Анастасия Матях


перевязав грудь платком

* * *

перевязав грудь платком прячусь от любопытных глаз
выхожу на улицу чтобы вдохнуть чуть-чуть
азот-кислородной смеси или какой-то другой газ
главное пусть бы хватило до дома дойти и уснуть
потому что дома всё пахнет тобой стулья стол кровать
чашки которые ты трогал руками надкушенный бутерброд
у меня от твоего запаха сводит низ живота и я прекращаю дышать
и могу только стоять как рыба раскрывать / закрывать рот
бабка одна говорила от таких лечат кахетинским вином
подогретым с тимьяном кинзой чабрецом на груди
пьют по чайной ложке два раза в день натощак и перед сном
а потом залезают под одеяло и считают до десяти
здесь важно не перепутать тимьян к дочери к сыну кинза
греть на левой груди двойня будет на правой родится один
и после спать можно только крепко зажмурив глаза
и каждый день откладывать по монетке в необожжённый кувшин
а я не хочу лечиться не пью вина и подтыкаю подол
когда мою полы кормлю сына и допиваю твой чай
и заучиваю твои шаги чтобы знать какой ногой ты вошёл
и какого цвета глазами нужно тебя встречать
мы подходим друг к другу всегда босиком не спеша
сила трения между нами почти что равна нулю
ты целуешь меня между лопаток не зная что я не умею дышать
что мне сводит низ живота и что я тебя люблю


танец

девочка-травести рисует усики над губой
стирает, снова рисует и снова стирает
рисует, надевает рубашку с жабо
надевает чулки и вальсирует вниз по лестнице
она думает, как бы поскорее потерять девственность
скользит ногой по кафелю и теряет равновесие
девочке-травести хотелось не носить нижнего белья
и закрутить наконец-то хотя бы служебный роман
а вместо этого она скатывается по ступеням
и складывается пополам
ей хочется плакать, к маме, чтобы её любили мужчины
вернее, чтобы один мужчина любил, а осталь-
ные просто чтоб были. вот и лежит у лестницы мёртвая травести
смотрит богу в лицо и не знает, как себя с ним вести
а бог почти так же прекрасен, как гаэль гарсиа берналь


newly-wed

stand still watch me grow
до тех пор пока на меня не наденут деревянный гроб
до тех пор пока его не поставят в сугроб
а землю не начнут рубить топором
а ты будешь вспоминать как я после загса боялась уснуть первой
потому что кто уснёт первым тот и умрёт первым
и я как могла крепилась но не выдержала
а ты потом ещё курил на кухне потому что у тебя нервы
а я проснулась…
в общем-то ты всё так же будешь вставать засветло
ходить по утрам заспанным
заложив руки за спину
и на пальцах правой руки считать количество шагов от комнаты до кухни до туалета
а на пальцах левой – сколько осталось до лета
а потом придут соседи заберут свои табуретки и стол
выпьете с пётр михалычем за землю мне пухом по сто…
думаешь ничего страшного что я уснула раньше тебя?..
stand still watch me grow…


лена-леночка

сколько лет с тех пор прошло, лена-леночка
да хоть сколько бы прошло – не воротисься
а я кроха – у тебя на коленочках
всё завязываю-путаю волосы

молоком тебя поёт-разливается
наливается твоё тело ладное
мне б не волосом твоим забавляться, а
от тебя бежать бы прочь, как от ладана

а потом ходил в саду между грядками
в кулачке зажав вишнёвые косточки
на тебя я, лена, искоса взглядывал
груди спелые качались под кофточкой

сколько лет с тех пор прошло, лена-леночка
как сидела на крыльце ты, прищурившись
а я, махонький, тебя – за коленочки…
а ты, сука, той зимой окочурилась…


хронопатология

прага. шестьдесят восьмой. мы случайно родились в городе
где целовались под советскими танками до боли в полувысосанном горле
где ссср был кем-то заюзан до смерти
где твоя мини-юбка была буржуазным порно
семьдесят восьмой. стоим взявшись за руки – гензельигретель –
корчим друг другу противопехотные мины
эвива кастанеда эвива кастанеда эвива кастанеда
че эвива – комраде не проходи мимо
восьмидесятый. застрелилась когда узнала об убийстве леннона
зачем-то сдвинули дореволюционную железную кровать
с моим телом рашн? – ов коз рашн – лучше бы ты как каренина
под поезд чем из макарова в рот твою мать
девяносто второй. стригу ногти на ногах в ванной
воды нет газа нет электричество дают раз в день на час
из радио гкчп гкчп гкчп и вдруг из крана
тихонько так тоненько так: господи помилуй нас


маштоц

а что если на каждый твой фрикативный
найдётся во рту моём велярный и не один?
тогда я буду звать тебя Месропом,
а ты меня – ну, например, Константин.
и можешь заглядывать под левую грудь,
что там у меня в груди.

нет пророка в своём отечестве, кроме за
пазухой дышащей прячущего образа,
кроме в засос целующего серебряный крест,
кроме губами касающегося рыбы в Великий Пост,
кроме языком ласкающего стопы своих святых,
таких, как ты.

а я вот возьму свои буки, веди, добро
и вложу их в пропитанное маслом и хлебом нутро,
и пущу их от левой руки до утра…
и выходят рыбы из вечнозелёной реки,
и рассаживаются по берегам,
и скоро из нас двоих не останется никого.

так и стой, Месроп-Константин,
в одежде твоей запуталась берёза, в глазах бирюза, в волосах плеть.
забрасывай сети в Севан, начинай зубами скрипеть,
а я буду трогать душу твою, сердце, живот…
и нельзя сделать анализ на энтеробиоз,
чтобы увидеть, кто внутри у тебя живёт…


дура?

жмёт в плечах, в груди и в бёдрах человечья шкура
в душе нет времени, в сердце нет пространства
ты как лучший из нас не был рождён, а я дура
предпочла квартиру в париже и выйти замуж за иностранца
ты забывал свой язык, я забывала свои времена года
снова выходила замуж и спала с другими
ты летал птицей в снах и смотрел в воду
и на ухо мне шептал моё водяное имя –
европа
белый бык уносил меня в море европой
клепсидра любви не проронит зря ни капли воды, ни грамма
стопы твои шли по воде шли твои стопы
между ног моих – голова адама