* * *
перевязав грудь платком прячусь от любопытных глаз
выхожу на улицу чтобы вдохнуть чуть-чуть
азот-кислородной смеси или какой-то другой газ
главное пусть бы хватило до дома дойти и уснуть
потому что дома всё пахнет тобой стулья стол кровать
чашки которые ты трогал руками надкушенный бутерброд
у меня от твоего запаха сводит низ живота и я прекращаю дышать
и могу только стоять как рыба раскрывать / закрывать рот
бабка одна говорила от таких лечат кахетинским вином
подогретым с тимьяном кинзой чабрецом на груди
пьют по чайной ложке два раза в день натощак и перед сном
а потом залезают под одеяло и считают до десяти
здесь важно не перепутать тимьян к дочери к сыну кинза
греть на левой груди двойня будет на правой родится один
и после спать можно только крепко зажмурив глаза
и каждый день откладывать по монетке в необожжённый кувшин
а я не хочу лечиться не пью вина и подтыкаю подол
когда мою полы кормлю сына и допиваю твой чай
и заучиваю твои шаги чтобы знать какой ногой ты вошёл
и какого цвета глазами нужно тебя встречать
мы подходим друг к другу всегда босиком не спеша
сила трения между нами почти что равна нулю
ты целуешь меня между лопаток не зная что я не умею дышать
что мне сводит низ живота и что я тебя люблю
девочка-травести рисует усики над губой
стирает, снова рисует и снова стирает
рисует, надевает рубашку с жабо
надевает чулки и вальсирует вниз по лестнице
она думает, как бы поскорее потерять девственность
скользит ногой по кафелю и теряет равновесие
девочке-травести хотелось не носить нижнего белья
и закрутить наконец-то хотя бы служебный роман
а вместо этого она скатывается по ступеням
и складывается пополам
ей хочется плакать, к маме, чтобы её любили мужчины
вернее, чтобы один мужчина любил, а осталь-
ные просто чтоб были. вот и лежит у лестницы мёртвая травести
смотрит богу в лицо и не знает, как себя с ним вести
а бог почти так же прекрасен, как гаэль гарсиа берналь
stand still watch me grow
до тех пор пока на меня не наденут деревянный гроб
до тех пор пока его не поставят в сугроб
а землю не начнут рубить топором
а ты будешь вспоминать как я после загса боялась уснуть первой
потому что кто уснёт первым тот и умрёт первым
и я как могла крепилась но не выдержала
а ты потом ещё курил на кухне потому что у тебя нервы
а я проснулась…
в общем-то ты всё так же будешь вставать засветло
ходить по утрам заспанным
заложив руки за спину
и на пальцах правой руки считать количество шагов от комнаты до кухни до туалета
а на пальцах левой – сколько осталось до лета
а потом придут соседи заберут свои табуретки и стол
выпьете с пётр михалычем за землю мне пухом по сто…
думаешь ничего страшного что я уснула раньше тебя?..
stand still watch me grow…
сколько лет с тех пор прошло, лена-леночка
да хоть сколько бы прошло – не воротисься
а я кроха – у тебя на коленочках
всё завязываю-путаю волосы
молоком тебя поёт-разливается
наливается твоё тело ладное
мне б не волосом твоим забавляться, а
от тебя бежать бы прочь, как от ладана
а потом ходил в саду между грядками
в кулачке зажав вишнёвые косточки
на тебя я, лена, искоса взглядывал
груди спелые качались под кофточкой
сколько лет с тех пор прошло, лена-леночка
как сидела на крыльце ты, прищурившись
а я, махонький, тебя – за коленочки…
а ты, сука, той зимой окочурилась…
а что если на каждый твой фрикативный
найдётся во рту моём велярный и не один?
тогда я буду звать тебя Месропом,
а ты меня – ну, например, Константин.
и можешь заглядывать под левую грудь,
что там у меня в груди.
нет пророка в своём отечестве, кроме за
пазухой дышащей прячущего образа,
кроме в засос целующего серебряный крест,
кроме губами касающегося рыбы в Великий Пост,
кроме языком ласкающего стопы своих святых,
таких, как ты.
а я вот возьму свои буки, веди, добро
и вложу их в пропитанное маслом и хлебом нутро,
и пущу их от левой руки до утра…
и выходят рыбы из вечнозелёной реки,
и рассаживаются по берегам,
и скоро из нас двоих не останется никого.
так и стой, Месроп-Константин,
в одежде твоей запуталась берёза, в глазах бирюза, в волосах плеть.
забрасывай сети в Севан, начинай зубами скрипеть,
а я буду трогать душу твою, сердце, живот…
и нельзя сделать анализ на энтеробиоз,
чтобы увидеть, кто внутри у тебя живёт…
прага. шестьдесят восьмой. мы случайно родились в городе
где целовались под советскими танками до боли в полувысосанном горле
где ссср был кем-то заюзан до смерти
где твоя мини-юбка была буржуазным порно
семьдесят восьмой. стоим взявшись за руки – гензельигретель –
корчим друг другу противопехотные мины
эвива кастанеда эвива кастанеда эвива кастанеда
че эвива – комраде не проходи мимо
восьмидесятый. застрелилась когда узнала об убийстве леннона
зачем-то сдвинули дореволюционную железную кровать
с моим телом рашн? – ов коз рашн – лучше бы ты как каренина
под поезд чем из макарова в рот твою мать
девяносто второй. стригу ногти на ногах в ванной
воды нет газа нет электричество дают раз в день на час
из радио гкчп гкчп гкчп и вдруг из крана
тихонько так тоненько так: господи помилуй нас
жмёт в плечах, в груди и в бёдрах человечья шкура
в душе нет времени, в сердце нет пространства
ты как лучший из нас не был рождён, а я дура
предпочла квартиру в париже и выйти замуж за иностранца
ты забывал свой язык, я забывала свои времена года
снова выходила замуж и спала с другими
ты летал птицей в снах и смотрел в воду
и на ухо мне шептал моё водяное имя –
европа
белый бык уносил меня в море европой
клепсидра любви не проронит зря ни капли воды, ни грамма
стопы твои шли по воде шли твои стопы
между ног моих – голова адама