Леонид Марголис
Одуванчики
В старом парке бьют фонтанчики,
плещут водами летейскими.
Отцветают одуванчики,
пахнет первыми потерями.
Словно солнечные зайчики
снежной пылью припорошены…
Улетают одуванчики
в детство, как им и положено.
За годами, за метелями
та страна, где вечно рады нам...
...Пахнет первыми потерями
и последними утратами.
Лету ввериться заманчиво,
но уже готовлю сани я.
- Возвращайтесь, одуванчики!
Возвращайтесь, одуванчики!
Возвращайтесь, одуванчики! –
я шепчу, как заклинание.
2011, июнь
Вот и осень пришла...
* * *
Вот и осень пришла,
не справляя больших новоселий.
Полетели дожди мимо окон
на юг и на север.
И по жести отливов
негромкое это стаккато –
как обратный отсчёт
увядающих дней
листопада.
Как обратный отсчёт
поколения раннего марта.
Как обратный отсчёт,
за которым не следует старта.
Только в финишном створе
незримым движением лисьим –
переход через «ноль»,
в первозданный покой
отрицательных чисел.
2011, апрель
Словно ярмарка мёда в Коломенском...
* * *
Словно ярмарка мёда в Коломенском,
нам по осени лето обломится.
Потому что за чашкою чая
славным мёдом тебя привечаю.
Расцветают цветы-медоносы,
выпадают медвяные росы,
и улыбкой июньскою светится
юный профиль медового месяца.
И полны золотыми июнями,
мы с тобою становимся юными.
Мнутся годы в прихожей сиротками,
и становятся ночи короткими.
Потому что слова уже сказаны,
а уста твои мёдом помазанны.
И забытою нежностью светится
Чуткий профиль медового месяца.
Одним - Катынь, другим - Хатынь...
* * *
Одним – Катынь,
другим – Хатынь.
Звучит похоже.
«А имя той звезды – Полынь»…
Помилуй, Боже!
В одной земле – и «гой», и «жид».
Но делим твёрдо
Мы на своих и на чужих
Живых и мёртвых.
Гремят над прахом соловьи –
поди скажи им:
на этом кладбище – свои,
на том – чужие.
Опять полки уходят в бой –
свинца отведать…
И лишь победа над собой –
всегда Победа.
Доктор, вернитесь...
Доктор, вернитесь, не медлите, доктор, боле.
Ждёт экипаж у подъезда в такую стужу.
Ваш пациент давно и опасно болен –
хрипы в груди, метастазы проникли в душу.
Кто нас там хватится? Ангелы, боги, черви?
Здесь мы нужнее. Здесь заменить вас некем.
Повремените, доктор, шептать «Их штербе».
Доктор, вернитесь на долгие эти реки.
Сгинули ваши герои в красном тумане,
что опустился, как занавес, на Россию.
Под Сусуманом над холмиком дяди Вани
скрипка Ротшильда плачет, как над Мессией.
Пеплом остывшим – по чужеземным градам –
Вера, Любовь, Надежда (Маша, Ирина, Ольга).
Сколько вишнёвых садов повыбило градом,
лип вековых, вековечных повыжгло сколько!
Львы, орлы, куропатки… Годы и годы…
Небо в алмазах. Низкие своды. Алые стяги.
Чёрный монах объявился вождём народов.
Кровь полилась на грудь, натекла в овраги.
Тяжесть столетья, устало приняв на плечи,
снова бредём отрешённо, уныло, розно…
В нас наш Египет, и время, увы, не лечит…
Доктор, вернитесь. Быть может, ещё не поздно.
2005, октябрь
Пифагорейцы, стоики и мистики!..
* * *
Пифагорейцы, стоики и мистики,
Платон мне друг, и я плевал на истину.
А впрочем… Впрочем, ежели по совести,
свинье он друг, но с ним опасно ссориться.
На днях академическому Аргусу
он заливал, что мир подобен анусу.
Точней, вагине – он поздней поправился,
чем – прорицают – на века прославился.
А мне плевать – в пещере ли, в вагине ли,
с героями, богами и богинями…
Пусть завтра распадётся мирозданьице –
сегодня мне моя дороже задница.
13.05.05
ЛИМЕРИКАНСКИЕ СЮЖЕТЫ
* * *
Жил да был славный малый в Америке,
Сочинявший на службе лимерики.
Он на босса плевал
И шутя подрывал
Обороноспособность Америки.
-------
А теперь – лимерики этого парня в моём переводе – Л.М.
* * *
Некто Моня из штата Небраска
Запрягал очень долго Савраску.
Но уж ехал со свистом,
Ибо был сионистом
(Хоть и цента не тратил на смазку).
* * *
Cтюардесса из штата Огайо
Для «Плейбоя» снималась нагая.
Вот бы ноги и руки
Оторвать этой суке,
Чтоб снималась моя дорогая.
* * *
Египтолог из штата Монтана
Запивал бормоту из фонтана.
Но на закусь, зараза,
Потреблял ананасы.
А не хошь кожуру от банана?
* * *
Малолетка из штата Кентукки
Продала свою честь за полштуки.
Что сказать этой дуре?
Это ж демпинг в натуре!
На фига нам такие услуги?
* * *
Долгожитель из штата Айдахо
Посылал всех… ну, скажем, к Аллаху.
Так, не дрогнувши бровью,
Сохранил он здоровье
И жену – молодую деваху.
* * *
У бармена из штата ФлорИда
Наблюдалось сниженье либидо.
Не держи, братец, джинна
В пузыре из-под джина –
У жены не возникнет обида.
* * *
Астрономы из штата Висконсин
Показали себя на покосе.
Но вниманьем ослабли:
Наступали на грабли
И порой ошибались при сносе.
* * *
У швейцара из штата Дакота
Не стоял ни в четверг, ни в субботу.
Но во вторник и среду
Отдувался за это.
(Ничего не попишешь – работа!)
* * *
Аудитор из штата Вайоминг
Раз покушал грибков, да и помер.
Не последуй примеру –
Аудиторствуй в меру,
В Майкрософте и даже в Газпроме.
* * *
Экспедитор из штата Аляска
Обожал "Половецкие пляски".
А ещё щи и кашу,
Выраженье "мать вашу"
И на ужин стаканчик Фетяски.
* * *
Мотогонщики из Арканзаса
Всю дорогу как только так сразу,
Если только "как только"
Сразу, но не настолько,
Чтоб совсем никакого запаса.
* * *
Зоофилы из штата Миссури
Подвергают партнёров дрессуре.
Вот вам честное слово:
Юдофобы Тамбова -
Не сторонники этакой дури.
* * *
Параноики из Аризоны
Одеваются не по сезону.
Им сказал кто-то где-то,
Что зимой будет лето.
И сюда дотянулись массоны!
Теплилась недолго переписка...
* * *
Теплилась недолго переписка –
отреклись писавшие.
И что ж?
Ни креста нигде,
ни обелиска,
даже имя
жизни не вернёшь.
Так зачем достоинство хранили
средь снегов Инты и Кумолы,
если знали: мир ослеп от пыли,
почернел навеки от золы?
Если знали: заполярной стужей
в каждом сердце поселился страх?
И кому светили эти души
в серых обескровленных телах?
Вечной мглой ложилась ночь на склоны
и на память, стылую уже –
на последнем метре обороны,
на последнем смертном рубеже.
3 апреля, 2004
АПРЕЛЬ
Апрель всегда стараться рад
наобещать, приврать.
Ведь не ему считать цыплят
и свечи задувать.
А платят по счетам сентябрь,
октябрь, ноябрь…
И год
объявит вдруг, что он – банкрот
и ты почти банкрот.
Неромантична и проста,
когда снимает грим,
придвинет жизнь тебе счета
с процентами по ним.
Осевший снег дымит в лесу,
но вновь из края в край
апрель на голубом глазу
звенит про вечный май.
26 марта, 2003
Поздний август огласит решение...
* * *
Поздний август огласит решение.
Пожелтеет прядка на берёзе.
Вновь приговорённая к сожжению,
прорыдает еретичка-осень,
что мундиры наши и награды –
только пепла горсть в конечном счете,
что совсем не там мы ищем клады,
потому находим – что находим.
28 марта 2004
КОНТРАСТЫ
Уже оттаивают крыши.
Отныне, чем земля темней,
тем небеса светлей и выше,
тем ярче синь погожих дней.
Потом в листве запляшет зайчик,
закружит головы озон…
Земля намного станет ярче,
но потускнеет небосклон.
март, 2003
Ждут тебя-не дождутся...
* * *
Ждут тебя-не дождутся к баварскому пиву сосиски,
аккуратные скверы, платанов нездешняя стать…
Что ж, ты вовремя ноги уносишь от старости жуткой российской,
до которой, пожалуй что, лучше и не доживать.
Значит, беженки статус – ко времени он, да и к месту.
Но единство событий навеки прервется, когда
ночь на взлете тебя припечатает намертво к креслу
и дыханье прервет: «Расстегните ремни, господа!»
Не умрет твое тело, и позднее лето продлится,
и тоску отгоняя, ты что-то себе наплетешь…
Но ни в рощах Баварских, ни в сумрачном Кельне, ни в Ницце,
ни в Москве ошалелой себя ты уже не найдешь.
28 февр., 2004
Слуху искушенному слышны...
* * *
Слуху искушенному слышны
в повседневной речи безыскусной
звуки всеславянской старины,
их вкрапленья в современный русский.
И слова: рука, береза, брат,
мать и кров, и небо голубое…
Вятичи с тобою говорят.
Кривичи беседуют с тобою.
Кто сказал, что даль веков молчит?
Вслушайтесь – и убедитесь сами:
это эхо древности звучит
нашими живыми голосами.
Мне б теперь не с медом пышки...
* * *
Мне б теперь не с медом пышки –
лебеду полоть.
Я живу в худом домишке –
умерщвляю плоть.
В деле этом я порядком
преуспел уже.
Зимний день играет в прятки.
Сумерки в душе.
Ни фасона и ни вида.
Ни дворян в роду.
И скулит во мне либидо,
с Музой не в ладу.
16 дек. 2002
Я спросил свое тело...
* * *
Я спросил свое тело:
- Почему ты стареешь?
Почему ты прилюдно и бесстыдно
Изменяешь мне с мистером Время?
С господином, которого никто никогда не видел?
Столь искусны его неотступные ласки?
Что он шепчет тебе,
Когда снится мне детство?
В чем его безграничная власть над тобой?
Ты ведь тело – мое.
Все мое, лишь – мое
От пят до макушки.
Почему же меж нами
Разрастается трещина непониманья,
Все заметней сквозит холодок отчужденья?
И разлука меж нами
Становится все неизбежней?
А, быть может, не поздно еще объясниться?
А, быть может, не поздно спасти наш союз,
Что казался нам вечным
Лет каких-нибудь тридцать назад,
Когда – помнишь – так остро
Пахла речная осока?
Впрочем, знаешь,
Мы жили вместе довольно долго
И далеко не всегда счастливо.
Мы причиняли друг другу много боли
И создавали кучу проблем.
И утешает лишь то,
Что, как говорят весьма авторитетные источники,
Умрем мы не в один день.
Январь, 2003
Ты не помнишь, что нам задано?..
В. З.
Ты не помнишь, что нам задано,
и каков ответ?
Вот и cвиделись негаданно
через тридцать лет.
Ни линеечек, ни клеточек,
ни былых обид…
Ладно - нас, но наших девочек
время не щадит.
Сколько света в каждом имени,
как игрива речь!
Но, выходит, не смогли мы их
уберечь.
Мужики мы или школьники –
сам себе ответь.
Почему мы им позволили
побелеть?
Прогуляли, проволынили,
дураки.
И стоим теперь в унынии
у доски.
Пара мыслей неопошленных –
весь наш скарб…
И в глаза нам смотрит прошлое
из-за парт.
3 февраля, 2004
ПРОЩАЛЬНЫЙ БАЛ
Прожившие без малого два года
средь нашего бывалого народа,
студенты, мы решили посетить
родную школу в тот июньский вечер,
что давнею традицией отмечен.
Порыв сей было трудно объяснить.
Похоже, нас сегодня здесь не ждали –
бесились, танцевали, хохотали,
шептались о своем – последний бал.
А мы, как те – из песенки – девчонки,
стояли позабытые в сторонке,
не узнавая наш старинный зал.
Была, представьте, разница большая
меж нами, кто стоял тихонько с краю,
и теми, кто пускался в шейк и вальс,
кого мы оттирали от буфета
в былое время школьного обеда.
Теперь они к стене оттерли нас.
Учителя увидеть были рады
тех, с кем когда-то «никакого сладу»…
В учительской нам место отвели.
И накатил поток воспоминаний,
исполнен удивительных признаний,
о чем мы и помыслить не могли.
Вот навернулась на глаза упрямо
слеза у нашей милой классной мамы
и не было границ ее любви…
Еще не папы и еще не мамы,
мы были все ж участниками драмы
с названием банальным «се ля ви».
Пионы рдели на столах пунцово,
уже рожденья семьдесят второго,
не нами принесенные цветы.
Сгущался за окном июньский сумрак,
когда Андрей, бесспорно парень умный,
смекнул: пора проститься и уйти.
Мы уходили. Не для нас сегодня,
прорезав ночь, катилась с небосвода
слепящая падучая звезда…
Мы покидали школу, покидали
тот праздник, на котором нас не ждали.
Мы покидали школу навсегда.
1972; 2003
В угощенье не хватает соли?..
В угощенье не хватает соли?
Да, пожалуй, дорогая… Sorry!
Cоль же в том, что год за годом тает,
а любви все больше не хватает.
И сулят опустошенность губы –
в мире, где любовь идет на убыль.
Не узнать тебя, моя сторонка!
Дорогая, вот тебе солонка.
Некто надрывается с экрана:
«Ты не сыпь, не сыпь мне соль на рану!»
19 янв. 2003
МОЛИТВА
Вопрос: На балконе ходят?
Ответ: Нет, кони на бал не ходят.
Детская загадка
В гуле настигающей погони,
сквозь густое марево агоний
вдруг увижу, вдруг расслышу:
кони…
Ходят кони. Кони на балконе.
Словно в детстве, голову закинув,
я смотрю, терзая бок в батоне:
кто туда привел их (да и сгинул) –
тех коней печальных на балконе?
Господи, повремени немного!
Мне б их только покормить с ладони…
Красный снег ложится на дорогу.
Тихо ходят кони на балконе.
29 августа 2003
СКОРО...
Скоро в снег побегут струйки,
скоро будут поля в хлебе.
Не хочу я синицу в руки,
а хочу журавля в небе!
Семен Кирсанов
Скоро в снег побегут струйки?
Скоро будут поля в хлебе?
Ты не хочешь синицу в руки?
Получай журавля в небе!
Ты живи с журавлем годы,
ты слагай журавлю оды.
Ты небесный блюди траффик,
а синиц посылай на фиг.
Но ударит листву оземь,
и нагрянет твоя осень.
Не буравь небеса взглядом –
журавля нет как нет рядом.
И расслышав хорал вьюги,
ты синицу возьмешь в руки.
Под холодным пустым небом
ты накормишь ее хлебом.
Навсегда унеслось лето.
Журавли далеко где-то.
И в преддверьи большой стужи
ты синице одной нужен.
Оборвался лесной гомон.
Вновь она прилетит к дому.
И тогда ты поймешь, друже:
так стучат не в окно – в душу.
22 ноября, 2003
Это было когда-то где-то...
* * *
Это было когда-то где-то –
полыхало большое гетто.
Впрочем, мало ли что где было,
что не каждому сердцу мило.
Говорят, здесь бывают лоси.
Полыхает в округе осень.
И летят, устилая склоны,
звезды желтые старых кленов.
Я гуляю по лесопарку,
собираю я их в охапку.
Я поставлю их дома в вазу,
чтобы было приятно глазу.
Это ж было когда-то где-то –
полыхало большое гетто.
То ли не было, то ли было...
(Кто я? Что я? Брусочек мыла.)
То ли стонет кадиш во Храме,
то ли «Господи!» надо рвами,
и горят по лесам и градам
пятисвечники листопада.
Сентябрь, 2003
Cчет пришлют не сейчас - потом...
* * *
Счет пришлют не сейчас – потом.
Увильнем от небесной кары.
Но в Европу пришел потоп
и в Россию пришли пожары.
Погорельцами дерева,
хоть плоды принесли по вкусу.
И уныла в дыму Москва,
словно сдали ее французу.
Мы не ждали такой беды,
мы летели без остановки.
И глотаем мы этот дым
на Стромынке и на Покровке.
Выгорают леса окрест
и мелеют большие реки,
только стыд нам глаза не ест –
что с того, что краснеют веки?
Что с того, что проклятый дым
оседает на наших душах,
а на сердце не тают льды,
будто мы в океане стужи.
Что в cложении мегатонн
мы себе проиграли гонку…
Счёт пришлют не сейчас – потом
На Ордынку и на Волхонку.
И едва ли уместен торг,
если время всходить на плаху.
И горит в Подмосковье торф,
И дожди заливают Прагу.
Всем сестрам раздав по серьгам,
оглядев усталые лица,
лето грустно помашет нам,
как до лучших времен простится.
30 ЛЕТ СПУСТЯ
1
Не «моя дорогая столица»,
а провинции сдавленный стон…
Ресторан, а напротив – как птица,
бьется вечное пламя в бетон.
Тротуар и шоссе между ними,
между ними – года и года…
На плите – серебрящийся иней,
одинокая в небе звезда.
Шелест траурный листьев опавших,
но ясней проступают средь них
бесконечная память о павших
и минуты веселья живых.
1973
2
Этот мрамор расколот, насквозь проржавела звезда.
Этот вечный огонь не на время погас – навсегда.
Потому что уже не зажечь отгоревшего в нас.
Потому что по трубам иным устремляется газ.
Не по трубам – по трупам идут в наступленье полки,
те, что взяли без боя твердыню у главной реки,
Ленинград и Москву, и райцентр, где затихла гармонь,
где на братской могиле погас негасимый огонь.
Это что за полки? Это чья на погонах звезда?
Это мы занимаем и мы же сдаем города.
2003, июнь
И о чём бы теперь...
* * *
И о чем бы теперь
мы с тобой ни рядили -
поредела листва
и дожди зарядили.
И о чем бы теперь
мы с тобой ни тужили,
высоко над землей
холода закружили.
Неоглядная синь
над верхушками сосен...
Но флажками осин
окружила нас осень.
Ни тюрьмы, ни сумы,
ни бесславья, ни славы…
Поздно – в лес по грибы.
Поздно – в поле по травы.
Разведешь костерок,
запахнешься потуже -
все равно холодок
пробирается в душу.
2002, октябрь
КВАДРАТУРА КРУГА
* * *
…И когда немыслимый зной
сменяется нежданной свежестью ночи
и за окном огнями арабских деревень
светятся холмы Галилеи,
а вдоль предгорий пунктирами света
несутся свихнувшиеся машины,
словно забыв,
что от границы до границы здесь рукой подать,
я пью терпкий, как горечь разлуки,
ночной чай, согревающий не тело, а душу,
почему-то зябнущую
под этим неистовым солнцем,
в этот немыслимый зной.
* * *
Хоть жидом назови,
но не ставь в эту печь
аравийских хамсинов,
потому что и этот,
обрусевший Израиль,
еще не Россия.
И беда твоя вовсе не в том,
что ты драишь клозеты,
а что русский –
язык, хоть большого,
но все-таки гетто.
Как проник в твою жизнь
не на дни, не на месяцы даже
этот явный абсурд
разговоров и лиц, и пейзажей?
Только солнце и камни,
лишь к морю прижатая суша…
Почему же ты здесь?
Почему же ты здесь?
Почему же?!
* * *
Собирались, паковали ценности,
уезжали по чужим следам…
Но забыли мы о нашей цельности,
а ее не сунешь в чемодан.
Думали: прощаемся с завалами
бед российских, коим несть числа…
Но потом себя не узнавали мы,
взглядом упираясь в зеркала.
Ни достатку, ни вину не рады мы.
И беду надвинувши на лбы,
мы стоим над нашими утратами,
соляные, скорбные столбы.
«ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ» МАЛЕВИЧА
1
«Черный квадрат» Малевича –
это еврейское кладбище.
Здесь – если всмотреться –
могильные плиты тысячелетий
со всей земли.
Здесь место упокоения живых и мертвых –
преданных земле, развеянных пеплом, потерявших себя при жизни, -
которое ни у кого из них уже не отнять.
Черный цвет поглощает все цвета светового спектра.
«Черный квадрат» Малевича поглощает
весь спектр человеческих чувств –
радость, боль, отчаянье
(а отчаянья и боли на свете тысячекратно больше, чем радости).
И когда человек теряет абсолютно все
и погружается на самое дно отчаянья,
с ним остается «Черный квадрат» Малевича,
обещанье забвения,
анестезия вечности,
преодоление и спасение,
этот Мессия отчаявшихся,
древнее еврейское кладбище,
где место найдется для всех.
2
…И если у евреев отнять Израиль,
у них все равно останется «Черный квадрат» Малевича,
эта иллюстрация к заповеди
«Не сотвори себе кумира»
и к другим божественным заповедям.
Этот вечный знак траура по разрушенному Храму.
Это исход из Египта, это Возвращение.
Это скорбь и утоление скорби.
Это торжество всемирного сионистского заговора –
синяя звезда Давида,
вписанная в черный квадрат.
3
«Черный квадрат» Малевича –
это тайна выживания народа.
Это памятник жертвам Холокоста и погромов.
Это маленькая черная дверь в стене Истории,
куда вошли эти жертвы
и спаслись.
Слышишь, как Диктор Вселенной объявляет:
«Если вы навеки потеряли друг друга,
встречайтесь у «Черного квадрата» Малевича!»
УРОК ИВРИТА
Зеленеет под моим окошком декель*.
Я шепчу тебе на ушко: «Ат цодекет!»**
Ат цодекет, что приехала в Израиль,
где вечерняя прохлада дышит раем.
Где в ноябрь и тишь, и сушь, и в душах шекет***.
И невиданно устойчив новый шекель.
И тоска тебя по родине не гложет,
и никто тебя не бьет пинком по роже.
А в России, а в Москве – ты глянь-ка в телек –
валит снег, и жестко спать, хоть мягко стелят.
Гонят дуру и подсовывают липу
коммунисты жириновского разлива.
А в стороночке от них, родных советских,
дождик моет серый камень соловецкий.
В эту слякоть, в эту стынь, на эти реки
не заманишь калачом тебя вовеки.
Похлебала этих щей – да с жару с пылу…
Было – не было. Отрезала. Забыла.
Что же, радуйся, что ты судьбой любима,
что в окне твоем гранат, а не рябина.
Что с балкона под библейским небом синим
ты срываешь апельсин за апельсином.
_________
* пальма
** ты права
*** тишина
* * *
Я живу за синими морями,
я живу за темными лесами,
в неком царстве, неком государстве,
обличенном недругом в коварстве.
Из-за гор, из небыли-ли-были
стаи птиц доносят: «Жили-были…»
Кто-то там рассказывает сказки,
кот у ног выпрашивает ласки,
мельтешат таинственные тени…
Стал я частью детских сновидений.
И пою я тихо: «Баю-баю…»,
в старой сказке век свой доживая.
Не спеша, не пышно, не убого,
от себя лишь далеко-далеко…
* * *
Пью чаи вишневые, малинные –
вспоминаю вьюги тополиные…
Пью чаи малинные, вишневые –
вспоминаю зарева кленовые…
Никому и ни на что не жалуюсь –
воду кипячу, чаями балуюсь…
Полночь. Бунин. «Темные аллеи».
Зимний дождь висит над Галилеей.
КАЛАНИТ
В январе, что косыми дождями по стеклам звенит,
на холмах Галилеи расцветает опять каланит.
Словно клочья огня, словно свежепролитая кровь,
каланит пламенеет в преддверьи февральских студеных ветров.
Только ночь позади, только серый рассвет впереди,
так скажи, для чего надо вновь подниматься и дальше идти?
Не дари мне надежду – мне проще без этих затей…
Это путь в никуда, это вечность сезона дождей.
Это мрак ледяной над постылою жизнью калек,
это снег прошлогодний над тишью оставленных рек.
Пусть тебя сбережет, пусть надежду тебе сохранит
на холмах Галилеи библейской
январский цветок
каланит.
* * *
Запетляла дорога,
что вела по прямой.
Не суди меня строго –
я поеду домой.
Потому что в утеху
перелески в снегу.
Потому что не ехать
я никак не могу.
Пусть в краю этом ветренном
ни кола, ни двора,
пусть в пустом Шереметьево
куковать до утра.
Пусть хоть кол из осины
за чужую вину…
Не меняют Россию
на иную страну.
Эта смертная сила
прочих связей сильней –
горе мыкать с Россией
до скончания дней.
Ну так что же, карету!
Полушубки на снег!
Если я не уеду,
мне прощения нет.
1997
CНЕГ
Здесь некстати наши перлы,
это знают дети:
снег всегда бывает первым –
не вторым, не третьим.
Он ложится на былое,
как на склон в овраге.
Он кладет перед тобою
чистый лист бумаги.
Пусть под окнами жилища
будут крошки хлеба.
Это шанс тебе, дружище,
что дарует небо.
4 дек. 2002
ОДИНОЧЕСТВО
Я хожу-брожу
по десятому этажу -
из кухни в комнату,
из комнаты в кухню.
В кресле посижу,
ноги на стол водружу,
Тютчева в памяти освежу,
в ящик нехотя погляжу.
Голова от забот не пухнет.
Разрывают ночь поезда,
нефть ли водка – спешат суда,
не смыкают глаз города,
люди горят, как свечи.
Но погасла моя звезда,
не течет под лежачий камень вода,
у порога стоит беда,
время уже не лечит.
Раз в день,
как правило, не спеша,
я спускаюсь с десятого этажа.
Иду не зарастающей тропой
в магазин и аптеку.
В сквере иль во дворе,
днем ли, на вечерней заре,
в мае иль в январе
ты увидь меня,
человека.
2002, ноябрь
БАБЬЕ ЛЕТО
Мы с собою давно не ладим,
да и с миром этим не очень.
Оттого к нам приходит, братья,
бабьим летом мужская осень.
Что ответим мы нашим милым,
в бесконечно родное глядя:
отчего мы не ладим с миром,
да и с ними порой не ладим?
Что-то в нас до поры скисает,
и уже не поправить это.
От зимы нас теперь спасает
лишь недолгое бабье лето.
8 октября 2003
Не кажи мне бедро...
* * *
Не кажи мне бедро,
знаешь ведь: в это время дела подступают другие.
И беру я ведро –
на вечернюю дойку иду к Ностальгии.
Вон она уж мычит,
чуть земли не касается вымя.
Болезная!
Я сейчас, не кричи!..
До чего сладкозвучно
о стенки ведра ударяются струи!
Поэзия!
Спи теперь до утра.
Отдала все до капли. Ведерко полнехонько.
Душка ты!
Мне же с этим богатством теперь за три моря пора.
Налетайте, ребята!
Заждались, поди, меня с кружками…
Ты ж, жена моя, верь, ну а, главное, жди,
а взгрустнется – присядь на свою именную завалинку.
Как из странствий вернусь,
так прижму тебя к жаркой груди,
и пойдем мы с тобой провожать эту ноченьку
в спаленку.
2003, май
Намечается осень во всем...
* * *
Намечается осень во всем
изобильем даров августейших,
под ногой зашуршавшим листом,
одиноким гнездом опустевшим.
И какой-то залег холодок
в глубине повседневного света…
Как бы ни было – маленький срок
календарь оставляет на лето.
Как бы ни было – катится год
по привычной, укатанной тропке…
Выйдет время – метель заметет
эти воды, деревья и лодки.
И прибавит седин на висках,
но шепчу над горчащею чашей:
«Есть отрада во всех временах,
посещающих родину нашу».
2003
РОДНИК
З.Ш.
Я с тобою почти не знаком.
Не представить такого соседства.
Что осталось мне?
Быть родником
в тайнике позабытого детства.
Ты в нем жажду свою утоли,
ты омой в нем лицо и ладони.
Он пробился к тебе из земли,
чтобы ты не грустила на троне.
Нет, конечно, он раньше возник,
но плутало без адреса счастье…
Ты нашла этот тихий родник.
Ты к нему иногда возвращайся.
29.11.2002
Опубликованный дневник
Тебе нравится маленький франт,
ты цитируешь к месту Лукреция…
Твой дневник – не дневник Анны Франк,
потому что не будет Освенцима.
Разболелся некстати живот,
все печенки проела ботаника…
Дым останков твоих не уйдет
в поседевшее небо Майданека.
Нос в веснушках – какая-то жуть!
Поцелуй – это страшно и весело!..
Не прервется однажды твой путь
в «душевых номерах» Берген-Бельзена.
Вот и будущий муж твой в седле.
Вот и сын твой в оранжевой кепочке.
Жили-были на нашей Земле
две такие похожие девочки.
17 февр. 2003
© Все права защищены
ПОРТАЛ НАЗНАЧЕНИЯ
Монитор к утру глаза выест дочиста.
Все мы движемся в портал одиночества.
Нас относит незаметно течение
в этот общий наш портал назначения.
Кораблей со всех морей там – невиданно,
как на рейдах якорей пораскидано.
Мы бросали их не раз в ночи звездные,
но шторма срывали нас – рано ль, поздно ли.
Что ж глазами голубыми и карими
мы стремимся отыскать в этом мареве?
Будто впрямь потомки дальние Каина –
вот и мечется курсор неприкаянно.
15 апреля 2003
БОМЖИ
Сатанеет зима.
Что ей ветхие трубы?
Снова в моргах Москвы
не опознаны трупы.
Будто нет ни имен,
ни судьбы за плечами…
Их земле предадут
без особой печали.
Будет так же греметь,
«над просторами рея»,
их сквозь пыточный строй
протащившее время.
Юбилеи, цветы,
презентации, вина –
это все не про них,
им положено сгинуть.
В вакханалии дней,
в изнуряющей качке
ближе нам и родней,
кто силен и удачлив.
Холод душ – он для них
пострашнее, чем вьюга.
И выходят они
обреченно из круга.
И уносят с собой
беспощадное знанье
в небеса над Москвой,
в неземное сиянье.
8 дек. 2002