Настоящее - дивный Дворец.
Ты его мимолетный жилец,
И заметить не смог
Как покинул чертог,
Проходя из начала в конец.
…………
It’s the fabulous castle of Now.
You can walk in and wander about,
But it’s so very thin,
Once you are, then you’ve been--
And soon as you’re in, you’re out.
Ты знаешь, как любовь моя сильна?
Любовь к тебе - простор без дна и края,
Когда душа, взлетев, достигла рая,
Незримым чувством доверху полна.
Любовь - привычных будней тишина,
Она со мной как свет и мгла ночная,
Любовь как тот, кто правду выбирая,
Не ждет наград, как дух его вольна.
В любви к тебе - печаль былых невзгод,
Наивной детской веры пыл напрасный,
Моих святынь растраченных уход.
Любовь - дыханье, слезы, шепот страстный,-
Вся жизнь моя и, если смерть придет,
Любовь продлится, смерти неподвластна.
How Do I Love Thee? (Sonnet 43*)
How do I love thee? Let me count the ways.
I love thee to the depth and breadth and height
My soul can reach, when feeling out of sight
For the ends of being and ideal grace.
I love thee to the level of every day’s
Most quiet need, by sun and candle-light.
I love thee freely, as men strive for right.
I love thee purely, as they turn from praise.
I love thee with the passion put to use
In my old griefs, and with my childhood’s faith.
I love thee with a love I seemed to lose
With my lost saints. I love thee with the breath,
Smiles, tears, of all my life; and, if God choose,
I shall but love thee better after death.
Галки на снегу-
Тушь и белый лист
Ветер, серебрист,
Воет на бегу.
Стонет на лету,
Унося дымок,
Светлый дым из труб,
Акварельный дым.
За черту листа,
За черту мечты,
Зачеркну цвета
И штрихи обид.
Будет новый день-
От деревьев тень,
Тушь и акварель,
Счастье, красота..
Шепчутся штрихи
Под моим пером,
Под моим окном
Чёрных птиц следы.
Вдохновенный дым,
Улетай скорей,
Приласкай крылом
Тех, кто мной любим..
Он здесь лежит - забытое копьё.
Лежит в пыли , лежит во влаге рос,
И не найти ответа на вопрос,
Куда вело стальное остриё.
Окинув взором даже целый свет,
Мы склонны всё рассматривать в упор,
И так же недалёк наш кругозор,
Как дуги нами пущенных ракет.
Они , столкнувшись, падают, они
В рождённом ими пламени горят,
Но как ни страшен рвущийся снаряд,
Он только телу сокращает дни,
А дух летит, усилен им стократ,
Туда, где нет ни целей, ни преград.
Soldier
He is that fallen lance that lies as hurled,
That lies unlifted now, come dew, come rust,
But still lies pointed as it plowed the dust.
If we who sight along it round the world,
See nothing worthy to have been its mark,
It is because like men we look too near,
Forgetting that as fitted to the sphere,
Our missiles always make too short an arc.
They fall, they rip the grass, they intersect
The curve of earth, and striking, break their own;
They make us cringe for metal-point on stone.
But this we know, the obstacle that checked
And tripped the body, shot the spirit on
Further than target ever showed or shone.
Окна закрой, чтобы поля молчали,
Чтобы качались деревья беззвучной волной;
Птица в ветвях напомнит мне о печали
Трелью одной.
Пусть же молчанье длится до птахи рассветной,
Длится , пока луга не воспрянут от зим.
Окна закрой и не слушай, как движется ветер.
Смотри - всё движется им.
Now close the windows
Now close the windows and hush all the fields:
If the trees must, let them silently toss;
No bird is singing now, and if there is,
Be it my loss.
It will be long ere the marshes resume,
It will be long ere the earliest bird:
So close the windows and not hear the wind,
But see all wind-stirred.
Я не богат, и не блестящ собою,
Мне под ноги льстецы не льют елей,
Но мне одно даровано судьбою –
Любовь Психеи! Что сравнится с ней?
Я никогда не стану знаменитым,
Но благодарен я на склоне дней
Судьбе за то, что мне была открыта
Любовь Психеи! Что сравнится с ней?
Я не из тех, кто слепо рвется к власти
Я чужд высокомерия вождей,
И для меня единственное счастье –
Любовь Психеи! Что сравнится с ней?
Я некрасив, отвергнут красотою -
Она других отметила полней,
Меня украсит радостью простою
Любовь Психеи! Что сравнится с ней?
Я не учился в школе и лицее,
Не проводил за книгами ночей,
Но всех на свете знаний мне ценнее
Любовь Психеи! Что сравнится с ней?
Так будь что будет – горе и утраты,
Я вынесу любую из скорбей,
Ведь мне Психея отдала когда-то
Свою любовь – всё меркнет перед ней.
Thomas Dunn English (1819 – 1902) "Psyche Loves Me"
I have no gold, no lands, no robes of splendor,
No crowd of sycophants to siege my door;
But fortune in one thing at least is tender--
For Psyche loves me! Could I ask for more?
I have no fame, nor to the height of honor
Will my poor name on tireless pinions soar;
Yet Fate has never drawn my hate upon her--
For Psyche loves me! Could I ask for more?
I have no station, know no high position,
And never yet the robes of office wore;
Yet I can well afford to scorn ambition--
For Psyche loves me! Could I ask for more?
I have no beauty--beauty has forsworn me,
On others wasting all her charming store:
Yet I lack nothing now which could adorn me--
For Psyche loves me! Could I ask for more?
I have no learning--in nor school nor college
Could I abide o'er quaint old tomes to pour;
But this I know which passeth all your knowledge--
That Psyche loves me! Could I ask for more?
Now come what may, or loss or shame or sorrow,
Sickness, ingratitude or treachery sore,
I laugh today and heed not for the morrow--
For Psyche loves me--and I ask no more.
Мне нравится бутон
Увядшего цветка,
В нем запах обручен
С окраской лепестка:
Таинственный обряд,
Любви недолгий взгляд,
Как вечности исток.
Моя строка - цветок!
Мне воздух по душе,
Который вдруг исчез,
Растаяв в мираже
Взволнованных небес.
И, словно пульс огня,
Мой пыл в себе храня,
Ты, к гибели близка,
Стань воздухом, строка!
Умри, строка, умри,
Увянь как вянет цвет,
Как воздух прогори,
С тобой не страх, а свет!
Лети, ликуя, ввысь!
Любовью вознесись,
Пусть будет пепел твой
Оплакан красотой
Robert Bridges (1844 – 1930)
“I have loved flowers that fade”
I have loved flowers that fade,
Within whose magic tents
Rich hues have marriage made
With sweet unmemoried scents:
A honeymoon delight,
A joy of love at sight,
That ages in an hour
My song be like a flower!.
I have loved airs that die
Before their charm is writ
Along a liquid sky
Trembling to welcome it.
Notes, that with pulse of fire
Proclaim the spirit's desire,
Then die, and are nowhere
My song be like an air!.
Die, song, die like a breath,
And wither as a bloom;
Fear not a flowery death,
Dread not an airy tomb!
Fly with delight, fly hence!
'Twas thine love's tender sense
To feast; now on thy bier
Beauty shall shed a tear.
Несется ночь и снег за нею вслед,
Я в поле вижу тени прошлых лет,
Белеет даль, стерней и сорняками
Местами перечеркнут белый цвет.
В плену лесов, заснеженных и вьюжных
Изнемогают звери в норах душных,
Мне кажется, что я не существую,
Столь одинок в просторах равнодушных.
И, чувству одиночества подстать,
Что не стихая, станет нарастать,
Пустая белизна ночного снега,
Она молчит – ей нечего сказать.
Я не страшусь ее пустынь отныне,
Межзвездно-звездной нелюдимой сини,
Я у порога собственного дома
Страшусь привычной, внутренней пустыни
Snow falling and night falling fast, oh, fast
In a field I looked into going past,
And the ground almost covered smooth in snow,
But a few weeds and stubble showing last.
The woods around it have it - it is theirs.
All animals are smothered in their lairs.
I am too absent-spirited to count;
The loneliness includes me unawares.
And lonely as it is, that loneliness
Will be more lonely ere it will be less -
A blanker whiteness of benighted snow
WIth no expression, nothing to express.
They cannot scare me with their empty spaces
Between stars - on stars where no human race is.
I have it in me so much nearer home
To scare myself with my own desert places.
Нет у двери замка
И безлюдно вокруг,
Но прошло много лет
И послышался стук
В спешке свет погасив,
Я прокрался к окну,
Я молил эту дверь
Сохранять тишину.
Но настойчив был стук,
А оконный проем
Был широк, и вполне
Помещался я в нем.
Перед самым прыжком
«Заходите» сказал
Я тому, кто пришел,
Кто бы там ни стоял.
Так, из клети своей
Вышел, стуком гоним,
Чтобы в мир ускользнув,
Стать с годами иным.
**********
The Lockless Door
By Robert Frost
It went many years,
But at last came a knock,
And I though of the door
With no lock to lock.
I blew out the light,
I tip-toed the floor,
And raised both hands
In prayer to the door.
But the knock came again.
My window was wide;
I climbed on the sill
And descended outside.
Back over the sill
I bade a 'Come in'
To whatever the knock
At the door may have been.
So at a knock
I emptied my cage
To hide in the world
Руперт Брук.
Солдат.
Когда погибну в дальней стороне,
Подумайте, что там, в чужих краях,
Жива частица Англии во мне,
Любой земли бесценней этот прах,
Рожденный Англией, запомнивший навек
Цветы ее любви, привычный след
Ее дорог, ее туманных рек,
Родного дома теплящийся свет.
Забыты сердцем зло и суета,
И в бесконечной Памяти живой
Пульсируя, струятся год за годом
Знакомых лиц простая красота,
Цвета и звуки, счастье и покой,
Нетленны под английским небосводом.
RUPERT BROOKE
(1887 – 1915)
The Soldier
If I should die, think only this of me:
That there's some corner of a foreign field
That is forever England. There shall be
In that rich earth a richer dust concealed;
A dust whom England bore, shaped, made aware,
Gave, once, her flowers to love, her ways to roam,
A body of England's, breathing English air,
Washed by the rivers, blest by the suns of home.
And think, this heart, all evil shed away,
A pulse in the eternal mind, no less
Gives somewhere back the thoughts by England given;
Her sights and sounds; dreams happy as her day;
And laughter, learnt of friends; and gentleness,
In hearts at peace, under an English heaven.
Дождь поливает ирисы. Смотри!
Переполняя влагою цветки,
Их наклоняет.
Фонариков лиловые огни
Полощут летний воздух.
""""""""""
JUNE IRISES ON THE PRATOMAGNO
The rain has sopped the irises. Just look!
Great drops are clinging to the blooms,
Weighting them down.
Blue lanterns with a yellow flame
rinsing the summer air.
Я как забытая волной
Ракушка на песке морском
Внутри любой отыщешь цвет
И только жизни больше нет
Что ждет меня в пути мирском?
В среде небесной ли, земной -
Ответ не будет найден мной.
Я неопознан и безлик
Как будто вспыхнувший на миг
Случайный блик, случайный блик.
""""""""
SENILE SONG
I’m no more than an empty shell
Abandoned on the ocean shore,
The colours all are there inside,
But it’s so long since, all life died.
For I know nothing any more -
Where I am not Heaven, not Hell,
Not human or divine can tell.
Without a nature name or place
I’m barely a ripple in the race
I hide my face, I hide my face.
Там на землю прольется прохладный дождь,
Легких ласточек там пронесется дрожь,
Голоса лягушек заполнят пруд
И сады мерцанием расцветут.
И малиновка серым прозрачным днем
Заалеет на изгороди огнем
Но не вспомнит войну ни один из них,
Не расслышит, что грохот ее утих,
Ни поющий клест ни цветущий куст
Не увидят, что мир бесприютно пуст
И весна не заметит в рассветной мгле,
Что не стало нас на земле
********************
Sarah Teasdale. There will come soft rains.
There will come soft rains and the smell of the ground,
And swallows circling with their shimmering sound;
And frogs in the pool singing at night,
And wild plum trees in tremulous white;
Robins will wear their feathery fire,
whistling their whims on a low fence-wire;
And not one will know of the war, not one
Will care at last when it is done.
Not one would mind, neither bird nor tree,
If mankind perished utterly;
And Spring herself when she woke at dawn
Would scarcely know that we were gone.
Зачем твердить, что смерть – всего лишь сон,
Когда химерна жизни круговерть?
Блаженства миг исчезнуть обречен,
Но высшим злом для нас осталась смерть.
Как это странно - тысячи дорог
В страданье человек пройдет сполна
И не поймет, устал и одинок,
Что гибель – пробуждение от сна.
JOHN KEATS. On death
I.
Can death be sleep, when life is but a dream,
And scenes of bliss pass as a phantom by?
The transient pleasures as a vision seem,
And yet we think the greatest pain's to die.
II.
How strange it is that man on earth should roam,
And lead a life of woe, but not forsake
His rugged path; nor dare he view alone
His future doom which is but to awake.
1814
Не уходи покорно в скорбный путь
Не уходи покорно в скорбный путь,
Закат и старость истовей горят;
Пусть ярость…ярость не дает уснуть.
Что говорил мудрец, теперь забудь,
Его слова – не молнии разряд,
Не уходи покорно в скорбный путь.
И доброму былого не вернуть,
Сквозь влагу слез глядящему назад
Пусть ярость…ярость не дает уснуть.
Дикарь веселый горькой жизни суть
Узнав, умолкнул, ужасом объят,
Но не идет покорно в скорбный путь.
Несчастному, что видит только муть
Ослепших глаз, куда ни бросит взгляд,
Пусть ярость…ярость не дает уснуть.
И ты, отец, молю, хоть что-нибудь
Скажи. Заплачь. Кляни меня стократ.
Не уходи покорно в скорбный путь.
Пусть ярость…ярость не дает уснуть.
DYLAN THOMAS
Do Not Go Gentle Into That Good Night
Do not go gentle into that good night,
Old age should burn and rave at close of day;
Rage, rage against the dying of the light.
Though wise men at their end know dark is right,
Because their words had forked no lightning they
Do not go gentle into that good night.
Good men, the last wave by, crying how bright
Their frail deeds might have danced in a green bay,
Rage, rage against the dying of the light.
Wild men who caught and sang the sun in flight,
And learn, too late, they grieved it on its way,
Do not go gentle into that good night.
Grave men, near death, who see with blinding sight
Blind eyes could blaze like meteors and be gay,
Rage, rage against the dying of the light.
And you, my father, there on that sad height,
Curse, bless, me now with your fierce tears, I pray.
Do not go gentle into that good night.
Rage, rage against the dying of the light.
1951
Мой дух окутывался сном
И таял страх как дым:
Ты мне казалась существом
Нетленно молодым.
Теперь незрячей и немой,
Недвижной стала ты,
Кружа как кружатся с землей
Холмы, трава, цветы.
William Wordsworth
A slumber did my spirit seal;
I had no human fears:
She seem'd a thing that could not feel
The touch of earthly years.
No motion has she now, no force;
She neither hears nor sees;
Roll'd round in earth's diurnal course
With rocks, and stones, and trees.
Аллея с тенью вековою!
Для всех - отрада на пути,
Но мне, лишенному покоя,
И здесь покоя не найти!
Ни ветра легкое волненье,
Ни щепку гонящий ручей
Не принесут успокоенья
Душе измученной моей.
Моя душа зимой и летом,
В какую б ни забрел я даль,
Осветит все печальным светом-
И в мире царствует печаль.
Теперь безрадостна и зыбка
Тенистых парков тишина,
Природы яркая улыбка
Тепла и силы лишена.
Пройдут святые, моралисты
Тропой, которой я бреду,
Как я, ища оттенок чистый,
Но, как и я, взрастят беду!
Аллея в парке безмятежном,
Надежды прерванный полет,
Одно терзает счастьем прежним,
Другое – горем, что грядет.
The Shrubbery - William Cowper
Oh happy shades - to me unblest!
Friendly to peace, but not to me!
How ill the scene that offers rest,
And heart that cannot rest, agree!
The glassy stream, that spreading pine,
Those alders quiv'ring to the breeze,
Might sooth a soul less hurt than mine,
And please, if any thing could please.
But fix'd unalterable care
Foregoes not what she feels within,
Shows the same sadness ev'rywhere,
And slights the season and the scene.
For all that pleas'd in wood or lawn,
While peace possess'd these silent bow'rs,
Her animating smile withdrawn,
Has lost its beauties and its pow'rs.
The saint or moralist should tread
This moss-grown alley, musing, slow;
They seek, like me, the secret shade,
But not, like me, to nourish woe!
Me fruitful scenes and prospects waste
Alike admonish not to roam;
These tell me of enjoyments past,
And those of sorrows yet to come.
Не возводил я крепких стен,
Не отгораживал межой
Своих земель, но не затем,
Чтобы туда проник чужой.
А он как будто бы решив,
Что без оград земля ничья,
Мой день спокойствия лишив,
Бродил свободно у ручья.
Был обнаружен чужаком
На камне древний трилобит,
Который каждому знаком
И, вряд ли, мне принадлежит.
Мне было, в общем, всё равно,
Что гость искал средь бела дня,
Но беспокоило одно -
Он игнорировал меня.
Потом я был вознагражден:
Воды пришедший попросил,
Пускай предлог придумал он,
Но, кто хозяин - прояснил.
Robert Frost Trespass
No, I had set no prohibiting sign,
And yes, my land was hardly fenced.
Nevertheless the land was mine:
I was being trespassed on and against.
Whoever the surly freedom took
Of such an unaccountable stay
Busying by my woods and brook
Gave me a strangely restless day.
He might be opening leaves of stone,
The picture book of the trilobite,
For which the region round was known,
And in which there was little property right.
'Twas not the value I stood to lose
In specimen crab in specimen rock,
But his ignoring what was whose
That made me look again at the clock.
Then came his little acknowledgement:
He asked for a drink at the kitchen door,
An errand he may have had to invent,
But it made my property mine once more.
Микроб намного меньше нас -
Его не может видеть глаз,
Но тот, кто смотрит в микроскоп,
Расскажет нам, каков микроб:
Что у микроба есть язык,
К рядам смешных зубов приник
И семь ворсинчатых хвостов
В разводах радужных цветов,
В полосках круглые бока
На каждом – больше сорока.
Его бровей зелёный цвет
Никто ещё не видел, нет,
Но умник скажет, морща лоб:
« Вот это, граждане, микроб!»
Поверь скорее чудесам,
Которых ты не видел сам!
The Microbe
The Microbe is so very small
You cannot make him out at all,
But many sanguine people hope
To see him through a microscope.
His jointed tongue that lies beneath
A hundred curious rows of teeth;
His seven tufted tails with lots
Of lovely pink and purple spots,
On each of which a pattern stands,
Composed of forty separate bands;
His eyebrows of a tender green;
All these have never yet been seen—
But Scientists, who ought to know,
Assure us that they must be so….
Oh! let us never, never doubt
What nobody is sure about!
Не мыслит время, что оно – герой,
Когда уносит быстрыми волнами
Обломок, бывший снежною горой.
Бесстрастно над покорными снегами
Хранит оно незыблемый покой.
Так превращает шумный материк
В пустынный остров, остров – в риф подводный
Улыбка вихря, промелькнув как миг.
Я близок к отрешенности природной
И время – мой изменчивый двойник.
Но всё ему отдав, я не отдам
Того, что мною бережно хранимо.
Пока таможня предаётся снам,
Без деклараций пронесу я мимо
Запретный груз, не отданный годам.
I Could Give All To Time
To Time it never seems that he is brave
To set himself against the peaks of snow
To lay them level with the running wave,
Nor is he overjoyed when they lie low,
But only grave, contemplative and grave.
What now is inland shall be ocean isle,
Then eddies playing round a sunken reef
Like the curl at the corner of a smile;
And I could share Time's lack of joy or grief
At such a planetary change of style.
I could give all to Time except - except
What I myself have held. But why declare
The things forbidden that while the Customs slept
I have crossed to Safety with? For I am There,
And what I would not part with I have kept.
Зачем та синь, что окружает нас
Прерывиста - то камень, то цветок,
Открытый глаз, мелькнувший мотылек,
А небо – непрерывный синий пласт?
Земля, увы, от неба далека,
Хотя иной оспорит эту мысль,
А оттого, что недоступна высь,
Еще сильней по синему тоска.
Fragmentary Blue
Why make so much of fragmentary blue
In here and there a bird, or butterfly,
Or flower, or wearing-stone, or open eye,
When heaven presents in sheets the solid hue?
Since earth is earth, perhaps, not heaven (as yet)--
Though some savants make earth include the sky;
And blue so far above us comes so high,
It only gives our wish for blue a whet.
Если золота слиток идёт в переков,
Он, сначала растянут на стане прокатном,
Продвигается, сдавленный гнётом валков,
Уплощённый вращением их многократным
И, растерзанный длительной пыткою, он
Превращается в тлеющих ленточек груду,
Но становятся музыкой скрежет и звон,
Золотое сияние льётся повсюду.
Всё свершилось - черёд златобита настал,
Чтоб усильями молота быстро и хватко,
За ударом удар, в драгоценный металл
Облекалось страданье как горечь в облатку.
О, несчастный поэт! Безотрадно ему
Жить в надежде, что нацию вылечит слово -
Не избегнуть и сердцу его и уму
Механизма и молота гнёта двойного.
Тот, кто хочет учить, пусть научится сам
Очаровывать тонкой игрою искусства
И текучесть фантазий являть небесам -
Золотое сияние мысли и чувства
Только правду надёжно окутать должна
Красота оболочкой тончайшего злата.
Пусть божественна правда, но всё же страшна
И её нагота отвращеньем чревата.
WILLIAM COWPER
The Flatting Mill
An Illustration
When a bar of pure silver or ingot of gold
Is sent to be flatted or wrought into length,
It is pass'd between cylinders often, and roll'd
In an engine of utmost mechanical strength.
Thus tortured and squeezed, at last it appears
Like a loose heap of ribbon, a glittering show,
Like music it tinkles and rings in your ears,
And warm'd by the pressure is all in a glow.
This process achiev'd, it is doom'd to sustain
The thump-after-thump of a gold-beater's mallet,
And at last is of service in sickness or pain
To cover a pill from a delicate palate.
Alas for the Poet, who dares undertake
To urge reformation of national ill!
His head and his heart are both likely to ache
With the double employment of mallet and mill.
If he wish to instruct, he must learn to delight,
Smooth, ductile, and even, his fancy must flow,
Must tinkle and glitter like gold to the sight,
And catch in its progress a sensible glow.
After all he must beat it as thin and as fine
As the leaf that enfolds what an invalid swallows,
For truth is unwelcome, however divine,
And unless you adorn it, a nausea follows.
Мне кажется, туман в ночной дали,
Заливший всё от неба до земли
голубизной, (и юная луна
Теперь на вид не очень-то юна)
Не что иное как дымок печной
Над домом с одинокою трубой,
Где много лет не зажигали свет,
Гостей не принимали много лет,
Никто не выполнял привычных дел
И двор около дома запустел.
Его хозяйки, думается мне,
Прядут из дыма кокон в тишине
Хотел бы им сказать, что эту нить,
Луну с землёй способную скрепить
Порывы ветра оборвут едва ли,
Но это пряхи сами бы сказали.
THE COCOON
As far as I can see this autumn haze
That spreading in the evening air both way,
Makes the new moon look anything but new,
And pours the elm-tree meadow full of blue,
Is all the smoke from one poor house alone
With but one chimney it can call its own;
So close it will not light an early light,
Keeping its life so close and out of sight
No one for hours has set a foot outdoors
So much as to take care of evening chores.
The inmates may be lonely women-folk.
I want to tell them that with all this smoke
They prudently are spinning their cocoon
And anchoring it to an earth and moon
From which no winter gale can hope to blow it,--
Spinning their own cocoon did they but know it.
На закате я к лесу пришел
Пел раскатисто дрозд
Над полями был сумрак ещё,
А в лесу – мрак без звёзд.
Не поможет во мраке дрозду
Ловкокрылый полёт -
Не совьет он гнезда в темноте,
Но поёт и поёт .
Умирающий солнечный луч
Не исчез без следа -
Как и прежде он музыкой жив,
Трелью в сердце дрозда.
И во мраке стенает «Войди!»,
Удаляется зов
Скорбной трелью из птичьей груди
В колоннаду стволов.
Только я от сияния звезд
Уходить в этот лес
С приглашеньем бы даже не стал,
А тем более – без.
COME IN
As I came to the edge of the woods,
Thrush music-hark!
Now if it was dusk outside,
Inside it was dark.
Too dark in the woods for a bird
By sleight of wing
To better its perch for the night,
Though it still could sing.
The last of the light of the sun
That had died in the west
Still lived for one song more
In a thrush's breast.
Far in the pillared dark
Thrush music went-
Almost like a call to come in
To the dark and lament.
But no, I was out for stars:
I would not come in.
1 meant not even if asked,
And I hadn't been.
Заглянет кто-нибудь сюда,
На плитах надписи прочтёт;
Открытый для живущих вход,
Заказан мёртвым навсегда.
Пророчат надписи одно:
«Вам всем сегодня суждено
Придя, уйти отсюда, но -
Остаться завтра всё равно»
И странно мраморной строке,
Что ни вблизи, ни вдалеке
Нигде не видно похорон,
А смерть видна со всех сторон.
Но мы плите легко ответим,
Что ныне смерть уже не та,
Что взяли верх над горем этим.
Поверит, думаю, плита.
In a Disused Graveyard
The living come with grassy tread
To read the gravestones on the hill;
The graveyard draws the living still,
But never anymore the dead.
The verses in it say and say:
"The ones who living come today
To read the stones and go away
Tomorrow dead will come to stay."
So sure of death the marbles rhyme,
Yet can't help marking all the time
How no one dead will seem to come.
What is it men are shrinking from?
It would be easy to be clever
And tell the stones: Men hate to die
And have stopped dying now forever.
I think they would believe the lie.
Для уборки листвы
И лопата мелка
А охапка листвы
Велика и легка
С оглушительным шумом
шуршу целый день
Словно кролик бежит
Словно скачет олень.
Только лиственный тюк
Подниму я, как вдруг
Всё в лицо мне летит,
Ускользает из рук.
И опять собирай,
А потом выгружай
Переполнен сарай -
Но к чему урожай?
Веса нет у листвы -
Легче веток, травы
Вся в росе и земле -
Цвета нет у листвы
Пользы нет от листвы -
Не удержишь в горсти
И не скажет никто -
«Может хватит грести?»
Robert Frost Gathering Leaves
Spades take up leaves
No better than spoons,
And bags full of leaves
Are light as balloons.
I make a great noise
Of rustling all day
Like rabbit and deer
Running away.
But the mountains I raise
Elude my embrace,
Flowing over my arms
And into my face.
I may load and unload
Again and again
Till I fill the whole shed,
And what have I then?
Next to nothing for weight,
And since they grew duller
From contact with earth,
Next to nothing for color.
Next to nothing for use.
But a crop is a crop,
And who's to say where
The harvest shall stop?
Я пел в лесу. Неслышный никому
Летел с листвой куда-то голос мой.
Ты вышла к лесу поступью немой
(Во сне моём) Но не вошла во тьму
Наперекор желанью своему,
В раздумье покачала головой:
"Пусть он придёт издалека за мной
Мои следы укажут путь ему"
А я стоял совсем недалеко
И на тебя смотрел из-за ветвей
Не показав, что тронут глубоко
Ничем не выдав близости своей
Но истиной, известной только мне,
Уликой боли ты была во сне.
Robert Frost A Dream Pang
I had withdrawn in forest, and my song
Was swallowed up in leaves that blew alway;
And to the forest edge you came one day
*This was my dream) and looked and pondered long,
But did not enter, though the wish was strong:
you shook your pensive head as who should say,
'I dare not--to far in his footsteps stray-
He must seek me would he undo the wrong.'
Not far, but near, I stood and saw it all
behind low boughs the trees let down outside;
And the sweet pang it cost me not to call
And tell you that I saw does still abide.
But 'tis not true that thus I dwelt aloof,
For the wood wakes, and you are here for proof.
Безмолвными были поля и соседний лес
И только моя коса шептала земле,
Нарушив молчанье. О чём? Я не ведал сам
О жаре ,быть может, идущем с высоких небес
Быть может о том, что беззвучие слуху милей
И вот почему еле слышно шептала она
Не грезились ей ни исполненный праздности день,
Ни лёгкое золото фей, что сродни чудесам,
Но истине кажется зыбким подобием сна,
В сравненье с любовью, возделавшей хляби болот,
Обрезавшей палевый цвет полевых орхидей
И ярко-зелёной змеи возмутившей покой.
Явь – сладкая грёза, которую труд познаёт
Шептала коса, оставляя копну за копной
Mowing
There was never a sound beside the wood but one,
And that was my long scythe whispering to the ground.
What was it it whispered? I know not well myself;
Perhaps it was something about the heat of the sun,
Something perhaps, about the lack of sound—
And that was why it whispered and did not speak.
It was not dream of the gift of idle hours,
Or easy gold at the hand of fay or elf:
Anything more than the truth would have seemed too weak
To the earnest love that laid the swale in rows,
Not without feeble-pointed spikes of flowers
(Pale orchises), and scared a bright green snake.
The fact is the sweetest dream that labor knows.
My long scythe whispered and left the hay to make
Однажды я пришел к реке
Был ранним утром воздух тих ;
Ни крика первых петухов
Ни голосов собак цепных
В такую рань не услыхать –
Ещё Биг Бен не пробил «пять».
Однажды я пришел к реке
Промозглым утром ледяным;
Там спали нищие в тряпье,
А берег стал ночлежкой им:
Мертвы до срока – думал я,
Им без работы нет житья.
Машина ехала к реке -
Светились окна в темноте,
А в ней – десятка два людей
Уснувших в душной тесноте,
Худы, бледны, к спине спина –
Их труд разбудит ото сна .
С десяток прибыло к реке
Машин – светящихся гробов
И в каждой – двадцать мертвецов,
Работой сломленных рабов:
Мертвы до срока – думал я,
Им от работы нет житья .
THE SLEEPERS
As I walked down the waterside
This silent morning, wet and dark;
Before the cocks in farmyards crowed,
Before the dogs began to bark;
Before the hour of five was struck
By old Westminster's mighty clock:
As I walked down the waterside
This morning, in the cold damp air,
I saw a hundred women and men
Huddled in rags and sleeping there:
These people have no work, thought I,
And long before their time they die.
That moment, on the waterside,
A lighted car came at a bound;
I looked inside, and saw a score
Of pale and weary men that frowned;
Each man sat in a huddled heap,
Carried to work while fast asleep.
Ten cars rushed down the waterside
Like lighted coffins in the dark;
With twenty dead men in each car,
That must be brought alive by work:
These people work too hard, thought I,
And long before their time they die.
1911