Корди Наталия

Лу Ю. На башне

То ли безумен я, то ли отчаян,

То ли в каком-то чаду,

Вдоль- поперёк и до самых окраин

Я объезжаю Чэнду.  

 

Выехал затемно я спозаранку,

Страждущим людям везу

Полные снадобий тыквы-горлянки,

Горкой сложив на возу.

 

Тыквы пусты, утомился возница,

Месяц глядится дугой,

Я предложил ему в башню спуститься,

Выпить на пару со мной.

 

И опьянев, я мечом потрясаю,

Словно виновна луна

В том, что я плачу, и песня хмельная

Ей наверху не слышна.

 

Вот бы сравнялись с землёй эти горы,

Воды Сянцзян растеклись,

Древо коричное вырубить впору,

Чтобы светлей сделать высь.

 

Как я хотел уничтожить на свете

Голод, болезни и мор,

Но поседел я, а бедствия эти

Не одолел до сих пор.

陆游 《楼上醉歌》

 

我游四方不得意，阳狂施药成都市。

大瓢满贮随所求，聊为疲民起憔悴。

 

瓢空夜静上高楼，买酒捲帘邀月醉。

醉中拂剑光射月，往往悲歌独流涕。

 

刬却君山湘水平，斫却桂树月更明。

丈夫有志苦难成，修名未立华发生。

 

 Подстрочник:

我游四方不得意，

Я объезжаю все стороны света разочарованный (недовольный)

阳狂施药成都市。

Безумец (исступленно, безудержно), раздающий лекарства в Чэнду

大瓢满贮随所求，

Много ковшиков из тыквы , наполненных доверху

聊为疲民起憔悴。

Помогаю истощенным убогим людям встать на ноги

瓢空夜静上高楼，

Ковшики опустели глубокой ночью и я поднимаюсь на башню (高楼 gāolóu- дом- башня)

买酒捲帘邀月醉。

Я покупаю вино и приглашаю месяц напиться вместе со мной

醉中拂剑光射月，

Напившись, я потрясаю мечом, стараясь разрубить лунный свет

往往悲歌独流涕。

В одиночку пою песни и лью слёзы

刬却君山湘水平，

Сравнял бы гору с землёй до уровня

реки Сянцзян (в пров. Хунань)

斫却桂树月更明

Срубил бы коричное дерево, пусть луна станет более открытой, видной (ярче, светлей)

丈夫有志苦难成，

у меня было стремление покончить со страданиями

修名未立华发生。

Но я уже седой, а достичь успехов (на этом поприще) до сих пор не получилось

Комментарий:

1. Тыква-горлянка — важный элемент в китайской культуре. По-китайски она звучит как "хулу" (葫芦), что созвучно с выражением "фулу" (福禄) — "счастье и почёт".

Согласно легенде, с помощью тыквы-горлянки даосские монахи ловили злых духов. По другой легенде в этом сосуде находился эликсир бессмертия.

2. Чэнду - город в провинции Сычуань;

3. Сянцзян - река в провинции Хунань;

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет XXXVI] Идёт за годом год, их череда...

Идёт за годом год, их череда

На длинный траурный кортеж похожа,

Где лошади, и кучер, даже вожжи –

Всё черное, как смоль, путь в никуда –

Бессмысленная скорбная езда;

Вслед катафалку дети строят рожи

Тому, чья плоть покоится на ложе,

Бесстрастна, триумфальна и горда.

Уходят дни мои, и скоро кости,

Любившие когда-то солнцепёк,

Окажутся под камнем на погосте,

Я мысленно рисую эпилог:

Расходятся после поминок гости,

А дух мой над холмом уже высок.

Sonnet XXXVI (IV-XIII) by Edna St. Vincent Millay

I see so clearly now my similar years
Repeat each other, clad in rusty black,
Like one hack following another hack
In meaningless procession, dry of tears,
Driven empty, lest the noses sharp as shears
Of gutter-urchins at the hearse's back
Should sniff a man died friendless and attack
With silly scorn his deaf triumphant ears.

I see so clearly how my days must run,
One year behind another year until
At length these bones that leap into the sun
Are lowered into the gravel, and lie still.
I would at times the funeral were done,
And I abandoned on the ultimate hill.

1923 was a banner year for Edna St. Vincent Millay. She won the Pulitzer Prize for poetry for her fourth volume of poems, The Harp-Weaver and Other Poems (published in 1922).
В скобках указан номер сонета по этому изданию.

---

Лу Ю. Лунной ночью у скалы.

Дрёме отдался под шкурой оленьей

В лунную ночь у скалы,

Там опьянял меня воздух осенний

Хмелем сосновой смолы.

 

Ясно читалась в безлиственной чаще

Гибкая тайнопись лоз,

Ветер строкой стихотворной звенящей  

Скалы растрогал до слёз.

 

Снился Бессмертный в чертогах Шанцина

Выше ста чи надо мной,

Пряди волос ниспадали иссиня-

Чёрной кручёной волной.

 

Весело мы пронеслись над Сяньянем,

И, затерявшись в веках,

С горних миров наблюдать не устанем

Взлёт человека и крах.

 

 陆游《醉卧松下短歌》

 

披鹿裘，枕白石，醉卧松阴当月夕。

寒藤夭矫学草书，天风萧森入诗律。

Подстрочник:

披鹿裘，枕白石，

Набросил на плечи халат на оленьем меху,

В изголовье белая каменная плита

醉卧松阴当月夕。

Отдавался дрёме , лежа в уединении в своей постели

Лунной ночью осенью

寒藤夭矫学草书，

Гибкая лоза копировала тайнопись

天风萧森入诗律。

Дремучий лес и ветер принимали участие в стихосложении

忽然梦上百尺颠，

Внезапно я видел во сне вершину в сто чи высотой

绿毛邂逅巢云仙。

И в облаках (мир небожителей, чертоги бессмертных) увидел неожиданно черноволосого бессмертного в чертогах

相携大笑咸阳市，

Мы соединились с ним ( держались на весу) смеялись над городской площадью в Сяньянь (Шаньси)

俯仰尘世三千年。

Смотрели на взлёты и падения три тысячи лет на грешной земле

Комментарий:

1) Шанцин (кит. верхняя чистота), в даосской космогонии – одна из трех высших сфер мира (Сань цин), доступная святым (чжэнь) и подвластная «небесному владыке чудесной драгоценности» (Лин-бао тянь-цзунь), также именуемому «верховным государем дао» (тайшан дао-цзюань), пребывающему у северного предела Вселенной, управляющему взаимодействием инь и ян и разделяющему время на периоды. Во дворце небожителей Шанцин или Дворце Высшей чистоты жили небожители, которые назывались совершенными.

2) Чи 尺 (chǐ) — традиционная китайская мера длины, распространившаяся в другие страны Восточной Азии. Составляет 1/10 чжана . Трудность использования чи в качестве единицы измерения заключается в том, что на протяжении трёх с лишним тысяч лет китайской истории её величина не оставалась неизменной. В эпоху Сун (961—1279) — 31 см;

3) Сяньян – городской округ в провинции Шаньси

---

Лу Ю. В лодке

Сотню кувшинов вина осушили

Мы на прощанье в шатре,

В лодке я руки простёр, словно крылья,

К старым друзьям на горе.

Хмель затуманил глаза, но не в силах

Боли унять от разлук,

Разве что в небе от мыслей унылых

Лунный отвлёк полукруг.

Бодрость вселяет луна с расстоянья,

Мой проясняется взгляд,  

Смотрит, простившись с родной Сычуанью,

Вдаль без оглядки назад.

Горы во мхах от подножья к вершине -

Чистой воды малахит,

Я неподвижен, и тень от гэцзиня,

Не шелохнувшись, лежит.

Глаз не сомкнуть, и от лунного света

Холод пробрал до костей,

Жить бы и жить, но начертана где-то

Весть о конце наших дней.

Век человека недолог, я знаю,

И никогда по весне

Годы мои журавлиною стаей

Не возвратятся ко мне.

 

陆游 《舟中对月》Паря душой в лодке

 百壶载酒游凌雲，

После Сотни кувшинов вина я воспарил в заоблачную высь

醉中挥袖别故人。

Во хмелю я помахал (рукавом) старым друзьям

 

依依向我不忍别，

Неотступно с грустью думаю (о разлуке) не в силах расстаться

谁知峨眉半轮月。

Кто не знает полукруглую (высоко выгнутую) луну

Комментарий : 峨眉 éméi - высоко выгнутый, красивый, прелестный (не смешивать с названием гор Эмэй)

 

月窥船窻挂凄冷，

Луна наблюдает (следит, посматривает ) на лодку холодно

欲别渝州酒初醒。

Жалею о разлуке, отдаляясь от Сычуани (провинция)  

я начинаю трезветь (приободряюсь, прихожу в себя)

 

江空裊裊钓丝风，

Река, тихая протяженная, лесной пейзаж

人静翩翩葛巾影。

Человек молчит, тень от гэцзиня не колыхнётся

Комментарий : 葛巾 géjīn гэцзинь -

головная повязка , носили простолюдины, из грубой ткани. Ткань для гэцзиней изготовляли из волокна пуэрарии (葛)

 

哦诗不睡月满船，

Я нараспев читаю стихи, не сплю под полной луной

清 寒入骨我欲仙。

Холодный свет луны пронизывает до костей, я хочу быть бессмертным (думаю о бессмертии)

 

人间更漏小到处，

Недолог век человека (часы не остановить) всюду

时有沙禽背船去。

Годы что песчинки в часах, они исчезают как птицы остаются за кормой корабля

Комментарий:

1. Расставание всегда было главной темой в творениях китайской поэзии. На протяжении всей истории древней китайской поэзии поэзия о расставании занимает значительную ее часть. Все, о чем люди могли думать во время прощания со своими близкими, – это молиться о божьих благословениях. Возникла идея жертвоприношения божеству дорог, и это был обычай, называвшийся «祖送» («Цзу Сун») – «давать прощальный банкет». Первоначальный смысл иероглифа «祖» («Цзу») состоит в том, чтобы принести жертву божеству дорог во время путешествия. К моменту воцарения династии Тан жертвоприношение божеству дорог превратилось в обычную деятельность, в основе которой лежит угощение в момент прощания. Основными предметами, используемыми в деятельности угощения на прощание, являются алкоголь и шатер. Например, в стихотворении «留别金陵诸公» («Лю Бе Цзинь Лин Чжу Гун») известный китайский поэт времен династии Тан Ли Бай написал так: «五月金陵西，祖余白下 亭», что означает следующее: «На западе Нанкина в мае месяце все устраивают банкет в честь прощания со мной на почтовой станции». Таким образом, место прощания, как правило, было на почтовой станции или яме. Алкоголь и шатры, которые использовались для того, чтобы устраивать проводы, обычно предоставлялись этими ямами.

2. В 1170 г. Лу Ю отправляется в полугодичное плавание по Янцзы на запад, в провинцию Сычуань, что нашло отражение в путевом дневнике "Жу Шу цзи" ("Поездка в Шу") и 52 стихах. Во время пребывания поэта в провинции Сычуань в его творчестве значительное место заняла тема родины. В 1178 г. Лу Ю пришел вызов в столицу. Стихотворение посвящено отплытию из Сычуани. (Источник: Серебряков Е.А. Лу Ю: Жизнь и твор­чество. Л., 1973)

 

 

 

 

 

---

Елизавета Австро-Венгерская. Зевакам.

---

Лу Ю. Уединение

Во тьме исчез последний луч заката,

Заметен стал луны изъян,

Над побережьем дымкой желтоватой

Сползает на воду туман.

Ветра гуляют в крыше тростниковой,

А на сердце тяжёлый груз,

Друзья кто где, веселья нет былого,

Без их тепла я заскоруз,

Как жалок ты и глуп, мой дух унылый,

Под панцирем из корки льда,

Как незаметно ты упал, бескрылый,

От бед и тяжкого труда.

Но все стихи за долгие полвека

Его парений до высот,

В наследство оставляю человеку

Всех сущих на земле широт.

陆游《幽居》

 

烟水重重际海涯，夜深风雨耿茆茨。

交朋散落欢娱少，忧患侵陵志气衰。

痴腹何由有鳞甲，俗情自未去毛皮。

诗书六十余年梦，更拟传衣付小儿。

 

---

Лу Ю. Рыбак

Старик поставил колья и соломой
Покрыл рыбацкий свой шалаш,
Красиво было здесь и всё знакомо:
Река, лесистый горный кряж.

Туман расплылся, и заморосило,
Приладив к удочке блесну,
Рыбак отчалил, джонка заскользила,
Срезая встречную волну,

Он сызмальства учился ловле рыбы,
Не написал и пары строк,
Но и река, и каменные глыбы
Красивей, чем высокий слог.

Я тоже стар, и не достиг успеха,
Стыжусь того, что стих мой плох,
Мы оба слышим, как вздыхает эхо
В ответ на мой печальный вздох.

陆游 《渔翁》

 

江头渔家结茅庐，青山当门画不如。

江烟淡淡雨疎疎，老翁破浪行打鱼。

 

恨渠生 来不读书，江山如此一句无。

我亦衰迟惭笔力，共对江山三叹息。.



Изображение: Рыбак. Китай, ок. 1350. Тушь, бумага. Художник – У Чжэнь (1280–1354). Музей Метрополитен, Нью-Йорк

---

Лу Ю. Персиковый источник

На плоскогорье в персиковой куще,

Мечтая о глотке питья,

Набрёл я некогда на грот, ведущий

К потоку горного ручья.

 

По берегам росли, склоняясь, ивы,

Коня направив через брод,

Увидел я дома, неприхотливо

Стоявшие поодаль вод.

 

Под пенье птиц из рощицы ракитной

Я ехал неспеша верхом,

Но спешился, на стенке глинобитной

Приметив знаки подо мхом.

 

Когда сегодня ночью месяц юный

Взошёл во тьме сквозь облака,

Я понял, глядя на иероглиф лунный,

Во мне Шицзин звучит строка.

 Комментарий:

1. «Персиковый источник» (обр. в знач.: уединённое место; земной рай, «Счастливая Аркадия», по фантазии Тао Юань-мина) В современном китайском языке есть крылатое выражение «персиковый источник вне пределов людского мира» (кит. упр. 世外桃源, пиньинь shì wài Táoyuán), образно обозначающий не подверженное влиянию внешнего мира место, или иллюзорный прекрасный мир. Он происходит из поэмы Тао Цяня «Персиковый источник», где описывается изолированное, не сталкивающееся с бренным миром, благополучное и прекрасное место. Раннее использование этого чэнъюя отмечено в части «Возвращение к горе» (кит. упр. 归山) пьесы «Веер с цветами персика» (кит. упр. 桃花扇) Кун Шанжэня.

2. книга песен - Шицзин (VI в. до н. э.) 詩經
Эпоха Чжоу, Период Чуньцю (Весны и Осени)
В времена далекой старины в Китае уже появилась и широко распространялась запись древних китайских песен  и стихов — «Шицзин» или «Книга песен». Эта книга включает в себя поэтические произведения, созданные в XI – VIII веках до нашей эры, первоисточники которых затерялись в веках. Китайская поэзия в дальнейшем развивалась под воздействием этой удивительной книги.

---

Лу Ю. На ветхой джонке плыву вдоль берега.

Вдоль берега плыву на ветхой джонке,

Темнеет, гэта перестук

Звучит то впереди, а то вдогонку,

Зажглись огни в домах вокруг,

Где женщины под стрёкот веретённый

Проводят вечера, прядя.

Курится дым жаровни благовонный,

Смешавшись с запахом дождя,

Исходит от деревьев апельсинных

На всю округу аромат,

А дикий рис в бамбуковых корзинах

Снесли в скирды и шелушат.

Провёл всю жизнь я на реке, рыбача,

Сгибался под вязанкой дров,

Чинов не заслужил, но жить иначе

Не мог и нынче не готов.

陆游 《系舟平水步》

 

舟尾参差野岸横，屐声穿市得闲行。

雨昏茆店炊烟湿，人语蓬窗绩火明。

枝上橙香初受摘，担头菰脆正堪烹。

渔樵自是平生意，不为衰迟薄宦情。

---

Лу Ю. Пробуждение

Проснулся, разбитый с похмелья,

Ни свет ни заря,

Халат подпоясал, уселся,

В окошко смотря.

Рожок протрубил, знать, не спится

В ночи пастуху,

Светало, и млечная речка

Терялась вверху,

Подумалось мне на рассвете,

Что славно я, жнец,

Серпом отработал, а славы

Пусть алчет глупец.

На старости лет, как отшельник,

Я стал нелюдим,

А встречусь с соседом, о чём мне

Беседовать с ним?

---

Лу Ю Возвращение домой.

Я стар и не весел, и сильно навеселе,

Опухшие ноги с трудом волочу по земле,

Темно и промозгло, немолчен в осоке сверчок,

Огней не видать, только лунный белеет зрачок,

Глубокою ночью к постели своей доберусь

Один, как от клина отбившийся раненый гусь.

---

Роберт Фрост. Закрой окно, и пусть умолкнет звук...

Закрой окно, и пусть умолкнет звук:

Не скрипнет, а должна была б сосна,  

Не слышно птиц, досадно, если вдруг

Запела бы одна.

 

Когда ещё весна затопит луг,

Когда ещё она вернёт скворца:

Закрой окно, но от беззвучных вьюг

Не отверни лица.

 

 

Robert Frost

Now close the windows

Now close the windows and hush all the fields:
If the trees must, let them silently toss;
No bird is singing now, and if there is,
Be it my loss.

It will be long ere the marshes resume,
It will be long ere the earliest bird:
So close the windows and not hear the wind,
But see all wind-stirred.

 

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXXVIII Моя рука с пером, чернящим лист...

Моя рука с пером, чернящим лист,
От поцелуя твоего светлей,
Пожатий избегает с быстрым : " Эй,
Услышь хорал небес!" Стал аметист
В моих глазах на перстне неказист, -
Настолько поцелуй твой был ясней.
Второй, поднявшись ввысь, любви елей
Нанёс на лоб, неловок, но пречист,
Умаслив по пути витую прядь;
Казался высшею наградой он
И знаменьем, несущим благодать!
А третий, в губы, – пурпурный мой трон,
Теперь я о любви могу сказать:
«Всевластна без сомнений и препон».



Elizabeth Barrett Browning
Sonnet XXXVIII

First time he kissed me, he but only kissed
The fingers of this hand wherewith I write;
And ever since, it grew more clean and white,
Slow to world-greetings, quick with its "Oh, list,"
When the angels speak. A ring of amethyst
I could not wear here, plainer to my sight,
Than that first kiss. The second passed in height
The first, and sought the forehead, and half missed,
Half falling on the hair. O beyond meed!
That was the chrism of love, which love’s own crown,
With sanctifying sweetness, did precede.
The third upon my lips was folded down
In perfect, purple state; since when, indeed,
I have been proud and said, "My love, my own."

---

Марсель Пруст. Моцарт (конкурсное)

Принц баварский в тенистом саду, полулёжа,
Итальянку в истоме руками обвил,
Его взор нежит груди, печален и стыл,
Словно тень, напоившая светом их кожу.

Он вздыхает – вкусить эту страсть не спеша,
Быть возлюбленным ею беспечно и ленно,
И немецкая нежная бредит душа
Ускользающим светом чудесного плена.

Дон Жуан, Керубино! Вдыхал он когда-то
Запах сбитых им роз в андалузских садах,
Ветер слёз не осушит на их лепестках,
До тосканских гробниц донеся ароматы.

В этом парке, где дух злоключений таится,
Итальянка как прежде ночная царица,
И дыханье и взгляд её негу струят,

Отзываясь волшебною трелью флейтиста,
И прощание дня и тепло, и тенисто,
Поцелуи, вишнёвый шербет и закат.


Marcel Proust 10.07.1877 – 18.11.1922


Mozart

 

Italienne aux bras d'un Prince de Bavière
Dont l'oeil triste et glacé s'enchante à sa langueur!
Dans ses jardins frileux il tient contre son coeur
Ses seins mûris à l'ombre, où téter la lumière.


Sa tendre âme allemande, - un si profond soupir!
-Goûte enfin la paresse ardente d'être aimée,
Il livre aux mains trop faibles pour le retenir
Le rayonnant espoir de sa tête charmée.


Chérubin, Don Juan! Loin de l'oubli qui fane
Debout dans les parfums tant il foula de fleurs
Que le vent dispersa sans en sécher les pleurs
Des jardins andalous aux tombes de Toscane!


Dans le parc allemand où brument les ennuis,
L'Italienne encore est reine de la nuit.
Son haleine y fait l'air doux et spirituel


Et sa Flûte enchantée égoutte avec amour
Dans l'ombre chaude encor des adieux d'un beau jour
La fraîcheur des sorbets, des baisers et du ciel.

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXXVII Прости меня! Твой образ из песка...

Прости меня! Твой образ из песка,

Я, духом нищая, творила в меру

Познаний о тебе, прости, что вера

В привязанность твою не глубока.

Мой шаткий разум, кажется, века

Отчаянно боялся, как химеры,

Божественного чувства новой эры,

Создав взамен скульптурного божка:

Язычник, оказавшийся в ненастье

На море, и не преданный волнам,

Так установит идола за счастье

Спасения своим морским богам -

Подобие дельфина с жуткой пастью,

Хвостом и жабрами, у входа в храм.

 

Sonnet XXXVII
by Elizabeth Barrett Browning

 

Pardon, oh, pardon, that my soul should make,
Of all that strong divineness which I know
For thine and thee, an image only so
Formed of the sand, and fit to shift and break.
It is that distant years which did not take
Thy sovranty, recoiling with a blow,
Have forced my swimming brain to undergo
Their doubt and dread, and blindly to forsake
Thy purity of likeness and distort
Thy worthiest love to a worthless counterfeit:
As if a shipwrecked Pagan, safe in port,
His guardian sea-god to commemorate,
Should set a sculptured porpoise, gills a-snort
And vibrant tail, within the temple-gate.

 

---

Эмиль Верхарн От Ваших чудных слов...(конкурсное)

В тот вечер все цветы без всякого сомненья
Влюблённо никли к нам от Ваших чудных слов,
Так страстно, что один упал нам на колени,
И сблизил нас двоих касаньем лепестков.

Вы говорили мне, что годы быстротечны,
И времени рука их осенью сорвёт,
Как спелые плоды, но и тогда сердечно
Друг к другу мы прильнём, предчувствуя исход.

Ваш голос обнимал, как щедрое объятье,
Такой сердечный жар от Вашей шёл груди,
Что в то мгновенье мог бесстрашно созерцать я
Разверстую тропу к могиле впереди.


Emile Verhaeren (1855—1916)

Vous m’avez dit, tel soir…

Vous m’avez dit, tel soir, des paroles si belles
Que sans doute les fleurs, qui se penchaient vers nous,
Soudain nous ont aimés et que l’une d’entre elles,
Pour nous toucher tous deux, tomba sur nos genoux.

Vous me parliez des temps prochains où nos années,
Comme des fruits trop mûrs, se laisseraient cueillir ;
Comment éclaterait le glas des destinées,
Comment on s’aimerait, en se sentant vieillir.

Votre voix m’enlaçait comme une chère étreinte,
Et votre cœur brûlait si tranquillement beau
Qu’en ce moment, j’aurais pu voir s’ouvrir sans crainte
Les tortueux chemins qui vont vers le tombeau.

 

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXXVI Когда любовь пришла впервые...

Когда любовь пришла впервые, ей

Из мрамора я храм не воздвигала,

Могло ли статься, что она сначала,

Как маятник, качаясь меж скорбей,

Тянула время? ...Это я скорей

Ни на мизинец не переступала

Через свои сомненья, но помалу

Я стала безмятежней и сильней,

А страх остался…так угодно Богу…

Любовь и клятвы лживы? Пусть тогда

Не манит вдаль лучистая дорога,

Объятья, страсть исчезнут без следа,

Но жизнь, что вещь никчемная, убога,

Коль потерять любовь сулит звезда.

 

 

Sonnet XXXVI

by Elizabeth Barrett Browning

 

 

When we met first and loved, I did not build
Upon the event with marble. Could it mean
To last, a love set pendulous between
Sorrow and sorrow? Nay, I rather thrilled,
Distrusting every light that seemed to gild
The onward path, and feared to overlean
A finger even. And, though I have grown serene
And strong since then, I think that God has willed
A still renewable fear... O love, O troth...
Lest these enclasped hands should never hold,
This mutual kiss drop down between us both
As an unowned thing, once the lips being cold.
And Love, be false! if he, to keep one oath,
Must lose one joy, by his life's star foretold.

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXXV Пообещай...

Пообещай, что ты весь белый свет,
Всё, что осталось в прошлом сокровенном,
Заменишь мне, что по домашним стенам,
Скучать не буду , по теплу бесед
В гостиной, где по кругу непосед
Благословляли всех обыкновенно,
Целуя на ночь, – что от перемены
Глаза мои, в которых горя след,
Не станут горше! Горя в изобилье
Досталось мне, твоей любви черёд -
Ты, правда, любишь? - приложить усилье –
Отвоевать меня у всех невзгод,
Осушит пусть заплаканные крылья

Твоей голубки и гнездо совьёт.

 

 

Sonnet XXXV

by Elizabeth Barrett Browning

 

If I leave all for thee, wilt thou exchange
And be all to me? Shall I never miss
Home-talk and blessing and the common kiss
That comes to each in turn, nor count it strange,
When I look up, to drop on a new range
Of walls and floors, another home than this?
Nay, wilt thou fill that place by me which is
Filled by dead eyes too tender to know change
That's hardest. If to conquer love, has tried,
To conquer grief, tries more, as all things prove,
For grief indeed is love and grief beside.
Alas, I have grieved so I am hard to love.
Yet love me--wilt thou? Open thy heart wide,
And fold within, the wet wings of thy dove.

 

 

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXX Ты улыбнулся, чуть взошла заря...

Ты улыбнулся, чуть взошла заря,

А я проснулась вся в слезах, мой милый.

Ты ль виноват, что ночью я грустила,

Иль я сама? И все сомненья зря?

Как служка на ступенях алтаря

С бесчувственным лицом, в дыму кадила

Лежит ничком, вот так и я застыла,

Услышав «amen», и боготворя  

Незримый образ твой, без чувств упала.

Влюблён ли ты? Неужто снился храм,

И яркий свет, и благость ритуала?

Иль дать надежду собственным глазам

Увидеть вновь сиянье идеала,

Как волю я сейчас даю слезам?

 

Sonnet XXX by

Elizabeth Barrett Browning

I see thine image through my tears to-night,
And yet to-day I saw thee smiling. How
Refer the cause?—Beloved, is it thou
Or I, who makes me sad? The acolyte
Amid the chanted joy and thankful rite
May so fall flat, with pale insensate brow,
On the altar-stair. I hear thy voice and vow,
Perplexed, uncertain, since thou art out of sight,
As he, in his swooning ears, the choir’s amen.
Beloved, dost thou love? or did I see all
The glory as I dreamed, and fainted when
Too vehement light dilated my ideal,
For my soul’s eyes? Will that light come again,
As now these tears come—falling hot and real?

---

Артур Гитерман. Акт милосердия к насекомым

На клевере оса до слёз

Роптала мне на участь ос –

«Нас за какие-то грехи
Поэты не берут в стихи,
Придумав жалкую уловку –
Мы не годны, мол, для рифмовки.
И то сказать, будь я пчелой,
Всё рифмовалось бы со мной.
В сонет, поэму, панегирик
Включил бы драматург и лирик.
О, как жестоко отлученье
От чистого стихосложенья!»
«Вернись на клевер, мой дружок,
Раз так господь тебя нарёк, –
Я ей ответил, – не вопрос
В стихах прославить племя ос».

Arthur Guiterman (1871—1943)

Kindness to Insects

 

I saw a Melancholy Wasp

Upon a Purple Clover Knosp,

Who wept, "The Poets do me Wrong,

Excluding me from Noble Song—

Though Pure am I and Wholly Crimeless—

Because, they say, my Name is Rhymeless!

Oh, had I but been born a Bee,

With Heaps of Words to Rhyme with me,

I should not want for Panegyrics

In Sonnets, Epics, Odes and Lyrics!

Will no one free me from the Curse

That bars my Race from Lofty Verse?"

"My Friend, that Little Thing I'll care for

At once," said I— and that is wherefore

So tenderly I set that Wasp

Upon a Purple Clover Knosp.

 

Taken from:
Guiterman's book The Light Guitar (New York and London: Harper & Brothers Publishers, 1923): 168

---

Герман Лингг. Берегись! (внеконкурсное)

Герман Лингг

Берегись!

 

Берегись, певчий чиж!

Ты так мило звучишь!

Звонкой трелью не влеки,

И не попадёшь в силки,

Тише, чш!

 

О цветок, ты стоишь

Ароматен и рыж,

Всем доступный на беду,

Цвёл бы лучше на пруду,

Как камыш!

 

Девушке пристало лишь

Помнить: был цветок, пел чиж,

Взор сокрыть, сомкнуть уста,

Раз добро и красота

Любят,

Любят тишь!

 

 

Hermann Lingg (1820—1905)

Hüte dich!

 

 

Nachtigall, hüte dich!

Singe nicht so lieblich!

Ach, dein allzuschönes Singen

Wird dich um die Freiheit bringen.

Hüte dich!

 

Schöne Blume, hüte dich,

Blühe nicht zu glühend,

Dufte nicht so voll Entzücken!

Wer dich siehet, will dich pflücken,

Hüte dich!

 

Schönes Mädchen, hüte dich!

Lächle nicht so gütig!

Deine Schönheit, deine Güte!

Denk an Nachtigall und Blüte!

Hüte,

Hüte dich!

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXXIV Тебе отвечу, как в былые дни...

Тебе отвечу, как в былые дни

Тем, что меня так нежно окликали,

Всем сердцем, обещаю, но едва ли  

Таким же, прежним – нет на нём брони

От горестей. Когда, на зов родни

Неслась я, обронив цветы в запале,

Оставив игры, только и мелькали

Две маленькие быстрые ступни,

Так я сейчас улыбчиво- покорно

Тянусь к тебе, порвав тоски силок;

Ты- благо! Прикоснись же чудотворной

Рукой своей, и крови жаркий ток

Пусть побежит внутри меня проворно,

Как ни одна из шустрых детских ног.

 

Sonnet XXXIV by

Elizabeth Barrett Browning

 

With the same heart, I said, I'll answer thee
As those, when thou shalt call me by my name-
Lo, the vain promise! is the same, the same,
Perplexed and ruffled by life's strategy?
When called before, I told how hastily
I dropped my flowers or brake off from a game,
To run and answer with the smile that came
At play last moment, and went on with me
Through my obedience. When I answer now,
I drop a grave thought, break from solitude;
Yet still my heart goes to thee-ponder how-
Not as to a single good, but all my good!
Lay thy hand on it, best one, and allow
That no child's foot could run fast as this blood.

---

Владимир Набоков. Нежнейший язык.

Я ухитрялся губы обмануть:

без них и без усилий для гортани,

сказать «prash-chai» (или «гуд-бай» – не суть) –

молочным буквам, тающим в тумане,

 

домам, вагонной блёклости в окне,

главе романа, прерванной в тоннеле,

деревьям от мельканья в рябизне,

и кожуре банана на панели;

 

портье, под стать унылым номерам,

зажившему порезу на коленке,

и более лирическим вещам –

протянутой руке в тугой митенке.

 

Жизнь - горизонт, и сколько б ни жилось,

не дотянуться до земного края,

так, значит, так, бормочешь ты под нос,

рукой, платком и котелком махая.

 

Я слово роковое языка

произносил, играя, как по нотам,

и отзвуки его через века

ловил подобно древним стихоплётам.

 

Родной язык, с тобой я узы рву,

нежнейший, настоящий мой, мне снова

придётся продираться к мастерству

на ощупь и с орудием кремнёвым.

 

 

 

Vladimir Nabokov
Softest of tongues

To many things I've said the word that cheats
the lips and leaves them parted (thus: prash-chai
which means «good-bye») — to furnished flats, to streets,
to milk-white letters melting in the sky;

to drab designs that habit seldom sees,
to novels interrupted by the din
of tunnels, annotated by quick trees,
abandoned with a squashed banana skin;

to a dim waiter in a dimmer town,
to cuts that healed and to a thumbless glove;
also to things of lyrical renown
perhaps more universal, such as love.

Thus life has been an endless line of land
receding endlessly.... And so that's that,
you say under your breath, and wave your hand,
and then your handkerchief, and then your hat.

To all these things I've said the fatal word,
using a tongue I had so tuned and tamed
that — like some ancient sonneteer — I heard
its echoes by posterity acclaimed.

But now thou too must go; just here we part,
softest of tongues, my true one, all my own....
And I am left to grope for heart and art
and start anew with clumsy tools of stone.

21 октября 1941

---

Владимир Набоков. Воспоминанье

Мы корабли безмолвные в ночи;

Когда беспечной славы дуновенье

Вдохнёт в тебя однажды песнопенье

Души моей пернатой, прошепчи

Поэта имя. Вырван лист любви.

Но ты с волнением прибрежной пены,

Залитой бледным отблеском Селены,  

Воспоминанье в сердце оживи.

 

Remembrance

by Vladimir Nabokov

 

Like silent ships we two in darkness met,
And when some day the poet’s careless fame
Shall breath to you a half-forgotten name—
Soul of my song, I want you to regret.
For you had Love. Out of my life you tore
One shining page. I want, if we must part,
Remembrance pale to quiver in your heart
Like moonlit foam upon a windy shore.

1920

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет ХХVIII Развязываю с трепетом тесьму ...

Развязываю с трепетом тесьму,

И связка писем белая, немая,

В руке моей дрожащей оживая,

Рассыпалась, и я тянусь к письму,

Где сказано, что хочется ему

Меня увидеть; в этом: «Дорогая,

Весной в таких-то числах» - вещь простая -

«Увидимся…Ваш друг» …но почему

Над ним я плачу! … это легче вдвое:

«Люблю, я твой» - до блёклости чернил

Зачитанное, боже! всё былое

Меня настигло и лишило сил.

А здесь… Любовь, молчи! Слова – пустое,

Когда бы их язык мой повторил!

 

Sonnet XXVIII

by Elizabeth Barrett Browning

My letters - all dead paper, mute and white!
And yet they seem alive and quivering
Against my tremulous hands which loose the string
And let them drop down on my knee to-night,
This said, - he wished to have me in his sight
Once, as a friend: this fixed a day in spring
To come and touch my hand … a simple thing,
Yet I wept for it! - this … the paper's light …
Said, Dear, I love thee; and I sank and quailed
As if God's future thundered on my past.
This said, I am thine - and so its ink has paled
With lying at my heart that beat too fast.
And this … O Love, thy words have ill availed
If, what this said, I dared repeat at last!

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXVII Ты вызволил из кельи нестерпимой...

Ты вызволил из кельи нестерпимой

Меня, где жить не по своей вине

Пришлось с одной тоской наедине;

Ты ветром оживляющим, любимый,

Развеял мглу, и словно херувимы,

Я излучаю дивный свет вовне,

Что поцелуем ты зажёг во мне,

Ты - мой, ты мой, мой собственный, не мнимый!

Взывала к богу, но тебя нашла,

Мой дух парит в долине асфоделей

Между добром вверху и бездной зла,

Я не печалюсь о земном уделе,

И я жива, любовь меня спасла,

Как смерть спасает душу в бренном теле.

 

 Sonnet XXVII 

by Elizabeth Barrett Browning

 

My own Belovèd, who hast lifted me
From this drear flat of earth where I was thrown,
And, in betwixt the languid ringlets, blown
A life-breath, till the forehead hopefully
Shines out again, as all the angels see,
Before thy saving kiss! My own, my own,
Who camest to me when the world was gone,
And I who looked for only God, found thee!
I find thee; I am safe, and strong, and glad.
As one who stands in dewless asphodel,
Looks backward on the tedious time he had
In the upper life,—so I, with bosom-swell,
Make witness, here, between the good and bad,
That Love, as strong as Death, retrieves as well.

 

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXIV О, пусть любви всесильная рука...

О, пусть любви всесильная рука

Защёлкнет мира ножик перочинный,

Пусть звуки ярости людской бесчинной,

Что несмертельна, милый, но колка,

Замрут со звуком этого щелчка.

Храни меня, как амулет старинный,

В краю, где только мы, и ни единой

Души вокруг - две жизни - два цветка

Лилейных, в землю уходя корнями,

Небесной напоённые росой,

От мира отвернёмся лепестками,

Сияющими прежней белизной.

И только бог, осыпавший дарами,

Нас волен по миру пустить с сумой.

 

Sonnet ХХIV

 by Elizabeth Barrett Browning

Let the world's sharpness, like a clasping knife,

Shut in upon itself and do no harm
In this close hand of Love, now soft and warm,
And let us hear no sound of human strife
After the click of the shutting. Life to life—
I lean upon thee, Dear, without alarm,
And feel as safe as guarded by a charm
Against the stab of worldlings, who if rife
Are weak to injure. Very whitely still
The lilies of our lives may reassure
Their blossoms from their roots, accessible
Alone to heavenly dews that drop not fewer;
Growing straight, out of man's reach, on the hill.
God only, who made us rich, can make us poor.

---

Роберт Геррик. Эпитафия (на умершего ребёнка)

Здесь ребёнок погребён –

Нераскрывшийся бутон.

Плоть и кровь его навек

Под землёй нашли ночлег.

Посади цветы средь трав,

Колыбельку не помяв.

 

Robert Herrick
310. Upon a child that dyed

Here she lies, a pretty bud,
Lately made of flesh and blood:
Who, as soon, fell fast asleep,
As her little eyes did peep.
Give her strewings; but not stir
The earth, that lightly covers her.

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет ХХVI О, сколько лет я проводила дома...

О, сколько лет я проводила дома

Средь призраков из книжек взаперти,

Взамен мужчин и женщин во плоти;

С чудесным миром я была знакома:

Те пурпурные мантии, хоромы,

Та музыка - прекрасней не найти!

Но вскоре от сияния почти

Ослепла я, смешались явь и дрёма,

Умолкли лютни. Вдруг ты наяву

Стал всем, любимый, всем – о, неужели

Я думала когда-то, что живу,

Купаясь в блеске мнимом, как в купели!

Мечты посрамлены! Лишь божеству

Подвластно то, о чём мечтать не смели.

 Sonnet XXVI by

Elizabeth Barrett Browning

I lived with visions for my company
Instead of men and women, years ago,
And found them gentle mates, nor thought to know
A sweeter music than they played to me.
But soon their trailing purple was not free
Of this world's dust, their lutes did silent grow,
And I myself grew faint and blind below
Their vanishing eyes. Then THOU didst come-to be,
Beloved, what they seemed. Their shining fronts,
Their songs, their splendors (better, yet the same,
As river-water hallowed into fonts),
Met in thee, and from out thee overcame
My soul with satisfaction of all wants:
Because God's gifts put man's best dreams to shame.

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXIII О, неужели, если я в могилу...

О, неужели, если я в могилу

Сойду однажды, жить продолжишь ты

Со странным ощущеньем пустоты

И холода, как будто бы светило

Кладбищенская сырость остудила?

Ты пишешь, я -твоя, но все ль черты

Столь дороги тебе? Мои персты

Дрожат, мой дорогой, и я насилу

Могу подать тебе бокал вина,

Такая - я тебе ещё желанна?

Тогда люби, любовь вознесена

Людьми превыше славы и кармана,

Не рай за гробом и не вышина,

Земля, где ты - мой край обетованный!

 Sonnet XXIII

by Elizabeth Barrett Browning

Is it indeed so? If I lay here dead,

Wouldst thou miss any life in losing mine?

And would the sun for thee more coldly shine

Because of grave-damps falling round my head?

I marvelled, my Beloved, when I read

Thy thought so in the letter. I am thine-

But . . . so much to thee? Can I pour thy wine

While my hands tremble ? Then my soul, instead

Of dreams of death, resumes life's lower range.

Then, love me, Love! look on me-breathe on me!

As brighter ladies do not count it strange,

For love, to give up acres and degree,

I yield the grave for thy sake, and exchange

My near sweet view of Heaven, for earth with thee!

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XVIII Волос моих поблекших завиток...

Волос моих поблекших завиток
Рассеянно сквозь пальцы пропускаю,
Возьми его, в дни юности могла я
Вплести в прическу миртовый венок,
А ныне пряди скрыли бледность щёк
И след от слез – уловка небольшая,
Моей печалью горькой нажитая;
Мой дорогой! Глядишь, настанет срок,
Когда падут распущенные пряди
От ножниц накануне похорон.
Я ни одной вовек – чего бы ради –
Не срезала, любовь – вот мой закон,
Возьми, на них смотрела мама, гладя,
И поцелуй её запечатлён.


Elizabeth Barrett Browning
Sonnet XVIII

I never gave a lock of hair away
To a man, Dearest, except this to thee,
Which now upon my fingers thoughtfully,
I ring out to the full brown length and say
' Take it.' My day of youth went yesterday;
My hair no longer bounds to my foot's glee,
Nor plant I it from rose or myrtle-tree,
As girls do, any more: it only may
Now shade on two pale cheeks the mark of tears,
Taught drooping from the head that hangs aside
Through sorrow's trick. I thought the funeral-shears
Would take this first, but Love is justified,--
Take it thou,--finding pure, from all those years,
The kiss my mother left here when she died.

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXIX Все думы о тебе! - как лозы хмеля ...

Все думы о тебе! - как лозы хмеля,

Свиваясь в узловатый крепкий жгут,

Вокруг ствола древесного ползут,

Так мысли ненароком, еле-еле

Взошли вокруг тебя, зазеленели,

Но вскоре ствол твой мощный оплетут,

О, дерево моё! От этих пут

Освободись немедля, в самом деле,

Прошелести ветвями и стряхни  

Все помыслы, я им сама не рада –

Ты лучше и дороже, чем они,

Как хорошо от голоса и взгляда,

Как дышится легко в твоей тени,

Ты здесь - и думать о тебе не надо.

 

 

Sonnet XXIX

by Elizabeth Barrett Drowning

 

 

I think of thee!—my thoughts do twine and bud
About thee, as wild vines, about a tree,
Put out broad leaves, and soon there’s nought to see
Except the straggling green which hides the wood.
Yet, O my palm-tree, be it understood
I will not have my thoughts instead of thee
Who art dearer, better! Rather, instantly
Renew thy presence; as a strong tree should,
Rustle thy boughs and set thy trunk all bare,
And let these bands of greenery which insphere thee,
Drop heavily down,—burst, shattered everywhere!
Because, in this deep joy to see and hear thee
And breathe within thy shadow a new air,
I do not think of thee—I am too near thee.

 

---

Эмили Дикинсон J 650 Боль – не даёт себя забыть ...

Боль – не даёт себя забыть –

Но в памяти пробел

Как жил ты раньше без неё,

Когда ты заболел –

 

Сегодня, завтра ли, вчера –

Безвременья юдоль –

Но проблеск в прошлом даст прожить

Как внове эту – Боль.

 

 

J 650 

by Emily Dickinson

Pain — has an Element of Blank —
It cannot recollect
When it begun — or if there were
A time when it was not —

It has no Future — but itself —
Its Infinite contain
Its Past — enlightened to perceive
New Periods — of Pain.

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет III О Сердце благородное...

О Сердце благородное! Виват!

Не ровни мы, не ровни, и над нами

Два ангела хранителя крылами

Закрыться друг от друга норовят

И разойтись. Ведь ты – аристократ,

Подумай сам, пируешь с королями

В высоком замке с яркими огнями,

Зачем тебе искать мой грустный взгляд,

Твоей судьбе с моей сплетаться сирой?

Роль первой скрипки не пристала мне –

Безродной страннице с унылой лирой

Под сенью кипариса при луне;

Мой лоб в росе, твой умащает миро,

Но смерть нас уравняет в глубине.

Sonnet III by

Elizabeth Barrett Browning

Unlike are we, unlike, O princely Heart!
Unlike our uses and our destinies.
Our ministering two angels look surprise
On one another, as they strike athwart
Their wings in passing. Thou, bethink thee, art
A guest for queens to social pageantries,
With gages from a hundred brighter eyes
Than tears even can make mine, to play thy part
Of chief musician. What hast thou to do
With looking from the lattice-lights at me,
A poor, tired, wandering singer, singing through
The dark, and leaning up a cypress tree?
The chrism is on thine head,—on mine, the dew,—
And Death must dig the level where these agree.

 

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет ХХХII «Люблю», - ты на рассвете произнёс...

«Люблю», - ты на рассвете произнёс,

А я смотрела в сторону заката,

Боясь, что неминуема расплата

За скороспелость клятв из мира грёз.

Я полагала, чувства не всерьёз,

И бурное начало их чревато

Разрывом уз, как рвётся на стаккато

Подчас струна, и может виртуоз

Не доиграть мотив – я эта скрипка

В твоих руках умелых, без струны,

Но не тебя виню, – моя ошибка

Великим мастерам не знать цены, –

Взмахни смычком, играй искусно, гибко

Как все, чьи души музыке верны.

 

 Elizabeth Barrett Browning

Sonnet XXXII

The first time that the sun rose on thine oath

To love me, I looked forward to the moon

To slacken all those bonds which seemed too soon

And quickly tied to make a lasting troth.

Quick-loving hearts, I thought, may quickly loathe;

And, looking on myself, I seemed not one

For such man's love!--more like an out-of-tune

Worn viol, a good singer would be wroth

To spoil his song with, and which, snatched in haste,

Is laid down at the first ill-sounding note.

I did not wrong myself so, but I placed

A wrong on thee. For perfect strains may float

'Neath master-hands, from instruments defaced,--

And great souls, at one stroke, may do and doat.

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXXIII Зови меня, как дома звали мило ...

Зови меня, как дома звали мило

Давно, когда я девочкой в полях

Играла и, роняя впопыхах

Букетик первоцветов, бег стремила

К родным, прижаться, ощутить всю силу

Любви ко мне в их ласковых глазах,

Они в раю с печатью на устах,

А я тоскую, глядя на могилы.

Не отпускай любовь, её весна

Осталась в детстве, посади на смену  

Для поздних чувств иные семена,

Завял подснежник, пусть цветёт вербена,

Ту девочку окликни, и она

Тебе навстречу поспешит мгновенно.

 

Sonnet XXXIII by

Elizadeth Barrett Browning

Yes, call me by my pet-name! let me hear
The name I used to run at, when a child,
From innocent play, and leave the cow-slips piled,
To glance up in some face that proved me dear
With the look of its eyes. I miss the clear
Fond voices which, being drawn and reconciled
Into the music of Heaven's undefiled,
Call me no longer. Silence on the bier,
While I call God--call God!--So let thy mouth
Be heir to those who are now exanimate.
Gather the north flowers to complete the south,
And catch the early love up in the late.
Yes, call me by that name,--and I, in truth,
With the same heart, will answer and not wait.

---

Элизабет Барретт Браунинг. Сонет XXXI Ты на пороге ...

Ты на пороге! Сказано всё этим,
Под взорами твоими стало мне
Безмерно радостно, как по весне
Под щедрыми лучами солнца детям.
Казалось время без тебя столетьем,
Но и теперь с тобой наедине
Мне жаль минут оставшихся -- вдвойне:
Что стоит поскорее пролететь им
И сблизить нас навек! О, подойди,
Сядь рядом, приголубь меня, я знаю,
Все страхи и сомненья позади.
Как голубков неоперённых стая,
Встревоженные трепетом в груди,
Они вспорхнули, в небе исчезая.

Elizabeth Barrett Browning
Sonnet XXXI

Thou comest! all is said without a word.
I sit beneath thy looks, as children do
In the noon-sun, with souls that tremble through
Their happy eyelids from an unaverred
Yet prodigal inward joy. Behold, I erred
In that last doubt! and yet I cannot rue
The sin most, but the occasion--that we two
Should for a moment stand unministered
By a mutual presence. Ah, keep near and close,
Thou dovelike help! and, when my fears would rise,
With thy broad heart serenely interpose:
Brood down with thy divine sufficiencies
These thoughts which tremble when bereft of those,
Like callow birds left desert to the skies.

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXV До нашей встречи...

До нашей встречи я из года в год

Низала ожерелье из печали,

А радости сквозь пальцы утекали,

Легко, как бусины идут вразлёт,

Когда во время танца их взметнёт,

Волнуясь, грудь. Любимый, я вначале

Надеялась на бога, но едва ли

Могло бы сердце до таких высот

Подняться над землёй опустошенной.

Но ты его позвал и погрузил

В свой чудный мир возвышенно-бездонный,

Увлёк под сень своих широких крыл

Парить между судьбой незавершенной

И небом, ясным от ночных светил.

 

 

Sonnet XXV
by Elizabeth Barret Browning

A heavy heart, Beloved, have I borne
From year to year until I saw thy face,
And sorrow after sorrow took the place
Of all those natural joys as lightly worn
As the stringed pearls, each lifted in its turn
By a beating heart at dance-time. Hopes apace
Were changed to long despairs, till God's own grace
Could scarcely lift above the world forlorn
My heavy heart. Then thou didst bid me bring
And let it drop adown thy calmly great
Deep being! Fast it sinketh, as a thing
Which its own nature doth precipitate,
While thine doth close above it, mediating
Betwixt the stars and the unaccomplished fate.

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XX Любимый мой, я помню ...

Любимый мой, я помню, что в теченье

Всех прошлых зим сидела здесь одна,

Не зная, что ты есть, и тишина

Стояла в мире как до сотворенья;

Цепей своих перебирая звенья,

Я будто сосчитать была должна

Все цепи до последнего звена,  

Пока не упадут по мановенью   

Твоей руки, - как странно я жила!

Без наших вечеров, игры словесной,

Без ландышей, отмывших добела

Поляну нашу в рощице окрестной!

Как атеист, чьи очи застит мгла,

И он, глупец, не верит в рай небесный.

 

Sonnet XX

by Elizabeth Barrett Browning

 

Beloved, my Beloved, when I think
That thou wast in the world a year ago,
What time I sat alone here in the snow
And saw no footprint, heard the silence sink
No moment at thy voice, but, link by link,
Went counting all my chains as if that so
They never could fall off at any blow
Struck by thy possible hand, — why, thus I drink
Of life’s great cup of wonder! Wonderful,
Never to feel thee thrill the day or night
With personal act or speech, — nor ever cull
Some prescience of thee with the blossoms white
Thou sawest growing! Atheists are as dull,
Who cannot guess God’s presence out of sight.

---

Элизабет Барретт Браунинг. Сонет XXI Скажи, что любишь...

Скажи, что любишь, много раз подряд,
Люб- лю люб- лю, хотя порой несносно
Кукушкино "ку-ку", но даже вёсны,
Запомни, не услышав этот лад,
Не возвратятся и не освежат
Леса, холмы и долы влагой росной.
Не я, любимый мой, а демон злостный
В моих сомненьях мрачных виноват.
Скажи, что любишь. Просто всё на свете:
Добавь звезду – и ярче небосклон,
Добавь цветок – и краше все соцветье,
Люби, люби – немолчен перезвон –
Люби меня, звучит в моём завете,
Не на словах и до конца времён.

Sonnet XXI
By Elizabeth Barrett Browning

Say over again, and yet once over again, 
That thou dost love me. Though the word repeated  
Should seem "a cuckoo-song," as thou dost treat it,  
Remember, never to the hill or plain,  
Valley and wood, without her cuckoo-strain
Comes the fresh Spring in all her green completed.  
Belovèd, I, amid the darkness greeted  
By a doubtful spirit-voice, in that doubt’s pain
Cry, "Speak once more—thou lovest!" Who can fear  
Too many stars, though each in heaven shall roll,
Too many flowers, though each shall crown the year?  
Say thou dost love me, love me, love me—toll  
The silver iterance!—only minding, Dear,  
To love me also in silence with thy soul.

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XIII Ты полагаешь, я могу облечь ...

Ты полагаешь, я могу облечь

Любовь свою в словесные шелка,

А факельный огонь от сквозняка

Хранить, чтобы светил во время встреч?

Я от себя самой хочу сберечь

Любовь к тебе, что в сердце глубока,

Пусть к факелу не тянется рука,

Уста пусть запечатывают речь.

Нет, женственность несу тебе на суд,

Смотри, мой образ более правдив,

Стою с мольбой, свободная от пут,

Бесстрашно жизнь до кожи обнажив,

Так, словно горя в сердце не найдут,

Когда его коснётся клювом гриф.

 

Sonnet XIII

by Elizabeth Barrett Browning

And wilt thou have me fashion into speech
The love I bear thee, finding words enough,
And hold the torch out, while the winds are rough,
Between our faces, to cast light upon each?
I drop it at thy feet. I cannot teach
My hand to hold my spirit so far off
From myself.. me.. that I should bring thee proof,
In words of love hid in me…out of reach.
Nay, let the silence of my womanhood
Commend my woman-love to thy belief,
Seeing that I stand unwon (however wooed)
And rend the garment of my life in brief
By a most dauntless, voiceless fortitude,
Lest one touch of this heart convey its grief.

---

Элизабет Барретт Браунинг Сонет IX Возлюбленный, я вправе или нет...

Возлюбленный, я вправе или нет

В дар принести себя? Была бы рада

Тебя избавить я от водопада

Солёных слёз, от вздохов долгих лет,

Непоправимый наносящих вред

Улыбке, от губительного яда

Своих сомнений, нет иль есть преграда

Быть вхожей в жизнь твою, как в высший свет,                  

Где я тебе не ровня – королю,

И делать подношенья не пристало:

Я мантию твою не запылю,

Дыханием не отравлю фиала

Муранского стекла, но я люблю,

Пусть недостойна я любви нимало!

 

Sonnet IX

by Elizabeth Barrett Browning

Can it be right to give what I can give?
To let thee sit beneath the fall of tears
As salt as mine, and hear the sighing years
Re-sighing on my lips renunciative
Through those infrequent smiles which fail to live
For all thy adjurations? O my fears,
That this can scarce be right! We are not peers,
So to be lovers; and I own, and grieve,
That givers of such gifts as mine are, must
Be counted with the ungenerous. Out, alas!
I will not soil thy purple with my dust,
Nor breathe my poison on thy Venice-glass,
Nor give thee any love—which were unjust.
Beloved, I only love thee! let it pass.

 

 

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет XXIV] О ты, кто мне дороже этих строк...

О ты, кто мне дороже этих строк,

Когда уйдёшь навеки от меня,

Ты – сердца верный страж день ото дня –

Мне ключ вернёшь – любви твоей залог,

Ты, кто казался солнечным, как бог,

Что коронован нимбом из огня,

Стрелой, что бьётся о волну, звеня,

Когда её роняет лунный рог.

О, если ты уйдёшь, я в тот же миг,

Заплачу, как теперь не прячу слёз –

Любовь твоя - цветок, и он поник,

Сквозь дрёму созерцая, что стряслось,

Как будто он бессмертен вопреки

Ветрам, с него сорвавшим лепестки.

 

Sonnet XXIV

by Edna St. Vincent Millay

 

When you, that at this moment are to me
Dearer than words on paper, shall depart,
And be no more the warder of my heart,
Whereof again myself shall hold the key;
And be no more—what now you seem to be—
The sun, from which all excellences start
In a round nimbus, nor a broken dart
Of moonlight, even, splintered on the sea;
I shall remember only of this hour—
And weep somewhat, as now you see me weep—
The pathos of your love, that, like a flower,
Fearful of death yet amorous of sleep,
Droops for a moment and beholds, dismayed,
The wind whereon its petals shall be laid.

 

 

 

 

 

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет CVIII] Любовь ушла, и бог её не спас...

Любовь ушла, и бог её не спас,

Стал горьким привкус у любви твоей,

Я умоляю, уходи сейчас,

Прощай, счастливым будь и не старей.

Я мучаюсь, скажу начистоту,

Жду поцелуя, но наверняка
Он для тебя теперь - песок во рту,

Он на глазах твоих - два медяка.  

Брось напоследок, что не нужно слёз;

Иди, но оглянуться дай мне сил

На прошлое, скулящее как пёс,

Увидеть, как луч солнца осветил

Двоих, идущих рядом на порог,

И не в пример тому, кто одинок.

 

Sonnet CVIII

By Edna St. Vinsent Millay

 Love me no more, now let the god depart,
If love be grown bitter to your tongue!
Here is my hand; I bid you from my heart
Farewell, fare very well, be always young.

As for myself, mine was a deeper drouth:
I drank and thirsted still but I surmise
My kisses are now sand against your mouth,
Teeth in your palm and pennies on your eyes.

Speak but one cruel word, to shame my tears;
Go, but in going, stiffen up my back
To meet the yelping of the mustering years--
Dim trotting shapes that seldom will attack
Two with a light who match their steps and sing:
To one alone and lost, another thing.

---

Элинор Уайли. Странная история.

Я помню, как на Бернер- стрит

Впадала в смертный сон:

Лежу, в ногах свеча чадит,

На колокольне звон.

 

На Хаундсдич – в собачьем рву

Я испускала дух,  

Гадали, вдруг я оживу,

Тьма крыс и пара шлюх.

 

Смерть в Холборне меня нашла,

Где облезал со стен

Большого замка, как скала,

Линялый гобелен.

 

А в Мэрилебон смерть за мной

Шла на шестой этаж;

И я шагнула в мир иной

С молитвой «Отче наш».

 

Близ Линкольнс-Инн, когда родня,

Сомкнув ряды кольцом,

Запричитала, хороня,

Я тронулась умом.

 

Но в Блумсбери твоя рука

Утешила, тепла,

И я спокойно на века

Счастливой умерла.

A Strange Story
by Elinor Wylie

When I died in Berners Street
I remember well
That I had lights at head and feet
And a passing bell.

But when I died in Houndsditch
There came to lay me out
A washerwoman and a witch;
The rats ran about.

When I died in Holborn
In an old house and tall
I know the tapestry was torn
And hanging from the wall.

When I died in Marylebone
I was saying my prayers;
There I died all alone
Up four flights of stairs.

But when I died near Lincoln's Inn
The small gold I had
Surrounded me with kith and kin;
I died stark mad.

When I died in Bloomsbury
In the bend of your arm,
At the end I died merry
And comforted and warm.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет XXXIII] Когда-нибудь.

Когда-нибудь лачугу я построю,
Вернувшись вновь к унылым берегам,
Где будет ластиться к моим дверям
Полоска зыбкой тины от прибоя.
Не жди меня назад; руке с рукою
Не встретиться вовек, я буду там
Жить близостью к понятным мне вещам,
Счастливей, чем когда-либо, не скрою.
Твой взгляд горел любовью миг один,
Слова унесены потоком Леты,
И тлена не осталось от руин
Того, что было чересчур воспето,
Но в небе над туманностью вершин
Как в юности моей встают рассветы.

Sonnet XXXIII
by Edna St. Vincent Millay

I shall go back again to the bleak shore
And build a little shanty on the sand
In such a way that the extremest band
Of brittle seaweed shall escape my door
But by a yard or two; and nevermore
Shall I return to take you by the hand.
I shall be gone to what I understand,
And happier than I ever was before.
The love that stood a moment in your eyes,
The words that lay a moment on your tongue,
Are one with all that in a moment dies,
A little under-said and over-sung.
But I shall find the sullen rocks and skies
Unchanged from what they were when I was young.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет CXIV] Себя я знаю ...

Себя я знаю вдоль и поперёк;

Словам твоим и нраву вопреки,

Любима ль, нет, я выбрала свой рок

Сознательно до гробовой доски.

Всё забери, житьё-бытьё вдвоём,

То лучшее, к чему пристрастен ты,

Но отобрать не сможешь нипочём

У памяти моей свои черты.

Не заблуждайся, милый, на мой счёт –

Я в глубине души с тобой честней:

Иссушится без поцелуев рот

Не больше, чем пустыня без дождей;

Простись же с пожеланием всех благ

Со мной, кого не смог сломить никак.

Sonnet CXIV

by Edna St. Vincent Millay

 

I know my mind and I have made my choice;
Not from your temper does my doom depend;
Love me or love me not, you have no voice
In this, which is my portion to the end.
Your presence and your favours, the full part
That you could give, you now can take away:
What lies between your beauty and my heart
Not even you can trouble or betray.
Mistake me not—unto my inmost core
I do desire your kiss upon my mouth;
They have not craved a cup of water more
That bleach upon the deserts of the south;
Here might you bless me; what you cannot do
Is bow me down, who have been loved by you.

---

Теофиль Готье. На берегу моря

Луна с простора неземного

Рассеянно роняет вдруг

На синеву ковра морского

Блестящий веер свой из рук.

 

Склоняясь, веер невесомый

За рукоять она берёт,

Он, серебрясь, скользит, влекомый

Теченьем быстролётных вод.

 

Готов я в бездну погрузиться,

И веер твой вернуть, луна,

Спустись ты вниз, или как птица

Взлетел бы, будь мне высь дана!

 

 

 

Théophile Gautier

(1811—1872)

 

Au bord de la mer

 

 

La lune de ses mains distraites

A laissé choir, du haut de l'air,

Son grand éventail à paillettes

Sur le bleu tapis de la mer.

 

Pour le ravoir elle se penche

Et tend son beau bras argenté;

Mais l'éventail fuit sa main blanche,

Par le flot qui passe emporté.

 

Au gouffre amer pour te le rendre,

Lune, j'irais bien me jeter,

Si tu voulais du ciel descendre,

Au ciel si je pouvais monter!

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет XLIII] Повсюду красота ...

Повсюду красота заметна мне:

В болотной тине, крапчатой поганке,

И в радуге пустой консервной банки,

Со ржавчиной на маслянистом дне.

Лягушке изумрудной на бревне,

С которого стремглав скакнёт беглянка,

И в разноцветье снеди, чьи останки

Забытые, пестреют в пелене.

Мне радостно, подобно следопыту,

Искать её, толкать за дверью дверь,

А ты, кого пугает скрип петли,

Беги назад, не зная, что сокрыта

Тончайшей шалью красота земли,

И безразличная к тебе, поверь!

 

 

Edna St.Vincent Millay Sonnet XLIII

Still will I harvest beauty where it grows:
In colored fungus and the spotted fog
Surprised on foods forgotten; in ditch and bog
Filmed brilliant with irregular rainbows
Of rust and oil, where half a city throws
Its empty tins; and in some spongy log
Whence headlong leaps the oozy emerald frog.
And a black pupil in the green scum shows.
Her the inhabiter of divers places
Surmising at all doors, I push them all.
Oh, you that fearful of a creaking hinge
Turn back forevermore with craven faces,
I tell you Beauty bears an ultrafringe
Unguessed of you upon her gossamer shawl!
"The Harp-Weaver", 1922.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет CIX] Ты вовсе не любил меня...

Ты вовсе не любил меня. Бог с ним;

Любила больше жизни я. Пусть так.

Мне, пострадавшей больше, уточним,

Положено каких угодно благ –

Мой выбор смел, пусть ружья не палят,

Утрачивая блеск из года в год;

А ночью я пошлю к чертям сенат,

И папский двор, и с ними прочий сброд,

Наутро встану с небом не в ладах,

Вселенной, преисподней и глупцом,

Духовным в собственных своих глазах,

Любым, спешащим в школу, ангелком…

И ты уйдешь, я погребу тогда

То, что уже покрылось коркой льда.

 

Sonnet CIX

by Edna St. Vincent Millay

 

 

You loved me not at all but let it go;

I loved you more than life, but let it be.
As the more injured party, this being so,
The hour's amenities are all to me –

The choice of weapons; and I gravely choose
To let the weapons tarnish where they lie;
And spend the night in eloquent abuse
Of senators and popes and such small fry

And meet the morning standing, and at odds
With heaven and earth and hell and any fool
Who calls his soul his own, and all the gods,
And all the children getting dressed for school...
And you will leave me, and I shall entomb
What's cold by then in an adjoining room.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет XLI] Я - женщина...

Я - женщина, и мной владеет бес

Наклонностей, желаний и причуд,

Они меня безудержно влекут

К твоей персоне - чуду из чудес:

Привлечь к груди и ощутить твой вес,

Как наслажденье, а не тягость пут.

Так одержимо чувствами живут,

Униженно, и с разумом вразрез.

Не думай, что мой мозг ошеломлён

Бунтарством крови, буду вспоминать

Тебя с любовью, желчный лексикон

Приправлю жалостью; даст бог, опять

Мы встретимся, и смысла не лишён

Мой довод этот бред не обсуждать.

 

Sonnet XLI by Edna St. Vincent Millay

I, being born a woman and distressed
By all the needs and notions of my kind,
Am urged by your propinquity to find
Your person fair, and feel a certain zest
To bear your body’s weight upon my breast:
So subtly is the fume of life designed,
To clarify the pulse and cloud the mind,
And leave me once again undone, possessed.
Think not for this, however, the poor treason
Of my stout blood against my staggering brain,
I shall remember you with love, or season
My scorn with pity, — let me make it plain:
I find this frenzy insufficient reason
For conversation when we meet again.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. Нет оправдания твоим словам!

Нет оправдания твоим словам!

Друг или враг ты, как ни именуй,

Сказал, что «книга мне не по зубам».

Верни её в обмен на поцелуй.

Красуюсь в модной шляпке, посмотри,

И поджимаю губы, вздернув бровь,

Не покажу, что у меня внутри,

Выказывая нежность и любовь.

Лукавой, милой буду, и ручной,

Читать я буду от тебя тайком

И стану образцовою женой;

Ты как-нибудь войдёшь в наш общий дом,

В тот день, что не безветрен, не уныл,

Обычный день, меня и след простыл.

 

Edna St. Vincent Millay

Oh, oh, you will be sorry for that word!
Give me back my book and take my kiss instead.
Was it my enemy or my friend I heard,
"What a big book for such a little head!"
Come, I will show you now my newest hat,
And you may watch me purse my mouth and prink!
Oh, I shall love you still, and all of that.
I never again shall tell you what I think.
I shall be sweet and crafty, soft and sly;
You will not catch me reading any more:
I shall be called a wife to pattern by;
And some day when you knock and push the door,
Some sane day, not too bright and not too stormy,
I shall be gone, and you may whistle for me.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет VII] Я всматривалась, глаз не отводя, ...

Я всматривалась, глаз не отводя,

В твое лицо, - как в солнечный рассвет

Без облаков, тумана и дождя, -

Такой красивый, что спасенья нет,

Что даже отвернувшись от него,

Глядевшая на солнце без конца,

Я, глупое, по сути, существо,

Осталась с боязливостью слепца

Жить дальше в тесной комнате среди

Вещей знакомых, но чужих теперь,

Идти, ни зги не видя впереди,

Прислушиваться, замирать, как зверь,

Почуяв приближение к черте,

Где наконец привыкну к темноте.

 

Sonnet VII

From Second April

1921

When I too long have looked upon your face,
Wherein for me a brightness unobscured
Save by the mists of brightness has its place,
And terrible beauty not to be endured,
I turn away reluctant from your light,
And stand irresolute, a mind undone,
A silly, dazzled thing deprived of sight
From having looked too long upon the sun.
Then is my daily life a narrow room
In which a little while, uncertainly,
Surrounded by impenetrable gloom,
Among familiar things grown strange to me
Making my way, I pause, and feel, and hark,
Till I become accustomed to the dark.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет XXXIV] Что хочешь говори...

Что хочешь говори, и не щади,

Когти мне сердце в поисках корней

Отцветших прошлогодних роз в груди;

Мой разум фруктов рыночных спелей.

 

Забавно, что не сбросила листву?

Я - прежняя, что хочешь говори,

Я трепещу под ветром, но живу,

Живее, чем была, держу пари.

 

Черно от птиц, несущихся на юг,

Пригнулись ветки, близится мороз,

Что хочешь говори, и мой недуг

Считай апрельской шуткой, - я всерьез

Не меньше розы осенью больна,

Чья ветка на прощание черна.

Sonnet XXXIV

by Edna St.Vincent Millay 

 

Say what you will, and scratch my heart to find

The roots of last year’s roses in my breast;

I am as surely riper in my mind

As if the fruit stood in the stalls confessed.

 

Laugh at the unshed leaf, say what you will,

Call me in all things what I was before,

A flutterer in the wind, a woman still;

I tell you I am what I was and more.

 

My branches weigh me down, frost cleans the air,

My sky is black with small birds bearing south;

Say what you will, confuse me with fine care,

Put by my word as but an April truth,-

Autumn is no less on me that a rose

Hugs the brown bough and sighs before it goes.

---

Элинор Уайли. Орёл и крот

Держись от стад вдали,

Чурайся скверных стай,

Лети орлом с земли,

На скалах обитай.

 

Скоплений сторонись

С иллюзией тепла;

Заоблачная высь –

Пристанище орла.

 

Не стоит беготнёй

Спасаться в гуще стад,

Рей стойко над землёй,

Направив к солнцу взгляд.

 

И не польстись, хоть слаб

Ты повторить прыжок

Орлиных сильных лап,

На бег овечьих ног.

 

Но можешь, коль гнетёт

Речь скотская иль взор,

Как бархатистый крот

Зарыться в глуби нор,

 

Среди корней дерев,

Камней, истоков рек,

Где тьма костей, истлев,

Лежит который век.

The Eagle and the Mole

by Elinor Wylie

 

Avoid the reeking herd,

Shun the polluted flock,

Live like that stoic bird,

The eagle of the rock.

 

The huddled warmth of crowds

Begets and fosters hate;

He keeps above the clouds

His cliff inviolate.

 

When flocks are folded warm,

And herds to shelter run,

He sails above the storm,

He stares into the sun.

 

If in the eagle’s track

Your sinews cannot leap,

Avoid the lathered pack,

Turn from the steaming sheep.

 

If you would keep your soul

From spotted sight or sound,

Live like the velvet mole:

Go burrow underground.

 

And there hold intercourse

With roots of trees and stones,

With rivers at their source,

And disembodied bones.

---

Элинор Уайли. Курьёз

Сынок моряка
И ведьмино чадо
В смоле, что липка,
Не пачкались смлада.
Служила волна
Ему колыбелью,
Училась она
Заваривать зелья.
Потом корабли
Он вел через шхеры,
А ведьму сожгли
На пламени серы.


Curious Circumstance
By Elinor Wylie


THE sailorman's child
And the girl of the witch--
They can't be defiled
By touching pitch.
The sailorman's son
Had a ship for a nursery;
The other one
Was baptised by sorcery.
Although he's shipped
To the Persian Gulf, her
Body's been dipped
In burning sulphur.

---

Элинор Уайли. Песня выжившего из ума

Пусть лучше кожа желта и вяла,

Белым, как лунь, пусть будет висок,

Только б душа взыграла, взыграла,

Чуть протрубит охотничий рог.

 

Пусть лучше будут куститься брови,

Гуще и гуще к исходу дней,

Чем почивать на ложе в алькове

И не услышать клич егерей.

 

Пусть и щека от старости впала,

Пусть и седины видны, видны,

Но улюлюкаешь шало, шало

Бело-молочным гончим луны.   

Madman’s Song

by Elinor Wylie
     
Better to see your cheek grown hollow,
Better to see your temple worn,
Than to forget to follow, follow,
After the sound of a silver horn.

Better to bind your brow with willow
And follow, follow until you die,
Than to sleep with your head on a golden pillow,
Nor lift it up when the hunt goes by.

Better to see your cheek grow sallow
And your hair grown gray, so soon, so soon,
Than to forget to hallo, hallo,
After the milk-white hounds of the moon.

---

Элинор Уайли. "Огонь и лёд и свет свечи"

Куда бы, где бы

Ты ни шагал,

В осколках небо,

Внизу – провал.

 

Разбиты крылья,

Впустую страсть;

Ты горькой былью

Наелся всласть.

 

Идёшь разутый

По острию,

И в кожу путы

Впились твою.

 

Осталось слово

Сказать одно,

Тлен остального

В земле давно.

 

Стезёй неровной

Пришлось идти,

Ты сломан словно

Не во плоти.

 

Крап слёз по пыли,

Душа в клочки

Там, где пронзили

Её клинки.

Утонет в Лете

Былая прыть,

Ничто на свете

Не изменить.

 

Уснёшь проворно,

И спать легко:

Вполне просторно,

Не глубоко.

 

"Fire and Sleet and Candlelight"***

by Elinor Wylie

 

For this you've striven

Daring, to fail:

Your sky is riven

Like a tearing veil.

 

For this, you've wasted

Wings of your youth;

Divined, and tasted

Bitter springs of truth.

 

From sand unslakèd

Twisted strong cords,

And wandering naked

Among trysted swords.

 

There's a word unspoken,

A knot untied.

Whatever is broken

The earth may hide.

 

The road was jagged

Over sharp stones:

Your body's too ragged

To cover your bones.

 

The wind scatters

Tears upon dust;

Your soul's in tatters

Where the spears thrust.

Your race is ended—

See, it is run:

Nothing is mended

 Under the sun.

 

Straight as an arrow

You fall to a sleep

Not too narrow

And not too deep.

Примечание:

*** - Название взято из The "Lyke-Wake Dirge" - английской народной песни.

This ae nighte, this ae nighte,
    (Refrain:) —Every nighte and alle,
Fire and fleet and candle-lighte,
    (Refrain:) And Christe receive thy saule.

When thou from hence away art past,
To Whinny-muir thou com'st at last;

If ever thou gavest hosen and shoon,
Sit thee down and put them on;

If hosen and shoon thou ne'er gav'st nane
The whinnes sall prick thee to the bare bane;

From Whinny-muir when thou may'st pass,
To Brig o' Dread thou com'st at last;

From Brig o' Dread when thou may'st pass,
To Purgatory fire thou com'st at last;

If ever thou gavest meat or drink,
The fire sall never make thee shrink;

If meat or drink thou ne'er gav'st nane,
The fire will burn thee to the bare bane;

This ae nighte, this ae nighte,
    —Every nighte and alle,
Fire and fleet and candle-lighte,
    And Christe receive thy saule.[5]

---

Элинор Уайли. Красота

Сказать, что хороша, о ней,

Петь Красоте хвалу, –

Что крылья сизых голубей

Прилаживать орлу.

 

И не злословь о ней; у зла

Прилипчивость смолы;

Люби, но страсть дотла, дотла

Спалит страшней хулы.

 

Плох нрав её или хорош,

Она чиста, дика!

Лелей её, и ты убьёшь

Невинного зверька.

 

 

Beauty

By Elinor Wylie

 

Say not of beauty she is good,

Or aught but beautiful,

Or sleek to doves’ wings of the wood

Her wild wings of a gull.

 

Call her not wicked; that word’s touch

Consumes her like a curse;

But love her not too much, too much,

For that is even worse.

 

O, she is neither good nor bad,

But innocent and wild!

Enshrine her and she dies, who had

The hard heart of a child.

---

Макс Даутендей. Голуби и Солнце

Вьётся над крышами дым в деревушке пустынной;

Предупреждая стремительный лёт голубиный

В послеполуденном небе слепяще-лучистом,

Ветер осенний в каштане шуршит пестролистом.

Над черепицей обитель пернатых, а выше

Солнце стоит бессловесным хранителем тиши.

Знак подаёт голубям, прочертившим в паренье

Отклик ему, на земле отразившийся тенью.

Так и все сущие внемлют друг другу, но втайне,

Это влюблённых язык, не понятный, не стайный,

Переглянутся, - и ярче их тайное пламя, 

Не различимое, не постижимое нами.

̒

Tauben und Sonne

Max Dauthendey . 1867 - 1918

Über den Dorfdächern lebt nur der Rauch gekräuselt,
Und ein Windzug in einer herbstlichen Baumkrone säuselt,
Wenn eine Taubenschar mit rauschendem Flug
An die blendende Nachmittagluft anschlug.
In der Tauben Reich, über die braunen Dachziegel,
Ist die Sonne gesetzt als der Stille Siegel.
Und die Tauben und Sonne geben sich Zeichen,
Schreiben Schatten, die über die Dorfstraße streichen.
Weil alle Dinge sich verstehen müssen,
Wie geheime Verliebte, die sich verstohlen grüßen.
Die sich mit ihren Blicken stärken,
Und kein Mensch kann es sehen, noch merken.

---

Элинор Уайли. Валентинка

Любовь моя спела –
Незримый плод –
Не долетит пчела,
Оса неймёт.

На землю в холода
Падёт бочком,
Я оберну тогда
Его листом

И положу в фиал
Соль, розмарин
К нему, чтоб терпким стал
Мне на помин.

Пока ни тени сна,
Ни тьмы немой,
Я съесть его должна
Весь с кожурой,

Не сетуя ни дня,
Что горек он,
Съем прежде, чем меня
Свезёт Харон.

О, слаще лучших блюд –
Любви засол –
Ем, словно подают
Мёд диких пчёл.

Вкус клеверный в меду,
Он сладок, свят,
Я с ним и отойду
В небесный сад.


Valentine
by Elinor Wylie


Too high, too high to pluck
My heart shall swing.
A fruit no bee shall suck,
No wasp shall sting.

If on some night of cold
It falls to ground
In apple-leaves of gold
I’ll wrap it round.

And I shall seal it up
With spice and salt,
In a carven silver cup,
In a deep vault.

Before my eyes are blind
And my lips mute,
I must eat core and rind
Of that same fruit.

Before my heart is dust
By the end of all,
Eat it I must, I must
Were it bitter gall.

But I shall keep it sweet
By some strange art;
Wild honey I shall eat
When I eat my heart.

O honey cool and chaste
As clover’s breath!
Sweet Heaven I shall taste
Before my death.

---

Элинор Уайли. Офелия

---

Элинор Уайли. Предчувствие

Одна из брошенных лачуг
В лесной глуши - мой будет кров,
На черный ход накинут крюк,
Парадный – заперт на засов.

Я лягу, вытянусь в струну
Под простыней льняной,
И руки на груди сомкну
Крест- накрест как святой.

Завесит черным полотном

Ночь окна словно зеркала,

А ветер ткнётся в щели ртом

Задуть свечу … и мгла.

Prophecy
by Elinor Wylie

 
I shall die hidden in a hut
In the middle of an alder wood,
With the back door blind and bolted shut,
And the front door locked for good.

I shall lie folded like a saint,
Lapped in a scented linen sheet,
On a bedstead striped with bright-blue paint,
Narrow and cold and neat.

The midnight will be glassy black
Behind the panes, with wind about
To set his mouth against a crack
And blow the candle out.

---

Элинор Уайли. Вечность по-черепашьи (Черепашья вечность)

Мой домик-панцирь так окреп,

Что в нём не страшно спать;

Так лоно матери иль склеп

Для смертных - благодать.

Их злой язык язвит;

Ни у кого защитной нет

Брони от всех обид.

 

Мой кров - прочней дублёных кож,

Надёжнее коры,

Для солнцепёка он пригож

И для ночной поры.

 

Рождались люди и ушли

С надеждой жить во сне;

Я радужный пузырь Земли

Таскаю на спине.

 

 

The Tortoise in Eternity

By Elinor Wylie

 

Within my house of patterned horn
I sleep in such a bed
As men may keep before they're born
And after when they're dead.

Sticks and stones may break their bones,
And words may make them bleed;
There is not one of them who owns
An armour to his need.

Tougher than hide or lozenged bark,
Snow-storm and thunder proof,
And quick with sun, and thick with dark,
Is this my darling roof.

Men's troubled dreams of death and birth
Puls mother-o'-pearl to black;
I bear the rainbow bubble Earth
Square on my scornful back.

 

---

Эмили Дикинсон J 76 Радость есть души стремленье...

Радость есть души стремленье
В беспредельный океан,
Мимо суши – мимо фьордов –
В глубь, безвременье, туман –

Мог моряк, как мы, рождённый
От прибрежных вод вдали,
Разделить восторг привольем
За три мили от земли?

Emily Dickinson

76

Exultation is the going
Of an inland soul to sea,
Past the houses—past the headlands—
Into deep Eternity—

Bred as we, among the mountains,
Can the sailor understand
The divine intoxication
Of the first league out from land?

---

Джеймс Джойс. Травница

Спокойный лунный свет прохладу

В полуночную тишь принёс,

Где девочка идёт по саду,

Срывая травы в блёстках рос.

 

В росисто-лунных бликах пряди,

И бледен лоб от ласк луны,

Она поёт, в пространство глядя:

Ты краше кружевной волны!

 

Умолкни песня, умоляю,

Не надрывай сердечных струн,

Проникновенная, простая,

Той травницы под сенью лун.

Simples

by James Joyce
                       О bella bionda,
                        Sei come l'onda! (1)
 
Of cool sweet dew and radiance mild
The moon a web of silence weaves
In the still garden where a child
Gathers the simple salad leaves.

A moondew stars her hanging hair
And moonlight kisses her young brow
And, gathering, she sings an air:
Fair as the wave is, fair, art thou!

Bе mine, I pray, a waxen ear
To shield me from her childish croon
And mine a shielded heart for her
Who gathers simples of the moon.

 

1) Эпиграф взят из трентинской (область на севере Италии -Трентино-Альто-Адидже) народной песни:

Come porti i capelli bella bionda
Tu li porti alla bella marinara
Tu li porti come l'onda
Tu li porti come l'onda
Ma come porti i capelli bella bionda
Tu li porti alla bella marinara
Tu li porti come l'onda
Come l'onda in mezzo al mar..

 

---

Элинор Уайли. Битком набитый трамвай

Стёкла в дождевых мазках,
Серость, тряска, звон,
Люди виснут на руках,
Движется вагон.

Руки вскинуты кругом
Вровень в полумгле
С чьим-то мертвенным лицом
Жёлтым, как в петле.

Взгляд у всех опустошен,
Мутен, что пруды -
Жуткий взгляд убитых жён
Синей бороды.

Все – как фрукты- близнецы –
Урожай небес,
Бессловесные тельцы,
Сданные на вес.

Но в одном душа крепка,
Не потерян вид,
А на поручне рука
От гвоздя кровит.


A Crowded Trolley Car

By  Elinor Wylie 

The rain’s cold grains are silver-gray
Sharp as golden sands,
A bell is clanging, people sway
Hanging by their hands.

Supple hands, or gnarled and stiff,
Snatch and catch and grope;
That face is yellow-pale, as if
The fellow swung from rope.

Dull like pebbles, sharp like knives,
Glances strike and glare,
Fingers tangle, Bluebeard’s wives
Dangle by the hair.

Orchard of the strangest fruits
Hanging from the skies;
Brothers, yet insensate brutes
Who fear each others’ eyes.

One man stands as free men stand
As if his soul might be
Brave, unbroken; see his hand
Nailed to an oaken tree.

---

Эмили Дикинсон. J 1304 Разбить нам сердце...

 Напрасный труд,
 Незримой плетью – я-то знаю –
 Его секут.

 Должно живое чудо
 Умереть
 Безропотно –
 Столь именита Плеть.

 Блаженный воробей –
 Юнцу поёт,
 Но метит камнем в цель
 Украдкой тот –

 Стыд на земле
 Никто не умалит –
 Повелевай
 Своей Вселенной, стыд.



 Emily Dickinson

 + 1304 +

 Not with a Club, the Heart is broken
 Nor with a Stone –
 A Whip so small you could not see it
 I've known

 To lash the Magic Creature
 Till it fell,
 Yet that Whip's Name
 Too noble then to tell.

 Magnanimous as Bird
 By Boy descried –
 Singing unto the Stone
 Of which it died –

 Shame need not crouch
 In such an Earth as Ours –
 Shame – stand erect –
 The Universe is yours.

 c.1874

---

Элинор Уайли. Туфли из сукна.

Давай в снега шагнём;
Тишь без границ,
Над белым полотном
Мельканье спиц
Небесных кружевниц.

Ты в бархат разодет,
А я в шелка —
Таких не видел свет — 
Что молока
Белей и голубка.

Пройдемся налегке
По мостовой
К равнине вдалеке,
Где за чертой
Снег рунный шерстяной.

Мы в туфлях из сукна;
Росой кругом
Покроет тишина
Наш прежний дом.
Когда в снега шагнём.


Velvet Shoes by Elinor Wylie

Let us walk in the white snow
In a soundless space;
With footsteps quiet and slow,
At a tranquil pace,
Under veils of white lace.

I shall go shod in silk,
And you in wool,
White as white cow’s milk,
More beautiful
Than the breast of a gull.

We shall walk through the still town
In a windless peace;
We shall step upon white down,
Upon silver fleece,
Upon softer than these.

We shall walk in velvet shoes:
Wherever we go
Silence will fall like dews
On white silence below.
We shall walk in the snow.

---

Элинор Уайли. Побег

Убьют всех белых антилоп,
Лиса доест весь виноград,
Тогда сбегу одной из троп
Туда, где мангры шелестят.

Я стану ростом с крошек-фей,
И перейду на шепоток,
Незваных ослеплю гостей —
Нашлю туман на свой порог.

Ищи свищи меня в краях,
Где запах яблочный от гроз
И где на мангровых ветвях
Серебряные гнёзда ос.



Elinor Wylie

Escape

 

When foxes eat the last gold grape,
And the last white antelope is killed,
I shall stop fighting and escape
Into a little house I'll build.

But first I'll shrink to fairy size,
With a whisper no one understands,
Making blind moons of all your eyes,
And muddy roads of all your hands.

And you may grope for me in vain
In hollows under the mangrove root,
Or where, in apple-scented rain,
The silver wasp-nests hang like fruit.

---

Георг Гейм. Снаружи побуждал нас на исход ...

Снаружи побуждал нас на исход,

Хватая за душу, полночный зов.

И мы скользнули через створ ворот

В мертвящее безвременье садов.

Свинцовый дождь утробно в трубах лил,

И облако по небу расползлось.

Пруд становился отстранённо-стыл

К побегам потерявших пылкость роз.

Мы шли осенней узкою тропой,

Нам в лица бились сферы из стекла,

Протянутые встречною рукой,

И боль как вспышка огненная жгла.

Нам не пройти сквозь тонкое стекло,

Растаяли средь белых облаков,

Мы грезим солнцем, что без нас зашло

Незримо под порханье мотыльков.

Georg Heym

Die Höfe luden uns ein

Die Höfe luden uns ein, mit den Armen schmächtig,

Faßten unserer Seelchen zipfeliges Kleid.

Und wir entglitten durch Tore nächtig

In toter Gärten verwunschene Zeit.

Von Regenrohren fiel Wasser bleiern,

Ewig, Wolken flogen so trübe.

Und über der Starre der frostigen Weiher

Rosen hingen in Dürre vom Triebe.

Und wir gingen auf herbstlichen Pfaden, geringern,

Gläserne Kugeln zerrissen unser Gesicht,

Jemand hielt sie uns vor auf den spitzigen Fingern.

Unsere Qualen machten uns Feuerlicht.

Und wir schwanden so schwach in die gläsernen Räume.

Riefen voll Wehmut, da dünne das Glas zerbrach.

Wir sitzen nun ewig, in weißlichen Wolken, zu träumen

Spärlichem Fluge der Falter im Abendrot nach.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет II-III] Страсть наша не для безмятежных нег....

Страсть наша не для безмятежных нег

Друг подле друга спящих голубков,

Давай наполним ею до краёв

Великой песни золотой ковчег, -

О, ей нужны не отдых и ночлег,

А клокот крови, тихий бой часов,

Ладоней жар, и быстрый такт шагов,

Душа, вдруг повзрослевшая навек.

Печальна одиночества струна;

Пусть менестрель в любом из нас поёт,

Переставая лишь на время сна,

И пусть любовь, упавшую как плод

С высокой ветки, что затенена,

Любой прохожий мельком подберёт.

 

 

 

 

Sonnet II-III by Edna St. Vincent Millay

 

Into the golden vessel of great song

Let us pour all our passion; breast to breast

Let other lovers lie, in love and rest;

Not we,—articulate, so, but with the tongue

Of all the world: the churning blood, the long

Shuddering quiet, the desperate hot palms pressed

Sharply together upon the escaping guest,

The common soul, unguarded, and grown strong.

Longing alone is singer to the lute;

Let still on nettles in the open sigh

The minstrel, that in slumber is as mute

As any man, and love be far and high,

That else forsakes the topmost branch, a fruit

Found on the ground by every passer-by.

 

---

Амелия Джозефина Берр. Второстепенный поэт

Какой задор у светляка:
Живой лампадкой, деловит,
Пускай она не столь ярка,
Он всю округу облетит.
Не светоносен как звезда,
Храбрится на вторых ролях,
Но летний вечер у пруда
Стал веселее на глазах.

Amelia Josephine Burr

A Minor Poet

The firefly, flickering about
In busy brightness, near and far
Lets not his little lamp go out
Because he cannot be a star.
He only seeks, the hour he lives,
Bravely his tiny part to play,
And all his being freely gives
To make a summer evening gay.
From "In Deep Places"; a book of Verse, рage 83

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет XXIX] Не оттого, что свет к исходу дня...

Не оттого, что свет к исходу дня

Покинул небо, ты меня жалей;

Не оттого, что жалкая стерня –

Остаток прежней красоты полей;

Не оттого, что старится луна,

Что не избегнет убыли прилив,

Что, страсть твоя была обречена,

Вот ты и отвернулся, разлюбив.

В любви есть хрупкость пышного цветка

Под сильным ветром – я себе не лгу –

В ней мощь волны, обломки челнока

Швыряющей в песок на берегу:

Жалей за то, что разум всё постиг,

А сердце – нерадивый ученик.

Sonnet XXIX 

by Edna St. Vincent Millay

Pity me not because the light of day

At close of day no longer walks the sky;

Pity me not for beauties passed away

From field and thicket as the year goes by;

Pity me not the waning of the moon,

Nor that the ebbing tide goes out to sea,

Nor that a man’s desire is hushed so soon,

And you no longer look with love on me.

This have I known always: Love is no more

Than the wide blossom which the wind assails,

Than the great tide that treads the shifting shore,

Strewing fresh wreckage gathered in the gales:

Pity me that the heart is slow to learn

What the swift mind beholds at every turn.

 

---

Амелия Джозефина Берр. Ноктюрн

В лунном свете забелел

Зимний час, безмолвен, тих;

Это сказочный предел

… глаз твоих.  

 

Ярче не сыскать картин,

Где бы, вспыхнув, так сиял

Из погибельных глубин

… губ коралл.

 

Тени серые густы,

Угли старятся, ворча,

Спит земля, и дышишь ты

… у плеча.

Nocturne

Amelia Josephine Burr

All the earth a hush of white,
White with moonlight all the skies;
Wonder of a winter night —
And... your eyes.

Hues no palette dares to claim
Where the spoils of sunken ships
Leap to light in singing flame —
And... your lips.

Darkness as the shadows creep
Where the embers sigh to rest;
Silence of a world asleep —
And... your breast.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет V-III] В те дни, когда на сердце суховей...

В те дни, когда на сердце суховей,

Мысль о тебе предательски придёт –

Как росы, бриз, струя подземных вод –

Напомнить вновь, что ты – мой эмпирей –

Был возвеличен верностью моей,

Но оказалось, это был просчёт:

И вместо тех надуманных высот

Был холм песчаный, где засох репей.

За призраком твоим картинным вслед

Как глупо вновь подняться в вышину,

Не сознавая, явь ли это, бред;

Рыдаю, падаю, встаю, кляну,

Зажмурюсь – не глядела бы на свет,

И обнимаю пустоту одну.

Sonnet V-III

by Edna St. Vincent Millay

Once more into my arid days like dew,

Like wind from an oasis, or the sound

Of cold sweet water bubbling underground,

A treacherous messenger, the thought of you

Comes to destroy me; once more I renew

Firm faith in your abundance, whom I found

Long since to be but just one other mound

Of sand, whereon no green thing ever grew.

And once again, and wiser in no wise,

I chase your coloured phantom on the air,

And sob and curse and fall and weep and rise

And stumble pitifully on to where,

Miserable and lost, with stinging eyes,

Once more I clasp,—and there is nothing there.

Section III (Unnamed Sonnets, I - XII)

Printed in Great Britain
London: Martin Secker (Ltd.) 1923

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет LXIII] Жизнь, пусть невыносимей адских мук...

Жизнь, пусть невыносимей адских мук

Мои мученья, не убьют они,

Рань, жаль меня, я словно из брони, –

Не ветка, чью кору пробил твой лук,

Я, стиснув зубы, чтобы жалкий звук

Не выдал боли, в кровь от беготни

По колотой стезе разбив ступни,

Твержу: всё так, не замыкайся круг.

Ты лучший виноградарь, чем Эдем –

Чудесный, как преданья говорят;

Твой урожай земной и терпкий ем –

Страданьем напоённый виноград,

С лозы его срывая наугад,

Не ведаю, где ранишь и зачем.

Sonnet LXIII

by Edna St. Vincent Millay

Life, were thy pains as are the pains of hell,

So hardly to be borne, yet to be borne,

And all thy bows more grim with wasp and thorn

Than armoured bough stood ever; too chill to spell

With the warm tongue, and sharp with broken shell

Thy ways, whereby in wincing haste forlorn

The desperate foot must travel, blind and torn,

Yet must I cry: So be it; it is well.

So fair to me thy vineyards, nor less fair

Than the sweet heaven my fathers hoped to gain;

So bright this earthly blossom spiked with care,

This harvest hung behind the boughs of pain,

Needs must I gather, guessing by the stain

I bleed, but know not wherefore, know not where.

 

---

Роберт Сервис. Всход

Я рос дичком сосны,

Росой вспоён,

Никто за мной вины

Не знал с пелён;

Никто не знал тогда,

Пока я зрел,

Что говорит звезда

Про мой удел.

 

Я волнами тепла

Был обогрет;

И не желал мне зла

Весь белый свет.

Был зелен я, но горд,

И, повзрослев,

Ветвями распростёрт,

Вёл жизнь дерев.

 

Был молод, полон сил,

И тонкокор,

Ничем не заслужил

Я оговор;

Взъярённая толпа

Рубила ствол,

Летела вкруг щепа,

Липка от смол.

 

Подняться из семян

Не всем дано;

Мне вышний жребий дан,

А после – дно.

Была бы ниже стать –

Не для голгоф –

Мне б третьим не стоять

Меж двух крестов.

 

The Seed by Robert Service

I was a seed that fell
In silver dew;
And nobody could tell,
For no one knew;
No one could tell my fate,
As I grew tall;
None visioned me with hate,
No, none at all.

A sapling I became,
Blest by the sun;
No rumour of my shame
Had any one.
Oh I was proud indeed,
And sang with glee,
When from a tiny seed
I grew a tree.

I was so stout and strong
Though still so young,
When sudden came a throng
With angry tongue;
They cleft me to the core
With savage blows,
And from their ranks a roar
Of rage arose.

I was so proud a seed
A tree to grow;
Surely there was no need
To lay me low.
Why did I end so ill,
The midst of three
Black crosses on a hill
Called Calvary?

 

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет LXXI] Зверь, плоть мою терзающий, когтист...

Зверь, плоть мою терзающий, когтист, –

Любовная тоска, слепая страсть

Нещадно тянут вниз, как осень – лист,

Пресытят, но весна уймёт напасть,

И раны зарастут, и жар пройдёт,

Отпустит боли скрученный канат;

Я излечусь, но для меня восход –

Когда ты рядом, если нет –  закат.

И, выйдя невредимой из когтей,

Останусь, не уходят сгоряча:

Тот шрам на теле посреди ночей 

Как жгучий снег, как лезвие меча

Для губ твоих настойчивых и рук

Теперь, мой незадачливый супруг.

 

Sonnet LXXI by Edna St.Vincent Millay  

 

This beast that rends me in the sight of all,

This love, this longing, this oblivious thing,

That has me under as the last leaves fall,

Will glut, will sicken, will be gone by spring.

The wound will heal, the fever will abate,

The knotted hurt will slacken in the breast;

I shall forget before the flickers mate

Your look that is today my east and west.

Unscathed, however, from a claw so deep

Though I should love again I shall not go:

Along my body, waking while I sleep,

Sharp to the kiss, cold to the hand as snow,

The scar of this encounter like a sword

Will lie between me and my troubled lord.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет VI-I] Синяя борода.

Не должен был, но ты дверной замок

Открыл, польстившись на такой пустяк –

На пустоту: пол-стены- потолок,

Где нет сокровищ для незваных скряг

Таких как ты, нет колдовских зеркал,

Котла или отрубленных голов,

И в корчах здесь никто не умирал.

Здесь тянет запустеньем из углов.  

Всё мной нажитое за много лет,

Хранимое от посторонних глаз,

Ты крадучись, переступив запрет,

Так просто взял и осквернил сейчас,

Что этот дом теперь невыносим.

Живи. А я обзаведусь другим.

 

Sonnet VI-I

Bluebeard

by Edna St. Vincent Millay

This door you might not open, and you did;
So enter now, and see for what slight thing
You are betrayed... Here is no treasure hid,
No cauldron, no clear crystal mirroring
The sought-for truth, no heads of women slain
For greed like yours, no writhings of distress,
But only what you see... Look yet again –

An empty room, cobwebbed and comfortless.
Yet this alone out of my life I kept
Unto myself, lest any know me quite;
And you did so profane me when you crept
Unto the threshold of this room to-night
That I must never more behold your face.
This now is yours. I seek another place.

 

Section I (Sonnet VI)

Printed in Great Britain

London: Martin Secker (Ltd.) 1923

---

Джон Маккрей. Тогда и теперь

Джон Маккрей

Тогда и теперь

 

Душистой ночью под её окном

Не вспомню лет, протекших пусто, горько

С тех самых пор, когда впервые в нём

Увидел свет и уловил сквозь створки

Я тонкий силуэт её; но вниз

И вверх листва скользит, бросая тени

На ставни, забираясь на карниз,

Как стайка птиц, и занялось в сирени

Дыхание дождя, чей первый всхлип

Готов нарушить тишину аллеи,

Где не послышатся, увы, средь лип

Её шаги; но ветер, с моря вея,

Напев далёкой юности донёс,

И счастье полнит душу вместо слёз.

John McCrae (1872-1918)

---

Джеймс Джойс Очнись, душа.

Душа, стряхни росу дремоты,

От смерти и любви очнись,

Гляди, деревья шепчут что-то

О свете, озарившем высь.

 

И занимается помалу

Огнями слабыми восток,

Где пелена затрепетала,

И золотой рассвет потёк.

 

Нежны, таинственны, душисты

Бутоны утренней зари,

И умудрённые хористы

(Бессчетные!) поют внутри.

James Joyce (1882—1941)

From Dewy Dreams

 

From dewy dreams, my soul, arise,

From love's deep slumber and from death,

For lo! the trees are full of sighs

Whose leaves the morn admonisheth.

 

Eastward the gradual dawn prevails

Where softly-burning fires appear,

Making to tremble all those veils

Of grey and golden gossamer.

 

While sweetly, gently, secretly,

The flowery bells of morn are stirred

And the wise choirs of faery

Begin (innumerous!) to be heard.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет XXX] Нет, не одной любовью живы мы...

Нет, не одной любовью живы мы,

Нам нужен хлеб, вода, и сон, и кров,

на море мачта, сбитая с кормы,

спастись от набегающих валов.

Любовь не снимет боль, не вправит кость,

Бескровному дыханье не вернёт,

но для кого-то смерть желанный гость,

когда невосполним любви уход.

Я тоже, может быть, и не со зла,

пеняя на проклятую нужду,

старьёвщику любовь бы отнесла

в обмен на мир душевный и еду.

А эта ночь пошла бы с молотка.

Возможно. Только дрогнула б рука.

 

Sonnet XXX by Edna St. Vincent Millay

Love is not all: It is not meat nor drink
Nor slumber nor a roof against the rain,
Nor yet a floating spar to men that sink
and rise and sink and rise and sink again.
Love cannot fill the thickened lung with breath
Nor clean the blood, nor set the fractured bone;
Yet many a man is making friends with death
even as I speak, for lack of love alone.
It well may be that in a difficult hour,
pinned down by need and moaning for release
or nagged by want past resolution's power,
I might be driven to sell your love for peace,
Or trade the memory of this night for food.
It may well be. I do not think I would.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет LXXVII] Надменный прах! Однажды, рад не рад...

Надменный прах! Однажды, рад не рад,

Уложен будешь ты в мою кровать,

Бурлит ли кровь иль ржавый аппарат

На месте сердца, сна не миновать.

Пусть не теперь, не здесь, а через год

Мы на траве друг к другу припадём,

Или под ней, всему и свой черёд,

Мой дорогой, уляжемся вдвоём.

Неистовее будет, чем накал

Земных утех, и яростней кнута

Тот вечный поцелуй во весь оскал

Постыдного презрительного рта.

Мы - отщепенцы жизни испокон,

И нами под землёю сыт дракон.

Sonnet LXXII by Edna St.Vincent Millay 

Yet in an hour to come, disdainful dust,
You shall be bowed and brought to bed with me.
While the blood roars, or when the blood is rust
About a broken engine, this shall be.
If not today, then later; if not here
On the green grass, with sighing and delight,
Then under it, all in good time, my dear,
We shall be laid together in the night.
And ruder and more violent, be assured,
Than the desirous body's heat and sweat
That shameful kiss by more than night obscured
Wherewith at length the scornfullest mouth is met.
Life has no friend; her converts late or soon
Slide back to feed the dragon with the moon.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет VIII-III] И ты умрёшь как все...

И ты умрёшь как все, кого рождали,

И красота твоя земная – прах;

Античный лик и тонкие в кистях

Живые руки, плоть твоя из стали

И пламени – всё сгинет в смертном шквале,

Как лист на стужей схваченных ветвях –

Как первый лист, что перед тем зачах,

Истлеет, улетит в иные дали.

Никто любовью жизнь ничью не спас,

Моя любовь не остановит взлёта,

Когда ты станешь пылью от цветка

И канешь в небо, будь ты в сотни раз

Красивей всех, будь ты наверняка

Любимее всех смертных для кого-то.

 

Sonnet VIII-III by Edna St.Vincent Millay

And you as well must die, beloved dust,
And all your beauty stand you in no stead;
This flawless, vital hand, this perfect head,
This body of flame and steel, before the gust
Of Death, or under his autumnal frost,
Shall be as any leaf, be no less dead
Than the first leaf that fell,—this wonder fled.
Altered, estranged, disintegrated, lost.
Nor shall my love avail you in your hour.
In spite of all my love, you will arise
Upon that day and wander down the air
Obscurely as the unattended flower,
It mattering not how beautiful you were,
Or how beloved above all else that dies.

Sonnet VIII (Unnamed sonnets I-XII)

Printed in Great Britain
London: Martin Secker (Ltd.) 1923

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет XVII] Любя тебя не больше жизни...

Любя тебя не больше жизни, нет,

Не больше горькой сласти винограда,

Обвившего разбитый парапет,

Душка костра в осеннюю прохладу,

Не побожусь, что не люблю ничуть,

Когда из мрака ржавого ночного

С дождём зловещим, стоит мне взглянуть,

Ты снова возвращаешься и снова.

Неделями не устают терзать

Воспоминанья: как лежит витая

На лбу твоём каштановая прядь,

Как говоришь нелепицы, играя:

Весь мир поймёт и ты, конечно, с ним,

Что, так или иначе, ты любим.

Sonnet XVII by Edna St. Vincent Millay

 

Loving you less than life, a little less

Than bitter-sweet upon a broken wall

Or brush-wood smoke in autumn, I confess

I cannot swear I love you not at all.

For there is that about you in this light—

A yellow darkness, sinister of rain—

Which sturdily recalls my stubborn sight

To dwell on you, and dwell on you again.

And I am made aware of many a week

I shall consume, remembering in what way

Your brown hair grows about your brow and cheek,

And what divine absurdities you say:

Till all the world, and I, and surely you,

Will know I love you, whether or not I do.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет IX] Любимый, и теперь бы я могла....

Любимый, и теперь бы я могла

То отшутиться, то глаза тихони

Поднять и робко вымолить тепла,

То ластиться щекой к твоей ладони,

То выкинув из головы всю блажь,

Стать на себя былую непохожей,

Из всех грешков своих сложить коллаж,

Без гордости оставшись, как без кожи.

Тогда вновь повторится твой уход,

А я останусь снова не в убытке,

По залам памяти твоей пройдёт

Мой призрак в беломраморной накидке,

Той девушки забытой, в чьих глазах,

Любовь ты мог бы прочитать на днях.

 

 

Sonnet IX by Edna St. Vincent Millay

 

I think I should have loved you presently,

And given in earnest words I flung in jest;

And lifted honest eyes for you to see,

And caught your hand against my cheek and breast;

And all my pretty follies flung aside

That won you to me, and beneath your gaze,

Naked of reticence and shorn of pride,

Spread like a chart my little wicked ways.

I, that had been to you, had you remained,

But one more waking from a recurrent dream,

Cherish no less the certain stakes I gained,

And walk your memory's halls, austere, supreme,

A ghost in marble of a girl you knew

Who would have loved you in a day or two.

 

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет VIII] О сводник душ и тел! Любви князёк!

О сводник душ и тел! Любви князёк!

Сыта по горло мчать на колеснице

От гибели своей на волосок

Под звоны стрел! Я мощь твоей десницы

Не признаю: свободна до сих пор

От неуместной чьей-либо опеки,

Молитвенным не назовёшь мой взор

Как в Иерусалиме, так и в Мекке!

Лицом к лицу пред факельным огнём,

Дождю из стрел я подставляю тело,

Бессилен ты зажечь желанье в нём,

Его не ранят золотые стрелы!

(Но та одна из твоего колчана

Мне, грешнице, особенно желанна!)

Sonnet 8

by Edna St.Vincent Millay

 

 Love, though for this you riddle me with darts,
And drag me at your chariot till I die--
Oh, heavy prince! Oh, panderer of hearts!
Yet hear me tell how in their throats they lie
Who shout you mighty: thick about my hair,
Day in, day out, your ominous arrows purr,
Who still am free, unto no querulous care
A fool, and in no temple worshiper!
I, that have bared me to your quiver's fire,
Lifted my face into its puny rain,
Do wreathe you Impotent to Evoke Desire
As you are Powerless to Elicit Pain!
(Now will the god, for blasphemy so brave,
Punish me, surely, with the shaft I crave!)

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет X] Все клятвы верности, поверь, пустое!

Все клятвы верности, поверь, пустое!

Без чувства завереньям – грош цена.

Немедленно за новою мечтою

Умчалась бы, не будь я влюблена.

Ты для меня – источник родниковый,            

Ты для меня – изысканная снедь,

А не был бы, могла бы я другого,

Как некогда тебя, вдруг присмотреть.

Изменчив наподобие муссона,

Глубок как море, мелок как залив,

С тобою рядом я к изменам склонна:

Ты легкомыслен, лжив и похотлив.

Тем вероломней я, тебе под стать,

Когда верна и зарекаюсь лгать.

 

Sonnet X

By Edna St.Vincent Milay

Oh, think not I am faithful to a vow!
Faithless am I save to love's self alone
Were you not lovely I would leave you now:
After the feet of beauty fly my own
Were you not still my hunger's rarest food
And water ever to my wildest thirst
I would desert you—think not but I would!
And seek another as I sought you first
But you are mobile as the veering air
And all your charms more changeful than the tide
Wherefore to be inconstant is no care:
I have but to continue at your side
So wanton, light and false, my love, are you
I am most faithless when I most am true.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет XI] Мой дорогой, тебя забуду в среду...

Мой дорогой, тебя забуду в среду,

Или к апрелю, или через год,

Забуду ли, умру или уеду,

Спеши, ведь время скоро истечёт.

Я буду забывать тебя помалу,

Из памяти всё сразу не сотрёшь,

Не умоляй меня, я камнем стала,

И не приемлю сладостную ложь.

Любовь беспечна и на клятвы падка,

Не верилось, но так оно и есть,

Натура наша, темная лошадка,

За нас решает, что нам предпочесть,

Успешно или нет, но поневоле

Мы непритворно отыграли роли.

 

 

Edna St.Vincent Millay

Sonnet XI

 

I shall forget you presently, my dear,

So make the most of this, your little day,

Your little month, your little half a year,

Ere I forget, or die, or move away,

And we are done forever; by and by

I shall forget you, as I said, but now,

If you entreat me with your loveliest lie

I will protest you with my favourite vow.

I would indeed that love were longer-lived,

And oaths were not so brittle as they are,

But so it is, and nature has contrived

To struggle on without a break thus far, -

Whether or not we find what we are seeking

Is idle, biologically speaking.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет IV] Я плакала не в детской, где текли...

Я плакала не в детской, где текли

Часы ночные долго до восхода,

И брезжили все радости-невзгоды,

Но возле скал и в прериях вдали,

Где зори сколько раз бы ни взошли,

Чужими будут стены, тесны своды,

Как будто я без племени, без роду

Или дитя всех матерей земли.

Вселенский холод, всюду только тленье,

Чтобы огонь погасший развести,

Я на коленях дую на поленья,

Но пламени былого нет в помине,

Помедлив, я беру свои святыни,

И ухожу, сжимая их в горсти.

 

Edna St.Vincent Millay

Sonnet IV

 

Not in this chamber only at my birth—

When the long hours of that mysterious night

Were over, and the morning was in sight—

I cried, but in strange places, steppe and firth

I have not seen, through alien grief and mirth;

And never shall one room contain me quite

Who in so many rooms first saw the light,

Child of all mothers, native of the earth.

So is no warmth for me at any fire

To-day, when the world’s fire has burned so low;

I kneel, spending my breath in vain desire,

At that cold hearth which one time roared so strong,

And straighten back in weariness, and long

To gather up my little gods and go.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет I-I] Нет-нет, ты не прекраснее сирени...

Нет- нет, ты не прекраснее сирени

И жимолости; даже белый мак

Чудесней, пусть растёт он как сорняк, -

Краса твоя скромнее вне сомнений,

Так отчего пугливее оленей

Мои глаза, не в силах, что ни шаг,

Укрыться от неё, - ручаюсь, как

От света лунного и мглы осенней.

Тому, кто подливает день за днём,

На каплю больше в свой фиал отравы,

Не будет смертоносною она;

Кто выпил красоту одним глотком,

Погиб, а я живу, и мне по нраву  

Пить понемногу и вкусить сполна.

 

 

Edna St. Vincent Millay

Sonnet I-I

 

Thou art not lovelier than lilacs,—no,

Nor honeysuckle; thou art not more fair

Than small white single poppies,—I can bear

Thy beauty; though I bend before thee, though

From left to right, not knowing where to go,

I turn my troubled eyes, nor here nor there

Find any refuge from thee, yet I swear

So has it been with mist,—with moonlight so.

Like him who day by day unto his draught

Of delicate poison adds him one drop more

Till he may drink unharmed the death of ten,

Even so, inured to beauty, who have quaffed

Each hour more deeply than the hour before,

I drink—and live—what has destroyed some men.

 

Sonnet I (Unnamed sonnets I-XII)

Printed in Great Britain
London: Martin Secker (Ltd.) 1923

---

Роберт Льюис Стивенсон. Тётушке (III «Envoys»)

Твои подшефные кричат:

«Какое детство у ребят

Без нашей тёти, что даёт

Всем тётям сто очков вперёд».

 

 

Robert Louis Stevenson

To Auntie

From Child's Garden of Verses

 

 

"Chief of our aunts"--not only I,

But all your dozen of nurselings cry--

"What did the other children do?

And what were childhood, wanting you?"

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет IV-III] Пока ещё дымится сигарета ...

 

Пока ещё дымится сигарета,

   Одно мгновенье в предзакатный час,

   А столбик пепла не стряхнулся враз

И не засыпал искрами паркета,

А тени, как артисты оперетты,

   Не прекращают ломаный припляс

  На стенке под звучащий ломко джаз,

Я с памяти своей снимаю вето.

  Тебя мне возвращает забытьё:

Не голос, не черты лица, не тело,

  Не горькие слова – прощай, – adieu! –

Всё кончено. Темно и солнце село,

  Но ощутив присутствие твоё,

Я над холмами солнце разглядела.

 

Sonnet IV

By Edna St. Vincent Millay

Only until this cigarette is ended,
A little moment at the end of all,
While on the floor the quiet ashes fall,
And in the firelight to a lance extended,
Bizarrely with the jazzing music blended,
The broken shadow dances on the wall,
I will permit my memory to recall
The vision of you, by all my dreams attended.
And then adieu,–farewell!–the dream is done.
Yours is a face of which I can forget
The colour and the features, every one,
The words not ever, and the smiles not yet;
But in your day this moment is the sun
Upon a hill, after the sun has set.

 Section III (Unnamed sonnets I-XIII)

Printed in Great Britain
London: Martin Secker (Ltd.) 1923

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет III] Ты памятен земле...

Ты памятен земле, из глубины

    Вскормившей вешним соком первоцветы,

    Репейнику, дорогам пыльным, свету

От восходящей медленно луны,

Вспорхнувшему крылу средь тишины,

    Лесам, в которых голосят фальцеты,

    И гнёздам, брошенным в исходе лета,

Всем бурям от весны и до весны.     

 

Пуста тропа, где на твою походку

    Заглядывалась утренняя мгла,

Ты ветру не подставишь подбородка,

    Не вслушаешься в тихий взмах крыла, -

Не красота, иное зримо чётко

    В тебе, с чем память долгий год жила.

 

 

Sonnet III: "Mindful of you the sodden earth in spring"

Edna St. Vincent Millay

 

Mindful of you the sodden earth in spring,
    And all the flowers that in the springtime grow,
    And dusty roads, and thistles, and the slow
Rising of the round moon, all throats that sing
The summer through, and each departing wing,
    And all the nests that the bared branches show,
    And all winds that in any weather blow,
And all the storms that the four seasons bring.

You go no more on your exultant feet
    Up paths that only mist and morning knew,
Or watch the wind, or listen to the beat
    Of a bird’s wings too high in air to view,—
But you were something more than young and sweet
    And fair,—and the long year remembers you.

---

Роберт Льюис Стивенсон Дети заморских стран (XXVIII "To Alison Cunningham")

Мальчик сиу и зулус,

Турок, эскимос, индус

За горами, за морями,

Поменяемся местами?

 

Там вы за ноги в песках

Кувыркали черепах,

Там вы видели секвойю

И тюленей на прибое.

 

Чудно жить в любой стране,

Но в моей - чудесней мне,

Вам ко мне бы за границу

На денёк переселиться.

 

Ваш в диковинку обед,

Но без отбивных котлет;

А житьё при океане

Не сравнить с житьём при няне.

 

Мальчик сиу и зулус,

Турок, эскимос, индус

За горами, за морями,

Поменяемся местами?

Robert Louis Stevenson

Foreign Children

From Child's Garden of Verses

Little Indian, Sioux, or Crow,

Little frosty Eskimo,

Little Turk or Japanee,

Oh! don't you wish that you were me?

 

You have seen the scarlet trees

And the lions over seas;

You have eaten ostrich eggs,

And turned the turtle off their legs.

 

Such a life is very fine,

But it's not so nice as mine:

You must often as you trod,

Have wearied NOT to be abroad.

 

You have curious things to eat,

I am fed on proper meat;

You must dwell upon the foam,

But I am safe and live at home.

    Little Indian, Sioux or Crow,

     Little frosty Eskimo,

    Little Turk or Japanee,

Oh! don't you wish that you were me?

 

---

Роберт Льюис Стивенсон Книжная страна ( VII "The Child Alone")

Когда в гостиной свет зажгут,
В моей семье царит уют,
Беседы, песни у огня,
И забывают про меня.

А я за креслами с ружьём
Охочусь, двигаясь ползком,
Так в книжке делали одной
И Следопыт, и Зверобой.

Под стать индейским племенам
Я ставлю на ночь свой вигвам,
Но спать ложиться рано мне,
Я книжной радуюсь стране

Под синью звездных палестин
Среди холмов, среди долин,
Где львы, чуть приоткрыв клыки,
Лакают воду из реки.

Вдали под лампой, где диван,
Семья индейцев- могикан,
И я, отважный Чингачгук,
Их лагерь обхожу вокруг.

Но няня в детскую зовёт,
Сажусь на быстрый пароход,
Кричу, плывя по волнам сна,
До встречи, книжная страна!

Robert Louis Stevenson

The Land of Story-books
from A Child's Garden of Verses
VII "The Child Alone"


At evening when the lamp is lit,

Around the fire my parents sit;

They sit at home and talk and sing,

And do not play at anything.


Now, with my little gun, I crawl

All in the dark along the wall,

And follow round the forest track

Away behind the sofa back.


There, in the night, where none can spy,

All in my hunter's camp I lie,

And play at books that I have read

Till it is time to go to bed.


These are the hills, these are the woods,

These are my starry solitudes;

And there the river by whose brink

The roaring lions come to drink.


I see the others far away

As if in firelit camp they lay,

And I, like to an Indian scout,

Around their party prowled about.


So, when my nurse comes in for me,

Home I return across the sea,

And go to bed with backward looks

At my dear land of Story-books.

---

Эмили Дикинсон J 104 Моя утрата

Моя утрата в тех местах,

Куда не ходят второпях,

Мокры головки на цветах

      От слёз.

Беречь утрату надлежит

От грубых слов и от обид –

Хотя, какой через гранит

     С них спрос!

Утратила, и мой убор

Стал траурным с тех самых пор,

Дрожащим голос, грустным взор –

         
      Вглядись!

За что – ответит человек

В одежде, словно белый снег,

В чей дом вернутся все навек –

           
      Спастись!




Emily Dickinson

+ 140 +

Where I have lost, I softer tread –

I sow sweet flower from garden bed –

I pause above that vanished head

          And mourn.

Whom I have lost, I pious guard

From accent harsh, or ruthless word–

Feeling as if their pillow heard,

         Though stone!

When I have lost, you'll know by this –

A Bonnet black – A dusk surplice –

A little tremor in my voice

          Like this!

Why, I have lost, the people know

Who dressed in flocks of purest snow

Went home a century ago

            Next Bliss!


1859/1932

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет CXVI] Тебя я безвозвратно потеряла...

Тебя я безвозвратно потеряла;
Безропотно, как я могу, изволь
Не делать вид, как будто горя мало,
Идя на плаху гордо, как король.

И слёзы были по ночам нередки,

Я каюсь, но простителен мой грех:

Есть те, чьим вольным крыльям тесно в клетке,

Кто рвётся из неё, так я - из тех.

Люби я меньше, или ты лукаво

Мне подыграл бы, удержав крыла

Ещё на лето, были бы неправы

Мы, ожидая прежнего тепла.

О, если бы я боль перенесла

Легко как ты, не помнила бы зла.

 

[Sonnet CXVI] Well, I have lost you

by Edna St. Vincent Millay

Well, I have lost you; and I lost you fairly;

In my own way, and with my full consent.

Say what you will, kings in a tumbrel rarely

Went to their deaths more proud than this one went.

Some nights of apprehension and hot weeping

I will confess; but that's permitted me;

Day dried my eyes; I was not one for keeping

Rubbed in a cage a wing that would be free.

If I had loved you less or played you slyly

I might have held you for a summer more,

But at the cost of words I value highly,

And no such summer as the one before.

Should I outlive this anguish—and men do—

I shall have only good to say of you.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет II] Не лекарь время. Я неисцелима!

Не лекарь время. Я неисцелима!

Все лгут, что боль со временем пройдёт!

Дождит она все ночи напролёт,

Накатывает морем нестерпимо;

Листва горит, пуская клубы дыма,

И старый снег спускается с высот,

Но вместе провожают старый год

Любовь и горечь, словно побратимы.

Я избегаю сотен старых мест,

Где памяти нет ни конца, ни краю,

И выбираю только ту из троп,

Куда вовек не направлял он стоп,

«О нём ничто не говорит окрест!» –

Так думая, стою и вспоминаю!

 

Time does not bring relief (Sonnet II)

By Edna St. Vincent Millay 

 

Time does not bring relief; you all have lied

Who told me time would ease me of my pain!

I miss him in the weeping of the rain;

I want him at the shrinking of the tide;

The old snows melt from every mountain-side,

And last year's leaves are smoke in every lane;

But last year's bitter loving must remain

Heaped on my heart, and my old thoughts abide!

There are a hundred places where I fear

To go, – so with his memory they brim!

And entering with relief some quiet place

Where never fell his foot or shone his face

I say, "There is no memory of him here!"

And so stand stricken, so remembering him!

 

---

Роберт Льюис Стивенсон Яички в гнезде (II "Garden Days")

У пичуг в апреле

  День-деньской возня,

В сени веток лавра

  Скачут, гомоня,

 

Там, где на развилке

  Дом-гнездо готов

Для пичуги-мамы

  С выводком птенцов.

 

 Знаем – ротозеи –

  Мы не наугад,

Что в яичках пестрых

  Четверо скворчат.

 

Из скорлупок скоро

  Выпорхнут они

Лес апрельский пеньем

  Радовать все дни.

 

Только оперится,

  Хрупок, желторот,

Каждый, словно взрослый,

  В небе поплывёт.

 

Выше и сильнее

  Мы наверняка,

Но на них не взглянем

  Больше свысока.

 

Щебет песней льётся

  Сверху из листвы,

Не дано нам прыгать

  Выше головы.

 

Нам, разумным детям,

  Не подняться в высь,

Остаётся грустно

  По тропе плестись.

Robert Louis Stevenson

Nest Eggs

Birds all the summer day
     Flutter and quarrel
Here in the arbour-like
     Tent of the laurel.

Here in the fork
     The brown nest is seated;
For little blue eggs
     The mother keeps heated.

While we stand watching her
     Staring like gabies,
Safe in each egg are the
     Bird's little babies.

Soon the frail eggs they shall
     Chip, and upspringing
Make all the April woods
     Merry with singing.

Younger than we are,
     O children, and frailer,
Soon in the blue air they'll be,
     Singer and sailor.

We, so much older,
     Taller and stronger,
We shall look down on the
     Birdies no longer.

They shall go flying
     With musical speeches
High overhead in the
     Tops of the beeches.

In spite of our wisdom
     And sensible talking,
We on our feet must go
     Plodding and walking.

---

Элинор Фарджон. Кораблики-мечты

Ушли из сонной гавани

В пучину темноты

В неведомое плаванье

Кораблики- мечты;

 

Один, с цветущей реей,

На розу походил,

Один – на трель свирели,

Один – на блеск светил.

 

Весёлый и унылый –

На звон сердечных струн,

На колыбельку с крыльями –

Одна из крошек- шхун.

 

Кораблики, блуждая

Одни на глубине,

К небесному причалу

Всегда придут во сне.

Eleаnor Farjon 
Dream-Ships

I set my dream-ships floating
Upon the tides of sleep.
Beneath whose moving waters
Unfathomed currents creep;

And one was made of roses
With flowering mast and spars,
And one was made of music,
And one was made of stars:

One was all joy and sorrow
Made from my own heart-strings,
And one was like a cradle
With sails like angels' wings.

O little ships that wander
All lonely on the deep,
And only come to haven
Upon the tides of sleep.

 

---

Эдна Сент-Винсент Миллей [Сонет XLIII] Кто только губ не целовал моих...

Кто только губ не целовал моих,

И к чьей руке в ночи зачем-то, где-то

Щекою прижималась до рассвета,

Не вспомнить; в стуке капель дождевых

Я слышу вздохи призраков ночных,

Оставшихся когда-то без ответа;

Не вспомнить лиц их, только силуэты

И чей-то плач, что в сердце не затих.

Как дерево зимой, с пустой скворечней,

В чьей кроне год за годом пели птицы,

Помянет молча их прилёт-отлёт,

Я потеряла счёт любимым лицам,

И знаю, сердце жило песней вешней,

Которую уже не пропоёт.

What lips my lips have kissed, and where, and why (Sonnet XLIII)

BY EDNA ST. VINCENT MILLAY

What lips my lips have kissed, and where, and why,
I have forgotten, and what arms have lain
Under my head till morning; but the rain
Is full of ghosts tonight, that tap and sigh
Upon the glass and listen for reply,
And in my heart there stirs a quiet pain
For unremembered lads that not again
Will turn to me at midnight with a cry.
Thus in winter stands the lonely tree,
Nor knows what birds have vanished one by one,
Yet knows its boughs more silent than before:
I cannot say what loves have come and gone,
I only know that summer sang in me
A little while, that in me sings no more.

---

Роберт Льюис Стивенсон. Цветы (III «Garden Days»)

Няня учит: вот – Анютка,

Иван-чай, и Незабудка,

Зверобой и Василёк,

Вот – Венерин башмачок.

 

И названия, и краски,

Всё волшебное, как в сказке,

Крошки- кроны и стволы –

Лес волшебный для пчелы.

 

Сплёл колдун в листве шалфея

Паутину под трофеи;

Сел с жужжаньем на алтей

Самый храбрый чародей.

 

Есть леса для папы с мамой,

Мой цветочный – лучший самый,

Будь всегда я ростом мал,

Жил бы в нём, да поживал.

 

Robert Louis Stevenson (III «Garden Days»)

The Flowers

From Child's Garden of Verses

 All the names I know from nurse:

Gardener's garters, Shepherd's purse,

Bachelor's buttons, Lady's smock,

And the Lady Hollyhock.

 

Fairy places, fairy things,

Fairy woods where the wild bee wings,

Tiny trees for tiny dames--

These must all be fairy names!

 

Tiny woods below whose boughs

Shady fairies weave a house;

Tiny tree-tops, rose or thyme,

Where the braver fairies climb!

Fair are grown-up people's trees,

But the fairest woods are these;

Where, if I were not so tall,

I should live for good and all.

---

Роберт Льюис Стивенсон. Мысль (II "To Alison Cunningham")

Насущный хлеб, я думать рад,

Все дети досыта едят,

К любому милостив Христос,

Кто «Отче наш» ему вознёс.

Robert Louis Stevenson

A Thought

From Child's Garden of Verses

It is very nice to think

The world is full of meat and drink,

With little children saying grace

In every Christian kind of place.

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. Простушка

Не скачет на коне весна,

С холмов спускается она

Простушкой, что пасёт гусей,

В неброской красоте полей.

Не обуздаю гордый нрав,

Простые вещи оболгав –

Тогда останусь на бобах:

С любовью – шлюхой в кружевах,

С друзьями от беды в сторонке,

Весной-миледи в амазонке!

Edna St. Vincent Millay

The Goose-Girl

Spring rides no horses down the hill,
But comes on foot, a goose-girl still.
And all the loveliest things there be
Come simply, so, it seems to me.
If ever I said, in grief or pride,
I tired of honest things, I lied:
And should be cursed forevermore
With Love in laces, like a whore,
And neighbours cold, and friends unsteady,
And Spring on horseback, like a lady!

 

---

Роберт Льюис Стивенсон. XI Тётины юбки & XXIV Счастливая мысль («To Alison Cunningham»)

Тётины юбки

От юбок тёти звук чудной,

Когда шуршат как домовой,

За нею ходят ходуном,

Со скрипом - сквозь дверной проём.

 

 

Auntie's Skirts

From Child's Garden of Verses

 

Whenever Auntie moves around,

Her dresses make a curious sound,

They trail behind her up the floor,

And trundle after through the door.

Счастливая мысль

Мир очень богатый, и все бы могли

В нём сказочно жить, как живут короли.

 

Happy Thought

From Child's Garden of Verses

The world is so full of a number of things,

 I'm sure we should all be as happy as kings.

---

Спайк Миллиган. Бабушка

Дул ветер изо всех щелей
К досаде бабушки моей,
Ночной чепец сдувал с подушки
И ноздри щекотал старушки.

 К утру он так вошёл в разгул,

Что пастор черта помянул,

Когда обрушил шпиль ветрюга,

А паства жалась от испуга.

 

 Дул на людей и дул на скот,

Дул на монашек, на приход,

Он с тёти Фанни сдул платочек,

Но бабушку достал до почек!

Spike Milligan

GRANNY

 

Through every nook and every cranny

The wind blew in on poor old Granny

Around her knees, into each ear

(And up nose as well, I fear)

 

All through the night the wind grew worse

It nearly made the vicar curse

The top had fallen off the steeple

Just missing him (and other people)

 

It blew on man, it blew on beast

It blew on nun, it blew on priest

It blew the wig off Auntie Fanny-

But most of all, it blew on Granny!

---

Роберт Льюис Стивенсон. Из окна вагона (XXXVII "To Alison Cunningham")

Вихрем, как Баба-яга на метле,

Мчатся дома и мосты по земле;

Конницей мчится в атаку по склону

Стадо коров мимо окон вагона:

Поле за лугом одно за другим

Ливнем кажутся сплошным;

То вдруг вокзал налетает с наскоку

И умчит в мгновенье ока.

Вот по пригорку ребёнок ползёт,

В ягодах красных и щёки, и рот;

Путник вслед поезду машет фуражкой,

Вот маргаритки цветут, вот ромашки!

Вот на дороге, где в гору подъем,

Лошадь телегу тянет с трудом;

Дальше река и буксир на причале,

Вжик – и поминай, как звали!

Robert Louis Stevenson

From a Railway Carriage

Faster than fairies, faster than witches,

Bridges and houses, hedges and ditches;

And charging along like troops in a battle

All through the meadows the horses and cattle:

All of the sights of the hill and the plain

Fly as thick as driving rain;

And ever again, in the wink of an eye,

Painted stations whistle by.

Here is a child who clambers and scrambles,

All by himself and gathering brambles;

Here is a tramp who stands and gazes;

And here is the green for stringing the daisies!

Here is a cart runaway in the road

Lumping along with man and load;

And here is a mill, and there is a river:

Each a glimpse and gone forever!

---

Эдна Сент-Винсент Миллей. [Сонет V-I] Узнай случайно я из новостей...

Узнай случайно я из новостей

О том, что нет тебя, что ты погиб,

Когда спустившись, скажем, днём в сабвей,

Прочту в заметке краткой там, где сгиб,

Как на углу такой-то авеню

С такой-то стрит (скупой газетный тон)

Мужчина сбит, чье имя я сравню

С твоим – сбит насмерть... но на весь вагон

Не зарыдаю я – нельзя навзрыд

Прилюдно плакать, только сквозь стекло

Тоннель огнями сразу зарябит,

А я пересчитаю их число,

Потом уставлюсь в череду реклам

С мехами и косметикой для дам.

Edna St.Vincent Milley
If I shoud learn... Sonnet V-I

IF I should learn, in some quite casual way,
That you were gone, not to return again—
Read from the back-page of a paper, say,
Held by a neighbor in a subway train,
How at the corner of this avenue
And such a street (so are the papers filled)
A hurrying man—who happened to be you—
At noon to-day had happened to be killed,
I should not cry aloud—I could not cry
Aloud, or wring my hands in such a place—
I should but watch the station lights rush by
With a more careful interest on my face,
Or raise my eyes and read with greater care
Where to store furs and how to treat the hair.

 Section I Unnamed Sonnets, I-V

Printed in Great Britain

London: Martin Secker (Ltd.) 1923

---

Владимир Набоков. Тополь

У дома тополь произрос,
Ветвеплетенья виртуоз,

Он любит за окном вздыхать,
Едва я лягу на кровать;

И дети как в немом кино
Являются, когда темно.

Он в черном, а его сестра,
Что белый лебедь в Opera;

Но мне до них и дела нет:
Листаю глянцевый буклет.

Он на карачках – от горшка
Не больше, чем два-три вершка.

Она же с зеркальцем ручным
В плетёном кресле рядом с ним.

Слоновой кости ободок
В её руке всех вместе влёк,

Лужайку, девочку, меня,
Под кроны нынешнего пня,

К порталу с белизной колонн,
Каким в семнадцатом был он.

Воды немало утекло;
Как жалок вздох через стекло:

Как будто тополь этот - нить,
Что ничего не даст забыть.

Но я молчу, мне дела нет.
Листаю глянцевый буклет.


Vladimir Nabokov 
The Poplar

Before this house a poplar grows
Well versed in dowsing, I suppose,

But how it sighs! And every night
A boy in black, a girl in white

Beyond the brightness of my bed
Appear, and not a word is said.

On coated chair and coatless chair
They sit, one here, the other there.

I do not care to make a scene:
I read a glossy magazine.

He props up on his slender knee
A dwarfed and potted poplar tree.

And she — she seems to hold a dim
Hand mirror with an ivory rim

Framing a lawn, and her, and me
Under the prototypic tree,

Before a pillared porch, last seen
In July, nineteen seventeen.

This is the Silver lining of
Pathetic fallacies: the sought

Of Populus that taps at last
Not water but the author's past.

And note: nothing is ever said.
I read a magazine in bed.

---

Роберт Льюис Стивенсон. Моё королевство (III "The Child Alone")

Внизу была у родника

Лощинка, так неглубока,

  Что дно я видеть мог.

Воды в ней было до краёв,

Был вереск розово-лилов,

  И ярко-жёлт был дрок.

 

Считал я морем водоём,

А щепку липы - кораблём,

  И замок я воздвиг

На самой маленькой из скал;

Я рыл пещеры и назвал

  Их в честь героев книг.

И я не сомневался, чьи

В том королевстве воробьи

  И крошки-пескари;

Я знал, что только для меня

Шмель высоко летал, звеня,

  И пели снегири.

 

Нет моря лучше для игры

И замка на верху горы,

  Который строил сам,

Но мамин голос со двора

Позвал: вечерний чай пора

  Пить юным королям.

 

А дома вместо родника,

Лощинки, где на червяка

  Пескарики клюют,

Войдя в большой холодный зал,

Я даже няню не узнал,

  Подросшую на фут.

 

 

Robert Louis Stevenson

My Kingdom

From Child's Garden of Verses

 

Down by a shining water well

I found a very little dell,

    No higher than my head.

The heather and the gorse about

In summer bloom were coming out,

    Some yellow and some red.

 

I called the little pool a sea;

The little hills were big to me;

    For I am very small.

I made a boat, I made a town,

I searched the caverns up and down,

     And named them one and all.

 

And all about was mine, I said,

The little sparrows overhead,

    The little minnows too.

This was the world and I was king;

For me the bees came by to sing,

    For me the swallows flew.

 

I played there were no deeper seas,

Nor any wider plains than these,

    Nor other kings than me.

At last I heard my mother call

Out from the house at evenfall,

    To call me home to tea.

 

And I must rise and leave my dell,

And leave my dimpled water well,

    And leave my heather blooms.

Alas! and as my home I neared,

How very big my nurse appeared.

    How great and cool the rooms!

 

---

Роберт Льюис Стивенсон Крохотная страна (IX "The Child Alone")

Скучно дома без друзей,

Без прогулок и затей;

Я зажмурюсь и плыву

В небе синем наяву

По барашкам-облакам

К Игроландским островам;

Населенье тех краёв –

Живность меньше муравьёв.

Океанской глубины

Лужа крохотной страны.

Ходит вдоль и поперёк

В ней судёнышко-листок.

Над высокой словно ель

Маргариткой

Пролетает с гулом шмель,

Хмурый, прыткий.

По тропе идёшь на юг,

Повстречается паук,

Повернёшь скорей назад,

Горы хвойные стоят,

И колонной муравьи

К ним стремятся как ручьи.

На листочке щавеля

Только примощусь – опля –

Приземлится на листок

Рядом ловко

Красный в крапинку жучок,

Звать коровкой.

 

Солнце столько красоты

Не заметит с высоты,

Сколько вижу я чудес:

Клеверный дремучий лес,

Лужа-зеркальце блестит,

Я в ней крохотный на вид,

Муха рядышком со мной

Даже кажется большой.

Лодка с ветки кружит вниз

И дрейфует в луже близ   

Места, где готова нас

С мухой на борт взять тотчас.

 

На зелёных берегах

С удивлением в глазах

Населенье с ноготок

Смотрит как плывёт челнок.

Тот, на ком блестит доспех,

Тот воинственнее всех.

Кто-то нацепил наряд

Яркий, как на маскарад.

Кто-то и крылат, и лих,

Но без умыслов плохих.

 

А глаза открою, вмиг

Мир становится велик:

Преогромный голый пол,

Преогромный голый стол,

Великанская швея

Подшивает край белья,

И дудит в одну дуду

Про такую ерунду!

Дудки! Буду моряком

В океане дождевом,

Верхолазом по цветам

Допоздна по целым дням,

А потом крутить штурвал

До кроватки, где причал.

 

Robert Louis Stevenson

The Little Land

From Child's Garden of Verses

 

 

When at home alone I sit

And am very tired of it,

I have just to shut my eyes

To go sailing through the skies--

To go sailing far away

To the pleasant Land of Play;

To the fairy land afar

Where the Little People are;

Where the clover-tops are trees,

And the rain-pools are the seas,

And the leaves, like little ships,

Sail about on tiny trips;

And above the Daisy tree

    Through the grasses,

High o'erhead the Bumble Bee

    Hums and passes.

 

In that forest to and fro

I can wander, I can go;

See the spider and the fly,

And the ants go marching by,

Carrying parcels with their feet

Down the green and grassy street.

I can in the sorrel sit

Where the ladybird alit.

I can climb the jointed grass

    And on high

See the greater swallows pass

    In the sky,

And the round sun rolling by

Heeding no such things as I.

 

Through that forest I can pass

Till, as in a looking-glass,

Humming fly and daisy tree

And my tiny self I see,

Painted very clear and neat

On the rain-pool at my feet.

Should a leaflet come to land

Drifting near to where I stand,

Straight I'll board that tiny boat

Round the rain-pool sea to float.

 

Little thoughtful creatures sit

On the grassy coasts of it;

Little things with lovely eyes

See me sailing with surprise.

Some are clad in armour green--

(These have sure to battle been!)--

Some are pied with ev'ry hue,

Black and crimson, gold and blue;

Some have wings and swift are gone;--

But they all look kindly on.

 

    When my eyes I once again

    Open, and see all things plain:

High bare walls, great bare floor;

Great big knobs on drawer and door;

Great big people perched on chairs,

Stitching tucks and mending tears,

Each a hill that I could climb,

And talking nonsense all the time--

    O dear me,

    That I could be

A sailor on a the rain-pool sea,

A climber in the clover tree,

And just come back a sleepy-head,

Late at night to go to bed.

---

Роберт Льюис Стивенсон Ветер (XXV "To Alison Cunningham")

Играешь змеем в вышине,

С орлом летаешь наравне;

Шуршишь травой, пугаешь пчёл,

Как юбки няниной подол –

   О ветер, песни на свой лад

   Поющий день за днём подряд.

 

Кричишь, наскакиваешь как

Ватага шумных забияк,

То за спиной, то впереди

Незрим, куда ни погляди –

  О ветер, песни на свой лад

 Поющий день за днём подряд.

 

Ты взрослый или нет, ответь!

А вдруг, ты волк или медведь?

Или ты мальчик и шалишь

Как я, но только ты крепыш?

  О ветер, песни на свой лад

  Поющий день за днём подряд.

 

Robert Louis Stevenson

The Wind

From Child's Garden of Verses

 

I saw you toss the kites on high

And blow the birds about the sky;

And all around I heard you pass,

Like ladies' skirts across the grass--

    O wind, a-blowing all day long,

    O wind, that sings so loud a song!

 

I saw the different things you did,

But always you yourself you hid.

I felt you push, I heard you call,

I could not see yourself at all--

    O wind, a-blowing all day long,

    O wind, that sings so loud a song!

 

O you that are so strong and cold,

O blower, are you young or old?

Are you a beast of field and tree,

Or just a stronger child than me?

    O wind, a-blowing all day long,

    O wind, that sings so loud a song!

 

---

Роберт Льюис Стивенсон Путешествие солнца (XXIX "To Alison Cunningham")

Я сплю, а солнцу не до сна,

Ему кроватка не нужна,

Оно земной обходит шар

И утро всем приносит в дар.

 

Когда в саду светло у нас,

И бегать-прыгать в самый раз,

Индийцы-дети по домам

Целуют на ночь пап и мам.

 

Когда пью чай, смотрю в окно,

Там солнце скрылось и темно,

А над Атлантикой восход,

И завтрак всех мальчишек ждёт.

 

Robert Louis Stevenson

The Sun's Travels

From Child's Garden of Verses

 

The sun is not a-bed, when I

At night upon my pillow lie;

Still round the earth his way he takes,

And morning after morning makes.

 

While here at home, in shining day,

We round the sunny garden play,

Each little Indian sleepy-head

Is being kissed and put to bed.

 

And when at eve I rise from tea,

Day dawns beyond the Atlantic Sea;

And all the children in the west

Are getting up and being dressed.

---

Роберт Льюис Стивенсон Пение (XI "To Alison Cunningham")

О яйцах крапчатых в гнезде
Скворец весной поёт;
Поёт на суше о воде
Бывалый мореход.

Поют и дети в Анкаре,
И дети дальних Анд,
Поёт в ненастье во дворе
Бродячий музыкант.

Robert Louis Stevenson

Singing

From Child's Garden of Verses

Of speckled eggs the birdie sings;
And nests among the trees;
The sailor sings of ropes and things
In ships upon the seas.

The children sing in far Japan,
The children sing in Spain;
The organ with the organ man
Is singing in the rain.

---

Роберт Льюис Стивенсон Путешествие (X "To Alison Cunningham")

Оказаться бы чуть свет

Там, где золотой ранет,

Где на острове матрос,

Чей корабль шторм унёс,

Лодки строит на виду

У козы и какаду.

Там, где солнечный Восток,

Сад цветущий и песок,

Столько, что не обозреть!

В каждом городе мечеть

И базар, куда свезли

Сладости со всей земли.

Где китайская страна

Вся стеной обнесена,

В городах и звон, и шум,

За пределами - самум.

Где леса на много миль

Выше, чем у башни шпиль,

На ветвях бобы висят,

Чтобы делать шоколад.

Где зарылся в нильский ил,

Как коряга, крокодил,

А фламинго за рачком

Водит клювом-поплавком.

В диких джунглях тигр живёт,

Ест живьём людей и скот,

Если близко следопыт,

Кто из них за кем следит?

Это ясно, тот из двух,

У кого острее нюх.

Где стоит среди песков

Город брошенных домов.

Трубочисты, короли

Повзрослели и ушли.

Тихо-тихо, мышь и та

Не пищит в зубах кота,

В окнах мрак и у дверей

Нет зажжённых фонарей.

Я пройду немало стран,

Но верблюжий караван

В дом забытый знает путь,

Доберусь когда-нибудь;

Все как раньше здесь: камин,

Дух сражений от картин,

Здесь игрой был увлечен

В детстве крошка фараон.

 

Robert Louis Stevenson

Travel

From Child's Garden of Verses

 

I should like to rise and go

Where the golden apples grow;--

Where below another sky

Parrot islands anchored lie,

And, watched by cockatoos and goats,

Lonely Crusoes building boats;--

Where in sunshine reaching out

Eastern cities, miles about,

Are with mosque and minaret

Among sandy gardens set,

And the rich goods from near and far

Hang for sale in the bazaar;--

Where the Great Wall round China goes,

And on one side the desert blows,

And with the voice and bell and drum,

Cities on the other hum;--

Where are forests hot as fire,

Wide as England, tall as a spire,

Full of apes and cocoa-nuts

And the negro hunters' huts;--

Where the knotty crocodile

Lies and blinks in the Nile,

And the red flamingo flies

Hunting fish before his eyes;--

Where in jungles near and far,

Man-devouring tigers are,

Lying close and giving ear

Lest the hunt be drawing near,

Or a comer-by be seen

Swinging in the palanquin;--

Where among the desert sands

Some deserted city stands,

All its children, sweep and prince,

Grown to manhood ages since,

Not a foot in street or house,

Not a stir of child or mouse,

And when kindly falls the night,

In all the town no spark of light.

There I'll come when I'm a man

With a camel caravan;

Light a fire in the gloom

Of some dusty dining-room;

See the pictures on the walls,

Heroes fights and festivals;

And in a corner find the toys

Of the old Egyptian boys.

---

Роберт Льюис Стивенсон Прощание с деревней (XL "To Alison Cunningham")

На козлах кучер, у ребят

Горит от нетерпенья взгляд,

В карету сели в два скачка,

Всем до свиданья, всем пока!

 

Лужайка, дом, качели, вяз,

Забор, что юный верхолаз

Мог перелезть наверняка,

Всем до свиданья, всем пока!

 

И лестница на сеновал,

Где ржавый гвоздь всегда торчал,

Где сеть-ловушка паука,

Всем до свиданья, всем пока!

 

Вот щёлкнул кнут, и мы в пути;

Дом начинает вниз расти;

Кричим уже издалека:

Всем до свиданья, всем пока!

 

Robert Louis Stevenson

Farewell to the Farm

From Child's Garden of Verses

The coach is at the door at last;

The eager children, mounting fast

And kissing hands, in chorus sing:

Good-bye, good-bye, to everything!

 

To house and garden, field and lawn,

The meadow-gates we swang upon,

To pump and stable, tree and swing,

Good-bye, good-bye, to everything!

 

And fare you well for evermore,

O ladder at the hayloft door,

O hayloft where the cobwebs cling,

Good-bye, good-bye, to everything!

 

Crack goes the whip, and off we go;

The trees and houses smaller grow;

Last, round the woody turn we sing:

Good-bye, good-bye, to everything!

---

Роберт Льюис Стивенсон На сеновале (XXXIX "To Alison Cunningham")

Трава созрела на лугах,

Хоть в прятки там играй,

В ней косы звонкие вразмах

Бегут из края в край.

 

Поднялся не один стожок,

Что зелен и душист,

На сеновале, чтобы мог

Взобраться альпинист.

 

Пик Ржавый-Гвоздь, Гора-Голыш,

Вершина Великан; --

Восторг мой разделяет мышь

Из здешних поселян!

 

Щекочет сена аромат,

Зароюсь в стог лицом,

Вскарабкаюсь наверх и рад

Спуститься кувырком!

 

The Hayloft

From Child's Garden of Verses

 

Through all the pleasant meadow-side

    The grass grew shoulder-high,

Till the shining scythes went far and wide

    And cut it down to dry.

 

Those green and sweetly smelling crops

    They led the waggons home;

And they piled them here in mountain tops

    For mountaineers to roam.

 

Here is Mount Clear, Mount Rusty-Nail,

    Mount Eagle and Mount High;--

The mice that in these mountains dwell,

    No happier are than I!

 

Oh, what a joy to clamber there,

    Oh, what a place for play,

With the sweet, the dim, the dusty air,

    The happy hills of hay!

 

---

Роберт Льюис Стивенсон Зеркало реки (XXXV "To Alison Cunningham")

Ветер дунет – вся рябая,

Стихнет – и по всей длине

Гладкая  такая!

Камушки на дне!

 

Серебристые рыбёшки -

Есть мечта у малышей

Погостить немножко

В домике ершей!

 

И моё лицо, и брата

В ней как в зеркале видны,

Но холодноватый

Вид у глубины.

 

Если плюхнется куница

За форелью на обед,

По воде помчится

Круг за кругом вслед.

 

Тьма под ними, как в чулане,

Или в детской по ночам,

Только наша няня

Свет погасит нам.

 

Посмотри-ка,  все размыты

И круги, и пузырьки,

Отраженья чьи-то

В зеркале реки.

 

 

Robert Louis Stevenson

Looking-glass River

From Child's Garden of Verses

 

Smooth it glides upon its travel,

    Here a wimple, there a gleam--

          O the clean gravel!

          O the smooth stream!

 

Sailing blossoms, silver fishes,

    Pave pools as clear as air--

          How a child wishes

          To live down there!

 

We can see our colored faces

    Floating on the shaken pool

          Down in cool places,

          Dim and very cool;

 

Till a wind or water wrinkle,

    Dipping marten, plumping trout,

          Spreads in a twinkle

          And blots all out.

 

See the rings pursue each other;

    All below grows black as night,

          Just as if mother

          Had blown out the light!

 

Patience, children, just a minute--

    See the spreading circles die;

          The stream and all in it

          Will clear by-and-by.

---

Эмили Дикинсон J 1133 Неспешно снег идёт...

Неспешно снег идёт –

Летучий свежий снег

Спускается однажды в год

Так мягко на ночлег –

 

И в том, как он укрыл

Добротно деревца,

Февраль угадывался стыл,

Суровостью лица 

 

Напомнив нам черты,

В которых так давно

Одна тоска без остроты

Не стерлась, как пятно –

 

Столь сильная пурга –

Ценней – когда редка –

И боль – как память – дорога –

Придя издалека –

 

(28 января 2022 года)

 

Emily Dickinson

+ 1133 +

The Snow that never drifts-
The transient, fragrant snow
That comes a single time a Year
Is softly driving now-

So thorough in the Tree
At night beneath the star
That it was February's Foot
Experience would swear-

Like Winter as a Face
We stern and former knew
Repaired of all but Loneliness
By Nature's Alibit-

Were every storm so spice
The Value could not be-
We buy with contrast-Pang is good
As near as memory-

С.1868/1945

---

Эндрю Лэнг. Баллада Феокриту. Зима

Баллада Феокриту. Зима.

Оставим Лондон! Рёв и смрад,

Конторы, лавки на Бонд-стрит,

Вкусим Сицилии отрад,

Где слышен шёпот нереид,

Где солнце, вырвавшись в зенит,

Надгробие Гели́ки жжёт,

Где песни пастухов глушит

Плеск сицилийских синих вод.

 

Хоть Пана пастухи не чтят,

О нём, как встарь, всё говорит:

Очаг горящий, звон цикад,

И блеянье и стук копыт,

Стать кипарисных пирамид,

И пиний зонтичный разлёт,

Пшеницы, ветром взбитой, вид,

Плеск сицилийских синих вод.

 

Мы не вольны вернуть назад

Твою эпоху, Феокрит,

На море этом, милый брат,

Здесь, где от волн в глазах рябит,

Отдохновенье нас роднит.

Неугомонный мы народ,

Прощай жара, нам вслед звучит

Плеск сицилийских синих вод.

 

Обращение (заключительная строфа)

 

Поэт! – пусть ветер ледовит,

То дождь, то снег дни напролёт,

Твоя строка нам возродит

Плеск сицилийских синих вод.

 16.05.2021

 

Andrew Lang

13.03.1844 – 20.07.1912

 

Ballade to Theocrytus, in Winter

AH! leave the smoke, the wealth, the roar
Of London, leave the bustling street,
For still, by the Sicilian shore,
The murmur of the Muse is sweet.
Still, still, the suns of summer greet
The mountain-grave of Helike,
And shepherds still their songs repeat

Where breaks the blue Sicilian sea.

What though they worship Pan no more

That guarded once the shepherd’s seat,
They chatter of their rustic lore,
They watch the wind among the wheat:
Cicalas chirp, the young lambs bleat,
Where whispers pine to cypress tree;
They count the waves that idly beat,
Where breaks the blue Sicilian sea.

Theocritus! thou canst restore
The pleasant years, and over-fleet;

With thee we live as men of yore,
We rest where running waters meet:
And then we turn unwilling feet
And seek the world—so must it be—
We may not linger in the heat
Where breaks the blue Sicilian sea!

ENVOY

Master,—when rain, and snow, and sleet
And northern winds are wild, to thee
We come, we rest in thy retreat,
Where breaks the blue Sicilian sea!

---

Роберт Льюис Стивенсон XIV Куда плывут кораблики? ("To Alison Cunningham")

Река темна от ила,
По берегам песок,
И так всегда и было:
Лес, посреди поток.

Кувшинки слева-справа,
И пены завитки,
Кораблики, куда вы
Уплыли вдоль реки?

Я вас спустил на воду,
Плывёте, а вокруг
Сады и огороды,
И мельница, и луг.

Сто миль и даже с лишком
Вам плыть за часом час,
Совсем другим детишкам
На якорь ставить вас.

Robert Louis Stevenson
Where Go the Boats?

Dark brown is the river,
    Golden is the sand.
It flows along for ever,
    With trees on either hand.

Green leaves a-floating,
    Castles of the foam,
Boats of mine a-boating--
    Where will all come home?

On goes the river
    And out past the mill,
Away down the valley,
    Away down the hill.

Away down the river,
    A hundred miles or more,
Other little children
    Shall bring my boats ashore.

---

Роберт Льюис Стивенсон. XXXVIII Зимнее утро ("To Alison Cunningham")

Засоня-солнышко едва
Взойдёт зимой на час иль два,
Как ярко-рыжий королёк,
Блеснёт, и снова на бочок.

Встаю и моюсь я в ночи
При тусклом пламени свечи,
В мурашках весь и нагишом,
Я одеваюсь сам с трудом.

Чуть с няней мы у камелька
Прогреем косточки слегка,
Мчу понарошку на санях
С оленями в полярных льдах.

Гулять иду, как эскимос,
Закутанный по самый нос,
Но ветер пробирать мастак,
От перца не чихаешь так.

Следы в сугробах глубоки,
Мой нос из пара вьёт клубки,
В глазури горы и шале,
Как торт на свадебном столе.

Robert Louis Stevenson

Winter Time

Late lies the wintry sun a-bed,  
A frosty, fiery sleepy-head;  
Blinks but an hour or two; and then,  
A blood-red orange, sets again.  

Before the stars have left the skies,
At morning in the dark I rise;  
And shivering in my nakedness,  
By the cold candle, bathe and dress.  

Close by the jolly fire I sit  
To warm my frozen bones a bit;
Or with a reindeer-sled, explore  
The colder countries round the door.  

When to go out, my nurse doth wrap  
Me in my comforter and cap;  
The cold wind burns my face, and blows
Its frosty pepper up my nose.  

Black are my steps on silver sod;  
Thick blows my frosty breath abroad;  
And tree and house, and hill and lake,  
Are frosted like a wedding-cake.

---

Роберт Льюис Стивенсон Юный полуночник (IV «To Alison Cunningham»)

Как только выключат ночник,
Из темноты выходит вмиг
Полк марширующих солдат
Передо мной за рядом ряд.

 

За ним цари и короли,

Сам император всей земли,

И так торжественны притом,

Какими не бывают днём.

 

В шатрах не видел цирковых

Я никогда чудес таких:

Людей, слонов и обезьян,

И тигров целый караван.

 

Они шагают все быстрей,

И я от армии моей

Не отстаю, мне цель ясна:

Штурмуем вместе крепость Сна!

 

 

Robert Louis Stevenson

Young Night-Thought

From Child's Garden of Verses

To Alison Cunningham

 

All night long and every night,

When my mama puts out the light,

I see the people marching by,

As plain as day before my eye.

 

Armies and emperor and kings,

All carrying different kinds of things,

And marching in so grand a way,

You never saw the like by day.

 

So fine a show was never seen

At the great circus on the green;

For every kind of beast and man

Is marching in that caravan.

 

As first they move a little slow,

But still the faster on they go,

And still beside me close I keep

Until we reach the town of Sleep.

---

Роберт Льюис Стивенсон Пора вставать! (XXXIV "To Alison Cunningham")

Птичка на окошко скок:
Желтый клюв, блестит глазок;
"Чик-чирик, - поёт с упрёком. -
Как не стыдно лежебокам!"


Robert Louis Stevenson

Time to Rise

From Child's Garden of Verses

A birdie with a yellow bill
Hopped upon my window sill,
Cocked his shining eye and said:
"Ain't you 'shamed, you sleepy-head!"

---

Роберт Льюис Стивенсон Круг обязанностей ребёнка (V "To Alison Cunningham")

Ребенок должен за столом
Есть молча, вилкой и ножом,
Всю правду говорить родным;
И быть хоть иногда таким.

Robert Louis Stevenson

Whole Duty of Children

From Child's Garden of Verses

A child should always say what's true
And speak when he is spoken to,
And behave mannerly at table;
At least as far as he is able.

---

Роберт Льюис Стивенсон У моря (III "To Alison Cunningham")

Лопаткой с длинным черенком
Я лунки рыл в песке морском,
Примял края и дно.

И море, словно в чашки чай,
В них налилось, но через край
Не вытекло оно!


Robert Louis Stevenson


At the Sea-side

From Child's Garden of Verses

When I was down beside the sea
A wooden spade they gave to me
To dig the sandy shore.

My holes were empty like a cup.
In every hole the sea came up,
Till it could come no more.

---

Роберт Льюис Стивенсон. Заглядывая в будущее (XII "To Alison Cunningham")

Я стану через много лет
Большим и сильным, как атлет,
Тогда я детям дам урок
Не брать мой мячик и совок.


Robert Louis Stevenson
Looking Forward
From Child's Garden of Verses

When I am grown to man's estate
I shall be very proud and great,
And tell the other girls and boys
Not to meddle with my toys.

---

Сильвия Плат Песня сумасшедшей влюблённой

«Зажмурюсь – и вселенная черна;

Открою веки – и светлеет снова.

(Мне кажется, я в призрак влюблена.)

 

В пожаре звёзд горит голубизна,

Но тьма уже накрыть её готова:

Зажмурюсь – и вселенная черна.

 

Мне снилось, пробуждаюсь ото сна

В твоих объятьях в сумраке алькова.

(Мне кажется, я в призрак влюблена.)

 

Нет преисподней, сгинул сатана,

Не слышу я божественного слова:

Зажмурюсь – и вселенная черна.

 

Ждала тебя, так много лет одна,

Что имени не помню дорогого.

(Мне кажется, я в призрак влюблена.)

 

Гром-птицей, милый, как придёт весна

Вернулся бы назад к родному крову.

Зажмурюсь – и вселенная черна.

(Мне кажется, я в призрак влюблена.)»

 

Sylvia Plath

27.10.1932 – 11.02.1963

 

Mad Girl’s Love Song

 

"I shut my eyes and all the world drops dead;

I lift my lids and all is born again.
(I think I made you up inside my head.)

The stars go waltzing out in blue and red,
And arbitrary blackness gallops in:
I shut my eyes and all the world drops dead.

I dreamed that you bewitched me into bed
And sung me moon-struck, kissed me quite insane.
(I think I made you up inside my head.)

God topples from the sky, hell's fires fade:
Exit seraphim and Satan's men:
I shut my eyes and all the world drops dead.

I fancied you'd return the way you said,
But I grow old and I forget your name.
(I think I made you up inside my head.)

I should have loved a thunderbird instead;
At least when spring comes they roar back again.
I shut my eyes and all the world drops dead.
(I think I made you up inside my head.)"

 

---

Роберт Льюис Стивенсон. Ночной ветер (IX "To Alison Cunningham")

---

Роберт Льюис Стивенсон XVI Страна одеял

---

Роберт Льюис Стивенсон XXI Маленький беглец

Из окон гостиной сквозь узкую щель
       На шторах наружу лил свет,
А в небе - бесчисленных звёзд карусель,
       И множество дальних планет.
Их больше, чем в парке гуляет ребят,
      Чем листьев на клёне растёт,
О, как был прекрасен тот звёздный парад,
       Заполнивший весь небосвод.

Сияли на небе Стрелец и Персей,
       И ковшик с полярной звездой,
А бочка у дома, как после дождей,
       Стояла со звёздной водой.
Нашли и настигли они беглеца,
       Вернули обратно в постель,
Но счастье в глазах у него без конца
       Светилось как звёзд карусель.

Robert Louis Stevenson
Escape at Bedtime
From Child's Garden of Verses


The lights from the parlour and kitchen shone out
       Through the blinds and the windows and bars;
And high overhead and all moving about,
       There were thousands of millions of stars.
There ne'er were such thousands of leaves on a tree,
       Nor of people in church or the Park,
As the crowds of the stars that looked down upon me,
       And that glittered and winked in the dark.

The Dog, and the Plough, and the Hunter, and all,
       And the star of the sailor, and Mars,
These shown in the sky, and the pail by the wall
       Would be half full of water and stars.
They saw me at last, and they chased me with cries,
       And they soon had me packed into bed;
But the glory kept shining and bright in my eyes,
       And the stars going round in my head.

---

Роберт Льюис Стивенсон Дружок-невидимка (I "The Child Alone")

Приходит на луг, когда дети одни,

Из леса невидимый друг малышни;

Когда себя дети послушно ведут,

Но им одиноко, дружок тут как тут.

 

Какой из себя он, велик или мал?

С картинки, которую ты не видал,

Когда ты один и игрой увлечён,

С тобою играет дружок-компаньон.

 

Он всюду: в кустах, на траве, на полу,

Звенит, чуть ты такт отобьёшь по стеклу;

А если тебе от чего-то смешно,

Он здесь и смеётся с тобой заодно!

 

Он крошка совсем, он не хочет расти,

Ты роешь пещеру, и вот он - в горсти;

Он против твоих оловянных солдат

С отрядом французов, но в плен быстро взят.

 

Он просит тебя не тянуть канитель

И на ночь спокойно улечься в постель;

Игрушки заботливо спрятав в комод,

Он будет на страже и глаз не сомкнёт!

 

Robert Louis Stevenson

The Unseen Playmate

From A Child's Garden of Verses

The Child Alone

When children are playing alone on the green,

In comes the playmate that never was seen.

When children are happy and lonely and good,

The Friend of the Children comes out of the wood.

 

Nobody heard him, and nobody saw,

His is a picture you never could draw,

But he's sure to be present, abroad or at home,

When children are happy and playing alone.

 

He lies in the laurels, he runs on the grass,

He sings when you tinkle the musical glass;

Whene'er you are happy and cannot tell why,

The Friend of the Children is sure to be by!

 

He loves to be little, he hates to be big,

'T is he that inhabits the caves that you dig;

'T is he when you play with your soldiers of tin

That sides with the Frenchmen and never can win.

 

'T is he, when at night you go off to your bed,

Bids you go to sleep and not trouble your head;

For wherever they're lying, in cupboard or shelf,

'T is he will take care of your playthings himself!

---

Роберт Льюис Стивенсон XXVI Незабвенная мельница

Без разрешенья нарушить границу,

Через кусты пробираясь ползком,

В дырку забора нырнуть и пуститься

Вниз без оглядки к реке прямиком.

 

Мельница – чудо, так близко от дома,

Шлюз и плотина, и водоворот,

Нас оглушает раскатами грома,

Пенными брызгами нас обдаёт!

 

Звуки деревни всё глуше и глуше,

Глуше щегол на холме у реки,

Грохот не режет здесь мельнику уши,

По уши белый он весь от муки.

 

И колесо от потока плотины

Крутится ныне – и после года

Будет крутиться, пока мы, мужчины,

Исколесим все моря-города.

 

Мы возвратимся – солдаты – герои -

После похода из Индий домой;

Старая мельница без перебоя

Мелет муку над знакомой рекой.

 

Здесь мы достанем: ты - боб из кармана,

Тот, за который я в среду прощён,

Я – твой янтарь … Два седых капитана –

Мальчики из незабвенных времён.

 

 

Robert Louis Stevenson

Keepsake Mill

From Child's Garden of Verses

Over the borders, a sin without pardon,

    Breaking the branches and crawling below,

Out through the breach in the wall of the garden,

    Down by the banks of the river we go.

 

Here is a mill with the humming of thunder,

    Here is the weir with the wonder of foam,

Here is the sluice with the race running under--

    Marvellous places, though handy to home!

 

Sounds of the village grow stiller and stiller,

    Stiller the note of the birds on the hill;

Dusty and dim are the eyes of the miller,

    Deaf are his ears with the moil of the mill.

 

Years may go by, and the wheel in the river

    Wheel as it wheels for us, children, to-day,

Wheel and keep roaring and foaming for ever

    Long after all of the boys are away.

 

Home for the Indies and home from the ocean,

    Heroes and soldiers we all will come home;

Still we shall find the old mill wheel in motion,

    Turning and churning that river to foam.

 

You with the bean that I gave when we quarrelled,

    I with your marble of Saturday last,

Honoured and old and all gaily apparelled,

    Here we shall meet and remember the past.

---

Роберт Льюис Стивенсон Качели (XXXIII "To Alison Canningham")

Лучше игры, чем воздушный полёт

В лёгких качелях, нет!

Взад и вперёд и летишь в небосвод

Лучше любых ракет!

 

Взад и вперёд, как же я высоко,

Что захватило дух,

Прямо внизу подо мной озерко,

Стадо и с ним пастух –

 

Прямо внизу на лужайке цветы,

И черепица крыш,

Взад и вперёд – упадёшь с высоты,

Взад и вперёд – взлетишь!

 

Robert Louis Stevenson

The Swing

From Child's Garden of Verses

 

 

How do you like to go up in a swing,

Up in the air so blue!

Oh!, I do think it the pleasantest thing

Ever a child can do!

 

Up in the air and over the wall,

Till I can see so wide,

Rivers and trees and cattle and all
Over the country – side –

 

Till I look down on the garden green,

Down on the roof so brown –

Up in the air I go flying again,

Up in the air and down.

 

---

Роберт Льюис Стивенсон XXIII Корова

Я Милки нашу полюбил

За то, что круглый год

Нам изо всех коровьих сил

К пирожным крем даёт.

 

При свете дня и там и сям

Гуляет и мычит,

И так подходит всем цветам

Её цветущий вид;

 

Польёт ли дождь как из ведра,

Подует зюйд иль вест,

Пасётся на лугу с утра

И белый клевер ест.

The Cow
Robert Louis Stevenson
 
The friendly cow, all red and white,
I love with all my heart:
She gives me cream with all her might,
To eat with apple tart.

She wanders lowing here and there,
 And yet she cannot stray,
All in the pleasant open air,
The pleasant light of day;

And blown by all the winds that pass
And wet with all the showers,
She walks among the meadow grass
And eats the meadow flowers.

---

Роберт Льюис Стивенсон Мои сокровища (V "The Child Alone")

Орехи, что спрятал я в старом дупле,

Где войско моё на привале в тепле,

Мы осенью с няней собрали вдвоём

На море в прибрежном лесу с родником.

 

Вот этот свисток (он взаправду хорош!)

Чтоб выстрогать, нам пригодился мой нож,

И ветка платана была нам нужна,

И няня, всех больше трудилась она!

 

А камень, в котором крупинки блестят,

Донёс я с трудом издалёка в обхват,

Когда обнаружил в одной из канав;  

Он впрямь драгоценный, а папа неправ.

 

Но этим похвастать не может никто,

Сокровище это - моё долото;

В нём лезвие есть и ещё рукоять,

Всамделишный плотник мне дал поиграть!

Robert Louis Stevenson

My Treasures

From Child's Garden of Verses

The Child Alone

These nuts, that I keep in the back of the nest,

Where all my tin soldiers are lying at rest,

Were gathered in Autumn by nursie and me

In a wood with a well by the side of the sea.

 

This whistle we made (and how clearly it sounds!)

By the side of a field at the end of the grounds.

Of a branch of a plane, with a knife of my own,

It was nursie who made it, and nursie alone!

 

The stone, with the white and the yellow and grey,

We discovered I cannot tell HOW far away;

And I carried it back although weary and cold,

For though father denies it, I'm sure it is gold.

But of all my treasures the last is the king,

For there's very few children possess such a thing;

And that is a chisel, both handle and blade,

Which a man who was really a carpenter made.

---

Роберт Льюис Стивенсон Фонарщик (XXX "To Alison Cunningham")

---

Роберт Льюис Стивенсон XVIII Моя тень

Тень ходит хвостиком за мной повсюду и всегда,

Пусть ходит, мне ведь от неё ни пользы, ни вреда.

Похожи мы как близнецы с макушки и до пят;

Я спать ложусь, она  – кувырк вперёд, как акробат.

 

Потеха, как она за миг умеет стать длинней,

А мне, чтоб вырасти на дюйм, терпеть по многу дней.

Она легко на высоте исполнит сложный трюк,

То словно мячик на стене, то невидимка вдруг.

 

Она и правил не знаток, что для игры важны,

Меня дурачит без конца, как трус, из-за спины;

И делает липучка-тень всё мне наперекор,

Я ей не няня, и ко мне так приставать – позор!

 

Когда однажды поутру рассвет дремал в саду,

Я встал, чтобы в траве искать росистую слюду;

Осталась дома соня-тень, ленивица спала,

Пусть – для прогулок по росе она ещё мала.

 

My Shadow

From Child's Garden of Verses

To Alison Cunningham

I have a little shadow that goes in and out with me,

And what can be the use of him is more than I can see.

He is very, very like me from the heels up to the head;

And I see him jump before me, when I jump into my bed.

 

The funniest thing about him is the way he likes to grow--

Not at all like proper children, which is always very slow;

For he sometimes shoots up taller like an india-rubber ball,

And he sometimes goes so little that there's none of him at all.

 

He hasn't got a notion of how children ought to play,

And can only make a fool of me in every sort of way.

He stays so close behind me, he's a coward you can see;

I'd think shame to stick to nursie as that shadow sticks to me!

 

One morning, very early, before the sun was up,

I rose and found the shining dew on every buttercup;

But my lazy little shadow, like an arrant sleepy-head,

Had stayed at home behind me and was fast asleep in bed.

 

 

---

Роберт Льюис Стивенсон. Хорошие и плохие дети (XXVII "To Alison Cunningham")

Дети, вы малы и хрупки,

Как яичные скорлупки;

И должны ходить малышки

Рядом с няней, не вприпрыжку.

 

Есть без не-хочу-не-буду

Диетические блюда,

И набить немало шишек,

Не роняя честь мальчишек.

 

Веселиться до упаду

На лужайке – вот, что надо,

Чтобы вырасти ребятам

В принцев в царстве тридевятом.

Но всем жадинам - обжорам,

Всё жующим без разбора,

Быть без ордена Подвязки –

Эти не герои сказки!

 

Дети злюки, дети рёвы

Тратят время бестолково,

Им не быть на первом плане

У друзей своих и няни.

 

Robert Louis Stevenson

From A Child's Garden of Verses

To Alison Cunningham

 

Good and Bad Children

 

Children, you are very little,

And your bones are very brittle;

If you would grow great and stately,

You must try to walk sedately.

 

You must still be bright and quiet,

And content with simple diet;

And remain, through all bewild'ring,

Innocent and honest children.

 

Happy hearts and happy faces,

Happy play in grassy places--

That was how in ancient ages,

Children grew to kings and sages.

 

But the unkind and the unruly,

And the sort who eat unduly,

They must never hope for glory--

Theirs is quite a different story!

 

Cruel children, crying babies,

All grow up as geese and gabies,

Hated, as their age increases,

By their nephews and their nieces.

---

Гилберт Кит Честертон. Осёл

Когда на тёрне финик зрел,
И в небе плыл лосось,
И лес слонялся не у дел,
Родиться мне сдалось.

Я неказист, реву чудно,
И уши - веера -
Предмет насмешек и пятно
Для скотного двора.

Я отщепенец под седлом,
Я пережиток притч,
Но я молчу кое о чём,
Снося свистящий бич.

И у меня был час златой -
Мой славный час, мой крест,
И ветви пальм, и гул людской,
И триумфальный въезд.


Gilbert Keith Chesterton
The Donkey

When fishes flew and forests walked
  And figs grew upon thorn,
Some moment when the moon was blood
  Then surely I was born.

With monstrous head and sickening cry
  And ears like errant wings,
The devil’s walking parody
  On all four-footed things.

The tattered outlaw of the earth,
  Of ancient crooked will;
Starve, scourge, deride me: I am dumb,
  I keep my secret still.

Fools! For I also had my hour;
  One far fierce hour and sweet:
There a shout about my ears,
  And palms before my feet.



 

---

Эмили Дикинсон J258 Свет полуденный зимой...

Свет полуденный зимой
Отстранён, гнетёт –
Так в соборе тяжек звук,
Заполняя свод –

Мука вышняя дана –
Через кожу в грудь
Проникает и внутри –
Изменяет суть –

Он – никем – не постижим –
Этот знак небес –
То печаль, что льётся вниз
Нам наперерез –

Всё прислушалось в природе –
Тени медлят – ждут –
Будто – смертью – на исходе –
Начат счёт минут –

перевод 13.07.2009г.

Emily Dickinson

+ 258 +

There’s a certain Slant of light,
Winter Afternoons –
That oppresses, like the Heft
Of Cathedral Tunes –

Heavenly Hurt, it gives us –
We can find no scar,
But internal difference,
Where the Meanings, are –

None may teach it – Any –
‘Tis the Seal Despair –
An imperial affliction
Sent us of the Air –

When it comes, the Landscape listens –
Shadows – hold their breath –
When it goes, ‘tis like the Distance
On the look of Death –

c. 1861

---

Владимир Набоков. Дом

Лесов немолчный ветреный распев

Из лучезарных памятных времён,

Ты неотступен, то вдруг отдалён,

То близок вновь… Ах, нет вины дерев

В том, что вдали от листьев и стволов

Тоскливо мне средь выжженной земли,

Речушек, серых гулких городов,

Что дом мой - слово на страницах книг

В потёртых переплётах и пыли.

Мой чудный дом! О как он был красив:

Лугов зелёных солнечный отлив,

И гриб поганка – крапчатый двойник

Коровки божьей, папоротник, мох,

Свист иволги, шмеля ворчливый вздох,

И веер с бархатистым ободком,

Раскрывшийся над бархатным брюшком

Капустницы, застигнутой врасплох.

Кого волнует, что их больше нет?

И для чего бог знает сколько лет

По белу свету в никуда меня

Несла голубокрылая волна?

Где в гаванях гуляла матросня,

И ночь, всегда душна, но холодна

Влекла меня по узким мостовым

В объятья женщин, предрассветный дым…

И я не знал в бреду ли, наяву,

Бывало, разволнуюсь, оживу,

Расслышав среди гула голосов,

Как дуновенье тронуло листву,

Что струны музыкальные лесов.

Vladimir Nabokov

Home

Music of windy woods, an endless song

Rippling in gleaming glades of Long Ago,

You follow me on tiptoe, swift and slow,

Through many a dreary year.... Ah, it was wrong

To wound those gentle trees! I dream and roam

O'er sun-tormented plains, from brook to brook,

And thence by stone grey thundering cities. Home,

My home magnificent is but a word

On a withered page in an old, dusty book.

Oh, wistful birch trees! I remember days

Of beauty: ferns; a green and golden mare;

A toadstool like a giant lady bird;

A fairy path; bells, tinkling bells, and sighs;

Whimsical orioles; white-rimmed butterflies

Fanning their velvet wings on velvet silver stems....

All is dead. Who cares, who understands?

Not even God.... I saw mysterious lands

And sailed to nowhere with blue-winged waves

Whirling around me. I have roved and raved

In southern harbours among drunken knaves,

And passed by narrow streets, scented and paved

With moonlight pale. There have I called and kissed

Veiled women swaying in a rhythmic mist,

But lonesome was my soul, and cold the night....

And if sometimes, when in the fading light

Chance friends would chatter, suddenly I grew

Restless and then quite still, — Ah, it was

Music of you, windy woods!

 

---

Владимир Набоков. Русская песня

Дорога видится в мечтах:

и лунной белизны извив,

и тройка в дужных бубенцах,

и ямщика простой мотив;

 

в разливе лунном тает он…

певец вздыхает, но луна,

наполнив светом, полутон

приветно возвратит сполна.

 

Об этом только и мечтай,

к другим краям не прикипев,

и память ночью невзначай

шепнёт утерянный напев.

 

Vladimir Nabokov

The russian song

I dream of simple tender things:
a moonlit road and tinkling bells.
Ah, drearly the coachboy sings,
but sadness into beauty swells;

swells, and is lost in moonlight dim…
the singer sighs, and then the moon
full gently passes back to him
the quivering, unfinished tune.

In distant lands, on hill and plain,
thus do I dream, when nights are long, —
and memory gives back again
the whisper of that long-lost song.

 

---

Владимир Набоков Комната

Поэту в номер, что был снят

Им на ночь, дали для комфорта

Проспект с обложкой «Райский сад»

Плюс том, где адресов до чёрта.

 

Лицом к окну была кровать,

Во тьме за прутьями изножья

Дождь продолжал вовсю хлестать,

И вывеска кровила с дрожью.

 

Был номер обреченно-стыл,

Но не до слёз и не до жути,

Как будто нрав он усмирил,

Став просто комнатой по сути.

 

Когда огни машин подчас

Во мрак врезались беспросветный,

По потолку пускался в пляс

Их отсвет деланно-скелетный.

 

 На стенке вскоре, я - жилец

Той самой комнатушки- клетки  

«безвестен, нелюбим, конец»

Прочёл короткую заметку

 

Карандашом; она, скорей,

Была цитатой чуть фальшивой.

Кто автор? Тощий книгочей

Или толстяк почти плешивый?

 

Ответить мне никто не смог:

Ни негритянка-поломойка,

Ни капитан, ни пьяный кок,

Ни клерк, ни ключница за стойкой.

 

Быть может, проклял он этюд

На стенке, свет включив вслепую,

Где клёны холст вот-вот прожгут,

Двойной шеренгой маршируя.

 

Как эстетично батальон

В известном черчиллевском стиле

Вкруг озера до Глен-каньон  

Шагал, не поднимая пыли.

 

Что смерть поэта? Лишь вопрос

Стихосложенья, ритма, что ли,

Как мысли лёгкий перенос

На строчку вниз, как знак бемоля.

 

Жизнь провалилась в пустоту,

Безвестна, нелюбима, в гнилость,

Но в клетке подвела черту

Неодинокость, словно милость.

 

Vladimir Nabokov
The room

The room a dying poet took
At nightfall in a dead hotel
Had both directories - the Book
Of Heaven and the book of Bell.

It had a mirror and a chair,
It had a window and a bed,
Its ribs let in the darkness where
Rain glistened and a shopsign bled.

Nor tears, nor terror, but a blend
Of anonimity and doom.
It seemed, that room, to condescend
To imitate a normal room.

Whenever some automobile
Subliminally slit the night,
The walls and ceiling would reveal
A wheeling skeleton of light.

Soon afterwards the room was mine.
The similar striped cageling, I
Groped for the lamp and found the line
"Alone, unknown, unloved, I die" -

In pencil, just above the bed.
It had a false quotation air.
Was it a she - wild-eyed, well-read,
Or a fat man with thinning hair?

I asked a gentle Negro maid,
I asked a captain and his crew.
I asked a night clerk. Undismayed,
I asked a drunk. Nobody knew.

Perhaps when he had found the switch,
He saw the picture on the wall
And cursed the red eruption which
Tried to be maples in the fall?

Artistically in the style
Of Mr. Churchill at his best,
Those maples marched in double file
From Glen Lake to Restricted Rest.

Perhaps my text is incomplete.
A poet's death is after all
A question of technique, a neat
Enjambment, a melodic fall.

And here a life had come apart
In darkness, and the room had grown
A ghostly thorax, with a heart
Unknown, unloved - but not alone.

---

Владимир Набоков. Стихи

Владимир Набоков. Стихи

 

Если зреют стихи, не пейзаж на уме:

клякса липы и столб- карандаш

в проводах по гуашево-розовой тьме;

 

не плеча её нежного полуовал

в отраженье твоих зеркал;

и не рифм перещёлк – музыкальный брегет:

тик-так столько-то зим, тик-так – лет;

 

и не пенсы и с ними в газетных лотках

крап дождя и брелок-казначей;

и не дьяволы плоти твоей;

и не то, о чём скажешь точней в двух словах;

 

нет, с надмирных высот прогремев, окропят

мощным всплеском стихи-камнепад,

и со сжатым в руке пером,

с лихорадочной дрожью потом

 

ты впускаешь в себя леопардовый слог,

саранчовый, павлиний – всех звуков клубок,

чтобы вторя, беззвучно- светло

настоящее чувство пришло.

 

Vladimir Nabokov

 

The poem

Not the sunset poem you make when you think aloud,
with its linden tree in India ink
and the telegraph wires across its pink cloud;

not the mirror in you and her delicate bare
Shoulder still glimmering there;
not the lyrical click of a pocket rhyme —
the tiny music that tells the time;

and not the pennies and weights on those
evening papers piled up in the rain;
not the cacodemons of carnal pain;
not the things you can say so much better in plain prose —

but the poem that hurtles from heights unknown
—when you wait for the splash of the stone
deep below,and grope for your pen
and then comes the shiver, and then —

in the tangle of sounds, the leopards of words,
the leaflike insects, the eye-spotted birds
fuse and form a silent, intense,
mimetic pattern of perfect sense.

 10 июня 1944г.

---

Роберт Льюис Стивенсон Элисон Каннингем от её мальчика

За ночи долгие без сна

В те непростые времена:

За то, что лаской мягких рук

Ты исцеляла мой недуг,

За то, что беды отвела,

За море сказок и тепла.

 

За всё терпенье, тьму забот

В дни радости и дни невзгод,

Мой ангел, друг, почти родня,

Прими, о няня, от меня

Стихи подросшего с тех пор

Ребёнка, что был слаб и хвор.

 

Пусть все в той книжке там и тут

О няне дорогой прочтут,

Уютно будет ребятне

В чудесной няниной стране,

Где голос добрый со страниц –

Залог сиянья детских лиц!

 

Robert Louis Stevenson

To Alison Cunningham

From Her Boy

 

 

For the long nights you lay awake

And watched for my unworthy sake:

For your most comfortable hand

That led me through the uneven land:

For all the story-books you read:

For all the pains you comforted:

 

For all you pitied, all you bore,

In sad and happy days of yore:--

My second Mother, my first Wife,

The angel of my infant life--

From the sick child, now well and old,

Take, nurse, the little book you hold!

 

And grant it, Heaven, that all who read

May find as dear a nurse at need,

And every child who lists my rhyme,

In the bright, fireside, nursery clime,

May hear it in as kind a voice

As made my childish days rejoice!

---

Роберт Льюис Стивенсон Читателю (VI Envoys)

Как маме дома из окна

Твоя игра в саду видна,

Так и тебе взглянуть дано

Через страничное окно

На то, как много лет назад

Другими были игры, сад,

И мальчик тоже был другим.

Пойми, ты для него незрим.

Он в этой книжке за игрой

Ни стук в стекло, ни оклик твой

Не слышит, и немудрено:

Уехал он давным-давно.

Так повелось среди ребят

Взрослеть и покидать свой сад.

А здесь он просто тень и дым,

Тот мальчик, что не стал большим.

Robert Louis Stevenson

From Child's Garden of Verses

Envoys

To Any Reader

 

As from the house your mother sees

You playing round the garden trees,

So you may see, if you will look

Through the windows of this book,

Another child, far, far away,

And in another garden, play.

But do not think you can at all,

By knocking on the window, call

 That child to hear you. He intent

Is all on his play-business bent.

He does not hear, he will not look,

Nor yet be lured out of this book.

For, long ago, the truth to say,

He has grown up and gone away,

And it is but a child of air

That lingers in the garden there.

---

Роберт Льюис Стивенсон Моей маме (II "Envoys")

Прочти и ты в моих стихах

О незабвенных временах

О, мама, и средь этих строк

Расслышишь детский топоток.

Robert Louis Stevenson

From A Child's Garden of Verses

Envoys

To my mother

 

You too, my mother, read my rhymes

For love of unforgotten times,

And you may chance to hear once more

The little feet along the floor.

---

Йейтс Уильям Батлер На мотив Ронсара

Представь, что ты стара, и сонной лени

Взор полон твой, к сей книге обращён,

Мерцают угли, ты прочтёшь, как он

Был нежен, но в глуби темнели тени.

 

Была ли всеми искренне любима

В дни юных и безоблачных утех,

Но зыбкую печаль один из всех

Любил в тебе и душу пилигрима.

 

И сгорбившись, пригревшись у камина,

Ты шепчешь, что Амур, увы, далёк,

Что к звёздам он когда-то, легконог,

Унёсся через горные вершины.

William Batler Yeats

When you are old and grey and full of sleep,

And nodding by the fire, take down this book,

And slowly read, and dream of the soft look

Your eyes had once, and of their shadows deep;

 

How many loved your moments of glad grace,

And loved your beauty with love false or true,

But one man loved the pilgrim soul in you,

And loved the sorrows of your changing face;

 

And bending down beside the glowing bars,

Murmur, a little sadly, how Love fled

And paced upon the mountains overhead

And hid his face amid a crowd of stars.

---

Уильям Батлер Йейтс По кругу

Уильям Батлер Йейтс

По кругу

 

Зимою тянемся к весне,

А к лету по весне - сильней,

И вновь - к зиме, когда в плетне

Не виден лаз из-за плющей.

А после вовсе не спешим,

Дни наших вёсен отошли –

И мы взволнованы одним –

Грядущей близостью земли.

William Butler Yeats. The Wheel

 

Through winter-time we call on spring,

And through the spring on summer call,

And when abounding hedges ring

Declare that winter's best of all;

 

And after that there's nothing good

Because the spring-time has not come --

Nor know that what disturbs our blood

Is but its longing for the tomb.

---

Поль Верлен Город в дожде

Как город в дожде,

На сердце ненастье,

Не скрыться нигде

От сердца в дожде!

 

О, капельный звон

По крыше так сладок,

Для сердца, чей стон

Дождю в унисон!

 

Чей плач так нелеп,

Никто же не предан?

Как траурный креп

Для сердца нелеп!

 

Но сердце болит

Моё беспричинно,

Бесстрастно стучит,

Но плачет навзрыд.

Paul Verlaine

Il pleut doucement sur la ville.
Arthur Rimbaud

Il pleure dans mon coeur
Comme il pleut sur la ville;
Quelle est cette langueur
Qui pénètre mon coeur?

Ô bruit doux de la pluie
Par terre et sur les toits!
Pour un coeur qui s'ennuie,
Ô le chant de la pluie!

Il pleure sans raison
Dans ce coeur qui s'écoeure.
Quoi! nulle trahison?...
Ce deuil est sans raison.

C'est bien la pire peine
De ne savoir pourquoi
Sans amour et sans haine
Mon coeur a tant de peine!

---

Джон Китс Сонет [56] Перевод сонета Ронсара

Природа для Кассандры отвела

На небе место, чтобы, расцветая,

Соперниц богоравных превзошла

Её краса скульптурно-неземная.

 

Её глаза заботой нежных крыл

Амура, наполнялись под их сенью

Таким сиянием, что вмиг застыл

Весь пантеон Олимпа в восхищенье.

Она сошла с небесного холста,

И сердце полыхнуло и заныло…

Мне стала утешеньем красота,

Любовью щедрой впрыснутая в жилы…

 

 

John Keats
Translated from Ronsard

Nature withheld Cassandra in the skies,
For more adornment, a full thousand years;
She took their cream of beauty, fairest dyes,
And shaped and tinted her above all peers:

Meanwhile Love kept her dearly with his wings,
And underneath their shadow filled her eyes
With such a richness that the cloudy Kings
Of high Olympus uttered slavish sighs.

When from the Heavens I saw her first descend,
My heart took fire, and only burning pains...
They were my pleasures - they my Life's sad end;
Love poured her beauty into my warm veins. ...

---

Джон Китс Сонет [31] Получив лавровый венок от Ли Ханта

Минуты утекают неуклонно,

Но до сих пор мой разум не проник

В дельфийский лабиринт, где бы достиг

Высот, нетленной мыслью вдохновлённый;

О, добрый друг, твой дар - венок сплетённый

Из веток лавра -  рад бы, твой должник,

Я оправдать, будь в помыслах велик,

Но недостоин я такой короны.

Минуты тают, озарений нет,

И всё, что вижу я - одно попранье

Корон, тюрбанов, и всего, что свет

Так ценит, вижу власти прозябанье,

Но душу тешит будущность побед,

Что, может быть, прославят мирозданье.

John Keats

On receiving a laurel crown from Leigh Hunt

Minutes are flying swiftly, and as yet
Nothing unearthly has enticed my brain
Into a delphic labyrinth - I would fain
Catch an immortal thought to pay the debt
I owe to the kind poet who has set
Upon my ambitious head a glorious gain.
Two bending laurel sprigs - 'tis nearly pain
To be conscious of such a coronet.
Still time is fleeting, and no dream arises
Gorgeous as I would have it; only I see
A trampling down of what the world most prizes,
Turbans and crowns, and blank regality -
And then I run into most wild surmises
Of all the many glories that may be.

1817/1914

---

Джон Китс Сонет [55] На вершине Бен Невис

Наставь меня, о Муза, отзовись!

Стою в слепящей мгле на пике горном

Бен Невис; вниз ли я гляжу иль ввысь –

Повсюду мгла; она в провале чёрном

Туманно-беспросветна, как Аид

Для человечества; и хмурой мглою,

Как пеленой, весь вышний мир покрыт

С непостижимой твердью голубою.

Так мы сокрыты от себя самих –

Здесь подо мной скалистые уступы,

И кроме них и клочьев тучевых

Ни зги не видя, эльф наивно-глупый,

Я знаю, даже там туман один,

Где правит миром разум-властелин.

 

John Keats

Read me a lesson, Muse, and speak it loud

Upon the top of Nevis, blind in mist!

I look into the chasms, and a shroud

Vaporous doth hide them; just so much I wist

Mankind do know of Hell. I look o'erhead,

And there is sullen mist; even so much

Mankind can tell of Heaven. Mist is spread

Before the earth, beneath me - even such,

Even so vague is man's sight of himself.

Here are the craggy stones beneath my feet ¬

Thus much I know, that, a poor witless elf,

I tread on them, that all my eye doth meet

Is mist and crag, not only on this height,

 But in the world of thought and mental might.

 1818/1838

---

Джон Китс Сонет [54] Недавно два невинных баловства...

Недавно два невинных баловства,

Приятных, чистых из девятой сферы

Мне поднесли, - не приняли на веру

Мой строгий вкус, как видно, божества.

Волынка ныла истово сперва,

Вздыхал Скиталец вслед за ней без меры,

Потом под плач Волынки за портьерой,

Скитальца ниц склонялась голова.

Ты сердце мне, Волынка, надрывала,

С тобой, Скиталец, чудом я воскрес,

Но вновь Волынка воцарилась в зале,

Скитальца вздох спустил меня с небес.

С обоими откланялся сурово

Под занавес, не вымолвив ни слова.

 

 

                    John Keats

            * * *

 

Of late two dainties were before me placed,
Sweet, holy, pure, sacred and innocent,
From the ninth sphere benignly sent
That Gods might know my own particular taste.
First the soft bagpipe mourned with zealous haste,
The Stranger next, with head on bosom bent,
Sighed; rueful again the piteous bagpipe went,
Again the Stranger sighings fresh did waste.
O Bagpipe, thou didst steal my heart away -
O Stranger, thou my nerves from pipe didst charm.¬
O Bagpipe, thou didst re-assert thy sway -
Again, thou Stranger gav'st me fresh alarm!
Alas! I could not choose. Ah! my poor heart,
Mumchance art thou with both obliged to part.

1818/1873

17 или 18 июля 1818 года Китс присутствовал в Инверэри на спектакле по пьесе

Августа фон Коцебу (1761-1819) «Странник» (August Friedrich Ferdinand von Kotzebue). Спектакль шел под сопровождение игры на волынке. Сонет был написан прямо на представлении.

Свыше двадцати пьес А. Коцебу и повесть «Опасный заклад» перевёл на русский в начале XIX века Н. П. Краснопольский. Также часть пьес переводил в 1820-х гг. Ф. А. фон Эттингер. Имя Коцебу стало нарицательным для обозначения низкопробной драматургии, засилье которой на русской сцене в первой четверти XIX века вызывало протесты критиков и насмешки сатириков, а называлась она «коцебятиной». 

[Inverary, July 18.]

Last Evening we came around the End of Loch Fyne to Inverary —the Duke of Argyle's Castle is very modern magnificent and more so from the place it is in — the woods seem old enough to remember two or three changes in the Crags about them — the Lake was beautiful and there was a Band at a distance by the Castle. I must say I enjoyed two or three common tunes —but nothing could stifle the horrors of a TO THOMAS KEATS 317 solo oil the Bag-pipe — I thought the Beast would never have done. — Yet was I doomed to hear auothei-. — On entering In- verary we saw a Play Bill. Brown was knocked up from new shoes — so I went to the Barn alone where I saw the Stranger accompanied by a Bag-pipe. There they went on about interesting creaters and human nater till the Curtain fell and then came the Bag-pipe. When Mrs. Haller fainted down went the Curtain and out came the Bag-pipe — at the heartrending, shoemending reconciliation the Piper blew amain. I never read or saw this play before ; not the Bag-pipe nor the wretched players themselves were little in comparison with it —thank heaven it has been scoffed at lately almost to a fashion — [The sonnet printed above, p. 2i6, is here copied.] I think we are the luckiest fellows in Christendom — Brown could not proceed this morning on account of his feet and lo there is thunder and rain.

---

Джон Китс Сонет [52] Скале Эйлса

Ответь, гигант морской, как могут скалы

Подать свой голос – гулкий птичий клик!

Как долго, скрыт от солнца, темнолик,

Дремал ты в пенной мантии сначала?

Когда, какая мощь тебя подъяла

И в сон воздушный погрузила вмиг

Под грозы, ветры, солнца редкий блик,

Из серых туч набросив покрывало?

Стоишь с безмолвьем вечных пирамид.

И существо твоё объято снами:

Воздушное - там, где орёл парит,

И прежнее - глубинное - с китами. 

Земная твердь, воздвигнув твой гранит,

Не пробудит его уже веками.

 

John Keats

To Ailsa Rock

Hearken, thou craggy ocean pyramid!
Give answer by thy voice, the sea-fowls' screams!
When were thy shoulders mantled in huge streams?
When from the sun was thy broad forehead hid?
How long is't since the mighty power bid
Thee heave to airy sleep from fathom dreams?
Sleep in the lap of thunder or sunbeams,
Or when grey clouds are thy cold coverlid?

Thou answer'st not; for thou art dead asleep.
Thy life is but two dead eternities -
The last in air, the former in the deep,
First with the whales, last with the eagle-skies.
Drowned wast thou till an earthquake made thee steep,
Another cannot wake thy giant size!

1818/1819

---

Роберт Льюис Стивенсон Любовь

Любовь - что это? В сердце рай, и ад,

Терзанья; боль; разлука поневоле;

Жизнь - что это? На вересковом поле

Восход любви увидеть и закат.

 

 Robert Louis Stevenson

"Love, What is love?..."

Love - what is love? A great and aching heart;

Wrung hands; and silence; and a long despair.

Life - what is life? Upon a moorland bare

To see love coming and see love depart.

---

Роберт Льюис Стивенсон Луна (XXXII "To Alison Cunningham")

Похожа луна на часы в коридоре,

При свете её сорванец на заборе,

Луга, переулки, и пристань в порту,

И птицы на ветках – видны за версту.

 

Мышонок-пискун и усатая мурка,

И пёс, подвывающий хрипло в конурке,

Летучая мышь на насесте дневном –

Все в лунную ночь покидают свой дом.

 

Но все, кому в радость дневные повадки,

Вдали от луны выбирают кроватки:

Слипаются веки цветов и ребят,

А утром их лучики солнца слепят.  

Robert Louis Stevenson

 

The Moon

 

From Child's Garden of Verses

 

The moon has a face like the clock in the hall;

She shines on thieves on the garden wall,

On streets and fields and harbour quays,

And birdies asleep in the forks of the trees.

 

The squalling cat and the squeaking mouse,

The howling dog by the door of the house,

The bat that lies in bed at noon,

All love to be out by the light of the moon.

 

But all of the things that belong to the day

Cuddle to sleep to be out of her way;

And flowers and children close their eyes

Till up in the morning the sun shall arise.

 

---

Джон Китс Сонет [51] На посещение могилы Бёрнса

Здесь церковь, кладбище, дома вдали,

Холмы, закат, и облака, и кроны –

Прекрасны, чётки, хладно-отстранённы –

Как если бы из давних снов пришли.

На время отдаляя стынь земли,

Июльский свет летучий брезжит сонно;

Сапфировая тусклость небосклона

Беззвёздна. В саван бледный облекли

Здесь Красоту реальную обманно

Глаза и сердце разуму во зло:

Тот не питает скорби непрестанной,

Чьё мудро, как у Миноса, чело.

Бёрнс, честь тебе! Но скройся, тень титана!

Порочу я твой край обетованный.

 

John Keats

 

On visiting the tomb of Burns

 

The Town, the churchyard, and the setting sun,

The Clouds, the trees, the rounded hills all seem.

Though beautiful, cold — strange — as in a dream,

I dreamed long ago, now new begun.

The short-lived, paly Summer is but won

 From Winter's ague, for one hour's  gleam;

Though sapphire-warm, their Stars do never beam:

All is cold Beauty; pain is never done:

For who has mind to relish, Minos-wise,

 The Real of Beauty, free from that dead hue

Sickly imagination and sick pride

Cast wan upon it ! Burns ! with honour due

 I oft have honour'd thee. Great shadow, hide

Thy face; I sin against thy native skies.

1818/1848

 

[Dumfries, evening of same day, July 1.]

 

"You will see by this sonnet [' On visiting the tomb of Burns.' See p. 120] that I am at Dumfries. We have dined in Scotland. Burns's tomb is in the Churchyard corner, not very much to my taste, though on a scale large enough to show they wanted to honour him. Mrs. Burns lives in this place; most likely we shall see her to- morrow — This Sonnet I have written in a strange mood, half-asleep. I know not how it is, the Clouds, the Sky, the Houses, all seem anti-Grecian and anti-Charlemagnish. I will endeavour to get rid of my prejudices and tell you fairly about the Scotch."

 

---

Джон Китс Сонет [50] Гомеру

Как на кораллово-дельфиний риф

Попасть недостижимая отрада,

Так я стремлюсь, в неведенье застыв,

На голос твой в далёкие Киклады.

Был слеп ты, но раскрыл небесный створ

Юпитер для тебя, сорвав завесу,

Нептун раскинул пенистый шатёр,

Пан распустил пчелиный гуд по лесу.

Свет с тенью неразлучны испокон,

На дне ущелий зелень благодатна,

Луч солнца первый в полночь зарождён,

Слепой бывает зорок троекратно;

И ты прозрел все глуби, что таят

Дианы царства: рай, земля и ад.

Первоначальная версия

Как тот мечтатель, что с дельфиньей стаей

Витает по коралловому саду,

Так я глубин твоих не постигаю,

Но помыслы свои стремлю в Киклады.

Ты был незряч, но взор твой просветлённый

Сам Зевс зажёг, сорвав с небес завесу,

Причастен ты владеньям Посейдона,

Звенящим ульям Пана в гуще леса.

Исконно свет граничит с тенью чёрной,

Ростки рассвета есть во тьме закатной,

Зияет пропасть порослью неторной;

Слепой бывает зорок троекратно;

Ты, одарённый зреньем Артемиды,

Проник во глубь Земли, Небес, Аида.

 

John Keats

To Homer

Standing aloof in giant ignorance,

Of thee I hear and of the Cyclades,

As one who sits ashore and longs perchance

To visit dolphin-coral in deep seas.

So wast thou blind! - but then the veil was rent,

For Jove uncurtained Heaven to let thee live,

And Neptune made for thee a spumy tent,

And Pan made sing for thee his forest-hive;

Ay, on the shores of darkness there is light,

And precipices show untrodden green;

There is a budding morrow in midnight;

There is a triple sight in blindness keen;

Such seeing hadst thou, as it once befell

To Dian, Queen of Earth, and Heaven, and Hell.

 

---

Эмили Дикинсон J 165 Стремит олень-подранок прыжок предсмертный ввысь

Стремит олень-подранок

Прыжок предсмертный ввысь –

И всё – сказал охотник –

Потом – кусты сошлись –

 

Надлом скалы сочится!

Пружинит гнутый прут!

Щека пылает ярче,

Когда нутро ожгут!

 

Весёлость показная –

Страданью верный щит,

Иначе, рану разглядев,

Воскликнут: "Ты убит!"

 

Emily Dickinson

+ 165 +

A Wounded Deer – leaps highest –
I've heard the Hunter tell –
'Tis but the Ecstasy of death –
And then the Brake is still!

The Smitten Rock that gushes!
The trampled Steel that springs!
A Cheek is always redder
Just where the Hectic stings!

Mirth is the Mail of Anguish
In which it Cautious Arm,
Lest anybody spy the blood
And "you're hurt" exclaim!

c. 1860

---

Эмили Дикинсон J 1317 Жертвуй, старец, сыном...

---

Джон Китс Сонет [49] Д[жеймсу] P[айсу]

О, стала бы столетием неделя,

И скудный год веками мог бы течь

Для нас с тобой, чтоб вновь и вновь теплели

Сердца в виду еженедельных встреч.

Приветствия румянили бы щёки,

И жили бы мы в радостном плену

Безвременья, когда туманны сроки

У дня, не отходящего ко сну.

По Инду в понедельник плыть вначале,

Во вторник мчать к Леванту прямиком,

Хранить восторг, что души испытали

За краткий миг в парении одном.

Вчера, друг мой, питая мысли эти,

Счастливым я проснулся на рассвете.

 

John Keats

To J[ames] R[ice]

O that a week could be an age, and we

Felt parting and warm meeting every week,

Then one poor year a thousand years would be,

The flush of welcome ever on the cheek:

So could we live long life in little space,

So time itself would be annihilate,

So a day's journey in oblivious haze

To serve our joys would lengthen and dilate.

O to arrive each Monday morn from Ind!

To land each Tuesday from the rich Levant!

In little time a host of joys to bind,

And keep our souls in one eternal pant!
This morn, my friend, and yester-evening taught
Me how to harbour such a happy thought.

1818/1848

---

Эмили Дикинсон J 189 Что горевать по ней? – мала –

Что горевать по ней? – мала –

И по длине – не ах –

Но за довесок – пусть умрём –

Мы бьемся на торгах –

      Emily Dickinson
            + 189 +
It's such a little thing to weep -
So short a thing to sigh -
And yet - by Trades - the size of these
We men and women die!

с. 1860/1896

---

Джон Китс Сонет [48] Времена человеческой жизни

Четырежды сменяет год сезоны;

Сменяет наша жизнь ему под стать

Весну, когда душой неискушённой

Стремимся всё прекрасное вобрать,

На Лето – время с наслажденьем снова

Возвыситься в мечтаньях до высот,

Смакуя мысли юности медовой

Подолгу. Бухты тихие найдёт

По Осени душа, когда незримо

Прекрасные явленья перед ней,

Бескрылой, праздной, протекают мимо,

Обыденно, как у крыльца ручей.

Её Зима уродлива в исходе,

Иначе и не может быть в природе.

John Keats

The human seasons

Four seasons fill the measure of the year;
  There are four seasons in the mind of man.
He has his lusty Spring, when fancy clear
  Takes in all beauty with an easy span.
He has his Summer, when luxuriously
  Spring's honeyed cud of youthful thought he loves
To ruminate, and by such dreaming nigh
  His nearest unto heaven. Quiet coves
His soul has in its Autumn, when his wings
  He furleth close; contented so to look
On mists in idleness - to let fair things
  Pass by unheeded as a threshold brook.
He has his Winter too of pale misfeature,
Or else he would forego his mortal nature.

1818/1819

---

Джон Китс Сонет [46] Что сказал дрозд

Ты, в чьё лицо стегал колючий снег,

Чей взгляд застылость звёзд в нависшей мгле

Средь чёрных веток вязов различал,

Жди от весны богатый урожай.

Ты, ночь за ночью, как насущный хлеб,

Читавший непроглядной тьмы завет,

Пока скрывался в поднебесье Феб,

Восходом вешним одарён втройне.

К чему всё познавать? – я немудрён,

Но щебет мой звенит сам по себе.

К чему всё познавать? – я немудрён,

Но вечер внемлет мне. Не празден тот,

Кто праздности своей совсем не рад.

Не дремлют чувства в том, чьи мысли спят.

 

 

John Keats

***

O thou whose face hath felt the Winter's wind,

Whose eye has seen the snow-clouds hung in mist,

And the black elm tops, 'mong the freezing stars,

To thee the spring will be a harvest time.

O thou, whose only book has been the light

Of supreme darkness which thou feddest on

Night after night when Phoebus was away,

To thee the Spring shall be a triple morn.

O fret not after knowledge - I have none,

And yet my song comes native with the warmth.

O fret not after knowledge - I have none,

And yet the Evening listens. He who saddens

At thought of idleness cannot be idle,

And he's awake who thinks himself asleep.

1818/1848

---

Джон Китс Сонет [38] Сон Навуходоносора

В жилище сов уйти из Вавилона

Царь Навуходоносор не спешил,

Но снится сон ему, да столь постыл,

Что блекнет озабоченность матроны

Навмахией мышей внутри бидона.

Им тотчас призван юный Даниил,

Царь кошек, кто глаза ему открыл: 

«Не ставлю в медный грош твою корону,

Твою постель врагу не постелю».

Недавно свору торгашей-тупиц

Преследовал подобный сон – не ново

Для Даниилов, даже во хмелю,

Что под бесцветной маской лживых лиц

Таится истукан златоголовый.

 

John Keats
Nebuchadnezzar’s dream

Before he went to live with owls and bats
Nebuchadnezzar had an ugly dream,
Worse than a housewife's when she thinks her cream
Made a naumachia for mice and rats.
So scared, he sent for that 'Good King of Cats',
Young Daniel, who straightway did pluck the beam
From out his eye, and said 'I do not deem
Your sceptre worth a straw - your cushion old door-mats'.
A horrid nightmare similar somewhat
Of late has haunted a most valiant crew
Of loggerheads and chapmen - we are told
That any Daniel though he be a sot
Can make their lying lips turn pale of hue
By drawling out, 'Ye are that head of Gold.'

1817/1896

---

Джон Китс Сонет [36] На изображение Леандра, подаренное мне мисс Рейнолдс, моим добрым другом

Явите, девы, ангельские лица,

Прикройте веки - ах, не без вины

За свет, которым все ослеплены,

Сквозь бархатные блещущий ресницы,

Ладони кротко сблизьте помолиться

О жертве ваших чар в тисках волны –

Леандре, чьи минуты сочтены;

Ужели нет в вас жалости крупицы

Для юноши, кто буре вопреки

К улыбке Геро тянется навстречу

С улыбкой на запекшихся губах.

Взгляните! Это гибели предтечи:

Свинцово тело, рук отчаян взмах,

Любви последний вздох …и пузырьки.

John Keats

On a Leander gem which Miss Reynolds,

my kind friend, gave me

 

Come hither all sweet maidens soberly,

Down-looking - ay, and with a chastened light

Hid in the fringes of your eyelids white,

And meekly let your fair hands join`ed be,

Are ye so gentle that ye could not see,

Untouched, a victim of your beauty bright ¬

Sinking away to his young spirit's night,

Sinking bewildered 'mid the dreary sea:

'Tis young Leander toiling to his death.

Nigh swooning, he doth purse his weary lips

For Hero's cheek, and smiles against her smile.

O horrid dream! see how his body dips

Dead-heavy; arms and shoulders gleam awhile:

He's gone: up bubbles all his amorous breath!

1817/1829

---

Джон Китс Сонет [35] По прочтении повести о Римини

Отрадно, подперев рукой щеку,

Прищурившись, встречать приход  рассвета,

Не правда ли? Тогда поэму эту

Возьми в луга, к речному бережку.

Прочти чуть слышно каждую строку,

Любуясь самой яркою планетой

Венерой и изгибом силуэта

Дианы, лук держащей начеку.

Всё испытав, в раздумьях, что светлее:

Улыбка счастья иль слеза невзгод,

Войди в свой дом, где шустро по аллее,

Еловым шишкам потерявшей счёт,

Малиновка скакнёт, где лист, ржавея,

Обрывком сохлым наземь упадёт.

JOHN KEATS

ON THE STORY OF RIMINI

Who loves to peer up at the morning sun,

With half-shut eyes and comfortable cheek,

Let him, with this sweet tale, full often seek

For meadows where the little rivers run;

Who loves to linger with that brightest one

Of Heaven - Hesperus - let him lowly speak

These numbers to the night, and starlight meek,

Or moon, if that her hunting be begun.

He who knows these delights, and too is prone

To moralise upon a smile or tear,

Will find at once a region of his own,

A bower for his spirit, and will steer

To alleys, where the fir-tree drops its cone,

Where robins hop, and fallen leaves are sear.

1817/1848

---

Джон Китс Сонет [34] Бенджамину Роберту Хейдону

Вместе с сонетом, написанным при осмотре мраморов Элгина

Прости мне, Хейдон, ум, не искушённый

В беседе о значительных вещах;

Прости, что недоступен мне размах

Орлиных крыл, что путь непроторённый

Избрал к мечте, в безвестность устремлённой:

Поверь, не оробел бы я в стихах

Раскаты слать к истоку на верхах,

Замысли я достигнуть Геликона.

Верь, были бы они посвящены

Тебе, не ты ли неприкосновенный

Для всех невежд, не знающих цены

Святыням этим, к их звезде явленной,

Сияющей, как Веспер с вышины,

Умчался на восток и преклонил колена.

Первоначальный вариант :

Верь, были бы они посвящены

Тебе, не ты ли неприкосновенный

Для всех невежд, не знающих цены

Святыням этим, на восток священный

Взор обратив, сиянью с вышины

Отдал поклон во славу их звезды явленной.

JOHN KEATS

John Keats

To B.R.Haydon

with a sonnet written on seeing the Elgin marbles
 

Haydon! forgive me that I cannot speak
Definitively on these mighty things;
Forgive me that I have not Eagle's wings -
That what I want I know not where to seek:
And think that I would not be over-meek
In rolling out up-followed thunderings,
Even to the steep of Heliconian springs,
Were I of ample strength for such a freak –
Think too, that all those numbers should be thine;
Whose else? In this who touch thy vesture's hem?
For when men stared at what was most divine
With browless idiotism - o'erwise phlegm -
Thou hadst beheld the Hesperian shine
Of their star in the East, and gone to worship them.

 1817/1817

 

---

Джон Китс Сонет [33] Глядя на мраморные изваяния Элгина

Я духом слишком слаб – мысль о кончине

Мучительна, как нежеланный сон;

И я умру, не вынеся препон,

Посильных божествам, в моей судьбине.

Как раненый орёл, я взором к сини

С отчаяньем предсмертным обращён.

Но радуют, смягчая сердца стон,

Глаза восхода, ясные доныне.

Навеянные образом руин,

Терзают душу, приводя в смятенье,

Триумф ума ваятелей Афин

В осколках чудных этих, и забвенье

Величия, и темь морских пучин,

И солнце, и веков опустошенье.

John Keats

On seeing the Elgin marbles

My spirit is too weak - mortality
Weighs heavily on me like unwilling sleep,
And each imagined pinnacle and steep
 Of godlike hardship, tells me I must die
Like a sick Eagle looking at the sky.
Yet 'tis a gentle luxury to weep
That I have not the cloudy winds to keep
Fresh for the opening of the morning's eye.
Such dim-conceiv`ed glories of the brain
Bring round the heart the undescribable feud;
So do these wonders a most dizzy pain,
That mingles Grecian grandeur with the rude
Wasting of old Time - with a billowy main -
A sun - a shadow of a magnitude.

1817/1818

 

---

Джон Китс Сонет [23] Написано из отвращения к расхожим верованиям

Унылым звоном колокол соборный

Вновь нас зовёт под сводом полутьмы

На проповеди вязкие псалмы

Выслушивать угрюмо и покорно.

Под чарами молитвы заговорной

Отрады очага забыли мы,

Великих, чьи блистательны умы

В беседах, и лидийский лад задорный.

Звон, звон стоит– немолчен, жутковат,

Мертвящая тоска бы охватила,

Но знаю, гаснет он, как свет лампад,

И этот звук - последний вздох унылый

Перед забвеньем, что земную силу

Цветы триумфов вечных возродят.

 

John Keats

 Written in disgust of vulgar superstition

The church bells toll a melancholy round,
Calling the people to some other prayers,
Some other gloominess, more dreadful cares,
More hearkening to the sermon's horrid sound.
Surely the mind of man is closely bound
 In some black spell; seeing that each one tears
Himself from fireside joys, and Lydian airs
And converse high of those with glory crowned.
Still, still they toll, and I should feel a dump -
A chill as from a tomb - did I not know
That they are dying like an outburnt lamp;
That 'tis their sighing, wailing ere they go
Into oblivion - that fresh flowers will grow,
And many glories of immortal stamp.

1816/1876

---

Джон Китс Сонет [21] Моим братьям

Огонь играет в угольках камина,

И мирное потрескиванье их,

Напоминая шёпот домовых,

Сливает наши души воедино.

В то время, как межзвёздные долины

Я взглядом обвожу, рифмуя стих,

Преданья увлекают вас двоих

В свой мир, красноречивы и глубинны.

Том, день рожденья твой почти истёк,

Как счастлив я, что улеглась тревога,

Что углей безмятежный шепоток

Сулит нам дней таких душевных много,

И только Ясноликий знает срок,

Когда нам ввысь назначена дорога.

 

 

 

John Keats

To my brothers

Small, busy flames play through the fresh-laid coals,

 And their faint cracklings o'er our silence creep

 Like whispers of the household gods that keep

 A gentle empire o'er fraternal souls.

And while, for rhymes, I search around the poles,

Your eyes are fixed, as in poetic sleep,

Upon the lore so voluble and deep,

That aye at fall of night our care condoles.

This is your birth-day Tom, and I rejoice

That thus it passes smoothly, quietly.

 Many such eves of gently whispering noise

May we together pass, and calmly try

 What are this world's true joys - ere the great voice,

 From its fair face, shall bid our spirits fly.

---

Джон Китс Сонет [20] К Хейдону

К Хейдону

 

Любовь и преданность душе особой,

И доброту, и высоту идей

Нередко встретим у простых людей

В зловонных переулках и чащобе:

Где истины возникнуть не должно бы,

Вдруг зарождается стремленье к ней

И цель заставить племя богачей

Умерить ненасытные утробы.

Прекрасна верность делу смельчака!

Внушая трепет зависти отвратной,

И злому языку клеветника,

Он их загонит в хлев родной обратно,

В отечестве снискав наверняка

Людское одобренье многократно.

 6/11/2019

 

первоначальный вариант

К Хейдону

 

В лесной глуши, в зловонии трущобы –

Везде обычным смертным по нутру

Великий ум и рвение к добру;

Они любовно чтут и дар особый

Души мятежной наивысшей пробы

Не где-то в горних сферах, а в миру

Служить идее, чуждой серебру,

Заставив дрогнуть алчные утробы.

Прекрасна верность делу смельчака!

Внушая трепет Зависти отвратной,

Злословье развенчав клеветника,

Он их загонит в хлев родной обратно,

В отечестве снискав наверняка

Людское одобренье многократно.

 

John Keats

Addressed to Haiden

 

Highmindedness, a jealousy for good,

A loving-kindness for the great man's fame,

Dwells here and there with people of no name,

In noisome alley, and in pathless wood:

And where we think the truth least understood,

Oft may be found a 'singleness of aim',

 That ought to frighten into hooded shame

A money-mongering, pitiable brood.

How glorious this affection for the cause

Of steadfast genius, toiling gallantly!

What when a stout unbending champion awes

Envy, and Malice to their native sty?

Unnumbered souls breathe out a still applause,

Proud to behold him in his country's eye.

1816/1817

---

Йейтс, Уильям Батлер Что дальше?

Учеником он первым слыл,

Для славы будущей рождён;

Так он считал и много сил

За двадцать лет в труды вложил

«Что дальше?» - пел с небес Платон.

Прочли плоды его пера,

Вошёл в число больших имён,

Награда выдалась щедра,

Делил с друзьями вечера;

«Что дальше?» - пел с небес Платон.

Свершилось: дом, налажен быт,

Сын, дочь и лучшая из жён,

Капусту, сливу сад родит,

Поэты - ценят, критик - чтит,

 «Что дальше?» - пел с небес Платон.

Седея, он подвёл итог,

Потешить старость есть резон:

Исполнил юности зарок,

Добился большего, чем мог;

«Что дальше?» - спел с небес Платон.

---

Джон Китс Сонет [15] Как щедро сыплет золото имён Поэзия ...

Как щедро сыплет золото имён

Поэзия на ниву вековую!

Возвышенную или же земную –

Храню её в душе и восхищён.

Многоголосым хором всех времён

Она витает в мыслях зачастую,

Не докучая мне, когда рифмую;

Мой тешит слух её приятный тон.

Так вечером не слышно песни сольной:

Всё: шёпот листьев, трели соловьёв,

Густой басовый голос колокольный,

И перекличку тихую ручьёв –

Не распознать в той музыке раздольной,

Но это – благозвучие, не – рёв.

 

 

John Keats

***

How many bards gild the lapses of time!
A few of them have ever been the food
Of my delighted fancy - I could brood
Over their beauties, earthly, or sublime:
And often, when I sit me down to rhyme,
These will in throngs before my mind intrude:
But no confusion, no disturbance rude
Do they occasion; 'tis a pleasing chime.
So the unnumbered sounds that evening store;
The songs of birds, the whispering of the leaves,
The voice of waters, the great bell that heaves
With solemn sound, and thousand others more,
That distance of recognizance bereaves,
Make pleasing music, and not wild uproar.

1816/1817

---

Джон Китс Сонет [14] Моему брату Джорджу

Уже с утра день выдался чудесный:

Глаза рассвета, мокрые от слёз,

Луч солнца осушил, верхушки лоз

Венчал закат со щедростью небесной.

Мощь океана, грот в скале отвесной,

Лазурь, шум волн, как отклик на вопрос

О том, что я доныне перенёс

И о судьбе грядущей, безызвестной.

Джордж, вот и Цинтия исподтишка

Из-за вуали, лунным шёлком тканной,

О брачной ночи грезит и, слегка

Робея, приоткрыла лик чеканный.

Но всё: и океан, и небеса –

Без мысли о тебе – не чудеса.

 

John Keats

To my brother George

Many the wonders I this day have seen:
The sun, when first he kissed away the tears
That filled the eyes of morn - the laurelled peers
Who from the feathery gold of evening lean -
The ocean with its vastness, its blue green,
Its ships, its rocks, its caves, its hopes, its fears¬,
Its voice mysterious, which whoso hears
Must think on what will be, and what has been.
E'en now, dear George, while this for you I write,
Cynthia is from her silken curtains peeping
So scantly, that it seems her bridal night,
And she her half-discovered revels keeping.
But what, without the social thought of thee,
Would be the wonders of the sky and sea?

---

Джон Китс Сонет [13] Другу, приславшему мне розы

В тот час, когда счастливый луг глядит

На жаворонка, с пышного барвинка

Стряхнувшего дрожащие росинки,

Когда отважный рыцарь вновь спешит

Поднять видавший виды ратный щит,

Я розы куст приметил у тропинки

В бутонах, чуть раскрытых в серединке,

Чья прелесть жезл Титании затмит.

О лета первенцы! их запах пряный

Столь сладостный не источает сад.

Но твой, Уэллс, букет благоуханный

Чудесных роз - отрада из отрад:

О дружбе давней, нам двоим желанной

Их лепестки бесшумно говорят.

John Keats

To a friend who sent me some roses

As late I rambled in the happy fields -
What time the skylark shakes the tremulous dew
 From his lush clover covert, when anew
Adventurous knights take up their dinted shields -
 I saw the sweetest flower wild nature yields,
A fresh-blown musk-rose; 'twas the first that threw
Its sweets upon the summer: graceful it grew
As is the wand that queen Titania wields.

And, as I feasted on its fragrancy,
I thought the garden-rose it far excelled:
But when, O Wells! thy roses came to me
My sense with their deliciousness was spelled:
Soft voices had they, that with tender plea
Whispered of peace, and truth, and friendliness unquelled.

1816/1817

---

Джон Китс Сонет [10] К...

Будь я мужчиной статным, мой призыв

Легко в твоё слоновой кости ушко

Проник бы, как морской прибой в ракушку,

И сердце тронул, страстен и бурлив.

Нет, я не рыцарь смелый, кто красив

В блестящих латах, не пастух пастушке

Внимающий в истоме на опушке,

Её малейший вздох предупредив.

О! я безумец, ты мой мёд гиблейский

От дивных роз, и сладостней вдвойне,

Когда росой окроплены в избытке.

Ах, удалось бы силой чародейской

Собрать бутоны лунной ночью мне

И пригубить пьянящего напитка.

John Keats

To...

Had I a man's fair form, then might my sighs
Be echoed swiftly through that ivory shell
Thine ear, and find thy gentle heart; so well
Would passion arm me for the enterprise:
But ah! I am no knight whose foeman dies;
No cuirass glistens on my bosom's swell;
I am no happy shepherd of the dell
Whose lips have trembled with a maiden's eyes.
Yet must I dote upon thee - call thee sweet,
Sweeter by far than Hybla's honeyed roses
When steeped in dew rich to intoxication.
Ah! I will taste that dew, for me 'tis meet,
And when the moon her pallid face discloses,
I'll gather some by spells, and incantation.

1816/1817

---

Джон Китс Сонет [8] Кто позабудет твой чудесный вид?...

Кто позабудет твой чудесный вид?

С тем обаяньем явным и глубинным,

Доверчивостью, вверенной мужчинам,

Ягнёнка, что беспомощно дрожит?

Всевышний щедр, но не благоволит

В погибели такой души повинным,

Играющим сердечком голубиным,

И ангельским крылом не наградит.

Ах, образ милый твой парит нередко,

Когда играют вальс невдалеке,

Или в увитой зеленью беседке,

Он в сорванном твоей рукой цветке

Всплывает вдруг, прокладывая метки

Росистой влагой на моей щеке.

 

John Keats

Ah! who can e'er forget so fair a being?
Who can forget her half-retiring sweets?
God! she is like a milk-white lamb that bleats
For man's protection. Surely the All-seeing,
Who joys to see us with His gifts agreeing,
Will never give him pinions, who intreats
Such innocence to ruin, - who vilely cheats
A dove-like bosom. In truth there is no freeing

One's thoughts from such a beauty; when I hear
A lay that once I saw her hand awake,
Her form seems floating palpable, and near;
Had I e'er seen her from an arbour take
A dewy flower, oft would that hand appear,
And o'er my eyes the trembling moisture shake.

 

---

Джон Китс Сонет [7] Янтарь волос, пробор посередине....

Янтарь волос, пробор посередине,

Летящий шаг, и взора синева,

И белизна груди сквозь кружева,

И мягкость рук, о чудная картина!

Я ослеплён, влюблён и нет причины

Лишаться созерцанья волшебства!

Хотя черты такого существа

Совсем не добродетельно-невинны.

Беспечный, словно жаворонка лёт,

Восторг прошёл уже за чашкой чая,

А к ужину все прелести не в счёт,

Но стоит им, разумностью блистая,

Лелеять слух мой, звуки дивных нот

С акульей ненасытностью глотаю.

 

John Keats

Light feet, dark violet eyes, and parted hair,
Soft dimpled hands, white neck, and creamy breast,
Are things on which the dazzled senses rest
Till the fond, fixed eyes, forget they stare.
From such fine pictures, heavens! I cannot dare
To turn my admiration, though unpossessed
They be of what is worthy, - though not dressed
In lovely modesty, and virtues rare.
Yet these I leave as thoughtless as a lark;
These lures I straight forget, - e'en ere I dine,
Or thrice my palate moisten: but when I mark
Such charms with mild intelligences shine,
My ear is open like a greedy shark,
To catch the tunings of a voice divine.

1815/1817

---

Джон Китс Сонет [6] О женщина! Пусть даже ты лукава...

О женщина! Пусть даже ты лукава,

Ребячлива, горда, полна причуд,

Без этих кротких глаз , что выдают

Очаровательную нежность нрава,

Смущенье за невинную отраву,

Которую сияньем в душу льют:

Но и тогда, невольник этих пут,

Мой страстный дух тебя венчает славой.

Но если каждая твоя черта

Являет доброту и скромность взору,

Тогда я - Рыцарь Красного Креста –

Защитник твой, подобно Калидору,

Леандр безрассудный, чья мечта

Любимым быть, как в давнюю ту пору.

1815/1817

John Keats

[6]

 

Woman! when I behold thee flippant, vain,
Inconstant, childish, proud, and full of fancies;
Without that modest softening that enhances
The downcast eye, repentant of the pain
That its mild light creates to heal again:
E'en then, elate, my spirit leaps, and prances,
E'en then my soul with exultation dances
For that to love, so long, I've dormant lain:

But when I see thee meek, and kind, and tender,
Heavens! how desperately do I adore
Thy winning graces; - to be thy defender
I hotly burn - to be a Calidore -
A very Red Cross Knight - a stout Leander -
Might I be loved by thee like these of yore.

 

---

Джон Китс Сонет [5] Строки, написанные в день выхода мистера Ли Ханта из тюрьмы

В тюрьму за отзыв о властях правдивый

Хант заточён, беда не велика,

Коль жаворонком взвился в облака

Бессмертный дух его вольнолюбивый.

Счастливчик венценосный горделивый!

Уверен ты, что он страдал, пока

Не щёлкнул ключ тюремного замка?

О нет! Он благородней и счастливей!

Блуждал он среди спенсеровских нив,

Срывал цветы; и Мильтона орбитой

Летал в пространстве звёздном, посетив

Не раз свой край навечно именитый,

А ты темницей гений уязвив,

Бесславно сгинешь вместе с жалкой свитой!

 

JOHN KEATS

WRITTEN ON THE DAY THAT MR LEIGH HUNT
LEFT PRISON

What though, for showing truth to flattered state,

Kind Hunt was shut in prison, yet has he,

In his immortal spirit, been as free

As the sky-searching lark, and as elate.

Minion of grandeur! think you he did wait?

Think you he naught but prison walls did see,

Till, so unwilling, thou unturned'st the key?

Ah, no! far happier, nobler was his fate!

In Spenser's halls he strayed, and bowers fair,

Culling enchanted flowers; and he flew

 With daring Milton through the fields of air:

To regions of his own his genius true

Took happy flights. Who shall his fame impair

When thou art dead, and all thy wretched crew?

 

---

Джон Китс Сонет [4] Чаттертону

О, Чаттертон, как тягостен твой рок!

Ты нищеты злосчастной сын желанный!

Как рано полог смертного тумана

Твой вдохновенный умный взор облёк!

Утих в стихах последних дивный слог!

Рассвет сменился ночью слишком рано,

Ты умер, как с порывом урагана,

Не распустившись, падает цветок.

Но всё прошло: кружащимся планетам

Звучит твой гимн теперь в иных мирах:

С покинутым тобою белым светом

Неблагодарность отошла и страх:

Твой образ не причастен злым наветам,

Оплакан и храним в земных сердцах.

 

 

John Keats

To Chatterton

O Chatterton! how very sad thy fate!

Dear child of sorrow -- son of misery!

How soon the film of death obscur'd that eye,

Whence Genius mildly falsh'd, and high debate.

How soon that voice, majestic and elate,

Melted in dying numbers! Oh! how nigh

Was night to thy fair morning. Thou didst die

A half-blown flow'ret which cold blasts amate.

But this is past: thou art among the stars

Of highest heaven: to the rolling spheres

Thou sweetly singest: nought thy hymning mars,

Above the ingrate world and human fears.

On earth the good man base detraction bars

From thy fair name, and waters it with tears.

1815/1848

 

---

Джон Китс Сонет [3] Сродни голубке белой, что к востоку...

Сродни голубке белой, что к востоку

Восторженно направила крыла,

Когда внизу лежит густая мгла,

Твоя душа перенеслась высоко –

Туда, где без предела и без срока

Любовь царит, покойна и светла,

Где праведнику - вечная хвала

И нимб лучистый звездного потока.

 Там голос твой – не это ль благодать? –

В хорале райские наполнит долы,

Иль призовёт Господь тебя летать

Посланницей высокого глагола –

Блаженства нет сильней, и омрачать

Не будем радость мы тоской тяжёлой!

 

John Keats

As from the darkening gloom a silver dove
Upsoars, and darts into the Eastern light,
On pinions that naught moves but pure delight,
So fled thy soul into the realms above,
Regions of peace and everlasting love;
Where happy spirits, crowned with circlets bright
Of starry beam, and gloriously bedight,
Taste the high joy none but the blest can prove.
There thou or joinest the immortal quire
In melodies that even Heaven fair
Fill with superior bliss, or, at desire
Of the omnipotent Father, cleavest the air
On holy message sent - What pleasures higher?
Wherefore does any grief our joy impair?

1814/1876

---

Роберт Льюис Стивенсон. Историческое братство (VIII "Garden Days")

В саду, в котором, дядя Джим,

Пускаешь ты из трубки дым,

Земля видала не одну

Большую битву в старину.

Айда за мною по пятам,

Быть начеку здесь нужно нам,

Не мешкай! Кто замедлит ход,

Как зачарованный уснёт.

Здесь море есть, песок и всем

Известный древний Вифлеем,

Здесь мальва чудно зацвела,

Стоит Али-Бабы скала.

Гляди! Белеет снег вдали

Сибирской колдовской земли,

Где Вильгельм Телль и Роберт Брюс

В свой посвятят меня союз.

 

Robert Louis Stevenson

 

Historical Associations

From Child's Garden of Verses

Garden Days 

Dear Uncle Jim, this garden ground

That now you smoke your pipe around,

has seen immortal actions done

And valiant battles lost and won.

 

Here we had best on tip-toe tread,

While I for safety march ahead,

For this is that enchanted ground

Where all who loiter slumber sound.

 

Here is the sea, here is the sand,

Here is the simple Shepherd's Land,

Here are the fairy hollyhocks,

And there are Ali Baba's rocks.

But yonder, see! apart and high,

Frozen Siberia lies; where I,

With Robert Bruce William Tell,

Was bound by an enchanter's spell.

---

Роберт Льюис Стивенсон История про пиратов (VII "To Alison Cunningham")

Мы втроём в корзине плыть по лугу собрались;

  Дует ветер сильный, и скрипит плетёный киль.

Волны нас качают вправо, влево, вверх и вниз,

  Луг бурлит как море впереди на много миль.

 

Держим курс по звёздам, но куда мы заплывём?

  В Африку, на Кубу, или прямо в Малабар?

Нашей бригантине непогода нипочём,

  Обогнем в два счёта весь земной огромный шар!

 

Но вдали эскадру замечает экипаж –

  Ба, да это – стадо! Му-у-у – грозит рогатый флот!

Караул! Пираты нас возьмут на абордаж!

  И к садовой бухте мы даём обратный ход.

Robert Louis Stevenson

Pirate Story

From Child’s Garden of Verses

Three of us afloat in the meadow by the swing,
  Three of us aboard in the basket on the lea.
Winds are in the air, they are blowing in the spring,
  And waves are on the meadow like the waves there are at sea.

Where shall we adventure, to-day that we afloat,
  Wary of weather and steering by a star?
Shall it to Africa, a-steering of the boat,
  To Providence, or Babylon, or off to Malabar?

 

Hi! But here’s a squadron a-rowing on the sea –
  Cattle on the meadow a-charging with a roar!
Quick, and we’ll escape them, they’re as mad as they can be,
  The wicket is the harbour and the garden is the shore.

---

Роберт Льюис Стивенсон О, леди милая, ...

О, леди милая, к Вам в дверь

Стучится стайка строф;

Они хотят поздравить Вас,

Откройте же засов.

 

Все рифмы на своих местах,

И строчек строен лад,

Улыбкой встретить Вас прошу

Тех праздничных ребят.

 

Проснитесь, леди, поскорей,

Впустите крошек в дом,

На каждом фартучек надет

С подарком ценным в нём.

 

Ушли на утренней заре

К волшебным берегам,

Чтоб всё доставить на порог,

О чём мечталось Вам.

 

Что там лежит, им невдомёк,

А если б знали вдруг,

То тайну стали бы хранить,

Как лучшие из слуг.

 

Там есть здоровье и любовь,

А среди прочих благ

Есть тот, чей звонкий голосок

Богатства верный знак.

 

Все, леди милая, они

Из мира добрых грёз,

И, зная это, я молюсь

О том, чтоб всё сбылось.

 

Robert Louis Stevenson

 

Dear Lady, tapping at your door,

    Some little verses stand,

And beg on this auspicious day

    To come and kiss your hand.

 

Their syllables all counted right

    Their rhymes each in its place,

Like birthday children, at the door

    They wait to see your face.

 

Rise, lady, rise and let them in;

    Fresh from the fairy shore,

They bring you things you wish to have,

    Each in its pinafore.

 

For they have been to Wishing-land

    This morning in the dew,

And all your dearest wishes bring --

    All granted -- home to you.

 

What these may be, they would not tell,

    And could not if they would;

They take the packets sealed to you

    As trusty servants should.

 

But there was one that looked like love,

    And one that smelt like health,

And one that had a jingling sound --

    I fancy it might be wealth.

 

Ah, well, they are but wishes still;

    But, lady dear, for you

I know that all you wish is kind,

    I pray it all come true.

 

 

---

Роберт Льюис Стивенсон Волшебный хлеб (XXXVI "To Alison Cunningham")

Нас, чумазых непосед,

В месте тайном ждёт обед.

Хлебец эльфов здесь едят

Под сосной в теньке,

Золотистый аромат

Пьют здесь в ивняке;

А отведают всех блюд,

Сказок друг от друга ждут.

Robert Louis Stevenson

From Child's Garden of Verses

To Alison Cunningham

Come up here, O dusty feet!

Here is fairy bread to eat.

Here in my retiring room,

Children, you may dine

On the golden smell of broom

 And the shade of pine;

And when you have eaten well,

Fairy stories hear and tell.

---

Роберт Льюис Стивенсон Молчаливый солдатик (V "Garden Days")

Я гулял. Был скошен луг.

Ямку я увидел вдруг

И решил, пусть целый год

Мой  солдатик в ней живёт.

 

Вновь пришла весна, и вмиг

Под травой исчез тайник,

Катят выше головы

Волны быстрые травы.

 

День и ночь солдат с ружьём

В алом кителе своём

Не смыкает ни на час

Оловянных строгих глаз.

 

Снова косы зазвенят,

Скосят травку всю подряд,

И на стриженом лугу

Я тайник найти смогу.

 

Мой отыщется смельчак,

Но что было там, и как 

С ним дозор вела луна,

Не узнать от молчуна.

Жил солдатик в тех местах,

Где я сам бывал в мечтах,

Там, где волны зелены

В травяных морях весны.

 

Наблюдал он сотни звёзд,

Стебельков цветочных рост;

Для него больших чудес

Травяной был полон лес.

 

Лёжа там, где клевер цвёл,

Слушал он советы пчёл

Красным крылышкам в горох,

Где нектар хорош, где плох.

 

Видел всё, и нет беды,

Что он в рот набрал воды;

Встал на полку и – молчок,

Сам пишу про всё стишок.

 

 Robert Louis Stevenson

from Child’s Garden of Verses

Garden Days

The Dumb Soldier

 

When the grass was closely mown,

Walking on the lawn alone,

In the turf a hole I found,

And hid a soldier underground.

 

Spring and daisies came apace;

Grasses hid my hiding place;

Grasses run like a green sea

O'er the lawn up to my knee.

 

Under grass alone he lies,

Looking up with leaden eyes,

Scarlet coat and pointed gun,

To the stars and to the sun.

 

When the grass is ripe like grain,

When the scythe is stoned again,

When the lawn is shaven clear,

Then my hole shall reappear.

 

I shall find him, never fear,

I shall find my grenadier;

But for all that's gone and come,

I shall find my soldier dumb.

 

He has lived, a little thing,

In the grassy woods of spring;

Done, if he could tell me true,

Just as I should like to do.

 

He has seen the starry hours

And the springing of the flowers;

And the fairy things that pass

In the forests of the grass.

 

In the silence he has heard

Talking bee and ladybird,

And the butterfly has flown

O'er him as he lay alone.

 

Not a word will he disclose,

Not a word of all he knows.

I must lay him on the shelf,

And make up the tale myself.

---

Джон Китс Сонет [1] К Миру

Придёшь ли ты, о Мир благословенный,
В жилища нашей горестной страны?
Неужто лик твой отвратит смиренный
Тройное королевство от войны!
Приветствую тебя! Рад встрече близкой
С друзьями, но порадуюсь стократ,
Когда Европе и земле английской
Свободу с горних высей возвестят
Уста твоих любимиц сладкозвучных ореад.
К цепям, Европа, нет пути назад,
Противься коронованным тиранам;
Пусть твой закон для них отныне свят;
Освободись, дай затянуться ранам;
И встретишь будущность в блаженстве долгожданном!

John Keats
On Peace

O Peace! and dost thou with thy presence bless
The dwellings of this war-surrounded Isle;
Soothing with placid brow our late distress, 
Making the triple kingdom brightly smile?
Joyful I hail thy presence; and I hail 
The sweet companions that await on thee;
Complete my joy - let not my first wish fail, 
Let the sweet mountain nymph thy favourite be,
With England's happiness proclaim Europa's liberty.
O Europe! let not sceptred tyrants see 
That thou must shelter in thy former state;
Keep thy chains burst, and boldly say thou art free;
Give thy kings law - leave not uncurbed the great;
So with the horrors past thou'lt win thy happier fate!

1814/1905

---

Джон Китс Сонет [2] Лорду Байрону

Лорд Байрон, сладкозвучна и грустна

Мелодия твоя, владея нами,

Как будто Жалость тронула перстами

Печальной лютни струны, и сполна

Ей вторила души твоей струна,

Усилив звук чудесными стихами,

В которых горечь яркими лучами,

Что нимбом золотым, облачена.

Так в поднебесье с облачной гардины,

Чьи кромки лунным светом залиты,

Стекает луч прожилкой паутинной,

Средь мраморной белея черноты;

Чаруй, дари нам песней лебединой,

Щемящей песней проблески мечты.

John Keats

To Lord Byron

 

 Byron! how sweetly sad thy melody!

  Attuning still the soul to tenderness,

  As if soft Pity, with unusual stress,

  Had touched her plaintive lute, and thou, being by,

  Hadst caught the tones, nor suffered them to die.

  O'ershading sorrow doth not make thee less

  Delightful: thou thy griefs dost dress

  With a bright halo, shining beamily,

 As when a cloud a golden moon doth veil,

  Its sides are tinged with a resplendent glow,

  Through the dark robe oft amber rays prevail,

  And like fair veins in sable marble flow;

  Still warble, dying swan! still tell the tale,

  The enchanting tale, the tale of pleasing woe.

1814/1848

---

Джон Китс Сонет [22] Вновь к Хейдону

Как дух иной возвышен в бренном теле:

Певец озёр, туманов и стремнин,

Он бодрствует, взойдя на Хелвеллин,

В небесной освежающей купели;

Другой - романтик роз, ручьёв апреля,

За правду вынес крест лихих годин,

И третий, кто с незыблемых вершин

Упорно ловит шёпот Рафаэля.

Их век уйдёт, но мир наш удивят

Сердец грядущих трепетные струны;

Они, они споют на новый лад,

Или уже так гулко, чисто, юно

На кузнице божественной звучат?

Внемлите им, безмолвствуя, трибуны.

John Keats

Addressed To [Haydon]

GREAT spirits now on earth are sojourning;

He of the cloud, the cataract, the lake,

Who on Helvellyn’s summit, wide awake,

Catches his freshness from Archangel’s wing;

He of the rose, the violet, the spring,

The social smile, the chain for Freedom’s sake:

And lo!—whose steadfastness would never take

A meaner sound than Raphael’s whispering.

And other spirits there are standing apart

Upon the forehead of the age to come;

These, these will give the world another heart

And other pulses. Hear ye not the hum

Of mighty workings in the distant Mart?

Listen awhile, ye nations, and be dumb.

1816/1817 

---

Джон Китс Сонет [25] К Костюшко

Костюшко! Вечной славой освящённым

Нисходит это имя нам с высот;

Возвышенную жатву сердце жнёт,

Его победным наполняясь звоном.

Мне это имя светом отдалённым,

Прорвавшимся сквозь мглистый небосвод,

Героев имена воссоздаёт

В гармонии с простором звёздным тронным.

Альфреда и Костюшко имена,

Всех небожителей, я верю свято,

Однажды добрый дух соединит,

И грянут гимна мощного раскаты

Ввысь, ввысь стремясь, туда, где тишина,

Где вечный Бог и славы их зенит.

John Keats

To Kosciusko

Good Kosciusko, thy great name alone

 Is a full harvest whence to reap high feeling;

 It comes upon us like the glorious pealing

 Of the wide spheres - an everlasting tone.

  And now it tells me, that in worlds unknown,

 The names of heroes burst from clouds concealing,

 And change to harmonies, for ever stealing

 Through cloudless blue, and round each silver throne.

  It tells me too, that on a happy day,

 When some good spirit walks upon the earth,

 Thy name with Alfred's and the great of yore

 Gently commingling, gives tremendous birth

 To a loud hymn, that sounds far, far away

 To where the great God lives for evermore.

1816/1817

---

Эмили Дикинсон J 1544 Кто не обрёл небес внизу...

Кто не обрёл небес – внизу –

И выше терпит крах –

Где будут Ангелы всегда

Жить в разных с ним домах –

Emily Dickinson

+1544+

 

Who has not found the Heaven – below –

Will fail of it above –

For Angels rent the House next ours,

Wherever we remove –

 

1883/1896

---

Эмили Дикинсон J 106 Следит за Солнцем до заката цветок...

Следит за Солнцем до заката

Цветок, а ночью виновато

У ног его уснёт –

Наутро удивлён Владыка –

Что ты сидишь здесь, горемыка?

Любви, Сэр, сладок мёд!

Мы – тот цветок, а Ты – Владыка –

Прости, что обращаем лики

К тебе в закатный час!

Чтобы душой подняться чистой

На запад – к блеску аметиста –

Где ночь укроет нас !

 

Emily Dickinson 

+ J 106 +

The Daisy follows soft the Sun—

And when his golden walk is done—

Sits shyly at his feet—

He—waking—finds the flower there—

Wherefore—Marauder—art thou here?

Because, Sir, love is sweet!

We are the Flower—Thou the Sun!

Forgive us, if as days decline—

We nearer steal to Thee!

Enamored of the parting West—

The peace—the flight—the Amethyst—

Night's possibility!

 

1859/1890

---

Эмили Дикинсон J 259 Спи, друг мой!

Спи, друг мой! Свечку затушил
Зефир ревнивый – взмахом крыл –
Тебе и невдомёк,
Сколь долго ангел хлопотал,
Чтоб для тебя не угасал
Небесный фитилёк!

Он мог бы вспышкой маяка –
Во тьме сверкнуть для моряка –
Когда надежды нет!
Он мог бы слабеньким лучом –
Забрезжить чуть над трубачом –
И возвестить – Рассвет!


Emily Dickinson

 J 259 

 Good night! Which put the Candle out? 
A jealous Zephyr – not a doubt –
Ah, friend, you little, knew
How long at the celestial wick
The Angels – labored – diligent –
Extinguished – now – for you!

 It might – have been the Light House spark –

Some Sailor – rowing in the Dark – 
Had importuned to see!
It might – have been the waning lamp
That lit the Drummer in the Camp
To purer Reveille!

c. 1861/1891

---

Эмили Дикинсон J 413 Мне и внизу не по себе

Мне и внизу не по себе –

И в небесах потом

Мне никогда не будет мил –

Я знаю - райский дом -

 

Где понедельник не придёт

За Воскресеньем вслед –

Где не заменит мне Эдем

Весёлых полдней  сред –

 

Вздремнуть бы Господу разок –

Не направлять бы стоп

Нас в поднебесной наблюдать

В свой личный Телескоп –

Пред оком Вечности стою  –

Но и сбежав туда –

От всех Святых – и от Него –

Не избегу суда!

 

 

Emily Dickinson

+ J 413 +

I never felt at Home—Below—-
And in the Handsome Skies
I shall not feel at Home—I know—
I don't like Paradise—

 

Because it's Sunday—all the time—
And Recess—never comes—
And Eden'll be so lonesome
Bright Wednesday Afternoons—

 

If God could make a visit—
Or ever took a Nap—
So not to see us—but they say
Himself—a Telescope

 

Perennial beholds us—
Myself would run away
From Him—and Holy Ghost—and All—
But there's the "Judgement Day"!

1862/1929

---

Эмили Дикинсон J 411 У всех могил зелёный цвет...

У всех могил зелёный цвет

Снаружи – на мой взгляд –

Легко принять за цвет лугов

Но камни говорят –

 

Остановитесь – спящий здесь –

У самых ваших ног –

И только маргариткам знать –

Как сон его глубок –

 

Цвет белоснежный у могил –

Снаружи – на мой взгляд –

Легко принять за цвет лугов

В январский снегопад –

 

Пока весенние лучи

Не уберут сугроб –

И домик друга земляной

Не выглянет средь троп –

 

Могильный цвет совсем другой

Внутри нас – на мой взгляд –

Его не скроет зелень трав

Снега не убелят –

 

Тот цвет когда-то подошёл –

Для крепа на вуаль –

И если в душу он запал –

Хорёк найдёт – едва ль –

Emily Dickinson

J 411

The Color of the Grave is Green —

 The Outer Grave — I mean —

 You would not know it from the Field —

 Except it own a Stone —

 

 To help the fond — to find it —

 Too infinite asleep

 To stop and tell them where it is —

 But just a Daisy — deep —

 

 The Color of the Grave is white —

 The outer Grave — I mean —

 You would not know it from the Drifts —

 In Winter — till the Sun —

 

 Has furrowed out the Aisles —

 Then — higher than the Land

 The little Dwelling Houses rise

 Where each — has left a friend —

 

 The Color of the Grave within —

 The Duplicate — I mean —

 Not all the Snows could make it white —

 Not all the Summers — Green —

 

 You've seen the Color — maybe —

 Upon a Bonnet bound —

 When that you met it with before —

 The Ferret — cannot find —

 c.1862 

---

Джон Китс Сонет [26] К Дж. А. У.

То улыбнёшься, глаз поднять не смея,

То глянешь искоса с лукавством фей,

Искусница изысканных речей,

Что в облике твоём всего милее?

Как безмятежно бродишь по аллее

В далёких думах? Или вглубь полей

Спешишь к рожденью утренних лучей,

Петляя средь цветов и платьем вея?

Как слушаешь, теряя счёт часам,

Невольно разомкнув уста-кораллы?

Природа безраздельно всем чертам

Блеск, счастье и веселье даровала!

И Аполлон бы не сказал богам,

Какой из Граций первой быть пристало!

 

John Keats
To G[eorgiana] A[ugusta] W[ylie]

Nymph of the downward smile, and sidelong glance,

In what diviner moments of the day

Art thou most lovely? - When gone far astray

Into the labyrinths of sweet utterance?

Or when serenely wandering in a trance

Of sober thought? - Or when starting away,

With careless robe, to meet the morning ray,

Thou spar'st the flowers in thy mazy dance?

Haply 'tis when thy ruby lips part sweetly,

And so remain, because thou listenest:

But thou to please wert nurtured so completely

That I can never tell what mood is best.

I shall as soon pronounce which Grace more neatly

Trips it before Apollo than the rest.

1817

---

Джон Китс Сонет [47] О(бри) Д(жорджу) Спенсеру

Нижеследующее - дань восхищения строками  Обри Джорджа Спенсера в этом ( мисс Рейнолдс) альбоме

Как, юный бард, нашёл ты столь глубинный,

Столь утончённый лирный перелив?

Причина ли тому тепло гостиной

Иль Аполлона превзойти порыв?

Я знаю, Муза судит очень строго

Избравших блеск возвышенных судеб.

Но как заманчива твоя дорога:

Кто не дерзнул бы, если он не слеп?

В честь муз твоих пьём эль неутомимо

И потчуем от каждого глотка

Воздушной пеной ветра-пилигрима

Такой, как бабочки пушок с брюшка.

А  леди, что постарше, пред камином

Анисовую пьют с терновым джином.

John Keats

Where didst thou find, young Bard, thy sounding lyre?

 Where the bland accent, and the tender tone?

 A-sitting snugly by the parlour fire?

 Or didst thou with Apollo pick a bone?

 The Muse will have a crow to pick with me

 For thus assaying in that brightening path:

 Who, that with his own brace of eyes can see,

 Unthunderstruck beholds thy gentle wrath?

 Who from a pot of stout e'er blew the froth

 Into the bosom of the wandering wind,

 Light as the powder on the back of moth,

 But drank thy muses with a grateful mind?

 Yea, unto thee beldams drink metheglin

 And annisies, and carraway, and gin. 

1818/1848

---

Джон Китс Сонет [45] Ответ на сонет Дж. Г. Рейнолдса

Синь! Мир живой небесный с вышним троном

Для Солнца, Цинтии роскошный дом,

Кров Гесперу со звёздным пантеоном

И облакам в обличье золотом.

Синь! Мир живой подводный Океана

Со свитой фьордов, заводей, стремнин

Бурливо - хмурых, пенящихся рьяно

Над неизменной синевой глубин.

Синь! Ты душа родная каждой кроне

Зелёной рощи, каждому цветку –

То скромница в фиалковой короне,

То в незабудке нежно льнёшь к глазку.

Всё оттеняя во владеньях Флоры,

Ты царственное украшенье взора!

JOHN KEATS

ANSWER TO A SONNET ENDING THUS:
“Dark eyes are dearer far
 Than orbs that mock the hyacinthine bell” -
¬ J.H.Reynolds.

Blue! 'Tis the life of heaven, the domain
Of Cynthia, the wide palace of the sun,
The tent of Hesperus, and all his train,
The bosomer of clouds, gold, grey, and dun.
Blue! 'Tis the life of waters - Ocean
And all its vassal streams, pools numberless,
May rage, and foam, and fret, but never can
Subside, if not to dark-blue nativeness.
Blue! Gentle cousin to the forest-green,
Married to green in all the sweetest flowers ¬
Forget-me-not, the blue-bell, and, that queen
Of secrecy, the violet. What strange powers
Hast thou, as a mere shadow! But how great,
When in an eye thou art, alive with fate!

1818/1848
 

---

Джон Китс Сонет [44] Спенсеру

Поклонник и лесов твоих ревнитель

Недавно, Спенсер, в них меня увлёк,

Взяв слово, что пленю, как сочинитель,

Твой чуткий слух, оттачивая слог.

Поэт воздушных эльфов! Окрылённым

Всесильным Фебом взмыть по волшебству

К заре над миром, снегом занесённым,

Немыслимо земному существу.

Нельзя твоих высот достичь, минуя

Обыденность тернистого пути,

Пьёт долго роза влагу дождевую,

Пока настанет время расцвести.

Но в честь тебя готов с приходом лета

Лесничему польстить, сдержав обеты.

John Keats

* * *

Spenser! a jealous honourer of thine,
A forester deep in thy midmost trees,
Did last eve ask my promise to refine
Some English that might strive thine ear to please.
But, Elfin Poet, 'tis impossible
For an inhabitant of wintry earth
To rise like Phoebus with a golden quell,
Fire-winged, and make a morning in his mirth.

It is impossible to escape from toil
O' the sudden and receive thy spiriting:
The flower must drink the nature of the soil
Before it can put forth its blossoming.

Be with me in the summer days and I
Will for thine honour and his pleasure try.

1818/1848

---

Джон Китс Сонет [43] К Нилу

Нагорий Лунных абиссинских сын,

Страж пирамид, стихия крокодила,

Зовёшься плодородным, но унылы

Пустыни по краям твоих долин.

Ценил тебя феллах и бедуин,

Но сытно ли земля твоя кормила?

Молчат о том каирские могилы

И тени бронзовых согбенных спин.

Неведомое ставит нас в тупик; 

Твой животворный мир иного рода,

Чем вымысел о нём. Похож тростник

На зелень наших рек, ты рад восходу,

На острова изрезав материк,

Охотно морю доверяешь воды.

John Keats

To the Nile

Son of the old moon-mountains African!     

Stream of the pyramid and crocodile!          

We call thee fruitful, and that very while      

A desert fills our seeing’s inward span.         

Nurse of swart nations since the world began,                

Art thou so fruitful? or dost thou beguile      

Those men to honor thee, who, worn with toil,        

Rest them a space ’twixt Cairo and Decan?  

O, may dark fancies err! They surely do;       

’T is ignorance that makes a barren waste             

Of all beyond itself. Thou dost bedew          

Green rushes like our rivers, and dost taste  

The pleasant sunrise. Green isles hast thou too,        

And to the sea as happily dost haste.

1818/1838

---

Эмили Дикинсон J 463 Я с ним живу - не нагляжусь –

Я с ним живу - не нагляжусь –

Не выйду  нипочём

Навстречу гостю – на закат –

Смерть  превзошла в одном  

Из всех доступных для меня

На белом свете  прав –

Не наречённую женой

Незримо обвенчав –

Я с ним живу  – день ото дня

Заслушиваюсь им  –

Я остаюсь до времени

Свидетелем земным

Бессмертия – такую жизнь –

Веками не прервут –

Каким бы страшным ни был

Её последний суд  –

Emily Dickinson

+ 463+

I live with Him –  I see His face  –

I go no more away

For Visitor –  or Sundown  –

Death's single privacy

The Only One –  forestalling Mine  –

And that –  by Right that He

Presents a Claim invisible  –

No wedlock –  granted Me  –

I live with Him – I hear His Voice  –

I stand alive – Today  –

To witness to the Certainty

Of Immortality  –

Taught me – by Time –  the lower Way  –

Conviction –  Every day  –

That Life like This – is stopless  –

Be Judgment –  what it may  –

c.1862/1896

---

Джон Китс Сонет [42] К –

Смывает времени морской отлив
Часов песчинки в пенном беспорядке
Пять лет с тех пор, когда красой пленив,
Ты подала мне руку без перчатки.
Глаза твои я вспомню каждый раз,
Едва взойдут полночные светила,
И лепестковый розовый атлас
Щеки, едва весна цветы раскрыла.
И розан губ твоих, едва бутон
Распустится на стебле мне в утеху,
Но грезится, что им произнесён
Обет любви: - так сладостное эхо
Воспоминаний, следуя за взглядом,
Оттенок грусти придаёт отрадам.

John Keats
[42]
To –
  Time's sea hath been five years at its slow ebb,
  Long hours have to and fro let creep the sand,
  Since I was tangled in thy beauty's web,
  And snared by the ungloving of thy hand.
  And yet I never look on midnight sky,
  But I behold thine eyes' well memoried light;
  I cannot look upon the rose's dye,
  But to thy cheek my soul doth take its flight;
  I cannot look on any budding flower,
  But my fond ear, in fancy at thy lips,
  And hearkening for a love-sound, doth devour
  Its sweets in the wrong sense: - Thou dost eclipse
  Every delight with sweet remembering,
  And grief unto my darling joys dost bring.

  1818/1844

---

Джон Китс Сонет [41] Порою мысль покинуть мир страшна...

Порою мысль покинуть мир страшна,

Не сжав пером раздумий зрелых зёрна,

И не засыпав книги дополна,

Как гумна, щедрой жатвой стихотворной;

Порой ночных созвездий тайнопись

Запечатлеть возвышенной страницей

Хотел бы, чудом жизнь моя продлись,

Но этого, возможно, не случится;

И чувствую такую боль подчас,

Что мне с тобой не быть, хоть на минуту

Не прочитать в глубинах твоих глаз

Восторг любви; - тогда мне без приюта

Осталось на вселенских берегах

Развеивать любви и славы прах.

John Keats

 

When I have fears that I may cease to be

Before my pen has gleaned my teeming brain,

Before high-piled books, in charactery,

Hold like rich garners the full ripened grain;

When I behold, upon the night's starred face,

Huge cloudy symbols of a high romance,

And think that I may never live to trace

Their shadows, with the magic hand of chance;

And when I feel, fair creature of an hour,

That I shall never look upon thee more,

Never have relish in the faery power

Of unreflecting love;--then on the shore

Of the wide world I stand alone, and think

Till love and fame to nothingness do sink.

 

---

Джон Китс Сонет [40] Принимаясь перечитывать «Короля Лира»

О, нимфа златоустая, загадкой

Тебя, Сирена, древний миф зовёт,

Молчи, прощай, небесный мрачен свод,

Не время для легенд и лютни сладкой:

Плоть страстную мою волнует схватка

С проклятьем неизбежным, вновь влечёт

Меня Шекспир вкусить горчащий мёд

Плодов своих смиренно без остатка.

Веди, поэт! Туманностью кровавой

Нам предвещает бурю Альбион!

Сквозь вековую проходя дубраву,

Не погружай меня в пустынный сон,

Сжигай в огне, но дай мне крылья птицы

И Фениксом к мечте высокой устремиться.

John Keats

On sitting down to read "King Lear" once again

O golden-tongued Romance, with serene lute!
Fair plum`ed Syren, Queen of far-away!
Leave melodizing on this wintry day,
Shut up thine olden pages, and be mute:
Adieu! for, once again, the fierce dispute
Betwixt damnation and impassioned clay
Must I burn through, once more humbly assay
The bitter-sweet of this Shakespearian fruit:

Chief Poet! and ye clouds of Albion,
 Begetters of our deep eternal theme!
When through the old oak forest I am gone,
Let me not wander in a barren dream,
 But, when I am consumed in the fire,
Give me new Phoenix wings to fly at my desire.

1818

---

Джон Китс Сонет [37] К морю

Волнуясь, шепчется оно с камнями

У берегов, вдруг вспенится, зальёт

С безумной силой дважды каждый грот

Заклятыми Гекатою волнами.

Оно так добродушно временами

Ракушки с отмели  не шевельнёт,

Куда занёс её водоворот,

Отпущенный на волю небесами.

Вглядитесь! Вслушайтесь! Какой елей

Для воспалённых глаз морские дали,

Плёск волн не груб, не приторен сверх меры,

Как будто сотворён, чтоб вы мечтали,

Сев перед входом в древнюю пещеру,

Под пение Нерея дочерей.

                 John Keats

                       [37]

                  On the Sea

     It keeps eternal whispering around
     Desolate shores, and with its mighty swell
     Gluts twice ten thousand Caverns, till the spell
     Of Hacate leaves them their old sound.
     Often ‘tis in such gentle temper found,
     That scarcely will the very smallest shell
     Be moved for days from where it sometime fell,
     When last the winds of Heaven were unbound.
      O ye! who have your eye-balls vexеd and tired ,
      Feast them upon the wideness of the Sea –

      O ye! whose ears are dinned with uproar rude,
      Or fed too much with cloying melody –
      Sit ye near some old Cavern’s Mouth, and brood
      Until ye start, as if the sea-nymphs quired!

1817

---

Джон Китс Сонет [39] Коту Миссис Рейнолдс

Кошачий век твой близится к закату!

Ты сколько ж потрепал мышиных шкур

В былые  времена? И скольких кур

На лакомство добыл ты воровато?

Насторожись, но когти спрячь, усатый,

И покажи зелёный свой прищур,

Поведай мне на языке «мур-мур»,

Как спасовали рыбки да цыплята.

Встряхнись и брось вылизывать манишку,

Жить можно и без кончика хвоста,

Поймав пинка, и мучаясь одышкой,

Раз шерсть переливается густа,

В душе ты прежний озорной котишка,

Шмыгнёшь в окно, хоть дверь не заперта.

John Keats

[39]

To Mrs. Reynold’s Cat

Cat! who hast passed thy grand climacteric!

 How many mice and rats hast in thy days

Destroyed? How many tit-bits stolen? Gaze

 With those bright languid segments green, and prick

 Those velvet ears - but prithee do not stick

 Thy latent talons in me, and up-raise

 Thy gentle mew, and tell me all thy frays

 Of fish and mice, and rats and tender chick.

Nay, look not down, nor lick thy dainty wrists -

 For all the wheezy asthma, and for all

 Thy tail's tip is nicked off, and though the fists

 Of many a maid have given thee many a maul,

 Still is that fur as soft as when the lists

 In youth thou enteredst on glass-bottled wall.

1818/1830

 

---

Джон Китс Сонет [19] В кустарнике безлиственном сухом...

В кустарнике безлиственном сухом

Злой шёпот ветра слышен то и дело,

От звёзд вечерних высь похолодела,

Немало миль  мне одолеть пешком.

Но я не унываю, пусть  кругом

Зарниц пожар, и зябко, опустело

Шагать под шорох листьев омертвелый,

Пусть кров далёк с уютным камельком:

Тепла друзей, в их доме обретённом,

Исполнен я и задушевных слов

О Мильтоне кончиной удручённом

Ликида близ уэльских берегов,

О славе и венце вечнозелёном

Петрарки верном Лауре де Нов.

John Keats

[19]

Keen, fitful gusts are whispering here and there

 Among the bushes half leafless, and dry;

 The stars look very cold about the sky,

 And I have many miles on foot to fare.

  Yet feel I little of the cool bleak air,

 Or of the dead leaves rustling drearily,

 Or of those silver lamps that burn on high,

 Or of the distance from home's pleasant lair:

For I am brimful of the friendliness

 That in a little cottage I have found;

 Of fair-haired Milton's eloquent distress,

 And all his love for gentle Lycid drowned;

 Of lovely Laura in her light green dress,

 And faithful Petrarch gloriously crowned.

1816/1848

---

Джон Китс Сонет [18] Расставаясь с друзьями ранним утром

Джон Китс

Расставаясь с друзьями ранним утром

О, дайте к ясным унестись просторам,

Сесть на пригорке, где бы всё цвело,

Раскинувшись, златое взяв стило

И свиток звёздной белизны, с которым

Сравнится ли за струнным перебором

Свет ангельской руки; где бы могло

Мчать колесниц несметное число,

Мелькали б крылья, кубки, кудри, взоры.

Пусть музыка струит повсюду там

Небесных сфер божественные ноты,

Когда же умолкает их поток,

Стихами я восторг свой передам.

Какие же мой дух избрал высоты!
Не хочет он сейчас быть одинок.

John Keats

On leaving some friends at an early hour

  

Give me a golden pen, and let me lean

On heaped-up flowers, in regions clear, and far;

Bring me a tablet whiter than a star,

Or hand of hymning angel, when 'tis seen

The silver strings of heavenly harp atween:

And let there glide by many a pearly car

Pink robes, and wavy hair, and diamond jar,

And half-discovered wings, and glances keen.

The while let music wander round my ears,

And as it reaches each delicious ending,

Let me write down a line of glorious tone,

And full of many wonders of the spheres:

For what a height my spirit is contending!

'Tis not content so soon to be alone.

1816/1817

 

 

 

 

 

 

 

 

---

Руперт Брук Солдат

Руперт Брук

Солдат

С войны, быть может, не вернуться мне,

Так помни, вдалеке  от Альбиона

Его частицей от весны к весне

Мой прах земли обогащает лоно.

Он Англией рождён, омыт в купели

Английских рек, был плотью этот прах

И кровью Англии, в родном пределе

Благословлён был солнцем в небесах.

И знай, душа его, не знает гнева

В блаженстве вечном, обращаясь где-то

К любимой Англии безмолвным зовом,

Её красу вверяя, и напевы,

Товарищество, честь, надежду света,

Мир всем живущим под её покровом.

 

Rupert Brooke (1887 – 1915)

The Soldier

If I should die, think only this of me:

That there's some corner of a foreign field

That is forever England. There shall be

In that rich earth a richer dust concealed;

A dust whom England bore, shaped, made aware,

Gave, once, her flowers to love, her ways to roam,

A body of England's, breathing English air,

Washed by the rivers, blest by the suns of home.

And think, this heart, all evil shed away,

A pulse in the eternal mind, no less

Gives somewhere back the thoughts by England given;

Her sights and sounds; dreams happy as her day;

And laughter, learnt of friends; and gentleness,

In hearts at peace, under an English heaven.

���]FW��

---

Джон Китс Сонет [17] Юной леди, приславшей мне лавровый венец

Наутро ветра свежего порывы

Взбодрили дух, забылись дни тревог,

Отныне только лавр, свидетель Бог,

Мой смертный одр украсит горделиво.

О листья Аполлона! Разожгли вы

Желанье созерцать в лучах восток,

Прижав к вискам напутственный венок,

Рукой твоей сплетённый прихотливо.

Остановиться иль идти вперёд

Кто смеет приказать мне? Кто препоны

Высоким замыслам чинить дерзнёт?

Ни цезарям, ни римлян легионам

Меня не развенчать, но в свой черёд

Целую руку я твою с поклоном.

John Keats

To A Young Lady Who Sent Me A Laurel Crown

Fresh morning gusts have blown away all fear
From my glad bosom: now from gloominess
I mount for ever - not an atom less
Than the proud laurel shall content my bier.
No! by the eternal stars! or why sit here
 In the Sun's eye, and 'gainst my temples press
Apollo's very leaves, woven to bless
By the white fingers and thy spirit clear.
Lo! who dares say, 'Do this'? Who dares call down
My will from its high purpose? Who say, 'Stand', Or 'Go'?
This very moment I would frown
On abject Caesars - not the stoutest band
Of mailed heroes should tear off my crown:
Yet would I kneel and kiss thy gentle hand!

1816

---

Роберт Фрост Поздняя прогулка

С пустых полей возвращаясь в сад,
Едва ли разглядишь
Тропу среди росистой стерни
На гладь похожую крыш.

А в сорняках садовых сухих
От шороха шагов
Переполох умолкнувших птиц
Досаднее всяких слов.

Один как перст на дереве лист,
Держась из последних сил,
Поддался вдруг догадке моей
И мягко вниз покружил.

Осталось мне до конца пути
Немного пройти вперёд,
Где поздней астры синий цветок
Рву для тебя каждый год.


Robert Frost
A Late Walk

WHEN I go up through the mowing field,
The headless aftermath,
Smooth-laid like thatch with the heavy dew,
Half closes the garden path.

And when I come to the garden ground,
The whir of sober birds
Up from the tangle of withered weeds
Is sadder than any words.

A tree beside the wall stands bare,
But a leaf that lingered brown,
Disturbed, I doubt not, by my thought,
Comes softly rattling down.

I end not far from my going forth
By picking the faded blue
Of the last remaining aster flower
To carry again to you.

---

Джон Китс Сонет [16] Первое впечатление о Гомере Чапмена

По лучезарным странствуя краям,
Я видел добрых королевств немало
И островов, где море омывало
Святыню бардов - Аполлона храм.
Владенья мудрого Гомера там,
Обширны, по рассказам, небывало;
Но слово Чапмена живописало
Их смело и свежо моим глазам.
Казалось, что небесный кругозор
Безвестную звезду зажёг на диво,
Казалось, я - Кортес конкистадор
В догадке дерзновенной молчаливо
На Тихий океан гляжу в упор
С отвесных скал Дарьенского залива.

John Keats

On first looking into Chapman's Homer

Much have I travelled in the realms of gold,
And many goodly states and kingdoms seen;
Round many western islands have I been
Which bards in fealty to Apollo hold.
Oft of one wide expanse had I been told
That deep-browed Homer ruled as his demesne;
Yet did I never breathe its pure serene
Till I heard Chapman speak out loud and bold:
Then felt I like some watcher of the skies
When a new planet swims into his ken;
Or like stout Cortez when with eagle eyes
He stared at the Pacific - and all his men
Looked at each other with a wild surmise -
Silent, upon a peak in Darien.

1816/1816

---

Джон Китс Сонет [27] Как благодатна Англия!

Как благодатна Англия! Не надо
Земли другой, в её простор влюблён
С лесами статными, где испокон
Ветра поют возвышенно баллады:
Но иногда альпийские громады
Мне видятся в мечтах как вышний трон,
А италийский синий небосклон
Отдохновеньем от мирского взгляда.
Как благодатна Англия; слывёт
Она заслуженно душевным краем
За скромность чувств невинных верных дев:
Но часто я огнём воспламеняем
Бездонных глаз и страстных губ напев
Влечёт меня в потоки летних вод.

John Keats

Happy is England! I could be content
To see no other verdure than its own;
To feel no other breezes than are blown
Through its tall woods with high romances blent:
Yet do I sometimes feel a languishment
For skies Italian, and an inward groan
To sit upon an Alp as on a throne,
And half forget what world or worldling meant.
Happy is England, sweet her artless daughters;
Enough their simple loveliness for me,
Enough their whitest arms in silence clinging:
Yet do I often warmly burn to see
Beauties of deeper glance, and hear their singing,
And float with them about the summer waters.

1816/1817

---

Эмили Дикинсон J 47 Что ж, давай сегодня, сердце

Что ж, давай сегодня, сердце,
Забывать о том,
Кто меня наполнил светом,
А тебя – теплом.
Обещай, когда остынешь,
Дай мне знать тотчас,
Поспеши — пока есть память
Свет мой не погас.


Emily Dickinson J 47

Heart! We will forget him!
You and I - tonight!
You may forget the warmth he gave -
I will forget the light!
When you have done, pray tell me
That I may straight begin!
Haste! lest while you’re lagging,
I may remember him!

c. 1858/1896

---

Джон Китс Сонет [32] Дамам, которые видели меня увенчанным лавром

Я до небес венок свой превознёс
Из веток лавра, разве он сравним
С девичьим хороводом озорным –
Иль нимбом лунным – венчиками роз,
Воскресшими под влагой ранних рос?
О, нет, ничуть, как меркнет перед ним
Волнуемый, что ветерком морским,
Дыханьем зимородка тихий плёс.
Что может быть прекрасней, чем апреля
Серебряный капельный перезвон?
Чем юный май и бабочки с задором,
Взлелеянным в июньской колыбели?
Но если мой кумир и превзойдён,
То это вашим венценосным взором.


John Keats

To the ladies who saw me crowned

What is there in the universal Earth
More lovely than a wreath from the bay tree?
Haply a halo round the moon - a glee
Circling from three sweet pair of lips in mirth;
And haply you will say the dewy birth
Of morning roses - ripplings tenderly
Spread by the halcyon's breath upon the sea
But these comparisons are nothing worth.
Then is there nothing in the world so fair?
The silvery tears of April? Youth of May?
Or June that breathes out life for butterflies?
No - none of these can from my favourite bear
Away the palm - yet shall it ever pay
Due reverence to your most sovereign eyes.

1817

---

Джон Китс Сонет [30] ...на последней странице поэмы Чосера...

Записано на свободном поле
последней страницы поэмы
Чосера «Цветок и Лист»


Сравню поэму с молодым леском,
Где ветки-строки, гибки и медовы,
Сплетаются так чудно, что готовы
Мы то и дело задержаться в нём;
Случается, приятным холодком
Пронизан воздух утра росяного,
А то вдруг непоседу реполова
По перелётной трели узнаём.
О власть стиха! Сильнее жажды славы
Мной овладел изысканный рассказ,
Столь искренний, что впору мне сейчас
Лежать ничком, уткнувшись кротко в травы,
Сродни несчастным, чьим рыданьям чутко
Внимала с грустью только красногрудка.

John Keats

Written on the blank space at the end of Chaucer’s Tale
Of «The Floure and the Leafe»

This pleasant tale is like a little copse:
The honeyed lines so freshly interlace,
To keep the reader in so sweet a place,
So that he here and there full-hearted stops;
And oftentimes he feels the dewy drops
Come cool and suddenly against his face,
And, by the wandering melody, may trace
Which way the tender-legged linnet hops.
Oh! what a power has white simplicity!
What mighty power has this gentle story!
I, that do ever feel athirst for glory,
Could at this moment be content to lie
Meekly upon the grass, as those whose sobbings
Were heard of none beside the mournful robins.
Feb. 1817

---

Джон Китс Сонет [29] Посвящение Ли Ханту, эcквайру

Нет в мире чар, как и величья ныне;
И фимиам к востоку не клубится
Приветить дня рассветные зеницы,
Когда пройтись выходишь по долине;
Нет на пороге мая и в помине
Нимф юных сладкозвучной вереницы,
Несущих розы, колоски пшеницы
Для храма Флоры в ивовой корзине.
Не видно Пана на тропе дубровы,
Но век и наш не менее высок,
Раз, полон ликования лесного,
Звезду свою благодарить я мог
За счастье друга радовать такого,
Как ты, прочтеньем этих скудных строк.

John Keats

To Leigh Hunt, Esq.

Glory and loveliness have passed away;
For if we wander out in early morn,
No wreath`ed incense do we see upborne
Into the east, to meet the smiling day:
No crowd of nymphs soft voiced and young, and gay,
In woven baskets bringing ears of corn,
Roses, and pinks, and violets, to adorn
The shrine of Flora in her early May.
But there are left delights as high as these,
And I shall ever bless my destiny,
That in a time, when under pleasant trees
Pan is no longer sought, I feel a free,
A leafy luxury, seeing I could please
With these poor offerings, a man like thee.

1817

---

Роберт Льюис Стивенсон Марш (XXII "To Alison Cunningham")

Мамин гребень притащили,
Марш на нём дудим,
Щеголяет в шапке Вилли,
В барабан бьёт Джим.

Джейн - командующий сбором,
Позади всех Пит;
Нам отважным гренадерам
Слава предстоит!

Если ходишь по считалке
Раз, два, шире шаг,
То салфетка вокруг палки
Вьётся будто флаг!

За великие заслуги
Мэри Джейн, ура!
Обошли мы всё в округе
И домой пора.



ROBERT LOUIS STEVENSON

Marching Song

From Child's Garden of Verses
To Alison Cunningham


Bring the comb and play upon it!
Marching, here we come!
Willie cocks his highland bonnet,
Johnnie beats the drum.

Mary Jane commands the party,
Peter leads the rear;
Feet in time, alert and hearty,
Each a Grenadier!

All in the most martial manner
Marching double-quick;
While the napkin, like a banner,
Waves upon the stick!

Here's enough of fame and pillage,
Great commander Jane!
Now that we've been round the village,
Let's go home again.

---

Джон Китс Сонет [28] Когда казалось, пелена густая...

Когда казалось, пелена густая
Навек равнины наши поглотила,
Любезный Юг утраченные силы
Дню возвращает, небо исцеляя
От сумрака; и ощущенье мая
Нетерпеливый месяц охватило,
Прохлада веки нежит быстрокрыло,
Что летний розан капля дождевая.
И думается с лёгкостью о многом:
О завязи в садах, несущей семя –
Как луч улыбчив над осенним стогом –
Сны сладки детства и Сафо ланиты –
В часах песок струит неспешно время –
Бурлив ручей – и смерть близка пиита.

John Keats
[28]

After dark vapours have oppressed our plains
For a long dreary season, comes a day
Born of the gentle South, and clears away
From the sick heavens all unseemly stains.
The anxious month, relieving from its pains,
Takes as a long-lost right the feel of May,
The eyelids with the passing coolness play,
Like rose leaves with the drip of summer rains.
And calmest thoughts come round us - as of leaves
Budding - fruit ripening in stillness - autumn suns
Smiling at eve upon the quiet sheaves -
Sweet Sappho's cheek - a sleeping infant's breath -
The gradual sand that through an hour-glass runs
A woodland rivulet - a Poet's death.
1817/1817

---

Марсель Пруст Шопен

Шопен, ты словно море выплаканных слёз,
Круженье, виражи и игры над волной,
Воздушных бабочек, стремительных стрекоз.
Мечтай, люби, чаруй, баюкай, успокой.

Мятежный страстный звук внезапно оборвёт
Поток страданий – твой немыслимый каприз,
Так бабочка легко исполнит перелёт
С фиалки скромной на причудливый нарцисс,
Но пламенный восторг всё ж полон горьких нот.

Вода озёрная и бледный лунный свет
Твой благородный лик оправили в печаль,
Но на рассвете вновь ты призываешь даль,
И солнце разольётся радостно в ответ.

Оно сквозь слёзы улыбается как прежде,
Даруя светлый луч утраченной Надежде!


Marcel Proust
Chopin

Chopin, mer de soupirs, de larmes, de sanglots,
Qu'un vol de papillons sans se poser traverse
Jouant sur la tristesse ou dansant sur les flots.
Rеve, aime, souffre, crie, apaise, charme ou berce.
Toujours tu fais courir entre chaque douleur
L'oubli vertigineux et doux de ton caprice
Comme les papillons volent de fleur en fleur
De ton chagrin alors ta joie est la complice:
L'ardeur du tourbillon accroit la soif des pleurs.
De la lune et des eaux pales et doux camarades
Prince du desespoir ou grand seigneur trahi,
Tu t'exaltes encore, plus beau d'etre pali
Du soleil inondant ta chambre de malade
Qui pleure а lui sourire et souffre de le voir?
Sourire du regret et larmes de l'Espoir!

---

Джон Китс Сонет [24] Кузнечик и cверчок

Вовек жива гармония земная:
Сомлеет на припёке хор пичуг,
Укрывшись в роще, но зальётся луг
Весёлым голоском, бегущим с края
Где изгородь, тотчас изобличая
Кузнечика. Он всех затмил вокруг
Безудержностью певческих потуг,
Нет-нет, да и на травке почивая.

Гармония земная неизменна:
В безмолвии январских вечеров,
Подрёмывая, песню слышим, это
Сверчок близ очага завёл колена,
Как будто стрёкот радостный с холмов
Кузнечика из праздничного лета.


John Keats

On the Grasshopper and Cricket

The poetry of earth is never dead:
When all the birds are faint with the hot sun,
And hide in cooling trees, a voice will run
From hedge to hedge about the new-mown mead –
That is the Grasshopper's. He takes the lead
In summer luxury; he has never done
With his delights, for when tired out with fun
He rests at ease beneath some pleasant weed.

The poetry of earth is ceasing never:
On a lone winter evening, when the frost
Has wrought a silence, from the stove there shrills
The Cricket's song, in warmth increasing ever,
And seems to one in drowsiness half lost,
The Grasshopper's among some grassy hills.

1816

---

Эмили Дикинсон J 475 Дом смерти без дверей...

Дом смерти без дверей, а вход –
По лестнице с небес –
Затем нужды в ней нет – побег
Свершён и странно здесь

Простых вещей не наблюдать –
Ни беличью игру –
Ни осыпь ягод, ни сосны
Молитву-стон в бору.


Emily Dickinson

+ 475 +

Doom is the House without the Door —
'Tis entered from the Sun —
And then the Ladder's thrown away,
Because Escape — is done —

'Tis varied by the Dream
Of what they do outside —
Where Squirrels play — and Berries die —
And Hemlocks — bow — to God —

---

Джон Китс Сонет [67] Поэт

Когда вглубь зачарованного края
Он утром, в полдень, полночью войдёт,
Всех древних духов скал, подземных вод,
Растений талисманом призывая,
Природа для познанья потайная
Любую сущность, словно спелый плод,
Пред взором вдохновенным распахнёт,
Прекрасного зачатки обнажая.
Душою, наделённою крылами
Над суетной землёй подчас парит
В мир горний прежде времени пиит,
И в единенье тайном с небесами
Сиянье золотое наяву
Объемлет его смертную главу.

John Keats
The Poet

At morn, at noon, at eve, and middle night,
He passes forth into the charm`ed air,
With talisman to call up spirits rare
From plant, cave, rock, and fountain. To his sight
The husk of natural objects opens quite
To the core, and every secret essence there
Reveals the elements of good and fair,
Making him see, where Learning hath no light.
Sometimes above the gross and palpable things
Of this diurnal sphere, his spirit flies
On awful wing; and with its destined skies
Holds premature and mystic communings;
Till such unearthly intercourses shed
A visible halo round his mortal head.

---

Дилан Томас "Та ночь добра, но с нею свет умрёт..."

Та ночь добра, но с нею свет умрёт,
Во тьму, старик, смиренно не сходи,
Отринь, отринь душой её приход.

Конец и вправду, всем и в свой черёд,
Но светоч слов не вспыхнет впереди.
Та ночь добра, но с нею свет умрёт.

Смерть наших славных дел окончит счёт,
Волной останки смоет, погляди,
Отринь, отринь душой её приход.

Познавший бренной славы лёгкий взлёт,
Очнувшись поздно, крикнет: «Пощади,
Та ночь добра, но с нею свет умрёт».

Как яростью слепою взор сверкнёт
Слепого, что почуял смерть в груди,
Отринь, отринь душой её приход.

Я здесь, отец, молюсь на мрачный свод,
Крести меня, кляни, не уходи,
Та ночь добра, но с нею свет умрёт.
Отринь, отринь душой её приход.

1951/2013

---

Джон Китс Сонет [66] Звезда! ты остаёшься неизменной...

Звезда! ты остаёшься неизменной –
И мне бы жить незыблемо века,
Но не отшельником в скиту Вселенной
Следить бессонным оком свысока
За бденьем вод, несущих терпеливо
Земного омовения обет,
Или взирать на снег, укрывший гривы
Холмов и дольний вересковый цвет –
Нет, мне нужна незыблемость иная,
В объятьях милой у своей щеки
С волненьем бесконечным ощущая
Её сердечка тихие толчки,
Их слушать-слушать, не смыкая век,
И вечно жить – или уснуть навек.

John Keats

***
Bright star! would I were steadfast as thou art -
Not in lone splendour hung aloft the night
And watching with eternal lids apart,
Like nature s patient, sleepnless Eremite,
The moving waters at their priestlike task
Of pure ablution round earth s human shores,
Or gazing on the new soft-fallen mask
of snow upon the mountains and and the moors –
No - yet still steadfast, still unchangeable,
Pillowed upon my fair love s ripening breast,
To feel for ever its soft swell and fall
Awake for ever in a sweet unrest.
Still, still to hear her tender-taken breath,
And so live ever - or else swoon to death.

1818

---

Эмили Дикинсон J 1540 Неслышно лето отошло...

Неслышно лето отошло –
Как скорбь – куда – невесть,
Так незаметно, что уход
Неверностью не счесть;
По капле стёк покой,
И полдень в полусне –
Природа видно предпочла
Побыть наедине;
За сумраком рассвет –
Заморский гость с утра –
Грустит, что вскорости ему
Откланяться пора;
Бескрылый наш беглец
И лодкой пренебрёг –
Легко умчалось лето прочь
В Прекрасного исток.

перевод 2009 г.

Emily Dickinson

+ 1540 +

As imperceptibly as Grief
The Summer lapsed away —
Too imperceptible at last
To seem like Perfidy —
A Quietness distilled
As Twilight long begun,
Or Nature spending with herself
Sequestered Afternoon —
The Dusk drew earlier in —
The Morning foreign shone —
A courteous, yet harrowing Grace,
As Guest, that would be gone —
And thus, without a Wing
Or service of a Keel
Our Summer made her light escape
Into the Beautiful.

---

Джон Китс Сонет [65] ***

О, сжалься, утоли мою любовь
Открытым светлым чувством без жеманства,
Ах, как нужна мне чистая любовь,
Не знающая мук непостоянства!
Отдай мне всё, не утаив ничуть,
Всё существо своё – красу живую,
Светящуюся мраморную грудь,
Покорность дивных глаз, и поцелуя
Занявшийся любовный костерок,
Доверь мне душу, все её глубины,
А то умру; а выживу, мой рок –
Рабом твоим никчёмным до кончины
На праздность горя променять мечты,
И жадный ум на скудость слепоты.




John Keats

* * *

I cry your mercy, pity, love - ay, love!
Merciful love that tantalizes not,
One-thoughted, never-wandering, guileless love,
Unmasked, and being seen - without a blot!
O! let me have thee whole, - all, all, be mine!
That shape, that fairness, that sweet minor zest
Of love, your kiss - those hands, those eyes divine,
That warm, white, lucent, million-pleasured breast -
Yourself - your soul - in pity give me all,
Withhold no atom's atom or I die;
Or living on perhaps, your wretched thrall,
Forget, in the mist of idle misery,
Life's purposes - the palate of my mind
Losing its gust, and my ambition blind!

1819

---

Джон Китс Сонет [64] ***

Всем одарив, день пожелал истечь!
Как голос нежен был, уста румяны,
Тепло дыханье, кожа рук и плеч,
Как ярок взгляд, изгиб изящен стана!
Пленённый зыбкой свежестью бутона,
Безвременно мой взор осиротел,
Где голос, теплота, где полутоны,
Где лик чудесный, так невинно бел –
Я рай познал и горестна утрата
Любви в канун святого торжества,
Когда за тайным пологом заката
Сплетаются восторгов кружева;

Раз в требнике любви нет больше слов,
Накинь же, ночь, дремотный свой покров.

1819/2013

John Keats

[64]

* * *

The day is gone, and all its sweets are gone!
Sweet voice, sweet lips, soft hand, and softer breast,
Warm breath, light whisper, tender semitone,
Bright eyes, accomplished shape, and lang'rous waist!
Faded the flower and all its budded charms,
Faded the sight of beauty from my eyes,
Faded the shape of beauty from my arms,
Faded the voice, warmth, whiteness, paradise -
Vanished unseasonably at shut of eve,
When the dusk holiday -or holinight
Of fragrant-curtained love begins to weave
The woof of darkness thick, for hid delight;

But, as I've read love's missal through today,
He'll let me sleep, seeing I fast and pray.

1819

---

Джон Китс Сонет [63] О славе (II)

Листая жизни книжные страницы,
Земным существованьем одержим,
Слаб человек, готовый поступиться
Ещё безвестным именем своим;
Ужели роза цвет отринуть рада,
А дерево налёт со спелых слив,
И горным эльфом вторгнется Наяда
В пределы грота, воду возмутив?
Но куст усыпан розами на диво,
К довольству пчёл, для нежных губ зефира,
Под одеяньем дымным зреет слива,
И водная неколебима гладь;
В душе людской такая благодать,
К чему её вымаливать у мира?

John Keats

On Fame (II)

How fevered is the man who cannot look
Upon his mortal days with temperate blood,
Who vexes all the leaves of his life's book,
And robs his fair name of its maidenhood;
It is as if the rose should pluck herself,
Or the ripe plum finger its misty bloom,
As if a Naiad, like a meddling elf,
Should darken her pure grot with muddy gloom;
But the rose leaves herself upon the briar,
For winds to kiss and grateful bees to feed,
And the ripe plum still wears its dim attire;
The undisturbed lake has crystal space;
Why then should man, teasing the world for grace,
Spoil his salvation for a fierce miscreed?

1819

---

Джон Китс [62] О славе (I)

Пред Славой преклонять главу напрасно;
Надменным безразличием дыша,
Она к юнцам бесхитростным пристрастна,
По нраву ей беспечная душа;
Цыганка в обращении капризна,
Презреньем наградит влюблённый взгляд;
Поодаль слыша шепот укоризны,
Считает, что венец её чернят;
Египта дочь, цыганской крови истой,
В обличье женском гордый Потифар;
Блаженные поэты и артисты,
Воздайте за отвергнутый ваш дар
Наигранным поклоном и «adieu»,
Пойти ли вслед, подскажет ей чутьё.

John Keats

On Fame (I)

Fame, like a wayward girl, will still be coy
To those who woo her with too slavish knees,
But makes surrender to some thoughtless boy,
And dotes the more upon a heart at ease;
She is a gipsy, will not speak to those
Who have not learnt to be content without her;
A jilt, whose ear was never whispered close,
Who thinks they scandal her who talk about her;
A very gipsy is she, Nilus-born,
Sister-in-law to jealous Potiphar;
Ye love-sick Bards! repay her scorn for scorn;
Ye Artists lovelorn! madmen that ye are!
Make your best bow to her and bid adieu,
Then, if she likes it, she will follow you.

1819

---

Джон Китс [58] ***

«Обитель скорби» - стихотворный плод
Эсквайра Скотта, проповедь в капелле
У Магдалины, в гору еле-еле
Подъём, слеза на книжный разворот,
И авторского чтенья адский гнёт,
И чай у старой девы пустомели,
Лорд благодетель, и недуг от хмеля,
И хейдоновский «Триумфальный вход»,
Пространный Кольридж, перья шляп в партере,
С утра до ночи дьявольский дуэт
Соседа с флейтой, Муза в равной мере
С холодным кофе в творческой манере –
Не боле вздор, чем Вордсворта сонет
О Дувре. Дувр! – ты вздорнее воспет!

John Keats

* * *

The House of Mourning written by Mr. Scott,
A sermon at the Magdalen, a tear
Dropped on a greasy novel, want of cheer
After a walk uphill to a friend's cot,
Tea with a maiden lady, a cursed lot
Of worthy poems with the author near,
A patron lord, a drunkenness from beer,
Haydon's great picture, a cold coffee pot
At midnight when the Muse is ripe for labour,
The voice of Mr. Coleridge, a French bonnet
Before you in the pit, a pipe and tabour,
A damned inseparable flute and neighbour –
All these are vile, but viler Wordsworth's sonnet
On Dover. Dover! - who could write upon it?

1819

---

Джон Китс [61] Сонет о сонете

Коль скудной рифмой языка живого
Сонет окован, мучаясь расплатой,
Как Андромеда встарь, за красоту,
Давайте же достойную обнову
Для поступи Поэзии крылатой
Тончайшего плетения найдём;
Коснёмся лирных струн и высоту
На слух настроим соразмерно слову:
Сродни Мидасу, ревностному к злату,
Без жалости к засохшему листу
Пусть наше ухо, зоркий скопидом,
Венок лавровый бережёт от тлена;
Раз Музе мы свободы не даём,
Её венчают и гирлянды плена.

John Keats

If by dull rhymes our English must be chained,
And, like Andromeda, the Sonnet sweet
Fettered, in spite of pained loveliness;
Let us find out, if we must be constrained,
Sandals more interwoven and complete
To fit the naked foot of Poesy;
Let us inspect the lyre, and weigh the stress
Of every chord, and see what may be gained
By ear industrious, and attention meet:
Misers of sound and syllable, no less
Than Midas of his coinage, let us be
Jealous of dead leaves in the bay wreath crown;
So, if we may not let the Muse be free,
She will be bound with garlands of her own.

1819

---

Роберт Льюис Стивенсон Кровать-кораблик (XXXI "To Alison Cunningham")

Стоит на якоре кровать,
А в плаванье мой малый флот,
Приходит няня снаряжать,
И китель застегнёт.

Чуть доброй ночи пожелал
Родным впотьмах на берегу,
Вслепую я кручу штурвал
И больше ни гугу.

Всё, как матросы в старину,
Беру на корабельный борт;
Игрушку, и ещё одну,
И даже целый торт.

Всю ночь плыву под плеск волны,
Но только гонг пробьёт зарю,
Дрейфует флот мой у стены,
Целёхонек, смотрю.

Pobert Louis Stevenson

My Bed is a Boat
From Child's Garden of Verses

My bed is like a little boat;
Nurse helps me in when I embark;
She girds me in my sailor's coat
And starts me in the dark.

At night I go on board and say
Good-night to all my friends on shore;
I shut my eyes and sail away
And see and hear no more.

And sometimes things to bed I take,
As prudent sailors have to do;
Perhaps a slice of wedding-cake,
Perhaps a toy or two.

All night across the dark we steer;
But when the day returns at last,
Safe in my room beside the pier,
I find my vessel fast.

---

Джон Китс Сонет [60] Сну

О сладостный полуночный бальзам
Для глаз, пресыщенных лучистым светом,
Обязанных твоим благим перстам
Покровом тьмы заботливо одетым:
Целебный сон! Будь милостив, нахлынь,
Прерви хвалы исполненные строки,
Или дождавшись тихого «Аминь»,
Коль скоро мак в дремотной поволоке
Не скроет век, молю, навей поэту
Забвенье дум, горчащих что полынь,
И совести с пытливостью кротовой
Без устали скребущейся внутри;
Рукой умелой повернув засовы,
Чертог души умолкшей притвори.


John Keats

To Sleep

O soft embalmer of the still midnight,
Shutting, with careful fingers and benign,
Our gloom-pleased eyes, embowered from the light,
Enshaded in forgetfulness divine:
O soothest Sleep! if so it please thee, close
In midst of this thine hymn, my willing eyes,
Or wait the 'Amen', ere the poppy throws
Around my bed its lulling charities.
Then save me, or the pass`d day will shine
Upon my pillow, breeding many woes;
Save me from curious conscience, that still hoards
Its strength for darkness, burrowing like the mole;
Turn the key deftly in the oil`ed wards,
And seal the hush`ed casket of my soul.

1819

---

Роберт Льюис Стивенсон Сказочная земля (VIII "To Alison Canningham")

Кто оседлал вишнёвый сук,
Ствол обхватил, глядит вокруг?
Отсюда, если ты малыш,
Все страны лучше разглядишь!

Передо мной соседский сад,
Ему к лицу цветной наряд,
А прежде не была видна
Мне эта славная страна.

Я вижу в зеркале реки
Из облаков плывут блинки;
Дорога с ямкой и горбом
И пыль от путников клубом.

Но ростом вишня - не ахти,
Повыше б дерево найти,
Чтобы увидеть вдалеке,
Как сил прибавилось в реке,

Что мчит большие корабли
В моря до сказочной земли,
Где сколько хочешь вкусных блюд,
И всем игрушки раздают.


Robert Louis Stevenson

Foreign Lands
From Child's Garden of Verses

Up into the cherry tree
Who should climb but little me?
I held the trunk with both my hands
And looked abroad in foreign lands.

I saw the next door garden lie,
Adorned with flowers, before my eye,
And many pleasant places more
That I had never seen before.

I saw the dimpling river pass
And be the sky's blue looking-glass;
The dusty roads go up and down
With people tramping in to town.

If I could find a higher tree
Farther and farther I should see,
To where the grown-up river slips
Into the sea among the ships,

To where the road on either hand
Lead onward into fairy land,
Where all the children dine at five,
And all the playthings come alive.

---

Роберт Льюис Стивенсон Иначе может быть с тобой...

Иначе может быть с тобой,
А для меня, поверь,
Бесценно данное судьбой
И в прошлом, и теперь.

Не в силах мы переменить
Дорогу, поле, лес,
Звезду, что вечно будет лить
Блаженный свет с небес.

И каждый день, и каждый миг
Звучит для нас с тобой:
Цветут сады, и бьёт родник,
И манит пчёл левкой.

Robert Louis Stevenson

"I know not how it is with you"
From Songs of Travel

I know not how it is with you -
I love the first and last,
The whole field of the present view,
The whole flow of the past.

One tittle of the things that are,
Nor you should change nor I -
One pebble in our path - one star
In all our heaven of sky.

Our lives, and every day and hour,
One symphony appear:
One road, one garden - every flower
And every bramble dear.

---

Роберт Льюис Стивенсон Юность и Любовь: I , II

Юность и Любовь: I

Мы с ней расстались у ворот
На парковой аллее,
И я отправился в поход
Подобно Одиссею.

Прощайте сытость и уют,
Мне предстоит сражаться,
Своей судьбы пройти маршрут,
В чужих краях скитаться.

Под куполом небес мой кров,
Невеста мне – дорога,
Она темна и нрав суров,
В её глазах тревога.

Хула ли ждёт иль фимиам,
Пучина или суша,
На волю Господа отдам
Я плоть свою, и душу.


Robert Louis Stevenson
From Songs of Travel


Youth and Love: I

Once only by the garden gate
Our lips we joined and parted.
I must fulfil an empty fate
And travel the uncharted.

Hail and farewell! I must arise,
Leave here the fatted cattle,
And paint on foreign lands and skies
My Odyssey of battle.

The untented Kosmos my abode,
I pass, a wilful stranger:
My mistress still the open road
And the bright eyes of danger.

Come ill or well, the cross, the crown,
The rainbow or the thunder,
I fling my soul and body down
For God to plough them under.


Юность и Любовь: II

Юноша мир открывает в пути вдоль дорог.
Поступь легка, нараспашку простор,
Справа весь в зелени сказочный зрим городок,
Слева в долине под контуром гор
Манит вечерней порой золотой огонёк.

Густо осыпала ночь серебром небосвод,
Щедро и он словно взыскан судьбой,
Лишь на ходу обернётся у милых ворот,
Бегло простится, помашет рукой,
И, напевая, из виду навек пропадёт.




Youth and Love: II

To the heart of youth the world is a highwayside.
Passing for ever, he fares; and on either hand,
Deep in the gardens golden pavilions hide,
Nestle in orchard bloom, and far on the level land
Call him with lighted lamp in the eventide.

Thick as the stars at night when the moon is down,
Pleasures assail him. He to his nobler fate
Fares; and but waves a hand as he passes on,
Cries but a wayside word to her at the garden gate,
Sings but a boyish stave and his face is gone.

---

Роберт Сервис Луч в комнатку проник ко мне

Луч в комнатку проник ко мне
Сказать: в Париж пришла пора,
Когда стрекочет гимн весне
Пролётной стайкой детвора,
И колокол звонит с утра,
На улицах веселья шквал,
Увы, теперь не до пера,
Король сегодня - Карнавал!




Robert William Service (1874-1958)

The sunshine seeks my little room
To tell me Paris streets are gay;
That children cry the lily bloom
All up and down the leafy way;
That half the town is mad with May,
With flame of flag and boom of bell:
For Carnival is King to-day;
So pen and page, awhile farewell.

---

Роберт Льюис Стивенсон Сон летом (I "To Alison Cunningham")

Зимой едва встаю впотьмах
И одеваюсь при свечах,
А летом всё наоборот:

Светло, а няня спать зовёт.

 

В постель ещё никто не лёг –
Я вижу, птичка скок-поскок,

И кто-то ходит через двор:

Слышны шаги и разговор.

И солнце тоже не легло

В свою кроватку, как назло,

Весёлых дел невпроворот,    
А няня спать меня зовёт!

Robert Louis Stevenson

Bed in Summer

In winter I get up at night
And dress by yellow candle-light.
In summer quite the other way,
I have to go to bed by day.

I have to go to bed and see
The birds still hopping on the tree,
Or hear the grown-up people's feet
Still going past me in the street.

And does it not seem hard to you,
When all the sky is clear and blue,
And I should like so much to play,
To have to go to bed by day?

---

Роберт Льюис Стивенсон Бухта снов (XVII "To Alison Cunningham")

Съем завтрак, приберу кровать
И в доме остаюсь играть,
А ночь наступит - был таков,
Иду к заморской бухте снов.

Совсем один, но не беда,
Могу и сам дойти туда –
Вдоль рек, по скалам и холмам
К дремотным дальним берегам.

Там пищи много и зверят,
Одни жуют, других едят,
И чья-то пасть несёт улов
Под утро в чудной бухте снов.

Ну почему нельзя найти
При свете дня туда пути,
Или услышать иногда,
Как плещет сонная вода.

Robert Louis Stevenson

The Land of Nod
from "A Child's Garden of Verses"

From breakfast on through all the day
At home among my friends I stay,
But every night I go abroad
Afar into the land of Nod.

All by myself I have to go,
With none to tell me what to do--
All alone beside the streams
And up the mountain-sides of dreams.

The strangest things are these for me,
Both things to eat and things to see,
And many frightening sights abroad
Till morning in the land of Nod.

Try as I like to find the way,
I never can get back by day,
Nor can remember plain and clear
The curious music that I hear.

---

Эмили Дикинсон J 280 Мозг как во время похорон...

Мозг как во время похорон,
Когда везде родня,
И, кажется, сойдёшь с ума,
Не стихни беготня –

И только сядут отпевать,
Все чинно по местам –
Молитва барабаном слов
По нервам бам-бам-бам –

Потом они выносят гроб
По сердцу прямиком,
И под свинцовый стук сапог
Трезвонит всё кругом –

Исходит колоколом высь,
И в жилах звук потёк,
И сокрушил и тянет вниз
Забвения поток –

И я в беспамятстве лечу
В провал с небытием,
И снова-снова бьюсь о мир
И пресеклась – совсем –

Emily Dickinson

+ 280 +


I felt a Funeral, in my Brain,
And Mourners to and fro
Kept treading - treading - till it seemed
That Sense was breaking through -

And when they all were seated,
A Service, like a Drum -
Kept beating - beating - till I thought
My mind was going numb –

And then I heard them lift a Box
And creak across my Soul
With those same Boots of Lead, again,
Then Space - began to toll,

As all the Heavens were a Bell,
And Being, but an Ear,
And I, and Silence, some strange Race
Wrecked, solitary, here –

And then a Plank in Reason, broke,
And I dropped down, and down -
And hit a World, at every plunge,
And Finished knowing - then –

c. 1861

---

Эмили Дикинсон J 181 Утрачен мною мир...

Утрачен мною мир – на днях!
Кому найти досуг?
Там у надлобья по краям
Прочерчен звёздный круг.

Богач не может распознать
Мир, где не чтим дукат –
В моих глазах бесценен он –
Господь, найди мой клад!

Emily Dickinson

+ 181 +

I lost a World—the other day!
Has Anybody found?
You’ll know it by the Row of Stars
Around its forehead bound.

A Rich man—might not notice it—
Yet—to my frugal Eye,
Of more Esteem than Ducats—
Oh find it—Sir—for me!

---

Эмили Дикинсон J 144 Пока прожилок синева...

Пока прожилок синева
Не исчертила рук,
Не провела печаль у глаз
Свинцовый полукруг,

Пока нарциссы погостить
Просились после зим,
Ждала – пока хватало сил –
Потом ушла к Святым.

Навстречу не шагнёт она
Стремительна, легка –
И скромной шляпкой не мелькнёт
Средь улиц городка –

Но там – её объемлет свет –
Корон и свит взамен –
Её, о ком мы здесь грустим,
Там не коснулся тлен.


Emily Dickinson

+ 144 +

She bore it till the simple veins
Traced azure on her hand –
Till pleading, round her quiet eyes
The purple Crayons stand.

Till Daffodils had come and gone
I cannot tell the sum,
And then she ceased to bear it –
And with the Saints sat down.

No more her patient figure
At twilight soft to meet –
No more her timid bonnet
Upon the village street –

But Crowns instead, and Courtiers –
And in the midst so fair,
Whose but her shy – immortal face
Of whom we're whispering here?

---

Эмили Дикинсон J 254 “Надежда” – пташка певчая...

“Надежда” – пташка певчая,
Что не совьёт гнезда –
Она поёт себе в душе –
Не молкнет никогда –

Её мелодию – без слов –
Не заглушат шторма –
Не сможет выстудить её
Жестокая зима –

Она в далёкой стороне –
Где подо льдом стерня –
Всё напевала, не прося –
Ни крошки – у меня.

Emily Dickinson

+ 254 +

"Hope" is the thing with feathers –
That perches in the soul –
And sing the tune without the words –
And never stops – at all –

And sweetest – in the Gale – is heard –
And sore must be the storm –
That could abash the little Bird
That kept so many warm –

I’ve heard it in the chilliest land –
And on the strangest Sea –
Yet, never, in Extremity,
It asked a crumb – of Me.

с. 1861

---

Эмили Дикинсон J 182 Вдруг зарянка прилетит...

Вдруг зарянка прилетит
С грудкой цвета ржи,
Крошек хлеба бросьте ей
На помин души.

Не смогу спасибо вам
Молвить из-под плит,
Знайте, силюсь разомкнуть
Губ моих гранит.

1860/2009

Emily Dickinson

+ 182 +


If I shouldn't be alive
When the Robins come,
Give the one in Red Cravat,
A Memorial crumb.

If I couldn't thank you,
Being fast asleep,
You will know I'm trying
With my Granite lip!

c. 1860

---

Эмили Дикинсон J 335 Совсем не больно умереть...

Совсем не больно умереть –
Нам жить – куда больней –
И только дверь откроет смерть –
Покой благой за ней –

Искать приюта от зимы
В тепле иных широт –
Повадка птичья, ну а мы –
Не кочевых пород.

Мы чаем крохи из сусек,
Дрожа у входа в клеть,
Покуда жалостливый снег
Не побудит взлететь.

Emily Dickinson

+ 335 +

'Tis not that Dying hurts us so —
'Tis Living — hurts us more —
But Dying — is a different way —
A Kind behind the Door —

The Southern Custom — of the Bird —
That ere the Frosts are due —
Accepts a better Latitude —
We — are the Birds — that stay.

The Shrivers round Farmers' doors —
For whose reluctant Crumb —
We stipulate — till pitying Snows
Persuade our Feathers Home.

c.1862

---

Эмили Дикинсон J 201 Спасались двое до утра...

Спасались двое до утра
На балке с корабля –
Один уплыл к земле, храбрясь –
И, видит Бог, - не я!

На водной глади мёртвый лик
Попался морякам –
Глазницы ввысь – уста спеклись –
С мольбою к небесам!

+ 201 +

Emily Dickinson

Two swimmers wrestled on the spar –
Until the morning sun –
When One – turned smiling to the land –
Oh God! the Other One!

The stray ships – passing –
Spied a face –
Upon the waters borne –
With eyes in death – still begging raised –
And hands – beseeching – thrown!

c. 1860

---

Эмили Дикинсон J 1754 Уж лучше быть чужой тебе...

Уж лучше быть чужой тебе,
Чем по сердцу другим.
Жестока жажда, только вкус
Росы неповторим!

Являет Каспий средь песка
Морскую благодать.
Но без пустынных берегов
И Каспием не стать.


Emily Dickinson

+ 1754 +


To lose thee – sweeter than to gain
All other hearts I knew.
'Tis true the drought is destitute,
But then, I had the dew!

The Caspian has its realms of sand,
Its other realm of sea.
Without the sterile perquisite,
No Caspian could be.

---

Эмили Дикинсон J 1574 Ступени в небо не нужны...

Ступени в небо не нужны
Крылам певуний-птах,
И дирижёрского перста
Излишен строгий взмах.

Блажен, кто выбрал вышний путь –
Христос пребудет с ним,
Но этой истине святой
Пророк необходим.

Emily Dickinson

+ 1574 +

No ladder needs the bird but skies
To situate its wings,
Nor any leader's grim baton
Arraigns it as it sings.

The implements of bliss are few –
As Jesus says of Him,
"Come unto me" the moiety
That wafts the cherubim.

1883?

---

Эмили Дикинсон J 654 Сон пресловутый - долгий сон...

Сон пресловутый – долгий сон –
Не щуриться глазам,
Лениво с утренним лучом
Не потянуться нам –

Тепла ль гранитная кровать
Для праздных лежебок
Настолько, чтоб не променять
На солнце – хоть разок?


Emily Dickinson

+ 654 +

A long — long Sleep — A famous — Sleep —
That makes no show for Morn —
By Stretch of Limb — or stir of Lid —
An independent One —

Was ever idleness like This?
Upon a Bank of Stone
To bask the Centuries away —
Nor once look up — for Noon?

---

Эмили Дикинсон J 1743 Могилку - дом свой приберу...

Могилку – дом свой приберу,
Не перечесть хлопот,
В гостиной мраморной разлит
По чайным чашкам лёд.

С тобой в разлуке день за днём
Творю для нас уют,
Где заживём и вечных уз
Уже не разорвут.


Emily Dickinson

+ 1743 +

The grave my little cottage is,
Where "Keeping house" for thee
I make my parlor orderly
And lay the marble tea.

For two divided, briefly,
A cycle, it may be,
Till everlasting life unite
In strong society.

---

Эмили Дикинсон J 510 Не смерть - не могут мертвецы...

Не смерть – не могут мертвецы
Стоять, а я могла –
Не ночь – тянул за языки
Звонарь колокола –

Была не стужа – обжигал
Мне кожу – суховей –
Не пламя – холод исходил
От мраморных ступней –

Но, видно, это всё стряслось,
Раз, слыша гул людской,
Душе казалось это – ей
Поют за упокой –

Так, словно жизнь мне подсекли,
И в раму – под обрез,
И взаперти не продохнуть,
На полночи – в отвес –

Вдруг замер маятник часов –
И заморозком страх –
Сковал – как осень, уходя,
Дыхание в полях –

Так в бездне – не достать рукой
И реи корабля –
И даже безнадежность мне
Не подтвердит земля.

Emily Dickinson

+ 510 +

It was not Death, for I stood up,
And all the Dead, lie down –
It was not Night, for all the Bells
Put out their Tongues, for noon.

It was not Frost, for on my Flesh
I felt Siroccos – crawl –
Nor Fire – for just my Marble feet
Could keep a Chancel, cool –

And yet, it tasted, like them all,
The Figures I have seen
Set orderly, for Burial,
Reminded me, of mine –

As if my life were shaven,
And fitted to a frame,
And could not breathe without a key,
And ‘twas like Midnight, some –

When everything that ticked – has stopped –
And Space stares all around –
Or Grisly frosts – first Autumn morns,
Repeal the Beating Ground –

But, most, like Chaos – Stopless – cool –
Without a Chance, or Spar –
Or even a Report of Land –
To justify – Despair.

с.1862

---

Эмили Дикинсон J 341 Вслед острой боли чинно скорбь молчит...

Вслед острой боли чинно скорбь молчит,
Надгробий-нервов чопорен гранит,
Сомненье в стылом сердце – кто распят,
Вчера или уже века назад?

Кружить по тверди не-земной,
Земной, везде – отныне –
С опустошённостью
Пустыни –
Но кварцем в каменной гордыне –

Свинцом на память лёг
Тот час на вечный срок –
Так погружает стужа в бездну сна –
Озноб – оцепененье – пелена –


Emily Dickinson

+ 341 +

After great pain, a formal feeling comes –
The Nerves sit ceremonious, like Tombs –
The stiff Heart questions was it He, that bore,
And Yesterday, or Centuries before?

The Feet, mechanical, go round –
Of Ground, or Air, or Ought –
A Wooden way
Regardless grown,
A Quartz contentment, like a stone –

This is the Hour of Lead –
Remembered, if outlived,
As Freezing persons, recollect the Snow –
First – Chill – then Stupor – then the letting go –

c. 1862

---

Эмили Дикинсон J 107 Вот лёгкой-лёгкой лодочки ... c.1859/2009

Вот лёгкой-лёгкой лодочки
Вдоль бухты робкий ход!
Вот важный-важный океан
Кивает ей, зовёт!

Вот ненасытная волна
Её слизнула вмиг –
Едва ль пропажу лодочки
Заметил гордый бриг.


Emily Dickinson

107

‘Twas such a little – little boat
That toddled down the bay!
‘Twas such a gallant – gallant sea
That beckoned it away!

‘Twas such a greedy, greedy wave
That licked it from the Coast –
Nor ever guessed the stately sails
My little craft was lost!

c.1859


© Copyright: Наталия Корди, 2009

---

Эмили Дикинсон J 328 Дрозд делом занялся... 1862/2008

Дрозд делом занялся –
Наживку – червяка –
Меня не видя, клюнул раз –
Живым съел – бедняка –

Он пригубил росы
Из чашечки цветка,
Затем засеменил к стене,
Чтоб пропустить жука,

Окинул взглядом двор
Поспешно и всерьёз –
Пугливо бусины-глаза
Поглядывали вкось,

Я поднесла ему
Чуть-чуть пшена в горсти –
Он только крыльями встряхнул
Легко – домой грести,

Нет следа за кормой,
Бесшумен вёсел взмах,
Так бабочки не слышен плеск
В полдневных берегах.


Emily Dickinson

328

A Bird came down the Walk—
He did not know I saw—
He bit an Angleworm in halves
And ate the fellow, raw,

And then he drank a Dew
From a convenient Grass,
And then hopped sidewise to the Wall
To let a Beetle pass—

He glanced with rapid eyes
That hurried all around—
They looked like frightened Beads, I thought—
He stirred his Velvet Head

Like one in danger, Cautious,
I offered him a Crumb,
And he unrolled his feathers
And rowed him softer home—

Than Oars divide the Ocean,
Too silver for a seam—
Or Butterflies, off Banks of Noon,
Leap, plashless as they swim.

c. 1862


© Copyright: Наталия Корди, 2008

---

Джон Китс Сонет [59] Сон. После прочтения отрывка из Данте о Паоло и Франческе

Как некогда вознёсся легкокрыл
Гермес над спящим Аргусом стоглазым,
Так чудище - Вселенную пленил
Дельфийской флейтою мой праздный разум,
Наигрывая, с толку сбил, сковал,
И взмыл, увидев, что глаза закрыты,
Не к Темпе, где Зевес грустил средь скал,
Не к Иде - поднебесной выси Крита,
Но во второй унёсся адов круг,
Где дождь и град, и чёрный смерч в раструбе
Любовников кружит, чей стон от мук
Немолчен. Были призрачными губы,
И сладостен их горький поцелуй,
Прекрасный призрак был со мной под вихрем струй .


John Keats

A Dream, after reading Dante's episode
of Paolo and Francesca

As Hermes once took to his feathers light,
When lulled Argus, baffled, swooned and slept,
So on a Delphic reed, my idle spright
So played, so charmed, so conquered, so bereft
The dragon-world of all its hundred eyes;
And seeing it asleep, so fled away,
Not to pure Ida with its snow-cold skies,
Nor unto Tempe, where Jove grieved a day;
But to that second circle of sad Hell,
Where in the gust, the whirlwind, and the flaw
Of rain and hail-stones, lovers need not tell
Their sorrows. Pale were the sweet lips I saw,
Pale were the lips I kissed, and fair the form
I floated with, about that melancholy storm.

1819/1820

---

Джон Китс Сонет [57] Чему средь ночи я смеяться мог?

Чему средь ночи я смеяться мог?
Господь таится, Дьявол преисподней
Мне отповеди гневной не изрёк,
Скажи ты, сердце, почему сегодня
Смеялся я? Мы в горести вдвоём;
Безмерна боль! Напрасно вопрошаю
Ночную тьму, царящую кругом,
Нет слов у сердца, ада или рая.
Чему смеяться мог я у вершин
Познания блаженства жизни бренной;
Сейчас не видеть бы её картин
И удалить свой образ из вселенной;
Во благо красота, стихи, почёт,
Но жизни смерть достойно воздаёт.


John Keats

Why did I laugh tonight? No voice will tell:
No God, no Demon of severe response,
Deigns to reply from Heaven or from Hell.
Then to my human heart I turn at once –
Heart! Thou and I are here, sad and alone;
Say, wherefore did I laugh? O mortal pain!
O Darkness! Darkness! ever must I moan,
To question Heaven and Hell and Heart in vain.
Why did I laugh? I know this being's lease,
My fancy to its utmost blisses spreads;
Yet would I on this very midnight cease,
And the world's gaudy ensigns see in shreds;
Verse, Fame, and Beauty are intense indeed,
But Death intenser—Death is Life's high meed.

1819

---

Джон Китс Сонет [53] написан в домике, где родился Роберт Бёрнс

Я смертный, Бёрнс, кому чуть больше года
Осталось, может быть, встречать рассвет,
Средь комнаты стою, где лавра всходы
Лелеял ты мечтой в преддверье бед.
Великий дух, побыть в твоём пределе
Как жаждал я! Свершилось! Ослеплён,
С волненьем и восторгом кубок эля
Пью за тебя, как прежде славен он!
Могу пройти по стёртым половицам,
Открыть окно, и мысленно могу
Прогулкою по тропке насладиться
Тобою проторённой на лугу,-
Возрадуйся с небес родному краю,
Бессмертны вы, друг друга прославляя.

John Keats (1795-1821)

This mortal body of a thousand days
Now fills, O Burns, a space in thine own room,
Where thou didst dream alone on budded bays,
Happy and thoughtless of thy day of doom!
My pulse is warm with thine own Barley-bree,
My head is light with pledging a great soul,
My eyes are wondering, and I cannot see,
Fancy is dead and drunken at its goal;
Yet can I stamp my foot upon thy floor,
Yet can I open thy window-sash to find
The meadow thou hast trampled o'ver and o'ver, -
Yet can I thing of thee till thought is blind,-
Yet can I gulp a bumper to thy name,-
O smile among the shades, for this is fame.

1818

---

Джон Китс Сонет [9] К одиночеству

Что ж, Одиночество! Я обречён,
Но прозябать в теснине мрачных зданий
Уволь, на крутизне для созерцаний
Природы заживём под перезвон
Прозрачных рек и шелест пышных крон,
И оживит нас клевер на поляне,
И шмель в испуге вслед прыгунье-лани
Покинувший напёрсточный бутон.
О! Нам с тобой приятен этот вид,
Но тонкий ум в ответном блеске слова
В устах невинных существа родного
Душе отрадней, и она парит
В блаженстве высшем, повинуясь зову
Другой души, в спасительный твой скит.



John Keats

O SOLITUDE! if I must with thee dwell,
Let it not be among the jumbled heap
Of murky buildings; climb with me the steep,—
Nature’s observatory—whence the dell,
Its flowery slopes, its river’s crystal swell,
May seem a span; let me thy vigils keep
’Mongst boughs pavillion’d, where the deer’s swift leap
Startles the wild bee from the fox-glove bell.
But though I’ll gladly trace these scenes with thee,
Yet the sweet converse of an innocent mind,
Whose words are images of thoughts refin’d,
Is my soul’s pleasure; and it sure must be
Almost the highest bliss of human-kind,
When to thy haunts two kindred spirits flee.

---

Роберт Льюис Стивенсон. На снежных щечках – розы...

На снежных щечках – розы,
К ним золотая прядь –
Таким твой облик призван
Весь мир очаровать,
Но деве темноликой
Я предан до сих пор,
В смолистой пряди – роза,
Белей снегов – убор!

Изменчива, что краски
Холодных горных рек,
А нрав сродни потоку –
Притихнет и в разбег;
Цвет мёда красно-бурый
Есть в янтаре плеча,
И в смуглости коленей
Медовых пчёл парча.


Robert Louis Stevenson

To you, let snow and roses...


To you, let snow and roses
And golden locks belong.
These are the world’s enslavers,
Let these delight the throng.
For her of duskier lustre
Whose favour still I wear,
The snow be in her kirtle,
The rose be in her hair!

The hue of highland rivers
Careering, full and cool,
From sable on to golden,
From rapid on to pool —
The hue of heather-honey,
The hue of honey-bees,
Shall tinge her golden shoulder,
Shall gild her tawny knees.

---

Роберт Льюис Стивенсон. Превратности Любви

Немало миль со мною
По землям всех широт,
Любовь с Надеждой в паре
Идут не первый год –
Молчат они на пару,
Но радость их поёт.

Оставлена Надеждой,
Любовь бредёт без сил,
Её романс под лютню –
Томительно уныл –
Отчаянье - флейтиста
Немедля вдохновил.

И наконец вступает
Осанист и высок –
Король тоски – Бесстрастье –
На дудочке игрок,
Он благозвучной песней
Один растрогать смог.



Robert Louis Stevenson.

Love's Vicissitudes

As Love and Hope together
Walk by me for a while,
Link-armed the ways they travel
For many a pleasant mile –
Link-armed and dumb they travel –
They sing not, but they smile.

Hope leaving, Love commences
To practise on the lute;
And as he sings and travels
With lingering, laggard foot,
Despair plays obligato
The sentimental flute.

Until in singing garments
Comes royally, at call –
Comes limber-hipped Indiff'rence
Free-stepping, straight and tall –
Comes singing and lamenting,
The sweetest pipe of all.

---

Джон Китс. Сонет [12] Когда на запад, убранный порфирой...

Когда на запад, убранный порфирой,
Льёт летний вечер света водопад,
И неге облаков благоволят
Прикосновеньем ласковым зефиры,
Вдаль-вдаль бегу докучливого мира
На время утолить души разлад
Красой природы, приобщиться рад
Благоуханному лесному пиру.
Здесь помяну отечества скрижали,
И на могиле Сидни письмена,
Невзгоды Мильтона, и снизойдёт
С их образом гармония печали,
Чтобы слезой излитою она
Поэзии возвысила полёт.



John Keats (1795-1821)

Oh! how I love, on a fair summer's eve,
When streams of light pour down the golden west,
And on the balmy zephyrs tranquil rest
The silver clouds, far–far away to leave
All meaner thoughts, and take a sweet reprieve
From little cares; to find, with easy quest,
A fragrant wild, with Nature's beauty dressed,
And there into delight my soul deceive.
There warm my breast with patriotic lore,
Musing on Milton's fate – on Sydney's bier –
Till their stern forms before my mind arise:
Perhaps on wing of Poesy upsoar,
Full often dropping a delicious tear,
When some melodious sorrow spells mine eyes.

1816

---

Джон Китс Сонет [11] Тому милей небес голубизна...

Тому милей небес голубизна,
Кто в городе томился несвободой,
К улыбчивому лику небосвода
Молитвенно душа устремлена,
Отрадна трав приютная волна,
Её прохлада - прихоти в угоду
За чтением любовной томной оды
С блаженством засидеться дотемна.
Дорогой к дому песня Филомелы
Доносится, и тучи полетят
По выси, и грустишь осиротело
О дне, чей свет так быстро тьмой объят,
Как будто ангела слеза успела
Безмолвная пролиться сквозь закат.

1816


John Keats (1795 - 1821)

To one who has been long in city pent,
'Tis very sweet to look into the fair
And open face of heaven,--to breathe a prayer
Full in the smile of the blue firmament.
Who is more happy, when, with heart's content,
Fatigued he sinks into some pleasant lair
Of wavy grass, and reads a debonair
And gentle tale of love and languishment?
Returning home at evening, with an ear
Catching the notes of Philomel,--an eye
Watching the sailing cloudlet's bright career,
He mourns that day so soon has glided by:
E'en like the passage of an angel's tear
That falls through the clear ether silently.

---

Роберт Льюис Стивенсон. Хорошая игра (XIII "To Alison Cunningham")

Мы два заправских моряка,
Наш крейсер - кресла с чердака,
Каюта сбита из подушек,
А ножки стульев - дула пушек.

Пилу берём и горсть гвоздей,
Воды из детской посвежей,
Том говорит мне: «Путь далёк,
Прихватим яблок и пирог»,
До чая мы не пропадём
С таким припасом, я и Том.

Плывём и не видать земли,
Играть чудесно в корабли;
Но выпал Том, набил синяк,
Один остался я моряк.





Robert Louis Stevenson

A Good Play

We built a ship upon the stairs
All made of the back-bedroom chairs,
And filled it full of soft pillows
To go a-sailing on the billows.

We took a saw and several nails,
And water in the nursery pails;
And Tom said, "Let us also take
An apple and a slice of cake;"--
Which was enough for Tom and me
To go a-sailing on, till tea.

We sailed along for days and days,
And had the very best of plays;
But Tom fell out and hurt his knee,
So there was no one left but me.

---

Роберт Льюис Стивенсон. Молюсь исправно перед сном...(XIX "To Alison Cunningham")

Молюсь исправно перед сном,
В обед послушен за столом,
И если я примерный сын,
Дают на полдник апельсин.

Ребёнок, чей запущен вид,
И без игрушек, и не сыт,
Он – неслух, очевидно так,
Или папА его бедняк.


Robert Louis Stevenson

System

Every night my prayers I say,
And get my dinner every day;
And every day that I've been good,
I get an orange after food.

The child that is not clean and neat,
With lots of toys and things to eat,
He is a naughty child, I'm sure--
Or else his dear papa is poor.

---

Роберт Льюис Стивенсон. Хороший мальчуган (XX "To Alison Cunningham")

Как хорошо провёл я день! Проснулся на заре,
Не надерзил, но пошалил, как водится в игре.

А скоро солнышко уснёт в лесу среди полян,
Ура! До вечера я был хороший мальчуган!

Подушка ждёт меня, свежа, перины мягок пух,
Глаза слипаются, но я прочту молитву вслух.

Ни страшный тролль, ни великан не явятся во сне,
И только лучик поутру щекочет щёки мне,

До этих пор я крепко сплю, и знаю, как всегда
Сирень зальётся под окном мелодией дрозда.




Robert Louis Stevenson

A Good Boy

I woke before the morning, I was happy all the day,
I never said an ugly word, but smiled and stuck to play.

And now at last the sun is going down behind the wood,
And I am very happy, for I know that I've been good.

My bed is waiting cool and fresh, with linen smooth and fair,
And I must be off to sleepsin-by, and not forget my prayer.

I know that, till to-morrow I shall see the sun arise,
No ugly dream shall fright my mind, no ugly sight my eyes.

But slumber hold me tightly till I waken in the dawn,
And hear the thrushes singing in the lilacs round the lawn.

---

Роберт Льюис Стивенсон. Садовник (VII "Garden Days")

Садовник – бука, строг со мной:
Гуляй, но в грядки ни ногой;
Лопаты, грабли на замке,
Ключ у него на пояске.

В малиннике, где всё красно,
Кухарке быть разрешено,
А мне смотреть на этот вид,
Он там среди кустов, сердит.

За каждым лезет сорняком,
Рыхлит и полет, всё молчком,
Газон в порядке и цветник,
Играть не думает старик.

Чудак, тебе и невдомёк:
Зимой мороз, не чуешь ног,
На чёрных ветках ни листка,
В простое тачка и кирка.

Пока для сада летний рай,
Ты не глупи и поиграй;
Теперь солдаты мне нужны:
Индейцы на тропе войны!




Robert Louis Stevenson

The Gardener

The gardener does not love to talk,
He makes me keep the gravel walk;
And when he puts his tools away,
He locks the door and takes the key.

Away behind the currant row
Where no one else but cook may go,
Far in the plots, I see him dig
Old and serious, brown and big.

He digs the flowers, green, red and blue,
Nor wishes to be spoken to.
He digs the flowers and cuts the hay,
And never seems to want to play.

Silly gardener! summer goes,
And winter comes with pinching toes,
When in the garden bare and brown
You must lay your barrow down.

Well now, and while the summer stays
To profit by these garden days
O how much wiser you would be
To play at Indian wars with me!

---

Роберт Льюис Стивенсон. Реквием

Пусть надо мной, когда я умру,
Звёздами высь горит ввечеру.
Верен доныне только добру
И ухожу без обид.

Странники ветры слетаются тут,
И облака придут и уйдут;
Здесь обрету я вечный приют,
Душа покой сохранит.

Вот на могилу несколько строк:
Лучшей земли желать он не мог,
Дома моряк, на родной порог
Вернулся с гор следопыт.


Robert Louis Stevenson

Requiem


Under thе widе аnd stаrry sky
Dig the grаvе аnd lеt mе liе.
Glаd did I livе аnd glаdly diе,
Аnd I lаid mе down with а will.

Here may the winds about me blow;
Here the clouds may come and go;
Here shall be rest for evermore,
And the heart for aye shall be still.

This bе thе vеrsе you gravе for mе:
Hеrе hе liеs whеrе hе longеd to bе.
Homе is thе sаilor, homе from sеа,
Аnd thе huntеr homе from thе hill.

---

Эмили Дикинсон J 1227 Я ликовала, но когда...

Я ликовала, но когда
Смолк барабанный бой,
Победу вычеркнул мою
Кладбищенский покой.
Туда, где строй убитых
Я пробралась тайком,
Мне ненавистны лавры
И по сердцу их дом.

Ясней нам будущего лик,
Случись оно сейчас –
Взгляни грядущее назад,
Тогда жестокость в нас
Сменилась бы на милость
На многие века.
Но мёртвый безучастен
К раскаянью штыка.



Emily Dickinson

+ 1227 +

My Triumph lasted till the Drums
Had left the Dead alone
And then I dropped my Victory
And chastened stole along
To where the finished Faces
Conclusion turned on me
And then I hated Glory
And wished myself were They.

What is to be is best descried
When it has also been –
Could Prospect taste of Retrospect
The tyrannies of Men
Were Tenderer – diviner
The Transitive toward.
A Bayonet's contrition
Is nothing to the Dead.

c. 1872

---

Огюст Лакоссад Буря (конкурсное стихотворение, 1-е место)

Взбесился океан! Потеряно кормило,
В лохмотьях паруса, и мачты разломило,
Стихией заглушен людской надрывный крик,
Заходится насос, захлёбываясь бриг
Всем корпусом дрожит, скрежещет то и дело,
А ветер штормовой ревёт остервенело.

Бесстрастный альбатрос кружится одиноко,
Обломок солнца вглубь кипящего потока,
Надежду хороня, опустится вот-вот,
И кровью обагрён, угаснет небосвод.

Возликовала Смерть с разгулом урагана!
Вглядитесь: вот она – утробой океана
Исторгнута, встаёт виденьем роковым
Над бригом, леденя дыханием своим.

В отчаянье один кидается к штурвалу,
Другой лежит ничком в беспамятстве от шквала,
Повсюду стоны, плач … от ужаса хмельны
Через борта, крестясь, идут в оскал волны.

Попутчики! Чья кровь от страха не остыла?
Кто бурю созерцать в себе находит силы?
Счастливец, что душой крылатой наделён!
Пред гибельной волной в задумчивости он;
Но истинно блажен, кто другу на подмогу
Придёт, не выдав слёз, творить молитву Богу.

---