Что смотреть ходили вы в пустыню?
Трость ли, ветром колеблемую… (от Луки, Глава 7, стих 24)
Холодок поутру и тростник на ветру
Поклоняется прихоти ветра.
Так живу я в миру, всё от жизни беру,
Измеряя жизнь выданным метром,
Килограммом потерь, декалитрами встреч,
Крохой веры под мокрой подушкой.
И как можно, и нужно ли, это сберечь,
Если чаще зовем душу - «душкой»?
Где найти тот родник,
тот, что с Богом роднит,
Что избавит от спеси и лени,
Где сияет любовь,
Покаяния кровь выступает на стертых коленях?
Ночь.
Дневная лоза принесла пармезан,
Кьянти, кофе и булку багета.
Может, ляжет слеза,
Тихой верой проста,
На тростник, угнетаемый ветром?
За печкой в такт, а то - не в такт,
Скрипит заброшенный сверчок.
Рассыпана колода карт…
Ну, что молчишь? Сдавай ещё!
Валеты, дамы и тузы -
Их знаю всех наперечет,
Все предыдущие разы
Не учат жить – сдавай еще!
Играю. Пас. Ушел за две.
Опять не в нашу пользу счет.
Один ушел, всплакнула дверь,
Продолжим жить – сдавай еще!
Пока не кончена игра
И не идет на годы счет,
Не избежать смертельных ран.
Плевать на все – сдавай еще!
Попробую игру сменить:
Валетов, дам, одежды шелк,
Пока жива и вьется нить
Давай попробуем еще.
И в окружении зевак
Повергнут, не порабощён.
В итоге снова я - дурак.
И что с того – сдавай еще!
Но снова эти две не в масть
И я, похоже, обречен,
Король распахивает пасть
Да нечем бить – сдавай еще!
Пока терпенью твоему
Я не включил обратный счет
Не шли в забвения тюрьму -
Сдавай еще, сдавай еще!
Музыка и исполнение: С.Белокопытов. Царство ему Небесное! https://disk.yandex.ru/d/HRgqT1YUL31UeQ
Тьма горит свечой зажжённой,
Сон никак не настаёт.
Крестит лунною иконой
Ночь оконный переплёт.
Что там: хуже или лучше? -
Не узнаешь наперёд.
Ты пока что спи, голубчик,
Ночь проходит, всё пройдёт.
Боль от мыслей окаянных,
Одеяла жаркий гнёт.
На окошке лед стеклянный
Отражает небосвод.
Месяц пал со звёздной кручи
Словно мошка в чёрный мед.
Ты пока что спи, голубчик,
Ночь проходит, боль пройдёт.
Пусть дрожит твое сердечко
В напряжённой тишине.
Лишь шальной сверчок за печкой
Скрипнет жалобно во сне.
Что себя напрасно мучить,
Вспоминать за годом год?
Ты пока что спи, голубчик,
Всё проходит, жизнь пройдёт.
Бесы хлопают в ладоши,
Ожидая мой приход…
Боже, праведный, хороший,
Дай прожить хотя бы год!
Понял я такую малость -
Годы размолов в муку,
Благодать Твоя досталась,
Как махорка дураку.
В небе, как грехи, закружит
Надо мной вороний грай.
С покаянием не дружит
Винт, закрученный в потай…
Всё Тебе не исповедать -
Я умом давно в аду,
Но, услышав звон к обедне,
В церковь всё равно пойду.
Полон немощью обильной,
Плача про житьё-бытьё,
Верю, Господи всесильный,
В милосердие Твоё!
Все дела свои забросил – больше нету сил –
Отвези меня ты в осень, желтое такси!
Пусть гудят далёко где-то злые города,
Я давно простился с летом и хочу туда,
Где кружится листьев стая,
Где царит минор,
Где деревья зажигают
Пестрый семафор!
Там октябрь сидит на троне, дождик моросит.
Лишь бы мне не проворонить желтое такси!
Я бегу, накинув скоро порыжелый плащ -
Ждет машина у забора молчаливых дач.
Цвет у бампера – мышиный,
Фары – бирюза,
У водителя машины
Желтые глаза.
Как прекрасно бабье лето на родной Руси!
Вдаль летит подобно ветру желтое такси!
Мне туда, где сетка просек, где рябины плеть,
Мне скорее в эту осень хочется успеть.
Вдоль осин, берез и сосен
За Луной вослед.
Проскочили прямо в осень
Мы на красный свет.
Цвет у бампера – мышиный,
Фары – бирюза,
У водителя машины
Желтые глаза.
А, в общем-то, и некому звонить…
Друзья, увы, уходят понемногу
И остаётся лишь молиться Богу
За них, за грешных, за своих родных..
И вспоминать, покуда на Земле
Живешь, не зная скорбей и печали,
И понимать, что истин изначальных
Так и не понял, жив навеселе.
И для чего теперь мне телефон,
Когда мой вызов снова безответный…
И щерит пасть языческий грифон,
Вкушая в парке пустословье ветра.
И вновь – один. И душу жжёт свеча.
Тень от огня клубится на иконе…
Вновь набираю номер невзначай
На бесполезном старом телефоне…
Перо, чернил, бумагу и свечу -
Сейчас писать стихи вас научу!
Мне, словоблудья переживши гетто,
Дано себя почувствовать поэтом!
Пера - Перун, любимец всех стихий!
Вникай, как сочиняются стихи!
Корячит ночь безумный свой оскал,
Нащупав провод оголенный ЛЭПки.
Станина разведенного моста,
Как гильотина, режет воду крепко.
И мы, по обе стороны реки,
Рвем жилы, режем вены, пьём проклятье.
- Любимый, как с тобой мы далеки!
- Любимая, ведь мы ещё и братья!
Нет, слабовато. И не тот кураж.
Да, бьёт по нервам, но чуток неточно.
Ага, сейчас добавлю эпатаж –
Начала строф пишу лишь с буквы строчной.
туман – похмелье скаредной любви,
как вечность истекает из кармана,
зови меня назад, иль не зови,
я не вернусь. меня взяла нирвана.
Так – лучше. Но опять не достаёт
До сердца. Приложу-таки старанье –
Стреляют буквы, словно пулемёт,
Сметая напрочь знаки препиранья.
Итак, вперёд – разматывая нить былых желаний часто неприличных казнить нельзя помиловать распить бутылку водки лучше бы столичной...
А может, бред от сердца отведя,
Услышать, как прильнув к оконной раме,
На струнах, серебрящихся, дождя
Луна играет джаз в небесной яме?
Келья – как могила, шепот в тишине:
«Господи, помилуй, потерпи на мне!
Всё даешь, что надо - жизнь и благодать,
Скорби, радость, ладан, долгие года».
Свечки изваяние светит у икон,
Дарит покаяние колокольный звон.
В юности мечталось страсти превозмочь…
За плечами старость, за дверями – ночь.
Яблочным вареньем услаждают чай.
Спас, Преображение, вечность у плеча.
- «Даждь нам утешение, Господи, спаси!
Сколько ж искушений нынче на Руси!
За любовь я, грешный, что смогу воздать?
Плачу, безутешный, совесть не чиста».
Дрогнет сердце, слыша глас Его во тьме:
«Все сомнения - лишни, прииди ко Мне!»
Пойду туда, где тропа
Прикрыта хвоей густой,
Где дрозд поет свой тропарь,
Хлебнув осенний настой,
Где у подножья сосны,
Красна от Солнца луча,
Моим подарком лесным
Растет брусника на чай.
Её срываю рукой,
Кладу на дно туеска,
Несу скорее домой,
Покинув холод леска.
И жду, пока зазвенит
Звонок, что спит по ночам,
Придут друзья, будем пить
Простой брусничный мой чай.
И будем снова, как встарь,
Петь песни наперебой.
И вновь альбомы листать,
Что стали нашей судьбой.
Замедлит время свой бег –
Его ты не замечай.
Храни нас всех оберег –
Простой брусничный мой чай!
В нашей жизни всё - метаморфозы. Превращение глины в кувшин…
Отличить бы лишь пьяные слёзы от рыданий распятой души.
Испытания Бог попустит, даст небесный оселок.
Пой, Давид, играйте, гусли, всё исполнится в свой срок!
Отличить бы земное жеманство от глаголов святой простоты.
Все хотим мы любви, постоянства, благочестия и красоты.
Не хотим печали, грусти, лёгок радости оброк.
Пой, Давид, звените, гусли, всё исполнится в свой срок!
И мечтаем о прелестях рая, что, казалось, доступен вполне,
Каждый день в этой жизни играя на фальшивой, но звонкой струне.
Искушение не отпустит - значит, будет нам урок.
Плачь, Давид, рыдайте, гусли, всё исполнится в свой срок!
Неба невод пуст ли, густ ли – что нам, рыбам, здешний вид?
Славу Богу пойте, гусли, плачь и радуйся, Давид!
Привет, град Осташков!
Глядишь, Бог попустит
и ялик малОй, по воде шелестя,
Доставит неспешно нас в Нилову Пустынь,
Где день проведём мы у Нила в гостях.
Взберемся, кряхтя, на уступ колокольни,
Туда, где окрест лишь одна благодать,
Где ветер гуляет походкою вольной,
Где где-то внизу серебрится вода,
Где крест золотится от яркого Солнца,
Где колокол скажет, что пробил уж час.
Прожитое время, увы, не вернется,
А мы возвращаемся. Даже не раз.
Свеча возле раки недолго коптила,
Не долга молитва, луч Солнца погас.
О чём на прощанье попросим мы Нила? –
Моли, Отче Ниле, ты Бога о нас!
Научиться бы молчать мне на этом свете,
Слушать, как поёт свеча,
Как осенний ветер теребит кленовый лист
И скрипит калиткой,
Как горит в печи печаль – пожелтевший свиток.
Научиться бы терпеть всякие невзгоды,
Научиться бы не петь бравурные оды,
Не ропать и не скорбеть, как трудна дорога,
Осознать, уразуметь – послано от Бога.
Научиться бы любить, сердца воском тая,
Всех, с кем связывает нить – заповедь простая.
Научиться бы мне жить верно, осторожно.
В жизни будущего век верить.
Это – можно?
Август вяжет паутину на кустах в саду.
В паутину журавлиной ночью попаду.
Обмахнусь рукой и ахну – знать, моя ль вина -
Серебрит рукав рубахи лета седина.
Август, в чём-то мы похожи, но о том молчок
Был моложе, плёл рогожу, словно паучок.
Шил суму из той рогожи, складывал туда
Не рябин лесные броши, а свои года.
Август, лето на исходе, глубже небеса.
Августейшая особа бродит по лесам.
Осень – грустная сурдинка, бледный светлячок.
Ткёт резную паутинку жизни паучок.
Позовет – побежишь,
Слов почти не расслышав -
Никакие слова для того не нужны.
Под Её Покрова, что надежнее крыши,
Что спасут целый мир от нашествия тьмы.
И от сплетен, молвы и сплошного неверья,
От вранья, от позёрства изысканных форм.
Луч надежды глядит в щель отомкнутой двери
Да над нами парит, словно щит, омофор.
Неземная любовь не для нас, сестры, братья,
Наше дело - молить, выбиваясь из сил,
Ту, которой достойны лишь Бога объятия:
«Богородице Дева, спаси нас, спаси!»
К тихому пристанищу твоему притек…
Что нам нужно, в самом деле – чтоб встречались, песни пели,
Говорили до утра,
Чтобы горести, печали растворялись в кружке с чаем,
Словно в воздухе ветра.
Что нам нужно, в самом деле – чтобы дети повзрослели,
Чтобы внуки подросли,
Чтобы свет пестрил в оконце и светило ярче Солнце
На житейский наш залив.
Что нам нужно, в самом деле – чтобы гордые метели
Улетели на покой.
И раскаянья капели свою исповедь запели
В той церквушке за рекой.
Что нам нужно, в самом деле – чтобы правильно отпели,
Чтобы помнили пока
Сами живы и здоровы под невидимым покровом
Душ, парящих в облаках.
Посвящается С.Б.
В горах, где время вмерзло в камни,
Где жизни нету и следа,
Там за небесною окраиной
Родится белая вода.
Бурлит, отыскивая нотки,
По перекатам и годам
И песни, не жалея глотки,
Горланит белая вода.
Ей подпеваем мы в охотку
В горах, на море, в городах
И жизнь качает, словно лодку,
Порою белая вода.
Когда уйдем прямой походкой,
Не обернувшись, навсегда -
Блеснет в глазах слезой короткой
Прощанья белая вода.
Я почти в этом мире ничей.
Половодье ненужных речей
Не наполнит молчания море.
Только узкий, заросший ручей
Под ударами веток-бичей
Всё журчит и журчит на Фаворе.
Это ключ отворяет покой
Чьей-то строгой, но нежной рукой
И замок, пусть скрипя, поддается.
Тот ручей, может, станет рекой,
Той, что в сердце бессмертной строкой
Протечёт, прозвучит, отзовётся.
Но пока лишь молчанью учусь,
3апаляю от свечки свечу
Да шепчу про себя что есть силы
Те слова, что подобны мечу,
То лекарство, что нужно врачу:
«Боже, Святый, помилуй! Помилуй!»
За окном ноябрь, темень, клеит сон глаза.
Мама, как проходит время там, на небесах?
Яркий свет цветет, не тает, боли – никакой,
Сладко музыка играет, на душе – покой?
Здесь? Живем мы, как и прежде, наша жизнь – часок,
Голубиные надежды, воробьиный скок.
Но порою безмятежной вдруг накатит грусть.
Видно скоро паче снега тоже убелюсь.
Позовет в дорогу мерный перезвон зари.
Эту дверь и я, не первый, должен отворить…
К вам от нас доходят вести от простых молитв?
К нам - в окошко смотрит месяц и душа болит.
В сон зайди – ведь я прощенье не сумел просить.
Суетливо наше время…
Господи, спаси!
Этот город страшит меня,
Этот город – он словно монстр,
Этот город мне не понять,
Хоть на вид он предельно прост.
Он глядит на меня хитро,
Раздувается словно мех,
По ночам из нутра метро
Выдувает он вся и всех.
Не поможет, хоть плач не плачь,
Безразлична ему беда.
Город-монстр – это не палач.
Жизнь моя для него – еда.
И как будто упругий мяч
По раскисшему февралю
От него убегаю вскачь.
Возвращаюсь.
И вновь люблю.
Дождь обошел нас стороной,
Брызнув на край берета.
Пахнут цветы «Красной Москвой»,
Листья летят с веток.
Солнце парит над головой,
Август, считай - лето,
Но по ночам грустной совой
Осень кричит где-то.
На исходе вВремя ночного тепла,
Холод в моде - осень вступает в права.
Всхлипнут лужи, ветер ударит в лицо.
Ну а пока, манит Москва нас бульварным
кольцом.
Ну а пока, кружит Москва нас бульварным
кольцом!
И до зари нам фонари
Светят подслеповато
И - говори-не говори -
Лета нам жаль, ребята!
Хрустнет рябой лист под ногой,
Мимо пройдет пара.
Как хорошо вместе с тобой
Ночью бродить по бульварам!
На исходе время ночного тепла,
Холод в моде - осень вступает в права.
Всхлипнут лужи, ветер ударит в лицо.
Ну а пока, манит Москва нас бульварным
кольцом.
Ну а пока, кружит Москва нас бульварным
кольцом!
https://yadi.sk/d/bYuN3VKQiDjBYg
Вот билетер уйдет, ворча,
Закроет зал, достанет спицы.
Горит прощальная свеча
В подсвечнике ночной столицы.
Тональность - фа диез минор
В согласии с погодой стылой
И тянет ноту дирижер
С какой-то непонятной силой.
И тянет ноту дирижер.
Кому уйти — ему решать,
Скрипичный ключ откроет лица.
Гори же музыки душа
В подсвечнике ночной столицы!
Когда настанет твой черед -
Не знаешь, это просто тайна.
Ты, время, не спеши вперед!
Ты, время, не лети вперед!
Но свечка тает...
А до финала — только шаг,
Всё нотной грамоте покорно
И, отыграв последний такт,
Погас гобой, фагот, валторна.
Закончен скрипок разговор
Словами, сыгранными всуе.
Уйдет со сцены дирижер,
Уйдет, прощаясь, дирижер.
Свечу задует.
* Ссылка на вариант исполнения : https://yadi.sk/d/q8B5IrERoCYg0Q
Я сойду на перрон... Лишь Луны каравай
Улыбнется, узнав, скажет: «Здравствуй, пропащий!»
И увижу, во тьму уходящий, трамвай,
Побледневший асфальт, снег над городом спящим.
Я пойду не спеша. Ветер тронет полу
Мехового пальто и погонит по склону,
И швырнет во фрамугу снежинок золу,
За которой – цветок, пограничник оконный.
В дом знакомый войду я уже поутру,
В дом, где запах родной, где сверчок бредит сонный.
Над тобой наклонюсь и от счастья замру,
Как простой богомаз над любимой иконой.
ссылка на исполнение:
https://yadi.sk/d/4iMF-xl53Mq9yfЭтот день на тоску похож,
День, когда не приходят гости.
Над Градчанами бродит дождь,
На Градчаны заходит осень.
Струек меленьких мишура,
Кружит листья вальсок случайный.
Золотая стоит пора
Над Градчанами, на Градчанах…
Как же призрачен тот покой,
Этих листьев намокший свиток!
Дверь толкни, ощути рукой
Дрожь в Соборе Святого Витта.
Где, сгорая, моргнет свеча,
Поплывет в тишине ночами,
Словно выдох её, печаль
Над Градчанами, на Градчанах…
Терракот черепичных крыш
И трамвайный диез в октаве.
Угляди, угадай, услышь,
Как плывет теплоход по Влтаве.
Он - нахохленный белый гусь -
Крикнет что-то нам на прощанье.
Может быть, по весне вернусь
На Градчаны.
Да, на Градчаны!
О лампаду бьется мошка,
Ей не вылететь уже.
Я живу, раскрыв окошко,
На последнем этаже.
А внизу идет дележка
Денег, славы и коржей.
Славно жить, раскрыв окошко,
На последнем этаже!
Мне и нужно-то немножко
Солнца, снега и дождей,
Чтобы мир глядел в окошко
На последнем этаже.
Опустеет жизни плошка,
Лет рассыплется драже…
Звон разбитого окошка
На последнем этаже.
Он почти такой, как Юлий,
Только блеска меньше, как-то.
Длинным месяцем, de ure,
Стал, но толку нет, de facto.
Меньше Солнца, меньше света,
Больше нот осенних в такте.
Он, конечно же, не Юлий,
Он – de ure, не de facto.
Принадлежность к высшей лиге
Есть - de ure, братец, так-то,
Только грязные калиги –
Не сандалии de facto.
Не дворец роскошный – флигель
И не гимн – грозы раскаты,
Не прикроют листья фиги
Ни de ure , ни de facto.
Но его ты не жалей-ка,
Он – пародия июля,
Пропоет ему жалейка
Про de facto и de ure.
На прощанье поцелует
И дождем намочит лацкан.
Он уйдет, почти как Юлий,
И de ure, и de facto.
На время таяния снегов,
На время схода птичьих стай
К проталинам вокруг стогов,
Ты от меня не улетай!
Взглянув в небесные глаза,
Пойми, что нужно позарез
Друг другу столько рассказать.
Но самолета белый крест
Уже зажат в Его руке
И ничего не изменить.
И в этой облачной муке
Не видно Ариадны нить…
Но время таяния снегов -
Не время таяния надежд.
Аэродромных берегов
Непрочен ледяной рубеж,
Не вечно время на часах,
Не вечен стрелок сладкий сон,
И, проглядев свои глаза,
Уткнусь в бескрайний горизонт.
И, кепку нервно теребя,
Услышу в гвалте воробьев:
«Я так скучала без тебя,
Лесное чудище мое!»
Взгляд притянут к земле.
К основанью креста.
Перевернутый мир
Без людских побережий.
Лишь вчера на дороге средь желтых полей
Ты Его вопрошал:
«Отче, камо грядеши?»
Узнаю те ключи
Узнаю то лицо,
Узнаю этот пояс, что держит одежды.
Нимб восходит неспешно багряным кольцом.
Вера – это, конечно, совсем не надежда.
Жизнь закроет глаза,
Совершив оборот.
И нет ходу назад…
Весь промокший до нитки,
Пережив, словно дождь,
Расставанье в слезах,
Я замру у ворот, не нашедши калитки.
Разгляди из теней на стене,
Напрягая свой взгляд неустанно,
Как мотив тихо бродит во сне,
Спотыкаясь по нотному стану,
Отворяет скрипичным ключом
Музыкальных признаний шкатулку,
Где свернувшись в углу калачом
Дремлют ноты, как тьма в переулке.
Но проснувшись, нежны и тихи,
Шепчут что-то с волнением крайним.
Эти ноты - как рифмы в стихи,
Как признанье в желании тайном.
И сплетаясь, как звуки в мотив,
К небесам по неведомой хорде,
Жалюзи на окне опустив,
Мы взлетим в восходящем аккорде.
Над печной прокопченной трубой
Ночь смешается с мелкой золою…
Но останется вечно со мной
Голос ветра в дуэте с гобоем.
Тесный круг ленинградских домов…
И промозглый, потертый февраль
В колготне бесконечных дворов
Крутит мокрую снежную шаль.
И «цыганочки» льётся капель
Под вороны разнузданный крик.
Эй, прохожий, ходи веселей!
Ты ж ещё не согбенный старик!
Для тебя этот танец знаком –
Бьёт в ладоши герань на окне,
Двор, посыпанный желтым песком,
Да коленца кривых фонарей.
К зимним танцам, видать, не привык,
Ленинград, ведь, не южный лесок,
Видишь, высунул льдистый язык,
Обессилев, цыган-водосток.
Пот холодный платком вытирай
И на «бис» из оставшихся сил!
Служба кончилась,
Тихо трамвай, проходя,
По тебе отзвонил…
Дни, как четки теребя,
Жизнь свою перебирая,
В сотый раз не понимаю,
Как бы жил я без тебя.
Зимней ночи черный шелк
На безоблачной постели…
Я в звезду свою поверил,
Я судьбу свою нашел.
Скрипнет хрупкое стило
У метельной мастерицы.
Имена, слова и лица
Льдом покроют все стекло.
Дом с походкой морячка,
Скрип паркета под ногами…
И светла в полночной гамме
Трель влюбленного сверчка.
В эту зиму и снег был особенным -
Он ломился во двор напролом.
Дни короткие серыми совами
Пролетали за белым окном.
И за абрисом сирого ельника,
За ухмылкой невнятной Луны,
Приговором судьбы-понедельника
Нам являлись бесцветные сны.
И рутина
болезнью кессонною
Обнимала обычные дни.
И привычка причиной резонною
Не лелеяла страсти огни.
Ахнул с крыши февраль загипсованный,
Раскололся о лёд снежный пласт.
Вдруг осколки любви невесомые,
Как снежинки, припудрили нас.
Ничего, что
любовь припорошена,
Не беда, что метели сильны.
Ты — принцесса моя на горошине!
И, как будто в смятение весны,
Руки вскинули , словно распятые,
Обнимались, от счастья немы.
Вместе мы, жизнь прожив тридцать пятую,
Удивлялись причудам зимы.
Коротких дней круговорот,
Неярки осени подарки
И лишь порой в дворовой арке
Твой силуэт мелькнет, как кот.
И сердце прыгнет из окна,
Рванется за тобой вприпрыжку,
Напомнив прежнего мальчишку,
Припомнив страсти имена.
Но, потеряв тебя в толпе,
Вернется, словно нищий странник,
Лишь выдох тронутой герани
Заполнит памяти купель.
И ночь, гадая, на стекле
Прольет свой черный крепкий кофе.
И вновь мечты марьяжный профиль
Возникнет в свете фонарей.
Уснут со мною до утра
Пришедшие воспоминания,
Недлинной жизни обещания,
Неяркой осени пора.
Он заводил свою шарманку
У сквера, где гуляли пары,
Потертой курточки изнанку
Скрывал свободною рукой.
И вечерело.
Мятый профиль из мглы выхватывали фары.
А звук монеты, павшей в банку, -
Короткий, жалкий и глухой.
Он пел.
Разлуке нет предела!
Срывал на верхней ноте голос!
И хороводила по телу
Похмелья суточного дрожь.
Жизнь пролетела...
Сбит на землю, ещё вчера живущий, колос.
Лицо, написанное мелом,
Да обещаний вечных ложь.
А в сквере радостно звенели
Послевоенные капели,
У капитана на шинели
Приколот аленький цветок,
Смеются даже монументы простых героев на аллее.
Он пел.
И время зеленело на медных
бюстах, словно мох.
Грустная осень, серые лица,
Вверх не взлетела счастья ресница
И воскресенья съедена пышка,
Мокнет на сене плюшевый мишка.
Был или не был? Или всё снится?
Катит по небу снов колесница,
Спать до обеда, жизнь вспоминая,
У непоседы — участь иная.
Выйду на пристань - стылые воды,
Ныне и присно спят пароходы.
Помнишь когда-то гомон круизный,
С красною датой численник жизни?
На пароходе марш не играют,
Хлипкие сходни — тропочка к раю,
Ветер ударит мокрой десницей.
В небе — журавлик, где-то — синица.
С тем, что проходит — нужно проститься,
Плач, пароходик, в доке столицы!
Клин журавлиный сломанной спицей
В небе над Клином...Где ж ты, синица?
Вариант исполнения:
Сентябрь — знаток осенних пьес,
В печной трубе он, как в органе,
Вздыхает в нисходящей гамме,
Несет мотив в соседний лес.
Нот разноцветные листки
На сучковатом нотном стане:
Зеленый — первый, желтый — крайний,
Шуршат услышанный мотив.
Лесная прима сентября,
Черноголовая синичка,
На ветке, словно ключ скрипичный,
Уселась, глазками горя.
Как первой скрипочки струна
Не многозвучного оркестра
Она звенит в лесах окрестных,
Надеждой зимнею полна.
Но рано зиму восхвалять,
Не стоит торопить природу -
В ответ сентябрь дождливой кодой
Напев свой будет повторять!
Играй, простуженный оркестр,
Пока тепло не за горами,
В оврага оркестровой яме
Звучи, мотив сентябрьских месс!
Октябрь отворяет скрижали
И вера дрожит на ветру,
И скоро зима, словно пчелка, ужалит
Снежинкой в щеку. Я слезинку утру
И светом фонарным распятый,
В чернёное небо взгляну,
Где месяц десятый, как в норку лисята,
Уходит в кромешную тьму.
Октябрь — плохой
проповедник,
Не дарит хмельных перспектив.
Вот дверь на замке, лишь дождливый наследник
Стучит свой невнятный мотив,
По крышам стучит монотонно,
Да слов не могу разобрать.
Десятая заповедь в знаке оконном
Чужого не даст возжелать.
В стекло стукну
веткой едва ли -
Октябрьские иды грядут.
Осыпались листья, но целы скрижали,
Разбить не пытайся — сметут.
Иль новые вырежут вскоре
И вот я один пью дожди.
Гуляет, как в поле, сквозняк в коридоре.
Октябрь. Что стоять? Уходи.
А.Городницкому
Кружит в
воздухе первый осенний листок,
Кружит голову клеверный запах.
Спать ложусь головою на Дальний Восток,
Просыпаюсь — в окно смотрит Запад.
Лет прожитых
беспечно толстеет моток,
Серый мох лёг у елей на лапах.
В снах лечу, как листок, на любимый восток,
Поутру — возвращаюсь на запад.
Мажу маслом
добытого хлеба кусок,
Кружка с чаем, на блюдечке сахар,
В чай лимонник подарит мне Дальний Восток,
Ну, а виски нальёт Дикий Запад.
Но лелею,
как прежде, надежды росток -
Листопад мой отложен на завтра!
Подожди, я приеду, мой Дальний Восток,
Я вернусь, мой
непонятый Запад!
В той степи глухой замерзал ямщик...
Резвится муха на стекле,
Жужжит, да так, что глохнет ухо.
Она - мой друг, ведь я «под мухой»
Пою про степь в вечерней мгле.
Да, переврал мотив слегка
И слов не помню, хоть ты тресни,
Но нет сейчас нужнее песни -
Дрожат слова, дрожит рука!
Ты в степь поехал, парень, зря -
В душе моей печаль, разруха!
А за окошком белой мухой
Снежинка в свете фонаря.
Снега – не сахарный песок,
Сугробов белых дремлет улей,
Блестит овал Садовых улиц,
Как обручальное кольцо.
Бей в бубен, муха на стекле!
Рви душу, песенка простая!
Глухая ночь и степь глухая,
Ямщик да я навеселе.
У песни тоже есть предел,
Верста, последний дюйм и миля.
Заснула муха, свет включили,
Ямщик замерз. И я - допел.
И.Б.
Не выбирая жизни и друзей,
Не царствуя на прочном теплом троне,
По закоулкам памяти своей
Пройдусь, как легкий бриз по редкой
кроне.
Тетрадный лист заполнен пустотой.
Впиши страны название, в которой
Спасительный уют ночным котом
Скользнет неслышно в прорезь коридора.
Покроет пепел чистый белый лист,
Сгорает время в папиросе жаркой
И танец углей серией реприз
Трещит в открытой печке кочегарки.
К чему мечты на завтра, на потом?
Судьба поставит визу в пропуск этот
И, оторвавшись тлеющим листком,
Я полечу, куда угодно ветру...
Погоди, ведь спешить, в общем, некуда,
Посидим на скамейке вдвоем.
Нам под звуки листвяного лепета
Распахнется небес водоем.
И кукушка, ведунья нежданная,
Вдруг, очнувшись от птичьих забот,
За вечернюю далью туманною
Насчитает годков наперед.
Насчитает, довесок не сделает,
Упорхнет серой тенью во тьму.
Ах, кукушка, пророчица смелая,
Ты года насчитала кому?
Сколько лет я с тобою, любимая,
Просыпался под песни Земли!
Неужели давно неделимое
Нам придется учиться делить?
Нет. Поделят без нас. И не поровну.
Но, кукушка, тебе — трын-трава,
Не тебе ведь, как черному ворону,
В одиночку потом куковать.
Жизнь кипит, чуждо ей одиночество,
Ей кукушкины слезки — как дым.
Не хочу знать такое пророчество.
Улетай!
Мы чуток посидим.
Треугольником детства наш дом средь трамвайных путей,
Рядом храм по-соседски стоял за дощатым забором.
В храме том с малолетства я помню пахучий елей,
Торопливое сердце, как будто взбежал быстро в гору.
Помню, как на
ограде церковной сидел черный грач
И великие страсти внутри дворового футбола,
Как в святую обитель влетает потрёпанный мяч
Под горячие споры насчет не забитого гола.
Гол-то был —
это факт! Грач взлетел, как судейский
флажок.
Я рванул за мячом в рубашонке, распахнутой вольно,
Да, видать, совершил в малой жизни какой-то грешок -
Дьяк зловредный хохочет, схватив меня за ухо больно.
Мяч и ухо
отбил. За забором щебечет весна.
И с утра допоздна пробегает трамвай монотонно.
А мелодия ветра на крышах тиха и грустна,
А трамвайный звонок уплывает в церковные звоны.
Как звучит
Благовест! Воздух полон любви и надежд!
Радость в сердце моем бьется белою птицей желанной!
Новой жизни абрис не мучителен, сладок и свеж
И с тем звоном на нас опускалась небесная манна.
Ты да я — пока что в силе.
Словно стойкое жнивье
Эту зиму пережили -
Знать, весну переживем.
Помнишь, как метели выли
Хором северным, лесным,
Как друг друга мы бодрили:
«Дотянуть бы до весны!»
Вновь стежки травы прошили
Полотна земной простор.
Как прекрасно в этом мире
Слушать звонкий птичий вздор!
Наливать под чахохбили,
Видеть свет в окне своем.
Эту зиму пережили,
Этот год переживем!
Как окрошка на кефире,
Бродит жизни водоем.
Мы и судьбы пережили
И пока ещё живем.
Ведь неплохо жили-были,
Век мелькнул златым конем.
Мы друг друга пережили -
Вдруг любовь переживем?
Тьмы вечерней пелена,
Лишь шуршат в подвале мыши.
В дом входила тишина -
Я ни звука не расслышал.
Напрягал напрасно слух,
Зря выглядывал в окошко -
Там пустынная дорожка
Да росой покрытый луг.
Есть ли в том моя вина,
Что любовницей мне стала
Не красотка после бала,
А простая тишина?
Без крикливых мелочей
И без шелестящих сплетен,
Разговорчивых отметин:
"Кто сегодня, где и чей".
Объясниться с ней хочу,
Про любовь шепчу ей снова,
А в ответ опять ни слова -
Только свист ночных пичуг.
Только маятник часов
Жизнь отстукивает мерно...
Тишина пугливой серной
Дверь замкнула на засов.
версия исполнения:
Замерзшее окно. И некуда спешить..
Крутись, веретено, наматывая нить,
Сплетенную из слов, обманов и надежд,
Пригодную для снов мечтателей-невежд!
Крутись, веретено,
плотнее, нить, ложись!
Замерзшее окно, закрученная жизнь.
Вращения добавь, иного не дано.
Крути-верти, судьба, мое веретено!
Сплетение рук и лет с судьбою заодно.
Как искажает свет замерзшее окно!
Пусть все промчится, но
Сегодня вновь и вновь
Крути, веретено,
последнюю любовь!
Замерзшее окно...
И некуда спешить...
Слезу вышибает не снегом, не ветром,
А памятью малой, что было, что где-то,
Что в темной аллее на кожице липы
Царапал гвоздем, а на сердце прилипло.
Рвануть на груди этой жизни рубашку
И жить без оглядки с душой нараспашку!
Но заперты двери. От псового лая,
Разлуки, неверия слезу вышибает.
Спасет поцелуем любая промашка.
Ночная жилетка — слезы промокашка.
Извечный рецепт и микстура простая...
Но все же порою слезой прошибает!
И жили неярко, уснем незаметно,
как осень под листьями, павшими с веток.
В тумане холодном слезою растает:
«С тобою Господь, Аve, Ma-ри-я, Аve!»
Бабье лето – осенняя странность,
Теплых дней небольшая реприза,
Это лето прими, словно данность,
Сладкий миф небольшого каприза.
Тихий ветер нам шепчет устало
про грядущую зимнюю старость.
Бабье лето, поверь мне, - не мало.
Я с тобою, мой друг, не расстанусь...
Расставаться — плохая примета,
Я забыл посидеть на дорожку.
Бабье лето, бедовое лето,
Сыплет листья в хмельную окрошку,
Разбавляет слезой дождевою
Нашей осени пряную манну.
Пусть не вечно ничто под Луною,
Я с тобою, мой друг, не расстанусь...
Что витает невнятным куплетом
над лесами, пустыми полями?
Это лето поет, бабье лето,
Улетая на юг с журавлями.
Сбросит листья продрогшая ветка,
Только я повторять не устану –
Бабье лето, мое бабье лето!
Я с тобою, мой друг, не расстанусь...
Приезжай, я пока еще помню
две веснушки над верхней губою.
Приезжай, я разлукою полон
и желаньем обняться с тобою.
На часах — без пятнадцати восемь,
скрипнет, ветром открытая, рама.
За окном беспросветная осень
В темноте мирового экрана.
Приезжай, я пока еще верю
в невозможность отсутствия встречи.
Приезжай, я раскрыл напрочь двери -
Ты, надеюсь, уже недалече.
На часах — скоро полночь умело
Воедино сомкнет обе стрелки
И на стенке Луна, словно мелом,
Нарисует лицо твое мельком.
Приезжай, я простил все обиды,
Только осень прощать не умеет.
Приезжай, я в октябрьские иды
Жду тебя на пустынной аллее.
На часах — сто часов до рассвета,
По стеклу черной веткою мерзлой:
«Не приеду, мой друг, не приеду!» -
ночь стучит фразу азбукой Морзе.
Пока тебе строка весь день мытарит душу,
Покуда слово в ней тревожно и светло,
Пиши, мой друг, пиши и никого не слушай.
Сомненья разгони, как дворник сор метлой.
Подумай, впереди не много лет осталось,
Забытые дворы бурьяном поросли.
Но рвет асфальт цветок – в нем снов и мыслей завязь
И греет свет звезды не гаснущей вдали.
Да разве дело в том, что век сейчас суровый -
И храмы на крови, торговля под окном.
Но верить нам дано, что есть и будет Слово.
А Слово для людей, что корм для птиц - зерно.
На судьбу свою не сетуй –
Суета она судьба.
Тает день за речкой Сетунь,
Сумрак обнял берега.
Даже звук под вечер лишний,
Смолк последний свиристель.
Над рекой летучей мышью
Ангел божий пролетел.
Ты куда летишь, голубчик?
Чья судьба в твоей горсти?
Расскажи о доле лучшей,
Хоть денек да погости.
Будем теплить ночью свечи,
Поворкуем до утра.
За окошком Сетунь-речка
Будет звезды кувыркать.
Ничего мне не ответил
Ангел божий, промолчал,
Но на фоне черных вётел
Задержался. Невзначай?
Ждал его я до рассвета,
Но никчемна ворожба.
Что поделать, речка Сетунь,
Знать судьбу нам не судьба.
Чем ближе к старости, тем ближе к Рождеству,
Крещенью, праздникам иным, иным утехам.
Все то, что ранее воспринимал со смехом,
сейчас сродни простому естеству.
И день пройдет, и вечность под Луной
рассыплется словами для молитвы
и время отворит свою калитку,
и часовые кони вразнобой
поскачут по кривому циферблату
в дыму давно сгоревших лет и зим.
Под шепот засыпающих осин
поставит жизнь непрочную заплату
на то, что я теперь боготворю -
на снег, на свет, на осень, на зарю.
Прошелся дождь походкой хлипкою
По лужицам ночных тревог.
Бульвар.
Безумно пахнет липою!
И жизнь прекрасна, видит Бог!
Пылает занавесь оконная,
Краснеет на плаще подбой…
Не говорю я с незнакомыми,
Я не хочу играть с судьбой.
Мне не понять её регламенты,
И шутовской её наряд.
Щербатых мостовых пергаменты
Натоптанное не хранят.
Писать, работать над ошибками,
Преодолеть грехов искус.
А здесь так хорошо под липками.
И был Пилат.
И жив Иисус.
Славно смысл находить в суете,
пить вино, вечерять под оливой!
Пострадай за меня на кресте,
за того, кто родится счастливым!
Знать сомнений Твоих не дано -
за весной будут лето и осень.
Чашу с ядом и жизни вино
мимо рта кто-то мудро проносит.
Времена нынче, точно, не те -
помощь ждать я не знаю откуда...
Пострадай за меня на кресте!
Если надо - я стану Иудой.
Приходится верить ( поди, угадай-ка ),
что лучший придет Новый Год.
Но в мартовских идах завяз Белый Зайка,
В Чешире — насмешливый Кот.
И как же пресна новогодняя манна,
когда за столом — ни души:
Кота нет,
нет Зайца, а без талисмана
Не праздник, а полный Чешир.
Стоит молока непочатая миска
под елкой в цветной мишуре...
В Чешире голодная, Белая Киска
мяучит на снежном дворе.
Но ей невдомек, что Алиса-хозяйка,
Как раз с прошлых мартовских ид,
Лелеет и холит Чеширского Зайку,
он - вкусно морковкой хрустит.
Декабрь на дворе, как иероглиф японский
на фоне белеющих ид.
Все в жизни смешалось, как в доме Облонских:
Кто — ест, кто — смеется, кто — спит.
Порхает снежинок несмелая стайка,
А кто там стоит у ворот? -
чеширские иды, седеющий Зайка,
глумливый и мартовский Кот.
Может, что-то в душе шевельнется,
Может, вспомнят тебя, имярек?…
Тишина. На полях веретёнцем
Кружит белым забвением снег.
Алексашки, Гордеи, Иваны
Под Москвой, на Каяле-реке…
Над крестом неказистым, курганом
Вьется снег, плачет снег, только снег.
Жизнь пройдет, пересохнет болотце
Слез людских - в мире нету прорех.
А пока, за родимым оконцем
Словно память о них – снег, снег, снег...
Золотого песка канитель
В танце мелкой прибойной волны.
И качает морская купель
Отраженье прибрежной сосны.
Задремать на песке – тоже жизнь,
Счастье – видеть в реалиях сна,
Как струятся песка миражи,
Как склонилась над морем сосна.
Сна ( иль жизни? ) не долга пора.
Тронет осень прохладной рукой
И видений пустых мошкара
Улетит на зимовья покой.
Непонятно, где явь, а где сон -
Век иллюзий, пустая казна.
Жизнь песчинки с волной в унисон
И упавшая в море сосна.
Где я живу?
Там, где печаль светла.
Где в речке отражение весла раскрошится,
Как время на картинке
Разбитого вчерашнего стекла.
И память, как и я, ещё жива,
Запляшет под печальную сурдинку.
Печаль – примета времени, поверь.
Но разве трудоголик-муравей
О ней имеет верное сужденье?
Она, как память, ветреной порой
Слезинки подметает вслед за мной
С каким-то непонятным наслажденьем..
Что жизнь моя?
Мечтанья в пустоте,
Желанье жить не хуже, чем все те,
Кому вчера руки б своей не подал.
Украдкой, на себе примерив крест,
Взгрустну разок-другой и интерес
Уснет, как мытарь, получивший подать.
Нет, лучше жить в пожеванном вчера.
Сегодня дел каких-то мошкара
На склоне дня зашторивает Солнце,
Но всё же снов галдящих перепляс
И всё, что было, было без прикрас,
В меня вольется светом чрез оконце.
Привет, Вчера!
Спаси и сохрани
Для памяти моей благие дни,
Плесни в стакан беспечного веселья!
Мечтай о завтра, помни про вчера,
Играй сейчас.
И пусть твоя игра
Назавтра будет с привкусом похмелья.
Новогодние забавы
Хрустнут льдинкой под ногой.
Выступает белой павой
Ночь в опушке снеговой.
И меняет время ловко
У доверчивых невежд
Прошлогоднюю обновку
На хлопушку из надежд.
Но на празднике недолгом
Веселимся, как во сне.
Мальчик – зайчиком под елкой,
Ты – снежинкой в вышине.
Прогорят в огне поленья,
Встрепенутся поезда.
Наши встречи лишь на время,
Расставанья – навсегда.
Догорит фонарик мутный
За окошком, как свеча,
И во двор приходит утро,
Суетою хлопоча,
Трет метельной рукавицей
Потускневшие года.
От звезды моей - зарница.
Да была ли та звезда?
Чего-то не делал, чего-то не смог.
Желанья мои – повседневный дымок,
Развеянный суетным ветром.
Возок карусельный дарован и мне,
Там шум и веселье, и я - на коне
Круги нарезаю по метру.
Скачу по привычке от сих и досель.
Всей жизни мерило – моя карусель.
Я всадник послушный и мирный,
Неважный наездник, послушник худой.
Волхвы не спешат под моею звездой
Отдать злато, ладан и смирну.
Но все-таки еду, смеясь и шутя,
Вчерашнего века чудное дитя.
Вот только круги все короче,
Да проще желанья и легче дымок,
И ветер играет, как я, одинок,
Чуть слышно на дудочке ночи.
Скачи же, мой конь, сквозь времен миражи,
Туда, где синеют миров витражи,
Где воздух пропитан нирваной,
Туда, где нет бедных, богатых, святых,
Где души летают в роях золотых,
Где званых нет ..
Как и незваных.
Не верим веками,
Живем по наитию,
Играем с клубками
Седеющей нити.
Обитель святая
Глядит в сине небо,
Здесь образ витает
Бориса и Глеба.
Убиты безвинно,
А значит – святые.
На поле пустынном,
В лесах ли России
Народу на память,
Врагам на потребу
Родятся веками
борисы и глебы.
Да, трон – не для них,
Их убьют без мытарства.
Кровавый фундамент
Избы государства…
Но страстны признанья
И трепетны лица
В церквах поминания
Глеба с Борисом.
Им – светлая память,
Живущим – молитва.
В церковной ограде
Раскрыта калитка
Здесь примут богатых
И просящих хлеба,
Студента, солдата,
Бориса и Глеба.
Светом всесильным
Души обжег.
Кто тот светильник
над нами зажег?
В опере мыльной
С названием жизнь
Светит светильник
Так, что держись.
Свет тот пылает
В тебе и во мне,
Всадник въезжает
На белом коне
В белых одеждах
И с белым лицом.
Выжил, невежда,
свернувшись кольцом,
трясся, от страха
пускал пузыри
в чреве барака?
Иди и смотри!
То ли Солнце глаза застило,
То ли взрыва сверкнул огонь,
То ли вечером, ещё засветло
Проскакал на закате конь.
Ржал призывно и шкуру рыжую
Покрывал красноватый пот.
А вороны под мертвой крышею
Пили кровь из житейских сот.
Ряд за рядом.… Мерцают сабельки,
На груди блестят газыри.
Красный конь под багровым всадником
Бьет копытом.
Иди, смотри!
Четыре жизни за осьмушку хлеба!
- В кредит? Ступай, служивый, стороной.
Никак не напасешься на потребу
В наш век худой, голодный и чумной.
Где взять, добыть, на завтра, послезавтра?
Но холит ветер в поле пустоту
И тощая соломинка на завтрак
Подводит веку жирную черту.
Четыре жизни тоже что-то стоят.
Осьмушку хлеба… Может, не одну?
Конь вороной один в безлюдном поле
Давно любви не тянет борону -
Чеканит шаг. И Всадник четкой мерой,
Что заслужил, безмолвно воздает.
Осьмушку хлеба да сухарик веры,
Пять зернышек любви наперечет.
Извести меня, извести!
Я тебя потерял из виду.
Словно дым от гашеной извести
На душе тревога с обидой.
Словно гной из земных ран
Пеленою бледной и хлорной
Воспарил на Земле туман -
Белый дым со звездою черной.
Не найти тебя, не найти,
Хоть кричи не кричи в голос.
Тот туман – что сырой ватин
Гасит звук и несет холод.
Разглядеть тебя не суметь!
Слез последних висит морось.
Приближается, видно, ……
Бледный конь.
Спит туман.
Хлорос.
На картине пейзажных кровей
Тишь да гладь, благодать недотрогою.
Лишь ползет в суете муравей,
Акварельной пустою дорогою.
Чуть кряхтя, просыпается скит,
Умывается в замершем озере
И сверкает травы малахит,
Росным чаем напоенный, возле ив.
Ветерок там смирен, не игрив,
Не расплещет небесную манну и
Витает нездешний мотив
Над водой партитурой туманною.
И душа, словно инок седой,
Задрожав от высокого пения,
Бьет поклоны, летит над водой
В этот скит, где ни смерти, ни времени.
Провожаешь – провожай. Встречай под водочку.
Наши встречи, расставания - легки.
Ветер стих. И тихо Стикс качает лодочку
За далекою излучиной реки.
Помню прошлый посошок, дорожку зыбкую
И метанья в постоянной чехарде.
Год плеснулся в той реке блестящей рыбкою -
Лишь кругами раскатился по воде.
Что ни делается – делается к лучшему,
Пусть порою дни так кажутся горьки.
Хорошо, что не видать нам ту излучину
И жива ещё тропинка вдоль реки.
Багровеет закат полустертою геммой
За сто верст – никого, хоть кричи, не кричи.
Лишь копытом стучит черный Конь Карагема,
Свой табун потерявший в кромешной ночи.
Я ему не наездник. Земному – земное.
И с опаской гляжу в половодье небес.
Черный Конь Карагема под горной стеною
Рвет зубами траву и храпит словно бес.
Вот и звезды зажгли в небе яркие руны,
Нагадали дорогу вдоль утренних скал.
И огретый наотмашь арапником лунным,
Черный Конь Карагема в рассвет поскакал.
Я прощался со снегом.
Он плакал пушистой слезой.
И вывешивал дождь
Черный капор на белых сугробах.
Я прощался со снегом,
Припомнив морозную дрожь
Черно-белых берез
Под холодным лучом оберега
Вечной жизни Земли.
Скоро снова зима не у дел,
Скоро хрустнет ледок
В теплых вешних безумных объятиях.
Я прощался со снегом.
И белою птицей вдали
В свой далекий удел
Снег летел к своим северным братьям.
В добрый путь!
Он навряд ли уж вспомнит меня.
Стременную приму с пожеланием легкой дороги
И оставлю на память
Холодную зябкую тьму
И алмазную россыпь в сиянье на лунном пороге.
Я простился со снегом.
Навечно.
Но все-таки жду.
Ведь понятие вечность
Не более, чем неизбежность.
И надеюсь, не далее чем в предстоящем году
Нас обнимет за плечи
Хрустящая нежная снежность.
В прошлой жизни я не был коровой -
Я дрожал в предвкушение седла
И не чавкал сухою соломой
С постной мордой – кусал удила!
Не мычал перед утренней дойкой,
Не чесал о заборы рога.
Я в кровавую головомойку
Рвался, мельком завидев врага.
Теплой ночью до первых туманов,
Вдоль обрыва у быстрой реки,
Брел неспешно и росную манну
Пил с травяной блестящей руки.
«В прошлой жизни кто только кем не был» -
Колокольчик звенит под дугой.
Спой, ямщик, мне про пегое небо!
Конь всхрапнет.
Я всплакну..
Боже мой!
Ветер обжег щеку,
Снежное сея семя.
Радуйся и ликуй -
Белое всходит время!
Время иных одежд –
Белых, как белый порох,
Время былых невежд,
Рушивших белый город.
Танец веретена
В вихрях седой метели,
Белая тишина
Ворохом на постели.
Радуйся и ликуй
Всё человечье племя!
Белой вороной
На белом снегу
Бьется белое время..
Придет беда – я двери не открою.
Не звал, не ждал.
В противовес герою,
забьюсь в укромный темный уголок.
Пускай на время.
Больше для порядка начну игру в бессмысленные прятки,
в которой победить никто не смог.
Разматывая жизни паутину,
Когда-нибудь свой уголок покину
( жить в уголке – не сахар и не мед )
И, словно паучок в осенней дымке,
Я полечу на тонкой паутинке
Туда, где нет беды, где счастье ждет.
Смята церковь…
По колено пырей.
Звать на службу в ней пока не резон.
Как любили на Руси звонарей!
На семь верст летел малиновый звон,
За сто верст съезжался праздный народ -
Говорят, здесь даже был Государь -
Но на звоннице царил круглый год
Целый век любимый старый звонарь.
Стал он прахом, человечьей золой,
Отголоском от намоленных мест,
Но витает и сейчас над Землей
Отраженный от небес Благовест.
Я звонил бы, разогнал сизарей!-
Не умею да немеет рука.
Не причисленный к полку звонарей -
Знать, веревка языка коротка.
Дотянуться до неё - не дано.
Семафорит в небе звездный фонарь
Сообщение.
И только одно:
«На селе родился новый звонарь!»
Меня не вспомнят.
Семечком порожним
Кружится имя где-то на Земле,
Где я ступал.
Лишь зябкий подорожник
Разгладит сеть морщинок на челе
Увы, не мне.
Лишь хлопот быстрых крыльев,
Зарница, не погасшая в ночи,
И комаров лихая эскадрилья,
Кусочки неба рваного парчи
Проводят тонкий выдох мирозданья
В недальний путь.
В слепую тишину.
И, в ожиданье нового свиданья,
Я воспарю.
И все долги верну.
Горький вкус табака
Среди талой воды,
Приоткрыта на время калитка.
Верно, жизнь – коротка,
Как паденье звезды
С перерезанной тоненькой нитки.
Что за хриплой калиткой -
Белеющий сад
Или буйство Ивана-да-Марьи?
И неспешной улиткой
Вползает гроза
По небесной пылающей хмари.
Первородство огня,
Материнство воды,
Тает снег, лето – не за горами.
Дети мнимых надежд прогоревшей звезды...
- Что останется?
- Вечная память.
Прилетай скорее, сойка,
Сотни верст перелистни,
И полынный запах горький
В чашу памяти плесни
Буду пить его по ложке,
Вспоминая день за днем,
Заскребут на сердце кошки
- Валерьяночки нальем -
Прилетай скорее, сойка,
Я заждался без вестей,
Цвет цветков полыни стойкой
Отразился на виске
Серый цвет полей пустынных,
Где давно прогнил наш дом.
Только ветерок полынный,
Синь да горечи проем...
Прилетай скорее, сойка,
Я устал глядеться в высь...
Делят вОроны помойку...
Не летишь - так хоть приснись !
Есть ли вечная любовь? – поживем, увидим,
Если только доживем этак лет до ста.
Для войны и для любви, как сказал Овидий,
Всякий возраст подойдет, шпага и уста.
Напиши любой сонет, врежь слова в бумагу,
Склей любовное письмо, поезжай на бал.
От любви и до войны – пара слов да шпага,
Продырявленный камзол ал и слишком мал.
Или просто приходи со своим аршином
В лавку жизни, что порой тускла и пуста,
Разгляди у продавца, сквозь лица морщины,
Два лоскутика любви, алые уста.
Прав Овидий: время – бред вечности бессонной.
Вот и любим, как в бреду, за границей сна.
Неизвестны нам любви тайные кордоны -
В этой жизни жизнь одна и любовь одна.
Ноябрьские дела – пить чай из старой кружки,
Смотреть, как за окном отходит листопад,
Из теплого угла хрустеть горчичной сушкой,
О чем-то говорить немного невпопад.
Ноябрьские дела – бубнить бы Богу в уши
Про грешное вчера и канитель надежд.
И ждать, пока зима, известная копуша,
Отыщет белый плед из вороха одежд.
Муляж мирских забот - основа мироздания,
Качающийся слон на спинах трех китов.
Последний поцелуй, как первое признание,
Короткие слова, обыденный итог.
Я – крошка ноября – дела свои забросил,
Размалываю грусть и добавляю в чай.
Листвяную парчу рвет на лоскутья осень…
Ноябрьские дела.
Осенняя печаль.
Век коротать в рыбацком городке
На крае суши и у края моря,
Где греют брюха лодки на песке
Белесые от выпаренной соли.
Где ночь, как смоль потерянной души
В чертополохе призрачных созвездий,
Где поутру теней карандаши
Рассыпаны на теплом волнорезе.
Мой белый дом на склоне гор и дней –
Облизанный кусочек рафинада -
Пронизан ветром, Солнцем
и дверей ему уже, пожалуй, и не надо.
Чего скрывать, хранить? – напрасный труд.
Вся жизнь – слова к простому эпилогу…
Колокола к заутрене зовут.
Здесь благодать.
И очень близко к Богу.
В той больничке мирской вперемешку и смерть, и рожденье -
Дети прошлого века в разлучной болезни сильны -
От неё добрый Доктор пропишет пилюлями время –
День, неделю, полгода, полжизни. И вот со стены
Медсестра-кукушонок на нас поглядит исподлобья
Из нирваны часов, пустоты векового дупла,
Накукует сто лет, ей – не жалко, живи на здоровье,
Пей стаканами годы, вот только с похмелья не плачь.
От прошедших разлук на душе лишь фантомные боли,
На столе только фото горчичник, где мы не одни.
Доктор, друг, излечи семь надежд, пять разлук, три любови
И ещё, если сможешь, то гирьку часов подтяни…
Для ребенка похоронка –
лист бумажный, голубок,
Наиграется в воронке,
на родной придет порог,
Спросит:
«Мама, скоро папа всех фашистов победит?»…
Будет воск со свечки капать,
крест нательный на груди
дрогнет от немого всхлипа
и из темного угла взглянет
с горечью великой чудотворец Николай.
«Победит, сыночек, скоро!» -
Мать, поправив свой платок
Черный, словно черный ворон,
Сложит птицею листок,
Где написано, что боле
Ждать не нужно, видит Бог.
И летит, летит над полем
Тот бумажный голубок.
Чтобы шкуру мою прокусить
нужно крепкие зубы иметь.
А поймать, удержать – спрячь в горсти
Непорочную прочную сеть
И когда потечет время-чай
В блюдца глаз, чаши губ - ты к утру
Сетку эту набрось невзначай
На меня.
Я – рванусь, но замру
Полон сил, но, попав в твой полОн,
Воля стала как сладкий кисель.
Соскользнет на подушку кулон
И завертится рук карусель.
На семь бед есть один лишь ответ,
Но его ведь хватает вполне.
Нынче ветрено.
Солнца стилет
Бьет сквозь сеть занавески в окне…
Перелет – непростая работа
(Как усталостью сводит крыло!)
Сколько раз мы теряли кого-то.
Сбит.
Не выдержал..
Не повезло...
Разве важно, какие причины?
Был и не был.
И весь разговор.
Вот косяк потянулся гусиный
Через горный суровый дозор.
Возвращались, как прежде, в апреле
В край бескрайних разливов и луж.
А навстречу нам в небе летели
стаи зыбких, но праведных, душ…
Посвети свечой, двери отвори,
Задрожит птенцом пламя на ветру,
Я шагну вперед на костер зари
И на сотню лет для тебя умру.
Перекаты снов, вал пустых вестей
И обиды прячь за ресничками…
Слезы? –
Сеет дождь из ночных горстей
Одинокая тучка-выскочка.
Что пожнёшь с дождя? -
Мокрый в горле ком,
На душе туман, морось стылую.
Наша жизнь давно водяной альбом,
Где пророчества пишут вилами.
Что записано – протечет ручьем,
Вновь к письму готов одинокий лист.
Дверь дубовая.
Путник со свечой.
Здравствуй, сотню лет мы не виделись…
Плоть от плоти..
В бездне сует
строю скит свой на болоте.
Каждый день туда несу я
Бревна те, что тешет Плотник.
Миг – и день ложится ровно
В сруб, размеченный судьбою.
Был и не был. Прожит словно
Сон с разлучницей рябою.
Плоть от плоти..
Смейся, грейся,
Свой оброк неси исконный
И гляди, как яркий месяц
Поцелует край иконы,
Жди, когда небесный плотик
Перед скитом замаячит.
И увидишь – плоть от плоти
По болоту парус тащит.
Я сегодня, как пьяный -
Глажу снег, пью метель, бью баклуши -
Наконец-то зима отворяет свои ворота!
Белоснежны слова,
что шепчу и шепчу Богу в уши,
Те, что белым туманом
парят у замерзшего рта.
А в ответ – ничего.
Только звон сорока колоколен,
Только крик воронья
Да лихая кабацкая песнь.
Знать не время ответ
Услыхать или я недостоин
Проложить в облаках
Свой изрядно петляющий след.
Постою до поры,
Как в манто белым снегом укутан,
Вспоминая дела
Те, что минули в прошлом году,
Черноморский песок
И прощания привкус цикутный…
Постою, помолчу.
И к знакомой квартире пойду.
Прыгнет сердце от испуга -
Выстрел гибкого хлыста –
И опять, опять по кругу…
Две оглобли, три хвоста,
Три постриженные гривы
Цокот новеньких подков,
Колокольчик с переливом
Петь про новый год готов
И прямую путь-дорогу
В край непознанных чудес,
Про закутанный, как в тогу,
Белым снегом зимний лес.
Жизнь несется словно тройка,
Аж захватывает дух!
Мама.
Дети.
Друг мой Колька.
Пряник.
Кнут.
Закончен круг…
Дай, Бог, друзей, а нет – подай врагов.
Кого-нибудь. Хоть малого котенка.
На свете нет надежнее оков,
Чем голосок пронзительный и тонкий.
Единое живое существо
В минуты славы или дни позора
Не льет шербет, не хлещет бечевой,
А лишь мурлычет в тему разговора.
Чего иного стоит ли желать?
А нам бы в бой, взметая тонны пыли,
Где надвое поделенная рать
Хлебает смерть из рога изобилия.
Ты прав –« Ничто не вечно под Луной».
Конец подъема – лишь начало склона.
Меня мой кот проводит в мир иной,
Как провожал когда-то фараонов.
Все, что должен - отдам.
Ты шепни только где и когда.
Впрочем, нет - промолчи.
Книги Судеб познанье излишне.
Быстрых лет чехарда
Промелькнет, не оставив следа,
И исчезнет из памяти
бывший, вчерашний, отличник.
Это - осень.
Тяжелые мысли, пустые ходы,
поиск смысла и
поиск начала письма без помарок.
Прогоревшая лампочка –
блеф путеводной звезды,
Но мерцает невнятной надежды
Невзрачный огарок.
Я не жалуюсь, что Ты,
И долг мой растет с каждым днем -
За иллюзии платишь по полной
Без мелочных скидок.
Мы, плутая в мечтах,
Лишь к реальности смерти придем
И застрянем на время
в ячейках Вселенского сита.
Предзакатное зарево,
Непросохшая глина
Леса стылого марево.
Ах, Марина, Марина..
Хлеба хрупкого крошево,
Голубиные сплетни,
Почерневшею кошкою
День крадется последний.
С хрипом рваного голоса
Тень вспорхнет над овином
К неба темного всполохам.
Ах, Марина.
Марина...
М.Ц.
Сбежать к Оке, рванувшись под уклон,
Набрать в ладони той, живой, водицы.
И пить её.
Так пчелы медунице
Отвешивают утренний поклон...
Не тяжко, право, дачное ярмо -
Гулять с детьми,
Устав, присесть на стуле,
рассасывая осени пилюлю,
Крутить в уме стиха веретено.
Фигурку двинет Богова рука.
Елабуга.
Пустая жизни клетка.
Всю ночь стучит в окно рябины ветка
И, как в Тарусе, ягода горька...
Всё равно Ты всё сделаешь правильно
Сколь ни плачь, ни горюй, ни проси.
На свече золотая проталина,
Воздух хрупок, как льдинка в горсти.
Словно иглами шепот приглушенный
Колет мелко дрожащую плоть..
В нашей жизни, конечно, всё к лучшему -
Возрожденье, последний оплот.
И раскаянье.
Пусть даже позднее -
Век готовишься к жизни другой.
Оторвавшись от ветви непознанной,
Плод оливы скользнёт под ногой.
Лягу отдохнуть во мху
Северного племени..
Сколько там моих «ку-ку»
До поры до времени? -
Ты, кукушечка, считай
Не спеши, родимая!
Отгорает иван-чай
После лета мнимого,
Рвет рубаху на груди
Красный лист осиновый.
Только осень впереди
Воет рыжей псиною,
Только суета дождя
Шепотом придушенным.
Сколько можно ожидать –
Что молчишь, кукушечка?
Лишь вещуния с корча
Каркнет в здешней местности.
Сердце скачет по ночам
В лунной неизвестности.
Примеряя к себе сотни женщин, друзей и фантазий,
Изменяя параметры: «Что бы, да если, да как бы»,
И считая, что лучшее - в небе парит журавлем,
Забываешь звезду, под которой пристало родиться.
Моросят по лицу, словно слезы забытой синицы,
Капли новых надежд, не поросших пока что быльем.
Но стекает с лица маска липкой и сладкой мечты
Под которой лишь след временного тяжелого скарба.
Каждодневный наждак отшлифует судьбы полотно
И вчерашний уже, но такой же безудержный мальчик
Под лучами звезды крест на гору свой лихо затащит
И раскинет объятья для встречи того, что дано.
Прошлого прочная клейкая лента.
Мы – только мошки на ней.
«Помнишь?» и вновь погружаемся в Лету.
Прежних событий елей
Нас единит в этом призрачном мире,
( Завтра – удел для волхвов )
вязью судьбы на истертом папире
чертит значение снов,
где мы гуляем по дымным аллеям,
листья уносятся прочь...
Мошки на ленте в объятиях клея..
Вырваться, право, невмочь.
Господь, тебе я столько задолжал!
Перо свечи, как лезвие ножа,
Дрожа, в мой мир слепого Демиурга,
Проходит неизбежно, не спеша.
И я дрожу, дрожит моя душа -
Застуканный зайчишка - от испуга.
Чего боюсь, святая простота?
Боюсь, что жизнь прожитая пуста,
Боюсь, что многотомник прегрешений
Не прогорит и не уйдет в дыму,
И все мои «зачем» и «почему»
Вернутся в виде новых искушений.
Да, грешен. Строю новые долги
Из перепутий жизненной пурги,
Но за небес синеющих парчою
Когда-нибудь найду невзрачный храм,
Туда зайду и все долги отдам,
Шагнув несмело в пламя над свечою.
«Я вернусь!» - верил каждый из нас.
Возвращались немногие.
Кто осел в непривычных местах,
Утомленный дорогами,
Кто бумажным взлетел голубком -
Догорел на пожарище,
Кто скатился с горы кувырком,
Продолжает бежать ещё...
Дорогие мои, дай вам Бог
обернуться ко времени
В ту обитель, где малый порок
Не покажется бременем,
Где души воспарит стрекоза,
Заиграет на Солнышке,
Где не будет слезы на глазах
И полжизни на донышке.
Исход в благословенные места.
Теперь неважно – млад ты или стар,
Калека, с красным шрамом в поллица,
Владыка в черной шубе из песца,
Которого приветствовал народ...
Судьба для всех одна - идти вперед.
Исход в благословенные места.
Тот, кто был слаб - смирился и отстал.
Как силы пьет дорога без конца!
Из кучи шмоток шубу из песца
Себе в обновку кто-нибудь возьмет...
И снова день – пора идти вперед.
Исход в благословенные места.
Сквозь неизвестность чистого листа
Проляжет новой жизни полоса.
Развеет прах от шубы из песца
Гулящий и ликующий народ.
- Доволен?
- Нет. Пора идти вперед.
Мы не встретимся боле -
Жизнь, как море, так зыбка.
За чертою околиц,
За последнею липой,
За пургою тумана
Примут под руки слуги
Не родной, не желанной,
Не любимой разлуки.
Поведут по трактирам,
Кабакам, подворотням,
Где хмельные эфиры
Выдыхаются плотью,
Где закуска - лишь слезы
Да топленая жалость,
Где предельною дозой -
Расставанья усталость.
Их хозяйка проворно
Мягко стелет постели
И с улыбкой ликерной
Про судьбу что-то мелет
В суете бесконечной -
Все, пропал, голубочек!
Дрогнул в сумке сердечной
ариаднин клубочек.
Я рисую, я рисую
Ель - в иголочку косую,
Небо - сине-голубое.
И под небом - я с тобою.
Я рисую, я рисую,
Как колоду карт, тасую
Быль и небыль, явь и сон
На листах со всех сторон.
Я рисую, я рисую
Радость - девочку босую
В белом платьице, как дым.
И себя совсем седым.
Но пришла ты и сказала,
Что немножко опоздала.
И ещё, что не умею я ни капли рисовать..
1979
Но у неё горят глаза...
И день её похож на скерцо.
Жизнь скачет с фанатизмом герца -
Туда-сюда, туда-сюда.
И равновесье паутин
В своем седеющем безмолвье
Её не манит и не ловит -
Ведь век житейский лишь один.
В отличие от сонмов дам
Чуть-чуть распущенных иль строгих.
Я выбирать бы мог из многих.
Но у неё горят глаза...
Б.О.
Ты на скрипочке играла, я держал полоски нот,
Звук вибрировал и жалил и кривил страданьем рот,
И душа рвалась из тела, словно горечь из вина,
Нет заборов, нет пределов ...
Звонко лопнула струна.
Ты как будто бы спокойна, или что-то не пойму,
Переполз смычок с покойной на здоровую струну
Звук свалился на два тона, я листок перевернул,
Скрипки зов протяжным стоном вновь за душу потянул.
А душа, легко поверив, в то, что бытие - не мед,
Щиплет сердце, чистит перья, ждет отмашки на полет,
Маячком Сирены-скрипки манит вечная страна,
Голосок тот робкий, хлипкий ..
Громко лопнула струна.
Уронил с испугу ноты, голосочек упорхнул.
Брось дразнить мечтой короткой, рви последнюю струну!
Безнадежно оглянулся.
Пощади, я так устал!
Но смычок струны коснулся -
Ноты с пола я поднял.
Ты на скрипочке играла...
О.К.
Это - день календарных грехов
Меж зимой и весной,
Годовалого племени
Старофевральского рода.
Повторяемость малая –
Четырехлетняя кода
Прозвучит и затихнет,
Как скрипка под тонкой рукой.
Лишь швырнет напоследок
Снежком предвесенним.
Маня,
побежит по оврагу
По тонкому лисьему следу.
И растает в ночи
Призрак двадцать девятого дня.
И уже за окном
март впрягает лошадку в телегу.
Не зови меня, родная,
Я от дома далеко.
Ветер за окном играет
Подорожную веков.
И вагонную шарманку
Крутит поезд невпопад
И с душою наизнанку
Стану прошлое копать,
Зерна отделять от плевел,
Признавать свою вину,
И грустить как яркий клевер –
Травка сорная во льну.
Лишь под утро успокоюсь
В мягком сонном забытьи.
И помчусь, как скорый поезд,
В снах в объятия твои.
Отпусти все мои прегрешенья!
(Студит сердце нежданная грусть)
В многозвучье негромкого пенья
Ноткой чистой души окунусь,
Уплыву, потеряюсь до срока -
Возвращенья натужна пора -
И заплачу, как плачет сорока,
Потеряв яркий свиток пера...
Служба кончится. Стихнет музЫка.
Жизнь закружит в мирской суете.
Но алеет в лугах земляникой
Кровь Того, кто всегда на кресте.
Соринкою в житейской круговерти -
Не ангел и не дьявол во плоти -
Кручусь-верчусь, не думая о смерти.
Как длится день!
Как быстро жизнь летит...
Летит как взгляд за пущенной стрелою,
Как солнца луч из облачных прорех,
Как вздох свечи пред пыльным аналоем,
Как нам в лицо летит метельный снег.
Придем к своей реке порой ночною -
Никто не спросит: Звание и чин?
И лишь за этой звездной пеленою
Мы всё поймем.
И просто помолчим...
Трещат леса. Крещенская пора.
Сухое, промороженное небо.
Лишь легкий снег подобием пера,
Кружится над распятьем старой вербы.
Студеной чернью в проруби вода -
Лишь взглянешь, так уходит прочь дыханье -
Не нам решать, кому нырять туда,
Кому – в купель на теплой Иордани.
Да будет так. На веру присягнуть,
Смыть все грехи житейского столетья.
Весною верба освятит мой путь
Пушистою оливковою ветвью.
Едины станем. Боже мой,
Дружок, геройствовать постой -
Твоя ли в том заслуга?
Меридиан разлуки
Так близок, Боже мой...
Там, за невидимой чертой,
За дымкой скошенного луга
Не мать, жена и не подруга –
Едины станем...
Обосновавшись на постой
Под сень невиданных кустов
Вне солнечного круга,
Поняв себя, друг друга,
Сверкнув росинкой золотой,
Едины станем...
Эх, заботы, вечеринки –
Липкая смола.
Разлетится сизой дымкой
По печи зола,
Стукнет ветка в подоконник,
Сердце задрожит.
Что ты, милая, спокойно.
Это – тоже жизнь.
Ветер льдистою иглою
Штопает метель.
Между небом и землею –
Снежная купель,
Между мною и тобою
Прошлые дела,
Словно белое заполье
Седина легла.
Нет не белый – серебристый
Выпал ночью снег.
Жизнь кипит вином игристым,
Четверть – все же век.
Пусть в серебряном окладе
Вспыхнут две свечи.
Жаль вино на этой свадьбе
чуточку горчит..
Она нужна мне - эта битва?
Где крики, кровь, и плач, и стон,
Проклятья, тихие молитвы...
Что впереди?
- Лишь Рубикон.
Я, как во сне, лечу крылатый,
Свет бьется в меди колесниц,
Горят мечи, шеломы, латы,
Блестят глаза в безумстве лиц.
И я кричу, забыв молитвы,
Качусь в предсмертный кавардак..
Она нужна мне, эта битва?
Ведь умереть смогу и так...
Жизнь становится пресною..
Или ?!
Помнишь, в детстве лучину щепили
Разводили в печурке огонь
И, вдыхая березовый запах,
Под пригляд керосиновой лампы
Всё играли в войну и любовь.
Время сыпалось с крыши покатой
Словно град. И в тот 75-тый
Та зима, бросив звезды на снег,
К Рождеству перепутала карты
И, как будто в безумии марта,
Все влюблялись и в тех и не в тех .
Блик от свечки на старой иконе...
Жив курилка, любимый затворник,
Не согнулся под бременем лет!
Что оставит любовь благосклонно,
Как звезда соскользнув с небосклона? -
Ясный лик, тусклый нимб, яркий свет.
Поиграем в любовь?
Я – хозяин дорожной корчмы.
Ты, конечно, принцесса
С чумной, надоедливой свитой.
Жар камина. Гобой.
Наступление ранней весны
Без нужды политеса
Вплетается в чувственный свиток.
А быть может, и так :
Ты блуждаешь в Полесской глуши.
Я – охотник-барчук,
Что от скуки стреляет по дичи.
Но на бревнах мостка
Вдруг застыну и не мертв, и не жив,
Повстречавши мечту
В странноватом ведмачьем обличье.
Подытожим игру?
Правил – нет. Невиновна весна.
Жизнь – как чаячий крик.
Лишь любовью короткой прикрыта.
За сплетением рук
Территория вещего сна –
Море. С сетью старик.
И старуха с разбитым корытом...
За рекою, за туманами
Жизнь другая. Тишина.
Режет воду лодка странная,
Словно прошлое до дна.
И без всплеска в воду стылую
Мастер, зная ремесло -
Не казнит меня, не милует -
Опускает вглубь весло.
Под гребками равномерными
Жизни крутится лузга..
И бредет походкой верною
Лодка к топким берегам.
Звончатые росы,
стынет синева...
По краям покоса
Рыжая канва.
Знать, устало лето
Раздавать тепло,
Под настырным ветром
За море ушло.
Тишина эфира,
Солнца луч горит
Осень чистым миром
Нас миротворит...
хорошо бы собаку купить
И.Бунин
В доме порядок.
Пожалуй, что даже излишний
(Может быть, зря я собаку себе не завёл).
Детище сада – плоды догорающей вишни -
Косточкой белой летят на чернеющий стол.
И, рассыпаясь на нем, словно по небу звезды,
Новым созвездием лягут на стольном пути.
Я загадаю желанье на долгие годы -
Косточка звездочкой на пол скорее слети!
Как ни люби,а печаль не дано переспорить.
Как ни мечтай, а судьба свою песню поет.
Флейтой несмелой я жизненной скрипочке вторю.
Часто фальшивлю и звук не ласкает, а бьет.
Переживу.
Много вишен на рдеющем склоне.
Крошево жизни спокойно, как надо,плывет.
А за окном - вечно пьяный, прокуренный дворник
Вишни листву прямо в август лениво метет...
Я вновь бродил по старым снам,
Где всё привычно и знакомо.
Видений бледная тесьма
Вилась неспешно, невесомо...
Дышал, волнуясь, камелёк
Неровным светом над диваном,
Где, взяв больничный на денек
Отцу носки вязала мама.
Я строил по полу солдат
Зеленых, стойких, оловянных
И карандашный бил снаряд
Врагов - фашистов окаянных.
Но вдруг ответным артогнём
Наш взвод нечаянно накрыло...
Очнулся в домике своем.
Но знаю - это было.
Было...
Не приходи на прежние места -
Там тропочка заросшая пуста...
Там, распрямившись, выцвела трава,
Та, что слегка шуршала под ногами,
Там земляники отгорело пламя.
Лишь пеньем птиц повисла пустота..
Как узник без любви, но без оков,
Блуждаю взглядом в своре облаков
И шепчут неба пенные уста:
«Не приходи на прежние места!»
Вспыхнут искры золотые над угольями,
Вурдулачья темень челюсть разожмет.
От костра пахнёт теплом и дымной волею,
И судьбою, что не знаешь наперед.
Вздрогнешь зябко под тяжелою овчиною,
Но уже живет за стенами леска
Третья песня удалая, петушиная,
И не страшен ночи, чахнущей, оскал.
Нас, пока что, судьба не ютит по замерзшим кладбИщам,
Нас простуженный ветер за мокрое треплет лицо.
Мы, пока ещё, живы. И прячется за голенищем
С алюминиевой ложкой надежда на борщ и сальцо.
Как живется, десант, под листвой маскировочной сетки?
С хрустом вспыхнет ракета - вперед, отступить не вольны.
Там, за полем, победа (по данным армейской разведки),
Позади - лишь кресты по маршрутам прошедшей войны...
Божий промысел - жить в синеве,
Растекаться туманом в траве,
Плыть соринкою в полой воде,
Быть слезинкою в малой беде.
Божий промысел - трели сверчка
И крещенье почти к сорока,
Ледяное похмелие зим,
Две гвоздики - крест сороковин.
Божий промысел - нож наточить,
Древо жизни неспешно щепить,
Чтобы щепки в горниле Твоем
Полыхнули небесным огнем...
О доблестях, о подвигах, о славе... (с) А.Блок
О подвигах, о славе помолчим.
Витийствуют - крикливые грачи,
Хватая червяков из рыхлой пашни,
А у берез, где был окоп вчерашний,
Чуть скособочась, черный крест торчит.
И бурные, весенние ручьи
Текут вдоль стен водонапорной башни,
Не помышляя в суете всегдашней
О подвигах, о славе...
Все мы герои – чьи-то и ничьи -
Миряне, воеводы и врачи,
Солдаты.. Мы в рядах живых иль павших -
Неважно для Земли любимой нашей.
Поэтому всё ж лучше помолчим
О подвигах, о славе...
но Голем разлетелся на куски.
и задымился прах ничтожной глины...
Он не нашел, пройдя дорогой длинной,
рецепт любви в стараниях мирских.
Она ждала... Лишь белые виски
скрывали ожидания. Любимый!!
но Голем разлетелся на куски.
и задымился прах ничтожной глины...
Рецепт казался верным и простым -
Смешать вино судеб, пускай голимых,
И пить взахлеб, как воду пилигримы,
Раскрыть души дрожащей лепестки..
но Голем разлетелся на куски.
Ты говоришь на птичьем языке...
Песчинку счастья на твоей щеке
Ищу, слегка губами прикасаясь,
И снов моих причудливая завязь
Раскроется в распахнутом зрачке..
Мы в этот мир приходим налегке.
Без лишних слов и горестей великих.
Свои желанья выражаем в крике,
Нисколько не подобном пенью птиц,
И за решеткой сомкнутых ресниц
Храним свое обличие синичье.
Живу в давно заброшенном мирке...
Журавль – в небе. Ничего - в руке.
Лишь в памяти за тонкою стеною
Осталось то - знакомое, родное -
Песчинка счастья. Локон на виске.
Ты говоришь на птичьем языке...
Рондель *от Мавра к В-му марта :)
Нежно в жаркой парной к влажной коже прилипнет листок.
Приготовить её – кулинарного дела вершина!
Взбить мочалкою мыльную пену почти в пол-аршина,
Смыть водой. И распаренным веником наискосок
Пробежать по спине, невозможный вдыхая парок
Вкуса мятных надежд, с ароматом лаванды и тмина.
Нежно в жаркой парной к влажной коже прилипнет листок.
Приготовить её – кулинарного дела вершина!
И, когда всё готово, свершится, конечно же, то,
То, к чему я стремился весь вечер мучительно долго.
Помолись, Дездемона! И руки скорее на горло.
Сделал Мавр свое дело. И тут же, конечно, утёк.
Нежно в жаркой парной к влажной коже прилипнет листок...
* Рондель - стихотворная форма с определенным построением текста.
Костоправы старались.
Вправить душу – не просто.
Разговорная завязь,
Словно бинт, ляжет жестко
На любови, обиды,
Что горят как от перца,
На видавшее виды,
Но саднящее сердце.
Костоправы старались –
Лили в глотку микстуру.
И целебная жалость,
Точно акупунктура
Через боль к облегченью,
Врачевала не тело,
А живущие в тенях
Те - ментальные сферы.
Костоправы старались
И лечили изрядно.
- Потерпи ещё малость
И – на выход парадный.
Ты здоровый и ладный,
И, естественно, лучший.
Но пришел кто-то главный.
Ампутировал душу...
Это просто закатное Солнце лизнуло в лицо,
Это просто – лежать и мечтать неизвестно о чем.
Но с речного откоса покатится день колесом
И затянет небесную просинь вечерней парчой.
Не печалься и шире держи свой дырявый карман.
С криком чайки – коротким и резким – года унесло.
И признайся себе – может, старость на то и дана,
Чтобы Солнце, пускай напоследок, лизнуло в лицо.
Всё манила еловыми ветвями,
РассыпАла алмазы ледовые
Прямо под ноги мне, малолетнему,
И метельными белыми совами
Вилась вкруг старой кирхи потрепанной,
Наметая сугробы до пояса.
Прихожане крестились...
Нехоженой
мчалась тройка дорогой к околице,
Уносила меня в лёгких саночках.
Леди пела в морозную терцию.
Под скрипучую вьюги шарманочку
Застывало мальчишечье сердце так,
Что любовь, доброта были лишними -
Бесполезною скользкою наледью -
И неважно : живешь, спишь ли, дышишь ли -
В снежном царстве твоем много надо ли?.
Накатался на санках до одури,
С хрустом бил я сосульки звенящие,
Снежной каши наелся и воду лил
На цветы, тоже не настоящие..
Не сбежать мне из снежного кружева –
Ты коварна, умна. В общем, та ешё.
Я слагаю упорно, натужено
Слово «Вечность» из буковок тающих...
Жеребчик мой каурый, шалый,
Тебе – служить, мне – на покой.
ОН будет звать тебя шалавой
И гладить жесткою рукой,
Бить по бокам нагайкой с матом,
Галопом гнать на край Земли,
Где стелятся ковром лохматым
Степные травы - ковыли.
Увидишь край, увы, не новый,
Где те же стоны, плач и смех.
И будешь стертою подковой
Кровить хрустящий белый снег.
И из последних сил коситься,
И ржать, чтоб люди отвели
Туда, где бродят кобылицы.
Где - ковыли. Где - ковыли.
Живи, мой крестник! И удачи
Тебе желаю на века.
Служи достойно. Жизнь – собачья -
Так коротка, так – коротка!
Я, Буцефалом не рожденный,
Плетусь в полуденной пыли,
Поставив крест на Первой Конной.
А вдоль дороги – ковыли…
Емеля мёл.
Была его неделя -
Неделя вьюг и снежной кутерьмы.
Февральского унынья канителью
Свивалась ночь в растрепанные сны.
Где тот же снег,
Но нежный, мягкий, легкий,
Летал со мной, смеялся от души.
Качелей снежных белая веревка
Вздымалась ввысь, волокна распушив...
Наутро, просыпаясь еле-еле,
На кухню брёл, сквозь пену пыльной тьмы.
Емеля мёл –
была его неделя.
Ещё одна неделя без весны.
Плескался в луже черный грач,
В глазах рябило яркой крошкой
И облако огромной кошкой
Ловило Солнца рыжий мяч.
И я, забыв на полчаса
Про дом, работу и морали,
Строгал с мальчишками кораблик
И душу рвал на паруса...
Набью я трубку табаком
С вишневым привкусом Полесья.
Дымок рванется к поднебесью.
И был таков.
Но тот, весенний, аромат
Совьет гнездо в портьерной коме
И мне, конечно же, напомнит
Тебя и сад...
Заминка
За Минским шоссе
В сто шагах на восток.
Кислинка
сосновой иголки,
синичий свисток.
За Минским шоссе
Запорошенных троп полотно,
Чащобная хмарь,
Да метельное веретено.
Колючая льдинка
С березы и за воротник.
Где жаркий камин
И скрипучего кресла магнит?
За Минским шоссе
Только сумерки, холод и снег,
Дрожащий осинник,
Луны бледно-серый орех..
Нежданной заимки
За Минкою нет и следа.
И кажется, эта заминка
Навек.
Навсегда.
Я уеду отсюда, скорее всего.
Лишь заплачет вдовой
Выпь в закраине темного неба.
И пожухлой травой
Сновидений дорожная нега
Оплетёт мою память,
Закутает в теплый покой.
И останется где-то за дымной горой
Край болот да брусничных полян,
Мной не пройденных толком.
Но завоет душа на Луну
Обездоленным волком.
И пойму - там любил я.
И был - все быть может? - любим...
Ты больше спи.
Болезнь кристаллом соли
Растает в водянистой чаше сна.
И ярким утром, позабыв о боли,
Увидишь мир вне прорези окна.
И фонари, что рвали страхом душу,
Мигали как глаза бессонных сов,
Днем безобидны. Солнечная клуша
Проквохчет что-то ласково в лицо.
И обернется на стекле росинкой
Пустых забот, пустых боязней лёд.
Сейчас ты спи, кровинушка-кровинка.
Сейчас ты спи.
А день уже идёт.
Покуда не горит свой дом,
Мы прячемся за дверцею непрочной,
Хранимые лишь Девой непорочной.
А что потом?
Так то оно – потом.
Сейчас стреляют точно не в меня,
Их слезы – просто капли дождевые.
А сын ты или пасынок России –
Лишь новые покажут времена.
И то не сразу.
Лет так через сто
В обрывках электронных фотокопий
Сквозь нашу правду, сонмы вражьих копий
Мелькнет, быть может, истины лицо...
Спой про радость, спой про счастье.
Что взгрустнула, егоза?
Но осколком лунной страсти
Лишь блеснет в глазах слеза.
Пуст и пылен подоконник -
Нет вестей, веселья нет -
Голубь тот, видать, покойник,
Тот, что приносил привет,
Бился поутру в окошко,
Ворковал обманки слов.
Спой, скребут на сердце кошки!
Звонко лопнуло стекло.
Снег ластился к стеклу,
Шуршал во тьме порошей,
Шарахался от света тусклых фонарей.
И только ночь ушла -
Он белоснежной кошкой
Улегся на дома, на купола церквей.
Я пел, мурчал в душе про зимние красоты
На лыжах гнал вперед, в морозный беспредел.
А рой снежинок нёс мед чистый, белый в соты
Декабрьских первых вьюг.
И пасечник седел...
Утоли мои печали,
цепь отчаянья порви!
Материнством изначальным
пахнет воздух на Нерли
вне житейской круговерти,
где слова – пыль суеты,
в тишине неброской церкви
дрогнут трепетно персты.
Слышишь, голос мой беззвучный,
Видишь блеск смиренных глаз,
Где слезинкою колючей
Правда жизни улеглась?
Я – младенец пред очами
Вечной Матери любви.
Утоли мои печали!
И на жизнь благослови.
Всё ругаемся до смерти..
А до смерти – чуть-чуть.
Вьются волосы с проседью
По льняному плечу,
Льется смолкой сосновою
Слёз кипучих ручей
И дорогой терновою
Ты уходишь. Ничей.
И сочишься обидою,
Словно воском свеча,
И с упорством невиданным
Ждешь, как осень, луча,
Что разгонит ненадолго
Нашу глупую муть.
Есть любовь. Много надо ли?
- Что б до смерти – чуть-чуть.
Святое дело – рубить сарацина
За Гроб Господень, за веру свою,
Разить из лука стрелой аршинной,
Не ведать страха в лихом бою!
На всё есть догма, благословенье –
На подвиг ратный и на любовь.
Но величайшее наслажденье
Пролить за веру чужую кровь!
Миссионеры... Ах, боже правый,
Одних – толкая, других - маня,
Одним – блаженство, другим – отрава.
Но эта вера, браток, - моя.
Грызть с хрустом прошлого плод осенний.
Огрызок – сущности ерунда.
- Скажи, как долго до Воскресенья?
- Не знаю. Нынче царит среда...
Как недолог тот клич журавлиный -
И, родная прощай, сторона!
Растрепалась за чернью овинов
Темно-серых лесов бахрома.
Этот запах...
Он терпкий и прелый.
Лезет в ноздри, туманит глаза.
Осень – дворник весьма неумелый -
Бросит листья на мокрый базальт,
Шелестящей во мраке, дорожки
И сползёт с перевальной гряды
Ночь с глазами египетской кошки
В два осколка холодной звезды...
Лучше каяться, чем сожалеть.
Как узнаешь, что ложно, что правильно –
Слов торжественных звонкая медь
Или шепот в объятиях пламенных?
Постоянство привычек, забот
Или вязь авантюрного кружева..
Никогда не узнать наперёд
Кто он – ряженый или же суженый?
Так лети на свечу, мотылёк,
Хлопочи обожженными крыльями!
Что положено – сбудется в срок.
И кривая куда-нибудь вывезет...
Осенины синичьей капелью
Зазвучали за мутным стеклом.
Заставляешь себя еле-еле
Покидать в полудреме свой дом.
И бредешь, обходя луж купели,
От дождя защищаясь зонтом,
И царит на Земле понедельник.
Понедельник..
Воскресный фантом
Растворился в тоскливом безделье.
Впрочем, что по нему горевать? -
Скоро справит зима новоселье.
И придет понедельник опять...
Он, наверное, спал,
под щекой приютив обе длани,
И, конечно, не знал,
что с оружием наперевес
На пришкольном дворе
в сотне метрах от церкви в Беслане,
В трех десятках подонков
явился безжалостный бес.
И гулял, как хотел,
не давало оружье осечки,
Смертью, потом, и кровью
пропах ненавистный спортзал,
И в немой духоте
участь ждали свою человечки,
Свято веря в любовь..
Ты же детям всегда помогал!
.................................................
Все решенья – Твои.
Нам - просить да молиться нескладно.
Упокой души их!
Тех, кто выжил -Любовью укрой!
Милицейский кордон,
Плач родных, что висит над Бесланом,
И девчушка с бантом,
с перевязанной в спешке рукой...
Ветер с Ильменя
носит по земле
листья пыльные,
мысли поздние,
мысли смелые
в грешном вязеве -
тело белое
в царстве бязевом.
Ветер с Ильменя
кружит лепесток
тропкой синею
унесет в лесок,
где туман
пропитан разлукою,
где «Прощай!», - сова
мерно гукает.
Ветер с Ильменя...
Небо серое.
Бросишь ты ль меня,
Или смелый – я?
Назовешь,
прощаясь, по имени..
Навевает дрожь
ветер с Ильменя...
Здесь по вторникам сумерки гуще,
Дождь плотнее ложится на плечи.
Этот город не хуже, не лучше -
Те же пятиэтажные клети,
Фонарей приглушенные нимбы,
И газета на грязной скамейке.
И уныло бредут тени-мимы
Вслед за нами по мокрой аллейке.
Дождь всеяден, умен, всепогоден
Пьет уверенность, сеет сомненья.
Он, и город – расстрига и сводник,
Вас посадят ко мне на колени.
И родится обычная тайна,
И поселится в жизни навечно,
В неизбежный венец мой вплетая,
Как терновник, любовь, дождь и вечер.
В доме твоем теперь проживает тролль.
Он непонятно красив скандинавский герой,
Шепчет мои слова, легко переносит боль.
И на закате совсем не спешит домой.
Он не такой как я, он смолчит всегда,
Только блеснет в глазах водянистый свет.
Мне же бродить по памяти – Сигулда,
Готика губ, да чуть слышный в ночи ответ.
Призрак кофейни, отвар пережитых грез,
Черная гуща размолотых зерен-встреч...
А в Скандинавии – снег и трещит мороз,
С хрустом жует дрова работяга-печь.
Тролль закален холодами - всё ни по чём.
И расставанье ему – что пустой звук.
Хлопнули крылья за левым моим плечом.
Серая мгла. Закрываемой двери стук.
Видно время пришло расставаться,
Затеряться в небесной тиши.
Как непрочно короткое братство
Багровеющих листьев крушин.
Как непрочны слова-обещанья
Перед Словом, сметающим лесть.
Снега хруст. Да прощальные сани.
- Может, свидимся?
- Может. Бог весть .
И зацокает звонким копытом,
Неизвестной дорогой маня,
Звездный конь, одиночеством сытый,
Увозящий в разлуку меня.
Ты взъерошишь волосы мои
нежною прохладною ладонью..
Вот и осень.
И сентябрь погонит
стаи туч на поиски земли,
где ещё я временем не мечен,
где одной-единственной из женщин –
мамы - губ алеющий левкой
лба коснется с несказанной лаской
и на время забытья повязка
принесет желаемый покой...
И я – должник, а не истец.
А.Тарковский
Я стал скупее на слова,
Надеясь, втайне, чуть подольше
Паёк признания в любви
На срок последний растянуть.
Тут не до игр или забав,
Когда чуть слышный колокольчик
Там где-то тоненько звенит,
Зовет собраться в дальний путь.
Прощаний чистая пора,
В прозрачных снах гуляют тени
Вчерашних чувств вчерашних дней -
Приятна эта акварель.
И отпускает дел гора
Пред зимним белым приближеньем.
Скрип под полозьями саней,
Забвенья пышная метель.
Нет, не сейчас! Еще пока
Теплом нас дАрит бабье лето,
И полночь «ведьмины круги»
Плетет из прядей двух теней.
Мерцает светлячком строка
Слов, не излитых до рассвета -
Мои извечные долги.
Что мне сейчас ещё нужней?...
Приговори меня к любви
На срок, который жизни равен,
Вердикт суда в мой дом пришли
Синичьей почтой утром ранним.
Я распознаю те слова –
Язык любви для всех понятен.
Хотя и в нем, гласит молва,
Ещё хватает «белых пятен».
Замру, неверное дитя -
Вам, Ваша честь, дерзить не вправе.
И подорожною
слова
слетят :
Аve, Маria!
Аve...
Вновь с тобою увидеться рад,
Край заросших бурьяном дворов.
Возвращаюсь без блеска наград,
Без обид, без данайских даров.
Недовольно калитка кряхтит -
Я ж теперь не хозяин, а гость.
На стене фотография спит,
Уколовшись о тоненький гвоздь.
Спят, простынкой прикрывшись на треть,
Две подушки - два смятых крыла,
Спит кукушки зеленая медь
В темноте часового дупла.
Сонным лебедем выгнулся мост.
Как тропинка до церкви темна!
И уже не пугает погост
Обещанием вечного сна...
Как мне хочется лечь и заснуть
На поляне, где травы – медовы,
Там, где сны и легки, и бедовы,
Где теряется времени суть.
Я хочу в этих снах заплутать,
Как песчинка в речном лабиринте,
Синим цветом в лесном гиацинте
Раствориться. Кристально чиста
Грусть моя отразится от взгляда
Родников и росинистых глаз.
Но вздохнет и воскурит для нас
Утро ладан туманного сада...
У каждого племени есть свой Аллах и Иисус,
Пророки, иуды, апостолы, жертвы за веру.
Во всем соблюдается, нам непонятная, мера.
Жаль, жизни отпущено - на комариный укус.
В кириллице, вязи арабской – основа основ.
Псалтырь и Коран. Их различия, в общем, условны -
На каждой странице Его первозданное Слово -
Источник родства и любви. Равновесье весов.
Деревенька та звалась Веретьё.
Что-то было в этом царстве твоё –
Птиц лесных многоголосье,
Ржи упрямые колосья
И небесной синевы забытьё.
Пряный ветер, облака распуша,
Имя милое мне в ухо дышал
И вилась тропинка ниткой
За дощатою калиткой,
Словно в праздник, никуда не спеша.
Сквозь неспешное житьё да бытьё
Вдруг иголкою разлуки кольнёт.
Сердце вскрикнет, точно птичка,
Отзовётся электричка
И растает за окном Веретьё.
Пока ещё здесь.
И весна не за дальней горою,
И ветер срывает сережек ольховую спесь.
Пока ещё здесь.
Я тебя одеялом прикрою.
А завтра – есть завтра, что будет, родная, – Бог весть..
Короткие сны.
Псевдожизнь в черно-белом формате.
Чудесных спасений пасхальное полно яйцо.
Короткие сны
С пробуждением в старой кровати,
Со старой надеждой, с помятым, усталым лицом.
Пока ещё здесь.
Сон и явь кружат, как в хороводе.
И разве понять то, что в жизни понять не дано.
Пока ещё здесь,
Знать судьбе, и тебе я угоден.
Жгу жизни свечу и люблю. И люблю все равно..
И выдох земляной заутренним туманом
Повиснет в тишине елового леска.
Поговори со мной, пока мы вместе, мама,
Пока твоя рука привычна и легка.
О лете, о грибах, что прячутся умело,
О том, что на виске у сына седина,
О том, что поутру картошка подгорела
И как же это жаль, что жизнь всего одна.
Ты только говори! Я буду молча слушать
И сожалеть, что мы не виделись давно.
Пусть этот вербный час мою умоет душу,
Пусть крутит жизни нить Любви веретено.
Прекратим друг друга укорять -
наступает время вечерять...
Одежды – белы,
скатерть – раскатим,
нож – в дело,
лука порежем.
Свежего хлеба запах развратен.
Красненького плеснуть?
Ты, это - пореже...
Хлеб – тело?
Ну, за здоровье!
Красна зело
кровь во кувшинах.
Хватило бы только на время застолья...
Гонца за добавкой на рынок блошиный!
Вино на исходе.
Хлеб кончился в торбе,
спит, не приходит
дождь - отшельник сих мест.
И нечем полить, кроме будущей скорби,
как гриб из песков вылезающий крест...
Вот краснеет закат,
неба сера кора...
Дай тебя поцелую.
-Прощай.
-До утра...
Потратим время на себя,
Сметём дела, как мусор в горку,
Затеем влажную уборку
Души и тела. Печь, гудя
Нагреет чешую каменьев,
Что фыркнут, встретившись с водой,
И царь и бог, листвяный веник,
Запляшет в полутьме парной
На трепетном пятнистом теле
Под ломких вздохов перепев.
А выжив, побежишь к купели,
Нырнешь в её холодный зев.
И, накричавшись криком громким,
Гоняешь пиво и чаи.
И вновь душа, сродни ребенку,
Едина с телом для любви.
Когда подтает грязный лёд,
И берега вздохнут свободно,
И певчих птиц водоворот
Закружит в небе первородном,
Когда с утра уже светло
И солнце лезет на подушку,
И плачет старое весло,
Уключины припомнив ушко.
Блокнот достану старый свой,
Стих допишу рукой умелой.
Нет, всё же рано не покой!
Налью стакан и выпью смело.
Закрой глаза.
Пусть растворится время
в колодце невесомой тишины.
И стеблями навязчивых видений
прорежут пласт дневных сомнений сны.
В них будет всё иначе.
По-другому -
других надежд другие имена,
другие губы,
грешная истома,
другая, заполошная, вина.
В снах заплутаю странником бездомным -
актер беспечно растерявший грим.
Лишь поутру вернусь в предел знакомый.
Ещё живой, почти что невредим..
Возлюби, если сможешь, врага,
Узнавай в нём себя понемногу.
И гордыню свою, как раба,
В поводу и ошейнике строгом,
Проведи через лунный пустырь
до ворот в высь летящего храма..
Исповедуй меня и прости,
Отче!
Дней моих черные враны
пусть дерут ненасытную плоть
без излишних забот и сомнений.
Укрепи меня в вере, Господь,
успокой тем, божественным, пеньем,
что даруешь не многим из нас,
тем, в котором душа без остатка
растворится беспечно вольна,
отзовется созвучием кратким.
Не наслушаться музыки той.
Мой Певец, Композитор и Плотник,
исповедуй, прости, успокой!
Только очень прошу – не сегодня!
Я перестану новых ждать друзей -
Последних лет горьки мои потери.
Дохнёт скупым отчаяньем из двери
Боязнь прощаний. Маленький музей
Вчерашних черно-белых отпечатков
Утратит экспонатов имена
И память отвернется, неверна,
И буду жить по принципу остатка:
«Приобретений – меньше, чем потерь».
Я перестану новых ждать друзей.
Март.
И подкисший снег весенним бродит духом,
И на полях блестит алмазною крупой.
Навстречу по тропе бредет с ведром старуха,
Вздыхая по пути: «Ох, скользко, Бог ты мой!»
А солнце льет тепло из яркой рыжей плошки.
Как хочется глотать пьянящий тот елей,
На крыше песнь орать прекрасной черной кошке!
И верить – есть вода у женщины в ведре.
Слова пошли в разлад -
Рифмую все подряд,
Зато тепло в семье и беспробудны ночи,
Зато весельем я,
Как ковш вином, объят
И ржу, как лошадь,
Словно пятки мне щекочут.
А что не хохотать?
Все, вроде, хорошо:
Обязанностей груз тащу легко, вполсилы,
Пегас достался мне
Покладистый вполне.
Пойдем-ка, брат Пегас,
Хлебнем по паре пива!
Поднять бокал не лень -
Ведь пью не каждый день.
(Похмелья тяжелы, да и никчемны муки)
Из зеркала глядит
Моя с Пегасом тень...
А лень - она пройдет,
Она лишь спутник скуки!
Победа – птаха перелетная
погрелась в ладонях...
Дым ладанный
Гордыню гонит:
Прочь!
Плеткой по ней
Лупи наотмашь-
Так ей, ВедьМе!
Рвотного
На ночь!
И дом – на засов.
От слов отчаянных,
Слез нечаянных.
-Чаю?
Мне??
Нет.
Победа – количество ран на груди
воителя Одина ?
Дырка для ордена
Молью трачена..
Апофеоз -
Гонка коней
Племени рачьего.
Кто шустрей -
Тот
и значимей..
Рулады псов
В тихой обители.
Наградой обидели?
- Или?
Или же??
Или.
Заиленными тропами водными
скачут гонцы,
вести трубят походные
славы косцы.
И до зари
на поверхности
хлоп пузыри –
По-
Беда?
Да...
Я заказал на завтрак снег...
И спать. Кроватная нора
Мне подарила сонный мех
И приютила до утра.
Явился снов балетный круг,
И скрипка тенькала слегка...
Всю ночь, не покладая рук,
Тер Повар в пудру облака,
Морозил блюдечко земли,
И ветер с хлопьями месил.
Ну, а когда снега легли,
Заснул и он почти без сил.
Звонок синички за стеклом
Меня на завтрак разбудил.
Проснулся. Все - белым-бело.
И я добавки попросил!
2001
Твоя печаль - последыш долгих зим,
Напрасной каждодневной суеты,
Офорт тоски на теле бересты,
Щенячий плач из запертых корзин..
Твоя печаль - дань високосных лет,
Безмолвье перекошенных зеркал,
Покрытый сетью трещинок бокал,
Неяркий, вязкий сумеречный свет...
Но что печаль в сравнении с красотой? -
Затменье Солнца в несколько минут.
А в красоте рождаются, живут.
И в нашем мире.
И за той чертой...
Какой же мог сказать тебе простак :
"Печальной быть не может красота"?!
Мохнатые, невиданные пчелы -
Несут свой мед ночные облака
Туда, где под жарою сохнут сёла,
Где духота с утра уже крепка,
Где будто бы обеденной икотой
Разносится лениво жабья песнь,
Здесь семь старух с морщинистой иконой
Твердят молитву на благую весть.
У каждого, мой друг, своя работа –
Кто жжет костры, кому тушить пожар.
И с хлюпкою, божественною нотой
земля хлебнет тот облачный нектар.
Если свеча горит ровно - значит нас слышат и все идет правильно...
Свеча горит - не шелохнется пламя.
Слова излишни. Наших душ Заведующий
Ревизию ведет за небесами
На складе жизни. Кто там следующий?
Нет дела огоньку в снегах расцветшему.
Все – правильно. Поход не за горами.
Горит свеча - послание ушедшему.
Свеча горит- не шелохнется пламя.
Маска – кто ты?
Может быть, я..
Черно-белая
фотография
В альбомной норе
Словно бабочка, приколотая
К той поре.
В октябре
Лужа колкая.
Всесоюзный почин...
Нет – не я.
Дочь, подай-ка очки.
Фотография
черно-белая..
Маска – кто ты?
Молчи!
Всё ты знаешь, моя дорогая.
Сбросил маску как щит,
Кожа хрипло кричит.
А под снятою маской другая..
Коровий царь и бог, вчерашний недотрога -
Мальчишка-пастушок с цигаркою во рту
Ступает тяжело по разнотравью лога,
Где прячется в цветке пчелы живая ртуть.
Все мысли – ни о чем. Вернее, о насущном.
О спичках, что, увы, подмочены слегка,
О сумке за плечом с остатками «Столичной»,
О девушке с губами вкуса молока.
Он не читает книг про рыцарство, гусарство
И не понять ему сравнения с царем.
Мычит и бьет хвостом пеструшечное царство
Да солнце золотит небесный окоём.
Иван, не помнящий родства,
Без прошлой жизни и привычек.
Очнусь. В окно впорхнет листва
Осенним днём под гомон птичий
И в ожидании любви
Замру без прописной морали
И в тихом скрипе половиц
Тебя узнаю...
Нет, едва ли.
Ты узнаешь.
Нет, едва ли.
Мокрый холст, тугая кисть.
Акварельною моралью
Я укроюсь - берегись.
Ты не знаешь: взятки - гладки.
Блюдце, жаркая свеча,
Ночь. Тасуют карты Святки.
Незнакомка у палатки
задержалась.
Невзначай?!
Бог говорит на разных языках.
Его слова текут по жилкам листьев,
Он пишет их на небе легкой кистью,
Найдя чернила в белых облаках,
Бубнит дождем по черепицам крыш,
Его слова трепещут эхом в нише.
Востри свой слух, любимый мой малыш.
Я - повзрослел и многого не слышу...
Дождь бился мокрой птицею в окно,
Стекал на землю мутною водицей.
В тот день мне снова удалось родиться,
поверить в то, что все - опять со мной.
Брось эту морось из вчерашних слез!
Что может быть на белом свете краше? -
Брести по этой снежной простокваше
И ничего не принимать всерьёз.
Не замечать во сне и наяву
Как таем мы, как тает снег и время...
А у сугроба в белой шубке лемминг
Обнюхивает снежную халву.
Десять их, мотыльков, билось мерно о жаркую лампу.
И десяток надежд постепенно гасил яркий свет.
Тот, зовущий, огонь выдувал, нам неслышную, гамму.
Чародейский мотив.От него им спасения нет.
Он – ночной Крысолов –
знал до ноты свою партитуру,
Рвал сомнения в клочья –
лети, обжигайся, живи!
Пусть последний полет
станет ясен живущим Авгурам -
десять нот,
десять взмахов.
Десяток шагов до любви…
История вечная -
Мужчина и женщина.
Незримою вязью
Желанья с боязнью
Грехов не отпущенных,
(Попутчик – попутчица)
Спеленаты намертво.
Любовное марево
Взмахнет серым хвостиком -
Пожалуйте в гости к нам.
А стоит ли мучаться?
Попутчик.
Попутчица...
Усни, мой ангел, хоть на полчаса,
Зарывшись в хлопок облачной кровати.
Пусть ощущенье Божьей благодати
Слезою навернется на глаза,
Пусть невесомый танец стрекозы
Твоих видений сонных не нарушит.
А я, как будто выронивший душу,
Стоять останусь под дождём косым...
Текст появился после 11 сентября 2001г. по возвращении из Турции..
Я запомнил тот город,
разлитый по тысячам пиал
в тишине полусонной жары нескончаемым чаем.
Минаретной свечою, запаленной от солнца луча,
городские дворы,
не нашедшие сирую тень, освящались.
Отзвук веры иной –
Муэдзин голосящий азан,
колокольным подобьем мирян созывая на службу,
тишину оборвал
и открылась, как будто Сезам,
дверь, впуская людей, их надежды, раскаянья, нУжды.
Гул молитвы дрожал,
как в церквах под Орлом иль Ельцом,
и вскрывал без ножа язвы душ исцеления ждущих.
На меня из пиалы взирало чужое лицо.
Я дрожал и шептал:
«Боже, Боже, спаси наши души!»
Гаданье катится натужено.
Слезинка по щеке текла.
Где бродит ряженый да суженый?
Не знаю. Грустные дела.
Дно блюдца свечкой напомажено,
Снег раскалился добела.
Мой суженый – он чаще ряженый,
Глядеться любит в зеркала.
Боль вскрикнет голосом простуженным-
О пламя руку обожгла.
Уходят ряженый да суженый
По слезам битого стекла...
Уйду, себя не обнаружив.
Качнётся занавески шёлк..
И легкой рябью дрогнет лужа
Под бестелесною душой.
И я в свободе неуемной,
В песке купаясь воробьем,
В последний раз целую Землю
И вижу неба окоём.
Простуженных полей
Негромкое пространство
В щетине октября, хрустящей под ногой...
Осиновых кровей
Напившись до румянца,
Дрожит последний лист под ветреной рукой.
Дрожи, шельмец рябой!
Везение – не вечно.
Сметут тебя в костер и пустят на золу.
Осенняя любовь -
Коротенькая свечка.
Осиновый листок. Иудин поцелуй.
Дрожжи веры
человеческие души будоражат.
Дрожь по телу -
Вдруг случится невозможное?
Странник серый –
Дым виденья на иконе тонко мажет:
Ангел белый,
Весть благая и зачатье непорочное...
Будет? Было?
Всё умчится паутинкой троп по небу.
Синей пастой
Имя на листке пишу несложное.
Как-то стыло..
Закажу за здравие требу.
А чего не заказать?
Ведь цены – божеские...
У нас внезапно наступила осень.
Горит в три цвета клена светофор.
Но на полях неистовая озимь
Зеленой нитью вяжет свой ковер.
Что из того, что завтра белой крошкой
Разлягутся на поле облака
И вскрикнет снег под толстою подошвой,
Напомнит, что зима - недалека?
Пусть птиц осенних робок ломкий голос,
Пускай осину хлещет ветра плеть!
Я так хочу, как зарожденный колос,
Не знать, что есть на свете слово смерть.
Когда-нибудь заплачут и по мне...
А может, сам всплакну в один из дней,
когда ничто надеждою не станет…
Как грязный снег,
ненужный по весне,
туманною слезой сползет рассвет
по заколоченному
горлу
ставен...
Отчаянья сполна плесну в стакан...
А может, ты -
безмолвна и глуха -
от всей необратимости потери,
взмахнешь руками,
словно черный вран, -
и горсть земли, как пепел от костра,
мне день последний
на Земле
отмерит...
Кого из нас накажут за побег
того, кто первым прекратит свой бег,
кто лишь во сне заглянет с разговором?
Решают там -
в небесной вышине,
а жизнь – кусочек мела –
на стене слова любви,
крошась,
выводит
скоро...
Пойду и пну турецкого пашу
За то, что проиграл под Измаилом!
А так, гляди, насколько б славно было –
Лежал в Сиде бы, нюхал анашу.
А вдруг бы он завоевал Египт?
Плескался б я в нечистых водах Нила,
Хрустел бананом. В морду крокодилам
Бросал бы сотворенный манускрипт.
Но, нет. Живу я в средней полосе,
Где отпуск мал и замерзает Волга.
А посему, как россияне все,
Пью водку.
Пусть мучительно, но долго.
Ангел белый, что с тобою?
Почему коптит свеча?
С безграничною любовью
Ты на чьих сидел плечах,
Оберегом в руки падал,
Зажигал маяк в ночи,
И святого, как и гада,
К свету за уши тащил?
Что случилось, Ангел белый?
Может ты устал чуть-чуть,
Перепутав право-лево,
По неверному лучу
На плечо спустился слева...
Я – споткнулся невзначай.
И через плечо умело
Трижды плюнул.
Сгоряча...
А небо плакало взахлеб
Уже четвертый день недели.
Да так, что птицы свой полет
прервали. Даже петь не смели.
И, потерявшись по кустам,
нахохлившись бубнили сплетни,
о том, что солнца луч - последний,
о том, что скоро холода.
Поверив этим новостям,
Я нежился в дремотной качке
И обнимал комочек спящий
Под бормотание дождя.
Недавно я задумался над таинством названия
Тех книг, что в школе прошлого учили назубок.
Примерил к настоящему, к тому , что было ранее,
И от догадки странной мне аж закололо бок.
Бывало ведь, нарежешься до состоянья зверского
Да так, что водка вкусная уже не лезет в рот.
С похмелья просыпаешься, глянь - томик Достоевского.
Откроешь, что ж ты думаешь? - конечно, "Идиот".
И, вспомнив про вчерашнее, жену, подруг, компанию,
Ползешь на берег кухоньки, где жив пока кефир.
Рукою спотыкаешься о книгу. Как название?
Вечернее пророчество..
Ну, да – «Война и мир».
Теперь живу осознанно и книги жгу не нужные-
А вдруг когда напорешься на книжное перо?
И ждут меня на полочке не злые, не натужные
Названия простецкие от Шарля ибн Перро.
Но всё же просчитался я, поверив в эти сказочки,
Контроль потерян полностью, и вот она – беда.
Не разглядел я книжечки с названием замазанным.
Теперь краснеют рученьки, синеет борода.
Атрибуты зимы -
Шаль позёмки струится, шурша,
По промятой в снегу колее полусонной дороги,
Чёрно-белые сны
Да усталости полный ушат,
Да хрустящая корочка льда под ногой осторожной.
Три извечных сосны –
В них плутаю уже в сотый раз.
Каждый раз повторяя, что этот – уж точно последний.
Но ко мне прикоснись,
Вспыхну, словно алмаз в сто карат,
В зеркалах твоих глаз отражусь тонким лучиком летним.
И зима, не зима -
Нет подобных понятий в любви.
Всесезонный роман раздраконит меня на заплатки.
Сердца рваный карман
Примет нас, точно Спас на Крови,
И укроет от всех, и позволит любить без оглядки.
Хлопни в ладоши -
И время замрёт на мгновенье.
Знай, мой хороший,
Ведь это пол жизни прошло.
Суетной дрожью
Забьётся в ночь под воскресенье
В старой церквушке
Свечи огневое крыло.
Знак для души
Возжелать то, что недостижимо,
Верить и шить
Для надежд подорожный мешок!
Сохнут коржи.
Ожиданье кого-нибудь с нимбом.
Кровь – не вино.
Хлеб – не плоть.
И последний хлопок.
Она приходит только по ночам
В коротких снах коротким поцелуем
Поставит принадлежности печать
На случай, если кто-нибудь сворует.
Гори весь день любовное тавро,
Не бойся кражи – все мы вор на воре!
Что своровал, то потеряешь вскоре,
Иль выбросишь за пройденным углом...
Какое гибельное лето...
В холодной кисее дождя,
В свинцовом отблеске рассвета
Искал – не находил тебя.
Плыл над рекой худым туманом,
Плутал, не видя берегов,
Тех, что влекли кисельной манной,
И что-то пели про любовь.
Все одиноки во Вселенной.
И понимаешь, уходя,
Что жизнь плывёт комочком пены
Под шелест вечного дождя..
Нас примет всех земля.
Как долго тлеют кости
Белесым огоньком
нездешнего костра..
Гореть? Или сгорать
Травинкою в компосте?
Неважно.
Ровный взмах.
Коса всегда остра.
Ты говоришь, вчера
Над полем вился кречет,
Охотился на мышь,
Но невдомек ему –
Всему своя пора,
Всё в жизни чёт и не чет –
Любимое плечо,
Могильника гора...
Крысы.
День ото дня всё слышней их шуршанье ночное,
Визг.
Словно водят ножом по пиле.
Этот шабаш чумной только утро на время прикроет.
Время дня.
Жизнь обычных людей.
Не совсем.
Голова даже днем не приемлет покоя -
Скоро ночь,
Эх, успеть бы отраву разнесть!
Да кота бы такого найти, чтоб наслушаться вволю
Писка сдавленной глотки крысиной.
Прекрасная песнь!
Ну, дела...
А ведь время подумать о каре.
Всё – во тьме:
Где, когда и зачем мы живём? –
Кот-охотник, те крысы и я – сотворённые твари.
День окончен.
Закат.
И темнеет Земли окоём.
Она уже увлечена другим...
А ты ? А ты - всего воспоминанье
О близости, отосланной в изгнанье,
О стонах, о сплетенье жарких дланей,
О сквозняке, ползущем из щели.
Ещё незапертой
двери..
Как о любви мы мало говорим...
О, как боимся слов изящных лоска!
И меркнет фитилёк в нехватке воска,
Любовь летит под стол побитой фоской.
И понапрасну расставанье длим –
Она уже увлечена другим...
Жили у бабуси два весёлых гуся.. (с) народное
То, как зверь она завоет,
То - заплачет как дитя .. (с) А.С.Пушкин
Жили-были у бабуси,
вихри пыльные крутя,
Два прекрасных, толстых гуся.
Одиноких. Без гусят.
Потому с обычной мерой
К ним не стоит подходить -
Один - серый, другой белый,
Значит, так тому и быть.
Как-то, в приканавной луже -
Далеко не голубой,
Гуси мыли то, что нужно,
И шипели про любовь.
Возбудившись в предостатке -
От старухи толку нет -
Гуси спрятались в канавке.
(Тут я пропущу куплет).
А старуха закричала:
Ох, ушел во цвете лет,
Как кораблик от причала,
Мой рожденственский обед!
Стыдно стало подлым гусям.
И, почти к исходу дня,
В дом вернулись:
Жри, бабуся,
без гусят не жизнь - фигня!
К чему талант? Всем правит красота.
Ты говоришь : «И то, и то - от Бога».
Но в чём талант расцветшего куста
Прекрасных роз, тех, за оградой строгой?
Тех, что горят, притягивая взгляд,
Их тонкий аромат пьянит и манит,
Их красоте внимает стар и млад,
И домосед, и непоседа-странник.
А что – талант те розы рисовать,
Взирать на полотно излишне гордо,
Выискивать особенную стать
В мгновении застывшем натюрморта?
Я – бесталанный, мысли теребя,
Всё ж выберу красивую - тебя...
Небольшое, привычное чудо –
Жук, упрятанный в плен кулачка –
Мне щекочет ладонь, но оттуда
Не сбежать ему.
Рдеет щека,
На которой весенняя ветка
Отразилась припухшим рубцом
В тот же миг, когда я – малолетка-
Смело в куст занырнул за жуком.
Как же просто притронуться к чуду!
Жаль, что нАдолго не удержать.
На раскрытой ладони распутный
Жук готовился в небо взлетать...
Вымаливал тебя у неба,
Искал в обрывках сновидений,
Что жили в чашке потемневшей
Кофейной гущей притворясь.
Я их процеживал сквозь небыль.
И две руки – две тонких тени –
Плутали в волосах, по шее
И чей-то голос пел, смеясь.
Шептал, как мог, слова молитвы,
И верил : лишь открою веки
Всё это сбудется сейчас же -
Реальность – это тот же сон.
Скрип затворяемой калитки
Да легкий шелест занавески,
Невнятный лик в небесной чаще
Парит манящ и невесом...
Это просто – как удалить зуб.
И пускай все заботы летят в сад.
Ну, а проще скрыться за дверь, ту
За которой никто не найдёт. За
Которой лишь старых надежд хлам,
Темнота, в нафталине замёрзла моль,
За которой уж коль не пропал – пан,
А пропал – так же тает в воде соль.
Без следа. Оставляя разлук вкус.
Вкус потерь. Да слезинки ночной след.
А казалось: Как много - один пуд!
На поверку в остатке сухом бред.
Сорок пять. Половина всего пути?
Или время к ключу подбирать дверь?
На бескрылие хоть на метле лети.
А не можешь -
Цепляйся, ползи, верь...
Я понял вдруг - как мало той зимы,
Что нам любовь по капельке цедила,
Раскачивала лунное кадило
В проеме заоконной снежной тьмы.
И вечер был желанней многих дней.
Цвёл огонек свечи в своём овале,
Друг друга мы любить не уставали,
Дрожали, будто тени на стене.
Непостижимо таинство зимы.
Всего один глоток. Такая малость.
А может не любовь, а просто шалость?
Слова на время взятые взаймы
У тех, кто в это время жил без них?
Кто тёр глаза в безверии усталом.
Ну, что ж, рискнём попробовать сначала :
Шел теплый снег...
Как мало той зимы!
Время пришло подбирать настроение -
Тают снегов паутинные проседи.
Что ты поёшь про проделки весенние? -
В серенький день пахнет позднею осенью.
Будто не лето стоит за воротами,
Будто не птицы горланят отчаянно.
Мокрые вётлы дождями обмотаны,
Мокрое сердце всё дремлет.
Молчание.
Так тишина перед битвой сгущается...
Полноте, право, всё сбудется вовремя!
Время любить, расставаться и каяться,
К жизни тянуться подмёрзшими корнями.
Вся наша жизнь - одни полутона.
Иссиня-черный или ярко-белый
Цвета даны лишь для игры ума,
Как ложь и правда – всё в воззренье дело.
Быть может, жизнь как раз на то дана,
Чтоб осознать – нет правых и опальных.
Слепцы! Мы, хобот трогая слона,
Воображаем то, что не реально.
Кому – осины сук, проклятий пласт.
Кому – лицо в светлеющем овале.
И если надо – кто-нибудь предаст.
Кому-то нужно, чтобы предавали.
Казалось, канула зима
В туманы утреннего сада.
А снег в тот год сошёл с ума -
Он весь апрель на землю падал.
И безалаберность весны
Была отложена навечно -
Мерз на ветру сухой тростник,
Был пуст налаженный скворечник.
А снег кружился и сверкал,
Бродил, как брага, гнал из пледа.
И целовать не уставал -
Как ты, когда-то, напоследок.
На неприкаянность ворча,
Я мял бессонную подушку.
А снег любовь мою венчал,
Слепил глаза и снежил душу.
Зачем ты, Мастер, создал зеркала?
Они – не лгут и лести неподвластны.
Они всего лишь кажут беспристрастно
Моё лицо сегодня. Все дела.
Ни лишних слов, упрёков, похвальбы.
Плачь..
Или, если нравится, любуйся.
Им всё равно. С них, как водою с гуся,
Стекает время, морщит наши лбы.
Иная жизнь обычного стекла,
Закрытая от смертных амальгамой...
И я, уже давно не тот же самый.
Зачем ты, Мастер, создал зеркала?
За баррель нефти баррель лжи –
Что ж, неплохая сделка.
Здесь за окошком снег кружИт,
Как в белой клетке белка.
Здесь тишина, покой и сон -
Размеренный и четкий.
Там бьют зенитки в унисон,
Муслим сжимает четки.
Щеку упрятать не спеши -
Он по другой ударит.
За баррель нефти баррель лжи.
И крови полный баррель...
Пусть хоть пара часов,
Пусть хоть горстка минут -
Всё приму, как в суму подаяние.
И в ладони лицо,
Как в родник, окуну,
Ни о чём не гадая заранее.
Пусть струится меж пальцев дыханье моё,
Греет руки твои, чуть озябшие.
Пусть царапает сердце сомнений жнивьё.
Безысходность – занятие зряшное.
Не жалеть ни о чём -
Пусть течёт как течёт -
Вот рецепт, мне прописанный временем.
Мы пока ещё вместе.
Что хочешь ещё,
Ты, в любви лишь на время поверенный ?
Пленник свечи – не зажженный фитиль -
Сколько тебе пребывать в заточенье?
Сколько мечтать о горячем свеченье
Том, что осветит иные пути
Ищущим. Тем, кто незнанья полны,
Кто не устал суетиться в потёмках,
Лучик несмелый, неяркий и тонкий
Нужен, как солнечный зайчик весны.
Время пришло им помочь. Воспылал
Яркий фитиль, весь надеждами свитый,
Сердце сжигая, с негромкой молитвой
В лаве свечной на коленях стоял..
Привидься мне ангел - посредник меж мною и небом .
Я знаю: ты – есть ( неспроста что-то прыгает сердце).
Словами любви накорми, словно голубя хлебом,
И что-нибудь спой из давно позабытого детства.
Я столько хочу разузнать, расспросить, если можно,
Про жизнь за Землей, про великую тайну ухода,
Про то, как любовь уживается с правдой и ложью,
Что есть эта правда, и что же такое свобода,
Как время течёт по пространству страстей и покоя,
И в чём же моё на земле этой предназначение?
Опять показалось.
Собака за окнами воет..
Снег тает в колодце ночном с непонятным свечением...
Беглой мышкой
по ступенькам
и в проём
дверной
проскользнул
невнятной тенью
за
тобой,
вслед за каблучками,
что беспечно
лёд крушат.
С хрустом.
Так проходит вечность -
Рвись, душа!
Ангел белый
незаметен
на
снегу.
Буркнет что-то
неумело
и
в пургу.
Он – туда,
я – за тобою.
Как же так?
Я - целуюсь,
он – прикроет,
не дурак.
Снег хрустит.
А может, кости?
Ветер свищет на погосте.
Не дождавшись – столько дел –
Ангел взял
да улетел...
Я устрою мыслям стометровку -
погоню их прямо ночью в путь .
Пусть они походкою неловкой
ищут строчку, где бы прикорнуть.
Чтобы, смыслом редким поражая,
брали прямо зА душу людей,
чтобы знали , кто у них хозяин,
а кто критик – гад и лиходей.
Маршируют пусть парадным строем.
С песней – с песней покороче путь.
Ай, да мысли! Ах, мои герои!...
Где б сегодня жахнуть да заснуть?
Партизаны весны
бьют ледок на ручьях,
и синят небеса,
красят солнце оранжевой краской.
На проселках лесных
снег взрывают. Земля
тянет руки в леса
осторожно. Вздыхает с опаской.
Партизаны весны.
Их лихой командир,
фат, бродяга и враль
Курит дымную терпкую трубку.
И колечек резных
полон здешний эфир.
И чихает февраль
на дорожную грязную губку.
Партизаны весны,
Разожгите костры!
Отмечая плацдарм
долгожданным гвардейцам десанта.
И с верхушки сосны
капелланом лесным
забормочет молитву
глухарь глуховатым дискантом...
Бездарно маскируясь, Смерть
Живёт три дня в лице знакомом
И остротой привычных черт
На время гонит смех из дома.
И только шепот, сумрак, плач,
Сосновый сладковатый запах...
И цепь удач и неудач
Замкнулась в помещенье затхлом.
И как понять в чём жизни суть
Коль Смерть глядит с лица устало.
Три залпа. Вот и весь салют.
Рябины гроздь да гомон галок...
_______________________________
Водку - в стаканы.
Взгляд прилепился к столу.
Креповой лентой портрет на комоде отмечен.
Всё слишком рано..
Играет котенок в углу
С веткой еловой, забытою кем-то из женщин...
Капли-секунды,
Неслышные нам до поры,
Мерно и гулко о жесть подоконника цокают.
Где же ты, мудрость,
Слова : «Жизнь – подобье игры»?
-Вечная память!
-Ну, встали.
-Помянем.
-Не чокаясь....
Хлопанье крыльев...
Мельпомена
Крылья хлопают!
Или слышится...
До предела слух напряжен.
За окошком снег белой мышкою
Убегает за горизонт.
За окошком день
Тенью ломкою
Посерел - до вечера пядь.
Два крыла уносит позёмкою.
Вновь бескрыла я.
Не догнать...
Слесарю – слесарево,
Если у вас в туалете порядок.
Пекарю – пекарево,
Если, конечно, не пучит живот...
А к кому обращаться,
Если пышно сомнений рассада
Расцвела на душе
И ползёт через сомкнутый рот?
Если кормят её
Перегноем разорванных писем,
А потом поливают вином
Под названием : «Жду».
То миндалины глаз
Загораются пламенем лисьим,
То минуты молчанья
Сплетают свой давящий жгут.
Нет решений и истин.
Поэтому зубы – на полку.
Пояса до упора.
И вновь куковать до утра.
Остаётся одно – помолиться далёкому Богу,
Говорить, что люблю,
И просить уберечь от утрат...
Я расскажу тебе беззвучно
О том, как ворот жизни мал,
О том, как Время – меткий лучник -
По стае лет моих стрелял
И выбивал поочерёдно
Без лишней жалости, забот,
Как мелких пташек перелётных,
За годом год, за годом – год.
Года хранил в воспоминаньях,
Жевал как гречку поутру,
И вдруг однажды утром ранним
Вспорхнул былинкой по ветру
И сорок лет, летя в пустыне,
Искал оазиса овал,
И сорок лет одно лишь имя
В полёте этом повторял.
Безмолвно льнут остатки стаи
К твоим рукам, губам, плечам.
И неразгаданною тайной
Три слова греют по ночам.
Никто не бодрствует со мной -
Лишь ветер звезды крутит,
Заводит маятник Луны
И дует в старый бак.
Как лихорадкою сенной
Вопрос сознанье мутит,
Под стук недремлющей желны
«Чего, не спишь, ЧУЖАК?»
А я хочу всех разбудить,
Ну, разве можно дрыхнуть,
Когда звучит шальной дуэт
Окошка с мотыльком?
Когда летит реснички нить
С руки, чтоб знаком вспыхнуть!
Но сонный чудится ответ,
Что сызмальства знаком:
«Ты был,
Ты есть
И ты помрешь обычным
ЧУЖАКОМ...»
Я бросил всё. Отшельником в лесу
Искал следы столь переменных истин…
Но находил лишь на траве росу
Да чуть приметный след от лапок лисьих.
Перетирал сомненья в голове,
Стараясь зёрна отделить от плевел…
А на опушке, в скошенной траве,
От гуда пчёл пьянел небесный клевер.
Взмолился к небу: «Господи, яви,
дай знак, так в чём предназначенье наше?»
Ответ был прост: «Живи, мой сын, в любви!
Не забивай мозги подобной кашей!»
Какая малость - Божья милость -
Природе дать уснуть навек,
Явить ветра. И эту зимность.
И белый снег...
Какая малость - чистой ложкой
Топтать картошку в котелке,
Смотреть вполглаза за окошко.
И видеть снег...
Какая малость - лечь под вечер
И наблюдать, как лунный свет
Стекает млечностью беспечно
На белый снег...
И, уподобившись природе,
Сказать спасибо за ночлег!
Зима. Крепчающий морозец.
И белый снег...
Пестрело небо в лепестках цветков парящих миндаля.
А этот запах, словно дождь, все метил на своем пути,
Им ветер жил, им пах асфальт, им покрывалась вся земля,
Его к лицу я подносил, тянул ноздрями из горсти.
Плодов осенних на зубах скрипела крошка, чуть груба,
И я искал тот аромат на синем платьице твоем,
Искал на золоте волос, искал в глазах и на губах,
И слов невнятное тепло дышало тоже миндалем...
Всё это было. Снег в горсти.
Зима гуляет по полям.
Вокзал. Последнее прости ...
Лишь слабый запах миндаля.
Случиться может - срок придёт
и ты, забыв свою гордыню,
Ничтожно встанешь у дверей,
Суму пустую теребя.
Смиренно возблагодаришь
тех, кто тебе подачку кинет.
Не признавая в них, увы, уже вчерашнего себя.
Всё равновесно.
Вот и я, любви своей не замечая,
Спешил неведомо куда, не понимая говорил
Слова, в которых только пыль
Давно не нужных обещаний,
А слово верное «люблю»
не находил, не находил...
Считал синицу журавлём,
Грел поцелуем, гладил пряди,
Боясь обидеть невзначай
Боясь остаться не у дел.
И лишь впоследствии, кружась
В людском невечном листопаде,
Стал понимать - недолюбил,
Недоиграл, недоуспел...
Гонга медного плачущий звон
Как бубенчика звень на арбе...
Я – воланчик, игра – бадминтон.
Первый сет. Улетаю к тебе.
Как призывен звенящий смешок!
Как по корту безумно снуют
Две ноги – продолжение шорт -
Да неровно качается грудь!
И в полете надеждой живу,
Но - касанье, смятенье, разлад-
Незаметным движением рук
Отсылают ракеткой назад.
Ну, и что ж ожидает меня
На другой половине? Увы.
Тоже руки, что вечно манят,
И ракетка, что бьет до крови.
Так летаю туда и сюда,
Дорог каждый привычный тумак.
Оперенье - моя борода –
Отросло - не хватает ума.
Не ищу я особую стать,
Не площадку, не ад и не рай.
Навсегда предназначен летать...
Но на Землю, прошу, не роняй!
На березе ворона раскхекалась,
Развалясь, словно куча тряпья,
Я присяду на стул против зеркала -
Исповедую сам себя.
И свечи огонек, как положено,
Осветит уголочек лица
И из зеркала глянут встревожено
Дед и сын, и тревога отца.
Как слова полетели неистово -
Не сыграть, не забыть, не солгать!
Не прервать эту горькую исповедь
Вот и полночь, конца не видать.
И крадется мыслишка: похоже ведь,
Жил как жил – неизбежно грешил
Бесконечно длинна, моя исповедь
Протяженностью в целую жизнь.
Одному мне с задачей не справиться
И в объятиях вселенской любви
Я тихонько шепну: «Боже, праведный,
Дух вверяю я в руки твои!»
И, свершилось! Кристально очищенный,
Словно лук от гнилой шелухи,
Невесомый, пустой , обезличенный
Я опять ударяюсь в грехи ...
Все мы пишем по-разному -
разная степень наклона...
Букв - в стихах , нас - по жизни.
И почерку – не изменить.
Кто царапает кляузы,
Кто-то пишет иконы
но, гуляя на тризне,
не забудет соседке налить.
Угадать цвет для глаз
На сегодня, а лучше - на завтра.
Разнотравье зрачков
В икебане засушенных лиц...
Что же общего в нас? -
Угловатость поверхности шара,
где мы ищем одно –
в стоге жизни иголку любви...