В Турции в преддверии 95-летия геноцида армян все громче говорят о черных страницах истории.
Прошли времена, когда Танер Акчам являл собой уникальный феномен турецкого интеллигента, во всеуслышание заявившего о геноциде армян. Сегодня нам известны десятки имен его соотечественников, способных бросить вызов официальной пропаганде Анкары. Среди них — писатель Кемаль Ялчин, издатель, автор множества статей и исследований по армянской и греческой культурам Осман Кокер, известный турецкий адвокат, член Адвокатской палаты Анкары, один из инициаторов кампании “Извинений перед армянами” Бендал Джалиль Эзман, рискнувший обратиться в суд с требованием квалифицировать события начала прошлого века как геноцид. Список “смельчаков” разрастается день ото дня...
Журналист Эроль Озкорай, известный своими публикациями об армянском терроризме (АСАЛА) против Турции, недавно на страницах прессы задался вопросом — “Почему геноцид армян продолжает оставаться табу?” “Если Турецкая Республика создана на основе отказа от Османской империи, так почему же вина за геноцид не возлагается на османцев? Почему Турецкая Республика берет на себя ответственность за это чудовищное событие, которое является первым преступлением против человечества и первым геноцидом ХХ века?” — рассуждает журналист. Он считает себя вправе затрагивать эту больную для турецкого общества тему: “Все, что я говорю в связи с геноцидом, является выводом, к которому я пришел после 35 лет изучения этого вопроса и после неоднократного пересмотра своей позиции”. В числе его выводов и мысль о том, что Анкара “переживает” за прошлое, не открещивается от кровавого наследия оттоманцев главным образом по той причине, что “среди основателей Турецкой Республики были убийцы, которые участвовали в геноциде армян и привели в исполнение это чудовищное преступление”.
“Есть еще одна нить преемственности между османами и Республикой — это денежные средства и имущество, конфискованные у армян и сыгравшие важную роль в финансировании войны за независимость, — отмечает он. — ...Убийцы, участвовавшие в геноциде (я говорю о людях, чьи руки в крови), составили часть политической и административной элиты нового республиканского режима”. Именно поэтому Озкорай считает, что проблему нельзя решить, возложив вину на оттоманцев. “Сегодня, когда мы говорим о признании геноцида армян, нужно поставить на стол практически все: Республику, кемализм, государство, государственную идеологию, тех, кто основал и управлял Республикой, режим Турции, политическую систему страны, ее армию, университеты, образовательные программы, прессу, элиту, ее бизнесменов, суды, политические партии и т.д. Само собой разумеется, что никто не может выдержать такую очную ставку. Особенно в крипто-фашистском и крипто-тоталитарном режиме, в котором мы живем. Очень трудно, если вообще возможно, заплатить по этим счетам...” По мнению автора, весьма призрачна и судьба армяно-турецких протоколов, поскольку турецкое государство с его нынешней структурой будет отвергать любой конструктивизм. “Проблема может быть решена лишь в стране, государственные деятели которой обладают высочайшими интеллектуальными способностями и проникнуты культурой демократии”, — пишет Эроль Озкорай.
Аналитик популярной в Турции газеты “Taraf” Неше Дюзелин также проявила изрядную долю смелости, взяв интервью у известного турецкого историка Селима Дерингиля. На вопрос, совершались ли в Анатолии массовые убийства армян до младотурков, историк отвечает: “Да, совершались, однако разница между Абдул Гамидом и младотурками была в том, что у младотурков была цель полностью уничтожить армянское население, а у Абдул Гамида такой цели не было: он хотел избавиться от некоторого количества армян, уменьшить их роль в экономике и вместо армян сформировать мусульманскую буржуазию. В эпоху Абдул Гамида в разные районы отправлялись провокаторы в одеждах моллы, которые во время пятничного намаза организовывали провокации, заявляя, что армяне напали на мусульман. Во многих местах армяне составляли меньшинство, и как они могли напасть на мусульман во время пятничного намаза? ...В любом городе Анатолии были армяне: в Орду, Токате, Трабзоне, Амасии, Урфе, Сивасе — везде жили армяне. Их массово убивали в разных городах. Нынешняя официальная историография указывает на то, что происходило это вследствие восстаний армян, однако трудно утверждать, что мятежи были повсеместны”. Историк заявляет в интервью, что после 1915 года примерно 300 тыс. армянских детей было усыновлено. Предпочтение отдавалось малолетним. ...Сегодня из тех 300 тыс. детей и их потомков в Турции осталось примерно 60 тыс. армян. “В эпоху Турецкой Республики против армян и других христиан поднялась вторая волна истребления. Под истреблением необязательно понимать, что их убивали, однако их ставили в такое безвыходное положение, что они были вынуждены эмигрировать за рубеж. Если в период Османской империи армяне могли достичь самых высоких постов, то в эпоху республики их не принимали на работу даже в качестве простого сторожа. Сделанное на днях премьер-министром Эрдоганом заявление: “Вы не можете заставить нас сказать, что наши деды совершили геноцид” — вызывает где-то в отдаленном уголке нашего сознания вопрос — а может, они все же совершили... Младотурки старались истребить армян. И теперь как вы это назовете — геноцидом, резней или?.. — говорит Селим Дерингиль. — А турецкие историки хотят продвинуть официальную точку зрения. Стараются доказать, что утверждения армян не имеют оснований. Некоторые ссылаются на взаимные убийства, но ведь для этого должны быть равные возможности, чего у армян, конечно же, не было”.
...”Почему тема массовых убийств через десятилетия становится открытой для исследований? Есть мнение, что “пирог уже остыл, и его можно есть, не боясь обжечься”, так как непосредственных исполнителей этих акций уже нет в живых. Правильна ли такая трактовка?” — эта фраза принадлежит Танеру Акчаму. Известный турецкий историк далее объяснял, что дело не в пироге, который к тому же не остыл настолько, чтобы быть абсолютно безопасным. “Непосредственные виновники геноцида давно отошли в мир иной, но остаются потенциальные преступники...” К ним ученый причисляет своих коллег и всех тех, кто занимается отрицанием и прикрытием не имеющего срока давности преступления против человечества. Не отходя от Акчама, следует признать, что в Турции число “потенциальных преступников” за последние годы упорно снижается.
Сегодня я не буду рассказывать сказку для малышей -
сегодня одноглазая медведица не станет матерью
и три тыквы не упадут с неба.
Для рассказчика, слушателя и просто верящего в росказни
с возрастом
длиннеют винтовки,
и улицы пустеют, как небо.
Сегодня я не буду рассказывать сказку
о бегущих по улицам желтых листьях,
и ты не будешь осторожно пробираться, чтобы украсть меня.
Сегодня я выросла ровно на один день
и по-взрослому уйду от тебя,
как только почувствую,
что у тебя нет никого,
кроме меня...
Тишина была невыносимой,
и я взорвала шарик,
нелепо круглый...
Люди крылаты,
но крылья растут над головами вместо рог.
Мальчик мастерит самолет,
бесцветный, как день.
Удобно устроюсь рядом с собой,
закрою глаза
и буду угадывать цвет дня,
который родится завтра
(я не скажу вместо тебя,
что он будет желтым),
А ты не подозреваешь, что я сейчас изменяю тебе.
Я доверяю твоему неведению
и даже на секунду не допускаю мысли
сбежать от тебя...
Болота разрастаются,
и взлетевшие
по-дурацки быстро тонут.
Я открываю крылья!
Запомни этот миг –
Бесцветный, как день...
Тишина осторожно бреет голову,
земля съеживается от укола иглы.
24 апреля - Всемирный день памяти жертв геноцида армян в Османской Турции
Мне об армянской красоте напел Сармен,
Геворг Эмин вновь подтвердил его слова.
О храбрости поведал Мурацан,
А о печали – карабахская вдова.
Балыкесирке старой грозный приговор
Мне передал дневник мятущейся Элиз –
Турецкий ятаган всех порешил!
Таков армянскому народу эпикриз!
И в скорби плачет вновь и вновь Нарекаци:
«Господь, услышь, не усомнись в моей мольбе.
Понеже все мы под Твоей рукой».
Но отчего ж ты так несправедлив
К армянской искалеченной судьбе?!!
Брак без печати в паспорте в стаж женщины не входит.
Муж и жена – одна простыня, а вот одеяло – кто перетянет.
Рубаха парень, а за пазухой камень.
Из поресенка вырастает свинье, из человека – человечье, а разница порой невелика.
Человеческая сучность погубит мир.
Любовь до гроба – миссия невыполнима!
С возрастом все труднее и труднее говорить: «Ты мне больше не дружок и не писай в мой горшок».
В мирской суете теряем лицо и показываем личину.
В один грустный осенний день они встретились лицом к лицу-
два солдата-противника.
У каждого из них был свой генерал,
и каждый имел винтовку,
которой хорошо владел.
Находясь напротив друг друга, они рыли окопы,
откуда должны были целиться друг в друга-
вот почему они так рьяно рыли свой траншеи –
и рыли глубже,
и рыли глубже.
В один грустный осенний день они встретились лицом к лицу-
два солдата-противника.
У каждого из них был свой генерал:
генералы давали приказы и курили сигареты,
и солдаты продолжали рыть траншеи –
и рыли глубже,
и рыли глубже.
Вначале генералы ничего не подозревали –
они только отдавали приказы,
они только курили свои сигареты,
бросая иногда ненавидящие взгляды на врага,
но генералы ничего не подозревали.
Когда они осознали произошедшее, было довольно-таки поздно:
солдаты вырыли слишком глубокие траншеи,
чересчур глубокие траншеи –
и продолжали рыть,
и продолжали рыть.
Генералы громогласно вскричали: «Выходите, трусы!»
«Прекратите рыть!» - затопали ногами,
бросая иногда ненавидящие взгляды на врага.
Но увидев, что все их усилия напрасны,
они надрывно заплакали
и начали непристойно ругаться,
тщательно подбирая слова.
Сегодня Маша встала рано,
У Маши много-много дел:
Вчера звонила Обезьяна,
И Чебурашка приболел.
У Обезьяны много деток,
И каждый требует банан,
Ещё нужны им сандалетки
И шоколада чемодан.
У Чебурашки грипп, ангина-
Чихает, кашляет, сопит.
Ещё пристал тут Буратино-
Он по ночам совсем не спит.
А косолапый Мишка ноет:
«Зимой малины не найти!!!»
И Джерри с Томом снова спорят,
И Бегемот решил зайти.
Сегодня Маша встала рано,
Решила – день весь впереди,
И, завернувшись в одеяло,
Сказала: «Деточка, поспи!»
В плеске раннего утра,
В лучистой улыбке
Со скрипучего наста
Ныряю я в осень -
В приозерной там зыбке
Туманная паста
Застелила твой след,
Уходящий в закат.
Поколение листьев –
Узорчатый плед –
Разойдется по жилкам
И станет вновь прахом...
Мне держать снова путь
В остеклованный замок
И порывистым взмахом
Закончить строку.
В всплеске раннего утра,
В лучистой улыбке
Возвращаюсь я в зиму,
В свою же тоску...
Шабаш!
Кобза за бок ее!
Шиш!
Комод… хорош!
Диван на вид ого!
Еле-еле
Чаво лог лишил узора?
Инок… кони… топот…
Дар - конокрад рад!
***
Проклятые губы, скольким шептали
«Люблю», томной лаской маня.
Проклятые губы, скольким отдали...
...не той, что любила меня.
***
Когда он пишет, пишет,
Он будто светлячок...
И темный лес услышит,
И темный мир задышит
Сияньем, вдохновеньем...
Когда же он не пишет,
Он... просто червячок...
В новолунье купаюсь я в росах,
Погрузившись в ночную прохладу.
В моих длинных распущенных косах
Ты находишь вновь прелесть-усладу.
Говорила бабаня мне часто
В росах молодость девичья блещет.
Когда станет луна разглазастой,
Я не буду ждать снов ясно-вещих,
Я пойду по вьюнкам и по хмелям,
Чтоб хмелел от меня ты, любимый.
Ты не веришь народным поверьям,
Но назло всем с тобою едины...
Ни прошлого, ни будущего нет.
Осенний дождь редеющего сквера.
Дмитрий Сорокин
Ни прошлого, ни будущего нет.
Осенний дождь редеющего сквера.
А ей казалось – впереди просвет,
Он звал Любовь, она была же Верой.
Ни прошлого, ни будущего нет.
Обыденное утро. Наша эра.
И в парке двое. Не преклонных лет,
Но потерявших в одночасье веру.
Ни прошлого, ни будущего нет.
Стеченье обстоятельств. Снов остатки.
Но осень шлет с дождем весне привет,
И славная дочурка спит в кроватке.
Карабкаться в гору гонимым амбициями-
По тропам нехоженным в лоно небес!
Стрелять в журавлей и, бросаясь синицами,
Катиться в ущелье, где царствует бес.
Что есть небеса?! В замудрённой метафоре
Мы ищем разгадку, уверовав в свет,
Который поймавший заточит вновь в амфору.
А там, на вершине, ведь света и нет...
Дрожало небо, и неистовствовал сад,
На клочья рвались бурей облака.
Я шла... казалось, не было пути назад,
Но если... если бы твоя рука
Одним желанным жестом позвала меня,
Разбив туман и оболочку сна,
Я золотой тропой, волнуясь и стеня,
Спешила бы к тебе в начало дня,
В начало года, века... В белые листы
Вошла бы осторожным я пером
И написала: «В этом мире только ты
Мне нужен». В роке неприглядно-злом
Я часто вижу неминучую печаль-
Подругу нежелательных разлук.
Все, к счастью, было сном. Пред нами жизни даль –
Не выпускай, прошу, меня из рук.
Утром росным за калиткой
Стонет дуб-кряхтун.
Шелестит своей накидкой
Все сто лет стодум.
Утром росным у забора
Не целуй меня:
От пронзительного взора
Дуба-кряхтуна
Сердце ёкнет так тревожно...
На лицо ладонь -
То дубочек осторожно
Студит пыл-огонь.
Сколько вздохов-поцелуев
На его веку
И в любви признаний всуе
Слышалось ему.
Утром росным у окошка
Не зови меня:
Я вчера не понарошку
Дуба-кряхтуна
Назвала родным-любимым.
Все свои сто лет,
Ожиданием томимый,
Ждал любви рассвет.
Утром росным за калиткой
Молодец-друид
Шелестит своей накидкой,
За порог манит...
По краю неба к краю моря,
По краю счастья к краю горя,
По краю света к краю тьмы,
Отбросив крылья и оковы,
Одежд никчемные покровы, -
В объятья стонущей волны...
Несусь, как щепка в океане,
Забыв про боли и про раны,
Душа стремится к маяку.
Весь мир окутали затменья,
Слеза дробится на мгновенья,
Теряясь в солнечном соку.
По краю ночи к краю дня
Несет отчаянье меня...
Армянское нагорье, раскинувшееся на 350 000 кв. км., - колыбель, взрастившая один из древнейших народов мира – армян. Самой высокой точкой нагорья является библейская гора Арарат (5165), к которой когда-то причалил Ковчег Ноя.
Армения, некогда страна от моря до моря, являлась своеобразным мостом между севером и югом, востоком и западом. Здесь проходили все большие торговые пути, в том числе и небезызвестный шёлковый путь.
Начиная с тех времен, когда тюркские племена с дальнего востока и из средней Азии вторглись на территорию Армении и малой Азии, определилась политика геноцида в отношении армянского народа. Геноцид (от греч. genos - род, племя и лат. caedo - убиваю), международное преступление, выражающееся в действиях, совершаемых с целью уничтожить полностью или частично какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу. В период формирования Османской империи армяне попали в разряд «гяуров», то есть иноверцев. В течение пяти веков армяне подвергались насилию, преследованиям, грабежам. Осуществление массовой резни (а геноцид армян был возведен в ранг государственной политики в период правления султана Абдула Гамида II) началось с 90-х годов 19 века. 300 000 человек стали жертвами турецкого ятагана, 500 000 лишились крова и средств к существованию, 400 000 остались вдовами и сиротами. Уничтожение армян было запланированной, официальной операцией в целях решения «армянского вопроса», то есть очищения территорий от неугодных армян.
В 1908 году в Османской империи произошел государственный переворот, к власти пришли младотурки («Молодые турки»). Выступая под лозунгами свободы, равенства и братства, они приобрели поддержку народов, исстрадавшихся под султанским игом. Младотурки, едва заполучив власть, перешли к политике пантюркизма и панисламизма (панисламизм – религиозно-политическая идеология, возникшая во второй половине 19 века и получившая широкое распространение в мусульманских странах). Согласно этой идеологии, все граждане Османской империи должны были исповедовать ислам. Иначе – клеймо «гяур», с которым шансов выжить практически нет. В основе пантюркизма лежала идея объединения всех тюркоязычных народов в одно государство во главе с самими турками. Младотурки в своей жестокости и жажде крови превзошли Абдула Гамида II. Для решения национального вопроса они выбрали путь уничтожения иноверных народов. И первым шагом в осуществлении этой идеи была массовая резня армян в городе Адана весной 1909 года. В течение нескольких дней были убиты около 30 000 человек.
Под шумок Первой мировой войны в 1914 году, младотурки смогли осуществить массовую депортацию и истребление армянского населения Западной Армении, Киликии и других областей. Специальный орган «Исполнительный комитет трёх» во главе с Назимом, Бехаэтдином Шакиром и Шюкри, был создан для претворения в жизнь планов полного уничтожения армян. Назим, ссылаясь на войну, прямо заявлял, что столь удобного случая может больше не представиться, что «вмешательство великих держав и протест газет не будут иметь никаких последствий, так как они станут перед свершившимся фактом, и тем самым вопрос будет решен... Наши действия должны быть направлены на уничтожение армян так, чтобы ни один из них не остался в живых».
В начале Первой мировой войны в турецкую армию были призваны более 60 000 армян от 18 до 45 лет. В феврале 1915 года военный министр Турции Энвер отдал приказ об уничтожении всех армян, служащих в турецкой армии. Инструкция, направленная военному командованию: «Правительство империи издало приказ об истреблении всего армянского народа... всех армян, служащих в войсках империи, не нарушая обычной дисциплины, отделить от своих войсковых частей, вывести в уединенные места, подальше от посторонних глаз, и расстрелять».
Несмотря на то, что геноцид армянского народа продолжался почти 30 лет, 24 апреля 1915 года принято считать датой, символизирующей эту трагедию. В этот день была жесточйшим образом вырезана избранная часть, интеллигенция, западных армян – более 2000 представителей: ученые, писатели, деятели культуры, педагоги, врачи, духовные лица, журналисты, общественные деятели и др. - СИАМАНТО, ДАНИЕЛ ВАРУЖАН, ГРИГОР ЗОГРАП, РУБЕН СЕВАК, ЕРУХАН, РУБЕН ЗАРДАРЯН, ОВАНЕС ТЛКАТИЦИ, ТИРАН КЕЛЕКЯН, ГЕГАМ БАРСЕГЯН, АРТАШЕС АРУТЮНЯН, НАЗАРЕТ ТАГАВАРЯН и многие-многие другие. Среди депортированных находился также великий армянский композитор Комитас, который, не вынеся тяжелих душевных потрясений, лишился рассудка; благодаря влиятельному заступничеству он был переправлен в психиатрическую лечебницу в Константинополе, а затем в Париже, где и скончался. 15 июня 1915 года были повешены двадцать общественных деятелей из партии «Гнчак», боровшихся за предотвращение геноцида армян.
Согласно специальным приказам министра внутренних дел Турции Талаата-паши, с мая 1915 года началась массовая депортация армянского населения в пустыни Сирии и Междуречья. Армяне уничтожались повсеместно – на местах своего проживания, на пути в ссылку, умирали от голода и жажды в пустынях, где были созданы концетрационные лагеря. Бескрайние караваны оборванных, голодных, избитых, раненых армян тянулись к местам ссылки, совершенно непригодных для жизни. По дороге изгнанники подвергались нападениям турецкого сброда и курдских бандформирований, до места назначения доходили лишь некоторые, которые впоследствии находили свою смерть в песках от турецкого ятагана или жажды и голода. Пустыня Дер-эл-зор и река Евфрат – немые свидетели чудовищного преступления, совершенного турками против армянского народа.
Посол США в Турции Г. Моргентау отмечал: «Истинной целью депортации было ограбление и уничтожение; это действительно является новым методом резни. Когда турецкие власти отдавали приказ об этих высылках, они фактически выносили смертный приговор целой нации».
ТЕЛЕГРАММА МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ ТУРЦИИ ТАЛААТА-ПАШИ В ПРЕФЕКТУРУ АЛЕППО, 29 сентября 1915 года:
«Предварительно сообщалось, что по приказу Джемирета правительство решило истребить всех живущих в Турции армян. Те, кто не подчинится этому решению, должны быть отстранены от руководства. Без зазрения совести, не гнушаясь никакими средствами, не исключая женщин, детей и больных, ОНИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ИСТРЕБЛЕНЫ».
В конце 19 – в начале 20 вв. иностранными благотворительными и миссионерскими организациями на территории Турции были открыты около 20 сиротских приютов для армянских детей. В результате геноцида армян 1915-1923 гг. численность сирот достигла 200 000. Около 5000 сирот-армян спаслись в приютах, организованных швецарским миссионером Якобом Кюнцлером и его супругой, а также датскими миссионерами Марией Якобсен, Карен Питерсон, Карен Эффе и Крафтом Бонаром. Тысячи детей спаслись благодаря арабским, курдским, греческим, турецким и др. семьям, которые объявили приемышей своими собственными детьми. Сейчас из выживших свидетелей резни остались лишь единицы, долгожители, которые с содроганием сердца вспоминают произошедшее. Или молчат... Пережить прошлое даже в воспоминаниях – подобно смерти. Некоторые армянские дети, исламизированные, выросшие в турецких обычаях только перед смертью открывали свое происхождение собственным детям, которые с рождения считали себя турками. Многие дети, попав в чужие семьи, жили на правах рабов, передавались из рук в руки, подвергались унижениям и насилию...
Термин «геноцид» был впервые введен в обиход в начале 30-х гг. XX века польским юристом, евреем по происхождению Рафаэлем Лемкиным, а после второй мировой войны получил международный правовой статус, как понятие, определяющее тягчайшее преступление против человечества. Р Лемкин под Геноцидом подразумевал резню армян в Турции в годы первой мировой войны (1914 - 18), а затем истребление евреев в фашистской Германии в период, предшествовавший второй мировой войне, и в оккупированных гитлеровцами странах Европы в годы войны.
В советстское время не принято было говорить о ПЕРВОМ ГЕНОЦИДЕ 20 ВЕКА, что позволило туркам подретушировать свою историю, немного обелиться. Благо, свидетельства остались у очевидцев, представителей других стран, которые находились по разным причинам на территории Турции во время геноцида. Это и документы, и доклады, и фотографии, и просто дневниковые записи...
К Геноциду армян следует отнести и массовые убийства армянского населения в Восточной Армении и в Закавказье в целом, совершенные турками, вторгшимися в Закавказье в 1918 г., и кемалистами во время агрессии против Армянской Республики в сентябре - декабре 1920 г., а также организованные мусаватистами погромы армян в Баку и Шуши в 1918 и 1920 гг. соответственно. С учётом погибших вследствие чинившихся турецкими властями периодических погромов армян, начиная с конца XIX в., число жертв Геноцида армян превышает 2 млн., а по некоторым сведениям доходит до 3 млн.
Актами геноцида являются массовые убийства, избиения, истязания, изнасилования армян в Сумгаите в феврале 1988 г. и в Баку в январе 1990 г., совершенные бандами азербайджанских шовинистов при полном попустительстве властей и правоохранительных органов Азербайджана. Эти акты полностью подпадают под первые три пункта второй статьи Конвенции ООН 1948 г. о предупреждении преступления геноцида и наказании за него. Поэтому вдохновители, подстрекатели, организаторы и исполнители этих актов в Сумгаите и Баку, в т.ч. лидеры тогда ещё неформального Народного Фронта Азербайджана, должны привлекаться к уголовной ответственности как международные преступники.
Имеются сходства между Геноцидом армян в 1915-23 гг. в Османской империи и 1988-90 гг. в Азербайджанской ССР. В обоих случаях Геноцид был применен в качестве ответа на стремление армян самоопределиться на своей земле, вернуть себе право на свою национальную территорию и воссоединить свою разобщённую родину. В обоих случаях имели место действия, разные по масштабам, но одинаковые по характеру, определяемые Конвенцией 1948 г. как акты Геноцида, в том числе и насильственная депортация армянского населения.
Имеет место и национально-культурный геноцид (мероприятия и действия, направленные против национальной культуры какой-либо группы населения или народа). Неоспоримые факты подтверждают, что в годы массовой резни и депортации армян младотурки стремились уничтожить также и материальные свидетельства существования армянской цивилизации. Понимая роль и значение церкви в жизни армянского народа (армяне одни из первых приняли христианство в 301 году), целенаправленно истреблялось армянское духовенство, уничтожались церкви и монастыри, рукописные книги, церковная утварь и пр. Инструкция Талаата гласила: «...всячески стараться уничтожить само название «Армения» в Турции». В 1914 году общее число церковных сооружений на территории Османской империи и Западной Армении составляло 2549. По данным ЮНЕСКО за 1974 год из оставшихся после 1923 года 913 сооружений 464 – полностью исчезли, 252 – представляют собой руины, 197 – нуждаются в капитальном восстановлении. Множество церквей превращены в мечети, загоны для скота и конюшни. То же самое происходит и с армянскими историческими памятниками и храмами на оккупированных Азербайджаном территориях. Армения взывала к миру о помощи, когда Азербайджан планомерно уничтожал хачкары (резные кресты-камни) старинного армянского кладбища под названием Старая Джуга. Так вот, Старой Джуги больше нет, к вашему сведению. Тысячи хачкаров, представляющих собой историческую ценность, полностью уничтожены, кладбище сровняли с землей. И тем больше вызывает уважение армянский народ, что на тех территориях, где некогда мирно проживали и мусульмане и христиане, голубеют мечети, уносясь минаретами в небеса, сохранены и мусульманские кладбища, о чем я лично могу свидетельствовать, ибо видела это собственными глазами летом 2006 года.
Национально-культурный геноцид армянского народа продолжается и по сей день в современной Турции (около армянской церкви в Стамбуле дежурит патруль, дискриминируется система школьного образования армянской общины, запрещено преподавание армянской истории, географии и армянской литературы и пр.). Разрекламированное восстановление армянской церкви Сурб Хач – лишь подхалимское виляние хвостом Турции перед Европейским Союзом. Типа, «ну, посмотрите, какие мы, даже армянские церкви восстанавливаем, а вы нам в упрёк - геноцид!!!» А вот крест водрузить на церковь – это исключено. Восстановленная церковь получила статус Музея «какой-то» культуры, не имеющей названия, ибо во время открытия так и не было произнесено определения – «армянская». Азербайджанцы грузинские и армянские церкви, не превращенные в мечети или конюшни, называют албанскими, стирая надписи, турки же никак не называют.
Газета «Таймс» от 24 августа 1877 г.:
«Положение армян в стране, по которой прошла армия Исмаила-паши, крайне бедственное. Из 122 деревень Алашкертской равнины все, за исключением девяти, полностью разрушены. Те немногие христиане, которые не воспользовались покровительством России при отступлении Тер-Гукасова, варварски убиты, целый ряд деревень сожжен дотла. В Мушском округе некоторые деревни были разрушены, а многие жители вырезаны. Город Баязет и окрестные селения удостоились той же участи. В большинстве этих мест мужчины, женщины и дети были убиты самыми жестоким образом...»
Из депеши Российского посла Нелидова министру иностранных дел Гирсу от 22 ноября 1890 г.:
«Беспрестанные аресты армян, подозрения и преследования всей их общины создали мало-помалу для главных членов оной почти невыносимое положение...»
Из донесения русского генерального консула в Эрзруме В.Максимова послу в Константинополе Нелидову от 20 октября 1894 г.:
«По полученным в последнее время сведениям, турки истребили в Сасуне около 4000 армян... Турки свирепствовали в течение 25 дней и разрушили 30 деревень...»
Из донесения русского генерального консула в Эрзруме В.Максимова советнику Посольства в Константинополе Жадовскому от 26 ноября 1894 г.:
«...Христианское население было уничтожено самыми беспощадным и варварским образом в 32 армянских деревнях...
...они (турки) убивали младенцев; удовлетворив свои животные наклонности, беспощадно уничтожали девушек и женщин...»
Из донесения португальского консула в Алеппо итальянскому послу в Константинополе: «Армянская церковь, где укрывалось более 2500 человек, главным образом женщин, детей и стариков, была облита керосином и подожжена. За исключением пятидесяти лиц, которым удалось вовремя выбраться на крышу, все остальные погибли. В подвалах церкви задохнулось 400 человек».
Джеймс Брайс (1838-1922), английский государственный деятель, председатель англо-армянского общества:
«Это не была вспышка ярости мусульман против армян-христиан. Все произошло по воле правительства». 1915 г.
Армин Вегнер (1886-1978), немецкий писатель, офицер турецкой армии:
«...армяне стали жертвой этой войны. Когда весной 1915 года турецкое правительство предприняло осуществление чудовищного плана уничтожения двух миллионов армян, никто не воспрепятствовал турецким мракобесам привести в исполнение страшные истязания, которые можно сравнить только с действиями сумасшедшего преступника. ...они (армяне) умирали всеми земными смертями, смертями всех времен...» 1915 г.
Иоганнес Лепсиус (1858-1926), теолог, председатель германо-армянского общества:
«...депортация полутора миллиона жителей, рассеянных по всей империи, никак нельзя оправдать военными соображениями. Единственное объяснение, которое не позволяет видеть в этом правительственном мероприятии какой-то противоестественный акт, это то, что речь шла о каком-то плане внутренней политики, целью которого было заранее обдуманным и хладнокровно расчитанным способом истребить армянский этнический элемент». 1915 г.
Анатоль Франс (1844-1924), французский писатель, лауреат Нобелевской премии:
«Армения испускает дух, но она возродится. Та небольшая доля крови, которую она еще сохранила, - драгоценная кровь, из которой родится героическое потомство. Народ, который не хочет умереть, не умрет никогда!» 1916 г.
Фритьоф Нансен (1861-1930), норвежский гуманист, путешественник, друг армянского народа:
«Начавшиеся в 1915 году эти ужасы не имели себе равных в истории... Погромы Абдул Гамида кажутся пустяками по сравнению с резней, осущесвленной современными турками». 1916 г.
Валерий Брюсов (1873-1924), русский писатель, литературовед, переводчик:
«Турки продолжали свою прежнюю политику, не останавливаясь перед такими грандиозными погромами, на которые не отважился и Ленгтимур». 1916 г.
Территория нынешней Армении составляет 29 800 кв. км., что является менее 1/10 части исторической родины армянского народа.
В результате геноцида армяне потеряли большую часть своей родины и рассеялись по всему миру. Сегодня в 105 странах мира живут около 9,5 миллиона армян. И только чуть более 3 миллионов имеют возможность жить на родине, на том маленьком кусочке, который остался армянам после кровавых событий конца 19 – начала 20 вв. И Арарат, исконно армянская гора, возлежит на нынешней территории Турции, у границы с Арменией, своим ликом, самой живописной стороной, повернувшиь к стране Айка.
В память о жертвах геноцида армян, мучеников, которые остались без захоронения, без могилы и надгробия, в различных странах мира воздвигнуты памятники как доказательства возрождения армянского народа и несгибаемой воли в борьбе с забвением во имя сохранения памяти.
Германия признала совершенный над евреями холокост, не перебрасывая постыдно вину на фашистскую Германию. Турция всячески пытается отрицать совершённое ей преступление, то сваливая вину на Османскую империю, то доказывая абсолютное отсутствие такого прецедента, всячески изворачиваясь и ухищряясь перед Евросоюзом, но ЕС нужно помнить турецкую поговорку: «Целуй ту руку, которую не можешь отрубить. Целуй до тех пор, пока не отрубишь»...
Полнятся армянские глаза иконной печалью... И вопрос «отчего» неуместен...
Надгробный слышен плач над братской и великой
Могилою армян и погребальный звон...
Стыдитесь! Жалок смех вражды и злобы дикой
В благоговейный час народных похорон.
(В. Немирович-Данченко, «За что?»)
Пародия на стихотворение Н. Кольского «Я уйду...»
http://litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=54114
Я уйду!
Я приду!
Сколько можно?!
Вновь встречать поутру,
Осторожно
Падать в губы,
Ложиться на плечи,
Слушать вздохи
И лживые речи?!
Я уйду!
Я приду!
Ради Бога!
Благо, стелется
Гладко дорога...
Звонко щёлкнет
В прихожей замок...
Хошь – на запад,
А хошь – на восток...
Я приду!
Я приду!
Нет, не нужно,
Было вместе
С тобою нам душно,
Ты стремился к свободе –
Лети!
Я приду...
Я приду...
Уходи!
Шу уже и не помнила точно, когда она поселилась в щедром погребке татик* Азнив: то ли была слишком мала, чтобы помнить, то ли родилась прямо здесь, в мелком сухом песочке. Шу даже смутно помнила свою мать, так как была уже слишком стара.
До сумерек она нежилась в прохладном лоне погребка, а к вечеру лёгким шуршанием выскальзывала наружу, чтобы почувствовать свежесть горного воздуха и, преодолевая старческую леность, поймать себе на ужин сонную птичку или зазевавшегося зверька. Ее толстое, упругое, узорчатое вдоль хребта, тело с плоской головой слегка поблёскивало чешуйками в голубоватом лунном свете. Она ждала свою жертву. Потом... вспышка – это её тело, подталкиваемое инстинктом охоты, метнулось в направлении ожидаемого объекта... и тишина...
С первыми солнечными лучами она спускалась в погребок, где спозаранку суетилась добрая, улыбчивая татик Азнив, процеживая в глиняные кувшины парное молоко. Блюдечко Шу, к моменту ее возвращения, обычно было наполнено заботливой рукой - хозяйка никогда не забывала о своей гордой и опасной питомице, которую, впрочем, не боялась, а уважала и любила, как члена семьи. Шу молниеносным язычком хлебала молочко и безмолвно благодарила татик.
Так продолжалось изо дня в день, из года в год, пока татик Азнив не слегла – хворь какая-то одолела старенькую хозяйку. Теперь уже каждое росное утро в погребок спускалась харсик**, разливала ароматное, звенящее молочко по кувшинам и, шурша платьем, уходила в дом, где сопели в тёплых постельках трое её маленьких детишек.
Шу с грустью заглядывала в пустое блюдце, вспоминая вкус молока, и, свернувшись клубочком, засыпала. А рядом стояли несколько кувшинов, наполненных бесподобным молоком – они манили, они дразнили, они... Змея боролась с искушением, забываясь во сне, но, едва проснувшись, она начинала чувствовать аромат. Ее тело скользило вокруг заветных кувшинов, обнимая тройным кольцом, серая головка ласкалась к глиняной плоти, потом резко отбрасывалась назад, кольца превращались в жгут, и Шу уползала в свой уголок.
На двадцатый день Шу не смогла противостоять искушению - захватила язычком несколько капелек молока из кувшина, обменяв их на несколько янтарных слезинок яда, соскользнувших в белую жидкость, и воровато спряталась за деревянной винной кадкой.
Сквозь сон услышала легкие шаги – харсик Нунэ спешила за молочком для своих проснувшихся ребятишек. Сон как рукой сняло – Шу напряглась, подслеповатые глазки забегали, шустрый язычок мелькнул несколько раз: Нунэ взяла именно тот кувшин, с которого отпила Шу. Взяла и уже направилась к выходу... уже встала на первую ступеньку... вторую...
Змея взметнулась стрелой в сторону харсик. Мощное, гибкое тело ударилось о кувшин, который тут же выпал из рук Нунэ, упал на каменные ступеньки и разбился. Харсик, едва завидев змею, с криками убежала наверх.
С тех пор Шу никто не видел в погребке татик Азнив. Змея не смогла простить себе того, что не оправдала человеческого доверия.
Я открыла глаза: вокруг такое благолепное мноцветье! Неподалеку – скалистое, дразнящее прохладой, ущелье, в глубине которого – река... Наверно, прислонившись к массивному камню, я задремала, и мне приснилось... Или нет?!
Юркий серый чешуйчатый хвостик мелькнул меж камней, показалась плоская головка, развернулась в мою сторону, многозначительно покачалась, будто сокрушаясь, и исчезла. Шу-шу-шу...
___________________________________
*бабушка (арм.).
**сноха, невестка (арм.).
Я глубоко уважала своего соседа-невидимку за его боевое прошлое, за его физические и душевные раны. Почему «невидимку» - спросите вы?! На тот момент я только перебралась с Нагатинской улицы на Новинки, сняв крохотулечку-квартирку в пятиэтажке, и ещё не успела перезнакомиться с соседями. В силу большой занятости мир «хрущёвки» познавала на уровне пяти чувств плюс интуиция и воображение. Их, обитателей квартирных коробок, я «рисовала» красивыми и уродливыми, маленькими и большими, худыми и толстыми, молодыми и старыми... Мой сосед явно был в преклонном возрасте... прошёл Великую Отечественную войну почти от пункта А до Я... Да и голос, хриплый, старческий, выдавал лета...
Каждый вечер, возвращаясь с работы, я заваривала крепкий чай, наливала в чашку, открывала коробку конфет и, уютно примостившись, наслаждалась вкусом и благоуханием чая... и тут включалось «радио» за тонкой стенкой, будто ожидало именно моего прихода:
- Уже 18 июня 1941 года пограничные войска и флот были в боевой готовности. И только сухопутным войскам такой же приказ был отдан 21 июня. А разведка ведь давно твердила о скором нападении – не слушали. Да, конечно, кто может победить великий и могучий Советский Союз?! Только план «Барбаросса» давно был начертан. И Русь-матушку Гитлер в своих мечтах давно поделил на отдельные районы... со своим управлением... Хотел тем самым ликвидировать русских как единый народ. А потом задушить, вырезать каждого по отдельности...
«Невидимка», благодарный своему застенному слушателю, рассказывал так подробно, смакуя каждое слово и сопровождая свое откровение руганью, ударами кулака, по столу, звоном посуды, звуками, имитирующими рёв самолётов, взрывы, порой он всхлипывал в тихой боли, порой ревел, как раненый боец...
- А в начале 44-го немчуги потеряли Кировоград, Кривой Рог, Херсон... Наши прорвали кольцо немецкой блокады близ Ленинграда... Там я друга лучшего потерял, Федьку... Меня обкромсало... Нога-то уже не отрастёт... - сосед громко выругался, что-то грохнуло об пол. – Вот она культя...
Его, одинокого и старого героя, я уважала, но не могла избавиться от скулящего чувства женской жалости, которое так часто унижает мужчин.
Утренний звонок в дверь обеспокоил: хорошая или плохая новость, почтальон с письмом от родных или милиционер с проверкой регистрации?! Открываю. Стоит мужчина лет 33-35 в домашних тапочках, небрит, потрёпан. Волнуется. Теребит какую-то тряпицу в руках:
- Я... я... тоже в этом доме живу... Дай мне десятку, на бутыль не хватает... умру, если не похмелюсь... Верну... Вот мать пенсию получит...
Покопавшись в сумке и обнаружив кошелёк, я протянула деньги «великомученику», уловив радостный блеск его глаз.
- Пасиб, - сглотнул он и направился к двери моего соседа-бойца. Я хотела окликнуть его, остановить, чтобы он не беспокоил старого человека, но тут услышала знакомые слова:
- Конечно, кто может победить великий и могучий Советский Союз?! Хотел русских ликвидировать как единый народ. Во тебе! – мужчина показал фигу потолку и по-хозяйски вошёл в соседнюю дверь.
Кумир погиб,
Остались тени,
Как отпечатки на душе.
И мир поник,
И на колени
Уже не встану я... уже...
Кумир погиб,
Кумир бессмертен,
Вновь, как безумная, шепчу:
«Один лишь миг
Прошу я, ветер,
И я сторицей отплачу».
Один лишь миг-
Порою Вечность.
Один лишь миг... Прощай... Прости...
Средь пыльных книг
Ищу беспечность.
Кумир погиб... Песок в горсти...
Как долго мучили друг друга-
Аж целую жизнь мотылька.
Стремились к свету... от недуга,
Но ударялись в ложь стекла
И не добились огонька.
Исчезли в мраке друг без друга...
Но страстной волею судьбы,
Водящей нас по злому кругу,
Влюбленного огня рабы,
Мы повстречались вновь... Мольбы,
Все так же яростна любовь
И так мучительна тоска...
...Опала с крылышек пыльца
И серебрится у виска.
Для города они были весьма странной парой: очень уж велика она и слишком мал он. Но они жили в деревне, где этот контраст не вызывал никаких эмоций у земляков, которые испокон веков невест выбирали по принципу выносливости – чтобы и хозяйство могла тянуть на своих плечах, и мужа, и детей...
Именно такой и была Маша – сильная, огромная, краснощёкая и плодовитая! Вставала с первыми петухами и весь день вертелась как белка в колесе: огород, корова, муж и пятеро детей. Одень, обуй, напои-накорми, подои и прополи!
За всё это муж, как и подобает настоящему деревенскому мужику, слегка работающему и основательно пьющему, поколачивал жену. Просто так – ни за что! Чтобы показать, что он мужик. Сильный! Маша безропотно принимала «ласку» мужа, считая, что так и должно быть.
Так они и прожили вместе лет десять и жили бы так же и дальше, если бы не один случай. А случай вот какой. Приехал в их глухомань цирк! Все жители поголовно – на представление! На приезжих поглазеть, себя односельчанам показать!
Весёлое было представление. Дети визжали от восторга и хватались за животы от шуток разноцветных клоунов. Мужики приосанивались и расправляли плечи, когда свои номера исполняли акробатки и прочие цирковые девицы, сами понимаете во что одетые. А бабы с замиранием сердца следили, как мужик с невиданной в их краях внешностью смело кладёт голову в пасть льва, тоже в их краях невиданного.
А потом красавец-дрессировщик решил побороться с огромным бурым медведем. Мужики спорили на бутылку: кто кого. А женщины переживали за красавца-дрессировщика. Но у артиста и зверя всё было отрепетировано. Человек победил, пожал Топтыгину лапу и предложил опешившим деревенским жителям провести спарринг с Михал Потапычем. Все мужики почему-то дружно уставились в пол, а бабы – предостерегающе в затылки мужей.
-Бескорыстно желающих нет! А за сто рублей таковые найдутся?!– подначивал деревенскую публику циркач.
И тут все ахнули. Деловито засучив рукава, сдув русые пряди со лба, грозно направилась к четвероногому сопернику Мария! Что тут началось! То Мишка сверху! То Машка! Маша была, конечно, женщиной полной, но гибкой. Изловчилась она и положила-таки косолапого на лопатки. Дрессировщику ничего не оставалось, как вручить победительнице сторублёвку. Деньги – для деревни немалые!
Были и аплодисменты, и завистливые взгляды (из-за ста рублей). А потом представление кончилось, и цирк уехал.
Они молча возвращались домой: очень маленький он и необычайно крупная она. И сегодня он гордился своей женой – сильной, статной и красивой. А дома, как бы между прочим, спросил: «Эх, Машка, сколько раз я тебя колотил, а ты мне ни разу сдачи не дала». Она опустила голову и тихо ответила: «Дать-то могла, да детей жалко - вдруг сиротами остались бы...»
Возможно, в городе их посчитали бы странной парой, но они жили в деревне.
Четыре стены, потолок и пол,
гостиница у чёрта на куличках –
(бедный зверёныш в пробирке... юдоль!)
В канализации плачет водичка.
А за окном всё дождит и дождит,
лампа, мигая, играет со светом,
и чёрная тень за тенью бежит
по белой стене в гостинице этой.
Беззвучное радио древних времён
никчемно повисло на стенке,
стул рядом с кроватью и сломанный стол,
убогое царство в застенках.
Четыре стены и четыре строки
склеены рифмой в коробку.
В полночь душа всему вопреки,
как кошка, царапает робко.
Посвящается Кристине
Дочка смотрит на меня,
Как на солнце,
Тайну вечности храня.
И на донце
Ее маленькой души
Бьется зайчик:
"Приоткрой мне, покажи
Чудный ларчик".
В тайном ларчике моем
Много басен.
Расскажу я перед сном,
Как мир ясен.
Дочка смотрит на меня,
Как на солнце,
Тайну вечности храня.
Ночь в оконце.
Закружила вьюга,
И в окно снежок.
Милая подруга,
Дай-ка сапожок.
Выйдем в полуночье,
Бросим чрез врата.
Что за узорочье
Выдаст нам судьба?
Зеркальце лукавит-
Образ не знаком...
Лучше будем славить
С светлым вертепОм.
Распевай стихеры,
Восхваляй Христа,
Нам без нашей веры
Горечи верста.
«Встань, хозяин щедрый,
В пОдпол ты ступай,
Что хранится в недрах
Смело доставай.
В зеп кидай монетки,
Не жалей хлебов,
Детям же – конфетки
В нишу кузовов.
Да прибудет счастье
Во твоём дворе,
Всё в господней власти,
Будет и тебе...»
Будем мы рядиться
На Васильев день,
Грече же вариться...
Уж вечерня тень...
Причитай, маманя,
Чтоб в добре был дом.
Заскрипели сани
За моим окном.
«Заходите, гости,
Ряженый народ,
Подставляйте гОрсти»-
Ячменёк кладет:
«Прорастай, зернинка,
Гость мой, богатей.
Вот тебе и свинка,
Дам тебе курей»
Ничего не жалко,
Эх, гуляй, Душа!
... И КолЯда с палкой
Ходит не спеша...
Спускаясь по пологому склону Арагаца*, собирала фиолетовые, розовые пахучие гиацинты, хрупкие голубые подснежники, утопающие в первой сочной зелёной траве-мураве. Перезвон ручейков, направляющихся к рекам Ахурян и Касах, и многоголосье птиц пронзали хрустальность тишины. Небо – чистейшее, бездонное озеро.
Вдруг мое внимание привлекли три кроваво-красных пятна в дали среди розово-голубой массы соцветий. Я ускорила шаг: это были зигоморфные, пятилепестковые, с чёрными глазками-венчиками, сочные, кровянистые цветы. Сорвала – капельки, бесцветный сок (?!), брызнули на ладошки. Поднесла к носу, который тут же окрасился в жёлтый цветень, - без запаха. Раскрыла свой дневник, погрузила в межстраничье три кровинки в надежде засушить память о весне.
По странному стечению обстоятельств к дневнику не обращалась в течение года. И вот – вновь весна, вновь цветы. Появилось желание изложить свои мысли и чувства на бумаге, в дневнике.
Толстая тетрадка в руках раскрылась именно на той странице, где лежали три цветочка – чёрных, раскрошившихся. Бумага была пропитана густым, трупным запахом. Что это?! И тут я вспомнила ту весну, те цветы, которые умерли от моей руки.
___________________________________________
* потухший вулкан в Армении, высотой около 4100 м.
Меня Стихи спасли от Смерти,
И от Любви они спасут.
Стою, босая, на папЕрти,
Покуда Душу отпоют.
Вдруг Слог кровавый встрепенулся
От поцелуя Рифмы. Вдруг
Моей Души едва коснулся-
Я уловила песни звук.
Душа играла на волынке,
И Свет божественно так пел.
Босая, в маминой косынке,
Бегу в леса из Мира тел.
Меня Стихи спасли от Смерти,
И от Любви они спасут.
Вращаясь в вечной круговерти,
Меня в Стихию вновь несут.
Не кори меня, мама, за шалость...
По рассветной росе пробегу.
Мне так долго об этом мечталось,
Что сдержать я себя не смогу.
Буду прыгать, кричать и смеяться,
Растреплю свои косы волной.
Могут, могут мечты и сбываться,
Мой Морец, я опять здесь... с тобой!
Помнишь, помнишь меня, я же знаю,
На скамейках рисунки мои,
Я «дарила» рисунки сараю
И стихи, и стишочки свои.
Помнишь ты, помню я – это свято,
Память – вечна, как вечна душа.
Шепчет клевер, ласкается мята,
И слезинка сверкает, дрожа.
Не кори меня, мама, за шалость...
По рассветной росе пробегу.
Мне так долго об этом мечталось,
Что сдержать я себя не смогу.
Напиши мне письмо без причины,
Напиши... просто так напиши.
Расскажи мне про боли-кручины
И про грусть в полуночной тиши.
Про молитвы и слезы в ладошку,
Про лучину до горькой зари
И про тропы-тропинки-дорожки,
Где поют о тоске соловьи.
Расскажи мне про память-норушку,
Что терзает и ночью, и днем,
Про горячего снадобья кружку.
И про стоны о Нем... и о Нем...
Напиши мне...
***
Не дай нам, Боже, хоронить детей,
Как матери кровавого Беслана.
Средь всех печалей, болей и скорбЕй
Не дай нам, о Боже, надломиться стану.
Не дай им, Боже... Что же есть светлей
Наивного, доверчивого взгляда.
Ладонь в ладони и сквозь мрак дверей
Шагайте в свет – не в пасть земного ада.
Не дай им, Боже...И услышь скорей
Великий стон неизлечимой раны,
Надрывный плач всех женщин-матерей,
Осиротевших, поседевших рано.
Не дай нам, Боже, хоронить детей,
Как матери кровавого Беслана.
Средь всех печалей, болей и скорбЕй
Не дай нам, Боже, хоронить детей.
***
Их руки тонки, прозрачны,
Их стоны, как лава земли.
Оружие, день – удачны...
И души танцуют в пыли.
Их руки – тростинки к небу,
Их стоны... И дьявол в огне
Сжигает небесную требу,
Гарцуя на резвом коне.
Не будет никто наказан,
И зло – дорогой буйноцвет
Миром рассеян-размазан,
Чтоб кровью окрасить рассвет.
Как мне сократить боль-разлуку
До вздоха... иль даже ползвука,
До мига на сотни крупинок,
До наших заросших тропинок...
А там повстречаться сначала,
Упасть на травы одеяло.
Поймать стебелек звездопада,
Обвиться лозой винограда.
Напиться слезой коноплянки,
Как зверь зализать боли-ранки.
Как мне сократить вновь разлуку?!
Я сплю... Протяни же мне руку...
Гариби ( в переводе – «чужбинные») - вид таджикской устной поэзии. Лирические четверостишия, выражающие жалобы на жизнь в чужих краях, тоску по родине. Этот вид поэзии возник в средневековье, но особое развитие и наименование гариби получили только в конце 19 века в среде горных таджиков-отходников, вынужденных из-за острой нужды покидать родину и идти на заработки, преимущественно в районы Ферганы, на рудники и хлопкозаводы. Впервые гариби были записаны в 1938 году и опубликованы в сборнике «Образцы таджикского фольклора».
Познакомимся с гариби в переводе А. Ойслендера и А. Н. Болдырева:
***
Ах, далеко от отчизны, пожелтевши от невзгод,
Перед равным в этой жизни я не скрыл своих невзгод.
Посмотрев на лик мой желтый, вспомни лист в осенний день.
Над. моей поплачь могилой, сев под лиственную тень.
* * *
Дарваз слишком далёк, чтобы письмо послал я ей,
Чтобы, букет цветов нарвав, послал я ей.
Букет цветов до друга моего не дойдет,
Самого себя в тростничке пошлю я ей.
* * *
Ты, голубёнок, с горы Рог прилетел:
Тебе хочется пить, ты пить прилетел?
— Мне не хочется пить и не голоден я и не за водой прилетел —
Я стосковался, на подругу взглянуть прилетел.
* * *
Далеки мы друг от друга, в разлуке мы, дорогая.
Когда же вместе будем, дорогая?
В день, когда настанет большевистский брак.
Мы с тобой в один дом войдём, дорогая.
* * *
Губы — сахар, губы — сахар. Я влюблен.
Я куплю твой сахар, сколько стоит он?
«Если цену верную тебе назвать,—
Самарканд, и Бухара, и Бадахшан».
* * *
Милый мой, весна настала. Что ж ты не идешь?
Всё цвести под солнцем стало. Что ж ты не идёшь?
Обещал домой вернуться, лишь растает снег.
Снег с вершин стремится талый: Что ж ты не идешь?
* * *
Тысячи родников, тысячи речек есть,
Тысячи есть домов, девушек в них не счесть.
Но не могу я пить,— страшных боюсь я змей,
Но не могу найти ту, с кем душе расцвесть!
Кыта — особая стихотворная форма персидско-таджикской поэзии, для которой характерно наличие от двух до семи, а иногда и более двустиший, рифмующихся по системе — аб, вб, гб, дб и т.д. Как правило, кыта имеет философский и дидактический смысл.
Для примера обратимся опять же к Низами Гянджеви:
* * *
Если мы поравнялись с тобой на весах у любви,
Гнев зачем твой растет и люблю я сильней
почему?
Чуть пораньше, казалось, ты больше любила меня -
Я все так же твой друг, но вражда наша злей.
Почему?
(Перевод Н. Асанова)
* * *
Ты знакома глазу моему,
Как слеза в зрачке, сияешь ты -
Небо строит козни мне, к чему
Та игра, что затеваешь ты?
Потянуть твой локон!Раскрутить
Все препоны, что свиваешь ты.
Нам отмерен краткий миг один,
Что так медленно ступаешь ты?
(Перевод Т. Спендиаровой)
* * *
Ты пощади себя, сердце храни свое.
Пьяным, о друг, сердцем ты не давай его!
Взглядом задорным, верь, можно его разбить.
Пьяным, о друг, рукам ты не давай его.
Кубок, что с лалом схож, побереги, не бей.
Пьяным, о друг, устам не отдавай его.
Глянешь - отшельник тут, взор отведи скорей,
Сердце храни. Слепцам не отдавай его.
(Перевод Н. Павловича)
Газель, а также газелла, газела (арабск. gazal) – поэтическая форма, представляющая собой небольшое лирическое стихотворение ( чаще любовное или пейзажное) в поэзии народов Востока. Возникла газель в седьмом веке и исполнялась под аккомпанемент струнного инструмента.
Газель состоит из ряда бейтов (бейт - двустишие, состоящее из двух стихотворных строк, связанных единой законченной мыслью.), которых обычно не больше 12-ти, с одной только рифмой на все стихотворение.
Система рифмовки в газели:
аа ва са dа и т.д. На ряду с рифмой в газели применяется и редиф (редиф - слово или ряд слов, повторяющихся вслед за рифмой и замыкающих строку). Особого совершенства данная форма достигла у поэта 12 века Низами (1141-1203):
«В душе всегда готов базар для милой,
Из вздохов я соткал покров для милой.
По лалам сахарным, как сахар, таю,
Готов влачить я груз оков для милой.
Неверная нарушила обеты,
А у меня уж нету слов для милой...»
Также великолено выполнена газель у поэтов Саади (1184-1291) и Хафиза (1300-89).
Рассмотрим систему рифмовки на примере «Газели весенней» армянского поэта Сармена (1901 -84), в которой применены и рифма ( «шлет» - «хоровод» - «вод» - «лед» - «поет» - «бьет» - «забот» - «ждет») и редиф («пойдем подружимся с весной»):
«Тепло на землю солнце шлет, - пойдем подружимся с весной.
Фиалок пляшет хоровод, - пойдем подружимся с весной.
Повсюду звон, и шум, и плеск, бегут ручьи во все края.
Бурлят потоки вешних вод, - пойдем подружимся с весной.
Подснежник белые уста с улыбкой нежною открыл,
Пробился к свету он сквозь лед, - пойдем подружимся с весной.
В лучах купаясь и резвясь, смотря восторженно на мир,
Песнь о любви цветок поет, - пойдем подружимся с весной.
Кукушка голос подала, летят с чужбины журавли,
Крылом вожак упрямо бьет, - пойдем подружимся с весной.
На нашем тополе гнездо поспешно аист обновил,
Исполнен важных он забот, - пойдем подружимся с весной.
А зелень гуще с каждым днем, зеленый океан разлит.
И сердце отдыха не ждет, - пойдем подружимся с весной».
Или «Газель о матери» того же автора, с рифмой ( «порой»- «со мной» - «звездой» - «с тоской» - «рукой» - «игрой» - «с тобой» - «пустой») и редифом («я видел мать во сне»):
«Как наяву, ночной порой я видел мать во сне.
Она опять была со мной; я видел мать во сне.
Поцеловала, обняла; ее глаза в слезах
Светились яркою звездой; я видел мать во сне.
«Дитя мое, ты постарел, и голова седа»,-
Она промолвила с тоской; я видел мать во сне.
Как будто детство, что прошло, хотела мне вернуть-
Ласкала, гладила рукой; я видел мать во сне.
Забытые давным-давно игрушки мне дала,
Чтобы развлекся я игрой; я видел мать во сне.
В последний раз поцеловав, сказала вдруг: «Пора!
Должна расстаться я с тобой!» Я видел мать во сне.
Ушла, рыдая... В сердце боль. Проснулся – никого.
Один я в комнате пустой... Я видел мать во сне».
Газель (а также касиды) встречаются у Федерико Гарсиа Лорки в произведении «Диван Тамариты» (сразу же, по горячим следам, хотелось бы объяснить значение слова «диван». Итак, диван (персидск.) – это сборник стихов восточных поэтов, систематизированных по различным стихотворным формам: касиды, газели и рубоят. Название также было заимствовано западными поэтами у восточных. Вспомним «Западно-восточный диван» В.Гёте). Отрывок из «Дивана Тамариты»:
I
ГАЗЕЛЛА О НЕЖДАННОЙ ЛЮБВИ
Не разгадал никто еще, как сладко
дурманит это миртовое лоно.
Не знал никто, что белыми зубами
птенца любви ты мучишь затаенно.
Смотрели сны персидские лошадки
на лунном камне век твоих атласных,
когда тебя, соперницу метели,
четыре ночи обвивал я в ласках.
Как семена прозрачные, взлетали
над гипсовым жасмином эти веки.
Искал я в сердце мраморные буквы,
чтобы из них сложить тебе - навеки,
навеки: сад тоски моей предсмертной,
твой силуэт, навек неразличимый,
и кровь твоя, пригубленная мною,
и губы твои в час моей кончины.
II
ГАЗЕЛЛА О ПУГАЮЩЕЙ БЛИЗОСТИ
Я хочу, чтоб воды не размыли тины.
Я хочу, чтоб ветер не обрел долины.
Чтобы слепли ночи и прозреть не смели,
чтоб не знало сердце золотого хмеля,
чтобы вол шептался с лебедой вечерней,
чтоб, не видя света, умирали черви,
чтобы зубы череп оголил в оскале,
чтоб желтел их отблеск и на белой шали.
Я слежу, как бьется ночь полуживая,
раненой гадюкой полдень обвивая.
Зелен яд заката, но я выпью зелье.
Я пройду сквозь арки, где года истлели.
Только пе слепи ты чистой наготою -
как игла агавы в лозах над водою.
Дай тоской забыться на планете дальней -
но не помнить кожи холодок миндальный.
III
ГАЗЕЛЛА ОБ ОТЧАЯВШЕЙСЯ ЛЮБВИ
Не опускается мгла,
чтобы не смог я прийти
и чтобы ты не смогла.
Все равно я приду -
и пускай скорпионом впивается зной.
Все равно ты придешь, хоть бы
хоть бы губы сжигал тебе дождь соляной.
Не подымается мгла,
чтобы не смог я прийти
и чтобы ты не смогла.
Я приду,
бросив жабам изглоданный мой огнецвет.
Ты придешь
лабиринтами ночи, где выхода нет.
Не опускается мгла,
не подымается мгла,
чтобы я без тебя умирал,
чтобы ты без меня умерла.
IV
ГАЗЕЛЛА О СКРЫТНОЙ ЛЮБВИ
В венок я вплел тебе вербену
лишь ради колокола Велы.
Гранада, затканная хмелем,
луной отсвечивала белой.
Сгубил я сад мой в Картахене
лишь ради колокола Велы.
Гранада раненою серной
за флюгерами розовела.
И ради колокола Велы
я этой ночью до рассвета
горел в огне твоего тела,
горел, и чье оно - не ведал.
V
ГАЗЕЛЛА О МЕРТВОМ РЕБЕНКЕ
Каждую ночь в моей Гранаде,
каждую ночь умирает ребенок.
Каждую ночь вода садится
поговорить о погребенных.
Есть два ветра - мглистый и ясный.
Крылья мертвых - листья бурьяна.
Есть два ветра - фазаны на башнях
и закат - как детская рана.
Ни пушинки голубя в небе -
только хмель над каменной нишей.
Ни крупинки неба на камне
над водой, тебя схоронившей.
Пала с гор водяная глыба.
Затосковали цветы и кони.
И ты застыл, ледяной архангел,
под синей тенью моей ладони.
(Но поет, возле сердца летая,
ГАЗЕЛЛА О ГОРЬКОМ КОРНЕ
На свете есть горький корень
и тысячи окон зорких.
Нельзя и рукой ребенка
разбить водяные створки.
Куда же, куда идешь ты?
Есть небо пчелиных оргий -
прозрачная битва роя -
и горький тот корень.
Горький.
С изнанки лица в подошвы
стекает осадок боли,
и поет обрубок ночи
со свежей слезой на сколе.
Любовь моя, враг мой смертный,
грызи же свой горький корень.
VII
ГАЗЕЛЛА О ВОСПОМИНАНИИ
Останься хоть тенью милой,
но память любви помилуй -
черешневый трепет нежный
в январской ночи кромешной.
Со смертью во сне бредовом
живу под одним я кровом.
И слезы вьюнком медвяным
на гипсовом сердце вянут.
Глаза мои бродят сами,
глаза мои стали псами.
Всю ночь они бродят садом
меж ягод, налитых ядом.
Дохнет ли ветрами стужа -
тюльпаном качнется ужас,
а сумерки зимней рани
темнее больной герани.
И мертвые ждут рассвета
за дверью ночного бреда.
И дым пеленает белый
долину немого тела.
Под аркою нашей встречи
горят поминально свечи.
Развейся же тенью милой,
но память о ней помилуй.
VIII
ГАЗЕЛЛА О ТЕМНОЙ СМЕРТИ
Хочу уснуть я сном осенних яблок
и ускользнуть от сутолоки кладбищ.
Хочу уснуть я сном того ребенка,
что все мечтал забросить сердце в море.
Не говори, что кровь жива и в мертвых,
что просят пить истлевшие их губы.
Не повторяй, как больно быть травою,
какой змеиный рот у новолунья.
Пускай усну нежданно,
усну на миг, на время, на столетья,
но чтобы знали все, что я не умер,
что золотые ясли - эти губы,
что я товарищ западного ветра,
что я большая тень моей слезинки.
Вы на заре лицо мое закройте,
чтоб муравьи мне глаз не застилали.
Сырой водой смочите мне подошвы,
чтоб соскользнуло жало скорпиона.
Ибо хочу уснуть я - но сном осенних яблок -
и научиться плачу, который землю смоет.
Ибо хочу остаться я в том ребенке смутном,
который вырвать сердце хотел в открытом море.
IX
ГАЗЕЛЛА О ЧУДЕСНОЙ ЛЮБВИ
Огонь и гипс
безжалостной пустыни,
была ты в сердце влагой на жасмине.
Огонь и блеск
безжалостного неба,
была ты в сердце шелестами снега.
Пустырь и небо
руки мне сковали.
Пустыни неба
раны бичевали.
X
ГАЗЕЛЛА О БЕГСТВЕ
Я не раз затеривался в море,
с памятью, осыпанной цветами,
с горлом, полным нежности и боли.
Я не раз затеривался в море,
как в сердцах детей я затерялся.
Нет ночей, чтоб отзвук поцелуя
не будил безгубые улыбки.
Нет людей, чтоб возле колыбели
конских черепов не вспоминали.
Ведь одно отыскивают розы -
лобной кости лунные рельефы.
И одно умеют наши руки -
подражать корням захороненным.
Как в сердцах детей я затерялся,
я не раз затеривался в море.
Мореход слепой, ищу я смерти,
полной сокрушительного света.
XII
ГАЗЕЛЛА ОБ УТРЕННЕМ РЫНКЕ
Я под аркой Эльвиры
буду ждать на пути,
чтоб узнать твое имя
и, заплакав, уйти.
Что за луны льдом озерным
на лице твоем застыли?
Как в заснеженной пустыне
твой костер собрать по зернам?
Твой хрусталь колючим терном
кто задумал оплести?..
Я под аркой Эльвиры
буду ждать на пути,
чтобы взгляд твой пригубить
и, заплакав, уйти.
Ранит голос твой весенний
среди рыночного крика!
Сумасшедшая гвоздика,
затерявшаяся в сене!
Как близка ты в отдаленье,
а вблизи - не подойти...
Я под аркой Эльвиры
буду ждать на пути,
чтобы бедер коснуться
и, заплакав, уйти.
К сожалению, я не знакома с оригиналом Лорки, только с переводом А. Гелескулы. Поражает красота образов, об исполнении судить не буду, но форма, кажется, потеряна в процессе перевода.
В русской и западноевропейской литературе форма газель не получила распространения.
Душа томится, ночи ждет, взывает к свету,
Когда темница-плоть заснет - взывает к свету.
И покорится мир греха великой тайне,
Из речки в реку лунный плот - взывает к свету.
На берегу уснувших тел гуляют души,
И тихий странный хоровод взывает к свету.
Пьют звон из звездных мерных чаш, внимая Богу,
Моя душа средь вечных вод взывает к свету.
И,расправляя крыльев тонкий плед, ликует
И, предвкушая свой полет, взывает к свету.
Легко, свободно ей без плоти - мир прекрасен,
Вернуться нужно - тело-лед взывает к свету.
Душа томится, ночи ждет из века в вечность,
Когда темница-плоть заснет - взывает к свету.
(а также причет, прИчеть, плач, вопль) – особый лирический жанр народного поэтического творчества, связанный с похоронными, свадебными обрядами и с проводами рекрутов. Причитания возникли еще в доклассовом обществе и известны практически у всех народов мира. Древнейшие тексты похоронных причитаний, связанные с обрядом погребения и древними верованиями, сохранились в ассирийских, египетских, древнеевропейских памятниках письменности. Свадебные причитания возникли значительно позже похоронных , в результате формирования патриархальной семьи. Рекрутские «завоЕнные» причитания получили распространение в России после введения при Петре Первом рекрутчины. Итак, причитания можно разделить на обрядовые (похоронные, свадебные) и необрядовые (рекрутские, то есть на случай ).Причитания создавались исключительно женщинами, оплакивающими свою судьбу или судьбу близких, а также смерть близких. Существовали даже профессиональные и полупрофессиональные исполнительницы этого жанра - вопленицы (от слова «вопль»). Их также называли плачеями, плакальщицами. Насыщенные, яркие причитания олонецкой вопленицы 19 века Ирины Федосовой обладали исключительными высокими художественными достоинствами. Ее талантом восхищался М.Горький, а Н. Некрасов использовал плачи Федосовой в поэме «Кому на Руси жить хорошо».
Мелодии причитаний удивляют своим разнообразием. Это и распевные, заунывные интонации горестного повествования, и «быстрый» говорок, и декламационный склад речи... Часто обрядам причитаний приписывались магические значения.
В наше время причитания сохранились в некоторых деревнях. Так, свадебные песни исполняются при «отбивании косы» невесты (народная традиция, пришедшая из глубины веков, когда девушки (то есть незамужние) носили косы, но выходя замуж, их обрезали).
Свадебные песни и причитания Вожегодского района:
Кто у нас хорошой
свадебная песня
Кто у нас хорошой,
Кто у нас пригожой.
Лексадро-то хорошой,
Васильёвиц пригожой,
Баско умывалсе,
В свадьбу снарежалсе.
Рубашка кумашна,
Жилетка отласна,
Драповые штаны,
Сапоги сафьяны,
Сертуцёк в обтяжку,
Цясы во кармашке.
Ай, разум не малой
Виноград зелёной.
Кто у нас хорошой,
Кто у нас пригожой.
Лександро-то хорошой,
Васильёвиц пригожой,
По горенке ходит,
Головушку цёшёт,
К зекальцю подходит,
В зекальцё смотривсе,
Сам сибе дививсе,
Хорош зародивсе,
Баско набасивсе,
На коня садивсе,
Конь под им бодривсе.
Дороженькой гонит,
Дороженька стонёт,
К рицьке подьезж'аёт,
Конь пить нападаёт,
Рицька обсыхаёт.
Ай, разум не малой,
Виноград зелёной,
Кто у нас хорошой,
Кто у нас пригожой.
Лександро-то хорошой,
Васильёвиц пригожой.
К саду подьезж'аёт,
В саде росьцветаёт,
Любушка стрицяёт.
В камод забегаёт,
Камод открываёт,
Графин выставляёт,
Стакан наливаёт,
Олександру подаваёт:
- Олександрушко, покушай,
Аннушку послушай.
К саду подьезж'аёт,
В саде росьцветаёт,
Любушка стрицяёт.
В камод забегаёт,
Камод открываёт,
Графин выставляёт,
Стакан наливаёт,
Олександру подаваёт:
- Олександрушко, покушай,
Аннушку послушай.
Я учесала да угодила
Свадебное причитание
Я учесала да угла...(дила),
Да свою буйную голо... (вушку),
Да заплела да русу ко... (сыньку),
Ввезала алую-то лен... (тацьку).
Да во корень да русой ко... (сыньке).
Да ты катайсе, руса ко... (сынька),
Да с правово плеця на ле... (воё),
Да с левово плеця на пра... (воё).
Да закатись, да руса ко... (сынька),
Да ты восочь да лицё бе... (лоё),
Да во в упор да в оци я... (сные).
Да мне недолгоё вре... (мечко)
Да погледить на русу ко... (сыньку),
Да росплетут да русу ко…(сыньку)
Да роздвоят буйно воло... (сицё).
Да уж я сяду, горё-бе... (дноё),
Я к круглу-красному око...(шецьку).
Да я роскрою, горё-бе... (дноё),
Да кругло-красноё око... (шецько).
Буду спускать да, горё-бе... (дноё),
Да я ведь свой-от(ы) зычён ... (голос).
Ты полетай-ко, мой зычён... (голос),
Да ты несись, голос, да неси….
А жалобными-те прицё... (тами).
Да ты по той путе-доро... (женьки),
Да коя путь, коя доро... (женька)
Да к нам на гладенькие сто... (льица),
На хлебородные поля... (ноцьки).
Да приверни-ко, мой зычён ... (голос),
Да на круту гору, высо... (кую).
Да розыщи жо, мой зычён... (голос),
Да ты прикрутую моги... (лушку).
Да розбуди, да мой зычён ... (голос).
Моя родимая ма... (тушка),
Да ты открой, родима ма... (тушка),
Да ты ворота-те широ... (кие),
Да ты и двери-те косе... (щаты).
Да станови столы дубо... (вые),
Да стели скатерьти-те бра... (ные),
Да ты графин да зелена... (вина).
Буду поить, да буду по... (тчевать)
Да доброхота света-ба... (тюшка).
Да я ему буду росска... (зывать)
Да про родимую-то ма... (тушку).
Моя родимая-та ма... (тушка),
Она снела, родимая ма... (тушка),
Да с тибе волю, с тибе Бо... (жию),
Она погубила меня, бе... (дную).
Ведь молодым да молодё... (хонька).
Я зеленым да зеленё... (хонька),
Ведь ягодка я не соспе... (лая),
Я к(ы)люквенка я не созре... (лая).
Я к(ы)люквенка да горё-го... (рькоё).
Уж я не знаю, да не ве... (даю),
Што задалось, што заглену... (ласе)
Да у чужово-то чуже... (нина)
Моей родимоей-то ма... (тушки).
Не ровнюшка ён, не рове... (сницёк),
Ведь потошняя всех серде... (шныих).
Што "Подь в неволюшку, голу... (бушка)",
Што "Подь в неволюшку вели... (кую)".
Уж потошняе всех(ы) серде... (шныих),
Куды идти - надо с(ы)проси... (тисе),
Откуд придти - надо с(ы)каза... (тисе).
Уж видно мне, да горю-бе... (дному),
Да видно звать, да не дозва... (тисе),
Да видно кликать, не докли... (катце).
Да доброхота света-ба... (тюшка).
Я увернусе, горё-бе... (дноё),
Я серой маленькой-то у... (тоцькой).
Я уплыву, я горё-бе... (дноё),
Я в монастырь Богу моли... (тисе).
И так пройдёт да пора-вре... (мечко).
Да доброхота света-ба... (тюшку),
Я приплыву, да горё-бе... (дноё),
Я на родимую с(ы)торо... (нушку),
Я ко подружкам, да к(ы) това... (рочкам),
Буду младой, да крас(ы)ной де...(вушкой).
Я поглежу на вас, родители
(Я спрошу, да горё бедное)
свадебное причитание
Я поглежу на вас, роди…(тели),
Да поглежу на вас уж милые.
Вы ведь ходите, роди…(тели),
Да до полу не дотыка…(етесь),
Да вес(е)лом да подпира…(етесь).
Я с(ы)прошу, да горё-бед…(ноё),
Да у тибе, родима ма…(тушка),
Да и родимово-то ба…(тюшка):
Да уж(и) как вам(ы), родима ма…(тушка),
Да вам(ы) ноцешная-та но…(ченька)
Да вам(ы) спалось да и дрема…(лосе),
Да крепки сны да задава…(лисе)?
Уж как я, да горё-бед…(ноё),
Да ету да ночьку тём…(ную)
Да я клубочком проката…(ласе),
Черьвечком произвева…(ласе).
Мне не с(ы)палось да не дрема…(лосе),
Да крепки сны не задава…(лисе).
Уж вид(ы)но я, да горё-бед…(ноё),
Да не нужна стала робот…(ница),
Да не нужна стала делош…(ница),
Да я тибе, родимой ба…(тюшка),
Да я тибе, родима ма…(тушка).
Да видно я, да горё-бед…(ноё),
Да я у вас, мои роди…(тели),
Я сусеки хлеба вы…(ела),
Да родники да воды вы…(пила),
Я видно в избе стопатала полови…(цы-то),
Да во сарае-то сара…(ины),
Да во зъезду да я…
Уж не нужна стала робот…(ница),
Уж не нужна стала делош…(ница).
Яблоцек по блюдцю катавсе
свадебная песня
Яблоцёк по блюдцю катавсе, катавсе,
Иванушка во свадьбу снаряжавсе, снаряжавсе,
Ево матушка головушку чесала, чесала,
По три волоса в головку завивала, завивала,
- Ты поидёшь, моё дитятко во свадьбу, во свадьбу,
Тебя девици будут фалити, фалити,
Молодые молодици поцитати, поцитати,
Ты умей жо девиц подарити, подарити,
Молодых молодиц поцестити, поцестити.
Отстала наша лебёдушка
свадебная песня
Отстала наша лебёдушка (2)
От стада от лебединного,
Пристала наша лебёдушка
Ко стаду серогусинному.(2)
Не обидьте, гуси серые,
Нашу белую лебёдушку.
Наша белая лебёдушка
Умная да неразумная,
Тихая да не смирённая,
Не сама да поохотила -
По батюшкову приказаньицю,
По матушкину по неволюшке,
Увезут-то у нас лебёдушку
На цюжу дальну сторонушку
Во волостку-то не в весёлую,
В деревнюшку-то не в разую,
Во избёнку не в вершёную.
На болотах брёвна рублены,
На собаках домой вожены,
Косарём струги наверцёны,
Долотом двери продолблены,
Буравом окошка верцёны,
Трубы шильями нашилены.
Там полици-те глубокие,
Коробници-те высокие,
Не достать да младе колоба,
Помереть да будёт с голоду.
[На лавку] стану - колоба достану!
Вариант окончания:
...Увезут нашу лебёдушку
На цюжу-дальню сторонушку
В волостёшку-то не в хорошую,
В деревнюшку невесёлую,
За последнёво христьенина.
У послиднёво христьенина
Во болоте брёвна ситценые,
На собаках брёвна воженые,
Косарём-то углы рубленые,
Долотом-то двери долбленые,
Буравом-да окна верчёные,
На сарае-то как в поскотине,
Во избе-то как в микиньице,
Там свекровка как мидвидиця,
Там блины пецёт с заплатами,
Пироги пецёт с укладами...
Не достать да будёт колоба,
Насидитце верно с голоду.
На лавку встану - пирог достану,
На стоу скоцю - другой схвацю!
А также, для примера, причитание В.А.Щеголевой, написанное 24 мая 1922 :
Гоподеви поклонитеся
Во Святем Дворе Его.
Спит юродивый на паперти,
На него глядит звезда.
И, крылом задетый ангельским,
Колокол заговорил.
Не набатным, грозным голосом,
А прощаясь навсегда.
И выходит из обители,
Ризы древние отдав,
Чудотворцы и святители,
Опираясь на клюки.
Серафим в леса Саровские
Стадо сельское пасти.
Анна – в Кашин, уж не княжити,
Лен колючий теребить.
Провожает Богородица,
Сына кутает в платок,
Старой нищенкой оброненный
У Господнего крыльца.
И
В тихом омуте (народное причитание)
Ой ты, Матушка-Богородица,
Не взыщи за то, что приходится
Безобидную девку кроткую
Каждый день стегать жёсткой плёткою -
Ой ты, Матушка-Богородица,
В тихом омуте бляди водятся!
Даже читая, можно уловить мелодию причитания, так «Я поглежу на вас, родители», «Я учесала да угодила» скорее всего поются заунывно, протяжно, а «В тихом омуте (народное причитание)» скороговоркой...
Мир крестьянских обрядов богат, но, к сожалению, все уходит в века и чаще – в небытие... Задача нашего поколения – сохранить те крохи, которые передали нам бабушки, дедушки и родители...
Посвящается В.Р.
Седовласый и гордый мой гений,
С опечаленной музой в очах,
Ты приходишь сюда на рассвете,
К перекрестку, где прах, смерть и ветер
Заблудились в беспутных ночах
На могиле святых песнопений.
Седовласый и гордый мой гений,
О, как дорог мне каждый твой шаг,
Каждый вздох твоих ласковых песен,
Песен душ, для которых мир тесен,
Мир условностей, крови и благ,
Полнолуний, терзаний, затмений.
Печальноглазая страна,
Страна святынь.
Страна камней.
Страна разрушенных мечтаний.
Воскресни горечью со дна
И боль остынь
В сердцах детей,
Узнавших злую соль скитаний.
Печальноглазая страна....
Люблю твои армянские глаза.
В них мир заоблачных творений,
Воспетых воскрешенным миром.
В них боль. В них стон. В них дождь.
И в них гроза
Разбитых судеб поколений.
В них песнь, зовущаяся лирой.
Люблю твои армянские глаза.
Большие. Черные. С печалью.
Глаза, в которых столько света,
В которых юная слеза-лоза,
Рожденная небесной далью,
Ждет солнца. Ждет тепла. Привета.
Люблю твои армянские глаза...
Он был ласков и безутешен,
Что-то кричал, шептал и... молчал.
Сжимал руки в кустах черешен,
Звал меня на дождливый причал.
Только мною был не услышан
И шаг неровный, и взгляд пустой.
Он уходил дождем по крышам,
Осыпал желтой меня листвой.
Он был ласков и безутешен,
Что-то кричал, шептал и... молчал.
А на утро он был повешен
На дороге из двух начал.