Алексей Остудин

Наступающий на пятки

Умываясь звёздами

Стога, махнув росы лишка и перекрикиваясь пьяно,

по склону прыгают в мешках перебродившего бурьяна,

в лощине дышится легко - из глубины её не всякий

рискнёт сбежать, как молоко,  туда, где не зимуют раки,

пока  рассвета острия будили в облаках мессию,

луну Аве Мари и я за танцплощадкой замесили,

кого бы кто ни обманул, опасно по ночам шататься,

ей девятнадцать - караул, а мне, со вторника - шестнадцать,

цепляет сплетня бечевой, с насмешкой пялятся гвоздики -

рассвет, и всё бы ничего в стране, когда б не запад дикий,

жизнь - всё равно добро жерак, ополовинена эпоха,

зато, в советском сене, как нам отвратительно не плохо.

Наступающий на пятки

Прохладно в декабре играть в смешки,

когда на ёлках, будь они не ладны,

как шишки, автоматные рожки,

и вездесущих трассеров гирлянды,

а ты, стирая копоть со скулы,

поляков оборзевших карауля,

от каждой погремушки не скули -

пора бы научиться видеть пули,

пусть наш циклон погода подвела,

где даже сон - сплошная физкультура,

отсюда настоящие дела,

всё остальное - морок и халтура,

уверен, ты у Бога на табло

надёжно с калашом своим запарен,

сумеешь за себя и за того,

и за меня, я тоже славный парень,

уже скрипит снежком среди берёз,

с мешком гранат и пряников уральских,

в распахнутой шинели  Дед Мороз,

и звёзды на погонах генеральских.

Эпигон

Ветер дёргает кувшинки и мотает на весло,

набухают, как ширинки, почки ивы навесной,

ходят тучи, сбившись в стадо, а под ними, чем богат -

пузырьками винограда нерестится Арарат,

древний камень, в глину врытый над речушкой, норовит

наловить хрустальной рыбы на армянский алфавит,

песенка твоя не спета, поспеши прикрыть глаза -

слишком тонко листья света нарезает стрекоза,

ёрзаешь закладкой в книжке суеверий и примет,

где побит другим мальчишкой твой рекорд - шестнадцать лет,

что, моё забрав в кавычки и перечитав сперва,

записал сгоревшей спичкой эти самые слова.

---

Ели-метели

---

Новейшая осень

---

Надежда на лучшее

---

Рифмоукладчик

---

Геометрия утра

---

Бескозырка белая

---

Безмятега

---

Еще раз про любовь

---

Низкий старт

---

Влюблённые и большеротые

---

Такой порядок

---

Макушка лета

---

Красная линия

---

Рефлексы

---

Майские каникулы

---

Как надо

---

На шее ноги

---

Гаудеамус спиритус

---

Спасибо за рыбу

---

Система ниппель

---

Иду на выкл

---

Чувырла

---

Камера-обскура

---

Яблоки в портвейне

---

Ежедневный пофиг

---

Шахматы Фишера

---

Банановый Спас

Побой ещё

Однажды боевые педерасты

не захотели путаться в траве,

и двинулись свиньёй по пенопласту 

псы-рыцари с ведром на голове,

дружинники, с похмелья хорошея,

кольчуги натянув, подняли ор,

пока в гримерке мылил бычьи шеи

отважным воеводам режиссёр,

чтоб растеклась по жилам  сила духа,

дралось правдоподобней, чем велят,

раздали православным медовуху,

католикам - ячменный дистиллят,

чтоб ухнули потом, с тяжёлым всплеском,

и было вспомнить в старости о чём

рискнувшим потягаться силой с Невским,

фехтующим игрушечным мечом,

истлели пришлых латников тесёмки,

но мы-то знаем точно, что народ

для пущего эффекта этой съёмки

под настоящий скатывался лёд.

Банановый Спас

Перцы захватили Фермопилы,

виноград утыкал склон горы,

в солнечном стогу виляют вилы,

топают по лесу топоры,

кислый дым махорки, запах «шипра»

жизнь - в полоску, курочки - рябы

битый шифер - циферки от шифра,

Гарибальди ходит по грибы,

ласточки, подогнанные ладно,

носятся с идеями чучхе,

совы в дуплах нежные, как гланды,

ожерелье слив в сливном бачке,

напрягает заданность подростка -

рыбий жир, учёба без затей,

утро - между кафелем извёстка

тонкая, как пилка для ногтей,

рядом с одноклассницей неловко,

если вместо лифчика броня,

сыплется с небес крупа перловка -

это кормят голуби меня,

скоро-скоро в жизни прояснится,

мы за вымя родину возьмём,

петельками с бабушкиной спицы

в новую реальность соскользнём,

где поётся хором по-привычке,

иногда везёт пуститься в пляс,

только негде мелочи наличкой

заваляться нищим про запас.

Мальвина

Улыбнись прожженному джедаю,

хочешь, ключ от сердца подарю,

заодно минздрав предупреждаю -

натощак пол года не курю,

добрая студентка из физтеха,

там, где пузырится хлорметил,

я бы навсегда к тебе подъехал, 

но декан стоянку запретил,

если отмотать назад две трети,

был намерен, что ни говори,

кочумать в метро, а не в карете,

да и ты, мадам, не Бовари,

для тебя бурлит в гортани хрящик,

всюду «осторожно -  листопад»,

в долгий заколочен настоящик

обмелевший яблоневый сад,

но когда однажды подфартило

приобнять, умеривая дрожь,

ключик перепрятала Тортилла -

ни в одном болоте не найдёшь.

---

Тыры-пыры

---

Сиди тихо

---

Всё путём

Самый витамин

Июньский полдень, скроенный  на вырост,

тепло, и пыль дорожная не жмёт,

«капустница» кузнечика не выдаст,

и самка богомола не сожрёт,

трещат дрозды, скучающие редко,

язык от щавеля, как неродной,

и мимо глаза тычется пипетка -

короткий дождь брусничный и грибной,

жукам навозным некогда бодаться,

а в сумерках лесных, как погляжу,

любому зверю есть куда податься,

где отдохнуть до ужина ужу,

ни те что, на пригорке сбившись в стадо,

вздыхают и согласно лижут бром,

здесь в лифте белки спустится прохлада,

пропахшая дрожжами и костром,

к палатке, что от старости не рвётся,

ты в спальнике зажат, как шаурма,
и комарам за здорово живётся,

пока такое счастье задарма.

Высшая математика

Скорбь и радость множатся, в итоге -

школьной арифметике капут,

муравьи, поджарые как йоги,

по узорам мандалы текут -

как-то с укротителями ладят,

не выходят скопом на протест,

только ты у вечности в засаде,

чтоб не сдуло, держишься за шест,

повезёт в нирвану погрузиться -

выправится всё, что переврал,

ты один, и равен единице

лирики твоей факториал,

сброшены напрасные надежды,

новый мир, набитый колбасой,

не такой, каким казался прежде -

синус синий, косинус косой,

вот и про любовь всплывает ложь вся -

за кормой глушенная плотва,

только без неё, куда ни ткнёшься -

попадёшь в просак, как дважды два.

Всё путём

Снуют по липам пчёлы неустанно

вылизывая сладкие места,

как алкоголик в поиске стакана,

покашливает ветер из куста -

ему готов с бутылкой уголочек,

да не обидит пьющего блоха,

плывёт луна, как сбитый с толку лётчик, 

на жёлтом парашюте в облака,

бродяге в кайф пригубить за свободу,

пока с цветущих лип не собран мёд,

и в луже дождь краплёную колоду

с невозмутимым видом раздаёт,

мне всё путём сусанинским, сусальным,

с одной цветочной клумбой на район,

где трут глаза намыленные мальвы,

и весь, как крик о помощи - пион,

где не понять, с какого перепугу

привычной декорации слои

выпиливает молния по кругу

неуловимым лобзиком своим,

перевирая мантру монотонно,

внимательно слежу изнанкой шва,

чтоб у почти заглохшего мотора

в сырую землю искра не ушла,

пока в душе натоплено и терпко,

и нет охоты ёрзать по хвостам -

коровка божья, улети на небко,

увидимся когда-нибудь и там.

---

Забегая вперёд

---

Феназепам

---

Теплынь

---

Между небом

---

Ом мани эрго сум

---

Привет Пастернаку

---

Домашний арест

---

Только она

---

Дым из чемодана

---

Привет Заболоцкому

---

Кардиобалет

Дым и рым

Зима, как штукатурка с потолка -

повсюду гипс рассыпан и размазан,

губой примёрзла к берегу река,

и полынья мерцает щучьим глазом,

позёмка брызжет кашей просяной,

рябины куст синицами изгвоздан,

сквозь острый воздух именно зимой

виднее обезжиренные звёзды,

а ты большой и больше не шалишь,

а там, в овраге, лежбище Прокруста,

сама с себя расщелинами лыж

скользит гора, опухшая от хруста,

валежника навяжешь второпях,

где, гнёздами вороньими патлаты,

осины держат стужу на ветвях,

облезлые, как старые домкраты,

пока луна не выгнулась дугой,

уснёшь в избе, вдали от глаз недобрых,

не разобрав, чей почерк над трубой -

шифровка или Пушкина автограф.

Клёва нет

Ночь хватает за бока, начиняет страхами,

только счастье рыбака удочкой потряхивать,

будь спокоен, капитан, береги отечество,

пусть товарищ твой - метан, по корягам мечется,

на наживку поплюёт, переставит грузило,

у такого не клюёт - суетой контузило,

тяпнуть рюмку недосуг, закатил истерику:

правду наглую несут сволочи по телеку,

рвёт рубаху на груди, с вышивкой, что Штоколов -

стой нормально, не ходи всё вокруг да около,

сами знаем, что бардак, пироги с кониною,

кто над нами не за так, тычет вилкой в спину нам,

время пленных не берёт, всех, кого застали мы,

всяких запад-наперёд не было при Сталине,

береги свой поплавок, пироги капустные,

мучает людей не Бог, а его отсутствие.

---

Кузнечик

---

Петля времени

---

Попутная астрофизика

---

Честный дацан

---

Подустал

---

Энигма

---

Трезвость

Кипрей

Иван-чай кипятку не сдаётся, как пырей-дуралей или мох,

за последнюю порцию солнца не поднимет свои хенде хох -

впавший в ересь Орфей эвридикий, хоть за удаль такому прости

горький запах болотной гвоздики, зубочистки в пунцовой горсти,

разнотравья пора не проходит, у калитки помедлить изволь -

кочумай в местечковом изводе, доведи до конца эту роль,

по репью и раскатам сорочьим возвращаешься в сказочный мир,

над тобой не созвездия ночью - чёрный парус застиран до дыр,

запах щей, земляничного мыла, и махорочный дым до бровей,

по всему, что медово и мило, кислозадый прополз муравей,

мы с хозяйкой дружили однажды и котёнком по имени Брысь,

вот опять умираю от жажды - поторапливай дверь, не боись.

Трезвость

На яркий ридер не в обиде очки, когда снимают сглаз,

я не участвую в корриде, устав давить вино на газ,

прогнозы прошлого листаю: то - недород, то - гопота,
в Месопотамии местами шумеры и гиппопотам,

и мне сейчас гордиться нечем, пью только чай, умерив прыть,

считается, что время лечо готовить, важно не забыть

в теплице осени убраться, обрезать старую ветлу -

чьи ветви загнуты, как пальцы, и барабанят по стеклу,

растащит скука по кусочку всё, что вокруг цепляет взор,

и золото берёз - на бочку, и целит в "яблочко" курсор,

другому стерпится, наверно, сойти с ума, хватив лишка -

лишь звёзд блуждающие нервы, и ночь, слепая, как кишка.

Мультик

На лапах лебеды и розмарина,

гуляет август с дудкой в бороде,

как битумную крышу разморило
его на солнце, значит быть беде,

кривые георгины мутят воду,

ворона переваривает сыр -

моей поляне ясную погоду

накаркала, ну кто её просил,

гудят шмели, как выпивший Мацуев,

а у подружки юбка коротка,

нет алкоголя крепче поцелуя,

внезапнее болонки с поводка,

идёшь себе, правдив, как мерин сивый,

у красных цифр полуденный столбняк,

хватило б вербы в собственные силы,

метаться и аукаться поздняк,

моршанской папироскою мигая,

персоной грата меньше суети,

Петровка 38 попугаев -

ни одного удава на пути.

---

Травья-муравья

---

Не пахай дудом

Всадник без бороды

Вот выхожу один из блога,

моя позиция проста:

когда пустыня внемлет Богу,

следи, чтоб не было хвоста,

нет, не крючком, как у примата,

и не внушительный прицеп,

а тот что, свит витиевато,

и умещается в прицел,

я вышел из себя устало

с винцом сомнения в груди -

жизнедорожного вокзала

вокруг мазут и бигуди,

не слышно городского треска,

в кармане лезвие жилетт,

когда капризный и нетрезвый,

уеду - будете жалеть,

за летом наступила оспа,

пора, болезному, решать -

перепахать поляну просто,

или в Астапово сбежать?

Отзовитесь, горнисты

Компотов с киселями сомелье

с перловкой прорезиненной не дружит,

за палочкой, измазанной в смоле,

павлиний хвост покачивает лужа,

зубная паста, лагерный отбой,

весёлый педагог последней смены,

ломает перед девушкой рябой

аккордеон о пьяное колено,

конечно, не для нас из меха в мех

перетекает праздничная нега,

как голуби, моргаем снизу вверх,

вдыхая свежескошенное небо,

нам оперенье памяти к лицу,

где звёздная стерня, сродни ставриде,

дарована с рождения птенцу -

последнее, что в жизни он увидит,

праправнуки коломенской версты -

ворота и печать футбольной бутсы,

такой сквозняк, что след давно простыл,

и мальчики на поле не вернутся,

портрет иной мечты неизгладим -

красивая вожатая нагая,

какая бездна, из каких глубин

в затылки наши смотрит, не моргая,

а там, с какого края ни начни,

всплывает аромат сосновой стружки,

ужасные истории в ночи,

и настоящий хлеб из-под подушки.

Не пахай дудом

Речь свою невнятную крою,

будто клочья дыма из кадила,

но за разговорчики в строю

ты меня взяла и полюбила,

расползлись подружки, как щенки,

вот и оказался на полу я -

носом дотянулся до щеки,

а губами нет - для поцелуя,

кто бы накануне помешал

мне договориться до обиды,

если бы луны бильярдный шар

не разбил затылок пирамиды,

только злые новости снуют,

представляя поводом для ссоры

коротковолновый курс валют,

монитор, исколотый курсором,

на просторах сервера сквозняк,

по сети катаемся на лайках,

где асфальт пытают и казнят

люди в одинаковых фуфайках,

прописные истины поправ,

прочитали, черти, между речек -

я, с кем заболтался полиграф,

как и ты, за всё автоответчик.

---

Джаз, коньяк и Кардашьян

---

Нахал страстей

---

Ремиссия

---

Сапожки

---

Такое время

Февральский сплин


Когда циклон припрёт со всех сторон,
и с крыши снега скидки на Авито,
бульдозер за окошком, будь здоров,
стучит ковшом, и ёрзает сердито,

особый, ниже пояса приём -
за кадром ночи лай твоей собачки -
мы этак далеко не уплывём,
сочельника не хватит для раскачки,

пора принять десяточку по сто,
что немцам килограмм - крещёным литр,
а то меня с орбиты за простой
разжалует в монтажники арбитр,

везучий, потому что не везу,
богатый, потому что Бога нету,
любимая, ты словно стрекозу
за алый кончик ловишь сигарету -

противно быть счастливым напоказ,
уподобляясь куклам из вискозы,
где тени, имитируя Горгаз,
покрякивают не меняя позы -

нам хорошо у вечности в горсти
кемарить, собирать стихи из лего,
вот только не забыть бы подмести,
когда сойдёт асфальт с последним снегом,

когда, очнувшись, словно от щипка - 
в испуге, что минувшее сотрётся,
ты заведёшь последнего щенка -
одна собачья жизнь и остаётся.




54           Феликсу Чечику


Просыпаешься солнечным днём,
слышишь, дятел тебя за стеной
за тропинкой, штакетником, пнём
учит грамоте берестяной.

Ты же вскакивать рано привык,
а теперь поваляться мастак,
думал в детстве, что Ленин - старик, 
слава Богу, что это не так.




Такое время


Взяв пару пива, выйдешь за шинок,
стрельнув плавник у местного хрыча,
катает глобус радостный щенок,
где вместо гор шнуровка от мяча,

жжёт окна летаргический район,
обкуренный и пьяный слегонца,
гуляет крепкий ветер, как бульон,
а если драка - пейсы до конца, 

зарёю новой выгорел восток,
сквозь атмосферный газ - совсем пропан,
плывёшь, как левитирующий Гог,
а рядом Сальвадор и Левитан,

засмотришься вороной навесной -
стекают с крыльев масло и акрил,
когда мороз приплюснутый весной
последним снегом лавочку прикрыл,

здесь ощутимей времени столбняк -
столкнулись лбами стрелки на часах,
и циферблат фарфоровый обмяк -
как будто кто за ухом почесал.

---

Коктебельское утро

За ландышами

Баржа-самоходка - хвост  трубой,

воет, будто Герда ищет Кая,

рюкзаки и спальники прибой

оловянной пеной припекает,

всплеск луны и - новый перекат,

и палатки, чёрные от ила,

наступил разбитый в кровь закат,

где до нас тупили бензопилы,

на мочалом вязанных плотах

гитарист и мастер шпили-вили,

с языком английским не в ладах,

но рычит страшнее баскервилей,

потные штормовки дурачья

войлоком набиты майской ночи,

в ледяных наручниках ручья,

в треснувших наушниках сорочьих,

до утра промаешься и - пшик,

крепкий чай, и далее, по плану -

ландыши охапками душить,

как мастино неаполитано.

Коктебельское утро  Александру Кабанову

Всплески воспетуний и акации,

запах едких лютиков подвздошный,

пыльный шлак - осколки гравитации,

что скрипит зубами под подошвой,

не летать сегодня удивительно,

синий воздух выкатился голым,

ветер, притворившись существительным,

стих, но потянулся за глаголом,

крик баклана, эхом перекошенный,

булькает моторка из канистры,

на скале, с пристрастием допрошенный,

куст кизила высечен, как искры,

распугав коротконогих ящериц,

разберёшься с цепью у колодца -

где вода, надкрыльями хрустящая,

из ведра взлетает, а не льётся.

Шахматисты    Михаилу Гофайзену  

     

Им сводить наколки не с руки,

хитрые, как мати на допросе,

млеют от портвейна старики,

по весне встречающие осень,

коротают вечер вороной

во дворе, за столиком фанерным,

пешки, как усмешки, за спиной -

вечная жильда, кто ходит первым,

на закуску хлеба чернослив,

месяц с ветки тополя скрипучей,

звёздами вселенной насолив,

чесноком прокалывает тучи,

расползлись по клеткам в разнобой,

будто разноцветные обмылки,

бюст коня с отколотой губой, 

и король с ермолкой на затылке,

у подъезда дворник стук-постук,

на скамье болельщиков зарубки,

только шаткий столик, а вокруг

бродят фонари в шотландских юбках,

всё у бывших мачо на мази,

память с ярлыком на каждой склянке -

Зорро записался на узи,

Дон Кихот - на клизму от ветрянки,

чахнет Кант,  гриппует Фейербах,

в пух и прах осины разодеты,

вот тебе щелбан за вечный шах,

и дымок последней сигареты.

---

Тщетный ужин

Жалобная   

  

Хоть объявлен шабаш до субботы,

бестолковые ангелы-гриль

барражируют, как вертолёты,

поднимая горячую пыль,

но, гостям на земле этой грешной,

жить и жить до сплошного суда -

по весне разоряем скворешни,

чистим воблу, добыв без труда,

прикорнёшь, а во сне затекает

и тоскует по крыльям спина,

только бесы сквозь небо тикают,

как слетает с катушек страна,

нас, чуть что - в усмирительный ящик,

а по праздникам - электрошок,

почему бы реально летящих

не словить, чтоб засунуть в мешок,

говорят, что у них всё в порядке -

жрут жуков, ублажают слоних,

а тикают они для зарядки
перепончатых лапок своих,

божий день размахался кадилом,

разбежался, а вот - не могу

ухватиться, как эти, за виллы

на Лазурном пока берегу.

Тщетный ужин

В прожилках сна твоя соображалка,

пугливы хлопья снега, как мальки,

и выброшенных книг почти не жалко,

хоть страшно от народа далеки,

зачем в чужом багажнике копаться,

когда родная память не зело -

и так уже придерживаешь пальцем,

чтоб затянуть потуже узелок,

во имя духа истинно святаго

тебе поможет, выдавив слезу,

гусиное перо - стамеска мага,

списаться с бабой, сброшенной с ОЗУ,

пока часы тик-так или иначе

закончится рождественским гусём,

разбитой уткой грешника, что значит

Гаага с черносливом стерпит всё,

не курится махорка после яблок,

короткий день объелся белены

и всюду нарывается на траблы,

как на китайском видео с луны,

ещё глоток черешневой настойки,

а что не так со спятившей луной -

шипит дежурной лампочкой на стройке,

побрызгивая светом, как слюной.

---

Неполетамская песенка

Неполетамская песенка

Хоть молоко бежит не за тобой,

кадриль скворца сравнима с силой тока,

когда электроплитка жарит мокко

в кофейне, захлебнувшейся слюдой,

ажурное железо майн и вир,

подъёмный кран - чулок на тонкой ножке,

и лыбится старик, восстав из ношпы,

и зубы у него - сплошной пломбир,

вселенная, как девочка, слаба -

не заплывает пульс кефалью в сети,

дыханье, словно кафель в лазарете,

в бассейне - из учебника вода.

Подбитый, ты ломаешься сперва,

быть дураком стараешься при даме

курить и пить навыворот губами

и так же выговаривать слова:

«Моксва, Моксва, люлбю бетя, как ныс»,

по-кроличьи подрагивая носом,

кривой забор, такими же обоссан,

гнилые гвозди выставив, повис.

Боюсь, что этот май не довезём,

чем дальше в лес, тем ландыши жеманней,

и каждый ствол заряженный сжимает

в корнях, как в курьих лапах, чернозём,

но в свадьбах и разводах на стекле

маячит солнца детская ладошка,

и воробьи просыпанной картошкой,

и первые засосы в конопле,

где тополя, как лоси, разбрелись -

для счастья время самое и место,

любимую взять на руки, как тесто,

поторопись.

Бабочка на штанге

Как ни крути, а Пи - сто лет, и в барабане снимки давние:

в бутылке - рыбки на просвет, непереваренные дафнии,

котёнок - не найти глупей, наладилась погодка дачная:

аплодисменты голубей, и облака над телемачтами,

трепещет флюгера трепло, озвучивая кадры хроники,

и точит когти о стекло залётный дождь на подоконнике,

гуляет огненный кадык, проглоченный и всплывший давеча,

а ты к порядку не привык - разбил кувшин из-под Хоттабыча,

с друзьями в тире - на весу, ружьём прокладываешь просеку:

съезжает, с капсюлем в носу, немецкий самолёт по тросику,

а девочкам пора в спортзал, где тот, теперь уже не важно мне,

дурак, что так и не узнал, чей карандаш в замочной скважине.

Такое кино

Цепляясь низом брюк за камни

плетёмся рысью как-нибудь,

добро должно быть с рюкзаками,

чтоб прошлое перетряхнуть,

 

воды колодезной за ворот

приняв, махнём через село,

где рвёт сиренью вдоль заборов,

и бабушкам не весело,

на переправе опохмелко,

пастух корову костерит,

она в реке, как «водомерка»,

и ветер наголо обрит,

пока леса не озверели,

залётный соловей ретив,

как будто дырочки свирели

забиты под один мотив,

свистит пастух, мычит корова,

гуляет солнце по струне,

трещат сухие ветви грома

в другой разграбленной стране,

а мы с тобой - где юность рыщет,

цветут фиалки в нищете,

одна беда - любовь, и прыщик -

что зачесался на щеке.

---

Занимательная физика

В угольке сердца

Мимо церкви не канает, волосы откинув гордо,
музыкант лежит в канаве - прокусила скрипка горло,
он свернулся, как зародыш лев и прав своих законных,
облака летят наотмашь, будто овцы в панталонах,

вся родня его поддата, лежбище его под током,
прострелила дрель заката бочку с автоматным соком.
У пивной, теряя память, бродит дурачок вразвалку,
просит потянуть за палец, и подносит зажигалку,

в гуще пьяного задора жрёт траву, грязнее гризли,
и такой же у забора треплется, что выше брызнет,
и на всё, что целит прямо, чем набита папироса,
строго смотрит купол храма, будто голова без носа.




Занимательная физика

Где твои, дорогая, веснушки, сколько можно в потёмках кривых
грызть подсолнечных семечек тушки и выплёвывать косточки их,
почему у ворот телебашни, где грохочет луны коленвал,
ты разводишь со «звёздами» шашни, что я в руки давненько не брал,

ты - закладка в моём «сопромате», доказательства суть такова:
умудрился уснуть на закате - закатаешь, с утра, рукава,
не запомнишь пословицу «спектра», пусть коптит в завитках бересты
наше прошлое - пастбище ветра, там, где вырваны с корнем кусты,

ты, в попоне из лилий легальна, вот и рядышком я молодой,
чтоб лампада кувшинки мигала над умытой покоем водой,
ты - причина цветущего сада, и такая, всегда налегке,
что огню и гореть-то не надо - чайник сам закипает в руке.




Хранительница

Если самокат убавил прыть,
заросла подснежниками гать,
мне бы с Главным переговорить,
свой колпак перекалпаковать,

в пёстрых облаках, глазами врозь,
разбросал апрель карандаши,
в крышу заколачивает гвоздь
медный, от Намдакова Даши,

ты меня на этом рубеже
термосом китайским обогрей,
посмотри, за окнами уже
сорваны стоп-краны снегирей,

не зови по городу гулять -
лучше, занавесив образа,
из кровати пятки выставлять,
если вдруг откажут тормоза.

---

Киноплётка

Колдунья

Сравнения хромают, но спешат,
пора податься в тайные агенты,
чтоб марганцовку с магнием смешать,
и обмотать кусками изоленты,

пройдусь с такой хлопушкой, начеку,
а ты, воображала, будь любезна,
дай покурить грузинского чайку,
плесни пивка из украинской бездны,

нас судорогой времени свело
и вяжет до конца в одной заботе
поймать в потёмках фосфор за светло,
как маску в неисправном самолёте,

где с потолка струится керосин,
и бортмеханик, взвешивая риски,
с мельдонием виагру замесил,
чтоб у врагов отсохли олимписьки -

ты понимаешь, ласковая, пусть
кто впереди - всегда получит сзади,
кому приятна выспренняя грусть,
когда страна, то в жопе, то в засаде,

наворожи мне сытости в тепле,
затылок что-то стынет после стрижки,
оставь немного места на метле
для призрака вчерашнего мальчишки,

который, как и я, затёрт во льдах
истории: монголы, печенеги…
и счастье не в покое, а в ладах
с тобой в горящем сене на телеге.

Киноплётка

Мелькают кадры в суете, пронумерованы, подписаны,
кудахчет петушок Пате, и солнце - как реклама лысины.
Ворону пишем, сыр в уме, летим в котёл ржаными крошками,
где тушится в своей вине непредсказуемое прошлое,

бодает телефон ладонь, расталкивает горы Толкиен,
и Маяковский молодой, и чахлых футуристов полк гиен.
селёдку режет яркий свет, глоток лосьона огуречного,
а счастья в жизни да и нет - Весна на улице Заречная,

когда на площади Клиши, где фонари теряют зрение,
проектор с линзой согрешит и выпадет из уравнения,
в рубашке, клетчатой, как плед, руками разводя с порезами,
никак не объяснит поэт народу суть своей поэзии.








Гой еси!
как искрится, догорая, эта мебель дорогая


Виноваты не вы, это Вий
научился читать без домкрата,
оказалось «и» краткое - «й»,
значит, срочно послали куда-то:

не достаточно слов в общаке,
и в печи то сосна, то берёза,
от подушки канва на щеке,
как стекло - в хохломе от мороза,

разыгрался у ветра бронхит,
на сосульках лабает неплохо,
март-мокрушник ещё расчехлит
барабанные «палочки Коха»,

чтобы жадным треплом не прослыть,
юной нимфе несу ахинею
про люцерну и нежную сныть
из учебника Карла Линнея,

обнимаю русалку слегка
всей мощёй шестирукого шивы,
и встают на дыбы облака,
как в окошке стиральной машины,

и в неверном сиянии дня
по загривку холодной речушки,
если ты опрокинешь меня,
уплыву на спасательной шлюшке.

---

Нищенка на торте

Рехнувшие надежды

Даль набита запахом левкоев

вымазана лесом и рекой,

облака, сегодня не легко им

потакать адсорбции такой,

и в народе так же, как в погоде,

щавеля и мёда полон рот,

выход из депрессии свободен -

камни покидают огород,

только слышно, если притерпеться -

сено тишины стекает с вил,

конкурент горчичника и специй -

острый месяц целится в пропил,

зацепил мешок - просыпал просо,

где в потёмках, выше на этаж,

космонавт болтается на тросе,

как в окошке кассы карандаш,

позолотой слезшие обиды,

в пустоту упёршийся графит,

видишь очертанье Атлантиды,

веришь, нам такое не грозит.

Нищенка на торте


Крутиться вишенкой на торте не по карману нам, друзья,
мы многого добились в спорте, и больше, видимо, нельзя,
харэ топтаться в лиге наций, когда огонь любви погас,
тем, кто отжался раз пятнадцать, на эту койку - в самый раз.

но, проглотив аплодисменты, сошёл на шёпот гимн страны -
как в макаронине альденте вибрация стальной струны,
тут и махорка не спасла бы, в стогу иголок - только ёж,
а по утрам такая слабость, что и руками не согнёшь,

привыкший побеждать без риска, болеешь, если припечёт,
и буйных лыжниц из Буинска ты знаешь всех наперечёт.
Пусть эта чика не щитова, зато спалились фраера -
когда весь мир на пол шестого, нам только завтракать пора.







Ужас повседневности


Облаков расправлена постель,
кружит на закате коршун-крошечка,
будто, заварив ромашку, степь
тишину помешивает ложечкой.

Бездуховной жаждою томим,
выглянул в окно сегодня позже я,
где собачья пасть к ногам твоим,
и боязнь сорваться в двоебожие.

Напеваю мантру перемен,
Мекка там, где ты, моя жеманная,
вышьешь в чистом поле пропилен
гладью за порогом выживания.

Здесь фашист пока не наследил,
девушек хороших нынче много как,
ласковых имён, а я один
на один с тобой в прицеле Кодака.

Превратившись в мудрую сову,
на тебя гляжу во все гляделки, но
денег не жалею, не зову
с ночевой на дачу в Переделкино.

---

Коммунальная карма

Юность

Всё ясно, если первый встречный
принцессу взял за полцены -
сим-сим, не дьюти фри, конечно,
но держат те же пацаны.

А мне пора компот из вишни,
«нарзан» на пике склона лет:
на циферблате третий лишний -
секундной стрелки тоже нет.

А было, в поле - сплошь татарник,
грозы нечаянной компресс,
и дышишь, как сквозь накомарник,
входя в густой и жирный лес.

Грибов и ягод запах винный,
далёкий топот, как извне,
и, вдруг, забрызганная глиной,
меня догонишь на коне,
               
тебе, в шестнадцать - всюду место,
доверчиво прильнёшь к плечу,
конечно, чья-нибудь невеста -
но я такую же хочу!








Коммунальная  карма

На девятом живу этаже, на рассохшемся лифте катаюсь,
а вокруг провода в неглиже намекают на скорый катарсис,
вверх поедешь - вин руж де бордо предпочтёт плотоядным бесплотных,
жмёшь на первый - опустишься до поедания вкусных животных,

недобитый резиной дверной, слышишь - капает время из крана,
а в заплёванный пол пятернёй уперлась кожура от банана.
Если в горле от счастья першит, перегрузок других не имея
не в просак попадёшь, а на щит, или в шит, если станешь левее,

а когда у одной из подруг локоток - и стоим, как бараны,
кто напомнит, сгустившись вокруг: мы - опилки его пилорамы,
только он пожалеет бедняг, насылая чуму и цунами.
Вот и голос диспетчер напряг, собираясь не чикаться с нами.






Незнакомка

Пока не замечаешь, как ты дышишь,
затылку далеко до потолка -
любовь-морковь не сразу сносит крышу,
расшатывает форточки пока,

и чем она слабей, тем ты целее -
сиди себе, в бутылочку гуди,
одна беда - похрустывает шея,
то горячо, то холодно в груди,

догадываюсь, будущее близко,
и вижу как, попутав берега,
компьютер гладит ногу программистке,
дай Бог, чтоб не толчковая нога,

в сети гуляет вирус приворотный -
одно из двух, влюблённость или грипп,
системный Блок, не гопник в подворотне,
мигнул глазами кролика - и влип.

Каким антибиотиком ни брызни,
нерукотворный образ не спалишь,
бесплатно отливают только в брынзе,
чтоб накормить компьютерную мышь,

пластмассовой эпохе скажешь: здрасьте,
мне более надёжны и близки
часы - когда заводишь, на запястье
колёсико цепляет волоски,

поэтому, фантазии без лишней,
плевать, во что одета, хоть в лаптях,
но - губы, как наклюнутые вишни,
и мягкие морщинки на локтях.

---

Миттельшпиль

Миттельшпиль

Синицы за окном сосут ириски
торчит на ёлке дятел-истукан.
А ты себе плеснул ирландский виски,
по-русски - в оглушительный стакан.

Но, выпивая несколько поспешно,
как шахматист, за временем следи,
и если, невзначай, коснулся пешки,
есть правило, дотронулся - ходи.

Одолевает комплекс браконьера,
пусть даже не твоя фигура та -
коснулся, отвечай теперь, холера,
скачи конём хотя бы, гопота.

Устроишься в углу, такой нестарый,
в компании поэтов и актрис,
где сонную артерию гитары
зажал и держит пьяный гитарист.

Прозрачный, как дымок при разговоре,
глазеешь на мажоров и лепил,
тебя манила эта щель в заборе,
как будто там столица Филиппин,

и не впервой зарубкам на прикладе
доказывать, что ты не просто лось -
грудь незнакомой девушки погладил
случайно, и без мата обошлось.





Дауншифтинг

Кажется, зима - насмарку и, по-русски, нихт ферштейн.
Бузины электросварку не раскрасил Эйзенштейн.

Оставляю город людный, и - туда, прости, жена,
где, как в зачехлённой лютне, абсолютна тишина.

Примем беленькой по махонькой, без традиции нельзя,
всё бы хиханьки да хаханьки - до свидания, друзья.

Здесь, скажу я вам, не Дания, и меня, как кур в ощип,
вдруг толкнуло на создание - а оно не верещит,

расправляет молча простыни и перины тормошит,
и простых желаний россыпи исполняет от души.

Вытянусь на банной полочке, покурю в густую ночь,
где не волчье, слышишь свОлочь ты, а поморское - сволОчь.

Утром, погремев засовами, через лес начнём грести
прямо - к Богу, невесомые, у него же из горсти.





Инфлюэнсер

Мой тонкий юмор, как пинцет гомеопата,
едва заметен, ну и действует не сразу,
когда красотка не достаточно поддата,


кина не будет, пива нет, ушла на базу -

такая, значит, незадача - тейк ит изи -
хотя, смеялась и была полураздета.
Стоит дождливая погода на карнизе
и целый день стучит в окно, как кастаньеты.

Зато, в знакомой наливайке примешь лишку -
идёшь пошатываясь, будто ищешь ровню,
в груди гуляет пустота, как будто книжку
забрал товарищ почитать, а кто - не вспомню,

так, наблюдая ежедневно, как в улыбку
слились расшатанные зубы книжных полок -
каким-то чудом умудрился сесть на рыбку,
а остальное в поговорке - съел нарколог.

В кругу друзей, входя в одну и ту же Мекку,
где бёдра девушек и теплится ламбада,
пытался вспомнить всю свою библиотеку,
но это войско не собрать в границах МКАДа.

---

Тугеза

 

Тугеза

Запрета не было в указе на чилибуху и мышьяк,
но за буйки забрался Разин и бортничеством промышлял -
за ним враги смотрели в оба, судачил, кто не при делах,
зачем бросать подругу в воду, сказал бы попросту: «талах».

И я в любви, порой, небрежен - плыву с прокисшего вина:
знакомый остров, тот же стрежень, и подходящая волна,
пыхтит костёр, завален тиной, дым расплескался над рекой,
на ветке сохнет мой ботинок, другой, поменьше - на другой.

Что чертим на песке прутками - не бойся, я потом сотру,
упершись подбородком в камень, на Волгу до-о-о-лгую смотрю.
В плену условности не маюсь, согласно сдерживаю смех:
чтоб небо не пробить, сдаваясь - не поднимаю руки вверх.

Кем хочешь стану на допросе - я, сам себе невыносим -
и Волга тоже не выносит, не открывается Сим-сим.
Гуляет солнце с перегрузом, горит пыльца на языке,
посмотришь в щит, а там Медуза мнёт косметичку в рюкзаке.

Сон программиста

Не первый день скакал в степи монгол,
качалось солнце колосом на стебле.
Мы думали, сначала был алгол
или фортран, а вот и нет - ассемблер.

Шуршал ковыль вскипевшим молоком,
стучался в небо жаворонок звонко,
натруженной печёнкой ёкал конь,
а вот и нет, он ёкал селезёнкой.

Затея в этом квесте непроста -
поймать ногой упущенное стремя,
где стрелки разошлись вокруг шеста,
как будто на шпагат упало время.

Всё поперёк здесь - кроличья нора,
языческие боги с аватара,
и Галь, и Оль на выдумки хитра,
и горизонт на линии загара.

Пусть алкоголем воздух возмущён,
шершавый свет забился под ресницы.
И сальса не рифмуется с борщом,
а помогает жить, кому не спится.


Пора на Марс

Мороз, сорвавшийся с домкрата,
летящая в пургу страна -
ничё, что ночью темновато,
вдруг солнце - бац, и - обана!

Спиртовый воздух режет дёсны,
коптят далёкие миры,
и острозубые, как блёсны,
в квартирах ёлки до поры.

История заходит с тыла,
кипит её густая взвесь -
а ты забил на всё, что было,
поэтому сейчас и здесь,

но как шахтёры из забоя,
наощупь, тянутся на свет
газеты из прорех в обоях,
которых не было и нет -

как нет земли большой и плоской,
вестей со строек и полей,
пусть эти жёлтые полоски
почти разъел столярный клей,

гудят встревоженные дали
и ледяные провода.
А может это я в подвале,
где хлеб и горькая вода,

и, в новом опереньи фарса,
шагаю к свету по хвостам,
пока рукой подать до Марса,
и запускает Казахстан.

---

Сила привычки

Спя

А налей-ка ты мне, аналитик,
самому наливать не с руки -
скачет в горле разболтанный винтик,
в Интернете хамят хомяки.

Положи-ка мне хлеба в тачанку
и заправить «максим» не забудь -
берега наигрались в молчанку,
значит, скоро сомкнутся, мабуть.

После пива что может быть слаще,
сам себя не узнав со спины,
проводком подключился журчащим
зарядиться от новой стены.

Где-то рядом свобода нагая
протекает, как Волга , везде -
"пепси" строить и жить помогает,
и не старится конь в борозде.

Соскользнёт, словно кошка, со стула
полотенце. И первый вопрос,
как проснёшься: Нигде не рвануло?
А они мне: нирвана, оф коз.


Сила привычки

Из модема выгнали Адама - торрент Евы скачивал взасос.
Месяц, словно ручка чемодана, к туче на колёсиках прирос.
Посыпают звёзды из солонки Эйфелеву башню без корней -
как у твердолобого телёнка ноги разъезжаются у ней.

Сена под мостом синей Сенеки, у химеры иней на хвосте.
Видеть сквозь опущенные веки мне удобней даже в темноте,
здесь любая статуя носата, то ли дело - в солнечном раю,
где не спят Роскосмос и Росатом, обнимая родину свою,

ласточки с весною в чьи-то сени прилетели брызгами с весла,
будто и не гложет червь сомнений этот мир, испорченный весьма,
будто не ослабла нить накала у всего, что двигает людьми -
ни старалась как, ни намекала на пустые хлопоты любви.

Милая, ты тоже заскучала над последним яблоком в меню.
Дочитаю Библию сначала, а потом, ей Богу, позвоню. 

Маргинал

Страшно одному в кусачем свитере
на планете двоечником чалиться,
прочитал в потрёпанном Майн Ридере,
что реклама в снах моих встречается,

заполняет щели в подсознании,
войлочные боты в луже грёбаной,
будущее копится заранее -
чувствую оставшимися рёбрами.

Не спешит машина санитарная,
кончились в коробочке солдатики,
все твои узоры папиллярные -
отпечаток лопнувшей Галактики.

В зеркале опять ужимки дембеля -
что ещё скрывает эта лужица?
Может, наломать перпетуум мебели,
или вообще не стоит тужиться?

Сорок виноватт напитка доброго -
чем полней стакан, тем интереснее,
баянисту выпить любо-дорого,
обниматься с ветром - не профессия.

День за днём, теперь какая разница -
оптом утекают или в розницу,
новое кино в стакане блазнится -
Александров это или Козинцев?

---

Блоггер

Ворон

Из тьмы космической, с наколки - куда летит ночная птица,
асфальтовым облита лаком, стирая тенью города?
Не по зубам на верхней полке в Агрызе ей остановиться,
свою попутчицу не хакнуть. Лишь ворон каркнул: Никуда!

И ты, следя за птицей взглядом, отбрось сомненья, как копыта,
за пазухой живёт авоська, и восхитительный гастрит,
кошмарный сон гуляет рядом, пока на ужин сыто-крыто,
а Шита, в маечке ковбойской, пересекает Бейкер-стрит.

Читатель ждёт уж фирмы «Рибок», разглядывает буквы в лупу.
Скользит зима, нежнее лани, мороз елозит бороной.
На цены в магазине «Рыба» гляжу и ухмыляюсь глупо -
горит-горит ещё желанье трясти по весям стариной.

Когда включаешь скорость лета, мне жизнь в полоску не помеха -
готов метнуться хоть на полюс, хоть на напольные весы
наехать пароходом Нетте, и в комнате тоски и смеха
примерить чёрный-чёрный пояс под цвет последней полосы.




Блоггер

Очередной звезде под слоем крема
как объяснишь - так долго не цветут.
Богемой притворяется Гингема -
привет, я твой придворный парашют,

я - образ раскаленной сковородки,
но иногда накатывает грусть -
у плинтуса сижу бухой и кроткий,
что в личку могут выписать боюсь.

Мне угрызаться совестью - ни в коем,
и не дай Бог когда-нибудь всерьёз
в беседу вашу вставить свой биткоин,
дешевле промолчать, говно-вопрос.

Теперь не всё, что дёшево, сердито,
и хочется и колется мне, плять,
фамилию свою Поканебитый
на Железобетонный поменять.






Сомнение

Из глубины веков скажи-ка, няня,
уютная, как девушка с веслом -
коней на переправе не меняют,
но как мне поступить с моим ослом,

как показать клыки свои и норов,
пока враги грызут земную ось?
Открыл намедни ящик помидоров,
лишь чудом без Пандоры обошлось.

Мне вырасти до звёзд не светит, да ведь?
Ну сколько можно в замети сплошной,
чтоб огоньку словам своим добавить
по снегу чиркать палочкой ушной.

Возникнув, еле держится в секрете
желание уйти не нагрубя,


одно из двух осталось на планете -
ходить под Богом или под себя,

но вдруг удачу выследишь и - хоба,
петляешь кулаками, аки тать,
чтоб завести шарманку, или чтобы
на телефон наушники смотать,

объятый пьяным зудом новоселья,
тянуть белиберды зубную нить,
и в морозилке кепку от похмелья
до будущего праздника хранить.

---

Бодрое ультра

Поколение

Даже дворники смотрят влюблённо -

не чатланин, зачётный пацак,

нахватавшийся звёзд из бульона,

выхожу, сукин сын - весь WhatsApp,

рёв турбины в ушных перепонках -

только «миг», за него и держись,

вот и сало - порезано тонко

на журнале «Наука и жизнь».

Ко всему, что возможно исправить,

поспешил оборвать провода,

обновить бы короткую память -

надоело сгорать со стыда.

Сам к себе вдруг укатишься в жалость,

как с откоса, в охоте на лис,

мы попкорном, на скачках, заржались,

кокаколой под нимб упились.

Пусть светило, и больше не блещет -

не спешим уходить на покой,

хоть ломаемся чаще, чем вещи,

и гарантии нет никакой.

Бодрое ультра

Огнетушитель приготовь, пока не вспыхнула рябина -
ей осень полирует кровь закатом из гемоглобина,
забейся в норку и - молчок, быть на виду - себе дороже,
где дятел, как дверной крючок, в ушко сосны попасть не может,

вся дичь, в предчувствии стряпни, ленивей и вдвойне пушиста,
расходятся кругами пни - следы от пальцев баяниста,
тяжёлый заяц, на скаку, на двести градусов духовен
печётся, с дырочкой в боку, и блеет одинокий овен

в тумане моря, где облом гремит ведром из-под сарая,
в витрину упираясь лбом замрёшь, игрушку выбирая,
пришла пора в бутылку лезть, давить на клавиши штрих-кода -
не посрамим былую жесть, родной захват для электрода,

торчит из ходиков орёл, ему сто лет гореть в гареме,
на белку стрелку перевёл, и за цепочку тянет время,
мы за него поднимем лай в гранёных рюмках, холодея -
давай, за статую, давай, опять за голую идею,

где банных шаек перестук, прилипший листик на затылке,
посмотришь с ужасом вокруг - одни будёновцы в парилке,
и, наблюдая молодёжь, пока страна впадает в спячку,
с губы улыбку сковырнёшь, как надоевшую болячку.




Сувениритет

Разобравшись, кто не из татар,
плюхнешься в свои давно не сани
разгонять хандру и кислый пар
веником в хрустальной кегельбане,
юной музой взят на аборташ,
из канавы пискнешь с укоризной:
не вникаю, девушки, я в ваш
авиамодельный этот бизнес,
сладкие мечты - тату под хвост,
не срастётся - хоть почешет спинку,
вот у нас мальчишник, а не пост -
баттл, а не тупая вечеринка,
собирают воры на общак,
брагой дышит осень из оврага -
было время выпить натощак
просто, как порезаться бумагой,
наша жизнь давно, без кинопроб,
перевита ямбами Катулла,
музыкант настраивает тромб
и гостей боится из аула,
было время, что ни порицай -
с рук сходило копотью церковной,
прилетал мохнатый полицай
опылять поляну за целковый -
а сейчас, пока не угорел,
сам из-под монгольского настила
выползает, в кисточках от стрел,
радуясь тому, что подмастило.

---

Вечная молодость

Орви-голова

У октября дождя с собой пол-литра,
сквозь щель в заборе вызовет к доске
во двор, где как татарская молитва,
болтается комар на голоске.

Но ты, травинку выплюнув, спокоен,
хотя в повальном пьянстве виноват,
судьба - индейка, жизнь - один биткоин -
не лезет в музыкальный автомат.

В зубах блестит фольга от шоколада,
ещё стакан, и Гитлеру капут.
Давно играет детство там где надо,
откуда руки больше не растут.

Всё реже обнаруживаешь в супе
куриной лапки ленинский прищур.
Багрец и злато осени не супер,
а просто очень, или чересчур,

ошпаренным осинам вдоль оврага
пора курить последнее тепло.
Увязшая в прополисе, осаго
на лобовое выползла стекло -

за зеркалами заднего либидо
любовь не наблюдается никак,
а только глушь, Саратов и обида,
и дятел надрывается: так-так.

Прохожим в этом городе не друг ты
и, очередь заняв, стоишь горой,
где восковые овощи и фрукты
созрели в поликлинике второй.





Возраст

"но другого Олинька помнила соколика"

Даже Станиславскому не верю я,
лицедеям свойственно, наверно,
щекотать уснувшую артерию
эхом заблудившегося нерва,

даже - журналистам независимым
от всего, что подло и ущербно -
если доигрались до фортиссимо,
стало быть, управятся с крещендо,

я же - рядовой сотрудник города,
воровская сыть его и пена,
седина упрямо лезет в бороду,
бес - в Рембо, но это у Верлена,

поскорей сырком закусишь плавленным,
выпив водки, с привкусом резины -
недосуг мне выглядеть подавленным,
словно помидор со дна корзины.




Погодная война

Будто пёс обгладывает кость,
сумерки водой холодной давятся.
Диктор обещал: сиводя дость -
дратуйте, и мне не очень нраица.

Хорошо, что гром не завезли -
уточняют правильно как пишется.


Ты меня за вискас не казни,
чёрный кот, с глазами, как яичница.

Знаю, принесут сейчас зубров-
ку и киндза-дзы букет задаром,
я, вооружённый до зубов
чаем и вчерашним перегаром,

разберусь во всем, что включено,
даже пересказанное вкратце
свежее индийское кино:
ревность, смерть любовников, и… танцы.

тут, какую тему ни лягни,
гадят, сто пудов - американцы
ураганы, всякие фигни,
лесбиянки, гомики, и… танцы.



Вечная молодость

Где ночь любви зализывает раны,
и с бабочками ветер затусил,
на световых мечах дерутся краны,
стараясь изо всех подъёмных сил,

проблема - дотянуться до кастета,


зато мне помогают рифмовать
два взятых за язык больших поэта,
зубило, молоток и чья-то мать,

но, чтобы отсудачиться от скверны,
не вдохновит магнитный железняк
диктатора какого-нибудь свергнуть
и в реперы податься накрайняк.

Ну, а пока мы ломим, гнутся кеды,
размазывая по полу хип-хоп -
вокруг резвятся юные торпеды
и, как назло, заело перископ,

недалеко покажется до бокса,
когда народ во рту катает ртуть,
так свежий хлеб не верит, что испёкся
и просит побольнее ущипнуть.

---

Свободу попугаям!

Элегия
"пароход белый-беленький, чёрный дым над трубой" /Г. Шпаликов/

На пригорке осины пылают,
истончился закат на весу -
по привычке, по шпалам гулаю,
как по шишкам в сосновом лесу,

бабье лето заводит интрижки,
зреет в поле сорочий гамбит,
и легко голове после стрижки
и в носу после шипра свербит,

я прилёг бы - травы маловато:
васильки и засохшая сныть,
я сходил бы на понтий пилатес
только руки не хочется мыть.

Хорошо бы в пруду искупаться,
где змеятся кувшинки в воде,
чтоб уснуть на подушечках пальцев,
прислонясь к окружённой среде.

И, стихи на ходу сочиняя,
понимаю, враньё - не во вред,
просто примус такой починяю -
извините за слово поэт.

Волошин-фест, 15

Над пьяным пляжем, лысый и босой -
динамик из под обуви картона,
по небу звёзды тянутся трусцой,
и сумерки пропахли ацетоном,

прозрачный джаз ракушками набит
вокруг трещат цикады, как расчёски,
разъедемся, надеюсь, без обид -
конечно, лучше мир, худой и плоский,

и, сводный брат евреев и татар,
не выбирая имени до срока,
я подключусь, сперва окрепнет пар,
и станет в этой проруби глыбоко,

забрезжит утро кисточкой хлыста,
когда взойдут кабанов или месяц,
чтоб возложить распятие Христа
на грудь мою, и холтера подвесить,

но как себя портвейном ни облей,
укатится туда луна-проныра,
где отмечают каждый юбилей
пластмассовыми цифрами от сыра.



Корабль современности

Не столько нас пугает вед длина,
а то, что мало в ведах проку -
и так добро творится медленно,
как бабушку - через дорогу.

Мы жизнью дорожить затеяны,
а тот прохвост, чутьём сверхтонкий,
пусть загорается идеями
под козырьком бензоколонки.

По возрасту, мозгами дерзкие
сегодня Саша или Вадик -
их музы, леди Макбет дзенские,
равняют грабельками садик.

Им с процедурами культурными
поможет разобраться бисов сын -
сорить в редакциях купюрами
и щупать друг у друга бицепсы -

привычно тянется за гением
простейший организм, для галочки -
растёт и делится печением,
свой в доску, как айс-крим на палочке.

А может не такие лоси мы,
и нет уже бананов в ушки нам,
припомним всех, которых сбросили,
пока вылавливали Пушкина.


Свободу попугаям!

У какаду - нажраться все дела
и вверх ногой на жердочке мотаться -
совсем, как циркулярная пила,
надумавшая к дубу перебраться -

быть душкой норовит по мере сил
и в этом даже кошку переплюнул,
у Лермонтова хлеба он просил,
но поцарапал Лермонтова клювом.

За свинское внимание к вещам,
разбросанные по полу опилки
нахлопал продавец его по щам,
за будущие вопли и дразнилки,

которых суть не очень-то дрянна,
учись молчать, как голубь пить из лужи
не в самые плохие времена,
но птица знает - будет только хуже.

Пусть в этом скетче все - за дурака,
чьё сердце не расплавится от лести -
он, как ружьё, не выстрелил пока,
хотя висит на самом видном месте.

---

Химическая Итака

Я догоню вас в небесах

Разве думал, играя в Чапая,
что с рекой пулемёт - два в одном.
Облака в белом небе читаю -
провожу по странице орлом,

понимаю, шурша, как и прежде,
на задворках богемной тусы,
что загробная жизнь неизбежна,
как последняя капля в усы,

пусть валькирий неистовый Вагнер
опылять заставляет хурму,
не идёт к Магомету «виагра» -
постараться пора самому,

дальше негде зачахнуть от скуки,
только горы, и лама далай
раздаёт ништяки на фейсбуке,

погрузившись в нирвану онлайн -

это время скосили на силос,
только чиркает спичкой примат -
и не вспомнит никак, что приснилось
три-четыре песчинки назад.


Стремянка в небо

Когда Господь тем взяться как за перед
создание Галактики, ворча,
молол в бейсбольной бите чёрный перец
над бездной украинского борща,

от морща нос космических и специй
прикидывая, сколько итого,
не думал он, что будущий Гельвеций
оспорит пальму первенства его -

и в самом деле, если без истерик
судить-рядить по нынешней поре:
реке чуть натирает правый берег,
мешает пропасть лыжников горе,

какой-то не хватает соли что ли,
чтоб завершить истории разбег,
по яйцам бьют не только на футболе
а всюду, где маячит человек.

Какой порок скрывается в деталях
машины жизни, выцветшей с торца,
какая подлость в будущих Дедалах,
и что стоит за образом творца?

Воспринимая пошлое, как чудо,
и ты свою провинцию итожь:
купил на барахолке бюстик Будды,
ну что сказать, наверное, похож.


Химическая Итака

Ударяет колокол под дых, штопает жара изнанку луж,
от воспоминаний дождевых до утра во рту такая сушь.
Клумбы пыли, мальвы голые, ноготки погрязли в узелках -
память не хранится в голове, а торчит, как вилы, в облаках.

Тянут ивы жилы из реки, их приветки ветер раскачал
там, где самолётики-тики, словно лодки, бьются о причал.
У ворон не ладится гамбит, значит, твой соперник не мастак,
он, пока пароль не перебит, начинает с чистого моста,

поправляя выгоревший дёрн, Прометей работал с огоньком -
новый мост пока не разведён, потому что кола колпаком.
С канифолью олово - не те, соловьиных сумерек припой,
проявляет плёнку в темноте дождик, от рождения, слепой.

---

Черёмуховые холода

Относительное

Под мебельную горку путь недолог -
отважному охотнику пора
соломинку искать в стогу иголок,
икринку в чёрном списке комара,

смотреть, как буревестник морду бреет,
над ним - ночного спутника треска,
где солнечная стынет батарея
как негатив тетрадного листка -

никто на этом свете не спасётся,
напрасно сосны тянутся в зенит
разбрызгивая хвою, будто солнце
стреляет сквозь вращающийся винт,

всё, что тебя неласково касалось,
пасует перед удалью самца:
пусть крутится непальская самсара,
огуглилась узбекская самса,

сию минуту, длясь и ускользая,
проходишь, как черёмуха сквозь сон,
поэтому и джинсы не сползают,
когда звонит в кармане телефон.





От винта

На заборе фаллос перечёркнут,
во дворе буксующий "Камаз",
тополь, щекотливый, как девчонка,
лезет липкой веточкой в карман-с,

дворник, под хмельком, слагает ямбы-с,
занимаясь мусором в саду,
я сегодня тоже малость пьяндекс -
как объехать пробки не найду,

собрались грачи на ветках весом -
слышно по асфальту: чпок да чпок,
пекарю пора заняться кексом,
мне - тачать упоротый сапог,

а пока оркестр крутит фарши,
врут часы, и пишет коз Мане,
наша маша снова просит каши,
импортная обувь - консоме,

ветер собирает постепенно
дым на заводские бигуди,
слов не разобрать на фоне фена
оттого, что радость впереди,

потому что всё пока терпимо,
и, шинкуя воздух, как в кине,
фыркает Осоавиахима
гипсовый пропеллер на стене.





Черёмуховые холода    И. Абдуллину

Кто ночью, натрескавшись в пыльных кустах,
освоил Вселенную в узких местах,
опять упакован в плаценту,
с гвоздикой кометы по центру -

ему левой кистью раскрашивать лень
цветы, но совсем распустилась сирень -
не слушает старших, а справа
черёмухи зреет отрава,

товарищ с Луны - ещё тот антидот,
расскажет по крошке ржаной бутерброд,
держа, как губную гармошку,
и дуя в него понарошку:

когда, наконец, запоют соловьи
расправив над миром созвездья свои,
от чувства винила не спится -
дымится заевшая пицца…

Под утро не вспомнишь, что было потом,
вдруг ливень по окнам ударил кнутом -
столовка и старая дева,
где пиво и то - с подогревом.

---

Ялтинский прогон

Студентка

В троллейбусе доехали не скоро,
она в шершавых стёклах золотых
протаивала пальцами узоры
щекотные, как буквы для слепых.

Бежали через двор, большой и зябкий,
когда из сумки выскользнула вдруг
жестянка леденцов - такая взятка,
чтоб из общаги выкурить подруг.

Обкусывали с варежек ледышки,
мигал на подоконнике утюг.
Такая вот любовная интрижка,
а не роман какой-нибудь виктюк.



Девушке с планшетом

Обнаружен датчиком движенья,
притворился мёртвым, но меня
загрузила ты, как приложенье,
за попытку ветренного дня,

где фехтует солнечной рапирой
рыжий март, выплёвывая ртуть.
Пальцем проведи и разблокируй -
по стеклу направо, не забудь.

С веток воробьи летят, как вспышки,
кошки собираются в букет -
это тает снег во все ледышки,
проверяя крыши на просвет.

Что же, выпьем, милая подружка -
а иначе сразу не поймёшь,
где твоя подмышка, где наружка,
где твоя любовь, ядрёна вошь?



Страстная суббота

Свалившись охапкой капричос на голову Гойя,
плющом растекаясь по трещинам, в общем - не ропщем,
живём, как умеем, цепляя одно за другое,
одно за другое, становимся старше и проще

под душем Вселенной, где звёзды - застывшие брызги,
изыскан язык, как весёлые люди с ломами,
застёгнут до ворота, драповый вечер измызган,
и гордые моськи, по-свойски, бегут за слонами,

а если вглядеться единым своим микроскопом
пытаясь понять, как устроена эта минута -
простой водопой умудрился нагнуть антилопу,
и месяц во лбу, как рога, отражается круто.

Сквозь щёки игла протянула суровую нитку,
нисколечко больно, и воздух выходит не сразу.
Война расшатала забор и сломала калитку.
Сирень рвёт и мечет - повсюду её метастазы.

Пусть икс-хромосомы надежды разбиты на пары -
удобней мечтать, забывая, что следует помнить -
и нерест махно переможет пустыню захара,
когда не возьмёт ни фига от засохших смоковниц.



Ялтинский прогон

Луна в облаках отмычала и вся изошла на филей.
Суда подползают к причалу на лапах стальных якорей,
где виснут пернатые яхты и тычутся клювом в ладонь -
им крошками с бухты-барахты просыпался дождь молодой,

маяк пучеглазый в серёдке на волны вскарабкался вдруг,
и море блестит, как селёдка и свеженарезанный лук.
В тиши выгребаешь весловно начальник окрестных наяд
катать каменюги по склону, что, лбами сшибаясь, искрят.

Сквозняк заболтался на рее, и кажется чайке рябой -
за гвоздиком не заржавеет, и персик с пушком над губой.
Сорвёшь этикетку привычно, почувствовав старую дрожь,
но в пальцах горящую спичку, боясь расплескать, сбережёшь.

Сквозь сито космических вмятин проскочит комета, как мышь.
Не утро, а нате в томате - с похмелья ворчишь, Кибальчиш.
И, взглядом погуглив, пугливо туда, где открыто с восьми,
пойдёшь за разбавленным пивом, чтоб лечь за свободу костьми.

---

Спасибо за сибас

Ностальгия

Великую империю поправ -
в развале поучаствовал невольно -
по полной оторвался, как рукав,
а счастья нет - но есть покой и «volvo».

Пока свистком размахивает рак,
и лебедь не найдёт свои балетки,
и щука подо льдом тоскует, как
потерянная варежка на ветке,

не выйти из зверинца сразу вон -
дверная накосячила цепочка.
Понравится какой-нибудь смартфон,
подумаешь - прощай, вторая почка,

наверно, проще кинуться с моста,
рискуя на корягу напороться,
но остаются светлые места
от пятновыводителя на солнце,

пока воспринимаешь без помех
отчизны необъятные просторы,
где столько женских тел сосками вверх,
что постоянно тянет в эти горы.



Спасибо за сибас

Ужасен не щит Караваджо, но меч, что срезает углы -

вода умирает от жажды, бросается тень со скалы.

Хлебаешь, с похмелья монголый, порядка прокисший бульон -

воркует зарезанный голубь, враньё застилают быльём,

разогнуты футы и нуты, попробуй управиться сам -

пощёчиной ветер попутный прошёлся по всем парусам,

чтоб лопали вольницу смачно, не пили Аврору зазря,                                          

химеру, обвившую мачту, с восторгом встречала земля,

а город, похожий на дыбу, вращая тяжёлый рычаг

тебя подсечёт, словно рыбу, прокатит луну на плечах -

пусть, в общей системе созвучий, болтается стая грачей

на поясе ночи дремучей, как связка тюремных ключей.

Второе дыхание

Обветренной губы болит треска,
«Аквариум», и джаз на грани фолка,
по лезвию бегущая строка,
висящая на ниточке двустволка,

и молодость, и боты в соцсетях,
больные, но живучие поэты,
зажавшие в загашнике пустяк -
по три-четыре сотки Интернета,

в надежде, что удастся может быть,
дождавшись урожая терпеливо,
у Млечного пути перекурить,
насущный хлеб забулькивая пивом -

гуляя Эбби роуд поперёк,
почёсывая пятку Ахиллеса,
не каждый что-то путное изрёк,
жалея остальных, идущих лесом,

где невозможно тень перешагнуть,
сороки шелестят засохшим скотчем,
опять любовь теснит младую грудь,
пора бы с ней завязывать, а впрочем…

---

Несварение мира

Поезд на Чаттанугу

Порой таких чудес нароешь в инстаграме,
Чукотка в сентябре, какой-нибудь Прованс -
как хорошо не пить в России вечерами
компот, по три часа разглядывая вас.

Олени разбрелись по солнечному кругу,
вокруг горят снега, начищены, как медь
корнета-а-пистон в пути на Чаттанугу,
но не спешит чу-чу ломать свою комедь.

На волю из штанов не сыплются опилки,
погода не ведёт незримую войну -
дрожит локомотив, как огурец на вилке,
блестящий и проклёпанный во всю длину,

его вдохнёт тоннель, чтоб притереться вкратце -
мурлычет, словно кот, очередной перрон.
Надумал старый дуб к рябине перебраться -
пыхтит, пока щелбан не выпишет тромбон.

Возник не он один, раздухарясь без нужды.
Вон девушка едва видна сквозь лёгкий джаз -
вдруг кто-то на ходу протянет хобот дружбы,
лысеющим хвостом за поручни держась.



Сказка

Однажды промажешь, стрельнув сигаретку,
умерив привычную прыть,
заглянешь, под утро, к знакомой розетке
вселенную подзарядить,

и, выдернув шнур, без особого риска
по звёздам пройдёшь босиком,
где месяц десну зацепил зубочисткой
и ранку прижал языком.

Проплыл по орбите бумажный кораблик,
на вахте, в скафандре, матрос.
Наступит ли глупое крибле на крабле,
получит ли сказочник в нос?

У солнца во рту золотая коронка,
морозы идут напролом
в Россию, где даже печная заслонка
распята двуглавым орлом.

Осталось ли слов на предмет разговора,
когда все орут: от винта?
Но, как говорил полководец Суворов -
спасёт этот мир красота.



Несварение мира

Создан мир из картонных коробок,
где и ты паковаться изволь -
выдающийся, как подбородок,
упоительный, как алкоголь.

Набирая цвета понемногу,
за тобой подтянулись след в след -
куст сирени, на босую ногу,
и, на скорую руку, рассвет.

Как часы, переводишь дыханье
над блуждающим нервом свечи.
Смерч, такая пружина в диване,
нагибай - и до неба скачи,

но объём не вмещается в плоскость,
значит, снова система крива.
Зеленеет берёза от злости
и качает права-мурава.

Почему, как расстёгнут ошейник,
контролёру на всё наплевать -
отвечающий за освещенье,
бросил свечку и лезет в кровать?

Выбирая другую основу,
на потеху друзьям-босякам,
надеваешь свой фартук фартовый
в день, когда пал последний секам.




Друзьям

И эту муку скоро перемелешь,
а не помрёшь - останешься помреж.
В авоську бросишь полбуханки зрелищ -
орловский всё равно, как ни нарежь.

Детей своих за шалости не тюкай,
хоть самого не чешут за ушком.
Однажды, подпоясавшись гадюкой,
потопаешь за солнышком пешком.

Товарищи, с утра, по магазинам,
не продирая глаз, из дома - шасть,
сбегают, словно раки из корзины,
клешнёй за печень гулкую держась.

У каждого есть повод подлечиться -
на кухне приготовлены давно
зелёный лук, селёдка и горчица,
а за окном прокисшее вино.

Грядущее с портрета смотрит косо,
но только настоящий патриот
закусит, огорчённо шмыгнет носом
и тут же слёзы радости утрёт.

Нас курица выклёвывает вроде.
Дружны, как рифмы, вбитые в стишок,
прощаемся, но долго не уходим
и понимаем всё, на посошок.

---

Тихий ужас

Верхом на ведре

У мороза неправильный прикус,
по периметру ярь самоварная -
через форточку выкусит фикус
и, прощай, хромосома непарная.

Ну, а ты, возжелавший покоя,
чуть не стал у подъезда заикою -
козырёк бит сосулькой пиковой,
за попытку с погодой заигрывать.

Вот и косишься в зеркало странно,
загадав, что под каску наденешь ты -
ты ещё заживёшь, словно рана,
чтоб не плакали ивы и денежки,

чтоб глядеться в размытые лица
разбираясь, кто мыкает горюшко,
или, наоборот - не постится,
размовляется мойвой и корюшкой,

все, короче, кто влезет в охапку,
потерявшие нюх, и здоровые,
обязательно куфайте Кафку,
если кончатся фыфки кедровые.




На перроне       «здесь будет город-сад» Маяковский

Не машет май в саду руками тёплыми.
Пришла беда в наш маленький кишлак -
Опять зима, и вата между стёклами,
мороз не устаканится никак.

Разбрызганных созвездий какафония,
и тьма почти библейская уже,
один кукую на зелёном фоне я,
окрестности застряли в монтаже.

Добра ко мне природа, как буфетчица,
обиделась, но сдачи не даёт.
Закат ангиной болен и не лечится -
смотри, какое зарево ревёт.

Вот собрались на станции засранцы и
сухой мороз клюют, как чистый спирт -
им не уйти вовек из авиации,
их за ошибки Родина простит,

мне с ними ворошить ещё историю,
где стыд сплошной и лампочки osram.
Но свой коллайдер всё-таки дострою я,
вот так и передай своим послам.



Тихий ужас

Окрестная готика, кутаясь в снег,
теряет в объёме, становится меньше.
Поныне сбирается вещий Олег -
поэтому всюду разбросаны вещи,

нацелил кобылу свою аксакал
пройти стометровку от гунна до галла,
неважно, кто первый кого обскакал -
давно смельчаков засосала Валгалла,

а если послышатся их голоса,
другая химера послужит примером -
соблазны, как бластеры, бьют по глазам,
чем это чревато, спроси у Гомера.

Вон чьи-то ножонки над бездной сучат,
наверное, сбились с пути педерасты -
заставим в спортзале по лапам стучать,
как нас заставляет физрук коренастый.

Для пущей острастки свинец разжуём,
пробоины с тыла и флангов латая -
проучим злодеев, тогда заживём,
иначе, стабильности, плять, не хватает.

---

Вишнёвый сайт

Первый снег

Приятно размечтаться о весне,
когда в ноздрях мороз, как газировка.
Идёт троллейбус в чеховском пенсне -
болтается шнурок на остановках.

Шипящие кулисы, то ли пресс -
дадут под дых и вытолкнут любезно.
Вокруг не снег, заправский майонез -
скользишь на полусогнутых к подъезду.

В подвале дома дышит Сырдарья,
чугунный лифт живёт в режиме авто.
По телеку, в шлепках от комарья,
сосут зубную пасту космонавты.

И кажется, сто лет тебе под гимн
прикуривать от газовой горелки,
и клясться, что соседям дорогим,
по-прежнему, свой в доску для разделки.

Вишнёвый сайт

У сквозняка пятёрка по труду,
листает солнце бабочек в саду,
где, растолкав траву, столпились лужи.
Пора, убереги тебя Господь -
пистоны ржавым циркулем колоть,
пить молоко и двигаться упруже.

Неделю сердце скачет, как масай,
открылся и завис вишнёвый сайт,
и выставлена в форточку "спидола",
чтобы лопух от музыки опух,
вот-вот июнь, и тополиный пух
посыпан молью крупного помола.

Ночной грозы огрызок - ля бемоль,
и хорошо, что гром не ел фасоль,
всё навевает некую истому.
Любимая, мне целоваться лень,
планету вертит цирковой тюлень,
давай, сегодня будем по-другому,

нам с вечера мерещится еда,
лежим, оголены, как провода,
вот случай проявить ещё отвагу -
я твой герой, атилла, муэдзин,
но, если соберёшься в магазин,
обижусь и пожалуюсь в Гаагу.

38 попугаев

Грядущее наступит и отпрянет,
как только дополнительный наркоз
введут хирургу. Даже лысый пряник
боится нападения волос,

свистящих ножниц, бегства из полона,
глядит в окно, где в сумерках остро
искрятся непечатные вороны,
как пепел от газеты над костром -

в груди его - простуженно и гулко,
на дне бутылки - «дома перельём",
а дома зашнурованная булка,
распущенный из кубика бульон,

одна надежда в кухоньке, нагая,
где лампочка сгорает со стыда,
что мене текел фарес в расстегаях -
сочтём и взвесим раз и навсегда.

---

Нафталин

Вечерний звон

Вдоль набережной, выкатив истому,
живут скамейки дружно и светло.
Влюблённые по вечеру густому
ведут велосипеды за седло.

А ты, отзывчивый по телефону -
пролив толчёный в ступе кипяток,
примериваешь сумерек попону
и ловишь стрекозу за хоботок.

Хранят газоны воздух из вискозы,
дневного ветра пыльные мешки,
хрустят стеклом голодные стрекозы,
готовят кофе майские жуки.

Вот на тебя глядит собака праздный,
боится, что носитель языка
опасен. А на деле - не заразный,
одно сомненье, может быть - пока.

И, как сосуды головного мозга,
всё те же кракелюры на холсте -
больные тросы квантового моста
поддерживают братьев во Христе.

Пропала связь, и быть не может горше -
один стоишь на скользком сквозняке,
а мимо люди ходят, словно поршни.
И стрекоза, как лезвие в руке.


Нафталин
1.
До утра в тёплом шарфике молится моль,
пишет жалобу на передоз нафталина,
отыщи паука и заставить изволь
распустить на балконе свою паутину.

Насекомым противна такая война -
много дыма и химии, глухо, как в танке.
Мой сапёр - пылесосит планету жена,
и пищат, как живые, консервные банки.

2.
Обязательно в облако локтем упрусь,
вот и я на филфаке единственный катет,
это царство склонений и гипотенуз,
лет на двести такой геометрии хватит,

приглашаю подружек на тангенс пока -
нас с пелёнок учили - сначала налево.
Как посмертные маски, плывут облака,
и пытается стать говорящим полено.

В телевизоре корчится новый концерт -
снова море, и щёлкают клювом бакланы.
Стану жить-поживать, чтоб услышать в конце:
продолжение после короткой рекламы.


240 за кг

"и вспомню я тебя с улыбкой как вспоминаю индюка"
Н. Гумилёв

Когда, с ужимками джедая, ты вхолостую бьёшь винтом,
в толпе людей, что, выживая, коптят, с надеждой на потом,
не оставляющий заначек, увидишь, как по целине
минтай без головы проскачет на серой в яблоках цене -

сквозь рынок, через пень-колоду, подковой звонкой, сильвупле,
коснётся клавишей штрихкода в увеличительном стекле,
где продавец, клешнёй мотая, бросая гирьки на весы,
во рту сжимает хвост минтая напоминающий усы.

Мне новый ценник рожи корчит, бараний рог гудит с холма.
Всё продолжается, короче, и жизнь и слёзы и халва,
облезлый самолётик в тире. Но вдруг какой-нибудь хитрец
захочет бабу с ромом или убить всех биллов, наконец.


Утиная охота

На фреске осина прозрачная тянет в зенит
предплечье, достойное кисти вечернего Джотто…
Заквакал мобильник - царевна лягушка звонит,
но шкурку спалили, и застило пеплом болото.

А ты очень занят, ты занят мытьём сапога
в молочной реке, ковыряя в заевшем замочке.
Везёт дураку - превратились в кисель берега,
а после кумышки - братание с выпью на кочке.

Последняя радуга в капище точит рога,
навстречу зиме и печёному небу с востока,
что пышет изнанкой малинового пирога,
в тяжёлом пару от прокисшего лунного сока.

На утренней тяге - спокоен, удачлив и добр -
где сучья хрустят, как сургуч на конверте, положим,
камыш заржавевший окинь перископами кобр,
свинцовую дробь на взлетевшую утку помножив.

Фарфоровый воздух расколет китайский князёк,
индусский Бхайрава, усатый начальник с портрета,
когда в этой сказке тебе, наконец, повезёт,
и битая дичь не останется в облаке где-то.


Бабье лето

Сентябрьский дождь пришёлся ко двору,
где в лужах пузыри от упаковки.
Полковнику не пишет дочка ру,
не шлёт приветы тёща из Каховки.

Глядишь вокруг с улыбкой знатока:
жара, порой, нормальное явление -
стеклянный муравейник кипятка
впивается в зелёные колени -

ну сколько можно пачкаться траве,
где чаща мухомором конопата,
где с кисточками белка в голове
летит в дупло, ручная, как граната.

Скрипя, открылся бархатный сезам -
гребут пловцы с заплывшими глазами
от берега, ударив по газам,
кривляются, как будто их связали.

Задев ногой попутного кита,
на финише подашься в антиподы.
Нить горизонта режет угол рта -
пусть заживает долго, до развода..

---

Занимательная энтомология

Дым и рым



История тряхнула стариной:
который день маячит перед носом
Таврида, словно кролик заводной,
и лижет пятки Муравьев-Опоссум -
ему следить за чихом муравья,
а не свергать монархов априори.
Берёшь волну за острые края -
опять недосолили это море!
Трофей любви, покоцанный в борьбе,
всплывает чей-то лифчик, как медуза.
Боясь содрать болячку на губе,
выплёвываю косточки арбуза.
Приляжешь на причёсанный песок:
из пачки сигаретной балерина
привстанет на оранжевый носок
что был отбит и вылеплен из глины.
Смотри, на горизонте до сих пор
не доиграв «Прощание славянки»
плывёт фрегат «Надежда», как собор -
и купола его больны ветрянкой.








Бла-благодать


Разбит пятнистый сад, а так ему и надо -
засадного полка из груш и мармелада,
где не дрожит фундук, и пьяный баянист
на ниточках дождя над озером повис,

где лучезарный мёд и радуги немножко,
восходит над землёй проросшая картошка,
а плесень в погребах махровая, как моль,
отвязанный паром, забывший свой пароль,

где многорукий хор проходит мимо кассы,
где из помойных ям растут иконостасы,
на золоте едят и пьют на лебеде,
сухой сквозняк застрял капустой в бороде,

набрякли облака, пропитанные светом,
всё ладно, если бы в затылок не кастетом,
кровавый небосклон обрызгали грачи
пока закат кладёт кривые кирпичи.

Любимая, летим туда, где нет итога -
конечно, ты и есть моя частица Бога.
За это поменять мне разрешит конвой
бутылку божоле на ящик «Боже мой!»

---

Витальное оружие

Витальное оружие

Нас лепят, как свечи, из Босха,
кладут на прилавок подряд -
привет, воспаление мозга,
закончился в книжке заряд.
Когда обольют из канистры -
ворочаясь, бойся в ночи,
что жизнь - ожидание искры
в зазоре моторной свечи.




Будильник

Я не чаю в тебе, я не кофе души,
ни с какой из подруг не сличаю.
Чрезвычайные розы на окнах свежи
несмотря, что морозм не крепчает.

Догадайся, в каком механизме хитро
щиплют время голодные стрелки?
Расползлась корневая система метро
и свисает лапшой из тарелки.

Только выйти из дома окажется влом,
потому что ты очень красива.
Я - как скомканный воздух дрожу над костром,
ты - Европа из тёплого пива.

Мы зарежем будильник за слово «люблю»,
неразлучные хмели-сунели,
потому что сумели проспать во хмелю
оглушительный цокот капели.


Своё

Нос ботинка из чёртовой кожи
чертит круг над пустой головой -
это я, будто ангел, на лонже
пролетаю в глуши цирковой,
невесом в облаках из попкорна.
Но сегодня, программкой шурша,
сам сижу, испугавшись притворно,
а под купол взлетает душа.
Бьёт прожектор, как шприц под лопатку,
воют волки оркестру назло.
Если ты в этой жизни подсадка,
кто оценит твоё ремесло?
Понимаешь, пронырлив, как стронций,
совольерник беззубых зверей -
недостаточно здешнего солнца
для зарядки твоих батарей.
Жизнь тряхнёт и поставит на место
наблюдателем из-за кулис,
где ковёрный, впадающий в детство,
умирает от смеха на бис!


Курилы

Звезда рулём и хокку наши быстры,
где каждый камень не разжатый выстрел -
японец Итуруп не докурил -
утроим оперенье наших крыл!
Медведь горбушу гладит по загривку,
такая вот от эбола прививка.
Чего случайным взором не коснись,
от похоти лоснится или смазки -
маяк чужому морю строит глазки,
точнее глаз, овальный словно рис.
Разлука косоглазая бедна,
у Дездемоны новое монисто,
ей предстоит размяться с массажистом,
что в сантори не обнаружил дна
и выглядит вполне остекленело,
рубашка не заправлена в портки,
однажды возомнил себя Отелло -
набросился, но руки коротки.

---

Дизель

Дизель

Тучи ёрзают чёрными клочьями,
будто жгут поролон за бугром,
а у молнии хруст в позвоночнике -
долгожданный тройной перелом.

И не выбросить грома из песенки
вдоль оврага, где вербы хлестки.
Это утром - тычинки и пестики,
ближе к вечеру - сплошь лепестки.

Сколько в поле несжатого воздуха,
от ромашек слезится земля.
Как бренчите вы шайбочкой с гвоздиком,
дизеля вы мои, дизеля!

Беспокойные ночи колхозные
под селёдочку вспомнить пора,
как по звёздам катались и ползали -
нашу юность трясли трактора,

слава Богу, вконец не затрахали.
Злое племя оглохших тетерь
с кем поделится давними страхами
кто его пожалеет теперь?



Опера

Где таких отыскали горластых
этих баб, что ломают весы -
всех пора заменить пенопластом
не совсем, ну хотя бы носы.

Зал фольгой шелестит с аппетитом,
в ложе ядом умылся Зоил.
Надрывается бас знаменитый -
и опять телефон зазвонил.

Первый ряд - в спинжаках робингуды,
их подружки, почти в неглиже,
ждать последнего акта не будут,
потому что устали уже…

Только тень дирижёра косая,
приподняв партитуру тычком -
в оркестровую яму бросает,
и купается в брызгах смычков.

---

День сырка

Бэкап

По рёбрам пыльных батарей
заедет в душу напоследок
зима с эффектом снегирей
в ресницах удивлённых веток.
Мой воздух потерпел урон,
как будто дети жгут пистоны!
В руке рвёт когти телефон,
а в животе скребёт Иона.
Затеяла свою игру,
самостоятельная слишком,
собака ты такая ру,
моя беспроводная мышка.
Меняешь коврик на парик,
а я служу в твоей охране,
чтоб, совершив смертельный клик,
остаться точкой на экране.


Пацаны

Засушенный Левиафан насущный
сгодится нам под пиво или водку.
Оставь надежды - всяк сюда идущий,
пересчитавший прутиком решётку.

На переезде пёс кусает воздух,
как самовар, захлёбываясь паром,
вокруг сплошные тернии, а звёзды
задушены коньячным перегаром.

Лопату прострелив из самопала,
зайдёшь в кино, а там сплошные «Даки».
И время пролетает, как попало,
на вырезанных лыжах из бумаги.

Мы этот мир прощупали с изнанки,
в центральный парк протискиваясь боком,
где наполняют жестяные банки
берёзы свежевырубленным соком.

В пятнадцать вёсен сладко сердцу ёкать,
воздушный поцелуй, как чай из блюдца.
Мы выросли без страха и упрёка,
и в этом смысле некуда прогнуться.


Анестезия

Вот памятник кофейному зерну -
царапнет и накапает из склянки,
назавтра этой докторше вверну -
Перке горит, как фриц в бумажном танке.

Пока болеешь - небо над тобой
пробьёт копытом сила гужевая.
В надежде победить чужую боль
колдуешь, а птенец не оживает.

Пусть щиколотки ломит от коньков,
и старшеклассник лупит под коленки -
ничто не остановит нас, мальков,
девчонок зажимать на переменке.

Отцов своих ошибки повторим:
в стакане, как фарфоровая глина,
осел безалкогольный «поморин»,
грузинский чай - ни капли никотина.

Вокруг разводят шашни ништяки,
похмельем позже время озадачит.
Нас будущее приняло в штыки
и ничего, поэтому не значит.


Рыбный день

Тишину глотками жадными
пьёт густой туман с реки.
Не скрипит песок под жабрами
и не сводит плавники.

Если не найдётся провода -
рыбку вытащишь с трудом.
Только соберёшься по воду -
обижается дурдом.

Заскучал - завоешь волоком,
перейдёшь поляну вброд.
Герцен бьёт в подводный колокол -
на исходе кислород.

Время самое отчаяться,
обходя речной изгиб -
на поверхности качаются
животы оглохших рыб.

Это им привет из Франции,
от немецкого язя -
отключили гравитацию,
и полезли все в князья.

---

Дауншифтинг

Дауншифтинг


МЮ Лермонтов - поэтому виной, что женщины Эрота отодрали.
О, времена, скрисжальтесь надо мной - заносчивость моя не враг морали.
Подамся в управдомы, но допрежь потомки в эту глушь навалят чохом.
Уеду за цветком, как Гильгамеш, в надежде переждать свою эпоху.

Куда ни потянись - соблазнам несть числа, мосла, фанеры над Парижем…
Ну как не влезть в какую-нибудь нефть - зависимость от этой чёрной жижи.
Кулак с последней денежкой разжат, Харон собаку кормит на причале.
Овал рубля, малевича кварат, друг друга греки бьют, а мы критчане.

И только лес стоит на ручнике, где пухнет день из творога и сдобы,
как ягодки - от ногтем по щеке - рассыпалась калина по сугробам.
Морозным утром я ещё могу проверить почту, выгулять Трезора,
и обновить на выпавшем снегу неровным детским почерком узоры.



Таруса


Благодать без трусов просыпаться в Тарусе -
по Оке проплывает Рассея всея,
где друзья по долгам расщипались, как гуси,
и отправились клином в чужие края.

Натянув второпях гироскоп наизнанку,
нарубив в огороде кинзы молодой,
открываю отвёрткой консервную банку
и хватаю салфетку, порезав ладонь.

Всё вокруг - острия, потому что - писатель:
гул шмеля над ромашкой напомнил загул.
Высоко самолёт - то ли баннер на сайте,
то ли Фрейд из Фейсбука опять подмигнул.

По корням из асфальта пройдёшь вдоль канавы,
где дворняг пробирает лохматая дрожь.
Если в братских объятьях задушишь удава -
у ларька на поллиру стихов наберёшь.

Сдуешь пену, плотней тополиного пуха,
гордо глянешь на это художество и,
прихватив тупорылую кружку за ухо,
перескажешь взахлёб все обиды свои.



Наёмник


Твоя судьба не выбраться из драк
затеянных ещё друзьями детства -
запал войны передаётся как
серебряная ложка по наследству.
Другое кимоно себе пошей,
пока растяжки времени повсюду,
не ешь противотанковых ежей,
для виду притворившись куклой вуду.
Хичкок с орбиты валится ничком,
и ангелы трубят, как самолёты -
прикинься в этом кадре дурачком,
выуживая груши из компота.
Рассыпались субтитры в рюкзаке,
не шлёт е-мейлы почта полевая...
Ты на каком воюешь языке,
моя-твоя с трудом не понимая?



Страсть


Так высоко не залетали Бубки -
она глядит с накрашенных высот
выпячивая призовые губки,
и ёлка раскрывается, как зонт.
Соломинки нема в стогу иголок,
вокруг одна зелёная смола,
с фужером выползает диетолог
до «ручку лобызнуть» из-под стола,
похоже, что ему совсем неймётся,
в зубах застрял горячий бутерброд -
хозяевам самим теперь придётся
дожёвывать салаты круглый год.
Ему, уже в дверях, шиншиллу тискать,
и подносить непоротую чушь,
как-будто Штирлиц вытащил записку,
и на пороге - муж объелся груш.
Как лысина порой заходит с тыла,
вторая свежесть, гаду, не к лицу.
Но залетел в карман кусочек мыла
на помощь обручальному кольцу.

---

Онегин

О чевидном

Отработав задание «миги»
отпустили пилотов пешком.
Вырос дуб из посаженной книги,
над тиснёным её корешком.
В старой сказке ни дна - ни подвоха,
разве что инфернальный душок,
выручалочка-палочка Коха,
золотой гребешок-петушок.
Тлеет город сожжённой газеткой,
здесь дешёвых аптек невпротык,
и Луну, перепутав с таблеткой,
подворотня кладёт под язык.
Вот Сатурн примеряет сомбреро -
зарядил Млечный путь проливной.
Ищет Карлсон в кармане 5 эре -
мне достаточно Эры одной:
дорожающей манной небесной
запасёмся вперёд, а сейчас
поболтаем ногами над бездной,
что боится заглядывать в нас.


Первая смена

Кинза или руккола - без разницы,
с банкой из-под ветра, налегке,
пробегают сосны-одноклассницы,
проезжает гром в грузовике.
Пионерский горн таскаю с кисточкой,
а захочешь песенку спою,
как на лопухе кузнечик-выскочка
отпердолил скрипочку свою.
Я же застеснялся и забыл её.
Пену сдув на розовый поднос,
отхлебнул из рога изобилия -
поумнеть не вышло, но подрос.
В небе пишут ласточки курсивами,
на пруду камыш, как эскимо.
Дышит в ухо девочка красивая -
не достать билетов из кино.


Онегин

Скачаешь вечер, сваришь кислых щей,
затопишь оцифрованный каминчик.
Ты - укротитель сломанных вещей
и второпях убитых, как счастлифчик.

Спешишь на бал за здорово живёшь,
январь ошпарил окна лунным светом.
Мазурка, что посмеешь - то пожмёшь,
и не всегда пощёчина при этом.

Не держатся очки, хоть брови сбрей,
и перебито счастье на тарелки.
Довольно тормозить на снегирей,
давай организуем посиделки!

Прикинувшись Онегиным, пилять,
всем задолжал, поэтому весь в пени -
чтоб душу отвести и расстрелять,
не обижай Вселенского на сцене.

Ты печенью страдаешь, как треска,
и, желчью исходя, играешь тонко,
а у него предсмертная тоска,
и руки в красных точках от котёнка.

---

Чайная церемония

Чайная церемония

Гроза варенье делает из слив,
по зеркалу шныряют водомерки,
приходит слон, задумчивый как лифт -
запамятовал номер этажерки.

На этот час у нас припасено:
внезапны гладиолусы, как вскрики,
в прозрачном горле красное вино -
ангина, или гланды из клубники.

Я позову на чай тебя, ага?
Мне пчёлы донесли, что в чистом поле
опять прыщи от сладкого - стога,
и суслики - на галоперидоле.

У города не тот ещё размах,
там свет луны, по-прежнему в загоне,
перебирает окна на домах
блестящие, как кнопки у гармони.


Wi-Fi

Третий год не доступен Стив Джобс,
да и Гейтса уже маловато.
Сходит поезд с ума под откос -
где мороз разбросал стекловату.

Новый день батарейкой кислит,
вырезает дыру на колене,
отбивая охоту и ритм
замороженной пачкой пельменей.

Электрички бегут декабрём
однополые, как макароны.
Мы «расшарили» этот объём
разогнавшись на лыжах с перрона.

Ничего, что продули вничью,
дорогая, не плачь под ключицей -
я увидеться очень хочу,
но никак не могу подключиться.

---

Эквидистанта

Ветеран

Я вернусь через тернии лапочкой
на родную планету пешком
эти сумерки штопать на лампочке
чистить звёзды зубным порошком

Надоела война с бледнолицыми -
тама гавкают, скальп кипятят,
и проносится небо над птицами,
что лететь никуда не хотят.

Лучше прятаться в маленьком городе,
за порядком на крышах следить,
чтобы ночью спасать тебя, Господи,
и фонариком в небо светить.


Эквидистанта

Вступившему в распавшийся союз
мне полосато всё в тигровой шкуре,
пусть 36 и 6, но я боюсь
свариться при такой температуре.
Высиживают яйца на посту
суворовцы и девочки-индиго -
уже впряглись за эту красоту
бык Таганрог и колокол Звенигов.
Куда ступить, чтоб ногу не свело
и не промокли войлочные боты?
Пока в ремонте грома помело -
пропылесосят небо самолёты.
А угораздит сверзиться с высот -
понятно, с командирами не шутки,
бронежилет от дятла не спасёт -
перетопчусь в кошачьем полушубке.
Наш Санта, не по возрасту ретив,
сосулькой направление укажет -
танцуем под один локомотив,
в какую степь не спрашивая даже,
с предметного стекла удалены.
Я эту площадь, скользкую от стресса,
пересекаю к тёще на блины
в оптическом прицеле мерседеса,
где вьюга отзывается на свист,
и, покидая Родину с тревогой,
судьбе навстречу медлит пианист
перебежать по клавишам дорогу. 



По по воду

Вода не терпит перемен,
пока страдает в акведуке -
сдаются солнцепёку в плен,
коряги, поднимая руки -
им полнолуние судья,
не миновать костра и взбучки.
И мне, чтоб выйти из себя,
достаточно дойти до ручки.
Одной реке не всё о дно -
чем глубже, тем охота пуще
кому поддать, как пить вино,
добавив соли в склеп насущный.
Смотри сквозь дырку в ремешке -
вода, зелёная от хлорки,
почти защип на пирожке -
начинку прячет за моторкой.
Из-за отсутствия бабла
не время становиться в позу -
гусь новогоднего стола
зияет рана или поздно.
Когда, забив на суету,
останется одна примета -
попробуй вилку на лету
поймать рукой с автопортрета.



Остров ошибок

Бритьё и раздраженье смоешь в душе,
водой текущей задом-наперёд,
тебя в бутылке выбросит на "суши"
где палочками чайка подберёт.

На чёрном рынке взвесив все ириски,
эпоху перед зеркалом прикинь,

---

В происках врага

В происках врага

Внезапный свет грозой не передашь,
как запах орхидеи - мармеладом.
Взлетает пицца выше на этаж -
когда идёт война, с доставкой на дом.
Уже последний болт слетел с резьбы,
прилив песка выдавливает воду.
В развалинах помещичьей судьбы
не заживает краб, напившись йоду.
Казалось, что бойскауты, пардон -
простые пионеры из Артека,
наловим пылесосом и пойдём
сушёных комаров сдавать в аптеку,
с пятёрками по мирному труду,
иллюзий на другое не питаем,
а заползаем в новую трубу,
бездонную, как небо над Китаем.


Как в сказке

Помню ночь, обведённую мелом,
и молочных зубов корпуса,
как прекрасная женщина пела,
обречённо смотрела в глаза

Я же гладил её сереброви,
в новостройках любви бестолков,
думал - сорок квартир в этом доме,
на двенадцать Латышских стрелков.

Снова утра размокшее мыло,
обозначенный дюжиной дом:
Белоснежка, зашедшему с тыла
открывай - разрази тебя гном!

Дай на кухоньке чаем надраться
наблюдающих блюдец среди,
постарайся в халате остаться,
если нет - навсегда пропади.

Расскажи, кто вынашивал Прада
и гасил над кроватью свечу -
мне выкладывай голую правду,
только знать ничего не хочу!


Звуки Му

Когда стучит вода из крана, у каждой капли свой резон,
мне эта ночь по барабану, и - по банану недозвон.
Но, если движешься по кругу, хватая мошек с потолка,
кошмарный сон не ляжет в руку, как шарик пыли из пупка.

Такой отстой, что ждать не надо, просить порядка у нерях -
котлетой из свиного зада обвален рынок в сухарях.
Зачем питомцам тетрапака твои подагра и цистит?
Тут даже лобстер станет раком - нарядный, словно трансвестит.

Когда страдаешь кашлем скверным от новой санкции метро -
звезда рулём послужит верным, меж этих выбоин, хитро.
Глазные линзы не контачат, погода - не комар чихнёт.
А то, что жизнь от скуки прячет - компьютер красным подчеркнёт.

---

Вид изо кна

Жизнь насекомых

Вот финал августовского блица -
разорённый мышами бисквит.
Прорябина в прорабстве томится,
как электропроводка искрит.

Звёзды сыплются птичьим помётом,
а в сенях, неподвижен и сух,
злой комар вертикального взлёта
прикорнул на липучке для мух.

Снова в яблоко лезут личинки,
а в рассержаной хлеб - лебеда.
Всё наладится после починки,
будто рыбка - совсем без труда.

Нам такая погода полезней -
пустырём, где росли огурцы,
жеребцы выступают за резвость,
а за трезвость - другие борцы.

Этой ночью попробуй не спиться -
за бокалом с домашним вином,
перелистывай взглядом страницы,
что печатает дождь за окном.



Парара-тач-тач-тач

Оглянешься - получишь мат в три буквы -
короткий ливень действует сфонтанно,
чтоб улыбнулся солнцу даже бука
и песенку завёл про капитана,
который был угрюмее паяца,
но к Сонечке попал на именины.
У дяди Вани вишни нерестятся,
а на душе кефаль и георгины:
поймала Кали-юга Каллиопу -
давно течёт слюна с клыков бетонных.
Увитая крапивой и укропом
стоит гуманитарная колонна.
Не катится бочонок Панса Санчо
на ослике счастливее, чем дольче.
Дрожит, надкушен ветром, одуванчик
и в микроскоп уткнулся колокольчик.
Свирелью подавился Пан поддатый,
ему бы инструмент кифары вроде,
чтоб не краснело чучело Эрато,
шатаясь на трёх ножках в огороде.



Вид изо кна

Мы начали терпеть издалека:
у форточки курить - уже неловко,
не тянется цыплёнок табака,
а под землёй - бесплатная морковка.
Боится поезд стричься под откос -
пусть стрелочник сперва "покажет личик".
Выходит, мир совсем не лоукост,
а до пупа бронированный лифчик.
Конечно, эрго сум инкогнито -
наклейка на гитаре классе в третьем.
Здесь, что ни конь в пальто, его авто
мобиль «рено" и жизнь в бубновом свете.
Здесь в ласковом укоре «на хрена!»
все буковки начищены до блеска.
Оглянешься - помашет из окна
беременная ветром занавеска -
ты этот нежный трепет сохрани,
когда, сложив ладони, для уюта,
шагнёшь, без страха, в люльку полыньи
с аккордеоном, вместо парашюта.

---

После прочтения сжечь

Е-мейл на рассвете

Упоротую сетку, не спеша -
пока неясно, кто кого нащупал -
распутывает ветер в камышах
и замирает, наступив на щуку.

У стрекозы алмазный стеклорез
и гордое пчело без тени страха,
зелёным боком выкатился лес -
антоновка, протёртая рубахой.

Оса координат жужжит по ком,
не прерывая функцию предела?
Когда застрянет в горле нежный «ом»,
любовьморковь печатай без пробела.

Нас, что в деревню выбрались вдвоём,
не заклюёт ревнивый голубь мира.
Давай, на счастье, садик разобьём,
чтоб рвал малину дождь, идущий мимо.

Пиши твоянавеки без тире -
вот монумент невинностидобрака.
Пусть думает собака в конуре:
как тесен мир, однако!


Банкрот

Вот и ты, надкрыльями шурша, выкормыш утруски и усушки,
про запас, с усердьем малыша, выгребаешь мякиш из горбушки.
Помигал фонариком кроту, намотал на ус совы советы,
и синичку, вытянув не ту, заиграл в щепоти незаметно.
Старый шланг, по имени Каа, заползает в душу то и дело,
потому что не рубашка, а «чебурашка» пива ближе к телу.
Смолоду беречь - напрасный труд, как разбитый термос из Китая.
Знаешь, почему часы идут? Потому что годы пролетают.
Вспомнив, наудачу, "Отче Наш", распахнёшь тетрадку торопливо -
грифель распирает карандаш, дёргает, как палец от нарыва.
Вот и ест тревога поедом сердце скопидома и кутилы;
горечь тонет в тонике со льдом, а Лазурный берег - это вилы!
С настоящим горем не знаком, просто обнаружен в жизни этой,
как и ты, трепещет над цветком мотылёк подброшенной монетой.


После прочтения сжечь

Исчерпано дыхание - клюв в клюв,
теперь, на виражах теряя перья,
щебечешь, по ошибке заглянув:
простите, я ушиблась этой дверью.

А то остришь, так пальцы режет нить,
и, невдомёк - откуда эта злоба.
Тебе я постараюсь уступить,
но мы тогда неправы будем оба.

Хоть облака, как слизни на стекле,
расслаблены над нами и пологи,
давно в пернатой жизни не секрет,
как ближнего обуть и - сделать ноги.

С улыбкой, заиграешься в Гюго,
пока на серпантине в Карло-Монте
водитель не пристёгнут, а его
автомобиль нуждается в Вермонте.

В эпоху электронных сигарет
надеемся, по-разному невинны,
любить зубную пасту «фторчермет»
и отбивную, в форме Украины.

---

Радиблага

Радиблага

Нечаянно бегу от женской ласки,
от вермута, и даже от конфет,
упёртый блоггер, пост держу до Пасхи,
со мною Бог и Афанасий Фет.
Пока играть в пинг-понг хватает прыти,
случайные удачи копит впрок
не жизнь, а бета-версия событий -
яичница из сковородки вок.
Кому - вопрос одеться по погоде,
тебе - остатки разума сберечь.
Торчит труба в реке на пароходе,
а в ножнах заржавел дымоклов меч.
Пусть в гардеробе этом не оставит
надежду всяк, сюда входящий в раж.
Как ворон на суку, кларнет картавит,
больная скрипка точит карандаш.
Душа болит везде, куда ни тронусь.
Всё - радиблага, даже на столе
оранжевая, как дорожный конус,
креветка задохнулась в янтаре.
До сути не добраться автостопом -
гаишники показывают шиш.
Закусывая удила укропом -
никак на голове не устоишь.


Школа выживания (А. Ка.)

Подскажешь Гуглу: под Казанью непроходима глушь лесная,
кусты завязаны узлами, брусника тянет за язык.
Часы не жарят моментая. И только сосны, как масаи,
поочерёдно приседают, взлетая в небо невпротык.

В отеле многозвёздной ночи соврёшь травинку не краснея:
скрипят сверчки засохшим скотчем, луна запуталась в песке -
как тетива презерватива, натянут Млечный путь над нею.
В системе кровеносной ивы комар висит на голоске.

За поцелуй другой лягушке в болоте жаба душит принца.
Прохландыши в кульке опушки благоухать утомлены.
И, по слогам, сплавляясь речью туда, где водопад клубится,
ты сам себе спешишь навстречу, не узнавая со спины.

Крапиве надоело жечься. Песчинка, сорванная с ветра,
под веком превратилась в жемчуг, что перламутров и медов.
Планшет зарядишь под осиной - прицел с поправкою на «enter» -
нагрянут волки в мокасинах, а ты - в фейсбуке до зубов!


Время пеликанов

Попробуй замереть на пике склона лет,
прихлёбывая дым отчизны из бутыли.
Прозрение остро, как будто чёрствый хлеб
натёрли чесноком, а посолить забыли.

Всевышний окулист запишет на приём,
велит набрать очки, перебинтует ранец.
Придётся овладеть английским с вискарём,
пока не запретит какой-нибудь минздравец.

Душою в зеркалах уже не покривишь -
алмазный стеклорез за роговицей дремлет.
Но грянет глас: восстань и краснокожих виждь,
которые тебе, как Гайавате внемлят!

Осколками луны обритый рядовой,
сквозь дыры на груди медалями пропорист,
застенчиво стоишь над схваткой родовой,
и праздничный салют гремит, как бронепоезд.

Созвездью Гончих псов кус-кус не лезет в пасть -
висят погранстолбы обрывками матраса.
Обижен целый мир на воинскую часть,
где спички, керосин и лейтенант запаса.

---

Пугало

Медсестра

И оно превращается в золото,
если «чёрная касса» пуста.
Кислородная маска проколота,
а на старте считают до ста.

Метеоры в свободном горении -
космонавты на крыльях погон,
мы любви добиваемся трением,
и проходим сквозь этот огонь.

Наши волосы пачкает сепия -
хоть с последнего фото слезай.
В аквапарке медуз милосердия,
ты - моя Марсельеза, в слезах.

Разбери злой будильник на винтики,
в телефоне звонок отключи.
Под наркозом зимы и политики
ты - моя электричка в ночи.

А пока эти звуки заветные
закатает эпоха в цемент,
не греми, в головах, инструментами -
испугается твой пациент.


Чемпион

В огонь картина маслом подливает,
ворочается копоть, как медведь.
Куда не плюнешь - точка болевая,
покрутишь тыквой - некуда глядеть.

Попробуй, передвинь ворота Ада,
свари судью - какой с него навар?
Малюешь фигу кистью винограда,
изюмом - только Фешин и Анвар.

Художнику - глаза лечить черникой,
головкой спички чиркать о стекло.
Конечно, западло орлу чирикать,
но все - орлы, пока не припекло.

Укатишься с горы гигантским салом,
когда флажки снежком припорошит.
Всего-то дел останется за малым,
но малый отзываться не спешит!

Вокруг запахло жареным, а не хер
ловить, сверкая задом из прорех.
Вот "золото" досталось на орехи -
случилось же такое, как на грех.


Пугало

Не отступят грабли ни на шаг, гусли-робингуды огорода.
Спутником процеживая шлак, их найдут в осадочных породах.
Зубья разогнут, умерят прыть, ржавчину сошкурят на заводе.
Мне же - «Яву» явскую курить и скрипеть костями к непогоде,

улыбаться чучелом с гряды дуракам, пока из телогрейки
пуговиц непуганных ряды с корнем рвут скворцы и канарейки.
Тьма грибов - в строительных лесах, в небе - прокламации акаций.
Только ты, со жвачкой в волосах, сохранишь способность удивляться.

Как башмак, описанный котом, априори мир вокруг притворен -
феню ли комедии понтов огребли по полной братья Коен?
Дождь проходит лужи по слогам, вот и жизнь сочла меня полезным,
пригласила как-то в свой вигвам - сунулся, но крылья не пролезли.

---

Похмелион

Азбука мороза

Яйцо зимы мороз никак не кокнет,
волнуется - опять попал в просак.
Засахарились сотовые окна,
и сумерки сплелись, как доширак.

Срезает каблуки по всей дороге
позёмка на ходу. И ты, присев,
кривишь подошвы, чтоб согрелись ноги,
верней, не отвалились насовсем.

Трещат деревья, словно в гулком зале
аплодисменты выследили моль.
Захочешь, чтоб тебя козлом назвали -
застрять в дверях автобуса изволь,

который отправляется на Углич -
хрипящий юзом порванный баян.
Вот здесь и набубнишь или нагуглишь
рассеянных по свету россиян.

Все «молнии» доставлены досрочно.
Останется лелеять свой бурсит
и буквы пересчитывать на почте,
где карандаш на ниточке висит.


Намаз на хлеб

Мама, что там у нас на Тибет?
Возникает, дежурный как «здрасьте»,
вымыть руки бесплатный совет,
а в тарелке дымится борщастье.

Всё, что пахло укропом с утра
и ботвой помидорной немножко,
ждёт летальный исход - кожура
угодившая в штопор с картошки.

Рибле-крабле, опять - ни рубля:
настоящее тянет резину.
Заготовим корма корабля
и укатимся с палубы в зиму.

Окончательно сядем на мель,
открывая невольничий рынок:
Наступает за мартом форель
и сосульки летающих рыбок.

А пока, в непролазной ночи,
не болит и живётся, как проще.
Муэдзин с минарета кричит,
словно пробует бриться наощупь.


Похмелион

Ни дна ни покрышки горящей
в стакане, ни капли вины.
Сыграешь когда-нибудь в ящик,
заправив рубашку в штаны.

Причешут и пропуск привяжут,
где ты не по чину воспет.
Пускай она слипнется даже
от патоки этих конфет.

Что может быть слаще рассола!
Зачем, на пороге огня,
дровам в перестрелке весёлой
жалеть, как патроны, меня?

Но будто сквозь щели перрона
увидишь, набрав высоту,
страну сигарет электронных,
румяных чертей суету,

где празднует Пейсах Варавва,
всосался под ложечку быт,
и цадики, ради забавы,
друг друга сбивают с копыт.

В итоге

В глазах стрекозы воздух теребят,
прессует солнце корку апельсина.
Нечистой силе верится в тебя
поэтому где только не носило,

чтоб выяснилось в юности тупой -
любой порядок гладит против шерсти.
Любимая, не бойся, я с тобой,
хотя мы никогда не будем вместе.

За душу, не ушедшую в печать,
обложит матом облачность литая.
Пришла пора цыплят пересчитать -
но осень так упорно не считает,

проводит жёлтым ногтем по уму
и высадит у мусорного Баха.
По-русски новый дворник ни му-му,
одна печаль - кастрюля и собака.

Мы, словно ртуть, гуляем по кривой -
кому сказать, мол градусник стряхни нам?
Травиться будем осенью - листвой,
что с веток осыпается стрихнином.

Над головою птица ореол
за воротник закладывает галсы.
А я архива так и не завёл -
пытался, только ключик потерялся.

---

Пена для бритья

Пена для бритья

Будто на окраине судьбы
фонари из лужи прикурили.
Не давите, голуби би-би,
пешеходов и автомобили.

За хороший почерк и стихи,
нам сыграют в небе шуба-дуба.
Лишь скворечник, ветками ольхи
исцарапан, сверзился с ютуба…

Из коленной чашечки чайком
отходи от пьянки гоу хоум.
Не даёт без точки в горле ком
исполнять задуманное - хором.

Юность, как болонка с поводка,
сорвалась, и потерялись мы с ней.
Выросли усы от молока -
с бородой на этом коромысле…

Помахав салфеткой над лицом,
девушка с косой «вот раньше - скажет -
брили с пальцем или с огурцом,
а теперь не спрашивают даже».


Вопилка

Оглохший, подкрадёшься к ноутбуку:
на крыше под дождём который день
танцуют греки пьяные сепуку,
а может быть сиртаки - та же хрень.

Прикинешь, как отделаться от штрафа:
повестка в суп, узнаешь кто ест кто…
А за окном подъёмная жирафа
довязывает блочное пальто.

Опять «Билайн" попасть не может в соты -
такой туман сгустился впереди.
Гудят, чтоб не столкнуться, пароходы -
и ты пустой бутылкой погуди.

Накурено, висит в кольце атолла
топор, как верный признак, что грядёт
пора, когда неправильные пчёлы
отнимут у людей последний мёд.


Новый год
На красной башне бой курантов стих.
Шампанское, проваливаясь, жжётся.
Наш оливье не вынесет двоих
в год лошади, что в яблоках от Джобса.

Над крышами, как резаный, визжал
китайский фейерверк и таял куце.
И понял Жан, который из волжан,
что в прошлое уже не протолкнуться -

ему щебечет с жёрдочки лимон,
палёный спирт разводит футы-нуты,
плечом прижатый к уху телефон
не позволяет выйти на минуту.

Всё меньше нужно дырок в ремешке.
Заманчивее девушки с Ютуба.
И голубь мира - поцелуй в снежке,
летит в лицо и разбивает губы.

---

Ласточка

Ласточка

Размяли нотный стан гантели муравьёв.
Противно, словно моль застряла между пальцев.
Козырные тузы трясёт из рукавов
лохматый дирижёр со лбом неандертальца,

фрак побежал по швам, а значит дело - швах,
в буфете пива нет и бутербродов крепких...
Вот зрители идут в шафрановых шарфах,
в карманах - карамель, и дождь - в марсельских кепках.

Прозреешь ли, когда намылено лицо,
а бритва не скользит - пугают гвалт и склока
кармических ворон, почуявших мясцо,
ресницами крыла захлопывая око.

Забравшись на газон, протрёшь сырой травой
ботинки из-под ног и кулаки от драки.
Смотри, уже висят над каждой головой
аккорды облаков и ласточка во фраке.



«Смена-2М»

Гуляет ветер с гвоздиком в зубах,
заехав в пыль - материализуется.
А ты затвором щёлкай, впопыхах,
и юзай память, выскочив на улицу,

где пополам ломается трамвай.
Запутавшись в траве, дрожит и сердится
безухий заяц, ты его поймай
и накорми своим карманным зеркальцем...

Ах, милая, спасибо за бубнёж,
за тех, кому бессмертием потрафили,
когда вернёшься с фронта и найдёшь
молочный зуб и эти фотографии.



Альтер эго

Потрескавшись, вздыхает охра скамейки, а на ней мужик,
которому давно всё похер, накрывшись ватником, лежит,
над ним бормочет туча пухло, и превращается в дымок
мясистая, как мочка уха, луна, по имени Ван Гог.

И некуда вернуться с блядок тому, кто робок и бесштан:
на рёбрах вмятины от пяток, во лбу - запёкшийся каштан.
Вот так вот лёжа, не пристало ловить такси, стирать бельё,
однажды пуля в лоб попала, он взял и выдернул её.

Плюются окна кашей пшённой, плывут вампиры стилем брасс.
К чему гештальт незавершённый и когнитивный диссонанс,
когда, зелёные от злости, бодают суки всех подряд,
системна вышивка погоста, и рукописи не говяд,

когда болезнь страну измяла и, приглашённые взашей,
в подвала долговую мяу бросают выросших мышей?
Он знает, где зимуют раки, как руки греет пенопласт,
но свой, за розовые враки, кусок асфальта не отдаст.

---

На безрыбье

Глубоко в коробочке для брошек
плавают на привязи язи.
Через гриву жребий переброшен,
и трепещет бабочка в грязи -

ей биноклем выглядеть не скоро,
звёздами сквозь дырочки спита -
эта ночь полна вселенской скорби,
как глаза у срущего кота.

Будущее в ужасе отпрянет -
будто чёрный мрамор вдалеке
утопает в крошках мятный пряник,
тополя - в топлёном молоке.

На безрыбье всяко может статься,
но уверен, будет всё пучком -
продолжай ключи крутить на пальце
звонким полицейским маячком,

с крепким табаком дружить дымами,
зубочисткой ноготь колупать...
Вот дыру заштопаю в кармане,
и пойдем купаты покупать!

---

Летка-енка

Котлетние деньки, прореха в сушке,
дрожащие усы у кошки Мурки
закручены, как провода прослушки -
наружу из посольской штукатурки.

Я - кот из ди-Вуар, моя досуга,
готовый за тебя в огонь и вуду,
лечусь грозой на крылышках испуга,
где глыбы равновесия повсюду.

Мне на весах еврейского погрома
за золотом не съездить по сусалам.
Всё тяжелей в стране держаться ровно
привыкшему довольствоваться малым.

От «москвича» два шага до «победы»,
пока мой дядя, самых честных правил,
запутался в корнях велосипеда -
в носок штанину сразу не заправил.

От судорог спасёт перцовый пастырь,
от бархатных сезонов в русском поле -
запах пальто, пошитого с запасом,
морской припой и запах канифоли.

Мне, вытащив иглу из вен кофеен,
врубаясь в пустоту изнанкой дятла,
на лютне новостей бряцать Орфеем:
«Я рад тебе, iPad тебе, iPadла!»

---

Звёздная болезнь

Липки

Куст сирени примеряет позы, что сулят спасенье от жары.
Рвут клеёнку воздуха стрекозы, в шапках-невидимках - комары.
Утопают в солнечных опилках облаков берёзовых дрова.
Юные поэты дружат в Липках и токуют, как тетерева.

Дания из города Казани - резкая, как ивовая плеть,
водит воспалёнными глазами, чтобы мир в стихах запечатлеть.
Никому особо не мешая, разберёмся ночью с Даниёй
в том, что есть поэзия большая, сколько слёз и боли до неё.

Да, не мне теперь, слегка за тридцать, стаи разводить летящих муз.
Пусть на шее света не боится след любви, похожий на укус!
Потянусь к последней сигарете, утопая в неге и броне....
Мир несправедлив, и на рассвете девушка забудет обо мне.



Звёздная болезнь

Щёки высохшей краской заляпаны -
впору дать стрекача с кинопроб.
Галстук Бродского, шляпа Шаляпина,
нафталин - вот и весь гардероб.

Ищем в кадре пропавшие вещи мы,
режиссёр - в хрустале, иже с ним.
Ослепительных молний затрещины
объезжаем путём тормозным.

Ну а в Каннах: мулатки в испарине,
и похлопать кого по плечу -
как шнурок из ботинка Гагарина
по ковровой дорожке скачу.

До небес многоярусной ясности
мы сегодня дотянемся, нет?
Стань подружкой моей безопасности,
безотказной в последний момент!

---

Киммерийская лирика

Ах, буэнас ночес, пока не поймали вискайф,
пока не поймали за хобот «сексибо» шепчу.
Сошедший с ума Коктебель умещается в шкаф:
со всеми поэтами, джазом и даже Шевчук.

Здесь можно Фарида Нагима увидеть нагим.
Улитки скользят по щеке в виноградном дыму.
Поверь, ты когда-то не мне изменяла с другим,
а здесь и сегодня со мной изменяешь ему.

В репейных узлах присобачена к полу кровать -
решает её геометрию глупая плоть.
Никак не кончаются руки тебя обнимать,
застёжку заело, придётся по шву распороть.

Запутался шнур от наушников в пальцах ноги,
вселенное тело любимой - всё в звёздном тату.
Как в землю забитое, время стесняться другим:
нет правды в ногах значит ближе она к животу.

Весёлое тело любимой - такая игра,
две рыбины, ловим друг друга за хвост на мели.
Хрипит кофеварка под утро вдохнув комара,
в расшатанных мальвах брюзжат надувные шмели,

заносят в скрижали лавандовый опий, лафу,
покоцаный шифер в запущенном царстве морском.
Ты только не бойся гремящих скелетов в шкафу,
когда упираешься пяткой и тычешь носком!

---

Переходный возраст

Воды оловянной хлебнёшь из пилотки,
хрустящую лужу ударишь винтом.
Весной примеряешься к каждой красотке -
не то? Оставляешь её на потом...

Хохочется Вере и надобно Наде -
на лавочке в сквере ладонь козырьком.
С шампанским бокал на включённом айпаде -
рентгеновский снимок его пузырьков.

Прикуришь свистульку, съешь ягодку с торта -
порезы души заживут без забот:
жужжит, отжимаясь с прихлопом, моторка -
на гребне волны, что втянула живот.

Спасение от соловьиного сленга
не светит горящим в саду, а пока
ползёт вертолётная лесенка с неба,
как липкая ниточка из паука:

заденешь - проснёшься во времени оном,
чужим языком за щекой мармелад.
Посветишь в потёмках души телефоном:
не то, на потом, и полезешь назад.

А запах такой, будто свечка погасла,
на шее болтается вырванный зуб,
в воде пионерские кубики масла,
печенье «Весна» и какао в тазу.

---

Монпансье

Куркумой и шафраном раскрасит бульон карриянка,
чтоб не холодно было по крыше гулять нагишом.
В этот дом Периньон возвратился с войны, будто с пьянки -
облапошен в подъезде таким же, как он, алкашом.

Аки лев, промышлял олениной в саванне порея,
где укроп раздвигает мохнатым плечом павиан.
Там жирафа - в горошек и, Карла Линнея длиннее,
полирует губой ядовитые струи лиан.

Там не ловится кайф, не растут без вайфая кокосы,
потому что по-русски они понимают с трудом.
Из разрушенных гнёзд по эфиру разбрызганы SOSы.
Все дубы - колдуны, зайцы косят, короче - дурдом.

Как корове седло, чифирю эти сумерки впору.
За усталую бритву опасной ладонью берясь,
совершишь пируэт - ничего не мешает танцору
кроме скрипа в костях, да у чайника - водобоязнь.

Если сучка не хочет, кобель не окажется скотчем,
хоть прикинется айришем полных осьмнадцати лет.
Сжав когтями кавычек, пока этот текст обесточен,
хищный клёкот судьбы, как «спасибо» намажешь на хлеб.

Расплодясь по долгам, наконец, успокоился вроде.
Щиплет время за жопу кремлёвских курантов пинцет...
Ты английский учил по названиям фильмов о Бонде...
И понятно откуда такой ливерпульский акцент.

Будто суслик из норки, пугливо покажется кукиш,
что в кармане дремал десять месяцев зимних подряд -
вот на это здоровья в дежурной аптеке прикупишь -
леденцов, чтобы бросить курить, но они не горят...

---

Всё отлэ

Картонные разбухшие слова,
как их не разминай - не лягут гладко...
Натянута, но в колышках слаба
оранжевая польская палатка.

Откуда шар комарьего нытья?
Ведь я откинул полог на минутку:
газетная будёновка - в статьях,
и небо - в васильках и незабудках.

Плетёт учёный кандидат паук
над нами воздух в капельках сосновый.
Расшатывает зубы каждый звук
соединяя флексии с основой...

Любимая, вся мудрость - в шашлыке,
а счастье пахнет ландышем и водкой,
когда невмоготу - щекой к щеке,
и от щетины след на подбородке.

Ещё недолго солнцу и луне
сползать и подниматься по лекалу.
Поэтому не думай обо мне,
ошпарив губы утренним «покао»!

---

Евразия

А.Г.
1.
Мне приснилось - наступает день Ригведы:
в голове сквозняк, живот, как месяц, вогнут.
Постучу в косяк за денежкой к соседу -
непременно на столе стаканы вздрогнут.

Пешеходные дорожки кокаина
пусть форсирует Европа без опаски.
Если надо, донесём из магазина
утопающим в маразме Роттердамском.

Наши тучи не жирнее чернозёма.
Человечество - курящий каждый третий.
Если спросишь: «огоньку найдётся, зёма?» -
из-за пазухи фонариком посветят.

От возможности возврата умиляясь,
набиваю на груди password and login.
А вокруг хвосты собаками виляют,
потому что признают тебя пологим.

Птеродактиль догрызает никль норильский -
на алмаз Якутск выкатывает око....
Дорогая, обнимайся по-бразильски,
потому что мне сегодня Ориноко!

2.
Мне в кустах роялем выглядеть потешно.
Подышав сначала в трубочку ладошек,
гребнем клавиш гриву музыки утешишь,
из кармана натрясёшь колючих крошек.

На снегу желтки синиц и гоголь-моголь.
Ледяной закат скорлупками забренькал
эстакаду - это где одна дорога
проползает под другой на четвереньках.

Щели неба заволакивает дымом,
связь налаживая, симку тыришь скрепкой...
Вот и в сказке, обнаружен шыл бул дыром,
слез с печи и потянулся дед за репкой.

Дать ютуба не успели забияки,
не искрит бикфордов шнур футбольной бутсы...
День закончился: под сердцем мягко звякнет,
будто лифт пришёл и дверцы разбегутся.

Всем желающим рвануть покамст реп нет -
кто кому пылил в глаза рассудит вечность.
Каждый третий человек от горя крепнет -
вот и молодость прошла, а вспомнить есть что.

---

Последний герой

Последний герой З. П.

Глоток сверх меры - смерть автопилота...
Откуда, Aвва Oтче, эта чача!?
Смотрел в упор и напевал всего-то:
«в тропическом лесу купил я дачу».
Сошлись в снегу, эффектно скинув польта,
и вот один плашмя лежит у ели -
я знаю кто он, за кого и сколько
сидит свинца в его тщедушном теле.
Пропал кураж с отменой перекура,
а партитуры реквием навыли
ещё тогда, когда стрела Амура
попала в сердце, но прошла навылет!
Но зодчему обрыдло строить глазки,
крошить табак в бокал киндзмараули.
Как Бог его хранил без женской ласки,
и черти не забрили потому ли?
Был гибок, стал как проволока ломкий -
за способ избавления от стресса
благодарят брутальные потомки
и даже те, кто не имеет веса.
Он из-за тучи, расстопырив пальцы,
жжёт пенопласт, распугивая темень
в душе француза, русского, испанца
который окончательно не в теме.

Аннигиляция А. К.

Смотришься в зеркало глазом бараньим,
тянешь ноздрёй сигаретный дымок.
Свёрнуто сердце в нагрудном кармане -
алый трепещет его уголок.

Тучки сбегутся ли, солнышко брызнет,
выключат беспроводной Интернет...
Кобельта много ещё в организме -
блеешь, а должной реакции нет.

Жизнь - это каждой секунды отсрочка,
будто пустили в кусты и - беги!
Сучка - её пищевая цепочка
станет твоей, если вывих ноги.

Сбросишь обрывки последней рубахи:
голая правда, в зубах - Голуаз.
Если влюбляются даже монахи,
кто покарает малюсеньких нас?

Пыльца июля

Со дна кувшина, из жерла
осматривается недобро,
расправив капюшон, жара,
как нецелованная кобра.
Давно перебесился дождь,
и пыль к объятиям готова....
Сухой язык бросает в дрожь,
перекусив, как нитку, слово.
На спицах сквозняка легко
асфальт размяк и спущен с петель....
Насвистывая Сулико,
бельё нанизывает ветер.
Заражены, куда ни пни,
бациллами июльской неги
тела любовников в тени
и даже времени побеги...
Один зелёный лук лукав,
на цыпочках упругих шпажек –
да хоть пришей звезде рукав,
не будет выше пилотажа!
Зачем крутить углы платка,
пока не отречёшься трижды
и выскочишь из-под катка
левкоя, резеды и пижмы!


Закон подлости

Как взор вылизывает досуха
стерильный парус в море ясном -
до пола, кувыркаясь в воздухе,
не долетает кошка с маслом,
никак, измучена бессоницей,
не шлёпнется на лапы на пол!
Её пушистости сторонится
компания Ньютона - Apple. 
Остановить, наверно, проще нам
вулкан Эйяфьятлайокудль...
Причина сбоя - безотцовщина,
иначе, Гамлеты откуда?
Шерсть дыбом встала от вращения...
Таки меня порою тянет
шипеть на мир от отвращения,
как этот бутерброд с когтями!

---

Sony в летнюю ночь

Стипендия

Козырёк подъезда обходя,
молод и, по-прежнему, лукав
закрываешься портфелем от дождя
в лужу ускакав на каблуках.

Паниковский, вздрюченный, слепой,
всё-таки к окошечку пролез:
надоело жрать яйцо со скорлупой,
запивая чаем «Геркулес».

Снова «Дружба» с пеной из пивной,
по Лесной на Пушкина летя -
это мы с дождём освоили давно,
метод непрерывного литья.

Только так и держишься тайком...
заглянув в общаге под кровать:
обнаружен чёрный ящик с коньяком -
не спеши его расшифровать.


Sony в летнюю ночь

На подстаканник стрекоза присела.
А ты, май лав, её спугнуть горазда -
напоминает точку от прицела
присохшая к щеке зубная паста.

Киношный ливень Франсуа Озона
не впитывает молний стекловата.
Варенье из малинового звона
засахарилось в блюдечке заката.

Мы разложили овощи картинно -
займёмся истребленьем пищи, или
вперегонки на горном серпантине
обнимемся, как два автомобиля.

Стучит в окно рассерженная ветка,
у наволочки привкус клофелина
Опять самец подкрался незаметно:
ему и невдомёк, что ты невинна.

В режиме ожидания

Натужно жужжать по левкоям легко им,
стилом, словно жалом подрагивать куце...
Оставьте поэта в приёмном покое -
спондей и метафора с ним разберутся.

Его одолели медовые страсти,
пригрелся на лбу закипающий чайник.
Он вспомнит: разбитая ампула - к счастью,
и ватку со спиртом проглотит случайно.

Здесь кухонный запах - волна скипидара,
Уфица с дымком, и с окрошкой хреново.
Один, в буреломе деревьев бездарных
где честная слива и спелое слово.

Он - только что с ветки, разведки, перрона...
Позвольте поэту, вздыхавшему кротко,
устроиться в спальнике от фараона
с разряженным ридером вместо бородки.

Его не догонит разряженный пидор.
И мимо проскачут горящие туры.
Он скважину ищет в замке пирамиды
отмычкой со встроенной клавиатурой.


Волшебной музыки Suzuki

Май отступил, невидимый в упор,
от колорадских ленточек победы.
Скользит по небу спутника курсор,
выплёвывая лозунги по следу.

Попробуй это вырубить пером,
облившийся чернилами мазила.
Играешь в жизнь, где за фук не берём,
а тащимся домой из магазина.

Мы «тащимся», и - всё разрешено:
похмельный бред, предпраздничная ломка.
В Боржоми превращается вино,
а хлеб - в табак распятого цыплёнка.

Погрязший в коллективной наготе,
не жалуйся на паводок короткий,
в котором жидкость - слёзы от детей,
и камбала с хвостом от сковородки.

Так время на мякине проведёшь,
когда вокруг - то свара, то парады,
съезжающая с крыши молодёжь...
И перепрятать косточку пора бы.

---

Ом мани падме хум

Ом мани падме хум

Что в итоге сложится из гадальных льдин -
это не тоску алкоголем глушить затем...
Дело сугубо личное, один на один
каждый сводит счёты с небытием.

Грызут пустоту циркулярные пилы комет,
гуталин перепутан с тубами продуктовых паст...
у Вселенной в погранвойсках недокомплект -
ты оставил заставу, и некуда ниже пасть.

Вот в кармане гвоздь, а кому на язык типун -
это Будда прищурив глаз, целится в никуда,
или фигу свернул тебе, натягивая тетиву,
или воздушный поцелуй прижимает к губам.

Внутри человека давно уже что-то бренчит -
готовится новая сборка из молекул белка...
Ну а ты у околицы млечной, от счастья растаяв почти,
девушке с именем Липсис говоришь «А, пока!»



Энтропия

Пылают мухоморы до сих пор.
Измазаны смолой и маслом постным
созвездье слив, планета помидор,
и солнцем нарисованные сосны.

Просрочен сок их годности слегка -
и, в этом никого не обвиняя,
железный и пластмассовый века
друг друга в Википедии сменяют.

Мне - всё наоборот, а зайцу - пить,
охотнику - морковь, проблема с речью...
Так изоленту, чтобы зацепить,
по кругу шаришь ногтем бесконечно!

Здесь квас шипящей пеною патлат
и блюдо снеди ставится на блюдо...
Не выпускай из рукколы салат,
надеясь, что «ещё себе добуду»!

Пусть брызжут мёд и патока со лба!
В апреле, промочить носки рискуя,
бьёшь пяткой в край подтаявшего льда,
и тонет в луже камера-обскура!



Игра в кости

Осень сдохнуть с голода не даёт,
украшая клюквой салат столицы.
В горле неба булькает вертолёт -
да и мне пора уже приземлиться.

А Москва опять целится с носка,
растлевает листья и верных женщин -
сколько было их, сосчитай до ста,
всё равно получится вдвое меньше.

Хоть в уме случайный объект нагни,
невозможность счастья - как раз разлука.
Тень летит на крышу из-под ноги,
где вовсю зияет луна без люка.

Партитуру мнёт голубей возня,
старый лифт гремит, как ведро в колодце.
Через две ступеньки спешишь зазря -
нотный стан в подъезд тишиной крадётся.

Дорогую скрипочку не буди -
там плюются свечи и запах лака...
И такая музыка впереди,
что болит живот, и скулит собака.



Антракт

Ищу зажигалку, позволь же подружка
тебя беспристрастно похлопать по ляжке -
такую любовь принимают наружно,
но хочется большего с каждой затяжкой.

Чем близость острей, тем встречаемся реже.
«Поразавязатьбы» - прости это слово,
где первые буквы из глыб Стоунхенджа
порхающих, будто чаинки спитого.

Не ты ли на смутное время роптала,
забытый на сайте распаренный баннер,
гусиная кожа и прорубь портала,
где мир параллельный с войной солидарен.

История движется кровью по венам -
так ливень грохочет в трубе водосточной....
Я утром и вечером - ток переменный,
поэтому ночью и днём обесточен!

Что толку на сцене бояться прослушки,
когда накрывает волна перегара,
поскольку расстроенных зрителей ушки
подтянуты, словно колки у гитары.

В театре абсурда качается люстра,
бороться бессмысленно с запахом серы...
Я - первый звонок, обнимающий с хрустом
родную до боли галёрку галеры!

---

Ай

Альба

Свет застыл в облаках и не режет зрачки
по причине погоды несносной.
Будто падают яблоки, сердце стучит,
в самой гуще ветвей кровеносных.

Рассекаешь, как совесть партийная чист,
по проспекту, но мысленно тискай
только паб - на зубок заказав фиш энд чипс,
на глазок - свежевыжатый виски.

Вдоволь Темзы аббатства расставь по местам,
где забегался дождичек мятный.
Если эго твоё не влезает в стакан -
суповая тарелка приятней!

Здесь ирландский «инь-янь» и шотландское «ню»
угнездились в ночном водевиле -
потому что ходдоги, пуская слюну,
застревают в зубах Пикадилли.

Пусть отчаялся пряный посол в СССР
объясняться с завлабом на пальцах...
Там спагетти дождя, а у нас - тёртый сэр,
значит - время в окопах брататься.

Клара ветров

Воздушный змей, рождённый ползать,
поднялся и упал в цене -
он, исключтительно для пользы,
порезал ниткой пальцы мне -
бумага на фанерных спицах,
прожённый формалином бинт -
собрался драпать за границу,
и будет из рогатки сбит!
В надрывах и узлах оснастка -
охота на стрижей в нахлёст.
Его закат вгоняет в краску,
и ветер дёргает за хвост
за то, что Карл украл у крали,
и всё неймётся мне, вралю!
Вдруг, слово за слово, искра и -
копчёный окорок в раю -
под ним струя светлей лазури,
над ним луч солнца золотой,
ансамбль ангелов «Мзиури»,
и зад попутчицы литой!


Ай

Скорость тьмы засвечивает лица,
только нос и губы папироской -
знаешь, невозможно дозвониться
даже в монастырь Новоайфонский.

Козий сыр, прозрачный ломтик пршута,
Бабий Кук, хорватский воздух драный -
групповой прыжок без парашюта
под созвездием Ай, да барана.

Даже горький кава капучино
не избавит от ночных кальмаров:
точит иглы ёж морской в пучине,
алкашей разводят тары-бары.

Обязательно дойдёт до драки,
ибо что за песня без кастета...
посуху расхаживаем аки,
расцветают фиги или маки -
все границы переходит это.

Яхта нос вытягивает чутко -
у сирен в ходу лытдыбр на мове -
запиши, на всякий, номер чума,
прикипевший к мачте Абрамович,

Дон Кихоту подари испанцирь,
чтоб без страха мог он, если надо,
пляжными пастилками питаться,
принимать пилюли винограда.

Трескаются губы не от смеха -
роуминг иссяк во время оно.
Если не закончатся помехи -
обнови паршивку телефона!

---

Унисонные с ветром

Накануне Волошина

Сколько можно на даче возиться -
быт в раздрае с природой земной!
Плющ цепляет мизинец мизинцем,
помириться желает с тобой.

Воздух смазан простительным маслом,
только пиво и звёзды одне...
Собирается в Крым Гера Власов -
посмотрел «Акваланги на дне».

Вот приспичило Гере седины
коктебельской свободой омыть:
литер поезда, номер вагины
в Интернете несложно добыть.

Надоела Москва испитая,
принимай, Киммерия-страна -
пусть поэт на себе испытает
генуэзскую крепость вина!

Унисонные с ветром

Автопилот любви планету вертит,
когда мы хорошо проводим вместе,
переживая всё, что выше смерти -
опрелость клеветы и прелесть лести.

Пора бы, наконец составив смету,
погибнуть от паденья метеора.
Затянуто слегка начало света -
темно, и продолжение не скоро.

О, нам никак отделаться от тела,
ужасным мыслям никуда не деться -
они торчат повсюду словно стрелы
напавших на колонию индейцев.

Мозг - сплошь из императоров Неронов
устроивших пожар в шестой палате.
Кому мигать фонариком с перрона,
ведь за любовь взаимностью не платят?

Ты - ось земли, а я придумал слоган!
Нам - всю дорогу, избежавшим тлена,
прислушиваясь чутко к кашлю Бога,
махать иглой над дырами Вселенной.

Крымское

Дымится помидорная ботва.
Грибная сырость, свежая газета.
Я крымский лук в уме делю на два
и жарю половинками планету.

Соседу соль не жалко, а - нема,
зато идёт вино на шару лопать...
Опять моя-твоя не понимай -
но сел за стол и оттопырил локоть.

Закусим огурцами и мацой,
над нами ход истории размерен.
Взбрыкнул коньяк в бутылке с хрипотцой,
попал в живот и ниже бить намерен.

Монтаж в разгаре, времени рапид:
от топора отскакивает гребень -
бежит петух, не зная что убит,
и брызжет кровь на раскалённый щебень.

Жена соседа, крепкая в седле,
под вечер утопающая в неге,
домой утащит мужа на себе -
хоть золото, а пробу ставить негде.

Начнёт на винограднике закат,
как будто всё вокруг обито жестью,
из тишины высверливать цикад
и соловьёв расстреливать на месте!

---

Алга

ОРЗ

Реальность безумна, а мифы - ничто,

приятно любимой натягивать гольфы.

Оконную раму взвалил на плечо,

но кончилась очередь в лифт на Голгофу.

Нас время, как тину, цепляет веслом

и в тёмную воду бросает циклично.

Позволь, коль приехать окажется влом,

по скайпу подёргать тебя за косички.

Апрельское утро летит под откос,

в грязи воробьи раскатились картошкой.

Ты чувствуешь кряканье мокрых волос,

что вечность пригладила детской ладошкой?

Скользя в пустоту на последнем ребре,

слов нежности я не сморозил ни разу -

лови на прощанье, волшебной тебе,

охапку ромашек горящего газа.

Алга (только вперёд, тат.)

Вдохновенье настанет, но прежде
электричеством даст по рукам:
расписавший нефритовый стержень
попадёт не впросак, а в канкан!

Чем избыточней тем - тем противней:
ты один, в окружённой среде,
контргайкой зажат на штативе,
а вокруг - бедуины в беде.

Надоело скрипеть парусами
на зубах, или хлопать дверьми!
Только мир заводной вместе с нами,
не поймёт, куда катимся ми...

Что там зиждется - тлен или завязь,
тишина, или снова пальба -
разберёшься, на небо взбираясь
по кудрявому стеблю боба.

Не грядёт ли кабацкая драка:
то заноет скула, то - поддых....
Бог не выдаст по полной , однако,
задолжает сто грамм боевых.

Обернётся правителем шизик,
брызнет солнце в кромешную ночь -
ничего нет причудливей жизни,
даже то, что представить невмочь.




Кладбище метафор

Кенарем распеться не успею -
опера повесилась на гласных...
Кто бы помнил, что стряслось с Помпеей,
если бы у Плиния не астма!

Видишь, в закромах духовной пищи,
уцелел один словарь толковый,
потому что, где светлее, ищем
между строк, а днём - согнём в подкову.

Научившись воровать и красться,
сыт одним, что вечности потрафил,
с бодуна, плеснул в четыре краски
скан воды на кладбище метафор!

Потому что сердце, как бутылка,
бьётся, а стакан души залапан.
Велика печаль скрести в затылке,
где и так полно уже царапин....

---

Водная жизнь

Фрустрация

Гам детей за окном, надоели скворцовые гаммы.
Резко вскочишь с кровати - поднимется шум в голове:
занавеску знобит, будто ветер болтает ногами
и съезжает со стула и хнычет в капризной траве.

Не начавшись, кино погрязает в соплях и ремейке:
поцелуй Бекки Течер, забор, вислоусый Марк Твен...
Вот и Мекка твоя - переставлены в сквере скамейки,
и чернее Каабы в картонном стакане портвейн.

Развязался язык, превращая в процессе молебна
нимбы в ямбы и наоборот - вот и вся правота,
только - страсть удержать на весу беспилотное небо,
что боится порезаться, падая на провода.

Кто такая тебя распряжёт и в любви не откажет?
Можно ручку свернуть, но кабинка уже занята.
Как песчинка в глазу, ты становишься частью пейзажа,
распадаясь легко на ионы во чреве кита.

Желтизной перевит, надвигается воздух сезонный -
нараспашку идёшь, напрягая от удали пресс!
Улетишь ли в Москву... А в ночном самолёте все - Зорро,
и на месте луны кнопка вызова для стюардесс...


Ходьба по лужам

чайка - плавки Бога

Люб уразу в начале мая,
оглохший город бороздя:
Аптека, улица, пивная,
и пена в дырках от дождя.

Обрыдло, отражаясь косо,
воднёх по улицам бродить,
дразнить эпоху, как барбосу
кусочком сахара грозить!

Расклеишься, а то с изнанки
примеришь возраст призывной -
призывно любопытной самке
трубя в сирени проливной,

где просто близость - признак блуда,
щека к щеке - щелчок реле...
она в болотосе, как будда,
замрёт в нирване, на стреле,

на кочке - квантум милосердья.
Где жгутся муравьи, как йод.
Насвистывает верба Верди -
резвяся, ношпу ношпой бьёт!

Давненько не играя в шашни,
поймёшь, как символы пошлы:
поддельных тапочек домашних
фальшивых палочек ушных....

Согрей мне сердце, недотрога!
Шуршит в ладони майский жук,
и ласточки, как ласты Бога
гребут без устали вокруг!


Водная жизнь

С пяток подоткнут и, с нежностью, матом укрыт
изобретённым для крепости духа при гуннах,
выйдешь во сне на футбольное пастбище рыб,
где корабли укачала волна на трибунах:

окунь играет, освистан закат за подкат,
жить поплавку две секунды и - в прошлое канет.
Место прикормлено, зря что ли боги за так
учат согласных мальков шевелить плавниками?

Мокрый обрывок вчерашней газеты прочти -
тина жильды нашу память сживает со света.
Лифчик заброшен, губами стальные крючки -
не разогнуть, значит пойман, и песенка спета.

Бьёшь комара - так мишень попадает в снаряд,
с плеском пощёчины, пятнышком новой свободы...
В женщину рядом лежащую вперился взгляд -
вот и войди в неё, словно в кипящую воду!

---

Сладкая жизнь

Сладкая жизнь
Откупорь старое кино, где первый кадр шенгенской визы -
гостиница, всё включено: свет, холодильник, телевизор.
Балконы поросли бельём сбежавших на пленэр девчонок...
Что в Римини тебе моём на Данте виале в Риччоне,
переживая Амаркорд субботним днём в толпе бесхвостых
друзей, ревнителей свобод, которые протяжный воздух
засасывают, как стакан до синевы на подбородке?!
(не покупай у молдаван венгерские косоворотки!)
В забое древних дискотек добыть несложно чёрный Гугл -
цепями, будто пленный грек гремя, жара идёт на убыль.
Поймав, заблудшую овцу на бойню тащит добрый пастырь,
чтоб мясо завернуть в мацу, запить вином и сдобрить пастой -
у повара кишка тонка и кетчупом облита тога...
пусть брызги молний с потолка внезапны, будто мысли Бога!
Пора бы стариной тряхнуть: лицом к лицу, в пылу забавы,
пройдём скорее этот путь по макаронине зубами!

Сакартвело
Танцующий лезгинку шесть веков
оброс Тбилиси шерстью облаков -
оттуда и прядётся нить Кавказа.
Куру с Арагви Лермонтов связал:
у Грузии зелёные глаза
и гибкий стан девицы, что ни разу.

Я здесь гнездо стеклянное совью
чтоб миндалём украсить жизнь свою.
Шелковица икру и пудру мечет,
как будто запах чачи ни при чём,
цепляет ветер гаечным ключом
и с болью выворачивает плечи,

захочешь - колыбельную споёт...
Приходит время «запад-на-перёд»
туманом на коленках горы штопать.
А в Кобулети, ниже на этаж:
напоминает губы целаваш,
аджарский хачапури - глаз Циклопа:

холодной пеной море врёт в лицо,
не дождь идёт, а горькое винцо,
овечьим сыром небо быть могло бы
где смерч на горизинте до краёв
налит, как рог, и только грома рёв,
и голоса навстречу: гамарджоба!

Считалочка
Прохожее пальто на части рвать
спешат кусты, как рыжие собаки.
За летним краснадео-део-бац
настало турба-урба-синтибряки...
Захлёбываясь дырочкой в свистке,
грязь притворилась ласковой и липкой.
Одна берёза скачет в сосняке -
пролезла из подкладки белой ниткой.
Не пригодился кремом от морщин
туман стеклу с названьем «лобовое»:
порвался гром, сентябрь недоборщил,
недосолил и заболел любовью.
Что толку осень в скуке уличать:
она - твоя, красива и капризна!
Не рубаи любимую с плеча -
перечитай Хайяма и Хафиза.
Она всё ходит боком и шипит,
и жрёт остатки разума из плошки,
пока сама дорога не решит
перебежать дорогу чёрной кошке.
Фантазмы недопития - не суть...
Придётся, замерев под небесами,
на солнце дольше, прежде чем чихнуть,
смотреть осоловелыми глазами!

---

Добрые сказки

1.
Чего-то очень жаль, и не понять нисколько -
как мозг ноотропилом ни глуши -
Хоттабыча уж нет, но есть покой и Волька,
и камеры слежения кувшин.
Али-Баба за блажь уволен из театра -
какой щенок крестом пометил дверь?
Блокирует Сим-сим фальшивую сим-карту -
никак не отпирается теперь.....
Котовский, старый Щорс, чего шипеть от злости?
Маршак за всех решил, чего хотят:
спалил господский дом, чтоб не хамили гости,
и превратил племянников в котят!
Откосы парусов стрижи берут в кавычки -
кромешный штиль, закончилась ничьей
жизнь наперегонки, где флагманские спички
поштучно тонут в мартовском ручье.
Дощатые «толчки» наскальных гениталий...
Зашарканные чешки и трико...
Как нас любили те, кто в треугольной таре
за вредность получали молоко!
Мне сказочно везло на мелкие обиды...
Чтоб ощутить былую благодать
попробуй, прежде чем съесть пирожок с повидлом,
с какого края слаще угадать...

2.
Феном свободы вихры мне ласкала
или вокруг поднималась, пьяна,
хором сирен из Пуччини Ла Скала
со взбаламученной музыки дна.
Зрители - может быть пива налить им?
В горле скворца пузырится любовь.
Сверху моргает на всё аналитик -
кровь на анализ ему приготовь.
Служит вельветом полей занавеска,
дышит изменчивый ракурс теней,
как продолжение молнии блеска
сухо обои трещат на стене.
Милая, где нам с тобой отоспаться
если гроза за окном так близка,
и норовит проскочить между пальцев
глупая божья коровка соска?

3.
Заходишь в мир застенчиво и выпукло,
готов всегда к измене и всегде:
на будущий роман не хватит прикупа -
оставишь, что имеешь при себе -
бузишь в тюрьме, читаешь ли Конфуция,
решился ли, в отчаянном прыжке,
переключать каналы плоскогубцами,
уродуя углы на рычажке.
Всё то, что сокращает мышцы гладкие,
в сознании пофазно уберёг:
завис в эпилептическом припадке и
не дотянул до света, мотылёк.
Представить можно самое нелепое,
пока мерцает лампа Ильича...
Наследник Тутти, обманувший лекаря,
заводит новых кукол с толкача!

---

Балерина на корабле

Балерина на корабле

«сказал ей Костя с холодком»

Приснись по скайпу, будь любезна!
По скальпу склянки бьют,
матросы пьяные над бездной
икают из кают...
Разлука набирает баллы -
расшатан и поддат,
на горизонте, как шлагбаум,
захлопнулся закат.
Гроза штурмует Торо-Боро -
террариум высок,
он скован столбняком забора,
зарыт в ночной песок.
От штормовых упрячет пагуб
халва слоёных губ,
где видео, как воду с палуб
сливают на Ютуб.
Гудят колокола кессона,
рвёт лёгкие озон.
И в невесомой пачке Соня
плывёт ко мне сквозь сон...


Песочная баллада

Песочница, а раньше был мой дом,
где я, в бреду черемуховых веток,
походкой молодого Бельмондо
соседских очаровывал нимфеток.
Листал Толстого, Пушкина усёк -
одна любовь к отчизне филигранна...
Теперь повсюду сыплется песок,
и жизнь груба, как кожа чемодана.
Всему - труба походная, пока
бросает, как торгаш на гирьку, ветер
слежавшиеся в небе облака
минтая в замороженном брикете.
Цыганский откудахтал леденец......
Двадцатый век, позволь, пока не поздно,
тебя вдохнуть, как жемчуга ловец
с запасом набирает свежий воздух.
Там память рефлексирует давно,
почти - собака Павлова с пробиркой.
И, если жизнь рифмуется с кино,
то в каждом кадре - Ленин и бутылка!

---

Морковно-салатное

Огород Б. Кенжееву

Расплавленной тыквой окажется завязь -
такая жара, будто не было Ноя,
такое амбрэ - лишний раз убеждаюсь,
Мир создан в Китае, как всё остальное:
ржавеют шприцы однорозовых сосен,
укол под лопатку... прививка - навылет,
фарфоровый воздух в теплице несносен,
который на даче разбили не вы ли?
Ботвой помидорной моя размахался,
что, дустом присыпан и пьяненький малость,
сквозь битумный лак просочился нахально -
скажите светилу, что я извиняюсь!
Тибетские - в хлам, на поруки возьмут ли,
сутулый сэнсей из японского мульта,
меня, с чёрным поясом по камасутре,
на грядке с Бахытом тягаться писулькой?
Досадно корням в унавоженной терре,
когда не пускает рассада налево...
И, взором врезаясь в зелёные перья,
любую морковь принимаешь на веру...

Ключ от страха

От синоптиков не отвертеться:
дождь, небритой щекою колюч...
Вот и мелочь, приятная сердцу,
под резиновым ковриком ключ,
что пропах углеродистой сталью,
открывашка, и - вместо свистка.
Я его в эту дырочку вставлю
и согну, покрутив у виска.
Поворот механизма натужен -
не хватает каких-то пружин.
Приглашает индейка на ужин,
а судьба соблюдает режим.
За подкладкой - идеи из меди,
в черепушке копейки звенят.
Как закат отвратительно медлит,
как стихи упоительно злят!
И в стране, где дороги в порядке -
в глушь, в Саратов, поэтов маня,
наступает прохожим на пятки
оболденская осень моя!



Мост вздохов

Как тост анекдотичен и непрост,
в костюме Арлекина крут без меры,
ты знаешь, что с изнанки каждый мост
отполирован шляпой гондольера.
Похмельные попутчики хотят
холодной граппы - кьянти было мало,
чтоб мягкие морщинки на локтях
не осязали рустику канала.
Словами, будто брызгами играй,
летящими с весла: Hasta la vista!
Прихлёбывает воду через край
Венеция под тяжестью туристов...
Какую деву выберешь в пути
корпеть над улучшением породы?
Когда в карманах душных паутин
созвездия мерцают, как диоды...
Нос Казановы куплен за пятак.
Замри, зарывшись в плащ, как в занавеску,
пока в свою салатницу закат
кровавую морковь  натрёт до блеска!
Охотник из Кортези-кон-Чиньон,
гондолу оседлал опять в ночи я -
разбит мосол уключины её,
и точит нож вокзал Санта Лючия!

---

Нановесна

1.
Будто её хулиганы подмяли в подвале,
в копнах сирени хрустит сердцевиной весна.
Город никак не даёт наступить пасторали,
он даже ночью вас на х... посылает во снах!
В глину закован бальзам, ну конечно же Рижский,
как Командор Дон Жуана сводивший с ума.
DVD-ром отказал, видно сдали RW-ишки,
межпозвонковые диски глотают слова.
Вот реактивный - с овчинку, отметил полоской
гать непролазую в газообразной среде.
В крестики-нолики с нами играют погосты,
правом водить первый ход оставляя себе!
Молимся Блогу в предчувствии скорой Валгалы.
Плачем, снимая ладонями слепки с лица.
И, наполняя терпеньем и скукой Байкалы,
пьём эту гадость за лучшую жизнь до конца!

2.
Горят каштановые свечи,
выигрывает солнце в го.
Тебе несут стекло навстречу,
а ты проходишь сквозь него!

Грозит с небес стальная Кали...
Ты, только с радуги сбежал,
пьёшь воду мелкими глотками
из шланга, бьющего в пожар!

Игра в бутылочку из горла,
шестнадцать вёсен - заодно:
любви все возрасты попкорны -
последний ряд твоё кино!

3.
Кончается наркоз, и - музыка потом,
орудует скрипач ножовкой по металлу.
Май гонит самогон и варит суп c котом,
и липнет языком: алло, аллея, алла!
Мы выследим его по пузырькам следов -
дождю невмоготу дышать через тростинку.
Вспорхнувшим мотыльком от сердца отлегло -
но свечка, как часы, страдает нервным тиком.
Татарки мертвецу, грузинки от трусов -
имеет смысл извне, когда возникнет между...
Кустурица - в кустах, забился в люк Бессон,
запущенный стрелой из плечиков одежды.
Летит под стол второй бутылки пустячок...
Пора морщины лба расшнуровать под душем:
пусть время, как вода, сквозь волосы течёт,
и воздух измельчён черёмуховой чушью!

---

Юность

Александру Закуренко :о)))

Юность

---

Нимфа Фантхиета

Компас врёт и часы на руке неверны.
Мне ещё предстоит, предсказаниям вторя,
управлять многовёсельным ливнем луны
в первобытном бульоне Китайского моря.

Эти пальмы когда-то дружили с Москвой...
Попытаюсь сегодня, прокуренный циник,
в жёлтой пене волны обрести статус кво,
как лягушка - в жабо водяных гиацинтов.

В забегаловке, с треском ломая хитин,
лопать лопстера - прелесть! Но с дамами - слабо.
Дёрнув пива, уже прогуляться хотим
вдоль отлива, где звёзды и мелкие крабы,

где на фото косая девчонка с косой,
дуракам предлагает объятия с коброй...
Не артачься, славянскую душу присвой
и не щёлкай затвором, пока дядя добрый!

Посмотри, в темноте даже месяц пузат -
фотовспышкой к нему не дотянется «кодак».
Что-то с нами случится неделю назад -
если минет четверг и позволит погода!

Дай взаймы восемнадцать светящихся лет -
токо рыбы вокруг, и фонарики токо...
Я тебя научу танцевать менуэт,
обнимать и делиться со мной силой тока!

---

Индокитай

Нищий

всего лишь webа он просил
взор выражал живую муку,
но кто-то вирус положил
в его протянутую руку...


В эпоху, где не платят за простой,
где баннеры всплывают, как пельмени,
для жизни беззаботной и простой
Бог выберет тебя и не применит!
Удерживая ржанье под узцы,
рассмотришь, что завёрнуто в бумагу:
бесплатный сыр, кондомы и шприцы...
Какая низость - жить на дне оврага,
отрадно, что на южной стороне...
Хотелось бы, пока не тесно скальпу,
не впасть в морозм в рождественской стране,
а чокнуться с ЖК, бухая в «Скайпе»,
ловить, ломая слово, языком
раздвоенным снежинки пресный крекер:
люля без баб, без точки в горле .com,
всё остальное тоже в человеке!


Ангкор ват

Вконец одурев от наркоза минора
турбин самолёта, скачу по камням,
где роза упала на лапу Ангкора -
по храму хромать заставляет меня.

Закат нестерпим словно красные кхмеры.
Башмак натирает. В руинах один
не действует каменный Будда на нервы -
поэтому спит пять веков невредим.

Макак длиннохвостый кривляется. Чутко
геккон изумрудный течёт по скале.
Шаг в сторону - джунгли полны каучука,
бамбуковых листьев, локтей и колен.

И, словно следя за маршрутом Полпота
над Камбождадневной в болотах больных,
зависли кокосовых пальм вертолёты -
ни шума, ни пыли, ни ветра от них!


Меконг

Соцветья падвы - символ чистоты,
бензином, слово Zippo, налиты...
Мангустом отобедала Нагайна:
у мальчиков, зарывшихся в песок,
горят рубцы резинок от трусов
а кто без ног - несут вперёд ногами.


Бамбуковые топи не пылят...
Морская мина, ржавый земснаряд -
на якоре его вставная челюсть.
Дрожат дома на сваях вдоль реки -
по стойке словно смирно пауки
и пеленгуют нас, почти не целясь.

Скажите, мати-мати, чей допрос
кому сегодня в рыло, кому в нос....
Кто окрестил Маккартни в честь Полпота?
Пусть с клёкотом по ветру перемен
летят из Сиемрипа в Лонгхуен
сжимая когти наши самолёты!

Пора прикинуть, кто кого надул:
начнём опять в 17-м году
менять арбуз с нитратами на водку!
Спеши, покуда солнце не коптит,
добить закат, выплёвывая птиц,
чтоб красный сок стекал по подбородку!

---

Гризетка

Лицо умоешь - капли на локтях
повисли в пустоте, как антиподы...
А ты, май лав, запомнила хотя б:
бумагу неба - в свадьбах и разводах?
Перебирая кнопки бересты,
я так один сегодня, кроме ты.
Гармошка с этикеткой «совиньон»,
неотразима в зеркальце своём.
Придётся есть и выкать до вина,
в улитке застревая скользкой спицей.
Навыкате лангусты и луна,
мольберт - молельный коврик живописца.
Париж - улитка в соусе огней -
и башня эльфов путается в ней,
когда, накинув синий капюшон,
фонарным светом вечер расклешён.
Добыть сумеем рыбу без труда,
которая, под кальвадос, свежа ли?
Фуникулёр вцепился в провода,
хвостом внезапной ласточки ужален:
Монмартр сгустился пряно и остро -
вот здесь и поторопимся в бистро.
Тем паче, Саркази, стирая грим,
креветок обожает в позе гриль.
Дай руку, понимаю, что никак
не заплатить по счёту этих карих.
Чего юлить, наш пастырь - Пастернак,
бурбоном промышлявший в тары-барах.
Теперь в местах известных вместо ягод
китайские бигмаки в форме пагод.
И не сочти, пожалуйста, за честь -
терпеть тебя за то какая есть.

---

Октябрьские тексты

Октябрьская элегия

Унылая пора грибного супа -
космические шорохи в ночи:
недавно огурцом зелёным хрупал
под самогон, и хвостик не горчил.

В паучьих гаммах: до ре ми и до ре -
увяз октябрь, ушибленный под дых.
Шары осин - совсем как помидоры,
что вынуты из валенок твоих.

Мне узловатый ветер не приятен,
одна отрада видеть у реки:
не оставляя в поле белых пятен
плывут коровьих шкур материки!

Оптимизм

От понтовой юности прививка -
обещал любить, и был таков...
Быстро ты к слоновнику привыкла -
бьёшь посуду шорохом шагов -
в тесноте такой твоя вина ли...
Слышишь, укорачивая даль,
ветер хриплым хоботом сигналит,
птицу нажимая, как педаль,
запускает пальцы в космы грома...
Если стоя бодрствуешь и спишь -
не приснится рокот космодрома,
а слюну пускающая мышь -
у слона в подошве для забавы.
Вот и ты, на цырлах сквозняка,
за улыбку держишься зубами
чтобы устоять наверняка!

Болезнь

В приёмном покое оставь
пластинку больничного блюза:
когда-нибудь снимут с креста
мораль - порожденье иллюзий.
По жилам династии Цинь
гуляет цианистый калий...
Как свечка, горит гиацинт,
и ламы пасутся в Непале.
В наплыве похмельной слюны
всегда есть лимонное что-то.
На память чело осени
нательным крестом самолёта.
Зажившая ранка Перке,
разбавленный куревом стронций...
Пульт личности пляшет в руке,
с набором бессмысленных опций...

---

Метаморфозы

Метаморфозы

Сквозь тучи проплывая в Мачу-Пикчу,
в дрожжах тумана, в утренней росе,
вяжи свою команду к мачте крепче -
вокруг кусты сирены, Одиссей!
Поют нескладно, холодно наверно -
хороший повод выпить мастакам:
пощипывает гланды Гулливермут
и просит возвратить его в стакан.
В предгорьях Анд пора сооБразилий
расчёта на троих у костерка:
мятежный мир, что мы вообразили -
сплошное надувательство стекла!
Вселенная в упор тебя не видит,
хоть хвост на полпланеты распуши.
Всё сущее с дерьмом смешал Овидий -
такое вот бессмертие души...
Меняя шкуру льва на оперенье,
привычку превращая в логотип,
частенько сам, не жалуясь на зренье,
клопа с малиной можешь проглотить!
Взаимопоглощение в природе
утешит заглянувшего вперёд:
оказия, что с нами происходит,
с потомками ещё произойдёт!

Равнодушие

Когда я ем - я глух и ом,
поэтому в ладу, наверно,
с молитвой скучной за столом,
и запахом абсента серным.
Погряз в сомнительных трудах,
чужой бедой замылил око -
так воробей на проводах
не ощущает силы тока.
Прощай, скрипучая кровать -
любовь последняя испита.
Привык о многом забывать,
и меньше думать, чем забыто.
Куда бы взор ни устремил
во сне, по-прежнему, летая -
до отвращенья плоский Мир
покоится на трёх Китаях!

---

Чёрные очки

Чёрные очки

На лежаке солёном клавишей залипла,
вся из себя реклама: Бедность не порок.
Сосед, залётный дрозд с Бискайского залива,
прицеливается, чтоб выклевать пупок.
Штормит сплошной волной - перманганата кальций,
ты, как алмаз в воде невидима почти,
холёный виноград мнёшь лепестками пальцев,
бумажка на носу и черные очки.
Разносчики вокруг орудуют умело:
катранчик с балычка, лаптей арбузных вспых....
Ты, словно Ифигения в Тавриде офигела,
в следах кофейных брызг из родинок своих.
Визжащая под плетью теннисного корта,
где жёлт запретный плод и палачи сильны
вернёшься, как болид, из облака Оорта,
чтоб распахать леса и вызвать дрожь земли.
Воистину фастфуд! Какая это скука
наличными платить и жить последний раз...
Сквозь трепет тетивы пройдёшь все кольца лука,
чтоб на меня смотреть не закрывая глаз.


Яша

Сутулая фигура речи -
выходит Яша на крыльцо:
полощет чаем - нёбо лечит,
ободранное леденцом.
Хватает голыми руками
пилу крапивного листа.
Добро должно быть с Мураками,
а не считалочка до ста.
Довольно глокую кудрячить,
храпеть у бокра на бедре.
Играет ливень кукарачу
на перевёрнутом ведре.
Дверь, закусившая газеткой,
расклинила сырой косяк.
У Яши пятый день с соседкой
не получается никак.
«И кюхельбеккерно и тошно» -
наколка стынет на плече.
Печётся по нему картошка,
и дым валит из СВЧ.

---

Время Байкала

Время Байкала

«...лучше гор могут быть только море...»
Изъездишься - в пыль, посещая священный Байкал,
в попутном кафе принимая бурятские позы,
где в кожу асфальта простор, как гвоздей, навтыкал
былинки стихов и отточия чеховской прозы.

Здесь быть осторожным природа заставит сама -
устало забулькивать пивом вечернюю копоть:
сплетаясь, ползут два ужа - Баргузин и Сарма
сквозь девичий стыд чабрецом истекающих сопок,

им время - людей будто крошки сдувать со стола,
высасывать с болью траву-камнеломку из трещин,
пока напрягает двуглавую мышцу орла
урла облаков, и сама от натуги трепещет.

Как тянется время, когда погружается в сон
холодное море, в укусах огней поселковых...
Шагами наладишь цепную реакцию псов
на свору ворон, пролетающих, словно подковы!

Тяжёлому солнцу недолго в разливе берёз
моторной ладьёй, не знакомой с законами Ома,
на грани провала греметь на подшипниках гроз
с охапкой сетей, что не терпится бросится в омуль...


Случайная связь

Мы с тобою - большая компания,
будто пули в двустволке, вдвоём -
на каком этаже мироздания
лифт по кнопкам пластмассовым бьём?

Чёрный вакуум тросами клацает,
вероятность осечки - пошла...
Словно душу холодными пальцами
расцарапал, а кровь не пошла!

---

Алкозальцер

Алкозальцер
Демьяну Фаншелю

Учился у Менандра Афр Теренций,
Мольер «Амфитриона» спёр у Плавта...
А мне бы просто - в Грецию погреться,
последней электричкой, за бесплатно!

Поможет разохотиться до Рима
туристу, не закованному в латы,
собака у столба, как балерина,
подрагивая вытянутой лапой.

Здесь кормят суши и бобовой кашей.
Жизнь «наших» упоительно дискретна.
Вокруг собора - Кёльн ты мой опавший -
дожди и дорогие сигареты.

Как Гёте, не бросая слов на Вертер,
тебя весёлым взглядом провожают
бомжи - и тут повсюду, доннер-веттер,
упитые лосьоном каторжане!

Им - в жилу исторические враки,
когда бомбили город злые предки,
три короля, хранящиеся в ракке,
горчица и похмельные таблетки.


Карты и голуби

Мне в «Мартини» достаточно горькой латыни и - баста!
Балтасар, Мельхиор и Каспар - гондольеров зову....
Невесомые голуби гальку клюют для балласта
и на площадь Сан-Марко приносят в тяжёлом зобу.

Проплывают дворцы вдоль канала витриной пирожных,
ванькек-встанек картёжных, в воде от макушки до пят.
Мэстро встречи - нельзя, как и нас изменить невозможно,
потому что гостиница с тонким названием Пьяв.

....а теперь мост Риальто, как карточный веер, горбатый!
Подмигнёт куртизанка, но мне ворковать не с руки:
пусть Андрей Родионов и Марк Шатуновский поддатый
инстинктивно преследуют горлицу с острова Кипр.

Ты полюбишь, хорошая девочка, пляжи на Лидо.
Просыпаясь с тобой на муранском стеклянном снегу,
обрету ипостась полосатого идола, либо,
наглотавшись камней, улететь никуда не смогу.

---

Игра снов

Игра снов

За что, кривому солнцу вопреки,
одной строкой пробиты две щеки:
от боли даже хрипу невпротык -
пусть вырвет зубы, только не язык!
Пусть по усам, пока могу терпеть,
течёт, как мёд, расплавленная медь.
Там свищет Свифт, светает рано там,
а на ветвях: аппорт и джонатан.
Встречаешь, как знакомого давно,
патолога-кинолога в кино,
с которым, хоть прикинься ишаком -
он тоже любит шум своих шагов.
Лежит на кочке, выполнив скачки,
лягушка, как забытые очки.
Звенит, с утра не попадая в тон,
натянутая леска плеска волн.
Падёж скота, винительный коттедж...
Грядёт июль, и запах лип не свеж.
В гнездо заглянешь за пожарный щит -
миноискатель жалобно пищит!

Ударившись локтем

Немыслимо сбежать от цвета беж -
настолько жизнь вокруг ветхозаветна,
пока играет в ножички главреж
и об асфальт заточен вектор ветра.

Забытая царапина кровит,
напоминая жженьем вой сирены.
Закованный в мадженту и графит,
застыл Лаокоон куста сирени.

Созвучья, словно бусины бросай
в молчание природы после линьки -
фехтует хрупкой молнией гроза,
защищена плетёной маской ливня!

Проверим напряжением струны
какая у кого рок-группа крови,
а если сердце с правой стороны -
неуязвимо отраженье, кроме

мучительной стрельбы поверх голов
глазами, разминаясь для сугрева,
чтоб умиляться, словно Гумилёв,
слагая абиссинские напевы.

---

Арифметика фарта

Арифметика фарта О. В.

В обрывках газеты украинской ночи,
где умные звёзды полны опечаток -
страдает от голода твой тамагочи,
щелчком, как чапаевец, выбит из чата,
десятый по счёту. Начнём по порядку:
Мел Гипсон - на стройке, Сильвестр - с талоном
спешит к окулисту. Оно и понятно,
что в этом ряду не фартит посторонним...
Своих обучают в секретных спортзалах:
ты - нужная баба, а не потаскуха -
дотронувшись взглядом, взяла и связала
пуловер, в котором давай потоскуем
о юности, нижнем белье наизнанку,
о слове «богема», что от «слава Богу»...
А то, что случилось тогда ямка в ямку,
наверное, просто в ухабах дорога!

Праздник

Утиное горло болит саксофон -
подсадка на тяге, где хлюпает ряска -
в смычках камыша нежно крякает он,
вокруг - карнавала оральные маски.
Запуталось небо в сигнальных огнях,
стекающих, будто расчёсы от зуда...
Врагу не сдаётся наш крайслер варяг -
поэтому пушки стреляют оттуда.
На площади блеют, мычат, верещат,
играет легенда заезжая - «Смоки»:
Народу не вредно курить натощак -
натащит портвейна, и всё ему покер.
Блефуя, кордоны охраны промять
приятно, тем более все мы - по найму,
готовы такое на виру принять,
что вряд ли удастся отделаться майной!

---

Монтаж

Монтаж

Когда-нибудь всё будет порошок.
Лови момент избавиться от скарба,
как самурай - от собственных кишок,
кривым ножом порублен на стопкадры.
Романтика засохла на корню,
разинув страсть, как пасть гиппопотама...
Поэтому не веришь никому
и режешь по живому неустанно.
Как ни крути, все - выползки из недр,
и позитивно мыслящий дон Педро.
Там в президентах засветился негр,
здесь Сидор пьёт и мочится под кедром.
Кто следующий? Далее пробел -
мы так дразниться в детстве не умели...
Князь Трубецкой играет на трубе,
и Герцен - с погремушкой в колыбели!
С властями, не по возрасту, шалишь -
намедни потерпел опять победу...
Боязнь публичной казни прячешь в мышь,
а монитор проглотит людоеда!


Эффект красных глаз

За окошком, в прорехи черёмух
лезут тонкие пальцы огней.
Провожаешь гостей незнакомых,
замерзая в снегу простыней,
иероглиф любви, эге-гейша,
ночь разлуки ещё не мораль
пусть отравится бабой простейшей
непростивший тебя самурай -
он презреньем к судьбе прорезинен,
недоступен, как громоотвод.
На трубе добрый филин Феллини
сочиняет как раз Амаркорд...
или - злая сова Куросава
точит клюв, точно нож для суши...
Кто спасителем явится самой
несейчасной японской души?
В западне бьётся западный ветер
сердцем трепетных гадин - гардин.
Красноглаз, чисто выбрит и смертен,
успокойся, он тоже - один!

---

Падение во сне

Легко засыпаем на чашах созвездья Весы,
где пар изо рта образуется в точке росы -
по чёрному бархату нас доведёт по прямой,
записан губами, он знает дорогу домой!

Озона не будет. Армстронга следы не видны.
Труба завывает, и - в ямочках щёки луны.
Пока занимается пчёлами млечный дымарь,
увял на рассвете и шею повесил фонарь.

Цветочным горшком облетает орбиту болид,
но бдит астроном, Ванька Мокрый, и в оба глядит!
Звучит нота перец, а значит, как в сказке, изволь
делить языком, что осталось, на сахар и соль...

---

Вор росы

Вор росы

Ранней Африкой трепетней лани
головою, как будто жираф,
ты запутался в кроне желанья
пожевать, пожинать пожелав.
Вроде саван саванны не пыльный -
обойти этот львятник изволь.
Пусть мобильник молчит, как могильник -
недозвон, недопив алкоголь!
Словно ноги раздвинула шторка,
и, проваливаясь в небеса,
романсеро от гарсии хлорки
полирует слезами глаза.
Принимай-май послушно, как постриг,
право-вора росы, сгоряча,
хохотать до упаду и после
усыпляющей пули врача.

---

Прозрение

Прозрение Н. Ш.
Это раньше латунью от серы рвалось -
рассыпались в руках самопалы....
А теперь - что такое, откуда взялось,
почему так болит, ёлы-палы?

Исполнялась беда, а теперь - исполать
угодившему дуриком в лузу -
на фанерной лошадке по кругу скакать,
аспирин заедая арбузом!

Время - память, как рыбу к столу, потрошить,
а приспичит - по атласу сверься:
всё родное твоё - инкубатор души,
что растёт и - царапает сердце,

надувается пивом, клюёт коноплю
с нарастающим звоном капели….
Ты - по пёрышку, думал, её накоплю -
чтоб узнать, кто азъ есьм, в самом деле!

Апрельский марш
Приму на веру оттепель условно
на Волге и тот факт апреля маркий:
облезлый берег Верхнего Услона,
и сгустки облаков, как в детстве манка.

Там, в затрапезных баньках постепенно,
повисших на дымах своих картинно,
любое говорящее полено
сгорит, не превратившись в Буратино...

---

Запоздалое

Запоздалое А. П.
В пижаме колорадского жука
пребуду я с оконной рамой слитно,
пока довяжет сумерок рука
черешневый вишнёвый ветер свитер.

Моторов копоть впитывает тень,
где рокеры - в короткой рокировке.
И женскую коленку скоростей
переключают жарко и неловко.

Сквозь тишину проедут по оси
на великах не великобританцы,
а Мандельштам - простуженный Осип,
изранен готовальней в школьном ранце.

Успехи географии - не факт:
всплывает чудо-юдо рыба Киплинг,
кипит тройная царская Уфа -
в бульоне облака, в томате килька!

Облезлые вигвамы пирамид
заклинит, как окисленные клеммы.
И ты, покуда Бог тебя хранит,
имеешь право полное на лево...

Вопль
Снова номер не правильно набран.
Цифровыми измученный гостами,
я соврался, веду себя нагло -
сочини меня заново, Господи!

Понимаю, не Гайдн или Мендель
что-то вроде на уровне Листа бы...
Ты не слышишь меня или медлишь -
или вновь быть боишься освистанным?!

---

Привет, Весна!

Закат не умещается в глазу...
И нам, на фоне огненного лайма
уютно, как под деревом в грозу
стоять и перешёптываться тайно.
Всё остальное - в стойле перемен,
где хруст овса, и дили-дили тесно,
пока апрель сползает, как со стен
до синевы раскатанное тесто!
Дождь босиком прошёлся по басам,
в дюралевом тазу собрался весом...
Любовь - продукт возгонки к небесам,
всё остальное пойло - мракобесам!

---

Белый сон

Белый сон

В густой воде пролива Лаперуза
медузы безразмерны, как рейтузы.
Хабаровск спит, а порт Владивосток
втирает спирт в простреленный висок...

Чтоб спали с миром Унгерн или Каппель
в Байкал накапай ландышевых капель...
Затылком рёбра Бама осязай,
вонзай в Поволжье шпоры и – банзай!

«Славянку», что до этого играла,
заело на царапине Урала,
где даже с царским золотом вагон
умело притворяется врагом!

Верхний Услон

Мы у пивных палаток били тару,
винтами лодок путались в сетях!
Как раненый боец на санитарах,
висел в зените коршун на локтях.

Былая нежить вынырнет нахально,
и снова опускается в кессон...
Сухой овраг, как кашель – бронхиальный,
и дым костра - поваренный, как соль...

Враги успели скурвиться и спеться...
Вдруг бывший клуб обрёл иконостас,
где колокол забит до полусмерти,
и бабье лето на дневной сеанс!

---

Такая музыка

Такая музыка

Свален у забора птичий щебень,
прямо в лужу годовых колец.
В городской окраине ущербной
застоялся дождь, как холодец.

Жизнь не вызывает аппетита
хоть ползёт из новой скорлупы
по асфальту, набрана петитом,
как на пачке гречневой крупы.

Выгребаем, в будущее вперясь,
так лососи трутся борт о борт -
кажется, торопятся на нерест,
по идее – прутся на аборт.

Снова всё весомо, зримо, грубо:
Из кармана вытянув кастет,
композитор дал роялю в зубы,
вот и льётся музыка в ответ.


Грачи прилетели

Взахлёб звенит сосульками завлаб -
разлит потвейн в мензурки на скамейке.
В транзистор допотопный, будто краб,
квадратная вцепилась батарейка.

Вокруг дымит варёная вода,
и кислород ржаной упруг и порист.
Нам оттепель досталась без труда,
как новосигматический аорист.

Ливнёвки продираются сквозь лёд
и раздувают жаберные щели.
Пора, предупреждая недород,
вернуть яйцо бессмертному Кащею!

Он города бессменный штукатур,
где вывески не знают меры в «ерах».
Примкнув штыки, отправились на штурм
его владений птицы - все на нервах!

---

Отложенный сюжет

В ливрее снега, буклях завитых,
что оставляет факельная копоть,
примчался на запятках запятых
учиться забывать тебя и помнить -

обидными предлогами обвил,
теперь послушно лезу под карету...
Тебе не нужно думать о любви –
я слишком разговорчивый про это -

она, всегда взаимна и взаймы,
духовная, но всё-таки работа,
однажды у подножия семьи
потребует публичного отчёта,

на сей момент найдётся обормот,
употребив, такая паранойя -
к диете непричастный оборот,
чтоб закавычить сказанное мною!

У висельника в горле не першит...
Проспишься и запросишься обратно:
жизнь болтуна слегка коротковата,
примеришь - аж под мышками морщит!

Попробуй только спрятаться в озноб -
родная речь и мёртвого заставит
тянуться языком без кинопроб
и не пускать усталыми устами!

---

Самолётик

Погуще пыль, пожиже тёплый воздух,
июльский вечер липами разжат.
Вселенная сдувается сквозь звёзды
со звуком засыпающих мышат.
Одна любовь не мается в заботе,
в неё перпетуум мобиле вплетён -
витает, как бумажный самолётик
своим воздушно-капельным путём!
Отчаянье сколачивает ящик...
Но обретает крылья везуна
из вакуума всяк сюда летящий,
кто всё-таки не выжил из ума,
из кожи, из молекулы зачатья
самой любви, читай – небытия...
чтоб в пыточной её стонать от счастья
и задыхаться воздухом ея!

---

Летняя фуга

Уж вермут близится, а полночи всё нет,
которая ушла за разговором…
Ты навсегда одета в лунный свет:
в саду опять - Содом и помидоры!

Вокруг неосторожным взглядом брызнь –
чем глубже сон, интрига несуразней,
за это наказаньем будет жизнь –
и нет подлей и медленнее казни!

Решая, кто дотянет до утра
пинцетом муравья таская сахар,
накапай из пипетки комара
в стакан немного Моцарта и Баха!

---

Завтрак на закате

Под козырьком накапливая впрок
людей дождя, качается на месте
трамвайной остановки поплавок,
когда весь мир – театр военных действий,
ему не отвертеться от винта
разъятых в бесконечности галактик -
меняет закулисный инвентарь
Вселенная, как выцветший халатик,
чтоб каждый показал во что горазд:
как альтер эго Стивена Сигала,
Снегурочка, в прикиде «адидас»,
поит коня троянского мангала -
какое счастье сверзиться с котурн,
сорваться в трезвость, не меняя позы!
У ангелов сегодня перекур
поэтому и вспыхивают звёзды,
сгорают со стыда стада комет....
Расхожий гений, что бы не кумекал,
не спрашивай по ком звонит омлет -
всё плагиат уже от древних греков!
Кто вспомнит о тебе, что был таков
большой и белый, как глоток кефира?
Но водяные знаки облаков
ещё не признак подлинности мира!

---

Пыльца июля

Давно перебесился дождь,
и пыль к объятиям готова....
Сухой язык бросает в дрожь,
перекусив, как нитку, слово.
Со дна кувшина, из жерла
осматривается недобро,
расправив капюшон, жара,
как нецелованная кобра.
Рассказ ушёл недалеко -
не завершён и спущен с петель....
Насвистывая Сулико,
бельё нанизывает ветер.
Заражены, куда ни пни,
бациллами июльской неги
тела любовников в тени
и даже времени побеги...
Один зелёный лук лукав,
на цыпочках упругих шпажек –
да хоть пришей звезде рукав,
не будет выше пилотажа!
Зачем крутить углы платка,
пока не отречёшься трижды
и выскочишь из-под катка
левкоя, резеды и пижмы!?

---

Манакамана (из Непальских стихов)

Созревают манго, как нарывы.
Руки, бронзулетками жужжа,
лезут из танцующего Шивы,
как из перочинного ножа.

К алтарю обугленного храма
тащут скот на приводном ремне...
Пучеглазый скалится Бхайрава,
а Кумар подмигивает мне.

Мучимый спонтанным возгораньем,
тесаком орудует палач -
и вздыхает голова баранья,
будто лопнувший футбольный мяч.

Под ногой кровавой бани днище
ёрзает, живое... Не пойму
почему паломникам и нищим
весело в коричневом дыму -

жгут траву, колотят в барабаны,
отрывают гребни петухам....
а вокруг растут, благоуханны,
горы с чистым снегом по верхам?

---

Химера

В квадратной скуке круглых дат я, как песчинка, свыкся
с тоской учёных поджидать под правой лапой сфинкса,
где дальше, вдоль когтей туда, вокруг земного шара -
бесшумно падает вода со скоростью кошмара:
как бесконечное бритьё: порезы, раздраженье -
грядут вовсю небытиё и заново рожденье.
И под конвоем фонарей когда ведёт непруха,
звенящей тишины налей в распахнутое ухо,
хромой заложник хромосом, смотри - в какой-то дымке
парит Венера без трусов в обнимку с невидимкой...
Не обрусел Руссо Жан-Жак, но мается в загуле -
ночь как велюровый пиджак болтается на стуле,
и девушка из Сан-Тропе сквозь запах майских веток
идёт к тебе по скорлупе пасхальных яйцеклеток...
Но, к заходящему из под - игра всегда навылет,
к тебе присмотрится господь и, как занозу, вынет!

---

Кризис жанра

Прилипла к нёбу солнца карамель,
предчувствие дождя и близкой бури.
Вам пендаль – это вызов на дуэль,
короткий бой – и мясо на шампуре!

Светает на душе, едва стемнев.
В пруду стоит карась без интереса.
Упруго пляшет кожа на спине,
и ветер машет вёслами над лесом.

Пока тропинки тянется шлея
средь мытника и лопухов хохлатых,
гуляет клевер в шубе от шмеля,
и холм - в деревне, будто пень в опятах.

---

Занимательная мифология

Воспаришь с бодуна - даже камни летают во сне:
что-то мёрзнут глаза, а в руке этикетка с бутылки –
это схема «Ситро», план Маршалла, ручьи по весне...
Снег идёт за тобой – так скользят за магнитом опилки.

Так теснится шпана, не решаясь настигнуть пока
смельчака, что вон с той совершал это даже в постели!
По ночным перекатам на нерест идут облака,
подогрев без того сексуальную ярость метели.

Можно долго Тезеем кружить в лабиринте метро -
здесь арго москвичей остаётся, как ужин на завтра...
Мне удастся в игре, где становится «medium» - «pro»
ближе к часу поднять на рога своего Минотавра!

В эпицентре страны, если плюнешь куда - всё равно
быть героем Эллады другой не найдётся причины...
Мне уже никогда не курить «Золотое руно»,
и луне не сиять из разорванной в драке штанины!

---

Словообразование

На ухабах речи голосим,
оставаясь в образе при этом.
Но, когда глагол невыносим,
жечь сердца приходится рассветом
тем, что перепутав полюса,
красное закрашивая синим,
как сырое мясо разбросал
пятна по непаханной равнине.
И опять провалишься туда,
запятую выключив случайно,
где в тылу шипит сковорода,
и кричит от боли медный чайник.
Лучше бы антоновкой хрустел
с чашками решая уравненье...
Пусть гремит, как медленный расстрел,
кипятка прозрачный муравейник.
Впору крест нательный целовать,
если утром флексиями дышит
молния, вплетённая в кровать,
разбудив идущего по крыше!

---

Бухта «Золотой рог»

Осень цвета тунца, ты меня изабелла...
занавеску трясут муравьи сквозняка,
склянки бьют по ушам моряков, и за дело -
ночь сейчас поминутная наверняка:
Ну и что, отмаячили ляжками пляжи -
августовский загар, как горчичник отсох.
Значит Владивосток в карауле повяжет
восемь чёрных своих часовых поясов.
По Светланской вильнёт праворульная «Хонда»,
барабанную дробь отрясая с хвоста -
не держи моё сердце, японская морда,
в лёгких палочках света, как в клюве клеста.
Эти сопки негнущимся ветром вскопали -
всюду лезет луна, будто ищет врага!
Волны сделаны из нержавеющей стали,
чтоб колоть корабли и пилить берега.
Забухав, не услышишь портового мата,
различая туман акватории, где
лебединую шею согнул экскаватор,
на пуантах понтонов скользя по воде...

---

Предчувствие

Рисуй помадой гаснущей свечи
на зеркале моём узоры Шнитке,
когда луна болтается в ночи,
как пуговица на последней нитке.
Включи электрочайник сгоряча,
быть будто вместе выдумать пора нам -
так алкоголик в поисках ключа,
теряя память, шарит по карманам.
Мне хорошо сегодня, как вдвоём:
ни засухи, ни грозовых агоний.
Погашен, но пока не растворён
ноябрь горелой спичкой в самогоне.
Шатаются влюблённые взасос -
кто им подстелет маковой соломки?
А я опять, предчувствуя мороз -
не высыпаюсь солью из солонки.

---

Октябрьский тост

Кому показалось, что вашим и нашим служу?
Какую ищейку сбивает со следа свеченье
планктона, в котором я прутиком жизни вожу
рисуя торпеду, и воздух хрустит, как печенье?
На струйках щетины щека проползёт по слезам,
расправит морщины под кожу забившийся ветер:
сорвался опять не обжаренный в масле Сезанн,
и краски скрипят, как его чешуя на портрете.
Кому захотелось облаять хрящи облаков?
Лицензия вида хвостом не метёт по ступеням,
ведь женщин красивых бывает, но мир не таков,
чтоб дичь и охотник на этом сошлись постепенно.
Стремление пазла к познанью никак не уснёт,
отсюда бесстыжих натурщиц грядёт возмутитель....
Прости, божоле, наступает осений лосьон -
бесстрастной рукой брошу кисть и возьму эти тити!
Какая собака заводит инстинкты твои?
Спираль рукава – часовая пружина пожара...
Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит
и будет стоять, вот за это и выпьем, пожалуй!

---

Листопад

С утра в окно заглядывают осы -
их купола набиты янтарём!
И ты, родная – золото вопроса,
поэтому терпение сотрём.
Когда упасть грозит всему живому,
когда вода горячая на вкус –
ты мне нежна и взята за основу
стекла любви, в прожилках, словно куст.
Не так ли, в перепадах из зазоров
ты мне нужна по ягоды была,
когда леса и дали Сальвадора
оберегала голая Гала.
Ты звон покоя во вселенском оре,
прощальный взор взорвавшихся ресниц...
На горизонте шахмат скоро море,
а море не проигрывает блиц...
Два слипшихся стакана на буфете
разъединила взрослая трава,
так паруса высасывает ветер,
затычку чайки выдернув сперва.
Когда сюда с апломбом недоноска
я сквозь осколки времени пролез -
чужая кровь растопленного воска
отозвалась не сразу на порез!

---

О природе электричества

1.
В горах сирени, что над лавками
дымится, пороха сильней -
перегорел, как вставка плавкая
под током ливня соловей!

Парами спирт из дома выгнаны,
идём ловить электрошок:
дороги наши хитро выбоины
и ветра мятный порошок!

А в небе звон, борьба и писк ремней -
пружины молний им подстать:
чем ослепительней, тем искренней
с открытыми глазами спать…

Не оскудей в трубу дующего
умеющего делать ночь -
пусть защитит тебя от будущего
вода, чтоб в ступе не толочь!

2.
Проигравшись на скачках давления
(в двадцать лет за душой ни гроша),
заучила азы заземления -
Боже, как же она хороша!

Но в глазах невозможных обман секи -
нет в бутиках волшебнее краль,
будто в платье налили романтики
и плеснули сурьмой через край!

На порядок вещей цены взвинчены -
пуст карман от обилия карм…
Злую рыбку - алмаз на мизинчике -
не поймает безбашенный кран.

Хоть пройдись электричеством по воду -
линз контактных зазор коротит...
Не найти объективного провода
чтобы встать у неё на пути!

---

Июньские слёзы

1.
Ничего ещё в жизни не кончено:
лес обглодан дождём и готов
обнаружить тайник в колокольчиках
изумрудов с огранкой клопов.

Рыбакам же опять недосол – уха,
что, принюхиваясь к тишине,
отличат воровской свист подсолнуха
от команды крапивы «ко мне»!

С перепоя мечтается пристальней.
Брызжет утро, как кровь из соска.
Рассыпаясь, отчалил от пристани
пароход из речного песка.


На фарватере будущем пусто ли?
Морду пены забрав под узцы,
он болтает винтами без устали,
спрятав мутную воду в концы.

Будто клячи губа бархатистая,
тянет воля души сахарок.
Если вырасту - стану артистом я,
или каплей слезы между строк…

2.
В работе лепнина тумана,
достаточно ила с песком –
скользить по наклонной туда нам,
вцепившись в перила пустот.

Эпоха застыла нелепо,
но ты продолжай, как привык,
стекло запотевшего лета
нести на ладонях прямых!

Сюжет, слава Богу, не пропил
в котором под пиво слезы
распорота молния в профиль
на мокрой газете грозы!

Началом июльского блуда
копи благодарность судьбе…
А та, что вернётся оттуда
подарит надежду тебе!

---

Что будет – что будет!

Млечный путь в низинах заболочен...
Ежевичную корзину ночи
ложкой дёгтя выест до нутра
дзен буддизм будильника с утра.
В зеркало вернусь сознаньем торным,
сердце уколов о Тину Тённер.
Тесно в биологове моём:
сказывается усталость стали:
прохудился нипелем в Непале,
а ещё Аполлинер Гийом!

Накануне острова Умберто
лезет на рожон резина ветра
чуткая, как палец на курке,
стали или сплавов по реке...
Светофор подпрыгивает синим,
дышит в спину форточки разиня.
На треноге будущих побед
в щепках ослепительного света
замер телескоп велосипеда
или велескоп-телосипед...

Выгребает жизнь в семнадцать вёсен -
солнце брызги склевывает с вёсел!
Жалко, что теперь! Что было до -
судаком колотится о дно.
Тень воды хрупка и тонконога -
лба её не смей губами трогать....
Склеивать не ты ли уповал
берега? Прислушаешься к рыку -
гром благодарит тебя за рыбу
бумерангом чайки наповал!

---

Романс

Кто чешет языком теперь на даче вашей
на счётах шашлыка прикидывая «нал».
Переживёт ли он позор, когда чувашей
великий государь на гвозди обменял?

Кумышки не нальют ему за угрофинна...
Не тянет на цемент мордвин, а перец тот
зажав стакан в руке, споткнётся у графина
и полетит лицом в огонь своих острот.

Вы племенем младым неведомым ведомы
забыли, от пупа желанием горя -
в болотных сапогах бредёт Харон парома
и души за кормой гремят, как якоря.

Высверливая жизнь улиткой, по наитью,
забыли, как трещат над лампой мотыльки?
Архивную судьбу возьмут и размагнитят,
чего гадать по стё-ртым лилиям руки...

Останется одно плетёное «Тырново»,
шашлычный счетовод и рядом вы, горда!
Что ж, брошу пить, курить, а кролика – в терновник
куда и сам хочу упасть, но никогда...

---

На двоих

Скушно у портвейна в замах...
донесёт из-за кулис
стойкий оловянный запах -
фантик плана Барбарис.
Не щебечет стайка лета
в полиэтилене лип.
Пусть в июле Брута нету –
жажду пиво утолит.
Меть в стакан из-под обреза
кривоногий, как сармат -
на закуску будет цезарь -
не убитый, а салат.
Будет нежная погода,
если дождик шаровой...
В Питере мосты разводят
шуры-муры с шаурмой.
Кирочная. К магазину -
открывайся же, Сезам…
Если что - ударишь в спину,
я же вижу по глазам!

---

Юность Петра

По феншую включается солнечный фен,
в облаках Исаакий белёс....
Ты дабыла зобавить июнь перемен
красной лентой в проблему волос.
В буреломе твоих удивлённых ресниц
мне не долго ещё куковать,
на обмане ловить смс-ки синиц
и намазывать скрипом кровать.
Загибается вечер, как ногу свело,
звёзды в небе, как брошки с лотка.
И пульсирует, высвобождая крыло
под ладонью голубка лобка.
Город вновь по колена в воде обречён
мыкать корюшку с каменных плит,
потому что капричио или капчо
и отрава цветущих ланит.

---

Гостья из будущего

Стеклом в окошке сердце ёкнет, и рюмки закудахчут в тон -
ты, как развязаная ёлка, перебралась с балкона в дом
переживать, пока украсят дождём и ветром до поры
когда застолье нос расквасит о разноцветные шары.
Неузнаваема без грима фольги и пряничных бельчат
глядишь из призрачного мира, где до полуночи не спят,
где гром гуляет в стрелках гончих и, кем-то схвачен не с руки,
взорвался базовый галончик, и побежали пузырьки -
дразня бесчувственные губы желанием пропасть скорей…
Уговори, как лесорубов не отрываться от корней,
в разгар рождественского пира гостей не излучать беду,
пусть выжигают бензопилы фигуры ангелов во льду!
Чтоб в пору снежного прибоя пельмени тишины лепить
попробуй в рыхлый запах хвои любовь к порядку нарядить!
Конечно, бытиё итожа, не взять бессмертие в кредит -
надежды цирковая лонжа и ангелу не повредит!
Хозяин взял тебя на мушку, рассасывая валидол,
и словно мягкая игрушка уже забрался под подол!

---

Бдение у телескопа

Бессоница
Пространство, босы твои басы…
что ловит Космос мембраной чуткой?
Защита докторской колбасы –
и резь в желудке…
Нирваны боссы твои хотят,
«первак» нарезали, сало глушат -
их ночь вылизывает, как котят,
ломая уши.
Сказали «пуговицу не крути» -
луна висит на последней нитке.
И с каждым вдохом в твоей груди
скрипит калитка.
Натянуты за струна струной
ночные ивы беззвучно воют,
когда выстреливают за спиной
плевки левкоев.
Мы все в любовниках здесь с тоски,
сидим у Вечности под арестом:
губами трогал её соски -
навёл на резкость?
Рискнул с земли подобрать предлог
высокогорное склеить что-то?
Не левитируешь, будто йог -
уходишь в штопор!

Недолёт
Снова спички жгут с промокшей серой -
талый воздух жжётся и горчит…
Клювами выцеливают Север
будто намагничены – грачи:
небом, от косых снежинок колким,
выгребать на Родину пора…
Но однажды выключится компас,
а вокруг - ни пуха ни пера…
ни гнезда ни пепельницы, разве
что в ладонях разума одни
вспыхивают звёзды, как оргазмы,
признаком космической любви.
Здесь путей не выберешь окольных,
в торжестве потенций и границ…
Разреши, вернутский треугольник –
перелёт моих стеклянных птиц!

---

Непал

Опять Кали-Юга…простите меня, подлеца,
индусские боги с разодранной кожей лица,
когда у торговцев я вас из-за пазух краду
вопит попугаем и блеет козой Катманду!
И вертит во мраке над ним на ходу холостом
хребет Аннапурна светящимся рыбьим хвостом.
Ищу, одуревший от специй и пряностей спец,
в проулках Тамеля отель, а не то – катмандец,
забреют в монахи иных социальных лекал -
потом докажи, что бухал а не духом не пал.

---

Дорога на Лумбини

Любит дождь обрывы штопать –
сам, бродяжка, бос и рван.
Лезут в гору шерпы в шортах -
до свидания, Читван.
Ганга, девушка непали,
что там у тебя в огне -
режь имбирь с дайконом, али
пища Будды не по мне?
Склон – заплата на заплате,
зажелтел в террасах рапс,
только тучи рвёт Парвати
и бросает клочья в нас!
И блестят, полны тумана,
на уступах сквозь кусты
тонкостенные стаканы
запотевшей высоты.

---

Смола и мёд

Пустой электрощитовой, когда в загуле
смотритель, медленно гудит зелёный улей -
с его фанерного плеча, его берета
из жести, подобрал сквозняк пылинки света.
Снуют в наборе строчки пчёл в живой газете -
поносят власть, ругают строй, боятся йети.
Творят порядок и уют, всё – шито-крыто:
плетень отбрасывает тень, а конь – копыта.
Желтее некуда уже, а ты не бойся -
росой и сыростью грибной в лесу умойся,
где кисти у рябин замкнул туман с начёсом,
застыла горькая смола в колодцах сосен.

---

Отражение

Лейся, песня, над простором
прямо в лодку рыбака:
мотылёк летит, с пробором,
раздвигая облака,
рассекреченный, как атом,
неустойчив, словно ген -
весь пропитан консервантом,
и практически нетлен!
Это он с гуденьем низким
движется наискосок,
будто виолончелистка
пилит фугу между ног!
Чалясь к пристани бетонной,
хватит в жаркой немоте
через трубку патефона
пить сироп Мирей Матэ!
Принимай, вода литая -
выгребаешь неспеша,
а подмышку залетает
отражение стрижа!
На песок горячий пузом -
бац, в прыжке – и над рекой,
к запотевшему арбузу
приморозишься щекой…

---

Крещенские морозы

Заставляют забыть об обеде,
вылетая из клавиш упруго,
неразлучные «буки» и «веди» -
невдомёк отдохнуть друг от друга.
Монитор, ослепительно липкий
продолжает подобием клона
добавлять в вечереющий «Липтон»
электричество вместо лимона.
Выходи из купели вне жанра -
так пчела, в полосатой попоне,
оставляет дрожащее жало,
разжимая кулак – на ладони.
Тонко блеет пурги ностра коза -
рубит ветки берёз, как мачете.
И цыганские ноздри мороза
рвёт заточенный коготь мечети.
Вот с постиранным возится баба -
ей прищепками щёлкать не просто -
притворилась Андреевским флагом,
расправляя фанерную простынь.

---

Полночь

Рождества будто не было прежде -
столько скоплено сил на потом!
Но морочит какая-то нежить
и бросает лягушкой под ток…
Бес тебя новизной не попутал -
воспари, прикурив от луны.
Без тебя не бывает попуток,
и стучат поезда, как ломы.
Нет в душе ни покоя, ни гнева -
заплати, не скупясь, за извоз!
Путь любой упирается в небо,
в бесконечные залежи звёзд -
там уже ничего не исправить.
Прозвенев по Рублёвке рублём
неожиданно врежешься в память
и останешься спать за рулём…

---

Не моё кино

К асфальту фонарями приторочен -
растянут снег и соткан в полотно.
Запущено в прокат до часу ночи
прогулки черно-белое кино.
Известно, чем закончится картина,
понятно, кто кого уговорил!
Помогут ли уплыть из карантина
спасательные пачки балерин?
Курилка жив! В чести герой вчерашний -
нашёлся гардеробный номерок!
Мосты не разведут, как прежде, шашни -
и небо не провалится у ног.
Надеждою на лучшее измотан,
по-прежнему натужен в кураже,
гоняет Джека до седьмого пота
а тот не пишет Идена уже….

---

Отпускное

Невесом, словно бублик от дырки,
не полезешь за правдой в Бутырку,
а поедешь на остров Майорка
запивать поцелуи касторкой!
А на острове контр-адмиралка
круглый год не морозно - не жарко,
воспалённые чайки бунтуют,
да прибой побережье бинтует…
В гриву тучи залезла нахально
пятернёй однорукая пальма,
и катается дождь до упаду
на рессорах расшатанных радуг!
Разбежишься по гальке и, с ходу,
обнимаешь кипящую воду,
будто заново выкормлен грудью -
оторвись, на Руси - не убудет!

---

Кот в мешке

Жду, когда рукава закатает закат -
сам себе оппонент, сотрясатель основы…
Кто в мешке - отдаю эту ношу за так –
как сиянье луны или запах сосновый.

Можно выспаться на пионерском посту,
где внезапная жизнь превращается в шутку.
Опускаются руки, но крылья растут -
и хрустит позвоночник у них в промежутке.

Наконец угадаешь себя в босяке,
что возник крупным планом и мыслит непросто,
вырезая ножом на дверном косяке
год за годом отметки и все - не по росту.

---

Тишина

Море в берег торкалось всю ночь -
не пустили и послали прочь,
Только дым валил из саксофона
будто джаз, как опий подожжён.
Пролетела брошенным ножом
обоюдоострая ворона.
Я же погружался в тишину
дайвером в тугую глубину
до тех пор, пока раздался ветер.
Через вату памяти трубя
раковина слушала тебя -
или поворачивался вертел.
Не поверишь - будет всё ништяк!
Скрюченными пальцами дождя
схвачен под узцы лежачий камень…
Отвечай вопросом на вопрос:
бедный всадник - модный купорос,
твой костёр и тот развёл руками!
Спотыкаясь, чайка воду бьёт
точно в отражение своё!
Ты же вновь изрыщешься по следу…
Попадёшь из этого всего
прямо бесконечности в седло -
знак бессмертия велосипеда!

---

Белая гвардия

Погоны ветер отпорол,
в овраге, загнанный сипит -
где от восторга топоров
уходит конница синиц -
весь день, предчувствием дрожа,
ему рукой сидеть в ноже,
пока по локти в чертежах
инжира неба инженер -
пусть, сгоряча не наречёт
горшком, а всё посадит в печь.
С карниза целится в зрачок
домоклова прямая речь.
Капель декабрьская - поклёп
Вот молния мороза – клён,
как будто воздух застеклён,
разбит и снова застеклён!

---

Попутная песня

Луна устроилась пшённой кашей на рельсах слоем –
которым ночью не будет страшно, пока их двое!
Полозья света с горы стекают на дно оврага
по скрипу шпал, что удав спирает спиралью мрака.
Тобольск с Тюменью забыты Богом и Богандинка -
в неё нефтяник упёрся рогом, растёр ботинком…
Был мир когда-то пушист и зелен, теперь измучен
и пуст - как будто об эту землю убилась туча -
он по-китайски во сне лопочет, когда без спроса
на запад гонит цистерны ночи экспресс мороза!

---

Непогода

Ковчег не промахнётся мимо Крыма
что позолотой слез с карандаша -
За пазухой его джанкойский рынок
подсолнухами жарко надышал.

В лохани черноморского компота
полмесяца - сплошной шурум-бурум…
Последствия всемирного потопа
на карандаш истории беру,

когда в глазах темно уже от вздора,
я с коньяком наведался сюда
мечтать о дне умеренного моря,
где всё одно - и воздух, и вода!

Сюда, где раскололи побережье
рогатых гор тяжёлые скачки…
Любовь ушла, а Вере и Надежде
нужны солнцезащитные очки!

---

Начало света

Наконец-то он снижается
на пургу намёком лишь,
в мякоть сумерек вгрызается
штыковой атакой крыш .
Языком попробуй тронь его,
и хватать его – не сметь!
Он страдает хладнокровием,
где одно лекарство - смерть.
В настроении паническом
перед стужей ноября
бьётся чижик электричества
в нервной клетке фонаря,
а внизу метлою шаркает -
в телогрейке старичок,
перекинув рваным шарфиком
первый снег через плечо!

---

Свобода

Всё останется в теле:
рук усталых ломы,
две берцовых гантели
и чугун головы.
Злые гроздья свободы
где, условно ничьи,
на ветвях небосвода
громоздятся грачи.
Пусть – ни дома, ни мысли
над тяжёлой водой,
все извилины выси
до последней – с тобой!
Нет нужды материться
и обиды терпеть….
Ты летаешь, как птица,
только некуда сесть!

---

В ночном

С комаром у виска надоедливым ночь коротаю:
многоточие звёзд бесконечно, луны запятая
из диктанта залива, а там золотые лягушки
осыпаются в воду как будто плеснули из кружки.
Обомлела река, не печёт уже слева направо,
вспыхнул ветер неоновой лампой в испуганных травах.
Вот затикал сверчок спусковой и в тылу побережья
по сигналу его - диверсантов-стогов перебежки.
Всё, что зрело вокруг и случилось с тобой не напрасно -
в закоулках души обнаружит прибор инфракрасный.
Что напишется по остриям перевёрнутых клавиш -
как жуков, по одной, эти буковки не передавишь.

---

Песня Сольвейг

Прогулял каникулы опять я -
потому, трамваями трендя,
город заключил меня в обьятья
за попытку ветра и дождя!
От портвейна сумерек осипнув,
изучаю осени архив,
где листки желтеющей осины
терпят в переплёте из ольхи!
Спахивая пыль, листаю вести
будущих и прошлых непогод,
усижу ли умником на месте,
если время ходит взад-вперёд,
гулом водосточного гобоя
за пределы разума маня…
если, как проклятье родовое,
песня Сольвейг мучает меня?

---

Омик

Омик

Там, где не мычат стога двурогие,
на верёвках телится бельё -
соловей кошачьей лапой трогает
сердце перекатное моё.
И, пугая рыб гудками долгими,
ищет пристань пьяный теплоход...
Исцарапан детскими наколками
знаков зодиака небосвод!
Ветра нет, он только приближается,
намотав усищи на кулак!
Мой костёр, как зуб больной шатается –
и во тьму не выпадет никак.
Околдован птичьими уловками,
на похмельном «омике» опять
уплыву со всеми остановками
дорогих и близких догонять!

---

Раннее утро

А. Сахибзадинову

Опять фехтую спиннингом без толку…
Бензиновым передником шурша,
прижав к груди укачивает Волга
дежурный бакен, будто малыша.
Смотри, какой туман вокруг, Айдарка:
его в стекле попробуй продыши.
На тонких лапках бегает байдарка
и хитрой мордой лезет в камыши!
Простреленный утиным криком воздух
хватает ртом солёную росу.
Уже рассвет порезался о звёзды
и копит кровь в ладонях навесу!

---

Похоть

Подоконник измят подбородком -
жду погоды в своя конура.
Замыканье рябины короткое
распугало ворон со двора.
Вот и нет комариного звона,
хвост павлиний расправил бензин…
Соберу шампиньоны с газона
на продажу в ночной магазин.
Нету нетто и ты, брутто, тоже…
Отражений витрины громя,
барабаном дождя обнадёжен
вышел заяц за мною двумя.
Набивает ягдташ Монтесумы
пустотою, сводящей с ума.
Но в трюмо выплывает из трюма
редкой самки резная корма!
Что замялся, косой - аль неябарь?
Барабанные палочки брось!
Разберём по конфетке ноябрь,
а большая охота – поврозь!

---

Деревяшка

Как ты, молекулами хлеба -
выкармливая мелких птиц
деревья прорастают в небо
и падают оттуда ниц.
Встречает гладь реки скитальца
плашмя, а не моги, родной,
ходить по клавишам на пальцах
над перевёрнутой страной!
Обрыва каждый пень скуратов -
бросает клубни кулаков
в живот, податливее ваты.
Ушёл в себя - и был таков…
Покамест обмирает сердце,
загривок загодя намыль -
ужо умерит пыл терпельца
казённой мешковины пыль,
оформит перечень историй
остаток рощи небольшой…
Деревья умирают стоя
у человека над душой!

---

Верность

Не пытай электричеством рыцаря –
прикрепив наподобие клемм
одуванчики жёлтыми рыльцами
на его позолоченный шлем.
Верность долгу с трудом переносится
и на подвиг не тянет пока -
под забралом кровит переносица,
непослушна в перчатке рука….
На одре ли кичиться доспехами!
Непорочные девы, в тщете,
посмотреть на него понаехали,
как щетиной оброс на щите.
Только та, что порхает за ветками,
свой каприз вспоминает тепло:
«Сделай то, что завещано предками –
и разбей лобовое стекло!»

---

Измена

Засыпая, двигались след в след,
обернулась – я и был таков….
Распечатал медленный рассвет
контурные карты облаков.
Будь моей фантазией пока,
козырей старайся не сдавать.
Вот заходит из-под дурака
чёрной молью битая кровать:
сплетена из боевых пружин,
в каждом завитке таится всхлип.
Только копоть прошлого кружит -
потому очкарик снова влип…
Я с тобою медленно живу:
ночь гремит цепями фонарей.
Обижаться грех за дежавю,
будущее прошлого верней.
Город снова в белое одет,
нафталином веет из прорех…
Кончилась горчичка, твой студент
влип, и не спасает «Теормех»!

---

Накануне октября

У Давида в праще что за камень такой –
не такой ли свистел над моей головой
и пропал, будто в сене иголка?
Наступает октябрь - как же долго.
Захрапел и оскалился конский щавель -
как же долго сбирается вещий Олег –
в чемодан уложил вещь за вещью,
чем копаешься дольше, тем меньше.
Собираюсь и я воевать времена:
конь встаёт на дыбы, только жмут стремена,
коротка оказалась уздечка,
и жена холодна, как узбечка.
А пергаментом ветхозаветных равнин
вдруг хазар прошмыгнул печенегом раним,
зажимая дырявую печень -
вижу всё, но помочь ему нечем.

---

Почайпить

Выдвигай перископ самовара
над безмолвием истин букварных.
Пробуй блюдце дыханием робким,
угорая от шишек растопки.
Брось в заварку брусники немного,
угождая друзьям-педагогам,
что привычно, с упорством паучьим,
оплетут разговором, замучат.
Ночь проклёпанная фонарями
проплывает в рассохшейся раме,
будто в Малом театре драма -
леса рваная кардиограмма,
где гуляет туман в шароварах -
белки пихту расшнуровали,
поднимается звёздной брагой
свет гнилушек со дна оврага,
опираясь на ив перила…
Что ты там про любовь говорила?

---

Родом из детства

Я вышел из детства, в чём был, ты меня не рожала -
я выскользнул искрой в трубу из ночного пожара!
Гудящее пламя казанских проулков и скверов
вылизывало, будто сука, нас - сирых и серых.

Я вышел за квасом с бидоном в июльское утро
во двор, где на лавках – портвейн, а в кустах – камасутра.
Где пеной пивной поднялись тополиные кроны
и старый фокстрот подавился иглой патефонной!

Я вышел в открытый киоск с сигаретами «Космос»
где люк на асфальте и глюк состыкованы косо.
Где шишел и мышел, копейки сшибающий хроник…
Где, Дороти, твой сволочей убивающий домик.

Там вечный ремонт и о стены шершавые гулко
котом загулявшим скребётся монтажная люлька.
Дворовый Шумахер с руками в порезах и цыпках
играет джаз-рок на горячей трубе мотоцикла.

Невольники чести, сражались в оврагах, как психи -
разменные карты «козла», «петуха» и «зассыхи»…
Я вышел из детства, а был запечатан в колоде,
но детство само до сих пор из меня не выходит!

---

Мораль

Вот будущего классика тетрадки…
святой воды ему не пить с лица:
Герасим-сим не топит му-мулатку
Мазай-за-зайцами плыть ленится.

Не у него ли в рубище колодца
в жару темно от звёзд наверняка?
Неве, чтоб уползти туда придётся
разжать мосты, как челюсти жука.

В его столбцах проклюнутся ли всходы
колючей проволоки из семян?
Пора, выходит прошлое из моды -
и фантик благодатью осиян!

А ты рискни надменно отмолчаться,
когда всё на планете этой влом -
клонируй стволовые клетки счастья,
но будь поаккуратней со стволом.

---

Осенний сон

Осенний сон
1.
Лабораторный дух неистребим -
погоду отравил сульфат аммония!
Случайный дождик в лужах не рябит -
у облака в штанах заело молнию!
Ржавенье листьев - на зиму задел,
их кудри-мудри выгорели в просеках…
Какой алхимик пепла захотел –
дождёмся рождества, тогда и спросите.
Не важно, мусульманин ли, хасид
кошачей желчью выжег территорию.
Осины преждевременный оксид
опять попал в новейшую историю!
2.
Дождь доносы печатает нудно,
ну и ты по стеклу барабань!
На суку, где болтался Иуда,
астраханская сохнет тарань.
Банка с пивом, разбитая осень -
пусть её киноварь в монтаже.
Всё любви у Всевышнего просим,
невдомёк, что любимы уже...

Бабье лето
Августовское «гитлер капут» -
похотливые липы текут.
Кто отыщется в свежей капусте:
аистёнок, сопливый слизняк –
тяпка рубит наперекосяк
кочерыжку, запутавшись в хрусте.
Остывает утюг сентября,
на коротком шнуре серебра -
вороха перегладил иллюзий.
Там, где месяц цветёт, двоерог,
изо рта выпуская парок
расползаются тучи на пузе.
Эту схему собрал идиот,
втихаря, за диодом диод -
зарядил и замкнул без опаски…
Ты же, мама, меня не буди -
осторожней за плугом иди
гэдээровской детской коляски!

---

Подмостки лета

Разбита в кровь макушка лета,
и на коленках пузыри..
Сухарь штакетника шкелета
грызут крапивы упыри.
Июль на летний трон помазан,
пол неба – тёртый промезан…
Шуршит в овраге протоплазма -
а то засада партизан.
Вот вышел трагик с того Фета
со шпагой молнии в руке,
чтоб громкий дождь на сваях света
прошёлся дурнем по реке.
Ещё клубника в поле зрима,
за ней тряпичный лес повис…
Всё – фальшь и нежить, кроме грима -
и жесть гремит из-за кулис!

---

Небо вокруг

Двигались по солнечному кругу:
разрывные цепи, хоровод…
Штандр-штандр, где моя подруга?
Гуси-гуси, лапчатый народ!
Помнишь в небесах разводы мела…
Каждый на рассвете – новосёл!
Целоваться в губы не хотела -
просто не умела, вот и всё!
Как же – заграбастал первый встречный!
Обещал - всё будет хорошо?
Помнишь, май просыпал нам на плечи
солнечного света порошок?
Покупали марочные вина,
клеили конверты языком!
Вечности замедленная мина
тикала у мыса Меганом -
мы, над ней ступая осторожно,
в этой бездне видели с моста:
Ференц Лист, срывая подорожник,
зачитался музыкой с листа!

---

Негатив

Последний день жары отсох горчичником,
унялся кашель клевера в цвету,
голубка Турман Ума помрачительно
крупу дождя хватает на лету.

Оливковая ветвь в гнездо пропущена -
катается по дну холодный пух.
И ничего не ведает про Пушкина
пацан на голубятне, лопоух.

Усталых хромосом сомы хромые –
из омута таращится урла.
Сейчас отец, вытягивая выю,
застрелится перцовкой из горла…

---

Привет Тютчеву!

Люблю грозу в конце июня,
когда кипит в саду вода,
когда пускают окна слюни
и днём темно как никогда…

Сломив сопротивленье Ома,
природной физики азы,
дождь отрясает клубни грома
с трепещущих корней грозы!

Тогда и выстоять не страшно
былинкой в этом кураже.
Сирени гречневая каша
готова к ужину уже…

---

Разлука

Я опять обезвожен и бытом измотан,
согласился почти на медаль…
В миндале твоих глаз не найти горизонта -
зелена и бездонна миндаль…

Почему этой прорве чужой угождаем?
Разведённый разлукою спирт
мы давно закусили грибными дождями,
и в снегу огуречном не спим.

Потянись же навстречу разбуженной кошкой:
видишь – веет из печки золу…
и не делай обиженно пальцы картошкой
босиком на холодном полу!

---

Квартирный вопрос

Жареный петух уже не в теме -
попадает в пятницу впросак…
Собирай потерянное время
и грибы в строительных лесах!

Если первый снег – кора берёзы,
прямо над горою Арарат
августа просроченные звёзды
сочные, как yandex-ы, горят.

Тут, куда ни плюнешь – даль больная
требует аренды за жильё…
Широка страна моя родная,
но инфаркт обширнее её!

---

Мисс Доброй Надежды

Так - жаль мне, тебе так - удобно:
заварочный чайник – Грааль.
Налей же сквозь горлышко кобры
отчаянья горькую даль.

Будь паинькой, я же, касатик,
не Лазарем жизнь прожигал.
Поедем в кроссовках кататься
давно я тебя поджидал.

Пускай не достанется брони
в одну из осенних кают,
где сумерки сдвинули брови
и ветер пакует уют.

Замнём компромисс коромысла -
повтора не будет на бис.
Тяни сквозь соломинку смысла
недоброй надежды кумыс.

---

Затяжной прыжок

Вселенная черна и голодна,
мы, падая, ей подаём на бедность.
И вот опять на дне её одна
моя инструментальная валентность.

Я жду начала света, я – в конце:
в сознании – ни сна, ни промежутка.
От стронция давно в моём свинце
Израиль мозга и Катар желудка.

Пока следил, с мешками на груди -
отвалится вставная челюсть люка -
уже того, кто плакал впереди,
благословил пинком инструктор-злюка.

Лети по вертикали стилем брасс –
внизу земля, её сплошная Мекка,
где все друг друга съели много раз
и сплетены из этих же молекул.

---

Проза жизни

Саканскому Сергею

Никак не обойтись без денег,
деля на карте участь света:
где Выборг – это выбор, берег,
а Рига летом – Риголетто.
Гортензии какого цвета
и при каких температурах?
Пропахли шашлыком поэты -
твои друзья, в тигровых шкурах.
Пусть в котелке литой картофель
кипит идеями клубники -
фотографируй это в профиль,
к виску приставив чёрный «Никон».

---

Пасьянс

Небо провисло, как мокрая марля:
трезвое утро, бухой виноград.
Пахнет олифой очаг Папы Карло –
носом проколотый чёрный квадрат.
Кошка на коврике тесто замесит,
цепь конуры застрекочет в упор.
Плавит стога свежескошенный месяц,
сено вокруг расчесав на пробор.
Верно, и я этой грязью раскисну.
Горло, хоть маслом касторовым смажь,
если и пискнет чего за отчизну -
яблочко сдавит какая-то фальшь.
С горки последняя лесенка спета,
пруд «эскимо» камышовым оброс,
дамы, по пояс в воде, и валеты,
и виноградные косточки слёз.

---

Осэн

Палёной шерстью пахнет осень.
Бежать из дыма не моги:
накинь Ветровку 38,
погоны - стельки в сапоги.
Консервный дождь наводит глянец
по краю крыши, набекрень.
И кролики, с глазами пьяниц,
ныряют, друг за другом в пень.
Скажите это всем и восемь,
в остатке, заповедей свод,
перебежав дорогу, осень
жуёт конину, ну и вот
орлом двуглавым выпал жребий
кобыле – грудь её пестра.
Салют созвездий в ясном небе,
в «замри» играет до утра.
Дымится мир сырым навозом,
официанты дичь несут.
Пульсирует над паровозом
труба, как порванный сосуд.
Затаривая дёгтем соты,
попутчикам не возражай -
когда сажают самолёты,
не собирают урожай.

---

Лох серебристый

Рыбы эфира, холодные всплески,
скачет моторка, на полном газу.
В небо заброшены сети и лески,
слёзное марево - мушка в глазу.
Ветром запахнута не по погоде,
ночь - напролёт прозябает в тоске,
в дырах озона, где звёзды на взводе
вязнут у облака в каждом куске.
Лох серебристый, посыпанный солью,
лезет в объятья рыбацких костров.
Стынет коряга, как мумия тролля,
вобла рояля, надежды остов.
В ней ли причина удачи вчерашней,
плов из белуги, да клёв на реке?
Лох замороженный, клон мой опавший,
сбросишь листву, и опять – налегке.

---

Волга июля

От жары мене не до инжиру,
заряжаю бутылок пращу.
Три сосны на юру, майна-вира,
сеть пуста - пятый Гугл ищу.
Здесь, на стрежне, и Разин, и Вагин
обновляют на дровнях сердца.
Заводи свой Творец, газенваген –
накипело дождями с торца.
От рыбацких повеяло хижин
чешуёй ослепительной, где
дышит сперматозоид, недвижим,
как цунами в протяжной воде.
Аэробус взлетевшего грома
в гулком небе качает права.
Как дрова, перевиты соломой,
пахнут будущим дымом слова.
Стрекозой, прикорнувшей на коже,
время крутит себе подзавод.
Осыпается воздух порожний
половинке арбуза в живот.
Вспоминай прошлогодние галсы
пионерскую хлорку очка.
По каким кутюрье ошивался,
заморил, наконец, червячка?
Новый день помаячит и канет.
Слушай, как в раздевалке ночной,
Вечность цокает вдаль каблучками
по обманутой гальке речной.

---

Нейтралитет

Выпал гребень озона, покинув пазы,
из распущенной гривы вчерашней грозы.
Распелёнутый сном, убегай по слогам -
гром рванёт и добавится ваты ногам.
Кто, под грифом рассвета, секретным орлом,
с пулемётом на вышке торгует еблом?
Виноградные бицепсы напряжены,
разжимая над полем струбцину войны.
Тянет временем и офицерским ремнём,
детской верой, что мы никогда не умрём.
Перекрасится в нечто Вселенная вдруг –
это кажется, это – Бейрут на испуг.
Всё равно ли какой народится итог,
ты – наживка удачи, будь спок, молоток.
На халат психиатра пуская слюну,
забиваешь на мир и кладёшь на войну.

---

Воистину воскресе.

Бьёт прицельно и уксусом щиплет висок
свежевырубленный апельсиновый сок,
из-за туч продлевая презрительно
луч надежды - симпатий приз зрительских.

Это кто загибается в здешней тоске -
жизнь повисла на тонком его голоске?
Прорастай сквозь случайные ласки
истуканом на острове Пасхи.

Чтоб, играя со временем шахматный блиц,
обойтись без молитв и покраски яиц ,
между ног будь готов к апперкоту,
с кулича соскоблив позолоту.

Предписай выполненье заботних суббот,
ключ поддастся всего на один поворот.
И запустится в сердце калики
тик икон перед стартом Кон-Тики.

---

СМС-ка в Литву

Не балует снежок купюрным хрустом,


---

Приступ весны

Кипящим азотом в глубокой крови водолаза
сквозняк запускает конвейер асфальтовой базы,
откуда на солнце каток выползает дымящий
по хриплому снегу - и давит за хрящиком хрящик.

Вернувшись, толпятся грачи кривоногие следом,
за ними пацан в телогрейке – послали за хлебом.
Запахло картоном размокшим, бензином и ваксой,
чуть позже - разбитым портвейном, накакавшей таксой.

Освоить не всем волевое улитки скольженье -
приклеясь к стене вдоль ручья, словно знак умноженья.
В поту участковый, и дворник в жилетке ковбойской –
остатки бутылки трясут из геройской авоськи.

Улыбок тебе, март-мокрушник, отпразднуй победу:
«разведчик погоды» рубанком прошёлся по небу,
что синь такова от Москвы до мятежной Варшавы -
нежнее суфле и картофельной шкурки шершавей.

---

Ремонт марта

Подшофе, в компании с красоткой,
ты не обнаружен в этом списке –
хорошо закусывает тот, кто
яростней фехтует зубочисткой.
Если до обеда ходишь в кедах,
каска натирает обод скальпа,
онемели губы от синекдох -
чаще повторяй: Тегусигальпа!
Рыжий пузырёк феназепама


---

Лёшкина каша

Кемаришь, под знаком вопроса,
с тобой – зимний сад, снегири.
Терпи - пересчитывай просо
и жёлтую кашу вари.

Распутай сквозь облако пара
тяжёлую соль из горсти.
Зима под венец укатала,
за это и ляжешь костьми.

Собою всех мелей замеры
оттаявших рек поперёк
провёл, вот и выжил без веры,
что значит, Господь поберёг.

Захлопнулась исповедальня -
загнали кацапа в цейтнот.
Но верба в краю не вербальном
на кончиках пальцев цветёт.

Пусть стынет мороз стеклорезом,
синица на песню скупа,
когда, пригорая к железу,
закашляет крышкой крупа.

---

Лесопилка

"В Лонжюмо теперь лесопилка"
А. Вознесенский

Ворота, с год, как ветром своротило:
заходь любой, смотри из-под руки -
схватив под жабры рыбы-бензопилы
буксуют в грязных брёвнах мужики.
В котле, на кухне, булькает картошка,
запить бы чем - вопрос! У этих лбов,
всех на подбор, загубные гармошки
раз через двое выбитых зубов.
Закурим под навесом, скинув польта,
где, в тщетном ожидании гудка,
пружиной часовой рукав брандспойта
взведён в фанерном ящике ПК.
Завхоз бревно трухлявое пинает -
"Ну что же, археолог, выбирай,
сухого леса нет" - на дождь пеняет.
А хочешь, разберём вон тот сарай.
Перетерпев глоток, на пробу, спирта -
литую фляжку взвесив в пятерне,
заводит разговор хмельной и хитрый
о непорядках в нынешней стране:
Державу жаль, вот вывалим на площадь.
Я о дровах ему, он - ни о чём,
так в скважину замка, уже наощупь,
попасть не может пьяница ключом...
И, одарив меня ножовкой ржавой,
уполз в бытовку дрыхать старый жмот,
во сне соображая за державу
опилками из школы в Лонжюмо.

---

АО

Когда ещё мы строили каналы
и улыбался русскому казах,
мне вышивала мать инициалы
на майках пионерских и трусах.
Июньский мир вокруг глаза таращил -
нас повезли клубнику собирать.
А мама всё: бельё стирай почаще,
меняй, и постарайся не терять.
Пугающее: Осторожно, дети! –
табличка у шофёра за стеклом.
Наверное, учился в классе третьем,
четвёртом, пятом - эх, облом-облом -
я память просвистел наполовину.
Соратники, узнаю ли кого?
Но помню, как впивалась майка в спину,
верней две буквы – вышивка АО.
Работа до обеда и…купаться.
Захочется – за рыжиками в лес,
в котором невозможно потеряться –
отыщет спутник, всё-таки, прогресс.
А если солнце спрячется за ветки,
наверняка спасут, хоть сам с усам,
надёжный компас, крохотная метка -
две буковки, пришитые к трусам.
…ау! Прощай волшебная заначка.
Проходит жизнь, толкаясь и грубя.
Народ - дурак, законы пишет прачка.
И никому нет дела до тебя.

---

Пегас

Мороз и со! Погода, как с куста.
Не разбавляй рысцу походкой маршевой,
да не облезет репица хвоста –
попону, как судьбу свою, донашивай.

Стриги ушами иней с проводов,
храпи шампанским в морду участковую.
Пропишет новый доктор промедол,
а старый угощал тебя подковою.

В мультяшном рае жёлтых субмарин
конь дед-мороз тебе уже не встретится.
Забит в сугроб турецкий мандарин,
такое же тавро на холке светится.

Равнение на рвенье в январе,
отечеству служить, кроить науку.
Твой господин, то Жижка Ян - в рванье,
а то, весь в орденах, брутальный Жуков.

Не плох и тот, рисующий бурьян
на матовом окне железным гвоздиком.
Пока армянка Время Мгновеньян
ткёт «Геркулес» из будущего воздуха.

---

Мороз-воевода

Смажь касторовым маслом, смотри, не слижи,
нос и щёки и губы. Как выйдем –
минус сорок мороза растут этажи,
в каждом лифт, словно пульс, нитевиден.

Угадай-ка теперь, что беречь наперёд,
даже вена струится изменой –
в точке пульса ошпарил её чёрный лёд
из коптильни времён тонкостенной.

Что за крошки летят из твоей пятерни,
наблюдает голодная птаха.
Чёрный лёд – суть природы, её материк,
лишь присыпан до времени прахом.

Здесь тупой суицид твой и девичий стыд,
и всеобщая совесть похмелья.
Потому что душа, как синица, болит,
и теряет на холоде перья.

Всё во власти опять ледяного катка,
где упал, там пропал без остатка.
Просто вышла зима погулять без платка
как встречать почтальона – солдатка.

---

Против течения

Воспаление свежей наколки –
отражаются звёзды руки.
Бурлаки-вурдалаки из Волги
тянут жилы и пьют из реки.

Перегар сотворения мира.
Млечный пот прирастает к плечам.
Им служить бы командой буксира,
чтоб не выть, а гудеть по ночам.

Скрип уключин создателя вкрадчив,
нате вам, что потом – разберусь.
До сих пор ни покоя, ни складчин,
хоть построена в складчину Русь.

Может, чёрт не по чину помянут -
чешут репы волхвы на Дону?
Мышка с дедушкой тянут-потянут.
Вот и я свою лямку тяну.

---

Школьный салют

Куранты бьют – запущен двигатель,
шипит шампанского гадюка.
Включаю саунд долби дигитал –
в системе долбанной ни звука.
А за стеной соседской музыка,
там ржут уже и режут мясо,
напряжены бананов мускулы,
и бьёт фонтан из ананаса.
Что ж, выпьем и пойдём на лоджию
курить без аккомпанемента,
смотреть какой, с огнями сложными,
салют затеяли студенты.
По небу, будто мысли шизика -
разряды пробегают с треском -
Опять огонь разводит физика,
а лирика к нему - довеском.
Я ослеплён китайской магией -
но мне случалось, без примерки,
из смеси калия и магния
лепить для школы фейерверки.
Сортир расшатывая рокотом,
рвались пустышки от сифона,
в тот день, когда делиться опытом
начальство ждали из Районо.
Педагогическая мафия,
пузато выкатясь из «Волги»,
хлеб-соль из взорванного кафеля
сперва разглядывала долго.
А что касается зачинщика
салютовавшего так смачно -
гриппует дома под горчичником,
режим постельный, однозначно.

---

Урок нежности

Я думал так: вот груша спелая,
счастливей нет меня ребёнка,
когда всё было черно-белое
на однобокой киноплёнке.
Меня тогда манила чем-то
поляна за соседской дачей -
а там, в спортлагере, студенты
под вечер шнуровали мячик.
Великовозрастные мальчики,
волейболисты, дули пиво
покамест бегал я за мячиком,
упавшим в заросли крапивы.
И, загорелые, как дервиши,
бутылки, с вывертом, бросали -
им аплодировали девушки
с распущенными волосами.
Меня почти не замечали,
но было, в общем, всё в порядке –
какую свежесть излучали
они, транзистор у палатки.
Но самая одна, красивая,
на той площадке волейбольной,
поймала за руку, спросила:
малыш, тебе не очень больно?
Приблизила глаза зелёные,
ладонь лизнула осторожненько,
и волдыри, слюной краплёные,
забинтовала подорожником.
…что, знают выросшие дети -
зашито в память поределую.
Она одна осталась в цвете,
всё остальное – черно-белое.

---

Провинция

За пасекой осыпались осины.
Поддерживая музыку в селе,
движок полощет горло керосином,
с механиком косым, навеселе.

Чихнул, и перестало сердце биться,
теперь, по всем параметрам – отбой.
А за бугром нейтральным заграница
полощет свет неоновой трубой.

Встречает полночь финская Иматра,
танцульки до утра, всё - на мази.
А ты попробуй, выскочи из кадра,
под проволокой с током проползи.

Вздохнул - и четверть века миновала.
Жизнь от охоты ползать отвлекла.
На скотный двор с макушки сеновала
очередная поросль стекла,

с изжогой от могучего простора,
с пунктиром вместо линии судьбы -
по-прежнему стихи растит из сора,
и Сороса выносит из избы.

---

Хулутно, плят!

Конечно, это авитаминоз
пустил товарный город под откос,
где мрачно тлеют красным изнутри
сплошные стоп-сигналы, снегири.

Заиндевев, чугунная пчела
взялася опылять колокола.
Тюрбан мотает вьюга на мечеть
отскакивая, с воем, как картечь.

Зайдёшь куда, и граффити со стен
за воротник пальто сдувает фен.
В дыму кофейни Афанасий Фет –
он ботает по фету, а я нет.

Звенят над сводом тесных потолков
замёрзших окон сорок сороков -
на фоне их узоров и текстур,
у некурящих тоже перекур.

---

Точка отсчёта

И снова на дымах висят берлоги,
на дыбах елей всхрапывает снег.
Изба-старуха, с челюстью порога –
а в ней - родной до боли, человек.
В слепых сенях ведро смахнёшь, громила,
сам, еле жив, в наставшей тишине,
вдруг вспомнишь всё, как мама раму мыла,
и в старомодном ветхом шушуне.
Чего ты в эту глушь стремился ради,
ждёшь, что тебя, столичного хлыща,
как в детстве, по головушке погладят,
отрежут хлеба, выправят борща?
Потом уложат спать, рукою тонкой
крестом, как на погосте осенят,
размазав по царапинам «зелёнку»,
заранее прогонят и простят.

---

Дубль

В тату лыжни и троп Тибет и Альпы дремлют,
высверливая взор искрой, без спец. очков.
Однажды ты вот так уткнёшься мордой в землю,
маня на позвонки каких-нибудь жучков.
Одним с тобой – экстрим, другим – пора разминки.
Разливом седины отчаянных дразни.
Но вдруг скользнёт одна, хлестнёт шнурком ботинка -
дыханье оборвёт сознаньем новизны.
Пусть речью зазвучит твой первобытный лепет:
штормит сиренью сад, сошли с висков снега.
Всё, что берёт на зуб, и просто нервы треплет -
угнав фуникулёр, ударится в бега.
Ты, в чувство приведён нашатырём пошлятин,
затеял новый мир, с рассветом - на крыльцо.
Но, становясь собой, последний гвоздь прошляпил,
а первый, как любовь - забит заподлицо.

---

Последний мёд

Опять в саду резину тянет лето:
у яблока курок от пистолета.
у облака видок истопника.
В бантах и рюшах мальвы вдоль забора,
коровья божка – внучка мухомора,
летит и прячет спинку от пинка.

Тем, что беззвучно прёт из самовара
пугает пар осу земного шара -
над сливовым вареньем не гуди.
Над грядками распущенные пряди
смотай на бигуди – и всё в поряде.
Покажет жало – краник покрути.

Для вечности тревога эта – редкость.
Не наводимо прошлое на резкость.
Мёд укачало в сотах гамака.
Я, понимая - дело всё в ячейках,
не поспевает чай по воле чьей-то -
до первой крови, режусь в дурака.

Застряли комом в горле  документы,
торчат, на стрёме, фишер и карпентер,
пока выходишь с будущим на связь,
где целит в лоб будёновец с плаката,
ползёт, на автомате, факс заката
и падает в прифронтовую грязь.

---

Юбилей

Оттрубила октябрьская медь
четверть века семейного блица…
Я хотел бы с тобой умереть,
только всякое может случиться:
мы забиты, как пакля, в пазы
общей жизни - изломы, извивы.
Вот - на гнёзда растащат дрозды…
или плесень сожрёт молчаливо…
Мало ли что случится ещё…
Запасайся соломой к моменту:
захлебнусь Новосветским борщом,
задохнусь, просвещая студентку…
Почему, чем привычней режим
и короче его амплитуда -
тем упорней от счастья бежим
по осколкам последней посуды?

---

Первый мороз

Давай-ка закурим, ты чувствуешь, в сладкий табак
вплелись и завяли морозные горькие нити.
Детальней сиротство, острей перегар общежитий -
племянники кошки туда не проникнут никак.

Декабрьское солнце звенит комаром в янтаре -
в Опале, и Веге качаются протуберанцы -
фланелькой протрёшь, обжигая холодные пальцы,
и слова люблю не найдётся в твоём словаре.

---

Охотник

В закованном кафелем снежным бору
спит дятел, воткнув свои мысли в кору
крадётся охотник, с прибором,
упал под рябиной, уже под обрез
прицелился было и, вдруг, подобрел,
вздохнул и полез на пригорок.

Хромает и шепчет под нос: твою мать,
придётся до лета пшено смаковать,
а кости болят к непогоде,
был вроде добычлив и не домосед.
Бог знает, откуда бездарный сосед
медведя угрёб на подводе?

Ржавеют, как сосны, двустволки стволы,
приклад - будто улей в потёках смолы.
Сквозняк вездесущ, словно стронций.
Но если окошко оттаять в губах,
услышишь, в траве на полу и дровах
стрекочут кузнечики солнца!

---

Игра

Сегодня - "ша!" - сдаёт восточный ветер.
Сжигают помидорную ботву...
И, в прикупе не обнаружив третьей,
зарылся дождь в краплёную листву,

дуплом ольхи пленён, сидит - не дышит
весь - в капельках пустот пчелиных сот...
Простёган сотней крашеных покрышек
до поворота в лес его приход:

скользить по тонким дырочкам из воска
на блюде наблюдений мне, хотя
в оргазме - этой судороге мозга,
погрязнет скоро грозами акт-ябрь:

пролитое за шиворот "Боржоми",
звон выжженной окурком хохломы...
Бомж у межи - как пойманный на слове,
суоми, что зарёкся от сумы -

от джокера ему не отвязаться.
В роддоме же привычная игра:
младенцы, как спелёнутые пальцы -
разогнуты и целят в шулера.

Начнём с того, что мир бездарно свёрстан...
Вся на кону и праведника жизнь -
за ней не заржавеет и напёрсток,
пришитый к ногтю, намертво кажись!

---

Сон в Крыму

В комнатах курить теперь не велено,
лучше, распахнув окошком сад,
спой мне, можжевельник, коктебельную
под высоковольтный гул цикад.

Выбив барабанку перепонную,
пусть прибой, шурша сухим вином,
плёнку типа шесть магнитофонную
зажуёт у мыса Меганом.

Посмотри, бомжом с отбитым поддыхом,
степь, надвинув месяц козырьком,
задохнулась виноградным воздухом,
выпуская гроздья пузырьков.

Вот автограф, или так, царапина -
в этом гроте, пахнущем тюрьмой,
князь Голицын юного Шаляпина
угощал шампанским и далмой.

Старое вино им клизмой вперилось,
воля послевкусием дрянна -
вот и нам, расслабленным, поверилось,
что придут иные племена.

---

Театр

Строители расставят темноту,
медвежий угол с рёвом - распакуют.
И, чиркнув спичкой, птичке, что кукует,
ослабят винтик паузы во рту -

пускай оттуда сыплется враньё,
когда одним вопросом будут мучить.
Собрав в лесопосадке хвою в кучу,
отправятся на поиск муравьёв.

Суфлёр суфле подавится, в момент,
заметив муравьиный сгусток ночи
в больших руках вернувшихся рабочих,
с которых он сорвал аплодисмент.

Попробуй каждый миг переиграть,
что толку там, а что второстепенно.
Потом ему всю жизнь перебирать
возможности объёма этой сцены.

---

Житие мое

Дыша с трудом и шорохом, в груди
одно ребро расшатано, наверное,
я доктора прошу, не набреди
на остриё блуждающего нерва.

Я был всегда достаточно раним,
житейский сор накапливая в сердце.
Вельми понеже аки херувим,
в компании друзей под водку с перцем.

Не держит статус-кво метаболизм,
слабеет пульс и зрение садится
в преддверии отплытия без виз
в республику берёзового ситца.

Как всё внутри растянуто, хоть плачь,
когда у микрофона зло и кротко
охапку скользкой музыки скрипач
придерживает чутким подбородком.

---

Междуречье

Интонация нации здешней такая:
между первым и третьим стаканом «токая»
тараторить из Торы, рассказывать сказки,
и выдёргивать палец из горла «фетяски» -
пусть его обсосут августовские осы.
Дом Волошина встретился с книжным киоском,
и стоят ввечеру животами толкаясь,
их беседа, из Даля толковая замесь.
Коктебель, процветает твоё междуречье,
украинскому русский попался навстречу,
и пыхтят, упершись животами друг в друга:
мин сине яратам, ашатам кеже буге!*
Псам – такое величье и нежная зависть,
спам наречий иных – их дешёвая запись
в штормовых бурунах, на верандах столовых.
Спросишь щей, а девчонка по-русски – ни слова.

* я тебя люблю, козьим дерьмом кормлю (тат.)

---

Када не павизёт

Ловлю себя за миг до роковой ошибки, за рваный воротник:
скатиться не рискнул с горы, с болгарской «Шипкой» в зубах, и жив, старик.

Подъём страны, в пылу, летят огня обрывки и, страшно невесом,
ловлю себя за миг до ломомпозагривку, достав сквозь чуткий сон.

Но медным тазом вдруг Вселенная накрылась, с крылатым в небесах
ослабла связь, видать, испытывая милость, взял больше, впопыхах.

Так пёс репейный хвост свой не догонит, прыткий – сел на него и сник.
ловлю себя за миг до следующей попытки поймать себя за миг.

---

Крещение

Молча ехали пока, положившись на удачу,
дочь считала облака и шептала - я не плачу.
У распахнутых ворот батюшка шутил не строгий
мол, не выспавшись, народ реже думает о Боге.
Нас к иконам проводил, в алтаре затеплил свечи
и водою окропил ноги дочери и плечи.
Дал салфетку изо льна, поскрипел кадилом бурым,
капнул в ложечку вина и закончил процедуру.
Возвращаясь, пили квас, пели, фыркали от смеха,
поздравляй, в Медовый Спас окрестили человека.
Ветер забирал в узлы пыль, катившуюся следом.
Успеваем до грозы? Быть на воздухе обеду!
Громыхает вдалеке, все в беседке - молодцы мы.
Только сосны - в столбняке, обнесённые вакциной.
Репчатые купола доставай из супа, ну-ка,
выбегай из-за стола в православных слёзах лука.

---

Если честно...

Мальки маршируют в колхозном пруду,
им ставит пятёрки карась по труду.
А в поле – бардак, палы-ёлы ,
на тройку справляются пчёлы.
Вот так за любовь мою, сварена тупо,
дымится тарелка с гороховым супом
намёком таким, дескать ты для дел
не создан, прикинулся, выглядел.
Пади на колени, целуй виновато
замызганный пол, словно полы аббата.
Прогоним во двор к сентябрю.
А я - вот уж хрен - говорю.
Вы что-то напутали, эта квартира -
ничтожная часть мной открытого мира.
Всегда в облаках в самом деле я,
витал, потому что - из гелия.

---

Побег из города

Знобит луга кузнечиков трезвон,
мычат коровы, в приступе удоя.
У дачников на озере резон
беречь от зноя клумбы с резедою.
Бегут с купанья дети с камышом,
проконопачен солнцем каждый третий.
В саду ревень расправил капюшон
над патиссоном в порванном берете.
Левкой и мальва – вытолкнул слова
рот девочки, набитый горьким мёдом.
Качает на ветру свои права
подсолнух, петушась над огородом.
Из-под руки высматривает нас
старуха у распахнутой калитки:
не хочешь молока – петровский квас,
а для мужчин - и прочие напитки.
За денежки, чего уже ловчить,
попросишь, в чугуне сготовит гречу.
Ну, а пока жуёшь, начнёт лечить
неструганной медовой русской речью.

---

Импрессионизм

Выплывая на лодочке с рейда,
Цельсий лучше в шкалу Фаренгейта -
попугайская галиматья,
ускользающий запах спортзала -
новой эры заря оказалась
раздражением после бритья.
Между явью и сном промежутка
не нащупало жало рассудка.
На пол сброшен кошмаром во сне –
там, где черные женщины босы,
протыкают мизинцем кокосы,
обречённо лежишь на спине.
Уловить до сих пор не сложилось
их тату, сексуальную живость,
их привычку жевать корешки.
Почесался, и вся гигиена,
за кормой - альтер эго Гогена,
едких красок его порошки.

---

Камское устье

На пыльном мундире июльского лета подсолнухов выгорели эполеты,
колхозный локатор - от скуки лекарство, над Волгой, лакает цветное пространство -
он выступил к нашим пенатам дозором, а роза упала на лапу Азора.
Замри над обрывом, наверное, так же летят пацаны с перевёрнутой баржи.
Сегодня картошка с укропом азарта, кувшин с молоком деревянным. А завтра?
Рвал когти, вчера вызывая карету, а сам улетел на другую планету,
поросшую кашкой, тимьяном, полынью, в малинник забрёл и полдня проволынил.
Окрестные люди, не местные даже, гуляют с усищами от простокваши -
чуваши, марийцы, удмурты, татары, от этого ссут кипятком самовары.
Несут казуары пасхальные яйца, вода ключевая впивается в пальцы,
плывёт, преисполненный тайного смысла, заряжен красавицей, лук коромысла.
Но к ней в тюбетейке подкрался мальчишка, затявкал и ногтем провёл по лодыжке.

---

Лестница в небо

С осанкой прямой монгольфьера
дождусь ли терпеньем струны,
когда голубая Венера
закатится в лунку луны,
последний любитель с балкона
высматривать утром, до слёз,
сквозь чёрный бинокль махаона
морзянку холодных стрекоз.
Сложилась карьеры стремянка.
Пирке - это капелька лишь,
в душе не зажившая ранка.
На сердце подкидыш-голыш.
Стрельнуть бы на стройке карбида,
наделать гремучих бобин.
Закончились «Джоплин» и «Битлз»,
на донышке - «Лед Цеппелин».
Кто знает, в чью память заброшен,
по-прежнему, жить с кондачка,
сквозь небо гребу огорошено
в байдарке сухого стручка.

---

Прогулка по Петербургу

Скульптурами Летнего сада на время становимся мы. 


---

Коварна

Дэшт днзысе, Чешске будеёвице.
Я - на коне, ты - в галифе,
спешим, как честные будёновцы,
поворковать в ночном кафе.

Попробуй, подмигни из шалости,
когда серьёзное лицо
кавказской эмоциональности
твоё подхватит пальтецо.

Привет, товарищу из Нальчика.
Пока заводится струна,
применим правило буравчика
к бутылке красного вина.

Пускай кацо зубами клацает.
Растрогавшись в какой-то миг,
ты потекла слепыми пальцами,
обняв, ко мне за воротник,

мизинцем заигралась в петельке.
Вспугнув, зашедших просто так,
чихнул и задымил на вертеле
бараний бок сквозь полумрак.

Граница разума нарушена.
Давай, друг друга не маня,
без суеты дождёмся ужина,
любовь нерусская моя.

Коварна - кафе
Дэшт днзысе - сегодня дождь
Чешске будеёвице - город на западе Чехии

---

Черёмуха

Мы вытоптали ров у этой стенки,
пора жениться, сочинять нетленки.
Вот зацвела черёмуха-ха-ха,
ипритом заползает в потроха.
Вот пенится сирень активным хлором
в руках студента тощего с пробором,
удушенного в половецкой пляске
подругой, имитирующей ласки.
Не стоит разбираться в этой схеме,
пока тебя петух не клюнул в темя.
Ударил первый ливень, зол и вязок,
грозит ли плясуну растяжка связок?
Увяз в грязи с утра - что за видок?
Мон Депардье, неуязвим Видок.
Черёмуха, в кистях невкусных с детства
жил терпкий яд французского кокетства.
Из трубки пущен, впитывался в лоб
разбитых ягод медленный сироп.
Теперь быть некрасиво плодовитым
отравленному, и притом, ипритом.

Черёмуха - также сильный слезоточивый газ

---

Весенний шум

Рыть огороды мается народ,
выть в схватках родовых, бряцать на стансах.
ходить в поход. Суть этого - в нюансах
разрядов грозовых, FM частот.

Прыщ на носу и тот стремится - в позу.
Трава себя же лепит из золы.
Любая мелочь вдруг приносит бользу -
крапива во дворе, укус пчелы.

В потоке ветра тёплого с залива
сквозит дыханье клейкого листка -
лови его, как бусину соска,
выслеживая вновь щекой счастливой.

---

Склероз

Срываешься из дома поутру,
на цырлах, только хрустнет половица -
шагнёшь опять, пора остановиться.
Далёко ль ты?. Напиться – я совру.
И – через двор, мгновенным воробьём
за удочкой, червями в ржавой банке,
с Федорина бугра к реке Казанке
по склону с другом катимся вдвоём.
С воды туман, как скорлупу с яйца
варёного сковыривает ветер.
На дебаркадер сторож дядя Петя
пускает нас, со шрамом в пол-лица.
Сам зыбкой шарит утренних ершей.
Уколется – и мать твою малина –
Шаляпин басом здесь и в половину
распевшись не давал таких мощей.
Вдоль побережья – ропот мужиков:
опять орёт, всю рыбу распугает.
А реку изнутри голавль лягает,
сорожка морщит гладь у берегов.
Завёлся катер где-то, и волна
пошла чесать разбуженный камышник.
Застыл приятель с удочкой подмышкой.
Ударил гимн, заёрзала страна
и на зарядку вышла на траву.
А что потом, запомнить поленился -
закончил школу, институт, женился.
И до сих пор, наверное, живу?

---

В разведке

                  Александру Кабанову
Я б с тобой в разведку не пошёл: 


---

Титаник

Не улыбнулась мне кинозвезда -
в толпе зевак, одет не по погоде,
опять я на Титаник опоздал,
так и остался в этом эпизоде,
когда бы не отправился пешком
за кораблём, что, взвыв, как Рамазотти,
истаял леденцовым гребешком,
расчёсывая дым на горизонте.
Дежурит кэп, с попкорном в бороде,
под палубой динамо крутят кони.
Корабль винтами роется в воде,
протухшей в Голливудском павильоне.
Забыли айсберг вовремя подать,
кондитер не нашёл прямого тона.
Ди Каприо успел-таки поддать -
подвёл под монастырь де Камерона.
Пока искали снежную крупу,
осыпанный мукой, тонул Титаник.
Кто обеспечил шлюпками толпу,
девиц из трюма Сар, Аид, тех Танек?
Содрав обшивку борта об экран,
встал на попа, и словно поршень шприца,
загнал статистов потных в океан.
А у героя хрустнула ключица -
страдая крупным планом, он сумел
любовный пафос не утратить в давке,
шепнул: май лав и, вдруг, оцепенел.
А наш бы уцелел, Корчагин Павка.

---

Куба

Словно младшего брата сестра, 


---

Слепой

Он двигался, во рту катая ртуть,
выравнивая слух и осязанье,
на тросточку нанизывая путь
за шагом шаг, как петельки вязанья.

На поворотах, правилен и прям,
воображал линейку коридора.
И в русскую рулетку, по-утрам,
играл с ним чижик-пыжик светофора.

Май провожал меня в десятый класс.
Слепой ходил в спец. цех трудиться вроде.
И мы пересекались здесь не раз,
на этом пешеходном переходе.

Дежурно «здрасьте» скажешь и - вперёд,
за опозданье взыскивали строго.
Но как-то затолкал его народ,
пришлось перевести через дорогу.

Кивал мне раньше, тросточкой звеня.
Теперь же улыбается с хитринкой
издалека
- А если я - не я?
- Запомнил, как стучат твои ботинки.

Однажды в школе что-то не срослось -
я тупо брёл, расстерян и унижен.
И вдруг знакомый голос:
- Что стряслось?
- С чего бы - говорю.
- Ну, я же вижу…

---

Безмятега

Смотри, без парашюта,
с вокзала, не к тебе ли,
летит Ассоль в маршрутке
на съёмки в Коктебеле,
где Грэй, ломая пальцы,
хохочет беспричинно,
горит лицо страдальца,
как прапор бабуина.
Массандровской закваски
он перебрал портвейна,
один, без женской ласки,
в своих трусах семейных.
Вчера нашлась гражданка,
под водку с красным перцем,
не хочешь - выйдешь в Данко
и схватишься за сердце.
Бисквитные нудистки,
«динамо» побережья,
во рту не сливки - слитки:
нэ подходи – зарэжу..
А ну их, плюнь с балкона,
своди на пляж подругу,
а там, листая волны,
увидишь рыбу фугу.
Почувствуй в море ватном,
потягиваясь сладко,
луна, как дырка в ванной,
засасывает пятку.

---

Память

Олимпийской деревни броня –
прёт комбайн. А на ферме легко
молоко попадает в меня,
если я не попал в молоко.

Зреет в воздухе неги нуга –
собирай и, в амбар, под засов.
Тянут время пустые стога –
половинки песочных часов.

Думал, в сердце всё это несу:
запах мяты и стрекот сверчков.
Верил, что зарубил на носу,
вышло – след от оправы очков.

---

Мужики

Бесконечно стекаем с Востока – 


---

Человек-амфибия

Убоялся торговой толпы Ихтиандр,
пестроты этих скользких латинос,
темперамента их, трескотни их тирад.
То ли дело, поквакал и в тину.
Жизнь прозрачнее кажется в толще воды
и внезапней стального стилета:
Вот сползут в одночасье полярные льды
и расплавятся одномоментно.
Ной иной рассечёт корабельным винтом
пелену катастрофы всемирной.
Ну а после потопа наступит потом –
тьма вопросов, и снова квартирный.
Даже в бочке дубовой свернувшись угрём,
затолкали куда водолазы,
одичал - тоже мне, Диоген с фонарём –
с маяком под обиженным глазом.
Потянуло на воле живым уголком,
вот и учишься жрать из корыта.    
Завтра выскочит замуж, тоскуя тайком,
Гуттиэре за Педро Зурита.
Ты с запиской кита посылал на кукан,
но, с домкратами путаясь в волнах,
затолкала обратно кита в океан
вездесущая клика «зелёных».
А когда распогодилось, ближе к среде,
сам затеял вернуться на сушу:
только был недозвон по горячей воде –
бросил трубку и смылся из душа.

---

Калека

Огребли тополя перекаты
облаков над землёю ничьей.
Бестолково на тяге заката
развевается ветошь грачей.

Не подашь похмелиться калеке,
отойдёт, мол, здоровый мужик.
Спать захочешь - отрезаны веки,
заблажишь - оторвётся язык.

Вдруг поймёшь, поперхнувшись на вдохе,
что не жизнь это вовсе – враньё.
Уронил - разбежалось горохом
беззаботное счастье твоё.

Видишь, вот оно, рядом, увечье
в переходе монетки трясёт.
Ничегошеньки время не лечит
убивает однажды и всё.

---

Сизиф

Налит мороз, как сахар кусковой,
дымком костра и нафталином. Сердце
сдавило ностальгической тоской,
и никуда от детства мне не деться.

Идти гулять – что может быть важней?
Ослепло солнце утром над Казанью.
С обрыва по разбуженной лыжне
летишь в овраг с закрытыми глазами.

Пусть веки за ресницы держит страх,
сугроб кроватью панцирной прогнулся,
когда, не удержавшись на ногах,
вокруг весь мир, шутя, перевернулся.

Спасибо, не разбился человек.
Наверное, пол века будет скоро -
из валенок вытряхиваю снег
и не могу вскарабкаться на гору.

---

Времена

Приятель мой, калёс кай агатос,
сумел из прокуроров за год спиться.
История взяла его в обоз
посвистывать в грязи колёсной спицей.

А там, вкусив прокисшего вина,
он возопил беззубым ртом - о, нравы.
Будь муравьём, Баранкин, времена
как раз твоей хитиновой оправы.

Опять спасли полярников не там.
Искали их в Иране (между нами).
Пока дум-дум калашников там-там,
Курилы переехала цунами.

Пока мы отмечали день труда,
Святая Русь гнездилась на Подоле.
Фашисты оставляли города -
и бабы принесли потом в подоле.


калёс кай агатос - человек совершенный, у древних греков

---

Хирургия

На гнущихся болванчиков похожи,


---

Эвтерпа

«Заходи в чайхана, ханум,
залезай дастархан в тени.
Я тебе пиринёс халву,
я халва не писал в мени.
Не смотри на соседний двер.
Хочишь плов на лепёшка - пей.
Мой собак, коктебультерьер,
не кусайса моя гостей» -
от Рахима герла бежит,
ускользая легко бедром,
пусть пока не совсем Бриджит,
но, под вечер, почти Бордо.
Вах! - татарин поёт вослед.
Оце баба! - трубит хохол.
Слушай, девочка, на обед
я тебя не туда привёл.
Мы литфондовский общепит
навестим, это метров сто.
Здесь питался Андрей Упит,
уплетала омлет Барто.
Помнишь, мячик в реке тонул?
До сих пор на плаву, пся крев.
В этом море полно акул -
захватила защитный крем?
Чтобы рядом с тобою быть,
две недели упорно пас,
по-собачьи пытаюсь плыть,
ну а ты перешла на брасс.
Загорелая, не из муз -
как там, Харьковский политех?
Разгони этих злых медуз,
прекрати свой дурацкий смех.

---

С бодуна

Что по себе само – уже прогресс,
с утра противен даже запах винный.
В воскресший город мёртвых – Херсонес
иду смотреть античные руины,
которые свежи не по годам.
Здесь всюду «ам» - вчера, сегодня, завтра –
из амфоры пластмассовой «Агдам»
употребил актёр амфитеатра.
Мифическая жизнь его – борьба.
Сам ежедневно восстаю из праха,
по-эллински давлю в себе раба.
Вот погляди – разорвана рубаха.
Экскурсовод ни пукнуть, ни икнуть
зевакам не позволит – держит в страхе.
Так родинку боится сковырнуть
на голове клиента парикмахер.
Хлебнув пивка, не будет гадом гид,
даст за углом и мне прибавить в весе.
Хоть запретила служба Санэпид
работорговлю в древнем Херсонесе.

---

На рыбалке

Дождя репейинки летят на лысины.
Осины перятся хвостами лисьими.
На ветхом катере мы трёмся спинами.
По дну катается катушка спиннинга.

По блёснам эта протока Камы,
с утра, дуплетом бьёт судаками.

Один, обвешенный, лежит - не мается.
Другой, как бешеный, сопротивляется,
за жабры схваченный, скребёт уключину
клешнями рачьими, зубами щучьими.

В пещере каменной – бутылка водки.
А мы, на Каме, у нас – проводка!

Там печка топится, жужжа заслонкою.
Улов не копится, тут дело тонкое:
Товарищ лыбится, бершей таская,
целует рыбину и отпускает.

И, с тонкой кожицей, губа со шрамом
его не кажется случайным шармом.

---

Дикари

Подковой сжаты: катер, берег.
Провисло море, как батут...
Пусть эту бухту Коктебелем
потомки позже назовут.

Хоть мы устроились убого,
на пляже – минимум затрат,
полоской света над порогом
не устаёт гореть закат.

Ночной заплыв по кромке света -
за нами вьётся след таков,
как на фольге из-под конфеты
блестит канавка от зубов.

Любимая, уйми отвагу,
пора, ударившись о дно,
дрожать под флагом Карадага,
обнявшись, в спальнике одном.

С утра холодным пивом булькай,
кусая соль на рукаве.
Дождь свежевыловленной тюлькой
кишит в камнях и на траве.

Похоже, выступившей солью
равняя прелесть бытия,
стихи растут из don’t sorry -
как, накануне, ты и я.

---

Шестидесятник

Он не молол, а молотил
и становился в стойку,
чтоб угодить. А угодил,
как фантик, на помойку.
Вот так сложилася судьба
верблюже и двугорбо.
жизнь оказалась не борьба,
а бокс, где лупят в морду.
Но, между струйками юля,
и взбрыкивая резво,
он прыгал с корабля на бля,
порой, срываясь в трезвость.
Когда же зад забронзовел
в штанах у новой власти,
вновь от свободы одурел
язык в беззубой пасти.
Теперь с язычеством война
сама и развязалась.
А в чём была его вина?
За это нам досталось!
Он раньше вторгся в нашу глушь
и заступил на вахту.
И я обязан выпить тушь
пролитую на ватман,
чтоб, не жалея ни о ком,
не рассуждая мелко,
дразнить пятнистым языком
немытую тарелку.

---

Оттепель

Рождество безоглядно раздарено, 


---

Новогоднее

Принцесса неуёмная точь-в-точь,
с ожесточённым нервом вдоль спины -
на облаках ворочается ночь,
измучена горошиной луны.

Не дворник дядя Боря, а Борей
фанерный щит достал из-за угла.
И вылетает снег из фонарей,
как будто раскалённый добела.

Предновогодний кончился аврал.
И занялся дымящийся прилив,
где бомж бухой тепла подворовал,
в кармане подворотни закурив.

Запомнить что ли этот негатив -
Шлепки петард и прочей лабуды,
пропеллер на резинке накрутив,
слетать на Пионерские пруды?

Прошедшее моё - гори огнём,
выращивай графит в карандаше.
Как хорошо, любимая, вдвоём,
но невозможно стало в шалаше.

---

Жене

Снег первобытный магмой бронзовеет,
грядущий день готовится на взлёт.
Не повезло с Везувием Помпее,
да и тебе со мною не везёт.

Подряд курю - чаи в ночи гоняю,
проветриваю кухоньку в мороз.
В цветочные горшки твои роняю,
ошпарив пальцы, пепел с папирос.

Помазанник на трон царя Гороха,
чихнешь - он бубенцами зазвенит.
В моей груди прошедшая эпоха
гуляет, как хронический бронхит.

Распластанный на крыльях птицы-тройки,
в какой момент зевнул я, со смешком -
всех деревянных кукол перестройки
осыпал враг волшебным порошком.

Доколе нам теперь, терзаясь прошлым
неизлечимым, хоть огнём гори,
обратный путь искать по хлебным крошкам,
которые склевали снегири?

---

Севера

Пусть поломанной куклой якутка
мне камлает в шаманской тоске,
обругав несваренье желудка
на катарском своём языке.

Нарьян-Мар, Салехард, Богандинка,
а иголка всё глубже, больней.                  
Заедая, дымится пластинка,
будто жарят картошку на ней.

У хозяина чайной двустволка
опекает таёжный общак.
Накормите голодного волка,
не пускайте гулять натощак.

Дизель выпит электропроводкой,
только ночью светлее, чем днём.
Нет желающих в город за водкой?
Замечательно: рвота, подъём!

В чёрный лапник елового бора,
следом в след, уходя за хостом,
помашу корешам с монитора
несгибаемым волчьим хвостом.

---

Облава

Ночь напролёт опять рубили сук,
скопилось их с пяток в одном притоне:
не тискали, а брали на испуг,
пока сэнсэй лечил ребро ладони.

В щепоти сжав фуражки козырёк,
внёс участковый в протокол недели
раздавленный французский пузырёк,
и мухи ошалели от шанели.

Губу задрав, хозяин бардака
спокойно прыщ давил на подбородке.
Косились на погоны дурака,
сочувственно кудахтая, кокотки.

Свою жену, в засаде, до утра
решил дождаться. Выскочил. Вернулся.
Прощаясь, понимали опера,
в который раз Отелло промахнулся.

А он, в смятенье этом непростом,
поймав сто грамм в потресканном стакане,
печатал долго рапорт, а потом -
стихи на перевёрнутом баяне.

---

ЖД

Луны НЛО в подстаканнике скачет
посмотришь - в окошке ночном.
За стенкой гуляют вурнарские мачо,
послушаешь - явное чмо.
«Железку» одним костылём не исправить -
по стыкам скакать обречён.
Какое купе потрясённая память,
откроет трёхгранным ключом?
Не нравится Сенежь - торопишься на Иж,
вибрируя звуком в струне.
Хоть в «скором» трясёшься, а не «догоняешь»
какие порядки в стране.
Оранжевых баб обуяла дремота -
наскучило гайки крутить.
Сосновые шпалы, глотнув креозота,
одни - поперёк на пути.
К себе пригласи, проводница Оксана,
в шинельке, пошитой с душой,
пусть чайная ложка торчит из стакана,
с присыпкой на палец большой.
Чья пена пивная гуляет по венам,
слюну превращая в слюду?
На тёплых коленках, шуршащих кримпленом,
усну, как в осеннем саду.

---

Первая любовь

Весь опыт - за спиною в школьном ранце,
но почему, прозрением дразня,
простая цепь химических реакций
так тяготит и радует меня?

Что наполняет негой каждый кластер -
в шестнадцать лет звонок на перекур.
Там, где мелькнула лисья морда страсти,
прольёт огни на ёлку Байконур.

Умыт дождём, декабрь летит с катушек,
ходулен по асфальту каждый шаг.
Не притворяйся рыжей, хохотушка,
довольно загорать через дуршлаг.

За пазухой моей избыток хвои,
с губы роняет искры «Беломор».
Я, понимаешь, искренен с тобою -
зачем на рану сыплешь NaCl?

Из атомов колеблющихся соткан,
шепчу мгновенью каждому - замри.
Бьют волосы твои огнём из сопла
ракеты улетающей с Земли.

---

Рецепт невесомости

                      Тимуру Алдошину
На старом пепелище нету прока
лакать текиллу – только горе мыкать.
Мне ближе укусить тебя за локоть,
когда мы, на паях, не вяжем лыка.
Я твой соратник в деле хлопотливом
пытаться левитировать в колодце.
От тяжести избавит водка с пивом -
тут важно точно выставить пропорцию.
Без закуси всё будет шито-крыто,
стакан гранёный - пропуск в ноосферу
заточенному в космос неофиту,
инкогнито покинувшему терру.
Два пальца - аварийный сброс балласта.
Страдая от нехватки кислорода,
повяжешь «стелз», как пионерский галстук,
и выйдешь, как Леонов, из народа.

---