На дворе – приворот-трава.
На траве – мужичок в дрова.
На бровях – а приполз домой.
Пусть такой – никакой, да мой!
Прибаутки да проговорки –
пригорелое на прогорклом –
горе луковое, молчи!
Из печи ли калачи, из печали,
и горчит на дне не так, как в начале,
на столе чадит огарок свечи...
Давно ли
ложилась не молясь,
вставала не крестясь,
из дома – не дверями,
с двора – не воротами –
мышиной норой,
звериной тропой,
по дикому полю
на запад лицом
за бабьей за долей,
за подлецом...
Там на огненной горе
под горелым дубом
стол пылает в серебре,
лают медны трубы.
Там для Ирода-царя
и его царицы
в муках корчится заря –
все не разродится.
Там условно поутру
нужной травки наберу.
Как горелая земля
камушком слежалась –
так тебе чтоб без меня
даже не дышалось,
не пилось, не елось,
мимо не гляделось...
От ворот поворот – не туда.
Ты крутой колобок, это да,
только нет тебе, милый, дорог,
что б вели не на этот порог!
Мы разбились о мечты, как о скалы.
Глянь: луна в окошке – волчьим оскалом –
Раскаленные осколки души.
Если узел затянулся на шее,
значит, время подошло для решений:
без свободы – не живи, не дыши...
Мужики – типажи –
то валеты-пажи –
научи – покажи
(ты ж мой мальчик!) –
то испанские смачные мачо –
торсы могучие –
бесами мучимы –
бесаме муче…
То Атос, то Портос –
на понтах – без порток
(но при этом, заметьте, со шпагой!) –
взор пылает отвагой –
подлецы – жеребцы –
мудрецы –
маги…
Всё – во имя игры!
Сколько нашей сестры –
на растопку – в костры…
Файер-шоу грошовое –
три копеечки медью –
ведь мы – ведьмы!
Да пошёл ты!
Искры – до звёзд
(ты ж не всерьёз?) –
не зареветь бы…
Посиди – поиграй –
вот песок – набирай! –
вот такой каравай –
молодчина!
Не реви – будь мужчиной!
(Статус и роль –
голый король…
Выйдешь из роли –
сдохнешь от боли…)
Нет, мой родной, не буду –
мне ещё мыть посуду,
стирка, уборка, такая фигня –
да я вообще не отсюда –
так что играй без меня!
Без боли ли вы выбивали клин клином – навылет?
Да вы ли, валет, задавали дыханию ритм? Едва ли
видали вы дали те сами, в которые сладко манили
(меня ли?)… Сдавали – любовь на рубли разменяли…
Играли на грани – влетала в азарт без разбега
телега разбитая ваша – а я перестала.
Не стало ни стеблем, ни сталью усталое эго –
под снегом застыла земля, как обломок кристалла.
Крестами отмеченный путь – узелками на память,
и я в белый свет как в овчинку стреляю дуплетом,
дублируя рифмы, и время не в силах избавить –
разбавить хотя бы, валет, послевкусие лета…
Блин, колея-коллизия –
иллюзии в грязи…
Куда кривая вывезет?
Скользить - не тормозить...
Блин – комом в горле, костью ли
мне с твоего стола;
в твоём дому не гостьей я –
прохожею была
(в прихожую, прости меня,
ещё могу войти,
похоже, что в гостиную –
уже не по пути).
Дорогами осенними
придусь ли ко двору?
Зачем крестили Ксенией –
быть странницей в миру?
Ты – прожитый, как пройденный –
пристанищем не стал.
Потерянная родина –
не те, не те места!
Остаться сном, не более –
ни боли, ни седин…
Замкнётся траектория
в круг солнца. Или блин.
Я поднимаю перчатку –
я принимаю игру.
Скинь на имейл – распечатку
я подготовлю к утру.
Я сочиню тебе пьеску
под персональный заказ:
будет исполнена с блеском
пара эпических фраз.
Будут овации в зале –
схавает пипл на ура
(классики внятно сказали,
что наша жизнь – игра).
А когда силы иссякнут
насмерть до смерти стоять,
я осознаю, что всяко-
разно, но автор – не я.
Как-то б красиво ответить
в точке, где гибнут миры:
«Я возвращаю билетик –
я выхожу из игры».
Я к Вам пишу – опять из кризиса…
Все эти близости без близости –
сор из избы уже не вывезти
ни трактором, ни самосвалом.
Не зависая – не завистлива! –
спасаясь бегством в независимость,
жизнь как вину по легкомыслию
едва ли я осознавала.
Пора бы знать – соломки выстелить
ещё до стартового выстрела
(«Давай всё сделаем по-быстрому»
как принцип и фрагмент фрактала).
И сыплют ледяными искрами
алмазы снега так неискренне.
Любовь-то – далями и высями
влечёт, да что-то я устала…
Хоть в даль, хоть в высь вглядеться пристально:
везде – с избыточными рисками.
Нет ни одной надежной пристани
между собором и базаром.
Любви-то что? – сверкает вывеской…
Как зубы склеены ирисками,
ни сантиметра – а не близкие.
Спасибо, нет. Отдам задаром.
Жизнь как жизнь. Нерабочая опция «смыслы».
Смысл жизни из жизни в подсознание выслан,
возвращаясь нечасто, ненадолго, ночами,
в подконтрольную явь добавляет печали.
Опечатана память, анальгетик надёжен,
все скелеты в шкафах аккуратно уложены.
Но Тогда и Теперь – их ночная работа –
вероятность потерь уточняют до сотых.
Не люблю засыпать, в параллельности зыбкой
просыпаясь, как соль, как ответ на засыпку.
Почему знак Венеры – кружочек и крестик?
Чтобы вечно кружить, оставаясь на месте?
Почему символ Марса – кружочек и вектор?
Вслед смотреть, как в ничто превращается некто?
Лот ушел. Это только жена оглянулась:
оглянулась – столбом соляным обернулась,
наблюдая, как прошлое плавится лавой,
растекается в крошево в мести кровавой…
И опять будет свеж и улыбчиво розов
мир, в котором уже не осталось вопросов.
Леший водит кругами –
под ногами трясина.
Выгибает логами
лес упругую спину.
Ивняк да осину
свели матерясь,
залили бензином
весеннюю грязь.
Краюху в корзину –
нормальный процесс:
от матери сыну
дойти до небес.
Ровный вектор дороги
упирается в даль
(даль как цель для немногих,
даль как боль для немногих,
остальным-то не жаль).
Там пень да колода –
тут первый маршрут,
там милость природы –
тут денег дают.
Домой – на работу:
стабильности жуть.
Охота, как в воду,
с дороги шагнуть
и время замкнуть.
Реши, рискни, душа – шагни
путем заката:
не жги огни – долги верни
врагу как брату.
Заходит год на новый круг.
Тебе – из круга
преград – услуг – наград – заслуг
(узда – подпруга).
Весна – веселье – карусель –
отбой в 5.20.
Поверь – проверь: отсель – досель
куда деваться?
Лучам луны вручаю сны
с начала лета.
Зачет вины – на счет войны
с собой и светом.
Мой верный враг, вот белый флаг.
А что до фальши:
не сдан «Варяг», но лучше так.
Мне просто дальше…
Я б подала, да сама на мели.
Я бы заплакала – слез как-то нет.
Ворохом листьев ветра намели
под ноги жухлое золото лет.
Я б позвала – но каким из имен? –
что-то, растаявшее во мгле:
неузнаваемо изменен
мертвый листок, примерзший к земле.
Я бы ушла, только время – не путь:
время – в ладонях сжатый кристалл,
в нем проступает: «Когда-нибудь
каждый обрящет то, что искал»
Я б научила, как надо жить,
если бы кто-нибудь мне подсказал.
Ветер листву под ногами кружит,
память с предчувствием в узел связав…
Старые правила в старой игре –
мы уже плавали в этих морях.
Вечного странника грех не согреть –
пусть поживет до конца января.
Не перемелется мука в муку –
чёртова мельница крутится зря.
Вечером в пятницу я испеку
чёрствого хлеба для экс-короля.
Слюбится – сгубится – чёрным рубить.
Белая конница строится в ряд.
С губ твоих горечи дай пригубить
в ночь на тридцатое января.
Чётные ночи – бессчётные дни –
срок кораблям поднимать якоря.
Мысы Надежд по кривой обогни –
мы не заблудимся в этих морях
Я не верю, видишь ли, в постулаты
всех мужских религий, древних и мудрых.
Ты придёшь, с трудом стянешь латы.
С добрым утром!
Как тебе жилось-былось, как сражалось,
вылось на луну в чистом поле?
Что враги? Все кончились? Эка жалость!
Я ж не спорю,
трудно быть мужчиной. Садись обедай,
посмотри футбол, что-нибудь поделай,
а меня не жди ни завтра, ни в среду.
Как куда? Работать. В Храм Кибелы.
Всю жизнь объясняешь правила –
пишется не так, как слышится,
правильно не то, что нравится,
за то, что нравится – взыщется,
за то, что любишь – взыщется вдесятеро,
если берешь – отдавай с процентами,
и даже если простынку выстирала –
всё равно узнаешь про рыночные цены…
А дети пишут с ошибками
и не боятся обмана,
смело оставляют за скобками
ранние душевные раны,
пускаются во все тяжкие,
не пьют из мелкой тары,
смешат гусарскими замашками.
А ты чувствуешь себя мудрой.
И старой...
Персональный ад выстроен в эстетике Босха.
Мой домашний чёрт мастерски таится в деталях.
Его алый рот подведён безвкусно и броско.
Он любитель щей, а не жаркой пыли ристалищ.
Он немного трус, хотя в принципе готов быть героем.
Он бы вёл вперёд, только где это, непонятно.
Так что будем тут - ад, как райский сад, обустроим.
На полу ковёр - скроет эти страшные пятна.
Наверху луна - восемь тысяч вольт наслажденья.
Здравствуй, батька Фрейд, здравствуй, дорогой Мураками.
Чем владею - то обойду едва ли за день я.
XXI век - не какая-то изба с пауками.
Эти звезды, которые кто-то зажег
над тобой, мой сиротский, заброшенный мир,
никому не нужны. Каждый выжил, как смог,
до весны в твоих черных квадратах квартир.
Кто допил, кто разлил, кто не знал, как сказать,
кто прощался во сне, пожалев разбудить,
кто плевал свысока, кто просился назад,
кто настойчиво связывал рваную нить.
И пожалуй, нам нечего больше терять
кроме наших медалей за мужество жить,
звезд, которые в небе так просто горят,
и войны, на которой нельзя победить.
Это было однажды ненастной осенней порой,
когда съежился спектр до плоской полоски свинца,
когда серое небо разъехалось серой дырой,
когда кровь перестала струиться с колючек венца,
когда раны и боль превратились в источник хлебов,
когда истина вышла довольно большим тиражом,
а души не хватило платить по счетам за любовь,
а любовь ничего не нашла в откровенье чужом,
а деревья утратили память последней листвы
и рассыпался замок, который стоял на песке,
когда плакали псы, почему-то поджавши хвосты,
ничего не случилось в тот день. Абсолютно ни с кем.
1.
Что-то на небе - одни крокодилы
с кровью - зачем по живому?! - заката.
Бури бы, что ли?.. Но мы проходили
что-то про то, как вставал брат на брата...
разве я сторож брату моему
разве я сторож в мире хоть кому
разве я выключил свет и впустил тьму
разве я дам ответ страждущему уму
Кушают звери людей - это хобби.
Кушают люди людей - это кредо.
Что обнаружат воскресшие боги?-
коричневатый рассвет типа бреда...
разве я смогу отвечать
разве я не та же на ветру свеча
разве я изобрел закон жертвы и палача
разве я кричал из окон о страшных ночах
Так что на небе - одни крокодилы:
не небеса - каталог зоосада.
Мы проходили, что через четыре
года здесь будет город де Сада...
2.
Ветер треплет деревья, а они отбиваются.
В телевизоре визги - там ниндзя сражаются.
У подъезда валяется старенький пьяница,
весь в слезах и моче, и ужасно стесняется.
Молодая хозяйка торгует сосисками.
Дурачок в уголке магазина попискивает.
Он смертельно устал, но гуманные близкие
его вдаль посылают так смачно и искренне.
Расскажи мне, с чего начинается родина?
С той тропинки, где мост через речку Смородину?
Там, где ветер как боль? Или это пародия?
И еще объясни, где кончается родина...
Осень раскидывала листья, гадала.
Сентябрю-листопаду любовь выпадала.
Был Сентябрь влюблён в жаркое лето,
но чтоб жару удержать, не придумано клеток.
Сметал своё золото в кучу - истрепался веник,
но чтобы заплатить за одну любовь, не хватит всех твоих денег.
Осень на воду шептала, гадала.
Сентябрю-дождезвону печаль выпадала.
Бренчал всю ночь на струнах дождя, стучался в чёрные стекла,
да не полегчало тебе к утру, только земля промокла.
А жизнь идёт своим чередом – завтра двадцать шестое,
и любой твой шаг – это шаг от любви, и оглядываться не стоит.
Свечи, слезы, винцо – налицо антураж
к отношеньям неверным, зыбким.
Если блажь это – что ж, давай выпьем за блажь,
а любовь – за любовь выпьем.
Так давай, наливай, не объедет трамвай,
до финала кино досмотрим:
трижды проклятый край, трижды пропитый рай –
в наших сказках всего по три.
Три дороги, на каждой ждет по три беды,
светофор в три огня светит.
Какой русский не любит быстрой езды,
чтоб мозги полоскал ветер!
И взлететь – не вопрос, и упасть – не пропасть
(что страшнее пропасти буден?)
Если страсть это – ладно, выпьем за страсть,
а судьба – за судьбу. Будем!
Ягодой спелой, ядом -
горечью сладости - страстью
(невыносимо - рядом,
невыразительно: "Здрасьте")
выверена в полшага
мне безопасность дистанций.
Это другим - с аншлагом
пусть черно-белые танцы.
Это другим оазис -
страсть, родника прохлада.
Я не ручаюсь - Азия-с! -
что будет все, как надо,
что на острие боли
(свет вдруг свело клином)
мы разминемся. То ли
яд, то ли сок калины
на губах...
Жизнь расставила все точки над ё,
поделила всё на ё и моё.
Не нужны твои машина и дом:
я своё-то поднимаю с трудом.
И избавь от алых роз, горьких слёз:
к своему-то отношусь не всерьёз.
И души твоей не надобно мне,
даже ежели по сходной цене,
расплатиться не сумею, ей-ей:
в кошельке лишь двадцать девять рублей.
Ёлки-палки лес густой, три сосны.
Не ищи в них прошлогодней весны.
Жёстко ставит жизнь точки над ё,
золотое ты моё не моё…
Абсурдоперевод с небесного на наш.
Плывет по глади вод корабль дураков,
и пьяненький народ орёт, вошедши в раж:
все потеряли, кроме собственных оков.
У вроде бы руля – как будто рулевой,
а в рубке – капитан, а в трюме – кочегар.
Все трое как один – с квадратной головой,
не задавать вопросов – их уникальный дар.
А вон интеллигент, он тонок, как Восток,
в глазах его печаль, он ищет в жизни суть:
и справа сена стог, и слева сена стог,
но где взять мужества шагнуть куда-нибудь?
А рядышком – Иван, понятно, ЗПР,*
корявые понты, любимый архетип.
С него, как с пионера, во всем берут пример
все, кто ещё не понял, во что влип.
Зачем она, земля? – свой путь у корабля:
в четыре стороны мы как-нибудь бредем.
Не надо, господа, банальной рифмы «бля» -
куда-нибудь мы вечно попадем
_______________
*ЗПР -
«задержка психического развития» или
«золотые парни России»
Слегка - дорога в облака
слегка - тоска
слегка - искус
слегка - рассыпавшихся бус
калиновых греховный вкус
(включили пуск)
слегка - наполненный бокал
ты расплескал -
дрожит рука
слегка - тоска
(стиль a la rus)
слегка- не здесь
слегка - не весь
слегка - изысканная лесть
слегка - тоска
слегка - игра в больную честь
сочтемся - если можно счесть
несочетаемое здесь
налей в стакан
потом добавь немного слез
калины колдовскую гроздь
ты так и не достроил мост
до звезд - в веках
(слегка - тоска)
случайный гость
забывший трость
рок равнодушно бросил кость
на кон - пока
тебе везет - играй с судьбой
вступают скрипка и гобой
и не просчитано тобой
как жизнь узка
как пульс в висках
стучится странник в твой покой
и круг замкнется не любой
защелкой с именем любовь
слегка - тоска
Мое действие сыграно в твоей пьесе.
Для меня - занавес, для тебя - антракт и буфет.
Дальше как-нибудь сам с драконами бейся
и какой-нибудь новой дуре-прынцессе
дари сногсшибательных алых роз букет.
А я в своей избушке на курьих ножках,
глядишь, и вплетусь еще в чей-то сюжет,
прочитаю кому-то судьбу по ладошке,
полюблю понарошку, покормлю на дорожку
и на всякий случай не буду гасить свет.
Знаю, милый, не по законам жанра
коня поворачивать - обратных дорог нет.
Но если тебе станет по-настоящему жарко,
автор вставит в текст небольшую ремарку:
"Его сберег чьей-то забытой любви след".
Бел-горюч камень –
слёзы Земли.
Бел, горюч камень
даже ночью.
В океан канем,
как не жили.
Капля веками
камень точит.
Остров Буян был
буйство и страсть,
воздухом пьяный,
сказками сытый.
Был ли обманом,
тешился ль всласть,
нитками льняными
белыми шитый?
Вольному – воля,
волнам – играть,
по синю морю
гнать белы струги,
а нам с тобою
пора собирать
древние камни,
жгущие руки.
Что до меня - никто не виноват
в моей печали:
ни друг, ни враг, ни так, ни брат, ни сват.
Пожать плечами
и жизнь наблюдать через окно
автовокзала.
Один билет. Докуда? Все одно.
Не подсказала
цыганка-осень верного пути.
Сама искала
я там, где ничего нельзя найти,
где лед и скалы.
Нашла я дом хрустальный, в нем скелет -
в шкафу, за дверью.
Слеза дождя на ветровом стекле.
Я ей не верю.
Слова-зеркала отражают смыслы,
не пропуская внутрь.
С добрым утром, любимый! И мы зависли
в тоске этих добрых утр.
Зубы почистить, сигарета и кофе -
жизнь как ритуал.
Этот полет выполняют профи,
скользя по кромке зеркал.
Этот полет лучше доброй ссоры, но
чуть не удержишь штурвал -
на пол из рамок в разные стороны
хлынет осколков оскал.
Да, мой хороший. Нет, наверное...
Стоило ли пенять?
С той стороны зеркальной поверхности,
может быть, можно понять...
Эта беда - не в мой дом.
Эта вина - не на мой счёт.
Дни идут своим чередом,
вроде всё в порядке, чего ещё?
Но как жить с чужой бедой?
Развести руками ещё одну?
Зажгу свечу над чашей с водой,
попрошу отпустить мне чужую вину...
Предопределено.
И предупреждена.
И в договоре кровью расписалась.
Старинное кино
всё крутит Сатана
и так умело давит мне на жалость.
Я больше не хочу,
я больше не могу,
да и кому должна, скажи на милость?
Ни Господу свечу,
ни чёрту кочергу,
ни сердцу, ни уму, но так случилось...
В трезвеющей тоске
шагающий вперед
опять хоронит добрую надежду,
не разделив ни с кем
свободы горький мёд
и пустоту и под, и над, и между,
и бездна звезд полна,
как говорил поэт,
а может быть, астролог иль гадалка.
Рыдает Сатана
и излучает свет,
и мне его опять безумно жалко...
Где ты, свобода?
Где-то у входа -
ну, кто вперед?
Белым на белом -
облаке - мелом -
кто разберет?
Ангел-хранитель,
бес-искуситель -
эскорт? конвой?
Время не лечит -
давит на плечи,
пока живой.
Где ты, свобода?
За поворотом
пройденных лет,
где перекличка
звезд и табличка
"Выхода нет"...
Выходя из наркоза, сны смотрю, как кино.
Яркими образами осколки боли вонзаются в явь.
Шью по живому белыми нитками полотно-
любовь.
Соседка напротив плачет всю ночь о бабьей судьбе:
один - ясный сокол, да бросил, другой - никакой, да нагнулся поднять.
А я лью бесознательные слезы, заполняя пробел
между собой и тем многим, которое "есть что терять".
Скоро утро, вколют восемь уколов, похлопают по щекам,
разрешат попить и оставят жить.
А пока я нанизываю на любовь минуты, годы, века,
чтобы, когда прояснится в мозгах, ничего не забыть
Какое время - такие песни:
сплетает в сетку мой серый стих
дизайн помоек и запах лестниц
и тщится рифму найти к "прости".
Умывши руки, засунь их в брюки,
гуляй, Ванюха! Но вот вопрос:
кто нацарапал гвоздем на брюхе
у мира надпись "Здесь был Христос"?
1. Служилая
Все-то у нас наспех, наскоком,
некогда грустить о высоком,
некогда сверять идеалы -
тянем на себя одеяло...
Не подмажешь - не поедешь,
не обманешь - не продашь,
остальное - для соседей:
социальный камуфляж!
Хочешь удержаться в системе -
нечего якшаться не с теми.
Истина глаголет - аж жутко! -
голосом родного желудка.
Расскажи, кого ты предал –
Я скажу тебе, кто ты,
Вот за эту за победу
Сколько отвалил мечты?
На груди – в два ряда медали!
Не расскажешь ведь, за что дали.
А пойдешь дорогой иною –
Хором все решат: паранойя.
Вышел весь – и вышел в люди,
а в душе сплошной раздрай.
Тише едешь – дальше будешь
От ворот, ведущих в рай…
2. Сиротская
Березок обглоданные силуэтики
Как будто селедочные скелетики
На серенькой хмурого небушка скатерти.
Вчера было лето и яркое солнышко,
На празднике жизни мы пили до донышка,
А нынче вот хлебушка просим на паперти.
Босыми мы вышли из дома игорного,
Откуда послали нас в ушко игольное,
А ведь и верблюдам так хочется счастия!
Да, были и мы рысаками ретивыми,
Да где-то напутали, знать, с перспективами.
Как мазохистичны в России ненастия!
Седыми рождаются утра туманные,
А дождички с небушка сыплют не Манною,
А битым стеклом – да на грешную голову.
Подайте, кто может, мы сами не местные,
А мы вам отплатим хорошими песнями
Про царство, где примут босого и голого,
Про царство небесное…
3. Экзистенциальная
Спаси от абстиненции
больную экзистенцию,
скорей поверь в наличие
душевного величия.
Моя великая душа
ценою ровно в три гроша,
возможно, тем и хороша,
что ей не надо ни шиша.
Посеяли, насилуя,
великое, красивое,
разумное, естественно,
и далее - по тексту там.
Теперь тошнит от аллилуй.
Взошел один сплошной холуй.
Жизнь на тридцатник застра***
и дальше сам давай рифмуй.
Изморось или туман или печаль. Паутина
как невесомые струны прошедшего лета,
мокрого леса, забытого цвета. Прости нам
краткую память на полунамеки-приметы.
Ветер листает страницы осиновых листьев.
Мы не читали их тайных признаний из лени
или от страха столкнуться с обрывками истин,
перед которыми хочется встать на колени.
Мы здесь случайные странные зрители пьесы,
тающей в воздухе, о быстротечности лета
и неизбежности снега и мудрости леса,
тихо грустящего - если бы только об этом.
К нему пришли, а он сидит - мертвый.
Он был никчемный, спирт хлебал ложкой.
Вся пьянь в получку, будто здесь - мед им.
Вот так и прожил, как понарошку.
Дочь приезжала - забрала вещи:
ковер там, стол, пальто, холодильник.
Я отдала - на что? хлопот меньше.
Еще какие-то заходили.
А выносили - нет, не отсюда.
Да здесь и повернуться-то негде.
Как поминали, стулья, посуду -
все собирала я по соседям.
Да, приходил, гостил и по делу.
А так - тринадцать лет с ним не жили.
Нет, не поехала я - болела.
Так и не знаю, где схоронили.
Уже четвертый час - утра? ночи?
В подъезде кот орет - весна, значит.
Чего от жизни он вообще хочет?
И кто здесь платит - кто за все плачет?
Все было правильно - подъем, завтрак,
во что-то верилось, жилось тихо,
был дом, праздники, дела завтра,
а оказалось, что часы тикают...
С чего думалось - талант в землю?
Мы что сделали с своей жизнью?
Пророки - им-то что? Они - внемлют,
а жечь - нечего. Уже все выжжено.
Столкнуть бы истины - лицом, лбами
(тротил тоннами - не пуд соли)
Во что верилось, кому лгали?
Уже четвертый час - тюрьмы? воли?