Куда идёт Луна?
На тайный лунный рынок
Идёт она одна
Купить себе еды,
И крупные следы
Бесформенных ботинок
Ложатся на дома,
Заборы и кусты.
Ползу внизу,курю,
Смотрю,как на девятом
Раскрытом этаже
И голый,и смешной -
Карабкается вверх,
Торопится куда-то,
Как будто бы спешит
Пойманным Луной.
Я глаз его не ви-
Жу,спит ли он,не вижу,
Но жаль,что я не он,
И жаль,что я не ко-,
Влезая от любви
На собственную крышу,
Чевряжусь над окном
Свободно и легко.
Что я не упаду
В лунёную посуду,
От окрика эй ты
Сорвавшись со стены,
И в вареве двора
Ничем таким не буду,
Пока ещё не бу-
Ду в ужине Луны.
Куда же ей спешить?
Спешит она за спальный
Уродливый район
В холодные поля,
Меня оставив жить
С моею тихой тайной,
С эй ты моим ночным,
С предутренним "не я".
Где камни и цветы, мешаясь воедино,
Срываются во мрак горячею трухой,
Из марева воды скорбящая ундина,
Пластаясь на руках,всплывает над волной.
В обманчивых зубцах Ай-Петри - ходят тени:
Седая тень-отец, худая тень-жених;
И валко,кое-как,вставая на колени
Тяжёлого хвоста,она глядит на них.
И силится сказать: почто не сберегли вы
Стыдливую Арзы,невинную,меня?
Легко ли мне гулять,как медь в ладонях Крыма,
А вам - как путь лозы вдоль вечного плетня?
Но нет ни голосов, ни слуха нет у мёртвых,
И празднует Мисхор большую пахлаву,
Вздымая выше снов неоновые шорты,
И выше рыжих гор взмывая наяву.
Гаремные черты,бордельные мотивы
Летят на волнорез,причудливо звеня;
И смотрит из воды потерянная дива
На судорожный блеск растраченного дня.
Над твоими,Ялта,кофейнями,
Где лагман запивают портвейнами,
Над домами рыбачьими бывшими,
Над сараев кошачьими крышами,
Надо всеми щелями доходными
Пролетает совино-свободное
Аллах акбар.
За отнятую,за крещёную,
За Тавриду,луной злащёную,
За славянскую речь,за давнюю
Запорожскую Сечь,когда в неё
Посылаешь в ночи сигнальное,
Минаретово,матюгальное
Аллах акбар,
Из-за моря в трубу за пьющею,
Из-за гор во прицел - за спящею
За тобою следит грядущее,
Отливая своё грозящее,
Коноплёю ли дикой вязкое,
Или бьющее древней сказкою
Аллах акбар.
Из самого сердца Янтарной зоны
Торчит колокольня с большими часами;
Когда на часах пробивает утро,
Вся зона выходит заниматься делами.
С фешенебельных нар центральных бараков
Сползают холодноглазые сутенёры,
Анемичные печатники денежных знаков,
Длиннолицые аферисты,убийцы и воры.
У них хлебная пайка размером с дюну,
Их баланда играет янтарными пузырями;
Тюремная власть им лижет щикну*- она
Ждёт:они скупят её с потрохами.
-Да как вам не стыдно существовать настоящим?
Вот мы - люди будущего,нам жить,а вы-то? -
Так нас стыдит на своём скользящем,
Как капля дождя,языке,элита.
А мы - строители вот этой вот самой зоны,
Янтарь к янтарю сложили мы эти бараки.
Это теперь говорят,что в строительстве нет резона,
Что лучше жить под открытым небом,как брошенные собаки.
И мы - музыкальный фон для рэп- и рэйв-оратории
О закате культуры и конце мирового вкуса,
И - пардон за банальность - на свалке новейшей истории
Своего народа - мы гнилой политический мусор.
А ворота зоны закрыты,и капля за каплею падает
Слюна янтаря на наши славянские души;
Нас когда-нибудь в глыбе,что ещё непременно накапает,
Какие-нибудь люди будущего обнаружат.
Рассмотрят под лупой,как мух,отпечатают фотографии,
Подивятся сохранности столь редкостного реликта,
Запаяют в стеклянный цилиндр,и засунут в музей этнографии:
Восхищайся,народ,доставай предпоследние литы!
И напишут учёные книги о нашем происхождении,
О вымерших,как мастодонты,представитулях некой нации,
Занимавшей шестую часть суши и имевшей какое-то отношение
К державе с напёрсток,гордящейся европейской цивилизацией...
Все доброе утро! - бьют часы над Янтарной зоною,
И зона вылезает из сплющенных бытом блоков:
Вот забор,вот - ворота,вот - мы,пожизненнозапечённые
В застывший комок смолы в проводах с переменным током.
`ikna - по-литовски "задний проход"
Моё поколение выбрало пиво,
А к пиву годится копчёная вобла;
За стойкою бара легко и красиво
Пирует стоглавоединая шобла.
Баварский товар выпадает в осадок,
На каждом углу золотистая осень,
И,если у века стальные глаза,то
Мы выпьем за их за арийскую просинь.
Айн-цвай,полицай!И ты гладишь рукою
Холодное тело стального кастета,
Ты веришь - сегодня пойдут за тобою
Все те,чья полночная песня не спета.
И вот уж широкая площадь встречает
Тебя,и народом все улицы полны,
И факелы звёзд непрерывно качают
Пивных океанов ритмичные волны.
И где тебе знать,что упрётся дорога
В тупик,где забор и пятнистые стены,
И станет твой сказочный плащ полубога
Лишь битым стеклом да ошмётками пены...
Драй-фир,бригадир!Всё погибло...Да ладно,
Спасибо на том,что хоть сами-то живы!
Окончен концерт,и,ругаясь невнятно,
Бредёт поколение выбравших пиво...
Я крыса,я дух подземелья,я знаю
Подвальные тайны панельных домов;
Когда я ночами шутя пробегаю
Мои километры бетонных ходов,
Я слышу тяжёлые трубные трюмы,
Дающие в землю горячую течь, -
Не спите,двуногие,думайте думы,
Как ваше тепло от зимы уберечь!
Глубинное солнце раскрытого люка,
С которого кто-то упал отдохнуть;
Я чую холодную твёрдую руку
И лезу по ней на остывшую грудь.
Глаза!Ничего не бывает чудесней
Потухших зрачков,а белковый ручей
Осядет в желудке недвижною песней
О сытом покое крысиных ночей.
Над люком - рассвета белёсые краски,
Внизу - лабиринтов большие пути...
Двуногие!Вам - не понять этой сказки,
И в чёрные гроты мои не войти!
Когда вы,спускаясь по грязным ступеням,
Придёте разбрасывать яд для меня,
Лишь только мелькну серебристою тенью,
И прочь убегу я в сырые края.
О вечная темень!Двуногий,послушай!
Услышишь ли поступь мою в тишине?
Ты зла мне желал,ну а я - в твою душу
Вселюсь: это просто,тем более - мне.
И будешь ты вечно таиться,и станешь
Молчать и бояться грядущего дня;
И лишь перед смертью,быть может,заглянешь
В себя,и увидишь,что ты - это я!
Жидкий суп,кривая ложка,зарешечено окошко,
За окошком - серый двор,металлический забор.
За забором - сквер зелёный,в сквере - юноша влюблённый
Дарит девушке ромашки в мятой белой промокашке, -
Не умеешь,не дари,не позорься и не ври
Про любовь:она,дружок,-просто тоненький смешок
В тишине вселенской скуки,просто - страх,и просто - руки,
Из которых не уйдёшь,коли в руки попадёшь...
Хладнокровно,тихо-тихо засекреченное лихо
Наблюдает за тобой:бойся лиха,милый мой!
Еженощно,ежечасно бойся лиха - не напрасно
Я такой даю совет,- я-то знаю:в мире нет
Вероломнее любви: кто возводит на крови
Круглосуточные храмы,где гуляет под там-тамы
Пасху адского огня Люциферова родня?
Кто из жертвенного чана поварёшкою в стаканы
Наливает чью-то кровь:пейте,други,за любовь!
Пейте,други,пойте,братья!А раскрытые обьятья,
Что расставленный капкан,тут как тут.Когда ж дурман
Улетучится,тогда-то лишь поймёшь,что навсегда ты
Очутился в дураках:только руки,только страх,
Только слёзы и потери,только запертые двери...
Век живи,и целый век бойся лиха,человек!
1
Я боюсь широких улиц с их огромными домами,
Что как будто бы пригнулись в ожидании войны,
И,спасаясь проходными полутёмными дворами,
Я бегу в свою квартиру,как в обитель тишины.
Через пять минут пойму я,как мучительно нелепа
Квадратура пыльных окон,из которых столько лет
Я гляжу на мир,и вижу то же пасмурное небо,
Те же улицы,и тот же неизменно серый цвет.
Я боюсь...Ужели нужно жить и ждать,что будет хуже,
В глубине души надеясь то на чудо,то на то,
Что,проснувшись на рассвете,вдруг поймёшь,что страхи эти -
Сон,которому не верит и не следует никто?
2
Снова ночь.По небу бродит бледный месяц одинокий,
И,скользя холодным взором по безжизненным дворам,
Он заглядывает в окна,самовластный и жестокий:
Спите,грешные земляне,до утра желаю вам
Крепких снов...Но разве можно спать,когда в твоей квартире,
Притаился кто-то робкий,и,закутавшись во тьму,
Он молчит,и ты не знаешь,что сказать ему,и только
Лунный луч ползёт по стенке к изголовью твоему?
Страх,данишний мой мучитель,из каких архивов детства
Ты являешься ночами и дежуришь напролёт
До рассвета?Как ни глупо потакать тебе,но губы
Сами шепчут:Мама,мама,мне шестой всего лишь год...
- Шёл шестой тебе когда-то, - усмехается щербато
Месяц в небе, - это было так давно,что даже я
Плохо помню...Но не будем вспоминать: пойми,как труден
Мой рабочий день,вернее,ночь рабочая моя.
Два часа.Взгляни-ка лучше: вот метнулся тонкий лучик
В дальний угол.Вот оттуда выплывает,озарён,
Силуэт ночного гостя,- тёмен лик его,и поступь
Тяжела, руки-крючья протянул из мрака он.
Пусть комком чердачной пыли у тебя застрянет в горле
Крик,давно известна гостю эта странная игра:
Пусть,присев на край постели,он расслышит еле-еле
Тихий шелест:Мама,мама,не дожить мне до утра...
Мы - бельмо на глазу,в сапоге мы гвоздь,
Нами полон город,куда ни глянь:
Русскоязычная мы чёрная кость,
На осколках империи багровая рвань.
По базарной площади - цветным тряпьём,
По вокзальной - мусором дрянных газет
Раскидало так,что ещё живём,
Но уже считается,будто нет.
Мелкие центы в утробах шляп,
Протянутых рук позорная дрожь...
Да к дьяволу шляпы,глядите - ап!
Фокус-покус мы,шабер - кнопатый нож!
Эх,яблочко,ядрёно семечко,тьма!
Криминальная хроника - тоже мы!
Стальная решётка,за которой дома
Далеко видны из окон тюрьмы!
Нам кричат о чести,но это - зря:
Мы давно уж не верим в таких богов,
И рука рисует на стене - царя
В боевом комплекте копыт и рогов.
Мы сжимаем гибель в своих руках,
Наш девиз - "плевать", и наш друг - стакан...
Не проданы - отданы за просто так
Мы, впопыхах покинутый стан.
В стране,прилепившейся к берегу моря,как дохлая рыба,
Такой же,как дохлая рыба,осклизлой и жалкой,поверьте,
Мы тоже прожить и прижиться,пожалуй,смогли бы,
Когда б не постылая вонь разложившейся плоти и смерти.
Расшита крестами грубейшего вида холстина,
И колокол хрипло сзывает на скорбную мессу,
Но вашего траура нам до сих пор непонятна причина,
И ваша печаль представляется глупо поставленной пьесой.
А то,что мы любим,знакомо вам только по слухам,
А впрочем,какие тут слухи,-оно вам вообще неизвестно,
И вот почему ваши песни нам кажутся тягостным звуком,
А ваше холодное серое море нам кажется пресным.
И нам лишь туда,где есть всё,что нам надо,уйти бы,
Туда,где забыли про скорбь,и уже не считают потери;
Но мы,вероятно,так сильно пропахли протухшею рыбой,
Что там нас - не ждут,и тому,что свои мы - не верят.
Ваша странная нежность похожа на нежность слона,
Положившего хобот на твёрдые плечи Луны,
Выходящей из тёмного омута дикого сна
На печальное небо высокой и белой стены.
Ваша сила не в силах держать оборону небес,
Распростёртых за чёрными кольями белых садов;
Вы твердите о воле,но вами не виданный лес
Не удержит Луны под покровами вольных миров.
И уже никогда,проходя свой холодный зенит,
Не увязнет Луна в ваших горьких и томных очах,
Выбирая сама из любого,что плохо лежит,
Всё что нужно и всё что не нужно в бессонных ночах.
И, даря своей песней убогий осколок стекла
На унылом кострище недавно заброшенных тем,
Не обманется блеском, а просто - была не была -
Подберёт и упрячет его,и не скажет, зачем.
Вы - посулами нас одаривали,
Во все стороны нас расшвыривая;
Из посулов варили мы варево,
И из варева гнали ширево.
А потом,зрачками разлившимися,
По наклонной сползая плоскости,
Мы смотрели в небо,раскрывшееся
Вдруг во всей его звёздной жёсткости.
А оттуда - Стрелец отчаянный,
Видно,радуясь новым зрителям,
Подбоченясь,глядел хозяином,
Не хозяином - повелителем.
И таращились дыры чёрные,
Словно дула орудий чёртовых,-
Ох,и быть войне,православные!
(Впрочем,вера для нас - не главное.)
Три-четыре...Огонь!О Господи!
Где ты?Нет тебя!Этот,кряжистый,
Ухмыляющийся - он всё спалит,
Всю Москву да все малы княжества!
Ох гулял пожар!И видали мы,
И запомнили,как видение,
Листья жёлтые с листьями алыми,-
Видно,время было осеннее.
И бродила по ним,угрюмая,
Одинокая и неприкаянная,
Чья-то тень - иногда я думаю,
Что была она тенью Каина.
1993,Октябрь
Ехали дрожки да мимо тюрьмы,
Видели дрожки из камеры мы,
Кинулись к окнам и стали смотреть,
Мелочь - а зрелище ведь!
Видим покрытый рогожею гроб,
Возчик,картуз нахлобучив на лоб,
Курит цигарку и машет хлыстом,
Мерин мотает хвостом.
Скрючен,измучен,простужен и сед,
Друг по этапу,по нарам сосед,
Взгляд мой поймал,да и вымолвил тут:
Душу твою везут!
Веришь ли,парень,бывалому,мне:
Всё-то не то,что на воле,в тюрьме;
Душу схоронят - а тело,оно,
Смотришь,живёт одно!
Ёдва да Емва,Великая Ва,
Заводь Руси,лагерей острова.
Кто ты да что ты - короче,забудь
Имя твоё - и в путь!
Музыка Севера!Лесоповал -
Тот же,сказал бы я,оперный зал:
Стань топором или первой пилой
В яме тоски лесной!
Местом на нарах и пайкой в руке,
Куревом стань и бревном на реке,
Кружкой чифира,мишенью ствола,-
Тут уж твои дела!
Так,на авось,до конца доскрипишь,
Выйдешь,а нет,так не надо:глядишь -
Колышек,номер,земли бугорок,
Вот и отмотан срок!
Так он сказал,да и в кашель,а я
Видел,как возчик направил коня
Прочь за ворота,и дрожки мои
Скрылись потом вдали.
Всё-таки,видимо,прав был мой друг:
Быть мне бараком и лесом вокруг;
Если ты есть,я подумал,Господь,
Ты - упокой мою плоть!
Я лягу спать, но не усну, а буду
Тебя как можно дольше наблюдать
В глазок воображаемый - повсюду,
Где можно быть несчастным и страдать
От нелюбви; наверно, и не надо
Оспаривать решения суда:
Прими своё паденье как награду
За жизнь, и, словно в рай, войди сюда,
Где стены зарешеченных бараков
Пахаты плесенью, где проволочный стан
В глухой ночи по тайным нотным знакам
Споёт о чепухе душевных ран.
Там по стене свирепою шестёркой
Авторитета поперёк и вдоль
Размазанный, заполнишь хлебной коркой,
Подобранной с земли, пустую боль.
И по весне, едва не умирая
В чахоточном бараке, знай, что там,
на воле - о таком тебе мечтаю,
И лишь таким - люблю тебя, Адам.
...Бей в доску - поминай Москву...
(из русского фольклора)
Бей в доску - поминай былое,
Есть,что вспомнить,коль видел ты
Всё,что было на месте поля,
Где на тысячу вёрст кресты!
Что кресты?На дрова да в печку:
Жить живым,а не тем кто пал!
Нам о мёртвых бы помнить вечно,
Да вот памяти Бог не дал!
Утром - живы,а что там с нами
Станет вечером,где уж знать?
Эй,которые с кошельками,
Киньте хлеба нам,вашу мать!
Мы ж за корку...Братва,да разве
Прадед наш не ходил в штыки?
Эх,в кольё окружить заразу,
Только руки,знать,коротки!
Знать,кишка стала больно тонкой -
Будь что будет и будь,что есть!
Мы ж боимся,боимся ох как
Быть людьми,а не кем Бог весть!
Вот он,вечер безвольно синий,
Пьяной кухни горящий свет:
Эх,Россия,Прощай,Россия,
Что - Россия, её уж нет...
И закусим,а после - дружно
Как накатим да по второй,
Врубим музыку,жить,мол,нужно
В кайф,и ты отдыхай со мной!
А под окнами - тёмный некто
Клеит на стену слой афиш:
Мисс Держава,Спасает Секта,
И Купите Билет в Париж...
- Ой ты гой еси,бесов выродок,
Исполать тебе,сукин выкидыш,
Человечьего рода выкормыш,
Покажи свой лик!
- Я - гримаса смутного времени,
Я - дыханье тревожной осени,
Я стою над притихшим городом,
Как вороний крик!
- Кто послал тебя,злого ворога,
Нам на смерть да на долю горькую?
Али сам решил позабавиться,
Отвечай!
- Одолей океан,и выплывешь,
Может статься,к чужому берегу,
Там найдёшь моего ты барина,
Так и знай!
- Не боишься ль,холопья душенька,
Потерять своего-то барина?
Псом голодным смиренно явишься
К нам...
-Не тебе обо мне заботиться:
Стану барином сам,как водится,
И припомню "холопью душеньку"
Вам!
Ввалятся - в чёрном на фоне дверного проёма.
Скажут стоять на месте, дулами автоматов
Станут швырять предметы, и, в поисках тайной правды,
Вряд ли поймут, что мне ничего не страшно...
Город - по-мирному тих, по-военному тёмен.
Бритые головы лип бьются о ветер.
Через решётку в окне стального фургона
Виден последний путь - ничего не страшно...
Тайная правда уже улетела - знайте!
Я - улечу вослед, и хранитель-калий,
Ангел цианистый, в тонкий сосуд запаян,
Спит у меня за щекою, и мне - не страшно!
В тишине стучит комендантский час,
На пустой гранит комендантских глаз
Скоро ляжет свет фонаря в ночи -
Город шумных лет, молчи!
До шести часов на семи ветрах
Стережёт засов одинокий страх,
До шести утра не видать ни зги;
Чу во тьме двора - шаги!
Кто идёт? Молчок...Знать, бездомный вор!
Ледяной щелчок издаёт затвор.
Задрожал квартал, и нелепый крик
В тишину упал - и стих...
- Да какого чё... Прикуси язык!
Будет день ещё, обречённо дик...
Доживём, чай... Эй! Кто глазами смел,
Погляди скорей в прицел!
Там, внизу, черней всех горючих смол,
Всех обманов злей и хитрей всех зол,
За тобой следить, затаясь, должна -
Изо всех щелей - война!
--------------
Ветер гонит обрывки колючей проволоки
Вдоль развалин, припудренных первым снегом...
Всё спокойно! - кричат свинцовые сполохи,
Улетая дымом в набрякшее бурое небо...
Ночь - бездонна и пуста,
Только злачные места
Отворяют свои двери:
Проходите,господа!
Многоопытен и стар,
У дверей стоит швейцар:
Загляни сюда,прохожий,
Погоняй бильярдный шар!
Вот юлит перед тобой
Толсторожий половой:
Раскошелься,полуночник,
Осуши стакан-другой!
За окно мелькнул на миг
Чей-то драный воротник:
Это кто там замерзает,-
Отогрей её,мужик!
Отогрел - умчалась прочь,
Заработав деньги,в ночь;
Чем теперь тебе развлечься,
Чем беде своей помочь?
Открывай скорей окно,
Да ныряй скорей на дно
Безымянного квартала,
Крепко спящего давно.
Будет дворник поутру
Чистить наледь на ветру,-
Он найдёт тебя,и даже
Проворчит,что не к добру.
Он достанет из порток
Серый скомканный платок,
И глаза твои закроет,
Мол,отмучился,браток.
Мы - не без роду и мы - не без племени:
Внуки войны,дети сорного семени,
Матери гнева,отцы пустоты,
Серы,как мыши,черны,как кроты,-
Вышли сегодня на тёмные улицы
В час негодяев - воров и убийц;
Спины кривятся и сумрачно хмурятся
Пятна сухих проштампованных лиц.
Эх,заливай-разливайся-ка,ты моя
Клятая трижды великая грязь;
Всё здесь чужое нам,ты лишь,родимая,
Эти фасады собой разукрась!
Сорваны двери,перила искрошены,
Замер от страха разграбленный дом,
Собственник дома,трухой припорошенный,
В месиве алом лежит под окном.
Скачет по крышам венозное зарево,
Марево-варево-жарево,эх!
Ну ж,выходите!Сегодня мы дарим вам
Наш безоглядно расслабленный смех!
Нам безразлично,что скоро доставят нас
Всех куда надо,сырой протокол
Наспех состряпают,нас же поставят на
Каменно-серый обшарпанный пол -
Носом к стене - и обоймы нам в задницы,
В спины.в затылки шутя разрядят:
Высшею мерой у них называется
То,что они с нами сделать хотят...
Долго потом городские романтики
Будут ещё по осколкам бродить,
Кушать конфеты,разбрасывать фантики,
Разных приезжих с собой приводить,
И лопотать на бессмысленно бешеной
Яростной смеси чужих языков:
Азохен вэй да Вшисткего наилепшего,
Руссише швайн, се ля ви и фак офф.
1995
Соплеменников твоих узнавала
По глазам, а тебя – не знамо
Почему, узнавала в талых,
Как луна на ущербе, дамах.
Ты курил на бульваре – ближе
Подходила, и что же – тенью,
Легче вечера, дыма тише
Улетало твое виденье.
Пририсовывала на фото
Я себе и мундир, и шпагу,
Одевала тебя во что-то
До земли, сочиняла сагу
О Форсайтах, сидела в сайтах,
Как понравиться вот такому
Непонятному, пела альтом,
К твоему подползала дому.
Караулила год за годом
Я и в полночь тебя, и утром,
А когда приезжал с восходом,
В телефонных таилась будках,
И звонила: Ангеле Падший!
Я всегда была вторым сортом!
За терпенье – того, кто краше
Темноты, подари мне, гордой!
Но лежали темные веки
На усталом небе, и ясно
Становилось мне, что навеки
Заколдована и напрасна
Голубая звезда, но только
Ты скажи мне, зачем вот эти
Звезды – ярче других настолько,
Что другие уже не светят?
...Так начинают ссору с Солнцем.
Так начинают жить стихом.
Б. Пастернак
С каким-то беглым заключенным
Притихли на мешках муки,
А товарняк под небом черным
Идет, как все товарняки,
Величествен. Луна тугая
Всю ночь видна через дыру
В стене. Я тоже убегаю
От слова странного «умру».
Умру! Так жерновами давят
Зерно, так вырубают свет
В окошке, так берут и плавят
Свинец нестреляных побед.
И так, потерянно и шатко,
Вперед, своих не чуя ног,
Бредут по пятому десятку,
И вдруг сворачивают вбок.
Вот так на станции, в тумане
Я спрыгну, будто по нужде,
И затеряюсь утром ранним
Неважно, с кем, неважно, где.
Ведь только так зовет, убого
Дразня, терзая и моля,
Обетованная земля и потаенная дорога…
И, затевая ссору с Богом,
Так начинают жизнь с нуля.
Когда ты умрешь, я одежду твою растрясу,
Потертые джинсы, дырявые шапки и прочий
Поношенный хлам, соберу и во двор унесу,
Сложив у помойки: пускай разбирает, кто хочет.
Немного спустя перестанет казаться едва,
Что ты еще в доме, твой письменный стол я открою,
И стану искать мое имя, а также слова,
Которые связаны будут опять же со мною.
Накопится стопка бумажек, а там и они
Исчезнут: ничто никуда не приходит навеки.
Так вечную память смывают летящие дни,
И в сточное море бегут календарные реки.
Все просто, и все – по-иному, коль мне умирать
Вперед: я желаю, чтоб, роясь в бумагах и письмах,
В моих дневниках, за тетрадью листая тетрадь,
Искали намек на предчувствие смерти и мысли
О бренности мира, чтоб личные вещи – и те
Кричали о скромном до святости выборе стиля,
И стало понятно вдруг то, что в земной суете
Меня проглядели, и только теперь оценили.
Наверное, это от Бога: зови не зови –
Никто не рискнет твои горести делать своими,
И мы, никого не любя, ожидаем любви –
Хотя бы посмертной, коль нас не полюбят живыми
...Лампу зажгли у парадного входа -
Мне почему-то вспомнилась ты...
В. Ходасевич.
Приснилась ты - наутро был мороз
И солнце в клетку. На решётках окон
Искрился иней. Грузовик привёз
Убитых ёлок лес, и стал под боком
Пятиэтажки. Я поставил диск -
Вошла, запела. Грелся тёмным чаем.
Нашёл в кармане твой ирис-кис-кис -
Растаяла во рту моём, скучая.
Пошёл во двор - легла к моим ногам.
Брёл улицей - бежала всю дорогу
Пестрянками весёлыми реклам,
Блестинками витрин, и понемногу
Я начал понимать, что ты - как та,
Что я - как тот. Мы оба - те, кто прожил
Новейшую историю креста
На всём былом, и на небывшем - тоже.
О, сколько раз ты падала, а я
Молчал, я умирал, а ты - смеялась;
Нам грезились зубчатые края
Божественных начал, и всё осталось
За мёртвым этим солнцем - всё кругом
Горит, как нежить сребренников. Вечер
Ещё нескор, и путь мой бесконечен -
К тебе, моя звезда. За косяком.
Много театров в Москве.
Взгромоздившись на крышу любого,
Обмотай Триумфальную Арку Варшавским шоссе,
И - без водки, без писем и слёз - без единого слова,
Оттолкнись и повисни в троллейбусном сером кольце.
Хлынет кровью из горла спектакль электрических оргий -
Кульминация драмы проста и банален финал:
Оцинкованный стол в безотказно рентабельном морге -
Твой последний ночлег на земле, неформал-нелегал.
Маргинал, непутёвая недостоличная нелюдь,
В смертном неводе дна небогатый, но верный улов...
Подыхая - я знаю - по-прежнему хочется верить
В бесконечную сетку задёшево снятых углов.
Метроград, Метрополис, Мавсол, Блокамень-столица -
Сорока сороков идеально раскрученный бал,
Где, забыв обо всём, мы кричим: ничего не случится!
Не со мной! Не сейчас... Кто висит-то? Да так, нелегал...
1997, Москва, ВЛК
Мне крёстная в детстве однажды купила
В подарок двух кукол, одетых хитро:
Румяного, в алом трико, Арлекина,
И бледного, в белом шифоне, Пьеро.
Надев Арлекина на правую руку,
На левую руку Пьеро натянув,
Я десять минут постигала науку
Борьбы на примере сражения-буфф.
Всё алое - право, и правое - ало,
И доблести чужды смятенье и страх;
Большой Коломбиною я наблюдала,
Как тщился Пьеро устоять на ногах,
На локте, вернее, моём... Но напрасны
Усилия были, и вот на столе
Лежал он, измятый, больной и прекрасный
Пластмассовой мукой на звонком челе...
И вдруг я застыла, прижав его к сердцу,
И стало не то чтобы жалко, а так,
Как, если б, найдя потаённую дверцу,
Мы вместе шагнули в неведомый мрак.
Как, если б, ведомые тайной гордыней,
Остались бы там, и ушли вникуда...
Не знаю, как ты, только я и поныне
Твой образ, Пьеро, пеленаю в года.
Я за вас, дезертиры - Мои поезда развезут
Ваши души по свету напрямо, налево и прямо.
Вас укроют леса, и до времени вас не найдут
Вездесущие жвала, глаза и наитие Хама.
Кто - медведем в малину, кто - зайцем под белый откос -
Уходите от адской прививки военного рабства,
Уносите гордыню на знамени вольных волос
Далеко на просторы незримого беглого царства.
Ваши жёны - не пушки, и деды из тёмных могил
Не поднимутся... Те же, кто сдался в холодные руки
Абсолютного Зла - не простят вам неведомых сил,
А найдут и растопчут в порыве безудержной муки.
Что ни пёс, то Анубис: чем выше собачья звезда,
Тем острее черты и стремительней контуры, словно,
Оттолкнувшись, вот-вот улетит, но никто никуда
Не стремится, а ждёт - горделиво, легко и безмолвно.
В бесконечности жёлтого дня зависает строка,
В неподвижности бурого вечера зреют подтексты;
Что ни слово, то бог, и поэтому, наверняка,
Что ни скажешь, всё верно, проверено, мудро и пресно.
Так о чём говорить? Что ни память, то вечная Ка.
Память смотрится в зеркало Сотис, и так оно было
С сотворения Нила в зелёных руках тростника,
И негласно пребудет вовек до скончания мира...
О песчаное небо и пёсий базальтовый лик,
Тонкий лик стерегущего души загробного бога!
Ведь, наверно, не зря в городах замирает час пик,
Если стая бродячих собак переходит дорогу...
2008, Шарм Эль Шейх - Каир
* Кемет - древнее название Египта
В полнолуние время длиннее, и кажется мал
Целый мир, и не то что полночи вбирают полгода,
А далёкое видится близким: приходит вокзал,
И стоит под окном, и стучит, и зовёт на свободу.
Есть романтика бегства в уложенных наспех вещах,
В позабытом платке, в незастёгнутой куртке, как будто
Кто-то сильный идёт по пятам, и придуманный страх
Вырастает в реальный и множится с каждой минутой.
Так бежали, наверно, в Саратов из самой Москвы,
И из Вологды в Керчь, и обратно, и, может быть, где-то
Замирали вповалку, не смея поднять головы,
Увидав над собой голубые погоны рассвета...
В полнолуние ближе земля и чеканнее шаг
Одиноких часов, и просторнее гулкая чаша
Терпеливого неба, и время натянуто, как
Простыня, и чужая судьба проживается краше...
2008
Кто там сказал - пожалейте убогого,
Он-де не ведает, что он творит?
Выйдя на шлях из дремучего логова,
Бьёт наповал и на небо глядит.
Истово крестится, дёргает лапою
Рыжую цепь под рубахою, и
После, спуская добытое, капает
Пьяной слюною на губы твои.
Что же ты, делая вид, что ты молишься,
Ходишь в ближайшую церковь - к чему
Весь маскарад, коли вечером бросишься
В потную койку - к другому ль, к тому -
Разницы нет! И, припрятав зелёные,
Утром сползёшь проблеваться в сортир...
Кто тут не ведает? Ты ли, влюблённая
В хле свой насущный и собственный жир?
Кто здесь убогий? Глядишь, повенчаются
Тать со блудницей на царство - аминь!
Он - покупает, она - насмехается,
Ян презирает и пестует Инь.
Поп гонорар сосчитает - не спрячется,
Взвоет попса по машинам - пора!
Глядь уж - наследник в окошке таращится,
Шарит глазами по сводам двора.
Он не пойдёт с кистенём по окраине,
Скипетром ткнёт - и конец животам...
Банка луны в лиловатой окалине,
В небо заброшена, празднует там...
2008