Это - что-то, что мы теряем,
Что становится безвозвратным.
Этот остров необитаем,
Ты отшельник, брат, ты нон грата.
Видишь воду с покатой крыши.
Слышишь плач по тебе Рахили.
Одиночеством, брат, не дышишь,
Ловишь воздух губами сухими.
Безотчётнее страха – горечь,
Память в пятнах, и тем богаты.
Ты идёшь, но как будто тонешь.
Ты уходишь, но безвозвратно.
Он опускает руки в мазут ночи - по локти, по самые плечи.
То ли ныряет в неё, то ли плавится в ней, и как будто легче…
Он без слов, без снов, а ночь обретает голос и вид человечий.
Говорит, мол, была непроглядным ничто, и сравнить-то не с чем,
А теперь, смотри, я могу ходить, я могу любить и владеть речью.
Говорит, ты меня сотворил, как из глины слепил, мол, твоя Галатея.
Он молчит да пьёт, он весь дом прокурил, вожделея ли, сатанея.
Говорит ему, посмотри, тьма-наложница здесь, на атласном ложе.
Он молчит и пьёт, выжигая память, что стыдом гложет.
Говорит ему, я твоя жена, видишь свет луны на моей коже.
Он думает, да куда уж тут мне, с моей-то рожей,
Да и нужна ты мне на одну-то ночь, откупорить боль из затёртой бутыли,
Чтоб пролить слова, пока не застыли
Мысли, что твои звонари,
Кровоточат где-то там внутри,
Где под сердцем ноет, где в груди саднит, там, где в горле ком,
Где вопрос набатом гудит - по ком?
Cмотрит в мазут её глаз в тишине такой, что канонадой шебуршанье мыши.
Или это скользит последний её покров. Да ж куда тут ближе..
Он, наверное, где-то даже польщён,
Думает, отлюбить бы тебя, как себя выжать…
…Курит у окна потом, узнавая ритм и озноб. Садится на стул,
Берёт карандаш, чистый лист, пишет.
И не важно, не важно, как будет выпотрошен, опустошён,
Потому что так нестерпимо
Удерживать внутри этот гул
Боли, стыда и жизни, мчащейся мимо.
Брат бармен, налей summertime.
Ну, что ты! - не знаю состава.
Какая-то темная лава…
А в прочем, всё будет отрава
Из полишинелевых тайн.
Да, черт с ним! Я всё же напьюсь
До одури ночью бессонной.
А ты намешай мне, не трусь,
Прозренья, парения, грусть…
И воздуха! Мне из кессонной
Болезни не выйти. И пусть.
Пусть впрыснута в кровь эта боль.
Не бойся, бармен, - кто здесь трезвый?
На кромке отточенных лезвий
Кружим? – не впервой же… Изволь,
Давай, не скупись, добавляй
В мое одиночество лайм
Безвременья, ром саксофона,
Гранатовый голос грифона
В звучанье превратного слова -
Щемящее терпкое соло -
Прощальный ночной summertime.
--------------------------------------------------
Вот здесь голосом
http://www.stihophone.ru/works.php?G=2&ID=6553
"Как долог зов!"
Песнь о Роланде
средь крошева будней все строки навынос.
стирается имя, Аттила ли, Минос...
в пергамент небесный, подложку заката,
врастают и тают Улисс, Гайявата.
в неоновой тьме - иероглиф былого -
терновник горит, но не слышимо Слово.
весь твой поединок с житейскою стужей,
пожалуй, не нужен.
чей взгляд пробуждает за белою кромкой
застывшего прошлого? голос ребенка
стрелою сквозь выдох. свободных падений
боишься и видишь, как в этом сраженье
смешаются кони цитаты и люди.
но здесь, где уже никогда нас не будет,
в помятой тетради твой дух контрабандный
зовет и взывает из рога Роланда.
Одиссей, ты вернулся? Из каких же глубин?
Мне б тебе улыбнуться… Постарел. И один…
Да и я оплошала: фреской будничных дней
Осыпалась устало на щербатость камней.
Ты вручаешь мне осень. Сокровенный трофей...
Ради этого бросил остров наш, Одиссей?
Ты приносишь мне осень? - прелой памяти жмых?
Что же… Прошлое просит поздний пир на двоих.
Вот вино, вот ягненок. Помолчим, так верней.
День, невинный ребенок, тише стал, холодней.
Столько лет у причала с ноябрем на плечах...
Всё, что раньше прощала – пало пылью впотьмах.
Мне бы тоже вернуться
На Итаку весны
К цикломеновым буйствам,
К пробужденью лозы,
Ощутить свою нужность
Там, где бронза листвы
Опадает недужно
В безнадежные сны.
Может, стала мудрее, может, боль всё острей,
Но меня в Мантинее не ищи, Одиссей.
прошлое отвернется от тебя, с досадой пожав плечами.
спросит: не вы ли вчера здесь кричали?
хлопотали крыльями, верили в невозможное?
ты скажешь: я. но это уже прошлое,
а вчера появился снег. невинный, он падал тихо…
в память об упокоении сгинувшей неразберихи
из угла двора тянет дымком и болью.
прошлое спросит: ЭТО вы называли любовью?
ты качнешь головою в ответ: это -
жертвенник моего завета,
место кары, разоренное мною капище,
оттого что ты – невоплощенное прошлое,
а снег – моё настоящее.
никто не окликнет не скажет войдите
никто не откроет последнего царства
и вы над осокою острой парите
и верите в силу превратного шанса
но также за морем и где-то за миром
живет человечек в озябшем полесье
он видит как в небо вонзается клином
нелепая робкая чуждая песня
он слушает песню он смотрит на небо
и нет оправданья ему до заката
и нет утешенья идущему следом
оттуда откуда и он был когда-то
и нет утешенья ему до рассвета
и нет оберега на этой дороге
идет человечек за кромкою лета
вдыхая пожухлые прелые строки
простите простите за мной не идите
поймите что узится тропка лесная
где вы над судьбою окольной парите
ни имени времени неба не зная
чувствуешь пряную реку? скользни вперёд.
в кущи имбирные. в тёмный поток. а там…
к берегу робкому джонка твоя прильнёт.
станет качаться медленно. в такт волнам.
время – горячих омутов. пить взахлёб
нежность. тонуть и таять. забыть дышать.
жар всё настойчивей шёлковый кокон вьёт
взглядов. холмов. дыхания. камыша.
полдень лучом золотым у виска звенит.
шум водопада ближе. река сильней.
варево зноя безудержнее. зенит.
волю жемчужную в тигель его - излей
и… растворись в распластанной тени сна.
рыбкою радужной имя шепни во тьму.
над облаками увидит рыбак: блесна
вздрогнет,
джонку, холмы и реку едва качнув.
Входя в закрытую комнату,
обернись:
Фикусы по углам расставлены;
бьется тополь за ставнями;
из порванного портрета
выглядывает некто
и взглядом затравленным
шарит по стенкам,
катит шарик невоплощения.
Тишина вопит, оглашенная
твоим приходом.
Истончаешься год за годом.
Видишь на солнце пыли золотую взвесь,
пыльцу живого, стертую оплошно.
Тихо, тихо, что ты, не бойся, -
ты пока еще здесь
собираешь сухие крошки
откровений, надрывов, иные игральные кости
замкнутого небытия.
Ты ищешь,
где же стоит непролитая бадья
чувственной нежности,
детскости.
Ищешь.
Чтобы отдать верительные грамоты Ее Светлости -
сокрытой в венах Надежде, прорастающей ввысь.
Обернись.
Жизнь - прошедшая между ведами, азами,
буками прочего - девочкой для битья…
Тишина обжигает. На столе, под образами –
то ли пасха, то ли кутья.
«И, кажется, что дела до него
нет никому в кромешной ойкумене
немых богов в двенадцатом колене…
он, впрочем, сам – вино, зола, огонь,
еще огонь, еще зола, вино,
весь этот круг пожизненно печальный –
такой же – он шкатулка умолчаний,
коробка с тьмой, её второе дно…»
……………………………Олег Горшков «Осенний постоялец»
I
куда нам уйти? в неба присную синь? -
к дверям отыскать ли ключи?...
сомнения омут…- не молкнет твой цинь,
звук полон тобой. не молчи…
безмолвие тянет тоски канитель
пунктиром прореженных строк...
куда? в перепутья хмельную метель?
не выплатить болью оброк
надсадной печали, что также горчит,
немотствует. нет. не спастись...
мне не докричаться – пиши! не молчи! -
срываясь в небесную высь.
II
Врастая в осень, умолчаньям вторя,
С оглохшим ветром двигаясь по кругу,
Две музыки, забытые друг другом,
В дыхании надломленном сплелись.
Смотри, Ахилл, твоя сгорает Троя
И прошлого не выдаст на поруки;
Но пепел на свои приходит круги,
Вновь феникс-осень поднимая ввысь.
III
Мы всё дальше, всё тише
Голос сумрачный мой.
Сядет солнце за крыши,
И проснется гобой,
И очнутся печали,
И прольются слова,
Те что мы умолчали,
Те что помним едва.
Город канет в тумане,
Как забытый мотив.
Что же ждешь ты, как манны,
Вновь себя не смирив?
И по улицам гулким
Пробираясь домой,
Слышишь, как в переулках
Остывает гобой.
Тонкой жизни пергамент
Легче с каждой строкой.
Только то и не канет,
Что вернулось рекой.
Тихо лодка отчалит
И качнется едва.
И восстанут печали.
И прольются слова.
IV
Но смысла нет прощаться сгоряча.
Щепотка дней... дожди... листвы корица...
Открой тетрадь и выучи страницу
Подстрочника: нет - не было - не сбыться.
Не привечай весеннего грача...
Приблуда, перевертыш, милый плут
Клевал с ладоней, опьянял в застолье;
Желтело мать-и-мачехою поле,
Стрекозы висли на орбитах клумб.
Нет, не случилось. Примирись. Иди
По краю склона, по откосу - к роще.
Всё... легче, невесомее... Всё проще
С грачом прощаться. Даже дождь не ропщет
На то, что осень шепчет впереди...
V
Алхимик осени бредет
Через промокший лес.
В покое дождевых длиннот,
Где звук иной исчез,
За шагом шаг, за пядью пядь,
Как четками в горсти:
Себя понять, простить, принять -
И в слове обрести.
Так время мокнущим плащом
По листьям шелестит,
Так лес прощальный обращен
В его стихов петит.
И где-то на большой реке
Сквозь дождевой покой,
За лесом, полем – вдалеке –
Зовет, зовет гобой.
VI
Ты выйдешь на порог, вздохнешь, услышишь:
твой город просит тени и покоя.
Его сюртук, старинного покроя
фасадов, поистерся. Бег мальчишки
на зов дворов – растаявшая память…
И город, уходящий в ночи заводь,
бледнее, одиночее и тише…
VII
Повремени немного… Не спеши
На дно щербатой чашки - ни души
В кофейной гуще не отражено.
Нет никого… Но скрипнет нижней «до»
Дощатый пол, - там ходит домовой,
И не находит выхода домой…
Но вслушайся в качнувшуюся мглу:
Так дождик дребеденит по стеклу;
Так стрелки на часах стенных бредут,
Выстраивая прочерки минут;
Так время заполняет окоем,
Где тени чьи-то плавают вдвоем;
Так тишина сплетает сеть ветвей,
И голоса сомнений все темней…
Но устремляет карандаш строку
К развязке ночи… Где-то наверху,
В соседском надэтажье, среди снов,
Кукушка деревянная, основ
Мироустройства вовсе не признав,
Кукует вновь. Никто из нас ни прав,
Ни виноват… И смолкнет тишина.
Твой минотавр насытился сполна…
VIII
Качнешься тенью в такт чуть замершего ветра,
Весь внешний сполох слив с дрожанием ресниц,
Входя в притвор себя, где не найдя границ,
Творишь себя в себе с искусством интроверта.
IX
.....................«уже неразделим
......................со слогом снег в сказании бездонном»
...........................Олег Горшков
страстная суббота. весна. снегопад.
не к сроку идёт, наобум, невпопад.
не видно песочниц, качелей, двора.
и время как будто сметёт до утра.
страстная суббота. метёт за окном.
наносит вопросы «зачем…» и «по ком…».
не видно ни зги, ни себя, ни души.
лишь соло пурги в заоконной тиши.
страстная суббота. бунтует метель.
и будто бы сердце срывает с петель.
и молит надсадно, отчаянно - ждать,
что ляжет на плечи луча благодать.
Воздух полон был пьяным яблоком,
Красным чаем и томной сдобою.
День истек, будто в устье, в надобу
Тишины заоконной. С торбою
Одиночеств, в лохмотьях горестей
Ждет ноябрь у ступеней – подати.
Ни дождей у него, ни совести –
Нищий мытарь в холодном омуте.
Не сдержать тебя оберегами.
Испеку пирог, словно снадобье.
Золотою айвовою негою
Истекает ночь в утра надобу.
Начнем на раз-два-три:
Два шага, поворот...
Пусть время до зари
Кружится без забот.
Давай на раз-два-три,
Беспечный пьяный враль,
Флиртуй, влюбляй, пари,
Мой ветреный февраль!
Вальсируй и хмелей
От света и снегов
Над пропастью полей,
Над тщетностью следов.
На раз-два-три - забудь
Хотя бы до зари,
Про вдох, что сдавит грудь.
Давай, проговори
Себя! Начав набег,
Завьюжив фонари,
Февраль, мой печенег,
Всё снова повтори:
С три короба наври,
Верни любви словарь!
Начни... Проговори
Судьбу, метель, февраль.
1
........................."Он уходил в Страну Лугов,
.........................Лесным собратьям не ответив,
.........................Что солнце выбрало его
.........................Ночным дежурным по планете. "
.................................Котельников Алексей В. "Светлячок"
«Куда, светлячок, и откуда
Несешь своё пламя-иглу?
Мы жили и смрадно, и худо,
Корнями врастая во мглу,
Корягами в схватке цепляясь
За место в болотном чаду.
Зачем же, ничтожная малость,
Просвечивать души в аду?»
«Оставил и предал, и вышел
из дома – фонарик в руке.
Роптание сердца всё тише…
Иду в никуда налегке.
Бреду по громадной планете,
Всем чужд и гоним, как роса
Полуденным солнцем. О лете
Забочусь, ищу голоса,
Прозрачного шелеста ноты,
Предутренний шелк тишины.
Как давят кромешные своды
Как тянет поклажа вины...»
2
В тумане, за сонной рекою,
Бесшумно, незримо, во тьме,
Холодной долиной покоя,
По узкой заросшей тропе,
Пронзившей от края обрыва
Низину и сумрачный лес,
Где воздух, как пленник унылый
Был замкнут, где веток навес
Где ждет настороженный филин, -
Шли лошади через бурьян.
…И ночь, где они проходили,
Спадала в жемчужный туман…
Щербатый мост, где я одна. Одна.
Здесь позади ни дней, ни полустанка.
Вздымается над головой волна,
Вытряхивая небосвод изнанкой.
Дойти бы только, не упасть, дойти…
Мир без перил, где тонут отголоски
Любых «возможно». Память - на обноски.
И время вспять - по встречному пути.
Я йети, я исчадье небылиц.
Дощатый мост качается… Да где же
Ты - Тот, Который?… Где же падать ниц
Вервульфам, заклейменным безнадежьем
На шатком переходе? Впереди
Прокол иглы на смраде - еле брезжит.
Здесь только взгляд – нить шелкопряда – держит.
Дойти бы мне
дойти бы мне
дойти…
2006
Мой сон был потревожен дуновеньем.
Я отворила окна в старый сад…
Мосты вздохнули, подались назад
И подняли ладони для молений.
.......И плыли мимо окон корабли,
.......И дирижабли плыли над морями,
.......На ниточках качались оригами -
.......И тихо покачнулась ось Земли…
Там звуки позабытой колыбельной,
Летели мотыльками на огонь,
Ложились белым пухом на ладонь,
Витали меж деревьями бесцельно.
.......А я смотрела из окна на мир:
.......Торжественная тополей ротонда
.......Кружилась вместе с музыкою. Сонно
.......Прелюдию доигрывал клавир…
Тонули скверы в пухе тополином,
Баюкала дремота старый дворик.
И мимо окон мчался белый кролик,
Спеша к какой-то странной герцогине…
И, кажется, нет смысла говорить,
периметр пространства, мир на ощупь,
когда звенит натянутая нить
в момент разрыва, и луна полощет
медовый свет в раструбе полыньи,
а эти, за столом, живут незнаньем
того, что стены будут сожжены,
что к ним выходят ангелы из тьмы
и собирают агнцев для закланья.
тает вечер в нём таю я лишь прочерк
на окне морозном выводит дочка
человечек мама - живой - он хочет
плыть по небу с нами
круги да точки...
это сердце мама глаза да руки
этот берег мама впадает в море
слышишь ветер доченька всё на круги
человечек тает
в немом укоре...
снегопады застят огни столицы
мама мама там ледяные стаи
это детка бьются шальные птицы
и поют неистово
и не тают...
СТЕКАЯ НЕБЫЛЬЮ
стекая небылью,
сквозной метафорой
от края неба ли,
да в хрупкость амфоры,
что лепит истово
гончар - а руки-то
прозрачны - издавна
вращать на круге том
ему кругами бы
лишь глину белую,
а мы, плоды любви,
сквозь жизнь дебелую,
стекаем сбитнем - ту
наполнить амфору -
стать пеной взбитою
сквозной метафоры...
ЦАРСТВЕННОЕ СЛОВО
Но парадигма мира неизменна.
Как прежде, внутрисердно, внутривенно -
Инъекцией соблазна - Саломея…
Гордыней, местью, плотью вожделея,
О голове за танец – снова, снова
Мир подтверждает царственное слово,
Он одержим в азарте утверждаться:
Пророка кровь на блюде сатисфакций.
НА ТЕМНОЙ СТОРОНЕ ЛУНЫ
На темной стороне луны не прорастает вертограда.
Обрубки снов, любви, вины тех, кто проходит анфиладой
Сквозь залы гулкой пустоты. Там клен сухой у аналоя
Ждет, видит язвы наготы сынов луны и ... их былое,
Где лгали лунные дары, смущали знаки и приметы.
В кленовых прописях коры не отыскать сынам ответов.
Там правит службу словно бал сатир. Он пьет луны отраву.
А каждый так ничтожно мал...
И надо каждому так мало...
Для причащения потир янтарным наполняя ядом,
Разгульный огненный сатир танцует в лоне вертограда.
Читают лунные сыны псалтирь огня по ветвям клена.
И сердце, полное вины, рассечено волной соленой.
ЧЕЛОВЕЧЕК
никто не окликнет не скажет войдите
никто не откроет последнего царства
и вы над осокою острой парите
и верите в силу превратного шанса
но также за морем и где-то за миром
живет человечек в озябшем полесье
он видит как в небо вонзается клином
нелепая светлая чуждая песня
он слушает песню он смотрит на небо
и нет оправданья ему до заката
и нет утешенья идущему следом
оттуда откуда и он был когда-то
и нет утешенья ему до рассвета
и нет оберега на этой дороге
идет человечек за кромкою лета
вдыхая пожухлые прелые строки
простите простите за мной не идите
поймите что узится тропка лесная
где вы над судьбою окольной парите
ни имени времени неба не зная
ФЕНИКС
Вторичность зла или добра, спирали одиноких судеб…
Приходит новая пора и поглощает то, что будет.
Первичность боли и любви. Как Каин, напитавшись млеком,
Выходит мир из полыньи убийства - сыном, человеком.
Его не спросишь, где твой брат? Он сам себя за первородство
Вновь убивает. Он бы рад иметь совсем иное сходство,
Но в нем живет бессменно страсть изведать глубину паденья,
Чтобы меняя ипостась, взлетать в огне самосожженья.