Иван Котельников


Из Москвабада – в Ябанджимистан...

Из Москвабада  – в Ябанджимистан1.

Людское море у Галатапорта.

Цыгану снова прилетело в жбан.

Карманники? Какого чёрта!

 

У запрещёнки2 цвет российских баб.

Араб. Сириец. Беженцы. Экспаты.

За мини-юбкой шествует никаб.

Папахи. Галстуки. Халаты.

 

Дух от кофеен я замкнул бы в сейф,

Ведь аромат симитов3 разбазарят.

Неверные, ловите сдобный кейф,

Пока османы не кумарят!

 

В блужданьях от Таксима до Фатих

Пролив стыл то купелью, то купальней.

Столпотворенье мёртвых и живых

Сей город межконтинентальный.

 

Я воздухом и дымом сыт и пьян

В пути от богомольца до зеваки.

Тащите, агаряне, свой кальян,

А на растопку – стопку раки.

 

Ведь я один из прочих ябанджи.

Стамбул, Константинополь и Византий…

Отдай свою любовь и не жужжи.

Мы все умрём. Но лучшие – восстаньте!

 

1 Ябанджи (турецк.) – иностранец, чужак. Ябанджимистан – так с недавних пор турки то ли в шутку, то ли всерьёз стали называть свою страну, особенно курортные регионы. Т.е. Турция – страна для иностранцев, а не для турок.

2 Запрещёнка – маркеты с брендовыми товарами фирм, ушедших из России из-за рестрикций.

3. Симит – местный бублик с кунжутом.

 

2023, октябрь



Мраморноморье

Словно лезвие узкий –

Не пролив, а зазор –

Над Босфором по-русски

Матерят до сих пор.

 

Ведь желает заправки

Перелётная голь:

Перед ужином – травки,

А в обед – апероль.

_________

 

Недобор забугорья –

При избытке веков.

В ложе Мраморноморья –

Сходка материков.

 

Если встать у пролива

И уставиться, глядь,

Вспыхнет аки огниво

Путеводная гладь.

_________

 

То ли в лунном мерцанье

Дышит облачный фронт,

То ли всё мирозданье

Улеглось в Геллеспонт.

 

И от пальм до платанов,

Как писал беллетрист,

Над Сералем султанов

Льётся ветреный свист.

_________

 

Кто я? Где я? Невзгоды

Отступили назад.

То ли прелесть природы,

То ли девичий взгляд.

 

Ведь была мне подспорьем,

Усмиряя печаль,

Там – за Мраморноморьем

Средиземная даль.

_________

 

Светлой осени краска –

Охра или хурма.

На груди водолазка,

В изголовье корма.

 

И плыву я, покуда

В жилах плещет руда,

Ибо образом чуда

Блещет Бююкада1!

 

1 Бююкада – крупнейший и, возможно, красивейший из Принцевых островов в Мраморном море, где сохранился построенный в X веке православный монастырь св. Георгия Кудунского.

 

2023, октябрь



Стихи о походе казаков на Стамбул в 1622 году

Что есть град, оседлавший Босфор? –

Тронный гнев на вселенский раздор.

Божья воля в годину расплоха.

Маета до последнего вздоха.

 

Помним мы: в стародавние дни

У Стамбула предстали они.

Может, две, ну, а, может, и тыща.

Переход – в расстоянье с полднища.

 

Как столицу османов зажечь,

Знают лишь Запорожская Сечь

Да Великое войско Донское.

Без войны – ни гульбы, ни разбоя.

 

Серебру или золоту – счёт.

Из добычи – полон и живот1

Переполнили чайки и струги.

Если други своя – то за други.

 

За грядой, где султанов Сераль,

Морем Мраморным тешится даль.

Берег сей каменист и залешен,

А в долинах – сады из черешен.

 

Хвать, пора казакам и домой.

Лишь бы окуп2 управил с войной.

Но полон у деревни жидовской3

Турок вызволил кознью плутовской.

 

Что же вышло? – Не ведом ответ.

Скуден в летописаниях след.

Но в остатке – несть чаек крылатых

И большая потеря в собратах.

 

Так уж заведено испокон:

Всем, кто выжил, вернуться на Дон.

А вернувшись в петровы говейна4,

Вдарить пушечно или ружейно.

 

Чем всё кончится? – Русский посол

В Топкапы5 скоро явит глагол

О набегах на Польшу татарских,

О московских делах государских.

 

«Казакам и черкасам6, сталбыть,

Никакого дурна не чинить.

А розмыслию русских украин

Суд един – русский царь и хозяин».

 

1 Живот – здесь имущество.

2 Окуп – выкуп.

3 Видимо, один из пригородов Стамбула с преобладающим еврейским населением: Арнавуткёй, Куручемше, Ортакёй либо Бешикташ. Турки отбили у казаков полон, обманув тех с выкупом.

4 Вернуться в петровы говейна – Петров пост заканчивался 29 июня.

5 Дворец Топкапы – резиденция турецких султанов.

6 Турки различали запорожских и донских казаков. Запорожцев они называли черкасы, а донцов – собственно казаки, иногда рыжие.

 

2023, октябрь



Константинбул

Я жил, как вещь, от сих до сих,

Самодостаточный, как псих,

Не буйный, нет, а тихий-тихий,

Не доверяющий шумихе.

 

Но вдруг в ушах раздался гул:

Константинбул, Константинбул!

И, внемля горнему призыву,

Я птицей ринулся к проливу.

 

От ветра увлажнился взор:

Кипит подсолнечный Босфор

И рукоплещет на просторе,

Волнуясь, Мраморное море.

 

А на брегах его крутых

Противоречий роковых

Исполненный по Божьей воле

Сей град воздвигся на престоле.

 

Одним тобой на склоне лет

Я обуян, Султанахмет:

С коленопреклонённой выей

Творят намаз в Айя-Софии.

 

И я там был, пел «Отче наш»

И клал кресты, вошедши в раж,

И было тело распростёрто

Во всю Блистательную Порту.

 

Константинбул – извечный град

И на восход, и на закат.

Разъята и прошита Книга:

То богомолец, то барыга.

 

В небесных хлябях, невесом,

Каппадокийский жив псалом,

Но толчею до Эминёню

Я, распатронив, узаконю.

 

Цветущий край! Всеобщий пыл!

Рог Золотой расписан был

Столпотвореньем человечьим –

Его мы впредь увековечим.

 

Кичливый лях. Лукавый грек.

Жидовствующий имярек.

Чечен, светящийся как финка.

Расхристанная украинка.

 

Весь русский мир дарован здесь,

Увы, не сбывшийся доднесь.

«Константинбул есть адрес Божий», –

Решил калика перехожий.

 

…………………

 

Вот так и я когда-нибудь

Пущусь в последний дальний путь

И, с выдохом избыв обиду,

Из мира в будущность изыду.

 

2021, март



Песня небратьям

1-й куплет
Слёзы Донбасса, пепел Одессы –
Вот он кровавый источник замеса.

Выскочил следом клоун из ада –
За перемогой как обычно зрада.

Путь Украины – самообман.
За самообман и стоял Майдан.

Припев:
Шагом марш! Шагом марш! Мясо – в фарш. Мясо – в фарш.
Шагом марш! Шагом марш! Мясо – в фарш. Мясо – в фарш.

2-й куплет
Вся Новороссия – это Россия,
Ведь россияне – люди прямые.

Русский, татарин, чеченец, якут –
Все друг за друга. Гитлер капут!

Был ты Миколой, был ты Тарасом,
Стал для Зеленского пушечным мясом.

Припев
Шагом марш! Шагом марш! Мясо – в фарш. Мясо – в фарш.
Шагом марш! Шагом марш! Мясо – в фарш. Мясо – в фарш.

3-й куплет
Слава Мазепе, Слава Бандере –
Ты был воспитан на подлом примере.

Как же успешен западный вирус!
Был ты мне брат, стал иуда и вырусь.

Припев
Шагом марш! Шагом марш! Мясо – в фарш. Мясо – в фарш.
Шагом марш! Шагом марш! Мясо – в фарш. Мясо – в фарш.

4-й куплет
За ради НАТО мобилизован
И на Херсонщине в гроб запакован.

Жовтоблакитный сник над могилкой.
Хоть помянули салом с горилкой.

Припев
Шагом марш! Шагом марш! Мясо – в фарш. Мясо – в фарш.
Шагом марш! Шагом марш! Мясо – в фарш. Мясо – в фарш.

5-й куплет
Время – проклятьям и время – объятьям.
Как же допеть мне песню небратьям?

В битве сошлись не москаль с хохлом.
Это заруба добра со злом!

Припев
Шагом марш! Шагом марш! Мясо – в фарш. Мясо – в фарш.
Шагом марш! Шагом марш! Мясо – в фарш. Мясо – в фарш.


Средиземноморское

Мне не доступно, мой друг,

Дело морское.

Но если море вокруг –

Нет мне покоя.

 

Нет мне покоя, мой Бог, –

Море без края!

Кровь закипает, во вздох

Перекипая.

 

Море без края, ведь он

С горного пика

Виден, пока небосклон

Чист, как туника.

 

Нет мне покоя: весь мир –

Как на ладони.

Ветреный дышит эфир,

Солнце – в короне.

 

Славься, предвечности хор:

В радости, в горе

Жить у подножия гор –

С видом на море!






Путин Катехон

– Ваш государь есть Катехон,

Зане удерживает он

Вторженье Зверя.

Зверь возвеличивает тьму,

И ты потворствуешь сему,

Во тьму не веря.

 

Во имя вечного Христа

Поверь, святая простота,

В приём лекарства.

Россия – царство и, как встарь,

России нужен государь

На государство.

 

Самодержавен он теперь,

И в схватках захлебнулся Зверь,

Сиюминутен.

Врага застали мы врасплох:

Силён антихрист, но не бог –

Пока есть Путин.

 

Да-да, ваш Путин – Катехон.

Его язвят со всех сторон

За то упорство,

Когда гордиться поделом:

Добро, вступившее со злом

В противоборство.

 

Он Катехон, пока живёт.

Наступит и его черёд

Юдоль покинуть.

Изъят он будет из среды

За христианския труды

Чертей отринуть…

 

Итак, я в Греции, мой друг.

Я путешествую, вокруг –

Долины, горы.

Ведь Аттика зовёт меня.

И Фивы видятся, маня,

И Метеоры.

 

Вот идиллический пейзаж

С руинами для распродаж

И вспышек селфи.

Но повторил своё монах

Тому, кто в греческих горах

Заехал в Дельфы:

 

– Да-да, ваш Путин – Катехон! –

Стоял я, словом оглушён

В оцепененье.

Я прикатил отведать мёд,

Но вот он, ангелов полёт,

Богоявленье.

 

– Пока он жив, надежда есть.

Пока он жив, Благая весть

Звучит упрямо.

Изъят он, и конец всему,

И сумрак обратит во тьму

Округу храма.

 

Он Катехон, и в этом суть.

Армагеддон, не обессудь,

Свершится, иже

Род человеческий есть брешь,

Онтологический рубеж,

А Зверь всё ближе… –

 

Ещё раз! Я хожу-брожу,

Для местных делая маржу,

По точкам рынка.

Действительность, ты – жуткий плут:

Пророки в Дельфах не живут,

Но вот заминка.

 

Вцепился сумасброд в рукав,

Бормочет, в горку подустав,

Блажит, короче.

Но если говорить всерьёз

О личностях, то есть вопрос:

– Да кто ты, отче?!

 

– А сам-то я – понтийский грек.

Бывалый русский человек.

Короче, инок. –

Так лопотал чудной монах

За совесть и за Божий страх –

Весь из морщинок…






Зарисовки из Коринфа

 

Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится.

 

Первое послание к коринфянам св. апостола Павла

 

I

 

Я шёл намеченным путём,

Избыв Афины.

Канал Коринфский под дождём

До половины

 

Был полон тягой проливной,

Суда качало,

И яхта с Мальты продувной

Была в мочало.

 

Погром воды о камень был

Сродни замесу.

Мой путь из Аттики катил

К Пелопоннесу.

 

Раз галопирует Пегас –

Жмём до Коринфа!

Засим мой сбивчивый рассказ,

А проще – инфа…

 

II

 

Довлеющий Пелопоннес:

Узреть – очнуться!

Мне нужно было позарез

Соприкоснуться.

 

В коловращенье островов

Сей полуостров

Как апостроф над ямбом строф,

Точней – апостроф.

 

Морская даль… А вот и он –

Коринф укромный.

Как отозвался Аполлон

Духоподъёмный!

 

Что предстоит увидеть мне

Из точки роста? –

Я расскажу наедине

Для перепоста.

 

III

 

Была весна, шумел апрель,

Звала таверна.

Когда за тридевять земель –

Сам бог, наверно!..

 

И расцветала мушмула

На дне распадка,

И циклопической была

Повсюду кладка.

 

Что есть Эллада? Небыль? Быль?

Извод лукавый?

Но ионическая пыль

Повита славой.

 

Кровавый пот, как встарь, течёт

В холёных водах,

И ширь эгейская живёт

На антиподах.

 

IV

 

Здесь, где неистовый Нерон

Канал наметил,

Теперь ветра со всех сторон

И воздух светел.

 

Здесь, где угроблены рабы

Из иудеев,

Теперь в отсутствии судьбы

Не до злодеев.

 

Здесь, где к язычникам взывал

Апостол Павел

И за Христа претерпевал

В боях без правил,

 

Сегодня пройденный пролив,

Периферия,

И деву в сумраке олив

Зовут Мария.

 

V

 

Коль у Пегаса два крыла,

Жизнь – неизвестность,

Ведь в эту местность привела

Сама словесность.

 

Перекусить бы грамм по сто

Решила муза? –

Воистину эвхаристо

Мезе да узо.

 

А вот земляк! Мы рождены

В одном Союзе.

Была страна, и нет страны

В Экибастузе.

 

Когда-то греческий пиндос,

Зане из Пинда,

Теперь он комкает поднос

И сдачу инда.

 

VI

 

Здесь, где возвышена была

В сердцах Эллада

И, европействуя, вросла

В плоть до уклада,

 

Где свет не видел Диоген

За Александром,

Нацмен вершит водообмен

За олеандром.

 

Он вездесущий гегемон

Для ортодокса,

Ведь торжествует охламон

И запах кокса,

 

Ведь беженца из мусульман

И тунеядца,

Чей цвет – в натуре баклажан,

Пора бояться.

 

VII

 

А впрочем, жертвенный алтарь –

Всегда подмостки.

Миры сшиваются, как встарь,

На перекрёстке.

 

И двухстороннее шоссе

Опять в движенье,

Не зря на встречной полосе –

Столпотворенье.

 

Итак, мы странствуем. Пегас –

Ты торопыга!

И с чистого листа на раз

Открыта книга.

 

О, край героев и богов

Всей Ойкумены,

Прими меня под свой покров

И явь Микены!






Саакашвили идёт на прорыв

Прорывали кордон, и опять всё не то: 

Ладно, было б АТО, но ведь цирк-шапито, 

Если вражеский Саакашвили 

С погранцами имел шпили-вили. 


Немец, я понимаю, француз или швед 

Шли походами с Запада ляху вослед. 

Но представить в прорыве грузина – 

Это будет похлеще румына. 


Он беспаспортный бомж, Паниковский-кацо...

Взять бы вместе с татушками заподлицо 

И под «Щеню, что вмерла» с присеста 

Припаять надцать суток ареста. 


Миха где-то во Львове, он без тормозов. 

На него шестерит бандерложий «Азов». 

Но зачем-то присунули горца 

До аваковского «Миротворца». 


Что за бред эта укроигра за престол! 

Вот еврей, вот грузин – кто же перший хохол? 

Знать, недаром косе Тимошенко 

Не залеживаться хорошенько… 


За_бал этот хаос, смердящий, как труп! 

Что же люд малоросский на подвиги скуп? – 

Путь вам на х_й с родной Украины 

От майдана до полной руины.


Труп в самолёте

В самолёте летело тело.

Был утопленник в самолёте.

Из Валлетты оно летело

Коченеющим свёртком плоти.

 

Накурившись какой-то дряни,

Тело было слегка под травкой.

Тело дайвером было ране,

А теперь это труп со справкой.

________________

 

Из пучины морской поднявшись,

Тело делало то, что важно:

Со спасателями обнявшись,

Погрузилось в отсек багажный.

 

Из пучины морской изыдя,

Тело стыло на тех высотах,

Где всё явлено в лучшем виде,

Как чудесное в самолётах.

________________

 

Что-то телу, наверно, снится,

Что-то видится через стену,

Ведь стыковочный – где-то в Ницце

С пересадкой куда-то в Вену.

 

Что-то снится, когда без жизни,

Даже в инее, в заморозке!

Но едва ли – морские слизни

Или авиаперевозки.

________________

 

Снится бывшее – дом и дети,

Пусть ты – груз, пусть ты брутто-нетто, –

Профиль женщины на рассвете,

В полночь ветреная Валлетта.

 

Ты недаром любима, Мальта,

Скальный выступ среди лазури,

Где всё сущее – это смальта

В блеске кобальта и глазури!

________________

 

И недаром паришь ты, тело,

В облаках из цветного пуха,

Достигая того предела,

Что вмещается в область духа.

 

Там, где ангелы хороводят,

Даже если сидишь ты в кресле,

Дни – они завсегда проходят,

Уточню: завсегда – не если.



Странствуя по Албании

I

 

Спасаясь от ливня в албанской мечети,

Коль бункер пришельцу уже недоступен,

Я был любопытен, как малые дети,

А образ Евразии был совокупен.

 

О, как разверзались небесные хляби

И были воистину молниеносны! –

Как будто неверный явился к Каабе,

Свершая до времени подвиг свой постный…

 

Продрогший, без обуви, водораздельный,

Я был почитаем на фоне Корана.

Но дар Пантократора, крестик нательный,

Вёл в храм православный – туда, где Тирана.

 

II

 

В албанской пустоши, в цыганской пересылке,

Где табор побирается с развилки

На будущность нацеленных дорог,

В рассеянности был я одинок.

 

Напрасно я не счёл себя скоробогатым

За портмоне, за фотоаппаратом,

Но ребзя из матёрых цыганят

Едва не обнулила мой расклад…

_______________________

 

Когда бэушные вгрызались саморезы

В портфолио от матери Терезы

В одноимённом аэропорту,

Я в ломке был от ломки паспарту.

 

Капец, претензии на званье господина,

А в крепеже – избыток пластилина!

Казалось: вот же лапотное дно,

Но оказалось – существует «но».

_______________________

 

Ведь ты в Тиране у вонючей речки Ишмы

Не скажешь – ишь ты, скажешь здраво – ишь мы:

Сообщество раскованных людей        

С наличием воинственных идей.

 

Албанию кошмарят сербы и придурки.

Там в бизнесе – то немцы, а то тюрки.

Там культ Америки и упрощенья культ.

Там к самозваным косоварам пульт.

_______________________

 

Кто выйдет изнутри творящейся конкисты? –

Не леваки, не мультикультуристы.

Недаром усмехается в упор

Тачист из ранних реконкистадор.

 

Был трёп о проститутках из краёв балканских,

Мол, шлюхи до одной из христианских. –

А кто в Италии лет двадцать пух

На безысходности албанских шлюх?

_______________________

 

С достатком публика, но нет – гуляй, рванина.

В Тиране – самородков мешанина

И католичества упорный дух

Локализует дев или старух.

 

Коль забредёте вы куда-нибудь подальше,

Минуя гидов из заёмной фальши,

Энвера Ходжи, чей разбит штурвал,

Никак не переварит капитал.

_______________________

 

Что зреет в воздухе в борьбе за Иллириду?

Отмщение за бывшую обиду?

Особый средиземноморский путь? –

Албанская ривьера – это круть.

 

О, Божий промысел исламской ойкумены,

Дошедшей до Дуная, По и Сены,

Пассионариев духовный полк,

Где в солидарности находят толк!

_______________________

 

У евроуммы впереди – системный кризис,

Зане хиджаб не умаляет вырез

И всуе обезбоженный уклад

Вливается в соседский джамаат.

 

Реванш Аллаха не подвержен кривотолкам.

Грядущее расставит всё по полкам.

В сухом остатке – бренди «Скандербег»

И провалившийся в подкладку лек.


Кураж на Майорке

I

 

Нощно и денно

Плещет волна.

То обалденно,

То сновиденно,

То – с бодуна.

 

Здесь, на Майорке,

Жить бы да жить.

Ноги – в опорки,

Мира задворки

Исколесить.

 

Жить бы с молитвы,

Есть бы с ножа.

Разовой бритвы

Хватит для битвы

И куража.

 

Горы да море,

Иссиний свет.

Нега во взоре

И в медосборе –

Охристый цвет.

 

В жизни летучей

Медлить пора.

Солнце – из тучи,

Бритты до кучи

И немчура.

 

Может, остаться?

Может, осесть?

Пришвартоваться?

Придурковаться –

Та ещё честь!..

 

Денно и нощно

Чайки кричат.

Скепсисом мощный,

Я доморощно –

По пятьдесят.

 

Там, где ты тварен, –

Собственный суд.

Я солидарен:

Либо бездарен,

Либо не ждут.

 

II


Басом еду в Пальму:

Полтора – по таксе,

Весь на расслабоне,

То бишь на релаксе.

 

Пафоса – ни капли,

Мол, свершилось чудо:

Чудо, на минутку,

В том, что жив покуда.

 

А вокруг – долина,

А за нею – взгорья.

В общем, мешанина

Средиземноморья.

 

Впереди – контрасты

Пальма-де-Майорки

И очередная

Точка пересборки.

 

Чем я занят нынче? –

Да, припоминаю:

Странствуя по свету,

Душу насыщаю.

 

Дома б куролесил,

Скуку побивахом…

Ай, да кафедральный –

Над исламским прахом!

 

Вот так реликварий –

Крест живородящий!

Рейд из круизёров,

Палубные чащи.

 

Даром что паломник –

Ваучер туриста.

Сделай мне покрепче,

Рукожоп бариста.

 

Ангел мой хранитель,

Сделай мне красиво,

Коль души потёмки –

В отблесках залива.



Критское приношение Александру Пушкину, или Веленью Божию

I

 

В зелёной долине восточного Крита

Пусть сердце остывшее будет зарыто.

Под пенье гречанки и плач зимородка

Оно наконец упокоится кротко.

 

Могучим дыханьем Ливийского моря

Умолкшему сердцебиению вторя,

Миры и столетья пусть шествуют мимо –

В тени кипариса, в перстах серафима.

 

II

 

Слов нынче не подберу.

Яблочный пад на ветру.

Яблочный дух в испареньях,
Кронах, коре и кореньях.

 

Будет война или мир,

Но липкий яблочный жир

В дни августовского жара

Морщится от перегара.

 

Если шагнуть на крыльцо –

Марево пышет в лицо,

А за краснеющим садом –

Звонница с яблокопадом.

 

Август пропащий течёт.

Что-то случится вот-вот.

Может быть, в образе чуда,

Но не понятно – откуда.

 

III

 

Самозабвенное коловращенье,

Благословенных дней круговорот.

Душа моя, взыскуя восхищенья,

У моря Критского однажды воспоёт.

 

И воспарит, упорствуя крылами,

Над перепутьем средиземных вод,

Смущаясь оголёнными телами

Под колокольнями, ушедшими вперёд.

 

И будет так: святителя Андрея

Великий покаяния канон

Сподобится и ямба, и елея,

В чертогах праздности доднесь закрепощён.



Астраханские мотивы

Астраханские мотивы

 

На катерке вдоль по Волге в июле.

Жуткий кондёр – приуныли девчули.

Будда, Аллах, Иисус –

В Астрахани побожусь.

 

Грязь да просторы, дворцы и хибары.

Вдоль да по набережной тары-бары

Русских, казахов, татар –

Дружбы народов пульсар.

 

Выйду на Волгу, чей стон раздаётся?

То винтуристам в округе неймётся:

Где чайхана-поплавок, –

Запад упёрся в Восток.

 

Дайте с икорочкой щучьей мне бутер,

Встану я ножками на гироскутер

И покучу прямиком

В судорожный окоём.

 

Радость не в радость и горе не горе.

Волга впадает в Каспийское море,

Лишь неизменен хабар

У неразумных хазар.

 

Впрочем, и эту запруду проскочим.

Надо, весь мир вдругоряд раскурочим.

Пристань Кривая Болда:

Стерляди с воблядью – да!

 

………………………

 

Дабы ответствовать граду и миру,

Пришлый чувак теребенькает лиру,

По перекрёстку миров

Странствуя без берегов.


Стихи из Барселоны

Роману и Светлане Шабардиным на добрую память!

I

 

На склоне лет я в Барселоне.

Горы кладбищенской на склоне

Бреду, как редкостный мужик,

На Монжуик.

 

Судьбе паломничьей покорный,

Горы кладбищенской, обзорной

Не с перепоя, не в бреду

Подвысь бреду…

_____________

 

Молился б звёздам иберийским,

Как некогда фанагорийским,

В присутствии роскошных дев

Окаменев.

 

Сидел бы ухарем в тапасной

От мавра в близости опасной,

Зане халяльничал муслим –

Хамон бы с ним.

_____________

 

Смолил бы смузи-сигариллу,

Разглядывая русских виллу:

Хозяин – питерский лезгин,

Без башни – сын.

 

Шагал бы иноходью, схожий –

Вдоль набережной – дряблой кожей

С песочным пляжем. Благодать –

Морская гладь!

_____________

 

Кружил бы в толчее мещанской,

Мозаичной, постхристианской

По моллам или бутикам

Вслед мудакам.

 

Трусил бы в дебрях аутлета

Для посещенья туалета,

Но с облегчением пока –

Для кошелька.

_____________

 

Взирал бы, как шипят горгульи

На панства парочки рагульи:

Что ни объявится хохол,

Глагол – пошёл...

 

Ломился бы в толпе текучей,

Косматой, выспренней, зыбучей

От Монжуик до Ла Рамбла:

Любовь созла.

 

Ан – нет!

 

II

 

Жизнь одиночества взыскует,

Кидает, комкает, кантует.

В столпотворении Христос –

Почти до слёз.

 

Фамилья будучи Сограда

Происходящему не рада:

Весь туристический кураж –

Из распродаж.

_____________

 

Собор есть в Барсе кафедральный,

Не Гауди, а натуральный.

Как из готических абсид

Душа сквозит!

 

Её знобит во имя Бога,

Пока у Божьего порога

Ты вслушиваться в паствы гул

Не преминул.

_____________

 

Душа смущается всё больше:

Дед из провинциальной Польши

Меня во имя добрых сил

Благословил.

 

Из тьмы Латинского квартала

Поди нырну куда попало:

Ведь на Бокериа-базар –

Какой хабар!

_____________

 

Вот тамошние португаллы,

Вот тутошние сенегаллы.

Не потому ли в меру всяк –

Чужак-свояк?

 

А вот чеченские ордынцы,

Запутинские пехотинцы.

А вот москвички из подруг –

Но недосуг…

_____________

 

Не зря всемирна Барселона,

Но мне с кладбищенского склона

Куда как проще с головой –

В некрополь твой.

 

Коль облака ветвятся мимо –

Пресущее исповедимо.

Ночной зефир струит эфир.

Я до Севильи - пассажир.

 

За русский мир!


Стыковочный в Киеве

I

 

Было в ней что-то ещё бл_довитое:

Страстью навеяно, пылом повитое.

Но по прошествии дней –

Что-то ещё было в ней.

 

Нет, не любовь, если грезят и ахают,

А второпях то целуют, то трахают.

Нет, не любовь и не блуд,

Что-то ещё было тут.

 

Тут, где всё русское родом из Киева,

Города шкурного, логова змиева,

Ведьма за панночкой – в дом, –

Что-то ещё было в нём.

 

Что-то еще иногда задушевное –

В улочках, где всё такое распевное,

Падкое – на площадях –

От без царя в головах.

 

Было в нём что-то ещё бл_довитое:

Зелье распутства – зело ядовитое,

Ведь межеумствовать нам

Должно с грехом пополам.

 

II

 

Вдоль да по Крещатику –

Не желаю, иже

Свыше по Владимирской

До Софии ближе.

 

Там на торной площади,

Вздорной напоследок,

В образе Хмельницкого

Ополчился предок.

 

А в Софии Киевской –

Купол дюже веский,

С ликом Пантократора

Мозаичен в блеске.

 

А вокруг да около

Яблоки всё гуще:

Даром в заповеднике

Сад из райской пущи!

 

А вокруг да около –

Русский дух всё реже,

Хоть борщи с пампушками,

Кажется, всё те же.



Товарищ забухал под Новый год...

Товарищ забухал под Новый год.

Он в полпути от пьянки до запоя.

Работает и ежедневно пьёт.

Когда звоню, в ответ – оставь в покое.

 

Ему ноль семь за вечер в самый раз.

Бухло течёт, стопарь не просыхает.

Как будто кто-то сверху дал наказ:

Он пьёт один, а именно – бухает.

 

Всё прежнее забыто задарма.

Вчерашним собутыльникам обидно…

На закусь – дагестанская хурма

И труд самокопанья, очевидно.


Ближний Восток к столетию Георгия Свиридова

Жизнерадостный пуп человечества1
Там, за млечными рвётся холмами,
Где моё роковое отечество
Окопалось небесными рвами.

Соловьиные трели Свиридова
Препоясаны в курских холстинах, –
Знать, библейская поступь давидова
Проступает в родных палестинах.

Не вселенская бойня в Израиле –
А воздушные ямы в Дамаске…
Мировая, которой не чаяли,
Воплощается, как по указке.

Если мир хаотичен сознательно2,
Путь России – от жатвы до битвы.
Потому ли всегда восклицательны
Песнопения или молитвы?

1. Г.В. Свиридов называл ближневосточную землю «пуп человечества».
2. «…Я вижу, что мир хаотичен не первородно, т.е. это не первородный хаос, а сознательно организованный ералаш, за которым можно различить контуры той идеи, которая его организует. Идея эта – ужасна, она сулит гибель всему, что мне дорого, что я любил и люблю…» (цит. «Из записных книжек» Г.В. Свиридова).



Зарубцевались отроги Казбека...

Зарубцевались отроги Казбека,
Как волосатые плечи абрека.
Лес кучерявый, кусты вразнобой.
Заново тянет пойти на разбой.

Сердце от юности копит обиду.
Заново тянет в набег на Колхиду,
На Ставрополье, в Осетию, где,
По справедливости, быть бы беде.

Огнеупорные склоны Кавказа!
Заново тянет от нити рассказа
К рогу с обильным, как села, вином.
Спи, путешественник, праведным сном!

В зимнее время не быть огнестрелу,
А напороться на нож не по делу
Можно в любом из насиженных мест.
Срок мне отмерян, отпущен мой крест.

Вечер по-дружески - день не потерян.
Срок для абрека морозом отмерян.
Пусть не абрек, а вайнах-боевик,
Но от тепла он еще не отвык.

Так и пойдем: он - с горы, а я - в гору.
Скоро аул, где расписывать впору,
Как журналюга отстал от своих,
Соображая всю ночь на двоих.

Пей, уважаемый! С русской зубровки
Мы не лишимся привычной сноровки,
Но, неожиданно радуя нас,
Пряность беседы насытит рассказ.

Горы прижались, как в холоде куры.
Вон из обители литературы
Под восходящий небесный покров -
В столпотворение сил и миров!


Александру Закуренко - на добрую память

Как до выдоха, летом, в лесу,
В сердцевине стеклянного зноя
Удержаться на миг на весу
И почувствовать пламя сквозное.

Неземной, повелительный свет,
Исходящий из солнечной бездны,
Не пронзит, как рогатина, нет,
А впечатает образ любезный.

Там, на дне обнажившихся глаз,
Где вскипали потоки эфира,
Он доныне ещё не угас -
Первозданный из образов мира.


Споры за полночь, ругань, чаи...

Споры за полночь, ругань, чаи
И волнение моря под кожей,
И солёные брызги в глазах
Умещаются в миг толчеи
На конце одноногой прихожей
И плаща деревянный запах.

Под назойливый скрежет замка
Оказавшись на лестничной клетке,
Вдруг отведаешь приступ тоски.
Передёрнется нервно щека,
И овчарка проснётся в левретке,
И обшарят дверные глазки.

Под собачий осколочный лай
И махровое пенье пружины
Выходя из подъезда во двор,
С выражением скажешь: «Прощай!»
И бездомные взвоют машины,
И во мраке сгорит метеор.

И сгустится ветвистая ночь,
И низвергнется прямоходящий
И рассыпчатый ливень с небес.
И никто не сумеет помочь.
И разбитое сердце всё чаще
Будет чувствовать собственный вес.


Шашлычка


Сумрак, довлеющий над фонарём,
Облако дыма, шаги, перекличка.
Все, что мне было дано ноябрём,
Вечером разом вместила шашлычка.

Ибо по вкусу табачная резь,
Ибо по нраву пушистые кружки.
В этой картине я выражен весь
За неимением новой подружки.

О, одиночество средь голосов!
О, окаянная тяга к разладу!
Сам - распоясался, пиво - с усов
На удивленье осеннему хладу.

Как и пристало в кабацкой Москве:
Да не аукнется вольному воля.
Вот и послышался шум в голове -
Признак старения и алкоголя.

Кислые щи и говяжий рулет,
Горькое пиво и двести “Столичной”,
Если задуматься, - некий билет
На разрушение скуки тепличной.

Что-то маячит в оконном стекле,
Кто-то с похмелия рублик канючит.
Жизнь продолжается навеселе
И ничему человека не учит.

Но в одиночестве выйдя за круг,
Под самоцветные грозди вселенной,
С робостью можно почувствовать вдруг
Токи присутствия жизни нетленной.

Те, что в мерцании льда и воды
Так преломляют обычное зренье,
Как возникающий образ Звезды
Это внезапное стихотворенье.


Молитва об Архангельске


Помолимся за крепость беломора,
За ширь и наважденье кругозора,
За судоходство Северной Двины,
За корабелов русской стороны.

Помолимся Архангелу и граду
За Север, воздымающий лампаду,
За веру перед Богом на краю,
За сумрачную родину мою.

Помолимся за стойких и любимых,
Пропащих всуе и богохранимых,
За паруса, моторы и людей,
За наволок из сотен якорей.

Иные вопиют – и нет подмоги.
В матёром море коченеют ноги,
В пучине чайка берегом блазнит,
Душа из-под исподнего сквозит.

Что наша жизнь? – Предчувствие причала.
Поморов изначала укачало.
Холмы и реки, топи из болот.
Но жив не просыхающий народ.

Помолимся за славных трескоедов –
От угощенья радости отведав.
За землю под хорами из светил
Молю тебя, Архангел Михаил!


Фома Симферополь

I

Фома Симферополь
Без четверти шесть
Приходит с работы
Сердитый, как жесть.

Фома Симферополь
Срывает сюртук,
Тяжелую шляпу
Швыряет на крюк.

Фома Симферополь
Садится за стол
И ровно минуту
Исследует пол.

За окнами осень,
За окнами гром,
За окнами липы
И каменный дом.

В чугунных оградах
Клокочет вода,
Мелькают машины,
Шипят провода.

Фома Симферополь,
Очнувшись, встаёт.
Секунда-другая,
И это пройдёт.

Пройдет и отпустит
Почти без следа
И чувство досады,
И чувство стыда.

Фома Симферополь,
Упав на диван,
Раскинет руками,
Как башенный кран.

Раскинет руками,
Закроет глаза,
Глаза, из которых
Сверкала гроза.

II

Отплакала осень,
Приходит зима.
Мы были бы рады,
Но где же Фома?

Фома добровольцем
Отправлен на фронт
По чёрным мишеням
Стрелять в горизонт.

Фома Симферополь
Два года войны
Живёт и проводит
В окопах страны.

В широкой шинели,
В шинели до пят,
Он ходит в атаку
И ходит в наряд.

С другими глазами,
У правого - шрам,
Таким он, наверно,
Запомнится нам.

Когда же осколком
Гранаты "Фагот"
Фома Симферополь
Был ранен в живот,

Природа внезапно
Ударила в гром,
А всё остальное
Смешалось потом.


Катаевым «Уже написан Вертер» однобоко...


Написанная с субъективистской, односторонней позиции, повесть в неверном свете представляет роль ВЧК как инструмента партии в борьбе против контрреволюции.

Из письма председателя КГБ СССР Ю.В. Андропова «О повести В. Катаева «Уже написан Вертер»


«Катаевым «Уже написан Вертер» однобоко», -
Грассирует печать.
Подобных сочинений с жидоедской подоплёкой,
Пожалуй, не сыскать.

Правдолюбиво, сдержанно, остро, биографично.
Талантливо – аж жуть!
Из русопятов одессит, как существо, двулично
За выстраданный путь.

И сам сидел и выжил вдруг, но памятлив на казни –
На то он и Валюн!
Предсмертное свидетельство – сродни богобоязне,
Надгробия валун.

Из богоизбранных ЧК – картавый, кучерявый,
Одесский изувер.
Не скрипачи, а палачи… Сей выпад не по нраву
Супружнице Эстер.

Что нового в героях тех, суконных, неказистых?
В чём мерзости сосуд?
Раздеть перед расстрелом сущеглупых гимназисток –
Отнюдь не самосуд.

От псевдонимов дурно: Глузман – Лось и он же Соболь,
Бесстрашный – Блюмкин же!
Будёновок думоотвод, заплечных дел некрополь
В убойном гараже.
___________________

Да, умирал, да, либерал, да, самородок тёмный,
Да, старческая прыть…
Перечитать «Уже написан Вертер» вероломный –
Что жилы отворить.


Похмелье в общаге Литинститута


Сергею Солотчину

Крошевом и складками в меня
Въелась жестяная простыня.
Сердце застучало и заглохло.
Спиртом обездвиженная плоть
Преет, как отрезанный ломоть.
В горле до желудка пересохло.

В комнате, видать, прошёл Мамай.
Вонь от перегара - хоть ломай!
Волосы и руки - в штукатурке.
Кажется, под люстрой до сих пор
Плавают и грабли, и топор,
Как в разбитом чайнике окурки.

Если после вторника - среда,
Как же я тогда попал сюда,
Где источник времени утерян?
Вижу в небе звёздную пыльцу,
Рог луны, подобный огурцу.
В огурце и звёздах я уверен.

Что же это сделалось со мной?
Как же я пустил к себе домой
Ряженое в дружбу окаянство?
Медленно ворочаясь, язык
Переходит с шёпота на рык,
Проклиная бешеное пьянство.

На кровати, наг и одинок,
С жаждой похмелиться, но без ног,
Я пытаюсь с силами собраться.
Сердце бьётся словно на бегу.
Я пытаюсь встать и не могу.
Не могу, но надо постараться.


Памяти отца

Над расплёсканным наземь покоем
Совершит восходящий полёт
То посмертное облако, в коем
Выраженье душа обретёт.

И покажутся чудной основой
Неуместный с фамилией шест
И кладбищенский воздух сосновый,
И нательный прижизненный крест,

И процессии грустные звуки,
И навеки хмельной землекоп
Для единственной в мире разлуки -
Той, которой не выдержит гроб.


Стихи о Юрии Андропове, или Юность в анналах истории

I

Опять я вижу Юрия Андропова,
Чья партия да будет недобита!
Коронный дока языка эзопова,
Госдеятель в футляре следопыта.

Три пятилетки после Семичастного -
Чья партия да будет неподсудна! -
Без выражения подобострастного,
Ведь одиночка - если многолюдно.
_____________

Да, позвоночник липкий, гуттаперчевый.
Да, царедворец, славный холуями.
Да, вдумчивый, а значит, недоверчивый,
Из комсомольцев с чистыми руками.

Борец за вкусовщину с диссидентами,
Однако же не лапотник, а книжник.
Доколе срок есть лавры с дивидендами,
Прозападник - на шару шаромыжник.
_____________

Одни с - бородками, другие - с глотками:
От горя до ума - библиотека.
В стране, обремененной самородками,
В отказниках - и почки у генсека.

О, да, палач венгерского восстания,
Как некогда Паскевич-Эриванский.
Поручкаться с агентами влияния -
И не погрязнуть в рухляди мещанской!
_____________

Уж если связь, то - следственно-причинная.
Вот следствие, вот - по боку причины.
Казенный дом, затем дорога длинная
До пункта заготовки древесины.

На вражеские замыслы заточенный,
Он поражал от кухонь до Лубянки.
Его душа с убойной червоточиной
Взирала в мир в предчувствии подлянки…

II

Об Ильиче за Леонида Брежнева
Я золотушным грезил пионером.
Каков источник поисков безбрежного,
Доступный общежительным химерам?!

Не отсидевший на цекастом пленуме,
Не переживший почестей вдогонку,
Я ждал, но обманулся переменами,
Похоронив родню и оборонку.
_____________

В стране, обеспокоенной порядками,
Гудело всё: от фабрик до затылка.
Мы были падкими, вино - с осадками.
Одна на всех - подпольная бутылка.

Лишенный юношей прекраснодушия
И мелкотравчатый антисоветчик,
Все околачивал по левой груши я,
Но не добил баклуши комитетчик.
_____________

Мы были чуткими за предрассудками:
Мол, все совки - системные холопы.
Мои друзья и девы с незабудками -
Самозарядный образ Азиопы.

Доколе мир - война за перемирие,
В героях - то бунтарь, то запевала.
Нет, не катался, словно масло в жире, я,
Чураясь пищевого идеала.
_____________

Меня ль не охмуряли до чугунности?
И я ль не перешагивал окопов?
Но вновь и вновь я думаю о юности.
На кой он сдался, камерный Андропов?!

Распад, переживаемый взрослением
В эпоху, где беспамятство всеядно,
Ознаменую переосмыслением,
Ведь будущее - было кровожадно…


Молитва


Хорошо прогуляться на склоне дня.
В унисон с переулком звучит "Апч***".
Хирургическим зондом войди в меня,
Путеводные трубы мои продуй.

На земле и на море стоит вода.
На лицо отраженный ложится свет.
Полувздох-полувыдох “О, Боже, да"
Заключи в отговорку “О, боже, нет”.

Как железные прутья, торчат кусты.
Отливается в лужи вечерний мрак.
Дай почувствовать парню, что это Ты -
Совокупность запретов, газон, маяк.

На краю зажигалки дрожит огонь,
А ему потакает чета котов.
Задержи надо мною свою ладонь
И скажи с выражением: “Будь готов!”

Допотопным камином горит закат.
Полуночники празднуют свой сезон.
Я - Твое поручение, Твой формат
И в моих упованиях есть резон.


И я ушел в порядке перевода...

И я ушел в порядке перевода
Из комитета Синей Бороды
В Правительство молочного завода.
Я получил за все свои труды,

Как водится, три грамоты огромных
На память о заслугах боевых,
Двойной оклад и - в качестве подъёмных -
Пособие из фонда «гробовых».

И я махнул рукой на пол-отгула,
И наплевал на сотню перспектив.
Предчувствие меня не обмануло:
Мы обновляем только коллектив.

Ещё звучало горестное эхо
В моём отделе от «не забывай»,
А мне уже сказал начальник цеха
Сырковой массы: «Кореш, наливай!»

И понеслось не шатко и не валко:
Командировки к чёрту на рога,
Святое дело - девочки, рыбалка -
Отчёты, совещания, бега.

А где бега, там жуткая бодяга
И безнадёга снова правят бал.
Вот и скрипи, перо, терпи, бумага,
Не оставляй, маэстро, пьедестал.


Стихи о родине


Я помню: утром – дойка и рассол.
Скрипел, но облокачивался стол,
И бабушка над дедом возвышалась,
И молоко парное преломлялось.

Я помню домовитое село…
Кот Васька, оседлавший помело.
К вечерне Богородица в ромашках
И пугало в застиранных рубашках.

В соседях – тётя Нюра и петух,
Клювачий, сногсшибательный старух.
И я алкал защиты от соседа
У Фёдора Агаповича, деда.

Я помню старшеклассную сестру.
Подол, самовлюблённый на ветру.
Из-под корней двоюродная сила
Испод не оголила – обелила!

Рыбалка, корнеплодный огород.
Закат и вишневеющий восход.
Малина, вызревающая слишком.
Я свойский – не девчонкам, а мальчишкам.

Цвело село, бибикал самосвал.
Крыжовник от дождя благоухал.
Ведь не бывает родины без детства,
Чей образ – дружелюбное соседство.


Новые времена (V)

I. Ночь
философически

Если внезапно задуматься, если
Не потревожат рептилии мрака -
Препровождение времени в кресле
Есть полноценная с хаосом драка.
Свет, излучаемый синим торшером,
Активизирует книжные полки,
Полки, которые склонны к замерам
Или прополке.

Преодолимая звездная бездна
Дышит в оконный аквариум мира.
Люминесценция небесполезна,
Раз человечество - фаза эфира.
Как сочетание света и тени
С недопрессованной пылью бумажной
Для рисовальщика в пятом колене
Жизненно важно!

Не на военном параде фуражки,
Не в экибане к цветочку цветочек,
Мир за пределами многоэтажки
Есть атмосферное скопище точек.
Разум, усиленный внутренним слухом,
Контур Создателя ищет, наверно.
Это движение взгляда за духом
Как характерно!

Сумрак сужается, как кубатура
Шара, вкусившего млечный напиток.
Это созвездие или микстура,
Или фантазии это избыток?
От погружения в эти глубины
Гаснет сознание, сводит запястья,
Ибо мерещится нить пуповины -
Нить соучастья.

Тело, подобное микрочастице, -
Беглая гласная в слове Господнем.
Что не поведал Гораций Капице,
Выложу будучи студнем в исподнем.
Ручка, вальсируя, пальцами водит,
Даром безногая и без замены!
А перед внутренним взором проходит
Грань Ойкумены.

Осознающий гармонию ночи,
Я передатчику синонимичен
В манипуляциях с эхом. Короче -
При бормотании косноязычен.
Если Конструктора запеленгую,
Не упуская торшера из виду,
Из неизвестной вселенной в другую
С миром изыду.

II. Утро
саркастически

Сон, обесточенный молотым кофе,
Водосмесителем, дверцами шкафа.
Чувство, что утро равно катастрофе
Вроде пробоины для батискафа.
Ногу не ту опуская с дивана,
Преображаешься, как Мефистофель.
Если примерно: в анфас - игуана,
Нутрия - в профиль.

Тёртые джинсы, рубашка в набросок
И неизбежный захват унитаза.
Грязные мысли с набором присосок,
Недопустимые для пересказа.
Мыльница, мыло, вода, перебранка
За полотенце, мерило комфорта.
Явь отвратительна, словно изнанка
Жертвы аборта.

Запахи кофе, яичницы, флоксов.
Грёзы об отпуске и эскалопе.
Телеведущая, дочь парадоксов,
С навыком детства, играющим в попе.
Кстати, загадка о заднем проходе:
Если закончились новые свечки,
Можно подсвечник использовать вроде
Автоаптечки?

Глаз регистрирует: возле берёзы
Дремлет котяра по кличке Тошиба,
Не обновляя расслабленной позы,
Ибо берёза - не мясо, не рыба.
Рядом, ведомый похмельным синдромом,
Бродит ханыга, прохожих дурача.
Якобы он не смирился с обломом,
Якобы мачо.

Переодеться в цивильное. Книгу
Сунуть в привязке к обеденной дрёме
В мятый пакет. Фигуральную фигу
Сунуть придурку в зеркальном проёме.
Перепроверить и газ, и электро-
Выкловключатели, радиоточку,
Воспринимая наличие спектра
Как заморочку.

Перепроверить ключи и заначку.
Сунуть вчерашние ноги в ботинки.
Воспринимая пиджак как подачку,
Нерасторопные сдунуть пылинки.
Не утруждаясь тарелкой и вилкой,
Всё переправить до вечера в мойку.
Вооружиться циничной ухмылкой.
В стойку - так в стойку.

III. День
иронически

Город, исполненный архитектуры
В центре себя: Золотые ворота,
Храмы, посад - и советской халтуры
Дикое поле. Убогие фото.
Взял бы товарища в тень анфилады.
В фокусе - арка и он у офорта.
Но презирает товарищ рулады
Третьего сорта.

Если задуматься, транспортный узел
Только гордиевым не называют.
Правильно бедные брюки заузил.
Люди торопятся и прибывают.
Лезут до поручня или до кучи.
Каждый четвёртый - в разобранном виде.
Был бы я, девушки, ивой плакучей,
Был бы в обиде.

Впрочем, рецепторы что позвоночник.
Гнутся - не гнутся, а все-таки лепта.
Ориентации первоисточник.
Школа гимнастики, праздник адепта.
Коль не доволен собой априори,
То натыкаешься лишь на осины.
Как разгулялось по-черному море
Без парусины!

Ворох рутины в пределах конторы.
Мир канцелярии: кнопки и скрепки.
Реплика шефа: «Родные просторы!»
Фраза кассира: «По тяпкам - и репки».
Если всё это - арена амбиций,
То, разводя антимонии, помни:
Нытик востребован, как половицы
В каменоломне.

Значит, не следует хаять кассира,
Ибо кассир завязал - не развяжет.
Пива холодного и колбасыра
Примем в буфете, буфетчик уважит.
Максимум радости - крест эгоиста.
Эх, засиделся, как тот же Япончик!..
Вот я и полон энергии. Чисто
Супербатончик.

Нажитый день, расположенный между
Утром и вечером, полон абсурда.
Я потерял бы сегодня надежду,
Но стихотворец упрямее курда.
Эта уверенность в гиперсилёнках
Мне представляется в радужном свете.
Вот и явилась нетленка в пелёнках
Прямо в буфете.

IV. Вечер
полемически

Вечер, училище, библиотека,
А до аптеки - два шага обратно.
Для рисовальщика и человека
Улица - это родимые пятна.
Тело, созревшее для переплавки,
Больше не ведает силы утробной.
Проименованы даже булавки
В матрице лобной.

Уж, не прогневайся, город Владимир,
На заявленье из области слухов:
Дух закадычного мужества вымер,
Ты вырождаешься в Индию духов.
Духи уныния, лени и водки
Перелопатили наши задатки.
Где напряженье в электропроводке?
Что же в остатке?

Не по-домашнему кислое бремя
Дали опробовать руссо туристо.
Лучше бы дали до времени в темя,
Ежели время настолько говнисто.
Впрочем, уныние, ты - опечатка.
Я от рождения брынзоволикий.
Эти и млеко, и яйки, и матка -
Те же улики.

Верю, отечество ждет неизвестность,
Вооружённая сабелькой острой,
Если изящную бросим словесность,
Если отступимся, братья и сёстры.
Может, усядемся завтра в галошу
По совокупности мер и талантов,
Но сохранить заповедную ношу -
Кредо гарантов.

Ишь разошелся! А ну изолируй
От самочувствия позу мессии.
Это движение мысли за лирой
Есть незакрытая тайна России.
Да не отвадятся ихние уши.
Да не убудет рифмованной речи.
От эпицентра шагреневой суши
Будь недалече.

Жалко, трибун из меня неважнецкий.
Мне бы на ярмарки да в балаганы.
Может, удариться в пляс половецкий?
Я же по духу язычник поганый.
Индоевропствую по-новорусски.
Определенье моё - освежитель.
В звёздную бездну на вверенном спуске
Въевшийся житель.


Стансы о кровельщике, или Стихи о русской поэзии

I
Лист шифера запарусил
На скате крыши,
И работяга воспарил
И ахнул свыше.

II
Внизу - не крыша, а земля
Под видом бездны,
Внизу - резные тополя
И ЗИЛ железный.

III
Внизу - поддоны кирпичей
У пилорамы,
Внизу - все девять этажей
Воздушной ямы.

IV
Но бедолага не сомлел,
Взлетев на воздух:
Гармония небесных тел -
Не только в звёздах.

V
Пускай застыл, как караул,
Прораб у троса,
Всё прошлое перечеркнул
Прыжок с откоса.

VI
У кровельщика тяжкий труд -
На грани срыва,
Для кровельщика Страшный Суд
Вершится живо.

VII
Сперва он шифер устилал
На рубероид,
Теперь он руки расхристал
И матом кроет.

VIII
Теперь он ласточка в лучах
Того заката,
Где зайчик солнечный в очах
Запанибрата.

IX
Теперь он - чистый самолёт,
Дитя эфира,
Теперь он движется вперёд -
Куда и лира.


Неотправленное письмо

I

"...Время-то зимнее, чай да малина,
Скоро не кончится. Здравствуй, Полина.
Это письмо я пишу как и прежде
С верою в наше свиданье, в надежде
Снова обнять ваши белые плечи..."

Дальше письмо обрывается.

"...Свечи,
Ужин, бокалы, и мы у камина,
Ваши вечернее платье, Полина.
Вы говорили..."

Прочесть невозможно.
Бурые пятна.

"...Темно и тревожно.
Черная улица, снежная вьюга.
Как далеко мы теперь друг от друга!"

"Кто бы подумал, что это случится!"

"Жалко, что я не летаю как птица..."

Текст прерывается. Бурые пятна.

"...Я и не спорю, Полина, понятно,
В это забытое Богом селенье
Может уже не добраться спасенье
Или в пути затеряться. Ужасно,
Но тем не менее..."

Слово не ясно.

"Все же как только представлю, Полина,
Вечер, бокалы, и мы у камина,
Так и подумаю, Ваш Пантелеев..."

Подпись разборчиво -

"Мичман Сергеев."

II

Вьюга, как водится, все заметала,
Улицу, стены, окно, одеяло.
Мичман Сергеев, в руке пистолет,
Тело пробито. Напишет поэт

Нечто такое: туманные речи,
Юность, Полина, предчувствие встречи.
Под образа закатились глаза,
Что бы там ни было, под образа.

****

Поручик Пантелеев,
Похожий на каблук,
Как многие в Гражданскую,
Не бросился на юг.

Поручик Пантелеев
Присягой дорожил.
За Веру и Отечество
Он голову сложил.

Уехала Полина
В Финляндию одна.
Уехала в Финляндию
Вдова, а не жена.

Стал шире круг знакомых,
Стал туже узелок.
А мичмана Сергеева
Никто забыть не мог.

И где-нибудь в Париже
Я вспомню о тебе,
Причину или следствие
Ища в самом себе.


Новые времена (III)

I
Ночь

Последний из рода Воды,
Я вижу, как падает снег,
Когда на вершине холма
На фоне Полярной звезды
Устроив походный ночлег,
Смотрю на планету Зима.

Я вижу, как падает снег,
Железнодорожную ночь,
Огромный Кирпичный завод.
Я выгляжу как человек.
Стремительно двигаясь прочь,
Я думаю, это пройдёт.

Последний из рода Воды,
Я думаю, это пройдёт,
Когда на вершине холма
На фоне Полярной звезды
Глотая оттаявший лёд,
Смотрю на планету Зима.

II
Утро

Гонимый сознаньем беды
Куда-то вперёд и вперёд,
В железнодорожную даль,
Последний из рода Воды,
Я вижу Кирпичный завод,
Куски арматуры и сталь.

Я вижу Кирпичный завод,
Огромную свалку машин,
Безжизненный башенный кран.
Я вижу у самых ворот,
Где наледь, бетон и бензин,
Обрывок плаката: "Граждан..."

Разбитый участок стены.
Корявый обугленный труп.
Разрушенный взрывами цех.
Все это ожоги войны.
С холодных малиновых губ
Срывается гулкое: "Эх!"

III
День

Железнодорожный состав,
Когда-то подорванный здесь,
Как щука, лежит на боку.
Немало уже повидав,
Я вдруг передернулся весь,
Читая: "Калуга-Баку".

Я вдруг передернулся весь,
Увидев разбитый состав,
Как тот же механик депо.
Густую кровавую смесь,
Железа и никеля сплав,
Обложку от томика По.

Последний из рода Воды,
Я думаю, эта война -
Сползание в Каменный век.
Еще остаются следы,
Но дальше уже тишина
И серый бессмысленный снег.

IV
Вечер

Последний из рода Воды,
Я вижу, как падает снег,
Когда открываю окно.
Спасибо за эти следы.
Да здравствует Каменный век!
Спасибо за то, что темно.

Да здравствует Каменный век
В железнодорожной стране,
Две тысячи надцатый год!
Да здравствует Нечеловек,
Который очнулся во мне,
Который меня изживёт!

Последний из рода Воды,
Я верил когда-то давно
В Читателя маленьких книг.
На фоне огромной беды
Теперь понимаю - смешно,
Теперь понимаю - тупик.


Напутствие в разломах черного Кремля

I

Я вытер кровь на рукаве
Под небом сумрачной России.
Зудела пуля в голове,
И пальцы были восковые,
И кость, разбитая в Москве,
Торчала из пронзённой выи.

Снежок ложился на поля,
На стенки газовой горелки.
В разломах чёрного Кремля
Два дня мы были в перестрелке.
Два дня кирпичная земля
Хрустела не в моей тарелке.

Огнеупорные полки
Всходили на алтарь Минервы,
Лепные, мать их, потолки
Пытались действовать на нервы,
А мне запомнились чулки
Екатерины номер первый.

Теперь я вижу этот бой
Оцепеневшими глазами.
Играют арфы и гобой.
Играют Близнецы с Весами.
Играет жизнь сама с собой
И бьёт по клавишам тузами.

Моё озябшее нутро
Таким завязано при родах.
Я не закончил думать про
Тела дубовые в колодах.
Моя история – метро.
Не суетись при переходах.

II

Заземлённый сиреневый куст
Сыромятные режет ремни
Из полотнища первого снега.
В непролазный уверенный хруст
Ты походкой звериной шагни
То варяга, а то печенега.

Как посуда, топорщится лёд
Над обрывками палой листвы,
Над объедками праха и тлена.
Ты шагни из подъезда вперёд
Святославом, ходившим на «вы»,
Не имевшим ни срама, ни плена.

То не ветер ударит в глаза,
То внезапно глаза обожгут,
Словно место ранения – йодом,
Антрацит, изумруд, бирюза,
Что в оттенках себя обретут
И предстанут твоим антиподом.

Не с попутным заходом в кабак,
А навстречу разломам земли
И эфирным потокам навстречу,
Самолюбие сжавши в кулак,
В сногсшибательной снежной пыли
Ты засветишься, я же отвечу.

Листобоем пройдет снегопад,
И давленье тепло посулит,
И канавы с водой перебродят.
Ты однажды вернёшься назад,
Сохраняя решительный вид,
Без которого не хороводят.


Стансы генералу Моро


Из Филадельфии, где генерал Моро,
Питомец пылкого мещанства,
Чью жизнь под Дрезденом перечеркнёт ядро,
Сей выбор сделал без жеманства.

Знамёна русские взошли над головой –
Судьба приветствует упорство! –
В садах Саксонии, в пыли пороховой
Под лозунгом тираноборства.

От войн грабительских нельзя благоговеть,
Европа корчится в тенётах,
Недаром Гогенлинден не отлился в медь
На триумфальных поворотах.

Ещё он верует в гражданство на крови,
Ещё он званый полководец,
И славных ретирад, включая от Нови,
Не умолил штабной народец.

Из заговорщиков героем не сочтут,
Но правда с генералом, иже,
Как воздаяние, верша свой ратный труд,
Сойдутся русские в Париже.

Над Сеной сумрачной я думаю о нём –
При вспышках мелочного селфи –
О франкмасоне, обрусевшем под огнём,
О якобите-филадельфе.


С видом на Ла-Манш, или Война, наверно

I

Довиль – курортный городок.
Ла-Манш берёт под козырёк.
И я сорвался –
Нарисовался.

Отзынь, растоптанный Париж!
В Нормандии – и гладь, и тишь,
Зане в июне
Продажи втуне.

Движенье – точно жизни «да».
Текут электропоезда
От Сен-Лазара –
Вокзал-базара.

За два часа проложен путь,
И нараспашку дышит грудь:
Довиль в рубашках –
Прибой в барашках.

Сойдя на пляж, где Клод Лелуш
Мужчин и женщин брал за гуж,
Беру сварливо
Полпинты пива…

II

Довиль – богемный паразит.
Надмирное во всём сквозит.
Карга с альфонсом,
Альфонс с прононсом.

Банкиры бегают трусцой.
Цвергшнауцер – и тот с ленцой.
Понты у понта –
Вдоль горизонта.

Дантист с юристом в унисон
И даже офисный планктон
Довиль в запале
Облюбовали.

Цена вопроса – не вопрос.
Среди источников угроз –
Ракушки в ластах
Бабищ попастых.

Вот ювелиров жидкий рой.
Костюмчиков единый крой.
Шалом шаббатство
Без панибратства...

III

Когда за тридевять земель,
Мечты – про маленький отель,
Но я, понятно, –
Туда-обратно.

Стою у кромки водяной,
И вся Евразия за мной,
Дыша в затылок,
Как есть развилок.

Не континент, а материк.
Он к воздаянию привык.
Какое свинство
Без материнства!

Европе в Азии – кранты,
Но здесь слегка потерян ты,
Пловца у буя
Живописуя.

Конец Европы – чистый пляж,
Ла-Манша явленный пейзаж.
За ним в тумане –
Островитяне…

IV

А где-то блещет Третий Рим,
Почти закованный в Гольфстрим,
И стынут фьорды,
И мнутся орды.

И дабы чувству не остыть,
И дабы чувство не забыть,
Не зная броду,
Суюсь под воду.

Когда в ушах стучит руда,
Когда солёная вода
Взяла за шкирку,
Я вспомнил стирку.

Тот сногсшибательный нырок
Мне, пришлому, не будет впрок:
Своеобычен
До зуботычин.

Но что-то сдвинулось вокруг,
И барабанный слышу стук:
Война, наверно.
Короче – скверно…


Парижский променад

Виолетте Бобровских с благодарностью


О город на одре, предсмертная столица! –
Грудьми и головой в грядущее ломясь
Сквозь тысячи дверей, готовых отвориться,
Ты с Прошлым обрела мучительную связь...

Артюр Рембо

Мы все рождаемся, растём,
Друг друга любим и поём,
И за абсентом смерть найдём.

Шарль Кро


Скитаться, в Прошлое вдаваться.
В Париже разочароваться.
Но на скамье, расправив снедь,
Окаменеть.

Вот голуби, вот парижанки.
Вот бомж, сидящий на лежанке,
Предпочитающий прилечь.
Родная речь.

Казалось бы, моча да слюни.
Но Бог не пребывает втуне:
Он солнцелик и русопят -
Ведь конопат…
________________

С высот кладбищенских Монмартра,
Где известняк помимо Сартра,
Голимой Африке поклон,
Луи Виттон.

Глядь, у Лицея Ламартина
Два пэтэушных сарацина
То сплёвывают, то смолят.
Смарткары – в ряд.

Беспутность неисповедима.
По Лафайет канаю мимо.
Цыганки шумною гурьбой –
Наперебой…
________________

Душа не ведает износа,
Пока за рюмкой кальвадоса
В наличии Гранд Опера
Эт сэтэра.

То Палестина, то Марокко.
То рококо, а то барокко.
Он в подсознание проник –
Имперский шик.

Роскошно, вычурно, ажурно.
От вольтерьянства помпадурно
У врат обители святой
Почти пустой…
________________

Пробитый чек, а в чеке сумма.
Муслимов праведная умма.
С достатком ты или клошар –
Аллах акбар.

На плац во имя Сталинграда
Воспламениться: «Так и надо!»
Пока душой великорус –
Не убоюсь.

Над водами могучей Сены
Венец Христа упёрся в стены.
Знать, Правосудия Дворец –
Всему конец…
________________

Шагать в предвосхищенье шага,
Воспринимая шаг за благо,
Расценивая променад
Как новый взгляд.

Втянуть живот, расправить плечи.
Иных уж нет, а те – далече.
Сей град имеет вкус и вид
Как индивид.

К молве коленопреклонённой
Привит бунташный цвет Сорбонны.
Латинского квартала дух –
Одно из двух…
________________

Хоть перспектива – день вчерашний,
Настырность Эйфелевой башни
Выбешивает по чуть-чуть,
И в этом суть.

Рекой взращённый славный город
Вплоть до Атлантики распорот.
Не ослепляйся вслед за мной,
Читатель мой.

Вдоль набережной – воздух свежий,
Людская сутолока реже.
За Лувром в парках Тюильри
На миг замри…
________________

Пресыщенный, зане грядущий,
Мир умаления всё пуще:
От Нотр-Дама на Сите
До либерте.

В Париже без году неделя –
Зри в корень и мели, Емеля,
Не зря расплывчатый Париж
Боготворишь.

Покуда жив и помнить буду,
Самозабвенья не забуду,
Ведь ангел смерти Азраил
Исполнен сил.


Исход из Венеции


Проклят человек, который надеется на человека.

Книга пророка Иеремии

I

Растленной Венеции зев –
Отхожее место.
И мочится город, присев, –
Срамная невеста.

Прибой или тёплый прилив –
Смотря по погоде –
Играется в презерватив,
Завязанный вроде.

II

В толкучке по трапу сошед,
Но сам одиночка,
На пасмурный, в капельках, свет
Взираю – и точка.

Состарившийся Веденец,
Почивший на водах,
Надколотый, как леденец,
Искусный в разводах.

III

Беспочвенная аш два о –
В бегах от сосуда.
Величие замысла о
Наличии чуда.

Надмирная тайна из тайн
С клеймом аквапарка.
Ландшафтный – на сваях – дизайн
Под сенью Сан-Марка.

IV

Злокозненный град-индивид,
Иуда ромеев,
Недаром квадрига на вид –
Трофей фарисеев.

Кумирня наживы доднесь
Для пущего бл_дства,
Понеже духовная спесь –
Купель верхоглядства.

V

Причал для заморских гостей,
Осевший в лагуне.
Могильник из русских костей,
Рассеянных втуне.

Напрасно зыбучий гранит
Слывёт голубятней:
Поручкан латинский петит
С великой замятней.

VI

Бездельные орды всех рас –
Гуськом и с одышкой –
Вперяются в иконостас,
Отделавшись вспышкой.

Лесной человек вне дерев,
Я нынче в осадке,
Зане крылышкующий лев
Есть плесени складки.

VII

Житомирский гид-эрудит,
Чья матушка – шикса,
На позднюю осень сердит
В предчувствии Стикса.

Сусанна и старцы в миру –
Арабы и полька –
В прелюдии мечут икру:
«А столько – за сколько?»

VIII

Турбазовый фест или квест,
Живая химера –
За вечнозелёный насест
В тени гондольера.

Рабы или рыбы? – На миг
Всё требует хорды:
И Веспера тающий лик,
И скифские морды…


«Протоколы Сионских мудрецов» в интерьере современника

Трудно быть евреем в России. Но куда труднее быть русским».
Ю.М. Нагибин


I

Пройдя сквозь камерный мирок
Писательских бомжатен,
Я стал задумываться впрок
И нелицеприятен.

Я беспечален - верь, не верь -
Порою сенокосной.
Меня не пользует теперь
Муляж хоругвеносный.
_____________

Мне до России недосуг.
Долой увещеванья!
Меня не трогает, мой друг,
Петрово завещанье1.

Я протестантов посетив,
Жидовствующим буду2.
Каков, однако, креатив
Для выкреста в Иуду!
_____________

Меня распятье не язвит.
Мне по сердцу коварство.
Я возвожу, как неофит,
Антихристово царство.

Я что ни вечер сыт и пьян
Истерзанным младенцем.
Я вездесущ и обуян
Возмездьем за Освенцим.
_____________

Я кровожаден, как упырь,
Сосущий позвоночник.
Не подведи под монастырь,
Всеведенья источник!

Пусть я по-прежнему во всём
Израиля проказа3,
Но мы друг друга узнаём:
Проказник и зараза…

II

Я нечестиво образцов
Во что бы то ни стало.
Я чту Сионских мудрецов
За «Книгою кагала»4.

Я жду, когда на мой запрос
Последуют объятья.
Масоны - это не психоз.
Все, кто не сестры, - братья.
_____________

Не совершенен этот мир
Под игом иудейства,
Но наша цель и мой кумир -
Свободное злодейство.

Мы за ценой не постоим
За чистую монету.
О, горний Иерусалим,
Без нас и Бога нету!
_____________

О, каменщик Адонирам5,
Во имя Соломона
Мы восстановим главный храм
Величия Сиона!

Уже грядёт всемирный царь
Из семени Давида6.
А гои - псарь и пономарь -
Нужны для геноцида.
_____________

Забудь о будущем вовек,
Бездушная скотина7!
Есть только общечеловек8
И наша паутина.

Отринь Христосика скорей,
Калика перехожий!
О, почему я не еврей?
За что я русский, Боже9?..

Примечания

1. «Завещание Петра Великого» - еще одна известная подделка, авторство которой приписывают кавалеру де Эону де Бомону, шпиону Людовика XV при дворе Елизаветы Петровны. Оно содержит описание планов будущего завоевания Россией всей Европы и Азии. Перед нашествием Наполеона и началом Великой Отечественной войны «Завещание» всякий раз служило дополнительным поводом для обвинения России в экспансионистских и даже захватнических намерениях.
2. Ересь жидовствующих - церковное название для ряда еретических сект. Старейшей жидовствующей сектой в России считают секту Схарии, возникшую в Новгороде в конце 15 века. Другие секты появлялись вплоть до 19 века. Их характерная черта - следование некоторым иудейским предписаниям и обрядам. Исследователи отмечают и влияние манихейства. Так, жидовствующими в 18-19 веках называли «субботников», соблюдавших все ветхозаветные предписания и ожидавших пришествия Мессии. При этом о глубокой духовной связи протестантства и иудаизма говорят многие философы и религиоведы, а западноевропейскую цивилизацию сегодня определяют как иудео-христианскую.
3. По мнению весьма различных по своим убеждениям мыслителей и историков (от А. Кестлера и Э. Ренана до Л. Гумилева и А. Каца) после разрушения Иерусалимского Храма отношение иудеев к прозелитам резко меняется и теперь всех новообращенных, согласно Талмуду, стали называть «проказой Израиля». В них видят потенциальных изменников, им стоит доверять лишь в двадцать четвертом поколении.
4. В «Книге кагала», вышедшей в России в 1869 г., описаны принципы, при помощи которых в еврейских общинах было организовано самоуправление, а также обычаи и нравы, царившие там. Книга включает в себя тысячу с лишним постановлений, решений и актов кагалов и талмудических судов. Автор книги Яков Брафман перешел в христианство в 34-летнем возрасте, знал древнееврейский язык и повседневную жизнь евреев. При этом его задачей было на документальной основе разоблачить «деспотизм кагала». Как пишет Семен Резник, «кагалы у Брафмана наделены невероятным могуществом, направленным на подрыв христианского государства и на порабощение христианского населения» (цит. по книге «Кровавый навет в России»). Кстати, Яков Брафман был дедом по матери замечательного русского поэта Владислава Ходасевича.
5. Согласно масонским преданиям Адонирам (или Хирам) был архитектором храма Соломона в Иерусалиме и владел тайным знанием. Он был убит учениками, не раскрыв тайны своего мастерства, при помощи молотка, отвеса и циркуля, которые впоследствии стали символами масонства. По одной из версий, после смерти Адонирама царь Соломон и учредил масонский орден. Антисемиты считают, что целью «жидомасонского заговора» является всемирное господство, символом которого станет восстановление разрушенного Соломонова храма. Утверждается, что именно в этом храме и воссядет антихрист.
6. В «Протоколах» Сионские мудрецы заявляют о своей главной задаче - коронации всемирного Иудейского царя, а также о методах и средствах ее достижения. В частности, в последнем, 24-м по счету, Протоколе говорится об «опоре человечества в лице всемирного владыки от святого семени Давида».
7. Обвинения в том, что Талмуд и Шулхан-Арух полны человеконенавистнических высказываний в адрес гоев (мол, у гоя нет души; семя гоя - семя скота; гои ближе к животным, чем к евреям и т.п.), регулярно озвучиваются в антисемитской литературе.
8. Выражение «общечеловек» ввел в обиход Ф.М. Достоевский.
9. Две последние строчки представляют своеобразную квинтэссенцию эпиграфа, а также знаменитого в писательской среде выражения «Боже мой, почему я не могу быть евреем, как все…». Оно вышло из автобиографической были Юрия Нагибина «Тьма в конце тоннеля» (не путать с его «Дневником»). Многие страницы этих воспоминаний посвящены так называемому русско-еврейскому вопросу. Если судить по тексту, лирический герой пережил подлинную душевную травму, узнав, что его отец-еврей, вероятно, не родной ему человек. А настоящий отец является русским по национальности.


«Протоколы Сионских мудрецов» в интерьере современности

Александру Ситницкому - за долгие споры на важные темы

I

Прокол Сионских мудрецов,
Важнейший из проколов -
Единственный, в конце концов! -
Веденье протоколов.

Какого чёрта секретарь
Над текстом засиделся?
Аптекарь, вылитый шинкарь,
Погромами объелся1!
_____________

Поклёп, подлог, донос, навет.
Завет самодовольный,
Мол, околпачен белый свет,
Евреям подконтрольный.

Мол, дружба с гоями - не флирт,
А заговор всемирный.
Мол, Протоколы - хоть и спирт,
Но всё же нашатырный.
_____________

Фальшивка. Пасквиль. Компилят.
Творенье прозорливца.
Коктейль из фобий и цитат
С наличьем лейтмотивца2.

Замах на расовый блицкриг3.
Отрыжка каннибала.
Антисемитский боевик
И пугало кагала.
_____________

Братоубийственный ликбез
Для чёрно-красных сотен.
Пока под рясой - мракобес,
Чекист неподсубботен4.

Пока шатанья и разброд
При «Марсельезе» куцей -
Отдаст последнее народ
За бархат революций5

II

Есть беззаконие, а с ним
В одной упряжке - тайна6.
В своих прогнозах аноним
Силён необычайно.

Все стрелы выпущены в цель
От микро и до макро.
Он стал за тридевять земель7
Предтечей симулякра.
_____________

Сам чёрт ему не брат, ведь он
У сатаны в подручных.
Он логикой не обделён
В наказах злополучных.

Ход мысли выверен и строг
И действует как бомба.
И проступает между строк
Напыщенность апломба.
_____________

Франкомасонский мастер-план8.
Учебник кукловодства,
Как жидовитый ку-клукс-клан
Докажет первородство.

Ума палата номер шесть,
Исчадье книжных полок,
Ведь конспираторов - не счесть,
И всякий - социолог9.
_____________

А двадцать лет тому назад
Такое и не снилось.
Интеллигенцы голосят,
Мол, Протоколы, Нилус.

И ведь быльём не поросли
И не покрылись пылью!
Всю подноготную свели
К еврейскому засилью…

Примечания

1. В течение 19 века (вплоть до 1903 г.) погромы в Российской империи имели характер грабежей и массовых беспорядков. На это, к примеру, указывает известный историк, один из авторов Еврейской Энциклопедии, Ю.И. Гессен. Он, в частности, писал, что «в большинстве случаев беспорядки ограничились разгромом шинков», при этом «имущество евреев подвергалось разграблению, а в единичных случаях произошло и избиение». За период с 1881 по 1903 гг., когда в Кишиневе погром привел к многочисленным жертвам, Гессен отмечает 2 случая убийства евреев. При этом 19 крестьян-погромщиков при их усмирении были убиты солдатами. Между тем первая публикация «Протоколов» массовым тиражом, осуществленная издателем газеты «Знамя», выходцем из знатного молдавского рода П.А. Крушеваном, и кишиневский погром, ставший начальным в череде кровавых погромов на закате Российской империи, произошли в одном - 1903-м - году. До той поры «Протоколы» расходились в самиздате.
2. Автор разделяет мнение о том, что «Протоколы Сионских мудрецов» - искусная подделка. Ему интересен феномен невероятной популярности этой тоненькой брошюры и силы, с которой она влияет на умонастроения множества людей. В том числе в постперестроечной России, где за последние годы «Протоколы» публиковались неоднократно. Так, лишь московское издательство «Алгоритм» в 2004-2005 гг. выпустило 3 доптиража исследования Олега Платонова «Загадка Сионских протоколов» с их полным текстом. Кроме того, автору близка точка зрения публициста Исраэля Шамира, который в статье «Сионские мудрецы и хозяева дискурса» назвал «Протоколы» литературным палимпсестом, отнеся их к старинному жанру псевдоэпиграфа.
3. «Протоколы» оказали мощное воздействие на мировоззрение Адольфа Гитлера и других высокопоставленных нацистов. Намереваясь создать Третий Рейх, Гитлер взял на вооружение из «Протоколов» «…идею избранности расы, принципы организации молодежи, организацию репрессивного аппарата, прессы, презрение к принципам морали, низшим сословиям, другим этносам» (цит. по книге Александра Каца «Евреи. Христианство. Россия: от пророков до генсеков»).
4. Теме масштабного участия евреев (в том числе безрелигиозной молодежи) в работе ВЧК посвящено немало страниц в исторической и псевдоисторической литературе. Автор хотел бы уточнить, что наиболее сильное впечатление на него произвели художественные произведения очевидцев тех событий: стихи Эдуарда Багрицкого «Февраль» (от 1934 г.), проза Ивана Шмелева «Солнце мертвых» и Валентина Катаева «Уже написан Вертер».
5. В аннотации к книге одного из первых издателей и толкователей «Протоколов» Сергея Нилуса «Царство антихриста», вышедшей в 2005 году в Москве в серии «Русское сопротивление», сказано дословно следующее: «Эти тексты удивительно актуальны и по сей день. Они позволяют понять технологию «оранжевых революций», совершаемых США и их западноевропейскими сателлитами во многих странах мира».
6. Св. Апостол Павел во Втором послании к фессалоникийцам, убеждая их «не спешить колебаться умом и не смущаться» в ожидании пришествия Иисуса Христа, писал, что «тайна беззакония уже в действии». Но она «не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий». Церковнослужители и ряд интерпретаторов, говоря о тайне беззакония, как правило, имеют в виду лжеучения и ереси, а также все более усугубляющуюся апостасию, т.е. отход христиан от учения и заповедей Христовых.
7. Территорией России распространение «Протоколов» не ограничивается. Они переведены и опубликованы в Западной и Восточной Европах, Латинской Америке, США, а также в ряде азиатских и даже африканских стран. Образование государства Израиль и разразившиеся затем арабо-израильские войны послужили толчком для публикации «Протоколов» в мусульманских странах.
8. Франкомасонский (или франкмасонский), т.к. в числе несомненных литературных источников «Протоколов» ряд исследователей единодушно называют «Диалоги в Аду между Макиавелли и Монтескье», принадлежащие перу видного французского масона, члена ордена розенкрейцеров Мориса Жоли.
9. Александр Зиновьев, знаменитый писатель и социолог, оценивал «Протоколы» следующим образом: «С интеллектуальной точки зрения «Протоколы Сионских мудрецов» - одна из вершин социальной литературы. Почти наука управлять…» (цит. по лекционным записям автора, сделанным в Литинституте им. Горького).


С видом на горе, Или антиБродский

Светлый образ Иосифа Бродского мне
Уж давно не приходит на память, зане
То певец атлантической спеси,
Весь на пафосе, на интересе.

Не Россия вокруг из друзей и подруг,
А постылый, чудовищно замкнутый круг.
Как заделаться единоверцем,
Не понятно ни сердцем, ни перцем.

Неужели свобода дороже страны?
Неужели народа все мы не сыны?
В мирочувствии космополита
Не собака, а сука зарыта.

Лоб в испарине, если представить погром,
Что сотряс до фундамента наш общий дом
И погас в тектонических плитах.
Много выживших, много убитых.

Рейн и Найман, с которыми я говорил,
Убеждают, что Бродский не жил, а тужил.
Если в этом призванье поэта,
Что оставим для белого света?

Недоучка, крамольник, типаж, парвеню.
Никого из советских людей не виню,
Ибо разочарованный странник
Посетил европейский предбанник.

Впрочем, нет! Честолюбец, фрондёр, корифей
В безначалье узрел азиатский трофей.
Обживаясь душой за кордоном,
Флиртовал с мировым гегемоном.

А затем улетел. А затем превозмог
Всё, что в сердце хранил как последний залог.
По Ахматовой - не оглянулся.
Не запутался, но не вернулся.

Не тальянка звучит у меня во дворе.
Итальянка ворчит, что звезда в декабре -
Это символ Божественной вести.
Так пребудем в сочувствии вместе!


Что есть Украины гниющая плоть?..


Что есть Украины гниющая плоть?
Привитая тяга к недугу?
Отрезанный с кровью от сердца ломоть?
Прародина, где испытует Господь?
Гопак на костях с перепугу?

Что есть Украины раскольничий дух?
Разлом до последнего донца?
Исход в никуда краматорских старух?
На будущее обострившийся слух?
Восставшее русское солнце?

Что есть Украины растерзанный мир?
Расплата за происки ваты?
В вишнёвом садочке залежный мундир?
Хазар неразумных краплёный эфир?
Горящие русские хаты?

Что есть Украины густеющий мрак?
Пришествие Дикого поля?
Ударов судьбы тектонический знак?
Махновщины перебродивший шмурдяк?
Одессы последняя воля?..


Крымско-татарские прогулки, или Таврический триптих


Гавань в Феодосии

В той Кафе, где уже и не живут,
Из богоизбранных торговый люд
Невольниками славился обычно,
Работорговлей правя самолично.

Кому ясырь, ну, а кому - полон,
Зане татарин крымский испокон
Ходил в набег на Русь и на украйны,
Не делая из хищничества тайны.

Живой товар сулит большой навар,
Ведь выгода есть драгоценный дар.
При генуэзцах рынки зашумели,
Но турки генуэзцев одолели.

Мужик или казак – обычный торг.
От девушек и мальчиков – восторг:
До Турции и южного Леванта
На ощупь проверяется баранта.

Всё это было – люди говорят –
Лишь несколько веков тому назад.
Славянскими и прочими рабами
Италия откормлена местами.

С тех пор воды немало утекло.
И кости, и могилы замело.
Но чувство то, что названо страх Божий,
Сидит в самосознании под кожей.


Дача Чехова в Гурзуфе

Где ссыльный Пушкин ликовал,
Где Лермонтов не побывал,
Европу с Азией объехав,
В Гурзуф на дачу съехал Чехов.

Удачу ухватив за хвост,
Под метр восемьдесят – рост,
Всемирной славой осиянный,
Уехал с миной покаянной.

Здоровье – нет, не в этом суть, –
Пустился в путь, не обессудь,
Сбежал от публики из Ялты
Пожить туда, где загорал ты.

Гурзуф – посёлок хоть куда!
Земля под небом и вода,
На брег сходящая волнами,
Уваженная валунами.

В отсутствии дворянских гнёзд
Наличие весомых звёзд
И собственной укромной бухты
Есть дар, где переводишь дух ты.

Для разночинца – всё с руки,
Пока дельфины-рыбаки
Сгоняют косяки ставриды
На отмели седой Тавриды.

Хотелось думать о Толстом,
Как о пустыннике с холстом,
Но думалось о чём-то личном:
Жене и обществе столичном.

Здесь, где шумит и плещет вал,
Татарин крымский проживал,
Теперь живёт писатель русский,
Краснеющий на горном спуске.

Мечтающий про белый снег
В краю, где русский человек
Раскрепощён соцветьем Крыма,
Где сущее – боготворимо.

Что будет в будущем, про то
Не ведает почти никто,
Но есть история болезни,
Когда Гурзуф – всего полезней.


На выселках Бахчисарая

Влюбился седым в полуостров Крым,
Хотя не татарин, не караим.
На выселках Бахчисарая -
Трава изумрудно-сырая.

На выселках Бахчисарая - храм.
Наличие в скалах оконных рам
И слайды египетских казней
Есть признаки богобоязни.
____________________

Влюбился седым - одолел рубеж.
А город в июне горяч и свеж.
И трескаются переулки,
Как велосипедные втулки.

На выступе скальном - иконостас.
Заведует ликами поп Тарас.
Духовная жажда - вне тела:
Помолимся у новодела.
____________________

А слева, как улей, гудит мечеть.
И даже под мухой не улететь:
От винного до муэдзина -
Пошагово из магазина.

Единственный выход - Чуфут-кале.
Заблудший паломник навеселе:
В некрополе для караимов -
Бульварный поток пилигримов.
____________________

Гора для покойников - нарасхват,
Хотя временами закон - адат.
И мнится под сенью чинары:
Из облака вышли шальвары.

Из облака вышел монах с козлом.
В репейнике - ряса, власы - узлом.
Подмышкой - несомая палка.
Козла белоснежного жалко.
____________________

Козёл на поверку и есть козёл.
Бородка - а-ля Мефистофель зол.
Лягающийся из-под палки,
Он торжествовал в перепалке.

Густое светило и мир теней -
Предельная норма на склоне дней.
Карманная фляжка - по кругу,
Пока не приелись друг другу.
____________________

Читали из Пушкина наизусть.
Откуда у хлопца родная грусть
И нотки волненья у пана
Расхристанного Папазяна?

Тропа в поднебесье - всегда тропа,
Зато восвояси валит толпа.
Шурпа и баранина с перцем
Набьют животы иноверцам.
____________________

Всекрымская Мекка. Иудистан.
Из духоподъёмного - лишь кальян
И трезвенник из неофитов
В корчме у татар-ваххабитов.

Запомню таким полуостров Крым,
Хотя не татарин, не караим.
На выселках Бахчисарая -
Россия от края до края.


В Гурзуфе

Я был у моря.
Я видел Крым.
Я стал моложе.
Я стал другим.
Я стал моложе.
Вскипела кровь.
Помилуй, Боже!
Не прекословь.

Помилуй, Боже,
Меня и Крым:
Любовь за счастье
Познать седым.
Любовь бесценна
Со дня сего,
Ведь жизнь мгновенна
Для смертного.

Помилуй, Боже,
Вот речь моя,
За тихий омут, –
Не ангел я…
Ты помнишь это:
Горел закат,
И вся планета
Вмещалась в сад.

Шумело море,
Замедлив бег.
Взирали звёзды
На пылкий брег.
И птичка пела,
Почистив клюв.
Душа, как в тело,
Вросла в Гурзуф.

И было чувство,
Что этот край –
Самозабвенья,
Что найден рай.
Что образ чуда
Из никогда,
Из ниоткуда
Сошёл сюда.

Ещё не тронув
Бокал вина,
Я вдруг подумал:
«О, нет, она!»
Помилуй, Боже,
За всё, за всё,
Ведь нет дороже
Теперь её…


Баллада о смерти Гавейна на новый лад

Тот рыцарь был достойный человек.
С тех пор как в первый он ушел набег,
Не посрамил он рыцарского рода...

Джеффри Чосер

Тот, кто над рыцарством царит,
Чистейшим пламенем горит.
Я продолжаю как умею.
Гавэйна я в виду имею.

Кретьен де Труа


1
Пилот “Фантома” сэр Гавейн,
Над Волгодоном недобиток,
Не одолел косматый Рейн
В кольчуге спаренных зениток.
Зенитка плюнула огнём.
Прощай, “Фантом”.

2
Когда пучки прожекторов
В кузнечные зажали клещи,
На перекрёстке двух миров
Он взялся за простые вещи,
Которыми измерен будь
Последний путь.

3
Количество прошедших лет
И качество душевной клади
Им было скручено в рулет
Не одного лишь Бога ради.
Им двигал личный интерес
В пути с небес.

4
Так что же вспомнилось ему
Вдали от блеска Альбиона
При погружении во тьму,
В суглинок еврорегиона?
Возьми бумагу, ручку то ж
И подытожь.

5
В манишке парусный фрегат.
В мурашках женские колени.
Над Югославией закат.
Костры еврейских поселений.
В ворота басков пятый гол
За Круглый Стол.

6
Налёт на сказочный Бахрейн.
Бои за Крымский перешеек.
Родной массандровский портвейн
За девяносто пять копеек.
Над перешейком сбитый “Миг”.
Дурацкий тик.

7
Летящий пулей “Шевроле”
Сквозь безымянный мегаполис.
Махаловка в Махачкале,
Где на чеченов напоролись,
Когда держали всемером
Аэродром.

8
В белесых мазанках село.
“Калашников” за самогонку.
Нерукотворное тепло,
Стекающее в амазонку.
Наяривай, аккордеон.
Играй, гормон!

9
Зажаренной собаки вкус
В окопах греческой столицы.
Рассеянный великорусс.
Японец пуговицелицый.
Не угостить никак нельзя:
Они - друзья.

10
Седой полковник Ланселот,
Завёрнутый в кусок рогожи.
Над Белым морем перелёт.
В Лапландии денёк погожий.
Оправленный в цветной хрусталь
Святой Грааль.

11
Гора запаянных гробов
Из Африки пирамидальной.
Добыча золотых зубов.
Багдада аромат миндальный.
Лишённый пениса пиит.
Палач-шиит.

12
Короче, то, что на бегу
Осело в памяти довеском,
Что я, по-моему, могу
Катастрофическим бурлеском,
Имея в логове кровать,
Именовать.

13
Виденья хлынули стремглав,
Как погорельцы из укрытий.
Столпотворенье тем и глав
В испарине кровопролитий,
Боевичковых кинолент
Эквивалент.

14
Сравненье с тёртым калачом,
Как видно, здесь неоспоримо.
Ты повидал немало, в чём
Есть притягательность экстрима.
Недаром просится с пера:
“Et cetera”.

15
Шкала набора высоты.
Система поиска объекта.
Катапультироваться ты
Пытался, но далёкий некто,
Дробя зенитками зенит,
Тебя казнит.

16
Обрывки лет ушли в галоп,
Галоп закончился обрывом.
Был по душе калейдоскоп,
Как карбонад с имбирным пивом,
Как старой Англии уют,
Как парашют.

17
Что впитывал Гавейна ум,
Совпавший с линией отреза,
Сегодня стало суммой сумм
И кульминацией ликбеза.
Махнув над берегом крылом,
Держи диплом.

18
Треск сухожилий и хрящей
В эпоху массовых затрещин
В числе приемлемых вещей
Бытописанию завещан.
За лупоглазый бомболюк
Тебе каюк.

19
Самосознанья вечный зов.
Брожение адреналина.
Тебя лишили тормозов.
Твоя нога из пластилина.
Ты приобрел конечный вид,
Как алфавит.

20
В ночном бою за мать твою
Не сбит ни “мессером”, ни “сушкой”,
А мрачной бездны на краю
Огрёб свинцовой колотушкой.
Авось зенитки по кустам
И ныне там.

21
Снаряд - горяч, наряд - горюч,
Они взаимности достигли.
Падение с небесных круч -
Не с парижанкой фигли-мигли.
Со всяким выдохом интим
Неотвратим.

22
Переходя ни сиплый крик,
Скажи-ка, паря, ведь недаром
Тебе привиделась на миг
Москва, спалённая пожаром,
Москва, покрытая золой
За слоем слой?

23
Пока жевал восточный фронт
Центральной Азии задворки,
Заполонили горизонт
Талибы, гоблины и орки.
Их цель - закутанный в Гольфстрим
Четвёртый Рим.

24
Пока мешались в винегрет
Бакинцы, туляки, бухарцы,
Ты был пословицей согрет:
“Герои - это младостарцы”.
И вот разделан под орех
Один за всех.

25
Не важно, в чем король Артур
Признается премьер-министру,
Простая разница культур -
Не повод оседлать канистру.
Канистру вылущит огонь.
Её не тронь.

26
Зенитки празднуют пикник.
Дымятся угли бензобака.
За неимением улик
Шашлык, а может, кулебяка
Пикирует в речной бассейн.
Прощай, Гавейн!

27
Есть сопредельный мир отцов.
Есть пресловутая идея.
Ты проиграл, в конце концов,
От собранности молодея.
Ты до бесчувствия охрип,
Засим погиб.

28
Был беспощаден Камелот
И стало очень одиноко.
Явился пламенный пилот,
Как Орион над Ориноко.
Не размазня, а жизнелюб.
Отныне - труп.

29
Экзюпери какой-нибудь
Тебя положит на папирус,
Понеже твой последний путь -
Поэзии системный вирус.
Мне это мужества придаст
При склейке ласт.

30
Я сделал бы ушами финт,
Но знают семо и овамо,
Сия история - репринт,
Для юношества мелодрама,
Доколе множатся миры.
Конец игры.


Отжали Крым по самую Алупку...


Отжали Крым по самую Алупку,
По Севастополь и Бахчисарай.
Отжали за цветную мясорубку,
За то, что Украина - это край.

Отжали Крым по самую Одессу
За Косово, Тирасполь и Донбасс.
Отжали, не внимая политесу,
По-чёрному отжали в добрый час.

Отжали Крым по самую Аляску
За Сталинград, Варшаву и Берлин.
Отжали, ибо в новую развязку
Поверили не только он один.


Пророчество

Волга впала в Каспийское море.
Ходуном заходила земля.
Надломились, как свечи в соборе,
Путеводные звезды Кремля.

Пересохли причалы Находки.
Погрузился на дно Валаам.
Украины цветные ошмётки
Разлетелись с грехом пополам.

Встрепенулись Карпаты с Памиром.
Снизошёл дальнозоркий Алтай.
В Заполярье, убогом и сиром,
Покосился последний сарай.

Отметелило страны Магриба.
Сорвало итальянский сапог.
Обезлюдело в Лондоне, ибо
Перемёрз пассажиропоток.

Над Варшавой, от магмы шершавой,
Зарядил проливной камнепад.
Саранча над Дунайской державой.
В дым и пепел спалился Багдад.

Вся Бавария - до головешек.
Вдоль по Нилу - репей да лопух.
А Япония, крепкий орешек,
Переводит от ужаса дух.

Почернела вода в океане.
Не вернулись домой корабли.
Перепуганы даже цыгане.
Отложилась Луна от Земли.

Из Америки равновеликой
Ни один не раздался звонок.
Отравился сосед голубикой,
И соседу никто не помог.

Вся Евразия дышит на ладан.
Не о своеобразии речь.
Улетел патриарх в Баден-Баден,
Дабы вечное слово сберечь.

Не признать ни одно из созвездий,
И рассыпалась азбука в пыль…
Леворукий в ближайшем уезде
Так витийствовал, вскинув костыль.

Я пророчества не приукрашу,
Пусть обсохнет вино на губах.
Так подымем заздравную чашу
За Историю, что на сносях!


Сто лет тому вперёд миелофон...

Сто лет тому вперёд миелофон
Преследовал Герасимова Колю –
Московский шкет, которому мирволю
Из будущего прошлому вдогон.

Преследовал сто лет тому назад
Меня испуг внеклассный не по-детски:
Открытый космос – наш, родной, советский, –
Но вездесущ космический пират.

Галактика есть карта из дорог,
И до Альдебарана путь не долог.
Профессор Селезнёв – космобиолог,
Инопланетной живности знаток.

О детства утопический запрос,
Добра и зла вселенские пределы!
Мир оголённый или чёрно-белый,
Когда ведро с котятами – до слёз…

Она мертва, она уже пуста –
С читальный залом та библиотека:
Кир Булычёв, Алиса, Громозека –
С переворотом книжного листа.

Казалось бы, нет повода блажить,
Но почему я повторяю снова:
«Миелофон, Алиса Селезнёва», -
Ведь девочке из прошлого не жить?


Севастопольская бухта

Осколочное эхо подворотен
Духоподъёмно – ну, а я бесплотен
Здесь, где осела русская земля
С последним содроганием Кремля.

О, дважды побеждённый Севастополь,
Оживший, отвоёванный некрополь,
Свидетель поражений россиян,
В чьей памяти ты вечно осиян!

Здесь, где сходились армии для битвы,
Творились прямодушные молитвы,
И смерти расчехлённая труба
Трубила, утирая пот со лба.

Здесь, где с отливом дышит побережье,
Внезапно возникает порубежье,
И выглядит непримиримым флот –
Свободы усыхающий оплот.

Я здесь бродил, бесплотный для истлевших:
Убитых, позабытых, онемевших,
И мне являлся вездесущий прах
Виденьями – за совесть, не за страх…

Вот турок, не мечтающий о славе,
Британец, приземлённый в Балаклаве,
Реваншем огорошенный француз,
Зуав в турецкой феске черноус.

А вот матрос, руководимый сутью,
Нахимов, погребённый сухопутью,
Конину поедающий драгун,
Убийственно-находчивый пластун.

В пределах лицезрения – эскадра,
Безоблачные пушечные ядра
Посеяны и кровью изошли
В курганах огнедышащей земли…

А вот баварец истинно арийский,
Свершающий блицкриг кавалерийский,
Вот заново печатающий шаг,
Ведомый самомнением пруссак.

Вот черноморец, павший в рукопашной,
Красноармеец, сохнущий над пашней,
Из комиссаров родом военврач
И жертвенный бессмертия кумач.

Не кланялся наш город минам донным,
Он с континента будет осаждённым
И будет он – защитникам поклон –
Безжизненным пространством наречён.

Не ведали о радостях награды
Герои севастопольской осады,
Всем выжившим наказан Крымский край:
Концлагерь, татарва, Бахчисарай…

Виденья эти вспыхивали, меркли,
Виденья эти заданность отвергли:
Не опроститься русскому уму
На лежбищах и пастбищах в Крыму.

Всё те же мы – я тайны не открою –
В борении с проклятою ордою,
И разумом объяты времена:
Восточный фронт, Восточная война.


Стихи о Михаиле Черкашине, казаке-характернике, славном донском атамане


Андрею Романову, моему доброму товарищу

Мишка Черкашин – природный казак,
Как на духу – характерник.
Ляхам, ливонцам с погаными – враг,
Лысого чёрта – соперник.

Казаковал, заедино стоял,
В сечи горячей был страшен,
Ибо прельщеньями не промышлял
Доблестный Мишка Черкашин.

Дымом мушкетным окуривал Крым,
Хаживал за зипунами,
Людям азовским, ногаям лихим
Ужас внушал временами.

Мишка Черкашин – донской атаман:
Любо татарина спешить,
Любо побить, потоптать басурман,
Правую руку потешить.

Любо Черкашину малым числом
В дни меженины и мора
Бить превосходную силу с умом,
Вора наказывать скоро.

Саблей подручной, пищальным свинцом
Многие орды тревожил.
Мишка Черкашин, ты был молодцом,
Жизнь не напрасную прожил.

В злую годину, в решающий час
Призванный Грозным Иваном,
Дабы стоять за Россию, за нас
Вместе с донцами всем станом.

Мишка Черкашин народный герой
Стал в Молодинскую битву,
Ведь гуляй-город и есть домострой:
Битву творят как молитву.

Ай, да побоище!.. Вражья орда
Доистлевает в суглинке.
В Бахчисарае попомнят тогда
Крымскому хану поминки.

Сына Данилу пленённого ждут
Лютые пытки до смерти.
Двадцать заложников следом умрут:
Слову Черкашина верьте!..

В новой войне – преднамеренный враг
Римскому Папе и ляхам,
Мишка Черкашин недаром казак:
Кто супротив – побивахом.

Ты заговаривал пули в степи,
Загодя чуял подкопы, -
Пагубе унитской не уступи
На порубежье Европы.

Мишка Черкашин – сердит, боевит,
Но не твердит о награде.
Сам напророчил, мол, буду убит –
Псков устоит при осаде.

Сказано – сделано. Этот почин
Я самодурью приемлю.
Войска Донского восторженный сын
Лёг в неприступную землю.

Песенным даром желаю почтить,
Будучи скудным в умишке,
Правило это – для подвигов жить –
В буйной головушке Мишки.


Евразийствуя

По-над судорогой пучеглазых дорог,
Путеводных при звёздах,
Наугад, наудачу, с оказией, впрок –
Если сызнова выжил, то жил и берёг
Розовеющий воздух.

Розовеющий воздух с востока на юг
Вдоль Евразии конной.
Доморощенный шаг – это враг или друг?
Чужеземные степи охаживал плуг,
Чудотворец посконный.

Сумасбродная Волга, Урал да Сибирь:
Окоём поневоле.
То казак – за ясак, то Псалтырь – поводырь.
Путешествие вглубь – погружение вширь.
Ай, да русское поле!

Лапоть с валенком или подбитый сапог –
Отпечаток победный.
По-над судорогой пучеглазых дорог
Заповедное мужество – это зарок
Или гений наследный.

Безутешная Русь. Захребетная даль.
Венценосные лики.
Молодецкая удаль – а сгинувших жаль.
Исполать Небожителю, ибо печаль –
Это признак великий.


Довлатов в Пушкиногорье

Довлатов вышел на крыльцо,
Вздохнул и почесал лицо:
Трёхдневная небритость
Суть недоперепитость.

Слоился утренний туман.
Довлатов повертел стакан
И пять глотков портвейна
Всосал благоговейно.

Дела, пожалуй, подождут.
Похмелье тоже высший суд,
Недаром жажда мучит,
Башка трещит и пучит.

Портвейн всосался, зашумел.
Довлатов на ступеньку сел:
Ромашки полевые
И черви дождевые.

Куда ни глянь, всё даль да синь,
Дубы и яблони, прикинь,
И пушкинской планиды
Состряпанные виды.

Облокотившись на крыльцо,
Довлатов обратил лицо
На сонный заповедник,
Где рыщет проповедник.

Подумалось на краткий миг:
«Старик, да ты уже - старик.
И годы мимоходом,
И сам ты - сумасбродом.

Пусть рукописи не горят,
Но вырублен вишнёвый сад.
И в горле пересохло,
И воет кабысдохла.

В кромешном смраде и чаду
За легкомыслие в аду
Мельчают наши души
В одну шестую суши…».

Но рвётся размышлений нить.
По новой надо накатить.
Стакан заменит кружку
И добрую подружку.

Довлатов выпил, но сердит.
Его предчувствие томит
Разлуки или горя,
Сердцебиенью вторя.


Февральский ветер скуден или скуп...

Февральский ветер скуден или скуп.
Сегодня вновь почувствовать хочу я,
Как нежность в теплой раковине губ
Сжимается моллюском поцелуя;

Как руки стынут, и душа пуста,
Как на песке бессилья то и дело
Соленой влагой вскрытые уста
Вонзаются в таинственное тело.


“Титаник” по-русски, Или "Из дневников уходящего на дно"

I

На планете Земля
Капитан корабля
Подчиняется лишь Океану.
Мы уходим на дно.
Я заладил одно:
“Мне отечество по барабану”.

Для кого-то - клише.
Но оно по душе,
Если тяга по жизни к туризму.
Я уверен в себе,
Ковыряясь в тебе.
Я уверен, что карма харизму

Скоро вытеснит вон.
Это новый закон.
Принимаю любые поправки
От вселенской тоски,
Что воруют носки,
До идей производства удавки.

У матроса вопрос:
“В чём виновен матрос,
Если флаг покрывается матом?”
Послезавтра - потоп.
А на палубе - трёп,
Кто кого перетянет с канатом.

Я не знаю, зачем,
Если масса проблем,
Мы покинули бухту Барахту,
Устремившись туда,
Где морская вода
Представляет бездонную шахту.

Перемычки трещат.
Пассажиры пищат.
Как конфорки, горят переборки.
А на палубе - стон:
Королевский тритон
С канарейкой затеял разборки.

Капитан корабля
Не нуждается в “бля”:
У него через день парикмахер.
А штрейкбрехер во мне
Знай бормочет во сне:
“Господа, не пошли бы вы на хер”.

И качок, и смельчак
Не покинут стульчак,
Если где-то кому-то - по яйцам.
У любого - семья,
У любого - моя
Извращенная вера данайцам...

II

Мы уходим на дно.
В зале крутят кино
Под названием “Жизнь катафалка -
Это каторжный труд”.
Гуманист Робин Гуд
Комментирует: “Девушку жалко...”

Был классический штиль.
Водянистая пыль
Оседала на старый этюдник.
И с бутылкой вина
Я стоял у окна,
И мечтал, как последний сотрудник

Пароходства, что мы
По покровами тьмы
Предадимся с ебической силой
Удовольствиям тем,
Что так нравятся всем,
Что ты выдохнешь утром: “Мой милый!”

Ты была в неглиже.
Я почти что уже.
Мы играли то в жмурки, то в салки.
Ухватив в кулачок
Мой горячий крючок,
Ты спросила: “Мы есть на рыбалке?”

На забавный вопрос
“Йес”, а также “оф кос”
Я ответил не криво, а прямо.
И тогда ты ушла,
Потушив зеркала,
И подумал я: ”Это динамо”.

Как лорд Байрон угрюм,
Я отправился в трюм,
Провонявший кислятиной с луком:
На взаимность гадать -
Все равно что блуждать
В супермаркете за Супербуком.

Не закрыть на замок
Сигаретный дымок,
Не разжалобить Запад Востоком.
Повторяются, блин,
Все следы как один,
Да и те размывает потоком.

Егоза и позёр
Белолобый Трезор
За креветками бегает вяло.
Эта область медуз -
Не Советский Союз.
Здесь Нептун посейдонил, бывало...

III

Мы уходим на дно.
Под ногами - темно.
Мы в воде, как в дыму и в тумане.
А вода в холода -
Это антисреда
С эксклюзивным кастетом в кармане.

Твой отец - Форрест Гамп.
Свет неоновых ламп
Не затмил ордена и лампасы.
Все дела - “нормалёк”
Или “ёк-ковылёк”,
Если дочь захотела в пампасы.

Всякий банковский сейф
Тянет собственный шлейф
Преступлений, что тянут на “вышку”.
И не спрятать того,
Что виднее всего,
Как подушку не спрятать подмышку.

В середине пути
Я хотел бы найти
Государство навроде Андорры,
Где я мог бы внедрять
И олицетворять
Справедливость по принципу Зорро.

Эластичный чулок,
Черный, как некролог, -
Не предлог закадрить мафиози,
А холодный расчёт,
Что его привлечёт
Солидарность, почившая в бозе.

Это там, наверху,
Лайф, как минимум, ху,
А, как максимум, боль и миазмы.
Беспокойная кровь
Превращает любовь
В беготню и сердечные спазмы.

Правды нет на Земле.
И “Титаник” - во мгле,
Получив плавником по сопатке.
Если трупы смердят,
То трибуны гудят
Или ёжатся, как куропатки...

Я глотаю кефир
И вникаю в эфир
Все на той же бездарной планете.
Если что-то не так,
Я подам тебе знак,
Я подам тебе знак в Интернете...


Поучительные истории из смерти звёздного пехотинца

История 1-ая

В Мариуполе в апреле
Накануне Первомая
В ходе ядерной атаки
В духе третьей мировой
Люди спящие сгорели,
Ничего не понимая,
В протеиновые шлаки,
В перегной как таковой.

По Москве в четыре сорок -
Не по девять граммов в печень,
А в прожорливую домну,
Словно топливо, легли.
В эру ядерных разборок
Мариуполь изувечен,
А Саратов и Коломну
ПВО уберегли.

Как заметил Жириновский
В интервидеоэфире,
Журналистами отловлен
Из потока VIP-гостей:
«Замочили флот азовский,
Как Хоттабыча в сортире.
В отбивную приготовлен
Для горячих новостей».

Вот начинка заголовка,
Вот редакторская правка,
Вот допущенный к показу
Специальный репортаж,
Как крылатая головка
Из осколков «Томагавка»
Оскальпировала базу.
Остальное - эпатаж.

Головешки и щебёнка
От казармы с мезонином.
Чей-то окорок копчёный.
Радиоактивный зной.
Тень таксиста. Пыль ребёнка.
Чернотища над камином.
Клён зелёный рассечённый.
Лист дырявый нарезной.

Смерть китайским оккупантам,
Марсианским отщепенцам,
Виноградникам Молдовы,
Карамели «Чупа-Чупс»!
И, конечно, транспарантам
«Миру - мир!», «Долой Освенцим!»
В завершение - медовый
Голосок начштаба «Упс».

Впрочем, в гуще генералов
Было выражено мненье,
Что, по сути, козья морда
В два десятка мегатонн
Есть расплата федералов
За военное уменье,
За руины Лунофорда
И раздавленный Нью-Бонн.

Славный город Хиросима,
В ходе ядерной атаки
Прахом улицы засеяв,
Номерок побереги.
Жить почти невыносимо,
Если прошлое - в Итаке,
Где соратник одиссеев
Убивал на ход ноги.

Нет, не происки гордыни,
А с отчаянья, возможно,
Я хочу увековечить
Всяк отрезанный ломоть.
Накануне и поныне,
И вовеки непреложно
Обещаю не перечить,
Обналичивая плоть.

Если что и уцелело
В мариупольской зачистке,
То в контейнере нелепом
Оказалось у врачей.
Так поведала несмело
Журналистка особистке
И взяла сто грамм с прицепом
При отсутствии речей.

История 2-ая (1)

Дни рожденья, адрес, ФИО.
В рюкзаке - системный глобус.
И с курорта до курорта,
Где расслабиться слабо.
Велоспорт на трассах Ио.
Турпоход в пещерный Фобос.
В экстремальных видах спорта
Много свежести, ей-бо.

Горнолыжные ущелья
На мороженном Уране.
Атлетический Меркурий.
Дельтоплановый Титан.
В этом сила внеземелья,
Что равна сердечной ране,
Но исток сердечной бури -
Европейский Океан.

Даже явный хит сезона -
Сноубординг на Памире,
Полубокс по-марсиански
Популярностью затмив,
От Амура до Гудзона
В развивающемся мире
Не осилил океанский
Сногсшибательный прилив.

Спутник главного гиганта
В дебрях Солнечной системы
Предъявивший для сличенья
Доморощенный прибой.
Альтер эго дискутанта,
Ключ к воротам теоремы,
Данный в виде исключенья
Демиургом и судьбой.

Коль уволился внезапно,
Литератор и агностик,
Спорадической карьере
Отрицанье предпочтя,
Пятистопно, поэтапно
Возведи словесный мостик
От находки до потери
Возрождение спустя.

Облачившись в сибарита
Под поверхностью Европы,
Где уходят лед и воды
Под юпитерский уклон,
Ля комедия финита,
Доремические тропы,
Ты прими у музы роды,
Горький выдумщик и клон.

Как заметил собутыльник,
Воплощенье глобалиста:
«Дозаправку дозировкой
Я уже не заменю.
Материнский подзатыльник -
Это лучшая баллиста.
Мы сильны экипировкой,
Ибо мы - сплошное ню».

Есть аджика для таджика.
Есть Ангола для монгола.
Сочетание фрагментов
На поверку хоть куда.
Ты рифмовник закажи-ка
С изоляцией глагола,
Ибо фактов-аргументов
Не хватает иногда.

Вот вернется Квазиморда,
Сам из бывших пехотинцев,
Нынче - шеф-океанолог,
Многогранник, известняк,
Привезет из Лунофорда
Кипу слухов и гостинцев,
Бересты для книжных полок
И наляжет на коньяк.

Он наляжет и доложит,
Что поэта-паразита
Новым рифмологионом
Не порадует пока,
Ибо плющит и корёжит
В эру звёздного транзита
Всю грамматику и в оном
Суть родного языка.


1. Эта новая история о звёздном пехотинце написана с учётом астрономических данных, собранных в том числе американскими космическими аппаратами «Вояджер». Т.е. если упоминается «дельтоплановый Титан», значит, в его аммиачно-метановой атмосфере человек, облачённый в защитный скафандр, способен парить на дельтаплане. Европа, один из спутников Юпитера, обладает, по утверждению ряда именитых астрономов, собственным водным океаном, скрытым под толщей льда. На этот океан огромное воздействие оказывает планета-гигант Юпитер, вызывая мощнейшие приливные волны, которые, в свою очередь, раскалывают ледяной покров Европы и выстреливают на её поверхности множеством гейзеров...
Многогранник, известняк – т.е. многогранный, известный.


Поучительные истории из жизни звёздного пехотинца (18+)

История 1-ая

На мундире каперанга
Три алмазных бумеранга,
Орден “Черная фаланга”
За отличие в бою.
Это звёздная пехота.
Это грязная работа.
За грудки с пол-оборота,
Через слово “мать-твою”.

Восстановленный хирургом,
Моложавым демиургом,
В лагерях под Оренбургом
Из вонючей каши тел,
Он застрял на Байконуре,
Как мартышка в абажуре.
Он расслабился, в натуре,
И стреляться расхотел.

На Луне и за Уралом
Нет удачи федералам.
Кто с мечом, а кто с оралом
Наседает пятый год.
Президенты цвета хаки
Надоели как собаки.
То банкеты, то атаки,
То совсем наоборот.

Древнерусская рулетка,
Надувная малолетка,
Виртуальная таблетка
Или парацетамол
Не избавят от досады,
Что пропало две бригады,
Что военные парады
Принимает богомол.

День и ночь идет веселье.
Дым клубится. Льётся зелье.
Пучеглазое похмелье -
Не помеха по утрам,
Чтоб отпраздновать со свистом
С одноногим гармонистом,
Марсианским колонистом,
Католический байрам.

Всю неделю пил в отеле
На балконе и в постели.
А затем в конце недели
Посетил гостиный зал.
Под колонной Аполлона
Из стекла и поролона
Выпил ровно полгаллона,
Покачнулся и сказал:

“Если космос - это зона,
В миротворцах нет резона.
Три-четыре гарнизона
Не заменят божий план.
Нам, ребята, остаётся
Отбиваться как придётся.
Где отпустишь, там и рвётся.
Не война, а балаган”.

Он хотел задрать футболку,
Предъявить свою наколку
“Ненавижу самоволку,
Обожаю городки”,
Но почти неудержимо,
Как с лица потоки грима,
Постояльцы плыли мимо.
Не ухватишь за грудки.

Он покрыл всех матюгами,
Вызвал девушку с ногами,
Что привинчены богами
Раздвигаться так и сяк,
И в припадке буйной страсти,
Как с уборщицей в санчасти,
Не взирая на напасти,
Своротил дверной косяк.

Не хотелось ставить точку,
Да наутро в одиночку
Напоролся на заточку
Наш лирический герой.
Затверди же раз за разом,
Коль мораль сильна рассказом:
Вольномыслие под газом -
Настоящий геморрой.

История 2-ая

В Мариуполе в июле
Жарко даже в вестибюле.
Битый час на тёплом стуле
Пехотинца гложет зуд.
Он напал, как бойкий кречет,
Не убьёт, так покалечит.
Пехотинец рвёт и мечет,
Струйки потные ползут.

Премируют в финотделе,
Благодарность в личном деле,
Ягодицы поседели,
Отказался сдаться в плен.
Вроде карты нужной масти,
Но сказали в штабе части:
Вызван в орган местной власти
Боевой команды член.

Небольшая подзарядка
Для блюстителей порядка.
Им бы только разнарядка -
Морда тут же кирпичом.
От вопросов с подковыкой
Можешь выглядеть заикой.
Хочешь - тыкай, хочешь - выкай,
И не думай ни о чём.

Но прогулка к особистам -
Не пикник с весёлым твистом.
Был бы дьявол фаталистом,
Не плодил бы эту срань.
Через сорок три минуты
После вздоха “фу, ты, ну, ты”
Царство местного Малюты
Сотрясла густая брань:

“Это что за небылицы
Про мутантов из столицы?!
Тяжело носить петлицы,
Вздумал Свифту подражать?!
От министра до ребёнка
Всех гребёт одна гребёнка.
Ты солдат, а не бабёнка,
Должен паузу держать.

“Сказ о звёздном пехотинце”
Станет курицей в зверинце.
Заусенец на мизинце,
Ты ответишь головой.
Был примерным семьянином.
Жил в казарме с мезонином.
В черной рамке над камином
Сохранишься как живой.

Мы отбили черномазых,
Укротили узкоглазых,
Забастовщиков чумазых
Навернём на бигуди.
Ты, кусок свиного фарша,
Докатился до демарша.
Пусть заходит секретарша.
Сам в приёмной погоди”.

У блондинки и брюнета
В паутине кабинета
Для доклада и минета
Есть четырнадцать минут.
По указке и по праву
Пропесочили на славу.
Не обидно за державу,
Если люди отдохнут.

И по высшему разряду
В виде тезиса к докладу
Протестировал помаду
Главный в городе стукач,
И шепнул: “Гони писаку,
Как плешивую макаку.
Не хочу губить вояку.
Я сегодня не палач”.

Так восславим секс оральный,
Безупречно-аморальный,
Два стакана минеральной,
Междометья, то да сё!
День дробится в сотне окон.
Мир несётся. Вьётся локон.
Государство - это кокон,
Безопасность - это всё.


Тезисы к теме «Секс и религия»

1
Вероятно, мужская плоть,
Что затем и снимает плавки,
Чтобы девушку расколоть,
А потом попросить добавки,
Есть ракета «Земля-Господь»,
Обезьяна в посудной лавке.

2
«Разве можно теперь уснуть!» -
Восклицает с упреком дева.
Деве надо за дверь шагнуть,
Чтобы сразу шагнуть налево.
Посмотрите, как дышит грудь!
Эту грудь возвестила Ева.

3
Как известно, дверной крючок
Не боится лихой отмычки.
Если в доме живет сверчок,
На балконе щебечут птички.
Серенады поет смычок -
Музыкальный свидетель смычки.

4
Предлагаю принять зачёт,
Потому что ежу понятно:
Что скрывается, то влечёт,
Что естественно, то приятно.
Забывается «чёт-нечёт»,
Не забудешь туда-обратно.

5
Если мальчик залез в Талмуд,
То ему не сносить головки,
А повестка на Страшный суд -
Посильнее из уголовки.
Даже ангелы не спасут,
Не взирая на все уловки.

6
Не коранит меня Коран,
Если кто-то Талмуд талмучит.
Я, ребята, простой баран,
Что мычит, а потом мяучит.
Я могу применить таран,
Если главный баран поручит.

7
Как банкиру не дать на чай,
Так планету не спрятать в ранец.
Если мается месяц май,
Приглашают на белый танец.
Если вам говорят «Бай-бай»,
Значит, вас провожал засранец.

8
Что же взять мне теперь с неё
В засыпающем бельэтаже?
Вот я вижу ее бельё,
Вот я далее вижу даже.
Вот срывается «ё-моё»,
Губы тянутся все туда же.

9
Свято место, пустым не будь,
А иначе снесу в починку.
Разрешаю себе продуть
Восхитительную тычинку,
Чтобы пестик сумел вдохнуть
Человеческую личинку.

10
Этот опыт бегам сродни
За практически чёрствым Богом.
Как обои, мелькают дни.
Нет отбоя одним тревогам.
Чем природе сказать «усни!»,
Лучше в рай упереться рогом.

11
Если курочку гложет быт,
Если кочет вскочить не хочет,
Ставлю ей и ему на вид.
Это, знаете, нас порочит.
Что шевелится, но стоит,
Бог со временем обесточит.

12
Предлагаю, подруга, встать
И Осанну пропеть осанке,
Той, с которой мужская стать
Запрягает к восторгам санки.
Невозможно с тобой устать
На раздолбанной оттоманке.

13
Нидерландский мудрец Эразм
По фамилии Роттердамский
Утверждал, что мужской оргазм
Иногда переходит в дамский.
Воздержание есть маразм,
Самодурству близнец сиамский.

14
На газоне растет сорняк,
Но не действует мне на нервы.
Я зарылся, как тот горняк,
Добывая слова-консервы.
Обоюдно любить - верняк.
Всемогущий дает резервы.

15
На верблюде не въедешь в рай
Сквозь иголку за все коврижки.
Я внушаю себе - взирай
На источник своей отрыжки,
Потому что российский край -
Это родина кочерыжки.

16
Ненадежен подлунный мир:
Всех и каждого ждет разлука.
Человечество - мой кумир.
Жалко, общий кумир - базука.
Выбираю прямой эфир,
Идеальный разносчик звука.

17
Для астрала нирвана - дар,
Для нирваны - костюмчик тесный.
У соседки густой загар,
У соседа пожар телесный.
Улыбается Суперстар,
Чьё отечество - Град Небесный.

18
Красотищу не взять в полон.
Непогоде не дать по роже.
Я уверен, что сам Шаблон
Бедной копии не дороже.
Для девчонок Ален Делон
Есть предмет поклоненья тоже.


Гроза в отрочестве

Как мамонты, раскачивались сосны,
И пугало летало над селом,
И плавился простор молниеносный,
И подступал, сгущая бурелом.

Овраги вырастали, как воронки,
И корни выползали из земли,
И лопались ушные перепонки,
И зубы настучаться не могли.

И всё пространство между облаками
И почвой, уходящей из-под ног,
Казалось, исполинскими руками
Вот-вот уже свернут в бараний рог.

И этот бег по самой кромке леса,
Безумный бег с корзиной на спине,
Всё ускоряла тёмная завеса,
Дышавшая, как зверь, в затылок мне.

Ещё одно мгновение - и ливень
Ударил так, что воздух поседел!
И я бежал, пока древесный бивень
Не положил безумию предел.

То был удар, лишающий сознанья,
То был удар, подбросивший на миг
К воспламенённым сводам мирозданья,
Распахнутым, бездонным словно Лик.

Творилось нечто странное с подростком:
Не ужас, а смятенье крепло в нём,
Разбуженное звёздным перекрёстком
И холодом, и волей, и огнём.


Ночь

Если внезапно задуматься, если
Не потревожат рептилии мрака -
Препровождение времени в кресле
Есть полноценная с хаосом драка.
Свет, излучаемый синим торшером,
Активизирует книжные полки,
Полки, которые склонны к замерам
Или прополке.

Преодолимая звездная бездна
Дышит в оконный аквариум мира.
Люминесценция небесполезна,
Раз человечество - фаза эфира.
Как сочетание света и тени
С недопрессованной пылью бумажной
Для рисовальщика в пятом колене
Жизненно важно!

Не на военном параде фуражки,
Не в экибане к цветочку цветочек,
Мир за пределами многоэтажки
Есть атмосферное скопище точек.
Разум, усиленный внутренним слухом,
Контур Создателя ищет, наверно.
Это движение взгляда за духом
Как характерно!

Сумрак сужается, как кубатура
Шара, вкусившего млечный напиток.
Это созвездие или микстура,
Или фантазии это избыток?
От погружения в эти глубины
Гаснет сознание, сводит запястья,
Ибо мерещится нить пуповины -
Нить соучастья.

Тело, подобное микрочастице, -
Беглая гласная в слове Господнем.
Что не поведал Гораций Капице,
Выложу будучи студнем в исподнем.
Ручка, вальсируя, пальцами водит,
Даром безногая и без замены!
А перед внутренним взором проходит
Грань Ойкумены.

Осознающий гармонию ночи,
Я передатчику синонимичен
В манипуляциях с эхом. Короче -
При бормотании косноязычен.
Если Конструктора запеленгую,
Не упуская торшера из виду,
Из неизвестной вселенной в другую
С миром изыду.


О Галиче на вздохе и каверзах эпохи

I
Галича выслушал – пройденный бард.
Шестидесятников евростандарт:
То упакован от пуза,
То неподкупная муза.

Редкий концерт – Академгородок.
Вне разнарядки – свободы глоток.
Ладит - гитарная дека
С профилем всечеловека.

II
Фигой в кармане играет поэт.
То обличает, то сводит на «нет».
Зрителей – нервная давка,
Словно провалена явка.

Публика – это отсутствие мест.
Дети двадцатого съезда – окрест.
Атомный физик заплакал:
Сталина – на пастернакол.

III
Галич взахлёб – то Сократ, то Эзоп.
В блеске софитов – возвышенный лоб.
За неимением мненья
Требуются песнопенья.

Образованщины русский язык!
Даром немотствует русский мужик.
Не по пути с мужиками –
Будучи отказниками.

IV
Аплодисменты доцентов звучат.
Вроде молчальники – а настучат:
Первоисточник прослушки –
В магнитофонной катушке.

Западников – западня, западло:
Всё без оттенков – добро или зло.
Инакомыслящим разом
Не прибавляется разум.

V
Культ диссидента. Издат – там и сям.
Сердце с пороком, приведшее в храм.
Выпало перекреститься
Выкрестам – дабы проститься.

В мире безмолвия дрогнет рука.
Но в Абакан доплывут облака.
Весть: электрическим током
Самоубит ненароком.


Размышления в морозную ночь

I

Дым поднимается вверх столбом
И упирается медным лбом
В бурую шерсть овечью,
В снежные житницы, чьи стада
Чешутся руки согнать сюда
И вразумить картечью.

Как бронепоезд, стоит мороз.
Чёрные пальцы, прозрачный нос.
Веко острее бритвы.
Мир состоит из панельных плит.
Время разучивать «Ай, болит!»
Или бубнить молитвы.

Время разбрасывать кислый снег,
Хаять морозный двадцатый век,
Век топора и плахи.
Впрочем, всё это - одна из тем,
Часто звучащий набор фонем,
Если рождён в рубахе.

Тем же, кто голым пришёл на свет,
Холодно так, что спасенья нет.
Стынут мозги и кости.
Хочется соорудить костёр
Из одеяла, прогреть мотор,
К солнцу поехать в гости.

На эшафот циферблат похож:
Головы режет блестящий нож
Прыткой секундной стрелки;
А выражения детских лиц
Напоминают сердитых птиц,
Пятна сырой побелки.

Ветер разделал моё окно
Под золотое со льдом руно.
Где же ладья Язона?
Избранных много, а званых - кот,
Как говорится, наплакал, вот
В чём не найду резона.

Можно ударить клюкой в набат,
Можно вломиться в калашный ряд
С рылом купца-барыги,
Но невозможно узнать себя
В том, кто цепляется за тебя,
Фиги изъять из книги.

Жизнь поражает как тот мужик,
Что неразумен, зато велик,
Задним проходом крепок.
Где-то уже на весу трещит,
Словно простой богатырский щит,
Мой деревянный слепок.

II

Честное слово, я был не прав:
Та же погода имеет нрав
Или, точнее, норов.
Бурый каракуль густых небес
Где пообтёрся, а где облез,
Высь обнажив для взоров.

Каменный город торчит, как гвоздь.
Звёздное небо висит, как гроздь.
Можно подставить губы.
Выпуклый сумрак растёт квашнёй.
Хочется срезать с него клешнёй
Башни, антенны, трубы.

Как бронепоезд, ползёт мороз.
Слышишь, доносится стук колёс?
Минус за тридцать с гаком.
Жаль, из меня не выходит краб.
Как человек, я и глуп, и слаб.
Лучше поставлю раком.

Физика твёрдых и жидких тел
Не объясняет, кто рыбку съел,
Ибо не в этом дело.
Тело на тело вползает вдруг,
Чтобы замкнулся порочный круг,
И вытесняет тело.

А по прошествии сотни лет
Буду я гордо смотреть на свет,
Полный чужих сокровищ,
И улыбаться тому, что я
С этим кошмаром - одна семья,
Что наплодил чудовищ.

Если прижаться щекой к огню,
Можно подумать, что я темню,
С горки не знаю спуска;
Можно подумать, что я не тот,
Кто для любимой сравнил свой рот
С раковиной моллюска.

Нечего даже сказать в ответ
На замечание: «Счастья - нет.
Главное - быть в расчёте».
Как занавеска, припав к окну,
Я эту песню за хвост тяну
На безымянной ноте.

В центре конфликта «детей-отцов»
Мы вырастаем, в конце концов,
Чтобы отдаться жизни.
Но подступают другие дни.
Мы остаёмся совсем одни,
Словно слепые слизни.

III

Видимо, время пришло опять,
Если раскрыта моя тетрадь,
Если фломастер пишет,
Что высекает в носу герань,
Что вытворяет моя гортань,
Что перепонка слышит.

Значит, приспичило. Так зима
Скоро приспичит сойти с ума
И разменять рассудок
На холодильник дежурных фраз.
Кем же я буду на этот раз? -
Кем и сейчас, ублюдок.

Чтобы концы не отдать с тоски,
Можно засунуть виски в тиски
И почесать в затылке
Или, себе пожелав: «Гуд лак!»,
Горькое горе зажать в кулак
И утопить в бутылке.

Если поможет один из двух
Новорождённых рецептов, дух
Переводить не надо,
Ибо всё это - последний шанс
С временем года вступить в альянс,
Пробормотав: «Засада».

Взятый в лопаты прямой сугроб
Напоминает огромный гроб,
Не побывавший в пасти.
Кто-то отбросит теперь коньки.
Рядом с сугробом стоят пеньки.
Можно сказать - запчасти.

Можно сказать, но забыть нельзя,
Как на бегу каблуком скользя
По переулкам снежным,
Я возвращался, не чуя ног,
Самовлюблённым в чужой звонок
И неподкупно-нежным.

Если бы знали и я, и ты,
Что потускнеют твои черты,
Что не сносить скорлупки,
Мы бы, возможно, ушли на дно,
Чтобы воскликнуть: «Темно! Темно!» -
В нашей подводной шлюпке...

Если зима - Ледяной дворец,
Хочется верить, её Творец
Был никогда не против,
Был он не против, а только за,
Мне показавшись, мои глаза
К вечности приохотив.


Машук

1
Густеет шапка Машука
Сродни загривку кошака.
От хлопьев снегопада
Глаза лишились взгляда.

Вези меня, экскурсовод
С ужимками зазнайки,
От самых Минеральных Вод
Озвучивая байки.

2
Вези меня в толпе живых,
Молоденьких и пожилых,
До впечатлений жадных,
Чудных и заурядных.

Каким я есть, вези меня,
Хмельным и неподдельным,
За чувством рокового дня
И кодексом дуэльным.

3
Вези в махровый снегопад
Туда, где люди невпопад,
Где лаковый Мартынов
Прицелился, прикинув.

Пускай походка, как желе,
Мне по сердцу погода!
Я заново навеселе.
Вези меня, урода.

4
Но встал автобус, как ишак,
Упрямо сдерживая шаг.
И вьюга мнёт туристов,
И ветродуй неистов.

Идущий в гору да подъём
Возвышенно осилит,
Ведь пуля входит напролом,
А иногда - навылет.

5
Подножие горы Машук.
Безбожие уходит вдруг
С беспамятством на пару -
Идёшь не по бульвару!

Идёшь и видишь: дерева,
А не кусты повсюду.
И восклицает голова,
А сердце бьёт посуду.

6
Здесь Лермонтов, уже мертвец,
Стоял и выстоял, Творец!
Стоял и не винился,
А тёмный дуб клонился.

Сегодня вьюгой сметены
Все виды на поляну.
Сегодня многим видеть сны,
Сегодня выть мне, пьяну.


Стихи о прошлом (2)

I. О строительном отряде

Время, как семя, восходит во мне.
Помню предчувствие краха в стране,
Помню отсутствие страха.
Хлеб и горчица в столовой - за так.
На рюкзаке по-английски «фил-фак»
Вытравил парень-рубаха.

Помню коровник, что я возводил,
Местную девушку, что заводил,
Очередь в штучном отделе.
Помню, как в рай уносилась душа,
Как основательно и не спеша
Мы всем отрядом гудели.

Время провала в крутое пике,
Самоубийственной каши в башке,
«Архипелага ГУЛАГа»,
Смачной влюбленности в западный мир.
Джинсы с кроссовками - вот мой кумир,
Не признающий сельмага.

На дискотеке - под «Ласковый май».
Но «Наутилус» - не тронь, не замай!
Я после службы - оторва.
Мы наблюдаем закат Горбача.
При несогласии рубим с плеча:
Мнений и сведений - прорва.

Почтой доставлено суперкино
Чехам из Чехословакии, но
Видик добыть иллюзорно.
Яна разводит руками опять.
А так хотелось её обаять
На боевик или порно.

Прежние дни на хапок не постичь.
Выложен в ряд силикатный кирпич
В той стороне хлебосольной.
Полон абсурда житейский замес.
Мне, чтобы выстоять, нужен отвес.
Каменщик я своевольный.

II. О международном сообществе писательских союзов

Адское пекло! Хочу на покой.
Домовладение на Поварской,
Комплекс музейный, усадьба.
Вот бы в Сухуми на пляже залечь!
В центре столицы - гортанная речь,
Буйная горская свадьба.

Я подрабатывал, я сторожил
Там, где Сергей Михалков дорожил
Памятью о единенье.
Множество судеб, народов, стихов -
Мало контекста. Сергей Михалков
Действовал как провиденье.

Офис в усадьбе, но в каждом крыле
По ресторану с парадом-алле,
То есть в распыл до укладки.
Первый - армянам, бакинцу - второй.
Телохранители встанут горой,
Предупреждая нападки.

Вижу - опять засиделся народ.
Вижу - ни капельки в рот не берёт
Псевдостоличная штучка.
В первопрестольной - известный бардак.
Вот завалились чекисты в кабак.
Думаю, недополучка.

Не разобраться с наскока, скорей:
Это - армяне, но азер - еврей,
То есть знаток Ойкумены.
Не проходимцы по русской земле,
Каждый отметился в Царском селе,
Каждого доят чечены.

Чем утверждаемся, тем и дышу.
Комплиментарных стихов не пишу,
Не доношу и не буду.
Свадьба в угаре. В ударе ОМОН.
Прибыл и вставил за драку пистон
Не из любви к самосуду.

III. О Госоркестре России

Консерватория - это рояль,
Это эфир, занесённый в скрижаль,
Это эфирные волны.
Это разруха, вошедшая в плоть.
Это сподобил увидеть Господь
И прикоснуться по полной.

Я и поныне к гадалкам не вхож.
Не музыкант, не еврей, ну и что ж?
Дали работу в окладе.
Прессекретарствовал, честь не ронял,
То обаёвывал, то оттенял,
Будучи весь в шоколаде.

Был нараспашку Петров Николай.
Был для Мацуева не шалопай,
А собеседник в гримёрке.
Всякий из них - не духовный отец.
Но восходящую подпись Жванец
Помнят служебные корки.

Был термоядерным Марк Горенштейн:
То восклицателен, то чародейн,
Не дирижёр - а маэстро.
Как-то в проходе Щедрин Родион,
Сделав в сомнении встречный поклон,
Спел дифирамб Госоркестру.

Власть над творцами - суровый предмет
(Тут не поспорит и Юрий Башмет),
Но допустима Всевышним.
Если не Божий, так собственный суд.
Вот и потребен то пряник, то кнут -
Сто Ростроповичей с лишним!

Не БЗК, а светлановский зал.
Больше евреев нигде не видал,
Ибо упрям и рассеян.
Но при набегах за данью в Москву
Я оживаю и этим живу,
Заново самонадеян.


Киевский триптих

В.М. Гутковскому с признательностью

I

Опустошённый сумчатой Москвой,
Беспочвенный - иначе - кочевой,
Читающийся как легкомоторный,
Космополит из тех, что русопят,
За бабье лето и каштанопад
Я закатился в Киев забугорный.

Вот - Бог, а вот - порог среди дорог.
Напропалую с Богом - мой конёк,
Запавший на степную кобылицу.
Пока бездомен или многолик,
В путь - без костей до Киева, язык!
Наведаемся в щирую столицу.
_______________________

Всю ночь таможня тыкала на «вы».
Всю ночь харчили корюшку с Невы
В сердцах великорусские хохлушки.
Всю ночь ломился паспортный контроль,
И перекатная сопела голь,
И щурилась, как беженцы в теплушке.

Всю ночь роились думы о былом.
Сосед «Мы киевляне всем селом»,
Горилку полируя «Зверобоем»,
То проливал, то хмыкал наугад.
А я, как самородок-азиат,
Остерегался склонности к запоям.
_______________________

Другой сосед по имени Толян,
Из угрофинских евромуромлян,
Отмеченный надрывным заусенцем,
Вослед наряду укропогранцов
Внезапно бросил: «Дети без отцов.
Ле хаим при гевалте западенцам!..»

О бабье лето, осени весна!
В плацкартном даже мухам - не до сна:
Ведь вся ботва - об этночернозёме.
Рассвет за поездами - взапуски.
И на троих мелькают двойники
Заподлицо с фигурами в проёме.
_______________________

Центральный - но единственный вокзал.
Я кавы италийской заказал,
Как истинный ариец-монголоид.
«Варшава-Киев». «Киев-Бухарест».
На выходные нет свободных мест.
Мадьяров «Киев-Ужгород» устроит.

До заселенья - битых три часа.
Таксисты, заливные голоса,
В анфас и профиль - мятые купюры,
Берут то на хапок, то за реглан.
«Крещатик? Тридцать зеленью, братан!
А ножками - вдоль улицы Петлюры»…

II

К заутрене звала заря
Во все литавры.
Стеклопакет монастыря
Сверкал из лавры.

Клубилась публика у врат
И паства тоже.
Путеводитель - нарасхват:
Помилуй, Боже!
________________

Пещерные колокола
Небесным ладом
Просвечивали купола
Каштанопадом.

Душа просилась на постой,
Клонилась выя
У врат обители святой
Во граде Кия.
________________

Под стать паломникам грудным
И старым перцам
Под стать монашествующим
Единоверцам

Вошёл и я в незримый мир
Молитвослова,
Где нарождающийся клир
Рассеян снова.
________________

Монашек - обликом велик -
На вид - в железах -
Втащил под купол Божий лик
На саморезах.

Пускай среди Святых даров -
Песок и щебень,
Под сводами колоколов
Звучит молебен!
________________

Тому свидетельством - в росе
Печерской лавры
Илья из Мурома и все
Единозавры.

Молитва с миром на юру
Не будет лишней.
Метаться духом - не к добру.
Прости, Всевышний!
________________

Прости, Всевышний, за урон
И грех смердящий,
Зане коленопреклонён
Прямоходящий.

Прости за пройденный маршрут
Вдоль по Мазепе,
Зане вершу духовный труд
В народном склепе…

III

О, Киев, зыбкая межа,
Стезя наследства.
Предвосхищенье рубежа
И самоедства.

О, туристический из зол
Крещатик клятый,
Где я, русеющий монгол, -
Москаль пархатый.
________________

О, Незалежности майдан
Жовтоблокитный!
Опустошённый, как Богдан,
И ненасытный.

О, Киев, пращуров залог
Соборной сборной,
Самосознания поток
Нерукотворный!
________________

О, яблочный иконостас
Софии мудрой,
Где самородок-богомаз
Дымится пудрой.

О, Киев, щирый неофит
Из укро-ляхов.
Междоусобный алфавит -
Погонщик страхов.
________________

Метаться духом - изворот:
Родил - не вымер.
Недаром киевский исход -
Весь в мой Владимир.

Когда души моей свеча
Смердит нагаром,
Сплеча недаром - сгоряча
И в путь - недаром.
________________

И я там был, мёд-пиво пил,
Всю память выев.
Когда захочется в распыл -
Дорога в Киев…

О, Киев, ты же чернозём
Привил подзолу!
Всеяднорусский окоём
Есть очи долу.
________________

Тому свидетельством - века,
Земля и небо,
И холокостная мука -
Помимо хлеба.

О, Киев, дряхлый жизнелюб
И величавый,
И благоверный, словно труп
Родной шалавы!..


Стихи о прошлом

I. О детстве

Как накануне эпохи разграба,
Дай мне клешню или - попросту - краба,
Дней безалаберных друг.
В поисках смысла, судьбы и начала,
В поисках истины или причала
Сердце усилило стук.

Время - песок, хоть и крупнозернистый.
Ринусь я с ходу, былинник речистый,
В старорежимную даль.
Промысел Божий созвучий на русском,
Равный по точности залпам и пускам,
Лишь преумножит печаль.

Кузница жизни рабочих окраин.
Дар солидарности необычаен:
Каждый - за други своя.
В меру отзывчивый для доброхота,
Оруженосный для дона Кихота, -
Это, наверное, я.

Помню пруды, шпалорезку, кирпичку.
Помню сгоревшую за щекой спичку,
Финку, что в тополь метал.
Помню, как били подростка подростки,
Как выставляли над павшим отростки,
Ржавые, словно металл.

Крыша без бортика, звёздная топка.
Самая полная первая стопка.
Все кровяные тельца.
И послевкусие, и непонятки.
Книга о родине, но без закладки.
Двор, одуванчик, пыльца.

Брови по Брежневу мне не нахмурить,
Детские годы не отштукатурить,
Школьной скамьи не встряхнуть.
Сколько потрачено жизненных соков,
Чтобы подвижка воздушных потоков
Вновь осенила бы грудь?

II. О студенчестве

Все мы взрослеем, мужаем, линяем.
Все мы из прошлого вновь вычленяем
Юности праведный гнев.
Годы студенчества - годы лицея,
От пустыря в голове панацея,
Розовых стекол отсев.

Был я в ударе и самоотвержен.
Был возмутительным нравственный стержень:
Бунта алкала душа.
Был я дневник, был заочник я тоже.
Пьяненький спал на собаке в прихожей.
Дев целовал не дыша.

Жизнь вырастала из книжной прополки.
Не разночтения, а кривотолки
Вновь будоражили мир.
Все мы разгромлены, каждый - осколок.
Но во спасение жил я, филолог,
Как благородный сатир.

Роли позёра, гуляки, поэта -
Всё удавалось. Спасибо за это
Шлю побратимам моим.
Для славянина в смиренной рубашке,
В общем, простительны эти замашки,
Ибо на том и стоим.

Прошлое отражено в настоящем.
Юноша бледный со взором горящим
Жив и поныне во мне.
Жив и поныне бунтарь и повеса,
Напоминающий не мракобеса,
А зеркала на стене.

То ускорение, то перестройка.
Тройка по старославянскому. Койка
Где-то в общаге. Роман.
Водки - залейся, и дым коромыслом.
Жизнь наполняется чувством и смыслом.
В чём же, однако, изъян?

III. Об армии

Был я юнцом то упрямец, то склочник.
Стал гуттаперчевым мой позвоночник,
Дабы тянуться во фрунт.
Помню поныне «Прощанье славянки»,
Путь от повестки до первой портянки,
Архипелаг Моонзунд.

Штык - внедорожник, а пуля - ударник.
Прапорщик - это разбитый подфарник
И кочевой перегар.
Армия - это привычка держаться,
При попадании не поражаться,
Самостояния дар.

Не иждивенец при папе и маме,
Не отщепенец в Божественном храме,
Не пораженец в бою,
Дух - это выскочка из оболочки,
Это внезапно дошедший до точки
Или попавший в струю.

Служба казалась не мёдом, а хреном.
Ровно два года - не прахом и тленом,
А про запас в багаже.
Не понарошку, хотя и насмарку,
Ибо могущество мне, перестарку,
Не оттопырить уже.

Балтика. Там, где промозглая осень
Входит в привычку, а флот миноносен,
Был я закован в шинель.
Будь же ты проклято, псевдоэстонство,
Чванство фанатиков и фанфаронство
Тех, кто не с нами досель!

Море имеет приметы изгнанья.
Остров способен расширить сознанье,
Преумножая во лбу
Пяди, извилины, взгляды о мире.
Как же я ныне бренчал бы на лире,
Не испытавши судьбу?


Чеченский марш

- Национальность?
- Гипербореец.

"Опоздавшие к лету"
Андрей Лазарчук


****

Гипербореец вернулся с войны
В серой, как порох, шинели.
Гипербореец не видел жены
Год и четыре недели.

Гипербореец стоит у дверей.
Ноги не чувствуют пола
После саратовских госпиталей,
В самое сердце - укола.

Как дотянуться до кнопки рукой,
Если вернулся досрочно.
Вот бы открыли с вопросом: "Живой?",
Он бы ответил: "Так точно".

Дверь отворяется. Снежную пыль
Через порог задувает.
И металлический белый костыль,
Можно сказать, не мешает.

****

Гиперборейцы стоят на плацу
Ровно, как в баре бутылки.
Каждому пятому форма к лицу,
Если не видеть затылки.

Ветер полощет шинели солдат
Вместе с полотнищем флага.
Гиперборейцы стоят и стоят:
Сложное дело - присяга.

Завтра их родина бросит на юг,
В пекло чеченской столицы,
Где за неделю без малого, друг,
Выживут лишь единицы.

Кто-то из павших получит медаль,
Четверо - даже при жизни.
Так высекается эта скрижаль:
"Гиперборейцы - отчизне!"

****

Гипербореец Иван Молоток,
Сунув за пазуху фляжку,
Чтобы разбавить хороший глоток,
Делает третью затяжку.

Гиперборейца укрыла стена:
Снайперы - это не шутка
Там, где в оконном проёме видна
Бывшая площадь Минутка.

Капает водка с солдатских усов.
Кружатся белые мухи.
Дом этот ровно в двенадцать часов
Будут расстреливать духи.

Дело простое: убит человек,
Родина не виновата.
Бой оборвется. Мерцающий снег
Запеленает солдата.

****

Рыжее солнце висит в небесах.
Падают белые мухи.
Два девятнадцать на новых часах
Гиперборейца Петрухи.

Два девятнадцать. Разбитый подъезд.
Рухнувший свод перекрытий.
Свежая надпись: "Дорога в объезд".
Цепь непонятных событий.

Залпом орудий расстрелянный дом
Без объяснимой причины.
Остов сгоревшего танка, и в нём -
Труп пожилого мужчины.

И, в довершенье, последний приказ:
Маршем достичь горизонта,
Линия эта и будет как раз
Точная линия фронта.


Азербайджанский диптих

Баку

Прощай, Баку! Ты дал кукареку,
И тени хором выпали в осадок.
А свет зари - на подоконник падок -
Вцепился в самозваную строку,
Закутанную в простыни из складок,
С прилипшей винной пробкой на боку.

Прощай, Баку! Сегодня - взапуски
С поджарым ветродуем подворотен
И маревом, разъятым на куски,
Блуждать, не догоняя от тоски.
Ты воспалён и празднично бесплотен,
И горемычен, и бесповоротен.

Прощай, Баку! На знойных площадях -
Фисташковый, на вырубках - овечий,
Индюший и гусиный - на паях -
На лоджиях, за уммой - человечий.
Иных уж нет, а те и те - далече,
И никого, чей адрес - на губах.

Прощай, Баку! За солнечным сплетеньем,
За рёбрами, у сердца - удержу,
Ведь память благосклонна к багажу,
Отмеченному вздохом и смятеньем.
Я в сторону однажды погляжу,
Разбуженный в избе петушьим пеньем.

Прощай, Баку! Случился на веку
Моём - да как негаданно случился!..
Взыграл, раздухарился, ополчился.
Предвосхитил, отметил, отличился.
Тебя я незабвенным нареку,
Покинутый бакинцами Баку.


Лезгиностан

Стылый, как прищур над жестью скулы
Азербайджанца-лезгина,
Воздух течёт из разлома скалы
В дверь магазина.

Выдох имеет свой собственный вес.
Вдох сопрягаем с удушьем,
Рваным, как ястреб под сенью небес
С пёстрым подбрюшьем.

Ельник под насыпью. Выстрел. Аул,
Непроходимый с заката.
Здесь я почувствовал времени гул
Скоробогато.

Здесь мне привиделось как наяву -
Запанибрата до жути -
Друг мой старинный седую главу
Вздыбил по сути.

Камень возвышенный - верная твердь.
Горы меняют походку.
Выбор отсутствует: жизнь или смерть,
Вечность - в охотку.


Юрию Беликову

На перекладных в запорошенной бричке.
В гудящей под насыпью звёзд электричке.
Не в меру - осёдлый, на раз - кочевой.
То сам, то не свой.

Щегол-песнопевец. Доднесь прощелыга.
Рябиновый князь. Перемётная книга.
Заря похмелюги. Луна головы.
Луга трын-травы.

В берёзовой роще, как в смерти героя,
Сгущение сил неземного покроя.
В бессонном стволе различим силуэт
И внутренний свет.

Возьми в укорот на паях с доброхотом
Судьбу за грудки речевым оборотом.
Так слово за слово, а лыко - в строку.
По жизни - ку-ку.

Дожил. Не имел. Не чурался. Не значил.
Приблудный босяк за косяк накосячил.
Не переиначить и не посягнуть.
Уж как уж нибудь.

Ты слыл человеком с утра или к ночи
В предбаннике Божьем - в России, короче.
В аппендиксе мира - взахлёб перемать! -
Тебя не отнять.

Нам были знакомы и время, и местность.
Не врезала дуба родная словесность.
Остыла теплушка. Дыра в котелке.
Идем налегке.


Амираму Григорову - от души

I
Не беженец в черту осёдлости -
Вдоль да по Питерской кочевник.
Кромешный обличитель подлости,
Распахнутый, как ежедневник.
Вдаль да по матери рассеянный,
Лишённый отчего порога,
Без устали самонадеянный,
Расхристанный за ради Бога.

По белокаменно-безбашенной,
Посконной, лапотной, сермяжной -
Не проходимец перекрашенный,
Не иноходец авантажный.
По столбовой чересполосице
Ты - тонкокожий внедорожник,
Увесистый в разноголосице,
Находчивый, как засапожник.

II
Бедовый или безалаберный -
Чем искренней - тем беспокойней -
Вдыхавший Каспий щелью жаберной
Явился выходцем из бойни.
Бакинец - пробы ставить некуда,
Ведь мёртвые не имут срама!
В варяги, не минуя грека да
И русского, - путь Амирама.

Погром - название рабочее
Для всех, кто вырвался изгоем.
Горячих точек многоточие
Крушило судьбы смертным боем.
Доколе колется Евразия,
Убоина - из-за Кавказа.
Россия тату - не оказия,
А собственница пересказа.

III
Европствуя, на азиатчину
И я взираю пехотинцем.
Но создана Россия вскладчину
И нам дарована гостинцем.
Доколе сами мы не местные,
Нам дороги уроки бокса.
Безродные - знать, поднебесные -
В библиотеке ортодокса.

Мы разводили тары с барами,
А в них - турусы на колёсах.
Хазары, будучи поджарыми,
Не выдохлись в великороссах.
Пребудучи единоборцами,
За всеотзывчивость радея,
Мы помним: чудо-стихотворцами
Крепка в России Иудея.

IV
Воистину кольцо Садовое
Для горца и акселерата
Шумит, как дерево плодовое,
Надмирное запанибрата.
Влюбленный или хорохористый,
Ты самобытен в назиданье.
Твой стих, рассыпчато-убористый, -
Почти эфирное созданье.

За истину - так донкихотствовать!
За дружество - так честь по чести!
Твой стих, рожденный доброхотствовать,
Сродни нерукотворной вести.
Беспочвенный - во плодородие
Отрогов русского Парнаса,
Ты - подлинник. Опять на взводе я
От музыки без свистопляса.


Одесса

Одесса в снегу. Спаниель
Хозяйский по кличке Марсель,
Соткавшийся из светотени,
Припал на лепные колени.
Мерцающий валится снег.
Марсель ослепительно пег.

Одесса в снегу. Ни гу-гу! -
Белеют, как ноги в стогу,
Карнизы во всём околотке.
Пропахший бутылью в оплётке,
На плечи возлёг дождевик.
Надмирное к миру - впритык.
_________________

Одесса в снегу. Одессит
В бушлате невольно басит.
А море в оправе из блеска
Распахнуто, как занавеска.
Волненье - 3 балла. Прибой
Напомнил про жидкий припой.

Одесса в снегу. На бегу,
Такой разношёрстный в пургу,
Разящий маслиновым оком -
Все мускулы словно под током! -
По набережной под откос
Срывается огненный пёс.
_________________

Одесса в снегу. Перевес
Воды, исходящей с небес,
Над городом - как над сосудом.
Душа, озарённая чудом,
Взирает на стылую рябь,
Почуяв бездонную хлябь.

Одесса в снегу. Не могу
Не выкрикнуть на берегу -
Кричу, побуждаемый лаем!
Мы даже бомжатню пугаем.
Расплавленный, как карамель,
Струится по пляжу Марсель.
_________________

Одесса в снегу. Фонари -
Все в коконах, как пузыри.
Собачьи прыжки и ужимки
Двоятся в рассеянной дымке.
Вздымающийся волнолом
Торчит из воды под углом.

Одесса в снегу. Не в дугу
Извилины даже в мозгу.
Зато, опалённая хмелем,
Душа зажигает с Марселем.
И кто-то из нас наугад
Доподлинно скоробогат.


Даздраперма Ивановна Раушенбах, или Поэма о соседке по лестничной и грудной клетке

Даздраперма Ивановна Раушенбах,
Рядовое дитя Первомая,
Ты стареешь без родины и на бобах,
Баки с мусором гневно шмоная.

Перекошена кофта на впалой груди,
Под застиранным лифчиком ноет.
Обвисают рассеянные бигуди:
Ростропович - и тот ельциноид.
__________________

Как стучала по лестнице - выдох и вдох -
Волевая старушечья клюшка!
Осыпалась со стен штукатурка, как мох,
Преломлялась об блюдце ватрушка.

Но лишившийся разума СССР
Пол-России наотмашь хоронит.
«Горбачёв - это ссученный функционер, -
Ты заметила. - Сдал и не гонит».
__________________

Диверсант, переводчица, зечка порой,
Революции верная дочка,
Ты была большевичкой, Россия - дырой:
Евразийская клякса - и точка.

Как бы ни проклинали за переворот
Лихолетья купель и горнило,
Но заявит великий советский народ
О свободе от Ганга до Нила.
__________________

Если мамочка - матушка, батюшка - поп.
Ты, зачатая в громе Цусимы,
Поражалась, нахмурив всеведенья лоб:
«Знать, безбожники богохранимы».

И в преддверии гроба сияет звезда!
Все мы родом из отчего детства.
Колобок, А.С. Пушкин, святая вода
И куличик пасхальный - в наследство.
__________________

Как же светел Крещатик в одиннадцать лет!
Кто поверит, что мы не Россия?
Дядя Ара, сапожник, свистел ей вослед.
Имя девочки было Мария.

Сиволапую бойню войны мировой
Пригвоздили к эпохе царизма.
За газетой отец твой качнул головой:
«Самодержец - ещё не харизма1».
__________________

Начиналось всё издали, обиняком:
Под подушками - Ницше с закладкой.
Ты любила молиться в саду, босиком,
Представляясь не падшей, но падкой.

Ты любила отцовское: «Рюмка борща
Да уважится в каждой пампушке!»
Ты, влюбленная в блоковский сумрак плаща,
Огурцами играла в кадушке.
__________________

В Петрограде - Распутин и камерный царь,
Осаждаемый Думой трескучей.
Если Божья однако набычилась тварь -
Всей России забиться в падучей.

Как империя пала? Как немец пришёл?
Как людей убивали соседи?
Даздраперма Ивановна крякнула в пол:
«Поножовщины аз буки веди».
__________________

«Суемудрие - это напыщенный вид.
В революцию шли честь по чести.
Троцкий, будучи Лев, заодно и Давид,
Голиафа сразивший без лести».

Девятнадцатый год. Голодуха. ЧК.
Воцерковленной девице жутко.
При чекистах закушена даже щека -
Не впервые лишиться рассудка.
__________________

Пулю в светлую голову принял отец,
Всё погибло: иконы и ряса.
Но тебе показалось: ещё не конец
Для могучего русского мяса.

Поминая Гражданскую и беляков,
Кровеносную русскую землю,
Ты бурчала, гвоздя одеяло с боков:
«Пораженчества я не приемлю!»
__________________

Клокотал над Земшаром вулкан Октября,
Воспалённо скрипел Мавзоленин2.
И всходила уже коммунизма заря,
И ещё убивался Есенин.

«Даздраперма3 - отныне, Мария - вчера», -
Ты решила и на ноги встала.
Комсомольцы вскричали, как черти: «Ура!»,
А вожак - снизошёл с пьедестала.
__________________

В горней юности любим на полных парах,
Свадьба хором воскликнула: «Горько!»
В послевкусии - сладкая соль на губах:
Не Борух, а возлюбленный Борька.

Что связало сердца их в один узелок
За отсутствием Божьего храма?
Даздраперма Ивановна зрит в потолок:
«Самосуд и еврейская мама».
__________________

«Сирота я для Киева. Маму мою
Закопали в преддверии ада,
Ибо самоубийственную полынью
Монастырская скрыла ограда».

«Да, была на поверку старуха Рахиль
Самуиловна кладезь свекрови:
То квашня, то бой-баба-об-стену-костыль,
То душа нараспашку корове».
__________________

«А Борух? Ну, известное дело, Борис
Водружал в головах серп и молот.
Ну, зачем же по матери?! Мы родились
Теплокровными в розничный холод».

«Жалко, стал зашибать, погружаясь в петит:
Журналистика - сучье занятье.
Говоришь, комиссарить поэту претит?
Буквоедство - фундамент распятья».
__________________

Севастополь забитый. Бедовый Тамбов.
Оголённый, как нерв, Кутаиси.
Новорожденный Мишка сопит будь здоров,
Старший Марк докопался до писи.

Даздраперма. Борис. Даздраперма. Борис.
Даздраперма. Борис. Даздраперма.
Где они обживались под флагом «Держись!» -
Там зашкаливала изотерма.
__________________

Грустноглазый любитель вина и марух,
Стихотворец на идиш и русском,
Был партийный от чистого сердца Борух,
Партработник - в значении узком.

Не разделывал храмы, чужого не брал,
Не стрелял по темницам несчастных,
Руки в пламенной похоти не замарал,
Не причастен к когорте причастных.
__________________

«Знаешь сам, революция - мера потерь
При величии приобретений.
Власть советская в битве с крестьянством, поверь,
Есть побоище света и тени.

Вот об это и чокнулся он не один,
Ну, да Борька - не кукиш в кармане!
Накатал до ареста поэмку «Грузин»,
При аресте орал о тиране».
__________________

«Говоришь, мол, репрессии, казни, террор?
Тухачевский - и тот бедолага?
Обезножен находчивый русский простор,
В поэтапности - сила ГУЛАГа».

Десять лет при отсутствии подлинных прав
Перепиской подавно не пахнет.
Самуиловна вышколит внуков, воздав,
Даздраперма Ивановна ахнет.
__________________

Если завтра - война, послезавтра - в расход.
Живый в помощи4, верую, Боже!
Вся Европа - под Гитлером, немец попрёт.
Даздраперма Ивановна - тоже.

В личной карточке прописью влёт - ЧСИР5,
Сыновья - в Ярославле с Рахилью.
«Если снова не выдюжим, кончится мир», -
Ты решила, склоняясь к насилью.
__________________

Как вода, подо Ржевом клокочет руда -
На покойников не наглядеться.
«Немцы, правда, сдаются?» - «Без взводного - да». -
«А куда им без валенок деться!»

Даздраперма Ивановна, антифашист,
Поселяется в городе N-цке.
Тёртый экзаменатор глазаст и речист:
Польский с идишем, беглый немецкий.
__________________

В сорок первом - учебка, а в сорок втором -
Парикмахерша и костюмерша,
Ты владела булавками и топором
В духе жизнелюбивого СМЕРШа.

Через Киев и Краков по зову Москвы
Языки довели до Берлина.
Не впечатались в память траншеи и рвы -
Поразила в портянках рябина.
__________________

«Без любви на войне переводится дух», -
Ты призналась в тоске о Борухе.
И чело прояснилось, и любый Борух
Померещился грозной старухе.

Как она убивала, вживаясь в войну,
Не убившему мне не понятно.
Даздраперму Ивановну клонит ко сну,
Проступают родимые пятна.
__________________

В мире без сновидений и я не жилец,
А моя героиня тем паче.
Как дрожит под коленкой её холодец!
Кровяные тельца - не иначе.

Путеводные звёзды клубятся в глазах,
Что воинственно полураскрыты.
В эти очи плевали навскидку, в сердцах
Патриоты и космополиты.
__________________

Эти очи запомнят махровый Маршак
И бессовестно ушлый Фадеев.
Эти очи запомнят тюремный барак,
Вертухаев и явных злодеев.

Эти очи запомнят семь сгинувших лет
От Владимира до Магадана.
Эти очи запомнят евангельский свет,
Источаемый из котлована.
__________________

«Сталин умер. Да здравствует Берия! Он
Даровал мне амнистию, Ваня.
Говоришь, мол, родня первым делом? Пардон!
Первым делом, по-моему, баня…»

«В Александрове, что под Москвою, Рахиль
Прописала и Марка, и Мишку,
Ибо ветхозаветную женщину стиль
Отличает, как собранность - книжку».
__________________

«Как мы жили, бесхозные, розой ветров
Обрекаемы на выживанье?
Как семью сохранили, наследуя кров?
Как вернули награды и званье?

Это долгая песня! Но бабка Рахиль
Самуиловна - в каждом куплете.
Отпевали? О нет! Но Талмуд и костыль
Мы вложили во гроб, я и дети».
__________________

Ты была комендантом одной из общаг,
Где сличали марксизм с Даздрапермой,
Где написано через дефиску «фил-фак»
На обоях, обрызганных спермой.

В репродукторе вновь Дунаевский-мажор.
«Рукоблудствовать, Петя, греховно!» -
Ты вскричала, схватив наглеца за вихор,
Диверсантка, вдовица, поповна.
__________________

«Сыновья мои маковкой под потолок,
Дома загодя каждого слышно.
Марк в историки двинулся: Ближний Восток,
Жаботинский6 и прочая Мишна7.

Ну, а Мишка, отходчивый максималист,
Был боксёр с неземным апперкотом!
Школа, улица, ринг, комсомолец, танкист:
В Будапеште горели расчётом».
__________________

На костях по-над пропастью русский большак,
Бездорожьем грозит перекрёсток.
Кабы знать, что судьба - нетопырь натощак,
А душа - перестарок-подросток!

Марк про Оттепель: «Так, а когда же весна?!»
Михаил - за добро с кулаками.
Шестидневная с миром арабов война:
Стали мальчики отказниками.
__________________

«Кипеж в Чехословакии лучше не трожь:
На правёж чехов ставили немцы8.
А Советский Союз перманентно хорош.
Даром, что ли, паслись иноземцы?!»

Даздраперма Ивановна, языковед
И восторженный многостаночник,
Обретает второе дыханье побед,
В переводах минуя подстрочник.
__________________

«Немчура, австрияки, поляки, хохлы
И немеющие ашкенази
Переполнили полки, простенки, углы.
Ты дописывал на унитазе?»

«Деньги сыпались с неба, взрывая кошель,
Вместе с пробками в винной побелке.
Пулей из Переделкино да в Коктебель!
Бес в ребро в ожиданье сиделки».
__________________

«Впрочем, деньги - бумажки на стыке эпох.
Был преемственным Юрий Андропов.
Но тебе «Капитал» как об стену горох,
Да и русский язык - сплошь эзопов».

«Я бы скурвилась враз, оказавшись под стать
Перевёртышам и демагогам,
Ибо образ отечества есть благодать,
Заземлённая Господом Богом».
__________________

«Вот и жизнь моя, Ваня, всё ближе к концу.
Что ни день, то ступенька в могилку.
Говоришь, героине тоска не к лицу?
Не к лицу, коль сощурить ухмылку.

Но ухмылками не ободриться. Уволь!
Я одна, а вокруг ополчилась
Перекатная да перелётная голь…
И с мальчишками я разлучилась!»
__________________

Набухают по пятницам лимфоузлы,
Ведь в песочнице, знамо, бухают!
Ельцин - вымя в костюме, гэбисты - козлы:
На былые заслуги чихают.

Не достались барыгам её ордена,
Но медали ушли за бесценок.
Даздраперма Ивановна просит вина
И рассыпчатых - с сахаром - гренок.
__________________

«Никому никогда не остаться в живых», -
Даздраперма запомнила с детства,
Ибо столпотворение добрых и злых
Лишено панибратства соседства.

Даздраперму Ивановну бесит упрёк
В русопятстве советского свинства.
«Лучше честная смерть или праведный срок.
Без чинов не бывает бесчинства!»
__________________

Даздраперму Ивановну стоит спросить
О тюрьме да суме напоследок.
«Закусить удила, а язык прикусить.
Так напутствовал прадеда предок».

Даздраперма Ивановна, не обессудь
За хожденье по мукам в отчизне,
Ты прими тридцать капель на впалую грудь,
За расхристанный век дербалызни.
__________________

Одиночества нет, ибо есть сыновья.
Даже в коме мы помним о доме!
Под Эйлатом9 у Мишеньки домик с новья,
Марик, первенец, пьёт в Оклахоме.

«Говоришь, мол, история - это конверт,
Адресованный предком потомству?
Значит, Сахаров - метафизический смерд:
В чужебесии - ключ к вероломству».
__________________

«На священной войне и в пыли лагерей,
Веришь - нет, даже мышь седовласа!
В Белоруссии жарила я снегирей
По-над ликами иконостаса».

«Что для сирых - страна, для убогих - совок!» -
Ты бурчала, вручая повестку.
Оглушительный красноармейский сапог
Я обул Даздраперме в отместку.
__________________

Избиение сербов - последний звонок,
К покаянью душа охладела.
Даздраперма Ивановна валится с ног
За неправое левое дело.

Даздраперма Ивановна - в колокола,
Но как рыба об лёд - перебьётся!
Гробовая доска, из-под пальцев смола,
Кумачом под оркестр обернётся.
_________________

От себя и брательника-мельника Марк
Дозакажет «Прощанье славянки».
Был за церковью маленький, но автопарк:
Отпевали в предчувствии пьянки.

Я умру и отправлюсь в иные края,
Мне навстречу - Борух и Мария.
А под ними корёжится ось бытия,
А за ними - родная Россия.


Примечания

1. Харизма (греч.) - «милость», «благодать», «божественный дар». В церковнославянских текстах традиционно переводится как «благодать».
2. В первые годы (с 1924 по 19330 гг.) Мавзолей, возведённый ко дню похорон В.И. Ленина, был деревянным.
3. Советское имя «Даздраперма» возникло при сокращении лозунга «Да здравствует первое Мая!». Существует точка зрения, согласно которой широкую известность имени принесла его неблагозвучность и даже ироничность.
4. «Живый в помощи…» - первые слова молитвы «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится», ставшие её названием. Эта молитва - 90-й псалом царя Давида, написанный им при избавлении еврейского народа от моровой язвы. Молитва обрела особую судьбу в СССР в годы Великой Отечественной войны. Множество красноармейцев хранили листок с молитвой, зашивая его в гимнастерку или в подкладку шинели. В народе молитву называли «Живые помощи» и даже «Помощи солдата».
5. ЧСИР - аббревиатура «член семьи изменника родины», формулировки ст. 58-8 Уголовного Кодекса РСФСР (от 1926 г.), который предусматривал наказание не только для преступника, но и для членов его семьи. В дальнейшем статус ЧСИР был расширен, в том числе за счёт троцкистов, Законом СССР «О членах семьи изменников Родины» (от 1935 г.) и другими нормативными актами.
6. Владимир (Зеев) Жаботинский (1880-1940 гг.) - основатель и выдающийся идеолог движения сионистов-ревизионистов, лидер правого сионизма, русский и еврейский поэт, писатель, публицист, переводчик.
7. Мишна (ударение на второй слог) - основной источник религиозных предписаний в иудаизме. Часть устного Закона, переданного Всевышним Моисею на горе Синай вместе с Пятикнижием - письменной Торой. Была собрана и отредактирована рабби Иегудой ха-Наси в конце II - начале III веков.
8. Одним из инициаторов ввода войск стран Варшавского Договора в Чехословакию в 1968 г. и подавления так наз. Пражской весны наряду с СССР стала Восточная Германия под руководством В. Ульбрихта. Так как отпадение ЧССР, граничившей с ФРГ, от социалистического лагеря, грозило усилением влияния НАТО на положение дел в самой ГДР и неминуемо вело к её исчезновению с политической карты мира.
9. Эйлат - город-порт на юге Израиля, на берегу Красного моря, курортный и туристический центр, оснащённый международным аэропортом.


Абхазский диптих

Как прежде – Сергею Шелковому


Я пил, не чувствуя огня,
Пока взирала на меня
Похожая на дикобразов
Компания лесных абхазов.

Густел подсолнечный прибой,
Слоился воздух голубой,
Процеженный стеклянной дачей
Сродни сознанию под чачей.

Скрипело жидкое крыльцо,
Дышала бабочка в лицо
И не было сердечной боли
В гостеприимном алкоголе.

И свежий взгляд из-под руки
На эти рыбьи плавники -
На эти горные вершины
Рождался в области брюшины.

И осушив старинный рог,
Я сделал шаг через порог
На оголенные ступени,
На капилляры светотени.

И что-то сдвинулось вокруг,
И спички выпали из рук,
И волны незнакомой дрожи
Пошли стремительно по коже.

То пламя, бьющее насквозь,
Несущее земную ось,
Избавленное от предела,
Как молния, прошило тело.

И в этом был какой-то знак,
И я стоял, закончив шаг,
И мира явленный избыток
Все разворачивал, как свиток.

_____

I
Я почуял в утробе вагона,
В духоте из курей и белья,
Мандарины из Ново-Афона.
Аромат их вдыхала икона,
А теперь вот сподобился я.

II
Почему, если нюх не звериный,
Я отчетливо вижу Сухум?
Плодоножкой сильны мандарины.
Вот и крутят, как те балерины,
Фуэте под волнующий шум.

III
Знамо, осень! Безвременье зримо
Западает на каждую пядь.
В очевидце - росток пилигрима.
Купина, вижу, неопалима
В мандариновой роще опять.

IV
О, Абхазия, малое царство,
Но в горсти унести не дано!
Ход истории - это мытарства.
Не припомню большого коварства,
А припомню - вернусь все одно.

V
Был я мальчик, копились в беседке
Мандарины и капало с крыш.
Я слыхал от усатой соседки,
Мол, подстать им на пламенной ветке
Абрикосы Армении лишь.

VI
Это было со мною и будет,
Ибо детский Советский Союз
У меня за душою пребудет.
Он не выгорит, не обезлюдит,
Не изменит ни запах, ни вкус.

VII
Там, за Сочи, за Адлером, в осень
Расцвели золотые шары.
Там под кожей сосуд светоносен.
Там я, профилем вписанный в просинь,
Жизнерадостен без мишуры.


От Рождествено до Переделкино (2)

Я доверился зову судьбы
И однажды, сорвавшись с резьбы,
Устремился, поддав, в Переделкино.
Самовывозом, в осень, в грозу.
Как-нибудь сам себя довезу,
Перепаханный повестью Белкина.

Накипело, взопрело, взошло.
Ручку - набело и наголо,
Ножки - с ходу в ботинки с галошами.
И пока присмирела вода,
А вокруг - ни огней, ни следа -
На попутке с козлами хорошими.

Не мужает со временем быт.
Быт такие глубины таит,
Где Европа расходится с Азией.
Если выдержан мой глазомер,
Борозды не испортит старпер,
А стихи разбредутся с оказией.

Вдоль по берегу, в слякоть, в объезд.
Вот он, молниеносный уезд,
Погружаемый в темень кромешную!
А ведь утром, казалось, замри! -
И разгладятся все пузыри,
И повеет бездонностью вешнею.

Не повеяло, не занялось.
Приотстал розовеющий лось.
Зачесались ноздря с переносицей.
На очках - водянистая пыль.
Откупорена браги бутыль.
Ямы с кочками - чересполосицей.

Где-то здесь на речном берегу,
От несчастной любви не в дугу,
Опер сказочно уполномоченный
Принял пулю в озябший живот
И ушел, спотыкаясь, под лед,
Поразительно сосредоточенный.

Это было полгода назад.
Труп не выловлен, но говорят,
Что по Клязьме к уездному городу
Он уплыл на разбитой сосне.
Труп, лежащий бревном на спине,
Отрастивший в посмертии бороду.

По течению, в ад, в ледоход,
Уносимый ногами вперед
На коряге прогнившей, безлиственной.
Одинокий, надменный, седой,
Не возлюбленный для молодой,
Для рождественских самоубийственный.

Помню, горе нашло лесника.
Загноилась по локоть рука,
И спасет лишь хирурга вмешательство.
Опер вызвался горю помочь.
А у горя приемная дочь -
Настоящее Ваше сиятельство!

Девка с музыкой, кровь с молоком.
Ни с одним не сошлась мужиком,
Хоть найденыш без роду и племени.
Опер сутки баранку крутил,
А профессора все же добыл
И успел обернуться ко времени.

С лесником все тогда обошлось.
Не рука - а тележная ось!
Он по-прежнему с гирями мается.
Ну, а опер - народный герой,
Потерял вместе с сердцем покой,
Ибо девка упорно ломается.

И довел он ее до ножа!
Словно дикая роза, свежа,
Только горло надрезом распахнуто.
Говорили тогда на селе,
Кто в печали, кто навеселе,
Мол, с рожденья, видать, прибабахнута.

Опер, трезвым придя с похорон,
Сделал в церкви последний поклон
И - молчком к вознесенному берегу.
Люди видели этот уход,
Как он пулю в живот и под лед.
Не похоже на просто истерику…

Ливень вдруг зарядил из ружья,
Так что молния в виде копья
По наклонной пронзила окрестности.
Клязьма вспыхнула! Водная гладь
Перекопана полю подстать,
А волненье подстать неизвестности.

Брызги вдребезги! Стены дождя,
Что восстали глоток погодя,
Проводили «Жигуль» до обочины,
Где с горящими фарами он,
Упираясь подфарником в клен,
Утвердился, как гроб заколоченный.

Три часа с половиной прошло.
Путь-дорогу в уезд развезло,
Да и нас развезло от отчаянья.
Если истина точно в вине,
Мы ее отыскали на дне,
А затем наступило раскаянье.

Словно по мановенью руки
Тучи разорвало на куски,
И такая цветущая радуга
Засияла на своде небес,
Что взмолился березовый лес,
А река распахнулась, как Ладога!

Как в уезд мы попали тогда,
Если даже в машине вода,
Не понять, не увидев Рождествено.
Не подвластна мозгам благодать,
Что приходит внезапно, как тать,
Чьи дары изначально Божественны.

Из уезда почти налегке,
В меланхолии или в тоске,
В Переделкино я переправился.
Дом писателей. Дачи. Леса.
Каша, яблоки, чай, колбаса.
Пастернак мне совсем не понравился.

Да и к сборищу книжных червей -
Что ни комната, то корифей -
Оказался я в меру бесчувственным.
Чем мы живы, на том и стоим.
Этот мир обернулся чужим,
Как искусство по ГОСТу, искусственным.

Мой сосед ровно в десять - в кровать.
И о чем мне с таким выпивать,
Если пити ему не веселие?
Вхолостую скрипит колесо.
Целый ящик Абрау-Дюрсо
В одиночку всосал от безделия.

Не гусарствовал, а дурковал.
В стихотворчестве - полный завал.
Рифмы, образы, строчки, сравнения,
Но законченности никакой.
Все местами, враздрай, в разнобой.
Ни малейшего стихотворения.

Муза не посетила. Тоска
Не покинула. Дом из песка
Надломился, осел и рассыпался.
Я без ропота сумку собрал
И по тропке витой - на вокзал.
Сам дурак, потому и не рыпался.

А ведь раньше все было не так.
Переделкино, словно маяк,
В ночь и бурю - с огнями сигнальными.
Тот маяк от распада сберег.
Вышел этой гармонии срок.
Сыт по горло чернилами сальными!

Да, рифмую, но парень простой.
Не вхожу в миллиард золотой,
Не терплю безучастности барственной.
Не признаньем - призваньем согрет.
Переделкино - это завет,
Не имеющий общего с дарственной.

Было время - была колея.
Обожал Переделкино я,
Пребывая в пути с переходами.
А теперь путь один - на Восток.
Там, где, родина, там, где исток,
Будет вольному воля под сводами.

Полынья тектонических плит
Шоколада с икрой не сулит,
Как и замысел пламенный, отческий.
Состоялся, так стой на своем.
Пусть наследует весь окоем
Дар предвиденья первопроходческий!

В разговоре - звезда со звездой.
На просторе я вновь молодой,
Проникающий, скоропалительный.
Все мы - из колыбели в купель.
Ведь Россия - отсель и досель -
Это образ родной, искупительный.

Мужиковствуя, думал, живу.
Левтолстовствовал овцам в хлеву.
Пастернакал в амбаре проказницу.
Переделкино - это лабаз.
Возвышает Рождествено нас.
Возвращаясь, я чувствовал разницу.

Если радуга там, где село,
Вчуже то, что легло на крыло
И купонам под роспись тождественно.
Я вернулся оттуда сюда.
Вновь по жилам струится руда.
Здравствуй, милое сердцу Рождествено!


От Рождествено до Переделкино и обратно


Зрелый мороз. Муравейник в снегу.
Лось, розовеющий на берегу
Древней колхозной запруды.
Небо в заплатах, как ватный доспех.
Нечерноземное эхо для всех,
Кто не боится простуды.

Ризы на елях, алмазы в носу.
Месяц, застывший серпом на весу.
Руки в занозах и саже.
Дикое место, низина, село.
Хлебное тесто, как образ, светло,
Даром что не для продажи.
_____________

Здесь, за околицей, возле сосны,
Явь ноздревата, как детские сны,
Сны, позабытые скопом.
Здесь на безрыбье и кот не живет.
Здесь даже бывший начальник за год
Может пропахнуть укропом.

Здесь, у поленницы прожитых дней,
Где сучковатые тени длинней,
Чем телебашня в уезде,
Каждый второй - без царя в голове.
Это не сонное царство в Москве,
Это маяк для созвездий.
_____________

Это не запах еловый бодрит.
Это звезда со звездой говорит
Заново и по порядку.
Это грозит в назиданье стезя.
Это, по яблоне снежной скользя,
Пепел ложится на грядку.

Пепел печной или пепел миров.
Глянь над забором - на хлев и на кров -
Даже собаки по будкам.
Здесь и раскручена нить бытия.
Здесь переварена горечь моя,
Как черноплодка желудком.
_____________

Жизнь угнездилась, как якорь в камнях.
Тронь и покажется некто в санях,
В набок заломленной шапке.
То ли казак, развеселый от слез.
То ли седой, как заря, дед Мороз.
То ли зазноба в охапке.

То ли в избе не кончается свет.
То ли взаправду нашелся ответ
На передоз и напитки.
Если протоплена русская печь
И не озлоблена русская речь,
Значит, удачи в избытке.
_____________

Грянуться оземь и встать молодцом,
Глянцевым мачо с бездетным лицом,
С пирсингом на босу ногу.
Или узреть, напирая на дверь:
Заяц не заяц, а яблочный зверь
Молится Господу Богу.

Годы. Невзгоды. Чужие дела.
Взять и очнуться в чем мать родила
Там, где поэзия в прозе.
Жизнь зашивается, словно порез.
Мир отзывается, с водкой и без,
Даже на лютом морозе.


Автопортреты


Портрет № 1 "Калашников Изя"

Калашников Изя, убитый в бою,
Наверное, вспомнил про маму свою,
В агонии выкрикнув "мать-перемать".
А как же еще нам его понимать?

Обычное дело, непрошенный гость
Разбил в рукопашной височную кость,
Что косвенно вновь убеждает в одном:
Враждебен по сути своей окоем.

Итак, умирающий младший сержант
Калашников Изя другой вариант
Продумать как следует вряд ли успел,
Когда неожиданно взял и вспотел.

А если представить хотя бы на миг,
Что он не попался в чеченский тупик.
В Полтаве - москаль, а в Саратове - жид,
Короче, нормальный советский гибрид,

Калашников Изя вернулся домой
На родину предков цветущей зимой.
Так что же мы сможем увидеть теперь,
Когда приоткрыли в возможное дверь?

Игра, без сомнения, стоила свеч:
Вот Мертвое море, вот русская речь,
Туристы, хасиды, Голгофа, весна,
Военная служба, арабы, война.


Портрет № 2 "Мамука Басаев"

Мамука Басаев сверяет часы,
Мамука Басаев кусает усы,
Затем переводит глаза на окно,
В окне не взирая на полдень темно.

Все так же мерцают осколки луны,
Разбитой фугасом в начале войны,
Да переливается звездная рябь,
В которой скрывается звездная хлябь.

Мамука Басаев не верит глазам,
Как дети Арбата не верят слезам.
В мозгу перекличка на сто голосов:
"Московское время - двенадцать часов".

И вот, убедившись, что это - не сон,
Мамука Басаев берет телефон,
Вращает холодными пальцами диск,
Внимательно слушает трели и писк.

Попытка - не пытка, но в данный момент,
Естественно, занят его абонент.
Так длится четыре попытки подряд.
Мамуку Басаева тянет на мат.

Пускай обладает его телефон
Классической функцией "автодозвон",
Есть барское право на маленький гнев.
Мамука Басаев не прав и не лев.


Портрет № 3 "Шамиль Карацупа"

Шамиль Карацупа, горячая кровь,
Беспечно играет по жизни в любовь.
Но в этот угрюмый осенний денек
Шамиль Карацупа совсем одинок.

Поникшие плечи, болезненный вид.
Шамиль Карацупа желает в Мадрид,
А также в Неаполь, в Женеву, в Берлин,
Подальше от общеславянских осин.

Шамиль Карацупа ложится в постель.
Шамиль Карацупа мурлычет "Мишель",
Ту песенку суперживучих "Битлов",
Где музыки больше, чем смысла и слов.

Мы с юности помним почти наизусть:
"Откуда у хлопца испанская грусть?"
В ответ, вероятно, придется признать:
"Оттуда, откуда японская мать".

Есть северо-запад и юго-восток.
Есть новое устье и старый исток.
Есть честь офицера и девичья честь.
Есть римское право и кровная месть.

И все же при этом всему вопреки
Мы очень похожи, как пальцы с руки.
Недаром заметил один человек:
"Эстонцы с чеченцами - братья навек".


Портрет № 4 "Мишель Нострадамус"

Мишель Нострадамус снимает шинель
И вдруг в озарении видит "Шанель",
Стеклянный флакончик под номером пять,
Который понравится Еве опять.

Мишель Нострадамус провидит войну,
Пожар, наводнение, мор, тишину,
Падение Рима, приемную дочь,
Горящие танки, Полярную ночь.

Мишель Нострадамус раздавлен. Зато
Стремительно крепнет надежда на то,
Что Ева научится сердцу внимать,
Дитя дипломатии и дипломать.

С подобным пророчеством в мире цитат
Не справится даже заслуженный брат,
Сумевший однажды заверить братву,
Что щука по-своему любит плотву.

И все-таки юный, как небо, Адам
Посмотрит на Еву с грехом пополам.
Мишель Нострадамус, во рту - валидол,
Отчетливо видит его "дырокол".

Наш дом от тюрьмы отличается тем,
Что он не вмещается только в Эдем.
А как же иначе могли отрасти
Заплечные крылья на Млечном пути?


На Святой земле - зимние дожди...

На Святой земле -
Зимние дожди.
Чайка на крыле
С пятнышком в груди.

От слезы в глазу
Город недвижим.
Светится в грозу
Иерусалим.
_____________

Светится вода,
Улица, окно
И с ножа - руда,
И со дна - вино.

В толчее прорех
Из оконных рам
Светел, как доспех,
Крестоносный храм.
_____________

А за храмом - путь
С миром невпопад -
Не куда-нибудь -
В Гефсиманский сад.

В молниеотвод
Впился алый дым!
За душу берёт
Иерусалим.
_____________

В эту пору вздох -
В существе людей.
В эту пору Бог
Родом из яслей.

В скопище миров,
В толчее орбит
Здесь теперь мой кров
Для души навзрыд.
_____________

Допотопна взвесь
Из небесных вод.
В эту пору здесь
Неподвьючен скот.

В заповедной мгле -
Пузыри огня.
На Святой земле
Ты прости меня.


На смерть Аркадия Пастернака

Аркашка Пастернак!
Уму непостижимо…
Беспочвенный земляк.
Подранок серафима.

Нечёсаный пророк
Портвейна и таблеток.
Любитель - за порог
И зрелых малолеток.

Былинный нищеброд
И праведник бульварный.
Фамильный корнеплод
И книжник фамильярный.

Невинный бракодел
И выкрест Бога ради,
Владимирский удел
Всевидевший в окладе.

Сермяжный гедонист.
Один из тунеядцев.
Рыжебород, плечист…
Короче, из аркадцев!

Аркадий Пастернак,
Куривший белозубо.
Законченный мудак -
А взял и врезал дуба.

Теперь твои грехи
Мне по сердцу, Аркашка.
Теперь твои стихи -
Посмертная рубашка.

Но что сказать теперь
Любой филологине?
Ты в перечне потерь
Единственный отныне.


Послание к другу-стихотворцу, который зарабатывает деньги и не пишет стихов

1
Был легок на подъем
Гаджи-Касимов Фарик,
Как будто босиком
Вошел в воздушный шарик.

Жить лежа на боку -
Уж это будет слишком!
Прощай, родной Баку
И доступ к нефтевышкам.

Не сын и не жена,
Полячка или полька,
Чужая сторона
Зовет его и только.

Настал последний срок
И сброшены кумиры.
Дорога - за порог
Во славу русской лиры.

И выбрана мишень
Под стать самоуправству:
В один прекрасный день
Москве он скажет “Здравствуй”.

И вот он тут как тут,
Моторный и фактурный,
И вот он, институт,
Родной, Литературный.

2
Уж года полтора
Как я дружу с поэтом.
И будешь ты гора,
А я - тем Магометом.

Конечно, чересчур
Друг другу портить нервы,
Но в песнях без купюр
Пускай я буду первый.

Затем что этот град
И Высшие литкурсы
Нас породнили, брат,
Как бурсаков из бурсы.

Затем что русский стих
Поэта-инородца
Коснулся глаз моих,
Как звезды из колодца.

Не красного словца
Я взыскивал у строчки,
А ловли на живца
И чтоб без заморочки.

А если что не так,
Махни на рифмоплета.
Мне нужен этот шаг
Как повод для полета.

3
Итак, твоя свирель
Положена на полку.
За тридевять земель
Ты ниткой вдет в иголку.

Ранимая душа
И менеджер по сбыту,
Ты в поисках гроша
Подобен следопыту.

Не муза, а процент
От выручки диктует.
С фантазией клиент
Имеет и кантует.

Неукротимый шарм
И грация Востока -
Теперь уже плацдарм
Для штурма пищеблока.

И если ляпну зря,
Прости меня, кретина,
Но, честно говоря,
Рисуется картина:

Степенный буржуин,
Фамилия с дефиской,
В руке - валокордин
С кредиткой и пропиской.

4
Миллениум идет,
Линолеум уходит.
А муза не дает
И стрелки переводит.

Да, верно, денег шиш
И кризис жанра все же.
Но что же ты молчишь?
На что это похоже?

Я б оду накатал
Покрытиям напольным,
Погиб бы за металл
Лихим и малохольным,

Но мнится мне, что есть
Всего первопричина:
Поэт содержит весть,
Как молнию - пучина.

Не дикий пионер
С мечтой о чистогане,
А сын СССР,
Рожденный на вулкане,

Южанин-жизнелюб,
Воды не баламутишь,
Ты, словно хулахуп,
Дела по кругу крутишь.

5
Воистину акбар
Аллах и дар Аллаха!
Акбар Тверской бульвар
И бар, и даже плаха,

С которой ты и я,
Как общества отбросы,
Решаем бытия
Проклятые вопросы.

Корежит ли подзол
И комкает ли руки
Божественный глагол
В отрыве от науки?

Пристало ли грехи
При общей дешевизне
Выпаривать в стихи,
Сухой остаток жизни?

Не значит ли испуг
Пред каменной вселенной,
Что звук - башибузук,
А стихотворец - пленный?

И надо ли венчать
Диаспору и братство,
Когда судьбы печать -
К листу рукоприкладство?

6
Лирический герой
И дока ковролина,
Пока штаны горой,
То - разлюли малина!

Стиль и патриархат
Сильны взаимосвязью.
Поэзии, Фархад,
Есть дело к Закавказью.

Плевать на Вавилон
С его столпотвореньем.
Вечерний небосклон,
Совпавший с озареньем,

С бессонницей и тем,
Что выше нашей воли,
Есть родина, Эдем.
Мы - беженцы, не боле.

На третьей из планет
Под действием мороза,
Потомственный брюнет,
Ты сам - стихи и проза.

Карьера и успех
Не стоят и мизинца.
Поэт - один за всех,
Тем паче для бакинца.

7
Повремени, судьба,
С проверкою на прочность.
Есть в голосе - борьба,
А в безголосье - склочность.

Отсюда эта речь -
Не выспренние шашни,
А способ пересечь
Общагу с телебашней.

Имеющий чутье
Отринет смысл буквальный.
И ты возьмешь свое,
Как молот с наковальней.

Пускай же эта тьма,
Исполненная драмы,
Сгущается сама,
Лишая панорамы,

Ведь дар и кабала
Испытывать свеченье
Доводят до стола
И умопомраченья.

Шепни ж мерси боку
Дороге пилигримов,
Последний из Баку,
Фархад Гаджи-Касимов.


Октавы от 7-го ноября

Индеветь твоей крови в тумане,
под оплывшей луной багроветь.

Бахыт Кенжеев


I
В эту пору поганых ментов
Чересчур, как арабов в Париже,
А количество черных зонтов
Соотносится с качеством жижи.
Ветеран атмосферных фронтов,
Я сознательно делаюсь ниже,
С монтировкой в железной руке
Пробираясь по грязной реке.

II
Вечереет. Стемнело так рано,
Что часов приблизительно в шесть
Водопад из небесного крана
Превратился в прокатную жесть,
В полотно голубого экрана,
В исключительной важности весть,
Суть которой содержится в снеге,
Изгоняющем мысль о побеге.

III
В самом деле: хожденье в народ
Есть история белой горячки.
Ни к чему городить огород,
С бодунища вставать на карачки.
Вездесущее “гребанный в рот”
Забодало до полной усрачки.
Я пытаюсь буравить туман,
Монтировку засунув в карман.

IV
В голове образец супостата:
Алкоголик, подросток, маньяк.
В календарике красная дата,
В обиходе краснеющий стяг.
Напевая “Акуна матата”,
Я читаю “Россия - ништяк”
На заборе у старой пивнушки,
Где торгуют четыре старушки.

V
…………………………………
…………………………………
…………………………………
…………………………………
…………………………………
…………………………………
…………………………………
…………………………………

VI
Налицо урагана зачатки:
И скрежещет, и хлещет, и льет.
И еще выручают перчатки,
И уже фонтанирую: от
Берегов пожелтевшей Камчатки
До Великой Албании плот
На космических волнах мотает...
Вой усилился. Зла не хватает.

VII
Прохудилось небес решето,
У луны нездоровый румянец,
И не в яблоках конь, а в пальто,
И фонарь не фурычит, поганец.
Я не самоубийца, зато
Якобинец и протуберанец.
Стоит веку ответить “слабак”,
Если дело - не полный табак.

VIII
Работящая дочь олигарха.
Гегемония белых ворон.
Аристотель на сайте Плутарха.
Неразменный последний патрон.
И безбожника, и патриарха
Исповедует оксюморон.
Но не азбука нас перемелет,
В подворотне зима отметелит.

IX
Бурелом как в таежной глуши.
Вдоль по городу холодом веет.
У загадочной русской души,
Что за правое дело левеет,
Вкус черемухи и анаши.
На обочине кал розовеет.
Звезды падают. Окна горят.
Показательный видеоряд.

X
Хай живе городок на мольберте!
За искусство душа не болит.
Образ метафизической смерти
Посильнее, чем сын-инвалид.
Не в сорочке рожденный, в конверте,
Я приветствую палеолит:
“Гой еси, неофит Чикатило.
Понимание все упростило”.


Стихи о встрече с Модератором, или Апофеоз свободы слова у барной стойки

Автор предваряет свои стихи следующим пояснением. Он не ставил перед собой задачу нанести оскорбление всем любителям изящной словесности, евреям, милиционерам и русским патриотам. Данный текст, по мнению автора, следует считать сгущенным изложением живой разговорной речи, которая, как правило, лишена признаков толерантности и общественно значимых табу. Это - в буквальном смысле слова - застольная беседа двух российских стихотворцев, пересказанная в краткой форме при помощи доступных автору изобразительных средств. Итак…


I
Я думал, Модератор - это киборг,
Дурной замес из ливера и жести.
Ну, в самом крайнем случае - андроид,
Без ложных сантиментов имярек.
Но вот я прибыл в прибалтийский Выборг.
Мы взяли с Модератором по двести.
А Модератор Нобеля не строит
И преломил на закусь чебурек.

II
Был разговор о многом и о важном.
Мол, выдохлась поэзия, как водка.
Мол, даже англосаксы в переводах
Не торкнули из наших никого.
Мол, Пушкин был и в зрелости отважным.
Мол, Лермонтов влюблялся слишком кротко.
А Достоевский в денежных расходах
Был собственник и деспот - о-го-го!

III
Мол, дивный Фет совсем не Афанасий.
Мол, Анненский - единственный из первых.
Мол, символисты - люди с лунной кровью,
Умельцы бесовиденья в метель.
Мол, Гумилев - боец и ямагаси,
А Мандельштам все время жил на нервах.
Ахматова познала долю вдовью,
Приняв ее, видать, за самоцель.

IV
Дышал прибой под капельницей лунной.
Сновали мужики у стойки бара.
И лысина дородного кассира
Порхала, как заправский дисколет.
Залив был Финский, иссиня чугунный,
С насечками от звездного пожара.
Мы взяли коньяку и колбасыра,
И Модератор двинулся вперед.

V
Мол, даже в Блоке шлак неисчерпаем.
Мол, пережил «Лолиту» Однабоков.
Мол, Скушнер от рожденья грустноглазый,
А Гребенщик по-прежнему сектант.
Мол, мы за слово, суки, отвечаем!
Ведь слово было с Богом до пророков.
И Модератор каждой меткой фразой
Не зарывал, а взвешивал талант.

VI
Мол, слыл недаром Сталин стихотворцем.
Мол, Ленин промышлял как литератор.
Мол, самобытен император Палкин,
Гвардеец, ортодокс и монархист…
И вдруг я различил за разговорцем:
«Ты думаешь, я - мелкий узурпатор?
................................................
................................................

VII
Мол, Путин и Медведев - полный финиш.
Тот временщик, тот менеджер по сбыту.
Властители: вот - слабый, вот - лукавый.
Опять дави на газ, на нефть, на лес!
Но Бога, аки фраера, не кинешь.
Ему не быть безвременно убиту.
Здесь не подмазать бабами и славой.
Всевышний не прогнется наотрез.

VIII
Мол, все мельчает! Русский человейник -
Рассадник иждивенцев и мздоимцев.
И Бродский с Черномырдиным навеки
Слились в заупокойное пятно.
Поэт, мол, ныне - массовик-затейник
В числе ему подобных проходимцев.
«Давай, Иван, пивка под чебуреки.
Тут пиво разливное как вино!»

IX
Я вдруг узрел сквозь лампочки и крышу,
Как ветер тучам заплетает косы,
А где-то там, у стойки, прозвучало:
«Официант вам пиво передаст». -
«Кто передаст? От передаста слышу!»
И вмиг распался хор многоголосый.
- «Вы не хамите! Выведу из зала». -
«Я - Модератор, а не модераст!..»

X
Когда же Модератор взял по сотке,
Заметив о ментах, мол, бандерлоги,
Предстала ночь вместилищем прибоя,
Довлатовщины, фобий и цитат.
И я признался, чувствуя в походке
Брожение: «Там, в муромской берлоге,
Есть предопределение покоя.
Но эти пьянки, отвечаю, клад!»


Прогулка с Булгаковым, или Опыт антиутопии

- И интереснее всего в этом вранье то, -
сказал Воланд, - что оно - вранье
от первого до последнего слова.

“Мастер и Маргарита”


1
На улице пекло. Пылающий май
В кофейнике черепа варит мозги,
Черпая за строчками строчку:
“Как ныне зловеще ревущий трамвай,
Тот самый, с которым шутить не с ноги,
Сминает внезапную кочку.

2
Звучит омерзительно-режущий скрип.
Стуча по булыжникам, словно кочан,
Летит голова человека.
И охает ряд зеленеющих лип,
И деревенеет Бездомный Иван,
И хлопает дверью аптека”.

3
Вагоновожатую жалко до слез.
Невольно сумевшая стать палачом
Та девушка, член комсомола,
Наверное, скажет: “Прощай, Берлиоз!
Не знался бы ты никогда нипочем
С особами женского пола”.

4
Еще не остыла его голова,
Еще не впитались в горячий песок
Бесстыдно клубничные лужи,
А я выбираю другие слова:
“Хочу нереального хоть на часок.
Да сбудется Сталин снаружи!”

5
И вот я на месте. Скамейка. Пруды.
Поэт-шизофреник. Поверить боюсь -
Та будочка “Пиво и воды”...
Как, кончилось пиво? Давайте воды!
Ну, значит, и вправду Советский Союз -
Империя штучной свободы.

6
Эпоха свершений! Колонный ампир
Еще не охвачен Садовым кольцом,
Еще торжествует арбатство.
Еще сногсшибательный, словно вампир,
Иосиф Усатый глядится бойцом,
Стоящим за новое братство.

7
Долой пережитки! Ура новизне!
Овации скоку стального коня
И бурные аплодисменты
Электрификации. Видя извне,
Все то, что уже не коснется меня,
Я вижу фрагмент киноленты.

8
Кис-кис Бегемоту. Коровьев, салют!
Дай руку, коллега бездомный поэт,
Частично безумный при этом.
День добрый, московский гуляющий люд.
Большой господину соврамши привет.
Ему полегчает с приветом.

9
С поклонами кончено. Ну, а теперь,
Пока попадается небо в тонах
Березовых и бирюзовых,
В мир безотносительно страшных потерь
Шагну наудачу, еще впопыхах,
Уже в рукавицах ежовых.

10
Кого же я вижу? Студенты, врачи,
Гражданочки с сумками, сонный моряк,
Задержанный бойкой цыганкой;
Священнослужители и стукачи,
Забор подпирающий пьяный дурак,
Сановники с бабьей осанкой.

11
Короче, обычные люди. Хотя
Замечено верно: квартирный вопрос,
Поставленный грозной эпохой,
Останется прежним полвека спустя.
А то, что эпоха летит под откос,
По-моему, даже неплохо.

12
Я долго кружу по столичным дворам.
Я - красная нить переулков Москвы,
На бедность нанизанных в массе.
Реликты с контрастами бьют по шарам,
И близкое небо - оплот синевы -
Касательно к выбранной трассе.

13
И я нахожу заведение то,
Где вертят билетами из подполы,
Где очередь, ругань и давка.
Я вижу Булгакова в летнем пальто
И тут же к нему - “Здоровеньки булы!” -
И за руку - точно пиявка.

14
“Ну, как поживаешь?” - “Спасибо, вполне”. -
“Мигрень отпустила?” - “Врачи молодцы”. -
“Ты выглядишь словно с картинки”. -
“А как же! Уверенность в завтрашнем дне
Страну помогает вести под уздцы
По-новому, не по старинке”. -

15
“Я не провокатор, я просто хочу
Признательность выразить за анекдот
На стрельбище русской рулетки”. -
“Компартии Ленина все по плечу.
Недаром в едином порыве народ
Кует и дает пятилетки”. -

16
“Да черт с пятилетками! Ты расскажи,
Как черную магию взял на баланс,
Как Воланда взял на поруки”. -
“Мессир избегает обмана и лжи,
Базируя ежевечерний сеанс
На выводах точной науки”. -

17
“А что же с романом? Я слышал о том,
Что ты собираешься разоблачить
Иешуа как Иисуса”. -
“Общественный статус и собственный дом.
И можно хоть завтра на лаврах почить
И с помпой отпраздновать труса”.

18
Я как бы не вижу и вижу лицо,
И взор упирается, словно фреза,
Вступившая в бой с невидимкой.
Партийная выправка заподлицо,
И тень набекрень у него, и глаза
Подернуты сумрачной дымкой.

19
Горит опаленное зеркало крыш.
Плывет оплывающий солнечный диск
Со скоростью божьей коровки.
Когда неоправданно долго молчишь,
То это молчание есть обелиск
Поэтике формулировки.

20
Усмешка - свидетельство прежде всего
Усталости и нестерпимой тоски,
Сцепившихся без компромисса.
Касается это его одного,
Затем что его разнесли на куски
Крутые маршруты Улисса.

21
Ни слова на ветер! Я делаю шаг,
Затем выполняю команду “Кругом!”
И двигаюсь, словно лунатик.
И вдоль по Садовой пройдя натощак,
Урчание слышу в себе дорогом,
Предметное, как антистатик.

22
Прогулка - не булка. Гуляй, аппетит!
А мне показалась фигура в плаще
С предельно кровавым подбоем.
Нельзя не почувствовать - город претит,
Точней ненавистен, ему. Вообще
Москва - это клоуны строем.

23
Свербит позолота Кремлевских Палат,
Которыми шествует кот Бегемот,
Исчадие книжного мифа.
Помиловать требует Понтий Пилат
Без чести и совести, наоборот -
Идейный Иосиф Каифа.
24
Зайду в нефтелавку, куплю керосин,
Затем отыщу парусиновый тент
И к пиву потребую ужин,
Подумав, что новая пьеса “Расин”
Позволит Булгакову в нужный момент
Уверовать в то, что он нужен.

25
Напротив созданье семнадцати лет,
Воздушное, словно червонец в руке,
На первый советский блокбастер
Бесчисленный раз покупает билет.
О, девушки любят дворцы на песке
И фильм “Маргарита и мастер”!

26
Откуда же взял я, безусый юнец,
Что в самообмане без малого есть
Хронической славы задаток?
Последнее дело - еще не конец.
По ходу движения стоит учесть
Высокий процент опечаток.

27
Гори же, надежда на пройденный путь.
Гори, Грибоедов, Булгаков, гори
И, рукопись, тоже гори-ка.
Будь бездоказательным, мнительным будь,
Когда арабески вечерней зари
Стираются с Божьего лика.

28
Стихи наподобие миниатюр
Имеют, как некая крайняя плоть,
Карманную форму сонета.
Прогулка с Булгаковым - не от кутюр.
Сюжетные линии сводит Господь
В единое русло сюжета.

29
Я переживаю за Каменный век.
От неправомочен в отличие от
Начальника храмовой стражи,
Бросая пожитки, пуститься в побег.
Тем более бег - это в полный перед
И против желания даже.

30
Как ныне взбирается тучная тьма
На Лысую Гору, преследуя пыль
По скудной Гионской долине.
Затем обязательно будет зима,
И все перепутает снежный утиль
Вовеки и присно, и ныне.


Когда отгуляется

Пока довольствует очаг
И быт налажен,
В плечах и в сон, и натощак -
Косая сажень.

Пока не вышел из ворот
Домовладенья,
За поворотом поворот
Как наважденье.

Но если вдруг за окоем
Душа погонит,
Пиши пропало! Отчий дом
Не урезонит.
_____________

Беспочвенный и кочевой
В года былые,
Я не справлялся с головой
На тонкой вые.

Я был шаром перекати
Любое поле.
То в одночасье, то в пути,
То в протоколе.

Ел с перегаром недосол
И спал в закуте,
Пока однажды не дошел
До самой сути.
_____________

Я по натуре был таков,
Юнец безусый:
Изгой всемирный, острослов
Великорусый.

Не мелкотравчатый бунтарь,
Вся жизнь - в крамоле,
А венценосный государь
Земли и воли.

И вот я посох низложил,
Рюкзак подвесил.
Не новосел, а старожил.
Откуролесил!
_____________

Не пустозвон и пустоцвет
В гостях у сказки,
А повидавший белый свет
Пришел к развязке.

Пусть равновесия пока
Мне не достанет,
Но чужебесия рука
Как в воду канет.

Укорененный в свой предел,
В суглинок детства,
Я возвратился, возымел
Свое наследство.
_____________

Как блудный сын, смотрю в окно
На все, что свято.
Чревато будущим оно
И не разъято.

Его уже не втянешь в спор
И не заластишь.
Оно распахнуто в упор,
Дас ист фантастиш!

Оно врывается в жилье
И входит в душу.
И воплощение свое
Я не нарушу.


Американскому другу

Как восторженный крик
Или выстрелы смеха
Продлевает на миг
Воспарившее эхо,
Так простые слова,
Что врастают в бумагу,
Получают права
На любовь и отвагу.

И когда я опять
Сотрясаю пространство,
Я пытаюсь сказать:
Не хандра и жеманство
Водят правой рукой
По измятой салфетке
(Будет точно такой
И ворона на ветке).

Это так глубоко,
Что отчасти тревожит.
...Жалко, ты далеко,
И тебе не поможет
Восхитительный слух
На чужие проделки.
Ты останешься глух,
Как к ворчанью сиделки.

Но, всему вопреки,
Это, друг мой, не важно:
Не убудет тоски
От работы бумажной.
Если в данный момент
Есть предмет разговора,
То любой континент -
На конце коридора.

И пускай монолог
Не раздвинет полмира,
Он уйдет в потолок,
В океаны эфира.
И, как эхо вдали,
Мы однажды услышим,
Что вчера не учли,
А сегодня запишем.

Если эта игра
В запятые и точки
Выдает на-гора
Ювелирные строчки,
Все сомнения прочь.
И не будем об этом.
Двадцать первое. Ночь.
Из России с приветом.


Стихи толкиенутого русиста

Земноморье или Средиземье -
Это, на поверку, мелкотемье,
Безучастья плавленый сырок.
То ли дело - Сечь из Запорожья,
В Диком поле - конь да воля Божья.
То ли дело мужества урок.

То ли дело во поле береза,
Снегопад и запахи мороза,
На заре вишневый первоцвет.
То ли дело мир без перерыва
От Курил до Финского залива -
Русский мир, рассеянный, как свет.
_____________

Это ли не родина без края?
По-любому вывезет кривая,
Бог не выдаст, а свинья не съест.
Ибо здесь - ни дня без переклички.
Ибо ссылка к черту на кулички
Равносильна перемене мест.

Не понятно, кто всему хозяин
От Москвы до самых до окраин,
Но виной всему - не землемер.
Здесь народ смятенно богоносит,
Здесь сосед смиренно в морду просит,
Здесь Гагарин - с места и в карьер.
_____________

Искрометный русский западоид
Без России ничего не стоит,
Самоходства будучи лишен.
Для него и Гоголь - эзотерик.
Без него воспрянут буйный Терек,
Светлая Кубань и тихий Дон.

Без него плодиться, размножаться.
Без него трудиться, заряжаться.
Без него - с разбега об косяк.
Государство - это заваруха.
В головах закончится разруха.
Конан - варвар, значит, не казак.
_____________

Русь стоит как в поле холодрыга.
Бедолага или забулдыга -
Всякий в этой шкуре побывал.
Если принял в сутолоке звездной,
Значит, разойтись еще не поздно
Или оттянуться наповал.

Вот она - российская заставка!
Дозаправка прямо у прилавка,
Светлый путь, ведущий под откос.
Но и в рюмке - образ мирозданья,
Ведь недаром целеуказанье
Есть ответ на заданный вопрос.
_____________

Орфоэпик и лексикографик,
Я в сердцах пошлю любого на фиг,
С тишиной по капле не в ладах.
От утробной жизни до загробной
Я частенько недееспособный
И почти всегда не при делах.

Если муза больше не обуза,
Если нет отныне перегруза
И не сдержит праздности узда,
Я пребуду в сумраке державном,
Ледяном, родном и своенравном,
Как одиноокая звезда.
_____________

Средизимью или Земномирью
Трудно совладать с бездонной ширью,
Трудно необъятное объять.
Будь я замухрышка или гоблин,
Все одно я Богу уподоблен.
Мне ли что хочу не вытворять?

Суемудрый - более не храбрый.
Так скорей возьми меня за жабры
И встряхни, отчаянная Русь!
Ибо предок – явно не покойник,
А казарма - это не отстойник.
Ты уйми меня, и я упрусь.
_____________

От заката ужином не пахнет.
Если царь Кощей над златом чахнет -
Стоит докопаться до иглы.
Если мировая закулиса
Снова накануне бенефиса -
Жди святых даров из-под полы.

Все мы - эпигоны чистогана.
Оттого и на сердце погано.
Оттого и сгорбилась душа.
Если человек - вода в рубашке,
Наша смерть подобна промокашке.
Наша жизнь не значит ни шиша.


На пути к Ватикану

I
Аквамаринные дали Тосканы
Будят Флоренцию, Падую, Рим.
Снег на вершинах нежнее сметаны
Не заживляет душевные раны.
Ты не отшельник, зато - пилигрим.

II
В гулком селенье из каменной кладки
Остановись на тернистом пути.
Розовый воздух походной палатки
Не разобрать на значки и закладки,
Но удержать возле сердца в горсти.

III
Воздух, дарованный древним этрускам,
Воздух, вмурованный в россыпь святынь,
Ты благосклонен к подъемам и спускам!
Ты воскресаешь в язычнике русском
Эпистолярную ныне латынь.

IV
Urbi et orbi1 - с размахом молитвы,
Misericordia2 - ибо воздаст!
Жизнь - только поле для жатвы и битвы.
Память острее распахнутой бритвы,
Как первородный надкаменный наст.

V
Мрамор Каррара и знойное кьянти,
Дух или почва предстали окрест?
В вечности нет недостатка гарантий.
Время подумать о маленьком Данте,
Даром Да Винчи из этих же мест.

VI
Звезды прославлены крупным помолом.
Ночь нараспашку и сны - нарасхват.
Я не вернулся в Тоскану веселым,
Но обжигающим нивам и долам
Я бесконечно - до ужаса - рад.


Примечания

1. Urbi et orbi - граду и миру. Общее название для всех посланий, с которыми Папы Римские на протяжении веков обращаются к Риму, пастве и миру.
2. Misericordia - милосердие. Как правило, это было единственное слово, звучавшее из уст паломников, направлявшихся в Средние века из всех краев и областей Европы к Папскому Престолу за причастием, возможностью лицезреть Предстоятеля Бога на земле и отпущением грехов.


Куда как проворна жидовка младая, или На русском Кавказе

Куда как проворна жидовка младая,
Над сочным прилавком слегка приседая!
Киш-миш, апельсины, хурма на просвет.
Я деве не дам и шестнадцати лет.
Но в липкой, как пух, толчее новогодней,
Мария заведует дланью Господней1.

В пучине распутицы и снегопада
Торгуя плодами из райского сада,
Стреляя глазищами, как из ружья,
Она в ожидании, персик жуя.
Почуяв пришествие юности тленной,
Мария внимает молве и вселенной.
_____________

В мерцании снега и лампочки синей,
Когда с ананасом соседствует иней,
Ручаясь за каждый лиловый лимон,
Она открывается, как махаон.
Но тяга земная превыше небесной!
Марии опять примечать интересно.

А мне, шаромыжнику и постояльцу,
Не к римскому праву, а к среднему пальцу,
Не к букве закона, зато к букве «ё»
С отрочества склонному, видеть её -
Одно удовольствие! Русскому в доску
Она улыбается как отморозку.
_____________

Почти никому, кроме Бога, не нужен,
Я снял по наитью жилье и «на ужин».
Окраина города Ессентуки.
Вода с минералами, жизни куски.
Я прибыл, разделанный на пилораме.
И каждый кусок мне замаливать в храме.

И встретив на утро, почти спозаранку,
Смуглянку с айраном, решил, что горянку.
Ну, чопорна, взор с поволокой скользит,
Пока моложавый отец не грозит.
Ан, нет, я ошибся! Кавказ многолюден.
Моим заблужденьям никто не подсуден.
_____________

Папаша Марии - таксист Анатолий.
Его не напрасно по жопе пороли.
Чувак с пониманием и с багажом.
Такой не свернется колючим ежом.
Но, будучи вдовый, за дочерью в оба.
Что может сравниться с любовью до гроба?!

А мне оказали доверие сразу.
А мне Анатолий короткую фразу
Шепнул, увлекаемый теплой толпой
Куда-то к источникам, на водопой:
«Жизнь девы Марии - сплошные осколки.
Она - диабетик2, она - на иголке».
_____________

Россия - на третьей от солнца планете.
Мария - в ближайшем от рынка бювете:
Не годен в бутылках «Нарзан» и «Архыз»3.
А я в привокзальном буфете завис.
Я пью от расстройства желудка и мира.
И мне на планете убого и сиро.

В тот вечер поддатые, но не бухие,
Вернулись мы оба на ужин к Марии.
Я сдуру напялил махровый халат.
- «Давайте по двести! Нормальный расклад». -
«Давайте по триста! Разложит не хуже», -
Ответил я, кашляя облаком стужи.
_____________

- «Здесь выжил мой род после казни Маздака»4. -
Услышав такое, я крякнул: - «Однако!
А мне ни к чему городить огород.
Я жил, уживаясь, и наоборот.
Но рот мой сравнится с сердечным пороком,
Ведь каждая песня выходит мне боком». -

«Мы таты! Короче, из горских евреев.
Из рода торговцев, менял, брадобреев.
Из рода сановников и скобарей…
Э, нет, не бессмыслица - горец-еврей!
Мой предок в Моздоке5 был сущим джигитом.
Сражен не черкесами - радикулитом». -
_____________

«Я в дебри не лезу, в подробности тоже.
Но факты - они как мурашки по коже…» -
«Читали у Пикуля про Баязет6?
Вот там и зарезан мой прадеда дед.
А прадед расстрелян без паспорта в Сочи.
Еще при грузинах7. До белых, короче». -

«Видал я указы отца Окуджавы8.
Националист, хоть не самый кровавый.
Но русская смута - булгаковский «Бег». -
«А мне в девяностых один человек
Сказал: не впрягайся в гражданскую свару!
Ведь правды в ней нет, значит, нет и навару». -
_____________

«Доходы, нажива, гешефт с прибылями -
Мне по барабану! Родными рублями
Я сам оплачу двухнедельный постой.
Меня не прельщает телец золотой.
Мне редко являлись евреи-барыги.
В моем пониманье вы - пасынки Книги».

Немного помедлив, сказал Анатолий: -
«Ну, что за беседа без перца и соли!
О Книге и пасынках… Верный подход!
Попала Мария в большой переплет.
Она, соблюдая субботу с диетой,
Как рыба в воде, в талмудистике этой». -
_____________

«В Марии на Водах - источник сиянья.
Но есть между нами стена расстоянья». -
«А я не боюсь однолюбом прослыть.
Дистанция есть и дистанции быть!
Совсем не в парламенте выбор народа,
А там, где сомкнулись судьба и порода.

Кавказ в том порукой!.. Закурим, короче». -
«А если без курева и многоточий,
То вышел из Ветхого Новый Завет,
Где каждому встречному - полный привет!
Где храм для молитвы в отсутствие банка.
В моем пониманье душа - христианка». -
_____________

«А я ведь афганец! Где бреются янки,
Там чудом я выжил в безбашенном танке.
Два раза контужен, был ранен, горел.
Болтался под следствием за самострел.
Причина простая - украли невесту.
Но эта история явно не к месту!» -

«Дай руку, дружище! Ей-богу, уважил!» -
Сказал я и ожил и заново зажил. -
«А мне не пришлось побывать на войне.
Но жизнь походила ножами по мне».
Мы руки пожали над водкой и хлебом,
Под черным, уже огневеющим небом.
_____________

- «Былинные персы. Маздак. Маздакиты.
Моздок на распутье. Евреи-джигиты.
И русский Иван, беспризорный, как курд.
Абсурд, Анатолий?!» - «Э, нет, не абсурд!
А жизнь полной чашей вкусивший однажды
Рождения день будет праздновать дважды». -

«Я, будучи родом из Третьего Рима9,
Принять содержательный образ Пурима10
Как повод для празднества, нет, не смогу.
Отмщение - Богу, прощенье - врагу!
Не всякую кровь оправдает победа.
А цель по-любому есть варварства кредо!» -
_____________

«Обычай - не случай, он дарит надежду.
Я вижу не гоя, а только невежду.
Тебе - Палестина, Святая Земля.
А мне - мой Сион, где молился и я.
Но мы не сефарды11 и не ашкенази12.
Мы живы, пока мы живем на Кавказе». -

«Да хоть бы и гой! Ведь над вечным покоем
Не вечным жидом, а всемирным изгоем
Я шел, обретая Кавказский хребет,
Как верный ответ на любые семь бед!
Пускай напролом, но судьбу обмишурим.
Короче, еще по одной - и закурим!»
_____________

Курил Анатолий с глубокой затяжкой.
Когда породнились ключицы с рубашкой,
А вечер еще не пошел под откос,
Я задал последний - еврейский - вопрос.
- «Еврейский вопрос? Нет, почти не тревожит.
Где люди живут - хорошо быть не может.

Вот наши соседи, семья караимов13,
Работники ЗАГСа - таких нелюдимов
Находят в тайге! - через пару недель,
Я слышал, отъедут в Эрец-Исраэль14.
А мы? Мы на Бога в горячке не ропщем.
Мы летом на море. В Абхазию, в общем». -
_____________

- Что это такое? - подумалось разом. -
И как увязать не Россию с Кавказом,
Где все к одному, но не всякий за всех,
А взгляды на святость и этих, и тех?..
Шолом, Анатолий, и присно, и ныне!
А дева Мария да здравствует в сыне!

Кавказ допотопный, Кавказ первобытный.
Кавказ заповедный, Кавказ монолитный.
Цветущая сложность превыше всего!
Кавказ предо мною и я за него.
Всего только сутки до Нового года!
Я в полном рассудке на грани исхода.


Примечания

1. Здесь прилавок с фруктами уподоблен столу. А, согласно верованиям славян, даже обычный стол обладает сакральным значением. Еще недавно в русских, украинских и белорусских деревнях этнографы могли услышать от крестьян: «Стол - это престол Божий». В России, объясняя запрет стучать кулаком по столу, говорят: «Нельзя - Божья ладонь». Сравните: «Стол (земля, нива) - Божья ладонь: кормит» (из сборника пословиц и поговорок, записанных Владимиром Далем).

2. Диабет (в данном случае сахарный диабет) - болезнь, связанная с нарушением обмена веществ, при котором человек испытывает недостаток инсулина в организме. Различают диабет двух типов. Диабет 2-го типа, которым страдают пожилые люди, протекает не так тяжело. Диабет 1-го типа (о нем идет речь) - диабет врожденный, неизлечимый. Диабетик 1-го типа - инсулинзависимый. Он нуждается в ежедневной (4-5 разовой) «подколке» инсулина, сочетаемой с регулярным контролем уровня сахара в крови, и в соблюдении жесткой диеты. Диабет 1-го типа проявляется в детские годы.

3. Природная минеральная вода «Ессентуки № 4» и «Ессентуки № 17» очень полезна для людей, страдающих диабетом. Источники и бюветы с этой минеральной водой расположены на территории курортной зоны Ессентуков. Качество самой воды при ее бутилизации и даже недолгом хранении значительно снижается. Этот факт объясняет наличие более тридцати санаториев и пансионатов в Ессентуках, где проходят курс лечения люди с заболеваниями эндокринной системы.

4. Маздак - основатель религиозно-философского учения, распространившегося на территории Ирана и в ряде соседних стран в конце 5-го - начале 6-го веков. Маздакизм был идеологией крестьян и городской бедноты, которые призывали к уничтожению социального неравенства, отождествляя его со «злом». Маздакитское движение поддержал шах Кавад I, но оно вскоре выродилось в кровавую борьбу с теми, кто был неугоден самим сторонникам Маздака. Еврейская община Ирана приняла живое участие в этих событиях. Движение маздакитов было подавлено царевичем Хосроем, младшим сыном шаха. В 528 году Маздак и большое количество рядовых маздакитов были схвачены и казнены. Когда угроза дальнейшей расправы нависла над выжившими, множество евреев переселилось на Кавказ.

5. Моздок - город на р. Терек в Северной Осетии, основан в 1763 году. Среди его жителей преобладали грузины, армяне, кабардинцы, осетины, греки. В 1770 году, после переселения более 500 семей казаков, был создан Моздокский казачий полк Терского войска. В начале 19-го века Моздок являлся крупным экономическим центром на Северном Кавказе.

6. Русско-турецкая война 1877-1878 гг. за освобождение балканских народов от турецкого владычества велась на двух фронтах: главном - Балканском - и Кавказском. Крепость Баязет, которую защищал немногочисленный гарнизон русских солдат и казаков, была важнейшим стратегическим пунктом, т.к. контролировала пути - через Армению и Грузию - на Северный Кавказ, где турки надеялись поднять восстание горцев-мусульман. После первого неудачного штурма турки устроили резню армян и евреев, не успевших оставить город или укрыться в крепости.

7. В 1918-1919 гг., после развала Российской империи, независимая Грузия вела регулярные боевые действия (ряд историков говорит даже о 2-х войнах) за присоединение Абхазии и даже Сочинского округа. Когда 9 декабря 1918 года началась армяно-грузинская война, грузинам потребовалось сконцентрировать свои силы на новом направлении. Воспользовавшись этим, 24 января 1919 года белые части выбили грузин из Сочи, а затем очистили весь Сочинский округ. В сентябре 1919 года грузины вновь перешли в наступление. Тогда Деникин ввел в Абхазию два полка, и вскоре 5 тысяч абхазов и 2 тысячи казаков разгромили 10 тысяч грузин.

8. Шалва Окуджава - отец знаменитого барда - наряду с высокопоставленными большевиками Мдивани, Махарадзе и Циндадзе входил в высший состав партийного руководства Грузии. Сам Окуджава занимал пост заместителя Предсовнаркома советской Грузии. Эти люди оттягивали предоставление статуса автономии Абхазии, Южной Осетии и Аджарии. Они перекрыли границы страны, запретив въезд на ее территорию всем «беженцам», т.е. не грузинам. В марте 1922 года за подписью Махарадзе (председателя ЦИК) и Окуджавы вышла телеграмма-манифест, разъясняющая принципы добровольной самоизоляции, в соответствии с которой грузинское гражданство теряли и грузинки, вышедшие замуж за иностранца! В этом же году руководство Грузии осуществило масштабную депортацию армян с территории Тифлиса (в то время одного из самых полиэтничных городов Евразии) за пределы Грузии.
Примечательный факт: на XII-м съезде компартии СССР грузинские товарищи во главе с Мдивани за ярко выраженную националистическую политику были заклеймены как «национал-уклонисты».

9. Идею о Москве как о Третьем Риме, послужившей основой мессианских представлений о роли и значении России, впервые высказал митрополит Зосима в предисловии к труду «Изложение Пасхалии», а старец Филофей обосновал эту концепцию и литературно оформил в посланиях к великому князю Василию III. Согласно концепции, московские государи наследовали христианскую империю от Византии и Рима. Поэтому самодержавная, православная Русь должна хранить истинную веру и бороться с её врагами. Кстати, в этом направлении одно время её поддерживал латинский Запад.

10. Праздник Пурим (жребий) отмечается в 14 день месяца Адара (за месяц до Пасхи). Он связан с библейскими событиями, происходившими в Персии около 450 года до н.э. при персидском царе Артаксерксе. Согласно преданию, влиятельный царский министр Аман решил истребить персидских евреев. Но одна из любимых жен царя Эсфирь убедила его разрешить евреям нанести «превентивный» удар. В результате «…Иудеи, находившиеся в царских областях, собрались, чтобы встать на защиту жизни своей и быть покойными от врагов своих, и умертвили неприятелей своих семьдесят пять тысяч, а на грабеж не простерли руки своей» (Библия, Эсфирь. Глава 9. 2-17). Сам Аман и десять его сыновей были казнены. Во время празднования Пурима в городах Израиля проходят карнавалы, в синагогах идут спектакли, напоминающие о тех событиях, читается «свиток Эсфири». Пить положено до такого состояния, чтобы не отличать злого человека от доброго, а черное от белого.

11. Сефарды (евреи) - потомки выходцев с Пиренейского полуострова, проживают в странах Магриба, на Балканах, в Малой Азии, Израиле.

12. Термин «ашкенази» происходит от еврейского названия средневековой Германии. К ашкенази относят потомков всех европейских евреев, кроме выходцев из Испании, южной Франции и (частично) Италии. Ныне составляют большую часть евреев Европы и Америки, около половины евреев Израиля. Исторически основным разговорным языком ашкеназских евреев служил идиш; сейчас большинство пользуется языком страны проживания.

13. Название караимы переводится как «читающие», т.е. признающие лишь Письменную Тору. Ортодоксальные иудеи относятся к караимам как к секте, возникшей в 7-м веке в Вавилоне. Караимы жили в Ираке, Иране, Иерусалиме, Каире. Затем они расселились по многим странам, главным образом Испании, Византии, Польше. С 8-го века их общины появляются в Литве и Крыму. Закон «О возвращении» государства Израиль дает караимам право на переезд, но сами они евреями себя не считают. Как иудеи, так и караимы запрещают браки между представителями обеих общин.

14.Эрец-Исраэль (иврит) - Земля Израиля.


Дачная элегия

1
Лук, очевидец событий в саду,
Где вырезали ножовкой кустарник
И на костер посылали, напарник
Черного хлеба, остался в ладу
С высокомерия полной редиской,
Признанный эмалированной миской
У остальных овощей на виду.

2
Моется жизнелюбивый укроп.
Скомканный, словно бумажный стаканчик,
На подоконнике спит одуванчик.
Рядом готовы пуститься в галоп
Листья салата, чеснок и петрушка,
Между которыми гнутая кружка
Держит в объятьях вишневый сироп.

3
Жук-иноземец, чья родина - штат
К ночи помянут не будь, перегрелся
На солнцепеке, собрался, оделся
И возвращаться надумал назад.
Даже прореженный нынче крыжовник,
Этот колючий и мстительный кровник,
Кажется, был наказанию рад.

4
На бигуди накрутила усы,
Судя по их совершенству, клубника.
Как ненормальная прет земляника,
Словно готовится лечь на весы.
Плодоносящая ломится дача.
Не уменьшается дачи отдача,
Ниспровергая кумир колбасы.

5
Вот и кончается красочный день,
Напоминающий видеоролик.
Как архивариус и меланхолик,
Вечер старается теплую тень
Споро набросить на край огорода,
Там, где наносится в виде штрих-кода
На редколесье дырявый плетень.

6
Сумрак, сужаемый дачным окном,
Сумрак растительный, малопонятный.
Право, не стоит идти на попятный,
Если решил самогонным вином
Душу потешить, как умницу-девку,
Душу, назвавшую плоть-однодневку
Архитектурно-строительным сном.

7
Где насекомое грозно пищит,
Там многобожие дышит в затылок.
И появляется лунный обмылок,
И продлевается звездный кредит.
Полог небес оказался распорот,
Дабы раскинулся огненный город,
Потусторонний, как ядерный щит.

8
Мир, нашпигованный бравым свинцом,
Чем-то похож на подранка-подсвинка.
Эта агония - только заминка
Перед действительно скорым концом.
Цивилизации утлая лодка
Шквала не выдержит, словно пилотка
Псевдокрестьянина с узким лицом.

9
Видимо, в этом спасательный круг
Он и находит: в работе топорной,
В самокопании, в огнеупорной
Жидкости цвета натруженных рук.
Где-то горят торфяные болота.
Только болота - не наша забота.
Наша забота - безумие, друг.


От противного, или Отповедь однополой любви

Нет, я не гей, а лесбиян,
Я женщину приемлю.
Объемлет землю океан
И ливнем входит в землю.

Не примитив, а натурал,
Любезный с женским полом.
Я твердости не растерял,
Воздействуя глаголом.

Стрелой амура всякий раз
К подножию повержен,
Я возносился на Парнас
И умещался в стержень.

Когда бесплоден твой рычаг
От тяги к вырожденцам -
Не воодушевить очаг
И женщину с младенцем.

Чтоб необъятное объять
И в будущем остаться,
Мужчина должен обладать,
А женщина - отдаться.

Скажу не шепотом, а вслух,
Уверенно, упрямо:
Всяк человек - одно из двух,
В начале - папа с мамой.

Не сделать деве иль жене
Вливания без жезла.
Подруга, что пришла ко мне,
Подсела, но не слезла.

Пусть я во мнении предвзят,
Но мне серпом по перцу,
Когда народу говорят,
Что пидору по сердцу.

Не педераст, а пидорас -
Мы в слове обнаружим.
Ведь отношений высший класс -
Когда жена за мужем!

Не благодушие, а речь
Горячая, бесспорно.
Не отвратить, так уберечь
Все то, что плодотворно.


Бокал, или Стихотворение № 3 из цикла «Настоящие вещи»

Москва, Москва, как много в этом звуке
Для сердца обрусевшего сольётся!
Возьми не за грудки, а на поруки,
В нём всё живое разом отзовётся.

Скажу начистоту и на раздачу:
У нас, у русских, есть родные братья.
Я ничего в политике не бачу,
Но да воскреснут братские объятья.
_____________

Еще скажу о выходцах с Кавказа,
О закавказских выходцах добавлю:
Когда вперед и с песней - до отказа,
Я первый эту собранность восславлю.

Ведь если не угасло, не закисло
Сочувствие к страданиям в абреке,
В таком пришельце праведного смысла
Поболее, чем в русском человеке.
_____________

Литинститут. Общага. Дербалызну.
Присочиню и вечер не испорчу.
Я возлюбил коронную отчизну
И либерала из себя не корчу.

Вы эпохальны, Высшие литкурсы!
Не важно - призван или взят до кучи -
Я воплотился в бурсака из бурсы,
Предвосхищая промысел созвучий.
_____________

Бродильный чан с этнической закваской.
Славян и деревенщиков - по пальцам.
Не то чтоб их отсутствие - фиаско,
Но в дом родной не входят постояльцем.

Абрекистан. Африкистан. Нацмены.
И русские как те же инородцы.
Мы все в пути, а с нами - перемены.
Мы очевидцы и первопроходцы.
_____________

И все путём, ведь каждый в мире странник,
Пройдет, зайдет и - скатертью дорога.
О всех ушедших грезит конопляник.
Но конопли не хочется, Серега.

Кого жалеть? Ну, брат, я возраженец!
Хотя бы нас, российских виршеплётов,
Всех, кто пошел, как самовыдвиженец,
На курсы бескорыстных идиотов.
_____________

С одним из них, бездомным бонвиваном,
Трудягой, пересмешником, бакинцем,
Я был раздавлен баром-рестораном,
Где ненароком помахал мизинцем.

За чашку, что в окрошку при паденье,
С меня содрали бешеных полтыщи.
А у меня сегодня день рожденья!
А я в долгах и снова очень нищий.
_____________

Мои штаны в большой кофейной кляксе,
Хоть я не пил и даже не буянил.
И вот из мести за разбой по таксе
Пивной бокал я тупо прикарманил.

Нам не на пользу, что в грехе добыто.
Спустя неделю мой бокал разбился.
И я простил систему общепита,
Где так напрасно честью поступился.


Нож, или Стихотворение № 2 из цикла «Настоящие вещи»

Когда я был московским дармоедом,
И мной владели Высшие литкурсы,
Я, как и все, неясности с обедом
Воспринимал сраженьем за ресурсы.

Я, как и все, заматерел за сутки.
Безденежье похмелью не товарищ.
Столица - это войны за желудки,
А рифму не обжаришь, не отваришь.
_____________

И в эти дни на выставке продажной,
Где арсенал собрали оружейный,
Литой, холодный, кованный, отважный,
Меня пленил клинок прямолинейный.

Там были туляки и кубачинцы.
Там были арбалеты и кинжалы.
Там были буржуа и разночинцы.
И я там был, как все воображалы.
_____________

Простой клинок на полторы ладони.
Без кровостока, авторской чеканки.
Не то чтобы при самообороне,
А при наезде, дабы без подлянки.

Стальной, каленый, рукоять в оплетке
И ножны из упрямой бычьей кожи.
Он не менял ни взгляда, ни походки,
Но жизнь моя с ним стоила дороже.
_____________

Москва не вызывала отторженья.
Но всякий день - в бегах и накануне.
Сегодня - с гонораром похожденья,
А завтра - в услужение фортуне.

Я любопытен был и зоной риска
Пренебрегать не пробовал, понятно.
Мне до звезды московская прописка,
Зато волнуют солнечные пятна.
_____________

И я прошел по чердакам и залам,
По мастерским, подвалам и квартирам.
Я зарядился вечным карнавалом,
Не обрастая долгосрочным жиром.

Я исходил, измерил, отчитался.
Проветрился, поручкался, облаял.
Я выстоял и даже состоялся.
Окоченел и сдержанно оттаял.
_____________

И мой клинок, пускай совсем не часто,
Но выезжал на подвиги со мною.
Он пригодился. Я живой и баста!
И никого вперед не беспокою.

Я на ножах, когда без колебаний,
Когда угроза чести и здоровью.
Я не хватался за него по пьяни.
Не обнажал, упорствуя злословью.
_____________

Перо в чернилах плюс перо из стали -
Отличный повод для двойной закалки.
Они своих страстей не обуздали
И потому пребудут не на свалке.

Фартовый нож по имени Соратник,
Он и теперь мне годы продлевает.
Его признал мой непутевый ватник.
Он на ремне при мне не унывает.


Ватник, или Стихотворение № 1 из цикла «Настоящие вещи»

Простеганный, как контурная карта,
Затертый, как довлатовский цитатник,
Не знающий ни отдыха, ни фарта,
Пристроен на гвозде любимый ватник.

Ведь не модерн, не классика, не ретро,
А на селе сошелся с сапогами.
В нем - в огород, на крышу и до ветра.
В нем - яблоко и фляжка с черепами.
_____________

То в козырьке, то в дедовой ушанке.
То в холода, то с вечера, то в осень.
Он был свидетель Ельцина на танке
И с той поры по-прежнему несносен.

С ним скорешились вилы с гвоздодером.
Его признали банки из подполья.
Он покрывался красочным узором
И уходил, поддав, на богомолье.
_____________

Он весь в меня, туземец и сермяга.
В нем пребывает хлебная краюха.
В нем к переменам творческая тяга.
И правда жизни в нем, и поступь духа.

Он кем-то куплен был на барахолке
И вроде обошелся в пару сотен.
Он отлучен от нитки и иголки.
Из пролетарских изгнан подворотен.
_____________

В нем не стоять при шашке и в папахе.
Он не родня, не ровня камуфляжу.
Он хорошо сидит и без рубахи,
Хотя совсем не склонен к эпатажу.

Его приют - сарайка да темнушка.
Он то в пыли, то в желтой стекловате.
Его свежит березовая стружка
И килька черноморская в томате.
_____________

Его навряд ли примут в забугорье.
Он - почвенник, накоротке с навозом.
Он был когда-то труженик подворья,
Теперь он стал придворным виртуозом.

Он часть меня и моего прикида.
Не временщик, как Бабель в изголовье.
При урожае не подаст и вида,
А пожелает крепкого здоровья.
_____________

Когда дожди за садом приударят,
Да так, что взмокнут жабы на болотах,
В такие дни, пока меня не парят,
Я вновь грущу при ватнике и в ботах.

Что на душе слежалось мертвым грузом,
Все оживает, плотью обрастая:
И детство желторотым карапузом,
И юность первобытная, густая.
_____________

И дружба, и любовь, и увяданье.
И путь мой от бесстыдства до румянца.
И я теряю самообладанье
Предназначенца и образованца.

Вся гамма чувств - от счастья до унынья -
Меня на миг один переполняет…
И в холодильник просится ботвинья.
И чайник на плите остепеняет.


Сквозной осенней сырости знакомы...

Сквозной осенней сырости знакомы
Бессонницы оконные проемы,
Познания смирительный засов,
Бродяжничества колокольный зов.

Сегодня не уснуть и не проснуться.
Попробовать еще раз оглянуться
На жизненный отрезок как на путь,
На то, что различимо как-нибудь.

Еще раз заприметить терпеливо:
В разломе неба - лунное огниво,
В разломе хлеба - плесени заряд,
В разломе жизни сам я виноват.

Размытый мир без облика и эха.
Балкон как в облачении прореха.
Внезапно ставший ветреным блокнот.
Восторга и тоски круговорот.

Все связано периодом распада.
За годы соучастия награда,
Кленовый лист - добыча сквозняков -
По круговой касается висков.

Лай кабысдоха или грай вороний -
Сегодня лишь предлог посюсторонний
Для крайнего отчаянья. Пора
Признаться в этом росчерком пера.

Не завтра, не вчера, зато сегодня
Приспело отступить от преисподней.
Не верую, а внутренний озноб.
Не плачу, но дышу почти взахлеб.


Будучи сыном гармонии праздной...

Будучи сыном гармонии праздной,
Равновеликий и своеобразный,
Я прожигаю последние дни:
Лето поэта вершится в тени.

То ли по случаю, то ли по жизни
Я опрокину, и ты дербалызни.
Из поднебесья прольется в висок
Вечнозеленый березовый сок.

Шишка с ракушкой - ну, чем не закуски?
Я безалаберный - это по-русски.
Брат на распутье, прости и налей
За послевкусие жизни моей.

Реки на травах, холмы, перелески
И оголенные звезды в довеске
Мы принимаем взахлёб натощак.
Жизнь человечья - бездомный большак.

На возмужанье заточенной речью
Я пересматривал жизнь человечью.
Строчка на память - кровавый замес:
Раздухарился, убился, воскрес.

До панибратства родные напевы
Чтят светоносные русские девы.
Я не ходил, доходяга, в народ,
Но всеотзывчивость есть вездеход.

В междоусобице света и тени
Не подогнулись худые колени.
Знать, колобродил недаром с пером -
Дар превозможет Харона паром.