Когда проникли вглубь сердец людских
С высот небес покой и тишина,
И думы смертных о скорбях своих
Ушли во мрак беспамятного сна,
Явился призрак мне, – где с давних пор
Стоит вблизи реки великой Рим;
Позвав меня, он обратил мой взор
На небо, коим всяк благословим;
“Узри!” – его промолвили уста –
Под этим храмом необъятным здесь
Ничто не прочно! всё – лишь суета!”
Я понял – мир колеблется, и днесь
На Бога полагаюсь – только Он
Один предотвратит распад времён.
I.
It was the time when rest, soft sliding downe
From heavens hight into mens heavy eyes,
In the forgetfulnes of sleepe doth drowne
The carefull thoughts of mortall miseries.
Then did a ghost before mine eyes appeare,
On that great rivers banck that runnes by Rome;
Which, calling me by name, bad me to reare
My lookes to heaven whence all good gifts do come,
And crying lowd, "Loe! now beholde," quoth hee,
"What under this great temple placed is:
Lo, all is nought but flying vanitee!"
So I, that know this worlds inconstancies,
Sith onely God surmounts all times decay,
In God alone my confidence do stay.
Когда видений сих поток иссяк,
Душа моя с любовью и в печали
Ушла на отдых поразмыслить, как
Столь малые великих огорчали.
И мне меж малым и великим стали
Казаться все различия не в счёт:
Вчера великий был на пьедестале,
А днесь утратил славу и почёт.
И вы, кто прочитал мой скорбный свод
К тому, кто невелик, в любви пребудьте;
И если вас фортуна призовёт
Случайно к славе, кто вы – не забудьте;
Довольный положением своим
Найдет, что больше прочих уязвим.
XII.
When these sad Sights were over-past and gone,
My Spright was greatly moved in her Rest,
With inward Ruth and dear Affection,
To see so great things by so small distrest.
Thenceforth I 'gan in my engrieved Breast
To scorn all difference of Great and Small,
Sith that the greatest often are opprest,
And unawares do into Danger fall.
And ye, that read these Ruines tragical,
Learn by their Loss to love the low Degree;
And if that Fortune chance you up to call
To Honour's Seat, forget not what ye be:
For he that of himself is most secure,
Shall find his State most fickle and unsure.
1
Когда-то был могучим Рим весьма,
Раздвинув далеко свои границы;
Народы мира от его ярма
Пытались навсегда освободиться.
Раз ночью галлы – их вела девица,
Предав свой Рим, – в Капитолийский храм
Могли бы по скале крутой пробиться,
Но гуси тут подняли крик и гам;
И если гуси Рим спасли, и сам
Юпитер, покровитель храма, галлам
Не выдан был благодаря гусям,
Что ж люди так пренебрегают малым,
Так верят в мощь свою, иль силы нет
Прервать их жизнь в теченье долгих лет?
2
Когда-то миром правил мощный Рим,
Но ни одна страна его рабою
Быть не желала, в бой вступая с ним,
Отвергнув жребий с жалкою судьбою.
Так, вторглись галлы в Рим – ночной порою
К его твердыне их отряд проник,
И Капитолий чуть не взял без бою,
Но гуси на холме подняли крик;
И если гуси Рим спасли в тот миг,
И сам Юпитер, покровитель Рима,
Не пострадал от вражьих стрел и пик,
Зачем людьми столь малое презримо,
Иль на земле нет силы никакой –
Поколебать их прочность и покой?
XI.
What time the Romaine Empire bore the raine
Of all the world, and florisht most in might,
The nations gan their soveraigntie disdaine,
And cast to quitt them from their bondage quight.
So, when all shrouded were in silent night,
The Galles were, by corrupting of a mayde,
Possest nigh of the Capitol through slight,
Had not a Goose the treachery bewrayde.
If then a goose great Rome from ruine stayde,
And Iove himselfe, the patron of the place,
Preservd from being to his foes betrayde,
Why do vaine men mean things so much deface*,
And in their might repose their most assurance,
Sith nought on earth can chalenge long endurance?
[* _Deface,_ disparage, despise.]
Могучий лев, хозяин всех лесов,
Добычей голод утолив, бывало,
В густых и мрачных зарослях кустов,
Где логово его, лежал устало.
Вся живность перед ним в лесу дрожала –
Столь был жесток он, грозен, и силён.
И лишь оса, оружье коей жало,
Его гордыне нанесла урон:
До крови был он жалом уязвлён;
И тщетно угрожал свирепым рыком,
Клыками и когтьми, напрасно он
Сверкал огнём из глаз во гневе диком;
Тот губит сам себя, кто в ярость впал.
Так досаждает сильным тот, кто мал.
X.
A mighty Lyon, lord of all the wood,
Having his hunger throughly satisfide
With pray of beasts and spoyle of living blood,
Safe in his dreadles den him thought to hide:
His sternesse was his prayse, his strength his pride,
And all his glory in his cruell clawes.
I saw a Wasp, that fiercely him defide,
And bad him battaile even to his iawes;
Sore he him stong, that it the blood forth drawes,
And his proude heart is fild with fretting ire:
In vaine he threats his teeth, his tayle, his pawes,
And from his bloodie eyes doth sparkle fire;
That dead himselfe he wisheth for despight.
So weakest may anoy the most of might!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
Слыхал о человеке я –
Он часто пребывал в печали;
Однажды – верьте мне – в ночи
При свете слабеньком свечи
Читал он книгу в тёмной зале.
740
Над книгой праведной склонясь,
Он думал, не смыкая век;
Внезапно мрак, как тень от крыл,
Страницу белую покрыл, –
И оглянулся человек.
Всю комнату окутал мрак,
И он уткнулся в книгу снова;
Свеча горела в темноте,
И рисовала на листе
Из букв отчётливое слово.
750
В благочестивой книге сей
На чёрной, словно угль, странице
Оно сияло всё ясней,
И будет до последних дней
Его смущать и ночью сниться.
То слово-призрак никогда
Сорваться с губ его не смело;
Но в недра сердца, где темно,
Пролило яркий свет оно,
И указать на грех сумело.
760
Ужасный Дух! скажи, зачем
Ты ум смиренный ловишь в сети
Нестройных форм, скрывая суть!
Природе в душу дай взглянуть,
Чтоб видеть всё в правдивом свете.
Могучий дух! но знаю я,
Как беспокоишь ты смятеньем,
Ведя с душой того игру,
Кто сердцем тянется к добру –
Я это говорю с почтеньем.
770
Сказал бы я тебе, кого
Люблю не без благоговенья:
Плодит злодеев добрый люд,
И те, как Питер Белл, придут
В твои обширные владенья.
Тебя я чувствую в штормах
И в бурях, и в ненастной мгле;
Ты можешь с силою такой
Дела вершить, когда покой
И небо чисто на земле.
780
Из мира падшего сего,
Придя в могучий свой предел,
Премудрый Дух! реши, отмерь,
Под лунным небом здесь, теперь,
Что заслужил наш Питер Белл!
О, мог ли чей искусный глас
Трудиться помешать мне дале!
Поверьте, милые друзья,
К такой высокой теме я,
Теперь готов едва ли.
790
С рассказом забавлялся я,
И начал не без промедленья;
Вы долго ждали мой рассказ,
Чуть подождать еще у вас
Прошу соизволенья.
Вы помните, скитальцы наши
Бредут по тропке одиноко;
И Питер думает весь путь,
Забыться хочет как-нибудь,
И совесть облегчить немного.
800
От муки тяжкой; и когда
Он разгадал так просто, чья
Была на камне эта кровь,
Его злой дух поднялся вновь,
Как опустевшая бадья.
И он сказал, имея ум
Живой, хотя и чуждый благу:
“Кровь каплет – лист шуршит во мгле;
Лишь мне пришлось предать земле
По-христиански бедолагу”.
810
“Сказать по правде, ясно мне,
Что это всё - деянья зла;
Видна здесь дьявольская власть;
Но я не тот, кто б мог украсть
Столь недостойного Осла!”
Тут из кармана достаёт
Он табакерку с табаком,
И беззаботно, как игрок,
Что с выгодой сыграть бы мог,
Стучит по крышке кулаком.
820
Пусть тот, кому послушны тучи,
Кто понимает ветер пылкий,
Расскажет, почему на стук
Осёл, оборотившись вдруг,
Расплылся в мерзостной ухмылке.
Ужасно! И случилось то
В лесу пустынном на поляне;
Не зрелище – кошмарный сон!
Но Питер не был удивлён,
Как если был готов заране.
830
В ответ он ухмыльнулся сам
С весельем злым, а не с тревогой –
И тут из-под земли сухой
Раздался грохот, шум глухой,
Под этой мёртвою дорогой!
Он прокатился, этот шум,
Глухой грохочущей волною;
Как порохом из-под земли
Минёры взрыв произвели,
Саженей двадцать под землёю.
840
Толчок был мал – эффект ужасен!
Когда бы кто поверить смел,
Что ради смертных, из-за нас,
Разверзнется земля сейчас,
То это был бы Питер Белл.
Но, как и дуб во время бурь
Стоит, весь иссечённый градом,
Как слабый человек в мороз
Пост не покинет, хоть замёрз, -
Так Питер Белл под лунным взглядом!
850
Верхом на Ослике достиг
Он места, где под небосклоном
Стояла церковка одна;
С красивой рощею, она
Вся поросла плющом зелёным.
Вдали от глаз людских и дел
Жизнь умирала в этом храме;
Казалось, - церковка главой
Пред силой клонится живой,
Чтобы смешаться с деревами.
860
В такой часовне в графстве Файф
- Подумал он - служили мне,
Когда, бродя из края в край,
Ища себе покоя рай,
Я клятву дал шестой жене!
Осёл, не торопясь, идёт,
И вот заезжий дом, откуда
Услышал Питер шум и гам –
И ругань, и веселье там,
Звенит разбитая посуда.
870
Невыразимая тоска
Его схватила, как похмелье,
И тело сжала, как в кулак,
В то время как нахлынул мрак
На это шумное веселье.
Ему был этот шум знаком –
Язык тех шалостей хмельных;
Которым, видно, был он рад
Лишь несколько часов назад
И принимал душою их.
880
В былое думой возвратясь,
Ища покоя с утешеньем,
Дрожит, как дряхлый старец он,
Печалью в сердце уязвлён,
Раскаяньем и сожаленьем.
Но более всего сражён
Он думой о почти ребёнке;
О славной и игривой той,
Как белка – с яркой красотой,
О дикой чудной той девчонке!
890
Был дом её вдали от всех,
В логу, что вереском зарос;
Надев зелёный свой жакет,
За Питером в шестнадцать лет
От матери ушла без слёз.
Но благочестье было в ней;
И в храм она, как на работу,
Ходила в дождь и снег, бодра,
Две мили с самого утра
Два раза каждую субботу.
900
По чести жить он должен был,
Введя её в свою лачугу;
Не мямля, смелым языком
Поклялся он пред алтарём
Любить законную супругу.
Её надежды не сбылись;
Бенони* – так назвав до срока
(Взяв имя в Библии) дитя,
Она не родила – грустя,
Скорбя, зачахла одиноко.
*Дитя печали.
910
Она страдала, зная, как
Её супруг живёт неверно;
И, не родив дитя, она,
Иссохнув до костей, одна
В мученьях умерла б наверно.
И Дух Сознания теперь
Стал Питера сводить с ума;
Все ощущенья – зренье, слух –
Преобразил могучий Дух
Сильней, чем магия сама.
920
И видит Питер в чаще, там,
В цветущем под осиной дроке,
Бесплотный призрак, по чертам
И общим признакам он сам,
В двух метрах от большой дороги.
А под кустом лежит она,
Черты девчонки с гор – той самой;
И слышит Питер в этот миг
Её предсмертный слабый крик:
“О, мама, мама, мама!”
930
По лбу его стекает пот,
Раскаяние сердце гложет;
Когда он зрит её в кустах,
То ощущает боль в глазах –
Так это зрелище тревожит!
Покой души – великий дар;
В его покое нет изъяна;
Но Питер, проходя сейчас
По склону, слышит некий глас,
Звучащий из лесной поляны.
940
Там, в храме, словно громкий рог,
От взгорий эхом отражённый,
Душой и помыслами чист,
Взывает пылкий методист,
Беспечной паствой окружённый:
“Покайтесь! Милостив Господь
И милосерд!” – гремит он в уши –
“Свои грехи гоните прочь!
Ищите Бога день и ночь!
Спасите ваши души!
950
“Покайтесь! Ибо вы пошли,
Как вавилонские блудницы,
Путём греха, чей цвет алей,
Чем кровь, а будет он светлей,
Чем белый снег искриться! “
И Питер слышал те слова –
Он рядом с храмом был как раз;
Он слышал радостную весть,
Ту радость, что не перенесть –
И слёзы полились из глаз.
960
Была надежда в тех слезах,
Текущих быстрою рекою!
Казалось, весь он таять стал –
Сквозь тело, что твердее скал,
Теперь прошла волна покоя!
Вся сила каждой клетки в нём
Ослабла, став по-детски нежной;
И в слабости его такой
Рождался девственный покой –
Младенец чистый и безгрешный.
970
О, кроткий зверь! чрез милость неба,
Не неподвижный, видел он
Тот крест, что на плече твоём
Навек впечатан Божеством,
Пред кем весь род людской склонён;
Его прикосновенья знак –
Тот день, когда Исус, так скромно
В столь гордый Иерусалим
Въезжал верхом, боготворим
Орущею толпой огромной!
980
Меж тем к вратам неподалёку
Свернул упорный наш Осёл;
Не прилагая много сил,
На них он грудью надавил,
И, не спеша, во двор вошёл.
Идёт он мягко, словно дух,
По тропке, и свои копыта
На камни, к цели устремлён,
Совсем неслышно ставит он,
Они – как войлоком обиты.
990
Прошёл так двести ярдов он
В неторопливой сей манере;
Никто не знал, куда он шёл,
Но к дому подошёл Осёл,
И встал почти у самой двери.
Подумал Питер – это дом
Того бедняги у речушки;
Ни звука в доме – лишь вода
Чуть каплет; он вошёл туда,
И сразу встретил взгляд девчушки.
1000
Она к молитвенному дому
Идти решилась, наконец, -
Неведенья развеять страх;
Увидев Питера в дверях,
Вскричала: “Мой отец! Отец!”
За стенкой мать была; она,
Услышав крик её благой,
Затрепетала вся в ответ,
И тут же бросившись в просвет,
Увидела – то был другой!
1010
И пала наземь в тот же миг
Под разливанным лунным светом
У ног Осла, а Питер Белл,
Всё это видя, оробел,
Не зная, как помочь при этом.
Она лежала, не дыша,
Беспомощной и безутешной;
У Питера смутился ум
От непривычных чувств и дум,
Как у слепца во тьме кромешной.
1020
Он, спешась, приподнял её,
Коленом подперев, и вскоре
Она в сознание пришла;
Увидев бедного Осла,
Запричитала в горе.
“О, слава Богу – легче мне;
Он мёртв, но всё ж незнанье – хуже!”
При этом слёз лила поток,
А Питер начал ей, как мог,
Рассказывать, что знал о муже.
1030
Дрожит он, бледен словно смерть,
И голос ослабел, и разум;
Он, молча, поглядел во мрак,
Но, запинаясь, кое-как
Покончил со своим рассказом.
И вот она узнала, где
Осла он встретил на лугу;
Она узнала, наконец,
Что муж её лежит, мертвец,
У речки той на берегу.
1040
И бросив на Осла свой взгляд,
Что полон был безмерных мук,
Его узнала, и Осла
По имени вдруг назвала,
И больно сжала пальцы рук.
“О, преждевременный удар!
О, если б умер он в постели!
Пред смертью б не страдал, да, да!
Он не вернётся никогда –
С душой своей живою в теле!”
1050
А Питер – за её спиной;
И грудь его полна участья
И чистых чувств, каких вовек
Не ведал он, как человек,
Желающий другому счастья.
На руку опершись его,
Она, объятая тревогой,
Встаёт: “О, Боже! помоги!
Моя Рашель, скорей беги
К соседям добрым за подмогой.
1060
“Спеши скорей, и поклонись,
Кого найдёшь в пути – любому,
И лошадь попроси на ночь,
Чтоб добрый гость нам смог помочь
Покойного доставить к дому”.
Рашель уходит, громко плача;
Разбуженный младенец тоже
Пустился в плач – и Питер вздох
Услышал матери: ”О, Бог!
Все семь – и без отца, о, Боже!”
1070
И Питер ощутил теперь,
Что сердце – свято, и порою
Природа через смертный прах
Живее, чем весна в цветах,
Дыхание даёт второе.
На камне женщина сидит,
И горе сердце ей терзает;
Оставив помыслы свои,
Он полон к ней благой любви,
И облегчения не знает.
1080
Она дрожит, потрясена,
Как если ужас испытала;
И по ступеням чрез порог
Взлетев наверх, не чуя ног,
Бросается в постель устало.
А Питер в сторону идёт
Под древа сумрачные тени;
Садится кое-как, в тиски
Сжимая пальцами виски,
Локтями упершись в колени.
1090
Забыв себя, ни жив, ни мёртв,
Сидит он, в мысли погружённый;
Мечтой сквозь годы унесён,
Как наяву, он видит сон –
И вот проснулся, пробуждённый.
Открыл глаза – луна, Осёл –
Всё ту же видит он картину;
“Могу ль я добрым быть, как ты?
Твоей огромной доброты
Иметь хотя бы половину?”
1100
Но мальчик, что отца искал
В лесах, блуждая тут и там,
От горя скорбный голос чей
Вотще звенел в ушах ночей –
Идёт по долам и полям.
Всё ближе шаг его, и вот
Осла он видит, наконец;
Есть радость веселей, чем та,
Что ощущает сирота? –
Ведь рядом должен быть отец!
1110
Бежит он к доброму Ослу,
Взбирается ему на шею;
И начинает обнимать
И в лоб, и в уши целовать,
Любя, лаская и жалея!
То Питер видит, стоя там
В тени у хижины унылой;
Злодей отпетый, он разбит,
И плачет как дитя навзрыд:
“О, Боже! Не могу! Помилуй!”
1120
Здесь мой кончается рассказ –
Приехал с лошадью сосед;
И он, и Питер в ту же ночь
Отправились вдове помочь –
И тело привезли чуть свет.
Еще немало лет Осёл,
Кого однажды видел я
Близ Леминг-Лейн в густой траве,
Несчастной помогал вдове –
Его трудом жила семья.
1130
А Питер, кто до ночи той
Был прегрешеньями известен,
Оставил грех – до года жил
Тосклив, безрадостен, уныл,
А после стал и добр и честен.
1135
Увидел в океане я Фрегат –
Под флагом на бром-стеньге устремлённо
И бодро он летел, просторам рад,
И паруса вздымались окрылённо.
Попутный ветер дул, и благосклонно
Сияло небо, и по лону вод,
Казалось, что от счастья упоённо
Танцуя и смеясь, корабль плывёт.
Но вдруг ремора, рыба тех широт,
Собой невелика, прилипла к днищу,
И прервала большого судна ход –
Не смог и ветер сдвинуть кораблище.
Не странно ль – особь, видом столь мала,
Остановить громадину смогла.
IX.
Looking far foorth into the ocean wide,
A goodly Ship with banners bravely dight,
And flag in her top-gallant, I espide
Through the maine sea making her merry flight.
Faire blewe the wind into her bosome right,
And th'heavens looked lovely all the while,
That she did seeme to daunce, as in delight,
And at her owne felicitie did smile.
All sodainely there clove unto her keele
A little fish that men call Remora,
Which stopt her course, and held her by the heele,
That winde nor tide could move her thence away.
Straunge thing me seemeth, that so small a thing
Should able be so great an one to wring.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Герой наш Питер в забытьи,
У речки, под ольхой лежит;
Осёл – у самой кромки вод,
Где лёгкий ветерок поёт,
На глади вод луна дрожит.
Приятный отдых! Наконец,
Он чувствует луны сиянье;
Открыл глаза, вздохнул едва –
Вокруг трава и дерева,
И снова потерял сознанье!
540
Очнувшись вновь, увидел посох;
Коснулся – о, бесценный клад! –
И понял смутной головой,
Что всё ещё вполне живой,
И был тому не очень рад!
Но постепенно голова
Становится не столь туманной;
Он видит небо, дали гор,
И останавливает взор
На глади вод обманной.
550
Подумал он: вот лик того,
Кто мне в цепях предстал во сне!
Пригнулся Питер головой
И сунул в воду посох свой –
Чтоб так узнать о глубине.
И тут, как после шторма барк,
Волною брошенный на мол,
Когда высокий пенный вал
На берег мощно набежал –
Встает из вод речных Осёл!
560
Дрожа от радости костьми,
Он к Питеру идет неспешно,
- Был Питер у воды в тот миг -
И длинный вытянув язык,
Ему ладони лижет нежно.
Столь было жизни в нём, в Осле,
В его глазах, ногах, ушах,
Что если б даже Питер Белл,
Как трус последний, оробел,
Теперь он одолел бы страх.
570
Осёл глядит – а Питер мирно
Отдался своему труду;
Он тычет в воду без конца,
И вот средь прядей мертвеца
Находит он свою узду.
Он тащит – смотрит – снова тащит;
И тот, кого Осёл здесь ждёт
Четыре дня, вдруг, неживой
Как призрак, кверху головой
Встаёт из лона вод!
580
Его на берег Питер тащит;
И мысль одна сверлит в мозгу:
“Сомненья нет, река взяла
К себе хозяина Осла –
Пропавший вновь на берегу!”
Осёл, худой как тень, глядит –
Что хочет он? – вопрос во взоре;
Весь приступ радости прошёл,
И на колени встал Осёл –
Не чтоб явить печаль и горе;
590
Не чтоб свою подставить спину –
Но чтоб склонить в смиренье шею;
Подумал Питер – есть ли толк,
Но я пред ним исполню долг,
Того, кто утонул, жалея.
И на Осла он смело сел;
Покорно слушаясь уздечки,
Осёл пустился напрямик,
Не задержавшись ни на миг,
Оставив мертвеца у речки.
600
Осёл держал свой караул
Один четыре дня и ночи;
Не видел он щедрей лугов,
И здесь он был стоять готов,
Постясь, и не смыкая очи.
Но шаг его был твёрд; они
Достигли, перейдя по лугу,
Карьера, где тотчас Осёл,
На лес поворотясь, пошёл
Проворным лёгким шагом к югу.
610
И вдруг раздался скорбный звук!
Тут Питер мог бы молвить честно –
Такого не слыхал, о, нет!
Хотя он полных тридцать лет
Скитался повсеместно!
То не зуёк среди болот,
То быть не мог и лай лисицы,
Не выпь с низины, в тростниках,
Не дикий кот в густых лесах,
И не в горах ночная птица!
620
Осёл испуган – замер он –
Стоит посередине чащи;
А Питер, кто умел всегда
Свистеть, коль в том была нужда,
Притихнул, как сверчок молчащий.
Да ты дрожишь, малышка Бесс?
В твоём испуге есть резон!
Тот крик – звенящий вдалеке,
Тот крик – плывущий по реке,
В пещерной глубине рождён.
630
Я вижу мальчика в лесу
С лицом печальным, безутешным;
Тебе его бы стало жаль,
Но ты могла б его печаль
Утешить поцелуем нежным.
В руке боярышника ветвь
С плодами пурпурного цвета;
В пещеру глянул он – и вот
Опять на лунный свет ползёт;
Кого он ищет? Нет ответа.
640
Отец! – вот нужен кто ему;
Его он тщетно ищет ныне:
То в чаще леса, то в горах,
То где-то ползает в кустах,
То рыщет по пустой равнине.
И, наконец, идёт сюда,
К пещере, мрачной как темница,
Чтоб долго здесь глядеть во тьму,
Стенать, печалиться ему,
Как над гнездом разбитым птица!
650
Когда раздался этот крик,
Осёл, прислушиваясь к звуку,
Как ни был дик и неумён,
В нём уловил печали стон
И скорби неизбывной муку.
Но в сердце Питера, когда
Осёл сменил вдруг направленье,
И шёл, и шёл куда-то вкось
От крика скорби, создалось
Престраннейшее впечатленье;
660
Что из-за мертвеца того
И верного его раба
Возмездья на него топор
Падёт, какого до сих пор
Не ведала его судьба.
Осёл, чтобы дойти до дома,
Прибавил ходу между тем,
И на холме лесистом крик
Слабее стал, потом поник,
И замер, наконец, совсем.
670
И здесь Осёл с пути свернул,
И к буковой приходит роще;
Шагами меря полумрак,
Спустился вниз, и вышел так
На лунный свет из тёмной нощи.
И там, где папоротник рос,
В лощине, чьи края отлоги,
Текла, змеясь как ручеёк,
Покинувший родной исток,
Тропинка – ветвь большой дороги.
680
Из скал по сторонам лощины
Сплелись причудливые виды:
Мечети, башни тут и там,
То шпиль, а то индусский храм,
Иль замок, весь плющом обвитый.
Пока Осёл по той лощине
Меланхолично мерит мили,
Наш Питер Белл вокруг глядит,
Как изменяют внешний вид
Мечети, храмы, замки, шпили.
690
Тот крик невнятный породил
Готовность в нём – он понял ясно,
Что в эту ночь иль в день другой
Он должен встретиться с судьбой -
И вот он ждёт её всечасно!
Осёл, взобравшись на тропу,
Туда стремит свой шаг прилежный,
Где морю тихому под стать
Безбрежная сверкает гладь
Равнины безмятежной.
700
Но чу! откуда этот звук,
Звенящий в воздухе прохладном?
То жухлый подхватив листок,
Играет резвый ветерок
Вблизи на поле безотрадном.
Взглянув, как лист трепещет, Питер
Сказал: “Печальное известье;
Где нет кустов, деревьев нет,
За мной летают листья вслед –
Столь велико моё бесчестье!”
710
Выносливый Осёл меж тем
Взошёл на узкую тропинку,
И дальше продолжает путь,
Не повернётся – чтоб щипнуть
Лист ежевики, иль травинку.
Меж зарослями трав густых
Белеет путь под лунным светом;
А Питер всё глядит вокруг,
И там, на камне, видит вдруг -
Пятно тускнеет красным цветом.
720
Пятно, похожее на кровь,
Едва заметно под луною;
Откуда кровь? Что так мерзка
Теперь в его груди тоска? –
А Питер омрачён виною.
И видит рану он в крови
На голове Осла – как раз
Туда ударил он жезлом;
В нём радость вспыхнула со злом,
Но быстро этот всплеск погас.
730
Подумал он про мертвеца
И верного его Осла –
И снова этой боли ток
Пронзил от головы до ног,
Как будто молния прожгла.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
У речки, яркой как луна,
Животное от мук ревело!
Дубина падала, взлетев,
На нём свой вымещая гнев, –
То Питер бил – и бил умело.
“Постойте!” – тут воскликнул сквайр –
“Вы против смысла не грешите;
Зачин ваш слишком резв и смел;
Сначала, кто был Питер Белл,
И кем он был, скажите”.
200
“Он был горшечник” – начал я,
Собравшись весь для говоренья;
“И где б ни появлялся, он
Один лишь получал поклон
На полных двадцать раз презренья.
Прожив на свете тридцать лет,
Он был отъявленным бродягой;
Близ Корнуолла берегов
Он океана слышал рёв,
По скалам Дувра шел с отвагой.
210
“Он видел башни Карнарвона,
И знал неплохо шпиль Сарума;
А там, где Линкольн, слышал он
Тягучий похоронный звон,
Унылый и угрюмый!
“В Донкастере и Йорке был,
И в Лидсе, и в Карлайле;
Прошел шотландские низины,
И в графстве Эр близ Абердина
Ему цветы кивали.
220
“И посетил он Ивернесс;
И в Хайленде плясал до пота,
С девицами кружась в лугах,
С ослами отдыхал в кустах
На холмах Шевиота.
“Он продирался сквозь Йоркшир
Среди камней и рвов змеистых
Туда, где сёла, реки, лес –
Под синим лоскутом небес
И горсткой звезд сребристых.
230
“На ломаных брегах морских
Его обрызгивала пена;
Но в бухте иль на мысе, там,
Где тесно людям и домам,
Не появлялся несомненно!
“Был нужен флоту он – должник,
Еще не возвративший ссуду;
Где только не был он, увы,
Цена души иль головы
Не выше волоска повсюду.
240
“Себе приют близ рек, в лесах,
В пустых ложбинах он умело
И днем и ночью мог найти,
Но к сердцу Питера пути
Найти природа не сумела.
Напрасно каждый год она
Звала его, как раньше, в поле;
И первоцвет, что цвёл кругом,
Был жёлтым для него цветком,
Простым цветком, не боле.
250
“С невозмутимым сердцем он,
С поклажей легкой без заминки
Шагал, не видя, что трава
Уже взошла едва-едва,
И зеленеет вдоль тропинки.
“Напрасно в воду, в землю, в воздух
Лилась душа веселой трели,
Когда апрельским утром он
Среди ракит под сенью крон
Готовил место для постели.
260
“И днём, когда в тени дерев
Его тепло весны ласкало,
Небес лазурных волшебство
Ничуть не трогало его
И вглубь души не проникало!
“Не раз я слышал от других,
От тех, кто видел сам и знает,
Что время замирает вдруг,
Когда прекрасный вид вокруг
Уходит прочь и исчезает.
270
“Но Питер Белл пред красотой
Не ощущал восторг безмолвный;
Он, грубый, дикий, был другой,
Везде гонимый, как изгой,
Или преступник уголовный.
“Из всех, кто беззаконно жил,
Из всех, к беспутной жизни склонных,
В селеньях или в городах
Он был известный вертопрах –
Имел двенадцать жён законных.
280
“ Законных и двенадцать жён!
О, нет! Как хоть одна супруга
С ним быть могла, мне невдомёк;
Ведь на него смотреть не мог
Никто, не вздрогнув от испуга.
“Хотя Природа не смогла
Пленить его своим нарядом,
Звучаньем нежным, тишиной,
Он с ней, как ни с одной женой,
Бывал частенько рядом.
290
“Он был и дик и груб, как тот,
Кто жить, как все, в домах не в силах;
Его фигуры стать и сплав
Являли взору дикий нрав
Угрюмых гор, болот унылых.
“Едва доступную уму
Природы мысль в жару и в холод,
Средь гроз и льдов, понять он мог
Душой, какой бы там порок
Ни порождал жестокий город.
300
“Был резок лик его, как ветер,
Сквозящий вдоль кустов ракиты,
Не мужеством светился весь,
А выражал, скорее, смесь
Лукавства с дерзостью открытой.
“Шаги неспешны, тяжелы,
С неловким как-то вбок движеньем;
А взгляд открыт и дерзок был,
В нём ощущался хладный пыл,
Ведущий игры с искушеньем.
310
“На лбу морщины, прядь волос,
Часть лба – вся в мыслях дни и ночи,
Обдумывает “что” и “как”,
Другая – хмурит брови – так
От солнца защищая очи.
“Глаза и щёки были жёстки,
Как если, мягкости переча,
Свое лицо сей человек
Скрепил и тут и там навек
Ветрам и небесам навстречу!”
320
Однажды ночью, (друг мой Бесс,
Обещанный рассказ начну я),
Прекрасной ночью ноября,
Когда луна взошла, горя,
Над Свэйл, чьи быстро мчатся струи,
Вдоль берегов её кривых
Шёл Питер по глухому краю;
Купить или продать, бог весть,
Иль удовольствие обресть –
О том я ничего не знаю.
330
Он шёл по долам и холмам,
Чрез перелески, рощи, чащи;
И не были ему нужны
Ни блеск звезды, ни свет луны,
Ни речки Свэйл поток журчащий.
Но увидав тропинку вдруг,
Что путь ему короче прочит,
Как люд бывалый, пару вех
На ней оставил он для тех,
Кто вслед за ним пойти захочет.
340
Пришёл он вскоре в лес густой,
С пути куда-то прочь влекущий;
Где всё же слышен птичий звон,
Хотя порою приглушён
Во мраке средь ветвистой кущи.
Но вскоре чувств его настрой
Сменился, щёки запылали
И гнев нахлынул, как волна:
Тропой обманут он! – она
К дороге приведёт едва ли!
350
Тропа терялась в темноте;
Несут вперёд скитальца ноги,
Как лодку парус мимо шхер,
И вот – заброшенный карьер,
И дальше нет дороги.
Он встал; массивных чёрных форм
Вокруг него сгущались тени;
Но он пошёл сквозь хлад и мрак,
Сквозь бурелом и буерак,
Сумев преодолеть смятенье.
360
Пошёл, и прямо чрез карьер
Ему открылся вид чудесный:
Зеленый, серый, голубой
Цвета смешались меж собой
В оттенок, зренью неизвестный.
Под ясным небом голубым
Увидел он лужок зеленый;
Не знаю – поле иль лужок,
Травой поросший уголок,
Камнями окружённый.
370
Под валунами тихо Свэйл
Текла струею безмятежной;
Был нужен шторм, чтобы сюда
Дошла шумливая вода,
В зеленый уголок сей нежный!
Ужель здесь даже не живёт
Отшельник с чётками и склянкой?
И нет хибар невдалеке
В роскошном этом уголке
С такой зелёною делянкой?
380
Сквозь травы впадины пройдя,
Через камней нагроможденья,
До края леса он дошёл,
Как вдруг узрел – стоит Осёл
Недалеко в уединенье.
Воскликнул Питер: “Награждён!”
Но осмотрись, что за награда:
Есть ли хотя б одна душа?
Ни хижин здесь, ни шалаша –
Бояться вроде бы не надо!
390
Вокруг был виден только лес
И поле с серыми камнями,
И этот Скот, что головой
Поник понуро над травой
И над неслышными струями.
На голове Осла была
Узда; схватив ее, на спину
Ему вскочил тотчас ездок,
И пяткою ударил в бок –
Но сдвинуть всё ж не смог скотину.
400
Тут Питер дёрнул за узду,
Да так, что мог бы люк темницы
С железным вытащить кольцом,
Но эта тварь с тупым лицом
Всё не желала шевелиться!
На землю спрыгнув, Питер молвил:
“На тайный заговор похоже;”
Еще раз оглядел он луг
И камни серые вокруг,
И все деревья тоже.
410
Молчало всё: деревья, камни,
Вблизи, вдали – всё было глухо!
Один Осёл стоял живой,
Над неподвижной головой
Длиннющее вращая ухо.
Что это значило, кто б знал?
Не колдовство ли злого духа?
Один Осёл, невозмутим,
Стоял, над черепом тупым
Длиннющее вращая ухо.
420
От страшной мысли вздрогнул Питер;
Всё ж медленно подняв дубину
Как можно выше над ослом,
Гордясь умелым ремеслом,
Её обрушил на скотину.
Осёл, качнувшись, устоял;
Тогда, вооружась терпеньем,
И, охладив свой гневный пыл,
Прицелясь, Питер в меру сил
Осла ударил по коленям.
430
Осёл упал на землю боком
У кромки вод под небесами;
И, лёжа так и недвижим,
Глядел на Питера над ним,
Сияя карими глазами.
Был в этом взгляде лишь упрёк,
Скорее мягкий, чем жестокий;
Затем без страха он простёр
Свой нежный и печальный взор
На речки чистые потоки.
440
Над ним шумело деревцо;
Вздохнув, Осёл всем телом вздрогнул,
И стон издал – другой же стон
Был словно к брату обращён,
Затем он третий стон исторгнул.
Всего здесь под луною он
Издал три возгласа печали;
Увидел Питер лишь теперь,
Каким был тощим этот зверь,
Как рёбра у Осла торчали.
450
Застыв и ноги распластав,
Лежал он – Питер всё ж ни слова
Сочувствия не произнёс;
Глядел он на Осла без слёз,
Брезгливо и сурово.
Лежал Осёл, как смерть недвижно;
У Питера от гнева губы
Тряслись; “Я брошу, как бревно,
Твой труп, упрямый мул, на дно!” –
Ослу он крикнул грубо.
460
Угрозу подтвердила брань;
Меж тем от самой водной кромки,
Где пал Осёл под сенью крон,
И с эхом с четырёх сторон,
Всё нёсся крик протяжный, громкий!
Для Питера ослиный крик
Призывом был вершить расправу;
Он радость ощущал – не страх,
Но эха гулкий звук в горах
Ему был чем-то не по нраву.
470
Тем, что в нём труса ободрял,
Иль тем, что в этот час покойный
Не мог он чары разорвать,
Его сумевшие сковать
Работой этой недостойной.
Среди хаоса скал, камней,
Среди цветных полей долины,
Холмов зелёных, горных круч;
Тяжёл и скучен, и тягуч,
Опять раздался крик ослиный!
480
Что с сердцем Питера творится!
Где взяли силу звуки эти?
Тревожный, тусклый свет луны
Среди небес голубизны,
Камней мерцанье в лунном свете.
И Питер выронил узду!
“Я без узды его не сдвину;” –
Он молвил – “Если кто придёт,
И здесь меня с ослом найдёт,
Решит – спасаю я скотину”.
490
Он осмотрел Осла кругом,
И глянул ввысь: луна светлее,
Спокойней, кротче и нежней,
И явственней черты камней,
И небеса милее.
Воспряла злоба в нём, и он
Схватил Осла за шею в гневе;
И увидал сквозь тусклый свет
В воде престранный силуэт
На искажённом рябью древе.
500
Иль это лик луны кривой?
Иль облако, как призрак странный?
Унылой виселицы вид?
Иль Питер сам себя страшит?
Иль гроб? Иль саван белотканый?
Ужасный идол? Чёрт, упавший
С подола ведьмы или с ветки?
Иль фей кольцо и изумруд
Для исполненья их причуд
В какой-нибудь лесной беседке?
510
Иль то к столбу, чтоб сжечь, себя,
Отчаясь, привязал злодей?
Иль дух упрямый, что во тьме
Один, в цепях, скорбит в тюрьме,
За много миль от всех людей?
Так пульс не бился никогда,
И вряд ли так же будет биться;
Глядит – не знает, что за вид,
Как если в книгу он глядит,
Чьи заколдованы страницы.
520
Для Питера прискорбный день!
Всё будет скоро: кандалы
И Статуя, и Страшный суд!
От страха волосы встают,
Под лунным светом все белы!
Глядит он, думает, глядит,
Движенье видит, стоны слышит;
Глаза слезятся – рвётся грудь,
Он падает – окончен путь,
И смерть ему в затылок дышит!
530
Слона я видел – был прекрасен он,
Весь в бубенцах и в вышитых коврах,
И, как для битвы, башней оснащен,
Сияющей, как золото, в лучах;
Довольный, что разряжен в пух и прах,
И гордый, что всех больше и мудрей,
Он великаном был в своих глазах,
И презирал всех остальных зверей;
Но раз ему в ноздрю вполз муравей,
И больно укусил, и в тот же миг
Слон сбросил башню со спины своей,
Забыв, что горд и статен, и велик.
Бесславен тот и мал – подумал я –
Кто может пострадать от муравья.
Visions Of The Worlds Vanitie. VIII.
Soone after this I saw an Elephant,
Adorn'd with bells and bosses gorgeouslie,
That on his backe did beare, as batteilant*,
A gilden towre, which shone exceedinglie;
That he himselfe through foolish vanitie,
Both for his rich attire and goodly forme,
Was puffed up with passing surquedrie**,
And shortly gan all other beasts to scorne,
Till that a little Ant, a silly worme,
Into his nosthrils creeping, so him pained,
That, casting downe his towres, he did deforme
Both borrowed pride, and native beautie stained.
Let therefore nought that great is therein glorie,
Sith so small thing his happines may varie.
[* _As batteilant,_ as if equipped for battle.]
[** _Surquedrie,_ presumption.]
В долине Лортона до сей поры
Стоит печально Тис, как он стоял,
Во мрак свой погрузясь, во время оно,
Отрядам Умфревиля или Перси
Служить оружьем не желая в битвах
С Шотландией; иль тем, кто через море
Приплыв, на Азенкур пускали стрелы,
Иль ране на Кресси, иль Пуатье.
Среди пределов мрачных и обширных
Отшельник-Тис! – живое существо,
Что увядает медленно, и слишком
Красиво, чтоб с лица земли исчезнуть.
Но всё же более всего достойна
Упоминанья братская Четвёрка
В Борроудэйле – как большая роща!
Огромные стволы! – и каждый – сгусток
Волокон по-змеиному сплетённых
И вьющихся, и скрученных продольно, -
С Фантазией, как бы в себе таящих
Угрозу нечестивцам; тень-колонна,
Близ коей на безтравной почве бурой,
Под мрачной сенью из ветвей и листьев,
Шумящих вечно, будто на веселье
Украшенных унылыми плодами,
Встречаться Духи могут: Страх, Надежда,
Молчанье и Предвиденье, и Смерть-
Скелет, и Время-тень – дабы творить,
Как бы в природном храме у камней,
Покрытых мохом – алтарей священных,
Совместные обряды поклоненья;
Иль отдыхать в покое молчаливом,
Лежать и слушать горные потоки,
Рождённые в ущельях Гларамара.
Yew-trees
There is a Yew-tree, pride of Lorton Vale,
Which to this day stands single, in the midst
Of its own darkness, as it stood of yore,
Not loth to furnish weapons for the Bands
Of Umfraville or Percy ere they marched
To Scotland's Heaths; or Those that crossed the sea
And drew their sounding bows at Azincour,
Perhaps at earlier Crecy, or Poictiers.
Of vast circumference and gloom profound
This solitary Tree!--a living thing
Produced too slowly ever to decay;
Of form and aspect too magnificent
To be destroyed. But worthier still of note
Are those fraternal Four of Borrowdale,
Joined in one solemn and capacious grove;
Huge trunks!--and each particular trunk a growth
Of intertwisted fibres serpentine
Up-coiling, and inveterately convolved,--
Nor uninformed with Phantasy, and looks
That threaten the profane;--a pillared shade,
Upon whose grassless floor of red-brown hue,
By sheddings from the pining umbrage tinged
Perennially--beneath whose sable roof
Of boughs, as if for festal purpose, decked
With unrejoicing berries, ghostly Shapes
May meet at noontide--Fear and trembling Hope,
Silence and Foresight--Death the Skeleton
And Time the Shadow;--there to celebrate,
As in a natural temple scattered o'er
With altars undisturbed of mossy stone,
United worship; or in mute repose
To lie, and listen to the mountain flood
Murmuring from Glaramara's inmost caves.
На море глядя беспокойным взором,
Я видел – чудо-кит средь волн лихих
Навстречу мчался гибельным просторам,
Играя силой плавников своих,
Валы взметая из глубин морских;
Левиафан, Природы диво, смело
Резвился, в страх ввергая всех живых.
Но рыба-меч, хоть и мала, сумела
Пронзить его чудовищное тело,
И бездну он исторг, замедлив ход;
Всё море, словно гром с небес, гремело,
И кровью обагрилась пена вод.
С тех пор я, не гордясь, воспринимал
Всех, кто в глазах других казался мал.
Edmund Spenser
VISIONS OF THE WORLDS VANITIE
V
Toward the sea turning my troubled eye,
I saw the fish (if fish I may it cleepe*)
That makes the sea before his face to flye,
And with his flaggie finnes doth seeme to sweepe
The fomie waves out of the dreadfull deep;
The huge Leviathan, dame Natures wonder,
Making his sport, that manie makes to weep.
A Sword-fish small him from the rest did sunder
That, in his throat him pricking softly under,
His wide abysse him forced forth to spewe,
That all the sea did roare like heavens thunder,
And all the waves were stain'd with filthie hewe.
Hereby I learned have not to despise
Whatever thing seemes small in common eyes.
[* _Cleepe,_ call.]
Чудесный кедр с великолепной кроной
Стоял на взгорье, строен и высок,
Свой запах источая утончённый;
Средь чад своих, которых чтил Восток,
Никто сравниться с ним красой не мог.
Но в сердце у него, невидим оком,
Завёлся червь, прожорлив и жесток,
И стал его живым кормиться соком;
Увял венец на древе одиноком,
Убор его роскошный – и, увы!
Во цвете лет осыпались потоком
Все локоны с высокой головы.
Смотрел на это я с тоской во взоре,
Как вся его краса исчезла вскоре.
VII.
High on a hill a goodly Cedar grewe,
Of wondrous length and straight proportion,
That farre abroad her daintie odours threwe;
Mongst all the daughters of proud Libanon,
Her match in beautie was not anie one.
Shortly within her inmost pith there bred
A litle wicked worme, perceiv'd of none,
That on her sap and vitall moysture fed:
Thenceforth her garland so much honoured
Began to die, O great ruth* for the same!
And her faire lockes fell from her loftie head,
That shortly balde and bared she became.
I, which this sight beheld, was much dismayed,
To see so goodly thing so soone decayed.
[* _Ruth,_ pity.]
Питер Белл
Рассказ
Что значит имя?
Шекспир, “Ромео и Джульетта”, акт 2, сцена 2.
…….
«Брут» так же духа вызовет, как «Цезарь». (Шекспир, Юлий Цезарь)
ПРОЛОГ
Как конь крылатый иль воздушный шар,
Вовек мне не взлететь, и всё же
Я в облака подняться б мог,
Небесный обретя челнок,
На серп луны похожий.
И вот обрёл я чудный чёлн,
На яркий серп луны похожий;
Коль веры нет, что поплыву
По небу, гляньте в синеву –
Меня узрите в день погожий!
10
Мои друзья, вкруг вас рокочет,
Волнуется как море лес;
Опасность чудится в ветвях,
И вас наверно мучит страх
За мой челнок среди небес!
А я спокоен, я любуюсь
Кормой челна и небесами;
Когда б вас не было мне жаль,
Я, видя вашу грусть-печаль,
Смеялся б весело над вами.
20
Мы вдаль плывём, мой чёлн и я:
Такое плаванье – для смелых!
Ветра и глуби облаков
Легко я одолеть готов
С моим челном в любых пределах.
Мы вдаль плывём, и радость наша
Не может быть омрачена;
Что ей людских страстей недуг!
Средь звёзд, рассыпанных вокруг –
Как месяц на небе она.
30
Дух замирает от высот;
Все выше мой челнок небесный
В эфир взмывает голубой,
Шлейф звёзд оставив за собой:
Всё выше мой челнок чудесный!
Вот Рак, Телец и Скорпион…
Но пронеслись быстрей снаряда
Мы мимо Марса – рыжий бог
Весь в шрамах с головы до ног;
Такого спутника не надо!
40
В руинах города Сатурна,
Там привидения унылы;
А вот среди сестёр-Плеяд
Целующихся плыть я рад –
Они приятны мне и милы.
Меркурий весел, резв, шумлив,
Велик, богат Юпитер властный;
Но что они с их красотой
В сравненье с нашею Землёй,
С песчинкою прекрасной?
50
Назад, на Землю, в зелень трав!
Когда б я здесь века скитался,
Мне мир для жизни и труда,
Не стал бы лучше никогда –
Я сердцем там остался.
Смотри! Вон чудная Земля!
И Тихий Океан под нами!
Пронзают Анды облака,
И Альпы там стоят века
Застывшими волнами!
60
Там Ливии желты пески;
Вон Днепр сребрится! А левее
Вся в яркой зелени холмов,
Глянь – Королева островов;
От зол её храните, феи!
Вон город, где родился я!
Вон там играл, на том лугу;
Потерян я в краях иных,
Но человек я – средь родных,
На этом берегу.
70
Вовеки сразу сто вещей
Мне не являлись так прекрасно;
Как мелодичен звон лесной!
Я нежный шум земли родной
Могу внимать всечасно!
“Не стыдно ль тосковать, бездельник,
По дому! Надо, наконец,” –
Челнок воскликнул – “мне найти
Для дела лучшие пути;
Мне полумесяц – брат-близнец!
80
“Поэта сердце до сих пор
Не обмирало так, быть может;
Не музыка ли сфер, мой друг,
Твой смертный покорила слух?
Она теперь не потревожит.
“Ну, хорошо; в пределах нижних
Есть чудеса свои – пойдем;
Ведь я для друга своего
Не пожалею ничего;
Что в мире есть – увидишь в нём.
90
“Спеши! Мы над Сибирью снежной
С сияньем северным – взгляни!
Вольёмся в яркий белый цвет,
И звезды, прячущие свет,
Зажгут свои огни.
“Я знаю тайны уголка,
Где не был человек – тот край
С вечернею зарёй сравним;
Хоть в сердце Африки храним,
Прохладен, словно рай.
100
“Я знаю тайны царства фей,
Где всё – за дымкою теней:
В тени дома, холмы и дали,
И дамы милые в вуали
В тени дворцов и королей.
А хочешь – посетим края,
Где ты постигнешь, как умело
Земля и небо познают,
Сплавляясь вместе, тяжкий труд
Магического дела!”
110
“О, сгусток света, мой челнок!
Тебя прекрасней нет созданья!
Ты с ролью справился вполне;
Прими же всё, что есть во мне,
Что я прожил – и до свиданья!
“Соблазн сокрыт в твоих словах;
Но, если страстно так стремиться
Осуществлять свои мечты,
Тогда совсем забудешь ты,
Что на земле творится.
120
“Когда-то в таинствах все люди
Внимали с верою речам
С напевным песенным стихом;
Поэты вторили потом
Тем первобытным чудесам.
“Иди – (но этот мир сонлив,
И век, наверно, слишком стар)
Возьми с собою молодых
И беспокойных – я для них,
Как спутник – недостойный дар.
130
“Люблю, что предстаёт глазам:
Ночной покой и бодрость дня;
Земли родимой бытиё,
Печали, радости её –
Вот всё, что нужно для меня.
“Кольцо раджи, дракона клык
В награду мне совсем не нужно,
Мой скромен путь, я, не спеша,
Бреду, крепка моя душа,
И сердце благодушно.
140
К чему волненье иль покой,
Иль чувств паренье? Что приятней
Чудес, чем те, что может ум,
Обычной жизни внемля шум,
Найти или создать в ней?
Скорбь – властелин сильней монарха;
Сильней из всех заклятий – страх;
Раскаянье людских сердец,
Как доброй силы образец,
В неслышных явлено слезах.
150
“Но по желанью моему
Спусти меня с высот эфира;
И странствуй сам, как Гиппокриф,
Свой путь опасный возлюбив,
По закоулкам мира!
“А я – вернусь к столу в саду,
Где лето коротать отрадно;
Вот вышел сквайр, а дочка Бесс –
Цветок расцветший, под навес
Уселась, где прохладно.
160
“И много там других – они
Не знают, что я был не ближе,
Чем звезды; - девять под сосной,
Чьи ветви так спасают в зной;
Я вижу всех – я вижу!
“С супругою викарий там,
Друг Стивен Оттер, добр и мил;
Пока что вечер не погас,
О том я расскажу им сказ,
Как Питер Белл, горшечник, жил".
170
И здесь умчался мой челнок,
Балласт оставив свой с презреньем!
А я, как мог, туда, где стол
Стоит в саду, тотчас пошёл
С унылым настроеньем.
“А вот и он!” – вскричала Бесс,
И кинулась ко мне навстречу;
“Мы заждались вас, милый друг!” –
Шумели все, толпясь вокруг, –
Все девять (я замечу)!
180
“Друзья, ну что вы! Я же здесь!
Я, слава богу, с вами снова;
Садитесь все под сень листвы,
И будете довольны вы,
Своё держу я слово”.
Мне было трудно говорить,
Как если мне нелепый сон
Всё снился, потому я сразу,
Не медля, приступил к рассказу,
Чтоб скрыть, что я смущён.
Дракон ужасный – страшно и смотреть –
Чью спину от ударов защищала
Как золото сверкающая медь,
И две главы таили смерти жала,
А грудь к врагу презрением дышала,
Пошёл на бой с ничтожным пауком.
Паук лукавый, не смутясь нимало,
В питьё дракону яду влил тайком;
И яд нутро Дракона сжёг огнём,
И, корчась в муках, зверь уполз в пещеру,
Свою победу уступив, что в нём
Крепила в силы собственные веру.
Могучий, не гордись, что ты силён,
Иначе слабым будешь побеждён!
VI.
An hideous Dragon, dreadfull to behold,
Whose backe was arm'd against the dint of speare
With shields of brasse that shone like burnisht golde,
And forkhed sting that death in it did beare,
Strove with a Spider, his unequall peare,
And bad defiance to his enemie.
The subtill vermin, creeping closely* neare,
Did in his drinke shed poyson privilie;
Which, through his entrailes spredding diversly,
Made him to swell, that nigh his bowells brust,
And him enforst to yeeld the victorie,
That did so much in his owne greatnesse trust.
O, how great vainnesse is it then to scorne
The weake, that hath the strong so oft forlorne!**
[* _Closely,_ secretly.]
[** _Forlorne,_ ruined.]
Месяц выглянул двурогий;
Месяц, месяц, посвети!
Предо мною две дороги,
По какой из них идти?
Где меня пригреет счастье?
Где найду покоя рай?
Сердце рвётся на две части,
Сердце, сердце, выбирай!
Сердце молвит виновато:
“Два неистовых коня
С двух сторон за два каната
На две части рвут меня!
Конь один – твой верный разум,
Конь другой – то страсть моя;
Мощно тянут оба разом –
Оттого всё медлю я”.
Так стою я на распутье;
Две дороги впереди;
Не решаюсь выбрать путь я,
И болит, болит в груди.
Я почти дошел до краю;
Велика ты, чувства власть!
Всё! Довольно! Выбираю!
И иду туда, где страсть!
1
Носящий Зевса молнии орёл
Обидел скарабея, свысока
Считая, что всех тварей превзошёл,
Что власть его безмерно велика.
Обида к мести привела жука:
Увидев дуб с гнездом орла на нём,
Он влез в дупло с искрой от уголька,
И сжёг и древо и птенцов огнём;
Орёл, везде преследуем жуком,
В подол Зевесу яйца все отнёс,
Но жук туда швырнул навозный ком,
И Зевс их смёл, когда счищал навоз;
И так про месть жука того изрёк:
“Великим всем – от малых сих урок”.
2
Орёл, носящий молнии в когтях,
Однажды посмеялся над жуком,
Гордясь, что служит Зевсу в небесах,
И что все твари – под его ярмом;
Навозный жук, обиженный орлом,
Увидев, где орёл гнездо берёг,
Взлетел, и сжёг его птенцов огнём,
А самого на боль и скорбь обрёк.
От мести злой орёл спастись не мог,
И снёс все яйца Зевсу на подол,
Но жук подбросил грязи ком, и бог
Стрясая грязь, те яйца расколол;
И молвил: "И у малых чувства есть;
Великим в назиданье эта месть!"
Edmund Spenser
VISIONS OF THE WORLDS VANITIE
IV
The kingly bird that beares Ioves thunder-clap
One day did scorne the simple Scarabee*,
Proud of his highest service and good hap,
That made all other foules his thralls to bee.
The silly flie, that no redresse did see,
Spide where the Eagle built his towring nest,
And, kindling fire within the hollow tree,
Burnt up his yong ones, and himselfe distrest;
Ne suffred him in anie place to rest,
But drove in Ioves owne lap his egs to lay;
Where gathering also filth him to infest,
Forst with the filth his egs to fling away:
For which, when as the foule was wroth, said Iove,
"Lo! how the least the greatest may reprove."
[* _Scarabee,_ beetle.]
Под солнцем на песке, где мутный Нил
Несёт к брегам благим потоки вод,
Лежал, простершись, мощный крокодил,
Набив кровавой пищей свой живот,
(Несчастным людом, что в трудах живёт),
И гордость в нём надменная росла.
Я видел птицу, славных ржанок род –
Из тысяч меньше всех, зато смела;
И, подчиняясь ей, исчадье зла
Открыло пасть, подобье адских врат,
Чтоб там ей, как Природа предрекла,
Клевать в зубах набухший смрадом яд.
Большим ли малых презирать, когда
В них есть порой огромная нужда?
Edmund Spenser
VISIONS OF THE WORLDS VANITIE
III.
Beside the fruitfull shore of muddie Nile,
Upon a sunnie banke outstretched lay,
In monstrous length, a mightie Crocodile,
That, cram'd with guiltles blood and greedie pray
Of wretched people travailing that way,
Thought all things lesse than his disdainfull pride.
I saw a little Bird, cal'd Tedula,
The least of thousands which on earth abide,
That forst this hideous beast to open wide
The greisly gates of his devouring hell,
And let him feede, as Nature doth provide,
Upon his iawes, that with blacke venime swell.
Why then should greatest things the least disdaine,
Sith that so small so mightie can constraine?
Твое сомненье – суетной природы,
Любовных уз бояться погоди:
Взамен одной получишь две свободы,
Связав того, чье рабство позади.
Любви оковы благи - погляди,
Они не давят, словно мрак темницы;
И даже в клетке с радостью в груди,
Забыв про плен, поют нам песни птицы.
Размолвка, спесь – ничто не покусится
На две души, когда любовь чиста;
Но раны их смягчит любви частица,
Простая правда, или доброта.
Живет их вера смело в башне медной,
Чертог священный – в их любви победной.
Edmund Spenser (1552-1599) “Amoretti”
SONNET LXV.
THE doubt which ye misdeem, fair love, is vain
That fondly fear to loose your liberty,
when loosing one, two liberties ye gain,
and make him bond that bondage erst did fly.
Sweet be the bands, the which true love doth tie,
without constraint or dread of any ill:
the gentle bird feels no captivity
within her cage, but sings and feeds her fill.
There pride dare not approach, nor discord spill
the league twixt them, that loyal love hath bound:
but simple truth and mutual good will,
seeks with sweet peace to salve each other's wound.
There faith doth fearless dwell in brazen tower,
and spotless pleasure builds her sacred bower.
Однажды летом под лучами Феба
Узрел быка я в зелени лугов:
Он белым был, как снег, слетевший с неба,
На лбу – луна меж золотых рогов;
Бык отдыхал, улёгшись меж цветов,
И каждый цвет, от мака до левкоя,
Ему стать пищей сочной был готов;
Но сытых губ он сладкою едою
Не утруждал, отдавшись весь покою,
Пока слепень презренный не пронзил
Тугую шкуру острою иглою,
И столь ему, зловредный, досадил,
Что бык обилью пастбищ был не рад –
Великим так ничтожные вредят.
Edmund Spenser
VISIONS OF THE WORLDS VANITIE
II.
In summers day, when Phoebus fairly shone,
I saw a Bull as white as driven snowe,
With gilden horns embowed like the moone,
In a fresh flowring meadow lying lowe:
Up to his eares the verdant grasse did growe,
And the gay floures did offer to be eaten;
But he with fatnes so did overflows,
That he all wallowed in the weedes downe beaten,
Ne car'd with them his daintie lips to sweeten:
Till that a Brize*, a scorned little creature,
Through his faire hide his angrie sting did threaten,
And vext so sore, that all his goodly feature
And all his plenteous pasture nought him pleased:
So by the small the great is oft diseased**.
[* _Brize_, a gadfly.]
[** _Diseased_, deprived of ease.]
Сонет 1
Когда мой день забылся тихим сном,
Мой дух, стряхнув земные узы тела,
Свободно стал раздумывать о том,
Что превосходит разума пределы;
Что век наш, где всё благо оскудело,
И люди слишком скромностью бедны,
В своем закате обнищал всецело –
Ни доброта, ни совесть не нужны!
Так мысль, дойдя до самой глубины,
Видения пред взором породила;
И странные мой ум объяли сны,
И яркость их мне чувства разбудила.
О, знай, быть может, в будущие дни
Весь мир изменят к лучшему они.
Edmund Spenser
VISIONS OF THE WORLDS VANITIE
I.
One day, whiles that my daylie cares did sleepe,
My spirit, shaking off her earthly prison,
Began to enter into meditation deepe
Of things exceeding reach of common reason;
Such as this age, in which all good is geason*,
And all that humble is and meane** debaced,
Hath brought forth in her last declining season,
Griefe of good mindes, to see goodnesse disgraced!
On which when as my thought was throghly@ placed,
Unto my eyes strange showes presented were,
Picturing that which I in minde embraced,
That yet those sights empassion$ me full nere.
Such as they were, faire Ladie%, take in worth,
That when time serves may bring things better forth.
[* _Geason_, rare.]
[** _Meane_, lowly.]
[@ _Throghly_, thoroughly.]
[$ _Empassion_, move.]
[% _Faire Ladie._ The names of the ladies to whom these Visions and
those of Petrarch (see p. 210, VII. 9) were inscribed have not been
preserved. C.]
Руины времени V.
Затем я мост увидел золотой,
Висящий над заливом океана;
Он без опор держался над водой,
Как радуга, сияя первозданно; 550
И арка императора Траяна,
Вершина зодчества векам иным,
Сравненья не выдерживала с ним.
Но всё земное на земле – тщета:
Недалеко от славы до позора; 555
Со временем увянет красота.
Одна неприкреплённая опора
Падёт, и мост хвалёный рухнет скоро,
И лишь руины нам оставит он –
И тем сильней всего я удручён. 560
VI.
Я видел двух белее молока
Медведей* чудных, дремлющих в пещере,
И шерсть у них была, как шёлк, мягка –
Такой в природе не имеют звери,
Ни хищники, ни жертвы их, и верю, 565
Прекрасней их нигде мы не найдём,
Хоть шар земной кругом весь обойдём.
* The two bears are Robert and Ambrose Dudley.
Но что здесь на земле когда-нибудь
В блаженстве постоянном пребывало?
Пещера, где легли они вздремнуть, 570
Обрушилась в тот час из-за обвала,
И глыбой камня жизнь им оборвало;
От их столь страшной гибели во сне
Всё счастье мира стало мерзко мне.
И я стоял, растерян и смущён: 575
От сих видений всё во мне смешалось;
Я был почти всех чувств моих лишён
Душа моя от сильной муки сжалась –
Её терзали ужас или жалость;
Но вдруг воззвал ко мне громовый глас, 580
Его внезапный звук меня потряс.
“Узри” – сказал он – “в океане бед
Всё – суета и скорбь, и огорченье;
Иного утешенья в мире нет,
Как только вера в Божье попеченье; 585
Во всём другом – ни смысла, ни значенья”.
И сделал так он, чтобы мог мой взгляд
Узреть совсем иных видений ряд.
I.
На берегу известнейшей из рек
Стоял чудесный лебедь белоснежный; 590
Таких еще не видел человек:
Прекраснейший среди Стримонской нежной
Породы белой в полосе прибрежной;
Он, прозревая скорбный свой удел,
Элегию о смерти близкой пел. 595
Когда он песню скорби завершил,
То берега ответно зазвучали,
Его предсмертный ощущая пыл;
Рванулся ввысь он, и крыла умчали
Его на небо, дальше от печали; 600
Где он горит небесным знаком днесь:
Он счастлив там, а я печален здесь.
II.
Казалось мне, по лону вод скользя,
Серебряными струнами сверкая,
Слоновой костью выделана вся, 605
Плыла Орфея лира золотая,
Кто чаровал зверей, на ней играя;
Увы, то лира Сидни там плыла:
Он умер, но она не умерла.
Я видел, как была вознесена 610
В заоблачные выси эта Лира,
И весь свой путь на небеса она
Звенела от касания зефира,
И ощущал я грусть и радость мира;
Теперь горят созвездия лучи 615
За Северной Медведицей в ночи.
III.
И видел я на берегу другом
Большой сундук из чёрной древесины,
И много дорогих сокровищ в нём:
Сребро и злато, жемчуг и рубины… 620
Но он затоплен был наполовину,
Чуть-чуть – и весь окажется на дне;
Печально было это видеть мне.
Но только начал он тонуть, как вдруг
Два ангела явились несравненных, 625
Из вод бурлящих вынули сундук,
И ввысь взлетели с ним в руках блаженных,
И вскоре скрылись в далях сокровенных;
Теперь звезда он – чудо из чудес:
В нём скрыты все сокровища небес. 630
IV.
Я созерцал роскошную кровать
В расшитых покрывалах златотканых:
На ней и королям не стыдно спать–
Всё было там в цветах благоуханных,
Как для невесты, для ночей желанных; 635
И дева нежная дремала там –
Прекраснее не снилась летним дням.
И слышал я, как некий дальний зов
Будил её от сладких сновидений,
Ведь он, жених, лучом уже готов 640
Был к ней сойти для нежных наслаждений:
Она ждала его прикосновений,
Но вдруг исчезли дева и жених –
Стою один, задумавшись о них.
V.
Я видел: всадник, весь вооружён, 645
И конь под ним крылатый своенравный,
Что из крови Медузы был рождён, -
Взлетев на нём, спас Андромеду славный
Зевеса сын, Персей, от смерти явной;
Смертельна рана всадника была, 650
И на траву ручьями кровь текла.
Хоть мало счастья в том, украшен был
За славные деянья он венками,
При нём трофей богатый, что добыл
Он у врагов отважными делами; 655
Уставший, наконец, в борьбе с врагами,
Пришпорил он коня и ввысь взлетел –
Скорбя, слезой почту его удел.
VI.
Я видел: арка, золотом горя,
Покоилась на бронзовых колоннах; 660
В ней, видно, содержался прах царя
Для памяти о нём, пред кем в поклонах
Склонялись лики многих восхищённых;
Казалось, меж землёй и небом спор:
Где прах лежит, и чей он до сих пор. 665
Казалось, быстрый Бог, Меркурий сам,
Спустился к ним для разрешенья спора,
С ним арка устремилась к небесам,
И прах обрёл вторую жизнь, в которой
Блаженством стало небо и опорой; 670
Земля скорбела от судьбы такой,
А я от горя потерял покой.
Заключительные строфы.
Филисидеса вечный дух во мгле
Собою украшает свод небесный
Среди великих, живших на земле. 675
Оставим там её сиять над бездной,
Слезой оплачем, столь ему любезной,
Стихом последний долг свой отдадим,
И скорбный монумент украсим им.
А вы, о, Девы! Славу дней презрев, 680
Земные мысли, суетные страсти,
Ему отдайте похвалы напев,
Серебряной слезою скорбь украсьте;
И коль вы родом с неба, в вашей власти
Направить в небо дум своих полёт, 685
Бежав от мира и его забот.
Конец.
FOOTNOTES:
Ver. 8.--_Verlame._ Veralam, or Verulamium, was a British and Roman
town, near the present city of St. Alban's in Hertfordshire. Some
remains of its walls are still perceptible. H.
Ver. 64.--_Th'Assyrian Lyonesse._ These types of nations are taken
from the seventh chapter of the book of Daniel. H.
Ver. 190.--_I saw him die_. Leicester died at Cornbury Lodge, in
Oxfordshire. Todd suggests that he may have fallen sick at St. Alban's,
and that Spenser, hearing the report in Ireland, may havo concluded
without inquiry that this was the place of his subsequent death, C.
Ver. 225.--_Colin Cloute._ Spenser himself, who had been befriended by
Leicester. H.
Ver. 239.--_His brother._ Ambrose Dudley, Earl of Warwick.
Ver. 245.--_His noble spouse._ Anne, the eldest daughter of Francis
Russell, Earl of Bedford.
Ver. 260.--_His sister_. Lady Mary Sidney.
Ver. 261.--_That good earle_, &c. This Earl of Bedford died in 1585.--
TODD.
Ver. 267.--_He, noble bud_, &c. Edward Russell, grandson of Francis
Earl of Bedford, succeeded in the earldom, his father, Francis, having
been slain by the Scots.--OLDYS.
Ver. 275.--_That goodly ladie_, &c. Lady Mary Sidney, mother of Sir
Philip Sidney and the Countess of Pembroke.
Ver. 281.--_Most gentle spirite._ Sir Philip Sidney.
Ver. 317.--_Thine owne sister,_ &c. The Countess of Pembroke, to whom
this poem is dedicated. "The Dolefull Lay of Clorinda" (Vol. IV. p.
426) appears to have been written by her.
Ver. 436.--_Good Melibae_. Sir Francis Walsingham, who died April
6,1590. The _poet_ is Thomas Watson.--OLDYS.
Ver. 447-455.--These lines are aimed at Burghley, who was said to have
opposed the Queen's intended bounty to the poet. C.
Ver 491.--These allegorical representations of the vanity of exalted
position, stately buildings, earthly pleasures, bodily strength, and
works of beauty and magnificence, admit of an easy application to the
splendid career of the Earl of Leicester,--his favor and influence with
the Queen, his enlargement of Kenilworth, his princely style of living,
and particularly (IV.) his military command in the Low Countries. The
sixth of these "tragick pageants" strongly confirms this
interpretation. The two bears are Robert and Ambrose Dudley. While
Leicester was lieutenant in the Netherlands, he was in the habit of
using the Warwick crest (a bear and ragged staff) instead of his own.
Naunton, in his Fragmenta Regalia, calls him _Ursa Major_. C.
Ver. 497.--_The holie brethren_, &c. Shadrach, Meshach, and Abednego.
Daniel, ch. iii. C.
Ver. 582-586.--A paraphrase of Sir Philip's last words to his brother.
"Above all, govern your will and affection by the will and word of your
Creator, in me beholding the end of this world with all her vanities."
This is pointed out by Zouch, Life of Sidney, p. 263. C.
Ver 590.--This second series of pageants is applicable exclusively to
Sir Philip Sidney. The meaning of the third and fourth is hard to make
out; but the third seems to have reference to the collection of the
scattered sheets of the Arcadia, and the publication of this work by
the Countess of Pembroke, after it had been condemned to destruction by
the author. The fourth may indeed signify nothing more than Lady
Sidney's bereavement by her husband's death; but this interpretation
seems too literal for a professed allegory. The sixth obviously alludes
to the splendid obsequies to Sidney, performed at the Queen's expense,
and to the competition of the States of Holland for the honor of
burying his body. C.
L'ENVOY: _L'Envoy_ was a sort of postscript _sent with_ poetical
compositions, and serving either to recommend them to the attention of
some particular person, or to enforce what we call the moral of them.--
TYRWHITT.
”Спасён был не водою Леты, нет,
Фетиды сын от смерти в дни жестоки,
Бессмертье дал ему слепой поэт, 430
В росе Кастальской омочивший строки:
Не зря вскричал властитель на Востоке –
Счастливец юный, славой дел своих
Заставил ты звучать прекрасный стих!
”И с радостью я думаю том, 435
Что Мелиб, человек вполне достойный,
Кого поэт воспел своим стихом,
Не может быть забыт, уже покойный,
И завистью запятнан непристойной;
Он умер – и запущен знаний сад, 440
И воины остались без наград.
”Давным-давно две страшные беды
В унынье ввергли душу Соломона,
Клеймя позором все его труды,
А был мудрейший он во время оно; 445
Поблекла этой мудрости корона,
И тот, кто правит ныне, тот скорей
С презреньем смотрит, если он мудрей.
”О, горе, горе! Видеть боль сердец,
Коль тот презрел деяние благое, 450
Кто им возвышен был, и, наконец,
Разросся, словно древо вековое,
Близ коего здесь гибнет всё живое.
Пускай без Муз живущий человек
Воспет не будет Музами вовек! 455
“О, подлый мир! Так иллюзорен ты,
Что даже мудрых вводишь в заблужденье!
Им не увидеть собственной тщеты,
О, остальных пустое наважденье!
Моя печаль – их боли порожденье! 460
Пусть на моём примере все узрят
Свой жалкий неминуемый распад.
”И тот, кто ныне очень горд собой,
Достигнув славы, чести, положенья,
Без страха пред годами и судьбой, 465
Пускай узрит мой ужас пораженья,
И в нём своё увидит отраженье;
И этим видом предостережён,
Сочувствие ко мне проявит он”.
Так свой рассказ печальный завершив, 470
Она исчезла, и исчезли с нею
Унылые дрозды, а я, чуть жив,
Глубокой скорбью поражён, бледнея,
Стоял без слов, не понимая, где я;
Без чувств, без мысли – как остолбенел, 475
И долго в даль туманную глядел.
Пока смотрел я отрешённо вдаль,
Мой разум возвращался из пустыни,
А с ним и этой женщины печаль,
Её стенанья, скорби и унынье – 480
Её слова мне не забыть отныне;
От муки сердца весь я изнемог,
По жилам ужас леденящий тёк.
Пытаясь боль в душе своей унять,
Я думал о её повествованье, 485
Чей смысл я тщетно силился понять,
Поскольку был он выше пониманья,
И, наконец, из глубины сознанья
Пред взором встали, будто напоказ,
Трагические сцены без прикрас. 490
I.
Я видел – идол, в золоте отлит,
Стоял на алтаре в чудесной сени,
Чтоб каждый, кто вдали его узрит,
Молиться мог и падать на ступени;
Пред ним тот идол был бледнее тени, 495
Кому служить Ассирии тиран
Заставил божьих братьев чрез обман.
Но тот алтарь, что с идолом златым,
Основан был на очень хрупкой глине,
И вскоре, под напором дождевым 500
И сильных ветров, дующих с пустыни,
Осыпался, и рухнул весь; отныне
Он всеми презираем – только я
Скорблю о нем, потоки слёз лия.
II.
Затем я видел башню, и она 505
Была из камня чудного, и к тучам
Вершиною своей устремлена,
Но помещалась на песке зыбучем;
Подобна не библейской той могучей,
Известной по смешенью языков, 510
А той, что строил Нин до облаков.
О, вы, кто башни строит без ума,
Столь прочно на фундаментах нестойких!
Их разрушают бури и шторма,
И делают плоды усердий стольких, 515
Добычей судеб и веков жестоких!
Та башня пала на моих глазах –
Печально я глядел на этот прах.
III.
И видел я чудесный райский сад,
Что полон был невинных наслаждений, 520
Нам здесь таких не отыскать отрад,
Что мощь вливают в наш природный гений;
Их даже не найти средь развлечений,
Что Мерлин, маг, для Сквайра приберёг,
Дабы развлечь он сердце Белфеб мог. 525
За долги муки куплен счастья миг!
Зачем же плотских нег цветок любезный
Едва лишь расцветёт – уже поник?
Я видел, как увял сей сад чудесный,
Там, где он цвёл, теперь пустырь безвестный; 530
И я, кто созерцал его красу,
Не смог сдержать в глазах своих слезу.
IV.
Увидел великана я потом –
Высок, могуч, но видом некрасивый;
С ужаснейшим уродливым лицом, 535
Но с мягкой речью, кроткий и учтивый.
Не тот язычник, что с толпой глумливой
С еврейским войском в бой вступил, гневлив,
Не столь силён в бою, зато хвастлив.
Ведь он чрез реку на берег другой 540
Шагнуть бы мог, и перепрыгнуть море,
И до врагов легко достать рукой.
Но вот конец тщеславия в позоре!
Одной ногой он поскользнулся вскоре,
И в бездну рухнул, вместе с ним во мгле 545
Исчезло всё, чем хвастал на земле.
“Но ты на небесах счастливей нас, 330
Кому твои мелодии – услада;
В полях блаженных ты поёшь сейчас –
Орфей и Лин с тобою, и плеяда
Тех, для кого искусство петь – отрада;
Их песням внемлешь ты, они – твоим, 335
Но лучшая хвала тебе – не им.
“Ты там живёшь, и вечно там поёшь,
И здесь живёшь извечной нашей песней;
Тебя любили на земле мы, что ж,
Днесь ты любим в обители небесной 340
Поэтов и певцов толпою тесной.
И здесь и там – везде бессмертен ты,
Творец бессмертной вечной красоты.
“Но те, кто песен сами не поют,
Кому звучать не могут восхваленья, 345
В забвении умрут, как если тут
Их не было совсем, иль поколенья
О них не скажут слова сожаленья;
Лежать им в недрах первобытной мглы,
Пока о них не вспомнят для хулы. 350
“Великим быть? в богатстве жить всегда?
Любезным быть? Нет смысла никакого.
Коль после нас не будет ни следа
От смертных дней, от нашего былого;
Уснём без славы для всего земного, 355
Как звери, чьё дыханье лишь в ноздрях,
И чьи надежды на блаженство – прах.
“Как много тех, кто славен был, велик
В былые дни успеха и расцвета,
О ком теперь не вспомнят ни на миг. 360
Они все стёрты, словно пыль с предмета,
Не вдохновив ни гордостью поэта,
Ни страстью ум свой, чтоб их имена
Не забывались вечны времена!
Правители, доверьтесь дочерям 365
Любви и Памяти, прекрасным Музам,
Одни они даруют вечность нам;
Живите с ними дружеским союзом,
И не давайте распадаться узам,
На трон златой вас Музы возведут, 370
И славою за верность воздадут.
“Семь адских створок тех железных врат
И скорбной Прозерпины дом унылый
Взломают Музы, настежь отворят,
И души выпустят волшебной силой, 375
В бессменный вечный день из тьмы постылой,
В бессмертье, а иначе – вечный плен,
Беспамятство, забвение и тлен.
“Так некогда восстал из праха он,
Алкмены сын, герой непобедимый, 380
Когда на Эте был в костре сожжён,
И дух его живой за струйкой дыма
Поднялся ввысь, где с Гебою любимой,
Женой своей, вдали от всех невзгод,
В серебряном чертоге он живёт. 385
“Так дети Леды, братья, в свой черёд
Являют блеск и красоту востока:
Один погаснет, а другой начнёт
Сиять с небес на землю светлооко;
Судьба, их разлучив, была жестока – 390
Ведь и Орфей за Эвридикой в ад
Спустился, чтоб вернуть её назад.
“Блаженны те, кто Музами храним
От всех невзгод и бедствий благосклонно:
Неумолимый рок не страшен им 395
На небесах, где жизни свет исконно
Горит, не зная смерти и урона;
С богами им вкушать бесценный дар –
Амброзию и сладостный нектар.
“Деянья, даже лучшие из них, 400
Умрут, и мысли, как цветы, увянут;
Но коль поэт о них напишет стих,
Вовеки строчки жить не перестанут;
Не смыть их ливням – с неба лить устанут,
Ни шторм, ни ветер, как бы ни был крут, 405
Ни зависть, ни века их не сотрут.
“Правители, напрасно к небесам
На пирамидах ввысь вам возноситься,
Колоссы возводить и там и сям,
Колоннами огромными гордиться, 410
Иль воздвигать роскошные гробницы,
Чтоб вечно в памяти потомков быть:
Иначе как бессмертие добыть?
“Мавсола храм – давно разрушен он,
А восхищал собой весь мир, как диво; 415
Марцелла храм был громом поражён;
Лисиппа склеп размыли вод разливы;
Склеп Эдмонда распродан для наживы.
Все монументы на земле в веках
Съедает время, превращая в прах. 420
“Но слава на крылах златых парит,
Не зная смерти или разрушенья,
И воздух неба перьями разит –
Внизу восторг и крики восхищенья;
Кто жаждет через добрые свершенья 425
Подняться в выси – вот вам конь Пегас,
Поэтом станьте – слава примет вас
Руины Времени III.
И Колин Клаут снова к небесам 225
Волынку не поднимет, чтоб игрою
Свою печаль поведать пастухам,
Любившим песнь его хвалить порою;
Но я бы не была щедра хвалою,
Пока с себя не снимет он позор. 230
О, пастухи, услышьте мой укор!
“Вы, кто любезно преклонял свой слух
К его напевам щедрым и мечтаньям,
Простой ли селянин или пастух,
(Днесь это вы обходите молчаньем), 235
Почтите эти песни величаньем;
Усопшего оплачьте – следом я
Его оплачу, скорби не тая.
“Так он погиб, и умер брат потом,
Достойный принц, что нравом превосходен, 240
Кто зависти не вызывал ни в ком,
И, как при жизни, многим был угоден,
И дорог тем, кто сердцем благороден;
Но более всего был он любим
Своей женой, сокровищем своим. 245
“При жизни был он счастлив лишь с тобой,
А после жизни, мёртвый, счастлив снова;
С тобой при жизни связан был судьбой,
И мёртвого ты любишь, как живого,
Твоей любви еще прочней оковы. 250
Цветок невинный, правда – такова:
Он будет жить, пока и ты жива.
“Супруг твой будет жить, пока мой стих
Живёт, а жить он будет бесконечно;
И вечно восхвалять в строках своих 255
Достоинства души его сердечной,
Хотя душа покинет плоть навечно:
И ты сама пребудешь с ним в веках;
Се благо свыше мне дано в стихах.
“Знай, ни его сестра, ни твой отец 260
Не сгинут, нет; отец твой, граф известный,
Заступник бедноты, кто свой венец
Уже обрёл в обители небесной
За труд на благо родины любезной;
Теперь на небе он, и счастлив там, 265
А сыну по его идти стопам.
“Любимый дедом, славный сын, идёт
К своей поре чудесного взросленья,
Чтоб расцвести в тени твоих забот
В искусствах и науке управленья 270
Во имя чести и для прославленья.
Сын Бэдфорда имеет к знаньям страсть,
И ценит больше мудрость, а не власть.
“ Твоей золовке тоже я не дам
Навеки умереть – побегу с древа 275
Большого рода – будущим годам
Я шлю о ней хвалебные напевы,
Ведь из её счастливейшего чрева
Сын мудрости и чести был рождён –
В нём для неё дар неба воплощён. 280
Светлейший дух, что снизошёл с высот,
Из сердца самого Творца блаженства,
В ком свет любви, обилие щедрот -
Исконные от века совершенства,
Сей дух вместил потоки благоденства, 285
Сокровищами полные миры,
Самих небес достойные дары.
Блаженный дух, что полон мощных сил,
Идущих от небесной благодати,
Кому людской порок противен был, 290
В свои истоки скрылся так некстати
Для всех, кто был в кругу его объятий,
Для бедных всех существ, кого, бежав,
Лишил высокой чести он и прав.
“Но прежде чем сокрыться от лица 295
Земного мира, он задумал смело
С согласия небесного Творца
Предать своё невиннейшее тело,
Как жертву, в руки вражьих сил всецело,
И послужить невинной кровью сей
На благо всей страны и жизни всей. 300
“Живи в блаженстве вечном, дух благой,
Для неба – радость, и для мира – чудо;
А я здесь на земле с моей тоской
Со скорбью и заботою пребуду! 305
Но в счастье там, вдали земного люда,
Направь меня придти к тебе, любя,
Чтоб я, счастливый, видеть мог тебя!
“Доколь дыханье не прервёт мне Рок,
Тебе осанну буду каждый день я 310
Произносить, пока земной мой срок
Не кончится по воле провиденья:
А до того, о, дай мне вдохновенья,
И грудь мою и лёгкие мои
Своим священным духом напои. 315
“Я буду петь; но лучше ли спою
Сестры твоей, сей леди несравненной,
Кто в песнь тебе влагает скорбь свою
С восторгом или радостью блаженной –
И песнь моя вполне обыкновенной 320
Мне кажется, и смысл её грубей;
О, радость из печалей и скорбей!
“Всё ж буду петь; но лучше ли спою,
Чем пел ты сам душою, полной мощи;
И вторить заставлял в родном краю 325
Долины и поля, леса и рощи,
И пастухи бежали слушать в нощи
Аркадский твой взволнованный рожок:
О, счастье дней! Кто бы вернуть их мог!
II
“Где воды Темзы чистые текли
По руслу серебристому вольготно, 135
И где по берегам луга цвели,
На коих нимфы нежные охотно
Играли и резвились беззаботно,
Там нет реки, поток её усох,
Повсюду топи и болотный мох. 140
“Казалось, что к несчастью моему
Река моя, оставшись безучастной,
Иль чтобы уберечь себя саму
От участи моей, такой несчастной,
От бед моих, куда мой враг ужасный
Жестоко вверг меня, навек ушла, 145
И воды все с собою унесла.
“Где прежде шли на крыльях корабли,
Взрезая пенный след в воде свинцовой,
Где рыбаки сновали там вдали 150
По быстрым волнам в поисках улова,
Наживкой хитрой добиваясь клёва,
Там нет реки, рыбацких нет складов,
Ни кораблей там нет, ни рыбаков.
“Они ушли, и с ними всё ушло! 155
Мне остается плакать от печали.
И угасать, страдая тяжело, --
Так человек скорбит в беде едва ли;
Одни лишь думы в горе утешали,
Что будет мне сочувствие дано, 160
И боль моей души смягчит оно.
“Так не скорбел никто, лишь я одна,
Никто не пролил слёзы сожаленья;
Какие б ни звучали имена,
Меня не вспоминали поколенья – 165
Лишь он, кто пред Судьбой не гнул колени,
Кто Время, злую Зависть превозмог,
Запечатлел рассказ мой в виде строк.
“Кэмбден! Радетель древней старины,
Векам грядущим – яркое светило, 170
От чьих лучей те истины видны,
Что из-за гнева злобных сил сокрыла
Навек в руинах сумрачных могила;
Кэмбден! Сотрут всё в памяти года –
Твоим трудам не сгинуть никогда. 175
“Но для чего скорбеть наедине
И плакать мне, что, мол, меня забыли,
Что люди знать не знают обо мне,
И мощь моя – теперь лишь горстка пыли?
Их много, кто меня сильнее были, 180
Но Рок их нити жизни всё ж пресек,
Забыты все, как не жили вовек.
“Не так давно я любовалась им:
Правитель* сильный, родом знаменитый,
Он был высоко в Англии ценим, 185
Искали многие его защиты;
Он главным был средь королевской свиты,
Близ короля обычно восседал,
И свой девиз* он верно соблюдал.
*Граф Лестершира.
*Справедливый и верный.
“Не так давно я любовалась им:
Правитель* сильный, родом знаменитый,
Он был высоко Англией ценим, 185
И сонм вельмож искал его защиты;
Он главным был средь королевской свиты,
Близ короля обычно восседал,
И свой девиз* он верно соблюдал.
*Граф Лестершира.
*Справедливый и верный.
“И умер, как один из смертных, он, 190
И в смертный час не плачущие лица
Смотрели на него со всех сторон,
Не те, кто в горе с ним пришли проститься, --
Но те, кто закрывал ему зеницы;
Кто посыпал его уста землёй, 195
Кто отпевал молитвою святой.
“О, жалок тот, кто на земле, в песках,
Блаженства замок строит хлопотливо!
И мнит, что он почти на небесах,
Когда вокруг в румянах лица льстиво 200
Поют ему хвалу велеречиво;
Он, лживых масок пеньем восхвалим,
Пусть поразмыслит, можно ль верить им!
“Всё здесь игра, всё сгинет в свой черёд,
Обильный дождь любую краску смоет; 205
Всё на земле меняется, течёт,
Покажет смерть, что наша дружба стоит.
Но как бы мира ни тряслись устои,
Верь лишь себе и Богу одному;
С тобою вместе канет всё во тьму. 210
“Теперь он мёртв, а с ним и всё – мертво,
Коль в небе не обрёл он свет отрадный,
Надежды нет, и мучит страх его,
И духов сонм клянёт его нещадно;
Земное зло язвит не столь досадно. 215
Ушёл, а лис меж тем в нору пролез,
Когда барсук уже умчался в лес.
Теперь он мёртв, и слава вся ушла,
Лучи его величья отсияли,
Вода сверкала, словно зеркала, 220
Но блеск исчез, пока её искали,
Никто его не вспомнит, и едва ли
Какой поэт ему напишет стих,
Кто восхвалял его среди живых.
I
Пришел и я однажды к берегам,
Где Темза серебристая струится,
И где стоял прекрасный град Верлам,
О коем нет в анналах ни страницы,
Ни статуи не видно, ни гробницы, - 5
Рассказывать проезжим, что за град
Здесь был когда-то много лет назад.
Увидел я: сидела на траве
Там женщина, и причитала в горе,
И волосы рвала на голове – 10
Их золото вкруг плеч лилось, и море
Печали было у неё во взоре.
В руке у ней был сломленный пруток,
Как бы привязан к небу – столь высок.
Была ль она одной из нимф речных, 15
Что плачет о любви, тоской объята?
Иль ведьмой той, что силой чар своих
Нас бережёт от смерти и утраты?
Иль духом града, что сожжён когда-то?
Но видя, сколь тяжёл её недуг,
Спросил я, в чём причина горьких мук. 20
“Где на земле – она сказала – ждёт,
Несчастную меня, отдохновенье?”
Ревнивым небом с облачных высот
Низринута на низшую ступень я, 25
Душа омрачена могильной тенью;
Покинута людьми, сама с собой,
Стою одна, презренная Судьбой”.
От этих слёзных жалоб и скорбей
Мне сердце боль великая пронзила, 30
И, полный чувства состраданья к ней,
Я слёзы лил; потом собравши силы,
Как звать её? – с участием спросил я.
Она в ответ: ”Нет имени тому,
Кого поверг жестокий Рок во тьму”. 35
“Я городом была – носила я
Венок Британской гордости, вручённый
Победным Римом, но судьба моя –
Теперь лежать в руинах, омрачённой
Золой своею собственною чёрной 40
Верлам звалась я; впрочем, все равно,
Ведь я травою заросла давно.
“О, слава, о, тщета существ живых,
Вместилищ зла, греха и заблужденья!
Кто с первых до последних дней своих 45
Высокого не знают наслажденья;
Но как в слезах кричат в часы рожденья,
Покинув лоно матери своей,
Так перед смертью, все полны скорбей.
“Зачем же плоть, след вздоха на стекле, 50
Успех и славу неустанно ищет,
Прожорливым слепым червям в земле
С усердием выращивая пищу,
Коль впереди не вечность, а кладбище?
Ведь в мире этом самый ценный дар 55
Однажды исчезает, словно пар.
“Взгляните на века, на их творцов, -
Что стало с ними, с каждым их твореньем?
Где ум великий древних мудрецов,
Познавших суть вещей своим прозреньем? 60
Где полководцы те, кто с ярым рвеньем
Завоевали за страной страну,
Соединив границы все в одну?
р
“Где Львица Ассирийская теперь?
Где отыскать ее следы в пустыне? 65
И где Медведь Персидский – грозный зверь?
Кто помнит о великом исполине?
Где греков Леопард? Ему ли ныне
К Востоку гнать прожорливую рать,
Щенков оставив царства пожирать?
“Где зверь семи голов, чья мощь и власть
Повергли в прах все страны мировые,
Кто на колени всех заставил пасть,
И правил, сидя у царей на вые?
Где всех его сокровищ кладовые? 75
Своим придавлен весом, он лежит,
Его былая мощь – в обломках плит.
“Я плачу по твоим руинам, Рим –
Твой страшный крах привёл меня к могиле,
А ведь мой жребий свыше был храним, 80
И небеса ко мне благоволили;
Твоя гордыня – в роскоши и силе;
Ты – император мира, властелин,
А я – принцесса северных равнин.
“Рассказывать о храмах расписных 85
С отделкой драгоценными камнями,
О роскоши, сокровищах моих,
Разграбленных жестокими врагами,
О мощи армий с храбрыми бойцами, -
Зря тратить время – не поверят мне,
А повторять – печальнее вдвойне. 90
“Театры, башни, замки и дворцы,
Священные гробницы, колоннады,
Прекрасные дома и изразцы,
Сады и парки, прочные ограды,
Скульптуры, галереи, балюстрады, -- 95
Увы, всё ныне пылью занесло,
И ржавчиной забвенья поросло.
“Тогда военной силою со мной
Никто не мог в Британии сравниться, 100
Немногие грозили мне войной,
И Тринованта*, старшая сестрица,
И та со мной не жаждала сразиться;
Меня боялся даже Пендрагон*,
Когда семь лет был мною осаждён.
*
Тринованта - Троя Новая,
самое первое имя Лондона, Британии города Лондона.
*
Пендрагон:
легендарный король бриттов, отец короля Артура. Эпитет «Пендрагон» означает в переводе с валлийского «голова дракона».
“А до того британские войска
На мой оплот вела Бундука смело;
Она победным духом велика,
Геройством слабость женскую презрела,
И даже Римлян трижды одолела, 110
И гордый Рим в боях ей уступил;
Меня ж сразить ей не хватило сил.
“Хотя, увы, была побеждена
Я саксами, и в рабство к ним попала,
Потоки алой крови – их цена, 115
И смерть вождя; впоследствии немало
Весь мир его гробница удивляла;
Я долго, долго помнила её,
Но времени итог - небытиё.
“Что было – словно не было вовек; 120
Всё, что давало пищу для гордыни,
Чем восхищался прежде человек, --
Все, дымом став, рассеялось, и ныне
Того великолепья нет в помине;
Лишь тени мрачные снуют подчас, 125
Как в бездне адской, устрашая нас.
“Где башня красовалась высока,
С которой гордо соколы смотрели,
Там ныне куча грязи и песка,
Туда сычи вить гнёзда прилетели; 130
Где соловей дарил влюблённым трели,
Неся успокоенье от тревог,
Там плачет чайка, сетует зуёк.
С Ярославского шоссе на Мытищи;
Назубок я помню эту дорогу;
Там живёт мой старый друг, мой дружище,
До сих пор ещё живёт и, слава богу.
Раньше мы с ним встречались очень часто;
В старом домике из брёвен с крылечком;
Был запущенный садовый участок
Домочадцам чуть ни райским местечком.
За столом деревянным восседая,
Мы вели разговоры, пили “Плиски”;
Рима Дмитриевна, мама седая,
Приносила с огорода редиски.
Хороша была под солнцем поляна!
Хороша со сковородки картошка!
Хороши были Таня и Светлана,
Да и кошка с редким именем Тошка.
Мы под вечер на крыльцо выходили,
И на россыпи звёздные смотрели;
Хор лягушечий слушали, или
Соловьиные раскаты и трели.
Где всё это? Унеслось безвозвратно;
И остались лишь зарубки и вехи;
Только память возвращает обратно
То, что время отнимает навеки.
Тигр! Тигр! Блеск очей
В дебрях сумрачных ночей;
Кто – бессмертный – смог создать
Устрашающую стать?
В высях, в безднах ли глухих
Вспыхнул уголь глаз твоих?
Кто крылат и столь умел?
Кто схватить огонь посмел?
Что за мастер сердце свил
Из тугих и прочных жил?
Ощутил, как между рук
Сердце стало биться вдруг?
Что за молот? Цепи чьи?
Кто калил твой мозг в печи?
Кто ковал? И смертный страх
Кто дерзнул держать в руках?
И когда от звёздных слёз
Небо влагой залилось,
Был тобой он восхищён?
Сотворил и Агнца он?
Тигр! Тигр! Блеск очей
В дебрях сумрачных ночей;
Кто – бессмертный – смел создать
Устрашающую стать?
The Tiger.
Tyger! Tyger! burning bright
In the forest of the night
What immortal hand or eye
Could frame thy fearful symmetry?
In what distant deeps or skies
Burnt the fire of thine eyes?
On what wings dare he aspire?
What the hand dare seize the fire?
And What shoulder, and what art,
Could twist the sinews of thy heart?
And when thy heart began to beat,
What dread hand? and what dread feet?
What the hammer? what the chain?
In what furnace was thy brain?
What the anvil? what dread grasp
Dare its deadly terrors clasp?
When the stars threw down their spears,
And watered heaven with their tears,
Did he smile his work to see?
Did he who made the lamb make thee?
Tyger! Tyger! burning bright
In the forests of the night,
What immortal hand or eye
Dare frame thy fearful symmetry?
Отец мой, когда умерла моя мать,
Меня тут же продал, едва лепетать
Я начал, совсем еще юн, и сейчас
Я чищу камины и сплю я, чумаз.
Кудряв был, как агнец, бедняга Том Датч;
Остригли его, и пустился он в плач.
Сказал я: ”Теперь, Том, волос не жалей,
Не испачкает сажа светлых кудрей”.
И Том замолчал, вытер слёзы рукой,
И сон увидал той же ночью такой:
Сто чёрных гробов с трубочистами в них:
Дик, Джо, Нэд и Джэк, и много других.
Но ангел с лучистым ключом вдруг возник,
И отпер гробы, и всех выпустил вмиг.
И все побежали по зелени трав,
И в речке омылись, в лучах засверкав.
И, чистые, ввысь вознеслись без труда,
И ангел сказал: ”Добрым будь, и тогда
Ты Господу станешь, как сын, и потом
Вовек не захочешь ты радости, Том”.
И Том пробудился; поднявшись впотьмах,
Пошли мы работать – мешки на плечах.
Пусть холодное утро, но Тому тепло:
Если долг исполняешь, осилишь и зло.
William Blake
[7.] The Chimney Sweeper*
When my mother died I was very young,
And my father sold me while yet my tongue,
Could scarcely cry weep weep weep weep.
So your Chimneys I sweep & in soot I sleep.
Theres little Tom Dacre, who cried when his head [5]
That curl'd like a lambs back, was shav'd, so I said.
Hush Tom never mind it, for when your head's bare,
You know that the soot cannot spoil your white hair.
And so he was quiet, & that very night,
As Tom was a sleeping he had such a sight, [10]
That thousands of sweepers Dick, Joe, Ned & Jack
Were all of them lockd up in coffins of black,
And by came an Angel who had a bright key,
And he open'd the coffins & set them all free.
Then down a green plain leaping laughing they run [15]
And wash in a river and shine in the Sun.
Then naked & white, all their bags left behind,
They rise upon clouds, and sport in the wind.
And the Angel told Tom if he'd be a good boy,
He'd have God for his father & never want joy. [20]
And so Tom awoke and we rose in the dark
And got with our bags & our brushes to work.
Tho' the morning was cold, Tom was happy & warm,
So if all do their duty, they need not fear harm.
Попугай мой Прошка, душка,
Голубой мой, синий, blue,
Говорил ты мне на ушко
Часто: ”Я тебя люблю”.
Если б я тогда на море
Не уехал вдруг на юг,
Ты б меня наверно вскоре
Не покинул, милый друг.
Жил свободно ты; из клетки
Вылетал гулять, пострел;
Только глаз моей соседки
За тобой не досмотрел.
Я приехал, жажду встречи;
Где мой друг? Пропал куда?
Не садишься мне на плечи,
Не целуешь – вот беда!
Повредил себе ты ножку,
Подломил одно крыло;
Ты прости, прости мне Прошка,
Знал ведь я: разлука - зло!
Плохо птичке, не летая,
Одиноко, скучно жить!
Остаётся, тихо тая,
Бедну голову сложить.
Мы тебя похоронили
Там, под яблонькой в саду;
За чертой своей могилы,
Прошка, я тебя найду.
АКТ I
Вступление. Фасад.
Хор. У любого из нас
Есть лицо напоказ;
Это маска с одной
Из застывших гримас.
Спайдер: Это маска – это только фасад!
Хор. А за маской лицо,
Что от всех мы таим, -
Это правда о нас,
Нам открыта одним.
Страйдер. То, что прячет за собою фасад.
Хор. Каждый день
Мы живем, и нам не лень
Класть на лица краски слой,
Чтоб не быть собой!
Спайдер. Так играют
Хор. Все подряд
Эту жизнь, как маскарад,
Как набор дурных шарад –
Глянешь: свят любой!
Аттерсон. Но я знаю одно,
Знаю наверняка,
Что от хвори такой
Нет леченья пока!
И известно мне, что жизнь – это ад,
Коль она – лишь фасад!
Спайдер. Лишь вокруг себя взгляни,
Ты не скажешь, кто они,
Что прячется в тени!
Хор. Что там?
Спайдер. Вот лицо – бьюсь об заклад,
Хоть скажу я наугад,
Но скрывает этот взгляд –
Подлог!
Хор. Какой в нем скрыт зловещий порок?
Услышишь ли правды слова?
Спайдер. Каждый встречный двурук
И двуног,
И лиц у него – два!
Люси. Здесь у любого лица –
Гримаса лжеца,
От юнца и глупца
До святого отца!
И страшит их всех
Слава подлеца!
Хор. В эти лица взгляни –
И честны, и чисты,
А поглубже копни –
Подлецы и плуты!
Спайдер. Нет вам веры!
Лицемеры!
Люси. Кто убийца, тот свят!
Кто святой, тот и лжец!
Невиновный – распят!
Процветает – подлец!
Выбирай, друг,
Ибо все – лишь фасад!
Хор. Коль у нас два лица,
Злы мы или добры?
Иль дойдем до конца -
И тогда – вне игры?
Спайдер. Или ждем мы,
Чтоб разрушить фасад?
Хор. Каждый тут,
Хоть на вид умен и крут,
Но, как мы, такой же плут,
Во всей своей красе!
Спайдер. Половина нас
Хор. Всех других
Принимает за слепых!
Страйд. Погляди ты на них –
Сговорились все!
Хор. День закончен, и что ж?
Все, что сказано, - ложь!
Все слова их пусты,
И дела не чисты!
Спайдер.И ответ есть –
Это все лишь фасад!
Хор. Это все лишь фасад!
Аттерсон. Так и мечемся мы
Между злом и добром,
Иль по тонкой черте
Между ними идем!
Хор. Каждый смертный
На две части разъят;
Хоть ужасен разлад,
Но привычен фасад;
Что скрывает фасад?
Загляни за фасад!
Выходная ария Джекила. Дуэт Джекила и Аттерсона
Джекил. Две природы в нас, два близнеца: добро и зло. Если бы удалось отделить их друг от друга! Это наше проклятие, что они – в вечной борьбе!
Хочу узнать
Природу зла, что может нас совсем
Известь!
Хочу узнать,
Что принуждает нас быть меньше, чем
Мы есть?
Зачем убиваем и сходим с ума?
Зачем себя отдаем пустоте?
Как сил своих нам открыть закрома?
Черны душой,
Когда мы спиной
К доброте!
Аттерсон. Но как понять,
Как нам в твой тайный ум проникнуть, человек?
И как узнать,
Как нам добро и зло разъединить навек?
Джекил. Ясно одно – зло сильнее повсюду.
Вступим в борьбу безнадежную мы.
Ради победы сражаться я буду,
Чтоб нас вернуть
Вновь на верный путь
Прочь из тьмы!
Я должен знать!
Аттерсон. Но как же постигнуть умом?
Джекил.
Найду, и открою ключом
Эту дверь, что навеки покончит со злом!
Аттерсон. Но где искать?
Джекил. Я должен знать!
Боже, дай мне!
Свет во мгле обрести!
Путь отыскать к этой тайне,
Генри Джекил пойдет за тобой по пути!
И я пройду!
Помолвка. Дуэт Джекила и Эммы.
Джекил. Я должен труд свой, конечно, продолжить,
Цель так близка, и расчеты верны;
Я докажу, коль позволят, я должен!
Не тем, что новы, идеи страшны!
Эмма. Милый, помни, Генри,
Я с тобой,
В тебя я верю,
Твой путь к цели – мой!
Не знаю я, куда звезда
Тебя ведет, но я туда
Пойду твоей тропой…
Джекил. Где пройдет мой путь, не знаю!
Эмма. Лишь тебе была б нужна я!
Джекил. Будь со мной, моя родная!
Эмма. Будь со мной, не уходи!
Джекил. Страшит лишь неизвестность впереди…
За горизонт взгляд простирая,
Вижу причал, где быть не чаю –
Но для себя жду ли добра я;
Ждет ли меня отчаянье?
Эмма. Глянь мне в глаза, мой дорогой;
Я там, иль кто-то другой?
Там тебе видна
Только я одна!
Лишь бы любовь не изменила;
Коль есть любовь, то нет потери;
Все одолеть сможем мы, милый,
Вместе с тобой, я верю!
Джекил. Если я вдруг встречу беду,
Только к тебе я приду;
Ты тогда поверь…
Отвори мне дверь.
Оба. Пускай
Судьба зовет не всех на пир!
С тобой воспламеним весь мир!
Руку мне дай, сердце мне дай,
Только ты не покидай!
Ты, как и теперь (2 раза),
Только мне поверь (2 раза),
Отвори мне дверь.
Кабарэ. Ария леди Бэйконсфилд.
Леди Б. В начале юных лет своих
Мне было не до ласк мужских,
Зато теперь я знаю их
В избытке!
Когда одна среди людей,
Из камня сердце ты имей,
Чтоб знать никто не знал твоей
Злой пытки!
Мне их не нужно, но я лгу,
Хочу забыть их – не могу.
Так пригласим мужчин –
Пришел веселья час,
Пусть грех коснется нас,
Зачем терять мгновенья:
Вот игра!
Пришла ее пора!
Живем на свете только раз один,
Так время все потратим на мужчин!
Когда мы, женщины, в шелках,
И в черно-красных кружевах,
Мужчины все у нас в ногах!
Жизнь – это миг, и разве грех,
Пусть много их, желать их всех?
Так пригласим мужчин –
Пришел веселья час,
Пусть грех коснется нас,
Зачем терять мгновенья:
Вот игра!
Пришла ее пора!
Живем на свете только раз один,
Так время все потратим на мужчин!
Кабарэ. Ария Люси. «Добро и зло»
Люси. Зло с добром сплелись так тесно –
Не разнять;
Спор ведется о них давно!
Знаю я, и
Всем известно:
Зло ведь – это добро,
Зло с добром заодно!
Зло и добро –
Это старо:
Доброе зло –
Злое добро!
Всюду с нас плату берут за добро,
Даром лишь зло выбирай!
Вот и поди, разбери – где ад, где рай!
Зло без добра
Прочь бы ушло!
Ясно – добро
Хуже, чем зло!
Зла – все твердят нам – повсюду страшись,
Только добро – без вреда;
Дьявол в ответ нам смеется тогда!
.
Добро и зло – в борьбе всегда
С тех пор как был Эдем
Яблоком, Евой, Адамом разрушен совсем!
И это для нас всех беда –
Сам вечно выбирай!
Небо иль ад в этой адской игре
проиграй -
Но сам ты решай:
И не оплошай,
Иль ад выбирай,
Иль небо и рай!
Зло повсеместно!
Добро бесполезно!
Оно лишь похвально,
А зло триумфально!
Зло – это сила,
Добро же – так уныло!
Здесь добрым – нет платы,
А злые – богаты!
Зло – это мое,
Я с ним буду жить!
Нет, не добру
Я буду служить!
Что же решить?
Или честно грешить,
Или, будучи злым,
Притворяться святым –
Как мне быть?
Лабаротория Джекила.
«Рубикон»
Джекил. Выбора мне нет:
Должен я идти
По своему пути
На манящий свет!
Золотой мой час,
Так везет лишь раз
Всего за жизнь одну!
Ведь все, к чему стремился, на кону!
Я должен в цель попасть, и я дерзну!
Пробил мой час, и должен я смочь!
Злые мои сомненья пусть уходят прочь!
Эти усилья,
Что проявил я,
Мой труд венчают весь
Теперь, и прямо здесь!
Миг долгожданный, ты наступил:
Пришло ко мне согласье, движимых мной сил!
Чудо-мгновенье,
Дай мне везенье;
Осуществлю мечту,
И смысл я обрету!
Миг долгожданный, все свершено:
И все мои мечты, и все, что мне дано!
Сердца порыв,
И мыслей наплыв,
Мотивы все
Слились в одно!
Пора дерзать,
Пред миром я в долгу!
Пора мне доказать,
Что сделать я сейчас один могу!
Прочь всех сомнений моих череда!
Сидеть с богами мне сейчас, иль никогда!
И вспоминать,
Обратясь мыслью вспять
Это мгновенье,
И упоенье,
Счастье мое, за пядью
Пядь!
«Первая трансформация».
Джекил.
Боже, дай мне!
Свет во мгле обрести!
Путь отыскать к этой тайне,
Генри Джекил пойдет за тобой по пути!
И я пройду!
14 февраля, 3.56 ночи. Я начал это один, один все и закончу. Я проведу эксперимент на себе.
Неудержим,
Светом истины храним,
Увижу ль я
Изменения
В сердце своем,
В мире кругом
Умом другим?
Как сигнал-запрет,
Мне мерцает свет,
Как чей-то алый и кровавый след,
Чуждый и немой,
Жуткий и прямой,
В глаза бьет свет!
Кружатся искры, танцуют,
Словно алмазы в ночи,
Словно из тьмы указуют
Мне выход лучи!
3.58 ночи. Сделано: я ввел себе 5 кубиков моего нового препарата. Жарко... горечь во рту... жжение в пищеводе... в желудке... Необычайное тепло распространяется по жилам... Чувство легкой... эйфории... Существенных изменений в поведении нет...
Брошен жребий мой!
Между светом-тьмой…
Время протечет,
Весь мир поймет –
Верен расчет…
Боже, что это?
Что происходит?
В уме – кутерьма!
Нечем дышать,
Надвигается тьма,
Что там жжет меня?
Что там сводит с ума!
Кто-то вдруг,
Страшный, злой,
Власть простер
Надо мной!
Боль во мне!
Я – в огне!
Тает мозг,
Словно воск!
Вижу я,
Как сквозь мреть, -
Кто идет?
Это смерть?
Глянь, кто там!
Боже мой!
Это я?
Тот, кого я вижу пред собой?
Хайд!
Ария Хайда.
Хайд.
Нет, никогда
Не текла в жилах кровь
Так у меня!
Ожил я вновь!
Как же узнал я,
Что это не сон?
Силой какой
Я оживлен?
Словно ночь – эта тайна,
Чем этот мрак освещу?
Что здесь ищу я? Не знаю!
Один я ищу?
Жаждая жизни – я неудержим.
Не был еще я столь живым!
В битве любой я смогу превозмочь
Каждого, кто встретится в ночь!
Так луна – тайна бездны –
Пусть и одна в ночи
Проклята силой небесной,
Но шлет в ночь лучи!
Жизнь сладка мне – хочу быть живым!
Полным зла, но ведь явно живым!
Это жесткая правда моя!
Эдвард Хайд я теперь –
Не Джекил я!
Ария Люси. «Нежность рук...»
Люси. Никто и никогда не был так добр ко мне...
Красота,
Теплота –
Лета приметы;
В сердце они моем.
Доброта,
Чистота,
Как странно это!
Это все в нем одном.
Нежность и чуткость, и милость
Я вижу во всем.
Чувствую себя настоящей леди!
Джекил. Вы и есть леди. Самая необыкновенная леди...
Видно, в него я влюблена;
Я неги полна,
Этот миг оставлю в сердце
На все времена.
Ария Люси. «Пусть будет таким, как ты»
Люси. Вдаль я глядела –
Черная мгла;
Что будет завтра,
Знать не могла.
Плененной птицей,
В сердце – боль и страх,
Томилась в прошлом, как в сетях.
Для взмаха крыл
Не стало сил.
Но когда ты меня
Нашел, я вокруг
Увидела свет;
Крылья мои окрепли вдруг!
Сердце ринулось ввысь,
Вновь я жизни полна,
Одно теперь: ты и жизнь!
Кому поведать свои мечты?
Все, что мне нужно –
Такой, как ты.
Кто мне явил бы
Мир во всей красе,
Любовь откроет двери все.
Освободит
И воспарит!
Но когда ты меня
Нашел, я вокруг
Увидела свет;
Крылья мои окрепли вдруг!
Сердце ринулось ввысь,
Вновь я жизни полна,
Одно теперь: ты и жизнь!
Одно теперь: ты и жизнь!
Убийство епископа. Ария Хайда.
Хайд. Пойманный в клетку, на волю бежит
Сильный неистовый зверь!
Рыскает хищник – добыча дрожит!
Я – этот хищник теперь!
Похоть сжигает злая
Душу проклятьем своим!
Пламенем диким пылая,
Я неудержим!
Я в ночь
Ограблю неба свод,
Обкраду богов!
Я в ночь
Весь человечий род
Скину со счетов!
Теперь
Вовек не умру я,
Да,
Сам Сатана – мне не враг!
Начну игру я
Став Эдвардом Хайдом,
Запомните имя:
Имя мое ввергнет в страх!
Что за чувство – таким быть живым!
Я вовек не был столь живым!
Чувство злобы меня вводит в раж –
Эдвард Хайд – это страх, и ужас ваш!
А К Т II
Дуэт Джекила и Аттерсона. «Мир сошел с ума».
Джекил. С ума, говоришь, сходят, Джон? А тебе не кажется, что весь этот лицемерный мир уже сошел с ума?
С ума сошел весь мир!
Мой мозг проели черви, словно сыр!
И хуже все, чем дальше, тем скорей!
И злые волки воют у дверей!
Как чуют пир!
Кошмарный сон – вся жизнь моя!
И трупный смрад, и тьма!
Мир сошел с ума, и я
Вместе с ним схожу с ума!
Аттерсон: Генри, я совсем не это имел в виду...
Джекил. Рассудка в мире нет!
И каждый час – ужасный мрак и бред!
Как если в море начал я тонуть,
И вот иду на дно, и не вздохнуть!
Дуэт Эммы и Люси. «В любимых глахах».
Эмма. Гляжу на дождь во мглу,
И слезы лью, придвинувшись к стеклу.
Люси. Гляжу на неба мрак.
И слышу вздох, и вижу знак…
Эмма. Все сердце им
Так полно…
Дышу лишь им одним,
О нем лишь помню…
Обе. Я помню!
Эмма. Глаз его не забыть…
Сердце в них жаждет быть!
Люси. Взгляд его льет в сердце нежный свет;
Защищена я в нем от всяких бед!
Эмма. Сердцу его верю вполне…
Люси. Как мне начать, кто скажет мне?
Эмма. Гляжу в его глаза –
Что ждет завтра там за далью,
Люси. Гляжу в его глаза –
Что увижу за печалью,
Как узнать?
Эмма. Что в них скрыто от меня?
Небо ли без туч?
Люси. Скрыть не сможет он огня,
Любви яркий луч
Эмма. Открыт, как книга, этот взгляд
Люси. Как зовут, как глаза манят!
Эмма. Куда зовут меня?
Обе. Они – как книга…
Эмма. Будь умна,
Я ушла бы прочь
Скорее…
Люси. Увы, я
Не умна,
Не убежать мне прочь
От памятного сна!
Эмма. Все в любви ему прощу!
Люси. Я понять смогла…(Мне ясней сейчас)
Обе. Все, что в жизни я ищу,
В глуби этих глаз! (Я в нем лишь нашла!)
Люси. Все, что в жизни я ищу,
В глуби этих глаз!
Люси. Все в любви ему прощу!
Эмма. Я понять смогла…
Люси. Я понять смогла
Обе. Все, что в жизни я ищу,
В глуби этих глаз!
Ария Эммы. «Сон».
Эмма. С первых самых дней
Мы платить за все должны…
Как-то раз во сне
Снились мне объятия.
Там нашла блаженство я,
Как-то раз во сне.
Было счастье мне:
На любовь я набрела,
Я надежду обрела,
Как-то раз во сне.
Не знала страха я,
Мечта была прекрасна!
Где ты, мечта моя?
Я вновь теперь одна!
Что за чудный сон!
Послан мне был небом ты;
Был ты мне – лишь дар мечты?
Был ты – только сон?
Если б вновь увидеть мне!
Только раз во сне.
Ария Джекила. «Как мне постичь безумства тайну».
Джекил. Как хочет жить, и любить... даже Хайд!
Что за безумство правит мною?
Что там за страхом в глубине?
Как Эдвард Хайд во мне вскрывает зло?
Какая тьма во мне, на самом дне?
Безумие какое (И что за зло такое?)
Меня на части рвет?
Чье зло – нет мне покоя! –
В душе моей живет?
Что я за человек – я иль не я?
Или кто он тот, кому дивлюсь?
Что за чудовище душа моя
Рождает, не тая? Случится ль то, что я
(трансформация)
Страшусь?
Дуэт Люси и Хайда. «Опасная игра».
Люси. Легли мне пальцы твои на плечи –
Холодный ток вдруг прошел по спине…
Твой взгляд насквозь всю душу мне пронзил,
Рождая страх и наслажденье во мне.
Ты коснулся рукой,
Голос твой зазвучал,
Взгляды встретились в тот же миг;
Ах, схожу я с ума!
Я во власти твоей!
Ты открыл смутных чувств тайник!
Хайд. Это грех я творю…
Люси. Вся в огне я горю…
Хайд. Это страсти дары
Для опасной игры!
Твой смутный сон –
Не прекратится;
Как призрак он,
Но не верить невмочь!
Принцесса, ты
В смертельном танце кружишь,
Не зная – духи
Уберутся ли прочь?
Вместе ль быть вам теперь?
Как бы ни было, знай,
Нет пути победить, поверь!
Люси. Я блуждаю одна,
Я ценой смущена,
Час наступил
Смятения!
Как узнать, чья вина?
Хайд, Ты позорно грешна!
Оба. Жар пылает костра,
И опасна игра!
Помолчим,
И без слов
Нам все скажут глаза…
Тишина говорит –
Можно все, и всего нельзя!
Ты коснулся рукой,
Голос твой зазвучал,
Взгляды встретились в тот же миг;
Ах, схожу я с ума!
Я во власти твоей!
Ты открыл смутных чувств тайник!
Хайд. Нет стыда для меня!
Люси. Жар и пламя огня…
Хайд. Не моя в том вина..
Люси. Виноват сатана…
Люси. Ангел пел мне с утра…
Хайд. Как опасна игра!
Ария Джекила. «Как-то я должен вернуться опять на дорогу эту».
Джекил. Все же вернуться я должен
В то место, к тому порогу,
Где, тая тревогу,
Я искал дорогу!
Все же я должен держаться мечты, столь вначале страстной,
Той надежды властной,
И любви прекрасной!
Приду туда, где мои чаянья,
Где начинался мой восход!
Успехом поиск увенчаю я –
Мое отчаянье
Пусть прочь уйдет!
Все же пора воссоздать
Все мечты, все былые силы,
Что судьба разбила -
Я верну, что было!
Буду я труд продолжать,
Злу не смочь избежать капкана,
Моего обмана,
Поздно или рано!
Боже, ты мне должен помочь
Эту ночь мне превозмочь,
Ведь уходят силы прочь!
Ария Люси. «К новой жизни».
Люси. Всецело
Отдалась бы жизни новой смело!
Но одно усвоить я успела:
Даром не дается новый путь!
Сначала
Жизнь начать, чтоб сердце вновь пылало;
Если б я удачу повстречала,
Я не испугалась бы ничуть.
Надежда,
Мне нужна для жизни вновь надежда!
Как прежде,
День придет, и мне покажет путь!
Удача –
Буду ли я чувствами богаче?
Где ты мой шанс,
Новый романс?
Мечтаю –
Только об одном теперь мечтаю!
Чтоб сбылась мечта моя, мечтаю –
Но, увы, не сбудется она!
С любовью –
Я б хотела встретиться с любовью;
Только вряд ли встречусь я с любовью –
Мне осталась лишь мечта одна!
Иной мир –
Старый мир, хочу тебе сказать, мир,
Я скажу тебе, я вновь скажу – прощай, мир!
Жизнь, где нет надежды, не нужна!
Жить снова –
Убеждаюсь дальше я: жить снова –
Значит лишь играть, играть по новой:
Наслаждаться, брать и отдавать!
Вот зачем я здесь живу опять!
Все дни пылать и жить!
Джекил и Хайл. «Противостояние»
Хайд. Разве думал ты, что я тебя освобожу?
Отпущу тебя я? Если да,
То, увы, совсем не прав ты, честно я скажу, -
От меня не скрыться никуда!
Джекил. Все, что ты есть, -
Это лишь отраженье!
Закрыл глаза – и пропал ты весь!
Хайд. Да, я твое в зеркалах отраженье!
Пока ты жив, буду жить я здесь!
Джекил. Все, что ты есть, - бред, кошмар, наважденье!
Все, что ты есть, лишь смертный стон!
Вечер пройдет – и исчезнет чертов сон!
Хайд. Знай же, твой кошмар – не сон,
И не исчезнет он!
Знай, что это правда, а не ложь!
Только Хайд останется один из двух имен,
Чтобы жить, когда и ты умрешь!
Джекил. Скоро умрешь, тишиною убитый!
Власть над тобой вернется моя!
Хайд. Власть не вернешь ты! В тебе я сокрытый!
Душу твою пожираю я!
Эпитафия на могиле сэра Эдварда Джайлза и его жены на южном приделе церкви Дин Прайор, Девон.
Не верь металлу с мрамором – их век
Иссякнет, как и твой, о, человек;
И жизнь сама, и слава скоротечна,
А память о свершеньях добрых вечна.
Надгробный камень – разве плата им?
Но бренных дней закат неотвратим;
Здесь двое спят: пора ко сну и мне;
За наш покой молитесь в тишине.
EPITAPH ON THE TOMB OF SIR EDWARD GILES AND HIS WIFE IN THE SOUTH AISLE
OF DEAN PRIOR CHURCH, DEVON.
No trust to metals nor to marbles, when
These have their fate and wear away as men;
Times, titles, trophies may be lost and spent,
But virtue rears the eternal monument.
What more than these can tombs or tombstones pay?
But here's the sunset of a tedious day:
These two asleep are: I'll but be undress'd
And so to bed: pray wish us all good rest.
258. Его дар Богу.
Мой горшочек на огне;
Он кипит – пылать и мне:
Мы по очереди с ним
Бога жертвой одарим.
Robert Herrick
258. TO GOD, HIS GIFT
As my little pot doth boil,
We will keep this level-coil,
That a wave and I will bring
To my God a heave-offering.
Расставание.
Ступай, и помни, расставаясь, – нас
Не мой, а неба разлучает глас.
И верь, я зла в тебе не углядел,
Но, видно, так расстаться – наш удел.
Небес и славы глас гремит что гром:
Коль нас не разлучат, мы пропадём.
Скрести, прощаясь, руки на груди,
И вздох любви слезою охлади.
Последний поцелуй – холодный дар,
Зато горяч был первой встречи жар,
И прочны узы – рок бы не рассек,
И чисты клятвы; что ж, прощай навек.
UPON PARTING.
Go hence away, and in thy parting know
'Tis not my voice but Heaven's that bids thee go;
Spring hence thy faith, nor think it ill desert
I find in thee that makes me thus to part.
But voice of fame, and voice of Heaven have thundered
We both were lost, if both of us not sundered.
Fold now thine arms, and in thy last look rear
One sigh of love, and cool it with a tear.
Since part we must, let's kiss; that done, retire
With as cold frost as erst we met with fire;
With such white vows as fate can ne'er dissever,
But truth knit fast; and so, farewell for ever.
О несравненных пьесах мастера Флетчера.
Звучанье арфы, Аполлон поёт,
Гляди, златое шествие идёт
Спектаклей, кои тысячи из нас
Придут смотреть, не отрывая глаз.
Твой фолиант! любовно тут и там
Кедровым маслом надо смазать нам;
Такие речи в нём, такие сцены –
Они для нас, читателей, бесценны;
Столь трогает поэзия сама,
Что сходит юность пылкая с ума;
“Филастр” здесь, и кровь, а там Эвадна
Вскипает в гневе, но всегда отрадна;
Здесь “Любящий безумец”, там, изволь,
С интригою “Король и не Король”.
Куда бы взгляды мы ни обратили,
Богатство, свежесть, красок изобилье
Наш дух подъемлют чудом красоты –
Никто так страсть не описал, как ты.
UPON MASTER FLETCHER'S INCOMPARABLE PLAYS.
Apollo sings, his harp resounds: give room,
For now behold the golden pomp is come,
Thy pomp of plays which thousands come to see
With admiration both of them and thee.
O volume! worthy, leaf by leaf and cover,
To be with juice of cedar wash'd all over;
Here words with lines and lines with scenes consent
To raise an act to full astonishment;
Here melting numbers, words of power to move
Young men to swoon and maids to die for love.
_Love lies a-bleeding_ here, _Evadne_, there
Swells with brave rage, yet comely everywhere;
Here's _A mad lover_, there that high design
Of _King and no King_, and the rare plot thine.
So that whene'er we circumvolve our eyes,
Such rich, such fresh, such sweet varieties
Ravish our spirits, that entranc'd we see
None writes love's passion in the world like thee.
Песня – новогодний подарок док. Уильямсу, епископу Линкольна.
Заботы прочь! грустить не будем,
Печаль декабрьскую забудем;
Пусть радость яркая придёт,
Светлее, чем весны восход,
И песню пропоёт.
О, если б юных дней поспешный бег
Остановить навек,
Не знали б мы тогда
Старенья никогда.
Но гаснет жизнь; её лучи
Теряются в глухой ночи,
Как свет свечи;
А ты – как небо над луной,
Где полдень неземной
С бессменною весной.
Храни же пламень жаркий, жгучий,
Пока твой лоб не скрыли тучи;
Солнцем в небесах души
Лучший текст из света напиши;
Клятвы наши мы исполним;
Под нашу сень
Дарован день
Давно желанный;
Смотри, как пряный
Наш нард священный воскурится;
Но кто бы нам принёс корицы,
Тепло улыбки, страстный взор –
Возжечь сей жертвенный костёр,
Чтоб можно именем твоим
Взывать, куря священный дым.
Хор:
Приди, Господь.
Алтарь горит; мы ждём,
Когда войдёшь к нам в дом,
Готов любой из нас, любя,
В огне сжечь душу для Тебя.
A CAROL PRESENTED TO DR. WILLIAMS, BISHOP OF LINCOLN AS A NEW-YEAR'S
GIFT.
Fly hence, pale care, no more remember
Past sorrows with the fled December,
But let each pleasant cheek appear
Smooth as the childhood of the year,
And sing a carol here.
'Twas brave, 'twas brave, could we command the hand
Of youth's swift watch to stand
As you have done your day;
Then should we not decay.
But all we wither, and our light
Is spilt in everlasting night,
Whenas your sight
Shows like the heavens above the moon,
Like an eternal noon
That sees no setting sun.
Keep up those flames, and though you shroud
Awhile your forehead in a cloud,
Do it like the sun to write
In the air a greater text of light;
Welcome to all our vows,
And since you pay
To us this day
So long desir'd,
See we have fir'd
Our holy spikenard, and there's none
But brings his stick of cinnamon,
His eager eye or smoother smile,
And lays it gently on the pile,
Which thus enkindled, we invoke
Your name amidst the sacred smoke.
_Chorus._ Come then, great Lord.
And see our altar burn
With love of your return,
And not a man here but consumes
His soul to glad you in perfumes.
242. Бог щадит, наказуя.
Сверх меры нашей награждает Бог,
Но бьёт Он в треть слабее, чем бы мог.
242. GOD SPARING IN SCOURGING.
God still rewards us more than our desert;
But when He strikes, He quarter-acts His part.
244. Господь нисходит.
Господь – гласит предание – сюда
Нисходит лишь для нового труда;
И, человеком став, свершает Он
То, что ещё не делал испокон.
244. GOD'S DESCENT.
God is then said for to descend, when He
Doth here on earth some thing of novity;
As when in human nature He works more
Than ever yet the like was done before.
211. Соблазны.
Преодолим соблазн любой,
Коль власть имеем над собой.
211. TEMPTATIONS.
No man is tempted so but may o'ercome,
If that he has a will to masterdom.
212. Жалость и наказанье.
Любовью Бог объемлет малых сих:
Жалея добрых, наказуя злых.
212. PITY AND PUNISHMENT.
God doth embrace the good with love; and gains
The good by mercy, as the bad by pains.
213. Цена Бога и цена человека.
1
За тридцать продан сребреников был
Христос, кто кровью род наш искупил.
2
За тридцать предан сребренников тот,
Кто чистой кровью искупил наш род.
213. GOD'S PRICE AND MAN'S PRICE.
God bought man here with His heart's blood expense;
And man sold God here for base thirty pence.
215. Предопределенье.
Успех наш только Богом предрешён,
Но в бедах наших виноват не Он.
215. PREDESTINATION.
Predestination is the cause alone
Of many standing, but of fall to none.
220. Провидение
Не от предвиденья наш грех – он сам
Даёт себя увидеть небесам.
220. PRESCIENCE.
God's prescience makes none sinful; but th' offence
Of man's the chief cause of God's prescience.
221. Христос.
1
Какое б нам ни выпало мытарство,
Христос для нас – вернейшее лекарство.
2
От всех скорбей, болезней и угроз
Есть в мире средство – Иисус Христос.
221. CHRIST.
To all our wounds here, whatsoe'er they be,
Christ is the one sufficient remedy.
223. Небеса
Своим трудом небес не обретёшь,
Но без труда никто туда не вхож.
223. HEAVEN.
Heaven is not given for our good works here;
Yet it is given to the labourer.
226. Милостыня.
Подай, но всем, чтоб не жалеть потом,
Что был тобой отвергнутый – Христом.
226. ALMS.
Give unto all, lest he, whom thou deni'st,
May chance to be no other man but Christ.
29. Его вопль Богу.
Господь! Взгляни же на меня
С участием, но не виня;
И Ты тогда узришь вполне
Все язвы страшные во мне.
Тогда, на эти раны глядя,
Меня Ты милосердья ради
Излечишь взглядом иль перстом;
Но, если мне откажешь в том,
Гнушаясь, отвратишься взором,
О, исцели хотя бы словом.
29. HIS EJACULATION TO GOD.
My God! look on me with Thine eye
Of pity, not of scrutiny;
For if Thou dost, Thou then shalt see
Nothing but loathsome sores in me.
O then, for mercy's sake, behold
These my eruptions manifold,
And heal me with Thy look or touch;
But if Thou wilt not deign so much,
Because I'm odious in Thy sight,
Speak but the word, and cure me quite.
184. Еще один.
Как тот хрусталь своим лучом светило,
Не расколов, играючи, пронзило,
Так девственность, не разрывая ткань,
В Марии сохранила Божья длань.
184. ANOTHER.
As sunbeams pierce the glass, and streaming in,
No crack or schism leave i' th' subtle skin:
So the Divine Hand worked and brake no thread,
But, in a mother, kept a maidenhead.
185. Бог.
Господь (на языке святом)
Есть то, что всюду и во всем.
185. GOD.
God, in the holy tongue, they call
The place that filleth all in all.
186. Ещё о Боге.
Господь – мы говорим - то здесь, то там,
То ближе к этим, то к другим местам,
Но Бог везде, не знает Он предела,
Мы видим всюду мощь Его и дело.
186. ANOTHER OF GOD.
God's said to leave this place, and for to come
Nearer to that place than to other some,
Of local motion, in no least respect,
But only by impression of effect.
187. Еще один.
Бог – Иегова; значит же сие:
Он – Сущность, иль Он – Есмь; Он – бытие.
187. ANOTHER.
God is Jehovah call'd: which name of His
Implies or Essence, or the He that Is.
188. Присутствие Бога.
Господь – везде, но истинно одним
Лишь праведникам явлен и святым;
Святой Бернард сказал: ”Коль грешник мог
Увидеть Бога – это был не Бог”.
188. GOD'S PRESENCE.
God's evident, and may be said to be
Present with just men, to the verity;
But with the wicked if He doth comply,
'Tis, as St. Bernard saith, but seemingly.
190. Дева Мария.
Мария дева – я читал о том –
Есть Божий Дом с живущим в нем Христом;
Когда Господь переступил порог,
Захлопнулись врата на вечный срок.
190. THE VIRGIN MARY.
The Virgin Mary was, as I have read,
The House of God, by Christ inhabited;
Into the which He entered, but, the door
Once shut, was never to be open'd more.
192. Жена и Мария.
Казалось, веры у Марии мало,
Коль названа Христом “женой” сначала;
Святой Амвросий рек: ”Нет, веры много –
Мария! – следом донеслось от Бога”.
192. UPON WOMAN AND MARY.
So long, it seem'd, as Mary's faith was small,
Christ did her woman, not her Mary call;
But no more woman, being strong in faith,
But Mary call'd then, as St. Ambrose saith.
193. Север и юг.
Постель стелили к югу иудеи,
И к северу, о Господе радея;
Чтоб их греха Господь узреть не мог
В путях Своих на запад и восток.
193. NORTH AND SOUTH.
The Jews their beds and offices of ease,
Placed north and south for these clean purposes;
That man's uncomely froth might not molest
God's ways and walks, which lie still east and west.
195. Пост, или Великий пост.
Ной был первейшим из людей,
Кто пост предпринял в сорок дней.
195. THE FAST, OR LENT.
Noah the first was, as tradition says,
That did ordain the fast of forty days.
197. Бог.
Бог больше здесь присутствует, чем где-то,
Не сущностью, но благодатью света.
197. GOD.
God is more here than in another place,
Not by His essence, but commerce of grace.
198. Этот и грядущий мир.
Бог создал мир, чтоб жил в нем всяк живущий,
Но для немногих создал мир грядущий.
198. THIS, AND THE NEXT WORLD.
God hath this world for many made, 'tis true:
But He hath made the World to Come for few.
257. Два пришествия Христа.
Ты, к нам пришедши в первый раз,
От слабости мне душу спас;
В другой же раз, избавь, Господь,
От немощи земную плоть.
257. CHRIST'S TWOFOLD COMING
Thy former coming was to cure
My soul's most desp'rate calenture;
Thy second advent, that must be
To heal my earth's infirmity.
43. Крик петуха.
Рассвета вестник, прежде чем в ночи
Предам я Иисуса, прокричи.
Как от греха Петра ты уберёг,
Так и меня предостеречь бы мог;
Уж лучше жить грехом не искушён,
Чем слезы лить, когда он совершён.
43. COCK-CROW.
Bellman of night, if I about shall go
For to deny my Master, do thou crow.
Thou stop'dst St. Peter in the midst of sin;
Stay me, by crowing, ere I do begin:
Better it is, premonish'd for to shun
A sin, than fall to weeping when 'tis done.
44. Для праведника всё к лучшему.
Дары Судьбы дурны, иль хороши –
Всё во спасенье праведной души;
Без мук живет, иль в тяготах труда,
Дух Божий в ней умножится всегда.
44. ALL THINGS RUN WELL FOR THE RIGHTEOUS.
Adverse and prosperous fortunes both work on
Here, for the righteous man's salvation;
Be he oppos'd, or be he not withstood,
All serve to th' augmentation of his good.
45. За горем радость.
Нам скорби много принесут отрад,
Когда грехи, побив нас, изнурят.
45. PAIN ENDS IN PLEASURE.
Afflictions bring us joy in times to come,
When sins, by stripes, to us grow wearisome.
46. К Богу.
Как Ты ни грозен смертным, нам,
Я приползу к Твоим стопам;
И, к ним припав, смирен и мал,
Копьё сложу я и кинжал;
Коль буду грешным признан я,
Вот грудь отверстая моя;
Раз оправданья не нашлось,
Кинжалом, острием копья
Пронзи насквозь.
46. TO GOD.
I'll come, I'll creep, though Thou dost threat,
Humbly unto Thy mercy-seat:
When I am there, this then I'll do,
Give Thee a dart, and dagger too;
Next, when I have my faults confessed,
Naked I'll show a sighing breast;
Which if that can't Thy pity woo,
Then let Thy justice do the rest
And strike it through.
49. Еще к Богу.
Не бей, ведь слёзы,
Господь, уже я лью,
Приму я смерть свою
И до угрозы.
О, не бичуй Ты,
Пока в который раз
В грехе я не погряз,
Но уврачуй Ты.
49. ANOTHER TO GOD.
Lord, do not beat me,
Since I do sob and cry,
And swoon away to die,
Ere Thou dost threat me.
Lord, do not scourge me,
If I by lies and oaths
Have soil'd myself or clothes,
But rather purge me.
50. Нет истинного счастья здесь.
Счастлив, кому дарует Бог
Обилье благ, чтоб жить он мог,
Не зная горестей и бед;
Увы, таких счастливцев нет.
50. NONE TRULY HAPPY HERE.
Happy's that man to whom God gives
A stock of goods, whereby he lives
Near to the wishes of his heart:
No man is blest through every part.
34. Пустая молитва.
Узнал я из Священного Писанья:
Тельца не жертвуют без поеданья;
Так и молитва – болтовня одна,
Когда без чувства произнесена.
34. LIP-LABOUR.
In the old Scripture I have often read,
The calf without meal ne'er was offered;
To figure to us nothing more than this,
Without the heart lip-labour nothing is.
36.Серьги.
Зачем в Египте серьги все носили?
Там уши главным достояньем слыли:
Лишь тот послушен, кто услышать в силе.
36. EARRINGS.
Why wore th' Egyptians jewels in the ear?
But for to teach us, all the grace is there,
When we obey, by acting what we hear.
37. Свершенный грех.
Как только грех наш полностью свершен,
Тогда нам ясно, как ужасен он.
37. SIN SEEN.
When once the sin has fully acted been,
Then is the horror of the trespass seen.
38. О времени.
Тебе дано,
О, Время, упорхнуть;
А я одно
Твержу – еще побудь;
Но мне оно
В ответ: ”Не обессудь.
Возьми-ка в толк”.
И счёт несёт к лицу,
Спросив: ”Что смолк?
Давно пора лжецу
Платить свой долг
Природе и Творцу.
В часах песка
И мне сдержать не смочь;
Лечу в века,
Тебе же не помочь;
Уж смерть близка”.
И улетело прочь.
38. UPON TIME.
Time was upon
The wing, to fly away;
And I call'd on
Him but awhile to stay;
But he'd be gone,
For ought that I could say.
He held out then
A writing, as he went;
And ask'd me, when
False man would be content
To pay again
What God and Nature lent.
An hour-glass,
In which were sands but few,
As he did pass,
He show'd, and told me, too,
Mine end near was;
And so away he flew.
39. Его мольба.
Быть бедным от войны или нужды,
И по домам ходить, прося еды…
Не дай мне, Боже, стать как этот нищий,
Чьи помыслы не о Тебе – о пище;
Обманщик тот, чьи лживые уста
О пище молят именем Христа.
39. HIS PETITION.
If war or want shall make me grow so poor,
As for to beg my bread from door to door;
Lord! let me never act that beggar's part,
Who hath Thee in his mouth, not in his heart:
He who asks alms in that so sacred Name,
Without due reverence, plays the cheater's game.
40.
Обещал Ты, мне, о, Боже,
Быть со мной и в бедах тоже;
Так храни меня, терпи,
Поддержи и укрепи.
40. TO GOD.
Thou hast promis'd, Lord, to be
With me in my misery;
Suffer me to be so bold
As to speak, Lord, say and hold.
42. Благодарность.
Благодарите Бога за дары,
И вновь они посыпятся щедры.
42. THANKSGIVING.
Thanksgiving for a former, doth invite
God to bestow a second benefit.
24. Польза от несчастий.
Несчастие полезнее всего
Страдальцам и свидетелям его;
Двойным усильем улучшает их:
Мученьем тех, терпением других.
24. PERSECUTIONS PROFITABLE.
Afflictions they most profitable are
To the beholder and the sufferer:
Bettering them both, but by a double strain,
The first by patience, and the last by pain.
26. Удары.
Удары Божьи – с умыслом двойным:
Во благо – добрым, в наказанье – злым.
26. WHIPS.
God has His whips here to a twofold end:
The bad to punish, and the good t' amend.
28. Соблазн.
Чем ближе Бог к святым,
Тем злее дьявол к ним.
28. TEMPTATION.
Those saints which God loves best,
The devil tempts not least.
30. Дары Господа не скоро вручаются.
Бог все мольбы услышит, но дары
Отсрочит, нас пытая до поры.
Но если и подвергнет ожиданью,
Просящим, нам, воздаст Он щедрой дланью.
30. GOD'S GIFTS NOT SOON GRANTED.
God hears us when we pray, but yet defers
His gifts, to exercise petitioners;
And though a while He makes requesters stay,
With princely hand He'll recompense delay.
32. Прощение.
Кто слаб в грехе, Господь простит, но тех
Не пощадит, кто держится за грех.
32. PARDON.
God pardons those who do through frailty sin,
But never those that persevere therein.
23. Бог – один.
1
Никто не свят, как Бог един,
Поэтому Господь – один.
2
Господь – один лишь потому,
Что равных нет ни в чём Ему.
23. GOD IS ONE.
God, as He is most holy known,
So He is said to be most one.
52. О том же.
Зовёшь придти; но где же взять мне сил?
Ты – высоко, а у меня нет крыл.
Чтоб я взлетел, мне душу окрыли;
До неба путь нелёгок от земли.
52. ANOTHER.
Thou bid'st me come; I cannot come; for why?
Thou dwell'st aloft, and I want wings to fly.
To mount my soul, she must have pinions given;
For 'tis no easy way from earth to heaven.
107. Уплата долга.
Я посмотрел свой счёт вчера,
И понял, что платить пора;
Но долг велик – не по плечу,
Не знаю, как я оплачу.
Я свой огромный счёт сложу,
И близ ковчега положу;
И обязательства к нему,
Что мне пророчили суму,
Пока, свой крест приняв за нас,
Наш Искупитель всех не спас.
Не требуй платы, и тюрьмой
Мне не грози – уже с лихвой
Оплачен долг огромный мой.
Таков закон; стою на том;
Долг отменён самим Христом.
107. THE SUM AND THE SATISFACTION.
Last night I drew up mine account,
And found my debits to amount
To such a height, as for to tell
How I should pay 's impossible.
Well, this I'll do: my mighty score
Thy mercy-seat I'll lay before;
But therewithal I'll bring the band
Which, in full force, did daring stand
Till my Redeemer, on the tree,
Made void for millions, as for me.
Then, if thou bidst me pay, or go
Unto the prison, I'll say, no;
Christ having paid, I nothing owe:
For, this is sure, the debt is dead
By law, the bond once cancelled.
_Score_, debt or reckoning.
_Band_, bond.
_Daring_, frightening.
108. Наибольшим страданиям подвергаются достойные.
Господь ведёт не к праздности достойных,
А на поля, где им сражаться в войнах.
Одним – невзгоды, ужасы – другим,
Опасность – тем, кто больше Им любим;
Бой - Коклесу, для Сцевы – жала стрел,
Для Муция – огонь, чтобы стерпел;
Смерть – для Катона храброго; и яд –
Для мудреца, кем славный был Сократ;
Для Регула - мученья; и для битвы
Фабриция ведёт – не для молитвы;
А недостойных, пораженных злом,
Не тронет Он вовек своим жезлом.
108. GOOD MEN AFFLICTED MOST.
God makes not good men wantons, but doth bring
Them to the field, and, there, to skirmishing.
With trials those, with terrors these He proves,
And hazards those most whom the most He loves;
For Sceva, darts; for Cocles, dangers; thus
He finds a fire for mighty Mutius;
Death for stout Cato; and besides all these,
A poison, too, He has for Socrates;
Torments for high Attilius; and, with want,
Brings in Fabricius for a combatant:
But bastard-slips, and such as He dislikes,
He never brings them once to th' push of pikes.
109. Хорошие христиане.
Защита с нападеньем – их удел,
Пока не скроются за лесом стрел.
109. GOOD CHRISTIANS
Play their offensive and defensive parts,
Till they be hid o'er with a wood of darts.
110. Воля – причина страданий.
Тем, кто наказан, им страдать от боли,
Но не природы в том вина, а воли.
110. THE WILL THE CAUSE OF WOE.
When man is punish'd, he is plagued still,
Not for the fault of nature, but of will.
112. Возмещение.
Я потерял, что потерять я мог;
И ладно, пусть; но, Геррик, если Бог
Тебе воздаст улыбкой лишь одной,
Она одна все возместит с лихвой.
112. THE RECOMPENSE.
All I have lost that could be rapt from me;
And fare it well: yet, Herrick, if so be
Thy dearest Saviour renders thee but one
Smile, that one smile's full restitution.
117. Ад.
Ад – это бездна в сумраке ночном;
Ни проблеска нет утешенья в нём.
117. HELL.
Hell is no other but a soundless pit,
Where no one beam of comfort peeps in it.
118. Путь.
Когда плывёт корабль далёко,
И волны бьют его жестоко,
Но он, рискуя утонуть,
Находит безопасный путь,
Я вижу, удивленья полн:
Ты – путь наш средь пустынных волн;
В блужданиях во мраке туч
Ты нам – свеча, Ты – яркий луч.
118. THE WAY.
When I a ship see on the seas,
Cuff'd with those wat'ry savages,
And therewithal behold it hath
In all that way no beaten path,
Then, with a wonder, I confess
Thou art our way i' th' wilderness;
And while we blunder in the dark,
Thou art our candle there, or spark.
Богу.
Мой труд свершен; теперь никто другой,
Ты сам вручи мне лавры, Бог благой;
И буду я, весь осиянный светом,
Твоим Пророком и Твоим Поэтом.
Господу.
Свершен мой труд; нет нужды мне ни в ком -
Ты сам укрась главу мою венком;
Теперь, прияв сей лавровый венок,
Я – Твой Поэт, Господь, я – Твой Пророк.
262. To God (XVII)
The work is done; now let my Lawrell be
Given by none, but by Thy selfe, to me:
That done, with Honour Thou dost me create
Thy Poet, and Thy Prophet Lawreat.
Эрот и блоха.
От жен болтливых слух идет:
Блохой укушен был Эрот:
Как он рыдал, ее кляня!
Кричал: “Кто вылечит меня?”
Метался, волю дав слезам:
“Скорей мне корпию, бальзам!
Намажьте здесь, где остр и мал,
В меня вошел блохи кинжал”.
Бальзам помог ему; с тех пор
Он снова весел и не хвор.
Robert Herrick
46. Upon Cupid
Old wives have often told, how they
Saw Cupid bitten by a flea:
And thereupon, in tears half drown'd,
He cry'd aloud, help, help the wound:
He wept, he sobb'd, he call'd to some
To bring him lint, and balsam,
To make a tent, and put it in,
Where the stiletto pierc'd the skin:
Which being done, the fretful pain
Assuag'd, and he was well again.
51. Его вечно любящему Богу.
Могу ль к Тебе, Господь, я не придти
Из-за помех столь многих на пути,
Что не прервут – замедлят лишь мой ход?
Чей шаг не скор, до цели все ж дойдет.
Очисти путь, иль сократи стократ,
Взнеси меня над высями преград;
Стезя трудна, яви же мощь и власть,
И подними, иль мне не дай упасть.
Я узнаю свой дом; там, в стороне,
Дым деревень отрадно видеть мне.
Хочу покоя – но не смерти той
От страха перед жалкой нищетой;
О, нет, Господь, жизнь эту не любя,
Хочу ее оставить – не Тебя.
51. TO HIS EVER-LOVING GOD.
Can I not come to Thee, my God, for these
So very many meeting hindrances,
That slack my pace, but yet not make me stay?
Who slowly goes, rids, in the end, his way.
Clear Thou my paths, or shorten Thou my miles,
Remove the bars, or lift me o'er the stiles;
Since rough the way is, help me when I call,
And take me up; or else prevent the fall.
I ken my home, and it affords some ease
To see far off the smoking villages.
Fain would I rest, yet covet not to die
For fear of future biting penury:
No, no, my God, Thou know'st my wishes be
To leave this life, not loving it, but Thee.
_Rids way_, gets over the ground.
66. Параскева, или приготовление.
На пир любви я приглашен с тобой;
Завешен золотой алтарь парчой
С узорами на ней, с канвой редчайшей,
И поданы вино и хлеб, и чаши;
Святой кувшин и полотенце там
Даны для омовения гостям;
Пойдем же, Альма; мы до наступленья
Того, что ждем, свершим приготовленья.
Кто не готов, от глада пусть умрет,
Чем сладкий хлеб себе положит в рот.
65. THE PARASCEVE, OR PREPARATION.
To a love-feast we both invited are:
The figur'd damask, or pure diaper,
Over the golden altar now is spread,
With bread, and wine, and vessels furnished;
The sacred towel and the holy ewer
Are ready by, to make the guests all pure:
Let's go, my Alma; yet, ere we receive,
Fit, fit it is we have our parasceve.
Who to that sweet bread unprepar'd doth come,
Better be starv'd, than but to taste one crumb.
_Parasceve_, preparation.
214. Деяние Христа
Такого чуда мир не знал от века:
Явился Бог в природе человека.
И род людской, как ни был он убог,
Один узреть в Нём божеское мог:
Во всём, что делал Бог, едины строго
Природа наша и природа Бога.
214. CHRIST'S ACTION.
Christ never did so great a work but there
His human nature did in part appear;
Or ne'er so mean a piece but men might see
Therein some beams of His Divinity:
So that in all He did there did combine
His human nature and His part divine.
248. Сонаследники.
В наследство нам права с Христом даны:
Он – первороден, мы усовлены.
В наследстве нашем вечно превосходство
Его святого права первородства.
248. CO-HEIRS.
We are co-heirs with Christ; nor shall His own
Heirship be less by our adoption.
The number here of heirs shall from the state
Of His great birthright nothing derogate.
1. Его признание.
Все меньше добрых дней, все больше злых;
И добрых дел всё меньше, чем дурных:
И строчек, созданных ума игрою,
Скопилось больше, чем достойных, втрое.
Деяний славных меньше с каждым днем:
На десять мерзких лишь одно найдем.
1. HIS CONFESSION.
Look how our foul days do exceed our fair;
And as our bad, more than our good works are,
E'en so those lines, pen'd by my wanton wit,
Treble the number of these good I've writ.
Things precious are least numerous: men are prone
To do ten bad for one good action.
222. Воплощение Христа.
Не потому стал человеком Он,
Что нашей чистотой был восхищен;
Наш облик принял потому Господь,
Что слишком в Нем нуждалась наша плоть.
222. CHRIST'S INCARNATION.
Christ took our nature on Him, not that He
'Bove all things loved it for the purity:
No, but He dress'd Him with our human trim,
Because our flesh stood most in need of Him.
Бог.
Един в Трех Лицах, неразделен, Бог;
И неразрывно в Нем единство Трех.
Нет первой сущности, и нет второй:
Равны Отец и Сын, и Дух Святой;
Из Трех Отец есть первый, но сие
Порядок слов – не Бога бытие.
191.To God (XIII)
God's undivided, One in Persons Three,
And Three in inconfused unity.
Original of Essence there is none,
'Twixt God the Father, Holy Ghost, and Son:
And though the Father be the first of Three,
'Tis but by order, not by entity.
Ключи Бога.
У Бога есть ключи – нам говорят:
Ключ от дождя, и ключ от адских врат;
Ключ – лоно отворить и запереть,
Ключ – гроб отверзнуть, упраздняя смерть.
224. Gods keys.
God has four keys, which He reserves alone:
The first of rain; the key of hell next known;
With the third key He opens and shuts the womb;
And with the fourth key he unlocks the tomb.
К Богу.
Бог, кто привел к раскаянью меня,
Придаст мне сил, чтоб чистоту храня,
Не совершал я беззаконий снова,
За кои здесь наказан был сурово.
255. To God (XV)
God, who me gives a will for to repent,
Will add a power, to keep me innocent;
That I shall ne're that trespasse recommit,
When I have done true Penance here for it.
Божий гнев.
Гнев Богу не присущ, но нам удобно
Считать, что Он гневится нам подобно;
Без гнева Бог творит, неутомим,
То, что во гневе мы порой творим.
259. Gods Anger.
God can't be wrathfull; but we may conclude,
Wrathfull He may be, by similitude:
God's wrathfull said to be, when He doth do
That without wrath, which wrath doth force us to.
Суббота.
Суббота – Августин сказал – троична:
Суббота – это Время, день обычный;
Суббота – Совесть, где бесчестья нет,
Суббота – Вечность, вечной жизни свет.
194. Sabbaths.
Sabbaths are threefold, (as S. Austine sayes:)
The first of Time, or Sabbath here of Dayes;
The second is a Conscience trespasse-free;
The last the Sabbath of Eternitie.
Грех.
Зла все же нет в деяньях наших, но
Нам добывать из них добро дано;
Так покаянья эликсир подчас
Алхимик Бог берет из грешных, нас.
196. Sin (V)
There is no evill that we do commit,
But hath th'extraction of some good from it:
As when we sin; God, the great Chymist, thence
Drawes out th'Elixar of true penitence.
Христос на кресте.
Христос, приняв ужасный этот крест,
Вдруг ощутил Себя, взглянув окрест,
Как бы оставленным: в сей страшный миг
Сквозь тьму в Него луч Божий не проник.
Robert Herrick NN167. CHRIST'S WORDS ON THE CROSS: MY GOD, MY GOD.
Christ, when He hung the dreadful cross upon,
Had, as it were, a dereliction
In this regard, in those great terrors He
Had no one beam from God's sweet majesty.
Ко Христу.
Тому, кто ко Христу спешит придти,
Не скор и самый скорый шаг в пути.
133. COMING TO CHRIST.
To him who longs unto his Christ to go,
Celerity even itself is slow.
Премудрость.
Премудрость, если мыслить строго, -
Не качество, а сущность Бога.
136. KNOWLEDGE.
Science in God is known to be
A substance, not a quality.
Слезы.
Бог вытрет слезы нам, и лобызаньем
Встречать нас будет, но не наказаньем.
139. TEARS.
God from our eyes all tears hereafter wipes,
And gives His children kisses then, not stripes.
Манна.
На землю Богом посланная манна
На вкус любого едока желанна.
146. MANNA.
That manna, which God on His people cast,
Fitted itself to ev'ry feeder's taste.
Милость.
В Афинах милость мудро почиталась,
И не болезнью – божеством считалась.
148. MERCY.
Mercy, the wise Athenians held to be
Not an affection, but a deity.
Небо.
Вот небо – всех красот венец;
Еще прекрасней Он – Творец.
164. HEAVEN.
Heaven is most fair; but fairer He
That made that fairest canopy.
Нищие.
Иаков нищ пред Богом был; так мы
Стоим у врат Его – пусты сумы.
171. BEGGARS.
Jacob God's beggar was; and so we wait,
Though ne'er so rich, all beggars at His gate.
Грех.
Про грех Фома Аквинский дал ответ:
Все благо есть, греха в природе нет.
173. SIN.
_Sin no existence; nature none it hath,
Or good at all_, as learned Aquinas saith.
Дева Мария.
Через нее явил нам чудо Сущий:
Бутон, что был и розою цветущей.
183. THE VIRGIN MARY.
To work a wonder, God would have her shown
At once a bud and yet a rose full-blown.
Грех.
Из жизни грех неустраним
Лишь принуждением одним.
225. SIN.
There's no constraint to do amiss,
Whereas but one enforcement is.
Ода, или псалом Господу.
Ни дня
Когда б меня
Не бил Ты, Боже правый,
То я б не смог
Сиять, мой Бог,
С Твоею вечной Славой.
Не сам
Я внял грехам –
Ты мне помог, бичуя;
Добавь же мне
Еще вдвойне,
Ударами врачуя.
Внушай
Мне страх, терзай;
Чтоб, кончив с жизнью грешной,
Из ада я
Мог взмыть в края
Твоей любви безбрежной.
92. AN ODE, OR PSALM TO GOD.
Dear God,
If Thy smart rod
Here did not make me sorry,
I should not be
With Thine or Thee
In Thy eternal glory.
But since
Thou didst convince
My sins by gently striking;
Add still to those
First stripes new blows,
According to Thy liking.
Fear me,
Or scourging tear me;
That thus from vices driven,
I may from hell
Fly up to dwell
With Thee and Thine in heaven.
Еще молитва для дитя.
Здесь я, маленький, стою,
Вознося мольбу свою;
И, лягушек холоднее,
Ручки ввысь тяну к Тебе я,
Чтоб на нас и наш обед,
Боже, Твой пролился свет. Аминь.
95. ANOTHER GRACE FOR A CHILD.
Here a little child I stand
Heaving up my either hand;
Cold as paddocks though they be,
Here I lift them up to Thee,
For a benison to fall
On our meat and on us all. Amen.
_Paddocks_, frogs.
78. Его символ веры
Я верю – смерть придет моя,
И все ж из праха встану я;
И, став живым, я, как зарю,
Христа воочию узрю;
Я верю, что на Страшный Суд
Меня со всеми призовут;
И зло отправится в полон
Туда, где вечный плач и стон;
Я верю – там, где благодать,
Я буду вечно пребывать;
Мне небо отворит врата
Одною милостью Христа;
Я верю – есть Отец и Сын,
И Дух Святой, но Бог – един,
Что Иисус нам – дар Отца,
Я верю в Господа-Творца.
78. His Creed.
I do believe, that die I must,
And be return'd from out my dust:
I do believe, that when I rise,
Christ I shall see, with these same eyes:
I do believe, that I must come,
With others, to the dreadfull Doome:
I do believe, the bad must goe
From thence, to everlasting woe:
I do believe, the good, and I,
Shall live with Him eternally:
I do believe, I shall inherit
Heaven, by Christs mercies, not my merit:
I do believe, the One in Three,
And Three in perfect Unitie:
Lastly, that JESUS is a Deed
Of Gift from God: And heres my Creed.
Дар дитяти Спасителю-дитяти
Ступай, ступай, дитя, с цветком,
И встань пред маленьким Христом;
Красой расцветшего бутона
Скажи – он роза из Шарона.
И, молвив так, вложи цветок
Ему в карман, иль в поясок;
Скажи, что ты за полгроша
Купил свисток из камыша,
И в дар принес ему сюда –
Утешить, если в том нужда.
Скажи, что не принес коралл –
Когда б имел, его б отдал;
Но беден ты, как он, и нет
Ни горсти у тебя монет.
Коль поцелуй один благой
Получишь, знай, тебе другой
Не нужен, чтобы не ослабить
О первом поцелуе память.
59. TO HIS SAVIOUR, A CHILD: A PRESENT BY A CHILD.
Go, pretty child, and bear this flower
Unto thy little Saviour;
And tell Him, by that bud now blown,
He is the Rose of Sharon known.
When thou hast said so, stick it there
Upon His bib or stomacher;
And tell Him, for good handsel too,
That thou hast brought a whistle new,
Made of a clean strait oaten reed,
To charm His cries at time of need.
Tell Him, for coral, thou hast none,
But if thou hadst, He should have one;
But poor thou art, and known to be
Even as moneyless as He.
Lastly, if thou canst win a kiss
From those mellifluous lips of His;
Then never take a second on,
To spoil the first impression.
_Handsel_, earnest money.
53. К смерти
Мне всё слышней твой зов,
Что ж, я придти готов.
Слезой омою след
Ошибок прошлых лет.
Покаюсь в том немногом,
В чем грешен перед Богом.
Я хлеба преломлю,
Вина я пригублю,
Покров любви накину,
Чтоб в нем явиться к Сыну,
И чресла препояшу –
Пить милосердья чашу.
И так пойду тропой
Невинною стопой;
Вскричу ”Бог сохрани!”
И кончу жизни дни.
53. TO DEATH.
Thou bid'st me come away,
And I'll no longer stay
Than for to shed some tears
For faults of former years,
And to repent some crimes
Done in the present times:
And next, to take a bit
Of bread, and wine with it:
To don my robes of love,
Fit for the place above;
To gird my loins about
With charity throughout;
And so to travel hence
With feet of innocence:
These done, I'll only cry
God mercy, and so die.
Примула.
Почему – иль невдомек? –
Я царский шлю тебе цветок?
Эту примулу, чей цвет
Росой, как жемчугом, одет?
Я скажу (но между нами):
Нектар любви горчит слезами.
Почему цветок поник,
Изжелта-зелен, бледнолик?
Стебель тонок, и склонен,
Хотя и не надломлен он?
Я скажу, в чем смысл исконный:
Надеждой ослабел влюбленный.
Robert Herrick
THE PRIMROSE
Ask me why I send you here
This sweet Infanta of the year?
Ask me why I send to you
This primrose, thus bepearl'd with dew?
I will whisper to your ears:
The sweets of love are mix'd with tears.
Ask me why this flower does show
So yellow-green, and sickly too?
Ask me why the stalk is weak
And bending (yet it doth not break)?
I will answer: These discover
What fainting hopes are in a lover.
47. Благодарение Господу за жилище
Ты дал мне, Боже, скромный дом,
Чтоб жил я в нём,
Жилище с крышей, что спасёт
От непогод:
Под ней, под брусьями её,
Тепло жильё.
Где Ты, я стражей окружён
Со всех сторон
Из чистых мыслей, что во сне –
Защита мне.
Крыльцо, как и судьба, на вид –
Везде трещит;
Порог изношен беднотой,
Её пятой,
Ведь в этом доме ждёт привет,
Или обед.
Мой кабинет – как кухня мал,
Таков и зал,
Кладовка, где лежать бы мог
С мукой мешок,
Иль просто деревянный ларь,
И в нем сухарь.
Вязанка хвороста – разжечь
Наутро печь,
Где у огня сижу подчас,
Как он, лучась.
Мне и бобы твои, Господь,
Питают плоть,
Все токи блага и любви
Во мне – Твои.
Салат, капуста, портулак –
Всё это знак
Твоей любви и доброты,
Что шлешь мне Ты.
Приемлю всё, и свёкла мне
Вкусней вдвойне.
Венчают мне твои лучи
Огонь в печи,
Чтоб мне во здравие до дна
Испить вина.
Рукою щедрою твоей
Земля тучней;
Мне в двадцать раз воздаст она
За горсть зерна.
День каждый от домашних птиц –
Ведро яиц,
Приносят овцы каждый год
Двойной приплод,
Коровы – сливки, и дано
В обмен вино.
Все это, чем сей мир хорош,
Все Ты мне шлёшь,
Чтоб жить, благодаря Тебя
За все, любя.
С тем вечный обрету покой,
Ведь я весь – Твой,
Когда, Христос, Тобой ведом,
Приду в твой дом.
47. A THANKSGIVING TO GOD FOR HIS HOUSE.
Lord, Thou hast given me a cell
Wherein to dwell;
A little house, whose humble roof
Is weather-proof;
Under the spars of which I lie
Both soft and dry;
Where Thou my chamber for to ward
Hast set a guard
Of harmless thoughts, to watch and keep
Me, while I sleep.
Low is my porch, as is my fate,
Both void of state;
And yet the threshold of my door
Is worn by th' poor,
Who thither come, and freely get
Good words or meat;
Like as my parlour, so my hall
And kitchen's small;
A little buttery, and therein
A little bin
Which keeps my little loaf of bread
Unclipt, unflead.
Some brittle sticks of thorn or briar
Make me a fire,
Close by whose living coal I sit,
And glow like it.
Lord, I confess, too, when I dine,
The pulse is Thine,
And all those other bits, that be
There placed by Thee;
The worts, the purslain, and the mess
Of water-cress,
Which of Thy kindness Thou hast sent;
And my content
Makes those, and my beloved beet,
To be more sweet.
'Tis Thou that crown'st my glittering hearth
With guiltless mirth;
And giv'st me wassail bowls to drink,
Spiced to the brink.
Lord, 'tis Thy plenty-dropping hand,
That soils my land;
And giv'st me for my bushel sown,
Twice ten for one.
Thou mak'st my teeming hen to lay
Her egg each day;
Besides my healthful ewes to bear
Me twins each year,
The while the conduits of my kine
Run cream for wine.
All these, and better Thou dost send
Me, to this end,
That I should render, for my part,
A thankful heart;
Which, fired with incense, I resign,
As wholly Thine;
But the acceptance, that must be,
My Christ, by Thee.
_Unflead_, lit. unflay'd.
_Purslain_, an herb.
Жены не нужны.
Зачем жениться? Нет причин;
Без жен произведем мужчин –
И будут все они годны
Для мятежей и для войны!
Отважный Кадм, Афине внемля,
Посеял зубы змея в землю:
Им грубо брошенное семя
Дало воинственное племя;
Железо, золото и медь
Мы бросим в тигель пламенеть –
Увидим вскоре, как взойдет
Могучий и лихой народ.
Коль будет так, зачем нужны
Нам жены, или их сыны?
Robert Herrick
948. Women useless
What need we marry women, when
Without their use we may have men,
And such as will in short time be
For murder fit, or mutiny?
As Cadmus once a new way found,
By throwing teeth into the ground;
From which poor seed, and rudely sown,
Sprung up a war-like nation:
So let us iron, silver, gold,
Brass, lead, or tin throw into th' mould;
And we shall see in little space
Rise up of men a fighting race.
If this can be, say then, what need
Have we of women or their seed?
Предстал мне раз – то был наверно сон –
С венком на голове Анакреон.
Умащены власы, лицо красно;
Заговорит – прольет из уст вино.
Шатался он, и бормотал, и мог,
Шатаясь, бормоча, свалиться с ног.
И дева веткой миртовой секла
Его по пухлым бедрам, весела;
Он целовал ее, обняв, но пыл
Его угаснул, ибо пьян он был.
В сердцах с него сняла венец она,
И мне была корона вручена;
С тех пор и я порой совсем нетрезв,
Как он распущен, похотлив и резв.
1017. THE VISION.
Methought I saw, as I did dream in bed,
A crawling vine about Anacreon's head.
Flushed was his face; his hairs with oil did shine;
And, as he spake, his mouth ran o'er with wine.
Tippled he was, and tippling lisped withal;
And lisping reeled, and reeling like to fall.
A young enchantress close by him did stand,
Tapping his plump thighs with a myrtle wand:
She smil'd; he kiss'd; and kissing, cull'd her too,
And being cup-shot, more he could not do.
For which, methought, in pretty anger she
Snatched off his crown, and gave the wreath to me;
Since when, methinks, my brains about do swim,
And I am wild and wanton like to him.
На его седину.
Дева, стой, не уходи;
То, что сед я, не гляди;
Красной розы краше цвет
Рядом с белой, разве нет?
Смоль волос – и белизна;
Хорошо, когда одна
Красота с другой дружна;
На картинах образ дан:
Близ Венеры там – Вулкан.
ROBERT HERRICK
UPON HIS GRAY HAIRS
Fly me not, though I be gray,
Lady, this I know you'll say;
Better look the roses red,
When with white commingled.
Black your hairs are; mine are white;
This begets the more delight,
When things meet most opposite;
As in pictures we descry
Venus standing Vulcan by.
Его повелительницам.
Помогите мне, девицы,
Молодые чаровницы!
Не могу, ведь я – старик,
Делать то, к чему привык.
Дайте ваше волшебство –
Оживить мне естество;
Есть ли средство лучше чар,
Чтоб вернуть мне в чресла жар?
Так (поэту лгут) Эсон
Был водой омоложен;
Дайте снадобье под стать –
Мне из немощи восстать;
Обновился б сил запас –
Ублажал бы только вас.
19. To his Mistresses.
Helpe me! helpe me! now I call
To my pretty Witchcrafts all:
Old I am, and cannot do
That, I was accustom'd to.
Bring your Magicks, Spels, and Charmes,
To enflesh my thighs, and armes:
Is there no way to beget
In my limbs their former heat?
Жson had (as Poets faine)
Baths that made him young againe:
Find that Medicine (if you can)
For your drie-decrepid man:
Who would faine his strength renew,
Were it but to pleasure you.
Мой доктор.
На вид мой доктор – куропатка,
Коротконог и гузка гладка;
Он – эндоморф, чьи нежны руки,
Кто никогда твердить от скуки
Не станет о вреде порока;
И мне у смертного порога
Не будет строить кислых рож,
А скажет прямо: ”Ты умрешь”.
Мне б, доктор.
Мне б, доктор, куропатку рядом,
Коротконожку с толстым задом,
И нежнорукого юнца,
Кто не твердил бы без конца,
Что для меня вредны пороки,
Но мне б, у смерти на пороге,
Сказал, не строя кислых рож,
Сверкнув глазами: “Ты умрешь”.
Wystan Hugh Auden
(1907-1973)
Give me a doctor
Give me a doctor partridge-plump,
Short in the leg and broad in the rump,
An endomorph with gentle hands
Who'll never make absurd demands
That I abandon all my vices
Nor pull a long face in a crisis,
But with a twinkle in his eye
Will tell me that I have to die.
Ведьма.
Взяв посох кривой,
Довольна собой,
Прощаясь, дохнула из зада
Козлу прямо в нос,
Тот ноги унес,
Вопя от ужасного смрада.
А на поводке,
На грязном шнурке,
С ней черных котов злая свора;
От злобы всю ночь
Вопят, чтобы прочь
Скатилась луна с косогора.
Трубит она в рог,
И гонит сквозь дрок
Охотиться гончих проворно;
А в небе луна
Трепещет, одна,
От звуков ужасного горна.
1122. The Hagg.
The staffe is now greas'd,
And very well pleas'd,
She cocks out her Arse at the parting,
To an old Ram Goat,
That rattles i'th' throat,
Halfe choakt with the stink of her farting.
In a dirtie Haire-lace
She leads on a brace
Of black-bore-cats to attend her;
Who scratch at the Moone,
And threaten at noone
Of night from Heaven for to rend her.
A hunting she goes;
A crackt horne she blowes;
At which the hounds fall a bounding;
While th'Moone in her sphere
Peepes trembling for feare,
And night's afraid of the sounding.
Венок от Муз.
Труд свершив, средь славных Муз
Познавай покоя вкус.
Если лавровый венок
Не получишь ты в свой срок,
Твой венок – итог труда –
Не увянет никогда.
1123. The mount of the Muses.
After thy labour take thine ease,
Here with the sweet Pierides.
But if so be that men will not
Give thee the Laurell Crowne for lot;
Be yet assur'd, thou shalt have one
Not subject to corruption.
Его книге.
Пусть и поздно, в путь иди,
Ждет удача впереди.
Может быть, случится так –
Друг тебе, или свояк,
Даст приют, коль попаду
Я, судьбой гоним, в беду.
Нет пристанища и счастья –
Вот огонь, и попрощайся.
1125. TO HIS BOOK.
Go thou forth, my book, though late:
Yet be timely fortunate.
It may chance good luck may send
Thee a kinsman, or a friend,
That may harbour thee, when I
With my fates neglected lie.
If thou know'st not where to dwell,
See, the fire's by: farewell.
На Дэба.
Не видеть – слышать мне тебя приятно;
Тебе меня и слышать, Дэб, отвратно.
1108. Upon Deb.
If felt and heard, (unseen) thou dost me please;
If seen, thou lik'st me, Deb, in none of these.
На Флада, или благодарного человека.
Флад, коль достанет что-нибудь поесть,
Молитвы не забудет произнесть;
И смотрит на свои живот и ляжки,
Что сильно отощали в каталажке.
Есть пища, или нет – всему он рад
Наш нищий, но всегда покорный Флад.
1112. Upon Flood, or a thankfull man.
Flood, if he has for him and his a bit,
He sayes his fore and after Grace for it:
If meate he wants, then Grace he sayes to see
His hungry belly borne by Legs Jaile-free.
Thus have, or have not, all alike is good,
To this our poore, yet ever patient Flood.
Глупость.
Был Туллий в Тускулане прав весьма,
Признав, что глупость хуже, чем чума.
1115. Foolishnesse.
In's Tusc'lanes, Tullie doth confesse,
No plague ther's like to foolishnesse.
Потоп.
Плачет Юлия, и вижу
Наводнение все ближе;
Утешает в скорби друг,
Облегчает бремя мук;
Я ж без друга должен смочь
Этот ливень превозмочь.
Неужели утону,
И не скажут – Ну и ну!
Это чудо! Ведь поток
Целый мир залить бы мог?
Всем известен был потоп,
Где один лишь не утоп.
968. THE DELUGE.
Drowning, drowning, I espie
Coming from my Julia's eye:
'Tis some solace in our smart,
To have friends to beare a part:
I have none; but must be sure
Th'inundation to endure.
Shall not times hereafter tell
This for no meane miracle;
When the waters by their fall
Threatn'd ruine unto all?
Yet the deluge here was known,
Of a world to drowne but One.
Наукам надо помогать.
Придут в упадок всякие ученья,
Когда совсем лишить их попеченья.
1033. STUDIES TO BE SUPPORTED.
_Studies themselves will languish and decay,
When either price or praise is ta'en away._
Осторожней в советах.
Подумай прежде – говорить, иль нет;
Опасно королям давать совет.
1037. CAUTION IN COUNSEL.
Know when to speak; for many times it brings
Danger to give the best advice to kings.
Совет – лучший помощник.
Прими совет; пускай он и некстати,
Но может быть полезным в результате.
1039. ADVICE THE BEST ACTOR.
_Still take advice; though counsels, when they fly
At random, sometimes hit most happily._
Согласие привлекательно.
Всегда согласье людям по душе:
Довольны все при равном дележе.
1040. CONFORMITY IS COMELY.
_Conformity gives comeliness to things:
And equal shares exclude all murmurings._
Традиции.
Не нарушай традиций; в них успех
И процветанье каждого и всех.
1041. LAWS.
Who violates the customs, hurts the health,
Not of one man, but all the commonwealth.
Подобное любит подобное.
Мы любим тех, кто с нами схож весьма;
Простая речь – от скромного ума.
1043. LIKE LOVES HIS LIKE.
Like will to like, each creature loves his kind;
Chaste words proceed still from a bashful mind.
Его плач по Темзе.
Тебе, о, Темза, шлю я поцелуй,
Твоим потокам серебристых струй.
Я больше не вернусь на шумный Стрэнд,
Где каждый дом – как славный монумент;
В погожий день в объятья волн твоих
Я не войду, как тысячи других;
По глади вод под свежим ветерком
Не плыть мне на баркасе с тростником,
Средь юных дев на светлый праздник в порт,
В наш Ричмонд, Кингстон, или в Хэмптон-Корт.
Вновь никогда не плыть на лодке мне
От берега родного по волне;
И, к берегу причалив где-нибудь,
Мне в Вестминстер уж не направить путь,
Иль в Чипсайд золотой, где мать моя
Жила с отцом, и где родился я.
Как лебеди, ныряют здесь и там
Наяды и русалки по волнам;
Жестокий зной не тронет резвых вод,
И не ослабит их могучий ход.
И ветер злой не причинит вреда
Сереброперстым нимфам никогда.
Бегите бодро мощные струи,
Но не обрушьте берега свои.
Пусть без меня – будь все юней, река,
С приливом каждым долгие века.
1028. HIS TEARS TO THAMESIS.
I send, I send here my supremest kiss
To thee, my silver-footed Thamesis.
No more shall I reiterate thy Strand,
Whereon so many stately structures stand:
Nor in the summer's sweeter evenings go
To bathe in thee, as thousand others do;
No more shall I along thy crystal glide
In barge with boughs and rushes beautifi'd,
With soft-smooth virgins for our chaste disport,
To Richmond, Kingston, and to Hampton Court.
Never again shall I with finny oar
Put from, or draw unto the faithful shore:
And landing here, or safely landing there,
Make way to my beloved Westminster,
Or to the golden Cheapside, where the earth
Of Julia Herrick gave to me my birth.
May all clean nymphs and curious water-dames
With swan-like state float up and down thy streams:
No drought upon thy wanton waters fall
To make them lean and languishing at all.
No ruffling winds come hither to disease
Thy pure and silver-wristed Naiades.
Keep up your state, ye streams; and as ye spring,
Never make sick your banks by surfeiting.
Grow young with tides, and though I see ye never,
Receive this vow, so fare ye well for ever.
_Reiterate_, retread.
День Прялки, или первый день после Рождества.
Утром – труд, потом гуляй,
Прялку шуткой прославляй:
С пашни выведи коней,
Накорми овсом сытней;
Дев от пряжи отлучи,
Всю кудель сожги в печи;
На подол им брось огонь,
Адиантум лишь не тронь;
Дай затем воды кувшин –
Пусть обрызгают мужчин.
Празднуй Прялки торжество,
Доброй ночи, Рождество!
Завтра, вместе с новым днем
Все работать мы начнем.
Примечание:
*(Adiantum), или Венерин Волос, род папоротников семейства птеридовых.
1026. SAINT DISTAFF'S DAY, OR THE MORROW AFTER TWELFTH DAY.
Partly work and partly play
Ye must on S. Distaff's day:
From the plough soon free your team,
Then come home and fodder them.
If the maids a-spinning go,
Burn the flax and fire the tow;
Scorch their plackets, but beware
That ye singe no maidenhair.
Bring in pails of water, then,
Let the maids bewash the men.
Give S. Distaff all the right,
Then bid Christmas sport good-night;
And next morrow everyone
To his own vocation.
_Plackets_, petticoats.
Примечание:
День Святой Прялки отмечается 7 января в первый день после 12 дней Рождества. Весь день мужчины и женщины разыгрывают друг друга.
Страдание.
1
Жди, и будет облегченье,
Если выдержишь мученье.
2
Мы в надежде на покой
Пострадаем раз-другой.
3
За покой, что ждет нас впредь,
Нужно раз лишь умереть.
4
За свободы благодать
Нужно раз лишь пострадать.
1027. SUFFERANCE.
In the hope of ease to come,
Let's endure one martyrdom.
Нищий.
Просить ли пищи для души –
Любви, как нищему гроши?
Надеясь, девы, что в ответ
Вы бросите мне горсть монет?
Жестокие! Пущусь я в путь,
И пусть найдет когда-нибудь
Судьба мне дом, где у дверей
Впаду в нужду еще скорей;
Там не услышат стук тройной,
Покой там встретит ледяной.
1014. THE BEGGAR.
Shall I a daily beggar be,
For love's sake asking alms of thee?
Still shall I crave, and never get
A hope of my desired bit?
Ah, cruel maids! I'll go my way,
Whereas, perchance, my fortunes may
Find out a threshold or a door
That may far sooner speed the poor:
Where thrice we knock, and none will hear,
Cold comfort still I'm sure lives there.
Старая болезнь – долгое лечение.
Болезней старых – долго исцеленье,
Больших грехов – непросто искупленье.
1012. GREAT MALADIES, LONG MEDICINES.
_To an old sore a long cure must go on:
Great faults require great satisfaction._
Внебрачные дети.
Рожденные вне брака наши детки
Похожи на фальшивые монетки.
1015. BASTARDS.
Our bastard children are but like to plate
Made by the coiners--illegitimate.
Плохие – хорошие.
То грешны мы, то благи, и порок
Живет у многих лишь недолгий срок.
1021. BAD MAY BE BETTER.
Man may at first transgress, but next do well:
_Vice doth in some but lodge a while, not dwell_.
Насилье разрушительно.
Страна крепка, коль правит в ней закон;
Насильем долго не удержишь трон.
1023. RAPINE BRINGS RUIN.
What's got by justice is established sure:
_No kingdoms got by rapine long endure_.
Лорду Хоптону о битве в Корнуолле.
Исполни, Хоптон, должное сполна,
И удиви, и нас, и времена.
Подъемли меч, и опусти сплеча;
Пусть все решит один удар меча.
1002. TO THE LORD HOPTON, ON HIS FIGHT IN CORNWALL.
Go on, brave Hopton, to effectuate that
Which we, and times to come, shall wonder at.
Lift up thy sword; next, suffer it to fall,
And by that one blow set an end to all.
Как вести себя за столом.
Я в праздники прошу гостей о том,
Чтоб аппетит сверяли с животом;
И ели не с другими наравне,
А столько, чтоб насытиться вполне.
1005. GOOD MANNERS AT MEAT.
This rule of manners I will teach my guests:
To come with their own bellies unto feasts;
Not to eat equal portions, but to rise
Farced with the food that may themselves suffice.
_Farced_, stuffed.
Утешение в испытаниях.
Судьбой поверженный, утешен будь;
С падения начнется к славе путь.
1007. COMFORTS IN CROSSES.
Be not dismayed though crosses cast thee down;
Thy fall is but the rising to a crown.
Ищи и находи.
Стремись к заветной цели непреложно;
Ища, найдешь – всего достичь возможно.
1008. SEEK AND FIND.
_Attempt the end, and never stand to doubt;
Nothing's so hard but search will find it out._
Отдых.
Свой тяжкий труд свершишь когда-нибудь;
Мы трудимся в надежде отдохнуть.
1009. REST.
On with thy work, though thou be'st hardly press'd:
_Labour is held up by the hope of rest_.
На Багга.
1
Багг пьет всю ночь – днем спит почти без сил;
С тех пор как стулья в Рождество сменил.
2
Багг пьет всю ночь – днем спит без задних ног;
Такой режим ему, как видно, впрок.
1011. Upon Buggins.
Buggins is Drunke all night, all day he sleepes;
This is the Levell-coyle that Buggins keeps.
Проказа в домах.
Когда хожу я по домам,
И вижу дух транжирства там,
Безруких глупых слуг кругом,
Пшеницу жрущих жадным ртом;
Сынков, припавших к молоку,
Не к вечной мудрости соску;
И пошлых дочек, никогда
Не знавших чести и стыда;
Муж – пьяница, жена – под стать,
К тому же сводница и б…дь;
Я признаю: мир впал во грех;
Проказа поразила всех.
1004. Leprosie in houses.
When to a House I come, and see
The Genius wastefull, more then free:
The servants thumblesse, yet to eat,
With lawlesse tooth the floure of wheate:
The Sonnes to suck the milke of Kine,
More then the teats of Discipline:
The Daughters wild and loose in dresse;
Their cheekes unstain'd with shamefac'tnesse:
The Husband drunke, the Wife to be
A Baud to incivility:
I must confesse, I there descrie,
A House spred through with Leprosie.
Тираническое правление.
Царят повсюду гнев и возмущенье,
И к правящей верхушке отвращенье.
921. PRESENT GOVERNMENT GRIEVOUS.
_Men are suspicious, prone to discontent:
Subjects still loathe the present government._
Начало радует или пугает.
Наш первый шаг в намеченных делах
Рождает в нас уверенность иль страх.
924. THE FIRST MARS OR MAKES.
In all our high designments 'twill appear,
_The first event breeds confidence or fear_.
Трудно начать.
Трудны две первые ступени к трону;
На третьей легче, потеряв корону.
925. BEGINNING DIFFICULT.
_Hard are the two first stairs unto a crown:
Which got, the third bids him a king come down._
Вера на четырех опорах.
У веры есть опоры – их четыре;
Ее ничто не поколеблет в мире.
926. FAITH FOUR-SQUARE.
Faith is a thing that's four-square; let it fall
This way or that, it not declines at all.
Одежда страшней врага.
Не столько страшен внешний враг, о нет,
Сколь вид костюма, что на нас надет.
928. CLOTHES ARE CONSPIRATORS.
Though from without no foes at all we fear,
We shall be wounded by the clothes we wear.
Жестокость.
Те короли безумием больны,
Кто страстью убивать увлечены;
Как от подрезки буен рост лесов,
Так от убийств растет число врагов.
929. CRUELTY.
_'Tis but a dog-like madness in bad kings,
For to delight in wounds and murderings:
As some plants prosper best by cuts and blows,
So kings by killing do increase their foes._
Отсрочка в телесном наказании.
Скрепляли розги ликторы узлами,
И долго их распутывали сами ,
Чтоб мог успеть виновник злодеянья
Раскаяться, избегнув наказанья.
920. CUNCTATION IN CORRECTION.
The lictors bundled up their rods; beside,
Knit them with knots with much ado unti'd,
That if, unknitting, men would yet repent,
They might escape the lash of punishment.
Отдых восстанавливает.
Дай отдых пашне; землю уважай;
Гораздо больше будет урожай;
Год – хороша, другой – плоха пшеница:
От частой жатвы почва истощится.
922. REST REFRESHES.
Lay by the good a while; a resting field
Will, after ease, a richer harvest yield;
Trees this year bear: next, they their wealth withhold:
_Continual reaping makes a land wax old_.
Отмщение.
Скорей за зло отплатим злом двойным,
Чем за добро мы щедро воздадим;
Быть благодарным – бремя и досада;
Душа отмщенью, как победе, рада.
923. REVENGE.
_Man's disposition is for to requite
An injury, before a benefit:
Thanksgiving is a burden and a pain;
Revenge is pleasing to us, as our gain._
М. Келламу.
Почто, мой Келлам, допьяна
Свой сак из чаши пьешь,
А Робину, кто без вина,
Ни капли не пришлешь?
Ты музу Геррика уважь –
Польется стих живей,
Не нужно кубков или чаш,
Пришли ты бочку ей.
918. TO M. KELLAM.
What! can my Kellam drink his sack
In goblets to the brim,
And see his Robin Herrick lack,
Yet send no bowls to him?
For love or pity to his muse,
That she may flow in verse,
Contemn to recommend a cruse,
But send to her a tierce.
Счастье гостеприимству; или сердечное пожелание
доброму домашнему хозяйству.
Пусть нескудеющей рукой
Дается вам запас такой,
Что повар, видя, что не съесть,
Вскричит: ”Не надо! Все уж есть!”
Пусть бочка каждая полна
Хмельного пива, иль вина;
Грузна, как туча, что дождем
Омоет свежестью ваш дом.
Пусть каждый год очередной
Крещенью рады муж с женой;
И небеса благословят
Рождение желанных чад.
И от крыльца пусть в божий храм
Невесты едут к женихам;
И вознесет молитву дщерь,
У коей лучший муж теперь.
И пусть бесплодия беда
К ним не приходит никогда;
Но чтоб детишек лет за пять
Они смогли бы нарожать
Под шутки, сплетни горожан,
Иль под веселый смех селян.
919. HAPPINESS TO HOSPITALITY; OR, A HEARTY WISH TO GOOD HOUSEKEEPING.
First, may the hand of bounty bring
Into the daily offering
Of full provision such a store,
Till that the cook cries: Bring no more.
Upon your hogsheads never fall
A drought of wine, ale, beer, at all;
But, like full clouds, may they from thence
Diffuse their mighty influence.
Next, let the lord and lady here
Enjoy a Christ'ning year by year;
And this good blessing back them still,
T' have boys, and girls too, as they will.
Then from the porch may many a bride
Unto the holy temple ride:
And thence return, short prayers said,
A wife most richly married.
Last, may the bride and bridegroom be
Untouch'd by cold sterility;
But in their springing blood so play,
As that in lusters few they may,
By laughing too, and lying down,
People a city or a town.
_Wish_, om. orig. ed.
_Lusters_, quinquenniums.
Просьба к Грациям.
Внимайте, Грации, моим словам,
Достаточно ль они любезны вам;
И те, что грубы, резки и дурны,
Пусть будут красотой одарены.
Учите их краснеть, юлить, пленять,
И трудному уменью соблазнять.
Стихи претят, иль не влекут, когда
В них нет игры веселой ни следа;
Но каждый стих мой вспыхнет красотой
При вашей, сестры, помощи простой.
914. A REQUEST TO THE GRACES.
Ponder my words, if so that any be
Known guilty here of incivility:
Let what is graceless, discompos'd, and rude,
With sweetness, smoothness, softness, be endu'd.
Teach it to blush, to curtsy, lisp, and show
Demure, but yet full of temptation, too.
_Numbers ne'er tickle, or but lightly please,
Unless they have some wanton carriages._
This if ye do, each piece will here be good,
And graceful made by your neat sisterhood.
О себе.
Я весь горел – теперь гляжу:
Мне холодно, и я дрожу.
И странно, что ни говори,
Как изменился я внутри;
Но ясно: жар иль хлад в крови –
Все это крайности любви;
Она то грудь надеждой жжет,
То превращает пламень в лед.
915. UPON HIMSELF.
I lately fri'd, but now behold
I freeze as fast, and shake for cold.
And in good faith I'd thought it strange
T' have found in me this sudden change;
But that I understood by dreams
These only were but Love's extremes;
Who fires with hope the lover's heart,
And starves with cold the self-same part.
О деве.
О, тень безвинная, потрать
Часть ночи, чтоб цветы собрать;
Сплети венки, и в них одень
Своей немой могилы сень.
И не страшись, что мало их
Для бесконечных дней твоих:
Цветы увянут – не беда,
Мы свежих принесем всегда.
912. UPON A VIRGIN.
Spend, harmless shade, thy nightly hours
Selecting here both herbs and flowers;
Of which make garlands here and there
To dress thy silent sepulchre.
Nor do thou fear the want of these
_In everlasting properties_,
Since we fresh strewings will bring hither,
Far faster than the first can wither.
Вина.
Король несет весь груз вины
За все лишения войны.
913. BLAME.
In battles what disasters fall,
The king he bears the blame of all.
Число.
Решает не число солдат в войне,
А храбрость их с уменьем наравне.
916. MULTITUDE.
We trust not to the multitude in war,
But to the stout, and those that skilful are.
Страх.
Пусть нами движет нравственность в делах –
Не перед наказаньем жалкий страх.
917. FEAR.
Man must do well out of a good intent;
Not for the servile fear of punishment.
Ода на него.
О, Бен!
Из этих стен
Когда готов
Пойти на пир стихов
Ты с нами в “Сан”,
И “Дог”, и “Трипл Тан”?
Где, шумные весьма,
Мы не теряли бы ума;
И стих твой, старина,
Нам был бы лучше пищи и вина.
Бен, друг!
Приди в наш круг,
Иль ты для нас
Пришли острот запас;
Но знать бы нам,
Как жизнь твоим дарам
Суметь продлить в веках,
Не обратив однажды в прах;
Иначе нам – беда!
Мир этот клад утратит навсегда.
911. AN ODE FOR HIM.
Ah Ben!
Say how, or when
Shall we thy guests
Meet at those lyric feasts
Made at the Sun,
The Dog, the Triple Tun?
Where we such clusters had,
As made us nobly wild, not mad;
And yet each verse of thine
Out-did the meat, out-did the frolic wine.
My Ben!
Or come again,
Or send to us
Thy wit's great overplus;
But teach us yet
Wisely to husband it,
Lest we that talent spend:
And having once brought to an end
That precious stock; the store
Of such a wit the world should have no more.
_The Sun_, _etc._, famous taverns.
На смерть г. Уильяма Лоуса, редкостного музыканта.
Мне ль быть не в черном, если все тебя
Слезой и кипарисом чтут, скорбя?
Мне ль слез не лить, когда велела смерть
Всем лютням и виолам онеметь?
О, ты! чьи ритмы миру отданы,
И столь прекрасны, сколь везде слышны.
Кому так шло любое из имен:
Орфей, Терпандр, иль славный Амфион;
Здесь музыка с тобою рождена,
С тобой, увы, и умерла она.
907. UPON M. WILLIAM LAWES, THE RARE MUSICIAN.
Should I not put on blacks, when each one here
Comes with his cypress and devotes a tear?
Should I not grieve, my Lawes, when every lute,
Viol, and voice is by thy loss struck mute?
Thy loss, brave man! whose numbers have been hurl'd,
And no less prais'd than spread throughout the world.
Some have thee call'd Amphion; some of us
Nam'd thee Terpander, or sweet Orpheus:
Some this, some that, but all in this agree,
Music had both her birth and death with thee.
_Blacks_, mourning garments.
Амфион: сын Зевса и Антиопы. Под звуки его кифары камни сами послушно складывались в стену вокруг Фив.
Терпандер: греческий поэт и кифаред, живший в первой половине 7 в. до нашей эры.
Слезы.
Слезам и камень сдастся, помягчев,
И сердце неприступнейшей из дев.
900. TEARS.
Tears most prevail; with tears, too, thou may'st move
Rocks to relent, and coyest maids to love.
Его другу во избежание споров.
От слов – и гнев; а в гневе бить готов;
Так из друзей ты делаешь врагов.
Чтоб ссоры избежать, мой побратим,
Меж нами словопренья запретим.
Пусть лучше нам обоим помолчать,
Чем нашу дружбу спором омрачать.
901. TO HIS FRIEND TO AVOID CONTENTION OF WORDS.
Words beget anger; anger brings forth blows;
Blows make of dearest friends immortal foes.
For which prevention, sociate, let there be
Betwixt us two no more logomachy.
Far better 'twere for either to be mute,
Than for to murder friendship by dispute.
_Logomachy_, contention of words.
Истина.
Откроет время истину умам;
Лжи верим, ибо непонятна нам.
902. TRUTH.
Truth is best found out by the time and eyes;
_Falsehood wins credit by uncertainties_.
Другу.
Смотри в мой том – там жизнь видна,
Что в вечности нам суждена.
Над смертью и судьбой взлетим:
А умирать не нам – другим.
906. TO A FRIEND.
Look in my book, and herein see
Life endless signed to thee and me.
We o'er the tombs and fates shall fly;
While other generations die.
Электре.
Не мне печаль тебе нести к надгробью,
На гроб мой не тебе глядеть со скорбью;
Но пусть, когда навек сомкнешь ты веки,
В тот самый миг и я усну навеки.
Пусть колокол один разносит весть,
Одна могила – вечная нам честь.
875. TO ELECTRA.
Let not thy tombstone e'er be laid by me:
Nor let my hearse be wept upon by thee:
But let that instant when thou diest be known
The minute of mine expiration.
One knell be rung for both; and let one grave
To hold us two an endless honour have.
Распри.
При распрях знатные зовут
Принять их сторону весь люд.
877. FACTIONS.
The factions of the great ones call,
To side with them, the commons all.
Противный поцелуй.
Губ слюнявых прочь бегу;
Целовать их не могу;
Те люблю, что не видны,
Но доступны и нежны,
И послушны; в их тайник
Вхож сверлящий мой язык:
Что плоить им по устам,
Если складки ждут не там?
878. Kisses Loathsome.
I abhor the slimie kisse,
(Which to me most loathsome is.)
Those lips please me which are plac't
Close, but not too strictly lac't:
Yeilding I wo'd have them; yet
Not a wimbling Tongue admit:
What sho'd poking-sticks make there,
When the ruffe is set elsewhere?
На Рипа.
Глаза у Рипа сыры так, что мухи
За фарш их принимают с голодухи;
Так и рыбак бросает наудачу
Свои крючки с наживкою в придачу.
879. Upon Reape.
Reapes eyes so rawe are, that (it seemes) the flyes
Mistake the flesh, and flye-blow both his eyes;
So that an Angler, for a daies expence,
May baite his hooke, with maggots taken thence.
На Тига.
Тиг лжет столь долго, что, когда правдив,
То эта правда – все ж неправда; миф.
880. Upon Teage.
Teage has told lyes so long, that when Teage tells
Truth, yet Teages truths are untruths, (nothing else.)
Еще о любви.
Из малой искры страсти поостылой
Костер любви зажжется с большей силой.
873. ANOTHER.
Where love begins, there dead thy first desire:
_A spark neglected makes a mighty fire_.
Гимн Купидону.
К тебе, к тебе – все взгляды,
Играть с тобою рады
Венера и наяды;
Прильну к тебе, и, плача,
Я вымолю удачи
В любви, и не иначе.
Иду я на свиданье,
О, дай мне назиданье,
Исполни ожиданье!
Не шли мне никогда
Позора и стыда,
И прочего вреда;
Тебе за это впредь
Хвалу я буду петь,
Пока не сгубит смерть.
874. A HYMN TO CUPID.
Thou, thou that bear'st the sway,
With whom the sea-nymphs play;
And Venus, every way:
When I embrace thy knee,
And make short pray'rs to thee,
In love then prosper me.
This day I go to woo;
Instruct me how to do
This work thou put'st me to.
From shame my face keep free;
From scorn I beg of thee,
Love, to deliver me:
So shall I sing thy praise,
And to thee altars raise,
Unto the end of days.
Разговор между мной и Юлией о жертвоприношении.
Герр. Обратим свои умы
Ко смиренной жертве мы;
И сердца очистим наши,
И омоем руки в чаше.
Нет изъяна ли на овне?
Освящен ли огнь в жаровне?
Где венки? Готова ль смесь
Благовоний?
Юл. Да, все здесь;
Вот вино в кувшинах, чтоб
Меж рогов пролить на лоб
Агнцу, что придется нам
В жертву принести богам.
Герр. Да; пора надеть стихарь
И венки; и на алтарь
Мы возложим приношенье,
И свершим обряд сожженья;
И, моля богов, прозрим
Одобренье их сквозь дым.
870. THE SACRIFICE, BY WAY OF DISCOURSE BETWIXT HIMSELF AND JULIA.
_Herr._ Come and let's in solemn wise
Both address to sacrifice:
Old religion first commands
That we wash our hearts, and hands.
Is the beast exempt from stain,
Altar clean, no fire profane?
Are the garlands, is the nard
Ready here?
_Jul._ All well prepar'd,
With the wine that must be shed,
'Twixt the horns, upon the head
Of the holy beast we bring
For our trespass-offering.
_Herr._ All is well; now next to these
Put we on pure surplices;
And with chaplets crown'd, we'll roast
With perfumes the holocaust:
And, while we the gods invoke,
Read acceptance by the smoke.
Фебу.
Державный Бог, искусный кифаред,
Феб златокудрый, льющий с неба свет,
Взволнуй мне пальцы, струны оживи,
И дай мне спеть бессмертный гимн любви.
871. TO APOLLO.
Thou mighty lord and master of the lyre,
Unshorn Apollo, come and re-inspire
My fingers so, the lyric-strings to move,
That I may play and sing a hymn to Love.
О любви.
Любовь для нас – война, где страх – наш враг;
В бою лишь храбрым доверяют флаг.
872. ON LOVE.
Love is a kind of war: hence those who fear!
No cowards must his royal ensigns bear.
Сафо.
Люблю – твердишь ты, Сафо; я – в ответ:
Не лги! Любви не вижу я примет!
В сомненьях я; молю лишь об одном:
Пусть будешь ты права, а я – лгуном.
866. TO SAPPHO.
Thou say'st thou lov'st me, Sappho; I say no;
But would to Love I could believe 'twas so!
Pardon my fears, sweet Sappho; I desire
That thou be righteous found, and I the liar.
Несвоевременно.
Негоже сад ей поливать,
Когда и так дождит опять;
Пусть льет из лейки, но тогда,
Когда из клумб уйдет вода.
Мы ждем от всех дождей одно:
Не утопить – полить зерно.
867. OUT OF TIME, OUT OF TUNE.
We blame, nay, we despise her pains
That wets her garden when it rains:
But when the drought has dried the knot,
Then let her use the wat'ring-pot.
We pray for showers, at our need,
To drench, but not to drown our seed.
_Knot_, quaintly shaped flower-bed.
Его книге.
Прими совет мой, и беги
От мнений сноба и брюзги.
Не ублажит прекрасный стих
Надменных, грубых или злых.
868. TO HIS BOOK.
Take mine advice, and go not near
Those faces, sour as vinegar.
For these, and nobler numbers can
Ne'er please the supercilious man.
Его досточтимому другу, сэру Томасу Хилу.
Будь магией моих стихов силен
В борьбе упорной с яростью времен.
Твоей судьбы великой никогда
На малый дюйм не умалят года.
Одни умрут, но жизнь тебе дана
Из моего бессмертного зерна.
869. TO HIS HONOURED FRIEND, SIR THOMAS HEALE.
Stand by the magic of my powerful rhymes
'Gainst all the indignation of the times.
Age shall not wrong thee; or one jot abate
Of thy both great and everlasting fate.
While others perish, here's thy life decreed,
Because begot of my immortal seed.
Король и деспот.
Король радеет о людской судьбе,
А деспот служит самому себе.
861. KINGS AND TYRANTS.
'Twixt kings and tyrants there's this difference known:
_Kings seek their subjects' good, tyrants their own_.
Муки.
Все муки наши – боль от батогов,
Болезни – птицы хищные богов;
Любое горе – коршун с их высот,
Что нашу плоть кусает, иль клюет.
862. CROSSES.
Our crosses are no other than the rods,
And our diseases, vultures of the gods:
Each grief we feel, that likewise is a kite
Sent forth by them, our flesh to eat, or bite.
В темноте все одинаковы.
Во тьме ночной – что служка, что прелат;
А я вполне Джоан в потёмках рад.
864. NO DIFFERENCE I' TH' DARK.
Night makes no difference 'twixt the priest and clerk;
Joan as my lady is as good i' th' dark.
Тело.
Что тело для души? Лишь ветхий дом:
Из глины – плоть, из прутьев – кости в нем.
865. THE BODY.
The body is the soul's poor house or home,
Whose ribs the laths are, and whose flesh the loam.
Нужда.
Кто смерть зовет, когда нужда страшит,
К могиле телом – не душой спешит.
855. Need.
Who begs to die for feare of humane need,
Wisheth his body, not his soule, good speed.
Юлии.
Гаснет рвенье; мне, сестра,
Пожелай, молясь, добра;
Боги ждут от нас, мужчин,
Дух, от вас – огонь один.
856. To Julia.
I am zeallesse, prethee pray
For my well-fare (Julia)
For I thinke the gods require
Male perfumes, but Female fire.
Его другу, г. Дж. Джинксу.
Люби меня; ты помещен
В мой список праведных имен;
Худой побег умрет верней
Без доброй почвы и корней;
Но ты, достойный человек,
Средь нас останешься навек.
859. TO HIS FRIEND, MR. J. JINCKS.
Love, love me now, because I place
Thee here among my righteous race:
The bastard slips may droop and die
Wanting both root and earth; but thy
Immortal self shall boldly trust
To live for ever with my Just.
_With my Just_, cp. 664.
О себе.
Когда судьба мне отсчитает срок,
И долгих лет моих прервет поток,
Что, боги, мне оставить на земле
Пред встречей с теми, кто в могильной мгле?
Хотя проходит наша жизнь в пути,
Хотим покой мы дома обрести;
Где нам уютно средь могил других
Лежать близ праха предков дорогих.
860. ON HIMSELF.
If that my fate has now fulfill'd my year,
And so soon stopt my longer living here;
What was't, ye gods, a dying man to save,
But while he met with his paternal grave!
Though while we living 'bout the world do roam,
We love to rest in peaceful urns at home,
Where we may snug, and close together lie
By the dead bones of our dear ancestry.
Гармония.
1
Разлад – в несогласованности нот;
Гармония - где мера и расчет.
2
Неравенство частей несет разлад;
От меры звуки музыкой звучат.
812. THE MEAN.
_Imparity doth ever discord bring;
The mean the music makes in everything._
Спешить опасно
Спешить опасно; кто спешит - удачи
Тому не знать, и глуп тот, не иначе.
А где война ведется в спешке, там
Бежать придется в панике бойцам.
813. HASTE HURTFUL.
_Haste is unhappy; what we rashly do
Is both unlucky, aye, and foolish, too.
Where war with rashness is attempted, there
The soldiers leave the field with equal fear._
Чистилище.
О, читатель, нам внемли:
Душу бедной отмоли
Луции, чтоб выйти ей
Из чистилища скорей;
Ждёт она, когда слезами
Охладишь ей страсти пламя.
814. PURGATORY.
Readers, we entreat ye pray
For the soul of Lucia;
That in little time she be
From her purgatory free:
In the interim she desires
That your tears may cool her fires.
Орфей
Орфей за Эвридикой в ад
Сошел - вернуть ее назад;
И смог бы, музами храним,
Но лишь с условием одним:
Ведя ее с собой, он вспять
Не должен взор свой обращать;
Увы! не удалось ему,
Сквозь мрачную ступая тьму,
Не оглянуться – страхом он,
Иль ревностью был поражен,
И Эвридики – вот беда! –
Орфей лишился навсегда.
799. Orpheus.
Orpheus he went (as Poets tell)
To fetch Euridice from Hell;
And had her; but it was upon
This short but strict condition:
Backward he should not looke while he
Led her through Hells obscuritie:
But ah! it hapned as he made
His passage through that dreadfull shade:
Revolve he did his loving eye;
(For gentle feare, or jelousie)
And looking back, that look did sever
Him and Euridice for ever.
Девственный румянец.
Как чудно выглядит рассвет,
Одетый солнцем в алый цвет;
Как вишни, груши и черешни
Цветут, свежи, порою вешней;
Как рдеет из глубин коралл,
Или рубин сверкает ал;
Как чист на скатерти узор
Там, где кларет ласкает взор:
Так Джулии прекрасен вид,
Когда румянцем вся горит.
811. THE MAIDEN-BLUSH.
So look the mornings when the sun
Paints them with fresh vermilion:
So cherries blush, and Kathern pears,
And apricots in youthful years:
So corals look more lovely red,
And rubies lately polished:
So purest diaper doth shine,
Stain'd by the beams of claret wine:
As Julia looks when she doth dress
Her either cheek with bashfulness.
_Kathern pears_, _i.e._, Catharine pears.
Милосердие.
Хвала хирургу, кто больное тело
И без ножа нам вылечит умело.
808. LENITY.
'Tis the Chirurgeon's praise, and height of art,
Not to cut off, but cure the vicious part.
Покаяние.
Кто, согрешив, покается – невинен
Совсем, иль грех его ополовинен.
809. PENITENCE.
Who after his transgression doth repent,
Is half, or altogether innocent.
Скорбь.
Есть мудрость в этом: скорбь, коль велика,
То и кратка, а коль долга – легка.
810. GRIEF.
Consider sorrows, how they are aright:
_Grief, if't be great, 'tis short; if long, 'tis light_.
Жилье для лучшего.
Дай место лучшим; не ужиться честно
Забавам с добродетелью совместно.
935. Choose for the best
Give house-roome to the best; 'Tis never known
Vertue and pleasure, both to dwell in one.
Его верному другу, Джону Крофтсу, виночерпию короля.
За все твои, мой Крофтс, благодеянья
Нет у меня другого воздаянья,
Как только это, да и то всего
Здесь половина долга моего.
Почти весь мир я обошел кругом,
Ища бессмертных на пути благом,
Чтоб им сиять в моей вселенной, словно
Светилам вечным, ярко и безмолвно;
Средь них блистать отныне будешь ты
Звездой неповторимой красоты;
Не в полной мере, но расскажет век,
Что в мире ты достойный человек.
Остаток долга мне не по плечу –
На свете том я, видно, оплачу.
804. TO HIS FAITHFUL FRIEND, M. JOHN CROFTS, CUP-BEARER TO THE KING.
For all thy many courtesies to me,
Nothing I have, my Crofts, to send to thee
For the requital, save this only one
Half of my just remuneration.
For since I've travell'd all this realm throughout
To seek and find some few immortals out
To circumspangle this my spacious sphere,
As lamps for everlasting shining here;
And having fix'd thee in mine orb a star,
Amongst the rest, both bright and singular,
The present age will tell the world thou art,
If not to th' whole, yet satisfi'd in part.
As for the rest, being too great a sum
Here to be paid, I'll pay't i' th' world to come.
Веселитесь.
Ловите мгновенье,
Пока вы в цветенье,
И старости время далеко;
Веселые годы
Пройдут, и, невзгоды
Нагрянут в мгновение ока.
806. TO BE MERRY.
Let's now take our time
While w'are in our prime,
And old, old age is afar off:
For the evil, evil days
Will come on apace,
Before we can be aware of.
Поэзия увековечит поэта.
Здесь мог бы я, забыт и тих,
Лежать средь умерших других,
Но я в отличие от них
Жить буду долго, как поэт,
Почти что тридцать тысяч лет,
Когда увидим – смерти нет.
794. POETRY PERPETUATES THE POET.
Here I myself might likewise die,
And utterly forgotten lie,
But that eternal poetry
Repullulation gives me here
Unto the thirtieth thousand year,
When all now dead shall reappear.
_Repullulation_, rejuvenescence.
_Thirtieth thousand year_, an allusion to the doctrine of the Platonic
year.
Поцелуй.
Дай пищи той, что все бы гости ели:
Ведь поцелуй – на праздник пир без хмеля.
797. KISSES.
Give me the food that satisfies a guest:
Kisses are but dry banquets to a feast.
На Камли, хорошего чтеца, но плохого певца.
Играет Камли роль свою прилично,
И говорит легко и мелодично;
Но коль поет псалом, нет никого,
Кто бы за фальшь не проклинал его.
799. Upon Comely a good speaker
but an ill singer, Epig.
Comely Acts well; and when he speaks his part,
He doth it with the sweetest tones of Art:
But when he sings a Psalme, ther's none can be
More curst for singing out of tune then he.
800. Любой путь – к богатству
Наш Джоэл Майкелдич все понемногу
Испробовал для угожденья Богу;
Так он считал; но вскоре понял – рок,
Увы, к нему по-прежнему жесток.
И курс сменил; и ныне, говорят,
Он хочет быть неправедно богат:
Коль с якоря срывается наш бот,
Мы к дьяволу спешим, где злато ждёт.
800. Any way for wealth.
E'ene all Religious courses to be rich
Had been reherst, by Joell Michelditch:
But now perceiving that it still do's please
The sterner Fates, to cross his purposes;
He tacks about, and now he doth profess
Rich he will be by all unrighteousness:
Thus if our ship fails of her Anchor hold,
We'l love the Divell, so he lands the gold.
О старухе.
Карга, чтоб людям причинить напасть,
Могла бы душу дьяволу закласть.
Но коль зарежет порося иль клушу,
Как ей вернуть заложенную душу?
801. Upon an old Woman.
Old Widdow Prouse to do her neighbours evill
Wo'd give (some say) her soule unto the Devill.
Well, when sh'as kild, that Pig, Goose, Cock or Hen,
What wo'd she give to get that soule agen?
На Перча.
1
Ты пишешь скучно о красе девиц,
И их тошнит от всех твоих страниц.
2
О девах прозой пишешь ты, любя;
А их с души воротит от тебя.
802. Upon Pearch. Epig.
Thou writes in Prose, how sweet all Virgins be;
But ther's not one, doth praise the smell of thee.
Эноне.
Вопреки любви, Энона,
О любви тверди влюбленно,
Но любовь не отрави
Лестью нежною любви.
790. TO OENONE.
Sweet Oenone, do but say
Love thou dost, though love says nay.
Speak me fair; for lovers be
Gently kill'd by flattery.
Стихи.
Кто не воздаст хвалу стихам, что славой
Переживут и подвиг величавый?
791. VERSES.
Who will not honour noble numbers, when
Verses out-live the bravest deeds of men?
Счастье.
То счастье дольше процветает, где
И радости есть место, и беде.
792. HAPPINESS.
That happiness does still the longest thrive,
Where joys and griefs have turns alternative.
Желаемое долго не приходит.
Мы жаждем, чтобы мир пришел в наш дом;
И жажда тем острей, чем дольше ждем.
793. THINGS OF CHOICE LONG A-COMING.
We pray 'gainst war, yet we enjoy no peace;
_Desire deferr'd is that it may increase_.
786. Девам.
Мойте руки непременно,
Чтоб гореть могло полено;
Ведь с немытыми руками –
Дуй, не дуй – погаснет пламя.
786. ANOTHER TO THE MAIDS.
Wash your hands, or else the fire
Will not teend to your desire;
Unwash'd hands, ye maidens, know,
Dead the fire, though ye blow.
_Teend_, kindle.
О том же.
Восславьте аышные сады
За их обильные плоды:
Чем больше славы деревам,
Тем больше фруктов будет вам.
787. ANOTHER.
Wassail the trees, that they may bear
You many a plum and many a pear:
For more or less fruits they will bring,
As you do give them wassailing.
Власть и мир.
Мир с властью тот же трон едва ли
Когда-нибудь совместно занимали.
788. POWER AND PEACE.
_'Tis never, or but seldom known,
Power and peace to keep one throne._
Его дорогой возлюбленной, г. Маргарет Фалконбридж.
О, дорогая, твой черед блистать,
В короне вечной самоцветом стать;
Она теперь с тобою столь нарядна –
Горит венцом прекрасным Ариадны!
Сияй всегда, или позволь тобой
Украсить мне свод неба голубой.
789. TO HIS DEAR VALENTINE, MISTRESS MARGARET FALCONBRIDGE.
Now is your turn, my dearest, to be set
A gem in this eternal coronet:
'Twas rich before, but since your name is down
It sparkles now like Ariadne's crown.
Blaze by this sphere for ever: or this do,
Let me and it shine evermore by you.
Каковы великие, таковы и малые.
Быть хочешь справедливым ты? Ну что ж,
Сам делай то, что от других ты ждешь.
Великим вслед идет всяк малый люд
К добру иль злу – куда его ведут.
14. LIKE PATTERN, LIKE PEOPLE.
This is the height of justice: that to do
Thyself which thou put'st other men unto.
As great men lead, the meaner follow on,
Or to the good, or evil action._
Цель.
Кто справедлив, тот гнев людской
Претерпит, как и шторм морской;
И злых тиранов грозный вид
В пути его не устрашит;
Он, как вначале решено,
Достигнет цели все равно.
615. PURPOSES.
No wrath of men or rage of seas
Can shake a just man's purposes:
No threats of tyrants or the grim
Visage of them can alter him;
But what he doth at first intend,
That he holds firmly to the end.
Сэру Клипсби Крю.
Стол накрой, вина налей,
Чтобы стало мне теплей,
И на сердце веселей.
В дни скорбей никто не мог
Написать прекрасных строк;
Не хлебнув хотя б глоток.
Рыцарь мой, налей вина,
От него душа пьяна,
Грез пророческих полна.
Коль под гулкий сердца стук
Напишу стихи я вдруг –
В том твоя заслуга, друг.
620. TO SIR CLIPSEBY CREW.
Give me wine, and give me meat,
To create in me a heat,
That my pulses high may beat.
Cold and hunger never yet
Could a noble verse beget;
But your bowls with sack replete.
Give me these, my knight, and try
In a minute's space how I
Can run mad and prophesy.
Then, if any piece prove new
And rare, I'll say, my dearest Crew,
It was full inspired by you.
Его книге.
Будь храброй ты; и не страшись тупиц,
Ногтей отточенных и хмурых лиц.
Но музами клянись: не подведешь,
Хорош читатель твой, иль не хорош.
603. To his Booke (VII).
Be bold my Booke, nor be abasht, or feare
The cutting Thumb-naile, or the Brow severe.
But by the Muses sweare, all here is good,
If but well read; or ill read, understood.
О любви.
Я прочь сбегу,
Я не смогу
Создать любви преграду;
Злой ворожбой
Возьмет, иль бой
Навяжет, иль осаду.
609. Of Love.
I'll get me hence,
Because no fence
Or fort that I can make here,
But love by charms,
Or else by arms
Will storm, or starving take here.
На петуха.
Зовет жену пеструшкой петушок,
И, спарясь, топчет, не жалея ног.
610. Upon Cock.
Cock calls his Wife his Hen: when Cock goes too't,
Cock treads his Hen, but treads her under-foot.
611. К его музе (Ш)
Принц Чарльз, прошу, читая том,
Заметьте – Геррик молит в нём:
Коль не по нраву муза эта,
Любите самого поэта,
Чьи строки прежде в пасторали
Рожденье ваше прославляли.
611. TO HIS MUSE.
Go woo young Charles no more to look
Than but to read this in my book:
How Herrick begs, if that he can-
Not like the muse, to love the man,
Who by the shepherds sung, long since,
The star-led birth of Charles the Prince.
_Long since_, _i.e._, in the "Pastoral upon the Birth of Prince
Charles" (213), where see Note.
Вулкану.
Хочу, чтоб жар свой, бог огня,
Ты приберег и для меня;
Почтят стихи мои хулой –
Одобришь ты своей хвалой.
613. TO VULCAN.
Thy sooty godhead I desire
Still to be ready with thy fire;
That should my book despised be,
Acceptance it might find of thee.
Головная боль.
О, Сафо, лоб
Горит – хоть в гроб!
Нет сладу!
Приди, спаси,
Иль принеси
Мне яду.
Но огнь сильней
В груди моей
Жжет рану;
Один даруй
Мне поцелуй –
Воспряну.
591. THE HEADACHE.
My head doth ache,
O Sappho! take
Thy fillet,
And bind the pain,
Or bring some bane
To kill it.
But less that part
Than my poor heart
Now is sick;
One kiss from thee
Will counsel be
And physic.
О себе.
Жить будешь музой – прочие умрут,
Кто людям не оставит славный труд;
Монархии и те падут во прах,
Твои владенья устоят в веках.
592. ON HIMSELF.
Live by thy muse thou shalt, when others die
Leaving no fame to long posterity:
When monarchies trans-shifted are, and gone,
Here shall endure thy vast dominion.
О деве.
Прочь ее душа взлетела,
Здесь оставив мертвым тело;
Коли нет единства им,
Храм для девы сохраним.
593. UPON A MAID.
Hence a blessed soul is fled,
Leaving here the body dead;
Which since here they can't combine,
For the saint we'll keep the shrine.
Труд без пользы.
Всю жизнь трудился я, как мог,
Все так же пуст мой кошелек;
Пришла пора; конец труду,
Закрою лавку, и уйду.
602. Paines without profit.
A long-lifes-day I've taken paines
For very little, or no gaines:
The Ev'ning's come; here now Ile stop,
And work no more; but shut up Shop.
Зятю Джону Вингфилду.
Любезный, добрый, искренний вполне
Почти со всеми, но со мной – вдвойне;
Одетый так, что видно – на костюм
Ты тратишь в рамках допустимых сумм;
Способный стол свой накрывать с умом,
Чтоб лорд не перекушал за столом;
Ведущий столь учтиво диалог,
Что честь ничью твой не унизил слог;
Вот сверх того, что мог бы я сказать,
Будь просто ты мне Вингфилд, а не зять.
590. TO HIS BROTHER-IN-LAW, MASTER JOHN WINGFIELD.
For being comely, consonant, and free
To most of men, but most of all to me;
For so decreeing that thy clothes' expense
Keeps still within a just circumference;
Then for contriving so to load thy board
As that the messes ne'er o'erlade the lord;
Next for ordaining that thy words not swell
To any one unsober syllable:
These I could praise thee for beyond another,
Wert thou a Winstfield only, not a brother.
_Consonant_, harmonious.
На Куна.
Что плохо так у Куна чует нос?
В сосульку превратил его мороз.
589. Upon Coone. Epig.
What is the reason Coone so dully smels?
His Nose is over-cool'd with Isicles.
На Сполта.
Лицо у Сполта все в узлах тугих,
И нужен сукновал, чтоб сгладить их.
594. Upon Spalt.
Of Pushes Spalt has such a knottie race,
He needs a Tucker for to burle his face.
На Хорна, изготовителя гребней.
Хорн зубья продает, а сам лишен
И костяных, и деревянных он.
595. Of Horne a Comb-maker.
Horne sells to others teeth; but has not one
To grace his own Gums, or of Box, or bone.
Дурной запах.
Фу! – Блу сказала – смрад стоит, нет сил!
Но смрад рожден ее дыханьем был.
598. Upon a sowre-breath Lady. Epig.
Fie, (quoth my Lady) what a stink is here?
When 'twas her breath that was the Carrionere.
Алчный – пленник.
Довольствуйся немногим, человек;
Кто жаждет больше, тот в цепях навек.
607. The Covetous still Captives.
Let's live with that smal pittance that we have;
Who covets more, is evermore a slave.
Везет редко.
Будь рад, что в кости выиграл хоть раз:
Не вечно балует удача нас.
621. Good Luck not lasting.
If well the Dice runne, lets applaud the cast:
The happy fortune will not alwayes last.
Поцелуй.
В чем ценность поцелуя? Он в момент
Любовь скрепляет прочно, как цемент.
622. A Kisse.
What is a Kisse? Why this, as some approve;
The sure sweet-Sement, Glue, and Lime of Love.
Бархатцам-девам.
Отдайтесь солнцу, любящему вас;
Печальтесь, если огнь любви угас;
За солнцем вслед вставайте и сникайте,
Вновь девственными станьте на закате.
537. To Marygolds.
Give way, and be ye ravish'd by the sun,
And hang the head whenas the act is done,
Spread as he spreads, wax less as he does wane;
And as he shuts, close up to maids again.
Анакреонтика.
Я рожден – старым стать,
Здесь и умереть;
Всем ушедшим подстать,
Лечь в земную твердь.
Но пока пей вино,
Веселись, душа,
Там в земле, где темно,
Не до кутежа.
540. Anacreontike.
Born I was to be old,
And for to die here:
After that, in the mould
Long for to lye here.
But before that day comes,
Still I be Bousing;
For I know, in the Tombs
There's no Carousing.
Обед без веселья.
Обед был славен, хоть и без затей,
Но я не пил – не пьется без друзей.
Где нам друзей весёлых не дано,
Не впрок ни благовонья, ни вино.
541. Meat without mirth.
Eaten I have; and though I had good cheere,
I did not sup, because no friends were there.
Where Mirth and Friends are absent when we Dine
Or Sup, there wants the Incense and the Wine.
Где счастье, там смерть.
Всем правит Случай, господа;
Наследье наше навсегда.
Где жребий улыбнется нам,
Здесь место и похоронам.
542. Large Bounds doe but bury us.
All things o'r-rul'd are here by Chance;
The greatest mans Inheritance.
Where ere the luckie Lot doth fall,
Serves but for place of Buriall.
На Урс.
Урс мнится, что из бархата кружки*
Ей украшают щеки и виски;
Но видно всем, что на её щеках
Они сравнимы с дуплами в зубах.
543. Upon Ursley
Ursley, she thinks those velvet patches grace
The candid temples of her comely face;
But he will say, whoe'er those circlets seeth,
They be but signs of Ursley's hollow teeth.
*
http://www.thebookofdays.com/months/nov/19.htm
ДЖУЛИИ, ЖРИЦЕ ЮПИТЕРА.
О, Джулия, пришла твоя пора
Во храме ладан воскурять с утра.
Бери венок и веточку граната,
И белые одежды – все, что свято.
Ты – жрица, ты просить любовь должна,
Чтоб всю вину простила нам она.
Главнейший грех наш в том, что в этом храме
Ее алтарь не убран был цветами;
Что не всегда огни горели в нем,
Что, наконец, пренебрегли вином;
Была б страшна ее немилость к нам,
Когда б не твой, о, жрица, фимиам.
Зажги здесь пламя, и возьми кадило,
Чтоб нас любовь покоем наградила.
Любовь на гибель осудила нас;
Мы смерть избегнем – фимиам твой спас.
539. TO JULIA, THE FLAMINICA DIALIS OR QUEEN-PRIEST.
Thou know'st, my Julia, that it is thy turn
This morning's incense to prepare and burn.
The chaplet and Inarculum[L] here be,
With the white vestures, all attending thee.
This day the queen-priest thou art made, t' appease
Love for our very many trespasses.
One chief transgression is, among the rest,
Because with flowers her temple was not dressed;
The next, because her altars did not shine
With daily fires; the last, neglect of wine;
For which her wrath is gone forth to consume
Us all, unless preserved by thy perfume.
Take then thy censer, put in fire, and thus,
O pious priestess! make a peace for us.
For our neglect Love did our death decree;
That we escape. _Redemption comes by thee_.
[L] A twig of a pomegranate, which the queen-priest did use to wear on
her head at sacrificing. (Note in the original edition.)
Ножки.
Улиткам ножки
Те сродни;
Им в прятки все играть:
То взору явятся они,
То скроются опять.
525. Upon her feet.
Her pretty feet
Like snailes did creep
A little out, and then,
As if they started at Bo-peep,
Did soon draw in agen.
ДЖОНУ МИНСУ, ЕГО ДОСТОЧТИМОМУ ДРУГУ.
Для честного и чистого ума,
Среди людей достойного весьма,
Ты – человек, один на миллион,
Кто без сомненья истинно умен;
Ум к нам пришел, коль поглядеть вокруг,
В тот час, когда рожден был ты, мой друг.
526. To his honoured friend, Sir John Mince.
For civil, clean, and circumcised wit,
And for the comely carriage of it,
Thou art the man, the only man best known,
Mark'd for the true wit of a million:
From whom we'll reckon. Wit came in but since
The calculation of thy birth, brave Mince.
КЛЯТВА МИНЕРВЕ.
О, Минерва, вдохнови;
Красоту и блеск яви,
Чтоб моих стихов узор
Душу радовал и взор;
Если внемлешь ты мольбе,
То сова – мой дар тебе.
530. A Vow to Minerva.
Goddess, I begin an art;
Come thou in, with thy best part
For to make the texture lie
Each way smooth and civilly;
And a broad-fac'd owl shall be
Offer'd up with vows to thee.
_Civilly_, orderly.
_Owl_, the bird sacred to Athene or Minerva.
НА Клу. Эпиг.
Сперва вдоль улиц Клу возили в клетке
За то, что посягнул на честь соседки;
Потом, как вор, повешен; те поездки
Прологом были к этой самой пьеске.
532. Upon Letcher. Epig.
Letcher was Carted first about the streets,
For false Position in his neighbours sheets:
Next, hang'd for Theeving: Now the people say,
His Carting was the Prologue to this Play.
О СЕБЕ.
Я рожден, чтоб жизнь пройти,
И состариться в пути;
Много лет ушло во тьму,
Что я, где я – не пойму.
Прочь, заботы, и adue,
Все сказал – теперь уйду;
Дни закончу за вином,
Увенчав себя венком.
519. On himselfe.
Borne I was to meet with Age,
And to walke Life's pilgrimage.
Much I know of Time is spent,
Tell I can't, what's Resident.
Howsoever, cares, adue;
Ile have nought to say to you:
But Ile spend my comming houres,
Drinking wine, crown'd with flowres.
О ДЕВЕ, ПОЧИВШЕЙ.
Клянется мрамор: “Клевета!
Не умирает красота''.
Прохожий, знай, коль не прольешь
Слезы при общей скорби, что ж:
На камне здесь роса, скорбя,
Научит жалости тебя.
564. Upon a comely, and curious Maid.
If men can say that beauty dies,
Marbles will swear that here it lies.
If, reader, then thou canst forbear
In public loss to shed a tear,
The dew of grief upon this stone
Will tell thee pity thou hast none.
Баловни Судьбы.
Судьба ни одному из нас
Не дарит счастья про запас;
Как ни щедра она к иным,
Все что-то не хватает им.
520. Fortune favours.
Fortune did never favour one
Fully, without exception;
Though free she be, ther's something yet
Still wanting to her Favourite.
ВСЕ ВИНОВНЫ.
1
Коль кровь пролить возможно за пустяк,
То, как бы ни был добр, виновен всяк.
2
Коль кровь пролить возможно без суда,
Безвинных нет, виновны все тогда.
3
Коль кровь пролить и без вины возможно,
То все виновны, и добро ничтожно.
4
Коль кровь пролить – довольно обвиненья,
Виновны все, и доброта – в забвенье.
528. ACCUSATION.
If accusation only can draw blood,
None shall be guiltless, be he ne'er so good.
ГОРДОСТЬ ПОЭТА.
Тем, что свершил, гордись; тебе за труд
Венок дельфийский музы поднесут.
529. Pride allowable in Poets.
As thou deserv'st, be proud; then gladly let
The Muse give thee the Delphick Coronet.
ДЖЭН.
Джэн волосы решила счесть; и что же?
Два черных, пять седых всего, о, боже!
531. ON JOAN.
Joan would go tell her hairs; and well she might,
Having but seven in all: three black, four white.
ДЭН
У Дэна много отпрысков, хотя
Прославить может и одно дитя.
533. Upon Dundrige.
Dundrige his Issue hath; but is not styl'd
For all his Issue, Father of one Child.
РАЗДОР НЕ ВСЕГДА НЕВЫГОДЕН.
Есть у Судьбы в запасе лучший план:
Внести большой раздор во вражий стан.
535. Discord not disadvantageous.
Fortune no higher Project can devise,
Then to sow Discord 'mongst the Enemies.
ВСЕ К ЛУЧШЕМУ.
Что любим утром, то разлюбим днем;
Любовью новой старую прервем.
517. Change gives content
What now we like, anon we disapprove:
The new successor drives away old Love.
О РУМЯНЦЕ СЮЗАННЫ САУЗВЕЛЛ.
Румянец щек твоих, как вишни, спел,
А у других едва расцвесть успел.
523. Upon Mistresse Susanna Southwell
her cheeks.
Rare are thy cheeks Susanna, which do show
Ripe Cherries smiling, while that others blow.
НА МАГОТА, ЗАВСЕГДАТАЯ ХАРЧЕВНИ.
1
В харчевню часто ходит наш Магот:
За общим блюдом больше всех он жрет.
С набитым ртом болтает безумолку;
(Неужто в этом пользы нет и толку?)
Кто, трепля языком, ест больше всех,
Скажите, сколько б съел он без помех?
2
Харчевню часто посещает Грид,
И больше всех там ест и говорит.
Урчит, рычит, вгрызаясь в кость барана;
(Какая польза в этом для гурмана?)
Кто за беседою ест больше всех,
Как ел бы он без всяческих помех?
518. Upon Magot a frequenter of Ordinaries.
Magot frequents those houses of good-cheere,
Talkes most, eates most, of all the Feeders there.
He raves through leane, he rages through the fat;
(What gets the master of the Meal by that?)
He who with talking can devoure so much,
How wo'd he eate, were not his hindrance such?
МУХА.
1
На днях я приглашен был в гости,
Где видел из слоновой кости
Шкатулку с чудною резьбой –
Гробницу мухи золотой;
Прекрасный белый склеп, а в нем
Сверкало золото огнем;
Одна судьба; роскошны оба:
Весь в блестках труп и ложе гроба.
Вергилия комар, чей прах
Весной покоился в цветах;
Пчела поэта Марциала –
Ей гробом капля амбры стала;
Чудесный червь, кто под листвой
Сам ткет шелковый саван свой;
Мой Фил (был с лилиями он
В хрустальной вазе погребен), –
Не знали почести, с какой
Та муха обрела покой.
2
На днях к друзьям ходил я в гости,
Где ларчик из слоновой кости
Я видел: чудная могила
Прах мухи золотой хранила;
Прекрасный белый склеп, а в нем
Сверкало золото огнем;
Одна судьба; роскошны оба:
Весь в блестках труп и ложе гроба.
Вергилия комар, чей прах
Весной покоился в цветах;
Пчела поэта Марциала –
Ей гробом капля амбры стала;
Червь дивный, что из шелка ткет
Свой гроб себе дни напролет;
Мой Фил, кто с лилиями в чашке
Недавно погребен, бедняжка, –
Не знали почести, с какой
Та муха обрела покой.
497. Upon a Flie.
A golden Flie one shew'd to me
Clos'd in a Box of Yvorie;
Where both seem'd proud; the Flie to have
His buriall in an yvory grave:
The yvorie tooke State to hold
A Corps as bright as burnisht gold.
One Fate had both; both equall Grace;
The Buried, and the Burying-place.
Not Virgils Gnat, to whom the Spring
All Flowers sent to'is burying.
Not Marshals Bee, which in a Bead
Of Amber quick was buried.
Nor that fine Worme that do's interre
Her self i'th' silken Sepulchre.
Nor my rare * Phil, that lately was
With Lillies Tomb'd up in a Glasse;
More honour had, then this same Flie;
Dead, and closed up in Yvorie.
*Sparrow (любимый воробей Геррика)
Роберт Геррик. Предостережение. На Джэк и Джил. Эпиг.
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ.
Любовь продлится долго, но под стать
Себе жену ты должен отыскать.
Не слишком пусть богата, иль бедна:
Любви такая крайность лишь вредна.
494. A Caution.
That Love last long; let it thy first care be
To find a Wife, that is most fit for Thee.
Be She too wealthy, or too poore; be sure,
Love in extreames, can never long endure.
НА ДЖЭК И ДЖИЛЛ. Эпиг.
Джилл жалуется Джэку: голодна я;
Джэк Джил целует: вдоволь ешь, родная;
А где еда? Мой поцелуй, мой дар:
Амброзию найдешь в нем и нектар, -
Поэтов пищу; - Ясно. Ходят слухи -
Они худы поэтому , как духи.
Пусть воздух жрут, а мне-то что за честь!
Хочу, пока не пукну, есть и есть.
498. Upon Jack and Jill. Epig.
When Jill complaines to Jack for want of meate;
Jack kisses Jill, and bids her freely eate:
Jill sayes, of what? sayes Jack, on that sweet kisse,
Which full of Nectar and Ambrosia is,
The food of Poets; so I thought sayes Jill,
That makes them looke so lanke, so Ghost-like still.
Let Poets feed on aire, or what they will;
Let me feed full, till that I fart, sayes Jill.
СЭРУ КЛИСБИ КРЮ.
1
С той поры как здесь мой дом,
Не горит мой дух огнем;
Нет в нем ныне ощущенья
Счастья, или восхищенья.
Напишу я пару строк –
И едва сложу стишок.
Мне б сейчас вина такого,
Чтобы я воспрянул снова;
Но, хоть я вдали от муз,
Есть во мне и честь, и вкус,
И скажу – о, сэр, спасибо
За дары большие, ибо
Я и в прозе, без стихов,
Благодарным быть готов.
2
С той поры как я в деревне,
Дух мой гаснет; пламень древний
Мне не дарит ощущенья
Счастья или восхищенья.
Напишу я стих, иль два, -
Не идут на ум слова.
Мне б сейчас вина такого,
Чтобы я воспрянул снова;
Но, хоть я вдали от муз,
Правил прежних я держусь,
И скажу тебе спасибо
За дары большие, ибо
Я и в прозе, без стихов,
Благодарным быть готов.
489. To Sir Clisebie Crew.
Since to th'Country first I came,
I have lost my former flame:
And, methinks, I not inherit,
As I did, my ravisht spirit.
If I write a Verse, or two,
'Tis with very much ado;
In regard I want that Wine,
Which sho'd conjure up a line.
Yet, though now of Muse bereft,
I have still the manners left
For to thanke you (Noble Sir)
For those gifts you do conferre
Upon him, who only can
Be in Prose a gratefull man.
ДОСТОЙНОМУ ДРУГУ, М. ТО. ФАЛКОНБИРЖУ.
И дальше, друг мой, благородным будь,
Судьбой ведомый, пролагая путь.
Ищи, трудись, прокладывай мосты
Для целей, коим предназначен ты;
Твой гений и твоей звезды сиянье
Тебе уж принесли преуспеянье;
И не покинут милостью своей,
Пока не станешь первым средь людей.
Придет пора, и в золотой свой век
Припомни все, что Геррик твой предрек
У твоего священного порога,
Семье твоей желая счастья много.
И знай, придя к величию, что страшен
Гнев молний только для высоких башен;
А хижине смиренной нипочем
Ни молния Юпитера, ни гром.
483. To his worthy Friend, M. Tho. Falconbirge.
Stand with thy graces forth, brave man, and rise
High with thine own auspicious destinies:
Nor leave the search, and proof, till thou canst find
These, or those ends, to which thou wast design'd.
Thy lucky genius and thy guiding star
Have made thee prosperous in thy ways thus far:
Nor will they leave thee till they both have shown
Thee to the world a prime and public one.
Then, when thou see'st thine age all turn'd to gold,
Remember what thy Herrick thee foretold,
When at the holy threshold of thine house
_He boded good luck to thy self and spouse_.
Lastly, be mindful, when thou art grown great,
_That towers high rear'd dread most the lightning's threat:
Whenas the humble cottages not fear
The cleaving bolt of Jove the thunderer_.
О ДАМЕ, ПРЕКРАСНОЙ, НО БЕСПЛОДНОЙ.
Невестой дважды стать успела Нэй;
Ее до ложа вел сам Гименей.
Два мужа долго с непорочной жили,
Но не взошло на этой клумбе лилий;
Пора, Нэй, знать, что зацветут сперва,
Потом дают плоды нам дерева.
477. Upon a Lady faire, but fruitlesse.
Twice has Pudica been a Bride, and led
By holy Himen to the Nuptiall Bed.
Two Youths sha's known, thrice two, and twice 3. yeares;
Yet not a Lillie from the Bed appeares;
Nor will; for why, Pudica, this may know,
Trees never beare, unlesse they first do blow.
КАК ПОЯВИЛИСЬ РУЧЬИ.
Ручьями стали девы, что любили,
Но те, кто был им дорог, их забыли;
Рассказ мой прост: их превратил Эрот
В потоки шумных и прекрасных вод:
Журчанью их внимать приятно нам,
Когда они стекают по холмам;
Они все те же нравами своими,
Не изменилось ничего, лишь имя.
478. How Springs came first.
These Springs were Maidens once that lov'd,
But lost to that they most approv'd:
My Story tells, by Love they were
Turn'd to these Springs, which wee see here:
The pretty whimpering that they make,
When of the Banks their leave they take;
Tels ye but this, they are the same,
In nothing chang'd but in their name.
ЗРЕНИЕ ИЗМЕНЯЕТ.
Все слабее видят очи;
Скоро молвлю: “Доброй ночи”.
А погаснут свечи вдруг,
Ни к чему глазеть вокруг.
482. Upon his eye-sight failing him.
I beginne to waine in sight;
Shortly I shall bid goodnight:
Then no gazing more about,
When the Tapers once are out.
ЗДРАВИЦА
1
Врата откройте, мы войдем
Благословить ваш славный дом
С мешками и ларями в нем.
2
Пусть будет в закромах у вас
И хлеб и мясо про запас,
Чтоб сотни накормить за час;
3
Двенадцать лун вкруг сфер своих
Не обойдут, как в кладовых
Пусть будет, что ушло из них.
4
Пусть молока вам хватит впрок,
Чтоб каждый полон был горшок,
А оскудеет, пусть поток
5
Течёт опять еще полней –
По цвету лилии белей,
Иль жёлтой примулы светлей.
6
Пусть будет полон фруктов сад,
И в ульях сонмы пчел жужжат,
Как будто лютне вторя в лад.
7
Пусть ваши куры, ваши утки
Несут яиц по десять в сутки,
К петушьему вниманью чутки.
8
Пусть ваши нивы, плуги, скот,
Стога и скирды, труд и пот –
Все к благоденствию ведет.
9
Благословили вас, и что же?
Ни пива, ни вина! Негоже!
Где сухо, там и скупо тоже.
10
Не будем боле ждать мы там,
Где ржа пристала к воротам,
И бедность ходит по пятам.
11
Где без тепла погас очаг,
И шум в желудке слышен так,
Что слуги не уснут никак.
12
Не будем петь, стучаться снова,
Уйдем от нищенского крова,
Но ларам скажем наше слово:
13
Придет вам сетовать пора
О том, что нет у вас добра,
Что вы могли б иметь вчера.
476. THE WASSAIL.
1
Give way, give way, ye gates, and win
An easy blessing to your bin
And basket, by our entering in.
2
May both with manchet stand replete;
Your larders, too, so hung with meat,
That though a thousand, thousand eat,
3
Yet, ere twelve moons shall whirl about
Their silv'ry spheres, there's none may doubt
But more's sent in than was served out.
4
Next, may your dairies prosper so
As that your pans no ebb may know;
But if they do, the more to flow,
5
Like to a solemn sober stream
Bank'd all with lilies, and the cream
Of sweetest cowslips filling them.
6
Then, may your plants be prest with fruit,
Nor bee, or hive you have be mute;
But sweetly sounding like a lute.
7
Next, may your duck and teeming hen
Both to the cock's tread say Amen;
And for their two eggs render ten.
8
Last, may your harrows, shears, and ploughs,
Your stacks, your stocks, your sweetest mows,
All prosper by our virgin vows.
9
Alas! we bless, but see none here
That brings us either ale or beer;
_In a dry house all things are near_.
10
Let's leave a longer time to wait,
Where rust and cobwebs bind the gate,
And all live here with needy fate.
11
Where chimneys do for ever weep
For want of warmth, and stomachs keep,
With noise, the servants' eyes from sleep.
12
It is in vain to sing, or stay
Our free feet here; but we'll away:
Yet to the Lares this we'll say:
13
The time will come when you'll be sad
And reckon this for fortune bad,
T'ave lost the good ye might have had.
_Manchet_, fine white bread.
_Prest_, laden.
_Near_, penurious.
_Leave to wait_, cease waiting.
НА ПРАЧКУ. Эпиг.
Белье стирает наша прачка Рут
В слезах притворных, что из глаз текут.
Завидуют подружки: говорят –
На стирку нужно меньше ей затрат.
Зачем огонь, зола, коль у нее
Есть щелок свой, чтоб выстирать белье?
476. UPON A CHEAP LAUNDRESS. EPIG.
Feacie, some say, doth wash her clothes i' th' lie
That sharply trickles from her either eye.
The laundresses, they envy her good-luck,
Who can with so small charges drive the buck.
What needs she fire and ashes to consume,
Who can scour linens with her own salt rheum?
_Drive the buck_, wash clothes.
lie
LIE, water impregnated with alkaline salt, is written lye, to distinguish it from lie, a falsehood.
НЕТ МЕСТА ПРАЗДНОСТИ.
Нет места праздности; Юпитер нам
Свои дары дает лишь по трудам.
469. Nothing Free-cost.
Nothing comes Free-cost here; Jove will not let
His gifts go from him; if not bought with sweat.
МАЛО СЧАСТЛИВЫХ.
Нас множество, но могут насладиться
Блаженством вечным только единицы.
470. Few fortunate.
Many we are, and yet but few possesse
Those Fields of everlasting happinesse.
РОЗМАРИНУ И ЛАВРУ*
Перчатки отданы; до свадьбы день один;
Осыплю златом лавр и розмарин.
479. To Rosemary and Baies.
My wooing's ended: now my wedding's neere;
When Gloves are giving, Guilded be you there.
НА СЬЮ.
Сью девятью костьми клянется, смел;
Десятой нет – всю панариций съел.
480. Upon Skurffe.
Skurffe by his Nine-bones sweares, and well he may,
All know a Fellon eate the Tenth away.
*
Gloves took on symbolic importance: They were pledged as a guarantee, flung down as a challenge, and given as a token of affection by a lady to her suitor.
479. _To Rosemary and Bays._ The use of rosemary and bays at weddings
forms a section in Brand's chapter on marriage customs (ii. 119). For
the gilding he quotes from a wedding sermon preached in 1607 by Roger
Hacket: "Smell sweet, O ye flowers, in your native sweetness: be not
gilded with the idle art of man". The use of gloves at weddings forms
the subject of another section in Brand (ii. 125). He quotes Ben
Jonson's _Silent Woman_; "We see no ensigns of a wedding here, no
character of a bridal; where be our scarves and our gloves?"
Роберт Геррик. Родственнику, сэру Том. Соуму.
СВОЕМУ РОДСТВЕННИКУ, СЭРУ ТОМ. СОУМУ.
Ты, Соум, человек вполне приличный,
При всём при том аристократ столичный;
Средь высшей знати не последний муж,
Один из тех сенаторов к тому ж;
Пурпур свой носишь ты не напоказ,
Как олдермены прочие у нас,
Для службы на тебе покров пунцовый,
Цепь золотая и венок дубовый.
466. To his Kinsman, Sir Tho. Soame.
Seeing thee, Soame, I see a goodly man,
And in that good a great patrician.
Next to which two, among the city powers
And thrones, thyself one of those senators;
Not wearing purple only for the show,
As many conscripts of the city do,
But for true service, worthy of that gown,
The golden chain, too, and the civic crown.
_Conscripts_, "patres conscripti," aldermen.
МОЛИТВА СТАРУХ.
Крест святой – защитник наш,
В городах и селах – страж;
Огради нас от вражды,
От рожденной днем беды;
От пугающих ночных
Шорохов; от духов злых
Защити, пока петух
Не пронзит нам криком слух.
473. The old Wives Prayer.
Holy-Rood come forth and shield
Us i'th' Citie, and the Field:
Safely guard us, now and aye,
From the blast that burns by day;
And those sounds that us affright
In the dead of dampish night.
Drive all hurtfull Feinds us fro,
By the Time the Cocks first crow.
ПРОЩАЛЬНЫЕ СТИХИ, ИЛИ НАКАЗ ЕГО ВООБРАЖАЕМОЙ ЖЕНЕ ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ.
Прощальный поцелуй, и в путь;
Но ты наказ мой не забудь;
Юна, прекрасна и нежна,
Ты многим страждущим нужна;
Пусть яркий блеск твоих красот
Моих друзей с ума сведет.
Смотри на всех, но пламеня
Сердца их, ты люби меня;
Верна будь мне, и только мне,
Не отдаваясь им вполне.
О, нет, я не хочу, друг мой,
Чтоб стала жизнь тебе тюрьмой;
Пока не вместе мы, пусть наш
Союз блюдет незримый страж.
И помни, как начнешь ты день,
Я рядом буду, словно тень.
Я знаю, сотни жадных глаз
Привлечь ты сможешь, как алмаз,
В мое отсутствие; смекни,
Лишь образы твои – они;
Глаза и уши – твой портрет,
А зрения и слуха нет.
Дары и письма потекут
К тебе – в них выразится зуд
Поклонников твоих; скорей
Беги от нежных их цепей;
Предашь свободу лишь с одним –
Себя продашь всем остальным.
А будут свататься, тогда,
Как Пенелопа, будь горда,
И говори сватам одно:
Мол, не готово полотно;
Не буду я давать совет,
Но ты юна, и долго НЕТ
Не сможешь говорить всем им,
Кто жгучей похотью томим.
Пусть восторгаются тобой,
Но будь тверда пред их толпой;
Ты знаешь: кто бы что ни пел,
То не любовь – томленье тел;
И их безудержная лесть
Твою не поколеблет честь.
Я не ревнив к твоим богам,
И верю в то, что рушат храм
Своей души те господа,
Кто подозрительны всегда.
Живи по чести, и, как сон
Пусть будет ум твой охлажден;
Ложась в постель забыться сном,
Мечтай лишь обо мне одном;
И, пробудясь, вообрази
Меня, лежащего вблизи.
И коль от сладострастных мук
Твоя твердыня дрогнет вдруг,
Держись, и знай, ты не грешна,
И, как Лукреция, честна,
Как нимфа Сиракуз, чиста,
Иль Медулина - неспроста,
Хотя и пали все от злых
Насильников, на чести их
Нет ни пятна: ум стоек тот,
Что злу согласья не дает.
Не тело грешно, а душа
Грешна, добро, иль зло верша.
Коль так падешь в своих правах,
Триумфом обернется крах.
Не буду длить за часом час
Мой столь монашеский наказ.
Вот, вкратце, все; путем таким,
Когда мой поцелуй с чужим
Смешается, узнаю я,
Он мой, иль нет, любовь моя.
Блюди себя, моя жена,
Молись Венере, чтоб она
Меня хранила; коль морей
Правитель будет к нам добрей,
Немного полных лун сойдет,
Как я вернусь; весь женский род
Прославишь ты, коль без вины
Найду я честь моей жены.
В тебе самой, быть может, нет
Избытка сил сдержать обет,
Но добродетелью, лишь ей,
Спасешься от своих страстей.
465. The parting Verse, or charge to his supposed
Wife when he travelled.
Go hence, and with this parting kiss,
Which joins two souls, remember this:
Though thou be'st young, kind, soft, and fair
And may'st draw thousands with a hair;
Yet let these glib temptations be
Furies to others, friends to me.
Look upon all, and though on fire
Thou set their hearts, let chaste desire
Steer thee to me, and think, me gone,
In having all, that thou hast none.
Nor so immured would I have
Thee live, as dead and in thy grave;
But walk abroad, yet wisely well
Stand for my coming, sentinel.
And think, as thou do'st walk the street,
Me or my shadow thou do'st meet.
I know a thousand greedy eyes
Will on thy feature tyrannise
In my short absence, yet behold
Them like some picture, or some mould
Fashion'd like thee, which, though 't have ears
And eyes, it neither sees or hears.
Gifts will be sent, and letters, which
Are the expressions of that itch,
And salt, which frets thy suitors; fly
Both, lest thou lose thy liberty;
For, that once lost, thou't fall to one,
Then prostrate to a million.
But if they woo thee, do thou say,
As that chaste Queen of Ithaca
Did to her suitors, this web done,
(Undone as oft as done), I'm won;
I will not urge thee, for I know,
Though thou art young, thou canst say no,
And no again, and so deny
Those thy lust-burning incubi.
Let them enstyle thee fairest fair,
The pearl of princes, yet despair
That so thou art, because thou must
Believe love speaks it not, but lust;
And this their flattery does commend
Thee chiefly for their pleasure's end.
I am not jealous of thy faith,
Or will be, for the axiom saith:
He that doth suspect does haste
A gentle mind to be unchaste.
No, live thee to thy self, and keep
Thy thoughts as cold as is thy sleep,
And let thy dreams be only fed
With this, that I am in thy bed;
And thou, then turning in that sphere,
Waking shalt find me sleeping there.
But yet if boundless lust must scale
Thy fortress, and will needs prevail,
And wildly force a passage in,
Banish consent, and 'tis no sin
Of thine; so Lucrece fell and the
Chaste Syracusian Cyane.
So Medullina fell; yet none
Of these had imputation
For the least trespass, 'cause the mind
Here was not with the act combin'd.
_The body sins not, 'tis the will
That makes the action, good or ill._
And if thy fall should this way come,
Triumph in such a martyrdom.
I will not over-long enlarge
To thee this my religious charge.
Take this compression, so by this
Means I shall know what other kiss
Is mixed with mine, and truly know,
Returning, if't be mine or no:
Keep it till then; and now, my spouse,
For my wished safety pay thy vows
And prayers to Venus; if it please
The great blue ruler of the seas,
Not many full-faced moons shall wane,
Lean-horn'd, before I come again
As one triumphant, when I find
In thee all faith of womankind.
Nor would I have thee think that thou
Had'st power thyself to keep this vow,
But, having 'scaped temptation's shelf,
Know virtue taught thee, not thyself.
_Queen of Ithaca_, Penelope.
_Incubi_, adulterous spirits.
_Cyane_, a nymph of Syracuse, ravished by her father whom (and herself)
she slew.
_Medullina_, a Roman virgin who endured a like fate.
_Compression_, embrace.
РАЗОРЕН.
В кармане ни шиша:
Всего лишь два гроша;
Пойду, куплю муку,
Лепешек напеку;
Съедим их, а потом
Все, помолясь, помрем.
460. The Plunder.
I am of all bereft;
Save but some few Beanes left,
Whereof (at last) to make
For me, and mine a Cake:
Which eaten, they and I
Will say our grace, and die.
О ТОЙ, ЧТО ВСЕГДА ЮНА
Юна? О, нет. Когда откроет рот,
Три черных зуба говорят, что врет.
462. Upon one who said she was alwayes young.
You say y'are young; but when your Teeth are told
To be but three, Black-ey'd, wee'l thinke y'are old.
КОЛЬЦО ДЖИМАЛЬ, ИЛИ УЗЕЛОК ЛЮБВИ.
Ты шлешь мне знак любви с одним узлом;
Но я пришлю кольцо Джималь, и в нем
Найдешь ты целых три узла в одном.
464. The Jimmall Ring, or True-love-knot.
Thou sent'st to me a True-love-knot; but I
Return'd a Ring of Jimmals, to imply
Thy Love had one knot, mine a triple tye.
http://www.jjkent.com/articles/gimmal-ring-love.htm
The Gimmal, or Gimmow ring, a token of friendship and affection, consisting of two rings interconnected, in which both the lover and the mistress put their fingers, to symbolize unity
ПАСТОРАЛЬ, ПОСВЯЩЕННАЯ КОРОЛЮ:
Монтано, Сильвио и Миртилло, пастухи.
МОН. Дурные времена. СИЛ. Дурней народ.
МОН. Э, худо все; по дереву и плод:
Наш праздник смолк. СИЛ. И нет заздравных чаш
С хмельным вином, затих и квинтел* наш;
А вот Миртилло юный, вот и он,
Наш предводитель, в горе погружен.
АМБО. Утешить бы. СИЛ. Расплачется вот-вот.
МИРТ. Ах! Амариллис, где твой хоровод?
Молчит свирель, и на лужайках тут
Веселых песен больше не поют.
О, дорогая! Где ступала ты,
Там люди веселились, и цветы.
АМБО. Несчастный друг! МИРТ. В присутствии твоем
Стада овец тучнели с каждым днем.
Клок шерсти, прядь волос и первоцвет –
Увы, ее последний мне привет.
СИЛ. Вот речь любви, Монтано, разве нет?
МИРТ. Пришла, как и ушла. Верь, иль не верь.
Но все благоухает здесь теперь!
Как поле, где цветут бобы; как луг,
Стогами весь усеянный вокруг;
МОНТ. Нет горше мук. –
МИРТ. Когда она шла утром по росе,
Поклон ей отдавали травы все;
Когда она гнала овец домой,
Ромашки, плача, никли бахромой.
И вот покинула (о, горе!) нас;
Не слышать мне певуньи милой глас.
Увы, ушла. СИЛ. Митрилло, а куда?
МИРТ. Не встретимся мы с ней там никогда.
МОНТ. Не дайте боги, Пан и Палес, им
Продолжиться. МИРТ. Чему? СИЛ. Скорбям таким.
МИРТ. Нет, нет! Мне муки вечные терпеть!
Способна с ними справиться лишь смерть.
МОНТ. Любовь ее к тебе опять в края
Родные приведет; МИРТ. Угасну я;
Все это время стану горевать;
И вздохами овец домой сзывать;
И имя той, что в памяти свежа,
Писать на вязах лезвием ножа;
МОНТ. Угаснет с солнцем боль. СИЛ. Уже темно;
Пора в загон уж гнать овец давно.
ХОР. Все гуще тени; но печаль мрачней,
В нее уйдем,
И с ней уснем,
Чтоб вновь потом
Остаться с ней.
* квинтел - общинный средневековый обряд.
На вершине вертикального столба поворачивалась
крестовина, на одном конце которой находилась
широкая доска, и на другой - мешок с песком.
Участвующий в обряде должен был ударить доску
копьём, находясь под ней, и во время увернуться
от падающего мешка.
A PASTORAL SUNG TO THE KING
by Robert Herrick
MONTANO, SILVIO, AND MIRTILLO, SHEPHERDS
MON. Bad are the times. SIL. And worse than they are we.
MON. Troth, bad are both; worse fruit, and ill the tree:
The feast of shepherds fail. SIL. None crowns the cup
Of wassail now, or sets the quintel up:
And he, who used to lead the country-round,
Youthful Mirtillo, here he comes, grief-drown'd.
AMBO. Let's cheer him up. SIL. Behold him weeping-ripe.
MIRT. Ah, Amarillis! farewell mirth and pipe;
Since thou art gone, no more I mean to play
To these smooth lawns, my mirthful roundelay.
Dear Amarillis! MON. Hark! SIL. Mark! MIRT. This
earth grew sweet
Where, Amarillis, thou didst set thy feet.
AMBO Poor pitied youth! MIRT. And here the breath
of kine
And sheep grew more sweet by that breath of thine.
This dock of wool, and this rich lock of hair,
This ball of cowslips, these she gave me here.
SIL. Words sweet as love itself. MON. Hark!--
MIRT. This way she came, and this way too she went;
How each thing smells divinely redolent!
Like to a field of beans, when newly blown,
Or like a meadow being lately mown.
MON. A sweet sad passion----
MIRT. In dewy mornings, when she came this way,
Sweet bents would bow, to give my Love the day;
And when at night she folded had her sheep,
Daisies would shut, and closing, sigh and weep.
Besides (Ai me!) since she went hence to dwell,
The Voice's Daughter ne'er spake syllable.
But she is gone. SIL. Mirtillo, tell us whither?
MIRT. Where she and I shall never meet together.
MON. Fore-fend it, Pan! and Pales, do thou please
To give an end... MIRT. To what? SIL. Such griefs
as these.
MIRT. Never, O never! Still I may endure
The wound I suffer, never find a cure.
MON. Love, for thy sake, will bring her to these hills
And dales again. MIRT. No, I will languish still;
And all the while my part shall be to weep;
And with my sighs call home my bleating sheep;
And in the rind of every comely tree
I'll carve thy name, and in that name kiss thee.
MON. Set with the sun, thy woes! SIL. The day
grows old;
And time it is our full-fed flocks to fold.
CHOR. The shades grow great; but greater grows
our sorrow:--
But let's go steep
Our eyes in sleep;
And meet to weep
To-morrow.
ЛАДАН.
Приготовлюсь к жертве я:
Хлеб святой – рука твоя,
Грудь – алтарь, где сам Эрот
Запах ладана вдохнет.
417. The Frankincense.
When my off'ring next I make,
Be thy hand the hallowed cake,
And thy breast the altar whence
Love may smell the frankincense.
ИВОВЫЙ ВЕНОК.
Душистый ивовый венок
Прислала ты вчера:
Он предвещать одно лишь мог:
Расстаться нам пора.
Ну, что ж, прощай; но знай о том:
Я завтра поутру,
Украсив голову венком,
Под ивою умру.
Как агнец, весь в цветах, идет
На жертвенный обряд,
Приду и я, и в свой черед
Умру, тоской объят.
425. The Willow Garland. .
A willow Garland thou did'st send
Perfum'd (last day) to me:
Which did but only this portend,
I was forsooke by thee.
Since so it is; Ile tell thee what,
To morrow thou shalt see
Me weare the Willow; after that,
To dye upon the Tree.
As Beasts unto the Altars go
With Garlands drest, so I
Will, with my Willow-wreath also,
Come forth and sweetly dye.
НА ПОЭТА. Эпиг.
Пит хвастает: “ Поэт я – первый здесь”;
Он, видно, прав – и в этом ужас весь.
410. Upon Pievish. Epig.
Pievish doth boast, that he's the very first
Of English Poets, and 'tis thought the Worst.
НА ФЛИМЗИ. Эпиг.
Ник Флимзи мечется, почти взбешен!
Иль деньги все уже истратил он?
Еще не все, но будучи в нужде,
Он знает: больше не занять нигде.
423. Upon Flimsey. Epig.
Why walks Nick Flimsey like a malcontent!
Is it because his money all is spent?
No, but because the dingthrift now is poor,
And knows not where i' th' world to borrow more.
О ЛЮБВИ.
Я не люблю; и бог Эрот
В меня напрасно стрелы шлет;
Я этого божка отверг,
И мерзну, ибо жар померк.
А, впрочем, наплевать стократ,
Убьет меня огонь, иль хлад.
406. Of Love.
I do not love, nor can it be
Love will in vain spend shafts on me:
I did this God-head once defie;
Since which I freeze, but cannot frie.
Yet out alas! the deaths the same,
Kil'd by a frost or by a flame.
О СЕБЕ
Я любви не ведал мук,
А теперь влюбился вдруг.
Взят врасплох, и вот пред нею
От улыбки пламенею?
Труд, молитва – лишь они
От любви спасут одни.
407. Upon himself.
I dislikt but even now;
Now I love I know not how.
Was I idle, and that while
Was I fier'd with a smile?
Ile too work, or pray; and then
I shall quite dislike agen.
ЕГО КНИГЕ.
Ступай же с Богом, не страшась врагов:
Огня, макрели, иль ночных горшков.
Иди, ведома честною Судьбой,
И знай, что Божий промысел с тобой.
Забудь про грубость песен, где всерьез
Дубильщик пукнул королю под нос,
Иль где монах вошел от пляски в раж;
Большая ложь малютки Робин Раш,
Том Чипперфильд, и Нэд, что пред красой
Девицы пряничной ходила аж лисой;
Сардина и плотва всех здешних вод,
Род Тима Транделла, весь этот сброд,
(Что из фальшивой рифмы и гавна) –
Жить будут, но тебе все времена
Не пережить; увидишь ты в веках,
Как рухнет мир, и превратится в прах!
И ты с ним, ибо слишком жаден тот,
Кто хочет жить, когда весь мир падет.
405. To his Booke.
HAVE I not blest thee? Then go forth, nor fear
Or spice, or fish, or fire, or close-stools here.
But with thy fair fates leading thee, go on
With thy most white predestination.
Nor think these ages that do hoarsely sing
The farting tanner and familiar king,
The dancing friar, tatter'd in the bush ;
Those monstrous lies of little Robin Rush,
Tom Chipperfeild, and pretty lisping Ned,
That doted on a maid of gingerbread ;
The flying pilchard and the frisking dace,
With all the rabble of Tim Trundell's race
(Bred from the dunghills and adulterous rhymes),
Shall live, and thou not superlast all times
No, no ; thy stars have destin'd thee to see
The whole world die and turn to dust with thee.
He's greedy of his life who will not fall
Whenas a public ruin bears down all.
О ЧЕЛОВЕКЕ.
Две части в нас: Природа и Искусство;
Искусство наше рождено из чувства
Природы вечной, что торит сама
Дорогу нам для знанья и ума.
394. Upon man.
Man is compos'd here of a two-fold part;
The first of Nature, and the next of Art:
Art presupposes Nature; Nature shee
Prepares the way for mans docility.
400. На Распа. Эпиграмма
Играя в гольф, имеет Расп доход
От ставок, потому что точно бьёт.
Но больше спустит он в одну дыру,
Чем с девяти* получит за игру.
(2) Nine holes: which consists in bowling of marbles at a wooden bridge with nine arches, Each arch bears a number, and the owner of the bridge pays that number of marbles to the player who shoots through it, making his profit from the missing marbles, which he confiscates.
NINE HOLES -- This name is given to two different marble games. The first game is Miniature Golf played with marbles. Players construct a miniature golf course from materials at hand and take turns shooting their marbles around, through, and over the obstacles they've built. First player to complete nine holes wins.
400. Upon Raspe Epig.
Raspe playes at Nine-holes; and 'tis known he gets
Many a Teaster by his game, and bets:
But of his gettings there's but little sign;
When one hole wasts more then he gets by Nine.
ПРОДАВЕЦ ОЧКОВ.
Бен, будучи слаб зреньем, продает
Очки другим уже не первый год;
Что ж сам не носит? Это не вопрос:
Нельзя очки надеть на плоский нос.
401. Upon Center a Spectacle-maker with a
flat nose.
Center is known weak sighted, and he sells
To others store of helpfull spectacles.
Why weres he none? Because we may suppose,
Where Leaven wants, there Levill lies the nose.
СВОЕМУ ДРУГУ СЭРУ ЭДВАРДУ ФИШУ, РЫЦАРЮ, БАРОНЕТУ.
За весь твой нрав с достоинствами теми,
Что вечной жизнью обладают, Время
Тебя избрало, чтоб с другими вместе
Ты рос в моем зажиточном поместье:
Живи, но знай: не случай, но раденье
Тебе дало столь славное владенье.
Храни его; богатым будет всяк,
Кто здесь обрел источник вечных благ.
392 . To his peculiar friend Sir Edward Fish,
Knight Baronet.
SINCE, for thy full deserts, with all the rest
Of tese chaste spirits that are here possest
Of life eternal, time has made thee one
For growth in this my rich plantation,
Live here ; but know 'twas virtue, and not chance,
That gave thee this so high inheritance.
Keep it for ever, grounded with the good,
Who hold fast here an endless livelihood.
Peculiar, his own property.
КАК ПОЯВИЛИСЬ АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ.
Жили девушки, нежны,
И безумно влюблены;
Не щадя в любви себя,
Умирали все, любя;
Но Эрот их спас от бед,
И от слез во цвете лет;
Юных, полных красоты,
Превратил Эрот в цветы.
391. How Pansies or Heart-ease came first.
Frollick Virgins once these were,
Overloving, (living here:)
Being here their ends deny'd
Ran for Sweet-hearts mad, and dy'd.
Love in pitie of their teares,
And their losse in blooming yeares;
For their restlesse here-spent-houres,
Gave them Hearts-ease turn'd to Flow'rs.
НА ХРИПЛОГО ПЕВЦА.
Мне проще умереть, пока дождусь,
Когда ты ублажишь мой слух и вкус.
390. Upon a hoarse Singer.
Sing me to death; for till thy voice be cleare,
'Twill never please the pallate of mine eare.
ПРИМУ СВОЙ ЖРЕБИЙ.
Какой бы жребий здесь ни выпал мне,
Доволен им я должен быть вполне.
396. Lots to be liked.
Learn this of me, where e'r thy Lot doth fall;
Short lot, or not, to be content with all.
МУЧЕНЬЕ.
Юпитер нам предложит облегченье,
Какое бы ни выпало мученье.
397. Griefes.
Jove may afford us thousands of reliefs;
Since man expos'd is to a world of griefs.
ЛОВКАЧ
Ловчит, ворует, врет ли без оглядки,
Ведя торги, - все так же голы пятки.
398. Upon Eeles. Epig.
Eeles winds and turnes, and cheats and steales; yet Eeles
Driving these sharking trades, is out at heels.
СЛУЖАНКЕ ПРЮ.
Все лето здесь я слышал птичий грай,
Но птиц уж нет; в иной умчались край;
Остался их стареющий поэт
Встречать зимы неласковый привет.
Но, добрый друг, со мною жребий мой
Ты разделяешь летом и зимой;
Твоя любовь к хозяину живет
Не только два сезона – целый год.
387. To his maid Prew.
These Summer-Birds did with thy Master stay
The times of warmth; but then they flew away;
Leaving their Poet (being now grown old)
Expos'd to all the comming Winters cold.
But thou kind Prew did'st with my Fates abide,
As well the Winters, as the Summers Tide:
For which thy Love, live with thy Master here,
Not two, but all the seasons of the yeare.
НА ЮБИЛЕЙ МИССИС БРИДЖЕТ ЛОУМАН
Приди с весной, о, дева, к нам блистать,
И стань лугов богинею опять.
Но до того, сплетя цветок с цветком,
Тебе украсим голову венком;
Так мы тебя от прочих отличим,
Ты – праздника принцесса, властвуй им;
Иди к нему серебряной стопой,
Окружена душистых нимф толпой.
Пришел твой час, тебе служить вели,
Ты – госпожа сей сказочной земли.
Весельем правь; пусть на щеках тогда
Цветут румянцы, но не от стыда.
354. THE MEADOW-VERSE ; OR, ANNIVERSARY TO
MISTRESS BRIDGET LOWMAN.
by Robert Herrick
COME with the spring-time forth, fair maid, and be
This year again the meadow's deity.
Yet ere ye enter give us leave to set
Upon your head this flowery coronet ;
To make this neat distinction from the rest,
You are the prime and princess of the feast ;
To which with silver feet lead you the way,
While sweet-breath nymphs attend you on this day.
This is your hour, and best you may command,
Since you are lady of this fairy land.
Full mirth wait on you, and such mirth as shall
Cherish the cheek, but make none blush at all.
Meadow-verse, to be recited at a rustic feast.
РАДУГА
Мы видим, как на неба свод,
Сияя, радуга встает;
Но в сфере той, где наша смерть,
Нам арку мира не узреть;
Нам здесь лишь радуга – завет,
Лук божий, что хранит от бед.
353. The Rainbow.
LOOK how the rainbow doth appear
But in one only hemisphere ;
So likewise after our decease
No more is seen the arch of peace.
That conv'nant's here, the under-bow,
That nothing shoots but war and woe.
ПО ДЕНЬГАМ СУДЯТ
К доходам – наш главнейший пиетет;
По деньгам судят, кто хорош, кто нет.
351. Rewards.
Still to our gains our chief respect is had;
Reward it is, that makes us good or bad.
НИЧТО НЕ НОВО
1
Ничто не ново; было все до нас.
Как прежде, зло главенствует сейчас.
2
Порок, что, в общем, правил и до нас,
Назначен председателем сейчас.
3
Старо, как мир; идем, где шли до нас;
Есть прецедент, и зло – не зло сейчас.
352. Nothing new.
NOTHING is new ; we walk where others went ;
There's no vice now but has his precedent.
ДАМЕ О ВЕРНОЙ СДЕЛКЕ.
О, ты меня заставишь дать зарок,
Заверив нашу сделку парой строк.
Не обольщайся; будет, как хочу:
Что должен, я пока не заплачу.
338. To a Gentlewoman on just dealing.
True to your self, and sheets, you'l have me swear,
You shall; if righteous dealing I find there.
Do not you fall through frailty; Ile be sure
To keep my Bond still free from forfeiture.
КРИВОМУ ЧИТАТЕЛЮ.
1
Мои стихи, увы,
Кривыми нарекли вы:
Отвечу: да, кривы,
Коль их читаешь криво
2
Мои стихи кривы?
Отвечу я правдиво:
Они кривы, коль вы
Читаете их криво.
3
Мои стихи сочли вы
Дурными; да, вы правы:
Они еще и кривы,
Коль их прочтешь коряво.
4
Плохи ль мои стихи,
На то отвечу ясно:
Ты прав: они плохи,
Коль их прочтешь ужасно.
5
Плохи ль мои стихи,
На то я без подвоха
Отвечу: да, плохи,
Коль их читаешь плохо.
344. To my ill Reader.
Thou say'st my lines are hard;
And I the truth will tell;
They are both hard, and marr'd,
If thou not read'st them well.
НЕТ ВДОХНОВЕНЬЯ.
Что делать мне, коль я – поэт,
А вдохновенья нет и нет?
Осталось только с книгой сесть,
И все, что написал, прочесть.
334. The departure of the good Dжmon.
What can I do in Poetry,
Now the good Spirit's gone from me?
Why nothing now, but lonely sit,
And over-read what I have writ.
МИЛОСЕРДИЕ.
Когда войне конец, пускай лишь тот,
Кто был ее зачинщиком, умрет;
Казнить виновных, прочих ввергнуть в страх:
Кто множит зло, да превратится в прах.
335. Clemency.
For punishment in warre, it will suffice,
If the chiefe author of the faction dyes;
Let but few smart, but strike a feare through all:
Where the fault springs, there let the judgement fall.
ЛАРУ
Уеду я, и больше, бог мой лар,
Не поднесу тебе я ладан в дар.
И у камина, где стоит скамья,
Петрушки венчик не повешу я;
И не смогу, увы, издалека
Пожертвовать хоть зубчик чеснока.
И не услышу больше с этих пор
У очага сверчков забавный хор.
Уеду я, тебе ж наедине
Весь год у печки греться в тишине.
333. To Lar.
No more shall I, since I am driven hence,
Devote to thee my grains of frankincense.
No more shall I from mantle-trees hang down,
To honor thee, my little parsley crown:
No more shall I (I fear me) to thee bring
My chives of garlic for an offering.
No more shall I, from henceforth, hear a choir
Of merry crickets by my country fire.
Go where I will, thou lucky Lar stay here,
Warm by a glittering chimney all the year.
ПОЧТЕННОМУ РОДСТВЕННИКУ СЭРУ ВИЛЬЯМУ СОУМУ. Эпиг.
Ты – имя здесь; могу призвать сюда
Все то, что было образцом всегда
В любви и благе, и тогда найдем
Их многие черты в тебе одном;
Достойный муж! чья слава – без пятна,
И так светла, как утра пламена;
Душиста, как благоуханий сад,
Иль в радуге небесной аромат.
Исчезни прочь; оставь лишь имя нам,
Приятное, как стиракс и бальзам.
331. To his honoured kinsman Sir William Soame. Epig.
I CAN but name thee, and methinks I call
All that have been, or are canonical
For love and bounty to come near, and see
Their many virtues volum'd up in thee ;
In thee, brave man ! whose incorrupted fame
Casts forth a light like to a virgin flame ;
And as it shines it throws a scent about,
As when a rainbow in perfumes goes out.
So vanish hence, but leave a name as sweet
As benjamin and storax when they meet.
ПОЦЕЛУЙ. ДИАЛОГ.
1.Средь прихотей твоих и чар,
Что значит поцелуя жар?
2.Отвечу я: бесценный дар.
Меж уст вишнево-красных он
Любовью страстной порожден,
Ее заботой окружен,
Хор. С ним сладостней невесты сон.
2. Огонь, что прежде, чем сгорать,
В глаза детей летит играть;
Уложит песней их в кровать,
Хор. Не даст невесте горевать.
2. Затем летит, резвясь, к щекам,
И к подбородку, и к ушам,
Вблизи, вдали, от нас, и к нам,
Хор. Везде и всюду, здесь, и там.
1.Он говорит? 2. О, да, смотри:
Уста раскрой, и говори,
И поцелуи мне дари;
Хор. Язык любви – нежней зари.
1.А видим он? 2. Его полет,
И в радуге небесный свод:
Любовь целует и поет,
Хор. Не жалит, но дарует мед.
329. The Kisse. A Dialogue.
1. Among thy Fancies, tell me this,
What is the thing we call a kisse?
2. I shall resolve ye, what it is.
It is a creature born and bred
Between the lips, (all cherrie-red,)
By love and warme desires fed,
Chor. And makes more soft the Bridall Bed.
2. It is an active flame, that flies,
First, to the Babies of the eyes;
And charmes them there with lullabies;
Chor. And stils the Bride too, when she cries.
2. Then to the chin, the cheek, the eare,
It frisks, and flyes, now here, now there,
'Tis now farre off, and then tis nere;
Chor. And here, and there, and every where.
1. Ha's it a speaking virtue? 2. Yes;
1. How speaks it, say? 2. Do you but this,
Part your joyn'd lips, then speaks your kisse;
Chor. And this loves sweetest language is.
1. Has it a body? 2. I, and wings
With thousand rare encolourings:
And as it flyes, it gently sings,
Chor. Love, honie yeelds; but never stings.
КРАТКИЙ ГИМН ЛАРАМ.
Не могу вам, лары, в дар
Передать желаний жар:
Я свободой дорожу,
Алый мак вам предложу.
324. A short Hymne to Larr.
Though I cannot give thee fires
Glit'ring to my free desires:
These accept, and Ile be free,
Offering Poppy unto thee.
К НЕПТУНУ.
Повелитель всех морей,
О, Нептун, позволь скорей,
Где б я ни был, всюду мне
Вольно плавать на челне;
Будешь добр к моей судьбе –
Я тунца пришлю тебе.
325. Another to Neptune.
Mighty Neptune, may it please
Thee, the Rector of the Seas,
That my Barque may safely runne
Through thy watrie-region;
And a Tunnie-fish shall be
Offer'd up, with thanks to thee.
СКУП.Эпиг.
Стара вдова, но Скуп жениться рад;
Не из любви, как люди говорят;
Надеется, что денег у вдовы
Не счесть; и вот, женился; и, увы,
О деньгах может он и не мечтать,
Но столько лет вдове – не сосчитать!
326. Upon Greedy. Epig.
An old, old widow Greedy needs wo'd wed,
Not for affection to her, or her Bed;
But in regard, 'twas often said, this old
Woman wo'd bring him more then co'd be told,
He tooke her; now the jest in this appeares,
So old she was, that none co'd tell her yeares.
БОГАТСТВО, А НЕ ДОБРОТА.
Всем любопытно, кто и сколь богат,
Но добр, иль нет,- и ведать не хотят.
328. Gold, before Goodnesse.
How rich a man is, all desire to know;
But none enquires if good he be, or no.
ВОИН ХРИСТА.
Он против зла готов поднять свой меч,
Дабы все муки адские пресечь;
Оставив дом, без страха по морям
Идет навстречу бурям и штормам;
Он земледельца оградит от бед,
Себя – от грубой лести и клевет;
Неколебим, как небо, примет он
Дар от Фортуны, или же урон;
Он сам себе – надежный меч и щит,
Себя и днем, и ночью защитит;
Тверд, как скала, когда кипит прибой,
Он возвратит Судьбе удар любой;
Хотя на смерть людей глядит, скорбя,
Ему, распятого, не жаль себя.
Того, чья честь пред истиной чиста,
Мы именуем воином Христа.
323. The Christian Militant.
A MAN prepar'd against all ills to come,
That dares to dead the fire of martyrdom ;
That sleeps at home, and sailing there at ease,
Fears not the fierce sedition of the seas ;
That's counter-proof against the farm's mishaps,
Undreadful too of courtly thunderclaps ;
That wears one face, like heaven, and never shows
A change when fortune either comes or goes ;
That keeps his own strong guard in the despite
Of what can hurt by day or harm by night ;
That takes and re-delivers every stroke
Of chance (as made up all of rock, and oak) ;
That sighs at others' death, smiles at his own
Most dire and horrid crucifixion.
Who for true glory suffers thus, we grant
Him to be here our Christian militant.
321. Вечерня.
С Юпитера начни; уже полдела
Свершил ты, если начал, и умело;
Здесь первый, и последний – божество;
Твой – Полдень, Утро с Вечером – его;
Заутреней с Вечерней испокон
Владеет, и по праву, только он.
321. Evensong.
Beginne with Jove; then is the worke halfe done;
And runnes most smoothly, when tis well begunne.
Jove's is the first and last: The Morn's his due,
The midst is thine; but Joves the Evening too;
As sure a Mattins do's to him belong,
So sure he layes claime to the Evensong.
НОВОГОДНИЙ ПОДАРОК, ПОСЛАННЫЙ СЭРУ СИМЕОНУ СТЬЮАРДУ.
Не о потопленных флотах,
Не о табачных торгашах,
Не о собраньях, что сейчас
Парламентом пугают нас;
Не о гаданьях по звездам
О бедствиях, грозящих нам;
Не о врагах, что короля
Желают сбросить с корабля,
Пишу я вам; нет, шлю стишки,
С плющом и падубом венки:
Зимы рассказы, шум потех,
У камелька девичий смех;
Рождественская дань игре,
И тост, когда “лиса в норе”;
И жмурки там, и спор парней,
Кто лошадь подкует быстрей;
Бобовый праздничный пирог,
Веселых зрелищ юморок:
Избранье царственной четы,
Во здравье города тосты.
Гаданье дев на женихов
По кучкам жарких угольков;
Потрескиванье лавра – весть
О сборе зерен, что не счесть;
Все то, что от меня придет
Взамен подарка в Новый Год.
Читайте с радостным лицом
За вкусной пищей и винцом;
Вина налейте полный жбан,
И за здоровье горожан
Пусть чаша обойдет всех вас
По девять или десять раз;
Пока каштаны из печи,
На стол не прыгнут, горячи;
Где фруктов сбор, где жбан вина
Зовет напиться допьяна;
Затем у камелька, в жаре,
Не об ушедшем Декабре
Ведите речь – о днях иных,
Что были вам родней родных;
Пируйте же в венках из роз,
Чтоб LIBER PATER* все унес
Тревоги ваши без следа
С ушедшим годом навсегда;
Пускай отложит пахарь плуг,
Повесит борону на крюк;
Пускай волынки нежный стон
Навеет на усталых сон.
Так проводите торжества
Двенадцать суток Рождества.
*LIBER PATER
Bacchus, or Dionysus in Greek, was the god of wine and of mystic ecstasy.
319. A New-yeares gift sent to Sir Simeon Steward
No news of navies burnt at seas;
No noise of late spawn'd tittyries;
No closet plot or open vent,
That frights men with a Parliament:
No new device or late-found trick,
To read by th' stars the kingdom's sick;
No gin to catch the State, or wring
The free-born nostril of the King,
We send to you; but here a jolly
Verse crown'd with ivy and with holly;
That tells of winter's tales and mirth
That milk-maids make about the hearth;
Of Christmas sports, the wassail-bowl,
That toss'd up, after Fox-i'-th'-hole;
Of Blind-man-buff, and of the care
That young men have to shoe the Mare;
Of twelf-tide cakes, of pease and beans,
Wherewith ye make those merry scenes,
Whenas ye chuse your king and queen,
And cry out, 'Hey for our town green!'--
Of ash-heaps, in the which ye use
Husbands and wives by streaks to chuse;
Of crackling laurel, which fore-sounds
A plenteous harvest to your grounds;
Of these, and such like things, for shift,
We send instead of New-year's gift.
--Read then, and when your faces shine
With buxom meat and cap'ring wine,
Remember us in cups full crown'd,
And let our city-health go round,
Quite through the young maids and the men,
To the ninth number, if not ten;
Until the fired chestnuts leap
For joy to see the fruits ye reap,
From the plump chalice and the cup
That tempts till it be tossed up.--
Then as ye sit about your embers,
Call not to mind those fled Decembers;
But think on these, that are t' appear,
As daughters to the instant year;
Sit crown'd with rose-buds, and carouse,
Till LIBER PATER twirls the house
About your ears, and lay upon
The year, your cares, that's fled and gone:
And let the russet swains the plough
And harrow hang up resting now;
And to the bag-pipe all address,
Till sleep takes place of weariness.
And thus throughout, with Christmas plays,
Frolic the full twelve holy-days.
318. О даме, умершей при родах.
Вы – как левкой, чья прелесть в том,
Чтоб нежным расцвести цветком;
Как слава сада майским днем
Увяли, но, покинув сад,
В нём сохранили аромат.
А прежде Вами был рожден
Прекрасный девственный бутон,
И чтоб он цвел, давал побег,
Увы, увяли вы навек.
Но образ вашей красоты
Несут в себе его черты.
318. Upon a Lady that dyed in child-bed, and left
a daughter behind her.
As Gilly flowers do but stay
To blow, and seed, and so away;
So you sweet Lady (sweet as May)
The gardens-glory liv'd a while,
To lend the world your scent and smile.
But when your own faire print was set
Once in a Virgin Flosculet,
(Sweet as your selfe, and newly blown)
To give that life, resign'd your own:
But so, as still the mothers power
Lives in the pretty Lady-flower.
ПОЖЕЛАНИЯ ПРИНЦУ, ГЕРЦОГУ ЙОРКСКОМУ.
Герцог, цвесть вам неуклонно
Розою Иерихона;
В помощь вам, на ваш расцвет,
Влага ливня, солнца свет.
Время, Грации цветами
Устилают путь пред вами;
Нежит вас любовь, шутя,
Как Юпитера дитя.
И слагают Музы стих
Об источниках своих;
И возносят упоенно,
Вас, как принца Геликона.
Где от ваших ног следы,
Там цветут луга, сады;
Там полно фиалок, роз,
Незабудок и мимоз.
Имя ваше будет громко
До последнего потомка;
А деянья – на устах,
Златом вписаны в стихах.
266. The Poets good wishes for the most
hopefull and handsome Prince,
the Duke of Yorke.
May his pretty Duke-ship grow
Like t'a Rose of Jericho:
Sweeter far, then ever yet
Showrs or Sun-shines co'd beget.
May the Graces, and the Howers
Strew his hopes, and Him with flowers:
And so dresse him up with Love,
As to be the Chick of Jove.
May the thrice-three-Sisters sing
Him the Soveraigne of their Spring:
And entitle none to be
Prince of Hellicon, but He.
May his soft foot, where it treads,
Gardens thence produce and Meads:
And those Meddowes full be set
With the Rose, and Violet.
May his ample Name be knowne
To the last succession:
And his actions high be told
Through the world, but writ in gold.
ИВЕ.
Из всех известных нам дерев,
Лишь ты венчаешь мило,
Несчастных юношей и дев,
Кого любовь забыла.
Когда любви умолкнул смех,
Иль облетела роза,
Твоя листва венчает всех,
В глазах у коих слезы.
Пренебреженье (бич любви) –
Несчастных дев награда
За муки их; венки твои –
Одна для них отрада.
Устав от солнца, в тень ветвей
К тебе приходят к ночи
Те, кто не спас любви своей,
Чтоб выплакать все очи.
262. To the Willow-tree.
1. Thou art to all lost love the best,
The onely true plant found,
Wherewith young men and maids distrest,
And left of love, are crown'd.
2. When once the Lovers Rose is dead,
Or laid aside forlorne;
Then Willow-garlands, 'bout the head,
Bedew'd with teares, are worne.
3. When with Neglect, (the Lovers bane)
Poore Maids rewarded be,
For their love lost; their onely gaine
Is but a Wreathe from thee.
4. And underneath thy cooling shade,
(When weary of the light)
The love-spent Youth, and love-sick Maid,
Come to weep out the night.
ТОМ. Эпиг.
За преступленье против плоти Том
Стал кандидатом в Форуме Святом;
Словцо из Рима здесь в ходу давно:
Епитимья и должность – все одно.
261. Upon Groynes. Epig.
Groynes, for his fleshly Burglary of late,
Stood in the Holy-Forum Candidate:
The word is Roman; but in English knowne:
Penance, and standing so, are both but one.
УТЕШЕНИЕ ГОСПОЖЕ
ПО СЛУЧАЮ СМЕРТИ ЕЕ МУЖА.
Не нужно слез; как туча, скорбь уйдет,
И солнце вновь украсит небосвод.
Бушует шторм, но стихнет – море нам
Напоминает масло, иль бальзам.
Ветра шумят, но смолкнут – и листва
На деревах шевелится едва.
Гроза теперь прошла, о, госпожа;
Явитесь, как весна в цвету, свежа.
Снимите траур, ни к чему вам он,
Оденьтесь в пурпур, или вермильон.
Сосульки стают на лице от слез,
Сияй улыбка, правь царица роз.
259. Comfort to a Lady upon the Death
of her Husband.
Dry your sweet cheek, long drown'd with sorrows raine;
Since Clouds disperst, Suns guild the Aire again.
Seas chafe and fret, and beat, and over-boile;
But turne soone after calm, as Balme, or Oile.
Winds have their time to rage; but when they cease,
The leavie-trees nod in a still-born peace.
Your storme is over; Lady, now appeare
Like to the peeping spring-time of the yeare.
Off then with grave clothes; put fresh colours on;
And flow, and flame, in your Vermillion.
Upon your cheek sate Ysicles awhile;
Now let the Rose raigne like a Queene, and smile.
О ЛЮБВИ
Я у любви в долгу;
Нежны ее объятья:
Я без забот могу
Менять любовь, как платья.
Сей дар давно со мной;
Я многих обожаю,
Но долго ни с одной
Любви не продолжаю.
249. On Love.
Love bade me aske a gift,
And I no more did move,
But this, that I might shift
Still with my clothes, my Love:
That favour granted was;
Since which, though I love many,
Yet so it comes to passe,
That long I love not any.
МУЗЫКЕ. ПЕСНЯ.
О, музыка неба, твои заклинанья
Врываются в бездну молчанья;
Смиряют и тигра волшебные звуки,
И шторм, и душевные муки;
Пади к нам с высот гармонических нежно,
Чаруя нам души, и слух безмятежно.
254. To Musick. A Song.
Musick, thou Queen of Heaven, Care-charming-spel,
That strik'st a stilnesse into hell:
Thou that tam'st Tygers, and fierce storms (that rise)
With thy soule-melting Lullabies:
Fall down, down, down, from those thy chiming spheres,
To charme our soules, as thou enchant'st our eares.
ИГРА НА ПАЛЬЦАХ.
Сыграемте, мисс,
На пальцах; и приз
Получит счастливец в придачу:
Кто двадцать вперед
Очков наберет,
Ему поцелуй за удачу.
243. Draw Gloves.
At Draw-Gloves we'l play,
And prethee, let's lay
A wager, and let it be this;
Who first to the Summe
Of twenty shall come,
Shall have for his winning a kisse.
РОЗЕ. ПЕСНЯ.
О, радость-роза, услужи,
Цветами мне любовь свяжи.
Ей скажи, что не должна
Столь свободной быть она;
Скован я – ее вина.
А за отказ ей руки той
Скую я цепью золотой;
За строптивость – не спущу,
Прут из мирта притащу,
Не убью, так укрощу.
Прими мое благословенье;
Ей все скажи, но в то мгновенье,
Как сверкнет в ее глазах
Гнев, что молния впотьмах,
Ты сгоришь, как я, в огнях.
239. To the Rose. Song.
1. Goe happy Rose, and enterwove
With other Flowers, bind my Love.
Tell her too, she must not be,
Longer flowing, longer free,
That so oft has fetter'd me.
2. Say (if she's fretfull) I have bands
Of Pearle, and Gold, to bind her hands:
Tell her, if she struggle still,
I have Mirtle rods, (at will)
For to tame, though not to kill.
3. Take thou my blessing, thus, and goe,
And tell her this, but doe not so,
Lest a handsome anger flye,
Like a Lightning, from her eye,
And burn thee 'up, as well as I.
АРОМАТ.
Днесь, Юлия, встать надо раньше всех:
Я жертву принесу за мелкий грех;
Алтарь готов; жиры в огне сгорят;
Раздуй благоуханный аромат.
251. The Perfume.
To-morrow, Julia, I betimes must rise,
For some small fault, to offer sacrifice:
The Altar's ready; Fire to consume
The fat; breathe thou, and there's the rich perfume.
О ЕЕ ГОЛОСЕ.
Пусть голос твой звучит в ответ струне,
И ангелов рождает в вышине.
252. Upon her Voice.
Let but thy voice engender with the string,
And Angels will be borne, while thou dost sing.
ПРЕДВИДЕНИЕ, ИЛИ ДАЛЬНОВИДНОСТЬ.
Тот принц в сраженьях обретет успех,
Кто дальновидней и мудрее всех.
268. Prevision, or Provision.
That Prince takes soone enough the Victors roome,
Who first provides, not to be overcome.
КТО МЕНЕЕ ГРЕШЕН.
Кто может – не грешит; а не греша,
Семян греха лишается душа.
270. More potent, lesse peccant.
He that may sin, sins least; Leave to transgresse
Enfeebles much the seeds of wickednesse.
ЗАБРОШЕННОСТЬ.
Живит искусство; старит суета,
И гибнет без заботы красота.
235. Neglect.
Art quickens Nature; Care will make a face:
Neglected beauty perisheth apace.
ВРАЧУ.
Пришел меня лечить от злой заразы,
А сам, смотри, простуженней в три раза;
Иди домой; и, как должны врачи,
Сам вылечись, потом меня лечи.
237. Upon a Physitian.
Thou cam'st to cure me (Doctor) of my cold,
And caught'st thy selfe the more by twenty fold:
Prethee goe home; and for thy credit be
First cur'd thy selfe; then come and cure me.
ПРАЧКА САДДЗ.
Стирает ленты Саддз в моче; к тому же
Крахмалит слизью, и своей и мужа.
238. Upon Sudds a Laundresse.
Sudds Launders Bands in pisse; and starches them
Both with her Husband's, and her own tough fleame.
ЕГО КНИГЕ.
Ты – дерево, что не увянет впредь,
Тебе, как лавру, вечно зеленеть.
240. To his Booke.
Thou art a plant sprung up to wither never,
But like a Laurell, to grow green for ever.
О КРИВОЙ ДЕВЕ.
1
Кривая ты, но дело не в красе;
Ты там пряма, где девы прямы все.
2
Крива ты, но не отвратимся мы;
Ты там пряма, где девы все прямы.
242. Upon a crooked Maid.
Crooked you are, but that dislikes not me;
So you be straight, where Virgins straight sho'd be.
ВЕСЕЛИЕ - ЛУЧШЕ.
Глупым в темя не втолочь,
Как уходит время прочь;
Видят мудрые, как мы,
Где границы злой чумы:
Мы веселием своим
Гения вознаградим.
232. Best to be merry.
Fooles are they, who never know
How the times away doe goe:
But for us, who wisely see
Where the bounds of black Death be:
Let's live merrily, and thus
Gratifie the Genius.
ОТ РАСПУТСТВА НЕ СКРЫТЬСЯ.
1
Закрой-ка дверь; пусть шлюха под замком,
И не впускай развратника в свой дом:
Увидишь вскоре: шпильки поворот –
И бл-дь сбежит, иль блудодей войдет.
2
Запрись-ка покрепче; развратника в дом,
Смотри, не впускай, и пусть б-дь под замком;
Ты вскоре увидишь: крючка поворот –
И бл-дь убежит, иль развратник войдет.
234. No Lock against Letcherie.
Barre close as you can, and bolt fast too your doore,
To keep out the Letcher, and keep in the whore:
Yet, quickly you'l see by the turne of a pin,
The Whore to come out, or the Letcher come in.
ЕГО ДРУГУ ПО ПОВОДУ РАССТРОЕННОЙ АРФЫ.
Я мог играть, но арфа, погляди,
Висит, грустя, у ивы на груди.
Я мог и петь, и песней то и дело
На звуки лиру вдохновлять умело.
Мог влечь (не камни, словно Амфион)
Людей из плоти, звуком упоен.
Я мог бы; но в душе, в ее святыне,
Я ощущаю измененья ныне.
Скорблю; впервые арфы звук поник,
Бездвижны руки, и умолк язык.
To his Friend, on the untuneable Times.
Play I co'd once; but (gentle friend) you see
My Harp hung up, here on the Willow tree.
Sing I co'd once; and bravely too enspire
(With luscious Numbers) my melodious Lyre.
Draw I co'd once (although not stocks or stones,
Amphion-like) men made of flesh and bones,
Whether I wo'd; but (ah!) I know not how,
I feele in me, this transmutation now.
Griefe, (my deare friend) has first my Harp unstrung;
Wither'd my hand, and palsie-struck my tongue.
БОНС. Эпиг.
Ты должен мне; назначь мне день расплаты;
Хоть знаю я, не платишь никогда ты:
Пусть в Судный День, иль позже как-нибудь;
Как станешь честным; обнадежь чуть-чуть.
Upon Bunce. Epig.
Mony thou ow'st me; Prethee fix a day
For payment promis'd, though thou never pay:
Let it be Doomes-day; nay, take longer scope;
Pay when th'art honest; let me have some hope.
Гвоздикам. Песня.
Останетесь вы здесь ли,
Уйдете ль без следа:
Куда б вы не исчезли,
Я вас найду всегда.
У Люси в щечках гладких,
(Ее наряд на вас),
Играйте вы, хоть в прятки,
Найду вас там тотчас.
To Carnations. A Song.
1. Stay while ye will, or goe;
And leave no scent behind ye:
Yet trust me, I shall know
The place, where I may find ye.
2. Within my Lucia's cheek,
(Whose Livery ye weare)
Play ye at Hide or Seek,
I'm sure to find ye there.
САМ СЕБЕ ОПОРА.
Я не знаю, мой сосед
Выше строит, или нет;
Чтобы прочен был мой дом,
Основанье важно в нем.
Впрочем, важно лишь одно:
Как там свыше решено.
Тот, кому земля – оплот,
Ниже вряд ли упадет.
Safety to look to ones selfe.
For my neighbour Ile not know,
Whether high he builds or no:
Onely this Ile look upon,
Firm be my foundation.
Sound, or unsound, let it be;
'Tis the lot ordain'd for me.
He who to the ground do's fall,
Has not whence to sink at all.
БЕЗОПАСНОСТЬ НА БЕРЕГУ.
На море штиль? Надежней нет земли:
Шторм налетит, и тонут корабли.
Safety on the Shore.
What though the sea be calme? Trust to the shore:
Ships have been drown'd, where late they danc't before.
К ЛИХОРАДКЕ, В ЗАЩИТУ ДЖУЛИИ.
О, фурия, не причиняй вреда
Ее кудрям отныне и всегда;
Убереги от складок эту кожу,
Что на батист небесный так похожа:
Ее безоблачней и чище нет,
И нет на ней усталости примет,
И не найти малейшего намека
На тень изъяна, порчи, иль порока.
Иначе бойся, злыдня, потому,
Что на тебя нашлю я хлад и тьму,
И страх и ступор, и такую дрожь -
Ты онемеешь, если не помрешь.
Но ужаснись, подземная жилица,
Коль от горячки с ней ожог случится.
To the Fever, not to trouble Julia.
Th'ast dar'd too farre; but Furie now forbeare
To give the least disturbance to her haire:
But lesse presume to lay a Plait upon
Her skins most smooth, and cleare expansion.
'Tis like a Lawnie-Firmament as yet
Quite dispossest of either fray, or fret.
Come thou not neere that Filmne so finely spred,
Where no one piece is yet unlevelled.
This if thou dost, woe to thee Furie, woe,
Ile send such Frost, such Haile, such Sleet, and Snow,
Such Flesh-quakes, Palsies, and such fears as shall
Dead thee to th'most, if not destroy thee all.
And thou a thousand thousand times shalt be
More shak't thy selfe, then she is scorch't by thee.
ПРЕКРАСНЫЕ ДНИ, ИЛИ РАССВЕТ ОБМАНЧИВ.
Прекрасен был рассвет, и облака
Клубникой плыли в чаше молока;
Но вдруг все изменилось, и исчез
Окрашенный улыбкой лик небес.
Гром грянул, молнии ударил меч,
Чтоб расколоть весь мир, или поджечь.
Дивиться ли, что люди столь неверны,
Коль небеса бывают лицемерны?
Faire dayes: or, Dawnes deceitfull.
Faire was the Dawne; and but e'ne now the Skies
Shew'd like to Creame, enspir'd with Strawberries:
But on a sudden, all was chang'd and gone
That smil'd in that first-sweet complexion.
Then Thunder-claps and Lightning did conspire
To teare the world, or set it all on fire.
What trust to things below, when as we see,
As Men, the Heavens have their Hypocrisie?
КУРКУЛЬ. Эпиг.
Куркуль, как муравей все тащит в дом,
И сетует, что беден он при том.
Пусть честно десятину платит скряга,
Увидим – не такой уж он бедняга.
Upon Much-more. Epig.
Much-more, provides, and hoords up like an Ant;
Yet Much-more still complains he is in want.
Let Much-more justly pay his tythes; then try
How both his Meale and Oile will multiply.
РОЖДЕНИЕ ЛЕВКОЙ.
От поцелуя ль чистого,
Бывает же такое!,
- Клянусь любовью истовой –
Упали два левкоя?
Давай же целоваться,
И упиваться грезами;
Левкои, может статься,
Однажды станут розами.
On Gelli-flowers begotten.
What was't that fell but now
From that warme kisse of ours?
Look, look, by Love I vow
They were two Gelli-flowers.
Let's kisse, and kisse agen;
For if so be our closes
Make Gelli-flowers, then
I'm sure they'l fashion Roses.
УСПЕХ ОПАСЕН.
Пока пасется тощий скот,
Откормленный – под нож идет.
Supreme fortune falls soonest.
While leanest Beasts in Pastures feed,
The fattest Oxe the first must bleed.
СМИТ. Эпиг.
За то, что с проституткой спал, Судом
Был Смит приговорен, и бит кнутом.
Так боль – за удовольствие расплата:
В страданиях оплошность виновата.
Upon Luggs. Epig.
Luggs, by the Condemnation of the Bench,
Was lately whipt for lying with a Wench.
Thus Paines and Pleasures turne by turne succeed:
He smarts at last, who do's not first take heed.
СМАТ. Эпиг.
Зовет котятами детишек Смат:
И утопить он рад их, как котят.
Upon Gubbs. Epig.
Gubbs call's his children Kitlings: and wo'd bound
(Some say) for joy, to see those Kitlings drown'd.
НЕДОВЕРИЕ.
Чтоб оградить себя от многих бед,
Будь недоверчив, и усвой совет:
Всех слушай, но умом, и потому
Верь лишь немногим, или никому.
Distrust.
To safe-guard Man from wrongs, there nothing must
Be truer to him, then a wise Distrust.
And to thy selfe be best this sentence knowne,
Heare all men speak; but credit few or none.
ФРАНТ
Франт воду пьет, а раньше пил он пиво;
Кто скажет нам, в чем суть его мотива?
В мошне у Франта пусто, господа –
Вот почему не пиво, а вода.
Upon Prig.
Prig now drinks Water, who before drank Beere:
What's now the cause? we know the case is cleere:
Look in Prig's purse, the chev'rell there tells you
Prig mony wants, either to buy, or brew.
Ботт.
Детей плодит не из любви к ним Ботт:
Ждет, что жена, устав рожать, умрет.
Upon Batt.
Batt he gets children, not for love to reare 'em;
But out of hope his wife might die to beare 'em.
ДИТЮ.
Эпитафия.
Родившись, чтобы восхищать,
Покинул я отца и мать.
Увы, для жизни малый срок
Отмерил мне жестокий рок.
Коль слез родительских вам жаль,
Слезой почтите их печаль;
Мой холм цветами украшайте,
Любовь отметит вас; прощайте.
Upon a Child.
An Epitaph.
But borne, and like a short Delight,
I glided by my Parents sight.
That done, the harder Fates deny'd
My longer stay, and so I dy'd.
If pittying my sad Parents Teares,
You'l spil a tear, or two with theirs:
And with some flowrs my grave bestrew,
Love and they'l thank you for't. Adieu.
ДИАЛОГ МЕЖДУ ГОРАЦИЕМ И ЛИДИЕЙ,
Переводенный в 1627 г. от Р. ХР. , и приобретенный г.Ро: Рамсей.
Гор.
Пока я был тобой любим,
Не позволяла ты другим
К белейшей шее льнуть своей:
Я счастлив был, как царь царей!
Лид.
Пока ты Лидию любил,
Не отдал Хлое страсти пыл,
Мое славнее было имя,
Роскошней Илии из Рима.
Гор.
Да, полюбил я ныне Хлою,
Кифары восхищен игрою;
Судьба, храни фракийку впредь,
Я за любовь готов на смерть.
Лид.
Зажег мне сердце страстью жаркой
Сын Орнита, мой Калай яркий;
Чтоб страждать от взаимной жажды
Готова умереть я дважды.
Гор.
Что если страсть вернется снова,
И прочно свяжут нас оковы?
Что если я отвергну Хлою,
И двери к Лидии открою?
Лид.
Он – как звезда в ночи мне люб,
Ты – легче пробки, буен, груб,
Как Адрий, но с тобой всечасно
Я жить и умереть согласна.
181. A Dialogue betwixt Horace and Lydia,
Translated Anno 1627. and set by Mr. Ro: Ramsey.
Hor.
While, Lydia, I was lov'd of thee,
Nor any was preferr'd 'fore me
To hug thy whitest neck: Then I,
The Persian King liv'd not more happily.
Lyd.
While thou no other didst affect,
Nor Cloe was of more respect;
Then Lydia, far-fam'd Lydia,
I flourish't more then Roman Ilia.
Hor.
Now Thracian Cloe governs me,
Skilfull i'th' Harpe, and Melodie:
For whose affection, Lydia, I
(So Fate spares her) am well content to die.
Lyd.
My heart now set on fire is
By Ornithes sonne, young Calais;
For whose commutuall flames here I
(To save his life) twice am content to die.
Hor.
Say our first loves we sho'd revoke,
And sever'd, joyne in brazen yoke:
Admit I Cloe put away,
And love againe love-cast-off Lydia?
Lyd.
Though mine be brighter then the Star;
Thou lighter then the Cork by far:
Rough as th'Adratick sea, yet I
Will live with thee, or else for thee will die.
КЛЕВЕТНИКУ
Там, где мои стихи почтят хвалой,
Твой черный ноготь метит злой хулой;
Язви его нарыв, иль день и ночь
Его терзай, чтоб с пальца сгинул прочь!
И не проси пощады, клеветник,
Скребись, чешись, но придержи язык;
В моих стихах есть пятна, что зудят,
Почешешь, поскребешь – я буду рад.
To the Detracter.
Where others love, and praise my Verses; still
Thy long-black-Thumb-nail marks 'em out for ill:
A fellon take it, or some Whit-flaw come
For to unslate, or to untile that thumb!
But cry thee Mercy: Exercise thy nailes
To scratch or claw, so that thy tongue not railes:
Some numbers prurient are, and some of these
Are wanton with their itch; scratch, and 'twill please.
НАДЕЖДА ВООДУШЕВЛЯЕТ.
Одна лишь мысль у тех, кто рвется в бой:
Победа возместит ущерб любой.
Hope heartens.
None goes to warfare, but with this intent;
The gaines must dead the feare of detriment.
О ТОМ ЖЕ.
- Из всех поэтов любишь ты каких? -
И вот ответ: “Их нет уже в живых”.
Умру и я; тогда ты и ко мне
Любовь, иль зависть ощутишь вполне.
Upon the same.
I ask't thee oft, what Poets thou hast read,
And lik'st the best? Still thou reply'st, The dead.
I shall, ere long, with green turfs cover'd be;
Then sure thou't like, or thou wilt envie me.
УТЕШЕНИЕ В ПОРАЖЕНИИ.
Пусть воин тем утешится, что он
Рукою полководца побежден.
Some comfort in calamity.
To conquer'd men, some comfort 'tis to fall
By th'hand of him who is the Generall.
СТРАТ
Страт был прислужкой старшим в магазине,
Слыхал, он – главный в дамской свите ныне.
Он выше рангом стал? Нет; говорят:
Кем прежде был, тем и остался Страт.
Upon Strut.
Strut, once a Fore-man of a Shop we knew;
But turn'd a Ladies Usher now, ('tis true:)
Tell me, has Strut got ere a title more?
No; he's but Fore-man, as he was before.
О МОЛОДОЙ МАТЕРИ МНОГИХ ДЕТЕЙ
Пусть матери, моих увидев чад,
Хвалой и жалостью меня почтят.
Хвалой за то, что деток нарожала,
И жалостью - что я жила так мало.
Upon a young mother of many children.
Let all chaste Matrons, when they chance to see
My num'rous issue: Praise, and pitty me.
Praise me, for having such a fruitfull wombe;
Pity me too, who found so soone a Tomb.
ЕГО ЖЕЛАНИЕ
Юпитеру молись – он тот,
Кто отбирает и даёт:
Пусть обустроит землю нам,
Свой ум я обустрою сам.
His wish.
It is sufficient if we pray
To Jove, who gives, and takes away:
Let him the Land and Living finde;
Let me alone to fit the mind.
Кинфий за ухо щипнул,
Поученье нам шепнул:
Девы локоны завиты –
Это змеи ядовиты.
Взор, уста, упругий стан –
Это все глупцам капкан.
Пальцы, что нежны, белы –
Это путы, кандалы,
Чтобы взять мужчин в полон,
Тех, кто ленью поражён.
Так трудись, живи свободно,
Сбросив цепи, мне подобно,
Кто докажет, хоть сейчас, -
Лень к любви склоняет нас.
Disswasions from Idleness.
Cynthius pluck ye by the eare,
That ye may good doctrine heare.
Play not with the maiden-haire;
For each Ringlet there's a snare.
Cheek, and eye, and lip, and chin;
These are traps to take fooles in.
Armes, and hands, and all parts else,
Are but Toiles, or Manicles
Set on purpose to enthrall
Men, but Slothfulls most of all.
Live employ'd, and so live free
From these fetters; like to me
Who have found, and still can prove,
The lazie man the most doth love.
О ЗАКЛЮЧЕНИИ В ТЮРЬМУ ЕПИСКОПА ЛИНКОЛЬНА
День не бывал еще столь истощен
Дождями – редко видел отдых он.
Ночь – столь мрачна, но знала, что восход
Вслед за последней стражею придет.
Темницы мрак столь не бывал глубок,
Что луч дневной туда пройти не мог.
Луна и море – так не убывали,
Они в надежде пополненья ждали.
Так вы, хотя тюрьма сгибает вас,
И ночь, и сил скудеющий запас,
Взойдете вновь, когда туман спадёт,
Украсив, как звезда, небесный свод.
Пускай могучий Цезарь скажет слово,
Чтоб рухнули решетки и оковы,
Как в день, когда земля встряхнула стены,
Апостолов освободив из плена.
Да сбудется желанное вполне,
Хотя добры вы не были ко мне,
Изранив сердце мне, и ничего
Не сделали, чтоб излечить его.
Скорбь вызвав по себе; и все ж я дам
Для ваших ран и масло и бальзам.
Upon the Bishop of Lincolne's Imprisonment.
Never was Day so over-sick with showres,
But that it had some intermitting houres.
Never was Night so tedious, but it knew
The Last Watch out, and saw the Dawning too.
Never was Dungeon so obscurely deep,
Wherein or Light, or Day, did never peep.
Never did Moone so ebbe, or seas so wane,
But they left Hope-seed to fill up againe.
So you, my Lord, though you have now your stay,
Your Night, your Prison, and your Ebbe; you may
Spring up afresh; when all these mists are spent,
And Star-like, once more, guild or Firmament.
Let but That Mighty Cesar speak, and then,
All bolts, all barres, all gates shall cleave; as when
That Earth-quake shook the house, and gave the stout
Apostles, way (unshackled) to goe out.
This, as I wish for, so I hope to see;
Though you (my Lord) have been unkind to me:
To wound my heart, and never to apply,
(When you had power) the meanest remedy:
Well; though my griefe by you was gall'd, the more;
К РОСАМ
Песня.
Горю, горю, прошу, приди,
Своей росою остуди.
Святым огнем я поглощен,
Хотя благоухает он.
Не все ль равно, где сгинуть мне:
В особом, общем ли огне?
Что лучше? Утонуть в воде,
Иль в масле розовом? Везде
Ждет смерть одна; и я умру,
Слезою остуди жару;
Зову, но ах! Ты от огня
Спасаешь всех, но не меня.
140. To Dewes.
A Song.
I burn, I burn; and beg of you
To quench, or coole me with your Dew.
I frie in fire, and so consume,
Although the Pile be all perfume.
Alas! the heat and death's the same;
Whether by choice, or common flame:
To be in Oyle of Roses drown'd,
Or water; where's the comfort found?
Both bring one death; and I die here,
Unlesse you coole me with a Teare:
Alas! I call; but ah! I see
Ye coole, and comfort all, but me.
ПРОКЛЯТИЕ.
Песня.
Уйди, клятвопреступник; если все ж
К моим останкам снова ты придешь,
И осмеешь мой прах священный ты,
И вопросишь, где женской красоты
Достоинства, и втопчешь в грязь, презрев,
Мои цветы, дары невинных дев:
О, фурии! пусть вихрь ворвется в склеп,
И вверх взметет мой прах, чтоб ты ослеп.
The Curse.
A Song.
Goe, perjur'd man; and if thou ere return
To see the small remainders in mine Urne:
When thou shalt laugh at my Religious dust;
And ask, Where's now the colour, forme and trust
Of Womans beauty? and with hand more rude
Rifle the Flowers which the Virgins strew'd:
Know, I have pray'd to Furie, that some wind
May blow my ashes up, and strike thee blind.
1
ГРИЛЛЬ
Грилль ест, но не творит молитвы он:
То ли не дышит, чтоб остыл бульон,
То ли вскипит его слюна в жарком, -
Но Грилль не в силах двинуть языком.
2
ГРИЛЛЬ
Когда Грилль ест, он на молитву скуп:
То дует, чтоб остыл горячий суп,
То о жаркое обожжет свой рот, -
На ум ему молитва не идет.
Upon Gryll.
Gryll eates, but ne're sayes Grace; To speak the troth,
Gryll either keeps his breath to coole his broth;
Or else because Grill's roste do's burn his Spit,
Gryll will not therefore say a Grace for it.
СКОРБЬ О г. ДЖ. УОРРЕ
Какие знанья, ум и честь,
И дарованья, что не счесть,
Почили с ним; чье имя – в славе,
Кто сам быть мудрой книгой вправе.
Коль ты придешь, читатель милый,
Слезой почтить его могилу,
Скорби о нем, о коем днесь
Все монументы плачут здесь.
Upon the much lamented, Mr. J. Warr.
What Wisdome, Learning, Wit, or Worth,
Youth, or sweet Nature, co'd bring forth,
Rests here with him; who was the Fame,
The Volumne of himselfe, and Name.
If, Reader, then thou wilt draw neere,
And doe an honour to thy teare;
Weep then for him, for whom laments
Not one, but many Monuments.
ГОРЯЧИЙ ПИРОГ
Вчера на ужин поданный пирог
Так обжигал, что есть никто не мог:
Ферз на пирог три раза дул, пока
Не охладил его наверняка.
Казалось, можно есть, но вот финал:
Никто его не ел – он провонял.
The Custard.
For second course, last night, a Custard came
To th'board, so hot, as none co'd touch the same:
Furze, three or foure times with his cheeks did blow
Upon the Custard, and thus cooled so:
It seem'd by this time to admit the touch;
But none co'd eate it, 'cause it stunk so much.
ГОСПОЖЕ ЭЛИЗАБЕТ УИЛЛЕР,
ПОД ИМЕНЕМ АМАРИЛЛИС
Когда под звон весны закрылись
В дремоте очи Амариллис,
Малиновка к ней подлетела,
И, видя неподвижным тело,
Дабы укрыть его, листвы
Насобирала, но, увы,
Лишь приступила, как у спящей
Открылись веки, день бодрящий
В глазах зажегся – и стремглав
Умчалась птаха прочь, вскричав:
Она не умерла! Листвы не надо!
О как же обмануться сердце радо!
Upon Mrs. Eliz: Wheeler, under the name of Amarillis.
Sweet Amarillis, by a Spring's
Soft and soule-melting murmurings,
Slept; and thus sleeping, thither flew
A Robin-Red-brest; who at view,
Not seeing her at all to stir,
Brought leaves and mosse to cover her:
But while he, perking, there did prie
About the Arch of either eye;
The lid began to let out day;
At which poore Robin flew away:
And seeing her not dead, but all disleav'd;
He chirpt for joy, to see himself disceav'd.
О ГЛАЗКО
Эпиг.
Теперь зубов у Глазко – целый ряд;
Желты, но не гниют и не болят.
Всего их шесть – четыре с черной гранью
Когда-то составляли кость баранью.
Не ради пользы, ублажая очи,
Он днем их носит, и снимает к ночи.
Upon Glasco.
Epig.
Glasco had none, but now some teeth has got;
Which though they furre, will neither ake, or rot.
Six teeth he has, whereof twice two are known
Made of a Haft, that was a Mutton-bone.
Which not for use, but meerly for the sight,
He weares all day, and drawes those teeth at night.
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
В часах песочных здесь – вода,
И это правда, господа;
Причуда в том, как я читал,
Что слезы любящих, в кристалл
Не превращаясь, вниз текут
Из полного - в пустой сосуд,
И струйкой, языком воды,
Выводят звонкие лады;
Уносит смерть влюблённых, но
Слёзам их смолкнуть не дано.
127. The Houre-glasse.
That Houre-glasse, which there ye see
With Water fill'd, (Sirs, credit me)
The humour was, (as I have read)
But Lovers tears inchristalled,
Which, as they drop by drop doe passe
From th'upper to the under-glasse,
Do in a trickling manner tell,
(By many a watrie syllable)
That Lovers tears in life-time shed,
Do restless run when they are dead.
О ЛИЛИИ, ВСТУПАЮЩЕЙ В БРАК С РОЗОЙ.
Сей чудный день – благословенный знак,
Ведь с Розой Лилия вступает в брак!
А что потом? Покажет нам весна,
Взойдут ли их потомства семена.
Upon one Lillie, who marryed with a maid call'd Rose.
What times of sweetnesse this faire day fore-shows,
When as the Lilly marries with the Rose!
What next is lookt for? but we all sho'd see
To spring from these a sweet Posterity.
Я уходил, и мною скорбь владела,
Как если бы с душой прощалось тело;
Ты не жалела, не была в слезах,
Но видела печаль в моих глазах.
Тебя поцеловав, ни да, ни нет,
Ни вздоха не услышал я в ответ.
Мне странно, что так чёрство ты должна
Доказывать, как ты ко мне нежна.
Скажи, была ль в твоих глазах в ту ночь
Хотя б слеза, когда ушел я прочь?
Утешь меня; но подтвердит Эрот –
Восприняла без слёз ты мой уход.
His parting from Mrs Dorothy Keneday.
When I did goe from thee, I felt that smart,
Which Bodies do, when Souls from them depart.
Thou did'st not mind it; though thou then might'st see
Me turn'd to tears; yet did'st not weep for me.
'Tis true, I kist thee; but I co'd not heare
Thee spend a sigh, t'accompany my teare.
Me thought 'twas strange, that thou so hard sho'dst prove,
Whose heart, whose hand, whose ev'ry part spake love.
Prethee (lest Maids sho'd censure
thee) but say
Thou shed'st one teare, when as I went away;
And that will please me somewhat: though I know,
And Love will swear't, my Dearest did not so.
ПОГРЕБЕНИЕ ЛЕАНДРА
Когда Леандр погиб средь вод,
Не поражал сердца Эрот,
Но на утесе, одинок,
Сидел он, слез лия поток.
И все вздыхал, почти без сил,
И светочи свои гасил:
И, сжав главу руками в горе,
Вскричал: “О, как жестоко море!”,
Скорбя, на Геллеспонт взглянул,
Как если б сам в нем утонул.
Сказал бы больше он едва ли,
Потоки слез его сковали
Leanders Obsequies.
When as Leander young was drown'd,
No heart by love receiv'd a wound;
But on a Rock himselfe sate by,
There weeping sup'rabundantly.
Sighs numberlesse he cast about,
And all his Tapers thus put out:
His head upon his hand he laid;
And sobbing deeply, thus he said,
Ah cruell Sea! and looking on't,
Wept as he'd drowne the Hellespont,
And sure his tongue had more exprest,
But that his teares forbad the rest.
ЭПИТАФИЯ ПОЧТЕННОЙ МАТРОНЕ
Все дни блюдя святой обет,
Жила я семь и сорок лет.
Сынов имела, шестерых,
И дочь одну, сестрицу их:
Невеста-дочь, добра, мила,
Лишь девять лун, как умерла.
Была я верная жена,
Теперь в постели я одна.
An Epitaph upon a sober Matron.
With blamelesse carriage, I liv'd here,
To' th'(almost) sev'n and fortieth yeare.
Stout sons I had, and those twice three;
One onely daughter lent to me:
The which was made a happy Bride,
But thrice three Moones before she dy'd.
My modest wedlock, that was known
Contented with the bed of one.
НЕДОВОЛЬНОМУ ЧИТАТЕЛЮ
Коль первый не увлек тебя стишок,
Считай, что это - худшие из строк;
Но если до конца прочтешь мой том,
И будешь все же морщить нос притом,
Упрямец! коль ты всем по горло сыт,
Пускай тебя чесотка поразит.
To the soure Reader.
If thou dislik'st the Piece thou light'st on first;
Thinke that of All, that I have writ, the worst:
But if thou read'st my Booke unto the end,
And still do'st this, and that verse, reprehend:
O Perverse man! If All disgustfull be,
The Extreame Scabbe take thee, and thine, for me.
To his Booke.
Come thou not neere those men, who are like Bread
O're-leven'd; or like Cheese o're-renetted.
Того из нас подальше сторонись,
Кто как творог иль тесто перекис.
РАСХОДЫ РАЗОРЯЮТ
Будь бережлив, и бойся нищеты,
От частых трат лишь разоришься ты.
Expences Exhaust.
Live with a thrifty, not a needy Fate;
Small shots paid often, waste a vast estate.
ГРАФУ УЭСТМОРЛЕНДУ
Когда в свой срок и я закончу дни,
Мое потомство пестуй и храни:
Оно взрастет с теченьем долгих лет
С твоей поддержкой, (граф Уэстморленд).
To the Earle of Westmerland.
When my date's done, and my gray age must die;
Nurse up, great Lord, this my posterity:
Weak though it be; long may it grow, and stand,
Shor'd up by you, (Brave Earle of Westmerland.)
В ОЖИДАНИИ ЛЮБВИ
Пока в груди горит любви огонь,
О, снег, щади его! О, град, не тронь!
Погасит искру капля, но когда
Та разгорится – не зальет вода.
Хочу любви; пусть рухнет жизнь моя,
Иль пусть из холода восстану я.
ПРОТИВ ЛЮБВИ
Пока есть жар, но сердце не в огне,
О, снег, о, холод, помогите мне!
Погасит искру капля, но когда
Та разгорится – не зальет вода.
Сгорать в любви? Нет, лучше мне пропасть,
Иль, возродившись, в холод вечный впасть.
Against Love.
When ere my heart, Love's warmth, but entertaines,
O Frost! O Snow! O Haile forbid the Banes.
One drop now deads a spark; but if the same
Once gets a force, Floods cannot quench the flame.
Rather then love, let me be ever lost;
Or let me 'gender with eternall frost.
ПЕСНЬ О РАДОСТИ
Коль судьба к нам столь добра,
Будем петь мы до утра;
Веселиться, танцевать,
И подружек целовать;
Увенчавшись виноградом,
Будем пить всю ночь мы рядом;
Славься Бахус! Тирс тряхнём,
Лавр с похмелья пожуём;
Оживим Анакреона,
Напоим – вернем Харону;
Сложим песнь тебе, Гораций,
Смерть придет – прогонит Граций:
Вильсон и Готье тогда
Петь не будут никогда.
A Lyrick to Mirth.
WHILE the milder fates consent,
Let's enjoy our merriment :
Drink, and dance, and pipe, and play ;
Kiss our dollies night and day :
Crowned with clusters of the vine,
Let us sit, and quaff our wine.
Call on Bacchus, chant his praise ;
Shake the thyrse, and bite the bays :
Rouse Anacreon from the dead,
And return him drunk to bed :
Sing o'er Horace, for ere long
Death will come and mar the song :
Then shall Wilson and Gotiere
Never sing or play more here.
1
О КАФФЕ,
Эпиг.
Кафф слушает псалмы во дни поста,
А дома у него постель пуста.
И мрачен он, и столь ему отвратно,
Что в церкви спать не может он бесплатно.
2
О КАФФЕ,
Эпиг.
По воскресеньям Кафф не ходит в храм,
Ему от проповеди скучно там;
Он с ложа не встает, ему тревожно,
Что в церкви спать бесплатно невозможно.
Upon Cuffe.
Epig.
Cuffe comes to Church much; but he keeps his bed
Those Sundayes onely, when as Briefs are read.
This makes Cuffe dull; and troubles him the most,
Because he cannot sleep i'th' Church, free-cost.
О ФОНЕ, ШКОЛЬНОМ УЧИТЕЛЕ.
Эпиг.
У Фона бакенбарды по щекам
Растут подобно мощным ивнякам:
Он, прутья взяв из этих ивняков,
Порой сечет плохих учеников.
Upon Fone a School-master.
Epig.
Fone sayes, those mighty whiskers he do's weare,
Are twigs of Birch, and willow, growing there:
If so, we'll think too, (when he do's condemne
Boyes to the lash) that he do's whip with them.
ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО, ЗАПРЕЩАЮЩЕЕ ПЕЧАЛЬ.
Пред смертью праведник душе
Шепнет ”Ступай”, и не дыша
Друзья следят: ушла уже,
Иль нет еще его душа.
Так бы и нам уйти в свой час
Без лишних вздохов и речей;
Не выставляя напоказ
Любви и радости своей.
Земля, кружась, творит химер
И страх; умы потрясены;
Но содроганья дальних сфер ,
Хоть и грозней, нам не страшны.
Страсть – это плоть земной любви,
Она не примет забытье
Отсутствия, ведь с ним, увы,
Уйдет все то, в чем суть ее.
Но столь чиста любовь у нас,
Что не постичь ее умом,
Когда не видим губ и глаз
Наедине с тобой вдвоем.
Я ухожу, но мы – одно,
Двоих нас не разъединить,
Как золотое полотно,
Когда растягивают в нить.
И все ж нас двое: ты и я,
Мы – ножки циркуля, и круг
Ведут один два острия,
Ты – в центре, я – тебя вокруг.
Чем дальше от тебя кружу,
Тем больше клонишься ко мне,
Но лишь к тебе я подхожу,
Ты выпрямляешься вполне.
Ты – центр души моей, когда
Я вкруг тебя вершу свой путь,
И потому, что ты тверда,
Могу, где начал, круг замкнуть.
John Donne (1573-1631)
A Valediction: Forbidding Mourning
As virtuous men pass mildly away,
And whisper to their souls, to go,
Whilst some of their sad friends do say,
"The breath goes now," and some say, "No:"
So let us melt, and make no noise,
No tear-floods, nor sigh-tempests move;
'Twere profanation of our joys
To tell the laity our love.
Moving of th' earth brings harms and fears;
Men reckon what it did, and meant;
But trepidation of the spheres,
Though greater far, is innocent.
Dull sublunary lovers' love
(Whose soul is sense) cannot admit
Absence, because it doth remove
Those things which elemented it.
But we by a love so much refin'd,
That ourselves know not what it is,
Inter-assured of the mind,
Care less, eyes, lips, and hands to miss.
Our two souls therefore, which are one,
Though I must go, endure not yet
A breach, but an expansion,
Like gold to airy thinness beat.
If they be two, they are two so
As stiff twin compasses are two;
Thy soul, the fix'd foot, makes no show
To move, but doth, if the' other do.
And though it in the centre sit,
Yet when the other far doth roam,
It leans, and hearkens after it,
And grows erect, as that comes home.
Such wilt thou be to me, who must
Like th' other foot, obliquely run;
Thy firmness makes my circle just,
And makes me end, where I begun.
ХУДОЖНИК, НАПИШИ ПОРТРЕТ.
Возьми-ка, Лупо, ты ж мастак,
Лазурь и Умбру, Сурик, Лак;
И Кисти в краски погрузи,
И Бриджмена изобрази;
Пусть на себя похож сей лжец,
Прыщавый, старый, жалкий льстец:
У щек – иссиня-красный цвет,
А нос и губы – фиолет.
Еще на рожу положи
Наросты краски цвета ржи:
Пусть у него надутый вид,
Как будто речь он говорит;
А впрочем, нет; дыханья смрад
Тебя сразит быстрей, чем яд.
To the Painter, to draw him a Picture.
Come, skilfull Lupo, now, and take
Thy Bice, thy Umber, Pink, and Lake;
And let it be thy Pensils strife,
To paint a Bridgeman to the life:
Draw him as like too, as you can,
An old, poore, lying, flatt'ring man:
His cheeks be-pimpled, red and blue;
His nose and lips of mulbrie hiew.
Then for an easie fansie; place
A Burling iron for his face:
Next, make his cheeks with breath to swell,
And for to speak, if possible:
But do not so; for feare, lest he
Sho'd by his breathing, poyson thee.
Пятнашки или последние в аду.
Последним, нам, в аду, зачем страшиться
Ужасных мук или цепей темницы?
Коль мы, целуясь, попадем в беду,
Не лучше ль быть и первыми в Аду.
Barly-Break:
or, Last in Hell.
We two are last in Hell: what may we feare
To be tormented, or kept Pris'ners here?
Alas! If kissing be of plagues the worst,
We'll wish, in Hell we had been Last and First.
НЕТ НУЖДЫ, КОГДА ЕСТЬ НЕОБХОДИМОЕ.
1
Всяк может хлеб с водой подать;
Нужна ль иная благодать?
А нам давай и часть налога;
Природе же не надо много.
2
Никто не беден с хлебом и водой;
Имея их, столкнешься ли с нуждой?
Хотя мы много тратим из налога,
Природе надобно совсем немного.
No want where there's little.
To Bread and Water none is poore;
And having these, what need of more?
Though much from out the Cess be spent,
Nature with little is content.
На Бланш.
Клянется Бланш: вполне красив мой муж;
Хотя он пучеглаз, и лыс к тому ж.
А уши – кожаные крылья: взмах –
И голова умчится на крылах.
Upon Blanch.
Blanch swears her Husband's lovely; when a scald
Has blear'd his eyes: Besides, his head is bald.
Next, his wilde eares, like Lethern wings full spread,
Flutter to flie, and beare away his head.
97. Повиновение тиранам.
За добрых королей молись, а злых
Сноси покорно, почитая их.
Обобран, шкуру ли с тебя дерут?
Сын добрый, чти того, кто правит суд.
Не тронь тиранов; боги испокон
Казнят их, узурпировавших трон.
Duty to Tyrants.
Good princes must be pray'd for: for the bad
They must be borne with, and in rev'rence had.
Doe they first pill thee, next, pluck off thy skin?
Good children kisse the rods, that punish sin.
Touch not the Tyrant; Let the Gods alone
To strike him dead, that but usurps a Throne.
ЛЮБОВЬ УБИВАЕТ НУЖДА.
Дай сытость мне; чтоб грела пища кровь:
Живет богатством, роскошью любовь.
А буду беден, холоден и хил –
То разлюблю, что прежде я любил.
Love kill'd by Lack.
Let me be warme; let me be fully fed:
Luxurious Love by Wealth is nourished.
Let me be leane, and cold, and once grown poore,
I shall dislike, what once I lov'd before.
КЛАДЬ ПЧЕЛЫ
Два Купидона пчелки кладь
Нашли – нектар лугов;
Не поделив, пошли искать
Совета у богов.
Венера, дерзость видя в том,
Явилась, и сей клади
Лишив их, миртовым прутом
Побила правды ради.
Затем, уняв их вопль и рев,
Утешив их объятьем,
Обтерла глазки шалунов,
И поделила кладь им.
СБОР ПЧЕЛЫ
Два Купидона раз нашли
Медовой пчелки сбор;
Не поделив, к Богам пошли –
Решить нелегкий спор.
Венера, дерзость видя в том,
Находку отняла,
И гибким миртовым прутом
Их высекла со зла.
Затем, уняв их дикий ор,
Им улыбнулась мило,
Глаза обтерла их, и спор
Меж ними разрешила.
The Bag of the Bee.
About the sweet bag of a Bee,
Two Cupids fell at odds;
And whose the pretty prize shu'd be,
They vow'd to ask the Gods.
Which Venus hearing; thither came,
And for their boldness stript them:
And taking thence from each his flame;
With rods of Mirtle whipt them.
Which done, to still their wanton cries,
When quiet grown sh'ad seen them,
She kist, and wip'd thir dove-like eyes;
And gave the Bag between them.
ЕГО САВАНУ
Приди, вино и соль острот -
Стихов оплот:
Величье, слава и успех
Дней лучших всех;
К чему я шел, словес ловец,
Все и Конец;
Итог моих трудов, тщеты,
Мой саван, - ты.
Невестой, ложем стать сумей
В любви моей.
В одной могиле мы с тобой
Найдем покой;
Здесь вожделенья меркнет власть,
И гаснет страсть,
Ни чувства, ни желанья нет,
Простыл и след,
Не угрожает здесь тюрьма,
И нет ярма,
И вдовы слезы здесь не льют,
Нашли приют.
Клиента не страшит закон,
Спокоен он;
В Суде лежат в пыли дела,
Жизнь замерла;
В Палате Лордов тишина,
Как в царстве сна.
Прошенья, иски не нужны,
Здесь все честны;
Мудры, добры, равны в правах,
Как пыль и прах.
От власти трона и суда
Здесь нет вреда;
Там, где судьба, как пыль земли –
Все короли.
Для всех, кто убаюкан сном –
Здесь кров, и дом;
Иль нам одеждою в шкафах
Лежать в гробах,
Дабы восстать из тлена ей
Для новых дней;
Иль Книгой Книг от глаз вдали
Лежать в пыли,
И, сохранясь от аз до ять,
Из праха встать
В Великий год, Платонов год,
Что к нам грядет.
Robert Herrick (1591-1674)
HIS WINDING-SHEET
Come thou, who art the wine and wit
Of all I've writ;
The grace, the glory, and the best
Piece of the rest;
Thou art of what I did intend
The All, and End;
And what was made, was made to meet.
Thee, thee my sheet.
Come then, and be to my chaste side
Both bed and bride.
We two, as reliques left, will have
One rest, one grave;
And, hugging close, we need not fear
Lust entering here,
Where all desires are dead or cold,
As is the mould;
And all affections are forgot,
Or trouble not.
Here, here the slaves and prisoners be
From shackles free;
And weeping widows, long opprest,
Do here find rest.
The wronged client ends his laws
Here, and his cause;
Here those long suits of Chancery lie
Quiet, or die;
And all Star-chamber bills do cease,
Or hold their peace.
Here needs no court for our Request
Where all are best;
All wise, all equal, and all just
Alike i'th' dust.
Nor need we here to fear the frown
Of court or crown;
Where fortune bears no sway o'er things,
There all are kings.
In this securer place we'll keep,
As lull'd asleep;
Or for a little time we'll lie,
As robes laid by,
To be another day re-worn,
Turn'd, but not torn;
Or like old testaments engrost,
Lock'd up, not lost;
And for a-while lie here conceal'd,
To be reveal'd
Next, at that great Platonic year,
And then meet here.
МУЖЕСТВО НЕ СОКРУШИТЬ
Другу.
Ты на Арго лишь здесь ходил в поход,
И твой корабль щадила бездна вод;
Но знай, мой благородный мореход:
Кто, как Улисс, отважен, тот в морях
Все бури выдержит, забыв про страх;
Спасется даже в тысячах штормах.
No Shipwrack of Vertue.
To a friend.
Thou sail'st with others, in this Argus here;
Nor wrack, or Bulging thou hast cause to feare:
But trust to this, my noble passenger;
Who swims with Vertue, he shall still be sure
(Ulysses-like) all tempests to endure;
And 'midst a thousand gulfs to be secure.
7
Эпиграф:
Умен ты или глуп, велик ты или мал,
Не знаем мы, пока ты слова не сказал. /Саади/
1...умный человек имеет право быть несчастным только из-за женщины, которая стоит того. /М. Пруст/
Лишь только женщина – достойная причина,
Из-за которой вправе горевать мужчина.
2. Добрый человек не тот, кто умеет делать добро, а тот, кто не умеет делать зла. /В.О. Ключевский/
Добр – не творящий добрые дела,
А не творящий никакого зла.
3. Завещаю: ни в чем не усердствуй, Во всем выбирай середину, Тот же увидишь успех, что и трудясь тяжело. /Феогнид/
Ни в чем не усердствуй, ведь мера одна – середина;
Тот же увидишь успех, что и трудясь, как скотина.
4. Ревность часто не что иное, как беспокойное устремление к тирании, перенесенное в сферу любви. /М. Пруст/
Ревность – это устремленье к власти,
Проявляемое в сфере страсти.
5. Новые взгляды сквозь старые щели. /Г. Лихтенберг/
Новые взгляды сквозь старые щели
Не приведут нас к желаемой цели.
6. Ни один льстец не льстит так искусно, как самолюбие. /Ф. Ларошфуко/
Наш эгоизм – говорил мудрец –
Самый искусный на свете льстец.
7. Воображение поэта, удручённого горем, подобно ноге, заключённой в новый сапог. /К. Прутков/
Поэт с удрученной душой средь дорог, -
Как нога, заключенная в новый сапог.
8. Глупости так глубоко в нас засели, что всегда что-нибудь останется; но постараемся оставить лишь самое неизбежное. /Цицерон/
Все глупости, что в нас, не уничтожим;
Оставим те, без коих мы не можем.
9. Почему тебе книжек своих не дарю я? Чтобы своих собственных ты мне никогда не дарил. /Марциал/
Книжек своих не дарю я, о, нет,
Чтоб мне не дарили своих в ответ.
10. Правители нуждаются в мудрецах значительно больше, чем мудрецы в правителях. /Фома Аквинский/
Цари нуждаются сильнее в мудрецах,
Чем сами мудрецы нуждаются в царях.
6
1. Первый бой - труднейший бой! Выдержишь - потом, как хочешь, можешь маневрировать. /Теренций/
В первый бой не осрамись, не будь скотом;
Сколько хочешь маневрируй, но потом.
2. Худших везде большинство. /Фалес/
С небом теряем родство:
Худших – везде большинство.
3. Последовательная смена людей есть один человек, пребывающий вечно. /Б. Паскаль/
Последовательная смена людей есть один человек, пребывающий вечно. /Б. Паскаль/
Смена людей каждый новый век –
Это вечно живущий один человек.
4. Если есть у тебя нечто лучшее, предложи, если ж нет - покоряйся. /Гораций/
Когда есть лучшее, то предложи,
Не покоришься – уличат во лжи.
5. Человек не может заставить себя свернуть с пути, на котором он до сих пор неизменно преуспевал. /Н. Макиавелли/
Как это трудно на виду у всех
Свернуть с пути, где ты имел успех!
6. Людей мучают не вещи, а представления о них. /Эпиктет/
Не вещи мучают людей,
А о вещах набор идей.
7. Без труда талант - это фейерверк: на мгновение ослепляет, а потом ничего не остается. /Р. Мартен дю Гар/
Без труда талант – как фейерверк:
Только вспыхнет ярко – и померк.
8. Движущиеся тело и движение удовлетворительно не различимы. /Оккам/
Не расцепить ни в частности, ни в целом
Само движенье с движущимся телом.
9. Кто может - грабит, кто не может - ворует. /Д.И. Фонвизин/
О, Русь! Куда ни кинешь взор:
Кто не грабитель – значит вор.
10. Жизнь подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные торговать, а самые счастливые - смотреть. /Пифагор/
Жизнь есть игра: кто спорит, кто торгует,
Судьба глядеть лишь избранным дарует.
5
1.Некоторые люди скрывают свой ум гораздо тщательнее, чем свою глупость. /Д. Свифт/
Есть люди – Свифт сказал (а, может, Юм) –
Кто тщательней, чем глупость, прячут ум.
2. Труд избавляет человека от трех главных зол - скуки, порока и нужды. /Ф. Вольтер/
От скуки и порока, и нужды
Нас избавляют многие труды.
3.Движение живых существ всего мира сводится к непрерывной циркуляции навоза. /Ж. и Э. Гонкуры/
Какая ни случись метаморфоза –
Все сводится к движению навоза.
4. Лесть всегда нам нравится, когда она касается качеств, которых нам недостает. /Г. Филдинг/
Приятна лесть, когда коснется в нас
Тех качеств, коих невелик запас.
5. Добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно так же, как и дурными. /Н. Макиавелли/
Добро ли, зло ли мы творим, однако
Порой нас ненавидят одинако.
6. Принципы всегда осуществляются медленно, но люди всегда торопятся. /О. Бальзак/
Неспешен ход истории, а люди –
Им подавай все сразу, и на блюде.
7. Нельзя быть настоящим математиком, не будучи немного поэтом. /К.Вейерштрасс/
Нельзя быть Математиком, при этом
Не будучи немножечко поэтом.
8. Писал он обычно напряженно и остроумно, с такой краткостью, что мыслей было больше, чем слов. /Порфирий о Плотине/
Писал столь кратко Плотин, филосОф,
Что мыслей было более, чем слов.
9. Люди - это малые боги. /Г. Лейбниц/
Суждения Лейбница были не строги:
Люди – считал он – это малые боги.
10. Все свое я ношу с собой. /Ксенофан/
За чужим не рвусь я в бой;
Все свое ношу с собой.
4.
1. Жизнь - это вечность в миниатюре. /Р. Эмерсон/
Жизнь – это вечность, но в миниатюре,
А, значит, вечность, - это жизнь в Натуре.
2. Нет ничего настолько исправного, чтобы в нем не было ошибок. /Ф. Петрарка/
Нет ничего – прочел я у Петрарки –
Столь верного, чтоб не было помарки.
3. Требовать благодарности за каждое из своих благодеяний - значит торговать ими. /А. Декурсель/
Не требуй благодарности, - иначе
Беднее станешь ты, а не богаче.
4. Сколько людей не ходило бы в церковь, если бы их видел там один Господь Бог! /Ж. Пети-Сан/
Людей бы в церковь не ходило очень много,
Когда б их там никто не видел, кроме Бога.
5. Большинство людей глупы, и всякий дурачится на свой лад. /Эразм Роттердамский/
Мы глупы в большинстве своем, но всяк
Дурачится по-своему дурак.
6. Золотая узда не сделает клячу рысаком. /Сенека Старший/
Узда, хоть в золоте, наверняка
Не сделает из клячи рысака.
7.То, что нельзя исправить, не следует и оплакивать. /Б. Франклин/
Что не исправить нашему уму,
Над тем и сердцу плакать ни к чему.
8. Противник, вскрывающий ваши ошибки, гораздо полезнее, чем друг, скрывающий их. /Леонардо да Винчи/
Полезней недруг, тычущий в ошибки,
Чем друг, их укрывающий в улыбке.
9. Чем страсть сильнее, тем печальней бывает у нее конец. /В. Шекспир/
Не забывайте, выходя из спальней:
Чем страсть сильней, тем кончится печальней.
10. Мы на многое не отваживаемся не потому, что оно трудно. Оно трудно именно потому, что мы на него не отваживаемся. /Сенека Старший/
Нам тяжек труд порой лишь потому,
Что мы страшимся приступить к нему.
21. Замужество открывает женщине глаза на саму себя. /Кузьма Чорный/
Замужняя, любя иль не любя,
Глаза откроет на саму себя.
22. Кто просит у судьбы только необходимое, часто получает от нее излишнее. /П. Буаст/
Кто просит у судьбы лишь ради бога,
Частенько получает очень много.
23. Идея неизменно посрамляла себя, как только она отделялась от интереса. /К. Маркс, Ф. Энгельс/
Идея всякий раз теряла вес,
Когда с ней расходился интерес.
24. Сочинять не так уж трудно, труднее всего - зачеркивать лишние ноты. /Брамс/
Нетрудно сочинять, трудней потом
Ненужное вычеркивать пером.
25. Успех часто бывает единственной видимой разницей между гением и безумием. /П. Буаст/
А гения, как Буаст замечает,
Успех лишь от безумца отличает.
26. Страх - всегдашний спутник неправды. /В. Шекспир/
Живет в пролгавшихся сердцах
Неправды вечный спутник – страх.
27. Тень живет лишь при свете. /Ж. Ренар/
Как тень идет за светом тут и там,
Так смерть за жизнью ходит по пятам.
28. Уразумей, чтобы уверовать. /Августин/
Дабы уверовать, христианин,
Уразумей, - заметил Августин.
29. Пусть судьба растопчет меня, я посмотрю, не станет ли ей стыдно. /Н. Макиавелли/
Пускай, Судьба, меня ты втопчешь в грязь,
Не пожалеешь ли, себя стыдясь?
30. Можно сопротивляться вторжению армий, вторжению идей сопротивляться невозможно. /В. Гюго/
Вторжению врагов сопротивляться сложно,
Вторжению идей – и вовсе невозможно.
11. Быть богатым отнюдь не означает быть счастливым, как обладать женщиной отнюдь не означает любить ее. /А. Ривароль/
В богатстве счастья может и не быть;
Иметь гарем (жену) – не то же, что любить.
12. Талант - дар, над которым властвует человек; гений - дар, властвующий над самим человеком. /Д. Лоуэлл/
Талант – нам свыше в услуженье дан,
А гений – наш владыка и тиран.
13. Ум всегда в дураках у сердца. /Ф. Ларошфуко/
Ум вечно спорит с сердцем о правах,
Но ум всегда у сердца в дураках.
14. Что такое воля, как не мысль, переходящая в дело! /А. Бестужев-Марлинский/
Что наша воля, встроенная в тело?
Она – лишь мысль, что переходит в дело.
15. Мир, купленный очень дорого, редко бывает продолжительным. /П. Бови/
Тот мир, что куплен дорогой ценой,
Почти всегда кончается войной.
16. ...греки, вложившие в такое множество слов так мало мыслей. /Ф. Вольтер/
У греков – море сказанных речей,
Но мыслей в них – лишь маленький ручей.
17. Опыт - это не то, что происходит с человеком, а то, что делает человек с тем, что с ним происходит. /О. Хаксли/
Что опыт наш? Все прожитое нами?
Нет, то, что с прожитым творим мы сами.
18. Жизнь человеческая на земле не просто воинское служение, а бой. /Ф. Петрарка/
Жизнь на земле, как на войне любой, -
Не просто служба воинская – бой.
19. Жалок тот ученик, который не превосходит своего учителя. /Леонардо да Винчи/
Тот ученик воистину убог (не выучил урок,),
Кто превзойти учителя не смог.
20. Предосторожность проста, а раскаяние многосложно. /И. Гёте/
Предусмотри заране все, что можно:
Раскаиваться после – многосложно.
1. Армейская дисциплина тяжела, но это тяжесть щита, а не ярма. /А. Ривароль/
Тяжка армейской службы маята,
Но это тяжесть не ярма – щита.
2. Мораль - это важничанье человека перед природой. /Ф. Ницше/
Мораль – всего лишь пред тобой, Природа,
Гордыня человеческого рода.
3. Пусть о себе мнит каждый, что хочет. /Овидий/
Выпячивая грудь свою, как кочет,
Пусть каждый о себе мнит все, что хочет.
4. Если в книге восемьдесят процентов правды, значит, она на сто процентов лжива. /Ж. Ростан/
Не стоит книга даже цента,
Когда в ней правды полпроцента.
5. Счастье есть лишь мечта, а горе реально. /Вольтер/
Что счастье? Лишь мечта, не боле;
Нет ничего реальней боли.
6. Твое дело - хорошо исполнить возложенную на тебя роль, выбор же роли - дело другого. /Эпиктет/
Нам свыше роль дана, и наше дело -
Ее сыграть, отдавшись ей всецело.
7. Основной тон жизни - это скука, впечатление чего-то серого. /Ж. и Э. Гонкуры/
Что говорить! Куда ни глянешь, сэр,
Тон жизни, в основном, как скука, сер.
8. Кто не знает, что такое мир, не знает, где он сам... /Марк Аврелий/
Мир изучай усердно, без зевоты;
Не зная мира, не узнаешь кто ты.
9. Философская мудрость века настоящего становится всеобщим здравым смыслом века последующего. /Г. Бичер/
То, что добыто мудростью сейчас,
Пребудет завтра здравым смыслом в нас.
10. В начале всяческой философии лежит удивление, ее развитием является исследование, ее концом - незнание. /М. Монтень/
Коль удивимся, станем изучать,
Но кончится незнанием опять.
ЛЮБОВЬ
Мы королей – в том правды есть частица, -
Должны любить сильнее, чем страшиться.
LOVE.
by Robert Herrick
THIS axiom I have often heard,
Kings ought to be more lov'd than fear'd.
Стыд – плохой помощник.
Правителю плохой помощник – стыд;
Тот власть отдаст, кого толпа страшит.
SHAME NO STATIST.
by Robert Herrick
SHAME is a bad attendant to a state :
He rents his crown that fears the people's hate.
ПЛОХОЕ ГОСУДАРСТВО
То государство попадет в беду,
Где короли у толп на поводу.
ILL GOVERNMENT.
by Robert Herrick
PREPOSTEROUS is that government, and rude,
When kings obey the wilder multitude.
ИСТИННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ
Не сан иль стены защитят князей
От злых врагов, а крепость из друзей.
TRUE SAFETY.
by Robert Herrick
'TIS not the walls or purple that defends
A prince from foes, but 'tis his fort of friends.
БОЛЬШИЙ ПОЧЕТ
Держась от подданных своих вдали,
Почет обрящут больший короли.
DISTANCE BETTERS DIGNITIES.
by Robert Herrick
KINGS must not oft be seen by public eyes :
State at a distance adds to dignities.
ПРИСЛУГА ВЛАСТИ
Любовь и Грации, вы испокон –
Прислуга тех, кто властью облечен.
POTENTATES.
by Robert Herrick
LOVE and the Graces evermore do wait
Upon the man that is a potentate.
О КОРОЛЕ
Король бесстрашен должен быть; презрен
Для подданных трусливый суверен.
UPON KINGS.
by Robert Herrick
KINGS must he dauntless ; subjects will contemn
Those who want hearts and wear a diadem.
СУДЬБА
Судьба слепа в дарах, и потому
Кому-то – много, вволю – никому.
FORTUNE.
by Robert Herrick
FORTUNE'S a blind profuser of her own,
Too much she gives to some, enough to none.
ЕГО ПОТЕРИ
Все отнято, лишь ум – пока что мой:
К нему нет счета у Судьбы самой.
HIS LOSS.
by Robert Herrick
ALL has been plundered from me but my wit :
Fortune herself can lay no claim to it.
УВАЖЕНЬЕ К МЕРТВЫМ
Позор живым - не мертвым; трусость это –
Тех поносить, от коих нет ответа.
NO DESPITE TO THE DEAD.
by Robert Herrick
REPROACH we may the living, not the dead :
'Tis cowardice to bite the buried.
О СЛЕЗАХ
Для грешных слезы – только слезы, но
Для ангелов – пикантное вино.
UPON TEARS.
by Robert Herrick
TEARS, though they're here below the sinner's brine,
Above they are the angels' spiced wine.
ВРАЧИ
1
Не против нас врачи; они за нас
Ведут бои, спасая от зараз.
2
Не против нас, врачи; за нас они,
Болезни побеждая искони.
PHYSICIANS.
by Robert Herrick
PHYSICIANS fight not against men ; but these
Combat for men by conquering the disease.
АМБИЦИИ
1
Знай: в достижении высот
Амбиции – что скользкий лед.
2
Стремясь к величию, себя забудь,
Иначе попадешь на скользкий путь
AMBITION. (II)
by Robert Herrick
IN ways to greatness, think on this,
That slippery all ambition is.
БОЛЬШЕ НЕ УВИДИМ
Вседневно толпы мимо нас,
Проходят, исчезая с глаз.
ONCE SEEN AND NO MORE.
by Robert Herrick
THOUSANDS each day pass by, which we,
Once past and gone, no more shall see.
У ЖЕНЩИН НЕТ ОЗНАЧАЕТ ДА
У женщин есть одна черта: всегда
НЕТ говорить, в виду имея ДА.
DENIAL IN WOMEN NO DISHEARTENING TO MEN.
by Robert Herrick
WOMEN, although they ne'er so goodly make it,
Their fashion is, but to say no, to take it.
ЖЕСТОКОСТЬ
Нерон давал приказы, но смотреть
Не стал ни на жестокость, ни на смерть.
CRUELTIES.
by Robert Herrick
NERO commanded ; but withdrew his eyes
From the beholding death and cruelties.
УПОРСТВО
Ты начал действовать? Вперед иди,
И не жалей о том, что позади.
PERSEVERANCE.
by Robert Herrick
HAST thou begun an act ? ne'er then give o'er :
No man despairs to do what's done before.
ЗДОРОВЬЕ
Здоровье – так наука изрекла –
Всего лишь мера хлада и тепла.
HEALTH
by Robert Herrick
HEALTH is no other, as the learned hold,
But a just measure both of heat and cold.
СКОРБЬ
Средь многих разделенный груз скорбей
На горемыку давит послабей.
GRIEF.
by Robert Herrick
SORROWS divided amongst many, less
Discruciate a man in deep distress.
НЕ УДЕРЖАТЬ
Нам долго удержать едва ли
Те земли, что завоевали.
POSSESSIONS.
by Robert Herrick
THOSE possessions short-liv'd are,
Into the which we come by war.
СЛАВА
Что СЛАВА? - Туллий говорит, - Увы,
Всего лишь одобрение молвы.
GLORY. (II)
by Robert Herrick
GLORY no other thing is, Tully says,
Than a man's frequent fame spoke out with praise.
ГНЕВ
Встречай без гнева ЗЛО – и сгинет скоро,
Не то упрочится его опора.
ANGER.
by Robert Herrick
WRONGS, if neglected, vanish in short time,
But heard with anger, we confess the crime.
МЕСТО НА КЛАДБИЩЕ
Нам часто мало места, но жилище
Для всех найдет природа на кладбище.
BURIAL.
by Robert Herrick
MAN may want land to live in ; but for all
Nature finds out some place for burial.
НАГРАДА ЗА УСИЛИЯ
Осилив труд, всяк награжден творец:
Отрадна мысль, что мукам всем конец.
SATISFACTION FOR SUFFERINGS.
by Robert Herrick
FOR all our works a recompence is sure :
'Tis sweet to think on what was hard t' endure.
МИР НЕ ДОЛОГ
Всяк стольный град, коль нет врагов иных,
Страшней врага найдет средь стен своих.
PEACE NOT PERMANENT.
by Robert Herrick
GREAT cities seldom rest ; if there be none
T' invade from far, they'll find worse foes at HOME
ЦЕЛЬ
Коль начал путь свой, продолжай идти;
Важна лишь цель - не трудности пути.
THE END.
by Robert Herrick
IF well thou hast begun, go on fore-right ;
It is the end that crowns us, not the fight.
РУКА И ЯЗЫК
Ведут успешно нас два вожака:
Язык – в дни мира, в дни войны – рука.
THE HAND AND TONGUE.
by Robert Herrick
TWO parts of us successively command :
The tongue in peace ; but then in war the hand
МОРЩИНЫ
Морщины - зримые черты
Уже прокисшей красоты.
WRINKLES.
by Robert Herrick
WRINKLES no more are or no less
Than beauty turned to sourness.
СТОЙКИЕ ДУХОМ
Кто духом стоек, скалам те подобны,
Что в пену обратить гнев волн способны.
A JUST MAN.
by Robert Herrick
A JUST man's like a rock that turns the wrath
Of all the raging waves into a froth.
О ШРАМЕ НА ЛИЦЕ ДЕВЫ
Шрам на лице – как ереси очаг,
Но твой – не схизма – благодати знак.
UPON A SCAR IN A VIRGIN'S FACE.
by Robert Herrick
'TIS heresy in others : in your face
That scar's no schism, but the sign of grace.
НАГРАДА И НАКАЗАНЬЕ
Событий двух не избежать с рожденья:
Иль наказанья, иль вознагражденья.
REWARD AND PUNISHMENTS.
by Robert Herrick
ALL things are open to these two events,
Or to rewards, or else to punishments.
ЖЕСТОКОСТЬ ПРИРОДЫ И ВЛАСТИ
Соединяются в жестокой страсти
Неистовство Природы с мощью власти.
CRUELTY BASE IN COMMANDERS.
by Robert Herrick
NOTHING can be more loathsome than to see
Power conjoin'd with Nature's cruelty.
КРИВЛЯКА
1
Ну, кто ты есть, кривляйся женщин ради,
Меня же ради будь скромней в наряде.
2
Ну, кто ты есть, пред женщиной кичись,
А предо мной быть скромным научись.
LITTLE AND LOUD.
by Robert Herrick
LITTLE you are, for woman's sake be proud ;
For my sake next, though little, be not loud.
КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
Тот, чей корабль тонул, и пару миль
Боится плыть по морю даже в штиль.
SHIPWRECK
by Robert Herrick
HE who has suffered shipwreck fears to sail
Upon the seas, though with a gentle gale.
ЗАКОНЫ
Коль ограничивать законом власть,
То даже тирания может пасть.
LAWS.
by Robert Herrick
WHEN laws full power have to sway, we see
Little or no part there of tyranny.
СЛАВА
1
Прельщает славу не почет,
Но высший смысл ее влечет.
МОЛВА
2
Нет, не вещей порядок для молвы
Существенней, а сумма их, увы.
FAME.
by Robert Herrick
'TIS still observ'd that fame ne'er sings
The order, but the sum of things.
ПРАВДА И ЛОЖЬ
Ложь мажет краской щеки и уста,
А правда безыскусна и проста.
TRUTH AND FALSEHOOD.
by Robert Herrick
TRUTH by her own simplicity is known,
Falsehood by varnish and vermilion.
ПРАВДА И КРИВДА
От правды кривда тем отличена,
Что кривды – много, правда – лишь одна.
TRUTH AND ERROR.
by Robert Herrick
'TWIXT truth and error there's this difference known ;
Error is fruitful, truth is only one.
ПОЭТЫ
Хоть наша речь, как мы, порочна, все же
Она и наша жизнь совсем не схожи.
POETS.
by Robert Herrick
WANTONS we are, and though our words be such,
Our lives do differ from our lines by much.
НЕТ УДАЧИ В ЛЮБВИ
Я люблю, но что, ответьте;
Мне по нраву те и эти;
Все красавицы на свете.
Но моя душа не рада:
Претерпевши муки ада,
Не нашел я ту, что надо.
Все теперь со мной иначе;
Нет, увы, в любви удачи:
Бедняку не стать богаче.
NO LUCK IN LOVE.
by Robert Herrick
I DO love I know not what,
Sometimes this and sometimes that ;
All conditions I aim at.
But, as luckless, I have yet
Many shrewd disasters met
To gain her whom I would get.
Therefore now I'll love no more
As I've doted heretofore :
He who must be, shall be poor.
Когда, седая.
Когда, седая, на закате дней,
Ты сядешь у огня, раскрыв мой том,
Читай и думай, не спеша, о том,
Что был твой взор и глубже и темней.
Сколь многие – кто истинно, кто нет –
Любили красоту твою, но был
Один, кто храм души в тебе любил,
В изменчивом лице печальный свет.
И, к углям наклонясь, шепни себе,
Слегка грустя, как быстро по горам
Любовь на небеса взошла, и там
Средь звёзд укрылась, в тесной их толпе.
КОГДА, СОСТАРЯСЬ.
Когда, состарясь, и клонясь ко сну,
Ты сядешь с этой книгой у огня,
То вспомни взор свой на закате дня
И глаз тенистых блеск, и глубину.
Сколь многие, кто истинно, кто нет,
Любили красоту твою, но был
Один, кто душу чистую любил,
В изменчивом лице печальный свет.
И, с грустью угли шевеля в золе,
Шепни любви, как быстро по горам
Она взошла на небеса, и там
Лицо укрыла в звездной полумгле.
When You Are Old.
WHEN you are old and grey and full of sleep,
And nodding by the fire, take down this book,
And slowly read, and dream of the soft look
Your eyes had once, and of their shadows deep;
How many loved your moments of glad grace,
And loved your beauty with love false or true,
But one man loved the pilgrim Soul in you,
And loved the sorrows of your changing face;
And bending down beside the glowing bars,
Murmur, a little sadly, how Love fled
And paced upon the mountains overhead
And hid his face amid a crowd of stars.
К ЛЮБВИ.
Свободен я; теперь твоих ушей
Не тронут всхлипы дудочки моей;
Прощайте, цепи; золотом звеня,
Ваш плен прекрасный не прельстит меня.
Тот любит рабство, кто разбив оковы,
Его ярму подставит шею снова.
TO LOVE.
by Robert Herrick
I'M free from thee ; and thou no more shalt hear
My puling pipe to beat against thine ear ;
Farewell my shackles, though of pearl they be,
Such precious thraldom ne'er shall fetter me.
He loves his bonds who, when the first are broke,
Submits his neck unto a second yoke.
ЕГО МЕДИТАЦИЯ О СМЕРТИ
Пусть будут дни, что мне отведены,
О смерти думою освящены.
Их мало, но приму, что мне дано:
Будь по-другому - было б все равно.
Так Нестора года считать не след,
А был герой, и прожил много лет.
Дни, громоздясь, идут на смену дням,
Неся хаос, а не порядок нам.
Будь выбор, много дней прожить бы мог,
Жить мог бы мало, будь от жизни прок:
Так помни, слыша похоронный звон,
Что по тебе звонит печально он;
И если примет ночь в объятья сна,
Примнится: плоть моя погребена.
И одеяло одр покроет мой,
Как дерн могильный, непроглядной тьмой.
Не устрашит, когда и простыня,
Как белый саван, ляжет на меня.
Лишь сон проникнет мне в глаза едва,
Поверю я, что плоть моя мертва.
А если пробужусь я наяву,
Сочту – воскрес, и снова я живу.
И разделю удел, что людям дан,
Один для короля и для крестьян.
И взглянет Высший Судия в упор,
И вынесет бесстрастный приговор.
В сей день и слезы не спасут, коль ад
И ужас мрака совесть поразят.
Позволь, пусть поздно, наконец, начать
Соблазна ко греху мне избегать;
Хотя неверно звать соблазн грехом
До той поры, когда пред ним падем.
Так пусть, пока дыханье не ушло,
Жизнь убедит меня, что смерть – не зло.
Верх утешенья: сгинет плоть моя,
Воскресну с торжеством из мертвых я.
His Meditation Upon Death.
by Robert Herrick
BE those few hours, which I have yet to spend,
Blest with the meditation of my end :
Though they be few in number, I'm content:
If otherwise, I stand indifferent.
Nor makes it matter Nestor's years to tell,
If man lives long, and if he live not well.
A multitude of days still heaped on,
Seldom brings order, but confusion.
Might I make choice, long life should be withstood ;
Nor would I care how short it were, if good :
Which to effect, let ev'ry passing-bell
Possess my thoughts, “next comes my doleful knell” ;
And when the night persuades me to my bed,
I'll think I'm going to be buried.
So shall the blankets which come over me
Present those turfs which once must cover me :
And with as firm behaviour I will meet
The sheet I sleep in as my winding-sheet.
When sleep shall bathe his body in mine eyes,
I will believe that then my body dies :
And if I chance to wake and rise thereon,
I'll have in mind my resurrection
Which must produce me to that General Doom,
To which the peasant, so the prince, must come,
To hear the Judge give sentence on the throne,
Without the least hope of affection.
Tears, at that day, shall make but weak defence,
When hell and horror fright the conscience.
Let me, though late, yet at the last, begin
To shun the least temptation to a sin ;
Though to be tempted be no sin, until
Man to th' alluring object gives his will.
Such let my life assure me, when my breath
Goes thieving from me, I am safe in death ;
Which is the height of comfort : when I fall,
I rise triumphant in my funeral.
Affection, partiality.
Его наказ Юлии в случае смерти.
Из тысяч лучшая, час пробил тризны:
Я ставлю точку и в стихах и в жизни.
Срежь волосы свои, слезу лия
На дёрн могилы, где постель моя.
Пусть будут возлиянья, все, что надо
Для отправленья должного обряда;
Любовь поможет, если ты сюда
Придешь, дабы остаться навсегда.
HIS CHARGE TO JULIA AT HIS DEATH.
by Robert Herrick
DEAREST of thousands, now the time draws near
That with my lines my life must full-stop here.
Cut off thy hairs, and let thy tears be shed
Over my turf when I am buried.
Then for effusions, let none wanting be,
Or other rites that do belong to me ;
As love shall help thee, when thou do'st go hence
Unto thy everlasting residence.
О ЛЮБВИ. СОНЕТ.
Любовь, как ты вошла мне в душу?
Через глаза иль через уши?
Иль вместе с искрою огня,
(С душой моей), вошла в меня?
Иль там - частями, здесь - раздельно,
Иль, как душа, что всюду цельна?
Не знаю я, но, как любой,
Могу сказать: когда с тобой
Я расстаюсь – куда же деться
Тебе, как не уйти сквозь сердце?
Of Love. A Sonnet.
by Robert Herrick
How love came in I do not know,
Whether by the eye, or ear, or no ;
Or whether with the soul it came
(At first) infused with the same ;
Whether in part 'tis here or there,
Or, like the soul, whole everywhere,
This troubles me : but I as well
As any other this can tell ;
That when from hence she does depart
The outlet then is from the heart.
В любимой ничто не отвращает.
Что в любви воображу,
Мерзость в том не нахожу:
Будь любимая высокой,
Низкой или кособокой;
Будь она из тех, чей нос
Десять футов перерос;
Будь глаза по цвету разны,
Лоб и уши несуразны;
Будь за щеками у ней
Язычок иных длинней;
Будь отвиснувшие губы,
И черны как угли, зубы;
Нет волос, иль прядь одна,
Для меня – брильянт она.
No Loathsomeness in Love.
By Robert Herrick
WHAT I fancy I approve,
No dislike there is in love :
Be my mistress short or tall,
And distorted therewithal :
Be she likewise one of those,
That an acre hath of nose :
Be her forehead and her eyes
Full of incongruities :
Be her cheeks so shallow too,
As to show her tongue wag through ;
Be her lips ill hung or set,
And her grinders black as jet :
Hath she thin hair, hath she none,
She's to me a paragon.
СЕСИЛ ДЕЙ ЛЬЮИС
(1904-1972)
* * *
Как роза белая – она,
Вобравшая сиянье солнца:
В ее прожилках – летний свет,
И сердцу жаркий полдень снится.
Иль, словно тополь, шлет ответ
На ветра вздохи беззаботно:
И спит, колонну звуков свив,
Листва в прохладе многосветной.
Сотрите звезды. Ночь, сверкать,
Как брошь в алмазах, не должна ты:
Так смерть закроет шахты, где
Вся эта красота добыта.
Плеяды - ее мысли - там,
Где соловей успел промчаться:
И, как мерцающая ночь,
В ней некая заря лучится.
ЕГО ПОЖЕЛАНИЕ К БОГУ
Хотел бы я, пред тем как умереть,
Жилье с могилой схожее иметь,
Приют убогий; жил бы тихо в нем,
Как призрак в жалком склепе день за днем.
В ковше и плошке я б хранил запас
Того, что нужно мне, дабы в свой час
И в месте должном я бы произнес
Тебе свои молитвы, мой Христос.
Твой Крест передо мной висеть бы мог:
Не чтить - боготворить Тебя, мой Бог.
Так здесь провел бы я остаток дней
За Библией и Книгою моей.
His Wish to God.
by Robert Herrick
I WOULD to God that mine old age might have
Before my last, but here a living grave,
Some one poor almshouse ; there to lie, or stir
Ghostlike, as in my meaner sepulchre ;
A little piggin and a pipkin by,
To hold things fitting my necessity,
Which rightly used, both in their time and place,
Might me excite to fore and after-grace.
Thy Cross, my Christ, fix'd 'fore mine eyes should be,
Not to adore that, but to worship Thee.
So, here the remnant of my days I'd spend,
Reading Thy Bible, and my Book ; so end.
Двустишия о бренности и смерти.
Место смерти неизвестно.
Когда отплыл корабль, мы знаем, но,
Где ждет нас берег, знать нам не дано.
Где вышел в море, знает Человек,
Не ведает, где он сойдет на брег.
Man’s Dying-Place Uncertain.
by Robert Herrick
MAN knows where first he ships himself, but he
Never can tell where shall his landing be.
Великий ум уцелеет.
Плоть смертная истлеет, но вовек
Не сгинет с ней великий человек.
Great Spirits Supervive.
by Robert Herrick
OUR mortal parts may wrapp'd in sear-cloths lie :
Great spirits never with their bodies die.
Все смертны и грешны.
1
Пришедшие в сей мир уйти должны:
Мы смертны все, поскольку все грешны.
2
Кто в мир пришел - уйдет ушедшим вслед:
От смерти иль греха свободы нет.
None Free From Fault.
by Robert Herrick
OUT of the world he must, who once comes in :
No man exempted is from death, or sin.
Никогда не поздно умереть.
Никто не опоздает в эту тьму,
Откуда нет возврата никому.
Never too Late to Die.
by Robert Herrick
NO man comes late unto that place from whence
Never man yet had a regredience.
Последний удар бьет наверняка
Пускай нас бьют – себя мы защитим,
Последний лишь удар неотвратим.
The Last Stroke Strike Sure.
by Robert Herrick
THOUGH by well warding many blows we've pass'd,
That stroke most fear'd is which is struck the last.
Смех и слезы.
Чрез год умрешь? Не плачь, судьбу кляня,
Но смейся – это не займет и дня.
Tears and Laughter.
by Robert Herrick
KNEW'ST thou one month would take thy life away,
Thou'dst weep ; but laugh, should it not last a day.
Смерть – конец всем скорбям.
Куда б ни шли, граница – Время нам:
Судьба - начало, смерть – конец скорбям.
Death Ends All Woe.
by Robert Herrick
TIME is the bound of things, where'er we go ;
Fate gives a meeting, Death's the end of woe.
Все смертное все же изменчиво.
Изменчив мир; чем связь прочнее с ним,
Тем неустойчивей мы в нем стоим.
Things Mortal Still Mutable .
by Robert Herrick
THINGS are uncertain, and the more we get,
The more on icy pavements we are set.
Жизнь – это угасанье света. (I)
Жизнь – это свет, что гаснет в некий час;
Цвет губ и щек пылал – и вот погас.
Как на закате, пестрое панно
Сливается в бесцветное пятно.
Приходит смерть, и краски все смывает,
И тьмой зловещей лица покрывает.
Жизнь – это угасанье света. (II)
Жизнь – это в теле угасанье света;
Цвет губ и щек теряет яркость лета.
И те красотки, ныне же мегеры,
(Как солнце сядет), все, как кошки, серы.
А смерть придет, и черной краской смажет,
И тьма зловещая на эти лица ляжет.
Life is the Body’s Light.
by Robert Herrick
LIFE is the body's light, which once declining,
Those crimson clouds i' th' cheek and lips leave shining.
Those counter-changed tabbies in the air
(The sun once set) all of one colour are.
So, when Death comes, fresh tinctures lose their place,
And dismal darkness then doth smutch the face.
Его книге (IV)
Выдь, как невеста, книга, и яви
Все перлы богатейшие свои;
И, если в них отыщет ювелир
Фальшивый бриллиант или сапфир,
Ты не стыдись: я их дарил уже,
И не одной поддельной госпоже.
Robert Herrick (1591-1674)
To His Book. (IV)
LIKE to a bride, come forth, my book, at last,
With all thy richest jewels overcast ;
Say, if there be, 'mongst many gems here, one
Deserveless of the name of paragon ;
Blush not at all for that, since we have set
Some pearls on queens that have been counterfeit.
Аплодисменты, или конец жизни.
Коль после бурь в дали морской,
Мой пинас здесь найдёт покой;
Коль безопасной лодки ход
Меня ко брегу приведет;
Коль барк мой, дряхлый от штормов,
Получит множество венков:
Что делать вам, как не плясать,
Не петь, и не рукоплескать?
Акт первый убедил не всех,
Последний - пьесы всей успех.
The Plaudit, or End of Life.
by Robert Herrick
IF after rude and boisterous seas,
My wearied pinnace here finds ease ;
If so it be I've gained the shore
With safety of a faithful oar ;
If having run my barque on ground,
Ye see the aged vessel crown'd :
What's to be done, but on the sands
Ye dance and sing and now clap hands ?
The first act's doubtful, but we say
It is the last commends the play.
Часы 1
Мы – как часы, что раз и навсегда
Заведены: сломаются – беда.
Прервется ход событий и минут,
Исчезнет пульс, и чувства все уснут.
Часы 2
Мы, как часы, заведены: завод
Иссякнет вдруг, и бой часов замрет.
Прервется ход событий и минут;
Исчезнет пульс, и чувства все уснут.
The Watch.
by Robert Herrick
MAN is a watch, wound up at first, but never
Wound up again : once down, he's down for ever.
The watch once down, all motions then do cease ;
And man's pulse stopp'd, all passions sleep in peace
К его могильщику.
На надгробии моем
Напишите мне стихом:
Жизнь я прожил без жены;
Что тут скажешь? Не нужны
И цветы мне, их и так
Много в слове холостяк.
TO HIS TOMB-MAKER
by Robert Herrick
GO I must ; when I am gone,
Write but this upon my stone :
Chaste I lived, without a wife,
That's the story of my life.
Strewings need none, every flower
Is in this word, bachelour.
Сон (II)
Из трех сестер-богинь одна
Ко мне пришла во сне; Она
Сказала, встав невдалеке
С горящей головней в руке,
Что, как сгорит вся головня,
Тотчас покинет жизнь меня.
Из трех сгоревших четвертей
Осталась часть, гореть и ей,
Но только кончится запас -
Плачь, Юлия, пришел мой час.
THE DREAM. (II)
by Robert Herrick
BY dream I saw one of the three
Sisters of fate appear to me ;
Close to my bedside she did stand,
Showing me there a firebrand ;
She told me too, as that did spend,
So drew my life unto an end.
Three quarters were consum'd of it ;
Only remained a little bit,
Which will be burnt up by-and-by ;
Then, Julia, weep, for I must die.
К его совести.
Могу ль я не грешить, как встарь,
Коль рядом ты, о, Секретарь?
Могу ль явить я страсть свою,
Не подпадая под статью?
Я наведу туман и флер
На деликатный мой позор,
Столь темный, что моих проказ
Ничей не обнаружит глаз:
Дары и подкуп в ход пойдут,
И подозренья отведут:
Иль не поможет серебро
Забыть чернила и перо?
Так, чтобы в тишине ночной
Резвился я, и ты со мной?
Тому не быть: и всем годам,
Что предстоят, я клятву дам:
Не распускаться никогда,
И этим избежать Суда.
К его совести.
Могу ль грешить, коль ты всегда
Со мной, мой секретарь суда?
Уговорю ль простить мне грех,
Пускай невиннейший из всех?
На мелкую уступку злу
Я тучи наведу и мглу,
Чтоб мой ужаснейший позор
Ничей не обнаружил взор:
Я всех свидетелей куплю,
Тебя дарами ослеплю:
Иль не поможет серебро
Забыть чернила и перо?
Чтоб темной ночью в тишине
Ты вольности простила мне?
Тому не быть: и всем годам,
Что предстоят, я клятву дам:
Я буду праведным всегда,
Чтоб не страшиться мне Суда.
To his Conscience.
Can I not sin, but thou wilt be
My private Protonotarie?
Can I not wooe thee to passe by
A short and sweet iniquity?
I'le cast a mist and cloud, upon
My delicate transgression,
So utter dark, as that no eye
Shall see the hug'd impietie:
Gifts blind the wise, and bribes do please,
And winde all other witnesses:
And wilt not thou, with gold, be ti'd
To lay thy pen and ink aside?
That in the mirk and tonguelesse night,
Wanton I may, and thou not write?
It will not be: And, therefore, now,
For times to come, I'le make this Vow,
From aberrations to live free;
So I'le not feare the Judge, or thee.
Милостыня
Дай милостыню; если ж не готов,
Не пожалей простых и теплых слов:
Бог ценит доброту в сердцах людских
Превыше всех способностей других.
Милостыня
Подайте бедняку; а денег нет,
Пусть будет словом теплым он согрет:
Бог, в нас вложив дары своих начал,
Короной доброты их увенчал.
Almes.
Give, if thou canst, an Almes; if not, afford,
Instead of that, a sweet and gentle word:
God crowns our goodnesse, where so ere He sees,
On our part, wanting all abilities.
Все увядает и умирает.
Все губит Время: лес, как бы прозрев,
Глядит на рост, и смерть своих дерев.
Тот, простоявший годы, исполин,
Лесного государства властелин,
Дуб царственный, когда придет пора,
Сам рухнет без удара топора.
ALL THINGS DECAY AND DIE.
by Robert Herrick
ALL things decay with time : the forest sees
The growth and downfall of her aged trees ;
That timber tall, which threescore lusters stood
The proud dictator of the state-like wood,
I mean (the sovereign of all plants) the oak,
Droops, dies, and falls without the cleaver's stroke.
69. Богатство и бедность
Господь в богатых или бедных мог
Всех обратить, когда б не знал итог:
Коль всяк богат, упорство где добыть?
Коль все бедны, как Богу щедрым быть?
Riches and Poverty.
God co'd have made all rich, or all men poore;
But why He did not, let me tell wherefore:
Had all been rich, where then had Patience been?
Had all been poore, who had His Bounty seen?
Вариант 1
Нашед себе желанный дом,
Ты, путник, отдыхаешь в нем;
И я, окончив путь свой днесь,
Лежу в одежде прямо здесь.
Был юн я, и блуждал, о, да,
Но старость привела сюда.
Вариант 2
Нашел желанный сердцу дом
Паломник, и почиет в нем;
И я, окончив путь земной,
Здесь лег, и посох мой со мной.
Был юн я, и блуждал досель,
Но старость привела в постель.
HIS OWN EPITAPH.
by Robert Herrick
AS wearied pilgrims, once possest
Of long'd-for lodging, go to rest,
So I, now having rid my way,
Fix here my button'd staff and stay.
Youth, I confess, hath me misled ;
But age hath brought me right to bed.
Всю роскошь плоти, о, не утаи:
Лодыжки, бедра, те холмы твои,
Где ждет любовь с улыбкой на устах,
Когда забьет родник в твоих сосцах;
Приподыми одежд своих парчу,
Яви красы – все видеть я хочу.
К ДИАНИМЕ (III)
Яви мне роскошь всех твоих красот:
Лодыжки, икры, бедра, холмик тот,
Где бдит любовь с улыбкой, и под ней,
Струится жизнь дарующий ручей;
Дай соскользнуть батисту по плечу,
Яви красы – все видеть я хочу.
TO DIANEME. (III)
SHOW me thy feet ; show me thy legs, thy thighs ;
Show me those fleshy principalities
Show me that hill where smiling love doth sit,
Having a living fountain under it ;
Show me thy waist, then let me therewithal,
By the assention of thy lawn, see all.
Что если там, на иве, впредь
Виоле с арфою висеть?
И станет мне постель могилой,
И вместо дома - мрак унылый?
Что если бодрым дням конец,
И лягу я во гроб, мертвец?
Меня, цветок увядший, все же
Ты оживишь, Всесильный Боже.
Robert Herrick (1591-1674)
To God, on his sicknesse.
What though my Harp, and Violl be
Both hung upon the Willow-tree?
What though my bed be now my grave,
And for my house I darknesse have?
What though my healthfull dayes are fled,
And I lie numbred with the dead?
Yet I have hope, by Thy great power,
To spring; though now a wither'd flower.
За грешный стих, что мной рожден
В мятежном сумраке времен;
За фразу, рифму или слог,
Что из меня не Ты извлек,
Прости, Господь, и праздный стих
Исторгни из томов моих.
Но если строчка, хоть одна,
Была Тобой освящена,
Она пред вечностью самой
Меня и труд прославит мой.
Robert Herrick (1591-1674)
HIS PRAYER FOR ABSOLUTION.
FOR those my unbaptised rhymes,
Writ in my wild unhallowed times ;
For every sentence, clause, and word,
That's not inlaid with Thee, my Lord,
Forgive me, God, and blot each line
Out of my book that is not Thine.
But if, 'mongst all, thou find'st here one
Worthy Thy benediction ;
That one of all the rest shall be
The glory of my work and me.
19.
Oh, to vex me, contraries meet in one:
Inconstancy unnaturally hath begot
A constant habit; that when I would not
I change in vows, and in devotion.
As humorous is my contrition
As my profane love, and as soon forgot:
As riddlingly distempered, cold and hot,
As praying, as mute; as infinite, as none.
I durst not view heaven yesterday; and today
In prayers and flattering speeches I court God:
Tomorrow I quake with true fear of his rod.
So my devout fits come and go away
Like a fantastic ague; save that here
Those are my best days, when I shake with feare.
19.
Увы, сошлись все крайности в одно:
Изменчивость нелепейший уклад
Нежданно породила – сам не рад,
Но клятвам изменяю все равно.
Как и любовь, раскаянье смешно;
И так же сгинет, как душевный ад,
Молчанье и молитва, жар и хлад,
Ничто и бесконечность. Я давно
Глядеть на небо не решался – днесь
Моим прошеньям Богу несть числа,
А завтра устрашусь Его жезла.
То набожен, то нечестив, и весь
Я, как в горячке странной; но скажу:
Дни счастья – те, что в страхе провожу.
18.
Show me dear Christ, thy spouse so bright and clear.
What! is it she which on the other shore
Goes richly painted? or which, robb'd and tore,
Laments and mourns in Germany and here?
Sleeps she a thousand, then peeps up one year?
Is she self-truth, and errs? now new, now outwore?
Doth she, and did she, and shall she evermore
On one, on seven, or on no hill appear?
Dwells she with us, or like adventuring knights
First travel we to seek, and then make love?
Betray, kind husband, thy spouse to our sights,
And let mine amorous soul court thy mild Dove,
Who is most true and pleasing to thee then
When she'is embrac'd and open to most men.
18
Яви, Твою жену, как свет впотьмах.
Что! Не она ль на берегу другом,
Раскрашена? Иль, грудь прикрыв тряпьем,
Здесь и в Германии скорбит в слезах?
Раз в год пробудится – и спит в веках?
Где подлинная? В образе каком?
Была ли, будет на холме одном,
Семи, или совсем не на холмах?
Она ли с нами, иль в чужом краю
Нам, словно рыцарям, ее искать?
О, муж, позволь узреть жену твою,
Дай мне душой голубку приласкать,
Ее, кто тем сильней Тебе верна,
Чем больше отдается всем она.
17.
Since she whom I lov'd hath paid her last debt
To nature, and to hers, and my good is dead,
And her soul early into heaven ravished,
Wholly in heavenly things my mind is set.
Here the admiring her my mind did whet
To seek thee, God; so streams do show the head;
But though I have found thee, and thou my thirst hast fed,
A holy thirsty dropsy melts me yet.
But why should I beg more love, whenas thou
Dost woo my soul, for hers off'ring all thine,
And dost not only fear lest I allow
My love to saints and angels, things divine,
But in thy tender jealousy dost doubt
Lest the world, flesh, yea devil put thee out.
17
С тех самых пор как умерла она,
Любовь моя, отдав Природе долг,
И Ты ее, насилуя, увлек
На небо, мысль моя обращена
К Тебе, хоть страстью к ней распалена, -
Не так ли влагой полнится поток?
Тебя найдя, смягчить я жажду смог,
Но эта жажда – как сосуд без дна.
Зачем о большей мне молить любви,
Коль Ты меня обхаживаешь сам?
Боишься, что я помыслы свои
Святым и ангелам твоим отдам,
Ревнуешь ли, что дьявол, мир и плоть
Мной овладеют, а не Ты, Господь.
16.
Father, part of his double interest
Unto thy kingdom, thy Son gives to me,
His jointure in the knotty Trinity
He keeps, and gives to me his death's conquest.
This Lamb, whose death with life the world hath blest,
Was from the world's beginning slain, and he
Hath made two Wills which with the Legacy
Of his and thy kingdom do thy Sons invest.
Yet such are thy laws that men argue yet
Whether a man those statutes can fulfil;
None doth; but all-healing grace and spirit
Revive again what law and letter kill.
Thy law's abridgement, and thy last command
Is all but love; Oh let this last Will stand!
16
Двойных процентов часть уделена,
Отец, на царство Сыном мне твоим;
И в этой спорной Троице мне Им
Над смертию победа вручена.
Сей агнец, смертью чьей освящена
Жизнь наша, кто от века приносим
Был в жертву, завещал сынам своим
В заветах двух наследство. Да грешна
Природа наша, и Закон таков,
Что люди спорят, выполним ли он;
Но бесконечная твоя любовь
Все оживляет, что убил закон.
Не вся Любовь – последний твой завет,
Да будет так - пока иного нет.
15.
Wilt thou love God, as he thee? Then digest,
My soul, this wholesome meditation,
How God the Spirit, by angels waited on
In heaven, doth make his Temple in thy breast.
The Father having begot a Son most blest,
And still begetting, (for he ne'er be gone)
Hath deigned to choose thee by adoption,
Co-heir t' his glory, and Sabbath' endless rest.
And as a robbed man, which by search doth find
His stol'n stuff sold, must lose or buy 't again:
The Son of glory came down, and was slain,
Us whom he'd made, and Satan stol'n, to unbind.
'Twas much that man was made like God before,
But, that God should be made like man, much more.
15
Возлюбишь ли ты Бога так, как Он
Тебя, душа? Представить же сумей,
Как воздвигает Храм в груди твоей
Дух Божий, ангелами окружен.
Отец, чей Сын во Славе был рожден,
Дабы рождаться до скончанья дней,
Тебя избрал, его добром владей,
С Тобой Субботний отдых разделен.
И как тот некий, кто обкраден был,
Вернет пропажу, иль смирится с ней,
Так нам Сын Божий смертию своей
У Сатаны свободу откупил.
Мы – образ Божий, но себе под стать
Должны мы Бога заново создать.
14.
Batter my heart, three-personed God, for you
As yet but knock, breathe, shine, and seek to mend;
That I may rise, and stand, o'erthrow me, and bend
Your force to break, blow, burn, and make me new.
I, like an usurped town, to another due,
Labour to admit you, but Oh, to no end.
Reason, your viceroy in me, me should defend,
But is captived, and proves weak or untrue.
Yet dearly I love you, and would be loved fain,
But am betrothed unto your enemy:
Divorce me, untie or break that knot again,
Take me to you, imprison me, for I,
Except you enthrall me, never shall be free,
Nor ever chaste, except you ravish me.
14
Бог триединый, продолжай пытать;
Стучи, дыши, сияй, - чтоб стал сильней;
Дабы воспрял я, сердце мне разбей,
Раздуй огонь, сожги, - создай опять.
Я – град, в котором вражеская рать;
Тебя впустил бы, но рассудок, сей
Наместник твой, страж крепости моей, -
Пленен, бессилен, и готов предать.
Хотя, любя, к Тебе тянусь в мольбе,
Я силой обручен с твоим врагом:
Возьми меня, и притяни к Себе,
И помести в узилище своем.
Свободным и невинным мне ни дня
Не быть, коль силой не возьмешь меня.
13.
What if this present were the world's last night?
Mark in my heart, O soul, where thou dost dwell,
The picture of Christ crucified, and tell
Whether that countenance can thee affright,
Tears in his eyes quench the amazing light,
Blood fills his frowns, which from his pierced head fell.
And can that tongue adjudge thee unto hell,
Which prayed forgiveness for his foes' fierce spite?
No, no; but as in my idolatry
I said to all my profane mistresses,
Beauty, of pity, foulness only is
A sign of rigour: so I say to thee,
To wicked spirits are horrid shapes assigned,
This beauteous form assures a piteous mind.
13
Вдруг в эту ночь мир превратится в прах?
Запечатлей же в сердце ты своем
Черты Христа распятого; ты в Нем
Узришь ли силу, что внушает страх?
Слезами залит огнь в его очах,
Кровь на висках, исколотых венком;
На ад ли обречет своим судом
Тот, словом чьим прощен и злобный враг?
О, нет; но идолам любви служа,
Я верил, с грешницами веселясь,
Что красота и жалость – это грязь,
Притворства знаки; знай же, госпожа:
Дурные формы порождают зло,
Прекрасный образ – вот что мир спасло.
12.
Why are we by all creatures waited on?
Why do the prodigal elements supply
Life and food to me, being more pure than I,
Simple, and further from corruption?
Why brook'st thou, ignorant horse, subjection?
Why dost thou, bull, and bore so seelily,
Dissemble weakness, and by one man's stroke die,
Whose whole kind you might swallow and feed upon?
Weaker I am, woe is me, and worse than you,
You have not sinned, nor need be timorous.
But wonder at a greater wonder, for to us
Created nature doth these things subdue,
But their Creator, whom sin nor nature tied,
For us, His creatures, and His foes, hath died.
12
Зачем все твари служат нам? И корм,
И жизнь приносят в щедрости своей?
Хотя они и проще, и честней,
И не испорчены, как я, грехом?
Зачем стоишь ты, лошадь, под ярмом?
Кабан и бык, не глупо ль от людей
Терпеть удары, вы ведь не слабей,
И проглотить могли бы их живьем?
Я хуже вас, увы, по всем статьям;
Вы не грешили, страх вам ни к чему.
Вот чудо, непостижное уму:
Природы власть их подчинила нам,
А умер Бог, кто не имел грехов,
За нас, Его творенья и врагов.
11.
Spit in my face you Jews, and pierce my side,
Buffet, and scoff, scourge, and crucify me,
For I have sinned, and sinned, and only he
Who could do no iniquity hath died:
But by my death can not be satisfied
My sins, which pass the Jews' impiety:
They killed once an inglorious man, but I
Crucify him daily, being now glorified.
Oh let me, then, his strange love still admire:
Kings pardon, but he bore our punishment.
And Jacob came clothed in vile harsh attire
But to supplant, and with gainful intent:
God clothed himself in vile man's flesh, that so
He might be weak enough to suffer woe.
11
В лицо мне плюйте, и сбивайте с ног,
Пусть буду я бичеван, и казнен;
Грешил я, и грешил, - а умер Он,
Единственный, кто согрешить не мог:
Евреев грех не столь, как мой, жесток,
Мой - быть не может смертью возмещен;
Евреями безвестный умерщвлен -
Мной каждодневно убиваем Бог.
О, преклонюсь я перед Ним, любя:
Царь милует, а Он себя обрек;
Иаков грубой шкурой скрыл себя, -
Исполнив долг свой, выгоду извлек:
Господь наш в плоть облекся, дабы стать
Слабей настолько, чтобы мог страдать.
10.
Death, be not proud, though some have callиd thee
Mighty and dreadful, for thou art not so;
For those whom thou think'st thou dost overthrow
Die not, poor death, nor yet canst thou kill me.
From rest and sleep, which yet thy pictures be,
Much pleasure, then from thee much more, must low
And soonest our best men with thee do go,
Rest of their bones and soul's delivery.
Thou art slave to fate, chance, kings and desperate men
And dost with poison, war and sickness dwell,
And poppy or charms can make us sleep as well
And better than thy stroke; why swell'st thou then ?
One short sleep past, we wake eternally,
And death shall be no more; death, thou shalt die.
10
Не будь спесива, смерть, хотя слывешь
Ужасной ты; ведь всяк избранник твой
Восстанет, смерть, из недр твоих - живой,
Ты и меня, бедняга, не убьешь.
Отрадный сон, что на тебя похож,
Отрадней, чем навеянный тобой;
Достойнейшие обретут покой,
Их души примет Бог, плоть - ты пожрешь.
Рабыня Случая, Судьбы, царей,
Ты – там, где зло болезни и войны,
Но опиум и магия нам сны
Приятней навевают и щедрей.
Твой краток сон – мы будем жить и впредь,
Тебя не станет, смерть; умрешь ты, смерть.
9.
If poisonous minerals, and if that tree
Whose fruit threw death on else immortal us,
If lecherous goats, if serpents envious
Cannot be damn'd, alas, why should I be?
Why should intent or reason, born in me,
Make sins, else equal, in me more heinous?
And mercy being easy, and glorious
To God, in his stern wrath why threatens he?
But who am I, that dare dispute with thee,
O God? Oh, of thine only worthy blood
And my tears, make a heavenly Lethean flood,
And drown in it my sins' black memory.
That thou remember them, some claim as debt;
I think it mercy, if thou wilt forget.
9
Яд минералов, древо то, чей плод
Бессмертных нас на смерть обрек, и змей
Завистный, и козлище-блудодей, -
Не прокляты, что ж мне предъявлен счет?
Почто мой умысел к греху ведет,
Тем худшему, что грех в душе моей
Рожден? Почто - всех в милости щедрей -
Господь грозит мне чередой невзгод?
Но кто я – спорить с тем, кто в небесах?
В потоп Летейский преврати, о, Бог,
И кровь свою, и слез моих поток,
Топя в нем память о моих грехах.
Ты помнишь их - другие счет несут;
Будь милосерд, и отмени свой суд.
8.
If faithful souls be alike glorified
As angels, then my fathers soul doth see,
And adds this even to full felicity,
That valiantly I hells wide mouth o'erstride:
But if our minds to these souls be descried
By circumstances, and by signs that be
Apparent in us, not immediately,
How shall my mind's white truth by them be tried?
They see idolatrous lovers weep and mourn,
And vile blasphemous conjurers to call
On Jesus name, and Pharisaical
Dissemblers feign devotion. Then turn,
O pensive soul, to God, for he knows best
Thy true grief, for he put it in my breast.
8.
Коль душам праведным хвалы звучат,
Как ангелам, то множит Отче мой
Блаженство тем, что смелою стопой
Шагаю я через разверстый ад:
Но, если бы души блаженной взгляд
Проник в мой ум, как луч во мрак ночной,
И в знаки вник с их сутью неземной,
Постиг бы он, что в помыслах я свят?
Повсюду служат идолам любви,
Клянутся нечестивые мужи
Христовым именем, и чтят ханжи
Усердно Бога. Господи, яви
Свою мне милость, укажи мне путь,
Ведь эти муки Ты вложил мне в грудь.
7.
At the round earth's imagin'd corners, blow
Your trumpets, angels, and arise, arise
From death, you numberless infinities
Of souls, and to your scatter'd bodies go;
All whom the flood did, and fire shall o'erthrow,
All whom war, dearth, age, agues, tyrannies,
Despair, law, chance hath slain, and you whose eyes
Shall behold God and never taste death's woe.
But let them sleep, Lord, and me mourn a space,
For if above all these my sins abound,
'Tis late to ask abundance of thy grace
When we are there; here on this lowly ground
Teach me how to repent; for that's as good
As if thou'hadst seal'd my pardon with thy blood.
7
Трубите на измышленных углах
Земного шара, Ангелы; пусть сонм
Душ человечьих будет воскрешен,
Пусть обретут себя в своих телах:
Все, кто Потопом смыт, кто будет в прах
Сожжен, кто мором и мечом сражен,
Кого убил тиран или закон,
Кто Бога зря, не вкусит смертный страх
Вовеки. Нет, пусть спят, мне ж горевать;
Твой труд умножив, Бог, моим грехом,
К Твоим щедротам поздно мне взывать
На небе; научи в кругу земном
Раскаянью; оно – Твоя печать,
Скрепляющая кровью благодать.
6.
This is my play's last scene; here heavens appoint
My pilgrimage's last mile; and my race,
Idly, yet quickly run, hath this last pace,
My span's last inch, my minute's latest point;
And gluttonous death will instantly unjoint
My body and my soul, and I shall sleep a space;
But my'ever-waking part shall see that face
Whose fear already shakes my every joint.
Then, as my soul to'heaven, her first seat, takes flight,
And earth-born body in the earth shall dwell,
So fall my sins, that all may have their right,
To where they'are bred, and would press me, to hell.
Impute me righteous, thus purg'd of evil,
For thus I leave the world, the flesh, the devil.
6
Спектакль идет к концу; на небесах
Означено, что я уже достиг
Последней мили в странствиях моих.
Последний час мой, и последний шаг,
И плоть мою смерть обратит во прах,
И я усну; но в тот же самый миг
Я частью зрящею увижу лик,
Что и теперь ввергает сердце в страх.
Душа взлетит к истоку в вышине,
Земная плоть смешается с землей,
Грехи же в ад отбудут, к Сатане,
Где рождены, таща меня с собой.
Очисть, Господь, вмени мне грех в вину,
И я покину плоть, и Сатану.
5.
I am a little world made cunningly
Of elements and an angelic sprite,
But black sin hath betray'd to endless night
My world's both parts, and oh both parts must die.
You which beyond that heaven which was most high
Have found new spheres, and of new lands can write,
Pour new seas in mine eyes, that so I might
Drown my world with my weeping earnestly,
Or wash it, if it must be drown'd no more.
But oh it must be burnt; alas the fire
Of lust and envy have burnt it heretofore,
And made it fouler; let their flames retire,
And burn me O Lord, with a fiery zeal
Of thee and thy house, which doth in eating heal.
5
Я – малый мир; единство двух природ,
Земной и ангельской; на смерть обрек
Давно их черный грех, и близок срок,
Когда их ночь бескрайняя пожрет.
Ты, созерцая новых сфер восход
С высот своих, облечь их сможешь в слог, -
Излей моря мне в очи, чтоб я мог
Лить слезы гнева; пусть мой мир зальет,
Или очистит. Нет, пусть лучше он
Сгорит в пожаре; но, уже огнем
И зависти и похоти сожжен,
Он стал еще скверней; обрушь свой гром,
О, Бог, и пусть меня Твой огнь спалит,
И, жаром пожирая, исцелит.
4.
Oh my black soul! now art thou summoned
By sickness, death's herald, and champion;
Thou art like a pilgrim, which abroad hath done
Treason, and durst not turn to whence he is fled;
Or like a thief, which till death's doom be read,
Wisheth himself delivered from prison,
But damned and haled to execution,
Wisheth that still he might be imprisoned.
Yet grace, if thou repent, thou canst not lack;
But who shall give thee that grace to begin?
Oh make thy self with holy mourning black,
And red with blushing, as thou art with sin;
Or wash thee in Christ's blood, which hath this might
That being red, it dyes red souls to white.
4
О, черная душа моя! Смерть шлет
Герольда - твой недуг; ты – как изгой,
Кто предал, и теперь к себе домой
С чужбины возвратиться не дерзнет;
Иль вор в цепях, кто ныне их клянет,
Но, смертный приговор услышав свой,
Уже готов смириться и с тюрьмой:
Пусть худо в ней, но хуже - эшафот.
Покайся, и не минет благодать,
Но где он тот, чья милость мне нужна?
О, почерней, когда начнешь страдать,
Будь алой от стыда, когда грешна;
Иль причастись крови Христа, - красна,
Тебя окрасит в белый цвет она.
3.
O might those sighs and tears return again
Into my breast and eyes, which I have spent,
That I might in this holy discontent
Mourn with some fruit, as I have mourned in vain;
In mine Idolatry what showers of rain
Mine eyes did waste! what griefs my heart did rent!
That sufferance was my sin; now I repent;
'Cause I did suffer I must suffer pain.
Th' hydropic drunkard, and night-scouting thief,
The itchy lecher, and self-tickling proud
Have the remembrance of past joys for relief
Of comming ills. To (poor) me is allowed
No ease; for long, yet vehement grief hath been
Th' effect and cause, the punishment and sin.
3.
О, если б слезы все, и каждый вздох
Вернуть в глаза и грудь мои опять,
Дабы в благой досаде я рыдать
Не с прежнею тщетой, а с пользой мог;
Близ Идолов моих, какой поток
Слез мог я лить! Как сердце надрывать!
Теперь я каюсь, ибо грех – страдать;
Страдал – и тем страдать себя обрек.
Пропойца, иль чесотный блудодей,
Презренный вор, неистовый гордец,
О прошлом вспомнив, боль беды своей
Уймут, но где моей беде конец?
К тому ж сошлись в страдании самом
Со следствием причина, казнь с грехом.
2.
As due by many titles I resign
My self to Thee, O God; first I was made
By Thee, and for Thee, and when I was decayed
Thy blood bought that, the which before was Thine;
I am Thy son, made with Thy Self to shine,
Thy servant, whose pains Thou hast still repaid,
Thy sheep, thine image, and, till I betrayed
My self, a temple of Thy Spirit divine;
Why doth the devil then usurp on me?
Why doth he steal, nay ravish that's thy right?
Except thou rise and for thine own work fight,
Oh I shall soon despair, when I do see
That thou lov'st mankind well, yet wilt not choose me,
And Satan hates me, yet is loth to lose me.
2.
Я - Твой, Господь мой, и по всем статьям, -
Твое добро; когда я побороть
Свой грех не смог, и согнивала плоть,
Меня Ты выкупил, смерть приняв сам.
Я – сын Твой, и сиять бы вместе нам;
Слуга, чей труд Ты оплатил, Господь,
Я – агнец твой, и, до измены вплоть,
Я - твоего Святого Духа храм.
Почто меня так искушает враг?
Идет на взлом, на кражу, на грабеж?
Встань, защити! Мне больше невтерпеж, -
Ты любишь всех, ко мне же Ты не благ,
А дьявол ненавидит и, казня,
Вовеки не отстанет от меня.
Holy Sonnets. John Donne. (1572-1631)
1
Tho has made me, and shall thy work decay?
Repair me now, for now mine end doth haste;
I run to death, and death meets me as fast,
And all my pleasures are like yesterday.
I dare not move my dim eyes any way,
Despair behind, and death before doth cast
Such terror, and my feeble flesh doth waste
By sin in it, which it towards hell doth weigh.
Only thou art above, and when towards thee
By thy leave I can look, I rise again;
But our old subtle foe so tempteth me
That not one hour myself I can sustain.
Thy grace may wing me to prevent his art,
And thou like adamant draw mine iron heart.
1
Меня Ты создал, и твой труд сгниет?
Приди, Господь, - мне смерть уже видна;
Я к ней спешу, ко мне спешит она,
И в прошлом – радости, и страх гнетет.
Мутится взор, и ясен мне исход;
Передо мною только смерть одна,
И немощная плоть изнурена
Грехом, который в ад меня влечет.
Лишь Ты на небе, и, когда столь благ,
Что дашь Себя мне зреть – я воскрешен,
Да искушает столь хитро наш враг,
Что не поможешь Ты – осилит он.
Будь мне магнитом, отврати искус, -
К Тебе железным сердцем притянусь.
Надпись на памятнике ньюфаундлендской собаке, 1808
Вблизи этого места покоятся останки того, кто
обладал Красотой без Тщеславия,
Силой без Наглости,
Отвагою без Свирепости,
и всеми Достоинствами Человека
без его Пороков.
Эта Похвала, которая была бы бессмысленной
Лестью, если бы она была начертана над человеческим
Прахом, есть ничто иное, как только дань Памяти
Ботсвану, Собаке.
Лорд Байрон
Когда, свой знатный не прославив род,
Достойный человечий сын умрет,
Ваятель пафос горя истощит
На барельефах, врезанных в гранит,
И все увидят в том, кто в землю лег,
Не то, кем был, а кем он стать бы мог.
Но бедный пес, при жизни верный друг,
Бессменный страж, и первый для услуг,
Кто рад бы другу и теперь служить,
И для него дышать, сражаться, жить,
Бесславно погребен, и небеса
Отвергли душу умершего пса;
А человек и чает быть прощен,
И мнит, что центр мироздания - он.
О, ты! чья жизнь – короткий миг один,
Презренный раб, растленный властелин, -
Понявшему тебя, отвратен ты,
Сосуд греха, вместилище тщеты!
Твоя любовь – разврат, а дружба - ложь,
Улыбкой льстишь ты, словом предаешь!
В чести лишь имя, мерзок естеством, -
Стыдись пред родственным тебе зверьем.
Ты, кто глядишь на этот бедный прах,
Знай, не тебе скорбеть о нем в слезах,
Останки друга камень сторожит;
Был друг единственный – он здесь лежит.
Lord George Gordon Byron
Monument to a dog
When some proud son of man returns to earth,
Unknown to glory, but upheld by birth,
The sculptor's art exhausts the pomp of woe,
And storied urns record who rests below.
When all is done, upon the tomb is seen,
Not what he was, but what he should have been.
But the poor dog, in life the firmest friend,
The first to welcome, foremost to defend,
Whose honest heart is still his master's own,
Who labors, fights, lives, breathes for him alone,
Unhonored falls, unnoticed all his worth,
Denied in heaven the soul he held on earth
While man, vain insect! hopes to be forgiven,
And claims himself a sole exclusive heaven.
Oh man! thou feeble tenant of an hour,
Debased by slavery, or corrupt by power--
Who knows thee well must quit thee with disgust,
Degraded mass of animated dust!
Thy love is lust, thy friendship all a cheat,
Thy smiles hypocrisy, thy words deceit!
By nature vile, ennobled but by name,
Each kindred brute might bid thee blush for shame.
Ye, who perchance behold this simple urn,
Pass on--it honors none you wish to mourn.
To mark a friend's remains these stones arise;
I never knew but one--and here he lies.
Мне в дождь укрытье – дряхлый дуб
С редеющей листвой,
А помню – у огня сидел,
Где б ни был, всюду – свой;
Знал толк в политике, в любви…
Но я теперь - другой.
Вострят ребята пики вновь -
Знать, гнев их не остыл,
Плут в людях деспотизм клянет,
Растрачивая пыл;
Я, Время созерцая, стал
Не тем, кем раньше был.
Из женщин кто, на дряхлый дуб
Взглянув, прельстится им?
А ведь любил красавиц я,
Был ими я любим;
Я Времени плюю в лицо
За то, что стал другим.
William Butler Yeats (1865 - 1939)
The Lamentation Of The Old Pensioner
ALTHOUGH I shelter from the rain
Under a broken tree,
My chair was nearest to the fire
In every company
That talked of love or politics,
Ere Time transfigured me.
Though lads are making pikes again
For some conspiracy,
And crazy rascals rage their fill
At human tyranny,
My contemplations are of Time
That has transfigured me.
There's not a woman turns her face
Upon a broken tree,
And yet the beauties that I loved
Are in my memory;
I spit into the face of Time
That has transfigured me.
Когда примчит ко мне в тюрьму
Крылатый Бог Эрот
Алтею к ложу моему,
И огнь любви зажжет;
Когда мы с ней наедине
Восторгами полны,
Какие Боги в вышине
В распутстве столь вольны?
Когда из полных кубков пьем, -
Не Темзы в них вода, -
Украсив голову венком,
Клянясь любить всегда;
Когда мы топим боль с бедой,
Веселием пьяны,
Какие рыбы под водой,
Хмелея, столь вольны?
Когда, срывая горло в крик,
Пою, как в клетке дрозд,
О том, что мой король велик
И столь же добр, и прост;
О том, что власть его мудра,
Его дела честны,
Какие буйные ветра
И волны столь вольны?
Решетки, стены из камней –
Не станут мне тюрьмой;
Свободен буду я и в ней,
Коль дух свободен мой;
Любви, свободной от оков,
Темницы не страшны;
Лишь ангелы средь облаков
На небе столь вольны.
ДРУЖЕСКАЯ ПАРОДИЯ
Ричард Лавлейс
АЛТЕЕ, ИЗ ТЮРЬМЫ.
Когда мою Алтею мне
Протащит вдруг Эрот
Через решетку на окне
Иль через дымоход;
Когда Эрот, как мяч шальной,
Влетит во створ ворот,
Моя Алтея вслед за мной
От радости орет;
Когда к Алтее я прилип,
И глаз не оторвать,
Кричит развратный мне Олимп:
“Век воли не видать!”
Когда из чаш вино мы пьем,
А Темзу не хотим,
Друг другу мы челами бьем,
О верности вопим;
Когда в мозгах перекосяк,
Но мы с ней пьем опять,
Кричит нам пьяных рыб косяк:
”Век воли не видать!”
Когда, как преданный щегол,
Что предан королем,
Пою пронзительный глагол,
Иль жгу им, как углем;
Когда ору и плачу в крик:
“Доколь мне воли ждать!”
Мне из болот в ответ кулик:
“Век воли не видать!”
Тюрьма – не камень стен, отнюдь,
И не железный прут;
Их те, кто встал на честный путь,
Себе на скит сопрут;
Хочу на волю, в поле, в лес,
Хочу скорей удрать,
Но ангел мне кричит с небес:
“Век воли не видать!”
Richard Lovelace
To Althea, from Prison
When Love with unconfined wings
Hovers within my gates,
And my divine Althea brings
To whisper at the grates;
When I lie tangled in her hair,
And fetter'd to her eye,
The gods, that wanton in the air,
Know no such liberty.
When flowing cups run swiftly round
With no allaying Thames,
Our careless heads with roses bound,
Our hearts with loyal flames;
When thirsty grief in wine we steep,
When healths and draughts go free,
Fishes, that tipple in the deep,
Know no such liberty.
When (like committed linnets) I
With shriller throat shall sing
The sweetness, mercy, majesty,
And glories of my king;
When I shall voice aloud how good
He is, how great should be,
Enlarged winds, that curl the flood,
Know no such liberty.
Stone walls do not a prison make,
Nor iron bars a cage;
Minds innocent and quiet take
That for an hermitage;
If I have freedom in my love,
And in my soul am free,
Angels alone that soar above,
Enjoy such liberty.
Катарина.
Напоминает облик твой
Видения в тиши лесной
В прохладном зеркале пруда,
Незамутненного всегда;
В его стекле дрожит, как блик,
Смеясь иль плача, чей-то лик:
Земной, эльфийский, божества…
Опорой – неба синева.
Katharine - a poem by Robert Louis Stevenson (1850-1894)
We see you as we see a face
That trembles in a forest place
Upon the mirror of a pool
Forever quiet, clear and cool;
And in the wayward glass, appears
To hover between smiles and tears,
Elfin and human, airy and true,
And backed by the reflected blue.
Стоял у развилки я двух дорог
В лесу пожелтевшем, и сразу обе
Меня привлекали, - я видеть мог:
Змеясь, уходила первая в лог,
И там, внизу, пропадала в чащобе.
Я выбрал вторую, доверясь ей,
Взыскующей, может, немного строже,-
Травой заросшая, она сильней
Нуждалась в том, чтобы шли по ней,
Но обе исхожены были схоже.
И обе – в листьях; в тот ранний час
Ничьи шаги их еще не примяли.
О, первую я держал про запас!
Но, помня, как путь увлекает нас –
Я знал, что обратно вернусь едва ли.
Во время иное, когда-нибудь,
Буду, вздыхая, рассказывать где-то,
Как я, сомневаясь, куда свернуть,
Выбрал чуть меньше исхоженный путь -
И дело все, видимо, только в этом.
R. Frost (1874-1963)
TWO ROADS
TWO roads diverged in a yellow wood
And sorry I could not travel both
And be one traveler, long I stood
And looked down one as far as I could
To where it bent in the undergrowth
Then took the other, as just as fair,
And having perhaps the better claim
Because it was grassy and wanted wear
Though as for that the passing there
Had worn them really about the same
And both that morning equally lay
In leaves no step had trodden black.
Oh, I kept the first for another day!
Yet knowing how way leads on to way,
I doubted if I should ever come back.
I shall be telling this with a sigh
Somewhere ages and ages hence:
Two roads diverged in a wood, and I—
I took the one less traveled by,
And that has made all the difference.
Прочь Херес, Бордо, Шардоне!
Забуду о старом Рейнвейне!
Их крепость и вкус не по мне –
Я знаю питье вдохновенней.
Что жалкий бокал! мой напиток -
Бескрайнего лета избыток!
Пью небо до дна,
Как чашу вина,
До сладости жгучей
Дельфийских созвучий;
О, Кай мой, с зеленого склона,
Куда мы тропой
Взберемся с тобой,
Мы солнцем упьемся,
Да так, что сольемся
С сияньем лучей Аполлона!
Бог Полдня и Востока,
И Запада, душой
К тебе лечу высоко,
А телом – прах земной.
И разделенность эта
Есть бездна без просвета,
Ужасное призванье,
И вечное терзанье.
Когда души полет
Ее легко влечет
В заоблачную область,
Во взорах наших – робость;
Так мать пронзает страх,
Когда орел в когтях
Ее дитя уносит, -
Чей разум не подкосит
Безумье? Лиры Бог,
Не ты ль меня увлек
В мир нестерпимо яркий?
Пусть лиры пламень жаркий
И блеск твой в вышине
Даруют мудрость мне.
Дай мне, смирив тревоги,
Вступить в твои чертоги
Не столь смятенным!
JOHN KEATS
A draught of Sunshine
HENCE Burgundy, Claret, and Port,
Away with old Hock and madeira,
Too earthly ye are for my sport;
There's a beverage brighter and clearer.
Instead of a piriful rummer,
My wine overbrims a whole summer;
My bowl is the sky,
And I drink at my eye,
Till I feel in the brain
A Delphian pain -
Then follow, my Caius! then follow:
On the green of the hill
We will drink our fill
Of golden sunshine,
Till our brains intertwine
With the glory and grace of Apollo!
God of the Meridian,
And of the East and West,
To thee my soul is flown,
And my body is earthward press'd. -
It is an awful mission,
A terrible division;
And leaves a gulph austere
To be fill'd with worldly fear.
Aye, when the soul is fled
To high above our head,
Affrighted do we gaze
After its airy maze,
As doth a mother wild,
When her young infant child
Is in an eagle's claws -
And is not this the cause
Of madness? - God of Song,
Thou bearest me along
Through sights I scarce can bear:
O let me, let me share
With the hot lyre and thee,
The staid Philosophy.
Temper my lonely hours,
And let me see thy bowers
More unalarm'd!
Попустил Господь к болезни,
А зачем – ему известно:
Чтобы стали мы железней,
Ибо прочно – что железно.
Он – кузнец, а мы болванки;
Он хватает нас клещами,
И кует нас для огранки,
И сует нас прямо в пламя.
Что железа быть печальней
Нашим душам, нашей плоти?
Коль на тяжкой наковальне
Мы у мастера в работе?
Ты хотел быть ближе к небу?
Жаждал ты его награды?
Не моли тогда, не требуй
Снисхожденья и пощады!
Пусть в углу кусок болванки
Наслаждается небитый;
Он – без формы, без огранки,
Ибо Богом позабытый.
Прочь Херес, Портвейн, Шардоне!
Забудь о Бордо и Рейнвейне!
Забвенья не сыщешь в вине, -
Я знаю питье вдохновенней.
Что чаша Клико и Кларета?
Вино – разливанное лето;
Пью небо и солнце,
Пока не начнется
В мозгах от напитка
Дельфийская пытка -
Взгляни, Гай, на блеск небосклона:
Взберемся с тобой
На холм золотой,
Чтоб солнца бокал
Сразил наповал,
Когда мы узрим Аполлона!
Тебе я ныне внемлю,
Меридиана Бог!
Ты разделил всю землю
На запад и восток!
К тебе - души полет,
А плоть к земному льнет;
И это раздвоенье –
Великое мученье.
Я пью глоток небесный,
В котором - ужас бездны.
Когда душа, легка,
Взлетает в облака,
Гляжу я, потрясенный,
На путь ее смятенный,
Так мать пронзает страх,
Когда орел в когтях
Уносит прочь малютку.
Не повод ли рассудку
Для муки? Лиры Бог,
Не ты ль меня увлек
В мир нестерпимо яркий?
Пусть лиры пламень жаркий
Даст мудрости мне свет,
Избавив от тенет
Смятенья и тревоги,
И я в твои чертоги
Войду успокоенным!
JOHN KEATS
A draught of Sunshine
HENCE Burgundy, Claret, and Port,
Away with old Hock and madeira,
Too earthly ye are for my sport; J
There's a beverage brighter and clearer.
Instead of a piriful rummer,
My wine overbrims a whole summer;
My bowl is the sky,
And I drink at my eye,
Till I feel in the brain
A Delphian pain -
Then follow, my Caius! then follow:
On the green of the hill
We will drink our fill
Of golden sunshine,
Till our brains intertwine
With the glory and grace of Apollo!
God of the Meridian,
And of the East and West,
To thee my soul is flown,
And my body is earthward press'd. -
It is an awful mission,
A terrible division;
And leaves a gulph austere
To be fill'd with worldly fear.
Aye, when the soul is fled
To high above our head,
Affrighted do we gaze
After its airy maze,
As doth a mother wild,
When her young infant child
Is in an eagle's claws -
And is not this the cause
Of madness? - God of Song,
Thou bearest me along
Through sights I scarce can bear:
O let me, let me share
With the hot lyre and thee,
The staid Philosophy.
Temper my lonely hours,
And let me see thy bowers
More unalarm'd!
Мчит в Оттерберн быстрей ворон
Колдунья полем трав;
Там Перси спит, мечом сражен,
Земли английской граф.
“ Вставай, вставай, Нортумберленд!
Ответь – средь храбрецов
Король отыщет или нет
Таких, как ты, бойцов? “
И граф привстал, и молвил так,-
Обида жгла его!
“ Пять сотен будет нас, вояк,
Иль более того.
“Но небом, ветром и в горсти
Зажатою травой,
Молю я – душу отпусти,
Дай обрести покой”.
“Вставай, вставай, Нортумберленд!
Приляжешь, погоди!
Коль бился, и не сдался в плен,
О битве речь веди”.
“Что битва?”, - Перси буркнул в ус;
“Как всякая резня;
Один – храбрец, другой же – трус,
А третий – размазня.
“Но небом, где грома гремят,
И криками птенцов,
Молю я – отведи свой взгляд,
Верни в обитель снов”.
“Вставай, вставай, Нортумберленд!
Коль были б не мертвы
Вы, кто убиты в цвете лет,
Что делали бы вы?”
“О, мы б охотой занялись,
И холили борзых,
Стреляли б зайцев, ланей, лис,
Любили б жен своих.
“Мы обсуждали бы не бой,
А цены на коней,
Кто всех смелей, тот над собой
Смеялся б всех сильней.
“Но ради дома, очага
И рода моего,
И той, что сердцу дорога,
(О, более всего!)
“Горящий взор свой отврати,
Грудь не дави рукой,
Дай мне в обитель снов уйти
И обрести покой”.
И отведя свой взгляд, убрав
Ладонь с груди, ему
Она сказала: ” Что же, граф,
Усни – быть по сему.
“Но сказанное здесь, где смерть
Раскинула свой стан,
Укором тяжким ляжет впредь
На совесть англичан.
“ Как Хамбер льется на восход,
А Северн – на закат,
Так и они достойный род
Героев умалят.
“И как бы ни был бой суров,
Как Твид бы ни кипел,
Они найдут тем меньше слов,
Чем больше славных дел.
“А после схватки и резни,-
Рубил на славу меч! -
Сквозь зубы, нехотя, они
Все ту же скажут речь.
“Славнее подвиг – громче смех -
Без грусти и стыда;
Вот их клеймо - одно на всех -
До Страшного Суда”.
RUDYARD KIPLING
(1865 - 1936)
The English Way
1929
After the fight at Otterburn,
Before the ravens came,
The Witch-wife rode across the fern
And spoke Earl Percy's name.
"Stand up-stand up, Northumberland!
I bid you answer true,
If England's King has under his hand
A Captain as good as you?"
Then up and spake the dead Percy-
Oh, but his wound was sore!
"Five hundred Captains as good," said he,
"And I trow five hundred more.
"But I pray you by the lifting skies,
And the young wind over the grass,
That you take your eyes from off my eyes,
And let my spirit pass."
"Stand up-stand up, Northumberland!
I charge you answer true,
If ever you dealt in steel and brand,
How went the fray with you?"
"Hither and yon," the Percy said;
"As every fight must go;
For some they fought and some they fled,
And some struck ne'er a blow.
"But I pray you by the breaking skies,
And the first call from the nest,
That you turn your eyes away from my eyes,
And let me to my rest."
"Stand up-stand up, Northumberland!
I will that you answer true,
If you and your men were quick again,
How would it be with you?"
"Oh, we would speak of hawk and hound,
And the red deer where they rove,
And the merry foxes the country round,
And the maidens that we love.
"We would not speak of steel or steed,
Except to grudge the cost;
And he that had done the doughtiest deed
Would mock himself the most.
"But I pray you by my keep and tower,
And the tables in my hall,
And I pray you by my lady's bower
(Ah, bitterest of all!)
"That you lift your eyes from outen my eyes,
Your hand from off my breast,
And cover my face from the red sun-rise,
And loose me to my rest!"
She has taken her eyes from out of his eyes-
Her palm from off his breast,
And covered his face from the red sun-rise,
And loosed him to his rest.
"Sleep you, or wake, Northumberland-
You shall not speak again,
And the word you have said 'twixt quick and dead
I lay on Englishmen.
"So long as Severn runs to West
Or Humber to the East,
That they who bore themselves the best
Shall count themselves the least.
"While there is fighting at the ford,
Or flood along the Tweed,
That they shall choose the lesser word
To cloke the greater deed.
"After the quarry and the kill-
The fair fight and the fame-
With an ill face and an ill grace
Shall they rehearse the same.
"Greater the deed, greater the need
Lightly to laugh it away,
Shall be the mark of the English breed
Until the Judgment Day!"
Купца и короля
Согреет зябкий шут,
Их мысли – в облаках,
До нас не снизойдут.
В уединенье, где
Не прижился б толстяк,
Вихрь снов меня вознес;
Норд-ост мне рвет колпак.
Днем вижу я внизу
Все в зелени - село,
И дом большой, где я
Был крошкой Тринкуло.
Там - тот надежный мир,
Побыть бы где - хоть раз……
Любовь и жизнь моя –
Случайный выбор фраз.
От страха стаи слов
Летят с ветвей нагих
Туда, где смех трясет
Богатых и святых.
Кружит рой образин,
Из мглы промерзлой мча, -
Умру, как те, кто мал,
Над шуткой хохоча.
TRINCULO'S SONG
Mechanic, merchant, king,
Are warmed by the cold clown
Whose head is in the clouds
And never can get down.
Into a solitude
Undreamed of by their fat
Quick dreams have lifted me;
The north wind steals my hat.
On clear days I can see
Green acres far below,
And the red roof where I
Was Little Trinculo.
There lies that solid world
These hands can never reach;
My history, my love,
Is but a choice of speech.
A terror shakes my tree,
A flock of words fly out,
Whereat a laughter shakes
The busy and devout.
Wild images, come down
Out of your freezing sky,
That I, like shorter men,
May get my joke and die.
Странник в дверях говорил с женихом,
Посох зеленый держа,
Казалось, была для ноши любой
Открыта его душа.
Ночлега просил он, и взгляд его
Был выразительней фраз,
Дорогу вдали окутала тьма, -
В домах уже свет погас.
Жених за порог шагнул и сказал:
“Пусть небо подаст нам знак,
Что там от нас, от тебя и меня,
Ночи скрывает мрак”.
Синели на жимолости плоды,
Листья кружили во тьме,
Осень, но ветер по-зимнему жгуч,
“Странник, ах, знать бы мне”.
В доме невеста одна, в полутьме,
Склонилась пред очагом;
Жаром пылали щеки ее,
Сердце – желанья огнем.
Жених в сумрак ночи глядел, и страсть
Одна лишь владела им:
Как в клетку сердце ее заключить,
Ключом заперев золотым.
Думал жених – мало с гостем своим
Хлеб разделить и кров,
Бога молить - покарать богачей,
Или спасти бедняков.
Но что означает гостя приход,
Что станет с судьбой двоих,
Принес ли беду он в их брачный покой –
Желал бы узнать жених.
R. Frost (1874-1963)
Love and a Question
A stranger came to the door at eve,
And he spoke the bridegroom fair.
He bore a green-white stick in his hand,
And, for all burden, care.
He asked with the eyes more than the lips
For a shelter for the night,
And he turned and looked at the road afar
Without a window light.
The bridegroom came forth into the porch
With, 'Let us look at the sky,
And question what of the night to be,
Stranger, you and I.'
The woodbine leaves littered the yard,
The woodbine berries were blue,
Autumn, yes, winter was in the wind;
'Stranger, I wish I knew.'
Within, the bride in the dusk alone
Bent over the open fire,
Her face rose-red with the glowing coal
And the thought of the heart's desire.
The bridegroom looked at the weary road,
Yet saw but her within,
And wished her heart in a case of gold
And pinned with a silver pin.
The bridegroom thought it little to give
A dole of bread, a purse,
A heartfelt prayer for the poor of God,
Or for the rich a curse;
But whether or not a man was asked
To mar the love of two
By harboring woe in the bridal house,
The bridegroom wished he knew.
Купца и короля
Смешит печальный шут,
Чьи мысли - в облаках,
Земных не знают пут.
В мой одинокий скит,
Где сытость не живет,
Меня подняли сны;
Норд-ост колпак мой рвет.
В погожий день внизу
Я вижу сад, село,
И красный дом, где жил
Малышка Тринкуло.
Там этот чистый мир,
Коснуться бы его;
Жизнь и любовь – слова,
И больше ничего.
Мой тис дрожит, слова
Летят с ветвей нагих
Туда, где смех трясет
И грешных, и святых.
Летит с пустых небес
Дурацких шуток рать,
Чтоб мне, как малым сим,
От смеха умирать.
ВАРИАНТ 2.
Дни вянут, как трава лугов,
Потоком тихим сходит год,
Уносит прочь порыв ветров
Все, что, как листья, отомрет;
Но солнце вновь на древний свод
Взойдет и сменится другим,
Вновь жатву Время соберет, -
Мы собираем вслед за ним!
Все, что не срежет серп веков,
Снесем в амбар от непогод,
Укроем с рвением скупцов
То, чем Судьба пренебрежет;
Отрывки рун и хроник свод,
Остроты с юмором хмельным,
Цветы, что Время не сорвет, -
Мы собираем вслед за ним!
Фигурки свергнутых богов,
Поверья, что скопил народ,
С могильных плит обрывки слов,
Оружье, что носил вестгот,
Смолы окаменевший мед,
Пыль, что оставил Древний Рим,
Все то, что Время не сотрет, -
Мы собираем вслед за ним!
ПОСЫЛКА
И, славя Рождества приход,
Мы просим: - Люди, сохраним
Все, что возможно; Время жнет, -
Мы собираем вслед за ним!
ВАРИАНТ 1.
СОБИРАТЕЛИ ВРЕМЕН
Дни вянут, как на травах цвет,
Струятся годы тише вод;
Что живо ныне - завтра нет! -
Листвою ветер унесет;
Но новых солнц круговорот
Взойдет на старый небосклон,
Век новый сеет - старый жнет:
Мы – собиратели времен!
Мы ищем след минувших лет,
Мы – порт, что все ветра влечет;
Храним, как скряги горсть монет,
Судьбой дарованный доход;
О древних празднествах отчет,
Обрывки рун и рифм канон,
И блеск обеденных острот: -
Мы – собиратели времен!
Мы бережем преданий свет,
Сорта, что вывел садовод,
Могильных плит немой завет,
Обломки копий для охот,
Осколки каменных пород,
Куски разрушенных колонн,
Мы помним всех течений ход:
Мы – собиратели времен!
ПОСЫЛКА
Друзья, знакомые, народ!
К вам этот колокольный звон:
Спасайте все, что прочь уйдет: -
Мы – собиратели времен.
Английский конкурс
Austin Dobson
A BALLAD OF ANTIQUARIES
The days decay as flowers of grass,
The years as silent waters flow;
All things that are depart, alas!
As leaves the winnowing breezes strow;
And still while yet, full-orbed and slow,
New suns the old horizon climb,
Old Time must reap, as others sow:
We are the gleaners after Time!
We garner all the things that pass,
We harbour all the winds may blow;
As misers we up-store, amass
All gifts the hurrying Fates bestow;
Old chronicles of feast and show,
Old waifs of by-gone rune and rhyme,
Old jests that made old banquets glow: -
We are the gleaners after Time!
We hoard old lore of lad and lass,
Old flowers that in old gardens grow,
Old records writ on tomb and brass,
Old spoils of arrow-head and bow,
Old wrecks of old worlds' overthrow,
Old relics of Earth's primal slime,
All drift that wanders to and fro: -
We are the gleaners after Time!
ENVOY
Friends, that we know not and we know!
We pray you, by this Christmas chime,
Help us to save the things that go:
We are the gleaners after Time.
Вокруг сгущался призрак тьмы,
И, стоя у плетня,
Глядел я, как отстой зимы
Туманил око дня.
И струнами разбитых лир
Хлестали ветки мглу,
И люди, шаг прибавив, шли
К своим домам, к теплу.
Казалось мне, - передо мной
Труп века в стылой мгле;
И ветер - плач за упокой,
И купол неба - склеп.
Зачатий и рождений ритм
Стал жестким и сухим;
Казалось мне, что мир покрыт
Бесстрастьем ледяным.
Но между черных веток вдруг
Раздался надо мной
Самозабвенной песни звук,
Гимн счастью неземной.
То старый и тщедушный дрозд,
Грудь выпятив, исторг
Из сердца в сумрак и мороз
Безмерный свой восторг.
Причин, чтобы войдя в экстаз,
Петь в сумерках ночных,
Так мало мог отметить глаз
На всех вещах земных,
Что я подумал: “ Это - гимн
Надежде прозвучал;
О ней, неведомой другим,
Дрозд, видно, что-то знал.
“The Darkling Thrush” (“Дрозд в сумерках”),
I leant upon a coppice gate
When Frost was spectre-gray,
And Winter's dregs made desolate
The weakening eye of day.
The tangled bine-stems scored the sky
Like strings of broken lyres,
And all mankind that haunted nigh
Had sought their household fires.
The land's sharp features seemed to be
The Century's corpse outleant,
His crypt the cloudy canopy,
The wind his death-lament.
The ancient pulse of germ and birth
Was shrunken hard and dry,
And every spirit upon earth
seemed fervourless as I.
At once a voice arose among
The bleak twigs overhead
In a full-hearted evensong
Of joy illimited;
An aged thrush, frail, gaunt, and small,
In blast-beruffled plume,
Had chosen thus to fling his soul
Upon the growing gloom.
So little cause for carolings
Of such ecstatic sound
Was written on terrestrial things
Afar or nigh around,
That I could think there trembled through
His happy good-night air
Some blessed Hope, whereof he knew
And I was unaware.
В земле безглазой, в поле где-то
Спит у забвенья на руках
То, что к пророчествам поэта
Подвигло, - беспризорный прах.
Прах жаворонка, что бессмертной
Строкой был в вечность отряжен; -
А жил он птахой незаметной,
Не зная, что бессмертен он.
И тихо умер в полдень летний,
Став горсткой перьев и костей,
А что пропел в свой час последний,
Где сгинул – нет о том вестей.
И, может быть, лежит он в глине,
Под веткой виноградной спит,
Или покоится в долине
Там, где листвой мерцает мирт,
Ступайте, феи, отыщите
Щепотку ту - бесценный прах,
Ларец хрустальный смастерите -
Весь в золоте и жемчугах;
Прах жаворонка мы схороним,
На жизнь в столетьях освятим;
Зане поэт к высотам горним
Поднялся, вдохновленный им.
Shelley's Skylark (The neighbourhood of Leghorn: March, 1887)
By Thomas Hardy
Somewhere afield here something lies
In Earth’s oblivious eyeless trust
That moved a poet to prophecies –
A pinch of unseen, unguarded dust:
The dust of the lark that Shelley heard,
And made immortal through time to be; -
Though it only lived like another bird,
And knew not its immortality.
Lived its meek life; then , one day, fell –
A little ball of feather and bone;
And how it perished, when piped farewell,
And where its wastes, are alike unknown.
Maybe it rests in the loam I view,
Maybe it throbs in a myrtle’s green,
Maybe it sleeps in coming hue
Of a grape on the slopes of yon inland scene.
Go find it, faeries, go and find
That tiny pinch of priceless dust,
And bring a casket silver-lined,
And framed of gold that gems encrust;
And we will lay it safe therein,
And consecrate it to endless time;
For it inspired a bard to win
Ecstatic heights in thoughт and rhyme.
Когда придешь, а ты придешь, на наше бездорожье,
В гневе, ибо очевидное нам не указ,
Не обличая, а умоляя нас
Пожалеть себя во имя Божье,
Избавь нас от языка войны: дальность, мощь заряда…
От этих длинных чисел, будоражащих умы;
Тебе не внемлем, нерасчетливые, мы,
Нас непонятным не стращай – не надо.
И не пугай нас смертью расы в огненной пучине.
Зачем нам место, где теперь нас нет?
Ведь листьям – не до нас, а солнце – просто свет,
Взгляд каменный на каменной личине.
Вещай об очевидном - иное не познать нам;
Но мы поймем все, что вмещает взгляд:
Как тает облако, бьет стужа виноград,
Ландшафт меняется… И как в прыжке внезапном
Лань белохвостая, став абсолютно робкой,
Проскальзывает в абсолютный мрак,
И жаворонок исчезает с глаз, и как,
Сползая, сосенка цепляется за кромку
Скалы, смятение форели, которую в глубинах
Сжигает гибельный поток в огне,
Как Ксанф когда-то. Кем были б мы и где
Без возвращенья голубя или прыжка дельфина –
Всего того, в чем черпаем мы наше вдохновенье?
Спроси, пророк, как назовем в тот миг
Самих себя, когда умрет язык
И это зеркало вдруг разобьется, и в мгновенье
Исчезнут роза нашей любви, верх одержавший
Рысак на скачках мужества, в тиши
Поющая цикада еще живой души… -
Все, что подскажет нам воображенье наше.
Спроси, разве с розой - без этого мира - продержаться
Нашим сердцам; спроси, кто города
Заселит, гордецы ли, старожилы ли, когда
Бронзовые летописи дубов завершатся.
Richard Wilbur
(born 1921)
Advice to a Prophet
When you come,as you soon must, to the streets of our city,
Mad-eyed from stating theobvious,
Not proclaiming our fall but begging us
In God's name tohave self-pity,
Spare us all word of the weapons, their force andrange,
The long numbers that rocket the mind;
Our slow, unreckoninghearts will be left behind,
Unable to fear what is toostrange.
Nor shall you scare us with talk of the death of therace.
How should we dream of this place without us?--
The sun merefire, the leaves untroubled about us,
A stone look on the stone'sface?
Speak of the world's own change. Though we cannotconceive
Of an undreamt thing, we know to our cost
How the dreamtcloud crumbles, the vines are blackened by frost,
How the view alters. We could believe,
If you told us so, that the white-tailed deerwill slip
Into perfect shade, grown perfectly shy,
The lark avoidthe reaches of our eye,
The jack-pine lose its knuckled grip
Onthe cold ledge, and every torrent burn
As Xanthus once, its glidingtrout
Stunned in a twinkling. What should we be without
Thedolphin's arc, the dove's return,
These things in which we haveseen ourselves and spoken?
Ask us, prophet, how we shall call
Ournatures forth when that live tongue is all
Dispelled, that glassobscured or broken
In which we have said the rose of our love andthe clean
Horse of our courage, in which beheld
The singing locustof the soul unshelled,
And all we mean or wish to mean.
Ask us,ask us whether with the worldless rose
Our hearts shall fail us; comedemanding
Whether there shall be lofty or long standing
When thebronze annals of the oak-tree close.
Листья и дождь, и дней вереницы
(Ива над заводью, вздох “Увы”)
Тают вдали, и душа томится:
Та, что была здесь, не возвратится.
(Ветра стон и шорох листвы).
Ах, но теперь, тайный знак ли, жалость?
(Ива бледна и вода бела),
В сумерках дня, чье дыханье прервалось,
Ее ли щека к моей вдруг прижалась?
(Ветер, ива и ночи мгла).
Любимая! Смерть уже недалече;
(Ивы сень и заводь в тени),
Холодны наши щеки в дождливый вечер,
Но они запылают при встрече.
(Ветер дует ночи и дни).
Туман плывет в небеса, тоскуя,
(Ивы плач - и дню не помочь),
Разомкни уста – легкий вздох даруя:
Ты целуешь - и не умру я.
(Ветер стонет и день, и ночь).
Листья - и дождь, и дней вереница
(Ива над заводью, вздох “Увы”)
Тают вдали, и мне здесь томиться:
Ушла она - и не возвратится.
(Ветра стон и шорох листвы).
A DEATH-PARTING .
LEAVES and rain and the days of the year,
(Water-willow and wellaway,)
All these fall, and my soul gives ear,
And she is hence who once was here.
(With a wind blown night and day.)
Ah! but now, for a secret sign,
(The willow's wan and the water white,)
In the held breath of the day's decline
Her very face seemed pressed to mine.
(With a wind blown day and night.)10
O love, of my death my life is fain;
(The willows wave on the water-way,)
Your cheek and mine are cold in the rain,
But warm they'll be when we meet again.
(With a wind blown night and day.)
Mists are heaved and cover the sky;
(The willows wail in the waning light,)
O loose your lips, leave space for a sigh,—
They seal my soul, I cannot die.
(With a wind blown day and night.)20
Leaves and rain and the days of the year,
(Water-willow and wellaway,)
All still fall, and I still give ear,
And she is hence, and I am here.
(With a wind blown night and day.)
(1837-1909)
В мирах предвечных, до миров земных,
До звездной бездны, солнца и планет,
До первенцов-часов, еще слепых,
До ночи, не познавшей лунный свет.
До Бога в не родившихся мирах,
До света, озаряющего ночь,
Отверз врата колеблющийся мрак,
И жизнь, и смерть свою явили мощь.
И бледная бесформенная мгла,
Вещей и форм, и образов исток,
Еще не давший ни добра, ни зла,
Ни корня, породившего листок,
Мрак, Временем не познанный, когда
Творец еще не сотворил небес;
Лишь в мрачном сумраке: огонь, вода,
Земля и воздух - девственный замес.
И начал быть тот все вместивший день:
Как первый образ, сотворенный тьмой;
Возникла смерть - от крыльев жизни тень,
И Бог был явлен - тень души людской.
И в череде рождений и смертей,
В ночах и снах, в деяниях и днях,
Страсть и объятья, что, родив детей
И их взлелеяв, обращают в прах.
Так начался субстанций вечный спор -
Добра и зла исконное родство,
Мелодий нежных двуголосый хор,
Неистовых симфоний торжество.
Так вещи мира в бытие пришли.
Но главное, что голос двух начал
(Людей, животных, неба и земли)
Всевластным диссонансом зазвучал.
Великий труд - связать в одно весь мир;
Смерть белую и жизни красный плод,
Все зрящий свет, невидимый эфир,
Почв плодоносность и бесплодность вод.
Так все противоречия сошлись
И в людях явлены, и будут впредь;
Диктует век, записывает жизнь,
И снова сургучом скрепляет смерть.
Зане без смерти изменений нет,
Ни зла нет, ни добра - земных оков;
Ни света вечного, ни тьмы тенет,
Ни сладких нет, ни горьких родников.
Зане сей мир зачат от близнецов:
От белого и черного семян;
От белого рождается любовь,
От черного - погибель и обман.
Одним - взойдет соблазном черный плод,
Прельстив медовым вкусом на губах,
Другим, в ком семя белое взойдет, -
Весь век свой жить в печалях и трудах.
Того, чью душу сладкий плод прельстит,
Презрят, но примут власть его и суд;
Того ж, кто в сердце горький плод взрастит,
Почтут за Бога и за ним пойдут.
Из этих двух семян весь мир возник,
Все вещи, человек и жизнь сама;
Во чреве дня таится ночи лик
И свет еще вынашивает тьма.
И человек навеки обречен
Свой хлеб насущный добывать трудом;
Как непреложно, что он был рожден,
Так среди мертвых быть ему потом.
XLII
Я думал, о Надежда, - мрачен цвет
Твоих одежд. Пространством отдаленный,
Теперь я вижу: в нежный цвет зеленый
Твой тонкий стан, как в юности, одет.
Увы! А мне – одна лишь горечь лет,
На всем пути - мой след, соединенный
В один с твоим, – на водной глади сонной
И на оградах – наших теней след.
О свет Надежды, в чьих глазах - любовь,
Надежда и Любовь – одно и то же!
Прильни ко мне, - уж гаснет луч и он
Лиц не окрасит, не согреет кровь.
Вы так обличьем, голосом похожи!
Прильни ко мне тесней – день завершен!
HOPE OVERTAKEN
I deemed thy garments, 0 my Hope, were grey,
So far I viewed thee. Now the space between
Is passed at length; and garmented in green
Even as in days of yore thou stand'st to-day.
Ah God! and but for lingering dull dismay,
On all that road our footsteps erst had been
Even thus commingled, and our shadows seen
Blent on the hedgerows and the water-way.
0 Hope of mine whose eyes are living love,
No eyes but hers,--0 Love and Hope the same!--
Lean close to me, for now the sinking sun
That warmed our feet scarce gilds our hair above.
0 hers thy voice and very hers thy name!
Alas, cling round me, for the day is done!
Дневной и ночной небосвод
Непрогляден, темен и пуст:
Облакам не разъять уст
И безмолвен солнца восход.
Только видишь один
Сумрак долин и льдин
В темной глуби глубин,
В темной выси высот.
Но, уходя, говорим:
"Странная участь у нас:
Все, что узнать мы хотим,
Узнаем в свой день и час".
Не вернуть минувших веков,
Старое новым зовем;
Много легенд о былом,
Но услышим ли мертвецов:
Жили они тогда?
Какая гнела их нужда?
Быть может, они - те же мы,
Увлеченные роком в тьмы?
Но, уходя, говорим:
"Странная участь у нас:
Все, что узнать мы хотим,
Узнаем в свой день и час".
Что за гибельный пульс алчбы
В сердце, Время, стучит твоем?
С начала веков огнем
Горит в тебе ярость борьбы:
Война - косит всех подряд,
Мир - наши кости хрустят,
Тщетно глядит чей-то взгляд
В глаза жестокой Судьбы.
Но, уходя, говорим:
"Странная участь у нас:
Все, что узнать мы хотим,
Узнаем в свой день и час".
Как бы духом ты ни упал,
Кровь пылает в сердце твоем:
Ты целуешь - и нипочем
Волчьей пасти грозный оскал.
Твой колокол - скорби звон,
Надежда - сердцу урон,
В твоих прощаниях - стон
И эхо пустынных скал.
Но, уходя, говорим:
"Странная участь у нас:
Все, что узнать мы хотим,
Узнаем в свой день и час".
В море крылами тьмы
Устало поник небосвод;
В песне, что море поет,
Смутен смысл и размыт.
Что Вчера? - забытый хлам,
Что Сегодня? - обман глазам,
Что Завтра? - неведомо нам,
И что между ними мы?
Мы ж, уходя, говорим:
"Странная участь у нас:
Все, что узнать мы хотим,
Узнаем в свой день и час".
The Cloud Confines
1The day is dark and the night
2 To him that would search their heart;
3 No lips of cloud that will part
4Nor morning song in the light:
5 Only, gazing alone,
6 To him wild shadows are shown,
7 Deep under deep unknown
8And height above unknown height.
9 Still we say as we go,--
10 "Strange to think by the way,
11 Whatever there is to know,
12 That shall we know one day."
13The Past is over and fled;
14 Nam'd new, we name it the old;
15 Thereof some tale hath been told,
16But no word comes from the dead;
17 Whether at all they be,
18 Or whether as bond or free,
19 Or whether they too were we,
20Or by what spell they have sped.
21 Still we say as we go,--
22 "Strange to think by the way,
23 Whatever there is to know,
24 That shall we know one day."
25What of the heart of hate
26 That beats in thy breast, O Time?--
27 Red strife from the furthest prime,
28And anguish of fierce debate;
29 War that shatters her slain,
30 And peace that grinds them as grain,
31 And eyes fix'd ever in vain
32On the pitiless eyes of Fate.
33 Still we say as we go,--
34 "Strange to think by the way,
35 Whatever there is to know,
36 That shall we know one day."
37What of the heart of love
38 That bleeds in thy breast, O Man?--
39 Thy kisses snatch'd 'neath the ban
40Of fangs that mock them above;
41 Thy bells prolong'd unto knells,
42 Thy hope that a breath dispels,
43 Thy bitter forlorn farewells
44And the empty echoes thereof?
45 Still we say as we go,--
46 "Strange to think by the way,
47 Whatever there is to know,
48 That shall we know one day."
49The sky leans dumb on the sea,
50 Aweary with all its wings;
51 And oh! the song the sea sings
52Is dark everlastingly.
53 Our past is clean forgot,
54 Our present is and is not,
55 Our future's a seal'd seedplot,
56And what betwixt them are we?--
57 We who say as we go,--
58 "Strange to think by the way,
59 Whatever there is to know,
60 That shall we know one day."
XXXIX
О, ночь с последним гаснущим лучом, -
Желанная, как в молодости ночи!
Зачем же громче сердце биться хочет,
Как в пальце пульс под золотым кольцом
Невесты, уж стоящей под венцом?
И что за крылья надо мной хлопочут?
И почему то жалость щиплет очи,
То радость не дает забыться сном?
Нет, ночь-обман! Войдя в твой сумрак вязкий,
Любовь ли примет облик рощи грез,
Где шмель жужжит и блещет жемчуг рос?
Ночь грустная! Не ты ль размыла краски, -
Густая чаща, где смеются маски
И льются ливни бесполезных слез?
SONNET XXXIX .
SLEEPLESS DREAMS .
GIRT in dark growths, yet glimmering with one
star,
O night desirous as the nights of youth!
Why should my heart within thy spell, forsooth,
Now beat, as the bride's finger-pulses are
Quickened within the girdling golden bar?
What wings are these that fan my pillow smooth?
And why does Sleep, waved back by Joy and
Ruth,
Tread softly round and gaze at me from far?
Nay, night deep-leaved! And would Love feign in
thee
Some shadowy palpitating grove that bears10
Rest for man's eyes and music for his ears?
O lonely night! art thou not known to me,
A thicket hung with masks of mockery
And watered with the wasteful warmth of tears?
Оставь руки прохладной сень
У век моих, чей жарок зной:
Насыщена, как розы тень,
Она мечтой и тишиной.
К руке уста - о, приложи:
Твой дух через нее пройдет
И песнь твою в меня вольет -
Познать печаль моей души.
Живая песнь в душе моей
Меж рук твоих, в глазах моих:
Твой страстный голос бьется в ней,
Как пульс мелодий неземных.
О, звуки песни той не дли;
Душа тебя поймет верней
В тиши, в тени руки твоей,
Пока стихает песнь вдали.
SONG AND MUSIC .
O LEAVE your hand where it lies cool
Upon the eyes whose lids are hot:
Its rosy shade is bountiful
Of silence, and assuages thought.
O lay your lips against your hand
And let me feel your breath through it,
While through the sense your song shall fit
The soul to understand.
The music lives upon my brain
Between your hands within mine eyes;10
It stirs your lifted throat like pain,
An aching pulse of melodies.
Lean nearer, let the music pause:
The soul may better understand
Your music, shadowed in your hand,
Now while the song withdraws.
“Тот мертвый лик, что скрыт во тьме годами,
Что был мне всем, чем жизнь так дорожит,
Истоков памяти Твоей не оживит,
Печаль не смоет, как дождем, слезами.
Как можешь любоваться Ты глазами,
Где свет погас, где радость не горит,
Не видя в них осадок, что хранит
О всех невыполненных клятвах память.
Нет, близнецы, нет, Жалость и Любовь!
В них, Господи, я слышу благозвучный
Твой голос или колокола зов.
Смерть не должна сей парой неразлучной
Оправдывать все ужасы свои,
Чтоб только сердце обратить к Любви.
THE LOVE- MOON
'When that dead face, bowered in the furthest years,
Which once was all the life years held for thee,
Can now scarce bide the tides of memory
Cast on thy soul a little spray of tears,--
How canst thou gaze into these eyes of hers
Whom now thy heart delights in, and not see
Within each orb Love's philtred euphrasy
Make them of buried troth remembrancers?'
'Nay, pitiful Love, nay, loving Pity! Well
Thou knowest that in these twain I have confess'd
Two very voices of thy summoning bell.
Nay, Master, shall not Death make manifest
In these the culminant changes which approve
The love-moon that must light my soul to Love?
XXXVI
О нет, не в теле - жизнь, а в этих милых
Устах, глазах и пальцах дорогих;
В них Жизнь являет славу дней своих,
Отодвигая мрак и плен могилы.
Я без нее – добыча тех унылых
Воспоминаний и укоров злых,
Что оживают в смертных вздохах – в них,
Часами длясь, пока уходят силы.
Но и тогда есть локон у груди,
Припрятанный – последний дар любимой,
Что разжигает жар, в крови таимый,
И жизнь бежит скорее, и среди
Летящих дней вкруг ночи неизменной
Сияет локон красотой нетленной.
LIFE - IN - LOVE
Not in thy body is thy life at all
But in this lady's lips and hands and eyes;
Through these she yields the life that vivifies
What else were sorrow's servant and death's thrall.
Look on thyself without her, and recall
The waste remembrance and forlorn surmise
That lived but in a dead-drawn breath of sighs
O'er vanished hours and hours eventual.
Even so much life hath the poor tress of hair
Which, stored apart, is all love hath to show
For heart-beats and for fire-heats long ago;
Even so much life endures unknown, even where,
'Mid change the changeless night environeth,
Lies all that golden hair undimmed in death.
Без остановки облако плывет
Над западным холмом,
Но цель его скитаний – вне заката;
По воле ветра, что забылся сном,
Притихший бриз не возмущает вод,
Венчает пена белая накаты
Высоких волн: духовной жажды гнет
Уже слабее; но, теперь, когда ты
Бесстрастен, как утес,
Вдруг сцепишься в объятьях с этим днем
И с поцелуями глотаешь капли слез.
POSSESSION .
THЙRE is a cloud above the sunset hill,
That wends and makes no stay,
For its goal lies beyond the fiery west;
A lingering breath no calm can chase away,
The onward labour of the wind's last will;
A flying foam that overlaps the crest
Of the top wave: and in possession still
A further reach of longing; though at rest
From all the yearning years,
Together in the bosom of that day10
Ye cling, and with your kisses drink your tears.
XXXIII
VENUS VICTRIX
Юнона ли короною сравнится
С тобой, кто между жен красой царит?
Паллада ли, когда твой лик сокрыт
Под локоном, склоненным на страницы,
Венера ли тобой не восхитится,
Когда над волнами Любви парит
Твоя улыбка и твой взгляд горит,
И голос твой летит - с волною слиться?
В виду их тройственной прекрасной сути
Кто из богинь заслуживает все ж
Приз, что тебе любой судья присудит?
Любовь - ты имя нежное шепнешь.
И от Венеры получить я рад
Елену, - лучшую из всех наград.
VENUS VICTRIX
Could Juno's self more sovereign presence wear
Than thou, 'mid other ladies throned in grace?--
Or Pallas, when thou bend'st with soul-stilled face
O'er poet's page gold-shadowed in thy hair?
Dost thou than Venus seem less heavenly fair
When o'er the sea of love's tumultuous trance
Hovers thy smile, and mingles with thy glance
That sweet voice like the last wave murmuring there?
Before such triune loveliness divine
Awestruck I ask, which goddess here most claims
The prize that, howsoe'er adjudged, is thine?
Then Love breathes low the sweetest of thy names;
And Venus Victrix to my heart doth bring
Herself, the Helen of her guerdoning
XXII
УБЕЖИЩЕ СЕРДЦА
Порой она - дитя в моих руках,
Под сенью крыл в любви спасенья ждет -
И, отвернувшись, тихо слезы льет
С необъяснимой мукою в глазах;
Я часто сам несу свой смутный страх
В ее объятья – нежный мой оплот,
Убежище от всех моих невзгод,
Приют, когда блуждаю я впотьмах.
Любовь - наш свет в ночи, тень в полдень ясный,
Нас утешает песней, прочь гоня
Досадный шум назойливого дня.
Она в той песне – лик луны прекрасный;
Как заводи поют с луной согласно,
Так и душа с душою – ты и я.
HEART'S HAVEN
Sometimes she is a child within mine arms,
Cowering beneath dark wings that love must chase,--
With still tears showering and averted face,
Inexplicably filled with faint alarms:
And oft from mine own spirit's hurtling harms
I crave the refuge of her deep embrace,--
Against all ills the fortified strong place
And sweet reserve of sovereign counter-charms.
And Love, our light at night and shade at noon,
Lulls us to rest with songs, and turns away
All shafts of shelterless tumultuous day.
Like the moon's growth, his face gleams through his tune;
And as soft waters warble to the moon,
Our answering spirits chime one roundelay.
НАЗИДАНИЕ
Не позволяй, чтоб ум земной
Пытал тебя про путь иной,
Чья тайна пролегает вне
Дороги от Весны к Весне.
Ведь больше, чем вся мудрость книг,
В себе скрывает солнца лик,
Поющий ветер и прибой.
Да не грозит с вершин земных
Тебе никто из смертных сих.
Пыль пред тобою с их ступни -
Вот все, что в жизни есть они.
А вихрь, подъемля пыль дорог,
И нищим досадить бы мог
Теперь, во дни страстей слепых.
Не требуй дани от сынов,
Не видящих Надежды снов.
Правдивой Песне крылья дать
И перл Поэзии создать,
Иль где-нибудь в раю земном
Любить, с любимой быть вдвоем, -
Надежды светлый мир таков.
На брег в любые времена
Выносит разный сор волна.
Так волны душ несут на плес
Ненужный мусор и отброс.
Но вечно море лишь одно,
В тиши безмолвствует оно,
Как дух, как моря глубина.
Ты горд? Зачем же, честь презрев,
Ты слушаешь льстеца напев?
Иль спесь рождает эта песнь,
А слава раздувает спесь?
О, лесть, признайся, не смешна,
Тебе ведь по сердцу она –
И это твой рождает гнев.
Дерзай, как в годы те, когда
Сияла дружба, как звезда.
Лишь в юности родство идей
Так единит сердца людей.
А если в тягость жизни мрак,
То в сердце единенья враг
Готов их разлучить всегда.
У драмы жизни – свой суфлер,
Роль друга ждет любой актер.
А ролью недруга смущен –
Кто ты, кем быть не мог бы он?
Но, если встретиться двоим
И стать им существом одним,-
Добра и зла окончен спор.
Кто требует – отдай тому
Необходимое ему.
Чужого не желай добра:
Одежды, хлеба, серебра, -
Всего, чем в мире жив любой,
Сам да поделится с тобой, -
Не будет стыдно никому.
Всегда ищи себя в другом.
В любом творении твоем
Гнездиться зависть не должна –
Тебя лишь истощит она –
Как, впрочем, ненависть и месть, -
Все лучшее – от Бога есть;
К себе упрек жжет, как огнем.
Кто думой, чувством напряжен,
Тому бездействие – не сон,
Почти деяние, потоп,
Огня сжигающего столп
Из сокровенных недр души.
Но горе - и тогда дрожи,
Коль ты бездействием сражен!
Как безвозвратен и суров
Последний, вялый бой часов!
Как поздно! – осознать сейчас,
О чем предупреждает час,
Чего увидеть не посмел!
Вот, где возможный твой удел, -
Смирись, раз жребий твой таков.
Пусть свет божественных идей
Душе даст все, что скрыто в ней:
Но знай – та власть, что нас влечет,
Не измеряет жизни ход,
Измерить все ты должен сам,
А суд вершить лишь небесам
Над Теометрией твоей.
Бог или Случай одарит,
Но прав, кто их благодарит.
Добро – опавший с яблонь цвет,
Но плод – не благодарность, нет.
И, даже без молитвы, все ж
Пусть правда побеждает ложь,
Пока твой дух крыла растит.
Ты говорил: “Не помнишь дней?”
Но это не забыть сумей,
И, как долг памяти велит,
Читай скрижали этих плит.
Ты – цель твоя, что впереди: -
Забыв надежду, вдаль гляди
И о прошедшем не жалей.
SOOTHSAY .
LET no man ask thee of anything
Not yearborn between Spring and Spring.
More of all worlds that he can know,
Each day the single sun doth show.
A trustier gloss than thou canst give
From all wise scrolls demonstrative,
The sea doth sigh and the wind sing.
Let no man awe thee on any height
Of earthly kingship's mouldering might.
The dust his heel holds meet for thy brow10
Hath all of it been what both are now;
And thou and he may plague together
A beggar's eyes in some dusty weather
When none that is now knows sound or sight.
Crave thou no dower of earthly things
Unworthy Hope's imaginings.
To have brought true birth of Song to be
And to have won hearts of Poesy,
Or anywhere in the sun or rain
To have loved and been beloved again,20
Is loftiest reach of Hope's bright wings.
The wild waifs cast up by the sea
Are diverse ever seasonably.
Even so the soul-tides still may land
A different drift upon the sand.
But one the sea is evermore:
And one be still, 'twixt shore and shore,
As the sea's life, thy soul in thee.
Say, hast thou pride? How then may fit
Thy mood with flatters' silk-spun wit?30
Haply the sweet voice lifts thy crest,
A breeze of fame made manifest.
Nay, but then chaf'st at flattery? Pause:
Be sure thy wrath is not because
It makes thee feel thou lovest it.
Let thy soul strive that still the same
Be early friendship's sacred flame.
The affinities have strongest part
In youth, and draw men heart to heart
As life wears on and finds no rest,40
The individual in each breast
Is tyrannous to sunder them.
In the life-drama's stern cue-call,
A friend's a part well-prized by all:
And if thou meet an enemy,
What art thou that none such should be?
Even so: but if the two parts run
Into each other and grow one,
Then comes the curtain's cue to fall.
Whate'er by other's need is claimed50
More than by thine,—to him unblamed
Resign it: and if he should hold
What more than he thou lack'st, bread, gold,
Or any good whereby we live,—
To thee such substance let him give
Freely: nor he nor thou be shamed.
Strive that thy works prove equal: lest
That work which thou hast done the best
Should come to be to thee at length
(Even as to envy seems the strength60
Of others) hateful and abhorr'd,—
Thine own above thyself made lord,—
Of self-rebuke the bitterest.
Unto the man of yearning thought
And aspiration, to do nought
Is in itself almost an act,—
Being chasm-fire and cataract
Of the soul's utter depths unseal'd.
Yet woe to thee if once thou yield
Unto the act of doing nought!70
How callous seems beyond revoke
The clock with its last listless stroke!
How much too late at length!—to trace
The hour on its forewarning face,
The thing thou hast not dared to do!. . . .
Behold, this may be thus! Ere true
It prove, arise and bear thy yoke.
Let lore of all Theology
Be to thy soul what it can be:
But know,—the Power that fashions man80
Measured not out thy little span
For thee to take the meting-rod
In turn, and so approve on God
Thy science of Theometry.
To God at best, to Chance at worst,
Give thanks for good things, last as first.
But windstrown blossom is that good
Whose apple is not gratitude.
Even if no prayer uplift thy face,
Let the sweet right to render grace90
As thy soul's cherished child be nurs'd.
Didst ever say, “Lo, I forget”?
Such thought was to remember yet.
As in a gravegarth, count to see
The monuments of memory.
Be this thy soul's appointed scope:—
Gaze onward without claim to hope,
Nor, gazing backward, court regret.
VII
ПОЛНАЯ КАПИТУЛЯЦИЯ
Всем духам в поле сна, где в тишине
Восходит, словно рожь, Любви сиянье,
Ее душа прозрачна; тайна к тайне
Взывает там; то видно только мне.
Блаженство здесь и познано вполне.
Любовь скорбит, когда Судьбы деянье
С ее полей пожнет венец желанья –
Священный час, что снился столько дней.
Рука, что так теперь нежна, - сначала
Учила страсть всерьез не принимать;
И вот! на грудь мою упала прядь,
У сердца локон так томил, бывало,
Но сердце повелительницы пало,
Теперь лежит, чтоб рядом трепетать.
SONNET VII .
SUPREME SURRENDER .
TO all the spirits of Love that wander by
Along his love-sown harvest-field of sleep
My lady lies apparent; and the deep
Calls to the deep; and no man sees but I.
The bliss so long afar, at length so nigh,
Rests there attained. Methinks proud Love must
weep
When Fate's control doth from his harvest reap
The sacred hour for which the years did sigh.
First touched, the hand now warm around my neck
Taught memory long to mock desire: and lo!10
Across my breast the abandoned hair doth flow,
Where one shorn tress long stirred the longing ache:
And next the heart that trembled for its sake
Lies the queen-heart in sovereign overthrow.
XXIII
БЕЗДЕЛИЦЫ ЛЮБВИ
В руках Любви – цветы и виноград,
И тьма безделиц - фруктов расписных;
А рядом толпы дам, что жаждут их
И трогают - Любви служить хотят;
В одной руке – соцветий зев разъят,
В другой – тычинки в жилках золотых -
Салют стыду – от воздаяний сих
Румянцем щеки у меня горят.
Но вот и я держу дары от милой,
И вижу, что невинна, как роса,
В лучах ее касаний их краса,
Сияя с ослепительною силой.
Любовь сказала: “У твоей подруги
Безделицы любви – и те мне слуги”.
SONNET XXIII .
LOVE'S BAUBLES .
I STOOD where Love in brimming armfuls bore
Slight wanton flowers and foolish toys of fruit:
And round him ladies thronged in warm pursuit,
Fingered and lipped and proffered the strange store.
And from one hand the petal and the core
Savoured of sleep; and cluster and curled shoot
Seemed from another hand like shame's salute,-
Gifts that I felt my cheek was blushing for.
At last Love bade my Lady give the same:
And as I looked, the dew was light thereon;10
And as I took them, at her touch they shone
With inmost heaven-hue of the heart of flame.
And then Love said: "Lo! when the hand is hers,
Follies of love are love's true ministers."
Вечер; два крыла золотых заката
Делят небесную твердь;
Ветром, птицами высота крылата,
Будто, кружа в полете, усталостью смятый,
Должен день умереть.
Солнце – в огне; на крыши садится,
Крыльями качая, закат;
Вместе с днем успев утомиться,
Шумно, как вода на мельнице, - птицы
В рощи свои спешат.
В каждой кроне птичьей ватаги споры:
Если бы не голоса,
Скворцов от листьев различишь не скоро,
Но - порыв ветра, - и птичьи хоры
Срываются в небеса.
Даже дни Надежды в вечном кружении -
Убежище для многих сердец;
Первый луч смеется, последний – в затмении,
Но это она, кто в ночи тем не менее
Всему положит конец.
И тучи грачей под крик свой печальный
Плывут за грядой гряда;
Плач по дню - словно звон погребальный,
И сердце пронзает их плач прощальный, -
Прощай, прощай, навсегда!
Надежда – стрела, золотящая дали.
О день с печальной судьбой!
Ты уйдешь, но Надежда уйти должна ли?
Не ей ли под сердцем крылья печали
Свернуть и остаться с тобой?
SUNSET WINGS .
TO-NIGHT this sunset spreads two golden wings
Cleaving the western sky;
Winged too with wind it is, and winnowings
Of birds; as if the day's last hour in rings
Of strenuous flight must die.
Sun-steeped in fire, the homeward pinions sway
Above the dovecote-tops;
And clouds of starlings, ere they rest with day,
Sink, clamorous like mill-water, at wild play,
By turns in every copse:10
Each tree heart-deep the wrangling rout receives,—
Save for the whirr within,
You could not tell the starlings from the leaves;
Then one great puff of wings, and the swarm heaves
Away with all its din.
Even the Hope's hours, in ever-eddying flight,
To many a refuge tend;
With the first light she laughed, and the last light
Glows round her still; who natheless in the night
At length must make an end.20
And now the mustering rook innumerable
Together sail and soar,
While for the day's death, like a tolling knell,
Unto the heart they seem to cry, Farewell,
No more, farewell, no more!
Is Hope not plumed, as 'twere a fiery dart?
And oh! thou dying day,
Even as thou goest must she too depart,
And Sorrow fold such pinions on the heart,
As will not fly away?30
VI
ПОЦЕЛУЙ
Какой недуг иль увяданья яд,
Иль злая череда дней и ночей
Твою унизят плоть, с души твоей
Сорвут, уж ветхий, свадебный наряд?
Ведь вот! сыграли наши губы в лад
Мелодию, - о том же и Орфей
Молил, чаруя лютнею своей
Печальный призрак у последних врат.
Я был дитя в лучах ее касанья,
И мужем был, - ей равный, в страсти час,
И дух – пронзенный духом ее глаз,
И бог, мешая с ней тепло дыханья,
И жар, и кровь, и ревность состязанья,
Огонь в огне, в блаженстве с ней слиясь.
SONNET VI .
THE KISS .
WHAT smouldering senses in death's sick delay
Or seizure of malign vicissitude
Can rob this body of honour, or denude
This soul of wedding-raiment worn to-day?
For lo! even now my lady's lips did play
With these my lips such consonant interlude
As laurelled Orpheus longed for when he wooed
The half-drawn hungering face with that last lay.
I was a child beneath her touch,-a man
When breast to breast we clung, even I and she,-10
A spirit when her spirit looked through me,-
A god when all our life-breath met to fan
Our life-blood, till love's emulous ardours ran,
Fire within fire, desire in deity.
КОЛОКОЛЬНЫЙ ПЕРЕЗВОН
I.
Медовый цветок для медовых сот,
Медовой пчелки домой полет.
Медовые соты, медовый цветок,
У каждой пчелки особенный срок.
Сердца медок - для медовых сот,
Пчелы жужжащей домой полет.
Млеет, поник медовый цветок,
Медовый у пчелки кончился срок.
II.
В жимолости таится мед,
Пчелка цветок без труда найдет.
В медовое сердце сот пчела
Проникнет с жужжанием, весела.
Медовой жимолостью упоена,
Насытится медом пчелка сполна.
Мед из жимолости взяла,
Пчелка нагруженная весела.
III.
Сначала - в коконе, а потом
Замелькал мотылек ярким крылом.
Распрощайся с коконом, мотылек:
На ярких крыльях полет твой высок.
Но огонек мотылька привлек
И крылья себе опалил мотылек.
Увы, мотылек, не взлететь тебе ввысь:
С коконом, с крыльями распростись.
IV.
Колыбельная песня любви,
К лону льнули ласки твои.
Луны любви, легкий лепет лет,
Лето любви – улетел их след.
Любовью нелепою был ослеплен,
Осталось одно - сладостный сон.
Запоздали заботы - не вернутся вновь,
В закатном сумраке спи, любовь.
V.
Благо плоти - дар красоты,
Буйно бутоны дарят цветы.
Боль красоты и блаженства не тронь
В брошенном сердце, где бьется огонь.
Блеск красоты низвергнут в прах
Бренностью скорбной, внушающей страх.
Бедный убор красоты обречен:
Бури и беды со всех сторон.
VI.
Бревна брошенные плывут,
Бойко бурлят пузыри у запруд.
Кровь багрянит бревна в воде,
Бренное тело в гроб не кладут.
Бренные кости хранит вода,
Пузыри перебраниваются у запруд.
Горькие слезы в запруду льют,
Разбитое сердце тут.
VII.
Грозным хором грохочет гром,
Хлещет, свищет ветер с дождем.
Хмурые тучи – их грозен ход,
Дождь безысходный, холодный льет.
Хмурое небо, ветер и дрожь,
Хрипит и хлещет холодный дождь.
Ветер, свистящий в пустых небесах,
Дождь, моросящий в полях и лесах.
CHIMES .
I.
Honey-flowers to the honey-comb
And the honey-bee's from home.
A honey-comb and a honey-flower,
And the bee shall have his hour.
A honeyed heart for the honey-comb,
And the humming bee flies home.
A heavy heart in the honey-flower,
And the bee has had his hour.
II.
A honey-cell's in the honeysuckle,
And the honey-bee knows it well.10
The honey-comb has a heart of honey,
And the humming bee's so bonny.
A honey-flower's in the honeysuckle,
And the bee's in the honey-bell.
The honeysuckle is sucked of honey,
And the bee is heavy and bonny.
III.
Brown shell first for the butterfly
And a bright wing by and by.
Butterfly, good-bye to your shell,
And, bright wings, speed you well.20
Bright lamplight for the butterfly
And a burnt wing by and by.
Butterfly, alas for your shell,
And, bright wings, fare you well.
IV.
Lost love-labour and lullaby,
And lowly let love lie.
Lost love-morrow and love-fellow
And love's life lying low.
Lovelorn labour and life laid by
And lowly let love lie.30
Late love-longing and life-sorrow
And love's life lying low.
V.
Beauty's body and benison
With a bosom-flower new blown.
Bitter beauty and blessing bann'd
With a breast to burn and brand.
Beauty's bower in the dust o'erblown
With a bare white breast of bone.
Barren beauty and bower of sand
With a blast on either hand.40
VI.
Buried bars in the breakwater
And bubble of the brimming weir.
Body's blood in the breakwater
And a buried body's beir.
Buried bones in the breakwater
And bubble of the brawling weir.
Bitter tears in the breakwater
And a breaking heart to bear.
VII.
Hollow heaven and the hurricane
And hurry of the heavy rain.50
Hurried clouds in the hollow heaven
And a heavy rain hard-driven.
The heavy rain it hurries amain
And heaven and the hurricane.
Hurrying wind o'er the heaven's hollow
And the heavy rain to follow.
VIII
Амур сложил за пояс дар для жен
И золотые стрелы девам прочит,
И шлет в сердца, и весело хохочет;
Одним по нраву его лиры звон,
Что серебром своим берет в полон;
Другим - что у него с повязкой очи,
Иль что крыла его примчали к ночи,
А нынче ими прочь он унесен.
Но лишь его душа по нраву даме -
Той, что люблю; его душа - ей кров
Из ярких и невиданных цветов:
Там бог Любви, под взглядом глаз, чье пламя
Сквозь локон тлеет чуть, ее устами
Свое бессмертье утвердить готов.
SONNET VIII .
LOVE'S LOVERS .
SOME ladies love the jewels in Love's zone
And gold-tipped darts he hath for painless play
In idle scornful hours he flings away;
And some that listen to his lute's soft tone
Do love to vaunt the silver praise their own;
Some prize his blindfold sight; and there be they
Who kissed his wings which brought him yester-
day
And thank his wings to-day that he is flown.
My lady only loves the heart of Love:
Therefore Love's heart, my lady, hath for thee10
His bower of unimagined flower and tree:
There kneels he now, and all-anhungered of
Thine eyes grey-lit in shadowing hair above,
Seals with thy mouth his immortality.
IV
ВЗИРАЯ НА ЛЮБОВЬ
Когда тебя я видеть больше рад?
Когда, сияя, души глаз моих,
Узрев твой лик, алтарь священный их,
Вершат Любви торжественный обряд?
Или когда, уйдя с тобою в сад,
Сидим, целуясь, и твой отклик тих,
И лик твой зыбок в сумерках густых,
И дух мой в плен твоей душою взят?
Любимая! Уж если наяву
Тебя не встречу я, пока живу,
Ни тень твою, ни взор твой на рассвете, -
Как вихрь тогда вскружит на склоне Дней
Листы Надежд, срывая их с ветвей,
Какой поднимут ветер крылья Смерти!
SONNET IV .
LOVESIGHT .
WHEN do I see thee most, beloved one?
When in the light the spirits of mine eyes
Before thy face, their altar, solemnize
The worship of that Love through thee made known?
Or when in the dusk hours, (we two alone,)
Close-kissed and eloquent of still replies
Thy twilight-hidden glimmering visage lies,
And my soul only sees thy soul its own?
O love, my love! if I no more should see
Thyself, nor on the earth the shadow of thee,10
Nor image of thine eyes in any spring,-
How then should sound upon Life's darkening slope
The ground-whirl of the perished leaves of Hope,
The wind of Death's imperishable wing?
ЗОДИАКАЛЬНАЯ ПЕРЕМЕНА
Во тьме, где Смерть, - за рядом ряд
Они бредут – их скорбен вид;
Печально на меня глядят,
Кто бросит, кто задержит взгляд:
Но каждый, проходя, молчит.
Молчит и та, одна из них,
Кто никогда меня не ждет,
Кто, прячась в сумрак дум своих,
Вдыхая затхлый запах вод,
Лишь я приближусь - прочь идет.
Любимая! В те дни, когда
Сплеталась наших судеб нить,
Могли мы только иногда
Свои пути соединить
И дни досуга вместе длить.
Ты - ближе всех! Где дом такой -
Награда моему труду,
Где я – жилец, а не изгой,
И где блаженство я найду,
Где скажешь ты: “Приди, я жду”?
SPHERAL CHANGE .
IN this new shade of Death, the show
Passes me still of form and face;
Some bent, some gazing as they go,
Some swiftly, some at a dull pace,
Not one that speaks in any case.
If only one might speak!—the one
Who never waits till I come near;
But always seated all alone
As listening to the sunken air,
Is gone before I come to her.10
O dearest! while we lived and died
A living death in every day,
Some hours we still were side by side,
When where I was you too might stay
And rest and need not go away.
O nearest, furthest! Can there be
At length some hard-earned heart-won home,
Where,—exile changed for sanctuary,—
Our lot may fill indeed its sum,
And you may wait and I may come?20
III
ЗАВЕТ ЛЮБВИ
О ты, кто в час Любви, свой свет лия,
В уста мне вкладываешь плоть и кровь
Причастием святым - свою Любовь;
Ты, близ кого вдохнул всей грудью я
Безмерное блаженство бытия,
В котором ты – основа всех основ,
Но жизнь свою с моей связать готов,
Шепнув над чашею: “Я – суть твоя! ”
Я милости твоей всем сердцем рад;
Что слава для Любви! коль глуби вод
Стопа твоя легко проходит вброд,
Как отмели, что вздохами томят,
Но даже там спасаешь ты - твой взгляд
Мой дух возносит и к тебе ведет!
SONNET III .
LOVE'S TESTAMENT .
O THOU who at Love's hour ecstatically
Unto my heart dost evermore present,
Clothed with his fire, thy heart his testament;
Whom I have neared and felt thy breath to be
The inmost incense of his sanctuary;
Who without speech hast owned him, and, intent
Upon his will, thy life with mine hast blent,
And murmured, "I am thine, thou'rt one with me!"
O what from thee the grace, to me the prize,
And what to Love the glory,-when the whole10
Of the deep stair thou tread'st to the dim shoal
And weary water of the place of sighs,
And there dost work deliverance, as thine eyes
Draw up my prisoned spirit to thy soul!
ВМЕСТЕ В РАЗЛУКЕ
Любовь, говорю я с сердцем твоим,
Сердце твое - всегда со мной,
Дай мне слиться с его глубиной,
Я разлукой с тобой томим;
Допусти к своим дарам дорогим
С красотою их неземной.
О, любовь, любовь, ты – со мной!
Твои глаза на меня не глядят,
Но, любовь, мне в глаза взгляни.
Две души, если вместе они,
Себя от отжившего оградят.
Все иное - распад,
Каждый час, убивающий дни;
О, любовь, мне в глаза взгляни!
Руки твои далеко, любовь,
Если бы сжать я их мог.
Струится в часах песок
В могилу часов-мертвецов;
Но теперь, когда вместе мы вновь,
Расцветает час, как цветок.
О, твои руки сжать я смог!
Далеко от меня голос твой,
Но он слышен мне в тишине:
Он радует сердце мне
Тем, что сердце твое со мной, -
Он, чаруя, звенит струной -
Неизменен твой выбор вполне.
Сладок голос твой в тишине!
Не дано быть вместе нашим устам,
Но, любовь, мы уста сомкнем,
Куда ни взгляну, кругом
Зима препятствует нам,
Но там, где мы вместе, там
Желанье горит огнем.
О, любовь, мы уста сомкнем!
Твое сердце – здесь, рядом оно,
Вечно со мной, всегда,
Без усилия и труда,
Что сегодня, что завтра - одно;
Двум сердцам в пути не темно,
Две души не разнять никогда,
С тобой, о, любовь, навсегда!
PARTED PRESENCE .
LOVE , I speak to your heart,
Your heart that is always here.
Oh draw me deep to its sphere,
Though you and I are apart;
And yield, by the spirit's art,
Each distant gift that is dear.
O love, my love, you are here!
Your eyes are afar to-day,
Yet, love, look now in mine eyes.
Two hearts sent forth may despise
10
All dead things by the way.
All between is decay,
Dead hours and this hour that dies,
O love, look deep in mine eyes!
Your hands to-day are not here,
Yet lay them, love, in my hands.
The hourglass sheds its sands
All day for the dead hours' bier;
But now, as two hearts draw near,
This hour like a flower expands.20
O love, your hands in my hands!
Your voice is not on the air,
Yet, love, I can hear your voice:
It bids my heart to rejoice
As knowing your heart is there,—
A music sweet to declare
The truth of your steadfast choice.
O love, how sweet is your voice!
To-day your lips are afar,
Yet draw my lips to them, love,30
Around, beneath, and above,
Is frost to bind and to bar;
But where I am and you are,
Desire and the fire thereof.
O kiss me, kiss me, my love!
Your heart is never away,
But ever with mine, for ever,
For ever without endeavour,
To-morrow, love, as to-day;
Two blent hearts never astray,40
Two souls no power may sever,
Together, O my love, for ever!
II
РОЖДЕНИЕ ВО БРАКЕ
Как страсть из тьмы встает, как мать на сына,
Свое творенье, смотрит в первый раз,
Так милая глядела, вся светясь,
На лик Любви в душе своей невинной;
Возникнув вместе с ней, с тоской едина,
Любовь дремала, в глубине таясь,
Росла, ждала – и был ей свыше глас,
И порвалась тугая пуповина.
Теперь же, изнывая, жду я с милой,
Когда он топчет рощу - наш Эрот -
Нам ложе стелет, чтобы мы детей
Из наших душ под песнь его родили,
А если Смерть наш с ним союз прервет,-
Сиять нам будет свет его очей.
SONNET II .
BRIDAL BIRTH .
AS when desire, long darkling, dawns, and first
The mother looks upon the newborn child,
Even so my Lady stood at gaze and smiled
When her soul knew at length the Love it nurs'd.
Born with her life, creature of poignant thirst
And exquisite hunger, at her heart Love lay
Quickening in darkness, till a voice that day
Cried on him, and the bonds of birth were burst.
Now, shadowed by his wings, our faces yearn
Together, as his fullgrown feet now range10
The grove, and his warm hands our couch
prepare:
Till to his song our bodiless souls in turn
Be born his children, when Death's nuptial change
Leaves us for light the halo of his hair.
I. ЛЮБОВЬ НА ТРОНЕ
Вот Сущности, что так любимы нами:
С глаголом Божьим Правда – свет очам,
Надежда – с взором, поднятым к лучам,
И Слава, разжигающая пламя
Сигнальное из пепла Дней крылами, -
На страх Забвенью и его войскам;
И Юность - сон, что раз приснился нам,
И Жизнь, что Смерти стелет путь цветами.
Но трон Любви – их выше и прочней;
Вдали разлук и встреч сияет светом,
Приют Любви невидим для очей,
Хотя Надежде с Правдой путь к ней ведом,
И Слава с Юностью идут к ней следом,
И Жизнь приятна и желанна ей.
LOVE ENTHRONED
I marked all kindred Powers the heart finds fair:--
Truth, with awed lips; and Hope, with eyes upcast;
And Fame, whose loud wings fan the ashen Past
To signal-fires, Oblivion's flight to scare;
And Youth, with still some single golden hair
Unto his shoulder clinging, since the last
Embrace wherein two sweet arms held him fast;
And Life, still wreathing flowers for Death to wear.
Love's throne was not with these; but far above
All passionate wind of welcome and farewell
He sat in breathless bowers they dream not of;
Though Truth foreknow Love's heart, and Hope foretell,
And Fame be for Love's sake desirable,
And Youth be dear, and Life be sweet to Love.
ADIEU
Деревья, под шепот листвы,
Что ветру расскажете вы?
Что ветер прошепчет над вами?
Вихрь мятущихся душ злу подвластен, увы;
Деревья, под шорох листвы,
На прощанье качнете ль ветвями?
Бурные зыби морей,
Беснующийся борей,
В ракушке эха звучанье, -
Жизни средь бед и скорбей,
Беспокойной пучине морей, -
Эхо подаст знак прощанья?
Простертый вширь небосвод
Новым всегда предстает,
Облаков переменчивы очертанья, -
Каждой снежинки полет,
Покидающей неба свод,
Знак подает ли прощанья?
Сердце, в котором тоска,
Ведает, как хрупка
Душа, что рвется далече, -
Крылья раскрой для броска -
В сердце, в душе - тоска, -
Прощай, До Свиданья, До Встречи.
ADIEU .
WAVING whispering trees,
What do you say to the breeze
And what says the breeze to you?
'Mid passing souls ill at ease,
Moving murmuring trees,
Would ye ever wave an Adieu?
Tossing turbulent seas,
Winds that wrestle with these,
Echo heard in the shell,—
'Mid fleeting life ill at ease,10
Restless ravening seas,—
Would the echo sigh Farewell?
Surging sumptuous skies,
For ever a new surprise,
Clouds eternally new,—
Is every flake that fies,
Widening wandering skies,
For a sign—Farewell, Adieu?
Sinking suffering heart
That know'st how weary thou art,—20
Soul so fain for a flight,—
Aye, spread your wings to depart,
Sad soul and sorrowing heart,—
Adieu, Farewell, Good-night.
Вариант 1.
[ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ СОНЕТ]
Сонет – мгновенью памятник нетленный,
Ему, бессмертно-смертному, завет
Из вечности Души. Вложи в сонет
Знамений ли, обряда смысл священный -
Весь пыл и рвенье мысли сокровенной;
Отделай в белый или черный цвет
Сей гордый герб - Дню, Ночи ли в ответ;
Пусть Время зрит его алмаз бесценный.
Сонет – обол: где решка – дух творца,
А где орел – там Кесарь, в долг берущий
У Жизни, как у щедрого купца,
Или у свиты, шлейф Любви несущей,
Иль плата Смерти, что под ветра стон
За переправу требует Харон.
Вариант 2.
ДОМ ЖИЗНИ: СОНЕТ.
Сонет – запечатленное мгновенье,
Младенцу-часу смертному завет
От вечности Души. Вложи в сонет
Обряда свет иль мрачное виденье;
C молитвой в сердце, проявляя рвенье,
Отделай в белый или черный цвет
Сей гордый герб – Дню, Ночи ли в ответ,
Пусть Время зрит из жемчуга творенье.
Сонет – монета, малый золотник:
Орел – душа, а решка – долг Господства:
Дань зову Жизни, чей прекрасен лик,
Или друзьям Любви и благородства,
Иль плата Смерти, что под ветра стон
За переправу требует Харон.
Dante Gabriel Rossetti (1828-1882)
The House of Life: The Sonnet
1A Sonnet is a moment's monument,
2 Memorial from the Soul's eternity
3 To one dead deathless hour. Look that it be,
4Whether for lustral rite or dire portent,
5Of its own arduous fulness reverent:
6 Carve it in ivory or in ebony,
7 As Day or Night may rule; and let Time see
8Its flowering crest impearl'd and orient.
9A Sonnet is a coin: its face reveals
10 The soul,--its converse, to what Power 'tis due: --
11Whether for tribute to the august appeals
12 Of Life, or dower in Love's high retinue,
13It serve; or, 'mid the dark wharf's cavernous breath,
14In Charon's palm it pay the toll to Death.
ЛИЛИЯ ЛЮБВИ
Между ладоней, над бровями,
В устах у Лилии Любви
Родился Дух, чей жар и пламя
Зажгли огонь в моей крови;
Дух мне заглядывает в очи,
Шалит, хохочет, слух дразня,
Коснется – я бледнее ночи,
И жизнь уходит от меня.
В глубинах сердца, в звуках речи,
В душе у Лилии Любви -
Родился дух, расправил плечи
И в очи заглянул мои;
Закрыв уста мне непреклонно,
Он мне явил под лютни звон
Эдем Любви близ вод бездонных,
Где каждый дух в нее влюблен.
Глазами, сердцем, поцелуем,
Словами, Лилия Любви, -
О, влей в меня восторга струи,
Тоску мятежную прерви!
Не дай надежде обмануться:
Блаженством путь ей заверши,
Где Истина - не мысль и чувство,
Где плоть - союзница души.
Love’s Lily
1Between the hands, between the brows,
2 Between the lips of Love-Lily,
3A spirit is born whose birth endows
4 My blood with fire to burn through me;
5Who breathes upon my gazing eyes,
6 Who laughs and murmurs in mine ear,
7At whose least touch my colour flies
8 And whom my life grows faint to hear.
9Within the voice, within the heart,
10 Within the mind of Love-Lily,
11A spirit is born who lifts apart
12 His tremulous wings and looks at me;
13Who on my mouth his finger lays,
14 And shows, while whispering lutes confer,
15That Eden of Love's watered ways
16 Whose winds and spirits worship her.
17Brows, hands, and lips, heart, mind, and voice,
18 Kisses and words of Love-Lily,--
19Oh! bid me with your joy rejoice
20 Till riotous longing rest in me!
21Ah! let not hope be still distraught,
22 But find in her its gracious goal,
23Whose speech Truth knows not from her thought
24 Nor Love her body from her soul.
HE WHITE SHIP.
HENRY I. OF ENGLAND.-25TH NOV., 1120.
BY none but me can the tale be told,
The butcher of Rouen, poor Berold.
(Lands are swayed by a King on a throne.)
'Twas a royal train put forth to sea,
Yet the tale can be told by none but me.
(The sea hath no King but God alone.)
King Henry held it as life's whole gain
That after his death his son should reign.
72
`Twas so in my youth I heard men say,
And my old age calls it back to-day.10
King Henry of England's realm was he,
And Henry Duke of Normandy.
The times had changed when on either coast
"Clerkly Harry" was all his boast.
Of ruthless strokes full many an one
He had struck to crown himself and his son;
And his elder brother's eyes were gone.
And when to the chase his court would crowd,
The poor flung ploughshares on his road,
And shrieked: "Our cry is from King to God!"20
73
But all the chiefs of the English land
Had knelt and kissed the Prince's hand.
And next with his son he sailed to France
To claim the Norman allegiance:
And every baron in Normandy
Had taken the oath of fealty.
'Twas sworn and sealed, and the day had come
When the King and the Prince might journey home:
For Christmas cheer is to home hearts dear,
And Christmas now was drawing near.30
Stout Fitz-Stephen came to the King,-
A pilot famous in seafaring;
74
And he held to the King, in all men's sight,
A mark of gold for his tribute's right.
"Liege Lord! my father guided the ship
From whose boat your father's foot did slip
When he caught the English soil in his grip,
"And cried: "By this clasp I claim command
O'er every rood of English land!"
"He was borne to the realm you rule o'er now40
In that ship with the archer carved at her prow:
"And thither I'll bear, an' it be my due,
Your father's son and his grandson too.
75
"The famed White Ship is mine in the bay;
From Harfleur's harbour she sails to-day,
"With masts fair-pennoned as Norman spears
And with fifty well-tried mariners."
Quoth the King: "My ships are chosen each one,
But I'll not say nay to Stephen's son.
"My son and daughter and fellowship50
Shall cross the water in the White Ship."
The King set sail with the eve's south wind,
And soon he left that coast behind.
The Prince and all his, a princely show,
Remained in the good White Ship to go.
76
With noble knights and with ladies fair,
With courtiers and sailors gathered there,
Three hundred living souls we were:
And I Berold was the meanest hind
In all that train to the Prince assign'd.60
The Prince was a lawless shameless youth;
From his father's loins he sprang without ruth:
Eighteen years till then he had seen,
And the devil's dues in him were eighteen.
And now he cried: "Bring wine from below;
Let the sailors revel ere yet they row:
77
"Our speed shall o'ertake my father's flight
Though we sail from the harbour at midnight."
The rowers made good cheer without check;
The lords and ladies obeyed his beck;70
The night was light, and they danced on the deck.
But at midnight's stroke they cleared the bay,
And the White Ship furrowed the water-way.
The sails were set, and the oars kept tune
To the double flight of the ship and the moon:
Swifter and swifter the White Ship sped
Till she flew as the spirit flies from the dead:
78
As white as a lily glimmered she
Like a ship's fair ghost upon the sea.
And the Prince cried, "Friends, 'tis the hour to 80
sing!80
Is a songbird's course so swift on the wing?"
And under the winter stars' still throng,
From brown throats, white throats, merry and
strong,
The knights and the ladies raised a song.
A song,-nay, a shriek that rent the sky,
That leaped o'er the deep!-the grievous cry
Of three hundred living that now must die.
79
An instant shriek that sprang to the shock
As the ship's keel felt the sunken rock.
'Tis said that afar-a shrill strange sigh-90
The King's ships heard it and knew not why.
Pale Fitz-Stephen stood by the helm
'Mid all those folk that the waves must whelm.
A great King's heir for the waves to whelm,
And the helpless pilot pale at the helm!
The ship was eager and sucked athirst,
By the stealthy stab of the sharp reef pierc'd:
And like the moil round a sinking cup,
The waters against her crowded up.
80
A moment the pilot's senses spin,-100
The next he snatched the Prince 'mid the din,
Cut the boat loose, and the youth leaped in.
A few friends leaped with him, standing near.
"Row! the sea's smooth and the night is clear!"
"What! none to be saved but these and I?"
"Row, row as you'd live! All here must die!"
Out of the churn of the choking ship,
Which the gulf grapples and the waves strip,
They struck with the strained oars' flash and dip.
'Twas then o'er the splitting bulwarks' brim110
The Prince's sister screamed to him.
81
Sig. G
He gazed aloft, still rowing apace,
And through the whirled surf he knew her face.
To the toppling decks clave one and all
As a fly cleaves to a chamber-wall.
I Berold was clinging anear;
I prayed for myself and quaked with fear,
But I saw his eyes as he looked at her.
He knew her face and he heard her cry,
And he said, "Put back! she must not die!"120
And back with the current's force they reel
Like a leaf that's drawn to a water-wheel.
82
'Neath the ship's travail they scarce might float,
But he rose and stood in the rocking boat.
Low the poor ship leaned on the tide:
O'er the naked keel as she best might slide,
The sister toiled to the brother's side.
He reached an oar to her from below,
And stiffened his arms to clutch her so.
But now from the ship some spied the boat,130
And "Saved!" was the cry from many a throat.
And down to the boat they leaped and fell:
It turned as a bucket turns in a well,
And nothing was there but the surge and swell.
83
The Prince that was and the King to come,
There in an instant gone to his doom,
Despite of all England's bended knee
And maugre the Norman fealty!
He was a Prince of lust and pride;
He showed no grace till the hour he died.140
When he should be King, he oft would vow,
He'd yoke the peasant to his own plough.
O'er him the ships score their furrows now.
God only knows where his soul did wake,
But I saw him die for his sister's sake.
84
By none but me can the tale be told,
The butcher of Rouen, poor Berold.
(Lands are swayed by a King on a throne.)
'Twas a royal train put forth to sea,
Yet the tale can be told by none but me.150
(The sea hath no King but God alone.)
And now the end came o'er the waters' womb
Like the last great Day that's yet to come.
With prayers in vain and curses in vain,
The White Ship sundered on the mid-main:
And what were men and what was a ship
Were toys and splinters in the sea's grip.
85
I Berold was down in the sea;
And passing strange though the thing may be,
Of dreams then known I remember me.160
Blithe is the shout on Harfleur's strand
When morning lights the sails to land:
And blithe is Honfleur's echoing gloam
When mothers call the children home:
And high do the bells of Rouen beat
When the Body of Christ goes down the street.
These things and the like were heard and shown
In a moment's trance 'neath the sea alone;
86
And when I rose, 'twas the sea did seem,
And not these things, to be all a dream.170
The ship was gone and the crowd was gone,
And the deep shuddered and the moon shone:
And in a strait grasp my arms did span
The mainyard rent from the mast where it ran;
And on it with me was another man.
Where lands were none 'neath the dim sea-sky,
We told our names, that man and I.
"O I am Godefroy de l'Aigle hight,
And son I am to a belted knight."
87
"And I am Berold the butcher's son180
Who slays the beasts in Rouen town."
Then cried we upon God's name, as we
Did drift on the bitter winter sea.
But lo! a third man rose o'er the wave,
And we said, "Thank God! us three may He
save!"
He clutched to the yard with panting stare,
And we looked and knew Fitz-Stephen there.
He clung, and "What of the Prince?" quoth he.
"Lost, lost!" we cried. He cried, "Woe on me!"
And loosed his hold and sank through the sea.190
88
And soul with soul again in that space
We two were together face to face:
And each knew each, as the moments sped,
Less for one living than for one dead:
And every still star overhead
Seemed an eye that knew we were but dead.
And the hours passed; till the noble's son
Sighed, "God be thy help! my strength's foredone!
"O farewell, friend, for I can no more!"
"Christ take thee!" I moaned; and his life was o'er.200
Three hundred souls were all lost but one,
And I drifted over the sea alone.
89
At last the morning rose on the sea
Like an angel's wing that beat tow'rds me.
Sore numbed I was in my sheepskin coat;
Half dead I hung, and might nothing note,
Till I woke sun-warmed in a fisher-boat.
The sun was high o'er the eastern brim
As I praised God and gave thanks to Him.
That day I told my tale to a priest,210
Who charged me, till the shrift were releas'd,
That I should keep it in mine own breast.
And with the priest I thence did fare
To King Henry's court at Winchester.
90
We spoke with the King's high chamberlain,
And he wept and mourned again and again,
As if his own son had been slain:
And round us ever there crowded fast
Great men with faces all aghast:
And who so bold that might tell the thing220
Which now they knew to their lord the King?
Much woe I learnt in their communing.
The King had watched with a heart sore stirred
For two whole days, and this was the third:
And still to all his court would he say,
"What keeps my son so long away?"
91
And they said: "The ports lie far and wide
That skirt the swell of the English tide;
"And England's cliffs are not more white
Than her women are, and scarce so light230
Her skies as their eyes are blue and bright;
"And in some port that he reached from France
The Prince has lingered for his pleasa?nce."
But once the King asked: "What distant cry
Was that we heard 'twixt the sea and sky?"
And one said: "With suchlike shouts, pardie!
Do the fishers fling their nets at sea."
92
And one: "Who knows not the shrieking quest
When the sea-mew misses its young from the nest?"
'Twas thus till now they had soothed his dread,240
Albeit they knew not what they said:
But who should speak to-day of the thing
That all knew there except the King?
Then pondering much they found a way,
And met round the King's high seat that day:
And the King sat with a heart sore stirred,
And seldom he spoke and seldom heard.
'Twas then through the hall the King was 'ware
Of a little boy with golden hair,
93
As bright as the golden poppy is250
That the beach breeds for the surf to kiss:
Yet pale his cheek as the thorn in Spring,
And his garb black like the raven's wing.
Nothing heard but his foot through the hall,
For now the lords were silent all.
And the King wondered, and said, "Alack!
Who sends me a fair boy dressed in black?
"Why, sweet heart, do you pace through the hall
As though my court were a funeral?"
Then lowly knelt the child at the dais,260
And looked up weeping in the King's face.
94
"O wherefore black, O King, ye may say,
For white is the hue of death to-day.
"Your son and all his fellowship
Lie low in the sea with the White Ship."
King Henry fell as a man struck dead;
And speechless still he stared from his bed
When to him next day my rede I read.
There's many an hour must needs beguile
A King's high heart that he should smile,-270
Full many a lordly hour, full fain
Of his realm's rule and pride of his reign:-
But this King never smiled again.
95
By none but me can the tale be told,
The butcher of Rouen, poor Berold.
(Lands are swayed by a King on a throne.)
'Twas a royal train put forth to sea,
Yet the tale can be told by none but me.
(The sea hath no King but God alone.)
БЕЛЫЙ КОРАБЛЬ.
ГЕНРИ I, КОРОЛЬ АНГЛИИ. -
25 НОЯБРЯ 1120.
Перевод Савина В.А.
Про этот случай знаю только я,
Мясник Берольд, Руен - земля моя.
(А той земли Король был господин.)
Король со свитой к морю ехал, но
Лишь мне вам рассказать о том дано.
(Ведь правит морем - только Бог один.)
Король хотел, как смерть придет к нему,
Престол оставить сыну своему.
72
То слышал я в дни юности моей,
О том же вспомнил на исходе дней. 10
Великая была у Генри власть:
Король Английский и Нормандский Князь.
Но годы шли и стали звать его
"Ученым Гарри", только и всего.
Чтоб утвердить престол и власть не раз
Он отдавал безжалостный приказ;
Так старший брат его лишился глаз.
Как выезжал с охотой он в поля,
Стонал и пахарь, и его земля:
"Спаси нас Бог от власти Короля!" 20
73
Но все вожди, как перед страшным злом,
Склонялись перед Принцем с Королем.
Взяв сына, он во Францию отплыл -
Убавить в ней свободный дух и пыл:
И клятву дал Нормандии барон,
Что преданным вассалом будет он.
Подписан договор и есть печать -
Пора пришла домой отбыть опять.
Ведь приближался праздник, Рождество, -
Приятней дома праздновать его. 30
Фиц-Стефан был готов уже в поход,
Известный кормчий, смелый мореход.
74
И право быть повсюду с Королем
Сверкало, словно золото, на нем.
"Отец мой сей корабль водил, сеньор;
И твой отец бросал с него свой взор,
Когда над Англией он власть простер.
Он говорил: "Нет в Англии дорог,
Чтоб ими я командовать не мог!"
Теперь ты правишь, прямо с корабля, 40
Где смотрит с носа лучник Короля.
И я исполню долг свой до конца
Для сына благородного отца.
75
Корабль Белый, что в заливе, - мой;
Из Харфлера отправится домой,
Крыла у мачт - как перышки у стрел,
Полста матросов, каждый храбр и смел".
Король сказал: "Я лучший флот держу,
Но сыну Стефана не откажу.
Мой сын и дочь, друзья и весь мой дом 50
Плывут на Белом Корабле твоем".
И с южным ветром был Король в пути,
И вскоре скрылся берег позади.
А принц со свитой и двором своим
На Белом Корабле отплыл за ним.
76
С ним были все: и дамы, и мужи,
Дворовые, матросы и пажи -
Всего, как помню, триста три души.
И я, Берольд, меж пассажиров тех
Был в свите принца рангом ниже всех. 60
Принц был без чести и стыда юнец;
На горе всем родил его отец:
Семнадцать лет исполнилось уже,
И столько же чертей в его душе.
Он закричал: "Несите-ка вина;
Пусть моряки напьются допьяна:
77
Скорей отца мы полетим вперед,
Хотя покинули лишь в полдень порт".
Матросы пьянству предались тотчас;
И все старались выполнить приказ; 70
Всю ночь плясали, пели, веселясь.
Из бухты вышли в море в полночь мы;
Быстрей бежали волны от кормы.
Под весел взмах, звучал в один дует,
Корабль Белый и луна вослед.
Корабль напрягся силою гребцов -
И полетел, как дух от мертвецов:
78
Он белой лилией в волнах светил,
Прекрасный призрак у морских могил.
И принц вскричал: "Пусть песня выше рей 80
Взовьется, птицы звонче и быстрей!"
И перед небом, полным звездных глаз,
Из нежных и луженых горл тотчас
На все пространство песня разлилась.
Не песня - крик, потрясший неба свод,
Прыжок из тьмы! - печальный плач трехсот
О том, что каждый из живых умрет.
79
Крик воплем стал, пронзив ночную мглу,
Когда корабль дном врезался в скалу.
И далеко был слышен странный стон - 90
Король не понимал, что значит он.
Фиц-Стефан, побледнев, держал штурвал
Среди людей, которых смоет вал.
Уйдет на дно наследник Короля,
А с ним и бледный штурман у руля.
Корабль глотал, как жаждущий, волну,
Пронзенный бок тянул его ко дну.
И волны, совершая тяжкий труд,
Толпой сгрудились вкруг его кают.
80
Но штурман был один лишь миг без сил, 100
Он тут же в воду шлюпку опустил
И принца молодого посадил.
А с ним его друзей; принц крикнул в ночь:
"За весла все! Другим уж не помочь!
На море штиль и ночь светла, как днем!
Скорее прочь, не то мы все умрем!"
И прочь от волн, что их на дно влекли,
От бездны той, где сгинуть все могли,
Они на весла мощно налегли.
Но из кипящих волн в тот самый миг 110
Своей сестры наш принц услышал крик.
81
Он оглянулся в пенящийся вал
И в брызгах волн ее черты узнал.
На палубе, кренящейся к волне,
Она прилипла мухой на стене.
А я, Берольд, от страха весь трясясь,
Держался рядом, о душе молясь,
Но видел я его глаза в тот час.
Узнав ее, он закричал: "Она!
Назад! Сестра погибнуть не должна!" 120
И их волной обратно отнесло,
Как лист под водяное колесо.
82
И, видя муки корабля и крах,
Он встал, качаясь в шлюпке на волнах.
Корабль к воде кренился все сильней:
Киль оголился, надо было ей
По килю к брату соскользнуть быстрей.
Он протянул весло, напрягся вдруг -
Принять сестру в объятья сильных рук.
Но был замечен с корабля и в миг: 130
"Спасите нас!" - раздался дикий крик.
И в шлюпку стали прыгать, и она
Перевернулась тут же, и волна
Накрыла всех - и все, и тишина.
83
Так бывший принц и будущий монарх
В одно мгновенье превратился в прах.
И что теперь ему Английский трон,
И что ему Нормандии поклон!
Принц был гордец и жил, во всю греша,
Но в смертный час в нем вспыхнула душа. 140
Он обещал, как станет Королем,
Что всех крестьян к земле пригнет ярмом
И вот, увы, лежит на дне морском.
Бог весть, где он: в аду или раю,
Но факт: он умер за сестру свою.
84
Про этот случай знаю только я,
Мясник Берольд, Руен - земля моя.
(А той земли Король был господин.)
Король со свитой к морю ехал, но
Лишь мне вам рассказать о том дано. 150
(Ведь правит морем - только Бог один.)
Пришел конец через утробу вод,
Как День последний, что еще придет.
С проклятьями и с тщетною мольбой -
Корабль увлек всех в бездну за собой.
Ни корабля, ни женщин и мужчин -
Все сор и щепки для морских пучин.
85
А я, Берольд, был весь в плену зыбей;
И, как ни странно, в памяти моей
Роились образы из прошлых дней. 160
Звенят в порту под утро голоса;
В лучах зари на море паруса;
И долго не заставит эхо ждать,
Когда детей домой сзывает мать.
И колокола проповедь чиста,
Когда в Руэне празднуют Христа.
Все это промелькнуло чередой,
Как только я очнулся под водой;
86
Но лишь я вынырнул - кругом вода,
А прелесть вся исчезла без следа. 170
Корабль исчез, людей на море нет,
Мрак подо мной и в небе лунный свет.
И рею мачты я, почти без сил,
Отчаянно руками обхватил;
Еще на ней один бедняга был.
Где нет земли, лишь небо, да луна,
Назвали мы друг друга имена.
"Годфрой де л'Эгл" - представился мне он.
"Отец мой в рыцари произведен".
87
"А я зовусь Берольд, сын мясника, 180
В Руэне режет скот его рука".
И Бога помянули, ибо мы
Неслись в объятья моря и зимы.
Но Бог нам третьего из моря спас;
Вскричали мы: "О, Боже, трое нас!"
Вцепившись в мачту, он пыхтел и плыл,
Узнали мы, Фиц-Стефан это был.
"Что принц? - он крикнул на крутой волне.
"Погиб!" - сказали мы. "О, горе мне!"-
Воскликнул он - и все - и был на дне. 190
88
Душа с душой на кладбище морском,
Лицом к лицу остались мы вдвоем.
Друг друга не успев и рассмотреть,
Про жизнь мы знали меньше, чем про смерть.
И каждая звезда над головой
Нас признавала щепкой неживой.
Прошли часы, и друг мой возопил:
"О, Боже, помоги! нет больше сил!"
Я простонал: "Помилуй нас, Христос!
Прощай, о, друг!" и вал его унес. 200
Так все, кто был, ушли на дно пучин,
Три сотни душ - остался я один.
89
И вот заря скользнула по волне,
Как ангела крыло навстречу мне.
Я весь продрог под тканью сюртука;
Голодный и полуживой, пока
Я не очнулся в лодке рыбака.
Уж солнца шар над горизонтом встал
И я молитву Богу прошептал.
И в тот же день я у монаха был, 210
И рассказал про горестную быль,
И грудь свою больную облегчил.
И в Винчестер, печалями томим,
В дом Генри Короля поехал с ним.
90
И принял нас дворецкий в час дневной,
И горько плакал, мучился виной,
Как если сын его погиб родной.
Вкруг нас толпилось множество вельмож,
За грудь хватались, будто в сердце нож.
И кто из них настолько храбр и смел, 220
Чтоб Королю о том сказать посмел?
Всех ужасал столь горестный удел.
На Короля легла печали тень:
Два дня прошли, пошел и третий день.
И вопрошал он все мужей двора:
"Что сына нет? Приехать бы пора".
Те отвечали: "Порты далеки,
И долог путь, приливы велики;
И скалы Англии едва ли не белей,
Чем жены в ней, едва ли не светлей 230
В ней небеса, чем отблеск их очей.
И может быть в порту каком-нибудь
Для развлечений принц прервал свой путь".
Раз он спросил: "Что означал тот крик,
Что в море нас внезапно так настиг?"
И был ответ: "С тем криком в час тоски
Бросают в море сети рыбаки".
92
Другой сказал: "Таков у чайки зов,
Когда она теряет вдруг птенцов".
Так утишали Короля печаль, 240
Смысл этих слов до них дошел едва ль.
Но кто б сказал про гибель корабля,
О чем все знали, кроме Короля?
Тогда, поразмышляв, со всех сторон
Все окружили королевский трон.
Король сидел, тая в душе печаль,
Не слушал и почти не отвечал.
И вот увидел он, как сквозь туман, -
Живой золотокудрый мальчуган.
93
Мак золотой, что рос на берегу, 250
Чтоб волны целовали на бегу.
Но бледен лоб - как снегом замело,
И весь наряд - как ворона крыло.
И в зале гулко шаг его звучал,
И каждый лорд, и слушал, и молчал.
Король, дивясь, промолвил: "Что за бред!
Зачем он в платье черное одет?
Зачем идешь ты, милый, через зал,
Как будто кто-то умер?" - он сказал.
И мальчик тут склонился пред отцом, 260
И произнес вдруг с плачущим лицом:
94
"Зачем я в черном, о, Король? Заметь -
Затем, что в белом нынче ходит смерть.
Твой бедный сын и двор его, и дом -
На Белом Корабле на дне морском".
И наш Король, как замертво, упал;
Лишь в день другой я перед ним предстал
И все ему, как было, передал.
Немало нужно радостей земли,
Чтоб только улыбались Короли, -270
Немало развлечений приготовь,
Чтоб нами правили, не хмуря бровь:-
Но наш Король уж не смеялся вновь.
95
Про этот случай знаю только я,
Мясник Берольд, Руен - земля моя.
(А той земли Король был господин.)
Король со свитой к морю ехал, но
Лишь мне вам рассказать о том дано.
(Ведь правит морем - только Бог один.)
270503
Строк русского текста: 279
The Eagle (a Fragment)
Alfred, Lord Tennyson
He clasps the crag with crooked hands;
Close to the sun in lonely lands,
Ring'd with the azure world, he stands.
The wrinkled sea beneath him crawls;
He watches from his mountain walls,
And like a thunderbolt he falls.
Орел.
Держась когтями за гранит,
Ветрам и небесам открыт,
Вблизи у солнца он царит.
Под ним вздымает волны бриз;
И он глядит с горы на мыс, -
И молнией слетает вниз.
010403
Бессонница.
Тонки ночные кружева,
Когда светает, не спеша,
И тонок сон, когда душа
Повеет на него едва:
Но в полусне живых теней,
Где памяти не давит гнет,
Моя душа к душе твоей
Еще теснее льнет:
Пускай с тобой мы не вдвоем,
Нас в мыслях не разъединить,
Хотя сердечной связи нить
Светлей и тоньше с каждым днем.
Любви всевластье в ночь сильней,
Вкусив желанья соль и мед,
Моя душа к душе твоей
Еще теснее льнет:
Найдешь ли дом в краю земном,
Где воздух не таит вреда,
Где жажду утолит вода,
Где вновь Любовь горит огнем?
Коль вера знает цель верней,
Пускай надежду нам вернет,
Моя душа к душе твоей
Навек тесней прильнет:
Dante Gabriel Rossetti (1828-1882)
Insomnia
1Thin are the night-skirts left behind
2 By daybreak hours that onward creep,
3 And thin, alas! the shred of sleep
4That wavers with the spirit's wind:
5But in half-dreams that shift and roll
6 And still remember and forget,
7My soul this hour has drawn your soul
8 A little nearer yet.
9Our lives, most dear, are never near,
10 Our thoughts are never far apart,
11 Though all that draws us heart to heart
12Seems fainter now and now more clear.
13To-night Love claims his full control,
14 And with desire and with regret
15My soul this hour has drawn your soul
16 A little nearer yet.
17Is there a home where heavy earth
18 Melts to bright air that breathes no pain,
19 Where water leaves no thirst again
20And springing fire is Love's new birth?
21If faith long bound to one true goal
22 May there at length its hope beget,
23My soul that hour shall draw your soul
24 For ever nearer yet.
28. Song
By Florence Earle Coates
FOR me the jasmine buds unfold
And silver daisies star the lea,
The crocus hoards the sunset gold,
And the wild rose breathes for me.
I feel the sap through the bough returning,
I share the skylark’s transport fine,
I know the fountain’s wayward yearning,
I love, and the world is mine!
I love, and thoughts that sometime grieved,
Still well remembered, grieve not me;
From all that darkened and deceived
Upsoars my spirit free.
For soft the hours repeat one story,
Sings the sea one strain divine;
My clouds arise all flushed with glory—
I love, and the world is mine!
Песня.
Для меня жасмин смеется,
Маргаритки - в блестках рос,
Крокус весь горит от солнца,
Для меня – дыханье роз.
Вешний сок, струись по ветвям,
Песню, жаворонок, пой,
Вей, фонтан, печалью светлой,
Я люблю и мир весь – мой!
Я люблю! Былая рана
Мне уже не вяжет крыл;
Из потемок и обмана
Дух мой к свету воспарил.
Жаждет сердце только неги,
Море живо лишь волной,
Счастье светит солнцем в небе –
Я люблю и мир весь – мой!
200103
18. Here Is the Place Where
Loveliness Keeps House
By Madison Cawein
HERE is the place where Loveliness keeps house,
Between the river and the wooded hills,
Within a valley where the Springtime spills
Her firstling wind-flowers under blossoming boughs:
Where Summer sits braiding her warm, white brows
With bramble-roses; and where Autumn fills
Her lap with asters; and old Winter frills
With crimson haw and hip his snowy blouse.
Here you may meet with Beauty. Here she sits
Gazing upon the moon, or all the day
Tuning a wood-thrush flute, remote, unseen:
Or when the storm is out, 't is she who flits
From rock to rock, a form of flying spray,
Shouting, beneath the leaves' tumultuous green.
Вот уголок - обитель Красоты.
Вот уголок - обитель Красоты,
Между холмистым лесом и рекой,
В долине, где Весна своей рукой
Разбрасывает розы на кусты;
Где Лето красное в свои черты
Вплетает васильки; где Осень в свой
Подол кидает астры; и покрой
Из снега шьет Зима от наготы.
Здесь встретишь Красоту. Она сидит,
Взирая на луну и светлым дням
Наигрывая в дудочку дрозда:
А шторм затихнет и она летит
Струею серебристой по камням,
Под шум листвы воркуя допоздна.
160103
33. The Sea-Lands
By Orrick Johns
WOULD I were on the sea-lands,
Where winds know how to sting;
And in the rocks at midnight
The lost long murmurs sing.
Would I were with my first love 5
To hear the rush and roar
Of spume below the doorstep
And winds upon the door.
My first love was a fair girl
With ways forever new; 10
And hair a sunlight yellow,
And eyes a morning blue.
The roses, have they tarried
Or are they dun and frayed?
If we had stayed together, 15
Would love, indeed, have stayed?
Ah, years are filled with learning,
And days are leaves of change!
And I have met so many
I knew ? and found them strange. 20
But on the sea-lands tumbled
By winds that sting and blind,
The nights we watched, so silent,
Come back, come back to mind.
I mind about my first love, 25
And hear the rush and roar
Of spume below the doorstep
And winds upon the door.
Побережье
Оррик Джонс
Я жил бы на побережье,
Где ветер безжалостно жалит
И в скалах в слепую полночь
Песня звучит печали.
Жил бы я с первой любовью,
Слушал бы рев и рокот
Пенистых волн у порога
И диких ветров у окон.
Была она чудной девчонкой,
Свежа и нова поминутно,
С блеском волос шелковистых,
С глазами, как синее утро.
Розы, - и самые стойкие, -
Разве не гаснет их пламя?
Когда б мы остались вместе,
Любовь, ты осталась бы с нами?
О, годы наполнены знаньем
И дни - цветы изменения!
Я встретил уже их так много
И? не привык тем не менее.
Но там, где берег обрушен
Слепыми шальными ветрами,
Ночи безмолвные наши,
Вернитесь, вернитесь на память.
О первой любви я вспомнил
И слышу я рев и рокот
Пенистых волн у порога
И диких ветров у окон.
040103
30. Songs for My Mother
By Anna Hempstead Branch
HER HANDS
MY mother's hands are cool and fair,
They can do anything.
Delicate mercies hide them there
Like flowers in the spring.
When I was small and could not sleep, 5
She used to come to me,
And with my cheek upon her hand
How sure my rest would be.
For everything she ever touched
Of beautiful or fine, 10
Their memories living in her hands
Would warm that sleep of mine.
Her hands remember how they played
One time in meadow streams,-
And all the flickering song and shade 15
Of water took my dreams.
Swift through her haunted fingers pass
Memories of garden things;-
I dipped my face in flowers and grass
And sounds of hidden wings. 20
One time she touched the cloud that kissed
Brown pastures bleak and far;-
I leaned my cheek into a mist
And thought I was a star.
All this was very long ago 25
And I am grown; but yet
The hand that lured my slumber so
I never can forget.
For still when drowsiness comes on
It seems so soft and cool, 30
Shaped happily beneath my cheek,
Hollow and beautiful.
II
HER WORDS
My mother has the prettiest tricks
Of words and words and words.
Her talk comes out as smooth and sleek 35
As breasts of singing birds.
She shapes her speech all silver fine
Because she loves it so.
And her own eyes begin to shine
To hear her stories grow. 40
And if she goes to make a call
Or out to take a walk
We leave our work when she returns
And run to hear her talk.
We had not dreamed these things were so 45
Of sorrow and of mirth.
Her speech is as a thousand eyes
Through which we see the earth.
God wove a web of loveliness,
Of clouds and stars and birds, 50
But made not any thing at all
So beautiful as words.
They shine around our simple earth
With golden shadowings,
And every common thing they touch 55
Is exquisite with wings.
There's nothing poor and nothing small
But is made fair with them.
They are the hands of living faith
That touch the garment's hem. 60
They are as fair as bloom or air,
They shine like any star,
And I am rich who learned from her
How beautiful they are.
Ее руки
Руки у мамы - лучи зари,
Прекрасны и в холод, и в зной.
В них скрытая нежность цветет внутри,
Словно цветы весной.
В детстве, когда не могла я спать
Подходила мама моя,
Под щеку мне руку положит мать
И - засыпала я.
Все вещи преображались вдруг,
Когда их касалась она;
Душа их вливалась в тепло ее рук
И грела во время сна.
Руки ее не забыли, когда
Играли в струях речных, -
И песни, которые пела вода,
Звучали и в снах моих.
В пальцы ее золотые мечты
Сад потаенно укрыл, -
Я ныряла лицом в траву и цветы,
И в звуки спрятанных крыл.
Однажды коснулась тучки она
В полях, где цвела резеда, -
Я щекой погрузилась в нее до дна
И думала: Я - звезда.
Все это было давным давно,
Я взрослою стала, но
Рук, что меня искушали сном,
Забыть уже не дано.
И все еще, если приходит сон
Котенком пушистым ко мне,
Рядышком нежно ложится он
И снится прекрасное мне.
Ее слова.
Моя мама плетет из слов кружева -
Из лучших она мастериц.
Речь ее так чиста и жива,
Как дыхание певчих птиц.
Плетет она слов серебристую сеть
И нравится это ей.
Глаза ее начинают блестеть
От звука своих речей.
Уйдет ли она по делам своим,
Иль погулять во двор,
Мы ждем, как вернется, - и к ней бежим-
Слушать ее разговор.
Печален ли мир или весел для нас -
Об этом не думали мы.
Речь ее - миллионы глаз,
Сквозь них мы глядим в мир.
Бог создал картину во всей красе
Из неба, звезд, облаков?
Но не сотворил во вселенной всей
Прекрасней и лучше слов.
Они сияют вблизи и вдали
Сияньем своим золотым,
Они, касаясь вещей земли,
Крылья дают им.
Сирого, малого, нет ничего -
Все украшают они.
Слова - это руки веры живой,
Это небес огни.
Слова хороши, как воздух, весна,
Сияние звезд в вышине;
Я счастлива тем, что открыла она
Сокровища эти мне.
41. Love Triumphant
By Frederic Lawrence Knowles
HELEN'S lips are drifting dust;
Ilion is consumed with rust;
All the galleons of Greece
Drink the ocean's dreamless peace;
Lost was Solomon's purple show
5
Restless centuries ago;
Stately empires wax and wane-
Babylon, Barbary, and Spain;-
Only one thing, undefaced,
Lasts, though all the worlds lie waste
10
And the heavens are overturned.
There's a sight that blinds the sun,
Sound that lives when sounds are done,
Music that rebukes the birds,
15
Language lovelier than words,
Hue and scent that shame the rose,
Wine no earthly vineyard knows,
Silence stiller than the shore
Swept by Charon's stealthy oar,
20
Ocean more divinely free
Than Pacific's boundless sea,-
Ye who love have learned it true.
Dear, how long ago we knew!
Dear, bow long ago we learned!
С губ Елены сходит стон;
Ржа сожрала Илион;
Галеоны спят на дне
В океанской глубине;
Соломона пышный блеск
Уж давным давно исчез;
Мощь царей скатилась вниз -
Вавилон, Мадрид, Мемфис, -
Лишь одно цветет вдали,
Хоть весь мир лежит в пыли,
Опрокинувшись вверх дном.
Знали мы - о как давно!
Есть слепящий солнце вид,
Звук, что смерть не умертвит,
Песня - звонче соловьев,
Речь, язык - сильнее слов,
Запах - лучше, чем у роз,
Вина - слаще, ярче грез,
Есть молчанье, тишина -
Тише вечности и сна,
Море, чью безмерность вод
Океан не превзойдет, -
Есть любовь - мы с ней одно.
Знали мы, о как давно!
261202
Jessie B. Rittenhouse, ed. (1869-1948). The Little Book of Modern Verse. 1917.
25. Life
By John Hall Wheelock
LIFE burns us up like fire,
And Song goes up in flame:
The radiant body smoulders
To the ashes whence it came.
Out of things it rises
5
With a mouth that laughs and sings,
Backward it fades and falters
Into the char of things.
Yet soars a voice above it-
Love is holy and strong;
10
The best of us forever
Escapes in Love and Song.
Жизнь.
Жизнь отгорит, как пламя, -
Песня взойдет огнем: Тело истлеет лучами -
Станет золою в нем.
Приходит из ниоткуда,
Смеясь и с песней во рту,
Увянув, опять уходит,
В суть свою, в пустоту.
Но голос над ней слышен -
Свята любовь, крепка;
Лучшее в нас останется
В песне, в любви - века.
241202
35. The Heart's Country
By Florence Wilkinson
HILL people turn to their hills;
Sea-folk are sick for the sea:
Thou art my land and my country,
And my heart calls out for thee.
The bird beats his wings for the open,
5
The captive burns to be free;
But I-I cry at thy window,
For thou art my liberty.
Страна сердца.
Свои горы любят горцы;
Море тянет моряков;
Ты - моя земля родная,
И к тебе лишь сердца зов.
Птица бьется, в сеть попавши,
Раб за волю рвется в бой;
У дверей твоих я плачу,
Я свободен лишь с тобой.
291202
10. He Whom a Dream Hath Possessed
By Shaemas O Sheel
HE whom a dream hath possessed knoweth no more of doubting,
For mist and the blowing of winds and the mouthing of words he scorns;
Not the sinuous speech of schools he hears, but a knightly shouting,
And never comes darkness down, yet he greeteth a million morns.
He whom a dream hath possessed knoweth no more of roaming;
All roads and the flowing of waves and the speediest flight he knows,
But wherever his feet are set, his soul is forever homing,
And going, he comes, and coming he heareth a call and goes.
He whom a dream hath possessed knoweth no more of sorrow,
At death and the dropping of leaves and the fading of suns he smiles,
For a dream remembers no past and scorns the desire of a morrow,
And a dream in a sea of doom sets surely the ultimate isles.
He whom a dream hath possessed treads the impalpable marches,
From the dust of the day's long road he leaps to a laughing star,
And the ruin of worlds that fall he views from eternal arches,
And rides God's battlefield in a flashing and golden car.
Тот, кем владеет мечта.
Тот, кем владееет мечта, не знает уже сомнений,
Ветер, туман, пустые слова встретит его презрительный взор;
Он слышит не речь школяров - клич рыцарских дерзновений,
Свет не померкнет, пока не пошлет он поклон миллионам зорь.
Тот, кем владеет мечта, шагает, звездою ведомый;
Все дороги он знает, все течения рек и самый быстрый полет,
Но куда б ни ступила нога, душа его всюду, как дома,
И, уходя, он придет, а, придя и услышав зов, уйдет.
То, кем владеет мечта, печали уже не знает;
Улыбку его вызывает смерть, листопад и солнца восход,
Мечта не помнит о прошлом и завтрашний день презирает,
В море судьбы мечта к предельным своим островам зовет.
Тот, кем владеет мечта, шагает путем неизвестным;
К смеющимся звездам летит он от пыльных своих берегов,
Руины миров упавших он видит из вечной бездны,
На золотой колеснице объезжает он поле битвы Богов.
130103
22. Agamede's Song
By Arthur Upson
GROW, grow, thou little tree,
His body at the roots of thee;
Since last year's loveliness in death
The living beauty nourisheth.
Bloom, bloom, thou little tree,
Thy roots around the heart of me;
Thou canst not blow too white and fair
From all the sweetness hidden there.
Die, die, thou little tree,
And be as all sweet things must be;
Deep where thy petals drift I, too,
Would rest the changing seasons through.
Песня Агамеда.
Расти, расти, мой тополек,
У твоих корней он лег;
Прошлогодний мертвый плод -
Красоты живой оплот.
Цвети, цвети, мой тополек,
Облик твой меня увлек;
Ты не сможешь пышно цвесть,
Взяв нектар, что в сердце есть.
Спи, умри, мой тополек,
Как умрет любой листок;
И я, упав листком в траву,
Еще сезон переживу.
John Gillespie Magee Jr. (1922-1941)
High Flight
1 Oh! I have slipped the surly bonds of Earth
2 And danced the skies on laughter-silvered wings;
3 Sunward I've climbed, and joined the tumbling mirth
4 of sun-split clouds, -- and done a hundred things
5 You have not dreamed of -- wheeled and soared and swung
6 High in the sunlit silence. Hov'ring there,
7 I've chased the shouting wind along, and flung
8 My eager craft through footless halls of air ....
9 Up, up the long, delirious, burning blue
10 I've topped the wind-swept heights with easy grace
11 Where never lark nor ever eagle flew --
12 And, while with silent lifting mind I've trod
13 The high untrespassed sanctity of space,
14 Put out my hand, and touched the face of God.
Высокий полет.
О! Я ушел, порвав земные связи,
На крыльях в небе я плясал, смеясь;
Я вверх взлетал, соединясь в экстазе
С осколком облака, - я сотни раз,
Винтом крутился, падал, кувыркался
В безмолвном свете солнца. Я парил,
Я с ревом ветер обгонял, бросался
Сквозь пропасти пустот всей мощью крыл?
Ввысь, прямо в этот бред, в сиянье сини
Легко входил я с ветром на хвосте,
Куда еще орла не заносило -
И, где стояла вечность у порога,
Я мир пронес, как святость на кресте ,
И я рукой лица коснулся Бога.
020103
41. Love Triumphant
By Frederic Lawrence Knowles
HELEN’S lips are drifting dust;
Ilion is consumed with rust;
All the galleons of Greece
Drink the ocean’s dreamless peace;
Lost was Solomon’s purple show 5
Restless centuries ago;
Stately empires wax and wane—
Babylon, Barbary, and Spain;—
Only one thing, undefaced,
Lasts, though all the worlds lie waste 10
And the heavens are overturned.
There’s a sight that blinds the sun,
Sound that lives when sounds are done,
Music that rebukes the birds, 15
Language lovelier than words,
Hue and scent that shame the rose,
Wine no earthly vineyard knows,
Silence stiller than the shore
Swept by Charon’s stealthy oar, 20
Ocean more divinely free
Than Pacific’s boundless sea,—
Ye who love have learned it true.
Dear, how long ago we knew!
Dear, bow long ago we learned!
С губ Елены сходит стон;
Ржа сожрала Илион;
Галеоны спят на дне
В океанской глубине;
Соломона пышный блеск
Уж давным давно исчез;
Мощь царей скатилась вниз –
Вавилон, Мадрид, Мемфис, -
Лишь одно цветет вдали,
Хоть весь мир лежит в пыли,
Опрокинувшись вверх дном.
Знали мы – о как давно!
Есть слепящий солнце вид,
Звук, что смерть не умертвит,
Песня - звонче соловьев,
Речь, язык - сильнее слов,
Запах - лучше, чем у роз,
Вина - слаще, ярче грез,
Есть молчанье, тишина –
Тише вечности и сна,
Море, чью безмерность вод
Океан не превзойдет, -
Есть любовь – мы с ней одно.
Знали мы, о как давно!
261202
Arthur Henry Adams (1872-1936)
Civilization
One moment mankind rides the crested wave,
A moment glorious, beyond recall;
And then the wave, with slow and massive fall,
Obliterates the beauty that it gave.
When discrowned king and manumitted slave
Are free and equal to be slaves of all,
Democracies in their wide freedom brawl,
And go down shouting to a common grave.
So one by one the petals of the rose
Shrivel and fade, and all its splendour goes
Back to the earth; and in her arms embraced
Through wintry centuries the dead seeds sleep
Till spring comes troubling them, and they unleap,
Once more their petals on the world to waste.
(Texts from The Sonnet in Australasia.)
Цивилизация.
На миг замрет наш мир, волной взметенный, -
Незабываемый и славный миг;
Но лишь волны огромной схлынет пик -
И образ чудный рухнет, ей рожденный.
Без трона царь и раб освобожденный
Имеют равный, но бесправный лик,
И демократии шальной язык
Ведет, взывая, к пропасти бездонной.
Так постепенно вянут роз кусты
За другом друг и чудо красоты
Уходит в землю; и в ее объятьях
Столетья зим спят мертво семена,
Но только растревожит их весна -
Распустят в мир всю прелесть без изъятья.
181202
William Blake (1757-1827)
To the Evening Star
Thou fair-hair'd angel of the evening,
Now, whilst the sun rests on the mountains, light
Thy bright torch of love; thy radiant crown
Put on, and smile upon our evening bed!
Smile on our loves, and while thou drawest the
Blue curtains of the sky, scatter thy silver dew
On every flower that shuts its sweet eyes
In timely sleep. Let thy west wind sleep on
The lake; speak silence with thy glimmering eyes,
And wash the dusk with silver. Soon, full soon,
Dost thou withdraw; then the wolf rages wide,
And the lion glares thro' the dun forest:
The fleeces of our flocks are cover'd with
Thy sacred dew: protect them with thine influence.
Вечерней звезде.
О вечера золотокудрый ангел,
Теперь, когда на горы село солнце,
Зажги фонарь любви; лучистую корону
Надев, нам улыбнись на сон вечерний!
И, сдвинув неба голубые шторы,
Рассей росу серебряную в каждом
Цветке, что сонно закрывает очи.
Пусть ветерок на озере подремлет;
Сияньем взгляда источай молчанье,
Укутай вечер серебром. Ведь скоро
Ты удалишься; дикий волк завоет
И будет лев глядеть сквозь чащу леса:
Святой росой руно покрыто стада;
Своим влияньем защити его.
301102
Секрет любви. Уилльям Блейк.
Love's Secret. William Blake.
Never seek to tell thy love,
Love that never told can be;
For the gentle wind doth move
Silently, invisibly.
I told my love, I told my love,
I told her all my heart,
Trembling, cold, in ghastly fears,
Ah! She did depart!
Soon after she was gone from me,
A traveler came by,
Silently, invisibly:
He took her with a sigh.
Секрет любви. Перевод Маршака.
Словом высказать нельзя
Всю любовь к любимой.
Ветер движется, скользя,
Тихий и незримый.
Я сказал, я все сказал,
Что в душе таилось.
Ах, любовь моя в слезах,
В страхе удалилась.
А мгновение спустя
Путник, шедший мимо,
Тихо, вкрадчиво, шутя
Завладел любимой.
Секрет любви. Перевел Savin.
О любви лишь между строк,
Ведь не выразить любовь;
Легкий веет ветерок
Незаметно и без слов.
Я сказал ей о любви,
Сердце все раскрыл до дна,
Холодел, дрожал, страшился -
Все равно ушла она!
Да, ушла моя любовь.
Мимо шедший человек
Незаметно и без слов,
Лишь вздохнув, увел навек.
260802
Тигр. Уилльям Блейк.
Tyger! Tyger! burning bright
In the forest of the night
What immortal hand or eye
Could frame thy fearful symmetry?
In what distant deeps or skies
Burnt the fire of thine eyes?
On what wings dare he aspire?
What the hand dare seize the fire?
And What shoulder, and what art,
Could twist the sinews of thy heart?
And when thy heart began to beat,
What dread hand? and what dread feet?
What the hammer? what the chain?
In what furnace was thy brain?
What the anvil? what dread grasp
Dare its deadly terrors clasp?
When the stars threw down their spears,
And watered heaven with their tears,
Did he smile his work to see?
Did he who made the lamb make thee?
Tyger! Tyger! burning bright
In the forests of the night,
What immortal hand or eye
Dare frame thy fearful symmetry?
Тигр. Уилльям Блейк.
Тигр! Тигр! Неземной
Отблеск в чаще тьмы ночной,
Кто бессмертный твой кузнец?
Ужасной красоты творец?
В безднах, в высях ли зажглась
Эта вспышка жгучих глаз?
Кто парил там на крылах?
Кто огонь держал в руках?
Что за мастер сердце свил
Из тугих и мощных жил?
И услышал, как меж рук
Пульс его забился вдруг?
Что за молот? Цепи чьи?
Кто калил твой мозг в печи?
Кто ковал? Сжимал в тиски
Тела страшного куски?
И когда от звёздных гроз
Не сдержало небо слёз,
Улыбнулся ль зверю он?
Агнец им ли сотворён?
Тигр! Тигр! Неземной
Отблеск в чаще тьмы ночной,
Кто бессмертный твой кузнец?
Ужасной красоты творец?
Silent, Silent Night
1Silent, silent Night
2Quench the holy light
3Of thy torches bright.
4For possess'd of Day
5Thousand spirits stray
6That sweet joys betray.
7Why should joys be sweet
8Used with deceit
9Nor with sorrows meet?
10But an honest joy
11Does itself destroy
12For a harlot coy.
Тише, Ночь, молчи.
Тише, Ночь, молчи,
Притуши лучи,
Свои светочи.
Духи тьмы снуют,
Скоро день распнут,
Радость предадут.
Радость ли светла,
Коль в руках у зла,
Иль печаль ушла?
Радости мирок
Разобьет не рок,
А души порок.
William Blake (1757-1827)
I Heard an Angel
1I heard an Angel singing
2When the day was springing,
3"Mercy, Pity, Peace
4Is the world's release."
5Thus he sung all day
6Over the new mown hay,
7Till the sun went down
8And haycocks looked brown.
9I heard a Devil curse
10Over the heath and the furze,
11"Mercy could be no more,
12If there was nobody poor,
13And pity no more could be,
14If all were as happy as we."
15At his curse the sun went down,
16And the heavens gave a frown.
17Down pour'd the heavy rain
18Over the new reap'd grain ...
19And Miseries' increase
20Is Mercy, Pity, Peace.
Ангел пел.
В день весенний, ясный
Ангел пел прекрасный:
'Милость, Мир, Благость -
Всей земле радость.'
Пел весь день весенний
Над копною сена,
А, как солнце село,
Тень легла на сено.
В вереске и дроке
Черт ворчал двурогий:
'Если все богаты,
Милости не надо.
Благо бесполезно,
Если всем чудесно.'
Солнце тут затмилось,
Небо помутилось.
Дождь пролился сильный
На урожай обильный:
Туча превратилась
В Благость, Мир, Милость.
О Англия! услышь! услышь! Уилльям Блейк.
Jerusalem: England! awake! awake! awake!
(excerpt)
1England! awake! awake! awake!
2 Jerusalem thy Sister calls!
3Why wilt thou sleep the sleep of death
4 And close her from thy ancient walls?
5Thy hills and valleys felt her feet
6 Gently upon their bosoms move:
7Thy gates beheld sweet Zion's ways:
8 Then was a time of joy and love.
9And now the time returns again:
10 Our souls exult, and London's towers
11Receive the Lamb of God to dwell
12 In England's green and pleasant bowers.
О Англия! услышь! услышь!
(отрывок)
О Англия! Услышь! Услышь!
Взывает Иерусалим!
Зачем же мёртвым сном ты спишь
И не желаешь встречи с ним?
Его священная пята
Ступала на холмы твои;
Зион входил в твои врата
Во дни веселья и любви.
И вновь то время настает:
Наш дух над башнями летит
И Агнец в Англию идет
Меж очагов и древних плит.
Мошка.
Ах, мошка малая моя,
Зачем тебя прихлопнул я?
И я, прохожий,
И любой -
Мы так похожи
Все с тобой!
Как ты, живем,
Жужжим, пока
Нас не прибьет
Судьбы рука.
Коль в мысли - жизнь
И дух и мощь,
А жизнь без мысли -
Тлен и ночь,
Живу ли,
Не живу ли я -
Я мошка все ж
Счастливая.
:::::.
Вилльям Блейк
Ах, бедная роза!
Невидимый червь,
Заброшенный ветром
Беззвездных ночей,
Нашел тебя алую,
Полную сил
И темною страстью
Навек погасил.
:::..
Песня: Память, приди ко мне. Уилльям Блейк.
Song: Memory, hither come
1Memory, hither come,
2 And tune your merry notes;
3And, while upon the wind
4 Your music floats,
5I'll pore upon the stream
6 Where sighing lovers dream,
7And fish for fancies as they pass
8 Within the watery glass.
9I'll drink of the clear stream,
10 And hear the linnet's song;
11And there I'll lie and dream
12 The day along:
13And, when night comes, I'll go
14 To places fit for woe,
15Walking along the darken'd valley
16 With silent Melancholy.
Песня: Память, приди ко мне.
Память, приди ко мне,
Дни веселья навей;
И, пока на волне
Музыка прошлых дней,
Постою у реки,
Где влюбленность живет,
Где волшебных рыб косяки -
На глади стеклянных вод.
Чистой попью воды,
Птиц послушаю звень;
И погружусь в мечты
На целый день:
А ночью уйду вдаль,
Где бывает печаль,
Бродя вдоль тенистых аллей,
Молча, грустить милей.
PS. Написано Блейком в 14 лет.
Новый Иерусалим. Уилльям Блейк.
The New Jerusalem
by: William Blake
And did those feet in ancient time
Walk upon England's mountains green?
And was the holy Lamb of God
On England's pleasant pastures seen?
And did the Countenance Divine
Shine forth upon our clouded hills?
And was Jerusalem builded here
Among these dark Satanic Mills?
Bring me my bow of burning gold!
Bring me my arrows of desire!
Bring me my spear! O clouds, unfold!
Bring me my charriot of fire!
I will not cease from mental fight,
Nor shall my sword sleep in my hand
Till we have built Jerusalem
In England's green and pleasant land.
Новый Иерусалим.
И те стопы в те времена
Касались Англии земли?
И Агнец Божий виден был
На тучных пастбищах вдали?
И лика Божьего лучи
На наши падали холмы?
И светлый Иерусалим
Взошел средь Сатанинской Тьмы?
О дай мне золотой мой лук!
Желаний стрелы жгут меня!
Дай шпагу! Вспыхни солнца луч!
Дай колесницу из огня!
Не бросит мысль моя борьбу,
Рука - оружие, пока
Не встанет Иерусалим
В стране моей на все века!
Мрачный Монах (отрывок). Уилльям Блейк.
William Blake (1757-1827)
The Grey Monk
(excerpt)
1"I die, I die!" the Mother said,
2"My children die for lack of bread.
3What more has the merciless Tyrant said?"
4The Monk sat down on the stony bed.
5The blood red ran from the Grey Monk's side,
6His hands and feet were wounded wide,
7His body bent, his arms and knees
8Like to the roots of ancient trees.
9His eye was dry; no tear could flow:
10A hollow groan first spoke his woe.
11He trembled and shudder'd upon the bed;
12At length with a feeble cry he said:
13"When God commanded this hand to write
14In the studious hours of deep midnight,
15He told me the writing I wrote should prove
16The bane of all that on Earth I lov'd.
17My Brother starv'd between two walls,
18His Children's cry my soul appalls;
19I mock'd at the rack and griding chain,
20My bent body mocks their torturing pain.
21Thy father drew his sword in the North,
22With his thousands strong he marched forth;
23Thy Brother has arm'd himself in steel
24To avenge the wrongs thy Children feel.
25But vain the Sword and vain the Bow,
26They never can work War's overthrow.
27The Hermit's prayer and the Widow's tear
28Alone can free the World from fear.
29For a Tear is an intellectual thing,
30And a Sigh is the sword of an Angel King,
31And the bitter groan of the Martyr's woe
32Is an arrow from the Almighty's bow.
33The hand of Vengeance found the bed
34To which the Purple Tyrant fled;
35The iron hand crush'd the Tyrant's head
36And became a Tyrant in his stead."
Мрачный Монах (отрывок).
'Умру, умру!'- сказала мать,
'Без хлеба детям умирать.
Тирана злоба - наш удел.'
Монах на ложе камня сел.
От крови бок его промок
И кровь текла из рук и ног,
Он был и жилист, и коряв,
Как корни кряжистых дубрав.
Ни капли слез не пролил он,
Лишь грудь потряс протяжный стон.
Он вздрогнул, задрожал сильней
И, тихо вскрикнув, молвил ей:
'Господь, водя моей рукой
В глухую ночь своей строкой
Предначертал, неумолим:
Кого люблю я - горе им.
Голодной смертью брат убит,
Его детей так жалок вид;
Мне пытки, цепи не страшны
И муки тела мне смешны.
Отец твой полк увел с собой,
На севере вступил он в бой;
Твой брат, в броню себя одев,
Мстит за детей твоих, как лев.
Но тщетны стрелы или меч,
Войны оружьем не пресечь.
Святых молитва, вдовий плач -
Вот страха истинный палач.
В слезе людской - души лучи,
Во вздохе - ангелов мечи.
Стенанье самых горьких мук -
Стрела, что шлет Господний лук.
Где б ни искал Тиран приют,
Его настигнет месть и суд.
Умрет Тиран от страшных ран
И новый явится Тиран.
О, подсолнух! Уилльям Блейк.
William Blake (1757-1827)
Ah! Sun-flower
1Ah, Sun-flower! weary of time,
2Who countest the steps of the Sun,
3Seeking after that sweet golden clime
4Where the traveller's journey is done:
5Where the Youth pined away with desire,
6And the pale Virgin shrouded in snow
7Arise from their graves, and aspire
8Where my Sun-flower wishes to go.
О, подсолнух!
О, подсолнух! времени друг,
Солнца шагов усталый певец,
Твой взор глядит за солнечный круг,
Туда, где странствиям всем конец.
Где Юноши, мучась от чувственных пут,
И Девы, одетые в саван снегов,
Из мрачных могил встают и идут,
Куда их влечет Подсолнуха зов.
Песня: Бродил я летом, как во сне. Уилльям Блейк.
William Blake.
Song: How sweet I roam'd from field to field
1How sweet I roam'd from field to field,
2 And tasted all the summer's pride,
3'Till I the prince of love beheld,
4 Who in the sunny beams did glide!
5He shew'd me lilies for my hair,
6 And blushing roses for my brow;
7He led me through his gardens fair,
8 Where all his golden pleasures grow.
9With sweet May dews my wings were wet,
10 And Ph?bus fir'd my vocal rage;
11He caught me in his silken net,
12 And shut me in his golden cage.
13He loves to sit and hear me sing,
14 Then, laughing, sports and plays with me;
15Then stretches out my golden wing,
16 And mocks my loss of liberty.
Песня: Бродил я летом, как во сне.
Бродил я летом, как во сне,
Купаясь в травах и ручьях,
И принц любви явился мне,
Сверкая в солнечных лучах!
Он мне сказал: " Я лилий дам,
Украшу розами чело";
Меня водил он по садам,
Где все сияло и цвело.
Мне крылья май росой сковал,
Феб дал мне голос, чтобы петь;
В сеть шелковистую поймал
И запер в золотую клеть.
Он просит песен о любви,
Игрой и смехом увлечен,
И, крылья трогая мои,
Меня свободой дразнит он.
P.S Написано Блейком в 14 лет.
Глина и камень. Уилльям Блейк.
The Clod and the Pebble
1"Love seeketh not itself to please,
2Nor for itself hath any care,
3But for another gives its ease,
4And builds a Heaven in Hell's despair."
5So sung a little Clod of Clay
6Trodden with the cattle's feet,
7But a Pebble of the brook
8Warbled out these metres meet:
9"Love seeketh only self to please,
10To bind another to its delight,
11Joys in another's loss of ease,
12And builds a Hell in Heaven's despite."
Глина и камень.
Любви не выгода нужна,
И не в себе – ее отрада,
Другому жизнь дает она,
И строит Небо в муках Ада.
Так пел чуть слышно глины ком
В пыли, растоптанный копытом,
Но камень из ручья стишком
Ему ответил незабытым.
Любви лишь выгода нужна,
Другого плен – ее потреба,
Ее свобода, и она
Воздвигнет Ад в чертоге Неба.
Песня: Наряд, шелка мои. Уилльям Блейк.
Song: My silks and fine array
1My silks and fine array,
2 My smiles and languish'd air,
3By love are driv'n away;
4 And mournful lean Despair
5Brings me yew to deck my grave:
6Such end true lovers have.
7His face is fair as heav'n,
8 When springing buds unfold;
9O why to him was't giv'n,
10 Whose heart is wintry cold?
11His breast is love's all worship'd tomb,
12Where all love's pilgrims come.
13Bring me an axe and spade,
14 Bring me a winding sheet;
15When I my grave have made,
16 Let winds and tempests beat:
17Then down I'll lie, as cold as clay,
18True love doth pass away!
Песня: Наряд, шелка мои.
Наряд, шелка мои,
Улыбка, томный взгляд,
Померкли без любви;
Тоски, печали яд
Готовит смерти приход:
Cтрастной любви исход.
Как бог, красив лицом,
Когда весна цветет;
О, что же сердце в нем
Не превратилось в лед?
Любви могила - эта грудь,
Кому к любви лишь путь.
О, дайте саван мне,
Лопату с топором;
Как лягу я в земле,
Бей молния и гром:
Я - глины ком в земле сырой,
Любовь ушла со мной!
240303
Божественный образ. Уилльям Блейк.
The Divine Image
1To Mercy, Pity, Peace, and Love
2All pray in their distress;
3And to these virtues of delight
4Return their thankfulness.
5For Mercy, Pity, Peace, and Love
6Is God, our father dear,
7And Mercy, Pity, Peace, and Love
8Is Man, his child and care.
9For Mercy has a human heart,
10Pity a human face,
11And Love, the human form divine,
12And Peace, the human dress.
13Then every man, of every clime,
14That prays in his distress,
15Prays to the human form divine,
16Love, Mercy, Pity, Peace.
17And all must love the human form,
18In heathen, Turk, or Jew;
19Where Mercy, Love, and Pity dwell
20There God is dwelling too.
Божественный образ.
Любви и миру на земле
Возносят все мольбу;
За эти светочи во мгле
Благодарим судьбу.
Любовь и жалость, милость, мир
Есть Бог - отец родной,
Любовь и жалость, милость, мир
Есть сын его земной.
У сына Жалость в сердце есть,
И Доброта, и Свет,
И есть Любовь, как Божья весть,
И Мир - души завет.
И человек, в беде молясь,
Когда он мал и сир,
Лишь с Богом возвращает связь:
Любовь, Добро и Мир.
И есть в нем Божья красота,
Будь он любых эпох;
Где Мир, Любовь и Доброта -
Там обитает Бог.
Уризен (отрывок).Уилльям Блейк.
The Book of Urizen
(excerpt)
CHAPTER I
1
1Lo, a shadow of horror is risen
2In Eternity! Unknown, unprolific,
3Self-clos'd, all-repelling: what demon
4Hath form'd this abominable void,
5This soul-shudd'ring vacuum? Some said
6"It is Urizen." But unknown, abstracted,
7Brooding, secret, the dark power hid.
2
8Times on times he divided and measur'd
9Space by space in his ninefold darkness,
10Unseen, unknown; changes appear'd
11Like desolate mountains, rifted furious
12By the black winds of perturbation.
3
13For he strove in battles dire,
14In unseen conflictions with shapes
15Bred from his forsaken wilderness
16Of beast, bird, fish, serpent and element,
17Combustion, blast, vapour and cloud.
4
18Dark, revolving in silent activity:
19Unseen in tormenting passions:
20An activity unknown and horrible,
21A self-contemplating shadow,
22In enormous labours occupied.
5
23But Eternals beheld his vast forests;
24Age on ages he lay, clos'd, unknown,
25Brooding shut in the deep; all avoid
26The petrific, abominable chaos.
6
27His cold horrors silent, dark Urizen
28Prepar'd; his ten thousands of thunders,
29Rang'd in gloom'd array, stretch out across
30The dread world; and the rolling of wheels,
31As of swelling seas, sound in his clouds,
32In his hills of stor'd snows, in his mountains
33Of hail and ice; voices of terror
34Are heard, like thunders of autumn
35When the cloud blazes over the harvests.
Уризен (отрывок).
Смотри, ужасная тень поднимается
Во Вселенной! Неизвестная, неплодоносная,
Скрытная, отталкивающая: какой дух
Создал эту гнусную пустоту,
Этот содрогающий душу вакуум? Говорят:
"Уризен". Но неизвестная, абстрактная,
Тягостная, тайная, темная сила его скрыта от нас.
Время от времени он разделял и измерял
Несметные пространства в своей девятикратной тьме,
Невидимый, неизвестный; возникали изменения,
Подобные пустынным горам, которые сотрясали
Яростные, темные вихри возмущений.
Ибо он вел тяжелые битвы,
Вступал в невидимые конфликты с формами,
Порождал из своей пустынной дикости
Животных, птиц, рыб, змей и элементы,
Процессы горения, взрывы, пары и облака.
Темная, молчаливая и деятельная,
Раздираемая мучительными страстями,
Событиями неизвестными и ужасными,
Самосозерцающая тень,
Занятая громадными свершениями.
Но Вечность глядела на его обширные поместья;
Время от времени он отдыхал, замкнутый, неизвестный,
Порождающий сумерки в глубине; в стороне
От застывшего, страшного хаоса.
Темный Уризен готовил свои леденящие, немые
Ужасы; его десять тысяч молний,
Выстроенные в мрачном порядке, простерлись
Над трепещущим миром; лязг и грохот
Переполненных зыбей зазвучали в его облаках,
В холмах запасенных снегов и в горах
Льда и града; ужасные голоса
Слышались, подобные громам осени,
Когда тучи сверкают молниями над урожаем.
ПРОРОЧЕСТВА НЕВИННОСТИ. Уилльям Блейк.
William Blake (1757-1827)
Auguries of Innocence
(excerpt)
1To see a world in a grain of sand
2And a heaven in a wild flower,
3Hold infinity in the palm of your hand
4And eternity in an hour.
5A robin redbreast in a cage
6Puts all Heaven in a rage.
7A dove house fill'd with doves and pigeons
8Shudders Hell thro' all its regions.
9A dog starv'd at his master's gate
10Predicts the ruin of the state.
11A horse misus'd upon the road
12Calls to Heaven for human blood.
13Each outcry of the hunted hare
14A fibre from the brain does tear.
15A skylark wounded in the wing,
16A Cherubim does cease to sing.
17The game * clipp'd and arm'd for fight
18Does the rising Sun affright.
19Every wolf's and lion's howl
20Raises from Hell a human soul.
89He who respects the infant's faith
90Triumphs over Hell and Death.
91The child's toys and the old man's reasons
92Are the fruits of the two seasons.
93The questioner, who sits so sly,
94Shall never know how to reply.
95He who replies to words of doubt
96Doth put the light of Knowledge out.
97The strongest poison ever known
98Came from Caesar's laurel crown,
99Nought can deform the human race
100Like to the armour's iron brace.
101When gold and gems adorn the plow
102To peaceful arts shall Envy bow.
103A riddle or the cricket's cry
104Is to doubt a fit reply.
105The emmet's inch and eagle's mile
106Make lame Philosophy to smile.
107He who doubts from what he sees
108Will ne'er believe, do what you please.
109If the Sun and Moon should doubt,
110They'd immediately go out.
111To be in a passion you good may do,
112But no good if a passion is in you.
113The whore and gambler, by the state
114Licens'd, build that nation's fate.
115The harlot's cry from street to street,
116Shall weave Old England's winding sheet.
117The winner's shout, the loser's curse,
118Dance before dead England's hearse.
119Every night and every morn
120Some to misery are born.
121Every morn and every night
122Some are born to sweet delight.
123Some are born to sweet delight,
124Some are born to endless night.
125We are led to believe a lie
126When we see not thro' the eye
127Which was born in a night to perish in a night,
128When the Soul slept in beams of light.
129God appears and God is light
130To those poor souls who dwell in night,
131But does a human form display
132To those who dwell in realms of day.
1.Увидеть небо в полевом цветке
2.В песчинке малой - бесконечность,
3.Мир целый удержать в своей руке
4.И уместить в мгновенье вечность.
5.Попавший в сети певчий дрозд
6.Рождает гнев Небесных Звезд.
7.Плененный голубь в клетке тесной
8.Ад содрогает повсеместно.
9.Голодный и бездомный пес -
10.В стране предвестник бурь и гроз.
11.А конь, замученный плетями,
12.Вещает людям кровь и пламя.
13.Убитый заяц на бегу,
14.Сосуды в чьем-то рвет мозгу.
15.В крыло поранена ли птица -
16.И ангел в небе прослезится.
17.Петух, побитый в пух и прах,
18.У Солнца вызывает страх.
19.Лев или волк стонать ли станет -
20.И дух людской в Аду восстанет.
89.Кто веру детскую щадит -
90.Тот Ад со Смертью победит.
91.Игра младенца, думы старца -
92.Весны и осени посланцы.
93.В вопросах робкий человек
94.Ответа не найдет вовек.
95.Кто отвечает на сомненья -
96.Льет свет на знанья и уменья.
97.Сильнее яда нет пока,
98.Чем яд лаврового венка.
99.В пыль обратятся все успехи,
100.Как стали ржавчиной доспехи.
101.Украсьте жемчугами плуг -
102.Искусству сдастся зависть вдруг.
103.Цикады звук при лунном свете -
104.Сомненье в правильном ответе.
105.Шаг муравья, орла полет
106.Хромое знанье не поймет.
107.Кто ни во что не верит смело -
108.Забудь о нем и делай дело.
109.Когда б в сомненьях свет погряз,
110.Он бы давным давно погас.
111.В гостях у страсти быть прекрасно,
112.Но быть у ней в плену ужасно.
113.Когда цветут аферы, блуд,
114.Они стране судьбу куют.
115.По переулкам крики шлюхи
116.Зовут из древней жизни духи.
117.Счастливец ли, бедняга - пой
118.У гроба Англии родной.
119.День или ночь того рождает,
120.Кого лишь счастье услаждает.
121.Ночь или день родит на свет
122.И несчастливого для бед.
123.Кто в мир рожден лишь для отрады,
124.А кто для всех мучений ада.
125.Ложь притягательна для нас,
126.Коль мы глядим не через глаз,
127.Что ночи сбросил покрывало,
128.Когда еще душа дремала.
129.Бог - это свет, его лучи
130.Горят блуждающим в ночи.
131.Лик человеческий бывает
132.У тех, кто в свете пребывает.
WILLIAM WORDSWORTH
A POET'S EPITAPH
ART thou a Statist in the van
Of public conflicts trained and bred?
--First learn to love one living man;
'Then' may'st thou think upon the dead.
A Lawyer art thou?--draw not nigh!
Go, carry to some fitter place
The keenness of that practised eye,
The hardness of that sallow face.
Art thou a Man of purple cheer?
A rosy Man, right plump to see?
Approach; yet, Doctor, not too near,
This grave no cushion is for thee.
Or art thou one of gallant pride,
A Soldier and no man of chaff?
Welcome!--but lay thy sword aside,
And lean upon a peasant's staff.
Physician art thou? one, all eyes,
Philosopher! a fingering slave,
One that would peep and botanise
Upon his mother's grave?
Wrapt closely in thy sensual fleece,
O turn aside,--and take, I pray,
That he below may rest in peace,
Thy ever-dwindling soul, away!
A Moralist perchance appears;
Led, Heaven knows how! to this poor sod:
And he has neither eyes nor ears;
Himself his world, and his own God;
One to whose smooth-rubbed soul can cling
Nor form, nor feeling, great or small;
A reasoning, self-sufficing thing,
An intellectual All-in-all!
Shut close the door; press down the latch;
Sleep in thy intellectual crust;
Nor lose ten tickings of thy watch
Near this unprofitable dust.
But who is He, with modest looks,
And clad in homely russet brown?
He murmurs near the running brooks
A music sweeter than their own.
He is retired as noontide dew,
Or fountain in a noon-day grove;
And you must love him, ere to you
He will seem worthy of your love.
The outward shows of sky and earth,
Of hill and valley, he has viewed;
And impulses of deeper birth
Have come to him in solitude.
In common things that round us lie
Some random truths he can impart,--
The harvest of a quiet eye
That broods and sleeps on his own heart.
But he is weak; both Man and Boy,
Hath been an idler in the land;
Contented if he might enjoy
The things which others understand.
--Come hither in thy hour of strength;
Come, weak as is a breaking wave!
Here stretch thy body at full length;
Or build thy house upon this grave.
1799.
ЭПИТАФИЯ ПОЭТА.
Кто ты на поприще земном?
Статист обученный и тертый?
Сначала думай о живом,
А после вспоминай о мертвом.
А может быть законник ты?
Тогда отдай другим свой разум,
Сухие бледные черты
И зоркость опытного глаза.
Иль бодрый доктор? Мощный лоб,
Румянец, пухлость, жизнь во взгляде?
О нет! Тебя положат в гроб
Не в этом, а в другом наряде.
Иль ты - солдат, а не мужик,
Что склонен часто к лжи и пьянству?
Пускай! - но шпагу отложи
И низко поклонись крестьянству.
Иль ты ботаник-филосОф,
К науке о букашках близкий?
Кто жизнь подглядывать готов
И у могилы материнской?
Взяв только ум в поводыри,
О, не тревожь ты нас,- послушай,
С собой подальше забери
Свою иссушенную душу!
Тут моралист к нам, дорогой,
Бог знает как! нашел дорогу:
Слепой и, видимо, глухой;
Он сам себе заместо Бога;
К отполированной душе
Ни смысл, ни форма не пристанет;
Но, говоря про суть вещей,
Он интеллектом всех достанет.
Захлопни дверь - и на засов;
И спи в рассудке, как в могиле;
Иль не теряй минут, часов
Близ этой безполезной пыли.
А это кто к столу приник,
В домашнем платье розовея?
Один бормочет между книг,
Чья музыка его живее.
В отставке он, как росы днем,
Или фонтан в прохладной роще;
Но вам любить его во всем,
Чем не любить, наверно, проще.
Земли, небес, холмов и нив
Ему явилося виденье;
И смысл того, зачем он жив,
К нему пришел в уединенье.
Вещам, что окружают нас,
Он может смысл придать случайный
Мечтой своих спокойных глаз,
Что зрят в глубинах сердца тайных.
Но слаб он все же; мальчик-муж -
Ему лишь наблюдать приятно;
Он радоваться рад всему,
Что для других уже понятно.
Иди сюда, в объятья гроз,
Волна, упавшая без силы!
Здесь распрямись во весь свой рост,
Иль дом построй вблизи могилы.
271102
Eleanor Alexander.
Now.
For me, my friend, no grave-side vigil keep
With tears that memory and remorse might fill;
Give me your tenderest laughter earth-bound still,
And when I die you shall not want to weep.
No epitaph for me with virtues deep
Punctured in marble pitiless and chill:
But when play time is over, if you will,
The songs that soothe beloved babes to sleep.
No lenten lilies on my breast and brow
Be laid when I am silent; roses red,
And golden roses bring me here instead,
That if you love or bear me I may know;
I may not know, nor care, when I am dead:
Give me your songs, and flowers, and laughter now.
Теперь.
Ты над моей могилой, друг, не стой,
Не вспоминай, жалеючи, меня;
Дай мне улыбку, что светлее дня,
И смерть мою оплакивать постой.
Не нужно эпитафии пустой,
На мраморе нет жизни и огня:
Игра окончена. Покой в душе храня,
Мне песню, как на сон ребенку, спой.
Не надо бледных лилий на груди,
Не хмурься, что молчу, а вместо слез,
В знак дружбы и любви, с букетом роз,
Душистых, свежих, алых, приходи;
Я буду знать - в них ты любовь принес;
Пусть нет меня - о том не надо слов:
Дай песен мне, улыбок и цветов.
211102
John Greenleaf Whittier (1807-1892)
Burning Drift-Wood
Before my drift-wood fire I sit,
And see, with every waif I burn,
Old dreams and fancies coloring it,
And folly's unlaid ghosts return.
O ships of mine, whose swift keels cleft
The enchanted sea on which they sailed,
Are these poor fragments only left
Of vain desires and hopes that failed?
Did I not watch from them the light
Of sunset on my towers in Spain,
And see, far off, uploom in sight
The Fortunate Isles I might not gain?
Did sudden lift of fog reveal
Arcadia's vales of song and spring,
And did I pass, with grazing keel,
The rocks whereon the sirens sing?
Have I not drifted hard upon
The unmapped regions lost to man,
The cloud-pitched tents of Prester John,
The palace domes of Kubla Khan?
Did land winds blow from jasmine flowers,
Where Youth the ageless Fountain fills?
Did Love make sign from rose blown bowers,
And gold from Eldorado's hills?
Alas! the gallant ships, that sailed
On blind Adventure's errand sent,
Howe'er they laid their courses, failed
To reach the haven of Content.
And of my ventures, those alone
Which Love had freighted, safely sped,
Seeking a good beyond my own,
By clear-eyed Duty piloted.
O mariners, hoping still to meet
The luck Arabian voyagers met,
And find in Bagdad's moonlit street,
Haroun al Raschid walking yet,
Take with you, on your Sea of Dreams,
The fair, fond fancies dear to youth.
I turn from all that only seems,
And seek the sober grounds of truth.
What matter that it is not May,
That birds have flown, and trees are bare,
That darker grows the shortening day,
And colder blows the wintry air!
The wrecks of passion and desire,
The castles I no more rebuild,
May fitly feed my drift-wood fire,
And warm the hands that age has chilled.
Whatever perished with my ships,
I only know the best remains;
A song of praise is on my lips
For losses which are now my gains.
Heap high my hearth! No worth is lost;
No wisdom with the folly dies.
Burn on, poor shreds, your holocaust
Shall be my evening sacrifice!
Far more than all I dared to dream,
Unsought before my door I see;
On wings of fire and steeds of steam
The world's great wonders come to me,
And holier signs, unmarked before,
Of Love to seek and Power to save, —
The righting of the wronged and poor,
The man evolving from the slave;
And life, no longer chance or fate,
Safe in the gracious Fatherhood.
I fold o'er-wearied hands and wait,
In full assurance of the good.
And well the waiting time must be,
Though brief or long its granted days,
If Faith and Hope and Charity
Sit by my evening hearth-fire's blaze.
And with them, friends whom Heaven has spared,
Whose love my heart has comforted,
And, sharing all my joys, has shared
My tender memories of the dead, —
Dear souls who left us lonely here,
Bound on their last, long voyage, to whom
We, day by day, are drawing near,
Where every bark has sailing room.
I know the solemn monotone
Of waters calling unto me;
I know from whence the airs have blown
That whisper of the Eternal Sea.
As low my fires of drift-wood burn,
I hear that sea's deep sounds increase,
And, fair in sunset light, discern
Its mirage-lifted Isles of Peace.
Горел плавник.
В моей печи горел плавник
И с каждой веткой, что я жег,
Во мне рождал огня язык
Безумных образов поток.
О кораблей моих клинки,
Что режут брюхо волн морских,
Они ли жалкие клочки
Надежд несбывшихся моих?
Не я ль с их палуб наблюдал
Испанских башен кружева
И видел, как уходят вдаль
Судьбы разбитой острова?
И не туман ли открывал
Долин Аркадии уют,
Не я ли слышал, как со скал
Сирены песни мне поют?
Не я ли, в странствия влюблен,
Искал красу далеких стран,
Где с небом слился Престер Джон,
Где возвышался Кубла Хан?
Повеял ветер ли с долин,
Где юности цвела краса?
Любви ли знак прислал жасмин,
Иль Эльдорадо - голоса?
Увы, красавцы-корабли,
Уйдя в слепую даль пути,
Хоть верно шли, но не смогли
К Заветной гавани придти.
Из всех затей в моей судьбе
Спаслись одной любви плоды,
Что ищут пользу не в себе,
А долгом совести горды.
О, моряки, что все хотят,
Арабским странникам под стать,
Гарун аль Рашида Багдад
С его богатством отыскать,
Возьмите к дальним берегам
Любовь и прелесть юных чувств.
Я покидаю ложный храм,
Я светлой истины хочу.
Когда уходит лето прочь,
То птицы тянутся на юг,
Короче день, длиннее ночь
И ближе холод зимних вьюг!
Обломки чувств моих, страстей,
Дворцы, что не отстроить впредь,
Могли б сгореть в моем костре
И руки старые согреть.
Пусть канут корабли во тьму,
Со мною лучший мой успех;
Уста поют хвалу тому,
Что я обрел в потерях всех.
Гори очаг мой! Нет потерь;
Обрел я мудрости черты.
Пусть жертвенным огнем теперь
Сгорят в печи мои мечты!
Теперь есть больше у меня,
Чем драгоценных тех камней;
На крыльях кони из огня
Слетелись, чудные, ко мне.
Святые знаки и слова,
Любви и Силы новый век,
Свободы попранной права,
Восстал из рабства человек;
И жизнь моя - уж не игра
Под отчей крышею семьи.
Из рук усталых соль добра
Беру в гарантии свои.
И пусть я жду их срок любой,
Когда-нибудь на склоне дня
Надежда, Вера и Любовь
Со мной присядут у огня.
Пускай друзья небесных нив
Покой вольют в души сосуд
И, радость жизни разделив,
О мертвых память принесут.
О дорогих, кто бросил нас,
Чтоб гавань вечную обресть,
Куда мы ближе каждый час,
Где в каждой лодке отдых есть.
Я знаю монотонность вод,
Меня зовущих в свой туман,
Откуда ветер донесет,
Как шепчет Вечный Океан.
И чем огня слабее жизнь,
Тем все сильнее этот зов,
И ярче в солнце миражи
Отдохновенья островов.
191102
Harold Trowbridge Pulsifer
Text from The Best Poems of 1923)
The Harvest of Time
Time winnows beauty with a fiery wind,
Driving the dead chaff from the living grain.
Some day there will be golden sheaves to bind;
There will be wonder in the world again.
There will be lonely phrases born to power,
There will be words immortal and profound;
Though no man knows the coming of the hour,
And no man knows the sower or the ground.
It may be even now the ranging earth
Lifting to glory some forgotten land
Feels there deep beauty quickening to birth,
Sprung from the sowing of a hidden hand.
Beauty endures though towering empires die.
O, speed the blown chaff down the smoking sky!
Урожай Времени.
Огнем сжигает Время красоту,
Зерно живое превращая в прах.
Но день придет и будет все в цвету;
И мир вздохнет и снова скажет: "Ах!"
И будет власть бессмертных слов и фраз,
И будет их безмерна глубина;
Но кто узнает свой последний час?
И где он Тот, кто сеет семена?
Земля быть может, исказив черты,
Являя славу позабытых стран,
Внимает вся рожденью красоты
Рукою тайной брошенных семян.
Эпохи мрут, но не умрет краса.
Развейте прах в пустые небеса!
151102
261002
The Lady's First Song
I TURN round
Like a dumb beast in a show.
Neither know what I am
Nor where I go,
My language beaten
Into one name;
I am in love
And that is my shame.
What hurts the soul
My soul adores,
No better than a beast
Upon all fours.
Кручусь, как в шоу
Безгласный зверь.
Не знаю, кто я,
И куда теперь,
В одно лишь имя
Язык мой сбит;
Я влюблена -
И это стыд.
Что душу ранит -
Отрада ей,
Чем лучше зверя
И чем умней?
The Lady's Second Song
WHAT sort of man is coming
To lie between your feet?
What matter, we are but women.
Wash; make your body sweet;
I have cupboards of dried fragrance.
I can strew the sheet.
The Lord have mercy upon us.
He shall love my soul as though
Body were not at all,
He shall love your body
Untroubled by the soul,
Love cram love's two divisions
Yet keep his substance whole.
The Lord have mercy upon us.
Soul must learn a love that is
proper to my breast,
Limbs a Love in common
With every noble beast.
If soul may look and body touch,
Which is the more blest?
The Lord have mercy upon us.
Какой придет мужчина
У ног твоих лежать?
Ну что ж, мы только женщины -
Телами ублажать.
Приманкой ароматы
Я положу в кровать.
Боже, будь милосерден к нам.
Его любовь душою
Моей увлечена,
В тебе же любит тело,
Душа и не нужна.
В любви любовь двумерна,
Но в сущности одна.
Боже, будь милосерден к нам.
Душа любовь узнает,
С которой быть вдвоем,
Любовь с любой природой
Едина существом.
Смотреть иль прикасаться -
Блаженства больше в чем?
Боже, будь милосерден к нам.
The Lady's Third Song
WHEN you and my true lover meet
And he plays tunes between your feet.
Speak no evil of the soul,
Nor think that body is the whole,
For I that am his daylight lady
Know worse evil of the body;
But in honour split his love
Till either neither have enough,
That I may hear if we should kiss
A contrapuntal serpent hiss,
You, should hand explore a thigh,
All the labouring heavens sigh.
При встрече с милым, если он
Поет с восторгом, что влюблен,
Ты от души не откажись,
Не думай: только в теле жизнь,
Возлюбленной, увы, известно,
Насколько тела зло телесно;
Любовь на части подели,
По равной доле удели,
Не станет поцелуй любви
Сплошным шипением змеи,
Рукой потрогай плоть свою
И ангелы вздохнут в раю.
051002
The Indian Upon God
I PASSED along the water's edge below the humid trees,
My spirit rocked in evening light, the rushes round my knees,
My spirit rocked in sleep and sighs; and saw the moor-fowl pace
All dripping on a grassy slope, and saw them cease to chase
Each other round in circles, and heard the eldest speak:
Who holds the world between His bill and made us strong or weak
Is an undying moorfowl, and He lives beyond the sky.
The rains are from His dripping wing, the moonbeams from
His eye.
I passed a little further on and heard a lotus talk:
Who made the world and ruleth it, He hangeth on a stalk,
For I am in His image made, and all this tinkling tide
Is but a sliding drop of rain between His petals wide.
A little way within the gloom a roebuck raised his eyes
Brimful of starlight, and he said: The Stamper of the
Skies,
He is a gentle roebuck; for how else, I pray, could He
Conceive a thing so sad and soft, a gentle thing like me?
I passed a little further on and heard a peacock say:
Who made the grass and made the worms and made my feathers gay,
He is a monstrous peacock, and He waveth all the night
His languid tail above us, lit with myriad spots of light.
Индийцы о Боге.
Я шел один по краю вод под влажною листвой,
Мой дух в вечернем свете плыл, парил полуживой,
Мой дух вздыхал и видел сон: зеленый свежий луг,
На склоне стая диких птиц за кругом ходит круг
И тут, закончив хоровод, промолвил вдруг вожак:
Правитель мира, кто всех нас ведет за шагом шаг,
Он - птица вечная и Он - превыше всех небес.
Дождь каплет с крыл его, в очах сверкает лунный блеск.
Прошел я дальше, слышу я, как лотос произнес:
Правитель мира и Творец на стебельке возрос,
Я сам - подобие Его и моря волшебство -
Всего лишь капелька дождя меж стебельков его.
Затем из сумерек олень поднял свои глаза,
Что излучали звездный свет, и вежливо сказал:
Творец - олень, иначе как он мог понять меня,
С печалью мягкою в очах и полного огня?
Прошел я дальше, слышу я, павлин сказал в ответ:
Кто создал мир, траву, червей, кто дал мне перьев цвет, -
Павлин чудовищно большой, Он распушил свой хвост
И в темном небе засветил гирлянды ярких звезд.
121002
The Indian To His Love. William Batler Yeats (1865 - 1939) .
THE island dreams under the dawn
And great boughs drop tranquillity;
The peahens dance on a smooth lawn,
A parrot sways upon a tree,
Raging at his own image in the enamelled sea.
Here we will moor our lonely ship
And wander ever with woven hands,
Murmuring softly lip to lip,
Along the grass, along the sands,
Murmuring how far away are the unquiet lands:
How we alone of mortals are
Hid under quiet boughs apart,
While our love grows an Indian star,
A meteor of the burning heart,
One with the tide that gleams, the wings that gleam and dart,
The heavy boughs, the burnished dove
That moans and sighs a hundred days:
How when we die our shades will rove,
When eve has hushed the feathered ways,
With vapoury footsole by the water's drowsy blaze.
Индиец своей возлюбленной.
Остров грезит в лучах золотых,
Деревья роняют покой;
Павы танцуют в лугах густых,
На ветке сидит попугай голубой,
На свое отраженье уставясь в воде морской.
Здесь наш корабль нашел причал,
Здесь мы бродили рука в руке,
Нежно губы в губы шепча,
В зеленой траве, в желтом песке,
Беспокойная наша земля была вдалеке.
Как были мы чужды жизни той,
Слушая в зарослях птичий хор,
Наша любовь взошла Индийской звездой,
Сердце пылало, как метеор,
В море летящий, в сверкающий пенный прибой.
Белый голубь в лесу густом,
Что вздыхает и стонет сто дней в году:
Здесь будут бродить наши тени, когда умрем,
Когда наш путь оперенный прервут на ходу,
В облаке брызг у сверкающих волн в сонном бреду.
290902
The Heart Of The Woman. William Batler Yeats (1865 - 1939)
O WHAT to me the little room
That was brimmed up with prayer and rest;
He bade me out into the gloom,
And my breast lies upon his breast.
O what to me my mother's care,
The house where I was safe and warm;
The shadowy blossom of my hair
Will hide us from the bitter storm.
O hiding hair and dewy eyes,
I am no more with life and death,
My heart upon his warm heart lies,
My breath is mixed into his breath.
Сердце женщины.
О что мне комната моя:
Молитва, отдых, тишина;
Из-за него во мраке я,
Обнявшись, мы лежим без сна.
О что мне матушкин укор
И дом с его теплом забот;
Моих волос густых шатер
Укроет от любых невзгод.
В тени волос и в свете глаз,
И жизнь и смерть ушли на дно;
Мы с ним лежим, душой слиясь,
Смешав дыхание в одно.
171002
The Choice
The intellect of man is forced to choose
perfection of the life, or of the work,
And if it take the second must refuse
A heavenly mansion, raging in the dark.
When all that story's finished, what's the news?
In luck or out the toil has left its mark:
That old perplexity an empty purse,
Or the day's vanity, the night's remorse.
Выбор.
Для счастия работу или жизнь
Ты выбираешь с думой на лице,
И если первое, то откажись
От мыслей о сверкающем дворце.
Удачен или нет, как ни кружись,
Какой итог останется в конце?
Пустого кошелька немой позор,
Тщеславье полдня, полночи укор.
231002
Swift's Epitaph
SWIFT has sailed into his rest;
Savage indignation there
Cannot lacerate his breast.
Imitate him if you dare,
World-besotted traveller; he
Served human liberty.
Свифт уж с нами не живет;
Гнев, что так его тревожил,
Грудь ему не разорвет.
Подражай ему, прохожий,
Коль отважен духом; он
Был в свободу лишь влюблен.
Imitated From The Japanese
A MOST astonishing thing -
Seventy years have I lived;
(Hurrah for the flowers of Spring,
For Spring is here again.)
Seventy years have I lived
No ragged beggar-man,
Seventy years have I lived,
Seventy years man and boy,
And never have I danced for joy.
Самое удивительное -
Я прожил семьдесят лет;
(Ура весенним цветам,
Ибо Весна снова здесь.)
Семьдесят лет я прожил
Не как последний нищий,
Семьдесят лет я прожил,
Семьдесят лет мальчиком и мужчиной,
И никогда я не плясал от радости.
300902
III The Mermaid
A mermaid found a swimming lad,
Picked him for her own,
Pressed her body to his body,
Laughed; and plunging down
Forgot in cruel happiness
That even lovers drown.
Русалка.
Плывущий юноша был
Красою русалки тронут,
Прижимаясь телом к нему,
Cмеясь, погружаясь в омут,
Она забыла в жестоком блаженстве,
Что даже любимые тонут.
091002
I First Love
THOUGH nurtured like the sailing moon
In beauty's murderous brood,
She walked awhile and blushed awhile
And on my pathway stood
Until I thought her body bore
A heart of flesh and blood.
But since I laid a hand thereon
And found a heart of stone
I have attempted many things
And not a thing is done,
For every hand is lunatic
That travels on the moon.
She smiled and that transfigured me
And left me but a lout,
Maundering here, and maundering there,
Emptier of thought
Than the heavenly circuit of its stars
When the moon sails out.
Первая любовь.
Хотя любима, как луна,
Красот убийственных среди,
Она ходила и краснела,
И попадалась на пути,
Пока не понял: это тело -
Сплошное сердце во плоти.
Но лишь коснулся я груди,
Нашел я камень там на дне,
Чего я только ни пытался -
Все было не под силу мне,
Ведь каждая рука - безумец,
Что сонно бродит по луне.
Ее улыбкою сражен,
Я оставался, как дурак,
Туда-сюда, как заведенный,
Бродить без мысли просто так -
Вот так блуждают в небе звезды,
Когда луна плывет во мрак.
091002
Death
NOR dread nor hope attend
A dying animal;
A man awaits his end
Dreading and hoping all;
Many times he died,
Many times rose again.
A great man in his pride
Confronting murderous men
Casts derision upon
Supersession of breath;
He knows death to the bone -
Man has created death.
Без надежды и страха свой век
Кончает зверь или птаха;
Ждет свою смерть лишь человек
С надеждой и страхом.
Умирал он уже не раз
И не раз поднимался снова.
Силой своей гордясь,
Крепчая в борьбе суровой,
Усмехается он хитро
Духу жизни, ее круговерти;
Ему знакомо смерти нутро -
Человек сам создатель смерти.
An Acre Of Grass
PICTURE and book remain,
An acre of green grass
For air and exercise,
Now strength of body goes;
Midnight, an old house
Where nothing stirs but a mouse.
My temptation is quiet.
Here at life's end
Neither loose imagination,
Nor the mill of the mind
Consuming its rag and bonc,
Can make the truth known.
Grant me an old man's frenzy,
Myself must I remake
Till I am Timon and Lear
Or that William Blake
Who beat upon the wall
Till Truth obeyed his call;
A mind Michael Angelo knew
That can pierce the clouds,
Or inspired by frenzy
Shake the dead in their shrouds;
Forgotten else by mankind,
Акр травы.
Картина и книга еще,
Да акр зеленой травы
Для прогулок и упражнений
Теперь, когда изменяют силы;
Полночь, стар и пустынен дом,
Только мышка шевелится в нем.
Желанья мои спокойны
Здесь под занавес жизни,
Воображенье молчит,
Мельница-ум, зерна мыслей
Перемалывая опять и опять,
Не может правды понять.
В старческом исступлении
Должен я себя переделать,
Пока я не стану Тимоном и Лиром,
Или же Уилльямом Блейком,
Кто биться был даже о стену готов,
Только бы правды услышать зов;
Микельанджелло знал, что ум,
Который может пронзить облака,
Или с воодушевлением и исступлением
В могилах мертвых потрясть,
Над человечеством не имеет власть пока.
031002
A Dream Of Death. William Batler Yeats (1865 - 1939) .
I DREAMED that one had died in a strange place
Near no accustomed hand,
And they had nailed the boards above her face,
The peasants of that land,
Wondering to lay her in that solitude,
And raised above her mound
A cross they had made out of two bits of wood,
And planted cypress round;
And left her to the indifferent stars above
Until I carved these words:
She was more beautiful than thy first love,
But now lies under boards.
Мысль о смерти.
Она умерла в стороне чужой
От дружеских рук вдали,
Забили гроб над ее головой
Жители той земли;
Дивясь, как удел ее одинок,
Они по домам разбрелись,
Оставив крест из пары досок
И у холма кипарис;
Мерцали звезды бесстрастно во мгле
И я начертал слова:
Она была лучше всех на земле
И вот лежит, нежива.
250902
A Cradle Song. William Batler Yeats (1865 - 1939) .
THE angels are stooping
Above your bed;
They weary of trooping
With the whimpering dead.
God's laughing in Heaven
To see you so good;
The Sailing Seven
Are gay with His mood.
I sigh that kiss you,
For I must own
That I shall miss you
When you have grown.
Колыбельная.
Ангелы слетелись
На твое лицо;
Им уж надоели
Стоны мертвецов.
Бог смеется в кущах
Счастью твоему;
Семеро плывущих
Молятся ему.
Прикоснусь устами
И чуть-чуть вздохну;
Как ты взрослым станешь,
По тебе взгрустну.
250902
The Rose Of The World . William Batler Yeats (1865 - 1939) .
WHO dreamed that beauty passes like a dream?
For these red lips, with all their mournful pride,
Mournful that no new wonder may betide,
Troy passed away in one high funeral gleam,
And Usna's children died.
We and the labouring world are passing by:
Amid men's souls, that waver and give place
Like the pale waters in their wintry race,
Under the passing stars, foam of the sky,
Lives on this lonely face.
Bow down, archangels, in your dim abode:
Before you were, or any hearts to beat,
Weary and kind one lingered by His seat;
He made the world to be a grassy road
Before her wandering feet.
Роза мира.
Кто бы хотел расстаться с красотою?
С той розой губ, где спит печаль сама,
Печаль, что непостижна для ума;
Похоронили с пышным блеском Трою,
Детей же Усны поглотила тьма.
Мы вместе с миром трудовым уходим:
Меж душ людских, чей зыбок так оплот,
Как бледных вод, когда зима грядет,
Под звездами на пенном небосводе,
Печальный образ все еще живет.
Склонись, архангел, в свете пребыванья,
Еще до жизни, до начала дней,
Усталый, думал Тот, кто всех умней;
Он сделал мир дорогой упованья
Для стоп ее, шагающих по ней.
011002
The Rose Of Peace. William Batler Yeats (1865 - 1939).
IF Michael, leader of God's host
When Heaven and Hell are met,
Looked down on you from Heaven's door-post
He would his deeds forget.
Brooding no more upon God's wars
In his divine homestead,
He would go weave out of the stars
A chaplet for your head.
And all folk seeing him bow down,
And white stars tell your praise,
Would come at last to God's great town,
Led on by gentle ways;
And God would bid His warfare cease,
Saying all things were well;
And softly make a rosy peace,
A peace of Heaven with Hell.
Роза мира.
О, если б на тебя у врат
Взглянул архангел Михаил,
Когда сойдутся рай и ад,
Он обо всем бы позабыл.
О войнах больше не скорбя,
Укрывшись тут же в свой чертог,
Он сплел бы чудный для тебя
Звездами вытканный венок.
И люди, видя, как он рад,
Как звезды все хвалу поют,
Пошли бы сразу в Божий град
Прочь от своих греховных пут.
И прекратил бы войны Бог,
Промолвив тихо: "Быть сему."
И, взявши розовый цветок,
Он помирил бы свет и тьму.
021002
The Rose Of Battle. William Batler Yeats (1865 - 1939).
ROSE of all Roses, Rose of all the World!
The tall thought-woven sails, that flap unfurled
Above the tide of hours, trouble the air,
And God's bell buoyed to be the water's care;
While hushed from fear, or loud with hope, a band
With blown, spray-dabbled hair gather at hand,
Turn if you may from battles never done,
I call, as they go by me one by one,
Danger no refuge holds, and war no peace,
For him who hears love sing and never cease,
Beside her clean-swept hearth, her quiet shade:
But gather all for whom no love hath made
A woven silence, or but came to cast
A song into the air, and singing passed
To smile on the pale dawn; and gather you
Who have sougft more than is in rain or dew,
Or in the sun and moon, or on the earth,
Or sighs amid the wandering, starry mirth,
Or comes in laughter from the sea's sad lips,
And wage God's battles in the long grey ships.
The sad, the lonely, the insatiable,
To these Old Night shall all her mystery tell;
God's bell has claimed them by the little cry
Of their sad hearts, that may not live nor die.
Rose of all Roses, Rose of all the World!
You, too, have come where the dim tides are hurled
Upon the wharves of sorrow, and heard ring
The bell that calls us on; the sweet far thing.
Beauty grown sad with its eternity
Made you of us, and of the dim grey sea.
Our long ships loose thought-woven sails and wait,
For God has bid them share an equal fate;
And when at last, defeated in His wars,
They have gone down under the same white stars,
We shall no longer hear the little cry
Of our sad hearts, that may not live nor die.
Роза битвы.
О Роза всего Мира, Роза Роз!
Высокий парус мысли между гроз,
На волнах лет, поднятый против бурь,
И божий глас над морем жизни - буй.
То страхом, то надеждою томим,
Дай отдых бурным помыслам своим,
От битв, толпой идущих в эту жизнь,
Еще не совершенных, откажись,
Тому, кому любовь дарит свой свет,
В беде, войне,- спасенья, мира, нет,
Близ очага ее царит покой,
Но тех возьми, кто и в любви такой
Молчанья не обрел, иль кто нашел
Для песни звук и с песнею ушел
В зарю, смеясь; или возьми людей,
Кто ищет больше, чем росы, дождей,
Иль солнца и луны, и звезд во мгле,
Иль смеха и веселья на земле,
Иль, кто придя с печальных губ морских,
Ведет бои на кораблях стальных.
Отчаянным и одиноким Ночь
Все свои тайны рассказать не прочь,
Бог в их сердцах рождает смутный зов,
Что к жизни, как и к смерти, не готов.
О Роза всего Мира, Роза Роз!
Пришла ты также в гавань грусти, слез,
Чей темен блеск, и колокола звон
Взывает к нам, и нежит сердце он.
Прекрасное, печаль в себе любя,
Из нас, из моря создало тебя.
Поникли паруса без мысли и борьбы,
Бог кораблям не даст одной судьбы;
В Его сражениях, что в мир идут,
Под тем же небом все они падут,
Мы не услышим в нашем сердце зов,
Что к жизни, как и к смерти, не готов.
031002
The Poet Pleads With The Elemental Powers
THE Powers whose name and shape no living creature knows
Have pulled the Immortal Rose;
And though the Seven Lights bowed in their dance and wept,
The Polar Dragon slept,
His heavy rings uncoiled from glimmering deep to deep:
When will he wake from sleep?
Great Powers of falling wave and wind and windy fire,
With your harmonious choir
Encircle her I love and sing her into peace,
That my old care may cease;
Unfold your flaming wings and cover out of sight
The nets of day and night.
Dim powers of drowsy thought, let her no longer be
Like the pale cup of the sea,
When winds have gathered and sun and moon burned dim
Above its cloudy rim;
But let a gentle silence wrought with music flow
Whither her footsteps go.
Разговор поэта со стихиями.
Эти силы, которым ни формы, ни имени нет,
Явили Бессмертную Розу на свет;
Склонились, танцуя, в поклоне их семь сторон,
Спал Полярный Дракон,
Его тяжкие кольца сверкали во тьме, как слюда, -
Проснется ли он когда?
Великие силы ветра, огня и потока воды
Слились в звуковые ряды,
Любовь мою охватили сладкою песней своей
И отменили заботу мою о ней;
Раскройте жаркие крылья и улетайте, звеня,
Прочь от гнездовий ночи и дня.
Смутные силы сонной мысли моей с неуемной тоской,
Не быть ей бледною чашей морской,
Когда соберутся ветра и зажгутся солнце с луной
Над ее с облаками каймой;
Пускай вместе с музыкой льется мягкая тишина,
Пока поступь ее слышна.
301002
To His Heart, Bidding It Have No Fear
BE you still, be you still, trembling heart;
Remember the wisdom out of the old days:
Him who trembles before the flame and the flood,
And the winds that blow through the starry ways,
Let the starry winds and the flame and the flood
Cover over and hide, for he has no part
With the lonely, majestical multitude.
С просьбой к сердцу не бояться.
Спокойнее, сердце, не бойся беды;
Помни мудрость из прошлых дней:
Кто боится огня и большой воды,
Неистовых ветров звездных путей,
Дает им скрытую власть над собой,
Ибо не слит он с Природой самой,
С ее волшебством всей душою своей.
291002
The Lamentation Of The Old Pensioner
ALTHOUGH I shelter from the rain
Under a broken tree,
My chair was nearest to the fire
In every company
That talked of love or politics,
Ere Time transfigured me.
Though lads are making pikes again
For some conspiracy,
And crazy rascals rage their fill
At human tyranny,
My contemplations are of Time
That has transfigured me.
There's not a woman turns her face
Upon a broken tree,
And yet the beauties that I loved
Are in my memory;
I spit into the face of Time
That has transfigured me.
ЖАЛОБЫ ПЕНСИОНЕРА.
Мне в дождь укрытье – дряхлый дуб
С редеющей листвой,
А помню – у огня сидел,
Где б ни был, всюду – свой;
Знал толк в политике, в любви…
Но я теперь - другой.
Вострят ребята пики вновь -
Знать, гнев их не остыл,
Плут в людях деспотизм клянет,
Растрачивая пыл;
Я, Время созерцая, стал
Не тем, кем раньше был.
Из женщин кто, на дряхлый дуб
Взглянув, прельстится им?
А ведь любил красавиц я,
Был ими я любим;
Я Времени плюю в лицо
За то, что стал другим.
The Valley Of The Black Pig
THE dews drop slowly and dreams gather: unknown spears
Suddenly hurtle before my dream-awakened eyes,
And then the clash of fallen horsemen and the cries
Of unknown perishing armies beat about my ears.
We who still labour by the cromlech on the shore,
The grey caim on the hill, when day sinks drowned in dew,
Being weary of the world's empires, bow down to you.
Master of the still stars and of the flaming door.
Долина Черной Свиньи.
На вечерней заре пробуждается в мыслях моя душа:
Будто вижу - летят неизвестно откуда острые пики,
Сшибаются кони, падают всадники, дикие крики
Чьих-то гибнущих армий стоят у меня в ушах.
Мы, кто работает у прибрежных из камня оград,
Серых идолов на холме, лишь умоется день росою,
Устав от мировых империй, склоняемся перед тобою,
Хозяин тишайших звезд и пламенеющих врат.
041102
The White Birds
I WOULD that we were, my beloved, white birds on the foam of the sea!
We tire of the flame of the meteor, before it can fade and flee;
And the flame of the blue star of twilight, hung low on the rim of the sky,
Has awaked in our hearts, my beloved, a sadness that may not die.
A weariness comes from those dreamers, dew-dabbled, the lily and rose;
Ah, dream not of them, my beloved, the flame of the meteor that goes,
Or the flame of the blue star that lingers hung low in the fall of the dew:
For I would we were changed to white birds on the wandering foam: I and you!
I am haunted by numberless islands, and many a Danaan shore,
Where Time would surely forget us, and Sorrow come near us no more;
Soon far from the rose and the lily and fret of the flames would we be,
Were we only white birds, my beloved, buoyed out on the foam of the sea!
Белые птицы.
Хочу, дорогая, чтобы белыми птицами мы были на пене моря!
Еще не погаснув, нас утомил огонь метеора;
Пламя вечерней звезды голубой, что уронил небосвод,
В наших сердцах пробудил печаль, которая не умрет.
Усталость исходит от этих мечтателей в росах: роз и лилий;
Мечтай, дорогая, не об огне метеора, что гаснет, или
Огне голубой звезды, что росам дарит искры своей красоты:
Хочу, чтобы мы превратились в белых птиц на вспененных волнах:
я и ты!
Меня осаждают призраки бесчисленных островов и берега
Данаана,
Где Время забудет нас и грусть не будет грозить непрестанно;
От лилий и роз, и дразнящих огней мы были бы там далеки,
Мы плыли бы белыми птицами по пенному морю, как поплавки.
081102
The Song Of Wandering Aengus
I WENT out to the hazel wood,
Because a fire was in my head,
And cut and peeled a hazel wand,
And hooked a berry to a thread;
And when white moths were on the wing,
And moth-like stars were flickering out,
I dropped the berry in a stream
And caught a little silver trout.
When I had laid it on the floor
I went to blow the fire aflame,
But something rustled on the floor,
And some one called me by my name:
It had become a glimmering girl
With apple blossom in her hair
Who called me by my name and ran
And faded through the brightening air.
Though I am old with wandering
Through hollow lads and hilly lands.
I will find out where she has gone,
And kiss her lips and take her hands;
And walk among long dappled grass,
And pluck till time and times are done
The silver apples of the moon,
The golden apples of the sun.
Песня бродячего поэта.
В густой орешник я пришел
Огонь сердечный остудить,
Я срезал веточку одну,
Повесил ягоду на нить;
Роилась в небе мошкара
И звезд кружилась карусель,
Я бросил ягоду в ручей,
Поймал блестящую форель.
Ее на землю положив,
Собрал я ветошь для огня,
Но чей-то голос на земле
Назвал по имени меня:
Форель, став девушкой-красой
С цветущим розовым венком,
Зовя по имени меня,
Исчезла в воздухе ночном.
Пускай состарюсь я, бродя
По разным долам и холмам,
Я все равно ее найду
И прикоснусь к ее губам;
Блуждая в травах и садах,
Сорву я, только срок придет,
И плод серебряной луны,
И золотого солнца плод.
101002
The Wild Old Wicked Man
BECAUSE I am mad about women
I am mad about the hills,'
Said that wild old wicked man
Who travels where God wills.
"Not to die on the straw at home.
Those hands to close these eyes,
That is all I ask, my dear,
From the old man in the skies.
Daybreak and a candle-end.
"Kind are all your words, my dear,
Do not the rest withhold.
Who can know the year, my dear,
when an old man's blood grows cold? '
I have what no young man can have
Because he loves too much.
Words I have that can pierce the heart,
But what can he do but touch?'
Daybreak and a candle-end.
Then Said she to that wild old man,
His stout stick under his hand,
"Love to give or to withhold
Is not at my command.
I gave it all to an older man:
That old man in the skies.
Hands that are busy with His beads
Can never close those eyes.'
Daybreak and a candle-end.
"Go your ways, O go your ways,
I choose another mark,
Girls down on the seashore
Who understand the dark;
Bawdy talk for the fishermen;
A dance for the fisher-lads;
When dark hangs upon the water
They turn down their beds.
Daybreak and a candle-end.
"A young man in the dark am I,
But a wild old man in the light,
That can make a cat laugh, or
Can touch by mother wit
Things hid in their marrow-bones
From time long passed away,
Hid from all those warty lads
That by their bodies lay.
Dayhreak and a candle-end.
"All men live in suffering,
I know as few can know,
Whether they take the upper road
Or stay content on the low,
Rower bent in his row-boat
Or weaver bent at his loom,
Horseman erect upon horseback
Or child hid in the womb.
Daybreak and a candlc-cnd.
"That some stream of lightning
From the old man in the skies
Can burn out that suffering
No right-taught man denies.
But a coarse old man am I,
I choose the second-best,
I forget it all awhile
Upon a woman's breast.'
Daybreak and a candlc-end.
Старый негодник.
"Люблю холмы, как женщин,
Схожу с ума. Вот так" -
Сказал негодник старый,
Бродяга из бродяг.
"Коль умереть - не дома
У близких на глазах;
Вот все, о чем прошу я
У старца в небесах".
Рассвет и свечи огарок.
"Добра ты, дорогая,
Добра и дальше будь.
Кто знает, дорогая,
Когда закончишь путь?
Юнец любовью занят,
И плоть ему - тюрьма;
А я слова имею
Для сердца и ума.
Рассвет и свечи огарок.
В ответ она сказала,
Достоинство храня:
"Давать любовь иль сдерживать -
Нет власти у меня.
Я старцу, что на небе,
Все отдала, любя,
Рукам, в которых четки,
Совсем не до тебя."
Рассвет и свечи огарок.
"Ну что ж, иди своим путем,
А я своим пойду;
На берегу с девчонками
Я ночку проведу;
Рыбачий сальный разговор
И танцы для ребят;
Как тьма повиснет над водой,
Кровати заскрипят".
Рассвет и свечи огарок.
"В потемках я, как молодой,
А днем я дряхлый весь,
Хоть надо мной смеются,
Но в этом сила есть,
Что с незапамятных времен
В крови рождала бунт,
А те прыщавые юнцы
Баклуши только бьют."
Рассвет и свечи огарок.
"Страдая, люди все живут
И понял я давно,
Взойдут они высоко,
Иль упадут на дно:
Ткачиха за своим станком,
Гребец в своем челне,
Ребенок в чреве матери,
Иль всадник на коне."
Рассвет и свечи огарок.
"Тот самый свет небесный,
Упав на землю, враз
Испепелит страданье,
Что так терзает нас;
Я ж груб и мне спасенье
Не светит впереди,
Забуду все на свете
У женщин на груди".
Рассвет и свечи огарок.
131102
William Batler Yeats (1865 - 1939)
Родился в Дублине, в семье художника, изучал живопись в Дублине. Основатель Ирландского театра. Собиратель и издатель ирландского фольклора. Сенатор Ирландского свободного государства (1922-28). Лауреат Нобелевской премии (1923). Автор пьес, рассказов, эссе о поэзии и театре и т.д.
He Wishes for the Cloths of Heaven
Had I the heavens' embroidered cloths,
Enwrought with golden and silver light,
The blue and the dim and the dark cloths
Of night and light and the half-light,
I would spread the cloths under your feet:
But I, being poor, have only my dreams;
I have spread my dreams under your feet;
Tread softly because you tread on my dreams.
Он желает небесную ткань.
Имел бы я неба шитую ткань,
В ней золотой и серебряный свет;
Синюю, серую, темную ткань,
Полночь и полдень и полусвет;
Постлал бы её под ноги тебе:
Всё богатство моё – мои мечты;
Я их расстелил под ноги тебе;
Мягко ступай - под ногами мечты.
040902
The Ragged Wood
O, hurry, where by water, among the trees,
The delicate-stepping stag and his lady sigh,
When they have looked upon their images
Would none had ever loved but you and I!
Or have you heard that sliding silver-shoed
Pale silver-proud queen-woman of the sky,
When the sun looked out of his golden hood?
O, that none ever loved but you and I!
O hurry to the ragged wood, for there
I will drive all those lovers out and cry
O, my share of the world, O, yellow hair!
No one has ever loved but you and I.
Холмистый лес.
Иди, где вода, где со вздохом любви
С подругой олень бредет сквозь кусты;
Взглянули они в отраженья свои, -
Никто не любил так, как я и ты!
Ты видел царицу, как вся в серебре
На туфельках гордо скользит с высоты?
Как в золоте солнце плывет по горе?
О, никто не любил так, как я и ты!
Иди же на холм, что лесом оброс,
Влюбленных вспугну я и крикну в листы:
"О, мир и душа! о, пламя волос !
Никто не любил так, как я и ты!
050902
Death
NOR dread nor hope attend
A dying animal;
A man awaits his end
Dreading and hoping all;
Many times he died,
Many times rose again.
A great man in his pride
Confronting murderous men
Casts derision upon
Supersession of breath;
He knows death to the bone -
Man has created death.
Cмерть.
Без надежды и страха свой век
Кончает зверь или птаха;
Ждет свою смерть лишь человек
С надеждой и страхом.
Умирал он уже не раз
И не раз поднимался снова.
Силой своей гордясь,
Крепчая в борьбе суровой,
Усмехается он хитро
Духу жизни, ее круговерти;
Ему знакомо смерти нутро -
Человек сам создатель смерти.
I First Love
THOUGH nurtured like the sailing moon
In beauty's murderous brood,
She walked awhile and blushed awhile
And on my pathway stood
Until I thought her body bore
A heart of flesh and blood.
But since I laid a hand thereon
And found a heart of stone
I have attempted many things
And not a thing is done,
For every hand is lunatic
That travels on the moon.
She smiled and that transfigured me
And left me but a lout,
Maundering here, and maundering there,
Emptier of thought
Than the heavenly circuit of its stars
When the moon sails out.
Первая любовь.
Хотя любима, как луна,
Красот убийственных среди,
Она ходила и краснела,
И попадалась на пути,
Пока не понял: это тело -
Сплошное сердце во плоти.
Но лишь коснулся я груди,
Нашел я камень там на дне,
Чего я только ни пытался -
Все было не под силу мне,
Ведь каждая рука - безумец,
Что сонно бродит по луне.
Ее улыбкою сражен,
Я оставался, как дурак,
Туда-сюда, как заведенный,
Бродить без мысли просто так -
Вот так блуждают в небе звезды,
Когда луна плывет во мрак.
091002
III The Mermaid
A mermaid found a swimming lad,
Picked him for her own,
Pressed her body to his body,
Laughed; and plunging down
Forgot in cruel happiness
That even lovers drown.
Русалка.
Плывущий юноша был
Красою русалки тронут,
Прижимаясь телом к нему,
Cмеясь, погружаясь в омут,
Она забыла в жестоком блаженстве,
Что даже любимые тонут.
091002
Swift's Epitaph
SWIFT has sailed into his rest;
Savage indignation there
Cannot lacerate his breast.
Imitate him if you dare,
World-besotted traveller; he
Served human liberty.
Эпитафия Свифту.
Свифт уж с нами не живет;
Гнев, что так его тревожил,
Грудь ему не разорвет.
Подражай ему, прохожий,
Коль отважен духом; он
Был в свободу лишь влюблен.
091002
V The Empty Cup
A crazy man that found a cup,
When all but dead of thirst,
Hardly dared to wet his mouth
Imagining, moon-accursed,
That another mouthful
And his beating heart would burst.
October last I found it too
But found it dry as bone,
And for that reason am I crazed
And my sleep is gone.
Пустая чаша.
Безумец, нашедший чашу с водой,
Чувствуя жажды гнет,
И рта своего не смочил, боясь,
Что луна его проклянет,
Стоит лишь сделать один глоток
И сердце его умрет.
Я в октябре тоже чашу нашел,
Как кость, была сухая она,
По этой причине безумен я
И ночи мои без сна.
121002
What Was Lost
I SING what was lost and dread what was won,
I walk in a battle fought over again,
My king a lost king, and lost soldiers my men;
Feet to the Rising and Setting may run,
They always beat on the same small stone.
Что потеряно.
Пою о потерях, побед боюсь
И снова, как прежде, веду бои,
Король и солдаты - потери мои;
Восход ли, Закат – куда ни пройдусь,
Ногами о мелкие камни бьюсь.
280902
The Pity Of Love.
A PITY beyond all telling
Is hid in the heart of love:
The folk who are buying and selling,
The clouds on their journey above,
The cold wet winds ever blowing,
And the shadowy hazel grove
Where mouse-grey waters are flowing,
Threaten the head that I love.
Жалость любви.
Жалость - невыразимо
В сердце любви моей:
Тучи бегущие мимо,
Торгующий сонм людей ,
Влажный холодный ветер,
Орешник в краю теней,
Воды в свинцовом свете, -
Угроза любви моей.
The Sorrow Of Love
THE brawling of a sparrow in the eaves,
The brilliant moon and all the milky sky,
And all that famous harmony of leaves,
Had blotted out man's image and his cry.
A girl arose that had red mournful lips
And seemed the greatness of the world in tears,
Doomed like Odysseus and the labouring ships
And proud as Priam murdered with his peers;
Arose, and on the instant clamorous eaves,
A climbing moon upon an empty sky,
And all that lamentation of the leaves,
Could but compose man's image and his cry.
Печаль любви.
На кровлях шум и ссоры воробьев,
Белеет высь от лунного сиянья,
И шум листвы, как музыка без слов, -
Ни человека, ни его стенанья.
И встала дева – скорбь в ее устах,
Как бы в слезах величие вселенной,
Обречена, как Одиссей в морях,
Горда, как царь Приам, им умерщвленный..
И встала, и на кровлях шум и крик,
И одинокость лунного сиянья,
И плач листвы явили в тот же миг
И человека и его стенанья
260902
When You Are Old.
WHEN you are old and grey and full of sleep,
And nodding by the fire, take down this book,
And slowly read, and dream of the soft look
Your eyes had once, and of their shadows deep;
How many loved your moments of glad grace,
And loved your beauty with love false or true,
But one man loved the pilgrim Soul in you,
And loved the sorrows of your changing face;
And bending down beside the glowing bars,
Murmur, a little sadly, how Love fled
And paced upon the mountains overhead
And hid his face amid a crowd of stars.
КОГДА ТЫ БУДЕШЬ СТАРОЙ
Когда, состарясь, и клонясь ко сну,
Ты сядешь с этой книгой у огня,
Припомни взор свой на закате дня
И глаз тенистых блеск, и глубину.
Сколь многие, кто истинно, кто нет,
Любили красоту твою, но был
Один, кто душу чистую любил,
В изменчивом лице печальный свет.
И, с грустью угли шевеля в золе,
Шепни любви, как быстро по горам
Она взлетела в небеса, и там
Лицо укрыла в звездной полумгле.
2709-02 -07
What Then?
HIS chosen comrades thought at school
He must grow a famous man;
He thought the same and lived by rule,
All his twenties crammed with toil;
"What then?' sang Plato's ghost. "What then?"
Everything he wrote was read,
After certain years he won
Sufficient money for his need,
Friends that have been friends indeed;
"What then?' sang Plato's ghost. " What then?'
All his happier dreams came true -
A small old house, wife, daughter, son,
Grounds where plum and cabbage grew,
poets and Wits about him drew;
"What then.?' sang Plato's ghost. "What then?'
The work is done,' grown old he thought,
"According to my boyish plan;
Let the fools rage, I swerved in naught,
Something to perfection brought';
But louder sang that ghost, "What then?'
Ну и что?
Друзья считали в школе тогда:
Он будет важным лицом;
Он думал так же и жил, как всегда,
Другие терпели бремя труда;
Дух Платона пел: "Ну и что?"
Все прочли, о чем он писал,
И так он добыл деньжат
Для себя, и для друзей своих,
Самых истинных и дорогих;
Дух Платона пел: "Ну и что?"
Осуществились его мечты:
Дети, жена, маленький дом,
Сливовый сад, капусты кусты,
Среди поэтов достиг высоты;
Дух Платона пел: "Ну и что?"
"Труд окончен" он поседел,
"Вот и все, о чем я мечтал;
Пусть кричат, что я плох, неумел,
Но что-то я сделать все же успел”.
Дух Платона пел: "Ну и что?"
280902
Summer and Spring.
We sat under an old thorn-tree
And talked away the night,
Told all that had been said or done
Since first we saw the light,
And when we talked of growing up
Knew that we'd halved a soul
And fell the one in t'other's arms
That we might make it whole;
Then peter had a murdering look,
For it seemed that he and she
Had spoken of their childish days
Under that very tree.
O what a bursting out there was,
And what a blossoming,
When we had all the summer-time
And she had all the spring!
Лето и весна.
Под старым деревом всю ночь
Вели мы разговор,
О жизни, нами прожитой
С рожденья до сих пор.
Отдав друг другу пол-души
В рассказах про житье,
Мы крепко-крепко обнялись,
Чтоб возвратить ее;
Я в раж вошел, поняв, что мы
Уже не первый раз,
Под этим деревом ведем
О детстве свой рассказ.
Какое чудо - годы те,
Как жизнь цвела, красна,
Когда все лето было - нам
И наша - вся весна!
161002
To Some I Have Talked With By The Fire
WHILE I wrought out these fitful Danaan rhymes,
My heart would brim with dreams about the times
When we bent down above the fading coals
And talked of the dark folk who live in souls
Of passionate men, like bats in the dead trees;
And of the wayward twilight companies
Who sigh with mingled sorrow and content,
Because their blossoming dreams have never bent
Under the fruit of evil and of good:
And of the embattled flaming multitude
Who rise, wing above wing, flame above flame,
And, like a storm, cry the Ineffable Name,
And with the clashing of their sword-blades make
A rapturous music, till the morning break
And the white hush end all but the loud beat
Of their long wings, the flash of their white feet.
Тому, с кем я говорил у огня.
Когда искал я ритмы Данаана,
Мне вспомнилось о той поре нежданно:
Склонясь, мы говорили у огня,
Что сонм теней таится в сердце дня,
В страстях людей, как мыши в мертвом древе;
В тех сумрачных умах, что носят в чреве
Вздох, где смешались радость и печаль,
Ведь, расцветая, их мечты едва ль
Добра и зла плоды в душе давали;
В тех множествах из пламени и стали,
Что рвутся в бой, как шторм, крыло к крылу,
Крича невыразимое во мглу,
Звон их мечей гремит на поле брани,
Как музыка, до самой ранней рани,
Когда все смолкнет и в пыли дорог -
Лишь крыльев шорох, да мельканье ног.
201002
Those Images.
WHAT if I bade you leave
The cavern of the mind?
There's better exercise
In the sunlight and wind.
I never bade you go
To Moscow or to Rome.
Renounce that drudgery,
Call the Muses home.
Seek those images
That constitute the wild,
The lion and the virgin,
The harlot and the child.
Find in middle air
An eagle on the wing,
Recognise the five
That make the Muses sing.
Образы.
Что если я скажу, -
Оставь ума игру?
Есть лучшее занятье
Под солнцем на ветру.
Я не скажу, езжай
До Рима иль Москвы.
Брось труд свой кропотливый
И Музу позови.
Ищи картины те,
Где мир во всей красе:
Девица или львица,
Иль ягода в росе.
Взгляни на небосвод,
На вольных птиц полет,
Отдайся власти чувства
И Муза запоет.
290902
The Unappeasable Host
THE Danaan children laugh, in cradles of wrought gold,
And clap their hands together, and half close their eyes,
For they will ride the North when the ger-eagle flies,
With heavy whitening wings, and a heart fallen cold:
I kiss my wailing child and press it to my breast,
And hear the narrow graves calling my child and me.
Desolate winds that cry over the wandering sea;
Desolate winds that hover in the flaming West;
Desolate winds that beat the doors of Heaven, and beat
The doors of Hell and blow there many a whimpering ghost;
O heart the winds have shaken, the unappeasable host
Is comelier than candles at Mother Mary's feet.
Непримиримый сонм.
Дети Данаана смеются в полусне,
Хлопают в ладоши, полузакрыв ресницы,
Их путь лежит на север, прилетит орлица
С мощными крылами, в сердце - лед и снег:
Мое дитя - в слезах, прижму к груди его,
И слышу глас могил, зовущий нас обоих,
Пустынных ветров плач над всплесками прибоя;
И ветров, что зовут на Запад огневой;
И ветров тех, стучащих в райский сон,
Стучащих к духам в ад, что стонут, как больные,
О сердце шаткое, свечей у ног Марии
Приятней все ж непримиримый сонм.
221002
The Two Trees.
BELOVED, gaze in thine own heart,
The holy tree is growing there;
From joy the holy branches start,
And all the trembling flowers they bear.
The changing colours of its fruit
Have dowered the stars with metry light;
The surety of its hidden root
Has planted quiet in the night;
The shaking of its leafy head
Has given the waves their melody,
And made my lips and music wed,
Murmuring a wizard song for thee.
There the Joves a circle go,
The flaming circle of our days,
Gyring, spiring to and fro
In those great ignorant leafy ways;
Remembering all that shaken hair
And how the winged sandals dart,
Thine eyes grow full of tender care:
Beloved, gaze in thine own heart.
Gaze no more in the bitter glass
The demons, with their subtle guile.
Lift up before us when they pass,
Or only gaze a little while;
For there a fatal image grows
That the stormy night receives,
Roots half hidden under snows,
Broken boughs and blackened leaves.
For ill things turn to barrenness
In the dim glass the demons hold,
The glass of outer weariness,
Made when God slept in times of old.
There, through the broken branches, go
The ravens of unresting thought;
Flying, crying, to and fro,
Cruel claw and hungry throat,
Or else they stand and sniff the wind,
And shake their ragged wings; alas!
Thy tender eyes grow all unkind:
Gaze no more in the bitter glass.
Два дерева.
Любимая, в сердце взгляни,
Растет в нем святое древо,
Листья дрожат, как огни,
Питает их радости чрево.
От блеска лучистых плодов
Небесные звезды мерцают,
Незримые корни стволов
Невидимо в ночь прорастают.
Неслышно трепещет листва,
Рождаются волны мелодий,
Сомкнувшись, мой слух и уста
Волшебную песню находят.
Юпитер проходит свой круг
Неведомых нам путей,
Кружась по спирали вокруг
Пламенных наших дней;
Крылатых сандалий ремни,
Волос потрясенные пряди,
Забота и нежность во взгляде:
Любимая, в сердце взгляни.
И демонов, ада исчадий,
В зеркале черном ты не ищи,
С отвагой и верой во взгляде
Их облика не трепещи;
Там образ растет роковой
Древа зла из ночи мглистой:
Ствол под снегом полуживой,
Обуглены ветви и листья.
Но сгинет все зло по весне
В пустотах зеркального ока,
Что создано было во сне
В минуту усталости Бога.
Там на голых ветвях сидят
Безумные вороны страсти,
Когтями скребут и кричат
Их злые голодные пасти;
Ветер нюхают впереди
Громко машут крылами; право!
Нежный твой взгляд станет отравой,
В черное зеркало не гляди.
061002
The Travail of Passion.
WHEN the flaming lute-thronged angelic door is wide;
When an immortal passion breathes in mortal clay;
Our hearts endure the scourge, the plaited thorns, the way
Crowded with bitter faces, the wounds in palm and side,
The vinegar-heavy sponge, the flowers by Kedron stream;
We will bend down and loosen our hair over you,
That it may drop faint perfume, and be heavy with dew,
Lilies of death-pale hope, roses of passionate dream.
Тяжелый труд страсти.
Когда из рая льются пламенные звуки
И страсть бессмертная теснит земную грудь,
Сердца истощены, уязвлены и путь
Наполнен горечью, пылают в ранах руки,
Жжет губка с уксусом , цветы у струй Кедрона;
Склонясь, мы волосы распустим на весу
В их легкий аромат, в тяжелую росу,
Надежды ропот, страсти пылкой стоны.
181002
The Spur
YOU think it horrible that lust and rage
Should dance attention upon my old age;
They were not such a plague when I was young;
What else have I to spur me into song.
Плеть.
Да плохо ли, что яростная страсть
Над стариком еще имеет власть?
И в юности она была - не плеть;
А чем еще себя заставить петь?
280902
The Song Of The Old Mother
I RISE in the dawn, and I kneel and blow
Till the seed of the fire flicker and glow;
And then I must scrub and bake and sweep
Till stars are beginning to blink and peep;
And the young lie long and dream in their bed
Of the matching of ribbons for bosom and head,
And their day goes over in idleness,
And they sigh if the wind but lift a tress:
While I must work because I am old,
And the seed of the fire gets feeble and cold.
Песня старой матери.
Проснусь на заре я, встав на колени,
Раздую огонь, подброшу поленья;
Мою, стираю, забочусь о хлебе,
Пока не зажгутся звезды на небе;
А молодые лежат все в постели
С мечтой о нарядах, а не о деле,
Слоняются днями праздно, без толку,
Вздыхая, лишь ветер тронет им челку:
Я же стара, но тружусь ежечасно,
Чтоб в доме искра огня не погасла.
241002
The Secret Rose
FAR-OFF, most secret, and inviolate Rose,
Enfold me in my hour of hours; where those
Who sought thee in the Holy Sepulchre,
Or in the wine-vat, dwell beyond the stir
And tumult of defeated dreams; and deep
Among pale eyelids, heavy with the sleep
Men have named beauty. Thy great leaves enfold
The ancient beards, the helms of ruby and gold
Of the crowned Magi; and the king whose eyes
Saw the pierced Hands and Rood of elder rise
In Druid vapour and make the torches dim;
Till vain frenzy awoke and he died; and him
Who met Fand walking among flaming dew
By a grey shore where the wind never blew,
And lost the world and Emer for a kiss;
And him who drove the gods out of their liss,
And till a hundred moms had flowered red
Feasted, and wept the barrows of his dead;
And the proud dreaming king who flung the crown
And sorrow away, and calling bard and clown
Dwelt among wine-stained wanderers in deep woods:
And him who sold tillage, and house, and goods,
And sought through lands and islands numberless years,
Until he found, with laughter and with tears,
A woman of so shining loveliness
That men threshed corn at midnight by a tress,
A little stolen tress. I, too, await
The hour of thy great wind of love and hate.
When shall the stars be blown about the sky,
Like the sparks blown out of a smithy, and die?
Surely thine hour has come, thy great wind blows,
Far-off, most secret, and inviolate Rose?
Таинственная роза.
Далекая, таинственная роза
В меня вошла навязчивою грезой,
Там, где в вине иль у святых мощей,
Ее искали те, кто в плен вещей,
Несбывшихся желаний не попали,
А сонные, открыв глаза едва ли,
Назвали красоту. Ее листы -
У древних в бороде, на золотых
Уборах магов; у царя, чьи очи
Прозрели руки на кресте воочью
В парах Друидов и зажгли огонь,
Пока не вспыхнул гнев и умер он;
Кто встретил Фанда в белом блеске света
На берегу, где не бывали ветры;
Кто за любовь оставил целый мир,
Кто выдворил богов из их квартир;
Постился и скорбел над мертвецами,
Пока цвело все поле матерями;
Кто отшвырнул корону и печаль,
Увлек с собой паяцев, бардов вдаль
Прочь от лесов, блуждания и пьянства;
Кто продал дом, имущество, убранство;
Кто земли все и страны обошел,
Пока, смеясь и плача, не нашел
Одну жену, красою небывалой,
Что локоном своим околдовала
Сердец немало. Жду и я твои
Порывы ненависти и любви.
Когда же звезды вспыхнут в далях вечных,
Как искры из-под молотов кузнечных?
Твой час пришел, час бурь, ветров и гроз,
О,тайная, из самых тайных роз!
281002
The Second Coming
W. B. Yeats -------------------------------------------------------------------------------
Turning and turning in the widening gyre
The falcon cannot hear the falconer;
Things fall apart; the centre cannot hold;
Mere anarchy is loosed upon the world,
The blood-dimmed tide is loosed, and everywhere
The ceremony of innocence is drowned;
The best lack all conviction, while the worst
Are full of passionate intensity.
Surely some revelation is at hand;
Surely the Second Coming is at hand.
The Second Coming! Hardly are those words out
When a vast image out of Spiritus Mundi
Troubles my sight: somewhere in sands of the desert
A shape with lion body and the head of a man,
A gaze blank and pitiless as the sun,
Is moving its slow thighs, while all about it
Reel shadows of the indignant desert birds.
The darkness drops again; but now I know
That twenty centuries of stony sleep
Were vexed to nightmare by a rocking cradle,
And what rough beast, its hour come round at last,
Slouches towards Bethlehem to be born?
Второе Пришествие.
За кругом круг - вращение все шире,
Хозяина уже не слышит сокол;
Распалось все; держать не может центр;
Анархия распространилась в мире,
Прибой окрашен кровью и повсюду
Невинности утоплен ритуал;
Добро лишилось веры, зло же силы
Наполнилось и страсти убежденья.
Все ближе, ближе светопреставленье;
Уже грядет Пришествие Второе.
Пришествие Второе! Что слова!
Когда мой взор тревожит образ Духа
Великого: где-то в песках пустыни
Лев страшный с головою человека,
Взгляд его пуст, безжалостен, как солнце,
Едва он движется, а вкруг него
Мелькают тени возмущенных птиц.
Тьма опускается; но знаю, знаю я,
Двадцать веков сон этот беспробудный
Пугал кошмар младенца в колыбели,
И что ж теперь, в час грозный зверя,
Горбатые родятся в Бетлхеме?
211002
The Rose Tree
"O words are lightly spoken",
said Pearse to Connolly;
"Maybe a breath of polite words
Has withered our Rose Tree;
Ore maybe but a wind that blows
Across the bitter sea."
"It needs to be but watered",
James Connolly replied,
"To make the green come out again
And spread on every side,
And shake the blossom from the bud
To be the garden's pride."
But where can we draw water",
Said Pearse to Connolly,
"When all the wells are parched away?
O plain as plain can be
There's nothing but our own red blood
Can make a right Rose Tree."
Розовый куст.
"Легко нам слово молвить",
Пирc Конноли сказал;
"От слов приятных, видно,
Куст розовый завял;
Или от ветра горького,
Что гонит с моря вал.
"Куст поливать бы надо," -
Джеймс Конноли изрек,
”Чтоб зелень появилась
И в рост пошел цветок,
Чтоб лепестком опавшим
Сад бы гордиться мог".
"Но где, скажи, взять воду?"
Пирс тихо произнес,
"Когда колодцы все сухи,
В них ни воды, ни слез.
Лишь кровью красной мы взрастим
Кустарник алых Роз".
201002
The Lover's Song
BIRD sighs for the air,
Thought for I know not where,
For the womb the seed sighs.
Now sinks the same rest
On mind, on nest,
On straining thighs.
Птица рвется летать,
Мысль – куда, не понять,
Семя о лоне грустит.
Ныне в покое все и везде:
Мысль – в уме, птица – в гнезде,
Семя во чреве спит.
280902
The Lover Tells Of The Rose In His Heart
ALL things uncomely and broken, all things worn out and old,
The cry of a child by the roadway, the creak of a lumbering cart,
The heavy steps of the ploughman, splashing the wintry mould,
Are wronging your image that blossoms a rose in the deeps of my
heart.
The wrong of unshapely things is a wrong too great to be told;
I hunger to build them anew and sit on a green knoll apart,
With the earth and the sky and the water, re-made, like a casket of gold
For my dreams of your image that blossoms a rose in the deeps of my heart.
Влюбленный о розе в своем сердце.
Все плохо и все изломано, изношено и старо:
Скрип деревянной телеги, ребенка горькие слезы,
Поступь тяжелая пахаря, слякоть и снег у дорог -
Все искажает в сердце моем твой образ цветущей розы.
Форм искаженных, явлений не выразить ложных строк;
Я хочу на зеленом холме выстроить заново эти грезы,
С небом, землей и водой воссоздать, как золотой чертог,
Ради того, чтобы в сердце моем жил твой образ цветущей розы.
Cонет 1. Чарльз Сорлей.
SAINTS have adored the lofty soul of you.
Poets have whitened at your high renown.
We stand among the many millions who
Do hourly wait to pass your pathway down.
You, so familiar, once were strange: we tried
To live as of your presence unaware.
But now in every road on every side
We see your straight and steadfast signpost there.
I think it like that signpost in my land
Hoary and tall, which pointed me to go
Upward, into the hills, on the right hand,
Where the mists swim and the winds shriek and blow,
A homeless land and friendless, but a land
I did not know and that I wished to know.
Твой дух высокий покорил святых.
Поэтов мощью вдохновил огромной.
Милльоны глаз, и были мы средь них,
Глядели вслед, как ты ступаешь скромно.
Знакомый незнакомец: тщетно всяк
Пытался жить, забывшись хоть немного.
Но всюду ты, как придорожный знак,
Прямой нам путь указываешь строго.
Такой же знак есть на земле моей;
Подскажет он дорогу без обмана
Вверх по холмам, направо, где ручей,
Где дуют ветры в облаках тумана.
Бездонная земля, без дома и друзей,
Что так влечет к познанью неустанно.
Сонет 2. Чарльз Х. Сорлей.
Such, such is Death: no triumph: no defeat:
Only an empty pail, a slate rubbed clean,
A merciful putting away of what has been.
And this we know: Death is not Life effete,
Life crushed, the broken pail. We who have seen
So marvellous things know well the end not yet.
Victor and vanquished are a-one in death:
Coward and brave: friend, foe. Ghosts do not say,
"Come, what was your record when you drew breath?"
But a big blot has hid each yesterday
So poor, so manifestly incomplete.
And your bright Promise, withered long and sped,
Is touched; stirs, rises, opens and grows sweet
And blossoms and is you, when you are dead.
Триумф для смерти – то же пораженье:
Сосуд порожний, стертая слюда,
Уход всего, что было, в никуда.
И все же смерть – не жизни истощенье
И не исчезновенье без следа,
А лишь прощанье и всего прощенье.
Победа ль, пораженье – все не в счет.
Смельчак ты или трус - кто спросит строго:
“Где жизни всей грехов твоих отчет”?
А в каждом дне вчерашнем их так много!
И каждый день так содержаньем пуст!
Жизнь – это семя, рвущееся к свету:
Растет, цветет и - распустился куст .
И это – ты, когда тебя уж нету.
О любви. Филип Айрес.
Philip Ayres (1638-1712)
Of Love
If Love it be not, what is this I feel?
If it be Love, what Love is, fain I'd know?
If good, why the effects severe and ill?
If bad, why do its torments please me so?
If willingly I burn, should I complain?
If 'gainst my will, what helps it to lament?
Oh living Death! oh most delightful pain!
How comes all this, if I do not consent?
If I consent, 'tis madness then to grieve;
Amidst these storms, in a weak boat I'm tost
Upon a dangerous sea, without relief,
No help from Reason, but in Error lost.
Which way in this distraction shall I turn,
That freeze in Summer, and in Winter burn?
Раз это не любовь, то что тогда?
А раз любовь, то в чем любви загадка?
Коль хороша, зачем же в ней беда?
А коль плоха, зачем так мучит сладко?
Коль жгу себя я сам, о чем жалеть?
А коль не сам, любой укор напрасен.
О смерть живая! Сладостная плеть!
Как можешь быть, когда я не согласен?
А коль согласен, плакать смысла нет
Средь этих бурь, в челне своем качаясь
По морю грозному, где много бед,
В безумствах и блужданиях отчаясь.
Какой мне путь избрать в любви самой,
Что летом леденит и жжет зимой?
Сад любви. Филип Айрес.
Philip Ayres (1638-1712)
Love's Garden: Translated from Girolamo Preti
I to Love's garden came, with my attire
Was wove with herbs of Hope, and of Desire,
Branches of Trouble too by me were worn,
Whose flowers and fruit were Prejudice and Scorn.
'Twas wall'd with Pain, and Anguish round about,
And from a thousand places issu'd out
Water of Grief and Air of Sighs, beside
Deceit and Cruelty, did there reside.
Pride was the Keeper; and to cultivate
Was Jealousy who still with mortal Hate,
Tare up my happiness ere it could grow;
Whilst, like a madman, thus I strive to sow,
Under the shadow of a thought that's kind,
I plough in stone, dig water, stop the wind.
Пришел я в сад Любви, мои одежды
Сплелись из трав желанья и надежды,
Презренья и невежества плоды
Цвели в ветвях тревоги и беды,
И боль, и гнев переплетались дивно,
Со всех сторон сочились непрерывно
Потоки сожалений, горьких слез,
Жестокости, обмана и угроз.
Правитель - Гордость и хранитель чести -
Слепая Ревность с Ненавистью вместе
Срывали счастья моего цветы,
Пока безумно я растил кусты.
В тени подобных мыслей без просвета
Пахал я камни, шел я против ветра.
Прелюдия: Любви. Просьба: Любви. Противоречивость любви. Филип Айрес.
The Proem: To Love
Let others sing of Mars, and of his train,
Of great exploits, and honourable scars,
The many dire effects of Civil Wars,
Death's triumphs, and encomiums of the slain.
I sing the conflicts I myself sustain,
With her (Great Love) the cause of all my cares,
Who wounds with looks, and fetters with her hairs.
This mournful tale requires a tragic strain.
Eyes were the Arms, did first my Peace control,
Wounded by them, a source of Tears there sprung,
Running like blood from my afflicted soul;
Thou Love, to whom this conquest does belong,
Leave me at least the comfort to condole,
And as thou wound'st my Heart, inspire my Song.
Прелюдия: Любви.
Другим оставлю право петь о Марсе,
О подвигах и шрамах боевых,
О страшных бедах, ранах роковых,
Триумфах смерти и ее гримасах.
Я буду петь любовные романсы,
О битвах в сердце, о Любви Великой,
Что ранит взглядом, локоном и ликом.
Слова любви печальны и прекрасны.
Глаза сильнее армий, в их плену,
Израненный, кровавыми слезами
Я истекал; я проиграл войну
И лишь Любви торжествовало знамя.
Утешь хоть тем, прошу я у Любви,
Что, сердце ранив, песню вдохнови.
The Request: To Love
O Love, who in my breast's most noble part,
Didst that fair Image lodge, that Form Divine,
In whom the sum of Heavenly Graces shine,
And there ingrav'dst it with thy golden dart.
Now, mighty Workman! Help me by thy art,
(Since my dull pen trembles to strike a line)
That I on paper copy the design,
By thee express'd so lively in my heart.
Lend me, when I this great attempt do try,
A feather from thy wings, that whilst to write,
My hand's employ'd, my thoughts may soar on high;
Thy Torch, which fires our hearts and burns so bright,
Просьба: Любви.
О ты, Любовь, что в грудь мою вложила
Прекрасный образ, формы неземной,
Где все свои гармонии сложила,
Вписав их сущность буквой золотой.
Творец небес! Дай силу и отвагу,
(Мое перо измучено борьбой),
Чтоб мог перенести я на бумагу
Во мне запечатленное тобой.
Дай мне в награду за мои усилья
Одно перо из твоего крыла,
Чтоб слушалась рука, мечты парили
И твой огонь сжигал меня дотла.
Love's Contrariety
I make no war, and yet no peace have found,
With heat I melt, when starv'd to death with cold.
I soar to Heav'n, while grovelling on the ground,
Embrace the world, yet nothing do I hold.
I'm not confin'd, yet cannot I depart,
Nor loose the chain tho' not a captive led;
Love kills me not, yet wounds me to the heart,
Will neither have m' alive, nor have me dead.
Being blind, I see; not having voice, I cry:
I wish for Death, while I of Life make choice;
I hate myself, yet love you tenderly;
Do feed of tears, and in my grief rejoice.
Thus, Cynthia, all my health is but disease;
Both life and death do equally displease.
Противоречивость любви.
Не жду войны, но мира нет во мне,
Горю в огне, от холода страдая.
Молю я небо, стоя на земле,
Я обнял все, ничем не обладая.
Не в клетке я, но не могу уйти,
Не пленник, но в цепях схожу с ума я;
Любовь - не яд, но жжет огнем в груди,
Ни мертвым, ни живым не принимая.
Слепой, но зрю, бесгласный, но кричу,
Желая смерти, вновь за жизнь цепляюсь;
Презрев себя, одну тебя хочу;
Лью слезы я и в горе улыбаюсь.
Я болен, Синция, я весь в огне,
Но жизнь и смерть равно противны мне.
Решение. Размышление о жизни человеческой. Филип Айрес.
The Resolution: A Sonnet of Petrarch out of Italian
O Time! Oh rolling Heavens, that fly so fast,
And cheat us mortals ignorant and blind!
Oh fugitive Day, swifter than bird or wind!
Your frauds I see, by all my suff'rings past.
But pardon me, 'tis I myself must blame,
Nature that spreads your wings, and makes you fly,
To me gave eyes, that I my ills might spy:
Yet I retain'd them to my grief, and shame.
Time was I might, and Time is still I may
Direct my steps in a securer way,
And end this sad infinity of ill;
Yet 'tis not from thy yoke, O Love, I part,
But the effects; I will reclaim my heart:
Virtue's no chance, but is acquir'd by skill.
О Время! Небо! что всего превыше
И дурит нас, невежд, слепцов, тупиц!
О беглый день, быстрей ветров и птиц!
Сквозь годы мук легко обман твой вижу.
Но нет! Я каюсь. Я не прав. Природа
Тебя снабдила крыльями - взлететь,
Меня же зреньем - зло в себе узреть,
А я гляжу лишь на свои невзгоды.
Еще мне есть, есть время повернуть
Свои шаги на безопасный путь,
И кончить зла тупую бесконечность;
Не от тебя, Любовь, я отвращусь -
От ран твоих; я к правде возвращусь:
Дается пониманьем человечность.
A Contemplation on Man's Life. Out of Spanish
Vile Composition, Earth inspir'd with breath,
Man, that at first wert made of dust and tears,
And then by law divine condemn'd to death;
When wilt thou check thy lusts in their careers?
Change all thy mirth to sorrow, and repent,
That thou so often didst just Heav'n offend,
Deplore thy precious hours so vainly spent,
If thou wilt 'scape such pains as have no end.
The gaping grave expects thee as its right,
'Tis a strait place, but can contain with ease,
Honour, Command, Wealth, Beauty, and Delight,
And all that does our carnal senses please.
Only th' immortal soul can never die,
Therefore on that thy utmost care employ.
О Человек! Смесь воздуха и пыли,
Земная плоть из влаги и костей,
Ты осужден, твой путь ведет к могиле;
Избавь себя от пагубы страстей!
Дни проводи печально, а не праздно,
И, Небо впредь не думай обижать;
Оплачь те дни, что тратил так напрасно,
Коль хочешь вечной муки избежать.
Могилы зев тебе грозит и, право,
Пускай он тесен - все в него войдет:
Богатство, Власть и Слава, и Почет, -
Всех удовольствий чувственных отрава.
Одна Душа лишь не умрет вовек
И ей отдай все силы, Человек!
Платоническая Любовь. Филип Айрес.
Platonic Love
Chaste Cynthia bids me love, but hope no more,
Ne'er with enjoyment,--which I still have strove
T' obey, and ev'ry looser thought reprove;
Without desiring her, I her adore.
What human passion does with tears implore,
The intellect enjoys, when 'tis in love
With the eternal soul, which here does move
In mortal closet, where 'tis kept in store.
Our souls are in one mutual knot combin'd,
Not common passion, dull and unrefin'd;
Our flame ascends, that smothers here below:
The body made of earth, turns to the same,
As Soul t' Eternity, from whence it came;
My Love's immortal then, and mistress too.
Любви бесстрастной Цинция святая
Ждет от меня - старался я, как мог,
Пресек любой на вольности намек;
Ее я не желаю, обожая.
Что страсть людская молит со слезами,
Имеет разум, душу возлюбя,
Бессмертную, которая себя
Хранит в столь ненадежном, хрупком храме.
Мы связаны душой одним узлом -
Не страсти хмель с ее нечистым злом .
Чист наш огонь, а тот чадит заметно:
Земное канет в землю, не дыша,
Вольется в Вечность Вечная Душа;
Моя Любовь, как и ее, бессмертна.
Хрупкость жизни человеческой. Филип Айрес.
Philip Ayres (1638-1712)
The Frailty of Man's Life
The life we strive to lengthen out,
Is like a feather rais'd from ground,
Awhile in air 'tis tost about,
And almost lost as soon as found;
If it continue long in sight,
'Tis sometimes high and sometimes low,
Yet proudly aims a tow'ring flight,
To make the more conspicuous show.
The air with ease its weight sustains,
Since 'tis by Nature light, and frail;
Seldom in quiet state remains,
For troops of dangers it assail.
And after various conflicts with its foes,
It drops to Earth, the Earth from whence it rose.
Та жизнь, что тщимся мы продлить на свете -
Как перышко, что подняли с земли,
Чуть в воздухе его подержит ветер -
И потеряем вскоре, как нашли.
Но коль в виду подольше остается,
Взмывая вверх, не падая, как все,
Оно уж мнит подняться выше к солнцу,
И показать себя во всей красе.
Поскольку по природе легковесно,
Легко оно парит меж облаков;
Но нет ему покоя повсеместно
Средь грозных бурь, порывов и ветров.
И с ними сталкиваясь то и дело,
Падет к Земле, откуда и взлетело.
230702
Как я тебя люблю. Элизабет Баррэт Браунинг.
How do I love thee? Let me count the ways.
I love thee to the depth and breadth and height
My soul can reach, when feeling out of sight
For the ends of Being and ideal Grace.
I love thee to the level of every day's
Most quiet need, by sun and candlelight.
I love thee freely, as men strive for Right;
I love thee purely, as they turn from Praise.
I love with a passion put to use
In my old griefs, and with my childhood's faith.
I love thee with a love I seemed to lose
With my lost saints, -- I love thee with the breath,
Smiles, tears, of all my life! -- and, if God choose,
I shall but love thee better after death.
………………………………………
Как я тебя люблю? Люблю без меры.
До глубины души, до всех ее высот,
До запредельных чувственных красот,
До недр бытия, до идеальной сферы.
До нужд обыденных, до самых первых,
Как солнце и свеча, простых забот,
Люблю, как правду, - корень всех свобод,
И , как молитву, – сердце чистой веры.
Люблю всей страстью терпкою моих
Надежд несбывшихся, всей детской жаждой;
Люблю любовью всех моих святых,
Меня покинувших, и вздохом каждым.
А смерть придет, я верю, и оттуда
Тебя любить еще сильнее буду.
Уж если любишь. Элизабетт Баррет Браунинг.
Elizabeth Barrett Browning
Sonnets from the Portuguese XIV
If thou must love me, let it be for nought
Except for love's sake only. Do not say
'I love her for her smile—her look—her way
Of speaking gently,—for a trick of thought
That falls in well with mine, and certes brought
A sense of pleasant ease on such a day'—
For these things in themselves, Beloved, may
Be changed, or change for thee,—and love, so wrought,
May be unwrought so. Neither love me for
Thine own dear pity's wiping my cheeks dry,—
A creature might forget to weep, who bore
Thy comfort long, and lose thy love thereby!
But love me for love's sake, that evermore
Thou mayst love on, through love's eternity.
Сонет с португальского XIV
Уж если любишь, то люби лишь ради
Самой любви меня. Не только за
Улыбки свет, красивые глаза
И речи нежные, - за мысль во взгляде,
Что так близка тебе и очень кстати
Пришла ко мне, как в душный день гроза.
Изменчиво все это, мой вздыхатель,
Изменчив ты и, - что вчера сказал,
Сегодня - ложь. И не люби, не надо,
Из жалости перед слезой моей -
Забудешь слезы, утешенью рада,
Что долго длясь, любовь убьет скорей!
Люби меня одной любви лишь ради,
Люби всю жизнь, до окончанья дней.
Лучше всего на свете. Элизабет Баррет Браунинг.
Elizabeth Barrett Browning
The Best Thing in the World
WHAT'S the best thing in the world?
June-rose, by May-dew impearled;
Sweet south-wind, that means no rain;
Truth, not cruel to a friend;
Pleasure, not in haste to end;
Beauty, not self-decked and curled
Till its pride is over-plain;
Love, when, so, you're loved again.
What's the best thing in the world?
--Something out of it, I think.
Лучше всего на свете.
Что лучше всего на свете?
Роза в блестках росы на рассвете;
Ветер южный, ласковый, вольный;
Правда, что друга щадит;
Счастье, что кончиться не спешит;
Красота, что даже в расцвете
Не выглядит самодовольной;
Чувство любви неотразимое.
Что лучше всего на свете?
- Нечто невыразимое.
241102
John Donne (1573-1631)
A Valediction: Forbidding Mourning
As virtuous men pass mildly away,
And whisper to their souls, to go,
Whilst some of their sad friends do say,
"The breath goes now," and some say, "No:"
So let us melt, and make no noise,
No tear-floods, nor sigh-tempests move;
'Twere profanation of our joys
To tell the laity our love.
Moving of th' earth brings harms and fears;
Men reckon what it did, and meant;
But trepidation of the spheres,
Though greater far, is innocent.
Dull sublunary lovers' love
(Whose soul is sense) cannot admit
Absence, because it doth remove
Those things which elemented it.
But we by a love so much refin'd,
That ourselves know not what it is,
Inter-assured of the mind,
Care less, eyes, lips, and hands to miss.
Our two souls therefore, which are one,
Though I must go, endure not yet
A breach, but an expansion,
Like gold to airy thinness beat.
If they be two, they are two so
As stiff twin compasses are two;
Thy soul, the fix'd foot, makes no show
To move, but doth, if the' other do.
And though it in the centre sit,
Yet when the other far doth roam,
It leans, and hearkens after it,
And grows erect, as that comes home.
Such wilt thou be to me, who must
Like th' other foot, obliquely run;
Thy firmness makes my circle just,
And makes me end, where I begun.
ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО, ЗАПРЕЩАЮЩЕЕ ПЕЧАЛЬ.
Пред смертью праведник душе
Шепнет ”Ступай”, и не дыша
Друзья следят: ушла уже,
Иль нет еще его душа.
Так бы и нам уйти в свой час
Без лишних вздохов и речей;
Не выставляя напоказ
Любви и радости своей.
Земля, кружась, творит химер
И страх; умы потрясены;
Но содроганья дальних сфер ,
Хоть и грозней, нам не страшны.
Страсть – это плоть земной любви,
Она не примет забытье
Отсутствия, ведь с ним, увы,
Уйдет все то, в чем суть ее.
Но столь чиста любовь у нас,
Что не постичь ее умом,
Когда не видим губ и глаз
Наедине с тобой вдвоем.
Я ухожу, но мы – одно,
Двоих нас не разъединить,
Как золотое полотно,
Когда растягивают в нить.
И все ж нас двое: ты и я,
Мы – ножки циркуля, и круг
Ведут один два острия,
Ты – в центре, я – тебя вокруг.
Чем дальше от тебя кружу,
Тем больше клонишься ко мне,
Но лишь к тебе я подхожу,
Ты выпрямляешься вполне.
Ты – центр души моей, когда
Я вкруг тебя вершу свой путь,
И потому, что ты тверда,
Могу, где начал, круг замкнуть.
The Good-Morrow. John Donne (1572-1631).
I wonder, by my troth, what thou and I
Did, till we loved? were we not weaned till then,
But sucked on country pleasures, childishly?
Or snorted we in the seven sleepers' den?
'Twas so; but this, all pleasures fancies be.
If ever any beauty I did see,
Which I desired, and got, 'twas but a dream of thee.
And now good morrow to our waking souls,
Which watch not one another out of fear;
For love all love of other sights controls,
And makes one little room an everywhere.
Let sea discovers to new worlds have gone,
Let maps to others, worlds on worlds have shown:
Let us possess one world; each hath one, and is one.
My face in thine eye, thine in mine appears,
And true plain hearts do in the faces rest;
Where can we find two better hemishperes,
Without sharp North, without declining West?
Whatever dies was not mixed equally;
If our two loves be one, or thou and I
Love so alike that none do slacken, none can die.
Доброе утро.
Что делали с тобой мы до любви?
Иль не были еще отлучены
От игр детских в зарослях травы?
И сна в семь сонь, и вздохов тишины?
Так было, да; но это - область грез.
Коль видеть красоту мне довелось,
Ту, что хотел, - все, все в тебе сошлось.
Шлю утро доброе не спящим, нам,
Не видящим друг друга от испуга;
Ведь вся любовь открыта всем глазам,
А дом – ветрам от севера до юга.
Пусть век открытий новых стран прошел,
Пускай другим не вылезать из школ:
Я, как и ты, один лишь мир нашел.
И в наших взглядах - образы друг друга,
А в них – простые, верные сердца;
Где лучше нам найти два полукруга,
Два полюса и два полукольца?
Не смешивает вещи Смерть равно;
Пусть на двоих одна любовь нам, но
Тебе и мне жить вечно суждено.
040902
Алхимия любви. Джон Донн.
JOHN DONNE (1572-1631)
LOVE'S ALCHEMY
1 Some that have deeper digg'd love's mine than I,
2 Say, where his centric happiness doth lie;
3 I have lov'd, and got, and told,
4 But should I love, get, tell, till I were old,
5 I should not find that hidden mystery.
6 Oh, 'tis imposture all!
7 And as no chemic yet th'elixir got,
8 But glorifies his pregnant pot
9 If by the way to him befall
10 Some odoriferous thing, or medicinal,
11 So, lovers dream a rich and long delight,
12 But get a winter-seeming summer's night.
13 Our ease, our thrift, our honour, and our day,
14 Shall we for this vain bubble's shadow pay?
15 Ends love in this, that my man
16 Can be as happy'as I can, if he can
17 Endure the short scorn of a bridegroom's play?
18 That loving wretch that swears
19 'Tis not the bodies marry, but the minds,
20 Which he in her angelic finds,
21 Would swear as justly that he hears,
22 In that day's rude hoarse minstrelsy, the spheres.
23 Hope not for mind in women; at their best
24 Sweetness and wit, they'are but mummy, possess'd.
Алхимия любви.
Те, кто глубже меня любовь таят,
Знают, где счастья скрывается клад;
Я люблю, любил давно,
И старым стану , любя, все равно
Мне тайна сия не откроет врат.
О, это все ложь, баловство!
Алхимик найти эликсир не мог,
Но славил свой пузатый горшок,
Когда он вдруг отыскал вещество,
Которое мир не знал до него.
Кто любит, век наслаждаться непрочь,
А ждет их промозглого лета ночь.
Бережливость, удобство, честь - прозри,
Надо ль оплачивать пузыри?
В них нет любви, не любой
Быть мог бы счастлив, как я; кто любовь
Продлил бы дольше улыбки зари?
Дурак влюбленный клянется друзьям:
Не тело вступает в брак, а душа -
Он ангела ценит, ему служа,
Клянется, не веря своим глазам.
Не веря ушам, что слушает храм.
Сферы небес - не для женщин живых,
Нежность и ум - жребий лучших из них.
080902
Бесконечность любви. Джон Донн.
Lovers Infiniteness
John Donne (1572-1631)
If yet I have not all thy love,
Dear, I shall never have it all;
I cannot breathe one other sigh, to move,
Nor can intreat one other tear to fall;
And all my treasure, which should purchase thee--
Sighs, tears, and oaths, and letters--I have spent.
Yet no more can be due to me,
Than at the bargain made was meant;
If then thy gift of love were partial,
That some to me, some should to others fall,
Dear, I shall never have thee all.
Or if then thou gavest me all,
All was but all, which thou hadst then;
But if in thy heart, since, there be or shall
New love created be, by other men,
Which have their stocks entire, and can in tears,
In sighs, in oaths, and letters, outbid me,
This new love may beget new fears,
For this love was not vow'd by thee.
And yet it was, thy gift being general;
The ground, thy heart, is mine; whatever shall
Grow there, dear, I should have it all.
Yet I would not have all yet,
He that hath all can have no more;
And since my love doth every day admit
New growth, thou shouldst have new rewards in store;
Thou canst not every day give me thy heart,
If thou canst give it, then thou never gavest it;
Love's riddles are, that though thy heart depart,
It stays at home, and thou with losing savest it;
But we will have a way more liberal,
Than changing hearts, to join them; so we shall
Be one, and one another's all.
Бесконечность Любви.
Коль всей твоей любви я не имею,
Ты никогда моей не будешь вся;
Ни шевельнуться, ни вздохнуть не смею,
Ни горьких слез пролить уже нельзя.
Свои богатства: письма, клятвы, вздохи,
Чтобы тебя купить - истратил я;
А больше ничего, ни самой малой крохи,
Не означала сделка та моя.
Коль дар твоей любви - всего лишь часть
И ты со мной, и с кем-то делишь страсть,
Тебя любить - себя лишь обокрасть.
А если ты мне отдалась всецело,
Все - это все, что мы в себе таим;
Но если твоим сердцем овладела
Любовь, что создана была другим,
Чьи слезы, клятвы, письма, охи, ахи
Своим запасом превзошли мои,
Другие опасения и страхи
Коснулись бы другой твоей любви.
Но это так, твой дар всецело мой;
Ты - вся моя и телом, и душой,
Всей сущностью небесной и земной.
И все же я, увы, не всем владею;
Владея всем, что еще можно ждать?
Я с каждым днем любовью богатею,
Имей дары, чтоб снова награждать.
Не каждый день отдать себя ты хочешь;
Любовь таит загадку, а не ложь:
Теряя сердце, ты его находишь,
Растрачивая, ты его спасешь.
Но нам с тобою лучшее подстать:
Не изменять сердца - объединять,
И друг для друга всем на свете стать.
120902
Park Benjamin (1809-1864)
A Great Name
Time! thou destroyest the relics of the past,
And hidest all the footprints of thy march
On shattered column and on crumbled arch,
By moss and ivy growing green and fast.
Hurled into fragments by the tempest-blast
The Rhodian monster lies; the obelisk
That with sharp line divided the broad disk
Of Egypt's sun, down to the sands was cast:
And where these stood, no remnant-trophy stands,
And even the art is dead by which they rose:
Thus, with the monuments of other lands,
The place that knew them now no longer knows.
Yet triumph not, O, Time; strong towers decay,
But a great name shall never pass away.
Время! круша былую мощь веков,
Скрываешь ты урон, что нанесен
Тобой величью арок и коллон,
Под щедрой зеленью плющей и мхов.
Разбитый весь ударами штормов,
Родосский монстр лежит; сей обелиск,
Чей пик Египетского солнца диск
Делил чертой, повержен средь песков.
Уже нигде следов творений нет;
Искусство, что питало их, мертво;
Строений стран чужих простыл и след,
Никто о них не помнит ничего.
И все ж, о Время, крепости падут,
Но имена великих не прейдут.
170902
Time. Percy Bysshe Shelley (1792-1822)
---------
Unfathomable Sea! whose waves are years,
Ocean of Time, whose waters of deep woe
Are brackish with the salt of human tears!
Thou shoreless flood, which in thy ebb and flow
Claspest the limits of mortality,
And sick of prey, yet howling on for more,
Vomitest thy wrecks on its inhospitable shore;
Treacherous in calm, and terrible in storm,
Who shall put forth on thee,
Unfathomable Sea?
Время. Перси Биши Шелли.
О бездна моря! чьи волны – годы,
Безбрежность Времени, чьи воды – слезы,
Что просолили беды и невзгоды!
Твоих течений мощные угрозы
Над жизнью и над смертью властны;
Добычу взяв, опять вершат набеги,
Останки изрыгая на пустынный берег;
Щедры безмерно в штиль и в шторм ужасны.
Кто ступит на тебя,
О, бездна моря?
010902
Вдовец. Перси Бише Шелли.
Тосковал соловей о подруге своей
На открытом ветру поутру.
Ветер дул все сильней среди голых ветвей,
Затевая с ветвями игру.
Ни цветка на полях, ни листка на ветвях.
Кроме ветра кругом ни души.
Только говор в ручьях, только мельницы взмах
В наступившей осенней тиши.
The Lover's Song. Eliza Acton.(1799 - 1859),
OH sooner shall yon star decline,
Which guides the wand'ring seaman's way,
Than thou shalt from the inmost shrine
Of this warm heart, be torn away:
No !-- firm, as pure, my love shall be,
Though nurs'd for ever,--silently !
In vain for me the festal hall
Displays the wine-cup's blushing hue;
And music's swell, or faint, low fall,
Echoes, the vaulted chamber through:
Alike from song, and revelry,
I sorrowing turn me, -- silently!
I gaze unmov'd, though Beauty's smile,
And Beauty's eyes, be near to bless;
I think with beating breast the while,
Of thy retiring loveliness:
And lonely, and afar from thee,
My tears fall fast but,--silently!
Ev'n when my swelling soul is full
Of those deep feelings, which arise,
When mid-night, calmly beautiful,
With starry splendour lights the skies,
O'er Nature's glorious charms I sigh,
And mourn thine absence, -- silently!
To dwell eternally apart
From thee on earth, may be my lot,
With fading brow, and with'ring heart
To linger on, where thou art not;
Yet turning, with devotion high,
To thy bright image,-- silently !--
Should it be thus,--when in the grave
My spirit finds its rest at last,
Wilt thou, who had'st no pow'r to save,
Weep for awhile o'er suff'ring past;
And sometimes, e'en when crowds are nigh,
Recall thy lost one,-- silently!
Песня любви. Элиза Актон.
Скорей сорвется с высоты
Вон та звезда - маяк морей,
Чем силой будешь вырван ты
Из глубины души моей.
О нет! - крепка моя любовь,
Хотя несу ее - без слов!
Напрасно праздничный уют
Вином рубиновым зовет;
И волны музыки плывут,
Собою заполняя свод:
Вина, веселья, песен зов
Приемлю молча я - без слов.
Гляжу на красоту вокруг,
Игру ее улыбки, глаз,
И сердце содрогнется вдруг,
Что твой огонь любви угас.
Одна, среди печальных снов,
Я тихо слезы лью - без слов.
И в час, когда полна душа
Глубоких чувств от тишины
И ночь бледна и хороша,
И звезды яркие видны,
Среди красот полей, лесов
Я плачу по тебе - без слов.
Жить без тебя столь долгий срок -
Быть может худший жребий мой;
И, хмурясь, вянуть, как цветок,
Одной, холодною зимой;
Но призывая вновь и вновь
Пресветлый образ твой - без слов.
Коль быть сему, - когда умру
И дух мой обретет покой,
Ты, не спасающий в миру,
Поплачь над горькою судьбой;
А иногда, сквозь шум пиров,
Ты вспомни обо мне - без слов.
310802
William Cowper (1731-1800)
To a Young Lady
Sweet stream that winds through yonder glade,
Apt emblem of a virtuous maid—
Silent and chaste she steals along,
Far from the world's gay busy throng:
With gentle yet prevailing force,
Intent upon her destined course;
Graceful and useful all she does,
Blessing and blest where'er she goes;
Pure-bosom'd as that watery glass,
And Heaven reflected in her face.
Юной леди. Уилльям Коупер.
Ручей прозрачный, быстротечный -
Знак верный девы безупречной;
Легко несет она стопы
Вдали от суетной толпы:
С настойчивостью нежно-строгой
Ей предназначенной дорогой;
Благословенная, она
Прекрасной грации полна;
С душой зеркальной водной глади
И небом солнечным во взгляде.
280802
Rodney Barnett
Born 9 December 1914
Don't bob it !
This is the tale of Lorena Bobbitt
Who sliced her husband's little knobbet.
She said that he'd committed rape
But what she did was no mere jape;
For , while in peace he soundly slept,
Out through the bedroon door she crept.
And with her blazing fury itchin'
She fetched a rapier from the kitchen.
Suppressing hard a gurgling cough
She swung the knife to bob it off,
Thus executing with precision
A novel form of circumcision.
She crept away, and washed the cutter,
Then threw the the organ in the gutter;
The hand -care girl from Ecuador\
Had left him feeling very sore,
Was there ever a crime more heinous
Than severing her husband's penis?
Was there ever a wife so callous
Who'd amputate her husband's phallus?
The surgeons stitched it back in shape,
The courts acquitted him of rape,
And in an atmosphere of calm
She went on trail for grievous harm,
Receiving for her absolution
Forty-five days in an institution.
So, ladies if you're feeling vexed
And think your husbands oversexed
Just pause before the knife is swung,
Reserve the cutting for your tongue.
Reflect, before you slice it loose-
A bobtailed husband's not much use.
And fellows, though she seems the purest
Avoid a Latin Manicurist
Or one day you may wake up sick
To find she's manicured you dick!
Не обрезайте! Родней Барнет.
Лорена Боббит мужа к ночи
На кончик сделала короче.
Сказала, мол, насильник он –
Был жребий мужа не смешон;
Пока он спал, храпя, как зверь,
Она к нему прокралась в дверь.
Превозмогая тела дрожь,
Взяла большой кухонный нож
И, кашель подавив, со зла
Ему его и отсекла.
Так совершив для наказанья
Вид неизвестный обрезанья.
Затем, засунув ножик в мойку,
Сей орган бросила в помойку.
Девица родом с Эквадора
Рассталась с ним не без укора;
Оставить мужа так искусно
Без пениса – как это гнусно!
И сердце у жены не сжалось,
Чтоб так оттяпать мужу фаллос?
Хирург пришил отросток мужу,
Суд оправдал его к тому же,
А женщину приговорил тогда
За причинение вреда
Дней сорок пять сидеть бедняжке
В одной унылой каталажке.
Бегите, жены, прочь из спальни
Когда мужья столь сексуальны;
Но избегайте резака –
Сгодится вам для языка.
Взяв нож, подумайте стократ,
Зачем вам нужен муж-кастрат?
А ты, страдалец бедный, муж,
Прочь от подобных маникюрш,
Не то проснешься чуть живой –
Отманикюрен пальчик твой.
270802
All Is Desolate. Conrad Aiken (1889-1973)
Music I heard with you was more than music,
And bread I broke with you was more than bread ;
Now that I am without you, all is desolate ;
All that was once so beautiful is dead.
Your hands once touched this table and this silver,
And I have seen your fingers hold this glass,
These things do not remember you, beloved,
And yet your touch upon them will not pass.
For it was in my heart you moved among them,
And blessed them with your hands and with your eyes;
And in my heart they will remember always,-
They knew you once, O beautiful and wise.
Все пусто. Конрад Айкен.
Больше музыки была та музыка,
И больше хлеба - хлеб с тобой вдвоем;
Теперь, когда я без тебя, все пусто;
Был полон мир - теперь нет жизни в нем.
Стол, серебро твои касанья знали,
Стакан в твоих руках мой видел взгляд,
Любимая, тебя не помнят эти вещи,
Но рук твоих тепло они хранят.
Ты в моем сердце между них бродила,
Благословляя светом глаз и рук;
И помнить будут в моем сердце вечно
Они тебя. Мой самый лучший друг.
260802
Love's Wisdom. Alfred Austin.(1835-1913)
Now on the summit of Love's topmost peak
Kiss we and part; no further can we go:
And better death than we from high to low
Should dwindle or decline from strong to weak.
We have found all, there is no more to seek;
All have we proved, no more is there to know;
And time could only tutor us to eke
Out rapture's warmth with custom's afterglow.
We cannot keep at such a height as this;
For even straining souls like ours inhale
But once in life so rarefied a bliss.
What if we lingered till love's breath should fail!
Heaven of my Earth! one more celestial kiss,
Then down by separate pathways to the vale.
Мудрость любви. Альфред Остин.
Теперь, когда вершин достигла страсть,
Обнявшись, разойдемся; дальше нет:
Уж лучше смерть чем тьмою сделать свет,
От высшей силы к слабости упасть.
Мы все нашли, нам нечего искать;
Все доказали, все узнали мы;
И только время может подсказать,
Как нам тепло упрятать от зимы.
Не удержаться выше, чем сейчас,
И выдохнемся даже мы вдвоем.
Такой восторг бывает в жизни раз -
Что если мы любовь переживем!
Один лишь взгляд, о Небеса Земли!
И все - навек растаем там вдали.
26-08-02
Sir John Harrington (b. 1561--d. Nov. 20, 1612)
[Dear, I to thee this diamond commend]
Dear, I to thee this diamond commend,
In which a model of thyself I send.
How just unto thy joints this circlet sitteth,
So just thy face and shape my fancy fitteth.
The touch will try this ring of purest gold,
My touch tries thee, as pure though softer mold.
That metal precious is, the stone is true,
As true, and then how much more precious you.
The gem is clear, and hath nor needs no foil,
Thy face, nay more, thy fame is free from soil.
You'll deem this dear, because from me you have it,
I deem your faith more dear, because you gave it.
This pointed diamond cuts glass and steel,
Your love's like force in my firm heart I feel.
But this, as all things else, time wastes with wearing,
Where you my jewels multiply with bearing.
Дарю тебе я дорогой алмаз. Сэр Джон Харрингтон.
Дарю тебе я дорогой алмаз -
В нем образ твой, в нем отблеск твоих глаз.
Твой пальчик слит с алмазом и кольцом -
Так ты во мне всей формой и лицом.
Литого золота коснусь ли я,
Так ты чиста, но лучшего литья.
Металл и камень подлинны, чисты, -
Намного чище, драгоценней ты.
Алмаз не станет краше, как ни крась,
К твоей же славе не пристанет грязь.
Тебе он дорог, дар души моей, -
Но вера мне твоя еще ценней.
Стекло и сталь алмаза режет грань,
Любви алмазом сердце не порань.
Все вещи время превращает в прах,
Но ты, любовь, умножишься в веках.
250802
Eliza Acton
I Love Thee
I love thee, as I love the calm
Of sweet, star-lighted hours!
I love thee, as I love the balm
Of early jes'mine flow'rs.
I love thee, as I love the last
Rich smile of fading day,
Which lingereth, like the look we cast,
On rapture pass'd away.
I love thee as I love the tone
Of some soft-breathing flute
Whose soul is wak'd for me alone,
When all beside is mute.
I love thee as I love the first
Young violet of the spring;
Or the pale lily, April-nurs'd,
To scented blossoming.
I love thee, as I love the full,
Clear gushings of the song,
Which lonely—sad—and beautiful—
At night-fall floats along,
Pour'd by the bul-bul forth to greet
The hours of rest and dew;
When melody and moonlight meet
To blend their charm, and hue.
I love thee, as the glad bird loves
The freedom of its wing,
On which delightedly it moves
In wildest wandering.
I love thee as I love the swell,
And hush, of some low strain,
Which bringeth, by its gentle spell,
The past to life again.
Such is the feeling which from thee
Nought earthly can allure:
'Tis ever link'd to all I see
Of gifted—high—and pure!
Я люблю тебя. Элиза Актон.
Люблю тебя, как тихий сад,
Когда он полон грез!
Люблю тебя, как аромат
Жасмина или роз.
Люблю, как свет прощальный дня,
Улыбку чьих-то глаз,
Чей блеск подобием огня
Лишь вспыхнул - и погас.
Люблю тебя, как тишина
Воздушной флейты звук,
Что для меня пробуждена,
Когда все спит вокруг.
Люблю, как раннею весной
Фиалки первый цвет;
Как бледных лилий неземной
Апрельским дням привет.
Люблю, как песню вдалеке,
Ее простой мотив,
Что льется плавно по реке,
Печален и красив.
Плывет, звеня, к закату дня,
Где росы и трава,
В слиянье лунного огня
И звука волшебства.
Люблю, как птица любит взмах,
Свободу крыл своих,
Когда, ликуя в небесах,
Являет силу их.
Люблю тебя, как звук струны,
Что , зазвенев, - замрет;
И дней былых напомнив сны,
Их к жизни призовет.
Вот чувства, чей огонь и жар
Во мне так будишь ты:
Они - во всем, как свыше дар,
Высоки и чисты.
Thomas Hardy (1840-1928)
She, to Him 1.
I
When you shall see me in the toils of Time,
My lauded beauties carried off from me,
My eyes no longer stars as in their prime,
My name forgot of Maiden Fair and Free;
When, in your being, heart concedes to mind,
And judgment, though you scarce its process know,
Recalls the excellencies I once enshrined,
And you are irked that they have withered so;
Remembering mine the loss is, not the blame,
That Sportsman Time but rears his brood to kill,
Knowing me in my soul the very same
One who would die to spare you touch of ill!
Will you not grant to old affection's claim
The hand of friendship down Life's sunless hill?
Она - ему 1.
Когда меня ты через годы встретишь,
Во мне ты не увидишь красоты,
В глазах, как раньше, звезды не заметишь,
Мои черты уж не узнаешь ты.
Когда, созрев, твой ум осилит сердце,
И ты припомнишь, глядя на меня,
Моих красот былое совершенство,
Ты не найдешь в них блеска и огня.
Но не моя вина - мои потери,
То Время лишь ведет свою игру;
В душе я хороша все в той же мере
И за тебя, за жизнь твою, умру!
Смени же страсть былой любви своей
На руку дружбы на закате дней.
She to Him 2
Perhaps, long hence, when I have passed away,
Some other's feature, accent, thought like mine,
Will carry you back to what I used to say,
And bring some memory of your love's decline.
Then you may pause awhile and think, "Poor jade!"
And yield a sigh to me--as ample due,
Not as the tittle of a debt unpaid
To one who could resign her all to you
And thus reflecting, you will never see
That your thin thought, in two small words conveyed,
Was no such fleeting phantom-thought to me,
But the Whole Life wherein my part was played;
And you amid its fitful masquerade
A Thought--as I in your life seem to be!
Она - ему 2.
Когда умру, однажды, через вечность ,
Увидя чей-то лик издалека,
Ты вспомнишь вдруг мои черты и речи,
И как пылал твоей любви закат.
Тогда, помедлив, скажешь ты: "Бедняга!"
И обо мне вздохнешь не без тепла;
Не долг платя и не во имя блага
Той, что тебе всю душу отдала.
И, размышляя, ты поймешь едва ли,
Что эта мысль, какой-то смысл тая, -
Не мысль-фантом , сверкнувшая в печали,
А сцена жизни всей и роль моя.
И сам ты в жизни, в маскараде дней,
Всего лишь мысль, как я была в твоей.
120502
She to Him 3.
I will be faithful to thee; aye, I will!
And Death shall choose me with a wondering eye
That he did not discern and domicile
One his by right ever since that last Good-bye!
I have no care for friends, or kin, or prime
Of manhood who deal gently with me here;
Amid the happy people of my time
Who work their love's fulfilment, I appear
Numb as a vane that cankers on its point,
True to the wind that kissed ere canker came:
Despised by souls of Now, who would disjoint
The mind from memory, making Life all aim,
My old dexterities in witchery gone,
And nothing left for Love to look upon.
Она - ему 3.
Тебе верна я буду; слышишь? Знай!
Забрав меня, Смерть страшно удивится,
Не разобрав, что я ее жилица
По праву лишь последнего Прощай!
Что мне друзья, родня, и целый свет,
Хоть не были со мной грубы иль плохи?
Средь счастливых людей моей эпохи,
Свой долг любви отдавших, мой портрет -
Упрямый флюгер, что съедает ржа,
Но он свой пост не может уж оставить;
Кого презрели все, кто ум и память
Навек разъяли, жизни лишь служа.
Все волшебство ушло с теченьем дней
И не на что смотреть любви моей.
030502
She to Him 4.
This love puts all humanity from me;
I can but maledict her, pray her dead,
For giving love and getting love of thee
Feeding a heart that else mine own had fed!
How much I love I know not, life not known,
Save as one unit I would add love by;
But this I know, my being is but thine own
Fused from its separateness by ecstasy.
And thus I grasp thy amplitudes, of her
Ungrasped, though helped by rough-regarding eyes;
Canst thou then hate me as an envier
Who see unrecked what I so dearly prize?
Believe me, Lost One, Love is lovelier
The more it shapes its moan in selfish-wise.
Она - ему 4.
Любви своей всю душу отдаю;
Кляня, молю - возьми ее могила!
Даря любовь, беру любовь твою,
Питая сердце, что мое вскормило!
Как сильно я люблю, не знаю я,
А только тот, с кем я в незримой связи;
Но жизнь моя - вся целиком твоя,
Неразделимо слитая в экстазе.
Я импульсы твои ловлю у ней,
Неуловимой, под суровым взглядом;
Но я - не враг, меня губить не смей,
Что мне всего нужней - ему не надо.
Потерянный мой, верь, любовь - сильней,
Творя свой рай из своего же ада.
040502
Hap
If but some vengeful god would call to me
From up the sky, and laugh: "Thou suffering thing,
Know that thy sorrow is my ecstasy,
That thy love's loss is my hate's profiting!"
Then would I bear it, clench myself, and die,
Steeled by the sense of ire unmerited;
Half-eased in that a Powerfuller than I
Had willed and meted me the tears I shed.
But not so. How arrives it joy lies slain,
And why unblooms the best hope ever sown?
--Crass Casualty obstructs the sun and rain,
And dicing Time for gladness casts a moan. . . .
These purblind Doomsters had as readily strown
Blisses about my pilgrimage as pain.
Случай.
Когда бы с неба некий бог, смеясь,
Мне мстительно сказал: "О, жалкий нищий!
Твоя печаль - всего лишь мой экстаз,
Любви убыток - ненависти пища.
Смирясь, я б жил и умер бы тогда,
От гнева неба став сильней и тише;
Утешась тем, что горе и беда
Отмерены и суждены мне свыше.
Но все не так. Зачем блаженства нет?
Зачем цветы надежд моих завяли?
Нелепый Случай застит солнца свет
И вместо счастья Время шлет печали?
Слепые эти Судьи превращали
Мой путь легко в дни радостей и бед.
Norman Rowland Gale
My Country Love
If you passed her in your city
You would call her badly dressed,
But the faded homespun covers
Such a heart in such a breast!
True, her rosy face is freckled
By the sun's abundant flame,
But she's mine with all her failings,
And I love her just the same.
If her hands are red they grapple
To my hands with splendid strength,
For she's mine, all mine's the beauty
Of her straight and lovely length!
True, her hose be think and homely
And her speech is homely, too;
But she's mine! her rarest charm is
She's for me, and not for you!
Моя деревенская любовь.
У нее лицо простое
И одета как-нибудь,
Но под платьем домотканным
Чо за сердце, что за грудь!
На щеках ее веснушки
Зажжены лучами дня,
Но при всех ее изъянах
Нету краше для меня.
Руки - красны, но с моими
В узел крепкий сплетены,
Ведь она - моя всецело,
Всей красой своей длины.
Речь ее бежит негладко,
И чулок ее подшит,
Но она - моя бесспорно!
Только мне принадлежит!
18-08-02
Samuel Alfred Beadle
My Suburban Girl
I know a sweet suburban girl,
She's witty, bright and brief;
With dimples in her cheeks; and pearl
In rubies set, for teeth.
Beneath her glossy raven hair
There beams the hazel eye,
Bright as the star of evening there
Where the yellow sunbeams die.
Her breath is like a flower blown,
In fragrance and perfume;
Her voice seems from the blissful throne
Where their harps the angels tune.
Her waist is just a trifle more
Than a cubit in its girth;
But when there my arms I throw,
I've all there is of earth.
And when she turns her dimpled cheek
Toward me for a kiss,
I lose expression-cannot speak-
And take all there is of bliss.
Моя сельская девушка.
С красоткой сельской я знаком,
Умна, мила, строга;
На щечках ямочки, во рту
Не зубы - жемчуга.
Под шелком вороных волос
Лучится карий взгляд,
Как светлым вечером звезда,
Когда горит закат.
Ее дыханье - аромат,
Нектар цветущих роз,
А голос - точно ветерок
Песнь ангела принес.
А талия ну так тонка -
В обхвате локоток;
Но лишь коснусь ее, земля
Уходит из под ног.
Когда ж меня на поцелуй
Зовет ее щека,
Я от блаженства таю весь -
Без слов, без языка.
180802
Энн и Джейн Тэйлор (Twinkle, twinkle little star)
Сияй, сияй, звезда моя.
Что значишь ты – не знаю я.
Светлей земля в твоих лучах.
Сияй алмазом в небесах.
Когда погаснет солнца свет
И мир густою тьмой одет,
Тогда ты льешь свои лучи.
Сияй, сияй, звезда в ночи.
И заблудившийся тогда
Тебя благодарит, звезда.
Чтоб он прошел сквозь мрак и тьму,
Ты озаряешь путь ему.
На небе темном ты горишь.
В мое окно порой глядишь.
Всю ночь ты бодрствуешь, пока
Спит солнце, скрывшись в облака.
Ведь ты же путника впотьмах
Ведешь, сияя в небесах.
Но в чем твой смысл – не знаю я.
Сияй, сияй, звезда моя.
Мечты (Лангстон Хагз)
Мечту свою не оставляйте.
Ведь если мечта умирает,
Жизнь – бескрылая птица.
Она уже не летает.
Мечту свою не оставляйте.
Ведь если мечта уходит,
Жизнь – бесплодное поле.
Оно никогда не всходит.
.................
Вилльям Блейк (1757-1827)
На дуде играя песню,
Вышел раз я из лесочка
И на тучке в поднебесье
Вдруг увидел ангелочка.
- Как ты весело играешь!-
Он сказал, смеяся звонко.
- Ах, сыграй мне, если знаешь,
Про кудрявого ягненка.
Я сыграл ему с восторгом.
- Ах, сыграй еще разочек! –
Я сыграл и он исторгнул
Слез счастливых ручеечек.
- А теперь мне спой о том же.
Как ягненочек резвился.-
Я запел – из тучки дождик
Слезок ангельских пролился.
- А теперь ты в книжку песню
Запиши, чтоб все читали. –
Он сказал и в поднебесье
Вместе с тучкою растаял.
Замутив тростинкой воду,
Записал я песню эту,
Чтоб ручей, дитя природы,
Разносил ее по свету.
………………….
Постоянный любовник. (Сэр Джон Саклинг)
Я любил ее три дня
И любил бы дольше,
Если б скуку на меня
Не навел дождик.
Время все иссякнет, но
Обойдя пространства,
Не найдет в любви оно
Такого постоянства.
Досуг (В.Х. Дэйвиз)
Вот жизнь! Нет времени совсем
Стоять и любоваться всем.
На берегу у речки дивной
Глазеть овечкою наивной.
Или смотреть, как белка в спешке
Готовит на зиму орешки.
Смотреть, как полный звезд ручей
От солнца прячет блеск ночей.
И ощутить взгляд красоты,
Ее дыханье сквозь листы;
Ее шагов увидеть след,
Ее лицо, улыбки свет.
Жизнь сокращается на треть,
Когда нет времени смотреть.
++++++++
Дж.Х. Хант
Рондо
О, как целовала Дженни меня,
Птичкой слетев с табурета!
В памяти радости легче храня,
Сердце, запомни и это.
Буду ли болен, буду старик,
Денег иметь буду мало,
Но улыбнусь, если вспомню на миг,
Как Дженни меня целовала.
…………………
Вилльям Блейк
Ах, мошка малая моя,
Зачем тебя прихлопнул я?
И я, прохожий,
И любой -
Мы так похожи
Все с тобой!
Как ты, живем,
Жужжим, пока
Нас не прибьет
Судьбы рука.
Коль в мысли – жизнь
И дух и мощь,
А жизнь без мысли –
Тлен и ночь,
Живу ли,
Не живу ли я –
Я мошка все ж
Счастливая.
…………….
Вилльям Блейк
Ах, бедная роза!
Невидимый червь,
Заброшенный ветром
Беззвездных ночей,
Нашел тебя алую,
Полную сил
И темною страстью
Навек погасил.
………..
Вдовец ( Перси Бише Шелли)
Тосковал соловей о подруге своей
На открытом ветру поутру.
Ветер дул все сильней среди голых ветвей,
Затевая с ветвями игру.
Ни цветка на полях, ни листка на ветвях.
Кроме ветра кругом ни души.
Только говор в ручьях, только мельницы взмах
В наступившей осенней тиши.
……………………
Стриж (Огдэн Нэш)
Эй, мой быстрый славный стриж!
Ты не забыл меня, малыш?
Ты ли с крыши той весной
Вдруг в камин свалился мой?
Чуть живой, смешной птенец,
Перепуганный вконец.
Я тебя кормил, поил
И на волю отпустил.
Как хотел я, милый мой,
Чтоб меня ты взял с собой!
…………….
Ленивый писатель (Берт Лестон Тэйлор)
Летом дома не сидится.
Летом хочется резвиться.
А зимой нет вдохновенья
От излишнего сиденья.
В дни весны я просто болен –
Не работаю тем боле.
Остается осень. Осень?
Пропади такая вовсе!
..............
Свет прошедших дней (Томас Мор)
Часто в ночной тишине,
Когда в полусонном тумане я,
Вспыхивают во мне
Светлые воспоминания.
Улыбки, слезы,
Детские грезы,
Первой любви лепетанье;
Глаза, что блистали, -
Теперь перестали –
Сердца, что прошли испытанья.
Часто в ночной тишине,
Когда в полусонном тумане я,
Вспыхивают во мне
Грустные воспоминания.
Вижу я всех друзей,
Товарищей юных и верных,
Как листья, с теченьем дней
Сорванных ветром.
Будто я одиноко
Бреду мимо окон
Огромного зала пустого,
Где музыки нет
И погашен свет
И не загорится снова.
Вот так в ночной тишине,
Когда в полусонном тумане я,
Вспыхивают во мне
О прошлом воспоминания.
................
Карл Сандберг
15 лет езды
до голубой звезды
при скорости 100 миль в час.
40 лет езды
до белой звезды
при скорости 100 миль в час.
К какой же звезде
Мы поедем с тобой:
К белой или голубой?
……………..
Планеты (Элеанор Фарджеон)
Древние говорили:
Солнце отлито из золота;
Из серебра – луна, или
Юпитер отлит из олова.
Древние также считали,
Что Марс – из железа и стали;
Из меди отлита Венера,
Сатурн – из свинца, наверно.
Но из чего же сделана эта,
Наша родная планета,
Древние нам не сказали –
Они и сами не знали.
.............
Летняя ночь (Леонард Кларк)
У реки я слышал чей-то крик тоскливый;
Над водою тихой медленно он плыл.
Плакала ли птица где-то в листьях ивы,
Или ветер выл?
В зарослях я видел чей-то взгляд дремотный,
Словно кто-то на ночь строил свой тайник.
Или там во мху плясал светляк болотный,
Или лунный блик?
Я не знаю точно, только верьте слову –
Странное творилось в воздухе ночном.
Тайной ли какою был он очарован,
Или колдовством?
…………………………..
С глаз долой –из сердца вон. (Барнабе Гуг)
Реже вижу – забываюсь;
Меньше боль, чем реже встречи;
Меньше боль – поменьше маюсь;
Меньше маюсь – жить полегче;
Жить полегче – сердцу слаще,
Так что скройся с глаз подальше.
Скройся дальше, хоть за море -
Буду радоваться чаще;
Больше радость – меньше горя;
Меньше горя – больше счастья.
Расстоянием излечим
То, что близостью калечим.
…………………..
Кто скажет? ( Альфред Теннисон)
Кто мне скажет, в чем разгадка?
Что за странная игра?
Почему сегодня завтра
Превратится во вчера?
Почему фиалки запах
Вызвал в памяти моей
Время чудных, невозвратных,
Полных света, юных дней?
Ни в каких стихах на это
Не найдете вы ответа.
……………
Нет врагов (Чарльз Макэй)
Себе не нажил ты врагов?
Увы, ты жалости достоин.
Кто смел, отважен, кто готов
За правду биться словно воин –
Имеет их. Ты не имел.
Что ж ! Незавиден твой удел.
Ты подлеца не покарал,
Не уличил того, кто врал;
Ты зло в добро не обратил;
Ты не бойцом – ты трусом был.
………………….
Селии (Бен Джонсон)
Пей меня бездонным взглядом –
Выпью всю тебя до дна.
Прикоснись губами к чаше –
И не надо мне вина.
Жажда мучит – словно ядом
Отравляет, жжет она.
Что богов нектар пьянящий!
Лишь тобой душа пьяна!
Я тебе венок из роз
В дар послал – не честь воздать,
А в надежде, что не сможет
Он вблизи тебя завять.
Ты взглянула только раз
И венок расцвел опять;
Как в лучах весенних ожил,
Чтоб тобой благоухать.
…………………..
Свадебная песнь (Огден Нэш)
Хоть доказывать напрасно,
Как тебя люблю я страстно,
Хоть и знаешь ты сама,
Слушай, как схожу с ума.
Где бы ни был я – повсюду
Лишь тобою счастлив буду.
Никогда мне не понять,
Как без тебя существовать.
Все дороги, все пути
Я с тобой могу пройти.
Хмурясь, я сижу на месте,
Если мы с тобой не вместе.
Гости видят – я больной,
Когда ты с ними – не со мной.
Если из дому уходишь,
Мрачным ты меня находишь.
Знаешь ты, как я доволен,
Если дом тобой наполнен.
Где б ты ни была, друг мой,
Лишь бы ты была со мной.
Все твои задержки где-то
Могут сжить меня со света.
Но и рад же я, поверь,
Видеть, как ты входишь в дверь.
Каждым помыслом и взглядом
Я живу, когда ты рядом.
Где бы ни был я – повсюду
Лишь с тобою счастлив буду.
Никогда мне не понять,
Как без тебя существовать.
Без тебя – прости беднягу –
Не могу я сделать шагу.
Видишь, сколько оснований
Для моих переживаний?
Пусть никто не усомнится,
Что пора нам пожениться.
................
Киплинг
В работе, в радости, в беде
Служили мне всегда
Шесть верных слуг: Что, Кто и Где,
Как, Почему, Когда.
Куда бы ни послал я их
- на запад ли, восток –
они все сделают и вмиг
вернутся на порог.
Я сплю и вся шестерка спит.
Храпит их дружный хор.
А лишь проснется аппетит –
Нет больше их обжор!
Среди знакомых мне людей
Девчонка есть одна.
Семь миллионов слуг у ней
Совсем не знают сна.
Она загнала их, бедняг.
Нет спуску никому!
Снуют вокруг милльоны Как,
Когда и Почему
Сонеты. Кристофер Перс Кранч.
Savin
--------------------------------------------------------------------------------
Жизнь и Смерть. Кристофер Перс Кранч.
Christopher Pearse Cranch (1813-1892)
Life and Death
I
O solemn portal, veiled in mist and cloud,
Where all who have lived throng in, an endless line,
Forbid to tell by backward look or sign
What destiny awaits the advancing crowd;
Bourne crossed but once with no return allowed:
Dumb, spectral gate, terrestrial yet divine;
Beyond whose arch all powers and fates combine,
Pledged to divulge no secrets of the shroud.
Close, close behind we step, and strive to catch
Some whisper in the dark, some glimmering light;
Through circling whirls of thought intent to snatch
A drifting hope--a faith that grows to sight;
And yet assured, whatever may befall,
That must be somehow best that comes to all.
О мрачный вход, что скрыт завесой черной,
Куда идут все те, кто жил, толпой,
Не смея рассказать, с какой судьбой
Столкнутся, вслед бредущие покорно;
Под крест его уж не пройти повторно:
Незримый вход - небесный, но земной;
Близ арки, там - всех сил и судеб строй,
Что свой секрет от нас хранят упорно.
Все ближе мы - уже неуловим
Во мраке звук, исчезли вспышки света;
Сквозь вихри мыслей мы схватить хотим
Надежды ускользающей приметы;
Но что бы ни ждало нас у дверей,
Все ж лучше, чтоб оно пришло скорей.
II
If death be final, what is life, with all
Its lavish promises, its thwarted aims,
Its lost ideals, its dishonoured claims,
Its uncompleted growth? A prison wall,
Whose heartless stones but echo back our call;
An epitaph recording but our names;
A puppet-stage where joys and griefs and shames
Furnish a demon jesters' carnival;
A plan without a purpose or a form;
A roofless temple; an unfinished tale.
And men like madrepores through calm and storm
Toil, die to build a branch of fossil frail,
And add from all their dreams, thoughts, acts, belief,
A few more inches to a coral reef.
Коль смерть - конец, то что есть жизни миг
С ее судьбой и целями пустыми,
С обманами и мыслями дурными,
С несовершенством всем? Тюрьмы тупик,
Чьих стен кирпич лишь отразит наш крик;
Лишь эпитафия, где только имя;
Сплошной театр, где чувствами своими
Участвуем в проказах шутовских;
Какой-то план без смысла или формы;
Без крыши дом; незавершенный стих.
Как мадрепоры, мы сквозь штиль и штормы
Все строим храм из клеточек цветных,
Свои мечты, деяния и мифы
В коралловые вкладывая рифы.
Мадрепоры - колонии кораллов.
Человек - цветок Вселенной. Кристофер Перс Кранч.
Christopher Pearse Cranch (1813-1892)
The Human Flower
I
In the old void of unrecorded time,
In long, slow aeons of the voiceless past,
A seed from out the weltering fire-mist cast
Took root--a struggling plant that from its prime
Through rudiments uncouth, through rock and slime,
Grew, changing form and issue--and clinging fast,
Stretched its aspiring tendrils--till at last
Shaped like a spirit it began to climb
Beyond its rugged stem, with leaf and bud
Still burgeoning to greet the sunlit air
That clothed its regal top with love and power,
And compassed it as with a heavenly flood
Until it burst in bloom beyond compare,
The world's consummate, peerless human flower.
В утробе дней, в начале всех начал,
В глубоких недрах первобытной браги
Взросло зерно из пламени и влаги,
Смешной росток, что, двигаясь, крепчал,-
Сквозь вязкость глины и твердыню скал,
Меняя облик свой. Слепой и нагий,
Он лез наверх в безудержной отваге,
Пока духовной формою не стал;
И жесткий стебель нежною листвою
Покрылся весь, увидя солнца луч,
Одел корону - неба дар бесценный,
И, света направляемый струею,
Расцвел, - ветвист, прекрасен и могуч,
Венец Природы и Цветок Вселенной.
01.04.02
II
Shall that bright flower the countless ages toiled
And travailed to bring forth--shall that rare rose,
Whose bloom and fragrance earth and heaven unclose
Their treasuries to enrich, by death be foiled?
Its matchless splendour trampled down and spoiled?
Shall that Celestial Love--who watched its throes
Through centuries of long struggles and of woes,
And freed it from the old Serpent round it coiled;
Who tended it, and reared its glorious head
Above the brambles and the poisonous marsh,
And shielded it when zones were cased in ice--
Leave it to perish when the summons harsh
Of death is rung,--or, ere its leaves are shed,
Transplant it to his realm of Paradise?
Зачем цветок, что множество времен,
Трудясь, взрастал, - прекрасный, несравненный,
Чей аромат вобрал весь цвет вселенной,
Весь дух ее, погибнуть осужден?
Быть уничтожен, смят и побежден?
Зачем, о небо!, видя, как, смятенный,
Века он страждет от вражды, измены,
Коварным старым Змеем оплетен;
Его венец поддерживая нежно
Над смрадом ядовитых трав болот,
От ледников его оберегая -
Ты шлешь на смерть его, лишь срок придет?
Иль так расцвел, разросся он безбрежно,
Что можно заселить им царство рая?
Сонеты Вашингтона Олстона
Savin
--------------------------------------------------------------------------------
Ум. Вашингтон Олстон.
Washington Allston (1779-1843)
Thought
What master-voice shall from the dim profound
Of Thought evoke its fearful, mighty Powers?--
Those dread enchanters, whose terrific call
May never be gainsaid; whose wondrous thrall
Alone the Infinite, the Uncreate, may bound;
In whose dark presence e'en the Reason cowers,
Lost in their mystery, e'en while her slaves,
Doing her proud behests. Ay, who to sense
Shall bring them forth?--those subtile Powers that wear
No shape their own, yet to the mind dispense
All shapes that be. Or who in deepest graves
Seal down the crime which they shall not uptear?--
Those fierce avengers, whom the murdered dead
Shall hear, and follow to the murderer's bed.
Чей глас воззвал из глубины бездонной
Ума всю мощь его стихий зловещих? -
Чьи злые чары, чей могучий зов
Так притягателен, от чьих оков
Лишь мир Предвечный и Несотворенный
Свободен - перед которым трепещет
И Разум сам, хотя рабы его
Ему послушны. Кто из ничего
Их к смыслу приведет? – слепые тени,
Которым формы должен ум придать,
Чтоб, сбросив их, опять свободным стать.
От мести их не спрятать преступлений;
Из под земли поднимут мертвеца
Найти постель убийцы-подлеца.
На смерть Кольриджа. Вашингтон Олстон.
Washington Allston (1779-1843)
Sonnet on the Late S. T. Coleridge
And thou art gone, most loved, most honoured friend!
No, never more thy gentle voice shall blend
With air of Earth its pure ideal tones,
Binding in one, as with harmonious zones,
The heart and intellect. And I no more
Shall with thee gaze on that unfathomed deep,
The Human Soul,--as when, pushed off the shore,
Thy mystic bark would through the darkness sweep,
Itself the while so bright! For oft we seemed
As on some starless sea,--all dark above,
All dark below,--yet, onward as we drove,
To plough up light that ever round us streamed.
But he who mourns is not as one bereft
Of all he loved: thy living Truths are left.
И ты ушел, мой самый лучший друг!
Нет, никогда не зазвучит вокруг
Твой голос мягко, чисто и согласно,
В котором сочетались так прекрасно
Душа и ум. Нет, больше никогда
С тобой мы не заглянем вместе в бездну
Людских сердец – не унесет вода
Наш тайный челн сквозь тьму. О миг любезный!
Ведь часто нам казалось, мы - вдвоем
В беззвездном океане – тьма объяла –
И все же мы плывем вперед устало,
Взрезая свет, струящийся кругом.
И все ж скорбящий не всего лишен:
С живою правдой остается он.
Сикстинская Капелла. Вашингтон Олстон.
On a Falling Group in the Last Judgment of Michael Angelo, in the Cappella Sistina
How vast, how dread, o'erwhelming, is the thought
Of space interminable! to the soul
A circling weight that crushes into naught
Her mighty faculties! a wondrous whole,
Without or parts, beginning, or an end!
How fearful, then, on desperate wings to send
The fancy e'en amid the waste profound!
Yet, born as if all daring to astound,
Thy giant hand, O Angelo, hath hurled
E'en human forms, with all their mortal weight,
Down the dread void,--fall endless as their fate!
Already now they seem from world to world
For ages thrown; yet doomed, another past,
Another still to reach, nor e'er to reach the last!
О как ужасен и непостижим
Безмерный Космос! Как дробится тело,
В пыль обратясь могуществом своим!
Как то, что было монолитно, цело,
Теряет часть, начало, и конец!
Как страшно затеряться, наконец,
Крылатой мыслью в пустоте вселенской!
Но ты рожден, чтобы рукою дерзкой
Мир удивить, о Анджелло! Смешав
Людские формы с хаосом беззвездным,
Как рок, обречь их падать вечно в бездну!
И кажется, что тело и душа
Покинуты навек и сокрушимы,
И цели их, увы, недостижимы.
Три Ангела. Вашингтон Олстон.(1-я редакция)
On the Group of the Three Angels before the Tent of Abraham, by Raffaelle, in the Vatican
O, now I feel as though another sense,
From heaven descending, had informed my soul;
I feel the pleasurable, full control
Of Grace, harmonious, boundless, and intense.
In thee, celestial Group, embodied lives
The subtile mystery, that speaking gives
Itself resolved; the essences combined
Of Motion ceaseless, Unity complete.
Borne like a leaf by some soft eddying wind,
Mine eyes, impelled as by enchantment sweet,
From part to part with circling motion rove,
Yet seem unconscious of the power to move;
From line to line through endless changes run,
O'er countless shapes, yet seem to gaze on One.
Я чувствую, как-будто смысл иной,
Сошедший с неба, озарил мой разум;
Доступный сердцу и приятный глазу,
Прекрасный, бесконечный, неземной.
В тебе, Святая Троица, даны
Все тайны сил, что словом решены;
Вся сущность непрерывного движенья,
Единство, совершенство и покой.
Как лист, попавший в легкий вихрь круженья,
Мой взор охвачен странной красотой
И вслед за мелочами тихо бродит,
Не сознавая силы, что им водит;
Но в плен берет не форма, не деталь,
А то, что выше их – таинственная даль.
Рембрандту. На сон Якова. Вашингтон Олстон.
On Rembrandt; Occasioned by His Picture of Jacob's Dream
10.04.02
There is a charm no vulgar mind can reach,
No critic thwart, no mighty master teach;
A charm how mingled of the good and ill!
Yet still so mingled that the mystic whole
Shall captive hold the struggling gazer's will,
Till vanquished reason own its full control.
And such, O Rubens, thy mysterious art,
The charm that vexes, yet enslaves the heart!
Thy lawless style, from timid systems free,
Impetuous rolling like a troubled sea,
High o'er the rocks of reason's lofty verge
Impending hangs; yet, ere the foaming surge
Breaks o'er the bound, the refluent ebb of taste
Back from the shore impels the watery waste.
Есть красота, что не доступна массе,
Ей слова нет, ей не обучит мастер;
Добра и зла пленительная смесь!
В ней в целое так смешаны все части,
Что тайной их захвачен зритель весь,
И ум его уж сам в себе не властен.
Таков ты, Рубенс! Мистикой живой
Ты сердце будишь, в плен берешь его!
Твой беззаконный стиль, с рутиной споря,
Бушует, как взволнованное море,
Поверх ума неколебимых скал;
И катит его мощный пенный вал,
На все границы и устои вкуса,
Освобождая берега искусства.
12.04.02
Французская революция. Вашингтон Олстон.
The French Revolution
The Earth has had her visitation. Like to this
She hath not known, save when the mounting waters
Made of her orb one universal ocean.
For now the Tree that grew in Paradise,
The deadly Tree that first gave Evil motion,
And sent its poison through Earth's sons and daughters,
Had struck again its root in every land;
And now its fruit was ripe,--about to fall,--
And now a mighty Kingdom raised the hand,
To pluck and eat. Then from his throne stepped forth
The King of Hell, and stood upon the Earth:
But not, as once, upon the Earth to crawl.
A Nation's congregated form he took,
Till, drunk with sin and blood, Earth to her centre shook.
Земля уж сотрясалась. На краю
Она уже была – не райским садом
Покрыта, а безлюдным океаном.
И вновь то древо, что росло в раю,
Что родило земное зло обманом
И собственных детей вспоила ядом,
Пустило корни гнева повсеместно;
И плод греха созрел, готовый пасть,
Восстало царство грозное из бездны –
Сорвать его и съесть. И с трона встал
Царь Ада сам, и Землю растоптал -
Не хлябью вод, а грязью взял он власть.
И затопил в крови сословья все, и званья,
И Землю всю потряс до основанья.
12.04.02
O Art, high gift of Heaven! how oft defamed
When seeming praised! To most a craft that fits,
By dead, prescriptive Rule, the scattered bits
Of gathered knowledge; even so misnamed
By some who would invoke thee; but not so
By him,--the noble Tuscan,*--who gave birth
To forms unseen of man, unknown to Earth,
Now living habitants; he felt the glow
Of thy revealing touch, that brought to view
The invisible Idea; and he knew,
E'en by his inward sense, its form was true:
'T was life to life responding, - highest truth!
So, through Elisha's faith, the Hebrew Youth
Beheld the thin blue air to fiery chariots grow.
* Michael Angelo.
О дар небес! Как часто твой успех
Таит позор! Ты – ремесло для многих,
Склад предписаний, сведений убогих
И мертвых норм; не слышишь даже тех,
Чей дух тебя зовет; но не таков
Тосканец* благородный, породивший
Форм образец, неведомый, не живший
В краю земном. Свободный от оков,
Тобой воспламенясь, твоих идей
Незримый свет он выявлял; и всей
Душою знал, что формы нет верней:
“В ней все согласно, живо и правдиво!”
Так юноша еврейский, веря в диво,
Узрел коней в огне средь облаков.
*Микельанджело
A Smile
A smile!--Alas, how oft the lips that bear
This floweret of the soul but give to air,
Like flowering graves, the growth of buried care!
Then drear indeed that miserable heart
Where this last human boon is aye denied!
If such there be, it claims in man no part,
Whose deepest grief has yet a mirthful bride.
For whose so many as the sad man's face?
His joy, though brief, is yet reprieve from woe;
The waters of his life in darkness flow;
Yet, when the accidents of time displace
The cares that vault their channel, and let in
A gleam of day, with what a joyous din
The stream jets out to catch the sunny grace!
Улыбка.
Цветок души! Как часто наши губы
Растрачивают зря твой аромат –
Любовь мертва, но на могиле клумбы!
Еще страшней, когда на сердце – ад,
Но этот ад никто не замечает!
И если так, то это означает:
С цветка души осыпалась пыльца -
И нет мрачней печального лица.
Не знает горе с радостью союза;
И воды жизни в сумраке текут;
Но если вдруг любовь откроет шлюзы,
И солнца луч войдет в ее сосуд,
О как, ликуя, празднуя победу,
Живой поток бежит навстречу свету!
17.04.02
J. S. Copley Green, Esq.
Oh, who can look on that celestial face,
And kindred for it claim with aught on earth?
If ever here more lovely form had birth--
No--never that supernal purity--that grace
So eloquent of unimpassioned love!
That, by a simple movement, thus imparts
Its own harmonious peace, the while our hearts
Rise, as by instinct, to the world above.
And yet we look on cold, unconscious stone.
But what is that which thus our spirits own
As Truth and Life? 'Tis not material Art--
But e'en the Sculptor's soul to sense unseal'd.
Oh, never may he doubt--its witness so reveal'd--
There lives within him an immortal part.
Кто может, созерцая лик святой,
Еще желать чего-то на земле?
Нет образа прекрасней и милей,
С такой небесной, чистой красотой, -
Сама любовь, лишенная страстей!
Легко и просто, силою творца,
Вселяя мир, гармонию в сердца,
Он поднимает их над скверной всей.
И все ж на мертвый камень мы глядим.
Но что есть дух, что выражаем им?
Лишь правду жизни. Не искусство, нет,
А скульптора, все существо его.
И несомненно – явный знак того,
Что жизни вечной в нем сияет свет.
Оден. Стихи и сонеты.
Savin
--------------------------------------------------------------------------------
Дверь. Оден.
Out of it steps the future of the poor,
Enigmas, executioners and rules,
Her Majesty in a bad temper or
The red-nosed Fool who makes a fool of fools.
Great persons eye it in the twilight for
A past it might so carelessly let in,
A widow with a missionary grin,
The foaming inundation at a roar.
We pile our all against it when afraid,
And beat upon its panels when we die:
By happening to be open once, it made
Enormous Alice see a wonderland
That waited for her in the sunshine, and,
Simply by being tiny made her cry.
В нее выходит будущее черни,
Загадки, палачи и звон оков,
Ее Величество не в настроенье,
Иль шут, водящий за нос дураков.
Великие в ней зрят во тьме вечерней,
Что, так шутя, впустила в сумрак свой,
Вдову с усмешкой миссии святой,
Потопа волны в ярости пещерной.
Мы с ней ведем войну, когда боимся,
И бьемся об нее, коль смерть настанет:
Вдруг распахнется и Большой Алисе
Страна Чудес предстанет, вся из роз,
Но огорчит ее до моря слез
Одним лишь тем, что маленькою станет.
Путешественник. Оден.
4. THE TRAVELLER
No window in his suburb lights that bedroom where
A little fever heard large afternoons at play:
His meadows multiply: that mill, though is not there
Which went on grinding at the back of love all day.
Nor all his weeping ways through weary wastes have found
The Castle where his Greater Hallows are interned:
For broken bridges halt him, and dark thickets round
Some ruin where an evil heritage was burned.
Could he forget a child's ambition to be old
And institutions where he learned to wash and lie'
He'd tell the truth for which he thinks himself too young,
That everywhere on the horizon of his sigh
Is now, as always, only waiting to be told
To be his father's house and speak his mother's tongue.
1.
В ту спальню не пройдет горящих окон свет;
В ней слух его ловил с волненьем полдня звень:
Где множатся луга и мельницы уж нет,
Но мелят жернова любви ушедшей тень.
Напрасно он вздыхал с усталостью пустой
О храме, где святых отринули давно,
О сломанных мостах, о зелени густой
Вокруг руин, где зла наследство сожжено.
Забыть ли детских лет стремленье взрослым стать
И стены школ, где жить и лгать учили нас.
Сказал бы правду он, хоть сам в нее не вник,
Что все вокруг него, насколько видит глаз,
Теперь, как и всегда, - одна лишь благодать:
Желанный дом отца и матери язык.
2.
В ту спальню не пройти горящих окон свету;
В ней слух его ловил с волненьем полдня звень:
Где множатся луга и мельницы уж нету,
Но мелят жернова любви ушедшей тень.
Напрасно он вздыхал с усталостью давящей
О храме, где святых отринули давно,
О сломанных мостах, о леса темной чаще
Вокруг руин, где зла наследство сожжено.
Забыть ли детских лет стать взрослым устремленье
И стены школ, где жить и лгать учили нас.
Открыл бы правду он, хоть сам в нее не вник,
Что все вокруг него, насколько видит глаз,
Теперь, как и всегда, - одно лишь умиленье:
Желанный дом отца и матери язык
Если б я мог сказать. Оден.
If I Could Tell You
Time will say nothing but I told you so,
Time only knows the price we have to pay;
If I could tell you I would let you know.
If we should weep when clowns put on their show,
If we should stumble when musicians play,
Time will say nothing but I told you so.
There are no fortunes to be told, although,
Because I love you more than I can say,
If I could tell you I would let you know.
The winds must come from somewhere when they blow,
There must be reasons why the leaves decay;
Time will say nothing but I told you so.
Perhaps the roses really want to grow,
The vision seriously intends to stay;
If I could tell you I would let you know.
Suppose all the lions get up and go,
And all the brooks and soldiers run away;
Will Time say nothing but I told you so?
If I could tell you I would let you know.
Время ничего не скажет, я же тебе замечу,
Одно только время знает цену наших затрат;
Я же, увы, не знаю и я тебе не отвечу.
Если б могли мы плакать, слыша клоуна речи,
Если б могли споткнуться от чьих-нибудь серенад,
Время ничего не скажет, я же тебе замечу.
Нету такой удачи, которую я отмечу,
Ибо люблю тебя больше, чем я узнать бы рад,
Я же, увы, не знаю и я тебе не отвечу.
Ветры должны подуть откуда-нибудь под вечер,
Не объяснить, почему с дерева листья летят;
Время ничего не скажет, я же тебе замечу.
Возможно розы дейстительно желают расти вечно,
Наверно виденья эти с нами остаться хотят;
Я же, увы, не знаю и я тебе не отвечу.
Положим все львы вдруг встанут, чтобы уйти далече,
И убегут - не останется ни ручейков, ни солдат;
Разве нам время скажет? я же тебе замечу:
Я же, увы, не знаю и я тебе не отвечу.
Кто влюблен сильней. Оден.
The More Loving One
Looking up at the stars, I know quite well
That, for all they care, I can go to hell,
But on earth indifference is the least
We have to dread from man or beast.
How should we like it were stars to burn
With a passion for us we could not return?
If equal affection cannot be,
Let the more loving one be me.
Admirer as I think I am
Of stars that do not give a damn,
I cannot, now I see them, say
I missed one terribly all day.
Were all stars to disappear or die,
I should learn to look at an empty sky
And feel its total darkness sublime,
Though this might take me a little time.
Глядя на звезды, нетрудно понять,
Что им с высоты на меня наплевать,
Но от безразличия все ж потерь
Меньше несет человек или зверь.
Что будет, если зажжется звезда
С жаром, что нам не вернуть никогда?
Коль равной любви быть не может с ней,
Пускай буду я, кто влюблен сильней.
Простой почитатель, каков я есть,
Звезд, не знающих брань и месть,
Глядя на них, я не замечал,
Что хоть по одной ужасно скучал
Когда бы исчез всех звезд хоровод,
Я б научился глядеть в небосвод
Пустой, возвышаясь тотальной тьмой,
Хотя это заняло б год - другой.
Колыбельная. Оден.
Lullaby
Lay your sleeping head, my love,
Human on my faithless arm;
Time and fevers burn away
Individual beauty from
Thoughtful children, and the grave
Proves the child ephermeral:
But in my arms till break of day
Let the living creature lie,
Mortal, guilty, but to me
The entirely beautiful.
Soul and body have no bounds:
To lovers as they lie upon
Her tolerant enchanted slope
In their ordinary swoon,
Grave the vision Venus sends
Of supernatural sympathy,
Universal love and hope;
While an abstract insight wakes
Among the glaciers and the rocks
The hermit's sensual ecstasy.
Certainty, fidelity
On the stroke of midnight pass
Like vibrations of a bell,
And fashionable madmen raise
Their pedantic boring cry:
Every farthing of the cost,
All the dreadful cards foretell,
Shall be paid, but not from this night
Not a whisper, not a thought,
Not a kiss nor look be lost.
Beauty, midnight, vision dies:
Let the winds of dawn that blow
Softly round your dreaming head
Such a day of sweetness show
Eye and knocking heart may bless.
Find the mortal world enough;
Noons of dryness see you fed
By the involuntary powers,
Nights of insult let you pass
Watched by every human love.
Колыбельная
Погрузись, любовь моя,
В зыбкие мои объятья;
Время, страсть испепелят
Чад задумчивых своих
Красоту и сон могильный
Их докажет эфемерность:
Но до самого рассвета
Будь со мной, творенье жизни,
Смертным, грешным, но по мне
Всеобъемлюще прекрасным.
Дух и тело безграничны:
Разделяющим любовь
На ее роскошном ложе
Через обморок любовный
Шлет Венера образ смерти,
Сплав ее расположенья,
Вечной страсти и надежды,
Пробудить через прозренье
Среди льдов, снегов и скал
Дух отшельника святого
Верность и определенность
С боем полночи проходят
Словно колокола звоны,
Ропщут модные безумцы
Монотонно и надсадно,
Каждый фортинг в кошельке,
Зло, что им гадали карты,
Подлежат оплате, но
Ни с единой мыслью, вздохом
Не хотят они расстаться.
Красоты виденье гаснет:
Пусть рассвета дуновенье,
Близ твоей мечты повеяв,
Став сладчайшим днем блаженства,
Сердца стук благословит.
Миром смертным будь доволен;
Полдня жар питаем силой,
Что не терпит произвола,
На виду любви людской
Пусть исчезнут язвы ночи.
О что это за звук. Оден.
O What Is That Sound
O what is that sound which so thrills the ear
Down inthe valley drumming, drumming?
Only the scarlet soldiers, dear,
The soldiers coming.
O what is that light I see flashing so clear
Over the distance brightly, brightly?
Only the sun on their weapons, dear,
As they step lightly.
O what are they doing with all that gear
What are they doing this morning, this morning?
Only the usual manoeuvres, dear,
Or perhaps a warning.
O why have they left the road down there
Why are they suddenly wheeling, wheeling?
Perhaps a change in the orders, dear,
Why are you kneeling?
O haven't they stopped for the doctor's care
Haven't they reined their horses, their horses?
Why, they are none of them wounded, dear,
None of these forces.
O is it the parson they want with white hair;
Is it the parson, is it, is it?
No, they are passing his gateway, dear,
Without a visit.
O it must be the farmer who lives so near
It must be the farmer so cunning, so cunning?
They have passed the farm already, dear,
And now they are running.
O where are you going? stay with me here!
Were the vows you swore me deceiving, deceiving?
No, I promised to love you, dear,
But I must be leaving.
O it's broken the lock and splintered the door,
O it's the gate where they're turning, turning
Their feet are heavy on the floor
And their eyes are burning.
О что это за звук дребезжит, не смолкая,
По всей долине раскаты, раскаты?
Алые солдаты всего лишь, дорогая,
Это шагают солдаты.
О что это за свет льется там, сверкая
Повсюду так ярко, ярко?
Это на ружьях у них, дорогая,
Солнце горит жарко.
О зачем же машины идут, громыхая,
Куда это все движенье, движенье?
Обычные маневры всего лишь, дорогая,
А может и устрашенье.
О почему они, пыль подымая,
Свернули в селенья, в селенья?
Наверно, сменился приказ, дорогая,
Встань, дорогая, с коленей.
О может быть помощь нужна им какая,
Быть может им нужен доктор, доктор?
Никто же не ранен из них, дорогая,
Никто из этой когорты.
О может быть помощь нужна им другая,
Которую просят у бога, бога?
Нет, мимо церкви святой, дорогая,
Ведет их эта дорога.
О может идут они к ферме, что с края,
Там фермер в печали, печали?
Они мимо фермы прошли, дорогая,
Теперь они побежали.
О куда ты уходишь, тебе не нужна я?
Все было обманом и ложью, ложью?
Нет, я клялся тебя любить, дорогая,
Но уходить я должен.
О сорвана дверь и разбиты замки,
О ворота ломают, ломают,
И по полу топают их сапоги,
И глаза их горят и пылают.
In Memory of W. B. Yeats
Feb. 1939
Earth, receive an honoured guest;
William Yeats is laid to rest:
Let the Irish vessel lie
Emptied of its poetry.
Time that is intolerant,
Of the brave and innocent,
And indifferent in a week
To a beautiful physique,
Worships language and forgives
Everyone by whome it lives;
Pardons cowardice, conceit,
Lays its honours at their feet.
Time that with this strange excuse
Pardoned Kipling and his views,
And will pardon Paul Claudel,
Pardons him for writing well.
In the nightmare of the dark
All the dogs of Europe bark,
And the living nations wait,
Each sequestered in its hate;
Intellectual disgrace
Stares from every human face,
And the seas of pity lie
Locked and frozen in each eye.
Follow, poet, follow right
To the bottom of the night,
With your unconstraining voice
Still persuade us to rejoice;
With the farming of a verse
Make a vineyard of the curse,
Sing of human unsuccess
In a rapture of distress;
In the deserts of the heart
Let the healing fountain start,
In the prison of his days
Teach the free man how to praise.
Здесь в земле спит Уилльям Йетс
Родной Ирландии певец;
Обрела душа приют,
Опустел стихов сосуд.
Время, что не терпит их,
Умных, смелых и живых,
И уносит в пустоту
Форм телесных красоту,
Что язык хранит, забыв,
Кем питаем он и жив,
Извиняет ложь и лесть,
К их ногам бросает честь.
Век, что тех не осуждал,
Кто, как Киплинг, рассуждал,
Кто своим пером владел
Гладко словно Поль Клодел.
И летит в кромешный мрак
Всей Европы лай собак,
Разделяет их, как кость,
Своя собственная злость.
Стыд огромный и позор
Затуманил каждый взор,
Жалость заперта в глазах
В непролившихся слезах.
Опустись, поэт, на дно,
Где пустынно и темно;
Твой повсюду слышный глас
Все зовет к веселью нас.
Как огнем, стихом объят,
Разожги проклятий ад,
Пой про бремя неудач,
Про отчаянье и плач;
Брось целительный свой стих
В пустоту сердец людских,
Пребывающих в ночи
Ненавидеть отучи.
Падение Рима. У.Х. Оден.
The Fall of Rome W. H. Auden
(for Cyril Connolly)
The piers are pummelled by the waves;
In a lonely field the rain
Lashes an abandoned train;
Outlaws fill the mountain caves.
Fantastic grow the evening gowns;
Agents of the Fisc pursue
Absconding tax-defaulters through
The sewers of provincial towns.
Private rites of magic send
The temple prostitutes to sleep;
All the literati keep
An imaginary friend.
Cerebrotonic Cato may
Extol the Ancient Disciplines,
But the muscle-bound Marines
Mutiny for food and pay.
Caesar's double-bed is warm
As an unimportant clerk
Writes I DO NOT LIKE MY WORK
On a pink official form.
Unendowed with wealth or pity,
Little birds with scarlet legs,
Sitting on their speckled eggs,
Eye each flu-infected city.
Altogether elsewhere, vast
Herds of reindeer move across
Miles and miles of golden moss,
Silently and very fast.
Падение Рима.
Волны бьются о причал;
В поле дождь под грохот гроз
Хлещет брошенный обоз;
Беглецы – в пещерах скал.
Скрылся день в тенях густых;
Фиск гоняет бедняков,
Прячущихся от долгов
В сточных трубах городских.
Храм закрыли на затвор,
Проститутки спать идут;
Литераторы ведут
В мыслях с другом разговор.
Рассудительный Катон
Хвалит правил древних свод,
Но бунтует гневный флот -
Пищи, денег жаждет он.
Цезаря постель пуста;
Пишет он, как мелкий клерк,
'ОТ РАБОТЫ СВЕТ ПОМЕРК'
В бланке розовом листа.
Сонмы бедные глядят
Красноногих жалких птиц
С кладок в крапинку яиц
В пораженный гриппом град.
А в далеком далеко
Тысячи оленьих ног
Первобытный топчут мох,
Молча, быстро и легко.
020203
Две песни для Хедли Андерсон. У.Х. Оден.
TWO SONGS FOR HEDLI ANDERSON
in
Selected Poems of W.H. Auden
by W. H. Auden
Vintage
I
Stop all the clocks, cut off the telephone,
Prevent the dog from barking with a juicy bone,
Silence the pianos and with muffled drum
Bring out the coffin, let the mourners come.
Let aeroplanes circle moaning overhead
Scribbling on the sky the message He Is Dead,
Put cr?pe bows round the white necks of the public
doves,
Let the traffic policemen wear black cotton gloves.
He was my North, my South, my East and West,
My working week and my Sunday rest,
My noon, my midnight, my talk, my song;
I thought that love would last for ever: I was wrong.
The stars are not wanted now: put out every one;
Pack up the moon and dismantle the sun;
Pour away the ocean and sweep up the wood.
For nothing now can ever come to any good.
Обрежьте телефон, часы остановите,
Собачьи драки из-за кости прекратите,
Умолкни пианино, под барабана дроби
Несите гроб, оплакивайте скорби.
Пусть кружат самолеты в небе хмуром,
Вычерчивая буквами: Он умер.
На шеи белые наденьте черный траур,
Пусть ходят в черном все по тротуарам.
Он был мне всем: и севером, и югом,
Рабочим днем, и праздничным досугом,
Луною, полночью, мелодией сердечной, -
Но я не прав: любовь не длится вечно.
Не надо звезд, пусть все дождем зальется;
Зачем луна? Снимите с неба солнце;
Леса срубите, океаны слейте -
Меня теперь ничто не радует на свете.
II
O the valley in the summer where I and my John
Beside the deep river would walk on and on
While the flowers at our feet and the birds up above
Argued so sweetly on reciprocal love,
And I leaned on his shoulder; 'O Johnny, let's play':
But he frowned like thunder and he went away.
O that Friday near Christmas as I well recall
When we went to the Charity Matinee Ball,
The floor was so smooth and the band was so loud
And Johnny so handsome I felt so proud;
'Squeeze me tighter, dear Johnny, let's dance till it's day':
But he frowned like thunder and he went away.
Shall I ever forget at the Grand Opera
When music poured out of each wonderful star?
Diamonds and pearls they hung dazzling down
Over each silver and golden silk gown;
'O John I'm in heaven,' I whispered to say:
But he frowned like thunder and he went away.
O but he was fair as a garden in flower,
As slender and tall as the great Eiffel Tower,
When the waltz throbbed out on the long promenade
O his eyes and his smile they went straight to my heart;
'O marry me, Johnny, I'll love and obey':
But he frowned like thunder and he went away.
O last night I dreamed of you, Johnny, my lover,
You'd the sun on one arm and the moon on the other,
The sea it was blue and the grass it was green,
Every star rattled a round tambourine;
Ten thousand miles deep in a pit there I lay:
But you frowned like thunder and you went away.
Летним днем у речки солнечной долиной
Я и Джон ходили по дороге длинной,
А цветы цвели у ног, птицы щебетали,
Сладко спорили в ветвях о любовной тайне;
'Поиграем же, о Джонни' - я, прильнув, шептала
Но, нахмурясь, как гроза, он ушел устало.
В Чарити Ма'тине Болл нас в Рождество позвали;
Помню, в пятницу мы с ним оказались в зале,
Пол был гладок и блестел, оркестр гремел гобоем,
Джонни был красив собой, я ж - горда собою.
'О, мой Джонни, до утра я танцевать мечтала':
Но, нахмурясь, как гроза, он ушел устало.
Не забыть в Гранд Опера этот миг чудесный,
Когда звезды все лучились музыкой небесной.
Звезд алмазы, жемчуга падали, искристые,
Золотом и серебром на платья шелковистые;
'Я на небе, о мой Джон' - я ему шептала,
Но, нахмурясь, как гроза, он ушел устало.
Он собою был красив - цветущий сад у пашни,
Он был строен и высок, как Эйфелева башня,
Мы, гуляя, в вальсе с ним кружились, чтоб согреться,
Его глаза, улыбка, смех насквозь пронзали сердце;
'Женись на мне, о Джонни, тебя любить я стану',
Но, нахмурясь, как гроза, он ушел устало.
О тебе мечтала, Джонни, прошлой ночью, право,
Слева - солнце ты мое и луна - справа;
Море было голубым на зеленом фоне,
Звезды баловали нас игрой на саксофоне;
Я лежу на глубине под землею талой,
Но, нахмурясь, как гроза, ты ушел устало.
210103
Мой доктор.
На вид мой доктор – куропатка,
Коротконог и гузка гладка;
Он – эндоморф, чьи нежны руки,
Кто никогда твердить от скуки
Не станет о вреде порока;
И мне у смертного порога
Не будет строить кислых рож,
А скажет прямо: ”Ты умрешь”.
Мне б, доктор.
Мне б, доктор, куропатку рядом,
Коротконожку с толстым задом,
И нежнорукого юнца,
Кто не твердил бы без конца,
Что для меня вредны пороки,
Но мне б, у смерти на пороге,
Сказал, не строя кислых рож,
Сверкнув глазами: “Ты умрешь”.
Wystan Hugh Auden
(1907-1973)
Give me a doctor
Give me a doctor partridge-plump,
Short in the leg and broad in the rump,
An endomorph with gentle hands
Who'll never make absurd demands
That I abandon all my vices
Nor pull a long face in a crisis,
But with a twinkle in his eye
Will tell me that I have to die.
Песня Тринкуло. (новый вариант)
Купца и короля
Согреет зябкий шут,
Их мысли – в облаках,
До нас не снизойдут.
В уединенье, где
Не прижился б толстяк,
Вихрь снов меня вознес;
Норд-ост мне рвет колпак.
Днем вижу я внизу
Все в зелени - село,
И дом большой, где я
Был крошкой Тринкуло.
Там - тот надежный мир,
Побыть бы где - хоть раз……
Любовь и жизнь моя –
Случайный выбор фраз.
От страха стаи слов
Летят с ветвей нагих
Туда, где смех трясет
Богатых и святых.
Кружит рой образин,
Из мглы промерзлой мча, -
Умру, как те, кто мал,
Над шуткой хохоча.
2005/11/07
TRINCULO'S SONG
Mechanic, merchant, king,
Are warmed by the cold clown
Whose head is in the clouds
And never can get down.
Into a solitude
Undreamed of by their fat
Quick dreams have lifted me;
The north wind steals my hat.
On clear days I can see
Green acres far below,
And the red roof where I
Was Little Trinculo.
There lies that solid world
These hands can never reach;
My history, my love,
Is but a choice of speech.
A terror shakes my tree,
A flock of words fly out,
Whereat a laughter shakes
The busy and devout.
Wild images, come down
Out of your freezing sky,
That I, like shorter men,
May get my joke and die.
Неизвестные авторы
Savin
--------------------------------------------------------------------------------
Не плачь над могилой моей. Неизвестный автор.
Do not stand at my grave and weep
I am not there. I do not sleep.
I am a thousand winds that blow.
I am the diamond glints on snow.
I am the sunlight on ripened grain.
I am the gentle autumn rain.
When you awaken in the morning's hush
I am the swift uplifting rush
Of quiet birds in circled flight.
I am the soft stars that shine at night.
Do not stand at my grave and cry;
I am not there. I did not die.
Не плачь над могилой моей,
Я еще не уснул Я - не в ней.
Я – дыханье ветров на лугу,
Я – алмазный покров на снегу,
Я – на солнце созревшая рожь,
Я – нежный осенний дождь.
Как пробудишься ты ото сна,
Я – летящая вверх тишина,
Что на крыльях уносят грачи.
Я – горящие звезды в ночи.
Не плачь над могилой моей.
Я не умер еще. Я – не в ней.
По мотивам сонета неизвестного автора.
Sonnet Found in a Deserted Mad-house
Oh that my soul a marrow-bone might seize!
For the old egg of my desire is broken,
Spilled is the pearly white and spilled the yolk, and
As the mild melancholy contents grease
My path the shorn lamb baas like bumblebees.
Time's trashy purse is as a taken token
Or like a thrilling recitation, spoken
By mournful mouths filled full of mirth and cheese.
And yet, why should I clasp the earthful urn?
Or find the frittered fig that felt the fast?
Or choose to chase the cheese around the churn?
Or swallow any pill from out the past?
Ah, no Love, not while your hot kisses burn
Like a potato riding on the blast.
Душа моя висит на волоске!
Яйцо желаний раскололось разом;
Белок разбрызган и желток размазан,
Путь мягко выстлан к медленной тоске
И чей-то плач звенит, как шмель в виске.
Кошель дырявый времени развязан,
Рассказ душещипательный рассказан,
Бесславно рухнул замок на песке.
Зачем цепляться за земную урну?
В кармане фиг держать на целый мир?
Глотать пилюли прошлого бездумно?
Как мышь, тащить из мышеловки сыр?
О нет! В любви мелодия ноктюрна
Еще звучит, еще открыт клавир.
Прощай же, тщетный мир.
1 Adieu, vain world, I've seen enough of thee,
2 And now am careless what thou say'st of me.
3 Thy smiles I court not, nor thy frowns I fear.
4 My cares are past, my head lies quiet here.
5 What faults you saw in me take care to shun,
6 And look at home, enough there's to be done.
7 Where ere I liv'd or dy'd it matters not,
8 To whom related, or by whom begot,
9 I was, now am not, ask no more of me.
10 It's all I am and all the proud shall be.
Прощай же, тщетный мир, все видел я,
Меня уже не тронет речь твоя.
Привет ли, брань – теперь мне все одно,
Желаний нет, спокоен я давно.
Чем был я плох, то избегай вперед,
Храни свой дом, там дел невпроворот.
Кем был рожден и с кем дружил и рос,
Где жил и умер – в этом ли вопрос?
Я был – и нет меня, не обессудь,
И это все, и в этом соль и суть.
О, Время!
1 Eternal Time, that wastest without waste,
2 That art and art not, diest, and livest still;
3 Most slow of all, and yet of greatest haste;
4 Both ill and good, and neither good nor ill:
5 How can I justly praise thee, or dispraise?
6 Dark are thy nights, but bright and clear thy days.
7 Both free and scarce, thou giv'st and tak'st again;
8 Thy womb that all doth breed, is tomb to all;
9 What so by thee hath life, by thee is slain;
10 From thee do all things rise, by thee they fall:
11 Constant, inconstant, moving, standing still;
12 Was, Is, Shall be, do thee both breed and kill.
13 I lose thee, while I seek to find thee out;
14 The farther off, the more I follow thee;
15 The faster hold, the greater cause of doubt;
16 Was, Is, I know; but Shall, I cannot see.
17 All things by thee are measur'd; thou, by none:
18 All are in thee; thou, in thyself alone.
О Время, что не исчерпать до дна!
Ты есть и нет, нетленно Ты и тленно;
Спеша –ползешь едва, иль спишь - без сна,
Свободное – не вырвешься из плена.
Как знать мне, какова Твоя цена?
Твой светел день, а ночь Твоя темна;
Дары – щедры, невосполним убыток;
Всему Ты - чрево, кладбище - всему;
Тобой все рождено, Тобой убито,
Тобой восходит свет - упасть во тьму;
И жизнь, и смерть в Тебе одновременно;
Ты Было, Есть и Будешь неизменно.
Тебя теряю я, стремясь найти,
Чем дальше Ты, тем ближе мне и ближе;
Схвачу Тебя – течешь сквозь пальцы Ты;
Есть, Было, - знаю – Будет – я не вижу.
Ты – мера мер, нет меры лишь Тебе;
В тебе есть все, а Ты - в самом Себе.
Старый катафалк.
VERSION B
2.1 Did you ever think as the hearse rolls by
2.2 That some of these days you must surely die?
2.3 They'll take you away in a big black hack,
2.4 They'll take you away but won't bring you back.
2.5 The men with shovels stand all around.
2.6 They shovel you into that cold, wet ground.
2.7 They shovel in dirt and they throw in rocks.
2.8 They don't give a dam if they break the box.
2.9 And your eyes drop out and your teeth fall in
2.10 And the worms crawl over your mouth and chin;
2.11 And the worms crawl out and the worms crawl in
2.12 And your limbs drop off of you limb by limb.
Старый катафалк тащится вперед;
Вот и ты умрешь, когда час придет.
В черный гроб тебя положить велят,
Увезут навек, не вернут назад.
Бросят в яму гроб и в сырой земле
Будешь ты лежать в холоде и мгле.
Накидают грязь, камень и песок,
Что им расколоть ящик из досок!
Зубы и глаза , подбородок, рот –
Все облепит червь, все землей забьет;
Обглодает червь каждый тела член
И оставит он только прах и тлен.
Желанье старика.
THE OLD MAN'S WISH (16 век)
If I live to be old, for I find I go down,
2 Let this be my fate: In a country town
3 May I have a warm house, with a stone at the gate,
4 And a cleanly young girl to rub my bald pate.
5 May I govern my passion with an absolute sway,
6 And grow wiser and better as my strength wears away,
7 Without gout or stone, by a gentle decay.
8 Near a shady grove, and a murmuring brook,
9 With the ocean at distance, whereupon I may look,
10 With a spacious plain without hedge or stile,
11 And an easy pad-nag to ride out a mile.
12 May I govern my passion with an absolute sway,
13 And grow wiser and better as my strength wears away,
14 Without gout or stone, by a gentle decay.
15 With Horace and Petrarch, and two or three more
16 Of the best wits that reign'd in the ages before,
17 With roast mutton, rather than ven'son or veal,
18 And clean though coarse linen at every meal.
19 May I govern my passion with an absolute sway,
20 And grow wiser and better as my strength wears away,
21 Without gout or stone, by a gentle decay.
22 With a pudding on Sundays, with stout humming liquor,
23 And remnants of Latin to welcome the vicar,
24 With Monte-Fiascone or Burgundy wine,
25 To drink the King's health as oft as I dine.
26 May I govern my passion with an absolute sway,
27 And grow wiser and better as my strength wears away,
28 Without gout or stone, by a gentle decay.
29 With a courage undaunted may I face my last day,
30 And when I am dead may the better sort say,
31 In the morning when sober, in the evening when mellow,
32 He's gone, and left not behind him his fellow.
33 May I govern my passion with an absolute sway,
34 And grow wiser and better as my strength wears away,
35 Without gout or stone, by a gentle decay.
Желание старика.
Жизнь идет под уклон, коли жить стариком,
Я хотел бы иметь в городке небольшом
Теплый домик и камень вблизи у ворот,
Молодую жену, что мне спину потрет.
Я смогу управлять бурной страстью своей,
С увяданием сил становиться мудрей,
Не от хвори слабея - от убыли дней.
Близ тенистых аллей, где поется ручью,
Океаном вдали любоваться хочу,
Широкой равниной без ограды кругом
И лихим скакуном для прогулок верхом.
Я смогу управлять бурной страстью своей,
С увяданием сил становиться мудрей,
Не от хвори слабея - от убыли дней.
С Петраркой, Горацием, иль с кем-то другим,
Из властителей дум, всем сердцам дорогим,
С бараньим жарким, с родниковой водой,
И скатертью чистой за каждой едой.
Я смогу управлять бурной страстью своей,
С увяданием сил становиться мудрей,
Не от хвори слабея - от убыли дней.
Чтобы в праздники пуддинг с ликером густым
И викарий - латинским обмолвиться с ним,
Монте-Фьясконе или Бургундским вином
Поминать короля каждый день за столом.
Я смогу управлять бурной страстью своей,
С увяданием сил становиться мудрей,
Не от хвори слабея - от убыли дней.
Смело встретить хочу я последний свой час,
А умру я - пускай скажет лучший из вас:
Был он добр и здоров до скончания дней,
Он ушел - позади не оставил друзей.
Я смогу управлять бурной страстью своей,
С увяданием сил становиться мудрей,
Не от хвори слабея - от убыли дней.
18-09-02
Юность любви. Неизвестный.
YOUNG LOVE
Young love,
so pure and clean,
the sweetest thing,
you've ever seen.
No jealousy,
nor anger or rage,
no middle aged worries,
no problems with age.
Bodies young and supple,
exploring new and exciting ways,
and Oh! how I long
for those halcyon days.
So drink deep my loves,
and don't think anything's wrong,
because young love,
it does not last so very long.
Юность любви.
Юность любви так чиста
и в ней не живет печаль,
Светлая, как сама мечта,
которую ты встречал.
Ревности нет, гнева нет
и раздражающих тем,
нет проблем подростковых лет,
и возрастных проблем.
Тела сильны и крепки,
способны к безумным делам,
О, сердце болит от тоски
по тем безмятежным дням!
Так пей же любовь до дна,
не думай, что мир жесток,
юность любви, как и весна,
длится недолгий срок.
200902
Христу на кресте. Неизвестный.
A Cristo crucificado
No me mueve, mi Dios, para quererte
el cielo que me tienes prometido;
ni me mueve el infierno tan temido
para dejar por eso de ofenderte.
Tu me mueves, senor; mueveme el verte
clavado en una cruz y escarnecido;
mueveme ver tu cuerpo tan herido;
muevenme tus afrentas y tu muerte.
Mueveme, en fin, tu amor, y en tal manera
que aunque no hubiera cielo, yo te amara,
y aunque no hubiera infierno, te temiera.
No tienes que me dar porque te quiera,
pues aunque cuanto espero no esperara,
lo mismo que te quiero te quisiera.
To Christ on the Cross
I am not moved, my God, to give you love
by thoughts of heaven that you've promised me;
nor am I moved by thoughts of dreaded hell
for that alone, to cease offending thee.
You are what moves me, Lord; I'm moved to see
you on a cross and mocked with every breath;
I'm moved to see your body racked with wounds;
I'm moved by your affronts and by your death.
I'm moved, in sum, by love for you so great
that I would love you were not heaven there,
and I would fear you, if there were no hell.
You need give me no prize to love you thus,
for even if what I hope I hoped not,
as I now love you I would love you still.
(©Alix Ingber, 1995)
Христу на кресте.
Я глух, о Боже, к мыслям о любви
Небесной, мне обещанной когда-то;
Я глух и к мыслям о мученьях ада,
Боясь принизить благости твои.
Я слышу лишь Тебя, но не в раю,
А на кресте, язвимого толпою,
И муки, выносимые тобою,
Страданья, смерть высокую твою.
Тебя любить – великая отрада:
И без небес любви я не отрину,
Без ада – страха я не позабуду.
В любви моей мне не нужна награда,
С надеждой или без – мне все едино,
Как я любил, так и любить я буду.
261102
Andreas Gryphius "Abend"
Der schnelle Tag ist hin. Die Nacht schwingt ihre Fahn
Und fuhrt die Sternen auf. Der Menschen mude Scharen
Verlassen Feld und Werk. Wo Tier und Vogel waren,
Traurt itzt die Einsamkeit. Wie ist die Zeit vertan!
Der Port naht mehr und mehr sich zu der Glieder Kahn.
Gleich wie dies Licht vrefiel, so wird in wenig Jahren
Ich, du, und was man hat, und was man sieht, hinfahren.
Dies Leben kommt mir vor als eine Rennenbahn.
Lass, hochster Gott, mich doch nicht auf dem Laufplatz gleiten!
Lass mich nicht Ach, nicht Pracht, nicht Lust, nicht Angst verleiten!
Dein ewig heller Glanz sei vor und neben mir!
Lass, wenn der mude Leib entschlaeft, die Seele wachen,
Und wenn der letzte Tag wird mit mir Abend machen,
So rei? mich aus dem Tal der Finsternis zu Dir!
В Е Ч Е Р
День быстро пролетел. Выводит звезды ночь,
Свой полог опустив. Людей усталых лица
Растаяли вдали. Где были звери, птицы -
Теперь грустит печаль. Как время мчится прочь!
Все ближе наш причал, сильней теченья мощь.
Как светлый день погас, так жизнь моя промчится -
И все, что вижу я, и все, что сердцу снится
Жизнь - это бег туда, куда бежать невмочь.
О, милосердный Бог! Не дай сойти с дороги!
Не дай страстям сгубить плоды усилий многих!
Пускай твой светлый лик сияет надо мной.
Дай бодрости душе, когда сомкну я очи,
И в час последний мой на грани дня и ночи
Возьми меня к себе, лишь кончу путь земной.
Andreas Gryphius "An die Sternen"
Ihr Lichter, die ich nicht auf Erden satt kann schauen,
Ihr Fackeln, die ihr stets das weite Firmanent
Mit euren Flammen ziert und ihn Aufhoren brennt;
Ihr Blumen, die ihr schmuckt des gro?en Himmels Auen;
Ihr Wachter, die, als Gott die Welt auf wollte bauen,
Sein Wort, die Weisheit selbst, mit rechten Namen nennt,
Die Gott allein recht mi?t, die Gott allein recht kennt;
(Wir blinden Sterblichen! was wollen wir uns trauen!)
Ihr Burgen meiner Lust! Wie manche schone Nacht
Hab ich, indem ich euch betrachtete, gewacht!
Herolden dieser Zeit! Wenn wird es doch geschehen,
Da? ich, der eurer nicht allhier vergessen kann,
Euch, derer Liebe mir steckt Herz und Geister an,
Von andern Sorgen frei werd unter mir besehen?
З В Е З Д А М
Небесные огни, горящие нетленно,
Вы, факелы, что услаждают очи мне,
Сверкая искрами в небесной вышине,
Вы, яркие цветы пустых полей вселенной;
Вы, стражи времени, стоящие бессменно,
Вы, слово Божье, мудрость бесконечных дней,
Которые лишь Бог один оценит, не
Мы, смертные слепцы, - хотели бы, да где нам!
Вы, светочи мои, как часто по ночам
Я бодрствовал, мечты свои вверяя вам!
Избранники небес! Или случилось что-то,
Раз я, который вас не в силах позабыть
И вашу красоту всем сердцем не любить,
Любуюсь вами в ночь, забыв про все заботы.
Andreas Gryphius "Ueber meine Sonntag- und Feiertag-Sonette"
Umringt mit hochster Angst, verteuft in grimme Schmerzen,
Besturzt durch Schwert und Feuer, durch liebster Freunde Tod,
Durch Blutverwandter Flucht und Elend, da uns Gott
Sein Wort, mein Licht, entzog; als toller Feinde Scherzen,
Als falscher Zungen Neid drang rasend mir zu Herzen,
Schrieb ich, was itzt kommt vor; mir zwang die scharfe Not
Die Federn in die Faust. Doch Lastermauler Spott
Ist als der erste Rauch um hell entbrannte Kerzen.
Ihr Neider, bellt und nagt! Was nicht der Wind anficht,
Was nicht der Regen netzt, bringt selten reife Frucht.
Die Ros ist immerdar mit Dornen rings umgeben.
Manch Baum, der itzt die Ast hoch in die Luft aufreckt,
Lag als ein unnutz Kern zuvor mit Erd bedeckt.
So was ihr unterdruckt, wird, wenn ihr tot seid, leben.
О моих воскресных и праздничных сонетах
Испытывая страх, телесные мученья,
Пройдя огонь и меч, и смерть своих друзей,
Предательство родни, нужду голодных дней,
Забытый Богом, светом, под насмешки черни,
Злых языков терпя тупые обличенья,
Я стал писать стихи, нужда рукой своей
Вручила мне перо. Но клевета людей,
Как дым окутала свечи моей свеченье.
Завистники мои, что мне ваш злобный крик!
Под ветром и дождем окрепнет лишь тростник.
А роз цветы всегда окружены шипами.
Как дуб, что был зерном, но выше головы
Поднялся, полный сил, вот так умрете вы,
Но будет жить без вас, все проклятое вами.
Robert Herrick
To Anthea
Bid me to live, and I will live
Thy Protestant to be;
Or bid me love, and I will give
A loving heart to thee.
A heart as soft, a heart as kind,
A heart as sound and free
As in the whole world thou canst find,
That heart I'll give to thee.
Bid that heart stay, and it will stay
To honor thy decrees:
Or bid it languish quite away,
And't shall do so for thee.
Bid me to weep, and I will weep
While I have eyes to see:
And, having none, yet I will keep
A heart to weep for thee.
Bid me despair and I'll despair
Under that cypress-tree:
Or bid me die, and I will dare
E'en death to die for thee.
Thou art my life, my love, my heart,
The very eyes of me:
And hast command of every part
To live and die for thee.
Антее. Роберт Херрик.
Скажи мне жить - я смерть забуду,
Вернусь к тебе, в твой храм;
Скажи любить - любить я буду,
Всю душу я отдам.
Всю нежность сердца и свободу,
Здоровье и красу,
Весь мир тебе отдам, природу,
Все, что в душе несу.
Скажи остановиться сердцу -
Оно пойдет на то;
Скажи быть прахом, в пыль стереться -
Я превращусь в ничто.
Скажи мне плачь - и я заплачу,
Пролью ручьи из глаз;
Иссякнут слезы - я истрачу
Моей души запас.
Скажи отчаяться - оставлю,
Отчаявшись, тебя;
Скажи - умри - я смерть заставлю
Тебе служить, любя.
Ты жизнь моя, любовь и нежность,
Глаза мои - смотреть;
Скажи - приму, как неизбежность,
И жить, и умереть.
John Clare
First Love
I ne'er was struck before that hour
With love so sudden and so sweet.
Her face it bloomed like a sweet flower
And stole my heart away complete.
My face turned pale, a deadly pale.
My legs refused to walk away,
And when she looked what could I ail
My life and all seemed turned to clay.
And then my blood rushed to my face
And took my eyesight quite away.
The trees and bushes round the place
Seemed midnight at noonday.
I could not see a single thing,
Words from my eyes did start.
They spoke as chords do from the string,
And blood burnt round my heart.
Are flowers the winter's choice
Is love's bed always snow
She seemed to hear my silent voice
Not love appeals to know.
I never saw so sweet a face
As that I stood before.
My heart has left its dwelling place
And can return no more.
Первая любовь. Джон Клэр.
Любовь меня сразила властно
Внезапной вспышкою огня.
Ее лицо, цветок прекрасный,
Украло сердце у меня.
Мое лицо вдруг стало бледным,
Сковал цепями ноги страх;
Пред взором глаз ее победным
Вся жизнь моя распалась в прах.
Затем глаза мои затмились,
Лицо же вспыхнуло огнем;
Кусты, деревья превратились
В густую полночь белым днем.
Глаза ни зги не различали,
Зато красноречивей слов
Аккорды струн в них так звучали,
Что закипала в сердце кровь.
Всегда ль цветы зиме подвластны?
Всегда ль в снегу любви постель?
Она вняла мой зов бесгласный,
Любви неведомый досель.
Я не встречал, скажу я смело,
Как у нее, лицо и взгляд;
Моя душа ушла из тела
И не вернуться ей назад.
Eugene Field
A Valentine to My Wife
Accept, dear girl, this little token,
And if between the lines you seek,
You'll find the love I've often spoken—
The love my dying lips shall speak.
Our little ones are making merry
O'er am'rous ditties rhymed in jest,
But in these words (though awkward—very)
The genuine article's expressed.
You are as fair and sweet and tender,
Dear brown-eyed little sweetheart mine,
As when, a callow youth and slender,
I asked to be your Valentine.
What though these years of ours be fleeting?
What though the years of youth be flown?
I'll mock old Tempus with repeating,
"I love my love and her alone!"
And when I fall before his reaping,
And when my stuttering speech is dumb,
Think not my love is dead or sleeping,
But that it waits for you to come.
So take, dear love, this little token,
And if there speaks in any line
The sentiment I'd fain have spoken,
Say, will you kiss your Valentine?
Валентинка моей жене. Юджин Филд.
Прими, родная, знак мой скромный,
Твой взгляд меж строчек различит
Слова моей любви огромной -
Любви, что смерть не разлучит.
Поют, шутя, лихие песни
Детишки наши, веселясь;
Мои ж слова не столь прелестны,
Но в них живая с сердцем связь.
Глаза, как вишни, брови - стрелы,
Ты всех нежнее и милей,
Как в те года, когда, незрелый,
Тебя просил я быть моей.
Пусть наша юность улетела,
Пускай года берут свое,
Смеюсь над Временем и смело
Твержу: Люблю одну ее.
Когда же упаду, созревший,
И речь моя навек замрет,
Не называй любовь умершей -
Она тебя лишь, друг мой, ждет.
Прими ж, родная знак мой скромный,
Он полон чувств моих огня,
А коли так, скажи мне томно,
Ты поцелуешь ли меня?
Stephen Foster
Beautiful Dreamer
Beautiful dreamer, wake unto me,
Starlight and dewdrops are waiting for thee;
Sounds of the rude world heard in the day,
Lull'd by the moonlight have all pass'd away!
Beautiful dreamer, queen of my song,
List while I woo thee with soft melody;
Gone are the cares of life's busy throng, —
Beautiful dreamer, awake unto me!
Beautiful dreamer, out on the sea
Mermaids are chaunting the wild lorelie;
Over the streamlet vapors are borne,
Waiting to fade at the bright coming morn.
Beautiful dreamer, beam on my heart,
E'en as the morn on the streamlet and sea;
Then will all clouds of sorrow depart, —
Beautiful dreamer, awake unto me!
Прекрасный мечтатель. Стефен Фостер.
Прекрасный мечтатель проснись во мне,
Яркие звезды зажглись в вышине;
Грубого дня беспокоящий гул,
Светом луны усыпленный, уснул!
Прекрасный мечтатель, царь песен моих,
Плач по тебе - моя песнь в тишине;
Замерли звуки волнений людских -
Прекрасный мечтатель, проснись во мне!
Прекрасный мечтатель, из глуби морской
Песни русалок взывают с тоской;
За ночь родившийся пар над ручьем
Блекнет под утренним ярким лучом;
Пекрасный мечтатель, в сердце свети,
Пускай даже море от солнца в огне;
Все тучи печали исчезнут в пути, -
Прекрасный мечтатель, проснись во мне!
God's Blessings.
Eva Darrington Rule
God loves me. How do I know?
He gives flowers in spring,
And the sun's golden glow.
He gives me hills clad in green, glossy coats.
He gives sweet, gentle music
In the bird's liquid notes.
He gives me trees, both rugged and tall,
Laden with fruit, both summer and fall.
He gives me my garden, both fragrant and fair,
And snow white lilies that bloom by the wall.
In winter he gives me pure, white snow,
And bright candles burning
While the yule logs glow.
He gives me both family and friends
To cherish and love, while peace wraps my heart
Like the wings of a dove.
Благословения Бога. Ева Даррингтон Рул.
Бог меня любит. Разве нет?
Он мне дает цветы весной,
И золотого солнца свет.
Он мне дает холмы в зеленых глянцевых одеждах.
И птичьих звуков звонкий строй,
Заливистый и нежный.
Высокие деревья с гибкими ветвями,
И в летний зной и осенью с тяжелыми плодами.
Он мне дает мой сад, прекрасный и душистый,
И этих белых лилий снег и красных лилий пламя.
Зимой дает он снега чистый блеск
И ярких свечей горенье
Под святочных поленьев треск.
Он мне дает семью и друзей
Для нежности и любви, пока мир обнимает мое сердце
Подобно крыльям голубя.
070802
Last Wishes Of A Seafaring
ManDulcie Levene
Scatter my ashes on the sea
And as I float on crested wave
I want no tears or grief for me
Or duty visits to my grave.....
Don't bury me beneath the ground
No cold imprisoned tomb for me
Or headstone with an Earthy mound
That's not the place I'd want to be.
It's where the winds blow fresh and free
I know that I will lie content
The sea I love my cemetery
The waves my only monument...
Последнее желание моряка. МэнДулци Ливен.
Рассейте мой пепел по морю
И, как поплыву по волне,
Не надо ни слез, ни горя,
Ни должных визитов ко мне.
Не хороните в утробе
Могилы холодной, сырой;
Не надо холмов, надгробий -
Это выбор не мой.
Где ветер свободный рыщет,
Хочу я лежать на спине;
Море - мое кладбище,
Волны - памятник мне....
080802
Sea-Worn
Vicki L. Volkman
Sea-worn man - eyes as blue as the ocean
Pools of mystery when the tide rushes in
Passions seething, elemental, ebbing, flowing
Murky depths - unwilling to reveal what's hidden within
Surface scarred, weathered by time and winds of change now
Soul adrift
Tested by currents of destiny
Tempestuous ranging, a beacon fading on the shore now
Disappearing
Your sea-worn eyes have captured me
(On the death of a sailor)
Изнуренный морем. Вики Л. Волкмэн.
Изнуренный морем человек с глазами синими как океан
Обиталище тайны когда нахлынет прилив
Яростно кипящий, стихийный, слабеющий, текущий ,
Мрачные глубины - не желающие раскрывать что спрятано в них
В шрамах лицо, побитое временем и ветрами перемен теперь
Когда душа плывет по течению
Испытанная ударами судьбы
Бурные всплески, слабый свет маяка на берегу уже
Исчезающий
Я пойман твоими поблекшими в море глазами
(На смерть моряка)
The Clothesline. Marilyn Walker .
A clothesline was a news forecast
To neighbors passing by.
There were no secrets you could keep
When clothes were hung to dry.
It also was a friendly link
For neighbors always knew
If company had stopped on by
To spend a night or two.
For then you'd see the fancy sheets
and towels on the line;
You'd see the comp'ny tableclothes
With intricate design.
The line announced a baby's birth
To folks who lived inside
As brand new infant clothes were hung
So carefully with pride.
The ages of the children could
So readily be known
By watching how the sizes changed
You'd know how much they'd grown.
It also told when illness struck,
As extra sheets were hung;
Then nightclothes, and a bathrobe, too,
Haphazardly were strung.
It said, "Gone on vacation now"
When lines hung limp and bare.
It told, "We're back!" when full lines sagged
With not an inch to spare.
New folks in town were scorned upon
If wash was dingy gray,
As neighbors raised their brows, and looked
Disgustedly away.
But clotheslines now are of the past
For dryeres make work less.
Now what goes on inside a home
Is anybody's guess
I really miss that way of life.
It was a friendly sign
When neighbors knew each other best
By what hung on the line!
Белье во дворе. Мэрилин Уолкер.
Белье, что сушилось у дома,
Служило доской новостей;
Не было тайны, чтобы соседи
Не узнали о ней.
Белье было верным знаком
И взрослым, и детворе,
Когда приезжали к кому-то
В гости на ночь иль две.
Простыни и полотенца
Развешивались тогда в ряд;
Скатерть с ажурным рисунком,
Или чей-то наряд.
Если рождался ребенок,
Знали об этом все -
Детские новые вещи
Висели во всей красе.
О возрасте ребятишек
Узнать было проще простых;
По смене размера штанишек
Судили о возрасте их.
А если болезнь случалась,
Ряды простыней росли ;
Пижамы, халаты свисали
Почти до самой земли.
Все знали - уехали в отпуск,
Ряды пустели окрест;
Понимали - вернулись обратно,
Свободных не было мест.
Пришлых за грязную стирку
Здесь встречали войной;
Брови поднимут и с отвращеньем
Повернутся спиной.
Белье во дворе - уже в прошлом
Сушилки в каждом дому;
И что происходит в семьях -
Неведомо никому.
Скучаю по жизни ушедшей,
О дружеской той поре,
Когда лучше мы знали друг друга
По белью во дворе.
110802
Kahlil Gibran (1883-1931)
from The Prophet
Then said Almitra, "Speak to us of Love."
And he raised his head and looked upon the people,
and there fell a stillness upon them. And with a great voice he said:
When love beckons to you follow him,
Though his ways are hard and steep.
And when his wings enfold you yield to him,
Though the sword hidden among his pinions may wound you.
And when he speaks to you believe in him,
Though his voice may shatter your dreams as the north wind
lays waste the garden.
For even as love crowns you so shall he crucify you.
Even as he is for your growth so is he for your pruning.
Even as he ascends to your height and caresses your tenderest
branches that quiver in the sun,
So shall he descend to your roots and shake them in their clinging to the earth.
Like sheaves of corn he gathers you unto himself.
He threshes you to make you naked.
He sifts you to free you from your husks.
He grinds you to whiteness.
He kneads you until you are pliant;
And then he assigns you to his sacred fire,
that you may become sacred bread for God's sacred feast.
All these things shall love do unto you that you may know
the secrets of your heart, and in that knowledge
become a fragment of Life's heart.
But if in your fear you would seek only love's peace and love's pleasure,
Then it is better for you that you cover your nakedness
and pass out of love's threshing- floor,
Into the seasonless world where you shall laugh,
but not all of your laughter, and weep, but not all of your tears.
Love gives naught but itself and takes naught but from itself.
Love possesses not nor would it be possessed;
For love is sufficient unto love.
When you love you should not say, "God is in my heart,"
but rather, I am in the heart of God."
And think not you can direct the course of love,
if it finds you worthy, directs your course.
Love has no other desire but to fulfil itself.
But if you love and must needs have desires, let these be your desires:
To melt and be like a running brook that sings its melody to the night.
To know the pain of too much tenderness.
Чтобы узнать боль слишком большой нежности.
To be wounded by your own understanding of love;
And to bleed willingly and joyfully.
To wake at dawn with a winged heart
and give thanks for another day of loving;
To rest at the noon hour and meditate love's ecstasy;
To return home at eventide with gratitude;
And then to sleep with a prayer for the beloved in your heart
and a song of praise upon your lips.
Калил Гибран (1883-1931)
Из пророка.
Тогда сказал Альмитра: "Молви о любви."
И, голову подняв, он поглядел в толпу
И неподвижно замерла она. И громко он сказал:
"Когда любовь зовет, следуйте за ней,
Хотя ее пути трудны и круты.
Когда ее крыла охватят вас, отдайтесь ей,
Хотя шипы, что скрыты в ее розах, поранить могут вас.
И, если с вами говорит она, то верьте ей,
Хоть глас ее способен смести все ваши сны, как ветер северный
Опустошает сад.
Ибо даже возлагая на вас венец, любовь распинает вас на кресте.
Ибо так же, как она заботится о вашем росте, она же его и подрезает.
Ибо так же, как она поднимается до ваших высот и лелеет ваши нежнейшие ветви, трепещущие на солнце,
Она опускается до ваших корней и потрясает их в их цепкой привязанности к земле.
Как листья зерен, она собирает вас в самой себе.
Она молотит вас, делая голыми.
Она просеивает вас, освобождая от шелухи.
Она шлифует вас до белизны.
Она перемалывает вас, пока вы не станете гибкими;
И затем она приобщает вас к своему священному огню,
Чтобы вы могли стать священным хлебом для священной божественной пищи.
Все это любовь делает с вами, чтобы вы узнали тайны своего сердца и в этом знании стали частью сердца Жизни.
Но если в страхе вы ищете в любви только покоя и удовольствия,
То для вас же лучше, чтобы вы укрыли свою наготу
И ушли с молотильного тока любви
В мир без смены сезонов, где вы будете смеяться,
Но не полным смехом, и плакать, но не полным плачем.
Любовь ничего не дает кроме самой себя и ничего не берет кроме как из себя.
Любовь обладает, но не ей обладают;
Ибо для любви достаточно любви.
Когда вы любите, вы не должны говорить: "Бог в моем сердце",
Но скорее:"Я в сердце Бога".
И не думайте, что вы можете направлять течение любви,
Если вы достойны, она направляет ваше течение.
Любовь не имеет иного желания как исполнить себя.
Но если вы любите и имеете желания, пусть это будут ваши желания;
Чтобы растаять и быть, как бегущий ручей, который поет свою мелодию ночи.
Чтобы узнать боль слишком большой нежности.
Чтобы быть раненым вашим собственным пониманием любви;
И истекать кровью охотно и радостно.
Чтобы проснуться на рассвете с окрыленным сердцем
И ощутить благодарность за еще один день любви;
Чтобы отдохнуть в полдень и предаться экстазу любви;
Чтобы вернуться домой успокоенным и благодарным;
И затем уснуть с молитвой о возлюбленных в вашем сердце и с песней восхваления на ваших устах.
Johann Wolfgang von Goethe
Night Thoughts
Stars, you are unfortunate, I pity you,
Beautiful as you are, shining in your glory,
Who guide seafaring men through stress and peril
And have no recompense from gods or mortals,
Love you do not, nor do you know what love is.
Hours that are aeons urgently conducting
Your figures in a dance through the vast heaven,
What journey have you ended in this moment,
Since lingering in the arms of my beloved
I lost all memory of you and midnight.
Мне жаль вас, несчастные звезды,
Прекрасные, как есть, сияющие в своей славе;
Вы ведете мореплавателей через бури и штормы,
Не ожидая никакой награды от богов или смертных.
Никого вы не любите, да и не знаете, что такое любовь.
Часы - сама вечность неукоснительно приводит
Ваши стрелки в движение на огромном циферблате неба.
Какое путешествие вы закончили в это мгновение,
Когда, нежась в объятиях своей возлюбленной,
Я совершенно забыл о вас и о полночи?
James Whitcomb Riley
The Lost Thrill
I grow so weary, someway, of all things
That love and loving have vouchsafed to me,
Since now all dreamed-of sweets of ecstasy
Am I possessed of: The caress that clings—
The lips that mix with mine with murmurings
No language may interpret, and the free,
Unfettered brood of kisses, hungrily
Feasting in swarms on honeyed blossomings
Of passion's fullest flower—For yet I miss
The essence that alone makes love divine—
The subtle flavoring no tang of this
Weak wine of melody may here define:—
A something found and lost in the first kiss
A lover ever poured through lips of mine.
Я так устал от этих всех вещей, -
Моей любви и страсти достоянья;
Теперь сбылись все сладкие мечтанья:
Объятий цепкость нежная клещей,
Смешенье губ и слов и бормотанья -
Их смысла не поймет язык ничей,
И поцелуи, рой пчелиный чей
Цветок страстей связал медовой данью -
Мне ж нужно только то, что придает
Божественность любви - тот вкус тончайший,
Который выразить не может мед
Всей этой хмельной музыки сладчайшей: -
То нечто, что любовь, теряя, пьет
Из губ твоих, как из волшебной чаши.
John Wilbye
Love Not Me
Love not me for comely grace,
For my pleasing eye or face,
Nor for any outward part:
No, nor for a constant heart!
For these may fail or turn to ill:
Should thou and I sever.
Keep, therefore, a true woman's eye,
And love me still, but know not why!
So hast thou the same reason still
To dote upon me ever.
Люби меня, люби не за
Мое лицо, мои глаза,
И не за внешние черты,
И не за то, что в сердце ты!
Ведь это все во власти лет:
Сегодня - есть, а завтра - нет.
Дай волю чувствам и глазам,
Люби - за что, не знаю сам!
Но ты люби, каким я есть,
Люби всегда, теперь и здесь.
Alfred Austin
Love's Trinity
Soul, heart, and body, we thus singly name,
Are not in love divisible and distinct,
But each with each inseparably link'd.
One is not honour, and the other shame,
But burn as closely fused as fuel, heat, and flame.
They do not love who give the body and keep
The heart ungiven; nor they who yield the soul,
And guard the body. Love doth give the whole;
Its range being high as heaven, as ocean deep,
Wide as the realms of air or planet's curving sweep.
Их трое - тело, сердце и душа,
В любви же их черты неразличимы,
Они - одно, они - неразлучимы.
И честь и стыд в себе равно смешав,
Они - огонь, горючее и жар.
Не любит, кто лишь тело отдает,
А сердце - нет; кто душу тратит смело,
А тело бережет. Любви же нет предела;
В ней высь небес, глубь океанских вод
И дальних царств инопланетный ход.
Samuel Taylor Coleridge
Love
And in Life's noisiest hour,
There whispers still the ceaseless Love of Thee,
The heart's Self-solace and soliloquy.
You mould my Hopes, you fashion me within ;
And to the leading Love-throb in the Heart
Thro' all my Being, thro' my pulse's beat ;
You lie in all my many Thoughts, like Light,
Like the fair light of Dawn, or summer Eve
On rippling Stream, or cloud-reflecting Lake.
And looking to the Heaven, that bends above you,
How oft! I bless the Lot that made me love you.
И в шумной жизни час -
Твоей любви я слышу нежный шепот,
Бессвязный монолог и самоутешенье.
Вокруг меня ты ткешь моей надежды кокон;
И ток любовный в сердце направляешь
Сквозь жизнь мою через биенье пульса;
Во всех моих мечтах и думах ты - как свет,
Как слабый свет зари или начала лета
На зеркале озер, где облака плывут.
И, часто глядя в небо над тобою,
Благословляю жребий свой - тебя любить.
Christopher Marlowe
Who Ever Loved That Loved Not at First Sight?
It lies not in our power to love or hate,
For will in us is overruled by fate.
When two are stripped, long ere the course begin,
We wish that one should love, the other win;
And one especially do we affect
Of two gold ingots, like in each respect:
The reason no man knows; let it suffice
What we behold is censured by our eyes.
Where both deliberate, the love is slight:
Who ever loved, that loved not at first sight?
Любить иль не любить - не в нашей власти;
Судьба сильней желания и страсти.
Коль двое - наги, что от них и ждать,
Кому важней - любить, кому и - побеждать;
Один из слитков золотых особо,
Нам нравится, хотя прекрасны оба,
А почему - не знаем, но для нас,
Довольно то, что принимает глаз.
Где оба думают - любви не надо:
Кто полюбил, не с первого ли взгляда?
Dead Love
Mother of the unfortunate, mystic form,
Who calm, immutable, like oldest fate,
Sittest, where through the sombre swinging gate
Moans immemorial life's encircling storm.
My heart, sore stricken by grief's leaden arm,
Lags like a weary pilgrim knocking late,
And sigheth--toward thee staggering with its weight--
Behold Love conquered by thy son, the worm!
He stung him mid the roses' purple bloom,
The Rose of roses, yea, a thing so sweet,
Haply to stay blind Change's flying feet,
And stir with pity the unpitying tomb.
Here, take him, cold, cold, heavy and void of breath!
Nor me refuse, O Mother almighty, death.
Несчастных Мать, мистическая форма,
Невозмутимая, как древний рок,
Сидит у двери, глядя за порог,
Где жизнь беснуется подобьем шторма.
Душа моя, придавленная горем,
Бредет, как запоздалый пилигрим,
Вздыхающий под бременем своим –
Любви, на скалы брошенную морем!
Во цвете лет погибла моя роза,
Всем розам Роза – сладкая, как мед,
Слепых мгновений не прервать полет,
Могилу мертвую не тронут слезы.
Прими же, Смерть, готов и я теперь,
Мать всемогущая, открой мне дверь!
Отчаянье. Мэтилд Блайнд.
Despair
Thy wings swoop darkening round my soul, Despair!
And on my brain thy shadow seems to brood
And hem me round with stifling solitude,
With chasms of vacuous gloom which are thy lair.
No light of human joy, no song or prayer,
Breaks ever on this chaos, all imbrued
With heart's-blood trickling from the multitude
Of sweet hopes slain, or agonizing there.
Lo, wilt thou yield thyself to grief, and roll
Vanquished from thy high seat, imperial brain;
And abdicating turbulent life's control,
Be dragged a captive bound in sorrow's chain?
Nay! though my heart is breaking with its pain,
No pain on earth has power to crush my soul.
Тень твоих крыльев черных надо мною!
Измучен мозг от самых мрачных дум,
И душит одиночество мой ум -
Твой дом, Отчаянье, за вечной тьмою.
Ни радости, ни песни, ни молитвы
Мрак не пронзит, разлита в нем
Из сердца кровь, текущая ручьем
Надежд моих, убитых в поле битвы.
Верховный ум, неужто, побежденный,
Ты сдашься горю, трон оставив свой;
И, бросив власть над жизнью возмущенной,
Отдашься в плен печали роковой?
О, нет! Хоть болью рвутся в сердце жилы,
Нет боли, чтобы дух мой сокрушила.
Сонеты Шекспира в переводе Савина В.А
1.Сонет 5
Мгновения, что чудо создают,
Искусством тонким услаждая взгляд,
Ему же смерть незримую куют –
По капле в нем накапливая яд.
Уводит время прелесть летних дней
К седой зиме, в ее холодный дом.
Земля бледна, не бродят соки в ней
И стол - без яств, один лишь снег со льдом.
Когда б ни лета красного цветок,
Зеленый узник в вазе из стекла,
Никто зимой и вспомнить бы не смог,
Что красота еще не умерла.
Пускай цветок уже не тот, что был,
Но в нем намек на летний жар и пыл
2.Сонет 11
Мы, увядая, вместе с тем растем
В своем потомке, в нашем далеке.
Кровь молодая возродится в нем
И возместит потери в старике.
И в этом смысл и жизнь и красота –
Иначе время прекратит свой бег
И будет холод, мрак и пустота,
И навсегда исчезнет человек.
Дары природы не всегда щедры.
Кто груб и зол, пускай погибнет он.
И пусть умножит все ее дары,
Кто был в избытке ими наделен.
Избранник он – с него природа-мать
Для копий изготовила печать.
3. Сонет 36
Я признаЮ, нас двое: ты и я,
Хотя любовь – одна нам на двоих,
И груз грехов, что тяготит меня,
Обременять не должен плеч твоих.
С тобою нас объединяет страсть
И разделяет разных cудеб зло.
Оно любви не упраздняет власть,
Но каждый час крадет ее тепло.
Тебя не узнаЮ перед толпой,
Боясь навлечь на честь твою позор,
И ты, для чести жертвуя собой,
Меня встречая, опускаешь взор.
Ну что же, пусть. Люблю тебя, как есть.
Друг другу мы – любви и счастья весть.
………………….201001………
4.Cонет 40
Хоть всей моей любовью завладей -
Получишь ли ты больше, чем владеешь?-
Поверь, любви нет подлинней моей,
Она – твоя, да и была твоей лишь.
.
Не обвиню, коль ты отдашь, мой друг,
Мою любовь любви для наслажденья,
Но если зло ее отвергнешь вдруг,
Себе солгав, заслужишь осужденья.
Мой нежный вор, прощаю, что крадешь
У нищего последние остатки.
Душе больней сносить любви грабеж,
Чем ненависти грубые нападки.
Порок прекрасен в маске доброты;
Убей меня – врагом не будешь ты.
5..СОНЕТ 62
Любовь к себе мой поразила разум,
Глаза и душу, да и весь мой вид.
И нет лекарства, чтоб изгнать заразу –
Так глубоко она во мне сидит.
Мне кажется, милей вы не найдете,
Я всех на свете краше во стократ.
Я для себя превыше всех в природе,
Я сам себе сокровище и клад.
Но стоит лишь в зеркальном отраженьи
Свой образ уловить в морщинах лет,
Я поражен ужасным искаженьем.
Любовь к себе – лишь отраженный свет.
Тебя в себе хвалил я, милый мой,
Свой век раскрасив дней твоих красой.
…………………………………
6.Сонет 64
Когда седого времени свирепость
Крушит помпезность гордую эпох
И в пыль дробит незыблемую крепость
И медь литую одевает в мох;
Когда у суши океан голодный,
Прибрежье пожирает каждый час,
А твердь земная у стихии водной
Берет свое и грабит про запас;
Когда ветшают страны-исполины
И государств колеблется оплот,
Мне говорят упадшие руины –
Проходит все. Так и любовь пройдет.
А с ней и жизнь. Смерть выбирать не может
И то убьет, что нам всего дороже.
………………………………
7.Сонет 66
Устал я, друг. Мне видеть очень больно
В лохмотьях нищих праведность и честь,
Ничтожество с ухмылкою довольной
И ненависть, упрятанную в лесть.
И благородство, смятое позором,
И непорочность, втоптанную в грязь,
И красоту, разграбленную вором,
И мощи обессиленную власть.
И ремесло на службе у вельможи,
И музу жалкую без языка,
И правду, оклеветанную ложью,
И мудрость под пятой у дурака.
Устал я, друг. Зову я смерть: Приди.
Но как любовь оставить позади.
…………………………………
Сонет 76
Мой стих не ищет смысла в новизне,
Не терпит украшений расписных.
Я не беру взаймы на стороне
Ни методов, ни образов чужих.
Одно и то же я пишу, любя;
Творю уже известное давно,
И в каждом слове узнаю себя,
Где рождено и чем живет оно.
Лишь о тебе рассказывать я рад.
Мне вечной темой – ты, моя любовь.
Для старых слов меняю лишь наряд
И, что истратил, трачу вновь и вновь.
Как вечно солнце восхищает нас,
Так и любовь прекрасна без прикрас.
9.Сонет 94
Кто, власть имея, властвует без зла
Хоть зло всегда с могуществом согласно,
Кто, двигая другим, сам, как скала,
Незыблем, тверд, свободен от соблазна,-
Тому дается милостью богов
Богатство мужа – честь и благородство.
Он господин божественных даров –
И не признать нельзя его господство.
Цветок для лета копит аромат
И срок придет – завянет сам собою,
Но если в нем душа впитала яд,
Простой сорняк затмит его красою.
Ведет к уродству порча красоты
И лилий краше сорные цветы.
…………………………….
10.Сонет 120
Со мной ты был жесток не зря, мой друг, -
Я понял боль твою. Себя кляня,
Согнулся я под грузом тяжких мук –
Ведь нервы не из стали у меня.
Когда б с тобой я так же был жесток,
Как ты со мной, ты испытал бы ад.
Себе тиран, дней не запас я впрок,
Чтоб взвесить все, кто прав, кто виноват.
Печали полная, та наша ночь
Стоит в глазах и мучит без конца.
С тобой друг другу мы должны помочь
И залечить болящие сердца.
Я твой просчет могу покрыть своим.
На выкуп твой - и мой необходим.
11. Сонет 121 (вариант 1)
Уж лучше блуд, чем обвиненья в блуде,
Людской молвы упреки и плевки.
Желанье гаснет, коль его осудит
Не разум наш, а злые языки.
Зачем же мне за приступ легкой блажи,
Ждать одобренья чьих-то лживых глаз?
Пускай я слаб, моей морали стражи,
Пускай дурен, да не дурнее вас.
Нет, я есть я, и вы мой нрав игривый
Своею меркой измерять вольны.
Но я - прямой, мои же судьи кривы, -
Не вам, кривым, искать моей вины.
Все люди злы – так видит ваше око,
Поскольку вы - прислужники порока.
11. Сонет121 (вариант 2)
Уж лучше блуд, чем заблужденья света,
Людской молвы неправый приговор
Погубит страсть бессмысленность запрета
Скорей, чем нашей совести укор.
Зачем я буду, страстью оглушенный,
Ждать одобренья ваших лживых глаз?
Пускай я слаб, грехов моих шпионы,
Пускай дурен, да не дурнее вас.
Нет, я есть я, а вы мой нрав игривый
Своею меркой измерять вольны.
Но я – прямой, мои же судьи - кривы,
Не вам, кривым, искать моей вины.
Все люди злы – так видит ваше око,
Поскольку вы - прислужники порока.
11.Сонет 121 (вариант 3)
Уж лучше грех, чем злые пересуды,
Пустой молвы хула или позор.
Само желанье гаснет, если судит
Его не наш, а посторонний взор.
Зачем же мне за бунт моей природы
Ждать одобренья чьих-то лживых глаз?
Пускай я слаб, блюстители свободы,
Пускай дурен, да не дурнее вас.
Нет, я есть я, а вы мой нрав игривый
Своею меркой измерять вольны.
Но я-то прям, а судьи мои кривы, -
Не вам, кривым, искать моей вины.
Все люди злы – так видит ваше око,
Поскольку вы - прислужники порока.
12. Cонет 146
Душа моя - земного средоточье!
Своих безумств превозмогая плен,
Зачем, томясь и мучась дни и ночи,
Сил не щадишь ты на раскраску стен?
Да стоит ли столь жалкое жилище,
Такой цены за миг летучих дней,
Коль ждет его унылое кладбище,
Да страшный пир наследников- червей?
Живи, душа, свои богатства множа.
Мужай, расти, потери не страшись.
То, что внутри, сокровищ всех дороже –
Лишь там сокрыта подлинная жизнь.
Питайся смертью, как она людьми
И так навеки смертью смерть уйми.
13. Сонет 154
Уснул однажды юный Купидон,
Волшебный факел рядом уронив.
И был тотчас неслышно окружен
Толпой прелестных и невинных нимф.
Одна из них безжалостный огонь,
Спаливший душ несчастных без числа,
Взяла тихонько в нежную ладонь
И в голубой источник унесла.
Огонь чудесный в той воде погас,
Вода вскипела, став целебной вдруг,
Но я, хоть и ходил туда не раз,
Не исцелил сердечный свой недуг.
Огонь любви согреет воду рек –
Любви водой не охладить вовек.
………………………………….
Silence
There are some qualities--some incorporate things,
That have a double life, which thus is made
A type of that twin entity which springs
From matter and light, evenced in solid and shade.
There is a two-fold Silence--sea and shore--
Body and soul. One dwells in lonely places,
Newly with grass o'ergrown; some solemn graces,
Some human memories and tearful lore,
Render him terrorless: his name's "No More."
He is the corporate Silence: dread him not!
No power hath he of evil in himself;
But should some urgent fate (untimely lot!)
Bring thee to meet his shadow (nameless elf,
That haunteth the lone regions where hath trod
No foot of man) commend thyself to God!
Есть качества, есть некие черты,
Чья двойственность - их важная примета:
Как тень и свет, поступки и мечты,
Земля и небо, иль зима и лето.
А есть Молчанье: тела и души,
Воды и суши, берега и моря.
Его жилище - в зарослях, в глуши,
В глубинах памяти, в объятьях горя.
Не бойся : его имя - "НИКОГДА."
Оно Молчанья сущность и основа:
В нем не найдешь ты зла, как такового,
Но есть в нем рок, есть может быть беда -
Встречай ее, как призрака лесного,
Что в чаще темной бродит, одинок;
Бесстрашен будь - и да поможет Бог!
АННАБЕЛЬ ЛИ. Эдгар По.
Edgar Allan Poe (1809-1849)
Annabel Lee
1It was many and many a year ago,
2 In a kingdom by the sea,
3That a maiden there lived whom you may know
4 By the name of Annabel Lee;--
5And this maiden she lived with no other thought
6 Than to love and be loved by me.
7I was a child and she was a child,
8 In this kingdom by the sea;
9But we loved with a love that was more than love--
10 I and my Annabel Lee--
11With a love that the wing?d seraphs in Heaven
12 Coveted her and me.
13And this was the reason that, long ago,
14 In this kingdom by the sea,
15A wind blew out of a cloud, chilling
16 My beautiful Annabel Lee;
17So that her high-born kinsmen came
18 And bore her away from me,
19To shut her up in a sepulchre,
20 In this kingdom by the sea.
21The angels, not half so happy in Heaven,
22 Went envying her and me--
23Yes!--that was the reason (as all men know,
24 In this kingdom by the sea)
25That the wind came out of the cloud by night,
26 Chilling and killing my Annabel Lee.
27But our love it was stronger by far than the love
28 Of those who were older than we--
29 Of many far wiser than we--
30And neither the angels in Heaven above,
31 Nor the demons down under the sea,
32Can ever dissever my soul from the soul
33 Of the beautiful Annabel Lee:--
34For the moon never beams, without bringing me dreams
35 Of the beautiful Annabel Lee;
36And the stars never rise, but I feel the bright eyes
37 Of the beautiful Annabel Lee:--
38And so, all the night-tide, I lie down by the side
39Of my darling--my darling--my life and my bride,
40 In her sepulchre there by the sea--
41 In her tomb by the sounding sea.
Аннабель Ли.
1.Это было у моря давным давно,
2.В краю цветущей земли;
3.Там дева жила и было дано
4.Ей имя Аннабель Ли.
5.И у девы не было мысли иной,
6.Кроме о нашей любви.
7.Я и она - мы были детьми
8.В краю цветущей земли;
9.Но наша любовь была больше любви,
10.Моя и Аннабель Ли -
11.Любовь, что ангелы в небесах
12.Для нас на крылах берегли.
13.Вот почему много лет назад,
14.В краю цветущей земли,
15.Из облака ветер дохнул и хлад
16.На прекрасную Аннабель Ли;
17.И ангелы сверху спустились тогда
18.И ее от меня унесли,
19.А тело ее поместили в склеп
20.В краю цветущей земли.
21.Ангелы к нашей любви и красе
22.От зависти изнемогли -
23.О да! Это так (это знали все
24.В краю цветущей земли);
25.Ветер из облака ночью дохнул
26.И убил мою Аннабель Ли.
27.Но наша любовь была так глубока,
28.Как другие любить не могли,
29.Ни старше нас, ни умней - не могли -
30.Ни ангелы в небе, где облака,
31.Ни черти внизу, у воды и земли,
32.Не отнимут моей души от души
33.Прекрасной Аннабель Ли.
34.И всегда свет луны навевает мне сны
35.О прекрасной Аннабель Ли;
36.Звездный свет ли погас, я вижу свет глаз
37.Прекрасной Аннабель Ли;
38.Я лежу много дней в грустных думах о ней,
39.О моей дорогой, о невесте моей,
40.От шума людского вдали,
41. В краю цветущей земли.
Science.
Science! True daughter of Old Time thou art!
Who alterest all things with thy peering eyes.
Why preyest thou thus upon the poet's heart,
Vulture, whose wings are dull realities?
How should he love thee? or how deem thee wise,
Who wouldst not leave him in his wandering
To seek for treasure in the jewelled skies,
Albeit he soared with an undaunted wing?
Hast thou not dragged Diana from her car?
And driven the Hamadryad from the wood
To seek a shelter in some happier star?
Hast thou not torn the Naiad from her flood,
The Elfin from the green grass, and from me
The summer dream beneath the tamarind tree?
Наука! Времени былого дочь!
Все вещи мира видя зорким глазом,
Зачем уносишь ты поэта прочь,
Как ястреб крылья, распахнув свой разум?
Не может он любить их мощный взмах,
Что так ему мешает неотвязно
Искать свой клад в алмазных небесах,
Где он парит высоко и отважно.
Ты унесла Диану за собой,
Из леса увлекла Хамадриада,
Маня звездою с лучшею судьбой,
Тобой из вод похищена Наяда,
И Эльф - из дивных трав, меня же ты
Лишила сна и солнечной мечты.
Вариант 2
Наука! Времени былого дочь!
Все вещи видя зоркими глазами,
Зачем уносишь ты поэта прочь,
Как ястреб жертву мощными крылами?
Поэт не может быть в твоих когтях
Свободным и счастливым; он стремится
За россыпь звезд в алмазных небесах,
Отдать всю душу, как за небо - птица.
Ты унесла Диану за собой,
Из леса увлекла Хамадриада,
Сманив его несбыточной судьбой,
Тобой из вод похищена Наяда,
И Эльф - из дивных трав, меня же ты
Лишила сна и солнечной мечты.
Сонет - острову Занте. Эдгар По.
Edgar Allan Poe (1809-1849)
Sonnet--To Zante
Fair isle, that from the fairest of all flowers,
Thy gentlest of all gentle names dost take!
How many memories of what radiant hours
At sight of thee and thine at once awake!
How many scenes of what departed bliss!
How many thoughts of what entombed hopes!
How many visions of a maiden that is
No more- no more upon thy verdant slopes!
No more! alas, that magical sad sound
Transforming all! Thy charms shall please no more--
Thy memory no more! Accursed ground
Henceforth I hold thy flower-enameled shore,
O hyacinthine isle! O purple Zante!
"Isola d'oro! Fior di Levante!"
Сонет - острову Занте.
Из всех цветов прекрасных - самый лучший,
Присвоил ты всю нежность всех имен!
Как много в памяти часов летучих
Мелькнуло и исчезло точно сон!
Как много сцен ушедших наслаждений!
Как много дум, надежд распалось в прах!
Нет, мне не выпадет уже мгновений
Ту деву видеть на твоих лугах!
Нет, никогда! не слышать звук печальный,
Волшебный твой! Не видеть никогда!
Твою красу! Проклятый берег дальный,
Уйди из памяти! Погасни, как звезда!
О, остров-гиацинт! Пурпурный Занте!
'Isola d'oro! Fior di Levante!'
261102
Edgar Allan Poe (1809-1849)
The City in the Sea
1Lo! Death has reared himself a throne
2In a strange city lying alone
3Far down within the dim West,
4Where the good and the bad and the worst and the best
5Have gone to their eternal rest.
6There shrines and palaces and towers
7(Time-eaten towers that tremble not!)
8Resemble nothing that is ours.
9Around, by lifting winds forgot,
10Resignedly beneath the sky
11The melancholy waters lie.
12No rays from the holy heaven come down
13On the long night-time of that town;
14But light from out the lurid sea
15Streams up the turrets silently--
16Gleams up the pinnacles far and free--
17Up domes--up spires--up kingly halls--
18Up fanes--up Babylon-like walls--
19Up shadowy long-forgotten bowers
20Of sculptured ivy and stone flowers--
21Up many and many a marvellous shrine
22Whose wreath?d friezes intertwine
23The viol, the violet, and the vine.
24Resignedly beneath the sky
25The melancholy waters lie.
26So blend the turrets and shadows there
27That all seem pendulous in air,
28While from a proud tower in the town
29Death looks gigantically down.
30There open fanes and gaping graves
31Yawn level with the luminous waves;
32But not the riches there that lie
33In each idol's diamond eye--
34Not the gaily-jewelled dead
35Tempt the waters from their bed;
36For no ripples curl, alas!
37Along that wilderness of glass--
38No swellings tell that winds may be
39Upon some far-off happier sea--
40No heavings hint that winds have been
41On seas less hideously serene.
42But lo, a stir is in the air!
43The wave--there is a movement there!
44As if the towers had thrust aside,
45In slightly sinking, the dull tide--
46As if their tops had feebly given
47A void within the filmy Heaven.
48The waves have now a redder glow--
49The hours are breathing faint and low--
50And when, amid no earthly moans,
51Down, down that town shall settle hence
52Hell, rising from a thousand thrones,
53Shall do it reverence.
Город в море.
1.О! Смерть победила в бою жестоком
2.В городе странном и одиноком
3.На Западе, там, за туманом и мглой,
4.Где зло и добро, хороший , плохой
5.Обрели свой вечный покой.
6.Храмы, дворцы и высокие башни
7.(Годы изъели, но тверд их гранит!)
8.Мраком полны, пустынным и страшным.
9.А рядом крылатым ветром забыт,
10.Под небом лежит берег морской
11.И море с его бесконечной тоской.
12.Ни луча не пошлют небеса святые
13.На сумрачный город в часы ночные;
14.Но море свет от мерцающих вод
15.Молча на башенки льет,
16.На пики и шпили, на купол и свод,
17.На храмы, дворцы, где пусто и сонно,
18,На стены - подобие стен Вавилона,
19.Беседки забытые в виде цветов
20.И статуй из камня и кости слонов,
21.Гробницы с их чудной красой безотрадной,
22.Где фризы витые с лепкою складной:
23.Виолой, фиалкой, лозой виноградной.
24.А рядом, под небом берег морской
25.И море с его бесконечной тоской.
26.Так света и тени цвет перемешан,
27.Что, кажется, в воздухе город подвешен,
28.А с башни высокой и гордой на вид
29.Огромная Смерть глядит.
30.Там храмы святые, дворцы золотые,
31.Мерцающим отблеском волн залитые;
32.Но ни богатства роскошных дворцов,
33.Алмазов, горящих в глазах у богов,
34.Ни мертвецов с драгоценной короной
35.Вод не поднимут с их сонного лона;
36.Ничто не нарушит покоя оплот
37.На первобытной стеклянности вод!
38.Рябь не возникнет, ветер не вздыбит
39.За горизонтом счастливые зыби -
40.Нет и намека на ветер такой,
41.Что поколеблет ужасный покой.
42.Но глянь, в небесах звезда загорелась!
43.Волна пробудилась - прошла онемелость!
44.Застывшие башни в движенье пришли,
45.Слегка погрузившись в лоно земли -
46.Как-будто их шпили дали свободу,
47.Мглой занавешенному небосводу.
48.По волнам поплыл красноватый свет,
49.Мгновенья проснулись, вздохнули в ответ -
50.И между множества криков и стонов
51.На город поднялся порывом одним
52.Ад огнедышащий с тысячей тронов -
53. Склонись перед ним.
A Dream
1.In visions of the dark night
2.I have dreamed of joy departed--
3.But a waking dream of life and light
4.Hath left me broken-hearted.
5.Ah! what is not a dream by day
6.To him whose eyes are cast
7.On things around him with a ray
8.Turned back upon the past?
9.That holy dream--that holy dream,
10.While all the world were chiding,
11.Hath cheered me as a lovely beam
12.A lonely spirit guiding.
13.What though that light, thro' storm and
night,
14.So trembled from afar--
15.What could there be more purely bright
16.In Truth's day-star?
Мечта.
1.В объятьях ночной темноты
2.Мечтал я о радости вечной -
3.О жизни и свете мечты
4.Остались лишь болью сердечной.
5.О, что же не станет мечтой
6.Для взгляда, что целыми днями
7.Взирает на мир золотой,
8.А видит лишь прошлого пламя?
9. Святая мечта, святая мечта, -
10.В то время, как все было в ссоре,
11.Мой дух ты вела, светла и чиста,
12.Как лодку звезда на море.
13.Сквозь бури и штормы ночей и дней,
14.Дрожащая в небе высоко -
15.Что может быть лучше, чище, родней
15.Твоего лучезарного ока?
Frederick George Scott (1861-?)
Time
I saw Time in his workshop carving faces;
Scattered around his tools lay, blunting griefs,
Sharp cares that cut out deeply in reliefs
Of light and shade; sorrows that smooth the traces
Of what were smiles. Nor yet without fresh graces
His handiwork, for ofttimes rough were ground
And polished, oft the pinched made smooth and round;
The calm look, too, the impetuous fire replaces.
Long time I stood and watched; with hideous grin
He took each heedless face between his knees,
And graved and scarred and bleached with boiling tears.
I wondering turned to go, when, lo! my skin
Feels crumpled, and in glass my own face sees
Itself all changed, scarred, careworn, white with years.
Искусно Время лица нам ваяет
Ударом тяжким молота судьбы;
Резцом заботы режет в складки лбы,
Слезой печали смеха след смывает;
Но красоты оно не забывает -
И сглаживает грубость форм шлифовкой,
И тонкой благородной полировкой;
Взор огневой спокойным заменяет.
С усмешкой наблюдал я, как оно,
Ослушника зажав между колен,
Его черты кропит слезой горючей.
Но глянул в зеркало, а в нем отражено
Мое лицо с печатью перемен:
В морщинах и с щетиною колючей.
Wilfrid Scawen Blunt (1840-1922)
As To His Choice of Her
If I had chosen thee, thou shouldst have been
A virgin proud, untamed, immaculate,
Chaste as the morning star, a saint, a queen,
Scarred by no wars, no violence of hate.
Thou shouldst have been of soul commensurate
With thy fair body, brave and virtuous
And kind and just; and, if of poor estate,
At least an honest woman for my house.
I would have had thee come of honoured blood
And honourable nurture. Thou shouldst bear
Sons to my pride and daughters to my heart,
And men should hold thee happy, wise, and good.
Lo, thou art none of this, but only fair,
Yet must I love thee, dear, and as thou art.
Хотел бы я, чтоб ты была горда,
Невинна, безупречна, словно дева,
Враждебности и зависти чужда,
Звезда в ночи, святая, королева;
Чтобы душа твоя, даря мне свет,
Была с прекрасным телом соразмерной,
Добра, честна, а коли денег нет,
Хозяйкой в доме у меня примерной;
Была бы благороднейших кровей,
И нравом благородна, чтоб носила
В себе моих желаний сыновей,
И чтоб умом блистала меж людей.
Но ты не такова, ты лишь красива,
Все ж и такой люблю тебя, ей-ей.
John Keats (1795–1821). The Poetical Works of John Keats. 1884.
17. How many bards gild the lapses of time!
HOW many bards gild the lapses of time!
A few of them have ever been the food
Of my delighted fancy,—I could brood
Over their beauties, earthly, or sublime:
And often, when I sit me down to rhyme, 5
These will in throngs before my mind intrude:
But no confusion, no disturbance rude
Do they occasion; ’tis a pleasing chime.
So the unnumber’d sounds that evening store;
The songs of birds—the whisp’ring of the leaves— 10
The voice of waters—the great bell that heaves
With solemn sound,—and thousand others more,
That distance of recognizance bereaves,
Make pleasing music, and not wild uproar.
Как много бардов, времени любезных!
Но мало кто восторг мой разбудил,
Чтоб, расцветая, он плодоносил
От их красот, земных или небесных.
Когда я в ритмах утопал словесных,
Их толпы дух мой взору приносил,
Но ни смущенья, ни смятенья сил
Они не вызывали; сонм чудесных
И волшебных звуков, - дар вечеров;
Птиц щебетанье и листвы шептанье –
Журчанье вод – колоколов рыданье
Торжественное – сотни голосов,
Лишающих пространство узнаванья,
Творящих музыку - не дикий рев.
130302
Rimas, Soneto I
Versos de amor, conceptos esparcidos
engendrados del alma en mis cuidados,
partos de mis sentidos abrasados,
con más dolor que libertad nacidos;
expósitos al mundo en que perdidos,
tan rotos anduvistes y trocados
que sólo donde fuistes engendrados
fuérades por la sangre conocidos:
pues que le hurtáis el laberinto a Creta,
a Dédalo los altos pensamientos,
la furia al mar, las llamas al abismo,
si aquel áspid hermoso no os aceta,
dejad la tierra, entretened los vientos,
descansaréis en vuestro centro mismo.
Poems, Sonnet I
Poetry of love, scattered conceits
engendered by my soul upon my woes,
delivered of my smoldering senses' womb,
and with more pain than freedom surely born;
abandoned to the world, in which so lost,
so battered and transformed you wandered free
that only in the place you were conceived
would you by your own blood ever be known:
for since you steal the labyrinth from Crete,
from Dedalus his grandly soaring thoughts,
from sea the fury, from the abyss its fire,
if that exquisite asp won't take you in,
depart the earth, go entertain the winds,
and thus to your true home you shall retire.
(©Alix Ingber, 1995
Поэзия любви – души забота,
Самообман, блуждание ума,
Страстей моих пылающих тюрьма,
Что тяготит больнее, чем свобода;
Заброшенная в мир, теряясь в слове,
Меняя лик, свободно ты идешь,
Где ты задумана, там и живешь,-
Тебя всегда находит голос крови:
В тебе таится лабиринт из Крита,
Дедала мыслей грандиозных сплав,
Безумство моря, молния и гром,
Но если будешь Змеем ты убита,
Покинешь эту землю, ветром став,
И возвратишься в истинный свой дом.
Сонет 18. Лопе де Вега.
Rimas sacras, Soneto XVIII
?Que tengo yo que mi amistad procuras?
?Que interes se te sigue, Jesus mio,
que a mi puerta, cubierto de rocio,
pasas las noches del invierno escuras?
?Oh, cuanto fueron mis entranas duras,
pues no te abri! ?Que estrano desvario
si de mi ingratitud el yelo frio
seco las llagas de tus plantas puras!
?Cuantas veces el angel me decia:
Alma, asomate agora a la ventana,
veras con cuanto amor llamar porfia!
?Y cuantas, hermosura soberana:
Manana le abriremos -- respondia --,
para lo mismo responder manana!
Sacred Poems, Sonnet #XVIII
What have I that my friendship you should seek?
What wealth from it, my Jesus, could you gain
so that at my front door, bedecked with dew,
you spend dark winter nights in snow and sleet?
How hard was I within my deepest core
to never let you in! How strangely mad
if of my callousness the frigid ice
dried up the bleeding wounds of your pure feet!
How many times the angel said to me,
"Soul, come now to the window and look out:
you'll see with how much love he knocks again!"
And oh, how many times, beauty divine,
"Tomorrow he may enter," I'd respond,
only tomorrow to respond the same!
(©Alix Ingber, 1995)
Кто я такой, что мной ты озабочен?
От нашей дружбы что за пользу ждешь?
У врат моих, промокший, в снег и в дождь
Зачем стоишь ты, Боже, дни и ночи?
Как был я глуп, когда ты на пороге
Смиренно ждал! Каким слепым я был,
Что льдом холодным сердца не омыл
Твои в крови израненные ноги!
Как часто меня ангел поучал:
"Взгляни в окно, уже и солнце встало:
Он там стоит, он в дверь опять стучал!"
Как часто я в ответ, смущаясь мало,
"Пускай приходит завтра" - отвечал,
Но завтра повторялось все сначала!
Ночь. Лопе де Вега.
LOPE DE VEGA
A la noche
Noche, fabricadora de embelecos,
loca, imaginativa, quimerista,
que muestras al que en ti su bien conquista
los montes llanos y los mares secos;
habitadora de cerebros huecos,
mecánica, filósofa, alquimista,
encubridora vil, lince sin vista,
espantadiza de tus mismos ecos:
la sombra, el miedo, el mal se te atribuya,
solícita, poeta, enferma, fría,
manos del bravo y pies del fugitivo.
Que vele o duerma, media vida es tuya:
si velo, te lo pago con el día,
y si duermo, no siento lo que vivo.
To the Night
Night, you fabricator of deceptions,
insane, fantastic, and chimerical,
who show those who derive delight from you
the mountains flattened and the seas gone dry;
inhabitor of hollow, empty brains,
mechanic, alchemist, philosopher,
a vile concealer, lynx that cannot see,
you are of your own echoes terrified:
darkness, fear, and evil are your works,
cautious, poetess, infirm and cold,
with ruffian's hands and feet of fugitive.
Whether I sleep or wake, half my life's yours:
if I'm awake, I pay you the next day,
and if I sleep, I sense not what I live.
(©Alix Ingber, 1995)
Ночь.
Ночь - вдохновитель и творец обмана,
Химер, фантазий, нездоровых снов,
Своим друзьям изобразишь без слов
Ты плоскость гор и сухость океана;
Жилец пустот, чья мысль полна тумана,
Механик и алхимик, филосОф,
Слепая рысь, что рыщет средь кустов, -
У эха ты в плену, как у капкана:
Твои плоды – страх, тьма и сонмы бед,
Идешь ты тихо, мягко, ног не чуя,
Ты будто сон кошмарный наяву.
Твои – полжизни, сплю я или нет:
Когда не сплю, днем завтрашним плачу я,
Когда же сплю, не знаю, что живу.
221102
Тебе, что женщиной наречена,
Лишенной свыше права первородства,
Мы говорим, подняв бокал вина:
“Пьем за твое над нами превосходство”.
К твоим ногам слагаем все цветы
В знак благодарности невыразимой;
Пусть будут вечно солнцем залиты
Все твои весны, осени и зимы.
Тебя мы славим в песнях и стихах
И о тебе мечты и сновиденья;
Мы счастливы, когда в твоих глазах
Горит огонь любви и наслажденья.
Достоен счастья лишь тогда мужчина,
Когда он счастья женского причина.
When everything was fine Когда все было прекрасно
And the notion of sin had vanished И понятие греха исчезло,
And the earth was ready И земля была готова
In universal peace На всем пространстве
To consume and rejoice Потреблять и радоваться
Without creeds and utopias, Без вероучений и утопий,
I, for unknown reasons, Я, по неизвестной причине,
Surrounded by the books Окруженный книгами
Of prophets and theologians, Пророков и теологов,
Of philosophers, poets, Философов и поэтов,
Searched for an answer, Искал ответа,
Scowling, grimacing, Хмурясь и строя гримасы,
Waking up at night, muttering at dawn. Просыпаясь по ночам, бормоча на рассвете.
What oppressed me so much Что угнетало меня больше всего,
Was a bit shameful. Так это некоторый стыд.
Talking of it aloud Говорить об этом вслух
Would show neither tact nor prudence. Не есть проявление такта и благоразумия.
It might even seem an outrage Это все равно как возмущаться
Against the health of mankind. Здоровьем человечества.
Alas, my memory Увы, моя память
Does not want to leave me Не желает покидать меня
And in it, live beings И в ней, живые существа,
Each with its own pain, Каждое со своей болью,
Each with its own dying, Каждое со своей смертью,
Its own trepidation. Со своим трепетом.
Why then innocence Зачем же тогда невинность
On paradisal beaches, На райских берегах,
An impeccable sky Безупречное небо
Over the church of hygiene? Над храмом чистоты?
Is it because that Не потому ли, что
Was long ago? Это было давным давно?
To a saintly man Одному святому
--So goes an Arab tale-- - повествует арабская сказка -
God said somewhat maliciously: Бог как-то сказал злорадно:
"Had I revealed to people 'Если бы я открыл людям,
How great a sinner you are, Какой ты великий грешник,
They could not praise you." Они бы не славили тебя'.
"And I," answered the pious one, 'А я' , ответил святой,
"Had I unveiled to them 'Если бы открыл им,
How merciful you are, Какой ты милосердный,,
They would not care for you." Они бы совсем позабыли о тебе.'
To whom should I turn К кому мне обратиться
With that affair so dark С этим вопросом, таким темным
Of pain and also guilt От боли и вины
In the structure of the world, В устройстве мира,
If either here below Если ни здесь внизу,
Or over there on high Ни там наверху
No power can abolish Нет силы, способной уничтожить
The cause and the effect? Причину и следствие?
Don't think, don't remember Не думай, не помни
The death on the cross, Смерть на кресте,
Though everyday He dies, Хотя каждый день Он умирает,
The only one, all-loving, Единственный, вселюбящий,
Who without any need Который ни в чем не нуждается,
Consented and allowed Согласившийся и позволивший
To exist all that is, Существовать всему, что есть,
Including nails of torture. Включая гвозди для пытки.
Totally enigmatic. Абсолютно загадочный.
Impossibly intricate. Невозможно сложный.
Better to stop speech here. Впрочем здесь не место словам.
This language is not for people. Этот язык - не для людей.
Blessed be jubilation. Благословенно будь ликование.
Vintages and harvests. Сбор винограда и урожай.
Even if not everyone Даже если не каждый
Is granted serenity. Заслуживает покоя.
Огонь и лед.
Some say the world will end in fire;
Some say in ice.
From what I've tasted of desire
I hold with those who favor fire.
But if it had to perish twice,
I think I know enough of hate
To know that for destruction ice
Is also great
And would suffice.
Считают: мир сгорит в огне,
Иль превратится в лед.
Но правы те, сдается мне,
Что все же сгинет он в огне.
Возможен и двойной исход,
Я знаю ненависти лик –
Для целей разрушенья лед,
Увы, достаточно велик
И подойдет вполне.
Семейство роз.
The rose is a rose,
And was always a rose.
But now the theory goes
That the apple's a rose,
And the pear is, and so's
The plum, I suppose.
The dear only knows
What will next prove a rose.
You, of course, are a rose--
But were always a rose.
Роза – это роза,
И всегда была роза,
Но знает научная проза,
Что роза также - мимоза
И яблоня – тоже роза,
Слива, груша, береза –
Все это тоже роза.
Запах ли, цвет ли, поза –
Нравится, значит, роза,
И ты несомненно роза
Особенно, если с мороза.
I WILL make you brooches and toys for your delight
Of bird-song at morning and star-shine at night.
I will make a palace fit for you and me,
Of green days in forests and blue days at sea.
I will make my kitchen, and you shall keep your room, 5
Where white flows the river and bright blows the broom,
And you shall wash your linen and keep your body white
In rainfall at morning and dewfall at night.
And this shall be for music when no one else is near,
The fine song for singing, the rare song to hear! 10
That only I remember, that only you admire,
Of the broad road that stretches and the roadside fire.
Я сделаю брошки для милой своей
Из птичьего пенья и звездных ночей.
Построю роскошный дворец на двоих
Из шума лесов и прибоев морских.
Ты в кухню войдешь, наведешь красоту
У речки блестящей, где берег в цвету,
Белье прополощешь, распустишь косу
Под утренний ливень, в ночную росу.
И музыкой чудной наполнюсь я весь,
Чтоб слушать и слышать прекрасную песнь;
Чтоб только я помнил твой дивный восторг,
Дорогу у поля и наш костерок.
MIDSUMMER NIGHT
Down by the river I heard a voice crying
Over the waters with never a word,
O, was it the wind in the willow trees sighing,
Or the sound of a bird?
Into the forest I saw a shape glancing,
When the creatures had settled down for the night,
O, was it the moon on the mossy banks dancing,
Or a trick of the light?
I cannot be sure but you have to believe me,
That strange things were happening in that breathing air,
My quick ears and eyes, they did not deceive me,
Some magic was there.
Leonard Clark
ЛЕТНЯЯ НОЧЬ
У реки я слышал чей-то крик тоскливый;
Над водою тихой медленно он плыл.
Плакала ли птица где-то в листьях ивы,
Или ветер выл?
В зарослях я видел чей-то взгляд дремотный,
Словно кто-то на ночь строил свой тайник.
Или там во мху плясал светляк болотный,
Или лунный блик?
Я не знаю точно, только верьте слову –
Странное творилось в воздухе ночном.
Тайной ли какою был он очарован,
Или колдовством?
Божественная Ева к последствиям глуха
В раю вкусила с древа запретный плод греха.
Доверчивое сердце бог дал с рожденья ей.
Податливую дверцу открыл коварный змей.
И в эту дверцу хлынул добра и зла поток.
И бог людей отринул за гибельный порок.
Так мы лишились рая. А женщина одна
С тех пор, детей рожая, страдать осуждена.
За то, что, не робея, к последствиям глуха,
По наущенью змея вкусила плод греха.
Но тут мой ум догадкой смущен - Что если змей,
Сей соблазнитель гадкий, сам соблазнился ей?
Ведь Ева - перл творенья. И видимо была
До умопомраченья красива и мила.
Однако прочь гаданья! Где правда, а где ложь-
За древностью преданья уже не разберешь.
Потерян рай - и бедам терзать наш мир дано.
А кто виновен в этом - не все ли нам равно?
Идти по жизни вместе нам. И ныне, как была,
Ты, женщина, - божественна и дьявольски мила.
Мне нравятся женщины разные,
любого народа и нации:
белые, черные, красные…-
как вина для дегустации.
Любые тона и оттенки:
святоши, кокетки, путаны,
брюнетки, блондинки, шатенки,
Наташи, Тамары, Татьяны.
Простушки, толстушки, худышки,
ворчуньи, молчуньи, болтушки
и просто милашки-малышки,
голубушки, киски и душки.
Любого и смысла и толка,
покроя, фасона, дизайна...
Была б в них изюминка только,
была бы загадка и тайна.
………………….
Жизни чудной, жизни краткой,
Завершая трудный путь,
Я хотел бы, хоть украдкой,
В день грядущий заглянуть.
Что там будет в том грядущем?
Бога более не зля,
Разрастется ль райской кущей
Наша грешная земля?
Будет рай обетованный?
Царство божье впереди?
Или то мираж обманный
На бессмысленном пути?
Делать богову работу
Уж не раз пытались мы.
Сколько сгинуло народу!
Несть числа им! Тьмы и тьмы!
Но представьте: чье-то племя,
Чей-то избранный народ,
Сбросив жизни тленной бремя,
Жизнью вечною живет.
Как же быть со всеми теми
Уроженцами земли,
Что исчезли будто тени,
При явлении зари?
Разве сонмы поколений,
Жизней, судеб, вдохновений –
Удобренье и навоз
Для цветущих райских роз?
Или мир - несправедливый
и смириться с ним нельзя,
или будем все счастливы -
Вместе, разом, вся земля!
Все, кто жил и сто и двести
и миллионы лет назад.
Или все воскреснем вместе
И заселим райский сад,
Иль зияющая бездна,
Немота и беспросвет;
жизни ропот бесполезный
И бессмысленный, как бред.
Нет и нет! Но даже если…
Не достойней ль и тогда,
Глядя прямо в очи бездне, -
Так избыть свои года?
Не достойней ль горстку праха -
жизнь свою, как знамя несть -
Без надежды и без страха,
Сохраняя стыд и честь?
Но надежда есть! Надежда
нам еще живит сердца:
тело – это лишь одежда,
А душа – ей нет конца.
И за гранью жизни этой
мы узнаем, наконец :
был в ней смысл, иль наши беды -
Лишь игра твоя, Творец?
93 –99
Я сам себе и небо и земля.
В себе несу и звезды я и зерна,
и горизонт, что вечно глаз дразня,
зовет куда-то к цели иллюзорной.
……………………………
Бес не дремлет и сомненья
посылает в бодрый дух.
От былого оперенья
остается только пух.
Напрягай же все усилья,
разрывай сомнений сеть
и, отращивая крылья,
попытайся вновь взлететь. .
Помни, маленькая птаха,
свой исконный интерес:
мы - не только дети праха,
мы - наследники небес.
Дай же бог своим питомцам
силу верить, силу мочь.
Крылья дай - подняться к солнцу
и бесстрашье - кануть в ночь.
14.08.91
Головы в песок не пряча
перед волею судьбы,
не могу не быть, а значит
к черту “быть или не быть”!
Не сумеет оперенье
без полета стать крылом.
Так и дух наш без боренья
не проверишь на излом.
Если я взлетать, как птица,
хоть однажды научусь,
значит нечего страшиться –
никогда не разобьюсь.
Человек порой, как атом, -
так себе величина.
Но какая в нем, в разъятом,
сила, мощь заключена!
Так судьба, коль отольется
В форме древнего креста,
Воскресеньем обернется,
как распятие Христа.
……………………
Пускай из жизни этой
исчезнем без следа -
по небу чиркнув светом,
завидуй нам звезда!
В цепи событий вечных
ты - малое звено,
что в гений человеческий
природой включено.
Венцом ее творенья
горят лучи твои
и в искре вдохновенья,
и в пламени любви.
18.11.85
Годы гнут к черте опасной.
Тяжела судьбы пята.
Все же верю - не напрасна
этой жизни маята.
Говорили галлы емко -
Коль не умер, так живи.
А французы, их потомки,
подтверждают - Се ля ви.
Пусть падет последний лист
и деревья станут голы,
пусть падут мои глаголы
под осенний ветра свист.
Жизнь и тем уж хороша,
хоть и жмет ее одежда,
что пока жива душа,
то возможна и надежда.
*******
С высоты полета птицы,
самолета, корабля...
Как же быстро время мчится!
Удаляется земля.
Лишь тогда и понимаешь,
видя издали ее,
от чего ты отрываешь
сердце дерзкое свое.
Нет сильнее перегрузки
там, в бездушной звездной мгле,
чем болезнь тоски и грусти
по родной своей земле.
Что за страсть нас гонит вечно
в мир, который не объять?
Страсть ли все очеловечить?
Все осмыслить и понять?
Что за истину мы ищем,
страшный хаос шевеля?
Разве разуму нет пищи
в тайниках твоих, Земля?
Нет же! Есть закон вселенной:
раздвигая рубежи,
вширь несется мир вселенной,
вширь - вселенная души.
……………………….
Чтобы жизнь твоя была счастливой
И надежды не ломала грубо,
Позаимствуй гибкости у ивы,
Позаимствуй крепости у дуба.
Ведь они, деревья, - Прометеи.
Изумись их стойкости и силе.
Для земли, прекрасной нашей Геи,
В свои сети солнце уловили.
……………………88…..
Под гнетом жизни и судьбы
мужай и крепни год от года.
Чем больше тягот, жертв, борьбы,
тем выше радость и свобода.
К свободе духа труден путь.
Порой, как горный пик, опасен.
Но лишь его достоин будь;
лишь он, как Млечный путь, прекрасен.
………………05.94…………….
Не кажется ль тебе,
Что ты - птенец, не птица?
Как он по скорлупе,
Долбишь ты по судьбе,
Чтобы на свет родиться.
А скорлупа тверда
И клюв твой притупится,
И ты не станешь птицей
Быть может никогда.
И не взлетишь однажды
Над миром покружить.
Так и умрешь от жажды
Неутоленной - жить!
…………………..
Краса, здоровье, честь
и сила и богатство -
когда все это есть,
чего же добиваться?
.
Дух поражен тогда,
Как ржавчиною, ленью.
Нет бремени труда,
Желанья и стремленья.
А так стремимся мы,
Летим, расправив крылья,
Подальше от сумы,
Уродства и бессилья.
12.13.00
Страдать – не только твой удел,
А очень многих душ и тел.
Куда ни ткни ты пальцем –
Везде одни страдальцы.
А где ж они – счастливцы?
Их мало – единицы.
И все же не страданья –
В короне мирозданья.
Как свету звезд в объятьях тьмы,
Лишь счастью радуемся мы.
Для сердца лучшей цели нет:
Страданье – тьма, а счастье – свет.
………………….
Смысл жизни
Пусть не покинет нас отвага
и не иссякнет жажда быть.
Смысл жизни в том, чтобы любить;
любовь же - действие во благо.
Любовь же - разум во плоти,
сестра родная состраданья,
основа жизни, мирозданья
и компас в жизненном пути.
………………………
Человек
Сгусток жизни из пыли и праха,
из сплетения мышц и костей,
раб желаний, стремлений, страстей,
полный боли, тревоги и страха;
как сберег ты горение духа,
пронеся через ветер веков?
через войны и кровь, и разруху?
через тяжесть цепей и оков?
Неужели неистовой верой
в отдаленное с богом родство?
В неизбежную райскую эру
и великую милость его?
05.93
Прикованный к галере
Властительной судьбы,
Постиг я в полной мере,
ЧТО чувствуют рабы.
Греби, куда прикажут,
И жри, чего дадут,
Иначе вмиг накажет
Немилосердный кнут.
Да так, что стиснешь зубы,
Да вспомнишь мать с отцом,
Да искривятся губы
Бессмысленным словцом.
О, боже! дай мне силы
Все сущее понять;
И все, что есть и было
С смирением принять
…………………
Вначале было слово
И слово было бог.
В нем истина сияла;
В нем искрилась любовь.
Но пролетело время -
И мир уж не таков:
На светлом лике слова
Осела пыль веков.
И слово потеряло
Свой первозданный блеск.
Едва сквозит в нем правда
И красота небес.
Поэт, сотри со слова
Следы былых эпох;
И приобщишься к богу,
И будешь сам, как бог.
………………………
Та правда, которую с дрожью
я впитывал столько дней,
вдруг обернулась ложью,
да так и осталась ей.
За этот просчет, в наказанье
за слепоту свою
горькую чашу познанья
до самого донышка пью.
……………………..
Нам говорит премудрость вековая -
Нет в мире ничего, что стоило б желать.
Но сердце глупое, как бабочка, опять
летит к огню и гибнет, изнывая.
О, если б знать во всем и всюду меру!
Глядеть на мир глазами мудреца.
Пошли нам бог покой, любовь и веру,
и исцели болящие сердца.
…………………………….
Мысль преследовать одну -
Ту, что истиной зовется.
Жить и радоваться дню,
Блеску звезд и свету солнца.
Неизбежное принять
Со смиреньем и терпеньем;
И не гнаться за мгновеньем -
Все равно ведь не догнать.
………………………
Философии любимцы –
Не лжецы и не мздоимцы,
Не глупцы, не подлецы,
А творцы и мудрецы.
А творцу и мудрецу
Не пристало, не к лицу
Ограничивать свободу
Женским прелестям в угоду.
Философия ревнива,
Словно верная жена –
Не прощает ни измены,
Ни бессилия она.
……………………
Путь лишь один – страдания.
Способа нет иного,
Чтобы убить желания
И не желать снова.
Это закон мироздания –
И не дано иного:
Желания – вот основа
Любого земного страдания.
…………………….
Друзья, наслажденья
И страсти умерьте.
Любви заблужденья
Приводят лишь к смерти.
Кто тело лелеет –
Во мраке блуждает;
Страдает, болеет
И умирает.
Кто дух умножает –
Блаженствует в свете,
Не зная ни горя,
Ни страха, ни смерти.
………
Привыкли мы быть зависимыми
И плыть по теченью реки,
А всякая новая истина
Рождается вопреки.
……………………
Сказал нам когда-то Боже,
Ступая по смертной тропе:
Желайте другим того же,
Что пожелали себе.
Мы же не понимаем
Слов этих, столь простых,
И часто себе желаем
Счастья за счет других.
А счастье от нас ускользает
Словно вода в пески;
И сердце нам боль терзает
И рвет его на куски.
……………………
Все сомнительно и зыбко;
Все относительно – и мир
То лучезарен, как улыбка,
То кровожаден, как вампир.
Я верю в истину простую,
Что я есть я, а он есть он.
Я верю, что я существую,
Но - может быть и это сон.
28.12.00
Вся жизнь – и в прошлом, и теперь –
Не только череда потерь,
но их незримой тени –
Души приобретений.
А что , скажи, с собой возьмешь
В обитель ту небесную,
Когда, окончив жизнь, умрешь? -
Лишь душу бестелесную.
А потому живи все дни,
Тянись, как травка к солнцу.
Ведь жизнь, как ты ни поверни,
Лишь пользой обернется.
А потому живи и пой,
Люби, желай земного -
Ведь смысл жизни в ней самой –
И смысла нет иного.
Приняв от бога жизни дар,
Трудись, как пчелка в поле;
И собирай с цветов нектар
И делай мед – не боле.
…………………….
Сердце, в котором любовь и отвага,
Все переварит в пользу и благо.
Скорбь ли, гонения, холод ли, глад –
Все переплавит в сокровище, в клад.
С мудростью сердца крепко сдружись –
Сапог по ноге и по сердцу жизнь.
…………………………….
Слеп,кто не видит сиянье и блеск,
Всполохи, вспышки и блики;
Глух, кто не слышит шорох и всплеск,
Гулы, раскаты и крики.
Нем, кто не в силах творенье Творца,
Превозносить, прославлять без конца,
Глуп, кто не может принять в свое сердце
Мир, как божественный дар и наследство.
……………………
Друзья, спасибо, тронут, рад -
душа так требует участья!
И жизнь не превратится в ад,
когда тебе желают счастья.
Что деньги, слава и почет,
успех, везенье и удача!
Коль жизнь сквозь пальцы протечет
и все - прощай, долина плача!
Но если каждый миг согрет
любовью друга, хоть немного,
жизнь - не бессмыслица, не бред;
в ней столько смысла - сколько бога.
………………………
Эпикурейское.
Надо жить. Надо жить.
Лишь прими и поверь.
И любить и дружить
Прямо здесь и теперь.
Надо жить, обладать,
Не скорбя, а любя.
Эта вся благодать,
что вокруг – для тебя!
Не страданье дает
Упоенье любви.
Счастье – это полет,
Это крылья твои!
Не откладывай, нет!
Не потом, а сейчас!
В этот миг! В этот час!
Каждый день! Много лет!
Разве знать нам дано –
Что нас ждет впереди?
Пей же жизни вино!
Сердце, бейся в груди!
20.12.00
Болезньи немощь, и усталость,
И наступающая старость –
Увы, не много нам осталось
На свете жить – всего-то малость.
Но разве жизнь не состоялась?
Не отлилась? Не изваялась?
И не имела формы, цвета,
тепла, участия, привета?
Не в человеческой ли власти
Переплавлять все наши страсти,
Все наши беды и напасти,
Все мысли, образы и чувства,
В произведение искусства?
………………………
Сказал нам в Экклесиасте
Царь Соломон, поэт:
Все наши чувства и страсти,
радости, беды, напасти -
все суета сует.
Солнце заходит, восходит,
свет свой на землю лия;
все, что посеяно, всходит,
растет и цветет и уходит,
и - все на круги своя.
И кажется столько печали
в мудрых словах его,
что жизнь и надежда и чаянье,
страданье и смерть и отчаянье,
не значат уже ничего.
Мудрость сжигает страсти;
были они и - нет.
Нет их ярма и власти.
Сказано в Экклесиасте:
все суета сует.
……………………..
В основе жизни, мирозданья
Сияет свет ума - не тьма.
Причина всякого страданья -
От омрачения ума.
Очисти ум от омрачений;
Верни ему начальный свет;
И жизнь пойдет без огорчений,
Печалей, горестей и бед.
…………………..
Жизнь – усилие во времени,
Как сказал мудрец Мераб.
И, сгибаяся от бремени,
Тяжко стонет божий раб.
……………………..
Пламя дружбы греет нас
тихо, ровно, постоянно;
а любви огонь нежданно
ярко вспыхнет – и погас.
Переменчив жар любви;
Легок прах ее летучий;
Но пылает он в крови
То томительный, то жгучий.
Пламя дружбы не печет
И тепло его приятно;
А в любви нас то влечет,
Что уходит безвозвратно.
………………………
Желаю тебе я отныне и вечно,
Чтоб жизнь твоя шла и легко и беспечно;
И чтобы тебя позабыла беда;
А счастье, коль было оно, не убыло,
А не было, чтобы тебя полюбило,
И не покидало уже никогда.
Ведь счастье изменчиво словно погода;
Нам свыше, как благо, дается оно;
Сегодня к нам солнышко ласково, но
Уж завтра нахмурилась грозно природа.
И все же я верю – напрасно и зря
Мы просим, как милость, у неба, у бога,
Чтоб счастья он дал нам, хотя бы немного;
Ведь счастье, как солнце нам жизнь озаря,
Исходит из сердца, горит изнутри;
Зажги его сам и другим подари.
А бог только с теми, кто счастья дворец
Возводит своими руками;
Кто камень кладет терпеливо на камень;
Кто сам, хоть немного, и бог и творец.
280101
Что счастливые мгновенья
Перед вечностью забвенья!?-
Лишь иллюзия, мираж;
Но за них и жизнь отдашь.
Только б знать их вкус и цвет
и оставить в сердце след,
Или шрам, или храм,
Или яда миллиграм.
………………….
Боже праведный, дай
мне надежду на рай.
В этой жизни земной
ад изведан уж мной.
как когда-то, опять
сердце некуда деть.
Дай мне силы страдать.
Дай мне силы терпеть.
…………………….
Какой закон? Какое право?
Так испокон уж повелось:
освобождается Варавва
и распинается Христос.
………………………
Приходит в форме катастроф
непознаваемая сущность
и, потрясая до основ,
преображает жизнь и судьбы.
А мы, все тщимся мы понять,
чего понять нам невозможно,
и проклинаем то безбожно,
что мы обязаны принять.
………………………
Вера в идолов ушла,
породив тревогу.
Опустевшая душа
потянулась к богу.
Иль нырнула с головой
в темные пучины,
обещая мрак и вой
буйной бесовщины.
Все смешалось - тьма и свет,
ангелы и черти...
И чего там только нет
в этой круговерти!
Жизни шумной маскарад!
Пир цветов и красок!
И не узнан братом брат
в этой пляске масок.
…………………..
Рухнул мир, объятый смутой,
под напором правды лютой.
Бог, не дай нам повториться
новым Грозным и Малютой.
Много раз великороссам
удавалось нагим, босым,
преисполнясь духом, сладить
и с разрухой и с хаосом.
Суждено ль нам злобным роком
вечно жить с таким пороком:
позабыв свои ошибки,
лишь другим служить уроком?
………………………
Человек
Сгусток жизни из пыли и праха,
из сплетения мышц и костей,
раб желаний, стремлений, страстей,
полный боли, тревоги и страха;
как сберег ты горение духа,
пронеся через ветер веков?
через войны и кровь, и разруху?
через тяжесть цепей и оков?
Неужели неистовой верой
в отдаленное с богом родство?
В неизбежную райскую эру
и великую милость его?
……………………..
Не кричите “ура”,
руки в рупор сложив.
Сталин умер вчера.
Сталин все еще жив.
Поглядите, как миф
снова грозен и свят;
как живого схватив,
мертвый тащит назад.
………………….
Не делай зла, за все плати,
всегда во всем природе следуй
и завершишь конец пути
не пораженьем, а победой.
……………………
Желанья - суетные пчелки.
К цветам и меду их маршрут.
Их золотые дни недолги:
они ужалят и умрут.
Желанья - тающие свечи.
Как только стаивает воск,
то гаснет свет и сонный вечер
вдруг обволакивает мозг.
……………
Поднимаю тост за мост
через бурной жизни реку!
Чтобы путь был прям и прост
человека к человеку.
Чтобы каждый человек
в размышлениях о друге
измерял свой краткий век
от разлуки до разлуки.
…………………..
Измена любви, словно жало змеи,
разит пострашнее кинжала.
Душа, собери же все силы свои
и вырви змеиное жало.
Стенать и метаться, как грешник в аду,
душа, не имеешь ты права.
Ты родом оттуда, где в райском саду -
сиянье и сила, и слава.
Где царствует вечный, блаженный покой -
основа всего мирозданья;
где льется любовь бесконечной рекой
и нету ни зла, ни страданья.
………………………….
Не осуди - как это трудно!
когда ты оскорблен прилюдно;
когда душа твоя кипит
от унижений и обид;
когда ты предан или брошен,
разбит, раздавлен, уничтожен...
Не осуди, не осуди...
Прижми врага к своей груди.
……………………
Сидя за занавескою,
Не вглядываясь в окно,
Можно познать Поднебесную
И себя заодно.
Дальше уйдешь от порога –
Найдешь ли дорогу свою?
Не странствуя – знаю много,
Не вглядываясь – узнаЮ.
…………………
Прознали про первородство
И красоту красивого
И тут же явилось уродство
Со всею несметной силою.
Прознали о благе благого –
Явилось и не-благое.
Нет одного без другого.
Одно порождает другое.
Трудное и простое,
Долгое и короткое,
Звонкое и глухое,
Напористое и кроткое.
Вся эта разноголосица
Безмолствует или беснуется,
Вторит и соотносится,
Спорит и согласуется.
Вот почему умудренный
Дела вершит не-влиянием,
Не нанося урона
Вмешательством обезъяньим.
Вершит незаметно и скромно,
Подальше постов вельможных,
А значит с высот огромных
Низвергнутым быть не может.
…………….
Овладевая телом – познаю тело,
Овладевая женой – жену,
Овлдадевая делом – познаю дело,
Овладевая страной – страну.
Поднебесной овладеваю,
Взамен ей себя даря.
Откуда мне знать, что она такая?
Только этому благодаря.
……………………..
Мягок и слаб рождается Человек.
Умирая, он тверд и крепок.
Все сущее при рождении, как нежный побег,
Который мал и тщедушен, но цепок.
Вот почему очевидности вопреки
Сильные, грубые и старики -
Пособники и потатчики смерти.
А жизни проводники –
Слабые, хрупкие, дети.
Вот почему могучее грозное войско
Сокрушено – его побеждает враг.
А слабое нежное пламя свечи из воска,
Тихо колеблясь, горит и отступает мрак.
…………………………….
Высшее благо подобно воде.
Вода благоволит всему и везде.
Она никому ни соперник, ни враг:
И ей все равны: и гора и овраг.
Сильный и слабый, звери и птицы
Приходят к реке благодатной напиться.
И нету воде слишком низменных мест;
Благому внизу находиться – не крест.
Сердце благого – чудесный родник;
Кто припадет – исцеляется вмиг.
Думы благого светлы, а дары
Всегда благотворны, полезны, щедры.
Речь его словно святая вода –
Чиста и прозрачна, целебна всегда.
Дела же являют любви торжество
И вовремя помощь приходит его.
………………………………
Разноцветие — ослепляет.
Разнозвучие — оглушает.
Разновкусие — портит вкус.
Роскошь и пиршество чувств,
Игры азартные, страсти,
Разум лишают власти.
Вещи труднодоступные
Мысли рождают преступные.
Постигший ограничения
Истинный смысл и значения,
Внутренним занят - не внешним,
Существенным, а не вещным.
Верх Его — не сияет.
Низ Его — не зияет.
Он полон иного света.
Он избирает Это,
Не избирая то.
Все для него – ничто.
Ничто для него – все.
110401
Тяжкое – легкого корень.
Покой – беспокойства властитель.
Кто истинам этим покорен –
Себя и других спаситель.
Шагающий с тяжкою ношей,
Хранитель великих истин,
Даже в палатах роскошных
Спокоен и независим.
Что ждет облеченного властью,
Кто истины эти отторгнет?
Он власти разрушит корни
Своим беспокойством и страстью.
……………………….
Хочешь ослабить – дай укрепиться.
Хочешь упадка – развиться дай.
Хочешь пленить – отпусти как птицу.
Хочешь забвенья – славе предай.
Мудрость – вот лучшее золото.
Мягкое крепче твердого будет.
Рыбе нельзя выплывать из омута.
Власть не должно выказывать людям.
……………………..
Трудным овладевать —
в лёгком.
Великого достигать —
в малом.
Близкое видеть –
в далеком.
Бывшее – в небывалом.
………………..
Часто бывает – кто-то,
Взявшись рьяно за дело,
Губит свою работу,
Заканчивая неумело.
Бдительный в окончании
Столь же, сколь и в начале,
Вовек не обманет чаяний
И не приведет к печали.
Вот отчего мудрейший
В желаньях своих бесстрастен,
Не дорожит вещным
И над вещами властен.
..........................
Открытый ветрам и бедам,
В море страдания брошен,
Мало, кому я ведом –
Тем я себе дороже.