Бабочка, с окраскою неместной,
На тропе устроила привал,
И узор, загадочно чудесный,
Навсегда меня очаровал.
Но дохнула злом холодным вечность,
Молча содрогнулся мир-бедняк,
И опять бреду я в бесконечность,
Полон скорби об ушедших днях…
К нам жизнь благосклонна, прощая грехи
И промахи, и заблужденья,
И даже на склонах мы строим стихи,
Не требуя к ним снисхожденья.
Вольно ей посильный накладывать штраф
И виться сосновою стружкой,
А кошке, лишённой родительских прав,
К нам ластиться мягкой игрушкой.
Давай-ка, читатель мой, будем добрей
И, прежде чем выйти из дома,
Улыбку надень и щетину добрей,
И молча сердитое сердце согрей
Прощением всех незнакомых.
Я в будущем ваять стихи не буду –
Мне будет стрёмно, честно говоря,
Менять свои привычки кустаря,
Стремящегося прикоснуться к чуду,
На долю всемогущего царя.
На нас идёт-грядёт мануфактура:
Нам рифму подбирает автомат,
Нам робот форматирует фактуру
Сменился труд поэта на халтуру,
А личной фишкой служит просто мат
Мудреный софт проверит аккуратно
Как выглядят стихи и как звенят,
Как спрятан смысл, достаточно невнятный, –
Писать их станет просто и приятно,
Но это, извините, без меня…
Старость – время не простое,
Жмёт и давит, как медведь.
Ни минуточки простоя:
Ты боишься не успеть.
Я ведь отработал номер,
Мирно должен бы стареть,
Но намедни чуть ни помер,
Словно вырубилась сеть.
Стал бесчувственно воздушен –
Дальше в памяти провал.
Было отдал Богу душу,
Только Он её не взял…
Наступила осень золотая,
В отпуск – да дорога дорога!
Вот в бюджете дыры залатаю,
И махнём с тобою на юга.
Отгуляем за весну и лето
И прихватим прошлогодний долг –
Там сейчас людей почти что нету,
Ну, а воздух нежен, словно шёлк.
И тогда, дары вкушая рая,
Пусть и не полжизни, пусть раз в год,
Может быть, поймёшь ты, дорогая,
Что мы зря подали на развод…
По горизонту прокатился гром,
Весь запад занавешен черным шёлком,
Но на востоке солнечная чёлка
С расцветкой логотипа Google Chrome.
Нам не впервой. Вон светится звезда.
Пройдём –на паникёров наплевать!
Ведь к непогоде нам не привыкать,
А и помокнем малость – не беда
Мы подготовим нашу молодёжь
К тому, что ждут нелёгкие бои,
Досадно лишь, что продают свои,
Но нас на понт дешёвый не возьмёшь!
Мне всё по вкусу: грёзы наяву
И забияка-день и ночь-сестрица
И звёздочка, что в темноте искрится,
И то, что я до смерти доживу!
К великим праздникам ли, к дате ли
Мы собираемся ватагой,
И все друзья, и нет предателей,
И дружбу славим шумной влагой!
Но вдруг твой друг прельстился сделкою,
И ты вдыхаешь углекислый,
Ты – ситный друг, и сито мелкое,
Но преданный в обоих смыслах
Не знаю, деньги иль амбиции,
Иль выгодная операция,
А, может, новая девица и… –
Какого чёрта разбираться!
Рви сразу разговор болезненный
Не лезь в бутылку или в каянья,
Но только ежели полез – не ной
Иль доживёшь до заикания.
И не винись, что доверял ему:
Оборвалось, где было тонко.
Не верь сомненью запоздалому –
Живи, как жил, но без поддонка.
Не просит дружба доказательства –
Она не ищет толкователей.
Жизнь не бывает без предательства,
Но обойдётся без предателей.
1.
… и вот не в масть приходят короли,
А дамы вас вообще не замечают,
Судьба стучит по рёбрышкам земли –
Перкуссия планеты. Вместо чая
Дают уже намокшую постель,
С ухмылкой растворяются миражи,
А за окошком снежные пейзажи
Переставляет нежная пастель…
2.
В НИИ твой проигрыш в зарплате:
Есть, что поесть, но нет на платье.
Побольше денежек в п/я,
Но тоже мало, раз семья!
Коль можешь врать, лизать, бодаться –
Не в депутаты ли податься?!
3.
Депутату не нужна ума палата –
У него и так высокая зарплата.
4.
Я жалею, но не очень,
Что короче стали ночи:
Я теперь иду в кровать
Не затем, чтоб успевать.
5.
Вот утреннее фото: ты и я –
Для внутреннего потребления.
Городок провинциальный – сплошь приевшиеся лица,
И село с укладом старым – нашей родины броня,
И кишащая народом суетливая столица –
Это всё моя природа, это всё моя родня.
Здесь поэтов привечают с неизменным интересом,
Здесь леса снимают стрессы, и бодрит родной язык.
Тут стихам моим внимали далеко не поэтессы –
И внимательная кошка, и подвыпивший мужик.
Наши предки эту землю потом с кровью оросили,
Ну, а нам досталось в долю поле пятой из стихий.
Мы порой не знаем сами, из каких глубин России
Повыкачивали силу наши лучшие стихи.
Не вспоминаются стихи,
Что Муза мне надиктовала:
И ритм не тот, и смысла мало,
И много лишней шелухи.
Гуляет ветер на дворе,
Как недовыпивший купчина,
И не причина, не кручина,
Что нынче жарко в декабре.
Уютно в комнате моей,
Сижу и рифмы подбираю
Стихи искусственно слагаю:
Я – электронный соловей!…
…
Слова бубню, как пономарь,
А сам мечтаю о высоком,
Подмаргивает рыжим оком
Мне за окном ночной фонарь.
Чуть родившись, мы требуем слова,
Хотя слово пока лишь писк,
И стремимся родится снова,
Но уже на свой страх и риск!
Меж домами – огромными сотами
Ощущаем себя детьми,
Как эфир, кишащий частотами,
Ойкумена кишит людьми.
Но, бывает, ты с кем-то в фазе и
Для него пусть недолгий кумир:
Человек прорастает связями
В перепончато-скрученный мир.
Мы друзьями сильны и знакомыми
И общаемся без выходных,
И, когда вдруг выходим из дома мы,
Нас страхуют молитвы родных.
Наши личные связи совсем не пустяк,
Хоть и тяготны для пожилых.
Эти нити добра ещё годы спустя
Сохраняют нас в мире живых.…
Город – это не деревня –
Тут древней, а там душевней,
И покормят без харчевни,
А зимою всё в дымах.
Город – он другой и разный,
Даже в праздники не праздный
Город более суразный –
Спит не в избах, а в домах.
Изобилье, что забыли, сервис и аксессуары…
На проверку, ты поверь мне, город жаден и жесток!
Остроморд-автомобили присосались к тротуару,
Как кабанчики на ферме – каждый знает свой шесток.
Город твёрд в своей гордыне
Быстро вспыхнет, долго стынет –
А поэт лягушкой в тине
Славит лето на селе.
Солнце светит всей планете,
Люди те же – те и эти,
И, конечно, жить на сете
Веселей навеселе!
Слава, к сожалению, в Салоне мой постинг оскорбительно стёрт без объяснения причин. Это Леонид Борисович проделывает уже не в первый раз, но, думаю, что в последний, т.к. больше я в Салон ни ногой. Попробую ответить тебе и другим здесь, на своей странице. Если и тут пропадёт – придётся уйти с сайта и опубликовать на Стихире. Увы, Малкин не догадывается, что рукописи не горят!
Обращаю твоё внимание, что я нигде в постинге не указывал фамилию автора, т.е. стремился именно к литературному обсуждению, а не к ссоре.
Начало стёртого текста.
Славе Егиазарову по поводу попытки поговорить о поэзии.
Уважаемый Вячеслав!
Так как ты обычно терпимо относишься к моим словам, позволю дать тебе ещё один совет. Дело в том, что я случайно наткнулся на твою попытку вразумить автора выражения «Всё ещё грезишь о стибренном Крыме?». На меня настолько произвела впечатления манера разговора автора, что не могу частично не процитировать:
«Пожалуй, придётся послать вас в бан.»
«В качестве ликбеза расшифрую происхождение именно этого слова и в качестве особой любезности объясню его необходимость.
Это (конечно, для литературно образованных) косвенная отсылка к Мандельштаму.
"Греки сбондили Елену
По волнам,
Ну а мне - соленой пеной
По губам"...
«Слово "сбондить" в моём тексте было бы действительно неуместно, оно выдавало бы источник аллюзии совсем напрямую, а это здесь ни к чему.
"Стибрить" содержит другую отсылку - к Тибру».
«Может быть, кому-то эти сведения окажутся полезными.
Но тут всё-таки придётся думать, а не только кипеть эмоциями.»
А теперь, Слава, мой совет.
Мы с тобой люди простые, куда нам до уровня профессоров! Нам в жизни не понять, у кого греки «сбондили», т.е. «стибрили», другими словами украли Елену. Уж не у ахейцев ли? Вот что получается от «лобового» чтения такого поэта как Мандельштам!
А Тибр – глубоко-то как! У меня есть смутное подозрение, что автор считает его главной рекой столицы Греции. Или что он течёт в Крыму? От «стибренной Елены к волнам Тибра! Проворно роют старые кроты (это аллюзия – для тех, кто понимает!)
Нет, ну их, этих профессоров!
Как говорят музыканты: «це дур». Или ещё конкретней Жванецкий: «Может, что-то в консерватории подправить?»
Автор: Александр Резник
Тема: Re: Сдаве Егиазарову по поводу попытки поговорить о поэзии.
Текст:
Крым намного легче сднеприть или сдонить. Можно попытаться скубанить, но речушка маловата - силёнок не хватит. Сволжить - далековато, нужны крупные капвложения. Сдунаить? Проблема с очисткой воды возникнет. А стибрить... - на международный скандал с исламистами напорешься. Вот и получается, что Крым легче всего ссалгирить, уж тогда его наверняка ждет сладкая у-чан-сучасть.
Автор: Мастер Евгений
Тема: Re: Сдаве Егиазарову по поводу попытки поговорить о поэзии.
Текст:
Какого рода отношения связывали Осипа Эмильевича с его одногодком и знакомцем юности - С. Бонди - мне доподлинно неизвестно.
Посему: слово "сбондить" - в этом контексте - представляется мне несколько надуманным, равно как и - "стибрить"... Применительно к сегодняшнему Крыму, мне вспоминается, увы, не столько о Тибре, сколько, простите, - о Пизе...
Автор: М.Галин
Тема: Re: Славе Егиазарову по поводу попытки поговорить о поэзии.
Текст:
Лёня!
Конечно, было бы интересно обсудить целый ряд вопросов, как то: что хотел сказать ОЭ, у кого греки украли, что такое, с точки зрения автора поучений,
"украсть по волнам", почему в Тибре вода солёная - но ты распугал всех рецензентов! А ведь не так часто профессора снисходят до ликбеза!
;))
Автор: Вячеслав Егиазаров
Тема: Re: Славе Егиазарову по поводу попытки поговорить о поэзии.
Текст:
Михаил, я не в курсе того, зачем Вы вынесли в Салон этот пост.
Лично я ответил автору на его страничке. Автор промолчал. А молчание - знак согласия, говорят..
Конец стёртого текста
А вот то, что не успел добавить, т.к. мой постинг был стёрт.
Слава, подтверждаю, что внёс это постинг в Салон без твоего ведома, надеясь на твою снисходительность.
Причин две.
Первая: моё возмущение вызвало то, как автор в ответ на твоё очень корректное замечание разразился высокомерной глупостью с переходом на личность и оскорбительными намёками. Постинг был опубликован до твоего ответа автору.
Вторая: я, честно говоря, надеялся, что мой постинг вызовет чисто литературное обсуждение этого исключительно интересного стихотворения Осипа Эмильевича, в частности, чтобы установить, а правильно ли я сам-то его понимаю. Но, видимо, на Поэзии.ру поговорить в ЛитСалоне о поэзии не дано.
Примирительный лимерик.
С важной дамой из консерватории
Раз сошёлся я в вежливом споре и
Убедился сполна:
Оказалась она
Слишком умной для аудитории!
Дружище, вспомним: ты и я
В те годы, что уже забыты,
Писали Книгу бытия,
А получилась книга быта.
Быт грубо приземлял мечты,
Рождал сомненья и усталость,
И самомненье с высоты
О землю больно ударялось.
Мы нынче знаем, ты и я,
Что из всего, что совершили,
Пожалуй, главное – семья,
Смысл жизни и венец усилий!
Мне перестали сниться сны:
Пришла хана ночным сеансам!
Мне б санкции, да мало шансов –
Уж слишком силы не равны!
Спасибо, параллельный мир:
Аллеями крестов распятых
Частенько я бессилье прятал.
Ты боль дарил – и был мне мил…
Ирине Царёвой
11.11.14
Города к приезжим недоверчивы:
«Чёрный» – он и в Африке изгой!
Он торчит шурупом недоверченным
Со своей несбывшейся судьбой.
Сами ли повинны, неудачники,
А скорее, так судил им рок,
Только жизнь – не формула в задачнике,
С ней не сладишь, вызубрив урок!
Выданное нам благополучие
Гонит тех, кому не повезло.
Как охотно мы бессильных мучаем,
Утоляя собственное зло!
Сгладит все различья и неровности
Время, изощрённый брадобрей.
Мы, конечно, не умрём от скромности,
Но давайте будем подобрей!
Довольно рано выпал первый снег,
Октябрь из короля преобразился в слякоть…
Дожить до февраля, достать чернил и плакать
О том, что жизнь нужна, да не ужиться с ней.
Невозвратимый мир… Друзей ушедших жаль…
Прожилками гудит мой малахит телесный,
А маятник в груди радирует, что тесно.
И нервно скачет пульс, как будто не москаль…
Сон. Детский сад. Город Чистополь. Дальше по Каме
И Елабуга ждёт. Мекки трудных, военных времён.
Несмышлёныш-трёхлетка – и ведать не ведал покамест,
Что живёт в окружении стольких блестящих имён.
Нет войне – мы игрушки придумаем сами:
В тёмной спальне с семейством хвостатым живёт серый гном,
По заснеженной улице бегают аэросани
И пыхтят через трубочку мелким, нестрашным огнём.
Пузырьки от лекарств я в карманах хранил как алмазы,
Только мы ведь не ходим – мы носимся во весь опор!
Неудачно упал, да и кровь тормознули не сразу –
Белый шрам на ноге я как память храню до сих пор.
Ну, а в праздничный день «объедали» нас тыквиной кашей,
Много лет с наслаждением и радостью помнил о ней.
Когда вырос – попробовал. Что вам сказать? Всё внушаемость наша:
Ожидания были намного, намного вкусней!
Вместе с детством уходят и голод, и холод… Аппассионата
Иногда вдруг напомнит – такой непонятный синдром!
«Под мостом проплываем – враг бросит гранату! Потише, цыплята!»–
И мы, сгрудившись в кучку, покорно и робко замрём…
Старый век отработал, и пахнут лекарствами травы,
Ну, а время уже состоит из часов и минут…
Я, Борис Леонидович, Анна Андреевна, право
Хоть чуть-чуть, но горжусь, что когда-то совпал наш маршрут!
Век Прокрустом вытянул проспекты,
Вбил автомобили и людей,
Грозных семафоров частный спектр,
Поделил на хаос площадей.
Из квартир привычно безопасных,
Ты как брешь впечатайся в толпу
Чтоб глядеть на встречных безучастно,
И покорно поглощать «фастфуд».
В городе, увы, едят недолго:
Если шестьдесят – уже старик!
Так нас напрягает чувство долга –
Над душой висящий вечный крик!
Нет, моё перо не зря горчило
Просто, складно и без прочих тайн.
Вот опять коряво получилось.
Ты меня, читатель, не читай …
Наконец-то, и тепло, и лужи!
Сдулись злые месяцы – все три.
Медицина режет нас снаружи,
Зимний воздух резал изнутри
Местная невзрачная речушка
Захотела стать Мариной Мнишек,
Растеклась аж до лесной опушки,
Напугав десятка два домишек.
Церковь на пригорке – край природы,
Арочные окна словно лики,
Обронила отраженье в воду
И глядит, как в нём танцуют блики.
А в большой воде струятся строчки,
Я не их ловлю – крючок купаю.
Говорят, что жизнь даёт отсрочку
Только тем, кто дотянул до мая.
Не прошу, живу – стараюсь честно
Как привык и прожил много дней я.
«Средняя» – недолгая у местных,
Ну, да Богу, думаю, виднее…
Не крал я огонь – виноват Прометей!
А этот орёт: «Приковать их!».
Как только я выдернул хвост из сетей,
Глядь, здрасте! – прикован к кровати.
Где печень, где сердце – лечи, Айболит,
Я тоже приписан к животным!
Там клюнет, а тут вот мотор барахлит:
Два шага, два всхлипа – и вот вам!
Не жаль мне, что я Прометею помог,
Поскольку и я человека люблю,
И, если есть шанс донести огонёк,
То , так уж и быть, потерплю…
Семь труб – весь оркестр да церковный набат,
Да ветер мне шепчет: «Дождись!».
Всухую устало шуршит листопад,
А метео прочит дожди.
Но осень всё ближе – и кадры в окне
Смыкаются створками дня,
И старые письма приходит ко мне,
Но все они не для меня.
Когда устанет сердце биться,
А мозг – приметы толковать,
Души испуганная птица,
Вспорхнёт – и будет такова.
И вот без этой слабой птахи
Я не смогу рубить сплеча,
Исчезнет боль, надежды, страхи
Исчезнут радость и печаль
И в чистом небе растворится
То, с чем пришёл на променад,
А в памяти растают лица
Названия и имена.
И смесь желаний и амбиций,
Как сновидения, смахну.
Когда устанет сердце биться,
Тогда я тоже отдохну…
Я верил: существуют страны,
Где людям просто стыдно врать.
А нынче понял: как ни странно,
Им тоже срочно нужен врач.
«Иных уж нет, а те – далече»…
Кому-то пир, кому-то вой!
Куда идёшь ты, человече?
Неужто к третьей мировой?
От глупости куда деваться?
Я вижу саркофаги стран,
Вокруг безумство радиаций
И смертоносный океан.
Жаль тех, кому об эту пору
Придётся время коротать
И нас, увядших в глупых спорах,
Недобрым словом поминать…
Лес закрылся тишиной от чужих, негожих звуков,
Только ветер шелестит за зелёною стеной,
Да засохший вздрогнет ствол, словно выстрелит базука,
И опять кругом покой, подкреплённый тишиной.
Человек в лесу – чужак: каждый шаг – землетрясенье,
Кыш, лесная мелюзга! Раздавлю – не посмотрю!
Но недаром комарихам я устроил объеденье –
Ну-ка, ягоды-грибы, не стесняйтесь, лезьте в трюм!
В мире много мест хвалебных для души и для здоровья
Море, горы, ну и сервис – что положишь на весы?
И повсюду беспроблемно находил еду и кров я…
А для сердца нет милее нашей средней полосы!
Воспоминание о снеге
«Зимы ждала, ждала природа…»
Земля звала – зима не приходила,
Год приближался к аутодафе,
Но полз вперёд с упорством крокодила
Чтоб отразиться в пушкинской строфе.
Я вспоминаю долгожданный снег,
Когда весь мир оделся в горностаи,
А снег всё падал, свеж, как женский смех,
Пушистый снег, всё падал и не таял.
Вещей порядок вновь пришёл в себя,
Жизнь сразу стала проще и спокойней,
И надо бы весь мир обнять, любя,,
Но я лениво думаю: «На кой мне!».
Хочу мечтами карму подкормить –
Деликатесы и зимой, и летом,
А если спросят: «Быть или не быть?»,
Отвечу честно: «Дело-то не в этом!»
Последний, одинокий, как пилот,
Штурвал сжимаю слабыми руками,
И ветер обгоняет самолёт,
И облака толкаются боками…
Разговор по душам
Просто не с кем пообщаться
иногда.
Быть отверженным, как Чацкий –
Вот беда!
«Где достали, сколько стоит?» –
разговор,
Блюдо пресное, пустое –
даже спор!
Болтовня пузатых нэцке,
травести…
Есть душа, да только не с кем
отвести
Политологи-чинуши –
«кореша»,
Речи - просто вянут уши
и душа.
Те, с кем знался, удалились
в мир иной,
Что-то не договорили
вы со мной…
Но покамест мир соседний
где-то там,
У меня есть собеседник
он – я сам!
Сверчок
Сверчок полночи спать мешал:
Концерт давая для мышат,
Ночное нарушал табу –
Всё дул и дул в свою трубу!
И был сюжет его уныл:
О том, как он за печкой жил,
Как он пиликал и пилил,
Звон струн вытягивал из жил.
И лишь под утро, ощутив,
Что стал улавливать мотив,
Я оценил его талант
И то, какой он музыкант!
В скрипучей музыке сверчка
Был лес и поле, и река,
И поле, и река, и лес –
Но рассвело, и он исчез…
Марк Шехтман – замечательный поэт: талант плюс ум, эрудиция и, что не так часто встречается, личная ответственность за качество стихотворения. Читать его – удовольствие, но не грех и поучиться!
Этот мой цикл вовсе не подражание, не пародия и тем более не соревнование с Марком Мои стихи просто мысли, ассоциации и ощущения, навеянные чтения его отличных стихов. Вот такое своеобразное соавторство!
Закат
«Как нужно рисовать закат?
Смешаем красный с небосводом…»
«Кто ж, помилуйте, помнит сейчас!»
«Ну, а впрочем, как хочешь, рифмач…»
Новостройки, кабели, смех Лаокоона
Каины и Авели – здесь свои законы
Надо – значит надо, мир спешит куда-то,
Люди-горожане – храбрые ребята.
Чуждой полукровкой жду на остановке:
Дать отпор иль прятаться – всё по обстановке.
Страшно на окраине, к центру многолюдней
Авели и Каины, городские будни
Смотрят равнодушно окна и балконы:
Здесь не беззаконие – тут свои законы
Голуби постанывают, не боясь трамвая –
То ли тренируются, а, может, вспоминают.
"Поговорим о странностях любви..."
Поговорим о странностях...
Поговорим...
Я тебя на войну провожала –
Долг солдата, команда: «Иди!»,
И в груди моей жалости жало
Обещало печаль впереди.
Истомилась душа, стала ветхой
На судьбу обречённая жизнь.
Со стволом разлучённая ветка
Задыхается, как ни вяжи.
Гасит ночка вечерние свечи,
Что гадать – чей черёд, чья вина?
Я молилась, ждала нашей встречи,
Но тебя не вернула война…
Вместо заголовка
Я помню кадры: женщина застыла,
Задравши голову и выпятив живот,
На шее чёрной змейкой из могилы
Удавка провода…
С тех пор в душе живёт
Не страх, но гнев – бессильный и нечистый –
Что где-то рядом ходят по земле
Враги – нечеловеки и садисты,
Две жизни удавив в одной петлё..
А мир в себе: закормленные лица,
Все сучат оправдательную нить.
С фашистами нельзя договориться,
Бездумным невозможно объяснить.
Я снова до утра не засыпаю,
Рассвет – апокалипсиса посол.
И даже кажется, что третья мировая,
Быть может, и не худшее из зол…
С обладателем истины спорить бессмысленно:
Для его самомненья сомнения нет!
Его взгляды тверды и всегда целочисленны,
Он заранее знает вопрос и ответ.
Если скажешь: «Нельзя убивать человека!»,
Он ответит «Но это плохой человек!» –
Не скривится душа и не дёрнется веко,
И спокоен, как ряска пруда, имярек.
Пандемия неправды – а слухи заразные
Нам разносят лихие TV и печать.
Обладатели истины все мы… Да истины разные.
Только личную глупость так трудно бывает признать!
Культ убийства в век камней
Создал «человек рассудка» –
Жутко, жутко, жутко мне!
Жутко…
На войне, как на войне:
Кровь – не краска, смерть – не шутка.
Жутко, жутко, жутко мне!
Жутко…
Всех ушедших в мир теней
Вспоминает незабудка.
Жутко, жутко, жутко мне!
Жутко…
В автократерной стране
Власть – всего лишь проститутка.
Жутко, жутко, жутко мне!
Жутко…
Нынче вижу я во сне
Край у жизни промежутка.
Жутко, жутко, жутко мне!
Шутка.
На горизонте ходит туча,
Сама себе затмила путь,
И ищет место... или случай,
Чтоб можно было отдохнуть.
Увы, закрыты все сезамы –
Дойти бы к матушке-реке
И плакать горькими слезами
Как не любимая никем…
Куполов перезвоны над Клязьмой-рекой,
Золотые ворота России - Владимир,
Край иконный, исконный, край сердцу родимый,
Опекаемый бережно Божьей рукой.
Здесь непраздна земля; не гадая судеб,
Тут живут работяги, трудяги по жизни,
А на запад – Москва, на восток – город Нижний,
И повсюду поля, где заглавное – хлеб.
В тяготе подмогнуть только Бога проси,
Остальное всё сам: и пиры, и похмелье –
Совершат свой урок и уйдут в Заземелье,
Нам оставив черёд путь торить для Руси
Я не поэт, но пишу стихи – простите меня за это:
За счёт реактивной отдачи стихий движется наша планета.
За счёт креативной силы идей зиждется всё на планете –
И Бог иногда верит в людей – когда он живёт в поэте.
Дан нам язык и практический ум –
Пользуйтесь, братья славяне
Модно поэтов ругать наобум,
Что пишут не теми словами.
Не философствуйте, братцы, прошу! Братцы – не философствуйте!
Пусть даже стих – это белый шум рефреном для силы слов не тех!
Много стихов хороших, плохих – с гор отогретых потоки.
Я не поэт, хоть пишу стихи – впрочем, пусть судят потомки…
Давай-ка отклеим усы и приклеим улыбку
Раздавим часы и не будем прощаться навек.
Но не увлекайся: привычка и грим очень липки –
Глядишь, а ведь это не ты, а какой-то другой человек!
Ходи веселей, пусть все видят, что ты – неваляшка,
Не станешь, как скряга, минутой любой дорожить
И, может, обманешь людей и природу, бедняжка.
А, если удастся себя обмануть – будешь жить!
Земля уже слегка остыла
От суматошных летних дел,
Прогноз даёт мороз, а с тыла
Дождит циклонный беспредел.
Бледнеют краски, блекнут тени,
Всё меньше птичьих голосов,
А умирание растений
Стирает грани поясов.
Пора вины и обещаний,
И отпущения грехов,
Пора прощений и прощаний,
Пора печали и стихов.
И, справив в дальнюю дорогу
Весенний выводок гусят,
Стоят деревья одноного –
Грустят…
В невозвратимую дорогу
Уходят старые друзья –
И те, кто был угоден Богу,
И те, кто жил, быть может, зря.
Сезон юдоли журавлиной
Недолог и не так уж мал.
И в этой очереди длинной
Я тоже место занимал…
30 мая 2014
Не спится: всё снится железная птица,
Плюющая в город смертельным огнём.
И снова блицкриг, и опять вопли блица:
«Живое убьём, остальное согнём!».
А нам что за дело, что труп обгорелый,
Что вновь перспектива звенит, как струна?
И в годы невзгоды бросается смело
Под вой обалделый больная страна.
Смелее, солдаты! Легко «лютоваты»
И втаптывать в грязь лепестки мёртвых век.
Тому, кто сильнее, не надо мандата…
Какая же всё-таки мразь – человек!
С вершины своего холма
Гляжу на рыжую дорогу:
Неужто я так близко к Богу?
Не верится, хоть не Фома…
Я понимаю – не упрям:
Хорошее не бесконечно,
Хоть жить не собираюсь вечно,
Но я бы оказался Там
Немного позже и при этом
Чуть праведней, в конце концов,
Чтоб не завидовать поэтам
И не таранить подлецов.
Нет, в небо только на метле!
Пока останусь на Земле…
Когда, слегка припудрив пыль веков,
Всё те же грабли ставят те же лица –
Всегда найдётся куча дураков
И масса умных, жаждущих нажиться!
А дальше всё известно:смерть да кровь,
И кто сильней – злокознен и агресслив.
Разрушенная жизнь, сгоревший кров
И сильно запоздалое «Ах, если б!..»
К чему жалеть «расходный матерьял»?
Пообещать им квадратуру круга –
Глупец пусть ищет то, что не терял…
А победители потом сожрут друг друга…
А близкие друзья бранят меня,
Ну как же это я не понимаю –
За нами Катовице и Чечня,
Министры – мразь, а публика – немая…
Да уж – в Чечне всё делали не так,
А власть у нас без совести и сердца,
Да только нынче рядом подлый враг
Уничтожает наших одноверцев!
Бродяга Крым вернулся в отчий дом
Мы честно соблюдали политесы,
И я жалею только об одном –
О том, что рядом не было Одессы!
Раньше физика была музЫкой вечности,
В ней не прятались ни вера и ни мания –
Получала по лучу из бесконечности
Понимание… всего лишь понимание.
Нынче физики себя дискредитировали:
Их открытия чреваты унижением:
Приглядитесь – все победы их не Пирровы ли?
И беременна Земля уничтожением.
Нынче физика дошла до края знания,
А за гранью ни пути, нет даже тропок там,
Мелочёвка лишь у физиков на знамени –
Не пора ли уступить дорогу роботам?
Светило одело пространство
В оранжево яркий винил,
И только скамейка на скверике странствий
Неброско таится в тени.
Каштаны стоят, как соборы,
Предвестники дальних дорог,
И планы на лето, и ссоры, и споры –
С задорной начинкой пирог!
Пестрят бесконечно ремейки,
Конфликты без внешних причин.
Давай посидим на заветной скамейке
И просто, давай, помолчим…
– Давайте в понедельник!
– Простите, я не понял!
– Ну что тут непонятного, я предлагаю Вам,
давайте в понедельник: во вторник нету денег,
и тени на иконах видны по четвергам!
– Вы пропустили среду!
– А Вы её видали? Вдохните, осмотритесь:
что это за среда!
Живём в большой бутыли, как зелень от медали –
Хотабыч убирался хотя бы иногда!.
В четверг прогноз на дождик, а пятница – седьмая!
Я ворон, а не мельник – уже устал болтать!
– Пойму, наверно, позже… А впрочем, понимаю!
Давайте в понедельник. Прощайте. Исполать!
Я мог бы достигнуть высоких глубин –
Нишкни, Маракотова бездна! –
И был бы, как классик, народом любим
И стал бы потомкам любезный.
Но опыт не зря ведь довёл до седин:
Пусть даже не страх, а икотца,
Что, если прознает поэт хоть один,
То вынырнуть мне не придётся…
«Всегда приятней, надкусив яблоко, увидеть целого червяка, нежели половинку его».
(Мартти Ларни)
Сомневайтесь, господа, сомневайтесь! В заблуждениях упорствовать не умно/
Не трясите, как мошной, аусвайсом и не спорьте, иногда и слишком шумно.
Опыт учит, но не всех и не сразу. Только я вам объяснить не сумею,
Что просчёты – не всегда это сглазу. Хоть молись – увы, не станешь чуть умнее.
Ошибайся, дорогой, ошибайся! Тот не жил, кто никогда не ошибался.
Раз уж правда упакованная в байт вся, то не следует смущаться сменой галса.
Дважды два, оно, конечно же, четыре. Если посчитать точнее, то чуть меньше.
Слишком много разных взглядов в этом мире – так не бойся ни безвкусий, ни насмешек!
И не плачься, что тебя вдруг обманули – жулик честного всегда ведь «объегорит»,
Жизнь течёт не по закону Д.Бернулли: важно, чтоб не затянуло – вот уж горе!
А закон, что тот, кто искренен – избран, говорят, открыл какой-то там японец:
Если лжив – то, значит, жил условной жизнью. Извиняюсь перед тем, кто не понял…
«Никогда мы не будем братьями»
(Анастасия Дмитрук)
Мадам, увы – и я, и вы в дурмане лживой прессы,
И телевизор дребезжит, и сплетни налегке.
Из Никополя мать моя, отец мой из Одессы,
А сам я и москаль, и жид – на вашем языке.
Ведь русский вами запрещён, уж было так однажды,
Прощай Жванецкий и Кобзон, и Пушкин, и Толстой,
Давай, великая, дерзай, всё Западу продашь ты!
И строй свой черно-белый мир, убогий и простой.
Иди, воспой, как все твои, героя Украины
Потрать-ка лучше на него свой Богом данный дар
Но между нами, несестра, навечно дремлют мины:
Я никогда вам не прощу Хатынь* и Бабий Яр**!
Конечно, жечь огнём живых – то ваше «ноу хау»:
Облил бензином и поджёг – гори, гори свеча!
Мы помним, что Майданек был, Освенцим и Дахау,
Там тоже человеков жгли, но мёртвых и в печах.
Когда-нибудь вас проклянут прозревшие потомки
И бабу Юлю, вашу мать, недевичий азарт,
Вот чья вина, что от страны останутся обломки –
В оффшорах спрятала концы, а в ступе миллиард.
Не сделать чистые дела кровавыми руками!
Давай, сдавайся не спеша, разваливай страну:
И не считай людей вокруг повально дураками –
Вас по кускам проглотит США и выплюнет слюну
* – Хатынь – белорусская деревня, где всех жителей, женщин, стариков и детей, украинские полицаи сожгли живьём, заперев в большом сарае. Не оттуда ли мода применять коктейли Молотова против живых?!
** – в расстрельной команде Бабьего Яра (более 150 тыс. убитвх, детей до 3-х лет ге считали) на одного немца приходилось пять украинцев.
Когда сверкающим теплом
Блажит разнеженное утро,
И тает в блеске перламутра
Уже последний снежный ком,
Навстречу солнцу улыбнись:
Под томным, синим абажуром
Деревьев сонные фигуры
Ветвей ажуром брызжут ввысь,
Гримасы щурящихся лиц,,
Осколки солнечной короны –
И вместо кашлянья вороны
Негромкий щебет летних птиц.
В такое солнечное утро
Сверкает каждое стекло,
И мысль течёт, как Брахмапутра –
Вольнолюбиво и тепло.
(Новая редакция)
1.
Апреля солнечные сны:
Люблю капели чёткой строчки,
Верб аквареливые почки
В пушистых клювиках весны,
Люблю весну, когда цветёт
Весь мир, любовью опьянённый,
И песню новую поёт
От зимней спячки пробуждённый
Многоголосый птичий хор –
И в старый, бесконечный спор,
Шепчясь, вступают листья клёна,
И зелень травки молодой с благлухающей землёй
Везле чредуется. И крона
Седого дуба-старика
На землю смотрит свысока,
Гордясь зелёною листвою…
И сердце сладкою тоскою
Тревожат тихие мечты…
2.
Нежнеет зеленью трава
Вдыхая воздух пряный,
Гремит среди домов трамвай
В экстазе фортепьянном.
Весенний гений гонит кровь,
Командуя сердцами,
И вновь под небесами
Свирепствует любовь!
Этот стихотворение я в своё время выставлял в Салоне, но, как это часто бывает с моими текстами, он был стёрт. Пришлось перенести его на Стихиру.
Сегодня я читал его на презентации книги Игоря " Любя и веря вопреки...". Но всё-таки я автор Пруси.
Общались мы не каждый день,
Неспешно – «раз в году»,
А чаще в чаще важных дел
Кивали на ходу,
Они «мои» – твои стихи
Весёлого ума,
Отдушина времён глухих,
Вольны, как жизнь сама.
История, фольклор, молва –
Всё отразилось в них:
Сибирь, и Питер, и Москва,
И бомж читает стих,
И песни божеских послов
Для той, что всех милей, –
И цвёл восторг игрою слов
В искрящем дефиле.
Ты был мудрец, а я, простак,
Не слышал голосов,
Но нервно отбивали такт
Колёсики часов.
Я должен первым был уйти –
Успеть на перехват…
Ты всё равно меня прости,
Хоть я не виноват!
Мы сохраним твои стихи
И память о тебе.
Благодарю Отца стихий:
Ты был в моей судьбе!
Бывают сны без логики, без смысла –
Не различаю: сплю или живу?
А на краю сознания повисла
Шальная мысль, что это наяву!
Терзает страх, но знание исхода
Подспудное – мне добавляет сил.
Я действую решительно и сходу,
Уверен, как великий альгвасил*.
Во сне я прожил всё, любил без меры,
Был на луне, на марсе побывал,
Бывал в плену, в тюрьме и под расстрелом –
Но сам я никогда не убивал!
* - главный пристав святой инквизиции
(Тут собраны безделушки, объединённые лишь тем, что написаны примерно в одно время, недавно. Не ищите в них глубокого смысла, хотя, возможно, он есть…)
1. Тёмные ночи, светлые дни…
За утром – день неинтересных тем,
В аквариуме будней тонут звёзды,
Вороны, намолчавшись в темноте,
Гортанно прополаскивают воздух,
Разменивая сплетни. Солнца взгляд
Слегка пренебрежителен, но ярок.
Пишу стихи навскидку, наугад –
Корова Феба ждёт своих доярок!
Казалось, ни добавить, ни убрать,
А, на проверку столько разночтений,
Провозглашал и повторю опять,
Что лучше не писать стихотворений!
2. Городская картинка (с натуры)
Иду по «зебре», нервно взвинчен,
А сбоку лезет ситроен…
Давай, дави меня, «давинча»,
Кому я нужен, старый хрен!
3.. В горностаевом саду
Еду-еду на трамвае, всё добраться не могу
В сад, где ферма горностаев, на искусственном снегу.
Дерева в боа из меха в горностаевом саду,
Мой трамвай почти приехал – коль не выйду, так сойду!
Говорю вам: «Горностаи у меня в саду растут».
– Но меня не понимают: мне не верят, проститут …
4. Короткая сказка про зелёного лягушонка
Путь к признанью крут и труден…
Нос мазилам утерев,
Деревенский тихий прудик
Цвёл в тени густых дерев
Распушили капюшоны
Стражи пышных тополей,
И зелёный лягушонок
Не приметен был в траве.
Он резвился на просторе,
И на радостях, что жив,
Пел под вечер в общем хоре,
Нос из ряски обнажив.
Я, конечно, тексты песен
Привести сумел бы вам,
Но герой мой интересен
Только цаплям и ужам!
И добавлю, между прочим:
Автор – парень неплохой!
Извините, что морочил
Вас всей этой чепухой…
Хочу предупредить, что этому стихотворению около года.
Долгая боль не бывает сильной,
Сильная боль не бывает долгой.
Я вспоминаю небо России –
Синее небо над сонной Волгой.
Удочек пики блестят на зорьке,
А на другом берегу – стадо.
Я тогда был молодым, зорким –
Что человеку ещё надо?!
Муча мелодию на слуху,
Спрятав заботы в недолгий ящик,
Славно свежайшую есть уху
Ну, а вдвоём – так и вдвое слаще.
Я послужил миру и Богу:
Этой страны честная часть я!
Только пора уступить дорогу –
Дать и другим ощутить счастье.
«Демократия — наихудшая форма правления, за исключением всех остальных»
«Народ» – спекулятивное понятие,
Удобное политикам и СМИ,
Но мы, как дети, верим в демократию
В день выборов с восьми и до восьми..
Толпа обделена умом и ласкою,
Такой манипулировать легко:
Дашь лозунг, ошарашишь страшной сказкою –
И посылай за птичьим молоком!
Специалист, конечно, «знает знания»,
А остальные – несколько цитат,
И, коль лечить больных голосованием,
Предугадать нетрудно результат.
Влюблён оратор в нас, чего же ради он?
Ведь мнений даже больше, чем людей!
Включи ТВ, нажми на кнопку радио –
Найдёшь источник «собственных» идей.
Ты спрашиваешь, можно ли иначе?
«Страна Советов»… Вот тебе совет:
Не оставляй сирот, тебя дурачат!
Кто шлёт тебя, тех посылай в ответ.
Это враг – убей его! Убей!
Пристрели! Сожги, облив бензином!
Ненависть всё гуще, всё черней
В саже догорающей резины.
Поначалу трудно убивать,
Но ведь и рождаешься не сразу!
Дальше – попривыкнешь. Не зевать!
Выполняй, не думая, приказы!
Докажи ему, что ты сильней:
Чувство долга против чувства долга.
Это враг – убей его! Убей!
Знаешь, вам обоим жить недолго.
Не ломай мозги – «Кто виноват?»
Не достанешь тех, кто всё затеял.
Ты ж не просто так, не парься, брат:
Вас стравили высшие идеи.
Пусть друзья вам принесут цветы,
Жёны и детишки пусть поплачут…
Плоть и кровь – совсем такой, как ты,
Только, сволочь, думает иначе!
Эй, спортивнейшая знать!
Не пора ли меру знать?
Вот ведь Универсиада –
Лучше, кажется не надо:
Отличилась наша Раша,
Золото всё было наше,
Весь российский пьедестал!
(Остальной мир хохотал…)
Адики –умны, ну что ты!
(Это сленг от «адиёты»):
Мы, конечно, всех сильней,
Синего коня синей;
Говорила пони-мать:
Так ли трудно понимать?
Равная игра – вот то-то –
Не идёт в одни ворота!
Ты хоть дуб, хоть баобаб,
Знай, что честная борьба
Без иллюзий и без мистики
Подчиняется статистике.
Глупо и при нашей форе
С числами большими спорить.
Не позорьте нас верха –
Помните про ха-ха-ха!
07.02.14.
«Людям скучно, людям горе;
Птичка в дальние страны,
В теплый край, за сине море
Улетает до весны.»
(А.С.Пушкин)
Нервный век, ну куда от него:
Всё чего-то от нас ему надо!
Если хочешь быть сыт и не гол,
Запасайся халтуркою на дом.
Принуждён, коли есть чешуя,
Обживать и обслуживать лужи
А поскольку ждёт дома семья,
Поневоле ты ищешь, где глубже.
Коли крылья – изволь не летать:
Ты кому-то чего-то там застишь –
И крадёшься с работы, как тать,
Избегая прохожих глазастых.
Если не на казённых хлебах,
Вечно прыгаешь с ветки на ветку
Посади меня в клетку, судьба,
Посади меня в нервную клетку!
1. Отчёт
Был и пыл, и нетерпение, и печали с неурядами,
Жар любви и холод досиня. Дожил – дед я и отец.
Было головокружение, были и цветы, и ягоды,
А теперь всё ближе к осени, и пора считать овец.
Только Богу благодарность, что я жил на белом свете
Не халтурщик, не бездарность. Чтил и женщин, и мужчин.
И скажу, в молитве честный, что друзья – как свежий ветер,
А оценивал людей я без чинов и величин.
Словно фронтовых товарищей нас сближает постоянство,
Сексуальной составляющей между тем давно уж нет,
По Энштейновскому мнению, прогибается пространство,
Создавая тяготение - притяжение планет.
Нас всё меньше остаётся, саднят промежутки в списке
Память в тишине колодца прячет встречи глубоко
Каждая подруга – счастье. Каждый друг – он свой, без риска.
Смерть – почти биатлонистка, но не мажет в молоко.
2. Дружеский вариант
Пережить олимпиаду
среди старческих хвороб…
мне медали – до лампады,
мне прислал повестку бог.
Ну, а смерть – биатлонистка,
не промажет в молоко,
Потому что гуманистка,
И прощает нас легко.
Морозец русский кожу щиплет током –
Игрив розовощёкий молодец!
И он же, неожиданно жестокий,
Опасен для бракованных сердец.
Зимы ядрёной не было давненько,
И, наконец, на воле, за стеклом
Вниз по широтам, словно по ступенькам,
Скатился ледяной антициклон.
Укутайся, коль ты незакалённый,
И вспомни про разумный эгоизм,
Но холод, словно пятая колонна,
С дыханьем проникает в организм.
А на TV служители погоды
Приглаживают гражданам прогноз.
На западе кровавые разводы,
Увы, сулят нам завтрашний мороз…
Старым людям совсем одиноко,
Хоть кота завести – благодать!
Ведь не суку ж, пардон, содержать,
Вот и я – приручил диплодока.
Он не влезет в экран в полный рост,
А под вечер не ляжет под лавку,
Голова, как головка булавки,
Но зато замечательный хвост.
Я пускаю его попастись
Иногда на просторы вселенной:
Добрый малый, питается сеном,
Только где на него напастись!
Потому как не влезет он в нору,
Содержать его – стройте вокзал.
Я ещё про него б рассказал,
Если пожил бы в юрскую пору…
И без пользы, ведь я не арматор.
Мне, по чести сказать, диплодок
Чтоб такого сваять, нужен док,
Да и док не простой – психиатор!
Отряд добрался на рысях,
Готов к атаке в лоб:
Застыл, как выводок крысят,
И ждёт сигнал «в галоп!»
В галоп – и шашки наголо!
Шеренга разомкнись!
Аж руку правую свело,
Давай-ка – разомнись!
Тут каждый за себя готов –
Пожалте, шер ами!
В отряде шестьдесят голов,
Считая с лошадьми.
Дорвались – бей и убивай!
Звон шашек, крики, брань,
Ты за меня припомни брат,
Достань его, достань!
Плевать, коль сам заснёшь на век
Немного погодя –
Перед тобой не человек,
А враг и негодяй!
У всадников и лошадей
Безумие в глазах,
И каждый гений и злодей,
И пена на губах!
И оборону раздвоив
Все вместе и поврозь,
Сквозь трупы вражьи и свои –
Зато прошли насквозь!
Грозит зима непостоянством,
Но солнце, знать, с морозцем спелось –
С утра раздвинуло пространство
И белизной накрыло серость.
И алый крест на фоне неба
Ещё не мстится знаком Зоро,
Враждебность таянья и снега
Ещё не затопила город.
И хочется, минуя святцы,
Молиться скрипу под ногами,
В последний раз с зимой обняться
И распрощаться не врагами.
Вот поэт – он толст и важен,
У него большой архив:
Фирма веников не вяжет-
Фирма делает стихи!
Скажете, при чём тут веник –
Надо – музы пособят?
Всякий автор – шизофреник,
Но не всяк влюблён в себя…
Сам я тоже неврастеник,
Серафимый шестикрыл,
Но пишу не ради денег,
А напомнить, что я был…
По небу белыми стадами,
Мчат души, потеряв веса –
Их обладатели страдали
И заслужили небеса.
Христос явил пример служенья,
Но воля каждому дана.
В сосуде выхода суженье,
Чтоб сохранить букет вина.
Своя рубаха ближе к телу,
И каждый за себя, как йог
А то, что для других ты сделал,
Дели на то, что сделать мог.
Крушащие друг друга льдины,
Спеша, вершат бесцельный бег.
И лишь под Богом мы едины
И носим званье ЧЕЛОВЕК.
07.01.14
Жизнь измельчала. Дела-лилипуты –
Ими опутан Гора-человек.
Время разменивая на минуты,
Тактика тратит стратегии чек.
Поезд летит, расписаньем напуган,
Чары пространства готов прокутить.
Знает, служивый, хоть мало, но туго:
Фильм полустанков быстрей прокрутить!
Грозно грохочет металл по металлу,
Спаренный ритм порождает гипноз.
Вольному воля, но всё же, пожалуй,
Лучше на шаг отступить от колёс.
Изредка в кадре мелькнёт пантомима,
Ставка на скорость – дешёвый успех
Люди и судьбы проносятся мимо,
Нам ничего рассказать не успев.
Так и уйдём, как ушли динозавры,
Утра спешат и без сил вечера.
Некогда нам оглянуться на завтра,
Некогда вспомнить, что будет вчера
Никакие речи-паутинки,
Никакие «добрые дела»
Не окупят маленькой слезинки
И не оправдают море зла.
Нынче сановитые подонки
Не стыдятся показать лицо
Нынче эра палача ребёнка,
Времена бесстыжих подлецов.
Вот не ожидал я, что под старость
Воротится старая беда,
На душе моей лишь скорбь осталась
И усталость Вечного жида.
Средь чумы пирует камарилья,
Просьбы зря, увещеванья зря –
Будет по-советски изобилье,
Свистнет рак, вернутся лагеря…
Как учил нас Мураками,
Неча спорить с дураками.
С умным даже не рядись –
Брысь!
1.
С утра разведрилось. Снаружи запах ночи
Сменился сенным запахом травы,
А в доме воздух как бы между прочим
Перемешался с шорохом листвы.
Перед окном краснеют помидоры
Внося в простой уют свой терпкий вклад
И мы с женой опять заводим споры
На принципы, как …надцать лет назад
2.
Спорить с дураком себе дороже:
Спорить с умным – без толку тупить,
Спорить с хамом – проще дать по роже,
Спорить с дамой – лучше уступить.
Спор с себе подобным – нескончаем:
Новая столетняя война.
Между чёрным и зелёным чаем
Разница почти что не видна.
Но недолго спору быть любовным,
Стимул спора – выигрыш менял!
Тот, кто в дуб вбивает шпунт дубовый
Без дальнейших слов поймёт меня
3.
Сам себе иногда изгой –
И плюётся защита плавкая
Alter ego всегда с тобой
И всё время лезет с поправками.
Провода вполне параллельны,
Но меж ними дремлет свой зуд:
«Si vis pacem, так para bellum» –
Вот девиз, что они несут.
Хоть твой довод и засверкал,
Спор с собою – нарезка вечности:
Оппозиция двух зеркал
Суть бессмысленность беса конечности.
1. Паж
Паж печально собирал пожитки,
Уж не веря в помощь высших сил.
Без аплодисментов, даже жидких,
Покидал он всё, что так любил.
Был он слишком нежен, слишком молод,
Раб желаний первого лица,
Но судьба уже вздымала молот,
Чтоб ковать мужчину из юнца.
2. Замок
Готическая спесь – до звёзд!
Камней замшелых отчужденье,
Давно уж неподъёмный мост,
Бойниц бессмысленное бденье.
Обложен, одинок, суров,
Как белый зверь на белой льдине –
Вражды соседской полный ров
И ненависть в простолюдине
Его не трогают. Он чужд
Посконной логике сараев,
Служа игре пейзажных нужд
И разорению хозяев.
3. Лошади
Увы, родившись слишком поздно
Чтоб быть кентавром, я любил
И пенный скач, и дух навозный,
И ржанье молодых кобыл.
Конь гордым благородством статей
Лишь женской красотой тесним –
Недаром не один ваятель
Вошёл в бессмертье вместе с ним.
Овёс – бензин средневековья:
На мощи лошадиных сил
Тогда держались все сословья
И бушевал военный пыл.
Но человек, ему всё мало,
Накручивал цепочку дней
И с упоением бахвала
Беспечно загонял коней
..............
А конь умеет только ждать,
Влачить хозяина из боя,
А конь умеет только ржать,
Чтоб успокоить ретивое.
Здесь три стихотворения, написанные по конкретным поводам трём моим приятелям более двадцати лет назад. Они ни на что не повлияли и не изменили никакого результата. Правда, я их никогда не выставлял и никогда не показывал адресатам. Одного из них уже нет в живых.
Ещё два слова по поводу первого стихотворения. У меня много друзей на Западе, к которым я отношусь с уважением и даже с любовью. Например, с одним из них, живущим в Канаде, мы дружим более шестидесяти лет. Но в данном случае, сын известного учёного, променял, рискнув единством семьи и благополучием близких, элитарную жизнь в Союзе на обеспеченность за рубежом. Лишив меня, кстати, ближайшей сотрудницы. Этим, видимо, и объясняется некоторый перехлёст эмоций.
1. Эмигранту
Б.Р.
Нет, нет, нет – мы хотим сегодня!
(из песни)
Грешно ль продать себя стране,
Где выстроен в натуре рай,
Где в Мертвом море на спине
Лежи себе, покуривай?!..
Прости за правду, сударь мой,
Но та страна – не родина,
И лозунг “не хочу домой!”
Не отыскать в природе нам.
Крылатый клин отбудет в срок
На север, пусть под выстрелы,
Лосось пробьется сквозь порог,
Инстинкт тоскою выстрадав.
Полны движенья и идей
Мы все, покуда молоды,
Но прелый саван у корней
Их защитит от холода.
Да, сударь мой! В твоей стране
Все так целеоправдано,
Там пьянства нет и монстра нет,
И столько разных прав дано!
И друга нет: там ты – партнер,
Поплакаться – и то мельком!
Там ты немножко сутенер –
На несвоем, готовеньком.
Там никого ты не родил,
Не рисковал в дискуссии.
Там не найдешь родных могил –
Ты ездишь на экскурсии.
Ты в Мертвом море, сударь мой,
Не тонешь, хоть позволено,
Не потому что ты дерьмо,
А просто – пересолено...
Письмо в Израиль
В. Х.
А тут на севере то вёдро, то дожди.
Что ни посеешь – прет опять-таки трава.
Народ Мойсея, ты меня пока не жди:
Махну на юг, когда нарубим все дрова.
Живем "так с музыкой!": то тонем, то горим.
Мытьем и катаньем достали – и битьем...
И говорим... и говорим... все говорим...
Не то чтоб русское – расейское бытье...
Расисты русские слегка поджали хвост:
Трещит империя, повсюду "наших бьют!"
Не изобилие, но капает из квот –
И пьет по черному, и вымирает люд...
"А наша бабка из России, суфражист!" –
Лет через сто вдруг скажет сыну их премьер
Про ту, что нынче строит солнечную жизнь
В одной отдельной очень развитой семье.
А тут на севере то вёдро, то дожди.
Что ни посеешь – прет опять-таки трава.
Народ Мойсея, ты меня пока не жди:
Махну на юг, когда нарубим все дрова.
август 1990 г.
2. * * * *
Когда прельщенный непривычным
Готов пожертвовать своим,
Тем, что внезапно стало личным,
Еще принадлежа двоим,
Когда над омутом забвенья
Уже висит неверный шаг –
Постой! Не отдавай мгновенья!
Пускай последний раз в сомненьях
Замрет усталая душа...
Что было новым – станет старым,
Верней затупит чувства быт,
И опыт шепотом усталым
Уж ни на что не вдохновит.
Пустое времени движенье,
Быть может, проклянешь не раз –
И невозможность возвращенья
Туда, где ты как раз сейчас
Застыл над омутом забвенья...
декабрь 1982 г.
3. Старому приятелю
Что, старик, немножко задыхаешься?!
Женщины теперь для нас – пейзаж!..
Подустал и нынче уж не хаешь сам
Жизнь, что уплывает, как мираж...
Блажен день без боли и без слабости.
Сколько там осталось? Четверть? Треть?
Что ты предпочтешь, какие сладости:
Хоронить иль первым помереть?..
Впрочем, это все во власти Господа:
Сколько скажет, столько проживем.
В этой суете большого города,
Может, снова встретимся... живьем...
Слышишь, кличут внуки желторотые,
По работе дел – сквозь “не могу”,
К вечеру не вспомнишь даже, что ты ел:
Мы умрем, должно быть, на бегу!
И не говори, что жизнь плохая вся –
Просто годы ссыпались гурьбой...
Что, старик, немножко задыхаешься?!
Ты передохни и снова – в бой!
2000 г.
Я спал… С лица или в кровати –
Неважно… Бред
Я не Вильгельм Завоеватель –
Мне нужды нет,.
Искать поддержки у варягов –
Я сам апаш!
Лишь свет да белая бумага
Да карандаш –
И я готов идти в бессмертье
Хоть через век,
А на душе начертят черти:
«Се – человек».
Здоровый дух а здоровом теле
Почил давно,
А на посту ли, на постели-
Мне всё равно…
Мир состоит из «можно» и «нельзя»,
И честно признаюсь, себе не льстя,
Я это выполняю непреложно
С одною лишь поправкою, друзья:
Я сам решаю, что нельзя, что можно…
1. Лето 2012
Июль. Назойливо жуёт
Жару соседская косилка.
Ждёт в холодильнике бутылка,
Да Бог погоды не даёт:
До онемения затылка
Из лейки поим огород.
Когда дела идут не впрок,
Надейся на счастливый случай!
Всё преходяще. Ветерок
Несёт обещанные тучи.
Да тут ещё четверг до кучи –
И дождик выполнит урок.
Уже закрылся магазин.
Темнеет, но, как в пекле, жарко.
Сосед, общительный грузин,
Остановил свою жужжалку:
Видать, соседей стало жалко,
А может, кончился бензин.
2. Деревенский философ
Заблаговременно прийти
едва ли лучше опозданья,
поскольку бремя ожиданья
простому смертному претит.
Там ждут тебя, а тут ждёшь ты –
и иногда горят мосты…
Вот почему из всех ролей
Милей мне точность королей.
3. Воспоминания о городе
Ты идёшь впереди
в неказистом пальто,
полы плещутся ниже коленей –
среди модных манто
непонятный фантом,
лёгкость взгляда и запах сирени.
И коснулся души
флёр далёких времён,
когда был я лишь слово да имя,
только был я уверен и был я силён,
и дороги все были моими.
Я хожу за тобой
в перекрёстках аллей,
вспоминая вчерашнюю встречу.
и как фата-моргана, жалей - не жалей,
в небе всходят далёкие свечи.
Ах, как тянется вечность на Млечном пути!
Как найти, угадать час свой звёздный?
Я сегодня б решился к тебе подойти,
Но сегодня, увы, уже поздно.
4. По заброшенному лугу
По заброшенному лугу
По некошеной траве
Я иду на встречу с другом,
Мы не знались целый век.
Я давно в деревне не был,
Он давно навечно тут.
Принимая быль за небыль,
Корректирую маршрут.
Эх ты, русское раздолье –
Под парами полстраны!
Мастерами травополья
Мы по-прежнему сильны.
Нами властвуют канальи,
Эти снобы, эта жадь –
Всё-то знают досконально,
Где когда кого сажать.
Под землёю нет ненастья,
Ну, а я тянусь из жил.
Неужели в этом счастье,
В том, что друга пережил?
Отыскать не так-то просто
Адреса земных квартир:
Для разбухшего погоста
Память не ориентир.
Никого. Лишь я да ветер.
На душе нехорошо.
Столько раз знакомцев встретил,
Только друга не нашёл.
5. Специфическое
Всё, что мог, я совершил
В жизни этой пенной,
Шил, как жил, а жил, как шил,
И хожу степенно.
Всё испробовал на вкус,
Нынче без внимания
Для меня любой искус –
Лишь воспоминание.
Не во сне, а наяву
Музы, пыл умерьте!
Для чего теперь живу?
Разве что для смерти.
Хоть семью я оперил,
Чтоб меня носила,
Но ступеньки без перил
Одолеть не в силах.
Поиграл в футбол, в хоккей
И на «громко-тихо»,
Был О'КЕЙ и не О'КЕЙ
И лукавил лихо.
А теперь кому он впрок,
Престарелый мальчик
Одряхлел и, видит Бог,
Далеко не мачо…
...
И вот девчонка в туфельке
Посылает на фиг,
А молния на гульфике
Затрудняет трафик.
1.
Опять болит мой шейный позвонок!
Вчера нога болела, завтра руки…
Я тело взял у Бога на поруки,
И вот уже звенит второй звонок.
Не плачусь и не ною – вот те крест!
Ах, сколько у поэта слабых мест!
2.
Возраст позволяет мне чудить,
Создавая чудные мгновенья,
Вот и примерещилось виденье…
Я не говорю ему: «Уйди!»
………
………
И было так:
И было мне виденье.
Во сне иль наяву – не разобрать,
Поскольку темнота. Но без сомненья
Мы оба с ним изволили летать.
Вперегонки.
Увлёкшись в догонялки
Я оказался непонятно где:
Леталось уж не шатко, и не валко.
А всё не начинался новый день.
Чуть сторожась летального исхода,
Я погрозил виденью кулаком
И вдруг на ринге оказался сходу –
Какой-то странной силою влеком.
В другом углу сидел довольно страшный,
Откуда и не спрашивай, нацмен.
Я отвердел и думал: я ведь старший,
Негоже мне – но никого взамен!
Ударил ли – не знаю. Но напрягся.
А раунды все, вроде, позади…
И голос шепчет в ухо мне: варяг се –
Пришёл и с тем уйдёт.
А ты иди!
Действительно, передо мной дорога,
Российская: размыта колея,
И глина – еле выдираешь ногу. –
Иди, иди! Ведь это жизнь твоя!
Мы в будущее шли не без вопросов,
И в отреченье видели резон.
Привычные друзья – сума и посох
(А иногда, увы, кандальный звон!).
Я посох взял, но он в руках растаял
Куда же без товарища дойдёшь?!
Бычков весёлых проскакала стая –
Не для меня вся эта молодёжь.
Но вот поинтересней: рыжий локон
Симметрия овалов, аромат…
Пожалуй, тут уйдёшь, пусть недалёко –
Хоть и двурукий, всё одно: примат!
Я впился взглядом в контуры предмета,
Всегда готов начать читать стихи!
Видение предвидело и это –
И абрис сплыл, меня предвосхитив.
Что ни творишь, лишь суета в награду…
Мне надоела эта ворожба!
«Ты кто? – надрался я, – Какого надо?»
– И тот же голос: «Я – твоя судьба».
Ну, вот и познакомились.
Не поздно?
Не празднично, но праздно на душе.
И что ни вспомнишь, говоря серьёзно,
То, как ни грустно, было всё уже.
Всё было… что-то есть… а что-то будет?
Иль всё уже – большой физкульт-привет?
Бог не осудит и поэту ссудит
Заряженный дуэльный пистолет?
Мой пессимизм лишь на одно мгновенье,
Ведь знаю я, что «весь я не умру!»
Уходит жизнь.
Но чудное виденье,
Пожалуй, я с собою заберу.
………
………
Много есть соблазнов на планете,
И противоядие есть – старость:
Облетел мой цветик-семицветик,
Правда, и желаний не осталось…
Володе Гутковскому
Ах, как трепетно жизнь перелистывать,
Скрипом дат заглушая тоску!
Юбилеи, весёлые приставы,
Каждый раз обновляют строку.
Каждый раз над картинками с выставки
Временам достаётся рядить,
Именам, словно пулям, подсвистывать,
Иногда остывая в груди.
Ну, а нам остаётся туристами
В безъязыкой скитаться стране
И такими далёкими близкими
Видеть сполохи прожитых дней.
Ну, а нам остаётся туристами
Выбирать свой бесплатный маршрут,
Где в концовке, отчаявшись выстрадать,
Тонко плачет беспомощный шут…
Пародии
Детские стихи для взрослых: Бык, Курятник, Месть, Хряк.
Бык
Бык стоит тупой громадой:
Сила есть – ума не надо!
Это так. Но без быка
Не бывает молока.
Курятник
Жить в гареме – просто драма:
Коллектив – на даме дама,
Все помешаны на яйцах,
Страсти жарче, чем в «Паяцах»!
Месть
Палитра небогатая,
Проста сюжета нить:
Идёт коза рогатая,
Идёт коза рогатая,
Идёт коза рогатая
Овечью морду бить.
Хряк
Хряк проснулся, возбуждён:
Он увидел страшный сон –
Сон, где десять остолопов
Ели десять эскалопов.
Эпиграммы
1.
Инкуб построил инкубатор.
Улан умчался в Улан-Батор.
Маэстро бросил мастерхин.
Всё здорово! Но где стихи?
2.
Вновь возбудилась крыса трюмная…
Молчу, чтоб сэкономить ватты я.
Она не очень чтобы умная,
Зато заметно подловатая.
3.
Он относительно умён
Ах, извините за интимности,
Он беззастенчиво влюблён.
Влюблён в себя.
Но – без взаимности.
4.
С двух сторон глотая, пользуясь бедой,
Сам себя читая, словно прима стих,
У Тяни-Толкая нет проблем с едой –
У него проблемы в проходимости…
«Ваши стрки напомнили мне строки Андрея Дементьева
(и не только эти, другие по памяти не процитирую)
В подростковом возрасте я не любил творчество Андрея Дементьева
и подобные стихи - сейчас понимаю, что это была мальчишеская ершистость -
я считал что это сюсюканье - когда подрос и записал - понял, что мне такая лирика близка.»
Миша Мазель (он думал – это комплимент)
Андрей Дементьев – не поэт: скорее, проходимец.
Пройдёт, пролезет, проскользнёт в угольное ушко!
Выходит барином большим в тираж, властей любимец,
Он к ним подъедет на козе, а где и петушком.
Он пишет классные стихи – на уровне восьмого,
Где мысли – рифма конкурент: кто больший примитив?
О, графоманы-дубаки, ну до чего вас много!
Будь проклят час, когда отец порвал презерватив!
Сын даже слишком плодовит: давай, гони халтуру!
Ведь поэтическая пыль на сером не видна.
Сто книг и тысячи стихов смели литературу,
И, видно, потеряла вкус несчастная страна.
Сегодня только «старики» накладывают вето:
И Пастернак, и Мандельштам поддерживают нас
Не называй его «поэт», не обижай поэтов –
Он серенький функционер, не взятый на Парнас.
Астрология – хоть драка –
не подавит факта:
Я помру, должно, от рака
Или от инфаркта.
Не спеша, я выбираю,
Словно сам у пульта,
Но доволен, так как знаю,
Что не от инсульта.
В моей душе звенит струна
И плачет о родной стране,
Мелодия всегда одна
Уж много лет живёт во мне.
Какая странная страна –
Укор другим,
Хор ангелов и сатана
Лабают гимн.
Здесь время вечно невпопад,
Тут строят строй,
Здесь вносят варвары свой вклад
В культурный слой.
……………………
Засилье кельтов или готов
Бессилен Босх!
Страна, где зло во лжи и льготах
Терзает мозг…
Вообще-то политически неправильное стихо, мысли автора я не разделяю.
В доме – биллиардное сукно:
Нет еды, хоть покати шарами!
«Гастроном» - горит в пакетной раме –
Это издевается окно.
Побежал в ближайший магазин.
Продавец, знакомый мне грузин,
На товар кивнул, что в кучу свален:
«Приходи-ка завтра, генацвали!».
Я пошёл в соседнюю палатку,
Жаждая купить хоть шоколадку.
Но таджик – все звали его Додик –
Сразу, с первых слов, меня отверг:
«Приходи-ка, дарагой, в четверг,
Потому что в среду будет дождик!».
Я поехал в дальнее райпо
(Содержал его азербайджанец)
Ясно, там не цены, а разбой,
Даром, что владелец иностранец.
Там – столы, и ломятся едой:
Иностранцы отмечают свадьбу
Я один стою балда-балдой,
Кто б сообразил меня позвать бы!
Осердясь, я позвонил в Рай-центр:
– Есть ли Бог?!
Но на вопрос мой глупый
– Бога нет!
Ответил голос грубый.
– Позвоните через десять лет.
Извините, но у нас обет…
Ароме Лайм
Хочу поздравить тебя с Днём рождения и пожелать здоровья и счастья!
Ты – замечательный человек, добрый, отзывчивый и ответственный, приносящий людям хорошее настроение. Но, хотя настроение у меня отличное, я не могу его тебе передать, т.к. моё вдохновение сидит в очереди к врачу. ;) Поэтому я нашёл следующий выход.
Давным-давно, я подарил одной женщине стихотворение о хорошем настроении. Она тоже замечательный во многих отношениях человек, тоже мой старый друг. Её тоже зовут Галя. И она согласна разделить этот подарок с тобой. Лови!
Поэтическое
Настроенье летнее,
лёгкое, балетное,
На душе шерше ля фам,
время ля фуршетное.
Не по улице – по рю
я французом рыскаю,
Не по-русски говорю –
чушь порю изысканно.
Я парю под небеса,
чувств избытком полнюся,
И готов достигнуть сам
Северного полюса!
Я бы в лётчики пошел
без предубеждения –
До чего мне хорошо
в Галин день рождения!!!
Облака над высоткой взбили белые кудри,
Но зима не желает признавать пораженье –
Перезрелой красоткой, гордый носик напудрив,
Всё глядит на антенны с высоты положенья.
Только нечем гордиться грязно-белым сугробам,
И водицей струятся слёзы грузных утёсов,
Ну, а гости столицы, в ярко крашеных робах,
И лопатой, и ломом мечут снег под колёса.
И фальшивят карнизы, словно метеокарты,
А на западе сизом всё слышнее раскаты.
***
Обмен телеграммами
"Ваш фильм "Золотая лихорадка" понятен всем в мире, и я уверен, что Вы станете великим человеком.
Эйнштейн".
"Я вами восхищаюсь ещё больше. Вашу теорию относительности не понимает никто в мире, но Вы всё-таки стали великим человеком.
Чаплин".
Одновремённость двух событий
Видна, когда они бок о бок,
Но их в пространстве разделите –
И вот уже забыли оба
Расчёт на первый и второй.
Всё это кажется игрой,
Пустой - и никаких идей, но
Случился тут один чудак
Нам объяснивший, что и как –
А звался он Альбертэйнштейном!
***
«»Время – движущееся подобие вечности»
(Платон)
«Время и до нас, и после нас не наше. Ты заброшен
в одну точку; растягивай её - но до каких пор?»
((Сенека)
Время
в объятьях своей текучести
помнит только одно направление.
То оно медлит, как будто скучный стих,
то вдруг спешит и прессует мгновения.
Если врачи отвечают уклончиво,
и нет перехода на зимнее-летнее,
кажется, всё – твоё время кончилось…
Так нет же: судьба вдруг добавит последнее.
***
«Искусство – природа человека; природа – искусство Бога»
(Филип Бейли)
«Художник – лжец, но искусство – правда.»
(Андре Моруа)
Бумажные цветы бывают хороши:
И яркостью тонов, и запахом достанут!
Пускай они обман, но сладкий для души…
У них один изъян: они не вянут.
***
«И это называется классик, – жаловался графоман, – украсть и то нечего.»
(Валентин Домиль)
«Судьбой предназначено графоману выситься самым высоким огородным пугалом посреди поля из ядовитых сорняков.»
(Анатолий Юркин)
Дорогой слов и умолчаний
Иду, от праздности далёк,
Букетом нервных окончаний
Встречая понятый урок.
Я не бросал слова на ветер, -
Нанизывал на нервы стих.
Старик Харон меня заметил
И… предложил перевезти.
Многие афоризмы хороши не только своим остроумием и глубиной мысли, но
также и тем, что вызывают желание принять рифмованное участие в разговоре. Так
хороший стих вызывает желание написать пародию.
***
«Правила Диксона:
1. Начальник всегда прав.
2. Если начальник не прав, смотри правило №1.»
(Пол Диксон)
Не спорьте с начальством, пусть даже пустяк!
А вдруг Вы окажетесь правы?
И этого Вам никогда не простят,
Такие, простите уж, нравы…
***
Два сапога – пара.
«Галстуки, шнурки и язык всегда развязываются
в самый неподходящий момент».
(Владислав Гжещик)
«Молчун ошибается редко.
Только если заговорит»
(Владислав Гжещик)
Болтун шумит, как водопад,
Что сам себя не слышит.
Молчун хранит зарытый клад,
А в нём ума излишек.
Но оба не тревожат чувств:
Тот – прост, а этот часто пуст!
***
«Расходовать оптимизм надо умеренно,
чтобы хватило до конца года»
(Станислав Ежи Лец)
«Мир принадлежит оптимистам, пессимисты – всего лишь зрители.»
(Франсуа Гизо)
Любите оптимистов, их помыслы чисты,
Они полны лучистой наивной простоты!
Миазмы пессимизма, как прежде, визави –
Но мир стоит на вере, надежде и любви…
***
«Умеренность необходима во всем. Слишком много лет жизни вредит.»
(Генри Луис Менкен)
«Ничто так не приближает человека к смерти, как долголетие.»
(Дон-Аминадо)
Говорят, жить много– вредно!
Это, безусловно, бред, но
В нём есть здравое зерно:
Ведь болезни, серость буден
Осточертевают людям –
Людям, что живут давно.
(Продолжение следует)
Наконец-то мартовское солнце
Стало предводителем весны!
Пересменка. Север с югом ссорятся,
Вечною враждой обручены.
День и ночь тепло воюет с холодом,
Минус – с плюсом (в результате – ноль).
В городе распутица. За городом
Снег, лыжня, TV и алкоголь.
В сёлах население свободное
Пить не бросит, как ни угрожай:
Время ведь ещё не огородное,
Проедаем старый урожай.
Только всё когда-нибудь кончается:
Ждут и огороды, и стада…
Может разве, май ещё промаемся –
И наступит летняя страда.
Небо голубое, голубое,
Облачко белеет в вышине.
Загадай желание – любое –
И его шепни неслышно мне.
Я пока не выхожу из боя,
Не закостенел, как старый дуб,
И твоё желание – любое –
Угадаю по движенью губ.
Опьянев от близкого дыханья,
То, что за словами, улови:
Нынче время нового желанья,
Время обещаний и любви.
Всё под контролем, а, значит, мольбы бесполезней, чем
Вопли теляти да жалкий щенячий визг!
Грозный анализ влезает всё выше по лестнице –
Это ступени болезни, ведущие вниз…
Смертью пугать старика есть попытка с негодными средствами:
Он победитель, ведь он уже прожил своё.
Страхи, которыми так беспокоились в детстве мы,
Ныне безвредны – как мумии пить мумиё.
Что напугает нас? - Разве что немощность близкая...
И одиночество, коли оно впереди.
С жизнью борьба и желанье уйти по-английски бы
Не позволяют нам раны души бередить.
Жаль лишь, что многое так до конца не содеяно…
Как напоследок мечтается поворожить!
Только и думать не думаем самонадеянно,
Что всё успеем, лишь дай нам подольше пожить...
Дженни, ты слышишь смятение ветра?
Он не позволит пристать кораблю!
Значит, не даст даже истая вера
Встретиться с теми, кого я люблю.
Дженни, звала я его «генацвале»:
Мой капитан был изящным и грубым.
Мы целовались – ах, как целовались!
Так, что немели опухшие губы.
Дженни, я нынче письмо получила:
Мой капитан прибывает сегодня!
Жаль, что немного поблекли чернила,
И померла наша старая сводня.
Дженни, а вдруг он меня не узнает?
Как много лет мы с ним были в разлуке!
Сколько ночей проводила без сна я,
Всё вспоминая любимого руки.
Вот он и Дженни, щенок вислоухий,
В гости пришёл, где всегда ему рады.
Что там? – Холодное тело старухи
Да кучка пепла на столике рядом…
Нелегко к нам приходит весна:
Не решится – то солнце, то снег!
У излучины дремлет сосна.
Тишина… Под сосной – человек.
Кто он тут, что его привело?
Грязь месил и добрался сюда?
Или, может, сломалось весло,
А с течением спорить – беда!
Вся природа застыла и ждёт,
Только речка пустилась в бега:
Скоро снег обернётся дождём –
Но её сберегут берега.
Человек отдохнул и встаёт,
Снова чувствует с миром родство,
И, как птица, уходит в полёт,
Молча тронув обветренный ствол.
Он уходит, себя осознав,
Вновь готов на судьбу наседать…
А сосна встрепенулась от сна
И осталась стоять навсегда
Я устал, как пуля на излёте,
Надоело мерить пустоту!
Мир окутан смогом от эротик,
С целями, увы, не густо тут…
Люди обращаются в животных,
«А» и «Б» лежали на трубе,
Леди обнажаются охотно,
Добавляя в префикс букву «б».
Таинство интима опростилось
Любит заменило слово «спит» –
Этого природа не простила
И послала самым грешным СПИД.
Заповеди мудрого Иисуса
Мы без слёз, без жизни, …без стыда
Низведём до самых низких вкусов –
Наших с вами вкусов, господа!
*
Кто-то вдруг схватил меня за горло,
Струнами моих играет жил.
И бормочет трепаная гордость:
Будь доволен тем уже, что жив.
Алчу я дыхания, как хлеба.
Только колебанья ни к чему:
Хоть натренированнее небо –
Я не сдамся даже и ему!
**
Здоровый человек – с опаской
Вокруг себя границу чертит:
Несчастный, он не верит в сказки
И медленно боится смерти.
Зато почти что безнадёжный,
Что Сциллой и Харибдой между,
Не поддаваясь страхам ложным,
Живёт борьбою и надеждой…
«Всё проходит. Пройдет и это.»
(Кольцо Соломона)
Всё преходяще в жизни преходящей:
Успех и наслаждение, и боль…
Ловите миг, подаренный судьбой
(Равно зловещий иль для пользы вящей) –
Особой вещей. Знает только Бог,
Какой идти придётся из дорог.
История? – Мы заплатили дань ей,
Творя добро и совершая зло.
Прошедшее, увы, уже прошло,
Оставив нам тоску и оправданье.
За прошлое – сегодняшнее месть,
А будущее, кажется, что есть.
Почтенье к сильным, к слабым – снисхожденье…
Так для воды: гниение – покой!
Закон неумолимый и простой:
Материя жива, пока в движенье.
Пусть пред тобою запертая дверь –
Живи, пытайся, ошибайся, верь!
«Не учит опыт!» – это заблужденье:
Не сразу – глупость, побыстрее – ум.
Вот почему полно нестройных дум
И плодотворно так ночное бденье,
Что порождает слишком длинный стих…
И я затих. Привет! Моё почтенье!
Кусочки снега падают на ужин
И в одночасье тают, хоть лакай!
А за ночь ветер прибирает лужи
И превращает воду в облака.
Когда ж зима? Зимы сегодня нету!
Нет снега, нет морозов: год – банкрот!
Пусть новости кричат на всю планету,
Что где-то снег по-прежнему идёт,
Однако подозрения отбрейте:
С усами сами и в своём уме,
Мы боремся за сверхвысокий рейтинг
И даже иногда за реноме.
Умеем прятать харю за харизмой!
Секрет Полишинеля, что в борьбе
Сюрпризы, катастрофы, катаклизмы
Проходят под контролем ФСБ.
Пусть с неба вместо снега льются слёзы,
Ведь скоро Олимпийская игра!
Мы попридержим вьюги и морозы –
Всё высыплем, когда придёт пора
Ещё два года будет мало снега,
Пока мы обойдёмся, что нам в нём?!
А времени неспешная телега
Нас к Сочи приближает с каждым днём.
Я верю, всех нас праздник очарует,
И будет в мире лучшая лыжня
(Конечно, если снег не разворуют
Задолго до торжественного дня…).
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе
На третье в ночь.
("Евгений Онегин")
Мы - россияне
Мы – русские люди, нам всё по плечу,
Нам море почти по колено,
Зело мы охочи до магарычу,
А дело – по прочим нам членам.
Нам рьяно радеет чиновничья рать,
Источник различных коллизий,
Мы Думу бездумно вольны выбирать,
Где каждый второй – Алоизий.
Нам нравится в чаде дышать и в пыли,
Привычны и к сказке, и к были.
И деньги выкапываем из-под земли,
(Хотя ничего не зарыли).
ОМОН (против гражданского населения)
Надпись слишком лжива и жестока,
И таких здесь целый батальон,
Но к закону протеканья тока
Не имеет отношенья он.
Черная дубинка – их винтовка,
Командир – заслуженный злодей,
Новобранцев ждёт спецподготовка,
Чтобы натаскать их на людей,
А за кровь платить своею кровью –
С алкоголем смешанный коктейль.
И рискует головой сыновьей
Современный одуревший Телль.
В нашей деревне
Цыпа-цыпа-цыпа-цыпа –
Созывают так курей.
Бяки-бяки-бяки-бяки –
Созывают так овец.
Серка-серка-серка-серка –
Созывают глупых коз.
Теги-теги-теги-теги –
Созывают так гусей.
Пути-пути-пути-пути…
А время – оно проходит…
Но вроде занозы в пальце,
Подёргает, посумасбродит
И – остаётся в памяти.
1.
Мой вероломный календарь, вчера ещё брательник,
Швырнул меня, как на алтарь, сегодня в понедельник!
И словно величавый дог, железное созданье,
Передо мной застыл мой долг в привычном ожиданье.
Встаю, себя переборю и еду на работу,
Но отомщу календарю в ближайшую субботу!
2.
Иду не к магу я, а в маг,
Хотя бы мог и к магу,
Когда б в средневековый мрак
Родился, бедолага.
Тут маг бы мог бы дать совет,
Да в наше время магов нет!
3.
Возможно, я строг к астрологам пошлым,
Но их инвективы смешны для меня:
В стране с непредсказуемым прошлым
Ясны перспективы грядущего дня.
Опять смятенье в лобной полости,
И ты убит, и ты смущён –
Но раз шагнувши в зону подлости,
Шагнёшь ещё!
Вот в упаковке ты подарочной,
Цветёт на голове венец…
Пускай ты выглядишь порядочным,
Но ты – подлец!
И пусть не выстоишь в интриге ты
Или удачно банк сорвёшь,
Но от обиды иль из выгоды –
Опять шагнёшь…
День везучий, и всё получается,
По лучам разбежались дела,
Сочиняется и выполняется,
И повисли мои удила.
Я другим не чета,
Я люблю почитать,
Как иной совершает намаз.
Даст мне ужин жена,
Я сажусь у окна,
Когда солнце прикроет свой глаз,
Но и здесь, как назло,
Мне опять повезло:
Что ни автор, то чистый алмаз!
О себе я не мнюсь:
С кем из них я сравнюсь –
Словно гамбургер, без дураков,
Видно, я парвеню?!
Я лежу и винюсь,
Начитавшись хороших стихов
Я себя не простил, я поэта убил,
Как всегда, виновата Карконта.
Мне обидно и жаль,
Что не я написаль
(Мягкий знак мне тут нужен для понта)
Вновь я в поле, один, сам себе господин,
Я вдыхаю пространство и время.
И остались, поди, далеко позади,
Где-то в городе, страхи и бремя.
…
…
Одинокая тучка легко и прилежно
Несолёною плачет слезой.
На душе безмятежно и небо безбрежно
И судьба обещает покой…
Глубокие мысли мелкотемья 2
1.
О трудностях утреннего умывания
Я по утрам, господа и дамы,
Терпеть не могу этой мылодрамы:
Щёткой зубной, волосатой, давиться…
В морду холодной… а главное – бриться!
Да и вообще на себя глядеть,
Если без ретуши – обалдеть!
Для приведенья в порядок скальпа
Нашёл ещё одно применение скайпа:
Причёсываясь, гляжу на картинку,
На видео – и матерюсь под сурдинку.
Поэтому утром меня не разбудишь,
Ведь как ни старайся, красивым не будешь…
2.
Из жизни бактерий
Знавал я одну бактерию, даже мог бы сказать: бациллу,
Вместе с подругой от инфантерии – это просто Харибда и Сцилла.
Мимо них не пройдёшь – до всего есть дело:
Бьют по мозгам и кусают тело
С силою ботанической, усугублённой стихами.
Какие-то они пунические… не пери, а «хами»!
Суют свой нос – в «трюфель-нюфель» как.
Так и норовят сожрать наивного мотылька.
Надоели мне эти инфузории в туфельках,
Казалось бы, в возрасте, хорош мелькать:
Пора бы и честь знать, уже не девицы.
Сексуальность бактерии выражается в желании поделиться.
3.
«Скучно жить на этом свете, господа…»
«Собака лаяла
На дядю фраера
Он оробел слегка,
Потом привык…»
Я думаю, что мне придётся туго…
Леченье отобьёт любую дурь!
Бог создал человека для недуга
Как полигон врачебных процедур.
Увы, моё здоровье «подкузьмило»:
Я не готов бежать по жизни кросс,
Меня, когда «всех фибров» не хватило,
Спасли дефибриллятор и наркоз
Лежать в больнице – не гостить у тёти!
Бывает даже больно иногда.
Уколов тут, как комаров в болоте,
Свободу зажимают провода
И капельница – дождь, но точно в точку:
Долбит, долбит, а ты, чудак, не спишь,
Вот твой сосед храпит себе, как в бочку –
Он не случайно попадает в стиш!
А скоро обещают облученье…
Но только, безусловно, знаю я,
Что самое надёжное леченье –
Здоровая и добрая семья.
И вот, пройдя все перекаты ада,
Я к вам вернусь, слегка навеселе.
Фонтаны, антиподы водопадов,
Зря рвутся ввысь: их место – на земле.
Мы помним: материя – это движенье.
А что доктора говорят?
– Что то же движение наше волненье,
А много волнения – яд!
Мы тут – не успели, а тут – недоели,
Вот долго живут те, кто спят.
Грачи прилетели, грачи улетели –
Деревья стоят и стоят.
Ветров карусели, жара и метели,
И снова погода «на ять»!
Грачи прилетели, грачи улетели,
Деревья остались стоять.
А что до инфаркта – не выпала карта…
Так что мне, стреляться теперь?!
Всё та же задача,
И будет удача
На новую сдачу –
Поверь!
На самом же деле
В истрёпанном теле
Болезни лечи – не лечи…
Грачи улетели, грачи прилетели –
Но это другие грачи.
«Роясь в сегодняшнем окаменевшем дерьме…»
(Маяковский В.)
Глубокие мысли мелкотемья
Переписка
Мне во сне письмо в конверте
Вдруг пришло – в углу печать!
То ль от Бога, то ль от Смерти?!
Я решил не отвечать.
И смотреть не стану сны я,
Где мне пишут заказные…
Любопытство
В переходе на Старомонетный
Гриф висит «Совершенно секретно»
И, как всякий другой –
Ну, а Вы, что ли, нет? –
Я от фразы такой
В дверь: а там – туалет!
Я – обратно, в мандраже:
Там внутри большое Ж…
О вреде дискуссий
Все дискуссии, кроме позора,
Нам дают мат мужской, женский всхлип.
Прекратите ненужные споры –
Ведь от них размножается грипп!
И не говорите «нет»:
От плохого настроенья
Повышается давленье.
И трещит иммунитет.
О переводчиках
Я хотел придумать образ – наповал!
Всех знакомых, всех соседей перебрал,
Даже тех, с кем не очень знаком –
Получилось не очень прилично:
"Переводчики, люди с двойным языком,
Или змеи, иль просто двуличны".
P.S.
Очень нравятся мне переводочки!
Да и энтих ругнул только с водочки…
P.P.S.
А Калитин без ума от переводов – что вы!
Только не от этих – от почтовых…
Главная мысль
Суетясь, заблуждаясь во мгле,
Но дошёл я до мысли такой:
Веселее мне жить на Земле
И скучнее лежать под землёй.
Неприглашённой и непрошенной
Негаданно пришла зима,
И вот уж снегом запорошены
Все переулки и дома.
Звенит ребячья куролесица
Им смех, а дворники в поту.
Синички у окошек вертятся –
Тестируя на доброту.
Но скоро всё пойдёт по-прежнему,
И время «сдвинется» с ума.
Возникнет слякоть неизбежная,
И станут грязными дома
Прогноз своё выносит мнение,
Что виноват во всём Гольфстрим,
А я всё меряю давление,
Но не снаружи, а внутри.
Пульс ловит время сумасшедшее,
Да дом скрипит, как ветхий ствол,
И старый год уйдёт в прошедшее,
Едва отметив рождество.
Под вечер выйду я на улицу,
Когда утихнет суета.
И фонари слегка сутулятся
И чуть белеет темнота.
Морозец лезет, обнимается,
Как будто здесь мы с ним вдвоём.
А мысль лукаво улыбается,
Что до весны мы доживём.
1. По утрам
По утрам все вещи без сомнений
Радостно отбрасывают тени –
В них всё зло, что накопилось ночью,
Растворится в сырости растений,
Превратится в болтовню сорочью.
За ночь, подустав от сновидений,
По утрам, проснувшись страшной дивой,
Женщины набрасывают тени:
Хочешь быть счастливой – будь красивой.
(Только не всегда, да и не с теми…).
Я ж люблю на уровне матраца
Повалятся полчаса в томленье,
Чтоб в ленивых мыслях поплескаться,
И не вижу никакой в том лени:
Расплачусь за всё стихами, братцы.
2. О чести
Давайте подумаем вместе,
Нужна ли рождённому честь?
Как белое платье невесте,
Как вестнику добрая весть…
Честь врать позволяет лишь в рамках,
Чтоб выгода в том – не тебе,
Честь брезгает рыться во враках,
Судить доверяя судьбе.
Не выгодна честь! Ты частями
Не можешь её соблюдать,
Не должен работать локтями,
Не можешь побольше урвать,
Себя не жалеешь в сраженье,
Волне подставляешь свой борт.
И плата за это служенье
Всего лишь душевный комфорт.
3. Стихотворение
К нам приплывающий корабль
Вдруг на глазах растёт из точки,
Так, собирая слов ансамбль,
Стихи рождаются из строчки.
Она, задав особый ритм,
Зовёт соседок на подмогу,
Сбегаются те понемногу,
Построясь по закону рифм.
Но вот одна, сбиваясь с тона,
Гоняет тему вверх и вниз,
И всех, как хочет, так и строит:
Взял яблоко – попал в Ньютона,
А там – три грации, Парис
Потом судьба несчастной Трои…
Между началом и концом
Просвет широк. Но есть основа.
А обрасти её мясцом –
Стихотворение готово!
Я хочу пригласить Вас на вальс!
Красота – сокровение культа.
И я чувствую, глядя на Вас,
Что природа – единственный скульптор.
Звуки скрипки то нежно парят,
То взвиваются протуберанцем,
Я мечтаю быть сыном царя,
Приглашающим Золушку к танцу.
Из под светлого локона взгляд,
В нём слились доброта и досада,
Словно время вернулось назад,
В яркий полдень эдемского сада.
Радость рабства врывается враз –
Вы, царица, вольны воцариться!
Я хочу пригласить Вас на вальс
И кружиться, кружиться, кружиться…
Высокие договаривающиеся стороны
Зашёл я как-то в ресторан
Да не один, а с дамой,
Чтоб обсудить сто наших ран
За рюмкою Агдама.
Меню читает целый час,
Совсем как в лавке книжной:
То – не люблю, то – не про нас,
А это не престижно…
Престиж?! Откуда взять престиж?
Его ж не пристегнешь!
А травести есть травести –
Чего с неё возьмёшь.
И, наконец, отдать меню,
Парнишке с кислой рожей
Решилась наша инженю,
Набрав, что подороже.
Под хмык официальных лиц
В лице официантов
Я ей сказал короткий спиц
По поводу талантов:
Нет спроса на таланты тут –
Раскрученных хватает
(А сёмга стаяла во рту,
И пудинг тоже тает!)
Тут самодеятельность жжёт,
И цирк взамен эстрады,
Театр почти что не живёт,
Всем КВНа надо.
Поэту нечего клевать,
Скорей клюют поэта!
Но ей на это наплевать,
Ей наплевать на это!
В конце концов, тот паренёк
С противною ухмылкой
Опустошил мой кошелёк,
Пересчитав бутылки.
Потратились, но всё равно,
Проблем мы не решили.
И мы пошли бы с ней в кино,
Когда бы деньги были.
На днях приснилось мне отважно,
Что нами управляют те,
Кто приводил уже однажды
Страну ко лжи и нищете.
Конечно, я бы не посмел
Такое наяву сморозить,
Но и во сне не захотел
Про жизнь гадать в презренной прозе.
Пришлось стишком ввести в экстаз
Одну знакомую сивиллу –
Она в ответ на мой приказ
Довольно мило заявила,
Что вылечить больной нарыв
Какой бы эскулап ни взялся
Не выйдет, гной не удалив,
Который в нём ещё остался.
Умом понять мне не вполне,
Хотел во сне дойти до сути,
Но почему-то снились мне
То Млечный Путь, то вечный Путин.
Прометей
Юрский рёв мотора за окном
Будит. Всей округе не до сна.
Прометей собрался за огнём –
Только бы Хозяин не узнал!
А Хозяин от своих людей
В курсе, зря орла не теребя:
Это ж наш, российский Прометей –
Он не для людей, он для себя.
Сотворение мира
Сначала, говорят, был Хаос,
А из него родилось всё,
Но неохваченной осталась
Страна из городов и сёл,
Где вольно (или же невольно),
Но всё же дышит человек,
Однако масса недовольных
Сложилась в тот беспутный век.
Пришлось опять начать сначала:
Создали хаос, нам не жаль,
И, чтобы нефть в трубу качало,
В него воткнули вертикаль.
И, как в эпоху беспредела,
Мы верим в доброго царя,
Но удивительное дело:
Всё что ни делаем – всё зря.
Пусть нет в истории примеров,
Нам не за что себя корить:
Ведь сотни две миллиардеров
Мы умудряемся кормить.
Наш Зевс он, может, и не Зевс,
Но у него огромный зев!
Я не хочу переходить на личность,
Но не терплю бессмысленных стихов,
Пусть даже в них и шарм, и мелодичность,
Они звенят недолго (как наличность),
Теряя блеск от первых петухов.
Откуда ты берёшься, пустослов?
Из чёрного брожения, из тьмы ль?
В чужую дверь к вторжению готов…
Есть музыка – мелодия без слов,
А слово изречённое есть мысль.
Нас музыка дурманит, как вино,
И ароматом радуют цветы.
В поэзии звучит мотив иной –
Реальности несбыточной мечты,
Такой знакомой и такой родной.
А ты пожуй сначала, как сурок,
Свои пустыннозвучны словеса
Спускай курок, лишь выполнив урок…
Но, может быть, я слишком уж суров,
Раз не умею так писать я сам?!
Всеведенью лазурных облаков
Зазорно сбить с котурнов нас порой,
Но легион ходульных… чудаков
Желают влезть озоновой дырой.
Что есть душа – абстрактная душа?
Я друг абстракций и приемлю Канта,
Однако, если б мне пришлось решать,
Я попросил бы вашего таланта
Поэты… Правда, лично для меня
Понятно всё про собственную душу:
Ей хочется, чтоб я не изменял
Себе… и, словно в детстве, маму слушал,
Уже покойную… но не в моей душе…
Когда стою я над её могилой,
Я знаю, вспоминая образ милый –
Она поддержит, как никто уже…
Моя душа в мозгу или в груди –
Точнее не скажу… куда-то делся
Покой? – Беда, что будет впереди
Стреножит душу и сжимает сердце.
Когда душа спокойна, то волна
Меня баюкает, и все заботы тают.
Когда душа волнуется, она
Дурманит ум и мысли заплетает.
А может быть, она – в моих глазах?
Когда я не могу помочь бедняге,
Ищу успокоение в слезах
И чаще обретаю на бумаге.
Тревожен я, она мне дорога,
Я не могу отвлечься хоть отчасти.
Душа волнуется – я снова на ногах,
Ей радостно – и я смеюсь от счастья
Мне для себя нетрудно вывод сделать,
Не представляю я своей души без тела:
Во- первых, сердце…во-вторых, живот…
Мозг с памятью… глаза, в четвёртых…в пятых,
Когда внезапный ужас нападёт,
Где спрятаться, когда не будет пяток?!
Моя душа – хранитель и патруль,
Я начеку, когда в груди ей тесно.
Она помощник, индикатор, руль.
Жить без неё совсем неитересно.
Людей бездушных мне безумно жаль:
Они осуждены для целей низких,
Их беспокоит страх, а не печаль,
Им истинной любви не знать от близких.
Читатель, коль подумать, не спеша,
Поймёшь, у Бога тоже есть душа!
А, если нет, поверь, что я не струшу
Готов Ему отдать свою я душу…
За жизнь немало глаз и губ
Вокруг кружилось,
Но я, поверьте, однолюб –
Уж так сложилось…
Хотя мужчин ценю я круг –
Я не изменщик,
Но у меня полно подруг –
Чудесных женщин.
Меня волнуют их черты
И их кокетство,
Но отношения просты,
Чисты, как детство.
Мужчину ум заносит вбок –
Вперёд ума нет!
Не зря ведь Еву создал Бог –
Он понимает…
И что считаюсь я – поэт
(Не по заслугам),
Я благодарен много лет
Своим подругам.
И каждый стих,
И каждый миг стихотворенья
Я пропускаю через них
И жду их мненье.
А коли критика порой
Меня смущала,
Перезатачивал перо
Опять сначала.
И пусть дрожала, как струна,
Стрела амбиций,
Меня сражала глубина
Их интуиций.
А при удаче каждый раз
Их восхищенье
Во мне будило и экстаз,
И вдохновенье.
И хоть мой жизненный досуг
Увы, всё меньше
Но у меня полно подруг –
Прекрасных женщин
Да, не волнуйся ты, жена:
Любовь-то у меня одна!
«Городской голова телеграфирует председателю санитарной комиссии, находящемуся в отъезде: «Холера в Петербурге идет на убыль. Буду рад, если петербуржцы, наконец, передохнут». Тот ответил: «Телеграмма неясна. Не могу разобрать, на какой гласной в последнем слове вы ставите ударение?»»
(анекдот позапрошлого века)
I.
Слышал я, что есть на свете
Уникальнейший народ,
Потому что каждый третий
Действует, как идиот:
Он живёт весьма паскудно:
Лишь поддать да пожевать,
Обмануть его нетрудно,
Раз ему на всё плевать.
А живут бедняги эти
В удивительной стране,
В ней возможно всё на свете,
Только с отрицаньем «не».
Там никто не отвечает
За ошибку иль вину,
Каждый день там отмечают
Праздники любви к вину.
В болтунах души не чают,
Там в почёте праздный труд.
Недра щедрые качают –
Тем, бедняги, и живут
И без всякого зазренья,
Как бы волею ничьей,
Там есть Праздник Примиренья –
Дружбы жертв и палачей.
В мире есть такое мненье:
Та страна - недоразуменье
II.
Всё это немного странно мне –
Я живу совсем в другой стране,
Где людей и ценят за обман:
Каждый третий – умный хитрован.
Взять хотя бы депутата,
Что уже объелся льгот,
Сам себе кладёт зарплату
И десятки премий в год.
А за то, что плоховато,
Он ответа не несёт.
Губермэры и министры
Тоже на руку нечисты,
Их помощники-статисты
Очень любят руки греть –
На страну их ровно треть.
Можем поиграть немножко,
Скажем, в выборы. Орлы
Знают лишь своё «Курлы».
Есть и суд, как «козья ножка».
Там, где громче про кур ор –
Выступает прокурор.
Если что-то интересно,
Кто-где-был всегда известно,
Против разных демонстраций.
Наготове есть отряд,
Наших, ваших, просто наци
И других крутых ребят.
***
В «верю-верю» много лет играем
И у нас уже давно не пахнет раем:
Только водкой, туалетом и сараем!
Потому что мы, ребята, вы-ми-ра-ем…
***
А ветер раскачивает Вселенную –
Сенную девку Бога,
И листья, кляня судьбу свою тленную,
Покорно летят в дорогу.
Приложение
Мелкие старческие хулиганства
***
Всё чище поэзия с возрастом скрещены,
Но я о себе не мнюсь!
Всё чаще мне снятся голые женщины,
А я им всё реже снюсь.
***
Слишком не проста ты
Для моей простаты…
***
Себе готовлю мавзолей
Из отложения солей.
***
Доктора, эти белые крысы,
Заодно и калечат, и лечат
Чем труднее становится писать,
Тем писать мне становится легче.
Примечание
Решив написать пессимистическое стихотворение, автор не смог выбрать, которое из них более отвечает заданию. Поэтому выбор предоставляется читателю.
Почему-то перестала плакать ночь…
В помощь фонарям сверкают лужи.
А у нас конфликт, израильский – точь-в-точь:
За одним столом едим отдельно ужин.
Что причиной? Ах, не всё ль равно?!
И не вспомнить…Да и вспомнить – станет стыдно.
А в ведёрке белое вино
Целый час уж бесполезно стынет.
Мы сидим при полном неучастье,
Целый вечер мысли об одном:
Почему же надобно для счастья,
Чтобы кто-то плакал за окном…
Ну, зачем ты перестала плакать, ночь!
В помощь фонарям сверкают лужи…
Хорошо бы ненадолго занемочь
И почувствовать, что ты кому-то нужен…
Я, вроде, шёл и никого не трогал,
Вдруг сзади чей-то топот, в ритме вальса!
Полночный час, пустынная дорога –
Я «сделал ноги» – но не оторвался.
Тут в череп « на ура» полезли мысли,
Что был бы я конём – удрал бы мигом,
И ставлю шкуры недобитых гризли
Аж до Японии добрался б «Мигом»!
Как человек я принял бы за галстук,
Будь это площадь, полная народа,
С фальшивым бы Пегасом полягался.
Семейство подобрал, чтоб без урода,
А тут ни на троих, ни в одиночку…
Как будто бы тебя хотят затаврить.
За кем гонюсь? Ну, дал же Боже ночку –
Не разберёшь, бежишь: уж не кентавр ли?!
Домой добрался, словно с Эвереста:
Там то ли Таиланд, то ли Непал?!
Жена-невеста шасть меня на место!
Я объяснил: стих на меня напал!
Кризис ныл, как ось телеги –
Бал хапуг и бум менял!
Мои умные коллеги
(А один – так самый умный!)
На хорошенькую сумму
Обманули (не вернули, «накололи» ) вдруг меня.
Деньги были без расписки,
Я решил: «Не надо писка!» –
Просто новый времени отсчёт.
Вот прошло четыре года,
Благодатная природа
Снова в форме, снова в родах,
Всё восстановилось и цветёт.
Иногда я, временами,
Вспоминаю о «цунами» –
Без обид, без мести, без нытья…
«Удивительное рядом»:
Возникает где-то радость,
Что меня ведь обманули, а не я!
Не часто даже классика маневр
Приносит результат – скорей, напротив.
Талант и ум, и вдохновенье плоти
Довольно редко дарят нам шедевр!
Но коль поймал ты поцелуй удачи,
Не начинай «работать напоказ»,
И не спеши в окрестный мир «утятичь»:
Смотрите, Белый лебедь среди вас!
Держись достойным взятой высоты,
Ведь ты прошёл нелёгкую дорогу,
Уверенный, будь с гением «на ты»
И стань «на ты», не зазнаваясь, с Богом!
Совет: любую строчку на просвет
Смотри неторопливо, без обмана,
И, если ты, действительно, поэт
Не унижай коллегу-графомана
На заре ты меня не буди
Когда весёлая денница
Прорвётся через шлюзы штор,
Чтоб не вступать с хозяйкой в спор
Я лишь тесней сомкну ресницы.
Мне жалко потерять тот сон,
Который не выносит света,
И чтоб вернуться на планету,
Мне нужен собственный кессон.
Я вспомню в нём волшебный мир,
Который покидаю с грустью,
Там, словно в сказке, пахнет Русью,
Но и в помине нет проныр.
Там мне любое ремесло
Освоить было по «карману»,
Мы там не ведали обмана,
Общаясь мыслями без слов.
Представь, там не было замков,
Всегда распахнутые двери,
В почёте дружба и доверье
Но невозможен звон оков.
И я не размыкаю глаз,
Чтобы ночной запомнить призрак,
И свет мне мил – но ночи признак
Милей реалий в сотни раз!
Больничный коридор
Пока неумолимый кредитор
Меня ещё в банкроты не зачислил,
Я пользую больничный коридор
Разминкой мышц и невесёлых мыслей.
Мир – коридор, где тысяча дверей,
Но кроме них и штреки есть, и ниши,
А опусти свой взор немного ниже
Увидишь плиты – чище и грязней.
На штрек и с песней – результат аллегро
Лишь тачка да отбойный молоток.
Ты превратишься в истинного негра,
Зато твоя страна получит ток!
Чем нежит ниша, сей волшебный кокон?
Войди – и ты невеста и жених.
Как сказано, без двери и без окон,
И горница полна для вас двоих.
(Всё это, безусловно, было б счастьем,
Когда не повторялось бы столь часто).
Но коридор не может без идущих –
И вот уже вы пробуете дверь,
За нею райские, возможно кущи,
Но только не для вас и не теперь.
Другая дверь… для вас она открыта,
А вот ещё… но враг календарей
Я не пишу историю дверей,
Что каждому своя (почти забыта).
Меня влечёт к себе конец пути,
Когда маячат белые халаты,
И ясно, что недалеко идти:
И комнаты скорее как палаты.
Что остаётся? Злая немощь тела,
Но я о снисхожденье не прошу.
Пусть я уйду– останется омела,
Могильный холм… и то, что я пишу…
Осень нас пригладила туманом,
Ходишь сирый, словно под дождём…
Время обещаний и обманов,
Время безнадёжных «подождём».
А поэту полное раздолье:
Только что закончилась страда,
Самый раз – дели любовь на доли
И по каждой избранной страдай!
Помню пышногрудую русалку.
Белый лайнер, Волго-Дон канал.
Жарко мы общались, только жалко,
Так её за хвост и не поймал!
Помню и изящную прислужку,
Как друг друга жаждали понять!
Я вам не какой-нибудь там Пушкин,
Чтоб подобный список заполнять…
А ещё с одной учёной мышью
Коротал я пару долгих дней:
Интеллекта было выше крыши,
С телом же значительно скромней.
А однажды заболел горянкой:
Тут взорлил, вспаря, вспарил, взорля!
Выл павлином, прыгал обезьянкой –
В результате в списке два нуля.
Наконец, глаза одной девицы
Обаяли – нежность и запал!
Тут мне посчастливилось жениться
Стал искать – но список вдруг пропал…
Мало времени, я тороплюсь. Я спешу.
Я бегу, обгоняя спокойных прохожих.
На ступенчатой зебре водилу взбешу,
Проскочив дурачком, аж мурашки по коже!
Время вышло, сказали. И я тороплюсь.
Все, что надо успеть, отслужу, не премину.
Ничего не осталось для действия плюс,
Впереди сторожит только вежливый минус.
Река
Чья-то юность – рев Днепра,
Ваша – волжские просторы,
Ну, а мне милее Пра
И Мещерские озёра.
Тут покой и тишина,
Здесь негородские лица:
Вёрст полсотни от столицы –
И совсем не та страна!
Тут рыбалке нужно дни:
Все здесь по-буржуйски сыты!
Под насадку лишь слепни,
Эти местные москиты.
Быстро прячутся назад,
Провожая всплеск неловкий,
Любопытных селезнят
Изумрудные головки.
Раздвигает камыши
Аккуратный нос байдарки,
Словно ищет для души
В девственной глуши подарки.
Стражи стеблей выше нас,
Но плывем вполне свободно:
Русский вариант пампас,
Только ласковый и водный.
Где широкая вода?
Тут, простите, нет теченья.
То отсюда, то сюда
Бродим по стране забвенья…
Есть! Протока! Новый мир
Для больших и малых суден.
До свиданья, спящий миф,
Мы тебя не позабудем.
И – вперед! Все одноосно.
Среднерусские леса –
Не солотченские сосны,
Те, что держат небеса.
Вон деревня. Пристаю.
(К берегу, а не к хозяйке)
Белую везем свою,
«Матка, млеко, курка, яйка».
Остров посреди реки,
Храм, забытый после смерти
(Вишь, не справились с ним черти –
Помогли большевики).
Здесь привал. Крестясь на своды
(Купол – фрески наповал!)
Перекусишь – и на воду,
Тут шутить с ночной природой
Смел лишь тот, кто не бывал.
Ночью правит черный демон
«Камарильи» комаров:
Гель съедят, сожрут все кремы,
Выпьют кровь – и будь здоров!
И одна ночевка – круто,
Хоть в палатке, хоть в дыму.
Но уже конец маршрута:
Вот он мост, скорей к нему!
Дальше сушью, на колесах
Вспоминать Мещерский дар,
А потом на дальних плесах
Зарабатывать загар.
Но пока еще не суша,
И последний цел глоток
Хорошо потешить душу,
Задержавшись на часок.
Бесподобное местечко:
Ласка нежная ветров
Рядом лес и рядом речка –
Ни слепней, ни комаров.
На крутом юру сосна
Извивается к подножью…
Примолкаю, осознав:
Красота – величье Божье!..
Наконец, мой чёлн причален
И защелкнут на кольце.
Эпилог всегда печален,
Потому что он в конце…
* * *
Сами мы с Замоскворечья,
Что ни житель – то купец.
Вождь однажды тронул речью –
Получил в плечо свинец.
Рядом Кремль, да мы – за речкой,
Нам без радости, ить-чьи,
Наше дело ставить свечки,
Строить храмы, дуть чаи.
В бородах не зря сединки:
Лучше мир, хотя б худой.
Даже в иго по Ордынке
Торговали мы с Ордой.
У купцов своя сноровка:
Делу денег не жалей!
Малый театр, Третьяковка –
Чем мы ниже королей?
Капитал – дворец торговли!
Жаль в теперешние дни
Виллы есть, где кровь из кровли,
В стенах голые ступни
А у нас – люби монету,
Но люби и отчий дом.
Олигархов только нету –
Здесь живут своим трудом.
* * *
Верю в быль реинкарнации!
Мы лежим в реанимации:
Виноваты сами ведь мы,
Даром совесть не чиста!
И хорошенькие ведьмы
В состоянии прострации,
Относясь к нам как к абстракции
Колют в разные места.
Потолок уставил бельма:
Кто там что внизу творит?!
Почему хлопочут ведьмы –
Тот останься, тот в Аид?!
Ты прорвись сквозь свет плафонный:
Видишь, там на небосклоне
С белой бородой на троне?
Не мешай ему, он спит…
* * *
А Страшный Суд ужо не так уж страшен:
И групповое райское безделье,
И мрачное дежурство адских башен –
Все это только скучное похмелье,
От буйной, ныне овдовевшей жизни.
И бьется соль на одинокой жиле,
Да мы, неторопливые, как слизни,
Достигнем, наконец, своих вершин.
Но все, что мы уже не совершили,
Мы никогда уже не совершим...
P. S.
А она была простой девчонкой,
В аромате женщины и дома.
В миг, когда дыханиями слиться
Мир неслышно исчезал вдали.
Жизнь не застывает, как икона,
Время, к сожаленью, не бездонно.
Я их встретил в кардиобольнице:
«Милый, надо двигаться, пошли!»
Когда бы небо не было так близко,
Едва бы мы страшились Божьих кар,
А безответный зов: «Икар! Икар!» –
Не прессовал бы пагубностью риска.
Не думай и храбрись назло годам,
Но этот час придёт. «И аз воздам!»
Жизнь злила, чаровала, огорчала,
Ей было наплевать, что ты – поэт,
Но, право – слова не было сначала,
А без него поэзии – привет!
Вдруг – вдохновение!.. Поэт дождался клёва.
Знай, подсекай! Не насмерть – на живот!
Стихотворение – как пегая корова
Играет пятнами и что-то там жуёт
Вот тут и начинается работа:
Ты ищешь рифмы, подбираешь троп,
Но не надейся на автопилота,
Поскольку он погубит среди троп.
Поймался образ – водит плавниками.
Да норовит нырнуть на глубину!
Там – ты не в теме. Но на шее камень –
Вот этот образ. Он ведёт во тьму,
Где ты не обойдёшься без обману –
Не мнись ни рыбаком, ни пастухом.
Что остаётся? – Напустив туману,
Выть сила-ботаническим стихом!
А впрочем, есть всегда надежды лучик:
Хватай сачок - вон стайка рыб летучих!
Нить – продолжение иглы,
Она свербит в мозгу,
И мысль змеится среди глыб,
Презрев сомнений гул.
Как должное воспринимай
Насмешку в бубенце,
И несуразности ума,
И узелок в конце…
Побудка
Я, верно, прикорнул. Меня вернул обратно
Сиреневый минор – надрывный всхлип струны.
От сна меня призвал на подвиг мой нератный
Не дикий капитал, но интерес страны.
А где-то за окном металась звуков стая,
Пытаясь доказать, что всё придумал сам.
И этот странный стон неслышимо растаял,
Как Золушкин отгул к двенадцати часам.
Несколько прописных истин
Прописные нигде не прописаны
И живут, как придётся – в народе.
Настоящая жизнь – за кулисами.
Всяк хлебает лишь то, что народит.
Слово наше – ума обнажение.
Нал удваивает номинал.
Градус крепнет в итоге брожения.
Зарядись – будет потенциал.
Нет прибытия раньше отбытия.
Резонанс – попадание в кратность.
Мы не можем влиять на события,
Но влияем на их вероятность.
Спор затих. Устали оппоненты,
Отыскав консенсуса покой,
Уточнили важные моменты,
На взаимный раж махнув рукой.
Тут-то и возник заплечный мастер:
Гул затих – ему не по душе!
Вот расстрельный бум по ихней части,
С жертвами был рай и в шалаше…
– Новое сказал?
– Одни повторы,
Лишь добавил жалкое враньё,
Честные ему враги и воры,
Наша жизнь – лишь грязное бельё.
В чём-то шарит,
шпарит назывными –
Доводы такому не нужны!
Оскорбит – и трёт довольно вымя,
Обзовёт – и полные штаны
Радости.
Других-то за болванов
Держит, валит горы ерунды.
Кто он?
Достопамятный Обманов,
Крупный туз писательской среды.
И откуда выползают гады ?
Ищет, извивается, как глист.
Думаете – жертва пропаганды?
Что Вы, он и есть пропагандист!
Нудил, нудил – и вынудил
Маняща дорога, ведущая вдаль:
уклон – и подъём к горизонту…
Стою, старый ящер,
как старый рояль,
уже недоступный ремонту.
Ни слуха на марши,
ни вкуса на зуб
Лишь стойкостью славны солдаты.
Я знаю, что вымрем – но я поползу,
Когда бы меня позвала ты!
От ярко-белого до тёмно-серого
Характер неба цветовой,
И ветра беглого пробежки смелые,
И ропот крон над головой.
Подрисовать телёнка сонного?..
Но нынче он не столь хорош:
Он неказист, да что взять с оного –
Вот подрастёт, пойдёт под нож.
В догайдаровские времена,
Когда деньги цены не имели,
Просыпалась страна в опохмеле –
И до ночи не сохла она.
В злобном блеске трамвайной дуги
Мы догнать никого не сумели,
Только были самее других,
Аж себя временами самее.
К нашим дням перемёрли не все –
Геноцид ведь не быстрое дело.
Двое вывели нас на шоссе –
Сзади солнце закатное рдело.
Одного удалось подтравить,
Да Чубайс остаётся не тронут.
Но цела и багровая нить –
Век прошёл, коммунисты не тонут!
И не может понять молодёжь:
Три беды нам оставили боги –
Алкоголь, коммунисты и ложь,
Дураки, коммунисты, дороги…
Французский случай
Послушай, Пьер, совет дай, сделай милость:
История со мною приключилась:
Я шёл один тропинкою лесной,
Вдруг слышу: «Жан, возьми меня с собой!».
Я огляделся – тишина в округе:
Тропинка, лес, цвет неба голубой…
И никого, кто просит об услуге!
Но снова: «Жан, возьми меня с собой!».
Какая чушь – ну кто тут знает Жана?
Хотел идти, лишь шевельнул ногой,
Гляжу – в трёх метрах отдыхает жаба
И просит: «Жан, возьми меня с собой!».
Противная, дурная, хуже мыши!
В котомку сунул и принёс домой,
В прихожей бросил на пол – что же слышу:
«Послушай, Жан, возьми меня с собой!».
Взял за ногу, отнёс под стул в столовой,
Поел, решил закончить выходной,
Уже было пошёл, но слышу снова:
«Послушай, Жан, возьми меня с собой!».
Взял в кабинет и положил под кресло,
Писал статью, читал часок-другой.
Пересидел, аж заломило чресла –
И снова: «Жан, возьми меня с собой!».
Достала – будто молот в наковальню!
А я устал, решил чуток поспать.
Однако же принёс зануду в спальню,
Взял за ногу и бросил на кровать.
Вот тут случилось чудо-превращенье:
Она вдруг стала девою нагой!
Прекрасною, дразнящей наслажденьем…
Стоял я, ни рукою, ни ногой
Не в силах двинуть, как во сне тетеря,
К скале прикован, словно Прометей.
И на – жена! Вдруг входит в наши двери!
И сколько не рассказываю ей,
Как всё случилось – ничему не верит!
Две блондинки
– У меня мечта, как прыщ:
Надо, чтоб явилась фея
И зелёных двести тыщ
Подарила в лотерею!
– Почему не миллион?
Так прикольно! Так брутально!
– Ну, конечно больше он,
Только это нереально…
Рандеву
Небо – море, Земля – «Наутилус»!
Вся природа от сна пробудилась!
Вот из ямки у свежей траншеи
Молодой червячок тянет шею.
Рядом в лунке комок обвалился –
Это новый червяк объявился.
Наш – галантно и вежливым кодом:
«Добрый день! Ах, какая погода!»
А в ответ вдруг: «Уймись, недотёпа!
Приглядись: это я, твоя попа!».
Моросящий дождик чистит воздух,
Миру не хватает дней сухих –
Можно ныть и становиться в позу,
Можно просто сочинять стихи.
Мне по нраву «серая» погода,
Словно в грустной музыке бемоль.
Но стихи, как продолженье рода,
К наслажденью добавляют боль.
Запахи не слышны на бумаге,
Слово не попробуешь на вкус.
Авторы, как правило, не маги –
Жизнь прошла, а я ещё учусь!
Тщетно рвясь наружу, мысли кружат
И уходят, рифмы не дождясь …
Небо отоваривает лужи,
Вдалбливая гвоздики дождя.
Россия – значит ширь
и лес на горизонте,
в далёкие края течение влечёт.
Безудержность души –
подите, урезоньте:
Ах, размахнись рука!
Ах, раззудись плечо!
Зелёный –
испокон для психики полезен:
зелёные холмы,
зелёные поля.
И за дурной закон мы в драку не полезем:
могли бы видеть свет,
когда б не тень Кремля.
Россия – это боль
обманутого люда
(Ведь честный человек податлив на обман).
Нас ест не паразит,
а патриот-приблуда
да газовый магнат –
валютный наркоман.
Им не известен стыд,
их не тревожит совесть,
не слышен хруст костей детей и стариков –
им смачно возрастать
над братьями по крови,
им весело брести
страною дураков!
Россия – это блеф,
страна самообмана,
где все мы – хвастуны, готовые платить,
да только не собой.
Но поздно или рано
до нас и до самих
дойдёт черёд водить!
Сказочной тенью
с ветром попутным
над затаившей дыханье ночью
тучи плывут.
В сонном забвенье
движется утро,
только истерзанные клочья
всё не заснут!
Споря с зарёю,
мглу настилая,
тучи над нами зло глотают неба куски –
а над Землёю,
мир озаряя,
вспыхнуло пламя любви и тоски.
Грозно
и неуклюже волнуется гром,
чуден
молний пылающих страстный излом.
Тучи плачут серым дождём…
В старую сказку, близко ль – далёко,
где пригорюнилась печальной искрой слеза,
вновь безответной, вновь одинокой
с тихим упрёком уходит гроза.
Утро… время считает прилежно круги,
счастье
в трепете маленькой нежной руки,
Тучи помнят ласку реки…
Врач изъяснялся многословно,
И я вальсировал, кружа с ним,
Вдруг время поперхнулось словно –
И мир стал чёрным и ужасным.
Я поглядел с улыбкой дикой,
И он отвёл глаза анданте.
Я понял, что пропах гвоздикой
В сугубо чётном варианте.
Не строю тайны из метаний,
Но поборюсь за каждый атом,
Как та лягушка из сметаны –
Надеюсь, с тем же результатом!
Мужская логика
«Ах! Муж!» – звонок накрыл шальную пару.
Он – в панику, подобную пожару,
Она, прикрыв халатиком бедро,
Рванулась открывать. В руке - ведро.
«О, дорогой, ты во время! Входи!
Нет, нет, не раздевайся – погоди:
Хотя тебя твоя заждалась Муза,
Сначала на вот, вынеси-ка мусор!
Минутами спустя, в восторге млея,
Он шёл по улице: «Вот умница! Вот фея!»
И всю дорогу по пути домой
Твердил: «Ну, это ж надо, Боже мой!»
Ничто нас так не треплет, как метро!
Жена открыла дверь. В руках – ведро.
«Ну, наконец-то! Вот и мой продюсер!
Не торопись – сначала выкинь мусор!»
Он двигался с ведром дворовым садом,
Бубня: «Ну, бабы, никакого сладу!
Уж не могла, когда и так всё плохо,
Хотя бы мусор вынести, дурёха!»
Об уме и глупости
У тихой речки обезьяна
Полощет шкурку от банана.
«Что, манки, делаешь?» – спросил
Плывущий мимо крокодил.
– Дай руб, отвечу, право слово!
– На, не грусти, лови целковый!
– Да я нисколько не грущу:
Банана шкурку полощу!
«Вот дура!» – плюнул крокодил
И дальше, осердясь, поплыл
– Пусть дура, спорить я не смею,
Но с вас червончик в день имею!..
У врача.
Бичевать ущемлённых без жалости
Не по-Божьи - душевная боль же!
– Доктор, дайте таблетки от жадности!
И побольше! Побольше! Побольше!
На приёме
Почему все меня игнорируют, Отче всеведущий?
– Следующий!
Намедни увидел в Новостях заметку «Россия – исчезающая держава». Дежавю (dйjа vu) – несколько лет назад подобное уже было. Я тогда, блюдя наивную невинность Пруси, опубликовал некий стишок в Интернете – на другом сайте. Боюсь, что сегодня мало что изменилось, разве что прусские сотоварищи мои стали мудрее анализировать ситуацию и поведение людей. Хотя возникающие время от времени прославления Ходорковского заставляют в этом усомниться.
И о Чубайсе
Независимая группа экспертов представила вчера доклад, подготовленный по заказу представительства ООН в РФ на тему «Демографическая политика России: от размышлений к действию». Эксперты пришли к выводу, что меры, принимаемые правительством по улучшению демографической ситуации в стране, недостаточно эффективны и не спасут Россию от вымирания. (http://www.gzt.ru/business/2008/04/29/063040.html)
Реинкарнация вещь неплохая,
Пусть не шикарно, пунктирно – но жить!
И, гонорясь, безнаказанно хаять
Глупые пули и злые ножи.
Если тебя даже шлёпнут случайно,
Новому снова вокруг благодать.
Разве что в жизни добавится тайна:
Кем ты был раньше, придётся гадать!
Ты ведь был автором Махабхараты
Несколько тысячелетий назад,
А ещё раньше – прикончил брата
(Или ты сам этот самый брат?!).
Ты, сочинявший сонеты и пьесы,
Знаешь: «Цитатники все из меня!».
Тщетно генезис ищут балбесы –
Просто пришлось ипостаси менять
Правда, жить вечно слегка скучновато,
Сам не припомнишь всего, что успел.
Жаль, но теперь уж не спросишь у брата,
С чем там был связан последний успех.
Встретил недавно строптивую в Падуе,
Взял бы перо, да, боюсь, опоздал!
Если звезда вдруг на голову падает
Веришь, что это твоя звезда…
Далеко впереди огонёк…
Только мне, простаку, невдомёк
Для чего мне стремиться туда,
Где над домом висят провода.
Я привыкший, что в нашем краю
Люди вместе с восходом встают,
Светлым днём пополняют казну
И с закатом отходят ко сну.
Так радеем в трудах много лет
И всегда впереди видим свет,
И растим для чего-то казну,
Терпеливы к добру и ко злу.
Решив с природою сыграть «на интерес»,
Позволил вольность я себе, однако…
Напротив – то ли ангел то ли бес,
Я со своей – судьбу поставил на кон.
Игра взялась! Сначала был азарт.
Надежды, планы. Новые задачи.
С годами потускнел заметно фарт,
Привычно поскучнели неудачи.
Игра игрой – да дело не в игре…
По мере затуханья интереса
В раздумье я впадал, как в смертный грех,
Возможно, как последствие от стресса..
В конце игры, до финиша за кон –
Еще чуть-чуть, и вот шагну за грань я.
Мне вдруг открылся спрятанный закон:
Закон ограничения познанья.
А ну, гуманитарий, напрягись,
Раз логика тебе «не по карману» –
Сомненью-самомненью цыкни «брысь» –
И на слово поверь – тут без обману.
Вообрази: в мозгу большой запас,
Достаточно нейронов и аксонов –
По разному для каждого из нас:
Ведь каждый – уникальная персона.
Познанье бесконечно, говорят –
Но это с точки зренья поколений.
А знания – они кому то яд,
Когда другому – море по колени.
Так вот: чтоб мозг умел работать сам,
Он требует свободного пространства –
Когда пилот взмывает к небесам,
С дорожки убирают лишний транспорт!
Что небеса! Представь огромный склад,
До духоты заваленный вещами –
Там мозг слова хватает наугад,
Храня, что поколения вещали.
Мозг полон артефактов до краев,
Что оппоненту так желаем мы слить,
Но щеголять набором «умных» слов,
Увы, еще не означает мыслить.
Иной раз смотришь: кто там ерундит?
Кто так настырно тычет в небо палец?
– Да это записной наш эрудит,
Количества и качества страдалец!
Закон я сформулировал, как мог:
Чтоб не дурить, не путать с былью сказку,
Дари свободой работягу-мозг,
Не забивай, родного, под завязку!
Я не писал стихов для человечества,
Для вечности не создавал музей,
Но все мои изыски и увечества
Имели цель порадовать друзей.
Моих друзей любезная компания
Меня вела, сама не без греха –
Наградой мне служило понимание
И музыка рождённого стиха.
Временщикам я оды не выстрадовал,
Не воспевал ни Праздники, ни Дни,
И не боялся драк с командой адовой,
Но не касался Божьего, ни-ни!
Я не писал стихов для человечества,
Для вечности не создавал музей,
И все мои изыски и увечества
Имели цель порадовать друзей.
Болид прорезал брюхо неба –
И вновь покой и темнота.
Ну кто бы рассекретил мне бы,
Что жизнь закончилась… А та,
Другая, где другие люди
Должны творить и изменять,
Пусть более счастливой будет…
Да будет жизнь!
(но без меня).
Наши беды суть плата за прошлые наши ошибки,
За победы – былые и те, что, уж будем наивными, будут.
На бесплатное чудо, мой друг, ты надейся не шибко,
Ни на каменных храмов оплот, ни на чёрных божков Вуду-Вуду.
Время, раньше радушное, ныне тебя равнодушно жуёт,
Ну а ты поотвык забываться мечтою о рае.
Но постигнешь две истины: вечно никто не живёт,
А здоровые тем и здоровы, что не умирают.
Иду.
Поскрипывает снег.
Подсказывает мне сюжеты
из прошлой жизни.
Вместе с ней
опасливо вступаю в Лету,
припоминая, что забыл:
обманчивый уют мансарды,
где двуедины быт и пыл
и ждёт бутылочка Массандры;
набег в ближайшие сады
за-ради двух десятков яблок:
уключин скрип и плеск воды;
и вечер непривычно зяблый,
когда хоть в Сочи, хоть в Крыму –
но не согреться одному…
Иду.
Поскрипывает снег.
Постскриптумом стишок диктует.
И Лета тихо торжествует.
И время замедляет бег.
Март нынче затянул свою волынь –
Спрессован снег, морщинистый и ветхий,
На белом фоне чёрные стволы
Таращат вверх растрёпанные ветки,
Потёртый тополь, словно верный пёс,
У наших окон «приморозил ногу».
Мой старый друг, ты зиму перенёс –
Осталось потерпеть совсем немного.
Всё жарче солнце завтрашнего дня,
И весело, что год не високосен:
Мы оба знаем, что одну из вёсен
Когда-нибудь ты встретишь без меня…
Пусть наша жизнь всего лишь наша жизнь –
Сражайся, даже если ты недужен!
Достаточно, что ты кому-то нужен,
Достаточно, что друг сказал: «Держись!»
1. Сонет
Я, право, никудышный рисователь,
Не тенор я (ни даже баса нет),
Смогу едва ли преуспеть в сонате,
Но почему б не сочинить сонет?!
Пускай бухтят соседи по палате,
Что как поэт я далеко не Фет –
Да хоть конь Фета! – будет мой ответ:
Указ мне Феб, старинный мой приятель,
Поэт живописует свой домен,
Не требуя признания взамен:
Он джентльмен… Но джентльмен – удачи.
А мнение толпящихся у касс
Нормальному поэту не указ.
Пусть верят те, кто не успел к раздаче
2. Талант
Я окружён не сдюжившими тест:
Таланты любят тех, кто не чета им,
Поскольку даже самый броский текст
На ярком фоне просто нечитаем.
Вольно же зажигаться и пылать,
И с кровью отрывать протуберанцы!
Не легче ли, как истинный Пилат,
Спокойно прятать голову под панцирь?!
Хвали друзей, себе твори музей,
Нравоучай саибом, мчись саабом,
Высмеивай ошибки и борзей
Манерой покуражиться над слабым,
С незаурядным автором – учтив,
Пропахни серой, но общайся «сэром»,
Есть те, кто разбирается – учти, –
Но не забудь слегка обмазать серым.
Начитанный, нахватанный, ты жив!
Ты первый парень главный по палате…
А если б научился наглой лжи,
Мог заседать и в Думе, и в Сенате.
3. Поэт
Я к парадоксам не остыл
И рифму подберу любую,
Вокруг русалочьи хвосты –
Я на себя и сам любуюсь.
Любовь – красивая игра,
Когда б не заиграться в атом.
Она, как красная икра,
На вкус слегка солоновата.
Поэт с судьбою обручён.
Но, если глубина пугает,
Тогда бедняга обречён
Служить шарманке попугаем.
Мне б рыбку развести на фант,
Да в неводе опять горсть тины…
Размениваю свой талант:
Талант – подать себя в гостиной.
Городские картинки
1.
Город утонул в сугробах –
Стынут белые горбы,
Прячут в сказочных утробах
То ли клады, то ль гробы.
Ссоры изгнаны в подкорку,
Белизна рисует сны,
Генеральную уборку
Отложили до весны.
Снисходительны к капризам
Вязнем в «каше», как в песке,
А на краешке карниза
Жизнь висит на волоске…
2.
Голубь-boy и голубь-girl
Ходят по бульвару...
Город зол, и город гол,
Ветер гонит пару!
А у них в душе весна,
В крыльях плещет просинь:
Вот крупинка в клювик, на! –
И плевать на осень!..
Пусть галдят наперебой:
Мир, мол, склочно старый!
Голубь-girl и голубь-boy
Ходят по бульвару...
3.
Зашел в салон “Прокат паркета”:
Приятный полумрак, озон...
Гибрид дивана и буфета
С колесами a la Фордзон...
“Как называете вещицу?” –
Взяв осторожно за бедро,
Спросил толстушку продавщицу.
Она прищурилась хитро:
“Прокатный стан. Других тут нет.
Хотите прокатать паркет?!”
Советы
1
Отправляясь к праотцам,
Не задерживайся там!
Возвращайся поскорее
В пику вредным докторам!
2
В купальнике гуляй на пляже,
Будь в черном на похоронах,
Воюй, конечно, в камуфляже,
Как хочешь изгаляйся в снах!
Но помни, делая разрез:
Весна – в одежде, осень – без!
3.
В стихах играют ритм и рифма,
В них брезжит гения печать –
Но логарифм от алгоритма
Поэт обязан отличать!
Хотя не всякий...Недоучки,
Что так плодятся (се ля ви),
Пусть пишут, коль дошли до ручки –
Но пишут только о любви!..
Без женщин мир был бы довольно уныл:
Носил бы штаны и утратил сакральность.
Но «крали», как правило, вряд ли умны –
Ах, это не руны, не сны, а реальность:
Настырная «вумна» с тетрадкой стихов,
«Кукушка», что спит с незакрытою дверцей,
«Ханжаба», кому отпущенье грехов
Дарует возможность шпынять иноверцев…
Чем меньше собака – тем яростней лай!
Чем дева проворней – тем чаще измены!
И всё-таки правильней, чтоб Менелай
Был сослан на остров Прекрасной Елены.
Рисующий жизнь силуэтный поэт,
Рискующий мух перепутать с компотом –
От лжи муляжей, от чумы эполет
Храни свой гусарский запал под капотом.
Застенчивый луг и эпюры кобыл –
Здесь пот и навоз слиты в запах картины.
Мир был бы без женщин довольно уныл,
А впрочем, зачем в таком мире мужчины?..
Человек – любви абсцентной плод.
Он живёт, живёт, живёт, живёт…
Всё живёт, живёт, живёт, живёт –
И помрёт.
Перешагнув барьер
и встретив Новый год,
я в молодости знал,
что снова встречу Новый.
Но время-изувер
идёт, идёт, идёт…
Мой организм устал,
и не дадут иного.
Мне тётенька одна
сказала, что, как Фирс,
я буду позабыт
и даже заколочен.
Но вряд ли мне она
своей идеей-фикс
испортит аппетит –
нет, огорчит не очень.
Отдельные мадам
умны не по годам –
готов я отвечать,
хотя давно не школьник:
«Когда я буду Там,
на всё, что я создам
мне глубоко плевать
с высокой колокольни!»
Но внуков я учил
(не для себя – для них),
чтоб дедовских могил
они не забывали!
пусть позабудут стих,
но пару раз в году
Пускай ко мне придут,
чтоб вместе помолчали.
И тем я буду жив…
Ожог на сердце – кадр времён ГУЛАГа:
Рождённый непригодным для вериг
У края нар ютится доходяга –
Отчаяньем раздавленный старик.
Уже нет крови в дёснах, стынут жилы,
Лишь только кости чувствуют настил.
Он завтра ляжет в общую могилу.
Без слёз… Вдали от тех, кого любил.
А плоть не в силах оплатить движенье,
А боль взбесила черепа оскал!
И в редкую минуту просветленья
Ему ладонь на лоб кладёт тоска.
«Немного красного вина,
немного солнечного мая –
и, тоненький бисквит ломая,
тончайших пальцев белизна».
1. Прощание
Когда последнее прости
Взорвало тишину вокзала,
В провал обратного пути
Я звал, но ты не отвечала.
Перекатилась колея
Сквозь перевёрнутый бинокль,
И я не мог сомкнуть края,
Один, как месяц одинокий.
2. Поэзия
Бред. Оратор кричащим пятном.
Гном, шагающий по перекрёсткам.
Рифмостат пробивает окно
В темноту, уходящую к звёздам.
Он уже не вернётся назад
В мир, кишащий шипящими нами.
А на небе зажжётся квазар –
Счёт пойдет световыми годами.
3. Пробуждение
Свежесть утреннего снега
Замирает на губах.
В перламутровую негу
Заплетает фугу Бах.
День, проблемами ведомый,
Подставляет сзади штык,
Но не выйду я из дома,
Если рядом будешь ты.
Город подобен огромной тюрьме:
Вместе собрав, изолирует жизни -
Дни здесь длиннее, а ночи темней,
Цели серьёзней, а люди капризней.
Спит, словно Аргус, знакомый фасад,
Скрытый в толпе многоглазых фасадов.
К центру с утра и под вечер назад
Дружно спешит многошумное стадо.
Тон задают не солисты, а хор.
В городе, если родиться в сорочке
Можешь подёргать судьбу за вихор –
В городе ты и в толпе одиночка.
Грязный асфальт и хвосты каватин
Улица стелет к местам проживанья.
В каменном теле - пещеры квартир,
В каждой живут желанья...
Прошу не относиться к этим мыслям слишком серьёзно.
Прошу не относиться к этим мыслям несерьёзно.
Думайте сами.
Мир ловит кайф в неправильных стихах –
От правильных гусыни нос воротят:
Им подавай мерцание эротик
Под вычурный замес на пустяках.
А правильные – для простой души,
В которой удивление осталось,
Чтоб освежить ландшафт и снять усталость,
Подобно озерцу в лесной глуши.
А на Адриатическом море
андроиды морили друидов:
брили лбы, отбирали бумаги,
из сказки делали быль.
Друиды, конечно, терпели,
но искали новые виды
и нашли: из греков в варяги,
благо, путь давно уже был.
И вот среди скал Скандинавии
появились друиды и скальды,
и пусть они спали в канаве и
не всегда добывали еду,
но ветер с улыбкой сладостной
рассеивал с утренних скал дым,
и люди при встречах радостно
восклицали: «How do you do!»
А греки в своих сюртуках танцевали сиртаки
и топали ножками с горя,
и подёргивали плечом,
и разными несуразностями
забивали друг другу баки.
И Адриатическое море,
конечно же, здесь не причём.
***
Андроид – человекоподобный робот
Друид – жрец (поэт) у древних кельтов
Кельты – древние индоевропейские племена
Скальды – древние поэты Скандинавии
«Забивать баки» – морочить голову, отвлекать
внимание пустыми разговорами, врать
«Нет ничего досаднее, чем видеть, как удачно сказанное слово
умирает в ухе дурака, которому ты его сказал» (Ш.Монтескье)
Поэт далёк от притяжений быта:
Придёт домой – посыльный из плохих –
Увы, все поручения забыты,
Поскольку он опять «писал стихи»!
Поэт – он элемент особой кладки.
Он существо возвышенных удобств.
Какой ни будь – ершистый или гладкий –
Сам уязвим для ревностей и злобств.
Сочувствие, что недоступно многим –
Различье измеряется в разах!
От страшных слухов холодеют ноги,
От жалостливых – слёзы на глазах.
При дамах может ляпнуть он по-русски,
А в споре иногда и сноб, и пуст.
Он двести водки хлопнет без закуски,
От грамма крови хлопнется без чувств.
Он – личность, коль попита и поета,
Ген гения плюс женская аллель.
Ей-ей, лелейте женщины поэта,
Почаще лейте на него елей!
А эту мишуру и прегрешенья,
И то, что не воитель а вассал,
Простим ему за то стихотворенье,
Что наш поэт однажды написал…
Декабрь. Итоги. Кто кого подводит
Ещё неясно. Но уже, как встарь,
По всей деревне вьюга верховодит:
Тем толще снег, чем тоньше календарь.
Что может быть забавней зимней бани?!
В сугроб из жара – и обратно в жар!
Вспотеешь – снова веник хулиганит,
Пытаясь вместе с кожей снять загар.
И трапеза – вершина расслабухи!
Как молот обнимается с серпом,
Так клюква забивает вкус сивухи
Под балычок из дальнего сельпо.
Нет, нет, не надо подводить итоги:
Очистимся от суеты пустой –
Ждут впереди неторные дороги,
Когда пойдём за утренней звездой!
Снова спать не могу, у окна замерев,
Небо нынче худое и в серую клетку.
Мокнут платьица спящих в гипнозе дерев,
В мир теней между всхлипами прячутся ветки –
И печалится, плачется в чью-то жилетку
Ночь…
Но никто ей не скажет: «Послушай-ка, детка!
Не кручинься, я рядом – и нынче нас двое:
На двоих разделить – будут беды не беды, а бедки.
Ты поверь, мы прорвёмся, прогоним плохое
Прочь!
…
Чу – вон там вроде крикнул петух?..
Сразу ночи створ
Невзначай обнаружился сзади.
Одиночество, ах, одиночество!
Одиночке слабо с тобой сладить…
Ночь явилась. Красавицей. Савской.
Глубину волхвованья измерить…
Но я нынче и сам – Станиславский:
И уже научился не верить.
Уходи, я устал от обмана
Лицедействующих возле трона!
В парадиз не идут караваном.
Мона Лиза, не тронь Соломона!
<«…в каждом стихотворении есть открытие. Для того и читаем.»
А. Ларионов.
Ночь – как мягкая игрушка,
Ну, а ты – малыш!
Тычешься лицом в подушку
И, увы, не спишь.
Потому что окна наши
Затемнила мгла.
Потому что ОГРОМАШИ
Смотрят из угла.
Потому что лучший самый –
Плюшевый медведь.
Потому что нету мамы,
Чтоб тебе попеть…
День, развязав все узлы, как Гудини,
Дополз до подушки и тихо потух.
– И сразу закукарекал будильник,
Наш городской сторожила-петух.
Открыл глаза – ни облачка темени:
В доме, на улице света – аншлаг!
Ночь растворилась в пространстве и времени.
Видно, обиделась… и ушла.
Земля завела новый виток,
И на востоке вновь небо ало.
Старый фокусник, старый итог:
Жизни кусочка как не бывало…
Очная ставка с ночью.
Молча. Глаза в глаза.
Чья же вина, вино чьё
Ставить под образа?
Бывшее, как ни хочешь –
Высохшая слеза!
Ты не простишь их, Отче,
Жизнь не вернёшь назад…
Прошлого не воротишь,
Кто бы там ни был «за».
Что ж вы друг другу лжёте?
Молча. Глаза в глаза.
Приползла – непростой и недоброй.
Не спросив, уложила в постель
И шипит королевскою коброй,
Раздувая клобук в темноте.
Канонический холод скрижалей
Над собою держу, напряжён,
И в смятении жду, что ужалит
Этот вестник беды – телефон…
Мир залёг в океан темноты…
Тишина – до шуршанья в ушах…
Королева сжигает мосты.
Королю объявляется шах!
Дай же свет для мужей всех и жён,
И помилуй меня заодно!
Но сегодня, увы, не зажжён
Даже старый фонарь за окном…
Ночь строит нечто вроде мавзолея
Под новый стиш – растёт малышка-гном!
Что может быть ночных часов милее,
Когда ты спишь, а дождик за окном
Неторопливо шепчется с карнизом
О том, что мир капризен и надут,
О том, что жизнь не может без сюрпризов,
Но визу всё равно вот-вот дадут,
И, распростившись навсегда с востоком,
Увидишься в пен-клубе и в пенсне…
Грубиян-будильник бьёт как будто током –
И я вдруг наяву, а не во сне!
Рассвет разложит белый лист бумаги.
Спеша, стараюсь воскресить слова,
Что выдал сон. Рука полна отваги,
И магии восторга – голова.
Зудит компьютер. Чистовик читаю –
Не раз, не два, а где-то так под сто,
Уже от умиления не таю:
Тут что-то есть, да непонятно что?!
В стол надо бы! Но эра Интернета
Сменила век копирки и чернил…
И я спешу скорей к друзьям поэтам:
Скажите, братцы, что ж я сочинил?
«Люди холопского звания сущие псы иногда» (Н.Некрасов)
Осенью мы привыкаем
К золоту под ногами,
К ветру, что неприкаян
В хляби небесных врат.
Пахнущие снегами
Кажутся дни врагами,
И вопрошает Каин:
«Где твоё время, брат?»
Не улететь, как птицам,
Чтобы весной возвратиться,
Перевернуть страницу,
Сызнова жизнь начать!
Заново не родиться –
Нету живой водицы,
Вот потому не спится
Осенью по ночам…
Размышленья у предела… Не успел и не успею
Отобрать у мира тайну, что хранит цепной процесс,
Не построю навигатор, чтоб достичь Кассиопеи,
Иностранному агенту не отвечу хмуро: «Yes!».
Мемуарами не выйдет чтобы все задумки сделать,
А неплохо б напоследок насладиться Божьей мздой:
Погонять в степи калмыцкой за сайгаком обалделым,
Иль в колодец деревенский слазить за дневной звездой,
Заглянуть в глаза миноге (море волю не сломало),
Возразить (прищурясь строго) подлецу или юнцу.
Хочется сказать так много – получается так мало…
Видно, дальняя дорога приближается к концу
Мы погрязли в заботах о быте,
Мы на смотрах не смотрим в глаза
И несёмся вперёд по орбите,
Уж не чая вернуться назад.
Снова вечность грозит холодами,
О несбыточном ветер поёт,
На свидание к северной Даме
Приглашает в последний полёт.
Солнце прячется мордочкой лисьей
Среди серых и скучных невежд,
И раздумчиво падают листья,
Словно бред предпоследних надежд…
Когда меня читает друг,
Он говорит: "Я очарован!
Я словно слышу сердца стук,
Талант не зря тебе дарован.
Спасибо, милый, от души!
Прошу, пиши!"
Когда меня читает враг,
Он говорит совсем не так:
«Что за манера? Что за стиль?
Не мысли – чисто глу-по-сти!
Тут не стихи, а барахло –
Фуфло!»
Я говорю: «Спасибо, друг!»,
Я говорю: «Спасибо, враг!»,
И не известно, кто из двух
(Или из трёх?) – дурак!
«Танки грязи не боятся»
(из рекламы)
«Я тоже иногда люблю людей»
(А.Кабанов)
Игорю Крюкову
Жду строку…
Сентябрь. Начало месяца.
Ветер, суматошный и неловкий,
Как слепой Мамай, по саду мечется
И ломает все формулировки.
Свежестью осенней так и пышет сам,
Посшибал, чудак, остатки яблок.
А стихотворение не пишется –
Видно, вдохновение озябло…
Мысли суетятся без понятия,
Рифмы смысл коверкают для смеха…
Или бросить глупое занятие?..
Или, что ли, в Болдино уехать?!
Покажи-ка, Общество, язык –
Нечего стесняться, ведь не анус!
А поэт давным-давно привык
По словам угадывать диагноз.
Ну-с, посмотрим, где тут слово «честь»?
Что, вот эта микробородавка?
«СМИ» есть «ложь»? А «власть» – синоним «лесть»?
Мэр – от «мерзость»? (а жена – мерзавка?).
Из глаголов – лишь «хотим-хотим».
Сдохла «экономика» в объятьях.
Слово «секс» прищучило «интим»
(Ныне устаревшее понятье).
Ох, как всё запущено! Плутарх
Двоевластья, может быть, виновник…
Крупный вор – он нынче «олигарх»,
Ну, а мелкий, стало быть «чиновник»?
Кофе был кастрирован – оно!
(Хорошо хоть зайца отстояли).
«Синема» – «кино» уже давно,
Скоро доберутся до «рояли».
Мыслящий тростник вдруг стал бамбук –
Смысла не откроешь без отмычки.
КГБ, сменивши пару букв,
Сохранило прежние привычки.
Всё – себе, а остальное – вам!
Неудачно поделили атом.
Кто сам босс, кто с горем пополам.
«Паства» стала вдруг «электоратом».
«Будущее» – «ложный результат»
(А дворцы и яхты строят рядом).
Наглый, говорливый «депутат»
Раздавил «надежду» толстым задом.
И, конечно, процветает шваль –
Паразит живёт страной больною.
Общество, ты выживешь едва ль…
Спрячь язык. Не подавись слюною!
«Я – есть единожды один
В своем (увы!) неповторенье»
Юрий Ходарченко (марсовой)
С ним дискуссия – бред: слишком много, однако, он знает!
Имена и цитаты клубятся в туманном мозгу:
Где гулил Гулливер, что данайцы дарили Данае,
У Шекспира чья лира – и прочую литмелюзгу.
Озаренья пузырь погибает в тягучей рутине,
В голове Интернет, перемешанный в виде пюре…
И несчастная мысль, нажужжавшись в седой паутине,
Волей Божьей, помре…
Без мыслей,
прислоняясь горячею щекой
к прохладной, доброй мягкости подушки,
смежив глаза,
я покидаю мир,
чтоб утром возвратиться в эту гонку…
Но призраки сознание тревожат:
я вижу взгроможденье корабля,
который, неуклонно наплывая,
в последний миг пред тем как раздавить
пронзит своим величием и мощью…
Ещё минута…
Где же мой корабль?
Ведь это крепость!
Каменные стены
прорезанными глотками бойниц
предупреждают грозно:
«Берегитесь!»
Немало скрыто в крепостной душе!
Не трогайте!
Не верьте!
Не молитесь!
Да это Кремль!
Уж лучше я проснусь…
«У Москвы одна беда – она со всех сторон окружена Россией»
(Фольклор)
В келье начальника монастыря
Было прохладно и тихо,
В узком оконце светилась заря,
Пахло сосной и гречихой.
Грузно в углу на коленях стоял
Сам настоятель суровый.
Имя одно он всю ночь повторял,
Словно заветное слово.
В голые стены уткнулся без слез
Мученик мертвой разлуки...
Сбоку глядел молчаливый Христос,
Так и не спасший от муки...
Я полжизни искал парадигму,
Я из дуба вытачивал ложе
И, рифмуя стигматы и сигмы,
Непокорные строки стреножил.
Я платил каждым часом свободным,
Средь застолья впадал в голодуху…
Если быть – так уж быть первородным,
Не рожденьем – так собственным духом!
Чудеса мне давались непросто
Сеять вечное – тоже работа!
И страниц моих белая простынь
Помнит запах крестьянского пота.
Надышался и крови, и мирры,
А в историю впал в лучшем виде –
И философам древнего мира,
Знать, икалось в далёком аиде.
Торопился, где судьбы вершили,
И рвались из-под ног трясогузки.
Как безумный, я гнался к вершине –
И увидел вокруг только спуски!
Отдохнул на перине блаженства
И постель за собой застелил сам.
Наконец я достиг совершенства!..
И – трёх дней не прошло – застрелился…
Мы, мужчины, опять отдуваемся –
И за тех, кто у белой черты,
И за тех, кто давно помирает сам,
И за жрущих среди нищеты.
Но ведь должен же кто-то, товарищи,
Хлеб сажать и мозги напрягать,
И с водою спешить на пожарище,
И наивно стараться не лгать!
Зря история прошлым бахвалится –
Ничего в этом трудного нет:
Помахал богатырскою палицей
И сиди на печи тридцать лет.
Ну, а нынче ты пашешь без продыху
И везёшь – аж до скрипа в костях…
Эту жизнь поднимаешь, уродиху,
И тебя же за это костят!
Скотный двор – нас не милуют скотники,
И гнетёт атмосфера тюрьмы.
Мы ж не боги, мы просто работники –
Так воспитаны матерью мы.
Ныне сказки и мифы развенчаны,
В заключенье замечу к тому ж,
Что кентавров придумали женщины –
Идеальный любовник и муж!
Мы несёмся по кругу зачётному,
Солнце прячется в дымке бесстыдно…
Натопило нам лето по-чёрному,
Так, что белого света не видно.
Нет покоя пока не покаемся –
Не до рая, хотя б возвращение!
И мы хаем себя, задыхаемся,
Но, боюсь, Он не даст нам прощения…
Жадно жало Жары
вширь шатает шары,
ошалев, не жури
жилу жала Жары.
(АС)
ХХ век принес немало бед –
И прошлые века кровят, но оный
Убитым ради призрачных побед
Повёл расходный счёт на миллионы.
Мы приучились радостно скорбеть
И не устанем поклоняться силе.
Нам невдомёк, что древний скарабей
Подталкивает шар земной к могиле.
Не возвратить ушедших навсегда,
Но груз вины мы ощущая смутно,
Не бережём бегущие года,
Обслуживая их сиюминутность.
И всё ж, когда из будней преисподней
К себе мы возвращаемся в ночи
Мы счастливы, живущие сегодня.
И сами мы немножко палачи…
I. Это свежий стих – 2010 года.
Совсем «с катушек» сдвинулась погода –
Всех победил антициклон-атлет!
Июль ведь самый жаркий месяц года,
А этот – и последней сотни лет.
Повылезали женщины из платьев,
И с каждой я по пляжному знаком.
Но нету сил…лишь жалко младших братьев,
Страдающих с отвисшим языком
Жара сродни апатии и лени:
Не дёргайся да Бога не гневи!
Что дальше? – Девальвация коленей…
И с нею профанация любви…
Мир заняла размеренность и старость,
Недвижен лист и не жужжит комар…
Понятна африканская отсталость:
В такой жаре движение – кошмар!
И если вдруг стихи напишешь сдуру
(Поверь, и рифмам жарко в этот зной!),
То даже нажимать клавиатуру
Противно запотевшею рукой…
II. Это стих, написанный почти на полсотни лет раньше.
Душный воздух пахнет мятой...
Я хожу, как неженатый,
Неженатый нежный муж.
Тут – засохшие опята,
Там, сопя, прошел сохатый,
Ошалел – такая сушь!
Чаща лопается с треском,
Заяц мчится перелеском,
Разжужжался рядом шмель...
Всю природу разморило,
А во мне бушуют силы,
Будоражит, дразнит хмель.
Где ж ты, ягодка-девица?!
Скоро полдень, Смолкли птицы.
Лишь цикады славят зной.
Бурый мох слегка дымится
Под ногой...
«Жизнь прожить – не поле перейти»
Дождь кончился. Но дерева
Аккумулировали влагу.
И, словно слёзы на бумагу,
Роняет синтаксис листва.
Путь далёк и всё короче,
Что-то впрок, а что-то в срок!
Ясно дело, дело к ночи,
Да не выполнен урок.
Мне прощально машут клёны –
Я ищу иной резон.
Тополя глядят влюбленно
В зеленеющий газон.
Где-то в кровь, а где по бровке,
Здесь лузга, а там лоза…
Листья гладят по головке,
Ветки целятся в глаза…
Сколько ж нас в строке «и прочий»!
Столько сзади «как-нибудь»!
Слишком много многоточий…
Всё короче долгий путь…
АЛЕКСАНДРУ БОЙКО
Миф иль быль – жива одна легенда –
Мне о ней всегда напоминал
День Победы – и в душе крещендо
Поднимался чувств девятый вал.
В сорок третьем был прижат к болоту
Партизанский небольшой отряд –
Немцы берегли свою пехоту,
Не жалея бомбу и снаряд.
Танки замыкали окруженье –
Сутки под безжалостным огнём
Без надежд, без шансов на спасенье
Умирали лес и люди в нём.
И назавтра, пасмурным рассветом,
На болотный дьявольский покров
Вышла, нарушая божье вето,
Маленькая группа смельчаков.
Впереди, обвязанный верёвкой,
Цепким взглядом проникая в суть.
Самый многоопытный и ловкий,
Шёл, шестом нащупывая путь,
Был приказ: успеть вернуться за день.
Сочность трав да каверзные мхи,
Двое на страховке, двое сзади
И носилки, полные ольхи.
Довелась тяжёлая работа –
Жизнь решали фарт и быстрота.
Недовольно чавкало болото,
Выпуская жертву изо рта.
Где прошли, на каждом повороте
Оставляли ветку с лоскутом.
Повезло, что день был бесполётен,
В грязь ложились только дураком.
Строилась ольховая дорога,
Мелкий дождик моросил с небес.
И к обеду, прихватив немного,
Наконец-то вышли в дальний лес.
Тот, кто первым шёл, сорвал осоку,
Вытер рот и вдруг, как наповал
Поражённый вражеским осколком,
Стиснул шест и замертво упал.
Есть ли обелиск ему, не знаю,
Только верю, выйдут в трудный час,
Те, чья хата никогда не с краю,
Те, кто погибают ради нас.
Умирая, люди оставляют
Вехи, словно веточки ольхи.
Иногда себя я презираю
За свои затейные стихи…
Вода голубая, сосновый лесок,
Белое облачко бьётся в висок.
В обручи лет замурованный джинн.
Жаль покидать эту жизнь…
Неспешна жизнь в глубинах океана,
Невозмутим мерцающий дисплей...
Лишь изредка доходят ураганы
Обломками разбитых кораблей,
Рождаются теченья, чтоб по свету
Распределить погодный гарнитур –
Здесь кладовая климата планеты:
Вертеп ветров, гарем температур…
Неколебимы три кита под нами.
Ну, разве что послушливый богам,
Взбрыкнёт вулкан – и грозный вал цунами
Покатится к далёким берегам.
Не то на мелководье: шум и брызги,
Накал страстей, а следствие одно –
Мечты и ограниченные риски.
Но можно крепко стукнуться о дно.
Шикарен пляж, даёт концерты Воланд!
Сверкает нагота, да мне что в ней?!
Шуршит прибой. И скучный берег полон
Овалами обкатанных камней.
Прикажите приказать
Не тревожить Вас напрасно –
Буду петь, как стрекоза,
Что любовь и жизнь прекрасны.
Прикажите приказать
Слов не тратить позолоту –
Стану ночью, словно тать,
Пробираться в сон залётный.
Прикажите приказать
С глаз долой (но не из сердца) –
Буду слёзы за глаза
Превращать в хмельное скерцо.
Прикажите приказать,
Чтобы память Вас забыла –
Если встретимся опять,
Помолитесь за дебила…
За державу не обидно – стыдно!
Дежавю: наш круче и умней!
Тяжело дышать в стране фригидной,
Коей безразлично, кто над ней.
Хвастовство, халява и халтура
Атрибуты нашего бытья.
Если кто и высунется сдуру,
То не ты, конечно, и не я.
Полно, господа великороссы!
Что дурманит нас? Зелёный Змий?
Депутаты, всплывшие отбросы?
Или изолгавшиеся СМИ?
Мы струимся, словно ток по жиле –
Общий минус неизбежно ждёт.
Нас не жалко: мы-то заслужили –
Жаль потомков… тех, кто доживёт…
Прошу прощения за публикацию незаконченного стихотворения – мешается!
Январь
Опять январь… Прошли века –
И снова календарь сначала!
И рифм избитых нет пока,
И нежность тянет одеяло.
И вновь любовь! А облака
Нас дарят снежною рутиной,
И нос-морковь снеговика
Торчит наивным Буратиной.
Февраль
Разыгрался коротышка:
То морозит, то метель!
Насморк, кашель и одышка…
Печень – чисто Прометей!
Что с природой?
– Не вопрос!
Это – авитаминоз!
Март
Блестят деревья и дома
Назло погоде…
Весна. Пора сходить с ума.
И сходят!
Апрель
Нежнеет зеленью трава,
Вдыхая воздух пряный.
Гремит среди домов трамвай
В экстазе фортепьянном.
Весенний гений гонит дни,
Командуя сердцами.
И вновь под небесами
С тобою мы одни!
Май
Ты мила, гроза, вначале,
И милы в саду цветы
В соловьином арсенале
Май победный, первый – ты!
Июнь
Светлый месяц огорода –
Обновляется природа,
Мир растёт вперегонки!
Все под властью Гименея.
Дни становятся длиннее,
Жаль, что ночи коротки…
Июль
Кай Юлий, брутто-нетто!
Все твари визави –
И вертится планета
Под бременем любви!
...
...
«Искусство требует или уединения, или нужды, или страсти».
(А.Дюма-сын)
Эта Азбука появилась исключительно благодаря энтузиазму и энергии, Аси Михайловны Сапир.
А
Буква «А» летит ракетой,
Пробивая облака –
Цель видна издалека:
Ждёт нас Азбука-планета!
Б
Что за буква тут живёт-
Только кепка да живот?
А бубнит – ну просто страх:
Бах! Бабах! Бабах-бах-бах!
В
«Всё внутри! - сказала В, -
Люди в доме, дым в трубе,
Сон в тебе – и даже, кроме,
Наши мысли в голове!»
Г
Букву Г увидел я:
Что за палочка, друзья?
Думал, что она сломалась,
А она – вол-шеб-на-я!
В небе радуГа – дуГа.
– Гуси, гуси!
– Га-га-га!
Д
Д – как домик. Понарошку –
Потому что он на ножках!
В нём разделывают шишки
Дядя Дятел и детишки.
Е и Ё
Буквы Е и Ё бранятся
(Будто нечем им заняться):
– Нет, сестра, ты мне не тёзка,
Ты – для лысого расчёска!
– На себя взгляни – тоска!
У самой два волоска!
Ж
Буква Ж исподтишка
Убежала из стишка –
Получился смех один:
адный ук уёт асмин…
З
Неправильный стишок
Зайчик нынче волком злой как –
Зайке зябко, зайке знойко…
Ветерок не обВевает:
Вдруг возьмёт – и обЗевает!
Нет, чтоб свежесть в воздух Влить,
Он умеет только Злить!
В чём причина, где заминка?
– Да у «В» пропала спинка!
И-Й
«И» – калитка. Вдруг над ней
Зачирикал воробей.
Индюшата испугались,
закричали: «Вора бей!».
Результат такого крика:
Бедный заЙка
стал заИка…
К
Буква К – два коготка –
Приставать ко всем ловка.
Что такое – нет покоя:
Кто? Куда? Когда? и Как?
Л
Углядев Лягушку с Ложкой,
Букву «Л» найти изволь-ка:
Ловко выставила ножку –
Балерина, да и только!
М
«М» вершинами двумя
Сесть в седло манит меня.
«Мало места!» – ей кричу:
(На метро скорей домчу!).
Н
Ни начала, ни конца –
Лестница-чудесница!
Наша поскромней маленько –
В ней всего одна ступенька…
Коротка… Зато взамен
Получилась буква «Н»!
О
Что такое за овал?
Может быть, в земле провал?
Вход в пещеру или грот?
Или кит разинул рот?
– Не случилось ничего:
Это просто буква «О»!
П
«П» похожа на ворота,
«П» – начало поворота,
Я открою тайну вам:
Алфавитную цепочку
«П», как только встанет в строчку,
Делит ровно пополам!
Р
«Р» – флажок!
На букву эту
и Россия,
и ракета,
и рубанок,
и рычаг.
«Р-р-р…»
– рычит моя собака:
так не каждому,
однако,
удаётся
порычать!
С
Ночь не спит. На всякий случай
Ветер сонно спорит с тучей,
И следит за мной с небес
Светлый месяц буквой «С».
Т
Посмотри на силача –
Вот такие два плеча!
Только толку нет, увы:
Нехватает головы…
У
«У» не только дуба сук,
Но и дятел «Тук-тук-тук!» –
Их увидел между строк
Ученик, уча урок.
Ф
Что за фифа
Руки в боки, фу ты – ну ты!
Разфуфырилась Марфута,
На фасон одета:
Фартук фиолетов,
Кофта, шарфик – вся в шифоне,
Словно фрукт на сером фоне.
Х
«Х» без устали хлопочет,
Отдохнуть совсем не хочет –
Тянет за собой она
Хвост и хобот у слона!
«Х» на мельницу похожа –
Хоть сто лет крутиться может,
Чтобы был у нас в обед
ХЛЕБ – главнее слова нет!
Ц
Кто пришёл к нам нынче в гости:
Вроде «И», но сбоку хвостик?
Кто там прячется в яйце,
В блюдце, в солнце, в молодце?
Погляди: цыплёнок в цирке!
Догадался? –
Буква «Ц»!
Ч
Сын у папы на плече –
Это точно буква «Ч».
Мы её изображаем,
Если мускулом играем.
И обычный честный стул
Ради «Ч» я кувыркнул!
Ш
У реки три камыша
Чуть шевелятся, шурша.
Ветерок ли, птица, мышь…
Целый день шумит камыш!
Щ
Посмотри-ка, что за цуг:
Вместе борона и плуг!
Вместе боронят и пашут –
Будет урожай, мой друг!
Щи да кашу – пищу нашу
Поле дарит нам и луг!
Ъ, Ь
Перевёрнутое «Р» –
Это буквы «ерь» и «ер».
Та потвёрже, что с косичкой,
Прочитайте, например:
Безъязычный человек –
Просто обезьяна!
Обь – длиннющая река:
Не объехать за ночь!
Ы
Мягкий знак стоит у стенки,
К стенке выставив коленки,
Словно с мылом вымытый,
И попробуй выпытай,
Почему он гордый очень
Отчего сосредоточен?
Мыслей – выше головы:
«Я – участник буквы «Ы»!»
Э
Случай просто небывалый:
Туча месяцу сказала
– «Э» для русского – чужое!
Наш язык к ней не привык!
– «Этажерка, мэр, алоэ!» –
Месяц показал язык.
Пару слов про спор про этот
Эхо молвило поэту…
Ю
«О» устала, танцевала
И взяла, раз захромала,
В руки палочку свою –
Получилась буква «Ю»!
Юный юнга рад не зря:
Едет в южные моря!
Я
Вот и Азбука сложилась:
Буквы все – одна семья!
Буква «Р» на «Л» женилась –
И родилась буква «Я».
Поздравляю вас и я:
Знаем буквы все, друзья!
Мне сочинять дано стихи,
Чтоб их потом читать.
Я напишу, быть может, хит
Лет через двадцать пять!
То будет, может быть, псалом
Голодным и нагим,
Иль ода девушке с веслом,
Иль даже антигимн…
Какая странная страна:
Огромна и лаяй!
В ней слыл за бога сатана,
И ад сошёл за рай.
В ней пятый пункт как приговор
А каждый жнец – солдат!
В ней праведник – подлец и вор,
И он же – депутат!
А, может быть, шансон мой шанс,
Чтоб пели и враги.
Пожалуй, сочиню романс…
А может, всё же – гимн?!
И мне назначит рандеву
История сама!
Конечно, если доживу,
Не выжив из ума…
Пришла пора поразмышлять о смерти –
О собственной…не в шутку, а всерьёз…
Без глупой бесшабашной круговерти,
Без сантиментов, жалостных до слёз.
Мне интересно: как же я закончу
Немного затянувшийся визит?
Достали хвори, словно стая гончих,
И чёрный цензор на хвосте висит.
Пора “Sic transit” – публика устала…
В груди внезапно оборвётся боль,
И дрогнет воздух звуками хорала –
И не вдохнуть… Да здравствует король!
Иль может быть, постылым койко-местом
Наешься… Мир – больничный коридор,
Где суетятся белые невесты,
А ты – один, судьбе наперекор...
Уж мне не разговеть бюджет свой куцый,
Уж не кропить доверчивых Данай…
Вот если бы уснуть – и не проснуться!
Жаль, благодать не каждому дана…
А впрочем признаю, что знанья скудны,
И Судный день есть таинство для нас –
Но рад, что до оборванной секунды
Я буду верить в то, что «не сейчас»…
Приглашали его в Завидово
В не такое уж время оно –
Ну, а нам остаётся завидовать,
Подчиняясь его законам.
Ах, как сладко нежиться кожицей
На его многоспальной кровати!
Если где-то там что-то множится,
Значит, тут нам на всех не хватит…
Колет виллами в Сан-Марино
Респектабельный вор и пролаза,
А несчастная субмарина
Задыхается без водолазов.
Я спешу, мне пахать положено –
На бегу, как могу, короче я:
Ух, ты, бухтами заторможен я!
Ах, ты, яхты и всякое прочее!
Он сверкает, как грёзы рая,
Позолоченный унитаз,
И заслуженно презирает
Эту серую массу – нас!
Стишок написан для конкурса экспромтов на сайте www.clubochek.ru. Тема конкурса: "Бразды белиберды".
Замечательно живём:
Из трубы едим и пьём,
Ждём очередной беды –
И лады…
Наши браты депутаты –
Миллионные зарплаты,
Нам – ОМОНы и суды –
И лады…
А с экранов спозаранку
Стелют скатерть-самобранку,
Из фонтанов льют воды –
И лады…
Парадигмой сыт от пуза!
А не лучше ль тихо с Музой
Удалиться на зады –
И лады…
Потому-то трезвый в дым
Не прошу у жизни мзды:
Рву бразды белиберды –
И лады!
Пришёл как-то псих к своему лечащему врачу и говорит:
«Давай поспорим, что я более нормален, чем ты!»
«Нет, – отвечает после некоторого раздумья врач, – не буду спорить! Если ты действительно более нормален, то я проиграю. А если нет – то какой же нормальный человек станет спорить с ненормальным!»
Вот ведь какие умные люди попадаются среди лечащих врачей!
Пусть пышут иные пыхатели,
Заходятся в лае и свисте…
Посылаю их к чёртовой матери
Или к другой какой матери:
Мы – материалисты!
Чиновник
(Министерство – это место,
Где «командуют средствАми»,
Раздавая из бюджета:
Хочешь – дам, а хошь – не дам!
Ни дыхания протеста –
Там владычествуют вами
Спесь,
начальственное вето
И сужденья местных дам…).
С жаждой чистого голода,
Переполненный силою
Я иду переходами
И смотрю свысока, как стоят
Бегемотики города,
Обтекаемые, тупорылые,
Светофорами гордыми
Приторможены в ряд.
Неподдато и твёрдо
Я вхожу в Министерство по быстрому:
Ни к чему портить нервы
Ни себе, ни начальнику дел.
И стервозные морды,
И мордатые стервы мясистые
Мне кивают манерно,
Растекаясь отдел на отдел.
Поболтаюсь в курилке –
Всё про спорт, ну, и кто кого вытеснит,
Мы ведь Моськи и Мосики:
Нам облаять слона – только дай!
Как монеты в копилке,
Бесполезны, пока нас не вытрясли.
Мы, конечно, колёсики,
Но без нас механизму раздрай!
Занимаюсь бумагами,
Сам пишу и читаю подобное,
Указую везде:
Недостатков остатки изжить!
Населению с флагами
Улыбаюсь, конечно, по доброму,
И в такой лабуде
Мы проводим работу… и жизнь.
Олигарх
Будьте вы прокляты,
российские миллиардеры!
И те, кто здесь,
и те, кто дёру дал за рубеж…
У каждой эпохи свои химеры,
но позыв тот же самый: «Побольше съешь!».
Какие ни привлеки объяснения сложные,
Какими зловонными законами ни укрась,
Быстро и честно миллиард – невозможно!
Можно только украсть!
Украсть у матери, что сына спасти не сможет,
У общества, что не в силах призреть стариков,
В то время как человеческое ничтожество из ничтожеств –
Победитель, в сверкающем борцовском трико!
К услугам восторги обывателей-зрителей…
Телеразвлекаловка … куча шавок-газет.
И привычка ходить с телохранителем
Даже в собственный золоченый клозет.
Начальный капитал криминален без меры.
Друг власти и веры. И гонит волну…
Будьте вы прокляты,
российские миллиардеры,
опустившие собственную страну!
Словно гриб одноног в будуаре лесном,
Человек одинок. Одурманенный сном,
Он гадает судьбу, он страдает от бед –
Философский сумбур умножает поэт.
На кого уповать – пара рук, пара ног?!
И страдает кровать – человек одинок!
Наступает страда – а опять он один…
Сам себе нет и да, сам себе господин….
Нет пророков ему, видно, сам он пророк,
Для него одного заготовлены впрок
Одинокие дни, однобокая ложь…
Не копай глубоко – вдруг грибницу порвёшь!
Я могу говорить, но в платочек молчу,
Ариаднину нить оборвать не хочу:
Пусть выводит меня понемногу на свет –
В моём сердце живёт гениальный поэт!
А вокруг лепота, а вокруг суета,
И конфетку спроста вынут вмиг изо рта.
Только вето нарушь, только песню запой –
Гениальную чушь оторвут с головой.
Время чахнет вокруг, сладко пахнет вокруг
Нету слуг для услуг, пробивайся сам-друг.
Пробивайся с умом, побирайся с сумой,
И смущай чудаков, голосящих: «Сын мой!..»..
Слышишь, кто-то изрёк: человек – негодяй!
Он получит своё, только чуть погодя.
Ни к чему сгоряча: несерьёзно, мол, чушь!
Я бы мог прокричать, но в платочек молчу ж…
Я плачу палачу
И казнённых лечу.
Люблю я дураков, поскольку сам – дурак!
Анамнез мой таков без хитростей и драк:
Донельзя друг глухих, доверчив… да нельзя
Оправдывать стихи – такая, мол, стезя.
По глупости пишу и счастлив во хмелю!
И знаю, что дурак, да умных не люблю…
1.
Читатель бизнесменутый,
Расцветший на пожарище,
Способен на измену ты?
Почём идут товарищи?
Провозгласив братание,
Готов презреть презрение
Чтоб ради процветания
Их сделать удобрением?
А, может, сам обманут ты?..
За давностью ли, к дате ли
Не к ночи будь помянуты
Любой страны предатели!
В любой стране – построже к ним:
Не божии создания!
Лишь в нашей (бездорожием
Питаем оправдание)
Воспринимаем речи их,
Плюёмся их программами.
Живём, как в междуречии,
Меж ложью и рекламою.
Призывы «Будь попроще-ка!»
Звучат в телеквадратике.
Вчерашние доносчики
Сегодня – депутатики.
2.
Конечно, может, ты – герой!
Всего лишь шаг, но как он труден!
И выкрикнуть нельзя: «Я свой!
Ведь ради вас всё! Верьте, люди!»
Конечно, может, ты – герой,
А данность лишь прицел на дальность.
Но мненье большинства порой
И есть та самая реальность.
Конечно, может, ты – герой,
Пожертвовал собой, кто спорит,
Но даже матери родной
Ты отплатил последним горем.
Конечно, может, ты – герой!..
Как разжужжался рой осиный!
Но что там, в небе над тобой?..
Лишь чёрный диск да ветвь осины…
Конечно, может, ты – герой...
3.
Есть многое, мой друг Гораций…
Спец - жрец, он тоже хочет есть.
В угоду лжи он рад стараться
Запанибратца, Ваша честь!
Нам не дано предугадать,
Но не дано нам и усвоить
Секреты прошлого. Печать
«Не трогать» вбита на подвое.
И мы рисуем неслучайно
И век иной, и мир иной,
Истории седые тайны
Закрашивая рыжей хной.
Историк сыт – и нужды нет
Зреть истину на дне колодца.
Быть может, лишь тебе, поэт,
Её коснуться удаётся…
Много баек знает Русь –
Опыт судеб за плечами.
«Я за ягодкой тянусь
А другую примечаю…
Ну, а третья уж мерещится…».
За ведуньей за своей
Поспевал в лесу едва я,
Собирали, кто скорей,
Дань лесного урожая.
Не зуди, лесная гнусь –
Земляничка будет к чаю!
Я за ягодкой тянусь
А другую примечаю…
Ну, а третья уж мерещится…
Ножек лес и ручек лес –
Побродить в прохладной сени!
Поднимаюсь до небес,
Опускаюсь до спасенья.
Не стесняюсь, признаюсь,
Что, не гадан и не чаян,
Я за ягодкой тянусь
А другую примечаю…
Ну, а третья уж мерещится…
Не мыслитель, но поэт:
Тезис, антитезис – синтез!
Вдохновенье – спасу нет:
Озарило – и на принтер!
Эй, читатель, брось, не трусь –
Постарайся, мысль простая:
«Я за ягодкой тянусь
А другую примечаю…
Ну, а третья уж мерещится…».
Ароме Лайм
«Террариум единомышленников»
(Распространённое выражение)
В Шатурских торфяных лесах
Зверьё лишь мелкое ведётся:
Барсук, хорёк, хомяк, лиса -
Да мухоморов на ведёрце.
Но что до змей, то их полно,
И как одна ну все гадюки!
Раскраска самая оно –
Как вроде пояска на брюки.
Я с ними заключил союз:
Пусть выползают, если жарко.
И, право, гадов не боюсь –
Мне их немножко даже жалко.
Шипят? Да пусть себе шипят…
Им грустно, что летать не могут,
Что жалки от щитков до пят,
Что могут жалить только в ногу.
А тут иду, смотрю – клубок.
Я их не трогал. Вдруг – взбесились,
И, право, если б не сапог,
Не избежать бы мне насилий.
У каждой язычок, как нить;
Шипели, извивались в раже,
Как люди, жаждали язвить,
Аж было страшновато даже.
Мне спец потом сказал: «Не смей!
Троп с человеком неудачный!
Но ты, поэт, спасайся змей,
Особенно в период брачный –
Когда одна перед другой
«Изячно» хвост свой выгибает…»
Змея останется змеёй
Пусть даже на пороге рая!
Лежу – и вставать неохота:
Наружа шумит и блажит.
Нос высунь – и вмиг доброхоты
Продолжат учить меня жить.
Нахлынут чужие заботы,
Нагрянут пустые дела,
А совесть, ошибка зиготы,
Добавит, что я вурдалак.
Заложником вечной субботы
(Работа – не сеять, не жать!)
Лежу… и вставать неохота…
В гробу так удобно лежать.
Чёрная кошка, полная вымысла
Перебежала мой стих.
А за окошком деревце выросло,
Улицу перекрестив.
Снова стою я в недоумении,
Снова слова не в строю.
И в тишине, ожидая знамения,
Грустные мысли снуют.
Как бесполезно кончаются сутки,
Утро роняет росу…
Где-то клепсидра бросает минутки
В небесконечный сосуд.
Мог же когда-то… Или казалось?!
Магия строчек лихих…
Жизнь – как дорога между вокзалов.
Наши вокзалы – стихи.
Зря предлагали ждать и надеяться –
Где же обещанный дар?
Чёрная птица села на деревце:
Старрр!
Не выдаст Бог, да съест свинья –
Звезда такая, видно.
Мы снова на круги своя…
За державю обидно!
Смесь тематик. Кому интересно, между первым и вторым – лет тридцать.
Третье – отдохнуть от первых двух.
:)
***
Дорогая, Вы ведёте удивительные речи…
Там, где властвует рассудок, там для чувства места нет.
Сколько мудрости под спудом зрелой жизни человечьей!
Очень трудно сделать чудо, даже если ты поэт.
Дорогая, от волненья пусть не вздрагивают плечи:
Слышал я, что полувечность не согреешь в пол-огня.
Как бы мы ни поделили – это наш последний вечер:
Просто Вы не полюбили и не поняли меня…
***
Я молча кивал в телефонную трубку,
Не в силах вплестись в многословную вязь,
Где ты оставляла на сердце зарубку,
Немного волнуясь, слегка торопясь.
Твой голос, что некогда нежил: «Мой милый…» –
Сегодня безжалостной лился рекой,
И вся бесполезная логика мира
Меня обтекала бессильной строкой.
Я знал, что поставил всё прошлое на кон!
Как трудно бывает быть сильным, однако…
***
Шёл.
Упал.
Очнулся –
Рай!
Где-то скрипочка играет,
Рядом кто-то помирает,
И плакатик – «Выбирай!»
– Я … в раю?..
– Ещё не очень.
– Как так? Умер или нет?
– Суетишься! Ближе к ночи
Сам решишь, какой ответ.
– Здесь есть ночь?!
– Заходит солнце.
Вечерком вас перечтут.
– Значит… зона?
– Что ты!.. Зонца.
Блажь на отдых и на труд.
– Труд-то в чём тут?
– Что желаешь.
Вот лопата, вот ведро.
Хочешь – друга закопаешь,
Хочешь – выроешь метро.
– Ну, а выбор? В депутаты?
– Чур меня! Конечно, нет!
Эти бравые ребята
Там наладили тот свет –
Свой, со льготами на вырост,
С индульгенцией вперёд…
Говорят, что Бог не выдаст –
А свинья наоборот!
– Да… У вас немного скучно…
– Разберёшься… Ничего…
Захоти – битлы поштучно
Будут петь для одного.
Хошь – поэты методично
Алишером Навои,
Хошь – любой вид спорта лично:
Кубки мира – все твои!
За тобой лишь добрый выбор:
Остаёшься иль назад?
– Дай подумать (ну, а вы бы
Что бы выбрали?).
– Я рад,
Что ты мыслишь наконец-то:
Значит, стал существовать!
Всё равно ведь не жилец там,
Где таких талантов – рать!
С дурнем спорить нет охоты –
Трата времени, друзья.
– Но скажи, а ты-то кто ты?
– Я?.. Твоё второе я.
Вот те на!
Сюрприз под вечер!
Суета земная – прах!
Прав он: вече человечье
Уж в печёнке и мозгах!
Остаюсь! Прощай, Россия!
Я ведь нынче на ходу:
Здесь возможности такие –
Вмиг порядки наведу!
Коль возьмусь, не сомневайтесь,
Я, конечно бы, обвык.
Как решил? Ну, догадайтесь!
Так же, как решили б Вы!
«Донн!» –
защёлкал в колокольчик
скоротечный стих,
бьют слова из клейких почек
млечной спелости.
«Динь!» -
за столиком горбатым
ни в одном глазу,
и,
приняв за пани брата,
автор льёт слезу.
«Дзинь!» -
звенят пивные кружки,
ну, а вы-то что?
За прекрасную подружку
море выпито.
Автор, не пишите рыбу:
рыбе –
вы циклоп…
«Джизнь!» -
и стёклышко разбилось.
Пиво вытекло.
Здесь я собрал три, вообще говоря, несобираемые стихотворения.
Первое написано по мотивам короткого, но глубокого произведения Марка Шехтмана «Портрет палача». Второе вряд ли будет принято большинством коллег, но мне достаточно понимания немногих. Третье – эпиграмма на известного поэта, надеюсь, узнаваемого.
1. Приятель
Сквозь грёзы Второго концерта
Мерцает живая звезда…
С приятелем, словно как в церковь,
Молиться мы ходим сюда.
Простые, бесплотные звуки
Наполнены силой святой.
Здесь вновь к нам приходят разлуки,
Взойдя над мирской суетой.
Здесь нас покидают кручины
Экспрессом Москва - Васюки…
Приятель – красавец-мужчина,
Кудрявый, глаза – васильки.
Похож на волшебного принца,
Устойчивый по осевой,
И всем бы хорош - только принцип
Он ставит превыше всего.
Я знаю, он честный и смелый,
Надёжен и твёрд, как гранит,
И, если за правое дело,
Я знаю, меня он казнит!
Мне чудится эхо аккордов
И клавиш весёлый оскал –
И странно… и горько… и гордо…
И сердце сжимает тоска…
А рядом почтительно замер
Со мною невинно «на ты»
Палач с голубыми глазами,
Мальвина мужской красоты…
2.***
Мне случалось женщин обижать
Тем, что на призыв их не ответил…
Ветер пел, но оставался светел
Вечер, обещавший ночью стать.
Необыкновенно хороша
Гроздь, ещё не тронутая нами –
Только что-то, стойкое как знамя,
Мне не позволяло сделать шаг.
Если объясниться без затей
В чём бессилье плотского начала,
То, пристав к зовущему причалу,
Я бы предал мать своих детей
3. ***
Е.Е.
Стих - конфетка, рифма – трюк!
Только в каждом – лично я
Выпираю, как из брюк,
Аж до неприличия…
Любая ложь низка и вероломна,
С ней рядом правда – не достать рукой –
Торчит верстою с ярлычком «Коломна»,
Всесильна (потому что нет другой!).
Дубовая, как Голем неуклюжа,
Но требует, чтоб ко всему – всерьёз!
И шествует, разбрызгивая лужи
Растаявших надежд и жалких слёз.
Обуяна фаллической идеей,
Весь старт спалит, чтобы подняться ввысь.
Живя по правде, с честностью своею,
Как с писаною торбой, не носись.
Я не за ложь, но я и не заложник
Той правды, что блажит любой ценой,
И если непорочность не за ложью,
То и за правду грех «ломить стеной».
Из принципа… за деньги… «для параду»…
Не сплошь враньё, но и не правда сплошь…
Бывает ложь, похожая на правду,
И правда, хладнокровная, как ложь?
Признаюсь вам: на похвалу не падкий
Я тем горжусь, что, защищая жизнь,
Я втихомолку режу правду–матку,
Когда она бессовестнее лжи.
Стройная фигура,
Тянутые ноги.
Громыхают фуры.
Верка на дороге.
Распустите нервы,
Разомните члены –
Белые и негры
(Только не чечены!.
Верка меру знает,
Верка вне политик:
Бабочка ночная –
Психоаналитик).
Тормози, водила,
Обслужу без загсов!
Нынче подфартило:
За ночь – триста баксов!
В привокзальной вони
Снова стать собою.
На сквозном перроне
Спариться с толпою.
Дома, сняв ресницы,
Подремать немного
(Снова будет сниться
Дальняя дорога).
Дармоеду братцу
Всыпать за объедки.
Вымыться, прибраться.
Долг вернуть соседке.
Матери – припасы.
Дочку взять из сада.
И опять на трассу.
Жизнь такая. Надо.
До чего надоело:
ухаживаешь, обслуживаешь его весь век!
Света божьего…
Купи, приготовь, постирай!
Конечно же, не чужой человек…
Но и жизнь такая далеко не рай…
Устала доказывать,
как надо красиво!
В театр – раз в сто лет, да и то под прессом!
Футбол, телевизор, с друзьями пиво –
Это вот все его интересы.
Ну, гвоздь в доме забить способен,
И у метро встретит с тяжёлою сумкою,
Но такого высокого о своей особе –
Как будто считает меня недоумкою!
Сам тупой – повторяешь раз двести!
Иной раз до слёз, до скандала даже!
Разойтись? Жалко. Всю жизнь вместе.
И кому он нужен, сегодня в продаже?!
До чего же не тонкий,
ну, а шуточки – Боже!
Все вокруг смотрят на нас участливо…
И только когда он умер,
даже чуточку позже,
она поняла, что была счастлива.
Страшновато?! – Пожалуй. Но не так, чтобы слишком.
Сохраняй реноме, направляясь в «мир праху».
Всё мерещится лес,
окружающий тёплый домишко,
И всё кажется, что Ахиллесу
никогда не догнать черепаху…
Ещё одна жизнь? Совсем, совсем новая?
Другие друзья, другие дети…
И снова водовороты, и снова я…
А эти?..
Нет уж, попал в кузовок – ворочайся!
Ворчи да терпи и делай дело.
Вот и вся мудрость, главная строчка вся -
С поправкой на невозможности тела.
Жалуйся на цвета побежалости …
Ведь уже не безвременно – достаточно пожил…
Иссякают ресурсы для новых затей…
Уважаемая госпожалуйста,
я Вас жду – своевременно или несколько позже –
И очень надеюсь,
что мы оба окажемся на высоте…
март 2008
Несколько старых «лёгких» стихотворений, написанных по поводу и без.
* * *
A LA …
Я спешил на работу
по с утра утомлённой Ордынке,
Меня ждали контакты,
отказаться от коих не мог,
И невзрачные мысли,
словно мелкие острые льдинки,
Возникали и таяли,
охлаждая бунтующий мозг.
И случайно мелькнувшая
когда-то знакомая Ваша фигура
Заклинающей тайною
вдруг приказала застыть,
И мгновенье молчания
среди общего гама и гула,
Словно кем-то построенный
в неприступных горах монастырь.
Эти дивные волосы,
ниспадающие на плечи,
Как отраженный
от сверкающих скал водопад,
Обещающие
длинный тоскующий вечер,
Потому что решимости
не хватило вернуться назад...
«Не жалею, не зову, не плачу…»
С. Есенин
«Не жалею, не зову, не плачу…»
С. Есенин
В нети канула химера,
Затянулась полынья –
Кончилась эС-эС-эС-эРа,
Эра страха и вранья.
Покорённо… Поколонно…
Покаянный пискнул стих…
Перекрасили знамёна
И остались при своих.
Фифти-фифти блеска-блефа,
Нефтедолларов стрихнин…
Ты надолго ли, эР-эФа,
Век наживы и брехни?
Заблаговременная хрень
Сменилась заоконной ранью:
Из замиренья замиранья
И бирюзы – родился день…
Он вылил, вылупив рассвет,
Из зарешёченных домишек
На выпуск ношенных людишек
Искать непрошенный совет.
На перекрёстках, ночь не спав
Поют поэты (как заики!).
В толпе нерасторопны лики
С утра невыспавшихся пав.
Послушайте, кто был любим,
Остановитесь на мгновенье,
И в знак христьянского смиренья
Подайте им! Подайте им!
Трагические события, потрясшие сайт в минувшем году, а также пример некоторых друзей, начавших приводить в порядок свои архивы, подвигли и меня порыться в «старье». Благо, возраст рекомендует.
Привожу три несостоявшиеся вещи: два цикла и одна, видимо, поэма – коим уже никогда не быть доведёнными мною до конца.
Цель? Ну, во-первых, может, кого-нибудь стимулирую. Во-вторых, каким-то из моих читателей, возможно, доставлю удовольствие. И, наконец, в-третьих – «чтобы добро не пропадало!».
1. Первый цикл сначала имел чисто прагматическое назначение – снизить для внуков уровень непознаваемости математики. Однако, как часто бывает, в процессе написания мысль запуталась в каких-то иных ассоциациях, катрены переплелись – и получилось то, что получилось.
Занимательная геометрия
Точка
Точка. Матерь слова «Точность».
Многоточия верблюд…
Точка – личность! Точка – мощность!
Точка, я тебя люблю!
Без размера – но из точек.
Все отрезки и лучи.
То-то точечный источник
Физик жаждет получить!
Средоточие опоры!
Курс на точку – напрямик!
Огневая точка – порох!
Точка – шанс и точка – миг!
И на век незабываем
Миг, в который мы вдвоём
Прибываем, убываем,
Но и пребываем в нём!
Пусть, меняя направленья,
Без зазренья жизнь косит –
У меня есть точка зренья
Гироскопом на оси.
Жизни яркая страница –
Точка в точку. Просто лист
Увеличь, чтоб убедиться:
Мир вокруг – пуантилист!!
Точка. Острия вершина.
Перекрестье двух дорог.
Старт давала, спор вершила…
Точка – сущность! Точка – Бог!
Далее планировался Треугольник, о котором помню, что он не выносит «двух тупых» и концовка про "придавленную окружность":
«Эллипс, наклонённый вправо –
Это вождь, глядящий вдаль.»
2. Когда-то очень давно хотел написать о числах. Успел только зацепить восьмёрку – вскинувшуюся бесконечность, она же песочные часы. Хотя, скорее, бесконечность – это отдыхающая восьмёрка. Верхняя половинка – «птичка», нижняя – её отражение…
(ИЗ ЦИКЛА 'ЧИСЛА')
Украл водохранилище туман...
Ревун писклявит каждую минуту...
Ты прячешься от страхов, как в карман,
В уютную, но тесную каюту...
Пиры эмоций – реперы судьбы!
Прицел разбит и требует починки,
И бесконечность, взвившись на дыбы,
Ворочает секунды, как песчинки.
Бутылка – компаньонка трудных дней!
Лишь в ней одной прощенье и свобода!
И тайна в ней, и озаренье в ней –
Единство человека и природы!..
А утро тронет солнечным восторгом
Лазурь небес и волны из слюды,
И чайка опрокинутой восьмеркой
Нечаянно отразится от воды...
3. И, наконец, мечта жизни – хотел написать об Ариадне, которую почитаю интереснейшей женщиной древней мифологии. Посмотрите, сколько вокруг неё клубится образов: жестокий отец и развратная мать, чудовище брат и возлюбленный герой, Дедал и Икар, наконец, сам неисчерпаемый Дионис.
Ничего не помню, в памяти осталось лишь средиземноморское солнце, море, песок – и почему-то кожаные подвязки деревянных сандалий. И вот это «Вступление»:
Злая Гера уронила как-то перстень –
В нем брильянт был, призрачный, как счастье.
Кто наденет, будет плавать в море лести,
Кто наденет, будет править в мире власти!
И Афина потеряла с пальца перстень –
В нем мозаика из яшм и изумрудов.
Кто наденет, сразу станет мудр и честен,
И способен совершить любое чудо!
Афродита тоже перстень свой беспечно
Обронила, как роняют обещанье –
Так... простое бирюзовое колечко...
Только теплое, как будто от дыханья...
4. На этом мог бы остановиться, но дабы не быть обвинённым в публикации незаконченных произведений, помещаю одно законченное – тоже «из старья»:
* * * *
Когда сижу в компании друзей,
Где все мы – маски одного театра,
Мани меня пусть даже Клеопатра:
"Мне недосуг!" – ответил бы я ей.
:))
Для детства
грядущее – спонсор!
Козлёнок приподнял колено:
Он полон звенящего солнца!
Он счастлив зелёной вселенной!..
………………………………….
Вот он же, подросший, рогатый,
Готовый к сраженью за даму.
Созревший для жизни богатой,
Но только уже не задаром…
………………………………….
Козёл импозантный, с бородкой,
Кормящий семью и пороки,
Танцующей ходит походкой,
Талантливый и одинокий.
………………………………….
Обрюзгший, у Бога на мушке,
На бойню ведёт "это быдло" –
Лишь он возвратится к кормушке
Прикрашивать, как это было…
………………………………….
Пригрезится ж такая чушь!
Приснилось мне, что я – козёл…
Да я солидный теле-муж,
С экрана и умён, и зол.
А что там
возле головы
зелёное?..
Пучок травы?..
Лето в клеточку, осень в линеечку,
Вечны темы, ответы легки.
Сиротеет мой мир помаленечку,
Покидают его земляки.
Перезвон голосов свежей поросли,
Тишина на моём этаже.
Виновата высотность ли, скорость ли -
Только скверно усталой душе.
Память блудная, по сердцу резчица,
Травит мне анекдот с бородой,
А бессонною ночью мерещится,
Что я снова иду бороздой.
Демиург хирургическим ножичком
Ослабляет чуть-чуть удила,
Намекнув, что пора понемножечку
Приводить бы в порядок дела…
1. Саше Шведову
Сбросим маски:
все мы жаждем ласки,
нежной, как весенняя листва.
Голос плоти и боязнь огласки –
векторы душевного родства.
Весело порхать через скрижали
от семьи и от семи потов!
Встретились, скрестились, разбежались…
Чем не жизнь для кошек и котов?!
2. Пародия
(не на конкретного автора)
Осенила осень золотистая
Амальгаму гаснущей строки.
Выцветшая память, гамму тиская,
Силится сыграть на две руки.
Не простить занудливого автора,
Безнадёжно пуст нудистский сад.
Призрачный рассвет встречает завтра
Писком новорожденных крысят.
В ковчег прессует дни ноябрь,
По-ноевски гаремя.
Гвоздит на стенке календябрь
Моргающее время.
Плеванте на календари!
Лепрозой или рифмой
Тихотворю карфортель фри –
Он фирменный. И гриф мой,
Дабы не разжижалась желчь:
«Перед прочтеньем – сжечь!»
3. Песенка
Что-то колет под ключицей –
Может, надо подлечиться
Или к стаду подключиться
И идти голосовать…
Кто налево, кто направо –
Тут приправа, там отрава.
Ну какое дело, право,
Из кого нам выбирать!
Местный фюрер бесноватый,
Популярность – хоть лопатой!
Или тот, придурковатый,
Новомодный – всё o’key!
Предоплаченные страсти,
Как бы вроде рвутся к власти,
Но, хотя и разной масти,
Каждый, в сущности, лакей.
Избяшная, иззябшая,
Не солоно хлебавшая,
Страна моя,
Струна моя –
Высока,
Велика,
Туга!
4. Версия 2
Легенда или анекдот? –
Я слышал, сказывал народ:
На берегу прирайских вод
Сидел Адам, и вдаль глядел он.
Увы, у рая нет пределов,
И тут не вырубить окно.
Здесь справа, слева – всё одно,
И даже сзади нету дела.
Так без конца скучал юнец,
Пока не подошёл Отец
(Хожденье Бога тоже тема
Особая – он вездесущ,
Но, видно, требует система
Стандарта и от райских кущ).
– Сидишь?
– Сижу?
– Чем занят?
– Нечем
заняться. Даже ноет печень…
– Скажи, а хочешь ли, Адам,
Я женщину тебе создам?
– А это что?
– Ну, это что-то! Она такое существо,
Что обовьёт тебя, как ствол,
Окружит лаской и заботой,
Накормит и уложит спать,
Заменит за любой работой,
А уж как станет понимать!
Твоё с восторгом встретит слово,
Ты будешь гений и один!
И раб её и господин…
Красива. Каждое движенье
Тебе подарит наслажденье.
Увидишь: выше нет её.
(И Бог добавил: «Ё-моё!)
…
«Хочу!» – герой наш торопливо
(Ну кто ж не хочет быть счастливым?!
И он хотел. Что из того?).
«Идёт! Но вспомни: ничего
не достаётся нам бесплатно.
Прошу не рассудить превратно,
Уж так устроен этот мир,
Что по дешёвке только сыр!
За всё платить, за остальное,
Без зла, без жалости, без ноя!
Отдай мне только глаз один,
Дай руку и одну мне ногу –
Ещё секунда – слава Богу –
И ты ей будешь господин!»
Адам молчал одну минуту,
(Так поезд тормозит в метро)
Макушку тронул почему-то
Прильнул к отцовскому плечу:
«Скажи, а что я получу, –
Спросил, прищурившись хитро, –
Ну, скажем, за одно ребро?»
1. Братья поэты
Парадоксы, параллели,
От аллюзий спасу нет!
Пара Лелей на свирелях
Запузырила дуэт.
Заморочили простушек,
Словно змеек, строят их.
Ну, а наших хоть из пушек!
Наши больше на троих!
Хоть по картам, хоть без карты –
Не поймёшь, зачем экстаз.
Мне бы экарте в азарте,
Где вдвоём бы в самый раз.
Ароматы самокруток,
А взглянуть в мозги – ни зги!
Я иду туда, где круто,
Как какой-нибудь Мизгирь…
2.
Листопад? – Листопад!
Значит, осень – стопудово!
Значит, здравственное слово
Раздаётся невпопад…
Хорошо природе спится
Под серебряный снежок.
Осень, осень, чаровница
Налила на посошок.
И разбрызгивает чарки
Ветер, байкер высоты,
Сыпет в рифму без помарки
Разноцветные листы.
В землю осень, словно озимь,
Зарывает золотой:
Дед морозный грянет оземь –
Станет девой молодой.
Без ухода нет прихода –
Вечна вешняя вода!
Возвращается природа.
Жаль, что люди – навсегда…
3. О рыбаке и рыбке
Кто не знает сказку Александра Сергеевича «О рыбаке и рыбке»? Кто не знает, может не читать далее.
Несмотря на название, в традиционном, детском прочтении главным «движущим» лицом в Сказке являются вовсе не заглавные герои, а жадная старуха - и мораль заключена в наказании этого порока.
А если без предвзятости? Давайте приглядимся, включив «серые клеточки»?
Прежде всего, что собой представляет сам старик? Женились в те времена рано, лет в шестнадцать – восемнадцать (в доме нужна была рабсила). Прожили они к текущему моменту, как известно, «ровно тридцать лет и три года», т.е. рыбак - человек лет пятидесяти, «мужчина в самом расцвете сил». Действительно, кто хоть раз ходил с бреднем или закидывал сеть, знает, какое здоровье для этого нужно - мне приходилось тянуть намокший невод с уловом и травою: едва-едва, вчетвером, с помощью ещё трёх здоровенных мужиков, напрягаясь до предела. А запросто трижды закидывать невод с берега в море и трижды вытягивать его - современному человеку, дите цивилизации, это уже вряд ли под силу. Может быть, именно поэтому старик (в действительности, бугай среднего возраста) не стал закидывать сеть в четвёртый раз и пошёл домой, оставив семью без еды.
Что же дома? Дома даже не изба, а землянка (т.е. выкопанное в земле жилище), разбитое корыто и, естественно, недовольная жена. «Дурачина ты, простофиля!» - впервые она даёт характеристику мужу и, как показало дальнейшее, довольно точную. Я бы ещё добавил: и лодырь первостатейный, полностью запустивший домашнее хозяйство.
Теперь поговорим о старухе. Хотя какая она в сущности старуха - думаю, по обычаю она даже несколько моложе супруга. Сказав сгоряча: «Хоть бы новое корыто попросил» - и получив неожиданный результат (неожиданный потому, что байку о говорящей рыбе безусловно отнесла к неуклюжему мужнему оправданию), женщина, почувствовала интерес к ситуации. И стала испытывать, до каких же границ простирается сила встреченного волшебства (заметим, всегда считалось, что колдовство - дело не божье, и продуктами его лучше не пользоваться). Тут, кстати, хорошо видно, насколько её эрудиция и интеллект выше, чем у мужа - она не только знала, кто такая столбовая дворянка, но даже и не побоялась ею стать. Можно ли представить, что старик захотел бы быть столбовым дворянином? Я уж не говорю - царём! Этот-то трусливый недотёпа!
Обратите внимание, что и в роли дворянки, и в роли царицы старуха чувствовала себя превосходно, вполне управляясь с многочисленными слугами и проблемами. Однако, попробуем понять человека, всю жизнь прожившего с дураком мужем у моря, и вдруг попавшего в другое окружение. То, что поначалу интересно - начинает приедаться. Сознание, что это результат ворожбы, также не добавляет спокойствия. Наконец, эксперимент надо доводить до конца! И «старуха» идёт до конца!
Впечатляюще, как нетривиально решается проблема озадачить рыбку «неподъёмным» заданием. Действительно, что этой рыбке не скажешь - всё делает! Попробуйте, не зная ответа, придумать, как заставить рыбку отказать! Есть ли ещё какой-нибудь способ? Кроме: «чтоб служила мне рыбка золотая» - с оскорбительной добавкой: «и была б у меня на посылках»… Слава, слава мудрой старухе, да и не старухе вовсе, а простой русской женщине! Ведущей нелёгкую жизнь в условиях, туповатого, трусливого и ленивого мужа.
В заключение, хочу обратить ваше внимание на то, что и в других сказках Пушкина, мужчины вызывают отвращение, в лучшем случае насмешку, в то время как женщины представлены в виде активной, животворящей силы. Возьмём хоть Балду, который не задумываясь лишил кормильца семью, принявшую его как родного («Попадья Балдой не нахвалится, / Поповна лишь о Балде и печалится, /Попенок зовет его тятей;») или без всяких угрызений обманул ребёнка (пусть и бесёнка). Возьмём этого самого тупоголового попа или семерых богатырей с их молодецкими «забавами». Даже такой голубой герой, как королевич Елисей, выглядит жалким простофилей - вспомните, что он сделал, обнаружив невесту в хрустальном гробу? - Разбил гроб! Хорошо, что она ожила, а если бы была мёртвой по настоящему?! Уж не говорю об альфонсообразном Гвидоне или семействе Додона с его животными инстинктами. В то же время, женщины в сказках, даже отрицательные героини – это живые, активные, скорые на придумку люди, всегда – движители сюжета. Хоть попадья, хоть завистливая царица, хоть баба Бабариха с подельщицами. И нельзя сказать, что Александр Сергеевич испытывал к женщинам особое уважение - просто русская действительность проступала в творчестве поэта, может быть, даже вопреки его желанию.
Говорят, литература - отражение жизни. Не могу с этим не согласиться.
1. Найди ошибку:
«Среди луж и лужков – океан».
2. Всё течёт….
Пошли дожди, и крыша потекла...
Придумать, что ли, крышу из стекла,
Которое не билось бы, хоть тресни!
И ангелам бы стало интересней –
Бесплотные, им скучно наверху…
Я слабо разбираюсь, who is who,
Но хоть не знает ни границ, ни зон секс,
Простите, ангел в юбке – это нонсенс.
Закон гласит: нет следствий без причин!
Отсюда - нет средь ангелов мужчин.
Боюсь, что «наше всё» похулиганил,
Пленив посланца длинными ногами.
(Литература в этой Евроазии
Всегда реалистична до фантазии).
О чём, бишь, я?.. Да… крыша потекла…
Как некогда текли людские толпы
В Колонный зал… Но прошлое – лишь толки!
Недаром же нас учит Каббала,
Что всё, чему нас учат – это враки!
А вера… просто столбик для собаки:
Чуть постоишь – и снова жизнь мила.
И снова пачкай чистую страницу!
Да будь ты чёрен, как маркиз де Сад, –
Безгрешен, коль успеешь помолиться…
И вот уже неразвитый фанат
На радостях взрывает детский сад!
Живём. Поскольку очень повезло.
Хоть мнение неживших неизвестно.
Живём, кто вопреки, а кто назло,
Поругивая тех, кто не из местных.
Не ангелы… Либидо гонит нас,
Пока не замолчим под лебедою.
И горе не беда! Как в первый раз,
Доверчивость становится бедою.
Тяжёлые, наивные мокшане,
Мы верим краснобаю-подлецу,
И, осторожно хлопая ушами –
Едва-едва, чтоб не смахнуть пыльцу –
На яркое и тёплое садимся…
Из дураков вербуются садисты,
Что бодро маршируют на плацу
Страна или судьба – такая жизнь:
Нанайская борьба и волны лжи.
Ныряй, не доверяя никому!
Не в коме, но голосовать – я умер.
Дурной многоголосый форум в сумме
До омерзенья сердцу моему
Противен… Ну и что?.. Да только нюни…
Растратчики дешёвого тепла
В душевной лени вновь пускаем слюни…
Не сплю ни с кем, не лгу нигде, не злю ни…
О чём, бишь, я?.. Да… крыша потекла…
3. ***
Снова в храме увидел менял…
Я иду по осенней росе.
Я устал. А идите вы все!
И оставьте в покое меня…
Гулко медленный голос гласит,
Он звучит и внутри, и окрест:
«Это крест твой. Неси этот крест
Нет замены. Раз взялся – неси!».
Злы минуты, как змеи в овсе.
Благодатна осанна в груди.
Я иду по осенней росе.
Не Голгофа ли там, впереди?..
1. ***
Воображение. Брожение ума.
Круженье грёз и грозовые озарения.
Поскольку нету ни экранов, ни бумаг,
На что ещё убить последний день творения?!
Легка фантазии послушная рука!
Упрёком прошлому – чудесные мгновения.
Осталось чувства заточить в стихотворение
И замолчать… уже надолго… на века…
2. ***
Когда навсегда уходят от нас дорогие нам люди,
Бессмертной частицей они остаются таинственно в нашей душе.
Я знаю, когда-нибудь время пронзит и притихшую память разбудит
Заоблачный зов, еле слышно коснувшись ушей…
И страх расставанья, я верю, смягчит предстоящая встреча.
Надвинется боль и размоется мир в потускневшей слюде,
И мы, словно искры костра, растворимся в темнеющий вечер,
Навеки оставшись и в душах, и в снах дорогих нам людей…
3. ***
Рассупонь меня, жизнь! Этот шёлк
Убери! Заодно – эти шоры!
Дай взглянуть на родные просторы
(Я бы к Богу в шофёры пошёл).
Неизбывная русская даль!
Наша сила и наше несчастье…
Ради целого жертвовать частью
Нам в охотку, старик – только дай!
И сверхсложное можем с умом!
Очень жаль, что вокруг всё простое...
Вот и топчем в душевном простое:
Наплевать, народится само!
Нас кружит хвастовства аромат,
Эта гордость великая россов.
А на деле, народ жидковат.
Потому и всплывают отбросы…
4. Самоубийство
(Прозаическая миниатюра)
Недавно я чуть не покончил жизнь самоубийством. Правда, во сне. Да и попытка оказалась неудачной. Пистолет у виска дал осечку. Оказалось, друзья, которые и подначивали, меня разыграли. Это в моём же сне!
Но ощущение мгновенной свободы и последующего разочарования от снова подступивших забот и проблем – осталось наяву…
5. Разговор с женой
Дай мне сказать, дорогая!
Постой… Разреши вставить слово…
Не горячись так… Послушай… Откуда я знаю?..
Что ты плетёшь-то?! Когда это? Вот это ново!
Да успокойся! Ну что ты, какая другая!
Что ты заметила? Просто тебе показалось!
Да, обыватель!.. Да, понял, что хуже врага я…
Сколько энергии – а ведь такая же малость!
Просто взрыватель! Да дай мне сказать, дорогая!
6. (В Пробирную палатку)
То ли не было, то ль было…
Не для долларов и евр,
Не для дам, не для дебилов
Я хочу создать шедевр.
Для грядущих поколений,
Для такого же юнца
Постараюсь, пока ленью
Я не сломлен до конца.
Рифмы бантом, мысли Кантом,
Вмиг интригу закручу!
Я держу талант атлантом:
Чуть добавить – закричу.
Наворачиваю строчки,
Стих, как колокол, гудит,
Он рождается в сорочке,
Каждый локон – в бигуди.
И не то чтобы корявый,
Но, увы, не красота…
В нём какая-то коряга,
Видно, что-то в нём не так!
Недоверчено до счастья –
Слишком ветренен Пегас!
Недоверчиво Феб-мастер
На меня прищурил глаз.
Пусть косится! Я косицу
Из сонетов нежно вью.
Я держу в руках синицу.
В синем небе – дежавю…
7. Фразы из недописанного.
Трюмо придумано специально для бритья!
А хромой нарушает симметрию.
Поезда ржавеют от стояния,
Подавай железным расстояния!
Генеалогическое дерево – это не для собак.
8. Утро. Дорога на станцию.
(Пейзажно-философское)
Восток алел довольно споро.
Светлело небо на глазах.
Пружинили с немым укором
Травинки в утренних слезах.
Недавно яркая Венера
Свой блеск успела притушить.
Вот деревенская манера:
Уж скоро шесть, а ни души!
Безмолвье страхами чревато…
Хотя себе и господин,
Но согласитесь, жутковато:
Вокруг весь мир – и ты один.
Когда дошёл до буерака,
Увидел: метрах в тридцати
За мной шла чёрная собака –
Нам, видно, было по пути.
Собак бояться – покусают!
Я больше не смотрел назад,
Хотя на случай – вдруг там стая –
Взял камень против эскапад.
У станции взглянул несмело:
За мною, в тридцати шагах
Шла женщина в одежде белой
И с чем-то свёрнутым в руках.
Ну, этих, в ранге кавалера
Я не боялся никогда!
Смотрелась в высоте Венера
Как заурядная звезда…
Тоска – это невостребованная нежность
Чего пристал и всякое такое:
Чужие лярвы не дают покоя?
(Из старых стихов)
На юге уже сажают…
Из газет
Всем сестрам по серьгам
Я Вам не нравлюсь – это факт!
Увы и ах!
Скорей захлопнуть саркофаг –
У Вас в мечтах.
А Вы ведь вовсе не простак –
Серьёзный муж.
Я Вам не нравлюсь – это так!
Но почему ж?
Я раздражающе красив?
– Конечно, нет.
Слегка наивен и спесив?
– Да, я поэт!
Удачней рифму подобрал?
– Ну, Бог подаст…
За мной след в след не нужно, брат:
Не сдюжит наст!
Нерасторопен, как медведь,
Ручной на треть,
Я умудрился Вас задеть?!
– А потерпеть?
Разбудоражил Ваш покой
Мой ореол…
К чему кружиться надо мной – Вы не орел!
Ужель для Вас со мною вальс
Милей, чем с Ней?
Иль, может, я похож на Вас –
Но чуть честней?..
Я уже выставлял это стихотворение и снимал его. И всё-таки хочу освободиться…
Что мы знаем о войне?! – Немного…
По рассказам бабушек и мам
Знаем, что надежда и тревога
Об руку ходили по домам.
Будущее висло, как знамена.
Дымом застилался горизонт.
Многоверстный и многоименный
Жаждал крови ненасытный фронт.
А из тыла за волной волна
Шла латать верховные промашки:
Всасывала мальчиков война –
И выплевывала мертвые бумажки.
Каждый шаг – к победе ли, к беде, –
Сводки измеряли расстояньем.
Даже самый распобедный день
Был кому-то вечным расставаньем.
Годы возвращающий экран,
Очевидцев честные романы –
Все равно останутся обманом:
Ссадины не заменяют ран.
Только изредка за толщей дней
Взвоет вдруг сирены голос лютый
Иль мольба сиротская детей –
И застынет сердце на минуту…
1966 г.
1. Травиата
Чуть тронут сумрак веткою жасмина -
так первый снег ложится на виски.
По раскалённым углям - мозг камина -
вовсю гарцуют мысли-огоньки.
Один… один… Эфиром обожаем
поёт Жермон о прожитом давно.
Чужому не дана судьба чужая…
Как будто призрак в тёмном домино
со мною разделяет этот вечер…
Вдыхаю тихой грусти аромат…
и понимаю, человек не вечен…
Жермон ли прав… жасмин ли виноват…
2007 г.
2. Серебряная грусть
Серебряная грусть?!.. С небес поэты
спустились что ли? Уж не разберусь,
насмешка ли, безвкусица ли это –
какая чушь: серебряная грусть!
Был вечер. Я шагал Нескучным садом,
где ветер хороводит средь холмов.
Как водится, я изливал досаду,
бичуя мозг потоком гневных слов.
Смущенно тлели щеки небосвода,
звучал слышнее отдаленный шум
московских улиц... Мудрая природа
баюкала разгоряченный ум,
пленяя тихой лаской и покоем.
Сквозь шепоток листвы и шорох трав
я вышел на пригорок. Подо мною
холмы дремали, лапами зажав
уснувший водоем. Закат, алея,
его раскрасил... От цветной воды
меня увлек в соседнюю аллею
полузабытый запах резеды...
Пьянящие ночные ароматы,
скользящий легкой тенью силуэт,
вдруг оживут и позовут куда-то –
из прошлого, которого уж нет...
Почудилось... или лукавый кто-то
почти неузнаваемый мотив
напоминал... и ждал за поворотом...
И я остановился, ощутив,
что этот вечер и смятенье тела,
и тихий шепот помнил наизусть
еще недавно... Тонкой скрипкой пела
в душе моей серебряная грусть...
1980-тые
Майские картинки.
1.
По зелёному газону,
Чтоб приблизить лето,
Клад рассыпал май влюблённый
В золотых монетах.
Клад, доступный для любого,
Ничего не стоит.
Смотрит с неба голубого
Солнце золотое.
Но под вечер – что за дело
Стало с жёлтой стаей?
Побелела, поседела…
Тихо облетает…
Так и я, трудам в угоду
Забывая роздых,
Получив свою свободу,
Разобьюсь о воздух…
Купола собора блещут,
Сводят землю с небом.
Пахнут золотые клещи
Лепестковым снегом.
2.
Жара, мой кровный брат комар,
И для тебя не благо…
Глянь: майская трава – кошмар! –
Желтеет, как бумага.
Кемарь, родимый, под листом,
Дли век свой комариный,
А я застыну над холстом
С красавицей мариной.
Терпи: тебе для пенья – ночь,
Поскольку выбрал день я.
Дождя! Дождя! – творить невмочь,
Мир жаждет охлажденья.
И то ли сдаться, то ли в бой –
Я выбор оплачу свой!
Не так ли страстная любовь
Высушивает чувства?!
I. Месиво
1.
Месиво, смешанное, но не смешное…
На стругах, обструганных топором,
Возвращались герои строем из Трои –
И были встречены беглым огнём!
Кому-то плевать, что другая эпоха!
Что нет пулемётов… что древние люди…
Дурь – до улёта… маракуют плохо:
Ведь их не будет – и нас не будет!
Известно: ферзь – диалектика пешек.
Умнее… и бьёт по диагонали…
Но может и прямо, чего там мешкать!
От двери, почтительно: «Вызывали?»
(На ушко шепну, между нами, пешками:
В это паршивое, лживое время
Строем нельзя! Вали перебежками.
И то временами получишь в темя)…
2.
В кабинете повышенной территории:
– Есть задание. Вы автор брошюры
«Роль околичностей в истории»?
Там наши кое-кого порешили сдуру…
Будете очевидцем! Напишите просто,
Что все добрались до Итаки нормально.
А кто говорит, перед акцией по сто –
Так это, мол, происки… этих… норманнов.
Смотрите: врите смело, но в меру!
И чтобы в рифму – войдёт в антологии!
Подпишитесь: «Гордое око мэра» –
Его наши любят… за демагогию…
Тоже поэт… Учитесь на пене!
Стариков изучайте, сделайте выжим!
И, глядите, без шуточек и отклонений!
Плохо получится – глазки выжжем!
3.
Приказ по организации.
За самовольное расстреливание лишить квартальной премии следующих товарищей…
II. Настроение
Сбит камертон!.. Мы тонем в наглых залпах
Тугого чванства и тупых похвал,
Чтоб в тишине остался только запах
тщеславия и дыма… Эпохал,
Очередной, спасает вновь Россию
От всех – а надо б пуще от себя!
Не пушкинские строки оросили
Тела усопших гимнов. Отлюбя,
На нас глядят с презреньем пониманья
Далёкие и близкие друзья,
А выкормыши наши быт карманий
Донашивают, споря и дерзя.
Наш либерал напрасно бьёт поклоны,
Прописывая болтовню и бром.
Увы, опять шекспировский Полоний
Коварно притаился за ковром.
Затронуты центральные узлы…
Ждут пировать события-пираньи.
Мысль, обвивая бытиё спиралью,
Впивается в свой хвост. А люди злы.
Ведь люди не выносят чудаков,
Зато легко в последний путь выносят.
А на дворе потрепанная осень
И запах алкоголя и стихов…
III. Честь имею!
Не знаю, на роду или при родах,
Мне выпало не райское житьё,
Но не корю природу, ни породу:
Чужой раскрой, зато своё шитьё!
В рай, говорят, дорога – сторублёвка:
Дорвался – и обратно не зови!
Лихой джигит и проходимец ловкий,
По сути, паразиты на крови…
А я совок с совковою лопатой –
Мне, старожилу, в жилу лезть из жил!
Не лгал, не крал, не рвался в депутаты –
Имею то, что честно заслужил!
Не знаю, на роду или при родах…
Но Общерай не выстроишь строкой.
Народ бы смог! Да что ему, народу?
Еды и зрелищ! И за упокой…
«Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы?»
Катерина
Весь февраль необорим,
Снег сошёл почти мгновенно –
Ежедневно внутривенно
Солнце вводит нам Б-прим.
После дрейфа в зимних снах –
Суматоха начинаний:
Новой моде вяжет ткани
Рукодельница весна.
Не желает в берега
Расшалившаяся речка,
Облака сплелись в колечки
И ударились в бега.
Надувные корабли
Подправляют оперенье,
Пробивается сквозь время
Аромат парной земли.
Новой зеленью искрясь,
Роща ловит птичье слово,
К сотворению готова
Обнажившаяся грязь…
Словно в детстве взмах весла
Возвращает нас к истокам,
Здравствуй жизнь – движенье соков,
И да здравствует весна!
Городской роман
Замотаю тебя переулками,
Закружу проходными дворами.
Упакованный строчками гулкими
Повторюсь, как восточный орнамент.
Вязь решётки ответит вопросами,
Окна вспыхнут зарницами странствий –
И глаза, изумрудно раскосые,
Узурпируют отблеск пространства.
Загадаю, надолго ли, начерно…
Догадаюсь – слова не всегда точны.
Даже пусть как поэт что-то значу, но
Я из главного стану придаточным…
Обернусь покаянным и искренним:
Городил огород – так растаскивай!
Улыбнётся рекламными искрами
Огород – город мой, двор мой ласковый.
2007 г.
Двое
Улица пустынна и тиха.
Фонари моргают, словно свечи.
Сладость первородного греха
Разлита над миром в этот вечер.
В первобытном трепете огня
Обнаженно и обыкновенно
Из под снега смотрят на меня
Полуразвалившиеся стены.
Мы, не обижая старину,
Чинно проплываем меж сугробов,
Осторожно вслушиваясь оба
В близкую, как счастье, тишину…
1983 г.
Глава 3
Итак, герой и героиня…
Я с ним не то чтобы дружил
или служил (мне врать во имя
чего?) – отнюдь… А просто жил
на той же улице. Ордынка –
она гламурно не Арбат,
с его богемною начинкой,
но старомодный аромат
церквей, купеческих задворок,
проулков, лавок и дворцов
извечно нас, её жильцов,
объединял и всем был дорог.
Так уж сошлось: нам было где
симпатизировать орде
в пику учебникам историй
и тем, кто им послушно вторит.
Когда б не натыкался я
на выходцев с моей Ордынки,
я знал, что мы одна семья,
и по родным местам поминки
смягчали серость бытия.
Силён землячества задор
(хотя и дрались двор на двор).
Нам симпатичны сельские поэты
чуть прагматичной лирикой своей:
в их строчках светозарные рассветы,
кайма лесов и гобелен полей.
Обычаям они созвучны древним –
но приглядитесь: сердцу их милей
не отчий дом, не старая деревня,
не пересуд берёз и тополей,
а детская заветная тропинка
на косогор, сквозь неба синеву…
Так для меня Москва – моя Ордынка,
где я родился, вырос и живу.
Воспетое не раз Замоскворечье!
Здесь воздух слит с дыханием реки,
а зданий неприкрытые увечья,
как шрамы битв. Эвклиду вопреки
смыкаются здесь улиц параллели,
рассыпав палисадников букет.
Здесь Казаков, Баженов и Растрелли –
и только очень редко «Горпроект»…
Мне новых районов претит громадьё,
там город подчёркнуто голый,
на лоджиях ветер полощет бельё,
врываясь в уют невесёлый;
там вышки с глазницами этажей
из выигрыша на излишках…
А здесь переулки прячут людей
в одноэтажных домишках.
Тут серые стены ведут в старину,
от башен Кремля растекаясь,
здесь старый фонарь бороздит тишину,
в вечерней прохладе качаясь.
Хоть мы понемногу ломаем дома
в угоду расчётливой моде,
от этого пустокруженья ума
я верю, что будет свободен
далёкий потомок. Я верю, что он
спасёт и оценит наш старый район.
Вот разболтался – Лига Наций!
Простите. Вынужден признаться,
что для того, кто так писал,
сегодня я – пришлец из завтра.
Так вот: он правду предсказал,
но лишь частично. Капитал,
привыкший к бланманже на завтрак,
подкрасил церкви и дома,
подремонтировал дороги,
неоном расцветил пороги
бутиков и бистро; с ума
сойти от пестроты рекламы
между узорчатых оград!
Но только благостные храмы
успешно старину хранят
(и те – усердно у толпы
сбирают золотую пыль).
Всё остальное – будь я продан! –
с полуподвалов и до крыш
одним пронизано: барыш
диктует правила и моду.
Теперь любой квадратный метр,
как в камере весов и мер,
расчерчен, вычислен, расписан,
и вход без денег только крысам.
Где скверик был – там грузный монстр
угрюмо пялится на мост,
был палисадник – нынче офис
(вам пиво или просто кофе-с?),
сто метров – минитуалет,
а вот деревьев больше нет.
Москва в бензиновом берете.
А во дворах играют дети…
Давно уже читатель спит, но
ведь, право слово, любопытно
узнать, как автор угадал,
что перемены будут в доме.
Хвала ему – в те времена
социализм был на подъёме:
победоносная война
списала многое, и кроме –
легко дышать (раз можно сметь)
позволила тирана смерть
(но сохрани Господь хоть раз
сказать, что кто-то лучше нас).
Ну что ж, ответ узнаем точный,
поскольку – редкостный момент –
сегодня наш первоисточник
не бессловесный монумент.
Вотще тянуть не стану время:
я ничего не предсказал
путём разумных размышлений,
а, честно, просто угадал.
(Вообще, в основе предсказанья
лежит не опыт, а желанье.
В то время, правду говоря,
я верил в «доброго царя»).
Итак, герой… Он был талантлив,
сметлив, общителен, смазлив,
слегка спесив и неподатлив,
но мог участвовать «в разлив» –
что это, объяснять не буду,
но было и такое чудо.
Вокруг все знали, это – физик.
Когда в гагаринском сюрпризе
мы свой прочувствовали пай,
всё про космическое диво
он объяснял нам терпеливо
почти с картошкой, как Чапай:
про невесомость и про Марс,
и про рассчитанную скорость
и даже про пространства сколость
с эйнштейновским влияньем масс.
При этом не распространялся,
а сам-то чем он занимался?
Я раз спросил его о том,
он отшутился мне стихом:
Лженаучную картину
Обрисуйте в два мазка,
Проследите паутину
И найдите паука;
Подчерните эти нити,
Подтемнённые едва,
Подчеркните, подчините
Им служебные слова;
Увяжите, что поймёте,
Постучитесь в стену лбом,
Расскажите вашей тёте…
И забудьте обо всём!
Я любил его стихи.
Как певец в стране глухих,
с чувством юмора и даже
он, довольно эпатажен,
был философ и чудак.
Вольнодумец высшей лиги,
но и сам ходил в веригах,
для примера, он о книгах
рассуждал примерно так:
Если вслушаться в напевы
Многокрылых белых птиц,
Лиц чернеющие зевы
Проступают со страниц.
Смолкших слов немое эхо
Жалко тщится воскресить
Всплески слёз, зарницы смеха –
Жизни порванную нить.
В пелене могильной пыли,
Из надгробий вековых
Шепчут мёртвые, как жили,
Учат мёртвые живых…
Я с ним в корне не согласен
и прошу не выводить
тут морали, как из басен!
Но и в пух его винить
не хочу. Он не опасен.
Как удобно объявлять
несогласного – адептом,
так и ищущего, где б там
что взорвать или сломать!
Если в простоте невинной
бить рублём или дубиной
всех, кто думает не так –
быстро общество тупеет,
а на этом руки греет
часто настоящий враг.
Изучайте горький опыт,
берегите ваши шеи!
Температура есть движенье –
толпы молекул суета,
и потому её сниженье
не охлажденье просто так,
а важный для науки способ
узнать, чем дышит вещество,
и массу разрешить вопросов.
Коль атомов солдатский строй
застыл на месте – без помехи
их рассмотреть имеем шанс.
Познать и вычленить успехи
нам помогает резонанс –
такое чудное явленье,
когда любое дуновенье
вдруг вызывает бурю чувств
ответных. Как прикосновенье
при сексе – высшем из искусств.
(Увы, но в наши времена
без «секса» множилась страна,
да и само такое слово
в кругах приличных было новым).
До абсолютного нуля
всё охладить – проблематично!
Но на окраине столичной,
всего в трёх милях от Кремля
особняков в английском стиле
неброско приютился ряд,
и в них работали и жили
служители того царя,
что жидким гелием зовётся.
Там славных физиков отряд,
толпясь у древнего колодца,
бросал вопросы в глубину
и тщетно вглядывался в тьму.
Там, близких не судя событий,
бывали в шаге от открытий
фундаментальнейших. Там спор
был увлекателен, как спорт,
и говорили в кулуарах
о Кельвинах и о Дьюарах…
Припудривать мне не с руки:
там вспоминали старики
свои недавние обиды,
мужчины лезли в «индивиды»,
а молодежь… был каждый горд,
что их прапрадед – Резерфорд.
Но вечной истины мерило
всех собирало и мирило.
По средам и юнец, и стар,
умы Москвы, на семинар
с чуть птичьим именем «капичник»
съезжались. Я там слышал лично,
как, каламбуром сняв накал,
хозяин гостя представлял:
«Мы все знаем, что атом Бора –
это не атом бора,
а атом водорода».
И Нильс, история науки,
взошёл на «подиум» под звуки
приветствий. И держал он речь нам…
Мы чуяли: мгновенья – вечность!
Там наш герой сперва учился,
огранивая свой талант,
затем был юный аспирант,
потом успешно защитился.
Но я его не защищу:
душа чужая – катакомбы, –
ведь он туда, где строят бомбы
ушёл. Под мудрый свой прищур
Капица, в дружбе с пол Европой,
не мог работать на войну –
и не хотел (за что скользнул
в его карьеру долгий пропуск
бессилия, поскольку он
от всех работ был отстранён).
А что военные? Наука
там тише – техника главней!
С восторгом о войне мяукать
не буду я. Однако, в ней
при всей её злодейской сути
есть некий шарм Манон Леско,
и ей, уж вы не обессудьте,
увы, обязан род людской
своим техническим прогрессом,
равно как и гнетущим стрессом
под громкий лозунг «Миру – мир!».
При всём при том, любой агрессор
будь проклят Богом и людьми!
У «оборонки» денег много,
однако гелий дорогой
был не по вкусу ей. Ей-богу,
всегда найдётся кто другой,
чтоб заменить незаменимых!
Вот так и сверхтекучий – мимо!
Зачем он? Жидкий водород
для техники вполне сойдёт!
С одной поправкой для народа:
учил седьмой, должно быть, класс,
что два объёма водорода
с одним объёмом кислорода
известны как гремучий газ –
любая искра, и от вас
останется примятый слепок.
Конечно, рисковать нелепо,
но люди в наше время года
ещё дешевле водорода
(открою вам один секрет:
и топлива сильнее нет!).
Был замдиректора солиден,
басил, а иногда рычал,
имел опору и рычаг
и тех, кого он ненавидел,
квартальной премии сплеча
лишал (и никакой Фемиде
не дал сыграть бы роль врача);
он их склонял на всех собраньях,
нулил в распределенье благ,
и воли не давал никак,
короче, рдел на поле брани.
И как избавиться от пут,
когда запятнан пятый пункт?
Руководителей матёрых –
в глазах печаль, в столе печать,
вольных пущать иль не пущать, –
о, сколько их, в душе вахтёров!
О, сколько скомканных идей
и жертвенных фигур и судеб!
А вся вина что иудей…
Да ладно, обострять не будем…
В природе низменных натур
насильем самоутверждаться –
подонки, без различья наций,
тем и ценны для диктатур.
Приказ начальника – закон,
который высечен в солдате:
к очередной отчётной дате
быть должен опыт проведён
и – доложить о результате!
Ресурс весь выработан?! Что ж,
заменим… в будущем квартале.
Опасно?! Что за молодежь!
Боитесь? От забот устали?
Сменить занятье невтерпёж?..
Непосвящённым – колдовство!
Своим – рутинная работа:
следи за уровнем, а кто-то
со слов твоих растит его.
Кряхтит и чертит самописец,
бубнит форвакуумный такт,
а время движется, тик-так,
без кризисов и без ремиссий.
И вдруг – какой-то слабый треск…
но думать поздно… Яркий блеск…
А что за белые халаты?..
«Очнулся!» – голос деловой.
Белеет потолок палаты,
и что-то плохо с головой…
Уколы… Головокруженье…
Комиссия: вопрос, ответ…
– А где?.. – Его уж больше нет!
Похоронили в воскресенье…
Тебе на редкость повезло.
Хоть ты, как девушка с веслом,
весь в белом гипсе и контужен,
зато шевелишься. Ты нужен
свидетелем. Кто виноват?
Кто не учёл? Давай, живучий!
Всё правильно? Несчастный случай?
Ну что же, гвардии – виват!
И снова вспомним о везенье –
стальные стержни огражденья,
я видел, были, как ножом,
вчистую срезаны. А Ромм
нам показал в известном фильме,
как связано, где кто стоял,
с судьбой безжалостной и сильной…
Покинув санаторий стильный,
вернувшись «с корабля на бал»
герой увидел, как сменилось
его значенье. Он – герой!
И даже зам свой гнев на милость
переложил. Теперь горой
стоял за «честного дружищу».
И премии пошли «за тыщу»
(с окладом двести пятьдесят),
путёвки, нужен ли детсад?
Так может дефицит невесте?
Короче – коммунизм на месте.
Вот так легко «мой юный друг»
стал скоро доктором наук
и смог купить автомашину:
«победу» – роскошь тех времён,
интриг невольную причину.
И вот сейчас в ней едет он…
Он за рулём. Москва пуста.
Он весь в плену воспоминаний.
Мужчина в возрасте Христа
не чужд и разочарований
(особенно, коль нет детей)…
Что он успел? Что из затей
его добротно – что лишь бредни?
Чего добился в жизни бренной –
не для себя, а для людей?
Всегда ли был на высоте,
вступая в компромисс овальный?
Мысль, потолкавшись в суете,
скакнула к высоте буквальной –
он вспомнил горный перевал
и как ведущий переврал
живую строчку Пастернака.
Он иронично промолчал
но с удивлением, однако,
(скажите, кто б подумать мог!)
увидел, что не одинок,
заметив искорку-насмешку
которая, слегка помешкав,
скользнула быстрою змеёй
в глазах, доселе неприметных.
Тогда-то в первый раз её
он выделил из прочих смертных.
(В те поры Пастернак был не
востребован в своей стране;
а уж Марина или Осип
вмиг вызывали злобы осыпь;
Ахматова была жива
и тихо у друзей жила).
В Кавказ влюбляться следует пешком –
нас горы ждут, как ласковые бабки:
подёрнутая лесом Ачишхо
с цветком метеостанции на шляпке,
красавица Аигба – под снега
там вытянулись буки, как позёры.
А белых рододендронов луга!
И синие волшебные озёра!
Притоптаны площадки для костра,
лежат стволы чрез бешенную Мзымту,
природа, словно старшая сестра,
разбудит вас сквозь утреннюю дымку
под запахи брезента и дымка –
и снова в путь! И снова цепь легка!
А как гортанно звучны имена:
тур Хоста – Рица – Красная поляна!..
Но хватит ностальгировать. Пора нам,
на миг вернуться в наши времена:
сегодня здесь – ремарка без улыбки, –
туристам утрамбовывая га,
вовсю несутся джипики и джипки,
кромсая субальпийские луга.
В Кавказ влюблён – влюбиться на Кавказе!
Что может быть такого в этой фразе,
что заставляет много лет спустя
так биться сердце. Вроде бы пустяк
по кромке чиркнет и горящей спички
флажок, как эстафету, передаст -
вдруг сполохов возникнет череда,
и мир весь уместится в слово «да»,
в хрустальный башмачок иль в черевички…
Он очень быстро приобрёл привычку
держаться так, чтоб быть поближе к ней.
Как раз в какой-то из последних дней
им выпало «тянуть» в одной телеге,
попав в раскладку редких редколлегий
(она – как раз специальность, он – поэт) –
машинка, клей, бумага, пара ножниц,
и, с точностью до двух худых художниц,
они вдруг оказались тет-а-тет.
Психологи легко признать должны
то, что любая женщина – прелестна,
и стоит ей хоть чем-нибудь привлечь нас,
как мы уже вовсю увлечены.
И всё же «огнедышащие взоры» –
волнения поверхностной игры,
а в глубину уводят разговоры,
чтобы открыть бездонные миры.
Так было… ныне так… и будет присно –
вот потому-то есть романы в письмах.
Никто не спорит, «физика» важна,
но … быстро насыщаема она,
(Кто понимает: настоящий шарм
«веселие» глазам, но и ушам).
Ну что же – он, «природой поцелован»,
всё больше становился очарован
и, как ни странно, всё сильней робел –
когда-то в парке с парашютной вышки
он всё же прыгнул и решил, что смел,
раз подавил паническую вспышку.
Полезно в жизни каждому из нас
преодолеть себя хотя бы раз –
но тут не тут-то было! День отъезда
пришёл неотвратимо. Всякий бездарь
мог с ней легко смеяться и шутить –
а он… Он в тот же миг терял дар речи
(важнейшее отличье человечье)
и был способен только ощутить
угрозу нависающей потери…
Едва остался позади перрон,
он быстро проскочил в её вагон
и, командор, встал в тамбуре у двери,
почти мумифицирован. И вот
она пришла и тихо рядом встала.
Миг истины. Чуть ниже пьедестала
простёрлось море, полное забот
суровых, недоступных человеку.
Лениво небо опустило веко
тяжёлой тучи. Из неё вдали
изогнутой химерою Дали
змеился злобный прищур идиота,
и скатывалась чёрная слеза –
как будто из пучины ей: «Слезай!
Поборемся!» – надрывно крикнул кто-то
(подумал по привычке он: раз ротор
не обнулён – ну, значит, жди беды!)…
Назло слезе, навстречу из воды
лох-несской шеей вытянулось нечто…
Миг – и сомкнулись! Небо с морем вечно
то дружат, то враждуют – вот пример
божественных супругов, обречённых
на сосуществование… Учёным,
что заняты сравнением примет,
знать не дано, зачем смерчам рождаться…
Плоды любви и гнева… Гамлет датский,
(который благороден пусть и смел,
но сам в итоге всех вокруг погубит),
он повернулся к ней – и онемел,
впервые близко так глаза и губы
увидев… Шаг остался… Но решиться
не смог… Укор до Страшного суда…
А нам давно уж с ним пора проститься,
как сказано: надолго… навсегда…
Она ушла. Собою удручён,
не помнил, как вернулся в свой вагон,
где битый час голодные друзья,
достав бутылки и звеня посудой,
как принято, по честному, повсюду,
слегка бранясь, его искали зря.
А дальше лишь туман… Москва… вокзал…
И суета привычная, незлая…
Но иногда он видел, замирая,
перед собой любимые глаза…
Безжалостен в сомножителях нуль –
есть только память… Вот и в этот раз…
Бессмысленно сжимали руки руль,
бесчувственно нога давила газ…
Вдруг эти самые глаза
увидел он перед собою…
Скрипят и воют тормоза…
Руль до отказа! Со стеною
бой, а не с тенью… Белый зал…
Каре солдат, прощальный залп…
Какое-то тире и дата…
И снова вспышка, как когда-то…
И долгий, заунывный стон –
Всех очевидцев страшный сон.
Печально мне… Но я предупреждал,
что встречи у героев быть не может.
Так уж сложилось. Иногда кинжал,
тоскуя, существует и без ножен,
а ножны без него. Не рассчитать
судьбу вещей. Но человека воля,
тем паче коль собою недоволен,
способна энтропию побороть
и изменить орбиты оборот,
что оставляет нам надежды лучик,
там где мудрят статистика и случай.
Всё ж чаще вероятность здесь царит,
и как всегда «всё врут календари».
Жизнь не задача на листе аршинном,
а человек не счётная машина.
Нам суждено рождаться друг для друга,
но часто ль суждено встречаться нам?!
Не выйти из магического круга
и мне – я подчиняюсь небесам.
Так повелось: увидевшись случайно,
весенний зуд приняв за крови зов,
друг друга выбираем мы. Но тайна
навеки остаётся у богов.
А мы штампуем, связаны обрядом,
и будни, и торжественные дни…
На кладбище у них могилы рядом –
пусть в камне, всё же встретились они…
Заключение
Друзья!
Я сам себе судья…
Друзья, мне ценно ваше мненье
по поводу стихотворенья,
но мной построена ладья!..
Я поплыву на ней тайком,
один… И если в непогоду
она зачёрпывает воду,
то мне работать черпаком
и слать проклятья небосводу.
Среди казённого нудья
себе я равен по таланту
и знаниям. А аксельбанты
мне не к лицу, присяжный дьяк!
Итак,
я сам себе судья!..
Глава 2
Четверть века долго тянется,
но проходит очень споро –
то и дело мир, как пьяница,
норовит просыпать порох.
Чем сильней страна унижена,
тем слышнее бьёт копытом;
только кто-то скажет: «Стрижено!»,
рядом тут же крикнут: «Брито!».
Хитроумны и запасливы
слаборазвитые жители,
что воспеть тирана счастливы
и горды распять Спасителя.
Посреди людского ропота
жжёт вопрос неутолённый:
чем же кончит эра роботов,
марширующих в колоннах?
Где речка Яуза вальяжно
дарит себя Москва-реке,
и бельведер многоэтажный,
возвышенный невдалеке,
в мостов темнеющие скобки
глядится из-под облаков,
а заурядный коробки
кругом набросанных домов
свои заботы и печали
в себе замкнули – там едва ли
кто выделит могучий дом
обвитый лентами балконов:
библиотека от района
уютно притаилась в нём.
Читальный зал с абонементом,
в стеллажных джунглях пыль веков,
и царство тишины с акцентом
на лёгкий цокот каблучков…
Здесь, в кабинете тёмно-синем,
мы вновь встречаем героиню:
Она по-прежнему мила
и вся в бумагах и делах.
Высотный дом – хвала эпохе!
Он ей во славу возведён,
им обыватель восхищён,
не мысля даже о подвохе.
Но знатокам он предстаёт
лишь второсортным суррогатом
заокеанского собрата,
которого не достаёт
в своей эстетике плаката
по формам, чересчур разжатым,
по технологии, затратам,
по глупым башенкам-ежатам,
да и по тем, кто в нём живёт.
Хотя, когда б не бум и ложь,
и он, по-своему, хорош…
Покончив с критикой столичной,
признаем антропологично:
бывает – и среди людей
высотный зиждется пигмей!
Я знаю парочку бретёров,
актёро-кино-режиссёров, –
талантливы сверх головы,
да вот не гении, увы.
Казалось бы, твори творец! –
тем более, на жизнь хватает…
Ты – молодец среди овец,
твой зритель умилённо тает…
Так нет же! В запертую дверь
пролезут – и внесут свой имидж,
что нежно выпестован ими ж –
и вот корми его теперь!
А чем кормить? Издревле свет
устроен так, что эпигоны,
как паровозы без вагонов:
движенья много – школы нет!
А хочется возглавить! Туз-то –
власть лишь пока в колоде масть…
И ведь какие златоусты!
Впадать в полемику – их страсть!
Но где они возникнут – там
трещит напор и брезжит ссора…
Нет, не люблю манерных дам
и «эпохальных» режиссёров.
(Быть может, в юности дурной
и сам я был слегка такой)…
Прости, читатель многочтимый,
хочу себя я перебить
с тем, чтоб тебя предупредить:
сюжета нет здесь. Есть картины,
наброски мыслей – вот и всё.
Сосед, упёртый, как осёл,
в плену сегодняшней рутины
меня ругает: где, мол, план?
Где перспектива, где полезность?
Где выстрел имени Каплан
и обличенья звон железный?
Прости, любезный мой собрат,
не жди каких-то откровений:
афиш обрывки, отзвук мнений –
и то спасибо что набрал…
Я сдуру в эту авантюру
лет тридцать пять тому назад
втянулся. Видимо, натура
искала выход (он же вход),
и так легко – вперёд, вперёд! –
запев сложился и концовка,
спрямилась первая глава,
вторая пряталась неловко,
и третья брезжила едва.
Но время шло… росла трава…
а тема не звала в дорогу.
Она зудела, как нарыв,
и рассосалась понемногу.
Был долгий, долгий перерыв –
и вряд ли эта эпопея
закончилась когда б нибудь,
Но, чу!.. Из тьмы возникла фея
и приказала: «В добрый путь!»
Заведовать библиотекой,
пускай при этом под опекой
супруга и его коллег,
не так-то просто. Человек
ответственный и простодушный
(то бишь кто честен изнутри)
день от зари и до зари
в трудах. Оно, конечно, скучно
перечислять: бди книжный фонд
(учёт, хранение, ремонт),
новинки выбей в Управленье
(узнай и в ножки поклонись),
блюди в порядке помещенье
и мебель. И, конечно, please,
на все большие юбилеи
и на решения ЦК
любезен будь, без дурака,
устроить стенды, галереи,
доклады, даже семинар,
где приглашённый, как комар,
зудит распространитель-лектор
(ох, сколько интеллект-калек-то!).
Ответственность твоя! Актив
создай в подмогу. Коллектив,
конечно, женский, но, ей-богу,
всё легче, потому: не пьёт!
Зато в нём исподволь живёт
проблема «тронуть недотрогу!» –
и тлеет фитилёк интриг
с тенденцией взрываться в крик…
Короче: не забудь о фонде,
читателям создай уют!
При этом денег не дают
(под лозунгом: не гегемон де,
создатель материальных благ!) –
и вот крутись почти «за так».
А пропусти попробуй дату:
найдутся те, кто вмиг куда-то
сообщат – и зашивай карман!
Что наша жизнь? – Один обман…
Там, где большой проём оконный
метр до угла не достаёт,
был стенд, предмет её забот:
«Поэты нашего района».
Читатели, и стар, и мал
ей поставляли материал;
а «лёгкие кавалеристы» –
детишки близлежащих школ, –
шлифуя припарнасский скол
по всей округе, многолистный
собрали банк черновиков:
кто копии своих стихов
дарил уверенной рукою,
а где-то старенькая мать
тайком от вспыльчивого сына,
его пытаясь прославлять,
тащила след его кручины.
Короче, графоманов сонм
клубился, как нестрашный сон.
Друзья! Коллеги-графоманы!
Я не могу о вас смолчать!
Хоть не у всех у нас фирманы –
на всех на нас лежит печать
Творца. Созвучье окончаний
нам разукрашивает мир.
И пусть очередной эмир
зовёт размахивать мечами –
путь меж печалью и мечтами
нам послан, как вороне сыр.
Конечно, из глагольных рифм
едва ли мне построить Рим,
но я не тщусь его построить –
меня устроит просто Троя.
О, брат-талант и почерк-зять!
Ведь совершенство бесконечно,
но, если б время было вечно,
мы и Парнас могли бы взять!
Сквозь графоманство юных лет,
влеком, как ком, самообманом,
прошёл почти любой поэт,
и тут беды особой нет –
беда, коль признанный поэт
так и остался графоманом.
Воспев себя, вернёмся к героине,
В стране, где виртуален даже Бог,
поэзия, как доза героина,
её спасала от мирских тревог.
В читалке института и у мужа
она вошла в серебряный ручей
из нерекомендованных. Заужен
бывает спрос без предложений. Чей
«высокий нюх» диктует вкус народу,
не будем разбирать. Богам в угоду
ей дан был вкус и такт. И пользу дела
поставив во главу, она умела
исправить тихо (а не носом ткнуть)
такие перлы, как «хотел бы рыть я»
и «с раннего утра», и «подойду к окну»,
и прочие подобные «открытья» –
оставив втуне «таинство сердец»,
и, наконец, «увидел свой конец»…
Но вот сейчас она сидит устало
и молча перечитывает стих,
который возвратит её в начало,
а вас чуть отвлечёт от строк моих.
Смерч.
Здесь моря плеск, беспечный смех,
Блестит песок от смуглых тел,
Сюда стремятся для утех,
А не для дел.
Здесь люди в заданной игре,
Подобно бархатным кротам,
Удобно прячутся в норе –
А там…
Сомкнулись небо и вода,
Чтоб грозно воплотиться в смерть –
Ещё здесь не был, но сюда
Стремится смерч!
Пусть лиц смеётся хоровод,
Привычный путь надёжней пут,
И прорицателя невзгод
Здесь не поймут…
Но там, вдали, как серый дым,
Воды и ветра круговерть,
В акульи рты свои плоды
Швыряет смерть!..
И не спасёт защита стен
Покой заевшихся сердец,
И этой мёртвой суете
Придёт конец!
Что наша жизнь? Эль Ниньо и Ла-Нинья!
Cherche la femme – вот «логика мужчинья»,
но женская недалеко ушла.
Не дальше сherche l'homme. (Не жизнь пошла,
а пошлость там, где смыслы сочиняют).
Конечно это он, герой. Кто знает,
как дальше всё сложилось бы, когда б
не этот желтоватый лист бумажный,
но текст на нём – момент в поэме важный:
картинкою он задаёт масштаб.
«К чему все эти Нинио и Наньи?
Не отвлекаться!» – требуете вы?
Ну что же, остальную часть главы
мы посвятим одним воспоминаньям.
Как раз тогда, как годовые кольца
замкнул четвёртый, предпоследний курс,
достался ей ещё один искус:
в числе других активных комсомольцев
быть посланной на Всесоюзный слёт
под Сочи. Наблюдательный поймёт,
чьё авторство дало везенье это:
турбаза, море, солнечное лето –
в счёт заведенья! Надо ль говорить,
что первый шок – в окне вагона горы!
Масштабность и спокойствие… Просторы
полей и леса с ними не сравнить!
Был стук колёс, но смолкли разговоры…
Многоэтажки греческих богов!
Чуть погодя – и справа вид готов:
под женский визг всем блажь направо двинуть
(когда б корабль – могли бы опрокинуть!):
у берега раскинувшись пластом,
дельфины прогревали свои спины…
иль животы. Но вовсе не о том
рассказ наш. Мы дошли до середины
и дальше, видно, побыстрей пойдём.
На месте вместо туша и объятий
их ждал режим и план мероприятий:
костры, походы, выпуск стенгазет,
и соцсоревнование по группам –
всё это нынче выглядит так глупо,
но дан привычный перечень тех лет.
Как к глупости к нему и относились,
формально соблюдая. Веселились
по вечерам, когда похода нет,
конечно, выпивали и резвились
в компаниях и даже tete-a-tete.
Мужчины – дефицит. Один из их
ей приглянулся. Неплохой жених –
неглупый, остроумный, симпатичный.
Конечно, не без дерзости столичной,
но в общем свой. Когда в поход большой
готовились, минутою молчанья
был всеми встречен неделимый чайник,
заполненный пакетами с крупой –
он молча сгреб его и сунул в свой
рюкзак, уже давным давно набитый.
Она пусть не лишилась аппетита,
но появился старый сводник бес,
который пробудил в ней интерес.
Жизнь шла (с поправкой лёгкою к стакану)
по вышеупомянутому плану.
Они едва общались, скрыв влеченье,
издалека, за редким исключеньем,
но исключенья были хороши,
взимая сбор кусочками души.
Когда их группа строила концерт,
он выступал как автор-исполнитель,
в числе других – в начале и в конце.
Она же оказалась просто зритель
и редколлегия в одном лице,
но за него болела откровенно.
В ту пору принимали внутривенно
лекарство от беды с названьем культ
(болезнь, коль не лечи оперативно,
а только заговаривай да шкурь,
так до сих пор гноит, как ни противно).
Шло время стихотворцев и певцов,
интим гитары проникал до сути,
Бард был король, а исполненье тутти –
пример разоблачённых образцов.
Не глажу персонаж по волосам:
стих был слегка напыщен, песня – смела,
а впрочем, пусть читатель судит сам
(но не забудь, какое время пело).
Песенка о волшебниках
Когда бы все волшебники
(Все добрые волшебники)
Смогли б свои желания
Скатать в огромный ком
И, заглянув в учебники
(В наполненные знанием
Волшебные учебники),
Расправиться со злом,
Тогда однажды утром
Запахло б море реками,
И облаками – дым,
И не клопами мудрыми,
А просто б человеками
Проснулись я и ты...
Раз бога нет – не спорю я,
Что дело непростое,
Но, может быть, история
Наметила такое?!
И расцветится жалость
Цветами побежалости,
Как елка в Новый год.
И маленькая малость,
Избавившись от впалости,
Почувствует громадность,
И разрешится жадность
От бремени забот.
И в простоте невинной
Считать не станут атомы
Виновниками бед,
И в винных магазинах
Не будут виноватые
Предметами бесед.
Но
Пишут бумаги маги,
Также крадут завмаги,
И не хватает отваги
Тем, кто еще не пьян.
Реки текут в овраги,
В церкви всегда аншлаги,
Мир – как огромный лагерь
Все еще обезьян!
В горах рождаются не только облака –
сама ячейка времени чарует:
любовь – ручей, потом любовь – река,
что ночи звёздные заверят поцелуем.
Стволы деревьев, мягкая трава
и нежный воздух будут понятыми,
а жданные и вечные слова
лишь эхо тайнозвучного «Не ты ли?».
Одни за торопливость рук и уст
платить готовы скороспелкой чувств;
путь для других – из медленных нюансов:
неторопливо соблюдай кадансы,
смакуй восторг, предвосхищай реал
в мечтах и неизбежный ритуал
растягивай (чтоб сожалеть позднее!)
и вспоминай все краски, все слова,
чтоб чувствовать, как сердце цепенеет…
(вот тут они, конечно, преуспели:
отъезда день – они ещё на вы).
Что лучше: если песню не допели
иль коли так приелась, что увы?
Я не стремлюсь казаться интересней,
ответ простой: смотря какая песня!
Отъезд. Вокзал. Остался сзади
глоток прощанья. Словно спирт…
Соседки боль разлуки сгладить
призвали слишком рьяный флирт –
и, чтоб совсем не отупеть,
она покинула купе
и, послонявшись, вышла в тамбур.
Представьте, он, конечно, там был.
Смущение превозмогла,
хотя внутри затрепетала,
кивнула вежливо и встала
тут, у соседнего стекла
в подрамнике дверей. Широко
лежало море одиноко.
Здесь гасло солнце. А вдали,
где на картинах корабли,
раскинув крылья мрачной птицей,
желала туча приводниться.
Под нею острый клюв завис
и всё чернел в стремленье вниз.
Но как-то стало не до смеха,
когда в ответ в пучине вод
ему родился антипод –
такой же клюв взметнулся кверху.
Не в силах страсти превозмочь
они сомкнулись. Словно ночь
пришла. Всё разом потемнело,
и чёрный столб рванулся в путь –
куда? Как знать?.. Куда-нибудь…
Любовникам какое дело
до остальных – лишь закрути,
и горе тем, кто на пути!
И кажется: ещё минутка…
А на душе немного жутко.
Тут поезд убыстрил движенье,
и, умница, взял направленье
от моря. Правду говорят,
что на миру и страх – беседа:
она взглянул на соседа
и встретила ответный взгляд…
Жизнь состоит из суматохи,
из отдыха и из Минут,
которые, когда нам плохо,
тихонько в памяти всплывут,
открыв одну из амбразур,
и пусть и вызовут слезу,
но примирят нас с этим миром.
Секунды пониманья с милым –
нет выше счастья! Пожелать
и вам того ж? Она ждала…
Меж ними были сантиметры,
меж ними были сантименты…
но так и не лизнул огонь
тот хворост, что довольно щедро
уж заготовила ладонь.
Быть может, случай нетипичный,
но был. Когда до «неприлично»
дошла молчания шкала –
она вздохнула и ушла…
…за что и вышел нынче в вечер
ей спиритический сеанс,
в котором встреча и невстреча
раскладывались, как пасьянс
(с той разницей, что под гитару
король всегда ложится в пару).
Сколь многим в мыслях нам не жалко
пожертвовать – и пережить
такое, что наворожить
смогла б не всякая гадалка!
Мечты о прошлом… как стихи
где отпускают все грехи.
И вот она идёт с улыбкой
домой… сквозь городской прибой…
сомнамбулой… верней, улиткой,
которая полна собой.
Зря с лёгким город интересом
хотел её развеять стрессом.
Трамвай трезвонил марш тревог,
но разбудить её не смог.
В метро (как говорят в народе,
«где мало ездят, много ходят»)
дворцов-пещер привычный шум
не отвлекал её от дум.
Плеск главной улицы столичной
с её фарватером привычным
остался рядом, не задев,
не пробудив ни страх, ни гнев.
И, перейдя на Моховую,
Она сошла на мостовую…
Введение
Едва ли мне у жизни банк
сорвать – не в то играющий
поэт живёт, как бумеранг,
сам себя бросающий.
Среди казённого нудья –
соблазнов процветания
далёк он, сам себе судья,
палач и оправдание.
Но в чьём-то сердце он зажжёт,
быть может, искру Божию –
и гроздь фиалок упадёт
к гранитному подножию …
Я Вам отважусь предложить поэму,
где тени две и где невстреча их.
Поэмы, впрочем, со времён Эдема
писались о двоих и для двоих.
Не выйти из магического круга
и мне – я подчиняюсь небесам …
Нам суждено рождаться друг для друга –
но часто ль суждено встречаться нам?..
Глава 1
Итак, герой и героиня …
Послушно доброй старине
начать с неё пристало мне
свою историю. Мужчине
придётся скромно обождать.
Я, каюсь, склонен осуждать
те новомодные порядки,
когда разравнивают грядки
и общий пашут огород,
провозгласив (не без причины),
что женщина равна мужчине
(а значит и наоборот).
В век равенства рабы спешат
возвыситься. А результат?
Низводят к мелочности чувства,
низводят женщин до мужчин,
к сиюминутности искусство,
людей – до уровня машин,
жизнь с близкими – к сплошному аду,
цель жизни – к круглому окладу.
Вот так мельчает человек …
Двадцатый век, хвалёный век!
Моей поэмы героиня
героем в жизни не была.
Рождённая на Украине
в войну она перенесла
визит недолгий оккупантов…
Один из радостных талантов,
что выручают детвору –
искать в трагедии игру
и отвлекаться на детали:
машины, выстрелы, медали …
Враг, как бы ни был он силён,
уж их желаньем обречён,
подобно злу в волшебной сказке.
Её деревне повезло
на карте важным стать узлом,
и это «сказочное зло»
пришло к ним в запылённой каске.
Войне назло костей излом
и белый череп на повязке
к ним не дошли. Им повезло,
что наши фронт остановили.
Пусть до победы годы были –
но вот, в обратную пошло!
А потому рука вождей
до них добраться не успела:
палач трясётся первым делом
над безопасностью своей.
Но те, кто за свою боятся,
с других легко дерут семь шкур –
мерзавцы, без различья наций,
тем и ценны для диктатур.
Скажу два слова о везенье.
По лотерее как-то вдруг
компании на удивленье
машину выиграл мой друг.
Событие отметить это
собрались мы, его друзья,
и, тайной завистью горя,
решили покупать билеты …
С тех пор прошло уж много лет –
у остальных везенья нет!..
Одна из жизненных задач
имеет точное решенье:
всегда отдельное везенье –
флагшток на башне неудач!
Её деревне повезло,
что фронт остановили близко …
В двух километрах за село
вокруг простого обелиска
сейчас распаханы поля –
но много лет ещё земля
следы войны в себе хранила:
травой заросшие могилы,
окопов полустёртый клин
и ржавую улыбку мин.
И много лет живым грозили
реликты страшной той поры
и у беспечной детворы
бесстрастно жизни уносили …
Ненасыщаема война!
Ей мало этих миллионов
в погонах или не в погонах,
что заплатили ей сполна
за то, чтобы живые – жили!
Тех, что с гранатами ложились
под танки; тех, кто умирал
петлёй колючею опутан;
тех, кто выкраивал из суток
для фронта пищу и металл.
Всех, кто притиснутый к земле
в смертельной судороге бился,
чтобы в каком-нибудь селе
проклятый фронт остановился.
В войну играют малыши:
атаки, марши и парады!
Довольные мамаши рядом
страхуют их от бед больших…
Воинственный расчёсан зуд!
Немного подрастут ребята –
и оловянные солдаты
уже друг друга в плен берут…
По-детски красочный наряд –
в пылу престижного азарта
стоят военные у карты
и мир меняют и кроят.
Противник в форме или без,
в зелёных, синих, белых, красных –
всё это было б не опасно,
когда б не «высший интерес»!
Но если факел запалят
ревнители идеи чистой –
то миллионами статистов
за всё расплатится Земля.
Ей повезло … Её отец,
вернувшись с фронта инвалидом,
был поощрён московским видом,
когда войне пришёл конец.
Отважный полковой разведчик
был прост, везуч – и крепко пил,
за что его и полюбил
общительный майор-газетчик.
Каких не ездило чинов
тогда по фронтовым дорогам!
Я не читал его трудов,
но знаю, что писал он много.
Иль совесть, иль красивый жест:
одна короткая записка –
и вот московская прописка,
и с ним семья из дальних мест.
Меня на слове не ловите –
такие были времена:
рвались и связывались нити
так, что и не приснится нам.
Я рассужденьями приправил
свою поэму. Но сюжет
из жизни взят. И старых правил
не может изменить поэт.
Проверьте или не поверьте,
но жизнь ходила возле смерти.
Иной майоришка тех дней
был генерала поважней!
Когда по всей стране разруха,
в столице легче голодать.
Тридцатилетняя старуха,
водить трамваи стала мать.
Отец, конечно, пить не бросил,
но хваткой был уже не тот –
всё чаще встрёпанная проседь
устало никла от забот.
Их уважали коммуналы
за то, что мать не выступала
да за отца тяжёлый нрав –
и то сказать, домоуправ
когда имел характер вялый!
Так жили, без особых бед,
всё узнавая из газет.
Ох, коммунальные квартиры!
Фантомы из другого мира
для современного юнца, –
увы, вам не было певца!
Чуть освещённым коридором
сквозь терпкий запашок жилья
тебя, скользя смущённым взором,
не поведу, читатель, я
туда, где вечно тесновато,
где вместо стен одни углы,
где интерьер, как карту штаты,
кроят кухонные столы.
Здесь главный кратер коммуналки,
кипенье радостей и бед –
и жаркий спор, и шепот жалкий,
и крик, и дружеский совет.
Тут грозный холод приговора,
и лести мёд, и нервный тик –
и ложка дёгтя во плоти
с душой доносчика и вора …
Уж так устроила природа:
в любой семье не без урода.
Быстрей проскочим четверть века …
Недолго протянул калека,
за ним ушла из жизни мать –
но дочери родной, вслепую,
от собственной судьбы страхуя,
успели направленье дать.
Библиотечный институт
тогда не слишком был престижным,
к тому ж, в ущерб наукам книжным,
политику давали тут.
Плюс современная обуза –
общественных нагрузок крест.
А к слову и у прочих вузов
сейчас разбух к ним интерес.
Коль не рождён ты футболистом,
а блажь дипломом щегольнуть,
стань активистом – и со свистом
всегда закончишь что-нибудь.
Она в науках не блистала,
но с детства не умея врать,
не досыпая, успевала
без троек сессии сдавать.
Стипендия смогла за это
ей гарантировать диету.
А остальное? Как тут быть!
Я взялся правду говорить …
Подруга матери покойной,
её соседка через дверь,
была портнихою подпольной
и крепко помогла теперь.
Конечно, не совсем бесплатно:
пришлось довольно аккуратно
у затемнённого окна,
под Анку в простенькой косынке,
за старой швейною машинкой
гнуть спину по ночам без сна.
За что хозяйка, друг сердечный,
давала деньги и поесть –
эксплуататорша, конечно,
но что-то и от феи есть!..
В стране, в которой мы живём,
не ходит время равномерно:
тут то провал, а то подъём,
то «всех умней», то «всё неверно».
Концы тут прячутся в обман,
и вылезает ложь начала,
едва лишь старый истукан,
скрипя, сползает с пьедестала.
Тут круто рушатся миры,
плоды наивных поклонений,
смешав в ошмётках мишуры
и Валтасаровы пиры,
и вырожденье поколений.
Что за нелепая затея
кидать вопросы в пустоту:
кто в государстве богатеет?
И чем живёт? И почему
не нужно золота ему?..
Когда б родился я пораньше
на сто или на двести лет,
меня не ждал бы смрад параши
или в затылок пистолет.
Тогда бы не были в ответе
за то, что совершил не я,
мои беспомощные дети,
моя безвинная семья.
Меня б не гнали стаей сучьей,
мне б не грозил «несчастный случай».
Когда б родился я пораньше
на сто или на двести лет,
я б не вышагивал по ранчо,
твердя на Родину привет.
И среди вывесок английских
не лил бы виски на виски,
и не искал далёких близких
залиться водкой от тоски,
И в том, кто проявлял заботу
не обнаруживал сексота…
Я пел влюблённой аспирантше:
когда б родился я пораньше,
тогда б не дрогнула рука
бить в колокол издалека –
всё рассказал бы без утайки …
А здесь!.. Меня не тянет к пайке!..
Перед защитою диплома
устроились её дела:
она опору обрела
и сделалась хозяйкой дома.
В Татьянин день в родном ДК,
чуть задыхаясь от смущенья,
вдовец-профессор, их декан,
стремглав ей сделал предложенье.
Она была поражена
(не слишком сильно, если честно):
«Какая из меня жена?!» –
но сердцу сразу стало тесно,
и закружилась голова,
и улетучились слова …
Он был не стар ещё, но сед
и полон строгости печальной.
Из доверительных бесед
с ним и о нём – была не тайной
его судьба: в конце войны,
лишившись сына и жены,
не пережившей похоронку,
он влез в работу, как в воронку,
не видя ничего вокруг …
Но годы сгладили страданье,
и там, где будней бренный плуг
перепахал воспоминанья,
зазеленели всходы вдруг.
Она поплакала немного
скорей от жалости к нему,
чем перед дальнею дорогой –
и согласилась. Ни к чему
нам осуждать её за выбор.
Прикиньте, как решили вы бы
будь на весах, ценой мечты,
достаток против нищеты.
Итак? Итак – весною талой
одной Татьяной больше стало.
Его почти не понимаю …
В благословенном светлом мае,
когда закончилась война,
вдруг оказалось, что страна,
дотла спалённая насильем,
одним бесспорным изобильем
могла похвастаться окрест:
широким выбором невест!
Для бородатых и безусых
на все желания и вкусы,
манерных или от сохи,
изящных, полных ли, сухих,
суровых, в ангельском обличье,
корнями в глину иль в ребро –
в послевоенном безмужичье
томилось женское добро.
Он мог, без всякого сомненья,
рубить берёзу по плечу –
по возрасту, по положенью
и по общественному мненью,
которое у нас … Молчу …
Молчу … Молчащему не больно …
Молчу. Но думаю невольно
про разность чувств и разность лет …
Однако, как сказал поэт,
любви все возрасты покорны …
В ней было что-то от покойной:
надёжность, скромность, простота …
За что мы любим? Просто так …
За взгляд, за жест, за смех, за слово,
за стан, за рот, за глаз, за бровь,
за шарм движений, за обнову,
за неприступность, за любовь …
за всё – и даже за капризы
(жена, прости мои репризы!).
Решив жениться... на своей вдове...
Я умер... и воскрес под понедельник...
Всесильный бес, лукавый мой подельник,
Мне обеспечил ясность в голове.
Муслин, слегка опушенный муаром,
Что обвивал посмертный мой портрет,
Теперь мой украшает кабинет:
Ведь нынче я живу на мемуары...
МЕМУАР ПЕРВЫЙ
На столе большом, под софитами
Я лежал, как книга раскрытая.
Без чинов лежал, без апломба я,
И листали меня, пальцем пробуя.
Весь отдал себя им на милость я,
Но душа моя отделилася,
Поднялась над стервами белыми,
Посмотреть: ну что со мной сделали?!
И ожегся я той картиною,
Будто держат меня тут скотиною!
Самый главный, кто знал книгу "Капитал",
Он меня с трудом по складам читал.
А помощник его, ну совсем кретин,
С медсестрой одной все любовь крутил.
В стороне в углу шепоток дрожал,
Что опять старшой гонорар зажал.
Остальные, глядь, впали в новый стих:
Обсуждать последние новости...
И такое зло тут меня взяло:
Почему ж нам всем так не повезло?!
Не врачи – рвачи всюду ползают,
И не лечат нас – нами пользуют!
Ну, а мы молчим, бессловесные,
За свои за муки телесные...
Тут взыграл во мне русский пыл с вином –
Пусть не держат меня глупым пингвином!
И сложился я листик к листику –
И подпортил им их статистику...
МЕМУАР ВТОРОЙ
Сижу я в глубокой тарелке,
И все-то мне тут не по мерке...
Народец противный и мелкий
Меня подвергает поверке.
Глазища у них, как по блату,
Не рты – просто красные кляпы!
Хотя они в белых халатах,
У всех у них грязные лапы!
Как сердце во мне обмирало,
Покуда меня обмеряли...
Но вот вдруг – приход адмирала:
Шестерки все разом слиняли.
А я – я следил за ним в оба,
Поскольку боялся немного...
Он жестами, как для немого,
Сообщил, что помочь мне – не могут!
На вид, мол, я очень коварен,
Меня отфутболят в виварий,
Поскольку я все-таки варвар
И мог быть зачинщиком свары!
Он кончил последнюю фразу
И стал неприятен мне сразу:
Уставился, как на заразу,
И щупал сиреневым глазом...
Взыграло во мне ретивое!
Я крикнул ему: "Ку-ка-реку!"
Напрягся тугой тетивою
И – вдребезги эту тарелку!..
МЕМУАР ТРЕТИЙ
За мной замкнулась черная дыра,
Лишенная примет: я не проктолог.
Мой путь сложился скучен, но недолог –
Он начался и занял все вчера.
В конце концов был свет в конце туннеля.
Свет не манил – моргал, скорее, "нет!",
Подергиваясь зонами Френеля...
Я понял: это вряд ли божий свет!
Но долетел. Ко мне рванулись тут же
Какие-то бескрылые хмыри
И, мельтеша манерой проститутшей,
Меня пытались с чем-то примирить.
Вокруг толпились белые халаты,
Я слышал шелест: "Варвар", "Гонорар"...
О сколько в мире тварей некрылатых
И сколько стоит каждая нора!
Терзаясь в роли жертвы ли, шута ли,
Я обмирал среди бесплотных тел.
Видения меня слегка шатали –
Я унывал, но выпить не хотел!
Не видя ни родителей, ни близких,
Ни одного знакомого лица,
Рванулся я, чтоб смыться по-английски,
Но мне шепнули: "Это без конца..."
Я стал искать, где грешники, где черти,
Уже готовый к сатане в зятья!
Попробуйте бессмертием измерьте
Однообразье райского житья...
Я вспыхивал бездымной папироской,
А где-то скучно булькала вода...
Я все летал... Тут звякнул Кашпировский...
Я вздрогнул и проснулся... Навсегда...
(1970-тые годы или позже)
Re: Вокзал
Александр Маркин 2006-10-05 15:34:17
Вы совершенно напрасно не выставили на сайт своё стихотворение.
Оно мне очень понравилось… и хотелось бы прочитать его целиком. Саша.
Re: Вокзал
М.Галин 2006-10-05 15:57:11
Саша, это старый стих, в нём начало-то самое хорошее.
Но, может, и выставлю (с твоего благословения).
ПЕСНЯ ГЕОФИЗИКОВ
(Вальс)
Когда зацветает подснежник, где ели
Зеленый костер разожгли –
Влечет нас на Север, нас манит на Север
Магнитное поле Земли.
Трещит валежник и нет лыжни –
Идти вперед мы должны.
Нам ветер снежный нежней жены,
Нам неженки не нужны!
На дальних причалах шумит наше счастье,
А к счастью дорога одна,
Но в тесной палатке не страшно ненастье,
Как дружбе беда не страшна.
Трещит валежник и нет лыжни –
Идти вперед мы должны.
Нам ветер снежный нежней жены,
Нам неженки не нужны!
Мы жизнь совершаем своими руками,
Рискуем своей головой!
Пусть путь наш нелегок – за счастье мы сами
Заплатим своею ценой.
Трещит валежник и нет лыжни –
Идти вперед мы должны.
Нам ветер снежный нежней жены,
Нам неженки не нужны!
Махну на юг и приплюсуюсь к сумме я,
Где шепот волн и девичий вокал.
Стволы у пальм укутаны, как мумии,
Наверно, с тем, чтоб простоять века.
Отменена презумпция невинности.
Обнажены желания и плоть.
Нет, Боливару одному не вынести,
И сколько не гони соблазны прочь,
Но не спасёт ни логика, ни йога,
Священный долг не снизойдёт помочь –
Всё победит бесстыжий запах йода,
Всё разрешит владетельная ночь!..
Как-то одна изумительная поэтесса,
пленительная и внутренне, и наружно
и почти совсем лишённая политеса, –
сказала:
«Я пишу стихи очень натужно».
Свидетельствую: стихи сочные и живые –
таких плодов не постыдится Деметра!
А иногда
от страшной силы взрыва
алмазы-строчки рождают недра.
Уже компьютер сменил времена авторучек –
но где вы видели без боли роды?!
Не рубль в кармане – на сердце рубчик
остаётся.
Да горы пустой породы.
Тебя «зацепило» –
вот главные сложности!
А дальше «вкалывай, раз нанялся» –
может, реализуешь свои возможности,
но не надейся, что в ритме вальса.
Кому сама Муза диктует – тем просто.
Бывают, говорят, такие колоссы!
Есть те,
кто пишет лишь после трёх по сто.
А есть,
кто ловит смыслы в «колёсах».
Свою тропу выбирать самому!
Слов нет, наитие …непонятно… красиво!
Но скользить
по первонаписанному –
значит, как минимум, работать вполсилы.
Ах, мне дано, мол, чутьё зверя.
Ах, «терпенье и труд» –
это только фраза, мол.
Голый король одет, пока верит!
(Дал же Бог счастье – не дал разума).
Умный догадывается, что умён, –
именно потому не хочет срамиться;
а уверен…
только Наполеон,
и то – после Аустерлица.
А глупость пасти –
лишь хвост приделать!
И даже не пробуйте труп спасти:
глупость самоуверенна до предела.
Но нету предела глупости…
Первое слово дороже второго!
Да я чихал!
Не желаю слушать!
Вспомните: от насморка произошло Ватерлоо.
А задранный нос – пьедестал лягушек.
Есть лотос цветущий,
есть скромный ландыш,
но есть, увы, торжество пустоцвета.
Раз есть поклонники – значит, мы таланты?
А что ещё
нужно поэту?!
Ах да, самоуважение…
До
или после смерти?
Ах, как вам сказать?!
Это так сложно…
Короче,
всех слушайте – никому не верьте!
Мне –
можно!..
Июнь не погасишь… но туча смогла:
Стремглав налетела нежданная мгла,
И выскочил гром, и ударил –
И в панике ветер выискивал путь,
И первые грузные капли на грудь
Упали… редки, как медали.
Мечтания – блажь, обещания – ложь!
А вовремя под козырёк не возьмёшь –
Останешься мокрым до нитки.
Компания: сам, зарифмованный сплошь,
Две дамы с собачкой, красавица-брошь
Да бомж, хоронящий пожитки.
Позируем. Зябко сторонимся брызг.
Дождь – вдрызг, аж собачка срывается в визг,
Скулит: мол, не надо оваций!
На кадрах – мгновенья: и страх одалисок,
И бомж, каменеющий, как обелиск, –
От вспышек шальных папарацци.
Просодия шорохов и голосов:
Плеск, гомон, шуршание, уханье сов
И даже собачье контральто.
Лишь я не жужжу – отложу на потом, –
И грустно гляжу, как нырнуло в поток
Тяжёлое тело асфальта.
Над ним суета королевских корон:
Родятся и гибнут, как будто Харон
Листает этюдный задачник.
Запрыгали градины, и белизну
Меняют, едва прикоснувшись ко дну,
На призрачность жизни прозрачной.
Ну вот, наконец-то, пошли пузыри,
Осталось недолго до новой зари –
Ещё полчаса катавасий.
Стою молчаливый в разгуле стихий,
И вроде бы мысли, и вроде стихи
Всплывают и кружатся в вальсе.
А гром, уползая, гремит, что твой джаз!
Шагну вдруг, отчаявшись переждать
В заложниках съёмки натурной,
Прокуренный хрип бедолаги бомжа
Да верхнее ля забулдыги дождя,
Звенящего жестью ноктюрна.
1. Из цикла «Горожанин в деревне».
Одному в избе не спится:
Тормозя дорогу сну,
Странный звук железной спицей
Протыкает тишину...
То ли бревна оседают,
То ли тать ласкает дверь,
То ль отбившийся от стаи
Подползает страшный зверь?!
Дом то всхлипнет, то застонет,
То застынет на ветру,
Словно пьяное застолье
Догорает поутру.
А в печи, воюя с тягой,
Пламя врет, что все о’кей,
И победным желтым стягом
Дребезжит на потолке.
Издалека свел итоги
Баритон–электровоз
В монотонные дифтонги
Песни рельсов и колес...
1989 г.
2. Басня
Однажды некий поэтический собрат
Корысти ради
(Чтоб урожай не свой собрать),
Пристроив лестницу к ограде,
В чужой забрался сад.
Вдруг шум и лай (как на эстраде) –
Он дёру дал к дыре, примеченной в заборе.
Но горе…
Хотя Закон Змеи знакомо прост:
Коль влезла голова, протиснется и хвост –
Замечу не без сожаленья,
Что правил нет без исключенья.
Увы, не повезло: не всё пролезло тело…
А тут и шавка подоспела.
Мораль: сидячий образ жизни, брат,
Чреват!..
3. Пространство и время
Человек путешествует вместе с веком.
Человек идёт по дороге.
Человек окован болезнью.
Эти трое не встретятся вместе
И по-разному помнят о Боге,
Но могут быть одним человеком…
2006 г.
(Случай)
Застыл на выдохе. Увы –
Не ждал удавку с тыла.
В душе бессильно пёс завыл,
А ночь всё стыла, стыла…
На дно стакана (жизнь стара!)
Отчаянье стекло.
Что остаётся?
– На таран!
И вдребезги стекло!
Жизнь не комкай, коль вышел изъян,
А распни, как рубашку, на плечики:
Неудачи – плохие друзья,
Но зато неплохие советчики.
Что остаётся? – На таран!
Пускай, обида велика, но …
Но ведь в тебе живёт талант!
Ведь ты же мог про великанов!
Рабле, оцененный в рубле!..
Палят твои однополчане
В мир нерешаемых проблем
И безнадёжных окончаний.
И каждый выстрел видит цель,
Хотя всё больше холостыми.
Пусть перебежками, но цепь
Передвигается, не стынет
Мы не дети, дружище, держись!
Вы, поэты – немножко солдаты вы.
И коль скоро дана тебе жизнь,
Будь любезен, терпи! Отрабатывай!
Так – крибле-крабле! Воскресений
Немало видела Земля.
Весенний аромат сирени
Сильней, чем запах миндаля.
Долой лежанку! Нас, задир,
Ждут синяки и откровенья.
Выдохновенье позади.
Огонь! Не тормози, мгновенье!
май 2006
Что-то всё мне не по нраву,
Вижу нынче всё не то:
В телевиденье – отраву,
А в соборе – шапито.
Там – сороки, тут – воровки,
Тут враньё и там враньё.
Ты по бровке, я по бровке,
А по полю - вороньё.
Ах, какая увертюра!
Голосища – красота!
Оказалось – авантюра:
Видно, музыка не та.
Где Россия, где Россини!
Подстелить бы поролон…
И в цветочном магазине
Слышу запах похорон.
май 2006
Сизое… путь окаймляет, как линзу… Светло ж –
Что бояться авансов далёкого грома?..
Но сатрапом с трапа нисходит бродяга дождь –
И пошёл!.. в расписанье аэродрома.
Ветер вовсю кадрилит гирлянды капель –
На мокром бетоне пляска святого Витта.
(Отсос… зажим… скальпель…
Ваша дама, мадам, бита!)
Опоздание – безнадёжно… Сдавайте билет!
Скорей на почту – добавить молнию:
Мол, что отсутствую – не мой ответ,
И с неба манну не я, мол, лью.
И домой, домой, по лужам вброд,
Улыбаться шуткам задорным.
А вечером задержавшийся самолёт
Был захвачен и взорван…
(Старые стихи)
Вы близоруки, мадам, Вам надо снять очки,
И разрешите стадам нашим сблизиться!
А весь бедлам тот, мадам, нам до лампочки –
Не будем пыжиться, словно ижица...
Присядем рядом, мадам, к чему ходить пешком!
Устроим жизнь себе небывалую:
Займетесь Вы, мадам, нашим гнездышком,
А я тишком стишком Вас побалую.
Мечтали в детстве, мадам, уж не о нас ли Вы?
И снились Вам в Рождество не наши ль рожицы?
Поверьте сердцу, мадам, мы будем счастливы,
И пусть вокруг стада наши множатся!
Взяла и ушла. Чего не нашла?!
Мне изнутри не узреть…
Сказала: смотри – вот руда, вот шлак.
А если руды на треть?
Считаю руду. Работа – как жгут:
Ждут люди и ждут дела.
И только дома меня не ждут.
Она – взяла и ушла.
Взяла и ушла, лучшей доли ища,
И я без неё – инвалид.
Рука отъята от туловища:
Нет её – а она болит…
Дождит и дождит. Непогодка.
Я жёлт, как подводная лодка.
Пора бы всплывать – ну, а смысл?
Не ною, но ноевской ноткой
Звенится, что кабы не водка,
Проклятый бачок всё бы смыл.
Де-факто… де-юре … здесь мокро…
И де я? Конечно б, не смог я
(Увы, на дворе – сильный смог),
Когда б кто-нибудь не помог.
Придворный мне чин? – Не чинюсь я,
Ведь нету причин на безгрустье
Грустить непонятно о чём…
Но если краснеть не умеем,
Когда-нибудь все пожелтеем
И Русь безнадёжно пропьём.
Нырнём-ка, философ, поглубже!
Насколько позволит нам лужа:
На пару колен перископа –
Как раз, чтоб подняться с колен.
Объятья всё туже и туже,
Но наша команда не тужит,
И снова подскажет Европа,
Что всё – лицемерье и тлен.
Согласно СМИ наши потери в Афганистане 14 453 человек, потери афганцев от одного до трёх миллионов. Т.е. за одного нашего мы убили примерно 100 или больше афганцев. Это означает только одно: уничтожали мирное население.
Весна. Воскресну спозаранку
Из сна с обрывками орбит,
А за окном дождя морзянка
О чём-то собственном скорбит.
И вспомню тех, кого обидел
В пустой вчерашней суете,
Пусть даже прав, но был обыден,
И тем неправ. Нам всуе тех,
Кто не умён, лишать иллюзий:
Их самомненье – свет в окне.
Шар круглый отдыхает в лузе,
Накувыркавшись на сукне.
Увы, не принесёт сюрпризов
Всё обнажающий отлив:
Кто недалёк – не значит близок,
Скорей обидчив и болтлив.
Бездумно колокола било
Идёт назад или вперёд.
Всё это было, было, было…
А дождик льёт и льёт, и льёт…
Март, 2006
Случается в жизни (но, скажем, не с каждым),
Что в небе (взгляни-ка) сличаются коды –
И ты, безразличный и дикий, однажды
Услышишь мотив госпожи Несвободы.
Герань на окне и ромашки на ткани –
Домашний уют, однозвучный и милый.
И вдруг, наплевав на квадрат расстояний
Захватит тебя незнакомая сила.
Притянет, закружит теплом и соблазном,
Душевным родством и томлением тела -
И ты позабудешь о личном, о разном,
Беспомощно выйдя на край беспредела.
Внутри и снаружи запретные грани –
И если себе не поддался тогда ты,
Останется в памяти запах герани
И робость ромашек… и сладость утраты…
Заляпанный холодным жиром лжи
TV-экран, как противень, противен,
Размазывая жизнь на этажи
И радужные пятна в перспективе.
В цивильной форме: галстук и сюртук –
Невзоровы, леонтьевы, доренки –
Процеживая шуточки во рту,
Когда-нибудь дослужатся до ренты.
Ну, а пока тем ярче, чем лютей.
И, презирая быдло – нас – по делу,
Весьма напоминают палачей,
Желающих, чтоб жертва попотела.
Да что уж тут поделать, мужики?
Аль жилы рвать, когда и так всё тонко?..
– Как минимум, не пожимать руки
И называть по имени подонков.
1.
Закат разлёгся, и печаль,
Завечерела чуть тревожно.
Под ложечкой надежды ложной
Мерцает тусклая свеча.
Некоронованный уют…
Застыли избы в пантомиме.
А я иду, бездомный, мимо,
Поскольку там меня не ждут.
Торю я путь издалека,
Бубню стихи, болтаю с ветром.
Ногам привычны километры,
Но просит посоха рука…
2.
Под утро, когда хочется спать и не спится,
Потому что мысли барражируют мозг,
До песка в переносице, до иглы в пояснице
Проворачиваешь в памяти то, что не смог…
Не смог уступить, потому что очень хотелось,
Не решился вмешаться, поскольку робел,
И часто был просто статистическим телом
В толпе таких же безропотных статистических тел.
И когда призовёт голос, что не уйдёт без ответа,
Я буду бодрствовать, и откроется мне,
Что лишь те, чьей совести не на чем ставить вето,
Умиротворённо умирают во сне…
3.
Триптих - стайка из трёх птах
В золочённой клетке.
Перемыт в семи потах,
Я открыл её – и ах! –
Две уже на ветке.
Третью, грусти не тая,
Запирать не будем –
Ты спеши, душа моя,
На свиданье к людям!..
Рассвет.
Ответный трепет тела.
Сплетенью плоти сонно рад
Самодержавный, как Отелло,
Нетерпеливый, словно раб,
Мечтавший о дарах свободы –
И вдруг свободный, – сон поправ,
Я отдаюсь азам природы…
Рассвет. Вкус соли на губах.
Стреножен рамой на стене
Брожу по роще.
Спит время, и ненастья нет –
Тут проще.
Но бьют часы: пора, пора! –
В поход за счастьем.
И я за кончиком пера
Спешу в ненастье.
(впечатления читателя)
Крокодил не имеет «заднего хода»,
он движется только вперёд.
Пристроившись на липкой ленте сайта,
Не дёргаюсь, но изредка жужжу…
И самки в умилении, да сам-то
Из бывших пролетариев буржуй.
Строф корифеев слушаюсь в два уха
И мучаюсь в надежде, что не зря
Я влип в Поэзию, как солнечная муха,
Обжив твердеющую каплю янтаря.
«Надо сочинить закон или таблицу, по которой числа росли бы
необъяснимыми непериодическими интервалами.»
Д.Хармс
«Милый человек, который час?» −
Подошёл ко мне прохожий неуклюжий −
И пошёл, ногой промеривая лужи,
На ответ мой улыбнувшись: «Thank you, Вас!»
Я с работы шёл, захватанный, как чек.
Всё бесило: жуть-дела и муть-природа!
Только чудо: вдруг разведрилась погода,
Дальше шёл я, просто милый человек.
26.10.2005
В ушах шумела тишина
Во славу суженных сосудов.
Белели в шапке имена,
И гордым именем Иуды
Была проблема решена.
(«Нельзя ль без шапок и бумаг? -
Истории седая сводня
Кривится, - Камешки!» - Всё так!
Всё так, но мой рассказ - сегодня!)
Любимого ученика
В уединенье Елеона
Привёл Он… И не мог никак
Начать… Потом же речь покорно
Текла, но не была легка.
«Твой жребий… бездна… Несть числа,
Сомненьям… Доля, что досталась -
Она должна быть тяжела!
Как монумент без пьедестала,
Добро не смотрится без зла…
Мне - крест. Тебе… Объятый горем
Получишь, что не заслужил:
Ты станешь навсегда изгоем!
Тебе проклятьем будет жизнь,
А истину храним мы трое.
Мне хватит сил, чтоб мир спасти -
И лишь тебя не исцелю я…
Прощай же! И меня прости…
Прости последним поцелуем…»
Я, утренний, шёл на восход, мимо стен,
Чьи окна множили свет.
А сзади спешила бесшумная тень,
Стараясь попасть мне в след.
Мы для тех живём, кто придёт потом,
И за тех, кого уже нет.
Бок о бок шло время, и где-то Бог
Терпел привычную лесть.
А чёрная всё забегала вбок,
Пытаясь повыше влезть.
Для кого-то жизнь - это рубежи,
А кому-то просто болезнь.
Холодные стены, сухие глаза -
До них как бы дела нет, -
Я темное сам уже тем наказал,
Что вывел его на свет.
Мы так одиноки, что прячем пороки, -
И часто себе во вред!
Я щедро дарил и дары принимал,
И, солнце подняв на дыбы,
Был полдень сверкающ и опыт не мал,
И даже след тени забыт.
Нам отпущен срок, но не задан урок -
Мы свободны в рамках судьбы.
Пусть стало всё чаще хрустеть под ногой:
Не нравится - не потей!
А солнце зависло янтарной серьгой,
И вновь объявилась тень.
Коли дали жизнь - за неё держись,
Но ведь тускло жить без затей?!
Закатный, я нынче опаслив и скуп,
Я время на жизнь разменял.
А та, впереди, тянет руку к виску
Мгновением раньше меня…
…
– Итак, ваше сердце не свободно?! И я, конечно, могла бы догадаться, кто Она?…
– Могли бы... Представьте: вдова ответственного работника. Чуть надменная в кольце отчуждения. Обаятельная, по-домашнему нежная среди своих. Такая понимающая и такая неожиданная. Женщина моей души!
О, я подозревал, что может произойти, и рискнул – и проиграл. Восемь лет лагерей с их безнадёжным бытом и мерзкими унижениями. Выживали случайно. Потом пять лет поднадзорной ссылки. Только попав в Москву, я узнал, что через месяц после моего ареста она была расстреляна по приговору тройки…
– Ах, мой дорогой, вы пророчите, как Кассандра – мрачно и убеждённо. Нам бы очень не повезло, если бы вы были настоящим провидцем.
– Вы правы, любовь моя, я плохой предсказатель. Просто… я пишу это сегодня, тринадцать лет спустя… В память о Вас…
1.
Мелькнула мысль и вмиг была накрыта
Потоками всамделишных забот –
Старухой у разбитого корыта
Жизнь ненасытно службы задает!
А мысль была, должно быть, непростая:
Внезапная, но очень уж впопад...
И возвращаюсь не туда, и тает
Предощущенья легкий аромат...
2.
Сверкнула мысль и вмиг была зарыта
катящимися комьями забот.
(Житуха всё работу задаёт -
старуха у разбитого корыта!)
А мысль была, должно быть, не пустая:
стремительная, яркая, впопад...
Но комья всё летят, летят - и тает
открытия тончайший аромат...
Ахейские мужи! Межу меж нами
Переступаю лёгкою ногой.
Пускай волна забвенья, как цунами,
Руины оставляет за собой –
Нет нужды: в пику грозному движенью
Всё оживит моё воображенье.
Как рыба – квинтэссенция воды
(Подвижное в подвижном, по Жюль Верну),
Так мысль – реализация среды,
Не столько серой, сколько многомерной,
Где время – исполнительный слуга
(Коль дождь успеет быть до четверга).
Пришествую… Ловлю в Эгейском море
Не рыбу, но предчувствие ухи.
Отрадно, но старо с Гомером спорить,
А если всё равно глаза сухи,
Их можно замочить… хотя бы в душе.
Себя читать – и слушать… слушать… слушать…
И критиков привечу. Исполать you…
Но их голодных взоров не пойму;
Случалось даже провожать по платью,
Поскольку невозможно по уму.
От критика тогда лишь польза есть,
Когда бы раньше он успел поесть…
Пусть жизнь звенит высокою руладой,
Поскольку это я её пою.
Мне как-то говорили, что Элладу
Поклонники назвали в честь мою…
Я немею и не смею,
Змееносная моя,
Ни взглянуть - окаменею! -
Ни сказать, что прав не я.
Торжествуй же, как актриса,
За кулисы заманя.
Может, нежные нарциссы
Скажут слово за меня?!..
«Зато мы делаем ракеты»
А.Галич
По просеке, по накатанной лыжне я торопился скорей оказаться на открытом пространстве. Начинало смеркаться, а я уже знал, что темнота умеет падать на лес внезапно и необратимо.
Неожиданно шагах в двадцати от меня выскочила, показалось, ласка и со всех ног помчалась вперёд. Никак не думал, что смогу так прибавить, но она легко увеличила разрыв и столь же быстро скрылась в лесу.
Через несколько минут я выбежал на опушку. Темноте не случилось взять меня в плен.
«Женщине, – переводя дыхание, вдруг подумал я, – как и любому животному, для существования необходима время от времени ласка… Мужчине тоже.»
Какие пёрышки? Какой носок?
Бумага в клеточку, глянцевая, упругая - такую я люблю. Пробую ручку на старой газете - не «кляксит» ли. Рука волнуется... первая фраза... Медленно, красиво: «Не общая, а моя».
Первые страницы: аккуратный почерк, важное содержание. Но дни бегут, и где-то с четвёртого-пятого листа буквы начинают торопиться. Появляются записи для памяти. Вот первая помарка, первое зачёркивание. Незаконченные наброски, схемы. Пошли черновики. Больше половины тетради позади. Всё небрежнее почерк. Уже можно позволить себе вырвать лист.
И я покупаю Новую Тетрадь.
Новая тетрадь.
Бумага в клеточку, глянцевая, упругая!
Я жизнь строчу, а швов не остаётся, −
Стараюсь, как умею и хочу.
Лишь гулкий отзвук в глубине колодца…
Ну что ж, не обращаться же к врачу!
Тот день придёт, мне скажут: «Безнадёжен…»,
И старый Пётр вглядится не спеша −
И ахнет вдруг: «Смотрите, сколько стёжек!
Какая терпеливая душа!..»
(старые стихи)
В будни мы обедаем во Дворце труда и часто в подземном переходе под Ленинским проспектом встречаем аккуратного сухонького старичка, просящего милостыню. Из гордости или ради безопасности от милиции он создаёт иллюзию торговли, держа в руках полиэтиленовый пакет или экземпляр свежей газеты. Очень редко кто-нибудь даёт ему деньги. Мы не подаём ему никогда.
Эта сказка – пустячок,
ни о чем...
Жил на свете старичок,
гнутый гном.
Нет, как все дитем он был,
да давно!
Постарел, но жил и жил
все равно.
Он сражался на войне
в старину,
Пел на радиоволне
про войну,
Прихлебнул и лагерей
к их концу,
Потому что был еврей
по отцу.
Вышел – сел за самосвал,
гнал асфальт.
Тайно повесть написал:
"Сталин – halt!"
Довелось и постоять
у станка,
Правда, стал он пропадать
за стакан...
Без семьи, полубольной
как-то вдруг
Взял расчет под выходной –
и на юг!
Там здоровье подкрепил,
наповал,
Порыбачил – и не пил:
завязал!
Через пару лет сбежал
от жары.
Стал таежником... Да жаль –
комары!
Но по зверю походил,
по грибам...
Поартелил, даже съездил
на БАМ!
В общем, вкалывал всю жизнь,
муравей!
Сам себе твердил: "Держись!
Не робей!"
И под старость не скучал
старожил:
Чьи-то дачи по ночам
сторожил.
Так и жил он, дни кроя,
гнутый гном,
Только сказочка моя
не о нем!
Эта сказка о стране,
где он жил,
Где приходится и мне
лезть из жил.
К сожаленью ту страну,
entre nous,
К ночи я не помяну –
премину...
«Одним всё, другим остальное…»
Лет семи, не скажу, чтобы старше,
Шёл мальчишка на костылях
И выбрасывал ноги в марше –
Хоть не гнутся, зато стоят.
Рядом мать семенила тихо,
В длинной юбке, в простом платке.
И шагало с ней рядом лихо,
Деревенское, налегке.
Я тащился за ними тенью
На своих, как привязан, двоих…
Было легче бы дать им денег,
Да они не просили их...
Сводит горло, и память слезами ослепла…
Понимаю, что скоро вот так же всплакнут и по мне.
Что же есть человек? – Одинокая горсточка пепла.
Остальное теплом растворилось в трудяге огне.
На мощёных дорогах, на выпавших линиях судеб,
словно цокот копыт, отвлекая, звенят пустяки,
но мы всё-таки рвёмся в безмерное время,
где в мантиях судей
незнакомые люди читают не наши стихи.
(Старые стихи)
(Старые стихи)
«Формула «деньги – товар – деньги» лучше,
чем формула «товар – деньги – товар»,
потому что в первой больше денег.
(из КВН).
(Старые стихи)
(Старые стихи)
"Веселие Руси есть пити!"
Владимир Красное Солнышко
«Итак, с начала, Моцарты мои...»
Шаргородский Александр Анатольевич
(из старого)
Они уходят… Не надолго – навсегда.
Нас не дослушав, недослышав, не доспорив.
И мы - беда! - обречены считать года
По обе стороны заплаканного горя…
Чуть виноваты, что остались и живём,
Слегка обижены, что брошены и сиры…
И в многолюдном одиночестве своём
Уже не в силах залатать картину мира.
Не оборвётся же связующая нить,
Всё продлевающая жизнь хранимым датам!
Мы, как солдаты, обречённые дожить,
А позади – вперёд ушедшие солдаты.
Не обольщаясь суицидной простотой,
С бедой мы спорим без проклятий и стенаний,
Врачуя раны повседневной суетой
И пряча голову в дурман воспоминаний…
Чуть-чуть добра, чуть-чуть любви, чуть-чуть труда
Не досчитаемся опять в житейском море…
Они уходят… Не надолго – навсегда.
Нас не дослушав, недослышав, не доспорив.
25.01.05.
Кроме меня - лишь орёл в вышине.
Свет пеленгуя, иду через скалы.
Круглый бочаг в ожерелье камней
Мне предлагает минутку привала.
Рыжие створки морщинистых стен,
Строгое действо потрёпанных граций –
Однообразье твоих мизансцен
Бито богатством твоих декораций.
Мир, как бочаг, что нарзаном налит,
Чуть красноват и немного железист,
Тянется вверх пузырьками молитв.
Грезит о Боге. Да кто же залезет
В эту обитель запретных дверей?..
Тишь. Лишь орёл беспокоит неясно:
Я, хоть курьер между двух лагерей –
Не голубок… да и он ведь не ястреб!
Впрочем, на случай, резак в кулаке -
Всё-таки вторгся в чужие пределы.
Мифы долой - и шагать налегке:
Горы есть горы, а дело есть дело!
2005г.
Вот и случился Всемирный потоп –
ООН, объявляйте траур!
Десятками тысяч наполненный гроб
Из вязкой, солёной отравы…
И пусть современники всех помянут,
Увидевших ужас последних минут…
29.12.04
По свежей целине протоптана дорожка,
А белый снег слепит, как первозданный свет.
Сомнений червячок копается дотошно:
Зачем я человек, скучающий в Москве?..
Вот был бы антипод, туземец австралийский –
Утёр бы утке нос, скакал за кенгуру…
Иль африканский вождь -
под пальмой остролистой
Учил бы глупых жён переносить жару…
А где-то далеко, на богоданном юге,
Солёный запах волн, песок – и лишь во сне
Деревьев чёрный строй, отбившийся от вьюги,
Морозец шебутной и белый, белый снег…
26.12.04
Москва! Тобой томим по праву первородства!
Щенком меня вскормил мир каменных преград:
И храмовая высь, и грузное уродство –
Твоих архитектур чудовищный салат.
На улицах тугих, твоих венозных жилах,
Где царствует, дробясь, трёхглазый истукан –
Шаманит жёлтый блеск… и рыцари наживы
Стекаются сюда, что реки в океан.
Патриархальный ум хитер, но простодушен,
А в драке за барыш – наивен и жесток.
Тут дышится с трудом – лишь несколько отдушин:
Бензиновая гарь и воздуха глоток…
Твой житель суетлив, громкокипящ, но смирен,
Ты – каменная мать, фетиш в его судьбе.
Из прочих городов ты самый лживый в мире!
Москва, люблю тебя и плачу о тебе...
Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни…
«Борис Годунов»
Он погиб под Москвой,
не солдат, не герой – ополченец,
Принял холод и боль
средь свистящих безжалостных жал.
Дорогою ценой все усилья врага обесценив,
Лег в промерзлую землю,
которую он защищал.
Он погиб под Москвой,
где весною заплачут березы,
Где окопная грязь
захрустит под зеленой травой.
Снова солнце взойдет,
снова высохнут детские слезы,
Но ему никогда
не узнать, чем закончился бой!
Он погиб под Москвой
в сорок первом в заснеженный вечер,
Самой смертью своей
на мгновенье врага задержав,
Свою долю вложил,
безымянною славой увенчан,
И в победный рассвет,
и в далекую встречу держав.
Он погиб под Москвой ...
2001 г.
1.
Распада запахи картонные,
Полуистлевшая кровать,
И что-то тускло монотонное
Бормочет спятившая мать.
Телохранителем у старости
В шерстящий кутаюсь платок,
Внезапный спазм усталой жалости
Пронзает мыслей вялый ток...
Природа хлюпает от таянья –
И громоздится на дыбы
Мое и мамино отчаянье
Перед превратностью судьбы...
март 1977 г.
2.
Неделя, как похоронили...
Конец был страшный – и простой,
И, словно камень на могиле,
Молчанье комнаты пустой.
Невозвратимость бытия
С тоской и страхом постигаю –
А будней тусклая змея
Следит за мною, не мигая...
декабрь 1977 г.
3.
Я вновь на кладбище у мамы
Посетовал на нашу жизнь:
Мол, здесь — покой, а там — с ума мы...
Такие времена — держись!
Всё тяжелее опыт горький,
И страшно, как на вираже.
И так устал от этой гонки,
Что скоро свидимся уже...
Безмолвно воешь в стае волчьей,
И выход — только в мир иной…
Передохнуть... Но мама молча
Не соглашается со мной.
июнь 1999 г.
Вокруг – круг то друзей, то дракул,
И с жизнью я – то друг, то в драку!
Весь в синяках, по ранам – ветеран.
И всё никак! Пора нам – на таран!
Долой параболы! Не вдоль! Не просто так,
По разуму… По разу б отличиться!
Иль друга выручить, уж коли друг – простак,
Или вручную накормить волчицу,
(В надежде, что твой вклад неоспорим,
Когда бы вдруг случится новый Рим).
А, может, совершить переворот –
Там, где считали, что наоборот!
Иль отчаянно творить во благо,
Пока экран – лишь чистая бумага.
Медаль не обретут «наобороты» –
Увы, визжат большие обороты.
Ах, воспитанье – это приговор…
Ну почему я не чиновный вор!
Сейчас бы не было проблем кормить семью.
Сейчас бы осень рифмовал бы с восемью.
Спас друга бы, который ротозей…
А впрочем, ведь у вора нет друзей.
О прочем даже глупо говорить:
Пророчим истину, но можем лишь сорить.
И ссориться. Чужое мненье – пыль.
Подержанный пыхтит автомобиль
И тащится. И в этой квазипрыти
Мы – пыль, и пыль вздымаем, извините.
Быть личным неприлично и неловко…
А папенька и маменька
Мне говорят: «Мой маленький!»
И гладят по головке…
1.
Ворочался всю ночь. Бренчали варианты,
Но голо в голове, и стадо разбрелось.
Обломки пентаграмм, худые твари Аты
Пророчили провал. Оптическая ось,
Что протыкать должна условие ответом,
Вдруг начала косеть... Так нечет или чёт?..
И прах черновиков уносит ветер в Лету,
А время, как река, течёт… течёт… течёт...
Утраты не вернёт голыш у переката,
Где шорох простыни любовно лижет бок.
Никто не принесёт мне перстень Поликрата,
И тьма не даст намёк, и не подскажет Бог.
Бессилие души - цена за прегрешенья!
В отчаянье тупом иду с собой «на вы»…
Потом пришёл рассвет. Принёс в зубах решенье.
И тихо положил у спящей головы.
2004г.
2.
Пока мы дети солнечной богемы,
Не тянет нас насиженный уют,
Влекут нас не желанья, а проблемы -
И спать спокойно ночью не дают.
Когда же мы заслуживаем званья,
Выталкиваясь из-за чьих-то спин,
Томят нас не проблемы, а желанья -
И все равно мы по ночам не спим!
Природой испокон заведено:
Бессонница гнездится в человеке,
Нам отоспаться, видно, суждено
Тогда, когда уснем уже навеки.
Не нужно мне желаний и забот,
Не нужно мне ни званий, ни открытий -
Я спать хочу! Пусть сон ко мне придет!
Я спать хочу - будильник уберите!
1983г.
Она не утомительна, как жизнь,
Она великодушна и приходит
Избавить от врагов и от вражинь,
От суеты, от суетни в приходе,
От боли – смертного, страдальца – от любви,
Пустого честолюбца – от бессмертья.
Тебя – от vis-a-vis и c’est la vie
И всех – от страха смерти, уж поверьте…
Я строю дом, да материала нет:
Горбыль и необструганные доски,
А для стропил – орясины и фоски,
Зато конёк хорош – тушите свет!
Ловлю эзотерический момент!
Я строю дом своей знакомой даме.
Закладываю ленточный фундамент,
Чтоб сэкономить время и цемент.
А дама только всхлипывает пусть
От восхищения моим талантом
И пусть благодарит фантома фантом,
И знает запах комнат наизусть.
Я провожал и тех, кто был моложе, –
И каждый раз невольная вина
Въедалась, как инъекция, под кожу...
Небольно... А пространства кривизна
Услужливо подкатывала думы
К холодной глине с гроздьями гвоздик, –
О том, что жизнь дана одна, и ту мы
Растрачиваем, как счастливый миг;
О том, что все оркестры и знамёна –
Их не оценит павшая звезда;
О том, что безразличье миллионов
Исчезло в безразмерном «навсегда»…
Возврата нет... Поэтому – пишите!
Спешите быть поэтами! Спешите…
За всё надо платить
(народная мудрость)
Марине С.
В сентябре на дворе
не то лето, не то осень,
Солнце теплым лучом
красит листья в сентябре,
А мороз на заре
сыплет землю белым просом,
И на вялой траве
стынут росы в серебре.
В сентябре, отлюбив,
улетают к югу птицы,
Им родная земля
не мила и не тверда.
Время жмет на педаль,
лишь поблескивают спицы,
То секунды летят
в уходящие года.
В сентябре до утра
правят пир ночные совы
И грызут кромку дня,
как ты им не угрожай.
В сентябре детвора
начинает жизнь по новой,
Ну а мы в сентябре
собираем урожай...
Оле М.
В спорах рождается терминология.
В пылу вражды или за чашкой чая
Мы речи льём – но каждый о своём!
Пузыримся, журчим, не замечая,
Что наполняем личный водоём.
Арканя точку соприкосновенья,
За истиной мы рвёмся по прямой,
И носимся по плоскости сравнений,
Где шанс договориться – нулевой!
Мы служим ей, единственной и чистой,
Оглядываясь, если посулят,
И веруем воинственно речисто:
Нам указанье – пятый постулат.
Всё однозначно, словно мир – казарма:
Дух легковесен, а устав весом.
Мы – рядовые веры, наша карма
Лишь предопределенье хромосом…
Но есть оно – отличье индивида!
Заданье точки – это не финал!
И гений Римана, продливший путь Евклида,
На нашей старой сфере доказал,
Что истина совсем не одинока.
Чуть повернись – увидишь свой зенит!
Ведь истина – всего лишь трубка тока,
Где в каждой струйке истина звенит.
1.
Дорожку охры на хрустящий пол
Плеснуло солнце, опрокинув утро.
Лиловым веком пепельницы утлой
Хрустальный о себе напомнил скол.
Ночь отдаёт детали. От вчера
Остались лишь надежда и молитвы.
Хамелеоны пробуют палитры.
Труба зовёт: «Пора! Пора! Пора!»
Прощальный снимок из предгорий сна –
И клоны-планы полируют мысли.
Свет ошалел от радости, что мы с ним
Обручены трудиться до темна.
Служенье долгу – будни воевод!
Вооружаюсь, споро, но не слишком.
В аквариуме комнаты неслышно
Плыву – сна не касаясь твоего…
2.
Солнце – «отвянь»!
Отвяжись!
Не замай!
Эй! Не цепляй за майку!
Угомонилось бы – скоро зима…
Вот ужо будет хозяйка!
Видишь само ведь, что я не один!
Это, по-твоему, минус?
Не заходи, но ко мне не ходи –
Сделай уж Божию милость.
Плюс – я томлюсь.
Только нега и лень…
Скромен в такую рань я.
Милое солнце, надень мне день
И застегни желанья…
3.
Сквозь облака и щебетанье птиц
Взмахнуло утро солнечным лучом!
Сверкнул и спрятался – как будто не при чём,
Но вызвал трепет сомкнутых ресниц.
Взгляд тихо всплыл из подсознанья снов…
Недоуменье – где… и что вчера?..
Припухлых губ забавная игра,
Улыбка – и не надо лишних слов…
Я за талант отдал недорогую цену:
Тут отпусти строку, а эту – подпружинь,
Бросайся в пенный вал, как лицедей на сцену,
Чтоб, жилами звеня, жалеть чужую жизнь,
И вслушивайся в мир, где гальку звуков лижет
То мерный стук колес, то дробный такт шагов.
Не для широких масс, а лишь для тех, кто ближе,
Вдруг лестный сувенир достань из обшлагов.
А где-то по ночам сквозь черепную стену
Настойчивый движок ритмично тарахтит…
Я за талант отдал недорогую цену,
Да в общем и талант, признаться, не ахти…
Декабрь 2001
В день, быть может, уже недалекий,
Когда встретишь рассвет без меня,
Небеса да не будут жестоки
К примадонне вчерашнего дня!
Дай ей, Господи, внятную силу
Не цепляться за старую роль,
От тоски оправданий помилуй
И в амбицию впасть не позволь.
Под двойною внезапною ношей
Не согни Ты ее, не сломи!..
Не оставь без минутки хорошей
С доброй вестью, с благими людьми.
Если сложится что-то не очень –
Не останься, прошу, в стороне,
В одинокие, длинные ночи
Не давай горевать обо мне...
И пусть эти негромкие строки
Часть тепла моего сохранят
В день, быть может, уже недалекий,
Когда встретишь рассвет без меня...
декабрь 1993 г.
Видишь, небо вдали сероватое...
Замер воздух... Утих листопад...
Где же дождь?! Что-то сдвинулось в атомах
И не в силах вернуться назад...
Журавли! Дайте выплакать осени
Ту мечту, что не верит сама,
Что далёко весенние просини,
Что одна… и что скоро зима...
Заморить духовный голод
Верный раб церковной кружки
Ниже нижнего предела
Бас летит во все концы...
Как стога, линуют город
Православные церквушки
И подкармливают Бога,
Кверху выставив сосцы.
Вере той, глаза, как блюдца,
Может, тоже отдал дань я!
Верил, что судьба слепая
Благосклонна к чудакам...
Только Богу достаются
Лишь стенанья да страданья,
А монеты прилипают
К разным праведным рукам.
Монолог врача хмельного,
Навидавшегося горя,
Мне милей, на самом деле,
Песни циника-попа.
Видеть грустно, но не ново,
Как хоть благостно, но споря,
Барыши и льготы делит
Клерикальная толпа.
И карманы паствы нищей
Подчищая, словно бритвой,
Вьются золотые смерчи
Вкруг напыщенных столпов...
Как босяк на пепелище,
Не читаю я молитвы,
Не боюсь старухи смерти
И не верую в попов!..
1999г.
В тёмном… на мхом, словно мехом, пне…
Стыло усталый. И руки врозь.
Чуть жутковато… Вдруг слышится мне:
Где-то аукнулось… отозвалось…
Эхо?
Я в этой глуши не один!
Сосны… берёзы… – у нас не вражда!
Лес равнодушный уж не господин…
Есть ещё силы, и есть, чего ждать –
Эха!
Пора, брат, распутывай путь!
В хрусте шагов слышен плач кандалов.
Хочется крикнуть… но страшно спугнуть
Эхо…
2004г.
Верхом на скакуне карьеры,
Набиты опытом до верха,
Мы бдим, солдаты-инженеры
Кибернетического века.
Мы получили в дар от дедов
Узор листвы, цикады стрекот,
И боль беды, и вкус победы
Под грохот мчащегося века.
Безбожье, ложь, шальные пули...
За край цепляется калека...
Нас злые годы не минули –
Мы жертвы бешенного века.
Мы свой этап дойдем... по нерву...
В руках – оливковая ветка...
И мы оставим детям веру,
Мы – лекари больного века.
Подъем все круче и натужней,
Все чаще дергается веко...
Мы – уходящая натура
Безжалостного к людям века.
Январь 1997 г.
(Простая философия)
Над городом людская тишина.
Стук выстрелов опасен и мобилен.
В пыли лежит Земля... или страна...
Иль просто дом, в котором раньше жили...
Тут сила не хотела уступить,
Тут встретились две правды, две неправды.
Здесь те, кого всегда легко убить,
Боятся ночи, но и дню не рады...
Господь или Аллах благословит
Бессмысленный снаряд, упавший рядом?
И корчится ребенок - инвалид,
И мать за ним следит безумным взглядом...
Приказы одурманенных мозгов,
Металл, облюбовавший плоть живую,
Мальчишки, от войны без тормозов,
Да черные стервятники жируют.
Разрушенные души и дома,
Распятая, заплеванная вера,
Фанатики, сошедшие с ума –
Войною переполненная мера...
В развалинах окурки сигарет
И запах гари, злобный и проклятый.
Торчит обрубком в небо минарет
Как памятник безвестному солдату...
Бить человека по лицу
Я с детства не могу!
В.Высоцкий
Солнце за тучей.
Ветер негрубый.
Сад мой задумчив.
Лето на убыль.
Сад мой вишнёвый,
Дом мой усталый.
Жизни бы новой.
Доли бы старой.
Вишня густая,
Пряная прелесть.
Листья устали,
Нашелестелись.
Нашелестелись,
Наговорились,
Счастье недели
Мне подарили
Что подарили –
Время украло.
Много ли было…
Стало ли мало…
Видеть глаза бы.
Чувствовать губы.
Солнце на запад.
Лето на убыль.
Я намедни был в печали,
Тлел на медленном огне,
Потому что отмечали
Юбилей почетный мне.
Дифирамб от сослуживых,
Одобрение от дам –
Хорошо уже, что живы
Да умны не по годам.
Поцелуем пахнут щеки,
А в руке дрожит бокал –
Я последний одинокий
И бессовестно устал.
То затяжки, то заминки,
А меня зовет кровать…
Слава Богу, на поминках
Можно будет не вставать.
2002г.
(для устного чтения)
Я речь на слух воспринимать отвык:
То дикция плохая, то помехи.
Чуть кажется, что делаешь успехи,
Как фортель тут же выкинет язык.
О смысле мыслю: он или не он?
Контекстом чищу падежи и лица…
Простое выражение «мне спится»
Меняет смысл, как цвет хамелеон!
«Мне спится» по утрам, как никому –
И тралом на поверхность не подымешь:
С трудом я восстанавливаю имидж
Сквозь полусилуэтов кутерьму.
«Мне спица» словно колет кое-где!
Я не давлю насиженное место…
Старушки нервно крестятся: «Вот бес-то!», –
Когда вокруг мелькаю в суете.
«Мне спиться» предначертано судьбой:
Она меня безжалостно дубасит –
Я не сдаюсь и в разных ипостасях
Упрямо заявляю: «Пьянству – бой!»
Молчи!
Молчите!
Я молчу – сиречь
Я признаю лишь письменную речь!
Люди не смогут без ссор –
Будь ты профессор иль дворник,
Пренеприятно мести
Равно науку и двор.
Мусор служебных контор…
Случай бузит, подзаборник…
Дома жена-травести…
На магазине запор…
Переживая внутри,
Перегораешь от фальши,
Слышишь звоночки сквозь гам,
А кипятиться невмочь.
Лучше бессилье утри,
Нежно пошли всех подальше
Или проклятье богам
Выкрикни в тёмную ночь.
Или в ночную трезвонь
Встань перед зеркалом поздним.
Грозно взгляни на себя.
Топни…
Я это серьёзно:
Жизнь тяжела для тихонь,
Легче,
когда нагрубя...
Анатолию Ф.
Слепит весна и лепит из людей
Порочно ароматные химеры.
Мой город населяют полумеры.
Мир лиц и улиц. Нету площадей
Для проживанья – скучного жеванья
Желаний. Невротической игры
Воспринимаю яркие дары
Маслинами зрачков. Парю в нирване –
И ни-ни-ни! – исследую цветок
В людской тайге, чужой небезобидно,
Флюидами наполненной обильно,
И вижу, как кусает локоток
Бретелька мысли, соскользнув с плеча…
Я сгоряча безмыслен, обезличен –
А женщина, выпячивая лифчик,
Проходит мимо с видом палача.
Меня порой тревожит чепуха,
Грядущее все помыслы стреножит –
И я не сплю до крика петуха,
И давит день, пока еще не прожит.
Я завтрашний распутываю путь,
Жду шторма, подготавливаю штурмы –
Увы, но через ширму заглянуть
Не помогают низкие котурны.
И я шагаю нежно, как минёр,
Слегка надеясь разочароваться.
А жизнь, мой снисходительный партнёр,
Вдруг скажет мне: «Элементарно, Ватсон!»
И если все случится наяву –
Окажется несложным и нестрашным
И впишется в привычную канву,
Бесследно растворяясь в дне вчерашнем.
Меня порой терзает чепуха,
И душу сушит виртуальный пламень.
Я мазохист. Кто сам не без греха,
Поймет меня и не подымет камень.
(Триптих)
1.
Устав, упала ночь… Сестра природе
Деревня спит хозяйкою земли…
Чуть шелестят деревья в кислороде,
Да ерундят ночные кобели.
А засветло пастух сбирает стадо,
Его дуделка будит всех вокруг…
И снова сон… И ничего не надо –
Лишь теплый кров, хозяйка и сам друг.
С утра пораньше встань забор подправить,
Траву скоси да яблок натряси, –
И вознеси молитву: от добра, ведь,
Добра не ищут даже на Руси.
В обед в глазах рябит от разносолий.
В сто грамм плесни малиновый подкрас,
Зайдет сосед, невредный алкоголик:
И песня, и закуска – первый класс!
Финал застолья – сон, залог здоровья.
Часок додавишь – а какой эффект!
Потом до темноты копаю ров я,
Реализуя собственный проект.
А вечером – приятная беседа
(Встречать коров гуляет все село),
И ужин, окончание обеда,
Хоть без соседа – тоже весело.
Все просто, без сомнений и загадок:
Извозишься – и тут же смоешь грязь.
И время от зари и до заката
Проходит, словно жизнь, не торопясь.
2.
Люблю деревню я, но только без дотаций:
Не ту, где обнищание и пьянь,
А ту, где летом людям не до танцев
И тонкостных различий Инь и Янь.
Мне мил достаток – результат заботы,
Мне по нутру купанье поутру,
Стерплю работу до седьмого пота,
Но с отдыхом на дождь и на жару.
В деревне от души и вой, и гогот,
Здесь горести просты и верен счет –
И все-таки нет-нет, да вспомнишь город…
Особенно меня доводит скот!
Вот бык, лишенный нежности и ласки,
Подрёвывая, пенится стоит,
И, глядя в обезумевшие глазки,
Мне кажется, что он антисемит.
Хавроньины визжащие изданья
Толпятся депутатами у касс,
Где каждый полон самооправданья,
А честь для честолюбцев не указ.
Цигейковым немытым суррогатом
Толпа овец струится за козлом –
Торопится за лидером рогатым,
Как мы не так давно в борьбе со злом.
Совсем меня добьет бродящий вольно
Чужой национальности ишак…
Люблю деревню я, но град первопрестольный
Меня не отпускает ни на шаг.
Дурею до безверия, до лени,
И жизнь уже не кажется игрой.
А время на линейке без делений
Рисует год – две тысячи второй.
3.
Друг… утро… тачка… пара вил…
Не чувствую себя изгоем…
Луч солнца светло желтым слоем
Песок дорожки обновил.
Деревня в эту рань не спит:
Кипит работа, в поле трактор…
Сон летний – лишь пустая трата
Светла. И, если бы не спирт,
То мужики не спали б вовсе
И погоняли б жизнь кнутом –
Вокруг чтоб ахали притом,
И чтоб вовсю скрипели оси.
Слегка свежо. Но мы в поту.
В две силы тачку нагружаем,
Бежим, хоть скорость небольшая,
Совсем как грузчики в порту.
Зато обратно, не спеша,
Бредем, беседуем приватно,
И слушать друга мне приятно,
И насыщается душа.
Деревня занята собой.
Лишь изредка косые взгляды
Да равнодушною громадой
Невосстановленный собор.
Расслабились – и снова в путь!
Мы время на отрезки делим.
На отдыхе, но и при деле.
И жизнь течет не как-нибудь!
Над нами мух кружится стая…
Что делаем? – Навоз таскаем.
Сам не из тех, кто «голову сломя»,
И выбираясь за город не часто,
Без интереса, «токмо волей мя…»
Я обхожу запущенный участок.
Засилье сливы. Травы в полный рост.
Зов джунглей из малины и крапивы.
Терновник недозрелый вяжет рот.
Рубины земляники. Снова сливы.
Здесь жизнь полна дыханием везде,
Тут процветает каждая тростинка!
Малиновка дежурит на гнезде –
Комочек материнского инстинкта.
На пару метров вымахал репей:
Никто не давит – не к кому цепляться!
Почётным членом догнивает пень.
Пискливые соседские цыплята,
Толкаясь, обнаруживают щель
В изрядно покосившемся заборе…
И вянет в категории «вообще»
Не так давно случившееся горе.
Природа-мать опять берёт своё,
Чуть ослабеет фермерская воля:
Ботаника и мелкое зверьё
Плодятся, улизнув из под контроля.
Судачит с ветром где-то по верхам
И мной пренебрегает листьев вече.
Непрошенный, как заурядный хам,
Я лишний тут! Изыди, человече!
Я вышел в ночь, чтоб превозмочь
Гнетущий ритм бегущих прочь
Слов, запоздалых в стылом споре,
И в мой седеющий висок
Вонзился тонкий голосок
Знакомой болью в ре-миноре.
Кому-то плакался гобой,
Как будто был он не собой –
Судьбой, пронзительно печальной.
Он пел о невозвратных днях,
Когда любили не меня,
Но мой грядущий путь астральный.
Неторопливо ночь текла.
Следами божьего лекала
Синели звёзды из стекла,
И не пугала, а влекла
Бездонность чёрного провала.
И, может, где-то там завис
Мой визави, глядящий вниз…
И чьё-то солнце остывало…
(Для детей старше пяти лет)
Если глупая корова, вскинув голову направо,
Вдруг уставится сердито (ну почти как фрекен Бок) –
Это значит, что корове слева травы не по нраву,
Или, может, у коровы зачесался правый бок.
Если глупая корова, вскинув голову налево,
Замычит на всю округу, гордо выставив бедро, –
Это значит, что корова вспоминает запах хлева,
Где любимая хозяйка и глубокое ведро.
Если глупая корова, опустив рога пониже,
(И куда-то, как нарочно, подевались пастухи!)
Вперевалочку шагает… и ко мне всё ближе, ближе…
Я, конечно, подождал бы – жаль, что кончились стихи!
Прошу простить за менторские нотки,
Но есть занятье – мелкий беспредел:
Пузыришься блином на сковородке
И всё равно – должник вчерашних дел.
Геройствует устройство не по схеме,
Программа замыкается внутри,
Коллега безнадёжно морщит темя,
Но ничего взамен e2 – e3.
Задавшись алгоритмом логарифма
Катаю числовую мелюзгу,
И как назло сбивает ритмы рифма,
Незнамо как возникшая в мозгу.
А дома дружно – нужное участье
И список обязательных проблем…
И некогда у мудрой ЭВМ
Узнать определенье слова «счастье».
Не на рыбалку, не заезжим фатом –
Сомнамбулой на дальние пруды
Опять бреду я с фотоаппаратом
Поймать каприз бликующей воды.
Мне почему-то сладко быть мишенью
Игры, – как будто принял порошок, –
И грезить, что материя в движенье,
Что вскорости все будет хорошо.
А вечером, когда в холодный снимок
Гляжусь я, одинок, как волчий вой,
Вода фактурой старческих морщинок
Уже не обещает ничего...
Но пусть судьба берёт меня в кавычки,
Не спрашивая, жив или не жив, –
Опять перед рассветом по привычке
Я новый подбираю объектив…
С утра заплакана трава –
Как будто неутешным всхлипом
Скользнул по сну девятый вал,
Дождинки нежности рассыпав.
Природой сеяная сеть,
Избыток, выпавший в осадок,
Чтоб напоить и обогреть
Ползучий мир ночного сада.
Соседний подсобил ручей –
И утром царственного лета
Разбился белый хаос света
На тысячу живых лучей.
Когда зазвенит тишина,
Забытая в метрах квадратных –
Коричневый сумрак окна
Запустит картину обратно.
И вновь деревенская Русь
Предстанет ожившему взору,
И снова до капли вольюсь
В дыхание этих просторов –
В поля, где шутить не резон,
Где ветер играет без правил,
Где лес приподнял горизонт
И зубчиком кромку оправил.
Опять я пойду без дорог
Знакомым непаханным лугом,
Скучавшим стручкам недотрог
Оставшись неведомым другом.
И синь, что всегда выше нас,
Окажется рядом в тот вечер,
Когда зазвенит тишина,
А я на звонок не отвечу…
И кажется мне, будто к сердцу её
Все на свете крючки сведены …
Б.Окуджава
Мне вытянули горло длинное…
А.Тарковский
Ломит грудь и голова чужая!
Зуд долбит из самого нутра!
Только я, конечно, возражаю:
Сам себя рожаю по утрам.
Экспонат не трогайте руками!
Приступы пристали – хоть кричи!
Про какой-то уникальный камень
Говорят довольные врачи...
Всё же эту глыбу повалю я!
Мы ещё допьём и дожуём!
Мы ещё, братишка, повоюем –
Мы ещё до смерти доживём!
Ради цели благородной этой,
Чтоб помолодеть в глазах у дам,
Я борюсь с собой, морюсь диетой
И спортивным предаюсь трудам.
И уже сверкаю каждой втулкой,
Словно шахиншах среди шахинь –
Тишину вечерних переулков
Будят мои гулкие шаги.
Пайка не паёк – но я свою ем,
Не стыдясь: имею, что достал...
Мы ещё, братишка, повоюем –
Мы ещё дотянемся до ста!
Судьба, рабыня склонностей моих,
Слегка припорошённых воспитаньем,
Ты будто прячешь будущую тайну,
Смущающую только нас двоих!
Вот так река не выбирает путь -
Она его змеит в угоду склону,
Но рада Архимедову закону
Земное притяженье обмануть.
Московских кладбищ скорбная слеза
Разбавлена людским многоголосьем.
Колышет ветер пряди, как колосья,
И роскошь чванства лезет на глаза.
Не то, чтобы родимый край не мил,
Но мне б негромкость сельского погоста.
Где редок гость. Где всё легко и просто.
И вечен мир средь прибранных могил.
...В воскресенье
Сдал кистень я
В рамках дня непротивленья.
Понедельник –
День без денег...
Вторник –
Думаю: да что в них?
В среду
Целый день беседу
Вел с собой в порядке бреда...
Но в четверг
В соблазн черт вверг –
Жадность одержала верх!
Пятница...
Не пятиться!..
И субботу
Всю работал –
Псу под хвост благие квоты!..
В воскресенье
Сдал кистень я
В рамках дня непротивленья...
«Есть женщины в русских селеньях…»
Леденею от нежности,
Цепенею от жалости...
Королевою снежности
Не глядите, пожалуйста!
Позабочусь о внешности,
Заточу свое жало в стих,
Цепенея от нежности,
Леденея от жалости...
мои поздравления поэтам, рождённым сегодня, 27 апреля
"Кто счастлив нынче? Тот, кто сыт
И в теплой комнате сидит".
Петефи
Наш путь идет издалека,
Нас кормят небыли и были,
Нас поит времени река,
Мы помним все – и все забыли...
Я опасаюсь слишком рьяно
Касаться этой стороны:
Есть темы, словно обезьяны,
Неэстетичны со спины...
О, бог воинственных старух,
Плетущий наши прегрешенья –
Спаси меня от искушенья:
От искушенья мыслить вслух!...
Нам не любить при зимней свечке,
Не петь сиреневую цветь,
Нам не стоять у Черной Речки,
Ну, в крайнем случае – сидеть...
Прости сюжет мой... Не с руки...
Не каждому дается фея...
Но кто не может от Луки –
Пускай шпаргалит от Матфея!
Я кончил и затих...
Щека твоя суха?
Узнал ли? – Диакрих * ,
Кузен биакриха ** .
Как много дней в календаре!
Но вечность насыщает жажду –
И все уложатся однажды
В одно короткое тире...
Зеленеет фальшь монеты
Медной закисью...
Чем воздаст поэт поэту? –
Только завистью...
Когда весенние закаты
Любовью удлиняли дни,
Нам снились лунные сонаты,
В которых были мы одни.
Мираж растаял. Но сама ты
Осталась вопреки себе
Чуть уловимым ароматом
В моей сегодняшней судьбе.
Не нужен.
Одинокий и напрасный.
Пиноккио, исполненный на треть.
И самый, самый, самый разнесчастный …
Осталось заболеть и умереть.
Обидчиво захлопнутые губы …
Дробится голос, потерялся взгляд…
Мой дорогой!
Ну все тебя не любят!
Прости нас всех…
Ты сам ведь виноват…
Голова моя кружИтся…
В однокомнатной темнице
Бьет крылом живая птица –
Всё о камень!
Сколь верёвочке ни виться,
О зазубрины столицы
Мудрено не зацепиться
Узелками.
Видно, поспешил родиться!
Молодицам молодиться,
Старикам же – становиться
Стариками…
Остается насладится,
Наблюдая, как девицы
Украшают поясницы
Рюкзаками…
И кивают, озорницы:
Мол, пока, мне.
Докладчик длинно пел, как капеллан,
Поставленным приятно-теплым басом.
Дремал вокруг осоловелый клан,
Который раньше назывался классом,
Пока могилу увлечённо рыл
Имущим власть (покуда сам не правил)...
Одно из первых правил сей игры –
Не сомневаться в истинности правил.
И я со всеми славил монумент,
Вставал и пел, лелея мысль простую,
Что в этот затянувшийся момент
Работает машина вхолостую.
Апрель 1975 г.
Сложить поленницу за лето
Из слов, подслушанных на свадьбе,
Корпел я ночи до рассвета,
Как раб, прикованный к усадьбе.
Без обещаний и квитанций
Ленивым колуном сомнений
Дробил берёзовые стансы.
В пыли осевших впечатлений,
Таскал занозистые рифмы,
Укладывал, где ветер сушит,
И лабиринтами незримо
Деревьев ускользали души.
Увы, наутро чёрный гений,
Традиционный мой вития,
Опять разбрасывал поленья,
Освобождая энтропию.
Я принес Вам вселенной безбрежность,
Белоснежность непрожитых лет,
Я хотел бы отдать Вам всю нежность,
Но, увы, Вы ответили: "Нет!"
Минут годы, затянется рана,
Я пойму, что разгадка проста:
Я пришел непростительно рано –
И ушел, никого не застав.
Оценки произведения "Романс"
Оценка Автор
8 AC
5 Елена Полтавская
Из подъезда словно в бездну ледяную я бросаюсь,
Где, распихивая воздух, признаюсь в своих грехах.
И огромными шагами (каждый шаг – сажень косая),
Раздувая грозно ноздри, отбиваю ритм в стихах.
Мимо речки, звать Котловка, я иду на остановку.
Я иду на остановку, полон замыслов и сил.
И отсвечивает солнце свежим сыром в мышеловке.
Настроение такое, словно что-то совершил.
Ну, а вечером усталый по земле шагаю талой,
Спотыкаюсь и хромаю, вместо шага – два шага.
Уж стихов не сочиняю, словно мозг залит металлом.
Лишь вздыхаю. И мечтаю доползти до очага.
Когда чувствительнейшим ухом
Ты в нетерпении прядешь –
Я знаю, вечером придешь
В наш старый кабачок "Под мухой"
И не покажешься старухой
Тем, кто уже не молодежь.
Весна на дворе. Мириадами брызг
Рассыпалось солнце по лужам.
На синей стене отражённый мениск
Попавшейся бабочкой кружит.
Слегка ошарашен сверкающим днем
И нервен, как кончик ножа, я.
Мускат золотистый в бокале моем
Искрится своим урожаем.
А рядом за стенкой эстрадный кумир
Мажор раздирает на части.
Из пены и света рождается мир
И требует сил и участья.
Абордаж в ажиотаже
Игорю Царёву
Игорь! Ваше «Дефиле…» – моё любимейшее, что не помешало попытаться сделать пародию. Как она Вам покажется? Стоит ли (с Вашего разрешения) вывесить её на сайте? Дружески М.Галин
М.Галину
Конечно я не возражаю. Тем более, что у вас тут есть замечательная игра слов. И.Ц.
Променад под такелажем. Паруса
Стонут к бою. За кормой трусит бурун.
Пристреляем пистолеты. Пару сам
Зарядил и пробуравил кобуру.
Простодушно озираю горизонт.
Просто душно от желаний. Перепах.
Вона треплется о скалы алый зонт…
Закололо, как в паху у черепах!
Оцарёванная цель поражена:
Есть изъян и у зелёных обезьян!
Борт о борт… А на борту горит: «Жена»?!
Я скорей сдираю лейбл «Дон Хуан»!
Я на стерв базарить нервы не могу:
Для меня главнее главного – семья!
Отдохну-ка на бегу, на берегу.
Кто там ноет?
Оказалось – это я…
Жизнь состоит из огорчений
И радостей... Нравоучений
Не собираюсь я читать –
Философы, не мне чета,
Придумав тысячи учений,
Не объяснили ни черта!..
Мы частоколом изречений
Окружены. Ведь каждый гений,
Ну например, Ларошфуко...
Нет, это слишком далеко!
Как трудно воспринять Монтеня,
А Ив Монтана так легко!..
Ушедшие в былое тени
Все учат нас... Без бюллетеней
Хлопочет книжная семья, –
Но только жертвенность сия
Напоминает жизнь растений
В гербарии... О чем, бишь, я?!
Ох, память! Жертва развлечений!
Отходы слушаний и чтений
Ее набили, как мешок:
Чтоб что-то вспомнить – нужен шок!
А чуть рискнешь обменом мнений –
Она уже на посошок!
А впрочем хватит словопрений!
Вот, скажем, Кант. Он, без сомнений,
Сему вопросу посвятил...
Сейчас припомню – не дебил!
Хоть вижу, сходством впечатлений
Быть может, я уже смутил…
Путем цитат и извлечений
Из разных умственных течений,
Пусть иногда теряя нить,
Я вам стараюсь объяснить:
Жизнь состоит из огорчений
И радостей... И надо жить!!!
Я вновь прошу у Вас прощенья!
Астрологический прогноз
Диктует мне до воскресенья
Избавить мир от лишних слез.
Я Вас обидел, не желая –
Поверьте, я не злонамерен.
Размолвка – площадь нежилая!
Обида – общая потеря!
Не вынимаю из карманов
Свои подстриженные лапы,
Чтоб и подобием обмана
Случайно Вас не оцарапать.
Пред Вами не упрямый овен,
И гений мой ополовинен!
Я виноват, но не виновен,
Хотя, конечно, не безвинен.
2003г.
Я и сам не от сохи –
Сочиняю разное,
Отчего ж твои стихи
Отмечаю праздником?!
Ах, эпитет! Вот прохвост!
Тающая, та ещё
Прицепляет рифма хвост
К мысли ускользающей!
Где-то нервами искрю,
Где-то закорочен как…
Белой завистью горю –
Белой … в чёрных точечках.
Сам себе, наверно, лгу,
Но "костями лягу" я!
Неужели не смогу
Так же я, неслабое?!
Напрягаюсь – всё туда!
Маюсь полумерами:
То дорожку до пруда
Меряю размерами,
То дымком сквозь дерева,
Пялюсь в небо пухлое --
Только жухлая трава,
Да и сам потухлый я.
Монотоню: бу-бу-бу!
Щурюсь, как на воблу кот.
Зацепилось за трубу
Белым флагом облако…
2004г.
Зимняя причуда повенчала
Нежный снег и солнечную блажь,
Смежит селигерское начало
Берега сквозь белую гуашь.
Дремлют маяки соборов древних,
И у снежной россыпи в гостях
Не шумят бездымные деревни,
Черные леса не шелестят.
Птицею турбаза на кургане,
Растопырив крылья-корпуса,
Дарит черно-белой икебане
Лыжников цветные паруса.
Мчит лыжня, приятен бег нетрудный,
И скользит сочувствие в душе
К островам, тоскующим безлюдно
В рыжих бакенбардах камышей.
т/б Сокол февраль 1986 г.
1.
Про кошку и про мышку
Кошка любит мышку,
Но мышка не любит кошку –
Даже боится немножко
И рядом стесняется сесть.
«Какой пугливый умишко!» –
Про мышку думает кошка, –
Ведь так она любит мышку,
Что просто готова съесть!
2.
Про Просоня
Кто ответит на вопрос:
Ну какой с Просоня спрос?
За окошком солнышко,
Но не хочет сон ещё
Глазки открывать.
Нам Просонь не страшен,
Скоро, скоро Маша
Скушает всю кашу
И пойдёт гулять.
С бабушкой!
3.
Обезьяны.
Дело было рано-рано:
К нам пришли две обезьяны,
Дверь открыла я сама.
Говорят: «Хотим бананы!»,
А на улице – зима.
Говорят: «Хотим бананы!» –
Отказать никак нельзя:
Обе – обе – обезьяны
Наши старые друзья.
КОМАНДИРОВКА
...
В ГОСТИНИЦЕ
1
...
2
Сегодня в номере не спится...
С окурками шальной стакан
Чадит. Бежит по половице
Смешной и рыжий таракан.
От хлебных крошек сатанея,
О кафель бьется глаз луны.
Пустых бутылок батарея
Беззвучно воет вдоль стены.
Засыпан пеплом подоконник –
И тянет сквозь табачный смог
Зубная щетка, как покойник,
Свой подбородок в потолок.
Кузнецк, 1976г.
НАШИ ЗА ГРАНИЦЕЙ
...
Летним утром, рано-рано,
Проглядела темнота,
Как из белого тумана
Родился в заре багряной
Новый день. И теснота
Тёплой ночи растворилась
В яркой зелени полей,
И брильянтом заискрилась
Капля солнца на смоле.
Как мужчина неуклюжий,
Ветер гладит скатерть вод:
И утюжит, и утюжит –
Только складки создает.
Закружиться хороводом,
Заглянуть с налета в воду
И отпрыгивать назад,
И покалывать глаза.
Летним утром, рано-рано,
Темноту сморила лень –
И из белого тумана
Родился в заре багряной
Новый день.
Я люблю тебя молодой и красивою,
Дорогой недотрогой, неверящей в ложь,
То счастливой ромашкой, то злою крапивою –
Обожжёшь и обидчиво зубки сожмёшь.
Я люблю тебя между тщетой и надеждою,
И кудрей твоих роскошь литую, и скромную брошь,
И улыбку твою, и ту нежность, что ждёт под одеждою,
И когда колыбель ты качаешь и песню поёшь.
Я люблю тебя вместе со всеми твоими сединками,
И какой бы судьба в темноте ни точила мне нож,
Но туда, где светло и где сходимся мы половинками,
Я приду, потому что я знаю, что ты меня ждёшь.
Я люблю тебя…
Разрисовал деревья снег,
Построил из кустов скульптуры –
И лес распался в зимнем сне
На черно-белые гравюры:
Реализованный мираж
ЧуднЫх штрихов, переплетений,
Нелепо-сказочный пейзаж
Из черных тел и белых теней...
Опушка. Лыжи чуть поют.
Как ватман - чистый снег равнины...
Идешь... и в памяти встают
Полузабытые картины:
Давно прочитанный рассказ,
Суровой жизни быль иль небыль...
А солнца мутно-желтый глаз
Расплылся на боку у неба.
(Для особо одарённых разумом: это – шутка!)
Тело махи!
Запах специй!
Девка – сахар!
Девка – с перцем!
Девка – сердце во хмелю!
Ничего не пожалею,
Я скорее околею,
Но такую бакалею
Никому не уступлю!
В ЦИКЛ ВХОДЯТ ТРИ СТИХА: «ДЕФОЛТ», «РЫНОК» И «ОТКАТ».
Зашел на рынок я на улице Цюрупы:
Витрины три на два и два на три!
Баранина, свинина, вина, крупы!
Голодному – так лучше не смотри!
А у меня – ни мелких и не крупных...
Хожу, брожу, на продавщиц гляжу
И даже, извиняюсь, совокупно
Стихи твержу, и рифму нахожу.
Просить – позор, а красть – избыток риска...
Я встал в углу, исполненный манер,
И на груди нарисовал записку:
Бесплатно продается инженер!
Стою и наслаждаюсь прецедентом...
Один подходит: кепка и усы...
И с непередаваемым акцентом
Я крыша! – говорит, – давай часы!
Потом начальник рынка взял рубашку,
Менту сумел расческу предложить,
Платок взял врач с потертою бумажкой –
А как же! Им же тоже надо жить!
Потом особа в белом пеньюаре
Глазела долго, раскатав губу...
Так в Африке в какой-нибудь ЮАРе
На негра хищно смотрит Марабу.
И больше никого! Неутомимо
Свербила мысль, что время истекло.
Народу тьма, и все снуют, но мимо –
Холодные, как рыбы за стеклом.
И лишь в конце концов, когда усушка
Совсем достала – уж стоял с трудом,
Меня взяла убогая старушка:
Пойдем, сынок, покараулишь дом...
Я шел за ней и вспоминал моменты...
Какой же мы талантливый народ!
Пока еще нужны интеллигенты,
Уверен я, страна – не пропадет!
2000г.
Михаил Гофайзен:
http://www.poezia.ru/article.php?sid=17915
Я здесь родился. Маминой руки
Держась, я знал: «Где церковь Параскевы –
Теперь провал!». Но мраморного чрева
Греховности и страху вопреки
(Когда несёшься подо дном реки)
Мне нравилось метро: там королева,
Вздымающая жезл, там пятаки,
Чудесницы, тоннелей чёрных зевы…
Всё принимал за взрослую игру –
И сталинских мозаик мишуру.
Мой дом – безмагазинная Ордынка,
Но Пятницкой привычна суета.
В людской толпе я – равная песчинка:
Мне свет витрин и храмов красота
Назначены. Я предков благодать
Несу в себе, чтоб дальше передать.
Философ-друг! Ты – избранный! С собой
Наедине… Лишь Кант да Шопенгауэр –
Вот пара равных. Все вы над судьбой.
А что поэт?! Всего лишь жалкий гаер…
Способный, впрочем, взять и удивить,
Коль рифма вдруг ему подарит нить.
Новокузнецкая! Твоих кварталов часть я.
И кто ни оказался бы на троне,
К твоим корням я буду возвращаться.
Я здесь родился, вырос и, о счастье! –
Я знаю, где помру, кто похоронит…
2004г.
Экзамен тел – когда взамен венер
К тебе домой приходят эскулапы:
Уже второй звоночек прозвенел,
И скоро в зале приугасят лампы.
Вопрос лопатой: жить или не жить?!
И давящая лапа под лопаткой …
Но эскулапы – умные ребятки,
И с ними есть о чём поговорить.
В заупокой, в приёмный ваш покой
Не опоздали – уходить обидно!
И я слежу за старшею сестрой…
За старшею, но очень миловидной!
На улице дождит который день...
Сквозь серые холодные иголки
Мы оба, чуть избавившись от дел,
Торопимся обжить уют недолгий.
В углу венецианское стекло,
Налево печь, перед иконой свечи,
Колышется по комнате тепло,
А за окошком всхлипывает вечер.
Как будто он напоминает нам,
Что кто-то одинок и неприкаян...
Пред тем, как разбежаться по домам,
Стесняясь, мы друг к другу привыкаем.
Сумятица приготовленья блюд,
Влеченье развлечений безыскусных...
Вы любите меня, я Вас люблю –
Зачем же все так холодно и грустно?..
Поэт и муза – не союз, а слёзы:
Опять не воплощусь «от сих до сих».
Но даже пусть совсем в конце обоза,
Я не сломаю жизнь – сломаю стих!
А жизнь и завралась, и заигралась:
В цветке любви – излишний завиток…
Вы влюблены в меня – какая малость!
Позвольте раскрутить Вам вензель строк.
Мечта поэта – безразмерный космос.
Но в нём, увы, нет места для двоих:
Хвосты сонетов, как кометы космы,
Да млечный, бесконечно ёмкий стих.
А жизнь следит многоголовой гидрой…
– Взгляни! Вон та головка неплоха!..–
И на свету поблескивает хитро
Кристалликами слов излом стиха…
ЧАЙНИК
Чайник на плите шипит,
Все, пузатый, пыжится,
А уж если закипит –
Паром весь оближется.
Через носик не дает
Наливаться в кружицу,
Маме руку обожжет
Или на полу нальет
Лужицу...
Нет, пусть новый купит мама –
Этот очень уж упрямый!
В СПАЛЬНОЙ
Слон и слониха
Шагают тихо, тихо...
Июньский дождь хорош для огорода,
Зато для бездорожья – трибунал!
Льет год без льгот, воды – до небосвода!
Сидишь, как дож, и смотришь на канал...
Я ж человек, пока кручу баранку:
Асфальт на горизонте – мой мираж!
Привык греметь стартером спозаранку
И до ночи мотать километраж...
А тут сижу... Кукую, как бездельник:
Груженый ГАЗ, на нём рискнёшь – беда!
Ведь здесь никто не вытащит без денег,
А у меня нет мелких, как всегда.
Размытый мир за стеклами кабины,
Шлеп капель в океане тишины...
Я замурован, словно джинн машины!
Что остается?! Спать – и видеть сны...
СОН ПЕРВЫЙ
Не знаю, что меня толкнуло!
Светало... Дождик моросил...
Как будто гарью потянуло,
Хоть ГАЗ давно уже остыл.
Я только поразмяться вышел,
Глядь – у избы наискосок
Не из трубы, а из-под крыши
Струится синенький дымок...
Тут словно время понарошку
Вдруг скомкал сказочный злодей!
Но я уже стучал в окошко,
Пенясь, что зря бужу людей...
Отображением тревоги
Возник испуг девичьих глаз –
И будто на ночной дороге
Мой под уклон рванулся ГАЗ...
Секунды краткой пантомимы,
Куда-то отошла она –
И вмиг изба забилась дымом,
И отворились два окна.
В свое я принял малолеток
Да бабку невозможных лет.
Тянуть ее – невзвидел света!
Спасибо, подсобил сосед.
Она пронзительно завыла,
Едва на землю наступив,
И все вокруг заголосило
Под воющий речитатив:
И выкрики команды бодрой,
И женский крик, и рев коров...
А мне подсовывали ведра,
Я их – в окно, пока здоров!
Потом какие-то вещицы
Бросал в людскую кутерьму...
Последней вытащил девицу,
Совсем сомлевшую в дыму.
Отвел к узлам, где зло и жутко
Клял жизнь разноголосый хор.
Накинул на неё тужурку –
И снова застучал мотор!..
Огонь потрескивал, играясь,
Жар через улицу достал!
Дым пачкал небо, опираясь
На красно-желтый пьедестал,
Где победительно плясали
Мазки, сошедшие с ума...
Цепочки с ведрами спасали
Уже соседние дома.
Семья беспомощно глядела,
Как нажитое все, свое,
Что целый род копил и делал,
Уходит вдруг в небытие.
Мне жгло глаза, как будто выел
И едкий дым, и бабий вой...
Так повстречались мы впервые
С моею будущей женой...
СОН ВТОРОЙ
Я знал, что нынче – воскресенье,
Но вот который час – не знал...
А солнце, выйдя из забвенья,
Во всю крутило карнавал!
Сверкали лужи, словно стекла,
Безбожно резало глаза!
Все испарялось, что намокло,
Чуть высохнет – и по газам!
Я шел по улице к правленью,
Где у тарелки на столбе
Толпились люди в отдаленье...
Я шел и думал сам себе:
Вот скоро кончу рейс удачный,
Возьму расчет за все сполна –
И поскорей в поселок дачный,
Где ждут сынишка и жена.
Синело небо. Над плетнями
Сирень пылала. У пруда
Детишки с голыми задами
В грязи возились без стыда.
Гуляли утки. Отощалый
Теленок прятал морду в тень...
Ничто вокруг не предвещало,
Чем обернется этот день...
Я подошел к толпе незлобной
Вкусить последних новостей,
И сам при случае удобном
Готовый угостить гостей.
Мою улыбку встретив хмуро,
Как будто в чем моя вина,
Застыли темные фигуры,
Лишь кто-то вымолвил: "Война!.."
СОН ТРЕТИЙ
Грохотала вдали канонада,
Путь мне торил ефрейтор седой –
На полуторке, полной снарядов,
Мы неслись по дороге лесной.
"Тормозни! – он сказал, – Видишь поле?!
Перекурим! Попробуй "Казбек"!
Метров триста, а то и поболе
Накрывает он, мил человек...
Там, смотри, не зевай да на бога
Уповай!" Он кисет мой вернул...
Покурили... Пощупал дорогу
Я глазами – да как газанул!
Поначалу все было пристойно:
Мимо фермы сгоревшей – насквозь!
А потом за какой-то пристройкой
Только вынеслись – и началось!
Грохот взрывов, комки по кабине!
Справа, слева – фонтаны земли!
Затянул я о тонкой рябине,
Сжал баранку сильней – и пошли!
Этот садит вперед и вдогонку,
Мы буксуем, хоть нам невтерпеж!
Ну и тракт! На воронке воронка!
Пусть и рвешься, а еле ползешь!
Трусить негде – слежу за дорогой!
А ефрейтор приник у окна...
Так и движемся мы недотрогой:
Нам хоть ящик зацепит – хана!
Как прошли?! Как свернули направо?!
Вот и речка в кустах егозит.
Там мосток. Как-никак переправа!
Тут опять нас достал, паразит!
Наконец, за какой-то стеною
Разгрузили меня поскорей,
Поползли наши ящики к бою:
Дальше волоком до батарей.
А ефрейтор, что все обеспечил,
Так серьезен, как будто не рад,
Приобнял меня нежно за плечи:
"Ну, браток, полетели назад!"
Переправу махнули, играя.
Поле тоже: то скорость, то – стоп!..
Но у фермы навстречу – вторая...
Дальше помню лишь огненный столб...
***
Я пошел к ней,
как на утренний грабеж,
весь в белом!
Я душой был
на архангела похож
(и телом)...
Не взглянула,
только вспыхнула огнем
сердито:
Нет кредита:
одарила, как рублем,
– Иди ты!..
Я душою
искривился, как вопрос,
(и телом)
И несмело
ей вещицу преподнес
из дела...
Подобрела...
говорит, мол, ты чудак,
бездельник!
Да уж ладно...
оставайся...
просто так...
без денег...
Скажи мне... Нет, не говори!
Помолимся во злате!
Лишь для тебя поэт горит,
Безвестен и незнатен.
К чему мне слава или лесть,
Песок признаний зыбкий?!
Не стоит вся людская честь
Одной твоей улыбки!
И если чудо сотворил
Я словом неслучайным...
Скажи мне... Нет не говори!
Помолимся в молчанье...
Сильно сказано, не слабо!
Что – понятно, и о ком:
Жили-были дед да баба,
Ели кашу с молоком.
Меня корят: вторичную рефлексию!
Где атман? От кого вы субсиди…?
– Сию минуту… как там… очень глэд see you…
Моя стараться будет, погляди:
Но мне твердят: всё это не поэзия:
Нет озарений да и не грядут!
А что поэт, так даже чтоб не грезил я –
«Ты где-то там, в осьмнадцатом ряду!».
«… А в кафе за уголком
В это время дед да баба
Ели кашу с молоком.»
(Владимир Дыховичный, Морис Слободской
1950-тые годы)
В эту жизнь мы входим как статисты,
Каждый сочиняет свой мирок,
Чтоб потом статистики-садисты
Дали предназначенный урок!
Не починишь миллионы судеб,
Не вернешь покинувших не в срок,
И, чтобы в глаза глядеться людям,
Каждый сочиняет свой мирок...
Пластика стиха и ласка сказки,
Власть временщика и хруст указки,
Сладости надежд бокал наполнят,
И пьянят года,
И сулят года,
И вершат года...
Теплится зола от игрищ с пляской,
Бредят гимном зла куранты Спасской,
Их колокола опять напомнят:
Я не навсегда,
Ты не навсегда,
Мы не навсегда...
Пластика стиха и ласка сказки,
Власть временщика и хруст указки,
Сладости надежд бокал наполнят,
И идут года,
И бегут года,
И летят года...
Теплится зола от игрищ с пляской,
Стонут гимном зла куранты Спасской,
Их колокола опять напомнят:
Я не навсегда,
Ты не навсегда,
Мы не навсегда...
В.К.
(В память В.Высоцкого)
Не хватайтесь за чужие талии,
Вырвавшись из рук своих подруг…
Но почему бы дикарям не съесть Миклуху?
Набраться духу – насытить брюхо!
Ведь без подливки и без лука съели ж Кука!
Чужого съели – а с нашим глухо!
Так почему бы дикарям не съесть Маклая?
Чего не знаю – того не знаю!
Ведь братья ихние без звука съели ж Кука!
Видать у наших звезда иная...
Но даже довод, что Маклай был с ними дружен,
Еще не повод испортить ужин!
Обратный случай есть в науке – факт о Куке!
А наш чем хуже – и не обслужен?!
Вот потому-то дикари его не съели,
И две морали есть в этом деле:
Имеешь вкус – тебя съедят за фук, как Кука!
Будь несъедобен – помрешь в постели!
Я ценю комфорт – и быт свой
Не сменяла б на полет,
Но копыто любопытства
Землю роет, в путь зовет.
И затмив лесные страсти
И честнЫе чудеса,
Мне поют теперь о счастьи
Городские голоса.
Манит сказка городская,
Завлекает на ходу –
Может быть, потом раскаюсь,
Ну, а может быть найду!
В паутине перепутий
Я не знаю, как мне быть:
То ли омут взбаламутить,
То ли чаем напоить?!
Сердобольный стольный город
Улыбается во сне –
То ли счастье, то ли горе,
То ли верить, то ли нет!
Захочу, уйду в сторонку,
Захочу – сведу с ума!
Помогите мне, девчонки,
Я запуталась сама.
Затуманились приметы,
Одурманивает страх:
То ли чистая монета,
То ль нечестная игра?!
И рыдает над планетой
То ли дождик, то ли душ –
И внимает песне этой
То ли мальчик, то ли муж!
Город не спит в ожиданье урочного часа,
Край календарный шагает по карте Земли.
Год уходящий, даривший нам радость нечасто,
Тает во мгле, обтекая дома-корабли.
Плещется, плещется, плещется
ночь в освещенные окна,
Тщетно во мраке ты ищешь себе визави!
Грозный оракул пророчит зловещий итог нам,
Вещий мудрец обещает спасенье в любви...
Плещется, плещется, плещется
ночь в освещенные окна,
Тщетно во мраке ты ищешь себе визави!
Грозный оракул пророчит зловещий итог нам,
Вещий мудрец обещает спасенье в любви...
Мир живет, поэзией согретый.
Миф поэта ореолом виснет!
Но на женщин не везет поэтам –
Нету счастья им в семейной жизни...
Тихо после гибели бесславной
Спит поэт – и всей России больно!
А жена, Наталья Николавна,
Вышла замуж – и была довольна...
Красят лик при жизни как святому,
Но устал старик от вероломства –
Осердясь, ушел старик из дому:
От жены ушел и от потомства...
О прекрасной даме под вуалью
Пел художник, затаив дыханье;
Наконец, надел кольцо на палец –
И сменил желанье на страданье...
Мир живет, поэзией согретый.
Миф поэта ореолом виснет!
Но на женщин не везет поэтам –
Нету счастья им в семейной жизни.
…………………………………
Мы стихи читаем без помарок,
А с женой черновики не спрячешь!
И едва ли может быть иначе –
Не такой уж ваш поэт подарок!
Январь, начало всех начал,
назначит цену,
А снегопады по ночам
подправят сцену,
И снова утром город бел –
дома, балконы,
Сугробы – зон водораздел –
стоят, как троны.
К кусту склонился снеговик
в замерзшей каске,
Как будто он зашел на миг
из зимней сказки.
Нас ослепляет белизной
киоск – патриций,
Нам обещает летний зной
мороз под тридцать.
Снег-вата каждый черный ствол
дробит на части,
И колдовство на Рождество
пророчит счастье.
январь 1996 г.
1.
Пугает в детстве
вечности усталость,
Злит в юности
небесконечность песни,
Когда под сорок
– нависает старость...
Но стариков тревожат
лишь болезни:
Других угроз
над ними
не осталось...
Неправду говорят, любовь не лотерея:
Ни дорого продать, ни дешево купить!
Но кажется все мне, что я слегка зверею –
И, думая о Вас, мне хочется любить.
Когда бы я была волчихою голодной –
То наши имена я выла бы как стих,
А если б поползла змеею подколодной –
Я жаловала б Вас и жалила б других!
Я б пожалела Вас, дрожащего, как кролик.
Я б губы мыла Вам, когда Вы, как верблюд.
Как поросенка, Вас я б ставила на столик,
Чтоб пообедать с тем, которого люблю.
И коли б Вы пришли походкою ослиной,
То с Вами на лугу я б танцевала вальс...
Но если б стали вы похожи на павлина,
Я б вырвала перо – и разлюбила б Вас.
Когда колдун-декабрь остаток дней
Плеснет из кубка старческой рукою,
От темного осадка, что на дне,
Видения встают передо мною.
Средь них юнец, исполненный огня,
Меняет череду картин красивых
Грядущего – и, веруя в меня,
Пророчит и желания, и силы...
Другой, отягощенный грузом лет,
Нашёптывает мне о тех, кто в прошлом
Остался навсегда... Их память – след
Печально канет в завтрашнюю пошлость
В толпе теней я различаю вдруг
Знакомые до боли силуэты...
Неутомимо вертится планета,
В срез вечности врисовывая круг...
И в час, откуда время свой отсчет
Начнет сначала и развеет чары,
Подняв бокал, чтоб встретить Новый год,
Я с тайной скорбью провожаю старый...
Закат упрятал озеро
За красную слюду...
Застенчивым бульдозером
С работы я иду.
Сшибаю не без жалости
Осенние грибы,
Ступая от усталости
В середку их гурьбы.
Застыл картиной розовой
Знакомый ближний лес:
Сосновый и березовый –
Иду на перерез!
А сумерки сгущаются,
И дождик стал клевать...
Никто не повстречается,
Да мне и наплевать.
Дорогу пряча где-то там,
Деревья жмут с боков
И дразнят силуэтами
На фоне облаков.
Стоят, многоэтажные,
Скрипучи, как брюзга,
Но в них живет нестрашная
Лесная мелюзга
Да сказочным поветрием
Герои детских книг...
И вдруг, для асимметрии,
Лоб в лоб хромой лесник!
– Привет, Сергеич! Точно ты?
Поздненько на ходу.
– Да, видишь, сверхурочные...
Ну, скоро уж дойду.
– Покурим? Можжевельничный!
И вот стою молчком,
Пропитываясь хмельностью
И мягким табачком.
– А может, шашки наголо?!
Зайдешь, окажешь честь?
Ведь у меня день ангела...
Закуска тоже есть!
И, развернув движение,
Из леса мы идем,
Последние сомнения
Смывая под дождем...
А утром снова станция,
Опять мельканье шпал.
И морда как квитанция,
Что ночью я не спал.
Хочешь таинства стихий
Разглядеть зрачок в зрачок,
Хочешь выгреметь стихи –
А выходит пустячок...
О.М.
1.
В минувшее лето читая газеты,
Которые врут невпопад,
Узнал я, что где-то есть остров Скелета –
На нем одинокий пират.
Спеша на работу по шею в заботах
Я думал, что людям везет:
Вот он, как при родах, воюет с природой –
И сам себе поп и приход.
Мы бредим прогрессом, задавлены стрессом,
Во власти пустой ерунды –
Он бродит по лесу не без интереса,
Срывая плоды для еды.
Нас лечат от болей, мы гнемся от колик,
Мы пищу едим без жиров –
Чихнет он и только, здоров он, поскольку
На острове нет докторов.
Играя в финансы и вычислив шансы,
Мы делим доход на расход –
А он без вопросов навалит кокосов,
Пока на себе унесет.
Он вытащит рыбу и кушает прибыль –
Горшочек свежайшей ухи,
И сам на досуге, ворча без подруги,
Себе сочиняет стихи.
Когда ты задета уколами света,
Достали акулы пера,
Ты вспомни, что где-то есть остров Скелета,
На нем одинокий пират.
1996г.
2.
На нашу планету спасения нету:
Не хватит душевных затрат!
Но помню, что где-то есть остров Скелета,
На нем – одинокий пират.
Наш мозг перегружен, мы бьемся за ужин,
Должны заработать обед –
Он, вольный, как птица, к покою стремится,
Как будто исполнил обет.
Мы, братья славяне, Иван на Иване,
Спасаем себя и страну –
А островитянин в нирване, как в ванне,
Не должен уже никому.
Секреты блаженства без ласки без женской
Разведать и я был бы рад –
Искал я по свету, где остров Скелета
И где тот счастливый пират!
Увы, без кумира блуждая по миру,
Наткнулся на наших я вдруг:
Им спать бы на нарах – они на Канарах
Прекрасно проводят досуг.
Амбиции спрятав, спросил ренегатов –
И что же услышал в ответ:
Что где-то к закату есть остров Пирата,
На нем одинокий скелет…
2001г.
1
Не верь поэту, что в своих стихах
Искуснейше свои скрывает мысли.
Он в небесах лавирует, и мы с ним
Доверчиво витаем в облаках.
Когда он надрывает нам сердца
(Скрипя пером и подбирая рифмы),
Нам кажется, что, чуть заговорив, мы
Разрушим вмиг хрустальный мир творца –
И мы, как мягкий воск в его руках,
Нам дела нет, кудряв он или лыс ли…
Не верь поэту, что в своих стихах
Искуснейше свои скрывает мысли.
Но чувства скрыть не может...
2
Когда покорный раб пера я
Мараю рифмами альбом
Или, резвяся и играя,
Грохочу в небе голубом,
Не изгоняй меня из рая:
Поэт не врет – он привирает...
Зима! Проблема раннего вставанья,
Когда рассвет едва лишь соизволит,
И с теплым одеялом расставанье,
Как обливанье, закаляет волю...
Я погляжу в окно узнать погоду
По скорости движения прохожих:
Деревья чинно выстроились в коду,
А двор в снегу и белый, и пригожий.
Под фарой вижу блестки серебра я,
Что ввез мороз, не убоясь таможен.
Ближайшие дела перебирая,
Мозг, просыпаясь, хмур и заторможен.
А на стене зовет отель с открытки,
И манит солнцем смуглая Анталья...
Кусочек сала, спущенный на нитке,
Клюет синичка рядом, в зазеркалье...
Неглубок ручеек – но не пуст...
Он лучами на солнце искрится,
Он в жару предлагает напиться
И ворочает камешки чувств.
Неглубок ручеек – ну и пусть!
Он с подземными водами дружен,
Он бродяге бездомному нужен,
Чтоб развеять случайную грусть.
Неглубок ручеек – но не прост...
Он исследует лиц выраженья,
В нем дрожат облаков отраженья
И дробятся изюминки звезд.
Едва ворвавшись в эту дверь,
Мы начинаем счет потерь
(Еще не зная счет!).
Не так потери велики:
Игрушки, варежки, шнурки
И что-нибудь еще.
Чуть повзрослев и став умней,
Теряешь то, что поценней –
Иллюзии, мой друг!
А вместе с ними – веру в мир,
А вслед за ней, как старый Лир,
Теряешь радость вдруг!
Созрев, чтоб потерять покой,
Клянешься сердцем и рукой,
Что жаждешь перемен –
Но зря потеряны слова:
Свобода где и где права?
И ничего взамен!
Не торопясь, бегут года...
Теряя время как всегда,
Сбавляем мы и пыл.
Еще сурова жизни нить,
Но чтобы что-то совершить –
Ни совести, ни сил.
И, наконец, на склоне дней
Теряем зубы и друзей
С той разницей, заметь,
Что зубы-то теряют все,
Ну а друзей – лишь только те,
Кто их сумел иметь!
Под мерный стук колес мне думалось о Вас,
Мне вспоминался дом – плод Вашего каприза,
Событий и людей волшебный этот вальс,
Весь этот дивный день, растаявший, как призрак.
Дорожная тоска над нами не вольна,
Я жег ее огнем мечтаний бесполезных,
И мысль, как поплавок, качалась на волнах,
То воспаряя ввысь, то погружаясь в бездну.
Оттаявший экран уныло проносил
Свидетелей немых моих глубин и мелей:
Коралловый ажур заснеженных осин
Да белые клешни запорошенных елей.
Мне думалось о Вас под перестук колес,
Минуты, как мечты, проскальзывали мимо.
А где-то в небесах гремел апофеоз
И падал занавес, увы, необратимо...
Вы помните, вечер был полон отравы
От запаха скошенных трав,
Вы были тогда удивительно правы,
А я бесконечно неправ.
Уныло фонарь свои щупальца прятал
В сиреневой тени кустов,
Где я задыхался в дурмане утраты
От ласки несказанных слов.
Мы молодо щедры, но годы лукаво
Уйдут, ничего не отдав.
Так дай же нам Бог, чтобы были вы правы,
Дай Бог, чтобы я был неправ!
Мне рассказывал как-то мой старинный приятель:
В нашем доме на Пятницкой жил народ на подбор!
Тут сложился обычай, и был он приятен –
Письма с фронта читать мы выходили во двор.
Чаще всех дядя Герша тешил юмором дерзким:
Для жены и двух дочек сочинял, будь здоров!
С младшей, Нямой, дружил я и влюблялся по-детски,
Вместе бегали в школу москворецких дворов.
Хлеб по карточкам, голод… Трудно было в России…
Жили все очень бедно, а они всех бедней…
Выли вдовы от горя, малыши голосили…
Никому не хватало… Ну, а если еврей?!
Бог своим помогает. В декабре сорок пятого
Дядя Герша вернулся, пусть хромой, но живой.
Тело в шрамах – и все-таки одолели проклятого, –
Все следы от осколков, и один ножевой…
Я свидетель: пришел он в офицерских погонах,
Чемоданчик из фибры да мешок за плечом.
Как жена завопила! Знать бы – минут два года
Этот крик повторится (но об этом потом).
И семья расцвела, появился достаток,
Даже мне доставлялась Нямой пара конфет,
Он, в какой-то артели отбывая зарплату,
Стал подпольным портняжкой – только это секрет!
Предприимчивость часто “попадает в историю” –
Власти любят послушных: их сподручней доить!
Частный промысел, в частности, подошел под теорию:
Был он признан позорным – значит, должным “не быть”.
Дядя Герша заслуженный, грубоватый, но добрый
Во дворе появлялся лишь в воскресные дни
Двор с ним нежно общался, словно фокусник с коброй,
Он хранителем тайны слыл для нас, малышни.
Ведь портной, пусть от бога, вряд ли станет богатым –
Может, был он корсаром или джинн из ларца?!
Я для Нямы казался вроде сводного брата,
И она мне открыла все секреты отца.
Разложила, конечно, ордена и наколки:
Орден Славы отдельно был обернут платком!
В чемоданчике фибровом оказались иголки –
Пачки швейных иголок да катушки рядком.
Даром что несмышленыш – стало ясно тогда мне,
Что отец у подружки никакой не корсар:
Привозили другие украшенья и камни,
Ну, а наш дядя Герша – самый ходкий товар!
Здесь закончить рассказ бы, но что было, то было:
Пара лет пролетела – аккурат в декабре
Некий чин из милиции, пьяноватое быдло,
На чужом мотоцикле Няму сбил во дворе.
Девять дней отмечали, сорок дней отмечали,
Кулаками стучали, и кричала жена.
Дядя Герша в отчаянии стал и хмур, и печален,
И куда-то ходил все, нацепив ордена.
Нету честности в жизни, нету счастья на свете.
Ведь сотрудник милиции был немаленький пост,
Всю войну пропыхтел он и в своем кабинете
Тоже пролил немало – нет, не кровь, только пот!
Бог кому что заслужено всем воздал бы… Однако
В кабинете начальника безутешный еврей
Из его же оружия пристрелил его, как собаку,
И уже никогда не вернулся из лагерей…
Небо дышало со свистом,
Где-то прокашлялся гром…
Я записным интуристом
В отчий наведался дом.
Мать суетливо хлопочет –
Честь, как когда-то отцу,
Дед, навострившись, как кочет,
Скупо цедит по словцу.
Около печки, где жарко,
Валенки кучей лежат…
Я ведь привез им подарки
И приготовил деньжат!
Что же мне ерзать на месте
Гайкой на ржавой резьбе?!
Что-то несладко нам вместе
В маленькой душной избе…
Скучно мигает лампада,
И пригорюнилась мать…
Может, и вправду не надо
Было сюда приезжать.
Завтра еще до обеда
Ждет меня светлый перрон.
Снова сюда я приеду
Разве что в день похорон.
Ну, а, быть может, случиться
И погрустить о былом:
Счастья небесная птица
Синим помашет крылом,
И вот тогда через беды,
Горько ругая житье,
Вспомню я мать, вспомню деда,
Вспомню я детство свое…
Бабка Таисия померла в одночасье:
Спустилась в хлев подоить корову,
Не ожидала никакого несчастья,
Наклонилась – и будь здорова!..
Схоронили ее в ближайшую среду...
Старухи поныли, молодежь – беспечно...
Дочка дала телеграмму, мол, еду...
Бабка пол-улицы молоком обеспечивала.
Дом, третий с краю, теперь на продаже,
Сожитель Андрей минитрактор пропил...
Огород у бабки большой и отлажен,
И телевизор совсем, как в Европе...
В общем хозяйство, конечно, справное...
Речка, природа – трудись и молися...
Земля богатая – да это не главное!
Главной была здесь бабка Таисия...
(для интеллигентных детей от двух до пятидесяти)
А
" А в! Ав! Ав!" – моя собака!
Ты сегодня забияка:
Кошку только увидав,
Сразу лаешь: "Ав! Ав! Ав!"
(ПАРОДИЯ)
" А м! Ам! Ам!" – моя сосиска!
Как тебя увижу близко,
Сразу я тебе задам –
Сразу буду "Ам! Ам! Ам!"
Б
Б абу снежную слепили
И на солнышке забыли...
Плачет баба снежная –
Очень она нежная!
В
В етер дует: Ох и Ах!
Все попрятались в домах.
Он стучится к нам в окошко –
Даже жаль его немножко...
Г
Г де живёт малютка гном?
Где-то в доме за углом.
Дом тот, верите, без двери
И всего с одним окном!
Д
Д орога доведёт до слёз,
Когда заблудишься всерьёз,
Но, если хорошо знакома,
Дорога доведёт до дома!
Е
Е сли Вы всему назло
Джем едите сами –
Значит очень повезло
Вашей бедной маме!
Ё
Ё жик съёжился под ёлкой:
Очень колкие иголки!
Ж
Ж ираф характером, наверное,
Животное высокомерное:
Никак на землю не ложится –
Он всё унизиться боится...
З
З ебра с добрыми глазами
Та же лошадь, но в пижаме.
И
И дёт урок... Идёт верблюд...
Тебе идёт футболка...
Идёт снежок... Часы идут –
Хотя стоят на полке!
Й
Й а! Йа! – твердит осёл.
Мы не должны бранить ослов:
Раз для ослов не строят школ –
Они других не знают слов!
К
К то мычал, кто кукарекал,
Кто мяукал, мекал, бекал,
Кто-то лаял на весь двор –
Это называлось: "спор"!
Л
Л ень устала прохлаждаться,
Лень не знала, чем заняться,
Лень промаялась весь день –
Ей лениться было лень...
М
М ама мышь и мама кошка
Повстречались на дорожке
И … забыв про всё на свете,
Проболтали час о детях.
Н
Н ос кривой у корабля –
Он не слушался руля!
(ВАРИАНТ)
Н икого дружок не слушай:
Нарисуй скорей кольцо,
Носик, рот, глаза и уши –
Получается лицо!
Кого рисунок тот обидит –
Себя пусть в зеркале увидит...
О
О коло полуночи
Около дивана
Кто-то тихо произнёс:
"Спать-то ещё рано..."
П
П олотенце чистое,
Белое, душистое!
Кто вернулся со двора,
Вымыл руки с мылом?
...Очень чистое с утра
Полотенце было...
Р
Р ада радуга-дуга,
Что упруга и туга!
Я б уехал на край света,
Да дорога дорога...
С
С ладко спит моя лошадка,
Стоя на скамейке шаткой.
Ей кроватка не нужна,
Стоя спать она должна!
Т
Т ы да я , да мы с тобой
Ходим шумною толпой –
То лопочем, то хохочем,
То кричим наперебой!
У
У резонить носорога
Очень хлопотно, ей-богу:
Его словами не проймёшь
И сзади слишком толстокож!
Ф
" Ф а-соль я, не Петрушка!" –
Твердил стручок лягушке, –
"Понятен мой язык Вам?!" –
Та отвечала: "`Ты ква!"
Х
Х орошо на душе,
Когда ужин уже...
А поешь до ушей –
Так ещё хорошей!
Ц
Ц арапнула ворону кошка,
Ворона клюнула Антошку,
Со зла Антошка стукнул пса,
А пёс – за кошкой погнался!
Ч
Ч ёрный цвет у нас, ребятки,
Лучше всех играет в прятки,
Потому что чёрный цвет –
Всё равно, что цвета нет!
Ш
Ш иворот-навыворот, задом наперёд,
Страшная кикимора в комнату идёт!
...И кому какое дело,
Как я кофточку надела...
Щ
Щ ука, зубы полоща,
Заприметила леща.
Хотя он был, как чучело –
Всё равно ущучила!
Ъ, Ы, Ь
Ъ (твёрдый знак)
Ы
Ь (мягкий знак)
Доспорить не могли никак:
Кто главный, раз они – семья?
И все кричали: "Я! Я! Я!"
Э
Э тажу этаж сказал:
"Чтоб до неба я достал,
Нужно влезть мне выше крыши
Подсади меня повыше!" –
Этажу этаж в ответ:
"Выше крыши – дома нет!"
Ю
Ю ный кот, точней – котёнок,
Прыгнул за пчелой спросонок...
Всю неделю нос свой трёт
Быстро повзрослевший кот!
Я
Я сказал себе: "Послушай!
Надоело бить баклуши!
Нету дела – дело дрянь!"
Я сказал себе: "Отстань!"
Эй, возница! Нельзя ль пошустрее?
Видишь, лошади спят на ходу!
Иль забыл, что везешь менестреля?!
Значит, с песней и ветром в ладу!
Что сутулишься, будто не слышишь?
Ну, ходи веселей! Дай-ка кнут!
У поэтов эмоций излишек,
Потому что быстрее живут!..
...Хохотнув, обернулся возница,
Словно пыл мой и вправду смешон –
И сверкнули пустые глазницы,
Приоткинув слегка капюшон...
В морге Гусь-Хрустального девушка лежала:
Мраморные плечи, на лице покой...
Черные кудряшки с белым покрывалом...
Что же с ней случилось, с молодой такой?..
Запах формалина растекался сладко.
Я услышал: “Катя...”. Мне не все равно?!
Резвая толстушка в глянцевых перчатках
На вопрос мой кратко бросила: “Вино!”.
Наскоро заштопаны по бокам от Кати,
Как телохранители пара желтых тел...
Господи помилуй! Если есть создатель,
Как же он позволил? Как же он посмел?
Или снова дьявол вплелся лживым жалом?
Как же дальше верить?.. Как же дальше жить?...
В морге Гусь-Хрустального девушка лежала...
Ну а вся Россия продолжала пить...
Когда жена меня ругает
За то, что, в сущности, не нов,
В душе я тихо вспоминаю
Былую нежность наших слов.
Жизнь безнадежно изменила
Тональность каждого из нас –
И я молчу, чтобы простила,
Как я прощаю ей сейчас.
Нашёл купюру я на улице Цюрупы,
И сдуру сдал купюру я в Сбербанк...
Ты умственно отсталый первой группы! —
Сказал мне друг, напористый, как танк.
Беги, возьми назад свою бумажку!
Скажи, мол, дал промашку, бейся в грудь...
Устроим пир и пригласим Наташку.
Конечно, и про Машку не забудь!
И точно, понял я, что дал промашку...
Встряхнулся и помчался – се ля ви...
Душа моя, как голубая чашка,
Была полна надежды и любви.
Я нежно вплыл в Сбербанк, где у окошек
Толпился скрытно сдержанный народ,
А бюсты за стеклом с глазами кошек
Старались повлиять на оборот.
В окошко мне сообщили: нынче осень,
А осенью всегда у нас нужда! –
Сейчас даём тому, кому сто восемь.
Придётся вам немного обожда...
И тут я завопил на всю планету!
Взывал, ругался, чуть не угрожал...
Мне зав сказал: Ну, нету денег! Нету!
У нас в стране большой неурожай...
Я отступил, звеня разбитой чашкой...
Пошёл домой и думал: Чёрт возьми!
Какие ж будут Машка и Наташка,
Когда я доживу до ста восьми?!..
1999 г.
Скользнув по незнакомым лицам,
Два взгляда встретились нечаянно –
И вдруг вспорхнула синей птицей
Чуть потревоженная тайна...
На неответ – необещанье,
На невопрос – недоуменье...
Два взгляда встретились случайно –
И разошлись, создав мгновенье...
Я весьма не глуп… в том смысле,
Что ко мне приходят мысли.
Не толпятся, ясно, мысли:
Ну – одна, ну – две, ну – три...
Я жую их, как философ:
Мысли, полные вопросов,
Вкус имеют абрикосов -
Даже косточка внутри.
Если ты, как учат в школе,
Нежно косточку расколешь,
То на волю из неволи
Можешь ядрышко стрясти.
Коль его ты в землю спрячешь
И над ним чуть-чуть поплачешь,
Будет в случае удачи
Даже деревце расти.
Там на веточках повисли
Абрикосовые мысли,
Светофорами повисли
Золотистые огни.
И гадаю я напрасно
На зелёный иль на красный,
На зелёный иль на красный
Переключатся они...
Об утес за синими низинами
Неспокойно плещется вода.
Взглядом немигающим, резиновым
Затащила ты меня сюда.
Не спеши считать минуты горькие –
Я ведь обессилен и один...
Видишь, там, за дальними пригорками
Умирает солнца апельсин.
Мир наполнен знойным ожиданием.
Я шагну, не надо торопить!..
Мне бы только отблеск сострадания
Хоть на миг увидеть – и простить.
Но глядишь призывно и размеренно –
Что тебе до боли новичка?!
Вековая скучная уверенность
Затаилась в омуте зрачка.
А была когда-то начинающей,
Мучилась, что кто-то приказал...
И, пугая взглядом немигающим,
Светятся зеленые глаза...
Ночь пришла беззвездная, немая,
Снами и забвеньем одаря.
Шумный день, издергав и намаяв,
Выпал, как листок календаря.
Давней сказкой, тихой и печальной,
Огонек, мерцающий во мгле.
Поездов далеких зов прощальный
Всхлипнул и угас. Прильнув к земле
Замерла деревня. Без дыханья
Избы спят, заборы тяжеля.
Словно непонятные желанья,
Остывают запахи жилья.
Сонный ветер в сонные деревья
Шепчет монотонные стихи...
И одни на спящую деревню
Караулят время петухи.
