый вспять маршрут рубежный

Остывших дней, отпущенных взаймы.

 

Уже угасло лето насовсем,

И страх всё ближе на мохнатых лапах

Безудержно крадётся к цифре семь,

А дальше  ­– ночь в немыслимых масштабах.

 

Темно и страшно. Страшно и темно.

Зловещи облака, деревья, тени.

И свет луны, как пропуск в мир иной,

В кромешный час метаний и сомнений.

 

Боль тяжела, не спрятать, не столкнуть,

Ты весь дрожишь в домашнем малахае,

И до рассвета воешь на луну,

Усталым волком, изгнанным из стаи.

 

14.09.21

 

 

* * *

То пишешь в пустоту,

то пустоте читаешь,

Похоже, за грехи

пожизненный мотаешь.

 

Со сливы отряхнёшь

букашку-надоеду,

К губам преподнесёшь –

а лета-то и нету!

 

Ещё вчера лежишь

колодой на припёке,

И сквозь шатёр листвы

в тебя сочатся строки.

 

А нынче пустота,

чей чёрный лик несносен,

Ей противопоставь

хоть что – обрящешь осень.

 

05.10.21

 

 

* * *

Утро пахнет жжёною листвою,

Треплет ветер тучи-облака.

Яблоко сорвалось наливное,

Но в полёте всё ещё пока.

 

Засыпает золотистый полдень,

Навсегда не торопясь уйти.

И обрывки джазовых мелодий

Сны бренчат на струнах паутин.

 

Радует немногословный вечер

Порцией последнего тепла,

И закат надеждами расцвечен,

Будто не напрасной жизнь была.

 

Но зайдёт остывшее светило,

Оставляя воспалённым мозг.

Обречённость перевоплотилась

В первый, неприкаянный мороз.

 

07.10.21

 

 

* * *

Вот результат, но что у нас в остатке?

Остаток, всё же, во сто крат важней.

И сколько б ты до цели не потратил,

Всего превыше лишь остаток дней.

 

Осыпятся дождём листва и время,

Разоблачая мир до наготы,

Где ты, никем не признан и туземен,

Подобно мошке в янтаре застыл.

 

Всё больше нас, упавших в эту бездну,

Отчаявшихся всё, как есть, принять,

Надтреснутых, забытых, бесполезных,

Исчезнувших до наставанья дня.

 

Мы не нужны сегодняшнему миру,

Спрячь в погребок души своей пломбир,

Остынь, умри, повесь на гвоздик лиру,

И, ради Бога, струн не тереби...

 

21.10.21

 

 

* * *

Рассвета блики на пустой стене.

Двух сизарей на крыше воркованье.

Следы исканий истины в вине

На фейсе, без приличного названья.

 

Мы, как никто, себя не бережём,

Самих себя подталкивая к яме,

Назло рассудку, лезем на рожон

Дурных привычек, пагубных метаний.

 

Мы сами укорачиваем жизнь,

И без того короткую, как выстрел,

Что остаётся только локти грызть,

Когда ты рюмкой сам пол жизни выскреб.

 

Себя караем люто, без понтов,

До радужной отёчности на лицах,

До превращенья в низменных скотов...

Вставай, свинья, пора опохмелиться!

 

02.11.21

 

 

* * *

Ещё цветут бедняжки-розы,

Ещё ноябрь им невсеръёз,

Вот только скорые морозы

Сулит безжалостный прогноз.

 

Ну что же, мы их не осудим,

А восхитимся лишь тому,

Что хоть рисков сей путь и чуден,

Завиден жребий их и мудр.

 

08.11.21

 

 

* * *

Всё реже видимся, всё реже

Находим поводы для встреч.

Из скорлупы своих убежищ

Всё тяжелее нас извлечь.

 

Теперь и те, с кем даже ссору

Мы для себя почли б за честь,

Представ немысленному взору

Не вдохновляют к ним подсесть.

 

Поговорить, оттаять сердцем,

Теплом заполнить пустоту.

Вчерашние единоверцы,

Чей пыл со временем потух.

 

Затворники своих амбиций,

Заложники хромой судьбы,

Мы прозябаем, как мокрицы,

И плесневеем, как грибы.

 

А жизнь в песок струёю льётся –

Мгновения, минуты, дни...

Пока хоть что-то есть на донце,

Друзьям для встречи позвони.

 

10.11.21

 

 

* * *

Полночный блюз осеннего дождя,

Мистическое, ведьмино предзимье.

Хандра, какой не помню отродясь,

Да боль, ножом меж хрупких рёбер вклинясь.

 

Когда зимы уже не избежать,

А вера в лето призрачна и ложна,

То эту сталь разящего ножа

Не отвести и не упрятать в ножны.

 

Да будет свет, а будет ли, скажи?

Пространство пересыщено тоскою.

И ночь полна зловещих и чужих,

И даже в тучах кроется иное.

 

Есть у всего свой срок и свой черёд,

Широкий мир вдруг делается узок.

И только дождь идёт себе, идёт,

Полночною истерикою блюза...

 

22.11.21


Как я провёл это лето...

* * *

Росой травы. Рассветной птичьей трелью.

Скольженьем плавным первого луча.

Мы промелькнём и пропадём бесцельно.

И позабудет мир о нас тотчас.

 

Ну а пока мы молоды и живы,

Покуда в нас ещё вскипает страсть,

Пока нам продают презервативы

Аптекарши, улыбками лучась,

 

Пока нас ждут и обожают где-то,

Читают, ставя "лайки" день за днём,

Пока на свете наступает лето –

Мы никогда, товарищ, не умрём!

 

01.06.21

 

 

АЛЕКСАНДРУ КАБАНОВУ, с любовью)

 

Михалыч опускается в забой,

И слов руда трещит от вдохновенья,

И если раньше выручал запой,

То нынче нет надежды на спасенье.

 

Теперь ни дни, ни ночи не легки,

Он на износ, в поту, по пояс голый,

Породу рубит и кладёт в стихи:

Морфемы, междометия, глаголы...

 

Несмятою, грустит его кровать –

Не спит, в плену у творческого зуда.

А раньше мог Михалыч не писать

Хоть восемь лет! Сейчас – лишь семь минуток.

 

Даёт Михалыч тонны на гора,

Нос утирая всяким там бальзакам

По скорости. Вот-вот придёт пора –

Он кроликов собой затмит, однако!

 

01.06.21

 

 

* * *

Никуда не спешить,

проживать эту жизнь по минутам

Бесконечным, как космос,

наполненным, словно любовь.

И в очаг свой домашний,

во имя тепла и уюта,

Мускулистой рукой

с наслажденьем подбрасывать дров.

 

Тише, ангел мой, тише,

иначе ребёнка разбудим,

Что ж так сладко стенает

скрипучая эта кровать...

Нас спасают от бед

только самые близкие люди,

Те, которых и сам,

без раздумий, помчишься спасать.

 

Всё исчезло из виду,

в туманах растаяло где-то,

Мир остался за бортом,

без нас бесполезен и пуст,

После злых холодов

достаётся волшебное лето,

Время нашей любви,

опьяняющей зрелости чувств.

 

07.06.21

 

 

* * *

Всё, что пишу, исчезнет без следа

Под времени палящими лучами,

Как дождевая, в знойный день, вода.

Умолкнет слов напрасное звучанье.

 

Меня не станет в будущем. В былом

Останется так мало для немногих,

Что эта память – слёзы ни о ком.

Обрывки строф, нелепых и убогих.

 

Но жив пока, не в силах промолчать,

И голос, перепачканный тоскою,

В который раз я подаю опять.

И только смерть одна мне рот закроет.

 

08.06.21

 

 

* * *

Поэзия готовит нас к тому,

Что завтра мы опустимся во тьму,

Точней, в неё нас бережно опустят

Могильных дел лихие мастера,

Чьи лица чуть навеселе с утра,

Но соблюдают выраженье грусти.

 

Не содрогнётся мир, не взвоет кот,

Земля с оси небесной не сойдёт,

И если кто печалиться и будет,

Так только раздражённый кредитор,

Прервав тяжёлым вздохом разговор:

"Ушёл? Когда? Зачем? Ну, что за люди!"

 

Всё мельче бездна, та, что между строк,

На дне которой твой начертан срок,

Всё ближе дата полного забвенья.

В мечтах и планах поумерь-ка прыть,

Ведь даже эти строчки могут быть –

Последнее твоё стихотворенье.

 

14.06.21

 

 

* * *

Где свой-чужой средневековый Крым

Манит гортанным именем своим,

Дрожа щенком во тьме витиеватой,

По ком скулит отжатая земля,

Где гоблины из Севастопобля

С кровавыми рассветами над Ялтой?

 

Где поспевает слипшийся инжир,

Где ищет крупнощелевой сортир

Клочок листка, но нет его в помине!

Где на базарах: "Ты папробуй, дрюк!",

Где браконьерский флот лихих фелюк

Пиратствует, во славу Украине.

 

Давай с тобой на час сбежим туда,

Где питьевая кончилась вода,

Оставив в кранах только наши слёзы,

Где никогда не встанет рать на рать

В стремлении отжатое отжать,

Зато вопрос "Чей Крым?" – теперь наш козырь.

 

18.06.21

 

 

* * *

Цени меня при жизни, не потом,

Когда сырой землёй набитым ртом

Я стану нем, буквально, как могила.

Цени меня сейчас, сегодня, здесь,

Люби меня таким, каков я есть,

Пока нас время в кукиш не скрутило.

 

Я для кого пишу? Не для себя ж!

Ловя кураж, порой впадая в раж.

А ты читай-читай меня прилежно,

Моей строкою гибельно влеком,

Поцокивая громко языком

Да восклицая: "Ну, даёшь, Олежек!"

 

Цени меня, люби меня, читай,

И никого вокруг не замечай!

Я выполню любую сверхзадачу:

Твоя любовь на подвиг призовёт,

И Бродского пересеку я в брод,

И Пастернака перепастерначу.

 

19.06.21

 

 

* * *

Набрать бассейн китайский надувной

И погрузиться в море по колено,

Всё в наши дни безветренно и тленно,

Всё трижды обесценено жарой.

 

Лежать вот так на дне не шевелясь,

Держа в руке кампари ли, мартини,

И представляя кинозвёзд в бикини,

Следить веков таинственную связь.

 

Надеяться, что лето навсегда,

Что ничего и нету, кроме лета,

Есть только счастье, солнцем подогрето,

Кампари, зной, прохладная вода...

 

25.06.21

 

 

* * *

Шепот травы, говорливые нотки ручья,

Лёгкого облака призрачное скольженье,

Мир без границ, где земля первозданна, ничья,

Где даже время уже не имеет значенья.

 

Род человечий – назойливый рой мошкары,

Злобные блошки в зелёном подшерстке планеты,

Всё проходяще и все мы, увы, до поры,

Вымрем однажды и космос того не заметит.

 

Только останутся где-то и шелест травы,

Песни ручья, бесконечные звёзды над ними,

Без биомассы, что мир искажала, увы,

Но совершенными, и совершенно ничьими.

 

01.07.21

 

 

* * *

Я памятник себе не ставил бы, зачем?

Я сам своим словам почти всегда не верю,

С зачатия они больны небытием,

С рождения, увы, зачислены в потери.

 

Уже не сосчитать, как часто я терял

Иллюзии-слова и в них пустую веру.

Теперь всё меньше слов, всё явственней финал,

Где злая тишина наградой лицемеру.

 

Да будут в никуда мои шаги легки,

Я ничего не внёс, спасибо за вниманье.

И только полутень несказанной строки

Мелькнёт невдалеке как памятник молчанью.

 

03.07.21

 

 

* * *

Июльских белых облаков

Стада летучие,

И всё на свете так легко,

И дело случая.

 

Под трепыхания в пруду

Рыбёшек радужных,

Живу и ничего не жду,

Легко и радостно.

 

Лишь озорного ветерка

Касанья лёгкие,

И нега, сонна и легка,

Втекает в лёгкие.

 

И, легче лёгкого, ручья

Тоска бубнимая,

О эта лёгкость бытия

Невыносимая.

 

10.07.21

 

 

* * *

Не ведаю, как там у них в аду,

Ещё пока мне это не знакомо,

Но нынче в полдень, на свою беду,

Весьма оплошно вышел я из дома.

 

Вслед ухмыльнулся кондиционер:

"Ну-ну, ступай-ступай, шашлык несчастный!"

Закрылась дверь – и свет в очах померк,

Я в пекле очутился в одночасье.

 

Расплавленная улица текла

Кипящей лавой прям из преисподней,

Дымящиеся, потные тела

Блуждали в ней, микробов инородней.

 

И гадко липла тенниска к груди,

И в трубочку сворачивались уши...

А говорил мне друг: "Не выходи..."

Зачем я только Бродского не слушал?!

 

15.07.21

 

 

* * *

Когда диагноз – возрастное –

Уже приемлем ко всему,

Бутылку мудрую открою,

Отравы сам себе плесну.

 

Пускай покалывает, ноет,

Сжимает, тянет и знобит –

Отправим к чёрту паранойю,

Коль живы, мать его етить.

 

Да что угодно может статься,

Вон даже царь наш – из шутов,

Но лучшего от бед лекарства

Ещё не выдумал никто.

 

А молодость, она шалава,

Что покидает навсегда.

Теки в мою гортань, отрава,

Смывай с души мои года.

 

Но, хоть противоречит опыт,

Беречься – как гореть в огне,

Ведь жизни смысл ещё не допит,

Там что-то плещется на дне.

 

22.07.21

 

 

* * *

Непрекращающийся шум

Волны, стремящейся на сушу,

Переходящий простодушно

На галечный шурум-бурум.

 

Купальщиц смуглые тела,

Впитавшие морские соли,

И шум волны, и счастье что ли,

Что им судьба преподнесла.

 

И груды облачных стогов

Над сушей, морем, в третий ярус,

И одинокий белый парус

Вдали, а как же без него?

 

И ощущение тепла,

Где нет печалей и в помине,

Так, словно снова смерть-раззиня

Свиданье наше проспала.

 

25.07.21

 

 

* * *

Объятья родины крепки,

Облапит – не отпустит,

Ты в них до гробовой доски,

Как родинка на бюсте.

 

Как дырка в попе. Словно шрам,

След от аппендицита.

Как детородный стыд и срам,

Одеждой не прикрытый.

 

Отчизна рявкнет: "Патриот!

Держи ровней трезубец!",

Затем плотней тебя прижмёт

И любит, любит, любит...

 

В долгах, в окопе ли, в крови –

Не вздумай усомниться!

Ведь от её большой любви

Не спрятаться, не скрыться.

 

Пусть только снится нам покой,

Крепчай, народ стожильный –

Не сыщешь родины другой,

Такой любвеобильной!

 

09.08.21

 

 

* * *

И был мне глас: "Вставай и въёбуй,

Забыв про отдых, славя труд,

Покуда жадные микробы

Твой хладный труп не разберут!

 

Об чём другом не думай даже,

Создателя скорей уважь –

Тебе назначено ебашить,

Вот и ебашь, ебашь, ебашь!"

 

Сей глас я выслушал без злобы,

Ему отрезав наповал:

"Работать? Мне? Идите в жопу!"

И только яйцы почесал.

 

11.08.21

 

 

* * *

Летняя леность тенистой терассы,

Гибкой лианы готический свод.

Уединенье от суетной массы,

Что примирительно кличут "народ".

 

Стать её частью – пустая затея,

Ты невостребован, проклят, забыт.

Вот и не суйся. Гораздо важнее

Быть отщепенцем, лелея свой быт.

 

Что тебе общность? Уловка-морковка,

Что подгоняет послушных ослов.

Тащится правящая группировка

От результата развода лохов.

 

Будь патриотом, не сделай помарки

В выборе партии, веры, пути,

Тут, за твоею спиной – олигархи,

Так что в атаку и не подведи!

 

А повезёт, так умрёшь за идею,

Будет красиво: оркестрик, салют.

Станут гордиться, не слишком жалея,

Школу и площадь тобой назовут.

 

Вот и подумай – оно тебе надо?

В тёмное время сплошной нелюбви,

Быть непричастным – одна лишь отрада.

Плюнь на идейность и просто живи.

 

16.08.21

 

 

* * *

Я жил, живу и буду вечно жить.

Зимою, летом, осенью, весною.

На холод джинсы старые носить,

Давным-давно немодного покроя.

 

Слагать слова, пока хватает сил.

В сандалиях, до нежных дыр протёртых,

Гордиться тем, что лето проходил,

День изо дня, в одних и тех же шортах.

 

Под лозунгом – мне не в чем и зачем? –

Не принимать участия в парадах.

И с равнодушьем, в общем-то, ко всем,

Вносить в наш мир привычный беспорядок.

 

23.08.21

 

 

* * *

Не стало лета, жизнь пошла на спад,

Последнее тепло уносит ветер.

Захватывает осень всё подряд

Лихим гвардейцем в краповом берете.

 

И серый дождь, как серый кардинал,

Обходит сад скользящею походкой,

Где куст калины за ночь исхудал,

И град из яблок предрекают сводки.

 

Не стало лета, было ли оно?

Была ли жизнь, а, может, показалось?

Чем подтвердить, что сохранить дано?

Неужто только жимолость да жалость?

 

Куда уходит время, день за днём?

Вопросы остаются без ответов.

Наверно, всё однажды мы поймём

Лишь в царстве нескончаемого лета.

 

28.08.21


Тяжелы у кладбища ворота...

* * *

Тяжелы у кладбища ворота,

Распахнули нынче настежь их.

Плачет небо. Скорбная суббота.

Я опять стою в кругу родных.

 

Здравствуй, мама! Виделись недавно,

Кажется, что вот ещё вчера.

Под крестом единым православным

Коротаешь дни и вечера,

 

Рядом с папой. Он тебя дождался,

Хоть и ждал тринадцать долгих зим.

Бесполезно смертным бить на жалость,

Не суди и будешь несудим.

 

Господом отпущенные сроки

Не нарушить, не переписать.

Как мы бесконечно одиноки,

Если Он забрал отца и мать.

 

Но Его закон на этом свете,

Грешным нам, оставшимся в живых,

Позволяет длиться в наших детях,

В память о родителях своих.

 

08.05.21

 

 

* * *

Вскарабкавшись по радуге наверх,

Рассматривать незамутнённым взором,

Как змейки рек скользят по косогорам,

А на вершинах гор не тает снег.

 

Как новый день в одеждах золотых

Сменяет темень, царственно покоясь.

И сад, моей посаженный рукою,

Цветёт в тиши, вдали от суеты.

 

Дом, где напасти мира - не всерьёз,

Обозревать с отеческой улыбкой,

И услыхать, как оживают скрипки,

Лишь мокрый нос ко мне потянет пёс.

 

Раздвинув рамки, выйти из себя,

Здесь, наверху, раздувши божью искру.

И всех людей, совсем чужих и близких,

Простить, душой и сердцем возлюбя.

 

15.05.21

 

 

* * *

В дождливый день бесценен солнца луч,

Великим обещанием надежды

Пронзивший сфер небесных благозвучь,

Акафистом тому, что дождь переждан.

 

О как неспешно мокрая пчела

Взлетает вновь над яблоневым цветом,

Как только с ливнем счёты разочла,

Не проиграв по-крупному при этом.

 

Пичуги свистом, трескотнёй сорок,

Пространство заполняется до края,

И льётся свет, воздушен и широк,

И не нужна мне родина другая.

 

Всё обошлось у нас и в этот раз,

И жизнь одна, и родина бесценна,

И вышиванку – нет, не на показ,

А для себя – я к празднику надену.

 

20.05.21


Мартовские иды - 2

* * *

Весенний паводок. Свинцовый груз воды

Широким фронтом над вчерашним лугом.

По щиколотку в лужах, друг за другом

Растеряно бредущие сады.

 

Неспешно мельтешащий, длинный дождь.

Постновогодней ёлочки убранство –

Как обращённый в пьянство-христианство,

Забытый маниту, индейский вождь.

 

Под плотной крышкой серых облаков –

Тугая консервация досады.

Но нежное томление рассады,

Как обещанье будущих даров.

 

17.03.21

 

 

* * *

Без перспектив. Без веры в чудеса.

Ещё один дожит и укокошен.

Ещё скрипит потёртая джинса,

Вращается полтинник, вверх подброшен.

 

Чем больше лет, тем не хватает слов.

Сжигает нёбо мартовское небо.

Тем меньше оснований и основ

Противиться засилью ширпотреба.

 

Давно, в дотеневые времена,

Когда я мог прожить на рубль сутки,

Мне распахнулась истина одна

Устами одинокой проститутки.

 

Она сказала: "Лучше по мордам

С размаху в кровь, чем словом бить на жалость."

Смеялся, помню: "Скажете, мадам!"

...А ничего с тех пор не поменялось.

 

23.03.21

 

 

* * *

Принюхайся! Почувствовал густой,

Пьянящий запах трупного распада?

Так пахнет независимостью стадо,

Бредущее не в ногу на убой.

 

Что тридцать лет окольного пути

К гнилым костям для бешеной собаки?

А кто не с нами – недруги и накипь,

Что дело чести – в жертву принести.

 

Всё меньше нас, но принципы дороже,

Тем чище кровь, тем безупречней ген.

Останется пускай один процент

Тех, истинных, кто выстоял и дожил.

 

Героям – слава! Дрогнувшим – позор!

Ломающим язык – клеймо бойкота!

И если ты не патриот до рвоты,

То – чемодан, билет, аэропорт!

 

24.03.21

 

 

* * *

Чуть пробившись, юная трава
К скорой смерти устремляет стрелы.
В перспективе, саженцы – дрова,
Белоснежный пепел охладелый.

 

Что родилось, то обречено
Сгинуть через времени отрезок.
Всякое кончается кино,
И бороться с этим неуместно.

 

Жизнь, взаймы отпущенная нам,
Для вселенной смысла не имеет.
Просто платим по своим счетам,
С каждым вдохом делаясь мертвее.

 

29.03.21


Мартовские иды

* * *

Тут, у тебя, на социальном дне,

Ни перспектив, ни веры и в помине.

На тусклый свет взирающий извне,

В футболке драной "Слава Украине!",

Из своего немытого окна –

Художник, одиночка и затворник –

Ты ищешь каплю смысла допоздна,

Пока суббота перейдёт во вторник.

 

Пока во вторник перейдёт среда,

И никакой среды вообще не будет,

Когда исчезнут мысли, города,

Слова, вопросы, кошки, мысли, люди...

 

Чем старше ты, тем мир несовершенней,

Тем безразличней миру, но зато

Ты не субъект налогообложений,

Ты не должник, не крайний – ты никто!

Влачишь, кряхтя, свой крест на эту гору.

Представь на миг, как скатишься с горы.

Не лучше ли, горе недвижной впору,

Смотреть, как мир летит в тартарары?

 

03.03.21

 

 

* * *

Сообщенью "Не стой под стрелой!"

безрассудно не вняв (от амура),

вышел из дому ранней весной,

чуть чумной и, под маскою, хмурый.

 

Восьмимартовский солнечный день

не сулил ни беды, ни тревоги,

только встретились женские ноги,

что снесли мне мозги набекрень.

 

Поражённый навылет тотчас

в область сердца и паха, шлимазл,

замер я, искушеньем лучась,

да амур в эти ноги промазал...

 

08.03.21

 

 

* * *

Могильный прах да памяти зола

От нас, мой друг, останутся с тобою,

Едва лишь жизнь, как крошки со стола,

Смахнёт нас прочь недрогнувшей рукою.

 

Другой займёт оставленный плацдарм,

Пройдут года - нас тут не вспомнят вовсе,

Где, как могли, держали мы удар,

Под хруст зубов с кровоточеньем дёсен.

 

Так стоит ли заботиться о том,

Чтоб наши муки отразились в вечном?

Зачем грустить? Живём пока живём,

Не упуская - всякий путь конечен.

 

13.03.21


Февральские помыслы

* * *
Не быть в отечестве своём
Пророком, рупором, глашатым,
Мессиею христораспятым,
Но – неуместным, день за днём.

Не знать родного языка
До расточений лжепредательств,
И, в силу этих обстоятельств,
Быть честным, и святым слегка.

Прожить в одной, любить одну,
А о других не думать даже,
И верить, что твою страну
С тобой когда-нибудь увяжут.


* * *
Горький воздух, вечное похмелье,
Карантинный лагерь февраля.
Прислонившись к яви еле-еле,
Дотлевает мысль, не шевелясь.

То мороз, то ниоткуда слякоть,
В наши дни стабильности не жди.
Грозный бомж из мусорного бака
Добывает нечто, командир.

Мимо прёшь измятый, престарелый,
Бесполезный никому не друг.
Как же всё кругом осточертело,
Как же всё наскучило вокруг.

Вот бы к небесам взлететь отсюда,
Пусть пришлют за мною дирижабль.
А в пакете звякает посуда,
К предстоящей радости бомжа.


* * *
Февраль лютует, что Горыныч-змей,
Так много злости в яростном задире.
Мы ждали европейских февралей,
А этот – словно беглый из Сибири.

С утра с опаской выглянешь в окно:
Такой мороз в моей Гиперборее,
Что остаётся только лишь одно –
Сидеть в норе, молиться батареям.

Зашиться в свитер, пить горячий ром,
Мечтать в оцепененьи над строкою,
И грёзы дней, оставленных теплом,
Записывать озябшею рукою.


Здесь, у нас – не войны, так майданы...

* * *

Здесь, у нас – не войны, так майданы,

Ненависть, разруха да нужда.

И друзья пакуют чемоданы,

И бегут отсюда навсегда.

 

Повторив "халва" тысячекратно,

Не получишь сладости взаймы.

И бегут отсюда безвозвратно

Далеко не худшие умы.

 

Долго ждали, утешались вечно:

Год ещё и прекратится бред.

Осознали – жизнь не бесконечна,

И теперь в один конец билет.

 

В добрый путь! Пусть медленно, не сразу,

Всё срастётся – нет пути назад.

Болен поэтической проказой,

Остаюсь досматривать закат.

 

21.01.21

 

 

* * *

Не быть в отечестве своём

Пророком, рупором, глашатым,

Мессиею христораспятым,

Но – неуместным, день за днём.

 

Не знать родного языка

До расточений лжепредательств,

И, в силу этих обстоятельств,

Быть честным, и святым слегка.

 

Прожить в одной, любить одну,

А о других не думать даже,

И верить, что твою страну

С тобой когда-нибудь увяжут.

 

22.01.21


Пред/пост рождественские стансы

* * *

Любимая! Опять спешит зима,

Даст бог, и не последняя. Но всё же

Представишь только – вмиг мороз по коже.

Всегдашний ужас – не сойти с ума,

И подорвать здоровье – не дай боже.

 

Морозных утр сверкающий хрусталь,

Подмёрзших луж исколотые раны.

Под вечер – сериалов иностранных

Роскошная, нехитрая мораль,

Нездешней жизни привкус сладко-пряный.

 

Когда вдвоём, все зимы нипочём.

Разлей глинтвейн, приляжем у камина,

Пусть губ твоих податливая глина

В мой пламень уст вникает горячо,

Сквозь послевкусье фенхеля и тмина.

 

30.11.20

 

 

* * *

Декабрь... бр-р-р! Разгардияж

Температур и дум гармидер

О том, куда сложили свитер,

Весною вышедший в тираж.

 

К полудню солнце и тепло.

Но час-другой пройдёт, однако,

И слышен голос Пастернака:

"По всей земле... мело... мело..."

 

И выхода иного нет,

Как только вспомнить непременно,

Где тот, спасительный предмет

Из строчек первого катрена.

 

И в шерсть чужую облачась,

Уже глядишь повеселее,

Когда заснеженной аллеей

Идёшь, ничуть не торопясь.

 

И мир становится добрей,

И, преисполненный азарта,

Вдруг близость будущего марта

Ты ощущаешь в декабре.

 

03.12.20

 

 

* * *

Дерево трещит в камине,

Рябь тумана за окном...

Все сомнения откинем,

Неразлучными отныне

Будем греться, день за днём.

 

Будем долго и красиво,

Не браня ни чернь, ни знать,

Пестовать свою сонливость,

Строки вписывать в тетрадь.

Будем зиму зимовать.

 

И не будет или - или,

Будет свет, не будет тьмы

На дороге без развилин

К тем, кто нас с тобой любили,

К тем, кого любили мы...

 

08.12.20

 

 

* * *

Оставь напрасную надежду

На то, что может быть иначе.

Ни там, ни тут – мы где-то между

Большим фиаско и удачей.

 

Неся свой крест с лицом страдальца,

Всё полагаемся на случай,

Самим себе страшась признаться –

Здесь никогда не будет лучше.

 

Ни эта ширь, ни здешний климат,

Ни принадлежность к части суши,

Увы, не сделали благими

Мятущиеся наши души.

 

Мы заслужили кару божью

За неумение подняться,

Теперь ползём по бездорожью

Задворками цивилизаций.

 

И беспросветна эта темень,

Как ночи зимних новолуний,

Когда царит один над всеми

Цыганский сглаз седых вещуний.

 

Нас не осталось, так нас мало,

Доиграна немая пьеса,

Пред взором родины усталой,

Следившей всё без интереса.

 

14.12.20

 

 

* * *

Дождаться Рождества. Душе осиротелой

Возрадоваться бы. Но нет, не в этот год,

Где стрелами судьба разила то и дело,

Да множила число несчастий и невзгод.

 

Ты был невыносим, две тысячи двадцатый,

Отвратный год-урод, ужасен твой оскал!

Ещё и под конец, как ноги у солдата,

Ты маму у меня навечно отобрал.

 

Она ещё жива в души садах укромных,

Меж нами всё прочна связующая нить.

Хватаю телефон, привычно маму вспомнив,

Но вмиг осознаю – мне некому звонить.

 

И проезжая вновь её родной Каретный,

Пытаюсь повернуть, но тотчас меркнет свет,

Когда всплывает вдруг – былое под запретом,

Туда не повернёшь, там мамы больше нет.

 

Так нелегко принять внезапное сиротство,

Ничем не залатать зияющую брешь.

И надо б дальше жить, а что мне остаётся,

Как только перейти немыслимый рубеж.

 

И надо дальше жить, достойно и упрямо,

Жить, как жила она – всего себя даря.

Варенье достаю, его варила мама,

Всего лишь миг назад, в начале декабря.   

 

25.12.20

 

 

* * *

Не спит поэт, ведь ночи лунны,

И небо в звёздах и стихах.

И от наитий до фортуны –

Всего лишь взмах.

 

Случилось! Всё теперь за малым:

Тираж, шумиха, высший свет.

Но от фортуны до опалы –

Один памфлет.

 

Себе он не находит места,

Ждёт худшее, повесив нос.

Ведь от опалы до ареста –

Один донос.

 

Хиреют жизненные силы,

За год – на двадцать постарел.

В путь от ареста до могилы

Ведёт расстрел.

 

К чему напрасные стенанья?

Ну, был, да сплыл, не первый, вот.

А от могилы до признанья –

Как повезёт.

 

29.12.20

 

 

* * *

Есть в ожиданьи Рождества

Весьма волнительное что-то,

Как будто всякие невзгоды

Исчезнут волей волшебства.

 

Как будто новый, лучший год

Зажжёт  угасшие надежды,

Переиначив мир, лишь прежде

Хрустящим снегом упадёт.

 

И станет столько белизны

В ещё недавно очерствелом

Пространстве, что слепяще-белым

Мы будем обожествлены.

 

Забыв о бедах и скорбях,

Преобразясь неимоверно,

Мы все очистимся от скверны,

Не растворяясь в мелочах.

 

Друг друга искренне любя,

Возрадуемся стоедино

Рожденью Божеского Сына,

Как обретению себя.

 

03.01.21

 

 

* * *

Малыш, рождённый вместе со звездою,

Ещё не знает, что его стезя

Не знает ни пощады, ни покоя,

И ни свернуть, ни спрятаться нельзя.

 

Он к матери протягивает ручки,

Губами ищет налитую грудь,

И небо полагается на случай

Своё дитя сопрятать где-нибудь.

 

И каждым смертным этот миг оценен,

И стоголосо славят языки:

Сегодня сделал первый вдох младенец,

Который наши искупит грехи.

 

И только слёзы матери вдогонку

Бегут прозренью, что принять не сметь,

Тогда как смерть любимого ребёнка

Куда страшней, чем собственная смерть.

 

06.01.21

 

 

* * *

Светом нового дня наполняет меня

Лучезарное утро,

Вот и хочется жить никого не виня,

Беспристрастно и мудро.

 

Время плавно струится в своей череде

Ничего не итожа,

И легко узнаваем в любой ерунде

Только замысел божий.

 

Волны благостных чувств наводняют эфир,

И в лучах рыжеватых

Дружелюбно с душою беседует мир

Голосами пернатых.

 

Улыбнётся надежда, и вера прочна,

И любовь воссияла,

И у жизни, что Богом однажды дана,

Ни конца, ни начала.

 

10.01.21

 

 

* * *

Теперь всё честно – вот тебе мороз,

Сосульки, лёд и даже снег в придачу.

Зима актрисой вышла на помост,

И, содрогаясь, зал от счастья плачет.

 

Так много смысла в этой белизне,

Так обомлевший воздух чист и тонок,

Что слышится спадающий извне

Хрустальный звон в пространстве заоконном.

 

Но нас не изменить, таков наш крест,

Живи-борись с собой ещё лет двести,

Как будто бог с небес просунул перст

И указует грешникам их место.

 

И мы, смирившись, знай себе, живём,

Недельный свой запас за сутки выев,

Не вечностью – одним морозным днём –

Продрогшие, счастливые, живые.

 

16.01.21


Не хлебом - страхами одними...

Не хлебом – страхами одними

Живу, в незнаное ведо́м,

Где безобразное предзимье

Висит дамокловым мечом.

 

До нервов мыслями обглодан,

Трясусь, с мозгами набекрень,

Лишь омерзительного года

Передо мной мелькает тень.

 

Вот он, волчицею рычащей,

Броски готовит для расправ,

И мне всё чаще снится чаща,

В которой гибну, заплутав.

 

Последнею мольбой солдата,

Хриплю: "Ты в ножны меч вложи,

Умри, две тысячи двадцатый,

Уж нету сил тебя дожить."


Нечастый гость базарных площадей...

Нечастый гость базарных площадей,

Бурлящих улиц, шумных перекрёстков,

Я стал с годами не любить людей,

А некоторых – ненавидеть просто.

 

Когда я слышу уличную речь

И узнаю, о чём пекутся люди,

То говорящих тянет просто сжечь

Безжалостно, без всяких правосудий.

 

Промозглый день. Дорога, что стекло.

Обильно сыплет дождь, долгоиграющ.

Меня зачем-то к людям занесло,

И я от них ничем не отличаюсь.

 

Я также жалок, грязен и промок,

Всё также всё на свете ненавижу.

И мир на слух – колхозный драмкружок,

Пристанище бродяг и шаромыжек.


Дождись дождя...

Дождись дождя. Тогда ступай под дождь.

Под пробивной, разнузданный, искристый,

Где капли-пули бьют в тебя со свистом

Без промаха, не умерщвляя всё ж.

 

Где ты не столь стихиею объят,

Сколь любопытством, чистым и наивным.

Там, в плотной пелене тугого ливня,

Ты растворишься, словно рафинад.

 

А нет дождя – не к спеху, подождём.

Визит свой скорый возвестив мигренью,

Придёт – так будь готов к перерожденью,

Дождись дождя и сделайся дождём.


Области тьмы образуются там, где...

Области тьмы образуются там, где кончается свет.

Солнце погасло, осыпались звёзды и выхода нет.

Вылилось время, пора отпускать понятых.

Весь абсолют состоит из сплошной пустоты.

Но лишь оттуда и слышится музыка сфер,

Так что не стоит ни вровень, ни под ноги – только наверх,

Только наверх, в занебесную тёмную синь,

К месту ушедших по радуге кошек и псин.

Следом беззвучно пропасть, не оставив следа.

Солнце погасло, и ждут впереди холода.

Ждут холода, впереди непроглядная ночь.

Звёзды осыпались, можно их в ступке толочь.

Все истолочь, чтобы не было больше огня.

С неба мой пёс всё глядит и глядит на меня.


Груши падают в траву...

Груши падают в траву.

Ярко-жёлтые, тугие.

Бабье лето. Литургия

О Господнем рандеву.

 

Слёзы падают из глаз.

Неразборчивый спросонок

Хнычет дождик, что ребёнок.

Будто всё – в последний раз.

 

Растворяется в тиши,

Шелестом дождя приглушен,

Отзвук падающей груши.

Взмах взмывающей души.

 

Неприкаянная грусть

Налетит, за всё в ответе.

Нас с тобой на этом свете

Не запомнят. Ну и пусть.


Пространство залито огнём...

Пространство залито огнём,
сполна, от края и до края,
как будто третья мировая
случилась этим октябрём,
и солнечный армагеддон
над местностью последней битвы
предал сожжению молитвы,
и значит мы в конце времён,
и значит дальше – пустота,
и вечные снега безмолвья,
вселенский мор, оглядка совья,
по-вдовьи сжатые уста,
в норе существованье мышье,
звучаний острая боязнь,
и обрекающая казнь
на ледяную тишь бесстишья.


Я буду долго гнать - велосипед...

Я буду долго гнать – велосипед
Пылился в гараже моём два года.
Но к маю распогодилось. Погода
Звала в поля, увидеть белый свет.

Вдоль узких лент просёлочных дорог,
Мне предложил мой утомлённый разум
Сбежать от карантинного маразма
Долой! – когда не в шутку занемог.

Без маски и перчаток, налегке,
Я тронул в путь, едва спустился вечер.
Патруль, однако, вышел мне навстречу,
Как сумасшедший с бритвою в руке.

Предвидя результаты променада –
Семнадцать тысяч штраф, ни дать ни взять! –
Куда угодно был готов сбежать,
Да хоть в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов!

По бездорожью, к лесу напрямик,
Подальше от возможных беззаконий,
Рванул я. А за мною шум погони
Безудержно раздался в тот же миг.

Догнали. Вот вам новый поворот:
Чего наплёл – всего не вспомню, братцы,
Но хоть светило штрафа мне семнадцать,
Смогли договориться за пятьсот.


    1


Весною к смерти ближе, чем зимой...

Весною к смерти ближе, чем зимой.
Вот сколько о прощении ни ной,
Не подадут! И заслужил ли кто-то?
Циничный день, погода – хоть убей,
Налей, дружок, отравы мне скорей,
Да помянём февраль и скрип пролёток.

 

Что губит нас? Зелёный пастернак,
Чей цвет и вкус с годами не иссяк,
А только стал ещё неотвратимей.
И мы ворчим, киваем и мычим,
Нам не дано, у нас "грачи-дрочи" –
Усталые, смирившиеся мимы.

 

Ты помнишь бога? Он меня любил...
Куда же ты на скатерть льёшь, дебил.
Нет, не прощу! И что, что воскресенье?
Что наша жизнь? Смахнуть да растереть...
Опять не доливаешь мне на треть?!
Не чокаясь. По полной! За прощенье.


Быть в дороге - означает выпасть...

Быть в дороге – означает выпасть

из колоды монотонных дней,

ощутив своей вселенной хлипкость...

"Всё пройдёт..." – сказал один еврей,

"Всё течёт..." – другой мудрец отметил,

"Жизнь – лишь миг..." – подвёл черту поэт.

Так, на стыке двух тысячелетий,

в тамбуре дымя, полуодет,

размышляя о предназначеньи

рычажка (загадочен, ребрист),

наблюдал я тусклое свеченье

заблудившихся во мраке изб.

 

Впереди лежало Запорожье

частью не постигнутой страны,

долгий поезд вяло, осторожно

от сосны тянулся до сосны.

Азбучные кто мы и откуда,

в стук колёс вплетённые, уснуть

не давали шансов, злой рассудок

подстрекал тот рычажок рвануть...

В железнодорожном расписаньи

не надеясь внятное прочесть,

бросил я напрасные старанья

 

и рванул, и тут же вышел весь.


Замысловатый танец мошкары...

Замысловатый танец мошкары
Над лилией в саду, тигровой самой,
И лев, чей нежный зев полураскрыт,
И что ещё желать под небесами...

Прохладное журчание воды,
Немые всплески разжиревших рыбок...
И мир, где нет ни горя, ни вражды,
И жизнь без сожалений и ошибок...

Струится полдень, солнцем разогрет,
Под пенье птиц - древнейшем из наречий,
Как знание о том, что смерти нет,
И лето будет длиться бесконечно...

20.07.19


Редкая птица - 2019

Радісна звістка з Дніпра:

Підсумки заочного туру міжнародного фестивалю літературних видань "Рідкісний птах - 2019"

Дипломом лауреата фестивалю, фестивальною збіркою і медаллю нагороджуються автори, лауреати в одній номінації:

Номінація: поезія (лірика)

Олег Озарянин (Україна)

А ось, власне, і сама моя конкурсна підбірка:

РІДКІСНИЙ ПТАХ – 2019

Олег Озарянин, Житомир

Лірична поезія

* * *
У світі є добро і зло. 
Ковтнувши з джерела живої, 
Благаю, щоб життя текло 
Лише в режимі супокою.

Даруй нам, Боже, супокій,
Щоб в мудрості й добрі всевишнім, 
Наперекір біді любій 
Душа блаженствувала в тиші.

Не стануть гроші та скарби,
Жадоба, пристрасть, чин високій, 
Лихварство, хіть, любов юрби 
Значніші за душевний спокій.

Стрімка, розлючена ріка 
Стихає, досягнувши моря... 
Нехай тобі моя рука 
Дає упевненість в опорі.

Яскравіше усіх світил 
Хай світить мисль: нас вічно двоє! 
І як би час нас не студив – 
Ми грітись будем супокоєм...

* * *
Вдивись... та хоч у що! 
Вікно або малюнок,
Ескіз чи натюрморт... 
Проникливо вдивись!
Та уяви собі:
ніч, зорі, поцілунок.
Ви вдвох, навколо – сад, 
куди прокралась рись.

Зірки у вишині 
пливуть в швидкому танці.
Ось свічі на столі, 
вино і виноград.
І місяць золотий
бентежить кров коханців,
Й планети стали вряд, 
неначе на парад.

І твій звичайний світ 
став іншим, ілюзорним,
Де кожен – відчайдух, 
сміливець та дивак.
І розквітають вмить 
фантазії узори...
Без цього вже ніяк, 
без цього вже ніяк...

* * *
Закохано катуємось взаємно.
Тож освяти молитвою відхід!
Не в інший світ, де моторошно й темно –
Мені верни мене на схилі літ.

Та ні – і знов нестримно я волаю
Про ласку, що зачаєна в тобі,
Мов грішники, відлучені від раю,
Чи жебраки, безвольні та слабкі.

Ще тільки сам себе зробив ізгоєм,
Не уявляю, далі жити як?
Благаю прощення за все, що скоїв,
Та присягаюсь вірним буть відтак.

У всі віки поетів убивали,
Щоправда, не усіх і не завжди́.
Хоч радощів у всесвіті чимало,
Поет завжди був схильний до біди.

Страждання йому ліпші за визнання,
Хоч б'ють його, неначе качку в лет.
Поет не здатен жити без кохання,
Він без кохання – без душі поет.


Разобранный на тысячу частей...

Разобранный на тысячу частей,
Лишённый мыслей, взглядов и речей,
Приближенный тем самым к катастрофе -
На утренней террасе пью свой кофе.

Тем временем кончается июнь...
Всё меньше жизни... Отмахнись да сплюнь!
Ты больше никогда не будешь молод, 
За летним зноем неизбежен холод.

Любое дело валится из рук...
Смотрю, как муху пользует паук,
Как от цыплят спасается кузнечик...
Бессмысленно... Ведь каждый путь конечен.

К чему оберегать остаток лет,
Когда в душе ты хлыщ и дармоед...
Что хуже смерти? Только лишь забвенье.
И ждать его - твоё предназначенье.

26.06.19


Подборка моих стихотворений из альманаха поэзии "Батумские каникулы", июнь 2019-го

Олег Озарянин (Украина)

Антонюк Олег Николаевич - родился 1 января 1969 г. в городе Житомире (Украина), где и проживает по настоящее время. По образованию: инженер-электронщик. Автор пяти книг стихов. Многочисленные публикации в различных периодических изданиях. Лауреат нескольких украинских и международных литературных премий. Обладатель дипломов и медалей за участие в поэтических конкурсах и фестивалях. С сентября 2016 является членом „Международной Гильдии Писателей”, Германия. С мая 2017 является членом Международного творческого союза „MasterPeace”


* * *
Пробуди во мне зверя.

Заставь меня видеть во тьме,

Чуять нюхом звериным

опасность из дальних пределов.

Мои нрав и повадки

животным инстинктом отметь,

Научив без врачей

врачевать мускулистое тело.

Пробуди во мне зверя.

Как только чужак или враг

Подойдёт слишком близко –

пусть клык мой безжалостно вспорет

Его вздутые вены.

Приблизится он хоть на шаг

К неприступным границам

помеченных мной территорий.

Пробуди во мне зверя.

Позволь мне звериным чутьём

Различить – мне тебя! –

средь несчётного множества самок.

И тогда, отрычав,

разреши мне любить горячо;

Впившись в холку зубами,

тобой наслаждаться упрямо.

Пробуди во мне зверя.

А после... А после убей!

Пусть звериная кровь

обагрит мне звериное веко.

Потому что не место

зверью средь нормальных людей,

И труднее всего

оставаться всегда человеком.


* * *
Так и живу... Не спрашивай, зачем.

Не знаю сам. Дни тоньше с каждым годом.

Наступит день – закончатся невзгоды,

Придёт пора исчезнуть насовсем.

Мелькнёт мой след среди забытых книг,

И пропадёт... Невелика потеря!

Едва уйду, не мал и не велик,

Я в мир иной, без грусти, без истерик.

Хоть иногда подмигивает мне

Удача – пусть некстати и нелепо, –

Одной любви я поклоняюсь слепо,

И нет её прекрасней и грустней.

Так и живу!.. И знаю наперёд:

Не в наши дни достичь земного рая.

И если змий подаст запретный плод –

Его цена безумно дорогая.

Но личный ангел за моей спиной

Вновь шепчет мне о вечности ночами.

И снова скрыт согбенными плечами

Бумаги лист, лежащий предо мной.

Так и живу!.. Иное – пустяки;

Пускай вовек не справиться с задачей, –

От прочих дел и мыслей отрекись,

Лишь этот миг на самом деле значим.


* * *
Тобой лишь одной живу,

Пою лишь тебе одной,

И каждый твой взгляд и звук

Ловлю в тишине святой.

Тебе лишь одной молюсь,

Клонюсь лишь к твоим ногам,

В тебе, будто эхо, длюсь,

Плывя по твоим волнам,

Купаясь в твоей любви,

Иных не ища щедрот.

Ты небо, что манит ввысь,

Маяк, что меня ведёт

Отсюда за край земли,

За радужный горизонт.

С тобою неразделим,

Тебе я и дождь, и зонт.

Позволь же тебя согреть,

Позволь же тебя беречь,

Пока не разлучит смерть,

Я буду твой щит. И меч.


* * *
Благодарю Тебя, Господь!

За странности пути,

За хлеба праведный ломоть,

Соль из Твоей горсти.

За то, что в доброте людской

Я не ищу нажив.

За то, что избран я Тобой,

Ещё за то, что жив.

За веру в ту, одну звезду,

Что мне главней всего.

За то, как преданно я жду

Рожденья Твоего!


* * *
Скачай меня! Я был. Давным-давно.

У вас ещё хоть кто-нибудь читает?

Вы после нас раскрыли уйму таинств,

Которых здесь нам было не дано.

Скачай меня. Перед тобою весь

Я в этом файле, меньше мегабайта,

Забытый меж страниц седого сайта,

Сквозь тьму веков сумевшего пролезть.

Скачай меня, не мешкай, подгрузи

В свою программу постиженья сути.

Разброс перипетий и перепутий

Моей души сумей вообразить.

Скачай меня: во мне бурлила кровь,

Я много видел, кем-то был однажды,

Во что-то верил, тьмы и света жаждал,

Страдал, любил... Ты слышал про любовь?

Скачай меня... Пусть у тебя внутри

Моих стихов поселится частица.

И если вдруг такого не случится –

Всего меня из вечности сотри.



АЛЕКСАНДРУ КАБАНОВУ


Какая разница, в какую землю лечь,

Каким хмырям отстёгивать налоги?

Поэт не нужен (истребим сиречь)

Всегда, в любом сообществе двуногих.

Вдохнув пары глагольной и хмельной

Деепричастно-суффиксной отравы,

Он нежилец, он видит свет иной

И заключён в колонию неправых.

Недолгий обитатель здешних мест,

В кромешный час, когда душе крамольно,

Он скальпелем пера ведёт надрез

По сердцу и листу: и сердцу больно...

Что есть стихи? Лишь разновидность лжи.

Осадок слов со дна переживаний.

В стихи, как в рясу, прячутся ханжи;

В них вдоволь чепухи и всякой дряни.

Скрывать меж строк какой-то тайный смысл,

Превознося значенье междустрочий,

Способен всяк, кто хоть отчасти лыс

И схожестью с Верленом озабочен.

Так что ж, шуми, камыш, пока не смолк,

Шурши, трещи, но не забудь о главном:

Всегда, во всём, поэт поэту – волк!

Да и другим не нужен и подавно...


Всё обошлось, Христос опять воскрес...

Всё обошлось, Христос опять воскрес,

Ещё на год мир получил отсрочку.

И тонны слёз, прорвавши оболочку,

Весенним ливнем хлынули с небес.

 

Лишь всё осталось прежним. Ничего

Не поменялось к лучшему по сути –

Мы также зло над недругами шутим,

Душ не омыв в потоке дождевом.

 

И в сотый раз готовимся опять

Гнобить и рвать любого, кто не с нами.

Но сколько сил Ему ещё достанет

Нас, неразумных, за грехи прощать?..


И было утро...

И было утро. И цвели сады.
И бабочка, прозрачная, как время,
В наряде из чешуйчатой слюды
Архангелом парила надо всеми.

Всходило солнце в ризах золотых,
И благодать текла на километры.
И прилетали грёзы и мечты
На крылышках из воздуха и ветра.

Напротив, из открытого окна
С утра такая музыка звучала,
Что отдыхала от забот страна,
И будущее вовсе не пугало...

23.04.19


Очі твої волошко́ві...

Очі твої волошко́ві
Дивляться крізь часоплин...
Зітканий світ із любові,
Як все живе – із клітин.

Що збережу наостанку
У мріях про нас обох?
Каву ранкову на ганку,
Котру заварював Бог...

Білі незаймані груди,
Цноту і щемність краси,
Острах людсько́ї осуди
Перед гріховним усім...

Перше в жіночість причастя,
Пізню сльозу каяття –
Миті нежданого щастя
Виміром в ціле життя!


Зимові вірші (2018-2019)

* * *

Сніг загортає місто у пелюшку,

Його колише, наче немовля.

Дерева, одягнувши капелюшки,

Ввижаються святковими здаля.

 

Хоча зима іще не наступила

За жодним у ці дні календарем,

Проте мороз вже набуває сили,

Себе відчувши льодовим царем.

 

Зоріє вранці дзеркало асфальту,

Мов хтось його всю ніч полірував,

Тож перехожі залітають в сальто

Обачність втративши у вирі справ.

 

Увечері безлюдніють крамниці,

Нема нікого в пабах і кафе.

І лише зверху гострий зойк синиці

Нагадує, що в світі щось живе...

 

 

* * *

Щоночі в очі дивиться війна.

Зухвало прийде й голову морочить:

Примарою сіда біля вікна

І невідступно дивиться у очі.

 

Нічого не розказує, мовчить,

Та мерехтить в очах німе питання:

То як би ти хотів зустріти мить

Свого життя, якщо була б – остання?

 

Від неї не сховаєшся, вона

Приносить смерть чи рве на тілі рани.

Калічить душу всякому війна –

Безжалісна, безглузда й невблаганна.

 

Так моторошно робиться мені,

Що я з тремтінням впоратись не в змозі,

Як тільки очі, вбивчі та скляні,

Мене знаходять вдома чи в дорозі.

 

Як тільки ніч запалює вогні,

Намарне сподіватися на милість...

Здригаюсь, згоден згинути на ній,

Аби вона в мій бік так не дивилась!

 

 

* * *

Не вірші ще – лише передчуття:

Невпізнані, зворушливо-жадані,

Такі, що виринають з небуття

І за собою у мандрівки манять.

 

Туди, де снігом білиться земля

Й зникають фарби дещо передчасно

Під награвання вітру-скрипаля

Про сум полів від перших хуг білястих.

 

Де осяйну величність чистих нив

Підкреслює сніп сонця у долині

Й дарує мріям спрагу новизни

Той пломінь, що пробіг в золі каміну...

 

 

* * *

В ці дні удвох облишмо помічати

Прихід зими, немов її нема.

Сховаймо лижі, ковзани, санчата,

Геть все, що нам нагадує – зима

Чомусь прийшла й чогось, як завжди, хоче...

Не нам лякатись витівок зими!

Холодні дні й зіркі студені ночі

Не запанують там, де разом ми.

 

Мерщій до мене в молоді обійми

І жартівливе щось розповідай

Про ті краї, де не палають ві́йни,

Де в діамантах сяє небокрай

І не побачиш ні пожеж, ні диму,

Й довкілля диха подихом весни...

Давай візьмімо – і проспімо зиму!

Тож пригортайсь до мене та засни...

 

 

* * *

Цей дощ серед зими – як схлип після печалі,

Й без нього сумно так, а тут іще й цей дощ...

Пухнасті, білі дні сірішають чимдалі,

Неначебто ченці під час всенощних прощ.

 

Безрадісна пора ­– ні світла, ні надії,

Все марне й нетривке, до чого не торкнись...

Назавжди відгули дні теплі, молодії,

У серці не дзвенять дзвіночки, як колись...

 

Якісь передчуття зневіри і тривоги,

Що у скрутні часи нещастя не мине...

Лишилося одне – безмежна віра в Бога,

То й нидіти не варт, бо це є головне!

 

 

* * *

 

                      "І кожен узвіз у цей день – Андріївський!"

 

                                                         Михайло Пасічник

 

Сніг випав на Андрія мовчкома

Вночі, коли ще міцно спало місто.

Зима вдягнула все кругом сама

У шати і поважні, і пречисті.

 

І про́щеним все стало за вікном,

Неначе світ позбавився від бруду

Наза́вжди, наче із ліле́й вінком

Христос прикрасив голову Іуди.

 

Й душа злетіла Богу навздогін

Та відігрілась всупереч морозу,

І за сто миль почувсь святковий дзвін

Церковки над Андріївським узвозом...

 

 

* * *

Талант митця народжує світи,

Які стають реальніші, ніж справжній.

Таку уяву має щирий майстер,

Що плід її спроможний поруч йти.

 

Коли тобі герої гарних книг

Зі сторінок яскраве щось розкажуть –

Не просто "оживають" персонажі,

А робляться живіші від живих.

 

Ось лицарі сідають у човни,

Шукаючи пригод. Чи вроду дами

Оспівують чарівними рядками...

І прагнеш жити гідно, як вони.

 

Якщо у цьому світі ти ізгой,

Уявний світ тебе чимдужче кличе.

Наслідуючи їх характер й звички,

З героями і ти уже герой!

 

...А десь на хвилях радісних відлунь

Гойдаючись, той посміхнеться тихо,

Хто вигадав це все тобі на втіху –

Замріяний мудрець, простий чаклун...

 

 

* * *

Ще тут. І дням нема кінця.

Ще прагнеш наздогнать важливе

І апелюєш до творця

Оцих небес з анонсом зливи.

 

Де мокнуть хати під дощем,

І в кожній – у куті ікона,

Що ронить в душу ніжний щем

Й сльозу вичавлює солону.

 

І мить така між жорен днів

Не му́кою стає – муко́ю,

Тим борошном з відбірних слів

Для їжі розуму тривкої.

 

А в тебе у куті – нічник,

Блокнот і олівцевий змилок,

Тож сповідь схимницьку почни,

Візьмись за віршосвятне діло.

 

Й допоки ще горить свіча,

Забудь про жалюгідні статки,

Себе усього читачам

Роздай до нитки, до останку!

 

 

* * *

Зимо́ва сплячка... Ледве плине час,

Немов саме життя призупинилось.

Поначіплявши снігових прикрас,

Тремтять гаї в оде́жинах на виріст.

 

Себе у кронах сніг додолу гне,

Ламає віття власною вагою,

Ну, а котре ця доля омине, –

Благословляє міцністю й снагою.

 

Перевіряє доля й нас на міць:

Чи вистоїм, чи діждемо́ся спасу

Серед громів та чорних блискавиць

Недружнього теперішнього часу?

 

Мовчать дерева... Теж тепер мовчу.

І тільки в небо піднімаю очі

Та воскову запалюю свічу

При о́бразі Спасителя щоночі.

 

...Синичка сіла поруч на сосну

І попри все співає, бідолаха.

То як же нам не вірить у весну,

Коли у неї вірить квола птаха?

 

 

* * *

Аж ось і сніг з небес ковзнув... Нарешті

торкнеться спокій стомлених очей

і прозаїчні контури речей

не виведуть уяву поза межі...

 

Сніг падає нечутно й невагомо

(нема нічого в ньому від сльоти),

відбілюючи аж до сліпоти

навколо мене краєвид знайомий.

 

Як славно – без потреби, без мети

іти собі по бездоріжжю січня

й позаду залишать узір магічний,

на білий сніг наносячи сліди.


І тишу цю – холодну, бездиханну

цілуючи в знекровлені вуста,
забути все, приборкати бажання,

й почать життя зі сніжного листа!


Альманах "ФОРУМ" №15, 2018 (город Днепр)

Публикация подборки из девяти моих новых стихотворений в пятнадцатом номере альманаха "ФОРУМ", город Днепр:

* * *
Однажды дождь... Однажды летний дождь
Зашёл в наш сад – запущенный, укромный –
Разведать, отчего пронзает дрожь
Клематис после россказней пионов.
Недолго слушал, стал перебивать,
Сперва стесняясь, а затем смелея,
И горних слов земная благодать
Сочилась к корню дикой орхидеи...

И были так слова его чисты,
А слушатели так на правду падки,
Что замирали гордых роз кусты,
И распускались кустики лапчатки.
Листвы дрожанью встречно трепеща,
Сердечный ритм смещался в зону риска,
Пульсирующий, как разгул плюща,
Как буйство молодого тамариска.

ЛИВЕНЬ В ЖИТОМИРЕ

Из всех щелей, отверстий, их отсутствия
Рвалась вода, рыча, беснуясь, буйствуя!

Под прессинг ливня угодив жестокий
Захлёбывались горла водостоков.

Бурлил поток вдоль тротуарной бровки,
Превосходя возможности ливнёвки.

Ушло под воду, морем стать успевшее,
Скрещение Покровской и Грушевского.

В его пучину, люки все задраив,
Заныривали дерзкие трамваи.

Ежеминутно доводил до дрожи
Грозы разряд – испуганных прохожих.

И всякий был, за гранью истерии,
Беспомощным перед лицом стихии.

* * *
Благословенный август! Красота,
Граничащая с умопомраченьем.
Блаженной неги плавное теченье,
Каскад даров, что сложно сосчитать:

Манящий запах сочных, спелых яблок;
Дожди из слив, божественных на вкус;
Бокал с вином, что не бывает пуст;
Стихи всех тех, в ком вера не ослабла...

Когда златящий небеса закат
Похож на персик – бархатный, румяный;
Ночные псалмопения цикад,
Под шёпот губ: "Господь, помилуй мя!"

* * *
А те, с того, считали, что на этом –
Всё временно, и к бабке не ходи!
Но преданным Ромео и Джульеттам
С их мнением всегда не по пути.

И презирая жизни быстротечность,
Влюблённые, в обход всех догм и прав,
Из юности шагнуть пытались в вечность,
Законы мироздания поправ.

Наивные, красивые, живые,
Узрев в любви величие Творца,
Под ревности удары ножевые
Они беспечно ставили сердца.

И рассыпались в прах сердца попроще,
И зависть жгла огнём чужих женитьб,
И превращалась вмиг в тюрьму жилплощадь,
Которую им выпало делить.

Но были те, кто верить не устали
В то, что любовь не покидает нас,
И были чувства их прочнее стали,
А их сердца – прочнее, чем алмаз.

Меж двух миров мы ищем середины,
Чтоб слыть в веках, не только миг один...
Что надобно? Всего лишь древесину,
Да настрогать побольше буратин!

* * *
Ответственность. Кого и перед кем?
Да кто бы знал... Что верно, что неверно?
Во множестве суждений, теорем
Пытаться отыскать закономерность –
Напрасный труд, пустое ремесло.
Нам недоступен замысел глубинный.
Что из сомнений смутных проросло,
Облепит лжи густая паутина.

Первопроходцы. Львиные сердца.
Торящие свой путь по бездорожью.
Нелепа смерть любого наглеца,
Дерзнувшего оспорить славу Божью
Во имя торжества грядущих дней,
Где ни его, ни нас уже не будет...
А мы лишь с каждым годом всё мрачней,
Всё яростнее молимся о чуде.

Жизнь нужно жить легчайшую на вес:
Из ветра, облаков и незабудок;
Любить себя, пока не надоест;
Ласкать жену, растить детей и уток;
Смотреть, как топчут куриц петухи,
Но думать неизменно о прекрасном;
Сажать картофель и писать стихи.
И помнить: всё, что просто, не напрасно.

* * *
Уколом в сердце – бренность бытия.
Тревожно небо, рдея утром ранним:
Рассвет сочится кровью рваной раны,
И день, как смерть – фатален, предстоящ.

Но к зрению Господь добавил слух,
Страхующий от зрительных невнятиц:
Вот нарушает тишину петух,
И мир вокруг становится понятен.

В привычном положении вещей
Привычно ищешь к ним свою причастность,
Как к океану ищет путь ручей...
И надо жить и верить: не напрасно!

* * *
Последний летний день. Щемящая тоска.
Задумчивая грусть. Душевная тревога.
И что в бессчётный раз молить любви у Бога,
Ни разу за стихи пощады не снискав?

Ты пишешь в пустоту. Ты убиваешь время.
Которое тебя – ведь ясно наперёд! –
Как терпеливый зверь, что никогда не дремлет,
Вот-вот подстережёт и с радость убьёт.

А ты чего хотел? Ты, втиснутый в Житомир,
В бездушный серый мир беспочвенных надежд.
Последний летний день мелькнёт в дверном проёме,
И осени ветра ворвутся в эту брешь.

Сплошная пустота твои заполнит думы.
Ты – брошенный фрегат, забывший утонуть.
Обвисли паруса. Вода сочится в трюмы.
Последний летний день... Пора идти ко дну.

ТРИВИАЛЬНОЕ ТАНГО

Тривиальное танго на лезвиях ржавых обид.
Каждый шаг в нём слезами и кровью обильно полит.

Безрассудная страсть, пепелящая нас изнутри. 
Неподдельная боль, что ни вырвать, ни проговорить.

Невозможность забыть, со способностью всё потерять.
Дождь слезами дрожит на багровой щеке сентября.

Шелест крохотных капель, сползающих вниз по стеклу.
Шелест ветра, раздувшего ловко сентябрьскую мглу.

Потанцуй же со мной, мой неблизкий единственный друг.
В час когда дождевые сокрыли луны полукруг.

Вот и небо светлеет в незримой дали голубой.
Только слёзы дождя не стихают, волна за волной.

Так прибудь и останься в ритмично кружащемся сне.
Характерным рисунком воды на холодном окне.

* * *
Он умер как поэт так и не став поэтом.
Ирония судьбы, вселенская тоска.
А мог бы, мог бы стать легко, по всем приметам:
Высокое чело и проседь у виска.

Пытливый, гибкий ум. Восторженное сердце.
Горящие глаза. Красивый чуткий нос.
Редчайшее в наш час сакральное соседство:
Игривости строки со злостью не всерьёз.

Отпущенный талант - на бабочек и феек.
На тех, что в животе, и тех, что у ручья.
Вот так и вышел весь, до капли. Я шизею.
Итог игры: 0:0. Фатальная ничья.

(Олег Озарянин, г. Житомир, Украина)


Талант митця народжує світи...

* * *

Талант митця народжує світи,

Які стають реальніші, ніж справжній.

Таку уяву має щирий майстер,

Що плід її спроможний поруч йти.

 

Коли тобі герої гарних книг

Зі сторінок яскраве щось розкажуть –

Не просто "оживають" персонажі,

А робляться живіші від живих.

 

Ось лицарі сідають у човни,

Шукаючи пригод. Чи вроду дами

Оспівують чарівними рядками...

І прагнеш жити гідно, як вони.

 

Якщо у цьому світі ти ізгой,

Уявний світ тебе чимдужче кличе.

Наслідуючи їх характер й звички,

З героями і ти уже герой!

 

...А десь на хвилях радісних відлунь

Гойдаючись, той посміхнеться тихо,

Хто вигадав це все тобі на втіху –

Замріяний мудрець, простий чаклун...

 

 

* * *

Ще тут. І дням нема кінця.

Ще прагнеш наздогнать важливе

І апелюєш до творця

Оцих небес з анонсом зливи.

 

Де мокнуть хати під дощем,

І в кожній – у куті ікона,

Що ронить в душу ніжний щем

Й сльозу вичавлює солону.

 

І мить така між жорен днів

Не му́кою стає – муко́ю,

Тим борошном з відбірних слів

Для їжі розуму тривкої.

 

А в тебе у куті – нічник,

Блокнот і олівцевий змилок,

Тож сповідь схимницьку почни,

Візьмись за віршосвятне діло.

 

Й допоки ще горить свіча,

Забудь про жалюгідні статки,

Себе усього читачам

Роздай до нитки, до останку!


Норвежские стихи 2019-го

* * *

Мне пятьдесят... Звучит, как приговор.
Так, словно жизнь прошла. А что осталось?
Уже непроходящая усталость
Да тусклых дней бессвязный разговор.

Вершины позади, спускаюсь вниз.
Действительность давно не в адеквате,
А выждать повсеместный дебилизм
До лучших дней – моих, увы, не хватит.

Ещё пишу, чтоб не сойти с ума,
Оставшись у разбитого корыта –
Амброзии не сделать из дерьма,
Которым всё повсюду шито-крыто.

Бесцельный труд – сложение стихов.
Загубленное понапрасну время.
Вердиктом вездесущих знатоков –
В одной упряжке с лузерами всеми.

И что взамен? К развязке жизнь ведёт
Нелёгкий путь из острых игл и лезвий.
Итоговый даёшь себе отчёт –
Ты с каждым днём незримей, бесполезней.

Всегдашний пленник кровожадных рифм,
Тебя секущих насмерть, будто розги,
Пока не засбоит сердечный ритм
И о себе вдруг не заявит возраст.

И упадёшь на мокрый лист ничком
С душою, измождённой всякой дрянью,
Без шансов разувериться лишь в том,
Что смысла нет в твоём существованьи!

Нелепая и скользкая стезя,
Плодящая убогих повсеместно,
А изменить ей поздно и нельзя
В конце дороги ниоткуда в бездну.

Безликий день, полвека за спиной.
Мертвы мечты у жизни на излёте.
Ну что ж, трубач, пора трубить отбой!
А он молчит и голову воротит...

 

01.01.2019

 

 

ВТОРОЙ АНГЕЛ

 

Заблудились ангелы в лесу.
И свалился Первый от бессилья...
Молвил Третий: "Я тебя спасу!",
Распахнувши ангельские крылья.

 

Сколь не бился, да не смог взлететь.
Только силы истощил напрасно.
Стоило пытаться, если смерть
Всё равно над ангелом не властна?

 

Всё прими сполна и до конца,
Суть деяний не постигнув даже,
Свято веруй в замысел Творца
И не жди ни славы, ни поблажек.

 

Так над тем с покорной головой
Беспристрастно размышлял Второй...

 

03.01.19

 

 

* * *

У здешнего неба цвет красной расплавленной меди,
Припудренной угольной пылью при тонком помоле.
В норвежских лесах разъярённые бродят медведи
И золото прячут в пещерах ворчливые тролли.

Здесь редкому солнышку знают достойную цену –
Всё тянется к свету, лишь брызнет заря на востоке.
Здесь сильные люди друг к другу добры и степенны,
И больше других, безусловно, они одиноки.

И чаще других сводят с жизнью последние счёты*,
Но дольше живут**, растеряется даже философ.
И если ответить себе вознамеришься: "Кто ты?",
Попробуй пройтись по скалистому берегу Осло.

Размеренно дышит покоем холодное море,
Беспечно парят над волною довольные чайки.
И мысли, и нервы твои тут становятся в сборе,
Прими эту косность, мой друг, ни о чём не печалься.

 

* – по количеству суицидов Норвегия занимает одно из первых мест в мире;
** – Норвегия занимает одно из первых мест в мире по сроку продолжительности жизни.

 

05.01.19

 

 

* * *

Закат зимой напоминает ад.
Всего страшней, когда трещат морозы
И снежные гигантские стрекозы
За шиворот прорваться норовят.
Снежит нещадно, всюду ни души
В таком холодном и суровом мире,
Где тишина, царящая в эфире,
Собою водворяет суть глуши.
Течёт, дымится быстрая позёмка,
Усиливая инфернальный страх
Пред невестью, шалящею впотьмах,
Когда кровит больного неба кромка
И ветер поднимает кутерьму –
Безумную, кромешную, лихую –
В ней ведьма тащит ногу костяную,
Заклятьем солнце свергнувши во тьму.

 

08.01.19

 

 

* * *

Скачай меня! Я был. Давным-давно.
У вас ещё хоть кто-нибудь читает?
Вы после нас раскрыли уйму таинств,
Которых здесь нам было не дано.

 

Скачай меня. Перед тобою весь
Я в этом файле, меньше мегабайта,
Забытый меж страниц седого сайта,
Сквозь тьму веков сумевшего пролезть.

 

Скачай меня, не мешкай, подгрузи
В свою программу постиженья сути.
Разброс перипетий и перепутий
Моей души сумей вообразить.

 

Скачай меня: во мне бурлила кровь,
Я много видел, кем-то был однажды,
Во что-то верил, тьмы и света жаждал,
Страдал, любил... Ты слышал про любовь?

 

Скачай меня... Пусть у тебя внутри
Моих стихов поселится частица.
И если вдруг такого не случится –
Всего меня из вечности сотри.

 

09.01.19

 

 

* * *

Лишь видимость нисходит до ни зги –
И ранним летом, и зимою поздней, –
Ко мне приходят верные враги
И начинают дружно строить козни.

 

Глаза прикрою – вот они, сидят,
Надменно споря у моей кровати,
Все разодеты, словно на парад,
А я как раз совсем не при параде.

 

Они куда успешнее, чем я,
Все здоровей, красивей и богаче,
У каждого отменная семья,
И всем им не известны неудачи.

 

Они хохочут хором надо мной
Да дразнятся обидными словами,
А я молчу бессильно, чуть живой,
И только тихо плачу временами.

 

Путь не был прям: то пропасть, то дуга...
С кривой судьбою примирившись вроде,
Я благодарен становлюсь врагам –
Ведь все иные вовсе не приходят.

 

10.01.19


Подборка моих стихотворений в альманахе "Арка-фест 2018" (Барселона)

Сегодня получил "Новой почтой" от Друкарского двора Олега Фёдорова из Киева альманах Международного литературного фестиваля "Арка-фест", который проходил 24-30 сентября в двух городах Испании: Барчселоне и Ллорет-де-Маре. Огромное спасибо оргкомитету этого замечательного фестиваля (Юрий Михайличенко, Елена Гвоздева, Екатерина Румянцева, Сергей Лазо), который отобрал подборку из десяти моих стихотворений для этого альманаха!!! Привожу свою публикацию в полном объёме, мои дорогие друзья - читайте, оценивайте, высказывайтесь))) #arkafest

ЖИТОМИР В ОКТЯБРЕ

Дождливой осенью закапан,
Ей без сомнений сдавшись в плен,
Средь лужиц и листвы охапок
Мой город замер – тих, смирен.

И это полное покорство
Неотвратимости судьбы –
Вполне реально, без притворства,
Как эти рельсы да столбы.

Ещё вовсю воркует голубь,
И к девятнадцати светло,
Но всем овладевает холод
Без оговорок на тепло.

И мы спешим по магазинам,
Чтоб раздобыть чего-нибудь
Наперекор проказам зимним,
И души шерстью обернуть.

Стремясь запрос исполнить каждый,
Мой город тьму вещей извлёк, 
Любя и пестуя сограждан,
С оглядкою на кошелёк.

Да будет всем тепло и сыто,
Пока любовно смотрит он,
Как мы, с восторгом неприкрытым,
С надеждой лучших ждём времён.

Я так любил его мальчишкой:
Его невычурный наряд
И нрав, заносчивый не слишком;
Базаров бесконечный ряд.

Уже, пожалуй, не изжить мне
Его повадки и акцент.
И этот Сенный, этот Житний, –
Мой свет, что виден нам в конце.

* * *
Плотность листвы создавала в отдельных местах
Непроходимость для света. Отсутствие ветра
Редким покоем на вечно дрожащих листах
Отображалось. Нарядом из тонкого фетра
Ель приукрасил свалявшийся пух тополей.
Медленный жук стороной обползал муравейник.
Делаясь с каждой посадкой слегка тяжелей,
Шмель деловито жужжал на расцветший репейник.

Солнце бальзамом лилось на задумчивый сад.
В пении птиц, в монотонной волшбе водопада
Слышалось явно – средь множества прочих отрад,
Ценна лишь эта, привычная сердцу отрада.
Жизнь испарится, как в синее небо – роса.
Вырастут внуки и даже состарятся дети...
Проще не думать. Молиться, любить и писать.
Неба пока не коснёшься росой на рассвете.

* * *
А Бог есть слово, музыка и свет,
Ведь всё иное точно не от Бога;
Богатство, власть – зловещи и убоги,
В них ничего божественного нет!

Порабощая мысли и сердца,
Победно дьявол шествует по миру,
Над всякой головой его секира,
Где он – предощущение конца...

Сквозь войны, распри, деньги на крови,
Не оставляй сомнений без ответа –
Стремясь душой к божественному свету,
Будь чист и светел, не продешеви!

* * *
Владимиру Высоцкому

А у нас, Володя, всё по-старому,
Также жизнь уходит, день за днём,
Также верим скрежету гитарному,
Да тебя всё также мы поём.

Ничего, Володя, не меняется,
Так же Бог к нам глух, и слеп, и нем.
Так же в нас влюбляются красавицы,
Но уже, увы, не насовсем.

Помнишь, как искали по-хорошему
Правды до скончания веков?
Да свалились загнанные лошади,
А потом не стало и волков.

Не отмыть ни водкою, ни банею,
Ржавчину с нательного креста.
Мы обречены, и это знание
Не пугает больше ни черта.

Но по нерву, что всегда на взводе,
Мы идём, печалясь и смеясь,
За твоей гитарою, Володя –
Неизменна эта колея.

* * *
Благодарю Тебя, Господь!
За странности пути,
За хлеба праведный ломоть,
Соль из Твоей горсти.
За то, что в доброте людской
Я не ищу нажив.
За то, что избран я Тобой,
Ещё за то, что жив.
За веру в ту, одну звезду,
Что мне главней всего.
За то, как преданно я жду
Рожденья Твоего!

* * *
Всё смотрит, смотрит в тёмное окно.
Протяжно. Долго. За окном черно.
Лишь по стеклу плывут цветные пятна
От мчащихся автомобильных фар.
Она, отставив кофе ароматный,
Берёт журнал с названием "Бульвар",
Но вновь кладёт на место аккуратно,
На стол, который делит пустота
С ней в день любой. В то, что его не стало,
Не верит... Он вот-вот войдёт сюда,
Простой и светлый, грубоватый малость.
Слегка помедлив, отворит трюмо,
Возьмёт вино, карбункула багровей:
"Как хорошо вот так прийти домой..." –
И оборвёт себя на полуслове. 
Смерть не всесильна! Убеждаясь в этом,
Она спокойно ждёт, за годом год,
И если не дождётся этим летом,
То осенью сама к нему придёт.

* * *
Не собираюсь думать, что потом.
Живу сейчас, ликуя и страдая.
От стадных масс держась особняком,
Куда б меня ни вывела кривая.
Мне важно оставаться одному.
Принудила сплошная показуха
Не признавать союзов и коммун,
И прочих форм порабощенья духа.
Я не примкнул, не влился, не пристал.
В строю шагать не научился в ногу.
Ничей ни либерал, ни радикал,
За всё с себя лишь спрашиваю строго.
И то, что зреет у меня внутри,
Пронизывая сумрак высшим светом,
Не чей-то коллективный ум взрастит,
А жажда самому найти ответы.
Да, не доволен собственной судьбой,
Но быть довольным – хуже, чем могила.
Воспламеняясь восковой свечой,
Я миру свет дарю, по мере силы.
И этот отблеск у меня в окне,
Идущий от строки в немую полночь –
Пусть вас влечёт безудержно ко мне,
Пусть не даёт сердцам и чувствам смолкнуть.
В капканы мира вновь неуловим,
Людской молве нисколько неподсуден,
Я должен вам о горе и любви
Успеть сказать! А дальше – будь, что будет.

* * *
Переселился на окраину.
Живу вдали от суеты.
Завёл хозяйство. Стал хозяином,
Белю стволы, стригу кусты.

Наскучил мир в его страданиях,
Несовершенствах и грехах.
И только осени дыхание
Порой в меня вселяет страх.

Не верю в доброту, гуманность.
Стал безразличен (ставлю плюс).
И, принимая смерть как данность,
Я курам головы рублю.

Ко мне стучатся крайне редко:
То почтальон, то контролёр.
То пучеглазую соседку
Просить взаймы приносит чёрт.

Даю, хоть знаю – тем не кончится:
Пропьёт и снова постучит.
Да что с неё? Она подёнщица,
А я – вальяжный сибарит.

Но что кому судьбой назначено –
Прими и радуйся, что жив.
Забиты мысли всякой всячиной:
В чём суть и где лежат ножи?

Уже не плачу над ушедшими,
А многих попросту забыл.
Всё меньше беспокоят женщины,
Хоть им по прежнему я мил.

И сердца страсть с её безумствами
Совсем не радует игрой.
Так кораблю с пустыми трюмами
Из странствий грустно плыть домой.

Лишь ты, любовь моя последняя,
Всё также манишь к куражу,
Молчу с тобой или беседую,
Иль просто за руку держу.

Такое наше время странное,
Что описать – нет нужных слов.
А что остались – только бранные:
Засилье денег и крестов.

Господь с ирониею мстящею
Глядит на нас, как на шутов;
А мы, в болоте лжи погрязшие,
Ещё надеемся... На что?

* * *
Небо серо. Даль туманна.
Моросит унылый дождик.
У казацкого кургана
Вязнет в поле внедорожник.

Казакам обидно как-то,
Приуныли, хоть и в джипе.
Где достанешь трезвый трактор
В воскресенье, на отшибе?

Лбы казачьи режут складки,
По щекам стекают слёзы:
Не доехали на блядки
До соседнего колхоза.

Эх, дорога ты, дорога...
Нет подмоги в поле чистом!
Девки подождут немного,
И сдадутся... трактористам.

* * *
Бог заскучал... Был будний день, среда.
Жизнь на Земле утратила интригу,
Всё стало скучным, пресным... И тогда
Господь решил призвать архистратига.

"Послушай, друг любезный Михаил!
Мне показалось, мир слегка истрёпан,
Я б кое-что, пожалуй, изменил:
Готовь-ка Землю к новому потопу!"

Архистратиг ответил: "О Мой Бог!
Я не оспорю Ваших приказаний,
Но согласитесь, мир не так уж плох –
Вот книгу выдал некий Озарянин..."

"Олег который? Да, он Мне знаком!
Я многое шептал ему неслышно...
Ну что ж, потоп отложим на потом –
Мне интересно, что ещё напишет!"

Искренне Ваш,
Олег Озарянин


Талант всегда даётся под процент...

Талант всегда даётся под процент,
Не как подарок, приз или награда.
Бывает явен или сокровен,
Но неизменна за него расплата.

Когда на плечи взвален этот груз 
И выжигают внутренние солнца,
Его несёшь сквозь ожиданий хруст
Не жалуясь, покуда сердце бьётся.

Мечтал о жизни радужной, другой?
Мог отказаться, были ж варианты.
А так – забудь про сон и про покой:
Покоя не бывает у таланта.

Теперь ты должен! Но́шу взял – тащи, 
До самого конца её не сбросить...
В конце приходит Главный Ростовщик,
Он жёстко за отпущенное спросит.

     2


Словами Бога сыплет мокрый снег...

Словами Бога сыплет мокрый снег,
Благословляя города и реки,
А человеку в этом тьма помех,
Всё протестует снегу в человеке.


Он сел за руль, с опаской смотрит в ночь,
Но должен стать на скользкую дорогу,
Своей судьбы не в силах превозмочь,
Упрёки шлёт всему, и даже Богу.


Всё пуще с неба сыплет та же хрень
На лобовое. Сделавшись угрюмым,
Вдруг видит человек: последний день,
И этот снег был для него задуман...


...Всё осознав, во всём на полпути
Он разобьётся, жизнь свою итожа.
Но как красиво – Господи, прости! –
Предчувствуя, смириться с волей Божьей.


Вкус зимних яблок. Прелесть в мелочах...

Вкус зимних яблок. Прелесть в мелочах.
Бог кроется в деталях, как известно.
Закат в полнеба. Ужин при свечах.
Желание любить. И сор словесный
Преображать в течение строки.
Когда душа дрожит листком на ветке
Над парой рифм, возникших на салфетке.
Когда о вечном помыслы легки.

 

Горит закат. Горит листва на клёнах.
Но с каждым днём всё ближе холода.
Сердца и взгляды стынут у влюблённых.
Ещё неделя неги – и тогда
Ударят резко первые морозы.
Замёрзнет пруд. Остынет в жилах кровь.
Сегодня тёплым выдался Покров.
А жизни путь привёл к апофеозу.

 

14.10.18


Он умер как поэт так и не став поэтом...

Он умер как поэт так и не став поэтом.
Ирония судьбы, вселенская тоска.
А мог бы, мог бы стать легко, по всем приметам:
Высокое чело и проседь у виска.

 

Пытливый, гибкий ум. Восторженное сердце.
Горящие глаза. Красивый чуткий нос.
Редчайшее в наш час сакральное соседство:
Игривости строки со злостью не всерьёз.

 

Отпущенный талант - на бабочек и феек.
На тех, что в животе, и тех, что у ручья.
Вот так и вышел весь, до капли, я шизею.
Итог игры: 0:0. Фатальная ничья.


Віра моя - останнє, що в мене є...

Віра моя – останнє, що в мене є.

Інше не має сенсу: порожнє, блудне...

Всюди стрічаються випадкові люди,

Сонце сідає, темрява настає.

 

Це вже занадто – довге земне життя.

Більше за тебе, мене чи за будь-кого.

Світло згасає вподовж шляху вузького,

Що простягнувся звідти в невороття.

 

Ось я дивлюсь на тебе в глухім куті.

Сонце та віра тануть, мов лід в долонях.

Люди навколо мене чужі, сторонні.

Ти все німуєш в сонному забутті.

 

Іноді навіть здавалось – ловив твій сміх,

Чув твої співи, бачив вологі очі, –

Впертий глупак, до дивовиж охочий,

В чім я хоч раз переконатись зміг?

 

Дай мені відповідь! Перед тобою знов,

В мрії останній падаю на коліна.

Може, людей я не любив сумлінно –

Лише до тебе я не втрачав любов.

 

Знов мій псалом вторить тобі в унісон,

Знову здається – чую твій сміх та співи,

Поруч з тобою радісний та щасливий.

Тільки, на жаль, це був лиш солодкий сон...



Тривиальное танго

Тривиальное танго на лезвиях ржавых обид.

Каждый шаг в нём слезами и кровью обильно полит.

 

Безрассудная страсть, пепелящая нас изнутри.

Неподдельная боль, что ни вырвать, ни проговорить.

 

Невозможность забыть, со способностью всё потерять.

Дождь слезами дрожит на багровой щеке сентября.

 

Шелест крохотных капель, сползающих вниз по стеклу.

Шелест ветра, раздувшего ловко сентябрьскую мглу.

 

Потанцуй же со мной, мой неблизкий единственный друг.

В час когда дождевые сокрыли луны полукруг.

 

Вот и небо светлеет в незримой дали голубой.

Только слёзы дождя не стихают, волна за волной.

 

Так прибудь и останься в ритмично кружащемся сне.

Характерным рисунком воды на холодном окне.


Последний летний день...

Последний летний день. Щемящая тоска.

Задумчивая грусть. Душевная тревога.

И что в бессчётный раз молить любви у Бога,

Ни разу за стихи пощады не снискав?

 

Ты пишешь в пустоту. Ты убиваешь время.

Которое тебя – ведь ясно наперёд! –

Как терпеливый зверь, что никогда не дремлет,

Вот-вот подстережёт и с радость убьёт.

 

А ты чего хотел? Ты, втиснутый в Житомир,

В бездушный, серый мир беспочвенных надежд.

Последний летний день мелькнёт в дверном проёме,

И осени ветра ворвутся в эту брешь.

 

Сплошная пустота твои заполнит думы.

Ты – брошенный фрегат, забывший утонуть.

Обвисли паруса. Вода сочится в трюмы.

Последний летний день... Пора идти ко дну.


31.08.18


Уколом в сердце – бренность бытия...

Уколом в сердце – бренность бытия.
Тревожно небо, рдея утром ранним:
Рассвет сочится кровью рваной раны,
И день, как смерть – фатален, предстоящ.

 

Но к зрению Господь добавил слух,
Страхующий от зрительных невнятиц:
Вот нарушает тишину петух,
И мир вокруг становится понятен.

 

В привычном положении вещей
Привычно ищешь к ним свою причастность,
Как к океану ищет путь ручей...
И надо жить и верить: не напрасно!


А те, с того, считали, что на этом...

А те, с того, считали, что на этом –
Всё временно, и к бабке не ходи!
Но преданным Ромео и Джульеттам
С их мнением всегда не по пути.

 

И презирая жизни быстротечность,
Влюблённые, в обход всех догм и прав,
Из юности шагнуть пытались в вечность,
Законы мироздания поправ.

 

Наивные, красивые, живые,
Узрев в любви величие Творца,
Под ревности удары ножевые
Они беспечно ставили сердца.

 

И рассыпались в прах сердца попроще,
И зависть жгла огнём чужих женитьб,
И превращалась вмиг в тюрьму жилплощадь,
Которую им выпало делить.

 

Но были те, кто верить не устали
В то, что любовь не покидает нас,
И были чувства их прочнее стали,
А их сердца – прочнее, чем алмаз.

 

Меж двух миров мы ищем середины,
Чтоб слыть в веках, не только миг один...
А нужно что? Всего лишь древесины,
Да настрогать побольше буратин!


Вспомнить, как грудь твоя в ночь излучала свет...

Вспомнить, как грудь твоя в ночь излучала свет.
Жаль, что для падших бога, конечно, нет.
Вновь представлять себе медленно, без истерик,
Как ты живёшь в лучшей из двух америк.
...Поздно проснувшись, ты сочиняешь ланч.
Кухня твоя – вечный, привычный срач.
Грязная скатерть, пробки, "бычки" повсюду.
Ищешь пустую и не найдёшь посуду.
Прямо из банки ешь голубую слизь.
Что там? Не вижу, банку чуть-чуть приблизь!
Слопав отраву, лезешь назад в кровать.
В ней шевельнулся тот, кто не дал поспать.
Скомкав лицо, смотришь безвольно вверх.
Поздно – проснулся лысый, вонючий негр.
Хочешь-не хочешь, скоро его лапища
Дырки на теле твоём без труда отыщут.
Мерзко, противно... Не унывай, крепись:
Ты же мечтала – вот она, новая жизнь!
Глазки прикрой, расслабься, лови экзтаз,
Вспомнив про то, как это было у нас.


Ответственность. Кого и перед кем...

Ответственность. Кого и перед кем?
Да кто бы знал... Что верно, что неверно?
Во множестве суждений, теорем
Пытаться отыскать закономерность –
Напрасный труд, пустое ремесло.
Нам недоступен замысел глубинный.
Что из сомнений смутных проросло,
Облепит лжи густая паутина.

 

Первопроходцы. Львиные сердца.
Торящие свой путь по бездорожью.
Нелепа смерть любого наглеца,
Дерзнувшего оспорить славу божью
Во имя торжества грядущих дней,
Где ни его, ни нас уже не будет...
А мы лишь с каждым годом всё мрачней,
Всё яростнее молимся о чуде.

 

Жизнь нужно жить легчайшую на вес:
Из ветра, облаков и незабудок;
Любить себя, пока не надоест;
Ласкать жену, растить детей и уток;
Смотреть, как кур сношают петухи,
Но думать неизменно о прекрасном;
Сажать картофель и писать стихи.
И помнить: всё, что просто, не напрасно...


Благословенный август! Красота...

Благословенный август! Красота,
Граничащая с умопомраченьем.
Блаженной неги плавное теченье,
Каскад даров, что сложно сосчитать:

 

Манящий запах сочных, спелых яблок;
Дожди из слив, божественных на вкус;
Бокал с вином, что не бывает пуст;
Стихи всех тех, в ком вера не ослабла...

 

Когда златящий небеса закат
Похож на персик – бархатный, румяный;
Ночные псалмопения цикад,
Под шёпот губ: "Господь, помилуй мя!"


Ливень в Житомире

Из всех щелей, отверстий, их отсутствия
Рвалась вода рыча, беснуясь, буйствуя!

 

Под прессинг ливня угодив жестокий
Захлёбывались горла водостоков.

 

Бурлил поток вдоль тротуарной бровки,
Превосходя возможности ливнёвки.

 

Ушло под воду, морем стать успевшее,
Скрещение Покровской и Грушевского.

 

В его пучину, люки все задраив,
Заныривали дерзкие трамваи.

 

Ежеминутно доводил до дрожи
Разряд грозы испуганных прохожих.

 

И всякий был, за гранью истерии,
Беспомощным перед лицом стихии.


Заглянувшие в бездну...

Заглянувшие в бездну, о ней

разговорам не рады.

Хоть уже понимают, что с нами

со всеми творится.

Больше всех выделяются этим

врачи и солдаты:

Напускным равнодушием, будто

застывшем на лицах.

 

Перейдя Рубикон и к разгадке

приблизившись лично

Самой страшной из тайн – всяк смолкает,

исполненный грусти.

И никто из них больше не сможет

остаться "обычным",

Ведь всё то, что он видел,

его никогда не отпустит.

 

На нейтральный вопрос, никого

и не судящий вроде, –

Их ладони дрожат, словно крылья

израненной птицы,

Опускают глаза и скорей

разговор переводят...

Ведь теперь они знают, что

в проклятой бездне таится.


Однажды дождь...

Однажды дождь... Когда однажды дождь

Зашёл в наш сад – запущенный, укромный –

Разведать, отчего пронзает дрожь

Ирисы после россказней пионов, –

Недолго слушав, стал перебивать,

Сперва стесняясь, а затем смелея,

И горних слов земная благодать

Сочилась к корню дикой орхидеи...

 

И были так слова его чисты,

А слушатели так на правду падки,

Что замирали гордых роз кусты,

И распускались кустики лапчатки.

Листвы дрожанью встречно трепеща,

Сердечный ритм смещался в зону риска,

Пульсирующий, как разгул плюща,

Как буйство молодого тамариска.


Плотность листвы создавала в отдельных местах...

Плотность листвы создавала в отдельных местах

Непроходимость для света. Отсутствие ветра

Редким покоем на вечно дрожащих листах

Отображалось. Нарядом из тонкого фетра

Ель приукрасил свалявшийся пух тополей.

Медленный жук стороной обползал муравейник.

Делаясь с каждой посадкой слегка тяжелей,

Шмель деловито жужжал на расцветший репейник.

 

Солнце бальзамом лилось на задумчивый сад.

В пении птиц, в монотонной волшбе водопада

Слышалось явно – средь множества прочих отрад,

Ценна лишь эта, привычная сердцу отрада.

Жизнь испарится, как в синее небо – роса.

Вырастут внуки и даже состарятся дети...

Проще не думать. Молиться, любить и писать.

Неба пока не коснёшься росой на рассвете.


В вечерней свежести пространства...

В вечерней свежести пространства
Благоуханьем цветников
Творилось древнее шаманство
Межгалактических ветров.

И майские немые звёзды
На низком небе трепеща
Глазели на сорочьи гнёзда
И медленный полёт хруща.


Они – хозяин и собака –
Смотрели долго на Луну,
И даже мыслями, однако,
Не разрушали тишину.

Пускай и думали о разном

(Одна – про кость, про стих – другой),

Но в их мирах, простых и праздных,
Царили верность и покой.



Жизнь остаётся в избранных стихах...

Жизнь остаётся в избранных стихах,
Звенящих, будто нерв канатоходца,
Когда весомы каждый шаг и взмах, –
А более ни в чём не остаётся.

Всё преходяще, суета сует.
Но всякий раз о вечном беспокоясь,
Недолгой жизни изгладимый след
Пытается бессмертной стать строкою.

Скрепят подмостки, гул опять затих,
Свет рампы вновь влечёт первопроходцев, –
Мечтает жизнь переродиться в стих,
И это ей так мало удаётся.



Да я не к Вам цепляюсь, а за жизнь...

Да я не к Вам цепляюсь, а за жизнь:
Она спешит уйти, не попрощавшись;
Я – пассажир, на поезд опоздавший,
Мне остаётся только ногти грызть.

Я не влюблён – распят в который раз,
Хоть и кажусь помешанным влюблённым;
Но мне страшнее Ваша благосклонность,
Чем гневный и решительный отказ.

Тот свет, что из сосуда Ваших форм
Сквозь окна глаз фонтаном бьёт наружу –
Божественен, он согревает душу,
И я к нему всем сердцем распростёрт.

Вы юны, Вам пока не надо знать,
Что наша жизнь – короче дня и ночи,
Что наш визит на землю – краткосрочен,
Что мы – лишь вздох, а дальше – тишь да гладь.

Что предпочтёте: пряник или хлыст?
Смелей, мой друг – в них нет противоречий!
Ведь мы живём, пока случайность встречи
Ещё имеет хоть какой-то смысл.


Придёт мой срок - предложат выбирать...

Придёт мой срок – предложат выбирать,
В тот судный день, от всех отличный прочих:
"Как ты хотел бы жизнь прожить опять?
Что ж, заслужил. Теперь бери, что хочешь!"

 

Без долгих размышлений об ином
Возможном счастье, мало мне понятном,
Свои я предпочту и сад, и дом, –
Пускай меня сюда вернуть обратно.

 

Где каждый ствол, где каждый мокрый куст
Срослись со мною веточкою всякой;
Где с невозможным половодьем чувств
Ко мне спешит любимая собака.

 

Где каждый день я делаюсь мудрей,
Дверь отворяя как ворота рая.
Я выберу в друзья своих друзей.
Ну, а тебя... Тебя не выбирают!



Случайность встречи. Что-нибудь прочесть...

Случайность встречи. Что-нибудь прочесть
Ты просишь вдруг – святая, неземная.
И обаяньем подкрепляя лесть,
Изысканно тебе себя читаю.


Священный дар – к любви располагать
Всевышним на поэзию возложен.
Открыт, разоблачившись донага,
За слоем слой с себя сдираю кожу.


В надежде твой изведать поцелуй,
Всем жертвую, хоть шаг мой опрометчив:
Вот на потеху горному орлу
Достал свою и скармливаю печень.


Вот вынимаю сердце из груди
И нарезаю тоненько в салатик –
О ангел мой внезапный, не сердись,
Вкуси меня, не бойся, Бога ради!


Но безучастным остаётся взгляд,
Не удержать! И плачу от бессилья.
Всё тише надо мной ещё шумят
В весеннем небе ангельские крылья...





Бог любит птиц...

Бог любит птиц.
А птицы – дивный сад,
он за моим окном лежит широко.
В нём столько лет гнездятся все подряд:
то дрозд, то чиж, на этот раз – сорока.
Их даже две.
Заботливо гнездо
из веточек соорудить на вишне
я им позволил, к ним оставшись добр...
И чаще улыбается Всевышний.




Нищета

Пугаться цен на мясо в магазине.
Носить обноски, взятые на вес.
Зимой ходить в осеннем, а не в зимнем.
Вникая в исторический процесс,
Знать поимённо всех своих министров,
Всех депутатов – кто, когда и с кем;
Всех олигархов, на руку не чистых...
Ведь нет для разговоров больше тем!
Знать, где дороже принимают пластик,
Стекольный бой, бумагу и металл;
Затем, пройдя очередей ужастик,
Привычно ныть – приёмщик обсчитал.
Потерей крови – счёт за коммуналку,
Ворующий последние гроши.
Кошмарная соседка-аморалка,
С которой можно дёшево грешить.
Вновь проникаясь важностью момента,
Хвалить страну – и мощь её, и ширь;
Любить, что сил осталось, президента!
Вон у врагов-соседей он упырь,
А наш хорош, и с ним не так уж жутко,
С ним не страшны ни голод, ни тщета.
Одалживать червонец на маршрутку,
Но верить: мы всем прочим не чета!




Погиб мой враг. Не от моей руки...

Погиб мой враг. Не от моей руки:
Оплошность, случай. Странно и нелепо.
Давным-давно мы стали далеки,
Я не молил возмездия у неба,
Но вот его не стало. В тот же миг,
Когда узнал об этом инциденте,
Мой внутренний советчик как-то сник.
Как будто свыше перекрыли вентиль,
Который отвечал за кислород:
Я ощутил, как мало кислорода
В моей крови, как медленно течёт
По венам яд. В цветастые разводы
Перетекали лица и цвета.
И небо сразу стало мне с овчинку.
Вдруг перестали птицы щебетать,
И укололо сердце беспричинно.
Я не любил его, зачем мне лгать,
Но что давало жизни смысл, хоть малость?
Наличие достойного врага.
Теперь предназначения не стало...



Гарна осінь в Україні...

Гарна осінь в Україні:
Запах сіна, ліс в малині,
Горобини в павутинні,


Мов дівчата у стрічках.


І зимою в Україні:
То мороз, що серце стигне,
То під сонцем плаче іній


Несміяною в сльозах.


А весною в Україні
Всі привітні та гостинні:
Як на радужній картині,


Все цвіте, радіє – ах!


Славне літо в Україні: 
Променем в аквамарині,
Зелень трав і неба сині


Відбиваються в очах.


Тільки зараз в Україні:
Сморід гару, смак полину,
Сльози вдів і плач за сином,


Та прокляття на губах,


І – тривога в небесах...



Садо-мазо

Каких-то двести лет назад

(пока в "Ха-Ха" не скис),
В Париже жил Маркиз де Сад,
Философ и садист.


Аристократ и сластолюб,
Противник всех систем,
Бывал он с женщинами груб,
Что нравилось не всем.


Но те, кто кайф ловил от мук,
Суя соски в тиски,
Хранили преданность ему
До гробовой доски.


Другой за ним пошёл ва-банк –
Фон Мазох, Леопольд,
Воспев с покорностью раба
Страдания и боль.


Мол, если вы из тех мужчин,
Чей норов неказист,
Достигнув кротости глубин,
Вы – истый мазохист.


И пусть жестокая жена
Сурова к Вам опять,
Бесспорно – женщина должна
Во всём повелевать.


Разврата дно всегда черно,
Ведь он лукавым дан.
Но вечно с Богом заодно
Писательский талант.


на фото: Маркиз де Сад, памятник Леопольду фон Захер-Мазоху во Львове



Вы должно быть тоже такое видели...

Вы должно быть тоже такое видели –
Нереальным облаком нарастая,
Непрерывно каркая оглушительно,
Застилает небо чумная стая.


Жуткий сюр тогда повергает в бешенство,
В состоянье жгучей и злой досады.
Словно души тысяч заблудших грешников
Ненадолго выпущены из ада.


И висит над явью зловещей тучею
Неземное горе чумной расцветки,
Призывая следовать скорбной участи
Голосами рано почивших предков.





Брюссельское изысканное кружево...

Брюссельское изысканное кружево
Плетёт на спицах солнечных лучей
Весёлый март. Порывы ветра южного
Съедают снег всё больше, всё жадней.


Рассветных птах в саду разноголосица
Так радостна – сам скоро запоёшь!
Прохожим проще опростоволоситься,
Чем предсказать, пойдёт ли нынче дождь?


Спешат вовсю ручьи водой оттаявшей
Объединиться в реки и моря.
Вдоль переулка кое-как, по краешку,
Бредёшь, как бомж, меся густую грязь.


Девичий взгляд – и счастьем сердце полнится,
Фигурка чья мелькнула у ворот?
И даже непролазная околица
Тебя тотчас на подвиги зовёт.


И скачешь бодрым козликом по лужицам,
Воображаешь... Ты неисправим!
Деревья, голова и небо кружатся,
И полон мир надежды и любви.




Бессодержательно выступив и замолчав...

Бессодержательно выступив и замолчав,
Сникла зима, себе лишь потёмки выменяв.
В мартовском небе веры зажглась свеча –
Скоро весна: в воздухе, в просини, в имени.


В оледенелости чувств давно уличён,
Ласки ростки от смертных собой скрывая,
Слыша упрёки в свой адрес со всех сторон,
Мартовский снег начал сегодня таять.


Так и должно быть в мире сырой весной –
Женщинам плакать, гаснуть холодным звёздам,
Сквозь облака отблеск ловить свечной,
Пить как отраву вредный весенний воздух.


Вирус любви легко проникает в кровь,
Распространяясь волнами ультразвука
В грешной среде; неволя чумных котов
Ночь напролёт на все голоса мяукать.


Будет весна, будут любовь и печаль,
Солнца лучи боль и мечты умножат.
Март неминуем. Ветер уносит вдаль
Память о тех, кто до весны не дожил.




Лікарю! Допоможіть, благаю!

Припах лікарняний, специфічний.
Блідість стін. Надія на останнє.
Лікарю! Я пацієнт незвичний,
Прошу порятунку від кохання.


Лікарю! Допоможіть, благаю!
Щось коліть, бо не знесу відмови.
Як же так і що це означає?!
"Не існує ліків від любові..."


Як це – не існує? Біль нестерпний.
Тож чому безсила медицина?
Лікарю! Зробіть хоч щось дотепне
Та усуньте головну причину:


Тут, лівіше – те, що так неволить,
Під уразливим заслоном ребер,
Зосередженням тяжкого болю
Кожен день мій нищить без потреби.


Що так ниє? Серце тут звичайне?
Це від нього щем і аритмія?
Видаляйте, лікарю, негайно!
Неможливо? Я не розумію...


Лікарю! Тож проявіть турботу!
Дайте від сердечних ран мікстуру!
Що там на рентгенівському фото?
В серці рана від стріли Амура?


Як тепер кохання кровотечу
Зупинить, до серця знов відразу
Повернувши спокій й порожнечу?
Що ви прописали?

Трохи часу?!


на фото: малюнок до цього мого вірша
художниці з Житомира Катерини Дацун



Я стал бояться темноты...

Я стал бояться темноты.
День сник – и ртуть вливают в тело.
Из темноты её черты
Вдруг создаются то и дело.


Кусок пространства оттеня,
Из ниоткуда, в метре прямо,
Возникнув, смотрят сквозь меня
Страшащие глазные ямы.


И побелевшие уста
Хранят зловещую улыбку.
Сгущаясь, вязнет пустота,
Оборотившись массой липкой.


Зеркал незыблемая гладь
Дрожит, и хваткою железной
Я сдавлен. Тяжело дышать,
И веет холодом из бездны.


...Найдут однажды поутру,
Пронзённым судорогой сердца,
Лежащим в ванной на полу,
На смятом банном полотенце.




Стихи о родинке

Тревожно родинке и мглисто –

Враги вблизи и вдалеке!
О чём молчат сепаратисты
На непонятном языке?


Соседи с севера, заразы,
Прикрутят вентиль на трубе –
И родинка пускает газы,
Питаясь, скажем, так себе...


Вот родинка дрожит у стенки,
Прикрыв безвизом голый зад,
А путины и порошенки
Её имеют, как хотят.


Она всё терпит, не сдаётся,
Хотя во всю трещит по швам.
Патриотичные уродцы
Ей дружно ездят по ушам.


Мол, дай нам, дай – и станет лучше,
И будет всё у нас путём!
С народом как? Тяжёлый случай...
Не отвлекаемся, сосём!




Разобщены до ненависти лютой...

Разобщены до ненависти лютой,
До страсти в ближних находить врагов,
Моей страны истерзанные люди,
Увязнувшие в омуте грехов.

 

И сколько о высоком не витийствуй,
О доблести да славе не пиши,
Но величайший грех братоубийства
Не смыть народу с порванной души.

 

Никто иной, а мы за всё в ответе:
Что так глупы, что полним список бед.
Когда от взрывов погибают дети,
То оправданья взрослым просто нет.

 

К вандалам мало кто питает жалость.
А мы, лишь раздувая злую прыть,
Всё делаем, чтоб нас совсем не стало,
Заслуживая, чтоб о нас забыть.



Лишь отблеск отблеска, лишь эхо эха...

Лишь отблеск отблеска, лишь эхо эха –
Мои воспоминанья о тебе.
Мы очищаем память от огрехов,
Былого груз не давит на хребет.


Отбросив бремя, расправляем плечи,
Сметаем страхи да глядим бодрей.
Не стоит жить, судьбе противореча –
Твердим из-под насупленных бровей.


Но так ли план Господень безупречен,
Маршрут ли жизнь иль сонмище причуд?
Останься ты со мной в тот давний вечер,
И... дальше даже думать не хочу!





Что нам в февральском карцере...

Что нам в февральском карцере
Страдать, как подсудимые,
Где – варвара за варваром –
Сменяют ночи зимние?

 

Мы счастьем не отвергнуты,
Пока заря не грянула –
Из двух облезлых беркутов
Переродимся в ангелов.

 

Знамение небесное
Раскрасит ночь узорами –
Мы воспарим над бездною,
Над вздохами да взорами.

 

Луны глазное яблоко
Прикрыв полой передника,
Пока совсем не бабушка,
Пока совсем не дедушка.

 

Будь сладкая и грешная,
Царицей и служанкою,
Моя вакханка нежная,
Любимая, желанная.

 

Поди же прочь, подёнщина!
Тоске не станем кланяться.
Ведь жизнь ещё не кончена –
Сегодня только пятница.



Взойти на трон, слыть рупором эпохи...

Взойти на трон, слыть рупором эпохи,
Искать крамолы в песнях соловья –
Таков поэт сейчас. О боги, боги!
Как этой чуши противостоять?


Политика гигантским чёрным спрутом
Опутала размякшие мозги
Податливых поэтов. Потому-то
Столпов так мало, много мелюзги.


Чего б ни отчебучил наш кондитер,
Каких не напорол бы косяков –
Поэты, дар свой в чистоте держите,
Не провоняв политикой стихов!




Ти створена із снігу давніх зим...

Ти створена із снігу давніх зим,
Із шелесту сніжинок в люту північ,
Коли ніхто не поспішить на поміч
Сюди, до мене, в прохололий дім,


Колись славетний, а тепер в пітьмах,
Залишений навік людьми і богом,
Де сум стріває зразу за порогом,
І бісер від мишей по килимах.


Де пуфу у приймальні – зла печаль,
Бо він давно твоїх не гладив ніжок,
І сміх твій більше не лунає ніжний,
Не відбиває голосу кришталь.


І самовар, що завжди червонів,
Як тільки ми сідали до вечері,
Сумує по тобі... Й дубові двері,
Й венеціанські келихи скляні...


І той усохлий в горщику тюльпан,
Що дарував тобі на уродини,
І твій малюнок з гілкою ожини...
Та більш за всіх сумує мій диван.


на фото: малюнок до цього мого вірша
художниці з Житомира Катерини Дацун



Майданівський юродивий

Навколо нього скачуть, б'ють, буянять,

У натовпі панують лють та мста...
А він сидить на хмурому майдані,
І погляд свій до неба знов зверта.


Палають шини, чорний дим стіною,
Летить бруківка від усіх сторін...
Так з посмішкою дивиться сумною
У сіре небо, наче звідти він.


Лунає стрілянина. Розпростерті
Тіла на площі. Крик: "Смерть ворогам!"...
Його рука лежить на дряхлій флейті,
В стару хламиду вдягнений і сам.


Шепоче він: "Твої діяння дивні!",
Смиренно замовкаючи нараз.
Подеколи на флейті грає гімни,
Які ніхто не слухає в цей час.


Вирує натовп. Кулі знов ганебно
Спроваджують найкращих у пітьму...
А він все посміхається до неба,
І небо посміхається йому.


на фото: малюнок до цього мого вірша
художниці з Житомира Катерини Дацун



О, время бешеных страстей...

О, время бешеных страстей!
Когда вскипает кровь густая,
Я вырвался, я стал ничей,
И только губы в кровь кусаю.

 

Вновь над моею головой
Горят созвездья светлячками,
И голос громкий и живой
Опять мне слышится ночами.

 

Мне снова минус двадцать лет,
И всё плохое не случится.
И я уверен – смерти нет!
Ведь в каждом вечности частица.

 

О, Муза верная моя,
Мне вновь милы твои забавы.
Скажу, волненье затая:
Не надо денег мне и славы.

 

Я столько тратил и терял,
И столько раз вставал и падал,
Что зоркие глаза зеркал
Не видят всех морщин и складок.

 

Я в скопидомстве не завяз,
Мне быт претит, без вариантов.
Но Слова лучшего алмаз,
Шлифую я до бриллианта.

 

Всепоглощающей любви
Молюсь смиренно на коленях,
И ты со мною становись!
Лишь только так мы мир изменим.



Всё пройдёт когда-то, пройдём и мы...

Всё пройдёт когда-то, пройдём и мы.
В неземные дали легки шаги.
Улетим однажды, над полем взмыв,
Отрешась от помыслов всеблагих.

 

О мирском не плачет совсем, заметь,
Тот, кто был всю жизнь в небеса влеком.
И не будет в нас ничего болеть,
Станет всем нам солнечно и легко.

 

Мир имеет право не быть воспет –
Промолчи хоть раз, не расходуй слов,
За собой в пути не оставив след,
Не нарушив больше баланс миров.

 

Но когда откроет тебе Творец
Роковые тайны своих красот,
Запиши раскрывшееся в столбец,
Бог иного просто не признаёт!

 

А потом лети себе в небеса,
К облакам над лугом в густой росе...
Сколько можно гибнуть и воскресать,
До дрожащих нервов себя раздев?



Мы все состаримся, друзья...

Мы все состаримся, друзья,
А многие – уже!
И коль противиться нельзя,
Давайте смело жечь
Души полночный керосин,
Гремя в сердечный бак,
Не замечать седин, морщин,
Склероз, маразм и рак.


Каких начальственных высот
Ты в жизни б ни достиг,
Уйдёшь – туманом власть сойдёт
На нет в короткий миг.
Какой бы денежный поток
К тебе, мой друг, ни тёк –
Тебя запомнят не за то,
Забудут не за то.


Да будет песнь твоя светла,
Добро и радость лей!
Пусть только яркие дела
Напомнят о тебе.
Крупицей в безднах мировых
Твой вклад – не в этом суть!
Мир всё же от твоей строфы
Добрее стал чуть-чуть.






Вагітній

Обачно й бережно ступає,
В собі вмістивши до пуття
Світ, де вона і Пресвятая,
І Бог, і загадка буття.


Сама народжена Землею,
Тепер – богиня, зрозумій:
Весь всесвіт дивиться на неї
І цілий всесвіт в ній самій.


Так плавно й з гідністю руша,
Зразком найкращім доброчинства,
Що світиться її душа
Завітним світлом материнства.


В чеканні Божого дарунка
Вона, наповнена краси –
Багатство вищого ґатунку
В усі віки, усі часи.


на фото: малюнок до цього мого вірша
художниці з Житомира Катерини Дацун



Зима в Житомире отстой...

Зима в Житомире отстой,
В ней мало снега, солнца, веры.
В ней как на каторге порой,
Как будто сослан на галеры.


Привычно некуда пойти.
Жизнь о любви бубнит предтечей,
Но сразу после двадцати -
Набросится и покалечит.


Бредут чиновников полки,
В мозгах у них светло и чисто,
И в мэра целятся клыки
Чумных громадських ахтивистов.


Забитый, сломленный народ,
Сакральных жертв принявший участь,
Уже не верит и не ждёт,
Что, может, завтра станет лучше.


По всем фронтам идёт война,
И бьёт по всем, ломая шеи,
И перспектива не ясна
Зимой в Житомире. Шизею...




А Бог есть слово, музыка и свет...

А Бог есть слово, музыка и свет,
Ведь всё иное точно не от Бога;
Богатство, власть – зловещи и убоги,
В них ничего божественного нет!

 

Порабощая мысли и сердца,
Победно дьявол шествует по миру,
Над всякой головой его секира,
Где он – предощущение конца...

 

Сквозь войны, распри, деньги на крови,
Не оставляй сомнений без ответа –
Стремясь душой к божественному свету,
Будь чист и светел, не продешеви!



Бог заскучал... Был будний день, среда...

Бог заскучал... Был будний день, среда.
Жизнь на Земле утратила интригу,
Всё стало скучным, пресным... И тогда
Господь решил призвать архистратига.


"Послушай, друг любезный Михаил!
Мне показалось, мир слегка истрёпан,
Я б кое-что, пожалуй, изменил -
Готовь-ка Землю к новому потопу!"


Архистратиг ответил: "О Мой Бог!
Я не оспорю Ваших приказаний,
Но согласитесь, мир не так уж плох -
Вот книгу выдал некий Озарянин..."


"Олег который? Да, он Мне знаком!
Я многое шептал ему неслышно...
Ну что ж, потоп отложим на потом -
Мне интересно, что ещё напишет!"




Вот бедным зачем поэты?

Вот бедным зачем поэты?
Судьба их и так матросит,
Голодны они, раздеты,
И не до стихов им вовсе!

 

А тем, чей среден достаток,
И жить хорошо и славно,
В делах у кого порядок –
Стихи не нужны подавно!

 

Богатым вредны поэты:
Деньги важней, хоть ты тресни!
Что ж думать ещё при этом
О глупых стихах да песнях?

 

Но молит поэт усердно
За всю человечью расу
Прощенья богатым и бедным,
А также среднему классу.



Не дороги - сплошь одни развалины...

Не дороги – сплошь одни развалины...
Есть предел терпенью и доверию!
Кто у нас из нынешних за Сталина?
Кто там из сегодняшних за Берию?


Надоело, братцы, в муках корчиться,
Это не езда ведь, а умора!
Попрошу Великого я, Кормчего,
Расстрелять верхушку Автодора.


Все они враги, без исключения,
Хочешь плачь, а хочешь зубоскаль ты –
Тех, кто делал эти "направления",
Нужно сверху закатать асфальтом!


Снег сошёл – вокруг одни проталины,
Там, где лёг асфальт по бухгалтерии...
Как дорогам не хватает Сталина,
А водилам не хватает Берии!





Карантинное

Как ложь отъявленная ширясь,

Распространяясь, как народ,

Из-за угла подкрался вирус,

И жить спокойно не даёт!

 

Повсюду закрывая школы

И угрожая детсадам,

Стальными иглами уколов

Прицельно лупит по задам.

 

И нет спасенья человеку

От хитрых вирусных атак,

И все пути ведут в аптеку,

Лекарства – не за просто так!

 

Любые средства тянут средства!

И коль с небес не ждёшь даров,

Знай: медицина – людоедство

В стране голодных и рабов.



Казка для двох

КАЗКА ДЛЯ ДВОХ


Вона уміла на останній гріш
Купити манго чи таку ж халепу,
І день ставав за інші дні ясніш!
І що з того, що завтра знову треба
Брести в старому зношенім пальті
На остогидлу та нудну роботу?
І що з того, що всі кругом – не ті,
Й нема числа тривогам і турботам?


Збирати гроші – не її біда,
Нехай каприз бліді скарби з'їда!


А Він був долі вдалої пестун –
Напористий, кремезний та надійний,
На арфі успіху до всіх торкався струн,
І на фортуни хвіст ставав постійно.
Хоча в скаженій праці мчали дні,
Проте завжди він мав винагороду:
Життя задачки ставило складні,
Аж потім щедро сипало банкноти.


Він шуткував, що від турбот охляв,
Та знав, що світом править капітал.


Ось зустріч якось янгол їм приніс:
Провів один до одного дорогу,
І золото її розкішних кіс
Над гордим серцем мало перемогу.
Тепер вони, без видимих причин,
У тихім сні, за чашечкою чаю,
Живуть і не шкодують ні за чим,
Лише вірші ночами вдвох читають.


Та що ж в дует з'єднало їх? Облиш!
Поезія, зима і... цей ось вірш!


на фото: малюнок до цього мого вірша
художниці з Житомира Катерини Дацун



Зима. Свистящих сквозняков...

Зима. Свистящих сквозняков
Ежевечерние напевы,
И холодок вдоль позвонков,
Едва вглядишься в звёздный невод.

Здесь, у вселенной на краю,
Бескрайней и бесчеловечной,
В любовь, как будто в полынью,
Мы окунёмся вновь беспечно.

Один неосторожный взгляд,
Одна улыбка сквозь реснички –
И струны сердца вновь гудят,
И возгораешься, как спичка.

Так много грешного тепла
Теперь разлито в бодром теле,
Что все моря смогли бы вплавь
Осилить, если б захотели.

Пока под снегом спит трава,
Не пробуждённая капелью,
Мы станем звёзды обрывать,
Тебе слагая в ожерелье.

Под легкокрылых стрелок бег,
Восславим вместе, Бога ради,
Судьбой дарованный ночлег
Не порознь, а в одной кровати.





Деревья без листвы...

Деревья без листвы – вся правда, без прикрас.
Раздетые стволы единственного смысла.
Теперь вокруг зима, нагая суть сейчас
Над ворохом надежд фатальностью нависла.


Осыпались мечты, их вскоре снег замёл,
Исчезла суета тревоги мельтешащей.
От прежнего тебя остался только ствол,
И в нём отражено, каков ты настоящий.


Чем дольше наша жизнь, тем меньше в ней цветов –
Вредны полутона, оттенки вероломны.
Лишь точки и тире чернеющих стволов
Хранят благую весть в пространстве монохромном.




А у нас, Володя, всё по-старому...

А у нас, Володя, всё по-старому,
Так же жизнь уходит, день за днём,
Так же верим скрежету гитарному,
Да тебя всё также мы поём.


Ничего, Володя, не меняется,
Так же Бог к нам глух, и слеп, и нем.

Так же в нас влюбляются красавицы,
Но уже, увы, не насовсем.


Помнишь, как искали по-хорошему
Правды до скончания веков?
Да свалились загнанные лошади,
А потом не стало и волков.


Не отмыть ни водкою, ни банею,
Ржавчину с нательного креста.
Мы обречены, и это знание
Перестало страшным быть, представь.


Но по нерву, что всегда на взводе,
Мы идём, печалясь и смеясь,
За твоей гитарою, Володя –
Неизменна эта колея.


25.01.18





Столь характерны для зимы...

Столь характерны для зимы:

Безудержное, злое пьянство,

Постов церковных пуританство

Под вспышки кори да чумы.

 

Не понимая, что по чём,

Трясутся ангелы и черти;

Едва обменник курс начертит,

Как жизнь с размаха бьёт ключом.

 

И время  – круглый идиот,

Сапёр, танцующий на бомбе;

Бредут задумчивые зомби,

Полны кладбищенских забот.

 

Хоть голой правды истукан

Пессимистичен в дряхлом теле,

Всё ж принимают буковели

Последнейших из могикан.

 

Что ж, значит век не так суров,

И мир Всевышним не покинут,

Пока витрины магазинов

Полны колбасов и сыров.

 

Пока горит твоя звезда

Лучами газовой горелки;

Но сыпется с тебя побелка,

И протекает твой чердак.



Бурлит январево зимы...

Бурлит январево зимы,
Изрядно сдобрено морозцем.
Стволы сосульей бахромы
Торчат у крыш-торпедоносцев.


Подстерегает голый лёд
Неосмотрительных прохожих,
А обогрев квартир крадёт
Мечты о море, траты множа.


Но без улыбки мне невмочь
Следить, к раскаянью прибегнув,
За тем, как дружно пёс и дочь
Бездумно радуются снегу.



Медлителен священный Иордан...

Медлителен священный Иордан,
Стал бег его сегодня осторожен;
Медлителен креститель Иоанн,
Смущён и нерешителен... "Мой Боже!


А надобно ли мне Тебя крестить?
Тобой должны креститься миллиарды!"
"Оставь теперь, мы следуем пути,
Ведущему к явленью всякой правды."


Они стоят меж вечных берегов,
Рыжебородый и чернобородый,
И с мира сонм соблазнов и грехов
Смывают очищающие воды.


Лишь Иисус ступить на берег счёл –
Отверзлись небеса, и тенью хрупкой
Оттуда, к Иоанну на плечо,
Слетел Дух Божий белою голубкой.


И глас Отца, глаголющий с небес,
Гонящий прочь неверье и сомненья:
"Се Мой любимый Сын, Мой добрый жест,
В Котором вам Моё благоволенье!"


19.01.18





Январвар в городе суров...

Январвар в городе суров,
Свиреп, ночами беспощаден.
Он на растопку жжёт тетради,
Разграбив все запасы слов.

 

Как весело стихи горят!
С морозом в круговой поруке,
Могучие к ним тянет руки –
Грубы ладони января,

 

Громадны и корявы пальцы –
Бросая за стишком стишок
В огонь, как за стежком стежок
Швея кладёт в окружность пяльцев.

 

Январварский на вещи взгляд
Тяжёл, но так рационален,
Что неуместны вздохи спален:
Замрите все – стихи горят!



Лишь только я воспряну ото сна...

Лишь только я воспряну ото сна,
Свой новый день прожить спокойно чтобы,
В мой мирный дом врывается страна,
Полна ко мне решимости и злобы.

 

Сперва орёт, что коль уж я народ,
То быть не может речи о пощаде,
Затем на плечи руки мне кладёт,
Пристроившись бесцеремонно сзади.

 

Я отбиваюсь, поминая мать,
Подчас уже противиться не в силе,
Но мало ей унизить и сломать –
Страна желает, чтоб её любили!

 

Содрав с меня по длинному рублю
За каждый акт, шипит: с тобой навеки,
Мол, радуйся, что я тебя долблю,
А не соседи-недочеловеки.

 

Мол, ты терпи, мужайся и крепись,
Да не трепись о том, что происходит.
А я всё чаще проклинаю жизнь,
И всякий раз мечтаю о разводе.



Потом случается зима...

Потом случается зима,
Где ничего не происходит.
Здесь важно не сойти с ума,
Наперекор дурной погоде,
Холодным утрам, серым дням,
Счетам, долгам, нехватке денег,
Пустым, досужим болтовням,
Разбросу мнений и суждений.
Пока ведёт тебя стезя
В поля мифического бреда,
Что ж, пусть сочтут тебя друзья
Агентом каверзных разведок
Уже за то, что ты не пьёшь,
И не приучен – в ногу, строем,
А веришь в то, что мир не пошл,
Без притязаний быть героем.
Мы все возникли из любви,
Лишь в ней спасение сегодня.
Надейся, веруй и живи:
Вот-вот – Крещение Господне.



Суниця

Я бачу сни, де ми іще удвох,

Шалено віддані та ще ні в чім не винні,
Роздягнені, у росах вдаль йдемо,
П'яніючи з настоїв луговини.

Простоволоса, з маківками щік,
Богинею над річкою туману
Пливеш. А спереду, неподалік,
Суницями виблискує поляна.

Кривавих ягід стиглий аромат
Нас вабить до угідь земного раю.
І я, тебе жадаючи стократ,
В твоїх очах, як у вогні, згораю.

Лише кровинки виловивши з трав,
Твоя рука до губ моїх підносить,
Як ти, мене по імені назвав,
Легким серпанком танеш поміж сосен...

І я кричу: "Спинися! Не щезай!"
Та прокидаюсь, більш мені не спиться...
А по щоці моїй повзе сльоза,
Густа, червона, схожа на суницю.


на фото: малюнок до цього мого вірша
художниці з Житомира Катерини Дацун



Рассвет. Январь. Янтарь с лазурью...

Рассвет. Январь. Янтарь с лазурью
Разверстых вздыбленных небес.
Но краток день. До хмури курьей
Моргнуть – так времени в обрез.

 

И святок царственная леность,
И лёгкий утренний мороз –
Всё убеждает постепенно
В том, что мгновенны, не всерьёз,

 

И эта жизнь, и это утро.
Лишь крик задорный петуха
Так полон мира и уюта,
Что удостоился стиха.



Благодарю Тебя, Господь!..

Благодарю Тебя, Господь!

За странности пути,

За хлеба праведный ломоть,

Соль из Твоей горсти.

За то, что в доброте людской

Я не ищу нажив.

За то, что избран я Тобой,

За то, что жив.

За веру в ту, одну звезду,

Что мне главней всего.

За то, как преданно я жду

Рожденья Твоего!



Живёшь, напомнив о себе...

Живёшь, напомнив о себе.

Уйдёшь – ничто не сохранится.

Пыль времени сокроет лица,

Неразличимые в толпе.

 

Как эфемерен всякий стих

И краток, кем бы не содеян;

Пройдут Кабанов ли, Кенжеев,

Не говоря об остальных.

 

Упрямой вечности секрет

Не разрешён никем, однако.

И что до славы пастернакам,

Коль их самих на свете нет.

 

Не преступив забвенья край,

И ты падёшь на поле брани;

Не обольщайся, Озарянин,

Но жив покуда – обольщай!



На свой сегодняшний Дэ эР

Думаешь, что показалось...

Приглядишься – ей-же-ей! –
Отвратительная старость
Караулит у дверей.

У неё дрожат колени
И трясётся голова,
На лице – маразма тени,
Часто путает слова.

"В жизнь не заигрался, геймер?" –
Врежет, как электрошок.
И подпустит в речь альцгеймер
Недержаний запашок.

И на будущность в обиде,
В абсолютной пустоте
Вдруг отчётливее видишь
Надпись на своей плите.


01.01.18




Шутовское

Летят, как грязь из-под копыт

Моей дряхлеющей тойоты,

Иллюзий мизерные квоты:

Безвиз, беспечность, безлимит...

 

Вам виден свет в конце тоннеля?

А я не вижу сам тоннель,

Хоть вновь грозит Полишинель

Раскрыть секрет Полишинеля.

 

Хоть в сотый раз, войдя в азарт,

Мне врёт очередной Петрушка:

"Терпи, ведь завтра будет лучше!" –

Да здесь и не бывает завтр.

 

И я трясусь от жутких фраз,

Что в тягостном ночном кошмаре

Мне шепчет на ухо Кашпарек:

"Вся жизнь твоя – фуфло и фарс!"

 

Порви на шее плотный жгут,

Забрось стихи да делай дело!

Но ухмыльнётся Пульчинелла:

"Ступай в гримёрку – люди ждут!"



В эпоху тьмы и мракобесия...

В эпоху тьмы и мракобесия
Потерям горьким счёт веду,
Во времена большой депрессии,
В две тыщи проклятом году.

Её глаза – её вокзалы,
В них вижу каждый километр:
То, что страною называлось,
Теперь – свирепый людоед.

Где эта гідність пресловутая?
Свершений дивных рубежи?
Переселенцы бесприютные,
В лохмотьях нищие бомжи.

В такт обещаньям винничанина,
Синхронно морщатся слегка
На костылях военный раненый,
Девица с водкой у ларька.

А темень злая, беспросветная,
Надежд последний луч крадёт,
Сокрыв могил черты портретные
Всех, кем пожертвовал народ.



На ярмарке в Житомире

Меж двух Рождеств, меж странного вранья

Про то, что Бог решил родиться дважды,

Брожу средь рыл и прочего рванья,

Тревожа нервы страждущих сограждан.

 

О мой народ, дремучий и дрянной,

Растерзанный забот смертельным грузом,

Смотри, как жизнь проходит стороной,

Как безработный в курточке кургузой.

 

Придут другие, добрые цари,

Взойдёт рассвет: багрян, горяч, картинен;

Но чтоб народом стали дикари

И двух Рождеств не хватит Украине.



Коли, не в змозі більш протистоять...

Коли, не в змозі більш протистоять
Весні, що знов повернеться сумлінно,
Я прокрадуся, наче спритний тать,
До Вас у сад, де стану на коліна

Перед святим розп'яттям Ваших рук,
З букетом мальв – духмяних, божевільних! –
Мій милий, мій жаданий, ніжний друг! –
Я, Ваш палкий та відданий прихильник,

Вимолювати буду про одне:
Прощанням не зіпсуйте тої миті,
Бо світитесь Ви в серці у мене,
Неначе жилка золота в граніті.


на фото: малюнок до цього мого вірша
художниці з Житомира Катерини Дацун



"P.S."

Постскриптум. Детям это не читай!

Нет, речь моя не будет бранной,

Лишь поделюсь последнею из тайн –

Я награждён вчера смертельной раной.

 

Всё вышло так нелепо, как по мне.

Втроём пошли в дозор, к глухим овражкам.

Случайности бывают на войне –

Все трое не заметили "растяжку".

 

Петра и Павла сразу, в тот же миг.

Я помню столб огня и кровь повсюду.

Чуть меньше мне досталось из-за них,

Вот только врач сказал, что жить не буду.

 

Давай простимся... Я тебя любил,

Люблю сейчас и буду после смерти.

Похорони меня меж двух могил,

Петра и Павла, пусть и дальше терпят.

 

Втроём мы были не разлей вода,

Поссорить нас любой бы был не в силе.

И дружба, словно сталь, была тверда.

Мы даже смерть по-братски разделили.

 

И убиваться обо мне не смей!

Кого-то встретишь – муж не будет лишним.

Храни себя да береги детей,

А в остальном – прости, но так уж вышло.

 

Смерть никому мою не ставь в укор,

Я не играл с врагами против правил.

Ведь мне спокойно, если справа Пётр.

И так надёжно, если слева Павел.



Мороз и ночь, два демона из ада...

Мороз и ночь, два демона из ада.

Надсадно воет снежная метель.

И сил, и чувств, и времени упадок,

Густая тьма на тридевять земель.

 

Я проклят декабрём глухим заклятьем сущим,

Обрушенным, как снег с разверзшихся небес.

И тени по углам иных, кровососущих,

Колеблются, дрожат, с оскалами и без.

 

Как будто кровь из вен, тепло в эфир сочится,

И остывает дом, заложник дров и дыр.

Лишь нежности твоей мельчайшая крупица

Способна воскресить приговорённый мир.

 

Но и зима, и ты – совсем сокрыли нежность

В меха или снега, под несколько слоёв.

А вьюга за окном скулит о неизбежном,

И нечем разорвать проклятие моё.



Да что ты знаешь о моих стихах...

������

Да что ты знаешь о моих стихах,
Язвительный и скучный современник?
Стихи давно не пишут ради денег,
Их мало кто читает... Впопыхах
Несётся век к известному финалу,
Которого никак не избежать.
Уходят прочь газеты и журналы,
Хиреет вся бумажная печать.
Ещё чуть-чуть – мир будет оцифрован,
Заархивирован и в папку слит.
Новейших кибер-дней кибер-пиит,
Явив свои законы и основы,
На эту папку наведёт "Delete".
И только снег не перестанет падать,
Как не исчезнет пробка на мосту.
Я в будущность пускай не прорасту,
Но хоть рвану из замершего ряда.
Всё бесполезно, глупо и смешно.
Измученный пять тысяч шестьюстами,
Схожу на нет, увидимся весной...
Ведь от зимы меня тошнит стихами.

������


У твоих печалей моё лицо...

У твоих печалей моё лицо,
у веселья – опять моё.
А на сердце столько косых рубцов,
и течёт из них кровь ручьём.
Чтобы выжить в здешней кромешной тьме,
не свихнуться и уцелеть,
Ты пришла ко мне, будто вор к тюрьме,
заточеньем отсрочив смерть.
С той поры я в клетке тебя держу,
и пожизнен тюремный срок.
Твоего доверья с тех пор межу
никогда перейти не мог.
И живя заботой к твоей судьбе,
как и водится королю,
Отдаю всё лучшее лишь тебе,
одеваю тебя, кормлю.
Кто-то в мыслях чёрных увяз, грязней
злых желаний, что стыдно знать.
Ну а я готов до скончанья дней
всё глядеться в твои глаза.
Постигая жизни глубокий смысл
и страстей изгоняя жёлчь,
Повторю стократ, в каждом слове чист –
лишь в тебе я себя нашёл.


на фото: моя королевна)))



Чи поети - від Бога?

* * *
Суддя: Хто може підтвердити, що ви поет? Хто зарахував вас до розряду поетів?
Бродський: Ніхто... А хто зарахував мене до роду людського?
Суддя: І ви вчилися де-небудь цьому зайняттю?
Бродський: Не думаю, що цього можливо досягти відвідуванням занять.
Суддя: На якій підставі ви стали цим займатися?
Бродський: Я думаю, це... від Бога.


Із засідання суду над Йосипом Бродським 13 березня 1964 р. (суддя Дзержинського суду м. Ленінграда Савєльєва); законспектовано Фрідою Вігдоровою.


Чи поети – від Бога?
Ні, від лих та нестатку.
Від гіркої любові.
Від смертельних образ.
Не захоплені зойки
Чують Музи спочатку,
Дзвін натягнутих нервів
Їх хвилює нараз.


За останнім порогом,
Десь на зламі, на грані
Між свободою й смертю
Їх палкої душі,
Чорним струменем крові,
Як з відкритої рани,
У поетів із серця
Витікають вірші.


І ланцетом хірурга
Наші душі рятує
Заримованих болів
Загартована сталь.
Та згасають поети,
Все розтративши всує,
Й тих, що зникли навіки,
Не повернеш, нажаль.


на фото: малюнок до цього мого вірша
художниці з Житомира Катерини Дацун




Не просыпайся в декабре...

Не просыпайся в декабре,
Знай: в декабре нельзя проснуться!
...Я вижу остров, дикарей,
И от кокосов пальмы гнутся.
Там мерно плещется волна,
Вползая на песчаный берег.
Там жизнь беспечна и вольна,
Там нет долгов и даже денег.
Там век размеренно идёт,
Вальяжной поступью слоновьей.
А чем и занят там народ,
То непременно лишь любовью.
Рассвет там сказочен и ал,
Закат – багров и впечатляющ!
Проспи декабрь, кому сказал –
Ты ничего не потеряешь...





Теперь декабрь. Декамерон...

Теперь декабрь. Декамерон
Благоприятен в злую пору,
Где предрождественским декором
Горят огни со всех сторон.

 

Зимы дыхание бездушно.
Стеною снег, не разобрать
Границы лиха и добра.
И все пред нею безоружны.

 

А твой блаженный поцелуй
Мне снова возвращает лето:
Гормонов бунт, восстанье клеток –
Дерзай, любимая, колдуй!

 

Не замести зиме наш след,
Как нам не выжить друг без друга.
Огнём уймём чертовку-вьюгу –
Да будет ярок этот свет!


Любви к ней нет во мне...

Любви к ней нет во мне, и вот она уходит.
Её последний день кончается уже.
Мой старенький хэтчбек обут не по погоде,
Но шины поменять противится бюджет.

 

Всё сыро и серо. Точнее – серо, сыро.
Вселенская тоска на улицах пустых.
Вот сумасшедший дом, где я однажды вырос;
Мой первый смертный грех – зовите понятых!

 

Дождливая пора, проваливай, достала.
Не нужно воскрешать наивного юнца,
Которому любой подлец давил на жалость.
Теперь он повзрослел, играет пошлеца.

 

Не верит ни в людей, ни в лучшую погоду.
Дрейфует меж хандры и вечной скукоты.
На бестолковый труд бесцельно тратит годы,
Напрасно и грешно. А тут ещё и ты...



Светлана??! Чёрт... Не может быть... Прости...

Светлана??! Чёрт... Не может быть... Прости,

Что не узнал тебя. Точней, не сразу...

Я за угол свернул, ища сортир,

А в подворотне – ты. Такой вот казус.

За тем же самым вышла из пивной?

Держи, конечно – спички, сигарету.

Да ты "под мухой"! Шла бы ты домой.

Ах, у тебя давно и дома нету...

Бомжацкий запах слышен за версту,

Лицо и руки в шрамах и проказе.

Скажи мне, Свет, куда ты дела ту,

Что звонче всех смеялась в нашем классе?

Ты помнишь, Света, я тебя любил?

Когда ещё ходили в пионерах.

Была ты цаца, я – исполнен сил;

Мы целовались во дворах и скверах.

Но это в прошлом. Кто теперь вернёт

Нам трепет встреч у Дома Короленко?

И только шелудивый старый кот

Противно трётся о твою коленку.

Мне часто снится шёлк твоих волос...

Да так, что сердце кровоточит в ранах!

Что дать тебе? Баблосов на бухло?

Прошу, бери, всё, что лежит в карманах.

Сгустились тучи, видно, хлынет дождь.

Тебе-то что, а мне – на Полевую.

Пересечёмся, если доживёшь...

Бывай, Светуль! Прости, без поцелуя.



Всё смотрит, смотрит в тёмное окно...

Всё смотрит, смотрит в тёмное окно.
Протяжно. Долго. За окном черно.
Лишь по стеклу плывут цветные пятна
От тёплых искр автомобильных фар.
Она, отставив кофе ароматный,
Берёт журнал с названием "Бульвар",
Но вновь кладёт на место аккуратно,
На стол, который делит пустота
С ней день любой. В то, что его не стало,
Не верит – он вот-вот войдёт сюда,
Простой и светлый, грубоватый малость.
Из потайного ящика трюмо,
Возьмёт вино, карбункула багровей:
"Как хорошо вот так прийти домой..." –
И оборвётся жизнь на полуслове.
Смерть не всесильна! Убеждаясь в этом,
Она спокойно ждёт, за годом год,
И если не дождётся этим летом,
То осенью сама к нему придёт.



Не собираюсь думать, что потом...

Не собираюсь думать, что потом.

Живу сейчас, ликуя и страдая.

От стадных масс держась особняком,

Куда б меня не вывела кривая.

Мне важно оставаться одному.

Принудила сплошная показуха

Не признавать союзов и коммун,

И прочих форм порабощенья духа.
Я не примкнул, не влился, не пристал.

В строю шагать не научился в ногу.

Ничей ни либерал, ни радикал,

За всё с себя лишь спрашиваю строго.
И то, что зреет у меня внутри,

Пронизывая сумрак высшим светом,

Не чей-то коллективный ум взрастит,

А жажда самому найти ответы.

Да, не доволен собственной судьбой,

Но быть довольным – хуже, чем могила.

Воспламеняясь восковой свечой,

Я миру свет дарю, по мере силы.

И этот отблеск у меня в окне,

Идущий от строки в немую полночь –

Пусть вас влечёт безудержно ко мне,

Пусть не даёт сердцам и чувствам смолкнуть.

В капканы мира вновь неуловим,

Людской молве нисколько неподсуден,

Я должен вам о горе и любви

Успеть сказать! А дальше будь, что будет.



Смерть пахнет прелою листвой...

Смерть пахнет прелою листвой.

Деревья, вздев больные руки,

Взывают к милости святой,

Но даже жалости пустой

Не вымолить у ветра-злюки.

 

А небо, что ни час, мрачнее.

Да изредка, под утро, лёд.

Мычит в тоске рогатый скот –

Куст облысел, трава чернеет,

И всюду сыростью несёт.

 

День ото дня всё холоднее.

Приметишь солнца луч, пойдёшь

Погреться в сквер, что так похож

На кладбище пустых скамеек –

А встретишь мокрый снег иль дождь.

 

И в той забаве скоморошьей

Дрянной погоды над тобой,

Приемлешь данное судьбой:

Грязь под отставшею подошвой,

Надрывный кашель горловой.



Переселился на окраину...

Переселился на окраину.

Живу вдали от суеты.

Завёл хозяйство. Стал хозяином.

Белю стволы. Стригу кусты.

 

Наскучил мир в его страданиях,

Несовершенствах и грехах.

И только осени дыхание

Порой в меня вселяет страх.

 

Не верю в доброту, гуманность.

Стал безразличен (ставлю плюс).

И принимая смерть как данность,

Я курам головы рублю.

 

Ко мне стучатся крайне редко.

То почтальон, то контролёр.

То пучеглазую соседку

Просить взаймы приносит чёрт.

 

Даю, хоть знаю – тем не кончится;

Пропьёт и снова постучит.

Да что с неё? Она подёнщица,

А я – вальяжный сибарит.

 

Но что кому судьбой назначено –

Прими и радуйся, что жив.

Забиты мысли всякой всячиной:

В чём суть и где лежат ножи?

 

Уже не плачу над ушедшими,

А многих попросту забыл.

Всё меньше беспокоят женщины,

Хоть им по прежнему я мил.

 

И сердца страсть с её безумствами

Совсем не радует игрой.

Так кораблю с пустыми трюмами

Из странствий грустно плыть домой.

 

Лишь ты, любовь моя последняя,

Всё также манишь к куражу,

Молчу с тобой или беседую,

Иль просто за руку держу.

 

Такое наше время странное,

Что описать – нет нужных слов.

И те остались только бранные.

Засилье денег и крестов.

 

Господь с усмешкою глумливою

Глядит на нас, как на шутов;

А мы, пропитанные лживостью,

Ещё надеемся... На что?



Зачем я вышел на Майдан?

"Зачем я вышел на Майдан?
Затем, чтоб ощутить свободу.
Чтоб торгашей преступный клан
Страну поспешно не распродал.

Чтоб жить, достоинство храня,
А не прислуживать убого.
Чтоб взяток выполоть сорняк.
И к счастью проложить дорогу.

Чтоб мы, сплотившись мощью всей,
Богаче стали и мудрее.
Ведь украинцам нет родней
Поляков, русских и евреев.

И жить на родине смеясь,
А не оплакивая сына.
Чтоб знала каждая семья –
Во всём поможет Украина,

И будет равной средь держав!
Узнать тогда б, что с нами стало...
Скажи, так в чём я был не прав?"


Шёл дождь. Вселенная молчала.


(авторский перевод на украинский)


* * *

"Навіщо вийшов на Майдан?

Бо прагнув бачити свободу.

Щоб торгашів злочинний клан

Мою країну не розпродав.

Щоб бути гідним між слав'ян,

А не панам годити вбого.

Щоб хабарів звести бур'ян,

Й до щастя викласти дорогу.

Щоб узялись до купи всі,

Неначе хто в кулак нас склеїв.

Щоб поважать у всі часи

Поляків, росіян, євреїв.

Щоб жити, правнукам в ім'я,

А не оплакуючи сина.

Щоб знала кожна в нас сім'я –

Їй допоможе Україна,

І буде рівна між держав!

Дізнатися б тоді, що стало...

Скажи, то де я прогадав?"

 

Йшов дощ. Навколишність мовчала.



Ветер, клён схватив в охапку...

Ветер, клён схватив в охапку,

Волосам не зная счёт,

Вмиг с бедняги сдёрнув шапку,

Под Котовского стрижёт.

 

Косы-листья сыплет наземь,

Устилая тротуар.

И становится прекрасен

Шодуаровский бульвар.

 

А потом, забавы ради,

Лодками пустив в фонтан,

Гонит прочь по водной глади

Листья ветер-капитан.

 

Мелко, будто из форсунки,

Лёгкой пылью сеет дождь.

И на осени рисунке

Тоньше линий не найдёшь.

 

Мокнет арка. Но в проёме

Мне надежда вновь видна –

Ты чудесен, мой Житомир,

Даже в злые времена.



Михайловская восьмидесятых

Вид её, ты скажешь, скромен?
Ша, пацан, ровней дыши:
Без Михайловской Житомир –
Будто тело без души.
Многим это место свято,
Без малейшего вранья.
Тут, в годах восьмидесятых,
Проживал на ней и я.
С той поры её огромней
Нет, понятно и ежу.
И какой её запомнил,
Если хочешь, расскажу.
Как названья не коверкай,
Звать "Советской" не хотят,
Хоть в Михайловскую церковь
Кукольный вселён театр.
За него свернёшь – внезапно
Встанет тот, что в память врос:
С громкой надписью "Грамзапись"
Обожаемый киоск.
Самодельные пластинки –
Дивный, сказочный продукт:
Те, рентгеновские снимки,
Превращаемые в звук.
Навсегда впитали стены
У церковного двора,
Как мечтал годами Леннон
Возвратиться во вчера.
А от вечных нот "The Beatles"
В аккурат наискосок
Находился знаменитый
Средь курильщиков "Дымок".
В магазин тот без нахрапа
Заходил и млад, и стар,
Унося с собою запах
Крепких Кастровских сигар.
Куба нам была за брата,
Дружба – вот наш идеал!
И в обмен на "мирный атом"
Нам Фидель сигары слал.
Тары-бары "Спорттовары" –
Многотысячный народ,
Пухленький и сухопарый,
Друг у дружки джинсы рвёт.
Вновь смешенье каст и классов –
Ругань, очередь, рубли –
В магазин с названьем "Мясо"
Чьи-то кости завезли.
Вот напротив – тихо, пусто.
"Рыба" – вывески сулят,
Но морская лишь капуста
В банках выстроилась в ряд.
А в Центральном гастрономе,
С чьей-то царственной руки
Правящим ворам в законе
Отпускают спецпайки.
Кто шустрее да ловчее –
Кайф ловили от совка.
Мы ж – за десять, блин, копеек
Шли в кинотеатр Франка.

 

Мне Михайловскою проще
К детству повернуть назад;
Тут душа найдёт на ощупь
Каждый угол и фасад.
Здесь я дома в каждом доме,
Мой тут – местный диалект.
И без "Мехалки" Житомир –
Как без сердца человек.




Дрова уложены в поленницы...

Дрова уложены в поленницы.

Листвою палой устлан двор.

Вставать и жарить солнце ленится,

И день в ознобе хил да хвор.

 

Хоть голубям ещё амурится,

И клён до нитки не раздет, –

На том конце пустынной улицы

Зимы маячит силуэт.

 

Тончайший  лёд слюдою ломкою

Ложится на поверхность луж.

А погреб прячет под соломою

Ряды душистых зимних груш.

 

Берёз плакучих дрожь невольная

У края чёрного пруда.

Задумчивая меланхолия,

Что сладкой муки не чужда.

 

Предощущенье зимней спячки,

Кружений сонных белых мух.

Желанье разом, без раскачки,

Провозглашать заклятья вслух:

 

Закрой глаза, не встань наутро,

Чтоб много месяцев дремать,

Лишь видя сны из перламутра...

А там и кончится зима.



Октябрь мне друг, но истина в июле...

Октябрь мне друг, но истина в июле.

Рыдает дождь над трупами листвы.

Дни лета мимолётно промелькнули,

А осени – тягучи и мертвы.

 

Всё чаще ухожу в лесные чащи,

Где дятла дробь под мерный скрип стволов;

Где смерть и сон настолько настоящи,

Что заглушают будущего зов.

 

Смотрю на мир холодными глазами.

Финал давно понятен наперёд

В спектакле, где – пускай и зритель замер –

Так предсказуем каждый поворот.

 

Прилечь во мхах, укрыться сосняками,

Перерождаясь в кольцах стволовых...

Лес проникает сквозь меня корнями,

И лезет вверх из мёртвой головы.



Небо серо. Даль туманна...

Небо серо. Даль туманна.

Моросит унылый дождик.

У казацкого кургана

Вязнет в поле внедорожник.

 

Казакам обидно как-то,

Приуныли, хоть и в джипе –

Где достанешь трезвый трактор

В воскресенье, на отшибе?

 

Лбы казачьи режут складки,

По щекам стекают слёзы –

Не доехали на блядки

До соседнего колхоза.

 

Эх, дорога ты, дорога...

Нет подмоги в поле чистом!

Девки подождут немного,

И сдадутся. Трактористам.



Осень. Редкостный простор...

Осень. Редкостный простор

Для обзора в дикой чаще.

Сделался прозрачным бор,

Пред зимою предстоящей.

 

Солнцем высвечен насквозь

Каждый куст в лесу осеннем.

Ягод огненная гроздь

И дорог хитросплетенье.

 

В лес заходишь, как в музей –

Сосен арочные своды

Выгибаются сильней

Под давленьем небосвода.

 

Льются золото и медь –

Прежней роскоши остатки –

С веток, чтоб вовсю шуметь

В полосе лесопосадки.

 

Облетевшая листва

Прячет рытвины, ухабы,

Под ковёр, замысловат,

Грандиозного масштаба.

 

Где ракитник у ручья

Распустил свой хвост павлиний,

На себя надел бурьян

Серебристый первый иней.

 

И последних грибников

Манит в глушь надежды сила,

Громким шелестом шагов

По хрустящему настилу.

 

Где в овраге белки рвут

Ядра спелого ореха,

Оглушительным "Ау!"

Вторит призрачное эхо.

 

Осень. Наш полесский край.
Царственная милость леса.

Каждой клеточкой вбирай –

Счастье есть! И повод весок.


Житомир в октябре

Проворной осенью захапан,

Ей без шатаний сдавшись в плен,

Средь лужиц и листвы охапок,

Мой город замер – тих, смирен.

 

И это полное покорство

Неотвратимости судьбы –

Вполне реально, без актёрства,

Как эти рельсы да столбы.

 

Ещё вовсю воркует голубь,

И к девятнадцати светло,

Но всем овладевает холод

Без оговорок на тепло.

 

И мы спешим по магазинам,

Чтоб раздобыть чего-нибудь

Противиться проказам зимним

И души шерстью обернуть.

 

Стремясь запрос исполнить каждый,

Мой город тьму вещей извлёк,

Любя и пестуя сограждан,

С оглядкою на кошелёк.

 

Да будет всем тепло и сыто,

Пока любовно смотрит он,

Как мы, с восторгом неприкрытым,

В надежде лучших ждём времён.

 

Я так любил его мальчишкой.

Его невычурный наряд

И нрав, заносчивый не слишком.

Базаров бесконечный ряд.

 

Уже, пожалуй, не изжить мне,

Его повадки и акцент.

И этот Сенный, этот Житний, –

Мой свет, что виден нам в конце.



Доколе свет слепящий. золотой...

Доколе свет слепящий, золотой,

Исходит из могучего светила,

Доколе мы вершим свой путь земной,

И смерть доколе нас не разлучила,

Доколе я испытываю дрожь

Лишь слыша смех твой, сердцем замирая,

Доколе я в тебя, как в сказку вхож,

Доколе мне открыты двери рая,

Доколе новый день, как новый блюз,

Качает дом, где нам сладка неволя, –

Я ни за что тебя не разлюблю,

И в том бессильны прочие "доколе".



У осени моей твой цвет волос...

У осени моей твой цвет волос,
Твоя прохладность и твои привычки.
И столько совпадений в перекличке
У слёз твоих и предрассветных рос,
Что вижу не траву – твои реснички.


У неба сентября твой странный взгляд,
Когда оно, беспочвенно нахмурясь,
Колеблется; когда в температуре
Уверенности нет, и погодя
Дождь или плач вот-вот сорвётся, бурен.


Прозрением наполнив твой бокал,
Налью себе вино из озарений.
Давай с тобою жизнь, как тему, сменим –
Неужто быт нас к месту приковал?
Мы не рабы систем и измерений.


Суля ветров попутных кораблю –
Люблю тебя! А осень лишь терплю.




Пробуди во мне зверя...

Пробуди во мне зверя. Заставь меня видеть во тьме,

Чуя нюхом звериным опасности дальних пределов.

Мои нрав и повадки животным инстинктом отметь,

Научив без врачей врачевать мускулистое тело.

 

Пробуди во мне зверя. Как только чужак или враг

Подойдёт слишком близко – пусть клык мой безжалостно вспорет

Его вздутые вены. Приблизится он хоть на шаг

К неприступным границам помеченных мной территорий.

 

Пробуди во мне зверя. Позволь мне звериным чутьём

Различить – ты моя! – из несчётного множества самок.

И тогда, отрычав, разреши мне любить горячо;

Впившись в холку зубами, тобой наслаждаться упрямо.

 

Пробуди во мне зверя. А после... А после убей!

Пусть звериная кровь обагрит мне звериное веко.

Потому что не место зверью средь нормальных людей,

И труднее всего оставаться всегда человеком.



Где в этом волшебство? Прошу - не лги, не лги...

Где в этом волшебство? Прошу – не лги, не лги!

Жизнь теплится в одном – трепещущем, зелёном.

Поверженной листвы бугры сырых могил

Всё выше, что ни день, у ног багряных клёнов.

 

Как можно славить смерть и видеть красоту

Там, где её коса орудует нещадно?

Всё было хорошо, мой сад стоял в цвету,

И мир дрожал над ним – распахнутый, громадный.

 

В нём праведно царил живой зелёный цвет,

И будущей беды ничто не предвещало.

А нынче – посмотри! – повержен сад, раздет,

Унижен, втоптан в грязь... А осени всё мало!

 

И ей не присмиреть, пока её ветра

С последнего куста последний лист не снимут.

Лишь осень уяснит, что ей уйти пора,

Как следом призовёт убийственную зиму.



Переливается узор...

Переливается узор

Ещё вчера зелёной рощи,

Но хочет снять с неё убор

Злой ветер, золота разносчик,

В поспешных притязаньях скор.

 

Молчат, задумавшись, поля,

Прельстившись бежевым и красным,

И клёны смотрят из-под шляп,

Предвидя страшную опасность

В смертельных ласках февраля.

 

Тут всё вокруг обречено

На истребление и муку,

Где тополя стоят стеной,

И вымирающего звука

Волна проходит стороной.

 

Не покушаясь на зенит,

Клониться стынущее солнце

Убитым воином на щит,

Лишь песнь печальных стихотворцев

Его прощальный блеск хранит.

 

В последних капельках тепла

Жива напрасная надежда,

Что в этот раз проскочим между

Морозных ужасов; что власть

Зимы беспомощно мала –

И ошибаемся, как прежде...



Не проси ни о чём, лишь учись принимать и предвидеть...

Не проси ни о чём, лишь учись принимать и предвидеть.

Все реалии жизни, до чёрточек, до мелочей.

Мир сильнее тебя, он хитёр, изворотлив, гибриден.

Но не смей пасовать, постарайся глядеть веселей.

Понимание мира – будь честным! – увы, невозможно.

Столько всяких людей, очень странных и разных, вокруг.

Не руби сгоряча, выкинь к чёрту и меч свой, и ножны.

И сжиматься в кулак запрети пальцам собственных рук.

Научись принимать всё кругом как обыденность, данность.

Не дано изменить – будь и тем уж доволен, что есть.

Для животных любых почему-то не кажется странным

Приспособиться к миру, где разных нюансов – не счесть.

Вот и ты не бузи, стань подвластным, не громким, смиренным.

Не гуляй под дождём, не распахивай на ночь окно.

Мудрым будь, чтоб понять – мир не весь подлежит переменам.

 

Сильным будь – измени, что вообще изменить не дано.



Земля прогреется к обеду...

Земля прогреется к обеду,

Но утро ветрено и зябко;

Так опрометчивое лето,

Уже простившись, машет шляпкой.

 

В саду витают паутинки,

Рождая уймища метафор;

И осень достаёт ботинки

Из недр услужливого шкафа.

 

Эссе о грусти пишет дождик,

На стёкла ставя запятые;

Художник достает треножник,

Чтоб тратить краски золотые.

 

А ты по новой полнишь списки

Своих привычек и отвычек,

И страх зимы восходит риском,

Внезапно выйдя из кавычек.

 

Ты сломлен вдрызг, без колебаний,

При жуткой мысли о морозе;

И средь несбыточных желаний –

Быть до весны в анабиозе.



Грибное место. Тысячи опят...

Грибное место. Тысячи опят

На пнях, деревьях, просто под ногами.

Тут ели так загадочно скрипят,

Соприкасаясь мшистыми стволами.

 

Такая глушь, что если заплутал –

Кричать впустую, вряд ли кто услышит.

Вот-вот – и приоткроется портал:

Сомкнутся кроны над тобой, колышась,

 

Разверзнется звериная нора,

Седой туман сгустится над болотом,

Зловеще прокричит священный вран,

Заплачут жабы в сто лужёных глоток,

 

И выйдет дева, вся обнажена,

И станет страстно призывать к утехам...

Присмотришься – перед тобой жена:

"Полны корзины, муж, пора уж ехать!"



Год был грибным. Укроп и базилик...

Год был грибным. Укроп и базилик

Всё также оставались привозные.

А на востоке громыхал конфликт,

Вялотекущий, как шизофрения.

 

Случись в стране фатальный поворот –

Смолчали б, не в пример другим народам.

Да вряд ли можно удивить народ,

Приученный к фатальным поворотам.

 

Была такая странная пора,

Что мало что теперь казалось странным.

Все, как один, не сделав нихера,

Мечтали процветать не по карману.

 

С экранов радость сеяли вожди,

Им в такт кивали курицы и слизни.

Все говорили – станем лучше жить!

Но каждый понимал – не в этой жизни...



Ещё придёт пора - и снова оживу...

Ещё придёт пора – и снова оживу.
Смолистый первый лист пробьёт тугую почку;
Вернётся доброта внезапным дежавю
И станут дни опять лишь радости пророчить.

 

Но только не сейчас! Когда повсюду мгла,
Где золотой листвы огонь дрожит повсюду.
И долго ночь глядит из каждого угла;
В ней чуда больше нет, есть только чудо-юдо.

 

Осенний декаданс разлит по венам ядом,
Бездонная тоска взирает свысока.
Мне не о чем просить, мне большего не надо;
Уже не резок глаз, уже дрожит рука.

 

Попросят – я уйду, прикажут – я исчезну;
Безропотно, без слёз, без лишней суеты.
Пока не вышел срок, я буду петь над бездной;
Как прежде, возводить и снова жечь мосты.



Порой брожу по саду, как по кладбищу...

Порой брожу по саду, как по кладбищу,

Где всюду смерть в сиянье золотом.

Когда тревожит память раной саднящей,

Прочь прогоняю мысли о былом.


Вполне смирившись с навсегда утерянным,

Жить продолжаю, сердцем огрубев.
Неспешно возвращается уверенность

В том, что не стоит возражать судьбе.

 

А просто быть. Всегда молиться искренне.

Не ждать даров. Совсем не видеть зла.

Быть благодарным только этой пристани

За то, что не напрасной жизнь была".


А осень всё тревожней, всё бесспорнее.

И, сентября поддавшись шантажу,

Его опять приветствую с прискорбием;

Затем ребёнка в школу отвожу.




Когда б не свет в конце тоннеля...

Когда б не свет в конце тоннеля,
Не блеск заоблачных вершин,
Я, как седой незрячий эллин,
Одними б песнями грешил.

 

Я б только пел, смеживши веки,
До экзальтации души;
И приходили б человеки
Послушать голос мой в тиши.

 

Не доверять слова бумаге;
Лишь петь – какая благодать!
И ждать, когда уж бедолаги
Начнут тебя перевирать.

 

Затем себя услышать сбоку,
Сочтя за бред, за мрак, за бзик,
Вдруг осознать, как жизнь жестока,
И вырвать грешный свой язык.



Лиллехаммер

Как будто век на вдохе замер,

Найдя ответ на все вопросы, –

Где притаился Лиллехаммер

У серебристой глади Мёссе.

 

Сквозь тучи редко солнце брезжит,

Ему живое знает цену;

И улыбаются норвежцы

Живя неброско, постепенно.

 

Здесь сны плывут по водной глади,

Как тихоходный пароходик;

Тут век застыл, на камни глядя, –

В нём ничего не происходит.

 

Здесь строгий вид в чести издревле,

А лета короток верлибр;

Тут на камнях растут деревья,

Но это "тут" – не худший выбор.

 

От жизни многого не требуй,

Лишь говори порой стихами,

С вот этим бледно-красным небом,

И фиолетовыми мхами.



Осло

Город выходит к морю,
там не найти следа,
Путь по земле здесь
для него закончен;
Ловит, как прочие
прибрежные города,
Звуки прилива, с каждой
волной чуть звонче.

 

Небо вмещает море,
ветер, снежинки яхт,
Чаек над пирсом;
еле – круизный лайнер.
С черного брига, где
вьётся пиратских флаг,
Сходит моряк,
нерасторопен крайне.

 

Глаз не способен видеть
хотя бы рыб,
Если не под, а над –
пеной, водой, волною.
Баржу с углём качает;
страшен швартовых скрип, –
Того и гляди –
вывернет и накроет.

 

Это иной порядок,
другая система чувств,
Неповоротный мир
избранных посвящённых.
День уходящего лета
скор и солён на вкус;
Мы прощены.
Бог бережёт прощённых.


Пока за спиной рассыпаются в прах города...

Пока за спиной

рассыпаются в прах города,
И западный ветер

уносит обрывки прощаний,
О том, что здесь было,

не вздумай жалеть никогда,
Не смей оглянуться,

когда произнёс: "До свиданья!"

 

Тебя тут не вспомнят.

А вспомнят, то скажут: "Прошёл,
Как дождик в пустыне,

следа за собой не оставив."
Твой дом опустевший

займёт узколобый осёл;
Он сменит замки,

перекрасит карнизы и ставни.

 

В камине сожжёт

откровения избранных книг;
Твои – непременно,

ты только огнём и читаем.
И сад встрепенётся,

тебя вдруг припомнив на миг...
Закрой ноутбук, пристегнись –

мы взлетаем, взлетаем...



Мне всё равно! Отныне - всё равно...

Мне всё равно! Отныне – всё равно!

Да, мне плевать, что с вами будет завтра.

Я так устал от этого кино,

Что так недалеко и до инфаркта.

 

Любить вас, бестолковых? Но зачем?

Тем более, когда тебя не любят.

Теперь я к вашим бедам глух и нем;

Вам истины простой незримы глуби.

 

Всё ждал, когда откроются глаза,

Когда дерзнёте не смотреть, а видеть.

Но дух ваш остаётся мёртв и затхл;

Подите прочь, я больше вам не лидер.

 

Ваш жалкий род, увы, неизлечим,

А мне от ваших дел срывает крышу!

Что толку петь заведомо глухим?

И не молитесь, я уже не слышу...



Война придёт, когда её не ждут...

Война придёт, когда её не ждут.
Обрушится внезапно, как лавина.
Мир почернеет в несколько минут.
У матери отнимут дочь и сына.

 

Война наступит самым страшным сном,
Жизнь вывернув мгновенно наизнанку.
Оглянешься – а под твоим окном
Идут колонной вражеские танки.

 

Война придёт конкретно за тобой,
Схватив за горло лапою стотонной.
Под лязг железа, самолётный вой, –
Безжалостный, безапелляционный.

 

Война возьмёт тебя, твоих детей,
И всех сожрёт, со злобою в прикуску.
Один лишь лозунг у неё: "Убей!"
Плевать, кто ты – украинец ли, русский?

 

Война случится – верь в неё, не верь, –
Мы сами сеем зёрна провокаций.
Она неотвратима, как и смерть.
Но Боже мой! Давайте хоть пытаться...



Как посмотреть... Одним - патриотизм...

Как посмотреть... Одним – патриотизм,
Другим – разбой, а третьим – боль и ужас.
Пока на всё ты смотришь сверху вниз,
Всего не видишь, даже поднатужась.

 

Взгляни на мир глазами тех, других,
Тобой опять причисленных к неправым:
Задумайся – быть может, правда в них?
За что на смерть идут? Не ради славы,

 

Не для того, чтоб насолить тебе, –
А чтобы выжить, выжить, да и только!
Кто право дал, что ты в чужой судьбе
Вдруг ставишь точку пулей ли, осколком?

 

Где ты прошёл, там пепел и зола...
Лишь дураков не мучают сомненья.
Невнятна жизнь из одного угла, –
Ты изменить попробуй угол зренья.



Диптих

1

 

Шёл сильный дождь, и летняя гроза
Дробила ночь на мелкие кусочки.
Нет, не уснуть, – он встал, протёр глаза,
И вновь продолжил, после двоеточья:

 

"Шёл сильный дождь, и летняя гроза
Дробила ночь на мелкие кусочки."
Нет, не о том хотел он рассказать...
Привычно застучали молоточки

 

В его мозгу, возникли "против", "за",
Обрывки фраз, а вспомнить – нету мочи!, –
Шёл сильный дождь, и летняя гроза
Дробила ночь на мелкие кусочки, –

 

Скользнула по его щеке слеза, –
Который год, а от неё ни строчки! –
Шёл сильный дождь, и летняя гроза
Дробила ночь на мелкие кусочки.

 

2

 

Там, где жила она, не было год дождя;
Зим не случалось, вечно царило лето.
Можно ненастья было полжизни ждать,
И не дождаться, не постарев при этом.

 

Волны песок ласкали, и день за днём
Медленно, в такт им, в небе качались пальмы.
Только когда ей ветер шептал о нём –
Губы её дрожали, глаза печальны

 

Вдруг становились, взор застилал туман.
Всё без него было вокруг чужое...
И становился лужицей океан,
Так, что до счастья было подать рукою.

 

Сердце просило парус, рука – весла,
Жидкость кокоса делалась вмиг отравой...
И по щеке вот также слеза ползла,
Только – по левой, а у него – по правой.



Не доверяй поэзии, прошу...

Не доверяй поэзии, прошу,

И автору не верь, – он враль и крэйзи;

Он ест отраву, курит анашу,

И по мадам дрейфует, будто крейсер.

 

Не признаёт ни Бога, ни святынь,

Не копит денег и не верит в завтра;

Его заботит только неба синь,

Ему плевать, что у него на завтрак.

 

Едва восходит бледная луна –

Сомнамбулой с безумными очами

Он мечется в ночи, лишаясь сна,

Пугая ближних странными речами.

 

Неделями не бреется, а пьёт

Какую-то бурду из преисподней;

Чудачествам своим теряя счёт,

"Вчера" не отличает от "сегодня".

 

Уже не человек, а деградант,

Комический образчик отщепенства...

А ты: "Какой немыслимый талант!",

А ты всё: "Совершенство... совершенство..."


Ночь расплескалась. Ты обнажена...

Ночь расплескалась. Ты обнажена,
Ты состоишь из совершенства линий.
Оставь печаль, мой ангел и жена;
Давай тоску, как эту блузку, снимем
С твоей неувядающей груди,
Да на замок закроем в спальню двери.
А впереди... Что ждёт нас впереди?
Там пустота, там скорби и потери.


Мы жить с тобой не научились впрок,
Наш тонкий мир так иллюзорен, хлипок;
И прошлого непонятый урок
Нас не спасёт от будущих ошибок.
Мы так живём, одним лишь этим днём,
Полны любви, и страсти, и азарта.
Мы никогда с тобою не умрём, -
Ведь в нашем мире не бывает "завтра".


на фото: моя жена Наташа)))



Недобролюбов, дерзкий мой собрат...

* * *
                                       Евгении Бильченко


Недобролюбов, дерзкий мой собрат,
Воцерковлённый во литературе, -
Дался тебе кромешный Петроград?
Смотри, как Батькивщина брови хмурит
Растерянным майором СБУ,
Обязанным призвать тебя к порядку.
А ты всё сеешь, ставшие б/у,
Слова: любовь, прощение, разрядка...


Поэзия... Пустой словесный сор,
Напрасные мечтанья о высоком.
Да будь хоть трижды мудр или остёр,
Весь этот бред тебе же выйдет боком.
Без вазилина силясь в попу влезть,
Ты лузер для других, пустышка, шутка.
Сегодня вызвав жалость, завтра - лесть,
Поэзия во многом проститутка.


И не решает ровно ничего.
Лишь создавая видимость гармоний,
Потоком бурным в рамках берегов
Взбивает пену, в ней затем и тонет.
Мы бесполезны, мы обречены,
Нас не спасут канцоны и рулады;
Чумные дети проклятой страны,
Мы самоистребляемы, раз надо.


Что толку петь о мире день за днём?
Мы всё равно друг друга перебьём.


на фото: Озарянин + Бильченко



Нас всех однажды предадут...

Нас всех однажды предадут:
Земле, нервозности, сомненью,
Суду, желанью, вожделенью,
Несчастью, счастию, забвенью;
И бесконечному круженью
В пределах этих амплитуд.

 

И мы возьмёмся предавать:
Легко, немедленно, коварно,
Охотно, тайно, аморально,
Убого, глупо, фигурально;
Поодиночке и попарно,
Бросая розы на кровать.

 

Так отворяйте же ларцы,
Тащите ящики Пандоры:
Монахи, грешники, танцоры,
Комедианты, режиссёры;
К чему пустые разговоры?
Мы в равной степени лжецы.


Выпав из времени, словно молочный зуб...

Выпав из времени, словно молочный зуб,
Не замечая вокруг ни обид, ни быта,
В каждой строке выверен и сугуб,
С вами беседую сдержанно, неизбито.

 

Мне нелегко, вам тяжелей втройне –
Мы ведь парим и по земле не ходим.
Что же для вас будет всего ценней?
Стать неофитом в здешнем моём приходе.

 

Лет неожиданно ветер с десяток сдул,
Время ценнее, чем оно быстротечней:
Радуясь встрече, пододвигаю стул –
Сядьте, пожалуйста, поговорим о вечном.

 

Не торопитесь, дождь или снег прошёл,
С ними года, делая нас сутулей.
Ну, признавайтесь – всё ли у вас хорошо?
Что вас тревожит здесь, у меня на стуле?

 

Соприкоснёмся, будто с душой душа,
Ведь понимание и не приемлет споров,
Пусть вам лишь доброе мысли мои внушат –
Также, как стул, буду для вас опорой.



Взяв тебя за руку, - это была среда...

Взяв тебя за руку, – это была среда,

Не было солнца, шарик летал зелёный,

Шли пешеходы, строились города,

"Зеленобудцы" резали кроны клёнов,

Всех раздвигая, мчался мусоровоз,

Палкой махал вслед постовой нестарый,

Шайка парнишек (рыж и черноволос),

Складно пыхтя, дыни несла с базара,

На миллиметры рос из земли росток,

График блюдя, трогал троллейбус, точен,

По проводам тёк равнодушный ток,

Квас диогены пили из жёлтых бочек,

Не понимая этих пустых затей,

Их упрекал взглядом алкаш, запоен,

Тучи по небу двигались всё быстрей, –

Я попросил стать для меня женою.



Луч, просочившись сквозь листву...

Луч, просочившись сквозь листву,
Упал на мокрую скамейку,
Где птиц пугливая семейка
Всё удивлялась существу,
Что издавало трели птичьи
Безудержно, на все лады;
Вибрировали в такт плоды
Его дрожаниям девичьим,
И звукам сладким, но пустым,
Уж с хрипотцою замогильной...
Так доживал свой век мобильный –
Я под дождём его забыл.



Я здесь живу и тут мне хорошо...

Я здесь живу и тут мне хорошо.

Вы скажете, что есть места получше?

Я видел мир, чудесный и большой.

Но есть мой сад, певучий и пахучий.

 

А в том саду есть деревенский дом,

На самой лучшей в космосе планете,

Где посидеть за праздничным столом

Ко мне с женой всегда приходят дети.

 

Есть города, в которых ждут друзья;

Моя страна, от края и до края.

Есть говор мой, что в образах двоясь,

Язык и мову в речь объединяет.

 

С Донбасса – мать, с Полесья – мой отец,

(Не "из", а "с" рекут на Украине);

Святой союз их любящих сердец –

Мой символ неделимости поныне.

 

Страна моя! Взойдёт твоя звезда,

Мы победим и прекратятся беды.

Я только твой навечно, навсегда,

И никуда отсюда не уеду.


Пришла? Садись, рассказывай - зачем...

Пришла? Садись, рассказывай – зачем?!

Постой, налью чего-нибудь потуже...

Неужто жить не можешь без проблем,

Обзаведясь семьёй – ребёнком, мужем?

 

Что ж, с юных дней ты ветрена, как дым:

Без ласк мужских ни дня не унывала,

И не могла насытиться с одним,

Ведь одного тебе казалось мало.

 

Но время – наш не самый верный друг,

Года летят резвее, чем мы ойкнем.

Так появился у тебя супруг,

И жизнь, казалось, станет поспокойней.

 

Лишь стал твой быт похожим на музей,

Семейный круг разрезал треугольник:

Муж уезжал; среди его друзей,

Как фрукт на ветке, вызрел твой любовник.

 

Казалось, бог не выдаст, чёрт не сдаст,

Но кто-то из дружков пошёл на принцип:

Измена стала достояньем масс –

Уж таковы превратности провинций!

 

Стоишь с тех пор у бездны на краю:

В тебя вцепившись, за рассудка гранью,

Так каждый тянет в сторону свою,

Что всё похоже на четвертованье.

 

Совет мой нужен? Что ж, реши сама:

Меж двух огней всегда есть середина,

И если хочешь не сойти с ума –

Бросай обоих и живи для сына.



Приглушённый свет из-за ширмы туч...

Приглушённый свет из-за ширмы туч,

Вместо шорт – флисовки опять надеты,

Застывает кровь, словно в ней сургуч,

И в любовь не верится этим летом.

 

Уступая первенство холодам,

Исчезают напрочь тепло и нежность;

И синоптик пишет письмо волхвам:

"Заклинаю помощи в неизбежном:

 

По моим прогнозам, едва рассвет

Обагрит лучами деревьев кроны,

К нам пригонит волчий полярный ветр

Облаков стада; их заряд стотонный

 

Упадёт на землю, и будет ад! –

Настоящий голод тогда случится:

Все посевы выбьет свинцовый град.

Как мне быть? Ведь я обещал плюс тридцать..."

 

Отвечают в чате ему волхвы:

"Ты за ложь богами теперь унижен,

Не спастись от гнева тебе, увы –

Доставай кожух, становись на лыжи."



Пилип Орлик

І коли дивився він вдалечінь,
Обіймаючи серцем свою Вкраїну,
Сивий сокіл спав на його плечі,
Сивий кінь хропів, ворушив сивини
Сивий вітер, торкаючись його скронь,
Булаву сильніше стискали пальці,
Аж тремтіла мужня його долонь,
Від сумних думок козака-вигнаньця.

У чужому полі, чужій межі,
Відчував, як пахнуть тамтешні квіти:
"Україно-матінко, розкажи,
Чи підеш зі мною на московитів?"
Та Вітчизна змовчала, мов німа,
Від біди крокуючи у халепу;
З тої миті спокою нам нема,
Як тоді, за Карла та за Мазепу...




Смотри, как парит... Нынче быть грозе...

Смотри, как парит... Нынче быть грозе,

Уже и небо стало чёрно-синим.

Давай сегодня пригласим друзей,

И на террасе плотно кресла сдвинем.

 

В театре жизни что дают? Грозу!

Вот-вот начнут. И гром тремя звонками

Предвосхищает действо без цензур,

Одобренное нами, знатоками.

 

Весь небосвод задействован грозой,

Всё безупречно в каждой мизансцене:

Рефлексиею спинномозговой

Мы утопаем в гуще размышлений.

 

Свежа игра блистательной грозы,

В ней просто не бывает повторений.

И так понятен молнии призыв:

Глупец, дрожи! Тут нет расхожих мнений.

 

Но всё проходит, в том числе – гроза;

Стяжает память лучшие моменты...

Смолкает гром, так многое сказав,

Расшаркиваясь под аплодисменты.



Выйдешь, бывало, в люди...

Выйдешь, бывало, в люди, высмотришь всё вокруг –

На боевом верблюде ветреная хоругвь...

Тут же спешишь обратно, в темной печали глубь;

Страшен их подвиг ратный, брови льняные супь

Да повторяй послушно сводок военных жуть;

Шарик летит воздушный, поздно, простись, забудь...

Мы не умрём в субботу, летом мы не умрём.

Не заполняй пустоты, сверься с календарём, –

Нам ещё рано, рано... Мы же ещё не жи...

Нет достоверных данных: служит ли, отслужил?

Свет состоит из света, пламя горит огнём,

К чёрту теперь советы, после передохнём...


В июньский зной особо тонок лёд...

В июньский зной особо тонок лёд

Сознанья, по нему не перебраться

На берег мысли и защитой под

Спасательных кругов интерпретаций.

 

От духоты подать до немоты

Всего рукой, а полдень длинный самый

Зовёт на гласный обыск понятых,

Согласных игнорируя упрямо.

 

Не сетовать судьбе по мелочам –

Едино верный путь единоверцев,

Но жизнь стремглав двустволку рвёт с плеча,

И поражает смертью в область сердца.



Прикосновенья памяти, увы...

Прикосновенья памяти, увы,

Порою жгут похлеще крапивы.

 

Стояло лето. Та его пора,

Когда от солнца плавятся кварталы;

Плыла невыносимая жара,

Но жизнь не шла, а именно стояла.

 

Трудиться в зной? Грешно подумать даже!

И я спасался от жары на пляже.

 

В глубь Гидропарка скрыться предпочёл,

Чтоб нежно пиво поженить с таранью,

И вездесущий пляжный волейбол

Не докучал бы криками и бранью.

 

Где к пляжу подступал мохнатый лес,

Ты на лужайке загорала топлес.

 

Переплывали Тетерев пловцы,

Байдарочник готовился к рекордам...

Я ж взглядом пожирал твои сосцы;

Моя решимость становилась твёрдой.

 

Собравшись с духом, подкатил игриво:

"Мадам, позвольте предложить Вам пиво?"

 

Разговорились. Замужем. Дитё

Росло на радость пылкому папашке

(Виднелся на груди кровоподтёк),

Хоть муж на двадцать лет тебя был старше.

 

Нечаянно беседа прервалась,

И на лужайке разыгралась страсть.

 

...Как день один, немалый срок прошёл;

И ты, сумев изрядно измениться,

Мне под стихами пишешь: "Хорошо!",

Когда заходишь на мою страницу.

 

И жжётся память: лишь наступит лето,

Мечусь в горячке, вспоминая это...



В который раз спешишь уйти в себя...

В который раз спешишь уйти в себя,

От суеты звонков и встреч напрасных,

В тот мир, где тонконогих жеребят

Ведёшь к воде; пугливых, разномастных.

 

Проходишь луг... Туманный водопой

Дрожит перед тобой и воздух сладок...

Из камышей лукавый водяной

Страшит ворчаньем будущих лошадок...

 

И застывает маленький табун

За шаг нетвёрдый до желанной цели;

Но истекает несколько секунд,

И радужные к нам плывут форели...

 

Вмиг оживает неподвижный пруд,

Где рыбы бьют упругими хвостами,

А жеребята дружно воду пьют,

Пофыркивая, прядая ушами...



Выводит за собой смешных цыплят...

Выводит за собой смешных цыплят,

Кудахча им отрывисто и чутко;

И чуть за кем глаза не уследят –

Она пузырит крохотную грудку.

 

Всему ведь надо деток научить,

Не в меру любопытных и упрямых;

Да усмирить младенческую прыть:

Малейшим шум – все прячемся под маму!

 

Ох, ищет несмышлёнышей беда –

Вон зоркий сокол промелькнул высоко;

Не разбегайтесь, дети, кто куда –

В кустах таится хищная сорока!

 

Забот у мамы вечно полон рот:

Прогнать кота, не лезть к автомобилям;

Случится что – она за них умрёт!

А мы их просто ночью подложили...



Константину Хабенскому

Константа, Константин, Констанции под стать –
Как символ красоты, извечный, постоянный.
Что толку о любви и вере бормотать,
Когда на всей земле закрылись рестораны?


Ушедших навсегда ничто не воскресит:
Ни водка, ни вино, ни слово Пастернака,
Что толку уповать на помощь от молитв,
Коль девять лет подряд о ней судилось плакать?


Она теперь в раю, теперь ей хорошо,
Хоть слишком молодой призвал её мессия...
А тут совсем темно, из тучки дождь пошёл,
И пишет на стекле водой: "Анастасия".




Сложенье строф, сложение голов...

Сложенье строф, сложение голов,

Сложенье чисел, прав и полномочий...

Вечерний воздух сказочен, елов,

Так, будто Сантой к лету приколочен.

 

Вот-вот придёт июньский Новый год;

Луна висит, как шарик мандаринный,

Там кто-то в дверь стучит, седобород,

И ощущаешь впрыск адреналина.

 

Изысканно в июне Рождество:

Украсим сад гирляндами черешен,

А на цветник умелый цветовод

Сугробы лилий высыпал небрежно.

 

Пока вершит подарки детворе

Неутомимых эльфов мастерская,

Волшебный день угаснет, догорев,

За всё с себя ответственность слагая.



Надёжный тыл, достопочтенный быт...

Надёжный тыл, достопочтенный быт,
Любимый дом в тиши родного сада.
Здоров и трезв, богат и знаменит,
А большего, наверно, и не надо.

 

Под круасан и кофе по утрам,
Решать – где б отдохнуть семьёю всею?
И наплевать на жуткий тарарам
Политики и прочей ахинеи.

 

Обильный ланч и каждодневный спорт,
На ужин – разговоры о прекрасном.
Красноречив и разумом остёр,
И твёрдый взгляд ещё пылает страстно.

 

Нирвана в окружении детей
И ангела с волшебною фигурой –
Вот это лишь и ценно, без затей.
Всё прочее – увы, литература.



Бархатный гул средь лиан актинидии...

Бархатный гул средь лиан актинидии,

Грозных на вид, добродушных шмелей.

Матовый полдень. Обряд чаепития

Властно влечёт молодых сизарей,

К нам на террасу присевших с опаскою,

Но в ожидании пряничных крох.

А вдалеке, за извилистой насыпью,

Поезд издаст продолжительный вздох.

Время замрёт монументом беспечности,

Летней неделей сплошных четвергов.

Освободившись от всяческой нечисти,

От всевозможных друзей и врагов,

Утихомирится море людское,

Вечно штормящее, ночью и днём.

Что христарадничать? Только покоя

И неучастия больше ни в чём.


Дождь возмужал, заливавшийся вкрадчиво...

Дождь возмужал, заливавшийся вкрадчиво,

Тайны вверяя наивной листве.

Туч лобовая – и поздно сворачивать:

Пушечный гром над июнем разверст!

 

В невыносимой предсмертной агонии

Мечутся, к ливню попавши в полон,

Ломкие мальвы, шальные бегонии,

Хрупкие лилии, жиденький клён.

 

Падает небо лавиной стотонною

В мир, за мгновение ставший чужим,

Где под ореха раскидистой кроною,

Крепко обнявшись, от счастья дрожим...



Убей меня в себе, не береги...

Убей меня в себе, не береги,

Не сотвори кумира из иллюзий,

Ведь я не гений, это перегиб,

Не смей весь мир до этой мысли сузить.

Осточертели рифмы, люди, ложь,

Вид из окна и небеса над лесом,

Чуть повод для безволия найдёшь –

К тебе спешит какой-нибудь профессор

По правильной готовке кислых щей,

Брюзжит слюной и нервно морщит носик;

Люби или гони его взашей,

Лишь не игнорь, он это не выносит.

Ах, человечность, бубен для борцов,

Бредущих к свету темнотой окольной...

Прошу, убей меня в конце концов;

Не беспокойся – мне давно не больно.



Ржаной намасленный ломоть...

Ржаной намасленный ломоть

К солёной плоти помидора –

Ничем иным не побороть;

Обожествляю эту пору!

 

Оцепеневшая река,

До дна прогревшись постепенно;

Предощущенье молока

От свежескошенного сена.

 

Распевки утренние птиц,

Тенистого угла отрада,

И сотни вдумчивых страниц,

Прочитанных у водопада.

 

Скольженье снежных облаков

По глади неба плавной тенью;

Рожденье мыслей и стихов,

И нежной страсти возрожденье.

 

Подруги трепетная грудь

И поцелуи до рассвета,

Без ожидания уснуть...

Друзья, встречайте – завтра лето!



Страсть, облачённая в слова...

Страсть, облачённая в слова,
Внезапно предстаёт ошибкой, –
Не доверяй бумаге шибко
То, что наметилось едва.

 

Остерегись пучины строк,
Восторгом сладостным томимый,
И не очерчивай любимой, –
Отсрочь на дольше этот срок.

 

Пока не названа тобой,
Она волшебна и случайна;
И состоит из сна и тайны,
А не конкретики скупой.

 

О наважденья долгий миг,
Дарящий радости украдкой!
Пускай останется загадкой,
И для тебя, и для других.

 

Не обряжай любовь в слова,
И не спеши тянуть к ней руки:
Ведь обладанье – шаг к разлуке,
Процесс сверженья божества.



Вечереет... Солнце гаснет...

Вечереет... Солнце гаснет,
Шум воды и сада шелест...
Не тревожь меня напрасно
Память... Звёздами устелет


Ночь пространства неуёмность...
Будто кто-то есть над нами
Вдруг покажется... Опомнись,
Не клонись пред образами,


Где всевидящие тени
Настороженно сличают
Списки бед и прегрешений;
Лишь любви не замечая.



Владимир Набоков (акростих)

Веленьям божества твои подвластны строки,

Любовь в них восстаёт и музыкой звенит.
Ах, если бы не век двадцатый и жестокий,
Для всех, кто в аккурат наметился в пророки, –
Икара б чувств твоих родной не сжёг зенит.
Мир выдуман тобой побуквенно, построчно,
Исправлен во грехах, избавлен от щедрот;
Россия в нём – жена, а не бездушный отчим,


Нагайкой грусть твою проверивший на прочность, –
Авось, наступит день и дикость отомрёт...
Боль больше никогда из сердца не изыдет, –
Отчизна, вновь горят твои глаза во тьме! –
Когда в отместку ей, изысканно-бесстыден,
Отдашь своё перо пороку и обиде –
Владимир, всех иных заставив онеметь!




Зелёный день наполнен до краёв...

Зелёный день наполнен до краёв
Теплом и негой солнечного ветра,
Порханьем легкокрылых мотыльков
И тишиной на сотни километров.

 

Подрагивает подо мной гамак,
На волнах снов покачивая тело;
И внешний мир не страшен мне никак:
Всё улеглось, забылось, отболело.

 

Приобретя размытые черты,
Реальность превратилась в сон и сказку.
Не просыпайся, не насилуй глазки,
Останься там, где радужны мечты.

 

Где нет печалей, боли и разлук,
Где не услышишь ни мольбы, ни стонов.
Вот сердце – приручи своих драконов,
Порви на всех и покорми из рук.

 

Пускай жуют, восторженно урча,
Да извергают пламени отрыжкой;
Ты только им не доверяйся слишком –
Силён дракон инстинктом палача.

 

Но это безопаснее, чем здесь:
Терзать, страдать, спешить на баррикады...
Всё обмозгуй старательно и взвесь –
Останься там, сюда тебе не надо.



А ты не соглашайся и не верь...

А ты не соглашайся и не верь!
Пускай он врач, как говорят, от Бога.
Не умножай числа его потерь,
И без тебя уже их слишком много.

 

Ты для него всего лишь пациент;
Пускай и с необычной формой боли.
И если повезёт, то что взамен?
Не дли печаль помимо Божьей воли.

 

Будь смелым и решительным – уйди!
Ну что тебе за эту жизнь цепляться?
Не погружайся в омут операций,
Зачем стоять у смерти на пути?

 

Ты никому не нужен, посмотри;
Да и тебе никто, вот если честно.
И одному врачу лишь интересно
Взглянуть на то, какой ты изнутри.

 

Он не всесилен, этот Айболит,
Хоть и пророчит призрачные шансы.
Прислушайся, что вечность говорит –
Не верь и ни за что не соглашайся!



Живи, пока живётся. Не скули...

Живи, пока живётся. Не скули.

Существенно не нужен и не важен.

Талантом непреложно невелик,

Ты преходящ, давай уж прямо скажем.

 

Рифмуй, пока рифмуется. Потом

И этого не станет. Дальше – больше.

Так в воздухе, предгрозьем налитом,

Миг ощутишь, иных мгновений дольший.

 

Ты оборвёшься, точно этот миг.

Затем читатель на старинном сайте,

Едва ступив на топи строк твоих,

Умчится прочь, промолвив: "Выметайтесь!"

 

А дальше – мрак, а дальше – тишина;

Забвенье и покой длиною в вечность.

Ведь жизнь поэта смысла лишена.

А ты всё – человечность, бесконечность...



Как ни крути, уже не молодой...

Как ни крути, уже не молодой.

Не те давно и хватка, и сноровка.

Весна стареет, май почти седой,

Дряхлеешь сам, ветшает обстановка.

 

Сперва казалось, молодость навек.

Потом внезапно появились дети.

Когда же и до внуков срок протек,

Ты стал затёрт и менее приметен.

 

Ведь всё проходит. В том числе и жизнь.

Хоть молодишься, расправляя плечи,

Но остаётся только локти грызть,

Когда ты вновь красоткой не замечен.

 

Тогда бежишь в страницы лучших книг,

Зовёшь в друзья Набокова и Хэма.

И с теми, кто воистину велик,

Вкус к жизни возвращаешь постепенно.

 

И снова ярок свет твоей свечи,

И вновь строка струится мощью всею.

Ну что ж, упрямый маятник, стучи:

Я с каждым годом чувствую острее.



Ми - краще всіх!!! Та є один нюанс...

Ми – краще всіх!!! Та є один нюанс...

Крім нас, того ніхто не розуміє...

Здебільшого, побоюються нас,

Та позаочі дражнять – Сомалія...

 

Ми – європейці! Хто сказав, що ні?

Це ти, гламурний європейській красень?

Ходи сюди! Посунеш по стіні,

Знетямлений від болю та роз'яснень.

 

"Я єсть народ, якого Правди сила
ніким звойована ще не була."

Як фраза ця мені осточортіла...

Хто відповість, з якого джерела

 

Підтвердження цьому я пити мушу?

Якщо в нас Правда, то ховаєм де?

Ми той народ, що в собі нищить душу;

Ми той народ, що бреше та краде.

 

Здебільшого, ледащі та пихаті;

Ще й зазвичай у нас при владі – чмо.

Не можем лад в своїй навести хаті,

Але чужих, як водиться, вчимо.

 

Україно! Відмовся від двобою,

Де б'єшся проти логіки Землі.

Дозволь мені пишатися тобою!

А не вважать, що я – із Сомалі...



Письмо к двенадцатилетней дочери

На самом деле, мир и чёрств, и зол;

И это, дочь, не от тебя зависит.

Всегда найдётся хоть один козёл,

Стремящийся обидеть и унизить.

 

Тут надо быть готовой ко всему;

Не верить в торжество добра и света.

Ещё не скоро приключится муж;

До той поры важней мои советы.

 

К чему пытаться жизнь прожить на "пять",

Когда наш век враньём, как раком, болен?

И никому не вздумай доверять:

Нет правды ни на улице, ни в школе.

 

В стране, где каждый – чуть авантюрист,

Всего страшней тот, кто зовёт под пули.

И если слышишь про патриотизм –

Кивни в ответ, сложив в кармане дулю.

 

Чужих наречий добрый урожай

Снимай в трудах, хотя б из чувства долга;

Чуть подрастёшь – и тут же уезжай:

У нас, похоже, всё ещё надолго...



Деньпобедное

Мы строим дома, чтобы затем их сжечь.

Рожаем солдат, чтобы пустить на мясо.

Венец нашей мысли – это Освенцима печь.

Мы – человечество, самая злобная раса.

 

Мы ведь не можем, чтобы не убивать,

Мучить, пытать, ближним ломая шеи.

Видишь в прицел? Кто-то привстал опять...

Кто эти люди? Это – твои мишени!

 

Просто придумай повод их невзлюбить,

Наверняка все заслужили смерти.

Враг недостоин почестей и молитв,

Он – похоронка, сложенная в конвертик.

 

Всякий боец – редкий интеллектуал,

Разумом скор, сердцем раним и тонок.

Залп по несущей – дому грозит обвал;

Там, средь завалов, плачет чужой ребёнок.

 

Не обращай вниманья: руби-коли,

Режь и стреляй, их ещё вон как много...

Только в одном ты, человек, велик –

Это жестокость. В ней ты страшнее Бога.



Тобой лишь одной живу...

Тобой лишь одной живу,

Пою лишь тебе одной,

И каждый твой взгляд и звук

Ловлю в тишине святой.

 

Тебе лишь одной молюсь,

Клонюсь лишь к твоим ногам,

В тебе, будто эхо, длюсь,

Плывя по твоим волнам.

 

Купаясь в твоей любви,

Иных не ища щедрот,

Ты пульс у меня в крови,

Маяк, что меня ведёт.

 

Отсюда за край земли,

И дальше за горизонт,

С тобою неразделим,

Тебе я и дождь, и зонт.

 

Позволь же тебя согреть,

Позволь же тебя беречь,

Пока не разлучит смерть,

Я буду твой щит. И меч.



Мириадами ярких созвездий...

Мириадами ярких созвездий

Распустившись, усеялся сад.

У цветков, как нардепы на съезде,

Медоносные пчёлы гудят.

 

Средь несмелой травы трясогузки

Размышляют: где спрятался кот?

Тот храпит, так вальяжно, по-русски

Солнцепёку подставив живот.

 

После зимней отсидки коровы

Вышли вновь на проснувшийся луг,

Где от лающей своры дворовой,

Вздев рога, отбивается жук.

 

Над своим прошлогодним гнездовьем

Гневно кружит рассерженный дрозд:

Воробей там засел; сквернословьем

Полон щебет его; ох, не прост

 

Разговор у них нынче случится!

Рядом с солнцем на небе – луна

Поджидает заката волчицей;

Перемен ожидает страна.



Кончается апрель, едва лишь наступив...

Кончается апрель, едва лишь наступив...

На жутких скоростях проходят наши годы.

С утра увидишь миг цветенья груш и слив,

А к вечеру декабрь стучит седобородый.

 

Переставай скользить, неугомонный диск;

Что вечно быть в пути? Навек замри в зените!

Останови года, оранжев и лучист;

Дай каждому успеть стать лучше, знаменитей.

 

Но времени в обрез, и мы не успеваем

Быть теми, кем сперва задумал нас Господь.

Мы мчимся впопыхах, во многом сомневаясь;

Пытаясь вновь и вновь инстинкты побороть.

 

Итог всегда один: проигрываем, спорим,

Стараемся затем всё заново начать;

Но тикают часы, и понимаем вскоре:

Спешащим не успеть, на том Его печать.

 

Вот так проходит жизнь, и не начавшись толком:

Все рушатся мечты о сроков цитадель.  

И мы с тобой, мой друг, рассыплемся в осколки,

Едва вкусив весны, как призрачный апрель...



Соблазном предваряется экстаз...

Соблазном предваряется экстаз.

Рождению предшествует зачатье.

Кто самый близкий, тот скорей предаст.

Путь к святости лежит через распятье.

 

Таков порядок. Так заведено.

Так перманентно этот мир устроен.

Без преступлений нету орденов.

Весь капитал пропитан нищетою.

 

Что-либо получаешь лишь взамен.

...А мы всё полагаемся на случай,

А мы всё верим в сказочный момент,

Когда само собой всё станет лучше...



Начнут пугать про тюрьмы, лагеря...

Начнут пугать про тюрьмы, лагеря;

Грозя расправой, ухмыляться, суки...

А после, ничего не говоря,

Они возьмут выламывать нам руки.

 

Всё, время уговоров истекло:

Нас будут бить уверенно и жёстко;

Затем бросать на битое стекло,

И уши заливать горячим воском.

 

Предъявят всё – лиризм и акмеизм;

И даже вены вскроют нам с любовью,

Пока махровый их патриотизм

Не станет весь пропитан вражьей кровью.

 

Подавленным, живым всего на треть,

Избитым и отчаявшимся вроде,

Предложат нам возможность уцелеть,

Язык отрезав: "Кто из вас не против?"

 

Стать негодяем – хватит двух минут,

Всего лишь расписавшись на допросе.

Но я не подпишу, пускай убьют...

Ты тоже не подписывай, Иосиф.



Первая бесспорная трава...

Первая бесспорная трава
Прямо в небо устремляет стрелы.
Превратятся саженцы в дрова,
Если дорастут в упорстве смелом.


Лишь родившись, всё обречено
Сгинуть через времени отрезок.
Что ни ставь, закончится кино,
И бороться с этим бесполезно.


Жизнь, взаймы отпущенная нам,
В сущности, значенья не имеет.
Просто платим Богу по счетам,
От Его претензий сатанея.



Гауляйтер фон Скрыпка

Гауляйтер фон Скрыпка
заходит в паршивое гетто;
Заключённым скрыпит:
"Повторить: ми-були-на-сэли!"
Кто молчит непокорно –
расходует из пистолета;
Кто бормочет невнятно –
орёт: "Ну то що, москали,
Нэ хватае ай кью, щоб навчытысь
шевченкывський мови?
На гилляку усих!" Только в гетто
и дерева нет...
Гауляйтер сердит, белобрысые
хохлятся брови,
И дрожащей рукой он подносит
к виску пистолет...




Извечный чай без сахара с дождём...

Извечный чай без сахара с дождём,
Заваренный из зёрнышек сомнений:
Сперва гортань стихами обожжём,
Затем же их как глупости расценим.


В писательстве так мало барышей,
Так мало в сочинительстве резона,
Что как перед потомком не красней,
Ты – сумасброд и белая ворона.


Простая шашка, жребий твой таков:
Твой тихий ход судьбою втиснут в рамки...
А ты всё норовишь поверх голов,
И всё неудержимей рвёшься в дамки.



Мой Житомир

"...мой город, знакомый до слёз..."

                                     Осип Мандельштам


Серый город, без выбора ставший судьбой.
Мне почти пятьдесят. Я всё время с тобой.


Я всё время в тебе. Будто выхода нет.
Фонарей твоих матовых призрачен свет.


Площадей полуночных звенящий набат.
Бег вдоль улиц пустых без оглядки назад.


А направь в подворотню опасливый бег:
Там застыл во дворах девятнадцатый век.


Там встают, как в кино из могил мертвецы,
Коммуналок лихих внеземные жильцы.


Город жита и мира. Да как бы не так!
Я на лбу ощущаю твой памятный знак.


А зарежешь однажды в ночи под ребро –
И на трупе моём так и будет тавро.


Что ж ты, город, опять хмуришь кущи бровей
Круговою порукой своих кумовей?


Что ж ты вновь ненасытным вампиром из ран
Тянешь редкую кровушку житомирян?


Не цепляет тебя список жертв и обид:
Кто тобою распят, кто тобою убит.


Ничего, не беда, доживу как-нибудь
Чтоб упасть на твою безразличную грудь.


Но пока отражён в стёклах этих окон,
Я, мой город, любить тебя приговорён.


на фото: потрясающая иллюстрация из
нашей совместной будущей книги лучшей
художницы Житомира Катерины Дацун



Пробавляясь шалостями в слова...

Пробавляясь шалостями в слова,

Не ища для сердца иных занятий,

Беззаботен, весел, одутловат,

Всем на свете счастлив, как будто спятил,

Я живу в волшебном земном раю,

Где царит покой, но вошедшим рады;

Где стихами вам о любви пою,

Не для громких "Ах!" и любой награды,

А затем лишь только, чтоб стал добрей,

Этот странный мир, испещрённый болью...

Не ору: "В окопы! Распни! Убей!";

Призываю мучиться лишь любовью!

И одно лишь это имеет смысл,

Над одним лишь этим и стоит плакать:

Просыпайся, слышишь? Трубит горнист!

За любовь и нежность – вперёд, в атаку!


Скончался вечный Бог... Ничто не изменилось...

Скончался вечный Бог... Ничто не изменилось.

Всё также в небесах то грозно, то светло.

Исчезла навсегда Божественная милость,

Что весь Его народ ничуть не потрясло.

 

Торопятся, спешат на рынки и базары,

В заботливых руках сжимая кошельки...

Такие, как всегда: дебелы ли, поджары,

И умники в очках, и парни от сохи.

 

Что пялиться наверх, коль есть вино и мясо?

Что думать о душе, когда горяч обед?

Есть время для трудов, есть время для экстаза,

А для пустых молитв и времени-то нет.

 

Но Бог всегда есть Бог: захочет и воскреснет!

Вернётся к нам опять в сияньи золотом...

И мы совсем не прочь, так даже интересней:

Ещё один предлог собраться за столом.



Густо-серая, с отсветом по краям...

Густо-серая, с отсветом по краям,
Набежала туча, вселяя ужас,
Купола цепляя немым церквам,
Извергая брызги скорбей наружу.

 

Шелест ветра мечется в толще струй,
Сердце в пятки падает, холодея,
Сколь меж слёз и радостью ни дрейфуй,
Ускользнуть от чувств – нелегка затея.

 

Всё равно проявится, кто есть кто,
Будь ты трижды левым иль трижды правым,
У всего живого один итог,
Для законов вечности нет поправок.

 

Подожди каких-то две тыщи лет,
Для вселенной это – совсем немного,
По воде дерзни проложить свой след –
И тебя однажды объявят богом.



Апрельский адюльтер

Незабываемый апрель:
Фортепианная капель,
Небес сквозная акварель,
Дрозда настойчивая трель...


Снующий в поисках кобель:
Измучившийся спаниель,
Чья каждому понятна цель,
Но не пускают пса в бордель...


Желанная фотомодель:
На сутки – сказочный отель,
Поспешно смятая постель,
Всепоглощающая щель...


Услужливый метрдотель:
Икорка, рябчики, форель,
К сорбету – мёд и карамель,
Коктейль "Виват, мадмуазель!"...


Звонок жены, что к уху – дрель:
Дрожишь, как пойманная сельдь,
На волосах – не смытый гель,
И оправданий канитель...




Стихи о Смерти

Когда придёт она, не унывай.
Ты ни причём, она ко всем приходит.
Лишь предложи ей водку или чай,
И без надрыва думай об уходе.


Когда придёт, пускай не известив,
Не дав закончить важное, большое –
Насвистывая простенький мотив,
Её приход не называй бедою.


Когда придёт; когда она придёт
К тебе легко; точнее, за тобою;
Будь благодарен за её приход
И не печалься любящей душою.


Когда она придёт в последний раз,
Который может оказаться первым,
Прими как избавление от дрязг;
Не умоляй простить, помилосердствуй.


Когда придёт, шумихе не в пример,
И за собою позовёт неслышно –
Не прекословь, она ведь лишь курьер:
Ты, наконец, понадобился выше.


на фото: рисунок к этому стихотворению
художницы из Житомира Катерины Дацун



Жить ветрено и умереть не страшно...

Жить ветрено и умереть не страшно.

Не прикипая к людям и вещам.

Отшвыривая стружкой карандашной

И нервный смех, и слёзы по щекам.

 

Привычный вид из большеглазых окон,

До мелочей знакомый разговор, –

Предгробный мир, мой серебристый кокон,

Упроченный корнями мандрагор.

 

От лозунгов – зевота и усталость,

Уклончивость призывный слышать клич,

Молясь за тех, кому ещё осталось

Благих идей бессмысленность постичь.



Серп луны

1


Что от луны осталось? Лишь кавычка.
Тонюсенький и смертоносный серп.
Небесный купол звёздами напичкан,
И надо мною пропастью разверст.


Тот серп не про меня! ему я нужен;
Иначе кто дерзнет нарисовать,
Как ткут лучи узор из лунных кружев?
Кто облечёт сияние в слова?


2


Ныряю в ночь, плыву по волнам ночи.
Люблю тебя, как больше никогда.
А серп луны сияет, позолочен:
Он, как и я, дрожит и исхудал.


Люблю тебя! и от любви сгораю,
Вот лунный серп – зарежь и обескровь! –
От нас осталась лишь одна восьмая,
Но тот остаток – он и есть любовь.


3


Любви всегда непостижимо мало,
Вот и сейчас её недостаёт.
Уже рассвет подсвечивает алым,
И телескоп упрятал звездочёт.


Непроизвольно угасают звёзды,
Едва заметен тонкий серп луны.
К утру привычно холодеет воздух;
Рассвет зажжён, сердца обожжены.


4


Сон на рассвете тягостен и зыбок:
Из ниоткуда в нём явилась ты,
Преподнеся мне все свои изгибы,
И дюны бюста, мёдом налитых.


Мы задыхались в скомканной постели,
Хмелея от иллюзии цветной,
Пока не осознал: на самом деле,
Всё это – сон, и спишь ты не со мной.


5


Вот так проснувшись, ищешь стопку водки:
На кухне сторожит дежурный литр.
Иных любовей срок такой короткий,
А эта – нет! – всё мучит и болит.


Истерзан горькой участью страдальца,
Решаешь всё забыть, и мнёшь лицо;
И пробуют измученные пальцы
В который раз – напрасно! – снять кольцо.




Как ни крути, приходит всё к концу...

Как ни крути, приходит всё к концу:

Дороги, отношения ли, фильмы...

Ещё вчера абстрактному лицу

Вполне хватало воли быть всесильным,

Повелевая челяди: "Танцуй!"

Простым нажатьем клавиш на мобильном.

 

Затем случился резкий поворот,

Никем не предрекаемый к тому же:

Вдруг кризиса зловещий вездеход

На свой манер весь быт переутюжил,

Похоронив мечты в гробах забот,

Затягивая пояса потуже.

 

И в новом мире, сером и пустом,

Где всё былое потеряло ценность,

Лицо училось думать о простом,

Ценить любовь, покой и откровенность,

Не в силах больше совладать с хлыстом,

Переходя на пряник постепенно.

 

Потом пришло отчаянье. Оно

В себе таило вакуум и холод.

Но рыба ищет илистое дно,

От грозного спасаясь произвола

Седой зимы. Так стали суждено,

Чтоб стать прочней, пустить себя под молот.

 

И сердце устаканилось с душой,

Желание – с возможностью, реальность

Перенеся изгиб очередной,

С фантазией смешалась гениально,

И вопль безмолвный загасила свой

Под маскою какой-то театральной.

 

Теперь, по завершенью трансформаций,

Лицо скучает, сидя у окна,

Глядит на пробуждение акаций

От зимнего томительного сна,

Не отвергая временных простраций,

Блаженно шепчет в никуда: "Весна..."

 

И нет обид, проклятий, огорчений,

Ничто теперь не мучит, не болит,

Один закат разлившись, широченен,

Заслуживает вздохов и молитв,

А череда прекраснейших мгновений

Искрит над ним стихами, как болид.



Решив расстаться, он ещё не знал...

Решив расстаться, он ещё не знал.
Она была не в курсе – согласилась.
Их разлучал грохочущий вокзал:
Когда-то близких и друг другу милых.


Уже подал вагоны тепловоз,
Уже была объявлена посадка –
Её внезапный охватил невроз
И привкус у слюны стал кисло-сладким...


Вдруг обморок, как Божия рука,
Её свалил – он подхватил у пола.
Сейчас обоим больше сорока,
Их старший сын вот-вот окончит школу.




Ну, здравствуй-здравствуй, первая пчела...

Ну, здравствуй-здравствуй, первая пчела!
Ещё прохладно и цветков так мало,
Что и жужжанье, и дрожанье жала
Напрасны; жаль, что ты недоспала.


Разбуженная раннею весной –
Что ей, шальной, пчелиные законы? –
Лениво ждёшь, подобна мухе сонной,
Нехитрых яств от поросли цветной.


Перебираешь ножками, ища
Нектар, пыльцу на чаше цветоложа,
И не находишь; разум твой встревожен.
Пятью глазами без толку вращать...


Кто рано встал, не каждому даёт
Пчелиный Бог; и усики, шерстинки
Топорщатся, как груди украинки;
И безнадёжен бреющий полёт.


на фото: иллюстрация к этому стихотворению
художницы из Житомира Катерины Дацун



Ночь в аэропорту Вильнюса

Одинокий зал аэропорта
Вильнюс: ночь и шесть часов до рейса.
Взлёт в тумане запрещают борту
Проблесковых вспышек эдельвейсы.


Прыгают через ограду овцы:
Сто седьмая, следом – сто восьмая...
Но не спится. Бодрые литовцы
Натирают пол, тоски не зная.


Не легко вздремнуть в железном кресле
Под урчанье кондиционера.
Вот, представил: что бы было, если
Стал я всемогущим, для примера?


Я б с войной покончил в одночасье.
Выдумал от смерти панацею.
А себя пристроил в бизнес-классе
И туман над Вильнюсом развеял!




Уверился пусть не во многом...

Уверился пусть не во многом,

Но в том убеждаюсь вдвойне:

Мы все существуем под Богом,

Которого нет на войне.

 

А сколько бы нам про удачу

Ни пел полковой капеллан,

Порой попадёшь под раздачу,

И ясно – не божеский план.

 

Так бой обернётся, смертелен,

Что двум сторонам не спастись;

Повсюду такие потери –

Навряд ли Господь допустил.

 

Чернеют сквозь дым терриконы,

Убитые рядом лежат;

И держат святые иконы

Холодные руки солдат.

 

Ты – выживший – пишешь в фейсбуке:

"Нас трое, кто выбраться смог...

Когда это кончится, суки?

И где ты, всевидящий Бог?"



Букет из меланхолий

БУКЕТ ИЗ МЕЛАНХОЛИЙ

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ПЕРВАЯ

 

На рассвете рассеялись облака,

Воссияло солнце верховным Богом.

Вящий шум ночной, умолкай,

От раздумий дай отдохнуть немного.

 

Как же узок стал мой привычный круг,

Да ещё сжимается с каждым годом.

Близоруко щурясь на каждый звук,

Стал бояться старости и погоды.

 

Всё смотрю на сад за моим окном,

Всё хочу под снегом найти цветочки.

Постоянно думаю об одном:

О здоровье мамы и старшей дочки.

 

Но стихи и страхи – не для продаж;

Так о чём ещё сожалеть расстриге?

И какой немыслимый персонаж

Описать в ещё не рождённой книге?

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ВТОРАЯ

 

Наигрывает прошлое мотив,

Который, будто лук, слезоточив;

Его мы пели во дворе, в беседке,

Где собирался вечером народ,

Хлебнувший от наркомовских щедрот;

Меж ними – мы, совдеповские детки,

 

Чумазая, дворовая шпана.

Страна тогда казалась не страшна,

И каждый знал – в ней повезло родиться,

Там, за бугром – сплошной капитализм;

Как здорово, что все мы собрались,

И верой в коммунизм светились лица.

 

Прошедшее приходит лишь во снах,

В неясных, бледно-розовых тонах:

Мне восемь лет, я при смерти при этом;

В груди моей сгорает кислород,

И Смерть ко мне вплотную подойдёт,

Промолвив: "Что ж, живи, но будь поэтом!"

 

Затем, воскреснув из небытия,

Я с той поры не буду больше я:

Возьму кружиться у свечи слепящей;

И обострятся зрение и слух,

Я стану некий вездесущий дух,

Себе нисколько не принадлежащий.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ТРЕТЬЯ

 

Изба, где рос, звалась "времянкой".

Печь, уголь, низкий потолок.

Болел то свинкой, то ветрянкой;

Мальцом был тощ и худощёк.

Переселились в коммуналку;

Хоть центр, да жили без удобств.

Отец, ни шатко и ни валко,

За жизнь и тыщи не наскрёб.

 

Уже давно и дома нету;

На этом месте – Главпочтамт.

И разбросало нас по свету:

Отец подался к праотцам;

Сестра умчалась заграницу,

Для мужа викингов рожать;

К деревне начал я клониться,

А в городе осталась мать.

 

Что остаётся после детства?

В коробке спичечной – жучок?

Друзья, что жили по соседству?

Нет, всё утеряно... Широк

Казался двор наш, необъятен...

Взглянул сейчас – дыра дырой!

Жизнь состоит из ярких пятен,

Так часто меркнущих порой.

 

И нашей памяти страницы

Уже не в силах уберечь

Любимые когда-то лица;

Ни боль разлук, ни сладость встреч.

Лишь изредка мелькнут нечётко –

Улыбка ли, глаза – в мозгу:

Я знался с этою красоткой!

Но как? И вспомнить не могу.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ЧЕТВЁРТАЯ

 

Жизнь течёт чередой поколений,

Удлиняя лишь тени сомнений;

Мы живём от весны до весны;

И умрём от войны без войны.

 

Подросли наши славные дети,

Время ловит их в прочные сети;

Участь каждого предрешена:

Всем исчезнуть прикажет страна.

 

Со знамёнами жёлто-синими,

Да в очах кто с надеждой, кто с верою,

Вдаль уйдут они – стройные, сильные –

Прославляя тарасов с бандерами.

 

Будут вслед им трубить архангелы,

Будут розы бросать под ноженьки;

Вот и песня казачья грянула:

Всё по-честному, всё по-божески...

 

Всех нас скоро накроет славою:

Будь мы левые, будь мы правые.

Всё оправдано, всё уместно.

Только мёртвые не воскреснут.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ПЯТАЯ

 

Сырость и слякоть повсюду,

Ветер выносит мозги;

Вирус внезапной простуды

Просит лекарств дорогих.

 

Варварское межсезонье

Всем овладело вокруг;

Мечутся стаи вороньи,

Вестницы бед и разлук.

 

Пусто сегодня в карманах,

Еду домой налегке;

Песня дрожит на мембранах

Об удалом казаке.

 

Много в маршрутке рассказов

Из телефонных звонков:

Этот кому-то обязан;

Та вот живёт с дураком.

 

Хрипло поёт Розенбаум

Нам о ночлеге в степи;

Здесь остановка – шлагбаум,

Поезд должны пропустить.

 

Едем... усталые люди,

С жалких работ, по домам;

Дядька водилу осудит

За пророссийский бедлам.

 

Сжав секондхендовский свитер,

Сменит волну он под свист:

Пообещает кондитер

Нам через месяц безвиз.

 

Тут засмеёмся сердечно,

Но ужаснёмся войне;

Высыпем все на конечной

И разбредёмся во тьме...

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ШЕСТАЯ

 

В раздумьях до утра

Бессвязна мысль любая.

Великим сон поправ,

Набокова читаю.

 

Блудлив Лолиты взгляд;

Ей Гумберт шепчет что-то

О том, как Цинциннат

Восходит к эшафоту.

 

Бесчинствуют коты

На мартовском заборе.

Подснежник выткнул штык,

Чтоб распуститься вскоре.

 

Трубит зарю петух,

Но пенье обрывает.

И услаждает слух

Тоска глухонемая.

 

Дрожит от ветра дом,

Как пленный после битвы.

Жалеть тебе о чём?

О ком шептать молитвы?

 

Всё суета сует.

Встаёт над миром солнце.

Выхватывает свет

Кофейный жмых на донцах

 

Застывших на столе

Двух чашек из фарфора.

Не хочется стареть,

Когда уже за сорок.

 

Всё пробуешь успеть:

Разлуки и свиданья;

Мечтая хоть на треть

Продлить существованье.

 

Но времени колосс

Тебя не замечает,

Твоих не видя слёз,

Подталкивает к краю.

 

И замыслу небес

Противиться не волен,

Слагаешь по себе

Букет из меланхолий.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ СЕДЬМАЯ

 

На Театральную твои выходят окна:

Стою напротив, здесь, где чахлый сквер

Под снегом и дождём сегодня мокнет

Одновременно; день весенний сер

И беспощаден к утренним прохожим,

Над лужами парящим в антраша;

К былому возвращается душа,

Вмиг ощущая всю тебя, до дрожи.

 

Я так тебя любил, как, верно, никогда

Любить себе другую не позволю;

Теперь нас разделяют города,

И мы давно своей покорны доле.

Не став перечить замыслам Творца,

Мы предали друг друга хладнокровно;

Огонь любви в нас перестал мерцать,

И никогда не зажигался словно.

 

Прошли года, былую страсть задув;

Ты будто умерла, а я остался

Хранителем в музее наших чувств

Прикосновений губ твоих и пальцев.

Пускай тебе не стану дорогим,

И мы своей любви не воскресим,

Но тяжело не впасть в сентиментальность

Близ окон мне твоих, на Театральной.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ВОСЬМАЯ

 

Брожу в себе, по многу дней не бреюсь,

Шарахаюсь при виде пиджаков.

Хоть глаз мой не становится острее,

Повсюду различаю дураков.

 

К чему бодриться, верить без причины

В назначенный приход счастливых дней...

Ведь как у нас? Лишь эти беды минут,

Грядут иные, каторжней и злей.

 

Безумный романтический мечтатель,

Я не живу, а грежу в результате;

Ища спасенья в вымысле пустом,

Под лампою за письменным столом,

 

Когда вечерний опадает свет

На подоконник, ветхий, как завет...

Что вера? Безусловно, дело вкуса;

Мухаммед дополняет Иисуса,

 

Который сам немало сплагиатил,

Но не со зла, а только Бога ради...

Который любит маковки церквушек

И все грехи прощает равнодушно?

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ДЕВЯТАЯ

 

Растворился снег, да заладил дождь.

Ничего от будущего не ждёшь.

Межсезонье мучит височной болью.

Где-то там, в набыченных облаках,

Приглушённый голос дрожит слегка,

Призывая злобу сменить любовью.

 

Не находит света усталый глаз;

Минным полем молча бредёт солдат,

И становится страшно полю.

Тот, кто в чёрном, вечный вопрос задаст –

У того, что в белом, слова дрожат;

И стихает звон колоколен.

 

Смерч подрыва вздыбится на меже,

Задрожит у крыши дырявой жесть,

Разлетятся клочья надежд повсюду...

Прогремит прощальный над ним салют,

Помянут прошедшего, отпоют,

И уйдут, сутулясь, скупать валюту.

 

Сколь ни долог список твоих наград,

Сколь ни туго в пушку забит снаряд,

Не всегда ответишь, зачем ты прислан.

Тускловато светится вера в нас,

А как только этот огонь угас –

В долгих проводах нету смысла.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ДЕСЯТАЯ

 

Отмотав очень среднюю школу,

Десять лет, от звонка до звонка,

Крепко стиснув кто серп, а кто молот,

Кто иглу, кто гранёный стакан,

Мы собрали свои чемоданы,

И по разным стезям разбрелись...

Вот он, ветер свободы нежданной,

Вот, мечты запредельная высь!

 

Муравейник дешёвой общаги,

Да стипендии жалкий плевок;

Первый лист неповинной бумаги,

Строчкой сожранный наискосок.

Там от съезда к победному съезду,

Чуть вприпрыжку, шагала страна;

А по задним дворам, у подъездов,

Караулила мелочь шпана.

 

Там порою в такие мгновенья

Без разбору кидала нас жизнь,

Что со злостью до остервененья

Умудрялись мы локти изгрызть.

Выживали, и сами борзели,

Предъявляя резон на резон;

И качал нас, ещё не обстрелян,

Голубой крокодилий вагон...

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ОДИННАДЦАТАЯ

 

На чёрной круче возводили храм,

В пример подлунным и иным мирам;

И был он бел, как ангельские крылья.

А может, как парное молоко;

Трудились все прилежно и легко,

Ведь дальше наступало изобилье.

 

Работа шла, гулянки веселей,

Всё строилось согласно чертежей,

Безоблачным казался день грядущий.

Без устали народ мастеровой

Так восхищался храма красотой,

Что сам себе казался всемогущим.

 

Лишь архитектор, распознав подвох

В своих расчётах, оборвать не мог

Энтузиазма, что горел на лицах –

И рухнул храм, создателей убив...

Но стройный ряд из уточнённых цифр

Был вписан архитектором в таблицу.

 

 

МЕЛАНХОЛИЯ ДВЕНАДЦАТАЯ

 

Когда б стихи все сызнова начать,

Стащив слова у Господа, как тать,

Для вечности, от суеты хранящей...

Но безуспешно. Лишь встряхнёшь легко –

Пылища прёт из собственных стихов,

Изящных и ужасно завалящих.

 

Тогда, разочарованный собой,

Со злой луной вступаешь в ближний бой,

Внезапно превратившись в сгусток света;

Сражаешься подолгу и всерьёз,

Пока приходят образы из грёз,

И требуют развития сюжета.

 

А мыши прорезают небосвод,

Пока луна над полночью плывёт,

Подчёркивая тем свою летучесть;

Пока блуждаешь в истинах простых,

Сбивая ритм о кочки запятых,

И к точке две добрав, нас всякий случай...

 

Так постепенно выплывает строй,

Как рыба, начинённая икрой,

Выпячивая свой живот отвислый;

Не убоись и горизонт расширь –

Родятся откровения души,

Лишённые и умысла, и смысла.

 

Смотрю с любовью на небесный лик

Поэзии, как Хэмовский старик,

Скорей всего, поглядывал на рыбу;

Сумятица её цветистых фраз

Ввергает часто простаков в экстаз,

И добавляет мудрецам улыбок;

Раскрыв пошире сердца парашют,

Я падаю туда, о чём пишу,

И этот мой прыжок – мой лучший выбор.

 

28 февраля -16 марта 2017-го



Евгении Бильченко

Болею Бильченко. Читаю и грущу –
Каков талант! А здесь так мало нужен...
Как будто камнем, вложенным в пращу,
Впустую околачивают души.


Что ни мечи – увы, не долетит,
Так нынче все зашорены войною;
Но с их непониманием пиит
Горохом бьётся с каменной стеною.


Нам о мечтах майдановских ребят
Поёт поэт, и глас его серебрян, –
Не понимают многие, шипят,
И хором отправляют за поребрик.


"Пускай заткнётся, больно уж вольна!" –
Прёт патриот, выкатывая зенки...
Ещё имеет шанс спастись страна,
Пока живут в ней вот такие Женьки.


А коль не станет??! Если изживём??!
Плотней затянем узел ей на шее??!
"Храни!" – прошу у Бога об одном,
И всё сильнее Бильченко болею...


на фото: Евгения Бильченко и Олег Озарянин




Зимы не жалко - жаль ушедших дней...

Зимы не жалко – жаль ушедших дней,

Тех, из которых складывались пазлы

Прожитых лет; где мы повеселей,

И жадно жаждем жутких безобразий...

 

Хоть жизнь – чередование полос,

Недаром "зеброй" окрестили люди,

В ней что-то навсегда оборвалось,

И больше с нами никогда не будет.

 

Неповторимость каждой полосы

Нас заставляет чувствовать утраты

Ещё острей; ещё стучат часы,

Но краток цикл обходов циферблата.

 

Сплывают дни нестройной чередой,

Всё чаще настигает нас усталость...

Не покоряйся, слышишь, будь собой!

Бери от жизни всё, что в ней осталось!

 

Стряхни года, себя осовремень,

Взгляни вокруг надменней и победней:

Зиме конец! Стучится новый день;

Ты в нём живи, как будто он – последний.



Когда сменяется сезон...

Когда сменяется сезон,
Собой как следует наскучив,
Нам огорчаться не резон:
Придёт другой, добрей и лучше.


В нём столько света и тепла,
Что хватит всем тепла и света.
Пора готовить вертела
Для осьминогов и креветок.


И первой зелени ростки
В салатик покрошив неспешно,
Чудовищ поедать морских,
Блаженствуя их мясом нежным.


Достать бутылку "Антр де Мер",
Разлив её по двум бокалам;
Не признавая полумер,
Открыть ещё, коль будет мало.


Под вечер отойти ко сну,
Не зная ни забот, ни горя;
Вдвоём приветствуя весну
Дарами из Бордо и моря.




Его теперь всё меньше с каждым днём...

Его теперь всё меньше с каждым днём:
Даёт усадку, словно после стирки;
Ещё им полон дворик монастырский,
Ещё трепещут на ветру бельём
Его когда-то белые полотна;
Теперь он сер и стал нечистоплотным;
Его правленья долгий срок истек –
Он слаб, он умирает, жалкий снег...


Ещё вчера собрав свои полки
Он тщился оккупировать планету;
Сперва поработив округу эту,
Затем – все земли; планы далеки
Распространялись до захвата мира;
Мечтал с лихвой заполнить снег-проныра
Собой одним всей местности изъяны,
Но побеждён и гибнет, как ни странно...


А что собою представляет снег?
Кристаллы льда, приставшие к пылинке,
Из воздуха вобравшие слезинки,
В лихой объединённые набег,
Чья цель – смести повсюду всё живое;
Снежинки, порождённые зимою,
Есть идеал извечной красоты,
В котором смысл гармонии застыл.


Что хаос породил, не станет вечным;
И сонм шестиконечных совершенств,
Едва улыбкой дня благословен,
Предчувствует конец свой скоротечный;
Ещё не стёрлось жизни веретёнце –
Февральское сугроб находит солнце;
Лучи его погибель убыстрят,
И плачет снег у стен монастыря.


на фото: Житомирский Анастасиевский монастырь



Прощай, прощальный снегопад...

1


Прощай, прощальный снегопад!
Мороз, но слякотно повсюду.
И лужи пристально глядят
Сквозь снег космическим этюдом.


Загадочен центральный парк
В тоске прилипчивой и старой;
Он был Гагарина плацдарм,
Да вновь вернулся к Шодуару.


2


Нас привечает тихий бар,
В котором грусть не знает меры,
Где бармен, опытный корсар,
Уже протёр свои фужеры.


Где мы в восторге напускном
Сидим и смотрим равнодушно,
Как за готическим окном
Последний снег над миром кружит…




Так и живу, не спрашивай, зачем...

Так и живу, не спрашивай, зачем? –

Не знаю сам... Дни тоньше с каждым годом.

Наступит день – закончатся невзгоды,

Придёт пора исчезнуть насовсем.

 

Мелькнёт мой след среди забытых книг,

И пропадёт... Невелика потеря!

Едва уйду, немал и невелик,

Я в мир иной, без грусти, без истерик.

 

Хоть иногда подмигивает мне

Удача – пусть некстати и нелепо, –

Одной любви я поклоняюсь слепо,

И нет её прекрасней и грустней.

 

Так и живу!.. И знаю наперёд:

Не в наши дни достичь земного рая.

И если змий подаст запретный плод –

Его цена безумно дорогая.

 

Но личный ангел за моей спиной

Вновь шепчет мне о вечности ночами.

И снова скрыт согбенными плечами

Бумаги лист, лежащий предо мной.

 

Так и живу!.. Иное – пустяки;

Пускай вовек не справиться с задачей, –

От прочих дел и мыслей отрекись,

Ведь только этот миг пребудет значим.



Противитесь указу государеву...

Противитесь указу государеву?
Сие посметь и страшно, и грешно.
И коль Вы мне откажите, сударыня, –
То Бога нет и всё разрешено.


Вы – мой трофей, и мой кусочек лакомый,
Сломить Ваш дух моя не дрогнет длань.
Не заставляйте Вас травить собаками
И гнать в полях, как трепетную лань.


Не на войне искать подходы к женщине.
Не о таком мечтали женихе?
Что ж, Вам решать – развенчанной иль венчанной,
В любви иль без – падёте во грехе.


Смотрю на Вас – и сердце разрывается,
Поёт душа, едва вошёл сюда.
Судьбе не прекословьте, чужестранница, –
Я всё равно теперь Вас не отдам!


Пусть Вам кажусь жестоким и рассерженным, –
Не до манер солдату без жены –
Лишь перестав себе казаться жертвою,
Вы ощутите, как Вы мне важны.


Как только я, с салютом и фанфарами,
Оставлю строй, уйдя в ряды потерь,
Вы станете свободною, сударыня,
За мною навсегда захлопнув дверь.


Ответьте "да", прервав своё молчание,
Иначе – что ж, Вас высекут плетьми!
Я Вас возьму и супротив желания –
Пока я жив и молод, чёрт возьми!



Забыть и никогда не вспоминать...

Забыть и никогда не вспоминать,
Как ты приносишь утренний мой кофе
На поле битвы, что звалось "кровать" –
Растрёпанной, раздетой, босоногой...


Не помнить, сколько утекло воды;
И перестать бродить, надувшись букой,
В надежде отыскать твои следы,
Безбрежными просторами фейсбука...


И не искать твои глаза в толпе,
Не думать, с кем ты коротаешь время;
И кто тебя принудит засопеть,
Пронзив тебя достоинствами всеми...


Не сравнивать, что общего сейчас,
Перебирая мелкие детали,
У цвета безупречно серых глаз
И неба, под которым мы расстались...


Из памяти очистить без следа,
Как ты снимаешь платьице из ситца...
Забыть тебя навечно, навсегда.
Но лишь затем, чтобы опять влюбиться!




Переименовывать давай...

* * *

Переименовывать давай

Всё вокруг, небрежно и беспечно:

Здешний ад теперь пусть будет рай,

Ну, а дьявол – ангелом, конечно.

 

Наречём героем – подлеца,

Центром мира – нашу глушь лесную;

Приближенье скорого конца

Мы в начало переименуем.

 

Обозначим гордостью – позор,

Тупости дадим отваги имя;

Диареей назовём запор,

Грешников провозгласим святыми.

 

Окрестим – чего уж? врать так врать! –

Самым дружным на Земле народом –

Самоистребляемую рать

Наших настоящих патриотов.

 

 

* * *

Разворачивай полки! –

На себя пойдём в атаку!

Нам подумать не с руки.

Кто вы там по зодиаку?

 

Козероги? Близнецы?

Расстрелять под образами!

Пусть живут одни Стрельцы,

Только с карими глазами!

 

Понабился всякий сброд:

Геи, воры, фетишисты...

Проредить пора народ

Этот ленинско-фашистский.

 

Патриоты, встать под флаг,

Твёрже шаг – и в бой, козаче!

Помни главное: твой враг

Не балакает, не скачет.


Сколько б дворник их не скрёб...

Сколько б дворник их не скрёб,
Вынув заступ исполинский –
Плавно падают снежинки,
Трансформируясь в сугроб.


Будто залит молоком
Целый город спозаранку,
Или плюхнулся в сметанку,
Чуть не съеденный котом.


В белом ворохе бумаг
Между строк сквозят пробелы,
И спасает только белый:
Белый свет и белый флаг.


Город выбелен дотла,
Всё бело: луна и солнце!
День от ужаса трясётся,
И от страха ночь бела.


И противиться – уволь!
Город в сахарном убранстве:
Виртуальное пространство,
Незапятнанная боль.


на фото: зима в Житомире



Бледный всадник февраля...

Бледный всадник февраля

Скачет в северном сияньи,

От любви и муки для,

От греха, для покаянья.

 

Еле в поле различим,

Но вблизи – куда нарядней,

Чтобы с ним скрестить мечи,

Выступает лунный всадник.

 

Вот и встретились – летят

Серебристые метели

В цель, куда нацелят взгляд

Те, кто встретиться посмели!

 

Тот, что в белом – половчей;

Кто красив – сильнее взглядом.

И железный лязг мечей

Опадает снегопадом.

 

Поединок их не прост:

Жаждет каждый смерти гостю!

Будто бритва, ветер остр,

И мороз трещит, как кости.


Вывожу на раскрытых ладонях зимы...

Вывожу на раскрытых ладонях зимы,

Белым мелом натёртых до блеска:

След незримой реки в спотыканьях хромых,

Молоко и творог, повсеместно;

 

Карандашные чёрточки чёрных стволов;

Серый промельк встревоженной птицы...

Бестолковые мысли горячих голов,

Вечный зов – ничего не случится!

 

Но призыв о покое отчаян и гибл,

Коль врываются в рамки картины:

Запрещённый во всех соглашеньях калибр,
Разрывные снаряды и мины.

 

Подымая уснувших в берлогах зверей

И уверенность в скорой победе,

Устремятся в атаку, кто злей и добрей,

Кто богат и существенно беден.


Одинаково всех запорошат снега,

Станет каждый лежать, неприметен, –

Кто был беден и кто неприлично богат –

В общих ямах на общей планете.


Кроты

Слова невнятны, помыслы пусты.

Безделье служит оправданьем пьянства.
И только неуёмные кроты
Всё бороздят подземные пространства.


Кроты не спят. Их полчища, из тыщ
 Слепых крысят, зловредней, чем цикута.
Надгробные курганы кротовищ
Предупреждают: вот они, повсюду.


Кротовий глаз – оплошность, рудимент.
Там, под землёю, любоваться нечем.
А от людей защитный аргумент –
Их лапки в форме ручек человечьих.


Кроту, что пойман, не любой мастак
Лопаты штык на голову уронит,
Едва увидит, как садовый враг
Протягивает детские ладони.


Ну, что ж, опять кротишке повезло.
И свет луны неясен и несносен.
Как изощрённо побеждает зло.
И август сник. И будущее – осень.


на фото: иллюстрация к этому стихотворению
художницы из Житомира Катерины Дацун



Едва начнётся год, кончается зима...

Едва начнётся год, кончается зима.
Заложены в концах чему-нибудь начала.
Уже казалось, мир давно меня поймал,
Но тут из облаков надежда прозвучала.


Была благая весть: опять придёт весна!
Холодные снега скукожатся и сгинут.
И к женщинам опять, очнувшись ото сна,
Потянутся гуськом влюблённые мужчины.


Так просто быть людьми, когда мы влюблены,
Когда влечёт нас жизнь коленкой и кроватью;
И чтобы длить себя, нам истинно важны
Лишь снятые штаны и сброшенные платья.




Тяжело быть счастливым в несчастной стране...

Тяжело быть счастливым в несчастной стране,

Где свои убивают своих на войне,

Где сгорают сердца в перекрёстном огне

Храбрецов, заслуживших покоя вполне,

Но почивших напрасно, что страшно вдвойне.

 

Тяжело быть счастливым в несчастной стране,

Где становится жить всё грустней и мрачней,

Где народ несвободный безволен и нем,

Где вчерашний рабочий теперь не у дел,

И колхозник от пьянства в селе посинел.

 

Тяжело быть счастливым в несчастной стране,

Где чиновничьи рыла кошмарней свиней,

Где сидят в кабинетах лишь те, кто блатней,

Где порой для того лишь рожают детей,

Чтобы взять понужнее себе кумовей.

 

Тяжело быть счастливым в несчастной стране,

Где мздоимец, зубастого волка жадней,

Выбирает, кого бы загрызть пожирней?

Где порою повстанец министра главней,

И повсюду царит правовой беспредел.

 

Тяжело быть счастливым в несчастной стране...

Но не ставь свою совесть к расстрельной стене,

Будь живою душой в этом царстве теней,

Стань уверен, что это ещё не конец:

Свет и радость нас ждут в наступающем дне!



Может, хватит бесполезных споров...

Может, хватит бесполезных споров?

Не пора ль заняться, без интрижек,

Поисками нравственной опоры –

Чтобы выжить.

 

Вот спроси любого – он ответит

Штампом, насаждённым повсеместно:

"Украинцы – лучшие на свете!"

Где тут честность?

 

А при власти что у нас за люди?

Воры, спекулянты да мздоимцы.

Так за что же так себя мы любим,

Украинцы?

 

Что, ещё не наскакались сдуру,

Вкруг костров из шин, как те индейцы?

Не пора ли повышать культуру,

Европейцы?

 

Чтоб не оказаться завтра лишним

На земле своей, душою всею

Впитывай премудрость лучших книжек –

Стань умнее!


А по виду и не скажешь даже...

А по виду и не скажешь даже:
Нелюдимка, серенькая мышка.
Как же поцелуй горяч и влажен
Чопорной малышки, даже слишком!


Оплывают свечи стеарином –
Ничего, на новые заменим;
И дрожат под звуки грампластинок
Наши две целующихся тени.


На софе, в одной моей рубашке,
Рассуждаешь об устройстве мира...
За окном – фасад многоэтажки,
Гасит свет квартира за квартирой.


Сбивчивым увлечена рассказом,
Свой на карандаш мотаешь локон.
Я не представлял тебя ни разу
Вот такой, в огнях соседских окон.


Близость пошло называй любовью:
Извини, но это странно всё же.
Называй как хочешь, на здоровье;
Да и на любовь чуть-чуть похоже...




Подборка в альманахе "Зоряна криниця", №4, за 2016-й год

Подборка моих стихотворений, опубликованная в литературно-художественном альманахе "ЗОРЯНА КРИНИЦЯ" (Звёздный колодец) №4, 2016 (город Покровск, Донецкой области, Украина).

 

ОЗАРЯНИН ОЛЕГ (Антонюк Олег Николаевич). Родился 1 января 1969 г. в городе Житомире (Украина), где и проживает. По образованию: инженер-электронщик. Автор двух поэтических сборников "Минуты тишины" (Киев, 2011) и "Письма лучшему другу" (Житомир, 2014). Неоднократно публиковался в многочисленных поэтических журналах и альманахах, таких как "АКМЕ", "Ковчег", "Отражение", "Облако", "От сердца к сердцу", "Киевская Русь", "Форум", "Юрьев день", "Провинция", "Каштановый дом", "Встреча", "Песни Южной Руси" и мн. др. Жанр: лирическая поэзия. С сентября 2016 года член "Международной Гильдии Писателей", Германия. Неоднократный участник и лауреат литературных фестивалей, конкурсов, премий.

 

* * *

Лето Господне. Сочные травы
Пёстрой тесьмой берега опояшут.
На мелководье у переправы
Вытянут лошади шеи лебяжьи.

Из лесу смачно запахнет грибами.
Трелью зальётся беспечная птица.
Станет старательно под небесами
Рыба ловиться да сено коситься.

Лебеди-лошади на водопое
Будут глядеть на рассветы-закаты.
И ничего их не побеспокоит.
И никого не забреют в солдаты.

Пусть ничего-ничего не тревожит
Этих лошадок у той переправы...
Помилосердствуй же, Господи Боже,
Небо над нами не сделай кровавым.

 

* * *

Когда придёт она, не унывай.
Ты ни причём, она ко всем приходит.
Лишь предложи ей водку или чай,
И без надрыва думай об уходе.

Когда придёт, пускай не известив,
Не дав закончить важное, большое –
Насвистывая простенький мотив,
Её приход не называй бедою.

Когда придёт; когда она придёт
К тебе легко; точнее, за тобою;
Будь благодарен за её приход
И не печалься любящей душою.

Когда она придёт в последний раз,
Который может оказаться первым,
Прими как избавление от дрязг;
Не умоляй простить, помилосердствуй.

Когда придёт, шумихе не в пример,
И за собою позовёт неслышно –
Не прекословь, она ведь лишь курьер:
Ты, наконец, понадобился выше.

 

МОЙ ЖИТОМИР

 

                  "...мой город, знакомый до слёз..."

                                                 Осип Мандельштам

 

Серый город, без выбора ставший судьбой.
Мне почти пятьдесят. Я всё время с тобой.

Я всё время в тебе. Будто выхода нет.
Фонарей твоих матовых призрачен свет.

Площадей полуночных звенящий набат.
Бег вдоль улиц пустых без оглядки назад.
 
А направь в подворотню опасливый бег:
Там застыл во дворах девятнадцатый век.

Там встают, как в кино из могил мертвецы,
Коммуналок лихих внеземные жильцы.

Город жита и мира. Да как бы не так!
Я на лбу ощущаю твой памятный знак.

А зарежешь однажды в ночи под ребро –
И на трупе моём так и будет тавро.

Что ж ты, город, опять хмуришь кущи бровей
Круговою порукой своих кумовей?

Что ж ты вновь ненасытным вампиром из ран
Тянешь редкую кровушку житомирян?

Не цепляет тебя список жертв и обид:
Кто тобою распят, кто тобою убит.

Ничего, не беда, доживу как-нибудь
Чтоб упасть на твою безразличную грудь.

Но пока отражён в стёклах этих окон,
Я, мой город, любить тебя приговорён.

 

* * *

Когда меня однажды призовут
На Высший суд и обратятся строго:
"Как жил, пока не очутился тут?
Что пел? С кем спал? Да не гневил ли Бога?"

Напрасно слов не стану расточать,
Пытаясь угодить архистратигу;
Храня пред ним молчания печать,
Я на весы свою поставлю книгу.

 

* * *

Моя душа, не знавшая обид,
Которую ночами боль не мучит,
Которой только Бог руководит
И только добрый помогает случай;

Моя душа, не помнящая зла,
Распахнутая без смущенья настежь,
Прозрачная, как шарик из стекла,
И ставшая души вселенской частью;

Моя душа, что манит, как магнит,
К себе всех тех, в ком чувств накал высокий –
Всецело только вам принадлежит:
Читающим сейчас вот эти строки!

 

* * *

Завидую божественным стихам:
Примерам абсолюта, совершенства;
Чей свет знаком царям и пастухам
В своём неоспоримом верховенстве.

За их непревзойдённость, простоту,
Граничащую с откровеньем Бога;
Способность достигать температур,
Лежащих за пределами земного.

За трепет сердца в каждой запятой,
Который разве что с любовью смежен;
За врачеванье мира красотой –
Завидую и тщусь ответить тем же!

 

* * *

Я иду, шагаю по планете,
О высоком рассуждая с Богом.
Но всё время возникает третий,
Часто нам переходя дорогу.

Я с Творцом нередко даже спорю,
Выясняя, кто за что в ответе.
Только понимать начну, как вскоре
Неуместно возникает третий.

Кто-то третий... Он везде, повсюду;
Он мешает жить, творить, влюбляться.
То заставит ныть, то мыть посуду,
То стрелять – невыносимо, братцы!

Вот опять он к нам подходит ближе...
Строго смотрит на меня Всевышний:
"Если хочешь ты Меня расслышать,
То предупреждаю: третий лишний!"

 

* * *

Сквер. Осень. Тризна по густой листве.
Стволы деревьев вычерчены твёрже.
Всё ярче в кронах проступает свет;
Злой ветер, бьющий по щекам наотмашь.

Холмы листвы, не преданной огню,
Наполнены пьянящим ароматом.
И дождь, идущий десять раз на дню,
Звучит прощальной мессой листопада.

Не слышен смех беспечной детворы,
Лишь близкой вьюги траурное пенье;
Как будто мир летит в тартарары,
И тяжело поверить в воскрешенье.

 

* * *

Увы, земных не хватит измерений
(их только три), ни чувств (их только пять),
чтоб описать ту ночь; тот куст сирени,
не устававший звёздочки ронять...
Уже к распевкам приступали птицы,
уже рассвет кровавил небосклон –
а я всё целовал твои ресницы,
их стрелами смертельно поражён.
Ты улыбалась – мягко, беззаботно,
увлечена фантазиями сна,
от всех печалей-горестей свободна:
не признаёт их юности весна.
Твоим дыханьем, запахом сирени
И вкусом тела – мёда с молоком –
я упивался всласть. Ласкал колени,
от близости пьянея... а потом –
в который раз! – пленённый, прикасался
губами к божествам твоих ресниц.
Коснувшись их, над миром подымался,
не ведая ни страха, ни границ.
Таких глубин любви и наслаждений
в ту ночь с тобой посмели мы познать,
что описать – не хватит измерений
(их только три), ни чувств (их только пять)...

 

СТИХОСЛОЖЕНИЕ

 

Умолкает день, себя истратив.
Вьются мысли, словно мотыльки.
Из реторты колдовской тетради,
Выкристаллизую я стихи.

Скрупулёзно, с тщательностью мага,
Подбираю к слогу нужный слог.
А не так – волшебная бумага
От неправды вспыхивает зло.

Если покривлю единой строчкой,
Обману случайной запятой,
Точку ли не там поставлю – тотчас
Загорится белый лист свечой!

Потому с усердием портного,
С точностью разящего клинка,
На бумаге оставляет слово
За словом умелая рука.

И коль буду в песне свеж и звонок,
Сердцем чист и разумом неплох,
Стих на свет родится, как ребёнок,
Полной грудью сделав первый вздох.



Морозное утро, и солнце в припадке...

Морозное утро, и солнце в припадке
Тебя ослепляет бесчувственным блеском;
Томятся под снегом цветочные грядки,
Им стыть утомительно и неуместно.


С трудом различая лишь контуры мира,
Взгляд полон слезами, на солнце в обиде.
Но сколько печали свои не фиксируй,
Ты тоже для мира почти что невидим.


По хрупкому насту, случайный прохожий,
Шагаешь нескользкою кромкой дорожки.
Ничто не кляня, ничего не итожа,
Вдали от кормушки и вечной делёжки.


Идёшь, никому необязанный, вроде,
Вот так, шаг за шагом, ступая несмело;
За всё благодарен надменной природе:
Ей нет до тебя ни малейшего дела.




По уши увязли в снежной каше...

По уши увязли в снежной каше,
До костей нас продирает ветер...
А не лучше ль хлопнуть по рюмашке,
Да коньки отбросить на рассвете?


Нынче мы не родичи, не братья:
Так, однажды мимо проходили...
Друг на друга гоним рать за ратью,
Проливая слёзы крокодильи.


Любит смерть сапёров и стрелков,
Скольких уж в гробы упаковала...
Кто быстрее умереть готов?
Доставай боярышник и сало.


Нарезай душистыми ломтями,
Разливай в гранёные стаканы...
Слишком долго – меряться стволами;
Ну, давай, по полной, без обмана!


Не пройдёт и века, как забудет
Мир о нас; лишь вдумчивый историк
Будет удивляться: что ж за люди
Жили средь пустынных территорий?




Не пишутся - случаются стихи...

Не пишутся – случаются стихи,
Как чудеса в алисьем Зазеркалье.
Сперва приходит рифма, твой сахиб;
А с нею – ритм небесной пасторалью.


Рождается затем одна из тем,
Возникшая по щучьему веленью;
Неясный, смутный образ, а затем –
Блаженное и жгучее томленье.


И возникает магия из слов,
Как таинство любви и поцелуя;
Ты это возжелал, к нему готов,
И постепенно над строкой колдуя,


Домешивая блеск любимых глаз
И лунный свет в лакуны междустрочий,
Ты ограняешь найденный алмаз
На сказочном станке царицы-ночи.


И отступает мир, умерив прыть,
И хочется стихами говорить.




Снегопад прошёл, и воздух полон...

Снегопад прошёл, и воздух полон
Чистотой и светом, как в раю.
Вскачь несутся дикие монголы
Так, что даже стрелы отстают.


А по небу, их опережая,
Беспризорным облачком паря,
Неотвязных мыслей рыбья стая
Мечется в ловушке января.


Провожает всадников художник,
В замыслах своих раздухарясь,
Грубой кистью нанося безбожно
На снега равнины пыль да грязь.


Конные вдали прошедшим веком
Промелькнули, не успев кивнуть...
Свежим, бесконечно белым снегом
Выстилает будущее путь.


Не возня и склоки, большероты,
Что-то в состоянии решить:
Только озаренья и щедроты
Без остатка выжженной души.




Едва вражду, как мор, переживём...

Едва вражду, как мор, переживём –
Нас всех любовь настигнет в одночасье!
Мы сядем за ооновским столом,
Где нас произведут из грязи в князи.


Повеселеют лики образов,
В предчувствии достатка и успеха.
И гордость обуяет казаков:
Кто выжил и отсюда не уехал.


Заколосится жито на полях;
Коровки наши свой удой утроят;
И щедро недра распахнёт земля
С углём, гранитом, янтарём, рудою...


Мы перестанем дружно врать и красть,
И всякий бизнес станет вмиг доходен!
А наша новоявленная власть
Всё будет думать только о народе.


В свой отчий дом до смерти влюблены,
Потомки древней славы запорожской
Мы расцелуем стяг родной страны!
Что, помечтал? Присядем на дорожку...




В глубине января мы зависли, как сонные рыбы...

В глубине января мы зависли, как сонные рыбы:
Шевелим плавниками, при этом не двигаясь с места.
Стало всё безразлично; не нужно ни слёз, ни улыбок;
Ни вражда, ни любовь неуместны сейчас, если честно.


В середине зимы время замерло выстывшей лавой;
Будто заново мир сотворён из античного гипса.
Но всё также парит над страной кровожадный двуглавый,
Пожирая людей, словно пьяница – острые чипсы...


Мы привыкли к смертям. Ничего нас теперь не тревожит.
Новостные каналы пылают огнём преисподней.
Так промыли мозги, что уже и случайный прохожий:
То ли вор, то ли "сепар", и будет расстрелян сегодня.


Сколько злости и грусти в тебя окружающих людях,
Сколько нервов и боли во взглядах в метро и маршрутках.
И никто на земле никогда никого не полюбит;
А зима бесконечна, и жить безрассудно и жутко...




Йодль

У совершенства есть один изъян:

Оно недосягаемо! Но только

Мужской рассудок страстью обуян –

Послышится вдруг песенкой тирольской.

 

Со стороны, быть может, не бог весть:

Что он нашёл в сомнительной богине?

Но воплощеньем дивных совершенств

Всё видится влюблённому мужчине.

 

Пусть даже внешне муж невозмутим:

В нём во сто крат сильнее сердце бьётся;

Поёт душа напев альпийских горцев –

Все эти "йодль-йодль-

йодль-йодль-

йодль-йодль-ти" !



Всем, соприкоснувшимся со мной...

Всем, соприкоснувшимся со мной,
Наносящим мне свои визиты:
Не стихи пишу я, но молитвы,
Даже коль дурачусь или злой.


Оборвите ваши "ох" и "ах":
Не могу напраслину я слушать!
Болтунов пугаюсь и болтушек;
Что ж вы... прямо в душу... в сапогах...


По стеклу ступаю, босоног,
Ранясь в кровь о странных мнений ложность...
Промолчите, это же не сложно!
У меня ведь с Богом диалог.




Пусть эта женщина уйдёт...

Пусть эта женщина уйдёт!
Не останавливай поспешно
Её решительный уход,
Забудь бровей её разлёт,
И ослепительную внешность.


И цвет волос её забудь!
А забытьё сочти за смелость.
Забудь очей живую ртуть,
И ту волнующую грудь,
Где умереть тебе хотелось.


Её не надо возвращать!
Всё решено и выбор сделан.
Сожги стихов о ней тетрадь,
И поклянись себе опять:
Не заключать с тоскою сделок.


Пускай уходит навсегда!
Тебе и ей так будет лучше.
Пусть разделяют города,
Или границы государств,
Разъятых вас, на всякий случай.


Сдержи нечаянную дрожь!
Коль нет нужды ни в чьей опеке,
Скорей умерь слезинок дождь,
Ведь если ты её вернёшь –
Вы не расстанетесь вовеки...




Непостижимы свойства волшебства...

Непостижимы свойства волшебства,
Однажды обозначенного "снегом";
Мне кажется, что в честь него Олегом
Я назван был, придя на свет едва.


Когда порой устало дни свои
Влачишь, одни других однообразней,
Снег выпадет – и возникает праздник;
Мир состоит из счастья и любви!


И ослеплённый этой белизной
Вдруг ощутишь такой покой и негу,
Как божеству, возрадовавшись снегу –
Ведь мы с ним оба рождёны зимой!


Кудесник-снег, давай с тобой на "ты":
Мне твой приход любых чудес дороже!
Позволь же подступиться осторожно
К разгадкам тайн кристальной чистоты...




В венской кофейне пахнет корицей, маком...

В венской кофейне пахнет корицей, маком,
Скатерть из плюша, вышитые салфетки;
А на витрине – множество сдобы всякой:
Слойки, бисквиты, крохотные тарталетки...


Официантки плавно разносят латте
В тоненьких чашках с белой воздушной пеной.
Смотрят амуры, дружно присев на аттик
Старого шкафа с видами прежней Вены.


В скрытых колонках тихо играет Штраус,
Вечер наполнив "Сказками Венского леса".
Близится полночь, время любовных таинств:
Там, у камина, ждёт короля принцесса.


Только напрасно: нынче его королева
Не отпускает, руша влюблённых планы.
Фарсом супруги старый король разгневан,
Но подчинился, чтоб не казаться странным.


Будет недолго ждать и страдать принцесса:
Штраус в ночи, что-то должно случиться...
К юной принцессе сел молодой повеса,
С дерзкой улыбкой и ласковым взглядом принца.




Рождественская колядка

Что волноваться мне 

о ненадёжном завтра?
Скоромней ли, скромней –
но всё же будет завтрак.
Богаче ли, бедней –
я жить не перестану.
Не станет трюфелей,
омаров и трипанов?
Ну что ж, переживу,
не проронив ни звука!
Я стану есть траву:
укроп, петрушку с луком.
Пока дрожит кровать
от наших перегрузок,
Не стану я менять
страну, жену и Музу.
Люблю я милый дом!
И мой народ, хоть тресни,
Чьи слышу за окном
Рождественские песни.
Пусть льётся звонкий смех!
Перекрестив украдкой,
Благословляю всех
Рождественской колядкой!




Разорвали сперва на части...

Разорвали сперва на части,
А теперь толкут в порошок.
Дотлевают страсти-мордасти
На обломках страны, дружок.


Патриоты родного болота
В Королевстве кривых зеркал.
Под кого выполнялась работа?
Кто придёт? Чебурек-аксакал?


Расхвалились целому свету
Жадно споря, чей круче стиль.
Видишь карту? На ней нас нету,
Нас недавно списали в утиль.


Целоваться – то к США, то к Польше.
Мы ж Европа! Ну что за бред?
Видишь карту? Там нет нас больше!
Не в Европе, а просто – нет!


Всё проплачено, продано, слито;
Только нам нихуя взамен!
Мы – украинцы, мы – элита,
Не подвластный рассудку ген.




Предощущенье Рождества...

Предощущенье Рождества
Струится в воздухе вечернем,
Велеречивою вечерней,
Дарящей тайну торжествам.


Все двери храмов и церквей
Распахнуты сегодня настежь,
И свет свечей глядит, пристрастен,
В глаза растерянных людей.


Тревожно. Вера на меже
Безверья. Только ночь повсюду.
Надежда, что случится чудо,
Почти несбыточна уже...


Вдруг возглас вырвется, живой,
Припорошён январским снегом –
"Христос рождается!" – и эхом:
"Восславим, братия, его!"



Будет всё хорошо

Наступил Новый год, как порой наступают на пятки:

Жизнь несётся вперёд, будто раненный зверь, без оглядки.

Всё что было досель к этой дате привычно итожа,

Ставишь светлую цель, уповая на промысел божий.

"Будет всё хорошо..." повторяешь себе монотонно;

"Наконец-то прошёл..." чуть осипшим от бед баритоном.

"Впереди ярок свет..." или это свеченье пожаров?

"Неминуем расцвет..." ты не рухлядь ещё и поджарый...

Будет всё хорошо, только верь в эту древнюю мантру,

Золотой петушок не сгорит, как в огне – саламандра.

Только страх урезонь, огибая и скалы, и мели;

Сквозь слепящий огонь прорываясь к намеченной цели.

Будет всё хорошо, я тебе обещаю, приятель!

Ошибаясь в большом, в мелочах безупречен Создатель.

Просто к свету плыви горизонт пожирая глазами;

Доживи до любви и спокойного неба над нами.


День последний непростого года...

День последний непростого года.
Солнечно. Умеренный мороз.
Впереди – всё та же несвобода,
И весьма не радужен прогноз.


Можно обещать, что станет лучше,
Верить в благосклонности судьбы.
Только гробовщик на всякий случай
Заготовил новые гробы.


Расположен к смерти климат здешний,
Сколько об ином не говори...
Мы пытались быть другими внешне,
Оставаясь прежними внутри.


И себя уже не помня всуе,
День и ночь радели об одном:
Тем быстрее жизнь восторжествует,
Чем смелей и больше мы убьём.


Год уходит, громко хлопнув дверью.
Скользкая дорога нелегка.
Одному теперь с опаской верю:
Острому чутью гробовщика.




Открытое письмо Деду Морозу

А теперь по порядку, давай подведём-ка итог:
Год уже на исходе; и чем ты так сильно помог?


В серость будней ненужным обломком бессмысленно воткнут,
Без поддержки твоей, этот год я прожил безработным.


Да ещё, чтоб не мог обрести я душевный покой,
Всё ты козни мне строил, на пару с родимой страной.


Ты на каждый мой день жуткой вести проставил печать.
Чтоб с ума не сойти, я был вынужден сесть и писать.


В это смутное время мошенничеств и панихид
Оставалось одно – безоглядное бегство в стихи.


Презирая реальность, я выдумал собственный мир;
Где меж явью и сном стал почти не заметен пунктир.


Где к заветной любви уводили вас ленты дорог,
Где всему вопреки, каждый раз побеждало добро.


Так теперь и живу... И пока я ещё не отпет:
Ничего не меняй, пусть всё так и останется, Дед!




В предновогодней суете...

В предновогодней суете
Сметая полки магазинов,
Бушует люд метелью зимней,
Пока карман не опустел.


О время ёлочных шаров!
Кто джип несёт, кто скороварку,
Чтоб близких удивить подарком,
Когда раздастся бой часов.


По супермаркетам – изволь! –
Народ гребёт продуктов горы;
Во всех тележках, без разбора,
Лежит пузатый алкоголь.


И ты не спи, повеселей
На снеди ястребом пикируй,
Там, где из страшных снов кассиров
Торчат хвосты очередей.


Год наступает, он не ждёт;
Тащи съестное и спиртное:
Ведь как сейчас свой стол накроешь,
Таким и будет этот год.




Рождественское

Случилось в небе на одну звезду
Над миром больше. Рим и Палестина
Смотрели: Бог воздал народам мзду,
В надежде уберечь от казни Сына.


Лучи пронзили вековую мглу
Сквозь крошечный просвет в воротах рая,
И род людской отринул кабалу,
С божественным себя отождествляя.


И были мы, до взгляда этих глаз,
Средоточеньем скверны и искуса.
Прекрасное, возвышенное в нас –
Всё воплотилось в лике Иисуса.


Пусть не был Он безгрешен, но страстям
Он дал отпор, всё совестью поверив.
И победил! И по Его стопам
На тот же путь для нас открылись двери.


Он стал основой всех первооснов,
Он и маяк, и музыка, и муза.
Никто из человеческих сынов
Не превзойдёт величьем Иисуса.




Мягкой лапой щёки трогает мороз...

Мягкой лапой щёки трогает мороз.
Зимний день погож и безмятежен.
Вдоль дороги ленты саночных борозд.
Сквозь деревья солнце ласковое брезжит.


Забавляется на горке ребятня:
У кого быстрее всех промчатся санки?
Голоса их в свежем воздухе звенят.
Всё так весело, всё так по-христиански.


Словно в мире нет ни нищих, ни бомжей,
Нет ни войн, ни адских мук многоголосых;
Только счастье! Словно дети те уже
Никогда не перейдут во взрослых.



Прошу - не шли мне больше новостей...

Прошу – не шли мне больше новостей.
Я так устал от взрывов и пожаров,
От новых войн и сумасшедших старых,
От бесконечной череды смертей.


Я не способен, как ни суесловь,
Вместить всё это в пониманье мира;
Хоть белый мой хитон до дыр застиран,
Но пятна красным проступают вновь.


И мой венок лавровый облетел:
Не расцветают на слезах и крови!
Мы превзошли давно средневековье
В нагроможденьи гор безвинных тел.


Надрывный плач и стоны там и тут,
Нужда и смерть выискивают сирых;
Семь струн моей сладкоголосой лиры
Не дивный звук, а лишь проклятья шлют.


И если всё ещё не потолок,
И ждёт нас вскоре большая разруха –
Лиши меня и зрения, и слуха:
Мне надоело знать, как мир жесток.




В бледно-сером пространстве зимы...

В бледно-сером пространстве зимы
Даже воздух несвеж и немыт.


Повсеместно висят облака
Захламляя картину слегка.


В несуразных сплетеньях страстей
Не отделишь зверей от людей.


Только ступишь за двери: встают
Несуразица и неуют.


Сожалеешь, что выйти пришлось,
И вплетается в помыслы злость.


Колыхается липкая грязь
В серо-буром бульоне варясь.


Прошибает догадками дрожь,
Что не так этот мир и хорош.


Ведь за серостью этой сплошной
О высоком и думать грешно.


От зимы лишь одна панацея:
"Евангелие от Матфея".



Средина декабря... Столетье до теплыни...

Средина декабря... Столетье до теплыни;
Ещё так юн мороз, в пространстве серебрясь,
И столько белизны в небесном серпантине,
Что лето – просто миф, в средине декабря.


Верховна эта власть; зима пришла навечно!
Не вспомнить запах роз и шелеста травы...
И нежность, и тепло, по сути скоротечны;
Лишь вечность и зима незыблемы, увы.


Мы грелись у костров, мы согревались чаем,
Нас обжигала жизнь, горячая на вкус.
Но в нас огонь угас; теперь мы точно знаем:
Не греет свет зимой, он холоден и тускл.


Стал в инее совсем твой локон белокурым,
И голова моя – от снега ли? – седа.
Кто мы с тобой теперь? Хрустальные скульптуры,
Что высекла судьба из голубого льда...




Гром разразился трелью соловья...

Гром разразился трелью соловья,
Тревожной яви раздвигая грани;
День разгорался свеж и настоящ,
Как Озарянин.


Даль содрогнулась, всё ещё дремля;
Диск солнца выполз, персика румяней,
Затем проснулись небо и земля,
И Озарянин.


Над миром раскатился рык, зверин...
Кто так орёт, как будто в сердце ранен?
Кто может так? Ну, Пушкин, сукин сын;
Ну, Озарянин.


На рёв бежал рассерженный народ,
Сметая всё в истерике бараньей...
Пока тебе не разорвали рот –
Пой, Озарянин!



Подборка в альманахе "Многоцветье имён" (Киев, декабрь 2016-го)

ПОДАРИ МНЕ ЛУНУ

 

Подари мне Луну!

    И разлей эту ночь

          по фужерам,
Я хочу осушить её всю,

    без остатка,

          до дна!
Жизнь решает за нас

    и подводит, порою,

          к барьерам,
Мы сегодня одни      

    и над нами застыла

          Луна.
И тускнеют слова

    перед плавною

          музыкой жеста.
Как заклятье звучит

    наш бессвязный

          ночной разговор.
Явь становится тайной,

    меняются время

          и место,
Нас сближает Луна,

    обещая небесный

          восторг.
Мы не помним себя,

    все во власти

          магической ночи.
Лунный свет серебром

    разлился по твоим

          волосам.
И астральные знаки

    горящих над нами

          пророчеств
Отражаются блеском

    в твоих восхищённых

          глазах.
И, на грани безумства,

    я жадно ловлю

          твои губы:
Поцелуй – словно терпкий

    глоток молодого

          вина.
Мы боялись любви;

    как же всё-таки

          были мы глупы.
Я хочу осушить тебя всю,

    с наслаждением,

          по капле,

              до дна!



СКАЗКА ДЛЯ ДВОИХ

 

Она умела на последний грош
Купить зимой какой-нибудь папайя,
И день внезапно делался хорош!
И что с того, что завтра, спотыкаясь,
Брести чуть свет в изношенном пальто
На скучную, постылую работу?
И что с того, что с жизнью – всё не то,
И несть числа тревогам и заботам?

Копить и прятать – не её беда,
Пусть завтра не наступит никогда!

А Он – картинный баловень судьбы,
Напористый, холёный и дородный,
Коней успеха ставил на дыбы,
И на фортуны хвост ступал свободно.
Хоть бешеным галопом дни неслись,
Был труд его вознаграждён однако:
Мечты и планы воплощались в жизнь
Преумножая денежные знаки.

Он часто повторял, что он устал,
Но знал, что миром правит капитал.

Им встретиться однажды довелось:
Была непродолжительной беседа,
И золото распущенных волос
Над гордым сердцем справило победу.
Теперь они, как водится, вдвоём
В уютном сне, согретом чашкой чая,
Живут, не сожалея ни о чём,
Друг другу по ночам стихи читая.

Но что в дуэт соединило их?
Поэзия, зима и... этот стих!



* * *

Твой свет всё дальше, всё размытей,
Моя прошедшая любовь.
Кометой по своей орбите
Несёшься ты среди миров,
Хранящих холод и молчанье
В ответ на всполохи огня,
Тускнея в памяти печально,
Всё дальше, дальше от меня…

Но мне не раз ещё приснится,
Как сердце от любви рвалось,
И счастье на твоих ресницах
Светилось бусинками слёз,
И в книгу судеб радость встречи
Ложилась лучшею из глав,
И всё вокруг казалось вечным,
Сиюминутное поправ.



Я ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ

 

Чёрное. Белое. Серого
Вовсе не различаю.
Мир – лишь осколки целого...
Я по тебе скучаю.

Больно. Как будто в темя
Молот вбивает сваи.
С явью мой мозг не в теме.
Я по тебе скучаю.

Пульса раскаты звонче,
Чем дребезжат трамваи.
Счастье разбито, кончено.
Я по тебе скучаю.

В небе, беды предвестница,
Кружит воронья стая.
Всюду лукавый грезится.
Я по тебе скучаю.

Ночь напролёт, до рассвета
В горле першит от чая.
Как ты, родная? Где ты?
Я по тебе скучаю.



* * *

        Судья: Кто может подтвердить, что вы поэт? Кто зачислил вас в разряд поэтов?
        Бродский: Никто... А кто причислил меня к роду людскому?
        Судья: И вы учились где-нибудь этому занятию?
        Бродский: Не думаю, что этого можно достичь посещением занятий.
        Судья: На каком основании вы стали этим заниматься?
        Бродский: Я думаю, это... от Бога.

 
        Из заседания суда над Иосифом Бродским 13 марта 1964 г. (судья Дзержинского суда г. Ленинграда Савельева Е. А.) ; законспектировано Фридой Вигдоровой.

 


Нет поэтов от Бога.
Есть от бед и печалей.
От несчастных любовей.
От смертельных обид.
Не щенячьи восторги
Слышат Музы вначале,
Звон натянутых нервов
Их ночами пленит.

За последней чертою,
На изломе, на грани
Между жизнью и смертью,
В цепких лапах тоски,
Чёрной струйкою крови,
Как из колотой раны,
У поэтов из сердца
Истекают стихи.

И ланцетом хирурга
Чьи-то души спасает
Зарифмованной боли
Леденящая сталь.
Но уходят поэты
В бесконечные дали,
И, ушедших навечно,
Их до одури жаль.



КОЛДУНЬЯ

 

В надежде приоткрыть покров времён,
Грядущее разведать в настоящем,
Спешу туда, где тускло освещён
Пещерный свод костра цветком чадящим.

Здесь, в тишине, на пышущих углях,
В урочный час большого полнолунья,
Клокочущие варева в котлах
Клюкой мешает древняя колдунья.

И путники, и дикий зверь лесной
Сторонятся зловещей той пещеры,
Где кол торчит с отрубленной башкой
И остов умерщвлённого холерой.

И только леденящий крик впотьмах
Сюда укажет верную дорогу.
Но проклятым судьбой неведом страх –
И я стою у мшистого порога.

«Войди, заблудший, я тебя ждала!» –
Скрипят слова, как ветхие подмостки.
И ветром раздувается зола,
И тело застывает жёлтым воском.

«Я вижу всё: откуда и зачем
Тебя пригнал мятущийся рассудок.
Я знаю: ты, от горя глух и нем,
Идёшь ко дну в водовороте суток.

Ты шёл по жизни, горд и одинок,
Опасности встречая без испуга,
С душой, всегда закрытой на замок,
Не доверяя ни врагу, ни другу.

Тщеславие – твой первый смертный грех,
Которого избегнуть было просто,
Но, тщась догнать изменчивый успех,
Ты перестал поглядывать на звёзды.

Твой тонкий ум иссох и огрубел,
А светлый взгляд стал злобным и колючим.
Мир из цветного стал вдруг чёрно-бел,
Но ты считал: так и верней, и лучше.

Не выбрав ни одну своей женой,
Хоть многих женщин представлял невестой,
Ты совершил ужасный грех второй:
Любви в душе не уготовил места.

Затем к деньгам, – и в том твой третий грех! –
Причине всех на свете беззаконий,
Ты страстью воспылал, забыв про смех,
И поклонялся только лишь мамоне.

И вскоре денег липкая пыльца
Заволокла твой разум плёнкой гадкой.
Ты превратился в мерзкого скупца,
Охвачен золотою лихорадкой.

Теперь, лишённый отдыха и сна,
Ты, будто призрак, рыщешь, неприкаян.
Твой вечер сер и ночь твоя темна,
И утру ты не отворяешь ставен.

И вот ты здесь… Что ж, дам тебе совет,
Как с лютой болью совладать твоею:
Одной любви волшебный, дивный свет
Все раны сердца вылечить сумеет.

Найди её, храни и дорожи,
Как тем, что только истинно бесценно.
И звон монет, и власти миражи
Покажутся тебе пусты и тленны.

А если ты и золото раздашь,
То в звуках ветра музыку уловишь.
Лишь чистый лист да острый карандаш
Оставь себе взамен твоих сокровищ».

Я поклонился, слов не тратя зря,
И вышел, позабыв свои сомненья…

…На горизонте брезжила заря,
Как будущность для стихосотворенья.



ПРОЩЁНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

 

Ты прости, родная! Меня прости!
За печали твои и горести.
За обиды, которым я был виной;
За украденный твой покой ночной.

Ты прости, желанная! То прости,
Что, порой, не мог отыскать пути,
И, забыв тепло твоих рук и глаз,
За соблазном жадно вкушал соблазн.

Ты прости, бесценная! Мне прости:
Опускался не раз до низости,
И обиды горькой, тебе в лицо,
Иногда, так больно, швырял словцо.

Ты прости мне, нежная! Ты прости,
Что так мало дарил я радости,
На колени редко клонил главу,
Забывал, что только тобой живу.

Но прости, любимая! Всё прости.
Обними, родимая, не грусти.
Пусть воскреснет твоё прощение
В день прощёного воскресения.



АННУШКА, АНЮТА, АНЯ, АННА

 

Меж своих ладоней – яркой свечкой
Сберегу, и беды не задуют –
Лучшего на свете человечка –
Доченьку любимую, родную.

Чтобы ты светила, не сгорая,
О тебе тревожусь неустанно,
Звук твоих имён в стихи вплетаю:
Аннушка, Анюта, Аня, Анна...

Мы похожи. Боже! Как похожи!

Мне в тебя, как в зеркало, смотреться.

Твой характер близок мне до дрожи,

В такт с моим твоё стучится сердце.

 

Смелостью твоей обезоружен,

Ты – девчонка рыцарской закалки.

Просто помни: если будет нужно,

За тебя и умереть не жалко.

 

Только жить нам без беды и грусти.

Улыбнись! Люблю твою улыбку;

Свет её и в нашем захолустье

Исправляет наших ссор ошибки.

 

Нет на свете двух существ роднее.

Как бы жизнь ни гнула и ни била,

Мы не дрогнем, выживем, сумеем:

Кровь одна течёт по нашим жилам.



МИНУТЫ ТИШИНЫ


Даруй мне, жизнь, минуты тишины.
Возможность отдышаться, оглядеться.
Чтоб вечный рокот звуковой волны
Хоть изредка щадил кораблик сердца.

Чтоб в чернозёме звуковых пустот
Вдруг возникала та первооснова,
Из тьмы которой, выждав свой черёд,
Ростком на свет проклёвывалось слово.

Пусть взор смиряет белизна стены,
Пусть ляжет на уста печать молчанья.
Даруй мне, жизнь, минуты тишины –
Расслышать ноты твоего звучанья.



На Библии своей библиотеки...

На Библии своей библиотеки

Клянусь: да не поднимется рука

Писать, как духом нищие калеки,

О недостойных Слова пустяках.

 

О грязных политических интрижках,

О тех, кто держит нас за дураков,

Чьи обещанья отдают отрыжкой

И вонью переношенных носков.

 

О том, что в людях разжигает распри, –

Пока живём, одуматься пора...

И жуткий лозунг – "Разделяй и властвуй!" –

Чернил не стоит моего пера.

 

Но стану я писать о слабом поле

(Ах, даже в пальцах ощущаю дрожь!),

О васильках, что распустились в поле,

Про то, как по воде шагает дождь...

 

Вложу в стихи, всё то, на что способен:

Свой ум и пыл, свою любовь и страсть.

Не потакая ерунде и злобе,

Частицей буду света и добра!



Житомир в декабре

Кафедрального собора

Мощь над городом плыла,

Разгоняя зимний морок;

И приковывали взоры

Золотые купола.

 

Радуясь от изумленья

Их величием, бодрей

Становилось выраженье

Лиц в людском столпотвореньи

Двух центральных площадей.

 

Шорох шин пчелиным роем

Проносился вдоль домов,

Где, в согласии с зимою,

Всё съестное и спиртное

Караулил треск столов.

 

Хоть клаксоны не молчали –

Свет заката, рыжеват,

Всем дарил, о чём мечтали:

Не заботы и печали –

Веру в близость Рождества.

 

Думалось: отныне беды

Больше не произойдут,

Только верь и свято следуй

Не за тьмой, а этим светом

В не родившемся году.



В проволглом воздухе кипела...

В проволглом воздухе кипела
И билась о моё стекло
Невиданная тарантелла,
Что ветром с юга принесло.


Впитав характер итальянцев
И темперамент их взрывной,
Сад в танце неаполитанцев
Раскачивался предо мной.


И руки вскидывали груши,
И увлекаясь всё сильней
Сад предавался простодушно
Перемещениям корней.


В надежде скорого побега
Сад покосился, будто пьян.
И доедал остатки снега
Густой предутренний туман.


Был столь безумен и воздушен,
Тот танец ветреной души,
Что я смеялся: "Ну же, груша!
Давай, красавица, пляши!"



Всем воздастся по вере...

Всем воздастся по вере?
Хорошо, чтобы всем...
По ошибке утерян
И забыт насовсем.


Что теперь покаянье?
Ни прочтён, ни отпет...
Заслуживший признанье
Неизвестный поэт.


Вход в бессмертье просрочен.
Плачут ангел и бес.
Отсиял между строчек
Свет нездешних небес.


Не прочитан, не познан...
Что в пустую кричать?
Молча капают слёзы
На забвенья печать.


Пусть пока неизменен
Список вечных красот,
Но непризнанный гений
Вновь над миром взойдёт.


И духовным величьем
Воссияет строка
С пожелтевших страничек
Черновика.




Острое предчувствие Рождества...

Острое предчувствие Рождества,
Вера – всё изменится кардинально,
Должен свет над тьмой восторжествовать,
Мир предстанет целостным, гениальным.

Задушевней звёзды начнут мерцать,
Превращаясь в ноты ночных рапсодий;
И покинет злоба людей сердца:
На неё нет времени, жизнь проходит.

Ибо мы не ведаем, что творим;
Солнца наших чувств, что ни день, багровей.
На рябине барствуют снегири,
Словно часть её, словно кровь от крови.

Присмотрев повыше рябины ветвь,
Красногрудый глотку дерёт до дрожи.
Что ж и нам задорно зимой не петь?
Мы ведь тоже, в сущности, птички Божьи.

Мы пришли в Твой мир не стрелять, не жечь,
Не искать изъяны в таких, как сами...
Отбери у нас эти щит и меч;
Расстели снега, усади нас в сани.

Чтоб летела тройка в морозной мгле,
А за нею – смех да снежинок россыпи;
Чтоб вполне для счастья на всей Земле:
Твоего Рождества, Господи!




Всеми смертными покинут...

Всеми смертными покинут,
Плед по кругу подобрав,
В одиночку у камина
Коротаешь вечера.


Звуки глуше, мысли тише,
Хочется дремать, дремать;
Чей-то след на белом вышит;
Состояние – зима.


И она лишь виновата,
Что тебя, как хрупкий шар,
Обернули мягкой ватой
И упрятали в футляр.


Что не хочется ни песен,
Ни любви.. Лишь мёд и чай...
Мир, должно быть, интересен;
Только вряд ли...
Баю-бай!




Когда от всех забот и косности устал...

Когда от всех забот и косности устал,

А смерч твоих тревог ужасен и извечен,

Вдруг на твоём пути возникнет красота

Всё изменив вокруг; и оправдаться нечем.

 

Посмотришь на неё, точней, в её глаза:

Там юности рассвет пылает нежной страстью.

И грезится – посмей! – откроется сезам,

Познаешь божество в телесной ипостаси.

 

И пробуешь парить средь белых облаков,

Быть для неё одной чудесней всех на свете;

О как отчётлив стук знакомых каблучков,

Как сонм её волос привычен и приметен.

 

Приобретает вкус с ней рядом жизнь опять,

Взбодришься: "Чёрт возьми! И я чего-то стою!"

И хочется её надрывно целовать,

От смуты тусклых дней спасаясь красотою.



Изысканная речь, мечтательность во взоре...

Изысканная речь, мечтательность во взоре:
Как сердце не обжечь в случайном разговоре?
Когда брести устал без крыльев за плечами,
Вдруг – пред тобою та, что грезилась ночами!


Не задавай вопрос: на счастье ли, на муку?
Теперь твой выбор прост; к губам подносишь руку –
И слышишь пенье флейт, и ты опять ребёнок,
И каждый пальчик ей целуешь, как икону.


В нас вера в чудеса живёт назло эпохе:
Потребностью писать; ловить любимой вздохи;
В желаньях обладать и отдавать, сгорая;
И грезить, что опять за смертью – жизнь иная...


Коль выпадет любовь, не думай о причинах:
Себе не прекословь, а просто будь мужчиной.
Пускай – халиф на час, пусть – ужас преисподней:
Будь счастлив! Здесь! Сейчас! Немедленно! Сегодня!



Публикация в журнале "Новый ренессанс" № 3/25-2016, Германия

МОЙ ДЕД, ВОЛОДЯ ОЗАРЯНИН

 

Мой дед, убитый в той войне,

не дожил до рожденья сына.
Но представляю я вполне,

что был мой дед большим и сильным.
И мой отец его не знал.

И он отца не видел тоже.
Но дедова лица овал

с моим – я свято верю – схожи.

О нём не знаю ничего.

Ни писем нет, ни даже фото.
Ни трубки, ни часов его.

Служил он, кажется, в пехоте.
Случайной встреча та была.

Им дней война дала так мало,
Что бабка сразу понесла,

и даже отчества не знала.

Когда трёхлетним сорванцом

в деревне я у бабки шкодил,
Она сердилась, да тайком

крестилась: «Вылитый Володя…»
Не вспоминал о нём отец.

Хоть (в деда) был мужчина видный,
Технарь, в науках точных спец.

Но – безотцовщина и злыдни.

Мне не простить, что дед убит,

В слепой обиде сердце вязнет.
Где тот кладбищенский гранит,

что жизнью я ему обязан…
Но в детях он всегда со мной –

растерзанный на поле брани,
Красивый, вечно молодой,

мой дед, Володя Озарянин.



* * *

Я иду, шагаю по планете,
О высоком рассуждая с Богом.
Но всё время возникает третий,
Часто нам переходя дорогу.

Я с Творцом нередко даже спорю,
Выясняя, кто за что в ответе.
Только понимать начну, как вскоре
Неуместно возникает третий.

Кто-то третий... Он везде, повсюду;
Он мешает жить, творить, влюбляться.
То заставит ныть, то мыть посуду,
То стрелять – невыносимо, братцы!

Вот опять он к нам подходит ближе...
Строго смотрит на меня Всевышний:
"Если хочешь ты Меня расслышать,
То предупреждаю: третий лишний!"



* * *

Когда меня однажды призовут
На Высший суд и обратятся строго:
"Как жил, пока не очутился тут?
Что пел? С кем спал? Да не гневил ли Бога?"

Напрасно слов не стану расточать,
Пытаясь угодить архистратигу;
Храня пред ним молчания печать,
Я на весы свою поставлю книгу.



* * *

Когда придёт она, не унывай.
Ты ни причём, она ко всем приходит.
Лишь предложи ей водку или чай,
И без надрыва думай об уходе.

Когда придёт, пускай не известив,
Не дав закончить важное, большое –
Насвистывая простенький мотив,
Её приход не называй бедою.

Когда придёт; когда она придёт
К тебе легко; точнее, за тобою;
Будь благодарен за её приход
И не печалься любящей душою.

Когда она придёт в последний раз,
Который может оказаться первым,
Прими как избавление от дрязг;
Не умоляй простить, помилосердствуй.

Когда придёт, шумихе не в пример,
И за собою позовёт неслышно –
Не прекословь, она ведь лишь курьер:
Ты, наконец, понадобился выше.



* * *

Герцог, скрестите рапиры с Милордом!
Храбрости рыцарю не занимать.
Будьте же яростным, будьте же твёрдым,
И проучите придворную знать.

Как он посмел: на балу Королевы
Вашей супруге подмигивать, сэр!
Знает весь двор, что он ходит налево,
Но Герцогиня – кошмарный пример.

Вы – наша гордость и подвигом бранным
В вечность вписали свои имена!
Только одно Вам не кажется ль странным:
Что ж так ему улыбалась она?..



* * *

Моя душа, не знавшая обид,
Которую ночами боль не мучит,
Которой только Бог руководит
И только добрый помогает случай;

Моя душа, не помнящая зла,
Распахнутая без смущенья настежь,
Прозрачная, как шарик из стекла,
И ставшая души вселенской частью;

Моя душа, что манит, как магнит,
К себе всех тех, в ком чувств накал высокий –
Всецело только вам принадлежит:
Читающим сейчас вот эти строки!



* * *

Завидую божественным стихам:
Примерам абсолюта, совершенства;
Чей свет знаком царям и пастухам
В своём неоспоримом верховенстве.

За их непревзойдённость, простоту,
Граничащую с откровеньем Бога;
Способность достигать температур,
Лежащих за пределами земного.

За трепет сердца в каждой запятой,
Который разве что с любовью смежен;
За врачеванье мира красотой –
Завидую и тщусь ответить тем же!




Мелкий снег как мелкий бес...

Мелкий снег как мелкий бес
Рассыпается с небес.


И дерёт мороз до дрожи
Опрометчивых прохожих.


Несусветен и рисков
Дерзкий брак бродячих псов.


И трепещет без косынок
Строй кладбищенских осинок.


Вьются в поисках кормов
Стайки шустрых воробьёв.


И стране немного странно
Без восстаний и майданов.


Сетует на жизнь огульно
Коченеющий патрульный.


Ускользает чьё-то время
В городском столпотвореньи.


В кутерьме пустых хлопот.
Там, глядишь, и Новый год...



Тучи чёрные и низкие...

Тучи чёрные и низкие,
Ветер резок и колюч.
Люди дальние и присные
В ожиданьи смут и буч.


Ночь сомненьями исколота,
Сон тревожен и тяжёл.
Но блеснёт надежды золото,
Заклокочет чувств котёл.


Бог, на радости не нищий,
Распестрит цветами новь.
Будет день и будет пища,
С нами вера и любовь.



Жертва или стрелок...

Жертва или стрелок –

Истина, в общем, простая:

Даже когда тяжело,

Не примыкай к стае!

 

Рухнет ли всё зараз,

Бросит ли жизнь на лопатки –

В стаю не лезь! Предаст.

Гадки её повадки.

 

Стая возьмёт в оборот –

Гнев свой копи затаённый.

Выкажешь страх – порвёт!

У стаи свои законы.

 

Пусть ты зажат в кольцо,

Плотно тебя обступают –

Не опускай лицо,

Смелых боится стая!

 

Но если спастись – никак,

Фортуна тебя отторгла:

У стаи всегда есть вожак –

Перегрызи ему горло!



Окончена книга, написан последний катрен...

Окончена книга, написан последний катрен,

В конце предложения твёрдо поставлена точка.

Теперь я свободен, проделанным пуст и смирен;

Остынут слова, перестанут стучать молоточки

В моей голове. Прекратится невольная дрожь

От каждого шороха, образы станут неярки;

И дождь за окном превратится в обыденный дождь,

А снег и гроза не запросят короткой ремарки.

Не хочется верить, что всё бесполезно и зря,

И хочется думать, чем всё это в вас отзовётся.

Я лишь попытался остаться в суждениях прям,

В любви – беспредельным, в исканиях – первопроходцем.

Мне больше не надо подыскивать к чувствам слова,

И рваться на части меж всеми "Прекрасно!" – "Не очень..."

Над смыслом трястись: угловат или замысловат?

Вдоль строчек брести, спотыкаясь о пни междустрочий.

Но вновь отогретый лучами горячих сердец,

Которым пишу, без которых убог и затравлен,

Себя успокою: "Нет, это ещё не конец!"

И к точке последней ещё две таких же доставлю...



Смех вперемешку с ветром и золой...

Смех вперемешку с ветром и золой.
Воровка-ночь надменно хмурит брови.
Святей святых поруганный толпой.
Венок из тёрна всех иных лавровей.


Бесславен смысл растерзанный сучьём.
Любая жизнь – предчувствие распада.
За спадом должен следовать подъём.
Пуд соли иногда бывает сладок.


Пускай порой прекрасное вблизи,
Смотреть на звёзды всё же интересней.
"В чём сила, брат?" Давай, не тормози!
Не пишется, как видите. Хоть тресни...



Не зная крайней меры, снег идёт...

Не зная крайней меры, снег идёт...
Цвета иные преданы забвенью:
Есть только белый. Только светотени
От света к цвету и наоборот.


И не нужны напрасные цвета,
Чтоб выразить оттенки совершенства:
Один лишь белый. Полное смиренство
Пред тем, что называют "красота".


Спасибо, снег, достаточно, уймись!
Ты всё сказал, доступно и искусно:
Хватило б одного шестого чувства,
Чтоб оставаться попросту людьми.



День скучен был и долог...

День скучен был и долог – ночь нежна.
Он, одеваясь, всё хотел остаться.
Но дома ждали дети и жена,
Ждал верный пёс... В огне протуберанцев
Вселенской страсти – проступала боль,
Зловещая, как похоть Олоферна.
И сердца обречённую юдоль
Переполняли ужасы инферно.

Когда всходила полная луна
И лик её струил свой свет неверный,
Она одна садилась у окна,
Волос иссиня-чёрная копна
Лилась на грудь. Расшатанные нервы
Лечил бокал игристого вина.
Он не пришёл... в раз далеко не первый,
И в том, конечно, не его вина,
А той, другой... Цедила: "Бабы – стервы!"

Лишь иногда, нечасто, раз в сто лет,
Им небеса оказывали милость
Сводя их вместе. И парад планет
Всходил над ними. Думалось – приснилось,
Так не бывает... Страсти глубина
Граничила с безумием, нирваной...
Он – болен ею был, она больна
Была лишь им: шальной, влюблённой, пьяной
От пылких взглядов, ласк, сердечных мук,
Прикосновений, слёз; плотнее губы;
Целуй в засос; сплетенья ног и рук...
Войди в меня, да что ж ты медлишь, глупый!
Сожми сильнее, ну же, укуси!
Не надо слов, хватает многоточий...
Господь, иже еси на небеси,
Прости или казни, терпеть нет мочи...

Но к большему для них Господь был глух:
У будущего абсолютный слух.


Как ни хотелось, всё же выпал снег...

Как ни хотелось, всё же выпал снег.
Разгул снежинок, хриплый вой метели.
Не радуют ни чтение, ни секс;
Последнее – неправда. Вновь расстелен
Для этой цели старенький диван,
Добавлено подушек на перину,
Из небольшого множества нирван
Вернёмся в эту; ржавые пружины
Привычно взвалят груз упругих тел,
И заскрипят несчастные ламели.
Терпи, диван, пока не откряхтел,
Пятнадцать лет мы эту радость делим
С тобой одним. И нам не надоест!
Вот только ты, бедняга, всё дряхлеешь;
Вздыхаешь, как расстроенный оркестр,
Пружинами царапая нам шеи...
Ну, перестань, дружок, зачем ты так.
Секрет открою: ты ведь наш любимчик!
Смотри, порвался... Это же пустяк,
Ну, потерпи, придёт к тебе обивщик,
Сорвёт с тебя протёртый гобелен;
Прилежно сняв размеры и калибры,
Нарядом новым одарит взамен
Из прочной и надёжной микрофибры.
Тебе ведь тоже дорог этот дом?
Спокоен будь: друзей не продаём.




День Рожденья Игоря Царёва

В День Рожденья Игоря Царёва

(вот, четвёртый год, как он не с нами),
Мы стихи Поэта вспомним снова,
Вслушаемся, Игоря помянем...


Как ты там, где белые убранства,
Где одной на всех хватает веры?
Голос твой теперь в иных пространствах
Наполняет музыкою сферы.


Дар особый ты для нас оставил,
Несравненный, выше всех барьеров:
И душой, и сердцем православен
Ты строкою обращаешь в веру!


Был ты добр и щедр, умён и весел,
Весь лучился стихотворным светом.
В мире иллюзорных равновесий
Оставаясь целостным Поэтом.


Пусть любимым занимаясь делом
Не был ты Фортуной зацелован,
Только в этом мире оголтелом
Не хватает чистоты царёвой...


Каждой строчкой, каждым дивным словом
Ты царём средь нас пребудешь, Игорь!
И склоняем головы мы снова
Над твоей распахнутою книгой...


11.11.16


Подборка самого любимого из Игоря Царёва:


ОБЕТОВАННАЯ ВСЕЛЕННАЯ


Память листаем, грустим ли украдкою,
Пьем ли фантазий вино полусладкое,
То утонченная, то ураганная,
Нашей любви партитура органная,
Превозмогая земное и бренное,
Счастьем стремится наполнить Вселенную –
Мир, где витийствуют добрые мелочи,
Кот что-то млечное пьет из тарелочки,
Где припорошенный пылью космической,
Дремлет на полке божок керамический,
А на серебряном гвоздике светится
Ковшик созвездия Малой Медведицы...
В ходиках Время пружинит натружено.
Солнце мое греет вкусное к ужину,
Комнату, кухню, прихожую, ванную –
Нашу Вселенную обетованную.


МОЙ ДОМ


Вот дом, где каждый гвоздь забит моей рукой,
Вот три ступеньки в сад за приоткрытой дверью,
Вот поле и река, и небо над рекой,
Где обитает Бог, в которого я верю...


Я наливаю чай, ты разрезаешь торт,
Нам звезды за окном моргают близоруко,
Но мы из всех миров предпочитаем тот,
Где можем ощутить дыхание друг друга.


Очерчивает круг движенье рук твоих,
Рассеивает тьму сиянье глаз зеленых,
И наш домашний мир, деленный на двоих,
Огромнее миров никем не разделенных.


СУББОТНЕЕ


Любимая, сегодня выходной,
Позволь же сну ещё чуть-чуть продлиться,
Пока неугомонная столица
Ругается с метелью продувной.
Не вслушивайся в злые голоса,
Пускай зима за окнами долдонит,
А ты, нательный крестик сжав в ладони,
Поспи ещё хотя бы полчаса:
Полынных глаз своих не открывай,
Не уходи со сказочной дороги,
Пусть доедят твои единороги
Из тёплых рук волшебный каравай.
Дай доиграть все ноты трубачу,
Дай храбрецу управиться с драконом...
А я пока яичницу с беконом
Поджарю. И чаёк закипячу.


на фото: Игорь Царёв, 11.11.1955 - 04.04.2013





Мы отплываем завтра за край земли...

Мы отплываем завтра за край земли,
Только лучами солнце окрасит небо.
Ждут у причала звёздные корабли,
В трюмах вода, вино, и довольно хлеба.


Снова предложат всем оставаться здесь,
Только ведь в этом нет никакого смысла.
Всё подытожь, обдумай, расставь и взвесь:
Нам ведь хватает денег, не нужно выслуг.


Если остаться – свалят, сомнут, сотрут;
Вытравят души, будто бы их спасая.
Нам безразлично, что с вами будет тут.
Нам интересней, что же нас ждёт за краем..



Мы в час назначенный уйдём...

Мы в час назначенный уйдём
Сверкнув, как искры звездопада,
В небытие – так будет надо, –
Не сожалея ни о чём.

Исчезновенье наших звёзд
Ничто не поменяет в мире.
Уход наш будет также прост,
Как ход с «е2» на «е4».

Когда зелёная трава
Весенним днём взойдёт над нами,
Не станет время против правил
Течь: с «е4» на «е2».

Но нас не выбить из седла:
Послушен конь, крепка подпруга;
Чтоб не напрасной жизнь была,
Давайте радовать друг друга.


Ко всему привыкают, даже сидеть в тюрьме...

Ко всему привыкают,
даже сидеть в тюрьме;
Только с одним не сжиться:
вечные перемены.
Это бои без правил;
или, другой пример:
Это как есть и гадить
одновременно.

Снова гадаешь, держишь
по ветру нос,
Скупеешь в желаньях,
на всё урезаешь слюни;
А жизнь выбирает твой
самый плохой прогноз,
И даже его без труда
затем переплюнет!

И всё начинает казаться
бессмысленным и пустым,
И злость переходит
в апатию постепенно.
Ты себя чувствуешь
проданным крепостным,
Жертвенной пешкой,
забытым военнопленным...


А осень пережить - не поле перейти...

А осень пережить – не поле перейти;
Засилье тусклых дней, где каждый день – короче.
И что такое – жизнь? Букет перипетий,
С прозрением в строке, где непонятен почерк.


Не верим в чудеса, но силимся взлететь;
И падаем опять, безверны и бескрылы.
Что либо изменить мы не способны впредь,
И в этом лишь одном нам истина открылась.


Всё серое вокруг, и серость правит бал.
Зловеща тишина в пространстве монохромном.
И воспалённый мозг надеяться устал
Быть понятым другим, и умолкает скромно.


Я предрекаю смерть! Всему, всему, всему...
Не выживет никто, ничто не сохранится.
Любой конечен путь; позвольте, обнимусь,
Пусть беглая строка запомнит ваши лица.



Просить у неба - всё себе дороже...

Просить у неба – всё себе дороже:

Возьмёт, неумолимое, и даст!

И превратит в поэта с тонкой кожей,

И тут же сбросит за борт, как балласт.

 

Наметишься скитаться, неприкаян,

Искать повсюду пятые углы:

Обманутым народом на Майдане;

Босотой в подворотне: "Малый, слышь!"

 

Мерещиться начнут цвета и звуки;

Чернь очернит и не признает знать;

Ночами – посещать башибузуки

И сон твой хрупкий плетью истязать.

 

Но во служенье небом завербован,

Влюблённый в суть до кончиков ногтей,

Ты всё отдашь, чтобы явилось Слово

Во всей неповторимой наготе.

 

А небо не отступится, однако,

Пока души не выжжет керосин;

И ты твердишь молитву Пастернака:

Мол, если можешь, мимо пронеси...



И было им по двадцать-двадцать пять...

И было им по двадцать-двадцать пять:
Красивым, умным, смелым, православным.
Им вовсе не хотелось убивать,
А умирать так рано и подавно...


Когда ты молод, крепок и силён,
И дух в тебе ещё не искалечен,
Ты веришь в правду, будто в вещий сон;
Тогда и с жизнью расстаёшься легче.


Ушедших вдаль во имя лучших дней,
Любивших нас с тобой что было силы,
Прими, страна, прекрасных сыновей,
И не забудь священные могилы.


----------------------------------------------------------


А їм було по двадцять-двадцять п'ять:

Тим красеням, що їм Вкраїна – мати.

Й нікого не хотілося вбивать,

А помирати – годі і казати!

 

Якщо міцний і сильний, мов Самсон,

Коли війна, то ти ідеш в солдати,

Бо віриш в правду, як в пророчий сон;

І тіло й душу годен ти віддати.

 

Вони пішли в ім'я майбутніх днів,

Бо нас любили серцем що є сили.

Тож, земле, пригорни своїх синів,

Та пам'ятай священні їх могили.





Падший ангел

А когда и небо замолчало,
Воцаряя свой порядок строгий,
Ангел стал никем: обычный малый,
Для "пожрать" и прочих биологий.


Всякий раз, пока сидел на небе,
Глянет вниз – поселятся сомненья;
Затоскует о вине и хлебе,
О земных, телесных вожделеньях.


Снизу достигали неба стоны
Лишь влюблённых. А ему забота
Им слагать сонеты да канцоны,
Да баллады, до седьмого пота.


День и ночь трудился, бедолага,
Сочинял, чужим утехам внемля.
Проклял он чернила и бумагу,
И спустился с облаков на землю.


И тогда талант неоспоримый
Был отъят велением всесильным,
Перестали в сердце биться рифмы,
И отпали за спиною крылья.




Ужасен первый снег! Громадные снежинки...

Ужасен первый снег! Громадные снежинки
Срываются с небес и липнут, будто страх,
За шиворот успев забраться по ошибке;
И молишь об одном: "Держи себя в руках!"


Нелепая пора, повсюду грязь и слякоть;
В карманах – пустота, на сердце – кавардак.
А светлых перспектив – и кошке не наплакать,
И впереди зима встаёт, как вурдалак.


Как жалок человек, как глупо он устроен;
Как беспросветен век, как мир невыносим!
И пробуешь склонять: "Весны-весной-весною",
А слышится в ответ: "Зима-зимою-зим"...




Ветрено... Последняя листва...

Ветрено... Последняя листва

От себя освобождает ветки.

Ну а я себя арестовал:

Долго сплю; отведав кофе редкий,

За рабочий опускаюсь стол.

Новостную открываю ленту:

Беспредел, насилье, произвол...

Вести соответствуют моменту.

 

Не хочу участвовать ни в чём,

Ни во что теперь не верит сердце;

То ли ангел за моим плечом,

То ли чёрт в него переоделся.

 

Да, конечно, можно умереть

Прославляя Бога и Отчизну.

Но Ему плевать на эту смерть;

Ей - не хватит денег и на тризну.

 

Барабанят в дверь мою опять:

"Открывай, треклятый лежебока!"

Если сложно противостоять,

Стану их любить. Страну и Бога.



Судьба

Это – краткость меж рождением и тризною,
Счёт ведущая по вехам и гробам.
Всякий хочет ею быть однажды избранным,
Но для многих это, видно, не судьба.


От неё не убежишь – догонит пулею.
Будто к храму, к ней приходят на поклон.
Мы судьбу не выбираем – ту, иную ли? –
Каждый шаг наш ею предопределён.


Голодать тебе, решит, иль кушать досыта,
Жить в долгах или монетами звеня,
Если горе и болезнь судьбой ниспосланы,
Что поделаешь? Приходится принять…


Оттого в конце пути одной ей ведомо,
То ли в рай нам, то ли к чёрту на рога.
Иногда судьба бывает доброй, светлою,
Только чаще – ликом сера да строга.


Но судьбу не попрекай и не проси её:
Что даёт – не изменить, хоть волком вой,
Как всесильному Высоцкому – бессилие
Перед водкою, иглою и страной.


Чередою тусклых дней с ночами чёрными,
Не приученные к вере и борьбе,
Мы бредём одни, с литаврами, с валторнами,
Но бессильем пригвождённые к судьбе.




Обвалился неба потолок...

Обвалился неба потолок,
Тучи плотно ветром в землю вжаты.
Вслед пернатой стайке тополёк
Машет, неизменный провожатый.


То ли свист над полем, то ли плач.
Всё пространство состоит из грусти.
Душу осень, ласковый палач,
В плен возьмёт и больше не отпустит.


Незаметен свет в конце пути,
Солнца луч не прорывает тучи.
Лишь исход фатальный ощутим
В том, что жизнь не дар, а только случай...




О ужас - приближение зимы...

О ужас – приближение зимы

Висит над нами облаком стотонным.

Я избежал обещанной тюрьмы,

Но чувствую себя приговорённым.

 

Сорвав листву с опешивших берёз,

Бесчинствует на косогоре ветер.

Спешит зима, надолго и всерьёз;

Её приход внезапен и секретен.

 

Ворвавшись, как проклятье, как чума,

Как Судный день, который предрекали,

На целый мир обрушится зима,

И никого не пощадит в запале.

 

И всё замрёт, замёрзнет, отомрёт;

И все уснут, чтоб не проснуться больше.

Вдруг станет неподвижен небосвод,

И воды рек застопорятся тоже.

 

И будет каждый день похож на век,

Мы заключим в объятия друг друга...

Молчи, не открывай смежённых век,

Я умолкаю... Дальше – только вьюга...



Она смотрела на него...

Она смотрела на него
Глазами, полными печали.
"Ты позвонишь мне, дорогой?" –
Слова назойливо звучали.


"Не знаю... Как освобожусь...
В четверг... А может и в субботу..." –
Им овладела та же грусть,
И голос был его нечёток.


Он встал, не глядя ей в глаза,
Ушёл, не бросив взгляд прощальный...
Что вам о них ещё сказать?
Скучны разрывы и банальны.





Кружит листья осенняя вьюга...

Кружит листья осенняя вьюга,
Разметая по сторонам.
Мы не созданы друг для друга,
Это только казалось нам.


Моросит монотонный дождик,
Воет ветер в печной трубе.
Я тебя отрываю с кожей,
Потому что прирос к тебе.


Мокнет в парке любимый столик,
Вжат в осеннюю круговерть.
Расставаться не просто "больно",
Расставание – та же смерть.


Расстаёмся, хоть знаем всё же:
На закате и жизнь, и год.
Человеку нельзя без кожи,
Человек без неё умрёт.


Но спасается, как ни странно,
Кем-то брошенный человек.
Время мягко затянет раны,
Пятна крови укроет снег.





Осенью несложно разлюбить...

Осенью несложно разлюбить,
Растеряв тепло неосторожно.
Сердцу представляется возможным
Разорвать связующую нить.


Нас пьянила летняя пора,
Из любовных грёз весь мир был соткан;
Твой горящий взгляд, улыбка, локон...
Но сменилась холодом жара.


Поугасли искорки в очах,
Ровен пульс, нерадостно общенье,
Поцелуй напоминает мщенье,
И скучают руки на плечах.


От тебя свой взгляд я отведу,
Выскажусь, не подождав ответа.
Мне ведь всё равно гореть в аду;
Так пускай, мой ангел, и за это...






Приснишься, подойдёшь, обнимешь осторожно...

Приснишься, подойдёшь,
обнимешь осторожно,
Подаришь поцелуй,
магический на вкус...
Мне без тебя нельзя,
мне без тебя безбожно;
Снаружи – темнота,
да и внутри я пуст.


Разлука, как и жизнь,
не может длиться вечно.
Уже вовсю скрипит
судьбы веретено.
Теперь не узнаю тебя
в случайных встречных;
Я позабыл твой смех...
Уныло и грешно...


Я чувствовал тебя,
я знал на расстоянье,
Что радует тебя,
печалишься о чём...
Осталась только ночь
и сердца затуханье,
Бесстрастие и грусть
мой заполняют дом.


Но непреложен бег
осатанелых стрелок;
Лишь сниться перестань –
исчезнешь навсегда.
И сердце, что во мне
ещё вчера горело,
Оборотится вмиг
большим осколком льда.






Александру Кабанову - в День Его Рождения!

Затерянный меж сотен поздравлений,
К которым ты заслуженно привык,
Спешу восславить твой крылатый гений,
От всей души обнять тебя, старик!


Пусть превратится всякая бумажка
Не в сор ненужный – ценный раритет,
Коль начертал на ней Кабанов Сашка
Рукой своей стихов своих куплет!


Пройдут года... Я с внуком вдоль бульвара
Пойду бродить, как водится, пешком:
"А знаешь ли, чей памятник, внучара?
Кабанову! Дед лично с ним знаком!"


"Ну, дед, даёшь! Ты точно на приколе –
ответит внук – не на того напал!
Кабанова мы изучаем в школе...
И он, и Пушкин всех зубрить достал!"


10 октября 2016 года


на фото: Кабанов с кабаном во Флоренции :)



И в каждой жилке жёлтого листа...

И в каждой жилке жёлтого листа
Ты ощущаешь аритмию времени.
Не хочется ни думать, ни читать;
Глухая боль сгущается у темени.


Жизнь состоит из сущих мелочей;
Вот мелочность над всем и верховодит.
К обеду станет день погорячей,
А ты опять одет не по погоде.


Забудешься на брошенной скамье
Тобою обожаемого парка.
День промелькнёт в своей галиматье,
И станет с темнотой совсем нежарко.


Пробьется импульс сквозь неровный ритм,
Перемешав тире и запятые.
Предупредить, изречь, проговорить...
Мир предынфарктен. Осень. Аритмия.



Будто разом отравили все деревья...

Будто разом отравили все деревья:

Лист желтеет, осыпается и жухнет.

Птичьи стаи обрекая на кочевье,

Угасает солнца жар на лета кухне.

 

Стало ветрено и зябко вечерами,

Да всё чаще сыпет с неба мелкий дождик.

Все субботы обернулись четвергами;

Воскресеньям невозможно выбрать тождеств.

 

Что ж тебя переполняло так восторгом,

Очарованный потомок Ганнибала?

Увяданье отдаёт больничным моргом,

Под ногами эта грязь заколебала...

 

Ну а дальше, ну а дальше только хуже,

Я-то знаю, дорогая, я-то знаю:

Под окно придёт пронзительная стужа,

Что же делать, что же делать нам, родная?

 

Нужно лечь вдвоём поближе к батарее,

До весны свою не покидать обитель.

Видишь – там, среди отравленных деревьев

Мокрым садом бродит осень-отравитель?



Унылый, серый дождь оплакивает лето...

Унылый, серый дождь

                                  оплакивает лето.
Промокнув до костей,

                                  нахохлились кусты.
Прохожих больше нет:

                                   они исчезли где-то,
Устав от всех забот

                                  и вечной суеты.

На ветке гибнет лист,

                                  беспомощен и жалок,
Лишь только он замрёт,

                                  его пронзает дрожь.
А ветер всё сильней,

                                  и жить листу так мало
Осталось – вот уже

                                  его смывает дождь.

Всего не передать,

                                  что на душе творится.
И дождик сеет рябь

                                   на лужиц зеркала.
Под крышей над окном –

                                  продрогшая синица;
Ей снится тёплый край,

                                  в котором не была...

 

Ворчит могучий дуб,

                                  предчувствуя морозы;

А по краям у луж

                                   пластинки льда видны.

Октябрьский рассвет

                                  уже колюч и розов,

И бесконечен путь

                                  до призрачной весны...



Моя серебряная подборка конкурса "Третий лишний"

* * *

Я иду, шагаю по планете,
О высоком рассуждая с Богом.
Но всё время возникает третий,
Часто нам переходя дорогу.

Я с Творцом нередко даже спорю,
Выясняя, кто за что в ответе.
Только понимать начну, как вскоре
Неуместно возникает третий.

Кто-то третий... Он везде, повсюду;
Он мешает жить, творить, влюбляться.
То заставит ныть, то мыть посуду,
То стрелять – невыносимо, братцы!

Вот опять он к нам подходит ближе...
Строго смотрит на меня Всевышний:
"Если хочешь ты Меня расслышать,
То предупреждаю: третий лишний!"

                                                                                       

ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ (акростих)

 

Требует время традиционной дани:
Ребуса жизни не разгадать нахрапом.
Если протянет юная дева длани,
То почему-то сразу хочется драпать.
Индифферентны мне и коньяк, и виски,
Йогурт фруктовый, сдобренный "Геркулесом".


Люди мельчают, стало не густо близких,
Идиотичной кажется жизни пьеса.
Шарик земной нами уже перегружен –
Не прорастая больше зерном горчичным
Истина чахнет; делаешься ненужным,
Йети последним, этаким третьим лишним...

                                                                                    

* * *

Третий лишний, так уж вышло, третий лишний...
Ничего тут не попишешь, не исправишь.
Приступ боли спорадический, давнишний,
Будто чёрт опять коснулся сердца клавиш.
И в мелодии безумной круговерти
Всё былое поднялось со дна стакана,
И запрыгали безудержные черти
Вдоль по нерву, что тугой струной натянут.
Мы любили, горько слышать, мы любили...
Оказалось: двое мало, третий лишний.
Он увёз тебя в дрянном автомобиле,
Этой чёртовой "шестёрке" никудышней.
Вслед желал вам долго голосом дрожащим:
"На дороге – гвоздь, в кустах – гаишник!";
С той поры один живу я в чаще,
Но чем дальше в лес, тем третий лишний.



Я внук Прасковьи Антонюк...

Я внук Прасковьи Антонюк
Из захолустья Ягодинка.
В глухих лесах отмеришь крюк –
Село предстанет, как картинка.


В нём нет лепёшек от коров;
Кричит встревоженная цапля.
Десяток брошенных дворов,
Да протекает речка Капля.


Здесь время сонною рекой
Едва течёт в лучах рассвета.
Здесь запустение, покой;
Нет ни забот, ни интернета.


Тут легче кажется плита,
Лежащая у изголовья.
Меня тут датами с креста
Встречает бабушка Прасковья.





Шепчешь себе: уехать...

Шепчешь себе: уехать,
Перечеркнуть, сбежать.
Жиденького успеха
В сите не удержать.


Сколько ещё осталось
Призрачных зим и лет?
И наступает вялость
От суеты сует.


Движется жизнь по кругу,
Только всё уже круг.
Верой в любовь поруган,
К верности близорук.


В клетку едва не пойман,
Не взгромождён на трон.
В полупустой обойме
Ты – холостой патрон.





Никто из нас не умер...

Никто из нас не умер. Почему?
Казалось: врозь – и сгинем от недуга.
Но встреч свеченье кануло во тьму,
А мы живём на свете. Друг без друга.


Живём, презрев надежды и мечты.
Живём, хоть понимаем: жизнь разбита.
Как жалкие безмозглые кроты,
Мы тычемся в уют чужого быта.


Нам надо бы, отведав яд луны,
Покончить разом с этой жизнью мерзкой.
А мы живём, хотя и не должны,
Бездарные актёры пошлой пьески.




За сенью сентября укроюсь я от мира...

За сенью сентября укроюсь я от мира,
Отгорожусь от всех ненужных пустяков.
Лишь осень в дверь мою – проныра и придира –
Пусть входит просто так с букетом из стихов.


Пусть сыплет серый дождь; проглядывает лучик
Сквозь толщу тёмных туч; срывается гроза:
Задумчивость мою хранит счастливый случай,
Коль просят тишь да гладь о чём-то рассказать.


Я расскажу о том, как воет волк в камине;
Как скачет по ночам проворный домовой
И кочергой стучит, да так, что сердце стынет;
А пёс ему не рад, разбуженный и злой...


Ворчи, мой славный пёс, в ночи срывайся лаем –
Пусть знают все вокруг, кто охраняет дом!
Как быстро ты живёшь... Но мы с тобою знаем:
Соль жизни ведь не в том; совсем, совсем не в том...


на фото: моя пёся Умка (по паспорту: Ума Турман)




 

 




Публикация в сборнике "Русский Stil-2016", Германия

Олег Озарянин (Oleg Ozaryanin), Украина, 47 лет, ozaryanin@meta.ua

 

Номинация: Поэзия, 1-е место , 16-21 сентября 2016 года, Германия

 

 

* * *

Закрой глаза.

                     Безмолвствуя,

                                            замри.
Пусть фуги Баха

                           дом и мир

                                           заполнят,
Рождаясь

               в ослепительной

                                           дали
И оседая

              в полумраке

                                   комнат.
Пусть растворятся

                               радость

                                          и печаль
В мольбах регистров

                                   дивного

                                                органа,
Где всё живёт –

                          трактура ли,

                                             педаль –
Восторгом

                  Иоганна

                              Себастьяна.

Где звук такой

                       достигнул

                                        чистоты,

И так заполнил

                          космоса

                                      пустоты,

Что в мире

                  больше нет

                                     неправоты

И больше ни одной

                                фальшивой

                                                   ноты.

 

 

ДАМА С СОБАЧКОЮ

 

Не иссякну, неведенью рад,
Сочинять Вам достоинства редкие –
Вот свершаете Вы променад
Со скелетообразной левреткою.

Замирая, слежу из окна,
Как плывёте Вы тропкой вечернею.
Ваших мраморных щёк белизна
Может с лилией белой соперничать.

Ваша пара подобрана так,
Чтоб левреток любили поменьше –
Не встречал я ужасней собак
И не видел прекраснее женщин.

И когда озорной ветерок
Развевает Вам локоны русые,
Вдруг строка постучится в висок,
И послышится нежная музыка.

Дрожь пронзает меня, словно ток,
И заходится сердце страдальчески,
Лишь натянут сильней поводок
Ваши тонкие, хрупкие пальчики.

Пусть не знаю я Вас, но зато

Мои чувства во всём неизменны:
Ведь пока мы друг другу никто,
Для меня Вы как центр Вселенной.

Потому-то и кружит мой путь,
Чтоб не встретить мне Вас у околицы,
Не услышать, в глаза не взглянуть,
Не столкнуться и не познакомиться.

 

 

КЛАДОИСКАТЕЛЬ

 

Темна была пещера, глубока.
Ступени, вход – листвой от глаз сокрыты.
Из пола вырастали сталагмиты,
И сталактиты висли с потолка.

Она таилась средь прибрежных скал.
Высокий свод, зловещим звукам вторя,
Подхватывал тревожный рокот моря,
И ветра вой опасность предвещал.

Всей шайкой мы вошли в подземный дом –
Он ждал, крестом на карте обозначен,
Нас, джентльменов ветреной удачи,
К сокровищам спешащих напролом...

Когда мы одолели треть пути,

Вдруг пол под нами, словно льдина треснул,
И все пираты провалились в бездну,
Лишь я один сумел себя спасти….

Где это место? Промолчу о том.

Я хитрецов видал куда почище...

Но ты настойчив! Что ж, давай рискнём.
Коль хочешь деньги превратить в деньжищи –

Трёхмачтовый корабль приобретём,
Отправимся туда и клад отыщем:
Он здесь, на старой карте, под крестом.

 

 

* * *

У женских слёз особенный состав,
Коль расставанье было им причиной.
На стыках рельс грохочущий состав
Прочь увозил меня дорогой длинной

Вторые сутки. Вновь, в бессчётный раз,
Гонял чаи вагон разноголосый.
Мне руки жгли, из ненаглядных глаз
В прощальный час уроненные, слёзы.

Уже хмельную ширь родных полей
Сменили юга горные отроги.
Я ощущал всё резче и острей,
Всей кожей рук, от слёз твоих ожоги.

Напрасные ряды постов, застав
Не отвлекали боль и вполовину.
У женских слёз особенный состав,
Коль расставанье было им причиной.

 

 

* * *

Вернись ко мне. Сквозь мелочность обид.
Сквозь боль утраты прежнего героя.
Я знаю, что нельзя простить такое,
Но коль не ты, то кто меня простит?

Вернись ко мне. Забыть не просто, но
Ты притворись, что обо всём забыла.
Мы друг без друга жалки и бескрылы,
И мы не мы, когда мы не одно.

Вернись ко мне. Ты мне нужна, как высь.
Я без тебя – планета без названья.
И лишь одно твержу, как заклинанье:
Вернись ко мне. Вернись ко мне. Вернись...



Молитва

Отче наш, Иже еси на Небесех!

Твоей любви хватает на всех, на всех...

Мысль о Тебе радость дарует и смех.

Кто полон Тобой, не признаёт помех:

Ты указал нам, как пересилить грех.


Да святится имя Твое, навсегда!

Светит нам в небе ярко Твоя звезда.

Мы за Тобою шествуя сквозь года,

Не убоимся, если стряслась беда:

Нас не оставит Божия благодать!


да приидет Царствие Твое, пора

Миром сойтись у праздничного костра

Безграничной любви Твоей и дарам,

Врученным щедро, дружно пропеть: "Хвала!",

С доброй надеждой: вновь обрести Твой рай.


да будет воля Твоя, везде, во всём!

Да будет каждый словом Твоим ведом,

Твоим заветом ночью храним и днём,

Не посчитает сам себя муравьём:

Все мы равновелики в Царстве Твоём!

 

яко на небеси и на земли. Впредь

Тем станет сладко жить и легко стареть,

Кто мольбой к Тебе дьявольское отверг:

Ад не для них во чреве земном разверст.

Вера в Тебя способна сломить и смерть.


хлеб наш насущный даждь нам днесь; и вина,

Дни наши смыслом вознаградив сполна.

Пусть Твоя цель каждому станет ясна:

Всех возвратить нас в Царство Твоё опять,

Не разделяя больше на сброд и знать.

 
и остави нам долги наша, прошу,

Коль неразумно кланяемся грошу,

Коль безразличье душам несёт паршу –

Ты излечи нас; зла заглушая шум,

Каждый пусть скажет: больше я не грешу!


якоже и мы оставляем следы

В памяти близких, в коих не счесть нужды;

Мы станем, как сталь, в вере своей тверды,

Да не признает сердце иных владык:

Ты наш единый пастырь и поводырь.

 

должником нашим; Отче, простив, забудь.

Пусть их проступки нам не тревожат грудь.

Коль милосердно Ты указал нам путь

Ко всепрощенью – с нами во всём пребудь,

Мы, шаг за шагом, Божью постигнем суть.


и не введи нас во искушение, нет,

Уберегая наш к Тебе пиетет,

Образ Твой светлый нами стократ воспет,

Мы – твоего ствола цветущая ветвь,

Лишь Ты наших душ неугасимый свет.

 

но избави нас от лукаваго. Там

Где Ты любим, места другим божествам

Не остаётся, мир их трещит по швам.

Вера Твоя будто источник чиста:

Господь, непогрешимы Твои уста!



Подборка для Международного литературно-музыкального фестиваля "Мгинские мосты" без границ"

Получил сегодня по почте Грамоту, информирующую меня о том, что я финалист Международного литературно-музыкального фестиваля "Мгинские мосты" без границ". Мелочь, а приятно :)


Вот как это было:


Заявка на участие в международном поэтическом конкурсе"МГИНСКИЕ МОСТЫ" БЕЗ ГРАНИЦ"

Олег Озарянин (Антонюк Олег Николаевич)

1969 г. р., 47 лет

Родился первого января 1969 г. в городе Житомире (Украина), где и проживает по настоящее время. По образованию: инженер-электронщик.
Настоящее имя автора, проживающего в городе Житомире, Антонюк Олег Николаевич. Но широким массам читателей он хорошо известен под литературным псевдонимом – Олег Озарянин – по многочисленным публикациям в журналах «АКМЕ», «Ковчег», «Отражение», альманахах «Облако», «От сердца к сердцу», «Киевская Русь», «Юрьев день», «Провинция», «Каштановый дом», «Встреча», «Песни Южной Руси», "Форум" и мн. др.
Автор двух поэтических книг:
"Минуты тишины" (2011, Киев)
"Письма лучшему другу" (2014, Житомир)
В настоящее время ведётся активная работа над завершением третьей книги.

Приму участие в номинации: Лирическая поэзия

E-Mail: ozaryanin@meta.ua

Мои конкурсные тексты:


* * *
Вернись ко мне. Сквозь мелочность обид.
Сквозь боль утраты прежнего героя.
Я знаю, что нельзя простить такое,
Но коль не ты, то кто меня простит?


Вернись ко мне. Забыть не просто, но
Ты притворись, что обо всём забыла.
Мы друг без друга жалки и бескрылы,
И мы не мы, когда мы не одно.


Вернись ко мне. Ты мне нужна, как высь.
Я без тебя – планета без названья.
И лишь одно твержу, как заклинанье:
Вернись ко мне. Вернись ко мне. Вернись...


* * *
У женских слёз особенный состав,
Коль расставанье было им причиной.
На стыках рельс грохочущий состав
Прочь увозил меня дорогой длинной


Вторые сутки. Вновь, в бессчётный раз, 

Гонял чаи вагон разноголосый.
Мне руки жгли, из ненаглядных глаз
В прощальный час уроненные, слёзы.


Уже хмельную ширь родных полей
Сменили юга горные отроги.
Я ощущал всё резче и острей,
Всей кожей рук, от слёз твоих ожоги.


Напрасные ряды постов, застав
Не отвлекали боль и вполовину.
У женских слёз особенный состав,
Коль расставанье было им причиной.


* * *
Твой свет всё дальше, всё размытей,
Моя прошедшая любовь.
Кометой по своей орбите
Несёшься ты среди миров,


Хранящих холод и молчанье
В ответ на всполохи огня,
Тускнея в памяти печально,
Всё дальше, дальше от меня…


Но мне не раз ещё приснится,
Как сердце от любви рвалось,
И счастье на твоих ресницах
Светилось бусинками слёз,


И в книгу судеб радость встречи
Ложилась лучшею из глав,
И всё вокруг казалось вечным,
Сиюминутное поправ.



Завидую божественным стихам...

Завидую божественным стихам:

Примерам абсолюта, совершенства;

Чей свет знаком царям и пастухам

В своём неоспоримом верховенстве.

 

За их непревзойдённость, простоту,

Граничащую с откровеньем Бога;

Способность достигать температур,

Лежащих за пределами земного.

 

За трепет сердца в каждой запятой,

Который разве что с любовью смежен;

За врачеванье мира красотой –

Завидую и тщусь ответить тем же!



Девчонка-пепсиколка...

* * *

                        " Pepsi. Бери от жизни все.
                            Новое поколение выбирает Pepsi."

    

Девчонка-пепсиколка,
Разбойничьи глаза.
Знакомы мы недолго,
Но ты, похоже, «за».

Легко идёшь в объятья,
Не тянешь "котзахвост".
Бюстгальтер, стринги,  платье
Повешены на гвоздь.

Всосав текилы стопку
И стыд сочтя за бред,
Задрав игриво попку
Работаешь минет.

И ни о чём не ропщешь
В кромешной мгле ночей.
Тебе живётся проще,
Приятней и быстрей.

А я был идиотом...
Влюблённый обалдуй,
Напрасно тратил годы
На вздох и поцелуй.

Всё жаждал озаренья
И веры в чудеса...
А ваше поколенье:
Вся love – за полчаса.



Подкрадётся дробным шагом...

Подкрадётся дробным шагом

На промокнувших, хромых

Лапах – осени дворняга,

И пробудет до зимы.

 

По ночам скулить заладит;

Станет выть и день-деньской,

С безысходностью во взгляде

И вселенскою тоской.

 

Будет, морду запрокинув,

Тыча нос в тепло руки

Наблюдать, как пасть камина

Ест мои черновики.

 

Зарычит на каждый шорох,

На дрожание теней,

Разохотив визитёров

Отираться у дверей.

 

И когда грустить устанет,

То в поля сбежит сама,

Растворившись в дней тумане...

А потом придёт зима!



Лампа с жёлтым абажуром...

Лампа с жёлтым абажуром
Освещает дом, а в нём –
Мы по прошлому дежурим,
Мы сегодня не уснём.

Эта странная картина
Симпатична нам двоим:
Мы, застенчивость откинув,
То смеёмся, то грустим.

Суетятся наши тени,
Столько нужно рассказать.
И, без устали и лени,
Мы глядим глаза в глаза.

Мы не виделись прилично,
Много вёсен и снегов.
Я спрошу тебя о личном,
Ты ответишь: "Ничего".

Я всплакну тебе в жилетку.
А кому ещё рыдать?
Ты, послушав, скажешь метко:
"Видно, ты влюблён опять".

Неотложнейшая помощь –
Твой приезд "из-за бугра",
Бесконечные "А помнишь?"
Будут с нами до утра.

Разговор пойдёт по кругу,
Оттого мне лишь ценней
Эта ночь со старым другом,
Встреча с юностью моей.



75-я годовщина ухода Марины Цветаевой

Ах, Ахматова, ах, Ахмадулина,
Тонких лирик безбрежное зарево,
Но царицей из общего улья,
Над строфой расцветает Цветаева.


Будто Дева Мария, Мариночка,
Вы душе даровали спасение,
Все излучины, до сердцевиночки,
Напитав неземным наслаждением.


И когда я раздавлен, в тоске глухой,
В Ваших строк погружаюсь омут,
Я пою Вам, как давней знакомой,
И не страшно покончить Елабугой…


31 августа 1941 года...



Как пафосно уходит лето...

Как пафосно уходит лето!
Стоит последняя жара,
На чувства нежные щедра
И дозы ультрафиолета.


Ещё всё также пышет день
Углями адовой жаровни,
И также молится садовник
На дождь и облачную тень.


Значительно прохладней ночи,
Чем те, когда не мог уснуть,
Вдыхая дьявольскую ртуть
Удушья, к ложу приколочен.


Всё также хочется желать
Добра себе и счастья близким;
Черкать в блокнотике записки
И умиляться: "Исполать!"


В душе наладив тишь да гладь,
Укрывшись под платана сенью,
Молить у Бога о прощеньи,
Учась и самому прощать



Засеешь магнитное поле...

Засеешь магнитное поле –
Пожнешь магнитную бурю.


Мы вместе учились в школе.
Не виделись вечность. Курим
Вдвоём, на одной кровати.
И пеплом сорим безбожно.

Её – в дорогие бляди,
Меня – в контингент острожный
Воткнула судьба-злодейка,
Оставив за школьным порогом.

Она – полукровка-еврейка,
И я – бульдог с носорогом.


Встреть раньше, я б всё исправил,
Со школы любил ведь, ужас...
Махнула б она в Израиль,
А я бы стал её мужем.


Что толку теперь мусолить?
Расходимся, как докурим…


Не всходит магнитное поле.
Молчит магнитная буря.



Толку пыжиться - не напишется...

Толку пыжиться – не напишется,
Не родившись, в зерне умрёт.
Букв восстанье – от Аз до Ижицы –
Не смирить тебе, рифмоплёт.

Не тобой удивлять законников,
Мастаков от литератур.
Пригвождён тоской подоконника,
Ты очнёшься, недобр и хмур,

От железных объятий приступа,
Где стихами грешил в ночи,
Чтоб рассудка внимать неистовствам:
«Образумься, уймись, смолчи!».

 

Но раздавленный этой ношею,

Обречённый свечой стекать,

Вдруг расслышишь подсказку божию

В шуме крылышек мотылька.

 

И опять заклокочет варево

В котелке, на костре из книг...

Не оставь меня, заговаривай,

Как котёнка в сметану, ткни.



Моя душа, не знавшая обид...

Моя душа, не знавшая обид,
Которую ночами боль не мучит,
Которой только Бог руководит
И только добрый помогает случай;


Моя душа, не помнящая зла,
Распахнутая без смущенья настежь,
Прозрачная, как шарик из стекла,
И ставшая души вселенской частью;


Моя душа, что манит, как магнит,
К себе всех тех, в ком чувств накал высокий –
Всецело только вам принадлежит:
Читающим сейчас вот эти строки!



Ни в чём не признающая бла-бла...

Ни в чём не признающая бла-бла,
Щебечет за окном свободная пичуга.
Когда б меня Отчизна не гребла,
Давно бы заикался от испуга.

Есть праздник, что зависимости нет!
Зависнешь ли иль будешь независим
Решать тебе, сей каверзный предмет
Не понят до конца и закулисен...

Но тяжек груз тернового венца;
Вон там, за поворотом, ждёт Европа!
Будь независим, сынку, до конца:
Вставай, браток, под пули из окопа.


Украина укроет украдкой...

Украина укроет украдкой

Материнской заботы плащом:

Засыпай же в армейской палатке,

Отобедавши салом с борщом.

 

Пусть приснится прекрасное завтра,

В серых яблоках розовый конь,

И лангусты с шампанским на завтрак,

Леди Гага (захочется – тронь!)

 

Громыхают над степью трембиты,

Треплет ветер растрёпанный чуб,

Все враги поголовно разбиты,

І у кожного в сраці – тризуб...



Гуси

Едва проклюнулись листвой
Тугие нити почек-бусин –
Из дальних странствий в край родной
Досрочно возвратились гуси.

И щиплют стаей, гогоча,
Пробившуюся поросль пашен;
И только стрелами торчат
Дозорные гусиной стражи.

Как чуток караульный гусь,
Не гнущий пред едою шеи –
Он каждый камень, каждый куст
Под взглядом удержать умеет.

Мелькнёт ли хитрая лиса,
От ветра ль задрожат осины –
Тотчас взмывает в небеса
Пугливый караван гусиный.

И растворяется вдали,

Лишь ветер гогот их доносит...

Лети, восторг моей земли,

Ещё не скоро будет осень.



Какая ты дура, мой ангел...

                            " Какая ты дура, мой ангел!"

                                      (А.С. Пушкин в письме к Н.Н. Пушкиной)

 

Какая ты дура, мой ангел!

Сдалась нам чумная столица?

Увязли в любовном цугцванге

И лучше бы – не шевелиться!

 

Привыкнув к просторам деревни,

К размеренной жизни неброской,

Тебе, распрекрасной царевне,

Чего ль не хватает? Загвоздка!

 

В деревне духовней натура,

Что будит мечты в человеке...

Какая ты всё-таки дура,

А я дурачок твой, вовеки!



Герцог, скрестите рапиры с Милордом!..

Герцог, скрестите рапиры с Милордом!

Дерзости рыцарю не занимать.

Нужно быть яростным, нужно быть твёрдым

И проучить оборзевшую знать.

 

Как он посмел: на балу Королевы

Вашей супруге подмигивать, Сэр!

Знает весь двор, что он ходит налево,

Но Герцогиня – кошмарный пример.

 

Вы – наша гордость и подвигом бранным

В вечность вписали свои имена!

Только одно Вам не кажется ль странным:

Что ж так ему улыбалась она?...


Чёрной повязки шёлк...

Чёрной повязки шёлк
Лёг на глаза – щёлк! –
Зрение обесточено.
День поглощён ночью.
Временно отстранена,
Точнее, натянута, как струна,
Способность воспринимать
Цвета и формы предметов,
Их светотени, полутона,
Но поглощать при этом
Их суть, их состав, структуру,

Их гладь и шероховатость,
Цепляясь за вкусы, запахи,
Слыша немыслимую партитуру
В шуме ветра, крадущегося с запада.

И, помещённый в кромешную тьму,
Передоверив видение уму,
Смекаешь, что плечи, ключицы, шея,
Вовсе не слепы, они различать умеют
Красок и контуров жжение
Во всплесках  живого воображения.
И времени извилистая  река
По бурным волнам своим уносит
Ярких воспоминаний глянцевые бока
И топит в них менее значимые вопросы.
И тогда, заблудившись в глухом лесу
Памяти, спотыкаясь о неживые деревья,
Угадывая дороги замкнутую полосу,
Понимаешь: нельзя засорять время.



Сердцем осядет любви золотая накипь...

Сердцем осядет

любви золотая накипь;

Близость чрезмерна,

даже не грех заплакать...

Смотришь мне в душу

глазами моей собаки:

И постепенно

сам становлюсь собакой.

 

Вылижу ушки и носиком

тычась в шёрстку,

Бережно лапкой

трону предместья паха...

Нежной ракушки

приоткрывая створки,

Глубже вдохну

твой соблазнительный запах.

 

Чувствую счастье

тонким чутьём звериным;

Жизнь драгоценна,

нет в ней остатка мукам...

Выгни же спинку,

дай поплотней придвинусь,

Мой идеал,

моя золотая сука.



Нездешняя краса во всём своём величьи...

Нездешняя краса

во всём своём величьи

Обрушилась с небес,

явившись во плоти:

О алый нежный рот,

о персей жар девичьих,

О океан любви –

то ласков, то строптив.

 

Плыву в твоих волнах;

точнее – утопаю!

Хоть опытный моряк,

не ставлю паруса:

Пусть увлекает страсть

к погибельному краю

И разобьёт о грот;

напрасны чудеса.

 

Трещи, мой славный бриг,

раскалывайтесь, реи,

Разламывай, волна,

и стеньги, и бушприт...

Немыслимый восторг:

погибель за идею

Того, что – йо-хо-хо! –

изящное рулит!




Подборка в поэтическом сборнике "Международная Славянская Поэтическая премия" (Харьков, 2015)

Только сегодня получил по почте мою давнишнюю публикацию в поэтическом сборнике второго конкурса Международной Славянской Поэтической премии, вышедшем в издательстве "Майдан" в городе Харькове, Украина, в 2015 году; составитель Сергей Шелковый (город Харьков, Украина), один из лучших авторов нашего сайта.



* * *

Едва душа увязнет в мелочах,
Под ватой дней притихнет, цепенея –
Прозрачных крыльев слышу лёгкий взмах!
Танцующая в солнечных лучах,
Мне во спасенье, прилетает Фея.

Благоволят певцам на небесах –
Свою ладонь подставив осторожно,
Я слушаю о сказочных мирах,
Об островах, затерянных в морях,
Её балуя крошками пирожных.

Пусть нашей встречи нет в календарях,
Да только верю – поздно или рано,
Тончайших крылышек услышу взмах и – Ах! –
Я вместе с ней, на серых журавлях,
Отправлюсь вдаль, в диковинные страны.

А в тех краях не существует страх,
Там день-деньской всё музыка да танцы...
И будь ты там монах или монарх:
За долгий век не встретишь слёз в глазах,
И ни за что не станешь возвращаться!



* * *

Я приходил туда по четвергам,
Ну, иногда, ввиду накладок, в среду.
Той коммуналки неумолчный гам
Как хитрый лис, цинично шёл по следу
Моих и без того дрожащих ног
До той двери, обитой дерматином,
Где всякий раз ступая на порог,
Я мнил себя отъявленным кретином
И психовал, как юный пионер
Готовясь ко вступленью в комсомольцы.

Сей странный и нелепый адюльтер
Был в тягость мне. Пуская дыма кольца,
Хозяйка восседала у стола.
(Дешёвое бельё под тонкой блузой.)
– А я тебя уже и не ждала...

– С чего бы вдруг?
– Я ж для тебя обузой...
Я обрывал докучный разговор
Посредством торопливых поцелуев.
И затихал пытливый, серый двор
Под тем окном, где час напропалую
Она, как "Ил" на взлётной полосе,
С неутолимой жаждой экстраверта,
В свой дикий рёв вобрав регистры все,
Всему двору расшатывала нервы...


Но всё кончалось.

– Ты меня прости,
За то, что получилось слишком шумно.
Я высыпал монеты из горсти...
– Возьми себе на норковую шубку.
В глазах, как пламя, вспыхивала злость,

И я бежал, как нежеланный гость.



ОКОЛЕСИЦА


На отшибе в старой хате с шаткой лестницей
Проживала худо-бедно Околесица.

Вместе с ней родня жила, от вас не скрою:
Дед Маразм с женой своей Белибердою.

Да ещё её сестра Галиматья,
Да Абсурд и Вздор, ворчливые зятья.

А с зятьями, как годится, муж есть муж,
Жили жёны, им по нраву – Блажь да Чушь.

Во дворе её резвилась детвора:
Глупость, Ересь, Чепуховина, Мура,

Дичь, Нелепость, Ахинея, Дребедень,
Ерундистика, Бредятина и Лень,

Тарабарщина, Нескладица, Фигня.
Околесица мрачней день ото дня...

Трудно сладить ей с нелепою роднёй,
Захотелось жизни праведной, иной.

Околесица, с опущенным хвостом,
Попросилась жить в правительственный дом.

Видит – больно уж у слуг народа рожи,
На её родню в анфас и профиль схожи.

Отворились перед нею ворота,
В коллектив она с почётом принята.

В доме том, с тех пор, во всю чудной народ
Беспрестанно околесицу несёт.

Глотки рвут, дерутся, врут, воруют, бесятся...
Расцвела там и окрепла Околесица.

Свято место не бывает пусто – тут
Вся родня её теперь нашла приют.



МАЙДАНОВСКИЙ БЛАЖЕННЫЙ


Вокруг него воюют и буянят,
Поют, смеются, плачут невпопад…
А он сидит на сумрачном майдане,
И к небу обращает ясный взгляд.

Горят костры, бойцы стоят стеною,
Летят гранаты с четырёх сторон…
А он сидит торжественно спокоен,
Как будто в сон приятный погружён.

Кругом орут: "Стреляйте! Не жалейте!"
И виден сквозь огонь кровавый след…
Его рука покоится на флейте,
И в рясу почему-то он одет.

Он шепчет: "Бог, Твои деянья дивны!"
И вновь молчит в смиренности благой…
На флейте он, порой, играет гимны,
Да ведь никто не слушает его.

Беснуется толпа: "Свободы! Хлеба!"
На лицах от огней зловещий свет…
А он сидит, с улыбкой смотрит в небо.
И небо улыбается в ответ.



* * *

Ещё одна закончилась зима.
Уже земля до чёрных дыр раздета.
Уже в полях проглядывает лето,
Сулящее подножные корма.

Кипит азартом бурная река,
Набравшись свежей крови половодья.
И всё быстрее в воздухе молотят
Размашистые лапы ветряка.

Щемящее дыханье новизны
Повсюду ощущается так остро:
В берёзовых серёжках грациозных,
Побегах мягких молодой сосны...

И даль вокруг прозрачна и чиста.
И столько новой музыки в природе,
Что начинаешь верить: вот, сегодня,
Вся жизнь начнётся с белого листа.

 


Одиночество можно назвать свободой...

Одиночество можно назвать свободой.
Рассказать – так лучше. Спокойней. Проще.
Но когда слезинками небосвода
Барабанит в крышу холодный дождик,
По углам трепещут стволы растений,
Завывает ветер в трубе натужно –
Исчезает даже и тень сомнений:
Никому свободы такой не нужно...


Мне в ухо, индуска, ты не тараторь...

Мне в ухо, индуска, ты не тараторь:

Тебя не хочу и не буду!

Пали я бы выучил только за то,

Что им разговаривал Будда!

 

Не буду, сказал же, не ной, не проси:

Твой выверт саудовский ведом!

Я только за то и учил бы фарси,

Что им Магомед проповедал!

 

Свой взгляд на тебя даже не подниму,

Еврейка из Экибастуза!

Учу арамейский уже потому,

Что был он родным для Исуса!

 

Не мни, китаянка, мне стрелки штанин,

О сексе не смей заикнуться!

Я древнекитайский учу мандарин,

Ведь им выражался Конфуций!

 

И только славянок приятен мне бред,

Всю жизнь мою напропалую!

В Отечестве нашем пророков-то нет:

Бери и используй любую!



Это не жизнь, а какой-то карточный домик...

Это не жизнь, а какой-то карточный домик.
Только и ждёшь откуда раздастся выстрел.
Аэроплан садится на аэродроме.
Кончился день, но есть ещё спирт в канистре.


Время непрочно, как из песка фундамент.
Ветер шатает и города, и скалы.
Сколько ты зло не осыпай цветами,
Нет оснований, чтоб его суть менялась.


Бережно в руки возьму золотую лютню,
Старый колпак, весь в бубенцах, надену...
Если от песни стало чуть-чуть уютней,
Значит и завтра выйду опять на сцену.






А что такое общность, сопричастность...

А что такое общность, сопричастность?

Мельчайшей частью раствориться в целом?

Всегда таится некая опасность

Себя утратить в массе между делом.

Запомни, друг: никто тебе не нужен,

Ты никому нисколько не обязан.

Пусть станет круг до минимума сужен

Чужих людей, с которыми ты связан.

Не раздавай направо и налево

Своё тепло, здоровье, нервы, время...

Не бойся никого ничем прогневать,

Коль чувствуешь – общаешься не с теми.

И не казнись бессонными ночами,

Что впопыхах кому-то сделал больно.

Оставь по духу чуждых за плечами:

Ты у себя есть, этого довольно.



Любовь, покинув сладкий плен...

Любовь, покинув сладкий плен,
Тебе шепнёт: "Пора расстаться..."
И что останется взамен?
Всего лишь цепь ассоциаций.

И нежность ласковой волной,
Что взбудоражила примета,
Смывает с лика той, одной,
В сердцах наложенное вето.

И вот лобзанья при свечах,
И жар прикосновений дивных,
В каких-то сущих мелочах
Воскреснут ассоциативно.

Порой в барашках облаков,
Плывущих в синеве высоко,
Глаз неосознанно готов
Найти любимой милый локон.

А то знакомой ноткой вдруг
В толпе услышанное слово,
Заставит обмануться слух,
Желанный голос чуя снова.

И ты, отчаявшись любить,
Но чувства не предав забвенью,
Опять любви свиваешь нить
Из многократных повторений…



Чем ближе осень...

Чем ближе осень,
тем чернее ночи.
Скопленье звёзд;
чуть ниже – насекомых.
Сверчок стрекочет,
словно пулемётчик,
О смерти мотыльков,
свечой влекомых.


И плеч призыв,
изящных, неприкрытых;
Неудержимо их
Коснуться тянет.
И нежности такой
переизбыток,
Что пробегают искры
в складках ткани.


Слышна тревога
в шуме водопада,
Как будто кран опять
закрыть забыли.
Или как будто дождь
задумал падать,
Или трубу опять
прорвало, или...


Невольна дрожь
в местах прикосновений,
Сопротивленье
ощущают руки;
Но слабость подкосившихся
коленей
Решает всё в сердечном
перестуке.


И ночи вкус, что
травами насыщен,
Внезапен, как полёт
летучей мыши.
Луны разворошённое
кострище,
Как древний Бог, нас
осияет свыше.


И мир освобождается
от платья,
И сбрасывает сердце
гнёт рутины;
Небесной упиваясь
благодатью,
Мы бесконечны тем,
Что мы едины.



Вот и август. И мухи становятся злее...

Вот и август. И мухи становятся злее.
Пауки всё усердней плетут паутины.
И уже жёлтый лист устилает аллеи,
Берега расцветают хвостом петушиным.

И хотя всё ещё далеко до метелей,
Есть в холодных ветрах отзвук севера некий.
Птицы смотрят на юг, их птенцы повзрослели
И теперь не нуждаются больше в опеке.

Приближается осень побежкой звериной,
Радость солнечных дней отобрать угрожая.
Вот и года венец. Вот и жизни вершина.
Наступает пора собирать урожаи.


Всё наладится, стерпится, слюбится...

Всё наладится, стерпится, слюбится,
Перемелется, станет трухой.
Бесконечное лето по улицам
Разомлевшею бродит страной.


Откричались и поуспокоились
Озорные холодные дни;
Примерещилась вольному вольница,
Благодушия призрак возник.


Мятежи, беспорядки, восстания
Не про нас. Предрекают умы
Благоденствие и процветание,
И не будет, не будет зимы!



Житомир. Улица Бандеры...

Житомир. Улица Бандеры.
Денёк горячий, век счастливый.
В ларьке красавцы-офицеры
Берут бердичевское пиво.

Тела их вылиты из бронзы,
Восторгом дышит атмосфера.
Кремлёвские косятся бонзы
На солнца в кружках офицеров.

Но ушко крепко и надёжно
Рука держать не перестанет.
И жизнь проста и недвусложна,
Как угол Хлебной и Степана.


Para bellum*

Пальцы примеряли парабеллум,
Собирали пули со стола.
Всё сужалось в мире оголтелом,
К бездне воронёного ствола.

В чёрном небе не заря вставала –
То геенны огненная пасть
Обнажалась яростным оскалом...
И душа, как пленница, тряслась.

Молот боли барабанил звонко
В темя, заставляя превозмочь
Жалость к озверевшему подонку,
Силой взявшего его родную дочь.

Сжав в кулак смертельную обиду,
Мысленно казня врага в упор,
Ничего не упустив из виду,
Клялся он исполнить приговор.

И шагнув на улицу, ссутулясь,
Позабыв о всех библейских «не»,
Повторял он в такт раскатам пульса:
­– Я готов к войне, готов к войне…

 

* Para bellum (лат.) – готовься к войне



А потом они выходят замуж...

А потом они выходят замуж.
Все мечты сгорают на костре.
Наши, ненаглядные... А там уж
Начинают медленно стареть.

И, простив предательство простое,
Исчерпав винительный падеж,
Смотрим вслед им с болью и тоскою
Мы, не оправдавшие надежд.

Скольких нас тот шаг страдать заставил!?
Скольким им постыла эта связь!?
Став обычным подтвержденьем правил,
Вот и ты меня не дождалась.

Станет боль моя с годами глуше.
Ты привыкнешь к жизни без любви.
Лишь прошу: ласкающего мужа
Именем моим не назови.



Всему свой срок, сверчок...

Всему свой срок, сверчок. Не нагнетай, не надо...
Подумаешь, закат Вселенную поджёг!
Закончится урок, что нам с рожденья задан,
Но торопить звонок – помилуй милый Бог.


Вот так бы и смотреть на пышущее пламя
Сквозь крохотную щель бездонного зрачка,
И параллельный мир закатными часами
Пытаться осязать тревогами сверчка.



Гарцует конь, позвякивает сбруя...

Гарцует конь, позвякивает сбруя,
Копьё в руке послушно седоку –
Мой лютый враг, молись, я атакую,
Нацелившись в тебя на всём скаку!

Пусть юных жизней ты сгубил немало,
И многих дерзких смертью наказал;
Да мне плевать: подняв своё забрало,
Без страха я смотрю в твои глаза.

Ты до сих пор не ведал поражений,
Чем в трепет приводил мужчин и дам;
Но я проткну твоей кольчуги звенья,
Иль Богу душу грешную отдам.

Мы оба непреклонны и упрямы;
Лишив себя и отдыха, и сна,
Положим жизнь за честь Прекрасной Дамы,
Тем паче, что у нас Она одна.

В груди моей неистовствует сердце.
О, Дама Сердца, милость прояви:
Даруй мне ото всех сомнений средство –
Твой поцелуй, исполненный любви.

Вот протрубил рожок к началу боя;

И я рванул, примерившись в висок.

...Запомнил хрип, и небо голубое,

И кровью обагрившийся  песок...



Сквер. Осень. Тризна по густой листве...

Сквер. Осень. Тризна по густой листве.
Стволы деревьев вычерчены твёрже.
Всё ярче в кронах проступает свет;
Злой ветер, бьющий по щекам наотмашь.


Холмы листвы, не преданной огню,
Наполнены пьянящим ароматом.
И дождь, идущий десять раз на дню,
Звучит прощальной мессой листопада.


Не слышен смех беспечной детворы,
Лишь близкой вьюги траурное пенье;
Как будто мир летит в тартарары,
И тяжело поверить в воскрешенье.



Когда меня однажды призовут...

Когда меня однажды призовут

На Высший суд и обратятся строго:

"Как жил, пока не очутился тут?

Что пел? С кем спал? Да не гневил ли Бога?"

 

Напрасно слов не стану расточать,

Пытаясь угодить архистратигу;

Храня пред ним молчания печать,

Я на весы свою поставлю книгу.



Да в мире нравственных калек...

Да в мире нравственных калек

Существованье – грех!

Ко мне приходит Человек

И молится за всех.

 

Старается, поклоны бьёт,

Сюда стремит глаза.

Хотя и знает наперёд –

Спастись ему нельзя.

 

Не слышит! – миллионы раз

Твержу ему, любя:

Оставь же ближних про запас

И возлюби себя.



Грузинский календарь

Январь снегами укрыл дворы –

Ну чем не повод для "Хванчкары"?

 

Февраль лютует – грустить не станем!

Достанем лютню и "Мукузани".

 

Март не нарушит извечных правил –

Весну приветим под "Саперави".

 

Апрель повсюду развесил трели –

Как мир чудесен с "Ркацители".

 

О чувствах в мае ничуть не странно

Шептать любимым, вкушая "Мцване".

 

В июне юном без оснований

Любовь  восславим "Вазисубани".

 

Накроет лето жарой в июле –

Спасёмся дружно "Кинзмараули".

 

Подарит август всю нежность лени

И поцелуи под "Ахашени".

 

Осенней далью сентябрь поманит –

И путь прекрасен, и "Пиросмани".

 

Как только грозы средь туч блеснули –

Октябрь согреет "Напареули".

 

Ноябрь печалями не затронет –

Есть сулугуни и "Баракони".

 

 И чтоб душою не зачерствели

Декабрь в бокалы нальёт "Кварели".



Подборка в антологии любовной лирики "Спасибо, что ты есть" (2016)

АНТОЛОГИЯ ЛЮБОВНОЙ ЛИРИКИ "СПАСИБО, ЧТО ТЫ ЕСТЬ"

(Украина, город Красноармейск, 2016, автор-составитель антологии Виталий Михайлов)

 

Предисловие составителей: "В антологии любовной лирики "Спасибо, что ты есть" представлены современные авторы из нескольких стран мира. География участников антологии довольно широка. Поэты представляют 28 городов из 13 стран – Украину, Россию, Крым, США, Израиль, Канаду, Казахстан, Германию, Австралию, Австрию, Великобританию, Тунис, Эстонию."

 

Из горячо любимых и обожаемых мною авторов в антологию вошли: Игорь Царёв (Россия), Григорий Марговский (США), Сергей Плышевский (Канада), Евгений Минин (Израиль), Алеся Шаповалова (Германия), Ербол Жумагул (Казахстан).

 

Моя подборка в этой книге:

 

 

* * *

Твоё лицо, когда тебя люблю –
Отображенье неизбывной боли,
Как будто истязают против воли,
А я умело эту пытку длю...
 
Вот миг ещё – и ты сейчас умрёшь!
В твоём лице угадываю лица
Всех обречённых... Я – почти убийца...
Но как прекрасна губ любимых дрожь.
 
Слышны мольбы и стоны, тихий плач...
Почти убийца и, отчасти, жертва,
Твоею болью проникаюсь первый –
О, сопереживающий палач!
 
В костяшки пальцев, их прижав к устам,
Вонзаешь зубы в чувственном порыве...
И в целом мире нет меня счастливей,
И я пою осанну небесам!
 
Затем на миг твой замирает взгляд:
То верх блаженства... я теперь не нужен...
И голова застыла на подушке,
И руки обессилено лежат.

 

 

АЛЬДЕБАРАН

 

Когда любовь ещё не знала лжи,
И были дни юны, легки и святы,
Мы шли вдвоём, вдоль поля зрелой ржи...
"Давай с тобою вместе убежим
За кромку, где скрываются закаты!

Маршрут проложим на Альдебаран
И поплывём, душою ветру вторя.
Преодолеем бурю и туман,
Узнаем, как огромен океан,
И в чём его отличие от моря.

Отыщем свой, единственный причал,
Придумаем слова для новых песен,
И будем каждый новый день встречать..."
Трещал сверчок и ручеёк журчал,
Подлунный мир был жутко интересен.

Случайное касанье наших рук
Тела внезапно прошивало дрожью,
Рождая в нас то радость, то испуг,
И двух сердец неровный перестук
Звучал в ночи над переспелой рожью.

Нас поманил душистый, мягкий стог,
И, повинуясь естества закону,

Мы подошли к нему, не чуя ног,

И тут луны младой качнулся рог,

И звёзды покатились с небосклона.

Года восстановили статус-кво,
Их столько пронеслось, что помнить странно...
Но не забыто звёздное родство,
И если есть на свете волшебство,
То это – дивный свет Альдебарана.

 

 

* * *

Из всех твоих наград есть высшая награда.
...Сгорает шумный день, расстелена кровать...
Не нужно лишних слов, достаточно и взгляда,
Чтоб на двоих одно желанье угадать...

Ласкающей рукой галантно, постепенно
Освобожу тебя от платья и чулок.
Венерой предо мной ты явишься из пены,
Качнётся шаткий пол и дрогнет потолок...

Метелью лепестков закружат розы в вазах...
И крышу вновь снесёт... рассыплется стена...
Подхватит нас прилив любовного экстаза...
И будем мы нежны... волна, ещё волна...

Немыслимый восторг нам головы закружит,
Сольёмся мы в одно в неистовой волшбе...
Я стану вездесущ: внутри тебя, снаружи,
И в мыслях, и в мечтах, и в сердце, и в судьбе...

Пускай простит мне Бог: средь поцелуев влажных
Я не Ему молюсь – к тебе клонюсь в мольбе!
И больше ничего не страшно и не важно
Покамест ты со мной... покамест я в тебе...

 

 

* * *

Я приходил туда по четвергам,
Ну, иногда, ввиду накладок, в среду.
Той коммуналки неумолчный гам
Как хитрый лис, цинично шёл по следу
Моих и без того дрожащих ног
До той двери, обитой дерматином,
Где всякий раз ступая на порог,
Я мнил себя отъявленным кретином
И психовал, как юный пионер
Готовясь ко вступленью в комсомольцы.

Сей странный и нелепый адюльтер
Был в тягость мне. Пуская дыма кольца,
Хозяйка восседала у стола.
(Дешёвое бельё под тонкой блузой.)
– А я тебя уже и не ждала...

– С чего бы вдруг?
– Я ж для тебя обузой...
Я обрывал докучный разговор
Посредством торопливых поцелуев.
И затихал пытливый, серый двор
Под тем окном, где час напропалую
Она, как "Ил" на взлётной полосе,
С неутолимой жаждой экстраверта,
В свой дикий рёв вобрав регистры все,
Всему двору расшатывала нервы...


Но всё кончалось.

– Ты меня прости,
За то, что получилось слишком шумно.
Я высыпал монеты из горсти...
– Возьми себе на норковую шубку.
В глазах, как пламя, вспыхивала злость,

И я бежал, как нежеланный гость.

 

 

* * *

Ты состоишь из снега за окном,
Из шелеста снежинок в злую полночь,
Когда никто не поспешит на помощь,
Ко мне, в заиндевевший, старый дом,

Сюда, в когда-то славную нору,
Забытую навек людьми и богом,
Где шторы в состоянии убогом,
И мыши мечут бисер по ковру.

Где пуфику в прихожей очень жаль,
Что он давно твоих не гладил ножек,
И смех твой больше не звенит – о, Боже! –,
Не отражает голоса хрусталь.

И самовар, твою любивший власть,
Ворчит в ночи простужено и странно,
Позвякивают чайные стаканы,
И сахарница силится упасть.

И ложечкам так хочется сбежать
К твоим губам, к ним прикоснуться чтобы,
Но бесполезно – ночь, мороз, сугробы...
А больше всех грустит моя кровать.

 

 

* * *

День скучен был и долог – ночь нежна.
Он, одеваясь, всё мечтал остаться.
Но дома ждали дети и жена,
Ждал верный пёс... В огне протуберанцев
Вселенской страсти – проступала боль,
Зловещая, как похоть Олоферна.
И сердца обречённую юдоль
Переполняли ужасы инферно.

Когда всходила полная луна
И лик её струил свой свет неверный,
Она одна садилась у окна,
Волос иссиня-чёрная копна
Лилась на грудь. Расшатанные нервы
Лечил бокал игристого вина.
Он не пришёл, в раз... далеко не первый,
И в том, конечно, не его вина,
А той, другой... Цедила: "Бабы – стервы!"

Лишь иногда, нечасто, раз в сто лет,
Им небеса оказывали милость
Сводя их вместе. И парад планет
Всходил над ними. Думалось – приснилось,
Так не бывает... Страсти глубина
Граничила с безумием, нирваной...
Он ей болел, она была больна
Одной болезнью – им, влюблённой, пьяной
От поцелуев, ласк, оргазмов, мук,
Опять оргазмов, вскрик, кусая губы,
Нежнее, в кровь, сплетенья ног и рук,
Войди скорей, да что ж ты медлишь, глупый,
Сожми сильнее, ну же, укуси,
Не надо слов, хватает многоточий...
Господь, иже еси на небеси,
Прости или казни, как, впрочем, хочешь...

Но был Господь к мольбам их нем и глух –
У будущего абсолютный слух.

 

 

* * *

Когда умаешься один
Висеть на звёздном коромысле,
Всплывают из ночных глубин
Иные, суетные мысли.

Возьмёшь фонарь, зажжёшь свечу,
Омоешь тело для распятья,
И просигналишь палачу:
«Не надевай белья под платье!»

Сверчки, терраса, влажный брют,
Ты, преисполненная влаги,
Бери, я всё тебе дарю –
Созвездья, шорохи и страхи.

В таком экстазе хор сверчков,
Такая синь у звёздной бездны,
Что нам понятно и без слов –
Бельё под платьем неуместно.

 

 

* * *

Зима будет долгой и снежной.
И мы, обделённые солнцем,
Любить станем долго и нежно,
А что нам зимой остаётся?

Заглянет ленивое утро
В наш дом, где дверные проёмы
Затянуты плёнкой премудрой
От холода и посторонних.

Рассмотришь сквозь стёкла: прохожий
Протянет мороженку крохе,
И мне, содрогнувшись, предложишь
Согреться любовью и кофе.

И вечер, морозен и розов,
Подглядывать станет из сада,
Считая объятья и позы
Сквозь тонкий узор снегопада...

 

 

* * *

Осторожно, чтоб губ не обжечь,
Отпиваю хмельными глотками
Грог твоих поцелуев. И речь
Всё бессвязней и тише меж нами.

Я во многих повинен грехах,
Но раскаюсь, наверно, не скоро.
Оттого и горчит на губах
Вкус бессмысленного разговора.

В плен волос твоих заточён,
Я случайной обрадован встрече.
Ты спроси – ах, не важно, о чём!
Я тебе – что? не важно! – отвечу.

Верю, глупо планировать жизнь:
Чем бурливей она, тем желанней.
От экспромтов судьбы откажись –
И себя похоронишь заранее.

Огневая, внезапная страсть
Вспенит кровь, нас опасно сближая...
Ни к чему слов лукавая вязь –
Умолкаю, тебя обнажая...

 

 

БРЮТ И БРИ

 

Дерзкая лирика грехопадения:
Я проникаю в тебя с наслаждением
Сквозь послевкусие и испарения
Брюта и бри.

Ворох одежды и тяжесть сомнения
Сброшены нами в плену возбуждения,
Раз отдаваться, так до исступления –
Бешеный ритм.

Страсть и порок нам сейчас предназначены,
Мы им покорны и ими охвачены.
Может, предстанет всё это обманчивым
В брызгах зари,

Только не с нас на земле это начато.
Кровь закипает от взгляда горячего.
Всю свою силу любви нерастраченной
Мне подари.

Жизнь коротка и во всём переменчива,
Вмиг промелькнёт и уйдёт опрометчиво,
Фатум с ухмылкой сулит недоверчивой
Смерть на пари.

Вот оттого безрассудно беспечные,
Брютом и бри мы сегодня повенчаны,
Так что не бойся грешить, моя женщина,
Просто гори.

 

(Олег Озарянин, Украина, Житомир)



Снова над миром взойдут и опустятся солнца...

Снова над миром взойдут и опустятся солнца.

Вспыхнувши ярко, померкнут  холодные луны.

Там, где пожаром лесным нынче мечется пламя,

Заново завтра густой прорасти траве.
Где-то над морем грозный тайфун несётся,

Где-то в пустыне громко ревут самумы.
Движется время по кругу, как звёзды над нами;
И часты повторы на грешной, седой Земле.

И чтоб не случилось – оно уже было, было...

Копией, слепком; и ничего не ново.
Всё, что возникло с быстрым круженьем вёсен,
Снова исчезнет в круговороте зим.
Всех, кто родится, свежая ждёт могила.
Всё станет прахом... Вечно одно лишь Слово.
Даже у Смерти, той, что любого косит,
Нет полномочий только над ним одним.

Жизнь быстротечна; в ней ведь не так и много
Счастья простого; только лишь бед немало.
Но в настоящем нет ничего ценнее
Белой бумаги и грифельного карандаша.

Наши дерзанья – видимо, воля Бога;
Он уготовил, чтоб Слово в веках сияло.
Только оно на нашей Земле бессмертно;
А стало быть, Слово – это и есть Душа.



Яблоко, упавшее в траву...

Яблоко, упавшее в траву.

День июлен, раскалён и матов.

Захочу – крыжовника нарву;

Для салатов – щавеля и мяты...


Бесконечно время, замерев.

Думать лень; не то, что встать с настила.

Вялых птиц полуденный распев;

Шум в ветвях, что ива опустила.


Ночь придёт и звёзды опадут;

Смутное желанье загадаю:

Так бы и лежать в своём саду

До скончанья века... Не вставая...



 




Модель Мёбиуса

Мир реверсивен. Ангелы, что нас

Оберегают – мудрость и незнанье.

И не найти ответов про запас

На то, чему в природе нет названья.

 

И даже если чувствуешь – достиг

Какого-то предощущенья рая,

Взгляни: в начале и в конце пути

Ты в той же точке движешься по краю.

 

И если минус поменять на плюс,

Что-либо в целом сменится едва ли:

Тут бесконечность близится к нолю

И все мы – только пленники спирали.



Когда придёт она, не унывай...

Когда придёт она, не унывай.

Ты ни причём, она ко всем приходит.

Лишь предложи ей водку или чай.

И без надрыва думай об уходе.

 

Когда придёт, пускай не известив,

Не дав закончить важное, большое –

Насвистывая простенький мотив,

Её приход не называй бедою.

 

Когда придёт; когда она придёт

К тебе легко; точнее, за тобою;

Будь благодарен за её приход

И не печалься любящей душою.

 

Когда она придёт в последний раз,

Который может оказаться первым:

Прими, как избавление от дрязг;

Не умоляй простить, помилосердствуй.

 

Когда придёт, шумихе не в пример,

И за собою позовёт неслышно –

Не прекословь, она ведь лишь курьер;

Ты наконец понадобился выше.



Прошу - позволь посметь...

Прошу – позволь посметь

Взглянуть в твои глаза,

Разбив сомнений клеть,

Принять ответный залп

Из чёрной пустоты

Прицельного зрачка;

В которой миг застыл,

Как в вечности строка.

 

Мой бог, мой идеал,

Прошу – позволь сберечь

Любви твоей металл,

Переплавляя в речь

Эльфийских колдунов,

Покрытых тайной рун;

Пиратских сундуков,

Зарытых в лунный грунт.

 

Храни меня, мой бог,

Уверенней держи

За ниточку дорог

Над пропастью во ржи.

И если ты решишь,

Что нам не по пути:

Благодарю за жизнь,

Прошу, позволь уйти...


Приглашение на казнь

Набоковым приговорён,
Смиренно ожидаю казни.
Шумит у стен темницы клён
Да матюгается лабазник.

Я знал, что эти обвинят
С улыбкой, шёпотом, танцуя.
Да что с тобою, Цинциннат?
Рассчитывал на поцелуи?

О ты не прост и ты иной
Чем те, кто во сто крат хитрее.
Так распрощайся с головой,
Порадуй старичка-еврея,

Что удит рыбу у моста
Лукавя, будто невменяем;
Ждать казней – цель его проста,
Но мы-то знаем, мы-то знаем...

Когда неразличима грань
Между живым и мёртвым миром,
Не стоит утруждать гортань
Мольбой напрасной к конвоирам.

Ведь и тюремщик, и палач:
С тобою всей душой и сердцем!
Не ставь, художник, сверхзадач,
В искусстве нет единоверцев.



И слушать Вечность...

И слушать Вечность. Хоть она,

Тетеря, никого не слышит,

Сама собой увлечена...

И этот факт срывает крышу,

И ты обходишься без слов:

Тебе хватает многоточий...

Но раздаётся бой часов,

Которым к жизни приколочен;

К необходимости стареть,

Предощущению ухода...

Что остаётся? Может, треть,

А, может, меньше... Время года –

Июнь; всё худшее с тобой

Давно случилось... Достаётся

Любить полуденный покой

И просто радоваться солнцу,

И слушать Вечность...



Не всем назначено страдать...

Не всем назначено страдать,
Как и не всем даётся счастье.
Порой иная благодать
Становится напасти частью.

Лишь нужно верить вопреки
Всем предсказаньям и знаменьям,
Что колпаки и парики
От лени оградят тюленьей.

И лицедействовать назло
Судьбе, условиям, отчизне...
Мети, язык, что помело,
Не приучайся к укоризне.


Лето Господне. Сочные травы...

Лето Господне. Сочные травы
Пёстрой тесьмой берега опояшут.
На мелководье у переправы
Вытянут лошади шеи лебяжьи.

Из лесу смачно запахнет грибами.
Трелью зальётся беспечная птица.
Станет старательно под небесами
Рыба ловиться да сено коситься.

Лебеди-лошади на водопое
Будут глядеть на рассветы-закаты.
И ничего их не побеспокоит.
И никого не забреют в солдаты.

Пусть ничего-ничего не тревожит
Этих лошадок у той переправы...
Помилосердствуй, Господи Боже,
Небо над нами не сделай кровавым.


Пусть будет всё, как есть, не лучше и не хуже...

                   "Предчувствием томим то войн, то катастроф,
                     Я много упустил прекрасного, живого."

                                                Григорий Марговский, Бостон, США

Пусть будет всё, как есть, не лучше и не хуже.
К чему грустить о том, чего не изменить?
Терраса, звёзды, ночь... Тепло пузатых кружек...
И долгий Млечный Путь как Ариадны нить...

Не многим дорожа, мы выдумали страхи
Которым никогда не сбыться наяву.
Вот вересковый мёд, вот жареный арахис;
Смягчит цветочный чай цукаты и халву.

Всё прочье – не о нас или не в нашей власти,
Мы счастливы вдвоём эпохе вопреки.
Не нужно горячей или ещё пузастей –
Пусть будет всё, как есть: и ночь, и мотыльки...


Так всё спокойно... Словно на войне...

Так всё спокойно... Словно на войне

Внезапно объявили передышку...

Сперва закроем ставни поплотней;

Не комплексуй, ты всё ещё худышка!

И всё ещё как солнце, горяча,

И также соблазнительна, как лето...

Давай с тобой осмелимся зачать

Другую жизнь... Всевышний, посоветуй,

Должны ли мы предчувствовать печаль

В отсутствии логических цепочек

В Твоих деяньях: мир – сплошная фальшь...

И сделай выбор: сына или дочку?



Принаймні, ми навчились воювати...

Принаймні, ми навчились воювати,

Серцями рушить ненависть та жах...

Стирчать по селах кособокі хати,

Журба та розпач по сумних містах.

 

Нема любові, тільки щем та туга,

Та безнадія, мов бур'ян, зросла...

По кабінетах сірість недолуга

Як пліснява, оточує крісла.

 

Та й інший люд не хоче працювати,

А тих, хто вміє – залишилась чверть...

Тож роздамо набої та гранати,

Бо хоч вбивати навчені тепер.

 

Козаче, вір – наступить мить яскрава,

Не перешкодить їй обставин збіг,

І Україна стане наддержава!!!

 

Якби ще й я повірити в це зміг...



Весна – не наше время года...

Весна – не наше время года.
Мы не обласканы весной.
Не нас по краю небосвода
Она уводит за собой

В любви цветущие долины,
Где, всем печалям вопреки,
Мы быть с тобой могли б едины,
Как два крыла, как две руки.

Весна благоволит к нам редко.
Не шлёт ни песен, ни стихов.
И не сестра, а так – соседка,
Нам ласковых жалеет слов.


Не обещая даже встречи,

На чувства нежные скупа,
Весна, себе противореча,

Нам за напастью шлёт напасть.

 

И мы, скучны и одиноки,

Что миг – становимся грустней...

А с неба льются слёз потоки

По неудавшейся весне.                                                                                             


Радоница

Дождит с утра. Боялся не успеть.
Идти сюда – не радость и не мука.
Прими, отец, бесхитростную снедь:
Вот пасха, вот яйцо в крови из лука.


Что нового? Не знаю... Всё путём.
Живём себе, ни шатко и ни валко.
Всё также солнце в небе голубом
Восходит утром, и цветут фиалки.


Что будет завтра? Тоже, что вчера.
Немногим лучше и немногим хуже.
Действительность утрачивает драйв
И подменяет смысл любых содружеств.


Так много петель по дороге в рай,
И вкус у дней какой-то кисло-сладкий...
Ну всё, отец, до скорого, бывай!
Я на твоей плите зажёг лампадку.



Мне в эту реку дважды не войти...

Мне в эту реку дважды не войти:

Ну, как ты там, в чужой Москве, гордячка?

Гигантским грузом, как локомотив,

Пыхтит вопроса глупая подначка.

 

"Я был любим" звучит, как "был убит".

А если так – и ты во мне убита,

Ночная гостья всех моих молитв,

Судьба с глазами цвета малахита.

 

Прошло сто лет. Обиды вышел срок.

Я с близкими и полон только ими...

Но пулей в затуманенный висок

Твоё внезапно ударяет имя.


Так скоро Пасха...

Так скоро Пасха.

Но с опаской жду:

Подумать только –

вызов брошен смерти!

И шар земной,

насаженный на вертел,

Дрожит, как грешник,

преданный суду.

 

И в тьме кромешной

восстаёт вопрос,

Пугающий, как

гибель раньше срока,

Не праздный

для реальности жестокой:

Христос воскреснет ли?

Воскреснет ли Христос?





Нам бы всё о попаданье в НАТО...

Нам бы всё о попаданье в НАТО

Да в Европу грезить день-деньской.

Что, уже наелись шоколада?

Так запейте моршинской водой!

 

То, куда случилось попаданье,

Слов сыскать цензурных – канитель...

Вот: учитель просит подаянье;

Вот: философ вышла на панель.

 

Мы теперь с Европою до гроба,

На двоих у нас одна судьба:

Как никто нуждается Европа

В наших проститутках и рабах.

 

Не хочу считать страну пропащей,

Веру в завтра, сколько можно, длю:

Я люблю её леса и пашни,

Только пашни и леса люблю...



Нет поэтов от Бога...


        Судья: Кто может подтвердить, что вы поэт? Кто зачислил вас в разряд поэтов?
        Бродский: Никто... А кто причислил меня к роду людскому?
        Судья: И вы учились где-нибудь этому занятию?
        Бродский: Не думаю, что этого можно достичь посещением занятий.
        Судья: На каком основании вы стали этим заниматься?
        Бродский: Я думаю, это... от Бога.

 
        Из заседания суда 13 марта 1964 г. над Иосифом Бродским (судья Дзержинского суда 

        г. Ленинграда Савельева Е. А.); законспектировано Фридой Вигдоровой.

 


Нет поэтов от Бога.
Есть от бед и печалей.
От несчастных любовей.
От смертельных обид.
Не щенячьи восторги
Слышат Музы вначале,
Звон натянутых нервов
Их ночами пленит.

За последней чертою,
На изломе, на грани
Между жизнью и смертью,
В цепких лапах тоски,
Чёрной струйкою крови,
Как из колотой раны,
У поэтов из сердца
Истекают стихи.

И ланцетом хирурга
Чьи-то души спасает
Зарифмованной боли
Леденящая сталь.
Но уходят поэты
В бесконечные дали,
И, ушедших навечно,
Их до одури жаль.



Зима будет долгой и снежной...

Зима будет долгой и снежной.
И мы, обделённые солнцем,
Любить станем долго и нежно,
А что нам зимой остаётся?

Заглянет ленивое утро
В наш дом, где дверные проёмы
Затянуты плёнкой премудрой
От холода и посторонних.

Рассмотришь сквозь стёкла: прохожий
Протянет мороженку крохе,
И мне, содрогнувшись, предложишь
Согреться любовью и кофе.

И вечер, морозен и розов,
Подглядывать станет из сада,
Считая объятья и позы
Сквозь тонкий узор снегопада...



Увязнувшие во всемирной паутине...

Увязнувшие во всемирной паутине,
Сменив земной простор на плоский монитор,
Мы эти стул и стол отныне не покинем,
Покуда палец мышь не до конца протёр.
За окнами: печаль, бардак, неразбериха,
Угроза мятежей от однопланетян...
Нам проще жить, где мир по файликам распихан,
Где нам моргает смайл, упитан и румян.
Тут можно говорить, надеясь, что услышат.
Тут можно поддержать, забанить, промолчать.
Захочешь: ты – плейбой, ступай, кадри глупышек!
А хочешь: и король, и вся шальная рать.
Вибрируют, дрожат невидимые связи,
И тянутся к сердцам из страждущих сердец.
Мир оцифрован, слит, прошит, однообразен,
Двоичен, будто код, и вечен наконец.


Светлый, грустный, осенний...

Светлый, грустный, осенний
день, тетерей взъерошенной,
затокует рассеянно,
гулко, неосторожно.
Подкрадётся обуза:
не сумею опять уйти
от тяжёлого груза
навалившейся памяти.
От тревоги покой ища
и тоскою охвачен,
попрошу я убежища
в покосившейся даче.
Где над тихою речкою
лес хранит время оно,
стану слушать я речь твою
из глубин телефона.
Взрежет нервно-устало
тишь угрюмой берлоги
звук ("Не слышу! Алло? Алло?")
твоего монолога.
Пошатнувшись, как изнемог,
и браня тихий вечер,
оборву я к тебе звонок,
ничего не отвечу.
Станет серым и матовым
всё, что было вначале.
Только светом агатовым
вспыхнут дальние дали.



Дрозды вернулись. Поздняя весна...

Дрозды вернулись. Поздняя весна
не умалила их тоски по дому.
Ещё морозит, ночь сопряжена
с опасностью стрястись чему-то злому.


Но лишь светает – флейтою дрозда
разбужен я, и весел спозаранку.
И незачем по пустякам страдать.
И мне отрадны даже перебранки


лохматых псов, несущих во дворах
моих соседей суетную вахту.
И глаз мой отдыхает на дроздах,
И жизнь уже не кажется абстрактной.




Бросить всё, сбежать из города...

Бросить всё, сбежать из города
В ближний лес от всех на свете,
Чтоб смотреть, как листьев золото
Осыпает с клёнов ветер.

И внезапным откровением,
В роще, где дубы качаются,
Услыхать, как скорбным пением
Птица с осенью прощается.

Обходя кусты терновые,
Заблудиться в трёх берёзах,
И смотреть на сосны ровные
В бликах солнца бледно-розовых.

Рвать рябины брызги, красные,
Словно капельки рассвета,
И, лелея мысли праздные,
Верить в будущее лето.



Мы – кленовые листья опавшие...

Мы – кленовые листья опавшие,
Вихрем жизни бесцельно влекомые,
Отлюбившие, оттрепетавшие,
Ненашедшие счастье искомое.

С веток нас оборвало негаданно,
И друг к другу прибило случайно:
Наша связь до сих пор не разгадана,
Наш союз – непроглядная тайна.

Кружит время нас в вальсе безумия
И роняет на землю с размаха,
Только души в нас – жёлтые мумии,
Безразлично им: трон или плаха.

Упадём – нас сгребут для сожжения
Здесь, вблизи от родимого деревца...
Скоро, скоро иссякнет кружение...
Только пепел ветрами развеется...



Поэтам - во Всемирный День Поэзии

За окнами подстерегает Век,
Лернейской гидрой, хищной, многоглавой.
Он даже сильных в пропасть ниспроверг
Тупым бездушьем, клеветы отравой.

Угрюмо тяготеют над людьми
Обычных дней привычные кошмары.
Как сводки с фронта, нам вещают СМИ
О жертвах, взрывах, что ни час, пожалуй.

В хмельном бреду с ума сошедших дней,
В тисках террора, злобы, провокаций
Есть мы – престраннейшие из людей,
Способные хоть чем-то восхищаться.

И восторгаясь Солнцем и Луной,
Влюблённые в закаты и рассветы,
Мы пробуем их отблеск неземной
Запечатлеть в баллады и сонеты.

Нас мало. Мы страдаем и грешим,
Нам тяжело с напором чувств справляться.
Как взмыленные лошади, спешим
Успеть сказать, а значит – состояться!

Успеть наполнить сердце до краёв
Осенней грустью, запахами лета,
Чтоб после строчкой будущих стихов
Накопленное выплеснулось где-то.

Мы слёзы Вечности и детский смех Земли.
Пусть нас ведут неровные дороги –
Я верю: там, в заоблачной дали,
Нам улыбаются седые боги.



Женщине

Вошла, как утро в сумрак комнат,
В мои привычки и дела.
Собою каждый день наполнив,
Блаженство в дар преподнесла.

Подобна дивному кристаллу
(Боюсь, что выпадет из рук),
Она печали прочь изгнала,
Тоску, тревоги, боль разлук.

Покров её вселенской власти –
Как спеленавший землю снег.
И мне из плена этой страсти
Уже не вырваться вовек.



У женских слёз особенный состав...

У женских слёз особенный состав,
Коль расставанье было им причиной.
На стыках рельс грохочущий состав
Прочь увозил меня дорогой длинной

Вторые сутки. Вновь, в бессчётный раз,
Гонял чаи вагон разноголосый.
Мне руки жгли, из ненаглядных глаз
В прощальный час уроненные, слёзы.

Уже хмельную ширь родных полей
Сменили юга горные отроги.
Я ощущал всё резче и острей,
Всей кожей рук, от слёз твоих ожоги.

Напрасные ряды постов, застав
Не отвлекали боль и вполовину.
У женских слёз особенный состав,
Коль расставанье было им причиной.



Дуэльное

У меня есть мозг,
Я мудрей и строже.
У тебя есть лоск
И безумье ножек.

Храбрый, будто мавр,
Я лишён сомнений.
У тебя есть шарм,
Волшебство движений.

Вешу больше ста,
Крепки торс и шея.
Но твои уста
Всё равно сильнее.

Я в делах неплох,
Мне успех – награда.
У тебя есть вздох,
Поволока взгляда.

Нервно тру виски…
У меня – характер.
У тебя – чулки,
Кружевной бюстгальтер.

Я весом, как ртуть,
И во мне есть сила.
У тебя есть грудь...
Всё, ты победила.



Казнить нельзя, помиловать

Весна, к таким, как я, истица,
Над всем приобретя влиятельность,
Решила через суд добиться
Признать мою несостоятельность.

Я призван в суд как обвиняемый,
За то, что наделённый силою,
Дееспособный и вменяемый,
Не сделал ни одной счастливою.

За то, что мог, но не влюблялся
Ночами майскими бессонными,
И тем Весне не подчинялся,
Идя в разрез с её законами.

За то, что без любви молодок
Склонял изведать грех извечный,
А это заповеди Божьей
Решительно противоречит.

Перед Весною быть ответчиком –
Как спорить с маршалом солдату:
Здесь мне и опыт не советчиком,
И разум мне не адвокатом.

Оправдываться бесполезно.
К чему напрасные слова?
Решение суда известно:
Весна всегда во всём права.


Твоё лицо, когда тебя люблю...

Твоё лицо, когда тебя люблю –

Отображенье неизбывной боли,

Как будто истязают против воли,

А я умело эту пытку длю...

 

Вот миг ещё – и ты сейчас умрёшь!

В твоём лице угадываю лица

Всех обречённых... Я – почти убийца...

Но как прекрасна губ любимых дрожь.

 

Слышны мольбы и стоны, тихий плач...

Почти убийца и, отчасти, жертва,

Твоею болью проникаюсь первый –

О, сопереживающий палач!

 

В костяшки пальцев, их прижав к устам,

Вонзаешь зубы в чувственном порыве...

И в целом мире нет меня счастливей,

И я пою осанну небесам!

 

Затем на миг твой замирает взгляд:

То верх блаженства... я теперь не нужен...

И голова застыла на подушке,

И руки обессилено лежат.

 

Предсмертной боли больше нет в лице.

Одно лишь упоенье неземное

Овладевает радостно тобою...

Глаза нежны... Стрела попала в цель!


Из всех твоих наград есть высшая награда...

Из всех твоих наград есть высшая награда.
...Сгорает шумный день, расстелена кровать...
Не нужно лишних слов, достаточно и взгляда,
Чтоб на двоих одно желанье угадать...


Ласкающей рукой галантно, постепенно
Освобожу тебя от платья и чулок.
Венерой предо мной ты явишься из пены,
Качнётся шаткий пол и дрогнет потолок...


Метелью лепестков закружат розы в вазах...
И крышу вновь снесёт... рассыплется стена...
Подхватит нас прилив любовного экстаза...
И будем мы нежны... волна, ещё волна...


Немыслимый восторг нам головы закружит,
Сольёмся мы в одно в неистовой волшбе...
Я стану вездесущ: внутри тебя, снаружи,
И в мыслях, и в мечтах, и в сердце, и в судьбе...


Пускай простит мне Бог: средь поцелуев влажных
Я не Ему молюсь – к тебе клонюсь в мольбе!
И больше ничего не страшно и не важно
Покамест ты со мной... покамест я в тебе...




Мой мир в отсутствие тебя...

Мой мир в отсутствие тебя –

Приют мучительных терзаний,

Где птицам не до воркований,

Где мысли, разум мой губя,

Обрушив шквал воспоминаний

Нахлынут, душу теребя

И под обломками мечтаний

Ночной покой мой погребя.


Картинкой в памяти – о Боже! –
Напомнив о минувшем вдруг,
Всплывёт касанье наших рук,
Да так, что ощутишь на коже.

И содрогнётся ноутбук,

Мольбою пальцев растревожен,

Крича к тебе, сквозь сердца стук,

Но ты молчишь, с луною схожа.


И безграничная печаль
Приобретёт полынный запах,

И дождь начнёт слезами капать,

И тучи занавесят даль...

И убегут на мягких лапах
Мечты, надежды, как ни жаль...
И мир покажется, заплакан,

Холодным, серым, словно сталь.

В нём не со мной твои уста –
Два лепестка оттенка страсти;

И без толку ломать запястья,

И звать в свидетели Христа:

Он, как и прежде, безучастен...
Вокруг лишь ночь, и пустота,
И звёзд безмолвное участье...

Блажен, кто это испытал.



Утро

 Светало. Лунной ночи блики

От пятен призрачного света
Освобождали гладь паркета
    Разновелики.

На сцену выходило утро,
И резче проявлялись тени,
Мир становился сетью чудных
    Хитросплетений.

К восьми в водоворотах пыли
Уже так много было солнца,
Что глаз пугливые колодцы
    Слезоточили.

На завтрак жарился картофель.
Приятных снов стирались грани
Под свежемолотого кофе
    Благоуханье.

День становился всё серьёзней,
Большие намечая цели,
Обрушив телефонных трелей
    Многоголосье.

И утро гасло понемногу,
Стряхнув с себя остатки лени,
Дневному отводя дорогу
    Столпотворенью.



Тебя, влюблённейшим из смертных...

Тебя, влюблённейшим из смертных,
Сквозь мглу разлук и расстояний,
Коснуться пухом почек вербных –
Вот лучшее из всех желаний.

Забравшись в проходящий скорый,
Удрать от будничной рутины,
Перенесясь туда, где хворью
Набрякли вздыбленные льдины.

Где в унисон с весною ранней
Под шёпот матери-природы,
Свершится предзнаменованье
Стремительного ледохода.

Где солнца луч над вешней пашней
Тебе под стать чертами всеми.
Где нет печалей о вчерашнем,
И мир прозрачен, юн и зелен.



Волшебен лунный свет порой...

Волшебен лунный свет порой,
Когда прозрачен полог ночи...
И пальцы требуют перо,
И губы рифмами бормочут.


Благоговейно дом притих;
Момент – и хлынет чувств лавина...
Вот-вот родится новый стих,
Как свист и щебет соловьиный.


Какой магический пейзаж
Изображу строкою новой?
И чьи сердца на абордаж
Возьмёт возвышенное слово?


А может, дивные черты
Прекраснейшей из всех живущих
В словах глубоких и простых
Представлю розою цветущей...


Ещё не ведая, о чём
Сказать мне этой ночью миру,
Молюсь в намереньи благом
И к сердцу прижимаю лиру



Великой тайне сопричастен...

Великой тайне сопричастен,
В ночи, у неба на краю,
Дарами таинства причастья
Вино и хлеб осознаю.

И с головой уйдя в безбрежность
Любви Господней, из горсти
Щенком Его лакаю нежность,
И об одном прошу – простить...

О доле вольной, как у птицы,
И не молю, и не грущу.
Я – инструмент в Его деснице
Иль камень, вложенный в пращу.



Воспоминаний длинная колонна...

Воспоминаний длинная колонна
В мой дом пустой, едва стемнеет, входит
И марширует грозно, непреклонно...
Позвякивают ложечки в комоде...

Её шаги пугающе и гулко,
Гремя в мозгу пронзительным набатом,
Разносятся по скверам, переулкам,
И ветром вдаль уносятся куда-то.

Всё позабыть – напрасная идея,
Молюсь об искупленьи, как паломник...
Мне каждый раз труднее и труднее
Твоё лицо до мелочей припомнить.

И только взгляд твой пристальный, холодный
Увижу на стекле в оконной раме...
И вновь меня охватит безысходность
Под мерный стук сапог о мокрый камень.

Идут воспоминанья грозным строем,
И каждое кричит о неизбежном,
Тесня те дни, где нас, счастливых – двое,
За грань давно угаснувшей надежды.

За миг последней встречи, за которым
Лишь пустота, абсурд и несуразность,
За навсегда задёрнутые шторы,
За жизни смысл, за целесообразность...

И сколько раз о том не суесловь,
Забыть – не хватит никаких стараний:
Опять уводят от меня любовь...
И пустота... И боль воспоминаний...

 


Проснувшись, настежь распахнуть окно...

Проснувшись, настежь распахнуть окно,
Развеяв затхлость ночи вздохом ветра;
И двинуть в путь, где ждут тебя давно
Дорог непрожитые километры.


Закладывая каждый поворот,
На опыт и удачу полагаться.
Пускай ни глаз, ни мозг не устаёт
От слишком частой смены декораций.


Обдумать всё, что суждено пройти,
И продвигаться к цели поэтапно,
Сметая все преграды на пути,
Что могут встать перед тобой внезапно.



Закрываю глаза и вижу...

Закрываю глаза и вижу:
День весенний пронизан светом...
Ты идешь ко мне... Ближе, ближе...
Ты смеёшься, полуодета...

Мы прекрасны и юны, оба.
Смерть для нас ничего не значит.
Об одном лишь мечтаем: чтобы
Твои "предки" "смылись" на дачу.

Наши губы влекут друг друга.
Не понять, что тому причина;
Может, вишен апрельская вьюга?
Я – твой первый в жизни мужчина.

Как неистово, самозабвенно,
Отдаёшь ты себя без остатка,
Будто чувствуешь – жизнь мгновенна,
Будто знаешь судьбы разгадку...

Открываю глаза: сквозь полдень
В небе кружат снежные хлопья...
Я касаюсь рукой холодной
Чёрных плит твоего надгробья.



Публикация в журнале "Доля", январь, 2016-го

КЛАДОИСКАТЕЛЬ

 

Темна была пещера, глубока.
Ступени, вход – листвой от глаз сокрыты.
Из пола вырастали сталагмиты,
И сталактиты висли с потолка.

Она таилась средь прибрежных скал.
Высокий свод, зловещим звукам вторя,
Подхватывал тревожный рокот моря,
И ветра вой опасность предвещал.

Всей шайкой мы вошли в подземный дом –
Он ждал, крестом на карте обозначен,
Нас, джентльменов ветреной удачи,
К сокровищам спешащих напролом...

Когда мы одолели треть пути,

Вдруг пол под нами, словно льдина треснул,
И все пираты провалились в бездну,
Лишь я один сумел себя спасти….

Где это место? Промолчу о том.

Я хитрецов видал куда почище...

Но ты настойчив! Что ж, давай рискнём.
Коль хочешь деньги превратить в деньжищи –

Трёхмачтовый корабль приобретём,
Отправимся туда и клад отыщем:
Он здесь, на старой карте, под крестом.

 

 

* * *

Бреду один тропинкой своенравной,
Петляющей то вниз, то снова в гору;
Затем – вдоль берега речушки плавной,
По направленью к вековому бору.

Струится воздух волнами покоя,
В подушках мха приятно вязнут ноги.
И всё вокруг понятное, простое,
И впору подводить всему итоги.

На сердце нет ни зависти, ни злобы,
По телу – лишь приятная усталость.
И только одного желаю: чтобы
Тропинка под ногами не кончалась.

 

 

* * *

Вернись ко мне. Сквозь мелочность обид.
Сквозь боль утраты прежнего героя.
Я знаю, что нельзя простить такое,
Но коль не ты, то кто меня простит?

Вернись ко мне. Забыть не просто, но
Ты притворись, что обо всём забыла.
Мы друг без друга жалки и бескрылы,
И мы не мы, когда мы не одно.

Вернись ко мне. Ты мне нужна, как высь.
Я без тебя – планета без названья.
И лишь одно твержу, как заклинанье:
Вернись ко мне. Вернись ко мне. Вернись...

 

 

Я ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ


Чёрное. Белое. Серого
Вовсе не различаю.
Мир — лишь осколки целого...
Я по тебе скучаю.


Больно. Как будто в темя
Молот вбивает сваи.
С явью мой мозг не в теме.
Я по тебе скучаю.


Пульса раскаты звонче,
Чем дребезжат трамваи.
Счастье разбито, кончено.
Я по тебе скучаю.


В небе, беды предвестница,
Кружит воронья стая.
Всюду лукавый грезится.
Я по тебе скучаю.


Ночь напролёт, до рассвета
В горле першит от чая.
Как ты, родная? Где ты?
Я по тебе скучаю.



В гостиничном баре дымном...

В гостиничном баре дымном,
Где блещут хмельные лужицы,
Улыбки твоей взаимность
На душу мою обрушится.

Таких не встречал красивых,
Хоть женщин знавал немало:
Глаза – цвета спелой сливы,
И губы – ярче коралла.

Как школьник, молчу, робея,
Но с виски набравшись храбрости,
Подсаживаюсь к тебе я:
– Мадам, не сочтите наглостью,

Я вижу Вас только мгновение,
Но мне объяснить так хочется,
Что Вы для меня – избавление,
Лекарство от одиночества.

Что я в этом мире пропащем,
Не встретил бы Вас – и помер,
И всё, что мне нужно для счастья, –
Знать Ваш телефонный номер.

И грудью качнув упругой,
Сказала: "Пиши "мобильник",
Звони, если будет туго.
Час – двадцать, за ночь – полтинник."




Рецепт мужского долголетия

 Ты молода, всё у тебя вначале.

Ещё не пригубив вино печали,
Ты радуешься жизни, как дитя,
Транжиря дни её полушутя.
Едва открыв глаза, ещё спросонок,
Ты ластишься ко мне, смешной котёнок.
Как только вечер окружает нас,
С меня влюблённых ты не сводишь глаз.
А сколько раз (я лучше промолчу)
Ты за ночь шепчешь мне: "Хочу, хочу!"
Пусть для тебя, прелестная подружка,
Приятен я, пока нова игрушка,
Я не сержусь. Ведь пылкости твоей
Не утолить огнём одних речей.
И кто б ни свёл нас – ангел или бес, –
Есть у меня в том личный интерес:
Твоим теплом обласкан, как вельможа,
Вблизи тебя я делаюсь моложе.



Необожжённых слов материал...

                                     Сергею Плышевскому

 

Необожжённых слов материал
Неторопливо выложу в орнамент
Рифмованной мозаики.
                                      ...Вверял
Хранить векам папирус иль пергамент,
Чтоб донести до нас с тех давних пор
Ночные озарения поэтов,
Стремившихся облечь словесный сор
В мелодии элегий и сонетов...

Внимать в громокипящей тишине
Восторженным речам капризной музы.
Гадать, что скрыто в пляшущем огне
И в чём секрет мелодий томных блюзов.


И жить стараться, как поэт сказал:
"Пиши стихи, иначе день пропал..."




Рука любимой

На первый взгляд – обычная рука.
О нет, мой друг! Вам не сыскать похожей,
Что будет так нежна и так легка.
У ангелов – и то грубее кожа.

Вам кажется – обычный локоток.
Ну что ж, мой друг, Вам, видно, не знакома
Пронзающая сердце, словно ток,
Его касаний сладкая истома.

Вы скажете – обычная ладонь.
Увы, мой друг, увы! Ошибка снова.
Её губами нежно-нежно тронь,
И передать восторг – не сыщешь слова!

Сдаются Вам обычными персты?
Вы бредите, мой друг, прошу Вас, тише.
Такого воплощенья красоты

Не отыскать ни на земле, ни выше.

(А ведь ещё есть шейка, грудь, живот

и ножки – воплощенье совершенства.

И это всё – один сплошной восторг

И невообразимое блаженство!)



Отчаяние

Словно гора
в поле,
Стало, как кость
в горле,
И ранит необычайно
– отчаяние.

Дел хоровод
в норме,
Жизнь бережёт,
кормит,
Лишь за кадык нечаянно
– отчаяние.

Сникшее пламя
чувства,
Сердце внутри
пусто,
И, видимо, не случайно
– отчаяние.

Холод в душе
носим,
Нам бы без жертв
вовсе,
Только опять привечаем
– отчаяние.

Жизнь – будто ров

сточный,
Счастья в ней нет,
точно.
Мы не живём, а скучаем
– отчаяние.

Сумрачен лес
мыслей,
Вина надежд
скисли.
Нет тебе врачевания
– отчаяние.



Пересдай же колоду...

Пересдай же колоду, может,
            выпадет новый расклад.
Ты же можешь, Старик, Ты же ушлый,
            отъявленный шулер.
Мне не нравится день,
            где насилье, война и разлад.
Мне не нравится время,
            где смерть наступает от пули.

Я устал от банальной жестокости
            сильных сего
Оголтелого мира, вышагивающих
            в маскхалатах.
Я навечно не в силах понять
            и простить одного:
Что им сделали дети с культями
            в больничных палатах?

Чем они оправдают кошмары
            случайных смертей?
Чем заткнут себе уши,
            заглушая людские стенанья?
Ну же, хитрый Старик, подмени,
            пересдай поскорей
Этот мир без любви,
            недостойный существованья.



Чёрно-белые стихи

Чёрное. Белое. Серого
Вовсе не различаю.
Мир – лишь осколки целого...
Я по тебе скучаю.

Больно. Как будто в темя
Молот вбивает сваи.
С явью мой мозг не в теме.
Я по тебе скучаю.

Пульса раскаты звонче,
Чем дребезжат трамваи.
Счастье разбито, кончено.
Я по тебе скучаю.

В небе, беды предвестница,
Кружит воронья стая.
Всюду лукавый грезится.
Я по тебе скучаю.

Ночь напролёт, до рассвета
В горле першит от чая.
Как ты, родная? Где ты?
Я по тебе скучаю.



Песня Мастера

ПЕСНЯ МАСТЕРА

 

Грядущее пусть сокрыто

В густой, непроглядной мгле –

Я знаю, что Маргарита

Летит ко мне на метле.



И знанием крепок этим,
Ночами гляжу в окно...
Умолкнуть, её не встретив,
Мне свыше запрещено.

И, значит, есть шанс в запасе,
И нужно скорей успеть
Тот взгляд, что глубок и ясен,
Облечь в колоколен медь.

Становится всё по силам
Постичь моему уму,
И ради объятий милой
Я всё от судьбы приму.

И пусть выбирать не волен,
Но ноша легка, пока
Стих вертится новой болью
На кончике языка.



Подборка в альманахе "Песни Южной Руси"

* * *

        Судья: Кто может подтвердить, что вы поэт? Кто зачислил вас в разряд поэтов?
         Бродский: Никто... А кто причислил меня к роду людскому?
        Судья: И вы учились где-нибудь этому занятию?
        Бродский: Не думаю, что этого можно достичь посещением занятий.
        Судья: На каком основании вы стали этим заниматься?
        Бродский: Я думаю, это... от Бога.
 
       
Нет поэтов от Бога.
Есть от бед и печалей.
От несчастных любовей.
От смертельных обид.
Не щенячьи восторги
Слышат Музы вначале,
Звон натянутых нервов
Их ночами пленит.

За последней чертою,
На изломе, на грани
Между жизнью и смертью,
В цепких лапах тоски,
Чёрной струйкою крови,
Как из колотой раны,
У поэтов из сердца
Истекают стихи.

И ланцетом хирурга
Чьи-то души спасает
Зарифмованной боли
Леденящая сталь.
Но уходят поэты
В бесконечные дали,
И, ушедших навечно,
Их до одури жаль.

 

 

ЗЕМЛЯНИКА

 

Мне снятся сны, где мы ещё вдвоём,
Безумно преданны и так нужны друг другу,
Наги и босы, в росах вдаль идём,
Пьянясь от запахов, по скошенному лугу.

Простоволосая, ты плавно и легко
Богиней юной над рекой тумана
Скользишь. А впереди, недалеко,
Сверкает земляничная поляна.

Кровавых ягод спелый аромат
Возносит нас к святым угодьям рая.
И я, огнём желания объят,
В твоих глазах, как на костре, сгораю.

Но лишь кровинок пригоршню собрав,
Твоя ладонь к моим губам подносит,
Как ты, меня по имени назвав,
Вдруг таешь лёгкой дымкою меж сосен...

И я кричу: "Постой! Не исчезай!"
И просыпаюсь от немого крика...
И по щеке моей скользит слеза...
И застывает алой земляникой.

 

 

* * *

У женских слёз особенный состав,
Коль расставанье было им причиной.
На стыках рельс грохочущий состав
Прочь увозил меня дорогой длинной

Вторые сутки. Вновь, в бессчётный раз,
Гонял чаи вагон разноголосый.
Мне руки жгли из ненаглядных глаз
В прощальный час уроненные слёзы.

Уже хмельную ширь родных полей
Сменили юга горные отроги.
Я ощущал всё резче и острей,
Всей кожей рук, от слёз твоих ожоги.

Напрасные ряды постов, застав
Не отвлекали боль, хоть вполовину.
У женских слёз особенный состав,
Коль расставанье было им причиной.

 

 

* * *

Прольются лунные лучи
Теченьем плавным.
Давай с тобою помолчим
О чём-то главном.

Пересыпая звёзд зерно
В своих ладонях,
Ночь будет с нами заодно
И нас схоронит

От стрел калёных слов пустых
И дел бесславных.
Мы возведём опять мосты,
Что жгли недавно.

Пусть все обиды истекут
В подол слезами.
Прощать и ждать – тяжёлый труд,
Но только сами

Себя мы сможем отстоять
У бед житейских,
Не променяв доверья гладь
На фарисейство.

Прольются лунные лучи
Теченьем плавным
На дом, в котором мы молчим
О чём-то главном.

 

 

* * *

                                      Сергею Плышевскому

 

Мы в час назначенный уйдём
Ярчайшей искрой звездопада
В небытие, так будет надо –
Не сожалея ни о чём.

Исчезновенье наших звёзд
Ничто не потревожит в мире.
Уход наш будет также прост,
Как ход с «е2» на «е4».

Когда могильная трава
Взойдёт над нашими телами,
Не хлынет время против правил
Вспять – с «е4» на «е2».

Но нас не выбить из седла,
И туго стянута подпруга –
Чтоб ненапрасной жизнь была
Давайте радовать друг друга.

 

 

* * *

Пора печалей и дождей,
Пора обид и расставаний,
Осеннею стрелой своей
Опять навылет сердце ранит.

Как странно... В каждом сентябре
Меня преследуют разлуки,
И гаснут чувства, отгорев,
И от бессилья виснут руки.

Привычно завершив виток
И опуская столбик ртути,
Подводит осень свой итог,
Её слова: "Не обессудьте!".

И снова грудь щемит тоска.
И, в предвкушении разрыва,
Судьба взирает свысока,
Тиха, как осень, и дождлива.

 

 

* * *

Не вышло? Что ж, значит, не вышло.
Видать, не по гусю полёт.
Другому, под бок ему дышло,
Пусть вместо тебя повезёт.

Не стал. Не добился. Не вышел.
Не сладил с мечтой по цене.
Забудь. Ерунда. Шишел-мышел.
Стань проще, чем двери в стене.

Прими этот мир без ремарок,
Во всех его «против» и «за»,
И горя чадящий огарок,
И радостей образа.

Живи да и радуйся хлебу
Насущному, с молоком.
Да, изредка, кланяйся небу
Молитвами ни о ком.

И дальше, сквозь зной и метели,
Не спешно бреди на закат…
Наверно, отсутствие цели
Оправдывает результат.

 

 

* * *

От нашей близости родятся
    Стихи и дети.
Звено в цепи реинкарнаций –
    Мы не заметим,
Как нас сведёт к могильной яме
    Недобрый гений.
Ведь жизнь – всего лишь нота в гамме
    Перерождений.
Не дав познать полёта счастья
    Птенцам беспечным,
Нам рубит крылья в одночасье
    Скупая вечность.
Судьба марает нас небрежно
    Грехами, ленью,
Не оставляя нам надежды
    На искупленье.
Но верю, нас не всех отвергнут.
    Пред небесами
Мы оправдаемся, наверно.
    Детьми. Стихами.

 

 

* * *

Солнца сменяют солнца.
  Луны сменяют луны.
Где нынче танцует пламя,
  Там завтра расти траве.
Где-то молчат колодцы,
  Где-то ревут самумы.
И всё уже было с нами
  На древней, как миф, Земле.

Всё уже было, было…
  И ничего не ново
В быстром кружении вёсен
  И круговороте зим.
Каждого ждёт могила.
  Вечно одно лишь Слово.
И Смерть, что любого косит,
  Не властна над ним одним.

В жизни совсем немного
  Света, а бед немало.
Но этого жаждешь верно –
  Листов и карандаша.
Видимо, воля Бога,
  Чтоб Слово в веках сияло.
И только оно бессмертно,
  А, значит, и есть Душа.

 

 

* * *

Вне времени, пространства и судьбы
Суметь бы очутиться в одночасье,
И железнодорожные столбы
Считать под стук колёс, не это ль счастье?..

Не вспоминать – откуда? и зачем? –
А просто ехать, ехать беспрестанно…
Угадывая строки новых тем
В чащобах придорожного бурьяна.

Забыть о свистопляске буйных дней,
Калейдоскопе дел, простых и сложных.
И о незабываемой – о ней –
Забыть, как если было б так возможно.

Затем сойти на станции – любой,
Ничем не примечательной, рутинной,
Где трав степных невиданный прибой
Вскипает над бескрайнею долиной.

Чтоб горечью равнинных ковылей
И терпкою настойкою полыни
Омыть с души никчемный прах страстей,
Не засоряясь впредь ничем отныне.



Разгуляться бы на воле...

Разгуляться бы на воле!
Разорвать тоску-кручину!
Свежим ветром в чистом поле
Будней разогнать рутину.

Разметать по белой роще
Боль-печаль, что сердце сжала.
Что ж душа, как пленник, ропщет?
Что ж ей в полдень света мало?

Дни мои ночей короче,
Да в карманах ветер свищет.
Для кого ж тесак наточен
За раструбом голенища?

Отчего, иссиня-чёрен,
По мою больную душу
В небе синем вещий ворон
Надо мной печально кружит?

Что ж так ветер гнёт берёзы,
Что ломает им верхушки,
И смолкает от вопроса
Виноватая кукушка?

Видно, времени внатяжку
Мне осталось: ровно столько,
Чтоб успеть хлебнуть рюмашку
Можжевеловой настойки...

Слышу, уж в затылок дышит
Та, горбатая с косою,
Что подослана мне свыше.
"Я, мой милый, за тобою!"



Бреду один тропинкой своенравной...

Бреду один тропинкой своенравной,
Петляющей то вниз, то снова в гору;
Затем – вдоль берега речушки плавной,
По направленью к вековому бору.

Струится воздух волнами покоя,
В подушках мха приятно вязнут ноги.
И всё вокруг понятное, простое,
И впору подводить всему итоги.

На сердце нет ни зависти, ни злобы,
По телу – лишь приятная усталость.
И только одного желаю: чтобы
Тропинка под ногами не кончалась.



Азорские острова

                   "Вот и жизнь пройдёт,

                                                         как прошли Азорские

                    острова."

                                    (В.В. Маяковский)

 

Представь, что где-то ждут моря,
И острова, и океаны...
И, времени не тратя зря,
Рвани в диковинные страны.
Без малого на полпути
Через Атлантику, реши ты
Островитянином сойти
На побережье Атлантиды.
Туда, где волею природы,
Среди немыслимых просторов
Океанические воды
Расшиты зеленью Азоров.
Там в волнах плещется дельфин
И кит являет бок покатый.
Над кромкой пальмовых вершин
Сверкает золото заката.
Там, в тон закату, ждёт омар,
Под кружечку хмельного эля,
И ты забудешь дел кошмар
В уютном баре Сан-Мигеля.
И без раздумий и тревог
С тобою выпить будут рады,
В тебе почуяв "своего",
Все пьяницы Понта-Дельгады.
Языковой барьер – пустяк
Для понимания, покуда
Ты споришь, как лихой моряк,
Где лучше сцапать барракуду.
И рыбакам на островах
Ты удивляешься – как странно
Вот так, презрев покой и страх,
Жить у подножия вулкана.
Оставит память лучшим днём
Картинку: в жаркой топке лета
Горит магическим огнём
Воспламенение рассвета...
И жить становится не жаль,
И ты мечтаешь затеряться
Меж этих гор, меж этих пальм,
И ананасовых плантаций.



Давай устроим беспорядок

Берлогу холостой моей души,
Простой порядок моего уклада
На свой манер разрушить не спеши,
О женщина! Не торопись, не надо.

Восторженно тону в твоих глазах,

К тебе всё больше прилепляюсь кожей.
Но книги – строго на своих местах

Должны стоять, а тапочки - в прихожей!


Мне разумом мужчины не дано
Постичь, что шторка над кроватью значит...
Скажи, откуда так в тебе сильно
Желанье всё вокруг переиначить?

Зачем нужна подставка под халат?
Как можно пудинг совместить с морковью?
И кто придумал – сухари в салат?
Уж лучше я, что надо, приготовлю...

Предмет, твоей захваченный рукой,
Не попадёт на место – только мимо!
Как можно неумехой быть такой?!
Всё это для меня необъяснимо!

Обиделась? Такой уж я злодей,
Мужлан и хам... Прости, что я так гадок.
Любимая, иди ко мне скорей –
Давай с тобой устроим беспорядок!



Шального ветра и морской волны стихия...

Шального ветра и морской
    волны стихия.
Переполняемый тобой,
    шепчу стихи я.
Порывистому ветру в такт
    воды движенье
Преобразует волн парад
    в венец творенья.
И чудится, что не вода
    кругом – пустыня;
И миражами города

    встают отныне
Среди сияющих равнин
    песчаной глади,
И солнце, добрый господин,
    их нежно гладит.
И вереницей, там и тут,
    через барханы
Отважно корабли плывут,
    как караваны.
И каждый ждёт в конце пути
    желанной встречи,
Не то рискует обрести
    покой навечно.
Ошибка ли, просчёт – к нулю
    всё сводит случай,
И можно сгинуть кораблю
    в песках зыбучих.
Но путеводною звездой
    всегда хранимы,
Они тягаются с судьбой,
    волн пилигримы.
И каждый твёрд и веры полн,
    а это значит,
Что улыбнётся им меж волн
    в ответ удача.



Небо – синь, и море – синь...

Небо – синь, и море – синь.
Различи, попробуй!
Как единство Ян и Инь,
Неразрывны оба.

Поглядеть издалека:
Небо, волн касаясь,
В море топит облака,
Пеной нависая.

Не заметен переход:
Сглажен бликом света;
Лодка по морю плывёт
Или в небе где-то?

Коль случайный рыболов
Грани не заметит –
Лучшим из морских даров
Словит солнце в сети.

А затем лихой рыбак,
Выбрав сети ладно,
Солнышко за просто так
Выпустит обратно.



Перед грозою

Туча, грозой брюхатая
(скоро рожать, не иначе!),
А за спиной покатою
Землю от солнышка прячет.

Ждут колоски пшеничные
(дрожат на ветру, сутулясь)
Грома явленье зычное.
Поле шумит, как улица.

Ласточки чиркают ниже
Срезая соцветий завязь.
И роща шумит, колышась,
Как будто взлететь пытаясь.

Взмолились холмы, дороги,
Выставив пыльные лица:
– О, всемогущие боги,
Позвольте дождём умыться!

Небо их слышит. На крону
Дерева (вяз это? граб ли?)
Ливень вот-вот уронит
Первые грузные капли.


Увы, земных не хватит измерений...

Увы, земных не хватит измерений
(их только три), ни чувств (их только пять),
чтоб описать ту ночь; тот куст сирени,
не устававший звёздочки ронять...
Уже к распевкам приступали птицы,
уже рассвет кровавил небосклон –
а я всё целовал твои ресницы,
их стрелами смертельно поражён.
Ты улыбалась – мягко, беззаботно,
увлечена фантазиями сна,
от всех печалей-горестей свободна:
не признаёт их юности весна.
Твоим дыханьем, запахом сирени
И вкусом тела – мёда с молоком –
я упивался всласть. Ласкал колени,
от близости пьянея... а потом –
в который раз! – пленённый, прикасался
губами к божествам твоих ресниц.
Коснувшись их, над миром подымался,
не ведая ни страха, ни границ.
Таких глубин любви и наслаждений
в ту ночь с тобой посмели мы познать,
что описать – не хватит измерений
(их только три), ни чувств (их только пять)...


Земляника

Мне снятся сны, где мы ещё вдвоём,
Безумно преданны и так нужны друг другу,
Наги и босы, в росах вдаль идём,
Пьянясь от запахов, по скошенному лугу.

Простоволосая, ты плавно и легко
Богиней юной над рекой тумана
Скользишь. А впереди, недалеко,
Сверкает земляничная поляна.

Кровавых ягод спелый аромат
Возносит нас к святым угодьям рая.
И я, твоим желанием объят,
В огне своей любви тотчас сгораю.

Но лишь кровинок пригоршню собрав,
Твоя ладонь к моим губам подносит,
Как ты, меня по имени назвав,
Вдруг таешь лёгкой дымкою меж сосен...

И я кричу: "Постой! Не исчезай!"
И просыпаюсь от немого крика...
И по щеке моей скользит слеза...
И застывает алой земляникой.



Публикация в журнале "Ступени", №12, 2015-й год

Международный электронный журнал для юношества

 

"СТУПЕНИ", №12, 2015-Й ГОД

 

ОЛЕГ ОЗАРЯНИН, г. Житомир

 

АЛЬДЕБАРАН

 

Когда любовь ещё не знала лжи,
И были дни юны, легки и святы,
Мы шли вдвоём, вдоль поля зрелой ржи:
"Давай с тобою вместе убежим
За кромку, где скрываются закаты.

Маршрут проложим на Альдебаран,
И полетим, кантате звёздной вторя.
Прорвёмся сквозь бураны и туман,
Узнаем, как огромен океан,
И что его дыхание для моря.

Распутаем начала всех начал,
И посетим все города и веси,
Проведаем, о чём пески молчат..."
Трещал сверчок, горчила алыча,
Подлунный мир был жутко интересен.

Случайные касанья наших рук
Тела синхронно прошивали дрожью,
Даря душе то радость, то испуг,
И двух сердец неровный перестук
Кружил в ночи над переспелой рожью.

Нас поманил душистый, мягкий стог,
Мы подошли, не проронив ни слова,
Никто ему противиться не мог,
Затем земля качнулась из-под ног,
И звездный свет был нами исцелован.

Года восстановили статус-кво,
Их столько пронеслось, что помнить странно...
Но не забыто звёздное родство,
И если есть на свете волшебство,
То это – дивный свет Альдебарана.

 

 

* * *

Мир полон радости и зла.
Испив из этих чаш с лихвою,
Молю, чтоб наша жизнь текла
Лишь в состоянии покоя.

Даруй нам, Господи, покой,
В обмен на мудрое смиренье,
Чтоб вопреки беде любой,
Сходило умиротворенье.

Не станут золото и власть,
Иль капли слёз у аналоя,
Ни страсть, ни прочая напасть –
Важней душевного покоя.

Так, словно бурная река,
Стихает, попадая в море,
Твоей руке моя рука
Даёт уверенность в опоре.

И ярче света всех светил,
Осознавать – нас двое, двое,
И как бы рок не остудил,
Мы отогреемся покоем.

 

 

* * *

Даруй мне, жизнь, минуты тишины.
Возможность отдышаться, оглядеться.
Чтобы в смятении иной страны
Мелодии распознавало сердце.

А в чернозёме звуковых пустот
Вдруг возникала та первооснова,
Из тьмы которой, выждав свой черёд,
Ростком на свет проклёвывалось слово.

Пусть взор не различит твоей вины.
Пускай уста крепит печать молчанья.
Даруй мне, жизнь, минуты тишины –
Расслышать ноты твоего звучанья.

 

 

ПАМЯТИ БЕЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ

 

Всё ведь когда-то кончается, Белла Ахатовна,
Слёзы смахнуть, улыбнуться, и успокоиться,
Долго Вас ждали Цветаева вместе с Ахматовой,
И воссияла над нами Святейшая Троица.

Как же теперь называют Вас шестидесятницей,
Многим длинней Вы держались в пегасовом стремени,
Вам сквозь века путешествовать Огненной Всадницей,
Вашим творениям не уместиться во времени.

Что же о Вас горевать, коль Вы Богом сосватаны,
Светлым талантом и вечною славою венчаны,
Руки святые целую Вам, Белла Ахатовна,
Тонкого лирика и ослепительной женщины.

 

-------------------------------------------------------------------

 

адрес журнала: http://www.braylland.com/zhurnaly2015/Stupeni_12/index.html#undefined



Подборка в альманахе "Зоряна криниця", №3, за 2015-й год

Литературно-художественный альманах

творческого объединения "Суцвіття"

 

"ЗОРЯНА КРИНИЦЯ"

 

г. Красноармейск, Донецкая область

 

№3, декабрь 2015 года

 

Олег Озарянин, г.Житомир

 

 

* * *

Помпезность сентября – последний день Помпеи,
Когда огнём горят, пробившись сквозь листву,
Слепящие лучи вдоль солнечной аллеи,
И краски говорят: смотри и торжествуй!

И взгляды всё теплей, и всё прозрачней время,
И подлинный триумф в оттенках и тонах,
И каждый тополь – франт, и каждый клён – богемен,
Законодатель мод и стиля патриарх.

И роскошь, и размах осеннего убранства,
И небывалый бум безудержных щедрот,
И бесконечна жизнь: дыши, живи и странствуй,
Плохое всё прошло и не произойдёт.

И будет так всегда, ничто не потревожит
Ни праздности небес, ни благости души.
И каждый новый день к любви предрасположен,
И каждый поцелуй, как Бог, несокрушим.

 

 

* * *

Мне всего-то от тебя надо –
Видеть блики в глубине взгляда,
Прикасаться к белизне кожи,
Выцеловывать складки губ.
Чтобы ты, то воскрешая, то раня,
Изо льда меня бросала да в пламя,
И смятение в сердце множа,
Возводила бы чувства в куб.

Мне, по совести, одно нужно –
Чтобы быт любовь не завьюжил,
Чтобы все мечты и надежды
Не проткнул бы вострый трезуб.
Чтоб беда твоё не гнула колено,
Ни с войны чтоб не ждала, ни из плена,
И тебе в державе мятежной
Был бы я доподлинно люб.


 

* * *

В один из дней я перестану быть.
И превращусь в пространство, в невидимку.
И слов моих разнузданная прыть
Уже ни с кем не ляжет спать в обнимку.

Их не смогу доверить никому
Так, как хотел – раздумчиво и веско,
Меня не будет в парке и дому,
И даже в суд не пригласят повесткой.

Кем был, не вспомнят мост и фонари,
Течение реки под скрипы сосен,
Я стану, будто кофе, растворим,
И растворюсь в рассветном плеске вёсел.

Останусь всем, а, стало быть, ничем,
И тихий день, наверное, осенний,
Мне поднесёт венки из хризантем
И призовёт сыграть в прощальный теннис.

И я сыграю свой последний сет,
Мне подавать, держи, судьба-злодейка,
Я ко всему готов и разогрет.
Но равен счёт финального тай-брейка.

6:6, 7:7, никто не впереди,
Остаться, жить – надежды луч забрезжит,
Где нет ничьих, там кто-то победит,
И перевес, как вечность, неизбежен.

Что ж, мне не привыкать: пальба, гульба,
Я всё прошёл и не учи учёных.
Ох, не простой соперник ты, судьба,
И я не прост – давай, лови кручёный!

 

 

* * *

Какая разница, в какую землю лечь,
Каким хмырям отстёгивать налоги?
Поэт не нужен (истребим сиречь)
Всегда, в любом сообществе двуногих.

Вдохнув пары глагольной и хмельной
Деепричастно-суффиксной отравы,
Он нежилец, он видит свет иной
И заключён в колонию неправых.

Недолгий обитатель здешних мест,
В кромешный час, когда душе крамольно,
Он скальпелем пера ведёт надрез
По сердцу и листу: тугой, продольный.

Что есть стихи? Лишь разновидность лжи.
Осадок слов со дна переживаний.
В стихи, как в рясу, прячутся ханжи
И толпы недоумствующей дряани.

Скрывать меж строк какой-то тайный смысл,
Превознося значенье междустрочий,
Способен всяк, кто хоть отчасти лыс
И схожестью с Верленом озабочен.

Так что ж, шуми, камыш, пока не смолк,
Шурши, трещи, но не забудь о главном:
Всегда, во всём, поэт поэту – волк!
Да и другим не нужен и подавно...

 

 

* * *

Вернись ко мне. Сквозь горести обид.
Сквозь боль утраты прежнего героя.
Я знаю, что нельзя простить такое,
Но коль не ты, то кто меня простит?

Вернись ко мне. Забыть не просто, но
Ты притворись, что обо всём забыла.
Мы друг без друга жалки и бескрылы,
И мы не мы, когда мы не одно.

Вернись ко мне. Ты мне нужна, как высь,
Я без тебя – планета без названья.
И лишь одно твержу, как заклинанье –
Вернись ко мне. Вернись ко мне. Вернись...

 

 

* * *

Ты плакала в вечерней тишине…
Но не был я слезам твоим причиной.
Досада, подступившая извне,
Терзала грудь, как ножик перочинный.

Мир громоздился, зол и одичал,
Вся боль и страх, тревоги и сомненья
Роились в нём. Над всем – луны овал
Метался, будто проклятый священник.

И всё вокруг теряло прежний смысл,
Перерождаясь по законам драмы,
В театр плохих актёров и актрис,
Где гибли люди, глупо и упрямо…

 

 

* * *

Вот и август. И мухи становятся злее.
Пауки всё усердней плетут паутины.
И уже жёлтый лист устилает аллеи,
Берега расцветают хвостом петушиным.

В каплях утренних рос – обещанье метелей,
А в холодных ветрах – отзвук севера некий.
Птицы стали смелей, их птенцы повзрослели
И теперь не нуждаются больше в опеке.

И печаль о зиме неуёмна, зверина,
И мечтать о былом – что чесать против шерсти.
Вот и года венец. Вот и жизни вершина.
И куда б ни шагнул, направляешься к смерти...

 

 

* * *

Просто жить и любить.
Не вдаваясь в причины, мотивы,
Принимая любовь
величайшим из жизненных благ.
Пусть безумных желаний
несут меня кони ретивы,
Мимо леса сомнений,
в немыслимой страсти овраг.

Чтоб мелодия слов
«ненаглядная» и «дорогая»
Разливалась в душе,
словно в лунную ночь соловьи.
И собою затмить
не могла никакая другая
Неземное сиянье
моей лучезарной любви.

Чтобы жизни не жалко
за трепетность нежного взгляда.
Чтобы чувства нести,
как зажжённую Богом свечу.
И всему вопреки
оставаться с любимою рядом.
И от смуты любой
заклинаньем твердить – Я хочу

Просто жить и любить.
Не вдаваясь в мотивы, причины,
Сохраняя взаимной любви
первозданную суть.
По-иному – никак,
по-другому – не стоит овчины,
А иначе – прости, зачеркни,
отпусти и забудь.

 

 

* * *

Я был раздавлен Пастернаком,
Когда в двенадцатом часу
Бессонницы священным знаком
Качнулся томик на весу.

Слова и мысли отлетели
В моём разрушенном мозгу.
Скрещенья, свечи и метели
Меня сводили в мелюзгу,

Ища спасенья у Марины,
Переменить решил я том,
Но, не прочтя и половины,
Вдруг осознал, как я смешон.

В самокопаниях несносен
Хотел ответить – ху из ху?
Но мудрый и бездонный Осип
Перемолол меня в труху.

Уже терзаем болью плотской
Вслепую новый том достал,
Мне под руку попался Бродский
Ну всё, ребята, я пропал…

 


Письмо к сетевой поэтессе

 Вы были мне ниспосланы судьбой

в тот час, когда дорогою тернистой
казалась жизнь, – стихами надо мной
разверзлись небеса. Ваш голос чистый
впервые зазвучал и вмиг увлёк
в тот сладкий плен, где нега и отрада.
Ваш символ – легкокрылый мотылёк –
мне преградил пути к воротам ада...
И всякий раз, когда ласкали слух
мне Вашей лиры нежные напевы,
я мнил себя смиреннейшим из слуг
у трона всемогущей королевы.
Незримая! Я вновь у Ваших ног.
Вы мне важны, как ноты партитуре.
Когда б желанье загадать я мог,
я стал бы клавишей у Вас в клавиатуре.
И был бы счастлив ждать – покорен, тих;
часы бы мне секундами казались –
мгновений тех, когда, рождая стих,
меня бы Ваши пальчики касались.
Царица грёз! Прекрасен Ваш венец!
Произнесу без лести и притворства:
Ваш дивный слог – волшебный образец
не творчества, но ЧУДОТВОРСТВА!



Листая наслюнявленным перстом...

Листая наслюнявленным перстом
прошедших лет шершавые страницы,
дивлюсь, как много места "на потом"
нетронутым в моей судьбе хранится.

Вот книга дней моих. Таких пустот
Не в силах оправдать рассудок здравый.
Нелепых дел безумный хоровод
С тоской хранят истерзанные главы.

Глава любви. В ней встреч случайных сор,
неискренность признаний без ответа,
смешные кляксы расставаний, ссор...
Но не хватает главного: сюжета.

Глава надежды. Странная глава.
В ней все слова, держась наизготове,
ещё не прозвучав, блеснув едва,
оборваны – увы! – на полуслове.

Глава мечты. Размашистый разбег
манящих строк желаний и стремлений,
искрящихся, как новогодний снег,
вдруг перечёркнут – весь! – крестом сомнений.

И эпилог звучит как приговор,
читаю заключительную фразу:
жить без надежды и мечты – позор,
и тот не жил, кто не любил ни разу.

Печальна эта книга бытия;
смысл жизни в ней, пока, не обнаружен.
Враги второстепенны и друзья:
им без меня, как мне без них, не хуже.



Кончено. Не исцелить векам...

Кончено. Не исцелить векам
Затаённой, сумеречной боли
Здесь, под сердцем. Мы сыграли роли
На потеху злобным языкам.

Верилось. Надеялось. Ждалось.
Всё казалось, вот, ещё немного –
Будем вместе: так угодно Богу...
Только всё травою поросло.

За окном становится темней.
Груз воспоминаний тяжек слишком.
Помнишь, мы мечтали о сынишке?
Даже имя выбрали: Андрей...

Нам Господь, наверно, не простит
Наш разрыв и нерожденье сына,
Мы тогда бы стали триедины...
Но судьба исполнила кульбит.

Вот и всё, угас надежды луч.
Вдребезги любовь о жизни сложность

Разлетелась. На душе тревожно
И не видно света из-за туч.




Требую! Прошу тебя. Молю...

Требую! Прошу тебя. Молю...
Прекрати! Не мучай. Пощади...
Вот уж вечность по календарю,
Как расстались. Нет! не приходи,
Не преследуй призраком ночей,
Не тревожь души моей больной,
Не топи в бездонности очей
Зыбкий мой полуночный покой.
Я и так не в силах превозмочь
Боль, и из последних сил держусь.
Как проклятье, принимаю ночь
И уже при свете спать ложусь.
Горькое безумие моё!
Я тобою за грехи наказан.
Чёрных мыслей злое вороньё
Еженощно выносить обязан.
Из глубин кромешной темноты,
За чертой сознанья, в бездне где-то,
Так не–вы–но–си–мо смотришь ты.
И опять распят я до рассвета.
Прижимаю медный крест к груди,
Но на шее чувствую петлю.
Прекрати! Не мучай. Пощади...
Требую! Прошу тебя. Молю...

 



Память о тебе сменила методы...

Память о тебе сменила методы
Агрессивных актов нападения,
Перестав о чуть похожих "Это ты!"
Восклицать до умопомрачения.

Стала вдруг хитра, изобретательна.
Уяснила: днём – не приставать бы,
А не то прогонят обязательно,
Как непрошенных гостей со свадьбы.

Память о тебе приходит ночью,
В темноте трясёт меня за плечи,
Сон мой чуткий разрывая в клочья,
Всё твердит: такой, как ты, не встречу...

Знает: я бессилен против мглы.
И, пока луна скользит по краю,
О тебе воспоминаний иглы
Мне под ногти медленно вгоняет.

 



Вальпургиева ночь

ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ

 

Как скрипка к шее скрипача,
    влекомый страстью, –
К твоим губам, к твоим плечам
    хочу припасть я.
Луна украсила пейзаж
    над кромкой леса.
Я пред тобою – робкий паж
    у ног принцессы.
Тут устанавливает ночь
    свои законы.
Мы их не в силах превозмочь!
    Для всех влюблённых
Во все века и времена
    сладка награда:
 Когда Луна плывёт, полна –
    Быть вместе, рядом.
Всё замерло, молчит и ждёт,
    всё – без движенья.
Но час назначенный грядёт
    грехопаденья.
А раньше времени – не сметь!
    Не прикасаться!
Страдать, терзаться и терпеть...
    Но бьёт двенадцать!
Божественная пара глаз
    смыкает вежды.
Испепеляются на нас
    огнём одежды.
И выдвигается из тьмы
    зловещий профиль,
И тень проходит вдоль стены.
    То – Мефистофель!
И Дьявол, распаляя страсть,
    тайком от Бога,
Ниспровергает нас во власть
    греха земного.
Сиюминутным торжеством
    врасплох захвачен.
Я пожалею, но – потом.
    Сейчас – иначе.
Сейчас все правила игры
    диктует тело.
Пусть рушатся вокруг миры –
    нам нет предела!
Безумствуя, мы входим в раж.
    Лови – не словишь!
И ритуальный танец наш
    не остановишь.
Хмельной экстаз несёт нас вскачь
    к заветной цели.
Нас не унять, хоть пой, хоть плачь –
    мы озверели.
Во чрево адского огня
    сойти я волен...
Уж поглощает он меня...
    И Бес доволен!

 



На стол обеденный взгляни-ка...

На стол обеденный взгляни-ка:
Мечтою, что сбылась опять,
В тарелке сочная клубника –
Как на подбор ни дать ни взять.
В неё добавим сливок взбитых,
И под шампанского бокал
Десерта, на желудок сытый ,
Я лучше в жизни не едал!




Кладоискатель

Темна была пещера, глубока.
Ступени, вход – листвой от глаз сокрыты.
Из пола вырастали сталагмиты,
И сталактиты висли с потолка.

Она таилась средь прибрежных скал.
Высокий свод, зловещим звукам вторя,
Подхватывал тревожный рокот моря,
И ветра вой опасность предвещал.

Всей шайкой мы вошли в подземный дом –
Он ждал, крестом на карте обозначен,
Нас, джентльменов ветреной удачи,
К сокровищам спешащих напролом...

Когда мы одолели треть пути,

Вдруг пол под нами, словно льдина треснул,
И все пираты провалились в бездну,
Лишь я один сумел себя спасти….

Где это место? Промолчу о том.

Я хитрецов видал куда почище...

Но ты настойчив! Что ж, давай рискнём.
Коль хочешь деньги превратить в деньжищи –

Трёхмачтовый корвет приобретём,
Отправимся туда и клад отыщем:
Он здесь, на старой карте, под крестом.

 



Декабрь укутался в снега...

Декабрь укутался в снега,

Как в пелену новорождённый.
По глади льда скользит нога,
И я, зимою побеждённый,
Валюсь в сугроб. Раскаты смеха
Двух школьниц слышу за спиной:
"Смотри, упал! Ох, вот потеха!"
И поздно воевать с зимой:
Она сильней, непобедимей,
Так, будто целый мир застыл.
А на ветвях хрустальный иней
Блестит, как символ чистоты
И вечности. Лишь дух покоя
Царит над грешною землёй.
И я склоняюсь пред зимою:
Напрасно воевать с зимой!




Ночное

Не брошу – стану шелестом в ночи, 

восточным ветром в пряных прядях сада,
целующим тебя, моя услада!
Замри на миг, не шевелись, молчи...
Ты слышишь? Мерзко по стеклу когтями
скрежещет зверь, пришедший под окно.
Взалкавши крови, нечисть ждёт давно,
тревожа полночь гулкими шагами.
Кошмарами в расширенных зрачках,
виденьями от яда белладонны
разверзся ужас пропастью бездонной,
и мир дрожит на тоненьких ногах.
Как гром, внезапно поразит испуг;
из темноты, из непролазной чащи
сомнений – страх вползёт змеёй шипящей,
и втрое чаще станет сердца стук.
Но лёгким дуновеньем ветерка
с тобою рядом находясь незримо,
я цепи разорву угрозы мнимой,
любимых губ дотронувшись слегка.




Фотоальбом

Открой альбом, вернись в своё вчера.

Вот рок-н-ролл в угаре дискотеки
Отплясываем с ночи до утра,
И кажется, что вместе мы навеки.

Смотри! наш первомайский турпоход!
Друзья, ещё не ставшие врагами,
На утлой лодке едут вместе с нами,
На фоне голубых озёрных вод.

А это кто? Ах, да – Калинин, Саня.
Серёжке ставит рожки, шебутной.
Ещё не брошенный на жертвенник в Афгане.
Смеющийся. Счастливый. И... живой.

Вот свадьба развесёлая твоя.
Ты в белом вся, как облако, как чудо!
А я стою поодаль почему-то.
(Не потому ль, что женихом – не я?)

А это я, взлетающий к кольцу
В пылу азарта баскетбольной встречи.
Проигрываем – вижу по лицу, –
Но не сдаёмся: ведь ещё не вечер!

Смотрю в глаза утраченных друзей.
Одни спились. Других по белу свету
Жизнь разнесла и растеряла где-то.
А третьи – в царстве призрачных теней.

Уж не фотографируюсь, лет семь.
Да просто ничего не происходит.
Любовь, надежды, вера – на исходе,
И скоро не останется совсем.

Работа, дом... Я вечный пленник стен.
Тоска и быт на нет весь мир мой сводят.
Так, незаметно, мимо жизнь проходит
И ничего не жалует взамен.




Не надеюсь на милость богов...

Не надеюсь на милость богов
и не верю в удачи химеру:
ничего не воротится вновь!
Не цвести больше летнему скверу
в ярких бликах июньского дня
так изысканно-благоуханно;
ароматом жасмина пьяня
нас так сладко, так нежно, так странно...
Не плести паучкам меж ветвей
кружева из серебряных нитей
с кропотливым усердьем ткачей.
Не стоять больше солнцу в зените.
Не раскручивать кудри берёз
шаловливым лобзаниям ветра.
Словно ветер тебя мне принёс...
Не забуду: каких-то полметра
отделяли, желанная, нас
друг от друга на узкой аллее...
Ярче солнца – огонь твоих глаз...
Мне бы быть хоть чуть-чуть посмелее,
обратиться к тебе, удержать,
повести себя как-то иначе...
Но не смог я ни слова сказать,
небывалым смятеньем охвачен.
Белой птицей среди облаков
ты растаяла в солнечном сквере...
И не верю я в милость богов,
Ни в удачу, ни в чудо, не верю.



Переполняясь светом...

Переполняясь светом звёздных сфер,
Вдыхая воздух горних откровений,
Не многое беру себе в пример
Итогом всех исканий и борений.

Да, цель Творца предельно неясна,
За что и попираема безбожно.
Зачем же пробуждаться ото сна,
Коль бесполезным жить не так тревожно.

Успех немыслим не в ущерб другим
И часто ближних омрачает лица.
Порой друзья лукавей, чем враги,
Ты упадёшь – и друг приободрится.

Огнём души не просто растопить
Сердца, что вмёрзли в монотонность буден.
Врагов нельзя величием сломить –
Но разумом, и этот выбор труден.

К чему напрасно сожалеть о том,
Что дни горят, страница за страницей.
Для Вечности мы только миг живём –
В её глазах ничто не отразится.



Всмотрись в... не важно, что!

Всмотрись в... не важно, что!

Окно или рисунок,

Ведуту, натюрморт...

Но пристально всмотрись!

Представь: вода течёт,

а ночь темна, безлунна.

У шхуны борт потёрт

и в сад прокралась рысь.

 

Пусть звёзды в вышине

кружатся в быстром танце.

Вот свечи на столе,

гранат и виноград.

И ржание коней

пленит умы повстанцев,

А пчёлы всё смелей,

назойливей жужжат.

 

И твой привычный мир

не познан, иллюзорен,

И каждый в нём чудак –

смельчак и весельчак.

Из дыр бумажных ширм

забрызжет день, лазорев...

Без этого никак,

без этого никак...



Игорю Царёву сегодня шестьдесят. С юбилеем, друг!

ИГОРЬ ЦАРЁВ (11.11.55 – 04.04.13)

( в переводах Олега Озарянина)

СУБОТНЄ

Моя кохана, нині вихідний,
Тож сну дозволь подовжитись навмисно,
Ще доки невгамовне наше місто
Прокльони шле завії продувній.
Не вислуховуй злобні голоси,
Нехай зима за вікнами долдонить,
А ти, натільний хрест узяв в долоні,
Хоча би півгодини ще поспи.
Полинових очей не відкривай,
Не залишай казкової дороги,
Нехай з’їдять твої єдинороги
Із теплих рук чарівний коровай.
Дай відсурмити ноти сурмачу,
Дай відчайдуху впоратись з драконом...
А я в цей час яєчню ще й з беконом
Підсмажу. І чайок закип'ячу.

(оригинал)

СУББОТНЕЕ

Любимая, сегодня выходной,
Позволь же сну еще чуть-чуть продлиться,
Пока неугомонная столица
Ругается с метелью продувной.
Не вслушивайся в злые голоса,
Пускай зима за окнами долдонит,
А ты, нательный крестик сжав в ладони,
Поспи еще хотя бы полчаса.
Полынных глаз своих не открывай,
Не уходи со сказочной дороги,
Пусть доедят твои единороги
Из теплых рук волшебный каравай.
Дай доиграть все ноты трубачу,
Дай храбрецу управиться с драконом...
А я пока яичницу с беконом
Поджарю. И чаёк закипячу.

МІЙ СВІТ

Ось дім, де кожен цвях забитий власноруч,
Ось три щабельки в сад поза зручні дверчата,
Ось поле та ріка, і небо понад круч,
Де проживає Бог, в якого вірю свято...

Я наливаю чай, ти розрізаєш торт,
А за вікном зірки мигтять короткозоро,
Та нам з усіх світів є переважним той,
Що разом об’єднав в нас дихання прозоре.

Ти креслиш коло рухом рук обох,
Пітьму долає блиск очей зелених,
І наш домашній світ, поділений на двох,
Завбільшки за світів ніким не розділених.

(оригинал)

МОЙ МИР

Вот дом, где каждый гвоздь забит моей рукой,
Вот три ступеньки в сад за приоткрытой дверью,
Вот поле и река, и небо над рекой,
Где обитает Бог, в которого я верю...

Я наливаю чай, ты разрезаешь торт,
Нам звезды за окном моргают близоруко,
Но мы из всех миров предпочитаем тот,
Где можем ощутить дыхание друг друга.

Очерчивает круг движенье рук твоих,
Рассеивает тьму сиянье глаз зеленых,
И наш домашний мир, деленный на двоих,
Огромнее миров никем не разделенных.

(оригинал)

ОБЕТОВАННАЯ ВСЕЛЕННАЯ

Память листаем, грустим ли украдкою,
Пьем ли фантазий вино полусладкое,
То утонченная, то ураганная,
Нашей любви партитура органная,
Превозмогая земное и бренное,
Счастьем стремится наполнить Вселенную -
Мир, где витийствуют добрые мелочи,
Кот что-то млечное пьет из тарелочки,
И, запорошенный пылью космической,
Дремлет на полке божок керамический,
А на серебряном гвоздике светится
Ковшик созвездия Малой Медведицы,
В ходиках Время пружинит натружено,
Солнце мое греет вкусное к ужину,
Комнату, кухню, прихожую, ванную –
Нашу Вселенную обетованную.

(перевод на украинский)

ОБІТОВАНИЙ ВСЕСВІТ

Спогади йдуть, чи сумуємо потайки,
Живим фантазій плодами солодкими,
То ледве чутна, то вмить ураганна,
Наша любов - партитура органна,
Перемагаючи тлінне й гріховне,
Прагне, щоб щастям весь Всесвіт наповнить -
Світ, де витійствують добрі дрібниці,
Кіт щось смачненьке поцупив з полиці,
І, запорошений пилом космічним,
Мріє на лаві божок керамічний,
А на сріблястому цвясі тут світиться
Ківшик сузір'я Малої Ведмедиці,
В ходиках Час відбивається стомлено,
Сонце моє гріє ласе до столу,
Кухню, кімнату, прихожу та ванну -
Мій з нею Всесвіт обітований.

(оригинал)

Переводчик

Перед небом я и босый, и голый...
Зря нелегкая часы торопила...
Сердце бьется, словно раненый голубь,
Залетевший умирать под стропила...

Ну, не вышло из меня капитана!
Обнесла судьба пенькой и штормами,
Не оставила других капиталов,
Кроме слов, что завалялись в кармане.
Вот и жарю их теперь каждый вечер,
Нанизав строкой, как мясо на шпажку.
Даже с чертом торговаться мне нечем –
На черта ему душа нараспашку?
Толмачом и переводчиком чая,
Задолжавшим и апрелю, и маю,
Полуночную свечу изучая,
Языки огня уже понимаю.
Остальное и не кажется важным.
Согреваясь свитерком ацетатным,
Я однажды стану вовсе бумажным
И рассыплюсь по земле поцитатно.
Дождь заплачет, разбиваясь о ставни,
Нарезая лунный лук в полукольца…
На полях ему на память оставлю
Переводы с языка колокольцев.

(перевод на украинский)

Перекладач

Перед небом я і босий, і голий…
Та даремно долі маятник свище…
Серце б'ється, наче зранений голуб,
Що вмирати залетів на горище…

Ну, не вдалося з мене капітана!
Обійшли вітри й шторми навіжені,
Не залишив я значних капіталів,
Крім тих слів, що завалялись в кишені.
Ось і смажу їх тепер кожен вечір,
Настромив рядком, як м'ясо на шпажку.
Навіть з бісом торгуватися нічим -
Бо душа йому до біса пропаща!
Тлумачем та ладним стратником чаю,
Завинив який і квітню, і травню,
Що вночі ретельно свічку вивчає,
Мови полум’я долаючи справно.
Тільки решта не здається вагомим.
Загортаючись у светр ацетатний,
Стану я колись увесь паперовим
І розсиплюсь по землі по цитатах.
Дощ заплаче, розбиваючи тишу,
Кільця з місяця врізаючи й далі…
На полях йому на пам'ять залишу
З мови дзвоників переклади вдалі.

(оригинал)

ДЕМИУРГАМ

Есть демиурги языка,
Язычники, языкотворцы,
Восторгом золотых пропорций
Играет каждая строка...
Кто ниспослал им этот дар?
Кто научил так изъясняться,
Что их слова ночами снятся,
Питая души, как нектар?..
Их слог — то строг, то вводит в транс
Тем, как божественно небрежен,
Как между строк туманно брезжит
Высокий смысл иных пространств...
Но, кто бы знал, какой ценой
Им достается почерк легкий,
И сколько никотина в легких,
И сколько гадости иной...
Как окрыляют их грехи,
Как в рюмках плавают окурки,
Как засыпают демиурги
Упав лицом в свои стихи...

(перевод на украинский)

ДЕМІУРГАМ

Є деміурги царства мов,
Мовообранці, мовотворці,
Запалом золотих пропорцій
Ясніє кожна з їх промов…
Хто надіслав їм світлий дар?
Хто научив так провомляться,
Що їх слова по ночах сняться,
Та живлять душі, як нектар?..
Їх склад – веде до забуттів,
Тим, як божественно недбалий,
Як між рядків маячить вдало
Високий сенс тонких світів...
Але, хто б знав, яким збиттям
Їм дістається тон вразливий,
І скільки в бронхах нікотину,
І скільки іншого сміття…
Як гріх з’їдає їх живцем,
Як у чарках бички спливають,
Як деміурги засинають
Впав у свої вірші лицем…


...И ничему не верю. Ничему.

...И ничему не верю. Ничему.
И не прошу у мира подаянья.
Сыскав духовный промысел уму,
Пишу, за то не требуя признанья.

Прошёл пути значительную часть,
Стараясь быть безлик и незаметен.
Но вот теперь, на прошлое косясь,
Глаз многое увидел в новом свете.

Всё дальше вёл меня окольный путь
От суеты, к заброшенному дому.
Простые вещи поменяли суть,
И многое открылось по-иному.

Обрыдло мне людское естество,
В котором, как ни жаль, таится каин.
И лишь одно на свете существо
Меня от помешательства спасает.

Душа размякнет булкой в молоке,
Растает сердце сахара кусочком:
Прижав её ладонь к своей щеке,
Я не нарадуюсь красавицею-дочкой.

За всё сполна вознаграждён судьбой,
Мне в этой жизни большего не надо.
Ты, дочь моя, – мой свет. Ты – ангел мой!
Моя надежда, счастье и отрада.


Обыденность


Каждый день всё те же стены,
И уже не веришь в завтра.
В нём не видно перемены:
Жизнь – лишённая азарта.

Каждый день одни и те же
Примелькавшиеся лица...
Заставляем мы всё реже
Мозг размякший шевелиться.

Что нам поиск сути, смысла?
К отупенью путь нетруден.
С пустотою чувств и мыслей
Примирившиеся люди.

Поздно нам считать потери,
Только... Что же с нами будет?
Видеть, слышать, думать, верить
Разучившиеся люди.

Каждый день всё те же сцены,
Что вчера, сегодня, завтра...
Жизнь – расплатою за цену
Дней, ушедших безвозвратно.


Пляшущие тени на стене...

Пляшущие тени на стене,
Огонёк свечи пуглив, неярок.
Ночь нежна, она спешит ко мне
И несёт сокровища в подарок.

Всё, что ночь скрывала до поры,
Сберегала тайно и ревниво,
Мне она преподнесла в дары,
По своим неведомым мотивам.

В тот же миг открылся предо мной
Дивный мир полуночных видений,
Свитый из фантазии шальной,
Грёз, фантомов, таинств и сомнений.

Чудный край цветных волшебных снов,
Где цветут сады, в них птичьи стаи
Красотой пленяют голосов,
В чистом небе ангелы порхают.

Волк и заяц, пчёлы и медведь
Здесь дружны, никто тут не в обиде...
Сон один решил я подсмотреть –
И во сне твоём себя увидел!


Мой город мёртв, оделась в траур ночь...

Мой город мёртв, оделась в траур ночь,
Свет фонарей глухой тоской наполнив.
В твоём окне меня уже не помнят,
И нечем самому себе помочь,
И незачем... Глазами мутных стёкол
Неузнанный, лишённый чувств, страстей,
Уйду один, чужой толпе людей.
Я сам с собой расправился жестоко,
Себя отъяв от близких и друзей
И всё равно не сделался мудрей.
Под ноги, в грязь, я выбросить готов
Жемчужины бесценных идеалов,
Мне и без них "идей" вполне хватало,
А с ними точно стану безголов.
Я быть хочу глупейшим из глупцов,
Чтоб обрести покой души и тела,
Не отличать от умных – дураков,
Не различать тонов, полутонов,
Мир видя безыскусно чёрно-белым.
Но стоит Солнцу лишь, прогнав Луну,
Лучом своим едва прорезать тьму,
Я перестану быть суров и хмур
И новый день, как брата, обниму!


Вечер. Покой. Одиночество...

Вечер. Покой. Одиночество.
Путь в никуда ниоткуда.
Доброе чьё-то пророчество
О приближении чуда.

И тишина, и гармония.
Чистой души откровение.
Звёзд неземная симфония
Неба рождает свечение.

Станут просты и понятны
Все чудеса мироздания.
Может объять необъятное
В миг просветленья сознание.

Вечность покажется малою
Каплей в ладони Всевышнего.
День станет нежной фиалкою,
Годы – цветущею вишнею.

Слово родится заветное,
Будто росточек из семени,
Светом и мыслью воспетое
И неподвластное времени.


В том нет моей вины! Невольно и оплошно...

В том нет моей вины! Невольно и оплошно,
Без цели оскорбить, приблизившись едва,
Я Ваш спесивый нрав задел неосторожно,
В Ваш адрес обронив напрасные слова.

Они сорвались с губ испуганною птицей,
И улетели прочь, сквозь сутолоку дня.
Ошибку осознав, хотел я объясниться,
Чтоб как-то оправдать неловкого меня.

Но Вы взглянули так сердито и надменно,
Так зла и холодна в миг стала Ваша речь,
Что стужа сердце мне сковала постепенно...
Так огонёк любви не смог я уберечь.


Я не знаю, кто рассыпал...

Я не знаю, кто рассыпал
В небесах алмазы звёзд:
Будда? Кришна ли? Христос?
Всё равно, Ему – спасибо!

Тайна божьего творенья,
Без начала и конца,
Что веками в мудрецах
Вызывала изумленье.

Я на звёздную дорогу
Выйду, распахнув окно,
И, с Луною заодно,
В путь отправлюсь, в гости к Богу.

Бестелесен, невесом,
Прежний путь переосмыслив,
Полечу быстрее мысли
В царство света – Божий Дом.

До небесного дворца
Приведёт меня дорога,
И у самого порога
Я паду к стопам Творца.

Веря в светлую мечту,
Обращусь к Нему с прошеньем
И, быть может, обрету
За грехи мои прощенье...


Depressio


Мохнатым, исполинским пауком
Укрывшись в тишине пустого дома,
Не вспоминать, не думать ни о ком.
Дни напролёт привычно и знакомо
Исследовать, каких ещё глубин
Способны достигать оттенки слова.
Осознавать, что ты во всём один.
Искать строку, не находить, и снова
Бороться с неуёмною тоской,
Себя в темницах разума неволя.
Утратив сон и потеряв покой,
Сойти с ума, в согласье с текстом роли
Безумного от горя короля,
Чьи странствия Шекспир увековечил.
Забыть, что где-то есть ещё земля,
Где смех и счастье расправляют плечи.
Так, в паука себя преобразив, –
Когда зима, хандра и свет потушен, –
Из "липких" слов тугую сетку свив,
В ту сеть, как мух, ловить чужие души.



Впервые

Слезинки пахли вереском и мятой,
И в каждой – солнце жгучее блестело...
Тот летний день, конец восьмидесятых,
И мы вдвоём у речки обмелелой.

Ты плакала тогда, как плачут дети,
А я не знал, куда от счастья деться.
Мы были в этот миг одни на свете,
И так нежданно распрощались с детством.

Твои слезинки собирал губами,
И сердце слушать разум не хотело.
Соприкасаясь с нежными руками,
От сладкой муки содрогалось тело.

И август плыл. В плену ромашек белых
Мы в мир волшебный двери отворили.
И он впустил нас: юных, неумелых,
Не понимавших, что мы натворили.

Там, под лучами ультрафиолета,
Лежим мы в травах – грешные, нагие...
Я, до слезинки, помню это лето,
Как счастье, обретённое впервые.


Обратный отсчёт

Десять... Вот и утро настаёт.
Рой людской, его теплом разбужен,
Окунётся в дел круговорот.
Без меня! Я съел последний ужин.

Девять... Эта ночь была длинна.
Барабанил дождь по парапету,
Прогоняя прочь обрывки сна.
Но с рассветом отправляюсь к свету.

Восемь... Нет, должно быть, в темноту.
К свету путь таким, как я, заказан.
Вряд ли там прощенье обрету,
Я ведь прокажённый, и проказа.

Семь... Какой напрасной вышла жизнь.
Словно ветер треплющий рывками
Спины тех, кто вылез на карниз
И утратил почву под ногами.

Шесть... Как оказалось, жизнь смешна,
Бестолкова по большому счёту.
Пагубна романтики блесна
Для глупцов: поэтов, звездочётов.

Пять... Устал. Уже невмоготу
Верить в доброту и совершенство.
Не найдут. Не вспомнят. Не прочтут.
Не формат. Чернуха. Декадентство.

Вот, четыре... Господи, прости,
Силы нет терпеть сомнений муку,
Значит, нам с тобой не по пути.
Пистолет утяжеляет руку.

Три... Приятный холодок ствола
У виска и холодок по коже.
Не суди за скверные дела
И грехи мои прости мне, Боже!

Два... Уже не вижу ничего,
Чёрные круги перед глазами.
Как скакун горячий, боевой,
Бьётся сердце дикими рывками.

Всё, один... На спусковой крючок
Палец давит медленно и верно,
Бесполезной жизни вышел срок,
Плоть мою вот-вот поглотит скверна.

Не мигая смотрит смерть в упор:
Вот и всё, не стало человечка,
Что себе судья и прокурор,
И палач, конечно...

Ноль!

Осечка.


Закрой глаза. Безмолвствуя, замри...

Закрой глаза.

                   Безмолвствуя,

                                         замри.
Пусть фуги Баха

                       дом и мир

                                      заполнят,
Рождаясь

             в ослепительной

                                          дали
И оседая

             в полумраке

                                 комнат.
Пусть растворятся

                             радость

                                         и печаль
В мольбах регистров

                               дивного

                                           органа,
Где всё живёт –

                         трактура ли,

                                             педаль –
Восторгом

                  Иоганна

                              Себастьяна.

Где звук такой

                      достигнул

                                      чистоты,

И так заполнил

                          космоса

                                       пустоты,

Что в мире

                  больше нет

                                    неправоты

И больше ни одной

                               фальшивой

                                                  ноты.



Пройдут года, утихнет боль утрат...

Пройдут года, утихнет боль утрат,
Забудутся вчерашние потери.
В беду, которой нынче я распят,
Наверно, завтра даже не поверю.

Жизнь побежит укатанной стезёй,
Без резких поворотов и ухабов,
И, вместо хлеба чёрствого с водой,
Преподнесёт шампанское и крабов.

Разящий рок свою умерит прыть,
Распустятся мечты цветущим садом.
И никого из прежних, может быть,
Храни их бог, уже не будет рядом.

Не ведает никто судьбы своей.
Куда спешим, осознаём едва ли.
С годами грусть становится светлей
И мир сквозь время – просто идеален.


Кошка Дора

В сквере вдоль забора
Ходит кошка Дора.

И у этой кошки
Тоненькие ножки,
Белые сапожки,
А на шее – брошка.

Дали ей сметанки
Из консервной банки.
Кошка полакала
И мяучит: – Мало!

Дали ей сосиски
В пластиковой миске.
Кошка дожевала
И мяучит: – Мало!

Принесли в корзинке
Розовой свининки.
Съела кошка сало
И мяучит: – Мало!

Жуткая обжора
Эта кошка Дора!


Вот и мы, в просторной комнате...

Вот и мы, в просторной комнате,
На двоих – одна кровать.
А, совсем недавно, помните?
Глаз не смели Вы поднять!

Вот и кончились чудачества:
Робость рук, стесненье фраз…
Перешли в другое качество
Отношения у нас.

Больше нам таиться нечего,
Ни одежды, ни стыда.
Что взбредёт – гуляй, купечество! –
Исполняем без труда.

Всё пустяк и всё дозволено,
Дышим часто, тяжело.
И сюжетец намозоленный
Бьётся бабочкой в стекло.

И романтика, и таинство
Угасают, будто сон.
Грёзы начали подтаивать,
Вместо песен слышен стон.

Дивный образ распадается,
Сколь об этом не злословь...
Где банальное случается,
Там кончается любовь.

––––––––––––––––––––––––––––––––

Когда сбывается мечта,
Уже не чаявшая сбыться,
Сверкают слёзы на ресницах,
И жизнь становится пуста.

Когда сбывается мечта,
Хранившая в дожди и грозы,
От огорченья вянут розы,
И меркнет мира красота.

Когда сбывается мечта,
В своей решимости воловьей,
Твой новый день у изголовья
Ложится тенью от креста.

Когда сбывается…, и ты
Осознаёшь, что сердце манит,
Несбыточность твоих желаний,
Недосягаемость мечты.


Беременной

Она так бережно ступает,
В себе вселенную тая:
Мир, где она и Пресвятая,
И Бог, и тайна бытия.

В надеждах о благом исходе
От сотворения времён,
Весь космос глаз с неё не сводит
И целый космос в ней вмещён.

И этой аурой особой
Природою окаймлена,
Благоухая, словно сдоба,
Так привлекательна она.

Проходит плавно, не спеша,
Став воплощеньем всеединства,
И светится её душа
От ожиданья материнства.


Подборка в альманахе "ЯЛОС", III выпуск, 2015-й год

* * *

Судья: Кто может подтвердить, что вы поэт? Кто зачислил вас в разряд поэтов?
Бродский: Никто... А кто причислил меня к роду людскому?
Судья: И вы учились где-нибудь этому занятию?
Бродский: Не думаю, что этого можно достичь посещением занятий.
Судья: На каком основании вы стали этим зани-маться?
Бродский: Я думаю, это... от Бога.
Из заседания суда 13 марта 1964 г. над Иосифом Бродским (судья Дзержинского суда г. Ленинграда Са-вельева Е. А.); законспектировано Фридой Вигдоровой.


Нет поэтов от Бога.
Есть от бед и печалей.
От несчастных любовей.
От смертельных обид.
Не щенячьи восторги
Слышат Музы вначале,
Звон натянутых нервов
Их ночами пленит.

За последней чертою,
На изломе, на грани
Между жизнью и смертью,
В цепких лапах тоски,
Чёрной струйкою крови,
Как из колотой раны,
У поэтов из сердца
Истекают стихи.

И ланцетом хирурга
Чьи-то души спасает
Зарифмованной боли
Леденящая сталь.
Но уходят поэты
В бесконечные дали,
И, ушедших навечно,
Их до одури жаль.


ИЮНЬСКАЯ ЖАРА

Солнце, с оголтелостью мартена,
К девяти порушив твердь асфальта,
Расплавляет город постепенно.
В голове надрывным визгом альта,
На последней, запредельной, ноте –
Скрежет барабанных перепонок.
Солнечный удар застыл на взводе,
Ждёт, когда заезжен, худ и тонок,
Спотыкнётся дряхлый конь сознанья,
Чтоб свалить его одним ударом.
В полдень – исполненье наказанья,
Ставшего обыденным кошмаром –
Тридцать семь в тени. Какое пекло!
Кто на солнце – мученики ада.
Зелень вся пожухла и поблекла.
Нужен дождь! Всё прочее – не надо.


КАРТИНКИ В СТИЛЕ РЕТРО

Мне сонный зимний день напоминает
Рисунок тушью на листе бумаги,
В котором точно так соединяет
Творец игру теней с игрою света,
В однообразный белый фон сливая
Кусты, дороги, холмики, овраги...
Колючий иней искрами сверкает
На хрупких ветках. Холодом одета
В ледовый панцирь мелкая речушка.
Вокруг покой, который лишь зимою
Бывает в шумном мире. Ель-старушка
Кряхтит сквозь стон простуженного ветра,
Да на опушке шустрая зверушка
Мелькнёт хвостом... И я – в плену покоя,
Присев под ель, на снежную подушку,
Пишу в блокнот картинки в стиле ретро...



Ни "котёночком", ни "рыбкой", ни "заинькой"...

Ни «котёночком», ни «рыбкой», ни «заинькой»,
Даже всуе я тебя не нарёк.
Собирал тебя из снов, как мозаику,
Из дрожанья губ и бледности щёк.

И когда в твои глаза, будто в омуты
Окунулся и не чувствовал дна,
Всё не верилось, что мне, не другому ты
Во спасение Всевышним дана.

Всё казалось – это сон, вмиг закончится,
Только стоит наши руки разжать,
Всё молился о тебе Богородице
И молитвами заполнил тетрадь.

И слова тебе такие подыскивал,
С красотою их твоей обручив,
Чтобы нрав твой озорной да неистовый
В них светился, будто звёзды в ночи.

Ни "котёночком", ни "зайкой", ни "рыбкою"
Я назвать тебя ни разу не смог,
Свято веруя - твоею улыбкою
Мне, должно быть, улыбается Бог.


Изгибов твоих истома...

"... под пение пружин житомирских борделей..."
(Александр Кабанов)


Изгибов твоих истома.
Расшатанная кровать.
У окон этого дома
Терпимости не отнять.

Ты мне так поддельно рада,
Как только меня ждала,
От предыдущего гада
Стопку прибрав со стола.

К чему тут пустые речи?
Натружено, без прикрас,
Нас взвалит к себе на плечи
Другим нагретый матрас.

И я зарычу, завою,
От похоти озверев,
Как сладко мне быть с тобою,
Я хищник, охотник, лев.

Конфеты с пьяною вишней
Под лёгкий аперитив...
«Ну, всё, твоё время вышло,
Останешься – доплати».

В истому твоих изгибов
Опять окунаюсь весь...
Мы счастливы быть могли бы,
Когда б не вот так, не здесь…


Помпезность сентября - последний день Помпеи...

Помпезность сентября – последний день Помпеи,
Когда огнём горят, пробившись сквозь листву,
Слепящие лучи вдоль солнечной аллеи
И краски говорят: смотри и торжествуй!

И взгляды всё теплей, и всё прозрачней время,
И подлинный триумф в оттенках и тонах,
И каждый тополь – франт, и каждый клён – богемен,
Законодатель мод и стиля патриарх.

И роскошь, и размах осеннего убранства,
И небывалый бум безудержных щедрот,
И бесконечна жизнь: дыши, живи и странствуй,
Плохое всё прошло и не произойдёт.

И будет так всегда, ничто не потревожит
Ни праздности небес, ни благости души.
И каждый новый день к любви предрасположен,
И каждый поцелуй, как Бог, несокрушим.


Руперт Брук. Солдат

Руперт Брук (1887-1915)

СОЛДАТ

Коль я умру, запомни лишь одно:
Есть некий уголок в чужих полях,
Где Англия теперь. Там суждено
Земле бесценной скрыть бесценный прах.
Тот прах был плотью Англии рождён,
И выучил, что нет пути иного,
Чем милосердие, и прожил он,
Хранимый солнцами родного крова.

Знай, это сердце, что отвергло зло,
И с пульсом вечности совпав, сторицей
Вернет все, что дарилось благосклонно -
Пейзажи, звуки, дружбы ремесло,
Мечты счастливей дней и воплотится
В сердцах под мирным небом Альбиона.


Rupert Brooke (1887-1915)

THE SOLDIER

If I should die, think only this of me:
That there's some corner of a foreign field
That is for ever England. There shall be
In that rich earth a richer dust concealed;
A dust whom England bore, shaped, made aware,
Gave, once, her flowers to love, her ways to roam;
A body of England's, breathing English air,
Washed by the rivers, blest by suns of home.

And think, this heart, all evil shed away,
A pulse in the eternal mind, no less
Gives somewhere back the thoughts by England given;
Her sights and sounds; dreams happy as her day;
And laughter, learnt of friends; and gentleness,
In hearts at peace, under an English heaven.


Затёртый буднями до дыр...

Затёртый буднями до дыр –
В троллейбус нервный.
«Закомпостируй, командир!»
«Выходишь? Скверно...»

«Давай, освобождай проход!"
Толкнул? Неловко...»
И прёт безудержно народ
На остановке.

Вокруг ни охнуть, ни вздохнуть,
Рычат волками,
В телах прокладывая путь
Себе локтями.

И вдоль колдобин и траншей
Бесцельно едем…
И дыры в душах пострашней
Дыры в билете.


Мне всего-то от тебя надо...

Мне всего-то от тебя надо –
Видеть блики в глубине взгляда,
Прикасаться к белизне кожи,
Выцеловывать складки губ.
Чтобы ты, то воскрешая, то раня,
Изо льда меня бросала да в пламя,
И смятение в сердце множа,
Возводила бы чувства в куб.

Мне, по совести, одно нужно –
Чтобы быт любовь не завьюжил,
Чтобы все мечты и надежды
Не проткнул бы вострый трезуб.
Чтоб беда твоё не гнула колено,
Ни с войны чтоб не ждала, ни из плена,
И тебе в державе мятежной
Был бы я доподлинно люб.


Даруй мне, жизнь, минуты тишины...

Даруй мне, жизнь, минуты тишины.
Возможность отдышаться, оглядеться.
Чтобы в смятении иной страны
Мелодии распознавало сердце.

А в чернозёме звуковых пустот
Вдруг возникала та первооснова,
Из тьмы которой, выждав свой черёд,
Ростком на свет проклёвывалось слово.

Пусть взор не различит твоей вины.
Пускай уста крепит печать молчанья.
Даруй мне, жизнь, минуты тишины –
Расслышать ноты твоего звучанья.


В один из дней я перестану быть...

В один из дней я перестану быть.
И превращусь в пространство, в невидимку.
И слов моих разнузданная прыть
Уже ни с кем не ляжет спать в обнимку.

Их не смогу доверить никому
Так, как хотел – раздумчиво и веско,
Меня не будет в парке и дому,
И даже в суд не пригласят повесткой.

Кем был, не вспомнят мост и фонари,
Течение реки под скрипы сосен,
Я стану, будто кофе, растворим,
И растворюсь в рассветном плеске вёсел.

Останусь всем, а, стало быть, ничем,
И тихий день, наверное, осенний,
Мне поднесёт венки из хризантем
И призовёт сыграть в прощальный теннис.

И я сыграю свой последний сет,
Мне подавать, держи, судьба-злодейка,
Я ко всему готов и разогрет.
Но равен счёт финального тай-брейка.

6:6, 7:7, никто не впереди,
Остаться, жить – надежды луч забрезжит,
Где нет ничьих, там кто-то победит,
И перевес, как вечность, неизбежен.

Что ж, мне не привыкать: пальба, гульба,
Я всё прошёл и не учи учёных.
Ох, не простой соперник ты, судьба,
И я не прост – давай, лови кручёный!


Какая задница, в какую землю лечь...

Какая задница, в какую землю лечь,
Каким хмырям отстёгивать налоги?
Поэт не нужен (истребим сиречь)
Всегда, в любом сообществе двуногих.

Вдохнув пары глагольной и хмельной
Деепричастно-суффиксной отравы,
Он нежилец, он видит свет иной
И заключён в колонию неправых.

Недолгий обитатель здешних мест,
В кромешный час, когда душе крамольно,
Он скальпелем пера ведёт надрез
По сердцу и листу: тугой, продольный.

Что есть стихи? Лишь разновидность лжи.
Осадок слов со дна переживаний.
В стихи, как в рясу, прячутся ханжи
И толпы недоумствующей рвани.

Скрывать меж строк какой-то тайный смысл,
Превознося значенье междустрочий,
Способен всяк, кто хоть отчасти лыс
И схожестью с Верленом озабочен.

Так что ж, шуми, камыш, пока не смолк,
Шурши, трещи, но не забудь о главном:
Всегда, во всём, поэт поэту – волк,
Да и другим не нужен и подавно!


Вернись ко мне. Сквозь горести обид...

Вернись ко мне. Сквозь горести обид.
Сквозь боль утраты прежнего героя.
Я знаю, что нельзя простить такое,
Но коль не ты, то кто меня простит?

Вернись ко мне. Забыть не просто, но
Ты притворись, что обо всём забыла.
Мы друг без друга жалки и бескрылы,
И мы не мы, когда мы не одно.


Вернись ко мне. Ты мне нужна, как высь,
Я без тебя – планета без названья.
И лишь одно твержу, как заклинанье –
Вернись ко мне. Вернись ко мне. Вернись...


Не знаю, нет - скорей, предвосхищаю...

Не знаю, нет – скорей, предвосхищаю,
Что счастью и спокойствию назло,
Моих врагов интриг петля тугая
Вот-вот на шее стянется узлом.

Осознаю – мишенью злом намечен,
Оно пальнёт по мне навскидку, влёт,
В свои патроны ложь вложив картечью
И оговоров мелочный расчёт.

Объявлен на меня сезон охоты,
И затаиться – проще и верней.
Клеветники, окститесь, большероты,
Дрожать в укрытьи – это не по мне.

Врагам меня обескуражить нечем,
Мне сладок свист летящего свинца!
…А ночь уже зажгла созвездий свечи
В предощущеньи скорого конца.


Апрель, подобный ноябрю...

Апрель, подобный ноябрю,
Надрывно плачет у порога,
И жизни дальняя дорога
Опять свивается в петлю.

И голос сердца зол и груб,
И понукает мной фривольно,
Ведя меня путём окольным
Прочь от волос твоих и губ.

И грязью пачкаясь и злясь,
Тащусь по проклятой дороге,
В грязи передвигая ноги,
И на душе всё та же грязь.


В глаза смеялись солнечные фото...

В глаза смеялись солнечные фото,
Где в плотном круге загорелых рук
Сжимал тебя, и чудная погода
Нашёптывала: – Жизнь прекрасна, друг!

Картинки счастья... ласковое море...
На рейде бриг ветров попутных ждал...
И ритм сердец волною был ускорен...
И поцелуи нас несли в астрал...

Сквозь мокрый стрейч купального костюма
На фото, вот, с приличьем не в ладах,
Видны сосочков сладкие изюмы
И всё, чем я так страстно обладал...

Что чувствовал, прощаясь у причала,
Сказать – ни слов не хватит, ни чернил.
Но время шло, а ты не отвечала,
Лишь вечер издевательски бубнил:

– Да кто ты ей? Случайная забава,
Себя которой в шутку отдала...
…и коньяка щемящая отрава
текла в гортань, с тоскою пополам.


Теперь ты – голос в трубке телефона...

Теперь ты – голос в трубке телефона,
Зовущий в невозвратное вчера...
Моя стихотворящая икона,
Мольбы и слёзы моего пера.

Я помню ночь... и вспышку нашей встречи...
Казалось – в грудь мою вонзили нож...
Ты вдруг явилась грёзою о вечном...
Был отблеск глаз со звёздным небом схож...

Твой взгляд волшебной искрой звездопада
Прожёг мне сердце, оставляя брешь...
Но всё прошло... мне ничего не надо...
Я вырос из смирительных одежд.

Разъединяю нас, не дав ответа,
Под канонаду страсти огневой.
Вокруг темно, мне не хватает света,
Но и с тобой не светит ничего.


Ты плакала в вечерней тишине...

Ты плакала в вечерней тишине…
Но не был я слезам твоим причиной.
Досада, подступившая извне,
Терзала грудь, как ножик перочинный.

Мир громоздился, зол и одичал,
Вся боль и страх, тревоги и сомненья
Роились в нём. Над всем – луны овал
Метался, будто проклятый священник.

И всё вокруг теряло прежний смысл,
Перерождаясь по законам драмы,
В театр плохих актёров и актрис,
Где гибли люди, глупо и упрямо…


Просто жить и любить...

Просто жить и любить.
Не вдаваясь в причины, мотивы,
Принимая любовь
величайшим из жизненных благ.
Пусть безумных желаний
несут меня кони ретивы,
Мимо леса сомнений,
в немыслимой страсти овраг.

Чтоб мелодия слов
«ненаглядная» и «дорогая»
Разливалась в душе,
словно в лунную ночь соловьи.
И собою затмить
не могла никакая другая
Неземное сиянье
моей лучезарной любви.

Чтобы жизни не жалко
за трепетность нежного взгляда.
Чтобы чувства нести,
как зажжённую Богом свечу.
И всему вопреки
оставаться с любимою рядом.
И от смуты любой
заклинаньем твердить – Я хочу

Просто жить и любить.
Не вдаваясь в мотивы, причины,
Сохраняя взаимной любви
первозданную суть.
По-иному – никак,
по-другому – не стоит овчины,
А иначе – прости, зачеркни,
отпусти и забудь.


В чащобе, где дубы траву лишают света...

В чащобе, где дубы траву лишают света
Сплетеньем мощных крон – невзрачен и зловещ,
В расселине коры, в щели малоприметной,
Годами напролёт таится жуткий клещ.
Он нервничает, ждёт, он только крови жаждет,
Ему плевать, кто ты – хохол или кацап,
Мечтая об одном – тебя проткнут однажды
Присоски и клешни его когтистых лап.
И ты не будешь знать, слюною обезболен,
Что кровь твою сосёт противный хоботок,
Тебя не пощадят, ты в выборе неволен,
Тебя опустошат – глоток, ещё глоток...
Всё глубже в плоть твою его вонзится панцирь,
Ты для него никто, ты просто пища, вещь,
Пока в тебе есть кровь, ты ценен иностранцам,
Кацап или хохол – лишь крови жаждет клещ.


Ветер листве торопливо и истово...

Ветер листве торопливо и истово
Перебирает за прядкою прядь –
Стану молиться, пред Богом заискивать,
Чтоб возвратиться в то лето опять...

Помнишь, как ласково, нежно и трепетно
Губы искали свиданий с рукой,
Словно с холста передвижника Репина
Нас обволакивал летний покой.

Наши прогулки и наши купания,
Наших объятий несмелая дрожь,
Запахи трав, что душистей и прянее
Сколь не ищи, ни за что не найдёшь.

Небо казалось нам частью залива,
Лодочка-тучка по небу плыла,
Солнце уверенно, неторопливо,
Нас раздевало с тобой догола.

После, пристав под плакучею ивицей,
Мир становился едва уловим –
Больше друг другу не в силах противиться,
Мы упивались восторгом любви.

Жгли поцелуи солёную кожу,
Бусинки-слёзы катились из глаз...
Будь милосерднее, Господи Боже,
Не разлучай опрометчивых нас.

Не нарекай нас чужими народами,
Не возводи между нами границ,
Будь снисходительным и благородным,
Нас, неразумных, в то лето верни...


Твой вкус щекочет мне язык...

Твой вкус щекочет мне язык
И запах будоражит ноздри.
Безбрежный и вселенский миг,
Когда не трудно заподозрить
Луну – в пособничестве мгле,
А звёзды – в лжи и шпионаже,
И будь чуть-чуть я понаглей,
Я б обнажил тебя скорей,
А так – грешно подумать даже.

Как важно не ступить за грань
И не разрушить совершенство
В котором кружит падеспань
Моей любви – живи, блаженствуй,
Не поддавайся суете
Животных, низменных порывов,
Не смей, чтоб храм твой опустел,
Но будь беспечна и шутлива.

Пусть огоньки игривых глаз
Испепеляют сумрак ночи,
И если стон меня предаст –
Бросайся прочь без проволочек!
Убереги, мой дивный бог,
Точнее – дивная богиня,
Причиной стать твоих тревог,
И приговор мой будет строг –
Неприкасаема отныне.


Я забуду тебя, забуду...

Я забуду тебя, забуду.
Раздобуду такое средство,
Что излечит любовь, как простуду,
Без следа и серьёзных последствий.

Никогда тебя больше не вспомню.
Пусть не воет печаль волчицей.
Почернеют снежные комья,
И повсюду весна случится.

И укроет сады вишнёвые
Белым саваном нашей женитьбы.
Жизнь возьмёт и пойдёт по-новому.

Только вот до весны дожить бы...


Замоли любовь, замоли...

Замоли любовь, замоли.
Шаг твой грешен, традиционен.
Ты - синица в чужих ладонях,
Ни к чему тебе журавли.

Замоли любовь, замоли.
Он – уверенный и надёжный.
Я – беспечный, чумной, острожный,
Не берут таких в короли.

Замоли любовь, замоли.
Позабудь и печаль, и ярость.
Износился надежды парус
И кораблик наш на мели.

Замоли любовь, замоли.
Наши чувства – пустышка просто,
Если мы так до боли постно
Можем жить без любви, вдали.

Замоли любовь, замоли.
Может, я бы просил иначе,
Да слова ничего не значат,
Их сдувает за край земли –

Замоли любовь, замоли…


Не разбирая скорбный звукоряд...

Не разбирая скорбный звукоряд
Свинцовых слов холодного прощанья,
Улавливал – мне стены говорят:
– Развенчанный, на выход! и – с вещами!

Но, между тем, неверною рукой
Перебирая жалкие пожитки,
Следил, как бьётся венка над скулой,
Как умирают в банке маргаритки.

Несбывшееся счастье, "как у всех",
Очерчивало комнату кругами,
И мир смотрел, как смотрит печенег –
Раскосыми, жестокими глазами.

И некто сбоку – с крыльями? нет, без –
Зачитывал грехов весомый свиток...
Дом покачнулся, будто был нетрезв,
И дверь захлопнул – молча, деловито.


Сыплет небо пшённой кашей...

Сыплет небо пшённой кашей
Из разодранной сумы,
Не тая огрехов даже
Неудачницы-зимы.

Разварившаяся пшёнка
Кулебякою в аршин,
Взбита ботами ребёнка
И колёсами машин,

Всех пятнает массой склизкой,
Всё вымарывает вдрызг.
И висит над грязью низко
Полусонный солнца диск.

Впопыхах решив, по слухам,
Снежный настоять абсент,
Глупая зима-стряпуха
Перепутала рецепт.

Ей всего лишь было нужно,
Чтобы не стряслась беда,
Для коктейля зимней стужи
Припасти немного льда.


Антуан де Сент-Экзюпери

Есть люди, которые могут летать.
Сковать их не в силах Земли притяженье.
Им тайна полёта открыта с рожденья,
И небом дана соколиная стать.

Они, безрассудно наметив зенит,
Его достигают величием мысли,
Где добрые ангелы в небе зависли,
Чтоб миру Свободу и Жизнь сохранить.

Крылатые люди не знают преград.
Презрев в одночасье оковы бессилья,
Расправив над вечностью гордые крылья,
Они у Любви на защите стоят.

В руках их – Надежды тончайшая нить.
Всевидящий взгляд их над миром не дремлет.
За их озарения, грешную Землю,
Возможно, простят. И спасут, может быть...

Пи.Си: Антуан Мари Жан-Батист Роже де Сент-Экзюпери
родился 29-го июня 1900 года, его 115-ти летие совсем
недавно отмечало всё просветлённое человечество.


Мой Обломов

Отторгнутый от общей суеты
Во имя обретения покоя,
Ращу у дома жёлтые цветы,
В плену черешен, солнцем налитых,
Влачу существование скупое.

Не признаю слушков и новостей,
Телеэкран объявлен вне закона,
Но затевает трели соловей,
И под лозой, где в полдень потемней,
Морфея навещаю благосклонно.

Пытаясь вспомнить, нынче что за день,
Не жду отличий: вторник ли, суббота?
Грущу о том, что отцвела сирень...
Незыблемая, царственная лень
Прочней соблазна что-то заработать.

Читаю, сплю, да изредка грешу
Рифмованным напрасным пустословьем.
Инертен к фетишу и барышу,
Раскрыв души широкий парашют,
Кингстоны сердца полню лишь любовью.

Когда не знаешь, для чего живёшь,
Так, как-нибудь, и день за днём проходит.
Не ждут пути следов моих подошв.
Быть может та, иная, молодёжь –
Всё в пух и прах!.. но я ей инороден.


Лина Костенко. Под вечер выходит на улицу он...

* * *
Под вечер выходит на улицу он.
Флоренция следом рыдает вдогон.
Те слёзы напрасны. Закончилась жизнь.
Его не упросишь – в сей город вернись.
Флоренция плачет: он местный, он наш!
Сама прокляла, и прогнала она ж.
Высокий изгнанник промолвит ей: нет.
Ведь есть у тебя кондотьер на коне.
И площади камень не снят с моих плеч,
Где ты приговор оглашала мне – сжечь!
Считай, что сожгла. Я сожжённый теперь.
Семь мест добивались, что их был Гомер.
Но ты же, мой город, – один, ей-же-ей! –
Меня затравил ты и выгнал взашей!
Прославился, славный. Осанна тебе.
Пусть ирис цветёт у тебя на гербе...
Он дарит ей профиль. Венков не берёт.
Где хочет – воскреснет, где хочет – умрёт.
Одежда его дорогого сукна.
Виски молодая взяла седина.
Он тихо идёт, он идёт не спеша.
И светится в нём молодая душа!
Кто скажет: старее, чем он, в мире нет?
Он – Данте. Ему только тысяча лет.

(оригинал)

* * *
Під вечір виходить на вулицю він.
Флоренція плаче йому навздогін.
Ці сльози вже зайві. Минуло життя.
Йому вже в це місто нема вороття.
Флоренція плаче: він звідси, він наш!
Колись прокляла і прогнала вона ж.
Високий вигнанець говорить їй: ні.
У тебе ж є твій кондотьєр на коні.
І площі цієї кільце кам’яне,
де ти присудила спалити мене.
Вважай,що спалила. Згорів я. Помер.
Сім міст сперечалось, що їхній Гомер.
А ти ж, моє місто, – єдине, одне! –
О, як ти цькувало і гнало мене!
Прославилось, рідне. Осанна тобі.
Хай ірис цвіте на твоєму гербі…
Дарує їй профіль. Вінків не бере.
Де хоче – воскресне, де хоче – умре.
Одежа у нього з тонкого сукна,
На скронях його молода сивина.
Він тихо іде, він повільно іде.
У нього й чоло ще таке молоде!
Хто скаже про нього: старий він як світ?
Він – Данте. Йому тільки тисяча літ.


Едва светает но светло как днём...

Едва светает но светло как днём
Блаженно веет утренней прохладой
Мы заклинали дождь о выходном
Не навреди забудь о нас не падай
Всё оплела кипучая лоза
Вальяжность мягких кресел на террасе
Вдали клокочет город хмур и затхл
Вблизи наш сад задумчив и прекрасен
Вкушай неспешно щедрые дары
Целуй бока разнузданных черешен
Прими от кур оброк яиц сырых
А петуха руби ты небезгрешен
И день пройдёт в достатке и тепле
И жизнь пройдёт любой другой не хуже
Не лги себе намерься повзрослей
Иди к недосягаемому ну же...


Под вечер неизбежная усталость...

* * *
"Всё расхищено, предано, продано..."
Анна Ахматова

Под вечер неизбежная усталость
Желание не слышать и не видеть
Привычка жить истёрлась затопталась
И выбор в пользу краха очевиден
Тут клевета способствует прогрессу
И каждый раз надеясь как в последний
Ты молча ужаснёшься что агрессор
И лютый враг и лучший собеседник
И поразмыслив языком вандала
Придёшь к тому что родинку святую
Тебе не совесть рекомендовала
А страх пробраться на передовую
Призывы крики лозунги плакаты
Бескомпромиссны трудно им не верить
Что ж трепещи и бойся враг заклятый
Взаимоистребляющий критерий
Заложен в суть любых идеологий
Мы победим хоть верьте хоть не верьте
Чекань же шаг когорт порядок строгий
И запевай о счастье после смерти


Лина Костенко. Микеланджело Буонарроти

* * *
Наступит день, когда себе скажу:
Вот та строфа достигла идеала.
О, как же я, наверно, затужу!
Как захочу, чтобы её не стало.
Как испугаюсь: а куда ж теперь?
Уже вершина, где ж мои дороги?
...Он стар был. Был он стар. И умер, верь.
Ему лизали руки эпилоги.
Ему приснился жилистый гранит.
И доносился смертный плач органно.
Он богом был. Тем, кто миры творит.
И отвернулся: было всё обманом.
Блуждали руки, путались в сердцах,
мрачнели фрески, упирались глыбы.
Те руки были в ссадинах, рубцах –
годами с камнем говорить могли бы.
Уж небо есть. А потолок пропал.
Пошли дожди. Лесов шатались звенья.
Внизу ревела, тюкала толпа.
И грузом кисти мучили сомненья.
Боялся он упасть на эту голь.
Смеялись в спину скифы и этруски.
Сорвался вниз. И не изведал боль –
разбился он на каменные сгустки.
И вот лежит. И кто соединит
его в одно на плитах базилики...
Проснулся. Ничего и не болит.
Всё отнялось. Навечно стал великим.
Нажился он. И недругов нажил.
И было уж без года девяносто.
Жизнь оттужил, и многих пережил,
и умирал безрадостно и просто.
Смежились веки... тропочка слезы...
безмерная печаль одной утраты:
"В искусстве я познал всего азы.
Всего азы! Как жаль, что путь мой краток..."
Земля пером. Чудесный человек.
Душа за гранью муки и блаженства.
Вот так искать, и чтоб за целый век –
всего азы! – ни грамма совершенства.

Как ты бездонна, совесть мастеров,
и не боишься навигаций Леты!
Теперь, куда ни сунься, будь здоров –
кругом творцы, художники, поэты.
Все гении.
На вечные весы
кладут шедевры от своей щедроты.
Тот, кто познал в искусстве лишь азы,
был Микеланджело Буонарроти.

(оригинал)

* * *
Чекаю дня, коли собі скажу:
оця строфа, нарешті, досконала.
О, як тоді, мабуть, я затужу!
І як захочу, щоб вона сконала.
І як злякаюсь: а куди ж тепер?!
Уже вершина, де ж мої дороги?
…Він був старий. Старий він був. Помер.
Йому лизали руки епілоги.
Йому приснився жилавий граніт.
Смертельна туга плакала органно,
Він Богом був. І він створив свій світ.
І одвернувся: все було погано.
Блукали руки десь на манівцях,
тьмяніли фрески і пручались брили.
Були ті руки в саднах і в рубцях —
усе життя з камінням говорили.
Вже й небо є. А стелі все нема.
Пішли дощі. Хитались риштування.
Внизу ревла і тюкала юрма.
Вагою пензля металися вагання.
А він боявся впасти на юрму.
Сміялись в спину скіфи і етруски.
І він зірвавсь. Не боляче йому,
бо він розбився на камінні друзки.
І ось лежить. Нема кому стулить
його в одне на плитах базиліки…
Прокинувся. Нічого не болить.
Все віднялось. І це уже навіки,
Нажився він. І недругів нажив.
Було йому без року дев’яносто.
Життя стужив і друзів пережив,
і умирав зажурено і просто.
Важкі повіки… стежечка сльози…
і жаль безмірний однієї втрати:
“В мистецтві я пізнав лише ази.
Лише ази! Як шкода умирати…”
Земля пером. Чудний був чоловік.
Душа понад межею витривалості.
Щоб так шукати, і за цілий вік —
лише ази! — ні грана досконалості.
Ти, незглибима совісте майстрів,
тобі не страшно навігацій Лети!
Тяжкий був час. Тепер кого не стрів, —
усі митці, художники й поети.
Всі генії.
На вічні терези
кладуть шедеври у своїй щедроті.
Той, хто пізнав в мистецтві лиш ази,
був Мікеланджело Буонарроті.


Депрессия, распад, ещё вчера. А ныне...

Депрессия, распад, ещё вчера. А ныне
Забыл, что был уныл, что выл, судьбу кляня –
Мне улыбнулась жизнь надеждою о сыне,
Чтоб был лицом – в тебя, а статью был – в меня.

Туманен мне процесс образованья клеток,
Дробленья ДНК, создания геном...
Но если загрустил – рок предлагает деток
Тем, кто в урочный час инстинктами влеком.

Из двух мельчайших брызг мужской и женской влаги,
Таких мизерных спор, что и не разглядишь,
Веленьем божества, исполненный отваги
И веры, и добра – родится наш малыш.

Пусть он увидит мир волшебными глазами,
Душою чист и свят, и станет знаменит,
Постигнет тайны звезд, рождения цунами,
Сокровища найдёт в гробницах пирамид.

При жизни бюст его украсит нашу площадь,
Я буду проходить, отца сознаньем горд…

Что значит – в пятый раз? Что значит – я не лошадь?
И думать позабудь! Какой ещё – аборт??!


Твой мерный, монотонный звук...

Твой мерный, монотонный звук
Ловлю, ему дыханьем вторя,
Мой старший брат, мой верный друг –
У ног разверзшееся море.

Подобно доброму слону
Ты трёшь бока, кряхтишь, согрето
Мечтою отойти ко сну
В гигантской выемке планеты.

Но в тесной яме берегов –
Нет, не уснуть! – и поднят хобот,
И сотни разных голосов
Сливаются в твой трубный рокот.

В нём слышен плещущий прибой,
Что с галькой споря неучтиво
Волну роняет за волной
Раскатистым речитативом.

И ветер: взмыл – и был таков,
И вновь нагрянул между прочим,
Свистящей серией рывков
С чередованием пощёчин.

И пены розовая гладь
Дробясь о мелкие каменья,
С отливом силится удрать
Назад с шампанского шипеньем.

И шум винта, и чаек крик,
И ругань рыбаков в лодчонке –
В тебе возник, к тебе приник
И улыбаюсь, как мальчонка.


Подборка в альманахе "ФОРУМ", №11, 2015

* * *
Повремени, не разрушай, продли
Своих объятий призрачные царства,
Позволь происходящему казаться
Одним из снов волшебника Дали.

Не разлепляй соединенье уст
И тел нагих ещё хоть миг единый,
Ветрам холодным будничной рутины
Не дай задуть лампаду наших чувств.

Снаружи – ночь, и километры тьмы
Пронзает лишь надрывный лай собачий.
Мы ничего ни для кого не значим,
У нас двоих есть мы и только мы.

Снаружи – ночь, и не видать ни зги.
Уснул сарказм друзей под звон посуды,
О грешных нас знакомых пересуды
(теперь представь, что говорят враги).

Уснуло всё на плоскости земли.
И только в нас ещё не спит покуда
Внезапной страсти трепетное чудо.
Не разрушай, храни его, продли…


* * *
Мы с ней нисколько не знакомы.
Не зная отчества и имени,
Её так часто возле дома
Встречаю вечерами зимними.

В смешном дореволюционном
Цветном кашне из шерсти тонкой,
В поношенном демисезонном
Пальто – чудную старушонку.

Она ступает робко очень,
Как будто помешать боится,
Держа на тонком поводочке
Одетого в жилетку шпица.

И только встретимся – бабуся
Так виновато извиняется,
Мол, не пугайтесь, не укусит!
А после… после – улыбается.

И мне становится так весело!
И чёрные сбегают думы.
Как будто мне она отвесила
На пять копеек фунт изюму.

И прячутся ночными совами
Все страхи, призрачны и зыбки.
И понимаю я, взволнованный,
Что не видал добрей улыбки.

Хоть над морщинками лучистыми
Дрожит в нервозном тике веко,
Но столько в ней чего-то чистого
Из девятнадцатого века.

Того большого, настоящего,
Неподдающегося времени,
Такого светлого, щемящего,
Как белый аист над деревьями.

Другие вредные старушки
Проклятья шлют: загнулся чтобы!
За жизнь от пяток до макушки
Набравшись горечи и злобы.

А эта – будто бы нездешняя,
Сквозь кашель, боли в пояснице,
Так улыбается, сердешная,
И дарит мне тепла частицу.


ЖЕНЩИНЕ

Вошла, как входят в сумрак комнат,
В мои заботы и дела.
Прохладой глаз года заполнив,
Мой каждый вздох отобрала.

На веках мглой легла устало,
Смешав и радость, и испуг.
Меня всего в себя вобрала,
Дыханьем губ, объятьем рук.

Покров её незримой власти,
Как землю кутающий снег.
И мне из плена сладострастья
Уже не вырваться вовек.


АДЮЛЬТЕР

Вернись ко мне. Сквозь горести обид.
Сквозь боль души и слёзы непокоя.
Я знаю, что нельзя простить такое,
Но коль не ты, то кто меня простит?

Вернись ко мне. Забудь мой грешный шаг.
Иль притворись, что ты его забыла.
Сломи беду, подкравшуюся с тыла,
Нас вновь соединив в архипелаг.

Вернись ко мне. Позволь любви спастись,
Не брось её обиде на закланье.
Три слова я твержу, как заклинанье:
Вернись ко мне. Вернись ко мне. Вернись...


ДОКТОР! УМОЛЯЮ, ПОМОГИТЕ!

Запах специфический, больничный.
Бледность ватно-марлевого царства.
Доктор! Пациент я необычный,
От любви прошу у вас лекарство.

Доктор! Умоляю, помогите!
Сделайте укол, чтоб стало легче.
Доктор! Вы ведь – доктор. Говорите:
Извините, мы любовь не лечим...

Как – не лечим, доктор? Больно очень.
Почему бессильна медицина?
Мне любовь в себе терпеть нет мочи,
Устраните главную причину –

Здесь, левее – то, что так неволит,
Под непрочною защитой рёбер,
Гнётом концентрированной боли
Жизнь мою напропалую гробит.

Это, доктор, сердце, говорите?
Это от него я так страдаю?
Удалите, доктор, удалите!
Невозможно? Я не понимаю...

Доктор, доктор! Сделайте хоть что-то!
Дайте от сердечных ран микстуру!
Что даёт рентгеновское фото?
В сердце рана от стрелы Амура...

Как унять любви кровотеченье?
Исцелите способами всеми!
То есть как – не придавать значенья?
Что вы прописали, доктор?

Время?!


ДУЭЛЬНОЕ

У меня есть мозг,
Я мудрей и строже.
У тебя есть лоск
И безумье ножек.

Храбрый, будто мавр,
Я лишён сомнений.
У тебя есть шарм,
Волшебство движений.

Вешу больше ста,
Крепки торс и шея.
Но твои уста
Всё равно сильнее.

Я в делах неплох,
Мне успех - награда.
У тебя есть вздох,
Поволока взгляда.

Нервно тру виски…
У меня – характер.
У тебя – чулки,
Кружевной бюстгальтер.

Я весом, как ртуть,
И во мне есть сила.
У тебя есть грудь...
Всё, ты победила.


***
Едва душа увязнет в мелочах,
Под ватой дней притихнет, цепенея –
Прозрачных крыльев слышу лёгкий взмах,
Танцующая в солнечных лучах,
Мне во спасенье, прилетает фея.

Благоволят певцам на небесах –
Свою ладонь подставив осторожно,
Я слушаю о сказочных мирах,
Об островах, затерянных в морях,
Её балуя крошками пирожных.

Пусть нашей встречи нет в календарях,
Да только верю – поздно или рано,
Тончайших крылышек услышу взмах и – Ах! –
Я вместе с ней, на серых журавлях,
Отправлюсь вдаль, в диковинные страны.

А в тех краях не существует страх,
Там день-деньской всё музыка да танцы,
И будь ты там монах или монарх,
За долгий век не встретишь слёз в глазах,
И ни за что не станешь возвращаться...


ДАМА С СОБАЧКОЙ

Не иссякну, неведенью рад,
Сочинять Вам достоинства редкие –
Вот Вы вышли на ваш променад
С дистрофично-изящной левреткою.

Замирая, слежу из окна
Как плывёте Вы тропкой вечернею,
Ваших мраморных щёк белизна
Может с лилией белой соперничать.

Ваша пара подобрана так,
Чтоб левреток любили поменьше –
Не встречал я ужасней собак
И не видел прекраснее женщин.

И когда озорство ветерка
Развевает Вам локоны русые,
Вдруг строка постучит у виска,
Отовсюду послышится музыка.

Дрожь пронзает меня, словно ток,
И заходится сердце страдальчески,
Лишь натянут сильней поводок
Ваши нежные, тонкие пальчики.

Пусть не знаю о Вас, но зато
Страсть моя оттого и не блекнет,
Ведь пока мы друг другу никто,
Для меня остаётесь Вы Некто.

Потому-то и кружит мой путь,
Чтоб не встретить Вас нашей околицей,
Не услышать, в глаза не взглянуть,
Не столкнуться и не познакомиться.


ПОЛНОЛУНИЕ

К предплечьям, пальцам и локтям,
буграм запястий, –
Губами жадными – к плечам,
хочу припасть я.
Час полнолунья – грозный страж
полночной мессы.
Я пред тобою – робкий паж
у ног принцессы.
Тут устанавливает ночь
свои законы.
И их не в силах превозмочь
дома, балконы,
И под балконами – певцов
ночных рулады,
Скопивших бриллианты слов
для серенады.
Всё замерло, молчит и ждёт,
всё – без движенья.
Но час назначенный грядёт
грехопаденья.
А раньше времени – не сметь!
Не прикасаться!
Страдать, терзаться и терпеть...
Но бьёт двенадцать!
Всевидящая пара глаз
смыкает вежды.
Испепеляются на нас
огнём одежды.
И проявляется во тьме
зловещий профиль
Кошмарной тенью на стене.
То – Мефистофель!
И Дьявол, подливая в страсть
хмельные вина,
Ниспровергает нас во власть
адреналина.
Сиюминутным торжеством
врасплох захвачен
Я пожалею, но – потом.
Сейчас – иначе.
Сейчас все правила игры
диктует тело.
Пусть рушатся вокруг миры –
нам нет предела!
Безумствуя, мы входим в раж.
Лови – не словишь!
И ритуальный танец наш
не остановишь.
Шальной галоп нас гонит вскачь
к заветной цели.
Безудержные смех и плач
поднадоели.
Во чрево адского огня
сойти я волен.
И поглощает он меня...
И Бес доволен!


КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Исцеловать тебя в стихах,
В священнейшей из сцен постельных:

Чуть сонной, в унисон с метелью
Творящей мантру колыбельной,
С моим ребёнком на руках.

Лишь хоровод дневных хлопот,
Оставит суетные пляски,

Наш птенчик закрывает глазки,
И льётся свет вечерний, ласков,
Над домом, где любовь живёт.

Дол с небом смолкнут, там и тут
Нет ни химер, ни вожделений.

И, убаюканные пеньем,
Тревоги наши и сомненья
Под эту музыку уснут.

И, колыбельною согрет,
Дом поплывет по волнам ночи,

И счастье наше будет прочным,
И нам привидится воочью,
Что даже Смерти в мире нет.


ЗЕМЛЯНИКА

Мне снятся сны, где мы ещё вдвоём,
Безумно преданны и так нужны друг другу,
Обнажены, по росам вдаль идём,
Пьянея от цветов хмельного луга.

Простоволосая, ты плавно и легко,
Богиней юной над рекой тумана
Скользишь. А впереди, недалеко,
Сверкает земляничная поляна.

Кровавых ягод сладкий аромат
Возносит нас к святым угодьям рая.
И я, огнём желания объят,
В твоих глазах, как на кострах, сгораю.

Но лишь кровинок пригоршню, скопив,
Твоя рука к моим губам подносит,
Как ветра неожиданный порыв
Тебя из снов моих уносит вовсе.

И я мечусь, – постой! Не исчезай! –
Проснувшийся от собственного крика,
И по моей щеке бежит слеза,
И застывает алой земляникой.





Случай на охоте

Копьё (ореховая жердь)

В руке трёхлетнего апачи

Сулило тигру (кошке) смерть!

И не могло и быть иначе,

Когда б ни ветра шум в кустах,

Когда б не скрипнувшая дверца –

Спугнули дичь... И вмиг в слезах

Лицо бесстрашного индейца.


Лина Костенко. Возвращение Шевченка

ВОЗВРАЩЕНИЕ ШЕВЧЕНКА

Был сослан, запрещён, забрит. Но всё терпимо.
Терпимо – Оренбург. Терпимо – Косарал.
Он не роптал. Молчал. Слезы не пролил зримо.
Терпимо, как-то жил да всё не умирал.

Вернулся в Петербург, и там уж, в Петербурге –
спустя так много лет забвения, дорог –
овацией такой приветствовали други! –
лишь только он вошёл.
И он идти не смог.

Внезапно пошатнулся у колонны.
Случайная слеза его коснулась век.
Ну, знаете... из каторги в салоны...
не сразу улыбнётся человек...

(оригинал)

ПОВЕРНЕННЯ ШЕВЧЕНКА

Заслання, самота, солдатчина. Нічого.
Нічого – Оренбург. Нічого – Косарал.
Не скаржився. Мовчав. Не плакав ні від чого.
Нічого, якось жив і якось не вмирав.

Вернувся в Петербург, і ось у Петербурзі –
після таких років такої самоти! –
Овацію таку йому зробили друзі! –
коли він увійшов.
І він не зміг іти.

Він прихилився раптом до колони,
Сльоза чомусь набігла до повік.
Бо, знаєте... із каторги в салони...
не зразу усміхнеться чоловік.


Приходит ночь, ложатся криво тени...

Приходит ночь, ложатся криво тени,
Как филин, ветер ухает в трубе,
И на костёр немыслимых сближений
Восходим мы, покорные судьбе.

И мы – уже не мы, как под гипнозом,
В нас ток течёт и в голосах дрожит,
И поцелуи нам грозят серьезно
Реанимацией – тампон, пинцет, зажим!


Лина Костенко. На цыпочках иду обратно к дням...

* * *
На цыпочках иду обратно к дням,
Как солнце, согревающим меня.

Там дом и горизонт любимых рук,
Душа ещё не ведает разлук.

Есть время для друзей, гостям – почёт.
И счастье есть. И доченька растёт.

И сын рисует розочку зари,
Как Принц из сказки Сент-Экзюпери.


* * *
Навшпиньки повертаюся в ті дні.
Вони, як сонце, сходять у мені.

Там є наш дім і обрій твоїх рук,
і ще душа не відає розлук.

І ще є час для друзів і гостей.
І щастя є. І донечка росте.

І син малює квіточку зорі,
як той Маленький принц Екзюпері.

(Ліна Костенко)


В такие дни, когда живётся просто...

В такие дни, когда живётся просто,
И память сердца девственно чиста,
Ты весь необитаем, словно остров,
И свят, как ангел с древнего холста.

И смертный сон придёт ещё нескоро,
И долог день, и полночь не горька,
И ритм любви вкрадётся в эту пору
Пульсирующей венкой у виска.

Есть у души загадочное свойство –
Прощать врагов и забывать про зло,
И лишь одно привносит беспокойство –
Во что, скажите, время истекло...



Мой дед, Володя Озарянин


Мой дед, убитый в той войне, не дожил до рожденья сына.
Но представляю я вполне, что был мой дед большим и сильным.
И мой отец его не знал. И он отца не видел тоже.
Но дедова лица овал с моим – я свято верю – схожи.

О нём не знаю ничего. Ни писем нет, ни даже фото.
Ни трубки, ни часов его. Служил он, кажется, в пехоте.
Случайной встреча та была. Им дней война дала так мало,
Что бабка сразу понесла, и даже отчества не знала.

Когда трёхлетним сорванцом в деревне я у бабки шкодил,
Она сердилась, да тайком шептала: «Вылитый Володя…»
Не вспоминал о нём отец. Хоть (в деда) был мужчина видный,
Технарь, в науках точных спец. Но – безотцовщина и злыдни.

Кто пожелал, что дед убит? В слепой обиде сердце вязнет.
Где тот кладбищенский гранит, что жизнью я ему обязан…
Но в детях он всегда со мной - растерзанный на поле брани,
Красивый, вечно молодой, мой дед, Володя Озарянин.


Сергей Плышевский. Солдат Ремарка

(перевод на украинский)

СЕРГІЙ ПЛИШЕВСЬКИЙ

СОЛДАТ РЕМАРКА

Герой Ремарка, парубок, солдат,
Ти мало жив, і помираєш важко,
В кишеньці, що зачинена на бляшку,
Твій перший, нерозтрачений, оклад.

Тепер все правда. Заклики - брехня.
Шепочуть ледве чутно губи: "мама..."
Все, що ти нажив, важить дев'ять грамів
і тихо переважує життя.

Патріотизм, політика, вожді, -
неповний список сплачених податків.
Ти заплатив. Ти вибув із остатку.
До тих, від кого тягнуться дощі.

(оригинал)

СЕРГЕЙ ПЛЫШЕВСКИЙ

СОЛДАТ РЕМАРКА

Герой Ремарка, юноша, солдат,
Ты мало жил, и умираешь трудно,
В карманчике под клапаном нагрудным
Твой первый, неистраченный, оклад.

Теперь все правда. Нет высокой лжи.
И еле слышно губы шепчут: “мама...”
Всё, что ты нАжил, весит девять граммов
и тихо перевешивает жизнь.

Патриотизм, политика, вожди, -
неполный список выплаченных пошлин.
Ты заплатил. Ты вычеркнут. Ты брошен.
К тем, от кого к нам тянутся дожди.


Я помнил "Пи" до тысячного знака...

АЛЕКСАНДРУ АБРАМОВИЧУ СИТНИЦКОМУ

Я помнил "Пи" до тысячного знака,
Был третьим "против", если двое "за" –
Но приходила мёртвая собака,
И пристально смотрела мне в глаза.

Строка строку сгибала в раскоряку,
И лезли вши в мой дом со всех сторон –
Оскаливалась мёртвая собака,
И шевелила головой в наклон.

Выкусывал, вымарывал, однако
Пегас не торопился под уздцы –
Чесала брюхо мёртвая собака,
И задирала ногу на столбцы.

Солдат неудержимо шёл в атаку,
Спеша погибнуть, выпив чистый спирт –
Не уходила мёртвая собака,
Вот и сейчас она в углу сидит.

Положим, свет есть порожденье мрака,
Тогда она – связующая нить...
Что ж, мертвецу не навредит собака,
Дай лапу! Фу! Апорт! Сидеть! Служить!


Твоих волос вдыхая ересь...

Твоих волос вдыхая ересь,
Огнём объятый еретик –
Твой дивный лик воспеть осмелюсь,
Где губ кровавый сердолик,

Подобен адскому магниту,
Чья гипнотическая власть
Сулит скорее быть убитым,
Чем насладиться ими всласть.

И вся – собранье нереалей,
Погибель сердцу и уму,
Ты потчуешь вином печали
Мой мозг, ввергая в кутерьму.

И мысль одна, что может сбыться,
Всё то, чему лишь Бог судья,
Воспламеняет любопытство,
Воображение будя.

Как стон, подслушанный из спальни,
Как огненный полночный бред.
И чем невнятней, тем желанней,
Тем совершеннее предмет.


Март. Апрель. А вот и мая...

Март. Апрель. А вот и мая
Огонёк вдали забрезжил.
Месяца, как дни, мелькают.
Помнишь, нам казалась прежде
Жизни дальняя дорога
Неохватна, бесконечна.
Привыкаем понемногу –
Мир не вечен, мы не вечны.
И кружатся луны, солнца,
Будто пары в быстром танце,
Но надежда остаётся –
После... нас... стихи останутся...

.......................................................

Солнце, танцуя в лужах,
Нежностью трав зелёных,
Кутает пледом плюшевым
Тёплых пригорков склоны.

Скоры весны движения,
Понаблюдай за почкою –
Тайну листорождения
Можно узреть воочию.

Стелет апрель занятное
Из лепестков одеяло,
Где проступают пятнами
Кровоподтёки фиалок.

Звёзды гусиного лука
Ветреницей озадачены,
Крокус сражён упругий
Солнцами мать-и-мачехи.

Как самородки золота,
Лютики блещут, неженки,
Ласково клонят головы
Дети весны – подснежники.

.................................................

Во всю по дворам да садикам
Окрепла весны харизма,
И ноют сердечные ссадины
От приступов авантюризма.

И манит судьба бродяжная,
Вольна что да безрассудна,
Так, если б минута каждая
Последней была как будто.

И запросто взглядам женским
В предсердье вонзать занозы,
И головы в вальсе венском
Кружат от авитаминоза.

И вновь на часах под арками
Влюблённые встали пленными,
И ждут от весны подарками
Чего-то необыкновенного.

Необыкновенное, мать твою,
На каждом шагу случается –
Вот громкой кошачьей свадьбою
Под окнами март случается.

И люди, от грёз усталые,
Друг дружку сжимают цепко,
И пни расцветают старые,
И щепка ползёт на щепку.

.......................................................

Цветения акации удушье
Прогонит сон, кольцом сжимая грудь.
Осознавать, что я тебе не нужен,
В три за полночь, отчаявшись уснуть –

Ещё один параграф приговора,
Зачитанного бельмами луны
Из свода наказаний, по которым
Меня лишили права видеть сны.

Зачем сносить мучение такое,
С бессонницей отлёживать бока?
За руль и в ночь! – хлопком о лобовое
Взорвётся тельце майского жука –

Не обратив внимания, бездушно
Давить, не ослабляя, по газам,
Приняв цветов акации удушье
Как сладкий наркотический бальзам.


Швырнув в Тебя проклятием отца...

Швырнув в Тебя проклятием отца,
Я не могу без слёз спросить об этом –
За что Ты крылья моего птенца
Решил сломать кошмарным диабетом?

Скажи, в каких немыслимых грехах
Перед Тобой моя повинна дочка,
Что иглами в слабеющих руках
Ты на её здоровье ставишь точку?

Тебе претит отцовская любовь,
Ведь Ты не уберёг от смерти сына.
И ей назначил, худшей из голгоф,
Кромешный ад инъекций инсулина.

Сочувствие Тебе не по зубам,
Иначе Ты спустился б к ней, в палату.
Но Ты лишь злобно цедишь: «Азм воздам».
Что воздавать ей, иглами распятой?

Тебе плевать на стон её и плач,
Её мольбы Тебя обходят мимо.
Мне Твой вердикт устало шепчет врач:
«Да, диабет. Болезнь неизлечима».
....................................................................
Чёрный ворон неистово,
Награждая бедой,
Прокричал, будто выстрелил
У меня за спиной.

И беды червоточина,
Соскочив из угла,
Над единственной дочерью
Паутину сплела.

Липкой сетью окутала
Два девичьих крыла,
Неразрывными путами
Ей на сердце легла.

Что ж Ты, Боже-спасителе,
Тяжко так, без затей,
Целишь горем в родителей,
Попадаешь в детей?

Видно, знаешь не очень-то
Кому в ад, кому в рай…
Пощади мою доченьку,
Ты меня покарай.


В ночное небо, как впервые...


В окно уютной нашей спаленки,
На предпоследнем этаже
Уже видавшей виды «сталинки»,
Катилось звёздное драже.

И звёзд блестящие горошины
От подоконника в кровать,
Отскакивали к нам, встревоженным,
Вовсю спешившим доверять

Свои мечты, желанья-молнии,
С небес сорвавшейся звезде.
И чтоб они тотчас исполнились,
Хватало мне тебя раздеть.
........................................................

В ночное небо, как впервые,
Гляжу, не находя слова,
Где до горбушки кто-то выел
Луны румяный каравай.

Где звёзд алмазные коронки
Блистают искрами во мгле,
Дразня поэтов и влюблённых
На доброй матушке-Земле.

Где каждый мир, как ты, как спутник,
Нарушив контуры орбит,
Летит по небу каплей ртути,
И небо встречное летит;

Где ось колеблется земная
От юга к северу, в наклон,
Влетает капелька иная
В пути не наших НЛО...


Пленённый завоеватель

Молю! – меня, пришельца, иноверца,
Ценившего чужую жизнь за грош,
В сердцах отважных сеявшего дрожь,
Впусти в свой храм сквозь потайную дверцу.

Я долго шёл – пустыни и моря
Вели меня к тебе дорогой длинной,
И тысячи врагов согнули спины
Под властной дланью грозного царя.

О, скольким несговорчивым устам
Мой меч предначертал молчать навечно.
Я обнимал Фортуну в пекле сечи,
И Смерть за мною кралась по пятам.

Какой неописуемый экстаз
Переполнял меня в боях кровавых.
Я жаждал власти, почестей и славы,
Пока твоих не встретил чёрных глаз.

Переменились мысли, взгляд и речь,
Я позабыл про бранные утехи,
В тиши пылятся ратные доспехи,
Нетронутым ржавеет острый меч.

Впервые робок, день и ночь стою,
И о тебе мечтаю неустанно,
У запертых ворот чужого храма,
В котором ты нашла себе приют.


Отчаянно предсказывая «Солнце»...

Отчаянно предсказывая «Солнце»,
Барометр противится дождю.
Таков мой путь. У горестей на донце
Волшебное, несбыточное длю.

Молюсь, молю – пусть творчества свеченье
Разгонит сумрак сердца моего.
Всё дальше, вглубь, несёт меня теченье,
И берега коснуться нелегко.

Храню надежду, что любовь земная
Меня коснётся трепетной рукой,
И проведя вдоль пропасти по краю,
В конце пути пожалует покой.

Ещё прошу, чтоб жизнь мою напрасно
Не обронили бусинкой в траву.
Ещё дышу и грежу о прекрасном,
Ещё пишу, надеюсь и живу.


Кризис среднего возраста

Ни к чёрту нервы. Проблески ума
Сейчас не к месту, как покойник к торту.
Дела, погода, да и жизнь сама
Ни к чёрту.

Приятели, чей лозунг – чужака
Не допускать в отборную когорту,
Друг другу жестко мнущие бока
Ни к чёрту.

Прелестницы, чьи томные слова
Порой способны разорвать аорту,
Что всё забудут, проводив едва
Ни к чёрту.

И мальчик в зеркале, чья стать была легка,
Отдавший годы бизнесу и спорту,
Усталостью наряжен в старика
Ни к чёрту.
-------------------------------------------------------
Словно погост
в поле
Стало, как кость
в горле
И ранит необычайно
- отчаяние.

Дел хоровод
в норме.
Жизнь бережёт,
кормит.
Лишь за кадык нечаянно
- отчаяние.

Стылый пожар -
чувства.
Сердце, как шар,
пусто.
И, видимо, не случайно
- отчаяние.

Холод в душе
носим.
Нам бы без жертв
вовсе.
Только опять привечаем
- отчаяние.

Катится лет
бочка.
Счастья в ней нет,
точно.
Мы не живём, а скучаем
- отчаяние.

Сумрачен лес
сердца.
Некуда здесь
деться.
Нет тебе врачевания
- отчаяние.


Взявшись за руки

Мы погасим свет и нырнём под плед,
И возьмёмся за руки – и взлетим!
И во сне настигнем хвосты комет,
Что пронзают искрами млечный дым.

А потом умоем лицо луне,
Расчёсав ей кратеры на пробор,
И по ней прокатимся на слоне,
Мимо лунных впадин и лунных гор.

От Венеры к Марсу протянем мост,
И вину уроним с него в волну,
Проведём вразброс перекличку звёзд,
И зажжём на небе ещё одну.

Я до самой смерти с тобой не прочь
И кроить краюху, и чад рожать,
И упрямо верить – в любую ночь,
Наших рук, любимая, не разжать.

P.S. Сегодня получил замечательное видео с песней на эти стихи, музыка и исполнение - Валерий Тамбов, оранжировка - Сергей С., видеоряд - Игорь Полищук. Наслаждайтесь, друзья! :)

https://www.youtube.com/watch?v=123OcW8a4lA


Твой взгляд

Живым, волшебным маяком,
Суда хранящим в океане,
Твой взгляд верховным божеством
Царит над полночью и манит.

Я помню разным этот взгляд,
И озорным, и сопричастным,
За сутки много раз подряд
Сменявшим все оттенки страсти.

И как свеча на алтаре,
В нём всё светилось и горело,
И ты, от счастья замерев,
На мир во все глаза смотрела.

Как он искрился иногда,
Слезинки превращая в льдины,
Когда, в восторге от стыда,
Я проникал в твои глубины.

И был восторжен, восхищён,
Твой взгляд в любое время года.
Он унимал печали стон,
И боль любая, и невзгода

В его лучах была слаба.
И мы любили, что есть силы,
Пока жестокая судьба
Твой взгляд навек не погасила.


Лина Костенко. Как о тебе забыть мне, право?

Как о тебе забыть мне, право?
Душа до края добрела.
Такой чарующей отравы,
ещё ни с кем я не пила.
Такой хрустальнейшей печали,
Такого отблеска в глазах,
Такого вскрика средь молчанья,
Такого света в небесах.
Такого звёздного покоя.
Такой безбрежности в судьбе.
Нет, не стихи живут тобою –
Цветы бросаю я тебе.

(оригинал)

І як тепер тебе забути?
Душа до краю добрела.
Такої дивної отрути
я ще ніколи не пила.
Такої чистої печалі,
Такої спраглої жаги,
Такого зойку у мовчанні,
Такого сяйва навкруги.
Такої зоряної тиші.
Такого безміру в добі!..
Це, може, навіть і не вірші,
А квіти, кинуті тобі.


Альдебаран

Когда любовь ещё не знала лжи,
И были дни юны, легки и святы,
Мы шли вдвоём, вдоль поля зрелой ржи:
"Давай с тобою вместе убежим
За кромку, где скрываются закаты.

Маршрут проложим на Альдебаран,
И полетим, кантате звёздной вторя.
Прорвёмся сквозь бураны и туман,
Узнаем, как огромен океан,
И что его дыхание для моря.

Распутаем начала всех начал,
И посетим все города и веси,
Проведаем, о чём пески молчат..."
Трещал сверчок, горчила алыча,
Подлунный мир был жутко интересен.

Случайные касанья наших рук
Тела синхронно прошивали дрожью,
Даря душе то радость, то испуг,
И двух сердец неровный перестук
Кружил в ночи над переспелой рожью.

Нас поманил душистый, мягкий стог,
Мы подошли, не проронив ни слова,
Никто ему противиться не мог,
Затем земля качнулась из-под ног,
И звездный свет был нами исцелован.

Года восстановили статус-кво,
Их столько пронеслось, что помнить странно...
Но не забыто звёздное родство,
И если есть на свете волшебство,
То это – дивный свет Альдебарана.



Чужим, травмато-церебральным...

Чужим, травмато-церебральным,
Истерикой среди молчанья,
Фрагментом росписи наскальной,
Фиглярской шуткой подсознанья,
Ниспровергающей устои,
Рассудку – хрясь! – сломавшим шею
Звучал твой возглас:
– Не с тобою!
Мне, знаешь, женщины милее.

Ухмылкой матери-природы
Врасплох застигнут, озадачен.
Как будто и не слышал, вроде,
Что может быть вот так, иначе.
Конфуз. Скорей ретироваться
С поклоном:
– Счастья в жизни личной!
А вслед – всезнающего старца
Смешок скупой, анекдотичный.


Жажда

И в пустынях цветут цветы,
Прорастая в песках отважно.
Жажда – смерть, если нет воды,
Но сильней её – жизни жажда.

Жажду разною знаем мы.
Жажда слова – ночами душит.
Жажда власти – пьянит умы.
Жажда денег – скупает души.

Жажда странствий – ведёт в поход.
Жаждет жадно удачи – каждый.
В бой с лжецами вступить зовёт –
Несгибаемой правды жажда.

Не покорен разлук бичу,
Вновь любовью томлюсь и стражду.
Я не просто тебя хочу –
Каждой клеткой тебя я жажду.

На коленях, у милых ног
Признаюсь тебе в самом важном:
Ты – в пустыне воды глоток,
Что не даст умереть от жажды.


Умолкает день, себя истратив...

Умолкает день, себя истратив.
Вьются мысли, сжаты и легки.
Из реторты колдовской тетради,
Выкристаллизую я стихи.

Скрупулёзно, с тщательностью мага,
Подбираю к слогу нужный слог.
А не так – волшебная бумага
От неправды вспыхивает зло.

Если покривлю единой строчкой,
Обману случайной запятой,
Точку ли не там поставлю – тотчас
Белый лист дотла сгорит свечой!

Оттого с усердием портного,
С мерной точностью часовщика,
На бумаге оставляет слово
За словом надёжная рука.

И коль буду до конца я тонок,
Честен, чист, не допущу подлог,
Стих на свет родится, как ребёнок,
Полной грудью сделав первый вдох.


Сопернику

Ты ниспроверг меня в итоге.
Танталом, сброшенным во тьму,
Мне суждено в пустой берлоге
Теперь ютиться одному.

Увы, я не был также ловок,
Так каверзен, вне всяких мер,
Как ты – король инсценировок,
Магистр предательств и афер.

Дружны мы были. Но врагами
Ввязались в жгучую войну.
Банальней нет, что стало с нами –
Влюбились в женщину одну.

Интриги нить сплести умея,
Посредством лжи и шантажа,
Ты очернил меня пред нею,
Сомнений ей всучив ежа.

А дальше оставалась малость –
Едва подействовала ложь,
Ты в женском сердце вызвал жалость,
Сыграв, что без неё умрёшь.

И ты достиг желанной цели –
Она с тобой, она твоя.
Её покой сомненья съели,
Шипя, как хищная змея.

Но ты не победил, пойми же,
В святой войне, где ставка – жизнь,
Коль я в глазах любимой вижу:
«Не покидай меня... дождись…».


Когда, не в силах совладать...

Когда, не в силах совладать
С весной и приступом мигрени,
Я прокрадусь, как хищный тать,
К Вам в сад, где рухну на колени

Пред аналоем Ваших рук,
Хранящих стихотворный томик –
Мой милый – о! – мой нежный друг! –
Я, обезумевший поклонник,

Молить Вас стану об одном –
Меня разлукой не дразните,
Вы в сердце светитесь моём,
Как жилка золота в граните.


Аннушка, Анюта, Аня, Анна...

Меж своих ладоней – яркой свечкой
Сберегу, и беды не задуют,
Лучшего на свете человечка,
Доченьку любимую, родную.

Чтобы ты светила, не сгорая,
О тебе тревожусь неустанно,
Звук твоих имён в стихи вплетаю –
Аннушка, Анюта, Аня, Анна...

Мы похожи, боже, как похожи,
Мне в тебя, как в зеркало, смотреться.
Твой характер близок мне до дрожи,
В такт с моим, твоё стучится сердце.

Не хочу терзать напрасно душу,
Ты – девчонка сказочной закалки,
Просто помни, если будет нужно,
За тебя и умереть не жалко.

Но не будем предаваться грусти,
Улыбнись, люблю твою улыбку,
Свет её и в нашем захолустье
Растворяет беды дымкой зыбкой.

Нет на свете двух существ роднее,
Как бы жизнь ни гнула и ни била,
Мы не дрогнем, выживем, сумеем –
Кровь одна течёт по нашим жилам.


То ли был я, то ли не был...

То ли был я, то ли не был,
Там, где смазано-неброско,
Ртуть воды от ртути неба
Отчертила рощ полоска.

Где, пока хватает глаза,
Над поверхностью залива,
Облака плывут, как фразы,
Высоко и горделиво.

Насыщая вкус пространства,
Не вмещаемого в рамки,
Сердцу даль несёт богатства
Удивительной огранки.

Тут пьянят покой и воздух,
Небо здесь светлей и шире,
И душа вкушает роздых,
Столь несбыточный в квартире.

И разматываешь проще
Нерешённые задачи.
И дела, что редьки горше,
Ничегошеньки не значат.


Мы ведь люди, нас такими создали...

Мы ведь люди, нас такими создали –
Нелогичными, по всем приметам,
В полдень мы частенько грезим звёздами,
В полночь ищем солнечного света.

В понедельник мы зовём субботу,
Но в субботу жаждем воскресенья.
Если нас не достают заботы,
Мы себе придумаем мученья.

Летом знойным мы хотим мороза.
Зимний лес милее нам зелёным.
Если под окном растёт берёза,
Нет для нас растенья краше клёна.

Милая, и я не исключенье –
Хоть тобой, волшебной, обладаю,
Душу часто мучают сомненья,
И, порою, снится мне другая.


Сальса

Тебе – семнадцать.
Я старше. Вдвое.
Ты наши танцы
Зовёшь любовью.

И тянешь губы
Для поцелуя,
Под ритмы сальсы
Со мной танцуя.

Тебя, так нежно
И осторожно,
Несу неспешно
Хрустальной брошью.

Но жарче ноты,
И души млеют,
И ритм заводит
Ещё сильнее.

Телодвижений
Изгиб змеиный,
В одном круженье
Колеблет спины.

Преград не зная
Ликует тело.
И расцветают
Единым целым

И мёд лобзаний,
И трепет пальцев –
В слова признаний
Под звуки сальсы.


Ещё одна закончилась зима...

Ещё одна закончилась зима.
Уже земля от савана раздета.
Уже в полях проглядывает лето,
Сулящее подножные корма.

Кипит азартом бурная река,
Набравшись свежей крови половодья.
И всё быстрее в воздухе молотят
Размашистые лапы ветряка.

Щемящее дыханье новизны
Повсюду ощущается так остро –
В берёзовых серёжках грациозных,
Побегах мягких молодой сосны.

И даль вокруг прозрачна и чиста.
И столько новой музыки в природе,
Что начинаешь верить – вот, сегодня,
Вся жизнь начнётся с белого листа.


Каким немыслимым врагам...

Каким немыслимым врагам
Взбрело на ум, вонзая жала,
Любви провозгласить опалу,
И запретить моим рукам
Касаться дивного овала
Её лица, чтоб сна не стало,
И счастье треснуло по швам?

Чья воля, зла и нечиста,
Проклятье возложила, чтоб я,
Истерзанный судьбой холопьей,
Не целовал её уста
(тягучей патоки подобье),
И жизнь вдруг стала – маета,
В тоске кровососущей, клопьей?

Каким потусторонним силам
Явилось в дьявольской игре,
Подобно узнику в норе,
Сокрыть меня от взгляда милой
(мерцанья света в хрустале),
Чтоб я угаснул, отгорев,
Печальной песней над могилой?


Чьего коварства вороньё,
Моленья уподобив стону,
Меж нами возвело препону,
Чтоб голос мне не пел её
(разлив серебряного звона),
И королём, лишённый трона,
Я в сердце жаждал бы копьё?


Что за дрянные божества,
В злой час, из ящика Пандоры
Исторгли ненависти споры,
И, засучивши рукава,
Под пересуды и укоры,
Посеяли траву раздора,
И ждут, пока взойдёт трава?


Прощёное воскресенье

Ты прости, родная, прошу, прости,
Боль утрат и страданий горести,
Все печали, которым служил виной,
Мною краденный, твой покой ночной.

Ты прости, желанная, то прости,
Что, порой, поддавался нечисти,
И забыв тепло твоих рук и глаз,
За соблазном жадно вкушал соблазн.

Ты прости, бесценная, мне прости –
Опускался не раз до низости,
И обиды горькой, тебе в лицо,
Иногда, так больно, швырял словцо.

Ты прости мне, нежная, ты прости,
Что так мало дарил я радости,
На колени редко клонил главу,
Забывал, что только тобой живу.

Но прости, любимая, всё прости,
Обними, родимая, не грусти,
Пусть воскреснет твоё прощение
В день прощёного воскресения.


Мы с ней нисколько не знакомы...

Мы с ней нисколько не знакомы.
Не зная отчества и имени,
Её так часто возле дома
Встречаю вечерами зимними.

В смешном, дореволюционном,
Цветном кашне из шерсти тонкой,
В поношенном демисезонном
Пальто – чудную старушонку.

Она ступает робко очень,
Как будто помешать боится,
Держа на тонком поводочке
Одетого в жилетку шпица.

И только встретимся – бабуся
Так виновато извиняется,
Мол, не пугайтесь, не укусит!
А после… после – улыбается.

И мне становится так весело!
И чёрные сбегают думы.
Как будто мне она отвесила
На пять копеек фунт изюму.

И прячутся ночными совами
Все страхи, призрачны и зыбки.
И понимаю я, взволнованный,
Что не видал добрей улыбки.

Хоть над морщинками лучистыми
Дрожит в нервозном тике веко,
Но столько в ней чего-то чистого,
Из девятнадцатого века.

Того большого, настоящего,
Неподдающегося времени,
Такого светлого, щемящего,
Как белый аист над деревьями.

Другие вредные старушки
Проклятья шлют: загнулся чтобы!
За жизнь от пяток до макушки
Набравшись горечи и злобы.

А эта – будто и нездешняя,
Сквозь кашель, боли в пояснице,
Так улыбается, сердешная,
И дарит мне тепла частицу.


Лина Костенко. А нужно жить. Но как-то, нужно жить...

А нужно жить. Но как-то, нужно жить.
Пусть это опыт, выдержка, закалка.
И наперёд не нужно ворожить,
И на былое слёзы тратить жалко.
Вот так, как есть. А может быть и хуже.
А может плохо быть, совсем-совсем.
Но от беды пока не смолк рассудок -
Не будь рабом и смейся, как Рабле!

(оригинал)

А треба жити. Якось треба жити.
Це зветься досвід, витримка і гарт.
І наперед не треба ворожити,
І за минулим плакати не варт.
Отак як є. А може бути й гірше,
А може бути зовсім, зовсім зле.
А поки розум од біди не згірк ще, –
Не будь рабом і смійся як Рабле!


Фотоальбом

Ты помнишь? – это было, как вчера –
Вот рок-энд-ролл в угаре дискотеки
Отплясываем с ночи до утра
И кажется, что вместе мы навеки.

Смотри! наш первомайский турпоход!
Друзья, ещё не ставшие врагами,
На утлой лодке едут вместе с нами,
На фоне голубых озёрных вод.

А это кто? Ах, да - Калинин, Саня.
Серёжке ставит рожки, шебутной.
Ещё не отданный страной боям в Афгане.
Ещё смеющийся. Ещё живой...

Вот свадьба развесёлая твоя.
Ты в белом вся, как облако, как чудо!
А я стою поодаль почему-то,
И, почему-то, женихом – не я.

А это я, взлетающий к кольцу,
В пылу и нервах баскетбольной встречи.
Проигрываем, вижу по лицу.
Но не сдаёмся, и – ещё не вечер!

Смотрю в глаза утерянных друзей.
Одни спились. Других по белу свету
Жизнь понесла и растеряла где-то.
А третьи – в царстве призрачных теней.

И не фотографируюсь, лет семь.
Да просто ничего не происходит.
Любовь, надежды, вера на исходе,
Их скоро не останется совсем.

Работа, дом. Всё в рамках этих стен.
Тоска и быт весь мир на нет изводят.
Так незаметно мимо жизнь проходит,
И ничего не жалует взамен.


50 оттенков серого

Поздно бояться и глупо блюсти мораль.
В пору грустить о разбитых мечтах о счастье.
Проникновенно плачет в ночи рояль.
Пальцы дрожат, с музыкою в одночасье.

Дрожь пробегает по краю искусанных губ.
Дрожь возникает из боли за гранью восторга.
Как же он властен, красив, не уверен и груб,
Как неразборчив в женском искусстве торга.

Силы растрачены на осознанье вины.
Чувство греховности сладко терзает тело.
Заперты двери. Взрослые, значит, должны
Жить и любить, а пошлости – личное дело.

Боль с удовольствием плотно переплелись.
Я повинуюсь. Но ты от меня зависим.
Медленно-медленно планер уходит ввысь,
Медленно-медленно я достигаю выси.

Злюсь, ненавижу, страдаю, терзаюсь, терплю,
Вновь ощущая себя на верёвках висящей...
Ну же, мой демон, стяни посильнее петлю,
Ведь не бывает без боли любви настоящей.

----------------------------------------------------

Сразу же стало пусто.
Небо закрыла вечность.
Я почему-то чувствовал
Совестью искалеченной.

Вот, своего добился,
Чего так хотел упорно –
Рядом лежит и лыбится
Кукла с лицом фарфоровым.

Вместо любви – мучения.
Помесь стыда и низости.
Было. Совокупление.
Не было только близости.


Ко Дню Святого Валентина

Всё, что потворствует любви,
Всегда божественно немного.

Так разреши и призови
Остаться вместе, ради Бога!

И целый день у милых ног
Томиться в сладострастной лени,
Чтоб голову ронять я мог
Тебе на нежные колени.

И в разговорах ни о чём,
Пить упование и негу,
За ласковым следить плечом,
Что белизной подобно снегу.

Вдыхая аромат волос,
Держаться за руки, сжимая
То незаметно, то всерьёз,
Ладонь, как ключ к воротам рая.

Мой ангел, пыль сомнений сдуй,
Мне подарив как шанс, как случай,
Свой самый долгий поцелуй,
Горячий, медленный, тягучий...


Но теперь на Украине...

* * *
Осенью на Украине
Запах сена, лес в малине,
Да каштаны в паутине,

Словно девы в жемчугах.

И зимой на Украине –
То мороз, что сердце стынет,
То на солнце плачет иней

Несмеяною в слезах.

А весной на Украине
Нет печали и в помине,
Будто краски на картине

Всё цветёт, смеётся – ах!

Летним днём на Украине,
Как лучи в аквамарине,
Трав шелка и неба сини

Отражаются в глазах.

Но теперь на Украине
Запах гари, вкус полыни,
Крови цвет, да плачь о сыне,

Да проклятья на губах,

И – тревога в небесах...

* * *
Передёрни колоду, может,
выпадет новый расклад.
Ты же можешь, старик, ты же ушлый,
потрёпанный шулер.
Мне не нравится день,
где насилье, война и разлад.
Мне не нравится время,
где смерть наступает от пули.

Я устал от банальной жестокости
сильных сего
Оголтелого мира, вышагивающих
в маскхалатах.
Я навечно не в силах понять
и простить одного –
Что им сделали дети с культями
в больничных палатах?

Чем они оправдают кошмары
случайных смертей?
Чем заткнут себе уши,
заглушая людские стенанья?
Ну же, хитрый старик, подмени,
пересдай поскорей
Этот мир без любви,
недостойный существованья.


Американский диптих

ВАШИНГТОНСКИЙ СНАЙПЕР

Я – снайпер. Я спокоен и умел.
Движения мои точны и ловки.
В моих ладонях не дрожит прицел.
И беспристрастен взгляд моей винтовки.
Над Вашингтоном снова темнота,
сгущает вечер радиус обзора.
Ну, кто – быть может, тот, а, может, та –
приговорён сейчас? Узнаем скоро...
Мой взгляд – лишь продолжение ствола.
Мой палец на курке – десница Бога.
Вновь пуля чью-то жизнь оборвала –
я ни при чём! Вы не судите строго,
да не судимы будете. Аминь!
Я инструмент, Его послушный воле.
Я только раб, что следует за Ним,
Он не дал мне ни радости, ни боли...
24.10.02

ПРЯМАЯ ТЕЛЕТРАНСЛЯЦИЯ

В халате и мягких тапках,
Сидя у телеэкрана,
Смотрю, как на тело Ирака
Ракеты наносят раны.

Удар – и куда деваться,
Обрушилось здание, видимо.
Прямая телетрансляция –
Такое забавное видео.

В бомбоубежище ладное
Набился народ селёдкой,
Но не обмануть крылатую
С лазерною наводкой.

Разрыв – и смолкают вопли.
Убиты, как кильки в банке.
Чтоб меньше платили за топливо
Миролюбивые янки.

Свобода! Взгляни, ради Бога –
У твоего изголовья
Машины бегут по дорогам
С баками, полными кровью.
20.03.03


Армейскому другу, много лет спустя

Я приеду в твой город,
что был мне когда-то столицей,
А сейчас стал далёк,
словно в небе полночном – звезда.
Нас теперь друг от друга,
увы, разделяют границы,
Паспорта и таможни,
и прочая, брат, ерунда.

Видно он так решил, кто-то
мерзостный, злой и лукавый,
Между мной и тобой
понаставить побольше преград,
Разметать нас по странам,
разделив нас, себе для забавы,
И сейчас несказанно
он, бестия, этому рад.

Только, знаешь, мой друг,
он ошибся, конечно, ошибся!
Не по силам ему нашей
дружбы огонь загасить.
Его каверзный план утлой
лодкой о скалы расшибся,
Скалы наших сердец и
их вместе связавшую нить.

Я приеду в твой город,
и знаю, что я буду встречен
Как вернувшийся с фронта
после долгой разлуки, солдат.
Твои крепкие руки в
объятьях сожмут мои плечи,
И без суетных слов, всё мне
скажет твой радостный взгляд.


Он был твоим любовником...

Он был твоим любовником. Ну что ж...
Кто именно? Вон тот! И тот, в сторонке.
Я слушаю. Меня пронзает дрожь.
Ты говоришь. Слова твои негромки.

Согласно улыбаюсь – Без проблем!
А сердце выжигает злая сила.
Зачем тебе так много их? Зачем?
О каждом скажешь – Я его любила.

Летя на блики твоего огня,
Влюбленным мотыльком, что света жаждет,
Страшусь – с другим пройдя вблизи меня,
Вдруг в сторону мою кивнешь однажды.


Тригорский Свято-Преображенский мужской монастырь

Разбито сердце, выжжена душа,
И жизнь, порой, напоминает драму –
Дай руку! – мы с тобою, не спеша,
Пройдём дорогу, что приводит к храму.

Церквушка возле стен монастыря,
Что грешников два века принимала.
Сюда никто не попадает зря.
Здесь приглушённо говорят и мало.

Тут ярок свет божественных чудес.
Тут видишь нисхожденье благодати.
И все сомненья отступают здесь,
А мысли все просветлены и кстати.

Здесь нам любое горе по плечу
Преодолеть посильною препоной.
Поставим мы за здравие свечу
Перед нерукотворною иконой.

Когда, порой, ослабевает нить
Которой каждый к небесам подвешен,
Нам тянет с Богом сердцем говорить:

"Прости меня, Господь! Я слаб, я грешен,
Я, уповая к милости Твоей,
Моим грехам, молю, послать прощенье."

И нам врачует души Твой елей,
Пусть плоть слаба, дух не приемлет тленья.


К рожденью тайны сопричастен...

К рожденью тайны сопричастен,
В ночи, у неба на краю,
Частицей таинства причастья
Себя в тебе осознаю.

Перемещаясь в глубь, в безбрежность
Любви стенаний, из горсти
Щенком твою лакаю нежность,
И мне рассудка не спасти.

И боли слаще или горше
Уже не жду и не ищу,
Едва зажат в твоей пригоршне
Снарядом, вложенным в пращу.


Подборка в альманахе "ФОРУМ", №10, 2014

* * *

Когда
На расстоянии руки
Взойдёт
И воцарится в небесах
Звезда,
С которой были мы близки,
Чей свет
Замешан на моих слезах,
Сойдут
В оцепененье тишины
Мечты,
Что истязали сердце всласть,
И страх,
Как осознание вины,
Шепнёт
О том, что жизнь не удалась,
Что всё
Могло пойти другим путём,
Что мир
Пустых надежд не оправдал,
И я,
Как лунный ветер невесом
Взовьюсь
К вершинам белоснежных скал,
Мосты
И наши души догорят,
Пожар
Утратит отблеск золотой.
Звезда,
Мы превратимся в звездопад
С тобой…


* * *

Я был раздавлен Пастернаком,
Когда в двенадцатом часу
Бессонницы священным знаком
Качнулся томик на весу.

Слова и мысли отлетели
В моём разрушенном мозгу.
Скрещенья, свечи и метели
Меня сводили в мелюзгу,

Ища спасенья у Марины,
Переменить решил я том,
Но, не прочтя и половины,
Вдруг осознал, как я смешон.

В самокопаниях несносен
Хотел ответить – ху из ху?
Но мудрый и бездонный Осип
Перемолол меня в труху.

Уже терзаем болью плотской
Вслепую новый том достал,
Мне под руку попался Бродский
Ну всё, ребята, я пропал…

* * *

У женских слёз особенный состав,
Коль расставанье было им причиной.
На стыках рельс грохочущий состав
Прочь увозил меня дорогой длинной

Вторые сутки. Вновь, в бессчётный раз,
Гонял чаи вагон разноголосый.
Мне руки жгли из ненаглядных глаз
В прощальный час уроненные слёзы.

Уже хмельную ширь родных полей
Сменили юга горные отроги.
Я ощущал всё резче и острей,
Всей кожей рук, от слёз твоих ожоги.

Напрасные ряды постов, застав
Не отвлекали боль, хоть вполовину.
У женских слёз особенный состав,
Коль расставанье было им причиной.


* * *

Бросив ждать, они уходят замуж.
Всё равно, что гибнут на костре.
Любящие нас – к другим. А там уж
Приступают планово стареть.

И простив предательство святое,
Исчерпав винительный падеж,
Смотрим вслед им с болью и тоскою
Мы, не оправдавшие надежд.

Скольких нас тот шаг страдать заставил,
Скольким им постыла эта связь.
Исключением не став из правил,
Вот и ты меня не дождалась.

Станет боль моя с годами глуше,
Ты привыкнешь к жизни без любви.
Лишь прошу: ласкающего мужа
Именем моим не назови.


* * *

Судья: Кто может подтвердить, что вы поэт? Кто зачислил вас в разряд поэтов?
Бродский: Никто... А кто причислил меня к роду людскому?
Судья: И вы учились где-нибудь этому занятию?
Бродский: Не думаю, что этого можно достичь посещением занятий.
Судья: На каком основании вы стали этим зани-маться?
Бродский: Я думаю, это... от Бога.
Из заседания суда 13 марта 1964 г. над Иосифом Бродским (судья Дзержинского суда г. Ленинграда Са-вельева Е. А.); законспектировано Фридой Вигдоровой.


Нет поэтов от Бога.
Есть от бед и печалей.
От несчастных любовей.
От смертельных обид.
Не щенячьи восторги
Слышат Музы вначале,
Звон натянутых нервов
Их ночами пленит.

За последней чертою,
На изломе, на грани
Между жизнью и смертью,
В цепких лапах тоски,
Чёрной струйкою крови,
Как из колотой раны,
У поэтов из сердца
Истекают стихи.

И ланцетом хирурга
Чьи-то души спасает
Зарифмованной боли
Леденящая сталь.
Но уходят поэты
В бесконечные дали,
И, ушедших навечно,
Их до одури жаль.


* * *

Никто из нас не умер. Почему?
Казалось – врозь – и сгинем от недуга.
Но встреч свеченье кануло во тьму,
А мы живём на свете. Друг без друга.

Живём, презрев надежды и мечты.
Живём, хоть понимаем: жизнь разбита.
Как жалкие, безмозглые кроты
Мы тычемся в уют чужого быта.

Нам надо бы, во славу звёзд, луны,
Две жизни оборвать, легко и веско.
А мы живём, хотя и не должны.
Бездарные актёры пошлой пьески.


* * *

Мы – кленовые листья опавшие,
Вихрем жизни бесцельно влекомые,
Отлюбившие, оттрепетавшие,
Не нашедшие счастье искомое.

С веток нас оборвало негаданно
И друг к другу прибило случайно,
Наша связь до сих пор неразгаданна,
Наш союз – непроглядная тайна.

Кружит время нас в танце безумия,
И роняет на землю с размаха,
Только души в нас – жёлтые мумии,
Безразлично им – трон или плаха.

Но в костёр нас, на самосожжение,
Вновь толкает щемящая жажда...
Знать бы, скоро ль иссякнет кружение,
И тогда всё, что будет – не важно.


* * *

Даруй мне, жизнь, минуты тишины,
Возможность отдышаться, оглядеться.
Чтоб вечный рокот звуковой волны
Хоть изредка щадил кораблик сердца.

Чтоб в чернозёме звуковых пустот
Вдруг возникала та первооснова,
Из тьмы которой, выждав свой черёд,
Ростком на свет проклёвывалось слово.

Пусть взор смиряет белизна стены,
Пускай уста крепит печать молчанья.
Даруй мне, жизнь, минуты тишины –
Расслышать ноты твоего звучанья.


ПАМЯТИ БЕЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ

Всё ведь когда-то кончается, Белла Ахатовна,
Слёзы смахнуть, улыбнуться и успокоиться,
Долго Вас ждали Цветаева вместе с Ахматовой,
И воссияла над нами Святейшая Троица.

Как же теперь называют Вас шестидесятницей,
Вы дольше прочих держались в пегасовом стремени,
Вам сквозь века путешествовать Огненной Всадницей,
Вашим творениям не уместиться во времени.

Что же о Вас горевать, коль Вы Богом сосватаны,
Светлым талантом и вечною славою венчаны,
Руки святые целую Вам, Белла Ахатовна,
Тонкому лирику и ослепительной женщине.

МАЙДАНОВСКИЙ ДУРАЧОК

Вокруг него воюют и буянят,
Поют, смеются, плачут невпопад…
А он сидит на сумрачном майдане,
И к небу обращает чистый взгляд.

Горят костры, бойцы стоят стеною,
Летят гранаты с четырёх сторон…
А он сидит, торжественно спокоен,
Как будто в сон приятный погружён.

Кругом орут: «Стреляйте! Не жалейте!»
И виден сквозь огонь кровавый след…
Его рука покоится на флейте,
И в рясу почему-то он одет.

Он шепчет: «Бог, Твои деянья дивны!»
И вновь молчит в смиренности благой…
На флейте он, порой, играет гимны,
Да ведь никто не слушает его.

Беснуется толпа: «Свободы! Хлеба!»
На лицах – от огней зловещий свет…
А он сидит, с улыбкой смотрит в небо,
И небо улыбается в ответ.


* * *

И когда приладит крылья нам верховный орнитолог,
И рассадит нас по веткам, и слегка взмахнёт хлыстом,
И святые наши слёзы застучат в небесный полог,
И смешными голосами мы о вечном запоём –

Нам припомнится, наверно, из земного лишь минута –
Из длиннющей нашей жизни, пробежавшей впопыхах,
Та, в которой мы несёмся в никуда из ниоткуда,
Где тебя из детства в зрелость уношу я на руках.

Как отсвечивали свечи в зеркалах казённых комнат,
Как подрагивало пламя в такт сплетеньям наших тел,
Вкус слезы и поцелуя непременно губы вспомнят,
И греха пьянящий запах нас вернёт в земной предел.

И тогда мы сбросим крылья, скинем белые одежды,
Разбросаем по кровати лепестки кровавых роз,
И шуты, и акробаты подивятся, как и прежде,
Продолжительности смеха и причудливости поз.




* * *

Прольются лунные лучи
Теченьем плавным.
Давай с тобою помолчим
О чём-то главном.

Пересыпая звёзд зерно
В своих ладонях,
Ночь будет с нами заодно
И нас схоронит

От стрел калёных слов пустых
И дел бесславных.
Мы возведём опять мосты,
Что жгли недавно.

Пусть все обиды истекут
В подол слезами.
Прощать и ждать – тяжёлый труд,
Но только сами

Себя мы сможем отстоять
У бед житейских,
Не променяв доверья гладь
На фарисейство.

Прольются лунные лучи
Теченьем плавным
На дом, в котором мы молчим
О чём-то главном.



* * *

От наших близостей родятся
Стихи и дети.
Звено в цепи реинкарнаций –
Мы не заметим,
Как нас сведёт к могильной яме
Недобрый гений.
Ведь жизнь – всего лишь нота в гамме
Перерождений.
Не дав познать полёта счастье
Птенцам беспечным,
Нам рубит крылья в одночасье
Скупая вечность.
Судьба марает нас небрежно
Грехами, ленью,
Не оставляя нам надежды
На искупленье.
Но верить так хотелось мне бы,
Что час настанет –
Мы оправдаемся пред небом.
Детьми. Стихами.



ПОЭТАМ

За окнами таится страшный Век,
Жестокой Тварью, хищной и кровавой,
Он даже сильных в пропасть ниспроверг
Тупым бездушьем, клеветы отравой.

В хмельном бреду с ума сошедших дней,
В тисках террора, злобы, провокаций,
Есть мы – престраннейшие из людей,
Ещё способных чем-то восхищаться.

И восторгаясь Солнцем и Луной,
Влюблённые в закаты и рассветы,
Мы пробуем их отблеск золотой
Отлить в стихов звенящие монеты.

Нас мало. Мы страдаем и грешим,
Нам тяжело с напором чувств сражаться.
Как загнанные лошади, спешим
Успеть сказать, а значит, состояться!

Успеть наполнить сердце до краёв
Осенней грустью, запахами лета,
Чтоб после – строчкой будущих стихов
Накопленное выплеснулось где-то.

Мы – слёзы Вечности и детский смех Земли,
Пусть нас ведут неровные дороги,
Я верю – там, в заоблачной дали –
Нам улыбаются седые Боги.


* * *
Сергею Плышевскому

Мы в час назначенный уйдём
Ярчайшей искрой звездопада
В небытие, так будет надо –
Не сожалея ни о чём.

Исчезновенье наших звёзд
Ничто не потревожит в мире.
Уход наш будет также прост,
Как ход с «е2» на «е4».

Когда могильная трава
Взойдёт над нашими телами,
Не хлынет время против правил
Вспять – с «е4» на «е2».

Пока не выбит из седла,
И туго стянута подпруга –
Чтоб ненапрасной жизнь была
Давайте радовать друг друга.


* * *

Твой свет всё дальше, всё размытей,
Моя прошедшая любовь.
Кометой по своей орбите
Несёшься ты среди миров,
Хранящих холод и молчанье
В ответ на всполохи огня,
Тускнея в памяти печально
Всё дальше, дальше от меня…

Но мне не раз ещё приснится,
Как сердце от любви рвалось,
И счастье на твоих ресницах
Светилось бусинками слёз.
Как в книгу судеб радость встречи
Ложилась лучшею из глав,
И всё вокруг казалось вечным,
Сиюминутное поправ.


Андрій Козловський. Нам досить

Не холодно вдома, коли є заварка з водою,
Коли твої гості їх щиро розділять з тобою!
Ховай - не ховай, все стратить до віку не в змозі,
Нам досить.

Вина скуштувавши, не числити ягід на гроні.
Дивитись на пломінь зазвичай, а не для сторонніх.
Подалі від тих, кого навіть у спогад не вносять.
Нам досить.

Ми підемо разом, хай з нами повстануть пропащі,
Бо що нам кроїти й ділитись на "ваші" та "наші",
І давніх боргів ніхто нам нехай не приносить.
Нам досить.

Нам вистачить всього, бо маємо всього помалу,
І ще б нам хоч трохи, та – лінощі й втома чимала... –
Про що змовчимо ми, коли нас на небо запросять.
Нам досить.
Нам досить.

(оригинал)

Нет холода в доме, пока есть вода и заварка,
Пока для гостей ни того, ни другого не жалко!
Копи не копи - все равно не успеешь потратить,
Нам хватит.

Отведав вина, не считать на лозе виноградин.
Смотреть на огонь просто так, не чего-то там ради.
Подальше от тех, о которых забудем, как звать их.
Нам хватит.

И все мы поймем, помогая подняться уставшим,
Так что там кроить и делиться на "наши" и "ваши",
Пускай по счетам нам никто ничего не заплатит.
Нам хватит.

Нам хватит всего, нам всего понемногу досталось,
Еще бы хоть самую малость, но - лень да усталость... -
О чем промолчим на последнем, на главном закате.
Нам хватит.
Нам хватит.


Околесица

На отшибе, в старой хате с шаткой лестницей,
Проживала худо-бедно околесица.

Вместе с ней родня жила, от вас не скрою –
Дед маразм с женой своей – белибердою,

Да ещё её сестра – галиматья,
Да – абсурд и вздор – ворчливые зятья.

А с зятьями, как годится, муж есть муж,
Жили жёны, им по нраву – блажь да чушь.

Во дворе её резвилась детвора –
Глупость, ересь, чепуховина, мура,

Дичь, нелепость, ахинея, дребедень,
Ерундистика, бредятина и лень,

Тарабарщина, нескладица, фигня –
Околесица мрачней день ото дня...

Трудно сладить ей с нелепою роднёй,
Захотелось жизни праведной, иной.

Околесица, с опущенным хвостом,
Попросилась жить в правительственный дом.

Видит – больно уж у слуг народа рожи,
На её родню в анфас и профиль схожи.

Отворились перед нею ворота,
В коллектив она с почётом принята.

В доме том, с тех пор, во всю чудной народ
Беспрестанно околесицу несёт.

Глотки рвут, дерутся, врут, воруют, бесятся –
Расцвела там и окрепла околесица.

Свято место не бывает пусто – тут
Вся родня её теперь найдёт приют.


И стало в небе на одну звезду...

И стало в небе на одну звезду
Над миром больше. Рим и Палестина
Смотрели – Бог ссудил народам мзду,
В надежде уберечь от казни Сына.

И свет прорезал вековую мглу
Сквозь крошечный просвет в воротах рая,
И род людской отринул кабалу,
С божественным себя отождествляя.

И были мы, до взгляда этих глаз,
Средоточеньем скверны и искуса.
Прекрасное, возвышенное в нас,
Всё воплотилось в лике Иисуса.

И не был Он безгрешен, но страстям
Давал отпор, всё совестью поверив,
И победил. И по Его стопам
На тот же путь теперь открыты двери.

Он стал основой всех первооснов,
Он и маяк, и музыка, и муза.
Никто из человеческих сынов
Не превзойдёт величьем Иисуса.


Осторожно, чтоб губ не обжечь...

Осторожно, чтоб губ не обжечь,
Отпиваю хмельными глотками
Грог твоих поцелуев. И речь
Всё бессвязнее, тише меж нами.

Я во многих повинен грехах,
Но раскаюсь, наверно, не скоро.
Оттого и горчит на губах
Вкус бессмысленного разговора.

В плен волос твоих заточён,
Я случайной обрадован встрече.
Ты спроси – ах, не важно! – о чём,
Я тебе – что? не важно! – отвечу.

Верю, глупо планировать жизнь,
Чем спонтанней она, тем желанней.
От экспромтов судьбы откажись
И себя похоронишь заранее.

Цвета виски внезапная страсть
Вспенит кровь, будто сталь ножевая.
Ни к чему слов лукавая вязь –
Умолкаю, тебя обнажая.


Измена

Кинжалом в грудь, по рукоять,
разит измена.
И как – простить, и как – понять,
когда выводят умерщвлять
так откровенно.

Ещё недавно ты была
святей всех женщин.
Узнал сегодня – предала.
И чувства выжжены дотла.
И миф развенчан.

Так больно, милая, в груди –
мороз колючий.
И ничего нет впереди.
Не плачь, не лги, не приходи,
меня не мучай.

Как нежно, преданно в глаза
ты мне глядела.
Затем спускала тормоза,
другому, смяв все "против", "за",
дарила тело.

И как ты, худшей из невежд,
не понимала,
что вместе с ворохом одежд,
ты слёзы всех моих надежд
с себя снимала.

Весь век мечтал с тобой летать,
да в кровь разбился.
Мне оттого вдвойне страдать,
что я предательство прощать
не научился.




Мне 33. Я в возрасте Христа...

Мне 33. Я в возрасте Христа.
Умён, богат, красив. Ах, да – несчастен.
Сует привычных кружит суета
Вокруг меня, но я к ней безучастен.

Потоком монотонным, день за днём,
Проходят мимо взлёты, неудачи,
Но я не сожалею о былом,
И будущее ничего не значит.

Затерянный меж слипшихся страниц
Банальной пьесы, что судьбой зовётся,
Смотрю в калейдоскоп случайных лиц
И чувствую, как реже сердце бьётся.

Друзья? Их много. Ими я любим,
Но среди них никто, увы, не скрою,
Не согласится, пусть я дорог им,
Ради меня пожертвовать собою.

Любимая? Была, да предала.
Не будет той, которую сумею,
Припомнив про "амурные дела",
До кончиков ногтей назвать своею.

Мне 33. Я в возрасте Христа,
А в сердце нет ни радости, ни страсти,
Лишь душу заполняет пустота,
Дробя остатки целого на части.

писано сие в день рождения, 1-го января, о себе самом любимом...


С Новым Годом!!!

* * *
Горя в преддверье января
Фантазий пламенем раздутым,
Как от паров нашатыря,
Приободряется рассудок.

И память лет прошедших сор
Сдаёт в утиль старьём ненужным,
Минор меняя на мажор,
Выстраивает лад радушный.

Впитав дурман старинных книг,
Воображенье смотрит ново,
И расселяет домовых,
Волшебниц, фей и добрых гномов

По коридорам и углам,
По антресолям и кладовкам.

…чадит каминная зола,
Хрустит печеньем мышь-плутовка,

Свеча стекает не спеша
В слова: «Давным-давно, когда-то…» -
И упивается душа
Чудес пьянящим ароматом...

* * *
Давай украсим мишурой
Ночь, снегопад, поля и чащи,
Однообразный путь земной,
Из мишуры и состоящий,
Давай украсим мишурой.

В обманном блеске мишуры
Душа, смятенная метелью,
Внезапно обретёт дары,
Прельстившись золотом поддельным,
В обманном блеске мишуры.

Пусть нам покажется на миг,
В мишурной лирике ноктюрна,
Жизнь состоящей из одних
Перипетий клавиатурных,
Пусть нам покажется на миг.

Всё растворится в мишуре,
Мечты, надежды и дерзанья.
Погаснут свечи, догорев -
Мишуринками мирозданья
Мы растворимся в мишуре.

* * *
Зимние праздники, пиршества ночи,
Полночи страж перепуган, всклокочен,
Обеспокоен – Куда? Кто таков? –
Женские взгляды в опушках мехов
Светятся счастьем, и проще при этом
Верится снам, чудесам и приметам.
Столпотворение! Кони, салазки,
Взрывы хлопушек и ряженых маски.
Выпито-съедено нынче не мало,
Всюду круженье и блеск карнавала.
Щиплет морозец задорно и колко,
В иглах огней новогодняя ёлка.
Песни и пляс, пожеланья добра,
Глаз не смыкающая детвора
Лихо друг дружку сшибает снежками.
Всё – будто в сказке, и всё это – с нами.
И не желает мириться с постелью
Мир, опоённый коктейлем веселья.
Звёзды снежинок садятся на лица,
Знаешь – всё лучшее скоро случится...


Я глядел на тебя...

Я глядел на тебя,
как маляр на картину да Винчи,
Как кустарь-балалаечник
смотрит на альт Страдивари,
Красотою твоей в одночасье
развенчан, развинчен,
И, пленён, словно узник,
пощады молящий едва ли.

Я глядел на тебя,
будто Боги явили мне диво,
Воплотив идеал, о котором
не мог и мечтать я,
Как светился твой взгляд,
как тиранили пальцы игриво
Ниспадающий локон
на вырез вечернего платья.

Я глядел на тебя
и любви лучезарная сила
Билась в сердце моём
так истомно и сладостно-больно.
Я глядел на тебя,
пока взгляд мой ты не уловила
И, уста отворив, не промолвила:
"Типа, прыкольна!"...


Листая наслюнявленным перстом...

Листая наслюнявленным перстом
прошедших лет шершавые страницы,
страшусь, как много места "на потом"
нетронутым в моей судьбе хранится.
О, сколько дел на дней моих скрижаль
забыл насечь – Всевышний ли? Лукавый?
Небрежностью сплошной, соча печаль,
зияют вскользь написанные главы...

Глава любви. В ней встреч случайных сор,
неискренность признаний, данных где-то,
смешные кляксы расставаний, ссор...
Но не хватает главного сюжета.

Глава надежды. Странная глава.
В ней все слова, держась наизготове,
ещё не прозвучав, блеснув едва,
оборваны – увы! – на полуслове.

Глава мечты. Размашистый разбег
манящих строк желаний и стремлений,
сверкающих, как первобытный снег,
вдруг перечёркнут – весь! – крестом сомнений.

Захлопываю книгу бытия,
смысл жизни в ней, пока, не обнаружен.
Пустотами сквозит судьба моя,
ни я другим, ни мне никто не нужен.
И сам себе вменяю в приговор
конечную, итоговую фразу:
жить без надежды и мечты – позор,
и тот не жил, кто не любил ни разу.


Оттепель...

* * *
Лихорадит межсезонье –
ртутный столб то вниз, то в гору.
Солнце, пыл свой урезоньте,
вам с зимой смириться впору,
вам пора привыкнуть к мысли –
лето, как и всё, проходит...

... тучи над землёй нависли,
к непогоде, к непогоде.
Раздевают грабы на людях
ветра резкие порывы,
и ломаются от наледи
молодые ветки ивы.
Ели стелют хвою густо.
Дрожь на коже озерца.
Ощущения и чувства,
вместе с садом, обнажаются.
И дождя косые линии,
и дорог размытых гадство,
и от грусти и уныния,
ни защиты, ни лекарства.

* * *
Вязкие, мокрые хлопья
клейкого, серого снега
липнут в тоске холопьей
к курткам, ногам. От бега
суетных автомобилей
улица – грязи месиво.
И выпросить, чтоб любили –
не за что да и не у кого.
Бродит дворами оттепель
и раздаёт повсюду
всем, кто решился ступить за дверь –
насморки и простуды.
Вас не спасёт надежда,
увязнет на полпути.
Станет болезнь неизбежна,
от непролазной слякоти.
К ночи, продрогнув слишком,
вирусы в дом приносим.
Что там у вас, подмышкой?
Тридцать восемь и восемь...

* * *
Снова разлад в природе,
что-то стряслось, случилось.
Даже приятно, вроде,
только, скажи на милость,
к чему, если осени сдаться
пора, ведь зима на пороге –
летние плюс девятнадцать?
Видно, планете плохо,
значит, Земля болеет
чем-то с температурой.
В странном невеселе я
лезу, в предчувствии хмуром,
надеясь во всём разобраться,
с вопросами к интернету.
Читаю – протуберанцев
взрывы на Солнце, где-то
раза в четыре сильнее
солнечная активность.
Отсюда – зима теплеет,
и общество агрессивно.
Рвутся на Солнце взрывы.
Рвутся сердца и жизни.
Оттепелей наплывы
демоном зла нависли.
Словно в бреду больного,
Землю трясёт, лихорадит.
Что ж ты в горячке снова?
Ну, выздоравливай, хватит.


Память о тебе

* * *
Память о тебе сменила методы
Изощрённых актов нападения.
Перестала тыкать пальцем – Это ты! –
В каждую, в пределах наблюдения.

Стала вдруг хитра, изобретательна.
Уяснила, днём – не приставать бы,
А не то прогонят обязательно,
Как непрошенных гостей со свадьбы.

Память о тебе приходит ночью.
И, подкравшись, острыми зубами
Боли разрывает сердце в клочья,
Выцарапав из груди когтями.

Знает, я бессилен против мглы.
И, пока луна скользит по краю,
О тебе воспоминаний иглы
Мне под ногти медленно вгоняет.

* * *
Требую! Прошу тебя. Молю...
Отвяжись! Не мучай. Пощади...
Вот уж вечность по календарю
Как расстались. Нет! не приходи,
Не преследуй призраком ночей,
Не тревожь души моей больной,
Не кради провалами очей
Зыбкий мой полуночный покой.
Я и так не в силах превозмочь
Боли, из последних сил держусь.
Как проклятья, избегаю ночь,
И уже при свете спать ложусь.
Горькое безумие моё!
Я тобою за грехи наказан.
Чёрных мыслей злое вороньё
Еженощно вытерпеть обязан.
Из глубин кромешной темноты,
За чертой сознанья, в бездне где-то,
Так не–вы–но–си–мо смотришь ты.
И опять распят я до рассвета.
Медный крест сжимаю на груди,
Да приход зари боготворю.
Отвяжись! Не мучай. Пощади...
Требую! Прошу тебя. Молю...

* * *
Кончено. Не затянуть векам
Сукровицей отшумевшей боли
Сердца ран. Все – Как же так? Отколе? –
Безответный возглас и – риторика.

Верилось. Надеялось. Ждалось.
Всё казалось – вот, ещё немного –
Будем вместе, так угодно Богу...
Только всё травою поросло.

За окном становится темней,
Груз воспоминаний тяжек слишком.
Помнишь, мы мечтали о сынишке?
Даже имя выбрали – Андрей...

Нам Господь, наверно, не простит
Наш разрыв и не рожденье сына,
Мы тогда бы стали триедины...
Но судьба исполнила кульбит.

Всё убито, выжжено в душе.
Одиночество стучит в виски
Молотом. И новых чувств ростки
Никогда не примутся уже.



Побег

Сквозь плотный занавес дождя,
Под ветра свист, что смерть пророчит –
Бежать, куда глаза глядят,
Бежать отсюда, что есть мочи.

Решенье верное – побег –
Из безысходных ситуаций.
Все нити разорвать навек,
Чтоб никогда не возвращаться.

Сквозь чувств нахлынувших пургу,
Сквозь лес проклятий и приветствий –
Бежать, не помня на бегу,
О неизбежности последствий.

Постичь не каждому дано
Ошибок прошлые уроки,
Стократ научен жизнью, но
Всё те же грабли, те же склоки...

Нет прав на правду у добра.
Нет всепрощения у веры.
Душе давно признать пора –
Недостижимо чувство меры.

Пора смириться и принять,
Что жизнь имеет и изнанку.
И в тьму кромешную опять
Бежать испуганным подранком.


Милене Вихаревой

Вы были мне ниспосланы судьбой
в тот час, когда дорогою тернистой
казалась жизнь – стихами надо мной
разверзлись небеса. Ваш голос чистый
впервые зазвучал и вмиг увлёк
в тот сладкий плен, откуда нет возврата.
Ваш образ – легкокрылый мотылёк –
мне преградил пути к воротам ада...
И всякий раз, когда ласкали слух
мне Вашей лиры нежные напевы,
я мнил себя смиреннейшим из слуг
у трона всемогущей королевы.
Незримая! Я вновь у Ваших ног.
Вы мне важны, как ноты партитуре.
Когда б желанье загадать я мог,
я стал бы клавишей у Вас в клавиатуре.
И был бы счастлив ждать – покорен, тих,
часы бы мне секундами казались –
мгновения, когда, рождая стих,
меня бы Ваши пальчики касались.
Царица грёз! Прекрасен Ваш венец!
Произнесу без лести и притворства:
Ваш дивный слог – волшебный образец
не творчества, но ЧУДОТВОРСТВА!


Полнолуние

К предплечьям, пальцам и локтям,
буграм запястий, –
Губами жадными – к плечам,
хочу припасть я.
Час полнолунья – грозный страж
полночной мессы.
Я пред тобою – робкий паж
у ног принцессы.
Тут устанавливает ночь
свои законы.
И их не в силах превозмочь
дома, балконы,
И под балконами – певцов
ночных рулады,
Скопивших бриллианты слов
для серенады.
Всё замерло, молчит и ждёт,
всё – без движенья.
Но час назначенный грядёт
грехопаденья.
А раньше времени – не сметь!
Не прикасаться!
Страдать, терзаться и терпеть...
Но бьёт двенадцать!
Всевидящая пара глаз
смыкает вежды.
Испепеляются на нас
огнём одежды.
И проявляется во тьме
зловещий профиль
Кошмарной тенью на стене.
То – Мефистофель!
И Бес, подталкивая всласть
друг к другу в спины,
Ниспровергает нас во власть
адреналина.
Сиюминутным торжеством
врасплох захвачен
Я пожалею, но – потом.
Сейчас – иначе.
Сейчас все правила игры
диктует тело.
И хоть порушатся миры –
нам нет предела!
Безумствуя, мы входим в раж.
Лови – не словишь!
И ритуальный танец наш
не остановишь.
Шальной галоп нас гонит вскачь
к заветной цели.
Безудержные смех и плач
поднадоели.
Уж в чрево адского огня
сойти я волен.
И поглощает он меня.
И Бес доволен!


Ночное

Не брошу – стану шелестом в ночи,
прогорклым ветром в пряных прядях сада,
целующим тебя, моя услада!
Оцепеней, не шевелись, молчи
и слушай – по стеклу когтями
скрежещет зверь, пришедший под окно.
Взалкавши крови, нечисть ждёт давно,
и мерит полночь гулкими шагами.
Кошмарным сном в расширенных зрачках,
мельчайшей дрожью стиснутых ладоней,
разверзся ужас пропастью бездонной,
и пляшет страх на тоненьких ногах.
Раскатом грома оглушит испуг,
опасность смерти мыслью леденящей,
тревожный мозг пронзив стрелой звенящей,
перерастёт в панический недуг.
Но лёгким дуновеньем ветерка
с тобою рядом находясь незримо,
ночные страхи отведу я мимо,
горчащих губ дотронувшись слегка.


Кладоискатели

Темна была пещера, глубока.
Манящая, как женщина, пойми ты!
Из пола вырастали сталагмиты,
И сталактиты висли с потолка.

Был каждый шаг в ней, как ребёнок, мал.
Скалистый свод, унылым эхом вторя,
Усиливал зловещий рокот моря,
А ветра вой опасность предвещал.

Всей шайкой мы вошли в пещерный смрад.
С собой у нас - с крестом заветным карта.
Отчаянные пленники азарта,
Бредущие к удаче наугад...

Но в факельном огне, на пол пути,
Внезапно пол обрушился ловушкой,
Пираты в тьму свалились друг за дружкой,
Лишь я один сумел себя спасти….

Где это место? Промолчу о том.
Но позови – с тобой, надежде рады,
Найдём пещеру, где томятся клады,
По карте, что помечена крестом.


Переполняясь гулом вышних сфер...

Переполняясь гулом вышних сфер,
Вдыхая воздух горних откровений,
Не многое беру себе в пример,
Итогом всех исканий и борений.

Да, цель Творца предельно неясна,
За что и попираема безбожно.
Зачем нам пробуждаться ото сна,
Коль бесполезным жить не так тревожно.

Успех немыслим не в ущерб другим,
Прищур друзей врагов скрывает лица,
Но духом пал – и промахом твоим
В штормах судьбы твой друг приободрится.

Нельзя огнём души, за пядью пядь,
Согреть холодный мир, и, бога ради,
Врагов нельзя величием сломать,
Лишь разумом, с эмоциями сладив.

К чему напрасно сожалеть о том,
Что рвутся дни, страница за страницей,
И вечность – пресловутый суп с котом,
В её глазах ничто не отразиться.


Миниатюрки...

* * *
Тоскою светлой опоённый,
В урочный день урочный я,
Истерзанный и просветлённый,
Воскресну из небытия.

И обновлёнными глазами
Восторженно взглянув окрест,
Скажу: "Нигде под облаками
Нет места, краше этих мест".

* * *
На стол обеденный взгляни-ка,
(Зачем простое усложнять?)
В тарелке первая клубника,
Вся на подбор, ни дать, ни взять,
Алеет, сливками полита,
И сахаром удобрена,
Вся из ночных фантазий свита,
Вся искушения полна.

* * *
Закрой глаза. Откинься и замри.
Пусть фуги Баха дом и мир заполнят,
Рождаясь в ослепительной дали
И оседая в полумраке комнат.

От света к темени. Таков и наш удел.
Придя на свет, растратить ум и силы,
Свершить свой круг, исполнив уйму дел,
И в темноту сойти, на дно могилы.


Ночное небо, сонмище чудес...

Ночное небо, сонмище чудес.
Богатым, звёздным урожаем зреет
Плантация полуночных небес,
Где спеют сны в объятиях Морфея.

Среди красот безбрежных, неземных,
Манящих светом в космосе промозглом,
Я преклоняюсь лишь одним из них –
Сорвавшимся и падающим звёздам.

Звезда, частица божьего огня,
Искря по следу яркое свеченье,
В мгновенье пролетает сквозь меня,
Исполнив тем своё предназначенье.

Прощальной вспышкой в миг озарены
Души моей неведомые страны,
И звёздной пылью враз заживлены
Сердечной боли ноющие раны.

И жить хочу, звезде подобным впредь,
Чтоб на короткий миг привлечь вниманье,
Сорваться с неба, вспыхнуть и сгореть,
И чьё-то пусть исполнится желанье.


Так было – в небе облака...

Так было – в небе облака,
Просыпав белые горошины,
Решили, что они пока
Тебе под ноги будут брошены.

И мир восторженный притих,
Хоть видел множество сюжетов,
Дивясь, как изменилось в миг
Предназначение предметов :

Куст Розы под моим окном
Казался жалким и взъерошенным,
А припорошенный снежком
Стал соблазнительным мороженным.

Помятый, старенький авто,
Что вечно чинит дядя Федя,
Примерив снежное пальто
Влез в шкуру белого медведя.

Избитый, доминошный стол,
Служивший отдыхом прохожим,
Вдруг столько крема приобрёл,
Что сделался на торт похожим.

Одетый в свадебный наряд,
Мир чистым стал, без зла и бед.
Лишь мне слезой туманил взгляд
По снегу твой прощальный след.


Я к миру стал с годами холодней...

Я к миру стал с годами холодней,
Всё кажется бессмысленным и странным,
Но дивный свет души в глазах детей
Любовью сердце греет неустанно.

О, детских глаз святые небеса!
Они мне и надежда, и утеха,
Над сломанной игрушкою слеза
В мгновенье обернется звонким смехом.

Как драматичен плачущий малыш,
Вот-вот, казалось, горем захлебнётся,
Отвлёкся – и, с улыбкой, юркий стриж
Уже бежит во двор, навстречу солнцу.

А я уже не вспомню, как прощать.
Как тяжкий скарб, коплю свои обиды,
Врагами можно исписать тетрадь,
И лишь друзья теряются из виду.

Отходчивость, угасшая заря,
Не стала журавлём – вернись синицей,
Ведь Господом, наверное, не зря
Завещано всем у детей учиться.


Мои 80-тые...

* * *
Мир был
Скучным,
Грязным,
Серым.
Лиц в нём
Не было –
Лишь
Маски.
Но вошла
В него ты
Смело,
Сняла
Маски,
Взяла
Краски,
И раскрасив
Всё умело,
Мир мой
Сделала, как
В сказке!

ПОСЛЕ ДОЖДЯ

Ещё не смолкли всплески капель,
И лист дрожит, как в неглиже,
А летний дождь свой пыл утратил,
Мгновение – и вот уже

Диск Солнца в золотой короне
Пробился сквозь блокаду туч,
И снова на твоей ладони
Танцует лёгкий солнца луч!

* * *
С промёрзших веток проливным дождём
Акация с утра роняет листья,
И устилает землю, как ковром,
Изношенным нарядом золотистым.

Печален лик редеющих ветвей,
Как в волосах любимых наших – проседь,
И тихой грустью жжёт сердца людей
Прощальный бал природы – чудо-осень.

* * *
Дождь за окном, как серая вуаль,
Но плещется тепло на дне бокала.
Весь вечер мы вдвоём. О, как мне жаль,
Что вместе нам осталось быть так мало.

В последний раз последнее "пиши...",
И целовать меня ты не устала.
Куда так время бешено спешит?
Возьми часы и спрячь под одеяло.

Давай опять, как много лет назад,
На стук часов забудем оглянуться.
О, как безумно вновь я буду рад
К твоим плечам губами прикоснуться.

Но бег минут, увы, не обмануть.
И сердце холодят разлуки льдинки.
Прощай, прости... Присядь на дальний путь.
А на окне дрожат дождя слезинки...

* * *
Унылый, серый дождь оплакивает лето.
Промокнув до костей, нахохлились кусты.
Прохожих больше нет, они исчезли где-то,
Устав от всех забот и вечной суеты.

На ветке гибнет лист, беспомощен и жалок.
Предсмертной корчею его пронзает дрожь.
А ветер всё сильней, и жить листу так мало
Осталось. Он умрёт, а труп омоет дождь.

И не постичь умом всё, что в душе творится.
А дождик сеет рябь на лужиц зеркала.
Под крышей, за окном, продрогшая синица,
Ей снится тёплый край, в котором не была.

И утро до краёв полно немой тоской:
Сегодня ты уйдёшь, исчезнешь ровно в восемь.
Весь мир смеётся над моей судьбой,
И только за окном дождём рыдает осень...

ПОДАРИ МНЕ ЛУНУ

Подари мне Луну! И разлей эту ночь по фужерам,
Я хочу осушить её всю, без остатка и залпом, до дна!
Жизнь решает за нас и подводит, порою, к барьерам,
Так случилось: сейчас мы одни, плюс застывшая в небе Луна.

И тускнеют слова перед плавною музыкой жеста,
Как заклятье звучит наш бессвязный ночной разговор,
Явь становится тайной, меняются время и место,
Нас сближает Луна, пригоняя друг к другу, в упор.

Мы не помним себя, все во власти магической ночи,
Лунный свет серебром разлился на твоих волосах,
И небесные звёздные знаки астральных пророчеств,
Отражаются блеском в твоих изумлённых глазах.

И, на грани безумства, я жадно ловлю твои губы,
Поцелуй – словно терпкий глоток дорогого вина,
Мы боялись любви, как же всё-таки были мы глупы,
Я хочу осушить тебя всю, без остатка и залпом, до дна!

КАРТИНКИ В СТИЛЕ РЕТРО

Мне спящий зимний лес напоминает
Рисунок углем на листе бумаги,
В котором точно так соединяет
Художник пыл души с игрою света.
Тут снежной пеленой зима ровняет
В одну черту пригорки и овраги,
И белый иней жемчугом сверкает
На чёрных ветках. Холодом одета
В ледовый панцирь мелкая речушка.
Вокруг покой, который лишь зимою
Бывает в шумном мире. Ель-старушка
Кряхтит сквозь стон простуженного ветра,
Да на опушке шустрая зверушка
Мелькнёт хвостом. И я, в плену покоя,
Присев под ель, на снежную подушку,
Пишу в блокнот картинки в стиле ретро...

КАПИТУЛЯЦИЯ

Декабрь укутался в снега,
Как в пелену новорождённый.
По глади льда скользит нога,
И я, зимою побеждённый,
Валюсь в сугроб. Раскаты смеха
Двух школьниц слышу за спиной:
"Смотри, упал! Ну, вот, потеха!",
И поздно воевать с зимой,
Она сильней, неоспоримей,
Она - белее пустоты.
А на ветвях хрустальный иней
Блестит, как символ чистоты
И вечности. Лишь дух покоя
Царит над грешною землёй.
И я склоняюсь пред зимою -
Напрасно воевать с зимой!

* * *
Вошла, как входят в клетки комнат,
В мои привычки и дела,
Прохладой глаз года заполнив,
Весь шар земной отобрала.

Под веки мглой легла устало,
Мешая радость и испуг,
Мой каждый день в себя вобрала,
Дыханьем губ, объятьем рук.

Покров её незримой власти,
Как землю спеленавший снег,
И мне из плена этой страсти,
Уже не вырваться вовек.

* * *
Как много чистоты даёт зима,
Какой разлив лучистой белой краски!
Как будто удивляется сама
Себе земля в плену у зимней сказки.

На белом полотне её снегов
Изысканный узор рисует каждый,
Извилистой цепочкою следов
Свой путь в сугробах проложив однажды.

Морозный воздух плотен и упруг.
Сверкают льдом заснеженные дали.
И каждой клеткой ощущаешь вдруг,
Как исчезает след былой печали.

* * *
Проталиной на мартовском снегу,
Чернеет грусть на донышке разлуки,
А по ночам твои мне снятся руки,
К которым прикоснуться не могу,
И от тоски бегу... Куда бегу?

Опять весна над силуэтом крыш,
С восьми утра развесит звон капели,
И те слова, что мы сказать не смели,
Ты как-то между прочим повторишь,
Но неба синева качнётся лишь.

Рождённая из солнечных лучей,
Ты стала вдруг земной и чёрно-белой,
Зачем ты быть такой, как все, посмела?
И бесполезен плач и дрожь плечей,
Твой взгляд уже не мой, ещё ничей...

* * *
Лишь только начата игра,
Ты нежно прикрываешь веки...
Целуя, думаю – навеки!
А, может, только до утра?

Но как прекрасно быть с тобой,
И верить, что всего дороже,
Твоя улыбка, взгляд. И всё же,
"Ничто не вечно под Луной!".

* * *
Затем наступит вечер, и опять
Желания любви во мне проснутся,
И хочется одежды разорвать,
Чтобы твоей груди рукой коснуться.

И страсти пыл меня сведёт с ума,
Как только в спальне мы погасим свечи,
Ко мне всем телом ты прильнёшь сама,
И я свихнусь! Тому виною – вечер.

ВПЕРВЫЕ

Слезинки пахли вереском и мятой,
И по твоим щекам текли несмело.
Я помню всё... Твой плач в постели мятой,
Когда – впервые! – ты дарила тело.

Ты тихо плакала, как плачут только дети,
А я не знал, куда от счастья деться,
Казалось мне, что мы одни на свете,
А ты тихонько распрощалась с детством.

И не забуду никогда теперь я,
Как ты роняла искорки-слезинки,
Был алым знаком твоего доверья
Кровавый след на беленькой простынке.

Я помню всё... Под одеялом белым,
Ты в мир волшебный двери мне открыла,
Я так хотел любви, душой и телом,
И ты себя – впервые! – подарила.

Я пил любовь безумными губами,
А сердце слушать разум не хотело,
И под моими нежными руками,
Твоё от счастья трепетало тело.

Как много дней прошло с минуты этой,
Теперь с тобой, наверно, спят другие,
Но всё же вспоминай – когда-то, где-то –
Как мне себя дарила ты впервые.

ИГРА В ЛЮБОВЬ

Твоё письмо, как талисман!
И вновь поверил я в удачу,
И снова я от счастья плачу,
Вкушая сладостный обман.

Беспечный ворох нежных слов,
Опять мне дарит утешенье,
И я читаю с наслажденьем,
Твою игру в слова, чтоб вновь
Начать свою игру в любовь.

* * *
Я не знаю, кто рассыпал
В небесах алмазы звёзд.
Будда? Кришна ли? Христос?
Всё равно, Ему – спасибо!

Тайна божьего творенья,
Без начал и без концов,
Что веками мудрецов
Повергала в изумленье.

Летней ночи чёрный свод
Звёздами расшит снаружи,
Словно каплями жемчужин
Бездна океанских вод.

Я на Млечную Дорогу
Выйду, распахнув окно,
И, с Луною заодно,
В путь отправлюсь, в гости к Богу.

Бестелесен, невесом,
Между звёзд, что в тьме повисли,
Полечу быстрее мысли
В царство света – Божий Дом.

До небесного дворца
Будет так легка дорога,
И у самого порога
Я паду к стопам Творца.

Веря в светлую мечту,
Вознесу к Нему моленья,
За грехи свои прощенье
Я, быть может, обрету.

ЛЮДИ!

Люди! Разденьте души!
Обнажите сердца и нервы!
Хватит насиловать уши
Вечным спором: кто первый?!

Люди! Сорвите лохмотья
Липкого, душного быта!
Хмурые дяди и тёти,
Где ваша совесть зарыта?!

Люди! Не нужно маршей!
Хватит слащавых прелюдий!
В жизни своей однажды
Вспомните: вы же – Люди!

* * *
Бросить всё, сбежать из города,
В лес уйти от всех на свете,
Чтоб смотреть, как листьев золото
Осыпает с клёнов ветер.

И случайным откровением,
В чаще, где сосна качается,
Услыхать, как скорбным пением
Птица с гнёздышком прощается.

Как под сводами церковными,
Меж стволов бродить берёзовых,
Что встают рядами ровными
В бликах солнца бледно-розовых.

Рвать рябины брызги красные
От морозного рассвета,
И, рождая мысли разные,
Верить в будущее лето.

Я ХОЧУ!

Я хочу быть до кончиков пальцев галантным верблюдом,
Чтоб напяливать шмотки не хуже английского денди,
Рот, в угоду желудку, распахивать фирменным блюдам,
В кабаках дорогих вечерами пить виски и бренди.

Я хочу разъезжать в лимузине, вагона не меньше,
И деньгами сорить, и платить по счетам больше втрое,
Я хочу быть заласкан губами тысячи женщин,
Да вот только не знаю, А ЖИТЬ РАДИ ЭТОГО СТОИТ?

* * *
Опять на город траур бросит ночь.
Свет фонарей желтком Луны наполнят.
В твоём окне меня уже не помнят,
И нечем самому себе помочь,
И незачем... В глаза убитых стёкол,
Метнув зло бисер сказочных идей,
Уйду один, чужой толпе людей.
Я сам себя в песок зарыл, укокал!
Свободу променял на звон цепей,
Но ни на грош не сделался мудрей.
Под ноги, в грязь, я выбросить готов
Жемчужины бесценных идеалов,
Которых в море жизни сгрёб немало,
Но давит груз их каменных пластов.
Я быть хочу глупейшим из глупцов,
Чтоб обрести покой душой и телом,
Не отличать от умных – дураков,
Не различать тонов, полутонов,
А видеть мир скупым и чёрно-белым...
Но с каждым днём растёт число утрат,
И рушатся основы мирозданья.
Что ж, даже "знанье своего незнанья -
Уже добро". Ты вечно прав, Сократ!
Вот только страшно посмотреть назад...
И снова самому себе не рад,
И снова... Солнце сгонит прочь Луну,
А первый луч, как скальпель, взрежет тьму,
И мир объятья распахнёт ему...
И только я один пойду ко дну.

АРМЕЙСКОМУ ДРУГУ

Сколько раз нам ломали крылья,
Сколько раз нас ловили в сети,
Жизнь казалась дорожной пылью,
В душу лезли то те, то эти.

С каждым днём напирая пуще,
Нас топтали, чтоб сделать похожими,
Только в их монотонной гуще
Были мы всего лишь прохожими.

Понимая напрасность сущего,
Всё равно оставались с ними мы.
Неужели боялись грядущего,
Пряча страх свой за целями мнимыми?

Жизнь, разложенная по полочкам,
Жизнь, трамвай, соблюдающий график,
Жизнь по ниточке, вся с иголочки,
Жизнь такая, скажи мне, нафиг?

ОБЫДЕННОСТЬ

Каждый день всё те же стены...
И уже не веришь в завтра.
В нём не будет перемены
Тусклой жизни, вероятно.

Каждый день одни и те же
Примелькавшиеся лица...
Заставляем мы всё реже
Мозг размякший шевелиться.

Что нам таинства искусства?
К отупенью путь не труден.
С пустотою мысли, чувства,
Примирившиеся люди.

Поздно нам считать потери,
Только... Что же с нами будет?
Видеть, слышать, думать, верить,
Разучившиеся люди.

Каждый день всё те же сцены,
Что вчера, сегодня, завтра...
Кто расплатится за цены
Дней, ушедших безвозвратно?

* * *
Мы - кленовые листья опавшие,
Вихрем жизни бесцельно влекомые,
Отлюбившие, оттрепетавшие,
Не нашедшие счастье искомое.

С веток нас оборвало негаданно,
И друг к другу прибило случайно,
Наша связь до сих пор неразгаданна,
Наш союз – непроглядная тайна.

Кружит время нас в вальсе безумия,
И роняет на землю с размаха,
Только души в нас – жёлтые мумии,
Безразлично им – трон или плаха.

Но в костёр нас , на самосожжение,
Вновь толкает щемящая жажда...
Знать бы, скоро ль иссякнет кружение,
И тогда всё, что будет – неважно.

БЕРЕМЕННОЙ

Она так бережно ступает
Неся во чреве плоть своя,
Как будто бы одна лишь знает
Святую тайну бытия.

В её размеренной походке
Сомненье – быть или не быть?
Чего ей хочется? Селёдки?
А, может, гения родить?

Она проходит не спеша,
Полна гармонии, единства,
И светится её душа
Тревожным счастьем материнства.

1984-1988 гг


Ты состоишь из снега за окном...

Ты состоишь из снега за окном,
Из шелеста снежинок в злую полночь,
Когда никто не поспешит на помощь,
Ко мне, в заиндевевший, старый дом,

Сюда, в когда-то славную нору,
Забытую навек людьми и богом,
Где шторы в состоянии убогом,
И мыши мечут бисер по ковру.

Где пуфику в прихожей очень жаль,
Что он давно твоих не гладил ножек,
И смех твой больше не звенит - о, Боже! -,
Не отражает голоса хрусталь.

И самовар, твою любивший власть,
Ворчит в ночи простужено и странно,
Позвякивают чайные стаканы,
И сахарница силится упасть.

И ложечкам так хочется сбежать
К твоим губам, к ним прикоснуться чтобы,
Но бесполезно – ночь, мороз, сугробы...
А больше всех грустит моя кровать.


Она...

* * *
Ты совершенство, грёза, идеал,
Прозрачный ключ, один, среди пустыни,
Чарующ твоего лица овал,
Пусть нет тебя и не было доныне.

Как солнца луч над грешною землёй,
На облаках ты свой портрет рисуешь,
Но поглощаем каждодневной тьмой,
Твой дивный лик не узнаётся всуе.

Ты волшебство, и музыка, и сон,
Основа всех основ, веками люди
Спешат к тебе, и труд их обречён,
Ведь нет тебя – о, Боже! – и не будет.

* * *
Нет, не любил, всего мечтал об этом.
А ты была всем прочим не чета –
Так, словно за грехи мои вендетта
Меня постигла волею Христа.

Нет, не любил, но редкой встрече цену
Осознавал – одна на миллиард,
И всё сильней к желанному колену
Меня влекли привычка и азарт.

Ты поддалась моим призывам страстным,
И отдалась, сомненьям вопреки,
И понял я, как глупо и опасно
Кормить волчицу из пустой руки.

Собрав в комок весь ужас тайной власти,
Весь гнев небес, всю ярость женских сил,
Ты на меня низверглась в одночасье,
И я б погиб, когда б не полюбил.

* * *
Она спросила – кто ты без меня?
Певец наивный, жалкий и безумный,
Твой свет рождён из моего огня,
И мной одной полны слова и думы.

Не можешь ты желать иных красот,
Пред красоты моей бессмертным блеском,
Я безгранична, словно небосвод,
Любуйся мной! И я ответил веско –

Любимая, конечно, ты права,
Ты космос мой, и города, и веси,
Но ты жива, пока живут слова,
И красота твоя мертва без песен.


Слова...

* * *
Угаснет день, обрушатся слова,
слова, которых ты не ждёшь, не просишь,
и губы станут звуки целовать,
и рифм пшено вылущивать из проса.

Обыденность утратит прежний смысл,
повеет вечность холодом и счастьем,
и ливень слов, преобразившись в мысль,
вдруг покорится твоему участью.

Притронувшись к подолу божества,
примеришь слов сияющие ризы,
и пошатнётся неба синева,
на сцене – ночь, пора открыть кулисы...

* * *
Ещё не стих – предчувствие, набросок,
неузнанная форма бытия,
тоска полей, от первых вьюг белёсых,
дрожанье ледяного хрусталя.

Рассветный луч над снежною равниной,
слепящее величье белизны,
мелькнувший огонёк в золе каминной,
и таинство рожденья новизны...

* * *
Нам не уйти от наших судеб.
И ты покинешь свой причал.
Но что верней тебя погубит –
Всё то, о чём ты промолчал.

Ты, еженощно умирая,
Наутро воскресаешь вновь,
Но всё плотней петля тугая
Из непроизнесённых слов.

Пред властью слов бессильны люди,
И всех в итоге ждёт страна,
В которой слов уже не будет,
Где изначальна тишина.


Вопросы...

* * *
Когда годами дорастёшь
До осознанья сути бренной –
Повиснешь, как худая вошь,
На остром краешке Вселенной.

И подрасстрельным у стены,
Разубеждаешься в приметах.
И все вопросы учтены,
И не нуждаются в ответах.

* * *
Придёшь сюда, у дней своих на склоне,
Припомнишь всех, кого ты проводил.
И тянутся холодные ладони
К тебе из свежевырытых могил.

Как много их, ушедших безвозвратно,
И светлых, и живых, ещё вчера...
И ворон за плечами многократно
На твой вопрос прокаркает: "Пора!"

И разразится сердце вещим сбоем,
Присядешь наземь, сумрачен и тих –
Они обступят вкруг тебя гурьбою,
И мёртвых любишь больше, чем живых.

* * *
Увы, нам не дано решать,
Кто больше свят, кто больше грешен.
Когда восстала рать на рать,
И ствол на брата поднял брат,
В том каждый накрепко замешан.

Вины отдельной нет ничьей
В том, кто убил, кто принял муку.
Всяк к списку жертв и палачей
Свою прикладывает руку.

Вопросы прячут свой ответ
В кровавый ком бинтов и ваты –
Невиноватых нынче нет,
Все, вплоть до мёртвых, виноваты.


Мой бог, она теперь разведена...

Мой бог, она теперь разведена.
Жизнь второпях любой ломает принцип.
Ещё вчера – невеста и жена,
И девочка, мечтавшая о принце...

Привычный мир перечеркнул развод,
Неумолимой, чёрной полосою.
Согретых дней стремительный уход,
И боль в груди, и тени за спиною.

И полночь неотрывно жжёт глаза,
И страшно в полдень не увидеть света,
Когда, качнувшись, неба бирюза
Сорвётся вдруг, в слезы вуаль одета.

И каждый новый день, как новый шок,
Несёт в себе лишь горечь и обиду.
Отчаянье, зубастый серый волк,
Хотя б на час, не выпустит из виду.

Господь, прости, коль в том её вина,
Не закрывай к её надеждам двери,
Она одна, она разведена,
Она – всё та же девочка, что верит...


Я безработный, значит, беззаботный...

Я безработный, значит, беззаботный.
Мне незачем вставать до петухов.
Моё " вчера" похоже на "сегодня",
И "завтра" не отпустит мне долгов.

Я с кем-то жил и где-то там работал,
И мне казалось, это – навсегда...
Я зря любил любое время года,
Теперь я знаю: холода – беда!

Один, в пустой, нетопленой квартире,
Гляжу через немытое стекло.
Вот, за моим окном, коту-проныре
С воробышком на свалке подвезло...

А мне вот – нет! Котяра сел вальяжно,
Зубами рвёт заслуженный обед...
Что ж, погоди, блохастый друг, однажды
Я из тебя наделаю котлет!

Встаю, иду на поиск стеклотары,
Обследую скамейки да столбы,
Не велики от этого навары,
Но три бутылки – полкило крупы.

А повезёт – хлебну из недопитой,
У теплотрассы получу приют,
И сладкие мечты весёлой свитой
Меня в миры иные унесут...


Осенняя хандра. Предчувствие метели...

Осенняя хандра. Предчувствие метели.
В задумчивой тоске гляжу на пруд и сад.
Вот утки поднялись. Ещё не улетели.
И, судя по всему, уже не улетят.

Что подкупило их, наперекор закону,
Остаться зимовать? Надеются на что?
Стальную булаву седой мороз уронит,
И станет март для них несбыточной мечтой.

Поближе подберусь к нарушившей порядок,
Забывшей улететь, беспечной стайке птиц.
Замечу, сквозь камыш, ряды утиных кладок,
И бельма в холода покинутых яиц.

Замёрзшие птенцы. Погибшие надежды.
Но верю, но молю - ещё придёт тепло,
Они ещё со мной и живы, как и прежде,
Взломают скорлупу и станут на крыло.


Я приходил туда по четвергам...

Я приходил туда по четвергам,
Ну, иногда, ввиду накладок, в среду.
Скупой парадной коммунальный гам
Как хитрый лис, цинично шёл по следу
Моих и без того дрожащих ног,
До той двери, обитой дерматином,
Где всякий раз ступая на порог,
Я мнил себя отъявленным кретином
И истерил, как юный пионер
По поводу вступленья в комсомольцы.

Сей странный и нелепый адюльтер
Был в тягость мне. Пуская дыма кольца,
Хозяйка восседала у стола.
Дешёвое бельё под тонкой блузой.
– А я тебя уже и не ждала,
Ты ж занятой, а я тебе обузой...
Я обрывал докучный разговор
Посредством неуместных поцелуев.
И затихал пытливый, серый двор
Под тем окном, где час напропалую

Она, как Як на взлётной полосе,
С неутолимой жаждой экстраверта,
В свой дикий рёв вобрав регистры все,
Всему двору расшатывала нервы...
Но всё кончалось. – Ты меня прости,
Что получилось всё немножко громко...
Я высыпал монеты из горсти:
– Возьми на сигареты и колготки...
Глаза слезами застилала грусть:
– Теперь уйди... и... я не продаюсь...


Едва душа увязнет в мелочах...

Едва душа увязнет в мелочах,
Под ватой дней притихнет, цепенея –
Прозрачных крыльев слышу лёгкий взмах,
Танцующая в солнечных лучах,
Мне во спасенье, прилетает фея.

Благоволят певцам на небесах –
Свою ладонь подставив осторожно,
Я слушаю о сказочных мирах,
Об островах, затерянных в морях,
Её балуя крошками пирожных.

Пусть нашей встречи нет в календарях,
Да только верю – поздно или рано,
Тончайших крылышек услышу взмах и – Ах! –
Я вместе с ней, на серых журавлях,
Отправлюсь вдаль, в диковинные страны.

А в тех краях не существует страх,
Там день-деньской всё музыка да танцы,
И будь ты там монах или монарх,
За долгий век не встретишь слёз в глазах,
И ни за что не станешь возвращаться...


Села птаха белокрылая на тополь... Юрий Рыбчинский

Села птаха белокрылая на тополь,
Село солнце, закатилось у ручья.
Полюбила, полюбила я до боли
Молодого, молодого скрипача.

Полюбила, околдована струною,
Затеряться в тех мелодиях хочу.
В сад зелёный журавлиною весною
Своё сердце понесла я скрипачу.

Шла к нему я, будто лунная царевна,
Шла к нему я, словно к осени весна.
Да не знала, что в той музыке напевной
Не меня он, а другую видит в снах.

Села птаха белокрылая на тополь,
Село солнце, закатилось у ручья.
Полюбила, полюбила я до боли
Молодого, молодого скрипача.

(оригинал)

Сіла птаха білокрила на тополю,
Сіло сонце понад вечір за поля.
Покохала, покохала я до болю
Молодого, молодого скрипаля.

Покохала, зачарована струною,
Заблукала та мелодія в гаю.
В гай зелений журавлиною весною
Я понесла своє серце скрипалю.

Шла до нього, наче місячна царівна,
Шла до нього, як до березня весна.
І не знала, що ця музика чарівна
Не для мене, а для іньшої луна.

Сіла птаха білокрила на тополю,
Сіло сонце понад вечір за поля.
Покохала, покохала я до болю
Молодого, молодого скрипаля.


Птенцом, что выпал из гнезда...

Птенцом, что выпал из гнезда,
Всем телом вздрагиваю нервно,
Вот сорвалась с небес звезда -
Моя, наверно...

Мой клён, грозой воспламенён,
Горит свечой на повороте,
Ты ошибался, Соломон -
Не всё проходит...

Покоя нет, и воли нет,
И вместо лиц кругом затылки,
И тяжело найти ответ
На дне бутылки...

Сознанья матовая ртуть,
Дрожит рука, и бьются блюдца,
И хочется упасть, уснуть,
И не проснуться...


Бессмертия алмазный коготок...

Бессмертия алмазный коготок
Разбередит щекочущую рану -
Проснусь в ночи, водою из под крана
Смочу разбушевавшийся висок,

Присяду, сам с собой заговорю,
Бессвязно, как "сгорать-горит-гореньем",
Померкнет лист, изрыт стихотвореньем,
Взойдёт луна, в угоду сентябрю

Заплачет дождь, но засмеётся ветер,
Перечитав полуночный шедевр,
Исправлю "нерв" на рифму "кистепер",
И загрущу о том, что мне не светит...


Сонет (одному большому поэту)

Необожжённых слов материал
Неторопливо складывать в орнамент
Рифмованной мозаики.
...вверял
Хранить векам - папирус ли? пергамент? -
С густым быльём поросших, давних пор,
Ночные озарения поэтов,
Переводя косноязычный сор
На стройный лад элегий и сонетов...

Внимать в громокипящей тишине
Восторженным речам капризной музы.
Гадать, что скрыто в пляшущем огне
И плеске волн, дробящихся о шлюзы.


И жить пытаться, как Поэт сказал:
"Пиши стихи, иначе день пропал..."


Моя укради на

В это чёртово время, в этой проклятой богом стране,
Где вчерашний профессор копается в мусорном баке,
Я уже не живу – доживаю свой век в стороне,
Наблюдая, как хищная тварь щерит зубы во мраке.

Укради на, окраина, ты же от слова "украсть",
Что ещё принести тебе в жертву, насильнице кроткой,
Что ещё положить мне в твою безразмерную пасть,
Может, этот щерблёный стакан с суррогатною водкой?

Ты ж ничем не побрезгуешь, всё, до конца, отберёшь,
Даже кости мои обглодаешь бродячей собакой,
Что ж ты льёшь в мои уши гнусавую, гнусную ложь
Про "пакращення кризь" и удобство помойного бака...


Нас отправляли на расстрел...

"А что мы ждали – бальзам да мирру,
Раз принуждали кого-то к миру?"
Игорь Царёв


Нас отправляли на расстрел.
Две с лишним тыщи добровольцев.
Состав натружено хрипел,
Прокашливаясь в дымных кольцах.

Куда везут – никто не знал.
Лишь сны, предчувствия дурные...
Нас встретил сумрачный вокзал,
Да вышки две сторожевые.

Там гарь, въедаясь до глазниц,
Вилась над рваными дворами.
Подобьем любопытных птиц –
Лишь беспилотники над нами...

Экипировка, не бог весть...
На трёх один жилет да каска.
Комбат спешил приказ зачесть –
Колонною до Иловайска.

Бессонные три дня пути,
Необъяснимые маневры...
Без связи, карт – крути-верти,
Да закаляй под "Градом" нервы.

Маршрутом каторжным, косым,
Ползем по полю кукурузы.
Как вдруг, из лесополосы –
Огня смертельные укусы.

Там наших гаубиц отряд
Не разобрал, видать, детали...
Взвыл над товарищем солдат:
"Свои своих же постреляли..."

А дальше был кромешный ад,
По нам стреляли, словно в тире.
Горели танки, и комбат
Три дырки получил в мундире...

Как выжил, не берусь сказать.
Меня с брони волною сдуло.
Запомнил, надо мною – мать,
И танка согнутое дуло...




Не надевай белья под платье

Когда умаешься один
Висеть на звёздном коромысле,
Всплывают из ночных глубин
Иные, суетные мысли.

Возьмёшь фонарь, зажжёшь свечу,
Омоешь тело для распятья,
И просигналишь палачу:
«Не надевай белья под платье!»

Сверчки, терраса, влажный брют,
Ты, преисполненная влаги,
Бери, я всё тебе дарю –
Созвездья, шорохи и страхи.

В таком экстазе хор сверчков,
Такая синь у звёздной бездны,
Что нам понятно и без слов –
Бельё под платьем неуместно.


Там кто-то есть. Иначе, почему...

Там кто-то есть. Иначе, почему,
К земле прижаты куполом небесным,
Чем пристальнее смотрим мы во тьму,
Тем глубже в нас заглядывает бездна.

Там кто-то есть. Иначе, отчего,
От звёздных брызг за гранью потрясенья,
Плывёт душа, не зная берегов,
По тёплым волнам лунного теченья.

Там кто-то есть. Там кто-то должен быть.
Водоворот. Воронка. Горловина.
Сотри мне страсть и разум размагнить,
Любовный рок с правами сисадмина:)

И сохранись от всех перипетий.
Я в ней завис, рвани скорее вилку,
И пролечи, и перезапусти,
Моей любви нелепую бродилку.


Тореадор, смiлiше! Кармен. Жорж Бiзе

Тост я ваш із радістю приймаю,
Тореадор солдату друг і брат,
Мужність солдат цілком я поважаю,
І склянку з ними осушити завжди рад!
Повний цирк, видовища він жде!
Народу без ліку, куди ні глянь!
І натовп весь з неспокою гуде.
І крики, й лайки тут серед гулянь!
Розмови чути, й сміх, і спори,
Вже скоро довгожданий час!
Той час, коли тореадори
Зуміють підкорити вас!
Вперед! Готуйся! Пора! Вперед! Ах!
Тореадор, сміліше!
Тореадор! Тореадор!
Знай, іспанок променисті очі
На тебе дивляться охоче,
І жде тебе любов, тореадор,
Так, жде тебе любов.

Цирк завмер, миттєвості летять,
Миттєвості летять, ось-ось почнеться бій!
Панує тиша, всі ледве дишуть...
Аж раптом увірвався бик!
Він біжить вперед і каже норов свій:
Звір небезпечний в пориві дикім.
Вже кінь упав, під ним і пікадор.
"А! браво! Торо! " Весь цирк гуркоче.
Бик озвірів, біжить, реве, швидкий, як метеор!
Земля із під копит, шалено бик летить, вперед, вперед.
Пісок у крові по арені всій!
Та у толедської шпаги гостра сталь.
Твій час настав – сміліше в бій!
Сміліше! Вперед! Пора! Пора! Ах!
Тореадор, сміліше!
Тореадор! Тореадор!
Знай, іспанок променисті очі
На тебе дивляться охоче,
І жде тебе любов, тореадор,
Так, жде тебе любов.
Тореадор, так, жде тебе любов, любов!


Дорога шла...

Дорога шла. Вела дорога вдаль.
Дорога простиралась и змеилась.
Дорога огибала. И печаль
Была не по дороге с ней. В немилость

К ней попадал преодолимый страх
Прожить всю жизнь, иного не изведав.
И ветер копошился в волосах,
И выглядели призрачными беды.

Тропинкой от детсадовских ворот,
Она влекла к зловещему карьеру,
Где в толще вод усатый сом живёт,
И смерть не нужно принимать на веру.

Дорога в школу. Холодно. Зима.
Ещё темно. Из окон свет так ярок,
Что можно невзначай сойти с ума
От предвкушенья двоек и помарок.

Широкая дорога. Звонкий плац.
Портянки, сапоги. Натёрты ноги.
Смысл жизни, подменённый на эрзац.
Ведут к гробам военные дороги.

Дорожка на ступеньках. Свадьба. ЗАГС.
Друзей – хоть отбавляй. Гуляем звонко.
Публично узаконенный экстаз.
И таинство рождения ребёнка.

Петлистый путь за золотым тельцом.
Опасность и азарт, во всём, повсюду.
Везенье не задеть о рифы дном,
И гавань по созданию уюта.

И снова ЗАГС. На этот раз – развод.
Иные стены и другие сцены.
Гротескных лиц нелепый хоровод.
Нам не легко даются перемены.

А дальше… Стоп. Забрёл в такую гать.
О чём хотел... Не вспомнится, ей богу.
И незачем, наверно, вспоминать.
И нечего. Ну, всё, пора в дорогу.


Хор придворних з опери "Ріголетто" Джузеппе Верді

ТИХШЕ, ТИХШЕ

Тихше, тихше, час для помсти незабаром настає,
Той, не гідний нас, пощади аж ніяк не дістає.
Хто сміявсь над нами всюди,
Посміховисько з цих пір.
В блазня вкрадемо красуню,
Й посміється цілий двір.

Тихше, тихше, не шумімо,
Тихше, тихше, не шумімо,
Тихше, тихше, не шумімо,
Тихше, тихше, не шумімо,
В блазня викрадемо красуню,
Й посміється цілий двір.
В блазня викрадемо красуню,
Й посміється цілий двір.

Буде той, хто насміхався, з нас повсюдно насміхався,
Вічно злісно насміхався,
Посміховиськом з цих пір.
Буде той, хто насміхався, з нас повсюдно насміхався,
Вічно злісно насміхався,
Посміховиськом з цих пір.
Тихше, тихше, не шумімо!
І щоб він не здогадався,
Тихо, тихо та обачно
Ми красуню віднесімо!


Би-2. Мiй рок-н-рол

І, що було, те начисто розкриється колись.
Мій рок-н-рол - це не мета, і на засіб не схоже
І не нове, а наново, один, про те й моливсь
Дорога - мій дім, і для кохання це місце не гоже.

Приспів:
Проллються всі слова як дощ,
І там, де ти мене не ждеш,
Нічні вітри тобі подарять прохолоду.
На наших лицях наостанку
Одні лиш відблиски світанку того
Де ти мене не ждеш.

А далі – найсуттєвіше – точнісінько, як ти
У довгій дорозі я своє волосся стрічками оберну
Не заспокоївшись ніяк, тобі рукою дам я знак
Тебе проводжаючи, наче легенду.

Приспів:
Проллються всі слова як дощ,
І там, де ти мене не ждеш,
Нічні вітри тобі подарять прохолоду.
На наших лицях наостанку
Одні лиш відблиски світанку того
Де ти мене не ждеш.

І, що було, те начисто розкриється колись.
Мій рок-н-рол - це не мета, і на засіб не схоже
І не нове, а наново, один, про те й моливсь
Дорога - мій дім, і для кохання це місце не гоже.

Дорога - мій дім, і для кохання це місце не гоже.
Дорога - мій дім, і для кохання це місце не гоже.
Дорога - мій дім, і для кохання це місце не гоже.
Дорога - мій дім, і для кохання це місце не гоже.

(оригинал)

Мой рок-н-ролл

И то, что было, набело откроется потом.
Мой рок-н-ролл — это не цель, и даже не средство
Не новое, а заново, один и об одном
Дорога — мой дом, и для любви это не место.

Припев:
Прольются все слова как дождь,
И там, где ты меня не ждешь,
Ночные ветры принесут тебе прохладу.
На наших лицах без ответа
Лишь только отблески рассвета того,
Где ты меня не ждешь.

А дальше — это главное — похоже на тебя
В долгом пути я заплету волосы лентой
И не способный на покой я знак подам тебе рукой
Прощаясь с тобой, как будто с легендой.

Припев:
Прольются все слова как дождь,
И там, где ты меня не ждешь,
Ночные ветры принесут тебе прохладу.
На наших лицах без ответа
Лишь только отблески рассвета того,
Где ты меня не ждешь.

И то, что было, набело откроется потом.
Мой рок-н-ролл — это не цель, и даже не средство
Не новое, а заново, один и об одном
Дорога — мой дом, и для любви это не место.

Дорога — мой дом, и для любви это не место.
Дорога — мой дом, и для любви это не место.
Дорога — мой дом, и для любви это не место.
Дорога — мой дом, и для любви это не место.


Лина Костенко. В тридесятом царстве оном...

В тридесятом царстве оном,
рыцарей сзывали звоном,
отзвенел набат и смолк,
звон никто не принял в толк,
нет звонивших с той поры,
но остались комары.

Комары смычки терзают,
комарихи замирают.
В целом мире нет всесильней
комариной камарильи.
Свет не льётся во дворы –
всё обсели комары!

Не пройдёшь и не объедешь –
серая метель, как ветошь.
Заслоняя звёзд дары –
комаруют комары.

Добрые, любвеобильные.
Только очень малярийные.

(оригинал)

Десь-не-десь, в якомусь царстві,
дзвони били по лицарству,
дзвони били й перестали,
бур'яном позаростали
повмирали дзвонарі,
залишились комарі.

Комарі на скрипку грають,
комарівни завмирають.
І нема на світі рівні
комаровій комарівні.
Почорніли ліхтарі -
все обсіли комарі!

Ні пройти, ані проїхать -
сіра віхола, як віхоть.
Ні вікна, ані зорі, -
комарюють комарі.

Гарні, добрі, сірі, мрійні.
Тільки дуже малярійні.


С.Я.Маршак Кицин дім

КИЦИН ДІМ

Дійові особи

Кішка
Двоє кошенят
Кіт Василь
Граки
Козел
Бобри
Коза
Поросята
Півень
Баран
Курка
Вівця
Свиня
Оповідач

Хор

На подвір’ї – красень-дім.
Тілі-ділі! Тілі-бім!
На подвір’ї – красень-дім.
Стіни розфарбовані,
Вікна розмальовані.
А по сходах там і тут –
Квіти золоті цвітуть.
По узорчастій доріжці
Рано-вранці сходить кішка.

Ніжки в кішечки прудкі,
А на ніжках – чобітки,
А на ніжках – чобітки,
А у вухах кульчики.
На чоботях –
Лак, лак.
А кульчики –
Бряк-бряк.

Сукня в неї, диво з див,
Варта тисячу рублів.
Та півтисячі тасьма,
Золотиста бахрома.

Вийде киця погуляти,
Як пройдеться коло хати –
Завмирає люд раденький:
До чого ж вона гарненька!

Та й не так вона сама,
Як узорчаста тасьма,
Як узорчаста тасьма,
Золотиста бахрома.

Та не так вже й блиск тасьми,
Як подвір’я та доми.

Про багатий кицин дім
Я вам казку розповім.
Тож посидь та дочекайся –
Нумо, казка, починайся!

Оповідач

Слухайте, малятка:
Жила на світі киця, сито та гладко,
Заморська,
Ангорська.
Жила вона не так, як інші киці:
Спала не де годиться,
А в затишній світлиці,
На ліжечку з крамниці,
Під теплою та довгою
Рожевою ковдрою.
Й на подушку з пуху
Клала свої вуха.

Тілі-ділі! Тілі-бім!
Був у киці новий дім.
Стіни розфарбовані,
Вікна розмальовані.
Дім той мав широкий двір,
І навколо – частокіл.

Проти дому, край воріт,
Жив в сторожці старий кіт.
Вік він двірником служив,
Дім хазяйчин сторожив,
Підмітав доріжки
Перед домом кішки,
Кіт на брамі пильнував,
Та сторонніх відганяв.

Якось раз прийшли до тітки
Два племінника-сирітки.
Під вікном замуркотіли,
Щоб в покої їх впустили.

Кошенята

Тітко, тітко кицю,
Вийди, подивися –
Бідні кошенята.
Ти живеш багато.
Обігрій нас, кішка,
Погодуй, хоч трішки!

Кіт Василь

Хто там муркоче у воріт?
Двірник я кицин, старий кіт!

Кошенята

Ми - кицини племінники!

Кіт Василь

Ось, я вас лясну віником!
Рідні в нас – не злічити,
Й всі хочуть їсти й пити!

Кошенята

Скажи ти тітці киці:
Нема куди нам дітись,
Самім нам страшно спати,
Ні мами в нас, ні тата,
В хатинці вітер свище,
Й підлогу згризли миші,
В шпарини піддуває,
І хлібу в нас не має...
Скажи своїй хазяйці!

Кіт Василь

Пішли ви, голодранці!
Вам що, кортить сметанки?
Тож геть тікайте з ганку!

Кицька

З ким говорив ти, старий кіт,
Дворецький мій Василю?

Кіт Василь

Два кошеняти у воріт -
Поїсти попросили.

Кицька

Яка ганьба! Була сама
Я кошеням колись-то.
Тож кошенята у дома
Чужі не лізли й близько.

То що від нас нероби хтять,
Задурно їжі й ліжка?
Для зголоднілих кошенят
У місті є нічліжки!

Втопиться б родичам усім,
Бодайбо їх не стало!

Лунає дзвінок і шум голосів.
Це прийшли гості.

Ласкаво просимо у дім,
Я, друзі, вас чекала.

Оповідач

Козел до кицьки завітав,
Якого кожен в місті знав,
Із сивою та строгою
Козою довгорогою.

Явився півень бойовий,
З ним квочка, мов лебідка,
І в теплій шалі пуховій
Прийшла свиня-сусідка.

Кішка

Козел Козлович, ось це раз!
Давно чекала я на вас!

Козел

М-м-моя повага, кішка!
Зам-м-мокли щось м-ми трішки.

Спіймав нас дощик дужий,
Тож йшли ми по калюжах.

Коза

М-ми зм-мокли з чоловіком
В кал-люжах тих великих.

Кішка

Вітання Півнику-петру!

Півень

Спасибі вам! Кукуріку!

Кішка

А з вами, кумо-квочко,
Частіше знатись хочу.

Курка

Сюди прийти не легко -
Живете ви далеко.
Виходимо ми рідко,
Бо квочки – домосідки!

Кішка

Привіт вам, тітонько свиня.
Як чоловік ваш та сім'я?

Свиня

Спасибі, кішечка, хрю-хрю,
Тобі подяку я дарю.
Я і сім”я казкова
Живемо пречудово.

Своїх маляток-поросят
Я віддаю в дитячий сад,
Господар править домом,
Я ходжу по знайомим.

Коза

Ми, уп'ятьох, понад усім
Прийшли оглянути ваш дім.
Про нього гомонять весь час.

Кішка

Мій дім відчинений для вас!
Тут в нас їдальня люба.
Всі меблі в ній із дуба.
Ось це стілець -
На нім сидять.
А це ось стіл -
За ним їдять.

Свиня

Та це ось стіл -
На нім сидять!..

Коза

А це стілець -
Його їдять!..

Кішка

Ви помилились мало,
Не те я вам казала.
Стільці вам нащо їсти?
На них зручніше сісти.
Хоч меблі наші не їдять,
Та зручно як на них сидять.

Коза

Якщо по правді, ми з козлом
Не звикли їсти за столом.
Ми любимо на волі
Обідати у полі.

Свиня

А посади свиню за стіл -
Я ноги покладу на стіл!

Півень

Від того про свиней і йдуть
Плітки й погана слава!

(Кішці)

В яку кімнату приведуть
Ті двері, що направо?

Кішка

Направо - шафа, завжди я
В ній гарні сукні лишу.
Наліво - спаленька моя
З лежанкою і ліжком.

Півень
(тихо - курці)

З перини пір’ячка стирчать!

Курка
(тихо)

Вона краде моїх курчат!

Козел

Що це таке?

Кішка

Обновка -
Сталева мишоловка.
Мишей ловити не люблю,
Їх мишоловкою ловлю.
Як тільки хлопне кришка,
Так і впіймалась мишка!.

Там, звідки рід мій вийшов,
Коти не ловлять миші.
Я із сім'ї заморської:
Мій прадід - Кіт Ангорський!
Залізь, Василь, на табурет
І покажи його портрет.

Курка

Який пухнастий!

Півень

Та пригожий!!

Кішка

Краплинку він на мене схожий…

А тут моя вітальня,
Килими й дзеркала.
Купила піаніно я
Недавно у осла.
Щоранку, після чаю,
Сольфеджіо вивчаю.

Козел
(козі)

Дивись, які тут дзеркала!
Я бачу в кожному козла...

Коза

Протри як слід ти очі!
Коза в дзеркалах скоче.

Свиня

Вам, друзі, сталась маячня:
Тут в кожнім дзеркалі свиня!

Курка

Тож ні! Яка ще там свиня!
Тут тільки півень мій та я!

Козел

Сусіди, до яких же пір
Нам вести цей безглуздий спір?
Вельмишановна киця,
Зіграй нам, як годиться!

Курка

Хай заспіває мій супруг.
Хвалитися зарано,
Але у нього гарний слух,
І голос незрівнянний.

Півень

Частіше я співаю сам,
Ще доки не вставали.
Але якщо завгодно вам,
Ми б разом заспівали.

Козел

Я цього цілий вечір жду.
Ах, заспівайте, схожу
На цю: "В городі чи в саду
Зросла капуста гожа"!

Кішка
(сідає за піаніно, грає і співає)

Няв! На землю ніч спустилась.
Вийшли перші зірочки.

П е т у х

Ах, куди ти віддалилась?
Кукуріку! Куд-куди?..

Коза
(козлові, тихо)

Слухай, дурень, перестань
Їсти кицькину герань!

Козел
(тихо)

Смак у неї незрівняний.
Мов листочок капустяний.
Ось для тебе горщик тут.
З'їж і ти цю смакоту!

Півень
(співає)

Ах, куди ти віддалилась?
Кукуріку! Куд-куди?..

Козел
(дожувавши квіти)

Незрівнянно! Браво, браво!
Так, співали ви на славу!
Може, ще щось заспівати?

Кішка

Ні, давайте танцювати...
Зараз я за піаніно
Вашу розжену нудьгу.

Козел

Так, зіграй гопак цапиний!

Коза

Кіз таночок на лугу!

Півень

Півня вальс гарячкуватий
Нам, хазяєчка, зіграй!

Свиня

Ні, дружок, "Три поросяти"!

Курка

Куркин танець "Де-воляй"!

Кішка

Тож не в змозі я, пробачте,
Догодить відразу всім.
Кожен хай як хоче скаче,
Був би танець запальним!..

Усі танцюють. Раптом музика різко
обривається і чуються голоси котенят.

Кошенята

Тітко, тітко кицю,
Вийди, подивися!
Ти пусти нас ночувати,
Поклади до ліжка спати.

Як не має ліжка,
Ляжемо у діжку,
Чи на лавку, чи на пічку,
Ми й на долу спати звичні,
Відчини світлицю!
Тітко, тітко кицю!

Кішка

Мій кіт Василь, вікно завісь!
Хмаринки начебто стяглись.
Їдальню нашу підсвіти
Свічками, поспішай-но,
Вогонь в каміні розведи!

Кіт Василь

Все зроблено, хазяйко!

Кішка

Василь, спасибі, друже мій!
Сідайте колом всі мерщій.
Знайдеться, друзі, по кутку
Вам біля мого коминку.
Хай дощ і сніг бряжчать у скло,
Та в нас спокійно і тепло.
Я пропоную залюбки
Гуртом придумати казки.
Козел почне казкову вість,
А півень – далі розповість,
За ним – коза. А там – свиня.
А після – курка, й потім – я!

(козлові)

Ну, починай!

Козел

...Колись давно
Жив-був козел...

Півень

Клював пшоно...

Коза

Їв моркву...

Свиня

В гній встромляв свій ніс...

Курка

І якось раз яєчко зніс!

Кішка

Ось він пішов ловити миші...

Козел

Козел?

Півень

Ні, півень, всіх залиште!

Коза

Ні, ні, коза!

Свиня

Свиня, свиня!

Курка

Така ж от курка, як і я!

Кішка

Та ні, це киця, киця, киця!..

Козел

Так, друзі, просто не годиться!
Вже темно, треба й шану мати,
Хазяйці слід відпочивати.

Курка

Візит сподобався усім!

Півень

Який чудовий кицин дім!

Курка

Гнізда зручніше не знайти!

Півень

Так-так, курник ваш хоч куди!

Козел

Яка була смачна герань!

Коза
(тихо)

Та що ти, дурень, перестань!

Свиня

Хрю-хрю, хазяєчко, прощай!
За все я вдячна понад край.
Тож у неділю, в три години,
Прийдіть до нас, на іменини.

Курка

А я вас в середу, як слід,
Чекаю на смачний обід.
У курнику ми під вікном
Клювати станемо пшоно,
А після на жердинці
Поснемо поодинці!

Коза

Ми просимо вас в гості
В вівторок, десь о шостій,
На наш пиріг відмінний,
Капустяний, цапиний.
Тож не забудьте, я вас жду!

Кішка

Обов'язково я прийду,
Хоч я і домосідка
І в гості їжджу рідко...
Не забувайте і мене!

Півень

Сусідко, вам скажу одне –
Я ваш слуга довіку.
Повірте, кукуріку!

Свиня

Ну, киценько моя, бувай,
Ніколи нас не забувай!

Кішка

Прощайте, любі гості,
Вас знову бачить хочу.
Я і Василь, старий мій кіт,
Вас доведемо до воріт.

Голоси
(зі сходів, а потім з двору)

– Не кваптесь, бережіться:
Бо можна оступиться!
– Наліво там канава –
Приймайте трохи вправо!
– Спасибі, друзі, що прийшли!
Ми стільки спільного знайшли!
– Так, друзі мають значення!
– Прощайте! До побачення!..


Оповідач

Хазяйка і прислужник
Василь, вусатий кіт,
Ведуть не швидко дуже
Сусідів до воріт.

Розмова знову лине,
Мов хто її плекав –,
А в домі, у каміна,
Вмить килим запалав.

Іще одна хвилина –
І полум’я легке
Березові поліна
Обкутало, палке.

Зайнявши все собою,
Вогонь злетів на стіл
І розлетівся роєм
Золотокрилих бджіл.

Вертається Василю
Та киця з ним, бліда –
І враз заголосили:
- Пожежа! Ой, біда!

Тріск здійнявши, гомін й грім
Охопив вогонь весь дім,
Озирається кругом,
Та махає батогом.

Як побачили граки
Цю пожежу, аж з ріки,
Затрубили,
Задзвонили:

Тілі-ділі,
Тілі-ділі,
Тілі-ділі, тілі-бім!
Загорівся кицин дім!
Загорівся кицин дім,

Цап біжить з відром старим,
Біжить курка з помелом,
Й поросята - з решетом.
Півень - з ліхтарем одним.
Тілі-ділі!
Тілі-бім!

Граки

Гей, пожежна брава варта,
Вам поквапитися варто!
Запрягайте десять пар.
Їдьмо, їдьмо на пожар.

Тож мерщій, без проволоки,
Заповняйте бак глибокий.
Тілі-ділі-тілі-бім!
Загорівся кицин дім!

Досить вже, свиня, стояти,
Годі очі витріщати!
Воду відрами носіть.

Свиня

Я несла вам воду в ситі,
В добрім ситі, в решеті, -
Не донесла в метушні!

Граки

Чим пожежу нам гасити?
Звідки воду наносити?

Чи не знаєш ти, баран,
Де тут був пожежний кран?
Чи не знаєш ти, вівця,
Де поділась річка ця?

Вівця

Ми вам річку не знайдемо,
Бо на березі живемо.
Ми пасемось там щоранку,
Та не видно річки з ганку!

Граки

Ну, від дурнів толку мало –
Прибігають з чим попало.
Гей, бобри-робітники,
Ви ж в біді – помічники,
Нумо, балки всі крушити,
Полум'я мерщій гасити.
Бо вже скоро, мов свіча,
Запалає каланча!

Старий бобер

Ми, бобри, народ робочий,
І до праці ми охочі.
Раз біда прийшла до хати,
Зможемо в нагоді стати.

Гей, роззяви, не товчіться,
Та скоріше розійдіться!
Влаштували тут базар.
Це не ярмарок - пожар!

Бобри

Тож руйнуймо огорожі,
І вогонь втекти не зможе.
Не дозволимо, щоб він
Перебрався через тин!

Кішка

Почекай, старий бобер,
Нащо вам паркан тепер?
Дім від полум'я спасайте,
Наші речі витягайте,

Крісла, шафи та дзеркала –
Щоб пожежа не забрала...
Попросіть бобрів відважних,
Хай рятують меблі наші!

Бобри

Не врятуєте добра –
Вам самім спастись пора.
Тож вилазьте, кіт і кішка,
Із віконця на горищі,
Зачепіться за карниз,
А з карнизу - прямо вниз!

Кішка

Килимів персидських жалко!.

Бобер

Поспішай! Ударить балка –
Й килимів ти не знайдеш,
І сама ти пропадеш!

Старий бобер

Бережіться! Дах злітає!

Свиня

Що таке? Недочуваю!

Бобер

Розбігайтеся від біди!

Курка

Куд-куди! Куди, куди?..

Кицин дім руйнується.

Півень

Ось і рухнув кицин дім!

Козел

Він з усім добром згорів!

Кішка

Де тепер нам проживати?

Кіт Василь

Що я буду вартувати?.

Оповідач

Чорний дим за вітром віється,
Плаче кішка-погорільця...
Бо нема тепер у кішки,
Ані килима, ні ліжка!

Кішка

Ой, Василю мій, Василю!
У курник нас запросили.
Чи піти до півня нам?
На пуху перина там.
Хоч і коле курчин пух,
Все ж перина, не кожух!

Кіт Василь

Що ж, хазяєчко, ходім
Ночувати в курчин дім!

Оповідач

Ось виходить на дорогу
Кіт Василь той кривоногий.
Спотикаючись, бреде
Кішку поруч він веде,
Під курник привів їх путь...
"Курка з півнем тут живуть"?
Прислуховуються – тут:
Горло півнички деруть.

Кішка

Кумонько моя ти, квочко,
В тебе жалісливі очі!..
Нам тепер нема, де жити...
Не збагнемо, що й робити
Я й Василю, мій двірник…
Ти пусти нас в свій курник!

Курка

Я б раділа і сама
Прихистить тебе, кума,
Та ґазда тремтить від злості,
Як до нас приходять гості.
Роздувається, як змій ––
Кохінхінський півень мій...
Півник має довгі шпори,
Тож ніхто з ним і не спорить!

Півень

Кукуріку! Хто тут вдома?
Дайте спокою старому!
Я ж і так всю ніч не сплю,
Разом з півнями встаю.
Місяць вигляне на небо:
Північ вже співати треба.
Тільки-но закрию очі,
Знов зірницю славить хочу.
А зоря – турботу маю,
І утретє вам співаю.
Я на варті круглу днину,
Дайте ж спокою хвилину!

Курка

Чуєш, злиться півень мій.
Ти ж і мене зрозумій:
Якщо він сидить удома,
Навіть курочку знайому
Не запрошую до хати,
Щоб годину скоротати!

Кішка

Ти ж звала нас в свій прихід
У середу на обід?

Курка

Не назавжди я вас звала,
Й середа ще не настала.
Живемо ми тіснувато,
Підросли у нас курчата,
Півнички, мої сини,
Забіяки, пустуни,
Горлодери, задерії,
Тільки битися і вміють,
Взагалі не спочивають,
І вночі вони співають.
Ось, дивися - б'ються знову!

Молоді півники

- Кукуріку! Бий рябого!
- Маківку йому проб'ю!
- Кукуріку! Заклюю!

Курка

От розбійники дурненькі!
Тож іди, кума, швиденько!
Як почнуть криваві втіхи,
Й нам дістане на горіхи!

Півники

Гей, тримай кота і кішку!
Дай їм просо на доріжку!
Рви у кішки і кота
Пух та пір'ячко з хвоста!

Кішка

Що ж, Василь, тепер нам впору
Геть тікати з цього двору.

Курка

В ближній дім прямуйте путь –
Там коза з козлом живуть!

Кіт Василь

Ох, бездомним не радіти
По дворах чужих ходити!

Оповідач

І далі кіт Василь бреде,
Хазяйку поруч він веде.
Ось перед ними древній дім,
Стирчать на вікнах грати.
А в нім коза з козлом своїм
У дурнів сіли грати.

Козел

Ти з глузду з'їхала, коза, –
Хто ж б’є десяткою туза!

Коза

Вдивись, тупоголовий –
Десятка ця бубнова.
Бубни - козирі у нас.

Козел

Так було в минулий раз,
А тепер наш козир - трефа!

Коза
(позіхаючи)

Більше грати нам не треба!
Щось мені набридла гра,
Та і спати вже пора!
Щось втомилась я по грядках...

Козел

Почнемо давай спочатку!
Хто із нас, кажи одразу,
Буде в дурнях цього разу?

Коза

Знаю й так, хто той убогий!

Козел

Не дражни!.. Візьму на роги!

Коза

Довга в тебе борода,
Тільки з рогами – біда.
В мене роги довші вдвічі,
Помовчи, бо покалічу.
Краще далі відійди!

Кішка
(стукається біля хвіртки)

Гей, хазяєчко, впусти!
Кіт Василь і киця. Вчора
Ти звала нас на вівторок.
Ми не в змозі ждати , ясно,
Той прийшли до вас завчасно!

Коза

Добрий вечір. Ми вам раді!
Що вам стало на заваді?

Кішка

На дворі і дощ і сніг,
Ти пусти нас на нічліг.

Коза

Ліжка в нас немає в домі.

Кішка

Ляжемо і на соломі.
Не жалій для нас кутка!

Коза

Ви спитайте у козла.
Мій козел, хоча й безрогий,
Та хазяїн дуже строгий!

Кішка

Що ж сусід нам відповість?

Коза
(тихо)

Говори – немає місць!

Кішка

Тож, коза мені сказала,
Що у нас тут місць не стало.
Лаятися нам не личить -
В неї роги довші вдвічі.

Коза

Все жартує, бородатий!..
Так, у нас тут тіснувато…
До свині ви завітайте,
Та про місце розпитайте.
Від воріт рушайте вліво,
То і дійдете до хліву.

Кішка

Що ж, Василю мій, ходім,
Калатати в третій дім.
Соромно – проситись знову!
Прощавай!

Коза

Бувай здорова!

Кішка

Що ж робити нам, Василю?
На поріг нас не пустили
Ті що друзями звались...
Що ж свиня нам відповість?

Кіт Василь

Ось паркан її і хата.
У віконцях – поросята.
Десять гарних поросят –
Всі по лавочках сидять,
Всі по лавочках сидять,
Та з тарілочок їдять.

Поросята
(розмахують ложками та співають)

Я - свиня, і ти – свиня,
Всі ми, братці, свині.
Друзі, з’їсти ми щодня,
Повний чан повинні.
Ми по лавах сидимо,
Із тарілочок їмо.
Ай-люлі,
Ай-люлі,
Із тарілочок їмо.
Їжте, плямкайте гуртом,
Братці-поросята!
Ми вже свині, в загалом,
Хоч іще хлоп’ята.
Наші хвостики гачком,
Наші рильця п'ятачком.
Ай-люлі,
Ай-люлі,
Наші рильця п'ятачком.
Ось несуть відерце, ах,
Свіжої баланди.

Свиня

Поросята, по місцях!
Слухатись команди!
Не хапайте до батьків
Пійло без наказу.
Тут десяток п'ятачків,
Скільки-то це разом?

Поросята

Ай-люлі,
Ай-люлі,
Це полтина разом!

Кіт Василь

Спів луна на весь провулок!

Кішка

Ми знайшли собі притулок!
Розчиніть віконце трішки.

Свиня

Хто стукоче?

Кіт Василь

Кіт і кішка!

Кішка

Ти, свиня, мене впусти,
Бо нема, куди іти.
Стану посуд вимивати,
Й поросят твоїх гойдати!

Свиня

Не тобі мороку мати,
Поросят моїх гойдати,
А помийне це корито
Навіть ліпше, як не мито.
Не пущу я вас до хати,
В нас не можна гостювати.
Простору самим нам мало -
Нікуди подітись стало.
Чимала моя сім'я:
Мій кабан, та я – свиня,
Та іще у нас десяток
Малолітніх поросяток.
Більші, кумо, є хати,
Ось туди вам треба йти!

Кішка

Ой, Василю, мій Василю,
І сюди нас не пустили...
Не знайшли ми порятунку -
Нам ніде нема притулку!

Кіт Василь

Ось чиясь навпроти хата.
І крива, і тіснувата,
І убога, і мала,
В землю, нібито, вросла.
Хто живе в цій хаті з краю,
Я і сам іще не знаю.
Та попробуємо знову
Про нічліг вести розмову!

Оповідач

Знов виходить на дорогу
Кіт Василь той кривоногий.
Спотикаючись, бреде,
Кішку поруч він веде.
Низом стелеться доріжка,
Оминає рів та сад.
І не знає тітка кішка,
Що у тій хатинці нишком -
Двоє милих кошенят,
Двоє милих кошенят
Під віконечком сидять.
Ось турбує стук сиріт –
Хтось прийшов до їх воріт.

Голос одного з котенят

Хто стукає біля воріт?

Кіт Василь

Двірник я кицин, сивий кіт.
Прошу у вас нічлігу,
Сховайте нас від снігу!

Кошенята

То, кіт Василь, невже це ти?
І тітонька з тобою?
А ми в ваш дім, до темноти,
Просилися обоє.
Куди, двірник, твій гонор зник,
Ти гнав нас геть, по спині!

Кіт Василь

Хіба ж без двору я двірник?
Я безпритульний нині...

Кішка

Пробачте, коли я була
У чомусь винувата.

Кіт Василь

Тепер наш дім згорів дотла,
Впустіть нас, кошенята!

1-ше кошеня

Забути зовсім я б хотів
Образи і насмішки,
Та для блукаючих котів
У місті є нічліжки!

Кішка

Нам до нічліжки йти не слід,
Ми вибилися з сили!

Кіт Василь

Туди, вважай, іти в обхід
Кілометрів з чотири.

Кішка

Якщо ж нам навпростець піти,
Туди і зовсім не дійти!

2-ге кошеня

Ну, що ти скажеш, старший брат,
Ворота відкривати?

Кіт Василь

Скажу по совісті, назад
Не хочеться вертати...

1-ше кошеня

Ну, що поробиш! В дощ та сніг
Погано просто неба.
Хто сам шукав собі нічліг,
Збагне, як дах вам треба.
І той, хто мокнув у воді,
Хто знає лютий холод,
Той безпритульних, що в біді,
Не прожене ніколи!

2-ге кошеня

Але ж у нас убогий дім,
Такий, що ледве дише.
Холодний вітер віє в нім,
Й підлогу згризли миші.

Кіт Василь

Учотирьох, гуртом усім,
Старий полагодимо дім.
У різних працях я знавець,
І на мишей мисливець!

Кішка

Вам стану друга мати.
Вершки почну знімати.
Поїти буду молоком,
Та посуд мити язиком...
Тож приютіть свою рідню!

1-ше кошеня

Та я вас, тітко, не гоню!
Хоч у нас і тісно,
Хоч у нас і тяжко,
Та знайти нам місце
Для гостей неважко.

2-ге кошеня

В нас нема подушки,
Ковдри та матраца.
Щоб не мерзнуть дуже,
Юрбимося разом.

Кішка

Мерзнете ви дуже?
Бідні кошенята!
Шкода, вам подушки
Не схотіла дати...

Кіт Василь

Не дали вам ліжка,
Не дали перини...
Був би нам не лишній
Нині пух під спини!

Мерзне ваша тітка,
Страшно йти за двері...
Може, є в вас, дітки,
Хлібчик на вечерю?

1-ше кошеня

Ось суха шкоринка,
Треба поділиться.

2-ге кошеня

Ось для вас краплинка
Свіжої водиці!

Кошенята
(разом)

Хоч у нас і тісно,
Хоч у нас і тяжко,
Та знайти нам місце
Для гостей неважко!

Кішка

Спати хочу – сил не маю!
Я знайшла нарешті дім.
З вами, друзі, засинаю...
Тілі-ділі... тілі... бім!

(Засинає.)

Хор

Бім-бом! Тілі-бім!
Був на світі кицин дім.
Дерев’яні сходи
З рідкої породи,
Стіни розфарбовані,
Вікна розмальовані.

Тілі-ділі-тілі-бім!
Погорів у киці дім.
Не знайти в тій стороні –
Чи то був він, чи то ні...
Та промовка в нас іде –
Киця й досі там живе.
У племінників своїх!
Ні на мить не лише їх.

Чепурушка, домосідка!
За ворота ходить рідко,
Ловить в льосі миші,
Кошеняток тішить.

Мудрим став і сивий кіт,
Ще таких не бачив світ.
Цілий день робити хоче,
І полює він щоночі.

Кошенятам безустанку
Кіт співає колисанку...
Скоро виростуть сирітки,
Стануть більшими за тітку.

Разом жити тісно їм –
Треба зводить новий дім.

Кіт Василь

Треба зводить неодмінно.
Нумо, дружно! Нумо, сильно!
Вчотирьох, сімейством всім,
Побудуймо новий дім!

Кошенята

Ми гладенько кругляки
Покладемо у рядки.

Кіт Василь

Вийшло все, як на папері.
Сходи ставимо та двері.

Кішка

Вікна розмалюймо,
Стіни розфарбуймо!

1-ше кошеня

Ось і піч
Коло труби.

2-ге кошеня

І для ганку
Два стовпи.

1-ше кошеня

Справимо горище.

2-ге кошеня

Дах зведемо вище.

Кішка

Стіни клоччям захистім.

Усі
(разом)

І готовий новий дім!

Кішка

Завтра буде новосілля.

Кіт Василь

На усю вулицю застілля.

Усі
(разом)

Тілі-ділі-тілі-бім!
Завітайте в новий дім!
























































Рыбы, бабочки и змеи

Думал – выброшу, сумею…
Но всплывают, не таясь,
Рыбы, бабочки и змеи
Из подкорки бытия.

Взгляд твой карий, незабвенный –
Чемодан, гудки, вокзал –
Параллельною вселенной
Надо мною нависал.

Столько лет, а мне всё снится
Та прощальная звезда…
Отпустил тебя в столицу,
Получилось – навсегда.

Но тогда, беды не чуя,
Без печали и забот,
Провожал тебя, родную,
Тычась носом в твой живот.

Чтоб скорее воротиться
Ты могла ко мне опять,
Дал альбомы живописца –
Путь не близкий скоротать.

Мы до старости могли бы…
Но растаяли вдали
Змеи, бабочки и рыбы
На полотнах у Дали…


Письма лучшему другу (5)

ПИСЬМО ПЯТОЕ

* * *
Мой лучший друг, мой вымысел, мой бхут,
Пишу к тебе опять, с тревожным сердцем -
Мурляндцы поголовно нынче врут,
Под ложью перекрёстною раздейцев.

Со всех экранов, изо всех щелей,
Раздея и Мурляндия, надрывно
Друг друга оскорбляют всё сильней,
Себя изгадив руганью сортирной.

* * *
Все недовольны всеми. Но никто
Не знает, как унять подобный кризис.
Король наш оказался конь в пальто,
Упал на дно и что-то мямлит снизу.

На свято место, ото всех сторон,
Пополз народ, кто в теме и не в теме.
Кого б не усадили мы на трон,
Его же и попрём, по старой схеме.

* * *
И каждое решение властей,
Утративших своих мурляндцев веру,
Подбрасывает дров в костёр страстей,
И только накаляет атмосферу.

Уже никто не верит в компромисс,
Нужна победа, всем, любой ценою.
Мы, на краю провала, смотрим вниз,
Не видя дна за лживой пеленою…

ПИСЬМА (1-3) http://www.poezia.ru/article.php?sid=96134
ПИСЬМО (4) http://www.poezia.ru/article.php?sid=102371


Год прошёл, как нет Царёва...

«И вослед бродяге старухи крестятся:
Ты гляди, он пола-то не касается!..»

Игорь Царёв «Бродяга и Бродский»

Год прошёл, как нет Царёва.
Смерть незряча и сурова.
Без Царёва мне хреново.
Всем хреново без Царёва.

Жил, во многом «не от мира»,
Прячась в тень своих свершений,
Со своей царицей Ирой,
Царь пера, российский гений.

Жил он просто, тих и скромен,
Без блатного интереса.
Но талант его огромен,
И громадна суть процесса

При котором дивным слогом,
Сердце вывернув наружу,
Он записывал за Богом,
То, что вкладывал нам в душу.

Без надрывного напряга,
Шёл по жизни шагом верным,
Как в стихе его, Бродяга,
Не топчась в житейской скверне.

Друг мой, брат, тебя не стало…
Украина не забудет!
Так нальём же, как бывало -
Вздрогнем, Игорь, т.е. Будьмо!


Майдановский дурачок

Вокруг него воюют и буянят,
Поют, смеются, плачут невпопад…
А он сидит на сумрачном майдане,
И к небу обращает ясный взгляд.

Горят костры, бойцы стоят стеною,
Летят гранаты с четырёх сторон…
А он сидит, торжественно спокоен,
Как будто в сон приятный погружён.

Кругом орут – Стреляйте! Не жалейте!
И виден сквозь огонь кровавый след…
Его рука покоится на флейте,
И в рясу почему-то он одет.

Он шепчет - Бог, Твои деянья дивны!
И вновь молчит в смиренности благой…
На флейте он, порой, играет гимны,
Да ведь никто не слушает его.

Беснуется толпа – Свободы! Хлеба!
На лицах от огней зловещий свет…
А он сидит, с улыбкой смотрит в небо,
И небо улыбается в ответ.


Даруй нам, світ, хвилини забуття...

* * *

Даруй нам, світ, хвилини забуття,
Можливість відсапатися, спочити,
Щоб вічний грім бурхливого життя
Мав човен серця інколи щадити.

Щоб в чорноземі мовних порожнеч
З’являлась раптом та першооснова,
З пітьми якої, виждав свій терпець,
Прокльовувалося пагонами слово.

Нехай гамує погляд укриття,
Нехай вуста кріпить печать мовчання.
Даруй нам, світ, хвилини забуття -
Розчути ноти сутого звучання.

* * *

Даруй мне, жизнь, минуты тишины,
Возможность отдышаться, оглядеться.
Чтоб вечный рокот звуковой волны
Хоть изредка щадил кораблик сердца.

Чтоб в чернозёме звуковых пустот
Вдруг возникала та первооснова,
Из тьмы которой, выждав свой черёд,
Ростком на свет проклёвывалось слово.

Пусть взор смиряет белизна стены,
Пускай уста крепит печать молчанья.
Даруй мне, жизнь, минуты тишины –
Расслышать ноты твоего звучанья.




Раскинуть руки, в небо улететь...

Раскинуть руки, в небо улететь…
Ища от одиночества лекарство,
Влюбиться! Да не вдрызг, а так, на треть,
Оставив место смыслу и коварству.

Сгорать в огне неудержимых чувств,
Не спать ночами, пить напропалую,
И в трепетном предчувствии безумств
Молить луну о сладком поцелуе…

Всего добиться, бросить и забыть.
Заречься, повторяя – грешен, грешен…
И ощутить невидимую нить,
Которой к небу всё ещё подвешен.

Затосковать, нарушить свой зарок,
Кому-то руки опустить на плечи,
И вновь пройдя непонятый урок,
Признать, что одиночество не лечат…


Украина в огне

Украина в огне. Наше хрупкое право на счастье
Разлетелось, как блюдце, и никто его склеить не смог.
И держава грозит расколоться фарфором на части,
Что случайно из рук обронил невнимательный бог.

Украина в огне. Беспощадно растоптана радость
От возможности жить, без оглядки на стук каблуков.
И в нашивках «СС» восстает красно-чёрная гадость,
Призывая казнить всех в стране «москалей» и «жидов».

Украина в огне. И, с карачек привстав на колени,
Наблюдает народ, как стреляют в детей и солдат.
Первобытной рукой с пьедесталов свергается Ленин,
И не ясно теперь, кто же будет во всём виноват.

Украина в огне. Догорают мечты и надежды
На чадящих кострах бесконечно корыстных идей.
Только мы здесь никто, нас опять не учли, как и прежде.
Вам на нас наплевать, пощадите хотя бы детей…


Прощальный сонет Цурэна

Как лист увядший падает на душу
Предательство родной страны немое,
Поэта превратившее в изгоя,
Перед которым я обезоружен.

Но арканарцам не нужны сонеты,
Заботы их – о выпивке и хлебе.
Я обречён к скитаниям по свету,
Они – повиноваться дону Рэбе.

Ты изменить мечтал их, дон Румата –
Прощай, мой друг, тебя я не увижу,
Ты не Всевышний, хоть и послан свыше,
Но я – невосполнимая утрата.

Нет смысла в исцелении планеты,
Когда народ к утратам равнодушен.
И знанье – миру не нужны поэты,
Как лист увядший падает на душу…


Я был раздавлен Пастернаком...

Я был раздавлен Пастернаком
Когда в двенадцатом часу
Бессонницы священным знаком
Качнулся томик на весу

Слова и мысли отлетели
В моём разрушенном мозгу
Скрещенья, свечи и метели
Меня сводили в мелюзгу

Ища спасенья у Марины
Переменить решил я том
Но не прочтя и половины
Вдруг осознал, как я смешон

В самосравнениях несносен
Хотел ответить – ху из ху?
Но мудрый и циничный Осип
Перемолол меня в труху

Уже терзаем болью плотской
Вслепую новый том достал
Мне под руку попался Бродский
Ну, всё, ребята, я пропал…


Моё Рождество

Всю ночь шёл дождь. Туманилась тоска
Над слякотным уныньем серых улиц.
Грачей неутомимые войска
Кружили в небе, хоть едва проснулись.

Мой пёс, узрев грачиный променад,
Взрывался нервной бранью спозаранку.
Разбужен лаем, сам себе не рад,
Надев спросонок свитер наизнанку,

Я вышел в сад, окрикнул пса – Молчи!
Печально осознал, что сна не будет,
Ругнулся в небо – Чёртовы грачи…
С ночной работы возвращались люди,

И я, лишённый всяческих работ,
Вздохнул – А мог бы спать, хоть понедельник.
Но мыслей неотвязный хоровод
Напомнил мне – венки, кутья, веселье…

И сразу всё вдруг стало по местам,
Лилась над садом не вода, а миро,
Мой дом, собачий лай, грачиный гам,
Слились в одной родной картине мира.

Я сделался частицей божества,
Январь-бунтарь стал друг мне и подельник,
И дивный свет святого Рождества
Забрезжил сквозь клубящийся Сочельник.


Мы веруем – рожденья на Земле...

Мы веруем – рожденья на Земле
Способны зажигать над нами звёзды.
Нам, мышкам, копошащимся в золе,
С амбициями совладать не просто.

Едва дерзнём на небо бросить взор,
Спешим призвать на помощь провиденье,
И нежит души нам тщеславный вздор,
Что мы - небес причина сотворенья.

Разглядывая звёздную тетрадь,
Где карты расчертил небесный штурман,
Нам ни за что не хочется признать -
Не нами мир и не для нас придуман.

Мы - меньше единицы. Мы - ноли.
Мы так малы, что мир под микроскопом
Не может нас, затерянных вдали,
Ни в одиночку различить, ни скопом.

Но люди существуют для людей.
И только нам до нас бывает дело.
Так разреши, любимая, скорей
До губ твоих дотронуться несмело…


Не выпал снег. Зелёная трава...

Не выпал снег. Зелёная трава
Ничуть не совместима с Новым годом.
Всё не могли привыкнуть мы сперва
К капризам переменчивой погоды.

Но годы шли, упрямо шли года,
И наблюдая жизнь, как папарацци,
Мы столько подсмотрели, что тогда
Утратили способность удивляться.

Не придавая смысла ничему,
Едва ли веря в радость ниоткуда,
Мы разлюбили эту кутерьму,
Где Новый год и ожиданье чуда.

Где в каждый дом усталый чародей
С подарками спешит к сыночку, дочке,
Где не зевай, загадывай, успей
Развесить для его даров носочки…

Мир остаётся скушен и сердит.
В тоске о счастье, мы бредём к итогу.
Так в непогоду дряхлый инвалид
Вдруг чувствует отрезанную ногу.


Письма лучшему другу (4)

ПИСЬМО ЧЕТВЁРТОЕ

* * *
Мой лучший друг, в Мурляндии война.
Но не печалься, никому не больно.
Народ привык коситься из окна
На эти опереточные войны.

В которых платный люд, со всех сторон,
На миг забыв прослушку и наружку,
Лелеет нецензурный лексикон
И камешками целится друг в дружку.

* * *
Изрядно обленившись всей страной,
Мурляндцы, дабы прекратить мытарства,
Не выдумали участи иной
Как попроситься к Тридесятым Царствам.

Страна Раздея, северный сосед,
Мурляндцев поучая по привычке,
Решила прекратить весь этот бред
И пригрозила не давать нам спички.

* * *
Ведь спички, что в Раздее мы берём,
Для шантажа испытанное средство,
Без них мурляндцы попадут в дурдом -
Не закурить, однако, не согреться.

Трунят раздейцы – где вам в Тридевять,
Да посмотритесь в зеркало и баста,
Вам не сломать, мурляндцы, вашу мать,
Наш строгий принцип – Раздевай и властвуй!

* * *
Раздея и Мурляндия, в веках,
Ведут игру « А ну-ка, обхитрите!»,
Мы говорим на разных языках,
Но думаем, как видно, на иврите.

Громила Хам, наш нынешний король,
Сбежал, столкнув студентов и магнатов.
Теперь в стране его вакантна роль,
Да нету адекватных кандидатов.

* * *
Мой лучший друг, мой призрак, мой фантом,
Я, как и ты, почти не существую,
В стране, где распрощался – поделом! -
С надеждой обрести страну иную.


Колокольным звоном ходики...

Колокольным звоном ходики
Над пустым столом в столовой
Нам отсчитывают годики
Нашей жизни бестолковой

Где не прячь местоимение
Не сокроешь за деревьями
Как шатается имение
На ветрах шального времени

Что сидим с такими лицами
Похороны или свадьба
Сладко стонет половицами
Подгулявшая усадьба

Вся-то жизнь – одно мгновение
Суть её – теченье вечное
Смутно наше ощущение
По дороге в бесконечное

Бесконечность есть забвение
Ходики стучат по темени
И шатается имение
На ветрах шального времени


Ну вот и наступают холода...

Ну вот и наступают холода,
И сердце остывает понемногу,
И всё резвее вдаль спешат года,
И всё труднее различить дорогу

И ты, боясь привыкнуть впопыхах
Разглядывать у зеркала седины,
Начнешь ценить мелодию стиха,
Бокал вина и кресло у камина

Где смутно постигает голова,
В каминном огнедышащем свеченье,
Что превращенье дерева в дрова
Есть высшая ступень предназначенья

Мы все сгорим на жертвенном огне,
Отдав свой жар, кто дольше, кто короче,
И в нашу честь в подлунной вышине
Растают искры от лампадок ночи


Простудный ветер ноября...

Простудный ветер ноября
Над старой площадью паря
Полощет флаги
Горит вечерняя заря
И тянется, наверно, зря
Перо к бумаге

Простуженным уходит год
А в нём сам чёрт не разберёт
Где свет, где тени
И в чехарде пустых забот
Одно лишь радостью влечёт -
Твои колени

Звенят стальные корабли
На шпилях в ветреной дали
Спеша в дорогу
Пусть мы сегодня на мели
Воздай нам, Господи, любви
И веры в Бога


Клеобул из Линда. Из цикла "Цари"

Перед лицом превратностей судьбы
Будь благороден, как пристало мужу.
Тогда друзья, семья, враги, рабы
Твои грехи не вывернут наружу.

Не унижайся, если тяжело,
И в счастье ты не возносись высоко.
Тебе с женою знатной повезло?
Не радуйся, с её роднёй морока…

Всё больше слушай, меньше говори,
Но если молвишь, будь благоречивым.
Возьми себе науки в буквари,
Не засоряя мозг никчёмным чтивом.

И низшего ни в чём не презирай,
Сейчас ты царь, а завтра – на галеры…
В фундамент лет главнейшею из свай
Забей – всего важнее чувство меры.


Тигровое

Легко быть грозным. Без тебя.
Блюсти строжайшие запреты
На мысли о тебе. При этом,
Напрасно нервы не губя,

Прийти не суетно домой,
Не поздно лечь и встать наутро.
А не дрожать сиюминутно
Где ты и с кем ты, боже мой…

Не представлять тебя нагой
Легко. Мечтам такого сорта
Сказать уверенно и твёрдо -
Могу я быть с любой другой.

Но встретимся – во мне мой тигр
Котёнком маленьким притих.


И когда приладит крылья нам верховный орнитолог...

И когда приладит крылья нам верховный орнитолог,
И рассадит нас по веткам, и слегка взмахнёт хлыстом,
И святые наши слёзы застучат в небесный полог,
И смешными голосами мы о вечном запоём,

Нам припомнится, наверно, о земном всего минута,
Из длиннющей нашей жизни, пробежавшей впопыхах,
Та, в которой мы несёмся в никуда из ниоткуда,
Где тебя из детства в зрелость уношу я на руках.

Как отсвечивали свечи в зеркалах казённых комнат,
Как подрагивало пламя в такт сплетеньям наших тел,
Вкус слезы и поцелуя непременно губы вспомнят,
И греха пьянящий запах нас вернёт в земной предел.

И тогда мы сбросим крылья, скинем белые одежды,
Разбросаем по кровати лепестки кровавых роз,
И шуты, и акробаты подивятся, как и прежде,
Продолжительности смеха и причудливости поз.


Когда на расстоянии руки...

Когда
На расстоянии руки
Взойдёт
И растворится в небесах
Звезда
С которой были мы близки
Чей свет
Замешан на моих слезах
Сойдут
В оцепененье тишины
Мечты
Что истязали сердце всласть
И страх
Как осознание вины
Шепнёт
О том, что жизнь не удалась
Что всё
Могло пойти другим путём
Что мир
Пустых надежд не оправдал
И я
Как лунный ветер, невесом
Взовьюсь
К вершинам белоснежных скал
Мосты
И наши души догорят
Пожар
Утратит отблеск золотой
Звезда
Мы превратимся в звездопад
С тобой


Ночной сад

Подслеповатая луна
Царит на сером небосклоне.
Наш сад в такие ночи склонен
Играть паяца и лгуна.

В нём клён, гуляка холостой,
Посеребрённый лунным светом,
Бредет к рябинке за советом,
Её пленённый красотой.

Как только птичий гомон стих,
Сверчковый хор всё чётче слышен,
Ночной полёт летучей мыши
Не искажает этот миг.

И пусть седые валуны
Глухонемы и слабозрячи,
Они справляются с задачей
Хранить покой и наши сны.

А в полночь, ото всех сторон,
Вползут тревоги и сомненья,
И сад дрожит в оцепененьи,
Непредсказуем, будто сон.


Будда Шакьямуни, принц Сиддхартха Гаутама. Из цикла "Цари"

Царица спит, ей снится дивный сон –
Звезда в ночи блистает, как корона,
Ей ту звезду подносит белый слон,
И погружает в царственное лоно.

И наступают неземной покой,
Блаженство, радость ожиданья чуда,
Земля ликует новости такой,
Проходит срок – и в мир приходит Будда.

Рождённый при дворе, наследный принц,
Не знающий печали и напасти,
Он осознал – смысл жизни вне границ
Материальных благ, страстей и власти.

И Будда покидает свой дворец,
И обретает вечность вместо трона.
На все века путь указал мудрец,
Достойный лишь немногих Просветлённых.


Хилон Лакедемонянин. Из цикла "Цари"

Мудрого мужа взрастила себе копьеносная Спарта,
Немногословен Хилон, но слова его дорого стоят:
«Не распускай языка под влияньем хмельного азарта,
Остерегайся глумиться над ближним в быту и застолье.

Лютой расправой врагу не грозись, это бабья работа,
Убыль понёс – примирись, оскорбили – отмсти непременно.
Если суётся в чужие дела распоясанный кто-то,
Возненавидь его, плачут по нём и кулак, и колено.

О невозможном не грезь никогда. За порукой – расплата.
Не оскорбляй никого, ибо сам оскорблённым предстанешь.
Чти пожилых, стариков, ведь состаришься тоже когда-то.
Путь проходи свой неспешно и помни о пользе пристанищ».

Достопочтенным остался Хилон и в глубоких сединах,
Честным трудом совладав со своею земною задачей.
Умер счастливый отец в день победы любимого сына,
Что в олимпийских боях превозмог всех борьбою кулачной.


Соломон Мудрый. Из цикла "Цари"

Сорок лет на троне, каков итог.
Копи плавят медь, сотни колесниц
Так горят на солнце, что враг не мог
И помыслить против, лишь падал ниц.

Щедро платит мзду всякий караван,
И растёт число резвых табунов.
Только всё проходит. И Тот, кем дан
Сей урок, во всём далеко не нов.

Он жесток и жалостлив. Мудрецам
Не дано деяний Его постичь.
Кто ты есть, морщинка с Его лица,
Справедливый царь, собиратель притч.

Нам не ведом замысел, вот итог.
Не поймаешь ветра шальной порыв.
Помню, был однажды велик, как Бог,
В день, когда увидел я Суламифь.


Периандр Коринфский. Из цикла "Цари"

Покой прекрасен, мерзостна корысть.
Но друг в беде, будь рядом в одночасье.
Не помогай врагам себя загрызть,
Всегда таи от них свои несчастья.

Ошибкою прервав стараний нить,
Всё поправляй, усилия удвоив.
Умей и в счастье пыл свой усмирить,
И в горе будь разумен и спокоен.

Не выдай тайны, сговора держись.
Не стань своим обетам лжесвидетель.
И если опасаешься за жизнь,
Возьми себе не меч, но добродетель.

За деньги ничего не продавай,
Ни честь свою, ни совесть, ни свободу.
С готовностью умри за отчий край.
И - ВЛАСТЬ ДОЛЖНА ПРИНАДЛЕЖАТЬ НАРОДУ.


Питтак из Митилены. Из цикла "Цари"

Дело умных – предвидеть беду,
Дело храбрых – справляться с бедою.
На престол я героем взойду,
И для многих останусь героем.

Десять лет находясь у руля,
Власть законов приемлю в награду,
Бескорыстной планиде царя
Ни земель, ни сокровищ не надо.

Пусть в достатке здесь каждый живёт
И добреет, как тучные овны.
Я от войн охраню свой народ,
Ведь победы должны быть бескровны.

А уйду за земной окоём,
Мне напишут на камне у моря -
«Лесбос плачет о сыне своём»…
С неизбежным и боги не спорят.


Солон из Афин. Из цикла "Цари"

Внемлите, о, сограждане Афин,
Моим стихам, запретным и беспечным –
Мы отвоюем остров Саламин,
Лишь притворюсь, для дела, сумасшедшим.

Затем, победе славной дань воздав,
Меня вы править вами изберёте,
Даруя мне святейшее из прав –
Служить гарантом воли при народе.

Тебя не подведу я, мой народ,
Отныне каждый – раб, купец, влюбленный –
Не в страхе и корысти заживёт,
А в унисон с законами Солона.

Пребуду мудрым, даже постарев.
А отойду, честь воздадут сединам –
Меня сожгут на жертвенном костре,
Рассеяв пепел мой по Саламину.


Письма лучшему другу (1 - 3)

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

* * *
Мой лучший друг, как если бы ты был,
Ты дорог мне, как бог, как наважденье,
Пишу тебе из наших Фермопил,
Где, что ни день, за жизнь идёт сраженье.

У нас теперь, в Мурляндии, весна,
Народец вял и бледен, все, кто выжил,
И только ветром полнится казна,
А, кто умней, становится на лыжи.

* * *
Наш царский двор походит на дурдом,
Где о себе не помнят: где ты? кто ты?
Мы разучились жить своим трудом,
И даже зэки в тюрьмах – без работы.

В сетях уклада, сколько не борись,
Проблемы липнут кстати и некстати,
Во столько раз подорожала жизнь,
Что ничего не стоит, в результате.

* * *
Хоть мышеловки вновь дают кредит,
В бесплатный сыр поколебалась вера,
Исчез, как данность, мот и сибарит,
Ни пиршеств больше нет, ни адюльтера.

Весна сечёт то снегом, то дождём,
Нам всё равно, как жить, под тем и этим,
Глобальный апатический синдром,
И если и умрём, то не заметим.

ПИСЬМО ВТОРОЕ

* * *
Мой лучший друг, пускай ты только миф,
Но все другие мне настолько чужды,
Что содрогаюсь я, узрев иных,
И нет честней и крепче нашей дружбы.

Что не писал? Жара не для стихов.
То кур завёл, изведав культ омлета,
То в гидропарк, понюхать шашлыков,
И гидра парка съела это лето.

* * *
Теперь вот осень. Кур пустил под нож.
Случилась драма, что дождя не реже,
Как добрый вождь я был в курятник вхож,
Но кто в вождей поверил, тех и режем.

Мурляндия готовится к зиме.
Так к войнам не готовятся народы.
Тарифы вздёрнут – в сотый раз, заметь –
Высокоаморальные уроды.

* * *
И нищий люд, без ссуды на тепло,
О светлом завтра искренне менжуясь,
В стране, где даже выжить западло,
Вернётся в век времянок и буржуек.

Не испугать мурляндцев и тюрьмой,
Неясно, где теперь без денег лучше,
Здесь, со страной ведя неравный бой,
А, может, там, на зоне, за колючкой.

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

* * *
Небо хмурится. Наверно, грянет буря.
А не буря, так зарядит дождь осенний.
Будет повод, вместе с небом брови хмуря,
У камина выпить рюмку во спасенье.

Проходимцем год прошёл. Хотя об этом
Мне писать тебе – ни радости, ни горя.
Всё равно ты не торопишься с ответом,
Ведь тебя не существует априори.

* * *
Так что буду я, мой друг, предельно краток.
Сталось то, чего представить был не в силе.
Кратковременный мурляндский беспорядок
Повсеместно стал устойчив и стабилен.

Те, кто сверху, крепко держатся друг друга,
Перекрасив под себя всей власти звенья.
И всегдашняя мурляндская разруха
Преподносится теперь как достиженье.

* * *
Кто не с властью, разбегаются в кошмаре,
Против трона нынче нет легионеров.
Снова выборы в Мурляндии в разгаре,
И со всех столбов – глаза миллионеров

Хитро щурятся на нищих идиотов,
Продающих голоса при вялом теле.
Идиоты спорят до седьмого пота,
Будто выбор есть у них на самом деле…


Ах, Ахматова, ах, Ахмадулина...

Ах, Ахматова, ах, Ахмадулина,
Тонких лирик безбрежное зарево,
Но царицей из общего улья,
Над строфой расцветает Цветаева.

Будто Дева Мария, Мариночка,
Вы душе даровали спасение,
Все излучины, до сердцевиночки,
Напитав неземным наслаждением.

И когда я раздавлен, в тоске бухой,
В Ваших строк погружаюсь омут,
Я пою Вам, как давней знакомой,
И не страшно покончить Елабугой…


Мир полон радости и зла...

Мир полон радости и зла,
Испив из этих чаш с лихвою,
Молю, чтоб наша жизнь текла
Лишь в состоянии покоя.

Даруй нам, Господи, покой,
В обмен на мудрое смиренье,
Чтоб вопреки беде любой,
Сходило умиротворенье.

Не станут золото и власть,
Иль капли слёз у аналоя,
Ни страсть, ни прочая напасть –
Важней душевного покоя.

Так, словно бурная река,
Стихает, попадая в море,
Твоей руке моя рука
Даёт уверенность в опоре.

И ярче света всех светил,
Осознавать – нас двое, двое,
И как бы рок не остудил,
Мы отогреемся покоем.


Предтечей горя отозвался март

Предтечей горя отозвался март,
Подталкивая к праву первородства,
Он надорвал у мамы миокард,
И мне пророчит скорое сиротство.

Март отпевала, злобный дуралей,
За кем пришёл ты в бешеном азарте?
Ведь большее количество смертей
Всегда случалось почему-то в марте.

Мы все пройдём долиною теней,
Нам не нарушить планов демиурга,
Но книгу жизни матери моей,
Пусть март продолжит скальпелем хирурга.

Внемли, Всемилосердный, этот стих,
Молю Тебя смиренно, по-сыновьи,
И сердце, что болело за других,
Жестокий март пускай не остановит…


Деньги

Степень свободы не сделаться вовсе скотом.
Ключ, открывающий двери к познанию мира.
Крепкий уют, наполняющий тело теплом.
То, что нам дорого – дача, машина, квартира…

Их заработать – и доблесть нужна и успех.
А сохранить – рассудительность, ум и удача.
Даже умение тратить живёт не во всех,
Это талант и искусство, никак не иначе.

Ценность сокровищ не в камешках по сундукам,
Не во внесении средств в потайные тетради.
Деньги не любят дороги топтать к дуракам,
Те ведь не знают, как в радость и с пользой их тратить.

Степень свободы не сделаться вовсе скотом.
Пусть, кто попроще, ругают их, выкатив зенки.
Радостно пёс мне с порога виляет хвостом,
Он-то уж точно встречает меня не за деньги.


Что ещё случится...

Что ещё случится,
тут, с зимой в связи?
Маета-волчица
прорычит вблизи,
И от снежных комьев
потускнеет свет,
Домовым бездомным
разбирая след…
Ночь морозным жалом
вздыбит волоски,
Из-под одеяла
выглянут носки,
И продрогнут пальцы,
будущность сулит
Здешним постояльцам
ОРЗ, бронхит.
И от снежной жути
за слепым окном
Станут греться люди
сексом и вином,
И срывать одежды,
распалив очаг,
И мечтать, как прежде,
новый день зачать…


И когда завьюжит, страшней вдвойне...

И когда завьюжит, страшней вдвойне
Сознавать, что счастье уже не светит,
Что едва ли нужен жене, стране,
И лишь дети держат тебя на свете.

И тогда не жалко пустых минут,
И уже не веришь, что время ценно,
И нигде тебя никогда не ждут,
И стучит в висках, и болит колено.

И уже нельзя ничего вернуть,
Жизнь давным-давно не сулит открытий,
И какой бы плавный не выпал путь,
Не пройти его, не растратив прыти.

И уже банален любой предмет,
И ни в чём теперь не отыщешь нечто,
И теряет память к надежде след,
И рыдает вьюга бесчеловечно…


Брют и бри

Дерзкая лирика грехопадения –
Я проникаю в тебя с наслаждением,
Сквозь послевкусие и испарения
Брюта и бри,

Ворох одежды и клочья сомнения
Сброшены нами в пылу наваждения,
Раз отдаваться, так до исступления –
Плачь и искри.

Страсть и порок нам сейчас предназначены,
Мы им покорны и ими охвачены,
Может, предстанет всё это обманчивым
В брызгах зари,

Только не с нас на земле это начато,
Кровь закипает от взгляда горячего,
Бейся в экстазах и чувства растрачивай,
Жги и умри.

Жизнь коротка и во всём переменчива,
Вмиг промелькнёт, а и вспомнить-то нечего,
Фатум сулит нам с улыбкой застенчивой
Смерть на пари,

Мифы о вечном слегка опрометчивы,
Брютом и бри мы сегодня повенчаны,
Так уж не бойся, греши, моя женщина,
Ярче гори.


Мы встретились. Не сразу. Но когда...

Мы встретились. Не сразу. Но когда
Мы встретились – как ритм, звучащий в теме –
Вмиг уловили, что ушла беда,
Что, до сих пор, встречались мы не с теми.

Но мудрый Бог нам слал людей не тех,
Не из каких-то умыслов коварных,
А лишь затем, чтоб значим стал успех,
И мы за встречу были благодарны.

Не плачь о том, что время утекло,
Нас друг для друга прошлое хранило,
О всём вчерашнем вспоминай не зло,
И улыбнись тому, что это было.

И вот мы вместе. Каждый попросил,
И добрый Бог исполнил наши тайны,
Чтоб в счастье жить, не трать напрасных сил,
Все лучшее сбывается случайно.


Аве Мария

И когда воздастся тебе, ему,
Поделом за каверзные дела,
И когда наступит конец всему,
Ты приди, что Бога нам родила.

И когда планете в огне, дыму,
Свой вердикт объявит противник зла,
И злосчастный мир заточит в тюрьму,
Ты спаси, что нам Его родила.

И когда предстанет душе, уму,
Всеблагого гнева Его скала,
Материнской лаской расторгни тьму,
Ты, Мария, что Бога нам родила.


И сердце не звучит, а только жжёт нещадно

И сердце не звучит, а только жжёт нещадно,
Отсутствие любви - мой строгий приговор,
Что прогоняет сон, и с лепетом невнятным
Порхает, будто эльф, стреляющий в упор.

И о своей любви тоскуя каждой клеткой,
На кончиках ресниц ища её звезду,
Я гибну без неё от той болезни редкой,
Где тяжело дышать, вдыхая пустоту.

Нет выбора в любви, внезапно, вне приличий,
Она пронзает вдруг, как молния с небес,
Нельзя предугадать Джульетту, Беатриче,
И ливень, что за миг обрушится окрест.

И нет случайных встреч, все в мире неслучайно,
Скучна была бы жизнь, всё знай мы наперёд,
Мир состоит из тайн, и миром правит тайна –
И тот с нежданным встретится, кто ждёт.


Игорь Царёв. Субботнее

СУБОТНЄ

Моя кохана, нині вихідний,
Тож сну дозволь подовжитись навмисно,
Ще доки невгамовне наше місто
Прокльони шле завії продувній.
Не вислуховуй злобні голоси,
Нехай зима за вікнами долдонить,
А ти, натільний хрест узяв в долоні,
Хоча би півгодини ще поспи.
Полинових очей не відкривай,
Не залишай казкової дороги,
Нехай з’їдять твої єдинороги
Із теплих рук чарівний коровай.
Дай відсурмити ноти сурмачу,
Дай відчайдуху впоратись з драконом...
А я в цей час яєчню ще й з беконом
Підсмажу. І чайок закип'ячу.

(оригинал)

СУББОТНЕЕ

Любимая, сегодня выходной,
Позволь же сну еще чуть-чуть продлиться,
Пока неугомонная столица
Ругается с метелью продувной.
Не вслушивайся в злые голоса,
Пускай зима за окнами долдонит,
А ты, нательный крестик сжав в ладони,
Поспи еще хотя бы полчаса.
Полынных глаз своих не открывай,
Не уходи со сказочной дороги,
Пусть доедят твои единороги
Из теплых рук волшебный каравай.
Дай доиграть все ноты трубачу,
Дай храбрецу управиться с драконом...
А я пока яичницу с беконом
Поджарю. И чаёк закипячу.


Игорь Царёв. Мой мир

МІЙ СВІТ

Ось дім, де кожен цвях забитий власноруч,
Ось три щабельки в сад поза зручні дверчата,
Ось поле та ріка, і небо понад круч,
Де проживає Бог, в якого вірю свято...

Я наливаю чай, ти розрізаєш торт,
А за вікном зірки мигтять короткозоро,
Та нам з усіх світів є переважним той,
Що разом об’єднав в нас дихання прозоре.

Ти креслиш коло рухом рук обох,
Пітьму долає блиск очей зелених,
І наш домашній світ, поділений на двох,
Завбільшки за світів ніким не розділених.

(оригинал)

МОЙ МИР

Вот дом, где каждый гвоздь забит моей рукой,
Вот три ступеньки в сад за приоткрытой дверью,
Вот поле и река, и небо над рекой,
Где обитает Бог, в которого я верю...

Я наливаю чай, ты разрезаешь торт,
Нам звезды за окном моргают близоруко,
Но мы из всех миров предпочитаем тот,
Где можем ощутить дыхание друг друга.

Очерчивает круг движенье рук твоих,
Рассеивает тьму сиянье глаз зеленых,
И наш домашний мир, деленный на двоих,
Огромнее миров никем не разделенных.


Гроза (триптих)

Туча, грозой брюхатая
(скоро рожать, не иначе!)
Вяло, спиной покатою
Землю от солнышка прячет.

Ждут колоски пшеничные
(мнутся от ветра, хмурятся)
Грома раскаты зычные.
Поле шумит, как улица.

Ласточки чиркают ниже
Срезая соцветий завязь.
И роща к реке поближе
Прижалась, стоит, шатаясь.

Взмолились холмы, дороги,
Выставив пыльные лица:
- О, всемогущие боги,
Позвольте дождём умыться!

Небо их слышит. По веткам
Дерева (вяз это? граб ли?)
Палят артобстрелом метким
Грузные первые капли.

- - - - - - - - - - - - - - - -

Взорвала небо молния,
Хлестнув простор кнутом.
И – жуткое безмолвие,
Пока не грянет гром.

Над рощей оглоушенной
Усилившись в сто крат
Взвыл канонадой пушечной
Раскатистый разряд.

И новых молний всполохи,
И крупный град косой,
И спелые подсолнухи
Срезает, как косой.

И нет на свете сущего
Чтобы унять беду,
И свору туч мятущихся
Сдержать на поводу.

И молний озарение
Шаманит вновь и вновь,
Как светопреставление
Всей хрупкости миров.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

После грозы наступают минуты, когда
В мутных воронках жалобно стонет вода.

Вдруг понимаешь, на сто километров вокруг
Лишь тишина, это - единственный звук.

В вымытых листьях, во свежевсбитой грязи,
Чем-то простым и первозданным сквозит.

Смятые бурей на поле колосья и травы
Вновь подымаются, тонкие стебли расправив.

Ласково солнце взирает на всё сверху – вниз:
Только что мир сотворён был повторно, на бис.


Гулкие капли нежданно к нам в дом постучали...

Гулкие капли нежданно к нам в дом постучали,
Без приглашенья и робких примет накануне,
Северный ветер принёс нам дожди и печали,
С похолоданием в душном и пыльном июне.

Всё изменилось, такое бывает в природе,
Слякоть ложится на лето подобием штрафа,
В час, когда люди с жарою свыкаются вроде,
Тёплые вещи опять выползают из шкафа.

Что ж, не впервой нам с тобой привыкать к переменам,
К серым безденежным дням, к ожиданью утраты,
К диким поборам, расходам и бешеным ценам,
Мы на старьё пришивать научились заплаты.

Мы научились ценить даже маковый коржик,
Каждым мгновеньем сполна насладиться умея,
Стало теперь нам милее простое и божье,
Сделались чувства прочней, а родные – роднее.

А на двоих не страшны ни сюрпризы, ни бури,
Беды пройдут, накуплю тебе новые платья,
Хочешь примерить? Глаза поскорее зажмурим,
Не выпуская друг друга из нежных объятий.


Вершина

Путь к вершине не бывает прям,
Чаще он извилист и опасен,
И, хотя итог пути не ясен,
Этим он и жуток, и прекрасен,
И ценней, и памятнее нам.

Путь к вершине ляжет, будто шрам,
По костям друзей и отношений,
По могилам мнений и сомнений,
И, в рубцах неправильных решений,
Болью о себе напомнит вам.


Путь к вершине манит и саднит,
Всё стерпев – ах, вот, ещё немного,
Чтобы ближе стать к чертогам бога,
Только там кончается дорога,
И на всё, что снизу – жалкий вид.

Устремившись к небу из низин,
За своей мечтой, что душу тронет,
Возмечтав о троне и короне,
Убедись в неписаном законе –
На вершине ты всегда один.


Когда из житейского плаванья...

Когда из житейского плаванья,
вернёшься домой, молодцом,
припомнишь, как в пойме, за плавнями,
рыбачил на лодке с отцом.

Пройдёшься вдоль улочек детства,
где было всегда хорошо,
расстроишься несоответствию
меж прошлым, и тем, что нашёл.

Мирясь со своею ненужностью
прохожим, деревьям, домам,
почувствуешь – в этой окружности
дописана жизни глава.

Побег прикрывая запаркою,
пакуешь богатство своё…

…и только скамейка под аркою
тебя узнаёт, узнаёт…


Объят бессоницей...

Объят бессонницей,
на чистый лист бумаги
клоню лицо.
Перу всю ночь сегодня, бедолаге,
порхать скворцом.


Когда сбывается мечта...

Когда сбывается мечта,
Уже не чаявшая сбыться,
Сверкают слёзы на ресницах,
И жизнь становится пуста.

Когда сбывается мечта,
Хранившая в дожди и грозы,
От огорченья вянут розы,
И меркнет мира красота.

Когда сбывается мечта,
В своей решимости воловьей,
Твой новый день у изголовья
Восходит тенью от креста.

Когда сбывается…, и ты
Осознаёшь, что сердце ранит,
Несбыточность твоих желаний
В недостижимости мечты.


Французские грядки

Роняют розы лепестки,
Зелёный лист о солнце ропщет,
Но руколы и расторопши
Окрепли дружные ростки.

Стекает дождик затяжной
На ровный строй французских грядок,
Где у хрустящего салата
В соседях – тмин и зверобой.

Как силится обвить горох
Кусты душистого тимьяна,
И от гвоздики и шафрана,
Едва вдохнёшь – переполох.

И, без смущенья и стыда,
Здесь хрен врывается к лапчатке,
Ах, что за чудо, эти грядки,
А всё-таки – еда, еда…


Серым снегом, птичьим пеньем...

Серым снегом, птичьим пеньем,
Нас опять встречает март.
Растеряв своё значенье,
Снова жизнь спешит на старт.

Ей ещё не надоело:
После финиша – разбег,
Оставляя не у дела
Посеревший рыхлый снег.

И покажется в начале -
Мир качнулся сверху вниз,
Будто кончились печали,
Будто всё имеет смысл.

И с каким-то дивным светом,
Словно двери в мир иной,
Промелькнёт виденьем лето,
Где-то рядом, за спиной.

И никто не вспомнит осень,
Как заразную болезнь,
Серость дней, чей лик несносен,
И тоску, хоть в петлю лезь.

Мы забудем откровенно
Зимних бед хмельной канкан,
И тогда сочтём бесценным,
Этот наш самообман.


Гимн чиновников

У каждого вопроса есть цена.
На все вопросы мы посмотрим косо.
Вопрос не ясен, если не ясна
Цена вопроса, цена вопроса.

(хор)

Да-да, не ясен, если не ясна
Цена вопро-о-са!

Санстанция, ГАИ и Госнадзор,
Любой вопрос всегда имеет ценник.
Бездействуют судья и прокурор,
Коль нету денег, коль нету денег.

(хор)

Да мы не замечаем вас в упор,
Когда – без де-е-нег!

Но если ты с деньгами, деловой,
От нас отказа не услышишь даже.
Мы с лёгкостью решим вопрос любой:
Подпишем, узаконим и отмажем.

(хор)

За деньги, без вопросов, мы с тобой,
Всегда отма-а-жем!

У каждого вопроса есть цена.
На все вопросы мы посмотрим косо.
Вопрос не ясен, если не ясна
Цена вопроса, цена вопроса.

(хор)

Совсем не ясен, если не ясна
Цена вопро-о-са!


Василий Стус. Лебёдушкою распахнула...

* * *
Лебёдушкою распахнула
тонкоголосых две руки,
губами бледными прильнула
к промёрзшей мгле моей щеки.
Слезою сумрак пронизала,
от дрожи впала в забытье,
всё бредила, вдруг меркнуть стала…
Как на антоновом огне,
лишённый слуха, дара речи,
в усилии последнем смог
осмыслить: вновь тебя не встречу,
едва проводят за порог…

(оригинал)

* * *
Мов лебединя, розкрилила
тонкоголосі дві руки,
збілілі губи притулила
мені до змерзлої щоки.
Сльозою темінь пронизала
в пропасниці чи маячні,
казала щось, даліти стала…
Мов на антоновім огні,
не чув нічого і не бачив,
в останньому зусиллі зміг
збагнути: все, тебе я втрачу,
ось тільки виведуть за ріг…


Василий Стус. В опустевшей квартире...

* * *
В опустевшей квартире,
словно стенка, бледна,
спит, одна в целом мире,
притомившись, жена.
Стала вовсе недужной:
сколько лет, день-деньской –
а ни вести о муже,
а ни сплетни какой…
Удлиняются тени,
звон от нимбов икон,
и растёт исступленье
в жёлтых рамах окон.
В том, мой сокол, и беды:
в дом, где ты взаперти,
ни пройти, ни разведать,
ни дороги найти.
За тобою, желанный,
слепну в мраке судьбы.
Будто конь на аркане,
мир встаёт на дыбы.

(оригинал)

* * *
У порожній кімнаті
біла, ніби стіна,
притомившись чекати,
спить самотня жона.
Геть зробилась недужа:
котру ніч, котрий день -
ані чутки про мужа,
ані - анітелень.
Лячні довжаться тіні,
дзвонять німби ікон,
і росте голосіння
з-за соснових ослон.
Мій соколе обтятий,
в ту гостину, де ти,
ні пройти, ні спитати,
ні дороги знайти.
За тобою, коханий,
очі видивила.
Ніби кінь на аркані,
світ стає дубала.


Василий Стус. Сонет Михайлине Коцюбинской

* * *

Михайлине Коцюбинской

Там тихо. Тихо там. Как в бездне чёрной.
И кружат стаи сизых голубей.
И как тут не прибегнуть к ворожбе,
лишь мраком ночь окутает по горло?
И чудится: оракулы проворно
тебе метают жребиев дары.
В квадратах жертв – дотошностью хандры –
безропотность, почти что безотпорна.
Подсвечник спит. Уснула в нём свеча,
распластанною бабочкой, акантом.
В горсти аканта – боль твоя – брильянтом.
Слепящим глазом зыркает печаль.
Стой. Не стирай с подсвечника нагара –
то всё – твои кошмары и кошмары…

(оригинал)

* * *

Михайлині Коцюбинській

Там тиша. Тиша там. Суха і чорна.
І крешуть кола сиві голуби.
Тож як не вдатися до ворожби,
як ніч по горло мороком огорне?
І видається: віщуни проворні
перед тобою мечуть жереби.
В квадратах жертв — чистописом журби —
усепокора, майже невідпорна.
Свічадо спить. У ньому спить свіча,
розплатана метеликом, акантом.
В щопті аканту — біль твій — діямантом.
Сліпучим оком глипає одчай.
Стань. Не стирай з свічаддя порохи —
то все — твої страхи, страхи, страхи…


Саблезубая память крадётся...

Саблезубая память крадётся
вдоль кромки прибоя
По следам на песке – остановки (объятья),
а тут поцелуй (разворот) -,
В то далёкое лето, где волны,
строка за строкою,
Прорицали нам счастье,
и счастьем мерцал небосвод.

Звёзды были такими, что
можно руками потрогать,
Море, спящим драконом,
ворочалось в девственной мгле,
Ветер, знавший тебя
пуританкою и недотрогой,
Вдруг ласкал твою грудь,
под гипнозом луны осмелев.

Сколько жарких фантазий,
ночами терзавших немало,
Сколько ликов красавиц,
что сердце в мечтах берегло,
Сколько песен, стихов,
сколько образов и идеалов -
Всё сложилось в тебя,
и желанья мои превзошло.

Я тебя целовал, как
калека целует икону,
Я тобой обладал, будто
мне даровали весь мир,
Я стремился к тебе, как Ромео
стремился к балкону,
На который Джульетту
вознёс всемогущий Шекспир.

Много разных мгновений
осталось с тех пор за спиною,
Но открылась мне тайна
в ту ночь, что мы были близки:
Грёзы меркнут, когда
выпадает нам счастье земное,
Так что, память, не кройся,
вонзай в моё сердце клыки.


Чёрное и белое

Чёрное

А мир утрачивает цвет.
Оттенков нет, есть или - или.
И цимес жизни подменили
На пресный вкус пустых галет.

Становишься черствей и суше.
Уже не веришь в чувств пожар.
Не как божественный нектар -
Теперь как груши пахнут груши.

Не хочется менять кровать
На звон ручья и птичье пенье.
Себе на... шею? приключенья
Всё меньше хочется искать.

Как сивый бред, как ахинея,
Звучат влюблённости слова.
От них не кружит голова.
Старею...


Белое

Как моментальная печать -
Мгновенный всплеск огня и дыма.
И начинаешь понимать,
Что всё вокруг неповторимо.

Что каждый жизненный виток
Собой по-своему прекрасен.
Как мартовских берёзок сок,
Как в октябре - пурпурный ясень.

Как каждый нежный поцелуй
Из уст твоих, моя отрада.
Как отблеск бирюзовых струй
И ненаглядных глаз прохлада.

Но нам не ведома черта,
Та, за которой - преисподня.
И в этом жизни красота -
В неповторимости сегодня.


Грандиозное

Грай грачей гремел над грабом.
Грянул гром с грозой и градом.

Грымзы в грот грузили груды –
Граппу, гречку и грейпфруты.

Группа грозная грустила –
Гридь, грабитель и громила.

Грек с грузином грызли гренки.
Грелся грузный граф на грелке.

Грациозная графиня
Грешно грезила о гриме.

Гренадёр грозил гранатой.
Груша грохнулась на гряду.

Грипп грудной гренландцев гробил.
Грузчики от грога в грогги.

Грум грассировал на грунте.
Гранд – гравёру: « - Гравируйте!».

Гриф с грифоном грязли в грязи…
Графоман гранил гримасы.


Белла Ахмадулина

Всё ведь когда-то кончается, Белла Ахатовна,
Слёзы смахнуть, улыбнуться, и успокоиться,
Долго Вас ждали Цветаева вместе с Ахматовой,
И воссияла над нами Святейшая Троица.

Как же теперь называют Вас шестидесятницей,
Многим длинней Вы держались в пегасовом стремени,
Вам сквозь века путешествовать Огненной Всадницей,
Вашим творениям не уместиться во времени.

Что же о Вас горевать, коль Вы Богом сосватаны,
Светлым талантом и вечною славою венчаны,
Руки святые целую Вам, Белла Ахатовна,
Тонкого лирика и ослепительной женщины.


Саженцы

В лоно земное вложу я
вишнёвые саженцы,
Ливнем осенним задобрю,
и стану надеяться,
Лютый мороз пощадит их,
и почки покажутся,
Будет апрель, и распустится
каждое деревце.

Бережно трону ладонями
веточки тонкие,
И, вместо них, прошепчу
заклинанья всевышнему –
Пусть разрешит вам, сквозь годы,
о стёкла оконные,
В дом мой большой барабанить
душистыми вишнями.

Пусть оградят вас стихии
и силы природные,
От топора да пилы
заговорами тайными,
Пусть вашей жизни
цветение и плодородие,
Долго хранят вас от смены
хозяйки с хозяином…

Ну, а когда обращусь
в невозвратное малое -
В полдень, в июле, в беседке,
за тихой беседою,
Пусть мои внуки едят
ваши ягоды алые,
Правнукам напоминая,
что вишенки – дедовы.


От костров рябин, где спуск пологий...

От костров рябин, где спуск пологий,
Даже солнце опускает взгляд.
Осень. Время подводить итоги.
Осень. Знаменатель. Результат.

Осенью всегда бывает жутко.
Словно различаешь смерть вдали.
Осень отмеряет промежуток
Между тем, что есть, и – будет ли?

Осень всё иначить мастерица.
Поджигать вчерашние мосты.
Стала жизнь на теплоту скупиться.
Осень – это кризис доброты.

Осень вихрем вдаль уносит, мимо,
И друзей вчерашних, и врагов.
Осень сохраняет лишь любимых.
И ценней осенняя любовь.


Цепь

Мы часть одной цепи из сопредельных звеньев,
Что тянется в веках привольно, словно степь.
Соприкасанья душ и тел соединенья
Предначертали нам продолжить эту цепь.

Из ветхой старины, убогой, одичалой,
Цепь пролегла сквозь нас сплетением сердец.
И коль не суждено нам знать её начало,
Пусть будет никогда не ведом и конец.

Всё отдаю сполна, плачу любой ценою,
За то, чтоб каждый миг, всю вереницу лет,
Вновь пенил кровь мою реакцией цепною,
И твой призывный взгляд, и наш полночный бред.

Пусть многих мы в цепи деталей не заметим,
Всех звеньев разглядеть пускай нам не дано,
Мы продлеваем цепь, в колечках, наших детях,
И дальше чтоб – звено, звено, звено, звено…


Самоубийца

Из пустоты ночей,
Ко мне по шатким сходням,
Сквозь жуткий треск свечей,
Приходит страх в исподнем.

То заорёт: «Вставай!»,
То забубнит молитву,
То словно невзначай
Проверит пальцем бритву.

Без цели, без стыда,
Сидит под образами.
И смотрит в никуда
Громадными глазами.

А после, в тишине,
От злости ли, от скуки,
Протянутся ко мне
Трясущиеся руки.

Про то, зачем мне жить –
Не слушает, не слышит.
И спор теряет нить,
И доводы всё тише…


а если смысл – в отсутствии его

а если смысл –
в отсутствии его
в неумолимой
правоте абсурда
когда предназначенье
помнишь смутно
всех этих буков, звуков,
слов, слогов
когда не важно
говоришь о чём
кому к чему не понят
не услышан
ты не сосуд, что
заполняют свыше
скорее, таз
шуршащий кирпичом


Подари мне Луну...

Подари мне Луну! и разлей
ночь любви по фужерам,
И её ароматы вдохни,
и испей её залпом, до дна!
Бьётся сердце смелей,
разрушая любые барьеры,
Мы с тобой во Вселенной одни,
и командует нами Луна.

И тускнеют слова, покорённые
музыкой жестов,
Как заклятие звёзд,
наш бессвязный ночной разговор,
Явь становится тайной,
меняются время и место,
Нас сближает Луна, пригоняя
друг к другу, в упор.

Мы не помним себя,
все во власти магической ночи,
Лунный свет серебром
разлился на твоих волосах,
И небесные звёздные знаки
астральных пророчеств,
Отражаются блеском
в твоих изумлённых глазах.

И, на грани безумства,
я жадно ловлю твои губы,
Поцелуй - словно терпкий глоток
дорогого вина,
Мы боялись любви,
как же всё-таки были мы глупы,
Я хочу осушить тебя всю,
без остатка и залпом,
до дна!


Иосиф Бродский. Письма римскому другу

(ссылка на оригинал)

http://www.litera.ru/stixiya/authors/brodskij/nynche-vetreno-i.html

(перевод на украинский)

Йосип Бродський

ЛИСТИ РИМСЬКОМУ ДРУГУ

(З Марциала)

*

Нині вітряно і хвилі з перехльостом.
Скоро осінь, все зміниться у окрузі.
Зміна, Постуме, цих фарб є більш серьйозна,
ніж як подруга вдяглась в новому дусі.

Діва тішить до межі , хоча б й хотіла -
далі ліктя не підеш або фасаду.
Скільки ж радісніше гарне поза тілом:
ні обійми неможливі, а ні зрада!

*

Посилаю тобі, Постуме, ці книги
Що в столиці? М'яко стелять? Спати жорстко?
Як там Цезар? Що він робить? Все інтриги?
Все інтриги, імовірно, та обжерство.

Я сиджу тепер в саду, горить світильник.
Ні коханки, ні прислуги, ні знайомих.
Замість тихих цього світу і всесильних -
лиш комах гудіння ладне біля дому.

*

Тут лежить купець із Азії. Кмітливим
був купцем він - діловий, не злив нікого.
Згаснув швидко: лихоманка. По торговим
справам він сюди приплив, а не для цього.

Поряд з ним - легіонер, під грубим кварцом.
Він в боях колись Імперію прославив.
Стільки раз загинуть міг! а згаснув старцем.
Навіть, Постуме, у цім не має правил.

*

Хай і справді курка, Постуме, не птиця,
та з мозками курки будеш мати горе.
Вже як випало в Імперії родитись,
краще жити десь в провінції у моря.

І від Цезаря ген-ген, й від завірюхи.
Улещати зайве, критися, носитись.
Промовляєш, всі намісники - злодюги?
Та злодюга краще все ж, ніж кровопивця.

*

Переждати разом зливу цю, гетеро,
я готовий, та давай-но без торгівлі:
бо сестерцій з покриваючого тіла
все одно, що дранку прагнути з покрівлі.

Протікаю, кажеш ти? Та де ж калюжа?
Щоб калюжу залишав я, не бувало.
Ось знайдеш собі яке-таке подружжя,
він тоді і протече на покривало.

*

Ось й прожили ми вже більше половини.
Як повідав сивий раб біля таверни:
"Озираючись, ми бачимо руїни".
Погляд, певно, дуже варварський, та вірний.

Був в горах. Тепер сиджу з важким букетом.
Розшукаю дужий глек, води наллю їм…
Як там в Лівії, мій друже, - або де там?
Що, ще й досі наше військо там воює?

*

Тямиш, Постуме, намісника сестрицю?
Худорлява, але з повними ногами.
З нею спав ти… Нещодавно стала жриця.
Жриця, Постуме, й спілкується з богами.

Приїжджай, пригощу винами та хлібом.
Слив з’їмо. Тебе почути буду радий.
Постелю тобі в саду під чистим небом
і скажу, як називаються плеяди.

*

Скоро, Постуме, твій друг, що вмів складати,
борг свій давній відніманню вже заплатить.
Забери з-під ліжка те, що заощадив,
там не дужо, втім на похорони хватить.

Їдь тоді на вороній своїй кобилі
в дім гетер попід міську надійну стіну.
Дай їм ціну, за яку вони любили,
щоб за цю ж вони й оплакували ціну.

*

Зелень лавра, що доходить до тремтіння.
Двері навстіж, запорошене віконце.
Стіл покинутий, залишене начиння.
Полотно, що увібрало спеку сонця.

Понт шумить у чорній загорожі піній.
Дрібне судно з вітром бореться у мису.
На розсохлому ослоні, - Старший Пліній.
Дрізд щебече в шевелюрі кипариса.

Березень 1972





Улыбалки

В ЗАЩИТУ КОЛОРАДСКОГО ЖУКА

Раздавлен жук могучим каблуком
В борьбе за урожай. Так, значит, надо...
Напрасно он, картофелем влеком,
Проделал трудный путь из Колорадо.

Осталась безутешною вдова
И плачут о своём отце жучата,
В краю, где колосится трынь-трава
И высится маисовый початок.

О, Человек, Всевышнего кумир,
Ты над живым заносишь грозный профиль…
Не убивай, люби животный мир,
И с ним дели не яды, но - картофель!

* * *
Мы же люди, нас такими создали -
Противоречивыми, занятными,
В полдень мы печалимся за звёздами,
В полночь грезим солнечными пятнами.

В понедельник ищем мы субботы,
А в субботу жаждем воскресенья,
Если нас не достают заботы,
Мы себе придумаем мученья.

Летом знойным мы хотим мороза,
Зимний лес милее нам зелёным,
Если под окном растёт берёза,
Нет для нас растенья краше клёна.

Милая, и я не исключенье -
Хоть тобой, волшебной, обладаю
Душу часто мучают сомненья
И, порою, снится мне другая.

ОПОХМЕЛЬНОЕ

Прохладой потного стекла
И пеной, вздыбленной игриво,
Меня с утра к себе влекла
Спасительная кружка пива.

О, долгожданный миг! – и вот,
Под жадный взгляд кабацкой шоблы,
Кромсаю пальцами живот
Икрою начинённой воблы.

Уж в пиве смочена десна!
Будь ты министр или бродяга –
Бальзамом после будуна
На грудь ложится эта влага.

Прикончив мутную струю,
Взглянув на воблыны ошмётки,
Взгрустнул – зачем я пиво пью...
-Официант! Подай-ка… водки!!!

В ЗАЩИТУ ЛЕБЕДЕЙ

Бескручинно, чванно, чинно,
На лазоревую гладь
Выплыл выводок утиный.

Приготовилась стрелять
Хитроумная двустволка
Из прибрежных камышей.

Ладно б - зайца или волка.
Но утёнка – нет, не смей!

Знают взрослые и дети,
С этих гадостных утят
Может вскоре выйти лебедь.

Пусть летять, куды хотять!

СЛУЧАЙ НА ОХОТЕ

Копьё (ореховая жердь)
В руке трёхлетнего апачи
Сулило тигру (кошке) смерть!
И не могло и быть иначе,
Когда б ни ветра шум в кустах
И дачи скрипнувшая дверца
Спугнули дичь. И вмиг в слезах
Лицо бесстрашного индейца.


Игорь Царёв. Обетованная Вселенная

(оригинал)

ОБЕТОВАННАЯ ВСЕЛЕННАЯ

Память листаем, грустим ли украдкою,
Пьем ли фантазий вино полусладкое,
То утонченная, то ураганная,
Нашей любви партитура органная,
Превозмогая земное и бренное,
Счастьем стремится наполнить Вселенную -
Мир, где витийствуют добрые мелочи,
Кот что-то млечное пьет из тарелочки,
И, запорошенный пылью космической,
Дремлет на полке божок керамический,
А на серебряном гвоздике светится
Ковшик созвездия Малой Медведицы,
В ходиках Время пружинит натружено,
Солнце мое греет вкусное к ужину,
Комнату, кухню, прихожую, ванную –
Нашу Вселенную обетованную.

(перевод на украинский)

ОБІТОВАНИЙ ВСЕСВІТ

Спогади йдуть, чи сумуємо потайки,
Живим фантазій плодами солодкими,
То ледве чутна, то вмить ураганна,
Наша любов - партитура органна,
Перемагаючи тлінне й гріховне,
Прагне, щоб щастям весь Всесвіт наповнить -
Світ, де витійствують добрі дрібниці,
Кіт щось смачненьке поцупив з полиці,
І, запорошений пилом космічним,
Мріє на лаві божок керамічний,
А на сріблястому цвясі тут світиться
Ківшик сузір'я Малої Ведмедиці,
В ходиках Час відбивається стомлено,
Сонце моє гріє ласе до столу,
Кухню, кімнату, прихожу та ванну -
Мій з нею Всесвіт обітований.


Александр Кабанов. Точка от укуса

(оригинал)

ТОЧКА ОТ УКУСА

В саду вишневом, как на дне костра,
где угольки цветут над головою,
лишь фениксы, воскресшие с утра,
еще поют и поминают Гойю.

Меж пальцев — пепел, так живут в раю,
как мне признался кореш по сараю:
“Вначале — Богу душу отдаю,
затем, опохмелившись, забираю…”

Причудлив мой садовый инвентарь,
как много в нем орудий незнакомых:
взмахнешь веслом — расплавится янтарь,
высвобождая древних насекомых.

…гудит и замирает время Ц,
клубится время саранчи и гнуса,
распахнута калитка, а в конце
стихотворенья — точка от укуса.

Подуешь на нее — апрель, апрель,
гори, не тлей, не призывай к распаду,
и точка превращается в туннель —
к другому, абрикосовому саду.

(перевод на украинский)

ЦЯТКА ВІД УКУСУ

В саду вишневому, вогнем, що допалав,
жаринки ще цвітуть над головою,
та фенікси, воскреслі від заграв,
все тьохкають і поминають Гойю.

Між пальців - попіл, так живуть в раю,
мені признався кореш по сараю:
"Спочатку - Богу душу віддаю,
та втім, як похмелився, забираю".

Химерний мій садовий інвентар,
багато незнайомих в нім машинок:
змахнеш веслом - розплавиться янтар,
вивільнюючи древніх комашинок.

…гуде і завмирає термін Ц,
клубоче термін сарани і гнусу,
розкрита навстіж хвіртка, а в кінці
оцих віршів – лиш цятка від укусу.

Дмухнеш на неї – квітня карусель,
гори, не тлій, не пнися до розпаду,
і цятка обернеться на тунель -
до іншого, із абрикосів, саду.


Сергей Плышевский. Луна моя

(оригинал)

ЛУНА МОЯ

Моей луне не выпадет удел
свободною парить и неущербной,
её овал, как месяц, похудел
и прячется в расселинах пещерных,
очерчивает контур ворожбы,
но в ворожбу не вкладывает душу,
втыкает пограничные столбы
и ждет, что я границу не нарушу,
не убегу на солнечный алтарь
не буду в свет, как в ванну, окунаться,
и верить, что от смены декораций
удерживает клятва ли, черта ль…

Луна, луна, поэтов тайный друг,
ночной кумир и властный собеседник,
аэростат в безмолвии соседнем –
висишь, как недолеченный недуг,
то низко пролетишь, то свысока
заметишь (или разрешишь заметить?)
а сколько лун погибнет на рассвете,
рассыпавшись на перья-облака,
а сколько новых выкатится лун
из горизонта тающей границы,
где гаснет день и где рассвет роится,
дневной отравы ветреник и лгун…

Ты… выходи, мы вместе побежим
по переплетам, скатам и по крышам,
по чердакам, где спят до снега лыжи,
по кухням, где господствуют коржи,
в ночных кустах разбудим мошкару,
траву, косцами сбитую, взъерошим,
поможем бессловесным и хорошим,
а нехорошим плюнем в кобуру,
а после, как проснутся петухи,
влетим в селение, еще я помню адрес,
и профиль девушки на твой наложим абрис,
а там, глядишь, закончились стихи.

(перевод на украинский)

МІСЯЦЮ МІЙ

Моєму місяцю не вийде безліч днів
ширяти й бути в формах, більш дотепних,
його овал, вже з місяць, як змарнів
і криється в розколинах печерних,
обкреслює лиш контур ворожби,
та в ворожбу не укладає душу,
встромляє прикордонні ці стовпи
й чекає, що кордон я не порушу,
не утечу на сонячний вівтар
не буду в світло, як у ванну, братись,
і вірити - від зміни декорацій
утримує чи клятва, чи межа…

Мій місяцю, поетів тайний друг,
нічний кумир і владний співрозмовник,
аеростат в безмовності, що зовні -
висиш, як незагоєний недуг,
то низько пролетиш, то з височин
помітиш (чи дозволиш, щоб помітив?)
а скільки місяців загине ще до світла,
розсипавшись на пір'ячка хмарин,
а скільки нових місяців спливуть
із горизонту тонучої грані,
де гасне день і де світанок тане,
отрути півдня вітрогон й брехун…

То ти... виходь, зі мною побіжи
по палітурках, схилах і по стріхах,
горищами, де сплять до снігу лижі,
по кухнях, де царять смачні коржі,
в нічних кущах розбудимо мошву,
траву згадаєм в полі наїжачить,
зарадити безмовним і добрячим,
а не добрячим плюнуть в кобуру,
а там, як півень славить заспішить,
влетим до селища, я пам'ятаю двір той,
і профіль дівчини на твій вкладемо контур,
а там, дивись, закінчились вірші.




Сергей Плышевский. НАДОЕЛ


(оригинал)

НАДОЕЛ

- Послушайте, Мурляндия больна,
какое-то базедовое царство...
Барон, пустите в ход свое лекарство
и выньте нас из дьявольского сна.

- Вы думаете? Правда, замечал
в картофельниках множество медведки,
но монсеньор, такие годы редки,
их лечат без вмешательства врача.

- Барон, да оглянитесь... сюзерен
спустил казну на туфельки для фрейлин
и канцлер государственный О’Рейли
готовит конституцию взамен.

- Епископ, вы сгущаете... Моря,
в которых плавал я, не раз стонали в буре,
но я искал атоллы голотурий,
куда до них взбесившимся царям!

- А церковь? ведь она разорена!
мы просим подаяние у паствы!
Поверьте, промедление опасно,
мы можем встретить зиму без зерна!

- Что вы хотите, друг мой, что? войны?
Обсудим все подробности в таверне. -
А сам подумал... Надоел. Наверно,
я капну ему в кубок белены...

(перевод на украинский)

НАБРИД

- Послухайте, Мурляндія слаба,
немов живуть в цім царстві лиш каліки …
Бароне, в хід пустіть таємні ліки
і вийміть нас з диявольського дна.

- Ви думаєте? Справді, я узрів
в кущах картоплі безліч капустянки,
та монсеньйоре, ці роки звичайні,
їх гоять без втручання лікарів.

- Бароне, озирніться.. сюзерен
спустив казну на туфельки для фрейлін
і наш державний канцлере О'Рейли
готує ряд конституційних змін.

- Єпископе, ви марите... Моря
де плавав я, не раз стогнали в бурі,
та я шукав атоли голотурій,
куди до них помішаним царям!

- А церква? бо вона вже без майна!
ми просимо у пастви подаяння!
Повірте, небезпечне зволікання,
є ризик стріти зиму без зерна!

- Мій друже, що ж тепер? війною йти?
З’ясуймо всі подробиці в таверні. -
А сам подумав.. Як набрид. Напевно,
я крапну йому в кубок блекоти…


Цыганское счастье

Цыган оседлый, мой сосед,
Увещевал меня по пьяни:
- Надёжней воли - веры нет,
И счастливы одни цыгане.

- Представь, разбужен ветерком,
На зорьке, счастлив и спокоен,
На луг ступаешь босиком
И умываешься росою…

А у него – работа, дом,
Да в стойле шестисотый мерин,
И много денег «на потом»,
Но разве этим счастье мерить?

Глаза слезились, не остры
От скорби и паров сивушных,
И полыхали в них костры,
И мчались в табор наши души…


Борис Пастернак. Зимняя ночь

(оригинал)

Зимняя ночь

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол,
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

(перевод на украинский)

Зимова ніч.

Мело, мело по всій землі
Всі далі вкрило.
Свіча горіла на столі,
Свіча горіла.

Як влітку роєм мошкара
Летить на спалах,
Злітались дрібки зі двора
До вікон в рамах.

Ліпила віхола на склі
Кружки та стріли.
Свіча горіла на столі,
Свіча горіла.

На стелю осяйну, як збіг,
Лягали тіні,
Сплетіння рук, сплетіння ніг,
І доль сплетіння.

І падало тоді взуття
Зі стуком долу,
І віск сльозами забуття
Стікав спрокволу.

І все втрачалось в сніжній млі
Блідій і білій.
Свіча горіла на столі,
Свіча горіла.

На свічку дуло із кута,
І жар спокуси
Здіймав, як ангел, два крила
Хрест-навхрест в смузі.

Мело весь лютий дні цілі,
І мов для діла
Свіча горіла на столі,
Свіча горіла.




Сергей Плышевский. Шипела кобра...

***

Шипела кобра, до земли
из цепких рук свисая на пол,
и посетители могли
смотреть, как яд на блюдо капал,
последний миг, и ярость глаз,
исчезла, напоив молчаньем,
сверкнул ещё жестяный таз
и зелень, пахнувшая в чане...
и полстакана крови мутной
разбавив водкой, пили вкруг,
и мясо кобры в миске супной
и воздух - жарок и упруг,
всё в ход - китайский ресторан,
и мандарин в тройных пижамах,
и жизнь - достойная игра,
пока в ней есть кого ужалить...

(перевод на украинский)

***

Шипіла кобра, до землі
із рук чіпких сягнувши долу,
і гості бачити могли
як трунок капає спроквола,
остання мить, і лють очей,
зникала, напоїв мовчанням,
ще таз блищав через плече
і зілля, що пахтіло в чані..
на півстакана в тьмяній крові
розвів горілку, всі пили,
і м'ясо кобри в мисці новій
й повітря – із жаркої мли,
все в хід - китайський ресторан,
і мандарин в товстих піжамах,
й життя – в тім разі гідна гра,
коли в ній є кого ужалить…


Борис Пастернак. О, знал бы я...

(оригинал)

* * *

О, знал бы я, что так бывает
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью - убивают,
Нахлынут горлом и убьют.
От шуток с этой подоплёкой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далёко,
Так робок первый интерес..
Но старость – это Рим, который
Взамен турусов и колёс
Не читки требует с актёра,
А полной гибели всерьёз.
Когда строку диктует чувство
Оно на сцену шлёт раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.

(перевод на украинский)

* * *

О, знав би я, що так буває
Коли пускався на дебют,
Що строчки з кров'ю – убивають,
Наринуть горлом і уб'ють.
Від жартів із такою суттю
Я б відцурався навідріз.
Початок був таким майбутнім,
Тремтливим перший інтерес.
Та старість - то є Рим суворий,
Що замість бесід і коліс,
Не читки прагне від актора,
А всій загибелі всерйоз.
Коли рядок чуття диктує
Воно раба на сцену шле,
І тут мистецтво фінішує,
І тільки доля й грунт живе.


Александр Кабанов. Мы все - одни...

(оригинал)

* * *

Мы все - одни. И нам еще не скоро -
усталый снег полозьями елозить.
Колокола Успенского собора
облизывают губы на морозе.
Тишайший день, а нам еще не светит
впрягать собак и мчаться до оврага.
Вселенские, детдомовские дети,
Мы - все одни. Мы все - одна ватага.
О, санки, нежно смазанные жиром
домашних птиц, украденных в Сочельник!
Позволь прижаться льготным пассажиром
к твоей спине, сопливый соплеменник!
Овраг - мне друг, но истина - в валюте
свалявшейся, насиженной метели.
Мы одиноки потому, что в люди
другие звери выйти не успели.
Колокола, небесные подранки,
лакают облака. Еще не скоро -
на плечи брать зареванные санки
и приходить к Успенскому собору.

(перевод на украинский)

* * *

Ми всі - одні. І нам іще не скоро -
утомний сніг полоззями ялозить.
А дзвони на Успенському соборі
завзято лижуть губи на морозі.
Тихіший день, та нам іще не вечір
впрягти собак і мчатися до яру.
Вселенська, дитбудинківська малеча,
Ми - всі одні. Ми всі – одна отара.
Санчата, ніжно вимазані жиром
домашніх птиць, поцуплених в Святвечір!
Дозволь прижатись вільним пасажиром
до ніг твоїх, приваблива предтеча!
Яр – друг мені, втім істина - в валюті
насидженій, кошлатій заметілі.
Ми одинокі від тому, що в люди
всі інші звірі вийти не зуміли.
А дзвони в небі, зранені звірята,
хлебещуть хмари. Значить, ще не скоро -
на плечі брати, всі в сльозах, санчата
й приходить до Успенського собору.


Александр Кабанов. Африка

(оригинал)

АФРИКА

Сегодня холодно, а ты - без шарфика;
невероятная вокруг зима...
Как будто Пушкину - приснилась Африка
и вдохновение - сошло с ума!

"Отдайте музыку, откройте варежку...", -
ворчат медвежие грузовики.
И чай зеленовый друзьям заваришь ты,
когда вернетесь вы из Африки.

Ах, с возвращением! Вот угощение:
халва и пряники, домашний мед...
А почему сидим без освещения, -
лишь босоногая звезда поймет.

Когда голодные снега заквакают,
шлагбаум склонится кормить сугроб.
"Любовь невидима, как тень экватора", -
сказал намедни мне один микроб.

Неизлечимая тоска арапова!
Почтовым голубем сквозь Интернет:
разбудишь Пушкина, а он - Шарапова,
а тот - Высоцкого... Да будет свет!

(перевод на украинский)

АФРИКА

Сьогодні холодно, а ти - без шалика;
найнеймовірніша навкіл зима..
Неначе Пушкіну - наснилась Африка
й натхнення начебто - зійшло з ума!

"Віддайте музику, промову втративши…"., -
бурчать ведмедячі авто важкі.
І чай зеленовий усім завариш ти,
коли повернетесь ви з Африки.

Ах, всім запрошення! Ось і пригощення:
халва і пряники, домашній мед..
А чом в пітьмі сидим ми по-хорошому, -
лиш босонога ця зоря збагне.

Як негодовані сніги заквакають,
шлагбаум схилиться, їх живить щоб.
"Любов невидима, як тінь екватора", -
недавно плів мені один мікроб.

Невиліковна та нудьга арапова!
Поштовим голубом крізь Інтернет:
розбудиш Пушкіна, а він - Шарапова,
а той - Висоцького… Хай світло ллє!


Еретик

И буду я казнён, в четверг, на лобном месте,
Под громкий смех зевак и тихий женский плач.
Не испытав ко мне ни жалости, ни мести,
Меня укоротит на голову палач.

Дымящейся струёй, под всхлипами аорты,
Фонтаном брызнет кровь на зрителей босых.
Мой безголовый труп, как мрамор, станет твёрдым,
Лишь скатится башка в корзину из лозы.

Что ж, средние века ко всем провидцам строги,
Их не беря к себе надолго на постой.
Зеваки отскребут запятнанные ноги,
И камни – до бела – брусчатой мостовой.

И поплетётся люд, к кошмарам толстокожий,
В трактир винцо тянуть, во славу короля...
Но не удастся скрыть тюремщикам-святошам
Моих догадок суть: - Не плоская Земля!


Сергей Плышевский. Киев

(оригинал)

Киев

Родная мать российских городов!
Любовь сильней, когда живётся порознь.
Теперь мы в гости ездим за кордон,
С доплатой за питание и скорость.

По ком звонил исчезнувший обком?
Кого учил, как верно держат вилку?
Мир делится на сало и бекон,
А выпивка – на водку и горилку.

Да нам хоть что для храбрости налей.
Не комсомольцы – паства в божьем храме.
От всей души молюсь за «москалей»,
Чтоб они были более «хохлами».

Чтоб ощущали родственную ветвь
Не только нефтяным трубопроводом,
А как не подчинённые Москве,
Единого народа воеводы.

Как те, кто помнит сброшенных в забой,
Чьи родственники сгнили в Бабьем Яре,
Кто, заслонив единственным собой,
Обуглился в чернобыльском угаре.

Где близко до Днепра ли, далеко ль,
Его водой замешана скульптура...
Здесь до сих пор хранят Най-Турсов кольт,
На случай, если явится Петлюра.

(перевод на украинский)

Київ

Родима матір всіх російських міст!
Любов кріпка, коли живемо різно.
Тепер ми в гості мчати маєм хист
Поза кордон, з платнею за валізи .

Дзвонив по кому, доки щез, обком?
Кого учив, як вірно держать вилку?
Світ ділиться на сало і бекон,
А випивка - на «водку» і горілку.

Та нам хоч що для мужності налий.
Не комсомольці - паства в божім храмі.
Всім серцем я молюсь за "москалів"
Щоб трохи більш вони були "хохлами".

Щоб відчували гілку давнини
Не лише нафтовим трубопроводом,
А як не підневільні до Москви,
Єдиного народу воєводи.

Як ті, хто тямить скинутих в забій,
Хто звів синів до Бабиного Яру,
Хто на вівтар поклав добробут свій,
Щоб відвести чорнобильську примару.

Де близько до Дніпра, чи віддалік,
В його воді замішана скульптура..
Тут й досі бережуть Най-Турсів кольт,
У разі, якщо з'явиться Петлюра.


Борис Пастернак. Никого не будет в доме...

(оригинал)

* * *
Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проеме
Незадернутых гардин.

Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк моховой,
Только крыши, снег, и, кроме
Крыш и снега, никого.

И опять зачертит иней,
И опять завертит мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной.

И опять кольнут доныне
Неотпущенной виной,
И окно по крестовине
Сдавит голод дровяной.

Но нежданно по портьере
Пробежит сомненья дрожь,-
Тишину шагами меря
Ты, как будущность, войдешь.

Ты появишься из двери
В чем-то белом, без причуд,
В чем-то, впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.

(перевод на украинский)

* * *
Жодного не буде в домі,
Попри сутінків. Один
Сніжний день в крізнім прогоні
Незачинених гардин.

Тільки білих мокрих кришок
Бистре сяйво заспішить,
Тільки сніг, дахи, і, більше
Дахів й снігу, ні душі.

І одраз закреслить іній,
І згадаються мені
Тогорічний сум вразливий
Й справи іншої зими.

І одраз кольнуть донині
В невідпущеній вині,
І вікно по хрестовині
Здавить голод дров’яний.

Та неждано по портьєрі
Пробіжить вагання дрож, -
Тишу кроками відміряв
Ти прийдешністю майнеш.

Ти появишся крізь двері
В чомусь білім, без нудьги,
В чомусь, справді з тих матерій,
З котрих шиються сніги.


Марина Цветаева. Хочу у зеркала...

(оригинал)

* * *
Хочу у зеркала, где муть
И сон туманящий,
Я выпытать — куда Вам путь
И где пристанище.

Я вижу: мачта корабля,
И Вы — на палубе...
Вы — в дыме поезда... Поля
В вечерней жалобе —

Вечерние поля в росе,
Над ними — вороны...
— Благословляю Вас на все
Четыре стороны!

(перевод на украинский)

* * *
Бажаю в дзеркалі, де муть
І сон, як сховище,
Угледіти - куди Вам путь
І де становище.

Я бачу: щогла корабля,
І Ви - на палубі..
Ви - в димі потягу.. Поля
В вечірній жалобі -

Увечері поля в росі,
Над ними - ворони..
- Благословляю Вас на всі
Чотири сторони!


корчепюк

корчепюк*

Что слышим в слове – корчепюк?
Всё вкривь да вкось, корчИ и кОрчи,
да кочерги корявой стук,
и будто дьявол рожи корчит.

В нём суть от совести чиста,
за рупь продаст, не то что тыщи!
Лишь хрюкнет из гнилого рта,
вас обокрав: «Привет, дружище!»

Вам нужно не забыть ещё,
- вдруг, если встретится в дороге –
три раза плюнуть чрез плечо!
- чертёныш шкодный, колченогий.

Качая жирным животом
жрёт корчепюк заслуги кротких,
но будет корчиться потом
в аду на ржавой сковородке.


* - мелкая разновидность нечистой силы


Александр Сидоров. Любовь Валькирии

(оригинал)

Любовь Валькирии

(памяти Николая Гумилёва)

Ненавистное перемирие
Залегло в полях снеговых;
Надо мной рыдает валькирия -
Я опять остался в живых.

И скорбит она, и печалится -
Но с надеждой, из боя в бой
Ждёт, когда под кованой палицей
Хрустнет череп норманнский мой

И когда кровавые волны
Мне глаза стальные зальют -
Потому что павшему воину
Суждено блаженство в раю.

Этот рай зовётся Валгаллою,
Там неведомы боль и смрад;
Час настанет - и я пожалую
В ослепительный звёздный сад.

Это в дальних землях случится,
Где багровые зори встают:
В мутном небе солнце волчицей
Волочёт добычу свою.

Мы ворвёмся в туманы серые,
В треск костей и лязг топоров;
Нам привычно, мы - люди Севера,
И у нас холодная кровь.

Но никто из нас не вернётся,
Всех размелет смертельный смерч;
Вопль мой яростный захлебнётся,
Я впервые выроню меч,

И стрела легко, без усилия
Мне кольчугу прошьёт, звеня -
И возрадуется валькирия,
И обнимет она меня!

(перевод на украинский)

Любов Валькирії

(пам'яті Миколи Гумільова)

Вже ненависне всім перемир'я
Залягло в полях снігових;
Наді мною ридає валькирія -
Я залишився знов в живих.

І сумує вона, і потьмариться -
Та з надією, з бою в бій
Жде, коли під важкою палицею
Хрусне череп норманський мій

І коли з крізної пробоїни
Хвилі очі мої заллють -
Від того, що полеглим воїнам
Благодать надана в раю.

Рай такий називають Валгаллою,
Невідомі там біль і чад;
Мить настане – й ходою сталою
Увійду я в зоряний сад.

В дальніх землях це стане лихо,
Де багрові зірниці встають:
В мутнім небі сонце вовчихою
Тягне в пащі здобич свою.

Ми ввірвемось в тумани убивчі,
В тріск кісток і сокирний брязк;
Нам звичайно, ми - люди Півночі,
Кров холодна тече у нас.

Та ніхто з нас не повернеться,
Всіх розмеле смертельний смерч;
Крик мій варварський захлинеться,
Я уперше упущу меч,

І стріла, мов папір, без зусилля
Враз кольчугу мою протне -
І зрадіє тоді валькирія,
І в обіймах стисне мене!


Игорь Царёв. Переводчик

(оригинал)

Переводчик

Перед небом я и босый, и голый...
Зря нелегкая часы торопила...
Сердце бьется, словно раненый голубь,
Залетевший умирать под стропила...

Ну, не вышло из меня капитана!
Обнесла судьба пенькой и штормами,
Не оставила других капиталов,
Кроме слов, что завалялись в кармане.
Вот и жарю их теперь каждый вечер,
Нанизав строкой, как мясо на шпажку.
Даже с чертом торговаться мне нечем –
На черта ему душа нараспашку?
Толмачом и переводчиком чая,
Задолжавшим и апрелю, и маю,
Полуночную свечу изучая,
Языки огня уже понимаю.
Остальное и не кажется важным.
Согреваясь свитерком ацетатным,
Я однажды стану вовсе бумажным
И рассыплюсь по земле поцитатно.
Дождь заплачет, разбиваясь о ставни,
Нарезая лунный лук в полукольца…
На полях ему на память оставлю
Переводы с языка колокольцев.

(перевод на украинский)

Перекладач

Перед небом я і босий, і голий…
Та даремно долі маятник свище…
Серце б'ється, наче зранений голуб,
Що вмирати залетів на горище…

Ну, не вдалося з мене капітана!
Обійшли вітри й шторми навіжені,
Не залишив я значних капіталів,
Крім тих слів, що завалялись в кишені.
Ось і смажу їх тепер кожен вечір,
Настромив рядком, як м'ясо на шпажку.
Навіть з бісом торгуватися нічим -
Бо душа йому до біса пропаща!
Тлумачем та ладним стратником чаю,
Завинив який і квітню, і травню,
Що вночі ретельно свічку вивчає,
Мови полум’я долаючи справно.
Тільки решта не здається вагомим.
Загортаючись у светр ацетатний,
Стану я колись увесь паперовим
І розсиплюсь по землі по цитатах.
Дощ заплаче, розбиваючи тишу,
Кільця з місяця врізаючи й далі…
На полях йому на пам'ять залишу
З мови дзвоників переклади вдалі.


Мазохистское

Нету сил блюсти достоинство,
Корчить выспреннюю мину -
Жалким пусть тебе запомнится
Брошенный тобой мужчина.

Провалило счастье роль свою
И исчезло за кулисою.
Пощади! Позволь мне шавкою
Сапоги тебе вылизывать.

Не гони меня, пожалуйста,
Сохрани мне жизнь ненужную,
Разреши, пускай из жалости,
Быть тебе хотя б игрушкою.

Мой рассудок ланью раненой
Гибнет под разлукой-лезвием.
Прояви же сострадание,
Воспрепятствуй сумасшествию.

Сдохнуть мне в норе заброшенной,
В состоянии плачевном.
Ты вернись ко мне, хорошая,
Сжалься над рабом никчемным...


Владимир Гутковский. Неторопливый шаг...

Владимир Гутковский

***
Неторопливый шаг, замедленная поступь
нащупывает жизнь вслепую потому,
что, наконец, постиг – ты в лучшем из спокойствий -
и можно вновь и вновь ввергать себя во тьму.

Прикосновенье рук - и жажда, и ненужность.
Пусть время бьёт ключом - оно пройдёт, молчи, -
сработанным, как конь, избитым, как Петрушка,
бесплодным и седым, как лунные лучи.

Навстречу, по пути – безжалостным, как урка,
оно из всех щелей глядит не впопыхах,
чтоб душу остудил его последний сумрак,
прикосновенье рук, неторопливый шаг.

(оригинал на украинском)

***
Притишена хода, непевність перших кроків
намацує буття наосліп лиш тому,
що ти вже зрозумів – то твій єдиний спокій –
і згоден знов і знов поринути в пітьму.

Таємний дотик рук – і потяг, і відраза.
Нехай нуртує час – він все одно мине, –
спрацьований, як кінь, підтоптаний, як блазень,
безплідний, як усе у світі осяйне.

Назустріч й мимохідь – безжальний, наче ворог,
він із усіх шпарин спроквола вигляда,
щоб душу застудив його останній морок,
таємний дотик рук, притишена хода.


Сергей Плышевский. Не может быть злой человек...

(оригинал)

***

“Не может быть злой человек хорошим поэтом”. Борис Чичибабин

Всю ночь молотки в голове
стучали об этом.
“Не может быть злой человек
хорошим поэтом”.

Мои наблюдения в плюс -
я тоже художник.
И тоже бывает, что злюсь.
Так значит, “не может”?

О, знать бы, что в мыслях лежит!
Подумайте сами.
Тогда б на детекторе лжи
Пытали стихами.

И брали бы несколько рифм,
как капельку крови.
Зачем тебя долго морить?
Иди, невиновен!

Несть звукам ни дна, ни числа.
Опять эти числа!
Искусство отдельно от зла,
отдельно от смысла!

В стихах не рискуем рублём,
горбом не потеем.
Стихи нам нужны, как полет,
а не как идея!

Поэзия свыше дана,
как пение птице.
Ее не заглушат страна
и передовица.

Пусть ходит, как все, по траве -
не стройте иллюзий.
Поэт - не такой человек,
как прочие люди.

Он музе - не пара, а раб.
Пожизненный пленник.
Ему не прикажешь “ура”
Кричать в исступленьи.

И это ярмо, как болезнь,
удавит любого.
Поэзия может пролезть
и в самого злого!

И сколько б не спрятано чувств
в глагольные рифмы,
за что я, читая, плачу
сердечным тарифом?

Под волосяными плетьми
всё тело вспухает.
Хорошие люди!
Не мучайте мир
Плохими стихами!


(перевод на украинский)

***

"Не буде лихий чоловік хорошим поетом". Борис Чічібабін

Всю ніч молотки в голові
довбали негоже.
"Не буде лихий чоловік
поетом хорошим".

Мої спостереження в плюс -
я з творчого люду.
І також буває, що злюсь.
Що значить, "не буде"?

О, знати б, що в думках лежить!
Подумайте самі.
Тоді б на детектор брехні
Справляли з віршами.

І брали б по декілька рим,
як крапельку крові.
Чого вас подовгу морить?
Бувайте здорові!

У звуків ні дна, ні числа.
Знов в числа беремось!
Мистецтво окремо від зла,
окремо від сенсу!

Грошей не втрачаєш в віршах,
спина не потіє.
Вірші нас здіймають, як птах,
та не як ідея!

Поезія зверху дана,
як спів солов’їний.
Країна її не скона
і шпальти бурхливі.

Хай ходить, як всі, по траві -
не зводьте фантомів.
Поет - не такий чоловік,
як інші знайомі.

Він музі - не пара, а раб.
Безстроковий в’язень.
Йому не накажеш "ура"
Кричати в екстазі.

І ці тягарі, як недуг,
задушать будь-кого.
Поезія може сковзнуть
і в самого злого!

І як не ховай почуттів
в затаскані рими,
за що, читачем, я сплатив
сердечним тарифом?

На кожен об землю політ
все тіло синцями.
Зворушливі люди!
Не страчуйте світ
Дурними віршами!






Андрей Грязов. Афродита

(оригинал)

АФРОДИТА

Ты будешь сегодня лилова,
Как воздух вечерне-весенний,
И в блёстках плаща дождевого –
Дрожащею веткой сирени…
Пропитана ведьминой мазью,
Заброшена в мир невидимкой,
В аллеях с каштановой вязью
Проступишь прозрачною дымкой…
Эскизом, наброском, моделью
Для будущих всех живописцев,
Напишешься легкой пастелью
В накидке из тонкого ситца…

Потом ты исчезнешь. Надолго.
И где-то на рынках, в трамваях,
Родная,– виденьем, и только,
Мелькнёшь – не моя, но живая…

Вернёшься – метелью и снегом,
Потоком струи сквозняковой,
Внезапным татарским набегом
На тишь стороны васильковой…
Сердечным нешуточным сбоем,
И дрожью ночной лихорадки,
Вернёшься. И станешь собою.
И скажешь: «Теперь всё в порядке..»
И после бессонной недели,
Красивой, уставшей, разбитой
Ты выйдешь из пенной постели
Моей, и ничьей Афродитой.

(перевод на украинский)

АФРОДІТА

Ти будеш сьогодні лілова,
Як вітру весняного згустки,
І в іскрах плаща дощового -
Тремтячою гілкою бузку…
Відьмацькою змащена маззю,
Народжена в світі з світанком,
В алеях з квітковою в’яззю
Проступиш прозорим серпанком…
Як нарис, ескіз, чи моделлю
Для всіх з майбуття очевидців,
Намітиш легкою пастеллю
В накидці з тоненького ситцю…

А потім ти зникнеш. Надовго.
І десь у трамваях, чи в місті,
Ласкава, - марою, і щойно,
Майнеш - не моя, але дійсна…

Повернешся - хугою й снігом,
У протягу хвилях раптових,
Нежданим татарським набігом
На тишу країв волошкових…
Серцевим небаченим збоєм,
В нічній лихоманці у ковдрі,
Повернешся. Й станеш собою.
І скажеш: "Наразі все добре.."
І після безсонного тижня,
Красива, вразлива, розбита
Ти вийдеш із пінного ліжка
Моя, й нічия Афродіта.


Сергей Плышевский. Львов

(оригинал)

ЛЬВОВ

Я удрал от зимы во Львов -
От уральской зимы белоштанной,
И давлю решетом каблуков
Переспелые ядра каштанов.

Старый город петляет, горбатится
И брусчатка расходится веером,
Тут ещё надевают платьица
И не пахнет в воздухе севером.

Здесь поют за цветными стёклами,
А на рынке - капуста бочками,
И красуется старый оперный
Голопупыми ангелочками.

Здесь трамваи - с двойными гармошками,
Чтобы втиснуться в темные улочки,
Здесь витрины пестрят сапожками,
А в подвальчиках - кофе и булочки.

Не пытаюсь понять законы,
По которым петляю косо:
Кто-то сгреб все дома ладонью,
А потом невпопад их бросил.

Черепичные крыши, башенки,
Я ваш пленник, и это здорово.
Мир сегодняшнего и вчерашнего,
До свиданья. Теперь - до скорого.

(перевод на украинский)

ЛЬВІВ

Я утік від зими у Львів -
Від уральських порош білоштанних,
І чавлю між лещат каблуків
Перестиглі зернини каштанів.

Древнє місто петляє, горбатиться
І бруківка розходиться дугами,
Тут ще й досі в сукні вбираються
І не пахне довкіл завірюхами.

Тут співають поза вітражами,
А на ринку – капусти в достатку,
І старий оперний тут вражає
Голопупими янголятками.

Тут трамваї - з двійними гармошками,
Щоб посунуть вздовж темних вуличок,
На вітринах - плетені кошики,
А в підвальчиках - кава та булочки.

Не стараюсь збагнуть закони,
За якими петлюю криво:
Хтось будинки загріб в долоні,
Та надалі невлад їх кинув.

Черепичні покрівлі, башточки,
Радий я від полону палкого.
Світ сьогоднішнього і вчорашнього,
До спіткання. Тепер - до швидкого.


Сергей Плышевский. Нильс

(оригинал)

*** Нильс ***

На белой шее гусиной
промчусь разъярённым Нильсом,
меня не заметить в синей
волне между верхом и низом.

Земля - перевертыш айсберг,
где зависть и злость - подводны,
лишь мудрая Кнебекайзе
не хочет себе придворных.

Подохнешь, тщедушный карлик,
за деньги свои и козни.
А мне - водяные капли
и неба небитый козырь.

Зачем умирать корыстным?
Зачем доверять экранам?
Все деньги достанутся крысам,
а комнаты - тараканам...

(перевод на украинский)

*** Нільс ***

На білій гусячій шиї
промчу роз'ярілим Нільсом,
мене не помітиш в синій
хвилі між верхом і низом.

Земля - перегортиш айсберг,
де заздрість і злість – підводні,
лише стара Кнебекайзе
не хоче собі придворних.

Здохнеш, немічний карлик,
за гроші свої та пози.
Мені ж - водяні краплі
і неба небитий козир.

Навіщо до смерті з вами
Жадоба та блиск омани?
Всі гроші займуться щурами,
а горниці – тарганами...


Александр Кабанов. Открывая амбарную книгу зимы...

(оригинал)

* * * *

Открывая амбарную книгу зимы,
снег заносит в нее скрупулезно:
ржавый плуг, потемневшие в холках - холмы,
и тебя, моя радость, по-слезно…

…пьяный в доску забор, от ворот поворот,
баню с видом на крымское утро.
Снег заносит: мычащий, не кормленый скот,
наше счастье и прочую утварь.

И на зов счетовода летят из углов -
топоры, плоскогубцы и клещи…
Снег заносит: кацапов, жидов и хохлов -
и другие не хитрые вещи.

Снег заносит, уснувшее в норах зверье,
след посланца с недоброю вестью.
И от вечного холода сердце мое
покрывается воском и шерстью.

Одинаковым почерком занесены
монастырь и нечистая сила,
будто все – не умрут, будто все – спасены,
а проснешься - исчезнут чернила.


(перевод на украинский)

* * * *

Відкриваючи книгу комори зими,
сніг заносить туди скрупульозно:
ржавий плуг, що стемніли в загривках - горби,
і тебе, моя радість, по-слізно.

…п'яний в дошку паркан, повороти з дворів,
баню з видом на кримський світанок.
Сніг заносить: ревучих, голодних корів,
наше щастя та інший достаток.

І на заклик лічильника линуть з кутів -
Плоскогубці, сокири та відра.
Сніг заносить: кацапів, жидів і хохлів -
і всілякі предмети не хитрі.

Сніг заніс, звірину, що по норах хропе,
слід посланця з недоброю вістю.
І від вічного холоду серце моє
покривається воском і шерстю.

Рівним почерком також занесені
монастир і нечиста вся сила,
ніби всі - не помруть, та врятовані - всі,
а прокинешся - зникне чорнило.


Александр Кабанов. Киев

(оригинал)

КИЕВ

Этот город себе на уме и другие тревожит умы,
тишина у него в бахроме, а под ней - кочевые холмы,
домостроя вельможный размах, православия древний окоп,
в самой дальней пещере - монах, перед сном, отключает лептоп.

Всех каштанов вовек не собрать – можно руки и мысли обжечь,
украинская хрюкает знать, имитируя русскую речь.
Он и стадо и щедрый пастух, он – мясник и едок будь здоров,
несмолкаемый слышится стук бессарабских его топоров.

Борщаговка, Шулявка, Подол… Гидропарка шашлычная вонь,
где Хароныч посеял обол - вдоль Днепра улеглась Оболонь.
Сквозь январскую белую тушь проступает сусальная тишь,
и неведомо: комо грядущ?, ты в заснеженном сквере стоишь.
Иногда промелькнет меж стволов – кистеперая птица Кирдык,
у которой в когтях – птицелов и от счастья раздвоен язык.

И в футбольные дудки хрипя, этот город, как гермафродит,
даже если полюбит тебя, все равно никогда не простит.
Окунет на прощанье в тоску и щекою прижмется к тебе
«А теперь убирайся в Москву…» и т.д., и т.п., и т.д.


(перевод на украинский)

КИЇВ

Дане місто на думці собі та всілякі турбує уми,
сива тиша в його бахромі, а під нею - бродячі горби,
домострою лихий нетерпець, православ'я давнішній окоп,
у найдальшій печері - чернець, перед сном, відключає лептоп.

Всіх каштанів повік не зібрать - можна руки скалічити вщент,
українська зарохкала знать, імітує московський акцент.
Він і стадо і щедрий пастух, як м'ясник та їдець має фарт,
невгамовний вчувається стук бессарабських його алебард.

Борщагівка, Шулявка Поділ. Гідропарку шашлична пора,
де Харонич посіяв обол - уляглась Оболонь вздовж Дніпра.
Крізь січневу засніжену туш сухозлітний стримить оберіг ,
Не зважаючи: комо грядущ?, ти в морозному сквері застиг.
Де-не-де промайне поміж дров - кистепера потвора Кірдик,
в неї в лапах тремтить - птахолов і від щастя подвійний язик.

І в футбольні свистки заволав, дане місто, як гермафродит,
що якби він тебе покохав, то одначе повік не простить.
На прощання занурить в нудьгу і щокою торкнеться тебе
«А тепер забирайся в Москву…» і т.д., і т.п., і т.д.


Александр Кабанов. Жёлтое в синем...

(оригинал)

* * *

Желтое в синем, желтое в синем,
гиперборейская тьма,
приобогреем, откеросиним
и доведем до ума.

Вешние ноги, озимые груди,
выдоенный водоем.
Мы, украинцы, — сплошные верблюди
в желто-блакитном своем.

Вспомнишь про счастье, а выплюнешь горе
и, от России храня,
на побережье в голодоморе
ты доедаешь меня.

(перевод на украинский)

* * *

Жовте у синім, жовте у синім,
гіперборейське життя,
приобігрієм, відкеросиним
й доведемо до пуття.

Ноги весняні, озимі груди,
видоєні водяні.
Ми, українці, - суцільні верблюди
в жовто-блакитнім вбранні.

Щастя згадаєш, та виплюнеш горе,
скрив від Росії страшне ,
на узбережжі в голодоморі
ти доїдаєш мене.


Игорь Царёв. ДЕМИУРГАМ

(оригинал)

ДЕМИУРГАМ

Есть демиурги языка,
Язычники, языкотворцы,
Восторгом золотых пропорций
Играет каждая строка...
Кто ниспослал им этот дар?
Кто научил так изъясняться,
Что их слова ночами снятся,
Питая души, как нектар?..
Их слог — то строг, то вводит в транс
Тем, как божественно небрежен,
Как между строк туманно брезжит
Высокий смысл иных пространств...
Но, кто бы знал, какой ценой
Им достается почерк легкий,
И сколько никотина в легких,
И сколько гадости иной...
Как окрыляют их грехи,
Как в рюмках плавают окурки,
Как засыпают демиурги
Упав лицом в свои стихи...

(перевод на украинский)

ДЕМІУРГАМ

Є деміурги царства мов,
Мовообранці, мовотворці,
Запалом золотих пропорцій
Ясніє кожна з їх промов…
Хто надіслав їм світлий дар?
Хто научив так провомляться,
Що їх слова по ночах сняться,
Та живлять душі, як нектар?..
Їх склад – веде до забуттів,
Тим, як божественно недбалий,
Як між рядків маячить вдало
Високий сенс тонких світів...
Але, хто б знав, яким збиттям
Їм дістається тон вразливий,
І скільки в бронхах нікотину,
І скільки іншого сміття…
Як гріх з’їдає їх живцем,
Як у чарках бички спливають,
Як деміурги засинають
Впав у свої вірші лицем…


Александр Кабанов. О чём с тобой поговорить...

(оригинал)

* * * *

Олесе

О чем с тобой поговорить,
Звереныш мой? Зима. Охота,-
порою, свитер распустить,
чтоб распустилось в мире что-то.
На ветках и в карманах - голь,
страна, одной рукой страничит,
другой - дарует боль. И боль -
здесь с вдохновением граничит.
О, этих дач морозный чад,
раздетый алкоголь, обеды.
Ты одиночествам беседы -
не верь: счастливые молчат!
Звереныш мой, минувшим летом
я сам себя не замечал,
и тысячи стихов об этом
тебе, родная, промолчал.
Теперь - зима, широколобость
церквей, больничный хрип саней.
И еле слышно пахнет пропасть
духами женщины моей...

(перевод на украинский)

* * * *

Олесі

Про що з тобою говорить,
Звіря моє? Зима. Хотілось, -
Принаймні, светр розпустить,
щоб щось у світі розпустилось.
На гілках і в кишенях - нуль,
країна, інколи віршує,
здебільшого - дарує біль.
І біль – з натхненням тут межує.
О, цих хатчин морозний чад,
содомський алкоголь, спіткання.
Ти одинокостям вітання -
не вір: закохані мовчать!
Звіря моє, в обіймах літніх
я сам себе не помічав,
і тисячі віршів тендітних
тобі, кохана, не сказав.
Тепер - зима, роздолля срібних
церков, та хрип саней лихих.
І ледве чутно віють з прірви
Моєї милої духи…


Александр Кабанов. Стояла ночь у изголовья...

(оригинал)

* * *
Стояла ночь у изголовья
прибрежных трав и лебеды.
И терлась шкурою воловьей
о спину вымершей воды.

Закрыв глаза, звезда не знала,
что ослепительно сияла
на небосклоне сентября.

И мы свои глаза закроем,
дыша отравой и покоем.
И темнотой. Внутри себя.

(перевод на украинский)

* * *
Стояла ніч на варті наче б
озерних трав і лободи.
І шкіру чухала волячу
об спину мертвої води.

Зітнув очей, зоря не знала,
що так сліпуче відбивала
на вересневих небесах.

І ми дивитися забудем,
Вдихнувши спокій та отруту.
І тьму. Приховану в серцях.



Сергей Плышевский. Юрию Каплану, посмертно

(оригинал)

Юрию Каплану, посмертно

Ощути себя частицей бытия,
малой буквой ежедневного ученья,
поминальной крошкой горького печенья
одуванчиком небесного шитья;

Ощути, как ты воскреснешь среди нас,
кто внимал твоим небесным оборотам;
ты подталкивал к единственным воротам,
за которыми вся истина верна;

Малым квантом, но небесного огня,
стойким злаком среди плевелов и сорных,
заговорщиком в собраниях бесспорных,
столь согласным, что не выдержит броня.

Не печалься, хмурый маленький колдун,
Мы с тобой… и я с тобой не расставался…
Я придерживаюсь божеского галса,
и штурвал в твое созвездие кладу.

(перевод на украинский)

Юрію Каплану, посмертно

Усвідом себе частинкою буття,
літерою повсякденної науки,
гірким коливом одвічної розлуки,
та кульбабкою небесного шиття;

Усвідом, як ти воскреснеш серед нас,
хто жадав твої небесні обороти;
кого ти провів крізь ті ворота,
за якими ціла істина вірна;

Малим квантом, та небесного вогню,
стійким злаком серед плевелів бездарних,
змовником на зборах одностайних,
доти згідним, що ломило і броню.

Не засмучуйся, нахмурений чаклун,
Ми з тобою… й я з тобою не прощався…
Я дотримуюся божеського галса,
і штурвал в твоє сузір'я знов кладу.


Сергей Плышевский. Кат

(оригинал)

КАТ

Я каждый вечер, вторник и четверг,
Въезжаю в город на своей подводе
Не служащий, крестьянин или клерк,
А исполнитель воли при народе.

Мой тихий шаг - слуга и властелин.
Колпак до шеи, красная рубаха, -
И я кусок рогожи расстелил
На том краю, где выскоблена плаха,

И новый гость моих ночных молитв
Приедет в зарешеченной карете
И я смотрю, гася невольный всхлип,
На вьющиеся волосы в берете,

И мой топор, слуга и прокурор,
Примерится к расселине покатой
И рухнет вниз, как только приговор
Читать закончит лысый губернатор,

И выдохнет глазеющая чернь,
И сделает отметину повытчик,
И крови остановится ручей,
Не зная больше никаких кавычек.

Обратный путь - булыжника гранит
Ведёт назад, разматывая узы,
И старая кобыла не хрипит,
Привыкшая к трагическому грузу.

И домик мой, и одинокий холм
Вдали от тех крестов от государства,
Где я под утро вместе с петухом
Отъединяю души от бунтарства...

(перевод на украинский)

КАТ

Я кожен вечір, в середу й четвер,
В'їжджаю в місто на своїй підводі,
Не селянин, чинуша або клерк,
А виконавець волі при народі.

Мій тихий крок - слуга і государ.
Ковпак до шиї та криваві лахи, -
І я шматок рогожі розіслав
На тім краю, де вискоблена плаха,

І новий гість моїх нічних молінь
Приїде в заґратованій кареті
І я дивлюсь, вгасивши біль сумлінь,
На золотисті кучері в береті,

Й моя сокира, раб і лиходій,
Примірить до розколини кривої
І рухне вниз, як тільки вирок свій
Скінчить читати прокурор з косою,

І зойкне чернь, що дивиться здаля,
І зробить запис судовий писака,
І спиниться кровава течія,
Лапок не визначаючи ніяких .

Зворотний шлях - булижника граніт
Веде назад, напружуючи м’язи,
Й стара кобила навидь не хрипить,
Бо звикла до трагічної поклажі.

Й моя оселя за лісним горбом
Поодаль від хрестів і того царства,
Де я під ранок вкупі з когутом
Від'єдную ці душі від бунтарства…






Сергей Плышевский. Девушка. Зонтик. Мокрый бульвар...

(оригинал)

* * *
Девушка. Зонтик. Мокрый бульвар.
Сходство портретное. Ренуар.
Туфли. Высокие каблуки.
Пальцы зонтик держащей руки.
Утро. Французская длинная булка.
Камни горбатого переулка.
Жёлтый платан. Средостенье улиц.
Старый торговец. Корзинка устриц.
Нож повернуть и - долой створка.
Капля приправы, чтобы не горько.
Взять дольку. Лимоном полить.
Корочка с маслом... Глоток Шабли...

(перевод на украинский)

* * *
Дівчина. Зонтик. Мокрий бульвар.
Схожість портретна. Ренуар.
Туфлі. Піднесені каблуки.
Пальці, що зонтик тримають, руки.
Ранок. Французька запечена булка.
Каміння горбистого провулка.
Жовтий платан. Перехрестя вулиць.
Старий торговець з кошиком устриць.
Ніж повернуть й - розкрити, мов хвіртку.
Крапля приправи, щоб не гірко.
Взяти шматочок. Лимоном скропить.
Скоринка з маслом.. Ковток Шаблі…


Сергей Плышевский. Пока ещё мы даже не знакомы...

(оригинал)

***
Пока еще мы даже не знакомы,
Но мне приятно думать о тебе.
Накатывают образы, как волны,
Как тюбиками краски на мольберт.

Вот ты идешь, сидишь, читаешь, едешь,
На море смотришь и на облака,
Кому-то улыбаешься в беседе,
Мы не знакомы всё ещё пока.

Мне кажется, не ветер я вдыхаю,
А свежий запах волн твоих волос,
И близость морем пенится тугая,
И поднимает мысленно до звёзд,

Туда, к твоим следам, на чёрном небе,
На бархатном, с серебряным путём,
К рассвету, что неярок и целебен,
С тобой мы вместе всё-таки уйдём,

Рассветы будут гнать нас по широтам,
По маленьким буранам и большим,
Мы авиакомпании торопим
На трансферы отчаянно спешим,

И встретимся, обнимемся, повиснем,
Застынем молча города внутри.
Мы всё друг другу написали в письмах,
Нам не о чем с тобою говорить.

(перевод на украинский)

***
Ми доки ще зустрітися не в силі,
Та мрію я весь час про цей момент.
Накочуються образи, як хвилі,
Мов тюбиками фарби на мольберт.

Ось ти сидиш, читаєш, супиш брови,
На хмари споглядаєш чи на двір,
До когось посміхаєшся в розмові,
Ми не знайомі все ще до сих пір.

Мені здається, з вітром я вдихаю,
Твого волосся запахів ковток,
І близькість морем піниться до краю,
І подумки здіймає до зірок,

Туди, де ти пройшла повз неба кущі,
На оксамитний, зі сріблястим шлях,
До сходу дня, що млявий та цілющій,
З тобою вдвох ми підемо однак,

Світанки нас наближують шалено,
Крізь дужі завірюхи та малі,
Ми авіакомпанії женемо
На трансфери щоб встигнуть взагалі,

І стрінемось, торкнемося вустами,
І мовчки захолоне в жилах кров.
Про все ми сповідалися листами,
Нам відтепер уже й не до розмов.


Сергей Плышевский. Дождливый сумрак за окном...

(оригинал)

***
Дождливый сумрак за окном
В мое стекло настырно бьется,
И тени ходят ходуном,
Как злые гривы иноходцев.

Все мутно-серое, тугое,
И не отъять от ночи день,
Но за окном струится воля,
Как злые гривы лошадей.

Зажечь бы свет, задернуть шторы
И распластаться, лежа ниц,
И слушать волосы, их шорох,
Как злые гривы кобылиц...

(перевод на украинский)

***
Слізливий морок за вікном
У скло моє затято б’ється,
І тіні ходять табуном,
Як чорні гриви інохідців.

Все каламутне, наче повінь,
Й не розрізнить від днів ночей,
Та за вікном струмує воля,
Як чорні гриви у коней.

Ввімкнуть ліхтар, закрити б двері
І розпластатись вздовж перил,
І слухати волосся шерех,
Як чорні гриви у кобил…


Сергей Плышевский. Не поминайте всуе...

(оригинал)

* * *
Не поминайте всуе -
Не будьте недобры:
Господь для вас рисует
Евклидовы миры.
Ему бы вашей болью
Уверовать в закон -
Без хрупких колоколен,
Поклонов и икон...

(перевод на украинский)

* * *
Не споминайте всує -
Цурайтеся злоби:
Господь для вас малює
Евклідові світи.
Йому б за вашим болем
Повірити в закон -
Без крихких богомолень,
Уклонів та ікон...


Сергей Плышевский. Ирокезка

Ирокезка

(автор Сергей Плышевский, Канада)

Я забуду тебя, забуду, –
Про себя повторяю веско,
Отпусти меня, жизнь не путай,
Тёмноглазая ирокезка.
Я не тот, я смущаю племя,
Зря помог арбалет настроить,
Отпусти меня, вышло время,
Пока нас не случилось трое...
Я опять убегу, послушай,
Мне колдун показал все знаки,
Я насыплю табак за лужей,
Чтобы след не нашли собаки,
Ты не знаешь меня, я хитрый,
Впрочем, это пойдёт во благо...
Хватит, кончим все эти игры...
Погоди, ну не надо плакать!
Успокойся! И ножик ржавый
Положи. Ну обсудим трезво...
Ну иди сюда, обожаю...
Колдуна прикажи зарезать...


Ірокезка

(у перекладі Олега Озаряніна, Україна)

Я забуду тебе, забуду, -
Сам вагомо собі пророчу,
Відступися, життя не плутай,
Ірокезко, з очима ночі.
Я не той, я бентежу зграю,
Лиш даремно капкан настроїв,
Відпусти мене, час спливає,
Доки нас ще не стало троє..
Слухай, знову втечу, я мушу,
Та й чаклун розповів про знаки,
Я насиплю тютюн в калюжу,
Щоб слідів не знайшли собаки,
Ти не знаєш мене, я хитрий,
Втім, це може піти на користь..
Вельми, кінчимо всі ці ігри..
Не журися, й плакати досить!
Заспокойся! Та ніж іржавий
Поклади. Розміркуй тверезо..
Йди в обійми, тебе жадаю…
Чаклуна, накажи, під лезо…


Колыбельная

Исцеловать тебя в стихах,
В священнейшей из сцен постельных:

Чуть сонной, в унисон с метелью
Творящей мантру колыбельной,
С моим ребёнком на руках.

Лишь хоровод дневных хлопот,
Оставит суетные пляски,

Наш птенчик закрывает глазки,
И льётся свет вечерний, ласков,
Над домом, где любовь живёт.

Дол с небом смолкнут, там и тут
Нет ни химер, ни вожделений.

И, убаюканные пеньем,
Тревоги наши и сомненья
Под эту музыку уснут.

И, колыбельною согрет,
Дом поплывет по волнам ночи,

И счастье наше будет прочным,
И нам привидится воочью,
Что даже Смерти в мире нет.


2009-й

Всё станет прошлым – этот кавардак,
Приправленный враждою и нуждою,
И год, где не налюбимся никак,
Оставленные всеми, мы с тобою.

Мне кажется, ниспосланное нам
Со стороны Вселенной безучастье,
Лишь для того приспичило богам,
Чтоб мы вкусили смысл от слова «счастье».

Ведь и былой кураж, и звон монет,
Скрывали нам, как след скрывает вьюга –
Ни для кого нас в мире просто нет.
Мы только есть в объятиях друг друга.

Вчера был босс, сегодня бос и наг.
Пощады не ища в былых холуях,
Осознаёшь, что высшее из благ
Лежит в простых словах и поцелуях.

Неумолимо множа список бед,
Спешат года до пункта назначенья.
Любви не загасить бы яркий свет,
И мелочам не придавать значенья.


Готика

Не бери у судьбы, это общеизвестная тайна,
Ни данайских даров, ни каких-то сомнительных благ.
Всё пребудет не впрок! Только совесть шипящей Нагайной
Будет мучить потом, да сомнений удушливый Наг.

Сколько грусти драконьей изверг огнедышащий август.
В жарком тигле у лета расплавились наши мечты.
Осень. Стынет земля. Но душа не остынет, покамест
В ней хоть призрачный свет от любви обещаний пустых.

Чернокнижье тех встреч видно полночью ворон накаркал.
Так сплетались тела, будто крест обвивала лоза.
И любовный озноб предугадывал месяц-оракул,
И всходили созвездья со щёк наших слёзы слизать.

Осень. Скоро зима. Всё кончается в мире зимою.
Только за полночь долго не гаснет чужое окно.
Слёзы новых надежд чьи-то грешные лица омоют.
Мы теперь разучились, оттого и не плачем давно.


Мой Лондон.

Моя география стала богаче на Лондон,
И большего счастья от встречи припомню едва ли.
Он мною с учебником школьным сличён и опознан,
Нам всё же не плохо когда-то его преподали.

Тут официанты приносят вам пенни на сдачу,
А метрдотели исполнены царственной лени.
И Темза колышется, будто корсет новобрачной,
И каждые сутки меняет своё направленье.

Не знала Британь примеряя, как яркие бусы,
Страну за страной, что сама без ножа себя режет:
На улицах негры, китайцы, арабы, индусы...
А бледные лица встречаются реже и реже.

Но белый народ в этом плане преступно спокоен,
По факту нашествия рас препирается слабо.
И все вперемешку цветным, взбудораженным роем,
Под вечер пьют "Гиннес" в окрашенных в чёрное пабах.

И русских здесь много. Усталые, нервные лица.
Без удержу спорят, как сладко им жить на чужбине.
Мол, беды все в прошлом, теперь им воздастся сторицей...
Лишь тускло во взглядах, в них радости нет и в помине.

Но Лондон вне грусти! Как сладкой свободы наркотик,
По трубам метро проникает в тебя внутривенно.
С ним встретился, слился, и вы уже вместе живёте,
Ему, как любимой, прощая и сцены, и цены.

июнь 2008-го


Сказка для двоих.

Она умела на последний грош
Купить зимой какой-нибудь папайя,
И день внезапно делался хорош!
И что с того, что завтра, прозябая,
Брести одной в обношенном пальто
На глупую, постылую работу?
И что с того, что с жизнью - всё не то,
И несть числа проблемам и заботам?

Копить и прятать - не её беда,
Пусть завтра не наступит никогда!

А Он - картинный баловень судьбы,
Напористый, холёный и дородный,
Коней успеха ставил на дыбы
И на фортуны хвост ступал свободно.
Хоть бешенным галопом дни неслись,
Был труд его вознаграждён, однако -
Мечты и планы воплощались в жизнь
Преумножая денежные знаки.

Он часто повторял, что он устал,
Но знал, что миром правит капитал.

Им встретиться однажды довелось,
Была непродолжительной беседа,
И золото распущенных волос
Над гордым сердцем справило победу.
Теперь они, как водится, вдвоём.
В уютном сне, согретом чашкой чая,
Живут, не сожалея ни о чём,
Друг другу по ночам стихи читая.

Но что в дуэт соединило их?
Поэзия, зима и... этот стих!


Венеция.

В ней, как и прежде, дух коммерции.
Туристов в лодках, что зайчат.
Но даже гондольеров терции
Без сотни евро не звучат.

Всё продаётся-покупается:
Тарелки, маски, веера…
Она же, знай себе, купается –
Сегодня, завтра и вчера.

Венеция! Прижмусь, встревоженный,
Душой и помыслами гол,
Своей поджаристою кожею
К тугим соскам твоих гондол.

Смешная девочка, проказница,
Мил твоего лица овал!
Все дни твои – сплошные празднества,
Один пьянящий карнавал.

Кружишься ты легко и ярко.
И я, с весёлостью твоей,
На площади Святого Марка
Кормлю бесстрашных голубей.

Понятней здесь слова провидца,
Раскрывшего твой норов впредь –
В Венеции нельзя родиться,
А можно только умереть.

Вплету в своих стихов венец и я
Каналов да мостов тесьму.
Отдайся мне, молю, Венеция!
Иначе силою возьму!


воля (акростих)

В зойдя на краешек отвесной,
В онзившейся в простор скалы,
В зметнуться журавлём над бездной,
В скричав прощальное «курлы!»…

О сатанелое желанье -
О тринув прошлые дела,
О статься впредь за новой гранью
О тважным росчерком крыла.

Л овя мгновенье наслажденья
Л азурью утренних небес,
Л ететь, предчувствуя паденье,
Л юбой беде наперерез.

Я сней осознавать и чётче –
Я нтарь рассвета золотой
Я дром разбросит тело в клочья,
Я вивши душу пред собой.


Не вышло? Что ж, значит, не вышло...

Не вышло? Что ж, значит, не вышло.
Видать, не по гусю полёт.
Другому, под бок ему дышло,
Пусть вместо тебя повезёт.

Не стал. Не добился. Не вышел.
Не сладил с мечтой по цене.
Забудь. Ерунда. Шишел-мышел.
Стань проще, чем двери в стене.

Прими этот мир без ремарок,
Во всех его «против» и «за»,
И горя чадящий огарок,
И радостей образа.

Живи да и радуйся хлебу
Насущному, с молоком.
Да, изредка, кланяйся небу
Молитвами ни о ком.

И дальше, сквозь зной и метели,
Не спешно бреди на закат…
Наверно, отсутствие цели
Оправдывает результат.


Сразу же стало пусто...

Сразу же стало пусто.
Небо закрыла вечность.
Я почему-то чувствовал
Совестью искалеченной.

Вот, своего добился,
Чего так хотел упорно -
Рядом лежит и лыбится
Кукла с лицом фарфоровым.

Вместо любви - мучения.
Помесь стыда и низости.
Было. Совокупление.
Не было только близости.


Царёву и Плышевскому.

Какая задница, в какую землю лечь,
Каким хмырям отстёгивать налоги?
Поэт не нужен (истребим сиречь)
Всегда, в любом сообществе двуногих.

Вдохнув пары глагольной и хмельной
Деепричастно-суффиксной отравы,
Он нежилец, он видит свет иной
И заключён в колонию неправых.

Недолгий обитатель здешних мест,
В кромешный час, когда душе ербольно,
Он скальпелем пера ведёт надрез
По сердцу и листу; тугой, продольный.

К чему на души падших лить елей,
Непостижима сущность этих игр!
В Оттаве, за рулём, вздохнёт Сергей,
В Москве, за «компом», улыбнётся Игорь.

Ведь рецидив поэзии, увы,
Уже непроходящ, как жир на пузе.
И в сторону Оттавы и Москвы
Влечёт позашляховный кукурузер.


Мягко на город завьюженный...

Мягко на город завьюженный
Спустится ночь, нежна.
Мне никого не нужно –
Мне только ты нужна.

Высыпят звёзды дружно,
Выйдет луна, ясна.
Мне никого не нужно –
Мне только ты нужна.

Мордочкой ветер простуженный
Ткнётся в ладонь окна.
Мне никого не нужно –
Мне только ты нужна.

В воздухе дивное кружево
Выткет снегов стена.
Мне никого не нужно –
Мне только ты нужна.

В полночь, тоскою разбуженный,
Стану глядеть без сна.
Мне никого не нужно –
Мне только ты нужна.

Сердцем, разлукой натруженным,
Верю – придёт весна.
Мне никого не нужно –
Мне только ты нужна.


Покров.

«…но должен быть и папа у ребёнка...
мы - не семья... прости… я прервала…»
И задрожали траурно и звонко
Напуганных церквей колокола.

Окаменев, подобьем фотоснимка,
Он вдаль смотрел. Взгляд застилала мгла…
Ведь он не знал, что в ней его кровинка
Ещё вчера рождения ждала.

Внезапно показалось – сердце стынет,
И – обморока злое забытьё…
Он так давно просил судьбу о сыне,
И мамой представлял одну её.

Над ним, обезображенным асфальтом,
Она рыдала на виду у всех…
Покров у неба колокольным альтом
Вымаливал простить их смертный грех.


Прольются лунные лучи...

Прольются лунные лучи
Теченьем плавным.
Давай с тобою помолчим
О чём-то главном.

Пересыпая звёзд зерно
В своих ладонях,
Ночь будет с нами заодно
И нас схоронит

От стрел калёных слов пустых
И дел бесславных.
Мы возведём опять мосты,
Что жгли недавно.

Пусть все обиды истекут
В подол слезами.
Прощать и ждать – тяжёлый труд,
Но только сами

Себя мы сможем отстоять
У бед житейских,
Не променяв доверья гладь
На фарисейство.

Прольются лунные лучи
Теченьем плавным
На дом, в котором мы молчим
О чём-то главном.


Изыди, грусть! Уймись, послушай...

Изыди, грусть! Уймись, послушай –
Соприкасаньям несть числа.
Господь сварганил наши души
Похожими, как два весла.

Но станет тёмным время суток –
Затеяв свой всегдашний спор
Вменяет сердцу вновь рассудок
Её молчание в укор.

По нервам, с дьявольским шипеньем,
Вползёт тревога, грудь садня…
Она ли - мрак и заблужденье?
Нет! Отражение меня.

Как мне, ей тоже не по силам
Земного счастья благодать.
И век назначено с немилым,
Как мне – с немилой, куковать.

Но верю - всё ещё случится,
Не высох нежности ручей,
И воздадутся нам сторицей
Мольбы безрадостных ночей.

Пусть нет свиданий месяцами,
Крепка невидимая нить
Сердца связавшая меж нами.

Забыла? Не могла забыть!


21 сентября 2007 года.

Ушёл отец. Внезапно, сразу.
Не дожил даже до морщин.
Сломила костная зараза.

Стою, осиротевший сын,
У свежевырытой могилы,
Ещё не веря в твой конец.
Всесильный боже, дай мне силы
Достойным быть тебя, отец.

Старик мой, папка, батька, тато,
Спокойно спи в земле сырой.
Я стал мудрее на утрату
И длю твой светлый путь земной.


С промёрзших веток проливным дождём...

С промёрзших веток проливным дождём
Акация с утра роняет листья,
И устилает землю, как ковром,
Изношенным нарядом золотистым.

Печален свет редеющих ветвей,
Как в волосах любимых наших - проседь.
И светлой грустью жжёт сердца людей
Прощальный бал природы - чудо-осень.


Пока серебряными струнами...

Пока серебряными струнами
Дождя терзались пальцы августа,
Глазами чёрными, безлунными,
За ним следила ночь, густа
И терпко-горьковата,
Как выдох уличных кофеен,
И до рассвета от заката,
Кофейным запахом навеян,
Нездешний - вдруг и впрямь! - бразильский
Бродяга-ветер хулиганил,
И лязг железа крыши склизкой
Тащил сквозь сон, как на аркане.


Твой свет всё дальше, всё размытей...

Твой свет всё дальше, всё размытей,
Моя прошедшая любовь.
Кометой по своей орбите
Несёшься ты среди миров,
Хранящих холод и молчанье
В ответ на всполохи огня,
Тускнея в памяти печально
Всё дальше, дальше от меня…

Но мне не раз ещё приснится,
Как сердце от любви рвалось,
И счастье на твоих ресницах
Светилось бусинками слёз.
Как в книгу судеб радость встречи,
Ложилась лучшею из глав,
И всё вокруг казалось вечным,
Сиюминутное поправ.


Из "Книги пророка Иеремии", глава 50.

О, Вавилон, пред Господом греша,
Пролил ты много крови иудейской.
Вот, на чело твоё падёт парша,
И пошатнётся твердь земли Халдейской.

От севера поднимется народ,
Перед которым сердце храбрых стынет,
Он истребит твои поля и скот,
И станешь ты безжизненной пустыней.

Нацелит каждый лук или копьё
В сынов твоих. Дрожи, их крик несносен,
Расхитивший наследие Моё,
Царь Вавилонский Навуходоносор.

Я ставлю сеть, ты пойман, Вавилон.
Господь открыл Свои сосуды гнева.
Смерть близится к тебе со всех сторон,
Ни справа нет спасения, ни слева.

Что возомнил? Что ты один высок?
Кто истинно велик познаешь скоро.
Своим бахвальством ты себя обрёк
Злой участи Содома и Гоморры.

Гордыня рухнет, не оставив след.
И возопят народы о титане…
Кто от Меня потребует ответ?
И пастырь Мне какой противостанет?


Позвоночное.

В дверях, прощаясь: - Жди, я позвоню.
Не выношу его, а ты мне нужен.
Поверь, любимый, в чувств моих броню,
Ты стал судьбой, а он – всего лишь мужем.

Затем ушла, прозрачна и легка.
Вдруг за окном заплакала погода.
А я послушно начал ждать звонка.
И ждал его подряд четыре года.

Когда, однажды, прозвенел звонок,
Как гром с небес - внезапно, в воскресенье -
Я, подбирая к слогу нужный слог,
Был поглощён в тот день тоской и ленью.

- Алло? – Привет! Наверное, грустишь?
Я всё ещё тебя… Нет-нет, без фальши…
А, знаешь, увези меня в Париж,
Или ещё куда-нибудь подальше…
Хочу быть вместе… Жди, я позвоню…

И всё оборвалось. Как миф, как небыль.
Я скармливал стихи о ней огню
И знал – не быть звонку.
Ни здесь, ни в небе.


К морской волне благоволя...

К морской волне благоволя,
Трудом добыв на отдых право,
Ужу на пикшу горбыля
В гористой бухте Балаклавы.

Не знаю, небыль или быль,
Но, врут, за Мраморной скалою,
Живёт огромнейший горбыль,
Никем до сей поры не словлен.

Иса, хитрющий браконьер,
Мне плёл в подпитии игривом -
Любуюсь, мол, лишь вечер сер,
Спиной с серебряным отливом.

Мол, лишь смиряется волна
И ветер делается кротким,
Выходит из воды спина
Размером с небольшую лодку.

Есть в жизни смысл и красота,
Ценнее, чем иные блага –
Теперь мне стала рыбка та
Марлином старика Сантьяго.

В своих намерениях твёрд,
С терпением десятикратным
Мечтаю – взять скорей на борт
И… выпустить её обратно.

Пусть медленней кружит Земля,
Мир в предвкушении экстаза
Ждёт, как спасенье, горбыля.

Ну, вот, клюёт!

Сошёл, зараза…


Песня ныряльщиков.

Когда сольются дни в один
Грустящий смайлик на экране,
Вновь притяжение глубин
Нас тянет, будто на аркане.

И лишних слов не говоря,
Забыв на время о заботах,
Мы мчимся к ласковым морям
На быстрокрылых самолётах.

Там, под водою, ждут места,
Где от красот - мороз по коже.
У всех своя есть высота,
И глубина, конечно, тоже.

И к флоре с фауной добры,
Мы совершаем погруженья,
Сквозь параллельные миры
И неземные измеренья.

Но помнить мы о тех должны,
Восславив мужество и верность,
Кто из объятий глубины
Не смог подняться на поверхность.

Они ушли не впопыхах,
С волной и солнцем триедины,
А превратились в черепах
И серебрящихся дельфинов.

Твоих щедрот хлебнув сполна,
Нам расставаться нужно вскоре -
До новой встречи, глубина!
Ты жди нас, ласковое море!


Многое уже доказано...

Многое уже доказано,
и хочется жить в тени.
Не выходить на улицу,
не знать последних известий.
И если деревья под окнами
вдруг вырастут, ветви склонив,
Пусть это станет внезапнейшим
из всех со мной происшествий.

Пытаться постичь нечто тайное
(лепить или рисовать),
Весь день грунтовать холсты
или замешивать глину.
А бесконечным вечером
смотреть, как жуёт дрова,
Урчащая от удовольствия,
беззубая пасть камина.

Года не дробить на даты,
а только лишь на времена.
И дни не кроить на часы,
а лишь на рассветы, закаты.
Всё злобное и непотребное
из мыслей своих изгнать,
И помнить о близких, и тех,
кто в сердце забрёл когда-то.

Читать только вечное, важное –
Набоков ли, Хемингуэй.
И слушать одну тишину. И, редко,
«Битлов» и Вивальди.
И не навредить постороннему
неспешною жизнью своей,
И в Богом отпущенный срок
уйти по дороге сакральной…


Ночь. На кухне полутёмной...

Ночь. На кухне полутёмной
Мы беседуем вполголоса.
За окошком дождь бездомный
На стекле рисует полосы.

Разговора нить случайная
Вьётся плавно, без старания.
Нас качают волны чайные
В тёплом море понимания.

Кораблём представим здание,
Нам придумать – много надо ли?
Будто мы в кают-компании,
И штормит в иллюминаторе.

Только горя не случится,
Как не воет ветер-злюка.
Мы – морские волк с волчицей,
Да в коляске дремлет юнга.

«Дайте ходу пароходу!» -
Вот бесстрашный лозунг юнги.
Он плюёт на непогоду,
А, точней, пускает слюнки.

Юнга - дочь, смешная панда,
С ней и сложное – не сложно.
Вместе мы – одна команда,
Доплывём, куда положено.


Художник.

Свет исходил из сердца. Он мерцал
В его душе потусторонним блеском,
Он озарял мольберт и профиль резкий
Склонённого над вечностью лица.

Неделю кряду в тесной мастерской,
Не вспоминая о питье и пище,
Маэстро лик выписывал Пречистой,
И кто-то управлял его рукой.

Нетронутыми, обратились в прах
Бутылка молока и полбатона,
Но проступила на холсте Мадонна
С небытиём разгаданным в глазах.

Кисть провела последний из штрихов,
Он на пол сел и умер так некстати…
В Мадонне узнавался облик Кати,
Не разделившей с ним его любовь.


От наших близостей родятся...

От наших близостей родятся
Стихи и дети.
Звено в цепи реинкарнаций,
Мы не заметим,
Как нас сведёт к могильной яме
Недобрый гений.
Ведь жизнь – всего лишь нота в гамме
Перерождений.
Не дав познать полёта счастье
Птенцам беспечным,
Нам рубит крылья в одночасье
Скупая вечность.
Судьба марает нас небрежно
Грехами, ленью,
Не оставляя нам надежды
На искупленье.
Но верить так хотелось мне бы,
Что час настанет –
Мы оправдаемся пред небом.
Детьми. Стихами.


Солнца сменяют солнца...

Солнца сменяют солнца.
Луны сменяют луны.
Где ныне танцует пламя,
Там завтра расти траве.
Где-то молчат колодцы,
Где-то ревут самумы.
И всё уже было с нами
На древней, как миф, Земле.

Всё уже было, было…
И ничего не ново
В быстром кружении вёсен
И круговороте зим.
Каждого ждёт могила.
Вечно одно лишь Слово.
И Смерть, что любого косит,
Не властна над ним одним.

В жизни совсем немного
Света, а бед немало.
Но этого жаждешь верно -
Листов и карандаша.
Видимо, воля Бога,
Чтоб Слово в веках сияло.
И только оно бессмертно,
А, значит, и есть Душа.


Вначале.

Затем придумаю уют
И тишину большого дома,
Где пышки к чаю подают,
Где пахнет - сено ли? солома? -
Из тёмных недр чердака
Так одуряюще-маняще,
А рядом - синяя река
Змеится сквозь леса и пашни.
Там ветру вольному - простор,
Там не бывает слёз, печали...

Но всё ж, судьбе наперекор,
Тебя придумаю вначале.


Весенние.

* * *
Тебя, влюблённейшим из смертных,
Сквозь мглу разлук и расстояний,
Коснуться пухом почек вербных -
Вот лучшее из всех желаний.

Вскочив на отходящий скорый,
Заполненный до половины,
Перенестись туда, где хворью
Набрякли вздыбленные льдины.

Где небо оттепели ранней,
Под шёпот ласковой погоды,
Застыло в предзнаменованье
И ожиданье ледохода.

Где солнца луч над вешней пашней
Тебе под стать чертами всеми.
Где нет печалей о вчерашнем,
И мир прозрачен, юн и зелен.

* * *
Твоих волос вдыхая ересь,
Огнём объятый еретик -
Молюсь, в твой лик слезами целясь,
Где губ кровавый сердолик

Подобен адскому магниту,
Чья гипнотическая власть
Сулит скорее быть убиту,
Чем насладиться ими всласть.

Но вся - собранье нереалей,
Погибель сердцу и уму,
Ты потчуешь вином печали
Мой мозг, привыкший ко всему.

И мысль о том, что может сбыться,
Всё то, чему лишь Бог судья,
Воспламеняет любопытство,
Воображение будя.

Как стон, подслушанный из спальни,
Как дневниковый сор замет.
И чем невнятней, тем желанней,
Тем совершеннее предмет.


Весеннее настроение.

* * *
Опять по дворам и садикам
Разлита весны харизма,
И ноют сердечные ссадины
В приступах авантюризма.

И манит судьба бродяжная,
Вольна что да безрассудна,
Так, если б минута каждая
Последней была как будто.

И запросто взглядам женским
В предсердье вонзать занозы,
И головы в вальсе венском
Кружат от авитаминоза.

И вновь на часах, под арками,
Влюблённые встали пленными,
И ждут от весны подарками
Чего-то необыкновенного.

Необыкновенное, мать твою,
На каждом шагу случается -
Вот громкой кошачьей свадьбою
Под окнами март случается.

И люди, большие и малые,
Друг дружку хватают цепко,
И пни расцветают старые,
И щепка ползёт на щепку.

* * *
Приятен вкус берёзовой крови.
Растерянность одежд – от шуб до блузок.
Улыбчивость случайных визави.
И кот, на солнце вываливший пузо.

По вечерам не тороплюсь домой.
(Зачем рабам неймётся на галеры?)
Со слабым полом дерзок, как ковбой,
Но скор и беспощаден, как тореро.

Для пар Его Величество Инстинкт,
Посредством – от сонетов до ругательств –
Лишь встретятся – стремглав предвосхитит
Стечение удачных обстоятельств.

Над всем смеётся ветреный апрель,
В людских умах посеявший броженье.
И некогда, и незачем стареть,
А род упрямо просит продолженья.


И настанет весна...

И настанет весна,
Прилетят перелётные мысли
О прекрасной любви,
Что однажды меня посетит,
Но устанут кружить,
Не достигнув намеченной выси,
И потянутся вдаль,
Безрассудным икаром в зенит.

Я останусь один,
С тёплой кружкой зелёного чая
На неприбранной кухне,
Не знающей женской руки,
Что-то в сердце пустом
Изменить не гадая - не чая,
Из обломков надежд
Собирая дурные стихи.

И по капельке жизнь
Расплескает свой смысл и основу,
Все забудут меня,
Да и я обо всех невзначай,
И одно лишь тепло
Будет греть меня снова и снова –
В тонкой чашке прозрачной
Горчащий жасминовый чай.


Вне времени, пространства и судьбы...

Вне времени, пространства и судьбы
Суметь бы очутиться в одночасье,
И железнодорожные столбы
Считать под стук колёс, не это ль счастье?..

Не вспоминать – откуда? и зачем? –
А просто ехать, ехать беспрестанно…
Выискивая строки новых тем
В чащобах придорожного бурьяна.

Забыть о свистопляске буйных дней,
Калейдоскопе дел, простых и сложных.
И о незабываемой – о ней -
Забыть, как если было б так возможно.

Затем сойти на станции - любой,
Ничем не примечательной, рутинной,
Где трав степных невиданный прибой
Вскипает над бескрайнею долиной.

Чтоб горечью равнинных ковылей
И терпкою настойкою полыни
Омыть с души никчемный прах страстей,
Не засоряясь впредь ничем отныне.


Повремени, не разрушай, продли...

Повремени, не разрушай, продли
Своих объятий призрачные царства,
Позволь происходящему казаться
Одним из снов волшебника Дали.

Не разлепляй соединенье уст
И тел нагих ещё хоть миг единый,
Ветрам холодным будничной рутины
Не дай задуть лампаду наших чувств.

Снаружи - ночь и километры тьмы
Пронзает лишь надрывный лай собачий.
Мы ничего ни для кого не значим,
У нас двоих есть мы и только мы.

Снаружи – ночь и не видать ни зги.
Уснул сарказм друзей под звон посуды,
О грешных нас знакомых пересуды,
(теперь представь, что говорят враги).

Уснуло всё на плоскости земли.
И только в нас ещё не спит покуда
Внезапной страсти трепетное чудо.
Не разрушай его, храни, продли…


Стена (по Чингизу Айтматову).

Человек, стоящий у стены,
Смотрит в ствол нацеленной винтовки,
За собой не чувствуя вины,
Крестит лоб движением неловким…

Интересно, что во все века,
В городке любом иль деревеньке,
Палача жестокая рука
Норовила жертву ставить к стенке.

Вот, казалось бы, отличье в чём
Мест для казни, где дрожат колени?
Мирит стенка жертву с палачом
Неспособностью к сопротивленью.

Видно, в поле расстрелять трудней.
Видно, есть весомое различье –
Поле - это воля, э-ге-гей!
У стены убить не так цинично.

Человек, стоящий у стены,
К тупику припёрт уже заранее.
И палач, чьи чувства смущены,
Прекратить готов его страдания.

Помогают палачу с грехом
Совладать воздвигнутые стены,
И последним огненным штрихом
Завершить разыгранную сцену.

Не палач же стену возводил,
Раз стоит, не так уж сердцу больно.
Да и жертва из последних сил
Смерти ждёт как будто добровольно.

И, поскольку, раз уж есть стена,
Раз уж человек стоит у стенки,
В сущности, стена всему вина,
И на жизнь ничтожные расценки.

Человек, стоящий у стены,
Тих и бледен, будто изваянье.
Дни его сегодня сочтены,
Выстрел - и закончились скитанья…


Дама с собачкой.

Не иссякну, неведенью рад,
Сочинять Вам достоинства редкие –
Вот Вы вышли на ваш променад
С дистрофично-изящной левреткою.

Замирая, слежу из окна
Как плывёте Вы тропкой вечернею,
Ваших мраморных щёк белизна
Может с лилией белой соперничать.

Ваша пара подобрана так,
Чтоб левреток любили поменьше –
Не встречал я ужасней собак
И не видел прекраснее женщин.

И когда озорство ветерка
Развевает Вам локоны русые,
Вдруг строка постучит у виска
И повсюду послышится музыка.

Дрожь пронзает меня, словно ток,
И заходится сердце страдальчески,
Лишь натянут сильней поводок
Ваши нежные, тонкие пальчики.

Пусть не знаю о Вас, но зато
Страсть моя оттого и не блекнет,
Ведь пока мы друг другу никто,
Для меня остаётесь Вы Некто.

Выбираю окольный я путь,
Чтоб не встретить Вас нашей околицей,
Не услышать, в глаза не взглянуть,
Не столкнуться и не познакомиться.


Предрождественское.

Опять нагрянут холода
И снег безрадостный
Падёт на сердце, как всегда,
Темно и тягостно.

Под вьюги жалобный мотив
Грустя встревожено,
Я стану маяться один
Любовью брошенный.

Вокруг не будет ни души,
Лишь одиночество
Меня окликнуть поспешит
Уже по отчеству.

И зимних празднеств канитель
Судьбы пощёчиной
Начнёт допытывать - Ужель
Тебе не хочется

Чтоб дом заброшенный звенел
Многоголосицей,
И брать подарки шла под ель
Девчушка с косами?

Так в путь, скорей, не прекословь,
Свою любовь ища!
Но сколько сложено голов
На том ристалище.

Из скольких сломанных надежд
Костры в ночи горят,
Из скольких воспалённых вежд
Пролиты слёз моря.

Уж лучше стылая кровать
Да вьюги жалобы,
Чем вновь до крови разбивать
Себе о чувства лбы.

Какой немыслимой ценой
Платить приходится,
Когда, разрушив свой покой,
Сердца расходятся.

От одиночества бежать
Пытаться нечего,
И нечего сказать опять
Звезде рождественской.


Извилист постиженья путь...

Извилист постиженья путь.
И мне давно пора, пожалуй,
На мир растрёпанный взглянуть
С восторженностью Окуджавы.

Влюбляюсь в суть простых вещей,
В тепло огня и шелест сада,
Во вкус домашних щей-борщей,
Что варит мне моя отрада.

Полжизни прожито уже.
Чего хочу, на самом деле?
Покоя в доме и душе,
Да чтобы дети не болели.

Всё прочее в мир вечных снов
Не унести с собой в котомке.
Остаться б книжицей стихов
Со славой светлой и негромкой.


Колдунья.

В надежде приоткрыть покров времён,
Грядущее разведать в настоящем,
Спешу туда, где тускло освещён
Пещеры свод костра цветком чадящим.

Здесь, у дубов, на пышущих углях,
В кромешный час слепого новолунья,
Клокочущие варева в котлах
Клюкой мешает древняя колдунья.

И путники, и дикий зверь лесной,
Сторонятся её глухой пещеры,
Где кол торчит с отрубленной башкой
И остов умерщвлённого холерой.

И только леденящий крик впотьмах
Сюда укажет верную дорогу.
Но проклятым судьбой неведом страх -
И я стою у мшистого порога.

«Войди, заблудший, я тебя ждала!» -
Скрипят невыносимо слов подмостки.
И ветром раздувается зола,
И тело застывает жёлтым воском.

«Я вижу всё – откуда и зачем
Тебя пригнал мятущийся рассудок.
Я знаю, иклами каких проблем
Истерзан ты в любое время суток.

Ты шёл по жизни, горд и одинок,
Не ведая сомнений и испуга,
С душой, всегда закрытой на замок,
Не доверяя ни врагу, ни другу.

Тщеславие – твой первый смертный грех,
Которого избегнуть было просто,
Но, тщась догнать уклончивый успех,
Не замечал ты ни цветы, ни звёзды.

Твой тонкий ум иссох и огрубел,
А светлый взгляд стал злобным и колючим.
Весь мир тебе казался чёрно-бел,
И ты считал, что так верней и лучше.

Не выбрав ни одну своей женой,
Хоть многих женщин нарекал невестой,
Ты совершил ужасный грех второй -
Любви в душе не уготовил места.

Затем к деньгам – твой третий тяжкий грех –,
Причине всех на свете беззаконий,
Ты страстью воспылал, утратив смех,
И поклонялся только лишь мамоне.

Но вскоре денег липкая пыльца
Заволокла твой разум тиной гадкой.
Ты превратился в мерзкого скупца,
Снедаем золотою лихорадкой.

Теперь, лишённый отдыха и сна,
Ты, будто призрак, рыщешь неприкаян.
Твой чёрен день и ночь твоя страшна,
И свету ты не отворяешь ставен.

Но вот ты здесь… Я всё же дам совет,
Как с лютой болью справится твоею –
Одной любви волшебный, дивный свет
Все раны сердца вылечить сумеет.

Найди её, храни и дорожи,
Как тем, что только истинно бесценно.
И звон монет, и власти миражи,
Перед тобой предстанут прахом тленным.

А если ты всё золото раздашь,
То тотчас ритм гармонии уловишь.
Лишь чистый лист да острый карандаш
Оставь себе несметным из сокровищ.»

Я поклонился, слов не тратя зря,
Ушёл, поправ тревоги и сомненья…

…Рождалась в небе надо мной заря,
Как будущее стихосотворенье.


Долгая осень. Стало казаться...

Долгая осень. Стало казаться,
Зимы в этот раз не будет вовсе.
Жизнь осыпает остатки глянца.
Тянутся дни, как нудная повесть,

Что всё никак не придёт к развязке.
В ней все слова состоят из фальши.
Уже не только не веришь в сказки,
Но даже в то, что в них верил раньше.

Проходит время сыпной экземой,
Её не спрячешь и не излечишь.
И если раньше бежал со всеми,
То все несутся теперь навстречу.

Всё чаще тянет в кабак понурый,
Где все надежды почили в бозе,
Где нужник блещет литературой,
Но нет любви ни в стихах, ни в прозе.


На небо ночи, как впервые...

На небо ночи, как впервые,
Смотрю, не находя слова,
Где призрак новолунья выел
Луны ущербный каравай.

Где звёзд алмазные коронки
Блестают искрами во мгле,
Дразня поэтов и влюблённых
На доброй матушке-Земле.

Где каждый мир, как ты, как спутник,
Нарушив контуры орбит,
Летит по небу каплей ртути
И небо встречное летит;

Где ось колеблется земная
От юга к северу, в наклон,
Влетает капелька иная
В пути не наших НЛО...


Моему коту Бегемоту.

Умер кот. Пушистый. Чёрный. Славный.
Был он весь восторг и красота.
Десять лет прожил. Но вот недавно
Отказали почки у кота.

Он угас буквально за неделю.
Не стонал. Терпел. Лежал и чах.
Только жизнь мерцала еле-еле
В медных, стекленеющих глазах.

Не спасли ни капли, ни уколы,
Ни врача учёный разговор.
Только зря в проколы венок квёлых
Жала игл вливали физраствор.

Дочь рыдает. Как же тут не плакать?
Чуточку ленив, как все коты,
День за днём давал усатый лапоть
Ей свои уроки доброты.

И жена слезу роняет кротко.
Разве ж кот? Законный член семьи.
Над могилкой малой, выпив водки,
Мы склоняем головы свои.

Милый кот, за всё тебе спасибо.
Час пробьёт, мы встретимся легко
В тех краях, где горы вкусной рыбы,
И во всех тарелках – молоко.


Доктор! Умоляю - помогите!

Запах специфический, больничный.
Бледность ватно-марлевого царства.
Доктор! Пациент я необычный,
От любви прошу у вас лекарство.

Доктор! Умоляю - помогите!
Сделайте укол, чтоб стало легче.
Доктор! Вы ведь - доктор. Говорите:
- Извините, мы любовь не лечим...

Как – не лечим - доктор? Больно очень.
Почему: - Бессильна медицина?
Мне любовь в себе терпеть нет мочи,
Устраните главную причину -

Здесь, левее - то, что так неволит,
Под непрочною защитой рёбер,
Тяжким сосредоточеньем боли
Жизнь мою напропалую гробит.

Это, доктор, сердце, говорите?
Это от него я так страдаю?
Удалите, доктор, удалите!
Невозможно? Я не понимаю...

Доктор, доктор! Сделайте хоть что-то!
Дайте от сердечных ран микстуру!
Что даёт рентгеновское фото?
Сердце ранено стрелой Амура...

Как унять любви кровотеченье?
Исцелите способами всеми!
То есть как - не придавать значенья?
Что вы прописали, доктор?
Время?!


Небеса.

Растворяюсь в бездонности
Влажных осенних небес…
Если смотришь наверх,
Начинает такое казаться.
Кто же небу азъ есмь?
Ну, конечно, не ангел. Не бес.
Не достойный, пожалуй,
Ни гнева его, ни оваций.

Дни ложатся под ноги
Шуршащей опавшей листвой,
Мир глумится над сильным,
Мол, видели, сами с усами.
И когда одиноко в толпе
Я бреду сам не свой,
Остаётся одно лишь –
Вести монолог с небесами.

Я не верю ни в дебет, ни в кредит,
Тем паче глазам,
А ведь верил когда-то
В свеченье и предназначенье.
Бесполезен знакомым, врагам,
Городам и лесам,
Понимаю отчётливо –
Всё это тоже зачем мне?

Холод лезет мне в душу
Сквозь тонкие полы пальто,
Дождь сечёт меня плетью
Наотмашь, так зло и нелепо.
Но уверен в одном, что
Теперь не отнимет никто
Мой последний приют –
Сероглазое влажное небо.


Адюльтер

Вернись ко мне. Сквозь горести обид.
Сквозь боль души и слёзы непокоя.
Я знаю, что нельзя простить такое,
Но коль не ты, то кто меня простит?

Вернись ко мне. Забудь мой грешный шаг.
Иль притворись, что ты его забыла.
Сломи беду, подкравшуюся с тыла,
Нас вновь соединив в архипелаг.

Вернись ко мне. Позволь любви спастись,
Не брось её обиде на закланье.
Три слова я твержу, как заклинанье -
Вернись ко мне. Вернись ко мне. Вернись...


Пора печалей и дождей...

Пора печалей и дождей,
Пора обид и расставаний,
Осеннею стрелой своей
Опять навылет сердце ранит.

Как странно... В каждом октябре
Меня преследуют разлуки,
И гаснут чувства, отгорев,
И безнадежно виснут руки.

Привычно завершив виток
И опуская столбик ртути,
Подводит осень свой итог.
Её слова: "не обессудьте!".

На плечи падает тоска.
И с неизбежностью разрыва
Судьба взирает свысока
Тиха, как осень, и дождлива.


Воспоминание о юности.

Наградой память нам дана,
Хоть дней с тех пор прошло не мало…
Царила полная луна
И наши лица освещала.

Журчал простуженный ручей,
Негромко щёлкала пичуга,
И сотни крохотных свечей
Мерцали на ладони луга.

Стояла дивная пора,
Когда Купале сердце радо,
И золотые вечера
Не допекают вас прохладой.

Созвав компанию свою,
До всяких приключений хватки,
Мы краткий обрели приют
У туристической палатки.

Огонь бросался на дрова,
Целуя их до алых пятен,
А нас манили острова,
И мир казался необъятен.

Густая, жёлтая уха
Делилась поровну меж всеми,
И смесью мяты и греха
Неумолимо пахло сено.

На нас откуда-то извне
Шла благодать, светло и просто.
И в запредельной вышине
Едва покачивались звёзды.

И каждый взор был чист и юн,
Любовь была большой и чистой,
И наших душ, как звонких струн,
Касались пальцы гитариста.

И пела каждая струна,
И жизнь надежды раздавала,
И миром правила луна,
И было прожито так мало…


Он жить хотел. А мы, наверно, кушать...

Он жить хотел. А мы, наверно, кушать.
Точней, его печёнкой закусить.
Олень застыл в кустах. И только уши
Подрагивали, сдерживая прыть.

Всего лишь миг, подвыпивший загонщик
Прошёл бы мимо да и был таков,
Но не обманешь нюх, что нити тоньше
У полукровных скорых гончаков.

Едва трезвон затеяли собаки,
Олень взлетел над полем, как стрела.
Ведь страх ко всем животным одинаков
И часто гонит их на номера.

Остались позади берёзки, ёлки,
Укромный куст. Он в поле был один.
Сначала дружно сплюнули двустволки,
Затем затараторил карабин.

Какую мощь ему, на самом деле,
С лихвою отпустил олений бог –
Когда двенадцать ран зияло в теле,
Он всё ещё стоял на четырёх…

В костре от боли корчились поленья.
Никем не обсуждалось ничего.
Разлив за упокой души оленьей,
Мы заедали печенью его.