Небес плывут калачики...
В.
А ты теперь попробуй, оглянись,
Ступи назад - не одолеешь шага.
Всё, что тобой не выпущено в жизнь -
По трусости, безволию, из мести -
Возьмет себе невзрачная бумага.
Впитает каждый выдох, каждый вздох
Любой строки, которую ты пишешь,
Смесь шутовства, изысканности, лести...
Да, ты - заложник, но, увы, не чести...
И тихое моё: "Храни Вас Бог..."
Того тебя, каким ты стать не смог,
Уже давно не окликает,
Слышишь?..
***
Ну, давай, базарный лабух,
По душе моей елозь,
Из её больных ухабов,
Выкорчёвывая злость!..
Я тебе десятку брошу,
Чуть помедлю, но потом
Растворюсь в толпе прохожих,
Заслонив лицо зонтом.
Размечтаюсь: "Я бы!.. Я бы!.."
Да и сдуюсь на ходу...
Ну, давай, базарный лабух,
Прочь гони мою беду.
Нам вдвоём с ней не ужиться,
И друг друга не понять,
И придется насмерть биться
С тенью собственной опять...
Ничего задарма!
Всё на строгом учёте -
И тюрьма, и сума,
И друзья, и враги...
Вон, с деревьев,
Стоящих ещё в позолоте,
Беспощадная осень
Срывает долги...
И летят пятипалые
Эти банкноты
Прямо в руки прохожим -
Бери - не хочу...
Не хочу. И за них
Время выпишет счёты,
По-хозяйски похлопав
Меня по плечу.
«Безумно страшно за Россию…»
/человеческая трагедия как отражение трагедии страны/
Изначально я не планировала (да и вряд ли я когда-нибудь этому научусь), с чего буду начинать материал, чтобы вновь и вновь возвращаться к сквозной – главной – теме. Мне было важнее понять первопричину, приведшую человека к последней черте жизни и решившего переступить её подобно сотням, если не тысячам других – безвестных и именитых, юных и взрослых, талантливых и не очень, но, бесспорно, имевших право на полнокровную, до естественного окончания, жизнь, от которой они всё-таки отказались. И тут, как бы не было мучительно вспоминать, придётся начать с себя – деваться некуда…
Когда по странному, тончайшему своему душевному устройству ты с ранних лет воспринимаешь уходы чужих (но ставших близкими душе) людей как своих родных - внутри тебя рушится и без того хрупкий мир, тобою же сотворённое убежище, твой спасительный кров. Когда тебе едва за двадцать, и ты пока ещё не можешь - нечем и некем - зацепиться за жизнь, а на твоих глазах на куски разваливается страна, в которой ты вырос и которую успел полюбить - внутри тебя на фоне гнетущего, тотального чувства никому-не-нужности стремительно вызревает почва для трагедии. По фатальному переплетению причин – серьёзных и не очень, порой даже нелепых на первый взгляд - многим людям, и я не исключение, не получилось её избежать, а на восстановление (увы, никогда не бывающее полным) и самообретение потребовались годы.
Для тех, кто прошёл Вторую мировую войну, равно как и для тех, на чью долю выпало голодное послевоенное детство и кто дожил до новых дней новой России, перемены, произошедшие с ней и в ней, поначалу представлялись долгожданными и, несомненно, правильными. Тем не менее, они оказались тяжелейшим испытанием, бесжалостно выбросившим людей на ещё одну, куда более жестокую, длящуюся и поныне, необъявленную войну, а кого и вовсе - за обочину жизни. Кому как «повезло». Но как же хотелось Света!.. Он ведь казался почти явственным. Почти. Я понимаю, дело, конечно, не в возрасте – и моим ровесникам перепало с лихвой. И всё же...
***
"Главное, что я узнал, что есть на свете Большая любовь. Такая, что случается раз в сто лет. И для одного из миллионов. И это в моей жизни случилось. То ты так полюбила, я так полюбил. Я люблю тебя до самого твоего последнего хрипа, все твои недостатки, ей-богу, я их обожаю. Пойми, моя такая дорогая, я еще "развивающаяся страна" - и буду возле тебя становиться лучше, бережнее к тебе, к нашей любви... ты - мой дом на земле…"1.
Трудно сдержать волнение, когда читаешь подобные письма (и они - редкость), в особенности, если они написаны человеком, «прошедшим войну, тюрьму и лагерь, разменявшим восьмой десяток лет…»2 Долгое время я была уверена, что война, обжигая и раня, хоть и закаляет сердце и характер, но навсегда оставляет на невидимой точке невозврата – невозврата чувств. То, что именно человеческие чувства – нежность, вера, любовь – дают недюжинные силы и вымывают из души накопившуюся грязь, понимается позже, с приобретением опыта жизни. Наверное, каждый из нас всю жизнь ждёт слов, которые были бы обращены к нему, единственному. Слов, призванных и поддержать, и окрылить, и уберечь в самую трудную минуту. Вот только уберечь не всегда получается…
21 ноября 2011 года - обычный, ничем не примечательный день... Единственное, что не равняло его с остальными – дата: 20 лет со дня смерти Юлии Друниной. Несколько печатных и сетевых журналов отозвались на неё, дату, с искренней, светлой грустью; сама я, признаться, вряд ли вспомнила бы. А тогда, в 1991-м, резко полоснуло по душе давно знакомое, острое непонимание и почти детское по восприятию, и от того ещё более горькое ощущение потери.
Творчество Юлии Друниной глубоко автобиографично – у поэтов по-другому не случается. Две ключевые темы стихов, пронзительным аккордом из двух нот сопутствовали ей на протяжении всей жизни: война и любовь. Одна – калеча тело и закаляя волю, вторая – исцеляя разум и оберегая душу. Вот они, горькие повороты девичьей юной судьбы: «Я пришла из школы в блиндажи сырые, / От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»…», «Какие сны я на войне смотрела - / Какие удивительные сны! / И просыпалась не от артобстрела - / Я просыпалась лишь от тишины…», «На ничьей земле пылают танки, / Удалось дожить до темноты… / Умоляю: «Лишние портянки / И бельё сдавайте на бинты…». И там же, на войне случилась первая любовь: «…Любимые нас целовали в траншее, / Любимые нам перед боем клялись. / Чумазые, тощие, мы хорошели / И верили: это на целую жизнь…». Верили, что любовь, как оберег, сохранит их и от пули, и от плена – она и сохранила.
«На фронте она ничем не болела, даже не простужалась…» (здесь и ниже - из воспоминаний поэтессы Татьяны Кузовлевой3). Почему? – что тут додумывать? Экстренная мобилизация всех внутренних ресурсов человека даёт на первых порах поистине фантастические результаты. Зато потом… «В послевоенные годы на многих фронтовиков нахлынули болезни. У Друниной открылось хроническое воспаление лёгких, началась жуткая бессонница…». Сказать проще – иссякли запасы сил как душевных, так и физических, пополнить которые могла только полноценная жизнь, насыщенная яркими эмоциями и событиями. И Юлия Друнина возвращается в такую жизнь, поступив в Литературный институт: «В ней удивительно совмещались застенчивость, подростковая угловатость и женственность, мужественность и ранимость, неприспособленность к быту и чувство достоинства».
«Смешная, трогательная, наивная, бескомпромиссная, незаурядная, светлая…» - такие характеристики дал ей поэт Николай Старшинов.4
«Угодившая «из школы в блиндажи сырые», раненная и контуженная, она всегда считала себя счастливицей…»2 (Андрей Турков).
А ведь и впрямь – счастливица, - думалось мне: пройти войну от начала до конца, состояться в творчестве, в материнстве, познать Любовь (только так, с большой буквы), быть востребованной… Как узнаваемы слагаемые человеческого счастья! И всё же… надлом. Почему?
Тогда, в 1990-м, наверное, многие знали, что она стала депутатом Верховного Совета СССР, и это воспринялось органично: бывшая фронтовичка, яркий поэт, прозаик, публицист, всем сердцем переживающая за Россию, она не могла оставаться в стороне. Однако немногим была известна истинная причина, которая побудила её стать депутатом.
Из ответа Юлии Друниной: «Единственное, что меня побудило это сделать, - желание защитить нашу армию, интересы и права участников Великой Отечественной войны»2.
Так совпало, что в конце 80-х - начале 90-х Россия оказалась в эпицентре огромных потрясений: от взрыва в Чернобыле до начала междоусобных локальных конфликтов – последствий чудовищных опытов и игр новоиспечённых политиков. Как тут оставаться равнодушным? Как оставаться «с краю», когда истинный размах человеческой трагедии в сталинской России во всей ужасающей яви начинал проступать в воспоминаниях, в художественных произведениях, написанных на основе архивных данных, долгое время бывших под запретами?!.. Выдержать такой мощный информационно-психологический пресс по силам далеко не каждому.
Из письма Юлии Друниной: «Теперь, узнав жестокую правду о второй - трагической, чудовищной, апокалипсической стороне жизни тридцатых годов, я (не примите это за красивые слова) порой искренне завидую тем сверстникам, кто не вернулся с войны, погиб за высокие идеалы, которые освещали наше отрочество, нашу юность и молодость..."2 . Как больно и слово в слово перекликаются эти строки с давней записью из моего дневника: «Иногда я завидую тем, кто успел уйти, не вдохнув в себя эту гарь…», потому что хоть и не выпала на нашу долю война, и пороха мы не нюхали, но наши отрочество и юность тоже были пропитаны высокими идеалами, одним махом уничтоженными в девяностых, а многие новые «ценности» на поверку оказались пустышками.
И как даже, кажется, уже непоправимо верны и сегодня слова Михаила Смородинова: «Вряд ли её (Друниной -– П.В.) стихи прозвучали бы сейчас. Ни в школах, ни в вузах, ни, тем более в трудовых коллективах теперь стихи почти не читают. Обидно не из-за невозможности возврата поэтического бума, а за наше прогрессирующее духовное обнищание…»2.
Вот они, первопричины последнего шага: одиночество и невозможность в мирное время что-либо изменить к лучшему в стране, которую удалось защитить на войне с фашизмом: «…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл…»2. Тыл после смерти мужа поэтессы - Алексея Каплера обернулся сквозной, незаживающей раной, а 21 ноября 1991 года приближалось стремительно и неотвратимо, столь же неотвратимо приближая и для России судный час, который большинство из нас попросту не заметили:
Судный час
Покрывается сердце инеем -
Очень холодно в судный час...
А у вас глаза как у инока -
Я таких не встречала глаз.
Ухожу, нету сил.
Лишь издали
(Все ж крещеная!)
Помолюсь
За таких вот, как вы,-
За избранных
Удержать над обрывом Русь.
Но боюсь, что и вы бессильны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!
***
«За период, прошедший после распада СССР, размер пенсий сократился вдвое. Нехватка денег, алкоголизм, чувство заброшенности… Среди пожилых людей наблюдается пугающий рост числа самоубийств.» – эти строки, выписанные мной в дневник, датированы 2009 годом. На сегодняшний момент – в конце концов, дело же, главным образом, не в прибавках к пенсиям! - ни малейших поводов для оптимизма нет.
Откуда им взяться в стране, в которой избить или ограбить человека просто потому, что он стар и немощен - пустяк?! Но именно так у нас самоутверждаются «благодарные» потомки.
Откуда им взяться, когда в некоторых городах, а в ряде бывших союзных республик это стало нормой, ветераны Великой Отечественной войны объявлены врагами и сорвать с их кителей и пиджаков ордена и медали - обычное, даже «святое» дело?! Но именно так у нас переписывается История. Уже набило оскомину призванное время от времени взбадривать погасший в народе дух патриотизма утверждение о богоизбранности России. Какой сладкий самообман!
Нет… Мы не избранные. Мы оказались слабы духом, чтобы собраться вместе, и, сплотившись, остановить маховик разрушения и позора – хватит ли когда в нас мужества признать очевидное? Мы с молчаливым равнодушьем наблюдаем закат некогда Великой Российской империи, ныне погрязшей в местечковых распрях, делёжке земель, городов, природных ресурсов. Церковь, испокон веков становившаяся последним кровом для уставших от жизни людей, ныне настолько поросла светскостью, что даже патриарху (намеренно пишу с маленькой буквы) Кириллу не чужды скандалы, в цивилизованных странах предшествующие немедленной отставке! Как, к какому батюшке идти на исповедь с таким «багажом», если веры человеку в рясе – не остаётся? Это счастье, что крепко вросла в память – и выручает, и держит в жизни! - спасительная поговорка: «Бог там, где молитва»: видать, на каком-то витке и такую ступеньку развития (или упадка?) мы проходили.
Конечно, где-то ещё сохранились островки истинной жизни, но смогут ли они противостоять программе самоуничтожения, давно запущенной чьими-то холодными, расчётливыми рассудками? Да и рассудками ли?
Убивают не только люди, болезни или слова, убивает время, в котором не у всех получается жить. А мы и сегодня живём в нём, в этом мире – «передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями…»3. Как живём, почему? Бог весть… Может быть, потому что когда-то, уходя навсегда, за нас помолилась Юлия Владимировна Друнина. А вслед за ней – тысячи и тысячи других людей. И как же
отчаянно им верилось, что их молитвы всё-таки услышал Тот, к Кому они были обращены!
P.S.
А я иногда ловлю себя на мысли, что боюсь.
Боюсь, что и Он может оказаться бессилен…
===========
1 - Строки из письма второго мужа Юлии Друниной, киносценариста Алексея Каплера.
2 - Материалы, заключённые в кавычки, частично взяты из нескольких Интернет-ресурсов, а также из ноябрьского номера «Комсомольской правды» от 25.11.2011.
3 – Татьяна Кузовлева, поэт, близкая подруга Юлии Друниной.
4 - Николай Старшинов, поэт, первый муж Юлии Друниной.
К ***
Не оставляй меня,
Скажи хоть что-нибудь,
Я сяду в уголке
И буду слово слушать,
Которое я так
Пыталась защитить,
Но не нашла дорог
К чужим сердцам и душам…
Не убыло во мне
Ни Бога, ни молитв,
Покоя не прошу
Не тороплю недели,
Но как же устаю
От этих горьких битв
Когда душа моя
И сердце – на пределе.
И кажется вот-вот
Как осенью листва
Сорвутся в никуда
Их огненные птицы…
И кто-то за меня
Доскажет все слова,
Которыми я так
Пыталась защититься.
Все оптом
Если в этом небольшом отзыве вы не найдёте своей фамилии, господа авторы, это вовсе не означает, что ваше творение безупречно. Я немного подробно остановлюсь лишь на первом, самом крупном и многолюдном разделе, самонадеянно и претенциозно названным «ПОЭЗИЯ» и постараюсь обойтись без саркастических комментариев, зная уже, какие бури они способны вызвать в нежных душах новоявленных и давно известных на Псковщине пиитов.
Считаю кощунством молчать и делать вид, что всё у нас здорово. Ничего подобного. А вот в том, что дальше будет хлеще, я уже и не сомневаюсь. Разбор полётов по прозе и публицистике (да и «поэзии» тоже было бы интересно) я надеюсь прочесть в будущей статье Александра Донецкого, тем более, что в его материале «Скобари» жгут» (http://informpskov.ru/blog/91840.html ) обещано продолжение.
Считаю необходимым отметить безответственность и высказать полное недоверие как к составителю последних выпусков «Скобарей» А.А.Бологову, так и к ответственному за раздел «поэзия» И.В.Иванову, а также бессменному редактору И.О.Исаеву. Людям, читающим этот материал придется поверить мне на слово – ничего личного. Любая работа требует качества. А с ним у нас по линии поэтических изданий хроническая напряженка.
Начну с особо выдающихся строчек местных «мэтров»:
Валерий Мухин запомнился строками о «земле, страдальной от боли», по которой, признается он: «Хожу легко и бездорожно/ Гляжу глазами, как жую…»…
Ларина Федотова в «Отголосках» пишет: «Ум пускай от горя отдохнет, / Где-то спит, где (-то? – П.В.) трудится народ – / По пути все явственно видать, / Им сератонина бы подать»…
И далее в стихе «Дыханье вечности»: «Святая славилась вода, /И прозорливы старцы были. / И в пустынь Оптину тогда / Все оптом грешники валили…».
Ирена Панченко представилась слабейшей подборкой с рядом «повторялок» и ужасно описанными «Раздумьями». Я не спорю, думать - полезно. Но иногда лучше просто думать и не брать в руку ни карандаша, ни бумаги – этим можно свести к нулю самые светлые помыслы.
==========
Какие только перлы не выдает фантазия автора! Вот, к примеру, никому пока не известный Вальтер Тамм, безобидно желает «стать стройной березкой» и «встретить зорьку с пернатыми сада…».
Тамара Соловьева, завсегдатай «Литературной гостиной» на Рижском, в опусе «Возвращение» написала о дятле, крепко стучащем по елям, о косарях, косящих в поле травы… Видимо, от этого масла масляного и «На глаза со лба сползла панама…».
Совершенно никакими можно назвать подборки Геннадия Смирнова, Татьяны Лапко, Игоря Сильченкова, Владимира Савинова, Галины Простокишиной, Евгении Гусевой, Георгия Гринберга… Отсутствие какой-либо экспрессии, густых мазков, ярких метафор – удар ниже пояса для привередливого читателя, а для искушенного – ещё одно разочарование.
Не уверена, что написанные давно стихи Т.Гореликовой, А.Бениаминова, А.Москалинского, В.Сергеевой… обладают неким «простительным», сглаживающим раздражение от обилия пустых стихов эффектом.
Николай Либиков разочаровал повторяющейся частицей «бы», более того, сослагательность у Либикова лихо преобразилась в факт однозначно решённый, в простую форму будущего. Приведу сию живописную строфу:
«Ну а если бы имел дельтаплан, / То летал бы ранней птахой в зарю, / Наловил бы звезд широкий карман, / А вернувшись, всё друзьям раздарю».
Во, как мы, скобари, пишем!
Но больше всех «оваций» традиционно сорвал Иван Иванов. Только примеры, как я и обещала:
«Знайте, моё поколение / Воды и трубы прошло…»
или:
«Что наши взгляды вселенские / Если на небе гроза?»
или:
«А весь народ, спешащий кто куда, / Вдруг повернул к лучам весёлым лица, / И настроенье – хоть сейчас влюбиться, / И наплевать, что чавкает вода»…
==============
Периодически, «вкусив» опусов псковских авторов, я начинаю сомневаться в своей адекватности, поэтому благоразумно перехожу к перечислению фамилий авторов (внимание - не профи, коих в Псковском регионе почти не наблюдается, и не имеющих вожделённые корочки члена СП России), по прочтении материалов которых затеплилась слабенькая надежда, что, может, когда-нибудь у нас появится и зазвучит настоящая поэзия. Вот они, предпосылки:
А.Теддер «Такого зноя в наших палестинах…», «В не так, чтобы очень. Но всё-таки древнем…»
С.Горшков «Колыбельная», первая строфа стихотворения «Почему так…».
А.Гайдук Диптих «Отречение».
А.Березов «По кругу».
В.Цаценко (выборочные строки).
=====================
В подборке А.Бениаминова есть такие строчки:
«Слово, простое слово,
Взятое за основу,
Вложенное в уста,
Рвет белизну листа…».
К альманаху «Скобари» это никак не относится. Мы ничего не рвём – нечем. Зато мы от выпуска к выпуску берем количеством, не так ли?..
25 марта 2012 года
(вместо письма)
И всё бы ничего.
Вот только сердце сжалось
И этим сжатьем мне сковало вдох.
Скажи, мой друг,
На что твоя мне жалость,
Когда себя ты сотворить не смог?..
Бежал куда-то –
Надо ли, не надо ль…
И в спешке где ты только не бывал.
Ни разу не упал...
Да лучше б часто падал!
И разбивался, и опять вставал.
Тебе ль жалеть меня,
Когда себе в подмогу,
Списав чужую жизнь с листов чужих,
Ты изменил себе.
А, может быть, и Богу…
Тебе ль жалеть меня, мой друг, скажи?..
Небольшое отступление:
Если вы издали книгу и на неё нет никакого отзыва – это вовсе не значит, что она безупречна. Если отзыв на ваше творение содержит в себе фразы только восхитительного содержания - у вас есть все основания насторожиться, потому что, скорее всего рецензент глуп, труслив и угодлив. Сильных, безупречно написанных и изданных именно на Псковщине поэтических сборников за последние несколько лет не наблюдалось. Печальный факт, усугубленный наличием только в областном центре порядка 20-ти (если не больше) профессиональных (судя по членству в СП России) литераторов. Из них единицы - пишут "в стол", не имея возможности выпустить книгу либо издают по одному сборнику в 5-7-летку. Адекватной критики тоже нет. А если и появляется и мешает наслаждаться собственной «гениальностью», то подвергается изощренной «порке» в узком кругу с единственной целью – либо подчинить её, сделать «ручной», либо выкорчевать как сорняк. Посему меня нисколько не удивила статья в последнем номере «Литературной России» (http://www.litrossia.ru/2012/10/06874.html) о беспределе тверских «писателей». Для Пскова такая ситуация очень даже возможна.
Кстати сказать, критика по определению предполагает дальнейшее плодотворное развитие. Отсутствие же оной – гарантия полного погружения в застой с последующей деградацией.
Если такая перспектива кого-то устраивает – на здоровье.
================
«…Из глубины былых веков»
(о книге Анатолия Александрова «…И Пскова вечная дорога»,
Псков, 2012 г.)
Не могу сказать, что вынужденное (единичный отзыв не в счёт) молчание в течение почти трёх лет меня утомило. Наоборот, предоставилась возможность сконцентрироваться на других аспектах жизни, которые если и разочаровывали в чём-то, то кратко и не больно.
И вот теперь – наконец! – спешу познакомить псковичей с новой книгой. Её автор – профессиональный историк, увлечённый своим делом, любящий его и способный ненавязчиво и с азартом передать эту любовь тем, кто оказался его вольным слушателем. Это тоже талант.
У меня всегда очень плохо получается верить похвалам, даже если они справедливы и честны. И я не ведаю, как отнесётся Анатолий Алексеевич Александров к моему небольшому отзыву – нет во мне этого мешающего суетливого оглядывания в духе «как бы чего не вышло», - в котором нет ни намёка на какие-то огрехи. Не потому, что их нет – их количество минимально, а потому что книга, о которой пойдёт речь – серьёзная заявка на успешную творческую судьбу. Для меня же её появление – прежде всего, надежда на то, что не всё так «пусто иль темно». И вовсе не лишнее доказательство того, что членство в каком-либо творческом союзе - не есть свидетельство одарённости человека. Но оно – есть ответственность, о которой некоторые быстро и напрочь забывают.
Для начала, справедливости ради, отмотаем плёнку лет назад. Первый опыт – попытку литературного (сугубо исторически изложенного) описания жизни княгини Ольги и зарождения основ государства на Руси – книгу Анатолия Александрова «Во времена княгини Ольги», изданную в рамках празднования 1100-летия Пскова, смогли по-настоящему оценить разве только коллеги автора – историки, историки-педагоги да, быть может, авторы, пишущие историческую прозу. Будем искренни, с последними в Пскове, после недавнего ухода Владимира Курносенко (успевшего, насколько мне известно, дописать свой последний роман), дела обстоят никак. Их попросту нет.
«… И Пскова вечная дорога» - вторая книга Анатолия Александрова. Признаться, читать её было необычно, потому что псковичи, к коим я себя отношу, не избалованы изданиями, в которых тонко и бережно сочетаются поэзия и история. Перед нами сборник циклов и отдельных стихов, каждый из которых, словно маленькая бисеринка, украшает оригинальный рисунок автора. Рисунок, дополненный именами и малоупотребляемыми или уже вышедшими из обихода русского языка словами, погружающими читателя в бытность «дней давно минувших», что никак не служит раздражающим фактором, так как каждое воспринимается органично. К примеру, уверена, мало кто ныне знает, что река Великая в древности называлась Турунт и чем отличается простонародное имя Малуша от гордого имени Малфрида, кто такие венеды и что означает Рудон…
Завораживает и неторопливость авторского повествования: «Свивая нитку из кудели / Веретено чуть-чуть стучит, / И плач из детской колыбели / В лучинной призрачной ночи…» или вот как пишет в том же стихе А.Александров про маленького князя Владимира: «Большим прутом сшибая ловко / Чертополох врагам на страх. / Мелькала русая головка / В больших окрестных лопухах».
Лейтмотивом звучит одна из главных тем книги стихов А.Александрова «… И Пскова вечная дорога» - тема любви к России, автор не скрывает своих переживаний за её судьбу и будущее. Высказанная было надежда: «Там, где светлая лестница, / Да с небес фонари; / Русь моя, провозвестница / Накануне зари», тут же сменяется безнадёгой, а, может быть, и отчаянием: «Где-то в глуби - пересуды, / Где-то в степи - суховей; / Родина в виде Иуды / Губит своих сыновей…», и ниже, заключительным, «приговорным» аккордом: «Выбиты самые смелые, / Тьма на дворе, а пока / Белые-белые-белые / Только одни облака».
А дальше…
Дальше, наверное, пора мне остановиться, уступив место читателю, хотя… В качестве завершающего штриха приведу ещё две строфы:
Какой я памятник воздвиг
Эпохе и себе,
Увы – покажет только сдвиг
По фазе и судьбе.
(…)
Всё это – прах, всё это – тлен;
Для скучного стиха
Всегда есть место на земле
Под сенью лопуха.
Люди (а авторы – и подавно!), относящиеся к себе и к жизни с юмором вызывают, по меньшей мере, симпатию. А внимательный и чувствующий Слово читатель ещё не истреблён на Руси окончательно, верно?
***
Не сердись на меня – отнесись как… к обычному человеку,
Нечаянно полюбившему тебя ни за что, просто так.
Нашему бедному, наскоро озлобившемуся веку
Как кость в горле выброшенный мной белый флаг.
Но я же не перед ним сдаюсь – перед тобою
Или, если быть точной – перед смутой сердечной,
Мне нравится называть-нарекать её любовью
И как когда-то не казаться, а быть слегка беспечной…
Не сердись. Я же так далеко – не дотянуться,
А электронный адрес, хочешь, сменю на новый?
Господи… Ни руки, ни губ твоих не коснуться,
Разве только души – негромким, но нежным словом…
Все сроки кратки в этом мире,
Все превращенья – на лету.
(А.Твардовский)
***
Всё на лету – никак иначе,
Жизнь как билет в один конец.
В окне вагона виден мальчик -
Не твой ли будущий отец?..
Всё на лету – потери, боли…
А на перроне в юбке клёш
Стоит девчонка… Не её ли
Ты мамой вскоре назовёшь?..
Малыш, держась за край кроватки,
Играет с солнечным лучом…
Но в этом миге – столь же кратком
Смысл жизни нашей заключен.
Для чудес
давно готово
решето.
Встань за мною,
я прикрою,
если что…
Видишь, справа -
кромка леса,
солнца круг?..
Шепчутся
с землёю травы,
дремлет луг…
Ты вздохнёшь
тихонько рядом
у межи…
Как же мало
счастья надо
для души!..
Как же много
Всюду чуда,
Эй, лови -
От забавы
и восторга,
до Любви!..
Для росчерка заветного пера
Ни одного достойного предлога.
Молчит е-майл. «Унылая пора…»
Как истукан застыла у порога
И будто не в себе – лицом бледна,
Слова с листвой в туманный морок вмяты,
А вместо расписного полотна
На тротуарах – мокрые заплаты…
Пегас куда-то сдуру ускакал,
Забрав с собой беременную музу,
И только Время – мудрый аксакал,
Несёт меня к раскрывшемуся шлюзу:
И, разбирая старых дневников
Извилистые, путаные нити…
Мне чудится – как просто, как легко
Быть автором своей души событий!..
***
Небо снова славит осень,
Сея солнце и тепло,
Старый ворон глазом косит
На ничейное дупло.
Рядом - сноп опавших листьев
На забаву ребятне,
Пёс дворовый когти чистит,
Кот, свернувшись, спит на пне…
С лаем, чёрная как вакса,
Неуклюжа и стара,
Голубей гоняет такса
На другом конце двора…
Так бы этот день и длился
Нитью вечного мотка,
Но к полудню изменился
Вид лубочного мирка -
Под нахмурившейся высью
Кот с ленцой полез в подвал…
Дождь густой, прозрачной кистью
Будний день дорисовал…
Ты пока не звони.
Я еще ни к чему не готова,
То и дело смотрю на часы
Будто времени ход
И возможное «Завтра», и краткость
Последнего слова
В запредельную жадную пропасть
Сегодня сглотнет.
Никаких не ищи оправданий...
Рассеянным взглядом
Провожая метели
Надменную, гордую стать,
Ты себя ощутишь одиноким,
Беспомощным чадом,
Умудрившимся снова
От жизни безмерно устать.
Ты пока не звони.
Я еще ни к чему не готова...
***
Навести бы курсор на этот день,
Выделить, нажать «delete» бесстрастно –
В бестолковой будничной череде
Иногда становится жить опасно.
Да что там жить, если глубокий вдох
Новый приступ астмы вызвать может.
И, кажется, стержень внутри иссох,
И совесть всё реже и реже гложет…
Разлеглась где-нибудь невдалеке
И с сытым презрением наблюдает,
Как второпях и налегке
Человек сам себя покидает…
Из предисловия: «В сборнике представлена лирика (! - восклицания здесь и далее мои – П.В.) новоявленного псковского "поэта" Игоря Баранова. Как истинный (!!) поэт и тонкий художник (!!!) И.Баранов отражает наряду с любовными образами, и остросоциальные темы…».
Из «скромного» вступления Ивана Иванова (члена Союза писателей России): «Стихи скромны и непритязательны, и в то же время каждая строчка дышит такой любовью, которая ныне мало кому даётся. (….) Читая стихи Игоря Баранова, легко убеждаешься, что посвящения не донжуанский список, а олицетворение самых высоких чувств автора…».
============
Меня не нужно ни в чём убеждать или переубеждать, когда речь заходит о поэзии – жанре, любимом мною с детства. Я имею в виду только настоящую поэзию и только настоящие стихи. Ни к тому, ни, разумеется, к другому, очередная «новинка» псковских книгоиздателей не имеет ни малейшего отношения. А у меня нет ни малейшего желания препарировать детище очередного «псковского лирика» под вполне безобидным романтическим названием «Серебряный свет». Посему, оставляя без внимания львиную долю скучных опусов, которые уместны, на мой взгляд, исключительно для кухонно-домашних чтений (что и понятно было бы, и простительно), ограничусь выпиской нескольких особо «выдающихся» строф:
«Всё! Я больше не люблю,
И душа моя остыла.
Не страдаю, больше сплю.
И печаль меня забыла…» («Я больше не люблю»),
«Я не хотел своей любви скрывать.
Как сладко было ею любоваться!
А без неё мог только тосковать,
Мечтой её увидеть упиваться…» («Как больно я её любил»),
***
А вот теперь надобно отметить, что стилизации под народность в поэзии – явление частое, а иногда и интересное, но это определение ни в коей мере не относится к нижеследующим примерам из «пастушечно-пасторальных» опытов И.Баранова:
«Ах, поэтик милый мой, куда делся?
Не видать тебя нигде, хоть убейся!
Для другой, наверно, пишешь сонеты.
Ах, какие подлецы все поэты!» («Засиделась в девках»),
или:
«Что ты загрустила, милая кобыла?
Снова вспоминаешь то, что с нами было?
Давай посидим, и вспомним дни былые,
Когда были мы такие удалые…» (***)
И далее в том же супернепритязательном духе…
***
Презабавен «провидческий» дар автора:
«И эту горькую иль сладкую ранетку
Я так и не решился надкусить.
А женщиной ты станешь этим летом,
Решив – забыть его нельзя любить». («А женщиной ты станешь этим летом»)
Я намеренно сразу оговорилась – никаких «разборов полётов», только примеры, лишённые комментариев с моей стороны. Да и как комментировать, к примеру, это:
«Пусть рукописи не сгорят.
И не пойдёт поэт на блядки.
Зачем ему смертельный яд?
Золой он удобряет грядки» («Зола на сердце у поэта»)…
Что тут скажешь? А ничего! Да здравствует свобода слова и полное отсутствие цензуры! Главное, чтобы шуршало в карманах – издательства делают стойку только на это предательское шуршание. Предательское – потому что низводит красоту и глубину русского поэтического слова на самое дно, взамен выдавая читателю тонны хлама, уверяя, что это «вкусно». Предательское – потому что, заручившись поддержкой члена Союза писателей России Ивана Иванова, Игорь Баранов ненавязчиво пошатнул и без того крайне хлипкое положение Псковской писательской организации.
Впрочем, человек не слеп, а, значит, Иван Васильевич действительно был уверен, что его предисловие к сборнику необходимо и искренне. Оно искренне и простодушно, да только начинка ему не соответствует. И меня настораживает такой вопиющий диссонанс. Напрашиваются невесёлые выводы:
а) простодушные, добрые, но слабые авторы, не развив собственного таланта, притягивают к себе «за уши» ещё более слабых;
б) старшему поколению Псковской писательской организации элементарно, простите, наплевать на то, что будет дальше и потому процветает политика невмешательства: «делайте, что хотите, издавайте, что хотите…, только нас оставьте в покое!».
А что может быть, если «после нас хоть потоп»?
============
В стихе «Политтехнолог», к слову сказать, автобиографическом для И.Баранова, есть дивные строчки: «Кого хотите – пропиарю, / Кого хотите – опущу…». «Поэтические откровения» Игоря Баранова ставят знак равенства между пиаром и …сами понимаете, чем. Уж не знаю, кого он пропиарил, издав сие творение, но опустить у него получилось. Кого? Да писателей же! Или поэтов – не суть. Хотя имеем ли мы право называть себя таковыми, допуская подобные проколы, подписываясь под фальшью и бездарщиной?
Уверена – нет.
Поверить не спешим: так просто ошибиться,
Хоть опыт юных лет снегами замело,
Твоя душа в моей успела отразиться,
Твоя рука в моей - я чувствую тепло.
Я чувствую тебя молитвами и снами,
Всем тем, что не сбылось и что сбылось сполна.
Какая тишина простерлась между нами
От твоего окна до моего окна…
Какие льют дожди! Как горько небо плачет,
Прогнав за горизонт и свет, и облака…
И прошлое...
А здесь путь новый нами начат
От твоего звонка до моего звонка.
В ответ тебе молчу, за страх себя ругая,
Но что бы нам потом не предложила жизнь,
Я прошепчу себе, тебя оберегая:
- Пожалуйста, держись. Пожалуйста, держись…
Мне не о чем жалеть. В игре с Судьбой
Всё было откровенно мной воспето,
Но я забыла, что такое боль, -
Напомнили... Спасибо и за это.
Я позабыла, что такое страх
Отчаянья, потери и забвенья,
И так хотелось мне в чужих мирах
Остановить "прекрасные мгновенья"!..
Себя вверяя чувствам и словам,
Не думала, как станет путь их сложен,
И, сделав первый шаг навстречу Вам,
Я знала, что ответный невозможен.
Возможно лишь наедине с собой
В разгуле тишины и безучастья
Запоминать, что есть на свете боль
Стремительной покинутости счастья...
Как пусто без тебя. Услышь меня…
Пусть этот миг перетекает в вечность;
И сменится медлительностью дня
Моей нелепой жизни быстротечность.
Я припаду к тебе. Так пьют с ручья…
Не отведи руки моей молящей:
Та, вслед которой брошено: «Ничья…»,
С тобой была – живой и настоящей…
Отболело, отлюбилось,
Заросло травой средь мая,
Снова сердце затаилось,
Неизвестность принимая.
Что вчера – горели очи,
То сегодня – очи ниц,
Лишь надежда цвета ночи
Промелькнёт из-под ресниц…
Отболело, отлюбилось,
По зиме – заледенело…
И надолго впасть в немилость
Сердце женское посмело.
Коль вчера – душа парила,
То – сегодня ей в урок:
Только бряканье кадила
Да безмолвие дорог.
…И под шёпот разногласный
Я коснусь Твоей руки:
«Свете тихий, Свете ясный,
Если можешь – помоги…».
Я выхаживаю молча
Боль Души – за кругом круг,
Что там Ангел мне пророчил –
Щепоть счастья? Горсть разлук?
Я ступаю осторожно -
Боль Души свечой горит,
И о чём-то невозможном
Оплывая, воск твердит.
Шаг, второй… И – замираю,
Но услышать – не хочу:
Не по кругу, а по краю
Я несу свою свечу…
Свет мой… Тихая моя радость…
Душа будто только теперь и ожила,
Стоило тебе появиться в моей жизни
Сколько лет осторожно, исподволь, но пристально
Вглядывалась она в тебя.
Даже не спросив – зачем? можно ли?..
Как идущие навстречу завтрашнему
Время от времени всматриваются в горизонт,
Сверяясь с солнцем и звёздами,
Так и она, бедная моя, предчувствовала тебя
Все эти долгие годы.
Ничем - ни сном, ни тенью намёка не выдавая себя,
Не обращая на тебя моего внимания,
Не замедляя ни действий, ни шагов, ни мыслей,
Оберегая от смущения мимолётные – вскользь - взгляды.
Я не знала, что так: мимолётно, вскользь
Потому что дольше нельзя -
Она всматривалась в Будущее…
Разве что раздражение или непонимание тебя
Не отпускало мои мысли,
Сковывая их до той степени,
Что я переставала понимать себя.
И пускала собственную жизнь на самотёк,
«Будь, что будет, а там посмотрим!..»…
И было, и сбывалось, и одаряло, и ранило…
А где-то рядом жил ты, и у тебя тоже –
И было, и сбывалось… Всё своим чередом,
Определённым однажды там, свыше.
Скажи мне кто-нибудь, как оно сложится дальше…
Скажи мне кто-нибудь, что дни мои
Будут пропитаны ожиданием вестей от тебя;
А эти листы – станут единственным прибежищем,
Где я смогу поговорить с тобой в надежде
Хоть малую их часть переслать тебе в письме…
Господи, я же и сейчас повторю то же:
Если бы знать заранее, если бы знать…
Шагу бы навстречу не ступила.
Струсила бы или побоялась
Того, что уже есть.
Чего уже не отменить в себе…
Не забывай меня, не забывай…
Я не о том, как жить на свете сложно,
И как порой до боли невозможно
Вернуться вновь в покинутый наш край.
От первых детских слёз до первых гроз,
От суеты до пустоши безлюдной
Судьба и к нам порой щедра на Чудо,
Хоть ветер пылью весь мой путь занёс.
Ты лишь меня, прошу, не забывай,
А в час, когда уже не сможешь верить –
Свет погаси, зажги свечу и двери
Навстречу мне, пропащей, открывай!..
Текст удален.
Прости меня…
Иногда украдкой, пока никого нет рядом,
Я набираю номер твоего телефона,
Только чтобы услышать тебя, ничего не сказав;
Только чтобы знать, что ты – дома…
Чаще я не дожидаюсь ответа –
Слишком велик страх
Перед моими прошлыми ошибками.
Я скучаю без тебя.
Не маясь бездельем, не тяготясь теми, кто меня окружает:
Мне не хватает возможности
Видеть тебя хотя бы минуты – их было бы довольно.
Впрочем, я обманываюсь,
Мне и тогда было бы мало тебя.
Я не знаю, что мне делать с собой.
Так происходит всегда,
Когда у радости и у беды – один лик,
А сам ты – и палач, и приговорённый.
Я не знаю, что мне делать с тобой…
Когда вижу тебя – сама себе завидую,
Кажется, весь мир у моих ног
И нет ничего недостижимого…
Иллюзия Счастья!.. Далось оно мне!
Поверить в неё было бы безумием. Я – верю.
Тебе – нельзя, я не хочу причинить тебе боль.
Но рано или поздно она наступит.
Вряд ли это делает мне честь, но, наверное,
Я из тех сумасшедших, которые идут на всё (или почти на всё),
Пусть даже с закрытыми глазами,
Ради нескольких мгновений Чуда, имя которому – Любовь.
И неважно – минуты, дни ли, годы ли – мгновенья эти…
И неважно – осмеян ты будешь или нет.
Разочаруешься ли в том, к кому стремится Душа твоя?..
Памятуешь об одном, следуешь одному,
Будто закон неписаный, но непреложный чтишь:
Не расслышишь зова души своей –
И жизни тебе более не будет
От тебя же самого.
***
В чистом поле – ни души,
Одинокие стрижи
Разбавляют крик вороний
У рассохшейся межи.
На пригорке – дом пустой
Ждёт прохожих на постой,
Но пока стоит не нужный
Безодежный, безоружный.
А над домом вьётся птах
И на весь свой птичий страх
То ли плачет, то ль зовёт -
Так пронзительно поёт!..
Так тревожен каждый взмах,
Что того гляди вот-вот
С ним колодезный журавль
В небо синее вспорхнёт…
Иногда опускаются руки,
И ладонь я сжимаю в кулак…
Как усердствуют сытые с...,
Унижая меня просто так.
Этой своре неведома совесть,
И давно уже выжжена честь,
Но живёт-упивается, то есть
Порождая наветы и лесть.
Её речи – красивы, но лживы,
Её взгляд не в упор - в никуда,
Я не знаю, надолго ль мы живы
Здесь, где люди не люди – стада…
Где как мыши плодятся чинуши -
И в верхах, и на самых низах
Мне встречаются мёртвые души
С пустотою в бесцветных глазах.
Где не жизнь – отбывание срока:
Потешается нечисть кремля!..
Бог ты мой, как же ты одинока,
Моя Родина, мама-земля...
Оградить бы от зла как младенца,
В колыбели какой уберечь
Твоё чистое русское сердце,
Твою чистую русскую речь.
=======
Я не знаю, надолго ль мы живы...
Я не знаю, надолго ль нас хватит
В вязком омуте быстрой наживы,
В затянувшейся "пати на хате"...
Из записок: «Встретила сегодня знакомую. Ей немного за 50, чуткий корректор, умница, бывший педагог, сколько я её помню, всегда была оптимистом, хотя знакомы мы лет восемь. На поздравления с Новым годом-Рождеством - тусклый взгляд, вялый кивок. На свои вопросы получаю односложные, сухие ответы. Потом: "А Вам как живётся, Вита?". Отвечаю: "Как и многим - непросто, но жить-то надо...". Она (вслух, но как бы и про себя): "Да, надо… Годы так называемой демократии сделали из меня непримиримую националистку. Представляете?! Никогда не думала, что доживу до такого. За что воевал мой отец?! За ЭТО вокруг??? За мою нищету?.. Как будет жить мой сын? Знаете, Вита, я не хочу, чтобы он здесь жил… В этом…". Последовала долгая, мучительная (для меня) пауза. Мне нечего было ей возразить... Хотя я ещё пока верю в лучший исход. Ещё и пока – слишком пошатнулась во мне такая вера...».
***
В последние месяцы, прослушивая одну из моих любимых песен Игоря Корнелюка «Город, которого нет», я чаще, чем прежде, не могу избавиться от мысли, что живу в стране, которой на самом деле тоже нет. По утрам не хочется вставать, потому что не хочется, но нужно «вплывать» в так называемую жизнь, «опущенную» убогой властью, которой я не нужна, до понятия «выживание». По вечерам, если б не незаконченные стихи, статьи, переписка с друзьями, неотменимые домашние хлопоты, редкая возможность почитать хорошую книгу – можно легко пропасть в телевизионном скопище криминальных сериалов и неадекватных, глупых «шоу». После которых, вернувшись в настоящность уродцем, так и остаться им до конца своих дней, даже не заметив за собой происшедшей метаморфозы. В стране, «которой нет», факт ненужности отдельно взятого человека – неоспорим, ибо вызывающе нагляден. Для того чтобы понять эту горькую правоту необязательно владеть какими-то особенными психологическими или политологическими знаниями, специальной словарной атрибутикой. Нужно просто жить в России, в каком-нибудь дышащем на ладан посёлке или районном городишке. Или, к примеру, в тихом, безобидном областном центре, географически неудачно расположенном вблизи таких мегаполисов как Питер или Москва. Почему – географически неудачно? Да потому что наглым «щупальцам» ненасытной российской псевдодемократии особенно и напрягаться-то не нужно – вот они мы, рядом: грабь, насилуй, унижай, экспериментируй! Вволю, без тормозов! А между тем, именно в провинции как в зеркале отражается истинное положение всей России, достаточно почитать сводку новостей* за пару дней. Чего там только нет – и переполненный подростками наркодиспансер, и четвёртый за последние полгода случай повешения пенсионера (уже шестой на 13.02.11, уже седьмой на 23.02.11), и ораторствующие о перезахоронении Ленина местные горе-политики, узревшие в этом «событии» «начало духовного оздоровления нации»… Грешно умолчать и о продолжающихся парадоксах в сфере Псковской культуры**: высоких правительственных наград были удостоены: чиновница со стажем – орден 2-й степени «За заслуги перед Отечеством» (какие «заслуги» – и сейчас загадка), а старейшая актриса, и, поверьте, гордость Псковского драмтеатра получила … благодарность от президента.
И такие гримасы можно до бесконечности наблюдать в зеркале нынешней российской культуры. Впрочем, я отвлеклась.
Для многих не секрет, что Россия давно превратилась в огромную экспериментальную площадку для кучки «демократов», дорвавшихся до «штурвала», порулить которым хочется каждому на свой уродливый лад. И самый подходящий материал для их диких «опытов» (в любой сфере – ЖКХ, образование, пенсионное обеспечение, демография…) – люди. Мы с вами, наши дети – рождённые, зачатые, те, о которых мы ещё и не думаем и те, которые никогда не родятся. Человеческий ресурс пока велик – велик и размах экспериментов, посягающих не только на наше душевное равновесие, но и на наше будущее, которое с каждой реформой становится всё призрачней и невозможней. А опытам несть числа. Главное, чтобы издавались нужные законы. И они с завидной регулярностью издаются, причём один хлеще другого. Власть в России старается для народа «в поте лица», трубя о своих стараниях в пафосных, лживых посланиях и фиктивных отчётах.
Но вот интересный поворот: проекты этих «новых законов» публикуются, как правило, заранее для, скажем так, «широкого обсуждения». И оно, разумеется, происходит по свежести восприятия бурно – и на кухнях под матерное сопровождение, и в эфире под аплодисменты - но недолго, ибо слишком часто проект смахивает на нелепицу, на которую думцы, то бишь народные избранники, - как полагает наивный электорат – непременно наложат табу. Не тут-то было! Страсти поутихнут, суть позабудется за чередой новых «супер-проектов» и «законов» (как на федеральном, так и на региональном уровнях), и - нате вам, люди – осваивайте нововведение! Далеко ходить не надо. Оглянемся назад, вот оно – очередное чудо гигантского «мозгового штурма власти» в лице… Да Бог им судья, лицам-то, много их! Однако назовём «для истории» главных авторов «новых образовательных стандартов» - Любовь Кезину и Александра Кондакова*. Ожидается, что новосотворённый (по классическому образцу «М+Ж» - простите, не могу сдержать сарказма) младенчик-стандарт вступит в силу с 1 сентября 2011 года. От себя замечу, в данном случае я за искусственное прерывание, поскольку…
------------------------------------
* - http://svpressa.ru/society/article/35779/ (одна из многочисленных статей)
Поскольку …нам ещё долго будет «икаться» пресловутый ЕГЭ, угробивший не одну детскую жизнь. Из-за страха перед несдачей ЕГЭ школьники вешаются, калечат себя, травятся, режут вены… Их и без того крайне неустойчивая психика по окончании 9-го и 11-го классов подвергается мощнейшему стрессу. А учителя, мило улыбаясь родителям на собраниях, не устают скороговорить, что это не страшно. В этом году моей дочери предстоит одолеть первую часть этого безумного «марафона».
Но вернёмся к теме. Название одной из статей о новом образовательном стандарте (сокращённо: «НОС» - ау, Николай Васильевич, как же нам Вас не хватает!) для старшей школы звучит так: «Воспитание гражданина и патриота важнее математики и физики». Суть его архипроста и вместе с тем чудовищна.
Цитата №1: «Для российских старшеклассников оставят только три обязательных урока: ОБЖ, физкультуру и новый предмет: «Россия в мире». Остальные дисциплины сформированы в 6 предметных областей, из которых подростки смогут выбрать только семь предметов для обучения. Обычный школьный день дополнят усиленным патриотическим воспитанием».
Цитата №2: «Для любого государства воспитание гражданина и патриота своей страны является главной задачей, оно важнее математики или физики. Физику можно выучить потом, если не выучил, математику можно выучить…».
В первый раз прочитав это, я не поверила своим глазам. Вычеркнуть из списка подлежащих обязательному изучению такие предметы как русский язык, литература, история, иностранные языки, определив им холопское место в «углу», «если их захотят изучать» - на мой взгляд, не известный медицине симптом белой горячки или болезни Альцгеймера.
Ставя на первое место такой «прогулочный» (кто не прогуливал уроков физкультуры!) предмет как физкультура, авторы проекта вряд ли осознавали до конца курьёзные (и/или – трагические) последствия этой авантюры. Количество абсолютно здоровых детей в России приближено к нулю – это факт неоспоримый. Кто будет посещать эти уроки, если, к примеру, одна треть класса – периодически болеет, вторая – условно здорова, третьей – рекомендована спецгруппа, исключающая нагрузки? А что нагрузки будут серьёзные ввиду одного только факта их ежедневности, вряд ли кто усомнится. К тому же не стоит забывать, что в России неистребима тяга к перегибам.
Теперь перейдём к ОБЖ (основы безопасности жизнедеятельности. – В.П.) – предмет нужный, особенно нынче, когда жизнь щедра на аварии, природные катаклизмы или такие участившиеся происшествия чисто бытового свойства как перебои с электричеством или утечка газа. Но изучать сей предмет изо дня в день?.. Не вижу ни логики, ни смысла, если только власть не задумала вырастить поколения супер-МЧСников. Но это вряд ли.
Ещё одна «фишка» - «Россия в мире». Что за зверь и так ли он обязателен, предстоит узнать нашим старшеклассникам. Я же до сих пор знала только такой предмет как «История России» (грамотно разделённый по периодам и векам), в ходе изучения которого становилась ясна роль и положение России в мире. А вот ввести в рамках изучения истории современной России спецкурс по изучению-обсуждению «Мир (жизнь) в России», предполагающий диспуты, дискуссии, семинары на самые актуальные и больные проблемы общества, было бы замечательно! Однако этот вариант вряд ли «по сердцу» власти, которой умеющее думать, сопоставлять и делать правильные выводы» поколение не нужно. Она его появления панически боится.
По последним данным правительство полностью собирается ввести стандарт с 2020 года, а в качестве эксперимента - с 2013 года. И хотя под валом протестных писем и публичных заявлений оно даже великодушно согласилось предварительно внести в него ряд изменений и дополнить количество обязательных предметов, пребывать в уверенности, что «новый вариант» выйдет «краше и милее» не стоит.
***
Между тем Россия стремительно деградирует, озлобляется и вымирает. И никакие демографические программы с материнскими «капиталами» тут не помогут. Рожать «для себя» отваживается скудный процент одиноких женщин, чуть побольше тех, кто имеет мужа, а значит, хоть какую-то защиту, и… огромный процент алкоголичек (эти не отваживаются, у них как-то невольно, в угаре получается), бесперебойно пополняющих детские дома и дома для детей-инвалидов. Программы по принудительной стерилизации женщин больных алкоголизмом и наркоманией в России до сих пор нет. Зато ранние наркомания и алкоголизм, суициды и их рецидивы, беспорядочные половые связи, продолжающийся рост числа ВИЧ-инфицированных среди подростков и молодёжи репродуктивного периода – наша объективная реальность. И никакие ОБЖ не исправят ситуации, потому что главный акцент в воспитании человека - возрождение духовного начала, возвращение к основам морали - отсутствует. А духовность, повторюсь и здесь – прежде всего культура: язык, традиции, литература, искусство. Всё, что способствует развитию в человеке человеческого. На сегодняшний же момент культура в России методично уничтожается.
Из всего вышесказанного следует только один невесёлый вывод: власти (её нынешнему двуглавому выкормышу) во что бы то ни стало нужно в кратчайшие сроки вывести новую особь электората – увешанную бицепсами и трицепсами, «опатриоченную» до идиотизма, но умеющую выжить в ЧС (чрезвычайная ситуация. – В.П.), послушную, легко управляемую челядь, «мясо», которое при случае само пойдёт на бойню. Потому что нормальному человеку, которому повезло родиться в СССР, и которому сейчас чуть за сорок, в так называемой новой России, России, «которой нет», не выжить. Вариантов всего ничего: сойти с ума или уехать.
Я пока и не пробую предположить, какой из них – мой, персональный, потому что есть ещё один: приложить все усилия для защиты себя и своих детей от маразматических законов нашей бедной страны, из года в год насилуемой проклятым, расплодившимся чиновьём под общим названием ВЛАСТЬ и ГОСУДАРСТВО.
Только я не знаю, как это сделать…
==================
* - сводка взята с Псковской Ленты Новостей (ПЛН) за 19-21 января 2011 года (на 1 мая с.г. она существенно пополнилась).
** - ПЛН, от 31 января 2011 года.
Над пропитанной сыростью, тёмной землёй,
В горизонт устремляясь и медленно тая,
Меж невидимых пальцев бесцветной золой
Источается дней безголосая стая.
И жалеть уже поздно. И нечего ждать,
Отмечая, как вновь осыпаются розы...
Как, сверяясь со звёздами, лунная прядь
Украшает под вечер песчаные косы...
За густыми туманами встреч и разлук
Мне готовит Судьба колдовские приправы,
И, напившись из чьих-то морщинистых рук,
Я избегну обид разрушительной лавы.
И от всех, кто был мною когда-то любим,
Мне останется строк незажившая рана,
Безучастность Души да клубящийся дым
Над пустой колыбелью бумажного стана...
***
Мне не хватит ни дней, ни ночей,
Ни полночных январских свечей,
Чтоб тебя за собою увлечь…
Ни покинуть тебя, ни сберечь.
И расходятся наши пути –
Ни покинуть тебя, ни найти.
Разве только стихом или сном
Можно в сердце остаться твоём?..
Разве только осилить свой страх,
На твоих забываясь руках?..
Чёт-нечет, лад - не лад
Сойдутся в рукопашной,
В итоге – шах и мат
За день пустой вчерашний.
Плюс затяжной прыжок
В бессонницу-белугу,
В окно луны кружок,
Да чистый лист под руку…
Но в новый день с утра
Как в омут с головою:
«Пора, мой друг, пора!..» -
Шумит сентябрь листвою,
Моих касаясь щёк,
Под дуновеньем ветра…
Как зелени ещё
Полно на крепких ветках,
Так сил во мне с лихвой…
А то, что наревелось -
Забудь. Мне не впервой
Про жизнь так горько пелось.
Не пропадай. В ближайшие сто лет
Мне без тебя с собою не ужиться…
На города лениво ночь ложится,
Закутанная в серебристый плед.
Поговори со мной о чём-нибудь –
Мне нужно рассказать тебе о многом,
Любая тема станет лишь предлогом,
А если что не так, не обессудь.
Канун чудес – шестое января,
Потрескивая, оплывают свечи,
Былого прах мгновением отмечен
На сорванном листке календаря
И ангелы спускаются с небес,
Встречая наши души по дороге…
И чаще вспоминается о Боге
Шестого января, в канун чудес…
***
Мы немного взрослей неизбежных прощаний,
Мы уже без обид вспоминаем о прошлом,
Как о чём-то родном, непременно хорошем
Из мечтаний лихих и смешных обещаний.
Мы немного мудрей – зарекаемся реже,
А восторженность чувств осторожностью смята:
За безумства души неизменная плата
На не терпящем святости людном манеже…
Оказалось, это так незаметно, но так страшно –
Привыкнуть к частым твоим письмам, порой забавным.
И почему-то уже не думается о вчерашнем –
«Сегодня», «сейчас» стало – надолго ли? – главным.
И твои стихи я же теперь узнаю из тысяч,
Как и от надписи на развороте книги – почерк...
Мне непонятно, как ты смог, как посмел высечь
Искру в мирке, который был столько лет обесточен?..
Значит, снова – сходить с ума и трепать сонники,
Значит, снова от мыслей бежать наутёк к стихам…
И часами, примостившись на подоконнике,
Смотреть в небо, возводя для души Храм…
***
памяти Б.А.
В декабрьскую стынь, у зимы на пиру,
К окну расписному приникну…
Я знаю, что тоже однажды умру,
Но к мысли такой не привыкну.
Недобрую ветер затеял игру,
Пугая: «Настигну, настигну!..»
Конечно, я знаю, что тоже умру,
Но к смерти никак не привыкну...
В окно надышу, нарисую, сотру,
Тебя издалёка окликну:
- Мой милый, я тоже однажды умру,
Но к смерти никак не привыкну -
Чужой не бывает!.. Мы в этом миру
Как будто в ладошках у Бога
Пригрелись. И шепчем сквозь сны поутру:
«Пожить бы ещё хоть немного…».
02/12-10
В этой жизни, прошитой дождями разлук
И ветрами потерь взъерошенной,
Чертит девочка мелом неровный круг –
Может, встанем в него, хороший мой?..
В этой жизни, где чаще услышишь плач,
Небоскрёбами загороженной,
Пацанёнок гоняет потёртый мяч,
Может, с ним поиграем, хороший мой?..
А потом от гримас слепящих витрин,
Поспешим по тропе нехоженой…
Я – одна, дай мне руку. И ты – один,
Быть нам вместе теперь, хороший мой…
Нет… Этот день впустую не растрачен.
Не слушай никого и дверь запри.
Нежданный мой… Седеющий мой мальчик,
Сядь рядышком, со мной поговори...
Нам никуда не нужно торопиться,
Ночь на дворе и вон у той звезды,
Которая так часто стала сниться –
Теряются твои, мой друг, следы…
Мои следы… Мы там бываем часто:
Лишь ты и я. И больше никого.
И по крупицам собираем счастье
Незримого присутствия Его….
А за окном ноябрь снЕга клянчит
Да ветер непогоду ворожит…
Нежданный мой, седеющий мой мальчик!..
Зачем же ты нежданен так, скажи?..
***
С небосвода упавшие звёзды
Средь холмов и крестов не найдёшь.
Разрастаются в поле погосты,
А когда-то здесь сеяли рожь…
Тишиной величавого Крома
Вновь на сердце тревога легла...
Мне во Пскове всё с детства знакомо –
Сеть проулков, сады, купола…
Как зимою июльское солнце
Средь прохожих встречаются те,
Кто открыто в ответ улыбнётся
В беспробудной мирской суете.
И душа отворится без стука,
Сразу станет невидим порог…
Как же редко мы видим друг друга,
Как же каждый из нас одинок!..
***
Ума бы хоть на полпалаты
Моей униженной стране,
Как существуют люди в ней
На нищие свои зарплаты?!
И не боятся ни любить,
Ни песен петь, ни в прах ругаться,
Ни самопалку с горя пить,
Чтоб до беспамятства добраться -
И сдохнуть, если повезёт
Иль снова получить отсрочку…
Но выживает в одиночку
Мой обесточенный народ…
Как после жесточайшей битвы
Он иссечён, изранен весь…
А Небо слушает молитвы
Страны-палаты номер «6»…
Всё это как было, так будет:
И древняя церковь в лесах…
И мимо спешащие люди…
И мудрость веков в небесах…
Какие сюжеты, дружище!..
Теперь они – наше «сейчас»;
А мы - постояльцы жилища,
Всех тех, кто бывал здесь до нас.
Держи меня крепче за руку,
И я твою крепко сожму –
Ни встречу с тобой, ни разлуку
Уже не отдам никому…
***
Всего и делов-то - тебя отослать "на подальше",
Да хоть бы к Макару - гоняли б на пару телят
По лугу среди васильков, одуванчиков, кашек,
Глядишь, и однажды нашли бы дорогу назад.
Всего-то и дела - стереть твои файлы с дискеты
И с жёсткого диска.
Закрыть свою старую дверь...
Но я по несчастью уже проходила и эту
Конечную стадию самых бездарных потерь,
Когда понимаешь, что Время не лечит, не лечит!..
По сути, страшны и безумны попытки рассечь
Тебя, непутёвое чудо, моё человече
И внутренний моно - к тебе обращённую речь…
***
До желания наплевать на принципы, на совесть…
До безмолвного крика «за что?» у лика Христа…
В душе моей, почти отчаявшейся, нагло роясь,
Своею тощей рукой, чадит и чадит нищета.
Порой снится оскал звериный, слышится звук лающий,
Просыпаюсь в поту холодном, мороз по коже,
До черты безумия доводит, но отступает пока ещё,
Правда, не как чёрт от ладана, но всё же, всё же…
Пока ещё хватает сил совладать с этой напастью,
И вместо точки длить ткань-нить многоточий,
И верить, что хоть маленькую горстку счастья
Отсыпет в мою ладонь спасительное «Отче…».
***
Я опять не в ладах
Ни с собою, ни с сердцем, ни с миром,
Загадать бы на всё
И на всё это разом забить!
Но томится душа
И настойчиво метит пунктиром
Адреса и е-майлы,
Которых не может забыть…
Я опять на нуле,
Не спасает ни отпуск бездельный,
Ни посылки до Бога
С единственной просьбой – помочь.
И бедняга-душа
Зачастила на звук колыбельный,
Что в дождях опрометчивых
Сеет по августу ночь.
***
Пей крепкий чай, смакуя горечь,
В окно ослепшее смотри
И ни о чём не говори.
Броди в толпе разноголосой,
Гони себя, куда угодно,
Что толку - сердце не свободно.
Везде: на шумном перекрёстке,
В сети изъезженных путей -
Ты будешь тосковать по ней...
Везде: под стук секундной стрелки,
Под хлопанье входных дверей -
Ты будешь тосковать по ней...
Пить крепкий чай, смакуя горечь
В небытие ушедших дней, -
И снова возвращаться...
К ней...
С обложки хитро смотрит Алладин,
Соседствуя на книжной полке с Блоком…
Ну вот, и день прошёл. Ёщё один
Из череды не встретившихся с Богом.
Всё некогда, всё второпях, бегом…
Причин – что тех снегов в полях - по пояс;
Не стать бы самому себе врагом…
Туда ль иду? О том ли беспокоюсь?..
По мне ли ноша, неужель бескрыл?
Да жив ли сам? Наверно – жив, покуда
Душа моя не выбилась из сил
И как ребенок верит. Верит в чудо…
Так снится Детство – верный, добрый друг…
Не намекая, что исчезнет вскоре,
Оставит после долгих лет разлук
Шум слившегося с горизонтом моря…
Огромных сопок яркие макушки,
Песчаных кос нестройные ряды,
И на одной из них – твои следы…
Под крики чаек выплеснет на брег,
На зыбкие, сыпучие холсты -
Звезду и разноцветные ракушки…
Восторженный, и не заметил ты,
Как на измятый край твоей подушки
Всю ночь катились слёзы из-под век…
Старые, старые сказки…
Смешно сказать, но с некоторых пор я стала серьёзно относиться к сказкам. Прежде, самым естественным образом выливаясь в отдохновенье, они обещали радость встречи с Чудесным. Их сюжеты завораживали, госпожа Фантазия мгновенно пробуждалась и пускалась в безудержный пляс, а Его Величество Время включало первую скорость и неслось куда-то, бесшабашно расширяя строгие рамки вменённой ему однажды раз и навсегда размеренности и чёткости...
Но как же, оказывается, полезно, будучи взрослым, хотя бы изредка перечитывать как «с чистого листа» почти забытые старые сказки! Всё равно, что оглядываться на самих себя, или, отойдя на некоторое расстояние, попробовать пристальней всмотреться в то, что тебя окружает, к чему привык до такой степени, что не замечаешь вовсе – настолько «глаз замылился».
В один из июньских вечеров, под монотонно секущийся дождь, коим безудержно в этом престранном начале летнего сезона закормила нас Природа, я, по обыкновению, читала перед сном. Вроде ничего особенного, если не считать того, что спустя какое-то время вдруг поняла, что некоторые никому пока не высказанные – настолько они потайные и горькие - мои мысли вложены в уста персонажей сразу нескольких давным-давно и в чужедальних краях написанных небывальщин. Да и в сюжетах проступало не чьё-нибудь, а именно моё (наше) Настоящее. Где-то оно – было, а у нас - есть до сих пор и, подозреваю, быть ему ещё, ой, как долго!.. Пусть не конкретно здесь, в провинциальном российском городишке… А, впрочем, почему бы и нет? Только вот не по себе становится от этих «узнаваний». Молчаливо отмахиваешься, бурчишь про себя недовольно: «да ну, ерунда какая, это ж когда и где было, мы-то при чём…», а деваться-то от нагрянувшего беспокойства некуда. И сон – как рукой снимет. И ходишь на следующий день невыспавшийся, насупленный, внутренне подбоченясь, будто готовишься к неожиданной схватке с невесть откуда взявшимся недругом. И уже вызрело и вертится на языке, как бы примериваясь к мирному исходу обращение примерно такого содержания: «Достопочтимый месье Оскар (Уайльд)! Ну, зачем, с какой стати Вам понадобилось одушевлять неодушевлённые предметы, наделять их забавными (людскими!) характеристиками, щедро предоставлять им страницы для монологов, размышлений, наделять судьбами (людей!)?.. А иных своих героев – и с кого Вы только их, таких настоящих списали-то, что они и по сие время не перевелись от стыда?! - довольствовать лишь несколькими короткими строчками метких, хлёстких фраз? Пусть бы для наших замутившихся душ сказки оставались только сказками - чистыми и светлыми островками, которые мы бы с удовольствием открывали каждый раз с тем же сохранившимся навсегда первым детским восторгом! Мы бы с ними и в них чувствовали себя детьми – нам же этого так не хватает! А мы смотримся в них, будто в кривые зеркала и воочию видим уродливые отражения действительности!.. ».
Наверное, я бы долго мучила автора нескончаемыми вопросами, если б, в конце концов, для меня не стал очевидным единственно возможный ответ: достучаться до живых человеческих сердец! Непросто понимать и принимать затею классика, когда она как нельзя точно вписывается в «объективную реальность». Но зато какой блестящий вариант литературно-исторического «бумеранга»! Вы только вчитайтесь:
«… Пажу удвоили жалованье. Так как Паж не получал никакого жалованья вовсе, то пользы от этого ему было мало, но зато очень много чести, и потому об этом было своевременно оповещено в Придворной газете».
«…Король вызвался поиграть на флейте. Он играл из рук вон плохо, но никто ни разу не осмелился сказать ему это, потому что он был Король...».
«…что бы он ни делал, все восклицали: - Восхитительно! Восхитительно!».
Король: - Фейерверк так же прекрасен, как моя игра на флейте, и я лично предпочитаю его огни звёздам, потому что, по крайней мере, знаешь наверняка, когда эти огни зажгутся…».
Вам это ничего не напоминает?.. По-моему, уж чем-чем, а обилием «придворных газет» с «радостными новостями» мы никогда не были обделены, а ныне - особенно. Впрочем, как и дурной игрой очередного Короля, которому рукоплещет разве что сытая свита. А бедный преданный Паж, равно как и Маленький Ганс из сказки «Преданный друг», в которых мне почему-то видится собирательный образ нашего несчастного, опущенного народа, по-прежнему гол как сокол. Одно лишь безвозмездно и на века дано им (нам) Господом Богом в утешение и неразменное богатство – счастье замечать и радоваться сиянию звёзд на полночном небе. Настоящих звёзд… Да лучиться изнутри тихим светом не избываемой никакими лихолетьями сыновней (дочерней) благодарности при долгих взглядах на притягательную бескрайность российских просторов… В которых только и есть истинная красота. Настоящая…
***
Наверняка каждый из нас хоть однажды вслушивался в пространные, витиевато скроенные «послания» Короля (давайте оставим этот титул, хотя, мне так титул «королёк» более меток) к народу. Помните, как по первости впечатляло, манило перспективами, тетешкало надеждами, коих в нашем простом человеке ничем не заслонить, как не заслонить «веру в доброго царя-батюшку»?.. Но прочитала в одной из сказок следующие строки:
«Ракета – Стрекозе: - …Порой я веду очень продолжительные беседы сама с собой, и, признаться, я настолько образована и умна, что иной раз не понимаю ни единого слова из того, что говорю....». Как тут удержаться от ироничной улыбки, сходство-то очевидно! И, не поверите, стало легче! Мы-то, неисправимые мечтатели-утописты, всякий раз воодушевляемся в преддверии обещанных повышений зарплат, пенсий, пособий! Одни бедные мамочки не знают, куда приспособить государством положенные 70 рэ за ребятёнка взращиваемого, другие хватают завалящего мужичонку дабы зачать и родить второго (или последующего) «капитального» малыша… Кто-то лихорадочно высчитывает, сколько же завтра ему положат пенсии, если сегодня добровольно и ежемесячно лишать себя энной части скудного заработка? А что в итоге? Ни тебе достатка, ни тебе уверенности в дне сегодняшнем («завтра» вообще не обсуждается) – ни-че-го. И как же кивается гневно в сторону первопрестольной, и речь, поначалу вполне пристойная, скатывается в брань. А чего кивать да негодованием попусту исходить, когда достаточно запомнить одну простую вещь: «посланием» нас, простых смертных, систематически публично по всем каналам по-сы-ла-ют! А то, что в газетёнках следует ниже заголовка мелким шрифтом – так то чистой воды «продолжительная беседа с самим собой». Откорректированная грамотными придворцами.
Как это важно - и для душевного комфорта, и для здоровья - вовремя понять, что кроме нас самих, мы никому не нужны. Ну, разве что как рабсила да ещё, может, для статистики, которая тоже да-авно (не с самого ли своего начала?) разделилась на официальную (стабильно-позитивную) и неофициальную, безжалостно свидетельствующую о продолжающейся духовной и физической деградации.
***
«Когда я был жив, и у меня было живое человеческое сердце, я не знал, что такое слёзы…»… Как меня смутила эта реплика Принца, было в ней что-то, что заставило ещё и ещё раз вернуться к ней, перечитать, выписать, чтобы позже попробовать найти мешаемое противоречие. «Когда я был жив…», «живое сердце…» - повторяла я, тормоша ставшее вдруг неповоротливым сознание. Разве человек с окаменевшим сердцем умеет плакать? Что такое слёзы, и какими горькими они бывают, я знаю с детства, выходит, моё сердце – неживое?! Абсурд какой-то. Но как же всё оказалось просто и спасительно! Счастливый Принц, при жизни не знавший никаких бед, отказов, запретов, потому и оказался лишён главного – живого человеческого сердца, что ему не довелось изведать боли ни за себя, ни за ближнего. Ведь единственно посредством переживаний возможно научиться Состраданию, Милосердию, Добросердечию. Иного пути нет. И никогда не было. И каждый из нас жив до тех пор, пока его сердце способно со-чувствовать, со-переживать; пока оно – болит.
Как это важно – понять, что ты ещё жив… Жив, потому что рад любой малости сотворить Добро. Пусть незаметное, крохотное, ненавязчивое, но целительное, прежде всего для тебя самого. И с какой грустью всякий раз сжимается сердце, согласно отзываясь на мудрое объяснение Принца:
«Ласточка: - И странно, хотя на дворе стужа, мне теперь нисколько не холодно.
Принц: Это потому, что ты сделала доброе дело…».
Что ещё в этой жизни может быть ценно, кроме Добра – вечного и верного спутника Любви?.. А нет ничего…
========
Перечитывая всё написанное выше, я видела, что оно не окончено и скроено как-то… непоследовательно, будто наспех. И никак не могла понять, что мешает поставить точку и надо ли её ставить, чтобы отложить эту небольшую, в сбивчивом темпе написанную работу, к которой я возвращалась десятки и десятки раз, так и не решившись одним махом выделить весь текст и нажать клавишу «delete». Одолевали сомнения, стоило ли так, в общем-то, поверхностно рассуждать о нашей непросто устроенной жизни, да и устроенной ли – ведь люди сами лучше знают, как им живётся; проводить параллели с прошлым, которые могут посеять в сознании разве только семена близкого уныния и недовольства собою, судьбой, жизнью?.. А перед глазами который день стоял уютный, хоть и чужой домик в низине, в аккурат за Городищенским озерком в Старом Изборске. Вспоминались незнакомые, но приветливые жители местной деревушки, в любую минуту готовые подсобить делом или советом (нам-то городским крестьянское дело – наука трудная, тут без совета да участия не обойдёшься); шумная – как бы много она поведала нам, если бы мы понимали её язык! - вода в окрестностях бывшей, давно развалившейся мельницы…
Позже, уже дома, привычным жестом проводя по лицу ладонью, я каждый раз отмечала с изумлением, какой гладкой, «как у младенчика», стала кожа после того, как я трижды умылась водой из целебного, запрятанного в лесочке родника с игривым названием «Шипунок». Тело, разгоряченное быстрым и почти вертикальным подъемом по извилистой тропе почти на самый верх горы (из неё с давних времён добывали туф), казалось, надолго удержит в себе и сбившееся дыхание, и гул в ногах; запомнит нечаянное очарование от открывшейся вдруг перед глазами объёмной панорамы одного из красивейших мест Псковщины. Тогда-то в первый раз мелькнуло восторженное: «Ах ты, Боженька! Красотища-то какая!..». В тот восторг разом будто опрокинулись, сгинув, и накопившаяся за годы будничного бытования досада, и неуверенности, страхи, отчаяние последних месяцев. И где-то по самой кромке сознания пронеслось: «Да шут с ними, царьками и придворцами, свитой и дурацкими указами! У них на всех один исход, мастерски прописанный в одной из сказок, помните, Ракета, упав на спину Гусыни, прошипела перед тем, как погаснуть: - Я знала, что произведу сенсацию…»4? Властолюбцы и вся их расплодившаяся рать так любят сенсации… Вот и пусть довольствуются обществом друг друга. А у нас… У нас есть дела поважнее. Выше я опрометчиво написала, что мы никому здесь не нужны. Это не так. Мы нужны Богу, которого носим в своих душах и который в трудную минуту всегда оказывается рядом. Мы нужны своим детям – кому ещё им довериться и по кому сверять свои начала? Как опора и защита мы нужны своим постаревшим родителям, растерявшимся перед бойким ходом так непохожей на себя жизни. Мы нужны своей земле, той самой, которую называем Родиной, потому что иной уже не никогда будет…
И что бы там дальше с нами не происходило, иногда, по какому-нибудь внутреннему, интуитивному порыву мы, обыкновенные люди, про которых говорят «маленькие человечки», всё с той же непосредственностью и лёгкостью, как это было когда-то, будем окунаться в собственное Детство, перелистывая страницы старых, старых сказок, чтобы впопыхах, в нескончаемой спешке по жизни не растерять главное наследство, завещанное нам предками: Веру, Надежду, Любовь… Чтобы продолжить жить. Просто жить. По-человечески.
==========
Использованы фрагменты из сказок: «Счастливый Принц», «Зажигательная ракета».
Здесь давно всё не так, как когда-то в твоём девятнадцатом,
Здесь ни чести, ни нравов, но сплетен и злобы – сполна,
Мы без Бога живём среди храмов: и не на чем клясться нам,
И покаяться некому… Ширится бездной вина.
Окажись ты сейчас в этом нашем беспамятном времени,
В разноликой, где всё на потеху-продажу, толпе,
В этом жалком и бедном, почти опустившемся племени,
Ты сошёл бы с ума. И никто не помог бы тебе…
Приснился дом заброшенный,
Ручей и тихий сад -
Покинутое Прошлое
Мне вслед бросает взгляд.
Свежо прикосновение
Растерянных страниц,
Согреет на мгновение
Тепло любимых лиц.
Деревья всхлипнут листьями
Под исповедь ручья,
Прошепчет ель стволистая
Встревоженно: - Ты чья?..
Примелькавшееся «недо…»,
Недовольное «почти» -
Устоявшееся кредо
Бестолкового пути.
Тихий шелест полуслова,
Расточительность идей
Да порочная основа
Ограниченных страстей.
Губы, скованные льдами
То ли правды, то ли лжи...
Да окрепшее с годами
Одиночество души.
Нынче не в почёте донкихотство,
Мельниц по Руси зато не счесть,
Тянет лямку нищего сиротства
Мой народ, который я – и есть.
Только на себя одна надёга,
Будто впрямь рождён ты просто так,
В Храм войдёшь, попросишь сил у Бога,
У ворот пьянчужкам дашь пятак,
И пойдёшь не солоно хлебавши
По околью, чтобы заодно
На обезображенные башни
Не смотреть… Но смотришь всё равно.
Как на фоне роскоши и скотства,
Что продолжит множиться и цвесть,
Пожинает нищее сиротство
Мой народ, который я – и есть…
===
Под немой звонницей Нововознесенского храма,
Смолит сигаретку тщедушный подросток,
В пяти шагах от него – промокшие куски картона –
Убогое «жилище» проходящего мимо бомжа…
Кто мы, Господи, неужели потомки Иуды, лжецов, хамов,
Превращающие свои земли в пепелища и погосты?…
И по мятущимся вне времени, вне пространства, вне Канона
Душам нашим давно расползлась безразличия ржа.
Кто мы, Господи? Дозваться бы, глядя в непорочное небо,
Как в сосуд, из которого ещё возможно чистой испить воды…
Ибо там – как это здорово! - человек ещё не был,
Ещё не дотянулся, ещё не натворил беды…
Кто мы, Боже? У Твоего дома будто после Страшного Судьбища,
Сегодня ночью тебе душу отдал человек… Не тот ли самый,
Который накануне кутался в грубое бумажное рубище,
Ставшее – знал ли он? - ему саваном?..
Отечественный кинематограф и ТВ как показатели
здоровья нации, или А дальше?..
По будням вот уже второй десяток лет я – рядовой среднестатистический обыватель, включаю Первый канал, чтобы за завтраком узнать всего понемногу из последних новостей. В среду и пятницу ровно пять минут (с 7:25 до 7:30) для меня были почти святыми (помните песенку про «Пять минут», но это так, к слову), т.к. по ним выходила и благополучно выходит по сей день рубрика «Это кино» с постоянной ведущей Екатериной Мцитуридцзе. Но поскольку тема статьи лишь косвенно касается самой рубрики, я лишь замолвлю несколько самых важных, как мне кажется, слов о ней, а потом попробую перейти к главному. Я, как человек неравнодушный к отечественному кинопроцессу (как никак, дважды успешно провалившийся абитуриент ВГИКа), остро переживаю периоды его застоя или упадка. И наоборот, радуюсь как малое дитя, получившее нежданно запретную вкусность до обеда – посмотрев фильм, что называется, на одном дыхании. Из тех, что «на одном дыхании» (которое всегда долгое) запомнились «Холодное лето 53-го», «Идиот», «Остров», «Мастер и Маргарита», «72 метра»… Если крепко задуматься, наберётся ещё с десяток лент. Не густо за двадцать-то лет…
И вроде мы уверенно шагнули в век 21-й: высокие стандарты, 3-D графика, использование современнейших технологий, казалось бы, что мешает развиваться отечественной киноиндустрии? Да вот мешает, и не что-то эфемерное или присутствие так называемого «человеческого фактора», а его отсутствие. На мой взгляд, кино всё дальше и дальше уходит от живого человека к компьютерному (бесконечный конвейер мыльных опер и душераздирающих мелодрам по вечерам и выходным не в счёт). От духовной составляющей мы выбрали (или выбрали за нас?) материальную наполняющую, вместо души человека - его одёжку, вместо чистоты взгляда - вариативный, всегда броский макияж…
Ведь с каких позиций нам преподносится та или иная киноновинка? «Рейтинг» и «кассовые сборы за неделю/месяц», сосчитанные непременно в долларовом или евро-эквиваленте. Согласно такой схеме вполне резонен вопрос-вывод: если в фильме отсутствуют навороченные спецэффекты, замешанные на графике, то это и фильмом назвать нельзя, так? Позвольте не согласиться?
Простой, может, чересчур простой пример: с какой теплотой и жадностью я жду (мы - уверена, нас много - ждём) каждый Новый год рязановскую «Иронию Судьбы…»! Роман с этой лентой, как и с другими лентами тех давних лет – это роман на всю жизнь. Но каким же раздражением во мне отозвалась «Ирония-2», навязанная мощной рекламной кампанией и просмотренная из любопытства и наивной веры «а вдруг?..». Чуда не произошло. Произошла маленькая, ни для кого не заметная катастрофа непонимания с чередой недоумённых вопросов: «И это – фильм?! И это – наши старые добрые актёры?! А где обещанное, растиражированное до оскомины чудо встречи с Прекрасным?! А где сюжет?!.. Зачем было тревожить прах маэстро Микаэла Таривердиева и внаглую пользовать любимые с детства мелодии, которые упрямое сознание и память не желают «накладывать» на «новинку»?!..».
То же раздражение, более усилившееся от лицезрения результатов сомнительной «моды на раскрашивание советских фильмов», появилось и после ленивого просмотра первых серий ленты о разведчике Максиме Исаеве. Я понимаю, что «молодым везде у нас дорога…», но не лучше ли идти не по проторенной мастерами старой актерско-режиссёрской школы дорожке, а по своей и с оглядкой, бережно осваивая и подкрепляя на практике главные, не отменимые временем и нововведениями уроки?
Порой кажется, что «пир во время чумы», в котором выпало нам жить, не закончится никогда. И ржа однодневности и показушной «стрёмности» покрыла не только кинематограф (хоть и случаются в нем изредка удачи благодаря А.Герману, В.Бортко, В.Хотиненко… - мастерам ещё той, прежней закваски, гарантирующей неподдельность работы), но и телевидение, на котором культивируется малограмотная речь, плоский юмор, многосерийность, а нередко - откровенная тупость и ограниченность. Прамтайм отдан пустословью и криминалу, а то, что действительно достойно внимания человека и могло бы обогатить его ум и пробудить дремлющее сознание – показывается за полночь…
Подлое, циничное, никак не заканчивающееся бремя спускаемой сверху вседозволенности, как же мы устали от тебя! Как же мы устали от себя, вынужденных тащить это бремя, впрягшись в собственную жизнь как в ярмо!..
===========
Недавно под Смоленском произошла поистине знаковая катастрофа, в которой погибла значительная часть политической элиты Польши. Сколько брани и грязи вылилось в адрес соседнего нам, славянского народа со стороны завсегдатаев Интернет-форумов! Поневоле напрашивается вывод, что посетители Рунета – активные, но малограмотные, закомплексованные существа, которых только и хватает на то, чтобы публично заявить о своем ничтожестве. Заявить анонимно, но зато нагло, развязно, не вникая в нюансы этики, не вникая в детали исторического и чисто человеческого свойства. А зачем? Анонимность - родная сестра вседозволенности и скотства. Не она ли тоже – порождение современного масскульта, не в последнюю очередь и телевизионного?
Но меня более поразило иное. Весь понедельник, 12 апреля – день скорби и траура - отечественное телевидение было на редкость вменяемым и адекватным. Оно было единым сочувствующим и сопереживающим организмом. Одни каналы показывали старые ленты, которые, оказалось, именно сейчас-то и востребованы иссушенным сердцем человека; другие – на сутки отказались от обезьяноподобных шоу и реклам; третьи демонстрировали, что с поп-музыкой в России не всё так уж плохо и запущено. Только канал «Культура» работал в своём обычном режиме, ибо всегда естественен, а потому не является источником агрессии и раздражения.
Ровно на сутки - таков регламент скорби - российское телевидение повернулось лицом к людям… Ровно сутки людям позволили почувствовать себя людьми, а не хохочущим, гогочущим, извергающим мат и похабщину стадом… А дальше? Ведь дело, как вы понимаете, не только в качестве кино и телевидения… Дело в качестве наших внутренних устройств, именуемых душами.
***
Мне всё никак не даёт покоя одна мысль: неужели для нормальной жизни, для полноценного развития людей, гармоничности их взаимоотношений, для взращивания и укрепления в них лучшего, что заложено Природой и Богом, России необходимо всегда находиться в состоянии траура?!..
***
Уходишь... Медленно, тягуче,
По вздохам скрадывая жизнь.
И небо накрывает туча
Завесой горьких укоризн...
Пропахла табаком гардина,
Развенчивая свежесть дня,
Где "золотая середина"
Прости, была не для меня
Уходишь... Что ж, держать не смею,
По силам, нет ли, но стерплю -
Обманываться - не умею,
Навязываться - не люблю.
И я люблю твой голос строгий,
Твой профиль и изгиб бровей...
Мне дорог мир, где стынут боги
Под колокольный звон церквей...
Где всё так мило и знакомо,
Но мне не верится пока,
Что неминуемость надлома -
И очевидна, и близка.
Уходишь... Не смеясь, не плача,
О не свершённом не скорбя...
И кем-то мне теперь назначен
Мой новый день. День БЕЗ тебя.
***
Наверно так в туманном Альбионе
Сползает неба хворь с пологих крыш,
Протягивая мокрые ладони
В почти непроницаемую тишь.
Неузнаваем город, стерты лица,
Перемешались «завтра» и «вчера»,
Но сложенная вчетверо страница
Таит прикосновение пера,
Там, в испещренном синей пастой лоне,
Застыла в первозданном виде тишь…
И кажется, что прямо на ладони
Сползает неба хворь с пологих крыш.
Ты был на той отчаянной войне,
Познал потери боль и звон картечи...
И не писал беременной жене
О том, что жив… Ну, малость покалечен –
Так то по пятьдесят восьмой статье
Прошел все круги сталинского ада
В кровавом, нескончаемом рытье
Земли…
Но до победного Парада
Допущен не был ты. Ты был распят
В проклятой бойне на Днепре могучем,
Где в метре от тебя упал снаряд,
Лежать оставив на плоту плавучем…
………………
Что знает мама о своём отце?..
Да ничего. Лишь чётче проступили
На постаревшем мамином лице
Черты отца, которого убили.
пока снято.
Себя не жаль?!..
«Она меня покрыла позором... Она мне, точно, позор, но
благодарю Бога за этот позор, благодарю за то, что попустил он
ей явиться в свет. Не увидел бы я без неё ни неряшества моего, ни
самоослепленья, ни многого того, чего не хочет видеть в себе
человек…»
(Из письма Н.В.Гоголя по случаю выхода «Выбранных мест…»).
***
Замечали ли вы когда-нибудь за собой, как мучительно начинать читать ту или иную книгу? Перекладываешь её с одного малоприметного места на другое, чтоб пореже с ней взглядом сталкиваться, а она одним только присутствием в доме о себе напоминает, будто за рукав дёргает: «ну что же ты? почему медлишь?». Ты уже и не знаешь, чем заслониться, отговорки давно перебраны, и отступиться нельзя – все равно, что беспричинно указать на дверь тому, кого сам же и позвал. И ведь не заезжий чужак, не безвестный одноразовый «лауреат» невнятного бестселлера, а сам Николай Васильевич Гоголь собственной персоной тебя терпеливо дожидается. А книга не просто книга, а «Выбранные места из переписки с друзьями», эпистолярная составляющая которой, к счастью, не утратила своей актуальности и в наши дни, и всё так же остаётся едва ли не самым верным средством вглядеться в человека. От письма к письму тебя словно притягивает, уводя вглубь, магнитное поле неизвестного микрокосма; постепенно ты становишься даже не столько невольным свидетелем чужой биографии, сколько сопереживателем порою глубоко интимных движений её души. После чего к зачитанным до дыр (или, наоборот, к ни разу не тронутым) книгам подходишь с отзывчивым и бережным сердцем.
Как долго, годами, а то и десятилетиями крепнет в нас эта всегдашняя, по-детски наивная готовность - разглядеть в Авторе друга! Готовность в любой момент позвать его, остановить, а вдруг он и есть тот человек, которого ты безуспешно искал на протяжении многих лет. И в вашем взаимном постепенном сближении отыщутся ответы на многие вопросы, подтвердится или опровергнется правота твоего восприятия мира, людей, самого себя…
Какие странные, часто противоречивые чувства могут владеть сознанием, когда обнаруживаешь поразительное сходство эпизодов далёкого Прошлого с окружающей действительностью, будто под копирку срисована какая-нибудь конкретная ситуация и нанесена на другую поверхность, а главный узор возьми и совпади в самых мельчайших подробностях. И вроде бы, чему удивляться? Мир, как и всегда, движется по спирали, растущей или убывающей подобно циклам ночного светила, иногда то, сбиваясь на круг и грозя вот-вот замкнуться от какого-то страшного выбора или бесчеловечного поступка, то, постепенно выправляясь, чтобы на новом витке бестолково повторить давешние ошибки с необъяснимым и неприятным постоянством…
Сколько сравнений, сколько заезженных повторений и параллелей! Но какие же разные дороги ведут к ним! Да что дороги, что чужие опыты, когда порой ни за кем подглядывать и ничего апокалиптического дожидаться не надо. Достаточно открыть потрёпанный, справивший полувековой юбилей с года издания томик с, казалось бы, знакомой сызмальства фамилией русского классика, углубиться в чтение… И не заметить, как пропасть почти в два столетия между тобой и Автором вот-вот сузится до той незримой черты, переступить которую допустимо лишь самому близкому человеку. И кто ответит, почему среди сотен строк чуткое внимание безошибочно выхватывает самые меткие и живые цитаты?
Уместности и своевременности в отдельных высказываниях обнаруживается столь много, что поневоле придёшь в уныние: ничего-то нам, самоуверенным глупцам, не впрок, ни на шажок вперёд не стронулись. В отчаянии и книгу сейчас же захлопнешь, не ведая, что Автор уже спешит к тебе - в помощь и утешение. Ещё мгновение и створка Небытия беззвучно отворится, и нарастающее смятение в душе развеется, расслышав в едва уловимом волнении воздуха: «уныние – жалкая дочь безверья в бога…», и она, стряхнув с себя невесть откуда навалившийся морок, почувствует, что ещё есть и силы - держаться, и веры – противостоять, и ты продолжишь чтение. И пусть тебе будет не по себе от чьего-то пристального взгляда, не бойся – это сам Автор наблюдает за тобой, пытаясь понять, кто ты? Гость случайный или друг и собеседник внимательный и преданный?.. Дай ему время поверить тебе.
Наверное, кто-то посмеётся над этими фантазиями… Но позвольте спросить: отчего же после строк с таким уже непривычным для слуха старомодным обращением: «Друг мой! Мы призваны в мир не затем, чтобы истреблять и разрушать, но, подобно самому богу, все направлять к добру, - даже и то, что уже испортил человек и обратил во зло…», первое, что хочется сделать, это оглянуться, будто кто и впрямь окликнул тебя в этой простой и тревожной мысли? Не потому ли, что и ты умудрился что-то повредить, или даже обратить во зло. Пусть по мелочи, в пределах своей «малой вселенной», разве этого не достаточно? Но, обернувшись, ты не увидел ничего кроме распахнутого пространства Настоящего, умеющего казаться (и быть) одновременно немым и разноголосым, безучастным и заинтересованным, знакомым и неизвестным, а сейчас будто намеренно повторяющим вслед за тобой, споткнувшимся о другую фразу: «… велико незнанье России посреди России. Вся живет в иностранных журналах и газетах, а не в земле своей. Город не знает города, человек человека; люди, живущие только за одной стеной, кажется, как бы живут за морями…». Ах, вот бы на этом месте не согласиться с Автором, дескать, всё не так, всё чуть лучше, да куда там, когда с витрин киосков в глаза бросаются агрессивно-яркие суперобложки «гламуров», «космо» и прочей разноформатной нечисти. Окунёшься в такое, с позволения сказать, чтиво, и больше уж не захочется. А походишь по городу, полюбопытствуешь, что молодёжь листает на скамеечках (а ничего не листает!), на каком языке изъясняется - грустью накроешься отнюдь не светлой.
И в собственном дворе вдруг начнёшь смотреть на лица прохожих, невольно отмечая, кого знаешь, кого – в первый раз видишь, хоть и живёшь, кажется, даже в одном доме второй десяток лет. Пока думаешь-гадаешь, неспокойная мысль быстро перекинет мостки дальше, безжалостно обнажая твоё непростительно малое знание города, который вырастил тебя; храмов, в которых ты исповедуешься… Это что же получается – они знают о тебе больше?!.. Какое раздолье для стыда!.. Только и останется – закрыть за собой дверь квартиры и до нового дня загородиться в неубываемой досаде. Да денешься ли от неё куда? Ведь перед сном, в уверенности, что тебя ждут, обязательно включишь лампу, чтобы встретиться с той же книгой как со старым другом, с которым никак не наговориться и которого не хочется отпускать. Ты даже отдельно выписал номера страниц, чтоб перечитать и ещё раз изумиться проницательности Автора.
Сколько горечи в его неторопливом рассматривании жизни: «…дремлет наша удаль, дремлет решимость и отвага на дело, дремлет наша крепость и сила, - дремлет ум наш среди вялой и бабьей светской жизни, которую привили к нам, под именем просвещения, пустые и мелкие нововведенья…»! Сколько правоты и надежды на будущее, на нас с вами: «… Никого мы не лучше, а жизнь ещё неустроенней и беспорядочней… Мы ещё растопленный металл, не отлившийся в свою национальную форму; ещё нам возможно выбросить, оттолкнуть от себя нам неприличное и внести в себя всё…». Что - всё? В тексте следует ясный ответ: «…что уже невозможно другим народам, получившим форму и закалившимся в ней…», но тебе его мало, и ты к нему свой ответ «дописываешь», как если от тебя действительно что-то главное зависит!..
А теперь всплесни руками, умный Читатель, воскликни (и в мой адрес тоже): «наивный человек!..». Только наивный человек многоточия заполнит одним словом, чтоб по-родному, по-нашему зазвучала фраза: «внести в себя всё…- своё, читай, исконное, наше, истинно народное, без чего любые попытки сдвинуться вперёд обречены как обречена любая сущность, утратившая свои корни, оторвавшаяся от них. Вот вам, «гражданин-товарищ-барин» и боярин-государин, и ответ на герценовское «Что делать?», и самый прочный фундамент для национальной идеи, которую, сбившись с ног, «ищут пожарные, ищет милиция», потому как у нас давно перебор случился с заимствованием иноземного барахлишка разного свойства. Откуда взяться той же отваге, удали, крепости, когда за нас, да ещё и с лакейской оглядкой на чужую сторону – похвалят или в угол поставят? - всё решается, итожится, привносится, не спрашивая - то ли? надо ли? Такое ощущение, что и жизнь мы проживаем не свою, единственную и неповторимую, а чью-то, постороннюю, которой «не жалко». Или мы незаметно стали идентифицировать себя с компьютерными героями, которым щедро «выдается» по три-пять жизней и можно в любой момент всё переиграть или переустановить сызнова? Оттого-то, видимо, и «бабью светскую жизнь» некому выпроводить со двора, и она как блудливая девица в блестках и дешёвой бижутерии, многообещающе подмигивает нашим неразумным детям, почти разучившимся задавать нам вечные «почему?». Им и до книг добраться – лень, да и слог там больно витиеват и раскидист, им бы что попроще. Меж тем именно там, в книгах, в Слове – и воспитание, и сила духа, и мужество жить, не выбиваясь «из себя», не изменяя лучшему, что есть в каждом из нас.
Как тут не вспомнить (отвлечемся, уважаемый Читатель) выдержку из записок Л.Я.Гинзбург, увидевшей в программе по литературе для рабфаков (были такие в 20-е годы прошлого века) унизительную и уничтожающую основу не только для Слова (как тут не помянешь ЕГЭ!), но и для достойного уровня образования, который без многогранного, вдумчивого и неторопливого диалога с произведениями русской литературы попросту невозможен:
«Из 19 века возможно кое-что доходчивое: Лермонтов, доходящий с треском, - как пример старого стиха. Из Гоголя что-нибудь непререкаемо смешное (конечно, не «Мёртвые души»). Для самых сильных немного «Войны и мира». И для всех – как можно больше Некрасова, который один только доходит весь чем надо – темой, стихом, слезой. Проходить Некрасова увлекательно, проходить Пушкина – постыдно. Всякое, и с любого конца, понимание Пушкина исключено (кроме разве «Дубровского»). При этом тяжёлая добросовестность людей, по привычке почитающих в Пушкине официальную ценность…
… Когда я занимаюсь этим недобрым делом, мне жалко совсем не Пушкина, который в этом не нуждается».
Ей (и скольким ещё!) было жаль себя, литературоведа, будущего (на тот момент) доктора филологических наук, вынужденного опустить своё высокое знание до простейшего уровня; ей было жаль людей (и скольких!), пусть и не намеренно, но обездоливающих, обесценивающих самих себя…
Почему же нам себя не жаль?!.. Почему и сегодня, увы, современны строчки из дневника М.О.Бодянского, филолога и историка, современника Н.В.Гоголя: «Почти выходя, Гоголь сказал, что ныне как-то разучиваются читать; что редко можно найти человека, который бы не боялся толстых томов какого-нибудь дельного сочинения…». Поинтересуемся-ка, что за милые тонкие томики стоят на полках в библиотеках, раскроем их - на сотне страниц прекрасно соседствуют купированные образчики «Войны и мира», «Тихого Дона», «Евгения Онегина» - лишь бы «бедные» детки не замучились чтением. А в довесок им тут для экономии времени добрые дяди и тёти прописали и выводы, и характеры, и основные сюжетные линии – какая трогательная забота о подрастающем поколении! И за эту «услугу», увы, всегда найдутся те, кто и монетку даст, и скажет «спасибо», для кого скудность языка и омертвевшее Слово - невелико горе! Что ж…для кого-нибудь невелико.
Но вернёмся к книге, с которой начат этот разговор, отыщем страницу, где черным по белому прописано: «Обращаться с словом нужно честно. Оно есть высший подарок бога человеку». Так и тянется рука исправить первые буквы выделенных слов на заглавные, тем оживив и возвысив их. Потому что неотъемлемо одно от другого, потому что мгновенно высвечивается величественный и неизменный пролог ко всему сущему на земле: «В начале было Слово. И Слово было у Бога…». Помолчать бы да в тишину разлившуюся по душе, окунуться, к самому себе прислушаться, вдруг отзвук Того Слова почудится?..
Неужели зря дан нам, людям, этот уникальный дар облачать мысли в слова, слова в связную речь, в язык, способный выразить любые оттенки настроений, эмоций, любые краски мира внутреннего ли, внешнего ли?.. Неужели мы так и не научимся делать это бережно, как если бы язык наш представлял собой хрупкий организм, вот только мы, грешные, до сих пор всё не наживём ума и, не зная, как распорядиться столь, на первый взгляд, эфемерным подарком, пользуем его, не заботясь о его чистоте, не помня его традиций и истории?..
Разве не для этого и многих иных, благородных, «на века» дел призваны мы в этот мир?!.. Ведь если рождены, значит, призваны, значит, каждый из нас – есть крупица Божественного промысла и надежды, не оправдать которой равносильно самому тяжкому преступлению.
==========
Да, наверное, много воды утечёт, прежде мы в страхе остановимся где-нибудь в безмолвной пустыне вроде нынешних брошенных полей, и долго будем стоять без движения, не решаясь повернуть головы назад, потому как ничего кроме той же пустоты и хлама там не увидим. И, наверное, не одно поколение сменится до того светлого часа, когда, прочтя: «… и вы увидите, что Европа приедет к нам не за покупкой пеньки и сала, но за покупкой мудрости, которой не продают больше на европейских рынках…», наш будущий человек просветлеет в счастливой и согласной улыбке на счастливое же пророчество Николая Васильевича Гоголя, признавая в нём не только Современника и Друга, как мы, но и Учителя, дождавшегося благодарной и достойной смены.
=======================
Скоро кончатся дожди,
Воздух будет свеж и чист…
- Ты меня домой не жди,
Я всего лишь миг в Пути.
- И уставшая земля
Станет белой, словно лист…
- Ты меня домой не жди,
Я всего лишь час в Пути.
- В этом мире всё не так,
Свет знакомых звёзд далёк…
- Ты меня домой не жди,
Я всего лишь ночь в Пути.
- С каждым днём труднее шаг,
С каждым вздохом – меньше срок…
- Ты меня домой не жди,
Я всего лишь год в Пути.
Запах тлеющей листвы
Ляжет облаком на грудь,
И с моей Мечтой на «Вы»
Я открою Млечный Путь.
Ты меня назад не жди,
Дверь закрой, включи ночник…
Я давно уже в Пути –
Целый век длиною в миг…
=========
Посмейся, накричи,
Пусть будет всё как будет, я не стану
Копить обиды впрок – я доверяю сердцу,
Но только не молчи.
У пламени свечи
Выпрашивая счастья и покоя,
Мне не оставь надежд тебя однажды встретить,
Но только не молчи.
Найди хоть сто причин
Не думать обо мне на ту одну причину,
Что позволяет мне судьбу тобою править,
Но только не молчи.
На время приручи –
Мой путь к тебе был несказанно долгим,
Всё от тебя приму: упрёк, досаду, горечь…
Но только не молчи…
Уже не считаю ни дней, ни часов, ни минут,
Уже не считаю исписанных за ночь страниц…
Морозную даль пятипалыми листьями жгут
Под щебет и свист до весны расстающихся птиц.
Уже не ищу к твоим окнам окольных путей,
Уже не боюсь без тебя по рассветам плутать…
Мне сны о тебе – череда долгожданных вестей,
Любая из них только повод о большем мечтать.
Любая из них как опальная, тайная жизнь,
Но я благодарно за то, что однажды, в тиши,
В июльскую ночь на тебе мои звёзды сошлись,
Срывая с петель занемевшие ставни Души.
В тёмных водах Великой-реки
Оседает былая усталость,
Я прошу тебя самую малость –
Подержи за меня кулаки.
Вдалеке заплясала заря,
Зачастили на улицах люди…
Я о том, чего больше не будет,
Сожалею, наверное, зря.
И, наверное, попусту жду
Мимолётной, единственной встречи,
Чтоб души сокровенные речи
Не посеяли с сердцем вражду.
И пускай так знакомо горьки
Капли влаги, бросающей в жалость,
Я прошу тебя самую малость –
Подержи за меня кулаки…
***
Как странно… Не схожу с ума… Пока.
Но выбор мой намеренно отсрочен,
Позывы телефонного гудка
Услужливо выводят многоточья,
Прощупывая верхний тот предел,
Когда устану от предположений,
И огражусь от надоевших дел
Мне не присущим страхом поражений,
Чтоб дальше жить по правилам игры,
Судьбы послушно кубок осушая,
И посторонне обходить костры
Все, что со мной сбылось, не воскрешая.
Все наши жизни как блики солнца...
На Тебя смотрю во все глаза,
А недавно, на Страстной неделе,
Ставила свечу под образа
В молчаливом каменном приделе.
Воск твердел, не успевая стечь,
И священник в длиннополой рясе
Долго слушал сбивчивую речь
Бликов солнца на иконостасе.
Медли, время, дай хоть пригубить
Влагу сумасбродства и печали!..
Видишь, время, я опять в начале
И с азов опять учусь любить...
Ты ли это? Я ли пред Тобой?
Что там беды и иные смуты,
Если как бесценный дар Судьбой
Мне даны столь редкие минуты, -
Не таясь, смотреть Тебе в глаза,
Ощущая странную свободу,
Вспомнив, как стремительно роса
Вниз скользит по лиственному своду...
Как уютно вдоль дорог и троп
Ландыши соседствуют с крапивой...
Как упрямо машет рыжей гривой
Жеребёнок, морща гладкий лоб...
Медли, время, а потом - гони!
Что там годы - зыбкое убранство -
Я в столетьях измеряю дни
На весах вселенского пространства...
Эта маленькая рана
Не затянута. Сочит…
Милый, милый мой, как странно
Жизнь твоя во мне горчит.
Милый… Звать тебя иначе
Не умею я пока.
Надо мной в февральском плаче
Проплывают облака…
Отражаясь в тёмных лужах,
Исчезая в никуда…
От заморских зимних кружев,
Не осталось ни следа.
Только маленькая рана
Чуть саднит. Что ж… дай ей срок.
Как же бережно и странно
Нас с тобой разводит Бог…
Время – бешеным, слетевшим с катушек галопом,
А я по привычке пешком, если повезёт - автостопом
Брожу по не замечающему меня Настоящему…
Здравствуй, безрассудная, взбалмошная Юность!
В скольких женщинах ты мне мерещилась… И вот снова вернулась
Ко мне, одинокому, но ещё не совсем пропащему?..
За что, скажи же, любуюсь на твою милость?
Какие ясные очи, какие яркие краски...
А… понял, мне просто авансом приснились
Читанные тобою когда-то сказки…
Прости, моя девочка, прости, красавица,
Но для меня, уже чужака, без рода-племени,
Незачем было нарушать завесу таинства
Того далёкого, но самого счастливого времени.
Я уже был там… И влюблялся, и юродствовал над собою, и лихачил
По извилистым тропам не Гефсиманского, но тоже сада…
Как потом меня корёжило, как кидало: от смеха к плачу,
От истеричного "нет" до тихого, сквозь зубы "надо"!..
Я был волен сходить с ума, кричать криком,
Резать вены, прислуживать равнодушию и лени…
Но как же оказалось трудно, однажды представ перед Его ликом,
Впервые склонить голову, встать на колени…
Но вот стою… И присмирел, и отдышался от диких гонок
За собственной, всегда ускользающей тенью,
И одно лишь понял: я – Его дитя, не то, что с пелёнок -
С сокровенного мига зачатия до факта рожденья.
Им задуман, иначе не было б ни тебя, ни жизни, ни Света,
Им задуман, иначе никогда б не рассказал об этом…
И отныне всё сложится по-другому, ибо ВЕРЮ…
Свет мой ясный, свет мой родный…
От тебя – к тебе иду.
А навстречу – пёс голодный
Лапами скользит по льду….
Чуть поодаль – подворотня:
Разухабистая брань…
Под которую сегодня
Сменит завтрашняя рань.
Свет мой ясный, свет мой родный,
Для тебя ли, для меня ль,
В этот вечер самородный
Из снежинок ткётся шаль?..
Чуткий… Нежный… Старомодный…
О тебе всё, об одном:
Как же здорово, мой родный
Что на свете МЫ живём!..
Не смотри на меня –
Я сегодня чужая и дикая,
Я словами обидеть могу,
Значит, надо молчать,
Это скоро пройдёт,
И природа моя многоликая
Станет снова на «Вы»
С восхищеньем тебя величать.
Не смотри на меня,
Я сегодня весь день буду каяться
И ругаться с собой,
Проклиная судьбу сгоряча,
А потом унывать
И неделю бессонницей маяться,
На измятой кровати
Молитвы бессвязно шепча…
Где же лето? Сыпет морось
Мелким бисером по крыше…
Не томись от скуки - скоро
Небо новый образ вышьет.
- Что ты жмуришься довольно,
И глаза прикрыл рукой?
За высокой колокольней
Солнце встало над рекой…
Вот где лето - в чистом поле
Там, где пахнет чабрецом,
Там, где хочется на воле
Непослушным стать мальцом!..
И бежать быстрее ветра
За окраину села,
Где милуется с рассветом
Одинокая ветла.
Где пускают сок берёзы,
А подальше, вдоль леска
Нежно расплетает косы
Говорливая река…
Где приветливо соседство
И доверчив всяк народ.
Где тебя с улыбкой Детство
У плетня годами ждёт…
Смутно помню – небо синее,
Шепот люда за спиной,
Купола в колючем инее
Возвышались надо мной.
Все, что было мной загадано,
Что сбылось давно уже
Терпким ароматом ладана
Разливалось на душе,
На молитву приглушенную
Отзывался сердца стук,
Я несла свечу зажженную
На последний, третий круг.
Мерещатся древние стены,
Сухой известняк, и в пыли
Дороги как вздутые вены
Моей ненаглядной земли.
Иду, куда сердце подскажет,
Вдоль озера, мимо ключей,
И речь мою холодом свяжет
Пробившийся к свету ручей.
Подальше от мира и люда,
Поближе к началу начал,
Туда, где когда-то, как чудо,
Меня птичий гомон встречал…
Теснят городские трущобы,
Оковы сомнений прочны,
И золотом стёршейся пробы
Слепят окаянные сны…
Досаду погасив, смирив упрёк
И жест, надежду отвергающий,
Во мне вчера воскрес ребёнок-Бог -
За всё и всех прощающий.
Июнь уже открыл сезон дождей,
Зонтами небо загорожено,
Стоит под клёном хмурый лицедей
С подтаявшим мороженым…
Прохожие туда-сюда спешат,
Пусты качели ржавые
Бросает мимолётный взор душа
На храмы величавые.
Размыты ненаглядные холсты,
Но стелет полдень новые -
На них безмолвно падают листы,
Летит хвоя еловая…
И никуда не хочется идти,
Моя свобода – вот она…
Бездомной птахой греется в горсти
Притихшая, бесплотная.
До звёзд, моя красавица, лети,
Неси свои пророчества!
А я останусь здесь, на полпути
Земного одиночества.
Судьба украсит разноцветьем строк –
Пожизненное рубище…
Во мне вчера так горько плакал Бог
Тебя, мой милый, любящий…